Аннотация: Лэрд Макаллистер, рожденный в грехе и выросший во враждебной Англии, с детских лет приучился ненавидеть и презирать «диких шотландских горцев». Однако теперь по приказу короля он должен не только вернуться в ненавистное Нагорье, но и взять в жены шотландскую девушку — гордую, независимую Капли Макнили, привычную управляться не с прялкой и шитьем, а с мечом и кинжалом.
 Что может выйти из брака, заключенного по принуждению?
 Беда и горе для обоих супругов?
 Но Капли, сердцем ощутившая, что в ее муже все еще тлеет искра пламенного шотландского духа, надеется разжечь это пламя страстной любовью…


---------------------------------------------


 Кинли Макгрегор
 По приказу короля

  Kinley   MacGregor   BORN   IN   SIN 
   Перевод с английского В.В. Мацукевича  
  По приказу короля : роман / Кинли Макгрегор ; пер. с англ. В.В. Мацукевича. — М.: ACT: ACT МОСКВА, 2007. — 317, 3 с. — (Очарование).
 ISBN 5-17-037707-Х, 5-9713-3602-9 (ООО Издательство «ACT МОСКВА»)
 УДК 821, 111(73) ББК 84 (7Сое)
 © Sherrilyn Kenyon, 2003
 © Перевод. В.В. Мацукевич, 2007
 © ООО «Издательство ACT», 2007




 Пролог


  Утремер 
 Холодный ночной ветер, коснувшийся обожженных пустыней щек и сухих, потрескавшихся губ Сина, донес до него смех. Син, уже очень давно не слышавший смеха, низко присел в темноте у границы английского лагеря и прислушался, но заминка дорого обошлась ему.
 — Ты чего остановился, олух? Вперед! — Его ткнули в спину острой палкой.
 Син обернулся к своему хозяину-сарацину с таким свирепым видом, что тот мгновенно отступил назад.
 Син, которому едва исполнилось четырнадцать лет, последние четыре года жизни провел в жестоких руках своих воспитателей. Долгие четыре года побоев, издевательств и оскорблений уничтожили его как личность, он забыл родной язык и превратился в животное, как они его и называли. Его тело не ощущало боли, душа не помнила прошлого. В нем не осталось ничего, кроме пустоты, такой безграничной, что Син не знал, сможет ли когда-нибудь снова обрести способность чувствовать.
 — Ты знаешь, что делать. — Сарацин протянул ему длинный кривой кинжал.
 Да, Син знал. Взяв кинжал, он посмотрел на свою руку. Это была рука мальчика, еще не достигшего зрелости, но он уже совершил столько преступлений, что они превратили его в старика.
 — Быстро заканчивай и сегодня ночью будешь сытно есть и удобно спать. — Сарацин подтолкнул его вперед.
 У Сина от голода заурчало в животе, и он оглянулся на сарацина. Изо дня в день Сину давали лишь столько еды, чтобы он не умер. Он должен был убивать просто за сухарь и затхлую воду. Они знали, что он сделает все, чтобы получить еду и утолить голод, терзающий его желудок, — все ради ночи без мучений и боли.
 Син наблюдал за английскими рыцарями, расположившимися в лагере. Их было видно даже в темноте, хотя ночь приглушила цвета и очертания. Некоторые из воинов ели, другие играли, передвигались по лагерю и разговаривали.
 Син слышал их музыку и песни.
 С тех пор как он последний раз слышал норманнский говор и тем более пение, прошло уже так много времени, что ему понадобилось несколько минут, чтобы понять слова, которые они употребляли.
 На четвереньках, как животное, Син пополз к лагерю. Он был тенью, невидимым призраком, который имел только одну-единственную цель — убивать. Он тихо прополз мимо английских стражников и оказался возле самой большой и нарядной из палаток.
 Приподняв полог палатки, Син заглянул внутрь.
 В центре палатки стояла жаровня с углями, свет от которой падал на парусину, а в углу располагалась кровать, такая огромная и роскошная, что на мгновение Син подумал, что она померещилась ему. Ее спинки были украшены величественными резными драконами, говорившими о высоком положении человека, который спал в блаженном неведении, сминая покрывало из шкур львов и снежных барсов, — человека, не подозревавшего, что его жизнь вскоре окончится.
 Син сосредоточился на цели. Одно быстрое движение ножом — и он не будет голоден сегодня ночью, он заснет на тюфяке, а не на голом песке, где ему приходилось постоянно опасаться скорпионов, ядовитых змей и прочих тварей, выползающих по ночам.
 У него на спине горели рубцы от побоев, и внезапно ему в голову пришла новая мысль. Еще раз оглядев палатку, он оценил богатство и могущество человека на кровати. Он понял, что это король, беспощадный король, заставлявший сарацин дрожать от страха, тот, кто был способен освободить его из плена.
 Мысль о свободе обожгла Сина. Он не мог даже мечтать о жизни, когда не будет скован цепями, когда никто не будет командовать им и мучить его.
 При этой мысли Син скривил губы. Разве он когда-нибудь знал что-либо иное? Даже в Англии он не знал ничего, кроме мучений, ничего, кроме насмешек.
 «Убей его, и делу конец. Поешь сегодня, а о завтрашнем дне думай, когда он наступит».
 Это было все, что знал Син, и именно это вело его сквозь короткую тяжелую жизнь.
 Он пополз вперед.
 Генрих проснулся в тот момент, когда почувствовал руку на своем горле, а затем ощутил, как холодное острое лезвие прижимается к его кадыку.
 — Одно слово — и ты мертв. — Холодные грубые слова были произнесены с акцентом, в котором слышалось смешение шотландского, норманнского и сарацинского наречий.
 В испуге король оглянулся, чтобы посмотреть, что это за человек, которому удалось проскользнуть мимо его охраны, и… поверил себе. Перед ним стоял тощий, тщедушный мальчик, одетый в сарацинские лохмотья. Он смотрел на него черными глазами, лишенными каких-либо эмоций, словно взвешивал цену королевской жизни.
 — Чего ты хочешь? — спросил Генрих.
 — Свободы.
 — Свободы? — Король поморщился, услышав, как мальчик произнес это слово со странным акцентом.
 Тот кивнул, и его глаза ярко блеснули в темноте. Эти глаза принадлежали не ребенку, они принадлежали демону, который побывал в аду.
 Лицо мальчика распухло и почернело от побоев, разбитые губы потрескались и запеклись, кожа на шее кровоточила, как будто он носил железный ошейник, который постоянно старался снять с себя. Взглянув вниз, Генрих увидел такие же отметины на его обоих запястьях. Да, у кого-то была привычка держать ребенка на цепи как животное, и он приобрел привычку бороться с кандалами.
 Когда он заговорил, его слова поразили Генриха еще сильнее, чем его измученный вид.
 — Если ты дашь мне свободу, я буду верен тебе до конца своей жизни.
 Если бы эти слова исходили от кого-нибудь другого, Генрих рассмеялся бы, но в этом ребенке было что-то, убедившее короля, что принять от этого мальчика заверение в верности — это поступок и что, однажды высказанное, оно на самом деле драгоценно.
 — А если я скажу «нет»?
 — Я тебя убью.
 — Если ты это сделаешь, моя охрана схватит тебя и убьет.
 — Они меня не схватят, — медленно покачал головой мальчик.
 В этом Генрих нисколько не сомневался. Ребенок был достаточно ловок, если сумел пробраться так далеко.
 У него были длинные черные волосы и черные глаза, однако его выжженная солнцем кожа была светлее, чем у тех, кто родился в этих местах.
 — Ты сарацин?
 — Я… — Мальчик замолчал, жестокость исчезла из его взгляда, и в его глазах отразилась боль, такая глубокая, что Генриху стало не по себе. — Я не сарацин. Я был пажом у английского рыцаря, который продал меня сарацинам, чтобы получить возможность купить себе возвращение домой.
 Генрих лежал не шевелясь. Теперь он понимал, почему у мальчика такой жалкий вид. Нечего и говорить о том, какие оскорбления и издевательства обрушились на него со стороны сарацин. Какое же чудовище могло продать ребенка в руки врагов! Такая жестокость ошеломила Генриха.
 — Я освобожу тебя, — сказал он.
 — Лучше не шути. — Мальчик подозрительно прищурился.
 — Это не шутка.
 Мальчик отпустил его и отошел от кровати.
 Генрих смотрел, как он присел на корточки у стены, положив одну руку на парусину, без сомнения, готовый вскочить, если Генрих сделает резкое движение. Медленно, чтобы не напугать его, Генрих поднялся и встал с кровати.
 — Они придут за мной. — Мальчик был явно встревожен.
 — Кто придет?
 — Мои хозяева. Они всегда находят меня, когда я убегаю. Они найдут меня и… — Генрих увидел ужас, исказивший лицо мальчика, словно он переживал то, через что они заставят его пройти, — Я должен убить тебя, — объявил он, вставая, и, снова достав кинжал, двинулся к Генриху. — Если я этого не сделаю, они придут за мной.
 — Я смогу защитить тебя от них. — Генрих схватил мальчика за руку, прежде чем тот успел вонзить кинжал ему в грудь.
 — Меня никто не защищает. У меня есть только я сам. Пока они боролись, кто-то откинул полог палатки.
 — Ваше величество, мы обнаружили… — Стражник замолк на полуслове, увидев их борьбу, а потом закричал, зовя на помощь.
 Когда стражники ворвались в палатку, мальчик выпустил кинжал, а Генрих с трепетом наблюдал, как изможденный ребенок сражается, словно загнанный в угол лев. Если бы в этом истощенном голодом теле была сила, он легко одолел бы охрану из двенадцати человек, но при нынешнем его состоянии стражники грубо бросили его на пол. Даже тогда он сопротивлялся так яростно, что понадобились пять стражников, чтобы удержать его там.
 — Отпустите его.
 Все двенадцать охранников посмотрели на Генриха так, словно он сошел с ума.
 — Ваше величество… — неуверенно переспросил капитан.
 — Делайте, как сказано.
 Только после того, как мальчика отпустили, Генрих обнаружил, что во время схватки ему сломали руку, а еще у него был рассечен лоб и из носа шла кровь. Тем не менее, поднимаясь, он не издал ни звука. Он просто прижал к боку сломанную руку и настороженно смотрел на стражников, как будто ожидал от них самого худшего.
 Мальчик храбро и дерзко стоял перед всеми ними, он ни о чем не просил и не умолял их, и это многое сказало Генриху о тех ужасах, которые, должно быть, он пережил.
 Капитан королевской стражи, выступив вперед, обратился к Генриху, все еще не спуская с мальчика внимательного взгляда:
 — Сир, мы заметили двух сарацин у границы лагеря. Уверен, это один из них.
 — Мы тоже так думаем, — сказал Генрих. — Мальчик, как твое имя?
 — Мои хозяева зовут меня Курт, — едва слышным голосом ответил мальчик, упершись взглядом в пол.
 Генрих нахмурился, услышав иностранное слово, которое он выучил за первые несколько недель пребывания в этих землях, — его употребляли для обозначения как недотепы, так и червяка.
 — Как твое настоящее имя?
 — Когда я служил графу Рейвенсвуду, меня звали Син. При имени графа у Генриха перехватило дыхание, потому что он понял, кто этот ребенок.
 — Ты сын Макаллистера?
 — Я никому не сын. — В глаза мальчика снова вернулась пустота.
 Безусловно. Когда Генрих предложил вернуть этого мальчика домой в Шотландию к его отцу, старый глава рода сказал то же самое. Из шотландских мальчиков Син был единственным, кого отец отказался принять. Не зная, как решить это дело, и не имея времени заниматься им, Генрих тогда оставил мальчика на попечение Гарольда Рейвенсвуда.
 Очевидно, это было ошибкой.
 Генрих не часто чувствовал за собой вину, но сейчас он ее почувствовал. Она сжала его сердце незнакомой болью и обожгла, душу. Этот несчастный, никому не нужный мальчик был его подданным, и он, король, обрек его на судьбу, какой не заслуживал ни один ребенок.
 — Приведите хирурга, — приказал Генрих капитану. — И принесите еду и вино для мальчика.
 При этом распоряжении Син недоуменно вскинул голову. Он почти был уверен, что король повесит его, а сначала выпорет, считая, что он только того и заслуживает.
 — Не смотри так удивленно, мальчик, — сказал Генрих. — Настанет утро, и мы отправим тебя домой.
 Домой. Это слово было призрачной, эфемерной мечтой, преследовавшей Сина всю жизнь. Это было то, о чем он всегда мечтал — о доме, где ему были бы рады, о людях, которые приняли бы его.
 Отец вышвырнул его из Шотландии, где Син никому не был нужен, и сарацины пинали его и плевали на него в Утремере. Но, быть может, на этот раз, когда он вернется в Англию, он будет там нужен людям.
 Быть может, на этот раз он, наконец, найдет дом, о котором мечтал.
 Да, в Англии он обретет покой.




 Глава 1


  Лондон 
  Пятнадцать лет спустя 
 — Я скорее кастрирую себя. Напившись. Тупым ножом. — Син говорил медленно, выразительно подчеркивая каждое слово.
 Король Генрих II стоял на расстоянии нескольких шагов от него без охраны — телохранителя или кого-либо из придворных. Они были одни в тронном зале, но, несомненно, любой другой человек склонился бы перед монархом. Однако Син никогда в своей жизни не кланялся, и Генрих вовсе не ожидал сейчас от него такого жеста.
 — Я мог бы потребовать этого от тебя. — Лицо Генриха окаменело.
 — Тогда почему не делаете этого? — спросил Син, самоуверенно приподняв бровь.
 Генрих улыбнулся, напряженность в его теле ослабла, и он подошел ближе к Сину.
 Их дружба была выкована много лет назад в темноте ночи на остром лезвии, крепко прижатом к горлу Генриха. Син сохранил жизнь королю, и с того дня Генрих высоко ценил единственного человека, который никогда не испытывал благоговения ни перед его могуществом, ни перед властью.
 Син не чувствовал себя обязанным ни одному человеку, будь то король, священник, султан или нищий. И не было ничего в жизни, перед чем он преклонялся бы. Ничто в жизни не властвовало над ним и не трогало его. Он был абсолютно одинок и предпочитал такой образ жизни любому другому.
 — Я не получил бы этот трон, если бы был глупцом, Син. Я точно знаю, что именно сделал бы ты, если бы я приказал тебе. Ты повернулся бы ко мне спиной и пошел бы прямо к двери. — Генрих казался искренним. — Ей-богу, ты единственный из живых людей, кого я никогда не хотел бы видеть своим врагом. Вот поэтому я прошу тебя как друг.
 — Будьте вы прокляты.
 — Если меня проклинают, — засмеялся Генрих, — то, безусловно, за более серьезные дела, чем это. — Усмешка сбежала с лица Генриха, и теперь он смотрел прямо в глаза Сину. — Итак, как друг я снова спрашиваю тебя: ты женишься на шотландке?
 Не отвечая, Син так крепко стиснул зубы, что почувствовал, как от гнева нервный тик подергивает его щеку.
 — Ну же, Син, — сказал Генрих с почти умоляющей ноткой в голосе. — В этом деле мне нужен только ты. Ты знаешь шотландцев. Ты один из них.
 — Я не шотландец, — огрызнулся Син. — Не сейчас и никогда.
 — Ты знаешь, как они мыслят, знаешь их язык, — продолжал Генрих, не обращая внимания на его резкий выпад. — Ты один способен на это. Если я пошлю кого-то другого, эти кровожадные дикари, несомненно, перережут ему горло и пришлют мне назад его голову.
 — А вы думаете, со мной они этого не сделают?
 — Сомневаюсь, сможет ли даже архангел Михаил перерезать тебе горло, если только ты сам на это не согласишься, — засмеялся Генрих.
 Более правдивых слов еще никогда не было сказано, и все же такая похвала была Сину неприятна. Меньше всего на свете ему хотелось связываться с шотландцами. Он ненавидел все-, что имело отношение к Шотландии и ее народу, и охотнее сгнил бы от чумы, чем позволил хотя бы кусочку своего тела снова оказаться в Шотландии.
 — Обещаю, моя благодарность будет безгранична, — сказал Генрих.
 — Мне не нужны деньги и награды.
 — Знаю, — кивнул Генрих. — Именно поэтому я тебе так доверяю. Ты единственный человек из всех, кого я когда-либо знал, кто по-настоящему выше стяжательства. К тому же ты человек чести, и я знаю, что ты никогда не покинешь друга, который в тебе нуждается.
 — Генрих, — Син, не мигая, выдержал взгляд короля, — как друг я прошу вас не просить меня об этом.
 — Я хотел бы, чтобы мне не пришлось этого делать. Я не в восторге от мысли, что мой единственный истинный союзник будет так далеко от меня, но мне нужен человек, которому я могу доверять, который знает душу шотландского народа и способен управлять им. Есть еще только один человек, который, возможно, смог бы положить конец всему этому делу. Это твой брат Брейден. Но так как он теперь женат…
 Син крепко стиснул зубы. Он был рад узнать, что его брат женился, но ему очень хотелось бы, чтобы Брейден еще немного побыл холостяком.
 Брейден был из тех, кто знал, как доставить удовольствие женщине, а Син знал только войну, его домом было поле битвы, и доверял он только своему мечу, своему щиту и своей лошади, которые никогда его не подводили. Он ничего не знал о женщинах и не имел абсолютно никакого желания хоть что-то о них узнать.
 — Если это может послужить неким утешением, то она очаровательная девушка, — добавил Генрих. — Тебе не составит труда сделать ей ребенка.
 — Я не жеребец, Генрих. — Син прищурился. У него никогда не было мысли произвести на свет ребенка, тем более ради передачи земель и титула, которые для него ничего не значили.
 — При моем дворе ходят слухи совсем о другом. Я слышал, ты совершенно…
 — Эта женщина знает, что вы задумали? — перебил его Син, не желая обсуждать ничего личного, особенно с Генрихом.
 — Разумеется, нет. Она ничего о тебе не знает. Она моя заложница и сделает все, что ей скажут, а иначе ее казнят.
 Син провел руками по лицу. Он не сомневался, что Генрих так и сделает. И еще он знал, кого попросят исполнить это приказание.
 — Генрих, вы знаете мое мнение о женитьбе.
 — Да, знаю. Но, честно говоря, я действительно хочу видеть тебя женатым. Я ценю твою службу, но меня всегда беспокоит, что у тебя в жизни нет ничего, чем бы ты дорожил. Я давал тебе земли, состояние, титулы, но ты с пренебрежением отказался от всего, словно это отрава. Все годы, что я тебя знаю, ты живешь так, словно готов к смерти и уже одной ногой стоишь в могиле.
 — А вы полагаете, что жена вернет меня обратно через порог?
 — Да.
 — Тогда я напомню вам об этом, когда вы в следующий раз будете жаловаться на Элинор.
 — Будь на твоем месте любой другой человек, он лишился бы жизни за такую дерзость. — Генрих едва не задохнулся от смеха.
 — То же самое я могу сказать о вас.
 Во всяком случае, это заявление весьма поубавило у Генриха веселости. Он умолк и стал прохаживаться перед Сином. По выражению его лица можно было догадаться, что он думает о чем-то очень давнем, и когда король заговорил, его голос был полон ностальгии.
 — Я хорошо помню ту ночь, когда ты держал у моего горла кинжал. Ты помнишь, что сказал тогда?
 — Да. Я предложил вам свою верность, если вы гарантируете мне мою свободу.
  — Да, ты так сказал. И теперь мне нужна твоя верность. Филипп наступает мне на пятки и старается вырвать у меня из рук Нормандию и Аквитанию, мои сыновья болтают о собственных долях власти, а теперь этот шотландский клан нападает на англичан, которые охраняют мои северные границы. Я не могу допустить, чтобы меня атаковали со всех сторон. Свора голодных псов даже рассвирепевшего быка может свалить на землю. Я устал от всего этого. Мне нужен мир, пока меня не убили. Ты поможешь мне?
 Син непроизвольно внутренне сжался, услышав слова, которых никогда не мог отрицать. Будь проклята за это его черная душа. У его совести еще существовал один не погибший кусочек, и Генрих это знал.
 Син глухо заворчал. Безусловно, должны существовать способы избежать этого ужасного несчастья, и, безусловно, он… Син чуть не улыбнулся, когда ему в голову пришла идея. Она была замечательной и такой же хитрой, как он сам.
 — Да, я женюсь на девушке, но только если вы сможете найти священника, который благословит брак.
 Генрих побледнел, а Син злорадно ухмыльнулся. За последние девять лет его пять раз отлучали от церкви. Самое последнее отлучение содержало страшное церковное проклятие, обрекавшее его вечно жариться в аду рядом с сатаной. Даже священник, обращаясь к Сину, называл его «самым любимым творением сатаны». Генрих никогда не найдет священника, который посмеет разрешить Сину принять участие в таинстве.
 — Думаешь, тебе удалось меня поймать, да? — спросил король.
 — Я ничего такого не думаю, Генрих. Как вы сказали, я знаю шотландцев, и я знаю, что они не согласятся на меньшее, чем освященный брак. Я просто поставил вам условия нашего союза.
 — Что ж, очень хорошо. Я принимаю твои условия и хочу, чтобы ты их придерживался.




 Глава 2


 — Калли, на этот раз мы убежим?
 Каледония из клана Макнили остановила своего маленького брата в узком коридоре, по которому они пробирались, чтобы покинуть замок короля Генриха, и, присев рядом с малышом, прошептала:
 — Если ты сдержишь свое слово, то, возможно, нам это удастся. — Калли улыбнулась, стараясь смягчить резкость своих слов, и поправила коричневый фригийский колпак на маленькой головке. У мальчика были еще по-детски пухлые щечки и ясные доверчивые голубые глаза малыша, которым он был совсем недавно. — И запомни, мы слуги Англии, а это означает, что, если ты откроешь рот, они сразу поймут, что мы шотландцы.
 Мальчик кивнул.
 Калли заправила рыжие волосы Джейми обратно под колпак. У Калли были волосы похожего оттенка, но на этом ее сходство с братом заканчивалось, потому что Калли была похожа на свою любимую покойную мать, а Джейми унаследовал черты собственной матери, Морны.
 Сейчас Джейми смотрел на сестру полными решимости голубыми глазами с пониманием, не свойственным детям такого нежного возраста. В свои шесть лет мальчик повидал достаточно ужасов. Боже милостивый, он не должен видеть больше ничего подобного.
 Калли нежно поцеловала в лоб симпатичного маленького сорванца и поднялась. Набравшись храбрости, она медленно повела его по коридору к винтовой лестнице, которая выведет их с задней стороны замка — во всяком случае, так сказала ей горничная, помогавшая придумать план побега, и Калли молилась, чтобы новая подруга не обманула и не предала ее.
 Они должны выбраться из этого места, Калли не могла больше оставаться здесь. За то, что какой-нибудь презренный англичанин позволял себе посмотреть на нее плотоядным взглядом или делал непристойные замечания о ее варварском шотландском происхождении, она готова была вырвать ему язык, а то, как они обращались с Джейми, заставляло ее кровь кипеть. Джейми был сыном предводителя клана и был равен по рождению самым высокородным англичанам, а они насмехались над ним и унижали его. Калли не могла больше выносить слез брата и смотреть, как рыцари грубо обходились с маленьким мальчиком и отвешивали ему оплеухи.
 С того самого момента, как подданные короля Генриха перебили ее охрану и захватили их двоих в плен, когда они ехали навестить свою больную тетю, Калли старалась найти способ убежать и добраться до дома. Она тщательно придумывала всяческие хитрости, однако эти презренные англичане были поистине дьявольски хитры. Что бы она ни задумывала, кто-то из них, казалось, предвидел ее побег и мешал ей.
 Но в этот раз — в этот раз ей повезет.
 Калли была уверена.
 Крепче сжав руку Джейми, она, отодвинув уголок льняной занавески, наклонила голову и прислушалась.
 Тишина. По-видимому, никто не собирался их останавливать.
 Они свободны!
 Элфа, горничная, обещала, что, спустившись по лестнице, они увидят в нескольких шагах от задних ворот небольшую калитку, которой слуги пользуются в дневные часы, чтобы попасть из замка в Лондон. — Горничная поклялась ей, что никто не остановит Калли, когда она окажется там.
 В сладостном ожидании у Калли застучало сердце, и она сломя голову бросилась вниз по темной винтовой лестнице, таща за собой Джейми.
 Свобода!
 Калли ощущала ее вкус, ощущала ее запах, ощущала…
 Мысли Калли смешались, когда она споткнулась, наткнувшись на что-то на лестнице.
 Она почувствовала, что ее тело летит вперед, и ей осталось только вытянуть руки в надежде удержаться. Но вместо того чтобы упасть, она ощутила, как сильные руки обхватили ее и притянули к груди, такой же твердой, как окружающие каменные стены.
 Не успела Калли моргнуть, как мужчина отпустил ее, поставив на ступеньку выше себя.
 — Черт побери, миледи, посмотрите, где вы могли оказаться.
 Джейми открыл рот, собираясь заговорить, но Калли, быстро прикрыв ему рот рукой, постаралась произнести с чисто английским произношением;
 — Простите, милорд. — И только после этого осмелилась взглянуть на мужчину.
 Будучи довольно высокой, она, подняв глаза, ожидала увидеть лицо мужчины, но увидела лишь широкие плечи под темной одеждой.
 У Калли застучало сердце, и она мрачно посмотрела на черное одеяние. Никогда прежде Калли не видела, чтобы человек одевался во все черное, если только он не был служителем церкви, а этот мужчина определенно не был священником.
 На его капюшоне и плаще, бывших чернее смолы, не было никаких отличительных знаков.
 Очень странно.
 Калли попыталась сделать шаг назад, но на ступеньке позади нее стоял Джейми, и это не позволило ей сдвинуться с места.
 Внезапно она ощутила себя в ловушке, и не из-за узкого пространства лестницы, а из-за исходящей от рыцаря угрозы, которую Калли почувствовала с присущим ей инстинктом. Это был опасный человек, смертельно опасный.
 Она осмелилась поднять взгляд сначала к крепкой смуглой шее, отмеченной глубоким шрамом, а потом к лицу и увидела глаза самого дьявола. Эти черные, как ночь, глаза, в которых горели огонь и понимание, обожгли Калли мрачным светом, заставившим ее вздрогнуть.
 Калли с трудом перевела дыхание.
 Такого человека она еще никогда не встречала. Без сомнения, у него было самое красивое лицо и самая красивая фигура из всех виденных ею прежде. Его черты были словно высечены резцом скульптора; щеки и волевой подбородок покрывала едва заметная мужская щетина; его волосы, такие же черные, как и его одежда, ниспадали на плечи, как принято у шотландских горцев. Калли заметила у него на лице крошечный дефект — почти невидимый шрам над левой бровью. Но больше всего ее поразили глаза мужчины. Эти беспощадные глаза, такие темные, что в них даже невозможно было разглядеть зрачок, вселяли ужас, потому что были холодными и суровыми. Но, что еще хуже, они, прищурившись, всматривались в нее.
 Вспомнив, что она одета как служанка и что мужчина, стоявший перед ней, очевидно, какой-то лорд, Калли решила, что ей лучше всего поскорее уйти.
 Она присела в реверансе, схватила за руку Джейми и, пробежав последние несколько ступенек, выскочила за дверь.
 Син хмуро смотрел на захлопнувшуюся дверь, В том, что сейчас произошло, было нечто весьма странное. И дело вовсе не в неожиданном мощном желании, которое он ощутил в тот момент, когда встретился взглядом с теми зелеными глазами. Нет, его инстинкты, отточенные годами тренировки, пытались что-то сказать ему, но Син мог думать только о женских губах, изогнутых, как лук Купидона, и горько досадовать на то, что не рассмотрел цвета волос этой девушки. Конечно, ее легкая голубая накидка совершенно не подходила к зеленым глазам и слегка загорелой коже лица.
 Девушка была привлекательна — нет, очаровательна — и изумительно стройна. Сину редко доводилось встретить женщину такого высокого роста. И хотя, на его вкус, она была излишне хрупкой, грудь у нее была, очевидно, достаточно пышной, чтобы удовлетворить даже такого любителя женщин, как его брат Брейден.
 А ее глаза…
 Лучистые и теплые, они искрились энергией и умом, они…
 Они слишком дерзкие, подумал Син. Ни одна служанка не встречает взгляд лорда, особенно его взгляд, с таким достоинством и полной открытостью. Она не съежилась, встретив его, а это означает, что она не знает, кто он такой.
 При дворе короля Генриха был только один человек, который мог не знать его, — девушка шотландка.
 И она направлялась к задним воротам.
 Выругавшись, Син бросился вслед за ней.
 Калли резко остановилась, когда между ней и воротами появилась группа рыцарей — вернее, это были шестеро вооруженных демонов, возвращавшихся после тренировки в замок.
 Ей опять не повезло!
 Почувствовав, как задрожал Джейми, Калли стиснула его руку, чтобы успокоить мальчика. Им нужно просто постараться держаться храбро, и все удастся. Да, если повезет, рыцари не обратят на нее внимания, и она проскользнет мимо них. Обходя мужчин, Калли потупила взгляд и направилась к воротам.
 — Ну-ка, — сказал один из мужчин, когда она проходила мимо, — что это у нас тут?
 — Симпатичная служанка, — отозвался другой. — Она прекрасно удовлетворит наши потребности.
 — Ах, Роджер, — рассмеялись остальные, — у тебя действительно склонность к крестьянкам.
 Калли ускорила шаги, но один из рыцарей преградил ей дорогу. Она застыла и, осмелившись взглянуть на него, увидела голодный блеск в его карих глазах.
 — Простите, милорд, — сказала Калли, и титул едва не застрял у нее в горле. Не в ее привычках было раболепствовать или унижаться, и, если бы не брат, она и сейчас не опустилась бы до этого. Но им необходимо было выбраться отсюда. — Мне нужно выполнить работу. — Капли сжалась, услышав собственный провинциальный акцент.
 — Да, конечно, — низким, хриплым голосом отозвался рыцарь. — А у меня определенно есть потребность, которую ты должна удовлетворить. — Опустив вниз одну руку, он прикрыл внезапно появившийся бугорок.
 Калли в отчаянии стиснула зубы. Ее поймали, но все равно она не собиралась сдаваться без борьбы.
 Рыцарь сгреб ее и притянул к себе, чтобы поцеловать, но, прежде чем его губы коснулись ее губ, она с силой ударила коленом по бугорку, которым он, видимо, очень гордился, и мужчина с проклятием выпустил ее.
 С единственной мыслью спастись Калли схватилась за рукоятку его меча и вытащила клинок из ножен.
 — Лучше положи его, малышка, пока не поранилась, — засмеялись мужчины.
 — Если я кого и пораню, то только одного из вас. — Вращая запястьем, Калли ловко размахивала мечом вокруг себя. На этот раз она не заботилась о своем ужасном акценте. — А теперь предлагаю вам убраться с моей дороги.
 Насмешки исчезли с их лиц, и один из храбрецов вытащил из ножен меч. Несколько секунд он и Калли смотрели друг на Друга, и она знала, о чем думает мужчина: он считает ее слабой и неумелой.
 Что ж, она, безусловно, женщина, но отец обучил ее искусству владеть мечом. Еще не родился тот рыцарь, которому легко удастся ранить шотландца, когда дело дойдет до битвы, даже если шотландец — женщина.
 — Возьми ее, Роджер, — сказал рыцарь, которого она ударила, и, прихрамывая, направился к остальным.
 — Я так и сделаю, — непристойно усмехнулся Роджер и, облизнув губы, окинул ее похотливым взглядом. — И не раз.
 Он пошел в атаку, но Калли с искусством опытного воина парировала его выпад. Если мужчина хотел битвы, она, безусловно, могла обеспечить ему такое удовольствие.
 — Беги, Джейми! — крикнула она брату, но тому не удалось далеко убежать, рыцари поймали его.
 Проклиная свое невезение, Калли вступила в бой со своим врагом. Ей оставалось сделать одно движение, чтобы разоружить его, когда знакомый холодный голос заставил ее остановиться.
 — Бросьте меч, миледи.
 Краем глаза Калли увидела мужчину, с которым повстречалась на лестнице, и больше всего ее поразило то, как все остальные рыцари отнеслись к его появлению — они буквально отскочили от него.
 — Не вмешивайтесь, вас это не касается, — взглянув на черного рыцаря, презрительно бросил Роджер.
 — Учитывая то, как леди только что унизила вас, продемонстрировав, что искуснее владеет мечом, я всерьез сомневаюсь, что вы имеете желание отведать моей стали. — Черный рыцарь вызывающе смотрел на мужчину. — Или я не прав?
 Калли заметила нерешительность на лице мужчины.
 — Оставь, Роджер, — сказал один из рыцарей. — Ты же знаешь, он будет рад возможности убить тебя.
 Роджер медленно кивнул, опустил меч и отошел, а Калли, уверенно держа в руке меч, обернулась лицом к мужчине, напугавшему всех остальных. Легкий ветерок откинул капюшон и шевелил пряди его черных волос, рыцарь стоял неподвижно, как статуя, и пристально, не мигая, смотрел на Калли взглядом, не выражавшим абсолютно ничего — ни его мыслей, ни его чувств.
 Да, он действительно был суров, и Калли не была уверена, что сам старый демон Красный Колпак более страшен с виду.
 — Вижу, вы умеете обращаться с мужским оружием, — холодно улыбнулся черный рыцарь.
 Несколько мужчин сдавленно хихикнули, а Калли густо покраснела, услышав это замечание.
 — Мне не доставляют удовольствия ваши оскорбления.
 — Уверяю, миледи, я и не собирался оскорблять вас. Меня восхищает женщина, которая может постоять за себя.
 Калли не могла понять, искренне говорит он или насмехается, выражение его лица было непроницаемым.
 — А теперь опустите меч.
 — Нет, — твердо заявила она, — не опущу, пока мой брат и я не будем свободны.
 — Миледи! — Калли узнала голос горничной, которая помогала им бежать. Девушка выглянула из темного дверного проема замка, чтобы узнать, что происходит. — Делайте, как говорит его милость, миледи. Пожалуйста, умоляю вас. Вы понятия не имеете, кто он, но послушайтесь меня. Возражать его милости — самое последнее дело.
 — Меч. — Черный рыцарь протянул к Калли руку. По какой-то непонятной причине она чуть было не повиновалась. Но один взгляд на Джейми — и Калли поняла, что нельзя упустить великолепную возможность. Сделав шаг к черному рыцарю, она повернула меч и приставила острие к его горлу, но, к ее изумлению, рыцарь не отступил и даже не пошевелился. Он просто смотрел на нее своими черными глазами спокойно и терпеливо, как змея, ожидающая, когда ее жертва подойдет достаточно близко, чтобы броситься на нее.
 Калли замерла.
 Затем в мгновение ока он с невероятной быстротой шагнул вперед, зажал конец лезвия между предплечьями и резко выдернул меч у нее из рук. Когда, описав высоко в воздухе дугу, меч, вращаясь, опускался, рыцарь ловко поймал его за рукоятку, затем повернул и глубоко вогнал клинок в землю рядом с собой.
 — Неужели ваша мать никогда не говорила вам, что нельзя искушать дьявола, если вы не хотите заплатить за это слишком высокую цену? — Улыбка мужчины стала еще холоднее, чем прежде.
 У Капли болели пальцы, после того как у нее из рук выбили рукоятку меча, но она ничего не сказала. По правде говоря, она не знала, что отвечать. Она знала только, что потерпела поражение, хотя прежде никто и никогда не мог ее обезоружить, а этот человек даже не вынул своего меча из ножен. И это унижение причинило ей острую боль.
 — Итак, как, по-вашему, поступить с этим разбойником? — спросил рыцарь, державший Джейми.
 — Достаточно хорошей порки, а потом пусть он вычистит пару выгребных ям, — предложил кто-то.
 Все, кроме черного рыцаря, засмеялись.
 — Нет! — выкрикнула Калли, хотя на нее никто не обращал внимания.
 — Отпустите мальчика, — приказал черный рыцарь тем же спокойным тоном и с угрожающим блеском в глазах посмотрел на остальных.
 — Да будет, милорд, неужели нам нельзя немного поразвлечься с ним?
 — Для меня развлечение состоит в том, чтобы утихомирить тех, кто возражает мне и раздражает меня. — Он обратил грозный, непроницаемый взгляд на говорившего рыцаря. — Что скажете, если я немного поразвлекусь с вами?
 Рыцарь, побледнев, мгновенно отпустил Джейми, и мальчик, подбежав к Калли, вцепился руками в грубую ткань ее юбки.
 — Ты видела, что он сделал? — громким шепотом спросил Джейми. — Астер умер бы, если бы узнал, что ты позволила безоружному сассенаху отобрать у тебя меч.
 — Ш-ш, — тихо сказала Калли, одной рукой прижимая его к себе и глядя на черного рыцаря.
 — Думаю, вам пора вернуться в свою комнату, миледи. — Взгляд мужчины так и не дрогнул.
 Калли вскинула подбородок, стараясь выразить бесполезное презрение. Черный рыцарь так же хорошо, как и она, понимал, что перехитрил ее — на этот раз. Но Калли не сомневалась, что в следующий раз найдет способ взять верх над этими англичанами и они с Джейми будут дома, где им и положено быть.
 Держа голову как можно выше, Капли повернулась и вместе с Джейми, не выпускавшим ее юбку, направилась обратно к замку.
 Горничная держала для нее дверь открытой, но при приближении черного рыцаря отпрянула в сторону.
 Он провожал их обратно вверх по лестнице, и хуже странного ощущения то жара, то холода, пробегавшего по телу Калли, было то, что Джейми всю дорогу оглядывался на рыцаря с благоговейным восхищением, написанным на его детском личике.
 — Скажите мне, — спросила Калли, когда они приблизились к концу лестницы, — почему все так вас боятся?
 — Дьявола все боятся. — В первый раз она уловила нотку горечи в голосе черного рыцаря. — Разве не так?
 — Вы человек, сэр, а не дьявол, — усмехнулась в ответ на его слова Калли.
 — Вы так полагаете?
 — Я это знаю.
 — Правда? Тогда вы, наверное, ведьма, если так близко знакомы с дьяволом? — В его голосе прозвучало что-то похожее на иронию.
 Рассерженная его вопросом, Калли остановилась на самом верху лестницы и обернулась к рыцарю. За меньшие прегрешения людей сжигали и вешали, и, несомненно, эти англичане были бы рады увидеть, что ее казнят как ведьму.
 — Я богобоязненный человек.
 Он стоял так близко к ней, что Калли ощущала теплый, свежий запах его кожи.
 — А я нет, — произнес он глухим голосом, и его глаза обожгли ее острым, пристальным взглядом.
 Калли вздрогнула, потому что не было никакого сомнения в том, что он имел в виду.
 К ужасу Калли, он, протянув руку, коснулся ее щеки, и тепло этой руки удивило Калли, а когда он погладил пальцем кожу возле ее уха, у нее по всему телу побежали мурашки. Она не могла поверить в нежность его прикосновения, в то, как его пальцы легче перышка касались ее кожи. С ее телом произошло что-то странное, оно затрепетало и заболело от желания, которого она никогда прежде не знала.
 Затем рыцарь сдвинул назад накидку к а ее голове и, проводя рукой вдоль линии волос, согнутым пальцем зацепил прядь волос и вытащил ее из-под накидки. Скривив уголок рта, он с отвращением смотрел на свою руку.
 — Рыжие, — почти прорычал он. — Мне следовало догадаться.
 — Прошу прощения, — смутилась Калли, не понимая, почему такая ерунда, как цвет ее волос, могла вызвать у него лютую ненависть, когда на все остальное он никак не реагировал.
 Его лицо снова приняло непроницаемое выражение, он убрал руку от лица Калли и отступил на шаг.
 — Элфа, — обратился он к горничной, — проводите миледи к ней в комнату и проследите, чтобы она там и оставалась.
 — Да, милорд, — ответила горничная, низко присев в реверансе.
 Син не сдвинулся с места до тех пор, пока шотландка не вошла к себе в комнату.
 «Следовало дать ей убежать».
 Честно говоря, на мгновение у него возникло такое намерение, и только его преданность Генриху помешала его осуществить — да, это и еще такая малость, как его Уверенность в том, что ему никогда не придется на ней жениться, несмотря на ту огромную власть и деньги, которыми владел Генрих.
 И все же…
 Син почувствовал легкий укол сожаления, вспомнив, как она едва не обезоружила Роджера.
 Девушка обладала характером, он это понял, но такой характер перед лицом врагов был больше недостатком, чем достоинством, Син это знал.
 Покачав головой, чтобы избавиться от тягостных воспоминаний, о которых он не хотел думать, Син пошел по узкому коридору в свою комнату, которая, как оказалось, находится рядом с комнатой девушки.
 Увидев в этом преднамеренную хитрость Генриха, Син стиснул зубы. Неудивительно, что этот человек стал королем; по упрямству он мог бы соперничать с ослом, но оно все же не шло ни в какое сравнение с упорством Сина.
 Открыв дверь в свою комнату, Син прошел к стоявшей под окном спартанской кровати. Большую часть своей жизни он провел при дворе Генриха и в отличие от других придворных никогда не претендовал на то, чтобы иметь роскошную постель. Пока кровать была достаточно большой, чтобы он мог на ней поместиться, и имела одеяло, она его вполне устраивала.
 Очень осторожно сняв с себя плащ и кольчугу, Син положил их на небольшой сундук, стоявший в изножье кровати, и осмотрел раны, которые меч девушки оставил у него на предплечьях. Не обращая внимания на боль, Син, развязывая рукава сорочки, прошел к умывальнику, повесил пропитанную кровью одежду на простой деревянный стул и, налив в миску воды, смыл с рук кровь.
 Потянувшись за тряпкой, Син услышал шум в коридоре за дверью и, схватив с кровати меч, распахнул дверь.
 Три королевских гвардейца тащили мальчика из комнаты шотландки, а четвертый заталкивал девушку обратно. Мальчик вьш, как умирающее животное, а девушка сражалась, как дикая кошка.
 — Что здесь происходит? — потребовал ответа Син.
 — Его величество хочет, чтобы мальчика перевели в другое помещение, — побледнев, поспешно ответил ближайший стражник.
 — Нет! — сердито выкрикнула шотландка. — Вы не заберете его от меня, чтобы издеваться над ним. Неужели не достаточно того, что уже сделали с ребенком?
 — Пожалуйста! — заплакал мальчик, пинаясь и сопротивляясь рыцарям так яростно, что потерял один башмак. — Не позволяйте им забрать меня. Я не хочу, чтобы меня снова пороли.
 При этих словах мальчика Сина захлестнул гнев.
 Девушка еще яростнее боролась с державшим ее стражником, и если так будет продолжаться, то кончится тем, что и она, и мальчик окажутся в синяках и в крови.
 — Отпустите его, — распорядился Син. Услышав его слова, все застыли.
 — Милорд, — возразил гвардеец, державший девушку, — мы исполняем приказ короля.
 — Доложите Генриху, я сказал, что все будет в порядке. — Син бросил на мужчину леденящий взгляд, от которого тот попятился на целых два шага.
 — А если она убежит с мальчиком? — спросил другой стражник.
 — Я возьму их под надзор. Думаете, она убежит от меня?
 Син заметил нерешительность в глазах стражника, когда тот прикидывал, кого он боится больше — Сина или Генриха, и в конце концов отпустил мальчика, который быстро побежал к сестре.
 — Я передам королю то, что вы сказали, — ответил гвардеец, но возмущение, вложенное в его слова, было ослаблено страхом, звучавшим в его голосе.
 — Конечно, — сухо сказал Син, — передайте. Когда стражники ушли, Калли взглянула на черного рыцаря, который не позволил увести ее брата. Его доброта была неизмерима, и Калли хотела поблагодарить мужчину, но, окинув взглядом его тело, онемела. Да, именно так она могла отреагировать, чтобы не раскрыть рот от изумления.
 Его голые смуглые плечи оказались такими же широкими, какими казались под плащом, тело было крепким и хорошо сложенным, мускулы играли с каждым вздохом, который он делал. Но ее взгляд приковали к себе многочисленные глубокие красные шрамы, пересекавшие голую кожу. Он выглядел так, словно пережил бесчисленные сражения и нападения, и от этой картины у Калли сжалось сердце. А потом она увидела кровавые раны у него на предплечьях.
 — Вы ранены.
 — Видимо, так. — Он взглянул вниз на кровь.
 — У вас есть кому заняться ранами?
 — У меня есть я сам.
 Син направился обратно в свою комнату, но Калли последовала за ним.
 — Хотите, я пришлю к вам свою горничную?
 — Нет, — ответил он тем же бесстрастным тоном и, остановившись на пороге, посмотрел на нее, потом на Джейми, а потом снова на нее.
 Этот выразительный взгляд, без сомнения, означал только одно: рыцарь ожидал, что она будет так же трепетать от страха перед ним, как и все остальные. Хотя у Калли по спине пробежала дрожь, она вовсе не испугалась. Калли умела не показывать никому своего страха.
 — Мое единственное желание — остаться одному. — Рыцарь сделал шаг в комнату.
 — Но ваши раны…
 — Заживут, — оборвал он Калли.
 Ох, этот человек был просто несносен. Ну что ж, отлично, тогда пусть справляется сам.
 Повернувшись, Калли забрала Джейми из коридора и вернулась с ним в свою комнату. Но она не могла там оставаться. Не могла успокоиться, зная, когда черный рыцарь получил эти раны.
 Это раны от ее меча.
 Но, конечно, он не был бы ранен, если бы не помешал ей убежать. Тем не менее он спас ее и Джейми от остальных. Нравилось это Калли или нет, но она в долгу перед ним. А Калли была не из тех, кто мог оставаться кому-либо должным. Достав из сундука свой набор для шитья и небольшую коробку с травами, она велела Джейми побыть с Элфой и открыла дверь.
 Твердо решив не быть больше его должницей, Капли направилась прямо в логово дьявола, очень надеясь, что он ее не съест.




 Глава 3


 Услышав, как звякнула щеколда на двери, Син инстинктивно вытащил из сапога кинжал и покачивая его между большим и указательным пальцами, ожидая увидеть, нужно ли метнуть его в грудь тому, кто его побеспокоил.
 Дверь чуть приоткрылась, и Син смог увидеть симпатичный маленький нос, а за ним и профиль ангела — ангела, который остановился и смотрел на стену напротив него.
 — Сэр? Сэр чер… рыцарь? Вы здесь?
 — Учитывая, что это моя комната, где еще я могу быть? — Син засунул кинжал в сапог.
 Калли еще не заглянула в комнату и решила не обращать внимания на его сарказм.
 — У вас приличный вид?
 — Миледи, — фыркнул Син, — многие говорят, что во всем моем теле нет ни одной приличной кости.
 — И многие говорят, что в коридоре сквозняк. Я хотела только знать, одеты ли вы?
 — Я одет так же, как тогда, когда вы последний раз меня видели, а это означает, что вам следует вернуться в свою комнату, и поскорее.
 Но Калли не послушалась. Вместо этого она открыла дверь шире, и, к несказанному изумлению Сина, вошла в комнату.
 Калли оглядывала комнату, пока не увидела, что он сидит на кровати. Син мог поклясться, что, когда взгляд этих зеленых глаз остановился на его голой груди, он ощутил странный удар, пронзивший его от подошв до макушки. У него затвердело и стало горячо в паху от желания, столь настойчивого, что он почувствовал боль.
 Что это с ним случилось? Сии вовсе не был неоперившимся юнцом, чтобы раздуваться при виде какой-то миловидной девицы. Он давным-давно обуздал свои желания.
 Но почему-то его контроль над собой ускользал от него, когда эта девушка приближалась к нему. Тем более что он знал: она может принадлежать ему. Для этого нужно было пойти к Генриху, и он получит ее.
 Если он решится на такое…
 Не обращая внимания на панику, которую она в нем вызвала, Калли пересекла комнату и остановилась перед кроватью.
 — Что вам здесь нужно? — грубо спросил Син.
 — Я здесь, чтобы обработать раны, которые нанесла вам, — спокойно отреагировала Калли на его слова.
 Син указал пальцем на импровизированную повязку на левой руке. Она была далеко не идеальной, но и такая сойдет. Меньше всего ему хотелось, чтобы девушка подошла к нему еще ближе.
 — Не переживайте, миледи, не вы причина моих ран.
 — Разве вы получили их не тогда, когда обезоруживали меня? — Калли нахмурилась.
 — Тогда, но не из-за ваших действий, а во многом из-за моих собственных.
 Калли поставила темно-коричневую кожаную сумку и маленькую корзинку на кровать возле Сина рядом с куском белой ткани, которую он использовал для повязки.
 — Вы напрасно спорите, и я больше не стану вас слушать. Довольно возражать, и позвольте мне осмотреть раны, пока они не загноились и вы не остались без рук.
 Син недоверчиво смотрел на нее. Он не мог припомнить, чтобы кто-нибудь так непочтительно обращался с ним, но был твердо уверен, что скорее всего это происходило когда-нибудь в младенчестве.
 Калли снова потянулась к его руке, но он быстро отодвинул руку подальше.
 — Почему вас заботит, загноятся у меня руки или нет? — спросил Син, когда она снова попыталась поймать его руку. — Я думаю, что вам, наоборот, следовало бы желать этого, а не стараться предотвратить.
 — Потому, что вы спасли Джейми. — Калли замерла и недовольно посмотрела на него.
 — Вы считаете, что обязаны мне? — Да.
 Невероятно! Какую только глупость могут женщины вбить себе в голову! И все же сейчас, впервые в его жизни, кто-то захотел залечить его раны. Син нашел это неожиданно приятным, и эта мысль рассердила его.
 Он не нуждался в утешениях — никогда.
 Син вскочил и попытался отойти от девушки на приличное расстояние, но она преследовала его, как львица.
 — Миледи, если бы вы знали, кто я и что собой представляю, вы бы придумали что-нибудь получше, чем оставаться наедине со мной в моей комнате.
 Калли взглянула ему в лицо, и он впервые заметил в ее глазах легкую тревогу, но затем она снова потянулась к его руке.
 Син застонал, поняв, что она не оставит его в покое, пока он не покорится ее лечению. Отлично, тогда чем скорее она перевяжет его руку, тем скорее он сможет снова обрести спокойствие.
 Вынужденный стать пациентом, он сделал благородный жест, протянув Калли правую руку.
 «Благодарю вас» — было явно написано у нее в глазах, когда она осторожно дотронулась кончиками пальцев до раны.
 — Я знаю, кто вы, — мягко сказала она, изучая порез. — Элфа рассказала мне о вас все.
 — И что она сказала?
 К его ужасу, Калли одной рукой взяла его кулак, а длинные изящные пальцы правой руки плавно двинулись по его воспаленной коже, неся успокоительную прохладу. И от этого горячие волны докатывались до самого его паха, который горел и пульсировал от желания.
 Странные, незнакомые ощущения охватили все его тело, и Син задержал дыхание. Никогда еще никто не касался его так нежно, так заботливо.
 Но больше всего Сина испугала внезапно возникшая потребность взять в ладони ее лицо и притянуть ее губы к своим губам.
 Но, милостивый Боже, что с ним случилось?
 Он только и мог, что смотреть на девушку, словно безумно влюбленный, и стараться сохранить дыхание ровным и спокойным.
 — Рана не очень глубокая, но ее нужно обработать, чтобы она зажила, не загноившись. — Рассматривая порез, Калли наклонила голову еще немного ниже, ее длинные тонкие пальцы продолжали касаться его кожи с незнакомой ему заботливостью. — Этот шрам от ожога выглядит совершенно свежим. Он получен в битве?
 Син покачал головой, Но уточнять не стал. Не было необходимости возвращаться к событиям, в которых были получены раны.
 А кроме того, он с трудом мог просто стоять спокойно и не притянуть ее к себе в объятия, в то время как у него в мозгу проносились картины одна заманчивее другой.
 Калли повернулась и пошла обратно к кровати, где оставила свои принадлежности, а Син смотрел на ее стройную спину, но больше всего его манили ее бедра. Красивой округлой формы, они были чрезвычайно притягательны. Он мог легко представить себе, как идет за ней, поднимает подол ее платья и…
 — С моими ранами все в порядке, — резко бросил Син, желая, чтобы девушка немедленно покинула его комнату.
 Она оглянулась на него через плечо, а потом снова опустила взгляд, продолжая доставать какое-то пряное растение, как будто ей вообще не было никакого дела до того, что он сказал.
 Девушка была ненормальной. Сумасшедшей! Полностью и бесповоротно помешанной! Никто не игнорировал Сина, когда он говорил, никто! Это было такой редкостью, что Син не представлял себе, как на это реагировать.
 — Мне нужно вино, — объявила она через несколько секунд, выпрямившись у кровати. — У вас есть немного?
 — Нет, — солгал он, но из этого ничего не вышло.
 Калли увидела графин на столе возле камина и, подойдя, обнаружила, что он далеко не пуст, а Син, жалея, что не опустошил его прошлой ночью, прищурившись, смотрел на девушку. Бросив на него острый взгляд, она наполнила кубок.
 — Мне хотелось бы, чтобы вы перестали так сердито смотреть на меня, — попросила она, отливая жидкость обратно в графин. — Это раздражает.
 —Дьявол часто…
 — И прекратите эту болтовню о дьяволе. Я же сказала, что знаю, кто вы, и я вас не боюсь.
 — Тогда вы, миледи, дурочка.
 — Я не дурочка. — Она многозначительно посмотрела на него и, взяв кубок длинными гибкими пальцами, поднесла его Сину. — И я узнаю демонов, когда встречаюсь с ними.
 — Очевидно, нет.
 — Демоны питаются детьми. — Калли обрывала листья с растения и бросала их в вино. — Они не спасают детей от издевательств. А что вы знаете о демонах?
 — На самом деле совсем немного. — Син спокойно встретил ее взгляд.
 Она добавляла в вино всякие травы, пока не образовалась густая масса, а потом стала размазывать эту массу по его предплечью, и жар от прикосновений ее рук обжигал Сина.
 — У вас есть имя? — спросила Калли.
 — Так как вы заявили, что хорошо знаете меня, то ответьте сами.
 — Что ж, — помолчав, сказала она, — я не сомневаюсь, что ваша мать не называла вас приспешником дьявола, сатанинским отродьем или королевским палачом.
 При такой дерзости Сину оставалось только подавить улыбку. Да, девушка была смелой, с сердцем львицы.
 — Моя мать вообще не дала мне имени, — ответил он, глядя, как девушка накладывает повязку на его руку.
 — Но вас же должны как-то называть. — Встретив его взгляд, светло-зеленые глаза вспыхнули.
 Калли стояла так близко, что, когда она говорила, ее дыхание мягко касалось его кожи и ее теплый цветочный запах овевал Сина. Он вдруг ясно осознал, что на нем нет ничего, кроме штанов, а она одета только в тонкое платье прислуги, снять которое не составит труда.
 Девушка была очаровательна, и он не мог объяснить себе почему, но ему захотелось услышать, как она произнесет его имя.
 — Те, кто осмеливается обратиться прямо ко мне, называют меня Син [1] .
 — Син? — спросила она.
 — Да, зачатый в грехе, рожденный в нем и в настоящее время в нем живущий. — Он в первый раз почувствовал, как дрогнула ее рука.
 — Вам нравится пугать людей, не правда ли? — Да.
 — Почему?
 — А почему бы и нет?
 К удивлению Сина, девушка рассмеялась мелодичным глубоким смехом, и, взглянув на нее, он был околдован тем, как смягчилось ее лицо.
 Боже милостивый, она была красавицей. И в это мгновение ему безумно захотелось узнать вкус ее губ, ощутить, как ее дыхание смешается с его собственным, когда он коснется их, захотелось позволить Генриху поженить их, чтобы всю оставшуюся жизнь можно было наслаждаться ее близостью, чувствовать ее присутствие рядом.
 При этой мысли Син окаменел.
 Нет, он никогда не позволит себе решиться на это. Пусть сейчас она нежно касается его, но она будет бояться и проклинать его, как все остальные, если узнает правду о нем и о том, что было у него в прошлом. Нет, радость и покой не для него, он много лет назад раз и навсегда избавился от подобных мечтаний.
 Калли сняла с него другую повязку, и ей едва не стало плохо при виде крови, пропитавшей ткань.
 — Простите меня, у меня не было намерения причинить вам боль, — прошептала она.
 — Позвольте уточнить, миледи. Когда человек поднимает меч, защищаясь или нападая, то вполне вероятно, что кто-то будет ранен. — Он укоризненно поднял бровь.
 — Ее необходимо зашить. — Краска снова прилила к ее щекам, и Калли потянулась за иголкой.
 — Она и сама заживет.
 — Но останется шрам.
 — Думаете, это имеет какое-то значение? — Син посмотрел вниз на многочисленные шрамы, уродовавшие его грудь и руки.
 Его слова заставили Калли поднять голову, но и сейчас она не могла прочитать, какие чувства скрывались в глубине этих черных глаз. Какие страдания ему, должно быть, пришлось пережить, чтобы суметь так плотно отгородить себя от мира. Обычно ей удавалось заглянуть даже в самую скрытную душу, но этот человек был для нее полной загадкой.
 — Для меня имеет, — ответила Калли, удивившись, почему это так, но чувствовала она именно это.
 Как можно осторожнее она сделала четыре коротких стежка и поразилась, что Син даже не вскрикнул и не напрягся. Могло показаться, что он даже не чувствовал, что она делала. Он был ранен столько раз, подумала Калли, что эта рана ничего для него не значила.
 Однако она очень многое значила для совести Калли — девушка никогда не причиняла другим боль. Ее отец был беспощадным воином, а мать целительницей, и именно от нее Калли унаследовала любовь к жизни. Она отрезала чистую полоску ткани и наложила на зашитую рану.
 Пока она работала, лорд Син не шевелился, но Калли чувствовала, что он не сводит с нее взгляда — обжигающего взгляда.
 «Он приспешник дьявола, — поведала ей Элфа. — Говорят, он просто ради удовольствия убил больше сотни людей и еще тысячи убил в сражениях. Когда его в первый раз привезли ко двору, на нем была одежда варвара и говорил он на языке, которого никто не понимал. Говорят, он продал душу дьяволу, чтобы стать неуязвимым».
 Калли не знала, сколько в этом было правды, но, глядя на его тело, она могла сказать, что он далеко не так уж неуязвим.
 Но… нельзя были не признать, что он обладает силой и храбростью. Калли никогда не встречала равных ему и впервые в жизни почувствовала, что ее тянет к англичанину.
 «О чем она думает?»
 Калли зажмурилась. И правда, о чем она думает? Она дочь главы клана, который всю свою жизнь боролся за освобождение любимого края от англичан. Отец умер, сражаясь против англичан, и она никогда не предаст его память.
 Глядя на грудь лорда Сина, Калли задалась вопросом: сколько шрамов на его теле получено во время сражений против ее народа и сколько из тех убитых в битвах были шотландцами?
 — Готово, — сказала она, закончив перевязывать его вторую руку.
 Син хмуро смотрел, как внезапно погрустнело ее лицо. Он не знал, что за мысль послужила тому причиной, но огорчился, что она лишила девушку безмятежности.
 Собрав свои вещи, Калли пробормотала «до свидания» и быстро вышла из комнаты.
 Син помрачнел еще сильнее. Ему бы радоваться, что она наконец-то ушла, а он…
 Почему же ему показалось, что в комнате вдруг стало холодно?
 Тряхнув головой, он прогнал эту мысль. У него есть более важные дела, чем думать об этой женщине.
 Генриху придется найти кого-нибудь другого из своих подданных, чтобы женить на ней.
 Утром Син направлялся к конюшне, собираясь проехаться верхом, чтобы привести в порядок свои мысли после мучительной бессонной ночи.
 — Син!
 Услышав свое имя, которым его никто здесь не называл, Син остановился на полпути. Голос казался странно знакомым, но Син не мог окончательно узнать его. Оглянувшись через плечо, он увидел мужчину с темно-русыми волосами, на несколько дюймов ниже себя ростом. В лице мужчины было что-то знакомое, но только когда он улыбнулся, Син вспомнил его имя.
 — Малыш Саймон из Рейвенсвуда. — Син протянул Саймону руку, когда тот подошел к нему. — Сколько лет прошло?
 — Думаю, лет двадцать. — Саймон пожал ему руку и с братской любовью похлопал по больному месту.
 Да, должно быть, так и есть. Последний раз Син видел Саймона в тот день, когда отец Саймона прискакал в Рейвенсвуд, чтобы забрать своего сына у Гарольда, прежнего графа Рейвенсвуда.
 — Как твой брат? — спросил Син, имея в виду Дрейвена Рейвенсвуда. Они вместе часто защищали Саймона от нападок старого графа. — Надеюсь, у него все хорошо?
 — Да, — кивнул Саймон, — два года назад он женился на Эмили Уорик.
 — Старый Хью в конце концов позволил одной из своих дочерей выйти замуж? — Син почти улыбнулся, услышав это известие.
 — Да, можешь в это поверить?
 — Нет, не могу, — покачал головой Син. — Здесь есть какая-то история.
 — Пойдем со мной, выпьем, и я все тебе расскажу. Ну а как ты? Ты женил…
 — Ш-ш, — перебил его Син. — Даже не шепчи это слово, чтобы не накликать на меня несчастье.
 — Накликать несчастье? — Саймон нахмурился. — Как так?
 — Генрих угрожает мне женитьбой, но пока что я ее избежал. Надеюсь предотвратить расправу.
 — Тогда, возможно, тебе удастся не попасть в петлю, — засмеялся Саймон.
 — Но скажи мне, Саймон, что привело тебя сюда, ко двору Генриха?
 — Я приехал искать приключений, — широко улыбнулся Саймон, — а нашел всего-то несколько бочонков эля, пару девиц, нуждающихся в утешении, да множество хвастливых рыцарей, вновь пережевывающих выдающиеся события, которых никогда не было. — Он с тоской вздохнул. — Кто же знал, что при дворе может быть так скучно?
 — Потерпи немного и увидишь, что при дворе в изобилии интриг.
 — Да, вокруг тебя — несомненно. Я уже столкнулся с несколькими твоими врагами.
 — Только позаботься, чтобы не столкнуться с ними в темных закоулках, — кивнув, предупредил Син, — особенно если они увидят, что ты со мной разговариваешь.
 — Ну что ж, теперь у меня будет чем заняться. — Во взгляде Саймона вспыхнула надежда.
 Син собрался ответить, но вдруг что-то заметил краем глаза. Повернув голову, он постарался определить, что же именно привлекло его внимание.
 По двору свободно двигались придворные и слуги — одни прогуливались, другие работали, и в этом не было ничего необычного.
 Ничего, если не считать странной фигуры человека, который, хромая, шел вдоль дальней стены внутреннего двора. Никто, очевидно, не обращал на него внимания, но что-то в нем было не так.
 Син коснулся рукой локтя Саймона, сделав знак, что сейчас вернется, и шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть человека, чей плащ был немного толстоват для необыкновенно теплого дня.
 А подойдя ближе, Син заметил самое странное — у человека было четыре ноги.
 Син с изумлением наблюдал, как четвероногий человек направлялся, несомненно, к конюшне.
 — Скажи мне, Саймон, — обратился он к подошедшему другу, — ты когда-нибудь видел четвероногого нищего?
 — Это ребус?
 — Не ребус, а загадка. Загадка, как далеко он может уйти, прежде чем кто-нибудь его остановит.
 — Его?
 Указав на темную фигуру, входящую в конюшню, Син ускорил шаги, чтобы догнать ее. Велев Саймону дожидаться его снаружи, Син мгновенно исчез в темноте конюшни и увидел, как фигура разделилась на две части. Против собственной воли он улыбнулся и, прокравшись вдоль стойла, смотрел, как шотландка провела мальчика к повозке и накрыла его сеном.
 — Ты уверена, что на этот раз получится? — спросил мальчик.
 — Да, — заверила она брата. — Я подслушала, как парень говорил, что приготовит повозку для возчика, чтобы привезти из города еще продуктов. Мы будем просто тихо лежать, пока он не остановится, а потом затеряемся в городе. — Она забралась в повозку и накрыла себя тоже.
 Через несколько минут пришел старший конюший и начал запрягать лошадей в повозку.
 Девушка была изобретательна, в этом Син не мог ей отказать. И если бы он не взял на себя ответственность за нее и мальчика, он позволил бы им убежать.
 Но он не мог этого сделать.
 Вопрос в одном: следует ли расстроить ее планы сейчас или подождать?
 Син решил подождать. Ему хотелось посмотреть, как далеко она сможет добраться одна.
 Выйдя из темноты, он быстро приготовил двух лошадей и повел их туда, где снаружи его ждал Саймон.
 — Ты готов сейчас к небольшому приключению? — спросил  он друга.
 — Всегда готов.
 Оседлав лошадей, они дождались, когда возчик выехал из конюшни на повозке.
 — Что мы делаем? — поинтересовался Саймон, когда они вслед за повозкой пересекли внутренний двор замка и направились в Лондон.
 — Едем вслед за той телегой, — ответил Син.
 — Почему?
 — Потому что она впереди нас.
 — Что ж, это разумный ответ. Было бы трудно ехать за повозкой, будь она позади нас.
 — Терпение, Саймон, — усмехнулся Син, — и ты поймешь, почему мы ее преследуем.
 Возчик направился в торговый квартал, в котором царила суета и было полно народа, и, когда он остановился перед небольшой группой магазинов, Син увидел, как из повозки выглянула покрытая соломой голова. Как только возчик скрылся из виду, девушка выбралась из повозки, а вслед за ней и мальчик.
 Никто, по-видимому, не заметил ее необычного поведения, а если и заметил, то не придал этому значения.
 Девушке понадобилось одно мгновение, чтобы стряхнуть с себя и брата солому, но одна не замеченная ею соломинка запуталась в ее медных волосах и покачивалась при каждом движении.
 — Почему она прячется? — со смехом спросил Саймон, когда Калли, взяв мальчика за руку, повела его в толпу.
 — Пытается спастись от королевского надзора.
 — Нам следует уведомить охрану? — Улыбка исчезла из глаз Саймона.
 — Нет, думаю, мы сами сможем перехватить ее.
 — Тогда чего мы ждем?
 — Мне просто хочется понаблюдать за ее маневрами.
 С лошади Сину легко было следить за передвижениями Калли по заполненным людьми улицам города. Низко наклонив голову, она одной рукой все время держала брата, а мальчик через каждые несколько шагов пытался остановиться, все время болтая обо всех и обо всем, мимо чего они проходили, и из-за этого они двигались медленно. Безусловно, если бы не ее брат, девушка уже была бы свободна.
 — Стой!
 Повернув голову, Син увидел в толпе Роджера Уоррингтона — рыцарь направлялся прямо к шотландке.
 Через головы окружавших ее людей она поймала взгляд Роджера и, мгновенно схватив брата за руку, бегом бросилась сквозь толпу в противоположном направлении.
 — Стой, я сказал! — громче крикнул Роджер.
 — О, это очень хорошо действует, — саркастически заметил Син.
 Приказы Роджера даже не замедлили шагов Калли, поэтому рыцарь попытался бежать за ней, но ему мешала толпа, и Син увидел на лице Роджера раздражение.
 — Двадцать золотых гиней тому, кто остановит эту женщину и ребенка! — выкрикнул рыцарь.
 Син проклял упрямство Роджера, потому что все на улице побросали свои дела и бросились в погоню за девушкой и мальчиком.
 — Это неумно. — Саймон вслух выразил мысли друга, подобрав гораздо более пристойные слова, чем те, которые пришли на ум Сину.
 Син осадил лошадь, когда Шайтан занервничал от внезапно поднявшейся на улице суматохи. Его боевой конь был натренирован на битву, и Сину меньше всего хотелось, чтобы из-за того, что Роджер был идиотом, пролилась невинная кровь.
 — Теперь мы никогда ее не поймаем, — заметил Саймон.
 — Да, но попытаемся.
 Развернув лошадь, Син направился из толпы в боковую улицу. Что касалось лондонских улиц, то он хорошо их знал; к тому же он мог проследить путь девушки по шуму и выкрикам толпы. Он подгонял лошадь вперед с одной только мыслью: поймать девушку, пока разъяренная толпа не разорвала ее на куски.
 В испуге Калли очертя голову неслась по улицам, и от напряженного дыхания у нее болели бока.
 — Я больше не могу, — хныкал Джейми.
 — Ты должен, милый. Если мы остановимся, они наверняка схватят нас.
 Она не решилась сказать ему, что, вероятнее всего, толпа разорвет их в клочья, стремясь заработать двадцать золотых гиней, — ведь то, что предложил рыцарь, было целым состоянием.
 Джейми споткнулся, и Калли обернулась, чтобы помочь ему, но не успела, разгоряченная толпа мгновенно окружила их.
 — Я поймал их, милорд! — крикнул грязный мужчина, схватив Калли за руку.
 — Нет, не ты, мерзкий попрошайка, это я поймал ее!
 Крики раздавались со всех сторон, тысяча рук тянулась к ней и рвала ей платье и волосы, Калли кричала о. боли, но это никого, очевидно, не волновало.
 — Джейми!
 В толпе она не видела и не слышала брата.
 А затем из ниоткуда вдруг появился огромный черный жеребец, и толпа разбежалась, когда лошадь, став на дыбы, сверкнула подковами, разгоняя людей.
 С бьющимся сердцем взглянув вверх, Калли увидела лорда Сина. И когда он, с умением искусного воина успокоив лошадь, протянул Калли руку, она без колебаний приняла ее, а он поднял девушку и усадил впереди себя.
 Оглядевшись, Калли увидела, что Джейми спас рыцарь с темно-русыми волосами на светло-серой лошади, и, с облегчением вздохнув, перекрестилась и быстро прошептала «спасибо» Господу и всем святым.
 Но ее облегчение длилось недолго, она внезапно осознала, что за мужчина ее держит. Он излучал энергию, которая вызывала в ней странный жар. Хотя лорд Син, возможно, и был англичанином, в нем было что-то такое, что Калли находила чрезвычайно привлекательным, что-то, что вызывало в ее теле горячий сладостный трепет, который ошеломил ее.
 В свои двадцать пять лет Калли вовсе не была наивной девушкой, которой ничего не было известно об отношениях между мужчинами и женщинами. Хотя мужчина никогда не прикасался к ней, ее замужние подруги позаботились просветить ее в отношении супружеских обязанностей. Но то, что они описывали ей, она всегда находила не совсем пристойным. Во всяком случае, до того момента, пока не увидела обнаженную грудь лорда Сина. В тот момент ее мысли совершили резкий поворот.
 Калли не понимала почему, но мысль об интимных отношениях с ним не казалась ей неприятной или распутной. На самом деле ее очень занимал вопрос о том, каковы будут на вкус его губы и какие ощущения вызовут у нее его большие смуглые руки, касающиеся ее тела, пока она пальцами будет перебирать его волосы.
 — Похоже, миледи, вы, вырвавшись из когтей Сциллы, угодили в лапы Харибды.
 — Мой дядя говорит, что я обладаю особым талантом к этому. — Его низкий голос изменил ход ее мыслей, и она сосредоточилась на том, что с ней происходило сейчас.
 Лорд Син улыбнулся, и Калли охватила странная слабость — от его улыбки у нее просто остановилось дыхание.
 Повернув лошадь, Син направился обратно в замок.
 — Вряд ли я смогла бы подкупить вас, чтобы вы нас отпустили, — сказала Калли.
 — Вы и сами это понимаете.
 — Все, что я хочу, — это попасть домой. — У Калли сжалось горло, и она проглотила слезы, услышав в его голосе суровую непреклонность. — Неужели вы этого не можете понять?
 Глаза Сина затуманились, будто ее слова пробудили какие-то печальные воспоминания.
 — Да, миледи, — бесстрастно ответил он, — я хорошо понимаю ваши чувства.
 — Тогда почему вы не можете позволить мне убежать?
 — Потому, что вы нужны Генриху здесь, чтобы он был уверен, что ваш народ оставит его в покое.
 — Вы хотите сказать, оставит  ваш народ в покое.
 — У меня нет народа, — мрачно ответил он с потускневшим взглядом.
 Калли мельком взглянула на его грудь, где английские рыцари носили гербы или отличительные знаки дворянства. У него на груди не было ничего, и внезапно она поняла почему.
 — Если вы не принесли клятву верности Англии, тогда позвольте… — помолчав, заговорила она.
 — Я принес клятву верности Генриху, и Генрих хочет, чтобы вы остались здесь.
 — Чудесно, — бросила она, сжавшись от возмущения. — Но я не оставлю своих попыток.
 — А я не перестану ловить вас.
 Сложив руки на груди, Калли изо всех сил старалась не коснуться его. Но это было невыполнимой задачей, особенно когда его руки, словно стальные обручи, сомкнулись вокруг ее талии, удерживая ее в седле.
 Они ехали по внутреннему двору замка, и Калли чувствовала исходивший от Сина теплый, пьянящий аромат ягод бузины и сандалового дерева, а лопатками ощущала мощные удары его сердца.
 Этот загадочный мужчина был невероятно красив, и она понимала, что он вовсе не дьявол, каким старался себя представить, хотя он сам неоднократно называл себя так, а придворные постоянно уверяли ее в этом. Если бы он был злобным чудовищем, он не был бы способен на такую доброту и его не волновало бы то, что могло случиться с Калли и ее братом.
 Когда они подъехали к конюшне, Калли увидела, что их ожидают английский король с двумя стоящими позади него телохранителями и еще небольшая группа знатных мужчин и женщин, которые с любопытством смотрели на прибывших и на короля, несомненно ожидая пищи для сплетен.
 — Что случилось? — потребовал ответа король Генрих, когда всадники остановились перед ним, и его лицо было отнюдь не приветливым. — Нам доложили, что она убежала, и мы готовились послать на розыски.
 Лорд Син помог Калли спуститься, а потом, перекинув через спину лошади длинную ногу, спрыгнул сам.
 — Ничего, — ответил он и добавил после небольшой паузы: — сир. Просто леди почувствовала необходимость подышать свежим воздухом. Я все время не спускаю с нее глаз.
 Пока Саймон и Джейми спускались с лошади, Генрих, прищурившись, подозрительно смотрел на Калли, Саймон мягко держал за плечо ее брата, и Джейми сохранял молчание, оробев в присутствии английского короля, про которого их дядя говорил, что это Люцифер, принявший человеческий облик. Неудивительно, что парнишка не смел пошевелиться.
 — Что ж, — король выразительно посмотрел на лорда Сина, и Калли отметила, что его взгляд несколько смягчился, — нам очень приятно видеть вас двоих вместе. Мы надеемся, вы хорошо подойдете друг другу.
 — Прошу прощения, ваше величество? — Калли охватило неприятное чувство, и она нахмурилась.
 Не удостоив ее вниманием, Генрих шагнул к Сину и сказал тихо так, чтобы его услышали только они:
 — Мы нашли такого священника, Син, и завтра увидим вас обоих обвенчанными.




 Глава 4


 — Простите, — с замиранием сердца повторила Калли, — что вы сказали?
 Син не обратил на нее внимания, а взгляд короля стал холодным и скрытным.
 — Мы были невнимательны? — спросил Генрих притворно невинным тоном.  Он понимал, что девушка не имеет представления, о чем он говорит, и ее сердит, что он играет ею, как игрушкой. — Каледония Макнили, познакомьтесь со своим будущим мужем — Сином.
 — Как ее зовут? — спросил Син, и Калли увидела, как в его черных глазах вспыхнула и разгорелась ярость при упоминании ее имени.
 — Каледония [2] , — повторил Генрих.
 Син выругался. Но Калли не могла понять, почему ее имя могло так взбесить его, хотя, честно говоря, ей было все равно. Она не собиралась выходить замуж за англичанина.
 — Я не выйду за него замуж.
 — Если вы хотите вернуться домой, то выйдете. — Недовольный ее тоном, Генрих нахмурился.
 — Мои люди убьют его.
 — Они, возможно, попытаются, — засмеялся Генрих, — но мы заверяем вас, что им это не удастся.
 — Вы об этом знали? — обратилась она к Сину.
 — Я еще должен дать согласие.
 — Ты дал слово, — усмехнулся Генрих, — что, если мы найдем священника для церемонии, ты выполнишь условия нашего соглашения.
 Скрестив руки на груди, Син внимательно, с подозрением смотрел на Генриха. Если бы ее будущее не зависело от итогов этого противостояния, Калли, возможно, нашла бы их поведение забавным. Женщине нечасто доводится видеть схватку двух таких могучих людей.
 — Прежде всего, — медленно произнес Син, — я хочу познакомиться с этим вашим священником и убедиться, что он не какой-то крестьянин, переодевшийся в монашеские одежды.
 — По-твоему, мы на такое способны? — Королю удалось выглядеть одновременно оскорбленным и ироничным.
 — Нисколько не сомневаюсь.
 — Син, мой мальчик, — рассмеялся король, — ты слишком хорошо нас знаешь, но на этот раз здесь нет никакого обмана. Такова воля нашего Спасителя, чтобы мы нашли тебе супругу.
 — Такова воля Люцифера, чтобы вы мучили меня до того дня, когда он сможет забрать меня к себе.
 — Возможно.
 Калли по очереди смотрела на обоих мужчин. Она не представляла себе, каким образом между двумя англичанами могло быть заключено соглашение без ее согласия. Особенно если такое соглашение может нанести существенный вред ее клану.
 — Какую бы сделку вы оба ни заключили между собой, меня она не касается. Я не выйду замуж за англичанина.
 — Что ж, очень хорошо, — задумчиво протянул Генрих, поглаживая бороду. — Тогда мы введем армию на ваши земли и, чтобы гарантировать мир, уничтожим всех мужчин и детей мужского пола. А начнем завтра же утром с казни вашего юного брата.
 Джейми, задохнувшись от страха, попятился и наткнулся на Саймона. Придя в ужас, Саймон подхватил мальчика и, прижав к себе, похлопал Джейми по спине, чтобы успокоить.
 — Вы не осмелитесь на такое. — Хладнокровная угроза Генриха вселила в Калли ужас, и у нее чуть не остановилось сердце.
 Ее вызывающие слова выходили за границы дозволенного, и все это понимали. Генрих бросил на нее взгляд, от которого Калли содрогнулась, но она все равно не собиралась отступать, особенно в таком серьезном деле, когда угроза касалась Джейми. И если Генрих попытается исполнить свое обещание, она сама лично проследит за тем, чтобы он заплатил своей жизнью за это преступление.
 — Мы бы рекомендовали вам следить за своим языком, — произнес Генрих низким злым голосом. — Возможно, по происхождению вы и относитесь к шотландской королевской линии, но более вероятно, что это не так. Итак, вы на самом деле полагаете, что можете помешать нам выполнить то, что мы считаем необходимым для обеспечения процветания Англии?
 Встретившись взглядом с Сином, Калли прочла в его глазах предостережение. Да, Генрих мог быть беспощадным, и они оба это понимали.
 — Это нелепая идея, — твердо заявила она королю.
 — Нелепая или нет, но настанет утро, и вы двое обвенчаетесь, а иначе наша армия вступит в Шотландию. Выбор полностью в ваших руках.
 Калли встретила взгляд Генриха как равная. Она не собиралась показывать ему свой страх или свою дрожь. Если бы она была мужчиной, он никогда не посмел бы позволить себе такое, и ее возмущало, что эти англичане такого низкого мнения о своих женщинах. Ей очень хотелось, чтобы все это было блефом, но она понимала, что это правда.
 Повстанцы ее клана, руководимые неизвестным человеком, которого все называли Рейдером, были безжалостны к тем англичанам, что осмелились обосноваться в Шотландии. Калли была убеждена, что единственной причиной, почему Генрих так долго воздерживался от нападения на ее клан, было главным образом ее родство с королем Шотландии Малькольмом, и именно это обеспечивало ей безопасность.
 Будучи кузиной шотландского короля, Калли большую часть своей юности провела при его дворе и знала королевский образ жизни и королевский образ мыслей, поэтому она понимала, что если посмеет привезти Сина в Шотландию, то те повстанцы, которые нападали на англичан, без сомнения, нападут на него и его людей. И тогда в считанные дни начнется открытая война.
 Все признаки катастрофы были налицо.
 Внутренним взором Калли ясно видела всю картину: в ее страну входят войска Сина, и его солдаты сводят счеты с людьми ее клана, ненавидящими все английское. Ни одна сторона не отступит и не образумится. Члены ее клана не станут терпеть английскую армию на своих землях.
 Что же ей делать?
 — Какую армию вы приведете в мою страну? — спросила она Сина, со страхом ожидая ответа.
 — Никакой. Я прибуду один.
 Генрих громко смеялся, до тех пор пока не понял, что лорд Син не шутит.
 — Ты же несерьезно это говоришь.
 — Даже прибытие в Шотландию всего десятка английских рыцарей приведет именно к тому конфликту, которого вы стремитесь избежать. Единственная возможность обеспечить мир — это один человек против них, — невозмутимо пожал плечами Син.
 Калли поразили глубокое знание ее народа, проявленное Сином, и его бесстрашие. Но отправиться одному на вражескую территорию и ожидать, что противник покорится и поклонится ему, было величайшей глупостью. Никогда не настанет день, чтобы шотландцы пошли на такое.
 — Они тебя убьют. — Генрих с помрачневшим лицом окинул Сина сердитым взглядом.
 — Вы же сказали, что они этого не сделают, — напомнил ему Син.
 От приступа гнева Генрих еще сильнее помрачнел, а придворные зашептались, склонив друг к другу головы, и Калли вспомнила, что все обсуждение происходит под пристальным вниманием свидетелей.
 — Это было сказано тогда, когда мы полагали, что с тобой будут наши люди, — покачал головой Генрих. — Нужно быть дураком, чтобы…
 — Я поеду с ним.
 Калли обернулась к Саймону, который до сих пор держал на руках Джейми. Глаза мальчика были как два блюдца, и он все еще нервно покусывал кулак.
 — Саймон, — произнес Генрих, — мы были лучшего мнения о вашем уме и не думали, что вы ввяжетесь в эту историю.
 — Нет, ваше величество, — Саймон, очевидно, все обдумал, — в этом смысле я, по-видимому, весьма склонен к самоубийству. А кроме того, мне всегда хотелось побывать в Шотландии.
 — Кто сказал, что я это позволю? — усмехнулся Син.
 — Позволишь или нет, но я там буду. — У Саймона в уголках рта играла дерзкая, непочтительная улыбка. — Я просто посчитал, что с тобой будет приятнее путешествовать, но я в любом случае отправлюсь в Шотландию. Нужно, чтобы кто-то был у тебя за спиной.
 — Уверяю, моя спина прекрасно защищена. — Слова друга, казалось, изрядно позабавили лорда Сина.
 Что-то невысказанное промелькнуло между этими мужчинами, что-то, что, очевидно, связывало их как братьев и в то же время было зловещим и холодным, если судить по мучительному выражению глаз обоих.
 — Да, я это знаю, — согласился Саймон. — Но даже сильнейшему из нас время от времени может понадобиться помощь друга.
 — Я ценю твою заботу, Саймон. Однако я еще должен дать согласие на женитьбу.
 — Ты согласился, — настаивал Генрих.
 Калли хотела было возразить, но передумала. Для нее существовала только одна надежда — убежать.
 Бессмысленно спорить с людьми, которых ни на йоту не интересует ее мнение. Для Генриха она была не больше чем пешкой в политической игре, которую можно было использовать по своему усмотрению.
 А что касается Сина, то Калли не понимала, что же он приобретет благодаря их союзу. Но тем не менее она не собиралась оставаться здесь столь долго, чтобы получить возможность это выяснить. Она должна во что бы то ни стало убежать отсюда, от этих людей, из этой ужасной страны, а иначе все пропало.
 — Ну, что ж, — медленно заговорила Калли, пятясь от них, — если завтра я вынуждена буду выйти замуж, то мне лучше всего вернуться к себе в комнату, чтобы приготовиться к церемонии.
 — Ты собираешься выйти замуж за дьявола? — Джейми скривил губы при этой мысли. — Спорю, у тебя вырастут рога, если ты это сделаешь.
 Не обращая внимания на слова брата, она забрала его из рук Саймона.
 — Интересно, не появится ли у тебя еще и хвост? — Джейми качал головой, как старик, выговаривающий ребенку.
 Калли вздохнула. Ну что ж, по крайней мере мальчик снова обрел дар речи. Она шикнула на него, но Джейми продолжал болтать о последствиях брака с дьяволом.
 — Держу пари, у тебя родятся дети с языками, как у змей. И еще с чешуей. Как ты думаешь, у них в зубах будет яд, когда они будут меня кусать? Ты же помнишь тот раз, когда ребенок Робби меня укусил? Думаю, у меня до сих пор остался багровый синяк. Дермот сказал, он прокусил до самой кости.
 Мальчик продолжал лопотать, вместе с сестрой возвращаясь обратно в замок, а Син смотрел им вслед.
 Девушка как-то уж слишком быстро изменила свои намерения, и Син понял ее замысел, почти отчетливо прочитал ее мысли — она замышляла новый побег.
 — Присмотри за ней, пока я поговорю с Генрихом, — попросил он Саймона, жестом подозвав его к себе.
 — Пусть она убежит из-под охраны, и тебе не придется на ней жениться.
 — Я знаю. И все-таки присмотри за ней. Она обладает живительной способностью попадать во всякие неприятности.
 Калли вместе с Джейми шла к замку и все время чувствовала на себе взгляд Сина, а остановившись у двери и оглянувшись, обнаружила в нескольких шагах позади себя Саймона.
 О, этот проклятый лорд Син, должно быть, послал рыцаря следить за ними. Ну и пусть, это нисколько не нарушит ее планы, просто ей придется более тщательно подготовить свой побег. В юности она часто обманывала свою проницательную няню, чтобы выскользнуть из замка и поплавать голой в озере. Если она могла провести Торну, которой нельзя было отказать в способности читать мысли Калли, то она легко сможет обвести вокруг пальца какого-то англичанина.
 Когда Саймон подошел ближе, Калли увидела черного ворона на его зеленом плаще. По ткани и модному покрою одежды и по достоинству, с каким держался рыцарь, Калли поняла, что он обладает положением в обществе и богатством, — несомненно, он дворянин.
 — Чем вы владеете? — вежливо поинтересовалась она.
 — Только самим собой, миледи, — ответил он, открывая ей дверь. — Я безземельный рыцарь.
 — Друг лорда Сина?
 — Пожалуй, я настолько ему близок, как если бы был его другом. — Он немного посторонился, пропуская Калли.
 — Как это понимать?
 — У него есть только враги и еще те, кто стремится, чтобы молва о его расположенности к кому-то достигла королевских ушей. — Закрыв дверь за ней и Джейми, Саймон по светлому коридору, ярко расцвеченному благодаря окнам с цветными стеклами, повел их к лестнице.
 — Можно мне поиграть с вашим мечом? — попросил Джейми.
 — Когда подрастешь. — Саймон взъерошил мальчику рыжие волосы, и его глаза смягчились и потеплели. — Знаешь, — засмеялся Саймон, когда сорванец показал ему язык, — говорят, что каждый раз, когда мальчик высовывает язык, он призывает ночных великанов-людоедов туда, где сам спит.
 — Это неправда. — Джейми быстро взглянул на сестру. — Не правда ведь, Калли?
 — Я ничего не знаю об этих ночных великанах-людоедах, — пожала она плечами.
 Джейми побежал наверх впереди них.
 — А в какую категорию попадаете вы? — вернулась Калли к их разговору. — Ищете его расположения или числитесь его врагом?
 — Я отношусь к третьей, особой категории, куда входят только я, мой брат и король. — Он остановился и открыто посмотрел на нее. — Я обязан Сину жизнью и, весьма вероятно, еще и здравым рассудком. Он в свое время сделал для меня то, что ни один ребенок никогда не должен делать, и я каждую ночь благодарю Бога за то, что этот человек не предал меня в то время, когда любой другой мальчишка защищал бы только самого себя и спрятался бы в каком-нибудь углу.
 — И поэтому вы собираетесь в Шотландию, чтобы умереть вместе с ним?
 — Вы не понимаете. — Он со всей прямотой посмотрел на девушку, и при его словах у нее по спине пробежал холодок.
 Что бы ни произошло с ними, это, вероятно, было по-настоящему ужасно.
 Саймон взглянул на самый верх лестницы, где у двери их ждал Джейми, и, понизив голос, чтобы мальчик не мог его услышать, стал рассказывать:
 — Я был почти такого возраста, как ваш брат, когда Син накрыл меня своим телом, чтобы спасти. В тот день он едва не лишился жизни из-за этого. В ту ночь, когда убили мою мать, именно Син спрятал меня от ярости ее убийц. Из-за стены, за которой я прятался, мне было слышно, как его били, но он не выдал моего убежища. Бывает,  по ночам я все еще слышу и вижу, как он принимает на себя удары, защищая меня не только в ту ночь, но и в течение всех лет, когда мы жили в Рейвенсвуде. Последний раз, когда я его видел, он был еще ребенком, и тогда мужчина, державший его рукой за горло, поклялся, что Син еще пожалеет о том, что помог мне. Зная этого мужчину так, как знаю его я, я могу быть совершенно уверен, что он выполнил свое зловещее обещание.
 Калли была потрясена тем, что рассказал Саймон, и это имело большое значение для понимания человека, которого она знала как лорда Сина. Ее влекло к Сину, но она не могла позволить ему стать для нее чем-то большим — особенно сейчас, когда ей необходимо обдумать план побега.
 Поднявшись по лестнице, Калли приобняла Джейми и открыла дверь в свою комнату.
 Син провел несколько часов, стараясь отговорить Генриха от его безумной затеи, но король остался непоколебим.
 Проклятие!
 Одна мысль о женитьбе вызывала у Сина тошноту. Что он будет делать с женой?
 Он был не из тех людей, которым нужен уют, и тем более не из тех, кто о нем мечтает. А еще скажут: очаг, дом и — Господи, прости! — любовь.
 Нет, все, что нужно ему, — это чтобы его оставили в покое.
 У него в мыслях вдруг возник непрошеный образ брата Брейдена и невестки Мэгги. Всегда, когда его невестка смотрела на его брата, в ее глазах появлялся яркий, слепящий свет.
 На Сина никто никогда не бросал таких взглядов.
 За всю его жизнь лишь несколько человек смотрели на него не с презрением и ненавистью, да он и не нуждался в чьей-то нежности, он прекрасно жил без нее. Так почему сейчас он должен менять свою жизнь?
 И все же…
 Син покачал головой — он запретит себе думать об этом, он сделает, как желает Генрих. Но еще оставались шансы переубедить его. Пока брак не заключен, от него еще можно отказаться. Син поедет в Шотландию, разыщет этого Рейдера, который донимает людей Генриха, расправится с ним и снова получит свободу.
 Генрих будет счастлив, и Каледония, он был абсолютно уверен, тоже.
 Каледония…
 Ее имя прозвучало насмешкой, и Син выругался.
 «Я ненавижу все, имеющее отношение к Шотландии и ее народу, и охотнее сгнию от чумы, чем позволю хотя бы кусочку своего тела снова оказаться в Шотландии».
 Клятва Сина эхом прозвучала у него в мозгу, и он, кипя от возмущения, пошел вверх по лестнице, направляясь к себе в комнату.
 Оказавшись на лестничной площадке, он вначале не нашел ничего странного в том, что коридор возле его и Каледонии комнат пуст, но затем его удивил ритмичный стук, доносившийся из-за закрытой двери комнаты девушки.
 Взявшись рукой за рукоять меча, он остановился и, нахмурившись, прислушался.
 Тук-тук… тук-тук… тук-тук… Вскинув голову, Син подошел ближе к темной дубовой двери и положил руку на дерево.
 С похожим звуком кровать стучит о стену, когда двое…
 А когда Син еще и услышал глухие стоны, его пронзила ярость, и он сжал руку в кулак. Нет! Неужели Саймон не мог придумать ничего лучше?!
 Син прижал ухо к двери. В происхождении звука нельзя было ошибиться: это определенно кровать с ужасающей силой стучала о каменную стену. А ритм мог соответствовать только движениям мужчины.
 — Саймон, — едва слышно прошипел Син, — ты покойник.
 Вытащив их ножен меч, Син прищурился и, распахнув дверь, увидел на кровати под одеялами два бугра, извивающихся как одно целое.
 Син не мог припомнить, когда в последний раз что-либо приводило его в такую ярость. Непонятно почему, но мысль о том, что Саймон лишил Каледонию девственности, пробудила в нем жажду крови, крови Саймона — всей, до последней капли.
 Едва сдерживая свой гнев, Син приблизился к кровати и приставил меч к пояснице большого бугра — оба бугра замерли.
 — Не дай Бог, чтобы это было то, что я думаю. — С этими словами Син сорвал одеяло с кровати, и шок от открывшейся перед ним картины приковал его к полу.
 Саймон, привязанный веревкой к кровати и куче подушек, лежал на боку, полностью одетый и в мокром сюртуке; его волосы были взъерошены, во рту торчал кляп из тряпки, глаза распухли, покраснели и горели настоящим бешенством.
 Убрав меч в ножны, Син достал кинжал, чтобы освободить друга от кляпа.
 — Это совсем не то, что ты думал, — сказал Саймон, — но это именно то, что ты думаешь сейчас.
 — Что, черт возьми, произошло? — Син принялся разрезать веревки, которыми Саймон был привязан к кровати и подушкам.
 — Она сказала мне, что у нее женские проблемы. — Лицо Саймона покраснело от гнева. — А потом, когда я зашел проверить, не следует ли послать за доктором, она плеснула мне в глаза какого-то колдовского варева.
 — А почему ты мокрый?
 — После того как они привязали меня, девушка постаралась, чтобы я захлебнулся.
 — Мне следовало бы оставить тебя здесь. — Син рассмеялся бы, если бы не был занят решением проблемы, кого задушить первым — Каледонию или Саймона.
 — Тогда, пожалуйста, так и сделай, если это спасет меня от этой дьяволицы.
 — Есть какие-нибудь предположения, куда она направилась? — спросил Син, разрезая последнюю веревку.
 — Абсолютно никаких.
 — Давно она убежала?
 — По крайней мере час назад.
 Син выругался. За такое время она могла уже быть где-нибудь в Лондоне. 1 
 Остановившись, Каледония осматривала лондонские улицы. Послеобеденная толпа, заполнявшая пространство между огромными зданиями, была еще довольно плотной, но никто не узнавал ни Калли, ни Джейми.
 Крепко взяв брата за руку, Калли направилась на север, к гостинице, которую запомнила, когда останавливалась в ней по дороге в Лондон. Хозяин гостиницы держал лошадей для продажи, и, если Калли туда доберется, то на те деньги, которые ей удалось утаить от Генриха, она сможет купить себе и Джейми по лошади. Когда король взял ее в заложницы, он и представить себе не мог, что у нее в корсаже хранится небольшое состояние.
 Уезжая из гостиницы, они наденут одежды прокаженных, и тогда никто, даже воры, не осмелятся остановить их, и они вскоре будут дома.
 — Мы до самого дома будем идти пешком? — спросил Джейми.
 — Еще совсем немного, милый, — улыбнулась Калли.
 — Но, Калли, у меня устали ноги. Разве нельзя остановиться и немного отдохнуть? Только чуть-чуть. Всего минуту-другую, а иначе мои ноги отвалятся, и я больше никогда не смогу бегать.
 Но им нельзя было останавливаться, во всяком случае, сейчас, когда они были близки к тому, чтобы покинуть это ужасное место.
 Взяв Джейми на руки, Калли прижала его к себе и снова зашагала.
 — Ох, парень, ты стал тяжелым, — сказала она, обходя женщин, несших с рынка корзины с продуктами. — Знаешь, я еще помню время, когда ты весил не больше птичьего перышка.
 — Папа пел мне тогда?
 От его вопроса у Калли сжалось сердце. Бедный Джейми едва помнил их отца, который умер почти три года назад.
 — Да, — она крепче прижала к себе мальчика, — он пел тебе каждый вечер, когда твоя мама укладывала тебя в постель.
 — Он был таким же большим, как Дермот?
 — Еще больше, чем Дермот. — При упоминании о брате Калли улыбнулась. В свои шестнадцать лет Дермот был выше ее, а их отец был почти такого же роста, как лорд Син.
 — Как ты думаешь, отцу доставит счастье увидеть мою маму, когда он на небесах с твоей?
 — Господи, малыш, где ты откапываешь такие вопросы? — удивилась Калли.
 — Ну, меня просто это интересует. Один из королевских рыцарей сказал мне, что бедные слуги не могут попасть на небеса и туда попадают только знатные люди. Тогда я и подумал, что Господь Бог не захочет, чтобы моя мама была там с твоей.
 Эти глупости вызвали у Калли глубокий вздох. Хотя в ее матери, возможно, текла королевская кровь, а мать Джейми была дочерью простого пастуха, только глупец мог говорить такую несусветную чушь, тем более маленькому ребенку.
 — Он дразнил тебя, Джейми. Бог любит всех людей одинаково. Твоя мама добрая, она нас любит, и Господь в своей милости примет ее на небеса вместе с остальными, когда, не дай Боже, она умрет.
 — Хорошо, а что…
 — Джейми, прошу тебя, — взмолилась Калли, — мне не хватает дыхания, чтобы нести тебя. Пожалуйста, больше никаких вопросов.
 — Хорошо. — Обняв сестру руками за шею, он положил голову ей на плечо.
 Калли шла, пока хватило сил, но через некоторое время у нее заболели спина и руки. — Малыш, я хочу, чтобы ты немного пошел сам.
 Спустившись, Джейми уцепился за юбку сестры, и они пошли по следующей заполненной народом улице.
 — Как ты думаешь, сколько дней нам понадобится, чтобы пешком пройти через Лондон? Сто? Двести?
 — В конечном счете мы выберемся отсюда. Постарайся не думать об этом. Думай о том, как мы снова будем дома.
 — Могу я думать о маминых пирогах с мясом?
 — Конечно.
 — Могу я думать о лошади дяди Астера?
 — Безусловно.
 — Могу я думать…
 — Джейми, дорогой, не мог бы ты думать молча? Он тяжело вздохнул, как будто размышления про себя были для него слишком тяжелой ношей.
 Заметив группу конных рыцарей, ехавших по городу, Калли остановилась и на мгновение выпустила руку брата, чтобы поправить накидку на случай, если кто-то из них бросит взгляд в ее сторону.
 Рыцари смеялись и не обращали на нее никакого внимания, но, пока они проезжали мимо, ее сердце перестало биться, а ноги дрожали, отказываясь повиноваться.
 — Мы чуть не попались, — прошептала она и потянулась, чтобы снова взять Джейми за руку, но его рядом не оказалось. О Боже, нет! — Джейми! — закричала Калли, оглядывая людей вокруг себя. — Джейми! — Ее охватила паника; ни коричневой шапки, ни рыжих волос брата нигде не было видно. Куда же мог исчезнуть малыш? — Джейми!
 Калли пришла в ужас. Где мальчик? Куда он мог пойти? Только секунду назад он был возле нее, а она уже тысячу и один раз говорила ему, чтобы он никуда не отходил, особенно в незнакомых местах, где вокруг чужие люди.
 О Господи, с ним могло что-то случиться!
 Снова окинув взглядом толпу, Калли заметила нескольких маленьких детей, но ни один из них не был похож на ее сорванца.
 Быть может, он попал в какую-то неприятность? С громко стучащим сердцем Калли лихорадочно оглядывалась вокруг.
 — Святая Дева Мария, где же ты, малыш? — шептала она снова и снова, высматривая его. — Боже, прошу тебя, верни мне моего брата. Клянусь, я больше никогда не буду просить его молчать и буду отвечать на все до единого вопросы, которые он будет задавать. Я буду с ним терпеливой. Ну, пожалуйста, Господи, пожалуйста, позволь мне найти его, пока с ним не случилось чего-нибудь плохого, — со слезами на глазах молила Калли.
 Он мог упасть в реку, или его могла переехать повозка; его могли похитить разбойники, или с ним могло произойти еще что-нибудь такое же страшное! Ей приходили на ум жуткие подозрения, и все они сводились к тому, что Джейми в ней нуждается, а ее нет рядом, чтобы его защитить.
 Если с ним что-нибудь случится, она не сможет этого пережить. Боль в груди была мучительной, она разрывала Калли легкие и не позволяла дышать.
 Девушка не представляла себе, где искать брата в этом незнакомом городе, и в голове ее засела только одна мысль: лорд Син.
 Он найдет Джейми, в этом Калли была уверена, теперь ей нужно только найти рыцаря.
 Син ехал верхом по улицам, всматриваясь в окружавшую его толпу. Он призвал к ответу несчастную Элфу, и горничная после некоторого давления раскрыла план Каледонии. Теперь ему нужно было только успеть добраться до гостиницы, прежде чем девушка купит лошадей.
 Сина сопровождал Саймон, и они приятно проводили время.
 Среди толпы Син заметил женщину в голубой накидке, ее голова и плечи возвышались над окружающими.
 Несмотря на то что она выглядела расстроенной и куда-то торопилась, Син мгновенно узнал ее.
 — Каледония! — крикнул он.
 Женщина сразу же остановилась и, вместо того чтобы броситься прочь, как он ожидал, побежала в его сторону.
 — Спасибо всем святым, — сказала она с залитым слезами лицом и обхватила его правую ногу; этот жест отчаяния не произвел на Сина ни малейшего впечатления, но тем не менее пульсирующее тепло от ее прикосновения докатилось до самого паха. — Я так рада видеть вас.
 Слова девушки поставили его в тупик. Никто в жизни не говорил ему такого с такой искренностью. Должно быть, произошло что-то плохое, если она рада видеть такого, как он, человека, и тогда Син заметил, что с ней нет мальчика.
 — Что случилось? — спросил он, спустившись с лошади и взяв Калли под локоть.
 — Джейми. — Выдернув свою руку, она схватила Сина за руку и, все время озираясь по сторонам, потащила за собой по улице. — Он исчез, и мы должны его найти. Всего несколько минут назад он был здесь и вдруг исчез. Джейми! — Снова выкрикнула она имя брата.
 Несколько человек оглянулись на них, но никто не отозвался.
 — Саймон, — окликнул друга Син, — мальчик пропал. Ты не видишь его оттуда сверху?
 Покачав головой, Саймон остановил свою лошадь рядом с ними и спросил:
 — Где вы были, когда он пропал?
 — Недалеко оттого места, где мы были вчера. — Калли вытерла руками глаза и посмотрела вверх на Саймона. — Наверное, через одну улицу отсюда.
 — У булочной с чучелом белки в витрине? — спросил Саймон.
 — Да. Да, я уверена.
 — Ты хочешь сказать, что знаешь, куда он пошел? — Син поднял бровь, удивляясь выражению, появившемуся на лице Саймона.
 — Да.
 Глубоко вздохнув, Каледония еще крепче стиснула руку Сина.
 — Но я отведу вас туда при одном условии, — мрачным тоном предупредил Саймон. — Ни один из вас никогда не упомянет о происшествии с кроватью ни мне, ни кому-либо другому — никогда.
 — Сожалею об этом. — Каледония покраснела. — Но я промыла потом ваши глаза. Как они?
 Лицо Саймона стало цвета волос Каледонии, но от гнева или от досады, Син не мог сказать.
 — С ними все в порядке, миледи, благодарю вас за вашу доброту, — ответил Саймон, и его голос был холоднее январской метели.
 Сев на лошадь, Син протянул руку Каледонии, и девушка с благодарностью в глазах приняла ее. Син обратил внимание на то, какая тонкая у нее рука и как мягко она дотронулась до него, потому что никогда не касался подобной изящной руки. Подняв Калли и усадив ее впереди себя, он обратился к Саймону:
 — Куда мы направимся?
 — Вчера, когда мы ехали, я рассказывал мальчику о булочной «Юникорн-мейден». Я даже показал ему, где она находится, а он сказал, что готов отдать все, чтобы посмотреть на крендели и кокосовые пирожные. У меня такое предчувствие, что он мог пойти туда. Хотя совершенно не понимаю, с какой стати мне беспокоиться о том, чтобы спасти его? Клянусь, у меня до сих пор гудит голова от этого маленького бесенка.
 — Он не собирался бить вас, Саймон. — Калли почувствовала, как жар обжег ей щеки. — Даю вам слово, это была чистая случайность.
 Но Саймон бросил на нее насмешливый взгляд, говоривший, что он не верит ни единому ее слову, и всю дорогу до булочной Калли молчала.
 Джейми не должен был убегать от нее, он никогда не делал подобных глупостей, и она не могла представить себе, что на него нашло. И для мальчика было бы лучше, если бы с ним произошла какая-нибудь маленькая неприятная случайность, потому что иначе Калли собиралась вытрясти из него всю душу.
 Им не потребовалось много времени, чтобы вернуться на тот угол, где исчез Джейми. Саймон провел их на несколько ярдов дальше к небольшой булочной, из которой в тот момент выходила старушка, неся корзину с хлебом.
 Когда они подъехали ближе, Калли увидела белку, о которой говорил Саймон, узнала личико малыша, выглядывающего в окно и всматривающегося в проходящих мимо, и заметила, каким ликованием засветились его огромные голубые глаза, когда он увидел сестру. Джейми, несомненно, был так же рад видеть Калли, как и она его.
 — О святая Дева Мария! — прошептала Калли.
 С несказанным облегчением она соскользнула с лошади и побежала в магазин к брату. Он все время был совсем рядом, но без помощи мужчин ей никогда бы не пришло в голову искать его здесь.
 — Маленький поросенок, — прошептала она, обнимая мальчика, и у нее по щекам снова потекли слезы. — Ты меня напугал.
 — Прости меня, Калли. — Он отстранился и показал ей медовый хлеб, который держал в руке. — Я подумал, что перед путешествием нам нужно хоть что-нибудь поесть. Мы весь день ничего не ели.
 — Я лучше умру от голода, чем потеряю тебя. — Дрожащей рукой она взяла у Джейми хлеб.
 — Прости, Калли, я не хотел тебя пугать, просто я был ужасно голоден.
 Глядя на воссоединение брата и сестры, на их любовь друг к другу, Син тяжело сглотнул.
 — Я хотел купить пряничного лебедя, о котором вы мне говорили, но жена булочника сказала, что на него у меня не хватает денег, — сообщил Джейми Саймону и оглянулся на сестру. — Тебе ведь тоже нравятся пряники.
 Пока Калли целовала брата в щеку и проверяла, все ли с ним в порядке, Син заплатил за пряничного лебедя, чтобы угостить маленького негодника.
 — Благодарю вас за доброту. — Калли взглянула на лорда Сина, когда он протянул ее брату купленное лакомство, и по выражению на лице рыцаря поняла, что ее слова привели его в ужасное замешательство.
 Когда они вышли из булочной, чтобы направиться обратно в замок, Калли осознала, что ей не суждено добраться до дома, во всяком случае, одной, и думать иначе — значит обманывать себя. А самое плохое — что она чуть не потеряла человека, который больше всего значил для нее в этом мире.
 О святые, а если бы они не нашли Джейми? Что, если бы он покалечился, или его похитили бы, или…
 Это была бы исключительно ее вина. Калли закрыла глаза от пронзившей ее боли. Меньше всего ей хотелось сообщить Морне, что она недоглядела за Джейми и с ним приключилось что-то плохое. Для несчастной женщины, которая была матерью и для нее, это означало бы смерть. Нет, она больше не допустит ничего, угрожающего безопасности мальчика.
 Так что же тогда ей делать?
 Мысли Калли снова вернулись к мужчине, который должен был стать ее мужем. Может ли она доверять ему?
 Для англичанина он был достаточно разумен, как и Саймон.
 Быть может, если бы она позволила им поехать к ней домой, люди ее клана поняли бы, что не все англичане негодяи. Быть может, им удалось бы склонить англичан на свою сторону…
 «Что с тобой? Ты лишилась рассудка? Спустись с облаков на землю, девочка, где тебе положено быть. Нет ни малейшего шанса, что Макнили когда-нибудь примут англичанина в свою среду».
 Несомненно, это безнадежно, но другого выхода Калли не видела. Если она выйдет замуж за Сина, они с Джейми смогут благополучно вернуться домой.
 Нравится это Калли или нет, но ей придется подчиниться королю и верить, что Господь на небесах знает, что для нее лучше, и не оставит ее. Безусловно, это его воля, а иначе ей и Джейми повезло бы и сейчас они уже были бы на пути домой. Этот день явился предзнаменованием, а Калли всей душой верила в предзнаменования.
 Завтра Син может стать ее мужем.
 Она наблюдала, как Син садится на лошадь. Грациозно поднявшись в седло, как прирожденный воин, он гордо сел на спину лошади, и его длинные волосы блестели при свете дня. Красивый и сильный, он представлял собой изумительное зрелище. О таких мужчинах женщины мечтают по ночам и надеются хотя бы однажды увидеть в жизни.
 И он может принадлежать ей…
 Рука, которую Син протянул Калли, была одновременно сильной и нежной. Возможно, он был не самым подходящим для нее мужем, но в нем были доброта и честность.
 Если бы только в нем текла шотландская кровь.
 Ведь существовали и другие мужчины, которые подходили ей гораздо меньше, но за которых ее могли заставить выйти замуж.
 — Милорд, — обратилась она к Сину, когда он усадил ее на лошадь впереди себя, — что вы сделаете с моим народом, когда привезете меня домой?
 Ее вопрос заставил Сина стиснуть зубы. От одной мысли о возвращении в Шотландию ему становилось плохо. Если бы это зависело только от него самого, он никогда бы не вернулся туда.
 Конечно, там у него оставались братья, и, пока он будет там с ней, он непременно повидается с ними. Только ради братьев он мог примириться с мыслью покинуть Англию.
 — Я обеспечу мир, который необходим Генриху, — наконец ответил ей Син, наблюдая за тем, как бережно Саймон усаживает Джейми на свою лошадь. — Пока ваши люди будут воздерживаться он нападения на его подданных, я ничего не стану предпринимать. — При этом он не сказал ей, что собирается разыскать некоего Рейдера и положить конец выходкам этого человека, а потом как можно скорее избавиться от уз брака.
 Лошади шли галопом, и под цоканье их копыт по булыжной мостовой Сину думалось привычно, но тревожно.
 И когда мысль о женитьбе пронеслась у него в мозгу, он осознал, что впереди него сидит женщина… и ощутил исходящий от нее аромат. Ее теплота и мягкость были целительным бальзамом, который мог успокоить его душу. Син никогда не сажал женщину на лошадь впереди себя и не держал ее за талию.
 Он презрительно улыбнулся. Успокоение необходимо только слабоумным и глупцам. Ему оно не нужно, и Син был совершенно уверен, что не желает его.
 Он сделает то, что должен сделать ради Генриха, а потом вернется к исполнению своей клятвы верности. Это его жизнь, и у него не было желания ее менять. Он слишком долго и упорно боролся, добиваясь мира с самим собой, чтобы позволить даже маленькому препятствию стать на его пути и сбить его с толку.
 — Итак, — равнодушно заговорил Син, — вы намерены согласиться на это замужество?
 Повернув голову, девушка взглянула на него, и этот взгляд вызвал в нем бурное желание. Ее розовые губы были приоткрыты настолько, что он легко мог завладеть ими для страстного поцелуя. Эта мысль еще сильнее разгорячила его. Будь он проклят, но он просто безумно хотел эту женщину, а она пристально смотрела на его губы, словно чувствовала их жар, словно тоже грезила о поцелуе, который он мечтал подарить ей.
 — Не вижу способа избежать его, — тихо ответила Калли. — А вы?
 — Нет, миледи, я тоже не вижу. — Он улыбнулся, услышав нотку надежды в ее голосе. — Но я думаю над этим.
 — В таком случае желаю удачи. — Улыбка на ее лице ослепила Сина. — Хорошо бы, чтобы вы что-нибудь придумали.
 Син покачал головой. Она была необыкновенным лакомством, от которого ему хотелось бы откусить кусочек и проверить, будет ли оно таким же возбуждающе острым у него во рту, как у него в руках. Весьма странно, но Син не смог устоять, чтобы не поиграть с ней.
 — Мне следует оскорбиться?
 Калли прикусила нижнюю губу. Он ее дразнил, и блеск в его глазах многое сказал ей. Ошеломленная необычным для него поведением, она тоже ответила ему шуткой:
 — Нет, здесь нет даже намека на оскорбление. Вы действительно очень милы, когда не стараетесь казаться устрашающим.
 — Очень мил? — растерянно повторил Син. — Это, вероятно, единственный эпитет, которым никто никогда не награждал меня.
 — Никто? — Калли чуть отклонила голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.
 — Никто.
 — Вас, должно быть, пугает, что мне известна о вас правда, которую больше никто не знает.
 — Кто говорит, что это правда? — Син иронически взглянул на девушку и энергично натянул поводья.
 — Я. И если вы не продемонстрируете мне своих рогов, я никогда не поверю ничему другому о вас.
 При ее словах Син закашлялся. О, если бы она увидела сейчас его рог, взращенный его порочным желанием остаться с ней наедине.
 Он не мог не отдать должное характеру и воспитанию этой девушки, но вдобавок ко всему она была безмерно соблазнительна, и в этот момент он мог думать только о том, как она, обнаженная, лежит в его объятиях…
 — Скажите мне, — спросил Син тихо, чтобы цокот копыт приглушил его слова, — почему вы одна не испытываете страха передо мной?
 — Понятия не имею, — ответила она так же тихо, — очевидно, я просто глупая. Элфа уверяет меня, что каждое утро на завтрак вы кушаете маленьких детей. Это правда?
 — Нет, я нахожу их слишком неприятными для желудка. Они все время брыкаются, после того как их проглотишь. Честно говоря, никакого удовольствия.
 Калли громко рассмеялась, и ее смех показался Сину самым прелестным звуком. Вероятно, никогда еще в своей жизни он не вел такого необычного разговора.
 — Кто-нибудь еще, кроме меня, знает, каким шутником вы можете быть? — спросила Калли, заправляя прядь медных волос обратно под накидку.
 — Шутником? — усмехнулся Син. — Миледи, если вы так обо мне думаете, то увы, ваш огонь не разжег ни одного полена.
 — Тогда это более чем прискорбно.
 — Почему же?
 — Время от времени мы все нуждаемся в шутке. Разве не так, Саймон?
 Оглянувшись, Син обнаружил, что Саймон и Джейми, ехавшие сзади, прислушиваются к их разговору.
 — Безусловно, так, миледи, — кивнул рыцарь. — Но могу засвидетельствовать, что Син никогда не знал таких мгновений, даже в детстве.
 — Это правда? — обратилась она к Сину, и глубокая складка пролегла у нее на лбу.
 — Не совсем. Несколько веселых лет я провел с братьями, и в юности у нас с Саймоном тоже была пара забавных моментов.
 — У вас есть братья? — Морщина на лбу Калли немного разгладилась, и в светло-зеленых глазах внезапно появился свет.
 — Да, у меня их было четверо.
 — Было?
 — Один умер несколько лет назад.
 — Сочувствую вашей потере. — Радость исчезла с лица Калли, и, к изумлению Сина, она, соболезнуя ему, нежно похлопала его по руке. — Должно быть, вам его очень не хватает.
 На самом деле так и было, и, несмотря на то что он не видел Кирова с тех пор, как тому было почти столько же лет, сколько сейчас Джейми, Син все еще хранил теплые воспоминания о своем младшем брате. Сознание того,  что все его братья имели свои дома и были окружены заботой, было единственным, что помогало ему терпеть свой ад. Страдая в руках Гарольда и остальных, Син напоминал себе, что если бы не он, то на его месте мучился бы один из его братьев, и пусть лучше бьют и унижают его, чем кого-либо из них. Будучи добрыми и скромными, они заслуживали только самого лучшего из того, что могла дать им жизнь.
 — У нас тоже есть брат, — доложил Джейми. — Дермот-дуралей.
 —Джейми! — прикрикнула на брата Калли. — Он тебе за это голову оторвал бы.
 — Он обзывает меня еще хуже.
 — Это ваш старший брат? — спросил Син у Калли.
 — Нет, я старшая.
 — Это многое объясняет, — кивнул он.
 — Что многое?
 — То, как вы обращаетесь с Джейми, то, как настойчиво вы стремитесь добраться до дома» хотя и понимаете, что у вас нет на это ни единого шанса.
 — Вы старший? — хмуро посмотрела на него Калли, и он слегка кивнул.
 Подъехав к конюшне, они остановились. Саймон на руках с Джейми спустился вниз, а Син помог спешиться Калли.
 — Саймон, ты можешь проводить ее обратно в ее комнату, чтобы…
 Саймон громко кашлянул.
 — Помни, об этом не должно быть и речи.
 — Отлично, — криво улыбнулся Син. — Ты можешь проводить ее в комнату, чтобы снова не случилось то, о чем никогда нельзя упоминать? Или мне и к тебе тоже нужно приставить телохранителя?
 — Мы мило поиграем с Саймоном, правда, Джейми? — Капли проказливо прикусила губу.
 — Как скажешь, Калли.
 Она проводила взглядом уходящего Сина, а затем, взяв Джейми за руку, в сопровождении Саймона направилась в замок.
 — Саймон, давно вы знаете лорда Сина?
 — Ему было девять лет, когда король Стефан отдал его на воспитание моему отцу.
 Значит, они были знакомы примерно с тех пор. Это хорошо. Возможно, этот рыцарь поможет ей лучше узнать мужчину, который должен стать ее мужем.
 Когда они вошли в замок, Калли выпустила руку брата, и он побежал вверх по лестнице впереди них.
 — Вы знаете, почему он такой несчастный? — спросила Калли.
 — Как вы узнали… — Саймон бросил на нее подозрительный взгляд.
 — По его глазам. Он все хорошо скрывает, но время от времени я это вижу.
 Поднимаясь по темной лестнице, Саймон глубоко вздохнул, и у него на щеках напряглись мышцы. Он явно боролся с собой, не зная, следует ли рассказывать этой девушке что-нибудь о своем друге, и в конце концов сказал:
 — У него есть много причин, миледи.
 — Например?
 — Когда его привезли к нам, я был еще мальчиком, но я, как сейчас, помню тот вечер. Во время долгого путешествия к нам слуги короля Стефана жестоко обращались с ним, и, когда он вошел в большой зал, у него под глазами были синяки от побоев, из носа еще текла кровь, а губы и подбородок распухли. Казалось, всю дорогу до Рейвенсвуда его волокли по самым ухабистым дорогам, какие только можно найти. На ногах и на шее у него были железные оковы, однако он стоял прямо и смотрел в лицо Гарольду Рейвенсвуду с силой и достоинством, какими обладают очень немногие. Старый граф славился своей жестокостью и любовью ко всяким грубостям, и даже самые отважные храбрецы, как известно, слегка бледнели при взгляде на него. А сейчас перед ним без всякой дрожи стоял всего лишь мальчик, и он смотрел на графа, скривив губы и прищурив от ненависти глаза. Гарольд спросил, откуда у него такое мужество. — Саймон понизил голос и зашептал Калли в самое ухо, чтобы его слова не мог услышать Джейми. — И Син ответил, что он исчадие ада, порожденное бессердечным негодяем и выношенное в чреве проститутки.
 От этих вселяющих ужас слов у Калли перехватило дыхание. Она с трудом могла представить себе ребенка, произносящего такое.
 — Он заявил, что у него нет души и Гарольд никогда ничего не сможет сделать, чтобы заставить его страдать. — Грустно глядя на Калли, Саймон вздохнул. — Могу только добавить к этому, что Гарольд принял его вызов и делал все, что мог, чтобы заставить Сина в страхе покориться ему.
 У Калли сжалось сердце; ее взгляд обратился к Джейми, входившему в их комнату, и она попыталась представить его в таких условиях. Маленький Джейми не знал ничего другого, кроме любящих рук и заботливой семьи. Она даже думать не могла о том, что должно было произойти, чтобы ребенок стал таким, каким его описывал Саймон. Сколько же пришлось выстрадать Сину? И почему? За что кто-то причинил такое маленькому ребенку?
 Каждый заслуживает любви — этому всегда учила Калли мать, упокой Господи ее душу.
 — Почему он был закован в цепи? — спросила Калли, когда они вошли в комнату вслед за Джейми.
 Громко разговаривая сам с собой, ее брат стоял на коленях возле сундука и доставал оттуда игрушки, которые принесла ему Элфа. Пока он, выстроив рыцарей, сбивал их башмаками, Калли и Саймон отошли к окну.
 — Син был политическим заложником. Он был послан в качестве гарантии того, что его отец больше не будет выступать против короля Стефана.
 Калли погрузилась в молчание, вспомнив историю об Уильяме Маршале, которую ей рассказал кто-то из придворных, после того как она в свой первый день при дворе короля Генриха встретила Уильяма. Как и Син, Уильям когда-то был отдан королю Стефану, чтобы гарантировать послушное поведение своего отца. Когда же отец Уильяма снова начал войну против короля, Стефан угрожал убить мальчика.
 Но что Калли запомнила лучше всего, так это жестокие слова, которые Джон Фицгилберт прокричал Стефану, когда король напомнил ему о его сыне Уильяме, который понесет наказание за действия своего отца: «Убей его. У меня есть молот и наковальня, чтобы выковать еще более сильного сына».
 Очевидно, отец Сина мыслил точно так же — и это было ужасно для Сина. Ее собственный отец убил бы любого, кто недружелюбно посмотрел бы на кого-нибудь из его детей.
 Поймав одного из взлетевших в воздух игрушечных рыцарей, Саймон понес его обратно Джейми, который с криком и шумом был занят своей игрой.
 — Скажите мне, Саймон, есть ли леди, которая нравится лорду Сину?
 — Он довольствуется собственным обществом, — покачал головой Саймон, снова вернувшись к Калли. — Он давным-давно научился не доверять никому, даже женщине.
 — Что это значит?
 — При дворе у него много врагов, включая тех, кто будет рад убить его, если представится такая возможность. И в их числе как мужчины, так и женщины.
 — И у него нет друзей? — Калли не могла себе представить жизнь, в которой никому нельзя доверять.
 — У него есть я и король Генрих.
 — Нет, Саймон, у него есть только вы.
 — Не понимаю, — нахмурился Саймон.
 — Если бы Генрих по-настоящему был ему другом, он не просил бы Сина отправиться во враждебную страну, где он будет еще менее желанным, чем здесь.
 — Весьма верно, миледи. — Саймон с уважением посмотрел на Калли, а потом, извинившись, увел Джейми играть, пока озорник не устроил в комнате полный беспорядок.
 Сидя за туалетным столиком, Калли размышляла о своем положении. С одной стороны, она понимала, что самой большой глупостью будет привести англичанина в свой клан, однако, с другой стороны, она была очарована лордом Сином и не исключала возможности того, что он мог бы послужить посредником между ее кланом и Англией.
 Калли была уже не в том возрасте, когда спешат выйти замуж. В свое время она была помолвлена с мужчиной, который заболел и умер всего за несколько месяцев до их свадьбы. Два года Калли провела, оплакивая его, а потом сразу вслед за этим умер ее отец. С тех пор она была слишком занята делами их клана и проблемами повстанцев, чтобы думать о муже.
 Калли очень хотелось, чтобы сейчас с ней была Морна. Мать Джейми обязательно придумала бы, как поступить в такой ситуации, она помогла бы Калли принять решение.
 Но в глубине души Калли знала ответ. Она должна вернуться домой, прежде чем повстанцы или ее дядя нападут на англичан, чтобы отвоевать ее у них. Ее дядя Астер не успокоится, пока она и Джейми не будут дома, и не нужно даже говорить о том, сколько людей из ее клана погибнет из-за этого.
 Если Син сдержит слово и оставит своих людей в Англии, тогда есть вероятность, что можно будет сохранить мир. Быть может, члены ее клана убедятся, что англичане не такие уж отвратительные люди. Правда, из тех, кого она видела, некоторые были сущими дьяволами; однако и некоторые из ее любимых шотландцев тоже бывали несколько излишне кровожадными.
 Ох, что же все-таки ей делать?
 Сомнения терзали ее, у Калли разболелась голова.
 Неожиданно дверь в комнату отворилась, и Калли, обернувшись, увидела Элфу, которая, ломая руки, бледная, стояла на пороге. Хотя они были знакомы не так давно, девушка очень много значила для Калли. Элфа была ее единственным другом и наперсницей в последние недели и оказывала ей помощь, за которую, если бы кто-нибудь узнал о ней, хрупкую девушку убили бы. Сейчас эта добрая душа выглядела так, словно за ней по пятам гнался сам сатана.
 — Что случилось, Элфа?
 — О, миледи, — девушка шагнула вперед, кусая губу и комкая в руках широкий рукав, — я только что услышала ужасную вещь, да. И я не знаю, кому об этом рассказать и что с этим делать. Может быть, мне просто забыть то, что я услышала. Да, забыть. — Она встревоженно огляделась и кивнула, молча соглашаясь со своими мыслями, а потом замерла, и ее большие карие глаза стали еще больше. — Но если я так поступлю и он умрет, вся ответственность ляжет на меня. Господь мне этого не простит. Значит, я стану соучастницей? Да, наверное, так. За это сам король захочет моей смерти. О Боже, я еще слишком молода, чтобы умереть. У меня еще даже нет мужа, нет детей. Я еще не хочу умирать, нет!
 Сжав пальцами виски, Калли старалась уследить за бормотанием девушки, а потом ласково сжала руку Элфы, чтобы девушка немного успокоилась и объяснила, что именно ее так расстроило.
 — Элфа, что именно вы услышали?
 — Мужчины разговаривали в комнате под лестницей. Ну вот, в отличие от предыдущего монолога здесь имелся какой-то смысл.
 — И что они говорили?
 Девушка перекрестилась, и у нее в глазах снова появился страх.
 — Они говорили, что собираются сегодня убить лорда Сина и тогда один из них сможет жениться на вас ради ваших земель. Он сказал, что покажет — прошу прощения, миледи! — этим шотландским собакам, как возражать властям, и что научит порядку — еще раз прошу прощения! — шотландскую сучку.
 У Калли сжалось сердце, она не могла поверить этим словам, но в следующее мгновение ее охватили гнев и возмущение. И кто только осмелился сказать. такое?
 — Вы сообщили его милости? — спросила она молодую горничную.
 — Нет. Я слишком боюсь его.
 — Спасибо, Элфа. — Калли с благодарностью похлопала девушку по руке. — Я сама ему скажу. — Калли направилась к двери.
 — Миледи, — остановил ее голос Элфы, — вы понимаете, что, если они его убьют, вам не придется выходить за него замуж?
 Такая мысль никогда не приходил в голову Калли, но даже сейчас, когда она появилась, выбор Калли был однозначным. Она не могла остаться в стороне и допустить, чтобы зверски расправились с человеком — особенно с тем, которому она столь многим обязана. Независимо от того, что думают другие, она понимала душу черного рыцаря лучше, чем все остальные.
 Не сказав больше ни слова, Калли вышла из комнаты и отправилась на поиски лорда Сина.




 Глава 5


 Дожидаясь в центре королевского тронного зала возвращения Генриха, Син не понимал, почему так взволнован.
 Генрих ясно высказал свое решение: Син должен найти руководителя шотландских повстанцев и убить его.
 В этом приказе не содержалось ничего необычного, Син не один раз убивал по распоряжению Генриха, и именно за это его ненавидели при дворе и предала анафеме церковь — и именно это спасало ему жизнь, когда он был мальчиком.
 Ему было всего четырнадцать, когда он первый раз лишил человека жизни, и то мгновение Син никогда не забывал. Напуганный и дрожащий, он, повинуясь приказаниям, вошел в комнату мужчины в провинциальной гостинице. Мужчина был всего-навсего бедным паломником, прибывшим в Утремер, чтобы помолиться. Предводитель сарацин, который купил и обучил Сина, приказал убить паломника, и Син знал, что, если он промахнется, его поймают и…
 Он тряхнул головой, чтобы избавиться от воспоминаний.
 Син не любил вспоминать прошлое: ни в детстве, ни в другие периоды времени там не было приятных моментов. Он только помнил, что ему всегда чего-то недоставало — материнской заботы, ласковой руки отца… А получал он лишь оскорбления и побои. Временами ему приходилось терпеть такие жестокие, беспощадные мучения, что Сии удивлялся, как ему удалось, пережив их, сохранить здоровыми разум и тело. Хотя, возможно, его рассудок в итоге стал не таким уж здравым. Безусловно, ни один человек не смог бы пережить то, что пережил Син, и остаться нормальным.
 Изо дня в день, иногда час за часом он терпел страдания и вышел из них таким сильным, что теперь никто не осмеливался его тронуть. Син словно превратился в гранит и был твердо намерен оставаться таким всегда.
 Уловив тихий звук, Син насторожился. Это было шуршание кожи о камень, такое тихое, что большинство людей вообще не услышали бы его. Но для человека, которому в юности отсутствие бдительности дорого обошлось, оно казалось громом. Син увидел, как из темноты появился мужчина с кинжалом, и мгновенно узнал того, кто собирался на него напасть. Син не мог понять, почему его это удивило, ведь враждебное отношение Роджера не было для него новостью.
 — Роджер, это ваша ошибка, — произнес Син, когда тот бросился на него с поднятым кинжалом, но не успел ничего добавить, потому что на него напали еще двое.
 Син с отвращением вздохнул. Он был безоружен, и нападавшие это знали, потому что никому не позволялось с оружием проходить через парадный вход тронного зала, но это ничего не меняло.
 Выбросив вперед ногу, Син отшвырнул Роджера, так что тот растянулся на полу. Следующего мужчину он вообще не знал, но это не имело значения. Покатившись по полу, Син сбил его с ног, а затем, встав, отобрал у него из рук меч. Услышав свист кинжала, брошенного Роджером ему в спину, и звук открывающейся двери, Син инстинктивно пригнулся к полу. Кинжал, со свистом пролетев мимо, вонзился в грудь мужчины, с которым Син собирался сразиться, и мужчина, захрипев, рухнул на колени. Повернувшись, Син увидел, что разоруженный им мужчина бежит к открытой двери, а там на пороге в изумлении стоит Калли.
 Роджер опять двинулся на Сина, но Калли выдернула ковер из-под его ног, и мужчина снова упал.
 Удивленный тем, что она ему помогает, Син направил на Роджера отобранный меч, когда рыцарь снова поднялся, а Калли отошла и наблюдала за ними.
 Глаза Роджера горели ненавистью, и Син был поражен, что рыцарь не убежал и не спрятался — это он умел делать лучше всего.
 — Соизвольте объяснить! — Син опустил конфискованный им меч.
 — Что объяснять? Что кто-то должен вас убить? Все знают, что вы должны умереть. Сколько раз вы во имя Генриха перерезали горло спящим?
 При этом высказывании Син услышал тихий вздох и увидел, что Каледония, широко раскрыв глаза, прикрыла рот рукой.
 Теперь она знала правду о нем. Пусть так. Син никогда не скрывал, кто он такой. Возможно, все и к лучшему. Теперь она возненавидит его, как и все остальные, и это поможет ему легче избавиться от нее.
 Тем не менее внутри у Сина что-то дрогнуло при мысли, что Калли будет его ненавидеть, и это его несказанно удивило, так как в жизни для него вообще мало что имело значение.
 — Она знает, что вы были хашишином? — Роджер пристально посмотрел на девушку.
 Син глубоко вздохнул, вспоминая, как его хозяева тщательно обучали его способам лишения человека жизни, и увидел растерянность на лице Калли, внимательно следившей за мужчинами.
 — Роджер, она не знает, что означает сарацинское слово «ассассин».
 — Она знает слово «убийца». Вы и есть убийца. Вы грязная, подлая собака без совести и чести.
 — Вы достаточно сказали. Еще слово, и я по-настоящему покажу вам, чему научили меня мои сарацинские наставники. — Син приставил острие меча к горлу Роджера, и рыцарь побледнел.
 Позолоченные дубовые двери распахнулись, пропуская Генриха и его охрану. Увидев в центре зала Сина с мечом, приставленным к горлу Роджера, король резко остановился.
 — Что происходит?
 Телохранители выстроились вокруг короля, чтобы защитить его, а Син, отступив назад, подал меч рукояткой вперед одному из телохранителей.
 — Ничего особо важного, сир. Просто еще одно покушение на мою жизнь.
 Калли была поражена равнодушным тоном Сина. Казалось, этого человека вовсе не заботило, что кто-то добивается его смерти.
 — Есть какая-то веская причина, по которой вы чувствуете необходимость убить нашего советника? — С пылающим от гнева лицом Генрих остановился перед Роджером, который был почти на голову ниже его.
 — Он убил моего отца, — рыцарь с ненавистью посмотрел на Сина, — а вы наградили его за это. Постыдно, что никто не осмеливается рассчитаться с ним за все, что он сделал.
 — Мы понимаем, что вы расстроены, — Генрих угрожающе прищурился, — но мы настоятельно советуем вам следить за своим языком, пока на вашу голову не обрушилась вся сила нашего гнева.
 Роджер сделал шаг назад и устремил в пол недовольный взгляд.
 — Это правда? — обратился король к Сину. — Вы убили его отца?
 Калли увидела боль, промелькнувшую в глазах Сина, но он моментально скрыл ее и ответил:
 — Я не спрашивал имен своих жертв.
 Но по страдальческому выражению на лице Сина Калли поняла, что он не может забыть их лица, что они преследуют его.
 — Вот видите? — бросил Роджер. — Он этого не отрицает. Я хочу справедливости в отношении моей семьи.
 — Справедливости, сэр, или вы преследуете свои эгоистичные планы? — Слова слетели с губ Калли прежде, чем она осознала, что произнесла их, и, когда все мужчины одновременно обернулись к ней, Калли нервно поежилась. — Мне сказали, что вы собираетесь убить его, чтобы один из вас мог жениться на мне и поработить мой народ.
 — Вы лжете!
 — Откуда вам это известно? — удивился Генрих ее словам.
 — Человек, которому я доверяю, подслушал их заговор.
 Ее слова ошеломили Сина. За всю его жизнь ни один человек никогда не вставал на его защиту. Он так привык быть изгоем и надеяться только на себя, что поступки девушки ставили его в тупик. Однако теперь ее появление в тронном зале приобрело смысл.
 — Так вы поэтому пришли сюда?
 — Я хотела предупредить вас, — кивнула Калли. Син смотрел на нее, не веря себе.
 — Есть свидетель вашего заговора, Роджер. — Генрих пристально смотрел на рыцаря. — Что теперь скажете?
 — Был еще один заговорщик, — сказала Калли, и король взглянул на Сина.
 — Да, — неохотно подтвердил Син. — Томас Уоллингфорд. Он бежал.
 Отправив своего телохранителя разыскать сбежавшего, Генрих обратил на Роджера ледяной взгляд и отдал распоряжение другому охраннику:
 — Отправьте его в башню. Мы займемся им позже.
 — Судя по вашим действиям, можем мы предположить, что вы согласны на замужество? — подняв бровь, обратился король к Калли, когда в зале не осталось никого, кроме них троих.
 — Ваше величество, могу я обсудить это дело наедине с лордом Сином?
 Некоторое время Генрих с подозрением всматривался в девушку, но в конце концов разрешил им покинуть его.
 Син проводил Калли из тронного зала и повел по коридору к лестницам. Они шли молча, пока не оказались во внутреннем дворе позади пруда.
 Небольшое пространство было окружено серыми каменными стенами, покрытыми плющом и жимолостью, и в этот тихий вечерний час сюда не долетало ни единого звука.
 С черными волосами, красиво обрамлявшими его лицо, Син с высокомерным видом остановился перед Калли. Лорд Син был опасно привлекательным мужчиной, одним из тех, кто мог всего лишь улыбкой погубить женщину, и Калли невольно заинтересовалась тем, что она почувствует, если лорд Син ее обнимет, и какие ощущения вызовет прикосновение его губ к ее губам. Ей не следовало позволять себе такие мысли о нем, но она просто не могла ничего с собой поделать.
 — Итак? — Заложив руки за спину, он с легким нетерпением смотрел на Калли.
 — Могу я быть честной с вами? — Калли постаралась привести в порядок свои беспорядочные мысли.
 — Я, несомненно, предпочитаю честность обману. Да, он был такой, этот странный человек, и Калли улыбнулась.
 — Я… — Она замолчала, собираясь с мыслями, чтобы наилучшим образом изложить свои опасения.
 — Вы?..
 Калли вздернула подбородок и сделала то, что умела делать наилучшим образом, — выложила все напрямик:
 — Вы и ваш король просили меня навсегда связать мою судьбу с вами, передать мою жизнь и мой народ в ваши руки, и я хочу, чтобы вы знали, что я отношусь к своим клятвам очень серьезно. И если мы должны заключить брак, я хотела бы получить немного времени, чтобы узнать вас.
 Син уже открыл рот, собираясь рассказать ей о своем плане найти Рейдера и обеспечить мир в ее родной Шотландии, но передуглал. Она никогда не согласится на то, чтобы он отправился вместе с ней в ее страну с целью доставить к Генриху или — что еще хуже — убить одного из ее людей. Если бы она намеревалась сделать нечто подобное, предводитель повстанцев уже был бы на пути в Лондон.
 Нет, Син должен позволить ей думать, что он полностью согласен на этот брак.
 — Что ж, отлично. Как по-вашему, что нам сделать, чтобы лучше узнать друг друга до завтрашнего утра?
 — Вы пообедаете со мной сегодня вечером? Здесь. Только вдвоем — вы и я.
 — Только вдвоем? — удивленно уточнил он.
 — Конечно, еще Элфа. Но больше никого.
 Со стороны девушки это была странная просьба, но Син не видел вреда в том, чтобы удовлетворить ее.
 — В какое время?
 — На заходе солнца.
 — Тогда до встречи, — кивнул он.
 Глядя Сину вслед, Калли в первый раз обратила внимание на его походку. Он шел, как крадущийся лев, ожидающий противника, чтобы прыгнуть на него.
 Он был беспощадным, этот рыцарь, беспощадным и одиноким. И скоро он станет ее мужем.
 Тяжело вздохнув при этой мысли, Калли ушла, чтобы заняться приготовлениями к ужину.
 Син в одиночестве сидел за столом у себя в комнате, когда раздался стук в дверь.
 — Войдите. — Он ожидал увидеть Каледонию и был удивлен, когда появился Саймон. — Что принесло тебя сюда? — спросил он, когда его друг, закрыв дверь, прислонился к ней.
 — Меня интересует, когда мы отправимся в Шотландию. Я хочу послать письмо Дрейвену. Думаю, мы могли бы заглянуть к нему ненадолго, потому что Рейвенсвуд у нас на пути.
 — Искренне благодарен за твое предложение, Саймон, — Син тихо вздохнул, — но я вовсе не собираюсь брать тебя с собой.
 — Тебе необходимо, чтобы кто-то поехал с тобой.
 — Уверяю тебя, я ни в ком не нуждаюсь. Со мной все будет прекрасно.
 — Помнишь, что ты сказал мне в первый вечер, когда появился в Рейвенсвуде? — Скрестив руки на груди, Саймон пронизывающим взглядом смотрел на Сина.
 — Нет. Я вообще почти не помню тот вечер.
 — Я спросил, не страшно ли тебе быть так далеко от своей семьи, а ты ответил, что у тебя нет семьи, что у тебя никого и ничего нет. Теперь помнишь?
 — Смутно, — пожал плечами Син.
 — Ну что ж, мне кажется, передо мной все тот же девятилетний мальчик, который вызывающе стоял перед Гарольдом. Ты все еще выставляешь вперед одно плечо, чтобы принять удар, и сжимаешь другую руку в кулак, чтобы ответить тем же.
 Сина пронзила боль от нахлынувших на него непрошеных воспоминаний. Большую часть своей жизни он провел, стараясь забыть именно то, о чем хотел напомнить ему Саймон, и меньше всего ему хотелось вытаскивать на свет тот ужас.
 — Саймон, какой во всем этом смысл?
 — О, смысл есть. Когда Дрейвен и я пытались стать тебе друзьями, ты не хотел разговаривать с нами. Ты ушел в себя еще больше, чем Дрейвен. Он по крайней мере не закрывался передо мной. А ты… ты отказывался от какого бы то ни было утешения.
 Син хранил молчание. Он никогда не отказывался от утешения, но каждый раз, когда Гарольд заставал его разговаривающим с Дрейвеном или Саймоном, Син получал за это наказание. Гарольд лютой ненавистью ненавидел его. Будучи старше Дрейвена и Саймона, Син никогда не имел защитника, он всегда был один, у него не было иного выбора.
 — Син, я хочу поехать с тобой. Разве не достаточно времени в своей жизни ты провел, не имея за спиной никого, кроме врагов?
 — Ты же знаешь, что ничем не обязан мне за то, что я сделал, — вздохнул Син.
 — Я это знаю и совсем не поэтому хочу поехать с тобой.
 — Тогда почему? — Син нахмурился. Он никогда не понимал мыслей Саймона. — Почему ты хочешь совершить недельное путешествие в страну, где тебя будут ненавидеть?
 — Потому что мне сказали, что мой друг собирается отправиться туда в одиночку.
 Саймон был странным человеком. Син покачал головой. В душе он понимал, что Саймону нечем заняться, но его друг не представлял себе, что их ожидало, — а Син знал. Он к этому привык, а Саймон… Саймон был не слишком предусмотрителен, желая принять участие в этом деле.
 — Итак? — настаивал Саймон.
 — Мы уезжаем послезавтра.
 — Хорошо, — кивнул Саймон. — До своего возвращения я отправлю пажа домой к его родителям. — С дьявольским блеском в глазах Саймон оттолкнулся от двери. — Я же вернусь, не так ли?
 — Только если научишься не донимать меня, а иначе я, возможно, сам лично скормлю тебя шотландцам.
 — Между прочим, — смеясь, Саймон открыл дверь, — я узнал от горничной леди, что любимый цвет девушки зеленый.
 — Зачем ты мне это сообщаешь?
 — Просто подумал, что тебе, быть может, захочется это узнать. Я буду неподалеку, если понадоблюсь тебе.
 Откинувшись на стуле, Син задумался обо всем, что сказал Саймон.
 Мир, в котором жил Син, был неприветливым местом. Свои дни он проводил, исполняя все, что было необходимо Генриху, а по ночам, оставаясь один в своей комнате, прислушивался ко всему, ожидая следующего нападения. Он удивился, почему сегодня это его волнует, хотя прежде такого никогда с ним не случалось и он просто принимал это как должное.
 Должно быть, решил Син, всему виной время, которое он провел, путешествуя с Дрейвеном и Мэгги. В их обществе он смягчился, привык к людям, которые смотрели на него иначе, а не как на чудовище.
 Он с трудом сглотнул, вернувшись мыслями к Каледонии и ее ангельскому, кроткому лицу. Сегодня вечером он не будет один, он будет с очаровательной девушкой, обладающей дерзкими и в то же время добрыми глазами и острым умом.
 Впервые в жизни Син с нетерпением ждал захода солнца.
 Солнце уже давно село, но лорда Сина не было и в помине.
 Нервничая сильнее, чем следовало, и будучи немного рассерженной тем, что Син забыл о ней, Калли разгладила руками подол платья.
 — Миледи, может быть, я схожу за ним? — предложила Элфа.
 Но Калли не успела ответить, так как в сгущавшихся сумерках увидела приближающегося лорда Сина, и у нее дыхание остановилось в горле.
 По-прежнему одетый во все черное, свежевыбритый, с убранными от лица и зачесанными назад волосами, он производил потрясающее впечатление. Калли доставило радость то, что ради нее Син привел себя в порядок, и она улыбнулась ему.
 — Простите меня за опоздание, миледи. — Он отвесил учтивый поклон. — Мне пришлось дольше задержаться в городе, чем я предполагал. — Взяв ее руку, он запечатлел галантный поцелуй на косточках ее пальцев, и у Калли по спине побежали мурашки.
 — Вы полностью прощены, — отозвалась она, отметив, что ей стало трудно дышать.
 Что было в этом мужчине такого, от чего ее бросало одновременно в жар и в холод, заставляло трепетать и в то же время успокаивало?
 Сейчас Син был так близко к ней, что она чувствовала исходивший от него запах чистоты и свежести, ощущала жар его тела, согревавший ее; его сила и энергия необычайно влекли ее, и от его ответной улыбки у Калли появилась слабость в коленях.
 С внутренней дрожью она велела себе отвлечься от мысли о том, как приятно будет целовать этого мужчину и чувствовать объятия его рук.
 — Надеюсь, вам доставит удовольствие то, что я принесла. — Калли указала на тарелки, расставленные на одеяле, которое она постелила на землю. — Мы старались найти кого-нибудь, кто знает, какую еду вы предпочитаете, но мы не нашли человека, который бы знал это.
 — М-м, позвольте мне угадать. Я люблю пить кровь невинных, лакомиться внутренностями рыцарей и закусывать сердцами маленьких детей.
 — Да, вы угадали почти правильно.
 — Что ж, — в его черных, как ночь, глазах вспыхнул странный свет, и Син отвел взгляд в сторону, — я надеюсь, вы не создали себе особых трудностей, чтобы накормить меня. Боюсь, сейчас не сезон для вкусной крови, и рыцари могут быть довольно вспыльчивыми, если их потрошить.
 Калли поразило, как он может шутить на такую тему. После того, что она узнала сегодня днем, у нее болело сердце. Из всех сотен людей в этом замке ни один ничего не знал о человеке, стоявшем сейчас перед ней, даже король.
 Генрих не мог сказать ей, чем любит заниматься Син, какие песни ему нравятся, что доставляет ему радость, каков его любимый цвет.
 Ничего этого не знал и Саймон.
 — Боюсь, мне придется огорчить вас, — грустно вздохнула Калли, продолжая поддразнивать его, — но все, что у нас есть, это жареный фазан, печеные яблоки, овощи с луковым соусом и вино. Но если вы предпочитаете что-либо иное…
 — Удивительно, что вы понимаете мой юмор, когда никому другому он недоступен, — улыбнулся Син.
 — Возможно, потому, что мой брат тоже немного ненормальный. Порой он находит в такого рода шутках особое удовольствие.
 — Вы считаете меня ненормальным?
 — А вы не такой? Вы одеваетесь во все черное и любите пугать людей. Так разве это не самое подходящее определение?
 — Пожалуй.
 Усадив Сина на одеяло, Калли налила им обоим вина. Взглянув поверх его левого плеча, Калли увидела, что Элфа знаками дает ей понять, что на тот случай, если понадобится, она будет рядом, за стеной. Кивнув горничной, Калли подала чашу лорду Сину.
 — Итак, скажите мне, что еще вы любите делать, кроме того, чтобы наводить ужас?
 — Я много езжу верхом, — пожал плечами Син. — И?..
 — Это все.
 — Очень короткий перечень. — Наморщив нос, Калли внимательно разглядывала Сина.
 — В отличие от вашего. Могу поспорить, у вас длинный перечень. Вероятно, бесконечный.
 Он ее дразнил, и Калли это очень понравилось. Она вдруг поняла, что рядом с ней он становится совсем другим человеком. В ее присутствии, казалось, он немного расслабляется. Эта мысль взволновала Калли.
 — Да, мой перечень на самом деле бесконечен.
 — Вы, наверное, любите танцевать и петь.
 — Да. А вы?
 — Я никогда не пробовал делать ни того ни другого.
 — Ни разу?
 Син покачал головой и, сделав большой глоток вина, отставил чашу в сторону.
 — Почему?
 — В юности на это не было времени, а когда я стал взрослым, меня никогда к этому не тянуло.
 — О-о. Не думаю, что вы много читаете.
 — Нет.
 — Тогда чем же вы занимаетесь, когда находитесь дома и не несете службу королю?
 — Упражняюсь.
 — А когда не упражняетесь?
 — Думаю об упражнениях.
 — А когда и этого не делаете?
 — Я отдыхаю, чтобы приступить к упражнениям, когда встану.
 — Вы честно говорите или просто сердитесь? — Кал-и поморщилась, признав серьезность его тона.
 — Я всегда честен, миледи, и меня чаще всего называют сердитым.
 От того, как небрежно было это сказано, у Калли сжалось сердце. Он был болезненно восприимчив к тому, как стальные обращались с ним.
 — Всегда честны, да? Не думаю, что когда-либо встречала человека, который может так заявлять.
 — В своей жизни я совершил много такого, чего хотел бы никогда не делать, но я никогда не лгал. — Черными глазами Син смотрел ей прямо в глаза.
 Его слова почему-то успокоили Калли.
 — Скажите мне, лорд Син…
 — Син, — перебил он ее. — Что?
 — Называйте меня просто Син. Я не подхожу для титулования.
 — Но вы же граф, разве не так? — Калли слышала, как один из придворных так обращался к нему, и ей сказали, что Син владеет землями по всей Англии, в Нормандии и в Утремере.
 — Я человек, Каледония, а не титул. И я всегда хотел быть хозяином только самого себя, не земель.
 Первый раз она услышала из его уст свое имя, и у нее по телу пробежал легкий трепет. В том, как Син произнес ее имя, было что-то очень интимное.
 — Так вы именно поэтому не носите герб?
 — Почему бы вам не рассказать мне о себе, миледи? — не ответив на ее вопрос, предложил Син.
 Он был хитрецом и пытался ловко отвлечь ее, но Калли не собиралась позволить ему с помощью такой тактики уклониться от ответа.
 — О себе я все знаю, а вот о вас нет.
 — Да, но я о вас ничего не знаю. Ничего, кроме того, что вы бесстрашны.
 — Далеко не бесстрашна. — Калли нервно потерла шею. — С того момента, как умер мой отец, меня все пугает. — Она никому об этом не говорила и сейчас не могла поверить, что у нее вырвались эти слова.
 — Почему?
 — Он был всем для моего клана. Он удерживал всех вместе, когда одна половина требовала напасть на Англию, а другая хотела только мира.
 Син кивнул, словно понимал ее, и Калли почувствовала внезапно установившийся между ними контакт, хотя и не могла объяснить, почему у нее возникло такое ощущение.
 — Сейчас предводитель клана ваш дядя?
 — Да. Они хотели избрать меня, но я отказалась, понимая, что это обидело бы моего брата Дермота. Ему и так не дает покоя соперничество со мной из-за наших матерей, и у меня нет никакого желания усугублять положение.
 — А при чем тут ваши матери и его соперничество с вами? — спросил Син, взяв кусок фазаньего мяса.
 — Моя мать была кузиной короля Давида. — Калли замолчала, заметив, как глаза Сина вспыхнули ненавистью при упоминании имени бывшего короля Шотландии. — Он вам не нравится?
 —Давайте просто скажем, что, когда я однажды встретил его, мы с ним не поладили.
 — Но он был таким добрым человеком.
 Син отвернулся, а Калли постаралась подавить тревогу. Вдруг его ненависть к ее дяде обрушится и на нее тоже? Было очевидно, что Син не питал симпатии к Давиду, но Калли не могла представить себе почему. Король всегда по-доброму относился к ней, когда она жила при его дворе.
 — А мать Дермота и Джейми?
 — Она была совсем юной дочерью пастуха. Я была такого же возраста, как Джейми, когда отец познакомился с ней. Он влюбился в нее и через месяц женился.
 — Вы помните свою мать? — Син опустил взгляд к тарелке.
 — Да. — Калли улыбнулась чувству радости, разлившемуся внутри ее, — так бывало всегда, когда она вспоминала мать. — Она была красивой и доброй. Настоящий ангел. Мне было всего пять лет, когда она умерла, но я очень хорошо ее помню. — Калли заметила грусть в глазах Сина. — А вы? Расскажите мне о своей матери.
 — А как ваша мачеха? — вместо того чтобы ответить на ее вопрос, спросил Син. — Она добра к вам?
 Довольно странный вопрос, но если вспомнить, каково представление о мачехах у большинства людей, то он, возможно, совсем не такой уж безосновательный.
 — Морна замечательная. Думаю, она вам понравится. Она старалась найти для меня мужа.
 — Почему вы до сих пор не замужем? — помрачнев, спросил Син.
 Глубоко втянув в себя воздух, Калли задумалась над ответом. По правде говоря, она всегда хотела быть женой и матерью и не могла мечтать ни о чем другом, кроме как иметь дом, полный детишек.
 — Мой жених умер перед свадьбой, — тихо ответила она, — а потом умер отец, прежде чем у меня появилась возможность найти другого кавалера. После смерти отца я даже думать не хотела о замужестве из боязни, что кто-нибудь использует меня, чтобы отнять руководство кланом у моего дяди.
 — Для вас важен мир?
 — Очень важен. Я потеряла много родственников и не хочу потерять еще.
 Встретившись с ним взглядом, Калли увидела, что Син чувствует к ней уважение, и ей стало очень приятно.
 — Вы необычайно мудры, Каледония.
 — Калли, — мягко улыбнулась она. — Все мои родственники и друзья называют меня Калли.
 Син с удивлением взглянул на нее, не веря, что она предлагает ему называть ее уменьшительным именем. В это мгновение ему почти захотелось помечтать о жизни с ней, о том, чтобы проводить вместе вечера, подобные нынешнему.
 Но в душе Син понимал, что он не тот мужчина, который нужен такой девушке, как Калли.
 — Вы хотите детей? — Вопрос вырвался у Сина против его воли.
 — Да. — Калли залилась румянцем. — Я с радостью завела бы целую дюжину.
 От этого ответа он почувствовал напряжение в паху и в этот момент с удовольствием предложил бы свои услуги — но это было еще одно дело, которое он никогда не должен был делать.
 — А вы? Сколько детей вы хотите иметь?
 — Ни одного.
 — И не хотите даже сына?
 — Я вообще не хочу детей, — покачал он головой. — Никогда.
 — Почему?
 Син стиснул зубы. Он не хотел детей, потому что не желал привести в этот мир беззащитное существо. Взять хотя бы маленького брата Калли. Их отец умер, а она и Джейми оказались в руках его врагов. Син никогда не пойдет на такой риск, никогда не обречет на страдания своего ребенка.
 — Такие люди, как я, не могут быть отцами.
 — Такие люди, как… — У Калли округлились глаза, она еще сильнее покраснела и отодвинулась. — Простите меня, милорд, я не подозревала, что вы предпочитаете общество других мужчин.
 — Вы абсолютно не правы, миледи. — Син чуть не задохнулся. — Я определенно питаю склонность к женщинам.
 — О-о! — К ней снова вернулось чувство юмора. — Но вы же сказали…
 — Но я имел в виду совсем не то, что вы подумали.
 — Тогда почему вы не хотите иметь детей?
 — Давайте не будем обсуждать это.
 Калли поняла, что он не собирался больше ничего рассказывать ей. Очень хорошо, она вернется к этому позже, а сейчас задаст ему другие вопросы.
 — Что вы сегодня делали? Вы сказали, что были в городе.
 — Я подготавливал план отъезда в Шотландию.
 — Вы отвезете меня домой? — У Калли подпрыгнуло сердце.
 — Да.
 — Когда?
 — Послезавтра.
 Радость захлестнула Калли, и, от возбуждения потеряв способность разумно мыслить, девушка бросилась к Сину и прижала его прямо к своему громко стучащему сердцу.
 Син в полной растерянности застыл в объятиях Калли, потому что прежде никто не обнимал его — ни разу. Он чувствовал, как ее грудь прижимается к его груди, чувствовал дыхание Калли у себя на щеке и нежность ее рук, обвивших его шею, — и эти ощущения были изумительно приятными.
 Син неуклюже обхватил девушку руками. Его тело пробудилось к жизни и заявило о своих требованиях с таким пылом, с такой настойчивостью, что у него остановилось дыхание и кровь забурлила в венах. Он мог думать только о теплоте женской плоти, прижавшейся к его телу, и о том, как щека Калли касается его щеки. Прежде чем Син осознал, что делает, он приподнял рукой подбородок Калли и приблизил свой рот к ее приоткрытым губам. От нее исходил запах женщины и лаванды — настоящий райский запах.
 Син застонал, отведав вкус ее губ и ощутив ее дыхание, смешавшееся с его дыханием. Он взял лицо Калли в ладони и, вдохнув ее аромат, понял, что это самый блаженный миг в его жизни.
 У Калли закружилась голова, когда руки Сина плотнее сомкнулись вокруг нее. Господи, он состоял из одних железных мускулов, из одной мужской силы. И Калли хотела его так, как никогда ничего в жизни не хотела. Проснувшаяся в ней женщина требовала своего с таким жаром, что Калли испугалась, не сгорит ли она дотла. Что за огонь пылал внутри ее, откуда это желание сорвать одежду с этого мужчины и касаться каждой частички его тела руками, губами? Сейчас впервые в своей жизни Калли поняла, что имели в виду ее подруги, когда тихим шепотом рассказывали о своих мужьях. И неудивительно, что они краснели и смущались.
 Целоваться — это восхитительно!
 Син провел руками вниз по ее спине, и Калли, еще сильнее затрепетав, прогнулась и инстинктивно потерлась об него. Тогда он еще яростнее прижался к ее губам и одной рукой накрыл ее грудь сквозь ткань платья. От его движения Калли застонала, а Син втянул в себя воздух, ощутив, как ее грудь наполняет его ладонь, и почувствовав сладостную наивность и пыл Калли. Ее руки, блуждая по его телу и поглаживая его, воспламеняли Сина, и он мог думать только о том, как он опрокидывает ее навзничь и…
 Собрав всю свою волю, он отстранился от девушки и, полуприкрыв глаза, посмотрел на нее. Ее губы припухли, она прерывисто дышала, и Син представил себе, как она будет выглядеть в его постели, представил, как чудесно будет обладать ею. Завтра она может принадлежать ему. Тогда он снова и снова будет обладать ею, пока они оба не лишатся последних сил.
 Но в душе Син знал, что этого никогда не произойдет, — он никогда не допустит, чтобы такое случилось.
 — Почему вы так смотрите на меня?
 — Как смотрю?
 — Безнадежно. Вы напоминаете грустного мечтателя, который смотрит на что-то, чего, по его мнению, он никогда не сможет получить.
 — Я и не подозревал, что я так смотрю. — Син зажмурился и, изгнав все чувства из своего тела, разжал руки и избавился от объятий Калли и от искушения, которое она предлагала.
 — На самом деле это длилось только мгновение.
 — Что ж, тогда мне следует внимательнее следить за собой, верно?
 — Мне кажется, — Калли наклонилась вперед, как будто собиралась поделиться величайшим секретом, — вы потратили очень много времени, стараясь научиться никого не впускать в свою душу.
 — За исключением вас, — буркнул Син. — Вы, по-видимому, способны заглядывать в мои мысли с пугающей настойчивостью.
 — Мой отец говорил, что в этом сказывается кровь матери. Как говорит легенда, ее семья происходит от древнего вымершего народа.
 — Я не верю в такие россказни.
 — Я так и подумала. Вы кажетесь мне человеком, который верит только в то, что может сам увидеть или потрогать.
 — Совершенно верно.
 — Но знаете, иногда то, чего нельзя увидеть, обладает огромной силой. .
 — То есть?
 — Например, любовь. Это самая мощная на земле сила, и тем не менее ее нельзя ни увидеть, ни потрогать. Ее можно только почувствовать.
 — У вас романтическая натура, — покачал головой Син в ответ на ее восторженные слова.
 — Вы в это не верите?
 . — Вспомните, что вы сказали перед этим. Я не верю ни во что, чего не могу сам увидеть или потрогать.
 — Значит, вы никогда не были влюблены?
 — Нет. А вы?
 — Никогда.
 — Тогда откуда вам известно, что любовь обладает такой силой?
 — Морна рассказала мне об этом все. Она продолжает любить моего отца, хотя его уже почти три года нет в живых.
 Сину не понравилось направление, какое принял их разговор, поэтому он решил поменять тему.
 — Сожалею о смерти вашего отца. А как он умер?
 — В бою произошел несчастный случай. Во время наступления его сбросила лошадь.
 — Хорошо, что вас не было там, когда это случилось. — Син ковырял свою еду. Он видел, как многие люди погибали подобным образом.
 — Меня не было, — кивнула Калли, — но там был несчастный Дермот, и с тех пор он стал сам не свой.
 — Безусловно, для него это было ужасно.
 — А вы? Вы были рядом, когда умер ваш брат?
 — Нет. Когда это случилось, я был на Святой земле.
 — С ним тоже произошел несчастный случай?
 — Нет, — Син с трудом выдохнул, — он сам себя убил.
 — Бедный парень, — вздрогнув при этом сообщении, Калли перекрестилась. — Но почему?
 — Он почувствовал эту любовь, о которой вы говорите, но, к сожалению, женщина, которую он любил, не ответила ему взаимностью, а убежала с другим нашим братом.
 — Не могу вообразить ничего более страшного.
 А Син мог. Он постоянно сталкивался и с более ужасными вещами и знал, что жизнь не что иное, как страдание.
 Некоторое время они ели молча, и Калли изучала своего будущего мужа. У него был вид глубоко опечаленного и ранимого человека. Этого Калли никак не могла понять. Как такой сильный человек может быть таким уязвимым?
 «Даже крошечные насекомые могут свалить мощный дуб, если позволить им постоянно точить его».
 Калли никогда особенно не задумывалась над словами матери, но в них была правда.
 Сейчас у нее было такое чувство, что человека, сидевшего перед ней, многое тревожило и беспокоило. Хотя он напускал на себя равнодушный вид, его, безусловно, терзало то, что все, с кем он встречался, относились к нему со страхом или ненавистью.
 Когда обед был окончен и Син проводил Калли в ее комнату, она в сомнении остановилась у двери. Следующим утром их обвенчают, а она знает об этом человеке не больше того, что знала до сих пор.
 — Благодарю вас, Син, что развлекли меня сегодня вечером.
 Син слегка поклонился. Этот вечер доставил ему больше удовольствия, чем он мог себе признаться. Обычно он принимал пищу в тишине своей комнаты, а звук женского голоса оказался приятной переменой.
 Прежде чем Син понял, что она собирается сделать, Калли нежно коснулась рукой его лица и, встав на цыпочки, поцеловала в левую щеку. От ощущения легкого, как перышко, прикосновения ее губ к коже и тепла ее руки у Сина остановилось дыхание, и его тело мгновенно откликнулось новым порывом желания. Сину ничего так не хотелось, как притянуть девушку к себе в объятия и весь остаток ночи заниматься с ней любовью. Но он не мог даже пошевелиться; ее нежность лишила его способности двигаться.
 — Спокойной ночи, Син, — уходя, шепнула она.
 Даже после того, как Калли вошла к себе в комнату и закрыла за собой дверь, он не сдвинулся с места, а стоял, не сводя глаз с двери. Его сердце бешено стучало, неудовлетворенные желания захлестывали его.
 За несколько секунд он вспомнил те несколько случаев в своей жизни, когда ему болезненно хотелось, чтобы кто-нибудь обнял его, чтобы кто-нибудь просто сделал вид, что заботится о нем. Много лет назад реальный мир заставил его перестать думать о таких вещах, перестать лелеять мечты, которым никогда не суждено осуществиться.
 И все же…
 Надежда снова вернулась, она вернулась и была беспощадна в своей жестокости.
 Нет…
 Син понимал, что не может выставлять себя на посмешище. Глупые желания не принесут ему ничего, кроме еще большей боли, а он уже сполна получил причитающуюся ему долю этого чувства.
 Раньше или позже Калли отвергнет его, в этом у Сина не было сомнений, и обида будет менее болезненной, если он будет держаться подальше от этой девушки.
 Он отвезет ее домой, в ее горную страну, где она родилась, и затем предоставит ей свободу, чтобы она нашла себе человека, которого сможет полюбить, с которым у нее будет что-то общее и который будет уметь петь и танцевать, — человека, который знает, как любить.
 И даже несмотря на такие мысли, часть его души страдала, представляя, что Калли будет с другим мужчиной.
 Но все так и будет. Раньше или позже Син будет вынужден отпустить ее.




 Глава 6


 Капли била нервная дрожь, пока Элфа помогала девушке одеваться к свадебной церемонии. Это был день, которого Калли ждала всю свою жизнь и одновременно боялась, Когда она произнесет перед Господом свою клятву, уже не будет дороги назад. С этого дня она станет женой человека, о котором почти ничего не знает, человека, который не хочет иметь детей и не желает иметь ничего общего с ее родной Шотландией. Калли дрожала, понимая, что больше ей ничего не остается делать.
 Генрих прислал ей великолепное платье из парчовой ткани, украшенное бриллиантами, жемчугами и рубинами, В записке короля выражалась надежда, что его подарок будет принят с одобрением, Это платье вполне подошло бы и королевской особе, но тем не менее Калли решила не надевать его, и не потому, что она с неуважением относилась к Генриху или к знаку его внимания. Но уж если ей пришлось выходить замуж так далеко от дома, ей хотелось надеть что-то родное.
 Надев шафранового цвета блузку, которую она взяла с собой, отправляясь в поездку к тете, Калли набросила поверх отцовскую накидку в синюю, зеленую и желтую клетку. Элфа заплела ей две косы и аккуратно уложила их поверх локонов цвета меди, которые с помощью шпилек, украшенных жемчужинами, были уложены в прическу. Стоя в своем красочном национальном наряде, Калли чувствовала себя в приподнятом настроении.
 — Вы прекрасны, миледи.
 — Спасибо, — улыбнулась Калли горничной, принимая из рук Элфы брошь в форме стрелы, чтобы застегнуть накидку.
 Раздался стук, в дверь, и, когда она отворилась, Калли, обернувшись, увидела Саймона, который при виде ее замер и ухмыльнулся.
 — Вас ждут внизу, миледи.
 Джейми шире открыл дверь и вслед за Саймоном проскользнул в комнату. Вчера Саймон увел мальчика, и с тех пор Калли не видела брата.
 — Вот это да, Каледония. Ты похожа на королеву Мейв. — Огромными глазами Джейми разглядывал сестру, — Надеюсь, ты не собираешься съесть своего мужа?
 — Нет, — рассмеялась Калли, — но я, возможно, соблазнюсь откусить кусочек от маленького шалуна, если он не будет вести себя прилично.
 Показав ей язык, Джейми выбежал обратно в коридор, а Калли, улыбаясь вслед неисправимому озорнику, глубоко вздохнула и повернулась лицом к Саймону.
 — Все в порядке, миледи? — спросил рыцарь, подавая ей руку.
 — Не уверена. — Калли положила руку на изгиб его локтя. Она была благодарна Саймону за то, что он пришел проводить ее вниз, в часовню. — Несмотря на его репутацию, я не думаю, что лорд Син злой человек.
 — Нет, не злой, а заблудший.
 — Заблудившихся людей можно найти и привести домой.
 — Да, но только если они сами этого захотят. В любом случае вы по крайней мере через несколько дней будете у себя дома.
 При мысли о доме Калли улыбнулась. Дом… Она ужасно соскучилась по нему, ведь прошло уже почти три месяца с тех пор, как они уехали. К этому времени у Шоны, наверное, уже появился ребенок, брат Дермот, возможно, нашел новую любовь, а Астер, без сомнения, еще сильнее поседел, тревожась о ней и Джейми.
 Будет замечательно снова увидеть их всех, даже если для того, чтобы попасть домой, ей придется выйти замуж за англичанина.
 «Он добрый человек».
 Калли была убеждена в этом и только благодаря своему убеждению могла все терпеть. Да, благодаря этому и еще тому, что под бесстрастной внешностью, которую Син демонстрировал миру, она мельком увидела человека, способного на глубокие чувства. Какая бы причина ни свела их вместе, Калли верила, что таково предначертание Господа, и ее вера поддерживала ее.
 Калли позволила Саймону проводить ее в личную королевскую часовню в глубине замка, вдали от суматохи большого зала. Вслед за ними шла Элфа, ведя за руку Джейми.
 Часовня была красивой и яркой, на каменном полу играл свет, который проникал сквозь цветные витражи, изображавшие сцены из Библии. Генрих сидел на маленьком троне у одной стороны нефа, а Син и священник ждали у алтаря. Больше в часовне никого не было.
 Будущий муж Калли все так же был одет в свою черную кольчугу, но, честно говоря, она еще не видела, чтобы он носил что-нибудь другое, и не была уверена, есть ли у него вообще какая-либо другая одежда.
 Калли с трудом перевела дыхание, когда по ней прокатилась еще одна волна дрожи. Совсем не такой в ее представлении должна была быть ее свадьба. Калли всегда думала, что свадьба состоится в большом дворе позади их дома, что она будет окружена родственниками и друзьями, что будет много веселья и улыбок, много добрых пожеланий и теплых объятий.
 И ее пронзила внезапная острая тоска по дому. Ей так захотелось, чтобы хотя бы ее дядя мог быть сейчас с ней. Он был для Калли словно второй отец, и ей было больно, что он пропустит такое событие. Закрыв глаза, она представила доброе лицо Астера, представила, как сияют гордостью его глаза, когда он вручает ее будущему мужу.
 Калли на мгновение остановилась, осознав, что дядя никогда не улыбнется Сину и что ей, несомненно, придется потратить много сил, чтобы он не ворчал и не ругался. И безусловно, никогда не настанет такой день, когда ее дядя пригласит англичанина в свою семью.
 «Силы небесные, — взмолилась про себя Калли, — пусть этот день станет дорогой к миру».
 Син застыл, увидев, г к побледнела Калли, как она закрыла глаза, словно ей было невыносимо видеть его стоящим у алтаря, но он не мог винить ее за это. Кому хотелось бы обвенчаться с самим дьяволом?
 С того момента, как священник вошел в часовню, он ничего не делал, а только с опаской смотрел на Сина. Каждый раз, когда он полагал, что Син смотрит в другую сторону, священник крестился и тихо шептал молитву Всевышнему с просьбой простить его за то, что он делает с несчастным, невинным агнцем, который должен быть принесен в жертву Люциферу.
 Син перевел взгляд на свою мокрую одежду, куда священник «случайно» пролил святую воду, несомненно, ожидая, что Син начнет корчиться от боли и превратится в облако дыма, и насмешливо скривил губы, когда резкое движение его руки заставило священника вздрогнуть.
 Когда Калли подошла ближе, Син подал ей руку, и она, ответив ему натянутой улыбкой, отошла от Саймона и вложила свою изящную руку в его. Син поразился мягкости ее прикосновения, которое было словно успокаивающий бальзам. На него нахлынула волна нежности к Калли за ее веру в то, что он не обидит ее и ее брата, и он смутился. Калли взглянула на Сина, и он увидел в ее глазах обещание, которое потрясло его до самой глубины его сурового сердца.
 Быть может, у них двоих все-таки есть надежда на будущее?
 Син слушал, как священник служил мессу, но слова ничего не значили по сравнению с незнакомыми эмоциями, бурлившими у него внутри. Син хотел эту женщину, которая обладала мужеством воина, женщину, которая могла так довериться мужчине, ничего не знавшему о доверии. Она заслуживала гораздо большего, чем эта жалкая свадебная церемония. Син очень мало знал о женщинах, но он хорошо понимал, насколько важно для них такое событие. Перед свадьбой они проводили бесконечные часы, подробно обсуждая друг с другом каждую мелочь.
 Его невестка Мэгги в день своей свадьбы была клубком нервов. Сину и его брату Лахлану стоило огромных трудов вовремя привезти ее в церковь. Всю дорогу туда она бормотала, стараясь втолковать им, как молодые девушки мечтают о своем венчании, объяснить, как тщательно она готовила свой праздник, и предупредить, что, если хотя бы один из них позволит, чтобы кто-то или что-то испортило его, она призовет на их головы гнев всех святых.
 Сину хотелось, чтобы он мог устроить Калли такой же праздник, как был в тот день. Мэгги окружали братья и друзья, молодоженов завалили подарками и добрыми пожеланиями, звучала музыка, гости танцевали, и всюду витало счастье.
 Хорошо, что Генрих по крайней мере устроил для них званый обед, но их будут окружать чужие люди — чужие, которых не интересует ни один из них. У Сина сжалось сердце при мысли о том, чего лишилась Калли, и ему захотелось компенсировать ей эту потерю.
 Он хотел…
 — Син! — Голос Генриха вторгся в его блуждающие мысли. — У тебя есть кольцо или нет?
 Моргнув, Син взглянул на священника, который в ожидании смотрел на него. У Калли были удивленно подняты брови, и Син понял, что его ответа дожидаются, наверное, уже несколько минут. Он полез в карман и достал оттуда маленькую золотую коробочку.
 Вчера он несколько часов провел в лавке ювелира, стараясь выбрать что-то, что понравилось бы Калли. Вначале задача казалась довольно простой, но при виде множества вариантов выбора Син растерялся. Кольца были всевозможных размеров и цветов, и Син внимательно прислушивался к советам невысокого плотного мужчины относительно того, что нравится большинству леди и что большинство мужчин выбирают в качестве обручальных колец.
 Прежде он никогда никому не покупал подарков и не имел никакого представления о том, что предпочитает Калли.
 После долгого напряженного обсуждения он выбрал кольцо, которое, по его мнению, было самым великолепным…
 Калли прикусила губу, когда Син надевал кольцо ей на палец, а когда взглянула вниз, глаза ее наполнились слезами. На изящном золотом обруче были искусно выгравированы розы и чертополох, и изумруд насыщенного темно-зеленого цвета сиял даже в неярком свете часовни. Розы и чертополох [3] как нельзя лучше символизировали его английские корни и ее шотландскую кровь. А кроме того, вспомнив, как Саймон спрашивал у нее о ее любимом цвете, Калли решила, что со стороны Сина было очень любезно остановить свой выбор на этом кольце. К тому же ее мать всегда говорила, что изумруд — это камень любви, что он означает единение души и сердца и приносит вечную любовь тому, кто его носит. Доброта Сина поистине не знала границ.
 Син вздрогнул, когда ему на руку упала слеза, и непроизвольно снял кольцо с пальца жены, почувствовав глубокое разочарование. В таких делах он был неопытен. Воин до мозга костей, он ничего не знал о женщинах и их побрякушках. И надо же ему было так грубо ошибиться и испортить важный момент.
 — Простите, миледи, — хрипло произнес он. — Я думал, оно вам понравится. Я куплю другое…
 Калли остановила поток слов, приложив пальцы к его губам.
 — Это самое чудесное кольцо, которое я когда-либо видела. А плачу я только потому, что тронута той мыслью, которую вы в него вложили. Благодарю вас.
 Калли подарила ему улыбку, от которой Сина бросило в жар, и нежно погладила его по щеке, а потом опустила руку к его руке, чтобы он снова надел кольцо ей на палец.
 Быть может, у них двоих все-таки есть надежда на будущее…
 «Нет, даже не думай об этом. Вообще не думай. Это обман. Иллюзорное мгновение. Раньше или позже выяснится правда, и девушка тебя возненавидит».
 С тяжелым сердцем он слушал, как священник скреплял их союз.
 По окончании церемонии Генрих повел их из часовни в большой зал, где должен был проходить праздник. Зал был наполнен угрюмыми аристократами, которые смотрели на Калли с состраданием, а на Сина с нескрываемой ненавистью.
 Син остановился, почувствовав мрачную атмосферу зала. Правда, его присутствие никто никогда не встречал с восторгом, но сейчас отношение собравшихся выходило за рамки обычного презрения, которое всегда демонстрировали ему придворные.
 Один из церемониймейстеров двора выступил вперед и низко поклонился королю и его телохранителю. Мужчина преклонного возраста, одетый в безупречно сшитый серый сюртук, он всем своим видом свидетельствовал о происшедшем несчастье.
 — Простите меня, ваше величество, но Роджер, граф Уоррингтон, сегодня утром был найден мертвым в своей комнате. — Выразительный взгляд мужчины обратился к Сину. — Ему перерезали горло.
 По толпе пронесся ропот осуждения, а Сина эта новость привела в состояние оцепенения. Он слышал, как позади него Саймон резко втянул в себя воздух, и почувствовал, как похолодела рука Каледонии.
 Расправа без суда была в таких случаях весьма обычным делом.
 Син безучастно смотрел на толпу, хотя ему хотелось сжаться и бежать, как обезумевшее животное, чтобы унести ноги. В конце концов от него ожидали именно этого.
 — Есть какие-нибудь свидетели? — спросил Генрих.
 — Нет, ваше величество. — Церемониймейстер снова посмотрел на Сина. — Все так, как будто привидение появилось и исчезло, — Он применил выражение, которым часто пользовались для описания преступлений Сина.
 Вопреки здравому смыслу Син посмотрел на Калли. Встретившись с ней взглядом, Син ожидал прочесть в нем то же осуждение, какое выказывали ему остальные. И увидел, как лицо девушки исказилось от страха.
 — Это тот человек, который пытался убить вас вчера вечером? — уточнила она.
 — Тот самый, мадам.
 Син почувствовал, что рука Калли стала еще холоднее, и у него все внутри сжалось. Он ожидал, что все остальные подумают о нем самое плохое, но почему-то его больно задело, что Калли думает так же.
 — Мы расследуем это дело, — пообещал Генрих. — А сейчас у нас свадебное…
 — Убийца! — раздался выкрик в противоположном конце зала.
 Калли оглядывала собравшихся в зале, пока не увидела женщину, стоявшую примерно в тридцати шагах позади основной массы гостей. Придворные расступились, освобождая незнакомке дорогу от дверей к Сину. Аристократка приблизилась к Сину с достоинством настоящей королевы. Ее лицо было красным, в темно-карих глазах блестели слезы, а длинное красное платье представляло резкий контраст с черными волосами и темными глазами. В этой посторонней женщине было что-то странно знакомое.
 Остановившись прямо перед Сином, женщина смотрела на него с такой ненавистью, что Калли была поражена, как он не рассыпался в прах прямо на глазах у всех.
 Но он даже не пошевелился, а смотрел на женщину все с той же высокомерной усмешкой.
 — Будь ты проклят за то, что убил моего сына. Как жаль, что ты не умер еще в утробе, — злобно произнесла дама. — Мне следовало бы убить тебя своими руками, а не производить на свет такое чудовище, как ты.
 Калл и едва не задохнулась, когда поняла, что это мать Сина, и именно их сходство привлекло к себе внимание Калли, когда женщина пересекала зал…
 Значит, мужчина, который накануне вечером пытался убить Сина, был его братом. Осознав это, Калли почувствовала, что у нее слабеют ноги.
 — Благодарю вас, матушка, — сдержанно отозвался Син. — Как всегда, я буду наслаждаться вашими добрыми пожеланиями.
 Глаза его матери засветились адским огнем, и она с силой ударила Сина по лицу, оставив у него на щеке кровавый след. Но Син так и не сдвинулся с места и не вздрогнул даже тогда, когда его мать жестом, полным ненависти, повернула кольцо па пальце, чтобы все поняли, что она специально рассекла ему щеку.
 — Я требую г правосудия! — выкрикнула женщина, повернувшись к Генриху. — Я хочу, чтобы этот мерзавец заплатил за то, что он сделал.
 — Вы просите осудить собственного сына, графиня?
 — У меня нет сына. — По щекам женщины текли слезы, и она с трудом сдерживала рыдания. — Мой единственный сын умер от рук подлого убийцы. — Подняв руки, словно когтистые лапы, она бросилась на Сина, но он остановил ее, схватив за запястья. — Я хочу, чтобы тебя за это казнили! — выкрикнула она ему в лицо. — Ты отвратительный и подлый негодяй, и я жалею, что не убила тебя в тот час, когда ты появился на свет.
 Син смотрел ничего не выражающим взглядом и ничего не говорил, а просто держал ее, не позволяя царапаться.
 Генрих приказал своему охраннику вывести из комнаты потерявшую рассудок женщину и проводить ее в ее покои.
 Подойдя к мужу, Калли потянулась и коснулась кровоточащей раны у него на щеке.
 — Заживет, — бросил Син, отшатнувшись от Калли, словно она была ядовитой змеей.
 — Некоторые раны никогда не заживают, милорд. — У Калли душа болела за него, и девушка не могла представить себе, что мать может быть такой жестокой к собственному ребенку, как эта женщина, которая только что была здесь. Калли могла лишь догадываться, с какой жестокостью относилась к нему эта женщина в течение многих лет. Неудивительно, что вчера вечером он отказался говорить о своей матери, когда Калли спросила о ней.
 Син посмотрел на Генриха, потом повернулся и зашагал по коридору обратно к часовне. Калли пошла за ним, а на шаг позади за ней последовал Генрих.
 Когда Син вошел в часовню, священник при виде его рассерженного лица торопливо покинул комнату. Не удостоив священника вниманием, Син взял брачные документы с алтаря, где они просыхали, и направился к горевшему камину.
 — Что ты делаешь? — Генрих быстро преградил ему дорогу.
 — Я хочу расторгнуть этот брак. — Лицо Сина пылало яростью. — Немедленно.
 — Син… — начал Генрих тихим предостерегающим тоном.
 — Отойдите в сторону, Генрих.
 Калли затаила дыхание, она никогда еще не видела Сина таким. Это был человек, который на самом деле мог убить спящего. Выражение его лица было холодным, даже ледяным, а в глазах застыло неизбывное страдание.
 — Если ты сожжешь эти документы — окажешься в цепях.
 — Думаете, для меня это имеет какое-то значение? — Син бросил королю язвительный, насмешливый взгляд. — Если вы стремитесь напугать меня, то вам стоит придумать что-нибудь получше.
 — Оставьте нас, — приказал Генрих всем присутствующим. — Быстро! — рявкнул он на замешкавшихся телохранителей.
 Выйдя вслед за стражей, Калли не ушла дальше закрытой двери, а, взглянув на охранника, который смущенно смотрел в сторону, приложила ухо к двери, чтобы слышать разговор. Через мгновение стражник сделал то же самое.
 — Дай мне эти документы, Син.
 Син не сдвинулся с места — просто не мог. Все в большом зале были уверены, что он убил собственного брата, — все, включая Калли. Ему должно было быть все равно, — что думает Калли, однако его это волновало., и волновало до такой степени, что пугало.
 . — Зачем вы это сделали? — Син в упор посмотрел на Генриха.
 — Это было необходимо, — пожал плечами король. — Роджер был обузой, которую никто из нас не мог себе позволить.
 Сколько раз Син слышал эти слова! Сколько раз он убивал ради Генриха! Честно говоря, было чудом, что не ему приказали убить Роджера.
 — Я не могу жениться на женщине, которая уверена, что я способен перерезать горло собственному брату.
 — И почему же? Разве ты не делал в своей жизни вещей и похуже? Вспомни, как тебя называли сарацины. Ангел Смерти. Это то, в чем ты всегда был великолепен.
 При словах Генриха Син поморщился. Как глуп он был, осмелясь надеяться на то, что смог бы с Каледонией начать все заново и вести нормальную, спокойную жизнь. Ему никогда не убежать от своего прошлого — от всего, что он делал, чтобы остаться в живых.
 Он посмотрел на документы, которые держал в руках, и увидел свою подпись под подписью Капли, Ее аккуратный изящный почерк резко отличался от его неуклюжих букв.
 Калли была сама доброта и заботливость, все в ней было прекрасно, а он был не кем иным, как злым уродом, покрытым шрамами бездушным чудовищем, неспособным ни на что другое, кроме разрушения.
 Ангел Смерти. Это прозвище звенело у Сина в ушах, и даже сейчас ему слышалось, как смеются его хозяева, обучая его. В ту пору он сменил много имен, совершил много преступлений, которые хотел бы похоронить в самых дальних уголках своей памяти. Он не заслуживал второго шанса на нормальную человеческую жизнь и был совершенно уверен, что недостоин такой скромной и доброй девушки, как Калли.
 Только Генриху могла прийти в голову дьявольская идея связать их вместе.
 Сквозь боль воспоминаний Син увидел ласковую улыбку Калли, услышал ее нежный смех. Она дотронулась до таких струн в нем, о которых он и не подозревал.
 — Итак, — Генрих протянул руку, — отдай мне эти документы.
 Син колебался, но в итоге обнаружил, что против собственной воли отдает их.
 — Я твой друг, Син, и ты это знаешь. — Испустив вздох облегчения, Генрих спрятал бумаги в лежавшую на алтаре кожаную сумку. — Если бы не я, ты умер бы в одиночестве в Утремере, даже не увидев снова родной народ.
 Родной народ. Странно, но Син чувствовал себя здесь, в Англии, таким чужим, каким никогда не ощущал себя у сарацин, которые продавали и покупали его.
 — А почему тебя так волнует, что думает о тебе эта девица? — спросил Генрих, сунув под мышку сумку.
 — Этой леди посчастливилось стать моей женой. — Син бросил на короля пронзительный взгляд, давая понять, что тот перешел дозволенные границы. — Я бы попросил относиться к ней с уважением.
 — Не начинай снова. — Генрих закатил глаза. — Я оказал тебе милость и получил рычащего льва у себя за спиной. Прошу тебя, не говори мне, что собираешься отвернуться от меня.
 — Вы меня прекрасно знаете.
 — Я думал, что его тоже прекрасно знаю, и видишь, как я ошибся. — В течение нескольких мгновений Генрих пристально смотрел на Сина. — Между прочим, если ты все еще думаешь, как с помощью обмана расстроить этот брак, то подумай как следует. Завтра утром я хочу иметь доказательства исполненных обязанностей.
 — Не говорите мне, что желаете стать свидетелем события. — Син иронически поднял бровь.
 — Едва ли. Я уже получил подтверждение того, что она девственница. Завтра утром, если не будет крови, я велю своему врачу снова обследовать ее. Так что лучше, чтобы она не осталась девственницей.
 — Вы продолжаете говорить так, словно меня волнует, буду я жить или умру. — Син хмуро посмотрел на короля. — Генрих, я вам неподвластен, и вы это знаете. Все, что удерживает нас вместе, — это моя клятва в верности вам.
 — Мы с тобой никак не можем договориться, с тех пор как я первый раз заговорил об этом деле. У меня нет желания конфликтовать с тобой, просто я хочу решить эту проблему. Мне нужна сильная и справедливая рука в Шотландии, а ты сможешь великолепно внедриться в ее народ и поддерживать мир. С тобой и Макаллистерами мои северные границы будут в безопасности, а я получу свободу, чтобы сбросить Филиппа с моих слабых плеч. Если этот брак не будет скреплен должным образом, девушка сможет нарушить договор, как только вернется домой.
 — Я это понимаю, Генрих.
 — Тогда почему ты делаешь все намного сложнее, чем оно должно быть?
 Син не знал, просто у него было какое-то глубокое внутреннее чувство, говорившее ему, что если он вступит в супружеские отношения с Каледонией, то это уже будет навсегда. А он меньше всего хотел привязывать к себе такую, как она, женщину. Ему это казалось жестоким и бесчестным.
 — Отлично, — сдался Син, ; — Завтра утром вы получите желаемое доказательство.
 — Тогда оставляю тебя с молодой женой, — улыбнулся Генрих.
 Король пошел к выходу, а Син жадно смотрел на документы, которые тот нес под мышкой, и жалел, что нельзя изменить этот день.
 Честно говоря, его нисколько не заботило, что думают о нем другие, но ему было важно, что думает о нем Каледония. Он не хотел видеть, как ее глаза темнеют от подозрения или, что еще хуже, от ненависти.
 Сделав глубокий вдох, Син пошел к двери, приготовившись встретиться лицом к лицу с ее презрением.
 С громко стучащим сердцем Капли отскочила от двери за несколько мгновений до того, как Генрих широко распахнул ее. Она быстро присела в реверансе, когда король проходил мимо, и с нетерпением ждала появления своего мужа.
 Значит, Син не повинен в убийстве.
 Эта новость доставила ей такое облегчение, какого Капли и представить себе не могла. Он вовсе не был невинным, но в этом преступлении участия не принимал.
 Когда Син появился в дверях, Капли встретила его сияющей улыбкой.
 Взглядом черных, как ночь, глаз, от смущения ставших еще темнее, Син окинул толпу приглашенных, которые наблюдали за ним, словно он был самым подлым человеком, недостойным ходить с ними по одной земле. Но Калли не заботили их мысли, пусть остаются дураками, если им так нравится. У нее заболело сердце при виде запекшейся крови на щеке Сина. Рваная рана уже воспалилась и, должно быть, причиняла Сину боль, а помимо всего, прочего, уродовала столь красивого мужчину.
 — Позвольте мне… — Калли потянулась, чтобы дотронуться до щеки Сина, но он оттолкнул ее руку и вышел из зала.
 Пораженная его грубостью, Калли проглотила образовавшийся в горле комок.
 Что побудило Сина вести себя таким образом? — С твердым намерением это выяснить Калли последовала за ним и догнала своего мужа в коридоре, из которого слуги поспешили убежать как можно дальше.
 — Куда вы собрались?
 Син остановился, услышав позади себя мелодичный голос. Калли пошла за ним? Он обернулся и обнаружил, что она стоит прямо у него за спиной, приподняв руками юбки, чтобы иметь возможность подстроиться под его широкие шаги. Взгляду Сина открывались изящные лодыжки, и их вид воспламенил его кровь. И даже накидка Калли, напомнившая Сину о собственном происхождении, которое он презирал, не могла отвлечь его от безумного желания обладать этой женщиной — своей женой. Это открытие ошеломило его.
 — Я хочу остаться один, — более резко, чему ему хотелось, произнес Син.
 — О, как замечательно! — Голос Калли был полон язвительного недовольства. — Это день нашей свадьбы, и вы хотите провести его в одиночестве? Что ж, отлично. Тогда назовите меня подметкой, и делу конец.
 — Простите, — нахмурился Син, — как вас назвать?
 — Подметкой. — Она жестом указала на его ноги. — Это все, что я для вас значу, так? Поймите, нелогично, что вы поступаете, не подумав.
 Син не мог быть ошарашен сильнее, даже если бы она плюнула ему в лицо. Как только такое могло прийти Калли в голову, когда для него она была олицетворением самого рая? Он не мог представить себе женщину более великодушную и благородную, даже несмотря на то, что она обладала парой несносных привычек.
 — До сих пор именно вы вели себя нелогично, как я мог заметить, общаясь с вами.
 — «До сих пор», — вы сказали. Вы подразумевали, что придет время, когда все будет так, как вы говорите?
 — Этого я, во всяком случае, не говорил.
 — Не говорили?
 — Нет.
 — Так я все-таки что-то значу для вас? — Калли взглянула на него с легкой улыбкой в углах губ и с лукавым блеском в глазах.
 «Больше, чем вы можете себе представить», — хотелось ответить Сину.
 — Это все была игра?
 — Не игра, — покачала головой Калли. — Я просто хотела, чтобы вы со мной поговорили. — Сделав шаг вперед, она коснулась его руки.
 Син смотрел на маленькую руку, лежавшую на его бицепсе, и ему требовались все силы, чтобы не притянуть Калли к себе, не прижаться губами к ее губам, не подхватить ее на руки и не побежать с ней в их спальню, где он смог бы забыться в сладостной истоме, лаская ее тело.
 — Я знаю, большую часть жизни вы были одиноки, — мягко заговорила Калли. — Но теперь мы женаты. Не важно, как это произошло, но я намерена полностью исполнить свои обещания. Я буду вам женой, Син, если вы мне это позволите.
 В этом-то — и состояла проблема. Син не знал, может ли пой™ на это. Каждый раз, когда он к кому-то тянулся, ему наносили обиду. За многие годы он научился уходить в себя и никому не давать власти над собой. Он закрыл свое сердце, свои чувства и научился просто существовать. Это был единственный способ обрести спокойствие в жизни. А теперь Калли хотела все это изменить. Он так долго страдал без любви и понимания, что уже больше не осмеливался снова открыться каким-либо чувствам, будучи убежденным, что это его погубит.
 — Мне нужно немного побыть одному, — смягчив тон, сказал Син. — Прошу вас.
 — Я буду ждать, когда вы будете готовы. — Калли убрала руку.
 Это были самые добрые слова, которые когда-либо ему говорили. Тронутый столь глубоко, что это не поддавалось объяснению, Син повернулся и медленно направился к конюшням.
 — Не знаю, миледи, удастся ли вам когда-нибудь достучаться до него.
 Вздрогнув от неожиданности, Калли обернулась и увидела в коридоре позади себя Саймона.
 — Вы подслушивали?
 — Совсем чуть-чуть.
 — Где Джейми?
 — Элфа отвела его к вам в комнату. Ради вас двоих мы с ней присмотрим за мальчиком сегодня ночью.
 — Благодарю вас.
 Саймон кивнул и собрался уйти, но Калли его остановила.
 — Саймон, может быть, есть что-то, что вы могли бы рассказать, чтобы помочь мне понять Сина?
 — Он трудный человек, но честный. Никто, включая меня, по-настоящему не знает вашего мужа, миледи. Син просто живет. Он ничего не просит и полагается исключительно на самого себя. Если и существует способ, как я сказал, достучаться до него, то мне он не известен. Я только знаю, что это будет нелегко. Но если вы хотите попытаться, я с удовольствием помогу вам.
 — Вы хороший человек, Саймон.
 — Красивые женщины часто говорят мне это, — рассмеялся Саймон, — но замуж выходят за других. Возможно, мне стоит попытаться стать плохим, потому что тогда, возможно, я смог бы вернуться домой с прекрасном юной леди.
 — Сомневаюсь, что вы могли бы стать плохим, — улыбнулась Калли.
 К ним по коридору робко приблизилась молоденькая служанка, и Капли поздоровалась с ней.
 — Прошу прощения, миледи, — заметно нервничая, заговорила девушка, сделав реверанс. — Моя хозяйка дала мне это для вас. Это свадебный подарок.
 — От кого? — Калли взяла из дрожащих рук девушки небольшую коробочку.
 — От графини Радерингтон.
 — От матери Сина, — пояснил Саймон.
 Калли нахмурилась. С какой стати эта женщина посылает ей подарок? Это совершенно непонятно, учитывая ее отношение к Сину. С любопытством открыв коробочку, Калли увидела маленький флакон.
 — Это еще что такое? — спросил у нее Саймон.
 Решив, что это духи, Калли, открыв пробку, понюхала их и мгновенно узнала крепкий запах. Он принадлежал растению, которое ее мать использовала, чтобы избавиться в зале от мышей и других отвратительных вредителей.
 Это был флакон с ядом.




 Глава 7


 Калли помедлила у освещенной солнцем двери, по сторонам которой стояли два стражника, чтобы гарантировать, что графиня снова не покинет свою комнату. Но ее колебание явилось лишь короткой отсрочкой. Не в силах сдержать гнев, она прошла между двумя охранниками, распахнула дверь, а потом с силой захлопнула ее.
 Когда Капли без объявления ворвалась в комнату, графиня испуганно взглянула на девушку со своего места на кровати.
 — Что это значит? — Подойдя к кровати, Калли протянула графине флакон с ядом.
 Не обращая внимания на флакон, леди прерывисто вздохнула, смахнула с глаз слезы и по-королевски выпрямилась.
 — Я подумала, что сегодня вечером он может вам понадобиться. Для вас самой, а еще лучше для него. В любом случае яд избавил бы вас от необходимости терпеть в своей постели такого омерзительного монстра.
 «Боже, о чем думает эта женщина?!» — ужаснулась Калли.
 — Как вы можете говорить такое о своем собственном сыне?
 — Он мне не сын. — Графиня застыла, в ее темных глазах полыхнул огонь безумия. — Этот выродок разрушает все, к чему прикасается. Так было всегда. Если бы вы были умнее, то выпили бы этот яд сейчас и спасли бы себя от многих лет бесконечных страданий в его руках.
 Ненависть графини к Сину озадачила Калли. Что он должен был сделать матери, чтобы вызвать у нее такую неистовую неприязнь?
 — Почему вы его так ненавидите? Что плохого он когда-либо сделал вам?
 — Что он сделал? — выкрикнула графиня и, встав с кровати, швырнула подушку на пол. — Он погубил мою жизнь. Этот его низкий, проклятый отец соблазнил меня, когда я была еще совсем ребенком. Я провела с ним одну ночь, о которой никто не должен был узнать. А вместо этого я забеременела. Когда мой отец узнал об этом, он рассвирепел и так жестоко избил меня, что любой нормальный ребенок не удержался бы в утробе — но только не он. Он — это сам сатана. Он выжил, даже когда я выпила зелье, которое должно было убить его.
 У Калли внутри все сжалось от того, что рассказывала женщина. Ненависть графини к Сину была просто непостижима.
 — При рождении он едва не убил меня. Удивительно, как я вообще осталась в живых. Они старались дать его мне в руки,  по мне невыносимо было просто смотреть на него, поэтому я велела своей горничной найти ему кормилицу и немедленно отправить его к его отцу.
 — Вы удалили от себя новорожденного ребенка всего через несколько часов после его появления на свет?
 — Через несколько часов? Нет, я сделала это, как только смогла наконец-то вытолкнуть его из себя.
 Калли не могла дышать от охватившей ее боли. Перед ней отчетливо всплыла картина того, как отправляют из дома новорожденного. Она не понимала, как можно быть такой жестокой, но лицо матери Сина оставалось спокойным, она была непоколебимо уверена, что поступила с сыном справедливо.
 — Человек, за которого я хотела выйти замуж, отказался от меня, после того как я. забеременел а от другого мужчины, поэтому мой отец насильно выдал меня замуж за человека старше его самого. — Глаза графини пылали яростью и ненавистью.
 — Но ни в чем этом нет вины Сина.
 — Нет? Если бы он не родился, ничего этого не случилось бы. — По фанатичному огню, горевшему в ее взгляде, было очевидно, что прошлое крепко держит ее в своих цепких объятиях. — Я отправила его к его отцу и думала, что с ним покончено навсегда. Однако много лет спустя он появился здесь при дворе, и снова начались сплетни. Каждый день мне приходилось переживать позор. Люди шептались у меня за спиной, злословили и порочили репутацию моего сына Роджера. Мой муж, будучи благочестивым человеком, велел мне с того дня и до самой смерти носить под платьем власяницу. Это было унизительно, меня заставляли постоянно каяться в своих грехах. И вот теперь это чудовище отняло у меня самое дорогое в жизни. Роджер был единственным, кто был мне дорог, кто вносил какую-то радость в мою постылую жизнь.
 Калли сочувствовала горю женщины, ей хотелось бы облегчить боль, которую, она понимала, чувствует графиня, потеряв сына. Но это все равно не изменило бы того, что она сделала со своим старшим сыном, когда он был невинным младенцем, бесконечно нуждавшимся в материнской любви.
 — Син не убивал его.
 — Вы глупы, если в это верите.
 Калли сочувственно похлопала графиню по руке, стараясь подыскать слова, чтобы облегчить страдания женщины. Но она понимала, что была не в силах помочь ей.
 — Соболезную вашей потере, миледи. — Понимая трагизм всего происшедшего, Калли, покачав головой, вернула женщине яд и быстро вышла из комнаты, оставив графиню наедине с ее совестью.
 Покинув Калли после окончания брачной церемонии, весь оставшийся день Син провел в седле. Он скакал бездумно, оставив позади Лондон, не в силах отказаться от продолжения скачки. Его измученное сомнениями тело требовало разрядки.
 Возвращаться в Лондон ему не хотелось. У него не было на это никакой другой причины, кроме как для того, чтобы почувствовать руку Калли на своем локте, видеть, как смех искрится в ее светло-зеленых глазах.
 Разрываясь от нерешительности, Син мучительно думал о том, что с ним произошло. Сегодня Калли станет его женой. Она не будет возражать против его права на ее тело, не отвернется от него со страхом и отвращением. На этот раз он сможет получить ласку и утешение, в этом у него не было никаких сомнений.
 С закрытыми глазами Син попытался представить себе мир, в котором он кому-то по-настоящему нужен, мир, заполненный женщиной, которая будет улыбаться при его приближении, у которой его присутствии лицо будет светиться от счастья.
 Так ли это невозможно?
 Калли хотела быть его женой, но мог ли он быть ей мужем?
 Син мог бы попытаться. Да, он мог бы попытаться.
 Внезапно у Сина стало легче на сердце, он развернул лошадь и направился обратно в Лондон.
 Капли сидела у окна и смотрела на заходящее солнце. Рядом на маленьком столе стыл обед. Ее муж до сих пор не появлялся. Он уехал несколько часов назад, но никто не знал, куда он отправился и когда вернется обратно, если вообще вернется.
 Услышав, как открылась дверь, Капли решила, что это Син, но, обернувшись, увидела, что в комнату с печальным видом входит Элфа.
 — Миледи, он еще не вернулся.
 Значит, так тому и быть. Даже в свою первую брачную ночь Капли останется одна. То, что Син проявляет так мало уважения к ней в этот самый знаменательный из всех дней, не предвещает ничего хорошего.
 Капли посмотрела на кольцо на своем пальце. Впервые увидев его, она понадеялась, что, быть может, они оба будут счастливы, что он, быть может, согласится принять ее в свою жизнь. Она оказалась просто глупой.
 — Он еще может вернуться, — сочувственно сказала Элфа.
 Капли принялась за обед, который надеялась разделить с мужем; сидя за столом и глядя на пустую тарелку, приготовленную для Сина, она все больше сердилась. Ведь это их первая брачная ночь, и как он смеет так обращаться с ней! Как он может не уделить ей никакого внимания? Чем больше Капли думала об этом, тем больше приходила в ярость. Она по-доброму и сердечно относилась к Сину, а он даже не потрудился явиться на обед.
 Что ж, она не какое-то пустое место. Одно дело, когда человеку требуется побыть в одиночестве, и совсем другое — упиваться жалостью к себе и оставлять жену гадать, где он и когда — если вообще когда-нибудь — решит к ней вернуться. Бог свидетель, Калли не собиралась больше ни минуты сидеть в комнате и чувствовать себя нежеланной и отвергнутой. Если она ему не нужна — прекрасно! Она не станет всю оставшуюся жизнь посвящать тому, чтобы пытаться сделать для него что-нибудь приятное, когда ему, очевидно, вовсе это не нужно.
 — Где Саймон? — спросила она у Элфы.
 — У себя в комнате вместе с Джейми.
 — Не могли бы вы ненадолго присмотреть за Джейми и попросить Саймона прийти ко мне?
 — Да, миледи, с удовольствием, — без колебаний ответила Элфа, хотя явно несколько растерялась.
 Когда горничная вышла, Калли встала и, быстро умывшись, привела себя в порядок.
 Саймон не заставил себя долго ждать, но, ожидая его прихода, Калли успела осушить два кубка вина.
 — Чем могу быть вам полезен, миледи?
 — А, Саймон. Я слышу, внизу играет музыка, а так как мой муж, видимо, имеет привычку не уделять мне внимания, я была бы вам очень признательна, если бы вы проводили меня в зал, где я по-настоящему могла бы отпраздновать день своей свадьбы. — Калли заметила нерешительность на лице Саймона. — Прошу вас, Саймон. Иначе я буду сидеть здесь до тех пор, пока не разозлюсь до такой степени, что что-нибудь устрою.
 — Пожалуй, я с удовольствием посмотрел бы на это, — рассмеялся Саймон, но все же проводил девушку вниз.
 Решив наслаждаться этим вечером, Калли пила вино, слушала музыку и танцевала с Саймоном, пока ее голова не стала совсем легкой и не начала кружиться.
 Войдя в покои жены, Син резко остановился. Капли не было видно, на столе у окна стояла остывшая, едва тронутая еда.
 Где же Калли?
 Нахмурившись, Син оглядел комнату, стараясь определить, в каком настроении она могла быть, когда уходила.
 Конечно, теперь, когда они обвенчаны, она не могла убежать. Она сказала, что будет ждать его.
 Боль пронзила грудь Сина при мысли, что Калли от него сбежала, и эта боль была такой сильной, что у него на секунду остановилось дыхание. До самого этого мгновения Син не осознавал, как мечтал, вернувшись, увидеть Калли, найти ее здесь с доброжелательной улыбкой на лице. Пораженный своим открытием, он направился вниз, чтобы найти Саймона и выяснить, не знает ли он что-нибудь о Калли.
 В зале было полно народа; музыка, голоса и смех звенели повсюду среди этого безумия. В центре танцевали пары, люди группами стояли у стен, а другие выстроились вдоль столов, ломившихся от кушаний и напитков.
 Каждый раз, когда Син приближался к какой-нибудь группе, люди замолкали и смотрели на него с ненавистью, а как только он проходил дальше, склоняли головы друг к другу и начинали шептаться.
 Но Сина это не заботило, они были совершенно не нужны ему.
 Он оглядывал придворных, пока его внимание не привлекла мелькнувшая в центре зала, где танцевали пары, шотландская накидка.
 Увидев свою жену в объятиях Саймона, Син едва не задохнулся. Чуть откинувшись назад у груди Саймона, она улыбалась ему с откровенно счастливым выражением на лице.
 Потеряв самообладание, Син пришел в ярость, и боль пронзила его. Как она смеет вот так смотреть на Саймона! Сину хотелось, чтобы Калли встречала с таким выражением его, а теперь она дарит эту радость другому мужчине.
 Жаждая крови, Син направился к ним.
 — Калли, — с усмешкой сказал Саймон, потянувшись к кубку, который девушка держала в руке, — дайте мне эту чашу. Для одного вечера вы выпили уже достаточно.
 — Я хочу еще, — пьяно засмеялась она в ответ и, отодвинув подальше руку, чтобы Саймон не мог дотянуться до кубка, отошла от него, при этом пролив половину содержимого на пол.
 — Что здесь происходит? — подойдя ближе, прогремел Син.
 В комнате воцарилась тишина, и Син почувствовал, что все придворные обратили на них любопытные взгляды.
 — Я танцевала, — ответила Калли довольно неразборчиво, так что ее было трудно понять. — И я пила. — Она хмуро посмотрела на кубок в руке, словно не в состоянии понять, куда подевалось ее вино. — А Саймон не позволяет… — Недовольно надув губы, она посмотрела на Сина.
 — Я пытался отвести ее в постель, — признался Саймон, на что Син выразительно поднял бровь. — И не смотри так на меня. Она пьяна. — При этом бровь Сина поползла еще выше. — О силы небесные, ты же прекрасно знаешь меня, Син. Я собирался пригласить ее горничную позаботиться о ней.
 — Это очень плохо, — фыркнула Калли, — когда женщина изрядно навеселе и все же ни один мужчина не хочет ее.
 Мужчины обменялись смущенными взглядами, и Син, подхватив Калли на руки, понес ее из зала, стремясь поскорее увести ее от гостей, пока она окончательно не погубила свою репутацию.
 Вздохнув, Калли обхватила Сина руками за шею и положила голову ему на плечо. Син вздрогнул, почувствовав, как она рукой коснулась его волос и, погрузив в них пальцы, нежно погладила кожу головы.
 — Вы же сильный мужчина, правда? — Ее пахнущее вином дыхание, коснувшись его шеи, вызвало трепет во всем теле Сина. — Мне нравится чувствовать ваши руки, когда они держат меня. — Калли сильно дернула его за волосы.
 — О-о! — вскрикнул Син. — Зачем все это?
 — Я думала, вы меня бросили. Отпустите меня. — Калли брыкалась и извивалась у него в руках. — Я на вас сердита.
 Син еще крепче сжал Калли. Он не собирался отпускать ее — во всяком случае, до тех пор, пока не доставит благополучно в ее комнату.
 — Сердиты на меня? — скептически переспросил он. — За что?
 —Вы огромный, несносный упрямец. Вот вы кто такой. Кружите мне голову, заставляете желать вас, а потом в первую же удобную минуту оставляете меня.
 — Заставляю желать меня? — Против собственной воли Син усмехнулся. Что-то в откровении этой подвыпившей девушки было такое, что ему понравилось.
 — Да. Я хочу от вас поцелуя, муженек.
 Син опустил ее на пол только для того, чтобы открыть дверь в комнату. Калли слегка пошатнулась, потом снова обвила руками его шею и попыталась поцеловать, но промахнулась мимо губ и запечатлела неловкий поцелуй у него на подбородке.
 Горячий озноб, как жидкий огонь, разлился по телу Сина, и, когда Калли лизнула его кожу, он с шумом втянул в себя воздух.
 — М-м, вы колючий и твердый, — пробормотала она, и понятия не имея, каким на самом деле… твердым… он стал.
 Втащив Калли в комнату, Син ногой захлопнул дверь.
 — Где вы были? — спросила Калли, пытаясь упереться руками в бедра, но они безвольно повисли у нее вдоль тела.
 — Ездил верхом.
 — О да, это ваше любимое занятие. Как я могла забыть? Это доставляет вам удовольствие, Верховая езда и упражнения.
 — Да, а вы любите танцевать. Скажите мне, вы пили до или после того, как сошли вниз?
 — Да, — она подумала, — после. Там был этот высокий мужчина, который сказал, что будет счастлив занять ваше место сегодня ночью, если вы сами не в состоянии.
 — О, отлично, я вполне в состоянии. — Не успев подумать, Син шагнул к Калли, притянул ее к себе и подтвердил свои слова поцелуем.
 Она застонала, ощутив вкус его губ, а потом слегка отстранилась.
 — Вы сделаете мне больно? — спросила Калли.
 — Я не собираюсь делать ничего такого. — Син угрюмо посмотрел на нее. — А почему вам это пришло в голову?
 — Элфа сказала, что будет больно, когда вы засунете в меня ваш…
 — Тогда я постараюсь не причинять вам боль. — Син был смущен. Его разговоры с этой девушкой все время принимали самый странный оборот.
 — Значит, — усмехнулась Калли, — вы действительно собираетесь…
 — Прошу вас, Калли, пощадите меня.
 Закусив губу, так что стали видны ямочки у нее на щеках, Калли скользнула руками по груди Сина, простодушно исследуя его тело. Боясь вздохнуть, Син боролся с настойчивым желанием грубо овладеть ею, напоминая себе, что должен быть с ней нежным и внимательным. Ему совсем не хотелось причинить боль этой хрупкой леди.
 — Какие мышцы, — прошептала Калли, проводя руками по груди Сина.
 Она возилась с завязками его рубашки, пока ее жадному взору не открылся кусочек голой груди, а потом отодвинула назад края воротника, чтобы увидеть его тело, насколько могла позволить рубашка. Син стоял совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, чтобы не напугать ее, решив, что сначала позволит ей привыкнуть к нему, а затем, затем она будет принадлежать ему.
 — Мне нравится, как выглядит ваша кожа. Можно я ее потрогаю?
 — Миледи, вы можете трогать на мне все, что захотите.
 — Правда? — Калли улыбнулась, когда Син кивнул ей.
 Развязав его нижнюю сорочку, Калли пробежала руками по твердым мускулам, и ей понравилось ощущение мужского тела под руками. Желая увидеть как можно больше, она стянула с Сина рубашки и коснулась шрамов у него на ребрах, а потом провела пальцем по тому, который проходил через правый сосок, То, что Калли увидела, заставило ее нахмуриться: шрамы были повсюду, чувствовалось, что в прошлом они были болью, и везде ощущалась сила.
 Внезапно ей захотелось увидеть Сина всего целиком и, бросив рубашку на пол, она потянулась к шнурку его штанов.
 О, этот мужчина ей нравился, невзирая на то что выводил ее из себя. Запустив руки ему в волосы, Калли наслаждалась ощущением их упругости и упивалась божественным теплом его рта. Издав стон, она всем своим весом навалилась на Сина и вцепилась руками в его широкие плечи.
 Калли почувствовала, как его руки движутся у нее по спине, и ее охватила дрожь при мысли о том, что он собирается делать с ней этой ночью. Он увидит ее такой, какой никогда прежде не видел ни один мужчина, будет трогать в таких местах, каких никто прежде не касался, и проделывать с ней такие вещи, какие она лишь смутно себе представляла.
 От одной этой мысли Калли покраснела.
 Син задержал дыхание, пока ее пальцы прикасались к нижней части его живота, когда она развязывала ему шнурок. Как только Калли развязала шнурки, тяжелые штаны-кольчуга упали на пол, и Син предстал перед ней полностью обнаженным.
 Никогда прежде Калли ничего подобного не видела. Несомненно, такая штука расколет ее пополам. Она была огромной, и неудивительно, что Элфа предупреждала Калли о боли. С огромным любопытством Калли медленно протянула руку, чтобы дотронуться до Сина, и, как только ее пальцы коснулись бархатистого кончика, Син втянул в себя воздух, а  это рванулось ей навстречу.
 — Я сделала вам больно? — Калли отдернула руку.
 — Нет, дорогая, — прохрипел Син и, взяв руку Калли, вернул ее на прежнее место.
 Калли вздрогнула от ощущения бархатистости и твердости в своей руке и увидела выражение блаженного восторга на лице Сина. Проведя руками по ее волосам, Син скользнул ими вниз по ее спине к шнуровке платья. Через мгновение платье Калли упало на пол, и ее сердце забилось в радостном предвкушении; Калли затрепетала, почувствовав, как его нагое тело касается ее обнаженной кожи, и, позабыв обо всем, прижалась к Сину.
 Слегка отстранившись, чтобы взглянуть на девушку, Син обжег ее взглядом, а потом поднял на руки и понес к кровати.
 Опустившись на мягкий матрац, Калли вздохнула, внезапная волна головокружения захлестнула ее, комната бешено завертелась, и все вдруг стало черным.
 Син опустил вниз голову, чтобы поцеловать жену, и замер.
 — Каледония…
 Она не шевельнулась.
 — Калли? — Син осторожно встряхнул ее.
 И снова никакого ответа — она полностью отключилась.
 Выругавшись, Син выпрямился, чувствуя в паху адскую боль, и в раздражении смотрел на блестящую женскую кожу, которая словно дразнила его. Если бы не его измученное тело, так необузданно жаждавшее ее тела, он бы посмеялся над ситуацией. Но в боли его неудовлетворенного желания не было ничего смешного.
 — Наверное, все к лучшему, — заключил Син, накрывая Калли одеялом.
 Он воспринял эту ночь как знамение: у него нет прав на Калли, никаких прав. Она заслуживает благородного спутника жизни, мужчину, подобного Саймону, кого-то, кто сможет любить ее и подарит ей детей, о которых она так мечтает. У Сина заболело сердце, когда он осознал, что никогда не сможет стать тем заботливым мужчиной, который будет разделять с ней радость и будни ее спокойной жизни..
 Пусть так. Он примет во внимание это предзнаменование и удовлетворится тем, что доставит Калли домой к ее семье и разоблачит шотландских повстанцев, чтобы они понесли наказание.
 И все же, глядя на спящую девушку, Син чувствовал в глубине души горькую боль, вызывавшую у него желание стать другим человеком — лучшим человеком.
 Син лег рядом с Калли и обнял ее, решив, что просто немного подержит ее в объятиях, притворится, что у них есть общее будущее, сделает вид, что у него есть что предложить ей такого, что стоило бы иметь.
 Калли проснулась с пульсирующей болью в голове. Застонав, она открыла глаза и вздрогнула от яркого дневного света, заливавшего комнату, а звук открывшейся двери вызвал у нее новый приступ головной боли.
 — О-о, пожалуйста, ходите тихо, — прошептала Калли.
 — Прошу прощения, миледи, — тихо отозвалась Элфа, — но его милость ждет внизу, чтобы отправиться в Шотландию.
 Калли резко села, и от следующего приступа боли у нее перехватило дыхание.
 Она замужем.
 И она едет домой!
 Калли оглядела комнату, ко не заметила никаких признаков того, что ее муж побывал здесь. Она попыталась вспомнить прошедшую ночь, но у нее в голове путались лишь неясные воспоминания.
 Она помнила, что Син выглядел рассерженным, и смутно помнила, как он нес ее в спальню. Последнее, что она помнила отчетливо, было ощущение его груди под своей рукой.
 — Миледи, я распорядилась, чтобы для вас приготовили ванну в соседней комнате. — Элфа подошла к ней с полотенцем в руках. — Я подумала, что сегодня утром, прежде чем отправиться в долгое путешествие, вы захотите принять ванну.
 — Спасибо, Элфа, — прошептала Калли, откидывая одеяло.
 У нее остановилось сердце, когда она увидела окровавленные простыни, а Элфа, открыв рот при виде этой картины, перекрестилась.
 — Иисус, Иосиф и Мария! Что с вами, миледи? Ей-богу, я никогда в своей жизни такого еще не видела. Как вы себя чувствуете? Вам плохо?
 Калли отрицательно покачала головой.
 — Вам лучше всего двигаться с осторожностью, миледи. — Элфа помогла ей встать. — Где-нибудь болит?
 — Я чувствую себя прекрасно, если не считать боли в голове.
 Завернувшись в свою накидку, Калли направилась к ванне в соседней комнате. Кровь в постели озадачила ее. Откуда она взялась?
 У Калли определенно ничего не болело.
 Что же могло произойти?
 Это было очень, очень странно.
 С хмурым видом Син шел через большой зал, где все смотрели на него весьма странно — еще более странно, чем обычно, и он не мог понять, в чем дело, пока к нему не подошел Саймон.
 — Что ты сделал с Каледонией прошедшей ночью?
 — Ничего. — Схватив зеленое яблоко с блюда, стоявшего на одном из столов, Син повел Саймона к лестнице.
 — Ты не убил ее в ее же постели?
 — Это еще что за вопрос? — Син замер на полдороге и взглянул на друга.
 — Не сердись на меня. Сегодня утром все только и делают, что пересказывают эту историю. По-видимому, Генрих приказал Элфе принести ваше постельное белье. Увидев его, все теперь уверены, что ты отрезал ей голову.
 Син ничего не сказал в ответ, а только сжал зубы. Чтобы не осталось сомнения в том, что он спал со своей женой, Син разрезал себе руку и своей кровью испачкал простыни. Очевидно, он перестарался.
 — Так что произошло? — не отставал от него Саймон.
 Не отвечая Саймону, Син посмотрел вверх на лестницу и увидел спускавшихся Капли и Джейми. Девушка оделась в ту же шафрановую блузку и клетчатую накидку, по обе стороны ее лица свешивались косы, и в это утро у нее снова были сияющие глаза и яркие щеки.
 При виде Капли у Сина захватило дух, и ему ужасно захотелось закончить то, что они оба начали прошедшей ночью.
 Увидев мужа, Капли одарила его улыбкой, от которой Сина мгновенно бросило в жар. Он весь напрягся, и это отчетливо напомнило ему, что Капли уснула до того, как он получил хоть какое-то облегчение.
 — Доброе утро, муж.
 — Миледи, — поклонился Син, чувствуя, как от этого слова все внутри у него сжалось. — Как вы себя чувствуете?
 — Голова еще немного побаливает, а в остальном все чудесно. А вы?
 — Никогда не чувствовал себя лучше, миледи. — Он окинул взглядом придворных, глазевших на нее, словно им явилось привидение.
 Джейми убежал от них, чтобы показать Саймону пригоршню бус.
 — Мы сейчас отбываем? — спросила Калли, улыбаясь еще шире.
 — Я думал, вам этого хотелось бы.
 — Да. Чем скорее, тем лучше.
 — Тогда пойдемте. Все собрано и готово.
 Калли хотела взять его под руку, но Син отшатнулся от нее. Огорченная, но совсем не обескураженная, она глубоко вздохнула и последовала за ним через зал к дверям.
 Снаружи их ожидал Генрих в мрачном настроении.
 — Будь осторожен, — обратился он к Сину. — Я не желаю, чтобы через неделю мне доставили твою голову.
 Кивнув, Син помог Калли сесть на лошадь и повернулся к Джейми, но король остановил его.
 — Мальчик остается здесь как гарантия того, что с тобой не приключится никакого несчастья.
 Протестуя, Джейми пронзительно закричал, а Калли открыла рот, чтобы возразить, но она не успела ничего сказать, потому что ее опередил Син.
 — Мальчик едет с нами.
 — Ты сошел с ума? — возмутился Генрих. — Без ребенка нет никакой гарантии твоей безопасности.
 — Мальчик едет с нами, — повторил Син, и резкость его тона поразила Калли, Она сомневалась, что Генрих позволил бы кому бы то ни было, за исключением ее мужа, разговаривать таким тоном без того, чтобы не надеть на него наручники. — Уверяю вас, — более спокойно сказал Син, — я смогу защитить себя и от самого дьявола, но я не оставлю здесь невинного ребенка без защитника.
 — Ты оскорбляешь нас, если полагаешь, что мы допустим, чтобы наш подопечный… — натянуто начал Генрих.
 — Когда-то и я был вашим подопечным, сир. — Син с бесстрастным лицом смотрел на короля.
 — Что ж, прекрасно. — В глазах Генриха промелькнуло чувство вины, но он быстро оправился. — Забирай его, если хочешь.
 Не сказав больше ни слова, Син взял Джейми на руки. Мальчик, обхватив его за шею, крепко прижался к нему, и Калли заметила растерянность во взгляде Сина.
 — Вы мне нравитесь, даже несмотря на то, что вы английская собака, — объявил Джейми и, чуть отстранившись, погладил Сина по голове. — Вы у меня самый любимый. Бы и еще Саймон.
 — Что ж, — криво улыбнулся Син, — тогда, думаю, я должен поблагодарить тебя.
 Джейми усмехнулся, а Син, ничего больше не сказав, посадил его на лошадь и сел в седло.
 — Мы хотим, чтобы ты дал о себе знать, как только вы прибудете в замок Макнили, — сказал Генрих, взяв за поводья лошадь Сина и глядя вверх на рыцаря, — а потом посылал донесение каждую неделю. Если мы его не получим, то отправим армию, чтобы удостовериться в твоем благополучии.
 — Со мной ничего не случится. — Син казался чрезвычайно изумленным.
 Генрих кивнул на прощание, и они отправились в путь.
 Син возглавлял группу, а Саймон и Джейми ехали позади рядом с Калли. К счастью, все они путешествовали налегке. В поездку к своей тете Калли и Джейми взяли с собой очень мало вещей, а Саймону и Сину, очевидно, не нужно было ничего, кроме одежды на плечах. К этому времени Калли уже поняла, что ее муж не был типичным англичанином, которому постоянно требовалась целая свита.
 Они резво скакали до самого полудня, и только потом остановились, чтобы немного перекусить. Когда все спешились, Джейми побежал в лес по естественной надобности, а Калли принялась доставать еду, которую приготовила для них Элфа.
 Уже прошло несколько часов с тех пор, как они покинули Лондон, и Калли с нетерпением ожидала того момента, когда снова окажется дома.
 Закрыв глаза, она могла поклясться, что почти ощущает, как свежий, пахнущий вереском воздух горной страны пропитывает ее утомленную душу. Калли слишком долго отсутствовала, но даже неделя вдали от дома всегда казалась ей вечностью.
 Джейми выскочил из леса со скоростью убегающего зайца и случайно наткнулся на Сина, кормившего лошадей. Зерно разлетелось во все стороны вокруг сапог Сина, и Калли, затаив дыхание, ожидала, что Син набросится на мальчика или по крайней мере выругает его за неуклюжесть. Но этого не произошло. Вместо того он поднял Джейми и удостоверился, что тот не ушибся, а затем отряхнул его и отпустил со строгим предупреждением быть более осторожным, чтобы не покалечиться. После этого Джейми понесся к Саймону, а Син, опустившись на колени, стал молча устранять беспорядок, который сотворил мальчик.
 Его мягкость поразила Калли. Любой другой англичанин на его месте без колебаний отшлепал бы мальчика за такую неосторожность. Даже ее дядя Астер и Дермот не могли спокойно терпеть неловкость Джейми. Син же ничего не сказал по этому поводу даже тогда, когда ему пришлось снять правый сапог, чтобы вытрясти из него зерно.
 Когда Саймон и Джейми пробегали мимо него, Син подхватил мальчика на руки и забросил его на плечо, так что он покачивался у него за спиной. Джейми залился смехом, а Син понес его туда, где Калли раскладывала еду.
 — Опустите меня! — попросил Джейми прерывающимся от смеха голосом.
 — Если хочешь вырасти, тебе нужно поесть. — Перевернув его на плече, Син осторожно усадил мальчика рядом с Калли. Джейми вскочил, но Син подхватил его прежде, чем тому удалось снова убежать. — Мне что, привязать тебя?
 Джейми со смехом опустился на землю и, сидя скрестив ноги, ждал, пока к ним присоединится Саймон.
 — Мы все время будем останавливаться под открытым небом? — спросила Калли у Сина, протягивая Джейми хлеб и кусок цыпленка.
 — По дороге будет много гостиниц, — качнув головой, ответил Син, — а дальше к северу живет брат Саймона. Еще два дня пути, и мы остановимся на его землях. Так что вы будете спать в постели каждую ночь, пока мы не доберемся до Шотландии.
 Краски сбежала с ее лица, когда у Калли ярко вспыхнули воспоминания о прошедшей ночи. Она вспомнила, как они с мужем стояли обнаженные, и он держал ее в своих руках. Ей стало досадно, что она не может вспомнить, что именно они делали. За многие годы она не раз подслушивала, как женщины рассказывали о том, чем занимаются по ночам мужчины и женщины. А когда ее подруги стали выходить замуж, она узнала обо всем этом гораздо подробнее. Калли никогда не решалась рассказать кому-нибудь о том, сколько ночей пролежала в кровати без сна, размышляя над тем, доведется ли ей самой когда-либо испытать это, и вот теперь, когда она…
 В общем, совершенно несправедливо, что она абсолютно ничего не помнила.
 Покусывая губу, Калли подумала о том, заявит ли снова Син свои права на нее сегодня ночью, и, посмотрев на мужа, покраснела и быстро отвела взгляд.
 Син заметил румянец на щеках Калли, но не мог понять, чем он вызван. Опустив взгляд к ее ногам, он увидел соблазнительные округлости бедер, по которым размазывал собственную кровь, чтобы скрыть, что он так и не сделал того, что должен был сделать.
 Прошедшей ночью дотрагиваться до Калли и не дать облегчения своему телу оказалось для Сина очень трудной задачей. Даже сейчас он не мог забыть ощущения ее нежной кожи под своей ладонью, лавандовый аромат ее волос, сладость ее губ.
 Он так хотел ее, так мечтал о ней.
 Краем глаза Калли заметила желание во взгляде Сина, и этот взгляд вызвал у нее нервную дрожь.
 — Не пойти ли нам с Джейми немного прогуляться? — кашлянув, предложил Саймон.
 — Нет. — Син перевел взгляд на еду. — Нам пора снова выбираться на дорогу. Я не хочу, чтобы ночь застала нас в лесу.
 — Очень хорошо. Но не забудь, я предложил. Больше никто из них ничего не говорил до самого конца длинного отрезка пути.
 Они ехали весь остаток дня и в сумерках остановились у небольшой гостиницы в городе, о котором Калли никогда прежде не слышала. Джейми устал и пожаловался, что не сможет сам дойти до дома, и тогда Син, все время терпеливо относившийся к ребенку, снял его с лошади и держал на руках.
 После того как Калли и Саймон спешились и их лошадей забрали слуги гостиницы, Син повел своих спутников в дом, где их встретил толстый мужчина.
 — Мне нужны на ночь три комнаты.
 — Джейми не может спать один, — Калли удивленно раскрыла глаза, услышав требование Сина. — Он будет бояться.
 — Не буду! — Маленькая голова со взъерошенными рыжими волосами оторвалась от плеча Сина. — Думаешь, я такой маленький, что побоюсь…
 — Нет, дорогой. — Калли ласково пригладила его непокорные пряди. — Но тебе не следует спать одному в незнакомом месте.
 — К сожалению, у меня остались только две свободные комнаты, — кашлянув, сообщил хозяин гостиницы.
 — Что ж, хорошо, я их беру. — Перехватив Джейми другой рукой, Син обратился к Калли: — Вы с Джейми будете спать в одной комнате.
 — А вы?
 — Я посплю в конюшне.
 — Я… — шагнул вперед Саймон.
 — Нет, Саймон, — оборвал его Син. — Я больше привык к этому, чем ты. — Это было произнесено тоном, не допускающим никаких возражений.
 Хозяин гостиницы подал им еду, и они, измученные путешествием, в молчании принялись за ужин, а покончив с ним, сразу же ушли отдыхать.
 Калли уложила брата в кровать и, дождавшись, когда он уснет, вышла из комнаты, чтобы найти мужа.
 Сина она обнаружила снаружи за своей дверью. Он сидел, прислонившись к стене и положив возле себя меч.
 — Син? Что вы делаете?
 — Похоже, сижу.
 — А почему вы сидите?
 — Потому что довольно трудно спать стоя.
 — Вы спите у меня под дверью? — запинаясь, спросила Калли, когда до нее дошел смысл его слов. — Почему?
 — Потому, что если бы я спал у двери Саймона, хозяину гостиницы это могло бы показаться странным.
 Его сарказм начал утомлять Калли, однако в уголках ее губ дрожала улыбка.
 — Вы можете войти и спать в комнате.
 Калли с распущенными медными волосами, рассыпавшимися по плечам, стояла перед ним, завернувшись в накидку, которая, однако, не скрывала изгибов женского тела благодаря свету, падавшему сзади из комнаты. Син смотрел на девушку, и она напоминала ему чудесного ангела, пришедшего спасти его пропащую душу.
 И Син хотел ее, как какой-то изголодавшийся зверь. Ему хотелось сжать ее в объятиях и погасить жгучий огонь в своей крови. Эта потребность была настолько сильной, что Син не мог спать в ее комнате, не мог спать с ней, чувствуя, что совершенно потерял контроль над собой.
 — Мне очень хорошо там, где я есть.
 — На полу?
 — Совершенно верно.
 — Благодарю вас, мой доблестный защитник. — К его изумлению, Калли стала на колени возле него и легонько поцеловала в щеку, а его щека загорелась от прикосновения ее мягких губ. — Я буду спать гораздо спокойнее, зная, что вы здесь превратились в камень от холода.
 При ее ироническом замечании Син приподнял одну бровь — он превратился в камень, все правильно, но совсем не от холода.
 — Между прочим, — Калли, встав, направилась обратно в комнату, — если явится старина Красный Колпак, чтобы навредить нам, пожалуйста, передайте ему мои наилучшие пожелания.
 Когда дверь за Калли закрылась, Син усмехнулся. Его жена и не догадывалась, что старина Красный Колпак — это он сам.
 Калли делала все, стараясь уснуть, но больше часа не смогла вытерпеть это мучение, ей была невыносима мысль, что Син лежит снаружи на холодном полу.
 Встав с кровати, она взяла одеяло и подушку, открыла дверь — и замерла. Син спал спиной к ней, вытянувшись вдоль порога.
 Он лежал на холодном твердом полу, его черная кольчуга, несомненно, врезалась ему в тело, и у него не было даже одеяла, чтобы укрыться. У Калли сжалось сердце, когда она подумала, что, лежа так, он совсем не сможет отдохнуть. Желая устроить его хотя бы немного удобнее, Калли сделала шаг вперед. Но она и моргнуть не успела, как Син перекатился, схватил меч и направил его на Калли, так что острие оказалось почти в дюйме от ее горла.
 Она от испуга открыла рот, а Син, нахмурившись, опустил меч.
 — Простите, миледи. Мне следовало предупредить вас, что я сплю чутко, а проснувшись, готов сражаться.
 — Непременно запомню это. — Калли неловко протянула Сину подушку и одеяло. — Я подумала, что вам, быть может, это пригодится.
 Син в растерянности смотрел на вещи. Никто никогда не заботился о его удобствах.
 Он хорошо запомнил тот случай, когда на местной ярмарке мачеха купила его братьям яблочный напиток. Будучи тогда всего семилетним мальчиком, он с горящим от сухости горлом смотрел, как они жадно пили сидр. «Можно и мне немного? Пожалуйста», — попросил он. Его мачеха, скривив губы, посмотрела на него и нахмурилась, как будто он попросил отдать ему ее руку или ногу. «Найди себе воду, если сумеешь. Она бесплатна и вполне подходит для таких паршивцев, как ты». Это был последний раз, когда Син что-нибудь просил.
 — Спасибо, — поблагодарил он Калли, беря у нее из рук подушку и одеяло.
 Калли, улыбнувшись, вернулась в комнату, а Син, положив подушку на пол, снова лег, и, как только его голова коснулась подушки, он уловил слабый запах лаванды — запах Калли. Закрыв глаза, Син наслаждался ее дивным ароматом и вспоминал, какими были ее бедра, когда он гладил их рукой. Тогда, касаясь ее, он все время думал только о том, как погрузиться глубоко в нее и почувствовать ее крепкие объятия.
 На Сина обрушилась боль. Почему Калли с ним так добра, хотя должна ненавидеть его еще больше, чем другие? Он ее враг, ее отец ненавидел все английское, и тем не менее она проявляет к Сину заботу и участие.
 Тяжело вздохнув, он снова положил под себя меч — так его научили спать еще много лет назад. Холодная сталь прижалась к теплой груди, рукоятка и металлическая кольчуга врезались в тело, напоминая ему о том, кто он такой, Он воин, в его жизни нет места удобствам, и в его замкнутом сердце нет места для жены.
 Син знал только одиночество и намерен был оставаться одиноким.
 Почти всю ночь Калли не спала, стараясь придумать, как найти подход к мужу, и не сомневаясь, что должен быть какой-то способ проникнуть сквозь его толстую шкуру и заставить его принять ее как свою жену.
 Морна придумала бы. Как только Калли доберется до дома, она отведет Морну в уголок и выспросит все, что нужно. Да, с помощью Морны Син станет просто шелковым.
 Калли не собиралась состариться, не имея детей. Признавался Син в этом или нет, но он любил детей. Ни один человек не обращался бы с Джейми так, как Син, если бы у него не было отцовских чувств. И из всего, что видела Калли, она сделала вывод, что из Сина получится замечательный отец.
 — Хорошего сна, муженек, — прошептала Калли, твердо решив утром начать войну за сердце мужа, в которой надеялась одержать победу.




 Глава 8


 Что ж, ее война за сердце Сина началась с того, что все следующее утро Калли посвятила попыткам заставить его разговаривать.
 Калли пребывала в полной растерянности, не зная, что делать.
 К тому времени, когда она проснулась, лошади уже были оседланы, и Сии с Саймоном дожидались ее и Джейми, чтобы продолжить путешествие. Калли с улыбкой поздоровалась с Сином, но самое любезное, что он мог сделать, — это ответить ей невнятным бормотанием. Честно говоря, это невнятное бормотание было единственным ответом, который он давал на все вопросы, задаваемые ею на протяжении всего утра.
 К середине дня, когда они остановились на отдых, Калли полностью созрела для того, чтобы задушить его или, на худой конец, натравить на него стаю диких псов.
 Обиженная сверх всякой меры, Калли разложила еду и подошла к мужу, занимавшемуся с лошадьми.
 — Я подумываю, не сжечь ли мне себя на костре сегодня вечером. Вы не станете возражать?
 Син опять что-то буркнул, а потом резко вскинул голову.
 — Что?
 — Ха! — улыбнулась Калли. — Я так и знала. Я знала, что сумею разговорить вас. Подумать только, целое слово! Кто знает, если так будет продолжаться, то к концу недели я, возможно, услышу от вас целую фразу.
 Син постарался рассердиться на ее дерзкую выходку, но обаяние этой девушки было заразительно, и к тому же сейчас, стоя перед ним с волосами, заплетенными сзади в косу, и с розовыми щеками, она была сверхъестественно очаровательной. Что было в этой женщине такого, отчего каждый раз, когда она приближалась к нему, Сину хотелось целовать эти мягкие пухлые губы и вдыхать их сладостный аромат? Само ее присутствие рядом бросало Сина в огонь и вызывало во всем его теле дрожь желания.
 — Я полагал, что вам хочется как можно быстрее добраться домой, — отозвался Син, удивляясь, что говорит таким тихим голосом.
 — Да, но мы могли бы разговаривать во время езды. Быть может, вы заметили, что Саймон не испытывает никаких трудностей, спрашивая, как я себя чувствую или мечтаю ли я увидеть свою семью?
 — К сожалению, я не столь разговорчив, как Саймон. — Добавляя в мешок корм для лошади, Син посмотрел в ту сторону, где стояли Саймон и Джейми, и задумался над тем, так ли болтливы женщины, как Саймон.
 — Я заметила. Это как раз совсем не то, что вам следует прятать.
 Син взял щетку и принялся чистить свою лошадь. Он не мог понять, особенно учитывая то, как он обращался с Калли в это утро, почему она предпочла быть здесь с ним, вместо того чтобы остаться с братом и Саймоном.
 — Почему вы так добры ко мне? От его слов Калли замерла.
 — Вы произнесли это так, словно быть добрым чрезвычайно необычно.
 — Так и есть. Если вы не заметили этого в Лондоне, то знайте, что большинство людей не желают даже встречаться со мной взглядом.
 — Думаю, их пугает ваш сердитый взгляд, — задумавшись на минуту, ответила Калли.
 — Но я не сердитый.
 — Позвольте в этом не согласиться с вами. У вас ужасно свирепый вид.
 — Тогда почему вы не боитесь меня?
 — Понятия не имею. Мой отец всегда говорил, что я храбрее десятерых мужчин. — Она рассмеялась, и с дыханием Сина произошло что-то очень странное, а в паху мгновенно заболело. — Я хочу, чтобы вы заметили, что как раз сейчас, в этот самый момент, мы, — Калли сделана рукой жест, объединяющий себя и Сина, — ведем с вами разговор. — Ну как, ведь на самом деле это не так уж трудно, правда? Думаете, мы сможем продолжить это в оставшееся время дня?
 — Сегодня утром я не хотел быть грубым с вами. — Син улыбнулся. — Просто я не люблю разговаривать во время езды.
 — Что ж, ладно. Тогда я прощу вас, но только при том условии, что вы возьмете себе за правило в будущем не относиться ко мне с пренебрежением.
 — Я постараюсь.
 С тяжелым сердцем Син смотрел вслед Калли. Она изумительная красавица, и он недостоин ее красоты. Ее красота обладает душевной глубиной и богатством, о существовании которых Син никогда не подозревал. В этот момент он мечтал об этой девушке, мечтал быть человеком, похожим на Саймона.
 Если бы он был благородным и уважаемым человеком…
 Син стиснул зубы. Ничего уже не изменить, он такой, какой есть, и с этим ничего не поделаешь.
 Грустно вздохнув, он снова принялся чистить лошадь.
 К тому времени, когда на следующий день они приближались к Рейвенсвуду, Калли просто мечтала о настоящем, полноценном ночном отдыхе. Гостиница, в которой они останавливались накануне, была убогой и холодной, а ее хозяин угрюмым и раздражительным. Калли провела ужасную ночь. Джейми толкал ее локтями и ногами, а она пыталась угадать, где спит ее муж.
 Но сегодня у Джейми будет собственная постель, и ее мужу не удастся убежать. Да, Калли не отпустит его от себя, даже если для этого ей придется привязать его к себе.
 Чем ближе подъезжали они к Рейвенсвуду, тем более беспокойным становился Саймон, и когда впереди показался огромный замок, он пришпорил лошадь и помчался с холма вниз к подъемному мосту.
 — Мне кажется, он очень возбужден, — заметила Калли Сину.
 — Да, он и его брат всегда были близки. Ну, как вы и Джейми.
 Калли взглянула на спавшего брата, который уютно устроился на руках у Сина. Час назад Джейми почувствовал такую усталость, что Син испугался, как бы мальчик не упал с лошади, и, остановившись, взял Джейми к себе на руки, чтобы тот мог на ходу спокойно поспать.
 Во сне у Джейми было ангельское личико, и Калли не могла не заметить нежного отношения к нему Сина. Для человека, который не желая иметь детей, ее муж проявлял удивительно нежную заботливость, которой лишены многие.
 Когда они въехали в ухоженный внутренний двор, Саймон уже стоял рядом с очень красивым и высоким темноволосым мужчиной и белокурой леди, которая, по-видимому, со дня на день ожидала появления ребенка. Мужчина держал на руках малыша и приветливо смотрел на гостей.
 Несомненно, это был Дрейвен Рейвенсвуд.
 — Син, — поздоровался он с некоторой долей сдержанности. — Давно мы не виделись.
 Син остановил лошадь и с каким-то непонятным болезненным выражением окинул взглядом уютный двор, наполненный слугами, которые занимались своими делами. В его глазах появилось страдание.
 — Да, Дрейвен, так и есть, — тихо отозвался Син. — Ты выглядишь благополучным и счастливым. Поздравляю.
 — И я тебя поздравляю, — улыбнулся Дрейвен. Саймон шагнул вперед взять Джейми, чтобы Син мог спешиться, а Син, в свою очередь, помог Калли спуститься с седла, и конюшие забрали лошадей.
 — Моя жена Каледония, — представил ее Син, подойдя с Калли к Дрейвену.
 У Дрейвена от удивления округлились глаза, но он быстро справился с собой.
 — Моя жена Эмили, — обернулся он к беременной леди, и его лицо мгновенно смягчилось.
 — Джентльмены, — усмехнулся Саймон, — нельзя ли быть менее официальными? Эти дамы никогда не узнают о неприятностях, в которых когда-то оказывались вы оба.
 — Мы? — засмеялся Дрейвен. — Как мне помнится, это ты попадал во всяческие переплеты, а мы уводили тебя от Сина подальше.
 — Ложь! — воскликнул Саймон. — Я был невинным младенцем, введенным в заблуждение вами, слугами Люцифера.
 — Невинным? — уточнил Син у Дрейвена. — Помнишь тот случай, когда он выстрелил стрелой в медведя?
 — Помню ли я? — фыркнул Дрейвен. — Я до сих пор не могу прийти в себя от страха. А что скажешь про волчицу?
 — Посмотрите, — хмыкнув, пропищал Син детским фальцетом, — я нашел щенка.
 — Щенка с рассерженной мамашей.
 При этих словах стоявший рядом Джейми с восторгом посмотрел на Саймона.
 — О, чудесно, — язвительно огрызнулся Саймон. — И зачем только мне нужно было снова свести вас обоих вместе?
 — Бедный Саймон, вам всегда достается. — Эмили пожала Саймону руку и обняла его.
 — Вы даже не представляете как, Эм. — Саймон взглянул на Калли, а она безмятежно улыбнулась в ответ, по выражению его лица догадавшись, что он вспоминает ее проделку с привязыванием его к кровати.
 — Пойдемте в дом, — Эмили взяла Калли за руку, — найдем кровать для вашего брата, а для вас и вашего мужа горячую еду и все остальное.
 В Рейвенсвуде царила теплая, дружественная атмосфера, благодаря которой Калли сразу же почувствовала себя как дома. Хотя она совершенно не знала Эмили Рейвенсвуд, Калли увидела в ней родственную душу.
 Как только все вошли внутрь, малыш на руках у Дрейвена стал брыкаться и требовать, чтобы отец спустил его на пол.
 — Стой рядом, Хен.
 Малыш, побежав к камину, набрал полные руки игрушек и вернулся к Калли, чтобы показать ей каждую из них. Он быстро что-то объяснял ей воркующим голосом, но Калли разобрала всего пару слов из его речи.
 — Он говорит вам, что дедушка купил ему лошадь на ярмарке в Рэнсоке, куда возил его поиграть с обезьяной.
 — О, — засмеялась Калли, — теперь все гораздо понятнее. Сколько ему?
 — Полтора года.
 — А когда ожидается следующий?
 — Думаю, в течение месяца.
 Калли с некоторой завистью посмотрела на вздувшийся живот Эмили. Она тогда отключилась и ничего не помнила, но, возможно, после брачной ночи уже тоже беременна. Замечательно, если бы внутри ее уже рос ребенок, а позже было бы приятно чувствовать, как шевелится малыш, и знать, что он ее любимый…
 Калли не могла дождаться этого дня.
 Хен потянул Калли за рукав, просясь к ней на колени, и, когда она без колебаний усадила его, принялся снова показывать ей свои игрушки. Син смотрел, как естественно Калли обращается с малышом, и у него сжималось сердце.
 Отвернувшись, Син обвел взглядом большой зал — было так странно вернуться назад после стольких лет. Он не мог припомнить, сколько раз лежал связанным перед этим самым камином, пока Гарольд злобно избивал его по любому мыслимому и немыслимому поводу. В те дни зал был холодным и мрачным, теперь он был ярко расписан и приветлив, и Син с трудом узнавал его, ведь передвинули даже возвышение с хозяйским столом. И все же Син знал это место, чувствовал, как в нем оживают мучительные воспоминания из прошлого — болезненные, горькие воспоминания, которые он старался похоронить на протяжении всей своей жизни.
 Дрейвен положил руку ему на плечо, и Син инстинктивно хотел сбросить ее, но заставил себя стерпеть. В Дрейвене было много такого, что напоминало Сину о Гарольде: те же темные волосы, тот же рост, те же черты лица. Различными были только глаза. У Гарольда они были карие и жестокие, а Дрейвена — голубые и добрые глаза его матери.
 — Видения прошлого не так просто изгнать, верно?
 — Поражаюсь, как ты можешь здесь жить, — кивнул Син.
 — Честно говоря, я только наезжал сюда, пока моя жена не набросилась на меня.
 — Набросилась на тебя?
 — Ты и представить себе не можешь, какая тигрица скрывается в этом ангельском теле, — рассмеялся Дрей-вен.
 Син взглянул на Калли, казавшуюся спокойной и безмятежной, как сама мадонна. Да, внешность может быть весьма обманчивой.
 Дрейвен предложил Сину кубок вина, но до сих пор избегал встречаться с ним взглядом, и Син знал почему: он никогда не забывал тот день, когда они виделись в последний раз.
 В Утремере стояла испепеляющая жара. Сину было почти четырнадцать, и он уже больше четырех лет был пажом Гарольда. Старый граф, желая заключить мир с Господом, решил убить пару сарацин и ради этого собрал своих рыцарей, взял сына и пажа и двинулся в Иерусалим. Поход был тяжелым, два рыцаря умерли в дороге, еще трое погибли в сражении, а последний из рыцарей Гарольда умер от болезни за день до того, как разбойник украл у Гарольда все деньги. Оставшись без гроша, Гарольд был вынужден обратиться к работорговцу, и тому понравился Дрейвен. Хотя сын Гарольда был на два года младше Сина, он был более упитанным и на нем было меньше шрамов. «Вы не получите моего сына, — рявкнул Гарольд, — можете забрать только вот этого». Он толкнул ошарашенного Сина в руки работорговца, и тот самым грубым и оскорбительным образом осмотрел мальчика. Мужчины долго торговались о цене, и в конце концов Син был продан дешевле, чем стоило хорошее помещение для ночлега. Когда работорговец подошел к Сину с наручниками, мальчик сопротивлялся изо всех сил, но их явно было недостаточно. Когда его уводили и старик расплачивался с Гарольдом, Син увидел, как на мальчишеском лице Дрейвена мелькнуло облегчение, что отец его не продал.
 — Ты же знаешь, я не виню тебя, — Син кашлянул, чтобы прогнать воспоминания.
 — Я должен был что-нибудь сделать. — Чувство вины исказило лицо Дрейвена.
 — Что сделать?
 — Броситься на него. Возмутиться. Я не знаю. — Он глубоко вздохнул. — Хотя бы что-то сделать.
 — Дрейвен, тебе было всего двенадцать лет. Ты был голодным и израненным. Если бы ты сдвинулся с места, он или избил бы тебя, или тоже продал бы. Если говорить честно, то все правильно.
 Они оба понимали, что Син лжет. Как ни жесток был Гарольд, он был просто святым по сравнению с сарацином, купившим Сина.
 Некоторое время мужчины, наблюдая за женщинами, болтали о всяких пустяках и, постепенно расслабившись, перешли к воспоминаниям о том, как были мальчишками-заговорщиками, которые устраивали проказы и наносили друг другу раны. Потом они вместе с Саймоном присоединились к дамам и пересказали им некоторые из своих захватывающих историй.
 — Говорят, тебя никто не может одолеть, если ты вооружен, — насмешливо заметил Дрейвен Сину, который стоял, прислонясь к полке камина.
 — Я слышал то же самое о тебе.
 — Боже праведный, не начинайте все сначала, — простонал Саймон.
 — Что именно, Саймон? — спросила Эмили.
 — Приготовьтесь, леди, — качнул головой Саймон. — Вы близки к тому, чтобы увидеть самое невероятное на земле.
 — И что же это? — нахмурилась Капли.
 — Два непобедимых воина.
 Калли смеялась, пока Син снова не заговорил.
 — Я мог бы победить тебя.
 — Нет, — фыркнул Дрейвен. — Только в своих самых фантастических мечтах. А вот я, наоборот, мог бы заставить тебя плакать как девчонка.
 — Ха! Никогда.
 — Думаешь, нет?
 — Уверен.
 — Тогда переодевайся и жди меня во дворе.
 — Дрейвен! — воскликнула Эмили. — Они успели пробыть здесь лишь несколько минут, а ты уже собираешься устроить драку с лордом Сином?
 — Эм, я не собираюсь с ним драться, я собираюсь сбить с него спесь.
 — Попробуй, — иронически усмехнулся Син, отходя от камина.
 — Син, — обратилась к нему Калли, — разве вы не утомлены?
 — Даже, полумертвый, я могу одолеть его с одной рукой, привязанной за спиной.
 — Так сделай это, — язвительно ухмыльнулся Дрейвен.
 — Сделаю.
 Саймон еще громче застонал.
 — Они же не всерьез, правда? — спросила у него Калли.
 — У меня такое чувство, что всерьез, — ответила вместо него Эмили.
 Ее скверное предчувствие оправдалось, когда десять минут спустя мужчины сошли вниз, одетые для битвы.
 — Быть может, вы сначала хотя бы поели? — окликнул их Саймон.
 Дружно покачав головами, они направились к двери, и их голоса эхом раскатывались по комнате, когда мужчины с шумом пересекали ее.
 — Давай, Син, отведай вкус своего первого поражения.
 — Это тебе, малыш Дрейвен, придется узнать этот вкус. Никогда не наступит день, в который ты сможешь взять верх надо мной.
 Остановившись у двери, Дрейвен оглянулся назад, в сторону камина.
 — Пойдем, Саймон, и ты увидишь, как твой названый брат берет обратно свои слова.
 Мужчины надели шлемы, постучали мечом по мечу и вышли из дома.
 — Саймон, это опасно? — спросила Калли. Снаружи сквозь дверь к ним донесся крик.
 — Думаю, это опасно, — ответила Эмили и, вскочив, бросилась к двери.
 Саймон подхватил Хена, и они все последовали за Эмили во двор, чтобы посмотреть, что делают мужчины.
 — Элис? — обратилась Эмили к симпатичной темноволосой служанке примерно одного возраста с ней, которая стояла, прижав руку к сердцу, как будто чего-то страшно испугалась. — С вами все в порядке?
 — Да, миледи, но ваш муж очень опасен с этим мечом.
 — Вы даже не представляете насколько, — пробормотал Саймон, направляясь к мужчинам, и сияющей улыбкой улыбнулся служанке, которая очаровательно покраснела и поспешила уйти.
 Как только мужчины скрестили мечи, вокруг них собралась небольшая толпа любопытных слуг и рыцарей. Эмили и Калли, переглянувшись усталыми встревоженными взглядами, решили попытаться остановить мужей, но у них ничего не вышло.
 Прошел не один час, но ни Сину, ни Дрейвену все не удавалось свалить друг друга на землю.
 Проснулся Джейми, поиграл с Хеном, а затем их обоих уложили спать. Ужин был подан и съеден, а оставшийся остыл, пока все дожидались, когда оба противника присоединятся к остальным. Даже толпа наблюдателей во дворе поредела, и зрители разошлись по своим спальням.
 В конце концов Эмили пришла блестящая идея. Они с Калли взяли блюда и отправились с ними наружу, туда, где все еще сражались их мужья.
 Кто-то, скорее всего Дрейвен, приказал зажечь вокруг площадки свечи, чтобы бойцы даже в ночной темноте могли видеть друг друга. Несмотря на все безрассудство их поступка, Калли не могла не восхищаться ими. Оба были великолепными бойцами., особенно если учесть, что они сражались уже несколько часов.
 — М-м, — промурлыкала Эмили, взяв кусочек оленины в вишневом соусе. — Калли, вы должны это попробовать. Такой оленины наш повар еще никогда не готовил.
 На мгновение остановившись, мужчины повернули головы, чтобы взглянуть.
 Взяв кусочек, Калли демонстративно застонала от удовольствия.
 — Вы правы. Это удивительно. Восхитительно. — Она искоса взглянула на мужчин и увидела, что они стоят неподвижно. — Это самое вкусное из всего, что я когда-либо пробовала.
 У Сина заныло в желудке при мысли о пиршестве, которое устроили себе женщины, ведь в этот день Син не успел нормально поесть. Но скорее трон сатаны покроется льдом, чем он уступит победу Дрейвену.
 — Ты выглядишь немного усталым, — поддразнил его Дрейвен. — Мне кажется, тебе нужно перекусить, чтобы пополнить слабеющие силы.
 — Мои силы вовсе не так слабы, как ты думаешь. Они снова принялись обмениваться ударами. Мужчины!
 Калли и Эмили с досадой посмотрели друг на друга, а потом на Саймона, у которого на блюде почти не осталось еды.
 — Что? — с невинным видом поинтересовался он.
 — Что нам теперь делать? — спросила Калли. Пожав плечами, Саймон прикончил свою еду. Отставив в сторону блюда, Эмили несколько минут обдумывала ситуацию.
 — Моя горничная Элис как-то сказала мне, что стоит лишь слегка выставить напоказ лодыжку — и мужчина пойдет за вами куда угодно.
 — Поверьте мне, — иронически усмехнулся Саймон, — чтобы завлечь этих двоих, нужно гораздо больше, чем лодыжка.
 — Знаете, Калли, сегодня вечером довольно тепло. — Распустив шнуровку у ворота платья, Эмили подошла ближе к мужчинам, а Саймон предусмотрительно повернулся к ней спиной. — Пожалуй, мне стоит намочить юбку, чтобы, когда она насквозь промокнет, сквозь нее просвечивало мое тело.
 Услышав ее слова, Дрейвен споткнулся.
 — У вас в Англии так принято поступать, когда жарко? — спросила Калли, последовав за Эмили. — Дома мы просто снимаем с себя накидки и ходим почти… голыми. — Син резко повернул голову в ее сторону, а она коснулась пальцем заколки на плече. — Требуется только расстегнуть одну брошь, чтобы все с себя снять.
 Зарычав, Дрейвен бросился на Сина и, обхватив за талию, потянул на себя. Взревев, Син ответил ему тем же.
 — По-моему, мы только все ухудшили, — вздохнула Эмили, когда мужчины продолжили битву.
 Женщины повернулись к Саймону, который, расположившись возле других двух блюд, уминал с них еду.
 — Что? — снова спросил он, поняв, что все их внимание обращено на него.
 — Неужели ничего нельзя сделать? — спросила его Эмили, уперши руки в бока.
 Взяв в руки еду, Саймон расправил плечи.
 — Если мне придется это сделать, то я хочу, чтобы вы обе пообещали забрать своих мужей, прежде чем они меня кастрируют.
 — Обещаем, — в один голос ответили женщины.
 — Итак, внимание. — Одернув куртку, Саймон двинулся вперед, пока не оказался почти рядом с бойцами. — Дрейвен, — заговорил он фальцетом, — ты такой большой и сильный воин. Знаешь, у меня просто замирает сердце, когда ты идешь. Ты правда великий герой.
 Син громко расхохотался, а Дрейвен снова зарычал.
 — О, Син, — Саймон переключил свое внимание с брата на друга, — ты суровый, несгибаемый рыцарь. Понимаешь, я просто не знаю, как могу стоять здесь и смотреть на тебя. Мне просто страшно становится.
 Син больше не смеялся.
 — Леди, — повернулся Саймон к Калли и Эмили, — что вы скажете, если мы, пока мужчины играют своими мечами, вернемся внутрь, чтобы Эмили могла показать мне, как выглядит мокрая юбка, а Калли… — Он не успел закончить фразу, потому что Дрейвен и Син бросились на него.
 Они одновременно схватили его — Син за шею, а Дрейвен за талию — и, оторвав его ноги от земли, кинули Саймона в водосточную канаву.
 Они, несомненно, сделали бы и еще что-нибудь похуже, если бы Калли и Эмили не подбежали, чтобы остановить их.
 Сбросив шлем с головы Сина, Калли быстро поцеловала мужа, так что он даже не успел отстраниться. Син окаменел, почувствовав на своих горячих губах прохладные губы жены. Он невыносимо устал и вспотел, однако Калли, очевидно, не обращала внимания на исходивший от него запах.
 — Скажите мне честно, милорд, — чуть отстранившись, она одарила Сина улыбкой, — вы не страдаете от голода?
 Да, он страдал. Страдал по ней так, что это действительно пугало его.
 Дрейвен раздраженно хмыкнул, чтобы отвлечь Сина.
 — Я уйду в дом, только когда Син признает свое поражение.
 — Ты пойдешь в дом сейчас же, а иначе сегодня ночью будешь спать в конюшне, — объявила ему жена.
 Син открыл рот, чтобы поиздеваться над Дрейвеном, но Калли помешала ему, приложив руку к его губам.
 — Еще одно слово, и вы составите ему компанию. Саймон, весь мокрый, но громко смеясь, подошел к ним.
 — Разве кто-нибудь когда-нибудь мог бы подумать, что двух самых доблестных рыцарей Англии смогут одолеть слабые женщины?
 Оба мужчины зарычали и разорвали бы Саймона, если бы жены не схватили их за руки.
 — Мальчики, — строго сказала Эмили, — прошу вас вести себя прилично и пройти в дом поужинать. Для одного вечера вы уже причинили вполне достаточно неприятностей и несчастному Саймону, и друг другу.
 — Верно, — поддержал ее Саймон, выжимая рубашку. — А кроме того, я не понимаю, почему вы сердитесь на меня. Вы оба отправитесь в постели с этими двумя очаровательными леди, а мне придется обнимать подушку.
 — Бедный Саймон, — Эмили похлопала его по мокрой руке, — вас всегда обижают. Нам придется найти для вас жену. Правильно, Калли?
 — Да, обязательно найдем. — Калли могла поклясться, что заметила панику на лице Саймона.
 Все вошли в дом, чтобы мужчины поужинали, а Саймон поднялся к себе в комнату переодеться в сухую одежду.
 После того как мужчины закончили еду, Калли увела Сина в их комнату, чтобы помочь ему снять кольчугу.
 — У вас, должно быть, все болит, — сказала она, увидев у него на теле синяки и красные отметины и порадовавшись, что нет ран.
 — Все хорошо. Это была просто дружеская разминка, — усмехнулся Син.
 — Дружеская? Что ж, тогда дай мне Бог никогда не увидеть, как вы сражаетесь всерьез. — Калли тоже говорила серьезно. Хотя это вызвало у нее раздражение, ей пришлось признаться, что его искусство неподражаемо. Она никогда не видела, чтобы мужчины сражались лучше, чем эти двое. — Сюда! — Калли указала мужу на стул, чтобы иметь возможность растереть ему руки и плечи.
 Син сел. Он совершенно не представлял, что она собирается делать, пока ее мягкие, нежные руки не начали массировать ему шею и плечи, и замычал от удовольствия, потому что никто никогда прежде не делал ему такого. Когда же Калли провела руками по его бицепсам, слегка сжимая их, у Сина по телу побежали мурашки.
 Прикосновения Калли ему доставляли неземное блаженство, и Син задрожал, почувствовав на своей коже дыхание Калли. Господи, он так ее хотел! Хотел хотя бы один раз отведать вкус ее нежного тела, одно бесценное мгновение провести в ее объятиях.
 Почувствовав, как у нее под руками напряглись мускулы Сина, Калли сглотнула. Несчетное количество раз она массировала своего отца, дядю и брата, однако только от прикосновения к коже Сина у нее пересохло во рту, ноги ослабли, а груди стало покалывать. Пока она старалась доставить Сину облегчение, внутри у нее разгорался обжигающий приступ желания. Ощущать силу и твердость этого мужчины становилось для Калли просто непереносимым.
 Неожиданно раздался стук в дверь.
 — Войдите.
 Вошла горничная в сопровождении нескольких слуг, несущих ванну и ведра с горячей водой.
 — Леди Эмили сказала, что его милости захочется принять ванну.
 Калли улыбнулась, оценив такую заботливость, и, когда ванну наполнили, повернулась к мужу, чтобы поднять его на ноги.
 Но Син не шевельнулся. Он смотрел на ванну, и у него в голове проносились различные картины: Калли, широко раскинув ноги, сидит у него на бедрах, а он ласкает ее грудь, сияющую при свете, целует ее губы, улыбающиеся ему.
 — Вы собираетесь принимать ванну? — вывела его из задумчивости Калли.
 До тех пор пока Син не разделся, Калли не отдавала себе отчет в том, что в свою брачную ночь по-настоящему не видела его нагим, или если и видела, то не сохранила воспоминаний.
 Калли с трудом перевела дыхание при виде его обнаженной красоты, его тела, гибкого и сильного, — Син был великолепен.
 Он заставил себя сесть в ванну, но больше всего ему хотелось в этот момент заключить в объятия жену и всю ночь до утра заниматься с ней любовью.
 Но именно этого он не должен был делать.
 Син не собирался оставаться в Шотландии — ни за что, и он отказывался от возможности зачать Калли ребенка. Он никогда не станет отцом, никогда не позволит себе этого, чтобы потом оставить женщину воспитывать его ребенка.
 К его изумлению, Калли взяла у него из рук мочалку и намылила ее, а Син, еще сильнее напрягшись, стиснул зубы.
 — Я могу сам это сделать.
 — Я знаю, что можете, но мне хочется сделать это для вас.
 Син никогда не поймет ее доброты, но Калли, вероятно, думает, что они по-настоящему стали мужем и женой, и только он один знает правду об их брачной ночи.
 — Почему вы так благосклонно принимаете меня в качестве своего мужа?
 Калли отложила мыло в сторону.
 — Моя бабушка была ирландкой, и она часто говорила: «Господь даровал мне способность спокойно принимать то, чего я не могу изменить». — Положив одну руку на плечо Сина, Калли принялась мыть ему спину. — Не важно, по какой причине судьба соединила нас. Я могу сопротивляться вам, могу ненавидеть вас, но в конечном счете это ничего не изменит, а только сделает невыносимой жизнь для нас обоих. Насколько я вас знаю, вы хороший человек, поэтому мне очень хотелось бы, чтобы между нами был мир, и надеюсь, что вам все же удастся заставить мой клан понять, что английская колонизация неизбежна и что наши народы могут жить в согласии друг с другом.
 Слова девушки неожиданно больно кольнули Сина в сердце.
 — Значит, на самом деле я для вас ничего не значу, — самопроизвольно вырвалось у Сина.
 Ее рука замерла, и Калли наклонилась вперед, чтобы заглянуть ему в глаза.
 — Я едва знаю вас, Син. — Ее открытый взгляд буравил Сина, пока у нее в глазах не заискрился юмор. — Однако то, что я узнала, мне понравилось. — Калли снова принялась тереть мужу спину. — Если не считать сегодняшнего вечера. Мне кажется, вы позволили гордыне взять верх над вашим здравым смыслом.
 Он улыбкой признал ее правоту.
 — И я переживаю за вас, — добавила Калли.
 — Как переживали бы за любого другого человека.
 — И да, и нет. Могу сказать, я не стала бы тереть спину человеку, которого совсем не знаю.
 — Надеюсь, что нет, — ухмыльнулся Син.
 Взяв ведро, Капли вылила воду ему на спину, и, когда теплая вода омыла его кожу, Син вздохнул. Отставив в сторону ведро, Калли снова села возле мужа.
 — Я хочу понять вас, Син. Мне кажется, самое замечательное — это когда люди понимают друг друга.
 — Честно говоря, во мне нет ничего, заслуживающего понимания. — Он отвернулся и, взяв мочалку, принялся мыть ноги.
 Положив руку на щеку Сина, Калли поворачивала его голову до тех пор, пока не встретилась с ним взглядом.
 — Что они делали с вами, чтобы заставить так глубоко уйти в себя?
 Син ничего не ответил, у него не было слов. Всю свою жизнь он старался похоронить эти воспоминания, старался не оглядываться ни на что в прошлом. Он просто существовал, и это было все, что он знал.
 — Вы опять ушли от меня, не так ли? — Калли испустила слабый вздох. — Я всегда могу сказать, когда это происходит. В такие минуты ваши глаза становятся тусклыми и холодными. — Она поднялась. — Что ж, хорошо, я оставлю вас в покое, но знайте: настанет день, и я найду ваше сердце, которое вы спрятали от всего мира.
 — И что вы с ним сделаете, если найдете его?
 — Я буду крепко держать его и охранять от обиды, которая причинила ему боль.
 Неожиданно это самое сердце сильно забилось.
 — Миледи, этот орган ничего не знает о любви, ничего не знает о доброте. Уверяю вас, даже если вы его найдете, он будет для вас совершенно бесполезен.
 — Возможно, так, а возможно, и нет. Во всяком случае, я намерена это выяснить.
 Ее настойчивость никогда не переставала удивлять Сина.
 Подойдя к кровати, Калли стянула через голову платье, и все тело Сина вспыхнуло, когда он увидел ее обнаженные грудь и бедра. В этот момент Сину стоило неимоверных усилий не присоединиться к жене, Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы не броситься к кровати и не насладиться праздником, которым было ее тело. Его язык пересох от желания коснуться ее губ, ее груди. Было бы истинным блаженством слиться с ее телом и в эту ночь по-настоящему стать ее мужем.
 Но Син не мог себе этого позволить.
 Сегодня Калли его принимала, но все изменится, когда он привезет ее домой. Ее шотландская родня никогда не потерпит в своих рядах английского рыцаря. Даже семейство его брата на такое не способно. В течение короткого времени, пока не зажили его раны, Син жил у Макаллистеров после свадьбы Брейдена и Мэгги. И хотя все было спокойно и доброжелательно, он все же замечал, что слуги и жители деревни сторонились его, что никто не желал находиться в его присутствии больше краткого мгновения.
 Даже его мачеха Эйслин была холодно вежлива с ним во время его пребывания там. Она ни разу так и не смогла выдержать его взгляд. Конечно, чувствовать ее холодное равнодушие было огромным облегчением по сравнению с тем отвращением, с каким она относилась к Сину в его юности.
 Он отказался остаться там, где был нежеланным, — этого ему хватало и при дворе Генриха.
 Снова взглянув на кровать, где его дожидалась жена, Син почувствовал боль внутри. До Каледонии он никому не был нужен. Она отдастся ему, если он попросит. И он хотел попросить, хотел так сильно, что сгорал от желания.
 «Не делай этого и ради нее, и ради себя. Уходи!»
 Ничего хорошего не может выйти из того, чтобы побывать в раю, если нельзя там остаться. Этому он выучился еще в раннем возрасте. Воспоминания о счастье только еще глубже загонят в душу колючку.
 А Сина достаточно кололи.
 Услышав, что ее муж вышел из ванны, Калли в волнении затаила дыхание. Она была уверена, что теперь он придет к ней.
 Пока мужчины сражались во дворе, Эмили много рассказала ей о том, как упорно Дрейвен сопротивлялся любви, которую она ему предлагала.
 Калли очень надеялась, что если Эмили удалось заставить своего упрямого мужа принять ее, то, возможно, и у нее с Сином тоже еще не все потеряно.
 Возможно.
 Во всяком случае, так думала Калли, пока не услышала, как Сии пересек комнату и вышел за дверь.
 Почувствовав себя обиженной, она повернулась, чтобы удостовериться, что слух ее не обманул. Да, все так и есть. Ее мужа нигде не было видно.
 Калли лежала, скрипя зубами от возмущения и мучаясь от обиды на то, что оказалась отвергнутой.
 Что ж, хорошо. Если Син ее не хочет, так тому и быть. Она сделала свое предложение, он его отверг. И Калли не собиралась вот так лежать и страдать. Син к ней равнодушен — чудесно. Через несколько дней она будет дома и сможет обращаться с ним так, как он ведет себя с ней, то есть делать вид, что не замечает его существования. Прекрасно. Просто замечательно. Если он этого хочет, то он это и получит.
 И все же, несмотря на то что гнев громко стучал у нее в висках, в глубине души она надеялась, что их брак может быть таким же, как у ее родителей, как у Морны с отцом Калли, как у Эмили с Дрейвеном, — брак, полный любви и уважения.
 — Просто не знаю, что делать, — вздохнула Калли, но внутри она все знала: ей нужно продолжать бороться за сердце Сина.
 Она лишь надеялась, что он не будет сопротивляться ей с таким же остервенением, с каким противостоял Дрейвену, потому что иначе ей не останется никакой надежды на победу.




 Глава 9


 На следующее утро они выехали рано. У Калли едва хватило времени, чтобы попрощаться с Эмили и Дрейвеном, потому что Син торопил своих спутников поскорее отправиться в путь в Шотландию.
 Следующие несколько дней прошли без происшествий и были отмечены только тем, что ее муж вообще отказывался признавать присутствие Калли.
 К тому времени, как они достигли границ владений Макнили, Калли уже была готова задушить его, но при виде родного дома почувствовала, что от раздражения на мужа у нее не осталось и следа.
 Она дома! Пришпорив лошадь, Калли помчалась впереди остальных, но Син догнал ее и вынудил остановиться.
 — Что вы делаете? — рассердилась Калли.
 — За нами следят.
 — Но кто? — нахмурилась Калли.
 — Саймон, — не ответив ей, обратился он к другу, — посади мальчика к себе на лошадь и будь готов отвезти его и Калли в безопасное место.
 Саймон повиновался без лишних вопросов, и едва успел посадить Джейми впереди себя, как по лесу пронесся крик. У Калли застучало сердце, когда сорок мужчин, выскочив из-за деревьев, окружили их. Но вовсе не страх заставил бешено стучать ее сердце, а радость. Она знала этих жителей своей горной страны, знала и любила их, любила все до одного знакомые лица.
 Но Калли даже моргнуть не успела, как Син, спешившись, встал перед ее лошадью и, выхватив из ножен меч, был готов насадить на него их всех. При виде этого сердце Калли наполнилось гордостью. Возможно, Син холодно относился к ней в последние дни, но он все еще желал защищать и оберегать ее, и это был хороший знак.
 — Отпустите девушку и мальчика или умрете! Син сделал шаг вперед.
 — Астер, прошу вас. — Калл и постаралась охладить горячие головы своих родственников. — Они привезли меня обратно.
 — Ты уверена, дорогая? — Астер скептически смотрел на Сина и Саймона.
 — Да. — Калл и отметила, что седеющие волосы Астера стали чуть более лохматыми, а на лице появились новые морщины. Ей отчаянно хотелось рассказать своей родне, кто такой Син, но она решила не делать этого, а позволить им встретиться как друзьям и только потом выложить то, что, несомненно, явится настоящим ударом для ее дяди.
 — Тогда, англичанин, я, очевидно, обязан принести вам извинения. — Астер подал знак своим людям зачехлить оружие.
 Ничего не сказав, Син убрал меч в ножны и вернулся к своей лошади, но Калли отметила, что он держится наготове. Это был тот Син, которого она впервые встретила на винтовой лестнице, — человек настороженный и опасный.
 Члены ее собственной семьи были такими же осторожными по натуре, и никто, даже Дермот, не приветствовал ее открыто. Все смотрели на Саймона и Сина, готовые при первой же провокации схватиться за мечи.
 — Дядя Астер, дядя Астер! — возбужденно закричал Джейми. — Лорд Син женился на Калли, а еще он ее обезоружил.
 При словах Джейми Калли поежилась, а Астер бросил убийственный взгляд на обоих рыцарей.
 — И кто же из вас этот лорд Син? — Я.
 Воздух между двумя мужчинами был пропитан враждебностью.
 — Мы обвенчались неделю назад по всем церковным канонам, — сообщила Калли, надеясь хотя бы немного ослабить напряженность.
 — Тебя принудили к этому? — Астер стал еще холоднее, чем до этого.
 Калли увидела выражение глаз Сина, но он ничего не сказал, очевидно, ожидая, что она предаст его, отдаст на милость своих родственников.
 — Нет, дядя. Я вышла за него замуж по собственному желанию.
 — Ты с ума сошла? — рявкнул Дермот. Его зеленые глаза горели злостью, а длинные темно-каштановые волосы развевались на ветру. — Привезти сюда англича-нишку?! Где твои мозги?
 — Мои мозги на месте, Дермот Макнили, и я не намерена выслушивать оскорбления от таких, как ты. Син мой муж, и тебе, хочешь не хочешь, придется относиться к нему с уважением.
 — Я скорее умру, чём проявлю хоть каплю уважения к какому-то ан… — сплюнув на землю, начал Дермот, но его остановил кинжал, который со свистом пролетел у его лица, едва не задев молодого человека.
 — Еще раз произнесешь это, парень, и будешь мертв. — Син жестко смотрел на него.
 Дермот вытащил меч, но не успел пустить вперед лошадь.
 — Успокойся, дружище, — остановил его Тэм, схватив поводья, — твоя сестра дома. Пусть Астер и Калли сами во всем разбираются.
 Выражение на лице Дермота должно было наповал сразить мужа Калли. И несмотря на то что Син не должен был бы реагировать на проявление враждебности, что-то все же подсказало Калли, что на самом деле это не так.
 В подавленном настроении все последовали за Астером в фамильный замок, и, если бы не оживленная болтовня Джейми, они ехали бы в полном молчании.
 Как только они вошли в зал, к ним подбежала Морна, мать Джейми, красивая, изящная женщина с длинными темно-каштановыми волосами, как у Дермота, и голубыми глазами, наполнившимися радостью встречи.
 — О-о, моя крошка! — воскликнула Морна и, подхватив Джейми на руки, крепко прижала его к пышной груди. Она обнимала и снова и снова целовала сына, а Джейми протестующе брыкался.
 Син смотрел, как женщина, которая была ненамного старше его самого, радуется своему сыну. Когда-то в далеком прошлом он однажды размечтался о том, как придет домой, где ему будут так же рады. Но когда других мальчиков, вывезенных из Шотландии, Генрих отправил по домам, Син вместо приветствия получил присланную отцом короткую холодную записку: «Я не потерплю в своем доме англичанишки. Делайте с ним что хотите. Никогда — ни сейчас, ни в будущем — он здесь никому не нужен».
 Снова открылись старые раны, и по всему телу Сина разлилась мучительная боль.
 — Милорд?
 Отвернувшись от Калли, Син снял с рук перчатки, а она хмуро смотрела ему в спину. Боль в его глазах поразила ее, но когда она обошла мужа кругом, его лицо уже было, как обычно, непроницаемым.
 Морна увела Джейми наверх, а Астер повел Калли, Сина, Саймона и Дермота в свой кабинет.
 — Я не хочу, чтобы он оставался здесь, — заявил Дермот Калли.
 — Не тебе решать. — Калли покраснела.
 — Очень даже мне. Он же англичанин.
 — Дермот, Калли, успокойтесь! — прикрикнул на них Астер. — Это ни к чему не приведет. А теперь, Калли, скажи мне, что, по-твоему, нам с ним делать?
 — Я хочу, чтобы вы радушно приняли его.
 — Знаешь, детка, тебе не кажется, что это уж слишком? — Астер запустил руку в седеющие волосы. — Лучшую часть своей молодости я провел, сражаясь с их королем, и то же можно сказать о твоем покойном отце. Я так же, как и ты, хочу мира с ними, но не такой ценой.
 — Мы ведем себя неприлично, в его присутствии обсуждая это на своем непонятном ему языке. — Калли посмотрела на мужа, который обменялся возмущенным взглядом с Саймоном.
 — Он сукин сын, и, если он нас не понимает, тебе лучше всего отправить его домой.
 — В одном вы абсолютно правы. — Безупречный гэльский говор громом раскатился по комнате, заставив всех застыть. —  Я сукин сын, но я не намерен отправляться домой, пока не прекратятся нападения на англичан. — Он подошел к Дермоту вплотную. — Поэтому если вы хотите, чтобы я уехал, то вам просто необходимо обеспечить мир.
 — Где вы научились говорить на нашем языке? — задал вопрос Астер. — Я еще никогда не видел англичанин!… англичанина, который бы так хорошо говорил на гэльском.
 — Я просто полон неожиданностей, — бросил Син, оглянувшись через плечо.
 Затаив дыхание, Калли наблюдала, как мужчины мерили друг друга взглядами. Ее дядя, как и Син, не привык, чтобы кто-либо сомневался в его авторитете. Он, как всемогущий король, управлял их землями, и весь клан поклялся быть верным ему до конца дней.
 Калли с мольбой посмотрела на Саймона, надеясь, что, если дело дойдет до битвы, он поможет ей развести бойцов.
 — Если вам хоть на мгновение пришла мысль, что вы можете захватить кого-то из моих людей и доставить их к своему королю, то вы глубоко заблуждаетесь. — Астер, прищурившись, смотрел на Сина.
 — Тогда предупреждаю, — Син повернулся к нему лицом, — вы должны гарантировать, что повстанцы прекратят свои нападения.
 — Как я могу это сделать, если даже не представляю, кто они?
 — Вы глава этого клана. И не говорите мне, что не знаете всех, кто его составляет, — мужчин, женщин и детей. Если вы не знаете повстанцев по именам, вы, несомненно, знаете их по их репутации и знаете, сто из мужчин вероятнее всего виновен.
 — Дядя, их здесь всего двое. — Дермот бросил на Сина и Саймона презрительный взгляд. — Предлагаю перерезать каждому горло и закопать их.
 Син, не таясь, улыбнулся в ответ на угрозу Дермота, а Саймон насмешливо поднял бровь.
 — Люди гораздо лучше тебя, щенок, пытались это сделать, — тихим угрожающим тоном заговорил Син, — и за это все они лежат в могилах.
 — Вам меня не напугать. — Дермот выпрямился во весь свой юношеский рост, но оказался все же на целую голову ниже Сина.
 — Тогда ты слишком глуп, чтобы оставаться в живых. — Син вытащил из сапога кинжал. — Давай, мальчик, я перережу  тебе горло, а потом с удовольствием отдам тебя обеим нашим хозяйкам.
 — Син, — Калли впервые в жизни увидела, что ее брат побледнел, и решила обратить все в шутку, надеясь улучшить всем настроение и предотвратить столкновение, — прекратите, пока он не подумал, что вы говорите всерьез.
 — Я говорю серьезно.
 — Ох, ну и мужчины! — Калли, сама придя в негодование, закатила глаза. — Вечно вы задираетесь и угрожаете друг другу, — Забрав из руки Сина кинжал, она засунула его обратно ему в сапог. — В следующий раз я его у вас конфискую.
 Выражение неверия на лице Сина могло вызвать смех, и Саймон действительно усмехнулся.
 — А ты… — повернулась Калли к брату, — тебе должно быть стыдно. А теперь иди наверх поздоровайся со своим братом и позволь мне поговорить с Астером без твоего бестолкового вмешательства.
 Ее слова только еще больше распалили Дермота.
 — Я имею такое же право…
 — Не спорь, Дермот! — приказала Калли. Недовольно заворчав, он направился к двери, но, прежде чем закрыть ее за собой, огрызнулся с порога:
 — Я уже не ребенок!
 Калли глубоко вздохнула. Наконец настало время попытаться совершить чудо.
 — Итак, на чем мы остановились? — обратилась она к мужчинам.
 — Ваш дядя объяснял вам, почему он и остальные члены вашего клана не могут принять меня.
 — В этом нет ничего, касающегося лично вас, — заговорил Астер. — Мне в конце концов удалось утихомирить повстанцев, а ваше присутствие здесь, без сомнения, снова взбудоражит их.
 — Вы успокоили их своей властью или на них подействовало то, что Генрих задержал Калли? — поинтересовался Син, скрестив руки на груди.
 — Ну, видите ли, — Астер слегка покраснел, — у меня не было на это времени. Ко мне прибывает посланник от дружественного северного клана. И мне совсем не хотелось бы…
 — С какой целью они приедут? — Син застыл. Астера еще больше взбесило то, что Син посмел задать вопрос о делах клана.
 — Черт побери, это дело не касается вас, англичан.
 — Как советник Генриха… — Син с угрожающим видом шагнул вперед.
 — Проклятие, Калли! — выкрикнул Астер, сердито обернувшись к ней. — Разве не достаточно, что ты привезла сюда англичанина? Тебе непременно нужно было выбрать советника короля?
 Калли оставила без внимания его вопрос, ей, как и Сину, интересно было знать, кто и зачем прибудет.
 — Кто прибудет, Астер? Я не вижу вреда в том, что Син будет это знать.
 У Астера нервно задергалась щека, и он несколько минут ничего не говорил, а лишь переводил взгляд с одного на другого.
 — Прибудут Макаллистеры, — в конце концов сообщил он.
 — Лахлан Макаллистер? — Син помрачнел.
 — Вы его знаете? — спросил Астер.
 Калли в удивлении приподняла бровь, Макаллистеры были сильным кланом, обладавшим огромной властью над соседними жителями горной страны. Их предводитель Лахлан был, так сказать, мудрее царя Соломона и слыл самым искусным воином во всей Шотландии.
 Юан Макаллистер был больше мифом, чем реальностью. Легенда гласит, что его забрали в горы и там он обучался древним искусствам и черной магии, которая способна вызывать с того света души умерших воинов и вселять их в его тело. Гигант среди мужчин, Юан никогда не знал поражений в битвах.
 А Брейден Макаллистер… Во всей Шотландии не было девушки, которая не знала бы его. Красивый, как сам искуситель, он, как говорят, был способен соблазнить любую встреченную им женщину, а что касается битвы, то все соглашались, что в военном искусстве ему равны лишь его братья.
 Никто никогда не хотел ссориться с Макаллистерами.
 — Да, — усмехнулся Син, — можно и так сказать.
 — Зачем они приедут? — спросила Калли.
 Сев за свой стол, Астер принялся перебирать бумаги.
 — Так как они в дружественных отношениях с королем Генрихом, я послал за ними, надеясь установить мир, чтобы вернуть тебя домой. А теперь, боюсь, они понапрасну потратят время. Впрочем, не важно. Я радушно приму их, а потом отправлю обратно.
 — Когда они прибывают? — Теперь Калли все стало ясно, и ее обрадовало, что Астер нашел мирный способ вернуть ее домой, вместо того чтобы самому отправиться в Лондон и быть убитым.
 — Завтра или послезавтра.
 — Пойдемте, джентльмены. — Калли подозвала к себе Саймона и Скна. — Позвольте показать вам, где вы можете умыться и отдохнуть. Астер, не будете ли так любезны послать еду ко мне в комнату и в комнату напротив нее?
 Ее слова вызвали у Астера новый прилив ярости, он издал низкий рык, а потом почти закричал:
 — Это непристойно! Детка, ты не можешь поместить одного из этих мужчин в своей комнате!
 — Даже своего мужа? — У Калли от изумления открылся рот.
 — Ах, я об этом забыл, — буркнул Астер, покраснев еще сильнее. — Что ж, хорошо, тогда я пришлю наверх Агги с едой для всех вас.
 — Благодарю.
 Син молча шел за Калли через зал к лестницам, отмечая полные ненависти взгляды, которыми их провожали по пути через замок.
 — Знаешь, — сказал Саймон у него за спиной, — я не ощущал такой враждебности с тех пор, как последний раз был в Париже.
 — Я же. говорил, чтобы ты оставался дома.
 — Безусловно, я должен пожалеть, что не послушался. — Саймон прочистил горло и после этого заговорил низким голосом, передразнивая Сина: — О, Саймон, но я так рад, что ты поехал со мной. Представляешь, у меня здесь были бы друзьями только Калли и Джейми, Не подумай ничего плохого, Син, — заговорил он снова своим обычным голосом. — Для меня это удовольствие, правда. Именно для этого и нужны друзья.
 — Ты все сказал? — Син остановился на лестнице и, обернувшись, насмешливо посмотрел на Саймона.
 — Не совсем, а что?
 — Ты прав, Саймон, — покачав головой, засмеялся Син. — Спасибо, что поехал со мной.
 — Калли, скорее, дорогая, спасайтесь. — У Саймона лицо превратилось в маску недоверия и изумления, и он прислонился к каменной стене. — Замок рушится. Син сказал мне «спасибо». На земле наступает конец света. — Он перекрестился. — Спаси нас, Дева Мария.
 Калли смеялась, а Син пристально смотрел на друга.
 — Ты очень смешон, тебе следовало стать придворным шутом, а не рыцарем, — заявил он.
 — Правильно, но шутам не положено носить меч. А лично мне нравится мой меч. Знаешь, один только рыцарский облик на самом деле заставляет дам страдать по мне. Правда, нельзя сказать, что в последнее время многие обхаживали меня, потому что я бывал в обществе замужних женщин, но одна всегда найдется. — Саймон насупился и замолчал. — О, подождите, я же в Шотландии , а они здесь ненавидят нас, англичан. О, дьявол, мои шансы на успех у женщин упали до нуля. — Он театрально вздохнул. — Не проезжали ли мы недалеко отсюда монастырь? Быть может, мне следует пойти принять обет и тем самым спасти себя от осмеяния.
 — О, Саймон, — еще громче засмеялась Калли. — Я, например, счастлива, что вы поехали с нами. Мы просто научим вас носить накидку и немного говорить на гэльском языке.
 — Это правда, что под этими накидками на мужчинах ничего нет? — Кашлянув, Саймон громко прошептал это Сину на ухо, чтобы Калли могла его услышать.
 — Да.
 — Если вам все равно, то я предпочел бы остаться в брюках, — с содроганием произнес он, встретившись взглядом с Калли.
 — Выбор за вами, — отозвалась она, открывая для Саймона дверь в его комнату.
 Саймон вошел и закрыл дверь, а Син последовал за женой в ее апартаменты.
 Остановившись в дверях, Син рассматривал уютную комнату. Огромная кровать была занавешена темно-красной саржей, матрац покрывали шкуры и теплые одеяла; у окна с розовыми стеклами стоял изящный резной сундучок, на котором сидели всевозможные куклы; стены комнаты были расписаны спокойным геометрическим рисунком в бело-голубых тонах.
 Сину стало страшно войти туда, как будто он собирался вторгнуться во что-то сугубо личное.
 — Может быть, вы войдете?
 Син заставил себя переступить порог, но все же не мог избавиться от чувства, что ему не место здесь — с Калли. Бросив свои чересседельные сумки рядом с сундучком, он отстегнул меч.
 Калли обратила внимание на его скованные движения, на напряженное и холодное выражение его лица. Она знала, что где-то глубоко в нем таится и веселый человек, который промелькнул перед ней в Лондоне и на короткое мгновение предстал сейчас на лестнице, когда шутил с Саймоном.
 Калли отвернула покрывало на кровати, чтобы Син мог отдохнуть, если захочет.
 — Хотите, я распоряжусь, чтобы вам приготовили ванну?
 — Нет. Я просто немного отдохну.
 — Как вы? — Калли подошла ближе.
 — Прекрасно.
 Она протянула руку к его щеке и почти ожидала, что он уклонится от ее прикосновения, но он этого не сделал.
 Син понимал, что нужно уйти, но нежность руки, касавшейся его кожи, лишила его способности двигаться. Он находился во враждебном окружении, среди людей, всю его жизнь ненавидевших Сина, и в этой ситуации не было ничего нового — ничего, за исключением дружбы, которую предлагали ему Калли и Саймон.
 Первый раз в своей жизни Син не чувствовал себя одиноким, и, не успев осознать, что делает, он наклонил голову и накрыл своим ртом губы Калли.
 Ощутив вкус ее губ и свежесть дыхания, Син застонал, а Калли, обняв его, притянула еще ближе к своему теплому телу. Он хотел эту женщину так, как никогда ничего не хотел в своей жизни. Он хотел впустить ее в свое очерствевшее сердце, оберегать и защищать ее, и все же он осознавал бесполезность своих мечтаний. Он никогда не смог бы покорить сердце подобной женщины, понимая, что будет отвергнут. Ее народ был ее неотъемлемой частью, и этот народ никогда не примет его.
 Если подданные его собственных братьев не могли его выносить, то чего он может ожидать от этих чужаков? А клан Макаллистеров, во всяком случае, видел его ребенком, знал, что по происхождению он принадлежит к ним. Но даже при всем этом они никогда по-настоящему не считали его своим. Они видели, с каким недоверием относились к нему их люди, и поступали так же. Когда его братьев куда-либо приглашали, о нем всегда забывали, хотя потом, с опозданием, о нем и вспоминали.
 — Вам нужно повидаться с семьей. — Син отстранился от Калли.
 — Вы моя семья, Син.
 Син задохнулся от нахлынувших и захлестнувших его эмоций, и слезы навернулись ему на глаза. Страдающий и потерянный, Син отодвинулся от Калли.
 — Милорд?
 — Оставьте меня, — прорычал он.
 — Син? — Калли дотронулась до его локтя.
 — Уходите же! — прогремел он. — Оставьте меня в покое.
 Ему нужно было остаться одному, нужно было время, чтобы поразмыслить над всем этим, время, чтобы обуздать плоть и успокоить душу..
 Калли не знала, что делать. Ей никогда не приходилось видеть, чтобы человек так страдал, и она не представляла себе причину этого. Ей хотелось заключить его в объятия и прижать к себе, но она не решилась сделать это. Он напоминал ей свернувшуюся змею, готовую к нападению, и Калли, кивнув, неохотно отошла от нею.
 — Если я понадоблюсь вам, то я внизу с дядей. Син услышал, как за Калли закрылась дверь. Он не находил себе места, ему хотелось разорвать что-нибудь на куски, но больше всего ему хотелось унять боль в сердце. Ему хотелось сойти вниз и забрать свою жену.
 Неужели он хотел слишком многого?
 Перед его мысленным взором снова возник образ Дрейвена с женой и ребенком. И Сина кольнула зависть, он никогда не знал тепла домашнего очага и любящих рук.
 «Если ты не нужен родной матери, почему я должна терпеть тебя?» — вспомнились ему злобные слова мачехи.
 Вцепившись руками в волосы, Син изо всех сил старался избавиться от воспоминаний, он не хотел думать о прошлом.
 — Мне ничего не нужно, — сердито проворчал он. Ему действительно не нужно было ничего — ни Калли, ни ее земли, он просто хотел…
 Закрыв глаза, Син снова забрался в кокон оцепенения, в котором так долго жил. Там не было ни боли, ни прошлого — не было вообще ничего. И это было единственное счастье, на которое мог надеяться подобный ему человек. Да, там был если не рай объятий жены, то подобие покоя, а этого ему было вполне достаточно.
 Но в душе Син понимал, что Калли вытащила его из этого кокона и он уже никогда не будет прежним.




 Глава 10


 Всю вторую половину дня Калли провела, посещая своих родных и друзей, узнавая все новости и события, происшедшие за последние месяцы. У Шоны уже был маленький мальчик, которого назвали Грэм. Сузанна вышла замуж за своего жениха и теперь думала, что, возможно, носит ребенка. Морна организовала в деревне пивоварню, чтобы отвлечься от тревожных мыслей о Калли и Джейми.
 А Дермот за последние два месяца трижды влюблялся — во всяком случае, так сказала Морна. Калли хотелось расспросить брата о делах, но ей не представилось случая, так как он не желал даже приближаться к ней из-за своей беспричинной неприязни к Сину.
 И все же Калли была рада снова видеть всех, даже Дермота, который вел себя действительно безобразно. Он выставлял все свои колючки и был готов уколоть ее, если она к нему приблизится. К счастью, ее тетя Дайра, которую они собирались навестить, когда их захватил Генрих, оправилась после падения и чувствовала себя хорошо.
 Все с радостью воспринимали новость о замужестве Калли, пока не узнавали, что Син — английский лорд. После этого Калли наблюдала, как лица людей мрачнели, а в глазах вспыхивали отвращение и осуждение. Их отношение огорчало Калли, хотя она заранее знала, что легко ей не будет. И только Морна бьгаа единственным человеком, кто старался радоваться за нее.
 Сейчас Калли сидела в кухне вдвоем с Мерной, которая месила тесто, и слушала обо всем, что произошло за те недели, что она была в Лондоне.
 — Я знаю, дорогая, это тяжело, — ласково говорила Морна с пониманием в глазах, — но то, что думают другие, не имеет никакого значения, важно то, что думаете ты и Син.
 — Почему только вы одна способны его принять?
 Морна с аккуратно заправленными под косынку темно-каштановыми волосами, в красно-зеленой клетчатой накидке, надетой поверх блузки, улыбнулась, погружая руки в муку.
 — Потому что когда-то я оказалась в положении Сина. Познакомившись с твоим отцом, я в ту же секунду поняла, что никогда не полюблю другого мужчину так, как люблю его. Он был для меня единственным в мире, и я так его хотела, что у меня постоянно болело сердце от страха, что он не захочет иметь со мной ничего общего.
 — Отец любил вас.
 — Да, любил. Но он был властным предводителем и почти вдвое старше меня. Я же была дочерью простого пастуха. Были такие, как Астер, кто упорно старался удержать его от женитьбы на мне.
 — Астер? — Признание мачехи удивило Калли. Она не могла вспомнить ни единого случая, когда бы Астер относился к Морне неуважительно или неприязненно. Наоборот, как она помнила, он с распростертыми объятиями принял ее в семью.
 — Да, он считал, что мне нужны только деньги и положение твоего отца и что твой отец совсем потерял голову, если бегает за девушкой, едва вышедшей из детского возраста. Он делал все, что мог, чтобы разлучить нас. Были и другие, кто полагал, что вдовцу, у которого жена была королевского происхождения, не годится тратить время на девушку вроде меня.
 Калли возмутилась. Как посмели говорить такое о ее доброй, дорогой и любимой Морне?
 — Даже маленькое королевское сокровище по имени Каледония не желало признавать меня. — Морна подала Калли сковороду с тестом.
 Калли покраснела, вспомнив тот первый год, когда Морна жила с ними. Честно говоря, Калли была настоящей маленькой грубиянкой, и тогда ее сердце разрывалось при мысли, что отец забывает ее и ее мать. Калли ужасно боялась, что он еще сильнее полюбит Морну, а ее отправит жить одну в лесу. Все это были глупые страхи, но маленькой девочке они казались вполне обоснованными. К счастью, Морна обладала настойчивостью и терпением святой и постепенно завоевала любовь падчерицы.
 — Я очень сожалею об этом.
 — Не стоит. — Морна похлопала Калли по руке, — Я рада, что ты постепенно изменила мнение обо мне.
 — Я люблю тебя, Морна, и не могла бы любить сильнее, если бы вы были моей матерью.
 Морна тепло обняла девушку.
 — Я то же самое чувствую к тебе. Я рада, что вы здесь, но, боюсь, твой Син не останется. У него в Англии, видимо, важные дела, которые позовут его обратно.
 — Ты хочешь, чтобы он остался? — спросила Калли.
 — Да, почему-то хочу.
 Калли сосредоточилась на том, чтобы придать тесту форму.
 Образ Сина всплыл у нее в мозгу, она вспомнила, с какой добротой он относился к Джейми и как упрям был с Дрейвеном. Она словно почувствовала, как он обнимает ее, как она его обнимает, словно снова ощутила его каменные мускулы у себя под руками и его губы на своих губах. Но больше всего Калли запомнилось, как он посмотрел на нее, когда она в первый раз была с ним ласкова, — с невероятным недоверием в глазах.
 — Думаю, он хороший человек и ему нужно, чтобы кто-то его любил. — Калли должна была сказать это Морне.
 — Что ж, я сделаю все, что смогу. — Морна отошла, чтобы поставить печься хлеб, — Я даже отстегаю Асхера по заду, если потребуется.
 Калли засмеялась, решив, что не отказалась бы стать этому свидетелем.
 Калли поставила в печь хлеб, вытерла руки и, извинившись, пошла в большой зал, где находилась кладовая с продуктами. Она вспомнила, что Сину нравится медовый хлеб, который он купил Джейми в Лондоне, и ей захотелось чем-нибудь удивить мужа сегодня вечером.
 Войдя в большой зал, Калли остановилась как вкопанная.
 К своему неподдельному ужасу, она увидела в большом зале группу мужчин, собравшихся вокруг Астера. Их было по меньшей мере человек двадцать, все они говорили приглушенными голосами, и смысл их разговора напугал Калли больше всего.
 — Не нужно, чтобы среди нас жил этот английский дьявол. Говорю вам, мы отправим его обратно по кускам.
 — Дэвид Макдэниел, — Покраснев, Калли пересекла комнату и остановилась перед высоким дородным брюнетом в красно-черной накидке, произнесшим эти слова. Он был довольно красивым, но на ее вкус слишком неповоротливым. Для нее это вовсе не имело никакого значения, она только сочувствовала его бедной жене, которой приходилось жить с таким несдержанным человеком . Упершись руками в бедра, Калли окинула его укоризненным взглядом, — Не могу поверить, что вы сказали такое о моем муже.
 — Почему? — Он не собирался отступать. — Если впустить сюда одного англичанишку, вслед появятся еще. Как по-вашему, сколько пройдет времени до того, как армия Генриха наводнит всю страну?
 — Пусть он послужит примером! Покажем англичанам, что мы сделаем, если они посмеют…
 — Почему же вы этого не делаете? Обернувшись, Калли увидела, что Син медленно спускается по лестнице. Он надвигался, как грозный лев. Расправив плечи, он шел твердой походкой и смотрел на мужчин со стальным блеском в черных глазах, который заставил всех расступиться.
 От Сина исходила сила, и Калли почувствовала дрожь и снова поразилась тому, как мало этот грозный рыцарь похож на того веселого человека, который шутил с ней в Лондоне при королевском дворе. Когда Син представал в своем боевом облачении, на него на самом деле стоило посмотреть, и все же Калли скучала по тому веселому человеку, который тоже жил в нем, который заставлял ее смеяться и был полон нежности. И то и другое вызывало в ней трепет желания.
 — Вы хотите вышвырнуть меня отсюда? — Син окинул окружавших его мужчин холодным оценивающим взглядом. — Отберите двенадцать самых лучших, и через три минуты я жду вас во дворе. Если я одержу победу, вы будете делать то, что я скажу… а если победите вы, я отправлюсь домой.
 — Вы что, принимаете нас за дураков? — фыркнул Дэвид. — Мы не станем доверять слову англичанина.
 — Значит, боитесь, что не сможете меня одолеть? — Язвительная, злорадная улыбка играла на губах Сина, когда он подошел и остановился перед Дэвидом.
 По толпе мужчин прокатился возмущенный ропот.
 —Я жду во дворе тех, кто захочет попробовать. — Син широким шагом вышел за дверь, а Калли с замирающим от страха сердцем побежала за ним.
 Двенадцать человек против одного! Это безумие! Они загонят его в могилу.
 Выйдя на крыльцо, Калли остановила Сина, взяв его за локоть.
 — Вы в своем уме? Они же вас искалечат.
 — Нет, мой ангел, — в его черных глазах появился насмешливый блеск, и Син, протянув руку, коснулся щеки Калли, — они не сделают ничего, кроме того, что, пытаясь причинить мне вред, покалечат сами себя.
 — Вы всегда должны сражаться? — О, сейчас Калли могла его задушить.
 — Это все, что я умею делать, Калли. — Его глаза наполнились страданием. — А теперь отойдите в сторону.
 Калли смотрела, как мужчины выходили из дома, и ее сердце билось все сильнее и сильнее. Ей не хотелось, чтобы Син сражался.
 — Астер! — крикнула она дяде. — Остановите их!
 — Нет. Он бросил вызов, и я прослежу, чтобы ему ответили.
 Калли хотела возразить, но в этот момент двенадцать мужчин бросились на Сина. Она перекрестилась и сжалась, когда они окружили его и сбили с ног.
 Син, откатившись, вскочил на ноги и при следующей атаке схватил нападавшего за руку, перевернул в воздухе и бросил спиной на землю.
 Калли, раскрыв рот, наблюдала, как Син одной рукой снова и снова укладывал на землю нападавших. Каждый раз тот, кто шел на Сина, оказывался лежащим у его ног. Ее муж даже не доставал оружия. И никто из людей ее клана не нанес ему ни одного удара.
 Калли никогда в своей жизни такого еще не видела.
 Ее люди все же продолжали сражаться, но на каждое их движение Син делал ответное, и они снова оказывались лежащими в грязи.
 — Он настоящий дьявол, — сердито ворчал Астер. — Ни один человек не может так сражаться.
 Через несколько минут все двенадцать человек, тяжело дыша, лежали на земле.
 — Сдаетесь? — спросил Син, окидывая взглядом поверженных противников. У него даже не появилось одышки, и единственным признаком битвы была пыль на одежде. — Или хотите продолжить?
 Мужчины из клана Калли, медленно поднявшись с земли, пристыженно смотрели друг на друга. Калли могла сказать, что ни один из них не хотел признавать поражения, но и никто не хотел снова атаковать Сина.
 Только один из них, Тейвиш Мактирни, снова подошел к Сину. Этот мужчина, ненамного ниже Сина, но вдвое больше его в обхвате, с сильными, мускулистыми руками, никогда прежде не знал поражения в битве. Он не спеша, спокойно приблизился к Сину и протянул ему руку.
 — Тейвиш мое имя, парень. Это была честная битва, и я на вас не в обиде. Мне бы хотелось, чтобы вы когда-нибудь показали мне, как вы это делаете.
 — С удовольствием. — Не ожидая такого жеста, Син смотрел на протянутую ему руку, а потом обменялся рукопожатием с этим высоким мужчиной, немного напоминавшим его брата Юана.
 Кивнув, Тейвиш отряхнул одежду, повернулся и зашагал к воротам замка, а остальные, скривив губы, смотрели ему вслед.
 Син прошел прямо к Астеру, который взирал на него с нескрываемой враждебностью. Остальные бойцы, расходясь, бормотали оскорбления на своем гэльском языке, но Син слышал их и все понимал.
 Астер даже не старался замаскировать свои чувства. Пусть так, Син не нуждался в помощи старика, чтобы найти Рейдера.
 — Похоже, я остаюсь здесь. — Син улыбнулся Астеру притворно дружеской иронической улыбкой.
 У старика был такой вид, словно Син предложил ему кусок дерьма.
 Калли испустила вздох облегчения, хотя и понимала, что дела далеко не прекрасны. Она надеялась, что со временем все поймут, что за человек ее муж, и тогда научатся терпимости.
 Она сделала шаг вперед, намереваясь взять Сина за руку, но не успела этого сделать, потому что Син грубо схватил ее и поставил перед собой на расстоянии вытянутой руки. Он так крепко сжимал ее предплечье, что Калли громко запротестовала, а Астер угрожающе посмотрел на него, однако Син ее не отпустил.
 Странный свистящий звук прорезал воздух. Син, с хмурым видом шагнув вперед, еще крепче стиснул Калли, и знакомый нервный тик снова пробежал у него по щеке. А потом так же неожиданно, как он схватил Капли, он ее отпустил.
 — В чем дело? — Калли потерла руку там, где остались следы его хватки.
 Ничего не ответив, Син повернулся кругом, и только тогда Калли увидела стрелу, вонзившуюся в его левое плечо.
 Калли охватил ужас, и, глядя на смертоносную стрелу, она поняла, что совершил Син. Он знал о летящей стреле и удерживал Калли неподвижно, чтобы быть уверенным, что стрела поразит его, а не ее. Он спас ей жизнь.
 — Найдите того, кто это сделал, — прорычал Астер остальным, еще не успевшим уйти. — Мне нужна голова того идиота, который так играет жизнью Калли! — Мужчины разбежались по двору в поисках виновного, а Астер подошел к Сину и Калли. — С вами все в порядке?
 — Меня ранили, — сухо ответил Син. Он лишь немного морщился, а в остальном, казалось, совершенно не реагировал на рану. — И, честно говоря, я очень рассержен. Когда я найду труса, то с удовольствием отдам вам его голову.
 Калли представляла, какую боль он, должно быть, испытывал.
 — Нужно пойти в дом… — Она не закончила фразу, потому что Син отошел от нее и направился к стене.
 Что он собирается делать? Калли обменялась с Астером недоуменным взглядом.
 К ее ужасу, Син, подойдя к стене, прижался к ней спиной, заставив стрелу пройти насквозь через его тело.
 Калли удалось подавить крик, но глаза у нее наполнились слезами, когда она увидела, как Син здоровой рукой отломил наконечник стрелы. Побледнев, он напряженной походкой подошел к ним и повернулся спиной к Астеру.
 — Вытащите ее.
 По выражению на лице дяди Калли поняла, что он никогда ничего подобного не видел.
 — Боже правый, как вы еще можете двигаться?
 — На самом деле я был бы счастлив, если бы это была самая страшная рана в моей жизни. А теперь вытащите древко, чтобы можно было зашить рану.
 Взявшись рукой за стрелу, Астер в изумлении покачал головой, а у Сина дрогнул подбородок. Сочувствуя боли мужа, Калли закусила губу и инстинкгивно взяла Сина за правую руку. Он наклонился вперед к ее руке, ожидая движений Астера.
 Калли прижала руку мужа к своей груди и поглаживала его пальцы, стремясь хотя бы немного утишить его боль.
 Син, нахмурившись, посмотрел на их соединенные руки, но ничего не сказал, а встретившись с ним взглядом, Калли увидела в его глазах отражение боли и гнева, кипевшего у него глубоко внутри.
 — Благодарю вас, — шепнула Калли. — Но нужно было просто сказать, чтобы я пригнулась.
 От ее слов лицо Сина прояснилось — во всяком случае, до того момента, пока Астер не взялся одной рукой за его раненое плечо. Затем старик потянул древко, и Син, громко выругавшись, сделал небольшой шаг вперед.
 Притянув его к себе в объятия, Калли крепко держала мужа, жалея, что не может забрать его боль и заставить рану немедленно зарубцеваться.
 Син не знал, что сказать. Жгучая боль пульсировала у него в плече, но ее заглушали теплая мягкость женской груди, прижатой к его груди, и аромат, исходивший от волос Каллй. Закрыв глаза, Син вдохнул успокаивающий запах и позволил себе расслабиться.
 Его губы были так близко от ее изумительно пахнущего тела, что ему нужно было лишь слегка повернуть голову, чтобы можно было коснуться ими изгиба ее шеи. При этой мысли Син окаменел, и даже боль от раны не могла избавить его от возникшего в нем желания.
 — Я найду и накажу того, кто это сделал, — прошептала Калли и, слегка отстранившись, посмотрела на мужа. Искренность в ее светло-зеленых глазах поразила Сина, и он с изумлением взглянул на Калли, стараясь не показать, как много значат для него эти слова. — Я не допущу, чтобы вам причиняли вред.
 — Это просто рана, — беспечно сказал он, не зная, что еще можно ответить.
 — Она могла погубить вас.
 — К сожалению, нет. — Едва слышные слова Астера резанули слух Сина, мгновенно подавив желание.
 Не обращая внимания на слова дяди, Калли взяла Сина за руку и повела в замок.
 Поднимаясь по лестнице, они встретились с Саймоном, который шел вниз. Кивнув им на ходу, Саймон прошел мимо, но потом быстро вернулся наверх и остановил их.
 — Ты ранен? — Саймон указал на кровавую дырку в сюртуке Сина.
 — По-моему, да, — саркастически ответил Син.
 — Боже правый, что случилось?
 — Очевидно, кто-то не хочет, чтобы я здесь оставался, — сказал Син. — Несомненно, и тебе, дружище, тоже стоит следить за своей спиной. Мне совсем не хотелось бы сообщить Дрейвену о твоей смерти.
 — Не беспокойся, мне и самому меньше всего хочется сообщить ему, что я мертв. — Саймон замолчал и оглянулся на свою комнату. — Думаю, мне, пожалуй, следует вернуться к себе и надеть кольчугу, прежде чем идти обедать.
 — Неплохая идея. Я, как видишь, поплатился за то, что забыл сделать это.
 — Джентльмены, — перебила их Калли, — прошу вас, мне нужно осмотреть рану, чтобы унять кровотечение.
 — Артерия не задета, — успокоил ее волнение Син. — От такой потери крови я не умру.
 Калли хмуро посмотрела на мужа, недовольная его стойким отношением ко всему произошедшему. Казалось, что он и не ожидал ничего другого, кроме того, что его оскорбят и ранят.
 — Тогда прошу вас сделать мне одолжение.
 Не высказав больше никаких возражений, Син послушно последовал за ней в их комнату, но по его глазам Калли видела, что в нем накопилось много невысказанного недовольства.
 Калли помогла мужу снять рубашку и внимательно осмотрела то место, где стрела вонзилась в тело.
 — Странно. Кровь почти не заметна на черной одежде, однако я чувствую, одежда пропитана кровью.
 — Смесь черного и красного цвета делает незаметными раны. — Син оторвался от изучения своего плеча и взглянул на Калли. — Во время сражения это смущает и пугает моих врагов, которые уверены, что ранили меня, и тем не менее не видят крови.
 — Поэтому они и дали вам прозвище Неуязвимый Дьявол?
 Кивнув, Син сел на край ее кровати и прижал к плечу чистую ткань.
 Готовя иголку и нитку, Калли изо всех сил старалась не обращать внимания на то, как красиво обнаженное тело ее мужа. Тусклый свет в комнате, падая на темную, смуглую кожу, делал ее еще более притягивающей. О, этот мужчин был по-настоящему красив.
 — Этот невероятно болезненный прием — где вы ему научились? — заговорила Калли, просто стараясь справиться с волнением и на самом деле не ожидая ответа, и очень удивилась, когда Син отозвался на ее слова.
 — У сарацин, когда жил с ними. Это был один из приемов, которым они меня обучили.
 — А тактика боя, которую вы продемонстрировали только что, ей вас тоже обучили они?
 — Да. — Сина поразила собственная откровенность.
 Чтобы осмотреть поврежденный участок тела, Кал — ли взяла ткань, которую держал в руке Син, и внутри у нее все сжалось, когда она увидела, что свежая рана была на месте, покрытом шрамами от предыдущих ранений. Она провела пальцами по рубцам, с болью думая о том, сколько ему пришлось выстрадать. Пока тканью, смоченной в вине, Калли протирала плечо, чтобы очистить его, она ощущала тепло его кожи, а волосы щекотали ей руку.
 Несчастный человек ее муж.
 — Сколько вы прожили там? — спросила она, пытаясь не обращать внимания на упругую кожу Сина и свое желание приложиться к ней губами.
 — Почти пять лет.
 Калли замерла. Пять лет. Это очень долго, если жить среди врагов. Она попробовала представить, как чувствовала бы себя, если бы ей пришлось так долго жить в Лондоне, все время мечтая вернуться домой. Понятно, почему Син говорил, что понимает ее стремление вернуться к семье. Он единственный из всех хорошо понимал ее.
 — Почему вы так долго жили с ними? — спросила Калли, делая первый стежок.
 — У меня не было выбора, — ответил Син, застыв на долю секунды. — Каждый раз, когда я пытался убежать, они возвращали меня обратно.
 От его признания у Калли защемило сердце. По резкой нотке в его голосе Калли догадалась, что за каждую попытку обрести свободу его заставляли еще сильнее страдать. Ее взгляд упал на длинный неровный шрам поперек спины, и она ужаснулась тому, сколько побоев от их рук ему, должно быть, пришлось вынести. А он тогда был всего лишь подростком. Калли с трудом перевела дыхание, осознав, что он был еще младше, чем ее брат Дермот.
 — Как вам удалось в конце концов освободиться? — Она осторожно сделала еще один стежок.
 — Благодаря Генриху. Меня послали убить его, и, когда я пробирался через лагерь, мне пришла мысль, что если я снова хочу получить свободу, то только Генрих способен мне помочь. Поэтому, вместо того чтобы перерезать ему горло, я заключил с ним сделку.
 — Удивляюсь, что он помог вам. — Завязав нитку, Калли отрезала конец.
 — Я тоже был удивлен. Честно говоря, я ожидал, что он меня убьет, как только я его отпущу. Ноя посчитал, что в любом случае буду свободен.
 Настоящий ужас! Калли даже не представляла себе, как можно думать о таком решении.
 — Сколько лет вам было?
 — Четырнадцать.
 — Вы же были еще ребенком.
 — Я никогда не был ребенком.
 Да, он никогда не чувствовал себя ребенком, и это было страшнее всего. Всю свою жизнь он был изгоем — и здесь, в Англии, и в Утремере. Калли не могла представить себе такую жизнь.
 Она молча зашила рану спереди и перевела взгляд на предплечье, где остался порез от ее меча.
 — Простите, что причинила вам боль.
 — Вы не причинили мне боли. — Син посмотрел вверх на нее, тронутый ее искренностью. Она одна не причиняла ему боль.
 Син смотрел на ее отливающие медью локоны, рассыпавшиеся по плечам, видел нежность в ее светло-зеленых глазах, чувствовал, как она осторожно касается его кожи, чтобы не сделать ему больно, и его тело моментально отреагировало.
 Калли была обворожительна, и Син страстно хотел ее.
 Она склонила голову к Сину, но как раз в тот момент, когда он раскрыл губы, чтобы поцеловать ее, воздух наполнился громким шумом. Внизу люди криками встречали группу всадников, въезжазших во внутренний двор.
 Калли мгновенно отстранилась, предоставив ему проклинать то, что им помешало, и подошла к окну посмотреть, что происходит, а Син последовал за ней и из-за ее плеча глянул в окно.
 Во внутреннем дворе члены ее клана и слуги суетились вокруг трех всадников, встречая их, как родню, с которой давно не виделись, а Астер и Дермот вышли из замка, чтобы приветствовать гостей.
 — Прибыли Макаллистеры, — сообщила Калли с ноткой глубокого уважения в голосе.
 Калли совершенно не догадывалась, что еще ее ожидало, и Син с трудом сдержал улыбку.
 Его брат Брейден сидел верхом на горячем жеребце по кличке Ураган, который бил копытом о землю, проявляя недовольство тем, что его остановили. У лошади и у мужчины был одинаковый темперамент. Длинные черные волосы Брейдена растрепались во время скачки, а его темно-зеленая с черным накидка, как всегда, небрежно болталась на нем. К нему подъехал Юан на чалой лошади, а в это время светловолосый Лахлан, перекинув левую ногу через спину серого в яблоках коня, уже грациозно спрыгнул на землю.
 Сину было приятно снова увидеть их всех.
 Калли с порозовевшими щеками повернулась лицом к нему, и он, удивившись ее возбуждению, почувствовал, как что-то кольнуло его внутри.
 — Я пойду прослежу, чтобы им подали еду и питье. Когда вы оденетесь, я встречу вас внизу. — Калли легкими шагами быстро вышла из комнаты; по-видимому, ей доставляло большее удовольствие видеть гостей, чем быть с мужем.
 Син помрачнел и снова посмотрел в окно вниз на веселую толпу, которая радостно встречала его братьев. Приветственные крики звенели у него в ушах, пока он смотрел, как Астер хлопает Лахлана по спине, словно любящий отец, встречающий вернувшегося домой дорогого сына, а Дермот весело смеется с Брейденом.
 «Да, некоторые вещи никогда не меняются», — подумал Син.
 С громко стучащим сердцем Калл и спускалась по лестнице. Могущественный клан Макаллистеров когда-то был союзником ее клана, но в последнее десятилетие связи меж, ДУ ними ослабли. Однако для ее клана было бы выгодно восстановить союзничество, так как Макаллис-теры были в хороших отношениях с английским королем, и к тому же это, возможно, помогло бы успокоить повстанцев.
 Оказавшись в зале, Калли остановилась и расправила платье, и в это же время вошел Астер с гостями. Они все были гигантами! Ее дядя и брат были Макаллистерам по плечо. Только Син мог соперничать с ними ростом.
 — Моя племянница Каледония, — привлек к ней их внимание Астер.
 Калли растерялась. Одновременное присутствие братьев Макаллистеров действовало на женские чувства как землетрясение и приводило в полное замешательство.
 Вперед выступил светловолосый мужчина с суровыми голубыми глазами.
 — Лахлан Макаллистер, миледи. Счастлив познакомиться с вами. — Он был потрясающе красив, и его низкий голос взволновал Калли. — Мой брат Юан. — Калли посмотрела на гиганта слева от него, который с длинными волосами, требовавшими стрижки, был похож на огромного черного медведя. — И брат Брейден.
 Калли кивнула, спрятав улыбку. Брейден был красивее, чем имеет право быть человек, и ей была известна репутация этого Макаллистера, который, как говорили, был способен сразить мужчину одним ударом, а женщину одним поцелуем.
 — Очень приятно познакомиться с вами, — улыбнулась Калли всем троим. — Пожалуйста, проходите и садитесь. — Она проводила их к главному столу.
 — Прошу прощения, друзья, что заставил вас совершить это путешествие, — заговорил присоединившийся к ним Астер — Я не знал, что англичане решили отправить мою девочку домой.
 — Я тоже этому удивился, — сказал Брейден. — На Генриха не похоже, чтобы он добровольно отпускал заложников.
 — Он этого и не сделал, — ядовито усмехнулся подошедший к ним сзади Дермот. — Он отправил ее домой с мужем англичанишкой.
 — Это кто-то, кого мы знаем? — поинтересовался Брейден.
 — Сомневаюсь, — ответил Астер. — Я никогда о нем не слышал. Калли, он действительно граф?
 — Да, дядя.
 — Какой граф? — уточнил Лахлан.
 — Я точно не знаю. — Калли смутилась, обнаружив свою неосведомленность. Никто не упоминал ей о его собственности. — Но мне говорили, что у него обширные владения. — Калли стояла у стола, желая проследить, чтобы гостей достойно обслужили.
 В зал вошли слуги, несшие эль и блюда с мясом и хлебом, и вместе с ними появился Саймон. Он подошел к столу с дружелюбием и открытостью, которые так нравились в нем Калли.
 — Это Макаллистеры? — спросил Саймон, остановившись рядом с ней. Калли кивнула, а братья Макаллистеры подозрительно посмотрели на него. С широкой улыбкой и светящимися дружбой глазами Саймон подошел к мужчинам. У него был вид человека, приветствующего старых друзей, с которыми давно не виделся. — У меня такое чувство, что я уже знаю всех вас троих.
 — Вы?.. — Брейден смотрел на него, сурово нахмурившись.
 — Саймон Рейвенсвуд. А вы, должно быть, Брейден.
 — Я не знаком ни с какими Рейвенсвудами. Откудавы меня знаете?
 — Самый младший и самый озорной. — Он обернулся к Лахпану, — Вы Лахлан, который никогда не придерживается правил, если они ему не нравятся, всегда непреклонный и ютовый отдать жизнь ради любого из своей семьи или клана. — Затем Саймон взглянул на Юаня. — А вы самый спокойный, серьезный и бесстрашный, всегда готовый к битве. О, я столько историй слышал о вас троих.
 Братья обменялись тревожными взглядами.
 — От кого слышали? — спросил Лахлан.
 — От меня слышал этот жалкий льстец. И скажи мне, Лахлан, какое чудо заставило вас троих выползти из своих нор и притащить свои ленивые шкуры в такую даль, да еще в такую рань?
 Все в зале замерли при этих грубых словах. Никто, будучи в здравом уме, никогда не отважился бы оскорбить ни одного Макаллистера, а тем более всех троих сразу.
 У Калли от изумления открылся рот, и она повернулась ко входу в зал. Там на пороге, скрестив руки на груди, стоял Син, одетый в свою кольчугу. Его лицо не выражало абсолютно ничего, он просто спокойно стоял и рассматривал людей, которых только что оскорбил.
 — Как вы посмели оскорбить моих гостей! — взорвался Астер и сердито посмотрел на Калли. — Видишь, какой мир он принес?
 Три Макаллистера медленно поднялись, обошли вокруг стола и единой стеной двинулись на мужа Калли, и она, ужаснувшись злорадной улыбке, с которой Дермот ожидал предстоящей стычки, перекрестилась.
 Оказавшись на расстоянии вытянутой руки от Сина, братья рассмеялись и окружили его.
 Калли словно завороженная смотрела, как братья Ма-каллистер сгребли Сина в объятия, а он старался освободиться, ругался и шлепал их по рукам.
 — О-о! — взревел Син. — Отпустите меня, людоеды!
 — Разве твои ожоги еще не зажили? — озабоченно нахмурился Лахлан.
 — Да, они зажили, но у меня болит свежая рана, и, если вы сейчас же не прекратите, у меня снова начнется кровотечение.
 — Новая? Но откуда? — У Брейдена появилось точно такое же озабоченное выражение, как у Лахлана, и он потянул Сина за одежду, как будто искал рану. — Что случилось? Ты показался лекарю?
 Громкий свист прорезал воздух, мужчины замолчали, и все обернулись к Калли.
 — Кто-нибудь соблаговолит объяснить мне, что здесь происходит?
 — Мы, как видите, здороваемся со своим братом. — Юан с раздражением посмотрел на Калли. — Если не возражаете, мы немного посмотрим на него.
 У Калли, как и у ее дяди и у Дермота, приоткрылся рот.
 Нет… Может быть, она ослышалась? Если это правда, то почему Син не потрудился сказать ей об этом? Почему он скрывал такие вещи?
 — Вы Макаллистер? — Пройдя через комнату, Калли остановилась перед мужем и увидела в его глазах такое глубокое страдание, что у нее остановилось дыхание.
 — Разумеется, Макаллистер, — смутился Лахлан, тоже заметив выражение лица Сина, и добавил так тихо, что Калли едва услышала: — Независимо от прошлого ты всегда был Макаллистером.
 У Сина снова нервно задергалась щека, и, когда он заговорил, его голос был таким же тихим.
 — Если помнишь, от меня публично отказались. Дважды.
 Калли заметила стыд на лице Лахлана, и мужчина виновато потупился.
 — Вы хотите сказать мне, что этот парень — шотландец? — вступил в разговор подошедший к ним Астер. — Генрих выдал мою племянницу замуж за Макаллистера?
 — Ты женился на ней? — не веря своим ушам, воскликнул Брейден. — Ты?
 — А ты, похоже, уже собрался бежать за фатой, пока не разразился апокалипсис? — проворчал Син и снова взвыл, когда Брейден добродушно подтолкнул его. — Я же сказал тебе, что ранен. — Он сбросил руку брата. — Что ты сделаешь следующий раз? Высыплешь из солонки соль и вотрешь мне в рану?
 Впервые с тех пор, как она познакомилась с Сином, Капли видела своего мужа расслабившимся и ненастороженным, у него даже появился беззлобный юмор.
 — Добро пожаловать в семью. — Юан приподнял Капли, крепко обнял и запечатлел у нее на щеке поцелуй.
 — Опусти ее, пока не покалечил, — рявкнул Син, а Юан заворчал, но не отпустил Капли.
 — Ах, девушка, и почему вы решили выйти замуж за эту мрачную шкуру, когда могли выбрать меня или Лах-лана?
 — Потому что вы ее об этом не просили, — с кривой улыбкой ответил Син.
 — Знаешь, я, возможно, попросил бы, если бы увидел ее первым.
 — Но не увидел. А теперь отпусти мою жену.
 — Собственник, — подмигнул Юан Калли, опустив ее на пол. — Что ж, это хороший знак.
 — Да, — согласился Син. — Но он может стать плохим для тебя, если ты не будешь держать свои руки подальше от нее.
 — Когда ты так говоришь, братишка, я слышу в твоей речи северный акцент, — рассмеялся Лахлан.
 — Лучше последи за собой, — огрызнулся Син.
 — Знаешь, мы так и не поняли, почему ему, — Брейден кивком головы указал на Саймона, — так много известно о нас.
 — Он мой друг. — Отступив назад, Син потянул к себе Саймона, чтобы познакомить его с Макаллистерами.
 — Вы, должно быть, тот, кто донимал его вместо меня, — Брейден протянул Саймону руку. — Надеюсь, вы преуспели в этом.
 — Во всяком случае, я, безусловно, старался. — Саймон пожал ему руку.
 Мужчины посмеялись, и Астер пригласил всех к столу. Калли смотрела на братьев, слушала их разговор и удивлялась изменениям, которые их присутствие совершило с ее мужем. Она надеялась, что, пока Ма-каллистеры будут в замке, ей удастся выведать у кого-либо из братьев, почему ее муж так упорно не желает принять ее.
 А больше всего ей хотелось узнать, почему Син не удосужился сказать ей, что он шотландец.




 Глава 11


 Несколько долгих часов мужчины сидели за столом, добродушно подшучивая и смеясь, а Калли слушала, и у нее на сердце становилось теплее от их привязанности друг к другу. Макаллистеры даже Саймона приняли в свой круг и в отличие от членов ее клана не испытывали никакой неприязни к его английскому происхождению. Она многое узнала об их прошлом, в том числе и об их брате Кироне, который покончил с собой, но почти ничего не услышала о Сине. Они, очевидно, понимали, что прошлое Сина может причинить ему боль, и поэтому касались лишь отдельных незначительных эпизодов.
 Было уже за полночь, когда они все же решили отправиться спать. Калли, зевая, показала им, кто где будет ночевать, и наконец-то отправилась к себе в комнату, чтобы остаться наедине с мужем. Син все еще продолжал улыбаться.
 — Вы очень красивы, когда это делаете.
 — Что делаю?
 — Улыбаетесь.
 Син мгновенно принял хмурый вид и, отойдя от Калли, в замешательстве взглянул на постель.
 — Ну вот, я вовсе не хотела, чтобы вы снова нахмурились. Почему вы не сказали мне, что вы Макаллистер? — тихо спросила она.
 — Потому что я не Макаллистер.
 — Не понимаю. — Пытаясь осмыслить его слова, Кал-ли нахмурилась под стать Сину. Он определенно был связан с ними не через мать.
 — Отец зачал меня в первый год своего брака. — Вздохнув, Син отстегнул меч и отложил его в сторону. — Он один, без жены, уехал из дому в Лондон, чтобы навестить друга, и неизвестно, почему моя мать поразила его воображение. Тогда она была еще совсем девочкой, и, говорят, его акцент и горячность очаровали ее, Я был зачат в конюшне и, как уверяет моя мать, самым унизительным и болезненным для нее образом. Как только я появился на свет, она отправила меня и кормилицу в Шотландию, чтобы я жил со своим отцом. Старый слуга, который присутствовал там в тот вечер, рассказал мне, что моя мачеха, бросив на меня один только взгляд, просто обезумела и едва не родила Лахлана прежде времени.
 Син произносил слова тихо и без всякого выражения, но, несмотря на это, чувствовалось, что они ранят его в самое сердце — иначе и быть не могло. Калли хотелось подойти и утешить мужа, но она боялась, что, если она сделает это, он перестанет рассказывать, поэтому она молча слушала.
 — С того момента отец не желал иметь со мной ничего общего. Каждый раз, когда я пытался заговорить с ним, он делал вид, что не замечает меня. Если я приближался к нему, он поворачивался ко мне спиной и уходил. Для моей мачехи я был не больше, чем напоминанием о неверности моего отца. Она все во мне ненавидела. Из-за стыда и позора содеянного мой отец просто лез из кожи вон, чтобы доказать своей жене, что не питает ко мне никаких нежных чувств. Моим братьям доставалось все лучшее, а я получал то, что оставалось.
 — Он отправил вас обратно в Англию, чтобы вы жили со своей матерью? — Калли проглотила комок слез в горле, стараясь, чтобы Син этого не заметил.
 — Один раз, когда мне было семь лет, он попытался. Тогда была середина зимы. — Син замолчал и, опершись одной рукой о каминную полку, смотрел в огонь, вспоминая произошедшее тогда.
 С глубокими страдальческими морщинами, прорезавшими его красивое лицо, Син выглядел совершенно несчастным, и Калли не знала, где ей взять силы, чтобы удержаться и не броситься к нему. Но она сумела взять себя в руки и продолжала слушать историю, которую — она не сомневалась — он никому прежде не рассказывал.
 — Я помню, что всю дорогу было ужасно холодно, — когда Син снова заговорил, Калли услышала затаенное глубоко в его сердце страдание, — а мой отец не дал нам ни гроша, поэтому рыцарь, сопровождавший нас с няней к моей матери, нанял комнату только для себя, предоставив нам ночевать в сарае или в конюшне.
 Калли поежилась от его бесстрастного тона.
 — Моя няня все время говорила мне, что мать обрадуется, увидев меня. Она уверяла меня, что все матери любят своих детей и что моя мать будет относиться ко мне так же, как Эйслин относится к моим братьям. Она сказала, что мать обнимет меня, поцелует и примет в дом.
 Калли зажмурилась, чтобы заглушить боль сочувствия. Зная его мать, Калли могла прекрасно представить себе, какой прием его ожидал.
 — Это был сочельник, и везде были разложены подарки. Няня повела меня через большой зал туда, где за хозяйским столом сидела моя мать, держа на руках маленького мальчика. Она е такой любовью держала его, смеялась и играла с ним, что эта картина наполнила меня радостью, и я решил, что все-таки у меня будет мать, о которой я всегдамечтал. Я подумал, что она, увидев, как я стою в сношенных башмаках и рваной накидке, крепко обнимет меня и скажет, что счастлива наконец-то снова увидеть меня.
 Калли почувствовала, что у нее по щекам текут слезы, и была рада, что Син не смотрит на нее и не видит их.
 — Когда няня сообщила ей, кто я и почему мы там оказались, мать завизжала от ярости. Она со злостью выплеснула мне в лицо вино и сказала, что у нее один-единственный сын и что я позорю ее своим присутствием. А затем она выгнала нас обратно в холодную ночь.
 Продолжая смотреть в огонь, Син прерывисто вздохнул.
 — Тогда я понял, что для меня не существует такой вещи, как семья. — Син сапогом подтолкнул кусок полена обратно в топку. — Я не был ни шотландцем, ни англичанином. Я был бездомным незаконнорожденным ребенком, нежеланным и ненужным. Няня вернула меня моему отцу, и его ненависть ко мне все росла, до того дня, пока слуги короля Давида не явились за его сыном. Им нужен был заложник, которого они хотели отправить королю Стефану в Англию, чтобы заверить его в том, что шотландцы больше не будут нападать на его земли и на его подданных.
 — И он отправил вас. Син кивнул.
 — Эйслин заявила ему, что, если он пошлет одного из ее сыновей, она себя убьет. Правда, она могла бы этого и не говорить. Все мы, мальчики, знали, кого отправят. — Син устало провел руками по лицу, словно воспоминания о прошлом отняли у него силы. — Мы с отцом обменялись резкими словами, и в итоге он схватил меня за рубашку и толкнул в руки посланцев Давида. Он сказал, чтобы я никогда больше не появлялся в его доме, что я никому не нужен, а для него лично я вообще больше не существую.
 У Калли потоком хлынули слезы, когда она представила тот ужас, каким была жизнь Сина. Никому не нужный, вечно нелюбимый. Неудивительно, что он так скрытен.
 Калли стало еще хуже, когда она подумала о том, как по-разному люди ее клана встретили его братьев и как они обошлись с Сином и Саймоном, как она сама ушла от мужа, чтобы позаботиться о его братьях, оставив его со свежей раной, одного.
 Син всегда был один.
 Боже правый, Калли так хотелось иметь возможность вернуть этот день и изменить его. Сина отталкивали чаще, чем кого-либо другого, и Калли было больно за него. Она плакала от того, что с ним так обращались, и в душе знала, что никогда не допустит того, чтобы они расстались и он снова остался один.
 — Син, я хочу, чтобы вы всегда были со мной. Услышав это, он скривил губы и выпрямился.
 — Не смейтесь надо мной, — сердито бросил он. — Мне не нужна ваша жалость.
 Да, ему нужна была только ее любовь. Но он так долго прожил вообще без всякой любви, что Калли подумала, не будет ли это уже слишком поздно для него. Быть может, это окажется чересчур сильным потрясением.
 —  Я чувствую к вам совсем не жалость. — Калли шагнула, чтобы коснуться его локтя, и, к ее изумлению, Син не отстранился от нее, Она нежно водила пальцами по бицепсам его здоровой руки, а потом по щеке, до тех пор пока он не взглянул на нее и не прочел искреннее чувство в ее глазах. — Вы мой муж, Син. Мы поклялись перед Богом, и я всегда буду с вами.
 Син был не в силах представить себе их вместе, не в силах поверить, что она на самом деле говорит о них двоих — о себе и о нем.
 Глядя в пол, Син вспоминал те случаи в своей жизни, когда сам себя обманывал. Вспоминал, как он лежал, избитый Гарольдом, и думал, что отец отправил его из дома просто потому, что рассердился на него, и что, если бы он был послушным и делал все, что требовали англичане, а не огрызался Гарольду, ему бы позволили вернуться домой, как обещал король Стефан, и отец принял бы его обратно с распростертыми объятиями.
 Но отец все так же не обращал на него внимания, а в письме отца Генриху вообще даже не упоминалось имени Сина и не было какого-либо обращения к нему как к сыну. Письмо было холодным и грубым, Окончательный отказ до сих пор был незаживающей раной в сердце Сина.
 Син вспоминал удары сарацинских плетей и побои, которые ему приходилось терпеть во время учения. Ему помогало остаться в здравом уме лишь то, что в глубине души он сохранял надежду: если ему удастся убежать от сарацин и вернуться в Англию, все будет хорошо и народ его матери, безусловно, радушно примет его.
 Однако после того как Генрих вернул его в Лондон, к нему относились хуже, чем к прокаженному, хуже, чем к еретику.
 Предательство — это единственное, с чем .он встречался в жизни, единственное, в чем он не сомневался, и он с сожалением убрал наконец с лица руку Капли. Он не был уверен в том, что Калли его не предаст, если он до конца откроется ей.
 — Уже поздно. Вам пора спать.
 — А вы где будете спать?
 — На полу у камина.
 У Калли от досады задрожали губы, но она постаралась не дать пролиться слезам. Ей так хотелось найти подход к нему, заставить его поверить в нее — поверить в них, но Син снова замкнулся.
 Он стал раздеваться, и Калли отметила, как при свете огня поблескивают его смуглые плечи. Затем он бросил на пол шкуру с кровати и лег на нее, обнявшись со своим мечом. Калли сжала кулаки, в этот момент она готова была задушить мужа за его упрямство.
 Что предпринять, чтобы достучаться до сердца этого человека?
 Глядя на огонь в камине, Син прислушивался к движениям жены, и больше всего ему хотелось присоединиться к ней в постели, забраться туда, заключить Калли в объятия и наконец познать райское блаженство, то единственное место рая, на которое может рассчитывать подобный ему человек. Но он привык к несбывшимся мечтам.
 Неожиданно у его затылка упала подушка, и, оглянувшись, Син увидел, что Калли устраивает у него за спиной постель.
 — Что вы делаете?
 — Я как Руфь. — Пожав плечами, она опустилась на пол и потянула на себя одеяло Сина. — Моя постель там, где мой муж. Если вы не хотите прийти в мою постель, тогда я приду к вам в вашу.
 — Это смешно.
 — Да? — Приподнявшись на локте, Калли посмотрела на Сина. — А мне кажется нелепым лежать на холодном каменном полу, когда всего в нескольких шагах вас ожидает удобная кровать.
 Син закрыл глаза, не имея сил возразить ей и справиться со своими беспорядочными эмоциями, все еще бурлившими внутри его. Он только что открыл ей такие вещи, о которых никогда прежде не говорил. Никто, даже его братья, никогда не знали, что его мать сказала ему или сделала с ним в тот вечер.
 Син устал и ослаб, ему хотелось только одного — отдохнуть от своего прошлого.
 — Идите в кровать, Калли.
 Но она не ушла, а просто свернулась калачиком возле него и продолжила разговор:
 — Почему? Я сделала что-то не так в нашу брачную ночь? Я чем-то разочаровала вас?
 Син едва не задохнулся, вспомнив, какой она была тогда теплой и податливой. Она никогда не делала ему ничего плохого — до этого самого момента, когда отказалась сделать то, о чем он ее просил.
 — Нет, я не разочарован.
 — Тогда почему вы не хотите обнять и поцеловать меня?
 Его обожгла мысль о том, что она, обнаженная и горячая, лежит в его объятиях. Несколько ее слов пробудили к жизни и воспламенили его тело. Калли была первой женщиной, которая добивалась его расположения, это было приятно и возбуждающе.
 — Не могу поверить, что веду с вами такой разговор.
 — Что ж, прекрасно, никаких разговоров. Тогда просто лежите здесь и делайте вид, что меня не существует. Между прочим, вы большой мастер этого дела.
 Обида в ее голосе кольнула Сина. Он не хотел обижать Калли, он только хотел, чтобы она оставила его одного.
 — Калли, вы здесь ни при чем. Почему вы не можете примириться с тем, что я бесчестный, подлый и к тому же незаконнорожденный, и оставить меня в покое?
 — Как делают все остальные? — Да.
 Калли села и наклонилась над ним. Ее груди коснулись руки Сина, и в ответ на это невинное касание желание захлестнуло его. Калли, прищурившись, внимательно всматривалась в мужа. Ее щеки горели от возмущения, в зеленых глазах отражался свет огня, медные локоны упали ей на лицо, и ее естественная красота приковала Сина к месту.
 — Потому что я не верю, что вы подлый, и знаю, что вы не бесчестный. А относительно незаконности рождения… это едва ли ваша вина.
 Положив подбородок ему на предплечье, Калли смотрела на мужа голодными глазами, которые он считал просто волшебными.
 Как у такой женщины могло возникнуть желание иметь с ним что-то общее?
 — Вы мой муж, и, если вы мне позволите, я буду любить вас.
 Эти слова…
 Они разорвали Сина на части и сделали его беззащитным. Но он не мог им верить, он все прекрасно понимал.
 — И если я позволю, то как же ваша семья? Вы добровольно оставите ее? Вы хотя бы на минуту поверили, что они примут англичанина в свои сердца?
 — Вы не англичанин, вы шотландец.
 — Нет. Я родился в Англии и большую часть времени воспитывался там. Меня вышвырнули из Шотландии и велели никогда туда не возвращаться. Вы и представить себе не можете, как тяжко мне находиться здесь. И при первой же возможности я вернусь в Лондон. Захотите ли вы тогда оставаться со мной?
 — Мне не нравится Лондон. — Глаза Калли вспыхнули гневом, когда она вспомнила то ужасное место. — Он грязный и зловонный. И меня там ненавидят.
 — Тогда вы должны понимать, как я чувствую себя здесь.
 При его словах у Калли сжалось горло. Силы небесные, она прекрасно понимала. Она помнила тот ужас, который день за днем сжимал ее сердце, когда она боялась, что больше никогда не увидит свою любимую родину. Это было невыносимо.
 — Почему вы женились на мне? — тихо спросила Калли, почти боясь услышать ответ, который он может дать.
 — Потому что не знал другого способа вернуть вас домой. Я видел, как другие обращаются с Джейми, с каким пренебрежением и жестокостью относятся к нему. Он хороший мальчик, с доброй душой, и я не хотел, чтобы он стал похожим не меня. Поэтому я привез вас сюда, пока еще не поздно для вас обоих.
 Калли похолодела от избытка нахлынувших на нее эмоций и в это мгновение поняла, что любит Сина, — теперь у нее не было в этом сомнения. Чувства, наполнившие ее и бурлившие у нее внутри, вызвали у Калли желание заключить мужа в объятия и держать так вечно.
 Этот человек, такой сильный и такой страдающий, мог пренебрегать своим здоровьем и даже жизнью и все же защищать других и помогать им, несмотря на то что ему никто никогда не помогал. Это изумило и напугало Калли, но прежде всего глубоко тронуло.
 — Я намерена убедить вас остаться здесь, со мной. — Она провела рукой по краю его подбородка.
 — Уверяю вас, вам это не удастся. — Его взгляд потускнел.
 — Это вызов?
 — Нет, милая. Просто признание.
 Возможно, Син так и думал, но в душе Калли восприняла его слова как вызов, а она любила сложные задачи. Постепенно она откроет способ пробиться через его защиту и найдет пусть к его сердцу, она заставит Сина захотеть остаться. Она будет тем, что ему нужно, чего он хочет, — и не важно, что это будет.
 Син снова повернулся спиной к Калли, ожидая, что она встанет, но она не встала, а, снова опустившись рядом с ним, принялась поглаживать шрамы на его спине, и у Сина возникло странное чувство удовольствия от ощущения ее руки, прикасавшейся к тому, что когда-то доставляло ему бесконечную боль. А затем Калли потянулась вперед и дотронулась губами до раны от стрелы. Син вздрогнул. В это мгновение было так легко повернуться к Калли и заключить ее в объятия.
 Но он не имел права об этом мечтать.
 Для такого, как он, в этом мире нет спокойствия, нет счастья. Любовь — это для других, для удачливых и достойных, для тех, кто знает, как любить.
 Син никогда еще не чувствовал такого одиночества, как в этот вечер. Боль разрывала ему душу.
 Не осознавая, что делает, он повернулся и посмотрел на Калли. Ее взгляд был таким нежным!
 Как она могла быть такой открытой и зовущей? Он никогда не понимал эту женщину.
 Калли ждала его, приоткрыв губы.
 И внезапно он, забыв обо всем на свете, принял ее приглашение.
 Словно обезумев, он порывисто притянул ее к себе, и его поцелуй был сама страсть, так что у Калли остановилось дыхание. Она почувствовала сквозь сорочку, как Син кулаком еще крепче прижал ее к своему телу, а потом набросился на ее рот, словно это было самое ценное сокровище на земле и он не мог прожить без него ни мгновения. Его руки сжимали Калли, а язык в необузданном, бешеном ритме танцевал с ее языком, лишая ее сил и дыхания.
 Силы небесные, она хотела этого мужчину, и для нее совершенно не имело значения, какие преступления он совершил и что делал в прошлом, чтобы вынести весь тот ужас. Для нее было важно только то, что он затронул ее сердце. Он заставил ее смеяться, заставил почувствовать желание и, самое главное, заставил Калли осознать себя женщиной. Он разбудил в глубине ее нечто такое, о существовании чего она даже не подозревала. Когда она смотрела в глаза Сину, она видела там будущее, видела детей, которых мечтала родить, и дом, который мечтала устроить для всех них.
 — Я хочу вас, Син, — шепнула Калли у самых его губ. Господь свидетель, он не мог устоять против этой мольбы.
 Он поднял ее на руки и понес к кровати.
 — Вы повредите свое плечо. — Калли крепко прижалась к мужу, словно старалась меньше весить у него в руках.
 — Вы не такая тяжелая, чтобы причинить мне вред.
 Он положил ее спиной на мягкий матрац, и Калли, неуверенно взглянув на Сипа, нежно положила руки ему на плечи. Мягкость ее прикосновения обожгла Сина, и он секунду наслаждался видом ее теплого, ждущего тела. Зеленые глаза смотрели на Сина так, как будто он был именно тем человеком, которым всегда мечтал быть.
 В глазах Калли он был благородным, достойным, мужественным — таким, каким ему всегда хотелось быть.
 Син понимал, что должен уйти, что не его дело заниматься с ней этим, и тем не менее не мог уйти. Он не был уверен, что на земле или за ее пределами существует что-то такое, что смогло бы заставить его сегодня ночью покинуть эту комнату.
 Калли затрепетала при виде его обнаженного тела, его мощь и грациозная гибкость ошеломили ее, и тело Калли вспыхнуло от желания. Калли дрожала от потребности, которую вряд ли осознавала; она лишь знала, что хочет этого мужчину. Она хотела почувствовать его в себе, поделиться с ним собой, дать ему успокоение и удовольствие, в которых он нуждался.
 Подняв руку и развязав шнуровку, Син медленно спускал с нее сорочку, пока Калли, нагая, не предстала его голодному взгляду, и под его пристальным, хмурым взором, устремленным на ее обнаженную грудь, Калли задрожала.
 Син провел рукой по ее налившимся и затвердевшим соскам, наслаждаясь их видом и прикосновением к ним, а потом, взяв один из них в ладонь, нежно сдавил, и Калли, застонав, втянула в себя воздух от восхитительного ощущения, Уже разгоряченная и влажная, Калли страдала от желания, ей хотелось получить его тело, потрогать его так, как — она надеялась — никогда не трогала ни одна другая женщина. Сегодня ночью Син будет принадлежать ей, и она была намерена сделать все, что ни потребуется, чтобы заставить его понять, как много он для нее значит, Син прижался губами к ее шее, и его горячее дыхание обожгло Калли, В прошлый раз она была так пьяна, что почти ничего не помнила, но это… это она отчетливо помнила — отчетливо и ярко. Со страхом и любопытством руками исследуя его тело, Калли восхищалась выпуклостями и впадинами упругих мускулов. По сравнению с ней Син был крепким и твердым, щетина у него на щеках царапала ей руку, а его мужской запах вызывал головокружение.
 Калли прикасалась к нему так, как он и представить себе не мог, и, взглянув на нее, он увидел в ее глазах настоящий рай. Ни одна женщина не дотрагивалась до него подобным образом, он никогда не мог позволить себе такого удовольствия — никогда даже не смел надеяться получить его.
 Калли полностью открылась для него, он пил с ее губ нежность и вкушал доброту, которая была для нее вполне естественной и которой так недоставало ему, Калли была ангелом, и когда Син смотрел на нее, он почти был готов поверить в существование рая.
 Он взял в ладони ее лицо и просто смотрел в волшебные зеленые глаза и читал в них обещания. Но может ли он позволить себе верить этим обещаниям?
 Этой ночью он сделает то, чего никогда раньше не делал. Он отдаст ей себя и будет молиться, чтобы утром она не возненавидела его за это.
 Калли стало досадно, что у нее не осталось воспоминаний об их брачной ночи, что она не помнит, как держала мужа в объятиях.
 Ей было странно чувствовать себя столь открытой перед ним, и в то же время было так естественно, что они будут делиться собой друг с другом. Вскинув руки, Калли погладила Сина по щекам, утопила пальцы в его волосах и увидела у него в глазах непреодолимую страсть.
 — Я счастлива, что вы мой муж, — шепнула она.
 Син смотрел на Калли, как будто не в силах был поверить тому, что услышал; у него был такой вид, словно он сбит и боится проснуться; в его черных глазах смешались боль и радость.
 Потершись о ее щеку и встретившись с ней взглядом, Син почувствовал возникшее между ними взаимопонимание. Это был бесценный миг единения, но Калли предстояло пройти долгий путь, чтобы получить надежду на их общее будущее.
 Опустив голову, он нашел губы Калли, впился в них страстным, жгучим поцелуем — и они стали единым целым. Боль взяла верх над наслаждением, Калли сжалась, а Син замер.
 — Простите, — прошептал он. — Вам очень больно? Калли покачала головой. Она была крайне удивлена.
 Так как она думала, что уже потеряла невинность, то ожидала, что в эту ночь никакой боли не будет — во всяком случае, так ей говорили.
 — Все прекрасно, Син, — вымученно улыбнулась Калли. Что-то очень интимное было в том, чтобы смотреть на него, когда они были вот так соединены вместе.
 Сдерживая дыхание, Син смотрел, как двигалась лежавшая под ним женщина, и беспощадно сдерживал себя, хотя это было мучительно. Он мечтал, чтобы Калли хотела его, а не боялась желаний собственного тела. От этой ночи она должна получить столько же наслаждения, как и он, — нет, на самом деле больше, С удовольствием наблюдая, как Калли открывает для себя собственные сексуальные возможности и радости, Син делал то же самое.
 Никогда раньше он не представлял себе, что значит заниматься любовью, никогда не осмеливался даже надеяться, что может провести ночь с женщиной, что она может остаться с ним по своей доброй воле.
 С медными локонами, рассыпавшимися по обе стороны лица, Калли напоминала ему какое-то прекрасное сказочное создание, которое околдовало его своим волшебством. И для Сина не было большего наслаждения, чем ласкать ее.
 Ощущая, как он, твердый и мощный, движется в самой глубине ее, Калли вздохнула от удовольствия и, обхватив Сина руками, прислушивалась к его учащенному дыханию.
 Прижимаясь к нему и потеряв контроль над собственным телом, Калли шептала имя мужа. Она вся горела, у нее в ушах стоял звон, и, когда она уже была уверена, что умрет от восторга, ее тело с такой силой содрогнулось в экстазе, что Калли закричала.
 Син стиснул зубы, ощущая ее плоть, а затем страстно поцеловал Калли и, крепче прижав ее к себе, ощутил, как расслабляется его собственное тело. Волны блаженства захлестнули его, когда он отдал Калли ту свою частицу, которую никогда не отдавал ни единой душе.
 А потом в течение какого-то времени, которое казалось одновременно и вечностью, и самым коротким мигом на свете, Син лежал совершенно неподвижно, все так же держа Калли в объятиях.
 — Это всегда так бывает? — с благоговением спросила Калли.
 — Я не знаю. — Син спустился с небес обратно на землю, в свое тело, прерывисто вдохнул и сжался, как только слова слетели с его губ.
 — Не знаете или не хотите сказать мне? — Калли подозрительно посмотрела на него.
 Он хотел скрыть свой промах ложью, но не смог заставить себя это сделать. Нет, он не станет ей лгать, тем более после того, как она так много дала ему.
 — До этой ночи я никогда не был с женщиной. — Он в смущении отвел взгляд.
 Его признание ошеломило Калли. Как это может быть? От женщин в Лондоне она наслышалась рассказов о его сексуальных подвигах. Конечно, она слышала и о том, что каждое утро он ест маленьких детей, и о рогах, которые вырастают у него на лбу, как только он приближается к церкви.
 — А как же наша брачная ночь?
 — Вы заснули раньше.
 — Но кровь, которая была на мне и в моей постели… Откуда она взялась?
 — Она была моей. Я подумал, что вам вряд ли захочется терпеть унижение, когда врач Генриха будет осматривать вас и обнаружит, что вы девственница. Поэтому я вскрыл один из порезов на руке и использовал свою кровь, чтобы избавить вас от этой процедуры.
 Святые небеса, Калли только сейчас постигла всю глубину его одиночества. Он никогда не был близок ни с кем даже на самом примитивном уровне. Не слыхано, чтобы мужчина его телосложения и энергии оставался целомудренным.
 — Не могу поверить, что вы не…
 — Вы считаете меня таким негодяем? — Глаза Сина вспыхнули гневом. — Вы полагаете, после того, что я перенес в жизни, я когда-нибудь смог бы воспользоваться возможностью оставить женщине ребенка, которого она будет ненавидеть за совершенный мной поступок? Я скорее умер бы, не познав женщины, чем допустил, чтобы мой ребенок страдал в этом мире из-за того, что я был самовлюбленным эгоистом, не умеющим себя контролировать.
 Он замолчал. Ведь сейчас он воспользовался такой возможностью. Вполне вероятно, что после этой ночи Калли будет носить в себе его ребенка. А это означает, что он доверяет ей, — во всяком случае, в какой-то степени.
 Тронутая его словами, Калли притянула мужа к себе, и он крепко обнял ее. В душе Син надеялся, что он бесплоден, надеялся, что у этой ночи не будет никаких последствий. Ему была невыносима мысль о ребенке, рожденном для невзгод и страданий в этом мире.
 Син вдруг пожалел, что днем стрела не вонзилась ему в сердце. Ему нужно было позволить семейству Калли победить, чтобы потом он мог вернуться в Англию. Он не должен был заниматься с Калли любовью.
 И тем не менее он смотрел на ангельское лицо Калли и видел, что нашел в ней то, чего ожидал всю свою жизнь. И все, что ему нужно было сделать, — это найти в себе мужество взять желаемое.
 Когда Син смотрел на Калли, все те давным-давно похороненные мечты оживали и заставляли его желать то, о чем он не имел права даже думать: дом, семья… любовь.
 «Будь благодарен за то, что имеешь, мальчишка. Все незаконнорожденные вроде тебя годятся только на то, чтобы подтирать задницы вышестоящим», — раздался в душе Сина злобный голос Гарольда.
 Едва дыша, он неохотно отодвинулся от Калли, встал и оделся.
 — Син!
 Звук ее голоса ножом врезался в него, и Син остановился у двери, разрываясь между желанием вернуться в постель, заключить Калли в объятия и держать так вечно и страхом перед возможностью получить отказ, который заставит его бежать, как напуганное животное.
 — Я вернусь через минуту.
 Не имея определенной цели, Син спустился в большой зал и увидел, что его брат Юан сидит за столом и в одиночку пьет эль.
 — Почему ты до сих пор не спишь? — спросил Син, усаживаясь на пустой стул рядом с братом.
 — Я еще не до смерти устал. — Юан осушил кубок и снова наполнил его. — А ты?
 — И я тоже. — Взяв кубок, Син наполнил его до краев.
 — Мы с тобой хорошая пара, а? — усмехнулся Юан, глядя, как Син одним глотком проглотил содержимое кубка.
 — То есть? — Син снова налил себе полный кубок.
 — Нас обоих терзает наше прошлое.
 Син погрузился в молчание под вновь нахлынувшими воспоминаниями. Он понимал вину и боль брата, понимал, каким тяжелым камнем лежит прошлое на совести Юана.
 — Сегодня ночью поминаешь Кирона?
 — Каждую ночь, — кивнул Юан. — Его образ преследует меня, когда я пытаюсь заснуть.
 — Да, я тебя прекрасно понимаю. Я вижу людей, которых убил. — Син сделал еще глоток эля. — Я никогда не знал даже имен большинства из них.
 — Это легче, чем знать, что ты убил собственного брата.
 — Кирон убил себя сам. — Син толчком отодвинул стул, чтобы видеть брата.
 — Да, из-за того, что я ему сделал.
 — И все же это не твоя вина.
 Юан оказался не более чем игрушкой красивой женщины, у которой не было сердца. Кирон сделал собственный выбор, а бедный Юан остался страдать за поступки их обоих.
 Син сочувствовал брату и отдал бы все, чтобы облегчить его страдания, но он не был уверен, хватит ли всей вечности, чтобы сердце Юана успокоилось.
 — Эти дьявольские кубки никогда не бывают достаточно большими, — проворчал Юан и, швырнув кубок через плечо, принялся пить прямо из кувшина, но оторвался, чтобы взглянуть на Сина. — Между прочим, а почему ты здесь, когда у тебя есть очаровательная молодая жена, чтобы греть твою постель?
 На этот вопрос легко было дать ответ.
 — Потому что я непроходимый дурак.
 — Что ж, по крайней мере ты это признаешь.
 — Знаешь, — криво усмехнулся Син, — сегодня ночью я подумал, что обязан извиниться перед Брейденом.
 — За что?
 — За те слова, которые я сказал ему, когда мы вместе с Мэгги были в имении Макдугласов. Я обнаружил, что гораздо легче дать совет, чем претворить его в жизнь.
 — Не забывай, брат, что я пьян и для моего затуманенного мозга все это не имеет ни капли смысла, — хмуро откликнулся Юан.
 — Я сказал Брейдену, что ему следует воспользоваться случаем и выяснить, подходят ли они с Мэгги друг другу. — Син сделал глубокий вдох. — А теперь я обнаружил, что не могу следовать своим же советам.
 — Ты хочешь выяснить, подходишь ли ты Мэгги?
 — Почему бы тебе не пойти в постель, чтобы сон прочистил тебе мозги? — Син бросил в брата небольшой кусочек хлеба.
 — Когда-нибудь пойду, но я еще недостаточно пья«.
 При этом заявлении Син иронически поднял бровь. Все время, пока он оставался в Шотландии с братьями, залечивая раны от ожогов, он видел, что Юан часто бодрствовал по ночам и пил в одиночестве.
 — Скажи мне, Лахлан знает, как много ты пьешь?
 — Никто не знает. Даже ты.
 Син схватил Юана за руку, не дав ему выпить еще.
 — Может быть, тебе следует немного воздержаться?
 — Если ты сам не можешь следовать своим же советам, то нечего давать их мне, — огрызнулся Юан, сбросив руку брата.
 Син только покачал головой, когда Юан прикончил весь кувшин и отправился искать следующий.
 Когда-то Юан был уверен, что Изабель Кейд любит его, и сначала сражался за нее с Кироном так, что они едва не поубивали друг друга, а потом, не обращая внимания на отца и братьев, убежал, чтобы жениться на ней. Но Юан не успел жениться, потому что она убежала с другим мужчиной, бросив его одного в северной Англии. Вернувшись домой с разбитым сердцем, он узнал, что семья оплакивает смерть Кирона, который покончил с собой в тот день, когда Юан убежал с Изабель.
 Двойной удар сокрушил Юана.
 Юан воспользовался шансом на счастье, а кончил тем, что, озлобленный и одинокий, жил в какой-то норе в горах, и рядом не было никого, кто мог бы заметить, сколько эля он выпивает.
 Иногда не стоит хвататься за шанс на счастье.
 Син мрачно смотрел на свой кубок. Счастливые моменты своей жизни он мог пересчитать по пальцам одной руки, счастье для него всегда находилось за пределами досягаемости, и он был бы дураком, если бы думал, что сейчас что-то изменилось. С тяжелым сердцем Син решил, что не должен оставаться с Каледонией. Наступит утро, он займется поисками повстанцев, а потом уедет от нее.
 Церковь, несомненно, даст согласие на аннулирование брака. Люди люто ненавидят его и будут только рады расторжению брака, который никогда не должен был заключаться.
 Да, он предоставит Калли свободу, это единственно достойное решение, которое может принять недостойный человек.




 Глава 12


 На следующее утро Син с болью осознал, что, возможно, первый раз в своей жизни действительно не выполнил своей миссии. Никто из соплеменников Калли с ним не разговаривал, и, как только он приближался, все мгновенно упрямо сжимали челюсти и спешили уйти. Нельзя сказать, что они были первыми, кто так обращался с ним, но если он собирался найти виновных в нападениях, ему было необходимо, чтобы они по крайней мере открывали рты в его присутствии.
 Завтракая в зале со своими братьями и Саймоном, Син рассказал им о своих утренних неудачах.
 — Знаешь, — сказал Брейден, — тебе помогло бы, если бы ты оделся в шотландскую одежду. Холодных шотландских рыцарей трудно воодушевить.
 Лахлан похолодел при необдуманных словах младшего из братьев. В отличие от Юана и Брейдена он знал причину отвращения Сина к шотландским нарядам. Он мысленно вернулся к тому случаю, когда отец привез с ярмарки в Килгаригоне клетчатую ткань для накидок себе и сыновьям. Брейден тогда был еще в пеленках, и их мать обернула младенца куском ткани в черно-зеленую клетку, а он сам, Кирон и Юан гордо надели такие же, как у отца, накидки.
 — Мои мальчики, — гордо провозгласил отец, оглядев их и потрепав по волосам.
 Лахлан улыбался до тех пор, пока не заметил в углу Сина, о котором в возбуждении все забыли, а Син, как обычно, спрятавшись в темноте, угрюмо стоял, сложив руки на груди. Лахлан никогда не забудет, с каким выражением его старший брат наблюдал за ними. У юного Сина глаза были полны зависти и боли.
 — Па? — обратился к отцу Лахлан. — А где накидка для Сина?
 Оставив вопрос без ответа, его отец продолжал играть с Юаном и Кироном, но его молодая мать оказалась не столь добра.
 — Клетчатая ткань предназначена для людей чистой шотландской крови, Лахлан, она не для сассенахов-полукровок.
 Даже живи он вечно, Лахлан все равно не смог бы понять ни жестокости своей матери по отношению к Сину, ни полного отсутствия у отца какого-либо интереса к нему.
 Позже в тот же день Лахлан нашел Сина в их комнате. Он сидел один посреди спальни на полу, и из резаной раны на его руке в миску текла кровь.
 — Что ты делаешь? — в испуге закричал Лахлан и, подбежав к брату, приложил к ране ткань, чтобы остановить кровотечение.
 — Пытаюсь избавиться от английской крови во мне, но она, по-моему, не очень отличается от твоей. — Взгляд у Сина был отрешенный и пустой. — Как я могу освободиться от нее, если не вижу разницы?
 Лахлан перевязал Сину руку, и они больше никогда к этому не возвращались, но с тех пор Лахлан часто вспоминал о том случае.
 Сейчас Лахлан смотрел на Сина, сидевшего рядом с Саймоном, и, честно говоря, восхищался его силой.
 — Я никогда не надену на свои плечи никакую накидку, — ответил Син Брейдену.
 — А я надену, — присоединился к разговору Саймон. — Ради этого я даже порыжею.
 — Думаю, нам нужно официально принять Саймона в ряды Макаллистеров, — улыбнулся Лахлан, хотя мучительные воспоминания все еще не отпускали его. — Что скажете, братья?
 — По-моему, он вполне подходит, — кивнул Брейден, — Как, Юан?
 — Я бы кивнул, но у меня слишком болит голова.
 — Учитывая, сколько эля ты выпил вчера ночью, я удивляюсь, что ты вообще можешь сидеть прямо, — хмыкнул Син.
 — Как много ты выпил этой ночью? — с неожиданным беспокойством спросил Лахлан.
 — Что-то между слишком много и недостаточно.
 Лахлан закатил глаза, не зная, что делать, чтобы превратить Юана снова в того человека, которым он был до того, как Изабель его предала.
 — Вернемся к повстанцам, — предложил Лахлан, стараясь сосредоточиться на деле, в котором он мог оказать реальную помощь. — Зачем беспокоиться, если они больше не нападают на подданных Генриха?
 — Затем, что они могут снова начать в любой момент. — Син насмешливо взглянул на брата.
 Внезапно раздался крик тревоги, и мужчины — даже Юан, на каждом шагу проклиная свою голову, — бросились к двери. Брейден широко распахнул дверь, и все увидели английского посланца, въезжающего во внутренний двор верхом на рыжем жеребце.
 При виде этой картины Сии покачал головой. Глядя на лица шотландцев, окруживших герольда, можно было безошибочно сказать, что Син был единственным человеком, которого встречали менее радушно, чем этого англичанина.
 Заметив Сина и Саймона, мужчина тотчас расслабился, и если не знать, что привело сюда этого человека, Син удивился бы его поведению, так как на его памяти первый раз кто-то по-настоящему почувствовал облегчение от его присутствия.
 Посланец спешился и подал Сину запечатанное письмо.
 — От лорда Рэнальфа, владельца земель Оксли. Сломав печать, Син читал послание и с каждым прочитанным словом становился все мрачнее.
 — Он послал сообщение Генриху?
 — Да, милорд. И король дал знать, что сам лично отправится проверить ущерб.
 — Что случилось? — спросил Лахлан.
 Увидев направлявшуюся к ним жену, Син подождал, пока она подойдет ближе, и только тогда ответил на вопрос брата:
 — По-видимому, группа Макнили напала на земли Оксли. Он потерял почти два десятка коров, а его деревню сожгли дотла. Его люди лишились всего урожая и теперь с трудом переживут зиму. — Он выразительно посмотрел на Калли, чтобы она поняла всю серьезность положения, — На одном из деревьев поблизости они нашли записку, в которой говорилось: «Англичане, убирайтесь с шотландской земли» — и стояла подпись: «Макнили».
 — Астер этого не делал, — побледнев, сказала Калли, — Он ни за что не одобрил бы такого.
 — Я знаю, — честно согласился Син, складывая письмо. — Ему совсем не нужно, чтобы гнев Генриха обрушился на его голову. Скажите вашему лорду, — обратился он к посланцу, — что я лично займусь этим делом и найду человека, который это совершил.
 Герольд кивнул.
 — Что вы собираетесь делать? — спросила Калли.
 — Я хочу, чтобы вы оповестили всех мужчин своего клана, которым больше четырнадцати лет, что им следует явиться сюда к концу дня. Мне нужно с ними поговорить.
 — Думаю, это просто безрассудно. — Лицо Калли стало совсем белым, хотя Син считал, что сильнее побледнеть невозможно. —* Они могут напасть на вас.
 — Напав на моего брата, они нападают на нас, — хмуро сообщил Лахлан. — Передайте им это. Я сомневаюсь, что кто-либо из рожденных в вашем клане хотел бы пойти войной на Макаллистеров.
 — Я передам, — кивнула Калли.
 Сегодня ее волосы были заплетены, но все равно завитки выбивались из косы и очаровательно обрамляли ее лицо, и, как обычно, на ней была отцовская накидка. Син, не в силах оторваться от этого зрелища, провожал взглядом жену, которая пересекала двор, отправившись выполнять его требование, и, глядя на ее покачивающиеся при каждом шаге бедра, ощущал все большее и большее напряжение в теле.
 — Хороша, не правда ли? — заметил Лахлан.
 — Как первый весенний день после долгой суровой зимы. — Слова вырвались у Сина случайно, и четыре пары глаз в изумлении уставились на него.
 — Поэзия? — расхохотался Юан.
 Син толкнул его, но братья продолжали смеяться.
 — Сдается мне, Син убит наповал, — пошутил Брейден. — Лахлан, тебе следует найти священника для причастия.
 — Ему лучше найти священника, чтобы выполнить последний обряд для тебя, прежде чем я тебя убью.
 Брейден еще громче расхохотался.
 — Ладно, хватит, — остановил их Саймон. — Будьте снисходительны к несчастному Сину.
 — Спасибо, Саймон.
 — А кроме того, я думаю, он очень мил.
 — Мил! — прогремел Лахлан. — О да, как маленький дикий лев.
 — Не желаю выслушивать это от мужчины, который разгуливает в юбке, — фыркнул Син.
 Все трое братьев застыли.
 — Прошу прощения? — переспросил Юан.
 — Вы меня слышали. Итак, — с сатанинской улыбкой обратился Син к Саймону, — я тебя спрашиваю, кто милее? Мужчина в брюках или кастраты в юбках?
 Братья кинулись на него, а Син, бросившись на пол, прокатился у них между ногами.
 — Он мой! — рявкнул Юан, но Син убежал раньше, чем его успели схватить.
 Калли оглянулась на мужа, появившегося в конюшне вслед за ней, и едва узнала его. Он бежал сломя голову, и через две секунды она поняла почему. Его братья и Саймон гнались по пятам за ним.
 — Что случилось? — поинтересовалась Калли.
 — Ничего. — Забежав за нее, Син поставил ее между собой и братьями, стараясь оставаться невозмутимым, но потерпев в этом полный провал.
 Пятеро мужчин тяжело дышали после бега.
 — Значит, прячешься за женщиной, да? — Первым отдышался Лахлан. — И с каких же пор ты стал трусом?
 Взглянув через плечо, Калли увидела, что Син усмехается.
 — Я не прячусь, а просто не хочу, чтобы ты пострадал.
 — Да, как же, мы пострадаем, — поднял его на смех Юан.
 Братья Макаллистеры бросились вперед, но Калли остановила их, не позволив дотянуться до своего мужа:
 — Он ранен.
 — Сейчас он еще не так будет ранен. — Брейден, прищурившись, смотрел на Сина.
 — И что же все это означает? — Калли развела руками, чтобы отгородить мужа от его братьев.
 — Он нас оскорбил. — Лахлан с негодованием выпрямился, очевидно, до глубины души возмущенный ее вопросом.
 — И поэтому вы собираетесь побить его? — скептически спросила Калли.
 — Да, — в один голос ответили мужчины.
 Калли провела рукой по лбу. У нее уже разболелась голова от попыток разобраться с этой вспыльчивой компанией.
 — А вы, опять же, предводитель чего? — Замолчав, она прищелкнула языком. — О-о, я забыла, уважаемого и бесстрашного клана.
 Лахлан смущенно кашлянул.
 — Все, что вы сказали ему, верно, дорогая, — откликнулся из-за ее спины Син.
 — А вы… — Калли повернулась лицом к мужу. — Вы советник короля, не так ли? — Окинув всех взглядом, она покачала головой, хотя в душе находила их поведение приятным и забавным.
 — Они начали первыми. — Син сердито обвел взглядом остальных.
 — Ну, раз так, тогда все правильно. — Цокая языком, Калли укоризненно смотрела на мужчин. — А теперь, ребята, мне пора приниматься за работу. Не будете ли вы все пятеро так любезны и не вернетесь ли к своей еде?
 — Мой желудок голосует за еду. — Саймон шагнул вперед, и что-то в его манере вести себя напомнило Калли подростка, пытающегося исправить свою оплошность. — И хочу напомнить, я здесь ни при чем. Я просто-напросто невинный наблюдатель.
 — Спасибо, Саймон. Я в этом нисколько не сомневаюсь. — Син спрятал улыбку, и его друг, кивнув, ушел.
 Макаллистеры неохотно последовали за ним, все время оглядываясь, словно хотели убедиться, что Син тоже идет. Они, несомненно, намеревались при первом удобном случае утолить свою жажду крови.
 Син двинулся вслед за братьями, но Калли, взяв его за руку, потянула обратно к себе и, подняв руку, пригладила ему растрепавшиеся волосы.
 — Знаете, мне, пожалуй, нравится в вас эта ваша склонность к шуткам. — Калли заметила, как тень мгновенно заволокла его глаза. Син отодвинулся от жены, но не слишком далеко. — Где вы были прошедшей ночью? Я знаю, что вы не вернулись в постель.
 — Я не мог спать.
 — Почему?
 Он молча пожал плечами, и Калли подошла ближе к нему. Ей хотелось, чтобы он снова, как прошлой ночью, открылся ей.
 — Син, что заставляет вас бежать от меня? Мне казалось, ночью мы покончили с этой проблемой.
 Увидев обиду в ее глазах, Син тяжело вздохнул. Ему безумно хотелось протянуть руки, заключить Калли в объятия и целовать, пока они оба не потеряют голову от удовольствия. Он хотел снова оказаться внутри ее и никогда больше не отпускать ее от себя… и все же он не имел права этого делать.
 В это утро он прочувствовал всю глубину ненависти, которую питал к нему клан Макнили. Они никогда не примут его, а он никогда не попросит Калли оставить их. Они ее семья, и, несмотря ни на что, он не верил ее словам. Его Калли едва знала, а с ними провела всю жизнь, она беспокоилась о них, и они заботились о ней. Между ней и ее людьми существовали связи, которые Син не собирался разрывать.
 То, что было между ним и Калли…
 Это не было похоже ни на что, испытанное им когда-либо раньше, но, честно говоря, и не так уж много значило для человека, который привык ничего не иметь.
 Калли с тоской вздохнула, когда ее муж ушел, даже не потрудившись ответить на ее вопрос.
 — Как ты можешь терпеть, когда этот англичанишка дотрагивается до тебя?
 Калли от испуга вздрогнула, услышав сверху с сеновала голос Дермота.
 — Что ты там делаешь, Дермот Макнили? — Калли посмотрела вверх, стараясь разглядеть его сквозь щели в деревянном настиле, и услышала тихий девичий смех и шепот брата, утихомиривающего девушку.
 У Калли вспыхнуло лицо, когда она подумала о том, что они могли услышать и чем занимались вдвоем там наверху.
 Спрыгнув с сеновала, Дермот поправил свою накидку и подошел к сестре.
 — Ты должна отправить его обратно в Англию. Там его место.
 — Я собиралась поговорить с тобой совсем не об этом. — Калли взглянула наверх; девушка еще оставалась там и без труда могла слышать их разговор. — И уж точно не здесь.
 — В клане ходят разговоры. — Схватив Калли за руку, Дермот потащил ее из конюшни. — Если ты не отправишь домой этого англичанишку, то найдутся другие, кто сделает это за тебя. И он вернется к Генриху отдельными кусками.
 — Кто это говорит? — Она выдернула руку.
 — Сама знаешь кто.
 — В таком случае тебе лучше всего передать своему Рейдеру, чтобы он оставил моего мужа в покое. Если его снова ранят, я не успокоюсь, пока не упрячу под замок всех до последнего твоих повстанцев.
 — Ты предпочтешь англичанишку своему собственному брату? — Дермот, не веря услышанному, смотрел на Калли.
 — Мне бы этого не хотелось. Но я не желаю, чтобы Сину причинили вред. А теперь скажи мне, кто вчера выстрелил в него.
 — Это было всего лишь предупреждение. — Дермот вызывающе вздернул подбородок, и по блеску в его глазах Калли поняла, что ему все известно, но он скорее умрет, чем даст ей ответ. — В следующий раз они не промахнутся и попадут ему в сердце.
 Калли решила поговорить с братом спокойно, стараясь, чтобы в ее голосе не прозвучал гнев. Она любила Дермота и совсем не хотела, чтобы он пострадал из-за такой глупости.
 — Послушай, Дермот, зачем тебе нужно вмешиваться в эти дела? Если ты назовешь мне тех, кто в этом замешан, клянусь тебе, я их не выдам. Но я должна с ними поговорить. Нам нужен мир.
 — Мир? Наш отец перевернулся бы в гробу, если бы услышал твои слова. Он ненавидел англичан, и если бы ты по-настоящему была ему дочерью, то никогда бы не потерпела, чтобы этот тип лег к тебе в постель, не говоря уж о том, чтобы самой умолять его об этом.
 Первый раз в жизни Калли захотелось дать брату пощечину, у нее просто горела ладонь от этого желания.
 — Назови мне настоящее имя Рейдера.
 — Или что? — издевательски усмехнулся Дермот. — Доложишь своему мужу-англичанишке, что я один из тех, кто участвует в нападениях?
 — Я никогда тебя не выдам. — От одной мысли об этом Калли пришла в ужас. — Лучше и не пробуй.
 — Ты мне угрожаешь? — Калли никогда еще не видела брата таким, и ледяная злость в его глазах испугала ее.
 — Я никогда не сделаю тебе ничего плохого. — Его взгляд потеплел, хотя и едва заметно. — Однако их не выдам. Если твой муж когда-нибудь узнает, что я один из повстанцев, он будет пытать меня, чтобы узнать имена остальных. Ты хочешь видеть, как меня мучают?
 — Конечно, нет.
 — Тогда избавься от него.
 О, этот парень мог быть невыносимо упрямым и самоуверенным. Какое право имел он стоять здесь и предъявлять ей такие требования? Пожалуй, пришло время для того, чтобы он узнал ее взгляд на положение вещей.
 — Я его жена. Если он уедет, мне тоже придется уехать.
 — Тогда позволь нам его убить. — Это было совершенно безрассудное заявление.
 — Неужели ты и вправду мог бы это сделать? — покачала головой Калли.
 — Ты имеешь представление о том, скольких людей он убил? — спросил Дермот, невозмутимо пожав плечами, — Джейми сказал, что слышал, как английские рыцари проклинали его имя и рассказывали об ужасе, который этот человек наводит на других. Он сказал, что твой муж, как всем известно, перерезал горло спящим людям. Так что будет только справедливо, если он умрет.
 — Не уверена, что это будет справедливо, — тихо сказала Калли ; — Отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Ты знаешь поговорку отца так же хорошо, как и я. То, что делал мой муж, он делал для того, чтобы выжить. Я бы его за это не обвиняла. Он был всего лишь мальчишкой.
 — И этот всего лишь мальчишка лишил жизни многих людей. — Брат говорил резко и осуждающе, и Калли не могла понять, когда он так изменился.
 Дермот, которого она помнила, был добрым подростком, готовым посмеяться и чаще всего следовавшим пословице: «Кто старое помянет, тому глаз вон». Но этот наполовину взрослый юноша, стоявший перед ней, был ей незнаком.
 — Син совершал ошибки.
 — Он совершал преступления и должен расплатиться за них.
 — Ты ему не судья.
 — Неужели ты так долго прожила среди англичан, что они затуманили твой мозг и поработили твою душу?
 — Ты и сам знаешь.
 — Неужели?
 О, этот парень все больше и больше выводил Калли из себя, и если она сейчас же не уйдет, они оба наговорят такого, о чем потом будут горько сожалеть.
 — Ты слишком самоуверен, Дермот. Тебе следует повзрослеть и научиться понимать, что нужно идти на компромисс ради благополучия других.
 — Компромисс? Ты предлагаешь обниматься с врагом, сражаясь против которого отдал свою жизнь мой отец?
 — Дермот, прошу тебя, образумься. Теперь мы живем в совершенно ином мире. Нам нужно…
 — Ты заключаешь мир. — Он с отвращением смерил сестру взглядом. — Но в душе я знаю, что прав я, И я знаю, что когда умру и снова встречусь с отцом, смогу с чистой совестью посмотреть ему в глаза. Скажи мне, а ты сможешь?
 — Конечно, смогу. — При его словах Капли вздрогнула.
 — Тогда желаю тебе наслаждаться ложью, которую сама себе рассказываешь, — язвительно бросил он и гордо пошел прочь.
 — Скажи своим друзьям-повстанцам, чтобы они вечером собрались здесь! — крикнула ему вдогонку Калли. — Мой муж хочет поговорить со всеми мужчинами клана.
 — Что ж, прекрасно, — Дермот обернулся к ней с кривой улыбкой на лице, — я скажу им. Это та встреча, которую я ни за что не пропущу.
 Калли стало не по себе. Что же ей делать с Дермотом? Парень совсем потерял разум и следует за другими. Но, между прочим, он всегда был таким, всегда позволял другим втягивать его во всякие неприятности. Калли только надеялась, что на этот раз они не доведут его до могилы.
 Позже днем Син вернулся в свои апартаменты, не сказав братьям ни о боли в плече, ни о том, что накануне ночью не спал, а подобно Юану провел ночь в зале. Обнаружив, что комната пуста и его неутомимой жены нет, Син облегченно вздохнул и, сбросив одежду, скользнул в постель. Ему хотелось немного побыть одному, чтобы ничто не отвлекало его от мыслей, и нужно было постараться вздремнуть перед встречей с мужчинами клана Макнили.
 По какой-то совершенно необъяснимой причине Син действительно с нетерпением ожидал этой встречи, и ему нужны будут ясная голова и чрезвычайная бдительность.
 Закрыв глаза, Син испустил долгий усталый вздох, но, к его досаде, дверь открылась. Он сжался, готовый к действию, если вошедший окажется врагом. Но это был не враг. Син услышал, что Калли легкими шагами пересекает комнату, не замечая его. Чуть приоткрыв глаза, он смотрел, как Калли кладет выстиранное белье на маленький стол у окна. Повернувшись, она увидела брошенную им на пол одежду, и ее взгляд побежал по полу и вверх по кровати — туда, где лежал Син. Он не пошевелился, ему почему-то не хотелось, чтобы она поняла, что он смотрел на нее.
 Взгляд Калли остановился на муже, и ее губы тронула нежная улыбка. Калли быстро закрыла ставни, чтобы в комнате стало темно, и, бесшумно подойдя к кровати, остановилась рядом с Сином и положила ему на лоб восхитительно прохладную руку.
 — У вас жар, — прошептала Калли. — Хотите, я пошлю за доктором?
 — Как вы узнали, что я не сплю?
 — Вы даже не вздрогнули, когда я подошла, а если бы вы спали, я давно бы уже была на полу.
 — Я никогда не поступил бы так с вами, Калли. — Ее слова больно кольнули Сина.
 — Я знаю, Син. — Она улыбнулась и убрала волосы с его влажного лба. — Вам нужен доктор?
 — Мне нужно просто немного отдохнуть, — отрицательно покачал головой Син.
 Лежа здесь с порозовевшими от лихорадки щеками, Син казался почти мальчиком. Калли посмотрела на его рану в плече: признаков заражения не было, рана, по-видимому, хорошо заживала, но лихорадка встревожила Калли.
 — Я передала приглашение всем мужчинам, — тихо сказала Калли, ероша его мягкие волосы.
 — Благодарю вас.
 Она передвинула руку с волос по шее и плечу к его руке и, взяв ее в свою руку, смотрела на шрамы, покрывавшие кожу. Рука была грубой и мускулистой, сильной и умелой, и, держа ее, Калли вспомнила, как прошлой ночью руки Сина касались ее тела, как эти руки могли быть и ласкающими, и оберегающими. Калли второй рукой накрыла его руку и крепко держала ее, надеясь, что у них с Сином будет еще много дней, подобных этому, когда она сможет проводить с ним тихие минуты.
 — Могу я что-нибудь сделать для вас?
 Син покачал головой, он смотрел туда, где Калли играла его рукой. Светлая мягкая и нежная женская кожа составляла резкий контраст с его темной и грубой, а рука Калли была такой маленькой по сравнению с его рукой, такой хрупкой и красивой. Как могло что-то такое маленькое так глубоко потрясти его? Эти руки не обладали силой, способной что-либо сделать с ним, и тем не менее воспламеняли его и приносили успокоение, подобрать определение которому Син был не способен.
 — Я позабочусь, чтобы вас никто не беспокоил. — Поднеся к губам руку Сина, Калли поцеловала косточки его пальцев, пробудив в его теле все порочные желания, а потом встала, наклонилась и поцеловала Сина в щеку.
 Он наслаждался ощущением ее губ, ласкавших его израненное сердце, впитывал в себя их доброту и теплоту.
 Услышав, что Калли вышла и закрыла за собой дверь, Син с досадой ударил кулаком по меховой шкуре.
 Почему эта женщина досталась ему, когда все святые наверху знают, что у него и Калли нет ни шанса на совместную жизнь?
 Но Син знал почему.
 Генриху нужен был мир, и ради этого он готов был принести в жертву кого угодно. Хотя Сину было приятно делать вид, что он думает иначе, он знал правду об отношении к нему короля. Когда все будет сказано и сделано, он станет для Генриха просто пешкой, слугой, и, если когда-нибудь окажется ненужным Генриху, его жизнь ничего не будет стоить.
 Калли стояла на ступеньках лестницы перед собравшимися мужчинами своего клана. Надеясь, что будет достигнуто согласие, Калли велела слугам приготовить еду и напитки. Однако ее абсолютно нисколько не удивило, что эти надежды не оправдались. Весь воздух был наполнен враждебностью. Все понимали, что их собрали здесь не просто так, но никто не знал, ради чего именно их пригласили.
 — Каледония, дорогая.
 Она обернулась на голос Фрейзера. Этот мужчина, с темно-русыми волосами и ярко-голубыми глазами, имел добрый, открытый характер, часто оказывавший на Калли успокаивающее действие. Он всегда приветливо улыбался и перед тем, как Калли попала в заложницы к Генриху, просил у Астера разрешения ухаживать за ней. Хотя у них было много общего и по характеру они были похожи, Калли никогда не питала к нему романтических чувств. Он был для нее как старший брат.
 — Фрейзер, как вы? — Калли улыбнулась ему искренней, хотя и немного холодной улыбкой.
 — Теперь, когда я знаю, что с вами все в порядке, гораздо лучше. Вы не представляете, сколько раз я настаивал, чтобы ваш дядя отправил нас в Лондон освободить вас, но он и слушать об этом не хотел.
 От того, как прозвучал его голос, и от необычного блеска в его глазах у Калли по спине пробежал холодок. В этом безобидном, казалось бы, замечании что-то крылось.
 Мог ли он быть предводителем повстанцев?
 Вполне возможно. Как и отец Калли, он лютой ненавистью ненавидел англичан и обладал характером человека, умеющего командовать другими. К тому же он и Дермот были друзьями.
 Толпа внезапно смолкла, и Калли, оглянувшись, увидела стоящего в дверном проеме мужа.
 Высокий и надменный, Син стоял, положив руку в перчатке на рукоять меча. Его длинные черные волосы ниспадали на плечи и терялись на фоне черной одежды и кольчуги, пронзительные черные глаза, вызывавшие у Калли столь глубокие чувства, разом охватывали всю сцену, и весь он был окружен аурой такой мощи и ледяной сдержанности, что Калли невольно вздрогнула.
 Всем было очевидно, что это человек, облеченный властью, человек, который видит не только то, что находится перед ним. И люди, окружавшие Калли, отреагировали на него как группа встревоженных хищников, понимающих, что присутствие этого человека угрожает их вожаку и их территории.
 — Что здесь делает этот проклятый сассенах?
 Калли не знала, кому принадлежал голос, но его слова эхом зазвучали вокруг нее, и ее сердце забилось от страха за то, что могут сделать люди ее клана. Большинство из них уже должны были знать о ее замужестве, и Калли удивлялась, почему Астер не пришел, чтобы поддержать ее.
 Оскорбления продолжали сыпаться, а Син стоял молча и окидывал взглядом шотландцев одного за другим.
 Калли с ужасом смотрела на него, потому что понимала, что он делает. Син в уме оценивал каждого мужчину, брал на заметку его поведение, его слова. Это был Син, который пользовался благосклонностью короля, рыцарь, которого никто никогда не побеждал в битвах. И чем дольше он стоял, наблюдая за оскорблявшими его, тем в большую ярость приходили шотландцы от его упорного молчания.
 — Где Макнили? — выкрикнул один из мужчин. — Что вы с ним сделали?
 Мужчины были готовы броситься на Сина, как бушующий прилив, а Сина, казалось, нисколько не беспокоили ни их гнев, ни их враждебность.
 В испуге подобрав юбки, Калли побежала и встала рядом с мужем.
 — Послушайте! — громко сказала она и подняла руку, призывая всех к тишине. Дождавшись, когда голоса понизились до бормотания, она заговорила снова: — Большинство из вас не знает, что я теперь замужем. — Улыбнувшись мужу, она взяла его под руку. — Син…
 У Фрейзера вырвалось злобное проклятие, его глаза вспыхнули огнем, и он зашагал вверх по лестнице, чтобы унизить ее.
 — Скажите мне, что это неправда, Калли. Зачем вам быть проституткой…
 Син отреагировал так быстро, что Калли даже не заметила движение его руки. Фрейзер не успел до конца произнести оскорбление, а Син уже держал его рукой за горло. Фрейзер попытался обеими руками разжать руку Сина, но у него ничего не вышло.
 — Еще одно оскорбление в адрес моей жены или просто взгляд в ее сторону, и я разорву вам горло, — предупредил Син низким угрожающим голосом, и у него на лице появилось выражение неописуемого гнева. — Вы поняли?
 228
 Фрейзер кивнул, и Син его отпустил.
 Кашляя и потирая горло, Фрейзер злобным взглядом впился в Сина, но у него хватило ума придержать язык.
 — А что касается остальных, — Син обвел взглядом соотечественников Калли, — то знайте, я послан сюда королем Генрихом, чтобы убедиться, что больше не будет нападений на англичан, которые живут в соседних городах и районах. Я не знаю, кто здесь повстанцы, — он уперся взглядом во Фрейзера, — но я это выясню, и те, кто замешан в нападениях, будут наказаны.
 Снова раздались насмешки и оскорбления.
 — Почему мы должны вас бояться?
 Калли не разобрала, кто это сказал, а Син, насмешливо улыбаясь, медленно спустился с лестницы и пошел через толпу людей ее клана. Затаив дыхание, Калли в страхе ожидала, что еще они могут выкинуть.
 — Позвольте, я расскажу вам небольшую историю. — Син по очереди смотрел на каждого. — Когда-то жил мальчик, который был так мал, что еще даже не брился. — Он остановился напротив Дермота. — Избитый. — Син посмотрел на Шона, кузена Калли. — Нагой. — Он двинулся дальше, продолжая свой рассказ. — Его отправили в пустыню, дав с собой для защиты только маленький кинжал. — Син вспрыгнул на лестницу и встал возле Калли лицом к лицу с Фрейзером. От его следующих слов Калли просто похолодела. — Я убивал ядовитых змей собственными голыми руками и жил в таких жутких условиях, что даже сам ад меня не испугает. — Его взгляд скользил по толпе. — И если кто-то из вас на минуту подумал, что у меня осталось хоть немного души, которая не позволит мне вас убить, то вы горько заблуждаетесь. А если вы на минуту подумали, что кто-то из вас способен меня убить, — продолжал Син, — что ж, я скажу: попробуйте. Но советую сначала исповедаться, потому что, уверяю вас, это будет последняя ошибка, которую вы совершите в этой жизни. — Он остановил пристальный взгляд на Дермоте. — Теперь с нападениями покончено.
 Син повернулся, чтобы войти обратно в дом, но едва успел сделать первый шаг, как кто-то из мужчин бросил в него капусту. Выхватив меч из ножен и резко развернувшись, Син разрубил ее надвое, и обе половинки упали на землю, не причинив ему вреда.
 Воцарилась жуткая тишина. На этот раз Син увидел шок и страх на лицах собравшихся, когда шотландцы наконец осознали степень его боевого искусства.
 — Никогда не нападайте на меня сзади, — посоветовал Син, убирая меч, и, окинув всех последним зловещим взглядом, скрылся внутри.
 Люди, собравшиеся во дворе, чтобы обсудить то, что произошло, и решить, как вести себя с Сином, держались настороженно.
 Фрейзер, скривив губы, но ничего не сказав, присоединился к остальным, а Капли побежала вслед за мужем.
 Она нашла Сина одного в большом зале. Стоя с прямой спиной, напряженно опершись обеими руками о стол, он напомнил Калли разъяренного волка. Она подошла к мужу осторожно, но без всякого страха. Понимая, что в таком настроении он не будет любезен, она все же не думала, что он выплеснет свой гнев на нее.
 — Это просто поразительно, — тихо сказала Калли. — Как вы догадались о капусте?
 — Люди предсказуемы. — Син оттолкнулся от стола и, нахмурившись, повернулся лицом к ней. — За исключением вас. Вас я не понимаю.
 — Наверное, я должна быть польщена. — Калли улыбнулась, а Син потер раненое плечо и отвернулся.
 — Сейчас они там во дворе постараются решить, следует ли им убить меня или подчиниться моим требованиям. Фрейзер и кое-кто еще будут настаивать, ч ю меня нужно убить во сне. Он должен был жениться на вас, это так?
 Его проницательное предположение удивило Калли.
 — Он собирался. А почему вы так решили?
 — По тому, как on смотрел на вас.
 — Что еще вы узнали?
 — Я по виду определил по меньшей мере два десятка повстанцев и к завтрашнему утру узнаю их имена.
 — Вы серьезно? — Калли была потрясена. Ее дядя, который много лет знал этих людей, еще мог бы распознать повстанцев, учитывая, что его собственный племянник был одним из них. Но как Сину удалось это сделать в считанные минуты? Просто непостижимо.
 — Да. Фрейзер, несомненно, в их числе.
 — Думаете, он руководит ими?
 — Это не он, — покачал головой Син.
 — Но он выступил против вас. И я знаю, что остальные его весьма уважают.
 — Он выступил против меня только из-за вас. Протянув руку, Син коснулся пряди волос на щеке Калли. Мягкость ее кожи успокаивала, однако на сердце у него было тяжело от того, что он подозревал.
 Син видел, как Фрейзер смотрел на брата Калли, когда она говорила, заметил блеск в глазах Дермота и то, как он обменялся взглядами с несколькими другими мужчинами. Дермот был в гуще этого дела, и, еще хуже, у Сина возникло подозрение, что брат Калли, возможно, и есть сам руководитель повстанцев.
 Да, размышляя сейчас над этим, Син почти не сомневался. Такова его участь — быть посланным сюда, чтобы убить брата Калли, единственной из женщин, которую он способен полюбить. Это самая извращенная шутка, какую может сыграть с ним жизнь. Калли не перенесет, если потеряет из-за него брата, и навечно возненавидит его. Но быть может, это и к лучшему. Если она возненавидит его, то с радостью примет аннулирование брака. Она не захочет оставаться замужем за человеком, который погубил ее брата.
 «Тебе совсем не обязательно убивать его…»
 Это правда. Син мог просто отдать его под надзор Генриха.
 При мысли об этом у него внутри все сжалось. Если Дермота отправят в Англию…
 Сина разрывали воспоминания о собственном детстве.
 «Жалкий щенок. Ты не достоин даже лизать мои сапоги».
 Син до сих пор чувствовал удары, которые получал не только от Гарольда, но и от англичан, ненавидевших его шотландское происхождение.
 Мог ли он обречь другого мальчика на подобную жизнь?
 Нет. Было бы гуманнее сразу убить Дермота, чем уготовить ему такую судьбу.
 Син смотрел на Калли, стараясь запомнить ее лицо. Если бы у него было какое-то желание, то он хотел бы любить ее, беречь от всяких неприятностей. Но здесь Син был бессилен. Если он не выдаст Дермота или не убьет его, Генрих уничтожит весь клан, и Калли в том числе.
 Как уже много раз бывало в жизни, у Сина оказались связанными руки. Он должен это сделать, и другого пути у него нет.




 Глава 13


 В этот вечер Син не присоединился к ним за ужином, и, как только трапеза окончилась, Калли отправилась разыскивать его. Саймон посоветовал ей проверить крепостные стены, и хотя это показалось ей неподходящим местом, Калли все же отправилась туда.
 Предположение Саймона оказалось верным, Калли нашла мужа одиноко сидящим между зубцами стены. Спиной он опирался на один каменный зубец, правой ногой в другой, а его левая нога опасно свешивалась через край в темноту.
 — Думаете, как прыгнуть? — спросила Калли.
 — Если бы я это сделал, вы остались бы богатой вдовой. — Син взглянул на нее через плечо. — Хотите подтолкнуть меня?
 В его тоне проскользнуло что-то, заставившее Калли задуматься, было ли это шутливым замечанием или серьезной проверкой того, сможет ли она это сделать.
 — Нет, мне больше нравится, когда вы рядом. — Остановившись у его ноги, Калли пристально смотрела на Сина. — Но сегодня вечером вас не было рядом. Вы опять прячетесь. Не хотите сказать мне, почему вы здесь?
 — Я хотел подышать свежим воздухом.
 — На такой высоте?
 — Я люблю высоту, — пожал он плечами. — Обычно люди там мне не докучают.
 — И я докучаю вам? — Она иронически подняла бровь.
 — Нет, — к ее удивлению, ответил Син, и в его взгляде Калли почувствовала теплоту и нежность. По сравнению с его обычно холодным взглядом этот был огромным достижением.
 В лунном свете, прислонившись спиной к стене, Син выглядел очень эффектно. Луна, большая и яркая, позволяла Калли отчетливо рассмотреть его черты. В том, как он сидел почти верхом на стене, было что-то очень мужское. Син сидел непринужденно, однако Калли знала, что при малейшей провокации он может прийти в движение, как голодный лев. Само его присутствие вызывало в ней трепет.
 — О чем вы думаете? — Протянув руку, Калли коснулась его колена.
 — Пытаюсь угадать, где повстанцы нанесут следующий удар.
 — Вам не кажется, что сегодня вечером вы их утихомирили?
 — Вы так думаете?
 — Нет, — честно ответила Калли.
 Рейдер никогда не прекращал нападений, хотя Астер публично призывал его остановиться. И Калли полагала, что Рейдер, будучи одним из их клана, на самом деле любил Астера. Тем труднее было представить, что он послушается Сина, которого, бесспорно, ненавидел.
 — Я уверен, все повстанцы сегодня собрались вместе, готовя заговор. — Положив руки на подтянутый живот, Син внимательно всматривался в лицо жены. — Дермот присутствовал за ужином?
 — Да. — От его вопроса у Калли замерло сердце. Неужели он может подозревать… — А почему вы спрашиваете?
 — Но он не остался до конца трапезы.
 — Откуда вы знаете? — Калли обезумела от страха. К чему Син пытался привести ее своими вопросами? Честно говоря, она не была уверена, что ей хочется это выяснить.
 — Незадолго до этого Дермот отправился к Фрейзеру. — Он жестом указал на двор внизу, и Калли увидела тень, движущуюся в сторону замка.
 — Они старые друзья.
 — Почему вы внезапно так занервничали? — Син посмотрел на Калли еще более пронизывающим взглядом, и она еще сильнее испугалась.
 — Нервничаю?
 — Да. У вас точно такой же вид, как тогда, когда вы пытались убежать, а я встретил вас на винтовой лестнице.
 Проклятие, временами он был ужасно проницателен, и неудивительно, что Генрих так высоко ценил его. Если бы Калли не знала Сина, то могла бы поклясться, что он обладает ясновидением.
 — Как вам удается так легко разбираться в людях?
 — Когда я был мальчишкой, только благодаря этому я имел возможность сказать, собираются ли мои хозяева разрешить мне спокойно приблизиться к ним или, если я побеспокою их, мне необходимо беречь свои зубы. А теперь ответьте на мой вопрос.
 Калли смотрела на брата, идущего к главной башне замка. Несмотря на все их разногласия, она никогда его не выдаст. Она никогда никому не говорила о том, что однажды видела, как он верхом возвращался после нападения. Астер убил бы племянника, если бы узнал, что Дермот связан с повстанцами.
 — Могу я облегчить вам задачу? — предложил Син. — Если вы боитесь сказать мне, что он в рядах ваших повстанцев, то я уже это знаю.
 — Откуда? — Калли от изумления открыла рот.
 — Я видел, как он вел себя раньше. Я сказал вам, что знаю повстанцев в лицо, а он один, кого я знаю по имени.
 — Как вы можете быть столь уверенным? — Калли была ошеломлена его интуицией.
 — От дьявола нельзя спрятаться.
 — Я еще в Лондоне сказала вам, что вы не дьявол. — Упершись руками в бедра, Калли смотрела на мужа.
 — Вы единственный человек, который так считает.
 — Если бы вы были дьяволом, вы без промедления арестовали бы Дермота. — О, этот человек был просто невыносим. — Почему вы этого не делаете?
 — Потому что я жду, чтобы он выдал мне Рейдера.
 В Калли вскипел гнев. Она должна спасти своего брата. Нельзя допустить, чтобы Дермота повесили. Чего бы ей ни стоило защитить его, она это сделает.
 — Если мне удастся уговорить его сказать, кто такой Рейдер, вы оставите Дермота на свободе?
 — Он никогда вам этого не скажет. — Син зажмурился и отвернулся.
 — Думаю, он мог бы сказать. Вы должны понять его. После того как умер мой отец, Дермот в полной растерянности. Он и отец были очень близки, и он был там в день смерти отца. Внутри его тоже что-то умерло; он совсем не тот, что был прежде.
 — Вы очень любите его.
 — Ради брата я сделаю все, — кивнув, сказала Калли. Ей хотелось, чтобы Син знал, как много значит для нее Дермот.
 Син промолчал.
 Несколько минут Калли смотрела на мужа, стараясь разобраться в этой сложной проблеме. Она, как и Астер, понимала, что Рейдера нужно остановить, пока он не развязал войну между ее кланом и англичанами. Хотя ее клан и был достаточно большим, он был не столь огромным, чтобы вести войну с целой страной, а учитывая сложившееся в Шотландии положение, Калли не была уверена, придет ли им на помощь ее кузен Малькольм. У Малькольма, как короля Шотландии, были свои соображения. Как сказал ей Дермот, повстанцы уверены в том, что сумеют убедить другие кланы присоединиться к ним для борьбы против англичан, но Калли не разделяла этого заблуждения. Если она не поможет Сину остановить повстанцев, их всех повесят в назидание другим, кто осмелится выступить против английского короля. Если придется принести Рейдера в жертву ради мира, Калли готова была заплатить такую цену, чтобы спасти остальных.
 — У вас есть какие-нибудь соображения относительно того, кто может быть Рейдером? — спросила она Сина.
 — Я почти уверен, что уже знаю. — Его бесстрастный тон удивил Калли.
 — Тогда почему вы не принимаете меры?
 — Хочу получить доказательства.
 — Вы добрый человек. — Калли грустно улыбнулась. — Большинство ухватилось бы за свои выводы и действовало согласно им.
 — Я не добрый человек, Калли. — Он пронзил ее горячим взглядом. — Никогда не стройте себе таких иллюзий. Просто вытерпев за свою жизнь много несправедливости, я не спешу быть несправедливым к другим. — Син сжал зубы. — Но когда я получу доказательства, что Рейдер именно тот человек, Калли, я непременно прослежу, чтобы он понес за это наказание.
 — Я бы и не ожидала ничего другого.
 — Вы не возмущены? — Он, казалось, был удивлен ее словами.
 — У меня болит сердце при мысли, что один из людей моего клана будет наказан, но я не возмущена, — покачав головой, ответила Калли. — Мой отец воспитал меня с верой в то, что мы связаны честью со своим народом. Я верна своему клану, вы — Генриху, и мы не можем позволить своим эмоциям поколебать нас. Я понимаю, что долг всегда обязан стоять на первом месте. Этот Рейдер принял собственное решение, во что ему верить. Я бы хотела, чтобы повстанцы сложили оружие и присоединились к нам ради мира, но если они откажутся, то я не стану винить вас за то, что вы исполняете свою клятву.
 Син угрюмо смотрел на Калли. Ее речь поразила и немного смутила его. Чувства не имели для Сина никакого значения, но все же они у него были.
 — Как вам удается не питать ко мне ненависти?
 — Господи, Син, — на этот раз ее глаза наполнились неподдельным ужасом, — неужели вы так привыкли к ненависти, что не в состоянии примириться с тем, что кто-то, не важно кто, может беспокоиться о вас?
 — Вы видите эти руки? — Он протянул их Калли, подавив боль, вызванную ее словами.
 — Да.
 — Вы знаете, что они метали кинжалы в людей, вонзали мечи в их тела? Это руки убийцы.
 — Они еще и решили нашу судьбу. — Калли взяла его правую руку в свои руки и смотрела на Сина с состраданием, от которого у него остановилось дыхание. — Они спасли меня и Джейми. Защитили Саймона и Дрейвена.
 Что нужно было сделать, чтобы заставить Калли видеть его таким, каким он был на самом деле? Сйн не мог понять, почему она упорно отказывается видеть правду.
 — Я чудовище.
 — Вы человек, Син. Прямой и честный.
 Сину очень хотелось ей поверить, но он чувствовал только вину и боль за свое прошлое. Он знал, что не заслуживает ее доброты.
 — Чего вы от меня хотите? — спросил Син.
 — Я хочу, чтобы вы были моим мужем. Хочу, чтобы вы остались со мной и стали отцом моих детей.
 — Почему? Из-за какой-то дурацкой клятвы, данной перед человеком, которого подкупил Генрих?
 — Нет. Из-за того, что я чувствую, когда смотрю в ваши темные глаза. Из-за того, как стучит мое сердце, когда я думаю о вас.
 Син покачал головой. Ему не нужен был дом, о котором она говорила, а мысль о детях…
 — Я не буду снова чьей бы то ни было собственностью, миледи. Моя жизнь принадлежит только мне, и я ничем не обязан ни вам, ни Генриху, ни кому-либо другому.
 Калли выпустила руку Сина, словно его слова нанесли ей удар, и в это мгновение поняла, почему он не носит герба ни на щите, ни на одежде: он не принадлежал никому, и ему ничто не принадлежит.
 — Я не собираюсь владеть вами, Син. Я хочу делить с вами жизнь.
 — Что делить? Мне нечего вам предложить.
 О-о, упрямый осел! Калли начала терять терпение и внезапно почувствовала, что устала от попыток заставить его понять свой образ мыслей.
 — Что вы знаете? Вы так давно привыкли к такой жизни. Вы идете вперед и надеетесь только на себя. Вы сидите здесь один, размышляя в темноте; как какой-то злобный зверь, бродите ночью по крепостным стенам, до смерти пугая людей; наслаждаетесь своим одиночеством и тем, что не знаете любви. Давайте, растопчите меня и мои чувства. Но знайте: настаивая на самоунижении, вы усугубляете терзающие вас сомнения. Никто никогда не сможет вас полюбить, если вы не откроетесь этому человеку.
 Син смотрел вслед Калли, покидающей стену, и ее слова продолжали звенеть у него в ушах.
 Любовь.
 Само это слово вызывало у него насмешку. Любовь была бесполезным чувством и многих людей довела до смерти. Вспомнить хотя бы его брата Кирона.
 Или Юана. Тело Юана еще оставалось на земле, но его сердце и душа умерли, разорванные на куски любовью.
 Син был рыцарем, человеком действия, доверявшим только самому себе. Ему никто — и сейчас, и потом — не нужен.
 Возвращаясь от Сина обратно в свою комнату, Калли боролась с безысходностью, грозившей волной захлестнуть ее. Ее брат собирался сам себя убить, а муж отвергал ее, как будто ока была ядом.
 Почему? Что происходит с мужчинами? Почему они всегда ищут возможности погубить себя?
 И ее отец был точно таким же. Он вел безнадежную войну с врагом, который в действительности никогда не причинял ему вреда. Он просто хотел, чтобы англичане ушли с шотландской земли, и за это отдал свою жизнь. Но ради чего? На самом деле не существовало способа выдворить их. Ее отец лишь передал по наследству сыновьям склонность к самоубийству.
 — Каледония?
 Калли замерла, услышав позади себе низкий голос, и, обернувшись, увидела приближающегося Лахлана.
 — С вами все в порядке? — спросил он. — Да.
 — По вашему виду этого не скажешь. — Он приподнял светлую бровь.
 Стиснув зубы, Калли сделала глубокий вдох, чтобы успокоить бушевавшие внутри эмоции.
 — Я просто рассержена на вашего брата, но, уверена, это пройдет. — Возможно, лет через сто или двести она даже сможет снова улыбаться этому невероятному человеку.
 — Да, он обладает определенными способностями, — понимающе улыбнулся Лахлан.
 Калли рассматривала красивое, скульптурно высеченное лицо Лахлана. У него с Сином было мало сходства, но они были одного роста, и на обоих было чрезвычайно приятно смотреть. Нет, поправила себя Калли, у них была еще одна общая характерная черта. Глядя вверх на Лахлана, она поняла, что он такой же замкнутый и настороженный, а его ясные голубые глаза полны глубокой душевной печали.
 — Скажите мне, Син всегда такой?
 — Какой? Угрюмый, молчаливый? — Да.
 Лахлан кивнул.
 — Значит, это безнадежно, да? Нет способа добраться до этого человека? — Калли увидела, как исказились черты Лахлана, пока он размышлял над ее словами.
 — Честно скажу: если и существует какой-то способ, то я его не знаю. Но я надеюсь, вы не откажетесь от своих попыток и доберетесь до Сина.
 Его слова и странное выражение лица заставили Калли нахмуриться. Непонятные чувства затри секунды пронеслись по его лицу, а затем оно снова стало спокойным.
 — Вы виноваты? — спросила Калли, размышляя над причиной этого.
 Лахлан устало вздохнул и посмотрел вокруг, словно боялся, что кто-то мог их подслушивать.
 — Больше, чем вы можете себе представить. Я предводитель своего клана, но я знаю, что Син — первенец. У меня нет права быть наследником отца. Все, чем я обладаю, по закону и по рождению принадлежит Сину. Однако он отказывается что-либо взять у меня.
 — Почему ваш отец отказался признать его?
 — Для того чтобы быть непризнанным, нужно считаться сыном, — заговорил Лахлан, и у Калли мучительно сжалось сердце. — Син никогда им не считался. Юан и Брейден были слишком малы, чтобы понимать то, что понимали Кирон и я. Наши родители ничего для нас не жалели, а Сину оставалось лишь смотреть на все это из своего угла. Я ненавидел праздники, когда обмениваются подарками. Нам давали слишком много, а он не получал вообще ничего. Особенно мне запомнилось одно Рождество, когда мне стало так жалко его, что я захотел поделиться с ним своими подарками. Он отказался и сказал, что если бы они хотели, чтобы он получил подарок, они что-нибудь дали бы ему. Он сказал, чтобы я держал при себе все свои подарки и особенно свою жалость.
 — Не понимаю, почему с ним так обращались.
 — По правде говоря, я тоже, — кивнул Лахлан. — Верите или нет, но моя мать — добрая женщина, которая любит всех своих сыновей. Но она не могла выносить даже вида Сина. Мой отец безгранично любил ее и поэтому старался вести себя так, как будто не питал ни малейшего расположения к Сину. Он просто лез из кожи вон, чтобы доказать ей, что не любил мать Сина и что Син абсолютно ничего для него не значит. В результате Син стал изгоем. Не могу вспомнить ни одного раза, когда бы отец назвал его по имени или посмотрел прямо на него.
 Калли стало больно за мужа.
 — Наши дни рождения всегда отмечались подарками и праздниками, но никто, даже сам Син, не знает, в какой день он родился. Мы все знаем, что он на несколько месяцев старше меня, но не знаем, на сколько именно.
 У Калли перехватывало дыхание от того, что рассказывал ей Лахлан, она не могла себе представить, как можно не знать собственного дня рождения.
 Калли закрыла глаза, горько сожалея о своих резких словах Сину. С ним никогда нельзя терять терпение, он познал столько сердечной боли, что ее хватило бы на миллион жизней.
 — Лахлан, как вы думаете, человек может измениться?
 — Не знаю, Калли. Просто не знаю.
 Тяжело вздохнув, Калли попрощалась с ним и пошла к себе в комнату. У нее были планы, которые нужно осуществить, и в эти планы входило соблазнить своего упрямого, заблудшего мужа — на этот раз ему не удастся убежать от нее.




 Глава 14


 Было уже далеко за полночь, когда Син отважился отправиться в постель. Калли, свернувшись калачиком на своей половине, крепко спала и во сне была поразительно хороша. Некоторое время он стоял неподвижно, всматриваясь в ее черты. Ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем откинуть одеяло и забраться к ней в постель, сжать ее в объятиях и заниматься с ней любовью, пока солнце не поднимется высоко в небо. Ее образ оставил отпечаток у него в душе, и Син задумался над тем, хватит ли у него мужества оставить ее, когда придет время.
 Как он проведет оставшуюся жизнь, если не уйдет от Калли? Будет радоваться и любить…
 Нет, это не для него. Син закрыл глаза… Давным-давно он научился не мечтать ни о чем, кроме удобной кровати и хорошей еды. Это то, что он мог иметь.
 Оставить Калли в своей жизни — это все равно что пытаться удержать ветер. Она для него недосягаема, абсолютно недосягаема.
 «Ты мог бы обладать ею».
 Нет, не мог. Если Син ради нее предаст короля, Генрих убьет его и нападет на ее клан. А если он предаст Калли ради Генриха, она возненавидит его за убийство ее брата. В любом случае он будет проклят.
 В любом случае он потеряет Калли.
 Как он мог выбирать между двумя людьми, которым больше всего обязан: между Генрихом, который вернул ему жизнь, и Калли, которая вернула ему душу?
 Господи, Сину так хотелось просто обнять Калли, забыть обо всех своих обязанностях, забыть о том человеке, которым он был, и позволить ей утешать его так, как только она одна и была способна.
 Изнутри его раздирали неизмеримо острые боль и страх.
 Тряхнув головой, чтобы больше не думать о Калли, Син отправился к камину. Усталый и измученный, он лег на холодный пол и заставил себя заснуть.
 Проснувшись через несколько часов после восхода солнца, Калли обнаружила пустую постель. Она поняла, что ее муж так и не приходил к ней, и ее глаза наполнились слезами. Она гадала, где он мог провести ночь, пока не увидела его на полу, и тогда в ней вскипела бешеная ярость.
 Почему он так поступил?
 Она с возмущением смотрела на Сина, и внезапно ее обуяло ребяческое желание. В обычной ситуации Калли подавила бы его, но сейчас, сидя в спальне, она поняла, что одна из проблем ее мужа состоит в том, что он в своей жизни всегда был чересчур суровым и серьезным. Отведав небольшой детской шалости, он, безусловно, сделается добрее. Калли вспомнила, с каким удовольствием смотрела на человека, который спасался в конюшне от преследовавших его братьев. Решив, что Сину необходимо как можно больше таких моментов, она, не успев себя остановить, бросила подушку ему в голову.
 Син мгновенно проснулся и с часто бьющимся сердцем перекатился, зажав в кулаке кинжал, чтобы отразить нападение. К своему несказанному удивлению, он увидел жену, приближающуюся к нему с еще одной подушкой в руке. Убрав в чехол кинжал, Син расслабился, не ожидая, что она снова ударит его подушкой.
 — Что вы делаете?
 — Даю вам оружие, — ответила она, нанося следующий удар. — Защищайтесь, мошенник, или сдавайтесь.
 Взяв с пола подушку, которую бросила Калли, Син поднялся. Калли еще раз ударила его подушкой и хихикнула, а он, защищаясь, не удержался и рассмеялся вместе с ней. В утреннем свете со спутанными медными волосами, с порозовевшими щеками и босыми ногами, выглядывавшими из-под подола белой льняной сорочки, Калли была неописуемо прекрасна. Ее улыбки и смех лишили Сина способности дышать.
 По комнате полетели перья, Син оттеснил Калли к стене и уже был уверен, что загнал ее в угол, но Калли вдруг выпустила подушку и бросилась к нему. Не ожидая такого поворота событий, Син сделал три полных шага назад, а она принялась безжалостно щекотать ему ребра. Син, смеясь, отбросил подушку и обхватил Калли руками, чтобы остановить ее.
 — Сдаетесь мне?
 — Никогда, — со смехом отозвался Син.
 — Никогда? — Ее глаза загорелись. — Это мы еще посмотрим.
 Подняв жену на руки, Син осторожно бросил ее на кровать и, победоносно ухмыляясь, повернулся спиной к Калли, но она вскочила с кровати и обхватила его сзади за талию.
 Син еще продолжал громко смеяться, когда дверь в их комнату открылась.
 Они оба замерли, увидев стоящую на пороге горничную. Девушка, выпучив глаза, смотрела на Сина, на котором не было ничего, кроме брюк, и на босоногую Калли, которая, обхватив мужа за талию, повисла у него за спиной. В воздухе еще летали перья, и если Син не ошибался в своих догадках, эти перья вскоре оказались бы у них в волосах.
 Проходя мимо по коридору, Брейден мельком заглянул к ним в комнату, а потом вернулся и с любопытным видом встал позади горничной.
 — Можно задать вопрос?
 Рыдая от смеха, Калли уткнулась в шею Сина, а он, стараясь придать себе беспечный и естественный вид, переступил с ноги на ногу и прокашлялся.
 — Вы видите что-то необычное в том, что мужчина развлекается со своей женой?
 Брейден и горничная обменялись озадаченными хмурыми взглядами.
 — Я приду позже, — прошептала девушка и, попятившись из комнаты, закрыла дверь.
 Калли немного сползла со спины Сина, но не отпустила его, а, держа за талию, поцеловала в голую лопатку.
 — Доброе утро, Син. — Веселые нотки в ее голосе удивили Сина.
 — Могу я теперь узнать, что привело к подушечному безумию? — Он посмотрел через плечо на Калли.
 — Я была сердита на вас.
 — За что?
 — За то, что вы опять спали на полу. Что за отношения у вас с полом? Многим женщинам приходится бояться, как бы их мужья не оказались в чужой постели, я же ревную к камину. — Калли заметила, что его лицо снова стало серьезным. — Не смейте.
 — Не сметь — чего?
 — Смотреть на меня такими серьезными глазами, Син… или я снова ударю вас подушкой.
 — Вы шутите, да? — Строгий взгляд сменился удивленным.
 — Не шучу. Я действительно покалечу вас, если понадобится. Объявляю сегодняшний день днем веселья. Сегодня не будет ничего серьезного, никакого уныния и задумчивости.
 — Вы это серьезно? — Син недоверчиво смотрел на жену.
 — Совершенно серьезно. За каждый мрачный взгляд, который я увижу, вы получите наказание.
 — И как же вы накажете меня? — Он иронически поднял бровь.
 — Так, как вас никогда раньше не наказывали. Проказами и шалостями, за которые, гарантирую, вам захочется меня придушить.
 Син улыбнулся вопреки собственному желанию.
 — Видите? Не так уж трудно улыбаться и быть веселым.
 Сину очень хотелось бы иметь возможность сделать то, о чем просила Калли. Провести с ней день было бы, безусловно, замечательно, но он должен исполнять свой долг.
 — Мне нужно найти повстанца.
 — Тогда можете искать, пока не ослепнете. Но превратите этот поиск в развлечение, а иначе я буду щекотать вас, пока вы не взмолитесь о пощаде.
 Женщина просто сошла с ума, но Сину это нравилось.
 — Моя первая задача на сегодняшний день — заставить вас сменить кольчугу на что-нибудь другое. — Протянув руку, Калли вытащила перья у него из волос.
 — Я не надену накидку.
 — Прекрасно, значит, не накидку. Но у вас же есть другая одежда. Я видела ее в сундуке.
 У него действительно были брюки из ткани и обычный сюртук, но он редко надевал их.
 Син не представлял себе, почему вообще обсуждает ее просьбу, но внезапно осознал, что ему важно доставить Калли удовольствие. Так не должно быть, но так было. И просьба была сущим пустяком… так мог ли Син отказать?
 — Отлично, миледи, сегодня не будет кольчуги.
 Калли была настоящей красавицей, и довольное выражение у нее на лице вызвало у Сина острый приступ желания.
 — Днем мы устроим для себя небольшой пикник на лугу позади замка, — объявила Калли и, когда Син открыл рот, чтобы запротестовать, приложила руку к его губам. — Никаких возражений. На сегодняшний день вы мой, и я покажу вам окрестности деревни. Ищите своих повстанцев, если вам это нужно, а я намерена показать вам другую сторону жизни.
 — Что это за другая сторона?
 — Та, ради которой стоит жить.
 Это было полное и окончательное безумие, и все же Син не мог найти в себе силы отвернуться от Калли. Она поднималась на цыпочки, пока их глаза не оказались на одном уровне, и тогда Син увидел в них желание и нежное чувство, которое для него никогда ничего не значило.
 — Подарите мне только один этот день, Син, и я больше ничего у вас не попрошу.
 — Отлично. — По выражению ее лица он понял, как важно это для Калли. По какой бы причине ей ни хотелось этого, он удовлетворит ее просьбу. — Вы получили этот день, я постараюсь быть не задумчивым, а веселым, — он запнулся на этом слове, — человеком. Но на следующее утро я снова стану чудовищем.
 — Я примирюсь с этим, только если вы согласитесь сегодня быть полностью моим.
 — Согласен.
 Улыбаясь, Калли легонько поцеловала его в губы. Почувствовав ее шелковые губы на своих губах, Син застонал и, не в силах сдержаться, прижал Калли к себе так, что у нее остановилось дыхание, а Калли стала гладить руками его голую спину, нежно царапая ногтями кожу.
 О, как восхитительно было держать в объятиях эту женщину, такую теплую, такую податливую.
 Закрыв глаза, Син поднимал подол ее сорочки, пока не коснулся голой кожи бедер, ягодиц. Боже правый, как он желал ее.
 — Займемся любовью, Син, — шепнула Калли, чуть отстранившись от его губ.
 Эти полные страсти слова взорвались внутри Сина, но его здравый смысл все же взял верх.
 — А что, если вы останетесь беременной?
 — Тогда я буду любить нашего ребенка. — Взяв его лицо в ладони, Калли посмотрела на мужа серьезным взглядом, который обжег его. — Останетесь вы со мной или нет, я буду оберегать наше дитя и заботиться, чтобы никто никогда не причинял ему зла. Он будет мне так же дорог, как его отец.
 Син почувствовал, что его сопротивление слабеет, а Калли вдобавок принялась снова целовать его и поглаживать по груди и животу. Затем ее рука проскользнула под ремень его брюк, и ее пальцы нежно пробирались по нижней части живота, пока не оказались в самом низу.
 Син от удовольствия глубоко вздохнул, его мысли и чувства разбрелись, и он поддался основному инстинкту. Не в состоянии ждать больше ни мгновения, он понес жену на кровать.
 Калли смотрела на него, понимая, что выиграла эту битву, и что-то внутри подсказывало ей, что это была важная победа. Это был совсем не тот нежный любовник, накануне такой неторопливый и спокойный, — сейчас он походил на дикого зверя, который никак не мог ею насытиться.
 В его руках была сила, способная лишить человека жизни, но ей они доставляли только удовольствие.
 — Вы такая вкусная, — шептал Син, — такая мягкая и теплая.
 Эти слова вызвали у Калли дрожь, так как она знала, что он не говорил их никому, кроме нее. Ей хотелось владеть каким-нибудь колдовством, чтобы удержать Сина при себе и быть уверенной, что он никогда ее не оставит.
 — Мне приятно, когда вы касаетесь меня, — прошептала Калли, — приятно ощущать вас на себе, и мне хотелось бы, чтобы я могла удержать вас здесь навсегда.
 Ее слова пронзили ему сердце. Как жестоко, что они желают одного и того же, а судьба устраивает заговор против них. Эта женщина нужна ему так, что и не выразить словами.
 Син отстранился и посмотрел на ее лицо, обрамленное локонами. Он не думал, что когда-нибудь увидит на лице женщины такое откровенное приглашение. С Калли он почувствовал себя дома и вздрогнул от навалившихся на него противоречивых эмоций: от желания обнимать и защищать Калли и одновременно от желания убежать от нее.
 Разве он сможет обидеть ее? Вообще когда-нибудь обидеть?
 — Вы прекрасны, — произнес он прерывающимся голосом и закрыл глаза.
 — Что-то не так? — с невинной улыбкой поинтересовалась Калли.
 — Разве может быть что-то не так, когда вы у меня в объятиях?
 Он быстро довел ее до такой высоты, на которой она прежде не бывала, и когда Калли уже была уверена, что не сможет подняться выше, он вытолкнул ее вверх и еще выше — к такому немыслимому блаженству, что она не выдержала и закричала.
 — Видите, как много удовольствия вы уже получили в день веселья, милорд? — Калли улыбнулась ему и шаловливо сморщила нос. — И вспомните, мы ведь еще должны выйти из комнаты.
 — Я только удивляюсь, как миледи может сделать этот день еще приятнее, — усмехнулся Син ее шутке.
 — О, дайте время и увидите.
 Син был не настолько глуп, чтобы в этом сомневаться.
 После того как они умылись и оделись, Калли повела Сина вниз к завтраку, Пустой большой зал освещался ранним утренним светом, падавшим сквозь окна, расположенные высоко над головами. Лахлан, Брейден и Саймон уже встали и завтракали за большим столом, а Юан еще оставался в постели, несомненно, с помощью сна стараясь прийти в себя после бочонка эля, который он прикончил накануне вечером. При появлении Калли и Сина его братья и Саймон обменялись добродушными колкостями и шутками, и Калли, усадив мужа за стол, поспешила отправиться за едой.
 — Сегодня утром у нее настроение гораздо лучше, правда? — заметил Лахлан.
 — У нее оно всегда такое, — буркнул Син и, взяв остаток хлеба Лахлана, отломил он него кусочек.
 — Вчера вечером она была совсем не такой, — уточнил Лахлан, потянувшись за своей чашкой.
 — Что ты сказал? — нахмурился Син, услышав необычную нотку в голосе Лахлана.
 — Когда я встретил ее вчера вечером, — Лахлан кивнул головой в ту сторону, куда ушла Калли, — у нее был такой вид, словно она готова расплакаться.
 — Из-за чего?
 — Из-за тебя.
 — Из-за меня? — переспросил Син, озадаченный словами брата. — Я ничего ей не сделал. Во всяком случае, пока.
 То, что должно было случиться, вызывало у Сина желание броситься с башни ее замка. И пока не наступил неминуемый день, который разлучит их навсегда, он совсем не хотел причинять Калли страдания.
 — Да, — согласился Лахлан, — в том-то и проблема, что ты ничего ей не сделал. Вероятно, она была расстроена тем, что ты вообще почти не замечаешь ее.
 Это была абсолютная неправда. Син замечал все, что касалось Калли, и в этом была его главная проблема. Он не хотел думать о будущем, в котором не будет Калли.
 — Тебе лучше знать.
 — Не важно, что я знаю, а важно то, что она чувствует, — ответил Лахлан.
 — И вспомни совет, который ты дал мне относительно Мэгги, — прищелкнув языком, присоединился к разговору Брейден. — Стыдись, Син. Я считал тебя человеком дела, а не болтуном.
 — Брейден, — перебил его Саймон, — мне кажется, вы упустили из виду одну маленькую деталь. Син здесь для того, чтобы разыскать для Генриха одного из родственников Калли. Как вы думаете, что чувствовала бы Мэгги, если бы вы были чужаком и так поступили бы с ней?
 — Ты же на самом деле этого не сделаешь. — Лахлан замер, а потом снова повернулся к Сину.
 — Я связан словом чести, — вздохнул Син.
 — Син, — предостерегающим тоном заговорил Лахлан, — ты знаешь, для каждого, в ком течет хоть капля шотландской крови, существует кодекс чести. Ты не можешь предать своих сородичей и тем более отдать их в руки врагов.
 Выразительно подняв бровь после этих слов, Син смотрел, как постепенно краска заливает щеки Лахлана. Странно, но его брат ожидал, что он поведет себя более достойно, чем когда-то их отец.
 — Это совсем другое дело, — сказал Лахлан, понимая мысли Сина. — Тогда шла война, и это был единственный способ прекратить военные действия.
 — И если я не остановлю повстанцев, снова начнется война. Генрих уже потерял терпение.
 — Тогда дай тебе Бог, чтобы предводитель повстанцев этого клана был не тем, кого твоя жена очень любит.
 Син смотрел на стол и чувствовал, как у него внутри все сжимается. В глубине души он уже знал, кто преступник, хотя его сердце упорно твердило, что это должен быть кто-то другой — кто угодно, но другой.
 Однако это был Дермот Макнили. И это было так же верно, как то, что Син сейчас сидел за столом и слушал братьев. Он понимал, что, узнав об этом, Калли будет вечно проклинать и ненавидеть его, но что-либо изменить было не в его власти.
 — Что ж, я никогда… — Калли замолчала на полуслове, а мужчины смотрели, как она входит в комнату с подносом свежевыпеченного хлеба и нарезанного сыра. — Когда я уходила, вы все четверо были веселы, а теперь, когда я вернулась, у вас такой вид, словно свершилось Второе пришествие. Могу я узнать, какая трагедия омрачила настроение всех в этом зале?
 — Исключительно отсутствие вашей красоты, — усмехаясь, отозвался Брейден. — Без нее мы пребываем в абсолютной темноте.
 — Следи-ка за своим языком, братик, — заворчал Син, бросив в него куском хлеба, — или я сам за ним прослежу вместо тебя.
 — Успокойтесь, — улыбнулся Лахлан, — лучше я скажу Мэгги, и она надерет ему уши.
 — Я стараюсь загладить твои промахи в отношениях с твоей леди — и что же получаю взамен? — Брейден притворился возмущенным. — Посмотрим, стану ли я помогать тебе снова.
 Син смотрел на приближающуюся жену, и она казалась ему прекраснее, чем все ангелы на небесах.
 — Не забывайте, Син, какое обещание вы мне дали. — Она многозначительно взглянула на него. — Сегодня разрешаются только улыбки.
 Син оскалился в фальшивой улыбке.
 — Во всяком случае, это лучше, чем мрачный вид. — Калли закатила глаза, а потом, обернувшись к Саймону, поманила его рукой. — Милорд Саймон, могу я сказать вам пару слов наедине?
 — Зачем вам это нужно? — Син удивленно выгнул бровь.
 — Просто я хочу задать ему вопрос так, чтобы вы не слышали. — Потянувшись через стол, она дотронулась пальцем до кончика его носа.
 — Почему?
 — Потому что я не хочу, чтобы вы слышали.
 — Ну да, — вмешался Лахлан. — Ты что, Син, глухой?
 — Надеюсь, брат, в один прекрасный день я увижу, как женщина погубит тебя. — Недружелюбно взглянув на брата, Син ударил ногой по ножке стула Лахлана. — Уж тогда-то я посмеюсь над тобой.
 — Погубит? — повторила Калли. — Как жутко это прозвучало. Никакая расправа не замышляется. Просто я хочу задать вопрос.
 — Да, — Син иронически посмотрел на жену, — и империи раскалывались на части от одного-единственного произнесенного слова.
 — Но я хочу расколоть не империю, а всего лишь лед, сковывающий ваше сердце.
 Как только были произнесены эти слова, в зале воцарилась тишина. Син оцепенел, не веря собственным ушам, Калли покраснела, смущенная своим признанием, и уткнулась подбородком в грудь, а Саймон, быстро поднявшись, повел ее из комнаты, чтобы они могли поговорить.
 — Син, — заговорил Лахлан, стоя позади брата, — я понимаю, что я не тот человек, который вправе давать советы в таких делах, но, мне кажется, только дурак может позволить такой женщине ускользнуть у него из рук. Если я когда-нибудь найду женщину, которая сможет не замечать моих недостатков и желать быть со мной, я переверну небо и землю, чтобы удержать ее при себе.
 — Ты не я, братишка. А я не могу позволить себе быть с ней откровенным, когда знаю, что вскоре она будет меня ненавидеть. Ненависть и презрение к себе я впитал вместе с материнским молоком, и все же мне невыносимо думать, что я увижу их в глазах Калли.
 — Тогда не предавай ее.
 Это было сказано так легко, что Син оглянулся на брата.
 — Все, что у меня когда-либо было в этом мире, — это мое слово и моя честь. Это единственное, что с меня не содрали, единственное, что я никогда не обменивал и не продавал ради того, чтобы выжить. И ты предлагаешь мне отречься от них? Ты просишь у меня больше, чем я могу дать. Нет, я должен исполнить то, что пообещал.
 И все же, глядя в ту сторону, куда ушла его жена с Саймоном, Син чувствовал боль из-за того, чего требовала от него его честь. Но в этом случае не только честь имела для него значение. Он знал Генриха так, как знали лишь немногие. Если Син не доставит королю Рейдера, Генрих сотрет этот клан с лица земли.
 Его братья, извинившись, ушли, а Син, оставшись один в пустом зале, молча глотал еду. Едва он успел закончить завтрак, вернулась Калли и удивленно посмотрела на пустые стулья.
 — Они уже ушли?
 — Боюсь, их поторопило мое дурное настроение. Итак, не собираетесь ли вы рассказать мне, о чем вы говорили с Саймоном?
 — Совершенно не собираюсь отвечать на этот вопрос.
 — Вы дерзкая девица, — покачал он головой.
 — Да, я такая. Выведенный из себя отец часто говорил, что я испытываю терпение Иова. — Взяв Сина за руку, Калли подняла его на ноги. — А теперь мы отправимся продолжать наш день веселья. Пойдемте, сэр Чудовище, и позвольте мне проверить, смогу ли я удержать улыбку у вас на лице.
 Она даже не подозревала, что само ее присутствие вызывало улыбку в сердце Сина, — а это было самое страшное.
 После того как Син приготовил лошадей, он и Калли верхом отправились в деревню Тайер-Налэн, где жила и работала большая часть клана Макнили. Погода стояла хорошая, и в деревне было оживленно. Дети играли, бегая туда-сюда по дорожкам между одноэтажными домами и лавками. Женщины и мужчины, вышедшие по своим повседневным делам, то и дело останавливались на дороге, чтобы посплетничать и поболтать друг с другом.
 Спешившись и оставив лошадей у конюшни, Калли и Син пошли дальше пешком и вскоре почувствовали всеобщую враждебность. При их приближении женщины поспешно забирали детей и уходили.
 Калли глубоко вздохнула, стараясь терпимо отнестись к тому, как члены ее клана встречали ее мужа. Еще хорошо, что Син не надел свою кольчугу и не взял меч, потому что можно было только представить себе, насколько хуже было бы их отношение к нему в этом случае.
 Жена мясника вышла из своей лавки, но, увидев их, убежала обратно внутрь, захлопнула дверь и повесила табличку, на которой было написано, что сегодня мяса нет. Калли глянула на табличку, а потом на Сина, чтобы узнать его реакцию. Но никакой реакции не последовало. Он спокойно отнесся к презрению, словно ничего другого и не ожидал, и это сильнее всего взбесило Калли. Этих мужчин и женщин она знала всю свою жизнь и не понимала, как они могут быть такими слепыми.
 — Морна, — окликнула Калли мачеху, которая возле сапожной лавки разговаривала со своей ближайшей подругой Пег, и, взяв Сина за руку, повела его к ней. — Как поживаете сегодня?
 — Все чудесно, правда, Пег? — Мачеха Калли приветливо улыбнулась им, а Пег принялась проверять содержимое своей корзины.
 — Я должна вернуться к своим делам. — Подняв голову, Пег презрительным взглядом окинула Сина.
 Син ничего не сказал, и на его лице не отразилось ни малейшей обиды.
 — Как поживаете, милорд? — приветствовала его Морна, и на мгновение Калли увидела облегчение в его глазах, но мгновение было таким коротким, что она подумала, не показалось ли ей.
 — Я отлично, а вы, миледи?
 — Ах, оставьте, никаких «миледи». Я просто Морна, тем более для человека, который помог моему Джейми. Знаете, здесь все только о вас и говорят.
 — А я определенно совсем не аристократ. Называйте меня Син. А что до Джейми, то он хороший мальчик. — Вы отлично воспитали его.
 Счастливо улыбнувшись, Морна взглянула через плечо Сина, а потом посмотрела на Калли.
 — Ну-ка посмотрим, — сказала Морна, — удастся ли нам промыть мозги в нескольких упрямых головах и заставить других понять, что мы делаем.
 Калли не успела спросить, что собирается сделать Морна, потому что ее мачеха остановила проходившего мимо старого Ангуса. Его длинные спутанные седые волосы и борода были такими густыми, что никто не знал, как он выглядит на самом деле. Однако он был одним из самых уважаемых в клане, и если Ангус благосклонно относился к кому-нибудь, то остальные следовали его примеру.
 — Ангус, дорогой, — радостно воскликнула Морна, — вы знакомы с мужем Калли?
 Скривив губы, старик взглянул на английскую одежду Сина.
 — Не имею желания знакомиться с…
 — Не думаете ли вы, что о человеке следует судить по его делам, а не по его происхождению? — кашлянув, перебила его Морна.
 — Я знаю дела таких, как он.
 — Не принимайте близко к сердцу, — вздохнув, подбодрила Морна Сина, когда старик, прихрамывая, пошел дальше. — На самом деле они хорошие люди.
 — Уверяю вас, я вообще ничего не слышал. Но, к сожалению, такие замечания могут обидеть Калли.
 Несмотря на его слова, Калли не верила Сину. Как такое высказывание могло не задеть его?
 Оглянувшись, Калли увидела направлявшуюся к ним группу мужчин из восьми человек во главе с Фрейзером.
 О, это не сулило ничего хорошего. Судя по их самодовольному виду, можно было сказать, что они замышляли недоброе.
 — Зачем вы привели его сюда? — Фрейзер смотрел на Калли, надменно вздернув светло-рыжую бороду.
 — Я хотела показать ему деревню.
 — Зачем?
 — Мы здесь живем, и я подумала, что ему будет интересно посмотреть на нее.
 — Вы, возможно, и живете здесь, а он гостит. — Глаза Фрейзера стали темными и угрожающими. — Во всяком случае, для него так лучше.
 — Позвольте высказать предположение, — усмехнулся Син, словно забавляясь словами Фрейзера. — Если я сам вскоре не уеду, то вы сделаете так, чтобы мне захотелось уехать домой. Или, еще лучше, вы заставите меня пожалеть, что я вообще появился на свет. Или скажете еще какую-нибудь бессмысленную банальность, чтобы напугать меня.
 Фрейзер открыл рот, чтобы высказаться, но Син его опередил:
 — Я уже знаю, что вы не желаете, чтобы я здесь остался. Ни я, ни подобные мне вам здесь не нужны. Вы не пожелаете обеспокоить себя тем, чтобы принять меня в свое общество. — Син метнул на группу мужчин неприязненный взгляд, заставивший нескольких из них отступить на шаг. — Что ж, отлично. Тогда отдайте мне Рейдера, и я с удовольствием уйду.
 — Единственное, что мы отдадим вам, — это ваша голова.
 — У-У — протянул Син, — страшно. Вам никогда не приходило в голову придумывать сказки для детей? Вы и на самом деле могли бы преуспеть в запугивании двухлетних малышей.
 — Вы мне определенно не нравитесь. — Фрейзер с отвращением смотрел на Сина.
 — Это чувство полностью взаимно.
 Фрейзер сделал шаг к Сину, но тот даже не пошевелился. Затаив дыхание, Калли ожидала, что начнется драка. Они оба напоминали ей баранов, готовых обломать друг другу рога, но она не представляла себе, как разрядить эту ситуацию, да и Фрейзер не дал ей такой возможности.
 У этого человека действительно отсутствовал здравый смысл, если он собирался ударить ее мужа, и Калли не могла не восхититься выдержкой Сина. У любого другого, обладающего половиной боевого искусства Сина, Фрейзер уже давно, хныча, лежал бы на земле.
 — Вы полагаете, что можете прийти сюда и диктовать, как нам жить, — снова заговорил Фрейзер холодным, высокомерным тоном, — что можете совать свой английский нос в наши дела, — он посмотрел на Калли, — что можете забирать наших женщин, а мы ничего не будем предпринимать. Знаете, если у вас есть хоть немного разума, то вы отправитесь домой еще до наступления ночи.
 — Что я могу сказать? — Син зловеще усмехнулся. — У меня нет разума.
 Фрейзер бросился на него, но Син пригнулся, схватил Фрейзера за руку и железной хваткой удержал его на месте.
 — Послушайте меня, — заговорил Син, — я хочу, чтобы вы меня поняли. У меня нет желания причинять вам зло и ставить вас в неудобное положение перед вашими друзьями и родственниками. Поэтому идите домой и заберите с собой своих людей. — Син отпустил его.
 — Я еще разберусь с вами. — Фрейзер, пошатываясь, отошел назад, не спуская с Сина злобного взгляда.
 — Вы очень рассердитесь на меня, если я по-настоящему ударю его? — Син виновато посмотрел на Калли. — Всего разок.
 — Сегодня день веселья, — беспечно ответила она, — и если это доставит вам радость, то я, возможно, решу вас простить.
 Син улыбался, пока воздух не разорвался от крика.
 Женщины и мужчины, в испуге подхватывая детей, побежали в укрытия, а Калли окаменела при виде взбесившегося быка, который несся по деревенской улице, набрасываясь на все, что попадалось ему на пути.
 Прежде чем Калли обрела способность двигаться, Син схватил ее в охапку и бросил на низко нависшую крышу ближайшего дома. Она вскарабкалась повыше, освобождая место для мужа, но он не присоединился к ней.
 Фрейзер, схватив Морну, проделал с ней то же самое, а потом побежал к маленькому мальчику, упавшему посреди улицы. Ему удалось добежать до мальчика, на несколько секунд опередив быка, и забросить его на крышу, но сам он не успел отбежать подальше: бык зацепил его за ногу и движением огромной головы подбросил вверх.
 Глядя на разъяренного быка, Калли съежилась от ужаса; у несчастного Фрейзера не оставалось никакой надежды, его ждала смерть.
 Во всяком случае, Калли так думала, пока не увидела, что Син поднимает огромную деревянную колотушку для стирки и клетчатую блузку, которые уронила одна из женщин. Он ударил по ребрам быка, продолжавшего терзать Фрейзера, и щелкнул языком. Бык, развернувшись, свирепо посмотрел на Сина.
 — Ну-ка, — сказал Син, дразня животное, и, намотав блузку на колотушку, сделал подобие мулеты, чтобы отвлечь быка, — беги за идиотом, который ходит без меча.
 Он помахал мулетой перед быком, который, теперь стоя неподвижно, следил за движениями Сина. Дважды ударив копытом о землю, бык опустил голову и ринулся в атаку, а Син, повернувшись, что было сил помчался к лесу.
 — Нет! — закричала Калли, когда ее муж и бык скрылись из виду, и спустилась с крыши.
 Когда опасность миновала, улицы стали наполняться народом, и вокруг Фрейзера собрались люди.
 — Такой смелости я еще никогда не видел, — объявил старый Ангус, когда вместе с несколькими другими помог Фрейзеру подняться и осмотрел его пораненную ногу.
 — Нужно пойти помочь ему, — сказала Калли.
 — Пусть он даже англичанин, но я обязан ему жизнью брата. — Джеральд, брат Фрейзера, взял лук с ожидавшей его повозки.
 Вперед вышли еще шесть человек, готовых помочь, но когда Калли собралась идти с ними, они отказались ее взять с собой.
 — Он рисковал своей жизнью не для того, чтобы увидеть, как ты пострадаешь, детка, — остановил ее Ангус. — Останься здесь и предоставь мужчинам закончить дело.
 Калли не стала возражать, хотя не в ее характере было стоять и ничего не делать. Единственной причиной этому было то, что она могла помешать им, когда нужно было как можно скорее найти и спасти Сина.
 Калли в страхе смотрела, как мужчины покидают деревню, и молилась, чтобы ее изобретательный муж нашел какой-нибудь способ перехитрить быка.
 Время, казалось, шло черепашьим шагом, Фрейзеру уже зашили ногу и наложили повязку, а мужчины все не возвращались. Калли ждала вместе с другими женщинами и молилась, молилась, надеясь, что все окончится хорошо.
 Прошло много времени, когда она наконец услышала радостные возгласы жителей деревни. Обернувшись, Калли увидела направлявшуюся к деревне группу мужчин и среди них…
 Нет, этого не могло быть.
 Она прищурилась, а потом моргнула, стараясь убедиться, что зрение ее не подвело.
 Впереди всех в деревню вошел Ангус.
 — Первого же из вас, кто засмеется, я побью, — предупредил старик. — Не смейте насмехаться над тем, кто бесстрашно сражался за наших женщин и детей. Вы слышите меня?
 — Мы и не собираемся, Ангус Макдугал, — ответила за всех Пег.
 Давясь от смеха и испытывая огромное облегчение от того, что с Сином ничего не случилось, Калли бросилась к мужу, обняла его, и ее сердце громко забилось, когда она почувствовала, как его сильные руки крепко сомкнулись вокруг нее. О, как она любила этого замечательного человека! Калли поцеловала мужа в щеку, а потом слегка отодвинулась, чтобы еще раз взглянуть на него и убедиться, что он действительно не пострадал. И ей снова пришлось сжать губы, чтобы сдержать улыбку.
 Честно говоря, Калли не понимала, как жители деревни удерживались от смеха при виде ее самодовольного мужа. На нем остался только один сапог, брюки были изорваны в клочья, женская блузка, которую он раньше намотал на колотушку, теперь висела у него на плече, весь он был покрыт грязью и походил на какого-то непонятного растерзанного зверя.
 — Ну же, милая, посмейтесь. — Син смотрел на жену, и в его черных, как ночь, глазах плясали искорки юмора. — Я не обижусь. — Обняв ее рукой за плечи, он привлек Калли к себе и оглянулся на собравшихся вокруг людей. — Между прочим, думаю, я кому-то обязан своим новым нарядом.
 Раздалось несколько подавленных смешков, которые мгновенно смолкли под обращенным на толпу угрожающим взглядом Ангуса.
 — Где бык? — спросила Калли.
 — Привязан к дереву и жует мой сапог. И я ужасно рад, что в нем больше нет моей ноги.
 Эта шутка снова вызвала смех.
 — Как вам, парень, удалось это сделать? — Покачивая головой, Ангус подошел ближе.
 — Я быстро бегаю, когда меня преследуют большие быки.
 Несколько мужчин похлопали Сина по спине, а Пег принесла ему большую кружку эля.
 — Где ваша одежда? — Калли заметила, что под блузкой у него ничего нет — ничего, кроме теплой смуглой кожи, которую она находила восхитительной.
 — Ее забрала ежевика, — ответил Ангус. — Там мы его и нашли. На ней еще остались обрывки английской одежды.
 — Вы действительно не пострадали? — Калли почувствовала слабость, осознав, как близко был ее муж к тому, чтобы получить серьезную травму.
 — Заработал несколько синяков и царапин, но, кроме моего самолюбия, ничто серьезно не пострадало, — весело усмехнулся Син. — Теперь понимаете, почему я никогда не расстаюсь с мечом? Никогда не знаешь, в какой момент разъяренному быку захочется пробежаться по улице.
 Все засмеялись, а Ангус, похлопав его по спине, сказал:
 — Господь хранит вас, парень. У вас хорошее чувство юмора, ведь не многие смогли бы смеяться, встретившись лицом к лицу с такой опасностью. — Он подтолкнул Сина к Калли. — Забирай своего супруга домой и займись его ранами.
 — Непременно, Ангус. Благодарю вас. — Взяв мужа за руку, она повернулась и увидела, что один из молодых мужчин ведет к ним их лошадей.
 Син помог Калли сесть на лошадь, сам тоже сел в седло, и они выехали из деревни.
 — Думаю, вы расположили их к себе. — Калли не могла скрыть наполнявшей ее радости.
 — Это не входило в мои намерения.
 Именно это больше всего нравилось в нем Калли. Несмотря на то что люди ее клана оскорбляли его и сторонились, он все же рисковал своей жизнью, чтобы спасти их всех. Большинство мужчин вообще не побеспокоились о других, а он даже не подумал, что рискует ради них своей жизнью.
 — Вы добрый человек, Син Макаллистер.
 Он остановил лошадь и посмотрел на Калли сердитым, страдальческим взглядом.
 — Никогда не называйте меня так.
 — Простите меня. — У Калли сжалось сердце, когда она взглянула в его красивое лицо: в темных глазах Сина отражался целый мир. — Это просто обмолвка, которая больше никогда не повторится.
 Огонь в его взгляде погас, и они продолжили путь к замку.
 Только добравшись до замка, Калли вспоминала, о чем еще просила Саймона…
 Войдя в большой зал, она не могла сказать, кто был больше ошеломлен: бедняга Син, все еще остававшийся в одном сапоге и женской блузке, или его братья и Саймон, стоявшие в компании Джейми, Астера и — к ее изумлению — Дермота.
 — Каледония, — Джейми неуверенно шагнул вперед и, расправив плечи, заговорил немного по-взрослому, — я знаю, ты сказала, что мы должны постараться дать ему почувствовать себя дома. Ради этого я, конечно, сниму один башмак, но никто не заставит меня одеться в женское платье.
 Зал содрогнулся от смеха, но никто не смеялся громче Сина.
 — Не знаю, малыш, — подзадорил его Син, подхватив Джейми на руки. — Такой симпатичный, как ты, наверное, и в блузке чувствовал бы себя дома.
 — Я не симпатичный. Я свирепый.
 — Свирепый, как ласковый щенок. — Калли забрала брата у Сина и обняла его. — И драгоценный, как роза в разгар зимы. — Поцеловав Джейми в щеку, она опустила его на пол.
 Сделав гримасу, мальчик вытер лицо и, отбежав, стал позади Дермота.
 — Можно задать вопрос? — качая головой, спросил Лахлан.
 — Я бегал наперегонки с быком.
 — Глядя со своего места, я бы сказал, что выиграл бык, — рассмеялся Саймон.
 — Нет, — улыбнулся Син, — тебе следовало бы посмотреть на быка. Он весь раззкрашен. — Он обвел взглядом яркие драпировки из саржи, развешенные по залу, и разложенные на большом столе подарки в цветных обертках. — Что все это значит?
 — Мы празднуем твой день рождения, — ответил Саймон.
 Син нахмурился.
 — Идея Калли, — добавил Лахлан.
 — Не соблаговолите объяснить? — Син взглянул на жену, а когда она решила отойти подальше, поймал за руку и вернул обратно.
 — Астер, не распорядитесь ли, чтобы принесли пироги и пирожные, пока я помогу мужу сменить одежду?
 — Конечно, милая.
 — Прошу извинить нас, — обратилась она к мужчинам и повела Сина вверх по лестнице.
 — Вы не желаете отвечать на мой вопрос? — спросил Син, поднимаясь вслед за женой по узкой лестнице.
 — Я не желаю этого делать в присутствии других.
 — Почему?
 Открыв дверь в их спальню, Калли пропустила мужа вперед, закрыла дверь и, пройдя через комнату, остановилась рядом с ним. Ей хотелось притянуть его к себе, но, взглянув на него, она не решилась.
 — Лахлан сказал мне, что никто не знает, когда вы родились. Это правда?
 — Да. — С отсутствующим взглядом Син отошел от Калли и взял свою кольчугу с сундука под окном.
 Но Калли не позволила ему уйти. Она встала у окна возле него и, когда он выпрямился, с улыбкой взяла его рукой под подбородок.
 — Тогда сегодня мы отметим ваше второе рождение.
 — Второе рождение? — Ее слова, по-видимому, поставили Сина в тупик.
 Калли кивнула и провела пальцами по колючей щеке от подбородка к шелковистым волосам.
 — Теперь вы не один, Син. У вас есть дом и жена, которой вы нужны. Можете отвергнуть меня, но здесь вам всегда будут рады. А если вы не имеете желания быть Макаллистером, графом или кем бы то ни было еще — прекрасно. Но с этого дня и впредь вы — Макнили.
 — Я сказал вам, — Син прищурил темные глаза, — у меня нет желания принадлежать ни вам, ни кому-либо другому.
 У Калли внутри все сжалось от досады, ей хотелось заставить его понять, что именно она ему предлагает.
 — А я и не пытаюсь завладеть вами или просто предъявить на вас свои права. Я предлагаю вам совсем не это, и мое сердце просто разрывается от того, что вы не можете меня понять. Но, возможно, настанет день, когда вы все же поймете. Если вы должны уйти, уходите. Я не стану вас удерживать. Я останусь здесь и все дни, проведенные без вас, буду скучать. Каждый час я буду думать о вас, гадать, где вы, и беспокоиться, не случилось ли с вами чего-нибудь плохого.
 Син стоял молча, с болью слушая ее слова. О нем никто никогда не думал больше, чем просто мимоходом, — даже его братья. То, что предлагала Калли…
 Если это была и не любовь, то нечто исключительно приятное.
 — Я молюсь и надеюсь, что уже ношу вашего ребенка. И надеюсь, что, когда он вырастет, станет таким же замечательным человеком, как его отец.
 Син стиснул зубы. Боль, страдание и желание бурлили внутри его и терзали ему душу, это мучение было невыносимо, оно потрясало и уничтожало его.
 — Не говорите мне таких вещей, — проворчал Син.
 — Почему?
 — Потому что мне невыносимо их слушать. — Он почувствовал, как у него защипало глаза, и, быстро прогнав слезы, вопреки собственной воле протянул руку и накрыл ладонью щеку Калли. — Я не знаю, как любить, Калли. Я не знаю, как быть мужчиной, который вам нужен.
 — Вы мужчина, который мне нужен.
 Син с проклятием отвернулся. Внутри его все чувства пришли в смятение. Он боялся поверить Калли. Сейчас ей легко говорить, что она останется с ним, но когда он представит доказательства преступлений ее брата, у нее больше не будет такого желания.
 Ни один из его родителей никогда не хотел быть с ним; братья — возможно, однако никогда не было случая проверить это.
 Слишком часто Сина обижали и предавали. На каждом из его братьев лежала та же вина, что и на Дрейвене: когда Син ради них приносил себя в жертву, каждый из них испытывал приступ облегчения. Это было вполне понятно, и Син их не винил. Но, будучи столько раз в роли жертвенного агнца, он отказывался верить в то, что Калли тоже не отвернется от него. Ее клан был для нее всем, а братья значили еще больше.
 Нет, ее слова — это просто ложь, не сознательная, нет, потому что в душе она считала их правдой. Но поверить в них…
 В жизни Сину приходилось быть многим: вором, убийцей, голодным нищим, рыцарем и графом, но он никогда не был глупцом и сейчас не собирался выступать в этой роли.
 Но когда он смотрел на Калли, ему было трудно помнить об этом, трудно думать о чем-либо другом, кроме того, чтобы просто принять заботу, которую она предлагала.
 «Этого нельзя допускать, нельзя».
 Син закрыл свое сердце, решив, что сделает то, что должен сделать, а когда с этим делом будет покончено, вернется в Англию — один. Только так.
 Он не мог идти наперекор судьбе.




 Глава 15


 Глядя на одевающегося Сина, Калли обратила внимание на то, как играют его мускулы при каждом движении. Он был великолепен и недосягаем, как небо над ними, и Калли хотелось придумать какой-нибудь способ сократить разделяющее их расстояние.
 — Поразительно, как хорошо вы справляетесь со шнуровкой кольчуги без посторонней помощи. Я думала, что у рыцарей обычно есть помогающий им паж.
 — У меня никогда не было пажа. — На мгновение застыв, Син продолжил шнуровать кольчугу.
 — Правда? — удивилась Калли его признанию. Он всегда был таким спокойным и терпеливым с Джейми, что она не могла представить, почему ему было так неприятно видеть рядом детей. — А почему?
 Син только пожал плечами.
 Не успев себя остановить, Калли шагнула вперед и ткнула его под ребра.
 — За что? — Нахмурившись, Син потер рукой то место, куда она его ткнула.
 — У вас на лице опять это серьезное выражение. Помните, что я обещала сделать, если снова его увижу?
 — Вы обещали щекотать меня, а не тыкать.
 — В таком случае… — Лукаво улыбнувшись, Калли набросилась на него.
 Син отступил, даже сквозь кольчугу ощущая щекотку, и, смеясь, попытался схватить жену за руки и остановить, но Калли оказалась проворнее его. Его резкое движение привело к тому, что он запутался в ковре и свалился вместе с Калли на пол. Продолжая смеяться, Син перевернулся и прижал ее к полу своим телом.
 — Вы госпожа Безумие, так?
 — Да. И я совершенно схожу с ума по вас. Добрыми, нежными глазами Син смотрел на нее, и от его горящего взгляда Калли почувствовала слабость, и у нее остановилось дыхание. Нагнув голову, Син потерся носом о ее нос, а потом поцеловал в губы. Калли судорожно вздохнула. Даже несмотря на то что Син в кольчуге тяжело давил на нее, Калли было приятно ощущать на себе его тело.
 Запустив пальцы ему в волосы, Калли притянула его ближе, упиваясь его теплым мужским запахом.
 «Не оставляйте меня…»
 Безмолвная мольба обожгла ее, и Калли захотелось привязать Сина к себе. Ей было обидно, что она не знает, какими словами или действиями заставить его так же сильно захотеть остаться с ней, как она хотела быть с ним.
 Если бы это возможно было сделать.
 Закрыв глаза, Син вдыхал свежий аромат лаванды и даже сквозь кольчугу чувствовал, как грудь Калли прижимается к нему. Он так безумно хотел обладать этой женщиной, что это потрясло его. Син отдал бы все, чтобы остаться с Калли, он отдал бы все, чтобы убежать от того, чего хотел от него Генрих.
 Калли видела в нем только самое лучшее, и Син со страхом думал о том дне, когда ее мнение о нем изменится.
 Рано или поздно свежий бутон любви всегда превращается в нечто другое. Если человеку повезет, любовь расцветает в прочную дружбу, но гораздо чаще она сменяется ненавистью. Сейчас Калли его не знает, но если он останется и ей станет больше о нем известно, она ясно увидит его недостатки и станет презирать его. Син не мог пойти на это, потому что в душе знал, что только она одна может его погубить. Сила, которой обладал взгляд Калли, могла причинить ему больше вреда, чем любой враг или целая армия. Только Калли имела власть над его замкнутым, настороженным сердцем.
 — Нас ждут внизу, — тихо сказал Син, вставая.
 — Говорят, ожидание полезно для души, оно закаляет характер.
 — Конечно, — улыбнулся Син, — но вы перешли к таким действиям в отношении меня, что с моей стороны было бы невежливо не насладиться ими.
 — Вот как, обвиняете меня? — хихикнула Калли. — Что ж, великолепно. Тогда сейчас мы пойдем, но вечером после ужина вы будете моим. — Она окинула Сина жадным взглядом, от которого у него стало еще жарче в паху. — Полностью моим.
 — Когда вы так говорите, миледи, у меня по спине бегут мурашки. — Глядя в ее прелестное лицо, Син поднял Калли на ноги.
 — Останьтесь со мной в этой комнате, и мурашки побегут не только у вас по спине.
 — Вы коварная обольстительница. — Его тело мгновенно откликнулось на слова Калли тем, что ему стало жарко. Син непроизвольно бросил взгляд на кровать и представил, как Калли лежит под ним обнаженная.
 Калли взяла его руку и поцеловала костяшки пальцев, проведя по ним языком, а потом зубами слегка прикусила кожу. Волны желания захлестнули Сина, но Калли потащила мужа к двери, соблазнительно покачивая бедрами и заставляя его тело гореть еще сильнее.
 — В любое время соблазню вас, милорд, только дайте мне знать.
 Скрипя зубами, чтобы обуздать желание, Син неохотно позволил Калли увести его из комнаты.
 Они сошли вниз, но вместо родственников, которых оставили там, увидели членов клана, заполнивших большой зал и разговаривавших между собой, так что их голоса сливались в; общий громкий гул. Люди стояли группами, добродушно шутили, ели и пили, у них под ногами шныряли собаки, а в углу расположились пятеро мужчин с трубами и барабанами, готовые играть.
 При виде этой картины Калли остановилась, немного испугавшись. Зачем они явились? Ио как только собравшиеся заметили Сина, по залу разнеслись радостные возгласы приветствия.
 — Не говорите нам, парень, что не спасли деревню. — Астер подошел к Сину и хлопнул его по спине.
 — Я ничеготакого не сделал, — сердито возразил Син, и Калли мгновенно заметила, как ему неловко быть центром всеобщего внимания.
 — Он еще и скромный, — добавила Пег.
 — Почему вы не сказали нам, что вы шотландец? — спросил Ангус. — И к тому же Макаллистер. Нам следовало бы догадаться, что наша Калли никогда не…
 — Ангус, — перебила Калли старика, пока Син не разозлился еще сильнее, — что вы все здесь делаете?
 Вперед вышла Морна, ведя за собой цепочку слуг, несущих выпечку и угощения от жителей деревни.
 — После того как вы оба ушли, деревенские жители решили, что пришло время свадебного празднества.
 Син пришел в замешательство, увидя совсем новое отношение людей к нему.
 — А когда мы вернулись сюда, Астер сказал нам, что сегодня у вас день рождения, поэтому у нас двойной праздник. — Морна улыбнулась Сину и отошла, чтобы отдать распоряжения слугам.
 — Что-то неладно? — Калли, улыбаясь, подошла к мужу, который чуть ли не обреченно смотрел на потолок.
 — Да, я стараюсь угадать, в каком месте обвалится крыша и убьет всех нас.
 — Прошу прощения? — Калли нахмурилась при его мрачном пророчестве.
 — Ничто хорошее не дается даром, — ответил Син, продолжая разглядывать потолок и стены. — Я просто прикидываю, какой рукой или ногой мне придется пожертвовать в данный момент.
 — Неисправимый пессимист, — покачала головой Калли.
 — Расслабься. — Брейден протянул Сину кружку эля. — Я бы сказал, что ты уже заплатил свою цену, и это награда.
 Но Син в это не верил, ему казалось, что непременно должно случиться что-то плохое. Каждый раз в его жизни, когда он считал себя в безопасности или думал, что ему ничего не грозит, происходило что-нибудь ужасное.
 Он смотрел, как жители деревни освобождают в центре зала пространство, чтобы можно было потанцевать под музыку, которую играли пятеро музыкантов. Еды и выпивки было предостаточно, и все радовались этому дню.
 Женщины одна за другой подходили и поздравляли Калли и, как ни удивительно это было для Сина, его тоже.
 О, это было не к добру, здесь крылось что-то по-настоящему злодейское. Син почти ожидал, что стена разверзнется, оттуда явится сам сатана, схватит Калли и исчезнет вместе с ней.
 — У тебя вид оленя, пойманного охотником, — заметил Саймон, остановившись рядом с другом.
 — Скорее я чувствую себя как олень, который лишь знает, что охотник рядом, но не видит его.
 К ним подошла Морна и подала Сину небольшой кекс.
 — По традиции молодой супруг должен его съесть.
 — Благодарю вас, миледи. — Син взял у нее из руки кекс, и Морна, покраснев от смущения, отошла.
 — Пахнет восхитительно, — наклонившись, заметил Саймон.
 — Ты обжора, Саймон, — усмехнулся Син. — Клянусь, когда-нибудь твое обжорство доведет тебя до смерти.
 — Лорд Чудовище, я хочу потанцевать с вами. — Калли, подойдя к друзьям, взяла мужа за руку, и Син, отдав кекс Саймону, последовал за своей дамой.
 Капли поразилась тому, как хорошо танцевал Син. Честно говоря, она ожидала, что он заупрямится или скажет, что не умеет, но ничего подобного не случилось. Этот мужчина оказался великолепным танцором.
 — Мне кажется, вы сказали, что никогда не танцевали.
 — Раньше никогда, но я достаточно часто наблюдал за другими, чтобы научиться.
 Когда, обходя вокруг Сина, Калли поднялась на цыпочки и нежно поцеловала его в щеку, по толпе пронеслись одобрительные возгласы, а выражение на лице мужа заставило Калли рассмеяться.
 — Вы удивительная женщина, — тихо сказал Син.
 — Вряд ли, милорд, но мне приятно, что вы так думаете.
 Когда мелодия закончилась и они покинули место для танцев, Морна протянула Калли свадебный кекс.
 — Нам положено съесть их вместе, — повернулась Калли к мужу. — А вы свой уже съели?
 — Я дал его Саймону, — он большим пальцем указал в сторону друга, — но уверен, что он уже съеден.
 — Считается, что для счастья их нужно съесть вместе.
 — Как говорят, это гарантирует продолжение рода. — Морна поцокала языком. — По ребенку на каждое маковое зернышко, которое вы оба проглотили.
 Син лукаво улыбнулся Калли, нисколько не веря в суеверия, но не стал обижать женщину, которая была добра к нему.
 — Что ж, в таком случае пойду потребую его вернуть, — подмигнул Син жене.
 Он пересек зал и вдруг увидел, как побледнел Саймон.
 — Что случилось?
 — Я не могу дышать. — Лоб Саймона покрылся каплями пота.
 В этот момент Джейми закричал, что одна из собак заболела. Пес доковылял до середины комнаты и свалился.
 — Саймон, — у Сина сжалось сердце, — ты ел что-нибудь такое же, что и одна из собак?
 — Кекс, — прерывающимся голосом ответил Саймон. — Он показался мне невкусным, поэтому я отдал остаток собаке.
 — Яд. — Син пристально посмотрел на Калли. — Принесите мне рвотное. — Положив руку Саймона себе на плечи, он повел его к лестнице. — Нужно подняться наверх, пока яд не отравил все твое тело.
 Саймон спотыкался на каждом шагу, и Син в конце концов поднял его и понес на руках, как ребенка. К изумлению Сина, его друг не возражал, и это больше, нежели что-либо другое, говорило о серьезности состояния Саймона.
 К тому времени, когда они добрались до комнаты Саймона, он дрожал и обливался потом. Вскоре к ним пришла и Калли, она подала Сину чашку своего лекарства, а сама держала ведро. Заставив Саймона выпить отвратительно пахнущую жидкость, Син ждал, пока его друг опустошит желудок в это ведро. Все это время в Сине кипело возмущение тем, что кто-то стремился убить его самым подлым образом и что бедный Саймон, к несчастью, оказался жертвой заговора.
 Калли старалась сделать все, чтобы Саймону стало легче, но он оставался бледным и слабым, и она молилась, чтобы им удалось вовремя вывести яд из его организма и он не причинил бы большого вреда.
 — Кто мог это сделать? — спросила Калли.
 — Очевидно, один из ваших повстанцев, — прищурившись, ответил Син.
 — Но почему Саймон? — Калли не понимала, почему кто-то хотел причинить зло такому доброму человеку.
 — Калли, он съел кекс, предназначенный для меня. При этих словах у нее сжалось сердце. Нет, этого не могло быть. Она думала, что после сегодняшнего происшествия ее клан изменил отношение к ее мужу. Господи, он же спас жизнь Фрейзеру, так почему же кто-то покушался на Сина после того, что он сделал в этот день? — Кто?
 — Останьтесь здесь и присмотрите за ним, — попросил Син, не ответив на ее вопрос. — Мне нужно послать сообщение его брату.
 Калли кивнула, но в ее глазах Син увидел терзавшие ее сомнения и боль. Бог пощадил ее, но по ее лицу было ясно видно, что она не в состоянии осознать, что кто-то мог поступить так ужасно.
 Но Сину, к сожалению, это было знакомо.
 В ярости и с жаждой мести он вышел из комнаты и направился вниз.
 Войдя в зал, он увидел, что празднующие разошлись и осталось всего несколько человек: его братья, Астер и Ангус.
 — Как парень? — спросил Ангус.
 — Пока не известно.
 На лицах братьев было написано крайнее возмущение.
 — Но целью был ты, верно? — спросил Лахлан.
 — Я предположил бы так.
 — Тогда я скажу, что пора охладить несколько голов. — Юан сжал кулак. — Что скажете, братья? Готовы задать перцу?
 — Не сейчас, — отозвался Син. — Сначала мне нужно еще кое-что сделать. Вы не знаете, где Морна? — обратился он к Астеру. — У меня есть к ней безотлагательный вопрос.
 — Когда я последний раз видел ее, она шла в кухню.
 — Благодарю.
 Син отправился к ней, и когда вошел в кухню, Морна уже собиралась уходить. Она испуганно взглянула на Сина, когда он появился в дверях, и по тому, как она нервно огладывалась, по ее внезапному замешательству ему мгновенно все стало ясно.
 — Где он? — спросил Син. — Кто?
 — Дермот.
 — Почему вы об этом спрашиваете? — Ее лицо стало еще бледнее, а руки еще сильнее задрожали.
 — Морна, — Син мягко взял ее под локоть, стараясь успокоить, — это важно. Когда он пустил в меня стрелу, это было весьма скверно, но сейчас невинный человек может умереть из-за того, что Дермот хочет изобразить из себя героя перед своим народом.
 — Мой сын не способен ни на что подобное. — Но ее тело сказало обратное, хотя она и сбросила руку Сина.
 — Клянусь вам, я хочу просто поговорить с ним. Я не собираюсь делать ему ничего плохого. По крайней мере в настоящий момент.
 — Я не знаю, где он. — По щекам Морны потекли слезы. — Он убежал в ту минуту, когда вы повели наверх друга. Но он этого не делал. Я уверена, что он этого не делал.
 Утвердившись в своих подозрениях, Син глубоко вздохнул. Сомнений больше не оставалось.
 — Ведь это он дал вам кексы, не правда ли?
 — Он этого не делал, — разрыдалась Морна. — Он хороший мальчик. Он любит сестру и никогда бы не обидел ее.
 — Ш-ш. — Обняв женщину, Син привлек ее к себе, и она продолжала рыдать у него на груди. — Я хочу просто поговорить с парнем, — тихо сказал он, касаясь губами ее волос.
 — Я на самом деле не знаю, куда он пошел. — К Мор-не снова вернулось самообладание, и она отодвинулась от Сина.
 Проклятие.
 — Вытрите глаза, Морна. — Син отпустил ее и улыбнулся. — Вот увидите, все будет хорошо.
 Она кивнула.
 Оставив Морну, Син направился обратно в зал и в узком коридоре встретил нервно ломающего руки Астера.
 — Вы разыскиваете Дермота, верно? — с тревогой спросил старик.
 — Вы знали, что он руководит повстанцами? — Холодок побежал по спине Сина, когда он заметил, как изменился шотландец.
 — Я подозревал, что он один из повстанцев, но если вы думаете, что он способен руководить ими, то ошибаетесь. — Астер усмехнулся.
 Син так не считал. Он видел, как остальные смотрели на мальчика и как относились к нему. — Он старший сын последнего предводителя клана, так что это было бы только справедливо.
 — Да, но когда умер Нейл, все хотели, чтобы предводителем стала Калли.
 — Правда? — Син удивился, вспомнив, что говорила по этому поводу сама Калли.
 — В ней течет кровь королевского рода, — кивнув, пояснил Астер, — и у нее хорошая голова на плечах. Все члены клана согласились, что, хотя она женщина, она выла бы хорошим предводителем клана.
 — Тогда почему она не стала им?
 — Она не захотела, боясь, что этим обидит Дермота и меня. На собрании она всех поблагодарила и вежливо отказалась.
 — И тогда избрали вас. — Да.
 Теперь Син во всем разобрался. Он понял лютую ненависть Дермота к нему и те завистливые взгляды, которые парень бросал на сестру и дядю, когда думал, что никто на него не смотрит.
 —Должно быть, Дермот ужасно расстроился, увидев, что все голосуют за его сестру и дядю, а не за него, законного сына предводителя.
 — Да, но в то время ему было всего тринадцать лет. По-настоящему он и не мог ни на что рассчитывать.
 Но Син думал иначе. Мальчик в таком возрасте обладает самомнением, которое уступает только юношескому безрассудству.
 — И как Дермот отнесся к свершившемуся?
 — Разумеется, он был взбешен. Сказал, что если бы он был благородного происхождения, то все без колебаний избрали бы его, и пулей вылетел вон. Но, успокоившись, он согласился, что вполне разумно, чтобы главой клана стал я.
 Син стиснул зубы. Когда у ребенка неприятности, никто не бывает так слеп, как любящие родители или дядя. Они не могут примириться с тем, что мальчик, которого они любят, может быть способен совершить подобное преступление. Но в возрасте Дермота Син был само ожесточенное разрушение.
 — Как скоро после этого начались нападения?
 — Наверное, недель через шесть.
 — И с тех пор они продолжаются? Астер кивнул.
 — Они когда-нибудь прекращались на время?
 — Только когда Капли была в Лондоне и после того как она вернулась. Но это не означает, что виноват Дермот. Ни один человек в клане не хотел бы, чтобы девушка пострадала.
 Син слушал и тщательно взвешивал слова старика. Астер ошибочно полагал, что Дермот покушался на жизнь Сина только из-за того, что Калли вышла замуж за врага. Дермот хотел как можно быстрее убрать Сина с дороги, особенно после того как Макнили в этот день благосклонно отнеслись к Сину. Если они примут Сина, то они примут англичан, а, по мнению Дермота, этому нужно помешать, чего бы это ни стоило, даже если пострадает Калли.
 Нет, в отличие от Астера и Морны у Сина не было сомнения в вине мальчика, и их слова только подтверждали ее.
 — У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, где мог спрятаться Дермот?
 — Да, — ответил Астер, немного подумав.
 — Где?
 — Позвольте, я пойду и посмотрю, смогу ли поговорить с ним. — Астер упрямо выставил вперед подбородок и всем своим видом дал понять Сину, что никогда добровольно не выдаст собственного племянника. — Если пойдете вы, он, безусловно, убежит еще дальше.
 То, что сказал старик, было справедливо.
 — Тогда найдите его и приведите домой.
 — Если я на это соглашусь, что вы сделаете с парнем? — помедлив, спросил Астер.
 Син некоторое время размышлял и в конце концов, глубоко вздохнув, сказал старику правду:
 — Пока не знаю. Прежде чем решать, я хочу поговорить с ним.
 — Я не допущу, чтобы вы причинили ему зло или отправили жить к этим вашим англичанам. — Голубые глаза Астера вспыхнули яростью. — Вы получите его только через мой труп.
 — Астер, мы не в игрушки играем. — Син, стараясь, чтобы его голос звучал мягко, попытался убедить старика: — Генрих готов начать войну против вашего клана, а Дермот, по-видимому, не собирается добровольно останавливаться, пока она не началась. Вы действительно хотите, чтобы весь ваш клан погиб из-за действий одного вспыльчивого мальчишки?
 — Я знаю, что не он руководит повстанцами, — со слепой убежденностью настаивал Астер. — Я пойду поговорю с ним и узнаю, кто втянул его в это дело. Кто бы это ни был, он непременно понесет наказание.
 — А если я прав?
 — Вы ошибаетесь. — Глаза у старика потускнели. — Должны ошибаться.
 Капли сидела возле Саймона с миской холодной воды и мокрой тряпкой протирала ему лоб. Ей казалось странным, что она так заботится об этом англичанине, но все же она это делала. Очень скоро он и братья Сина станут ее семьей. Но больше всего ее удивляло то, как много значил для нее ее муж и как тяжело ей было думать, что придется жить без него. Этого было достаточно, чтобы сломить ее.
 Дверь отворилась, и Калли, повернув голову, увидела, что Син стоит на пороге, держась одной рукой за ручку двери, а другую положив на дверной косяк.
 — Как он? — спросил Син, войдя в комнату и закрыв за собой дверь.
 — Спит. Думаю, с ним все будет в порядке. А как вы?
 — Сожалею, что не съел кекс вместо него. — Син подошел ближе, не сводя взгляда с друга.
 Калли знала, что он говорит искренне, это было написано у него на лице, и ей стало больно.
 — Вы послали сообщение Дрейвену? Син кивнул.
 — Дермот убежал, и Астер отправился искать его.
 — Я должна была подтвердить ваши подозрения, сказать, что Дермот один из повстанцев. — От услышанной новости у Калли сдавило грудь.
 — Миледи, никогда не извиняйтесь передо мной за то, что стремитесь защитить того, кого любите. Я иного от вас и не ожидал.
 — Но мое молчание могло погубить вас и Саймона.
 Испытывая мучительное желание, Син коснулся волос Калли и ласково прочесал пальцами шелковые локоны. Ее светло-зеленые глаза были полны того же страха и неуверенности, которые снедали его.
 «Не отпускайте меня, Калли».
 Эта немая мольба вырвалась из глубины его души. Всю жизнь Сина преследовали одни и те же желания; ему нужна была еда, одежда, крыша над головой. Но то, что он чувствовал к Калли, делало все остальные желания мелкими. Син со страхом задумался: стала бы она когда-нибудь защищать его так, как защищала брата? Огорчилась бы она, если бы он умер? Калли многое сказала ему, но он не мог до конца поверить в правдивость ее слов. В душе у Сина оставался страх, что Калли скоро его оставит, что последние несколько дней были не более чем призрачным сном и что он проснется один в своем замке и там не будет никого, кроме слуг, которых пугает само его присутствие. Син не мог представить себе день, проведенный без шуток Калли, без ее смеха, и даже не хотел пытаться это сделать.
 — Вы когда-нибудь все же поцелуетесь?
 — Что? — Калли обернулась к Саймону и засмеялась.
 — Я не умер и на самом деле не сплю. — Саймон, открыв глаза, пристально смотрел на них обоих. — У меня такое ощущение, словно дьявол использовал меня для тренировки перед сражением, но я совершенно уверен, что еще жив. Вернее, буду уверен, если перестанут завязывать в узел мои кишки. Вот так мучаясь от боли, я меньше всего хотел бы видеть, как вы оба здесь страдаете от любви. Мой желудок уже достаточно вычищен, так что, Син, ради Бога, скажи женщине, что любишь ее. Калли, сделайте то же самое. И оставьте меня лежать здесь одного с моим несчастьем.
 — Братишка, — Син раздраженно смотрел на друга, почесывая подбородок большим пальцем, — в данный момент я сам с удовольствием завязал бы в узел твои кишки.
 — Будь любезен, если это спасет меня от боли, — невозмутимо парировал Саймон.
 — Могу я чем-нибудь помочь вам? — обратилась к Саймону Калли.
 — Нет. Просто пообещайте мне, что, когда я в следующий раз увижу кекс, вы как следует ущипнете меня, прежде чем я откушу кусок. — Он перевернулся на другой бок. — А теперь могу я сохранить то немногое, что осталось от моего достоинства?
 — Нужно видеть светлую сторону, Сай, — улыбнулся Син. — Ты не опорожнил свой желудок на гостей.
 — Как скажешь. А теперь уходите.
 Калли повела Сина к двери, но остановилась и оглянулась на Саймона.
 — Если вам что-то понадобится, позовите нас. Саймон повернулся и с раздражением посмотрел на нее.
 — Мы уходим. — Взяв Сина за руку, Калли потянула его из комнаты.
 Син думал, что получил передышку после тирады Саймона, пока Калли не приперла его к стенке, выйдя из комнаты. Она впилась в него пронзительным взглядом, и Син понял, что его ожидают серьезные проблемы.
 — Что он под этим подразумевал?
 — Под чем?
 — Когда сказал, что вы меня любите. Это правда? Син думал, что да, но откуда ему было знать, поэтому, сглотнув, он честно ответил:
 — Я не понимаю значения этого слова.
 — Упрямец. — У Калли был такой вид, словно она не могла решить, что делать — то ли побить его, то ли задушить. — Но по крайней мере вы не похожи на других мужчин, быстро решающих объясниться в любви, а потом так же быстро отказывающихся от своего признания. Во всяком случае, если вы когда-нибудь скажете эти слова, то я буду уверена, что вы за них отвечаете.
 — Вы не сердитесь на меня? — Син смотрел на Калли, преклоняясь перед ее внутренней силой.
 — Я с ума схожу по вас, Син. Надеюсь, в один прекрасный день вы почувствуете ко мне то же самое.
 Словно оглушенный, он смотрел вслед уходившей Калли.
 — Какой же я дурак, — пробурчал Син себе под нос. Калли предложила ему так много, а он взамен почти ничего.
 И почему?
 Из страха? Из-за упрямства?
 «Всю свою жизнь ты пробыл один. Ты знаешь, что можешь выжить в одиночку. Ты знаешь, что можешь выжить в таких условиях, по сравнению с которыми ад покажется раем».
 Так чего же он сейчас боится? А что, если он кончит так, как Юан? У него уже была такая жизнь — он оставался в собственном обществе, не имея других друзей, кроме кружки эля.
 — Калли. — Син даже не осознал, что произнес вслух ее имя, пока она не повернулась лицом к нему.
 — Да?
 Она стояла в коридоре перед ним с рассыпавшимися по плечам волосами, в отцовской накидке в темно-синюю, желтую и зеленую клетку и в черной блузке, соблазнительно подчеркивающей ее грудь. Син никогда не видел более привлекательной женщины, чем она.
 — Вы можете объяснить мне, что такое любовь?
 У Калли остановилось дыхание, когда до нее донеслись эти тихие слова. В них было скрыто столько искренности и боли, что у нее глаза наполнились слезами. Син был высоким и сильным, и все же Калли чувствовала, какой он беззащитный и как легко она может его обидеть, если откажет ему, но она не собиралась его отвергать. Смеясь и плача одновременно, она подбежала к Сину и обняла его за плечи.
 — Да, любимый. С огромным удовольствием.
 Только теперь Син понял, как боялся услышать отказ и как широко раскрыл для нее свою душу. Его израненное сердце бешено забилось, Син подхватил Калли на руки и поцеловал. Вкус ее губ, ощущение рядом ее теплогаподатливого тела свели Сина с ума. Калли должна принадлежать ему — сейчас, сию же минуту, он больше ни мгновения не сможет прожить без нее. Решительными шагами Син отнес ее к ним в комнату и бережно уложил на кровать.
 — Сейчас середина дня. — У Калли густо покраснели щеки.
 — Я знаю.
 — Что, если кто-нибудь будет искать нас? Син запер дверь.
 Калли смеялась до тех пор, пока Син не повернулся и она не увидела в его глазах необузданное желание, и этот взгляд опалил ее.
 — Я хочу вас, Каледония, — прошептал Син, развязывая ворот ее блузки. — Я хочу попробовать каждый дюйм вашего тела и буду делать это не спеша, пока не съем вас всю.
 Калли вздрогнула от его требовательного тона и ощущения его горячей руки, накрывшей ее грудь.
 — Я хочу получить ваше сердце, Син. — Она пробежала рукой по его волосам.
 — Оно все избитое и никуда не годное, но то, что от него осталось, полностью ваше, миледи.
 Никто еще не говорил Калли таких прекрасных слов.
 Син лежал, прижимая Калли спиной к своей груди, и ни о чем не думал. Никогда еще он не проводил день подобным образом и никогда не находил успокоения в любящих руках. Калли быстро уснула, а он, обняв ее, прислушивался к ее дыханию, щекотавшему кожу у него на руках.
 Склонившись к Калли, Син с улыбкой смотрел на ее безмятежное лицо. Если бы он мог, то навсегда остался бы здесь и не покидал бы этого спокойного райского места рядом с Калли.
 Закрыв глаза, Син делал то, чего не делал с тех пор, как был маленьким мальчиком, — он молился: молился, чтобы интересы Генриха и Дермота не стояли между ним и Калли, молился, чтобы произошло какое-нибудь чудо, которое даст ему и Калли возможность совместного будущего. И, лежа сейчас с закрытыми глазами, Син делал еще одно, чего не делал с самого детства, — он надеялся. Мысленным взором он видел детей, которых с удовольствием имел бы, — маленьких мальчиков и девочек, унаследовавших теплоту и характер их матери.
 Син хотел, чтобы эта мечта осуществилась, каждой частичкой своего тела мечтал об этом. Он должен это получить.
 Но даже убаюканный приятными мыслями, он подсознательно страшился этой надежды, потому что живший в нем реалист все хорошо понимал. Дермот сейчас отсутствовал, готовя гибель собственного клана, и если Астер сегодня вечером его не остановит, то предстоящим утром это тем или иным способом придется сделать Сину.
 Син только надеялся, что, когда он это сделает, жена сможет его простить.




 Глава 16


 В эту ночь ни Астер, ни Дермот домой не вернулись. Калли и Морна метались по большому залу, а Син и его братья сидели за столом, пили эль и почти не разговаривали. Саймон чувствовал себя лучше, но все еще оставался наверху в постели.
 Син долго наблюдал за женщинами, пока что-то не кольнуло его изнутри и не подсказало, что случилось что-то серьезное.
 — Морна, — мягко заговорил он, — я знаю, что вы мне не доверяете, но я на самом деле считаю, что вам следует рассказать мне, где может прятаться ваш сын. Я хочу пойти и найти их обоих.
 Морна обменялась с Калли встревоженным взглядом, и у нее в глазах промелькнуло сомнение.
 — Я верю ему, Морна. — Калли похлопала мачеху по руке.
 Но женщина все равно смотрела на Сина с недоверием, и он не мог ее за это винить. Он преклонялся перед Мерной за ее материнскую любовь к сыновьям.
 — Я возьму с собой Лахлана, — постарался успокоить ее Син. — Он опытный шотландский предводитель, и вы знаете, что ему можно доверять.
 Еще немного поколебавшись, Морна в конце концов заговорила:
 — Когда были живы мои родители, у них в северных холмах была хижина прежнего арендатора. Она старая и полуразвалившаяся, но я почти уверена, что он сейчас там.
 — Лахлан, Брейден, мы едем. — Син встал. — Юан, ты остаешься здесь и ждешь мужчин. Если Дермот вернется, убеди его оставаться на месте.
 Юан выразительно кивнул, и братья направились к двери. Выйдя вслед за этой небольшой группой, Кал-ли наблюдала, как они седлают лошадей; у нее было тяжело на сердце от страха и тревоги. Для Дермота было в порядке вещей пропадать где-то часами, но Астер…
 Калли надеялась, что с ними ничего не случилось.
 — Прошу вас, будьте осторожны, — обратилась она к всадникам.
 Лахлан и Брейден ускакали вперед, а Син направил лошадь к крыльцу, где стояла Калли.
 — Я верну их вам, миледи. — Он взглянул на жену, и в его глазах она заметила неутоленное желание.
 — Я знаю и никогда в вас не сомневалась.
 Син закрыл глаза, наслаждаясь ее словами, потом заставил лошадь подойти ближе к крыльцу, подхватил Калли в объятия и прижался к ее губам страстным поцелуем.
 — Присмотрите за Мерной, пока меня не будет. — Он отстранился и провел пальцем по припухшим губам Калли.
 — Хорошо.
 Он опустил Калли на ступеньку, посмотрел на нее глазами, полными любви и страдания, и пустил лошадь вперед. С тяжестью в сердце Калли смотрела, как Син выезжал из внутреннего двора. В его взгляде она заметила что-то странное, что-то мрачное и зловещее, что ее напугало, но она отказывалась сомневаться в муже. Он любил ее так же, как она любила его, в этом Калли была уверена. И она надеялась, что наступит день, когда Син это тоже поймет.
 После двухчасовой скачки Син, Лахлан и Брейден подъехали к хижине и, быстро спешившись, осмотрели темный дом — он был пуст.
 — Здесь кто-то был, — сказал Лахлан, положив руку на камин. — Он еще теплый.
 — Где бы они могли быть? — задумался Брейден.
 — Никто не знает, — вздохнул Син.
 Мрачный и усталый, Син повел их обратно к лошадям, и братья повернули назад в сторону замка Макнили. Но, едва отъехав, они увидели далеко внизу в долине на склоне противоположного холма огромное пламя.
 — Как по-твоему, что это такое? — обратился Син к Лахлану.
 — Точно не могу сказать, — покачал головой Лахлан, — но похоже на сильный пожар, как будто горит вся деревня.
 Братья на полной скорости поскакали к огню. Как только они подъехали достаточно близко и поняли, что происходит, Син остановил лошадь. Случилось что-то ужасное: повсюду лежали тела как шотландцев, так и англичан, и это была не деревня — это было поле битвы.
 — Что еще за чертовщина! — воскликнул Лахлан, спрыгнув с лошади.
 Син не мог говорить.. Будучи солдатом, он в своей жизни видел картины и страшнее, но его привело в ужас то, что ему были хорошо знакомы лица участников обеих сторон конфликта. Единственное, чего он не мог понять, — как англичане оказались здесь, а он ничего об этом не знал.
 — Это королевская гвардия и рыцари. — Син спустился с седла и с колотящимся сердцем смотрел на Брейдена и Лахлана. — Генрих здесь.
 — Король? — При этом известии Лахлан заметно побледнел.
 Син кивнул.
 — Как ты думаешь, чем это вызвано? Син закрыл глаза, стараясь подавить вскипавшую в нем ярость.
 — Я бы сказал, что Дермот предпринял вылазку против короля. Не могу понять: неужели он настолько глуп? И еще я не понимаю, почему Генрих здесь, в Шотландии… — Син не закончил фразу, вспомнив послание из Оксли. Король спешно прибыл в Шотландию, чтобы оценить ущерб, нанесенный повстанцами Макнили. Проклятие! Дермот был тогда среди толпы и слышал содержание послания.
 — За это Генрих потребует крови, — заметил Брейден.
 — Я знаю. — Син понимал, что Генрих никогда не простит подобную бойню. Понесет наказание каждый, кто принимал в этом участие.
 — Знаешь, — предложил Лахлан, — мы останемся здесь сторожить тела, а ты вернешься за помощью, чтобы можно было отвезти этих людей домой или…
 — Нет, — перебил его Син. — Если вернутся войска Генриха, они без всяких вопросов убьют вас, потому что увидят тела англичан и ваши накидки. Мы должны вернуться все вместе, и я пошлю сообщение Генриху.
 Услышав, что приближаются лошади, Калли подумала, что это возвращается ее муж, и с облегчением бросилась к двери, но, увидев Дермота, несущего на крепких молодых руках безжизненное тело Астера, отшатнулась и перекрестилась.
 — Что случилось, Дермот?
 На щеках были следы его крови, грязи и слез, а глаза были глазами древнего старца, который встретился с дьяволом и отдал ему свою душу.
 — Я убил его, — завыл Дермот. — Я убил их всех… Морна с криком бросилась к сыну, а Дермот, держа на руках Астера, опустился на колени. Он покачивал на руках дядю, словно хотел разбудить его и снова вернуть к жизни.
 — Я этого не хотел. О Господи, Астер, я не хотел, чтобы вы умерли, старый глупец.
 Морна, рыдая, обняла Дермота, а он сидел на полу и все качал на руках тело Астера. Вниз по лестнице сбежал Джейми, чтобы узнать, что случилось, но Калли отправила его с Юаном обратно в его комнату. Она не хотела, чтобы мальчик все это видел. Она и сама не хотела этого видеть, а Джейми совсем не нужны воспоминания о его брате и дяде, покрытых кровью.
 Слезы наполнили глаза Калли, но она не дала им пролиться. Она понимала, что уже не в силах ничего изменить.
 — Дермот, — она опустилась на пол на колени возле брата, — расскажи мне, что случилось.
 Теперь Дермот рыдал.
 — Ты должен рассказать мне, что случилось. — Калли взяла в ладони лицо брата и заставила его посмотреть на нее.
 — Я хотел взять в плен Генриха. — Слова у него вырывались отрывистыми слогами.
 — Генриха?.. Короля Англии? — У Калли сжалось сердце.
 Дермот кивнул и снова завыл.
 — Что ты задумал?
 — Фрейзер сказал мне, что Генрих пришел раз и навсегда решить это дело, что он всех нас отправит на виселицу. Я подумал, что, если мы возьмем его в плен, как он захватил тебя, мы сможем силой заставить его подписать хартию, по которой Шотландия останется за шотландцами. — Его плечи задрожали под тяжестью горя и вины. — Говорят, что англичане — все трусы. Отец всегда говорил, что один шотландец может побить десятерых англичан. И в прошлом они всегда от нас бежали, никогда раньше они не поворачивались лицом и не сражались.
 Юношеское высокомерие брата потрясло Калли. Она продала бы свою душу, если бы можно было сделать так, чтобы этой ночи не было, и вернуть Дермоту его невиновность.
 — До этого вы нападали на поселенцев, Дермот, а не на рыцарей, Обученных военному искусству и поклявшихся защищать своего короля.
 — Они сражались как дьяволы. Они были сразу везде — позади нас, впереди нас. Мы не могли начать действовать против них.
 Калли убрала с его лица грязные, пропитанные кровью волосы, и Дермот продолжил свой рассказ:
 — Астер пытался остановить сражение, он пытался увести меня домой и… — Дермот крепко зажмурился, переживая все заново. — Трусливые подонки закололи его в спину, когда он пробирался ко мне.
 Калли закрыла глаза, чувствуя, что у нее разрывается сердце.
 Дверь в зал отворилась, и Калли открыла глаза, почти ожидая увидеть на пороге английского короля, явившегося потребовать голову Дермота.
 Но это был не король.
 В дверях стоял Син с братьями, и по его виду Калли поняла, что он уже знает о нападении.
 При виде открывшейся перед ним сцены Син окаменел. Дермот качал тело Астера, Морна, опираясь на его плечи, рьщала, а Калли сидела на полу возле брата, и ее глаза потемнели от тяжкого горя и страха.
 Вой Дермота и рыдания Морны пронзили сердце Сина.
 — Это был несчастный случай, — сказала Калли, вставая на ноги. — Он не хотел, чтобы случилось что-нибудь подобное.
 Син безучастно посмотрел на Калли, стараясь скрыть от нее собственную печаль.
 — Мне нужно поговорить с Дермотом. Наедине.
 Кивая, Калли оттащила Морну в сторону, несмотря на ее сопротивление.
 — Я нужна своему мальчику, — всхлипывала Морна, протягивая руки к Дермоту.
 С признательностью взглянув на Калли, Син взял Дермота за локоть, отвел в небольшой кабинет возле лестницы и, после того как не слишком вежливо усадил юношу на стул, плотно закрыл дверь.
 — Вытри лицо, — резко сказал Син. — Если ты мужчина, чтобы вести в бой армию, то должен оставаться мужчиной, а не плакать, как женщина.
 Дермот так по-детски вытер лицо грязным разорванным рукавом рубахи, что Син вдруг осознал, с кем имеет дело. Сам он в шестнадцать лет был закаленным в битвах воином и видел много смертей. Но этот мальчик, сидящий перед ним, никогда не сталкивался ни с чем подобным, все в семье и в клане нежили и баловали его. Небольшие набеги, которые он совершал с повстанцами, предназначались для того, чтобы припугнуть англичан, и сводились не более чем к развлечению и порче имущества. В эту ночь Дермот получил суровое крещение.
 — А теперь расскажи мне, что произошло, — заговорил Син более мягким тоном, после того как Дермот, проглотив слезы, прерывисто вздохнул.
 — Мы отправились взять в плен Генриха, чтобы использовать его в качестве заложника. — К чести Дермота, он сумел взять себя в руки и смело встретить взгляд Сина.
 — Это твой блистательный план?
 — Нам было известно, что он направляется в Окс-ли, — кивнув, пояснил Дермот, — и мы устроили засаду в долине, зная, что он должен проехать там, чтобы попасть к месту назначения. Мы решили, что предложим ему свое гостеприимство.
 — Как началось сражение?
 — Мы их остановили и потребовали выдать Генриха, — У Дермота задрожали губы. — Они рассмеялись мне в лицо и напали на нас.
 У Сина вертелся на языке вопрос, как можно быть таким глупым, чтобы думать, что англичане отдадут им своего короля, но он удержался от этого язвительного замечания.
 — Я пытался сказать остальным, чтобы они бежали, — Дермот еще раз глубоко вздохнул, — но они меня не слушали. Они продолжали кричать, что нужно убить короля. Я испугался и…
 — Убежал? Дермот кивнул.
 — В лесу я встретил Астера. Он решил, что сможет остановить остальных, думал, что они его послушаются. — Слезы потоком потекли у него из глаз. — Вы негодяи, вы убили его.
 — Нет, — мягко сказал Син, — его убила судьба, а не ты, не я и не кто-то другой. Ты не участвовал в сражениях, чтобы знать образ мыслей солдата. Жажда крови, страх и инстинкт самосохранения заставляют делать чудовищные вещи.
 К сожалению, теперь Дермот это знал.
 — Что мне делать? — К удивлению Сина, Дермот совершенно по-взрослому посмотрел на него, — Со мной все кончено, верно?
 Обдумывая ответ, Син тяжело вздохнул. Господи, он не видел другого выхода.
 — Ты хочешь, чтобы я тебе солгал?
 — Как вы можете жить, зная, что убили столько людей? — отрицательно покачав головой, спросил Дермот.
 — Честно скажу, не знаю. Я стараюсь об этом не думать, а когда думаю, стараюсь найти разумное объяснение. Я говорю себе, что, если бы я не убил их, они убили бы меня. А что касается остального… то, опять же, у меня не было выбора. Если бы я этого не делал, конец моей жизни был бы таким, что потом являлся бы палачу в кошмарных снах. — Син подошел к письменному столу и, присев на край, с состраданием посмотрел на юношу. — Плащ вожака тяжело носить, но, однажды надев его, нельзя просто так сбросить его с себя.
 — То есть?
 — Ты должен отвечать за последствия своего решения. Те люди пошли за тобой, так как думали, что ты достоин вести их. Если ты хочешь убежать от всего этого и спрятаться, это будет пощечиной каждому, кто был с тобой сегодня ночью, каждому, кто считал, что ты стоишь цены его жизни.
 Дермот долго сидел молча, размышляя над словами Сина.
 — Мне хотелось бы вернуть назад этот день.
 — Я понимаю, парень. У меня «тоже много раз было такое желание.
 — Если вы мне позволите, я сменю одежду и умоюсь, а потом добровольно пойду к вашему королю. — Он встретился взглядом с Сином.
 Син стоял, ничего не говоря, и мысленно видел, как Морна держалась за сына и какой вид был у Дермота вначале, когда Син усадил его на этот стул. Мальчик превратился в мужчину.
 — Иди приведи себя в порядок.
 Кивнув, Дермот вышел. Син последовал за ним, но, увидев, как слуга несет наверх тело Астера, чтобы подготовить его к похоронам, остановился. Калли, которая стояла в зале, прислонившись к Лахлану, заметив мужа, подбежала к нему, ища утешения. Крепко обняв ее, Син почувствовал, что она дрожит. Калли ничего не говорила, но он понимал ее мысли. В одну ночь из-за одного глупого поступка она потеряла сразу брата и дядю. И Сину оставалось только молиться, чтобы она не потеряла и весь свой клан.
 — Брейден, — тихо обратился он к брату, — мне нужно послать сообщение Генриху. Ты можешь переодеться в мою одежду и доставить его?
 — Да.
 Син наклонил голову в знак благодарности, и то, что он увидел в глазах Калли, обожгло его. Она была убита горем и напугана.
 — Вы намерены отдать им Дермота. — Это было произнесенное шепотом утверждение.
 — Генрих потребует, чтобы виновный предстал перед ним. Он не допустит, чтобы такие нападения оставались безнаказанными. Это было покушение на его жизнь, и при этом погибло много людей. Если он ничего не предпримет, то его будут считать слабым и безответственным. Это две веши, которые не может позволить себе король, отстаивающий свой трон.
 — Я понимаю. — Калли сильно дрожала, но слез у нее уже не было. — Мне нужно поговорить с Дермотом.
 Син проводил ее печальным взглядом и отправился писать послание Генриху, пока Брейден переодевался в одежду английского рыцаря.
 Син понимал, что с каждым словом, которое он пишет Генриху, он все больше отдаляется от своей жены. Она могла сказать, что все понимает, но ей приходилось выбирать между братом и мужем: мужем, которого она едва знала, и братом, которого любила почти два десятка лет. Конечно, не у всех братьев и сестер хорошие отношения, но Калли и Дермот любили друг друга — почти так же, как он сам и его братья. Несмотря на то что расстояние и время разделили Сина и его братьев, они всегда беспокоились друг о друге.
 «Через некоторое время она меня возненавидит за это», — решил Син. Тяжело вздохнув, он разорвал письмо и быстро написал другое. В душе он знал, что должен сделать, и это был единственный способ увидеть Калли счастливой.




 Глава 17


 Калли поразило, что Син сразу же не отправил ее брата к королю, но утром она поняла, почему он поступил так.
 Генрих, его гвардия и все англичане, которые проживали в Оксли, расположились лагерем за стенами ее замка. Все ее люди собрались во внутреннем дворе замка, боясь того, что может потребовать английская армия.
 Приказав запереть ворота и всем держать себя в руках, Син оставил Калли, чтобы облачиться в кольчугу. Калли изо всех сил старалась успокоить людей своего клана, но она тоже была напугана, ее била внутренняя дрожь, а сердце бешено стучало.
 Рядом с ней на крыльце замка стояли Брейден, Лахлан, Дермот и Юан.
 — Если не ошибаюсь, там за стенами Генрих? — спросил подошедший к ним Саймон, который был еще немного бледным и слабым.
 — Да, — кивнула Калли, — и он жаждет крови Макнили. — Ее взгляд метнулся к Дермоту, с достоинством стоявшему возле нее и крепко сжимавшему руку Джейми, и ока увидела страх в глазах брата.
 Двери замка отворились, и все присутствующие мгновенно смолкли. Когда Калли обернулась, чтобы узнать, что их так поразило, у нее остановилось сердце: в дверях стоял ее Син, и на нем была накидка ее отца в синюю, зеленую и желтую клетку.
 Значимость этого поступка пронзила Калли, и она почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами.
 «Я не буду никому принадлежать».
 Сколько раз Син говорил ей эти слова!
 Но в этот миг он заявил ей о своей верности так, что это потрясло Калли до глубины души. Человек, который не желал никому принадлежать и не желал ничего иметь, сейчас надел цвета ее клана.
 Никогда еще Калли не любила его сильнее, чем в эти минуты. Она встретилась взглядом с мужем, но его непроницаемый взгляд испугал ее больше, чем то, что Генрих пришел к стенам ее замка, чтобы убить Дермота, — Син скрывал от нее свои чувства.
 — Я готов идти, — храбро заявил Дермот.
 — Позволь мне сначала поговорить с Генрихом, — кивнув ему, сказал Син.
 — Думаете, вам удастся уговорить его пощадить Дермота? — полным надежды голосом спросила Морна.
 — Посмотрим, что я смогу сделать. — Подойдя к Калли, он погладил ее по щеке теплой рукой. — Пожелайте мне удачи.
 — Желаю, Син, вы же знаете.
 Склонив голову, он нежно поцеловал Калли в губы, а потом спустился по лестнице и пошел через толпу.
 Калли не шевелилась до тех пор, пока не увидела, как он покинул ее замок через маленькую боковую калитку, а потом побежала к стене, по деревянной лестнице поднялась наверх, сопровождаемая Саймоном, братьями и Макаллистерами, и с замиранием сердца смотрела, как ее муж приближается к своему королю.
 В воздухе повисла тишина, и даже ветер не осмеливался нарушить напряженность этого утра.
 Сделав глубокий вдох, Син окинул взглядом окруживших его английских рыцарей. Некоторые, кого он знал, мрачно смотрели на его одеяние, но ничего не говорили, и он медленно направился к Генриху, который с любопытством рассматривал его.
 — Генрих Плантагенет, король Англии, я, Син Макаллистер из клана Макнили, приветствую вас.
 — Своим нарядом вы стараетесь позабавить нас или разгневать? — Генрих выглядел весьма недовольным.
 — Ни то ни другое, сир. Я здесь для того, чтобы прояснить события прошлой ночи.
 Спустившись со спины лошади, Генрих подошел к Сину, чтобы посторонние не могли подслушать их разговор.
 — Значит, вам уже известно об этом?
 — Да. К сожалению, я узнал слишком поздно и не успел предотвратить бойню.
 Кивнув, Генрих отвел Сина подальше от толпы, и только двое личных телохранителей последовали за ними, правда, держась на расстоянии.
 — Тогда вы знаете, что мы пришли за Рейдером. Выдайте его нам.
 — Я не могу этого сделать.
 Генрих остановился как вкопанный и вопросительно выгнул бровь.
 — Нас подвел слух или вы действительно сказали то, что нам показалось?
 Син выпрямил спину, готовясь выдержать всю тяжесть гнева Генриха.
 — Предводитель клана мертв, он убит в сражении прошлой ночью. Те, кто остался в живых, получили свой урок. Поверьте мне, со стороны людей Макнили больше никогда не будет выступлений против вас.
 — Кто новый предводитель Макнили? — с интересом спросил Генрих.
 — Им еще предстоит выбрать его, но могу вас заверить, что новому предводителю не нужно будет от вас ничего, кроме мира.
 — А Рейдер? — Генрих подозрительно прищурился. — Он тоже был убит прошлой ночью?
 Син стоял, ничего не отвечая.
 «Солги, черт побери, солги».
 Если он скажет Генриху, что Рейдер мертв, дело будет прекращено немедленно, но Син никогда прежде не лгал Генриху.
 «Ты навсегда получишь ее, и никто ничего не узнает».
 Но жизнь будет построена на лжи.
 Какое будущее их ждет, если он будет знать, что обманул того единственного человека, который дал ему свободу?
 Нет, Син не мог так поступить и не хотел. Все, что когда-либо было у него в этом мире, — это его честь, и никто не отберет ее у него.
 — С Рейдером покончено, — просто ответил Син.
 — Он мертв?
 Син медленно покачал головой.
 — Тогда он нужен нам — сейчас же.
 Син зажмурился, услышав слова, которые, как он знал, Генрих непременно скажет, а потом без страха и угрызений совести посмотрел в лицо своему королю и твердо произнес:
 — Тогда вам придется переступить через меня.
 — Вы сошли с ума? — Генрих с усмешкой посмотрел на него.
 — Нет, сир. И я говорю серьезно.
 — И вы умрете вместо него? — Генрих, не веря услышанному, раскрыл рот.
 — Если потребуется.
 — Но если он будет нападать и после вашей смерти, то окажется, что вы напрасно пожертвовали собой.
 — Он больше не будет устраивать нападения. Я это знаю.
 Лицо Генриха потемнело от гнева; это выражение было слишком хорошо знакомо Сину, и, призвав на помощь их прежнюю дружбу, Син обратился к королю:
 — Я подпишу полное признание в государственной измене, заявив, что был тем, кто с самого начала устраивал нападения на вас. Мои враги при дворе с удовольствием в это поверят, а вы получите своего Рейдера для публичной казни. Единственное, что я прошу у вас, — это ваше слово чести, что, когда меня не будет, вы не станете мстить клану Макнили.
 — А если я откажусь?
 — Вы опозорите себя, и я все силы отдам, чтобы сражаться против вас.
 По глазам Генриха было понятно, как он отнесся к этим словам, Оба мужчины знали, что никто не сравнится в борьбе с Сином — даже Генрих.
 — Ну что ж, тогда мы объявим вас Рейдером.
 — Вы даете мне слово, Генрих? Вы оставите в покое Макнили?
 — Да, мой старый друг. Я даю вам слово, что, до тех пор пока они будут удерживаться от дальнейших нападений на мой народ, я оставлю их в покое.
 Син кивнул. Генриха, вероятно, можно было считать каким угодно человеком, но он, несомненно, был человеком чести.
 — Охрана, взять его, — приказал Генрих.
 Син без сопротивления позволил связать себе руки и увести себя. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что не посмел обернуться и посмотреть на жену. Он боялся, что, поступив так, не сможет вынести то, что его ожидало. Он любил ее сильнее всего на этом свете.
 Но в своем затравленном сердце он знал: случилось то, чему суждено было случиться.
 Калли пришла в ужас, увидев, как королевская стража схватила ее мужа и связала ему руки за спиной.
 — Что они делают?
 — Они забирают Сина, — прошептал Саймон.
 — Что это означает? — Ее пронзил страх.
 Саймон отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом, но она заметила, с каким страхом и болью он смотрел, как стражники усаживают Сина на лошадь, пока король снова занимает место в седле.
 — Это означает, что он отказался назвать Генриху имя Дермота.
 — Нет, — прошептала Калли с дрожью в сердце. — Почему он решил так поступить?
 — Понятия не имею.
 — Потому что он благородный идиот, — буркнул Лахлан. — Он собирается умереть вместо вашего брата.
 У Калли остановилось дыхание от этих обрушившихся на нее слов.
 — Стойте! — крикнула она вниз англичанам, увидев, как Генрих пустил лошадь вперед.
 — Что вы сказали? — Генрих выгнул дугой бровь.
 — Почему вы забрали моего мужа?
 — Он признал себя Рейдером и, следовательно, будет казнен за покушение на нашу жизнь.
 Ответ Генриха разбил на куски сердце Калли.
 Нет, это не может быть правдой; должно быть, это какой-то ночной кошмар. И все же Калли знала, что все происходит наяву.
 — Син здесь ни при чем, и вы это прекрасно знаете. — Калли смотрела на короля Генриха.
 — Он сказал, что это сделал он.
 — Он лжет, чтобы защитить… — Фраза повисла в воздухе, Калли остановила себя, не успев выдать брата.
 — Скажите нам, миледи, кого он защищает? — Чрезвычайно заинтересовавшись ее словами, Генрих наклонился вперед в седле, а потом сказал самое жестокое из всего, что можно было сказать: — Каледония, если в вашем сердце есть хотя бы немного любви к мужу, назовите имя, которое нам нужно, чтобы сохранить мужу жизнь.
 Выпрямившись, она посмотрела туда, где Син сидел на лошади, прямой, с гордо и решительно расправленными плечами. Калли никогда не выдаст Дермота, но она и не собиралась допустить, чтобы Син страдал за преступление, которого не совершал.
 — Я хочу, чтобы моего мужа освободили. Немедленно.
 — Тогда предложите нам другого, кто умрет вместо него, — самодовольно ухмыльнулся Генрих.
 — Что я могу сделать? — Сходя с ума, она посмотрела на Саймона, лицо которого стало совершенно белым.
 — Ничего. Генриху нужен козел отпущения. И это либо ваш брат, либо ваш муж, миледи. Другого выбора нет.
 Прорычав непотребное ругательство, Юан схватил Дермота и собрался сбросить его со стены, но Лахлан и Брейден бросились к брату и, вырвав Дермота у него из рук, стали между ними обоими.
 — Нет! — рявкнул Юан, стараясь дотянуться до Дермота, который теперь съежился за спиной Брейдена. — Я не собираюсь смотреть, как Сина убьют из-за дурака, у которого ума не больше, чем у стручка гороха.
 — Успокойся, Юан. — Лахлан оттащил брата назад. — Никто из нас не хочет видеть Сина мертвым.
 Слезы потекли по щекам Калли, когда ока увидела, что король повернулся спиной к ее замку и приказал остальным уезжать.
 О Господи, нет! Калли задыхалась от возмущения, глядя, как увозят ее мужа — увозят на смерть.
 Всю свою жизнь Син жертвовал собой ради спасения других. У него отняли детство, юность, свободу, саму душу, а теперь лишат и жизни. За что?
 — О, Син, — прошеатала Калли и, повернувшись, посмотрела на людей, стоявших вместе с ней на стене, и на тех, кто стоял внизу, во внутреннем дворе. Теперь, когда Астера не стало, это был ее народ. Она станет их предводителем, потому что нет никого другого, кто мог бы занять место главы клана Макнили.
 «Какова твоя первая обязанность?»
 Ей послышался отцовский голос, и она болезненно ясно вспомнила его девиз: «Под защитой моей силы».
 Это был девиз ее клана, девиз, с которым выросли она и Дермот, и впервые в жизни Калли по-настоящему осознала эти слова.
 Никто не запугает Макнили. Калли поняла, что скорее умрет, чем увидит, как ее Син приносит себя в жертву ради спасения ее брата.
 Сердце Калли наполнилось внутренней силой и уверенностью, взявшимися непонятно откуда, и она ушла со стены.
 — У меня есть план, — объявила она мужчинам. — Лахлан, мне нужна помощь.
 — Очевидно, ваша жена уже отказалась от вас, — заметил Генрих, скача рядом с Сином.
 Син не стал показывать Генриху, как сильно задели его эти слова. Он никогда не признался бы никому, и даже самому себе, что на самом деле хотел бы, чтобы она его остановила. До самого последнего момента, пока замок не скрылся из виду, он все же мечтал услышать, как Калли кричит, что слишком сильно любит его, чтобы позволить ему умереть, что сделает все, чтобы спасти его.
 Но это была только мечта, и Син это прекрасно понимал.
 — Она делает то, что должна делать, чтобы защитить свой народ, как и некто другой, кого я знаю.
 — Мы никогда не думали, что увидим, как вы жертвуете собой ради вонючего шотландца, — фыркнул Генрих. — Скажите нам, Син, что заставило вас так измениться?
 Син ничего не ответил, просто не мог.
 Что заставило его так измениться? Нежная улыбка обаятельной девушки, проникшая глубоко в его мертвое сердце и возродившая его.
 Закрыв глаза, Син вызвал в памяти лицо Калли и не отпускал его от себя.
 То, что он сделал, он сделал ради нее. И теперь Калли сможет получить мир, который так много для нее значит. Дермот больше никогда не осмелится поднять людей Макнили против Англии, и народ Калли будет цел и невредим. Кровопролития больше не будет.
 Генрих медленно выдохнул и заговорил без холодной королевской официальности:
 — Син, не вынуждай меня это делать. Ты единственный человек, которого я на самом деле не хочу убивать. Ты должен уступить, чтобы я мог спасти твою жизнь.
 — Я не могу этого сделать.
 — Не можешь или не хочешь?
 — Не хочу.
 — Будь ты проклят!
 Засмеявшись, Син ответил королю, повторив его же слова:
 — Если я буду проклят, то, безусловно, за гораздо более серьезные дела, чем это.
 — Отлично. — У Генриха перекосилось лицо. — Мы отправим вас обратно в Лондон, и там ваша смерть послужит наглядным уроком. Наша единственная надежда, что когда из вас живьем будут выпускать внутренности, вы все еще будете считать это благородной жертвой. — Пришпорив лошадь, Генрих поскакал вперед, оставив Сина наедине с его мыслями.
 Они скакали весь день, остановившись только для короткого завтрака в полдень, но Сину, как и ожидалось, никто не предложил еды, так как не было смысла тратить припасы на мертвого человека.
 Отвергнутый всеми, он оставался один, пока вечером не разбили лагерь. Ночь Син провел, лежа на холодной земле под открытым небом, прикованный к бревну. Несмотря на неудобства и холод, его сердце было наполнено мыслями о жене. Он всегда думал, что погибнет во время сражения, пронзенный вражеским мечом или стрелой, и ему никогда даже в голову не могло прийти, что его погубит любовь. Син на такое короткое время познал любовь, что вряд ли было справедливо, что он должен заплатить за это смертью, и все же он не мог представить себе лучшего конца.
 Син не смог бы просто стоять и смотреть, как уводят и убивают брата Калли, и не смог бы убить его сам. С его прошлым убийцы было покончено, эту часть себя Син оставил в Англии, а свое сердце он оставил с женой, и теперь от самого Сина не осталось ничего. Он стал пустой оболочкой, существующей только для того, чтобы хранить воспоминания о нежном лице Калли.
 Закрыв глаза, Син с удовольствием думал о том, что, хотя он и не прожил всю свою жизнь с Калли, ему по крайней мере посчастливилось быть рядом с этой девушкой пусть и короткое время.
 Смерть неизбежна, но до того момента, когда Калли впервые улыбнулась Сину своей удивительной улыбкой, он никогда по-настоящему не жил.
 Утром Генрих собрал войска, и они отправились в долгий путь, который должен был привести их домой. Син в душе чувствовал, как с каждой пройденной милей он все больше удалялся от жены. Ему так хотелось, чтобы они могли провести вместе еще один день, еще одну ночь, когда он мог бы прижать к себе Калли и любить ее.
 Почему он вначале сопротивлялся ей? Теперь это казалось глупым, и если бы можно было вернуть время вспять, он крепко обнимал бы ее, не выпускал из объятий и любил бы всем сердцем — и телом.
 Да, еще раз почувствовать ее губы…
 Странный звук в лесу встревожил англичан.
 —Что это такое? — спросил один из гвардейцев.
 Звук был похож на хриплый птичий крик, и, взглянув в ту сторону, Син заметил движение среди деревьев.. Рыцари схватились за оружие, а королевская гвардия взяла в кольцо Генриха. Из зарослей донесся стук копыт приближающейся лошади, воздух наполнился опасностью, и рыцари приготовились к сражению.
 Лошадь все приближалась и приближалась, и вот впереди из густого зеленого леса появились огромный черный жеребец и всадник в не соответствующей ему по размеру черной кольчуге, поверх которой был надет грубый черный сюртук.
 Но внимание Сина больше всего привлекло развевающееся на ветру знамя, которое держал всадник. Оно было таким же темно-зеленым, как и основной цвет в накидках его братьев; в центре его был изображен ствол дуба, к которому четыре меча пригвоздили сердце, а поперек ствола вышиты слова: «Сила — в стойкости духа».
 Это знамя Син не видел с самого детства, только тогда на нем было четыре золотых меча: по одному для Брейдена, Кирона, Лахлана и Юана, а теперь второй меч был черным — как символ смерти Кирона.
 У Сина застучало сердце, и в следующее мгновение он узнал хрупкую фигуру на спине своей лошади.
 Это была Каледония — гордость своего народа, одетая в кольчугу Сина и размахивающая знаменем Макаллистеров.
 Остановив лошадь сразу за группой деревьев, она сняла несоразмерно большой шлем и, сунув его под мышку, окинула Генриха свирепым взглядом, которому позавидовала бы любая ведьма.
 — Приветствую вас, Генрих Плантагенет, король Англии, — торжественно произнесла Калли, почти в точности повторяя слова, которые сказал Син, выехав навстречу своему королю. — Я Каледония, жена Сина Макаллистера, глава клана Макнили. И я пришла потребовать освободить моего мужа из-под вашего надзора.
 Все рыцари, кроме Сина, рассмеялись, услышав ее заявление. Любовь к жене захлестнула Сина, и если бы он мог, то побежал бы к ней и показал, как сильно он любит ее.
 По-королевски выгнув дугой бровь, Калли смотрела на Генриха, который тоже смеялся, и легкий ветерок шевелил завитки ее медных волос.
 — Что все это значит? — спросил у нее король.
 — Что значит? На самом деле все очень просто. Или вы освободите и вернете мне моего мужа, или ни один из вас не вернется обратно в Англию невредимым.
 — И что же может сделать простая девушка? — высокомерно усмехнулся Генрих в ответ на ее угрозу.
 — Мой отец рассказывал мне о святой Марии Арагонской, которая одной рукой расправилась с целой армией сарацин, не обладая ничем, кроме веры в Бога. И еще он рассказывал о королеве древних кельтов по имени Бодикка, которая положила к своим ногам Рим и дотла сожгла Лондон. Он часто говорил, что женщина более опасный враг, чем мужчина, потому что мужчины руководствуются рассудком, а женщины сердцем. Можно выступать против и добиться победы над умом другого, но никогда — над сердцем женщины.
 — У нас нет на это времени, миледи. — Генрих притворно зевнул, словно ее слова наскучили ему. — Теперь оставьте нас.
 — Вероятно, я неясно выразила свою точку зрения. — Калли пронзительно свистнула, весь лес вокруг них ожил, и мужчина за мужчиной подходили и образовывали вокруг англичан кольцо.
 Когда Син узнал этих людей, его лицо расплылось в улыбке. Должно быть, не одна сотня членов из кланов Макнили и Макаллистеров стояли, готовые защищать его. Никогда в своей жизни Син не надеялся увидеть рядом с собой хотя бы одного человека, а тем более целую армию. Он с улыбкой смотрел на братьев, стоявших вместе с Дермотом слева от Калли.
 Кто-то из подростков подбежал к Калли, и она отдала ему знамя.
 — Как можете заметить, у нас численное превосходство, и если вы не освободите моего мужа, то не оставите мне иного выбора, кроме как в этот вечер осчастливить вашего старшего сына известием о том, что теперь он стал королем вместо вас.
 Возмущенный ее дерзким заявлением, Генрих побагровел от гнева. Не часто кому-либо удавалось добиться чего-нибудь от Генриха, и Син подумал, что вряд ли какая-нибудь женщина прежде приводила его в замешательство — даже Элинор.
 — Вы намерены начать войну, чтобы спасти жизнь мужа? — раздраженно спросил Генрих.
 — Да, — без колебаний ответила Калли.
 Син закрыл глаза, услышав самые драгоценные слова в своей жизни. Калли, которая не мечтала ни о чем, кроме мира, была готова сражаться за него. Зная это, Син мог умереть счастливым человеком.
 Однако он не мог позволить ей это сделать, потому что Генрих не успокоится, пока не зароет в землю ее и весь ее клан. Королевское достоинство — это все, чем обладал Генрих, и если оно утратит свою ценность…
 — Калли, — сказал Син, поймав ее взгляд, — благодарю вас, но этого нельзя делать. Нельзя начинать войну из-за меня. Я не заслуживаю такой цены.
 — Для меня вы заслуживаете всего.
 От этих бесценных слов Син перестал дышать. Святые небеса, ему так хотелось обнять жену и поцеловать эти соблазнительные губы, которые имели райский вкус.
 — Я благодарен Господу за ваши чувства, но вы должны все обдумать. Взгляните на лица вокруг вас, это ваша семья.
 — Как и вы.
 Оглянувшись, Син увидел Фрейзера, стоявшего в нескольких шагах от него и державшего наготове меч, и, когда мужчина заговорил, Син был поражен его словами.
 — Вы Макнили, и никто не заберет одного из нас, не имея дела со всеми нами.
 — Да! — оглушительно поддержал его весь клан.
 — И ты Макаллистер, — добавил Лахлан, — рожденный, вскормленный и воспитанный.
 У Сина глаза наполнились слезами. Он никогда не ожидал услышать что-нибудь подобное — никогда.
 — Мы не позволим взять нас в заложники, — прорычал Генрих и сделал знак своим людям быть наготове.
 Атмосфера еще больше накалилась, и тогда Юан внезапно подтолкнул вперед Дермота. Юноша споткнулся, но сохранил равновесие и оглянулся на Юана, который с совершенно невинным видом смотрел вокруг, словно стараясь понять, кто толкнул брата Калли. Расправив одежду, Дермот медленно пошел к Генриху.
 — Дермот, вернись обратно! — закричала Калли.
 — Нет, сестра, — не оглядываясь, ответил он. Дермот не отрывал взгляда от Генриха, как будто боялся, что если посмотрит куда-нибудь еще, то лишится мужества. — На этот раз я не стану прятаться за других и сам понесу ответственность за свои дела. — Он остановился перед Генрихом. — Я Рейдер, которого вы ищете. Это я повел своих людей против вас.
 По выражению лица Генриха Син понял мысли короля, для которого оказалось тяжелым ударом узнать, что все это время против него выступал еще не повзрослевший мальчишка.
 — Ты же еще ребенок.
 — Да, — кивнул Дермот, — и притом глупый. Однако я не могу допустить, чтобы из-за меня погиб невинный человек.
 — И мы должны поверить, что армию действительно вел ребенок? — Генрих был просто ошеломлен.
 Син громко кашлянул, и Генрих вспомнил все сражения, в которых участвовал и которые выигрывал для него Син, будучи всего лишь года на два старше Дермота.
 Повернувшись в седле, Генрих посмотрел на Сина, а потом снова перевел взгляд на Дермота.
 — Что ж, это объясняет, почему Син не захотел назвать твое имя. Он никогда не допустил бы, чтобы пострадал ребенок. Освободите графа. — Король жестом указал на Сина.
 — Сир, — сказал Син, когда один их стражников разрезал веревки у него на запястьях, — вы понимаете, что я не позволю вам его казнить.
 Генрих рассвирепел, до глубины души оскорбленный таким заявлением.
 — Мы не такой жестокий король и бесчувственный человек, чтобы опуститься до убийства ребенка. Боже правый, представить только, какое это будет унижение, если пойдут слухи, что такое, сотворил всего лишь ребенок! — Генрих окинул взглядом два десятка своих гвардейцев. — Если кто-то из вас прошепчет хоть слово, мы вырвем ему язык. — Стражники застыли на месте, а Генрих, привстав, снова посмотрел на Дермота. — Но его нельзя оставить свободно разгуливать по стране.
 — Что вы предлагаете? — спросила Калли, подойдя к брату.
 — Чтобы он оставался под надзором короля, пока ему не исполнится двадцать пять лет.
 И Калли, и Дермот побледнели.
 — Саймон! — окликнул друга Син, понимая, что существует только один способ принять условие Генриха. Потирая запястья, чтобы восстановить в руках кровообращение, он неторопливо пошел к жене, хотя сейчас ему больше всего хотелось побежать к ней. Несмотря на то что напряжение в толпе немного спало, окружавшие его мужчины все еще были начеку и готовы к битве, и Син не хотел, чтобы кто-то из них неправильно понял его намерения. — Тебе не кажется, что Дрейвен с удовольствием возьмет к себе в дом нового пажа?
 — Конечно, — улыбка медленно расползлась по лицу Саймона, — он будет очень рад.
 Син понимающе кивнул и обратился к Генриху:
 — Вас это устраивает, сир?
 — Да, — с явным облегчением в глазах ответил король. — Я уверен, что лорд Дрейвен вполне в состоянии выбить из мальчишки дурь. А вы, леди предводительница? Вы находите это приемлемым?
 — Безусловно, ваше величество, — улыбнулась Калли.
 — Дрейвен? Кто это такой? — поинтересовался Дермот.
 — Брат Саймона и мой друг.
 Син остановился перед женой и, взяв в ладони ее. лицо, заглянул ей в глаза, а потом, поглаживая ее щеки большими пальцами, перевел взгляд на ее губы.
 Выражение лица Сина привело Калли в трепет — его глаза были полны любви и благодарности. За все время его пленения Калли ни на мгновение не покидал страх, что они не успеют вовремя или что Генрих заставит их сражаться. Сейчас, когда Син стоял перед ней, Калли чувствовала себя самой счастливой женщиной из всех рожденных на земле. Встав на цыпочки, она потянулась к мужу, и он, приняв приглашение, прижал ее к себе и горячо, страстно поцеловал.
 Собравшиеся громко выразили одобрение, и Калли, чувствуя бурлившую в ней радость, прильнула к мужу. Он не пострадал, и они получили долгожданный мир.
 Син упивался вкусом и ощущением ее губ и не возражал бы, если бы в этот момент время остановилось. Все, что сейчас имело значение для него, была безграничная любовь, которую он чувствовал к жене, и к тому же в конце концов у него теперь были свой дом и народ, который его принял.
 Его братья и Саймон окружили их, и Син неохотно выпустил Калли из объятий. Генрих, спешившись, тоже подошел к ним и с усмешкой в глазах смерил Калли взглядом.
 — Вы дерзкая женщина, предводительница. Думаете, мы поступили опрометчиво, выдав вас замуж за такого упрямца?
 — Нет, сир. За это я вам благодарна.
 — Рейдер? — Обернувшись к Дермоту, Генрих покачал головой. — Мы чувствуем в тебе большие способности, мальчик. Пойдем и позволь нам рассказать тебе историю о человеке, которого называли Ангелом Смерти.
 Итак, очевидно, Генрих нашел еще одного слушателя, которому можно преподнести искаженный образ Сина. Непроизвольно сжавшись, Син смотрел, как Генрих уводит Дермота, и решил, что тому предстоит долгий разговор с королем.
 Но сначала Сину нужно было заняться более важными делами.
 — Слава Богу, ты жив. — Обхватив Сина сзади железной хваткой, Юан поднял его в воздух. — Я уж думал, мне придется разорвать несколько английских шкур и разбить голову одному молодому шотландскому дурню.
 — Да, я видел, как ты обошелся с беднягой Дермотом. — Против обыкновения Син не сопротивлялся медвежьему объятию брата. — Парню повезло, что он не сломал из-за тебя ногу.
 — Я? — притворился удивленным Юан. — Я здесь ни при чем.
 — Син Макаллистер! — заговорил Лахлан, вместе с Брейденом оттащив Юана от брата. — Я не знал, смеяться мне или плакать, когда услышал, как ты это заявил. — Его глаза стали серьезными. — Давно пора, мой брат. Добро пожаловать домой.
 Братья отошли, давая Сину возможность остаться с женой, и он привлек Калли ближе к себе и просто стоял, держа ее в объятиях.
 — Спасибо тебе, Калли, — прошептал он.
 — Не нужно меня благодарить. Неужели ты на самом деле мог подумать, что я позволю королю казнить мужчину, которого люблю?
 Эти слова проникли ему до самого сердца, и оно громко забилось. Взяв ее руку в свою, Син смотрел на кольцо, которое подарил Калли.
 — Я люблю тебя, Калли, дочь Нейла, предводительница Макнили и жена человека, настолько недостойного тебя, что он дает клятву посвятить всю оставшуюся жизнь тому, чтобы постараться показать тебе, как много ты для него значишь.
 — Не нужно стараться, Син, — улыбнулась Калли. — Мне достаточно просто посмотреть тебе в глаза, и я уже все знаю. — Она крепко поцеловала мужа и потянула его к лошади. — Пойдем, мой муж, и позволь я отвезу тебя домой.
 При этих словах Син закрыл глаза. Впервые в жизни у него действительно был дом.




 Эпилог


  Несколько месяцев спустя Святки 
 В большом зале было тепло, несмотря на холодную снежную погоду, и весь его заполнили люди из клана Макнили, пришедшие на ежегодный рождественский праздник, о котором Сина предупредила Калли. В зале играла музыка, гости танцевали, а Джейми с другими детьми клана бегал по залу.
 Сидя за хозяйским столом рядом с женой, Син держал ее за руку и смотрел на царящее вокруг веселье. Он и не думал, что когда-нибудь у него будет подобное Рождество.
 Здесь были даже Саймон с Дермотом. По случаю зимнего сезона Дрейвен получил у Генриха разрешение на то, чтобы мальчик поехал в Шотландию и гостил там сколь угодно долго при условии, что будет оставаться под постоянным надзором Саймона. Дрейвен тоже приехал бы, но ни он, ни Эмили не хотели рисковать и везти новорожденного сына в суровый климат горной Шотландии. Но весной они собирались приехать с маленьким сыном и снова привезти Дермота.
 — Может быть, следует послать кого-нибудь за твоими братьями? — предложила Калли.
 — Уверен, с ними все в порядке, — покачал головой Син. — Их, несомненно, немного задержала погода, но я с минуты на минуту ожидаю их прибытия.
 Калли наблюдала, как муж рассматривает ее родню. За последние месяцы он стал мягче; суровый, настороженный человек исчез, и появился другой, которого Калли с каждым днем любила все сильнее. Она накрыла их соединенные руки другой рукой и с удовольствием ощутила под ладонью его силу.
 Двери распахнулись, пропуская внутрь снежный вихрь и пять закутанных фигур. Судя по росту, трое из них были родственниками Калли.
 Калли не успела подняться, чтобы поздороваться, как один из более низкорослых гостей откинул назад капюшон, и под ним оказалась красивая пожилая женщина с блестящими черными волосами. Калли совершенно не удивилась бы ее появлению, если бы не почувствовала, как напрягся Син. Взглянув на мужа, она увидела, что он с неприязнью смотрит на хрупкую женщину, и мгновенно догадалась, что это — Эйслин.
 Зачем пожаловала сюда мачеха Сина?
 Остальные прибывшие сбросили плащи, и Калли увидела жену Брейдена Мэгги и их старшую дочь Аду, уютно устроившуюся на руках у матери.
 Эйслин пошла вперед, а все остальные напряженно замерли у входа.
 Затаив дыхание и не шевелясь, Син смотрел на приближающуюся к нему мачеху, и у него в голове звенели все обидные слова, которые он в прошлом выслушал от нее.
 Взглянув сначала на Калли и улыбнувшись ей, Эйслин перевела взгляд на Сина, и ее улыбка пропала.
 В полной тишине они пристально смотрели друг на друга, и первый раз за всю свою жизнь Син увидел в глазах мачехи не ненависть, а что-то другое: как ни странно, он увидел вину и раскаяние.
 — Вот так, — тихо произнесла Эйслин, прерывисто вздохнув. — Все оказалось еще труднее, чем я себе представляла. Позволь, я скажу то, что должна сказать, а потом можешь получить удовлетворение, глядя, как меня вышвыривают из твоего дома.
 Ее слова так ошеломили Сина, что он не смог бы ничего ответить, даже если бы и хотел.
 — Я не имела права так обращаться с тобой, парень, и даже не пытаюсь просить за это прощения. Но я была еще совсем молодой девушкой, и мое сердце было разбито. А кроме того, я была глупой и винила ребенка в том, в чем он не был виноват. — Она бросила на Сина ласковый взгляд, который удивил и смутил его. — Я знаю, ты этому не поверишь, но я провела много бессонных ночей, жалея, что нельзя изменить того, что касается тебя.
 — Вы мне ничего не должны, миледи, — сказал Син.
 — Нет, должна. Когда ты получил ожоги и оставался с нами, я тогда хотела сказать тебе, что чувствую, но каждый раз, когда я собиралась это сделать, мне становилось страшно. — Она положила на стол перед Сином завернутый подарок, который держала в руках. — Счастливого Рождества вам обоим и поздравляю со свадьбой. Надеюсь, вы дадите ему всю ту любовь, которую должна была дать я. — Она улыбнулась Калли и, повернувшись, пошла к двери.
 Пока Син со смешанными чувствами в растерянности смотрел, как Эйслин уходит, его жена взяла подарок и развернула его.
 — Син!
 Он перевел взгляд с мачехи на знамя Макаллистеров, которое держала в руках Калли, и у него сжалось сердце — теперь вместо четырех мечей на нем их было пять. А в руке Калли держала маленькую карточку, на которой твердым, четким почерком Эйслин было написано: «Сину Макаллистеру».
 Син взглянул на братьев и Мэгги, которые в ожидании смотрели на него, пока их мать пересекала комнату.
 — Эйслин! — непроизвольно вырвалось у Сина. Женщина остановилась и повернулась лицом к нему, а он, встав из-за стола, подошел и встал перед ней.
 — Много лет назад я научился не вспоминать свое прошлое. Поверьте, часто бывало легче сказать это, чем сделать, но я не из тех, кто помнит старые обиды. В моем доме вам всегда рады, миледи.
 — Ты не представляешь себе, как мне хотелось разделить с тобой твои страдания. — Полными слез глазами она смотрела на Сина. — Я уверена, ты не раз мечтал услышать, как я говорю тебе эти слова.
 Син ничего не ответил, он просто не знал, что сказать. А потом Эйслин сделала то, чего он вообще не мог ожидать. Она потянулась к нему и обняла его, и Син застыл от изумления. Похлопав его по спине, она отпустила Сина, а потом, взглянув вверх на него, сморщила нос и сделала такое, чего никто прежде не делал…
 Протянув руку, она пригладила ему волосы и расправила одежду, как мать, заботящаяся о том, чтобы ее сын выглядел прилично.
 — Вот так. — Она похлопала его по руке. — Я не собиралась портить твой вид.
 Син рассмеялся, братья, жена и Мэгги окружили их, слуги подали им всем напитки, и вся семья отправилась к столу, чтобы отобедать в приятном обществе любимых людей.
 Через несколько часов, когда все были сыты и довольны, слуги стали разносить подарки. Син с благодарностью принял подарок от Калли, который был не очень большим, но, развернув его, он нахмурился.
 — Должно быть, мне по ошибке достался подарок для Ады, — сказал он, показывая крошечные белые детские башмачки.
 Он уже собрался протянуть их Мэгги, но Калли остановила его.
 — О, Син Макаллистер, я знаю, какой ты щедрый человек, но не отдавай их, потому что предстоящим летом они нам понадобятся.
 Когда до Сина дошел смысл ее слов, у него открылся рот.
 — У тебя будет ребенок? Прикусив губу, Калли кивнула.
 Закричав от радости, Син притянул ее к себе на колени и сразу же поспешил извиниться.
 — Я не причинил вреда тебе или ребенку, нет?
 — Нет, любимый, — засмеялась Капли. — Я уверена, если он хоть немного похож на своего отца, то он неуязвим.
 — За ребенка Калли и Сина, — подняв кубок с вином, встал Лахлан. — Возможно, это будет первое из множества будущих маленьких сокровищ.
 Отпив вина, Син подал кубок жене и смотрел, как она пьет из него.
 — Знаете, миледи, говорят, пить из кубка мужчины — это верный способ заиметь от него ребенка.
 — Боюсь, мы с этим уже опоздали. — Калли нежно поцеловала мужа в губы.
 — О, ради Бога, — проворчал Саймон, закрывая рукой глаза Джейми. — Не могли бы вы оба потерпеть, пока не подниметесь наверх?
 — Что ж, — с улыбкой кивнув, серьезно заговорила Калли, — тогда доброй ночи, моя семья. Приятных снов и увидимся утром.
 Син встал, поднял жену на руки и понес к лестнице, слыша позади себя, как братья заключают пари.
 — Пять гиней за то, что рано утром они не появятся, — сказал Юан.
 — Десять за полдень, — предложил Лахлан.
 — Она беременна, — присоединился к ним Брейден, — так что я ставлю десять за раннее утро.
 — Ох эти мужчины, — раздался тихий женский смех Мэгги. — Эйслин, что скажете вы? Я думаю, что это будет после полудня.
 — Да, совершенно верно.