Аннотация: Если вам скажут, что ведьмы и колдуны могут все, — не верьте! Например, я, потомственная ведьма Магдалина Потемкина, даже умереть спокойно не могу... Враги наслали на меня порчу, и теперь я так и болтаюсь между жизнью и смертью... И все-таки одна добрая душа решилась оказать помощь — приготовила особое колдовское зелье, которое вернет мне жизнь. Но за это нужно заплатить: отыскать кольцо Клеопатры — артефакт убойной магической силы... Жить-то хочется, и я начала поиски. Но скоро выяснилось: вместо чудодейственного лекарства мне подсунули обычный наркотик! А почему? Да потому, что явно собирались убить... Вот теперь уж точно деньки мои сочтены... Вся надежда на кольцо Клеопатры. Вот только где оно?..


---------------------------------------------


 Маша Стрельцова
 Помело для лысой красавицы


 Глючная непедагогичная сказка,
 рассказанная Полу под новогодней елкой
 о старых как мир истинах —
 добре и зле, любви и ненависти,
 и о том что белое и черное —
 в сущности, один цвет.



 * * *


 Серым декабрьским утром я вышла из здания аэропорта и обозрела родные просторы. Просторы были так себе — в застывших кляксах луж и отвратительного грязного полурастаявшего снега, зима на родине явно была теплой. Нависшее небо с тяжелыми депрессивными облаками дополняло милую картину. Я получше натянула вязаную шапочку на мигом озябнувшие уши и тут ко мне подскочил первый таксист:
 — Девушка, доставим быстро, по минимальным расценкам.
 Врал, конечно. Мне это будет стоить раза в три больше аналогичной по протяженности поездки в городе.
 Я не успела ничего сказать, как подлетел второй, третий.
 — Успокойтесь, — махнула я рукой, — у меня денег нет даже на минимальные расценки.
 Таксистов как ветром снесло.
 Я им наврала — денег у меня было много. Даже после оплаты безумных счетов из дорогущей клиники Женолье, что на полпути между Женевой и Лозанной. На всю жизнь хватит. А если жизнь измеряется месяцем — то и подавно.
 Беззаботно рассматривая толпившийся вокруг народ, я не торопясь пошла к автобусной остановке. Еще в Швейцарии меня снедала тоска по своей глючной, чумазенькой России. И я страстно мечтала проехаться на нашем обычной городском автобусе и пообедать в обычной советской столовке, которые еще сохранились при фабриках и заводах — где делают котлетки из обрезков мяса пополам с туалетной бумажкой, с картофельным пюре и кусочком холестеринового масла. В общем, меня мучила ностальгия.
 Автобуса пришлось ждать полчаса. За это время я каким — то отрешенным взглядом сканировала и подвергала анализу окружающую среду. Я собирала в базу данных все — запахи, эмоции, поступки людей. Мне было безумно странно — пройдет месяц, и меня не будет. А все что вокруг — останется без изменений. Впрочем — какой месяц? Доктор Энглман, седенький старичок, гений онкологии, отпустил меня наконец — то обратно в Россию — умирать, сказал что такой случай в его практике впервые — мой рак совершенно не реагировал на лечение. И Энглман пообещал мне тот месяц пять дней назад. Соответственно — через двадцать пять дней — я умру.
 «Маня! — наконец осадила я себя. — Ты, блин, собралась помирать, так хоть помри весело, что теперь, плакать, что ли?»
 Это как ни странно помогло.
 Я взбодрилась, сбегала рысцой опять в здание аэропорта, купила четыре хот-дога, пепси — лайт и позавтракала — в первый раз за несколько дней. Высокодозированная химиотерапия напару со страшной вещью с умным названием аутогенная реинфузия клеток крови, которыми меня пичкал Энглман совершенно расстроили мой организм. Я то сметала тройной обед и чувствовала себя голодной, то забывала о еде на несколько дней. Сегодня, видимо был день обжорства. Организм слопал все с удовольствием и попросил добавки. Я залезла в кошелек, задумчиво посмотрела на пару кредиток и последнюю десятку, оставленную на автобус, после чего тяжко вздохнула. Банкоматов поблизости не наблюдалось.
 Тут подошел долгожданный автобус, народу набилось как сельдей в бочке, меня сжало людскими телами, хорошенечко спрессовало мое длинное метастазное тело и автобус поехал. Сначала мы проехали на одну остановку дальше, динамик хрипло выплюнул «Зверосовхоз» и мы зачем — то постояли на пустой площадочке минут десять, потом правда развернулись и поехали назад, в город. Меня слегка пнули, попытались отдавить ноги, на что я молча подняла и опустила немного вбок правую ногу, обутую в Гриндерс с шипами и железным носом. Нахальный мужичонка, пытающийся отвоевать себе и своей сумке за счет соседей побольше пространства, сквозь зубы выматерился, но ходить по моим ногам перестал. Я благожелательно поглядела на его макушку на уровне моего шарфика, наконец — то переставшую беспорядочно мельтешить.
 И тут активизировалась контролерша. Каким — то чудом протискиваясь сквозь плотнейшую людскую массу, она противным голосом верещала:
 — Приготовьте деньги, кто не обилетился.
 Кто мог к черту обилетиться, когда у аэропорта автобус сгрузил всех прежних пассажиров? Я с трудом вытянула из кармана куртки кошелек, достала приготовленную десятку и таким образом встретила тетку во всеоружии.
 — Шештнацать рублей, — проскрипела она, глядя на меня снизу вверх.
 — Во у вас цены — то выросли, — озадаченно бормотнула я. — Было ж пару месяцев назад всего восемь.
 — Так и сейчас восемь, — буркнула она. — Вы по второму кругу едете.
 — Чего — чего? — не поняла я.
 — Зверосовхоз — последняя остановка в круге. После него надо по новой платить, — недовольно глянула она на меня.
 А я стояла и глупо улыбалась. Также я глупо улыбалась, когда разбушевавшаяся тетка ссадила меня с автобуса на обочину, проорав напоследок «Неча ездить, если денег нету!»
 Меня, Магдалину Потёмкину по прозвищу Лис, двадцати восьми лет от роду и долларовую миллионершу выпнули из обычного лоховоза, как называл их незабвенный Никанор — покойничек. Такое только в России может быть.
 Я еще раз счастливо, от души улыбнулась — «Любите Родину, мать вашу!!!» и принялась ловить машину — до города было еще километров пять.
 Стоять пришлось долго. Волги с шашечками такси, идущие от аэропорта проскакивали мимо, не удостаивая меня внимания. Видимо весть, что я безденежная, уже разнеслась. Груженые фуры с окружной дороги меня не интересовали — в город их не пускали, а больше тут никто не ездил. Прошло уже полчаса, и я сначала дико замерзла, потом вспотела, так что пришлось распахивать куртку. Проклятая химия играла с моим организмом свои шутки. Забывшись, я даже стянула шапочку, утирая пот со лба. Какой — то жигуленок, свернувший было ко мне, тут же выпрямил траекторию. Я с сожалением посмотрела на него и решительно натянула на лысенькую головку шапку. Еще летом я была обладательницей густейших волос до колен, однако химиотерапия их не пощадила — все выпали, до единого волоска!
 Наконец мне снова повезло — какой — то мужичок на мотоцикле с коляской остановился около меня.
 — В город не подкинете? — проблеяла я, к тому времени опять замерзшая.
 — Куда надо-то? — спросил мужичонка неожиданно густым басом.
 — На Республику, к «Туристу».
 Мужичок подумал, осмотрел мою легкую куртенку, надвинутую на глаза вязаную шапочку и сказал:
 — Ну садись.
 Я кое-как сложилась в мотоциклетную коляску, при этом мои коленки торчали как у кузнечика в районе ушей, и вот в таком виде Магдалинка Потёмкина, долларовая миллионерша с экзотической профессией и подъехала к «Туристу», где располагался банк. Мне была необходима наличность.
 — Дяденька, вы подождите, я сейчас деньги получу и вернусь, — попросила я его.
 — Да чего там, беги, — сказал он, снова с жалостью оглядывая мою легкую тряпичную куртенку. — Мне все равно по пути было.
 И не долго думая завел свой тарантас и был таков. Я постояла немного и поплелась к видневшемуся банкомату.
 Раньше на месте этого здания была гостиница «Турист» и ее уж лет восемь как не существует. Сначала тут был «Инкомбанк», сгинувший в августовском кризисе, и его вывеска сменилась на «Гута-банк». Однако в народе сие заведение все равно упорно именуется «Туристом», и точка!
 По пути я несколько раз наступила на подернувшиеся крепким льдом лужи, поймала жалостливо — недоуменные взгляды тепло одетых людей, потом посмотрела на жидкокристаллическое табло над вывеской банка, сообщавшее, что сегодня четвертое декабря, полтретьего дня и — 29 по Цельсию. Прохладно, однако!
 Деньги на первое время я сняла без проблем, потом зашла в банк и забрала из арендованного сейфа простую картонную коробку с моей драгоценной «Библией Ведьмы» внутри. Уезжая надолго, я не рискнула ее оставить дома безнадзорно. Потом я добежала до своего домика, который был в двух шагах, и торопливо взлетела к себе на пятый этаж. Квартирка у меня хорошая, занимает еще и шестой и седьмой этажи, первый мой гонорар. Я, кстати, работаю (или вернее будет теперь — работала?) ведьмой. И не надо скептически хмуриться или улыбаться — я специалист по охранкам. Могу и приворожить, и удачу поставить, однако лучше всего у меня получается все же ставить охрану. Все напасти от человека отскакивают, люди только удивляются и качают головами — «как заговоренный, мол». А человек и правда закутан моими заговорами в плотный кокон, не пробиться никаким напастям, и — что немаловажно — ни одна ведьма мои охранки еще не сняла. Единственный недостаток — стоит это очень дорого, ну да у меня в клиентах люди небедные ходят.
 В прихожей я бросила на пол легкую дорожную сумку, стащила с себя Гриндерсы и куртку. И не сходя с места сняла трубку телефона, позвонила в ресторанчик и заказала себе обед. Теперь следовало подумать, чем заняться дальше. Прошлась по квартире — меня за полугодовое отсутствие вроде не грабанули, охранки работали, было светло и чисто — спасибо бабе Грапе, видать вытирала пыль, заходила.
 В на втором этаже, в гостиной я села в кресло, поглядела на здорового голубого игрушечного зайца, подошла и дала ему в нос. Детская выходка, но с него, этого зайца все и началось.
 В конце лета мой незабвенный дружок, смотрящий за городом Никаноров Саня, пришел погадать и заодно подарил мне сию животину. А когда вышел от меня, его прямо в моем дворе и взорвали вместе с машиной. У нового же смотрящего, Воронова Димы, оказались большие проблемы — за день до смерти Никанор во всеуслышание заявил, что по общаку если что — Ворон в курсе. Никанор знал что делал — и знал, что Воронова сестра — банкирша его заказала. Он надеялся, понятно, с этим разобраться, ну а пока он подстраховался. Общак тот составлял не много не мало два миллиона, канул он со смертью Никанора бесследно и дали бедному, ничего не ведающему Димке две недели на то, чтобы его найти. И тогда тому пришла в голову абсолютно гениальная мысль — пообещать мне, лохушке, десять процентов от общака, то есть двести тысяч зелеными — если я ему помогу их найти. «Ты все можешь, ты все умеешь, помоги мне, озолочу…» Тьфу!
 И я расстаралась. Немало моему старанию поспобствовало и то, что я в Ворона влюбилась до потери пульса, а он лишь напоследок разделил мои чувства. Я тогда наизнанку вывернулась, толком не спала, не ела, чуть жизни не лишилась, но нашла те деньги. Только не успела я отдать их ему. Ладно, не буду долго кота за хвост тянуть, смысл в том что в тот день я практически умерла по Димкиной вине, однако он в последнюю минуту по закону половинок умер вместо меня. Богу собственно без разницы, какую часть из целого он получит.
 С тех пор я перестала ценить жизнь. И жутко злилась на Димку. Бывало, я бесцельно ходила по трем этажам своей квартиры и злобно выговаривала ему, что мол тебе хорошо, помер, и не забот, ни хлопот, а я тут живи и отдувайся. Я искренне верила, что он это слышит, он же обещал за мной присматривать. А иногда я улыбалась и, игриво подмигивая в пустоту, просила: «Назначь мне свидание на седьмом небе, Ворон. Если я сейчас вколю себе грамм героина, встретишь меня там?» Со стороны, понятно, все это явно смотрелось бы глупо, однако кто меня видит? В общем, я потеряла любимого человека и у меня была жутчайшая депрессия.
 Мое состояние могла бы скрасить любимая подруга детства, Маруська, но вот незадача — пока суд да дело, она свалила в неизвестные края, прихватив мешок с баксами. Фальшивыми. Потому что я, особа недоверчивая, настоящие баксы припрятала сразу же.
 Интуиция и природная подозрительность толкнули тогда меня под руку. Я просто представила, что если что-то с ними случится, Ворона убьют — и предпочла лишний раз подстраховаться.
 А еще через месяц я обнаружила свалившемуся богатству применение — мое тело оказалось пронизано метастазами. Далее были лучшие российские, а затем и швейцарские врачи. И вот итог. Мне необходимо написать завещание и продумать как весело прожить двадцать пять оставшихся дней.
 Однако никаких сомнений, что прежде всего мне необходимо принять ванну! Придя к такому выводу, я резво поскакала к своей спаленке на третьем этаже — только оттуда можно было попасть в мою личную ванную комнату. Через пять минут я, постанывая от блаженства, подставляла свое тело под горячие струи джакузи. Вот оно, счастье! В той дорогущей клинике, которая была моим домом в последнее время, ванн не было. Были лишь роскошные душевые кабины, прозрачность которых наводила на мысль о том, что вуайеристы — онкологи понаставили тут видеокамеры и наслаждаются бесплатным стриптизом. На всякий случай я всегда старалась принимать выигрышные позы — пусть старички порадуются!
 Я от души насыпала в воду ароматическую соль, выключила верхний свет и зажгла здоровенные полуоплывшие свечи, с незапамятных времен во множестве расставленные по деревянной окантовке ванны. Потом, дотянувшись до пульта, включила музыку. Не какие-то романтические напевы, а Раммштейн — музыку для настоящих мужчин!!! А то что я к наивным девочкам не принадлежу, ни у кого не вызывало сомнений. Иногда мне казалось, что у меня скоро яйца между ног вырастут — настолько я была самостоятельной и сильной дивчиной. Вот так я и блаженствовала, изредка капая на спонджик гелем для душа и намыливая пятку или локоть. Когда начался трек с моим любимым «Mutter» — в дверь позвонили. С неудовольствием я вылезла из ванны, накинула на себя белый махровый халат и поплелась вниз. Под такую музыку — агрессивность и нежность в одном бокале — надо в роскошной ванне валяться, а не в мокром виде гостей принимать… Или еще лучше — сексом заниматься — агрессивным и нежным одновременно.
 На пороге стоял смутно знакомый дяденька с большой сумкой.
 — Здравствуйте, — брякнула я.
 — Ресторан «Мари», доставка на дом, — отрекомендовался он, опасливо глядя на мою голую макушку.
 — Ну здрааавствуйте, — на этот раз я искренне улыбнулась дяденьке — вспомнила, что он мне не в первый раз обеды привозил. — А я вот только приехала!
 — То-то вас давно не было вино, — сказал он, проходя в прихожую и сгружая запакованные лоточки из сумки на комодик. — Где были-то?
 — В Швейцарии! — радостно оповестила я.
 — Это там сейчас мода такая? — мотнул он головой в сторону моей макушки.
 — А что? — обиделась я. — Вот одна модель долго пробивалась, и ничего у нее не получалось. А потом плюнула и побрила голову — вмиг суперстар стала!
 — Не знал, — усмехнулся дядька и протянул мне счет. — А как ее звали?
 — Да не помню, — махнула я рукой, залезла в курточку за кошельком и расплатилась.
 — Всего доброго, — попрощался мужик. — Только если честно, такие волосы какие у вас были — грех было стричь.
 « Да кто ж меня спросил-то?» — подумала я, закрывая за ним дверь.
 Потом цапнула не глядя пару лоточков, захватила на кухне ложку с вилкой — кто его знает, что я цапнула — и вернулась в ванную. Процедура определенно стала еще приятнее. Упругие струйки массировали мое тело, музыка ласкала слух, и при этом я, постанывая от блаженства, уминала медальоны из телятинки. Жизнь определенно улыбалась мне. А то что я лысенькая — так это ж какая экономия шампуня! Раньше — то мне флакончика на два раза всего хватало — промой-ка такую гриву! Да и сушить приходилось по полдня! А сейчас я протерла макушку спонджиком, потом тряпочкой обтеру для сухости — и все дела! Скажу, что это последний писк моды, еще последователей куча появится. Если же тату сделать сзади — народ вообще обрыдается от зависти! Определенно — завтра надо посетить тату — салон!
 «Нафиг тебе тату, погоди, свои отрастут», — скептически молвил внутренний голос.
 «За двадцать пять дней?» — еще скептичнее спросила я и голос припух.
 Во втором лоточке оказалось два здоровых ломтя моего любимого тортика «Наполеон», и я, чуть не плача от счастья махом смела их. Господи! Садист Энглман меня кашкой на воде и протертыми супчиками кормил! Из брюссельской капусты! Вспомнив это, я твердо решила — с сегодняшнего дня — никаких моих вечных диет! За двадцать пять дней много килограмм не наберу!
 С сожалением отставив пустой лоточек, я схватила спонджик и хорошенечко оттерла мою распаренную шкурку. После чего вылезла из ванной, вытерлась и щедро обмазалась кремом для тела. И, напевая песенку, двинулась в неодетом виде вниз, к заветным лоточкам. Жизнь была прекрасна!
 И тут в дверь снова позвонили. Вот черт! Я поплелась обратно, схватила в ванной халат и пошла к двери, завязывая пояс. Ну кто может ко мне прийти, я ведь только что вернулась!
 На пороге стояла Оксана.
 — Здравствуй, — сказала она, цепко оглядывая мое лицо.
 — Ну здравствуй, — удивленно ответила я. — Я вообще-то только приехала, какими судьбами?
 — Зайти-то можно?
 — Ну конечно, проходи на кухню — посторонилась я, пропуская ее в прихожую. Оксана ужом проскользнула, разулась, бросила шубу на кресло и повернулась ко мне.
 — Ну, где у тебя та кухня?
 — Прямо, Оксана, прямо.
 Я не понимала, чего ее принесло. У нас в прошлом были нормальные ровные отношения, пока она не скоммуниздила мою Библию Ведьмы. Я со психу разбушевалась тогда, конечно, так было за что. В результате Оксана заболела, но я же тогда ей и подсказала, как поправить дело, когда отошла. Еще я посадила ее братца, гадкого слизняка, который пытался за мной ухаживать. Не за это, конечно, посадила — он оказался маньяком, на протяжении нескольких лет убивавший молоденьких девушек, а Оксана его покрывала.
 В общем, я терялась в догадках, чего ей от меня теперь надо.
 — Где была-то? — спросила она, устраиваясь за столом.
 Я щелкнула кнопкой чайника, достала кружки и липтон.
 — Я в Швейцарии пару месяцев жила, отдыхала от всего. Работа у нас, Оксана, нервная, сама знаешь, — спокойно сказала я.
 — Видать денег много срубила, на такие пару месяцев? — как бы невзначай спросила она.
 — Да грех жаловаться, клиент шел, — кивнула я.
 — Ты смотри-ка, — удивилась она. — Я вон вроде тоже не бедствую, за любой заработок хватаюсь, не то что вы, а Швейцарию не потяну, не потяну.
 И она сокрушенно покачала головой.
 Я разлила чай по кружкам, достала из буфета коробку конфет и выставила все на стол.
 «Знает или нет?» — лихорадочно думала я, однако ни один мускул моего лица не выдал сей мысли. Если узнают что общак у меня — я умру гораздо раньше двадцати пяти дней. Это было бы досадным нарушением моих планов.
 — На самом деле в Швейцарию я бы не советовала тебе ехать, и сама больше туда в жизни не поеду, — недовольно сказала я.
 «Вот это точно», — ехидно согласился внутренний голос.
 — А что так? — живо заинтересовалась Оксана. — А все говорят — там классно!
 — Так оно, — неопределенно буркнула я и отпила из кружки. — Природа, воздух, чистота кругом. Есть только одна маленькая проблемка — язык. Приходишь в кафе пообедать — и час на пальцах объясняешь бедным официантам, чего ты хочешь съесть. И так — везде.
 — Ну, это я бы сказала ерунда, — протянула Оксана.
 — Нет, дорогая, это никак не ерунда, — твердо ответила я. — Мне там поговорить не с кем было, почитать нечего было. Поверь, языковой барьер — это страшная вещь!
 — Так чего же ты там сидела? — озадачилась она.
 «И правда, чего ты там только сидела?» — развеселился голос.
 — Природа, Оксана, — брякнула я. — И воздух.
 А что мне было еще сказать?
 — А вы тут как? — быстренько перевела я разговор на безопасную тему.
 — Да помаленьку. Чего это у тебя с головой-то, не пойму? — Оксана упорно соскальзывала на скользкие темы.
 — Последний писк моды, — важно заверила ее я. — Сейчас все в цивилизованном мире избавляются от такого анахронизма, как волосы. Надо еще по идее тату на затылке сделать, но этим я займусь завтра.
 — Мода, говоришь? — недоверчиво сказала она. — Жаль что мне никто этого не сказал, когда я по твоей милости рак поймала и волос лишилась.
 — У тебя что тогда, дошло до химии? — удивилась я.
 — Конечно! Вот только волосы отрастать начали. А какая из меня ведьма с таким ежиком!
 Я недоверчиво посмотрела ее на густые, идеально здоровые и ухоженные волосы, но Оксана лишь грустно улыбнулась и одним движением сдернула их.
 — Парик вот пользую, — спокойно призналась она. — Такую прическу как твоя возраст носить не позволяет.
 Свои волосы у нее и правда выглядели не лучшим образом. Короткая и редкая щетинка. Ее и без того круглое лицо казалось еще бесформеннее. Меня кольнула жалость — это ведь я ей все организовала.
 — И как же ты сейчас работаешь? — жалостливо спросила я. Ведьма без волос не ведьма, а так, фигня какая-то.
 — Да больше все по травам сейчас работаю, а какие с трав заработки? — Она снова напялила парик, слегка косо, но ей это даже шло.
 — Кхм, — откашлялась я. — Слушай, а ты чего пришла? Ведь чую, что не прически обсуждать.
 Оксана не торопясь хлебнула чай из кружки, взяла конфетку и оглянулась.
 — А ты неплохо живешь, я смотрю.
 — Смотри, все не украдено, все заработано, — согласилась я.
 — Сама-то на что жить собираешься? — выразительно посмотрела она на мою макушку.
 — Ну я-то не пропаду, подниму цены на гламарию, — ухмыльнулась я. — А с магией я пока завязать решила, больно хлопотно.
 Гламарией в городе занималась только я. Не потому что я на нее патент купила, а потому что другие ведьмы ее готовить не умели. А я не рассказывала рецепт, понятно. Не для того я полгода выверяла его — совместимость компонентов, баланс химии и магии, да и многое другое. В итоге мою адскую смесь, делающую любую Клаву — супермоделью, расхватывают как горячие пирожки. Несмотря на цену в пятьсот долларов за пол-литра.
 — Кстати — у тебя она сейчас есть готовая? — встрепенулась Оксана.
 — Конечно! — отозвалась я. — Причем высшего качества, полгода настаивалась.
 — Налей литра два тогда, — попросила она.
 — Да без проблем, — пожала я плечами, безуспешно пытаясь скрыть удивление. Зачем ей гламария? Оксана нынче в том возрасте и внешнем виде, когда любовные порывы и желание нравиться смотрятся карикатурно. Однако без слов сходила в Каморку, отлила их пятидесятилитровой бутыли гламарии и снова вернулась в кухню.
 — Две тысячи с тебя, пока по старым расценкам возьму.
 Оксана же деньги доставать не торопилась. Хлебнув чайку, она вздохнула и спокойно сказала.
 — Мария, я собственно пришла совершить обмен. У меня есть то что позарез надо тебе, ты мне можешь достать то что необходимо мне. Как смотришь?
 — Что-то я тебя не поняла, — медленно проговорила я. — Можно поподробнее?
 — Мне нужен рецепт гламарии — это раз.
 — Хмм? — подняла я бровь. Смешно! Глупая баба все равно вряд ли разберется в химических составных.
 — А что? — воззрилась она на меня.
 Я улыбнулась, взяла лист бумаги и быстро нацарапала кучу непонятных знаков, которые тем не менее с легкостью поймет даже школьный учитель химии.
 — Если в этом разберешься — скажу что дальше, — протянула я ей листок.
 Она кивнула, цапнула рецепт, с минуту непонимающе смотрела на него, потом неторопясь убрала его в свою сумку и продолжила:
 — А еще мне нужен перстень Клеопатры. Это два.
 — Перстня у меня нет, — удивилась я.
 — Неважно, — усмехнулась она, — я скажу у кого он есть. А почему ты не спросишь, что есть у меня для тебя?
 — Да я не любопытная, — индифферентно пожала я плечами. — Но можешь считать что я спросила.
 — У меня, милая, есть для тебя жизнь. Долгая и прекрасная, — нагло улыбнулась она.
 — С чего меня это должно заинтересовать? — постаралась в ответ улыбнуться я. — Вроде меня завтра никто хоронить не собрался.
 — Завтра — нет, а вот в конце месяца — похоронят, не так ли? — сощурилась она.
 Я молчала, собираясь с мыслями. Откуда она знает???
 — Твоих рук дело? — холодно спросила я наконец.
 — Ну разумеется. Неужто ты думала что я все так оставлю? Сколько ты горя мне принесла?
 — Не клеится, — спокойно сказала я. — Ни одна ворожба не показала, что мой рак — от магии.
 — Правильно, это не входило в мои планы. Помнишь ты мне писала записку?
 — Ну, помню, и что?
 Тот клочок бумаги, на котором я записала ей обряд на немерянное богатство — с подвохом, правда, — и стал началом в череде ее злоключений.
 — Так вот бумажка, помнящая тепло твоих рук, и помогла мне заморочить тебя и скрыть колдовство. Да и само колдовство существенно упрочило. Все просто. А не веришь, сходи и погляди — над входной дверью у тебя натыканы иглы.
 — Сейчас проверю, — согласилась я, взяла табуретку и пошла в подъезд.
 Иглы и правда были натыканы. Ровным рядом глубоко вогнаны в дерево. Не надо было их пересчитывать, чтобы понять что их тут ровно сорок — на смерть. Причем они проржавели настолько, что когда я до них дотронулась, они, слабо шурша, рассыпались бурой пылью. Что означало — колдовство совершено. В принципе, я должна была догадаться раньше, когда не то что врачи — мои коллеги не смогли снять с меня рак. Я смотрела на испачканные ржой пальцы и холодная ярость охватила меня. Да, я потеряла волосы и почти не могу колдовать, обряд на смерть вражине мне не вытянуть. Но пришибить-то гадину вот хотя бы табуреткой мне моя лысина не помешает!
 — Не советую, — гнусно улыбнулась Оксана, возникая рядом. — Ты забываешь, что я могу ведь и все исправить.
 Я затолкала ярость назад — прибить я ее всегда успею, слезла с табуретки и вошла в квартиру. Оксана мелко семенила сзади.
 — Гарантии, — сухо сказала я, когда мы снова расселись на кухне.
 — Ты меня не дослушала, — поморщилась она. — Итак — мне нужен рецепт гламарии, перстень Клеопатры, да и пятьсот тысяч зелеными мне на старость не помешают.
 — Сколько-сколько? — в изумлении переспросила я.
 — Полмиллиона долларов, для глухих повторяю, — спокойно заявила нахалка.
 Я молча встала и схватила табуретку. Закатаю потом в палас да вывезу ночью.
 — Но ты будешь жить, — быстро проговорила она. Я на мгновение заколебалась.
 — Так вернемся к разговору о гарантиях, — еще быстрее протараторила она.
 — Ну? — выжидающе посмотрела я на нее, не опуская, впрочем, табуретку.
 — Есть только один метод, — торопливо говорила она. — С завтрашнего дня будешь ездить ко мне за травяным настоем, курс лечения — двадцать дней, улучшение сразу почувствуешь. Но прерываться ни на день нельзя. Это и будет гарантией. Если я хоть день тебе не выдала отвар — посылай меня к черту!
 В принципе, протяженность лечения вселяла оптимизм — как минимум за пять дней до предполагаемой смерти я буду знать, заводить мне тесто на поминальные блины или годовой абонемент в фитнес клуб покупать.
 — Не пойдет, — медленно сказала я. — Как только ты все получишь, ты сама меня пошлешь.
 — Как только все получу — выдам тебе рецепт настоя, сама будешь готовить. Однако последнюю банку отдам только в обмен на деньги, перстень и полный рецепт гламарии. Так устроит?
 — Маленькая неувязка, — неохотно проговорила я. — Научить тебя делать гламарию — можно. Наверно даже и кольцо я то тебе куплю. Но вот полмиллиона у меня нет.
 Деньги, понятно, были. И купить на них свою собственную жизнь — отличное вложение! Но признаться в их наличии у простой ведьмы — значит, вызвать ненужные подозрения.
 — Кольцо он тебе не продаст, он с ним ни за какие шиши не расстанется, я с ним уже встречалась по этому поводу, стоит насмерть, — усмехнулась она. — Вертись как-нибудь сама.
 — Красть? — я брезгливо поморщилась.
 — На твое усмотрение. Мне важен конечный результат. Кстати, тот бизнесмен неженат, без постоянной подруги и у него есть полмиллиона долларов, — непрозрачно намекнула она.
 — Вот ты сука, — холодно посмотрела я на нее.
 — То есть — ты согласна? — улыбнулась она.
 Я помолчала. А какой у меня был выбор-то? Жить, как не крути, хотелось.
 — Поправка — я должна апробировать твой отвар.
 — Сегодня вообще — то я и так его тебе бесплатно планировала дать, чтобы ты эффект почувствовала, — кивнула она и достала из сумки литровую банку. Темно — коричневая жидкость плескалась в ней.
 — Что значит — бесплатно? — насторожилась я.
 — Это значит, что я тебе должна всего буду выдать двадцать баночек на курс лечения. Каждая будет стоить тебе по двадцать шесть тысяч долларов, что в итоге и составит полмиллиона.
 — Четыреста девяносто четыре, если первая бесплатно, — усмехнулась я.
 — Я не жадная, — усмехнулась она в ответ. — Ну так по рукам?
 — Баночку я возьму, — кивнула я. — Раз к тому же и бесплатно. Но ответ дам завтра.
 — Почему не сегодня? У тебя время уходит.
 — Потому что ты обещала улучшение с первой же баночки, — отрезала я. — Не будет завтра улучшения — не о чем и разговаривать будет. Ты у меня не сто долларов за свои услуги просишь.
 — Согласна, — спокойно ответила Оксана. — Пить надо так — утром как проснешься, первым делом отвар, даже с кровати не вставая. Потом в полдень и ближе к вечеру. Хотя чем чаще тем лучше. Завтра созвонимся. А пока — вот тебе данные на хозяина перстня.
 На стол легло несколько листов, скрученных трубочкой.
 Я встала, выразительно глядя на нее — мол, пора и честь знать. Она намек поняла и тяжело поднялась, сунув банку с гламарией в свою сумку.
 — Не понял, — подняла я бровь, — а две тысячи за гламарию?
 Оксанино лицо выразило сильнейшее удивление, потом негодование, и она заверещала:
 — Ну ты вообще! Я тебе отвар оставила, и вообще, что за крохоборство?
 — Ты мне не подружка любимая, подарки тебе по две тысячи дарить, — отрезала я. — И незваная ты явилась, так что я еще подумаю, нужны мне твои услуги или нет. А пока — будь добра рассчитаться за мои услуги, — я выразительно кивнула на сумку с гламарией внутри.
 — В счет включи, — махнула она рукой.
 — Я не уверена что буду с тобой о чем-то конкретно договариваться. Так что выкладывай на стол гламарию или две штуки зеленью, — нехорошо глядя на нее, заявила я.
 — Крохоборка ты, Мария, — буркнула она и отсчитала мне купюры.
 — Кто бы говорил, — хмыкнула я.
 Когда она выходила из моей квартиры, я кое-как, с большим трудом удержалась от того, чтобы не треснуть ее чем-нибудь по темечку. Ну да ничего…
 Успеется!
 После этого я первым делом рысцой поскакала на кухню. Мерзавка Оксана разбудила во мне безумную надежду. Схватив баночку с отваром, я провела ладонью над ней, роняя внутрь капельки светло-голубой силы. Я сканировала Оксанин подарочек и так и эдак, но по всему выходило, что магией тут и не пахнет. Тут были только вода и травы. Я отмерила стакан еще теплого — а значит, свеженького — отвара, выпила и с нетерпением стала ждать результатов. С тоской посмотрела на заветные лоточки с обедом — после приема отваров следовало два часа не есть. Перетерплю, жизнь дороже. Кстати, мне немедленно похорошело — тут Оксана не соврала. Непонятно откуда взялись силы, да и настроение стало гораздо позитивнее. Ну да это не показатель, посмотрим что дальше будет.
 Потом я села на Оксанино место и взяла бумаги, которые она мне оставила. Из них тут же выскользнули две фотографии. Я внимательно всмотрелась в одну, потом во вторую — я так понимаю, это и был искомый бизнесмен. На первой он был в полный рост, стоял около лошади, на второй — увеличенный фрагмент первого фото — его лицо, прижатое к лошадиной морде. Парень лет около тридцати, может чуть меньше, среднего роста, плотный, с небольшим выступающим животиком. Темненький, слегка лохматенький, очкастенький.
 Я отложила первую фотографию и всмотрелась во вторую. Лицо оставляло странное впечатление. Он был некрасив. И при этом каждая отдельная черта лица была выписана идеально, если присмотреться. Глаза Синди Кроуфорд — миндалевидные, опушенные длиннющими ресницами. Нос римского патриция. Скулы, за какие полжизни отдаст любая модель. Губы — отличной формы, не тоненькие, в ниточку, и не раскатанные блином по всему лицу. Отличные губы, которые хочется целовать. Пока не посмотришь на все это в комплексе. А в комплексе — лошадь в том же кадре была гораздо симпатичнее.
 Отложив фоты, я прочитала пару страничек в клетку, заполненных нервным, надо полагать Оксаниным, почерком. Из этого я вынесла, что субъекта зовут Вишневским Александром Павловичем, ему тридцать один год, владелец сети навороченных компьютерных магазинов и сотовой компании, абонентом которой я как раз и числилась. Подруги около него не замечали, но и в гомосексуализме уличен не был. Ну с этим ясно, проституток вызывает, бизнес крутится, не до постоянных отношений. Хобби, вернее страсть одна — парень убивался по всякой рухляди. Ну там типа многовековой бритвы, которой Ван Гог оттяпал себе ухо, или чашки, из которой пили сифилитичные французские короли. Особняком в коллекции стоит перстень Клеопатры. Его он официально привез из Египта, с кучей сертификатов, купив за двести тысяч долларов. Тут же был и рисунок того перстня. Овальный молочно—белый камень — лунный, как следовало из описания, был цепко схвачен серебряными короткими усиками. Неширокое серебряное же кольцо — и все. Я б за него больше пяти долларов с учетом древности не дала.
 Я задумалась.
 Красть — это точно не вариант. Красть я не буду — у меня нет ни навыков, ни сноровки, не желания. Я тут же засыплюсь, и тогда — просто прощай все. Никаких баночек с отваром, и когда я помру, моя мать будет доживать свои дни в позоре. Дочь-воровку ей будет припоминать всяк кому не лень.
 Вот черт! Но как же мне достать тот перстень — то? Раз он его не продает ни за какие коврижки, наивно будет думать что он его мне и подарит. А больше честных способов завладеть кольцом — в голову не приходило. Было бы у меня побольше времени — я бы попыталась его соблазнить и все же уговорить мне сделать такой царский подарок. Однако и времени не было, и то что я смогу в нем такие чувства вызвать — было под сомнением.
 Задачка, однако.
 Ну да ладно. Посмотрим, как еще Оксанино лекарство будет действовать! Может и не придется мне над этим думать. Я натянула старенькие позорные джинсики, позорную коричневую водолазку со спущенными петлями и принялась за генеральную уборку.
 Однако подумать мне все же пришлось. Одна из подлянок моего недуга была страшная слабость. Энглман напоследок выписал мне кучу энергетиков, и я пригоршнями пила их, дабы иметь возможность вести нормальный образ жизни. Я хотела умереть веселой, с бокальчиком мартини и в окружении поклонников, а никак не немощной рухлядью. Так вот… Через пару часов после того как я выпила отвар, я поняла, что давно пропустила прием экстракта гуараны и прочего, однако проклятая слабость так и не появилась. Напротив, я чувствовала себя великолепно, энергия так и хлестала через край.
 «Здорово!» — подумала я. Если я даже и не выживу, то хотя бы напоследок отлично проведу время!
 И с этими мыслями я пошла в прихожую, открыла сумку и достала документы из Swiss Post по всем пяти счетам, на которые я распихала полученные доллары. Счета я сделала анонимными, не дай бог меня накроют с этими баксами — отмажусь влегкую! Правда, грыз меня червячок сомнений, нашептывающий, что если я спалюсь — Зырян мои отмазки слушать не станет. И только я села в креслице и приготовилась их внимательно перечитать и прикинуть как жить дальше, как в дверь позвонили.
 — Кто? — настороженно спросила я.
 — Свои! — гаркнули за дверью, и я немедленно открыла. На пороге стояли Серега, ставший недавно моим соседом, и баба Грапа с тарелкой ватрушек в руках.
 — А где волосы? — диким взглядом парень уставился на мою лысинку.
 — Сереженька! — взвизгнула я, повисая у него на шее.
 Он же, давно в меня влюбленный, тут же забыл про волосы и счастливо тискал мое метастазное тело под деланно — строгим взглядом нашей бабуськи.
 — Ну будя, будя, — довольно оборвала излияния она. — На пороге держать будешь аль в дом пустишь?
 — Да конечно заходите! — засуетилась я, оторвавшись от Сереги.
 — Ты хоть вылечилась? — тихо спросил парень.
 — Нет, — честно ответила я. — Но тут есть один вариант, возможно и вылечусь, так что не переживай.
 — А если вариант не поможет?
 — Значит готовься носить мне на Текутьевское кладбище цветочки по субботам, — улыбнулась я.
 — Ну вы там где застряли? — наша бабуська, которая у меня чувствует себя как дома, уже давно хозяйничала на кухне.
 — Идем, вишь, баб Грапа нервничает, — подтолкнула я Серегу.
 — Погоди, — ухватил он меня за рукав халата. — Сколько врачи вообще обещают времени? Ну, если вариант не прокатит?
 — Двадцать пять дней, — раздельно проговорила я. — И попробуй мне только истерику устроить! Не первый день в курсе о моей болезни!
 Развернувшись, я пошла в кухню. Серега задержался в прихожей — снимал обувь. А может, приходил в себя от такой вести.
 — Я тута ватрушек напекла, как знала что ты, сердешная, приедешь! — наша бабулька уже выставила блюдо на стол, споро вскипятила чай и нимало смущаясь долила кипяточек в чайничек с прежней заваркой.
 — Баба Грапа! — закатила я глаза, — ну что ж вы чай-то портите, новый заварить что, не судьба?
 — Молчи уж, — велела бабулька. — Ты видать в войну не жила, экономить надо!
 Против такого убийственного аргумента я спорить не стала, все равно бабуська сделает все по-своему. Баба Грапа нам с Серегой досталась от вероломной Маруськи, моей подружки детства, в наследство. Я посчитала такой обмен весьма выгодным — куча резаной бумаги под видом долларов за отличную хозяйственную и уютную бабульку. Официально она жила у Сереги, как бывшего Маруськиного супружника, однако и у меня она чувствовала себя как дома.
 Бабулька налила нам светло-желтого жидкого чайку, положила перед каждым по ватрушке и велела:
 — Ну, рассказывай, чаво врачи-то? Вылечили?
 — Вылечили, разумеется, — уверенно соврала я и украдкой посмотрела на Серегу — не дай бог сдаст меня! Бабулька у нас в летах, ее беречь надо.
 При ярком кухонном свете было видно, что глаза у парня покраснели (неужто ревел? — удивилась я), и он беспрестанно шмыгал носом. Ну точно ревел. Но тем не менее при моей лжи он и ухом не повел.
 — Ну слава те, Господи, — истово перекрестилась бабуська. — А я ведь и в церкву ходила, свечечки за тебя, сердешную, ставила Богородице. Видать, помогла все ж царица небесная.
 «Как же, дождешься сочувствия от начальства», — буркнула я про себя, а вслух сказала:
 — Да ладно вы обо мне. У вас-то тут как дела?
 — Да чаво рассказывать? — баба Грапа степенно закусила чай ватрушкой и поведала: — Теленок у деда мово в деревне сдох, я все сокрушалась, что тебя нет, ты б мне ево мигом на ноги поставила, а так — пропал! — огорченно махнула она рукой.
 За месячишко до болезни я с бабулькой ездила к ней в деревню, забрали ее немудреные вещички, да она своего деда чуть до инфаркта не довела пространными ЦэУ. Я же, пока она деда на ум наставляла, прошлась по хозяйству и подлечила живность, за что заслужила бабкину и дедкину вкупе горячую любовь.
 — Ну что ищщо? Картошку выкопали, Серега подмог, соленья — варенья, все как у людёв сделала. Да и обратно вот в город к вам приехала, доглядывать за вами.
 — Ну а ты, Серый, что скажешь, как дела?
 Он посмотрел на меня красными глазами и сказал:
 — А что я? Все нормально.
 — Вот и поговорили, — пожала я плечами. — Давай хоть друзей позовем, пивко попьем, песенки под гитару попоем.
 — Не, я не могу, — отказался он.
 Я чуть в осадок не выпала. Чтобы Серый отказался от моего общества — это было на моей памяти впервые.
 — Ну как хочешь, — ошарашено произнесла я.
 «На лысинку свою в зеркало глядела? — ехидно вылез внутренний голос. — Ну так чего удивляешься?»
 «Завтра куплю парик, — мрачно осадила я его».
 «А как же последний писк и тату — салон?» — невинно осведомился он.
 «Сгинь, а ?» — попросила я его по-хорошему.
 Как не странно, он послушался.
 Посидев и поболтав часика два, бабулька пошла смотреть перед сном новости, Серега тоже потянулся за ней, даже не попытавшись задержаться. Я решительно его не узнавала. Если я ему не нравлюсь настолько, что он не хочет со мной оставаться наедине, то почему у него глаза — то на мокром месте?
 Закрыв за ними дверь, я пошла в кухню, выпила оставшийся отвар, перемыла посуду и решила что хватит с меня на сегодня. Времени — девятый час, пора мыть ноги и ложиться спать. И только я приняла такое решение, как странные звуки привлекли мое внимание. Кто-то возился у моей двери, негромко при этом матерясь. Я прошла в прихожую, приложила ухо к двери и заинтересованно прислушалась.
 — Вот холллера! Ты, …, я тя научу советскую власть любить! …! Ну, …, кому говорю, лезь!
 И все в таком духе. Голос был мужским, нетерпеливым, и явно нетрезвым. При этом обладатель голоса интенсивно возился около моей двери. Не выдержав, я открыла дверь и наткнулась на мужичка в фуфайке, кроличьей ушанке с оторванным ухом и замасленных штанах, который усердно пихал картонную телефонную карточку в прорезь для магнитной карты — ключа.
 — Чем занимаемся? — полюбопытствовала я.
 Мужичонка поднял на меня пьяненькие голубые глаза, и внезапно дернул меня за руку, вытащив на лестничную площадку.
 — Ты что, ворюга, тут делаешь? — заорал он, обдавая меня запахом свеженькой водки. Я чихнула, основательно прокашлялась и признала своего папеньку в мужичонке.
 — Я не ворюга, ты чего? — удивилась я.
 Папенька шумно привалился к двери, закрыв ее и заорал:
 — Не войдешь сюда, ворюга! Милиция! Грабють!!!
 — Пап, ты чего? — недоуменно воззрилась я на него. — Это ж я, Магдалина.
 — Магдалина? Ха! — пьяно рассмеялся папенька. — Неужто я свою дочь не признаю! Доча-то у меня красотка! Фотомодель! Ноги — во! — он растопырил руки на всю ширину, — коса — во! А не ты, чмо лысое! Милиция! — завопил он пуще прежнего.
 Прислушавшись, я обнаружила что по лестнице кто-то снизу несется. Не прошло и мгновения, как бравый секьюрити явился пред наши очи.
 — Что за шум? — осведомился он, брезгливо оглядывая нас. Я некстати вспомнила о своих позорных джинсиках и свитерке со спущенными петлями. Про папенькин вид я уж молчу. Ну никак мы не походили на населяющих дом представителей элиты.
 — Семейное дело, сами разберемся, — спокойно отозвалась я.
 — Чего? — возмутился папенька, и, брызжа слюной, обратился к парню за справедливостью. — Вот, мил человек, жинка-то меня из дому турнула, говорит, иди отсюдова, пьянь такая! А какая я пьянь, ну выпил с мужиками для сугрева. А она, … такая, меня из собственного дома! — он в сердцах стащил с себя ушанку и хватил ею по коленке. Я отметила, что маменька похоже совсем за ним не следит — мало того что волосы давно нестрижены, так еще и немытые, колом торчат у него на голове прической «а-ля воронье гнездо».
 — А вы, собственно, к кому? — нахмурился секьюрити. — Что-то я не видел, чтобы вы проходили.
 — Так я в прошлый раз сунулся, так вы меня выкинули, — злопамятно припомнил ему папенька. — Так что я чичас умный — подождал, пока вы в свою комнатенку стеклянную оба зашли да отвернулись, ну и птичкой — шмыг!
 — Ну-ка, птичка, пошли-ка на выход, — решительно двинулся к нему парень. — Тут тебе не вокзал, тут солидные люди живут.
 — Ты погоди, — сурово одернул его папик. — Вот значится, шмыгнул я сюда, потому как жинка меня выгнала. Решил до дочери идти. Туточки доча-то живет! — ткнул он на мою дверь.
 — Ага, значит, дочь, — кивнул парень, с насмешкой глядя на папика.
 — Дочь, ты что, не веришь? — обиделся он. — Вона, и карточку дала мне от дверей-то! — и папик, порывшись в фуфайке, извлек на свет божий ту самую телефонную карточку из мятого картона. — Вот видишь! — победно заключил он, вертя картой под носом у парня.
 Тот посмотрел на карту долгим взглядом и насмотревшись, без долгих разговоров схватил папика и поволок его к лестнице.
 — Ты куда, ты куда? — закудахтал папик. — Меня так выкидывать! А ворюгу так оставляешь!
 — Какого ворюгу? — лениво поинтересовался страж, подпинывая папика для скорости.
 — А глаза разуй, девку лысую видишь?
 Парень остановился, и не выпуская папаню внимательно посмотрел на меня. Я поежилась под его рентгеновским взглядом, и опасливо призналась:
 — Я хозяйка, живу я тут.
 — Фамилия как?
 — Потёмкина.
 — От бестия, и фамилию знает! — возмутился отец.
 Секьюрити же достал телефон и быстренько натыкал номер.
 — Саша, погляди, кто тут у нас в шестой живет? Да ситуация непонятная… Да… Нет… Говоришь, хозяйки нет давно? — он значительно посмотрел при этом на меня.
 — Я в Швейцарии была два месяца! — возмутилась я под его нехорошим взглядом. — И вообще, что вы за охрана, жильцов не знаете!
 Парень послушал еще трубку, буркнул пару невразумительных фраз и наконец, положив телефон в нагрудный карман, подозрительно вежливо попросил:
 — Пройдемте вниз, там разберемся.
 — Никуда я не пойду! — отчеканила я.
 Он посмотрел на меня и внезапно предложил:
 — Ну что ж, раз вы хозяйка квартиры Магдалина Потёмкина, тогда пройдемте в квартиру, покажите мне документы и я принесу вам извинения.
 Я метнула на него яростный взгляд — меня! Подозревать! В ограблении собственной квартиры — это уж слишком!!! И я строевым шагом направилась к двери, мысленно планируя, что я сделаю с папенькой, когда отвяжусь от охранника.
 Дверь осталась неподвижна, когда я дернула ее за хромированную стильную ручку. Я дернула еще раз и поняла, что мой милый папенька ничтоже сумнящеся захлопнул дверь, обороняя ее от меня. И пластиковая карта, открывающая дверь — в квартире.
 — Попытки оставьте и пройдемте вниз, — ледяным тоном приказал секьюрити.
 — Юноша, не торопитесь, — спокойно сказала я. — Да, я вышла из квартиры без ключа и дверь захлопнулась. Внизу, как раз подо мной у соседей есть ключ от этой квартиры и они меня великолепно знают. Давайте спустимся к ним и недоразумение прояснится.
 — Девушка, мне по два раза повторять? — так же равнодушно сказал он и цепко ухватил меня за руку.
 Увидев мелькнувшие наручники, я прошипела:
 — Ты что делаешь?
 — Там разберемся, — так же бесстрастно сказал он и стальные браслеты клацнули на моих запястьях.
 Я чуть не плакала он бессильной злобы.
 — А все ты, ты! — с ненавистью смотрела я на папеньку, пока мы по лестнице шагали вниз. — Ну какой черт тебя принес на мою голову!
 — Но-но! — задиристо посмотрел он на меня снизу вверх. — Дочино добро не дам расхищать!
 — Залил глаза водкой, и родную дочь не признает! — завопила я.
 — Это ты что ли родная дочь? — снисходительно оглядел он меня, дыхнув на меня так, что меня чуть не вывернуло — терпеть не могу запаха водки. — У меня доча — во! Ноги — во! Косища — во! А ты чмо болотное, — припечатал он и отвернулся с видом превосходства.
 Внизу меня бесцеремонно затолкали в какую — то стеклянную будочку для охранников.
 — Наряд вызвал? — буднично поинтересовался мой страж у своего напарника.
 — Да, сказали — будут через семь минут, а что у тебя ? полюбопытствовал второй охранник. Парня этого я знала — он тут и раньше работал. Напрягшись, я вспомнила и его имя. Я аж улыбнулась от облегчения, ну уж он — то меня знает, и недоразумение сейчас прояснится.
 — Саша, — укоризненно сказала я. — Я Маша Потёмкина, неужто вы меня не узнаете? Меня ваш напарник задержал за попытку проникновения в свою же квартиру.
 — Потёмкина? — недоуменно посмотрел он на меня. — Девушка, вы на Потёмкину только ростом походите. Она тоже высокая.
 — Ты меня что, не узнаешь? — ошалело переспросила я. Сговорились все сегодня, что ли?
 — Наряд приедет, разберутся, кто вы такая, — отрезал он.
 — Я вам говорю, сходите в десятую квартиру к Куценко, у него ключи от моей квартиры и он меня знает, — потребовала я.
 Секьюрити снисходительно на меня посмотрели и занялись обсуждением последнего футбольного матча. Я сидела и медленно зверела.
 — Ребята, — негромко сказала я, — зачем вы милицию-то вызвали? Не проще ли сделать так как я сказала?
 — Девушка, помолчите, — поморщился Саша, — сейчас приедет милиция и во всем разберется.
 — В десятую квартиру, черт возьми, сложно зайти, что ли? — разбушевалась наконец я. Вот черт! Так хотела соблюдать спокойствие!
 — Из десятой квартиры жильцы ушли, полчаса назад, и не буянь мне тут, — прикрикнул на меня второй охранник.
 — Мы с вами на «ты» не переходили! — отчеканила я, злая до невозможности. Вот история, черт возьми!
 — Поговори у меня тут, — лениво сказал Саша, — давно по почкам не получала? — и он выразительно кивнул на свою дубинку.
 Я аж задохнулась от возмущения.
 — Меня тут весь дом знает! Августа Никифоровна! — закричала я, увидев через стеклянную перегородку знакомую бабульку.
 Та только что вошла с улицы и степенно двигалась к лифту. Услышав мой вопль, старушка обернулась, внимательно посмотрела на меня сквозь очки и равнодушно отвернулась, продолжая путь.
 Я чуть не заревела с досады. Почему — то люди сплошь отказываются признавать во мне меня без моей косы!
 — Девушка, я в последний раз предупреждаю, сидите тихо, не пугайте жильцов! — злобно прикрикнул на меня старший.
 — Бомж вон и тот сидит тихо, не буянит, место свое осознает, — назидательно сказал Саня. — Попалась, так не трепыхайся, хуже будет.
 Тут дверь на улицу открылась и в наш холл ввалилась парочка румяных, с морозца, ментов.
 — Здоров, Димка, — поручкались они с первым стражем, который меня и схватил.
 — Здоров, Сашок! — поручкались они и со вторым.
 «Имена знаю, выпутаюсь — я вам такую импотенцию наведу!» — мстительно подумала я.
 Стражи коротко ввели ментов в обстоятельство моего дела, дали сравнительно положительную характеристику папеньке «сильно его не прессуйте, он безобидный» и меня, в одном свитерке, вывели на улицу. Налетевший студеный ветер тут же бросил горсть снега мне в лицо и ледяными иглами прошил мое тело до костей. Я зябко обхватила себя за плечи и вперед ментов побежала к их уазику.
 — Куда? — заорал на меня толстый неповоротливый мент, который меня конвоировал.
 — В маш-шину, — стуча зубами от холода, призналась я.
 — Иди смирно, — грозно буркнул он, огрел меня дубинкой и неторопясь продолжил путь.
 В общем в отделение приехала не я. Приехала квинтэссенция всего черного, грязного и нехорошего, что есть в моей душе.
 Мои менты сдали нас с папиком с рук на руки молодому белобрысому коллеге в отделении и откланялись. Я хищно оглядела бедного парня, села нога на ногу на стул и заявила:
 — В общем так… Меня, Потёмкину Магдалину Константиновну, задержали по подозрению в проникновении в собственную квартиру. При этом у меня имеется тяжелая форма рака и связи наверху. А так же большое горячее желание устроить вам неприятности.
 — Документы, — скучно потребовал мент. Видно было, что парню вся эта возня не представляется чем — то волнующим.
 — Помолчи, какая из тебя Маня, — пьяно вякнул папенька и, повалившись вбок, устроился на моих коленях поспать.
 — Документы в квартире остались, — холодно призналась я, — готова сдать отпечатки пальцев, они у вас в картотеке есть.
 — Ну сдать конечно придется, — чуть ли не зевнул мент, вытащил какой-то бланк и принялся его споро заполнять, изредка интересуясь моими анкетными данными. Через пять минут он мне его протянул и так же равнодушно велел :
 — Подпишите.
 Я подписывать нечитанное не привыкла, взяла цидульку, звякнув наручниками и принялась тщательно проводить ознакомление. «Я, называющая себя Потёмкиной Магдалиной Константиновной, 1976 года рождения… быр-быр…»
 — Это какое слово тут написано? — поманила я пальцем мента и ткнула в область не поддающегося расшифровке «быр-быр».
 — Подписывайте, гражданка, — мент одарил меня мимолетным ничего не выражающим взором с признаками нетерпения. «Быр-быр» расшифровывать он не посчитал нужным.
 Тут папенька приподнял голову с моих колен и, бросив пьяный рассеянный взгляд на цидульку, произнес:
 — В нетрезвом состоянии, чего тут не понять.
 — Чего-чего? — не поняла я.
 — Тут написано « … находясь в нетрезвом состоянии», — пояснил папик и снова отключился.
 Я снова впилась взглядом в бумажку. Ну точно! После папенькиных слов буквы, еще недавно намертво сплетенные, как узлы макраме, выстроились в вышеозначенную надпись.
 — Это значит я — задержана в нетрезвом состоянии? — нехорошо посмотрела я на мента.
 — Вы мне тут что порядки устанавливать будете??? — рассвирепел вдруг он — А ну, подписывай, или в обезьянник ща отправлю.
 — Как, простите, ваше имя и звание? — осведомилась я, внутренне кипя от ярости.
 Мент быстрым движением вынул корочки, раскрыл и поднес к моим глазам. Ровно на одну секунду.
 — Посмотрела? — нагло усмехнулся он.
 — Позвонить можно? — спросила я как можно спокойнее. — Мать-о волнуется, время позднее.
 — Можно, чего нельзя, — неожиданно согласился мент.
 Я прямо обомлела от такой доброты. Быстренько схватив телефон, я натыкала номер Корабельникова и продержала трубку, выслушав ровно одиннадцать длинных гудков.
 — Ну все, дамочка, хватит линию мне занимать, — выразил нетерпение мент.
 — Еще немного, — хмуро буркнула я и, схватив другой, внутренний телефон, натыкала на нем три цифры.
 — Корабельников, — недовольно отозвалась трубка.
 — Это Лисёночек, я у вас в отделении сижу в сто пятнадцатом кабинете, недоразумение вышло. Немедленно меня спасай, — выпалила я.
 — Ну-ка трубочку положите! — пришел в себя мент и выхватил у меня телефон. — Подписывай! — и сунул мне в руки ручку.
 Я посмотрела на него долгим взглядом и открыла рот на 56 сантиметров, собираясь сказать все, что я о нем думаю.
 «Ты что, сдурела? — возопил внутренний голос, — оскорбление при исполнении обязанностей — это же статья!!! Хочешь из одной истории в другую попасть???»
 «В кои-о веки ты двинул здравую мысль», — холодно признала я, закрыла рот и уставилась в цидульку.
 «… Находясь в нетрезвом состоянии проникла в квартиру по адресу такому-то с целью ограбления, где и была задержана охраной дома».
 «Молчи!» — истерично заверещал голос.
 «Да мне пофиг, что статья!», — ответила я в ярости и открыла рот. Этот бред он меня заставлял подписать!!!!!
 Дверь отворилась и вошел Корабельников.
 — Здоров, Андрюха! — сказал он моему менту. — Ты что ж мою любимую девушку прессуешь тут?
 — Витенька! — чуть не заплакала я от счастья и, скинув голову папеньки с колен, кинулась ему на шею. — Это я, Лисёночек, только я без волос, и меня поэтому никто не узнает!
 — Да вижу я, что ты без волос, — Корабельников нисколько не удивился и сразу меня признал, что странно. — Зачем обстригла такую красоту-о?
 — Так я же раком болею, скоро помру! — радостно оповестила я, — вот от химиотерапии и выпали.
 Корабельников крякнул и посмотрел на мента нехорошим взглядом.
 — Что натворила — то она?
 — Вот, смотри, — я подхватила со стола бумажку и сунула ее Витьке. Тот ее внимательно почитал и недоуменно уставился на меня.
 — Так это ж твоя квартира.
 — Именно! — возмущенно подтвердила я. — И меня за ее якобы ограбление и задержали!
 — Вот что, Андрюха, — решительно велел Корабельников, — пиши освобождение.
 — А личность устанавливать? — вякнул он.
 Корабельников на него посмотрел нехорошим взглядом и тот сразу заткнулся, достал бланк и принялся строчить.
 — И папеньку тоже эээ… в смысле его я тоже забрать хотела бы, — кивнула я на сладко дремлющего отца.
 — И на отца освобождение, — велел он менту.
 — Ну все, Машка, я пошел, еще дел полно, — хлопнул он меня по плечу и сделал попытку уйти.
 — Вить, погоди! — вцепилась я в него. — Во-первых, меня прямо в свитере и повезли и у меня с собой денег нет, так что я пока до дому дойду пешком, замерзну до смерти! А во вторых — меня охрана моего же дома сдала, и наверно меня домой не пустят!
 — Ну, Лис, ты даешь! — восхитился Витька. — Проводить тебя, что ли?
 — Проводить, проводить, — усиленно закивала я головой.
 — Ну, если б не твои прошлые передо мной заслуги…, — покачал он головой. — Занятого человека отвлекать.
 Я промолчала. Главное, что Витька четко помнит про мои заслуги, в результате которых ему на погоны упала с неба звездочка и он стал занятым человеком.
 — Пойдем, чадо, — покровительственно похлопал он меня по плечу. И я пошла, подхватив предварительно папеньку, пребывающего в блаженной отключке. Витька привел нас в свой кабинет и начал громогласно вызывать машину по телефону. Я же лихорадочно думала, где брать ключ. Вариантов было два — или у матери (упаси Господь попадаться ей на глаза в таком виде, нотация до конца жизни мне обеспечена стопроцентно), или у бабы Грапы, но охранники говорили, что Куценки все ушли. Подумав, я все же набрала номер Сереги, чем черт не шутит, уж больно к матери ехать не хотелось. Трубку держала долго, на восьмом гудке счастье мне улыбнулось.
 — Алё! — недовольно буркнула баба Грапа.
 — Бабуленька, — возопила я, — это Марья, я дверь захлопнула и войти не могу, можно я к вам за ключом зайду?
 — Не спится тебе, — осуждающе буркнула она, — добрых людёв будишь!
 — Ну бабуленька! — взмолилась я. К матери мне не хотелось. — Ты-то спи, пусть Серый мне откроет да ключ даст!
 — Да нету его, шляется как всегда где-то, — сонно буркнула она, — а ты заходи, что я, зверь какой.
 — Минут через десять буду!
 Я положила трубку и уставилась на Витьку.
 — Ну что смотришь? Пошли вниз, машина с минуту на минуту будет.
 Машина оказалась тем самым уазиком, что меня и привез сюда. И менты в ней были те же самые. Мы с Витькой и папаней уселись на заднем сидении, сделав попытку размазать по стенке тонким слоем того самого вредного мента, что огрел меня дубинкой. Мент крякнул, но промолчал.
 Охранники в холле моего дома как по команде на меня уставились, когда мы зашли.
 — Идите, идите, — подтолкнул он нас с отцом. — А я тут с ними потолкую.
 Я обожгла охранников ненавидящим взглядом, подхватила папеньку и направилась к лифту.
 — Постойте, — приподнялись оба охранника.
 — Спокойно, ребята, — краем глаза я увидела, как Корабельников пошел к ним, доставая корочки.
 Мы загрузились в лифт, тормознулась на четвертом этаже и я забрала ключ-карту от своей квартирки у бабы Грапы. После чего снова подхватила папеньку и поднялась на свой этаж.
 Не передать, какое счастье охватило меня, когда я наконец-то попала к себе в квартиру. Черт возьми, приехала, называется из Швейцарии! Здравствуй, родной город, блин! Хорошо ж меня тут встретили! Не успела явиться — в ментовку замели!
 Папеньку я со зла разместила на неудобной раскладушке в Каморке — будет знать, как собственную дочь так подставлять. После чего почистила зубы и умылась, собираясь в кроватку, поспать.
 И тут в дверь позвонили.
 Зверея, я пошла открывать. Посещение ментовки в качестве потенциального кандидата на нары никого еще в пасторально — просветленное состояние не привело.
 На пороге стояли охранники. Оба.
 — Магдалина Константиновна, мы пришли принести свои извинения, — хмуро сказал Саня.
 — А нафиг мне ваши извинения? То, что я по вашей милости пережила, не изменится, — резонно заметила я.
 — Простите нас. Пожалуйста, — глядя в пол, буркнул второй.
 — А зачем? — страшно удивилась я. — Вы причинили больной девушке большие неприятности, и я вас же и должна простить, чтобы у вас не было неприятностей с начальством и неприятного осадка на душе?
 — Да что неприятности с начальством… — тихо сказал Дима, не поднимая глаз.
 — А чего же вы боитесь? Только не говорите что совесть замучила.
 — Да про вас тут всякое говорят, — честно признался Саня.
 — А, что я ведьма? — буднично сказала я. — Так я и правда собираюсь на вас импотенцию наслать. Я думаю, это справедливо — за мою прогулку по такой погоде в одном свитерке. Меня там, кстати, еще и били.
 У парней в глазах одновременно мелькнул неприкрытый ужас, они переглянулись и Саня, схватив мою руку, страстно заговорил:
 — Не губите, Магдалина Константиновна, все для вас сделаем, клянемся!
 Я подумала и царственно кивнула.
 — Хорошо. Если вы понадобитесь, я вам скажу. И папеньку ко мне пропускать без проблем — в любом виде.
 У парней снова синхронно мелькнуло на лицах — теперь уже облегчение, они начали меня горячо благодарить, но я невежливо закрыла дверь. После чего сходила на кухню, залила кипяточком Колдрекс и выпила его для профилактики — не дай бог простужусь. Подумала об этом — и смешно стало. Все равно скоро помирать.
 Последнее что я перед сном сделала — это взяла остатки отвара и поставила его на прикроватную тумбочку. Помирать мне решительно не хотелось.
 Снилась мне какая-то хрень, честное слово. Словно я — я! — танцую самбу на широкой, высокой тумбе, разодетая в невероятный костюм — крохотные трусики и корону на голове из гигантских разноцветных перьев — и все! — а у подножия бурлит поток людей. Причем таких тумб полно, и на них на всех девицы интересного вида, прям как и я. Немножко посоображав, я успокоилась. Карнавал в Рио, подумаешь! Около подножия моей тумбы стояла группка итальянцев, изо всех сил выражающая свои восторги. Мною, между прочим. Горячая южная кровь, что поделаешь. Я им благосклонно улыбалась, сама же мучительно припоминала — не входит ли, упаси Боже, в обязанности танцовщиц и оказание секс-услуг желающим? Это было бы досадно. Итальянцы были не в моем вкусе.
 А они тянули руки ко мне, швыряли монетки, а один исхитрился дотянуться до моей ноги. Тогда — то я его и заметила. На фоне темной мужской руки, обхватившей мою лодыжку, странно сиял матовым светом белый камень.
 «Господи», — поразилась я, стряхивая руку и хорошенечко припечатав ее острым каблучком. Конечно же, я сбилась с ритма. Тут же на сцену вскочила другая девушка, и помахала мне ручкой, мол, освобождай место. На руке ее белой искоркой мелькнул проклятый камень. Я спустилась вниз, в толпу, почему-то уже в нормальной одежде, — и тут же бесцеремонно схватила за руку первую попавшуюся тетку. И на ее руке красовался перстень Клеопатры.
 Какие-то мужчины хватали меня за руки, приглашали куда-то, и у каждого на руке тускло мерцало серебряное колечко с лунным камнем. А я ходила в толпе и рассматривала руки людей. Подобные кольца были практически на всех.
 Что за глюк? — ошеломленно подумала я и проснулась. В темноте мерно тикали часики. Я с минуту непонимающе пялилась в направлении потолка, после чего перевернулась на другой бок и закуталась в одеяло. Приснится ж такая фигня.
 А еще через минуту меня осенило.
 Я подскочила на кровати включила свет и подбежала к компу. Пока он загружался, я чуть не померла от нетерпения. Наконец, я нажала на ярлычок адресной книги и быстренько найдя нужный телефон, набрала его. Краем глаза я посмотрела в правый нижний угол монитора — черт возьми, было три часа ночи! Ну что ж, не так уж и поздно, это уже скорее слишком рано. Я отсчитала одиннадцать гудков, когда наконец трубку взяли.
 — Алло, — услышала я заспанный голос.
 — Дядя Моня! — обрадовалась я. — Простите ради бога, что среди ночи разбудила, только это и правда очень важно.
 — Що случилось, детка? — спросил дядя Моня.
 — Дядя Моня, миленький, можно я к вам приеду и все объясню? — взмолилась я.
 — Таки до утра я думаю, дотерпит, — рассудительно сказал дядя Моня.
 — Не дотерпит! — взвыла я. У меня и так времени — кот наплакал.
 — Приезжай, — вздохнул он.
 — Дядечка Моня, я тебя обожаю! — обрадовалась я и положила трубку. Потом быстренько натянула джинсы, свитер, схватила со стола Оксанины бумажки и ринулась из квартиры вниз, в гараж.
 Дядя Моня, по документам Соломон Яковлевич Базилевич, был давним материным поклонником. Видимо потому что мать его больше пяти минут вынести не могла, и дядя Моня вследствие этого не сумел ознакомиться со всеми прелестями материного вредного характера. Наивный еврей даже на старости лет не очухался от юношеского увлечения, и не понял, как ему в этой жизни повезло. Даже то что его счастливый соперник из преуспевающего инженера стал горьким пьяницей ни о чем ему не сказало. Может я и ведьма по профессии, но вот моя маменька — ведьма по жизни. Со временем дядя Моня, понятно женился, у него уж внуки, однако к матери он до сих пор относится нежно. Так что у меня были основания полагать, что мне, дочери его вечной любви, дядя Моня не откажет.
 Жил дядя Моня в коттеджике почти в центре города, за филармонией. Я влетела к нему, словно за мной черти гнались, и дядя Моня тут же запричитал.
 — Магдалина, ну как ты одета! Кто ж по такой погоде без куртки ходит!
 — Я на машине, — отмахнулась я.
 — Пошли, чайком тебя напою, — вздохнул дядя Моня.
 Я покорно поплелась за ним на кухню, и пока он разливал чай по чашечкам, положила на стол бумажку.
 — Ну, що таки тебя привело к старому больному еврею? — осведомился дядя Моня.
 — Вот, — кивнула я на бумажку.
 Дядя Моня достал очки, сел на стул и внимательно изучил рисунок.
 — И это и есть вопрос жизни и смерти? — покачал он головой.
 — Да, — твердо ответила я. — Мне с ним не на танцульки бегать. Надо срочно, дядь Монь.
 — Материал? — осведомился он.
 — Серебро и лунный камень.
 — Серебро у меня сейчас сильно плохое, грязное, проба ниже некуда, Магдалина, — вздохнул он. — Подожди немного, сделаю я тебе колечко в лучшем виде.
 — Мне нужно как раз плохое, — горячо заверила я. Мне почему-то казалось что арабы или там древние египтяне, состряпавшие перстень Клеопатры, были не в курсе последних технологий по очистке серебра.
 — Ну что ж, раз плохое, так приходи через недельку, — сказал старый ювелир.
 Я ужаснулась.
 — Дядя Моня!!! — чуть не заревела я. — Вы меня без ножа режете! Любые деньги заплачу, только побыстрее!
 — А когда тебе его надо? — спросил он.
 — Дядя Моня! Я бы не стала вас поднимать с постели среди ночи, если бы это не было так срочно! Вчера мне это колечко надо!
 — Хорошо, детка, — кивнул мне дядя Моня. — Прямо сейчас и приступлю. Приезжай завтра часиков в двенадцать, получишь свое колечко.
 — А оплата? — обрадовалась я.
 — Да что оплата! Заплатишь мне тысячу за материалы и в расчете! — махнул он рукой.
 — Я вас люблю! — искренне сказала я.
 — Мать-то как ? — немного смутившись, спросил дядя Моня.
 — Да не знаю, меня ж два месяца не было тут. Но мне сказали что не болеет.
 Тут в комнату вплыла тетка Циля, кутаясь в халат.
 — Моня! Що за гости у нас в такое время? — требовательно спросила она, прищурив глаза от яркого света.
 — Здравствуйте, тетя Циля, — поздоровалась я. — У меня тут срочный заказ возник. Я уже ухожу.
 — Що, даже чаю не попьешь? — удивилась она.
 — Чай я пила, сейчас бы еще поспать до утра немного, — пробормотала я, и попрощавшись поехала домой. Там я добралась до спальни, забралась в кроватку и крепко уснула.
 Утром меня разбудил настойчивый притворный кашель.
 — Кхе-кхе! — папенька сидел на моей кровати и умильно смотрел на меня. — С добрым утром тебя.
 — Ну что тебе? — недовольно сказала я, все еще злая на него после вчерашнего. Тело нещадно ломило, сухость во рту была неимоверная, хотя что тут удивительного? Утро добрым не бывает. И я протянув руку, взяла баночку с отваром с тумбочки и хлебнула прямо из нее.
 — Доченька, — смиренно ответил тот. — Денежек бы на хлеб.
 — Сколько? — спросонья неправильно отреагировала я.
 — Эээ… полтинничек, а лучше соточку, — скромно потупил глазки отец.
 — Чего? — тут же проснулась я и гневно завопила. — Да булка хлеба десятку стоит! Опохмелиться надо?
 — Нет-нет, что ты! — лицо папика было лицом кота, несправедливо обвиненного в краже сметаны. Горечь от людской несправедливости, смирение матери Терезы и терпеливость Христа, несущего крест на Голгофу — все было на нем.
 — Я хотел тебе завтрак приготовить, — с достоинством сказал он. — А дома нет хлеба.
 Если бы я не знала папика, я бы устыдилась, ей богу. Однако он был неоригинален и стеснялся прямо просить на водку. Он всегда вместо этого просил на хлеб. При этом забывая, что денег я все равно не дам. А обеспечу его продуктами.
 — Спасибо, папа, за заботу. Извини, что на тебя несправедливо накричала, — сказала я, зевнула и заказала по телефону завтрак. Разгладившееся было лицо папы тут же скуксилось, словно у ребенка, лишенного обещанной прогулки в зоопарк.
 После чего велела папеньке принять ванну, а сама принялась за зарядку. И только по истечении получаса я поняла, что я уже сутки не пью энергетики и обезболивающее. И что я уже давно должна валяться бессильным полутрупом, корчась от неимоверной боли. Однако я вместо этого с удовольствием прокачиваю пресс и с оптимизмом планирую день.
 Осознав это, я схватилась за трубку.
 — Здравствуй, врагиня, — поприветствовала я Оксану.
 — Здравствуй, — сухо отозвалась она. — Что скажешь?
 — Когда за баночкой подъехать? — поинтересовалась я.
 — Я целый день дома, — спокойно отозвалась она.
 — Хорошо, я заеду, — пообещала я.
 — Не забудь, расчет за каждую банку сразу, — напутствовала она меня.
 Разговор двух приятельниц, да и только!
 Выхода у меня не было. Деньги — не проблема. Оплачу я ей настой, лишь бы помогло. А вот с кольцом сложнее.
 День мне предстоял важный и трудный, потому я не поленилась сходить на лоджию и отчитать себе удачу. Силы у меня в последнее время было совсем немного, потому я села на кресло у бортика и открыла свою драгоценную Библию Ведьмы. Бог мой… Морозный ледяной вихрь пронесся по моему телу, на мгновение сковал льдом вены и сердце пропустило удар. Я судорожно глотнула воздух и закашлялась. Вот черт! Раньше сила, дарованная книгой, была теплой и ласковой, потому как это была сила всего моего ведьмовского рода. Восемь поколений назад, в четырнадцатом веке ведьма Прасковья создала эту книгу и первая записала в нее свои рабочие заклинания и наблюдения, вот они, старославянские буквы на первых сорока страницах. С тех пор все ведьмы по нашей линии продолжали это — а умирая, вливали свою колдовскую силу в книгу, чтобы следующая ведьма получила ее. Когда я открывала свой талмуд, как я иногда ласково — небрежно звала свою книгу, сила начинала ласково струиться по венам, усиливая меня. Сегодня же я получила самый натуральный пинок. Я встряхнула руками — сила мурашками забегала под кожей. Все-таки книга мне ее дала, хоть и непонятно за что так со мной обошлась. Прикрыв глаза, я начала мерно читать заклинание.



   Поверни, Господи, удачу,
   С запада на восток, с севера на юг,
   дай ей не дай ей не тридцать три дороги,
   а одну дорогу,
   к моему порогу…



 Я окунала каждое слово в свою силу и бросала на ветер, который тут же подхватывал их и уносил куда — то ввысь, в морозное небо. Закончив колдовать, я села в кресло там же, на лоджии, полностью офигевшая. Колдовство получилось — я это всегда чувствую, моих слабых силенок хватило. Однако меня смутил один факт. Сила, кристально — чистый голубоватый поток, весьма слабенький в последнее время — изменился. Легким дымком в ее сердцевине вилась радужная нить, слегка искрящаяся мириадами звездочек. Красиво, слов нет, вот только пахла она, чем — то очень неприятным. Этакая смесь едких химических ароматов и тления.
 Вот черт! На секунду я подумала, что это из — за рака, но тут же отмела эту нелепую мысль. Болезни тела влияют на количество, но не на качество силы.
 Тут в дверь позвонили.
 Какой-то незнакомый парень, видимо новенький привез мне заказ из ресторанчика.
 — Папенька, завтрак прибыл, — крикнула я в сторону ванной.
 — Слышу, скоро буду, — донесся оттуда ответный крик.
 Я же недолго думая подсела к компьютеру и набрала в строке браузера адрес своего банка. Пара минут — и перевод из Швейцарии в местное отделение банка на мое имя был осуществлен! О-ля-ля! Осталось только растрепать всем, что у меня там остался бойфренд — миллионер, который в знак своей горячей любви шлет мне ежедневно по тридцать тысяч зеленью на лечение. Почему-то в такие сказки охотно верят все без исключения. Лично я таких добрых миллионеров еще не встречала, если честно. Но тем не менее сия байка отлично прикрывала появление у меня подобных сумм, как не крути, а от Зыряна следовало подстраховаться.
 Зазвонил телефон, я взяла трубку и услышала девичий голосок.
 — Алло, Марию можно?
 — Слушаю, — сказала я не отрывая взгляда от монитора.
 — А можно с вами встретиться?
 — С какой целью? — меланхолично поинтересовалась я.
 — Ну… — протянула она, — погадать там, парня приворожить да что там еще вы делаете?
 — Простите, но я не веду прием, — оторопела я. Для меня за то время, что я лечилась это все стало таким далеким — клиенты, заклинания, ритуалы.
 — Как так не ведете? — озадачилась девица. — И что мне теперь делать?
 — Девушка, если хотите дам вам телефоны своих коллег, — начала я злиться. — Лично я вам ничем не помогу. Всего доброго.
 Только сейчас я сообразила что мне придется отбиваться от настырных клиентов, как старых так и новых. Похоже, придется менять номер телефона.
 «Ты сначала определись с продолжительностью жизни», — ехидно подкорректировал мои планы внутренний голос. Мда. Что-то я и правда слишком быстро духом воспряла. Пора действовать.
 И снова в душе поднялось горькое разочарование — вот черт, да ведь я меньше чем полгода назад любой рак щелкала как орешки! Иногда трудновато было, понятно, но ведь я всегда это вылечивала! Помню, когда мне огласили диагноз, я скептически улыбнулась, глядя на скорбные лица врачей. Ерунда, право! Вот сейчас приду, сделаю наговор от всех болезней, переклад на какую-нибудь скотину, и отличный обряд от рака на старую одежду. Пара месяцев — и от моей болячки не останется и следа, эка невидаль. Только ничего мне не помогло. И видно грамотно мне Оксана оморочку сделала, что я не поняла, что рак — напущенный. Если бы я только тогда заглянула под верхний косяк… Умирала бы сейчас Оксана.
 За завтраком папенька осторожно спросил:
 — Магдалина, а что это у тебя с волосами-то? На улице б встретил — не признал, ей — богу.
 — Вчера ты именно так и сделал, — хмуро сказала я, бросив на него испепеляющий взгляд.
 — Да? — удивился папенька. — Не припоминаю ничего такого.
 — Пить-то не надоело? — осведомилась я. — А то б я тебя полечила, а?
 Меня слегка шокировало подобное положение — я была отличной ведьмой, а родной отец пил запоем. Но что я могла сделать? Для того чтобы вылечиться, нужно было прежде всего желание самого алкоголика не пить. А папенька пить просто обожал.
 — Я разве пью? — обиделся папик. — Вчера с мужиками немного выпили за встречу, а так я — ни-ни!
 — Ясно, — кивнула я. Папенька был неисправим. Мне еще повезло, что его гены мне не передались — что-что, а водку я терпеть не могла, даже от запаха мутило.
 — И еще вот что, доча, — робко кашлянул папенька. — Мать чего-то бузит, можно я у тебя пока перекантуюсь?
 — Ну понятно что можно, о чем ты говоришь! — удивилась я. — Только имей в виду, пить я тебе не дам.
 — Да я разве пью? — снова завел отец. — Вчера только с мужиками выпили, это… повышение у Юрка отметили.
 Выслушав третью версию повода вчерашней пьянки, я не выдержала и расхохоталась. Ну отец! Ну насмешил!
 В этом был весь папенька. Пить он любил до самозабвения, любил вкус водки, наслаждался каждым мигом опьянения. Однако понимал, что общество это осуждает и всегда стеснялся своего пристрастия.
 Мы позавтракали чем бог послал и я быстренько оделась, собираясь к Оксане.
 — Доча, у нас молочка дома нет, — скромно потупив взор, появился папаня на пороге прихожей. — А мне врачи вот прописали его от вредности.
 — От чего? — поразилась я. Папенька у меня конечно алконавт еще тот, крайне несерьезная личность, но он тише воды ниже травы и вредности в его характере ни на грош. Святая простота, из той, что хуже воровства.
 — Так жизня у меня больно вредная, — тяжко вздохнул папенька и почесал в затылке. — Мать твоя мне в незнамо какое наказание послана, все соки из меня выжала.
 — Куплю я тебе молока, — жалостливо кивнула я. Да, папеньку я полностью понимаю, с моей маменькой жить — хуже каторги не придумаешь. — А чего в деревне-то не живется? И от матери подальше, и поспокойней тебе.
 — Да там домишко немного детворой подпален, не досмотрел чуток, — воровато потупил глазки папенька и предложил, — слышь, доча, ты мне денежку оставь, я сам молоко-то куплю, чего тебя тревожить, — и папик с надеждой посмотрел на меня. Ага, нашел дуру, пакет молока пятнадцать рублей, Балтика столько же.
 — Мне не трудно, — усмехнулась я.
 Папаня заметно скис.
 — Куда пойдешь, дверь запереть не забудь ради бога, — крикнула я ему с порога.
 — Поучи еще меня, — заворчал расстроенный отец.
 А что поучи? Однажды он наклюкался у меня и ушел, двери настежь. А я днем, понятно, спала, прикорнула в кухне на диванчике, с которого великолепно просматривается входная дверь. И вот представьте — просыпаюсь я оттого, что у входа стоит дама и громким голосом зовет хозяев. Я, слегка продрав глаза, в одном нижнем белье, слегка прикрытая пледом, с возмущением интересуюсь, как она сюда, собственно попала. Выяснилось, что дама пришла навестить моих соседей, дома их не застала, и увидев распахнутую дверь моей квартирки решила попросить хозяев передать гостинец. Я в изумлении поинтересовалась — что, дверь прямо так и была распахнута? «Я ее совершенно не трогала», — уверила меня дама. Папик, к его счастью, не появлялся у меня с тех пор очень долго, его счастье, я была просто в ярости!
 Послал же мне бог наказание! У других родители как родители, в кино салажат своих водят и подарки дарят по праздникам, а у меня папаня — алкаш и мамик — заслуженная учительница! Тьфу!
 Я выскочила из подъезда и поехала на лифте вниз, в гараж. Бээмвушка, ласточка моя, была жива — здорова и не сточена коррозией за несчастные пару месяцев. Все-таки я слишком долго была за границей — успела соскучиться по совершенно привычным вещам. И потому я с удовольствием осмотрела знакомый салон, и выехала из гаража в отличном настроении.
 И тут зазвенел сотовый.
 Я посмотрела на его окошечко и подавила спонтанное желание перекреститься. Бог не выдаст, свинья не съест, а я всего сутки в России, так что может и все обойдется.
 — Алло! — бодро чирикнула я.
 — Маня! — холодно произнесла мать, — почему я в самую последнюю очередь узнаю о твоем приезде? Возможно я и не самый важный человек в твоей жизни, но я ведь твоя мать! Я ночей не спала, тебя растила, тянулась из последних сил. И так ты меня благодаришь за все это!
 Не пронесло. Я тяжко вздохнула и сказала:
 — Мам, кончай концерты, а? Я вчера с дороги была, устала жутко.
 — Почему ты мне не позвонила? — оскорбленно вскричала мать. — Неужели нельзя было позвонить и сказать номер рейса, я бы встретила.
 — Мать, ты бы не встретила, — как можно мягче сказала я. — Я прилетела в пять вечера, ты еще в школе была.
 — Милочка, вчера была суббота, в пять вечера я была дома! — ядовито сообщила мать. — Ты отвратительная дочь! Слова доброго от тебя не услышишь сроду, вечно огрызаешься, на все у нее отговорки! С кобелем своим, Витькой, нашла время встретиться. Кобеля на мать родную променяла!!! Ростишь, ростишь деток, от себя кусок отрываешь, а они тебе под старость…
 И тут холодное бешенство завладело моим разумом. Голова сделалась пустой, сердце раздвоилось. Я — послушная дочь — была вышвырнута из сознания, как нашкодивший котенок недоброй хозяйкой. Второе «Я» вылезло на свет божий.
 — Вы же, мадам, отвратительная мать, — услышала я как со стороны аристократически-ледяной голос. — Я не собираюсь перечислять вам ваши ВСЕ упущения, скажу лишь одно — хорошая мать не станет портить своему ребенку последние дни.
 — П-последние дни? — слегка ошеломленно выдала сразу присмиревшая мать. Что-то, а это она хорошо усвоила — когда я начинаю называть ее на Вы, она махом выкидывает белый флаг.
 — Именно.
 — Доченька, — севшим голосом сказала она. — Не помогло?
 — Я заеду позже и мы обсудим, — так же холодно попрощалось мое второе Я и руки захлопнули крышечку.
 Тогда я еще не знала, что мать мне не видеть еще очень долго. Почти до конца жизни.
 Я откинулась на кресло и вздохнула. Иногда мать меня и правда доводит здорово — от злости сама себя не помню. Как папенька с ней живет всю жизнь — в голове не укладывается.
 Разговор оставил неприятный осадок. Я выехала за ворота и покатила к банку, думая об этом. Смешанное чувство — мать тяжелый человек, вечно на всех обижена и всех стремится наставить на путь истинный, а кому это понравится? Как будто этого мало, она еще и стала свидетельницей Иеговы. Раньше маменька, исчерпав тему недостатков собеседника и подустав делиться с ним, неблагодарным, накопленной мудростью, ненадолго притихала. Устраивала себе тайм-аут. Сейчас же — никаких передышек, собеседника ждет фанатичный рассказ о том, что он грешник нечестивый и что после смерти его непременно ждет геенна огненная. Ну и все в таком духе, с привлечением истрепанных книжек на эту тему в качестве аргумента. Подруг моих мать люто ненавидела — все как одна они у нее были шлюхами малолетними. Исключение делалось только для Ленки Звягинцевой — та, к несчастью для нее была слишком хорошо воспитана. Ленку мать любила. Завидев ее на пороге, мать мигом тащила ее в кухню, раскладывала там свои книжки и начинала вещать. Поначалу Ленка пыталась вести с ней диалог и задавала вопросы еретического характера типа : если Бог всемогущ, то отчего ж все так плохо — то? Мать буквально взбеленилась и больше Ленка так не рисковала, лишь смотрела на меня умоляющими глазами, спаси меня, мол. Какое спаси, я что, похожа на самоубийцу, отвоевывать задранную дичь у алчущего льва? Ленка ходить к нам перестала, и дружба сама собой увяла.
 Потом мать из каких-то верных источников узнала что в паспортах проставлена печать дьявола и ее необходимо вытравить. Для этого паспорта следовало поместить в микроволновку и пожарить некоторое время. Я тогда еще училась в школе, вернее было лето и я на каникулах подрабатывала — разносила почту. Хотелось купить себе к первому сентября приличное шмутье, от матери-то фиг дождешься. Как же! Мать меня так допекла меня своими требованиями про микроволновку, что я в конце лета не вынесла и отдала ей все заработанные деньги. Мать купила вожделенную микроволновку, а я опять пошла в школу как черт знает кто — материной зарплаты хватало только на еду.
 Не подарок у меня мать, факт. Смущает лишь одно — она моя мать, и я не должна была с ней так разговаривать, как сейчас. Но с другой стороны, я нормальный человек и понимаю что мать сама нарвалась своим поведением. Вот так из моих рассуждений начала вырисовываться крамольная мысль: родители — тоже люди. В смысле они не боги. И автоматическое повиновение и уверенность в том, что родители всегда правы — что, собственно, они и требуют от своих чад — требуется еще и заслужить. Мысль ширилась и развивалась во всех направлениях, однако я оборвала свои философствования, припарковалась у банка и вошла внутрь.
 — Добрый день, — поздоровалась я с девушкой в окошечке и сунула туда номер перевода. — Хотела бы деньги получить.
 Девушка кивнула и выдала мне бумаги для заполнения, а сама споро защелкала мышкой.
 — Откуда деньги прийти должны? — спросила она.
 Я, не отрываясь от заполнения, коротко буркнула :
 — Швейцария.
 — Какую сумму ожидаете? — так же безмятежно спросила она.
 — Тридцать тысяч долларов, — честно ответила я и скосила на нее глаза — не дай бог сейчас начнутся снова песни о том, что в кассе денег нет. Однако она и ухом не повела, я с облегчением заполнила последнюю строчку и передала ей бумаги.
 — Здоров, Машка, — гаркнул мне кто-то сбоку. Я чуть не подпрыгнула от неожиданности и резко повернулась. У соседнего окошечка стояла Зойка Глаголева, в девичестве Нариманова, которую все почему-то звали Глашкой. Я думаю, это производное от «Глаголева» и «оглашенная». Была она низенькая, мне в пуп дышала, кругленькая, как колобочек, с темными коротко стрижеными волосами. Такие же темные волосики пробивались над верхней губой, а в жару она щеголяла покрытыми густой темной порослью ногами, поэтому летом ее начинали звать «Глашка — бархатные ножки». Но это ее ничуть не смущало, мысли об эпиляции ее сроду не посещали, чему я всегда удивлялась. Глашкино круглое татарское лицо смотрело на мир с некой хитринкой и я обрадовалась встрече — ее мне как Бог послал! Глашка была первой в городе сплетницей.
 — Здравствуй! — расплылась я в улыбке. — Как дела?
 — Да у нас-то все тут в порядке. — Она цепко оглядела меня и раздумчиво спросила: — А ты где пропадала?
 — Лечилась я, Глаш, — махнула я рукой, — рак ведь у меня!
 — Да ты что? — как-то вяло отреагировала она. Понятное дело, это и так всем известно, эт не новость. — А я тут слышу — какая-то фря жуткие деньги получает, оборачиваюсь — а это же Машка! Купить чего надумала?
 — Да какое купить, — поджала я губы, — на тот свет с собой не утащить добро-то. Оксане деньги везу, за лечение она с меня требует такие деньги.
 — Вот холера, — осудила ее Глашка, — и так лопатой гребет. Впрочем, что это я! Ты у нас не бедствуешь.
 Я посмотрела на ее пренебрежительную улыбочку, густо замешанную на зависти к чужому благополучию и поразилась. Нашла кому завидовать — она, молодая и здоровая — мне, смертельно больной!
 — Бедствую, — честно взглянула я ей в глаза. — Я ж целых два месяца в швейцарской клинике провалялась, результата ноль, а денежки все оставила там.
 — А это что? — она мотнула головой в сторону окошечка.
 — Ой, Глашенька, поклянись что никому не скажешь! — зашептала я. Подстраховка на всякий случай, для быстроты распространения сливаемой дезы.
 Глаза ее загорелись и она тут же горячо заверила меня:
 — Да ты что! Что я без понятия что ли! Никому!
 — Миллионер в меня там влюбился, в клинике-то той!
 — Ну и? — озадаченно вылупилась на меня Глашка. — А в чем секрет?
 — Да начнут спрашивать всякие — что да как, а он у меня под восемьдесят лет, отвратительно жирный и вообще урод. Стесняюсь я, — стыдливо призналась я.
 — Вот дура, — припечатала Глашка. — Да мне б такие деньги кто давал — на руках бы носила! А что старый — так еще лучше, помрет скоро.
 — Глаш, — помялась я, — ну ты в общем никому, ладно?
 — Да ты что! — вскинулась она. — Я ж пообещала!
 — Я б у него сроду денег не взяла, да куда денешься, если Оксанка с меня такую сумму заломила, жить-то хочется! — лепетала я, жалостно глядя на нее.
 — Холера! — отозвалась о ней Глашка. — А сама-то как?
 — А что, не видно? — уныло отозвалась я. — Деньги все со свистом на лечение ушли, осталась босой и все равно больной, еще и пострашнела так, что не узнает никто.
 — Ну ты и раньше красой не блистала, — нетактично вставила Глашка.
 Вот зараза! И не страшная я вовсе, просто бесцветная, как все блондинки!
 — Девушка, распишитесь, — позвала меня операторша из окошечка, протягивая бумаги.
 — Ну я пошла, моя очередь вон подходит, — метнулась Глашка к своему окошечку.
 А я подивилась — как все удачно складывается! Надо ж было мне напороться в банке ни на кого-то, а именно на первую нашу сплетницу. Как уныло говорит ее родная сестра — «Хочешь, чтобы что-то узнали все — скажи это Зойке». Как ни странно, но Глашку на моей памяти так целенаправленно никто еще не использовал. То ли не догадывались, то ли всерьез не воспринимали.
 Взяв бумажки, я зашла в свободную кабинку кассы и получила деньги. После чего деловито рассовала деньги — Оксанины двадцать шесть тысяч — в сумку! — дяди Монину тысячу — в правый карман и себе на булавки, уже рублями — в правый.
 Когда я вышла обратно в зал, Глашки там уже не было. Впрочем, я свое дело сделала, и долгие разговоры мне с ней вести было некогда. Я вышла из банка и, сев в машинку, покатила к Оксане.
 Каждый раз, когда я посещаю ее дом, я первым делом в недоумении осматриваю это помпезное нелепое сооружение. Высокий белокаменный забор, над которым возносится белая мавританская башня, увенчанная снежно — белой маковкой наподобие церковной. Как полный апофигей смотрится на ней тарелка спутникового телевидения и флюгер в виде позолоченного петушка. «Чё к чему собачка сдохла», — в который раз бормотнула я, тормозя около сего великолепия. Аккуратно припарковалась около вмонтированного в ворота домофона и нажала кнопку, не выходя из машины.
 — Кто? — послышалась из динамика.
 — Оксана, это Мария, выйди, вынеси мне отвар.
 — Так заходи, я сейчас открою, — предложила она.
 — Лучше уж ты выйди, — посоветовала я и отключилась.
 Минутки через три в огромных воротах открылась вырезанная в них калиточка и показалась Оксана.
 — Держи, — протянула она мне литровую банку. — Ну как, лучше тебе после первой стало-то?
 — Да уж не соврала, — скупо улыбнулась я и протянула ей внушительную стопочку зеленых банкнот. Банку я осторожно обмотала тряпками и поставила в сумку. Если мне не изменяет память, я держала в руках самое дорогое лекарство в мире.
 Оксана деловито пересчитала доллары, сунула их в карман затрапезного халата и подняла на меня радостные глаза.
 — Ты, девонька, главное пить не переставай, — наставляла она меня. — Большие перерывы не делай, пей понемножку, но часто, хоть каждый час по несколько глотков.
 — Ясно, — кивнула я.
 — Насчет перстня что? — спросила Оксана.
 — Работаю, — пожала я в ответ плечами.
 — На шабаше-то будешь? — не унималась моя врагиня с вопросами.
 — На каком таком шабаше? — удивилась я. Шабаши проходят в Хэллоуин, 31 октября, а теперь декабрь на дворе.
 — Здраавствуйте! — всплеснула она руками. — Так осенью-то шабаша ведь не было, я болела, ты в Швейцарии, Галинка себя в рабство за ту услугу нам отдалась и права голоса не имеет, Прасковья занедужила сильно, Лора в монастыре задержалась, а остальные что? Остальные почитай третьим составом идут. Вот и решили его сейчас провести, все вроде устаканилось.
 — Мне никто ничего не сказал, — нахмурилась я.
 — Тю, — протянула она, — да никто и не знает что ты снова в городе. — Считай что я тебя официально пригласила, с тринадцатого на четырнадцатое на опушке за Колосовкой.
 — Хорошо, — кивнула я. — Ладно, Оксан, мне некогда.
 — Ну пока, — кивнула она. — К завтру отвар готовить?
 — Да, — кивнула я и поехала в «Блэк леди».
 Хозяйка сего салона красоты дамой была предприимчивой — по всему городу висели объявления о том, что в этом месте покупают натуральные волосы, ценой три тысячи за килограмм. Там же мастерицы плели из них отличные парики, которые продавались по несусветным ценам.
 — Слушаю вас, — улыбнулась мне девушка на ресепшен. Я б на ее месте меня выперла — вязаная шапочка, натянутая на брови и глубокие тени под глазами придавали мне самый что ни на есть злодейский вид.
 — В общем так, — решительно сказала я. — Мне необходим парик из светлых волос, как можно длиннее.
 — Хорошо, сейчас Светлана вам все покажет, — девушка нажала на колокольчик и на его мелодичный перезвон из парикмахерского зала показалась коротко стриженая брюнетка.
 — Я Светлана, — представилась она.
 — Клиентку интересует длинный светлый парик, — сказала ей ресепшионистка.
 — Пойдемте, — пригласила Светлана.
 Она подвела меня к длинной мраморной стойке. Длинные металлические штыри, вздымающиеся из нее, оканчивались пластмассовыми женскими головками, на которых в изобилии были представлены парички. Я даже темно — синий там углядела! Однако такого, который мне был нужен, я не нашла.
 — Это все что у вас есть? — уныло спросила я.
 — Да, вот посмотрите, отличные длинные светлые парички, — показала она.
 — Мне надо очень длинный.
 — Очень длинный — это какая длина волоса? — спросила Светлана.
 — Метр и свыше него.
 — Ой, что вы! Такие волосы практически никогда не продают, — замахала руками девушка, — жалко ведь людям. Столько лет их растить… Давайте вот этот померим, он вам почти до пояса будет, — показала она на паричок справа.
 Я, донельзя расстроенная, кивнула и стянула шапочку. Девушка коротко взглянула на мою лысинку, но, слава богу, ничего не сказала. Паричок и правда сидел великолепно. Мастера не только его сплели, но и сделали отличную стрижку и укладку. Легкая, невесомая челочка падала мне до бровей, витые пряди классно обрамляли лицо по бокам. Черт возьми! Да эта прическа мне шла гораздо лучше прежней!
 — Беру! — кивнула я.
 — Двадцать шесть тысяч в кассу, пожалуйста, — сказала Светлана.
 Ну что я говорила? Хозяйка салона женщина предприимчивая!
 — Только вот как бы вам его закрепить-то? — задумчиво сказала Светлана, разглядывая мою голову. — Обычно мы на шпильки парички сажаем.
 — Может гвоздиками приколотить? — насмешливо подняла я бровь.
 Мы рассмеялись, а ресепшионистка, наблюдавшая за нами издалека, громко сказала:
 — На клей для ресниц посади, он держит хорошо и легко тоником снимается!
 — Отличная идея! — воскликнула Светлана и парик мне тотчас приклеили.
 — Еще я хочу сделать лицо, — задумчиво произнесла я, изучая отражение в зеркале. Прическа конечно меня здорово украсила, однако макияж не помешает.
 — Хорошо, — кивнула Светлана и мигом сдала меня косметологичке.
 Из салона я вышла наконец-то нормальным человеком, даже почти красивым. Стоя у дверей цитадели красоты, я повертела головой и увидела, что за время моего отсутствия напротив открылся магазин с многообещающим названием «BELLE». В витрине стояли пластиковые тетки в неимоверной красоты нарядах. Невольно я обернулась на зеркальную дверь салона, и посмотрела на свое отражение. Мда… Голова-то у меня — хоть сейчас на пир, а вот дальше — простенькая куртенка и слегка вытянутые на коленках джинсы. Непорядок, однако. Раз пошла такая пьянка — режь последний огурец, как говорила Мульти, моя одноклассница.
 Я решительно пересекла дорогу и вошла в магазин.
 — Добрый день! — яркой птичкой порхнула ко мне продавщица. — Что-то вам показать?
 — Девушка, мне нужна элегантная верхняя одежда, сапожки, а также…, — я осеклась, увидев как девица сменила приветливое выражение и теперь взирает на меня в полнейшем недоумении. — Что-то не так? — теперь уже я недоуменно воззрилась на нее.
 — А у нас тут салон свадебной и вечерней моды, — пискнула девица. — Сапог не держим!
 — Ну простите, — пожала я плечами, повернулась чтобы выйти и тут мне на глаза попалось ОНО.
 Кристально-белое, словно первый снежок. С нежной шелковой юбкой на кринолине с гирляндой роз по подолу. С жестким вышитым корсажем, низко вырезанным лепестками над грудью. Чашечкам, впрочем, не суждено было никогда сойтись — от них до талии тянулся широкий треугольный вырез со шнуровкой по краям. Грудь в таком платье будет практически наполовину видна — не всякая невеста решится одеть такую красоту, однако если наберется мужества — все помрут от зависти к жениху.
 — Боже, какая красота, — непроизвольно прошептала я, подходя поближе.
 — Лагерфельд, размер ваш, три тысячи у.е, — тут же отреагировала девушка.
 «Ты же не собираешься это купить?» — подозрительно осведомился внутренний голос.
 Я, совершенно очарованная, подошла поближе и слегка коснулась белой вышитой розы на шелке.
 Какой-то невесте очень повезет.
 — Даже и не думайте больше, вам очень пойдет, жених будет в восторге! — милая продавщица была тут как тут, вопросительно взглянула и задала совершенно идиотский вопрос:
 — Мерить будем?
 Я? Мерить свадебное платье? Насмешила ты меня, девочка. Мне скоро помирать, а ты мне предлагаешь купить платье на свадьбу. Курам на смех!
 — Конечно будем, — услышала я как со стороны свой уверенный голос.
 Внутренний голос что-то возмущенно вопил, однако я, словно во сне прошла в кабинку, стянула свою непрезентабельную повседневную одежонку и надела это чудо. Продавщица закатила глаза и твердо сказала:
 — Я же говорила, что больше и искать ничего не стоит! Платье на вас сшито!
 А я смотрела в зеркало и понимала что я не смогу снять платье и уйти. В зеркале отражалась юная и прекрасная невеста, с тонким станом и длинными светлыми волосами. И самое странное — она выглядела безмятежно — счастливой.
 «Ты что, с ума сошла???», — завопил внутренний голос.
 — Беру, — отрешенно сказала я продавщице и протянула ей кредитку.
 «Ты же никогда не будешь невестой», — еще сильнее завопил голос.
 — Беру, — еще раз, на этот раз гораздо увереннее повторила я.
 — Хорошо, — кивнула продавщица. — Переодевайтесь, я пока оформлю покупку.
 «Через месяц ты в земле лежать будешь, ну к чему тебе такие платья?»
 — Заткнись-ка! — велела я голосу и принялась деловито переодеваться.
 Голос заткнулся. Ровно до того момента, пока я не вышла из магазина.
 «У тебя ведь даже жениха нет», — буркнул он.
 — А вот жениха к такому платью, милый мой, найти не проблема, — ласково поведала я ему.
 Он промолчал.
 Ну и правильно. Нечего мне портить безоблачно — счастливое настроение.
 Следующим пунктом был дядя Моня.
 — Позор на мою седую голову, — засокрушался он при виде меня. — Таки стыдно мне подобную финтифлюшку делать было! Серебро грязное, дизайн перстенечка — полная безвкусица! Куда катится этот мир!
 А я в это время схватила сделанный дядей Моней перстень и нацепила себе на палец. Мысленно перекрестилась, чтобы все прошло удачно и вытащила деньги.
 — Ой, дядя Моня, как вы меня спасли, вы и сами не знаете, — с чувством сказала я, кладя доллары на конторку.
 Ювелир посмотрел на деньги и поднял на меня глаза, полные безмерного удивления:
 — Это що? — палец его недвусмысленно указывал на мои доллары.
 — Деньги, — сбитая с толку, пояснила я. — Тысяча долларов, как вы и сказали.
 — Насмешила таки старика! — улыбнулся он. — Рублей, дочка, рублей. За такое дрянное серебро и такой примитивный дизайн это в самый раз!
 Я пожала плечами, вынула из кармана деньги и отсчитала требуемую сумму. Потом сердечно простилась с дядей Моней и поехала домой.
 Но не тут-то было. Домик дяди Мони располагался на тихой узкой улочке — еле-еле двум машинам разъехаться. По бокам мощеная дорога была обсажена березами, а впереди моей бээмвушки прямо по центру дороги ехал огромный джип. Вернее, если бы он ехал, я бы не возмущалась. Но он, черт возьми, полз!!!! Иногда даже притормаживал, чтобы через минутку снова продолжить свой черепаший ход. Сначала я деликатно посигналила. Джип не прореагировал, притормозил, постоял и снова поехал. Я в недоумении посигналила настойчивей. Джип снова притормозил, постоял и поплелся вперед. Объехать его, как я уже говорила, из-за узости дороги и берез не было никакой возможности. Злая до невозможности на такое издевательство, я решительно остановилась, вышла из машины и легкой рысцой двинулась к джипу.
 — Слышь, мужик, — я поравнялась с джипом и постучала в окошечко. Оно медленно сползло и водитель посмотрел на меня с недоумением, мол, чего надо.
 — У тебя если неисправность, так жмись к обочине! — рявкнула я. — Я что, до завтрашнего утра за тобой плестись должна?
 — Хозяин катается, — сказал шофер, кивая куда-то вперед. — С ним договаривайся.
 — Ладно, — нехорошо посмотрела я на него и кивнула.
 После чего так же рысцой двинулась вперед.
 Из-за джипа передо мной предстало дивное зрелище. Парень на роликах, заложив руки за спину, неторопясь катил по дороге. Одет он был в спортивный костюм и легкую куртку, на голове черная бандана с белыми черепами, из — под которой торчали темные нестриженные лохмы. Уши у него были заткнуты наушниками, на боку висел плеер. Я поднажала, поравнялась с ним и взглянула на его лицо. Глаза парня за круглыми джонленноновскими очочками были полуприкрыты, и видно было, что парню на редкость хорошо. Ну я тебе ща настроение-то подпорчу, птенчик! — подумала я и похлопала его по плечу. В гневе я обычно неприятна.
 — Слушаю вас, — произнес он. Голос его был спокоен и умиротворен, как музыка эмбиент. Нахал не повернул голову, не остановился, как ни в чем не бывало катя на своих роликах и наслаждаясь музыкой.
 — Что слушаем? — вдруг спросила я. Сценарий развивался неожиданно.
 — «Белую гвардию», — индифферентно ответил парень.
 — А это что такое? — удивилась я. Подобное название я слышала в первый раз.
 Парень объяснять не стал. Он просто вынул из левого уха плеерную затычку и протянул мне. «Сюр какой — то», — поморщилась я. Но затычку взяла и вставила себе в ухо.



   Ты стоишь на горе, на высокой горе
   И видишь сон
   А по небу плывут иллюстрации сна — облака.
   Все что снится тебе — происходит со мной на земле
   Ты стоишь у окна, прижимая к груди амулет…



 Полуприкрыв глаза, я трусила рядом со странным новым русским, связанная с ним проводом от затычки в ухе, и мне не хотелось уже ругаться, гнев улегся. Мне было горько. Слегка затянувшаяся рана на душе — Димочка, всколыхнулась по новой.
 —  Все что снится тебе — происходит со мной на земле , — безотчетно повторила я. Димка, половинка моя глючная, мне до сих пор не верилось что мы с ним навсегда оторваны друг от друга, все хотелось верить в какую — то связь между нами.



   Я однажды проснусь, потому что пойму — в эту ночь
   Ты отправишь за мной иллюстрацию сна — самолет…



 Я светло улыбалась — песня была созвучна моей душе. Не то что мне нравилась музыка — я не поклонница подобного, мне по душе что-то более кислотное и клубное.
 Тут мой сосед не выдержал и задал вопрос:
 — Ты кто?
 — Маша, — скупо ответила я, слегка разозлившись. Мог бы и помолчать пока, мне так спокойно на душе было. Я боялась что от разговоров чары, сковавшие меня и давшие покой и умиротворенность, пропадут.
 — Я Саня.
 — Саня, а сейчас заткнись, ладно? — попросила я.
 Еще пару минут мы помолчали, после чего он снова не выдержал:
 — Ты не устала?
 — Хочешь понести на руках? — язвительно спросила я.
 — Если устала, то мы могли бы сесть в машину, — не поддержал он мой тон.
 — Спасибо за предложение, своя есть, — ворчливо призналась я. — Вернее, по твоей милости временно нет.
 — Это как? — наконец соизволил повернуть он ко мне лицо. Я отметила что красотой парень отнюдь не блещет, то ли дело Ворон, и окончательно рассердилась. Выдернув затычку из уха, я обвиняющее наставила на него палец и гневно спросила:
 — Какого черта ты свой джип посреди дороги выставил? Добрым людям не пройти не проехать? Бросила я свою машину, ее уж наверно на запчасти разобрали!
 — Вот как? — задумчиво сказал он, разглядывая наставленную на него руку. Потом остановился и махнул джипу. Он остановился и водитель высунул свою голову, вопросительно глядя на нас.
 — Андрей, ну почему ты опять посреди дороги едешь? — спокойно спросил он. — Разговаривали ведь уже.
 — Как лучше хотел, — буркнул он. — Всякое бывает, лучше перебдеть…
 — Ладно, дома разберемся. Поехали ко мне чай пить, — это было уже мне адресовано.
 — Ты то ли дурак, то ли притворяешься, — с жалостью посмотрела я на него. — У меня что, на лице не написано, что я групповушки не практикую?
 «Тебе никто потому что не предлагал», — ехидно вылез внутренний голос со своими комментариями.
 Андрей посмотрел на меня как на дуру, ей — богу. А Саня — вы не поверите — покраснел, правда, слегка, и отвел взгляд. У меня было ощущение что я сделала нечто не очень умное.
 — Ладно, поехали в «Лукоморье» кофе пить, — вздохнула я. — Только мою машину давайте заберем.
 Так мы и сделали. Ласточку мою повел Андрей, а мы с моим новым знакомым поехали впереди на его джипе. Украдкой я посмотрела на его руки на руле. Есть у меня такой бзик насчет мужских рук в трех ипостасях. Завораживающе они выглядят на клавишах рояля, легко и непринужденно при этом исполняя Лунную сонату, часть первая. Но на такое конечно не каждый способен. Потрясающе они выглядят, порхая над клавиатурой компьютера, если обладатель рук — не ламер, а программер с зашкаливающим АйКью. И безумно красиво — уверенные мужские руки на руле.
 — Твои руки классно смотрятся на руле, — повторила вслух я свои мысли.
 Он посмотрел на свои руки и я ясно увидела их его глазами — неровные ногти, толстые пальцы, растрескавшаяся кожа у основания ногтя. Обычные мужские руки. Меня вообще настораживают у парней холеные руки с маникюром. Саня же смутился и попытался их спрятать, честное слово. Завел пальцы куда-то за обод руля, чтобы торчали только тыльные стороны кисти.
 «Господи, какой же он дремучий», — поразилась я.
 — У тебя отец-то кто? — небрежно спросила я.
 — История об этом умалчивает, меня мать воспитывала, — так же спокойно как обычно ответил он. Странно.
 — А мать? — снова бесцеремонно допытывалась я, перебирая в уме всех знакомых бизнес — леди.
 — Пенсионерка, — пожал он плечами.
 — А деньги-то кто зарабатывает? — брякнула я. Сам-то Саша рохля — рохлей, но джип и личный водитель говорит о достатке в семье.
 — Я, — ответил рохля.
 Я выпала в осадок.
 Новых русских я за свои двадцать восемь лет жизни повидала немерянно — потому как они и были моими основными клиентами. Уверенность, чаще всего превышающая разумные пределы, килограммы голды на бычьей шее и специфическая речь. Этот же был ботаник ботаником, прости господи.
 — Мммм, ларьки держишь? — с сомнением осведомилась я.
 Другого бизнеса мне и на ум не пришло. Все сейчас ларьки держат.
 — Ларьки? — ошарашено переспросил он. — Не, ты что? Я по компьютерам. Я ведь МФТИ закончил!
 — Это физкультурное что-то, да? — брякнула я, уцепившись за букву «Ф». Парень обиделся и прочитал мне лекцию о лучшем техническом вузе страны, куда попасть-то могут только вундеркинды типа него, а уж закончить — исключительно гении. И он закончил.
 В этом месте он значительно посмотрел на меня и поинтересовался:
 — Поняла теперь?
 — Ну, — буркнула я. Вообще-то у меня в аське была парочка выпускников физтеха, до меня просто не дошло что это синоним МФТИ. Так они с большой теплотой отзывались о своей учебе там, мол, от сессии до сессии резались в преф и пивко попивали. Благо преподы были путние и зачетки не глядя подмахивали. Особенно добрым был препод со странной фамилией Тер.
 — И что ты поняла? — не отставал Саша, аккуратно выруливая на площадку около Лукоморья.
 — Что ты ларьки не держишь, — брякнула я.
 Саша посмотрел на меня как на дуру, но ничего не сказал. Все-таки он видимо добрый и хороший.
 — Дай визитку, — буркнула я. Потом поспрашиваю что за фикуса мне Господь послал.
 Он вздохнул, вытащил бумажник и достал из нее визитку. Я взяла ее и прочитала: Вишневский Александр Павлович.
 Удача и впрямь сдвинула тридцать три свои дороги в одну — ко мне.
 В кафе судя по всему сменилось руководство за время моего отсутствия. И новое руководство явно не страдало жадностью. Потому как в моем кофе гущи было ровно половина. Я кое-как проглотила глоточек неимоверной крепости, зубы тут же свело судорогой и я схватилась за горло, пытаясь вздохнуть.
 — Что с тобой? — встревожился Саша.
 — Не, все нормально, — прохрипела я. — А ты чего себе кофе не заказал?
 — Сердце, — кратко ответил он, близоруко щурясь из-за очков.
 Я кое-как отдышалась, официантка за это время принесла мне мой любимый острый салат.
 — Закажи себе такой же, я сюда только из-за него одного хожу, потрясающая вещь, — посоветовала я Саше.
 — Печень, — грустно ответил он, кашляя в платочек.
 Я отложила вилку и нехорошим голосом попросила:
 — Ну-ка, улыбнись!
 Он слегка застенчиво улыбнулся, и я не сдержала облеченного вздоха — хоть зубы в порядке.
 — Не, металлокерамика, — уточнил он. Я что, вслух говорю???
 Я ковырялась в салате, мрачно размышляя — с кем я связалась? И этого недолеченного мне охмурять? Так у него наверняка и с потенцией проблемы.
 — У тебя руки такие красивые, — внезапно сказал он, — и кольцо очень идет к лаку.
 Я скосила глаза — лунный камень дядимониной поделки и правда отлично смотрелся с французским прозрачным маникюром. Странно что он вообще это заметил. Во мне если что и замечают, так только ноги, я специально стараюсь в мини-юбках ходить, что б на фейс поменьше смотрели.
 Потом правда опомнилась — объект просто засек аналог своего перстенечка. На что и делалась ставка.
 — Спасибо, — кратко ответила я. Но вот комплименты он зря начал делать — меня это раздражает. Я знаю что я некрасива. Вернее — бесцветна. Хотя что это я? Я же из салона, на мне макияж и я как раз сегодня очень даже ничего!
 — И цвет глаз необычный.
 — Цветные линзы, — терпеливо ответила я.
 Что-то он меня начал утомлять. На кой черт я с ним куда — то согласилась идти? Ладно бы был красавец, двухметровый мачо…
 «А на кой черт ты тому красавцу?» — незамедлительно вылез голос. Я разозлилась, и тут Саша продолжил:
 — Еще у тебя голос красивый.
 Я со стуком отложила вилку и произнесла:
 — Молодой человек, а вам не приходило в голову что свои достоинства я и так отлично знаю? И что несколько бессмысленно мне их перечислять? Вот если у меня сзади на чулке дырка окажется — будь добр сообщить, подобная информация и впрямь будет для меня новой и бесценной!
 Саша закаменел лицом, потом кивнул, и сказал:
 — Интересная мысль. Что ж, приятно было познакомиться, я наверно побегу.
 — Стой, — испугалась я.
 — Стою, — выжидающе посмотрел он на меня.
 — У меня дурной характер, — зачем-то призналась я. — Можешь не обращать внимания? Я иногда извиняюсь.
 — Потрясающе, — отметил он и черты лица его как бы оттаяли.
 — Послушай, здесь ужасный кофе и салат, который тебе нельзя. Поехали ко мне? — я чувствовала себя виноватой — ни с того ни с сего налетела на парня. Я ведь так-то добрая и хорошая в душе. Да и по перстню мне его надо. Просто профессия у меня — ведьма. Но этого я ему не скажу.
 — А зачем?
 Вот черт возьми…
 Молодая и почти красивая девушка зовет его к себе в гости, а он спрашивает зачем.
 — Компьютер у меня еле дышит, поможешь? — вздохнула я. — Он у меня в спальне стоит, — зачем-то сообщила я.
 — А, ну если так то конечно поехали! — обрадовался он.
 И мы поехали.
 Я тогда еще не знала что этим самым я нарвалась на огромные неприятности. По сравнению с которыми все предыдущие — полная фигня.
 Если бы я только не взяла его к себе домой…
 Когда я усаживалась в его джип ему в голову не пришло сначала усадить меня и потом только сесть самому.
 То же произошло и у моего дома.
 Сначала я жутко обозлилась — такое неуважение, черт возьми, но потом вспомнила что он дремучий, потому что у него нет девушки, которая бы облагородила его душу. А раз он дремучий, то девушки у него и не будет. Замкнутый круг! Я подумала об этом и мне враз стало его жалко. В дальнейшем, когда выяснилось что он никогда не подаст даме пальто и не поможет тащить ее сумки, я все списывала на дремучесть и потому несчастный иногда избегал моего гнева.
 Выгрузившись у своего подъезда, я встала в сторонке, дожидаясь пока Вишневский поговорит со своим водителем. Я посоветовала Андрея на джипе отправить домой, мою бээмвушку загнать в гараж, а Саня потом на такси уедет. Про такси — то я просто так сказала, потому как рассчитывала его подпоить и соблазнить. Времени на долгие ухаживания не было совершенно.
 Тут-то и появилась она.
 Невысокая брюнеточка в светлой песцовой шубке и почему — то в тапочках! — кинулась ко мне:
 — Мария!
 — Здравствуйте, — приветливо сказала я.
 Мне бы дуре в тот момент сделать фейс кирпичом и сказать, мол, обознались вы. Ну да знать бы где упасть…
 — Я так и подумала что это вы! — измученное тревогой лицо девушки выразило облегчение. — Мне так и сказали — мол, она высокая и волосы светлые длинные, не спутаешь. Мы поговорить можем?
 — Насчет чего? — настороженно спросила я. Не дай бог опять скорбящие и болящие, при Вишневском мне этот вопрос выяснять совсем не хотелось.
 — Да у меня ситуация, что если вы не поможете — хана мне.
 Я покосилась на Сашу, который закончил уже разговаривать с водителем и шел через двор ко мне. Узнать что я ведьма он не должен был ни в коем разе. Раз он такой умный то наверняка сложит меня, Оксану и расплодившиеся перстни.
 — Девушка, я не веду прием, — прошипела я, отступая к подъезду. — И потому думаю что разговаривать нам бесполезно.
 Девушка же отступить мне не дала. Умоляюще глядя в глаза, она вцепилась в мой рукав.
 — Вы знаете, я ничего не понимаю, ко мне в дом ворвались какие-то бандиты, давай требовать с меня какую-то Аньку, мне случайно через окно удрать удалось, — быстро заговорила она, словно боясь что я не дослушаю. — Мария, у меня деньги есть, заплачу сколько скажете, только помогите!
 Лицо ее некрасиво сморщилось, слезы черными ручейками прочертили дорожки к подбородку, да еще и девушка их небрежно смахнула, окончательно размазывая макияж по лицу.
 Я тоскливо посмотрела на подошедшего Саню и молча потянула его в подъезд. Чем я могла ей помочь? Ничем… Да, у нее большое горе и большие неприятности, ведьмой не надо быть, достаточно послушать ее надрывный плач. Ко мне с простудой не ходят…
 — Мария! — рыдала девушка, не отпуская рукав. — Ну помогите мне, пожалуйста! Они же бандиты, они же меня убьют, неужели не понимаете!
 Я лишь молча подталкивала Саню в подъезд, отдирая от себя ее руки.
 — Погоди, — остановился он. — Это кто?
 — Да напилась видать, буянит, — спокойно ответила я, открыла подъезд и ловко впихнула в него Вишневского, отсекая нас от девушки. Если бы его не было, я бы разумеется, поговорила с ней, сдернула бы паричок и объяснила почему я не могу ей помочь. Но в любом случае — что бы это изменило — для нее?
 Правда, как впоследствии выяснилось, это бы все изменило для меня.
 — Ну погоди! — замолотила обезумевшая девушка в подъездную дверь, сквозь рыдания выкрикивая: — Зажралась ты, я смотрю! Плевать тебе на людские беды! Ладно, попляшешь ты у меня! Мне терять теперь нечего, но и ты хлебнешь, запомни!
 Она еще что-то кричала за закрытой дверью, словно от этого ей было бы легче.
 — Магдалина Константиновна, что случилось? — приподнялся из кресла сидящий в холле охранник.
 — Да ничего, там девушка немного буянит, — махнула я рукой. Теперь мне следовало как можно скорее запихать Вишневского в лифт и доставить к своей квартире.
 — Сейчас я разберусь, — раздраженно сказал охранник, направляясь к двери, за которой рыдала девица.
 — Вы знаете, у нее горе какое-то и она немного не в себе, так что вы бы ее не трогали, — остановила я его.
 Парень задумался и снова сел в кресло.
 — Как скажете, — кивнул он. Тут подошел лифт и мы поехали ко мне.
 — Ты ее знаешь? — спросил в лифте Саня.
 — Нет, — пожала я плечами.
 — Но она-то тебя знает.
 — Слушай, ты чего пристал? — скучным голосом осведомилась я.
 — Да не, я ничего, — смутился он.
 Дверки лифта распахнулись и мы вышли к моей квартирке.
 Сосед сбоку, паразит, включил запись русских народных песен на полную катушку и теперь по всей площадке разносился «Ой мороз—мороз». Весело.
 — Черт, у тебя кто родители? — не выдержал он, осматриваясь вокруг.
 — Мать учительница, а папенька алкоголик безработный, — усмехнулась я.
 — А ты?
 — А я тоже безработная! — широко улыбнулась я и открыла дверь.
 «… ууу меняааа жена-ааа!» — долбануло мне прямо в ухо.
 — Проходи, — бросила я Вишневскому, кидаясь на кухню.
 «…ой да ревни-и-вая-ааа!» — самозабвенно горланил папик напару с каким — то дедом.
 — Папенька, — железным тоном молвила я.
 Папенька захлопнул рот, толкнул в бок деда и они оба преданно на меня уставились.
 — Маняша! — пьяно прослезился дед, — выросла-то как.
 — А вы кто? — удивилась я. Дальний родственник, который меня в детстве на коленках нянчил? Да вроде уже все появились за дотациями, узнав что я зарабатываю хорошо.
 — Дык Федотыч энто, бабкин дед!
 — Федотыч, значит? — задумчиво протянула я. Так-то логично — если у него есть жена, именуемая в силу возраста бабкой, значит он ей приходится дедом.
 — Ну вот видишь! Вспомнила! — пьяно икнул дед. — А я вчерась бабке — то своей звоню в город, а она мне и велит, мол, вези кота Манькиного, приехала она.
 Вот тут — то я и поняла чт о за фикус передо мной. Баксюшу, котеночка своего полугодовалого, я перед отъездом свезла к бабе Грапе в деревню, ее муж согласился за ним присмотреть. Мы решили, что свежий деревенский воздух моему котеночку пойдет на пользу.
 — Ага. И где Бакс? — вопросила я. Краем глаза я следила как папенька с мастерством опытного фокусника прячет за спину огромную бутыль, наполовину залитую мутной жидкостью.
 — Тама, — махнул вбок дед. — Куда? — тут же возопил он, увидев папенькины маневры.
 Папенька незамедлительно пнул его под столом и воровато указал глазами на меня.
 — Не любит доча у меня когда пьют, — зашептал он. — Злая становится, запросто нас на мороз босиком из дома выкинет.
 — Э? — опешил дед, присмирел, и с обидой посмотрел на меня. — Да я ненадолго, сегодня уж поздно обратно, до завтра потерпишь меня, Мань, или как?
 — Потерплю, но пить точно не дам, — отрезала я. — Дай-ка, папенька, бутыль!
 Папенька беспрекословно, но видно что с большими душевными муками вытянул из-за спины самогонку. Замерев, мужики с тоской глядели как я выливаю драгоценную влагу в раковину. Самогонка звонко булькала, распространяя смрад, и видно было, что каждый бульк прожигал огромную рану в нежной душе этих алконавтов.
 — Какая самогоночка, — не отрывая взгляда от бутыли, с мукой в голосе шептал Федотыч. — Сам гнал, как слеза чистая да сладкая…
 Я сунула бутылку в мусоропровод, и деловито спросила:
 — Так где говоришь, Бакс-то?
 — Да вон он в мешке, — горестно махнул рукой дед.
 Я посмотрела — у холодильника и вправду лежал мешок. Только вот видно было что он абсолютно пустой. Я подошла, зачем — то развязала узел на нем и встряхнула. Ан нет, какой — то комочек выпал на пол, возмущенно заквохтал и взлетел на подоконник.
 — Это что? — нахмурилась я.
 Дед нахмурился, залез в жилетку, достал очки. Нацепив их на нос, он определил :
 — Тю! Так Жорка это, попугай! А я то его неделю ищу, думал, кот его сердешного сожрал.
 — Так, хорошо, это — Жорка, — согласилась я. — Ну а Бакс-то где???
 — А леший его знает, — пожал плечами дед. — Тут где-то бегал.
 Я брякнулась на четвереньки, просканировала понизу пол — кота не было!!!
 — Баксюша! — позвала я. — Кыс — кыс!
 И тут со стороны прихожей раздался горестный, полный неизбывной боли кошачий голос.
 — Вон он твой кот, — меланхолично заметил дед, чистя селедочку на газетке.
 Я как была на четвереньках рысцой двинулась в прихожую.
 — Кыс-кыс, — позвала я, осматриваясь.
 — Где-то рядом мяукало, — раздался вдруг голос.
 Я подняла глаза и обомлела. Вишневский! А я про него совсем позабыла! Он же как ни в чем не бывало, сидел на стульчике, тихонько дожидаясь пока и до него дойдет очередь.
 — Ой, извини, — вскочила я на ноги и слегка покраснела. Надо ж было так оконфузиться!
 — Да ничего, ничего, — вежливо сказал, оглянулся вокруг и снова спросил:
 — Слушай, а ты где все-таки работаешь?
 — А к ней знаешь какие клиенты ездют? — хвастливо ответил ему папенька, невесть как появившийся в дверях. — Все на джипах да на мерсах, а уж сколько денег оставляют за раз — я один раз посмотрел, чуть кондрашка не хватила! Во у меня какая доча!
 Вишневский внимательно посмотрел на меня. Я явно не тянула на кучу денег.
 — Папенька! — ледяным тоном сказала я.
 — Молчу-молчу! — суетливо ответил он, снова исчезая в кухне.
 — Мяяяу! — снова раздался вопль.
 — Вроде тут, — сказал Вишневский и сунул руку под свой стул. Через секунду Бакс был извлечен.
 — Мама, — пораженно сказала я.
 — Ничего себе, — в тон сказал Саня.
 — Мяяяу!!! — надрывно сказал Бакс.
 Было от чего опешить. Во-первых, мой котеночек вымахал в здоровенного котяру, совершенно мне незнакомого. Во-вторых этот котяра был неведомо какими путями засунут в маленькую птичью клетку с единственным отверстием — дверкой пять на пять сантиметров. Я так понимаю, это было законное жилище Жорика. Бедный кот был свернут каралькой, и видно было что проволочные дужки здорово врезаются в его жирное тельце.
 Саня внимательно осмотрел клетку, подергал прутики и спросил, кивнув головой в сторону кухни:
 — Давно пьют?
 — Да черт его знает, — с досадой ответила я. — Я утром уезжала, был только папенька и трезвый.
 — Ладно, — вздохнул он. — Неси инструменты, резать будем клетку.
 — Да как тут резать-то? — возмутилась я. — Ты погляди, тут между прутиком и Баксом ничего просунуть нельзя. Как-то же его сюда запихали, значит можно и вытащить.
 — Видишь ли, когда я учился, один парень из нашей общаги вернулся с пьянки в туфельках на шпильках тридцать восьмого размера, — сказал Саша.
 — Ну и что? — пожала я плечами, — перепутал, бывает.
 — Дело в том что у него была лапа сорок шестого размера, — пояснил он. — Вот тогда я и понял — что пьяный учудит — трезвому вовек не повторить. Неси инструменты, я аккуратно.
 Чертыхаясь, я сходила в Каморку и притащила ящик с инструментами. Вишневский, порывшись, достал устрашающего вида кусачки и тут я не выдержала.
 — Ты тут в общем сам, ладно? А я пойду пока, — вякнула я, удирая в кухню. Вида жестокой баксовой казни мне было не перенести. Потом если что закопаю тельце под кустиком.
 В кухне при моем появлении мужики дружно сдвинули ряды, заслоняя что-то на столе, и молча глядя при этом на меня как на врага народа.
 — Извините, — бормотнула я и пошла наверх.
 В гостиной я схватилась за телефон и набрала номер Сереги. Трубку взяла баба Грапа.
 — Привет, бабуль, это Маша.
 — Дома что ль уже? — обрадовалась она. — А как там мой ирод-то? Пьют поди?
 — Пьют, бабуленька, — сокрушенно ответила я.
 — Ты держися, я сейчас приду да разгоню энтот колхоз! — обнадежила она.
 Я положила трубку и поспешила вниз, открывать дверь.
 — О, как здорово что ты все же вернулась, — обрадовался Вишневский. — Подержи-ка тут!
 — Ага, только дверь открою, — пообещала я.
 Бабуленька явилась на голову алконавтов как тайфун.
 Я в это время закрыв глаза держала клетку, обхватив двумя руками, дабы распсиховавшийся Бакс не мешал вести спасательные работы. Под ухо оглушающее мявкал кот, противно скрежетал металлом об металл Вишневский и в этом бедламе пронзительные бабулькины вопли органично вписывались и были весьма к месту. Мужики сначала вроде как попытались оправдаться, однако вскоре примолкли. То ли и впрямь осознали вину, то ли поняли что бабка их горластей.
 Наоравшись, бабулька выперла мужиков в прихожую и сообщила мне:
 — Заберу я их, девонька, к себе, неча тебе кровь пить. Ужо я им!
 Я, абсолютно замордованная, механически кивнула, дед цапнул с полочки Жорика и они отчалили.
 А еще через пару минут крепость пала. Вишневский отогнул несколько перекушенных прутьев и мы вытащили наконец бедного Бакса на свободу.
 Пока Бакс разминал свое жирненькое затекшее тельце, я посчитала что раз с этой проблемой покончено, надо переходить к следующей. И недолго думая легонько чмокнула Вишневского в губы.
 — Это что было? — засмущался улыбаясь он. Ну блин, прямо красная девица, невинная выпускница Смольного!
 — А за спасение Бакса! — аргументировала я свои действия и чмокнула еще раз — на этот раз поосновательней.
 На этот раз он не растерялся и поцелуй несколько затянулся. Кот терся об ноги, где-то тихо играло радио, а я выверяла каждое движение, обнимая и целуя Вишневского. Я думаю, Станиславский бы мной гордился.
 — О чем ты думаешь? — оторвавшись от меня, спросил он.
 «О том что у тебя, слава богу, изо рта не пахнет», — скривилась я в мыслях. От его поцелуя мне понятно было не жарко, ни холодно. Я Димку люблю. Внешне же я потупила взгляд, отрегулировала дыхание на слегка сбившееся — и сказала, смущенно улыбаясь:
 — Мне понравилось.
 — Повторить? — обрадовался Вишневский.
 — Нет, — помимо воли брякнул мой язык.
 Вот черт!
 — В смысле мы едва знакомы! — попыталась я выправить положение.
 — Оки, — согласился он. — Так где там твой комп, который требует настройки?
 «Якобы требует», — следовало б добавить. Неужто я свой комп да сама не настрою? Надо признать, предлог несколько неудачный.
 — Да там все нормально, только «Опера» не ставится, — придумала я на ходу.
 «Опера» мне конечно же была нужна как рыбке зонтик, мне и с эксплорером неплохо жилось, но настоятельно требовался повод для продолжения банкета.
 И мы отправились в мою спальню. Она у меня большая, почти полностью занимает третий этаж. А так как я ленива, то потихонечку стаскала туда все жизненно необходимое. У меня там есть маленький холодильничек с запасом, микроволновка, кофеварка, и даже домашний кинотеатр я поставила сюда, хоть мастер и ругался, требуя отдельных апартаментов для него. А уж компьюдер и вовсе стоит около кроватки, чтобы можно было не вставая с нее болтать с народом в аське, геймиться и читать книжки. Удобно мне так!
 По дороге на третий этаж я мучительно размышляла: напоить Вишневского или не напоить? Если напоить, то процесс совращения несомненно облегчится. Однако — не стоит забывать что он юноша болезный и не дай боже у него от алкоголя в самый интересный момент не встанет? Все усилия мои тогда пойдут прахом. Нет, моя цель была — охмурить его максимально эффективно. Подобраться к нему поближе. А там посмотрим, как у него перстень выцыганить.
 К третьему этажу я все же решила что напоить надо. Не столько его, сколько меня — для храбрости. Как — то мне было не по себе, признаться.
 — В общем, ты как хочешь, — озвучила я свои мысли, уже входя в комнату, — а тяпнуть стаканчик за знакомство — святое дело!
 — Можно, — кивнул Вишневский. — Я все равно не за рулем. Это и есть твоя спальня?
 — Угу, — признала я очевидное, устремляясь к бару, — комп включен, около кроватки стоит.
 Осмотрев бутылки, я спросила:
 — Ты чего будешь?
 — Коньяк если можно, — спокойно ответил он. Брр, какая гадость… Ну и вкус у него, однако. Себе я понятно смешала мартини с соком.
 С бокалами я повернулась к нему. Вишневский сидел около компа и не отрываясь смотрел на меня. Ну понятно — после таких авансов в прихожей — какие могут быть компьюдеры?
 Я набралась наглости и спросила:
 — На брудершафт? Знакомство надо скрепить.
 И мы скрепили. Потом еще раз. Потом еще, гораздо интенсивнее.
 Часика через три я пялилась в темноту комнаты, а утомленный процессом скрепления Вишневский дрых у меня на плече (не я на его, а он на моем! Какая наглость!).
 Я размышляла.
 Только что я изменила Димке. Причем ладно бы по любви, а то так бездарно — по расчету. И еще непонятно, окупится ли мне тот расчет. Секс кстати был ужасный. У меня невыносимо болела голова, тянуло ноги и позвоночник — словно из меня жилы без наркоза кто вытягивал. И на фоне этого приходилось изображать неземной восторг и оргазм каждые пятнадцать минут. «Ты лучшее в моей жизни», — шептала я ему — нежно-пренежно. «Господи, когда ж этот козел угомонится?», — с тоской думала я в это время, художественно постанывая в такт его пыхтению. А он, как на грех, решил проявить чудеса выдержки, стараясь мне понравиться.
 Аккуратно сняв его голову с плеча — не дай бог проснется — я тихонько скользнула вниз по лесенке и нашла сумку с Оксаниным лекарством. Трясущимися руками отвинтила крышку и жадно выхлестала половину прямо из горла. Посидела на пуфике минут десять, чувствуя, как уходит боль из моего тела. Господи, хорошо-то как… Стоит этот отвар таких денег, стоит!
 Встав, я пошлепала на кухню, пошарилась в холодильнике и достала плошку с салатом — есть хотелось неимоверно.
 — Магдалин, — раздался сзади меня голос. Я аж вздрогнула, ей богу.
 На пороге стоял Вишневский, сонно жмурясь.
 «Блин, принесла ж тебя нелегкая», — злобно подумала я.
 — Не спится? — заботливо улыбнулась я.
 — Не, — мотнул он головой. — Я без тебя не хочу.
 — Салатик будешь? Он не острый.
 — Буду, — кивнул он.
 И мы уселись за стол, прямо из миски наворачивая салат. С ним мы управились быстро, и я налила чай.
 Вишневский грел руки об кружку и хмурился.
 — О чем думаешь? — спросила я для проформы. Его мысли мне были до фени, понятно.
 — Откуда у тебя этот перстень? — поднял он на меня глаза.
 — Какой? — деланно удивилась я.
 — Который на руке у тебя.
 — В Египте купила, — спокойно ответила я.
 — Если не секрет, то за сколько?
 — Ну в пересчете на наши — 600 рублей.
 — Шестьсот? — непонимающе нахмурился он.
 — А что тебя так удивляет? — прикинулась я дурочкой.
 — Я точно такой же перстень там однажды купил, — задумчиво ответил он. — Только гораздо дороже.
 — Ничего удивительного, — пожала я плечами. — Торговаться тебе, я так понимаю, в голову не пришло?
 — Не приучен, — мотнул он головой.
 — Я тоже не приучена, а у арабов только так, — деланно вздохнула я. — На мое счастье со мной в группе одна женщина из Одессы была и она на востоке жила несколько лет. И вот мы с ней как — то пошли по лавочкам сувенирами запасаться, я и решила это колечко купить. Цену мне араб за него заломил — я как стояла так и села. Мол, уникальная вещь, древность, кучу сертификатов мне под нос сунул. А одесситка ему на родном языке — мол, ты наивным русским туристам про те сертификаты рассказывай, только не мне. Спорили они помнится до хрипоты, руками махали и вопили на всю улицу. В итоге продал он мне колечко за ту цену, что одесситка сказала и само странное — расстались они довольные друг другом!
 — Вот как? — еще задумчивей протянул Вишневский, крутя в руках кружку.
 — Принято у них там цену завышать минимум раз в десять, а то и больше, — подтвердила я. — Национальный обычай. Там одна баба такое же колечко купила, но не говорит за сколько. Так вот, когда мы ей сказали за сколько мы свое сторговали, она аж заревела с досады и до конца тура ходила грустная, — честно глядя на него, закончила я свой рассказ.
 Саня все так же вертел кружку в глубокой задумчивости, а я злорадно за ним наблюдала. Если он завтра же с горя не выкинет свое колечко на помойку, то я ничего в этой жизни не понимаю. Главное — отследить, где та помойка находится и вовремя в ней покопаться.
 — Пойдем спать, Магдалин, — поднял он на меня глаза.
 — Пойдем, — легко согласилась я.
 Мавр сделал свое дело…
 Утром я словно заботливая женушка сделала Вишневскому завтрак и поцеловала на прощание.
 — Ты чем сегодня вечером занимаешься? — помявшись, спросил он.
 Парню явно не терпелось продолжить банкет. Похоже, если б не бизнес, он бы у меня жить остался.
 — Я позвоню если буду свободна, — нежно улыбнулась я. Хотя вообще — то я прикинула, что с перстнем сегодня все решится. И мне не придется больше с ним встречаться.
 — Дай мне свой сотовый, — потребовал он.
 — Послушай, я только прилетела из Швейцарии, он с лета не оплаченный, так что не уверена что мне сохранили номер, — солгала я с честным видом. На самом деле сотовый я перед отъездом оплатила с запасом.
 — А домашний? — не отставал он.
 — Записывай, — с минутной заминкой сказала я. Прямо сказать «Не дам» — не получится. Обидится. И еще чего доброго задумается. Ну да ладно, пусть только мой телефон определит номера, с которых он будет мне звонить, и я тут же запихаю их в черный список, пусть потом звонит.
 На пороге Вишневский меня долго прижимал к себе так, что у меня трещали косточки и настойчиво целовал.
 Наконец отвязавшись от него, я пошла на кухню, выпила стаканчик отвара и позвонила Оксане.
 — Привет, — слышно было, что она заулыбалась, услышав мой голос. Еще бы, такие деньги! — Ты за баночкой собралась?
 — За баночкой — это понятно, — перебила я ее. — В общем, я тут Вишневского обработала, позвони ему и предложи еще раз купить перстень. Я тебе денег дам на него.
 — Я же говорю, он не соглашается! — рассердилась она.
 — Делай как я говорю! — наставительно сказала я. — Говорю ж — я его обработала.
 — Ну смотри, — с сомнением протянула она.
 — А за баночкой я чуть попозже приеду, часика через полтора.
 — Хорошо, Мария, — согласилась она и мы попрощались.
 Странные у нас отношения — я умираю по ее вине и тем не менее она меня лечит и я с ней разговариваю нормально. Да и злобы к ней у меня нет…
 Тут в дверь как-то робко постучали.
 Я открыла и увидела переминающегося с ноги на ногу папеньку.
 — Магдалина, я за тужуркой своей пришел, бабка нас с дедом в деревню отправляет, — сказал он. — Кота просят твоего погостить — дашь?
 Я запустила папеньку и спросила:
 — А ты и кот тут при чем?
 — Так я бабке сказал вчера что к тебе до лета перекантоваться приехал, а она на дыбы, ведьма этакая, встала. Неча, говорит, Марье кровь пить, ежжай к деду в деревню, вместе кукуйте! А кота дед просит — полный подпол мышей, твой Бакс до них охотник большой оказался.
 — Кота-то конечно пусть берут, — махнула я рукой, — а ты оставайся у меня да живи.
 — Не, — мотнул он головой. — Я уж настроился, поеду я, доча.
 «Кто ж мне тут пить-то даст», — крупными буквами читалось на его лице.
 — Погоди, — нахмурилась я, — а как же бабушкин домик, в котором ты жил?
 — Так подпален он чуток, говорил же я вчера, детвора пошалила, недосмотрел я, — потупя глазки, ответил папенька.
 — Ясно, — вздохнула я. У меня похоже проблемы с памятью. И правда пусть папенька поживет у деда, будет хоть кому если что его из пожара нетрезвого вытащить. — К маменьке ты я так понимаю жить не пойдешь?
 — Спасибочки, — скривился он, достал из шкафа в прихожей свою тужурку, шапку, схватил кота поперек пуза и отчалил.
 А я принялась бесцельно болтаться по комнатам, не зная чем себя занять.
 И тут в дверь попинали.
 Я подскочила и не спрашивая кто, распахнула дверь. Так ко мне стучался только Димка да Никанор — покойничек.
 На пороге стоял новый смотрящий за городом — Зырян. У меня из головы совсем вылетело, что он политесу тоже не обучен.
 — Поговорить надо, — взглянув на меня исподлобья, процедил он.
 — Ну заходи, — растерянно пригласила я.
 Чего ему от меня надо? В наших — то кругах уже должно разнестись что я смертельно больна, прием не веду и потому смысла его визита я не понимала.
 — Одна дома?
 — Ну, — буркнула я.
 Зырян не разуваясь прошел на кухню, сел и хмуро посмотрел на меня.
 — Жить хочешь? — без предисловий сказал он.
 — Не особо, — призналась я.
 — А что так?
 — Да я уже смирилась что скоро помру, рак ведь у меня.
 Я заткнулась, выжидающе глядя на него. Странные он речи ведет.
 — Мать-то дорога? — с видимым безразличием спросил он.
 — А черт его знает, — так же честно сказала я. — Характер у нее препаскуднейший.
 — В общем так, Марья, — смерил меня Зырян тяжелым взглядом. — Подельницу твою ребятки вчера взяли и малость перестарались. Теперь тебе одной за все ваши брачные аферы отвечать. А чтобы тебе отвечать было веселее, мать твоя пока у нас побудет.
 — Какую подельницу? — ошеломленно переспросила я.
 — Наташку Белову.
 — Да я такой отродясь не знала, — категорично ответила я.
 — Ну знала, не знала, мне без разницы. От тебя требуется найти пятьсот тысяч баксами и эту сучку — Аньку Усольцеву. Тогда и получишь мать.
 — Блин, — ошеломленно выдохнула я. — Можно поподробнее?
 — Дурочку не включай, — нехорошим голосом посоветовал Зырян.
 Я села, обхватила голову руками и задумалась. Что за фигня свалилась на мою голову? Зырян мне не верит, сразу видно, что он на сто процентов уверен что я в чем — то замешана. Но в чем???
 — Послушай, — посмотрела я на него. — Я так-то сильно больна…
 — Да меня не колышет! — рявкнул он.
 — Погоди кричать, дослушай, — спокойно сказала я. — Так вот, я больна и у меня правда провалы в памяти. Можешь раскатать в чем собственно проблема?
 — Ты че мне тут дуру гонишь! — опять заорал он.
 — Хочешь — верь, хочешь — медицинскую карту принесу, но у меня и правда провалы, — пожала я плечами.
 Поорав немного, Зырян все же решил рассказать.
 Оказывается, брат одного нашего авторитета женился по молодости на еврейке и, понятно, укатил через Израиловку в Америку. Куда он ту еврейку дел — я толком не поняла, то ли она померла с таким мужем, то ли просто сбежала, но суть басни в том что братец остался один. И достаточно быстро обнаружил, аборигенкам он даром не нужен. Различия в менталитете и т.д. А русские девушки уже почти все прибраны. Ну а какие остались — так столько братцу не выпить. И братец решил проблему просто — через интернетное брачное агентство нашего города он познакомился с милой девушкой — Аней Усольцевой. Девушка ему чрезвычайно понравилась, братец приехал, провел незабываемые две недели, а перед отбытием надел девушке на палец обручальное кольцо и оставил не скупясь денег на оформление визы. Однако молодая жена через некоторое время позвонила в жутком расстройстве. Оказывается, по молодости лет она случайно отсидела небольшой срок. В ПТУ, где она училась на швею, возникла драка, закончившаяся убийством одного из драчунов. Как на грех, Анечка была в то время рядом, буквально заледенев от ужаса, она смотрела на эту картину, и приехавшая милиция загребла ее вместе со всеми. И вот теперь из—за этой судимости в консульстве ей наотрез отказали в визе.
 Братец, сам имея криминальную родню, к сему факту биографии придираться не стал. Просто они стали думать как быть. Еще через некоторое время Анечка позвонила и сказала — что один маститый адвокат ей подсказал простой, но трудноосуществимый способ. Если бы у Анечки был счет, на котором бы лежало эдак с полмиллиона баксов, то в консульстве на ее судимость глаза бы запросто закрыли. Еще и визу с разрешением работы выдадут, чтобы она без проблем вкладывала свои баксы в американскую экономику.
 И то ли братец совсем тупой, то ли отвык в своей Америке бояться, но он спокойно открыл ей счет на полмиллиона. Родная жена, как-никак. И на следующий день баксы со счета были сняты, а Анечка испарилась без следа.
 Братец понятно, выдрал последние волосы на лысине и рванул в Россию — за баксами, неверной женой и справедливостью.
 — А я тут при чем? — недоуменно спросила я, выслушав эту душещипательную историю.
 — Наташку ребятки сгоряча порешили, теперь ты за все отдуваешься, — пояснил он. — Мне все эти головняки никуда не упираются, так что весь спрос теперь с тебя. Вы Аньку с братцем свели, так что расхлебывай, милая.
 И он ощерил желто-коричневые неровные зубы в неприятной улыбке.
 Посоображав и поспрашивав, я поняла что к чему. Вчерашняя брюнеточка и была Наташей Беловой. И перед смертью она как и обещала мне — перевела все стрелки на меня. Мол, я наемный работник, а хозяйка — Мария, ведьма. Понятно что ей поверили — все были в курсе что я от компьютера только поесть да поколдовать отхожу. Вернее — только поколдовать, завтракаю, обедаю и ужинаю я давно не отходя от компьютера. Наташе это все-таки не помогло — разошедшиеся братки ее добили, меня, к счастью, на сегодня оставили. Зырян, узнав об этом, схватился за голову — ценную свидетельницу кокнуть, это вам не баран чихал! Да только что теперь? Стрелки сошлись на мне. Причем Зырян в отличие от тупых братков подстраховался — забрал «погостить» мою мать.
 Мало мне было своих проблем.
 — В общем я так понимаю, рассказывать что я не при чем смысла не имеет, — подвела я итог. Не первый день с крутиками общаюсь, и менталитет их понимаю. Наташа перевела стрелки на меня, и фактов, что это не так — нет. А раз так — то я виновата. И Зырян со мной еще уважительно обходится.
 — Дуру не гони, — снова рявкнул он.
 — Ясно. Я так и думала, — вздохнула я. — Я подумаю что тут можно сделать. Если я найду деньги, мать отпустите?
 — И плюс Анька.
 — Без Аньки никак?
 — Никак. Ее братец требует.
 — Ясно, — еще тяжелее вздохнула я. — Слушай, Зырян, у тебя у самого мать есть, ты там проследи чтобы мою не обижали, а?
 — Все нормально с твоей матерью будет, — хмуро сказал он.
 — А если я помру и не успею ее выручить? — тоскливо спросила я. — Мне ж правда помирать со дня на день, могу карту медицинскую показать.
 Черт его знает, вылечат ли мне окончательно те баночки.
 — Постарайся не помереть пока не выручишь, — отрубил Зырян, вставая. — А то мы быстро мать к тебе на тот свет отправим.
 — Ясно, — кивнула я.
 Ну что ж.
 Помирать мне и вправду спокойно не дадут.
 Будь у меня на голове волосы, имело б смысл их с горя оборвать по примеру братца. Так я еще никогда не влетала.
 — Дай адрес Беловой.
 — Марья, не зли меня, — сказал Зырян и пошел на выход. — Не ожидал я от тебя таких брачных афер, — сказал он на прощание.
 Я поплелась следом, закрыла за ним дверь, села на пуфик и заревела.
 Мне было жалко себя до ужаса. Господи, ну что такое на меня навалилось — то! Не иначе как мерзавка Оксана еще и порчу мне прицепила.
 Тихо тренькнул телефон. Я утерла слезы и вытащила трубку из кармана халата.
 — Ну и шутки у тебя! — гневно завопила мне в ухо Оксана.
 — То есть? — безразлично спросила я.
 — А то что Вишневский очень удивился моему звонку и попросил больше по этому поводу его не беспокоить, кольцо он не собирается продавать! Ты чего, дуру из меня решила сделать???
 Я молча слушала как она разоряется на том конце провода.
 — Оксана, — наконец прервала я ее вопли. — Скажи честно, ты мне порчу делала?
 — Я в комплексе, — осеклась она. — Зла на тебя была шибко.
 — Ясно. Баночку приготовила?
 — Стоит вон, тебя дожидается.
 — Хорошо. Сейчас приеду, — и я положила трубку.
 Пару минут тупо смотрела в пространство, осознавая размеры свалившейся на меня катастрофы. «В комплексе!» Надо же, мерзавка знает даже такие умные слова. Ну что ж, делать нечего, надо барахтаться, авось у меня как у той лягушки масло собьется.
 Я оделась, расчесала парик, который мне вчера в салоне намертво приклеили к лысинке, и поехала сбивать свое масло. Первым делом заглянула в банк, сняла очередную порцию баксов от влюбленного миллионера и поехала к Оксане. Молча отдала ей деньги в обмен на баночку, разговаривать абсолютно не хотелось, и поехала в городскую справку.
 В скучном совковом помещении справки было тихо и безлюдно. Я покрутила головой, увидела торчащую темную макушку за стойкой и не колеблясь направилась туда.
 — Добрый день, мне бы адрес Натальи Беловой, — сказала я миниатюрной девушке в окошечке.
 — Отчество, — железным голосом потребовало милое создание.
 — Отчества я не знаю.
 — Ну как так не знаю, — вызверилось создание. — А если этих Наташ двадцать две по городу? Какую мне вам давать?
 — Дайте адреса всех двадцати двух, делов-то, — пожала я плечами.
 — Одна справка пятьдесят рублей, — известило меня создание.
 — Я оплачу, — пообещала я.
 Девушка недовольно посмотрела на меня и защелкала мышкой. Я же оперлась о выщербленную стойку и от нечего делать рассматривала окрестности. Через секунду я поняла, чего это девушка так недовольна моим приходом. Около клавиатуры лежал надкусанный бутерброд с колбасой и граненый стакан с чаем. Причем девушка его постоянно толкала локтем.
 «Блин, — подумала я. — А если он опрокинется?» У меня как-то был такой казус — лето, жара, я решила попить минералочки, а она упади да шмякнись открытым горлышком на клавиатуру. А времени было десять вечера, впереди планировалась насыщенная ночь в Интернете, только какой к черту Интернет, если компьютер с неисправной клавой ни в жисть не загрузится? Слава богу недалеко от моего дома был компьютерный магазинчик, и парни в нем имели обыкновение иногда по ночам собирать компьюдеры. Я пулей туда сбегала, на мое счастье он был открыт, хотя на вывеске русским языком было написано: с 10 до 20. В общем клаву парни мне все же продали.
 — Платите в кассу пятьдесят рублей, — прервала мои мысли девица.
 Я огляделась, взглядом просканировала комнату и наконец спросила:
 — А касса где?
 — Тут, — кивнула она куда-то в бок, что там было, мне неведомо, наверно кассовый аппарат. Непрозрачная часть окошечка как раз скрывала обзор.
 — Одна Наташа Белова у вас? — рассеянно спросила я, доставая кошелек.
 — Да, — недовольно ответила девица.
 Я выдала ей деньги, девушка отбила чек и выдала мне его вместе с распечаткой на адрес Беловой.
 Я сгребла бумажки и пошла на улицу. На пороге я остановилась, подумала и вернулась.
 Девица, узрев меня снова в окошечке, подавилась бутербродом, отложила его и тоскливо сказала:
 — Слушаю.
 — Мне еще адрес Анны Усольцевой.
 — Отчество? — безнадежно спросила она.
 — Тоже не знаю, — честно ответила я. — Но оплачу всех Анн Усольцевых.
 Девушка снова защелкала мышкой, и потом поглядела на монитор и буркнула:
 — Пятьдесят.
 Я достала купюру, девушка молча ее сгребла и через минуту положила передо мной чек и распечатку.
 Чувствуя себя последней мерзавкой — поесть человеку спокойно не даю! — я покинула сие гостеприимное учреждение.
 В машине я посмотрела распечатки.
 Белова жила на Шиллера, Усольцева — на Магаданской. Анечка была ближе, но я понятно поехала первым делом к Беловой. Плана у меня собственно никакого не было. Со старушками поговорить, с соседями, может кто из родственников в квартире есть. Мне надо было поподробнее выяснить, во что я вляпалась.
 Подрулив к серой хрущевке, я сверилась с адресом и уверенно направилась в первый подъезд — квартира у Беловой была под номером два. На мои трезвоны никто не отвечал. Значит на родственников надежды не было. Бабушек я у подъездов не видела, что собственно не удивительно — на улице стоял зверский мороз. Вздохнув, я позвонила в соседнюю дверь. Через пару минут раздались шаркающие шаги, и дребезжащий голос из — за фанерной двери подозрительно осведомился:
 — Хто тама?
 — Бабушка, можно с вами поговорить, я насчет соседки вашей хочу узнать.
 — Наташки, что ль?
 — Ага! — обрадовалась я.
 — Не знаю я ничаво! — резко ответила старушка. — Ходють тут всякие, шумят, отдохнуть не дают!
 Я вздохнула — уговаривать ее явно нет смысла. Развернувшись, я стала звонить в третью дверь на площадке.
 — Неча звонить, нету тама никаво! — снова раздался голос бабульки.
 — И когда будут? — осведомилась я.
 — А пес их знает. Продала Светка квартиру-то, да новых хозяев еще не видели.
 — Ясно, — вздохнула я и пошла вон из подъезда.
 Чего делать — непонятно. Я постояла у подъезда, подумала, и тут меня осенило. Рысцой я обежала дом, посчитала окна и подошла к Наташиным. Так и есть! Одна створка была полураспахнута. Белова же говорила, что она через окно сиганула. И я правильно рассчитала, что бандитам будет не до запирания шпингалетов.
 Я немного постояла, воровато озираясь и размышляя. С одной стороны — окно распахнуто. С другой — дверь заперта, и понятно что не Наташей. А если в квартире кто — то все же есть из бандитов? Хотя может быть, что замок из породы гадких самозахлапывающихся — на радость рассеянным хозяевам. Опять же по эту сторону дома явно никто не ходит, вплотную примыкает стойка, то есть — лезь не хочу, никто слова не скажет.
 «Послушай, чего ты теряешь? — неожиданно вылез внутренний голос. Если там бандиты, скажешь что своя и передашь привет от Зыряна».
 Я давно за ним замечаю, что он говорит иногда дельные вещи.
 Распахнув пошире окно, я легко подтянула свое тело вверх и вскарабкалась на подоконник. Спрыгнув в комнату, я прикрыла окно и тут же обошла комнаты. У Наташи было две комнаты, и в них никого не было. Подошла к двери — ну точно, замок тот самый, гадкий. Я слегка успокоилась и осмотрелась. Бардак конечно был в квартире отменный — братки разошлись на славу. Прям как в анекдоте — «Что не съем, то понадкусываю». Практически все что можно сломать и разбить без долгих мучений — было разбито и сломано. Мебель была сдвинута с привычных мест, дверцы распахнуты, частью и вовсе оторваны, по полу разбросаны вещи, косметика, всякие безделушки. Я передернула плечами — зрелище покалеченного дома вызывало какое — то неприятное, тягостное чувство. И тут я увидела жидкокристаллический монитор, правда его экран от удара покрывала паутина трещин. Я ринулась к нему, пошла вслед за тянущимися проводками и увидела закрытый столом системник. Братки его даже не заметили. А может как и большинство незнакомых с компьютером людей решило что монитор — это и есть собственно компьюдер. Порывшись в карманах, я достала пилку для ногтей, ловко отвинтила болтики, сняла кожух и вытащила жесткий диск. Сунув его во внутренний большой карман куртки, я порылась в ящиках стола. Напрасный труд! Все что я нашла, были счета за телефон, свет, квартиру и так далее. Видимо дама точно также как и я все записи вела в компьюдере. Для очистки совести я прошлась по квартире, ища какие — нибудь зацепки. Увы. Наташе Беловой никто не слал обычных открыток на праздники, никто не писал ей обычных писем, у нее не было тетрадки с дневником или домашней бухгалтерией — ничего!
 Придя к такому выводу, я выбралась наружу, села в машину и поехала домой. Мне не терпелось посмотреть содержимое ее диска — по сути единственную зацепку.
 Доехала я без сюрпризов, и дома я первым делом тяпнула стаканчик отвара — ноги уже начало тянуть, позвоночник скручивать, меня мутило и боль была на грани выносимой. Отдышалась, подождав пока подействует лекарство и придет обычная от этого отвара легкость бытия. После чего достала из куртки винчестер и пошла в спальню.
 Через полчаса мне стало по крайней мере ясно, чем занималась Белова.
 На нашем городском сайте образовался некий Интернет-клуб знакомств. Причем никто не замахивался на нечто более глобальное, люди (в основном девушки) просто оставляли инфу о себе, кто чем увлекается, в каком районе живет, понятно, вывешивали фоту и оставляли мэйл. Никому не надо было жениха из Питера или Калининграда, люди просто желали встречаться в реале, попить пивка, и — чем черт не шутит — завести любовника/ бойфренда. Наташа методично собирала с этого сайта мэйлы девушек и отправляла им письмо одинакового содержания:

 Здравствуйте!
 Я взяла на себя смелость предложить Ваше фото и данные Вашей анкеты с сайта знакомств почти пятистам мужчинам (гражданам США, Канады, Германии, Бельгии, Швейцарии, Дании), и 46 мужчин заинтересовались знакомством с Вами, из которых 24 согласны оказать помощь Вам с выездом в их страну. Разрешите предложить Вам свои услуги для контакта с мужчинами избравшими Вас.
 Я уделяю очень много времени для поиска людей с действительно серьёзными намерениями в поиске человека для создания семьи. У меня достаточно большая база данных, о мужчинах — гражданах США, Канады, Германии, Бельгии, Швейцарии, Дании. Я знакомлюсь с ними через платные сайты знакомств их государств. Это моя работа. В моей базе данных находятся мужчины только те, которые ожидают информацию о женщинах именно из России и стран бывшего СНГ, желающих познакомиться с целью создания семьи. Списки отсортированы по всем важнейшим критериям. Таким как: знание русского языка (очень мало), возраст (до 50), физические данные (фотографии обязательны), согласных помочь с приездом женщин в их страну. Я могу выслать Вам полные данные 46 мужчин, заинтересованных (уже) знакомством с Вами, из которых 24 согласны оказать помощь Вам с выездом в их страну для знакомства. В базе 18653 мужчин. Анкеты мужчин снабжены данными, полученными при помощи платной программы «World Detectives» которая осуществляет Поиск Проверки Идентичности номера социального обеспечения (SSN). Данные содержат: имя владельца, историю адреса, любые телефонные номера связанные с этими данными и другие характеристики номера социального обеспечения. Это превосходный поиск в помощи предотвращения и обнаружения возможного мошенничества. Поэтому проценты успеха при моей помощи несоизмеримо выше, чем на обычных сайтах знакомств. Об успешных знакомствах мне написали 65 процентов женщин пользовавшихся моей услугой (а сколько забыли обо мне от радости?). Теперь вам не надо платить минимум 5 долларов за одну анкету — я это сделала за вас! Разумеется, вы можете мне возразить — зачем оплачивать мои услуги, если Вы можете бесплатно разместить свою анкету на сайте знакомств и самостоятельно найти подходящего мужчину? Разумеется, в этом есть смысл. Однако не надо забывать, потенциальные женихи будут рассматривать Вашу анкету среди 10 000 других анкет. Это обеспечивает достаточно низкую вероятность, что их взгляд зацепится именно на Вашей.
 Я же поставила работу таким образом, что даю анкету женщины на большую группу мужчин, а не наоборот.
 Каждый мужчина в Вашей группе убежден, что анкета женщины предоставлена персонально ему. Выражая желание на данную анкету, они соглашаются на 90—процентную вероятность незнания Вами его языка, 90-процентную вероятность недостатка финансовых ресурсов на оформление выезда для знакомства.
 При Вашем согласии, Вы обязаны выполнить следующие условия:
 Выслать на мой мэйл данные:


 Место жительства в данное время:
 Несколько фотографий — в полный рост и лицо крупным планом
 Так же требуется написать несколько слов о себе и степень владения иностранными языками.
 — —
 Моя услуга не безвозмездна, при согласии Вы должны перевести сумму равную 50 EUR по курсу Центробанка (на момент оплаты), на счет, который будет открыт в Интернет для идентификации именно Вашей проплаты, реквизиты которого я вышлю Вам после получения Вашего согласия и требуемых данных.
 Да, моя услуга стоит недешево, однако это только на первый взгляд. За эти деньги — чуть более полутора тысяч рублей — Вы получите в итоге безбедное существование в Европе или Америке. Я буду работать с Вами, пока вы не решите свою судьбу. Если из предложенных анкет (около 50!) Вам никто из мужчин не подойдет, я буду далее предлагать Ваши данные подходящим вам мужчинам, пока Вы не сообщите о положительном результате.
 Так что при ближайшем рассмотрении — сумма совсем невелика за такую услугу!
 После анализа Ваших данных (2 суток) я вышлю Вам файл с анкетами. К каждой анкете прилагаются подробнейшие данные о личности с программы «World Detectives». Письма начнут приходить Вам, как только я отправлю Ваш e-mail группе, а Вам файл с анкетами. Никакое агентство знакомств, в ближайшем будущем, не предложит Вам услуги по моей программе или подобной ей. Что бы ни корить себя, в будущем, вспоминая этот шанс, воспользуйтесь им и убедитесь с первых писем, в превосходстве и отличие моего тонкого подхода к работе, от шаблонных услуг, предоставляемых коммерческими организациями.
 С уважением к Вам и пожеланиями счастья —
 Наталья Белова.

 Кучу таких идентичных писем я обнаружила в папке «Отправленное» Наташиной почтовой программы. Несколько бессвязно, однако — убедительно! Причем никакой такой суперпрограммы World Detectives я на ее компе не обнаружила. Зато, порывшись в эксплорерном журнале и в «Избранном», поняла откуда взялась та самая база мужчин. Наташа не долго думая сдергивала анкеты мужчин с бесплатных сайтов знакомств, выбирая те, где был указан мэйл. И после этого отправляла их анкеты девушкам, оплатившим услугу. Информацию про SSN она сочиняла сама, все равно россиянки в этом не разбираются. Однако это придавало солидности Наташиному предприятию.
 Самое странное — что это работало. Девушки строчили мэйлы — и устраивали свою судьбу! Я и в самом деле обнаружила кучу благодарственных писем.
 Уяснив механизм аферы, я Наташей просто восхитилась. Умна, чертовка! И видно было, что она неплохо зарабатывала этим. В ее хрущевке был сделан отличный ремонт, и даже в разоренном виде демонстрировала, что в деньгах владелица ее не нуждалась.
 Так…
 И что мне это дает?
 Порывшись в Наташиной почте, я все же нашла ее переписку с Усольцевой. От Ани пришел мэйл с двумя фотографиями и данными, все это я тут же вывела на печать. Девушка была хороша — светловолосая, с иконописным лицом богородицы, с пленительной задумчивостью во взоре.
 Наташа же честно отправила ей анкеты нескольких десятков мужчин, среди которых я обнаружила и анкету братца — русский он там был один. С фото на его анкете на меня смотрел улыбающийся мужик придурковатого вида в очках. Едва глянув на него, я тут же поняла — такой без проблем переведет пол-лимона жене, если они у него будут. Видать Усольцева пришла к такому же выводу.
 Ну что ж…
 Сложив Анины фоты в карман, я посмотрела информацию, которую она про себя написала в анкете. Собственно, меня интересовал только ее адрес, который она указала там. Однако в графе «Место жительства» одиноко стояло только название нашего города, и все. Дата рождения была указана та же что и на распечатке из горсправки — 12.12.1979.
 Тут зазвонил домофон.
 Я не торопясь спустилась с третьего этажа, надеясь что гости испарятся за это время, наконец сняла трубку и недовольно спросила:
 — Ну, кого черти принесли?
 — Ой, Машенька, это я, Зоя! — услышала я. Машинально я нажала на кнопку, отпирающую дверь и только потом задумалась — а кто такая Зойка? Знакомых с таким именем у меня не было. Я открыла дверь квартиры и стала ожидать гостью. Тут как по заказу подъехал лифт и из него вывалилась румяная, с морозца, Глашка. Вот черт возьми! Она — Зойка??? Я как-то уж и не вспоминала про это. Глашка и Глашка.
 — Ой, Маш, привет! — закричала она, едва меня увидев.
 — Привет, — тяжко вздохнула я. Вообще-то я собиралась на Магаданскую съездить, но вот беда — иногда я рефлексую и веду себя как воспитанная девочка. Сейчас был именно такой момент, и Глашку выпереть я почему-то постеснялась.
 Глашка зашла, разулась—разделась, и мы пошли наверх. Я вообще всегда гостей принимаю в спальне на кровати — мне удобно, гости не возражают, все под рукой. Пока я варила кофе, раскладывала по вазочкам печенье и конфеты, Глашка привычно уселась на огромную кровать, застеленную плотным покрывалом и принялась крутить головой по сторонам.
 — Батюшки, покрывало-то ты сменила, ты что, сдурела, такие в «Континенте» почти пятнашку стоят, тебе если денег девать некуда, так мне лучше отдай! Чем тебя старое не устраивало покрывало?
 — Так прожгли его, все с сигаретой на кровать лезут!
 Глашка, как раз доставшая из сумки «Парламент», осеклась и воровато спрятала пачку обратно.
 Я поставила в центр кровати продолговатый стеклянный поднос с кофе и сладостями, Глашка схватила в одну руку чашку, в другую, рафаэлку, и снова закричала:
 — Ой, а это что за урод у тебя тут? Твой швейцарец что ли?
 Глашка тыкала в направлении монитора.
 Я вздохнула — какого черта я не закрыла Наташины линки? — сделала глоток кофе и пояснила:
 — Не, я на сайт знакомств зашла, это просто один из профилей.
 — Круто! — воскликнула она и подобралась поближе к монитору, схватила мышку и принялась споро щелкать ей.
 Скоро она вышла на страницу, где стройными рядами были вывешены маленькие фотографии мужчин, желающих познакомиться.
 — Таак, — бормотала Глашка. — Этот лысый, терпеть не могу лысых, этот больно молодой — не поведется, а этот усатый, как кавказская овчарка!
 — Чего??? — изумилась я. — Где ты у овчарок усы видела?
 — Ой, не мешай, — досадливо отмахнулась она. — Ну-ка, ну-ка, а тут у нас что?
 Она махом открыла в новом окне какой — то профиль и снова забормотала:
 — Так, финансовый работник, банкир значится, курит, эт хорошо, помрет скоро, пейсят восемь лет, на вид излишний вес, риск инфаркта, замечательно-то как все складывается…. Машка! — завопила она.
 — Чего? — я аж вздрогнула.
 — Как тебе кекс? — ткнула она в фотографию. Кекс был румяным толстячком, неуловимо напоминающий постаревшего Карлсона.
 — Мужчина в полном расцвете сил! — ляпнула я помимо воли.
 — Дура ты, Машка! — осуждающе покачала головой Глашка. — Мне что, детей с ним крестить?
 — А что тебе с ним?
 — Мне замуж охота! — жалобно сказала она. — Тридцать шесть лет мне уже, а как в двадцать лет выскочила за Глаголева да через полгода развелась — так и все! Может, сглазил он меня, а? Посмотри меня, Маш? А то ведь тридцать шесть!
 Мда… Взбалмошная Глашка хоть и выглядела не ахти, но на тридцать шесть никак не тянула. Наверно тут играл чисто психологический момент — люди под сорок так себя не ведут. Так что она у нас была из тех, кто молоды душой.
 — Сглазить тебя не сглазили, а вот связи я не улавливаю, — нахмурилась я. — Замуж ты хочешь, а детей крестить не хочешь!
 — Так богатой вдовой без свадьбы не станешь, — вздохнула она.
 — Ты чего, мужа травить решила? — еще сильней нахмурилась я.
 — Ты чего, дура? — воззрилась она на меня. — Сам помрет с такой женой.
 — Дело твое, — сухо сказала я.
 — Ладно, не злись, — примиряющее сказала она. — Сама себе старичка отхватила и в ус не дуешь, а чего на других тогда кидаешься?
 Я молчала. А что мне было сказать? Не признаваться же Глашке что я ее подло обманула.
 А Глашка в это время, пыхтя от усердия, строчила письмо заморскому Карлсону.
 — Сфотографируй-ка меня в разных позах! — велела она.
 Я пожала плечами, взяла сотовый и щелкнула ее пару раз. Глашка приаттачила снимки и наконец — то отправила свой мэйл.
 — Слушай, мне так-то некогда, — невежливо сообщила я ей.
 — Ой, я ведь к тебе на пять минут забежала! Дай мне чего-нибудь одеть, на свидание сегодня иду.
 У меня аж челюсть отвалилась. Глашка во-первых страшная модница — у меня нет столько шмоток сколько у нее. Мне — то как раз чаще всего пофиг что на мне надето — мою красоту ничем не испортить! Или не улучшить, если без шуток. А во вторых…
 — Но ведь у нас комплекции не совпадают, — вымолвила я.
 Я — сто семьдесят пять и худая, как моя жизнь. Глашка — метр сорок восемь, и семьдесят кеге весом.
 — Дай мини-юбку из питона, я ее у тебя видела! — конкретизировала она.
 Я пожала плечами, доставая требуемое — если она во время примерки разойдется по швам — отдам знакомой портнихе, вмиг починит.
 Глашка помяла полученную юбку, с сомнением попробовала растянуть, и наконец кое — как втиснулась в нее. Юбка, мне едва прикрывающая попу, «Мечта интердевочки», как называла ее вероломная Маруська, Глашке была по колено.
 — Вот и славненько! — сказала удовлетворенно она.
 — У тебя замок не застегивается, — указала я.
 — Ерунда! Одену джемперок подлиньше, никто и не увидит этого!
 — А она не свалится незастегнутая?
 — Да ты что? — вытаращила она глаза. — Сидит как влитая!
 Юбка и правда была натянута, словно на барабане. Я мысленно с ней распрощалась, но все же посоветовала:
 — Ты это… не садись в ней.
 — Да я уже поняла, — вздохнула она.
 Засунув юбку в пакет, она поспешила домой, готовиться к свиданию, а я поехала на Магаданскую.
 Дверь мне открыла сильно беременная девушка, и только потом спросила:
 — А вы кто?
 — Господи, — улыбнулась я. — Что ж вы так беспечны? Мало ли кто под дверью?
 — А, у нас тащить нечего, — махнула она рукой.
 — Анна Жановна Усольцева тут проживает? — спросила я ее.
 — Тут, — кивнула она.
 — Позовите ее, будьте добры.
 Девушка жизнерадостно улыбнулась и сообщила:
 — А это я!
 Я ошарашено уставилась на нее, потом на ее живот. Она никак с таким животом не могла охмурять месяц назад братца! Достав из кармана фоты первой Усольцевой, я внимательно всмотрелась, сравнивая со стоящей в дверях девушкой. Бесспорно, они были похожи.
 — А что вы так удивились? — спросила меня Усольцева-два.
 — Вы знаете эту особу? — спросила я, показывая ей фотографию.
 Девушка посмотрела на Усольцеву — один, рассеянно небрежно, и тут же заявила:
 — Нет конечно! А что такое случилось?
 Она вела себя естественно, в этом я могу поклясться — она не врала.
 — Но вы похожи, — все же продолжала настаивать я.
 — Вам виднее, — не стала спорить она, все так же улыбаясь.
 — Анна, а отчество у вас откуда такое? — ничего умного мне в голову не пришло.
 — Мать за француза вышла, только я родилась, а мать к нему не пустили. Вот я и стала Жановной.
 — А паспорт вы случаем не теряли? — безнадежно спросила я.
 — Нет конечно, вон на тумбочке лежит, вчера перевод получали от папы, — и она похлопала по огромному животу.
 — Скоро наследник то ожидается?
 — Через две недели максимум, только наследница! — радостно сообщила она.
 — Поздравляю, — кисло сказала я.
 Сев в машину, я тяжко задумалась. Что делать, черт возьми! Да, первая Усольцева и вторая похожи, но не настолько, чтобы их можно было спутать. Просто один типаж. Да и живот Усольцевой отметал все подозрения. Однако откуда было взяться первой Усольцевой? В горсправке сказали что она одна на весь город. Подумав, я набрала номер Корабельникова.
 — Корабельников! — рявкнул он мне в ухо.
 — Это Лисица, нужна помощь, — кратко сказала я.
 — Что, опять в обезьяннике у нас кукуешь? — захохотал он.
 — Не, мне человечка надо пробить.
 — Ну говори, что за человечек, — согласился Витька.
 — Анна Жановна Усольцева, — продиктовала я. — Только не по нашему городу надо, а вообще.
 — Хорошо, жди, я позвоню, — пообещал он.
 Я же завела машинку в это время и поехала домой.
 Витька перезвонил минут через десять.
 — Анна Жановна Усольцева на всю страну одна, и живет в нашем городе. Записывай адрес!
 — Магаданская наверно? — безнадежно спросила я.
 — Точно!
 — Блин, — не сдержала я досаду.
 — Во что ты, чадо неразумное, на этот раз вляпалась, а? — вздохнул Витька.
 — Да ничего страшного, ты же знаешь что я спокойно не живу, — расстроено протянула я. — А можешь посмотреть всех Анн Жановных по России? Без фамилии?
 Мне в голову пришла мысля, что вдруг Усольцева — два уже ухитрилась каким — то образом, допустим, снова выйти замуж и поменять фамилию? Или еще чего?
 — Еще десять минут, — отозвался Витька и отключился.
 А я развернулась и решительно направилась обратно на Магаданскую.
 Уже около подъезда телефончик снова кукукнул из кармана.
 — Да, Вить?
 — Есть Анна Жановна еще одна! — обрадовал меня он. — Москвичка, фамилия Вяземская.
 — И? — предчувствуя по его тону подвох, процедила я.
 — Одиннадцатого года рождения она, подойдет? — захохотал он довольно.
 — Дурак ты, Витька, — в сердцах бросила я. У меня тут черт знает что, а он шуточки шутить вздумал, столетних бабок подсовывать.
 Усольцева, увидев меня на пороге, на этот раз не улыбнулась, а недоуменно нахмурилась, вопросительно сложив светлые бровки домиком.
 — Анна, я бы хотела посмотреть на ваш паспорт.
 — А что случилось то? — недоумение на ее лице стало еще сильнее.
 — Анечка, вы не волнуйтесь, но есть девушка, которая назвалась вашим именем и выманила очень крупную сумму у серьезного человека.
 Мне пришлось раскрыть карты. Во-первых, я понимала что мое появление и интерес к этой девушке мягко говоря странны до неприличия, еще немного — и передо мной просто закроют дверь. В прочитанных мной детективах все было проще — приходит вот такая сыщица к интересующему ее объекту домой, а ее тут же принимают за врача, которого ожидают, или что — то в этом роде. Или же эта сыщица как — то ловко представится — милиционером с Петровки, дальней родней, или соседкой снизу, только въехавшей. У меня, к сожалению, такое не проходит. Врать и хитрить мне в голову не приходит, уж так я воспитана. Уж лучше правду скажу да попытаюсь поговорить по-человечески.
 — А я при чем? — по-детски прикрыв рот ладошкой, ахнула девушка.
 — Я еще не знаю, — вздохнула я. — Только я как раз и выясняю, кто тут собственно при чем. Ну так можно ваш паспорт посмотреть? Поверьте, лично вам от этого только польза.
 — Вы проходите тогда, — посторонилась она. — Чай будете?
 — С удовольствием, — согласилась я, вспомнив, что уже почти два, а у меня с утра маковой росинки не было.
 Я разделась, Аня провела меня на кухню, налила чая и выставила большой поднос с домашним печеньем.
 — Пристрастилась вот во время беременности, спасу нет! — кивнула она на него. — Я ведь как тростиночка была.
 — Будете, — с уверенностью матери десяти детей (ха-ха!) успокоила ее я. — Родите, и снова вес скинете.
 — Ваши бы слова да богу в уши, — тяжко вздохнула она. — Я сейчас принесу паспорт, располагайтесь пока.
 Печенье оказалось на удивление вкусным — нежное, рассыпчатое, оно просто таяло во рту. Неудивительно что Анечке оно нравится. Повезло ее мужу, в наше время жена, умеющая классно готовить — музейная редкость, право. На секунду из глубин памяти всплыло милое личико моей любимой подружки, Маруськи, столь вероломно предавшей меня. Кулинарка она была отменная.
 «Сгинь», — холодно велела я ее призраку. Прощать я такое не научилась. Я слишком разумна — если человек совершил такой поступок раз, что ему мешает поступить так второй раз?
 Еще в пятнадцать лет у меня сформировалась собственная теория. Я назвала ее «синдромом испорченной розетки». Представьте, собрались вы погладить юбочку, включаете утюг, а от розетки вас как приложит разрядом тока. Согласитесь, глупцов совать в ту же розетку штепсель второй раз не найдется, за исключением мазохистов. Она неисправна, неужели неясно!
 И тем не менее люди ежедневно совершают это. Начальники терпят подчиненных — тунеядцев, клятвенно заверяющих что вот это было в последний раз. Жены надеются на исправление пьющих или гулящих мужей. Глупо, ей богу. Розетку-то еще можно починить, ну а горбатого только могила исправит.
 — Вот, смотрите, — вернувшаяся Анечка положила передо мной свой паспорт. — Только и вы расскажите что за история поподробнее, ладно?
 — Аня, в наше время меньше знаешь — лучше спишь, — рассеянно предостерегла ее я, открывая паспорт и сличая его данные с анкетой второй Усольцевой.
 Дата рождения совпала полностью, адрес был другой. Лже—Усольцева проживала на Свердлова.
 Однако!
 — Погодите, — снова сказала Аня. — Раз я как-то оказалась впутанной в эту историю, я должна знать чем мне это грозит!
 — Логично, — кивнула я. — Насчет того чтобы на вас это не отразилось — сейчас подумаем, а пока посмотрите-ка.
 И я ткнула ее в паспорт и анкету.
 — Видите? Мошенница откуда-то точно знает дату вашего рождения. То есть она вас знает, ваши данные она не от фонаря взяла.
 Аня повертела лист анкеты и протянула:
 — Действительно.
 — Вспоминайте, вы должны ее знать, — твердо заявила я.
 — Да хоть режьте, не знаю я ее! — расстроилась девушка. — Если б я ее помнила, неужто не сказала б! У меня ж ребенок, мне неприятности не нужны!
 Я задумалась.
 — Паспорт свой вы точно не теряли? Я смотрю он у вас новый, в 2001 году получен.
 — Правильно, тогда вышел указ о смене паспортов, я его получила в обмен на старый и как видите он при мне.
 — Подруги может его просили? — снова напирала я. — Припомните, ситуации разные бывают.
 — Да нет же! Никому в руки я его не давала, он при мне всегда! — твердо ответила Аня.
 — Как хотите, — пожала я плечами. Потом вынула визитку и положила на стол. — Если что вспомните, звоните. Спасибо за чай.
 — Погодите, — остановила она меня. — А ко мне больше никто не придет? Я ведь одна пока живу, муж на заработках, а вы тут на меня страху нагнали.
 Я посмотрела на нее, задумалась, после чего решительно полезла во внутренний карман куртки, достала свой паспорт, и протянула его ей.
 — Возьмите. А я возьму ваш на пятнадцать минут, отсканю его и привезу обратно.
 — Хорошо, — она взяла мой паспорт, протянула свой и переспросила: — А что мне это даст?
 — Доказательство что ты не верблюд, — вздохнула я, вспомнив как закончились мои попытки оправдаться перед Зыряном.
 Домой я не поехала, заскочила в ближайший компьютерный клуб и отсканировала странички Аниного паспорта. После чего съездила, отдала его и забрала свой, села в машину и недолго думая полетела на Свердлова.
 Дверь мне открыл респектабельного вида мужчина и учтиво спросил:
 — Чем могу быть полезен?
 — День добрый, — торопливо поздоровалась я. — Мне бы Анну Усольцеву.
 — К сожалению, она уже съехала, — развел он руками. — Она тут квартиру снимала.
 — Мужчина, вы извините меня ради бога, я наверно покажусь излишне настойчивой в своих вопросах, но она у меня очень крупную сумму заняла, — вздохнула я с отчаянием на лице. Отчаяние было непритворным — на моих глазах оборвалась последняя ниточка как-никак.
 — Ах вон оно что! — участливо воскликнул он. — То-то она и съехала гораздо раньше срока! А казалась такой приличной девушкой! Спрашивайте, я конечно отвечу, только вот рассказать вам нечего.
 — Может от нее остались какие-то вещи, записи? — ни на что не надеясь, поинтересовалась я.
 — Увы, милая дама, абсолютно ничего, — подтвердил мужчина мои опасения.
 — А квартиру она часом не через агенство снимала? В смысле договор был подписан?
 — Разумеется, — с готовностью кивнул он. — Мне он ни к чему, если вам поможет, могу подарить.
 — Буду очень признательна, — благодарно улыбнулась я.
 Мужчина на секунду скрылся в квартире, после чего вынырнул оттуда с листком в руке.
 — Спасибо огромное, — проговорила я, принимая у него из рук договор об аренде.
 — Удачи вам в поисках! — напутствовал он меня при прощании.
 Я сбежала по лестнице, вышла из подъезда и развернула листик, на ходу читая его. Что-то меня в нем здорово смущало, какое-то несоответствие. Сейчас бы сравнить с Аниным паспортом, только вот скан на дискетке, без компьюдера никак. Придя к такому выводу, я рванула домой.
 По пути меня одолевали депрессивные мысли.
 Все, я отработала все ниточки, до которых смогла додуматься. Осталось только бегать по городу с большим изображением лже-Усольцевой и приставать к народу, не знает ли ее кто. Уж не знаю откуда она взялась, только было абсолютно ясно — она мошенница, с самого начала планировавшая обобрать братца. И настоящего в ней — только ее лицо. А пока еще компьютерные полицейские программы не умеют проводить поиск по фотографии.
 Приду домой — сяду у порога и хорошенечко выревусь.
 А пока я набрала номер Зыряна и дождалась, пока он не возьмет трубку.
 — Привет, это Марья. Надо встретиться.
 — Привет, брачная аферистка! — жизнерадостно отозвался он. — Сейчас не могу, дела у меня.
 Судя по плеску воды, гомону мужских голосов и девчачьему визгу дела у него были — водку в сауне пить.
 — Очень важно. По делу, которым ты меня грузанул. Надо дополнительную инфу.
 — Так-так-так, — призадумался он. — Результаты есть?
 — И да и нет. Ищу я твою Анечку, так что давай подробности при встрече.
 — Сам не могу, Марья, дела, не брошу ведь я все. Могу только тебя с Женькой свести.
 — С кем-кем?
 — Ну с братцем этим придурочным, — пояснил он.
 — Да так даже лучше будет, — обрадовалась я. — Давай его телефон или там адрес.
 — Не, Марья, я лучше ему твой сотовый дам, лады? Насколько я знаю — ему тоже сейчас некогда, найдет время, перезвонит через пару дней. Ну все, пока.
 И он бессовестно отключился. Злая как сто чертей я сунула сотовый в карман и поехала дальше. Времени у них нет! А у кого оно вообще есть?
 И у меня — меньше всего!
 Добравшись до дома, я воткнула кофеварку у себя в спаленке и уселась у компа. Открыла с дискеты скан паспорта, сравнила с данными на договоре об аренде и потянулась за телефоном. Номера и серии паспортов были разными!
 — Корабельников, это Лис!
 — Ну? — выжидательно буркнул он.
 — Пробить можешь личность человека по номеру паспорта?
 — Эх, Лисищщща, корыстная ты! Нет чтобы позвонить и сказать — приходи, мол, Витька, на ужин при свечах!
 — Будет тебе ужин, — отмахнулась я, — ты на вопрос ответь!
 — При свечах? — обрадовался он.
 — И даже со стриптизом, — буркнула я.
 — Ух ты! Давай сюда своего человечка тогда!
 Я продиктовала, и Витька отключился.
 Пока он там пробивал, я сидела, тупо пялилась в пространство, чувствуя как тяжелое, черное отчаяние заполняет каждую клеточку моей души. Моя интуиция просто вопила о том, что ничего информативного мне Витька не скажет. И тогда будет все.
 Тренькнул телефон, и я с радостью схватила трубку.
 — Магдалина? — услышала я слегка неуверенный голос.
 — Женя, ты? — обрадовалась я. По моему разумению именно такой голос должен быть у недотепы-братца.
 — Нуу, вообще то я Саша, — с некоторой обидой протянул голос.
 — Какой такой Саша? — с раздражением протянула я.
 — То есть ты меня уже и не помнишь? — уже с неприкрытой обидой вопросил голос.
 — Молодой человек, я важного звонка жду, мне в угадайку играть некогда! — отрезала я и положила трубку.
 Терпеть не могу таких глупых игр — позвонит какой-нибудь фикус, которого я видела два года назад на чьих-то именинах и начинает — ах, угадайте, кто я такой. Реакция на это у меня всегда одна — вариация на тему «да пошел ты» и конец связи.
 Телефон запиликал через пару минут.
 — Любовь моя синеокая! — услышала я голос Витьки. — Нет такого паспорта!
 — Как нет? — тупо переспросила я.
 — А вот так — нет и все тут!
 Я помолчала, слегка соображая.
 — Вить, но паспорт этот везде предъявлялся, где нельзя и где можно, как такое могло быть?
 — Вот что, голуба, рассказывай-ка мне, во что ты вляпалась! — рявкнул на меня Витька.
 — Да ни во что! — чувствуя подступающую истерику, по-детски крикнула в ответ и бросила трубку.
 Рыдала я на этот раз долго. В какой-то момент я поймала себя на том, что хожу по комнатам и сквозь слезы бормочу: « Господи, ну зачем же ты так со мной… не надо, я больше не перенесу, пожалуйста…» Я понимала что мне нельзя впадать в истерику. Что мне нельзя безвольной тряпкой валяться у порога, смакуя свое горе. Однако отчаяние, скрутившее меня, заслонило все другие мысли. Краем сознания я уцепилась за единственную здравую мысль — это не лечится. Это надо просто пережить…
 И я надралась. Подошла к бару, налила полстакана коньяка, мерзость конечно, но крепче ничего не нашлось. Полчаса я после этого сидела обхватив живот, уговаривая взбунтовавшийся желудок все же удержать необходимые мне градусы. После чего хлопнула оставшиеся полстакана. Это меня и вырубило.
 В последующие пару дней я просыпалась, напивалась до бесчувствия и снова падала на кровать. Иногда оглушительно верещал дверной звонок, я кое-как спускалась, надеясь на доброго ангела, который скажет что все в порядке, но это всегда была Оксана со своим лекарством. Верите — нет, но я ее в эти дни практически возлюбила. Я была слаба, абсолютно раздавлена своим горем, и это был единственный человек, который заботился обо мне, как мог. Когда я вяло отталкивала лекарство, говоря что деньги в банке и мне нечем сейчас оплатить, Оксана отмахивалась, мол, ты лечись, потом рассчитаешься. Она мне давала то, что мне было так необходимо мне в тот момент — хоть какую — то заботу и внимание ко мне. Однажды она пришла, выставила передо мной баночку и велела:
 — Пей, девонька, прямо при мне. Потом поговорим.
 Я хлебнула ее отварчика, на секунду у меня закружилась голова, словно я нырнула в ледяную воду, мороз продрал меня до костей, а по позвоночнику пробежала огненная струя.
 — Похорошело? — требовательно спросила она.
 — Брр, — встряхнулась я. — Ты чего туда намешала?
 — То же самое только в двойной дозе, чтоб на ноги тебя поставить.
 — Спасибо, — я и в самом деле была ей признательна. Я наконец очнулась.
 — В зеркало гляделась? — не отставала она.
 Я машинально посмотрела на себя в зеркало напротив и признала — гаже я еще себя не видела. Немытая, помятая, опухшая. А уж запашок я так понимаю от меня…
 — Помоюсь, — буркнула я. — Накрашусь и парик одену. Чего вообще к ребенку пристала?
 Оксану слегка перекосило — я забыла, что в ее возрасте мои двадцать восемь нелегко простить.
 — Дитятко! — зло процедила она. — Как людей в гроб вгонять да по тюрьмам гноить так она взрослая, а как самой хвост прижали, так за погремушку схватилась?
 Я молчала. Сказать потому как нефиг было. Все так.… И Оксану я чуть было случайно в гроб не вогнала и братца ее лихо посадила.
 — Ладно, Оксан, — примиряющее наконец сказала я. — И я тебе сделала много плохого, и умираю я по твоей вине. Я тебя тогда вылечила, ты меня сейчас на ноги ставишь. Баш на баш, так сказать. Чего теперь-то ты от меня хочешь?
 Оксана ссутулилась, поерзала и спросила:
 — Ты про кольцо-то помнишь? Уж дюже оно мне нужно, Марья. Бог с ней, гламарией, но без кольца мне хоть в петлю лезь…
 — Прости, — я устало потерла глаза. — Что-то я совсем из времени выпала. Я хоть сколько пьянствовала-то?
 — Да два дня, почитай третий сегодня. Я ведь как ты первый день за баночкой не явилась, начала тебе названивать, да только какое там, короткие гудки и все тут, видать трубку неправильно положила. Ну я посидела — думаю, мало ли что случилось, а лечение прерывать нельзя. Подхватилась да к тебе. А тут ты — еле языком ворочаешь, в лицо ткни — из ушей бормотуха польется.
 — Коньяк я пила, а не бормотуху, — пристыжено заявила я, и зачем-то добавила : — Хеннеси.
 — Да хоть Хренесси — дело прежде всего! — обозлилась она.
 — Оксана, все я поняла, — твердо сказала я, — берусь за ум. Сколько я тебе должна за лекарство?
 — Две баночки по обычной цене и за сегодняшнюю двойная цена.
 — Хорошо, завтра за лекарством поеду и тебе долг завезу.
 — Планы-то какие на сегодня?
 — А черт его знает, — тяжко вздохнула я. — Наверно к нашим пора наведаться, к Пелагее думаю заехать.
 — Не советую, — быстро сказала Оксана. — Ты еще может, оправишься, а Пелагея такая сплетница, всем растреплет, что у тебя силы больше нет, вовек потом клиентуры не увидишь.
 — Что значит нет силы? — удивилась я. — Да, у меня нет волос, это минус 20 процентов, я больна, это еще 50, да с похмелья, но это некритично, быстро пройдет. Людей принимать не могу, понятно, однако на себя сил хватит!
 Оксана помолчала, глядя на меня с жалостью, после чего непривычно мягко сказала:
 — Пошли в меня фризом.
 — Чего? — удивилась я.
 Фриз — это моя разработка, новые технологии в действии. Заклинание, мгновенно замораживающее органику. И не очень энергоемкое, кстати.
 — Ты пошли, пошли, — настаивала она.
 — Хорошо, — пожала я плечами и метнула в нее фризом — у меня это до автоматизма доведено. И ничего не произошло…
 Недоуменно нахмурившись, я снова кинула в нее фриз. И снова — ничего. Оксана не заморозилась, а я даже не ощутила в себе ни искорки силы. И зерен фриза — мерцающих голубоватых капелек — я создать не смогла. Я махала на Оксану пустыми руками.
 Вскочив, я понеслась в спальню, открыла сейф и достала родовую Книгу — Библию ведьмы. Уж она-то у меня — безотказный источник силы, вот сейчас только открою…
 И со страниц верной книги на меня обрушилась адская боль…
 Тело сначала даже не восприняло ее, пребывая в шоке. Как со стороны я чувствовала, что мои руки и ноги тянутся, словно на дыбе, разрывая мышцы и сухожилия, и одновременно языки жаркого пламени лизали мое тело. Кости ломались как сухие щепочки, а кожа лопалась, не выдержав жадных огненных поцелуев. Стадо крыс, отвратительных жирных, пахнущих канализацией крыс пробежали по мне, отрывая на бегу кусочки плоти. И одна, остановившись у лица, деловито впилась острыми зубками мне в губы. Она быстро — быстро жевала мое лицо, и я сквозь боль поразилась, до чего знакомые, человеческие глаза были у нее. А потом пришла прекрасная златоволосая девушка, прогнала крыс и приложила к губам запотевший кувшин с прохладной водой. И я глотнула воду, стекшую по пищеводу уже струйкой расправленного олова… И вот уже нет ее, смрадная старуха вливает в меня олово, хохоча сгнившими губами.
 Меня выворачивало и корежило, я последним усилием воли сняла руки со страниц и отбросила Книгу подальше, как ядовитую змею. И тут дождь раскаленных игл вгрызлось в мое тело, впиваясь в глазницы, споро проникая в вены, заставляя бурлить и сворачиваться кровь, и я не выдержала…
 Я закричала…
 Очнулась я оттого, что на меня лили воду. Холодную. Много.
 — Убью! — рявкнула я, вставая.
 Крик захлебнулся в потоке воды, устремившимся мне навстречу.
 — Очнулась? — обрадовалась Оксана. — Вот ты меня напугала! Заорала, как будто тебя режут, насилу тебя разыскала в твоих хоромах. Смотрю, а ты в обмороке и дышишь через раз. Ну я и давай ведрами воду носить да окатывать тебя.
 Вот черт! Я вспомнила, как Книга меня чуть не убила, осторожно осмотрела себя — странно, но ни ожогов, ни ран на теле не было. Глюки… Сидя на полу в луже воды, я опасливо огляделась — где эта мерзкая Книга? Слава богу, она была закинута мной далеко под кровать. Там ей и место.
 Я встала, пошла в ванную, вытерлась и одела сухой пушистый халат. Потом вышла и прямо спросила:
 — Ты как узнала что у меня силы нет? Это ведь не видно!
 — Видно, Мария, — вздохнула она. — По тебе — видно, поверь. Потому и не хочу чтобы ты пока нашим показывалась. С тобой чего было-то, кстати?
 — Да ничего, боль скрутила, я ж больна, — вяло ответила я ей.
 — Странно, — раздумчиво сказала она. — Тебе не должно быть больно…
 Еще раз сходив в ванну, я взяла тряпку и молча подтерла лужу на полу, а Оксана встала и сказала:
 — Ну что ж, девонька, я смотрю за ум ты взялась, так что побегу я.
 — Спасибо, Оксан, — не поворачиваясь к ней, кое-как выговорила я. Не приучена я благодарить.
 — Ничего, Мария, — помолчав, отозвалась она. — Все нормально. Иди, выпускай меня из своих хором.
 У дверей она остановилась и напомнила:
 — Ты, девонька, про шабаш-то помнишь?
 — Думаешь, стоит? — усомнилась я.
 — А как же? — жарко ответила она. — Все равно все придут туда без силы, про тебя никто не поймет ничего. А там выздоровеешь, снова начнешь прием вести.
 — Верно, — поразмыслив, ответила я. — Я приду, Оксан. И еще раз спасибо, что ты обо мне так заботишься.
 Оксана посмотрела на меня странным долгим взглядом, ничего не ответила и пошла из квартиры. Я мимоходом отметила, что она прошла мимо лифта, направляясь к лестнице. Худеет, видимо.
 Попрощавшись с ней, я пошла на кухню, налила себе чая с лимончиком и тяжко задумалась. Вопрос первый на повестке дня — что с моей силой? Вопрос второй — что делать?
 По силе — оставалось только гадать. Последний раз я колдовала несколько дней назад, открывала себе удачу, и уже тогда чувствовалось что с моей силой чего — то не того. Я припомнила неприятный привкус той моей силы. Из—за болезни? Не, тут же отмела я эту мысль. Бред. Ведьма больная всегда сама себя лечит, и Книга не оделяет за это хозяйку страшной болью. Но что же тогда случилось???
 Вот черт! Я думала и так и эдак, и ни к чему не могла прийти. В конце концов я решила — все тайное становится явным. Узнаю со временем, что со мной такое приключилось, да так не вовремя. Я ведь рассчитывала вещий сон сделать, посмотреть где искать лже — Усольцеву, да теперь об этом и мечтать не приходится!
 Я встала, разыскала трубку радиотелефона и позвонила Зыряну.
 — Ну ты где пропала? — рявкнул он, не здороваясь. Видать номер мой углядел.
 — Ты не забыл что я так-то смертельно больна? — поинтересовалась я.
 — Да мне похрен! — отрезал он. — Тут Женька до тебя уже который день не может дозвониться!
 — Отлично, я отошла, скажи пусть позвонит, — спокойно ответила я. С такими людьми характер показывать не стоит, это только в книжках огрызающуюся дивчину крутой парень за это зауважает. В реальности же она в лучшем случае будет щеголять выбитыми зубами.
 — Хорошо, — буркнул он.
 — Зырян! — торопливо сказала я, боясь, что он как всегда не прощаясь отключится.
 — Что?
 — Как там мать?
 Последние слова мне дались с трудом. Я боялась. Боялась того что мне сильно не везет и мне и здесь скажут плохие вести.
 — Нормально, — нетерпеливо ответил он. — Ребята мои уже стреляются от нее, так она их допекла. Ищи, Марья, ту сучку быстрее.
 И отключится.
 А я сидела и глупо улыбалась. Похоже с матерью и правда все в порядке, раз она там не стесняется свои порядки устанавливать. Да и Зырян явно здорово жалеет что Белову братки сгоряча порешили, наверняка повторения не будет. А раз так, то можно особо и не торопиться, пусть мать их до кондрашки доведет, будут знать, как людей похищать!
 Я взглянула на часы — было уже не много ни мало, а шесть вечера. Надо быстренько себя приводить в порядок.
 Звонок братца застал меня в ванной. Я нежилась в абрикосовой пене, и потому была в благодушном настроении.
 — Алло, — неуверенно произнес он в трубку.
 — Слушаю вас, — несколько игриво ответила я.
 — Я Джон, в смысле Женя, — представился он, слегка запутавшись, и оттого смутился.
 — Так, Женя, нам необходимо встретиться, можете к восьми ко мне подъехать?
 — К-конечно, — слегка заикаясь, произнес этот шибзик и я назвала ему адрес. После хорошенечко оттерлась, привела себя в порядок и стала почти красивой. Подумав, обвела взглядом бардак, распихала по шкафам валяющиеся вещи, пару раз взмахнула веником и осталась довольна.
 Потом снова посмотрела на себя в зеркало, поняла что все-таки обманываюсь насчет терпимого вида и я страшней крокодила. Потому вытащила коротенькое коктейльное платье с большим декольте и переоделась. Пусть пятился на ноги да грудь, авось до лица дело и не дойдет.
 Вот в таких трудах и пролетело два часа.
 Джон, который Женя оказался на удивление пунктуален. Ровно в восемь в домофон раздался звонок, я открыла и не успела сосчитать до десяти как из лифта вывалился дохленький мужичонка в легкой куртке, бейсболке и с корзиночкой цветов. Мне он был по пуп, чему я порадовалась — на лицо точно смотреть не станет.
 Мужичошка уставился на самое прекрасное во мне — ноги на высоченных шпильках и обтянутых тоненькими чулочками.
 — Здрассьте, — сказал он им, слегка сглотнув.
 — Проходите, — посторонилась я.
 Мужичонка начал поднимать глаза, чтобы взглянуть на меня, однако на пути взгляд зацепился за грудь четвертого размера. Он опять судорожно сглотнул, и сказал теперь ей:
 — Здрассьти. Это вам, — и он протянул корзинку с розами.
 «Будет клеить», — поняла я.
 — Да проходите же вы, — чуть не заржав, я взяла цветы и поставила их в прихожей на тумбочку. Он там что, в своей Америке, девушек только на картинках видел, что ли?
 Братец, бестолково засуетившись, впорхнул в прихожую, снял куртку и как был в ботинках пошел по квартире. Заглянул на кухню, Каморку, рабочую комнату, даже зачем — то ванную и кучу других комнат.
 Я послушно следовала за ним, донельзя заинтригованная. По пути я выстраивала версии — чем это он занимается. Пришла к тому, что либо это у него ознакомительная экскурсия, или он кого-то ищет. Братец тем временем добрался до третьего этажа, рванул на себя дверь спальни, обозрел, и наконец в недоумении повернулся ко мне.
 — Май гад, а где у вас тут гостиная — то???
 — А, гостиная? — вот что он оказывается искал! — Она на втором этаже!
 И я козочкой запрыгала по ступенькам вниз, спиной чувствуя как идущий следом братец прожигает взглядом дырку на моей филейной части.
 — Прошу, — распахнула наконец я перед ним дверь гостиной.
 Братец зашел, тут же выскочил и жалобно спросил:
 — Это вы тут, да, гостей принимаете?
 « Бедный явно страдает косноязычием», — пожалела я недотепу. И чего испугался, спрашивается? Сам просил гостиную. Она у меня оформлена в черно — серебряных тонах, на столе из щелей черепа бьют лучи — лампа такая, клиентам нравится.
 — Тут я клиентов принимаю, — вздохнула я. — А гостей на кухне!
 — Я гость! — немедленно оповестил он меня.
 «Если гость так и веди себя как гость», — мысленно съязвила я.
 В кухне он тут же уселся на стул и потребовал виски.
 — Виски у меня нет, — сокрушенно призналась я. — Есть коньяк, сгодится?
 — Йе, — кратко ответил он, при этом довольно заулыбавшись. Я внимательно посмотрела на его сизый нос заядлого алкоголика и недрогнувшей рукой налила ему почти полный бокал коньяка. Пусть он напьется, это в моих интересах.
 — Итак, Женя, я как вы уже знаете, разбираюсь в вашем деле, — сказала я, поставив перед ним бокал. Себе я налила кофе и отошла от него подальше, к стойке. Уж слишком братец похотливо в мое декольте пялился.
 — Я рад, что именно такая очаровательная девушка занялась этим, — с энтузиазмом воскликнул братец, скользя взглядом по чулочкам. По-моему, он в мыслях меня уже отымел пару раз.
 — Так вот, Женя, прежде всего ответьте — где вы с Аней Усольцевой встречались, когда приехали в Россию? Может, вы в какой-то гостинице останавливались?
 — Нет, она меня сразу из аэропорта забрала к себе домой. Дом на Свердлова, красная кирпичная башня, — сразу поскучнел братец и отпил полбокала разом. Видимо с горя, полмиллиона баксов — это вам не комар чихал!
 — И никакой гостиницы? — продолжала допытываться я.
 — Нет конечно, нам друг друга получше узнать надо было, мы дома почти все время провели, — еще больше поскучнел братец и хлопнул оставшиеся полбокала.
 — Вы не за рулем? — с некоторой тревогой осведомилась я.
 — Что? — поднял он на меня уже слегка нетрезвые глаза. Потом перевел взгляд на бокал и пододвинул его мне. — Отличный коньяк! Если можно, еще немного. А за меня беспокоиться не надо, у подъезда машина с водителем ждет.
 «Вот и чудненько», — почти весело подумала я, наливая ему до краев Хеннеси.
 После этого я на секунду оставила его наедине с коньячком, сама сбегала за своими бумагами и разложила их перед братцем.
 — Скажите, Женя, вот это — Аня? — ткнула я в фото лже-Усольцевой.
 — Конечно она! — взглянув, подтвердил он.
 — А вот эта девушка вам знакома? — ткнула я в фото настоящей Усольцевой.
 — Эта нет, в первый раз вижу, — отозвался он, и я наконец поняла, куда он так неотрывно смотрит. Наклонившись, я открыла ему отличный обзор собственной груди. Черт возьми, вы не поверите, но я смутилась!
 — Мария, а что вы сегодня вечером делаете? — слегка заплетающимся языком спросил меня братец, умильно пялясь все туда же.
 — Я занята! — отрезала я. — Так что давайте перейдем дальше к вопросам.
 — А может, найдется для меня немного времени? — не отставал братец.
 — Итак, Женя, — не обращая на него, продолжала я. — Мне надо знать, не встречались ли вы с кем-то из знакомых своей жены?
 — Она мне не жена! — с пьяной обидой заявил он. — У меня братан уже шуршит, разводит нас с ней.
 — А каким именно путем? — заинтересовалась я. Зная нашу бюрократическую систему, я была несколько удивлена. В загсе тетки нипочем не разведут вас с человеком, которого нет.
 — Бабок наверно даст, — пожал он плечами.
 — Кстати, — я ткнула в фотографию настоящей Усольцевой, — вот эта девушка вам по документам настоящая жена.
 — Как это? — пораженно вскричал слегка протрезвевший от такого известия братец.
 — Непонятно, — пожала я плечами. — Девушка тут совершенно точно не при чем, однако она и есть Анна Жановна Усольцева. Вот ее паспортные данные, передайте своему брату, да скажите чтобы на нее зря не наезжали — она замужем и родит со дня на день.
 — Жаль, — погрустнел братец, — она хорошенькая…
 — Так вернемся — вы с кем-то из знакомых лже — Усольцевой встречались?
 — Нет конечно! Я же говорю — мы дома все время были!
 — И как я должна ее искать, спрашивается? — устало спросила я.
 Братец молча вливал в себя коньяк.
 Тут раздался звонок и я встрепенулась.
 — Ой, Женя, минуточку, кто-то пришел!
 И я побежала в прихожую.
 На пороге стоял донельзя несчастный Серега.
 — Привет, — сказал он. — Поговорить надо.
 — О, какие люди! — заулыбалась я. Сереге я всегда рада, он меня любит потому что. Причем без приворотов. — У тебя чего — то стряслось?
 Он молча кивнул, пряча взгляд.
 Почему-то в тот момент меня кольнула острая жалость к нему. Серега, недавно ставший очень преуспевающим художником, сейчас был похож на воробья, побитого жестокими мальчишками. Маленький, худенький, весь какой — то взъерошенный.
 — Ну проходи, проходи, — схватила я его за руку.
 Он зашел, проходить далеко не стал, так и мялся у порога.
 — Магдалин, — начал он, — я даж не знаю как сказать…
 — Да проходи ж ты! — досадливо сказала я. — Что ты мне церемонии китайские устраиваешь! Как есть, так и говори!
 Он еще ненамного продвинулся, оперся рукой о столик, открыл рот, собираясь что-то сказать, и тут раздался тихий треск и лицо его внезапно исказилось.
 — Что за черт, — завопил он, дергая рукой.
 — Это не черт, а стеклянная елочная игрушка, которую мне Макс из Баварии привез, — с укором сказала я. — Брысь в ванную, промой рану и возьми аптечку в шкафчике, перевяжись.
 Серега пошел в ванную, а я направилась в кухню. Братца пора выпроваживать, сведений с него никаких, а еще пристает.
 Не успела я пройти и двух шагов, как снова прозвенел звонок.
 Вот черт, не дадут мне спокойно помереть.
 Я процокала каблучками до двери, открыла и слегка удивилась.
 На пороге стоял и застенчиво смотрел на меня Вишневский.
 — Привет? — неуверенно произнес он.
 — Привет! — нахмурилась я. У меня тут братец, не хотелось бы чтобы Вишневский узнал про мои проблемы. — А ты чего не позвонил?
 — Я звонил как-то, ты меня послала. Мне уйти? — тут же насупился он.
 Я посмотрела на него и поняла — если он сейчас уйдет, то это будет все. А он мне нужен.
 — Проходи, — со вздохом посторонилась я.
 Он зашел, взгляд его упал на корзиночку с цветами и он индифферентно поинтересовался:
 — Это от кого?
 — А, это так… — махнула я рукой.
 — Это от меня, — выполз из кухни дошедший до кондиции братец. После чего он обвиняющее посмотрел на меня и хозяйским тоном спросил: — Это что еще за хмырь???
 — Вот как? — поднял бровь Вишневский.
 — Так, Женя, — железным тоном сказала я. — С тобой мы на сегодня закончили, если что звони!
 — Выгоняешь? — пьяно удивился он. — Вот все вы такие, как бабки сосать из мужика, так со всей душой!
 Я мельком подумала, что зря я его поила все же, а сама уже вовсю подталкивала к двери, накидывая ему на плечи куртку.
 Тут дверь, которую я видать забыла запереть после Вишневского, распахнулся и раздался молодецкий голос Корабельникова:
 — Здорово, Марья! А я на обещанный ужин со стриптизом!!! Ууу, я смотрю, у тебя народу полно, выпереть их или группен-секс устроим?
 Я посмотрела на его лицо, довольное собственной шуточкой, потом на вытянувшееся лицо Вишневского, с ужасом взиравшего на это, села на пуфик и заржала.
 — Корабельников, — давясь смехом, наконец сказала я, — тут некоторые люди не понимают твоих шуток, будь добр, объясни природу наших чистых платонических отношений!
 — А! — почесал он в затылке. — Ну в общем мы с одного двора, она мне с математикой помогала, а я ее лупил иногда.
 — За что? — спросил недоуменно Вишневский.
 — Так мелких шмакодявок лупить положено, для их же пользы, а она меня на два года моложе, — объяснил он.
 — Корабельников!!! — возмутилась я. — Тут бойфренд мой находится!
 — Да? — Витька подозрительно оглядел окружающих и спросил: — И кто ж у нас тут бойфренд?
 — Я, — одновременно сказали Вишневский и братец.
 После чего нехорошо уставились друг на друга.
 — Евгений! — ледяным голосом сказала я. — Вас внизу машина ждет!
 — Подождет! — задиристо отмахнулся он и повернулся к Вишневскому. — Это значит ты, да? Ты бойфренд? А я может, женюсь на ней!
 — А я значит никто и звать меня никак, да? — раздался несчастный Серегин голос. Все повернулись к нему, я отметила, что он руку перевязал. — Ладно, понял, чего уж тут не понять.
 — Сережа, подожди, — вцепилась я в него.
 — Да ладно, — взглянул он на меня красными глазами и шмыгнул носом. — Вон у тебя сколько бойфрендов, что тебе какой-то сосед!
 Он отцепил мою руку и ушел, аккуратно притворив дверь.
 — Женюсь и в Америку увезу, — тупо повторил братец. — Тааакие ноги!
 И тут я взбеленилась.
 — Пшел вон, алкоголик чертов! — завопила я, махом выставляя его за дверь. Подумав, решительно схватила корзинку и швырнула ему вдогонку.
 Потом села на пуфик, абсолютно расстроенная и спросила Витьку:
 — Чего делать-то? Зря Серегу ведь обидели!
 — Да поговоришь с ним завтра, навешаешь лапши побольше, он тебе как всегда и поверит, — сочувственно сказал Витька.
 — Так, ладно, я пошел отсюда, — решительно сказал Вишневский.
 — Стоять! — рявкнула я. — Еще с тобой потом объясняться! Давай уж сразу — тебя чего именно не устраивает, а?
 — Да нет, меня все устраивает, кроме того что я тут явно лишний! — задрал он подбородок.
 — И с чего ты это взял? Я тебе что, это сказала?
 — Она такая, она сразу если что, в глаза, мол, пшел вон, — кивнул Витька в направлении траектории изгнания братца.
 — Да мне слова не нужны, я и без слов все отлично понимаю, — подбородок Вишневского задрался еще выше. — Забыла, я тебе в тот же день звонил, а ты меня послала, потому что от этого Жени звонка ждала, а?
 — А, так это был ты, — заулыбалась я. — Надо было говорить кто, я же еще твоего голоса не знаю.
 — Я представился! — со сдержанным негодованием сказал Вишневский.
 — А я что? — вконец сбитая с толку спросила я.
 — А ты сказала что знать такого не знаешь! — гневно ответил он. — Я почти три дня ждал, позвонишь ты или нет, наконец решил съездить, и что же? Приезжаю — а у тебя полный дом ухажеров !!!
 — Братан, ты ведешь себя как ревнивый муж, — заметил Витька.
 Вишневский пристыжено заткнулся.
 А я все время сидела и вспоминала, как же его зовут по имени. Наконец вспомнила.
 — Ладно, Саша, — сказала я. — Давай мириться. Я к тебе правда хорошо отношусь, просто ты все время не вовремя появляешься и потому возникают двусмысленные ситуации.
 — Ужин со стриптизом значит откладывается? — грустно сказал Корабельников.
 — Откладывается, — ответил ему за меня Вишневский. Я удивленно на него воззрилась и заметила едва сдерживаемую ухмылку.
 — Наш человек! — обрадовался Витька. — Ну ладно, я тогда пошел, если будет приставать, звони, тут же буду с ОМОНом!
 — Брысь, — засмеялась я.
 Позже я пойму, что пропустила очередной поворотный момент. Естественно, в сторону неприятностей.
 Хорошо было былинным молодцам…
 Подъезжаешь к такой развилке событий, а там знак, на котором весь расклад — направо волки сожрут, налево на костре сожгут, ну а прямо — семейство очень голодных и милых людоедов, нуждающееся в завтраке. Осталось только выбрать.
 Если бы у меня был такой знак, я бы не колеблясь выкинула вслед за Джоном и Вишневского с Корабельниковым. И догнала бы Серегу.
 Однако правильно говорят: ума нет — считай, калека. Я, как последняя идиотка улыбнулась Вишневскому и сказала максимально искренне:
 — Я так рада что ты пришел!
 Ничего более умного мне в голову не пришло. Однако он обрадовался и брякнул:
 — А я если честно ехал и думал — стоит или нет, вдруг ты меня метлой попрешь отсюда!
 — Ну, раз не поперла, то чем займемся?
 Недостаток неуверенности так и брызжет. Явный интроверт. Впрочем, это черта всех физтехов, знакомых мне по аське. У всех проблемы с общением вообще и с девушками в частности. Объясняется это очень просто. В ранней юности, пока другие зажимали девчонок по углам клубов, это племя ботаников корпело над учебниками и компьютерами. И потому они просто не приобрели опыт общения. Сейчас, став постарше и осознав проблему, ринулись наверстывать, да только не скоро ведь сказка сказывается.
 И мне от этих мыслей стало Вишневского элементарно жалко. Как хоть он бизнес — то ведет, христовый?
 — Послушай, — сказал Саша, — у моего друга день рождения, может вместе съездим?
 Сказал и с тревогой уставился на меня. По глазам было видно — он уже пожалел о сказанном, потому что заранее ждет, что я ему откажу.
 — Мне переодеваться или так сойду? — вздохнула я. Послал же мне бог фикуса.
 — Сойдешь! — обрадовался он. — Даже очень сойдешь! Вернее — ты вообще сегодня классно выглядишь!
 Как я и думала, с открытыми ногами на лицо даже Вишневский не посмотрел.
 Я сходила в спальню, достала из гардероба белую норку, капнула на запястья «Дольче виту», одела браслет с изумрудами и на этом мои приготовления оказались законченными.
 — Я готова, — коротко объявила я, появляясь перед Саней. Он ни слова не сказал по поводу моих удивительно быстрых сборов для любой девчонки, ничего не сказал по поводу моих духов. Странный тип, что ни говори…
 Уже перед лифтом меня скрутило. Словно железные раскаленные штыри коротко пронзили мое тело, я сбилась с шага и застыла, боясь вздохнуть.
 — Что случилось? — спокойно осведомился Саша.
 — Ты иди, — с трудом вздохнув сказала я. — Я тебя догоню, забыла дома кое-что.
 Добравшись до кухни, я трясущимися руками схватила банку с отваром. Буквально через пару секунд меня отпустило, знакомое тепло разлилось по моему телу.
 «Оксана — волшебница», — с благодарностью подумала я. Энглман меня предупреждал, что боли будут жуткие, и полностью их снять не удастся. Однако же Оксана блестяще с этим справилась.
 Черт! Я буду не я, но достану ей тот перстень. Даже если мне его придется украсть. А ничего другого и не остается, по-видимому.
 Вечеринка проходила в небольшом коттеджике из белого кирпича. Я осмотрела кучу машин около ограды — шестерки, девятки, все очень демократично, похоже, и это мне уже понравилось. Богатство ко мне пришло совсем недавно, свысока смотреть на людей я еще не научилась по молодости лет, поэтому в обществе спесивых отроков новых русских начинаю нервничать. А это чревато асоциальными поступками, мне же Вишневского подводить не хотелось, он и так на голову ушибленный.
 В дверях нас никто не встретил, мы просто разделись, бросили верхнюю одежду на кучу курток и шуб и пошли на взрывы смеха.
 В большой комнате народ сидел где попало — кто на стульях, кто на диванах, кое — кто устроился с бокалом прямо на полу. И все смотрели на высокого парня в центре. Жаль, что я не видела его лица — со спины он был очень ничего.
 — И вот идет она, значится, по кладбищу, вся такая маленькая и несчастная, — продолжал парень, художественно нагнетая обстановку. — Дождь, слякоть, ночь! Ветер с деревьев рвет осеннюю листву, и тут прямо перед ней разверзается могила! Ну и оттуда, понятно, покойничек лезет! Страшный, полуразложившийся!
 Парень художественно брякнулся и изобразил того самого покойничка.
 — Девочка, девочка! — завыл он басом, — а ведь я тебя сейчас съем!!!
 Тут же парень мгновенно присел, махом повязал на голову чью-то розовенькую кофточку на манер платка и тоненьким невинным голосом ответил за девочку:
 — «Нет, страшный покойничек, ты меня не съешь!!! Это Я! Тебя! Съем!!!» И маленькая сиротка съела страшного покойничка…
 Тут парень остановился, оглядел примолкшую аудиторию и закончил поучительным тоном:
 — Вот так всегда в жизни, дети мои — добр о побеждает  зло!!!!
 Не сдержавшись, я заржала вместе со всеми. Вечер обещал быть веселым.
 — Я пойду, поздравлю Дэна, хорошо? — тронул меня за плечо Сашка.
 — Что значит — я пойду? — удивилась я. — Мы вместе пойдем, неужто ты меня решил бросить среди незнакомых людей.
 И я решительно схватила его за руку.
 — А что я скажу ему, если он меня спросит, кто ты мне?
 — Скажешь что я твоя девушка, — отмахнулась я.
 — Оки, — кивнул он.
 Довольно ловко мы протиснулись сквозь толпу, и наконец остановились около того самого парня — и опять он стоял ко мне спиной.
 — Дэн, — дернул его Саня.
 Он обернулся:
 — О! Вишневский!!! — парень похоже искренне обрадовался моему недотепе. — А я думал ты уж не придешь! Где задержался-то?
 — Да дела были, держи свой подарок, кстати, — кратко ответил Саня, вручая ему коробку.
 А я стояла и тихо офигевала. Этот Дэн был уж очень похож на моего Димку. Тоже двухметровый брюнет, и харизма — этот сильнейший афродизиак — из него так и прет.
 «Посмотри на меня», — молча велела я ему.
 А он все болтал и болтал с Вишневским. Я не вслушивалась, о чем речь — я его просто рассматривала. Четкий, медальный профиль — как у Димки. Темные реснички такой длины, что я невольно позавидовала. У Димки такие же были. Мой взгляд с лица скользнул ниже.
 Джинсы и джемпер особо не скрывали его фигуру.
 Такая же как у Димки — красиво вылепленная, без перекачанных мышц и лишнего жира. Под одеждой наверняка теплое и упругое тело.
 «Боже, надеюсь у него на груди нет волос», — думала я и тут наши глаза встретились.
 У меня не было ни малейшего шанса. Он был выше меня, и потому осмотр должен был начинать сверху. До моего единственного достоинства — супердлинных ног он бы никогда не дошел.
 Поэтому я протянула ему руку, вздохнула и сказала:
 — Считай, что сейчас белый танец. Приглашаю.
 Он в ответ протянул свою и сказал:
 — Сейчас не белый. Поэтому приглашаю я.
 И я радостно уткнулась ему в плечо, закрыла глаза и глупо улыбнулась. От него пахло не так как от Димки. Тот пах табаком, кофе и какой — то свежестью. От этого же разило обыкновенным Фаренгейтом и алкоголем. Однако мне не пришлось долго убеждать себя не обращать на это внимание. Я танцевала не с ним — с Димкой. Остро чувствовала его руки у себя на теле — честное слово, они прожигали меня сквозь ткань. Он обнимал меня ими, неприлично плотно прижимая к себе, а я таяла от этого, словно воск под пламенем.
 — Тебя как зовут? — шепнул он мне, и его дыхание обожгло мою кожу.
 — Магдалина, — из-за музыки мне пришлось подтянуться к нему поближе, он в этот момент неловко дернулся и мои губы скользнули по его шее.
 И я окончательно пропала. Мне хотелось только одного — содрать с него одежду и иметь возможность скользить по его коже губами.
 Мне хотелось чтобы он меня поцеловал.
 Мне хотелось почувствовать тяжесть его тела на себе.
 Медленная музыка закончилась.
 — Спасибо за танец, — непослушными губами прошептала я, повернулась и пошла к столу. Если повезет — найду мартини.
 — Магдалин, — кто — то тронул меня за плечо.
 Я резко повернулась, по-идиотски улыбаясь — Дэн! И улыбка застыла на лице — Вишневский после Дэна был как-то совсем не очень.
 — Магдалин, — повторил он, — ты чего меня бросила? Мне без тебя скучно.
 — Сейчас развеселишься, — мрачно пообещала я. — Вот только хлопну пару — тройку чего — нибудь.
 Мартини я не нашла.
 «Ладно, — подумала я, смешивая водку с соком. — Фиг с вами, пеняйте на себя».
 После третьего бокала Вишневский поерзал и осторожно спросил:
 — Магдалиночка, может хватит?
 — Что значит хватит? Если тебе не нравится, делай вид что ты не со мной, — предложила я лениво.
 Он меня отвлекал. Я следила за Дэном. Он уже минут десять как делал вид что ничего не произошло.
 Хотя — может для него и правда ничего не произошло? А я глупая идиотка.
 — Хочешь — давай у меня вместе напьемся, а? — выдвинул Саня предложение.
 — А здесь что тебе мешает? — я с трудом уже выносила его присутствие. Мне все труднее было помнить что он мне нужен и что его нельзя послать.
 — Я за рулем, — пожал он плечами.
 — Значит не мешай другим напиваться. Я такси вызову, когда домой захочу.
 « Надеешься что такси не понадобится?» — вылез внутренний голос.
 Я промолчала в ответ.
 Да, я надеялась.
 Вишневский встал и куда — то пошел. А на его месте непонятно как мигом оказался Дэн.
 — Послушай, а ты что, с ним? — указал он куда — то в сторону ушедшего Вишневского.
 — Нет, я сама по себе, — твердо ответила я.
 Он нашел мою руку, сжал и спросил:
 — Принести тебе коктейля?
 — Может, лучше покажешь мне коллекцию картин на втором этаже? — помимо воли брякнул мой язык.
 — Каких картин? — не понял он.
 — Не обращай внимания, — улыбнулась я. — Старая английская уловка — джентльмены там под этим предлогом заманивают наивных леди в темные укромные уголки.
 — Мне понравилось танцевать с тобой, — сказал он.
 — Пригласить тебя еще раз? — тут же ухватилась я за эту идею.
 — Я тебя сам приглашу. Подожди немного, ладно? — и он исчез, на прощание сжав мою руку.
 «Господи, что я делаю?» — тоскливо думала я, сидя в одиночестве. Вишневский меня не простит. Но и то что между мной и Дэном секс абсолютно неизбежен — сомнения не вызывало. Нас тянуло со страшной силой друг ко другу, словно разные полюса магнита. Я теряла голову в его присутствии.
 — Привет, — рядом со мной уселась Инка Ястрмбжевская, наша польская красавица — блондинка. — Чего — то давно тебя не видно было.
 — Привет — привет! — улыбнулась я. — Хорошо жить стала, пару месяцев в Швейцарии провела.
 — А! — нахмурила она безупречный лобик. — Что — то я слышала такое, типа у тебя там старичок — миллионер остался.
 — Чего? — я чуть не подавилась коктейлем.
 — Все говорят, — пожала она плечиком.
 — В Москве говорят кур доят! — отрезала я.
 «Ну, Глашка, попадись ты мне только!» — мрачно подумала я.
 Тут с другого бока уселся Вишневский, протягивая мне коктейльчик. Господи, ну что ж он так не вовремя — то всегда! Басни о швейцарском миллионере он не должен был услышать.
 Слава богу Инка уже переключилась.
 — Ой, Маш, какой мне сегодня анекдот рассказали, я просто уржалась! В общем, поженились лиса с медведем, ну и лиса ему вскорости родила поросеночка. Пошел медведь с ней разводиться, а судья — мол, причины говорите, а то не разведу. Медведь и начал рассказывать — и рыжая она, и взял не девочкой замуж, и вообще она ему поросенка родила. Судья все это выслушал, и говорит лисе: мол, что вы, гражданочка, в оправдание скажете? А лиса и говорит: Мол, я во-первых не рыжая, а золотая, а какой золото без пробы? А что касается поросеночка, так все мужики свиньи, кого я родить ему должна была?
 Я вежливо похихикала, этот анекдот я давным-давно в инете прочитала, но не расстраивать же человека!
 Тут кто-то умный выключил и без того приглушенный свет, оставив только красную лампу, освещавшую полметра над полом. Рука Вишневского как-то очень по хозяйски обвилась вокруг талии, напоминая о нем.
 — Пошли потанцуем? — предложила я ему. Все-таки совесть у меня иногда просыпается, а тут как по заказу — красивая и медленная мелодия. «Затопленный мир» Мадонны.
 — Нет, я не умею, — сказал он. Тут ко мне приблизились ноги в синих джинсах, в полумраке я еле-еле различила лицо Дэна и он протянул мне руку.
 И я с радостью ухватилась за нее, поднялась и пошла за ним, в тот же момент выкинув из головы абсолютно все. Инку, Вишневского, свои проблемы. И сама потянулась к его губам, все равно ведь никто не видит.
 Я не его целовала. Я целовала Димку, отчаянно пытаясь воскресить в своей памяти его образ. Припадала к нему, краем сознания улавливая музыку, под которую мы танцевали.



   Face
   of
   you …



 Я не возмутилась, когда его ладони поползли вверх по ногам — под коротенькое платье, с нетерпением ожидая, когда кончатся чулочки и я обнаженной кожей почувствую его.



   My substitute
   for love…



 Я впечатывала себя в его тело, раздражаясь от барьера одежд. В какой — то момент я не выдержала и наплевав на все пробралась под его джемпер и ладошки наконец ощутили гладкую и теплую кожу груди.



   My substitute
   for love…



 «Я его хочу. Жутко», — мрачно осознавала я, чувствуя что меня словно засасывает в огромную черную воронку, из которой мне — не выбраться.
 И тут какой — то придурок включил верхний свет.
 Мы мгновенно сдернули руки друг со друга, и я, разозлившись, схватила Дэна за руку и потащила его к выходу. На мгновение я перехватила внимательный взгляд Вишневского, но мне было уже все безразлично.
 — Ты куда меня тащишь? — со смехом спросил меня Дэн, когда мы поднимались по лестнице.
 — Коллекцию картин смотреть, — сосредоточенно ответила я.



   Could I wait
   for
   you?


   My substitute for love…
   My substitute for love….



 Потом я долго терзала его на огромной кровати, временами смахивая слезы. Я не позволила ему зажечь свет, я не позволяла ему говорить, я закрывая ему рот поцелуями — потому что это был не Димкин голос. Изо всех сил я держалась за свои иллюзии. Я отчаянно и безнадежно ласкала его тело, в глубине души понимая что все это — substitute. И что Димку не вернешь…
 Потом он уснул, а я провела остаток ночи, приподнявшись на локтях и жадно всматриваясь в его лицо. В неверном ночном свете, просачивающемся в арочное окно, он был копией Димки. А я смотрела и тихо плакала.
 К рассвету я приняла решение.
 Я не стану больше лечиться у Оксаны. Расторгаю договор — более я не нуждаюсь в ее лечении. Буду пить только обезболивающее, прописанное Энглманом, чтобы не страдать от боли.
 По матери надо решать как можно скорее, не дай бог не успею я ту мерзавку поймать.
 Также надо с умом распорядиться деньгами, чтобы мать не преподнесла церкви чрезмерно щедрый дар.
 А после этого у меня состоится серьезная беседа с Богом. Обязательно надо покаяться. Димку — то Господь автоматом взял к себе — настоящая любовь — она все грехи покрывает. А за мной целый воз тянется — и прелюбодействие, и обман, и волшба, и мать особо не люблю. В общем практически все заповеди, только что осла чужого я не желала.
 На все про все у меня оставалось три недели.
 Run, Lola, run!
 Я тихонько выскользнула из-под одеяла, оделась и пошла к двери. Потом, поколебавшись, вернулась, чтобы в последний раз посмотреть на Димку.
 Рассветный луч как раз падал на его лицо. Гораздо моложе чем у Димки. Не такое идеально вылепленное как у Димки.
 Неродное.
 Несовершенный заменитель Димки, как сок из сухого порошка отличается от свежевыдавленного.



   Я с этим умиранием сживаюсь…
   На двух недостижимых полюсах
   Расселись черный дрозд и белый аист —
   Мы встретимся с тобой на небесах…



 Краем уха я уловила тихую мелодию и пошла на ее зов в соседнюю комнату. На огромном плазменном экране телевизора шел клип по MTV, и парня, который пел эту песню, звали Димой. И пел он — о смерти, которая навсегда. И о любви, которая — превыше.
 — Тебе тоже привет, Димочка, — прошептала я в пустоту.
 Потом я повернулась и более не оглядываясь пошла из дома. В гостиной я на мгновение задержалась — на диванах вповалку спали вчерашние гости. Вишневского среди них не было.
 Утреннее солнце неярко светило мне, легкий ветерок ласково ерошил волосы, а я шла, прислушиваясь к музыке у меня в душе. Я словно видела Димкины пальцы, неспешно перебирающие струны — только для меня. И я улыбалась — светло и тихо, не замечая ничего вокруг.



   На двух недостижимых полюсах
   Расселись черный дрозд и белый аист —
   Но встретимся с тобой на небесах…



 Светловолосая малышка, которую мама куда — то вела, встретилась со мной глазами, уставилась огромными глазищами, и робко улыбнулась в ответ. У меня никогда такой не будет…
 — Мы встретимся с тобой на небесах , — прошептала я и посмотрела ввысь. — Ты меня ждешь???
 Когда я дошла до дома, мысли мои выкристаллизовались. Спала шелуха, засорявшая мои мозги, и теперь я четко знала что мне следует сделать.
 Первым делом я позвонила Ленке Воробьевой, бывшей однокласснице.
 — Заработать хочешь? — без предисловий спросила я. Ленка, тихая троечница, в институт так и не поступила, теперь служила парикмахером при городской бане, и всегда отчаянно нуждалась в заработке. Насколько я помнила со школьных времен, Ленка была исключительно добросовестным человеком.
 — Конечно! — обрадовалась она. — А что делать?
 — Возьми ненадолго с сегодняшнего дня больничный, посидишь у меня секретарем на телефоне?
 — Ну я не знаю, — засомневалась она.
 — Пятьдесят баксов в день! — уронила я.
 — Бог мой! — встревожилась Ленка. — Поди чего-то криминальное? Мне проблемы не нужны, мне Лешку на ноги еще ставить. А то знаю я тебя.
 — Никакого криминала, успокойся. Просто будешь сидеть на телефоне и регистрировать сообщения.
 — Что-то мне не верится что ты считай за просто так мне в день месячную зарплату платить будешь, — упорствовала Ленка.
 — Если хочешь, буду платить двадцать рублей, — пожала я плечами, — видишь ли, мне эти звонки крайне важны, потому я так и оценила эту работу.
 — Да? Тогда конечно я согласна! — наконец-то улыбнулась она. — Тогда я Лешика сейчас матери сдам, пусть поводится, и звони как понадоблюсь, хорошо?
 — Вот и договорились, — резюмировала я.
 С первым пунктом покончено.
 Далее я пошла в спальню, к компьюдеру, и развесила на электронных досках фото лже-Усольцевой с обещанием ста баксов за инфу о ней.
 Как я однажды верно заметила, о дамочке мне известно только одно — ее лицо. Вот и будем ее искать по фейсу.
 Потом я позвонила Оксане.
 — Привет, — улыбнулась она в трубку, услышав мой голос.
 — Оксана, я больше не буду покупать у тебя баночки, — не стала я тянуть кота за хвост.
 — Но почему? — протянула она озадаченно — недовольным тоном. — Разве не помогает мое лекарство?
 — Нет, все хорошо было, спасибо, но мне это все же не по средствам, — легко солгала я.
 То что я собиралась сделать было сродни самоубийству. А это недостойно и некрасиво. Я вовсе не хотела, чтобы потом пошли по городу слухи, мол, Лисищщща от большой любви в могилу легла, вот народ-то оборжется. А матери еще тут жить.
 Оксана помолчала и наконец сказала:
 — Ты знаешь, давай так — ты мне достаешь кольцо, а я за это бесплатно тебя лечу.
 — Нет, — коротко ответила я. — Нахлебницей у тебя быть не собираюсь.
 — Послушай, — горячо заговорила Оксана, — я не знаю что на тебя нашло, но за последнее время мы здорово сдружились, так что хочешь не хочешь, но лечить я тебя буду. Буду приезжать и силком вливать в тебя мое пойло. Ты мне только кольцо достань, Машенька, уж очень оно мне нужно, ты даже не представляешь насколько. Маш, ты меня слышишь???
 Я молчала, отчаянно пытаясь подобрать слова. Никогда бы не подумала, что Оксана — (Оксана! ) станет единственной, кому не все равно, помру я или нет. Серега вон, вечный воздыхатель, знает правду, и то носа не кажет. Видимо макет венка да речь на могилке продумывает.
 Я молчала, чувствуя как соленые капельки обжигают мои щеки.
 — Машенька, ты тут? — уже с тревогой спросила Оксана.
 Я положила трубку. Я не хотела чтобы она услышала в моем голосе слезы.
 Я стала часто реветь в последнее время. Я попыталась вспомнить, когда я ревела в последний раз до этих неприятностей. И не смогла.
 Я считала себя сильной, уверенной, мудрой.
 Я считала что мне все по плечу.
 И вот итог.
 Ну да, я и была сильной, играючи справляясь с проблемами в прошлом. Но у каждого есть свой порог прочности.
 И я свой прошла…
 — Господи, — размазывая слезы, безнадежно спросила я. — Ты же обещал, что тростника надломленного — не переломишь. Понятно, что все в твоей воле, и с твоего попустительства он надломан. Я даже понимаю что перевязать ты его не обещал. Но, Господи! Неужто ты не видишь, что мой тростник не то что надломан — он выдран с корнем и размочален. Я не могу больше, Господи… Ты дал мне ношу более чем я могу снести…
 И тут волна боли захлестнула меня, выворачивая в судороге тело под немыслимыми углами.
 Я кое — как свернулась калачиком, баюкая боль внутри, боясь вздохнуть, однако тут же пришел новый взрыв, и я закричала…
 Я не думала, что боль будет такой. Она обходила всегда меня стороной, ее не допускали ко мне — сначала лекарства, а потом Оксанины отвары. Я была просто не готова к такому…
 Усилием воли я поползла к дорожной сумке, нашла прописанные Энглманом анальгетики и принялась методично их глотать. На шестой капсуле я остановилась. Много нельзя.
 Привалившись к стене, я по-волчьи выла, не в силах справиться, и ждала пока утихнет боль.
 Я изо всех сил честно пыталась справиться с ней…
 Издалека, сквозь марево боли раздалась трель дверного звонка. К черту. Я никому не открою.
 Прошло минут десять, за это время закинула в себя еще пять капсул, а боль никак не отступала, пульсируя во мне. Я бы все на свете отдала, только чтобы от нее избавиться.
 Таблетки не помогли…
 Дверной звонок не умолкал, и каждая трель впивалась острыми иглами в мои оголенные нервы.
 Если бы я была в состоянии встать, убила бы нежданного визитера.
 С трудом я взяла пульт от телевизора, щелкнула на канал дверной видеокамеры и увидела Оксану, не отпускавшую руку с кнопки звонка.
 Тело действовало быстрее меня. Только что неспособное ни на что, оно рвануло по лестнице вниз, с отчаянной надеждой, что она принесла лекарство.
 — Привет, — сказала Оксана, с состраданием глядя на меня. — Плохо тебе?
 Я кивнула, судорожно обняла себя за плечи, пытаясь унять дрожь и сползла вниз по стеночке.
 — Сейчас — сейчас, моя милая, — засуетилась Оксана, расстегивая свою хозяйственную сумку и доставая оттуда заветную баночку. — На-ка, попей, все снимет.
 Она приставила банку к моим губам, и я жадно припала к ней, как к источнику живой воды.
 — Хватит, девонька, — Оксана убрала отвар и закрыла пластмассовой крышкой. — Сейчас полегчает, милая. Это что ж ты такое удумала — то, горюшко?
 А я чувствовала, как уходит моя боль, словно по волшебству отступая из моего тела. Оксанино лекарство методично изгоняло ее из каждой клеточки моего тела, взамен оставляя бодрость и какую — то светлую эйфорию.
 — Я тебя люблю, Оксан, — искренне сказала я наконец ожившими губами. — Дай тебе Бог здоровья!
 — Да что ты, в самом деле, — смутилась она.
 — Ты в который раз меня спасаешь, — я была переполнена благодарностью к ней. — Я все для тебя сделаю. Я тебе то кольцо достану!
 — Точно?
 — Клянусь! — твердо ответила я.
 Неужто я могла ей отказать… Она единственная меня пожалела.
 — Держись, Машенька, — ласково сказала Оксаночка. — Постарайся уж скорее найти перстень, послезавтра как-никак шабаш.
 — Послезавтра??? — потрясенно переспросила я.
 — Ну конечно, сегодня посмотри на луну, она уже почти полная.
 — Так, — тупо переспросила я. — А если я не успею достать перстень?
 — Ты меня просто этим убьешь, — помертвело лицо Оксаны от одной этой мысли.
 — Ясно, — кивнула я. Будет ей перстень.
 — Ты вот что, девонька, — Оксана выставила передо мной из сумки еще две банки. — Храни в холодильнике, ничего с отваром не сделается, а ты не забывай прикладываться почаще. Мне за них ты ничего не должна.
 — Оксанка, у меня слов нет, — прошептала я. Для нее этот поступок был подвигом. Мало того что я в прошлом действительно причинила ей много горя, так она еще слыла в нашей среде жадноватой. И тем не менее она кудахчет надо мной, не требует денег за лекарство, несмотря на то что сама она в него явно немало вложила.
 Я достану ей перстень!
 — Ладно, Окси, ты иди, у меня сейчас дел много будет.
 — Рвешься в бой? — улыбнулась она.
 — Рвусь, — вздохнула я. Типа у меня есть выход.
 Я ее проводила и набрала номер Ленки. Никто не ответил. Значит еще у матери.
 Я бесцельно побродила по квартире, потом набрала в ванну воды и легла замачиваться в нее. Почему — то на душе после сегодняшнего секса остался неприятный осадок. Вчера — я была уверена что поступаю верно и иначе нельзя. Успокоила свою душеньку, сделала что хотела, но почему-то стало непривычно смотреть на себя в зеркало. На лбу словно были выведены данные — «Магда Шалавкина». Неприятно… После секса с Вишневским такого не было. Ну да Вишневский — он такой трогательный, как плюшевый медвежонок, старается, бедняга изо всех сил, что невозможно ему после секса доброе слово не сказать.
 Я на миг перестала тереть спонджиком лодыжку. Вот черт! Вишневский же на меня сейчас злой как черт! Чего ж я наделала-то???
 Я дотянулась до халата, вытащила из кармана сотовый и, порывшись в его памяти, набрала рабочий номер Вишневского.
 — «Бурый медведь», слушаем вас! — мелодично пропел девичий голосок.
 — Будьте добры, мне Вишневского.
 — Хорошо, как о вас доложить?
 — Скажите что Магдалина беспокоит, — усмехнулась я.
 На самом деле я была уверена что Вишневский скажет секретарше что его для меня нет.
 В трубке на несколько секунд заиграла какая — то мелодия, после чего я услышала :
 — Привет, Магдалина.
 — Привет, — вздохнула я. Его голос был подчеркнуто равнодушен. — Можешь сегодня ко мне в гости приехать?
 Он помолчал, после чего с неохотой сказал:
 — У меня дел много.
 — Мне с тобой надо поговорить. Пожалуйста!
 Я неожиданно почувствовала, что опять реву. Нервы совсем ни к черту стали. На самом деле меня почему — то очень задел его тон. Еще вчера он на меня надышаться не мог.
 — Говори, — явственно пожал он плечами.
 — Сашенька, ну пожалуйста, приедь, а?
 — Ты чего ревешь-то? — удивился он.
 — Я не реву, — утирая слезы, сказала я.
 — Хорошо, я приеду. В семь удобно?
 — Удобно!
 — Тогда до вечера!
 Я положила трубку, села в ванной посреди пены и горько зарыдала. Черт его знает почему. Надо валерьянку начать пить.
 В кармане халата тренькнул телефон. Я снова дотянулась до халата и достала сотовый.
 — Алё, — раздался в трубке незнакомый женский голос. — Это вы объявление в Интернете вешали?
 — Да, я!
 — Ну так вот, у меня есть сведения, — заявила девушка, — давайте встретимся.
 — Отлично, куда подъехать?
 — Я в Заславске живу, если сильная нужда — прошу ко мне!
 Заславск от моего города был на расстоянии ста пятидесяти километров, не дай боже я просто так скатаюсь — это ж сколько времени зря потратится.
 — Скажите, а вы уверены что видели именно эту девушку? — вздохнув, спросила я.
 — Уверена ли я? Да я с ней в одной комнате в общаге жила!
 — В Заславске? — обмирая от неожиданной удачи, спросила я.
 — Ага, тут!
 — А сейчас она там?
 — Вот за сейчас не скажу. Могу только про нее вообще рассказать, если вам это интересно, конечно.
 — Погодите, как вашу знакомую зовут? — опомнилась я от шока. Неужто я сейчас узнаю имя мерзавки!!
 — Лариска Воронова.
 — Хорошо. Говорите адрес, я подъеду.
 Повеселевшая девушка продиктовала адрес, сказала что ее зовут Людой и я тут же, быстренько ополоснувшись, вылезла из ванной и закуталась в большую махровую простынку. Кое-как вытерлась, радуясь что не надо полдня сушить волосы, и позвонила Ленке.
 На этот раз она трубку взяла.
 — Ну слава богу, — облегченно вздохнула я.
 — Звонила уже, что ли? — догадалась она.
 — Ага, никто трубку не взял.
 — Да вот только от матери приехала еще ботинки снять не успела.
 — Вот и не снимай. Заказывай тачку, бегом ко мне, я оплачу.
 — Что за спешка? — осведомилась она.
 — Уезжаю я сейчас по делам, так что, Ленчик, мухой, родная! — напутствовала я.
 Ленка приехала через двадцать минут — засекала. Я за это время успела одеться, приклеить парик и побросать в сумку все необходимое.
 — Привет, — остолбенело уставилась она на меня. — Ты чего такая страшная стала?
 — А в чем это выражается? — поинтересовалась я. Я и раньше красавицей не была — натуральная блондинка, и поэтому у меня бесцветная кожа, ресницы и светлые глаза неопределенного оттенка, единственное что спасало — роскошные ноги да волосы. Тут Господь жмотничать не стал, отвалил с лихвой. Ну с волосами понятно проблемы, так на мне парик!
 — Ну ты вовсе стала как жердь да и лицо как-то ввалилось — ну там глаза, щеки. Ты чего это, Лисонька, как на тот свет собралась?
 — Да прихворнула чуток, — неопределенно ответила я. — Раздевайся да я тебе растолкую, чего от тебя требуется.
 Ленка быстренько скинула куртешку да ботиночки, мы пошли на кухню и я вручила ей тетрадку и трубку телефона.
 — В общем, Лен, я тут одну бабу ищу, объявление дала на сотовый и домашний. Но сотовый я не всегда смогу брать-то я в мертвой зоне, то допустим занята. Так что твоя задача — просто спрашивать у людей номер телефона, записывать, а я тебе буду перезванивать, или сама звони если что срочное.
 Я вывела на первой странице тетрадки номер своего сотового.
 — А если допустим человек с автомата звонить будет? Тогда что ему говорить? — проявила Ленка сообразительность.
 — Тогда скажи, пусть все же дозванивается до сотового. В общем я поскакала, чувствуй себя как дома, шарься в холодильнике и в моей ванной сколько хочешь, только ради бога компьюдер не трогай, ладно?
 Я спустилась на лифте в гараж, вывела свою шушлайку и покатила в Заславск.
 Подгорная, дом двадцать четыре оказалась мерзкой двухэтажкой, сто лет назад оштукатуренной и покрашенной в белый цвет. Сейчас же в фасаде зияли огромные пятна отвалившейся штукатурки, во дворе за вкопанным столом трое бомжей пили из трехлитровой банки явно не квас, а в подъезде невыносимо воняло. Осторожно ступая, я дошла до второго этажа и постучала в квартиру номер шесть.
 Дверь мне открыла маленькая девушка, мне по пояс.
 — Я с вами сегодня разговаривала, я Мария, — пояснила я ей.
 — Какая вы высокая! — не сдержалась она.
 — Каблуки пятнадцать сантиметров! — улыбнулась я.
 — Все равно, мне б такой рост! — завистливо проговорила она, пропуская меня в квартиру.
 Я только усмехнулась. Это сейчас молоденькие девочки сплошь под два метра ростом, а в моем детстве девочки обычно были 160-165 сантиметров, и поэтому меня звали дылдой, а лучшая подружка, Анька Саблина, полутора метров роста, не упускала случая заметить, что маленькие женщины для любви, а большие — для работы! Однажды я, выслушав это, грустно заметила, что мне и правда не повезло — придется пахать, карьеру делать, а у Аньки, считай, сверхприбыльная профессия жрицы любви в кармане.
 Анька обиделась, но подкалывать перестала. Потом она да и остальные девчонки став постарше признавались, что всегда завидовали моему росту.
 — Вы проходите в гостиную, — подтолкнула меня Люда. — У меня в остальных комнатах еще черт ногу сломит, переехала сюда буквально неделю назад.
 Я несколько удивилась, зайдя в гостиную. Отличная кожаная мебель, на огромном дубовом столе — изящный жидкокристаллический монитор, и все это на фоне отвратительных беленых желтой побелкой стен. Причем видимо побеленных лет двадцать назад — стены были в черных засаленных пятнах, какие бывают от частого соприкосновения.
 — Я с мужем развелась да обратно в материну квартиру вернулась, а мебель вот, поделили, — смутилась Люда от моего пристального осмотра. — Пока руки не доходят ремонт сделать.
 Я кивнула, села на кресло и предложила:
 — Ну, Люда, может быть вы расскажете мне что у вас за сведения?
 — Да сведений-то у меня на самом деле немного, но возможно они окажутся ценными, — пожала Люда плечами и начала рассказ.
 С Лариской Вороновой она познакомилась одиннадцать лет назад. Заславск — город маленький, практически большая деревня, и после школы большинство выпускников отправлялось в местное ПТУ. Девочек учили на швей и поваров, мальчики традиционно обучались на шоферов и механизаторов. Людочке же отчаянно хотелось другой жизни. В последнем, выпускном классе, мать спросила ее «Ну чо, Людка, куда поступать — то думаешь?». На что дочь неосторожно ответила, что собирается в областной город, в университет. Реакция матери была ошеломляющей. Она топала ногами, кричала что дочь сдурела, что нет у ней таких денег, чтобы ее, дуру, в городе учить. Что по осени без помощницы ей картошку не выкопать, и поэтому зиму не перезимовать. Много чего она высказала онемевшей Людочке, после чего твердо заявила, мол, мое тебе материнское слово — иди в повара! Профессия хорошая, всегда в тепле да сытости, и нечего придумывать! До окончания школы оставалось еще полгода, и Люда, со всех сторон рассмотрев профессию поварихи, в ужасе решила : да ни за что! Стать толстой бабищей в заляпанном белом переднике, день-деньской крутящейся в заводской столовке, ради того чтобы вечером тайком сунуть в сумку объедки? Матери она ничего не сказала, однако про себя решила : поварихой она не будет никогда. На ее счастье тут при лесотехникуме открылся филиал областного университета и всех желающих пригласили обучаться юриспруденции.
 Люда, ни слова не говоря, отнесла документы, сдала экзамены и была туда принята. Мать устроила ей за это форменный Армагеддон, и Люда не долго думая собрала вещички и переехала в общежитие.
 Первые полгода пролетели весело. Людочка, быстро сообразив, что рассчитывать ей не на кого, принялась учиться на совесть, чтобы получать повышенную стипендию. Девчонки подобрались неплохие, жили они мирно, выручали друг друга деньгами и продуктами. Мать не показывалась, Люда тоже не особо скучала — семнадцать лет бок о бок, шутка ли, требовалось немного отдохнуть друг от друга. В один прекрасный день к Людочке, жившей одной в двухместной комнатке подселили товарку — прежняя соседка случайно залетела и тихо исчезла к матери в деревню, аборт делать было уже поздно. Новая студентка перевелась к ним из Екатеринградского университета, была отлично, с городским шиком одета, держалась сердечно и просто. Звали ее Ларисой Вороновой. Учиться она не смогла недели две — адская зубная боль буквально скрутила девушку, и Люда за ней все это время ухаживала. Когда Лара поправилась, девчонки стали закадычными подругами. Лариса подарила подруге косметику, кое — какие вещи, научила краситься. Люда, которую мать тянула одна и особо не баловала, чувствовала себя богачкой, став обладательницей таких сокровищ. Девчонки отчаянно завидовали ей, что говорить, такую подружку — яркую да щедрую — хотели все. С Лариской было к тому же очень интересно, в любой компании она становилась центром внимания, кавалеры так и льнули к ней, однако Лора держалась строго и разочарованные парни в конце концов обращали взоры на Людочку.
 Долго ли, коротко, но однажды Лариска появилась на пороге их комнаты не одна.
 «Смотри, кого я привела тебе», — небрежно бросила она онемевшей Люде. На пороге, смущенно улыбаясь, стояла мать, с трудом держа увесистые сумки с продуктами. «Здравствуй, доча », — сказала она, и Людочка, взвизгнув, повисла у матери на шее. Откуда Лариска узнала адрес матери, и что она ей наплела, так и осталось непонятным. Мать с дочерью помирились, правда жить Люда так и осталась в общежитии. Мать разрешила, при условии, что жить она будет с Ларочкой, в которой мать просто души не чаяла. «Вместо одной дочери Господь двух послал», — говорила она. А Лариса и вправду постоянно подтыкала подружку — пошли, к матери сходим, помочь наверно надо ей по хозяйству. И они дружно делали в доме Людочки уборку после занятий, варили борщи, и уходили, оставив записку, мол, были мы, дочки. Уставшая мать, придя с работы, была каждый раз тронута до глубины души. Понятно, что Лариску она любила как родную. Люда даже ревновала, бывало.
 Так и пролетело почти пять лет. На последнем курсе Людочка влюбилась, да не в кого — либо, а в сына тогдашнего мэра городка. Чинить препятствий детям никто из родителей не стал, попросили лишь закончить учебу — и за свадебку. В те дни Лариска стала еще ближе Люде — она была ее верной наперсницей, выслушивала восторженные панегрики жениху, помогала шить свадебное платье. Мать Людочки пыжилась от гордости и решила не ударить в грязь лицом перед новоявленными родственниками. За месяц до свадьбы она с утра пораньше пошла в сбербанк и сняла все деньги, которые с крестьянской бережливостью откладывала долгие годы с каждой получки. Домой она не дошла. Ближе к вечеру к Люде пришли милиционеры снять показания и сообщить, что ее мать нашли в подворотне, с проломленной головой. Рядом же валялся и метровый отрезок трубы, которым ее ударили. Денег конечно же при ней не оказалось.
 Людочка слегла от горя, Вовка, ее жених и его родители забрали девушку к себе, выходили и через месяц несмотря на траур Люда вышла замуж. А куда было деваться? Она осталась сиротой, одной — одинешенькой на свете.
 В этом месте Люда остановилась и посмотрела на меня, словно прося ее оправдать.
 — Ну это понятно, — отмахнулась я. — А что с Ларисой было дальше?
 — Я не знаю, — пожала она плечами. — Я когда встала после смерти матери, Вовка сказал что она уехала, мол, переживала сильно из—за матери.
 Странный способ выразить скорбь.
 — Люда, вы жили с ней вместе, может, вспомните, где ее родители проживали, откуда она сама?
 — Так родители — то у нее, бедной, разбились на дороге, сирота она, — вздохнула Люда. — Вы если ее найдете, так скажите, что я на старом адресе теперь живу, пусть приезжает, как родную приму.
 — А если сирота, так куда ж она подалась — то от вас?
 — Не знаю, — безмятежно пожала плечами Люда.
 — Может, у вас фотографии сохранились?
 — Конечно сохранились!
 Вскочив, Люда подошла к шкафу, сняла с полки цветной фотоальбомчик, пролистнула его и подала мне. На фотографии была несомненно лже — Усольцева. Юная, с длинной светлой косой, отчаянно хохочущая на какой — то вечеринке и с котенком на руках.
 — До сих пор понять не могу, почему она уехала от меня, — тихо сказала Людочка. — Она же мне как сестра была.
 Выйдя от Люды, я села в машину и задумалась. Девушка производила впечатление полной клуши — доброй, наивной и недалекой. Во всяком случае я лично из ее рассказа вынесла совершенно не то, что она хотела мне сказать. Ларочка, сестра Люде и дочь ее матери, рождественский ангел, представилась мне крайне продуманной девицей. Если она сирота, как утверждала, и окружающие в этом не сомневались, значит Лариса никогда не получала переводов из дома, никогда не отлучалась из Заславска надолго, иначе у местных кумушек махом родилась бы сотня — другая версий. Соответственно — Ларе было выгодно тут обрести «семью». Что она с блеском и проделала. К тому же Людочка — отличница, наверняка она помогала подружке и с учебой. И весьма странна мне история с ограблением и убийством матери. Вернее, реакцией на это Лары. Сто к одному, что мерзавка и тут приложила свою ручонку!
 Тут мне в голову пришла новая мысля! Сиротка — то явилась из Екатеринграда в эту глушь отнюдь не босая и голодная! Королевой явилась, судя по восхищению Люды! И к тому же — покажите мне дурака, который из екатеринградского универа станет переводиться заштатную глушь!
 Я сунула руку в сумку, достала банку с отваром, приложилась к ней и набрала на сотовом номер Корабельникова.
 — Витька, нужна помощь! — кратко сказала я.
 — Горе ты мое, — ухмыльнулся он. — Рассказывай!
 — Слушай, особо в детали не вдаваясь, суть басни такова. Некая Лариса Воронова выманила у гражданина Америки очень крупную сумму, и так получилось, что мне ее надо найти. Можешь ее в розыск подать?
 — Мать, ты сдурела, — тут же отреагировал Витька. — Во — первых — где заявление пострадавшего? Без него тут никто со стула не встанет. Во — вторых — колись — ка, голуба моя, во что ты все-таки вляпалась? Опять приключений на свою задницу наскребла, а?
 — Да ни во что я не вляпалась, так, звоню тебе по старой памяти, авось инфой секретной разживусь, — как можно беззаботнее отозвалась я.
 — Смотри у меня! — уже на полтона ниже пробасил Корабельников.
 Я отключилась и перезвонила к себе домой.
 — Ну что, Ленк, никто не звонил? — нетерпеливо спросила я подружку.
 — По делу — никто, а так — звонил какой-то Денис, просил записать его номер телефона, и сказал что будет еще сам звонить, ему тебя лично надо.
 — Какой такой Денис? — не поняла я.
 — А я откуда твоих ухажеров знаю? — засмеялась она.
 Я положила трубку с неприятным чувством. Я вспомнила, что за Денис. Дэн, вернее. Мой случайный любовник. И откуда он только телефон взял! Меня передернуло от отвращения к себе. Как-то неправильно с ним получилось, ей-богу.
 Потом посмотрела на часы — черт возьми! Стрелка давно перевалила за полдень, а Екатеринград хоть и не слишком от нас далеко, но и не близко, на моей машине — часа три с половиной. Если ехать — то прямо сейчас!
 И я поехала.
 Благо Екатеринград был в стороне Заславска. Сосредоточенно размышляя, я поехала по следам Ларисы. И я отъехала уже километров на пятьдесят, как меня словно током дернуло: Вишневский!!! Вернусь из Екатеринграда я только ночью!!!
 Недолго думая я схватила мобильник, натыкала номер и сказала:
 — Привет, Саш.
 — Привет, — хмуро отозвался он.
 — Послушай, к семи я не успеваю. Можем на завтра перенести?
 — А на сегодня если не секрет что намечено? — как-то странно усмехнулся он.
 — Дела, Сашенька. Так во сколько завтра?
 — Мне завтра совсем некогда, — ровно ответил Вишневский.
 — Сейчас зареву, — предупредила я.
 — Это дел не отменит, — голос его стал еще скучнее.
 Я помолчала с секунду, после чего спросила:
 — Сашка, что делать будем?
 — Не отменять сегодняшнюю встречу.
 Я подумала с секунду — и улыбнулась.
 — Хорошо, Саша. Я не отменю!
 — Рад, — сухо ответил он.
 И повесил трубку.
 В Екатеринград я примчалась, когда уже сгустились сумерки. Спешным порядком вцепилась в первого же попавшегося дяденьку гаишника и стребовала с него подробное описание маршрута к университету.
 — Э, — махнул он палкой, — так у нас, девушка, тут четырнадцать вузов, вы определитесь, какой вам именно нужен.
 — Самый главный! — расплывчато, но твердо ответила я.
 — Тогда езжай так, — тут же сориентировался он и объяснил дорогу.
 Еще через полчаса я была в университете, стояла в холле и пыталась сообразить, куда дальше двигать. Не к первому же встречному подходить и спрашивать — поможите, люди добрые, сами мы не местные, кто Ларку Воронову знает, а?
 Время было вечернее, студентов почти не было, и старушка в стеклянной будочке выразительно — недовольно на меня поглядывала. Ну что ж, вот с нее мы, пожалуй, и начнем.
 — Здравствуйте, — подошла я к ней. — Подскажите, мне тут про вашу бывшую студентку узнать надо, мне куда обратиться?
 — Организация какая? — подозрительно глянула старушонка из-под очков.
 Тон, которым она разговаривала со мной, мне крайне не понравился.
 — Никакая, я сама по себе.
 — И чего ж вы узнать хотите? — сжала она губки в ниточку.
 — Про студентку вашу бывшую, — терпеливо повторила я.
 — Документики покажите, — ниточка губ стала вовсе еле заметной. А старушка-то тут явно вместо цепной собачки, того и глядишь, покусает!
 Я спокойно вытащила права и положила перед ней.
 — Что вы мне даете, вы мне паспорт покажите, — зло заявила старушонка.
 — Паспорт дома, — вздохнула я.
 — Вот съездите домой и привезите значит, — мерзким голосом велела она, вздернула она нос и уткнулась в журнальчик, давая понять что аудиенция закончена.
 — А вам зачем паспорт-то мой? — поинтересовалась я.
 — Пропуск выписать, — не отрываясь от журнала процедила она.
 Пожав плечами, я отошла от окошечка и направилась вглубь универа.
 — Вы куда? — закричала старушка мне вслед.
 Я не слова не говоря знай себе шагала.
 Странное создание — у входа никого нет, кроме нее, а она права качает. Был бы какой-нибудь секьюрити для солидности, я б может и подумала, стоит нарываться или нет. А старушка, да еще и хамка — это несерьезно. Так и тянет поперек ей сделать.
 Кстати, непонятно, отчего старость надо уважать во всех проявлениях. Нет, я конечно понимаю основные причины, однако я гораздо более склонна простить хамство ребенку, нежели старушке. Ребенок — он малый, ума еще не набрался, а когда человеку за шестьдесят, а он не в курсе что есть вежливость — это уже не оправдать никакими доводами.
 — Наглая какая! — заверещала бабка, наконец добежав до меня и вцепившись в рукав. — А ну стой!
 Я вежливо остановилась, посмотрела на нее и осведомилась:
 — Вы со мной драться будете или как?
 — Ни стыда ни совести! — задохнулась она злобой. — Ты мне во внучки годишься! Сейчас я милицию-то на тебя вызову!
 — Бабушка, — жестко сказала я. — Истерику прекратите. Если вы заметили, я вам слова худого не сказала, вы же на меня уже ведро помоев вылили. Судебный процесс не обещаю, но пятнадцать суток с бомжами вы, ей — богу, по закону заслужили! Зовите-ка вашу милицию!
 — Ишь ты! — все еще с гонором, но на полтона ниже, сказала бабушка. — Я при исполнении! В милицию меня решила сдать?
 — С вашим поведением никакое исполнение не поможет, — пожала я плечами.
 Как ее тут только терпят — ничего не понимаю.
 — Ко мне как к человеку — так и я по-людски, — совсем мирно сказала бабулька. — Тебе надо-то было что?
 — Про студентку вашу бывшую узнать, — терпеливо сказала я в третий раз.
 — Ну так бы и сказала, — выдавила бабка из себя улыбку. — Иди вон по лесенке на второй этаж, и налево по коридору, увидишь табличку «Деканат», там и спросишь.
 — Спасибо, бабушка, — сердечно улыбнулась я.
 — А про кого узнать-то хочешь? — спросила она. — Я тут давно работаю, многих знаю.
 — Лариса Воронова — помните такую? — спросила я.
 — Это проститутка-то которая? — отозвалась она. — Конечно помню!
 — Погодите, — усомнилась я. — Это лет десять-одиннадцать назад было, вы уж наверно и не припомните.
 — Да как не припомню, — хмыкнула старушка. — Очень даже я эту оторву помню. Зовут-то тебя как?
 — Мария, — представилась я.
 — И я Мария, Марья Павловна! Ну-ка, пошли, красавица, чайку попьем!
 «Во поперло!» — восхитилась я. А я-то голову ломала — как про лже-Усольцеву сведения выманить, смутно подозревая, что абы кому их просто не дадут. Да еще и непонятно в каком универе про нее спрашивать. А тут такая удача!
 Я, улыбаясь во всю ширь следовала за бабушкой, стараясь не забегать вперед нее. Какая замечательная бабулька, как я могла про нее всякую фигню думать!
 Бабулька завела меня в свою будочку, включила чайник и примиряющее сказала :
 — Ты на меня зла-то не держи, детки сама знаешь какие сейчас пошли, все нервы мне за день вытреплют, к вечеру уж на людей кидаюсь.
 — Да уж, — глубокомысленно подтвердила я, устраиваясь на табуретке.
 — Тебе Ларка — то зачем нужна? — поинтересовалась старушка.
 — Даа, — неопределенно помахала я рукой, собираясь с мыслями.
 — Сперла поди чего? — проявила Марья Павловна редкую проницательность. — Она на это мастер. Вот, послушай-ка, как она тут училась.
 Лара Воронова родилась, что называется, с золотой ложкой во рту. Мать ее, оперная певица, в свое время подавала большие надежды, ее звали в Большой, однако она последовала за мужем, у которого были перспективы в Екатеринграде. С тех пор она радовала своим чистым, высоким голосом только местных поклонников оперы, при этом еще и являясь образцовой женой и матерью. Отец Лары как и предполагалось довольно скоро стал ректором местного университета, фигурой влиятельной и значимой.
 Как там ее детство протекало Марья Павловна понятно была не в курсе. Однако когда Лара поступила учиться после школы сюда — конечно же на престижный юридический факультет, доблестная бабуська к ней присматривалась. По местным канонам Воронов был тут царь и бог, а дочь его классифицировалась как принцесса крови.
 — Вначале-то она тут мышкой шмыгала, — раскрасневшись то ли от горячего чая, то ли от воспоминаний, вещала бабулька. — Скромная да вежливая, чудо а не девчонка! Да только чуяло мое сердце — не все так просто! Так оно и получилось.
 Не проучились детки и половины семестра, как по универу поползли недобрые слушки. Мол, Лорка Воронова нечиста на руку, тащит все что не приколочено. Началось это с того, что в раздевалке Ларисы случайно раскрылась сумка, и все ее тетрадки веером разлетелись по полу. А так же гулко брякнул об пол здоровущий сотовый телефон с Микки Маусом на корпусе — редкая и крайне дорогая вещь по тем временам. Все отлично знали, что единственный сотовый на весь университет был у Марины Черкасовой — дочери мэра и Лориной задушевной подружки с детства. Ну а наклейка с мышонком отметала все сомнения, другого такого телефона просто быть не могло. Лора разрыдалась, сквозь слезы утверждая, что ее кто-то подставил, что она не виновата, что папочка ей десять таких телефонов купит. И Маринка, добрая душа, первая же кинулась ее утешать.
 — Однако я с нее с тех пор глаз не спускала! — воскликнула Мария Павловна. — Не верила я ей! Я ж тогда на гардеробе служила, и отлично видела, как Лора минут эдак за десять до того рылась в сумке, конспект искала. И что она, сотовый не увидела??
 — Послушайте, — пожала я плечами, — я в своей сумочке каждый день теряю мобильник, ничего удивительного.
 — Так ты не путай, — сурово одернула меня бабуська. — Это сейчас телефоны малюсенькие пошли, а раньше они что твой лапоть были! Не могла она не заметить! Михал Михалыч, ректор-то наш, к тому же дочку больно не поважал, зря она про десять сотовых брякнула!
 В общем, скандал замялся, так и не начавшись, Лора вела себя тише воды ниже травы, однако слушки — то все же поползли. И то — с начала учебного года именно в Лориной группе через день да каждый день случались кражи. Не знать об этом было невозможно — студенты, все еще не вышедшие из детского возраста, были подотчетны своим родителям. Сами-то может они и не подняли бы скандал, да только что сказать родителям, когда они нависают над тобой и требуют объяснить, где деньги, выданные на новый магнитофон? Или сам магнитофон? Вот и тянулся нескончаемый поток обозленных родителей в университет. В деканате за голову хватались, однако что сделаешь, кого обвинишь?
 А про Лору так и ходили слухи — один страннее и грязнее другого.
 — Говорили что слаба она на передок, да только сложно было поверить в это, Машенька, — с упоением вещала Марья Павловна. — Не вела она себя как вертихвостка, и все тут! Я таких — то издалека вижу, разодеты, разукрашены, фу — ты, ну — ты! А Лорка она и одета скромно была, и красилась неярко, и с парнями я ее сроду не видела! Обвела она меня вокруг пальца в общем !
 Гром грянул в начале декабря.
 В одну из гостиниц города были вызваны администратором скорая помощь и милиционеры. Горничная, собравшись убрать номер после съехавшего жильца, обнаружила там чудовищно избитую девушку. Персонал гостиницы нехотя, но все же признался, что она — из подопечных «Папы Лёши» — местного сутенера, который ежедневно оплачивал напрямую администраторам пустующий номер для своих девушек и раздавал щедрую дань местным секьюрити — дабы не чинили препятствий ему и не пускали чужих. Папа Леша не отпирался, выразил полное желание сотрудничать с органами, но с личностью девушки помочь никак не мог — паспортов на такой работе с них не требуют. Да и девушки редко назывались своим именем. Анжелика — излюбленное имя девушек по вызову — запросто могла оказаться Устиньей Кефиркиной, а Диана или Виктория — Клавой или Дуней. Эта девушка работала под именем Лорена. Ее увезли в больницу, а папа Леша выдал ментам сумочку с ее вещами, в которой оказалась тетрадка по математическому анализу на имя Вороновой Ларисы, ученицы такой-то группы. Папа Леша, вместе со своими девушками показал, что Лорена не скрывала, что учится в университете, в деревне у нее парализованная мать, так что работала она как вол, чтобы оплатить учебу, лечение и сиделку для матери. Ни от какого клиента не воротила нос, другие девчонки выкобенивались, мол, тому минет надо всю ночь делать, а этот вообще просит, чего мы — не за какие деньги, а Лорена молча вставала и шла к клиентам. «Золотая девка», — вздыхал папа Леша и каждое утро при расчете ставил ее в пример другим сотрудницам.
 Менты из этого сделали один вывод — девушка учится в университете, подхватили тетрадку, в сумочке нашелся и студенческий билет, и на следующий день явились в деканат.
 Скандал замять не удалось. Слишком много левого народа, то есть студентов, было в деканате, когда туда явились менты, выложившие на всеобщее обозрение студенческий билет «вашей проститутки, Вороновой Ларисы Михайловны», да и в больнице, куда отвезли Лорену не все дураки были и дочку ректора в лицо знали. Университет к обеду бурлил, смакуя новость, развеселый ди-джей местного радио вовсю отпускал шуточки по этому поводу, не оглашая правда имен, да только итак все были в курсе. Михал Михалыча в тот же день разбил инфаркт, до больницы его не довезли. А мать Лоры тихо его похоронила, без помпы, стыдно ей было людям в глаза глядеть, и куда — то уехала из города. Ларку же тоже не видели больше в городе.
 — Мдаа, — здорово ошарашенная ее рассказом, только и смогла сказать я. Как-то не склеивалось все это, хоть убей.
 — Так что, девонька, Ларку-то Воронову тут кто хочешь отлично знает, — заключила старушка. — Еще хорошо что ты в деканат не сунулась, Клара Ильинична тебя б взашей прогнала, она на Михал Михалыча надышаться не могла, когда он умер, так черная ходила, за стеночки держалась.
 — Мда, — снова невразумительно брякнула я, собираясь с мыслями. — Послушайте, Марья Павловна, но я вот знаю что документы она все же забрала из университета ?
 Это я, признаться, наобум сказала.
 Однако Людочка утверждала, что Лариса к ним перевелась, а это предполагает как минимум наличие документов из этого университета. Но хоть что со мной делайте, я не могла представить, что Лариса после такого как ни в чем не бывало смогла бы заявиться сюда за документами.
 — Маринка Черкасова забрала ее документы, — помолчав, неохотно призналась старушка.
 — Маринка ? — удивилась я. — Это у которой она мобильник почти стащила?
 — Ну да, — кивнула Марья Павловна.
 — Дела, — присвистнула я. — А часом не знаете, где она теперь живет?
 — А чего не знать? Спроси у кого хошь, где тут Цитадель, там она и живет. Росомахина она теперь по мужу, он у нас бооольшой человек в городе.
 — Цитадель — это что? Гостиница? — непонимающе нахмурилась я.
 — Дом это, для новых русских, называется так, — пояснила старушка. Сердечно простившись с ней, я села в машину, чувствуя как у меня голова гудит под напором мыслей и эмоций. Ну Лариска, ну дает! Непонятно одно — отчего она предпочитала секс исключительно за деньги? В их семье не нуждались. Если взять теорию, что она страдала нимфоманией, так это бы проявлялось и в повседневной жизни, однако Марья Павловна утверждала, что вела она себя с мальчиками очень скромно и ничего им не позволяла.
 Не вяжется.
 Хотя может она просто была хитра как лиса и скрытна как ежик. Или страдала раздвоением личности.
 Я отхлебнула из Оксаниной баночки, посмотрела ее на свет, и увидела что там плещется уже меньше четверти. Вот черт! Загибаться от адской боли я не хотела, надо было бегом домой. Однако и к Марине следовало съездить по — любому — когда еще тут окажусь. Поколебавшись, я все-таки решилась ехать в Цитадель.
 Цитадель и вправду была выстроена в духе средневековых замков, четыре ее стены образовывали двор — колодец, а вход был через холл, в котором сидели злые секьюрити.
 — Вы к кому? — вежливо осведомился у меня рослый детинушка.
 — К Росомахиной, — честно призналась я.
 — У них дома никого нет, — так же вежливо но непреклонно отозвался детинушка.
 — Так, а сообщение я для нее могу оставить?
 — Разумеется, — кивнул он.
 Я вытащила из сумки блокнот, ручку, выдернула лист бумаги и написала
 «Уважаемая Марина! Меня зовут Мария Потёмкина, и мне необходимо с вами как можно срочнее встретиться. Если вас не затруднит, позвоните мне на сотовый». Написав в конце заверения в вечной любви и уважении, я поставила номер сотового и отдала лист секьюрити.
 — Марина Николаевна получит сразу же по прибытии, — церемонно известил он меня.
 И я пошла к машине, по пути размышляя о том, где берут таких хороших охранников — и жильцов-то они своих по именам помнят, и не хамят. А наши — не успела я из Швейцарии явиться, как меня тут же в кутузку сдали!
 Села я в машину вполне удовлетворенная. Да, я не нашла Воронову, однако дело движется, и это меня радовало. Во всяком случае ниточки тянутся дальше, не обрываются, а уж я, не будь я Магдалинкой Потёмкиной, не сплохую!
 Приехала я домой уже в первом часу ночи.
 — Ленка, — позвала я из прихожей.
 Ленка не отозвалась, но свет в квартире был кое — где включен. Я пошла на кухню за отваром — кости уже начинало противно тянуть, и увидела Ленку на кухонном диванчике, сладко посапывающую под пушистым пледом. Я на цыпочках прокралась к холодильнику, открыла дверцу и достала баночку, которой случайно задела об банку с огурцами. Раздался довольно громкий звон.
 Вот черт!
 — Лисонька ты? — сонно спросила Ленка.
 — Ага, я, ты спи, я тихонечко, — отозвалась я.
 — Ты поешь, я супчик сварила, — так же сквозь сон сказала она.
 — Ой, спасибо, Ленок! — расчувствовалась я. — Слушай, пока не спишь — Вишневский был?
 — В гости приходила какая-то баба, назвалась Оксаной, она тебе банку с отваром оставила, а твой Денис еще несколько раз звонил, — буркнула она, переворачиваясь на другой бок.
 Я налила тарелочку отличной солянки, кинула туда несколько оливок, кусочек лимона и ложечку майонеза. Поставила тарелочку на поднос, туда же положила кусок французской булки и кусочек торта. Шутка ли, я весь день голодом себя морила, и потому основательно проголодалась. Со всем этим я пошла к себе на третий этаж, сгрузила все у компа и принялась ужинать, одновременно почитывая газету.ру.
 Потом сварила кофе, выпила чашечку.
 Потом сходила в ванную, приняла душ, старательно втирая в кожу ванильный гель.
 Потом содрала постельное белье, достала комплект немыслимой роскоши, непонятно для чего приберегаемый, и застелила им кровать.
 Полюбовалась нежным шелком и ажурной вышивкой и схватилась за пылесос.
 «Послушай, ну чего ты мечешься?» — резонно спросил внутренний голос.
 Я отпустила трубку пылесоса, села в кресло и заревела.
 «Дура, — припечатал голос, — позвони ему. А лучше — езжай в гости».
 Я посидела с минутку, потом сходила в Каморку, нацедила в ковшик гламарии, содрала халат и тут же щедро облилась ей, втирая драгоценную смесь ладошками в кожу. Потом приклеила парик, оделась, накрасилась и поехала к Вишневскому, сверяясь с адресом на визитке.
 Почему-то у меня было предчувствие, что он меня выгонит.
 Самое классное время суток — это утро. Когда лежишь в теплой кроватке, еще не проснувшаяся толком, вспоминая снившиеся сны. Когда ресницы еще только — только готовятся взмахнуть вверх.
 Около меня кто-то прошел, звякнул фарфор, и я почувствовала запах кофе.
 — Хочешь я тебе эту квартиру подарю за чашечку кофе? — улыбаясь, сказала я заботливой Ленке. Мать-то все равно ее церкви отпишет, а подруг любимых нет. Не все ли равно кого облагодетельствовать.
 — Она и так моя, — хмыкнул мужской голос.
 Я в изумлении открыла левый глаз и обнаружила Вишневского, расхаживающего по спальне. Явно не моей.
 Вот черт!
 — Послушай, отчего ты не носишь пижаму? — с досадой спросила я, рассматривая его голый зад. Неплохой кстати зад, ни малейших признаков целлюлита.
 — Ага, начинается. А вчера ты спрашивала, надеваю ли я на ночь ночной колпачок.
 — Мда? Ну так ты похож на плюшевого медвежонка. Тебе колпачок полагается по имиджу!
 Как я к нему попала — абсолютно не помнила. Последнее воспоминание было — как я еду по ночным улицам, изо всех сил борясь со сном. Шутка ли — предыдущую ночь я, гм, не спала из-за Дениса, и мой организм, и так смертельно больной, таких издевательств над собой не потерпел. Просто взял и вырубился.
 — Мда, — повторил Вишневский мое любимое словечко. — Нет чтобы с тигром сравнить.
 — Слушай, тигр, а я как у тебя оказалась? Извини конечно за странный вопрос, но я вымоталась вчера, буквально на автопилоте к тебе приползла.
 — Ах, да! Все хочу спросить — а ты с какой целью-то вчера ко мне приехала?
 Я задумалась, схватила чашечку кофе и неуверенно спросила:
 — А у нас с тобой вчера чего было?
 — Да в том-то и оно что ничего. Пришла, спросила, есть ли у меня ночной колпачок, разделась, бухнулась в джинсах на мою кровать и уснула.
 — Значит я приезжала к тебе поспать, — мудро сказала я, попивая кофе.
 — И даже мне не дала! — с детской обидой сказал он.
 — Извини, — с раскаянием сказала я. — А ты что, пытался?
 Машинально я заглянула под одеяло — джинсов не было, из одежды присутствовали только трусики.
 — Ну конечно, думал, что секс тебя взбодрит, — еще обиженнее сказал он.
 — А я? — донельзя заинтригованная, я подтолкнула его к дальнейшему рассказу.
 — А ты меня треснула, и пообещала что еще раз притронусь — импотентом навсегда буду.
 — Хм, молодец — то я какая! — похвалила я себя за моральную стойкость.
 — Думаешь?
 — Послушай, Сашенька, — я отставила чашку в сторону и повернулась к нему. — Секс в данной ситуации — это банальное неуважение девушки и ничем от изнасилования не отличается.
 — Почему? — озадачился он.
 — Потому как я была никакая и, соответственно, вряд ли могла сексом насладиться. В общем чтобы больше такого не было. Ясно?
 — Ага, — сказал он, пододвигаясь ко мне поближе. — А сейчас сможешь насладиться?
 — Ну, — задумалась я, — как заинтересовывать будешь.
 Хорошо мне с ним было. Он такой милый и хороший, этот Вишневский.
 И тут зазвонил сотовый.
 — Не бери, — тоскливо попросил Саня, видя как я склоняюсь за сумочкой.
 — Надо, — твердо ответила я и откинула крышечку телефона. — Алло!
 — Доброе утро, — раздался девичий голос. — А мне бы Марию Потёмкину.
 — Слушаю.
 — Это Марина Росомахина, я не очень рано?
 — Конечно нет! — горячо воскликнула я, радостно улыбаясь.
 — Вы написали что у вас дело срочное, а я только приехала от родителей, и решила позвонить.
 — Абсолютно правильное решение! — одобрила я. — Марина, нам надо с вами встретиться.
 — Конечно, — с готовностью подтвердила она. — Когда вам удобно?
 «Странная девушка», — подумалось мне. Какая-то чересчур добрая и готовая услужить. А вслух я сказала:
 — Знаете, Марина, я сейчас в соседнем городе, мне потребуется несколько часов чтобы доехать…
 — Ничего страшного, я весь день дома, приезжайте в любое время, у меня шестнадцатая квартира.
 Вишневский встал с кровати и принялся спиной ко мне натягивать джинсы.
 — Ну не обижайся, а? — безнадежно попросила я его. Он даже не обернулся.
 И тогда я сама поразилась тому, что сделала. Я встала, подошла к нему и обняла, прижавшись щекой к щеке. Легонько чмокнула за ушком. И вздохнула:
 — Чего ж у нас с тобой все сикось-накось получается, а?
 — Не знаю, — сказал он и прижался ко мне покрепче.
 «У тебя к нему святое материнское чувство, — гадко хихикнул внутренний голос. — Вернее не совсем святое».
 «Кыш, мерзавец», — прикрикнула я на него, отчего-то светло улыбаясь.
 — Ты надолго уедешь? — спросил Сашка.
 — Не знаю. А что?
 — Как закончишь с делами, приезжай ко мне, ладно?
 — Ладно, — согласилась я. — Тогда я побегу?
 — Только не споткнись, — улыбнулся он и хорошенько меня поцеловал.
 И мне в первый раз это по настоящему понравилось.
 Марина Росомахина оказалась прехорошенькой полненькой брюнеточкой с огромными глазами и потрясающими пухлыми, четко очерченными губками.
 — Мам, а это что за тетя? — поинтересовался робко выглядывающий из-за нее парень лет пяти от роду.
 — Это тетя Мария, иди с Моной поиграй, нам поговорить надо, — скомандовала Марина сынишке и сунула ему в руки крошечного пекинесенка.
 Я в это время снимала верхнюю одежду и, слегка улыбаясь следила за матерью с сыном, одновременно осматривая квартиру.
 Видно было что тут живет хорошая и дружная семья. В прихожей стояли веселые цветные санки, на стене — детский рисунок в рамке, где кособоких маму и папу обогревало ярко — малиновое солнышко. Под ногами у них прыгал какой — то синий таракан в полосатой шапке, а надпись гласила «Мамочка, папочка и я!»
 Мне в голову в детстве точно не приходило рисовать такие рисунки. И так их подписывать.
 — Да вы проходите, — оторвала меня от созерцания сего шедевра Марина. — Я как раз печенюшки испекла.
 Я шла за ней по коридору, и мысленно за ней повторяла — «печенюшки». Уютное, домашнее словечко.
 В кухне она налила в две чашки чай, поставила на стол глубокую чашку с выпечкой и села сама.
 — А я тоже хочу! — хитро прищурившись, заявил пацан.
 — Подслушивать ты хочешь, а не печенюшек, а ну брысь отсюда, — с улыбкой заявила ему Марина.
 — Не, мам, тогда я ничего не хочу, мы с Моной тихонечко посидим, ладно? — тут же сменил политику парень.
 — Ну да, ну да, — насмешливо отозвалась она. — А потом приедет бабушка и выяснится, что я вас бедных не кормлю! Давайте-ка дорогие мои, в детскую идите. Я вам сейчас туда вкусненького дам!
 Она встала, налила в стаканчик сока из пакетика, отсыпала на блюдо печенюшек и поставила все это на стеклянный поднос.
 — Ромка, сидите там тихо, нам с тетей поговорить надо, — велела она, вручая поднос сынишке.
 — Понял! — серьезно сказал пацан.
 — Тяф-тяф! — подтвердил пекинесенок.
 А я поняла — еще немного, и я начну проситься чтобы меня сюда удочерили. Мне хотелось навсегда тут остаться.
 Марина наконец снова села и пожаловалась :
 — Вот так с этими детками и крутишься день-деньской!
 — Классный у вас бэби, — улыбалась я непонятно чему. Наверно сама атмосфера в доме Росомахиных была такой — доброй и счастливой.
 — Да это он при вас такой, — зарделась она от похвалы.
 — Вы знаете, Марина, у меня к вам нелегкий разговор, — вдруг вспомнив о цели визита, стерла я улыбку.
 — Мария, — перебила меня Марина, — мы друг друга первый раз в глаза видим, но вы не стесняйтесь, задавайте вопросы. Вы, дорогая моя, нас два года назад спасли, так что можете рассчитывать на мою полную откровенность.
 — Чего??? — поразилась я.
 — Конечно, вы и не припомните тот случай сейчас наверно, — краешками губ улыбнулась она. — Вы ведь Мария, ведьма?
 — У меня что, на лбу это написано? — спросила я.
 — Отчего же на лбу? — обстоятельно ответила она. — Муж у вас тогда полный обряд делал — охранки и открытие удачи, только тем и спасся от разорения. Если б не вы — на вокзале б сейчас жили. А когда приехал, всегда вас добрым словом поминал. Ведьма, говорит, сущая, только в душе добрая и настоящий профессионал! Фамилию он вашу еще тогда мне сказал да описал, согласитесь, очень высокие длинноволосые блондинки — редкость все-таки. А как мне вас описал парень из охраны, так я сразу и поняла что это вы.
 — Мдяя, — озадаченно сказала на это я. Можно конечно порассуждать в этом месте о пользе добрых дел, которые в нужный момент возвращаются бумерангом, однако что-то тут не так. Я больна и у меня аура плохая, ко мне наоборот всякая гадость должна липнуть, а у меня удача — так и прет!
 Фигня какая-то.
 Но тем не менее — как вовремя! Что бы вы сказали, если бы к вам заявилась в дом незнакомая девчонка и начала проводить допрос? Я бы если честно на порог не пустила. Шляются всякие…
 Но уж раз прет — грех не воспользоваться.
 — Знаете, Марина, я в общем-то ищу Ларису Воронову, подружку вашу бывшую.
 — Господи, — охнула она, — Лорку? А что такое?
 — Да поговорить с ней надо, — пожала я плечами. — Вы ее когда в последний раз видели?
 — Десять лет назад, — растерянно проговорила она. — Нам тогда по семнадцать было, на первом курсе учились. Как она хоть живет-то сейчас?
 — То есть вы о ней десять лет никаких вестей не имеете? — уточнила я.
 — Конечно нет, — воскликнула она. — А кстати вы — то как на меня вышли?
 — Я в университет к вам заглянула, там старушка на вахте сидит…
 — Все ясно, баба Маша, — махнула она рукой. — Мы ее Цербером кликали. И она явно слюной брызгала, пока про Лариску рассказывала?
 — Типа того, — улыбнулась я.
 — Цербериха страсть какая злобная, — поморщилась девушка. — Могу представить, чего она вам наплела. Лучше послушайте как на самом деле было.
 Ларка, по словам Марины, всегда была сущим ангелом. В детстве без проблем делилась своими игрушками с детворой и не устраивала родителям скандалов в магазине «Мама, купи!!!!». Всегда неизменно улыбающаяся, всегда готовая помочь — такой она была, сколько ее Марина помнила. «Девочка — солнышко», так ее называли окружающие, и неизменно добавляли поговорку насчет ласкового телка.
 Перелом наступил лет в шестнадцать.
 Ларка как-то замкнулась тогда, стала реже навещать подружку, и Марина недолго думая списала это на предстоящие экзамены на аттестат зрелости. А Лорка сделала химию, стала невообразимо краситься и одеваться. В школе это не приветствовалось, однако из уважения у Ларкиным родителям учителя на это глаза закрыли. Потом Марине как-то рассказали, что видят ее подружку практически каждый день в рок-кафе «Белый таракан». Место считалось полуприличным, нечесаные рокеры горланили там песенки из «Сектора Газа» в вольной обработке, хлестали пиво и не стесняясь обжимались с подружками. В общем школьнице там было совсем не место.
 Через некоторое время все внезапно кончилось. Лорка как-то враз одумалась, умылась, заплела волосы в две косы налегла на учебу. Марина, домоседка по складу характера, очень обрадовалась за подругу — перебесилась, теперь все как прежде станет. Мол, будем как прежде печь кексы по вечерам и чесать языками на кухне. Но не тут — то было. Лорка забегала к ней как и прежде редко, а после ее ухода Марина стала замечать пропажи. То у матери духи исчезнут, то серьги, а то и денег, которые выкладывал отец на холодильник по утрам на хозяйство, не досчитаешься.
 Марина дождалась очередного визита Лоры и буквально поймала ее за руку. И тогда подружка села и расплакалась. Оказалось, девушка больна лейкемией. Причем в той стадии, которая не лечится. Матери с отцом она сказать боится, они уже старенькие и известие о скорой смерти единственной дочери однозначно сведет их в могилу. Но тем не менее Лора не сдается и покупает лекарства — надеется протянуть подольше, чтобы не огорчать мамочку. Вот только с деньгами у нее сложно — отец ее воспитывает в строгости и денег дает немного.
 Маринка тогда села и заревела вместе с ней. А потом сказала, что она Лорку не бросит. И с тех пор Марина исправно снабжала деньгами подругу — ее в отличие от Лоры родители баловали чрезмерно. Так они и жили. Лекарства дорожали, их требовалось уже больше, соответственно и денег тоже. Лорку стало совсем не узнать — она постоянно плакала и говорила о самоубийстве. Иногда она брала себя в руки, шутила и улыбалась, однако Марина — то видела смертную тоску, таившуюся на дне ее глаз. «Не переживай, Лорик», — обнимала она подружку. Лорка смотрела на нее глазами больной собаки и бросала — «Что ты понимаешь!»
 Они поступили в университет, и однажды Лора явилась к ней довольная — поступил препарат, который мог ее вылечить. Единственная проблема — дорогой. И назвала цену. Марина в ужасе охнула, и пролепетала, что столько ей родители не дадут — одна ампула стоила тысячу долларов, и колоть лекарство следовало каждый день. Может быть, предложила она, теперь, когда есть надежда на излечение, стоит признаться родителям? Лора в ответ на это тихо заплакала и сказала, что излечение — вилами на воде, а у отца сердце плохое, да и мать не лучше. Верная Маринка устыдилась своих слов и кинулась извиняться. Родителям она плела байки, не мытьем так катаньем получая с них нужную сумму. С каждым разом становилось все труднее и труднее изворачиваться.
 А потом начались кражи в университете. И Марина знала, кто это делает. И знала, что у Лоры нет выхода — болезнь, она не спрашивает, есть у тебя деньги на лечение или нет.
 Она единственная поняла Лору в декабре. Да, она пошла работать проституткой, чтобы выжить. Чтобы оградить от боли своих родителей. И не ее вина что все так обернулось.
 — Так что не судите Лорку строго, — закончила свой рассказ Марина.
 Мда, чем дальше в лес, тем толще партизаны, подумалось мне.
 Ай да Лорка! Ай, молодца! Это ж надо так славненько раскрутить на бабки глупую и добрую подружку!
 — Ну, должна вам сказать что пару недель назад ваша Лора была жива и здорова, — сухо сказала я.
 — Вылечилась значит, — пожала плечами Марина.
 Я посмотрела на нее, открыла рот… и тут же его захлопнула. Пусть витает в своих розовых мечтах. Пусть у нее все люди останутся хорошими. Глупость — воистину дар богов, позволяющая не замарав ноги переходить помойки, встречающиеся в жизни. Пусть. Ей гораздо легче живется чем мне, с ходу подвергающей анализу любую ситуацию. Я знаю, что каков будет счет в конце каждого раунда. И оплакиваю свои поражения задолго до того как они случаются. Во многом знании — много печали, прав был Соломон.
 Я взглянула на Марину и спросила:
 — Скажите, а в вашем городе она у кого могла бы остановиться?
 — Да конечно у меня! — категорично заявила Марина. — Мы же с ней всю жизнь как сестры были.
 — А еще какие варианты?
 — Ну, — задумалась она, — конечно подруги были, но она в последние годы со всеми рассорилась, да и не забывайте, прошло столько времени, у людей уже семьи.
 — А мать Лоры?
 — Господи, царствие ей небесное, умерла она сразу за дядей Мишей, Лориным отцом, — печально ответила девушка. — Она в Самару к сестре уехала после похорон, не успела там обжиться, как и ее инфаркт разбил. Права была Лора, старенькие родители-то были, нельзя им было волноваться.
 «Да меня саму от такой сестренки инфаркт бы хватил, несмотря на то что мне двадцать восемь», — подумала я.
 — Насчет наследства — не в курсе, кому отошло?
 — В курсе, — кивнула Марина головой. — Сестре Лоркиной матери все и досталось, она сюда потом приезжала, вещи вывозила и квартиру продала. Я не поленилась, приехала к ней и стала возмущаться, мол, что это вы без Лорки квартиру продаете, она может, вернется и тут жить будет. Так мне та баба тут же сунула под нос бумагу с печатями — лишила мать Лорика наследства, оказывается.
 — Мдаа, — в очередной раз задумалась я.
 — Что же случилось, что вы ее ищете?
 Я взглянула на Марину и устало сказала:
 — Муж ее потерял, волнуется.
 — Господи, она еще и замужем! — воскликнула девушка. — И дети наверно есть!
 — Детей нет, — ответила я.
 — Когда вы ее найдете, скажите что тут уже все про нее забыли, пусть они с мужем в гости приезжают, семьями будем дружить! — улыбнулась Марина. — Муж-то у нее откуда?
 — Из Америки, — ухмыльнулась я в ответ.
 Выйдя из дома Росомахиной, я села в машину, хлебнула из баночки и подождала, пока отступит едва намечающаяся боль и ум станет острым и кристально-чистым. Файл с психологическими этюдами на тему Лорика, так и рвавшийся открыться и занять место в оперативной памяти, я задвинула подальше. Успеется. Сейчас требовалось разложить разговор на составляющие и вычленить следующую ниточку. Я посидела несколько секунд, обрабатывая информацию, пока не высветилось слово «лейкемия». Ага, конечно, можно посетить местную онкологическую больницу, да только дудки, нет у меня времени на всякие глупости. Ежу понятно, что у Лорочки не было никакой лейкемии, а была только острая нужда в деньгах. Что впрочем не удивительно — покажите мне человека, который скажет что у него нет нужды в деньгах. Нет таких! Я не сомневаюсь что даже Билл Гейтс берет кредиты в банках — у него дорогостоящие проекты, а что уж говорить о других простых смертных?
 Я прикрыла глаза и продолжила дальнейший анализ.
 Так. «Родители » — вычеркиваем. Адресаты выбыли.
 Что там дальше?
 А дальше выплыл «Белый таракан». Который за десять лет скорей всего трансформировался, сменил хозяев и теперь там симпатичное турагенство или продуктовый магазинчик. Однако я могу и ошибаться.
 Я завела машинку и поехала искать гаишников. На ловца, однако, зверь и сам бежит, и не успела я проехать и сотни метров, как меня остановили, содрали штраф за неправильный поворот и заодно объяснили как проехать к «Белому таракану». Оказывается, никакие кризисы ему не помешали, и забегаловка эта даже вроде процветала.
 Заведение сие располагалось в центре города и занимало белый павильончик в углу площади перед помпезным сооружением с надписью «Арт — палас». Прошла по безукоризненно чистым серым плиткам к «Таракану» и посмотрела на дверь. На ней черным маркером было небрежно написано : с 8 до 5, без выходных.
 «Странный у них режим», — пожала я плечами. Что это за хулиганистое заведение, которое открыто только днем? И дернула ручку двери. Потом еще, посильнее. Дверь стояла намертво.
 Я интеллигентненько постучала в дверь.
 Что за фигня? Мне никто не собирался открывать!
 Внезапно я почувствовала, как к горлу подступают слезы. Черт возьми! У меня времени — раз — два и обчелся! Я не смогу ездить сюда как на работу! Я встала спиной к двери и изо всех сил заколотила каблуком в дверь, сосредоточившись на том, чтобы не зареветь.
 «Это последняя ниточка, — твердила я себе, — последняя! Соберись, Магдалина. Ну же!»
 — Кого черти принесли? — зло спросил мужской голос из-за двери, чем-то брякнув при этом.
 — Свои, — так же зло ответила я.
 — Свои дома сидят!
 — Открывай, — истерично взвизгнула я.
 — Тебе чё, срочно приперло?
 — Срочнее некуда, — слегка всхлипывая, буркнула я.
 — Ну так иди к задней двери, какого хрена сюда долбишься?
 «Какие милые тут люди», — думала я, обходя павильончик.
 Около задней двери меня ждал сюрприз в виде двойных дверей. Первая с внутренней стороны была отворена, а вторая представляла из себя сваренную из толстых прутьев решетку и мрачный мужик, стоящий за ней, отнюдь не собирался ее открывать.
 — Че-то я тебя не помню, — подозрительно протянул он, смерив меня взглядом.
 — Вспомнишь, — пообещала я.
 — Ну, давай, — протянул он через решетку немытую лапу.
 — Чего? — воззрилась я на него.
 — Ты чё, дура? Деньги давай, — объяснил он мне.
 — Чего? — протянула я, уставившись на него нехорошим взглядом.
 — Слушай, в долг не дам. Или капусту гони, или вали на хрен.
 Я осмотрела решетку, мужика и чуть не заржала. Наркомафия, блин! Однако если я не попаду внутрь, то мужик со мной разговаривать о деле не будет. Захлопнет дверь и все дела.
 — А натурой если? — поинтересовалась я.
 Мужик задумался, оглядел меня и велел :
 — Куртку распахни-ка.
 Я распахнула, мужик посмотрел и спросил:
 — Че хочешь?
 — Да герыча, как обычно, — пожала я плечами.
 — За твою натуру — только одна дорожка, — ухмыльнулся он.
 — А чем тебе натура моя не нравится? — возмутилась я, пристально следя, как мужик достает из спортивных штанов ключ и отворяет дверь.
 — Да какая с вас, наркош, натура? — сплюнул он. — Одни кости торчат, я на мазь от синяков после тебя потрачу больше. Давай заходи.
 Он провел меня по коридору, уставленному коробками в маленькую полутемную каморку.
 — Раздевайся, и ложись, — кивнул он мне на продавленный топчан.
 — Да ничего, я постою, — жестко ответила я.
 Мужик подобрался, сощурил глаза и спросил:
 — Ты че, наркоша, охренела таким тоном разговаривать?
 — Базар фильтруй, — в тон ему ответила я. — Я те не наркоша, так со мной разговаривать. Мне от тебя информация нужна, и расходимся по-хорошему.
 — Да ты что? — захохотал он. — А по-плохому ты меня, значит, замочишь?
 — Ржать перестань, сядь и поговорим, — велела я. — Не бойся, я не из ментовки.
 Мужику стало от моих слов совсем весело.
 — Дура ты набитая, — сказал он, отсмеявшись. — Ментовка тут вся куплена, куда ж ты, цыпочка, залезла — то на свою голову? Сейчас я для начала тебя трахну, а там подумаем с ребятишками что с тобой делать.
 И я с тоской поняла, какая я и в самом деле дура. Что я против этого мужика? Да он меня в два счета заломает. И никто не узнает, где могилка моя, я даже никому не сказала что в Екатеринград еду. Даже Сане.
 — В окошко выгляни, — посоветовала я ему, храбрясь.
 — И что я там увижу? Наряд ОМОНа? — мужик смотрел на меня с наглой уверенностью.
 — БМВ ты там увидишь, и трех парней в ней, — спокойно ответила я. Стекла у меня наглухо затонированы, не побежит ведь он проверять. — Неужто ты решил, что я одна к вам в логово пойду?
 — Те чё ваще надо? — снова завелся он, глазки его при этом беспокойно забегали.
 — Мне надо всего лишь информацию. Совсем не по вашему бизнесу. Так что смысла твоих угроз я вообще не понимаю.
 — И с какой стати я тебе чего-то должен говорить?
 — Ты мне скажи лучше — десять лет назад ты тут работал?
 — Хе! Да десять лет назад наша лавочка на Багулевского стояла, мы сюда пару лет всего как переехали, вспомнила бабка когда молодой была!
 — Отлично, — спокойно ответила. — Я тебе показываю фотографию девушки, десять лет назад она тут тусовалась, а ты мне про нее рассказываешь. Я тебе за это сто баксов даю — и мы мирно разбегаемся.
 Я выложила перед ним распечатанный лист с фотографиями Ларисы и рядом — сто долларов. Зеленая бумажка исчезла вмиг, а на фото он взглянул мельком и тут же сказал:
 — Девку вроде припоминаю, но вот как зовут — хоть убей, не помню. Много их тогда, мокрощелок, тут бегало.
 — Имя мне без надобности, — обрадовалась я. — Ты мне скажи, чего она тут делала.
 — Эта сюда за звездой нашей, Олежкой, бегала. Ну покалывалась конечно, как без этого. Предки у нее вроде упакованные были, всегда при бабках девка была.
 — Что за звезда Олежка? — немедленно уцепилась я.
 — Да группа у них образовалась, «Бродячий пес», Олежка там лидером был. Вон плакатик висит, — ткнул он в стенку справа.
 Я подошла поближе. На листе бумаги с постными лицами стояло трое парней, в руках у каждого было по гитаре. Парень в центре я так понимаю и был искомым Олежкой. Ничего конечно пацанчик, для тех кому нравятся хрупкие юноши с крысиными мордочками. И плюс блондин. Я никогда не доверяла блондинам.
 — И что, они встречаются до сих пор наверно? — небрежно спросила я.
 — Чё? — удивился мужик. — Да я эту девку чё и запомнил — Олежка тогда от нее стрелялся по всем углам, уж сильно она его достала, совсем прохода не давала. Он ее трахнул пару раз, а она и обрадовалась. Потом правда ему братва раскатала про девичью психологию, и он ее знакомую трахнул, это ему и помогло. Девка тут долго не появлялась, потом пришла, еле на ногах стоит, вся в фингалах, а туда же — драться к нему полезла. Ну мы их разняли, и больше я ее и не видел.
 — Совсем? — пала я духом.
 — Совсем, — пожал он плечами.
 — А подруг-друзей вы не вспомните ее? — спросила я уж совсем безнадежно.
 — Какие подруги? — нахмурился он. — Тут какие бабы были — все из-за Олежки перегрызлись.
 — Послушай, а тут народ из старожилов есть? — сказала я, отчаянно цепляясь за последнюю ниточку. — Поговорить бы с кем.
 — Какой тебе народ? — хмуро сплюнул он под ноги. — Закрыто, один я тут, типа сторож.
 — У вас же написано что с восьми открыто!
 — Правильно, с восьми вечера до пяти утра, неужто неясно? Только тебе тут шляться нечего, у нас народ болтать не любит. Да и из стареньких я тут последний остался. Так что — сама понимаешь…
 Последняя ниточка со звоном лопнула.
 Путь мой обратно был безрадостен. «Вот тебе и удача», — думала я, едва следя из — за размышлений за дорогой. Куда теперь, а?
 Зазвонил телефон.
 Я взглянула на экранчик — там весело помаргивала фотография моей собственной двери с кривой надписью мелом, навеянной мультиками про Тома и Джерри — « HOME, Sweet Home!»
 Ленка!
 Я тут же поднесла трубку к уху, с безумной надеждой, что вот она, ниточка.
 — Алло! — почти прокричала я.
 — Эт я, Ленка, — сказала она.
 — Да уж поняла, — с досадой перебила я ее. — Кто-то позвонил по объявлению?
 — По объявлению? — слегка удивилась она, но тут же поправилась. — Я уж и забыла про него, молчит телефона! Я чего звоню — тут Денис тебя домогается.
 — Блин, — застонала я. — Поставь телефон его в черный список, и дело с концом!
 — Да я не умею, да и нехорошо это как-то, — заявила Ленка. — Парень со всей душой, я тут поговорила с ним…
 — Я тебе объясню как занести номер в черный список, — перебила я ее.
 — Ну и что? — хмыкнула она. — Он вообще-то сказал что сейчас приедет и будет тебя под дверью ждать. Чего делать?
 — Гони в шею! — рявкнула я.
 — Он что, тебя обидел?
 — Да не, — опомнилась я. — Он хороший парень, только его внимание ко мне абсолютно не нужно и вообще, у меня парень есть.
 — То есть гнать? — уточнила Ленка.
 — Гнать, — вздохнула я. Жалко Дэна, ни за что ни про что такое отношение. Однако что делать — такое надо обламывать сразу же. Или не обламывать совсем.
 — Ну смотри, — сказала Ленка. — Тебе еще какая-то тетка звонила, Оксаной звать, я ее на сотовый отослала.
 — А, Оксана? Не сказала, чего хотела?
 — Да вроде прийти хотела, — ответила подружка.
 — Ну если придет — ее пускать без разговоров, она мне родней мамы!
 — Ладно. Сама-то когда будешь?
 — Саму до утра не жди, — улыбаясь, сказала я. Ночь я проведу у Сашки — однозначно!
 — Тогда пока, не кашляй, — улыбнулась в трубку Ленка и отсоединилась.
 А я продолжила размышлять.
 Насчет самой Лоры все не увязывалось в стройный ряд. Практически все люди отзываются о ней как о хорошей девочке. Даже Цербериха — баба Маша упоминала что она была скромной и доброй. Причем скромность не мешала ей после университета спешить на работу в гостиницу, раздвигать ноги перед заезжими мужиками.
 Единственные факты, которые увязались между собой, были следующие. Как Марина говорила, Лорка начала ярко краситься и бегать в «Таракан», — тут ежу понятно — Олег. Ему она хотела понравиться, ради него все это было. Потому и в один прекрасный момент, разочаровавшись в своем принце она умылась и заплела косы.
 Ну а с деньгами, выкачиваемыми из Марины, и вовсе просто. Девочка в период тусовки в «Таракане» подсела на наркоту, а это дорогое удовольствие.
 Ну и где же мне ее искать теперь, а?
 В тоскливых размышлениях я доехала до своего города, и тут мне позвонила Оксана.
 — Здравствуй, Мария, — озабоченно сказала она.
 — Здравствуй, Оксаночка, — обрадовалась я ее звонку. — Ты там как?
 — Да вот к тебе собралась, лекарство отвозить, звоню, а там у тебя девица какая-то трубку берет.
 — Ага, Ленка это, подружка моя.
 — Говорит что тебя дома днями — ночами нет, все носишься где-то. Как успехи-то?
 И я с огромным стыдом поняла, что спрашивает она про кольцо. И что она думает, будто я все бросив его добываю.
 — Я работаю, Оксан, над этим, — мучимая раскаянием, пробормотала я.
 Оксана помолчала, после чего сказала.
 — Мария, мне его завтра надо. Если не достанешь его, то мне просто не жить.
 И такая тоска была в ее голосе, что я поняла — не врет.
 — Оксана, утром оно будет у тебя. Слово ведьмы, — твердо ответила я.
 И осеклась.
 Ибо не могла я давать таких клятв.
 Слово Ведьмы — суровая печать, не позволяющая болтунам направо-налево раздавать обещания. Невыполненная клятва, скрепленная Словом лишала человека не только чести, но и Силы, передавая ее обманутой стороне. Только вот свою Силу, дарующую непереносимую боль, я бы не пожелала никому.
 Но только слов — не воробей.
 И клятву я дала.
 Не выполню — и завтра моей глючной, вызывающей адскую боль Силы у меня не будет. Завтра Оксана с утра пожелает себе, умываясь, удачи, уронит искорку этой Силы в воду, и она ее просто убьет. Она же уже стара, моя Оксаночка. Здоровье не то…
 Оксана же, не заметив подвоха в моих словах, обрадовалась.
 — Ох, Марьюшка, ты просто камень с души мне сняла! Не буду тогда мешаться, побегу тебе лекарство завезу. Ты его пьешь, не забываешь?
 — Дай тебе Бог здоровья за доброту тебе! — с чувством сказала я, донельзя растроганная. И — мне показалось или действительно? — но крошечная искорка сорвалась с мизинца и ее унесло в приоткрытое окно вверх. В небеса.
 После разговора с Оксаной я прикинула по времени и позвонила Вишневскому.
 — Привет, — обрадовался он.
 — Привет, — улыбнулась безотчетно я. — Я часа через два-два с половиной я в городе буду, встретимся?
 — Дорогу ко мне помнишь?
 — Конечно, — еще б не помнить! Он через два дома от дяди Мони жил!
 — Ну тогда жду.
 — Скажи хорошее, — вдруг потребовала я, улыбаясь до ушей. Мне просто не хотелось с ним прощаться на самом деле.
 — Ты хорошая, — в тон ответил он.
 — А еще? — капризно надулась я.
 — Мне с тобой хорошо. А что ты хочешь услышать? — голос его был ласков, словно солнышко в весенний день, и я с секунду боролась с собой.
 Я хотела чтобы он мне сказал «Я тебя люблю».
 — Ладно, до встречи, — буркнула я и положила трубку.
 «Это просто эгоистичные комплексы ребенка, которого не долюбили в детстве. Вследствие этого теперь у тебя возникает желание нравиться парням, чтобы они своим восхищением компенсировали тебе дефицит тепла. Однако не следует забывать …», — вещал внутренний голос в моей голове.
 «Заткнись, а», — с досадой сказала я ему и стала получше следить да дорогой — я уже была близка к городу и трафик стал гораздо оживленнее.
 «Юпитер, ты сердишься… », — коротко хохотнул голос на прощание.
 А я с тоской думала о том, что мне абсолютно не хочется выманивать у Вишневского кольцо. Я не знала как я это сделаю, но сердце холодело от дурного предчувствия, что ему это не понравится.
 В городе я заехала в маленький ресторанчик выпить кофе — желудок противно сжало, и я только сейчас вспомнила, что я себя, бедную, целый день не кормила. Между тем на город уже опустился вечер и в ресторанчике на столиках горели свечки, поставленные на пузатые бутылки.
 — Кофе со сливками, и в нормальную кружку, а не в наперсток, — продиктовала я официантке. — И пирожных пару штучек не забудьте.
 Народу было немного, в зале не зажигали люстры, и пламя свечей да косые полоски света из приоткрытых дверей выхватывали из сумрака фигурки официантов, гостей, рисуя причудливые тени.
 Зажглась еще одна свечка, осветив на мгновение фигуру парня со спины, и сердце дало сбой. Парень же переставил подсвечник на край рояля и откинул крышку. Я с первых же нот угадала мелодию. «Лунная соната». Квинтэссенция нежности и печали. Когда ничего поправить нельзя, но и разлюбить — свыше сил.
 Я не отрываясь глядела на руки музыканта, порхавшие над клавишами — неспешно, любовно оглаживающие их. Загорелые, темные кисти на фоне ослепительно белых манжет, выглядывающих из—под смокинга.
 На темную челку, падавшую вниз.
 На чеканный, медальный профиль, полускрытый сумраком.
 — Димочка, — непроизвольно прошептала я.
 Я ловила каждое движение, боясь вздохнуть и прогнать наваждение. Я синхронно наклоняла голову вслед за ним, любуясь и запрещая себе н еверить . Сказки — они случаются. И он встанет, подойдет ко мне и обнимет, — сильно — сильно, словно пытаясь два кусочка пластилина слепить в один. И я скажу : «Любимый, где тебя так долго носило?» А он…
 Музыкант закончил сонату и потянулся к нотам, лежащим сбоку. И свеча на одно долгое мгновение высветило его лицо.
 Не Димкино.
 Наваждение кончилось…
 Мой отрешенный взгляд заметил кофе с пирожными около меня (и когда успели принести?), я встала, положила на стол деньги и пошла к выходу. Я шла, кое — как удерживая пелену слез в глазах, не дать им пролиться на людях.



   На двух недостижимых полюсах…



 «Димочка…», — беззвучно плакала я.



   расселись черный дрозд и белый аист —



 Любимый…



   Мы встретимся с тобой на небесах!



 Больше у меня не было сомнений. Не было ни страха, ни упрека в моем сердце. Следовало поскорее закончить с делами.
 Я села в машину и долго тупо смотрела на вечерний город за окном, пытаясь успокоиться. Потом смахнула слезы и поехала в студию ногтей, чтобы сделать себе потрясающий прозрачный маникюр со стразами и росписью. Я собиралась таким нехитрым приемом привлечь внимание Вишневского к украшающему правую руку кольцу. Мне не было его жалко больше. Мне неважно было, что он потом подумает.
 Жить — это так утомительно.
 Я хотела покоя.
 Вечного покоя.
 Я допускала мысль, что там, за гранью, не будет Димки. Однако я точно знала, что там не будет и проблем, навалившихся на меня. Мне двадцать восемь, совсем немного по сути, я еще маленькая и глупая, и не мне играть в эти взрослые игры. И я хотела одного — воткнуть совочек в песочницу завершающим жестом, и уйти от нее подальше.
 Играйте дальше сами.
 А я безумно устала жить.
 — Где была? — тоном ревнивого мужа спросил Вишневский с порога, хмуро глядя из-под очков.
 — Дела, — спокойно ответила я.
 Он дал мне снять сапожки и куртку, после чего обнял и попытался поцеловать. Я едва заметно поморщилась.
 — Ты чего? — слегка отодвинулся Вишневский и внимательно посмотрел мне в глаза.
 — Я устала и хочу есть, — спокойно солгала я. Кстати не так уж и солгала. Но в любом случае я не желала его нежностей. Я желала от него только кольцо. Я хотела скорее закончить со всем этим и убраться к Димочке.
 — Тогда беги в спальню, а я сейчас туда поесть принесу, хорошо?
 «Надо же, позаботился!», — хмуро подумала я.
 «Лучше бы кольцо отдал по-хорошему», — поддакнул голос.
 — Ладно, — сказала я вслух.
 В спальне я стащила с себя джинсы, блузку и натянула первую попавшуюся рубашку Вишневского. Получился этакий мини — халатик. После чего осмотрела комнату. Нет, тут кольцо он держать бы не стал. Хотя кто его знает, этот парень явно со странностями. На всякий случай я заглянула в прикроватные тумбочки, забитые журналами с голыми красотками, вытащила их, быстренько сложила аккуратной стопочкой и засунула обратно. Если что — скажу что убраться решила, пусть обрадуется, что я такая хозяйственная.
 Кольца под журналами не было.
 Я конечно не надеялась на успех, но, черт возьми, от такого лоха как Вишневский вполне можно ожидать, что он сунет кольцо под подушку.
 Потемкин вон бриллианты в кармане халата носил вперемежку с семечками — так что это национальный обычай.
 И я с чистой совестью перетряхнула кровать, сунулась в гардероб и мгновенно провернула операцию «Уборка» и там. Пусто.
 Тогда я пошла в соседнюю комнату и остановилась в растерянности. Я с ужасом осматривала книжные стеллажи, занимавшие всю стену. Если бы я хотела в этом доме что — то спрятать — я бы не колеблясь засунула это за книги. Их было неисчислимое множество, и стояли они, плотно пригнанные друг к другу. Вишневский не поймет, если я начну их вытаскивать, протирать и ставить обратно, тут отмазка «Уборка» не прокатит.
 Ну что ж, по-хорошему не вышло.
 Я решительно повернулась и пошла на кухню.
 — Классно смотришься в моей рубашке, — одобрил Вишневский. Он, оказывается, старательно делал бутерброды с сыром, чего еще от него ждать? Не утку же по—пекински.
 Я налила в кружки чай, цапнула бутербродик и принялась рассеянно его жевать, держа мизинцем пластики сыра, так и норовившие соскользнуть и брякнуться на пол.
 — О чем задумалась? — спросил Саня.
 Я посмотрела на него, такого лохматенького, очкастенького и простодушного, и на мгновение меня кольнула совесть.
 «Цыц», — холодно велела я ей, дожевала бутерброд и спросила:
 — Знаешь, ты меня в ту ночь у меня дома здорово заинтриговал.
 — Да? И чем? — обрадовался Саня, видимо услышав кодовое слово «ночь». В его глазах тут же отобразились все ассоциации, связанные с этим.
 — Помнишь ты меня про кольцо спрашивал? — спокойно опустила я его с небес на землю, беря следующий бутербродик. — Я хочу посмотреть на него.
 В Санином взгляде мелькнуло нечто, что я не смогла понять. Наверно, разочарование. Извини, детка, твои сексуальные таланты меня интересуют сейчас в последнюю очередь.
 — Какое кольцо? — переспросил он. Я взглянула ему прямо в глаза и слегка усмехнулась. Он отлично знал про какое именно кольцо я говорю.
 — Аналог вот этого, — предъявила я правую руку.
 — Красивые руки, — сказал он, глядя на нее.
 — Ты уже говорил, — улыбнулась я краешками губ.
 — Давай я тебе еще чаю налью, — схватил он мою кружку и отвернулся к чайнику.
 Мне это переставало нравиться. Почему он вдруг закрылся???
 Я получила свою кружку назад и спросила, небрежно глядя в глаза:
 — Так что, Сань, насчет колечка — то? Уж очень хочется посмотреть на него.
 — Точно хочется? — не опуская глаз, серьезно спросил он.
 — К чему вопросы? — пожала я плечами.
 — Хорошо, пошли, — спокойно кивнул он и поднялся из-за стола.
 Я тут же бросила свой бутерброд и пошла за ним.
 Он привел меня в библиотеку. Молча подошел к массивному столу, открыл верхний ящик и, порывшись, достал колечко.
 — Смотри, — протянул он его мне.
 Я офигела.
 Так просто?
 Не сейф, не банковская ячейка — просто ящик стола? Даже никакой коробочки, просто валяется там — и все!
 В этот момент я окончательно уверилась в том, что Вишневский — лох непуганый, каких поискать. Таких как он в Красную Книгу надо заносить и охранять законом от таких как я. А ведь я — самый безобидный экземпляр из семейства хищников, завтракающих такими вот Вишневскими.
 Отойдя от потрясения, я поднесла колечко к глазам и в очередной раз поразилась — выглядело оно абсолютно идентичным моему кольцу.
 «Меняешь кольца — и привет», — жарко задышал в спину внутренний голос.
 Если бы все так просто…
 Одно кольцо — просто украшение. Второе — магический артефакт. Оксана не дура, да и я не собираюсь ей такой подлостью на ее доброту отплатить. Она одна меня пожалела…
 — Тут еще сертификаты на кольцо, — вырвал меня из размышлений Вишневский и шлепнул об стол прозрачной папочкой с бумажными листами внутри. — На арабском, русском и на английском.
 — Да не, зачем они мне, — медленно сказала я, оглаживая пальчиками кольцо Клеопатры. — У меня дома такие же лежат.
 Последнюю реплику я брякнула, вовремя вспомнив о рассказанной сказке насчет моего кольца Вишневскому.
 — Одень его, — сказал Саня.
 — Не стоит, — тут же положила я кольцо на стол и придвинула к нему. Если во мне еще бродят остатки Силы, переданной Книгой, она опознает артефакт на пальце и тут же начнет его инсталляцию в систему, прописывая в регистр. И кольцо начнет сливаться с моей Силой, активизируя ее — и усиливая. Если я ту, предыдущую боль непонятно как пережила — усиленная даже в два раза меня убьет.
 Вишневский взял мою ладошку и приложил своё кольцо к моему.
 — Похожи, правда? — прошептала я.
 — Ага, — усмехнулся он и я словно в замедленной съемке увидела, как он, улыбаясь, надевает кольцо на мой мизинец. Вернее, он это сделал мгновенно, но мой ужас позволил мне вычленить каждое его движение, и я видела, как серебряный кружочек летит вдоль моего пальца, стремясь к основанию. К соприкосновению с кожей — всем ободком, без зазоров. И тогда моя Сила вскочит, как заслышавшая чужие шаги цепная собака.
 — Ты что, дурак? — неестественно тонко завизжала я, выдергивая руку в последний момент.
 — Что с тобой? — недоуменно спросил он, и тут я его ударила.
 «Скотина тупая, козел, motherfacker, merde», — с ненавистью думала я, снова занося руку для удара. Он же меня чуть не убил!!!
 Вишневский перехватил мою руку, потянул на себя и я не удержавшись брякнулась к нему на колени. Он обнял меня, качая как маленького ребенка, гася своим телом дрожь, колотившую меня.
 — Прости, — шепнул он. — Пошли спать?
 — Пошли, — согласилась я, внезапно успокоившись. Что с него взять? Он ведь не знал.
 И мы пошли. А перед этим я настояла, чтобы мы зашли на кухню и выпили немножко чая. И в чашечку Вишневского я бросила крохотный кружочек клофелина.
 Потом я долго лежала, пялясь в темноту, вслушиваясь в посапывание Вишневского у себя под боком. Спал он сном младенца, как и положено после клофелина.
 А я думала, планируя завтрашний день.
 Отдам кольцо Оксане, на шабаш я конечно же не пойду, что я там забыла, надо думать как эту паразитку Воронову отыскать. Надо позарез выручить мать. И еще — обязательно заехать на прием к старичку — онкологу, нашему местному светилу. Пусть пропишет мне обезболивающее помощнее, иначе мне с Оксаниных отварчиков не соскочить, еще не дай бог выздоровею.
 Где-то в дальних комнатах часы принялись отбивать полночь. Я лениво потянулась всем телом, вытянула руку из-под головы Вишневского и тихонько соскользнула с кровати. Осторожно шлепая босыми ногами по лакированному полу, я добралась до библиотеки, включила свет и направилась к столу, открыла ящик и достала кольцо. Оно было небрежно брошено поверх бумаг, и я неодобрительно нахмурилась. Ну кто так с артефактами обращается?
 Вздохнув, я взяла из стопки около принтера чистый лист и принялась аккуратно заворачивать кольцо в бумагу.
 — Пакетик дать?
 Я подпрыгнула, ей-богу. Сердце ушло в пятки и противно задрожало там. Я медленно полуобернулась и в ужасе уставилась на стоящего в дверях Вишневского.
 — Пакетик дать? — снова переспросил он, глядя в упор.
 Я молчала. Ужас —  я попалась — сковал мое тело , словно льдом.
 То что еще секунду назад казалось правильным вследствие необходимости — теперь стало мерзким, недостойным и постыдным.
 — Я заплачу, — вытолкнула я слова из непослушной гортани. — Только отдай мне его. Заплачу сколько скажешь.
 — Вот как ты заговорила, — его взгляд жег меня, и я не смела поднять глаза. — А я — то голову ломал — с чего это красивая девчонка мне на шею вешается? А оно вон оно что…
 Я на мгновение вскинула глаза — изумление (я — красивая девчонка???) перебороло стыд. И снова опустила. А он продолжил:
 — Ну так что, Магдалиночка, молчишь? Сказать нечего? Я за тобой после дня рождения у Дэна приглядывать стал. Уж очень странным мне показалось, как ты с первым встречным — поперечным как шлюха себя вести стала.
 — Я не… — возмущенно начала я.
 — Да уж помолчи, — перебил он меня. — Вы когда пошли танцевать, мне показалось странным что ваши ноги совершенно не двигались. Вот я и включил свет, чтобы посмотреть, чем вы таким там занимаетесь. Оказалось — он у тебя в трусиках шарился. А потом ты его поволокла буквально силком на второй этаж, и твои стоны между прочим все слышали. Что, не так?
 Я вскинула глаза, пытаясь сказать о том, что нет, не так! Это неправда! И заткнулась, увидев в его глазах два слова — шлюха и воровка. И это тоже было правдой. Такой, что у меня мучительно загорелись щеки от стыда.
 У правды много граней. Она — как драгоценный камень, у которой может засиять, переливаясь, любая грань, если повернуть на нее лучик света. И при этом остальные окажутся в тени. Вот и вертят люди этот камень. И для каждого его грань светит своим истинным, а не отраженным от других граней светом.
 — Самое смешное, что на следующий день мне же Дэн и позвонил, чтобы узнать твой номер телефона, — продолжил Вишневский.
 — Дал? — прошептала я.
 — Конечно дал! — спокойно ответил он. — Дэн от тебя кстати в полном восторге, видимо ты очень для него постаралась. Он у нас прихотливый, девчонками избалованный. Так вот, я дал ему твой телефон и постарался тебя забыть, считая что ты выбор сделала. Каково же было мое удивление, когда ты начала искать со мной встречи! Тут-то я и задумался — зачем тебе это надо теперь? Дэн у тебя в кармане, а от меня тебе что надо?
 — Может ты сам? — непослушными губами прошептала я.
 — Что тебе требовалось, лежит у тебя перед глазами, в бумажку завернуто, — спокойно ответил Сашка. — И вся твоя афера шита белыми нитками. Зря ты мне тогда сказки на кухне рассказывала. Второго такого кольца нет — я проводил экспертизу кольца в Эрмитаже, оно подлинное.
 Я молчала, изо всех сил прижимая ладошки к полыхавшим багровым румянцем щекам. Мысли путались, пульс набатом отдавался в висках.
 Я только сейчас осознала что я сделала.
 Украла.
 В особо крупных размерах.
 Сколько лет даст гуманный российский суд за такое?
 Но больше всего мне было стыдно перед Сашкой. Он, такой добрый и хороший, а на пути ему я попалась в нелегкий час со своими проблемами. А он — он считает меня красивой…
 Мне никто не говорил что я красива…
 — Саш, — тихо сказала я, — все не так как ты говоришь. С Дэном у меня ничего нет. И мне правда нелегко было пойти на такой шаг. Просто иногда бывают безвыходные ситуации. Мне очень кольцо это нужно.
 — И что ты предлагаешь с тобой сделать? — снова спокойно спросил Сашка. — Что предпочтешь — милицию, или…
 — Или, — перебила я его. В милицию я точно не хотела. Я вообще не хотела никакого наказания. Что он может со мной сделать?
 Не надо забывать, что я нужна Зыряну и он меня выручит, если что.
 — Или? — переспросил Саша. — Хорошо, Магдалиночка. Забирай это украденное тобой кольцо, одевайся — и больше я тебя видеть не хочу.
 Я вскинула на него полные изумления глаза.
 — Ты отдаешь мне кольцо? — не поверила я.
 — Ты же так старалась его у меня украсть, — пожал он плечами. — Забирай.
 — Сколько я тебе за него должна? — с облегчением спросила я. Как все славненько разруливается…
 Вишневский странно посмотрел на меня, поглядел на часы и сказал:
 — Ничего ты мне не должна. И у тебя пять минут на сборы, если на шестой минуте будешь тут — сдам в милицию. Я не хочу тебя больше видеть.
 И он повернулся, чтобы уйти.
 — Саша, — вскрикнула я.
 Неправильно, все так неправильно. Если он уйдет и мы не поговорим, я этого не переживу. Мне страстно хотелось показать ему свою грань правды, чтобы он понял — не такая я дурная. Просто есть безвыходные ситуации. Рассказать ему все — про Димку, про рак, про то что мать в заложниках. Он меня поймет, я уверена в этом. Ему — можно все рассказать. Он — хороший, светлый и добрый парень, он все поймет.
 И он — он считает меня красивой…
 — Время пошло, — сказал он не оборачиваясь. И ушел.
 Я посидела с минуту, глотая едкие слезы, потом встала, в спальне натянула джинсы и пошла к выходу.
 Вишневский сидел в холле на диване и читал газету.
 — Ничего больше не прихватила? — осведомился он, глядя на меня из-под очков.
 Я не глядя на него обулась, схватила куртку и вышла прочь.
 Черт его знает как я доехала до дому. На дорогу практически не смотрела, погруженная в мысли. Мне просто повезло, что на ночных улицах практически нет ни машин, ни тем более пешеходов. Спят добрые люди в это время. Спят, прижавшись боком к супругу, отдыхая после рабочего дня, чтобы утром продолжить свои социально полезные функции. А другие личности — асоциальные — как раз и сменяют их на улицах города. Неуколотые наркоманы бродят по темным дворам, в страстной надежде наткнуться на подвыпившего мужика, которому можно приставить нож к боку и вывернуть карманы. Сутенеры на неприметных машинках развозят девушек по домам к клиентам. Гаишники поджидают свое счастье — полночного нарушителя, дабы после смены было на что попить пивка и в заначку от жены припрятать несколько бумажек.
 И я, Магдалина Потёмкина, отлично вписываюсь в этот ночной мир.
 Меня приняли бы наркоманы — мне понятна их грань правды. Я знаю, как можно лишить человека имущества, оправдывая себя тем, что у него еще есть, а у меня — вопрос жизни и смерти. Я понимаю их, у которых выбор небольшой — или агония ломки, или обчищенные карманы мужичка. Я понимаю их, потому что украла кольцо у Сашки не по злобе — таковы были обстоятельства.
 Мне понятна грань девушек по заказу. Секс — для них не способ проявления чувств. Секс — это не распутство, это их работа, способ достижения цели. Кому-то надо на пропитание, кто-то их просто пропьет-проколет. На это не идут от хорошей жизни. На это идут не из-за природной развращенности и отсутствия элементарной морали — только когда нет выбора. И я тоже занималась с Вишневским не любовью — но сексом. Я всего лишь хотела быть к нему поближе. Другого пути подобраться к кольцу не было.
 Мне понятна и грань гаишников. Да, я, сидя за рулем — я их понимала — и оправдывала. У них есть свои обязанности, за которые им платили зарплаты, и маленькая привилегия — наказывать зазевавшихся. Я понимала их — я сама присвоила себе такую же привилегию, только вот Вишневский оказался вовсе не таким дураком, как я думала.
 Вернее, дурой все это время была я. Что я вообще о себе вообразила! Мне двадцать восемь лет, я младше его, и образование у меня — четыре класса, пятый коридор. А Вишневский — да, он очень мягкий и добрый, но уж никак не дурак. Я упустила их виду что он как не крути, но закончил один из лучших вузов страны — и плюс к этому неплохо справляется со своим бизнесом.
 И он — он считал меня красивой…
 При мысли об этом мне захотелось побиться своей дурной головой об руль.
 «Ты получила кольцо, довольствуйся этим», — жестко сказал внутренний голос.
 Я молчала.
 «Или хавай пирожок, или have it, в общем»
 «А почему с вкраплениями инглиша?», — вяло отозвалась я.
 «Перевести адекватно не могу», — честно признался голос.
 «Ааа».
 «Но ты все равно ведь поняла меня».
 «У меня образование — четыре класса, так что брысь», — устало ответила я.
 «Золотая медаль у тебя, а не четыре класса», — едко напомнил голос.
 Конечно я вспомнила эту английскую поговорку и поняла его.
 Кольцо, лежащее в кармане, способствовало пониманию абсолютно всего и всех.
 Есть поступки — и есть аргументы, способные высветить грань правды любого преступления.
 И оправдать.
 Вот только почему же я сама-то себя не могу оправдать?
 Всю ночь я не спала. Бродила по Интернету, пыталась играть в игрушки, зверски прокачала пресс. Хотела растолкать Ленку, однако гостевая спальня на втором этаже оказалась запертой изнутри на замок. Тогда я нашла принесенные Оксаной фотографии Вишневского и долго всматривалась в них. С чего я когда-то решила, что он некрасив? Он добрый, светлый и очень красивый. Другого такого больше нет. Другой бы мне такое устроил, что мало бы не показалось. А он — просто во мне разочаровался.
 Подумав об этом, я заревела, утирая слезы своей второй нечаянной кражей — Сашкиной клетчатой рубашкой. Я в расстройстве сгребла ее вместо своей блузки в темноте спальни, когда Вишневский меня выгонял из своего дома. Рубашка была затасканной, на рукаве зияла дырка по шву, а воротничок был засален. А я куталась в нее плотнее, словно в драгоценную шубу из баргузинского соболя.
 Несколько раз я пыталась позвонить ему. Возможно, он и не бросит трубку. Возможно, он выслушает меня. Но в любом случае — я услышу его голос.
 Домашний телефон он не брал, а сотовый был отключен. А я все набирала и набирала — зачем? Кто знает. Я маленькая и глупая.
 В шесть утра я решила сдаться. К чему все это? Кольцо у меня — чего еще мне в самом деле надо? Я хлебнула настоя для бодрости, почистила зубки и пошла завтракать.
 Я даже смогла напевать песенку, пока готовила тосты с йогуртом.
 — Привет! — раздалось от двери, я подпрыгнула с перепугу, и сердце уже привычно ухнуло вниз.
 В дверях стояла Ленка, сонно щуря заспанные глаза.
 — Блин, ты хоть предупреждай! — с досадой проговорила я.
 — Вот я и предупреждаю, — мирно отозвалась она. — Ты чего готовишь?
 — Ничего я не готовлю, — буркнула я. — Хлеб в тостер засунула, потом йогуртом помажу и привет.
 — Гробишь с малолетства желудок, — неодобрительно покачала она головой.
 — Хм, — я в изумлении посмотрела на нее. — Нашла малолетку! Да ты, Ленка, никак забыла, что я с тобой в одном классе училась?
 — Я замужем была и вообще, у меня сын, — с непререкаемым авторитетом возразила она. — А у тебя — ни ребенка ни котенка. Так что иди, заправляй кровать, умывайся и чисти зубы, а я пока нормальный завтрак сделаю.
 Почему-то я не нашлась, что ей ответить. И поплелась к себе на третий этаж. Там я послушно заправила кровать, достала кошелек и пошла вниз. Явственно хлопнула входная дверь.
 «Не понял», — озадачилась я, ускорила шаг и повернула с лестницы в холл. Дверь была заперта. Пожав плечами, я пошла на кухню.
 — Быстро ты, — Ленка ловко пекла блинчики на маленькой сковородке.
 — Так а чего кота за хвост тянуть? — отозвалась я, потом достала из кошелька стодолларовую бумажку и протянула ей. — Это ваша зарплата, леди.
 Ленка оторвалась на секунду от сковородки, сунула деньги в карман халата и с чувством сказала:
 — Лисонька, ты не представляешь, как же ты вовремя подвернулась! Я как раз голову ломала, на что Лешке ботинки купить. Детки — на них как на огне все горит, никогда не заводи ребенка, никаких денег на них не напасешься!
 — Учту, — кивнула я. Ребенка я и вправду никогда уже не заведу.
 — Тебе блинчики со сгущенкой или с вареньем? — озабоченно спросила она.
 — А варенье какое? — задумалась я.
 — Здравствуйте, — всплеснула она руками. — Хозяйка! У тебя в холодильнике один — единственный сорт — из земляники!
 — Тогда с вареньем! И со сгущенкой! — решила я.
 — Определись, чего тебе на тарелку накапать!
 — Накапай с одной стороны сгущенки, а с другой — варенья, — предложила я.
 — Извращенка, — покачала она головой, но сделала как я попросила.
 Я же в это время приготовила чай.
 — Ленка, — сказала я, жуя блинчик, — чего-то ты сегодня хорошенькая до невозможности! Каким кремом фейс мазала, признавайся?
 Кремами у меня были уставлены все шкафчики в ванной, и частично — холодильник. Многие из них я не пробовала, но мне жутко интересно было, какой же из них дал такой эффект. Ленкино личико было свеженькое, упругое, словно наливное яблочко.
 — Никаким кремом я не мазалась, — озадаченно уставилась она на меня. И вдруг порозовела и опустила глаза. — Я выспалась просто.
 — Мда? — задумалась я.
 В общем-то Ленка дело говорила. Недаром же все модели в голос утверждают что нормальный долгий сон абсолютно необходим для красоты, и перед съемками в восемь часов вечера отбывают в кровать. Опять же английские красотки считают что лишь сон до полуночи способствует красоте, так его и назвали — «beauty sleep». Национальный английский обычай — перед балом — трава не расти — но поспать немного надо! Не то потенциальные женихи разбегутся.
 Я покосилась на зеркало в стене и вздохнула. Под глазами черные круги, губы синие, щеки ввалившиеся. Понятно, откуда у меня чего возьмется, если сплю мало, и спать ложусь под утро. А Ленка — Ленка молодец. Спать легла наверняка в девять вечера, как путняя, и вот результат.
 — Ладно, Лисонька, с тобой хорошо, однако если я тебе не нужна, то я отчаливаю на работу, — Ленка встала из-за стола, оставив недоеденный блинчик и пошла к себе в комнату.
 — Куда торопишься-то? Времени еще полседьмого! — посмотрела я на часы.
 — Лешку забрать надо от матери, — крикнула она уже с лестницы.
 Вот так…
 У людей у всех свой мирок.
 Дети, матери.
 А у меня мать в заложниках по моей вине, я же все страдаю по мертвому возлюбленному.
 «Страдалица», — до ужаса ехидно прокомментировал внутренний голос. Я его издевки не поняла.
 Ленка ушла, а я все сидела в задумчивости над блинчиками. Мне было интересно, что понравилось бы Сашке — с вареньем или со сгущенкой? И ведь не позвонить, не спросить…
 Кстати, насчет позвонить!
 Я достала из кармана Сашкиной рубашки крохотную трубку телефона и набрала Оксанин номер.
 — Алло, — вымученным голосом произнесла она.
 — Это я, Мария, с тобой все в порядке? — встревожилась я.
 — Да приболела, кости ломит, зубы болят так, что хоть на стенку лезь! — со слезами в голосе сказала она.
 — Бог ты мой!!! Ты хоть таблетку выпей, Оксаночка!
 — Уже, жду, пока подействует, — еле проговорила она.
 — Зая моя, — с состраданием сказала я. — Кольцо я тебе достала. Давай привезу, да обезболивающего захвачу.
 — Достала? — неверяще прошептала она.
 — Я же поклялась, — горько усмехнулась я.
 — Родная ты моя! — голос ее подозрительно задрожал. — Я уже и надежду потеряла…
 — Ложись в постельку, я приеду сейчас, — велела я.
 — Мария, — вздохнула она. — Давай по-другому сделаем. Шабаш сегодня за Колосовкой — помнишь? Можешь туда перстень привезти, а то я весь день буду болеть сегодня?
 — Вообще-то я не собиралась на шабаш, чего мне там теперь делать, — подняла я бровь.
 — Уважь уж меня, — вздохнула она. — Мне перстень сегодня ночью потребуется, да вот видишь, не смогу я его у тебя раньше забрать. Одной мне надо сейчас побыть, уж не обижайся на старуху. А так — приехала бы туда на часишко раньше, да и передала бы колечко. Я костер там раскладываю в этот раз, так что буду раньше всех остальных, не хочешь с бабами встречаться — не надо.
 Я помолчала, раздумывая. Против — я не считаю нужным больше появляться на ведьминском профсобрании — что с меня взять, какая я теперь ведьма? За — я смогу поспать. А спать хотелось ужасно, если честно. Шутка ли — восьмой час утра, а я опять сутки на ногах.
 — Хорошо, — наконец сказала я. В конце концов, как сказала Оксана, встречи с коллегами можно избежать. Ну не хотела я показываться им в столь жалком виде!
 — Тогда — до встречи, золотая моя, — сказала Оксана.
 — До встречи, — кивнула я.
 После чего встала из-за стола, вымыла посуду и пошла в спальню. Там с наслаждением упала на мягкий матрас, укрылась легчайшим пуховым одеялком и провалилась в сон.
 Сон мне снился не к добру. Прехорошенькая кошечка терлась об мои ноги, а я гладила ее, брала на руки и играла с ней. Черт возьми! Потом, когда я проснусь, я обольюсь холодным потом — ведь кошка во сне — это вернейший признак беды. Да-да, мелкие котята — к мелким неприятностям, большая кошка — к катастрофе. И единственный способ избежать их — во сне убить этих милых зверушек.
 И видимо, мое подсознание все же это вспомнило. И я, которая во сне, взяла кошку за шкирку, решительно пошла в туалет и стала топить ее в унитазе. Почему именно там? А кто знает. Сон — он сценария не спрашивает.
 Я не смогла.
 Я вытащила ее, мокрую, несчастную и полумертвую.
 Больше мне снов до утра не снилось.
 Я сказала до утра?
 Привычка, не более того. На самом деле проснулась я в девять часов вечера. Я проспала одиннадцать часов. Встала, протерла глаза и пошла варить кофе. По пути взглянула в зеркало — черные круги у глаз меньше не стали, сон красы мне не прибавил. Да и с чего бы она взялась, beauty sleep — только до полуночи!
 На кухне включила кофеварку, сунула ломтик хлеба в тостер, и тут на глаза попался отрывной численник. Мимоходом оборвала вчерашний листик и взглянула на сегодняшний.
 Был обычный день, ничто не предвещало неприятностей — пятница, тринадцатое, Луна в Козероге, полнолуние. Еще бы мне кошки не снились.
 Я быстренько сжевала тосты с кофе, глотнула настоя, умылась и надела парик. Кольцо в кармане куртки — я готова! Сумку я брать не стала — больше я никуда не планировала заезжать.
 К Колосовке я подъехала уже ночью. В декабре одиннадцать вечера — глубокая ночь. Я катила по замерзшим лужам, вспоминая дорогу. Осторожно проехала насквозь деревеньку, разбудив местных собак, которые тут же слаженным воем меня облаяли. Потом въехала в лес, начинающийся сразу за околицей и мысленно застонала — лужи на дороге были — моей машинке по крышу. Одна надежда — что они промерзли и выдержат, иначе никакая техпомощь не спасет, не поедут они из города сюда меня вытаскивать.
 Бог миловал. Я осторожненько проползла с пяток километров, бросила машину около кривой сосны и свернула на неприметную тропинку между елок. Ноздреватый декабрьский снег тут же забился мне в ботинки, а потревоженные елки кинули мне за шиворот приличный сугробик. Я спохватилась, достала фонарик и посветила вокруг. Так и есть — дарственный пенек был в двух шагах, на нем уже был расстелен чистый платок и положены ватрушки с творогом и яичко. Оксана значит уже на месте. Я порылась в сумке и положила на платок свое угощение — для лешего я запекла в духовке бутерброды с сыром и колбасой.
 —  Будь лес не серым волком, ни черным вороном, ни елью седой, а доброй тропой , — пробормотала я негромко. Запирать заклинание словами-замком я не решилась, для этого требовалась Сила. Смешно, но я дико боялась своей собственной Силы — слишком живо было воспоминание о том, как я корчилась в своей спальне от боли.
 В общем-то обряд на вход в лес я провела машинально — я же не собиралась тут задерживаться. Пойду по протоптанной Оксаной тропинке, отдам ей кольцо, и обратно.
 Ночью в лесу было страшно. Раньше я на шабаш никогда не приходила одна — с первого раза повелось, что я привозила безлошадную Пелагею. Тогда я даже не думала бояться — в тихой беседе долгая дорога по лесу неизменно пролетала как один миг. Старая ведьма мудра, и я слушала ее всегда очень внимательно, боясь упустить хоть слово. Теперь же я обратила внимание — насколько жутко в лесу — что — то потрескивает, постанывает, вздыхает. Я поражалась тому, насколько в лесу темно — не видно не зги. Вытяни руку — и я бы ее не увидела. В городе ночь совсем другая. Здесь же без фонарика было жутко и темно. С фонариком было еще страшнее — слабый круг света хоть и показывал тропинку, не давая сбиться, однако там, за кругом, тьма была еще плотнее чем раньше. Лес, особенно ночной — недоброе место для одиночки. Все какие есть неупокоенные души в черте леса — все они с наступлением темноты начинают бродить кругами — и зачем, спрашивается? Легче-то им от того не станет. Причем от недоброй смерти — кого зверь задрал, кто заблудился да выйти не смог, или еще как, — у всех них характер от этого здорово испортился. На нескольких людей они никогда не нападают, а вот на одиночек — почему бы и нет?
 Я поежилась и ускорила шаг, весьма некстати вспомнив что местная братва повадилась в этом леске закапывать свои проблемы — очень удобно, никаких свидетелей. Раньше — то тела на кладбище первым слоем в свежие могилы ложили, чтобы потом сверху его прикрыл официальный усопший, да в прошлом году скандал случился. Собрались хоронить какого — то чиновника, приехали на кладбище, а там со дна могилы рука торчит. Могильщики видать не доглядели да схалтурили. Скандал был огромный, понятно, и с тех пор на кладбище братва не совалась.
 Тем не менее километра три по следам Оксаны я отмахала без проблем. Не зря я бутерброды готовила, видимо. С облегчением я наконец увидела сквозь сосны желтые язычки пламени и бегом побежала туда.
 Оксана бодро махала метлой, заканчивая расчищать круг, в центре которого уже был разложен костер. Лицо у нее было в пятнах зеленки. Поодаль валялась деревянная лопата и большая пластиковая лоханка. Заслышав шаги, она остановилась и оперлась на метлу, поджидая меня.
 — Ку-ку, — бодро выкрикнула я.
 — Приветствую тебя, Мария, — улыбнулась она.
 — Приветствую и тебя, Оксана, — отозвалась я. — Что с лицом?
 — Да вот, видать сглазил кто, — расстроено сказала она. — Утром встаю — на щеках волдыри, все болит.
 А мне некстати вспомнилась искорка Силы, сорвавшаяся в небо с моих пальцев. Обычно — это знак совершенного колдовства. Однако же — я тогда просто пожелала Оксане здоровья!
 — Нормально дошла? — озабоченно спросила она.
 — Страшновато одной по лесу, — поежилась я и подошла к костру поближе, вытягивая озябшие ладошки.
 — Надо было отчитать страх-то, — рассеянно ответила она, втыкая метлу в огромный вал снега по краю круга.
 — Отчитать, — вздохнула я. — Силы-то у меня нет, забыла что ли?
 — Извини, — пробормотала она. — Колечко принесла?
 — Конечно принесла, — улыбнулась я. Пошарила в кармане куртки и достала бумажный комочек.
 Оксана большими глазами следила за моими движениями.
 — Оно? — неверяще прошептала она, не отрывая взгляда от моих рук.
 — Оно, — улыбнулась я, начиная разматывать бумагу.
 — Не прикасайся к нему, — закричала Оксана, бросаясь ко мне и выхватывая кольцо с ладони.
 Слегка трясущимися пальцами она развернула кольцо и благоговейно на него воззрилась.
 Мдаа… У нас конечно запрещено проявлять любопытство в таких случаях, но до смерти хотелось узнать, зачем же оно так нужно было Оксане? Русская магия — она вообще с артефактами не работает. Ну да ладно. Главное Оксаночка рада до ужаса — вон как на колечко смотрит, глаза сияют, вертит его перед огнем, разглядывая со всех сторон.
 — Ладно, Окси, — сказала я. — Побегу я, не буду вам мешать, скоро уж наши начнут подтягиваться.
 Я замерзла и хотела есть.
 Оксана повернулась ко мне, пристально на меня посмотрела, улыбнулась и махнула в меня рукой. Я непонимающе смотрела, как призрачный, невидимый обычному человеку голубоватый шарик сорвался с кончиков ее пальцев и молнией ударил в меня. Соприкоснулся со щекой, и я почувствовала как обжигающе — морозная пленка за доли секунды заковала в лед всю кожу.
 Я ничего не смогла даже понять сначала. Только что была одна ситуация. Миг — и все встало с ног на голову. Я в недоумении моргнула глазами — и не смогла. Веки просто не смогли опуститься. Я попробовала шагнуть, еще не веря в то, что случилось, и не смогла. Было ощущение, что я заперта внутри каменной статуи.
 Я отлично знала, что это, только отказывалась в это верить. Фриз — это мое изобретение. Пару лет назад, когда я работала над ним, я экспериментировала, замораживая себя и канарейку чуть ли не каждый день. Так вот, сначала фриз действовал пару минут, под конец я добилась восьми часов. Дольше — начинали замораживаться жидкости в организме. Канарейка тогда померла, а я не смогла сделать вскрытие — ее тельце было плотным куском льда, хоть гвозди им забивай. И тогда же я абсолютно случайно выяснила, что алкоголь снимает фриз. Папенька, болтавшийся на кухне, нечаянно пролил на канарейку стакан водки, и ее тельце тут же обмякло. Жертву эксперимента я тогда зарыла в красивой коробке под яблоней, и тут же растрепала всем ведьмам о фризе.
 — Дура ты, Машка. Кто ж в декабре шабаши проводит? — сказала Оксана и обернулась к лесу. — Выходи, Сереженька.
 Голос ее был странно нежен, а за моей спиной послышался скрип снега под чьими-то шагами, и я увидела как невысокий худенький парень, обойдя меня подошел к Оксане. Темные, коротко подстриженные волосы не скрывали трогательно торчащих ушей, и был он весь как нахохлившийся цыпленок. А еще на нем была куртка — темно — синяя, как раз такую я привезла из Швейцарии Сереге — художнику, моему давнему поклоннику, который писал портреты с меня, и на них я была удивительно прекрасной — такой он меня видел.
 Сереге?
 Она сказала «Выходи, Сереженька» ???
 — Положи ее у костра, и руки раскинь в обе стороны, — велела Оксана парню. А я во все глаза смотрела на куртку, дожидаясь пока он обернется и я увижу его лицо.
 Парень молча кивнул и пошел ко мне.
 И все же это был он. Серега. Мой сосед. Который с первой встречи меня обожал.
 Вот только глядел он на меня совершенно спокойно, как на чужого человека. Вернее, как на вещь — абсолютно бесстрастно, ни тени эмоции на лице. Еще бы — на парня была наложена Петля рабства. Почти зомбирование — разница только в том что это не навсегда. Завтра Серега проснется и вспомнит все. А сейчас он ворочал меня, словно куль с мукой, укладывая у костра, и даже не помышлял о том, чтобы помочь мне.
 — У нее руки не гнутся, — обратился он к Оксане.
 — Возьми в сумке бутылку с водкой и покапай ей на руки, только немного, буквально с чайную ложечку, — ответила ему она.
 Серега бесстрастно растер мои руки, Оксана в это время поставила лоханку слева от меня и положила мою руку на бортик. И полоснула по ней атаме — ножом для церемоний. Он острее битвы, острее хирургического скальпеля. И я увидела, как брызнула освобожденная кровь из вен, как капельки дождем забарабанили по пустому пока дну.
 «Оказывается, под фризом не чувствуешь боли», — отстраненно подумала я.
 «Думай скорее как спастись, чего разлеглась!» — заверещал внутренний голос.
 — Ох и дурная же ты, Машка, — бормотала все это время Оксана. — Другая бы уже давно догадалась, что к чему, а ты все за чистую монету принимала. Нельзя ведь так, люди злые, только и ждут как бы чьей доверчивостью воспользоваться.
 Я молчала, бессильно глядя на нее, не обращая внимания на вопивший у меня в мозгу голос. Я понимала только одно — я попалась. Глупо и бездарно. Даже самая дурная овечка не прибежит на бойню, виляя хвостиком и неся в зубах нож — прирежьте меня, вот она я.
 Даже если бы я смогла разомкнуть каменные уста, ничего конструктивного я бы ей не сказала. Я бы наверно взывала к ее совести, мол, как ты могла. А по сути — она была права. Дураков учить надо.
 Оксана тем временем опорожнила в лоханку пятилитровую пластиковую бутыль с водой — видимо чтобы не дать загустеть крови, помяла вены на моей руке и сделала еще один надрез.
 «Меня сейчас убьют», — вдруг отчетливо поняла я. До меня дошло, что собиралась сделать Оксана. Паззл сложился.
 Ей требовался перстень Клеопатры. Как я не догадалась раньше — ведь Клеопатра была о-го-го какой ведьмой! Нет, она не гоняла тучи по небу, и не поворачивала реки вспять. Она просто без всяких пластических операций всегда выглядела на восемнадцать и могла приворожить насмерть любого мужчину. Даже того, которого никак не приворожить. И оставила она после себя простенький ритуал — Ветер Клеопатры. Про который уже и не помнит никто, а бабуля моя мне про него рассказала, когда мы сидели с ней на лавочке и лузгали семечки.
 Приворот — он ведь срабатывает только тогда, когда девушка действительно любит парня. Ведьмы, зарабатывающие приворотом, сначала делают расклад по картам, смотрят, сердце девушки — действительно ли она любит. И смотрят сердце парня — можно ли его приворожить. Потому как если его сердце уже наполнено любовью к другой — тут хоть на церквах отчитывай, хоть на похоронах — толку не будет. Нельзя в стакан, до краев полный молоком, налить такое же количество вина.
 Опять же из шалости или по злобе человека не приворожить — потому что один из законов физики гласит — чтобы где-то прибыло, надо чтобы где-то убыло. Вот и получается — девушка приворожит парня, то есть передаст ему свою любовь — ибо жить без него не может. И остается с пустым сердцем, где нет ни любви, ни ненависти к только что любимому больше жизни парню. Делить чувства поровну приворот не умеет, либо все либо ничего.
 Потому мы, ведьмы, если влюбляемся без взаимности, истинной любовью, а не мимолетной влюбленностью, то понимаем, что тут магией не помочь. Только что если себе отворот сделать — да только как же можно сознательно отказаться от любимого? Не у всех на то сил хватает.
 Вот тут-то как раз и мог помочь лишь Ветер Клеопатры. Забудет любимый про мать и отца, про свою любимую и про все на свете, будет смотреть на тебя как на солнышко красное. Но для этого надо убить девушку — ту которую любит любимый, забрать у нее душу, которую так любит любимый и годы. Кровь ее, словно CTRL на клавиатуре сделает ему копию твоих чувств, ничего не убавив у тебя. И на крови ее, словно на плодородной пашне, взрастут и приумножатся ваши чувства.
 Если не вспоминать о загубленном для этого человеке.
 Можно просто получить этим обрядом молодость — для этого достаточно немного изменить слова и принести ранним утром в жертву человека, в объятиях которого провела эту ночь. Клеопатра такое проделывала постоянно, и настолько она была хороша, что люди знали — но шли на эту последнюю для них ночь.
 Слава богу, что приворот этот давно утерян. Во всяком случае, даже моя бабушка, которая мне про это рассказывала, Царствие ей небесное, никогда не слышала о том, чтобы его кто-то делал. Что якобы для этой басурманской магии много чего надо, чего на Руси нет.
 И сквозь ворох мыслей, беспорядочных, как броуновское движение, пробилась одна. Что я знаю, чего не хватало для обряда.
 Кольца.
 Которое я сама добыла.
 Украла.
 У Сашки…
 — Сереженька, подержи шубку, — попросила Оксана. — Я как выйду из ванны — сразу укутывай меня в нее, холодно ведь.
 … чтобы меня убили.
 Дура!!!
 Серега кивнул, а Оксана поболтала рукой кровь с водой в ванночке, недовольно цокнула языком и, достав атаме сделала мне на руке еще один надрез.
 — Что — то мало с тебя течет, — укоризненно сказала она.
 Она снова положила мою руку на ботик ванны и стала раздеваться.
 Видимо она очень любила Серегу, раз не колеблясь осталась голой на трескучем морозе.
 Смотрелась она просто отвратительно. Недостатки свои, разумеется, следует скрывать, нагота идет только юным девушкам. Белое, рыхлое тело, словно перекисшее тесто, давно потерявшее стройность, изъеденное годами и целлюлитом. Ужасно. Живот вздувшимся бурдюком нависал над землей и жирным лобком. Грудь, когда-то наверняка пышная и красивая, теперь провисала двумя пустыми тряпочками, и соски ее болтались около пупа. Хотелось бы мне посмотреть на парня, который посмотрит на это с восхищением.
 Оксана же, нисколько не стеснялась своего тела. И то правда. Я — скоро умру. Серега скоро это тело будет боготворить. Перед кем комплексовать?
 Я плакала, глядя на это. С ужасающей ясностью я осознала, насколько я хочу жить. Что? Я недавно желала смерти? Какой бред, я еще молода, у меня впереди лет пятьдесят жизни, рак я вылечу, не может быть чтобы я его не вылечила, я просто раньше этого не особо хотела! А теперь — теперь хочу, страстно хочу жить, и у меня все получится! Вот только бы убраться с этой поляны, где из моего тела вытекает жизнь вместе с кровью, и где Серега полностью подчинен той, что меня убивает.
 «Что делать????» — набатом пульсировала в голове мысль. Только насколько не была я глупа, но понимала — ночь, до деревни несколько километров, и никто не знает что я тут. Меня никто не спасет, а сама я спастись не в силах.
 Оксана же тем временем взяла в левую руку зажженную свечу, встала в лоханку и одела на правую руку кольцо Клеопатры. Окунув его в мою кровь, она поцеловала его и произнесла окровавленными губами:
 —  Призываю кольцом Свидетеля, что взяла через кровь девы ее время ,  ее душу, все, за что её любимый мой любит , — голос ее звучал властно и строго, она зачерпнула ладонью в лоханке и щедро плеснула моей кровью себе на лицо. Мне стало дурно при виде того, как тягучие капли повисли кровавыми слезинками с ресниц и закапали с подбородка.
 Легкое дуновение пронеслось над поляной. Свеча в ее руке мигнула, затухла, так что лишь крошечный огонек чудом держался на воске. За деревьями в непроглядном небе здорово громыхнуло. Я затаив дыхание смотрела на свечку — ну же, гасни, и обряд не состоится!!!
 Огонек безнадежно колебался, становясь все меньше, и тут над поляной пронесся еще один порыв ветра. И свеча победно взметнула своей пламя. Духи, похоже, благословили Оксанино колдовство.
 Она не позволила себе остановиться все это время. Так же кружилась со свечой, уже успела обмазать кровью колени и теперь плескала ей на дряблый живот. Потом она жестом подозвала Серегу, помазала его руки и губы моей кровью и произнесла:
 —  Кровью связаны, кровью развязаны, отныне ее кровь — моя кровь, мое тело — храм твой, поклоняйся мне лишь одной. 
 Серега моргнул, сделал движение вытереть губы, но потом не решился. Ветер над поляной усилился, он зябко поежился, но с места не сдвинулся.
 —  Я, Оксана, вышла на свет из крови, так благослови же меня, Свидетель, на новое время. 
 Она взяла атаме, полоснула себя по руке и смешала нашу кровь. После чего Оксана соединила наши взрезанные запястья — рана к ране — и продолжила заклинание. Ветер уже вовсю носился над поляной, Оксана стала синей от холода, однако голос ее не дрожал ни на йоту. Мастер! Кое-где над поляной зазмеились фиолетовые молнии.
 —  Кровь и тело на кровь и тело. Снимаю я с себя шкуру старую и годы прожитые, взамен беру младость … 
 Я не слушала ее. Я в ужасе смотрела на свою руку, из которой капала кровь. Мне казалось — или она на глазах становилась дряблой старческой клешней???
 Грозовой рокот и свист ветра над поляной нарастали.
 «Это — все», — отрешенно подумала я, обратила взор в себя и принялась молиться. Больше я сделать ничего не могла. Ветер Клеопатры требует человеческой жертвы, а не просто кровопускания.
 «Господь, Отец мой всемогущий, — устало начала разговаривать я с Богом. — Всякое у нас с тобой было, и я тебя не слушалась, и ты меня забывал, только вот он, пришел мой смертный час. Не баловал ты меня в последнее время, столько проблем послал, что удавиться было впору, но сейчас, именем Сына твоего, Иисуса Христа я тебя молю — прости мне грехи, оскорбляющие тебя, вольные и невольные, через слово и через дело».
 Я сбилась — ветер еще усилился, стал задувать мне на открытые глаза колючие снежинки, а я не могла под фризом их прикрыть веками. Сполохи молний слепили глаза.
 «И спасибо что послал мне хоть и ужасную, но безболезненную смерть», — добавила я. Боли я всегда жутко боялась.
 Вой ветра меня отвлекал. Оксана властно и уверенно читала заклинание, но я была уже спокойна. Самое главное — прощение я автоматом получила. Господь — он в общем — то гордец, смотрит на нас как на букашек, за что я с ним и была постоянно в неладах — терпеть не могу высокомерия. Но одного у него не отнимешь — не врет никогда. А в Библии сказано, что если покаяться да еще именем Христа попросить о чем—то — простится все что угодно.
 Посмотрим, каковы небеса.
 Посмотрим, каков Господь.
 Я отчетливо чувствовала, что жизни во мне осталось немного.
 «Господи, все в воле твоей, и раз я умираю так не вовремя, то позаботься о матери — я уже не могу. И благослови Сашку, пошли ему здоровья и удачи»
 Тут мысли спутались, и глаза почему-то налились слезами.
 «Пусть он меня за кольцо простит», — тоскливо попросила я.
 Сашка…
 Что-то он там делает? Читает книжку, или в гостях, или спит? Спит — с кем?
 И тут дикий крик пронзил тишину леса. Я в изумлении уставилась на Оксану — она, стоя в ванночке, тряслась, словно через нее пропустили ток. Ветер бешенным вращающимся коконом обнял ее, все плотнее и плотнее сжимаясь около нее.
 — Что это с тобой? — ошеломленно воскликнул Серега и кинулся к ней.
 — Не … подходи, — прохрипела Оксана, похоже что из последних сил.
 Серега остановился, а она тяжело упала на колени, взметнув со дна лоханки кровавые брызги, ее выгибало, корчило под немыслимыми углами, словно она была без костей. Крик ее в какой — то момент прервался, через мелькающие в бешеной свистопляске снежинки я видела, как она широко разевает рот, пытаясь вздохнуть, однако ветер сгустился и стал вязким и плотным, не давая ей сделать вдох.
 И тут маленькая, но весомая молния пронизала Оксанин кокон наискосок, вошла тяжелым тупым наконечником под левую грудь и зазмеилась за ее спиной.
 Дернувшись, Оксана бесформенной массой осела в лоханку, теперь и вовсе напоминая перекисшее тесто, которое у нерадивой хозяйки тяжело переваливается через верх кастрюльки и устремляет свои потоки вниз, на радость тараканам.
 Все это заняло буквально секунды.
 Пока я в шоке соображала, что это было, на поляне все стихло.
 Последняя молния лениво ударила в Оксанин беззащитный живот. Она не пошевелилась.
 Последний ветерок вздыбил струйку поземки, уносясь за круг.
 Я встала, кое-как собрала конечности и зажала раны на руке.
 С исчезновением фриза пришла боль, и я чуть не завыла.
 — Магдалиночка? — непонимающе сказал Серега.
 — Все восторги потом, — проворчала я. — Оторви от ее юбки полосу, надо руку перевязать, а то еще доброго и правда сдохну.
 Серега суетливо забегал, пряча глаза, тщательно перебинтовал мне руку и затих, встав у костра.
 — Господи, ну чего ты стоишь, как на параде? — поморщилась я. — Пошли убираться отсюда!
 — А она? — показал он глазами на Оксану.
 — Что она? — не поняла я.
 — Ну, может милицию или скорую надо вызвать.
 — Какая скорая? — закричала я. Нервы у меня вообще ни к черту стали. — Ты что, не видишь, что я могу двигаться? Не чувствуешь, что ты расколдован? Мертва она, вот ее чары и спали!!!
 — Точно мертва?
 — Сходи, пульс пощупай, — зло предложила я. За последний час у меня здорово испортился характер. Да и то — понятно, что он был зомбирован, но мне сложно было забыть, как он помогал Оксане меня убивать. Интересно, что он сейчас об этом думает — он ведь все помнит!
 Серега смешался, уставился себе под ноги и ничего на это не ответил. Я же, опомнившись, подошла к Оксане, с трудом преодолевая брезгливость вытянула из-под ее тела руку и сняла кольцо Клеопатры. Оксана, Оксана, сильный ты Мастер, слов нет, да вот только что — то пошло не так. А с духами не шутят.
 Кольцо я сунула в карман куртки, повернулась к Сереге и спросила:
 — Вы на чьей машине сюда приехали?
 — На ее, — кивнул он на лоханку с Оксаной, избегая смотреть на труп.
 — Тогда пошли к моей машине, домой поедем.
 И уверенно шагнула на тропинку, ведущую в темный лес. Странно — но на этот раз мне не было страшно. Вот ну нисколько. После того что я пережила на поляне мне плевать было на всех неупокоенных этого леса. Позади мерно топал Серега.
 — Магдалин, — позвал он.
 — Что тебе?
 — Поговорить хочу. Я же хотел тебе все рассказать, помнишь, когда у тебя полный дом ухажеров собрался, а ты…
 — В машине поговорим, — отрезала я.
 После этого мы молча дошли до кривой сосны, сели в бээмвушку и я посмотрела на часы. Нормально — третий час ночи. Добрые люди спят уже давно, а я…
 А я завела машину, с горем пополам развернулась и поехала в город.
 — Рассказывай, — велела я тогда Сереге.
 — Что рассказывать? — тоскливо спросил он, отвернувшись.
 — Не зли меня, Серега, — посоветовала я. — Для начала — как ты вообще тут оказался.
 — А я откуда знаю! — тонко, по-заячьи вскрикнул он.
 — Сережа, я сейчас нервная, — зло сказала я. — На временную потерю памяти можешь не ссылаться — я отлично знаю, что ты все помнишь.
 — Она заколдовала меня!
 — Но память не отняла! — рявкнула я.
 — Если бы я не был заколдован, я бы никогда такого не сделал!
 Злая как сто чертей я повернулась к нему и раздельно прошипела:
 —  Как ты тут оказался??? Ты русский язык вообще понимаешь??? Я тебя не спрашиваю, почему ты на полянке ей помогал!!!
 Серега сжался в размерах, с испугом глядя на меня, нависшую над ним.
 — Она позвонила, попросила приехать дров наколоть, — пискнул он. — Я приехал, она меня чаем напоила, и я как не я стал.
 — А с чего это ты у нее дровосеком-то служишь? — поразилась я.
 Серега вздохнул, сжался еще посильнее и начал каяться.
 С Оксаной он познакомился когда я связалась с Димочкой. Бедный парень прекрасно видел, что я с Ворона глаз не свожу, а на него — ноль эмоций. И однажды он плюнул и пошел по ведьмам — привораживать. А что? То что это работает, он убедился, общаясь со мной, а на то что он своим обаянием на меня подействует — надежды у него уже не было. Я не видела Серегу в упор.
 — Сережа, — прервала я его, — а ты забыл что ты в то время был женат на моей лучшей подруге, а?
 — Магдалиночка, я не виноват, что я сначала женился на ней, а потом ты в город вернулась и пришла к нам в гости.
 — Конечно не виноват, — устало сказала я. — Продолжай.
 Решив меня привораживать, Серега попал к Оксане. Она единственная из нас брала всех без разбора, не спрашивая никаких рекомендаций. Мы обычно предпочитали работать на сильных мира сего — да, они нечасто попадали к нам, однако каждый сеанс давал пару месяцев безбедной жизни. Оксана же работала как конвейер, не позволяя себе лениться. Давала объявление в газете, и делала все без разбора по доступным расценкам. Так что Серега просто теоретически миновать ее не мог, только что на какую-нибудь дикую ведьму б напал, хотя я лично про таких давно не слыхала.
 Оксана потом признавалась Сереге, что онемела, увидев его на пороге у себя. Уж очень он был похож на ее давнюю любовь, жениха, которого насмерть сбил пьяный водитель за неделю до свадьбы. Его тоже звали Сережей. А Оксане тогда было всего двадцать лет.
 Потому Оксана приняла Серегу как родного, глаз с него не сводила, напоила-накормила и выслушала. А Серега, дурачок, подумал — какая добрая тетенька, да и выложил ей все.
 К тому времени она уже успела украсть у меня драгоценнейшую Книгу — Библию Ведьмы, а я ей за это — переломать руки. В общем, мы были врагами. Не знаю, о чем думала Оксана, когда Серега ей все выложил. Наверняка она ему погадала и увидела, что у него ко мне любовь — а не влюбленность, и приворожить его к себе у ней не выйдет. Наверняка понимала, что Сереге двадцать шесть, а ей — тридцать семь, какая может быть любовь?
 Но сердце женское — оно глупое, когда касается любви. И Оксана принялась плести сети.
 Серега стал забегать к ней и просто так, поболтать и попить чая, а Оксана этому была только рада. Думаю, она пыталась ему в еде давать приворот, любая бы на ее месте так сделала. Однако ничего у нее, конечно же, не вышло. И тогда она решила устранить предмет его любви-то есть меня. Серега к тому моменту переехал и стал моим соседом, и она дала ему пучок стальных игл и велела воткнуть их мне над дверью, якобы чтобы приворожить. Серега так и сделал, не зная что садит мне этим скоротечный рак.
 Шло время, я так и не приворожилась, зато поехала лечиться в Швейцарию, бросив Серегу на произвол судьбы. Оксана же объяснила парню, что раз ничего не вышло с колдовством, значит уж совсем я его ни во что не ставлю.
 Серега забросил краски, кисти и запил. Напившись, он ехал к Оксане — она всегда была ему рада, выслушивала его пьяный бред и гладила по головке.
 Да уж, это она умеет, тут я его понимала. Сама припомнила, как она мне еще несколько часов назад мамой родной казалась.
 — Останови у ларька, сигарет надо купить, курить хочу — невмочь, — прервавшись, сказал Серега.
 Мы как раз проезжали по Колосовке, мимо железной будочки под одиноким желтым фонарем.
 — Да там вроде закрыто, — с сомнением сказала я.
 — Спят просто, я растолкаю, — уверенно сказал Серега.
 Я пожала плечами, притормозила, а Серега вылез из машины и стремглав юркнул в узенькую улочку — только пятки сверкнули. Я второй раз пожала плечами и поехала дальше.
 Хочет морозиться ночью — его дело. Наверно ему просто стыдно передо мной за то, что произошло на поляне. Хотя на самом деле я на него зла не таила — под Петлей рабства собственного ребенка удавишь, и глазом не моргнешь. Жаль что рассказ он свой на полдороге бросил. Хотя основное я и так поняла еще на поляне — Оксана любила Серегу. А он любил меня.
 Дома я обработала раны, напилась таблеток и позвонила Вишневскому.
 — Але, — раздался сонный девичий голосок.
 — Алё, — вздохнула я. — Сашка дома?
 — Ага, разбудить?
 — Да нет, не стоит, — грустно улыбнулась я.
 Вот и все.
 А что я хотела? Вишневский парень красивый, с руками оторвут…
 На глаза попался численник, я оторвала листик и посмотрела, что готовит мне следующий день.
 Суббота, четырнадцатое, луна в Козероге.
 По дороге в спальню я размышляла — не удавиться ль мне сразу, что б не мучаться?
 Поспать мне не дали. Только — только я провалилась в сон, как под ухом нудно запиликал телефон. Я попыталась нахлобучить на ухо подушку, однако гадкий телефон заткнулся на секунду и зазвонил снова. На четвертом раунде я не выдержала.
 — Алло! — рявкнула я. Убила б гада!
 — Алло! — рявкнул мне из трубки Зырян — еще грознее. — Марья, ты?
 — Я.
 — Чего до тебя не дозвониться?
 — Дела у меня, — вздохнула я, села на кровати и настроилась на неприятный разговор.
 — Рассказывай, что нарыла! — приказал он.
 — Нарыла то, что девушку зовут Ларисой Вороновой, одиннадцать лет назад она училась в Екатеринграде, потом в Заславске, а больше ее никто не видел.
 — Не понял. Ты что, ее еще не нашла? — в голосе Зыряна проскочили нехорошие нотки.
 — Делаю что могу, — сухо ответила я. — Я не следователь и не частный детектив.
 — Мать-то дорога? — снова завел он.
 — Зырян, — усмехнулась я. — Она мне столько лет кровь пила, что я даже не знаю, что тебе и сказать…
 — То есть ты отказываешься искать деньги и девку?
 — Да нет, не отказываюсь конечно, — вздохнула я. — Мать ведь все-таки, какая б не была.
 Зырян помолчал, потом сказал:
 — Помощь надо?
 Я тоже помолчала, подумала и согласилась:
 — Нужна. За Колосовкой в лесу труп бабы одной в лоханке лежит, убрать бы…
 Подобное Зыряну можно было поручить без проблем. В таком деле — он всегда поможет, это по понятиям, и никогда не сдаст ментам.
 — В какой лоханке? — не понял меня Зырян.
 — Ну ванночка детская, пластмассовая, — пояснила я.
 — Ну-ка, Марья, давай подробно, что за бабу ты в лесу завалила!
 — Да не заваливала я никого, — возмутилась я. — Она сама меня чуть не завалила, боюсь только что как бы следы там мои не остались, ментам потом ничего не докажешь.
 — Самооборона? — понимающе хмыкнул он. — Дорогу расскажи подробнее.
 — Дорога простая — проезжаешь насквозь Колосовку, за околицей там одна дорога в лес, вот по ней и едешь несколько километров до развилки у кривой сосны. Там оставляешь машину, и справа будет тропинка вглубь леса. По ней километра три — и выйдешь на круглую поляну посередине там костер разложен, а сбоку ванночка с голой бабой.
 — С голой? — переспросил он.
 — С голой, — подтвердила я.
 — Я с тебя фигею, — сказал он и я впервые уловила в его голосе нотки растерянности.
 — Зырян, так ты как, почистишь? — снова задала я вопрос.
 — Конечно, — вздохнул он. — Сейчас ребят пошлю.
 — Тогда я пойду спать, ладно?
 — Ладно, — нехотя сказал он. — Ты уж, Марья, не тяни с делом-то, твоя мать мне уж поперек горла стоит.
 — Ты ее сам к себе забрал, терпи, — пожала я плечами, отключилась и пошла досыпать.
 Утром я проснулась от тянущей боли в ногах.
 «Начинается», — с неудовольствием подумала я, соскочила с кровати и побежала в кухню, пока боль не стала невыносимой. В холодильнике я схватила баночку с Оксаниным отваром, нацедила себе стаканчик и выпила. Посидела немного на диванчике, отдышалась и снова залезла в холодильник на инспекцию. Баночек у меня осталось всего ничего — две штуки. То есть сегодня надо бегом нестись сдаваться к онкологам — жить хочу, мочи нет!
 Еще немного подумав, я скрепя сердце набрала телефон Лоры — Святоши. Терпеть эту бабу не могу! Ходит вся в черном, бесформенном — ворона вороной, вечно поучает, в хозяйственной сумке, которую Лора носит вместо дамской сумочки — всегда лежит кипа православных брошюрок, которыми она подкрепляет свои нравоучения. Однако она, только она запросто отчитывает любой рак. Господь действительно к ней прислушивается.
 — Алло! — послышался в трубке тонкий девичий голосок.
 Непосвященный наверняка бы подумал, что это дочь или родственница Лоры, да только я — то знаю — это сама Лора, которой Господь без меры отсыпал такого богатства — нежного девичьего голоска, в службу секса по телефону ее бы вне конкурса взяли! И это при том, что Святоше пятьдесят девять лет.
 — Привет, Лора, это Марья.
 — Все же позвонила? — хмыкнула она. — Я тебя раньше ждала.
 — Зачем? — не поняла я.
 — На лечение, глупая!
 Мда. У Лоры я категорически не хотела лечиться. Тянула до последнего, да только сколько веревочке не виться… Знаю я методы Лоры — первым делом потребует все имущество на монастырь пожертвовать, потом на голодовку дней на сорок — пятьдесят посадит, и что б каждый день по сотне псалмов спела, и точка! Причем лечить она будет именно в монастыре, так что после сеанса больной отправится не в уют собственного дома, а в келью с соломенным тюфяком вместо перинки. Впрочем, о чем я говорю? Какая келья? В монастыре порядки строгие, там пахать надо от зари до зари, и пофиг что у тебя рак в последней стадии — марш дрова колоть!
 — А ты что, уже в курсе? — мрачно спросила я, впечатлившись от таких мыслей.
 — Тебя же Аннушка лечила по осени, забыла? — спросила она.
 — Так может я вылечилась уже.
 — А ты вылечилась?
 — Нет, — призналась я.
 — Так приезжай, чего тянешь-то!
 — На голодовку посадишь? — тяжко вздохнув спросила я.
 — Пост — это первейшее дело! — затянула она старые песни о главном. — Наш господь в пустыне сорок дней постился и молился…
 «То — то ему глюки в виде Сатаны и привиделись», — мрачно подумала я.
 — Рак — это грязь в теле, которую надо просто вычистить, — продолжила наставления Святоша, — а какое же телесное очищение без духовного? Так что ты приезжай ко мне, я тебя посмотрю да и решим как тебя отчитывать будем. Через сколько будешь?
 — Ближе к вечеру, — пожала я плечами.
 — Сейчас, — твердо сказала она. — И так вон сколько времени упущено.
 — Ладно, — пробормотала я.
 Вообще-то я хотела снять деньги, отвезти кольцо и денежную компенсацию Сашке, а потом уж к Лоре. Ну да ладно, со старой ведьмой лучше не спорить.
 Я умылась, оделась и поехала на Дюдьково, деревню в двадцати километрах от города, где в простой деревенчатой избенке жила Святоша.
 Дома у нее было еще хуже, чем я думала. Никаких перегородок в избушке не было, одна большая комната поражала аскетизмом, если не нищетой. Из мебели стоял выщербленный стол, три колченогих стула, а в углу стоял продавленный диван без ножек, явно найденный на свалке. С протянутых веревок свешивались пучки сушеных трав, маленькие оконца давали немного света, и из полутемных углов на меня строго смотрели лики святых. Лора все заработанное отдавала на церковь.
 Святоша поздоровалась, пристально на меня посмотрела и вдруг нахмурилась.
 — Ну-ка, сядь! — велела она мне.
 Я села, древний стул жалобно скрипнул и зашатался, а Святоша прикрыла глаза, прошептала молитву и еще раз пристально осмотрела меня.
 — Ничего не понимаю, — бормотнула она.
 — Лора, что случилось? — забеспокоилась я.
 Она не слова не говоря встряхнула кистями рук и стала медленно водить или вдоль моего тела. От макушке — и к ногам. И снова от ног в макушке. Пальцы ног и рук мгновенно озябли.
 По мере ее манипуляций на лице ее начало проступать возмущение пополам с брезгливостью.
 — Лора? — подняла я бровь.
 — Иди отсюда, и чтоб духу твоего тут не было, наркоманка проклятая, — прошипела она мне в лицо. — Правильно люди говорили, а я еще сомневалась.
 — Лора, ты чего? — воззрилась я на нее.
 — Вон! — чуть ли не затопала она ногами.
 — Ты мне рак то есть лечить не будешь? — уточнила я, вставая.
 — Нет у тебя никакого рака! — завизжала она. — Прочь из моего дома! Прокляты наркоманы перед богом!
 И она вышвырнула меня из своей избушки, не дав мне ни слова молвить.
 Подумав, я постучала к ней в дверь, пока она из сеней не зашла в дом и спросила:
 — Лор, ты мне только скажи, кто тебе сказал что я наркоманка?
 — Убирайся! — жестко велела она.
 — Оксана наверняка?
 Лора промолчала, со стуком захлопнув дверь в дом.
 Или я сошла с ума, или Лора.
 Третьего не дано.
 А Лора все-таки психованная и хамка, ей лечиться надо. Понятно, что она что — то необычное увидела, только вот что? Насчет того что я наркоманка — она конечно пошутила, но разобраться надо.
 Запиликал сотовый.
 Высветился какой — то номер, которого я не знала.
 — Алло, — на ходу сказала я. Что-то стало холодать, и я стремилась поскорей усесться в теплую машинку.
 — Мне Марию можно услышать? — сказал девичий голосок.
 — Слушаю.
 — Это Аня, Аня Усольцева, помните вы мне визитку оставляли?
 — Какая Аня? — не поняла я.
 — Вы ко мне приходили, говорили что какая-то девушка с моими данными деньги украла, помните?
 — Ах, Анечка! Конечно я вас помню! — завопила я. Шедшая мне навстречу тетка с полными ведрами воды вздрогнула, тяжело расплескала воду себе на юбку и злобно на меня посмотрела.
 Я ей светло улыбнулась — встретить бабу с полными ведрами — к удаче.
 — Я кажется ее помню, — сказала Анечка.
 — Ту, которая на вас похожа? — не поверила я.
 — Ну да, — согласилась она. — Вы знаете, я когда паспорт меняла, еще обратила внимание, что паспортистка на меня чем-то похожа. Обычно на свою внешность не обращаешь внимания, а тут я принесла фотографии, лежат они на столе, я то на свои фотки, то на ту паспортистку смотрю — просто сестры!
 — Так, — боясь поверить в удачу, сказала я. — Помните, в каком паспортном столе вы получали паспорт, Аня?
 — При Калининском ГОМе, — ответила она.
 — Аня, спасибо большое, если возникнут вопросы, можно я вам перезвоню?
 — Конечно звоните, — согласилась она.
 Вот черт возьми!
 Жизнь-то налаживается!
 Я прыгнула в машинку, завелась и поехала в город.
 Минут через тридцать я уже взирала на дверь паспортного стола. На синей табличке белыми буковками было написано, что сия дверь откроется в шестнадцать ноль — ноль, и не минутой раньше. Сейчас же было всего два часа. Вот черт возьми!
 Только я порадовалась, называется!
 Около лесенки, притоптывая, толклось несколько теток, пара грузин и благообразный старичок.
 — Кто последний? — спросила я в пространство.
 — Я, дэвушка, паслэдный буду, — откликнулся тут же один грузин.
 — Мне отъехать надо, можно я за вами буду?
 — Какой разгавор, красавица! — кивнул он.
 Тетки все как одна недовольно на меня посмотрели. Большими буквами на их лицах была написана одна и та же мысль — выискалась фря, мы тут морозимся, а она сейчас по барам пойдет чаи распивать да булки трескать, чтобы приехать потом к открытию.
 Я пожала плечами, обогнула здание и пошла к машине, на ходу доставая сотовый.
 — Алло, Галина, привет!
 — Марья, ты что ли? — недоверчиво отозвалась она.
 — Нет, налоговый инспектор. Как дела-то?
 — Да с Божьей помощью. Что-то давно тебя не видно было.
 — Да не говори, — вздохнула я. — Ты сейчас как, свободна? Надо б мне тебя.
 — Конечно приезжай, — согласилась она.
 Еще бы она была против! Как не крути, а в прошлом году Галина согласилась отдаться в рабство на три года, мы тогда убийцу ее племянницы помогли ей искать. И нашла его именно я! Да, Галина не такой хороший диагност и лекарь как Лора, но она по крайней мере обладает легким незлобивым характером, так что мне сам бог велел скоротать эти два часа у нее. Во всяком случае в одном я была уверена — Галина меня не выкинет из своего дома как Святоша. Блин, недаром я всегда терпеть не могла Святошу!
 Галина и правда встретила меня ласково. Усадила за стол, поставила большое блюдо с пирожками и налила душистого чая на травах.
 — Исхудала ты страсть, Марьюшка, — приговаривала она, накрывая на стол. — Давай-ка вот пирожки поешь, с грибами, с вареньицем из малины, какой уж попадется.
 Я не глядя взяла первый попавшийся — оказалось, малиновый.
 — А пока ешь — рассказывай, что у тебя за дело ко мне, — сказала Галина, усаживаясь за стол.
 — Да у Святоши сейчас была, все настроение мне испаскудила, — пожаловалась я.
 — На это она мастерица, — кивнула Галина. — А что у вас с ней получилось?
 — Ты в курсе что у меня рак? — в лоб спросила я. Раньше я как-то нехотя это признавала, начнут жалеть, причитать — а что толку? Да и вообще, есть в болезни и иной ущербности нечто неприличное.
 — Все знают, — спокойно сказала она, не отводя глаз.
 — Вот я и надумала у нее лечиться, а она мне такой бред выдала… Можешь меня сама посмотреть?
 — Я-то могу, да вот только мне непонятно одно, — Галина сделала паузу и испытующе посмотрела на меня. — Почему ты из-за диагноза ко мне приехала? Уж это-то любая ведьма независимо от здоровья может сделать.
 — Галин, у меня проблемы с Силой, — поморщилась я.
 — То есть проблемы?
 — Нету ее у меня, — нехотя призналась я.
 — А Книга? Открой ее и будет тебе сила.
 — Галин, ты честное слово задаешь трудные вопросы, — вздохнула я. — Посмотри меня лучше сначала, а? А потом поговорим.
 — Ну хорошо, — согласилась она, встала, сдернула косынку с головы и вынула шпильки из волос. Тяжелая волна черных с проседью волос упала ей до бедер. Закрыв глаза, Галина шепотом произнесла молитву, и начала водить руками вдоль моего тела, не касаясь меня. Снова озябли пальцы рук и ног.
 Галина в последний раз встряхнула руками, поглядела на меня и растерянно сказала:
 — Ничего не понимаю…
 — Рассказывай, — твердо сказала я.
 — Рака у тебя нет, ни следа, — сказала она.
 — Быть такого не может, — отрезала я.
 — Марьюшка, я за что купила, за то и продаю. Ну нет у тебя в ауре черно-синих пятен!
 — То ли я дура… — растерянно произнесла я.
 — Марья, у тебя аура ровно-коричневая, — тихо сказала Галина.
 Я с минуту непонимающе таращилась на нее. Такого цвета аура у наркоманов.
 — Слушай, может, это от лекарств? — неуверенно сказала я.
 — Может, конечно может, — облегченно закивала Галина. — При раке сильные таблетки прописывают, так что ничего удивительного!
 — Тьфу, напугала меня! — с чувством произнесла я.
 — Да я сама напугалась, — отмахнулась она, снова собирая волосы в тяжелый пучок. — Смотрю на твою ауру, и поверить не могу своим глазам, думаю — как это Марьюшка — и наркоманка?
 — Вот-вот! А Лора меня взяла и вышвырнула из своей избушки за такую ауру!
 — Господи, да что ты на нее внимания обращаешь, она же с придурью, та Лора!
 — Точно! — поддержала я ее, весьма довольная. Это была отличная идея — заехать к Галине. Она здорово подняла мне настроение, осудив Лору вместе со мной. А то что у меня рака нет — и вовсе суперхорошая новость! И ничего тут удивительного нет — Оксана-то ведь умерла, и ее колдовство просто-напросто рассеялось. Рассеялся фриз, которым она меня сковала на поляне, рассеялся рак, которым она меня убивала.
 А я дура набитая, могла бы и сразу догадаться! Нет, у меня и в правду мозги набекрень в последнее время со всеми этими проблемами…
 Я поболтала с Галиной два часа и засобиралась в паспортный стол. Быстренько доехала до здания ГОМа, обогнула его и офигела. Перед лесенкой в паспортный стол собралась приличная толпа, человек пятьдесят.
 «Бог мой!», — обеспокоено подумала я и ринулась разыскивать своего грузина. Тот нашелся у самой лесенки, кивнул мне и сказал толстой бабе в пуховом платке:
 — Вот, дэвушка за мной занымала очэрэд, вы за нэй тэпэр будэтэ.
 Баба открыла рот, чтобы вякнуть что — то в духе «Вас тут не стояло!», но я дружески ей улыбнулась, и она шарахнулась, чуть ли не крестясь. Блин, единственный раз мой страшный вид после болезни сыграл положительную роль.
 Я была восьмой в этой гигантской очереди. Чему я до ужаса радовалась, осматривая толпу народа. Этот паспортный стол жил по странному расписанию — открывался в четыре дня, в шесть — избушку закрывали на клюшку. Руки бы оторвать тому кто это расписание составил. Ну да ничего… Я успею!!!
 Ровно в четыре заветная дверца открылась, и толпа ринулась внутрь. Меня толкнули, крепко приложили об перила лестницы, обматерили из-за того что стою кому-то на дороге и наконец пропихнули внутрь. Тетка, счастливая обладательница титула первой в этой очереди сломя голову ломанулась в кабинет, и тут же вылетела обратно.
 — Что такое? Что случилось? — загалдела толпа.
 — Да собрание у них какое-то сейчас, не принимают, — растерянно ответила тетка.
 В подтверждение ее слов из кабинета выпорхнула молодая паспортистка и, цокая каблучками, пошла вдоль коридора вглубь ГОМа. Очередь проводила ее тоскливыми взглядами.
 Прошло двадцать минут, тридцать, сорок…
 За это время все присутствующие произвели несложные вычисления и здорово приуныли. Выходило, что за даже если девица примчится прямо сейчас, то все равно никак не примет всех.
 — Я из Луполово приехал, — с огорчением в голосе рассказывал один мужик соседу, — с утра отпросился с работы, не успею — бригадир нипочем второй раз не отпустит. Не знаю что и делать…
 — Надо же, бедняга! — недовольно сказала тетка, стоящая рядом с ним, — нечего на жалость давить, никто тебя не пропустит! Люди на морозе столько выстояли, а ты поперед хошь залезть?
 — Да ничего я не хочу, — попытался защититься мужик.
 — Вот и молчи стой! — отрубила тетка.
 Девица появилась через час, торопливо что-то дожевывая на ходу. У них собрание что, в столовке было?
 Тетка под номером один на этот раз решительно ломанулась в кабинет чуть ли не вперед паспортистки. Слава богу что на этот раз ее не выперли.
 Очередь оживилась.
 Потекли минуты ожидания. Тетки не было минут десять.
 — Они там что хоть делают-то так долго? — встревожено спросила какая-то тетка.
 Все промолчали, занятые математическими вычислениями.
 Если паспортистка тратит на одного человека столько, то плохи дела — читалось на лицах всех присутствующих. При хорошем раскладе — примет человек семь. При плохом — человек пять.
 Мама!!!
 Будет обидно, если прямо передо мной она примет последнего. Я протиснулась поближе к двери и приготовилась прорываться с боем. И слава богу что я немного стормознула. Потому как только вышла тетка из кабинета, какой-то паренек, видимо столь же умный, как и я, с воплем «Мне только бумажку отдать!» ринулся в заветную дверь. Парня изловили за уши и вытолкали взашей на улицу, под аккомпанемент воплей «Нам тоже только бумажку отдать, и ничего, стоим!»
 И все же я попала в кабинет. Последней. Было без четырех шесть, когда оттуда вышел грузин, и сказал:
 — Паслэдная захадытэ, осталным сказалы расхадытся, болшэ прынымат сэгодна нэ будут.
 Люди тут же возмущенно загомонили, а я птичкой влетела в кабинет, пока не опередили.
 — Здравствуйте, девушка! — добро сказала я с порога.
 Девушка скучающе посмотрела на меня и сказала:
 — Здравствуйте. Что у вас?
 — Я не по документам, мне про Ларису Воронову узнать, помните, работала тут?
 Девушка поморщилась и сухо ответила:
 — Выйдите, не задерживайте меня по пустякам.
 — Да погодите вы! — досадливо отмахнулась я, достала из кошелька зеленую купюру и положила перед ней. — Эт вам за потерю рабочего времени, что я, не понимаю что ли что отвлекаю вас.
 Девушка молча посмотрела на доллары, потом на меня и пожала плечами:
 — Но она уволилась, я не знаю где она. Зачем она вам?
 — Да она не местная, и давала своим знакомым мой адрес, вот письмо для нее важное пришло, надо ее срочно разыскать, — ляпнула я первое пришедшее на ум.
 — Ничем помочь не могу! — развела паспортистка руками и с сожалением посмотрела на баксы.
 Я тоже с сожалением посмотрела на нее, в смысле на паспортистку и спросила:
 — Девушка, она, я так поняла внезапно уволилась, скажите, может что необычное предшествовало этому?
 — Ну, надо подумать… Так, сначала она ушла в отпуск на две недели за свой счет, потом пришла, все нормально было, еще где-то две недели проработала и потом просто не вышла на работу, даже трудовую не забрала. А! Вспомнила!!! — ликующе воскликнула она. — Жена ее любовника к ней на работу приезжала!!!
 — Любовника? — недоуменно посмотрела я на нее.
 — Ну да, был тут около нее один Олег, я честно говоря думала что у них несерьезно, но раз уж жена приехала на разборки — значит я ошибалась!
 — Олег??? — поразилась я. В этой истории уже проскакивал один Олег. — Это часом не блондинчик такой щупленький?
 — Блондин, только не щупленький, такой здоооровый кабанчик! — развела руки девушка, демонстрируя размеры Олега.
 — А она что про него говорила вообще? Ну в смысле откуда он, чем занимается?
 — Да вот знаю что бизнес у него какой-то, знаю что живет в Екатеринграде, женат, ребенок. Стала б я с таким связываться! — покачала она головой.
 — Ну, многие девушки соглашаются именно на женатых, — философично заметила я. — Носки не стирать, борщи не готовить, на свидание с цветами — чем не жизнь?
 — Ха! С цветами! — хмыкнула девушка. — Да он ей мороженку-то сроду не принес, а вы про цветы! Жмот!
 — Ну, это дело их, — подвела я итог. — А что жена этого Олега говорила?
 — Да вот не знаю, — снова развела она руками. — Она заходит, руки в боки и говорит: «Ну здравствуй, Ларисочка!». Лариска аж с лица спала, побледнела и говорит мне так сдавленно — Алена, мол, выйди. Я и вышла, вижу, дело не шуточное.
 — То есть жена и Лариса друг друга знали?
 — Выходит знали. Так вот, я вышла, стою в коридоре, минут через двадцать выходит эта жена, глаза заплаканные, тушь по всему лицу, ну я сразу в кабинет. А Лариска там сидит, лицо неживое, белое как мел. Я ей — ну что, мол, случилось? Она мне тогда и сказала что это жена Олега была. Посидела минуты три, потом попросила чтобы я ее прикрыла, а она домой поедет, больно ей худо. Я конечно же согласилась — уж сильно она плохо выглядела. И с тех пор я ее и не видела.
 — Это все? — уточнила я.
 — Э, нет! — победно улыбнулась она. — Самое удивительное дальше. Вот значит она вышла, а я в окошко смотрю, переживаю, думаю — как она до дому дойдет в таком состоянии — запросто под машину попадет, она ж перед собой ничего не видела. Так вот, смотрю, Лариска выходит на крыльцо и озирается по сторонам. И тут из серебристого джипа высовывается та самая жена и рукой ей машет. Лариска села к ней и они уехали вместе.
 — Вместе??? — поразилась я.
 — Именно! — воскликнула девушка. — Я в шоке была, как это увидела!
 — Чудны дела твои, Господи, — пробормотала я.
 — Вот и все я вам рассказала. Больше мне добавить нечего.
 — Спасибо вам, девушка. Вы мне очень помогли, — сказала я и вышла за дверь.
 Народ все еще кучковался, непонятно на что надеясь, меня проводили злобными взглядами, и я поспешила выйти на улицу.
 Сев в машинку и заведя мотор, я откинулась на кресло и задумалась. Мешала тянущая боль в ногах, но я намеренно не обращала на нее внимания. Рака нет, так что нечего фигней страдать!
 Что мы имеем? А имеем мы то, что оказывается Олег и Лариса как ни в чем не бывало встречаются! Так что пушер из «Белого таракана» был в корне неправ, что у них все давно кончилось.
 На некоторое время они возможно и расставались — Людочка — то из Заславска ни словом не обмолвилась про то что у нее был парень, по ее словам Лора была чиста и непорочна аки Дева Мария. Олег за это время успел жениться, бэби завести, а потом их пути вновь пересеклись. Старая любовь, говорят, не ржавеет!
 Впрочем, это их дело. Что мне это дает-то, а? Где мне теперь искать ту Ларису???
 Злая, и пребывая в задумчивости, я поехала в «Лукоморье» пообедать. Припарковалась на площадочке, машинально бросила взгляд вокруг и офигела. Как ни в чем не бывало из дверей сего заведения вышел Вишневский с какой-то девушкой.
 Я придирчиво и холодно ее осмотрела. «Беспонт», — жестко вынесла я вердикт. Во первых — фейс как у деревенских доярок, никакого намека на благородный аристократизм. Во вторых — волосы с остатками химки словно солома вылезали из-под вязаной шапочки. И как апофигей — короткая юбчонка вкупе с ботинками мужского образца на плоской подошве. Смотрелось смешно, ей-богу. Девочке видимо никто не объяснил что надо было одеть либо джинсы, либо шпильки.
 Я решительно распахнула дверь и шагнула им навстречу.
 — На ловца и зверь бежит, — ласково улыбнулась я улыбкой людоедки.
 — Здравствуй, — сказал Сашка.
 Девушка с недоумением посмотрела на меня снизу вверх.
 — Отличные ботинки, — еще слаще улыбнулась я ей и, пошарив в кармане, протянула перстень Вишневскому. — Мерси за одолженный перстень, вы меня очень выручили.
 — Да спасибо, не надо, — хмуро сказал Сашка.
 — Двести тысяч долларов мне дарить? — изумилась я и обратилась к его спутнице: — Я конечно понимаю что он в меня влюблен, но таких чувств я от него не ожидала… Вам, девушка, дарили такие подарки когда-нибудь?
 Она посмотрела на Вишневского, на меня, и растерянно сказала :
 — Нет.
 — И мне в первый раз, — вздохнула я и надела колечко на палец.
 Мгновением позже ужас накрыл меня.  Я ЕГО ОДЕЛА! 
 — У вас грязь под ногтями, — мстительно заметила девушка. Длинные ногти и правда после вчерашней прогулки в лес оказались не в лучшем виде.
 Но ничего не произошло… Белый камень тускло сиял на моем пальце, и боль меня не скрутила и не принялась убивать — яростно и беспощадно.
 — Да, вчера вот картошку сажала, — радостно откликнулась я. — Знаете, я ведь не то что другие белоручки — я и коровку подоить могу, и огород вскопать, и фейс начистить кому надо!
 Девушка жалобно посмотрела на Вишневского, а я вдруг ощутила резкую боль в ногах. Было такое ощущение, словно кто-то подцепил вены и сухожилия и резко дернул за них. Снова вернулась моя обычная боль.
 Дура!
 Почему я не выпила отвар???
 — Девочки, не ссорьтесь, — вяло сказал Вишневский. Видно было, что ситуация ему совсем не нравится, но что делать, он не знает. И мечтает чтобы этой ситуации не было вообще.
 Я махнула рукой и на негнущихся ногах пошла к машине.
 «Только бы дойти», — стучало в мозгах. Только бы дойти. Через каждые несколько шагов я останавливалась, пережидая вспышку боли, и потом опять с отчаянным упорством шла к машине.
 — Что это с ней? — сквозь пелену боли услышала я. Ага, это девушка Вишневского.
 — Не знаю, — спокойно ответил он.
 Кое-как я добрела до машины, казалось, я шла эти несколько метров несколько часов. Схватившись за ручку дверцы, я трясущимися руками набрала на сотовом номер Витьки и выдохнула:
 — Я у «Лукоморья» на машине. Спаси, Витенька.
 Корабельников что-то кричал, я же кое-как ввалилась в машину и свернулась клубочком, баюкая боль. Только бы дождаться. Только бы дождаться…
 В какой-то момент — мне показалось, что через несколько суток, меня встряхнуло и слегка развернуло. Боль с новой силой запульсировала в теле и я застонала.
 — Что с тобой? — услышала я голос Корабельникова.
 — Витенька, у меня все болит, отвези меня домой, пожалуйста, — шевельнула я непослушными губами.
 Корабельников не долго думая спихнул меня на пассажирское сидение, сел за руль и отвез домой. Потом кое-как довел меня до квартиры.
 — Ну что с тобой? — спросил он, когда я уже сидела на пуфике в гостиной и он снимал с меня ботиночки.
 — Витенька, на кухне в холодильнике стоит банка литровая с отваром, принеси мне ее, пожалуйста, — снова разлепила я губы.
 — Сейчас-сейчас, Лис, ты держись, — запричитал Витька, словно заботливая наседка. Он мигом сгонял за баночкой и влил в меня драгоценный отвар.
 — Может, тебе таблеток надо каких, а, Лисёночек? — суетился Корабельников. — Я ж понимаю, ты у нас человек больной…
 Через пару минут мне явственно полегчало.
 Я наконец открыла зажмуренные глаза, посмотрела на Витьку и спросила:
 — Слушай, таблеток мне не надо. Можешь провести экспертизу вот этого пойла? — и я кивнула на баночку.
 — Ну несложно с ребятами договориться, — остро посмотрел он на меня. — Только это время займет.
 — Звони прямо сейчас своим ребятам и договаривайся, — твердо сказала я. — Скажи что сотку баксов дам, только чтобы срочно сделали.
 — Ну ты, Лис, даешь, — покрутил Витька пальцем у виска, но протянутый телефон взял, потыкал кнопочки и завопил: — Алё, Жека, ты? Халтурку тут тебе надыбал срочную! Сто баксов дают!… Что? А, не… Тут в общем надо определить состав жидкости… Ага.. Да… Сейчас спрошу, — он закрыл трубку ладонью и посмотрел на меня. — Слушай, тут Женка спрашивает, тебе все—все компоненты, или ты предположительно знаешь что там надо искать?
 — Надо посмотреть, какие наркотики входят в состав, — спокойно ответила я, не отводя взгляда.
 Витька посмотрел на меня, на баночку, и убрал ладонь с трубки.
 — Жека, надо на содержание наркотиков проверить, — буркнул он.
 — Спроси сколько надо жидкости для анализа и сколько он будет валандаться, — вставила я.
 Витька послушно озвучил мой вопрос, выслушал ответ и вручил мне телефон.
 — В общем, мать, надо той жидкости с полстаканчика, и готово будет сегодня часам к одиннадцати, раз тебе так срочно.
 — Срочнее не бывает, — подтвердила я, нацедила ровно полстаканчика драгоценного отвара и вручила Витьке сотку баксов.
 Хотя впрочем мне по большому счету было неважно, что именно Оксана туда насовала — героин, кокаин, какие еще там наркотики есть? Я не разбиралась в этом. Главное, они отлично снимали мои боли, вызванные раком и давали эйфорию, которую я принимала за симптомы выздоровления.
 Рак прошел, а я плотно подсела на наркотики.
 Я — наркоманка…
 Подумав об этом, я заревела…
 Я — наркоманка…
 Ничего позорнее про себя я и придумать не могла.
 Наркоманы — люди конченные, это я давно уяснила. Дашка, одноклассница, плотно сидевшая на героине, как — то мне жаловалась, что ее наколола цыганка — барыга, торгующая зельем. Дашке надо было позарез уколоться, ее терзала жесточайшая ломка, и она стала звонить той цыганке, изо всех сил умоляя дать ей дозу в долг. Цыганка понятно на это не повелась, а велела тащить что — нибудь из вещей для натурального расчета. И Дашка — не поверите — вызвала такси и нагрузила на него новенький холодильник «Бош». Как ее с ним повезли — ничего не понимаю… Но тем не менее до цыганки она доехала, и холодильник был оценен цыганкой всего лишь в одну дозу — шестьсот рублей в пересчете на деньги. И Дашка согласилась. Потому что ее ломало. Потому что доза — вот она, через минуту будет вогнана в вену. А дальше — трава не расти.
 Другой парень из нашей школы, Андрюха Шорников, проколол квартиру. После окончания первого курса университета на одни пятерки родители купили ему отличную двухкомнатную хатку, полностью упакованную, а за лето он подсел на героин. Для начала он попродавал мебель и аппаратуру, потом обменялся на однокомнатную, потом на пансионат. Потом я слышала краем уха что Андрюха лишился и его, непонятно где живет и приворовывает из машин. Понятно, что все его высшее образование и закончилось тем самым блистательным годом на первом курсе.
 Я не любила наркоманов, считая их отбросами человечества.
 Те, кого я знала раньше, постоянно навещали меня со слезными просьбами — дай денег. Я никогда не давала. Одна девица из параллельного класса, Ритка Сомова, пришла ко мне однажды — мол, помоги, ребенок приболел, не знаю что делать. Я разумеется денег дала. Через день ситуация повторилась. Потом вошло в систему. Однажды она и Маруська, моя тогдашняя подружка, столкнулись в дверях. И Маруська поинтересовалась, что это Сомова тут делает. Я объяснила, что у меня проходит благотворительная акция.
 «Дура ты», — припечатала Маруська. Оказалось, ребенок у Сомовой и вправду есть, да только она его давно спихнула матери. А сама Ритка плотно торчит на героине.
 Я тогда недоверчиво покачала головой — Ритка вовсе не походила на наркоманку. Она была аккуратно одета, накрашена. Однако в следующий раз денег Ритке все же не дала. И что бы вы думали? Она рыдала, становилась на колени, весь этот цирк продолжался больше часа, я уже была не рада что отказала ей. В конце концов Ритка, поняв, что сегодня ей ничего не обломится, встала с колен и хорошенько мне врезала. После чего полила меня отборным трехэтажным матом и понеслась по лестнице, все так же громко матеря меня. А по подъезду, между прочим, соседи ходили… Вот и делай людям добро после такого.
 Еще одна девчонка из нашей школы, я ее правда плохо знаю, стоит на дороге, зарабатывая на дозу. У ней свое место есть, на Московском тракте. Я, проезжая, частенько ее там видела, и долго удивлялась — что это она там постоянно машину ловит, пока мне кто-то не объяснил, что она там делает.
 Наркоманы — это другая жизнь. Это другое измерение.
 Я не хочу так жить!
 Подумав об этом, я зарыдала горше прежнего.
 Зазвонил телефон.
 — Алло, — вяло сказала я.
 — Алло! — как всегда рявкнул Зырян. — Что до тебя не дозвониться?
 — Дела, — буркнула я.
 — Дела у прокурора, — отрубил он.
 — А я так, мячики тут пинаю, да? — внезапно окрысилась я. И тут же сделала заметку — немотивированная раздражительность, симптом наркомании.
 — Да ладно, не буянь, — неожиданно примирительно сказал Зырян. — На полянке мы почистили, а ты чего нарыла?
 — Да движется дело потихоньку.
 — Помощь надо?
 Я помолчала, подумала и внезапно сказала:
 — Нужна! Дай мальчика, а лучше двух, да покрепче.
 — Говори что задумала, — потребовал он.
 — Сначала в один притон наркоманский в Екатеринграде надо заехать, потрясти там одного фикуса насчет бойфренда этой Лоры, потом к бойфренду домой. Понятно, одна не справлюсь.
 — Когда выезжать? — коротко осведомился он.
 — Да я-то хоть сейчас, — пожала я плечами, — вопрос в том, как скоро ты мне парнишек дашь.
 — А не поздно ехать? — поинтересовался Зырян.
 — Ну, если ты поторопишься, то к десяти будем в Екатеринграде. Минут двадцать на притон, и пол-одиннадцатого — вполне приличное время для визитов к бойфренду.
 — Тогда спускайся вниз через пятнадцать минут, машину не бери свою, — велел он и отключился.
 Отведенное мне время я провела, рисуя на тетрадном листике профиль Вишневского. Получалось очень похоже.
 А через четырнадцать минут встала, положила сотовый в карман и двинула вниз по лестнице.
 У подъезда стоял джип со знакомым номером, светя фарами. Я недоверчиво на него покосилась, уверенная что обозналась, но тут открылось окошечко и оттуда высунулся Зырян собственной персоной.
 — Чего стоишь, садись да поедем, — велел он.
 Я забралась на заднее сидение, посмотрела на Зыряна и Толика, его телохранителя, и спросила:
 — А где ребята, которых ты мне отрядил?
 — Я сам поеду с тобой, — отозвался Зырян.
 Я пожала плечами — дело его.
 По дороге я подробно рассказала Зыряну про то, чего я накопала.
 — Молодец, — уважительно посмотрел он на меня. — Хоть и не нашла ее, но, гляжу, серьезно к делу подошла.
 — А куда деваться? — буркнула я, достала маникюрную пилку и принялась полировать когти.
 — Слушай, Марья, — пробасил Толик из-за руля, — меня один вопрос мучает.
 — Ну? — отозвалась я, не отрываясь от полировки.
 — Я вчера ездил на ту поляну. Как та баба-то успокоилась? На теле ведь не ранки, да и на отравление не похоже.
 — Молнией ее пришибло, — спокойно ответила я.
 — Как молнией? — переспросил Толик.
 — Обыкновенно, — я подула на когти, стряхивая мельчайшие опилки и подняла на него взгляд. — Молния в нее ударила под сердце, со спины вышла.
 Толик с Зыряном переглянулись.
 — Какая к черту молния в декабре месяце? — бормотнул Зырян.
 — Фиолетовая, — пояснила я.
 Мы помолчали, потом Толик сказал:
 — А ведь и верно было там под грудью и со спины два следа каких — то странных.
 — Ну, Марья, ты даешь, — только и смог сказать Зырян.
 — Да ладно вам, — оборвала я его. — Зырян, я что тебе за уборку должна?
 — Девку найди — и в расчете, — как-то задумчиво отозвался он.
 Остаток пути мы молчали. Толик следил за дорогой, я дремала. Что делал Зырян, мне видно не было.
 Въехав в Екатеринград, Толик меня окликнул:
 — Ну, Марья, просыпайся.
 Я протерла глаза и недовольно отозвалась:
 — Чего надо-то?
 — Говори куда ехать.
 Я еще раз протерла глаза, потянулась, зевнула и объяснила дорогу. Через десять минут мы были у «Белого таракана». Назвал же кто — то …
 Толик лихо припарковался у самых дверей, и я лениво выползла на улицу. Хотелось спать, если честно.
 Хлопнули дверцы, и мои соратники бодренько выкатились на морозный воздух.
 — Идем, что ли? — посмотрел Толик на Зыряна.
 — Идем, — согласилась я за него.
 Дым в «Белом таракане» стоял коромыслом. На маленькой круглой эстраде почем зря драл глотку бородатый дядя с гитарой, выводя заунывные рулады, какие — то молодчики — либо бородатые и лохматые, либо наоборот с бритым черепом — хлестали пиво и тискали подружек. В общем, все было именно так, как Марина, подруга Ларисы мне и описывала. Видимо, за прошедшее десятилетие в этом славном местечке мало что изменилось.
 — Держитесь рядом, я тут человечка пойду поищу, — прокричала я своим защитникам, пытаясь перекричать дядю на эстраде.
 Они синхронно кивнули, и я стала деловито проталкиваться через толпу.
 Того мужика-пушера я отыскала в два счета. Оказывается, он тут служил барменом, стоял за стойкой и меланхолично протирал бокалы.
 — Привет, — склонилась я над стойкой и улыбнулась ему.
 — Чего надо? — хмуро отозвался он, глядя куда-то мне за спину.
 — Поговорить, как всегда.
 — Я на работе.
 — Сотку баксов дам, — как всегда прямолинейно пообещала я.
 Он кинул на меня безразличный взгляд и гаркнул:
 — Вадик!!!
 В поле моего зрения появился двухметровый качок. Я тоскливо посмотрела на него и подавила желание перекреститься. Черт возьми, и чем я думала? У этого наркодилера недоделанного тут друзей — товарищей полный бар, что Зырян с Толиком сделают?
 — Чего? — лениво отозвался Вадик.
 — Постой тут, мне отойти надо на минутку, — сказал ему мужик и кинул полотенце, которым он протирал бокалы.
 Вадик молча протиснулся за стойку, а я опять чуть было не перекрестилась — теперь уже от облегчения. Мы протиснулись на улицу, обогнули подвыпившую компанию и встали около нашего джипа.
 — Ну? — спросил мужик, почесывая в паху.
 — Помнишь, мы с тобой в прошлый раз говорили и ты про некоего Олега упоминал? — спросила я.
 — Ну? — снова изрек мужик после минутного молчания.
 — Адресок бы его.
 — А хрен его знает, — пожал мужик плечами.
 — Да я тебе сейчас такой хрен покажу, не унесешь! — зловеще начал Толик.
 — Да погоди, все нормально, — досадливо отмахнулась я от него и снова обратилась к мужику : — А кто знает?
 — Слушай, ну ты и вопросы задаешь, — мужик честно нахмурился, изображая мыслительный процесс, по истечении которого выдал: — А хрен его знает. Он с нашими уже много лет не общается. Ты б меня еще про двенадцатую пятилетку спросила!
 — А что такое пятилетка? — теперь нахмурилась я.
 — Молодо-зелено, — неодобрительно посмотрел на меня мужик.
 — Ну ладно, — сдалась я. — Про адрес этого Олега ты ничего не знаешь, тогда скажи хотя бы его фамилию.
 — Фамилию-то чего б не сказать — Росомахин он, — снова индифферентно сообщил мужик.
 — Росомахин? — озадаченно посмотрела я на него.
 — Росомахин, — подтвердил мужик.
 — Или я дура… — в глубокой задумчивости произнесла я коронную фразу, вытащила бумажник и отдала мужику сотку.
 — Все что ли? — обрадовался он.
 — Все, — кивнула я.
 Мужик обрадовался, быстро заныкал деньги в карман штанов и на прощание сказал:
 — Ты это, если что, еще подъезжай, я тут всегда тусуюсь.
 Ну вот, а в прошлый раз закопать хотел. И еще говорят что за деньги не купить эмоции. Как же! Еще один визит в сие заведение — и этот мужичонка меня полюбит. От всего сердца.
 Мы проводили его долгими взглядами, сели в джип и Зырян недовольно произнес:
 — Что-то я твоих методов понять не могу.
 — Методы у меня обыкновенные — товарно — денежные, — сообщила я. — У них есть инфа, у меня — деньги. Вот и произвожу обмен.
 — Да что мне твой обмен — ты мне скажи нафиг ты ему ни за что сотку баксов дала!
 — А вот тут ты сильно ошибаешься, Зырян. Инфа у него суперценная. Так что, Толик, поехали в гости!
 Дорогу я помнила отлично, на этот раз гаишников трясти не пришлось. Еще пятнадцать минут — и мы остановились перед домом из желтого кирпича.
 — В общем так, други мои, — сказала я соратникам. — Там женщина и маленький ребенок. Дом приличный. Охрана. Так что — дебоши не устраивать.
 — Поучи еще, — презрительно бросил Зырян.
 — Я не учу я обрисовываю ситуацию, — терпеливо разъяснила я. — Так что — делаем так. Заходим в квартиру — я беседую, вы меня подстраховываете.
 — Да уж лучше я сам побеседую, — властно сказал Зырян.
 — Зырян, — вздохнула я. — Это МОЁ расследование. Это Я вытянула все ниточки. Наконец, я просила меня подстраховать, а не ломать мне всю игру. Не нравится второстепенная роль — вперед, но я умываю руки и ты ко мне претензий не имеешь.
 Зырян побагровел, открыл рот, но вдруг его захлопнул и мирно сказал:
 — Хорошо.
 Я кивнула, достала сотовый и набрала номер Марины, оставшийся на определителе с ее прошлого звонка.
 — Алло! — бодро сказала она.
 — Здравствуйте, Марина, это Марья, помните меня?
 — Помню, — сказала она с недоумением.
 — Я около вас, вы мне разрешите на секундочку забежать? Надо кое-что уточнить.
 Она помолчала, после чего с некоторым неудовольствием в голосе спросила:
 — А по телефону нельзя уточнить? Я ребенка укладываю.
 — Много времени я не займу, обещаю.
 — Ладно, — вздохнула она. — Сейчас предупрежу охрану.
 Я отключилась и кивнула парням:
 — Идем!
 И мы пошли.
 В холле я уверенно бросила секьюрити:
 — К Росомахиным, Марина должна была вам позвонить, — и не притормаживая пошла к лифтам. Я опасалась, что Марина могла обмолвиться о количестве гостей.
 Пронесло.
 Мы выгрузились на Маринином этаже, парни стали в углу, а я позвонила в дверь.
 Через минуту — достаточно долгий срок! — она открылась и Марина, в шелковом халатике и тапочках с помпончиками появилась на пороге.
 — Извините ради бога за поздний визит! — сердечно сказала я и вошла в квартиру, проталкивая хозяйку впереди себя. Тут, как по волшебству сзади нарисовались парни.
 Марина в ужасе смотрела на них, поняв, что случилось что-то недоброе.
 — Успокойтесь, все нормально, — сказала я.
 Она перевела взгляд на меня и вымолвила:
 — Это что?
 — Это мои друзья, не стоит их опасаться, — я ободряюще похлопала ее по плечу. — Мы собственно к Олегу. Он дома?
 — Нет, — полузадушенным голосом пискнула она.
 Черт возьми! Я оказалась права. Когда тот мужик из «Таракана» сказал, что фамилия у Олега — Росомахин, меня как кольнуло. Марина тоже Росомахина. И она знает Ларису…
 — Вот черт, — вздохнула я. — Парни, вы пока выйдите в подъезд, а? Не в службу, а в дружбу. Видите, человек вас боится.
 — А чего нас бояться, — мрачно сказал Зырян, но все же вышел.
 — Свисти если что! — сказал напоследок Толик, кивнув на сотовый.
 Я проводила их взглядами — черт возьми, я уж как-то привыкла к ним, и не замечаю их вида матерых уголовников. Потом обернулась к Марине и в упор спросила:
 — Лора где?
 — Не знаю! — снова пискнула она.
 — Позвать может этих? — кивнула я на дверь. — Они по-другому спросят.
 Марина со страхом посмотрела на меня и тут раздался голос:
 — Не орите, ребенка разбудите.
 Я повернулась — в дверях, ведущих вглубь квартиры стояла Лариса Воронова в длинной ночной рубашке. Я в первый раз видела ее живьем, однако не признать ее было сложно. У нее все так же была девичья хрупкая фигурка, русая коса по пояс и длинное лицо Мадонны с икон.
 — Ну, здравствуй, — медленно сказала я.
 — Пошли в комнату, — пригласила меня Лариса.
 Мы вошли в гостиную, Марина тут же засуетилась:
 — Девочки, может, вам печенья?
 — Неси, — кивнула я.
 — Рассказывай, чего искала меня, — сказала Лариса. В кресло она не села, встала у полок со всякими декоративными финтифлюшками.
 — Муж тебя твой разыскивает, — вздохнула я. Почему-то мне до ужаса было жаль Ларису, сама не знаю почему. — И деньги свои тоже.
 — Муж? — захохотала она, — деньги? Слышишь, Маринка, тут за деньгами приехали!
 Она стояла у полок, и хохотала, отвернувшись от нас. Худенькие плечи вздрагивали под тонким белым батистом, и в какой-то момент я поняла — она больше не смеется. Она рыдает.
 — Лорик! — вскрикнула Марина, бросила на стол поднос с печением и кофе, и кинулась к ней. — Ну успокойся, прошу тебя, что теперь?
 «То ли я дура…», — снова подумалось мне.
 — А нету денег-то! — снова повернула ко мне зареванное злое лицо Лариса. — Тю-тю! Ноги они сделали!
 — Не шути так, — предостерегла я ее. — За такие деньги…
 — А то я совсем дура, и не понимаю, что за такие деньги бывает? — иронично усмехнулась она.
 — Ты лучше скажи, где деньги, может их еще вернуть можно, — сказала я.
 — Деньги? — снова истерично захохотала она и повернулась к Марине. — Ну что, Маринка, ты часом не в курсе, где твой муж, а?
 Марина села прямо на низкий столик и тихо заплакала.
 — Девчонки, можно по порядку? — попросила я.
 — Да отчего же нельзя? — зло сказала Лариса. — Слушай!
 С Олегом Лариса познакомилась случайно. Ей было тогда всего шестнадцать лет, когда она задержалась на дне рождения у подруги и поэтому возвращалась домой поздно ночью. Автобусы уже не ходили, родителям она звонить не захотела — девчонки выпили немного шампанского, и Лариса жутко боялась, что отец унюхает запах спиртного. Разумеется, произошло то что и следовало ожидать. В темной улочке на нее напал какой-то отморозок. Времена такие были — проституток не было, большинство девушек было «порядочными», то есть на них надо было жениться, а потом уж заниматься сексом, так что изнасилований в те годы было полно.
 Однако Ларисе повезло — ее успел спасти проходящий мимо парень. Он в лучших традициях хэппи-энда и принца девичьих грез настучал насильнику, и тот уполз, поскуливая и зализывая раны. А парень галантно проводил девушку до самого дома, и назначил свидание.
 — Лучше бы меня тогда изнасиловали, — всхлипнула Лариса и закрыла лицо руками.
 Но как бы то ни было, Олег — а это был именно он, и Лариса начали встречаться. Сначала все было прекрасно — Олег красиво за ней ухаживал, дарил цветы. Лариса, абсолютно не привыкшая к такому, конечно же размякла и влюбилась без памяти.
 Однако — ничто не вечно под луной, как сказал поэт. Прошло месяца три, и Ларисиному принцу наскучила молодая глупышка. У него появилась новая пассия — Раечка, дочка продюсера «Наутилуса Помпилиуса». Лора, рыдая, устроила ему скандал на тему — чем она меня лучше? На самом деле я думаю — что ничем, как ни крути, а Воронова — красавица. Скорей всего в Раечке Олега привлекла новизна, не все люди могут пользоваться всю жизнь одним сортом зубной пасты. Однако Олег сказал Лоре: «Я музыкант. У меня нет денег на раскрутку. А Раин отец — продюсер». И Лариса поняла — от счастья с любимым ее отделяет лишь энное количество дензнаков.
 Иногда люди, нежно шепча «Я тебя люблю», тут же прячутся в кусты, как только доходит дело до каких — то жертв и поступков ради любимого. Но не такова была Лора. И она методично принялась изыскивать средства. Родители ей давали мало, и никакими методами разжалобить их было невозможно. Отец считал, что нельзя баловать детей — в своем университете он насмотрелся на самоуверенно-противных мажориков, и не хотел чтобы его дочь была такой же. И тогда Лора стала красть, выманивать деньги у Марины, и зарабатывать их в гостинице. Олег благосклонно приношения брал, лениво занимался с ней сексом, однако Лора чувствовала — она у любимого в списке приоритетов где — то между вышиванием крестиком и кулинарией. И это при том, что Олег, разумеется, ничем таким сроду не занимался. Лариса плакала и говорила, что она ради него пошла на все — Олег пожимал плечами и говорил с недоумением : «Я разве тебя о чем-то просил?». Лариса пробовала скандалить — Олег мгновенно находил другую подружку. И постепенно у Ларисы отложилось где-то в подсознании — любимый ласков, когда она приносит ему деньги.
 — Какой бред! — не выдержала я, поморщившись. — Ларис, ты такую чушь несешь, что аж слушать не могу.
 — А ты послушай, раз искала!
 — Тогда не ври! — жестко сказала я. — Стала б я ради какого-то козла проституцией деньги ему зарабатывать!
 — Это сейчас понятно, что он козел, а я дура, — снова заструились слезы по ее тонкому лицу, — а когда тебе шестнадцать лет и нет никакого опыта в жизни — все совсем по другому смотрится.
 — Но трахаться за деньги!!!
 — А что мне было делать? У Олега лейкемию нашли через некоторое время, а когда любимый умирает, на все пойдешь.
 — Лейкемия??? — расхохоталась я и в упор взглянула на Марину. — Где-то я эту сказку уже слыхала, не так ли???
 — Я знаю теперь, что она мне врала, — спокойно отозвалась та. — Но и Лорик была обманута Олегом.
 — Да, — кивнула Лора, — просто когда меня Маринка схватила за руку, я ничего умнее не придумала, как сказать то, что плел мне Олег.
 — Ну да, ну да, — скептически покачала я головой. — А ты ему и поверила, неужто здорового лося от смертельно больного человека отличить не могла?
 — Не могла! — тихо ответила она. — Сейчас — то я понимаю, что разговор о лейкемии пошел тогда, когда я чуть от него не ушла. Перестала ходить в бар и в … гостиницу. Тогда он и упомянул невзначай что осталось ему совсем немного, и он хочет прожить это время со мной. И я, поревев, снова отправилась на заработки, только теперь у меня была цель — спасти любимого. В шестнадцать лет в этом не разбираешься — что кто-то тебе врет, и что тебя используют…
 Я взглянула на нее, воробышком сжавшуюся на кресле, и вдруг я ей поверила. На какой-то миг я вспомнила себя, шестнадцатилетнюю. Ленка Осипова тогда всем рассказывала что в нее влюбился Юра Шатунов, по которому дружно вздыхали в то время все девчонки страны, он пишет ей письма и приезжает в наш город для тайных свиданий. И мы ей все дружно верили и отчаянно завидовали!
 Ирка Козлова пела ту же песню, но с главным героем в виде потрясающе красивого историка, которого в том году после института прислали к нам в школу. Якобы у них любовь, свидания и все такое, однако они вынуждены в школе все это тщательно скрывать. Посему мы не удивлялись, когда красавец — историк со вздохом шлепал глупой Козловой цвайку в дневник — и отчаянно ей завидовали.
 А сама я? Однажды я пришла в школу и рассказала всем о том, что вчера я видела НЛО, возвращаясь с катка. Это тогда было крайне модной темой. Подробнейше, то и дело сбиваясь в деталях, я рассказывала затаившим дыхание девчонкам про летающую тарелку. Мне просто хотелось внимания. И я его получила — на долгих две недели, потом это как-то приелось. Глупо с моей стороны, однако — мне все поверили, никто ни минуты не усомнился!
 Да много было всего в шестнадцать-семнадцать, чему мы, наивные, верили совершенно вопреки здравому смыслу.
 — Ладно, Лор, проехали, — вздохнула я. — Рассказывай дальше.
 А дальше — дальше продолжалось все по прежнему. Лара крутилась изо всех сил, стараясь заработать. И черт знает сколько бы это длилось, если бы ее однажды не избил с перепою один заезжий придурок.
 Что дальше было — я знаю. Ларису увезли в больницу, а когда ее выписали — она с ужасом узнала о смерти отца и своем позоре. Мать ее не пустила на порог, и Лариса побрела в «Таракан», где вечерами, несмотря на смертельную болезнь тусовался Олег. Она наивно надеялась, что Олег ей поможет. Ведь она ради него пошла на это, и он знал, как она зарабатывает деньги.
 В «Таракане» она увидела своего любимого Олега и Марину, свою лучшую подружку, у него на коленях. Они целовались, смеялись и о чем-то болтали.
 — Даже так? — подняла я бровь, глядя на Марину. Вот уж не подумала на такую домашнюю девочку.
 — Так получилось, — жалобно сказала она, пряча глаза. — Я их несколько раз вместе случайно видела, и поняла что он ее парень, ну и решила с ним поговорить. А он назначил мне встречу в кафе, угощал, слова такие говорил…
 И она снова заплакала.
 Вот черт! Сидят две клуши и ревут, что ты будешь делать…
 — Успокойся, Марин, — потянулась к ней Лора. — Я знаю, какой он гад двуличный, и тебя совсем не виню.
 — Он мне сказал что я ему с первого взгляда понравилась, а с тобой у него давно все кончено, однако ты за ним бегаешь и ревнуешь ко всем, — рыдала Марина.
 — Перестаньте, а? — прикрикнула я и посмотрела на Лору. — В общем, ну увидела ты их, и что дальше было?
 Она вздохнула, выравнивая сбившееся от слез дыхание и продолжила.
 Не помня себя от бешенства, Лариса накинулась тогда на Олега, ее еле оттащили и вышвырнули за дверь. И тогда она села на скамейку и горько зарыдала. Жизнь казалась конченной.
 Через несколько минут рядом кто-то присел. Лариса обрадовано подумала, что это Олег, но это была Марина. «Прости, Лорка, если можешь, — заревела она. — Тебе и так худо, а тут еще и я. Люблю я его!» «Посмотри до чего меня эта любовь довела», — только и сказала Лариса. Злости на подружку у нее не было абсолютно. Посидев и поговорив, они выработали план — Ларисе как-то надо было выкарабкиваться из этого дерьма. Съездили к Марине домой, взяли ключи от квартиры ее бабушки, которая умерла летом, и временно поселили туда Ларису. Через несколько дней Марина забрала документы из университета, собрала ей свою одежду — у Лоры из вещей было только то, в чем ее в больницу забрали, дала денег и посадила Ларису на поезд до Заславска. На перроне они обнялись и Лариса пообещала написать, как устроится. Однако ни разу так и не написала.
 А дальше Ларисе улыбнулось счастье. Настрадавшейся девчонке попалась Людочка и ее мать, которые стали ей семьей. Основательно хлебнув горя, Лара стала ценить такие вещи, как людское участие, дружба, надежность. Она радовалась, что у нее появилась хоть такая, но семья, старалась помогать и Люде и ее матери изо всех сил. На последнем курсе Люда влюбилась в Вовку, сына мэра, а он как на грех заглядывался на Ларису. И что бы вы думали? У Лоры и мысли не возникло, что Вовка — отличный жених, выгодная партия. Она с блеском провела пиар — компанию, разрекламировала Людочку Вовке так, что вконец замороченный парень свято уверовал — лучшей девушки, чем Люда в городе нет.
 Прошла весна, девчонки сдали сессию и не за горами была свадьба. Однажды Людочка убежала на свидание, а Лариса пошла на пляж одна. И тут злой рок снова поглумился над ней. На пляже она повстречалась с Олегом, который приехал сюда вместе с ударником своей группы, у того в Заславске жила какая-то родня. Лариса за четыре года позабыла все плохое о нем, и не поверила своему счастью, снова увидев любимого. Они снова провели вместе ночь, Лора рассказывала про свою жизнь, про Людочку и ее мать, и домой вернулась под утро. Теперь, после окончания учёбы девчонки переехали жить из общежития к Людиной матери. Вечером ее опять ждало свидание с любимым.
 А в обед пришли менты и сказали что мать Люды убили с целью ограбления. Люда в это время была у Вовки, Лариса в шоке ответила на вопросы милиционеров, что-то подписала и пошла к Олегу. Однако тот, как оказалось, уже уехал.
 И Лариса внезапно осознала — она вчера звала Олега с утра в гости, мол, мать Люды уйдет с утра деньги на свадьбу в сберкассу получать, и дома никого не будет. И Олег проводил ее до дома, но сказал чтобы ждала его только вечером. Вспомнилась история, приключившаяся в Екатеринграде.
 И ей стало страшно.
 Страшно от мысли, что это Олег ударил мать Люды отрезком трубы по голове и забрал деньги. Не слова не говоря, она собрала немудреные пожитки и уехала вечерним поездом. Он или не он это сделал — Лариса до сих пор не знает, только вот Людочке взглянуть в глаза она просто больше не сможет никогда.
 Поезд оказался до моего города, Лариса сошла на вокзале, дождалась утра и пошла устраиваться на работу. В кармане у нее лежал диплом о высшем юридическом образовании, и ее без проблем приняли в Калининский ГОМ паспортисткой, тут же выдали ей комнату в общежитии и Лариса попыталась начать жить с чистого листа. Несколько лет пролетели в по схеме работа — дом, молоденькие милиционеры пробовали за ней ухаживать, однако Лариса без колебаний отшивала их. Она завела кошку, купила телевизор и смотрела по вечерам сериалы. В общем, она была вполне довольна своей жизнью.
 Полгода назад Лариса пошла в ЦУМ выбирать подарок сослуживице на день рождения, и прямо в дверях магазина наткнулась на Олега. Тот избавился от юношеской худобы, стал этаким румяным молодчиком, однако Лора без колебаний признала его. И он ее, разумеется тоже. Подхватив девушку под локоть, Олег увлек ее в стоящее рядом кафе и принялся расспрашивать про житье-бытье. В общем, они снова стали любовниками. Олег жил в Екатеринграде, куда Лариса до сих пор боялась вернуться, но он достаточно часто наезжал — пару выходных в месяц он проводил с ней.
 — Что-то я тебя не пойму, — снова в который раз за ее повествование поморщилась я. — То ты рассказываешь что он такой-сякой, то — что по его первому зову как собачонка за ним бежишь. Нелогично!
 — Послушай, ты когда — нибудь кого — нибудь любила? — устало спросила Лора. — Любимого всегда оправдываешь, пока есть надежда…
 — На что? — не поняла я.
 — Черт его знает на что, — пожала она плечами. — Наверно, на семью. На дом. На детишек. На то чтобы он всегда будет с тобой рядом, просто надо выстоять какой-то сложный момент.
 И я заткнулась…
 Я поняла что она хотела сказать…
 И теперь уже без возражения слушала дальше.
 Однажды Лариса не выдержала и спросила — не пора ли им пожениться? Олег потупил взор и признался, что когда Лариса уехала, гадкая Марина женила его на себе. Забеременела и женила. А куда ему, бедному, было деваться? У нее отец вон какая шишка, махом бы Олега по асфальту размазал.
 Лариса тогда не выдержала и тихо, безнадежно заплакала. А Олег сел рядом, гладил ее по головке и говорил, что Марина давно ему опостылела, и он уже давно думает как бы от нее избавиться. Развод невозможен — отец Марины этого не допустит, так что остается только подождать, пока Олег заработает достаточно денег на побег. У него в загранпаспорте есть действующая шенгенская виза, Ларисе ее сделать не составит труда, так что все упирается в деньги.
 Лариса утерла слезы и задумалась.
 А на следующий день она на работе открыла свой мэйл и увидела там письмо от Наташи Беловой. Тут — то и родился у нее план.
 Давным-давно у нее дома валялся паспорт на имя Усольцевой Ани — девушка пришла менять его на паспорт нового образца, и Лариса не могла не обратить внимания, до чего они похожи. И поэтому частенько доставала старый паспорт из стопки приготовленных на уничтожение, чтобы показать подружкам и поахать. Так и вышло, что когда паспорта унесли, этот остался лежать в столе у Ларисы. И вот теперь она его достала и решила использовать, чтобы не светить свое имя — дурочка надеялась на благополучный исход.
 Кстати, с паспортом ее афера полностью удалась. Никому и в голову не пришло пробивать данные. Она спокойно сняла квартиру в агентстве по найму, спокойно вышла замуж за придурочного братца и даже без проблем открыла в банке счет.
 Ну пока суд да дело, Лариса ответила Наташе на ее мэйл, оплатила ее услуги и получила свои анкеты. Ответило шестнадцать мужчин, с пятнадцатью она встречалась, и троих ей удалось развести на деньги.
 Эрик из Германии выдал ей тридцать тысяч евро на лечение после тяжелого выкидыша — память о ночи любви с ним, с пожеланиями их скорейшей свадьбы.
 Дэвид из Алабамы оказался жадноват, и с него удалось вытянуть только двадцать тысяч на оформление визы к нему и различные взятки.
 Однако больше всех отличился братец. Ларисе он сразу объяснил, что денег у него куры не клюют, и ради такой красотки он ничего не пожалеет. Он и правда сорил деньгами направо — налево, купил Ларисе кучу дорогой эксклюзивной одежды, и она поняла — вот он, шанс!
 Перед отъездом они расписались, а через две недели Лариса закрыла счет и вручила своему обожаемому Олегу все до последнего цента деньги.
 Он взял ее паспорт, уехал в Москву — получать для Ларисы загранпаспорт и визу, а на следующий день к ней в кабинет вломилась Марина.
 Оказалось, Олег сложил в чемодан смену белья, томик Макиавелли и улетел в Москву самолетом. На прощание сказал:
 — Не ори, папенька тебе поможет ребенка поднять, и найди эту дуру, Лариску да спрячь ее, или вас всех вместе закопают. Адрес ее на холодильнике.
 Лариса замолчала, подошла к двери на балкон и распахнула ее.
 — Жарко тут, — безразлично сказала она.
 Рассказывая про предательство любимого, она плакала не переставая. Марина, наоборот сидела с каменным лицом, изредка злобно повторяя: «Козел, какой же он козел!!!»
 Мне ее было жалко до ужаса. Мужики — они ведь хорошего к себе отношения не ценят. Этому Олегу, козлу, молиться б на Ларису за то что она его так любит, на все ради него готова, а он ей в благодарность жизнь сломал.
 — Господи, Лариса, где ж твоя голова — то была? — с состраданием спросила я.
 — Догадайся, — пожала она худенькими плечами.
 — Слышь, ты, мочалка, хорош на жалость давить, собирайся-ка, — гнусным голосом сказал Зырян.
 Я обмерла — уж и забыла про него — повернулась и увидела их с Толиком у дверей комнаты.
 — Вы как сюда попали? — вскрикнула Марина.
 — Запирать надо было, — отрубил Толик.
 — Я запирала ! — пропищала она.
 — Значит плохо!
 Лариса, бледная как мел смотрела то на идущего к ней Толика, то на Зыряна. Лица Толика я не видела, но вот Зырян на нее смотрел так, что я в этот момент поняла — Лариса не жилец. Они ее убьют.
 — Нет, нет! — вытянув руки, Лариса отступала от Толика, и безграничный ужас плескался у нее в глазах. — Нет!!!
 — Не дергайся, — жестко сказал Толик, почти уже схвативший ее. И тут Лариса выскользнула из-под его руки, раздался треск и в руке у него остался длинный белый клок ткани.
 И мне было видно со своего кресла, как она рванулась на балкон, большой неповоротливый Толик за ней, потом он заслонил выход на балкон и так и остался почему — то стоять. А в воздухе раздался безнадежный, отчаянный девичий крик…
 Толик постоял немного, потом повернулся к Зыряну и сказал:
 — Слышь, а она того…
 — Какое того? — зло спросил он и побежал на балкон, оставляя на светлом паркете грязные следы.
 — Что случилось? — шепотом спросила Марина, с ужасом глядя на меня.
 Я отвела взгляд.
 Или я дура….
 Если Лариса рассмотрела в глазах Толика то же, что и я в глазах Зыряна, так может она и правильно сделала. Все равно ее бы убили за полмиллиона. Только не так милосердно и быстро, как она выбрала сама. Восьмой этаж, внизу вымощенный камнем двор. И две секунды страха в полете…
 Возвращались мы домой в полном молчании. Никому не хотелось говорить. Ларису увезли в реанимацию, Толика подозрительный Зырян оставил ее охранять. Типа Лариса могла убежать!
 У моего дома я спросила у Зыряна:
 — Мать-то теперь отпустишь?
 — Уговор был на девку и полмиллиона, — хмуро сказал он.
 — Зырян, — вздохнула я. — Ты ведь уже наверняка разобрался, что я ни за что ни про что встряла. Я и так провернула кучу работы, а полмиллиона у меня все равно нет, должен понимать.
 — Ты меня за дурака не держи, — посоветовал Зырян мерзким голосом. — Деньги пропали по твоей вине, тебе их и возвращать. Нечего брачные аферы разводить было!
 — Да ничего я не разводила, — вздохнула я. — Можешь держать мою мать у себя до скончания веков, я буду только рада.
 — Да мне ее проще успокоить, — процедил Зырян, — и не забывай что ее жизнь полмиллиона не стоит.
 Я вылезла из джипа, зашла в подъезд и пошагала по ступенькам лестницы. Лифт вызывать мне не хотелось.
 На пятом этаже я стукнулась к Сереге в квартиру, и стучалась минут пять, пока на пороге не объявилась злющая заспанная бабуся.
 — Ты чего по ночам моду взяла ходить? — напустилась она на меня.
 — Да мне б Серегу, — сконфуженно произнесла я.
 — Нету твово Сереги уж третий день дома! — недовольно ответила она.
 — Ну тогда я пойду, спокойной ночи! — улыбнулась я, бочком отходя снова на лестницу.
 Бабка со стуком захлопнула бронированную дверь, а я вскинула руку и посмотрела на часики. Бог мой, было уже третий час ночи! Еще бы мне были рады! Бабулька у нас правильная — ровно в девять ложится в кроватку, смотрит программу «Время» и на боковую. Зато и встает в шесть утра. Вот и я добралась до своей кроватки, разделась и пошла на боковую.
 Всю ночь мне снились распластанные на земле Богородицы, припавшие к ней, словно в последней мольбе: «Помоги…»
 Утром я встала, почистила зубки и полезла в Интернет. Хоть я и брякнула вчера Зыряну, что якобы денег платить за мать не буду, а только куда денешься? Понятно что выручать мать надо.
 Я зашла на сайт своего банка, залогинилась и принялась разбирать английские буковки — информацию по своему счету.
 На сайте был какой-то сбой, руки бы оторвать их ленивому админу — счет оказался просто закрытым.
 Я встала, достала бумажки на свои вклады, поднапрягла извилины и вычитала, что счет закрывается в случае нулевого баланса.
 «Хм, — подумалось тут мне, — может вовсе и не админ виноват? Может я просто вытаскала деньги на баночки Оксане? Я ж тогда не в себе малость была, за цифрами не следила».
 Я снова перешла на главную страницу сайта, набрала номер другого счета, пароль у меня ко всем пяти счетам общий — magdalena, чтоб не забыть, подождала пока загрузится страница и офигела. Счет оказался закрыт.
 Я в полной прострации начала проверять остальные счета, и выяснила, что мне осталось на хлеб с маслом шестьсот с хвостиком тысяч.
 Протянув руку, я схватила трубку телефона, трясущимися руками набрала много цифр, и с первого раза дозвонилась в свой банк. Безбожно коверкая английские слова, но восполняя это экспрессивностью выражений, я наконец добилась того, чтобы клерк меня понял. Он вежливо меня успокоил, посмотрел свои файлы и сказал — что да, действительно, деньги сняты со счета и переведены на другой счет в моем городе несколько дней назад. На имя Грушко Оксаны.
 «Серега!» — озарило меня и я от злости чуть было не наорала на клерка. Тот тем временем объяснял, что я выбрала анонимный вид вклада, и потому владелец — любой, кому известен пароль.
 Я бросила трубку и в ярости заходила по комнате. Ну конечно! Я вспомнила, как в первый день приезда я достала документы по вкладам, просматривала их, но тут раздался звонок в дверь, и я пошла открывать, бросив бумаги на столик в прихожей. Потом мы с бабой Грапой пошли в кухню, а Серега чего-то долго снимал ботинки. На тех бумагах сверху листа я и пароль приписала!!!
 Причем — незадолго до этого от меня ушла Оксана, и Серега с бабкой явились, точно зная что я дома — откуда?
 Дура!!!
 Какая же я дура!!
 Вот тебе и любовь до гроба!!!
 А теперь этот козлик стопудово скажет — мол, ничего не знаю, был под заклятием. Ну ничего, сколько веревочке не виться — а в руки мои он попадет. Вот только надо избавиться от наркомании — и вернуть Силу. Я как узнала про наркотики — сразу поняла, отчего у меня с магией такие проблемы стали. Магия и наркотики — словно огонь и вода. Наркоман не имеет Силы, Сила извне для него опасней яда.
 Злая как сто чертей, я снова села к компу и поменяла пароль на имя любимой кошки. Как в анекдоте — «Sh#kkn!gd%aa! Кыс-кыс-кыс!» Тиха украинская ночь, и вряд ли Серега еще полезет сюда, однако сало лучше перепрятать.
 Я сбегала в кухню, попила из последней драгоценной баночки, подумала и позвонила Корабельникову.
 — Эт Лисица.
 — Ну здравствуй. Тут тебя ребятки обыскались, где была? Еще вчера вечером анализ был готов!
 — И чего нашли?
 — Гидрохлорид кокаина нашли, — хмыкнул Витька, — если по-русски — то соль кокаина, которая может растворяться в воде. Это что, тебе врач прописал?
 — Ага, — кивнула я и отключилась.
 Кто бы сомневался, что там наркотик.
 Потом я налила кофе, сделала бутерброд с сыром и задумалась — что делать?
 На повестке дня было два вопроса. Как технично получить деньги на выкуп матери (в банке тоже люди сидят и я не хотела чтобы поползли слухи), а так же надо было вылечиться от наркомании.
 Подумав, я набрала номер Грицацуевой, черной ведьмы, с которой я в прошлом сильно конфликтовала, теперь же — лучшую подружку моей бабы Грапы.
 — Привет, — сказала я ей, одновременно жуя бутерброд.
 — Здравствуй, Мария, — отозвалась она. — С чем пожаловала?
 — Слушай, кто из ваших от наркомании лечит лучше? — спросила я ее.
 Белые ведьмы с таким вообще не связывались, отдача была такая, что люди по полгода отойти не могли. А темные — темным нормально, вреда не причиняло.
 — Ну я, — скромно призналась она.
 — Отлично! — порадовалась я. — Сколько стоит — первый вопрос, и сколько это занимает по времени — второй.
 — Эх, дорогая моя, — вздохнула она. — Насчет стоимости скажу так — грех брать плату за такое. Бесплатно мы этот ритуал делаем, иначе и скопытиться недолго.
 — Бесплатно??? — поразилась я и засмеялась: — У тебя там в сенках очередь стоит, наверно?
 — Очереди нет, потому что мы вообще по этому ритуалу редко работаем, — не поняла она шутки. — Какой смысл горбатиться бесплатно?
 — А натуральный обмен? — осторожно спросила я. — В смысле баш на баш, ты мне ритуал, я тебе тоже чего — нибудь нужное сделаю…
 — Не работает это так! Надо чтобы совсем бескорыстно! Погоди-ка! — вдруг спохватилась она. — Ты сказала — «Я» ? Тебе что ли ритуал надо?
 — Ой только давай без сплетен на весь город — «Марья стала наркоманкой»! — поморщилась я. — Да, мне! Я ведь раком болела, меня на очень сильные обезболивающие садили, так что у меня теперь к ним привычка.
 — Вон оно как…. — раздумчиво протянула Грицацуиха. — Ну конечно, тебе-то я проведу ритуал. Вечерком, часиков в шесть будь у меня. Только неуколотая. И кольцо какое-нибудь принеси.
 — Я не колюсь, — обиделась я.
 — Ах, ну да, ну да, — несколько рассеянно сказала Грицацуиха. — Ладно, Марья, пойду готовиться.
 — Погоди! — остановила я ее. — Скажи-ка мне, через сколько зависимость пропадет?
 — Ну я сделаю, а потом тебе придется неделю перекумаривать самой. Выдержишь, переломаешься — через недельку будешь свободна. Нет — второй раз ритуал не делается, сразу предупреждаю.
 — Я за неделю помру, — твердо сказала я, вспомнив, какие жесточайшие боли обрушивались на меня, если я долго не пила отварчика.
 — Значит перекумаривай на водке, — ответила она.
 — Это как?
 — Просто. Запасись сразу ящиком водки и не давай себе протрезветь, напивайся по-черному.
 — Отличная метода, — кивнула я. — А через неделю я становлюсь алкоголичкой. Чем не альтернатива?
 — За неделю не станешь, — заверила она меня. — Все, Марья, мне некогда, жду в шесть. Пока!
 — Бай-бай! — кисло сказала я.
 Потом дожевала бутербродик, достала из холодильника копченую курочку и принялась размышлять, что делать с деньгами за мать. Решение пришло после двух окорочков и половины крылышка. Я снова схватила телефон, натыкала номер и нарвалась на тетку Цилю.
 — Здравствуйте, это Марья, можно дядю Моню? — скороговоркой выпалила я. Тетя Циля болтушка страшная, если ей не дать понять что дело срочное — заговорит до смерти.
 — Моня! К телефону! — зычно крикнула она вглубь дома и снова обратилась ко мне: — Здравствуй, Машенька, что-то не заходишь таки к нам!
 — Да некогда, дел по горло!
 — А вот и Моня. Передаю трубку.
 — Здравствуй, Марьюшка, — услышала я голос дяди Мони.
 — Дядь Монь, мне с вами надо встретиться, оч срочно, вы временем располагаете?
 — Ну я даже и не знаю, — задумался он. — Заказ вот срочный надо сработать…
 — Я бы не стала вас просить, да матери касается, — жалобно сказала я.
 — Да? — споткнулся старый обожатель на полуслове. — Так приезжай тогда ко мне.
 — Мне наедине надо, — понизив голос, как будто тетка Циля могла услышать, сказала я.
 — Тогда давай так — скажи, через сколько ты подъедешь, я тебя у ворот встречу.
 — Отлично! — обрадовалась я. — Вот в машине и поговорим! Буду через пятнадцать минут!
 Я быстренько оделась, схватила сотовый и выскочила из квартиры.
 По пути вниз я заскочила на этаж к Сереге и позвонила в дверь.
 Открыла мне баба Грапа.
 — Сереги нет? — быстро спросила я.
 — Нет, обормота, — кивнула она. — А ты давай, заходи, я тут шанежек сочинила.
 — Некогда! — бросила я на бегу, устремляясь вниз по лестнице.
 У дяди Мони я была через семнадцать минут — все никак не могла вывернуть с одного перекрестка.
 Когда я подъехала к его дому, он уже притоптывал у ворот. Низенький, кругленький, с блестящей лысинкой в круге седых волос он напоминал подпрыгивающий мячик. Я улыбнулась, остановилась около него и открыла ему дверь. Он не заставил себя упрашивать, сел и спросил:
 — Ну, шо таки тебе надо от старого бедного еврея?
 Я вздохнула и объяснила ему про мать, Зыряна и полмиллиона. Честно сказала, что повадилась тут каждый день снимать огромные суммы в банке при всем честном народе. Если я там полмиллиона сниму — завтра же ко мне придет налоговая или еще чего похлестче.
 Признаться, я надеялась, что после такого расклада дядя Моня скажет — мол, давай я получу эти деньги! Получу и выкупим мать!
 Однако он помолчал, нахмурившись, после чего сказал:
 — Я, Марья, твои сомнения понимаю, в наше время не стоит показывать что деньжата водятся. Так что послушай старого мудрого еврея — позвони этому Зыряну и спроси у него, на какой счет ему перевести те полмиллиона. И пусть он их сам получает, а ты вроде как и не причем!
 — Ну, дядя Моня, ты и голова! — с безмерным уважением посмотрела я на него.
 — Поживи с мое! — добродушно проворчал старый ювелир.
 Он попрощался, велел позвонить, как решу все по матери и тяжело выбрался из машины.
 — Да, чуть не забыл! — сунул он голову обратно в салон. — Колечко-то мое пригодилось?
 — Пригодилось… — печально сказала я. Не станешь же ему все объяснять…
 — Странные дела с тем колечком приключились, все думал тебе позвонить, рассказать, да из головы вылетало, — обстоятельно объяснил он. — Сейчас вот увидел его у тебя на руке, да и вспомнил!
 — Что за странные дела? — нахмурилась я.
 — Так вот никому такая дрянь не нужна была сроду, а тут сначала ты прибежала среди ночи, потребовала его сработать, потом парень с нашей улицы прибежал — и тоже срочный заказ на такое же кольцо.
 — Парень — это такой в очочках, лохматенький? — медленно спросила я.
 — Да, Сашей его звать, воон в том доме живет, — показал мне рукой дядя Моня. Где живет Вишневский я и так знаю.
 И все же я достала кольцо, снятое с Оксаны и протянула его ювелиру:
 — Ваше?
 Он повертел его в руках и уверенно кивнул:
 — Конечно мой. И не то, которое я тебе делал, а то, которое соседу.
 — А внешне они совершенно одинаковые, — безразлично сказала я.
 — Ну ты сказала — одинаковые! — хмыкнул он. — Это тебе так кажется, а для меня они разные, как день и ночь!
 Тут за ворота вышла тетка Циля, в тапочках и легком халатике.
 — Моня! — завопила она. — Бегом в дом, клиенты звонят!
 — Бегу-бегу, золотая моя! — засуетился он и снова повернулся ко мне: — Позвонишь, в общем, хорошо?
 — Конечно! — еще раз пообещала я.
 Он и тетка Циля давно ушли в дом, а я все сидела в своей бээмвушке, чувствуя как злые слезы обжигают щеки.
 Почему-то мне было до ужаса обидно, что он мне подсунул подделку. Я ведь расчувствовалась, и решила что я впрямь ему безмерно дорога. Первым встречным не дарят такое — только действительно дорогим людям.
 «Ты чего ревешь? — удивился внутренний голос. — Если б он не подменил перстень, Оксана бы завершила ритуал и ты бы была мертва».
 Так оно…
 Вишневский по сути меня спас своим подлогом.
 Только отчего ж мне так обидно-то???
 «Тогда дело сделай, потом реветь будешь, — посоветовал голос. — Мать-то надо выручать».
 Иногда он и впрямь дает умные советы.
 Я достала платочек, промокнула глаза и набрала номер Зыряна.
 — Алло! — как всегда рявкнул он.
 — Это Марья, — вздохнула я. — Мать-то когда отпустишь?
 — Я тебе сказал — когда пол-лимона за нее отдашь! И лучше поторопись, а то у меня уже руки тянутся удавить эту бензопилу!
 — Э, послушай, ты о моей матери говоришь! — оскорбилась я.
 — Да мне похрен, Марья, говорят тебе — поторопись, никаких нервов на твою мать не хватает.
 — Так, тогда давай по делу, — заявила я ему. — Говори номер счета, туда денежки и будут положены.
 — Чего? — подозрительно протянул он. — Ты чего мне голову морочишь? Какой счет? Ты мне их в руки отдай!
 — Послушай, Зырян, — терпеливо растолковала я. — У меня — то ведь денег нет, я ж тебе говорю — все на лечение потратила. Так что эти деньги мне один… ну друг в общем хороший из Швейцарии дает. Я ему ситуацию объяснила, и он велел узнать номер твоего счета, на него он и скинет тебе деньги.
 — Мутишь ты чего-то, Марья, — с нехорошими интонациями сказал Зырян.
 — Господи! — закатила я глаза. — Ну спроси у братца придурочного, он тебе расскажет что на западе такие суммы из рук в руки никогда не передают. Все нормально, Зырян! Ты мне сейчас говоришь номер своего счета, и через пару часов тебе из Швейцарии придет перевод! Тебе останется только сходить в банк и их получить!
 — Мутишь! — уже гораздо менее уверенно сказал Зырян.
 — Да ничего я не мучу! — возмутилась я. — Тебе же удобнее — в банке не обманут, фальшивые доллары не подсунут.
 — Ладно, я тебе перезвоню, — буркнул он и отключился.
 Я достала платочек и приготовилась снова пустить слезу.
 «Я тебе русским языком говорю — сначала дело! — мерзко сказал голос. — Зырян еще не перезвонил!»
 Я подумала, и убрала платочек. Голос прав.
 Зырян позвонил через полчаса. Я уже успела доехать до дому и снова начать размышлять над остатками копченой курочки.
 — В общем я с братцем перетер, он согласен, — буркнул он. — Пиши его счет.
 — Его, не твой? — уточнила я, жуя крылышко.
 — Его же деньги, не мои, — с некоторым разочарованием в голосе сказал Зырян. — Да и ему удобнее получать перевод сразу на американский банк.
 — Мне, собственно, без разницы, — пожала я плечами и записала реквизиты счета.
 — Квитанцию мой эээ… друг сохранит, так что давай без кидалова, — благожелательно улыбнулась я в трубку.
 — Тебя кинешь — вмиг в ванночке голым упокоишься, — буркнул он. — Не переживай, Марья, братец получит перевод — и тут же мать твою отпустим, даже до дому твоего довезем.
 — Лучше до ее дома, — испугалась я. — Я больна и мне покой нужен!
 — Понимаю, — тяжко вздохнул Зырян. — Сам от нее скоро застрелюсь.
 — Ну ладно, пошла я насчет перевода решать.
 — Что-то ты больно спокойная, — подозрительно спросил он. — Не визжишь, не орешь что не виновата…
 — Я и так не виновата, только тебе удобней верить в обратное, и очевидного предпочитаешь не замечать, — сухо сказала я и отключилась.
 Ха! Что толку в истериках? Фактов, что я непричастна к афере Наташи Беловой — нет. Зато есть утверждение ее, ныне покойницы, что я тут за главного. Зырян нашел крайнюю, лично ему это удобно, и ничто не убедит его что он неправ. Так что — против лома нет приема.
 Я поставила курочку в холодильник, налила кофе и пошла с чашечкой в спальню.
 Там я долго возилась с компом, изо всех сил вспоминая абсолютно бессмысленный набор букв и знаков — пароль, на который я заперла остатки роскоши от двух миллионов. Под конец, когда я уже собралась заплакать с горя, на глаза попался мой собственный паспорт, на обложке которого я небрежно начеркала нужную комбинацию. Слава богу что карандашом.
 После чего я получила доступ и перевела свои полмиллиона на счет братца. Сердце мое обливалось кровью, волосы явно стояли дыбом от ужаса совершаемых действий, и где — то вдали мне чудилась траурная мелодия. Денег было жалко…
 «Не стоит мать таких денег! — жарко задышал внутренний голос мне в ухо. — Полмиллиона, Магдалина! Причем она вернется, и тебя с колготками сожрет за то что ее в плену держали. Что, не так?»
 Все так…
 Только где ж ты был раньше, дружище? Перевод уже прошел…
 Я набрала номер Зыряна и сказала:
 — Деньги отправлены, пусть братец счет проверяет.
 — Ясно, — буркнул он.
 — Потом позвонишь?
 — Позвоню, — не меняя интонации буркнул он и отключился.
 Оставшееся время я лениво резалась в Героев меча и магии, однако мне здорово не везло. Первый же герой оказался в кругу ловушек — справа сидела сотня лазурных драконов, слева — сотня титанов, а мой герой с двумя орками — попробуй навоюй в таких условиях! Второй герой с горем пополам на седьмой день успел захватить замок, и даже начал его отстраивать, но тут пришла тетка семнадцатого уровня с приличной армией и покрошила все в капусту. Я расстроилась, потом поглядела внимательно на карту и успокоилась — уровень был «Нереальный». Такие карты следует проходить, только предварительно их подправив. Например, дать с самого начала своим героям сотню-других архангелов — и дело в шляпе!
 Зазвенел телефон.
 Я схватила трубку, и Зырян сказал:
 — Все пучком, деньги пришли. Мать куда везти?
 — Куда скажет, только не ко мне! — твердо сказала я. — Скажи что я лечиться уехала куда-нибудь, будь другом, а?
 — Сделаю, — понимающе хмыкнул он.
 Закрыв игрушку, я поглядела на часы и стала собираться. Было без десяти пять, и я хотела заехать к Вишневскому, вернуть ему перстенек — (я в таких дешевках не нуждаюсь, я девушка дорогая!) и посмотреть в его бесстыжие глазки. В идеале я хотела увидеть в них раскаяние и жгучее желание помириться. Тогда я бы поломалась для приличия дня три, после чего сменила бы гнев на милость.
 Он мне нравился, этот Вишневский…
 Очень…
 Вот только слишком уж много тараканов в его голове…
 Как бы то ни было, а я встала, пошарилась в гардеробе и извлекла длинное вечернее платье (белый тончайший шелк с вышивкой, облегает как перчатка, сверху еле прикрыто, снизу по середине ноги разрез почти от талии) и белую же норковую шубку. Пошарившись еще, нашла и белые сапожки на шпильках головокружительной высоты (Нет, вы представьте, я (метр семьдесят пять плюс шпильки почти пятнадцать сантиметров!!! Я с Вишневским как Штепсель с Тарапунькой смотреться буду!)
 После чего наложила макияж, серая кожа тут же приобрела благородный оттенок слоновой кости, да и вообще я стала почти красавицей, надела парик и платье, сверху шубку и посмотрела к зеркало.
 Королева, черт возьми!
 Вишневский помрет от зависти сам к себе!
 Вот только все белое, надо оживить каким — то ярким штрихом. Подумав об этом, я полезла в стол и достала шкатулку с драгоценностями — на самом деле там еще и нитки всякие валялись, пуговицы, засушенный яблочный огрызок, а драгоценность там водилась всего одна — браслет с изумрудами и бриллиантами. В смысле каждый прямоугольный изумруд был по краям выложен рамкой из бриллиантиков, абсолютно шикарная вещь. Открыв крышку шкатулки, я порылась в нитках и офигела — браслета не было.
 Я так и села.
 У меня что, период разорения? Сначала денег лишилась, сейчас и браслет — последняя роскошь — ушел на сторону???
 «Да кто мог твой браслет взять, шкатулка — то заговорена!» — презрительно хмыкнул голос.
 А ведь и верно, подумалось мне. Нечего на других спирать… И я пошла в кухню, снова достала копченую курочку и принялась думать. В какой-то момент я услышала тихий треск и меланхолично отметила — платье расползается на мне по швам. Одумавшись, я отодвинула курицу и тут же вспомнила — последний раз я одевала браслет на день рождения Дэна. И ночью я его сняла и положила на тумбочку — он цеплялся за нежные дэновские части тела и вообще мешал!
 «Вот я дура!» — подумалось мне в который раз за последние дни. Дэн наверняка хотел просто браслет вернуть, потому и звонил, а я-то, идиотка, решила что он влюблен безмерно. И телефон его занесла в черный список, бедному парню не дозвониться!
 Я решительно натянула сапожки и двинулась к Дэну. Минут через двадцать я была около его коттеджика. Во дворе играл в машинки какой-то светлоголовый пацан, увидев меня, он радостно закричал :
 — Здластуйте, тета Маша!
 — Здравствуй, — с некоторым недоумением ответила я. Откуда он меня знает?
 — А мне папка новую машину подалил, вот! — гордо сообщил малыш, указывая на кружащийся по вымощенному двору радиоуправляемый джип.
 «Да наверно, родственники к Дэну приехали», — подумала я, потрепала малыша по соломенной головенке и вошла в дом.
 Из кухни доносились оживленные голоса, и я, бодро пошла на них.
 — Здравствуйте, хозяева дорогие, — по пути громко сказала я. Вошла на кухню и осеклась.
 Дэн, со взъерошенными мокрыми волосами — явно после душа…
 Ленка, моя одноклассница, в легкомысленном коротком халатике…
 Она в жутком смятении смотрела на меня, не зная что и сказать.
 — Ну, дела! — воскликнула я, пораженная увиденным. Они же рядом не стояли!!! Как они могут быть вместе???
 «Да? — ехидно вылез голос, — а ты помнишь как Ленка тебя отправила наверх умываться, а в это время из квартиры кто-то вышел?»
 Вот черт! Дверь внизу и правда стукнула тогда, но я подумала что мне почудилось. А Ленкина комната ночью была заперта.
 — Ты это, Маш, проходи, садись, — спокойно сказал Дэн.
 — Да не, ребята, я на минутку, — отмахнулась я от него. — Ты тут браслет мой не находил с изумрудами?
 — Конечно находил, сейчас принесу, — кивнул он и ушел.
 Я взглянула на Ленку и спросила:
 — Это вы с ним познакомились у меня?
 — Машка, ты не злись, — заныла она. — Я думала что ты не вернешься в ту ночь, сама не знаю как получилось. Он к тебе пришел, мне его жалко стало, ну я и пустила его поговорить. Ну не сердись, а?
 — Да ну тебя, глупая, — рассердилась я. — Стану я из-за такого обижаться. Я же сказала что мы он мне не нужен, у меня свой парень есть. Я вот только одного боюсь — богатые типчики они такие — поматросят и бросят…
 Ленка не дала мне договорить. Уперев руки в боки она ликующе сообщила:
 — А у нас все серьезно и свадьба скоро! И Лешка мой его папой уже называет!
 — Что, серьезно??? — не поверила я.
 — Серьезно!
 — Ну — поздравляю, — ошарашено сказала я.
 Тут спустился Дэн, я забрала у него браслет и откланялась:
 — Ну ладно, Дэн, я поехала дальше, а ты, Ленка, приезжай ко мне, помогу к свадьбе готовиться.
 — Да посиди ты, — предложила Ленка. Увидев, что я вовсе не злюсь на нее, у нее отлегло от сердца.
 — Не, я к Вишневскому поехала.
 — Зачем? — не поняла она.
 — Затем что он мой парень! — пожала я плечами.
 Дэн с Ленкой быстро переглянулись, и простодушная Ленка тут же воскликнула:
 — Так он у нас вчера был с Верой, я так поняла что она его девушка!
 — Ты ошибаешься, — твердо сказала я и поспешила слинять.
 Ну Вишневский! Так меня опозорить перед людьми! Вылечусь — присушу козлика на семи соборах, пусть потом травой стелется — даже в сторону его не посмотрю!
 Зазвонил сотовый. Я посмотрела на него и в ужасе запихала телефон подальше — на экранчик определитель загрузил фото матери. Я ее щелкнула на работе — она у меня учительница, и мать тут стояла у доски, с указкой и недовольной миной на лице. Господи, спаси и сохрани, я больна, мне покой нужен!
 Главное — что я поняла — мать добралась до дому, жива — здорова и звонит мне, чтобы развопиться как скорая помощь. Щаз! Представление перенесем по техническим причинам!
 Посмотрев на часы, я завела мотор и поехала к Грицацуевой. Живет она на окраине города в частном секторе, времени — без двадцати шесть, надо поторопиться, если я хочу успеть.
 Грицацуева сидела на лавочке со старушками. Они лузгали семечками, болтали ногами, и у всех были повязаны платки по последнему слову старушечьей моды — кончиками надо лбом. Здорово напоминало заячьи ушки, которые плейбоевские девочки надевают на корпоративных вечеринках. Я представила старушек в роли этих девушек и неприлично заржала.
 — Приветствую, Мария, — недоуменно покосилась на меня Грицацуиха.
 — Приветствую и тебя, — сказала я. По идее надо было непременно назвать и имя, да вот только я его прочно забыла. Да и фамилия у этой ведьмы была не Грицацуева, это уж я ее так назвала — уж больно она была похожа на одноименный персонаж! Ведьма на меня одно время здорово обижалась, но потом ничего, привыкла.
 Мы вошли с ней в дом, Грицацуева усадила меня на табуретку и просканировала ауру.
 — Кокаин, — неодобрительно покосилась она на меня. — Это сейчас так рак лечат?
 — Новая методика, — не моргнув глазом сказала я. — Видишь, рака нет? Вылечился!
 — Да уж, с этим не поспоришь, — вздохнула она. — Впрочем, это не мое дело, как ты на него подсела, мое дело маленькое. Кольцо принесла?
 Я усмехнулась, сняла с руки поддельный перстень Клеопатры и подала его ведьме. Один раз он уже меня выручил, значит выручит и второй.
 Грицацуева достала из-под стола корзиночку со сладко спящим черным щеночком и велела:
 — Отвернись-ка!
 Я послушно отвернулась.
 Послышалась какая-то возня, щенок полузадушено всхлипнул и я резко повернулась. Грицацуева уже укладывала обвисшее тельце обратно.
 — Ну и нафиг ты это сделала? — заорала я.
 — Ну-ка не покрикивай на меня! — строго сказала ведьма. — А ты как хотела? Ты забыла, к кому пришла? Черная магия — она жертв просит.
 Открыв щенячью пасть, она вложила туда мое колечко и осторожно сомкнула челюсти. Однако оно не поместилось, и само кольцо так и торчало наружу, да и камень было видно.
 — Убери его хотя бы с глаз, — попросила я. Щеночка было жалко до ужаса.
 — Хорошо, — кивнула она, сунула корзинку снова под стол и встала. Подошла к полке, сняла с нее банку с водой, пошла к другой полке.
 — Что с кольцом будет? — спросила я.
 — Так ночь полежит, а утром отнесу на могилу, отдам на откуп. — Грицацуева поставила около меня банку, стакан и сказала:
 — Сейчас выпьешь из этой банки, и сразу уходи. Ну все как обычно — не оглядываться, не возвращаться, ни с кем по дороге не говорить. Помнишь, что неделю нельзя принимать наркотики?
 — Помню, — буркнула я.
 — Водкой запаслась?
 — Да у меня и так полный бар всякого пойла, — тяжко вздохнула я.
 — Ну, тогда пей! — велела она.
 Я нацедила стаканчик и махом его опрокинула. Потом еще… Третий уже дался с трудом. Четвертый совсем не лез. Но баночку я все же допила.
 Грицацуиха в этот момент не отрывая глаз от меня шептала свои заклинания, так, что было не разобрать слов. Допив, я тут же встала, пошла в сени, обулась и пошла к машине. Все это время Грицацуева тенью следовала за мной, не переставая шептать. Я села в бээмвушку и поехала домой, отлично зная, что старая ведьма стоит на пустынной дороге и — теперь уже в голос, громко — читает мне вслед.
 А дома я с невыразимой мукой вылила в раковину остатки Оксаниного пойла, пошла наверх и выставила у кровати батарею бутылок, подтащила маленький холодильник с припасами — в общем, приготовилась к величайшей пьянке за всю свою жизнь. Начала я с мартини, рассчитывая что в какой-то момент мне станет пофиг что пить, тогда коньяком и упьюсь до беспамятства.
 Неделя у меня была адская…
 Боль даже через алкоголь находила меня, дробила позвоночник и выламывала руки и ноги. Трясущимися руками я наливала крепчайшее шестидесятиградусное виски, пила его как воду, и трезвела от боли прежде, чем организм успевал его переработать. Однажды я очнулась в кухне — оказывается я, скуля как собачонка, пыталась вылизать языком не очень чистую раковину. Я не понимала, зачем я это сделала — пока не вспомнила, что я сюда вылила зелье. Вот черт! Я уж и забыла — но мое жаждущее дозы тело помнило, и надеялось, что на стенках раковины остался высохший след, содержащий драгоценный кокаин…
 Потом я плюнула, оделась и решила ехать за дозой сама. Мало знакомых наркоманов, что? Мигом объяснят, где можно взять!
 Мысль о том, что этим я подписываюсь быть навсегда наркоманкой мне даже и в голову не пришла. Меня ЛОМАЛО — это было страшнее всего, что я пережила за свою жизнь. Я готова была сделать все что угодно, лишь бы получить освобождение от этой боли.
 В общем, я оделась и поехала добывать дозу.
 Вернее я хотела поехать. Но вот незадача — дверь была закрыта на замок. Ключи, разумеется, исчезли.
 «Грицацуиха, тварь, с бабкой подстроили мне такую подлянку! » — с лютой злобой подумала я. Ну да ничего! Я ща все устрою!
 Я кинулась к телефону, нашла трубку радиотелефона, попыталась набрать номер, но кнопочки мягко проваливались, не издавая при этом характерного писка. Я неверяще посмотрела на нее, понеслась наверх, где стояла база — там лежали только выдернутые провода. Сама база как испарилась.
 — Ненавижу! — завизжала я. — Галоши старые, что б вам гореть в огне!
 Не видя ничего из-за слез, я нашла кое-как сумку и полезла за сотовым. Я точно помню, как я его сюда ложила. Сотового не было.
 Переведя взгляд, я посмотрела на пульт вызова охраны на стене.
 Красный огонек не горел…
 Я села на пол и громко, в голос завыла.
 Твари!!!
 Твари!!!
 Что они наделали — я же тут помру, они же меня убивают!!! Кое-как я подползла к двери в подъезд и заколотила в нее.
 «Господи, — молилась я. — Сделай так, чтобы кто — нибудь прошел и согласился мне помочь! Я бы вызвала ментов, спасателей, они бы срезали двери и я бы была свободна. Господи, помоги мне! Господи, не дай мне тут сдохнуть, пожалуйста, миленький Господь!»
 Сосед сбоку иногда, раз в пару лет, но появлялся. Может мне все же повезет?
 Так я сидела почти целый день. Выла, как раненая волчица, долбилась в дверь и перемешивала молитвы с проклятиями. А тело мое в это время перемалывала боль…
 Пару раз я поднималась, шла в спальню и возвращалась с бутылкой из бара. Я глотала алкоголь прямо из горлышка, не чувствуя вкуса, руки тряслись, жидкость лилась мне по подбородку на грудь — мне на все было пофиг.
 Однажды я проснулась и поняла — боль стала гораздо меньше. Она никуда не ушла, она просто снизила интенсивность, словно кто-то прикрутил пламень у газовой горелки. Я мутным взглядом обвела вокруг себя и подумала: «Господи, слава богу что Вишневский этого не видит».
 Я лежала у порога на пыльном полу, свернувшись калачиком, вокруг были раскиданы пустые бутылки. Пахло чем-то гадким. Принюхавшись, я поняла — это из подмышек и рта. Моих собственных. Когда я мылась и чистила зубы в последний раз, я уже и не помнила.
 Кое-как встав, я подошла к зеркалу. Белое платье, в которое я еле влезла несколько дней назад, теперь болталось на мне как на вешалке. Да и само оно мало походило на эксклюзивную шмотку от Тьерри Мюглера, стоимость 4200 у.е. Теперь им только пол мыть.
 А лицо у меня было как у конченой наркоманки. Вы замечали, что есть что-то в лицах у них, позволяющее безошибочно определить это? То ли какой-то специфичный взгляд глубоко ввалившихся глаз, то ли особый цвет кожи, то ли еще что… Во всяком случае, повстречай я себя на улице, я бы сразу поняла что это наркоша.
 «Господи, какое счастье что Вишневский меня не видит», — снова вяло подумала я и пошла наверх. Там я притащила из бара еще несколько бутылок, легла на постель как нормальный человек и принялась дальше напиваться. Теперь было легче. Теперь алкоголь заглушал боль.
 Но Грицацуиха с бабкой все равно твари.
 Выйду — покрошу в капусту старых куриц.
 В последующие дни мне становилось все лучше и лучше. Боль уходила, отступая, из моего тела. У меня закончились продукты, остались только мороженые пельмени. Закусывать коньяк пельменями — это, знаете ли, нонсенс какой-то. Но я закусывала, и ничего.
 В один из дней я проснулась — двери в спальню были не заперты, и отлично было слышен разговор в холле.
 — Развела тут свинарник, тьфу! — глаза бы мои не глядели, — бубнила бабка.
 — Тихо, Грапа, — цыкнула на нее Грицацуиха. — Молчи лучше да убирайся потихонечку, она сейчас проснется да задаст нам перцу!
 — Перцу? — присмирела бабка. — А за что перцу? Ты ж говорила что она вылечится за неделю.
 — Вылечится-то вылечится, да ты не забывай, с какого она перепою! Почитай неделю пила. Ты вон добрая после пьянки?
 — Ой и не говори, кума! — воскликнула бабка. — Помню, как-то на майские праздники поспела у меня знатная бражка — пара кастрюлей десятиведерных да один тазик. Мы с дедкой как водится славно погуляли, все как у людев, да только потом-то ему на работу, а у меня отгулов помнится накопилось, вот я и осталась дома — бражку то не выливать же! Это ж считай сколько сахера да дрожжей пошло — удавиться можно!
 Я спустила ноги с кровати, накинула халатик и пошла вниз. А бабка тем временем продолжала:
 — Вот значится сижу я дома, бражечку-то приходую помаленьку, а дед как придет с работы, так и начинает зудеть — чо корова недоена, чо пол не метен, чо щи не сварены. И знаешь что, я ить так-то добрая баба, да однажды бражка-то кончилась, а тут дед пришел и опять за свое, а у меня голова болит, и похмелиться нечем. И такая, значится, меня злоба взяла — схватила я табуретку, да как дам деду промеж рогов!
 Я остановилась на нижней ступени лестницы, посмотрела на ползающих по полу бабок — они, как заправские бомжихи собирали бутылки и складывали их в пакетики.
 — Ну что, дорогие мои, вот мы и встретились! — нехорошим голосом сказала я.
 Бабки синхронно вздрогнули и развернулись головами ко мне, к двери задами.
 — Встала, красавица! — умильно воскликнула Грицацуиха.
 — А я, Машенька, тебе блинчиков настряпала, — испуганно сказала бабка.
 — Да похрен мне ваши блинчики!!! — заорала я. — Как вы вообще могли со мной так поступить??? Вы ж меня на верную смерть оставили, курицы старые!
 Бабка побагровела, открыла рот еще шире меня, собираясь дать отпор, но тут Грицацуиха хорошенько толкнула ее в бок и умильно прощебетала:
 — Прости нас, дур старых, по неразумию.
 Она вскочила, сбегала в кухню и принесла мне стаканчик с водой:
 — На, дитятко, выпей.
 Я зло посмотрела на нее, но стакан взяла — сушняк давил по-зверски.
 — Сгною! — с ненавистью посмотрела я на бабок.
 — Машенька, солнышко, обязательно сгноишь, непременно сгноишь, — снова защебетала Грицацуиха. — Только вот сначала пошли на кухоньку, мы тебе блинчиков принесли, с пылу, с жару, молочко свое, не купленное, вареньице из лесной земляники — сама собирала, ты ж такое любишь, ну пошли, золотая моя…
 И хитрая ведьма стала бочком-бочком подпихивать меня в сторону кухни. А я вдруг ощутила что совершенно не злюсь на нее. «Опоила, как пить дать успокоем опоила», — вяло подумала я.
 Блинчики и правда были вкусными. Однако первым делом я подскочила к крану, схватила стакан и принялась хлестать холодную воду. Вода, слегка ржавая и мутная от хлорки была удивительно вкусной. Потом уже я подхватила блинчик и вот так, стоя, принялась его жевать.
 Грицацуиха, видя что я отошла, принялась оправдываться:
 — Ты Марья сама подумай, мы ж для твоей же пользы. Ты ведь забыла про все, как только тебя ломать начало, не так?
 — Ну так, — нехотя признала я. Вспоминать мне не хотелось. Я вела себя как какое-то животное, а не человек.
 — Ну вот, ты уехала, а я погодила чуток да поехала к Грапе. Давай, говорю, кума, Машку спасать будем. Да если б мы тебя не заперли — ты б не в жисть не удержалась! А второй раз такое не переделывают, ты уж прости, что так пришлось поступить с тобой.
 — Ладно, — кивнула я. — Вы уж меня извините, что накричала на вас. Не в себе я была.
 — Я так и поняла, — поджала губы моя бабулька и положила мне еще блинов на тарелку: — Ешь давай!
 — Не, баб Грап, — помотала я головой. — Первым делом мне в ванную надо, отмочиться хорошенько, а то я бомж бомжом.
 — Ну как знаешь, а мы тут уберемся пока, а то развела тут свинарник.
 — Сама уберусь, — недовольно буркнула я.
 — Иди уж, — махнула она рукой.
 — Серега-то как? — максимально ровно спросила я, стараясь не сорваться на крик. Вот уж кому я уши оборву!
 — Да кто его, поганца, знает, — как-то жалобно ответила бабка. — Пропал, как пить дать пропал…
 Через час я была вымытая, свеженькая и розовенькая, а дома стараниями бабулек установился идеальный порядок. Силком впихнув в меня штук сорок блинчиков, бабульки решили свою миссию выполненной и пошли вниз, к бабе Грапе в квартиру смотреть трансляцию соревнований по фигурному катанию. Почему-то к этому виду спорта они относились так, как мужики к футболу.
 Я же маялась от безделья, бродя по комнатам. Чем заняться — не знала совершенно.
 И тут в домофон позвонили. Я радостно побежала к двери, сняла трубку и спросила:
 — Кто там?
 — Открывай, свои, — буркнул мерзкий мужской голос.
 Ясно, кто-то из моих уголовников.
 Я нажала на кнопку на домофоне, открыла дверь квартиры и уставилась на лифт. Скоро из него появился Зырян.
 — Дома кто есть?
 — Да не, одна, — честно призналась я.
 — Ну пошли тогда, поговорим, — кивнул он и не разуваясь прошлепал в кухню.
 Я быстренько налила кофе — как раз перед его приходом от нефиг делать сварила, выставила блюдо с рафаэлками и уселась, ожидая что он мне скажет на этот раз.
 — Я это, Марья, извиниться пришел.
 Я потрясла головой — мне послышалось? И недоуменно на него воззрилась.
 — Олега мы поймали того, деньги с него вытрясли, ты уж извини что так получилось, — как ни в чем ни бывало продолжил он.
 — Где хоть поймали-то? — только и смогла сказать я.
 — В Германию, козел, свалил, там его и взяли, — пожал он плечами.
 — Я же говорила что я не при делах! — зло сказала я.
 — Да я и сам сомневался, если честно, что ты тут замешана, — признался Зырян. — Всегда нормальной девкой была, никаких замуток от тебя не было, честно работала, вот только дерешь ты с клиентов много, Марья!
 — Ну уж звиняйте! — развела я руками. — После такого я точно тебя скидкой обеспечивать не буду!
 — Да, насчет скидок и прочих денег — братец придурочный те полмиллиона отфутболил обратно, не хочу, говорит, чтобы Машенька потом за эти деньги натурой расплачивалась со всякими швейцарскими козлами. Если будет к тебе приставать — так у братца и квиток есть.
 Я посмотрела на него и дико заржала! Господи! Да кто хоть за мою натуру пол-лимона зеленью-то даст?
 — Чего я смешного сказал? — набычился он.
 — Да не, к тебе никакого отношения не имеет, — сразу оборвала я смех.
 В дверь позвонили. Видать внизу дверь открыта, и кто — то свой, раз охрана пустила без проблем. Я попросила Зыряна подождать секунду и пошла открывать.
 На пороге стояла Ленка.
 — Привет, — сказала я.
 — Привет! — радостно улыбнулась она. — Я пришла тебя на свадьбу пригласить официально, ну и так поболтать, ничего что я без звонка?
 — Заходи конечно, только у меня сейчас гости, так что беги пока ко мне в спальню.
 Ленка кивнула, принялась разуваться, при этом без умолку болтала:
 — Ой, Машка, ты не представляешь, как я тебе благодарна, что я через тебя с Денисушкой познакомилась! Так что на нашей свадьбе ты самым дорогим гостем будешь!
 Я быстренько проводила ее на лестницу вверх и пошла к Зыряну — не дело такого человека заставлять скучать, не дай боже еще обидится, заскучает…
 Однако дойти я не успела.
 В дверь снова позвонили.
 Вот черт!
 Я распахнула дверь — на пороге стояла Глашка.
 — Машка! — заорала она с порога. — Я к тебе по делу!
 — Ну заходи, раз по делу, — посторонилась я, пропуская ее.
 Глашка тут же принялась стаскивать с себя пальто, сапожки, при этом рассказывая:
 — В общем, приехал тот банкир-то!
 — Какой банкир? — не поняла я.
 — Ну как какой? — удивилась она. — Помнишь, я у тебя его на сайте знакомств выбрала?
 Я что-то такое припомнила.
 — Так вот, он сразу приехал — у него как раз отпуск был, уже неделю тут, и мы решили расписаться! Вот я и подумала — раз ты помогла нам найти друг друга — будешь свидетельницей?
 — Будет, раз такое дело! — раздался мерзкий голос Зыряна.
 Я обернулась — он стоял на пороге кухни и смотрел нехорошим взглядом на меня.
 — А я уже, как лох, поверил в то, что ты к этим брачным аферам не имеешь никакого отношения! — его взгляд буквально прожигал.
 — Блин, это совсем не то что ты думаешь, — нахмурившись, сказала я.
 — Ну да, я слышал вопли благодарных клиенток своими ушами, — ткнул пальцем он в замершую в неудобной позе Глашку. — Говори спасибо что я после бабы в ванночке с тобой связываться не хочу. Тьфу!
 И он, смачно сплюнув на вишневый паркет, вышел из квартиры. А я стояла и смотрела ему вслед. Как все нелепо получается…
 — Лисонька, а я тебе юбочку принесла, — раздался жалобный голос Глашки, смутно осознающей, что она только что меня по-крупному подставила.
 — Юбку? — индифферентно посмотрела я на нее.
 — Ага, из питона, помнишь поносить брала! — радостно закивала она и вынула из пакета драную тряпку для пола, в которую превратилась моя любимая юбка на могучих бедрах Глашки.
 Дальше жизнь потекла чередом…
 Мать моя, оказалось, на меня особо не злилась — она еще «в гостях» поняла из разговоров что я ни за что ни про что попала, как кур в ощип. А звонила она, потому что волновалась — жива ли я после таких потрясений. Все-таки она у меня добрая и хорошая.
 Папенька мой снова был матерью прощен, пущен домой, и когда я заехала к матери, он сидел на кухне и трескал пельмени со сметаной. Мать только покачала головой и сказала туманную фразу о том, что на фоне других козлов папенька у нас еще и ничего.
 Ленка и Глашка повыходили замуж, я была у них на свадьбе.
 А самое странное — придурочный братец, узнав про Ларису, тут же мухой полетел в Екатеринград, сказав что со своей женой он разберется сам. Он орал на врачей, совал им деньги и все-таки Ларису с того света вытащил. Бедняжка так хорошо хлебнула в своей жизни, что я искренне хотела — чтобы она оценила то что сделал теперь для нее братец и они прожили остаток жизни в мире и согласии.
 Все это время я много думала об этой истории. О том как я была наркоманкой, и не была в этом виноватой.
 О том, что натворила несчастная Лариса, и что у меня язык не поворачивался ее осудить…
 О том как я пошла на кражу, потому что не было выхода…
 О том, как Зырян своими ушами услышал доказательства того, что я виновна, однако это было не так…
 И когда ко мне вернулась Сила — не вся, а лишь слабенький отголосок, я пошла к бабе Грапе и забрала у нее нестиранную Серегину рубаху. Дома я подвесила ее на вбитый в стену крюк и провела обряд на встречу.
 И через три дня я увидела его — оборванного, грязного, с каким — то погасшим взглядом из-под бровей. Он сидел на заплеванных ступеньках железнодорожного вокзала, подложив под себя газетку, и на альбомных листах рисовал желающим портреты. Я вздохнула от пронзившей сердце острой жалости, зашла сзади и крепко ухватила его за рукав — как бы не удрал, ищи его опять.
 Он попытался, одним движением выскользнув из куртки — я еле успела обеими руками вцепиться ему в джемпер.
 — Серега, да не беги ты, дурачок! — заорала я. — Там бабка уже с ума сходит.
 Он обмяк, поняв, что ему от меня не вырваться.
 — Пошли в машину, полудурок, — вздохнула я.
 Люди на вокзале оборачивались на нас, только что пальцами не показывали. Да уж, парочка — дорого одетая дама и опустившийся бомж.
 Потом, в машине мы с Серегой долго разговаривали. Сначала он — взахлеб, уставший бояться, уставший жить, как когда-то и я. Вина за то что он меня ограбил и чуть не лишил жизни — пусть и под влиянием Оксаниного колдовства — тяжким грузом лежала на нем.
 А потом рассказывала ему я.
 Про Вишневского, кольцо и — неожиданно для себя — про Лару.
 Я хотела чтобы он понял, почему я ему подчистую прощаю все грехи и не требую ничего в качестве компенсации.
 Потому что у каждого — своя грань правды…
 Потому что я часто вижу, как Вишневский со своей «Мисс Доярка» идут за ручку по улице и при этом абсолютно счастливы.
 И что я завидую этой девчонке.
 Мы с ним расчувствовались, поехали ко мне домой, взяли в Каморке гитару и до утра пели грустные песни и болтали о жизни. Поздно ночью я проводила Серегу, достала фотографию Вишневского и долго-долго смотрела на него, прокручивая словно на видеопленке эпизоды — то как он меня целовал и обнимал, словно я самое драгоценное в его жизни, то как он сказал что я — красива. И его взгляд, когда он застал меня на краже.
 Он меня не простит…
 Это было очевидно.
 И тогда я сходила на кухню, взяла острый нож и поднялась в гардеробную.
 Роскошное свадебное платье, прекрасное видение, для которого я обещала найти любимого парня…
 Особенного парня…
 Парня, который стал бы единственным мужчиной в моей жизни на ближайшие лет шестьдесят, а может и дольше — сколько там мне Господь отмерил? Парня, который каждый день моей жизни был бы рядом со мной, и каждый день я бы его любила. И через десять лет, и через пятьдесят… Парня, с которым мы бы растили детей, похожих на нас с ним…
 Я печально посмотрела на невесомое нежное платье и решительно принялась резать его на полоски.
 «Ты что делаешь???» — завопил внутренний голос.
 А я раздирала свою мечту, и слезы медленно капали на лоскуты от нее.
 Мне было горько.
 Потому что парня, которого я нашла для этого платья — я предала.
 Невестой мне и правда не быть.




 От автора:


  Все описанное в этой книге — лишь отраженная проекция моих эмоций, слабый и причудливо искривленный отголосок реальных событий. Поэтому я хочу предостеречь от идентификации меня с героиней. В ней много от меня, но я — не она. 
  Я никогда не болела раком. 
  Я никогда не была наркоманкой. 
  Своей героиней я была лишь на время написания книги — остро чувствуя все, что она переживала. 
  Создание книги — долгое и одинокое занятие. Благодарю всех своих друзей, реальных и виртуальных, которые поддерживали меня, тестировали книгу и отлавливали баги: 
  Марину Плетеневу, Веру Ивановну Одинцеву, Игоря Политова, Павла Селецкого,   Stanly  ,   EffectDoplera  и других — вы с первой книги стали моими преданными читателями, спасибо вам, за то что не дали мне бросить писать книги; 
  Олега, физика из Нью-Джерси — за то, что объяснил мне что с точки зрения физики мой фриз — полнейшая чушь(сама знаю! :-) и при этом смог остаться моей задушевной подружкой; 
  Наталью Шубину — за предоставленную ей информацию медицинского характера; 
  Сергея Грабовского, химика из Германии, моего Тайного Советника Вождя — за предоставленную информацию о наркотиках; 
  и особо — Пола, программиста из Массачусетса — за то что разбил мое сердце. Иначе эта книга никогда бы не была написана.