Аннотация: Слава Эдварда Деланца была будоражаще скандальной. Говорили, что он занимается контрабандой алмазов, что ни на минуту не расстается с заряженным пистолетом и с легкостью может соблазнить даже опытную женщину. Где уж устоять перед ним юной и неискушенной художнице Софи! Однако именно эта незаметная девушка сумела сделать то, что не удавалось самым блестящим красавицам, — пробудить в Эдварде настоящую любовь…


---------------------------------------------


 Бренда Джойс
 Прощай, невинность!


 Эта книга посвящается Марджори Браман, моему издателю и другу, — не только в благодарность за ее энтузиазм, энергию, преданность и поддержку, но и в благодарность за ее способность понять мое желание испытать свои силы, за то, что она поощряла мою рискованную попытку и заставила меня проявиться в полную силу, и за то, что она — великий редактор!
 Спасибо, Марджори!



 Пролог


  Нью-Йорк, 1890 год 
 — Софи, где ты?
 Маленькая девочка съежилась от страха. Крепко сжав зубы, она притаилась в углу своей спальни за большой кроватью. Послышались приближающиеся шаги.
 — Софи? — В голосе матери слышалось раздражение. — Софи! Где ты?!
 Девочка глубоко вздохнула, глаза ее наполнились слезами, когда дверь распахнулась и на пороге появилась мать. «Если бы только папа был здесь… Если бы он не уехал! Если бы только он вернулся домой…»
 — Софи! Когда я тебя зову, нужно отвечать! Что ты здесь делаешь? Я должна сказать тебе что-то важное, — резко произнесла Сюзанна.
 Софи неохотно подняла глаза на мать; увидев у ног девочки лист бумаги, Сюзанна мгновенно пришла в бешенство.
 — Что это такое?! — закричала она. Наклонившись, схватила лист с ярким, смелым рисунком. Хотя рисовал это ребенок, картинка получилась на удивление живой и реальной и предельно понятной. Софи изобразила мужчину — огромного, сильного, а рядом с ним — маленькую светловолосую девочку. Оба они бежали.
 — Посмотри на себя — на что ты похожа! — крикнула Сюзанна, разрывая лист пополам. — И прекрати рисовать своего отца! Ты слышишь? Прекрати!
 Софи еще глубже забилась в угол. Она молчала. Ей нужен был ее папа. Как ей не хватало его!
 Ее большой, красивый папа, всегда смеющийся, ласково обнимающий ее и говорящий, как он ее любит и какая она, его Софи, добрая, умная и красивая…
 «Пожалуйста, вернись домой, папа», — мысленно твердила девочка.
 Сюзанна, сделав над собой усилие, немного успокоилась и протянула руку дочери.
 — Пойдем, дорогая, — мягко сказала она.
 Софи послушно сунула ладошку в руку матери и встала.
 — Софи… — неуверенно начала Сюзанна, — ты должна знать… Я получила плохие новости. Твой отец не вернется…
 Софи отпрянула от матери, вырвав руку.
 — Нет! Он обещал! Он мне обещал!
 Красивые губы Сюзанны искривились, взгляд стал жестким.
 — Он не вернется. Он не может. Софи… твой отец умер.
 Софи застыла. Она знала, что такое смерть. Несколько месяцев назад умерла ее кошка, и Софи нашла ее, окоченевшую и бездвижную, с открытыми, но невидящими глазами… Но ее папа, папа не может стать таким!
 — Он не вернется, — твердо повторила Сюзанна. — Он умер. — Ее лицо исказила гримаса. — И если бы меня спросили, я бы сказала, что это вполне заслуженно, — пробормотала она негромко.
 — Нет! — завизжала Софи. — Нет, я тебе не верю!
 — Софи!..
 Но было слишком поздно. Девочка стремглав бросилась вон из спальни. Она промчалась по коридору огромного, немного пугающего дома, который ее отец выстроил для них, — они переехали сюда всего за несколько месяцев до его исчезновения. Папа не мог умереть! Он обещал вернуться!
 — Софи, остановись! — кричала Сюзанна.
 Но Софи словно не слышала голоса матери. Оказавшись перед мраморной лестницей, девочка, не убавив шага, кинулась вниз — и, лишь потеряв равновесие, поняла, что ей следовало быть осторожнее. Она поскользнулась и с громким криком покатилась вниз по ступеням, ее руки и ноги болтались безвольно, как у старой тряпичной куклы… У подножия лестницы она осталась лежать без движения.
 Софи находилась в каком-то оцепенении. Однако было тому причиной падение или известие о смерти отца — она едва ли могла понять. Понемногу ее голова перестала кружиться, взгляд прояснился. Папа умер. «Ох, папа!» — всхлипнула она.
 Вдруг Софи ощутила страшную боль в лодыжке; когда она наконец села, боль стала настолько острой, что перед глазами вспыхнули белые искры. Софи глубоко вдохнула. Искры исчезли, но боль осталась. Однако вместо того чтобы схватиться за ногу, пронизываемую болью, девочка сжала руки на груди и съежилась в комочек, негромко всхлипывая.
 — Мисс Софи, мисс Софи, с вами все в порядке? — К девочке подбежала экономка.
 Софи взглянула наверх, на мать, с ледяным видом молча стоявшую на лестнице, и побледнела. Опустив глаза, девочка пробормотала:
 — Да, все в порядке, миссис Мардок.
 Она чувствовала себя ужасно одинокой. Мама не любит ее, а папа умер — как ей теперь жить?
 — Вы ушиблись! — воскликнула миссис Мардок, наклоняясь к девочке.
 — Если она ушиблась, то лишь по собственной вине, — холодно произнесла так и не спустившаяся вниз Сюзанна и, повернувшись, пошла по коридору.
 Софи смотрела ей вслед, едва удерживаясь, чтобы не закричать: «Мне больно, мама! Пожалуйста, вернись!» Но она так и не произнесла ни слова.
 Миссис Мардок помогла ей подняться, но Софи не смогла опереться на правую ногу и тяжело повисла на доброй экономке. Девочка изо всех сил сжимала губы, чтобы не закричать.
 — Я отнесу вас в постель и пошлю за доктором, — сказала миссис Мардок.
 — Нет! — в ужасе вскрикнула девочка. Слезы брызнули у нее из глаз. Она знала, мать придет в бешенство, когда выяснится, что Софи и в самом деле сильно расшиблась. Ей нужно просто немножко полежать, отдохнуть, и все пройдет. А может быть, может быть, если она будет вести себя хорошо, очень хорошо, и если перестанет рисовать, то мама снова полюбит ее…
 — Нет, нет, я хорошо себя чувствую!
 Но она чувствовала себя плохо. И это осталось навсегда.




 Часть первая
 БЛУДНАЯ ДОЧЬ



 Глава 1

  Ньюпорт-Бич, 1901 год 
 День выдался великолепный. Софи уже не жалела о том, что оставила город и приехала на уик-энд к матери, в дом на взморье.
 Держа в одной руке альбом для эскизов, а в другой — уголь, Софи остановилась на гребне дюны и огляделась. Волны Атлантического океана лизали берег, сверкая на солнце. Над головой кричали чайки. Небо слепило голубизной. Софи улыбнулась и подняла лицо, затененное полями соломенной шляпки, к солнцу. Это был один из тех моментов, когда она вдруг осознавала, что жизнь идет и за стенами ее мастерской.
 Ноющая боль в лодыжке вернула Софи к реальности. Ей не следовало здесь задерживаться. И не следовало вообще выходить на пляж, это было ошибкой. Да, она сделала великолепные наброски побережья в Ньюпорте и, когда вернется в город, тут же начнет писать этот пейзаж маслом, но ведь ей предстоит еще провести целый вечер с гостями матери, а если хромота будет заметнее обычного, то никакого веселья ей не дождаться. На уик-энд к Сюзанне съехалась целая толпа, и Софи, как ни крепилась, все же испытывала легкий страх. По правде говоря, она предпочла бы остаться в своей комнате и рисовать. Но она уже пообещала Сюзанне быть в гостиной и намеревалась приложить все усилия, чтобы доставить матери удовольствие.
 Софи представила длинный вечер и, вздохнув, начала спускаться вниз. Она надеялась, что среди гостей будет хоть кто-то, ей знакомый. Погруженная в мир искусства, Софи редко отваживалась появляться в обществе и не умела болтать с посторонними или едва знакомыми людьми с той легкостью, которая, казалось, была второй натурой всех других девушек. Младшая сестра Софи, Лиза, похвасталась как-то, что может говорить о чем угодно, о первом попавшемся на глаза предмете — ну, например, о прекрасной фарфоровой вазе, стоящей рядом. Однако для Софи это было нелегкой задачей. Но в конце концов она решила не слишком беспокоиться о предстоящем вечере: ведь все равно никто не ожидает от нее, что она станет царицей бала.
 Софи неловко спускалась с поросшего чахлым кустарником гребня дюны, но вскоре вынуждена была остановиться, чтобы передохнуть. Переводя дыхание, она посмотрела по сторонам и вдруг краем глаза заметила что-то ярко-белое. Софи обернулась в ту сторону. Какой-то мужчина быстро шагал по тропинке между дюнами. Он тоже уходил с пляжа, но не заметил замершую наверху Софи.
 Незнакомец был так хорош собой, что Софи застыла, широко распахнув глаза и совершенно забыв обо всем на свете. Он был без шляпы, и его густые черные волосы являли разительный контраст с ослепительной белизной отлично сшитого льняного пиджака. Пиджак был расстегнут, и его полы раздувало ветром.
 Мужчина держал руки в карманах светлых кремовых брюк. Это был крупный человек, высокий и широкоплечий, но двигался он с грацией, напомнившей Софи гибкую, вкрадчивую пантеру, которую она видела в зоопарке в Бронксе. Софи была очарована. Она находилась достаточно близко, чтобы рассмотреть лицо незнакомца, и оно показалось ей невероятно интересным. Софи решила, что должна нарисовать его. Девушка тут же села на песок и раскрыла альбом. Ее сердце возбужденно билось, она начала рисовать.
 — Эдвард! Подожди!
 Рука Софи замерла. По дорожке вслед за незнакомцем бежала женщина. Софи с изумлением узнала свою соседку — миссис Хилари Стюарт. С какой стати она мчится за этим мужчиной, подобрав юбку так, что бесстыдно обнажились ее длинные ноги в белых чулках? Потом Софи сообразила, почему тут могла оказаться Хилари, и побледнела, потрясенная.
 Строго сказав себе, что все это ее не касается и ей надо уйти, Софи попыталась быстро закончить набросок, добавив несколько штрихов. Но тут послышался низкий, шелковый баритон незнакомца, и рука ее снова остановилась. Девушка подняла голову, восхищенная богатым тембром его голоса, и невольно напряглась, прислушиваясь.
 Хилари схватила его за плечи. Она чуть покачнулась, словно ее подтолкнул ветер — или словно она ждала поцелуя.
 Сердце Софи дважды громко стукнуло в ответ на пронесшуюся в голове пугающую мысль. Уронив альбом, девушка погрузила пальцы в теплый песок. Она понимала, что должна уйти, прежде чем увидит нечто, чего видеть не имеет права, — но была не в силах двинуться с места. До нее донесся низкий смех Хилари. Глаза Софи расширились. Хилари медленно расстегивала свой полосатый жакет…
 Эдвард думал, не слишком ли он постарел. Без сомнения, он стар для этого. Африка не только изнурила его, но и убедила, что простые жизненные удобства заслуживают внимания. У него не было никакого желания кувыркаться в песке, когда чуть позже можно заняться тем же на чистых прохладных простынях. Кроме того, Хилари покинула его постель всего лишь несколько часов назад.
 Эдвард криво улыбнулся. С Хилари он познакомился на приеме несколько недель назад — сразу после того, как вернулся в город. Он узнал, что Хилари была замужем за человеком намного старше ее и недавно овдовела. Эдвард всегда предпочитал вдов: они наслаждались грехом, не чувствуя при этом вины и не предъявляя особых требований. Влечение оказалось взаимным, и с тех пор их встречи стали частыми.
 А теперь они оба гостили в летнем доме Ральстонов. Безусловно, приглашение устроила миссис Стюарт, но Эдвард не имел ничего против. Хилари нравилась ему не только в постели, но и вне ее, а в городе летом царила адская жара. Сюзанна Ральстон, хозяйка дома, была настолько любезна, что предоставила им соседние комнаты, и в прошлую ночь Хилари завладела Эдвардом — с полуночи до рассвета. Очевидно, она не была так пресыщена, как Эдвард.
 Он пытался вспомнить, когда же начал угасать его пыл по отношению к хорошеньким и доступным женщинам.
 Но все же Эдвард оставался мужчиной, и его взгляд скользнул от затуманенных страстью глаз Хилари к ее нежным белым рукам, расстегивающим пуговки жакета. Хилари была восхитительна и чувственна, и вопреки своим лучшим намерениям Эдвард ощутил желание.
 — Дорогая, это слишком неосторожно, — сказал он, растягивая слова.
 Хилари в ответ улыбнулась с напускной скромностью и распахнула жакет. Под ним ничего не оказалось, даже корсета. Груди Хилари были пышные, молочно-белые, а соски — рубиново-красные.
 Эдвард вздохнул, и его губы чуть скривились. Но все же он одной рукой обхватил талию женщины, а другой накрыл грудь.
 — Отложим до вечера, — произнес он низким, чуть хрипловатым голосом.
 Хилари застонала, выгибая спину. Палец Эдварда ласкал ее сосок, методично и умело. Она снова застонала.
 — Эдвард, я схожу с ума по тебе, я просто не могу ждать!
 Кожа ее была словно шелк, и еще несколько мгновений Эдвард ласкал ее просто из любви к наслаждениям; но брюки уже становились ему болезненно тесны. Искушение было сильно, однако он все еще раздумывал. И наконец сверкнул улыбкой.
 — Милая, мы оба достаточно взрослые, чтобы оценить прелесть предвкушения. — Он легким поцелуем коснулся ее соска, потом запахнул жакет Хилари и быстро, опытной рукой, застегнул все пуговки. Она вцепилась в его запястье.
 — Эдвард… я не хочу ждать! И не уверена что могу ждать!
 — Ну разумеется, ты можешь подождать, — промурлыкал он, улыбаясь. — Мы оба знаем, что будет лишь лучше, если ты подождешь.
 Ее рука внезапно скользнула вниз и вцепилась в его напряженную плоть.
 — Да как же ты сам можешь ждать? — прошептала Хилари.
 — Сладкая моя, но кувыркаться в песке на пляже — это так неудобно!
 Она разочарованно вздохнула, покоряясь.
 — Я боюсь, что ты вернешься в Южную Африку и я тебя потеряю.
 Эдвард рассмеялся, неохотно отводя ее руку, и покачал головой:
 — Ну нет, туда я больше не собираюсь.
 Он обнял женщину за плечи и привлек к себе, чтобы благодушно чмокнуть в щечку. Но какое-то движение наверху, за гребнем дюны, привлекло его внимание, и он замер.
 Взгляд Эдварда метнулся к зарослям чахлых кустов за спиной Хилари, и глаза его расширились. Там, притаившись за ветками, сидела девушка.
 Он скрыл изумление и быстро отвел взгляд. Но в его памяти остались два широко раскрытых жадных глаза на хорошеньком овальном личике.
 Оказывается, за ними наблюдала юная леди в соломенной шляпке с голубой лентой, она явно была зачарована зрелищем.
 Хилари все еще стояла слишком близко, он все еще обнимал ее… и вдруг его возбуждение достигло предела.
 Эдвард резко притянул Хилари, гадая, что успела уже увидеть девушка, прятавшаяся в кустах, и убежит ли она теперь… и крепко поцеловал свою подругу. В то же время его пронзила мысль, что он, похоже, настоящий развратник. Ведь сейчас, зная, что на него смотрит юная леди, он чувствовал крайнее возбуждение, ему действительно хотелось заняться любовью у нее на глазах. Блуд в песчаной постели не пугал его больше.
 Остро ощущая на себе посторонний взгляд, Эдвард целовал Хилари — целовал с силой, лаская своим языком ее язык, прижимая Хилари к затвердевшему, как камень, фаллосу, пока она наконец не испустила громкий стон, цепляясь за него, колени ее ослабели, и Эдварду пришлось ее поддержать. Когда он чуть отодвинул от себя Хилари, то, бросив украдкой взгляд через ее плечо, увидел, что шпионка за дюной замерла словно загипнотизированная. Она не двинулась с места, по-прежнему прячась за кустом, но ее шляпку унес ветер, и рыжевато-золотистые волосы окружили юное лицо. Даже сквозь расстояние, разделявшее их, Эдвард чувствовал ее возбуждение. Она так и не поняла, что он заметил ее.
 Рука Эдварда скользнула вниз, он быстро расстегнул брюки, дыша тяжело и хрипло. Умом он понимал, что ведет себя непозволительным образом, но напряженная плоть уже вырвалась на свободу. До Эдварда донесся нервный вздох, и он чертовски хорошо знал, что Хилари тут ни при чем.
 — Ну, милая… — прошептал он, покусывая женщину за шею, в то время как какая-то часть сознания сурово бранила его за безумное, ужасное поведение. В то же время перед его внутренним взором стояла девушка с золотистыми волосами, и он как бы видел все со стороны, ее глазами… Эдвард свел руки Хилари за своей спиной, снова отыскал ее губы, осыпал поцелуями шею — опускаясь все ниже и ниже, расстегивая пуговки ее жакета. Наконец он захватил ртом один из ее темных, твердых сосков. У Хилари подогнулись ноги, но Эдвард был готов к этому и мягко опустил женщину на песок.
 Мгновением позже он упал на колени, поднял юбки Хилари и проник глубоко в нее одним ровным, умелым движением. Несколько секунд, продолжая двигаться, он пытался взять себя в руки, овладеть собой, но чувствовал лишь, как бешено кипит в нем кровь, разрывая вены. Ему казалось, что под ним лежат две женщины. А потом Эдвард вдруг понял, что не может продолжать, и, хотя ему было далеко до конца, замер и осторожно глянул вверх, где по-прежнему пряталась девушка. Но когда, немного позже, Эдвард снова посмотрел туда, шпионка уже исчезла.
 Эдвард закрыл глаза. Что с ним случилось? Внезапно ему стало стыдно; хуже того, он по-настоящему испугался. Ему вдруг пришло в голову, что его черная репутация — гораздо более оправданна, чем он всегда полагал.
 Торопливо возвращаясь домой, Софи не один раз споткнулась. За домом, на лужайке, гости миссис Ральстон играли в крокет, но Софи не хотела, чтобы ее кто-то заметил после того, что она увидела. Лицо ее пылало, она не могла перевести дыхание, и любой, а в особенности мать, сразу бы понял, что с ней что-то случилось, и наверняка захотел бы узнать, что именно.
 Софи пришлось обогнуть лужайку, хотя это и означало более длинный путь. Она кралась за дюнами до самого теннисного корта, по счастью оказавшегося пустым. Ее мучила усиливающаяся с каждым шагом боль в лодыжке. Когда она стала нестерпимой, Софи, негромко вскрикнув, опустилась на песок позади корта и закрыла лицо руками.
 Как она могла совершить подобный поступок? Ведь когда стало ясно, что она натолкнулась на любовную пару — причем дамой оказалась ее давняя знакомая и соседка, — ей следовало немедленно развернуться и убежать. Но, о Боже, она не убежала! Тело и ум отказались повиноваться ей. И она осталась. Осталась до конца.
 Софи поднялась на ноги. Она дрожала, словно в лихорадке. Каково это — когда тебя целуют ? Каково это — очутиться в объятиях такого человека?..
 Ухватившись за больную лодыжку, Софи постаралась отбросить преступные мысли. То, что она осталась там и подглядывала, было ужасно само по себе, но еще и задаваться такими вопросами — куда уж хуже! Она никогда не думала о подобных вещах, и сейчас не время начинать. Ей не суждено ничего подобного, и точка.
 Глаза девушки наполнились слезами, но было ли это от боли, терзавшей ее ногу, или от чего-то куда более горького — она не хотела знать.
 Софи решительно смахнула слезы. Ее не должны сейчас видеть, и тогда ей удастся сохранить чудовищную тайну. В конце концов, любовники ведь ее не заметили. В какое-то мгновение ей показалось, правда, что мужчина посмотрел в ее сторону, но это скорее всего лишь плод воображения — ведь заметь он ее, он бы непременно вскрикнул от испуга и, уж конечно, не стал бы делать того, что делал.
 Софи принялась растирать ногу. Она не должна думать ни о том, что он делал, ни о том, как он выглядел, когда делал это. По правде говоря, незнакомец представлял собой великолепное зрелище. Теперь-то Софи поняла, почему женщинам в Академии запрещали посещать занятия по рисунку с обнаженной мужской натуры.
 Сморщившись, она медленно поднялась. Боль прострелила всю ногу, снизу доверху, окончательно избавив Софи от ненужных мыслей. Девушка стиснула зубы, чтобы не закричать. Мать сказала бы сейчас, что она сама виновата, — незачем было бесцельно болтаться по пляжу.
 Но Софи иной раз настолько уставала сдерживать себя, отказываясь от того, что для других было само собой разумеющимся… А когда она работала, то не выносила присутствия кого бы то ни было, кроме натурщицы или наставника. Последние два с половиной месяца Софи провела в городе и потому решила, что будет неплохо побыть день-другой на побережье. Ей так редко представлялась возможность поработать на пленэре, тем более — на пляже, что она забыла о своей обычной осторожности и здравом смысле. Конечно, глупо было думать, что такая прогулка обойдется без последствий, и вот теперь приходится расплачиваться. Софи вытряхнула песок из гофрированных манжетов своей белой английской блузки. Дыхание наконец восстановилось, и руки уже не дрожали так сильно. Ей захотелось узнать, кого она видела на пляже с Хилари. Его звали Эдвардом, но это имя ничего не говорило Софи. Девушка закрыла глаза.
 — Ты дура, — прошептала она. Такой мужчина никогда даже взгляда не бросит на хромую и эксцентричную женщину вроде нее.
 — Миссис Ральстон?
 Сюзанна, оборачиваясь, машинально изобразила любезную улыбку. За открытым настежь французским окном находился вымощенный плитами дворик, а дальше расстилалась лужайка, на которой ее гости играли в крокет. Средних размеров гостиная, в которой задержалась Сюзанна, была тихой и прохладной. Мать Софи смотрела на пухловатого молодого человека, подошедшего к ней, пытаясь припомнить его имя.
 Но вспомнила лишь, что это бедный родственник Анетты Мартен, недавно окончивший юридический факультет Гарварда и намеревавшийся начать адвокатскую практику в Нью-Йорке. Сама Анетта сейчас находилась за границей, но она просила Сюзанну пригласить юношу на уик-энд и ввести в общество. Холостякам в свете всегда были рады, особенно холостякам с голубой кровью — даже если они и обнищали слегка.
 — Здравствуйте, мистер Мартен. Как вам нравится вечер?
 Юноша улыбнулся, и Сюзанна поняла, что если он немного похудеет, то будет весьма привлекателен.
 — Очень нравится, миссис Ральстон. Мне никогда не отблагодарить вас за это приглашение. А ваш дом просто ошеломляет, — сказал он, во все глаза глядя на Сюзанну.
 Та внутренне поморщилась — юноша определенно был неотесан.
 — Мой дом вряд ли так хорош, как дом наших соседей, Генри. — Она вспомнила наконец, как его зовут. — Но я благодарна вам за ваши добрые слова. — Она старалась дать юноше понять, что не следует быть таким восторженным, что нужно сдерживать свои чувства, — но делала это лишь ради Анетты.
 — Миссис Ральстон, я уверен, что видел вашу дочь, она шла на пляж. — Юноша порозовел.
 Сюзанну ничуть не удивило, что он заинтересовался Лизой; девушке едва исполнилось семнадцать, а у нее уже было множество поклонников, ожидавших возможности как следует поухаживать за ней в будущем году, когда она начнет выезжать в свет. Ее смуглую красоту отлично дополняло огромное состояние отца — Бенджамина Ральстона.
 — Лиза была на пляже? А я думала, она играла в теннис после обеда. — Как бы объяснить этому молодому человеку, что он замахнулся слишком высоко? Похоже, он или недалек, или чересчур самонадеян.
 Но тут Генри поразил ее:
 — Нет, миссис Ральстон, я говорю не о вашей приемной дочери, а о родной, о мисс Софи.
 Сюзанна застыла от изумления.
 — Я хочу сказать… — мямлил юноша, — я так думаю, что это была Софи. Меня ведь ей еще не представили. У нее золотистые волосы, она среднего роста… — Он вдруг встревожился. — Надеюсь, я буду представлен вашей дочери должным образом?
 Сюзанна все еще пристально смотрела на него, понимая, что ей следовало бы раньше угадать намерения Анетты. Хотя Генри Мартен как будущий адвокат, безусловно, нуждался в хороших знакомствах, он приехал сюда прежде всего для того, чтобы поохотиться за ее дочерью. Софи достигла брачного возраста (в мае ей исполнилось двадцать), а Анетта хорошо знала, что отцовское состояние, которое девушке предстояло получить, как только она выйдет замуж, весьма значительно. И в самом деле, когда после смерти Джейка О'Нила стало известно, чем он владел, не одна Сюзанна была потрясена.
 Она и теперь не могла понять, каким образом простой ирландец-строитель сумел накопить миллион долларов в ценных бумагах, наличности и недвижимости — и всего лишь за те шесть лет, что они пробыли вместе.
 — Миссис Ральстон?..
 Сюзанна опомнилась, сдержала дрожь, но так и не поняла, что вызвало в ней такую вспышку гнева — то ли воспоминания о Джейке, о котором она не могла думать без бешенства, то ли этот юный выскочка, вознамерившийся приударить за ее дочерью.
 — Должно быть, вы ошиблись. Софи не могла пойти на пляж.
 Генри вытаращил глаза.
 — Н-но… но я уверен, это была она!
 — Она хромала?
 Генри продолжал пялиться на нее в полном изумлении. ..
 — Простите, не понял.
 — Уверена, вам известно, что она ужасно хромает.
 — Мне говорили, что у нее не совсем ровная походка из-за несчастного случая в детстве.
 Сюзанна прекрасно понимала, почему Анетта проявила такое милосердие, рассказывая своему родственнику о Софи, хотя прежде она никогда не была добра к девушке. Сюзанна постаралась улыбнуться.
 — Да, ее хромота — действительно результат ужасного происшествия, случившегося в детстве. Когда ей было девять лет, она упала с лестницы и сломала лодыжку. Кость срослась неправильно, и у Софи по сей день кривая нога. Так Анетта не сказала вам, что моя дочь калека?
 Генри на глазах бледнел.
 — Нет…
 Сюзанна теперь уже улыбалась куда более искренне.
 — Конечно, я буду рада познакомить вас с ней. Хотя ей уже исполнилось двадцать, у нее пока не было ни одного поклонника.
 — Да… я понимаю.
 — Идемте найдем ее прямо сейчас, хорошо? — Сюзанна легко коснулась руки молодого человека.
 К тому времени, когда Софи добралась до заднего входа в дом, она не только была окончательно измучена болью, но и находилась в полном смятении, обнаружив, что забыла на пляже свой альбом для эскизов.
 Работа для Софи была самым главным в жизни, смыслом ее существования, и до сих пор ей не доводилось оказываться столь небрежной, чтобы потерять альбом. И то, что это случилось именно сегодня, лишний раз доказывало, как сильно она была возбуждена зрелищем любовного свидания.
 Софи остановилась в узком коридоре, наслаждаясь прохладой. Проходивший мимо слуга спросил, все ли у нее в порядке, и сказал, что ее ищет мать.
 Софи была уверена, что выглядит сейчас ужасно. Сюзанна, конечно, тут же заметит это и поймет, что дочь чем-то расстроена. Но само собой, ей и в голову не придет, какова на самом деле причина огорчения Софи.
 Хромая куда сильнее, чем обычно, Софи проковыляла через коридор к центральному холлу и увидела, что из зеленой гостиной выходит ее мать, беседуя с каким-то молодым человеком.
 — Софи! Вот ты где! А мы тебя везде ищем. Генри сказал, что ты была на пляже. Это правда? — Сюзанна, в изумлении подняв брови, оглядела взъерошенную дочь.
 Софи замерла на месте. Мать подошла к ней, молодой человек тащился следом. Сюзанна была не только хороша собой, но и элегантна, она сохранила великолепную фигуру, ее темные волосы живописно обрамляли лицо с нежной кожей цвета слоновой кости, и выглядела она моложе своих тридцати шести. Софи как-то попыталась представить, какова была ее мать в шестнадцать. И нередко она думала о том, как именно начался роман ее родителей, как обаятельный и неотразимый Джейк О'Нил увлек прекрасную Сюзанну… И как сложилась бы их жизнь, если бы Джейку не пришлось бежать из Нью-Йорка четырнадцать лет назад. Как ей не хватало отца, как она любила его — до сих пор!
 Софи надеялась, что ее улыбка выглядит достаточно естественной.
 — Извини, мама. Да, я была на пляже, рисовала.
 Сюзанна удивленно моргнула.
 — Одна?
 Софи кивнула.
 Сюзанна обернулась к юноше, который, похоже, слегка нервничал:
 — Я не говорила вам, что моя дочь еще и художница? Она учится в Академии и дома часто ночи напролет проводит в своей студии за работой. Она хочет стать профессиональной художницей.
 Софи недоуменно уставилась на мать — ведь она никогда прежде не говорила при посторонних о профессиональных устремлениях дочери. Несмотря на то что почти четверть их класса в Академии составляли девушки, так же горячо любящие живопись, как Софи, все же общественное мнение до сих пор находило очень странным, почти неприличным, если женщина хотела посвятить себя искусству, вместо того чтобы искать мужа. Софи посмотрела на юношу, который с усилием кивнул. Ей было ясно, почему он чувствует себя неловко.
 — Софи очень талантлива, — улыбнулась Сюзанна. — Дорогая, покажи нам, что ты зарисовала сегодня.
 Софи вспомнила, что альбом остался на пляже и почему он там остался, и ее сердце почти остановилось.
 — Я… мой альбом в спальне, — неуверенно пробормотала она. — Я с удовольствием покажу его в другой раз.
 Она не отводила взгляда от матери, пытаясь сообразить, что та задумала. Сюзанна никогда не одобряла ее увлечения живописью, и особенно ей не нравились последние работы Софи, так что едва ли она стала бы просить показать ей рисунки ни с того ни с сего, без какой-то определенной цели.
 — Я хочу представить тебе Генри Мартена, дорогая, — сказала Сюзанна, подталкивая юношу вперед. — Он родственник Анетты. Окончил юридический факультет и вскоре откроет собственную адвокатскую практику.
 Софи улыбнулась молодому человеку, который явно чувствовал себя сверх меры сконфуженным. Она подала ему руку, гадая, что могло его так смутить. Может быть, он заподозрил, что Сюзанна решила их сосватать? Но это ведь чепуха. Софи еще официально не выезжала в свет. Да и как ей выезжать, если она даже танцевать не может?
 И вообще это ни к чему. Софи стремилась лишь к одному: стать профессиональной художницей. И она никогда не была настолько наивной, чтобы предполагать, будто найдется мужчина, желающий взять в жены калеку, да еще свихнувшуюся на искусстве. Они с матерью много лет назад решили, что Сюзанна не станет подталкивать дочь к замужеству, не станет искать ей женихов. Это было бы слишком унизительно; и, поскольку семейного счастья Софи ожидать не приходилось, она посвятила себя своей истинной любви — живописи.
 Девушка знала, что, когда ей исполнится двадцать один, она уедет в Париж. Там она сможет продолжить изучение тайн живописи, и, как знать, ей может встретиться учитель столь же великий, как Поль Сезанн или Мэри Кассатт. Этими двумя художниками Софи восхищалась бесконечно.
 Она посмотрела на Генри Мартена, не подозревавшего, что его собеседницу не интересует замужество. Совсем бледный, он явно воображал себя в роли ее кавалера. Софи захотелось очутиться в своей комнате, с карандашом в руках. Но она, глубоко вздохнув, весело улыбнулась юноше и протянула ему руку.
 — Добрый вечер, мистер Мартен. Примите мои поздравления. А где вы учились?
 Генри взял ее руку и тут же выпустил.
 — Рад познакомиться с вами, мисс О'Нил. Я… э-э… в Гарварде.
 Сюзанна, улыбнувшись, исчезла, и Генри Мартен, обнаружив, что остался вдвоем с Софи, совсем смутился. Девушка почувствовала, как у нее запылали щеки, и подумала, что мать могла бы и не ставить ее в столь двусмысленное положение.
 — Вы многого добились.
 Он таращился на нее, нервно облизывая губы.
 — Да, спасибо…
 Девушка снова навесила на лицо приветливую улыбку.
 — Вы должны гордиться собой. — Софи переступила с ноги на ногу, стараясь избавить от нагрузки болевшую лодыжку. Она не стала предлагать юноше сесть, поскольку ей хотелось как можно скорее уйти и отыскать Лизу. Ее альбом наверняка все еще там, на пляже, и она должна закончить портрет незнакомого смуглого красавца по имени Эдвард.
 — Не… э-э… не прогуляться ли нам, мисс О'Нил?
 Софи вздохнула и еще раз самоотверженно изобразила улыбку.
 — О, вообще-то я люблю гулять, но сейчас, боюсь, мне нужно пойти к себе, чтобы привести себя в порядок к вечеру.
 Он явно почувствовал облегчение.
 — Ну разумеется, мисс О'Нил.
 Софи тоже вздохнула с немалым облегчением, когда смогла наконец расстаться с юношей и уйти к себе.
 — Софи! Его там нет! — закричала Лиза, вбегая в спальню сестры и закрывая за собой дверь.
 Софи вздрогнула. Она сидела, опустив ногу в ванночку, наполненную горячей водой с солью; на ней был лишь легкий пеньюар.
 — Но он должен быть на пляже! Ты, наверное, не там искала!
 Лиза — невысокая, темноволосая и необычайно красивая — воскликнула:
 — Да там же! Я прошла по тропинке от теннисного корта, потом на гребень последней дюны, туда, откуда виден океан, как ты и говорила, нашла то место, откуда видна нижняя тропинка. Там нет альбома! Но там была твоя шляпа.
 — Ох, дорогая! — испугалась Софи. — Значит, кто-то взял мой альбом? Но кто? И зачем?
 — Но я действительно хорошо искала, — продолжала уверять Лиза.
 Софи едва слышала ее.
 — Как же я нарисую его теперь?
 Лиза коснулась руки Софи:
 — Нарисуешь его? Кого?
 Та в замешательстве уставилась на сводную сестру. Лиза вопросительно смотрела на нее. Софи наконец поняла, что она сказала. Глубоко вздохнув, она постаралась успокоиться.
 — Я видела там очень интересного человека. Он проходил по тропинке внизу, когда я занималась этюдами. И я сделала с него набросок. Конечно, он меня не видел. — Софи знала, что краснеет, кожа на ее лице потеплела. Она чувствовала, что такая полуправда сродни настоящей лжи, хотя и не является ложью. Но ни за что на свете она не рассказала бы младшей сестренке о том, что видела.
 Но то, что случилось в этот день на пляже, крепко засело в ее памяти. Софи постоянно видела перед собой Эдварда, занимающегося любовью с Хилари. И помнила выражение блаженства, появившееся на его лице под конец. Ее мысли были так неприличны, так безнравственны! Они лишали ее присутствия духа. Софи и сама не понимала, почему она так поглощена воспоминаниями о них… о нем. И с того момента, когда она убежала с пляжа, она не переставала обдумывать, как она напишет его, какова будет композиция портрета, цвет… Конечно, это будет совсем не то, что она на самом деле видела.
 — И кто он такой? — с неподдельным интересом спросила Лиза.
 — Не знаю. Она называла его Эдвардом.
 — Она? Так он был не один?
 Софи очень хотелось бы вернуть назад последние слова.
 — Нет, — ответила она, не глядя на Лизу. И как только ее угораздило проболтаться?..
 Лиза, усевшись на краешек кресла Софи, обняла ее и взволнованно воскликнула:
 — Должно быть, ты имеешь в виду Эдварда Деланца!
 Почему-то после слов Лизы в душе Софи шевельнулось нечто вроде предчувствия.
 — Кто это — Эдвард Деланца?
 — Я с ним познакомилась вчера вечером, перед ужином — ой, жаль, что тебя там не было! Если бы ты приехала вчера, а не сегодня!
 Софи отчаянно пожелала, чтобы мужчина, которого она видела на пляже, не был гостем Сюзанны. Она надеялась, что никогда больше не увидит его. Она ведь просто не в состоянии будет взглянуть ему в глаза. Задавая Лизе вопрос, Софи внутренне сжалась:
 — Он смуглый и интересный?
 Сестра восторженно вытаращила глаза.
 — О, он не просто интересный! Он потрясающе эффектный! — Понизив голос и наклонившись к самому уху Софи, она добавила: — И он опасен!
 Софи побледнела. Нет… Лиза не могла говорить о том человеке, которого Софи видела на берегу. Конечно, он не из тех, кто гостит в доме. Конечно же!
 — Из-за него все женщины разволновались, — продолжала болтать Лиза. — Все нашли его очаровательным, неотразимым — и наши гости, и горничные! Даже твоя мама посматривала на него.
 У Софи закружилась голова, она крепко сжала кулаки. Неужели сестра говорит о том же человеке, неужели он сейчас здесь, в доме…
 — Его репутация чернее ночи, Софи! — Лиза перешла на таинственный шепот. — Говорят, он всегда носит при себе пистолет, что он занимается то ли контрабандой алмазов, то ли перепродажей краденых драгоценностей… и что он распутник!
 Софи затаила дыхание, ее сердце бешено колотилось. Она закрыла глаза, припоминая каждую деталь сцены, виденной ею в дюнах. Несмотря на то что этот человек выглядел образцом небрежной элегантности, как легко было представить его контрабандистом… или соблазнителем юной невинной девицы! Софи схватила лежавший рядом журнал и принялась обмахиваться им.
 — Я уверена, все эти слухи преувеличены. В конце концов, разве мама стала бы приглашать его, если бы он был таким презренным типом? — Но она уже наполовину верила этим сплетням, да, верила.
 Лиза улыбнулась:
 — Ну, вряд ли его можно назвать презренным типом, Софи, несмотря на все, что он вытворяет. Говорят, его ранило в Африке, а потому он чуть ли не герой. И есть несколько дам, которые пытаются женить его на себе; в конце концов, он, по слухам, богат как Крез. Я дождаться не могу, когда же ты с ним познакомишься, Софи! На этот раз даже ты будешь поражена.
 — Ну, пока что, судя по всему, поражена ты. — Софи сама удивилась тому, как ровно прозвучал ее голос.
 — Я и в самом деле поражена, но он определенно не для меня. Папа ни за что бы не позволил, чтобы такой человек стал за мной ухаживать, это слишком очевидно. — Темные глаза Лизы сияли восторгом. — Вчера вечером, когда уже почти все разошлись, я видела его с одной леди, на террасе. Это потрясающе! Он ее обнимал! Он ее целовал!
 Софи застыла.
 — Кто?.. — хрипло спросила она. — Кто с ним был?
 — Ты мне не поверишь! Я и сама поверить не могла! Это была Хилари Стюарт! — Лиза придвинулась к сестре. — Я слышала, что она тоже не прочь выйти за него.
 Софи молчала. Теперь ей стало окончательно ясно, что человек, которого она встретила на пляже, и в самом деле Эдвард Деланца и что очень скоро ей придется столкнуться с ним лицом к лицу. Боже, как она взглянет на него после того, что видела?

 Глава 2

 Выйдя из своей спальни на балкон, Эдвард Деланца закурил сигарету. Глубоко затянувшись, он прислонился к кованым железным перилам. Посмотрел вниз, на безупречную ухоженную лужайку. Слева от нее раскинулся аккуратный английский сад, за ним виднелся краешек теннисного корта. Впереди, за лужайкой, разбегались в стороны зелено-кремовые дюны, а дальше синие со стальным отсветом волны океана, играя белыми барашками, набегали на пляж. На западе уже невидимое за домом солнце окрашивало небо в мягкий, чуть тускловатый розовый цвет.
 Эдвард искренне наслаждался этим мирным пейзажем. В последние годы он жил слишком рискованно, поэтому высоко ценил тихие — и даже скучные — моменты существования. Но они длились совсем недолго. Проходило несколько дней, несколько недель, иногда несколько месяцев, и он снова начинал ощущать необъяснимое беспокойство — беспокойство, корни которого крылись в далеком прошлом и в самой его душе. Иной раз Эдварду думалось, что прошлое — нечто вроде осьминога, чьи цепкие щупальца невозможно стряхнуть с себя, а постоянное стремление к движению, переменам — это лишь попытки избавиться от тяжкого бремени.
 Но в данный момент Деланца наслаждался тишиной летнего вечера. Хорошо, что он приехал сюда. Эдвард подставил лицо легкому ветерку — теплому и мягкому, ничуть не похожему на душные, влажные воздушные потоки Африки.
 Так ярко, будто все это было только вчера, Эдвард вспомнил последнюю ночь в Южной Африке, когда он прятался за горой корзин и ящиков неподалеку от железнодорожной станции Хоупвилл, а вокруг все пылало, свистели пули, гремели взрывы… Британские солдаты и африканеры сражались всю ночь, и он угодил в самую гущу схватки. Казалось, утро никогда не наступит. Эдвард живо припомнил, как ему хотелось закурить, но когда он полез в карман, то нашел там лишь две пригоршни алмазов.
 В тот момент он был готов отдать любой камень за сигарету.
 Поезд из Кимберли опоздал на два с половиной часа. Деланца сильно оцарапался о колючую проволоку и к тому же получил пулю в плечо — кто-то из солдат заметил его, когда он стремглав бросился к поезду. Но все-таки Эдвард впрыгнул в последний вагон и на рассвете оказался в Кейптауне, где успел сесть на торговое судно, уже снимавшееся с якоря. Обливаясь кровью, страдая от боли, предельно измученный, он все же вырвался оттуда. С полными карманами алмазов.
 И он никогда туда не вернется.
 Погрузившись в воспоминания, Эдвард не заметил, как докурил сигарету, и очнулся лишь тогда, когда она обожгла ему пальцы. Возвращенный к настоящему, обнаружил, что он сильно напряжен и даже покрылся испариной, — так бывало всегда при тяжелых воспоминаниях… Да, в Южной Африке делать было нечего, это он понял много месяцев назад. Слишком все запуталось, слишком сильна стала всеобщая ненависть.
 Эдвард намеревался продать свои африканские предприятия и землю так скоро, как только сумеет. Какой прок в богатстве, если тебя убьют?..
 Эдвард посмотрел на прелестную мирную картину внизу. Там прогуливались гости с бокалами в руках — мужчины в черных смокингах и дамы в вечерних платьях, блистающие драгоценностями. Тут взгляд Эдварда уже не первый раз обратился к стоящему на балконе креслу. На сиденье лежал открытый альбом. Его страницы чуть шевелились под легким ветерком.
 Деланца был уверен, что альбом потеряла в дюнах та юная шпионка. Когда они с Хилари порознь направились к дому, Эдвард нашел альбом, испытав при этом неожиданно острый интерес. Но куда сильнее он заинтересовался находкой, когда обнаружил на одной из страниц собственный портрет, набросанный торопливой рукой. Эдвард почувствовал себя польщенным. В альбоме были и зарисовки ньюпортского пляжа. Девушка, безусловно, талантлива.
 Немного волнуясь, он закурил новую сигарету. Мысли об этой девушке ни на минуту не оставляли его после происшествия на пляже. Происшествие. Эдвард был смущен и напуган собственным поведением, безусловно достойным порицания. Конечно, он не заставлял ее сидеть там и подсматривать. Но теперь ему стало ясно, что удержало ее на месте, девушка там рисовала.
 И все же любая другая юная леди, очутившись в подобном положении, мгновенно бросилась бы бежать со всех ног. Но не она. Она осталась до самого конца. При этой мысли Эдвард чувствовал прилив крови к бедрам. Однако он осознавал, что, несмотря на свои вечные эскапады и заигрывания со смертью, он куда более пресыщен и развращен, чем ему самому казалось. Случай на пляже доказывал это. Как теперь самому себе объяснить собственное поведение? Как объяснить ей? Он еще не был знаком с этой девушкой, но она уже очень его интересовала.
 Эдвард предполагал, что она гостит в доме Ральстонов; он надеялся на это. И ожидал встречи с ней с удивлявшим его самого чувством любопытства и возбуждения. Наверняка он сейчас найдет ее внизу, среди других гостей.
 Эдвард не понимал, почему его сердце бьется слишком быстро. Черт побери, оно билось по меньшей мере вдвое быстрее обычного. Он и припомнить не мог, когда с ним такое случалось при одной лишь мысли о женщине.
 Эдвард вернулся в спальню, повязал галстук, надел белый вечерний смокинг и торопливо спустился вниз.
 На первом этаже он замедлил шаг и вошел в большую гостиную. Там было полно народу; гости разбились на группы по два-три человека и весело болтали, прихлебывая напитки, которые постоянно разносили слуги. Тут было не меньше двух дюжин человек. Эдвард обежал всех взглядом, не задерживаясь ни на ком, включая и Хилари Стюарт, — и вдруг замер. «Шпионка» стояла у французского окна на противоположной стороне гостиной, одна.
 Сердце у него замерло, почти остановилось. Нет, то, что происходит с ним, просто невозможно!
 У девушки была вполне сформировавшаяся фигура, но такая, на которую никто не посмотрел бы дважды. Вот только Эдвард отнюдь не дважды оглядел ее. Он вообще не в состоянии был оторвать от незнакомки взгляда.
 Она выглядела ужасающе добропорядочной. Ее волосы были уложены в строгую гладкую прическу, она не надела никаких драгоценностей, даже серег, а серый цвет платья был ей совершенно не к лицу. Эдвард мысленно раздел девушку и словно воочию представил соблазнительные изгибы тела, распущенные волосы… Он увидел ее совсем обнаженной, лишь с тяжелым сверкающим бриллиантовым ожерельем на шее… вот он ложится с ней в постель…
 Чувствуя скованность, Эдвард выбрал в гостиной место, с которого мог получше рассмотреть девушку. И убедился, что тут есть на что взглянуть. Да, она не обладала лоском и стилем, это верно, но она отнюдь не была простушкой. По правде говоря, она представляла собой не его тип женщины — Эдвард всегда предпочитал ярких, соблазнительных особ, бросающихся в глаза с первого взгляда, а не тех, кто прячет красоту за безобразным платьем и уродливой прической. И все же он был очарован.
 И девушка тоже смотрела на него. Эдвард гадал, как она чувствовала себя днем, видя его с Хилари. Он пытался понять, что она чувствует сейчас. О чем она думает. Незнакомка медленно залилась краской. Сердце Эдварда заколотилось тяжело и быстро. Их глаза встретились. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Эдвард смог наконец отвести взгляд.
 Боже! Он напомнил себе, что девушка чрезвычайно молода. Очень молода. Он сомневался, есть ли ей хотя бы восемнадцать. Наверняка это очень приличная, очень юная, очень невинная леди — если забыть о том, что сегодня он, устроив перед ней спектакль, сам лишил невинности ее душу… О Господи!
 Эдвард словно прирос к полу, вспыхнув от внезапно охватившего его искреннего огорчения, потому что лишь теперь до конца понял, что же натворил и что хотел бы сделать сейчас. Он намеренно занимался сексом со своей любовницей на глазах юной девушки, только что вышедшей из детской… и он страстно желал заняться любовью с этой самой юной девушкой — прямо сейчас, сию минуту, чтобы показать ей, как великолепна может быть плотская страсть, чтобы она познала наслаждение, безумие восторга… Он предчувствовал, предвидел это — не только всем телом, но и всей душой.
 Эдвард заставил себя отвести взгляд от девушки и посмотреть в сторону. Он был в ужасе от самого себя. Его сердце стучало так громко, что он слышал этот стук. Что с ним происходит? Его взгляд снова осторожно вернулся к незнакомке, словно бы помимо желания Эдварда. Она смотрела прямо на него, краска залила ее лицо и шею вплоть до высокого, тугого ворота нелепого платья. Когда их взгляды встретились, она резко отвернулась. Эдвард был не просто зачарован. Он подозревал, что утратил самоконтроль.
 Но почему? Эта женщина предназначена не для него. Она, без сомнения, выйдет замуж за достойного человека, и в один прекрасный день он, Эдвард, увидит ее, окруженную детьми, в благополучном доме. Его интерес пустой и бессмысленный, поскольку он сам — убежденный холостяк. Он слишком хорошо знал, как отвратителен может быть брак. Страсть не может удержать людей вместе, а в любовь Эдвард не верил. Его собственные родители, жившие врозь, служили ему предостережением, так же как и десятки замужних женщин, побывавших в его постели.
 К Эдварду подошла Хилари вместе с какой-то дамой.
 — Добрый вечер, мистер Деланца, — вежливо поздоровалась она, словно они были едва знакомы.
 Эдвард улыбнулся и поклонился, целуя руку Хилари. Он говорил машинально, не задумываясь, внутренним взором постоянно видя молодую леди, стоящую на другом конце гостиной. И видел ее не в этом уродливом сером платье, но в несколько ином одеянии, весьма далеком от благопристойности.
 — Надеюсь, мисс Стюарт, вы хорошо провели день?
 Ее длинные ресницы упали, прикрывая глаза.
 — Прекрасно. А вы?
 — Ммм… разумеется, и я.
 — Вы ведь знакомы с мисс Вандербильт?
 — Разве я мог ее забыть?! — Эдвард с улыбкой склонился над рукой второй дамы.
 Кармин Вандербильт нервно рассмеялась, глядя на Эдварда, и с явной неохотой опустила руку.
 Хилари беспечно болтала, и Эдвард отвечал ей, краем глаза следя за девушкой в сером, пока не почувствовал вдруг, что с него довольно. Он наконец понял: тут что-то не так.
 Девушка была одна, совершенно одна, словно пария.
 — Кто вон та юная леди? — неожиданно спросил он у своих собеседниц.
 Хилари и Кармин, проследив за его взглядом и сообразив, о ком он говорит, явно изумились.
 — Это Софи О'Нил, — с напускной беспечностью ответила Хилари. — Дочь Сюзанны Ральстон от первого брака. Но почему вы спросили?
 — Потому что она стоит одна и явно огорчена этим, — широко улыбнулся в ответ Эдвард. — Думаю, я должен стать ее спасителем, — добавил он и, кивнув пораженным дамам, оставил их.
 Эдвард быстро пересек гостиную.
 Он говорил себе, что его намерения вполне честны, и сам в это верил. Он не мог понять, почему мисс О'Нил томится в одиночестве. Неужели он единственный джентльмен в этой компании? Его раздражало безразличие остальных гостей. И он старался не обращать внимания на то, что к его мужскому естеству прилила кровь…
 Приблизившись к своей жертве, он подметил немало интересных подробностей. Софи О'Нил была среднего роста, но сложена безупречно. Ее светло-каштановые волосы отливали золотом, а кожа имела теплый абрикосовый оттенок. Эдвард гадал, кто придумал для Софи такую строгую прическу, делающую ее похожей на старую деву, кто выбрал для нее это чудовищное платье, и ощущал все более сильное раздражение. Ей ни за что не найти хорошего мужа, если она будет представать в таком виде.
 Потом он вообразил ее с другим мужчиной и чуть не зарычал от злости.
 Она увидела его. Глаза ее широко раскрылись. Но Эдвард шел к ней уверенно, напрямик. Как он раскаивался в мерзком представлении, устроенном на пляже! Но теперь поздно сожалеть. Девушка знала, кто он такой — она смотрела прямо на него. Но она никогда не должна узнать, что он намеренно позволил ей увидеть слишком много. Как мог он так забыться? Нет, Софи О'Нил этого не узнает. Нужно лишь миновать первый, напряженный момент встречи лицом к лицу, а там уж можно будет разговаривать, будто ничего не случилось. Может быть, когда-нибудь она забудет.
 Девушка не отрывала от него глаз. Похоже, она угадала его намерения. Щеки ее вспыхнули. Она отчаянно втянула воздух. Но не убежала.
 Эдвард остановился перед ней, взял в свою руку ее дрожащие пальцы и мягко улыбнулся. Он прекрасно знал, что женщины считают его неотразимым, подтверждение этому он увидел сейчас в ее широко открытых глазах.
 — Мисс О'Нил! Я рад познакомиться с вами. Насколько мне известно, хозяйка дома — ваша мать? Эдвард Деланца, к вашим услугам.
 В ее глазах вспыхнуло недоверие.
 Эдвард склонился к ее руке и поцеловал ее. Без сомнения, несмотря на уродующий ее наряд, девушка очень хорошенькая. Прямой короткий носик, высокие скулы, большие миндалевидные глаза с длинными пушистыми ресницами. Овальное лицо, а цвет кожи изысканно-необычен. К тому же глаза девушки, как лишь теперь рассмотрел Эдвард, имели изумительный янтарный оттенок, напоминающий лучшее французское шерри. Он глядел в эти глаза, а они смотрели на него не моргая, завороженные… Эдвард не сразу смог отвести взгляд.
 Он подумал, что эта девушка, если захочет, сможет стать по-настоящему прекрасной. Золотистая красота, не слишком яркая и пышная, но такая, к которой будут тянуться многие и многие.
 — Мистер Д-деланца… — хрипловато пробормотала она, чуть задыхаясь.
 Эдвард взял себя в руки и откашлялся. Он не видел ее прошлым вечером, когда прибыл сюда, иначе бы наверняка запомнил.
 Она молча кивнула, по-прежнему неотрывно глядя на него.
 — Неплохо в такие дни сбежать из города, правда? Жара просто нестерпимая.
 — Да, — прошептала девушка. Она чуть подняла голову, но дышала по-прежнему неспокойно.
 Эдвард пытался понять, то ли она вообще застенчива, то ли просто боится его, слишком потрясенная увиденным в дюнах. Он внутренне сжался, решив, что последнее больше похоже на правду, и ослепительно улыбнулся.
 — Вы, надо полагать, останетесь здесь до конца лета?
 — Простите?.. — Софи нервно облизнула губы.
 Эдвард повторил вопрос, стараясь отогнать нечистые мысли. Она судорожно сглотнула.
 — Не думаю.
 — А почему бы вам не остаться? — удивился Эдвард.
 — У меня занятия. В Академии. — Софи вспыхнула и гордо вскинула голову. — Я занимаюсь живописью.
 Он вспомнил ее наброски, безусловно талантливые, и у него мелькнула догадка.
 — Вы говорите это с таким чувством… — Да, теперь он понял. — А в Академии учится много молодых леди?
 — Почти четверть нашего класса — девушки, — ответила она и неожиданно улыбнулась. — Мы преданы искусству.
 Эдвард молчал, внимательно глядя на нее. Он подверг переоценке свое прежнее мнение. Софи О'Нил была воистину прекрасна, потому что стоило ей улыбнуться, и она вся освещалась изнутри нежным и горячим светом. Что-то шевельнулось в Эдварде, но на этот раз сексуальное влечение было ни при чем. На мгновение ему захотелось стать моложе, вернуть юношеские идеалы… и жениться. Но это был нелепый порыв.
 — Это замечательно, мисс О'Нил, — искренне восхитился он. И невольно остановил взгляд на ее жутком сером платье. Ему до сих пор ни разу не приходилось встречать женщин, равнодушных к нарядам, драгоценностям и изысканным безделушкам. Ей бы следовало одеваться в белый шелк, носить таинственно мерцающие жемчуга и сверкающие бриллианты, вызывая восторг молодых людей. Почему лишь он один решил поухаживать за ней? Еще раз отбросив непристойные мысли, он улыбнулся.
 — Ну, я подозреваю, что вскоре некий достойный молодой человек отвлечет часть вашего внимания от искусства.
 Девушка окаменела.
 — Я сказал что-то не то?
 Эдвард не мог понять, в чем его оплошность. Ведь действительно какому-нибудь юноше потребуется совсем немного, чтобы рассмотреть красоту Софи, невзирая на чудовищную прическу и наряд, и тогда он завоюет ее сердце, это неизбежно. Эдвард постарался не обращать внимания на острую боль сожаления, на мгновение пронзившую его.
 Но тут слишком явно напрашивалось простое сравнение… Девушка напоминала Эдварду неограненные алмазы, которые он привез в Нью-Йорк из Африки: они казались тусклыми и невыразительными — но их вид был обманчив. Стоило их огранить и отшлифовать, как даже самый невзрачный камешек превращался в искрящийся бриллиант.
 — Я намерена стать профессиональной художницей, — заявила Софи.
 — Профессиональной художницей?..
 — Да. — Она уверенно встретила его взгляд. — Я собираюсь зарабатывать на жизнь продажей своих работ.
 Не в силах совладать с изумлением, он вытаращил глаза. Леди из хороших семей не зарабатывают на жизнь, это совершенно очевидно.
 Софи снова облизнула губы.
 — Я вас удивила?
 — Даже не знаю, — честно признался Эдвард. — Но я достаточно либерален. Однако ваш будущий муж может придерживаться других взглядов.
 Она вцепилась в оборку своей юбки.
 — Не сомневаюсь, если бы я вышла замуж, муж не позволил бы мне зарабатывать на жизнь каким-либо образом, и уж меньше всего — живописью.
 Эдвард не верил собственным ушам.
 — Вы что же, хотите сказать, что не намерены выходить замуж?
 Она кивнула.
 Это был один из редких моментов в жизни Эдварда, когда он был по-настоящему потрясен. Он видел классическую красоту, которую не могли скрыть безобразная прическа и нелепая одежда. Вспомнил, что Софи предпочла остаться там, на пляже, и наблюдать, как он занимается любовью с Хилари. Потом подумал о ее блестящих набросках. И вдруг понял, что никогда не встречал женщины, подобной Софи. Она была совсем не той, какой казалась с первого взгляда. Острое любопытство охватило его, такое, что Эдвард даже ощутил легкую дрожь.
 — Вы… — Она опять облизнула губы. — Вы, сэр, так глядите на меня, словно я какое-то двухголовое чудище.
 Эдвард глубоко вздохнул, но продолжал смотреть на нее.
 — Наверное, вы уже привыкли к тому, что в обществе ваши заявления о желании зарабатывать на жизнь продажей картин вызывают нечто вроде шока. Ведь от девушки, выезжающей в свет, ожидают, что она выйдет замуж.
 — Нет, не привыкла. — Она опустила темные ресницы. — Я редко посещаю приемы. И никогда не говорю о своих планах.
 Эдвард чуть не схватил ее за руку. Софи опустила голову, и он прошептал прямо в каштановую макушку:
 — Так вот почему вы так одеваетесь? Вы намеренно скрываете свою красоту, чтобы оттолкнуть нежеланных поклонников?
 Она вскинула голову, чуть не задохнувшись от возмущения.
 — Вы считаете меня дурочкой? — Она побледнела и напряглась.
 — Мисс О'Нил!..
 Софи перевела дыхание и подняла руку, словно защищаясь.
 — Почему вы так говорите? Мы оба знаем, что мне нечего скрывать.
 Вот оно что! Она и не догадывается о собственном очаровании. И Эдвард решил, что этой девушке необходима хорошая встряска, и тогда она увидит себя по-новому, по-настоящему.
 — Но это необходимо было сказать.
 Софи прижала руки к груди.
 — Вы смеетесь надо мной, — неуверенно прошептала она.
 — И не думал. Я никогда не смеюсь над чувствами людей… никогда.
 Она смотрела на него, разрываясь между надеждой и недоверием.
 — Это чистая правда, мисс О'Нил. Очень скоро и другие ваши поклонники скажут вам то же самое, их не остановят ваши профессиональные устремления.
 У нее перехватило дыхание.
 — Не думаю.
 — Почему же?
 — У меня нет поклонников. — Она шагнула было в сторону, но Эдвард схватил ее за руку. — Мама подает знак, что пора идти к столу! — воскликнула Софи.
 — Вы меня боитесь. — Он вложил в свой взгляд настойчивость и нежность — это был тот взгляд, которому не могла противиться ни одна женщина. — Не нужно меня бояться.
 — Я не боюсь. — Она вырвала руку и посмотрела ему прямо в глаза. — Разве у меня есть причины бояться вас?
 Эдвард от души устыдился.
 — Мисс О'Нил, не верьте тому, что услышите обо мне.
 Софи закусила нижнюю губу — пухлую и соблазнительную, как лишь теперь заметил Эдвард.
 — Мистер Деланца, у меня нет привычки осуждать людей, основываясь лишь на слухах и сплетнях.
 — Рад этому. — Он сверкнул улыбкой. — Возможно, вы и впредь не осудите меня, даже если случится что-либо непредвиденное?
 Она моргнула и замерла, как насторожившийся олененок, готовый в любую секунду умчаться прочь.
 Эдвард очень надеялся, что ничем не выдал себя. Софи никогда больше не станет разговаривать с ним, если поймет, что он знал о ее присутствии там, в дюнах. И что тогда ему делать?.. Она не должна этого знать.
 — Честное слово, я не такой уж безнадежный невежа, — умоляющим тоном произнес он.
 После долгой паузы Софи откликнулась:
 — Я и не думала о вас так.
 Эдвард по-настоящему удивился, и, как это ни было глупо, в нем вспыхнула надежда.
 — Тогда вы самая милосердная из женщин, — пробормотал он. И протянул ей руку: — Вы позволите проводить вас к столу?
 — Нет! Вряд ли… — Ее взгляд панически заметался по гостиной, словно она искала кого-то, кто спас бы ее от него.
 Эдвард огляделся и увидел, что, кроме них, в гостиной почти никого не осталось и что Сюзанна Ральстон внимательно смотрит на него, стоя в дверях на противоположной стороне комнаты. Конечно, Сюзанну мог встревожить интерес Эдварда к ее дочери, она ведь не знала, что бояться ей нечего. Эдвард вздохнул.
 — Ну, тогда до следующей встречи. — Поклонившись, он улыбнулся Софи.
 Девушка лишь молча посмотрела на него. Кто-то коснулся руки Эдварда.
 — Мистер Деланца?..
 — О, миссис Стюарт… — пробормотал он, поворачиваясь к Хилари и пытаясь скрыть свое нежелание расставаться с Софи.
 Хилари улыбалась, но ее глаза были темнее, чем обычно, и в них виделся вопрос.
 — Вы можете сопровождать меня, если хотите, — весело предложила она.
 — С удовольствием.
 Хилари тут же повисла на его руке, но он все же оглянулся назад — однако Софи О'Нил уже исчезла.
 В следующие два часа Софи старательно избегала взгляда голубых глаз Эдварда Деланца.
 Слева от него сидела Хилари Стюарт. Они расположились ближе к тому концу стола, где восседал Бенджамин Ральстон. Софи с радостью подчинилась приказу матери и села рядом с ней, на противоположном конце. Ей хотелось очутиться как можно дальше от Эдварда.
 Софи была огорчена куда больше, чем следовало. Она привыкла гордиться своим самообладанием, но сегодня оно, похоже, оставило ее. Очень трудно держаться со спокойным достоинством, сидя напротив человека, которого она видела в страстном слиянии с другой женщиной. Да, Софи не могла справиться с собой, и ей становилось жарко каждый раз, когда Эдвард смотрел на нее, — а это случалось слишком часто.
 Почему он обратил на нее внимание? Он, Эдвард Деланца, неотразимый мужчина, занимающийся контрабандой алмазов — если слухи верны, — он заметил ее в тот самый момент, как только вошел в гостиную.
 Софи ничего не понимала. Он не мог найти ее интересной или хорошенькой — это полный абсурд. Почему он обратил на нее внимание?
 Она посмотрела на другой конец стола, туда, где сидел Эдвард. Он наклонился к Хилари, его черные волосы блестели в свете многочисленных свечей. Софи заметила, что у Эдварда поразительный, почти совершенный профиль, — хотя его прямой нос был чуть великоват. Он слушал Хилари, сдержанно улыбаясь.
 Наконец Эдвард усмехнулся. И тут же усмешка замерла на его губах, потому что он, быстро посмотрев на Софи, поймал ее взгляд. Девушка мгновенно опустила ресницы, наверное, в сотый раз за этот вечер, и вспыхнула. Эдвард Деланца оказался не просто интересным, как и говорила Лиза, в нем было нечто неотразимо притягательное. Они с Хилари великолепно смотрелись вместе. И могли бы стать безупречной парой. Хотя сейчас их соседка вела себя абсолютно пристойно, Софи представляла, как под столом она прижимает ногу к ноге Эдварда… Каждый раз, когда Хилари улыбалась ему, Софи думала о том, чем они занимались на пляже — и чем, без сомнения, снова займутся ночью, и ее охватывало смятение.
 Неужели это ревность? Но ведь она отдала себя искусству, решила не выходить замуж. И была счастлива своим решением. Если же иной раз ее одолевали сомнения, она вспоминала о Мэри Кассатт, прославленной художнице, оставшейся одинокой ради живописи.
 Эдвард снова посмотрел на нее, и взгляд его чуть затуманился.
 Софи тут же внутренне растаяла.
 — Ты таращишь глаза, Софи, это тебе не к лицу, — прошептала Сюзанна.
 Девушка вздрогнула и почувствовала, что заливается краской. В голубых глазах Деланца она увидела некий волнующий намек, но, конечно же, это ей только показалось. Не мог он смотреть на нее с таким тревожащим вниманием и с таким жадным интересом.
 Сюзанна обернулась к кому-то из гостей, отпустила остроумное замечание, вызвавшее смех, но тут же метнула на дочь еще один предостерегающий взгляд.
 Софи решила, что с нее довольно. Она представить не могла, как проведет здесь еще один день и ночь до конца уик-энда, прежде чем сможет вернуться в Нью-Йорк. Может быть, ей сказаться больной и остаться в своей комнате?
 Непонятное, непостижимое поведение Деланца перед обедом не выходило из головы Софи. Уж он-то в последнюю очередь мог бы заинтересоваться ею, флиртовать с ней, улыбаться и льстить. Если бы он увидел ее уродливую походку, он бы не стал и смотреть на нее, как не смотрели все остальные.
 Сюзанна встала, давая понять, что обед закончен, и гости теперь должны были перейти в соседнюю гостиную. Софи представила себе, как Эдвард снова подойдет к ней и начнет за ней ухаживать… До ее слуха донесся скрип отодвигаемых стульев — гости поднимались из-за стола. Софи строго сказала себе, что она выдумывает чепуху, что такого просто не может быть. Как только Эдвард увидит, как она ковыляет по комнате, он утратит к ней всякий интерес. Даже если до этого она и казалась ему привлекательной, хромота оттолкнет его.
 Софи не шевелилась, хотя все уже давно встали. Она чувствовала, как Эдвард смотрит на нее, явно удивленный, но сумела удержаться и отвести взгляд. Наконец он не спеша вышел из столовой в курительную комнату, где мужчин ждали бренди и сигары. Тогда Софи медленно поднялась и, чувствуя сильную душевную боль, пошла вслед за остальными дамами. Все ее чувства были в смятении.
 С одной стороны, ей хотелось ускользнуть наверх, в свою с комнату. И тогда ему не узнать, что она калека. К тому же ей хотелось рисовать, страстно хотелось. Рисовать его. С другой стороны, ей совсем не хотелось уходить.
 К ней подошла Лиза.
 — Ну, это он?
 Софи нашла в себе силы улыбнуться:
 — Да.
 Лиза взволнованно воскликнула:
 — О, ты ведь можешь написать его портрет, Софи, это же будет изумительный портрет!
 Софи промолчала — да и что она могла сказать? Она и сама намеревалась написать его портрет, и это наверняка будет отличная работа. Софи не сомневалась в этом.
 — И что ты о нем думаешь? — спросила Лиза, задержав сестру у входа в гостиную.
 — Думаю, он именно таков, каким ты его описывала, Лиза. Потрясающий, неотразимый… и опасный.
 — О, так ты тоже потрясена!
 Софи нервно сглотнула.
 — Разумеется, нет.
 Лиза откровенно удивилась:
 — А о чем вы с ним разговаривали перед обедом? Разве он не был жутко очарователен? Тебе не кажется… тебе не кажется, что между ним и Хилари кое-что происходит?
 — Лиза! — Софи была неприятно поражена тем, что сестра заговорила о предмете, постоянно занимавшем ее мысли.
 — А что? Она такая красавица, а он действительно распутник, а она вдова, и я же видела их вместе! — жарко зашептала Лиза.
 — Да откуда… ну откуда тебе знать, что вообще может происходить между распутниками и их… жертвами? — брякнула Софи.
 Лиза безмятежно улыбнулась.
 — Ну, я же не сижу взаперти или в Академии, рисуя день и ночь, как ты, Софи. У меня есть друзья. Я бываю на людях. Слышу, о чем говорят. У вдов есть опыт, и иметь дело со вдовой куда безопаснее, чем с замужней женщиной.
 Софи молча уставилась на сестру.
 — Да-да, в Ньюпорте никогда не бывало так интересно, должна признать, — со смехом сказала Лиза и поспешила в гостиную, туда, где дамам были поданы сладости и шерри.
 Софи оперлась о стену, чувствуя облегчение, когда Лиза оставила ее одну, и гадая, что может случиться дальше. Минут через двадцать или около того мужчины присоединятся к дамам. Осталось недолго ждать, если она осмелится.
 И если все время сидеть, он так и не увидит сегодня ее хромоты. Софи понимала, что ведет себя нелепо, но весь ее здравый смысл куда-то улетучился после событий сегодняшнего дня, ее охватило недозволенное желание еще раз встретиться с Эдвардом Деланца. И еще раз испытать на себе его неотразимое обаяние.
 — Почему ты здесь стоишь? — спросила Сюзанна, останавливаясь возле нее.
 — Думаю, не лучше ли мне уйти наверх и лечь в постель.
 Сюзанна подняла брови.
 — Вряд ли ты можешь уйти сейчас, Софи.
 Девушка посмотрела на мать и заметила, что та раздражена.
 — Я не хотела бы показаться твоим гостям грубой.
 — Но уйти так рано как раз и значит проявить грубость. Точно такой же грубостью я считаю одинокую прогулку в течение целого дня, когда в доме полно гостей.
 Софи побледнела.
 — Мама, мне очень жаль.
 — Не сомневаюсь. Я знаю, ты не хотела ничего дурного. Но, Софи… — Сюзанна коснулась руки дочери. — Сегодня я слышала, как кое-кто говорил о тебе. Тебя назвали затворницей! Это совсем ни к чему, тебя и так считают чересчур эксцентричной.
 Софи была задета, но постаралась не показать этого.
 — Но, мама, что же мне делать? Разве я могу одновременно работать и бывать на приемах, чаях, верховых прогулках? Если твоим друзьям нравится считать меня эксцентричной, пусть считают… возможно, они и правы. Им я кажусь странной.
 — Можешь быть эксцентричной, если тебе хочется, но нужно все-таки соблюдать кое-какие условности. Ты целых два месяца провела в Нью-Йорке в полном одиночестве, занимаясь своим искусством. А во время уик-энда ты должна заниматься гостями. Ну в самом деле, Софи, неужели я прошу слишком многого?
 — Конечно, ты права, — покачала головой Софи, — и это совсем не много.
 — Возможно, мне не стоило позволять тебе оставаться одной в городе, я должна была настоять, чтобы ты провела лето в Ньюпорте, с семьей.
 Софи заволновалась.
 — Да-да, я все понимаю. — Сюзанна колебалась, глядя на дочь. — Я видела, как ты разговаривала с Эдвардом Деланца, Софи. И мне показалось, что это не первая ваша встреча.
 Девушка задохнулась, медленно заливаясь краской. Да, это была не первая их встреча — по крайней мере для нее, — но ни за какие блага на свете она не призналась бы матери, что оказалась настолько бесстыдной и развратной, что позволила себе подглядывать за своей соседкой и ее любовником.
 — Я не ошиблась! — воскликнула Сюзанна, с тревогой глядя на дочь.
 — Не совсем так, — сказала Софи. — Не совсем. Я видела его раньше, но мы тогда не разговаривали с ним.
 Сюзанна угрожающе подняла палец:
 — Я хочу, чтобы ты держалась подальше от него, понимаешь? Если даже по каким-то непонятным причинам он начнет преследовать тебя, держись подальше!
 Софи судорожно вздохнула:
 — Я и сама намерена держаться подальше. Я не дура.
 — Но такие мужчины слишком опытны, им ничего не стоит вскружить голову зеленой девчонке.
 — Только не мне. К тому же я вряд ли девочка, мама. Двадцать — это не слишком юный возраст. — Софи пристально посмотрела на мать. — Он и вправду контрабандист?
 — Да, похоже, и если тебе этого недостаточно, могу добавить, что он закоренелый, законченный распутник.
 Софи не могла с такой же легкостью, как ее мать, осудить Эдварда и признать его вечным грешником, несмотря на то что ей довелось увидеть. Она вспомнила его слова, вспомнила, как он просил не верить тому, что она может услышать о нем.
 — Но если он так ужасен, почему он здесь?
 — Он служит украшением вечера, — вздохнула Сюзанна. — Интересные холостяки всегда украшают компанию. А мистер Деланца интересен именно тем, что у него подозрительное прошлое, к тому же он обладает изумительной внешностью и обаянием. Как ты думаешь, о ком сейчас сплетничают все дамы? Конечно, о нем. Благодаря Деланца у меня получился отличный прием. — Сюзанна шагнула ближе к дочери и продолжила, понизив голос: — Ты уже вышла из невинного возраста, Софи, так что слушай внимательно. Если Хилари или кто-то еще решит воспользоваться случаем и уступит ему — это их проблемы. Они знают, на что идут. Но ты — другое дело. Ты не обладаешь ни большим богатством, ни красотой и, несмотря на твой возраст, излишне невинна. Ты вела себя очень глупо сегодня, ты позволила ему флиртовать с тобой и поощряла его. Повторяю: ради твоей же пользы держись от него подальше.
 Софи сжалась от душевной боли. Но почему?.. Она всегда знала, что при ее хромоте и непривлекательности ей не на что рассчитывать… И все же она далеко не сразу смогла ответить.
 — Я вовсе не так глупа, как ты думаешь, мама. Я не заигрывала с ним и не поощряла его, и никогда не стану этого делать.
 Сюзанна вдруг улыбнулась и обняла дочь:
 — Я не хочу, чтобы ты попала в беду, Софи, милая… уверена, ты это понимаешь. А уж я лучше других знаю этот тип мужчин, и знаю, каково их любить. Я хочу лишь защитить тебя.
 — Я понимаю, мама, — тихо сказала Софи. Она догадалась, что Сюзанна имеет в виду ее отца, но ей не хотелось сегодня говорить на эту тему. — Тебе ведь известно, меня не интересуют мужчины.
 Сюзанна посмотрела ей в глаза:
 — Таких мужчин все женщины находят интересными, Софи. И вряд ли ты окажешься исключением.

 Глава 3

 В гостиной было достаточно свободных кресел, но Хилари Стюарт встала навстречу Софи, одарив ее мягкой улыбкой. Девушка быстро села на ее место. Ее не удивил добрый жест Хилари, миссис Стюарт всегда была добра и ласкова с ней, и Софи ее тоже любила. Большинство друзей Сюзанны искренне жалели Софи и не слишком стремились это скрыть. Софи, в свою очередь, не обращала внимания на их снисходительность. Но в отношении к ней Хилари не сквозила жалость. Не то чтобы она делала вид, будто не замечает хромоты девушки, нет. Просто Хилари всегда держалась легко и добродушно и ничуть не менялась в ее присутствии. Но теперь Софи никак не могла выбросить из головы мысль, что ее милая соседка — тайная обольстительница. И не могла держаться с Хилари так же легко и непринужденно, как всегда, хотя ее саму это пугало и смущало.
 Софи вдруг заметила, что многие женщины смотрят в ее сторону. Ей стало неловко. Она вспомнила недавние слова матери. Неужели и гостьи тоже считают, что она поощряла Эдварда Деланца?
 Все видели, как он флиртовал с ней, разве они могли этого не заметить?! И теперь все леди разглядывали ее с искренним удивлением, с едва скрытым любопытством, и их внимание не имело никакого отношения к ее хромоте. Софи была уверена в этом. Даже Хилари несколько раз весьма странно посмотрела на нее.
 Внезапно Софи рассердилась. Сегодня все идет не так, как надо. Она невероятно устала, невероятно переволновалась. Она видела то, чего видеть не следовало, испытала совершенно ненужные чувства, вообразила то, что для нее невозможно. Эдвард Деланца случайно пошатнул ее тщательно выстроенный, уравновешенный мир, а сам об этом даже не догадывался.
 И все же она, хромая, чудаковатая и некрасивая, ждала, когда он вернется в гостиную, надеясь, что он снова примется ухаживать за ней. Следовало бы уйти наверх и приняться за работу. Ее жизнью было искусство, а это жизнь серьезная, наполненная трудом. И Софи казалось несправедливым, что сегодня в ее мир ворвался Эдвард Деланца, заставив ее ощутить себя женщиной, заставив почувствовать опасность, исходящую от мужчины… Да, это слишком несправедливо!
 — Дорогая, о чем ты задумалась?
 Софи только-только решила наконец покинуть гостиную — до того как вернется Эдвард Деланца и она снова публично выставит себя дурочкой или, того хуже, чувства ее достигнут такой силы, что ей уже не удастся справиться с ними… Но вопрос Кармин остановил ее.
 Кармин Вандербильт была некрасивой и тощей — Софи без труда оценила ее взглядом художницы, — но ее недостатки заметить было нелегко, поскольку изумительные французские туалеты, скрывающие изъяны фигуры, драгоценности, которыми она всегда увешивалась, ошеломляли даже искушенное светское общество, а ее парикмахер творил чудеса, используя единственное природное достоинство Кармин — роскошные иссиня-черные волосы. Более того, Кармин Вандербильт считалась самой богатой наследницей в Нью-Йорке, если не во всей Америке. Все знали, что она собирается замуж за обнищавшего британского аристократа. В последние годы в среде богатых невест стало модным выбирать женихов с титулами, и один такой титулованный холостяк ухаживал сейчас за Кармин — это был весьма пожилой герцог.
 Наследница миллионов улыбалась, но в ее черных глазах таилась злоба.
 — Боюсь, я не расслышала вопроса, — неуверенно произнесла Софи. Ей редко приходилось сталкиваться с этой особой, но сейчас она явственно почувствовала исходящую от Кармин враждебность.
 — Что ты думаешь о мистере Деланца? Вы так долго беседовали перед обедом, наедине, наверное, у тебя сложилось о нем какое-то мнение?
 Гостиная внезапно погрузилась в молчание, более дюжины дам, изумительно одетых и украшенных драгоценностями, уставились на Софи. Она почувствовала, как на ее лице вспыхнул обжигающий румянец.
 — Мы… мы просто болтали, — пробормотала она внезапно осипшим голосом. — Он… кажется, он… очень мил.
 Кармин рассмеялась. Остальные дамы захихикали на разные голоса. Кармин повернулась к Хилари.
 — Думаю, мистер Деланца одержал очередную победу, — сказала она и разразилась самым настоящим ржанием.
 Софи вцепилась в подлокотники кресла. Она хотела ответить как можно мягче, но тут вдруг ей пришло в голову, что Кармин просто завидует.
 Ясно было, что богатой наследнице хотелось быть на месте Софи, внимание Эдварда Деланца немало польстило бы ей. Софи смотрела на Кармин широко раскрытыми глазами, видя за роскошным платьем, дорогими украшениями и огромным состоянием тощую, мелочную старую деву. Задумалась Софи и о другом. Так ли это приятно и радостно — ждать, когда тебе предложит руку и сердце потасканный старый герцог, сознавая при этом, что ему нужны лишь деньги?
 И Софи понимала, что, если она решит выйти замуж, ее ждет то же самое. Ее отчиму придется выложить немалые денежки, чтобы подыскать ей мужа.
 — Думаю, все мы очарованы мистером Деланца, — услышала Софи слова Хилари, решившей прийти ей на выручку.
 Софи уже собралась заговорить, потому что ей неприятно было заступничество Хилари. Но Кармин, язвительно усмехнувшись, продолжала:
 — Но ведь не все мы калеки, дорогая Хилари. Мистер Деланца вполне мог найти привлекательной кого-то из нас, вам не кажется? Но никак уж не бедняжку Софи!
 — Это непорядочно и жестоко, Кармин! — возмутилась Хилари, тут же придвигаясь к Софи и обнимая ее за плечи.
 — Моя дочь прекрасно знает ограниченность своих возможностей, дорогая Кармин, — холодно вмешалась подошедшая Сюзанна. — Не так ли, милая?
 — Разумеется, это так, — ответила Софи, сдерживаясь из последних сил. — Я слишком хорошо знаю свои возможности. И меня не интересует ни мистер Деланца, ни другие мужчины. Разве ты забыла, что я даже не выезжаю в свет?
 — Ах да, ты же вся в искусстве, — протянула Кармин. — Это как раз то занятие, которое тебе больше всего подходит.
 Софи расправила плечи, глаза ее сверкнули, она попыталась подавить вспыхнувшее в душе бешенство, но ей это не удалось.
 — Думаю, живопись подходит мне не менее, чем тебе — дряхлый герцог.
 Кармин задохнулась от оскорбления, но, прежде чем кто-либо из дам успел произнести хоть слово, в гостиную вернулись мужчины, и всеобщее внимание переключилось на них. Софи сидела, выпрямившись, как доска, едва веря собственной грубой выходке, хотя Кармин вполне заслужила то, что получила. А потом Софи увидела его — и забыла о Кармин Вандербильт.
 Она следила за тем, как Деланца вошел в гостиную — легким, свободным шагом, в руке он держал рюмку с бренди. Он улыбался, и его зубы ослепляли белизной на фоне загорелого лица. Блуждающий беспечный взгляд Эдварда на мгновение скрестился со взглядом Софи. И тут же сердце девушки остановилось на половине удара. Ей стало одновременно и жарко, и холодно.
 К Эдварду подошла смеющаяся Лиза. В гостиной возобновилась общая беседа, захватившая всех. Но постепенно гости разбились на небольшие группы. Софи не могла отвести глаз от своей сестры и Эдварда.
 Лиза взяла его под руку и, прохаживаясь с ним по гостиной, грациозно покачивала бедрами, смеясь каждому слову кавалера. Она выглядела оживленной, очаровательной, прекрасной.
 Софи любила свою сводную сестру. Она полюбила ее с самого первого дня, когда они встретились, будучи еще маленькими девочками — вскоре после исчезновения Джейка О'Нила, едва лишь Сюзанна познакомилась с Бенджамином Ральстоном. Вскоре Джейк сбежал из лондонской тюрьмы и погиб, а Сюзанна вышла замуж за отца Лизы. Лиза была на три года младше Софи, они подружились сразу и навсегда и в конце концов полюбили друг друга так, как редко любят и родные сестры. Лиза была живой, доброй девочкой, к тому же очень красивой. Софи много раз писала ее портреты.
 Но сейчас, глядя на сестру, Софи чувствовала себя ужасно. Ей пришлось взглянуть в лицо отвратительной правде. Она завидовала не только Хилари, но и собственной сестре, и это было чудовищно.
 Прежде Софи никогда и ни в чем не завидовала Лизе. Но теперь, наблюдая за тем, как беспечно она флиртует с Эдвардом Деланца, и понимая, что Эдвард не может не оценить совершенную красоту и душевные качества Лизы, Софи желала, чтобы сестра не была так безупречна.
 Ей хотелось самой ощутить нечто подобное — хотелось двигаться так же легко, как Лиза… Каково это — идти под руку с таким красивым мужчиной, полностью завладев его вниманием? Каково это — быть привлекательной и грациозной, принимать все, что дает тебе жизнь, как само собой разумеющееся? Каково это — прогуливаться с Эдвардом Деланца, не чувствуя себя неуклюжей, непохожей на других, жалкой?
 Но это было уже слишком. И без того весь день в ушах Софи звучал похоронный звон, а тут упала последняя капля в чашу ее терпения. Ревность к Лизе была невыносимой, безумные сны наяву — слишком опасны. Софи резко встала и тут же задохнулась от боли, не в силах сдержать крик.
 Мгновенно все находившиеся поблизости обернулись к ней — и тут же отвели глаза, неловко, смущенно. Все, кроме Эдварда Деланца, тоже услышавшего ее вскрик. С другого конца гостиной он смотрел на нее; улыбка исчезла с его лица, глаза наполнились сочувствием.
 Софи бросилась прочь. Ей казалось, что хромота ее усилилась во сто крат, но все же она выбежала из гостиной.
 На веранде Софи упала в огромное плетеное кресло, полускрытое листьями королевской пальмы, и стиснула зубы, чтобы не заплакать. Он видел. Эдвард Деланца все-таки увидел ее неуклюжую походку.
 Софи закрыла глаза, стараясь удержать слезы. Это было нелегко. Сегодняшний вечер принес ей не только душевную боль и огорчения. Она оказалась зловеще близка к тому, чтобы влюбиться в едва знакомого человека, а это не просто абсурд, это опасно.
 Наклонившись вперед, Софи стала растирать ногу. Она изо всех сил старалась восстановить душевное равновесие, гадая, что же думает о ней Эдвард Деланца теперь, когда знает правду.
 Если бы сегодня день прошел иначе, жалобно думала она… Ведь обычно ее хромота едва заметна, но из-за прогулки на пляж Софи слишком устала и вот теперь расплачивается за свое шпионство. А вскочив с кресла в гостиной так стремительно, так безрассудно, она лишь ухудшила дело. Через день-другой боль в ноге пройдет, надо только как следует отдохнуть. Софи вздохнула. Она должна привести себя в норму как можно быстрее, и главная причина та, что ей нужно стоять у мольберта. Работа не может ждать. Образ Эдварда Деланца — элегантного и в то же время обладающего какой-то первобытной, дикой силой — всплывал перед ее внутренним взором. Да, именно таким она увидела его на пляже. И Софи решила, что сумеет написать его портрет и без тех набросков, что сделала на берегу.
 — Мисс О'Нил, с вами все в порядке?
 Софи изумленно уставилась на Эдварда, возникшего перед ней из ночной тьмы и опустившегося на колени перед креслом.
 — Могу я чем-нибудь вам помочь? — серьезно спросил он. Его голубые глаза сочувственно смотрели на девушку. Софи замерла, когда он взял ее за руки.
 Он не понял. Он все еще не понял… Софи была уверена в этом, потому что в прямом, открытом взгляде Эдварда не было жалости. И на какое-то мгновение, видя его стоящим перед ней на коленях, она ощутила себя прекрасной дамой, попавшей в беду, и на помощь ей пришел рыцарь в сверкающих доспехах.
 Она судорожно вздохнула.
 — Нет… боюсь, нет. — Она отвернулась, склонив голову, испытывая острое желание закричать на него, прогнать прочь. Его доброта была невыносима. Особенно потому, что Софи ничуть не сомневалась — очень скоро доброта сменится отвратительной жалостью.
 — Но вы ушиблись, — сказал он с тревогой. — Вы подвернули ногу? Как вы подниметесь наверх? Уверен, я могу быть вам полезен.
 Софи снова глубоко вздохнула, готовая все погубить, разрушить. Значит, никто и не подумал сказать ему правду. Если бы кто-нибудь сделал это за Софи! Но возможно, оно и к лучшему, что ей придется все сказать самой. Боже, где взять для этого храбрость?..
 — Я прекрасно себя чувствую.
 Он вдруг отпустил ее руку — но только одну, и только для того, чтобы очень осторожно, но твердо взять ее за подбородок и повернуть лицом к себе.
 — Вы совсем не прекрасно себя чувствуете. Вам больно. Я слышал, как вы вскрикнули от боли, я видел, как вы хромали.
 — Вы просто не поняли… — Она едва шевелила губами. Его голубые глаза приковывали к себе… Ни один мужчина не смотрел на нее с таким сочувствием, кроме отца, умершего одиннадцать лет назад.
 Если бы только все могло быть так, как казалось…
 — Не понял? Тогда объясните, чтобы я разобрался, — настойчиво допытывался Эдвард. Его пальцы сжали ладонь девушки.
 — Я… я не подвернула ногу, мистер Деланца. — Софи попыталась отнять руку, но у нее ничего не вышло. Он держал ее в своих больших, твердых, теплых ладонях. Софи снова заговорила, удивляясь собственной храбрости: — Я… видите ли… я калека.
 Но он не видел. Он удивленно смотрел на нее. Потом его глаза медленно расширились — до него дошел смысл сказанных слов.
 Софи все-таки удалось выдернуть руку. Она не могла смотреть на Эдварда, ее лицо горело огнем.
 — Обычно я бываю не так уж неуклюжа, — едва слышно продолжала она, глотая слезы. — Ох, я, кажется, слишком уж разоткровенничалась с вами сегодня…
 Софи запнулась, вспомнив, как Эдвард удивился, когда она сообщила ему — совершенно сознательно, намеренно — о своих профессиональных планах. Но вообще-то ей и самой не до конца было ясно, почему она вдруг открылась постороннему человеку. Потом Софи подумала о том, чем он занимался с Хилари, и слегка задрожала. Лодыжка все еще отчаянно болела, и, не справившись с собой, девушка заплакала. Слезы прозрачными ручейками потекли по ее щекам.
 — Просто сегодня был необычный день. Так что вы ничем помочь не можете. Надеюсь, вы меня извините? — Пытаясь изобразить любезную улыбку, Софи посмотрела на Эдварда.
 И тут же широко раскрыла глаза. К ее изумлению, в его взгляде по-прежнему не было и намека на жалость. Нет, Эдвард внимательно, изучающе смотрел на нее, и она почувствовала, что он пытается пробиться сквозь те барьеры, которые Софи воздвигла между собой и миром, пытается сломать баррикады и добраться до сути ее души.
 Очень мягко он спросил:
 — Что же с вами случилось?
 Софи не могла ни двигаться, ни дышать.
 — Почему вы говорите, что вы калека? — произнес он тем же тоном.
 — Потому что это правда. — Собственный голос показался ей чужим.
 Его улыбка была доброй, но немного странной.
 — Вот как? Ваше заявление кажется мне интересным, мисс О'Нил, потому что я и сам всегда считал, что внешность обманчива, а правду можно найти лишь там, где меньше всего ожидаешь ее отыскать. Так что же случилось?
 У Софи не было времени обдумывать его слова.
 — Это… это был несчастный случай.
 — Что за несчастный случай? — Эдвард говорил мягко и по-прежнему был невыносимо добр. И снова держал ее руки, но теперь его пальцы осторожно поглаживали ее ладони. Пульс Софи бился в сумасшедшем ритме.
 — Я… я не хочу вспоминать об этом, — с трудом выговорила она.
 — Но ведь я ваш друг, — негромко сказал Эдвард.
 От его доверительного тона у Софи потеплело внутри.
 — Мой отец… уехал из дома много лет назад. Я очень любила его. А потом узнала, что он умер. Я была всего лишь маленькой девочкой, и я очень испугалась, очень огорчилась. Я побежала вниз по лестнице, упала и сломала лодыжку. — Софи не хватило воздуха, она умолкла.
 Выражение лица Эдварда не изменилось.
 — Сломанные лодыжки срастаются.
 Софи покраснела.
 — Ну а моя срослась неправильно. Это лишь моя собственная вина. Я не хотела сердить маму, она и без того была сердита из-за моего отца, из-за меня. Я не сказала ей, что мне так больно. Но я ведь была всего лишь глупым ребенком.
 Эдвард внимательно смотрел на нее, в его глазах она увидела страдание.
 — Или очень храбрым ребенком, — сказал он наконец. Софи вздрогнула.
 — Почему вы плачете? — ласково спросил Эдвард.
 Софи только теперь поняла, что слезы неудержимо льются по ее щекам. И она не могла смахнуть их, потому что Эдвард держал ее за руки. Софи покачала головой, не в силах произнести ни слова, да и не желая объяснять причин своего горя. По правде говоря, ей и самой не слишком были ясны эти причины.
 — У вас очень болит нога? Или дело в чем-то другом?
 — Вы заходите слишком далеко! — испуганно воскликнула она. — А теперь, если не возражаете… — Она резко встала, и это было ошибкой. Потому что тут же, всхлипнув, она упала на сильные руки Эдварда.
 Он встал одновременно с ней, и на какое-то мгновение Софи очутилась в его объятиях, и каждый дюйм ее тела прижался к нему, ее бедра словно прилипли к его бедрам. Эдвард держал девушку лишь долю секунды, но за это мгновение Софи поняла, что ей никогда не стать прежней.
 Так вот что это такое — быть в объятиях мужчины!
 Софи оттолкнула его, и Эдвард тут же помог ей сесть обратно в кресло. Их взгляды встретились, и она не смогла отвести глаз; ее тело все еще чувствовало жар и силу его тела, ее сердце трепетало, ощущая уверенность Эдварда…
 — Я перетрудила ногу сегодня, — сдержанно произнесла Софи.
 — Да, похоже на то, — согласился он и снова опустился на колени рядом с ней, его руки уверенно нащупали ее правую лодыжку. Голос Эдварда стал шелковым: — Когда я нашел вас тут, вы растирали ногу. Мои руки сильнее ваших. — И не успела Софи моргнуть глазом, как Эдвард расшнуровал ее изготовленный на заказ ботинок, уродливый, как смертный грех, снял его с ноги девушки и поставил в сторонке.
 Софи ошеломленно уставилась на Эдварда.
 — Вы не должны… — Но протест замер на ее губах. Она остро, почти болезненно ощутила его руки на своей маленькой ноге, оставшейся в одном лишь чулке.
 Эдвард посмотрел на нее снизу вверх.
 — А почему бы и нет? — И он усмехнулся — весело, добродушно и немного дразняще.
 Софи замерла. Эдвард осторожно массировал ее ногу. Наслаждаясь силой, исходящей от его пальцев, она в то же время была охвачена паникой, ужасом. Он не должен видеть ее кривую ногу! В нем вспыхнет отвращение, а этого Софи не могла допустить, ни за что на свете!
 — Расслабьтесь, мисс О'Нил, — пробормотал Эдвард. Тон его голоса был точно таким, как там, на пляже, когда он занимался любовью с Хилари. Софи всхлипнула — на этот раз от удовольствия, смешанного с отчаянием.
 — Пожалуйста, — почти прорыдала она, захлебываясь слезами, — пожалуйста, перестаньте!
 Его пальцы на мгновение замерли.
 — Чего вы боитесь?
 — Это… это просто непристойно!
 Он пренебрежительно фыркнул.
 — Чего вы боитесь на самом деле!
 Софи была слишком потрясена, чтобы отвечать, да ей и не хотелось.
 Умные проницательные глаза всмотрелись в лицо девушки, и она увидела, что Эдвард все понял. И тут же широко улыбнулся и подмигнул.
 — Отлично. — Он возобновил массаж, и успокаивающий, и тревожащий ее в одно и то же время. — Я должен вам кое в чем признаться, даже если вас это шокирует, мисс О'Нил. Понимаете, я повидал в своей жизни очень много женских лодыжек; я даже держал их в своих руках. Ну, что скажете на это?
 Несмотря на неотступный страх, Софи чуть не рассмеялась. Но тут же как можно крепче сжала губы, пытаясь совладать с бунтующими чувствами. ..
 — На ощупь ваша нога ничем не отличается от других, — продолжал он, дерзко и чувственно взглядывая на девушку из-под пушистых ресниц, которые, как вдруг поняла Софи, были длиннее ее собственных. — Вообще-то, если говорить правду, ваша нога на удивление, до скуки обыкновенна.
 Софи дернулась. Ведь он прекрасно знал, что ее нога отличается от других, здоровых…
 — Зачем вы это делаете? — прошептала девушка. Эдвард на мгновение прекратил массаж и посмотрел ей прямо в глаза:
 — Дело в том, что мне не нравятся владеющие вами демоны.
 — Не понимаю, о чем вы! — воскликнула она.
 — Не лгите мне, Софи.
 Она попыталась выдернуть ногу из его рук, но Эдвард не позволил. Он лишь крепче сжал ее лодыжку, и Софи похолодела от ужаса. Да как он может?!! Зачем он ее мучает? Почему?..
 Его взгляд стал очень серьезным.
 — Ваша лодыжка распухла.
 — Пожалуйста, не нужно этого делать.
 Он чуть сжал губы. И продолжал в упор смотреть на нее. Наконец мрачно произнес:
 — Ваша лодыжка такая же, как все другие, если не считать того, что сейчас она распухла.
 Софи снова всхлипнула. Он не прав, не прав, ужасно не прав…
 Но Эдвард вдруг улыбнулся, осторожно провел пальцами по ее ноге, и массаж превратился в ласку.
 — Ну хорошо, я скажу всю правду, невзирая на ваши чувства. Меня всю жизнь обвиняют в том, что я жуткий невежа, ну и наплевать. И теперь я скажу, что под вашими юбками нет ничего такого, чего бы я не видел прежде.
 Софи что-то невнятно буркнула, искренне потрясенная.
 Эдвард усмехнулся, и незаметно было, чтобы он в чем-то раскаивался, — скорее наоборот, он выглядел сейчас чертовски интересным и самодовольным плутом.
 — Не могу этого скрывать. Я повидал слишком много лодыжек. Жирные лодыжки, тощие лодыжки, молодые, старые, белые и — только не падайте в обморок — даже коричневые и черные.
 Софи вытаращила глаза. Она не знала, смеяться ей или плакать. И как бы со стороны услышала собственный голос:
 — Черные?..
 Он подмигнул ей:
 — В Африке полным-полно черных лодыжек. Черт побери, да там просто нет никаких других. Впрочем, я видел и красные, и даже пурпурные — ну, это на ярмарках и на карнавалах.
 Софи издала странный звук, похожий на икоту. Эдвард улыбнулся и снова погладил ее ногу. Софи смахнула слезы.
 — Зачем вы все это делаете?
 — Просто я хочу, чтобы вы засмеялись.
 И наконец неуверенный, робкий смех вырвался из ее сжатых губ. Правда, смех этот был ближе к истерике, чем к настоящему веселью.
 Эдвард улыбнулся так тепло, что Софи почувствовала укол в сердце, и поставил ее ногу на свое крепкое колено, прикрыв ступню ладонью.
 — Я знаю, когда провозглашать победу, — даже если дальнейший ход битвы неясен.
 Софи перевела взгляд с улыбающегося лица Эдварда на его колено, где стояла ее нога… совсем недалеко от паха. Он тоже посмотрел туда. И в одно мгновение все изменилось. Эдвард больше не улыбался. Глаза его засветились ярче, в лице появилось напряжение. А когда его пальцы снова погладили ступню девушки, Софи вдруг ощутила, как некий разряд пробежал от пальцев ноги до самой поясницы.
 Но Эдвард лишь проговорил внезапно охрипшим голосом:
 — Мисс О'Нил…
 Софи промолчала. Она не знала, что сказать. Он по-прежнему держал ее ногу, касался ее, гладил, но теперь атмосфера вокруг них напиталась томительным жаром, и Софи казалось, что сейчас что-то взорвется в ней.
 — Софи, дорогая, тебе не кажется, что сегодня ты уже вызвала достаточно пересудов? — раздался вдруг голос Сюзанны.
 Софи резко дернула ногу и в то же мгновение увидела за спиной Эдварда мать, вышедшую на веранду. Софи покраснела, выпрямилась и изо всех сил вцепилась в подлокотники кресла. Лицо Сюзанны ничего не выражало. Эдвард медленно поднялся во весь рост, и его движения, мягкие и грациозные, напоминали движения огромной пантеры, но прежде чем обернуться лицом к Сюзанне, он улыбнулся Софи — наверное, его улыбка должна была выразить поддержку и ободрение, однако в ней в этот момент не было тепла, наоборот, Софи показалось, что лицо Эдварда заледенело. И сердце девушки забилось вдвое быстрее обычного.
 В отчаянии Софи закрыла глаза, взывая о помощи, умоляя, чтобы кто-нибудь спас ее, пока еще не поздно — прежде чем она безвозвратно погрузится в глубокие, темные воды любви…
 — Софи, обуйся, — сказала Сюзанна.
 Софи не шевельнулась. До ботинка ей было не дотянуться.
 Эдвард, метнувшись, словно жалящая кобра, подхватил уродливый ботинок и надел его на ногу Софи. Она мельком глянула в его гневное лицо. Пока Эдвард зашнуровывал ботинок, Софи так и не решилась посмотреть на мать, которая явно была страшно раздражена.
 — Мистер Деланца, надеюсь, вы нас извините? — резким тоном произнесла Сюзанна.
 Эдвард поднялся и встал между матерью и дочерью.
 — Ваша дочь, миссис Ральстон, страдает от боли. Я хотел бы помочь ей подняться наверх, — очень холодно сказал он. — С вашего позволения, разумеется.
 Сюзанна ответила наисладчайшим голосом:
 — В этом нет необходимости, сэр. Я позову ей на помощь кого-нибудь из слуг. И мне хотелось бы поговорить с вами утром — ну, скажем, сразу после завтрака. — И она криво улыбнулась.
 Эдвард поклонился.
 — Конечно. Доброй ночи, мадам. — Повернувшись, он сочувственно посмотрел на Софи, и было в его взгляде что-то доверительное, отчего сердце Софи снова подпрыгнуло. — Доброй ночи, мисс О'Нил.
 Она жалобно улыбнулась. Эдвард ушел. Сюзанна смотрела ему вслед, дожидаясь, пока он окажется достаточно далеко. Потом она резко повернулась к дочери. Ее рука взлетела. Софи вскрикнула от изумления и боли. Много лет прошло с тех пор, как мать в последний раз дала дочери пощечину. Каменея, Софи откинулась на спинку кресла.
 — Я говорила тебе, чтобы ты держалась от него подальше! — закричала Сюзанна. — Ты что, не поняла? Он точно такой же, как твой чертов папаша, твой развратный отец, этот жалкий ирландский ублюдок, — и он попользуется тобой, как твой отец попользовался мной!
 Софи не спала. Она не осмеливалась думать о том, что случилось, не осмеливалась даже попытаться понять… Ей никогда не разобраться в событиях этого дня.
 Она рисовала. Софи предпочитала цвет, ее любимой техникой была масляная живопись, но на уик-энд в Ньюпорте она не привезла краски, потому что знала — мать будет этим очень недовольна; да и по правде говоря, не стоило тащить все в такую даль из-за двух-трех дней. К тому же она приехала в дом на взморье с искренним желанием быть общительной, видеть людей, говорить с ними — а это было бы просто невозможно, если бы она заперлась в своей комнате и писала день напролет, прихватывая и часть ночи, чтобы успеть закончить начатое. Но теперь она не могла сопротивляться потребности рисовать, настойчивой потребности, с которой она боролась в течение дня, что довело ее почти до бешенства. И вот настала ночь, и Софи взялась за карандаш…
 Она рисовала самозабвенно. На бумагу ложились дерзкие, уверенные линии. Один набросок стремительно следовал за другим. Но тема не менялась. Все это были портреты одного и того же человека, только в разных позах. Все это был Эдвард Деланца.
 Она рисовала Эдварда сидящим, идущим, опустившимся на колени, она рисовала его держащим в руке ее бесформенный ботинок. На всех рисунках он был изображен одетым, но без пиджака, в одном жилете, что позволяло дать намек на мощные мускулы, которые Софи ощутила в его объятиях, но которых не видела. Как ей хотелось увидеть его без одежды — и изобразить обнаженным…
 Его тело она обозначала лишь несколькими сильными, простыми штрихами, не в состоянии сосредоточиться на нем. Но зато лицо на каждом из портретов вырисовывала с предельной тщательностью. И везде у Эдварда было одно и то же выражение. То, которое она видела в последний момент, — нежное, сочувствующее и вместе с тем слегка порочное.

 Глава 4

 Сюзанна нервно шагала из угла в угол. Она провела бессонную ночь. И конечно, когда Бенджамин спросил ее, что случилось, она не стала ему ничего объяснять.
 Сейчас Сюзанна была в музыкальной комнате одна. Она остановилась, чтобы бросить взгляд в венецианское зеркало, висящее на стене над маленьким мраморным столиком в стиле Людовика XIV. Ее темные волосы, падающие ниже плеч, были распущены — именно такая прическа как нельзя лучше подходила к ее классическим чертам и коже цвета слоновой кости. Простое утреннее платье Сюзанны, сшитое из хлопчатой ткани персикового цвета, было с глубоким треугольным вырезом и обтягивающим лифом. Сюзанна знала, что ее фигура безупречна, и, с тех пор как вторично вышла замуж, старательно подчеркивала это покроем туалетов. Сейчас она бессознательно разгладила юбку, добиваясь, чтобы та легла ровным колоколом. Сюзанна не нашла дефектов в своей внешности, если не считать чуть заметных темных кругов под глазами.
 Она сожалела о том, что сделала вчера вечером. Искренне сожалела. Но, видит Бог, она предупреждала свою дочь, чтобы та держалась подальше от Эдварда Деланца, а Софи ее не послушалась. Сюзанна просто вышла из себя. Но, возможно, хотя бы теперь Софи усвоит урок.
 Если бы только этот человек не напоминал ей так о Джейке…
 Сюзанна тяжело вздохнула. Джейк умер одиннадцать лет назад, но она до сих пор ощущала давящую, чудовищную пустоту внутри, когда думала о нем, а это бывало так часто! Да, ей не хватало проклятого ублюдка, ей всегда его не хватало — но в то же время она ненавидела его. Ведь он почти погубил ее!
 Сюзанна по сей день ничего не простила Джейку — ни того, что из-за него она оказалась выброшенной из общества; ни того, что он завладел и ею самой, и ее богатством; ни других его женщин, ни его намерения развестись с ней… А когда Джейку пришлось бежать из страны, Сюзанна осталась с клеймом жены убийцы и предателя. Если бы Бенджамин Ральстон не женился на ней вскоре после смерти Джейка, вернув ей и положение в обществе, и достоинство, она и теперь носила бы проклятое имя О'Нил.
 Но главным было то, что Сюзанна не в состоянии простить Джейку его завещание: он оставил все свои деньги — миллион долларов в недвижимости и ценных бумагах — их дочери. Это оказалось самым тяжелым ударом.
 Софи должна получить целое состояние, как только выйдет замуж, или же начнет получать деньги по частям с того дня, когда ей исполнится двадцать один, если останется до тех пор незамужней. После всего, что пришлось вынести Сюзанне, этот ублюдок не оставил ей ни единого цента. Ни единого.
 Сюзанна знала, что для него это был способ вернуться, как он и угрожал в тот последний раз, когда им пришлось свидеться; да, он угрожал, хотя их и разделяла тюремная решетка. Конечно, никто из них не думал, что через два года он погибнет. Сюзанна сочла его угрозы пустыми, потому что он ничем не мог досадить ей, будучи в тюрьме. Однако угрозы оказались не пустыми. И несмотря на заключение и вопреки смерти, Джейк выполнил то, что обещал, — ведь их пылкая, страстная любовь-ненависть не ушла вместе с ним в могилу.
 Но Сюзанне со временем все же удалось одержать верх над Джейком. Семь лет назад опекун состояния Софи умер, и Сюзанна добилась, чтобы опеку передали ей. Она представляла, как Джейк по сей день вертится в могиле, — ведь Сюзанна управляла вверенным ей имуществом так, что это шло на пользу скорее ей самой, чем ее дочери.
 Внезапно забыв о том, что она ждет Эдварда Деланца, что он может явиться в любой момент и ей придется вступить с ним в борьбу из-за Софи, Сюзанна упала в обитое роскошной парчой кресло, пронзенная острой душевной болью. Это несправедливо! Все несправедливо! И его смерть, и то, что она вышла за него замуж слишком молодой и избалованной, а потому не могла оценить того, что они имели и чем могли бы обладать, если бы постарались.
 Сюзанна закрыла глаза, ее боль превратилась в страстное желание. Как ярко помнила она те дни, когда ей было всего пятнадцать и она увидела Джейка О'Нила… Сюзанна улыбнулась, погружаясь в прошлое.
  Нью-Йорк, 1880 год 
 Сюзанна Вандеркемп стремглав выбежала из дома; черная амазонка подчеркивала стройные линии юного тела, легкомысленная шляпка с короткой вуалью кокетливо сидела на голове. Ее великолепный гнедой гунтер ждал у крыльца. Сюзанна позволила груму помочь ей сесть в седло. Ее охватило едва сдерживаемое возбуждение. Грум вскочил на свою лошадь и последовал за девушкой на приличном расстоянии.
 Сюзанна пришпорила коня. Она вовсе не собиралась ехать в Центральный парк на прогулку с друзьями, как думали ее родители. Ее сердце бешено колотилось, на теле выступила испарина. Она остро ощущала кожу седла под своими бедрами.
 Будет ли он там? Будет ли он там сегодня, как был вчера, и позавчера, и за день до того, и еще за день… с того момента, когда он впервые бросился ей в глаза?
 Неделю назад Сюзанна каталась верхом в компании друзей — большой, шумной группы юных леди и холостых молодых людей. Они болтали о западной части города, которая, как писали в газетах, в последнее время стала бурно разрастаться. Связано это было с тем, что год назад на Девятой авеню открыли станцию надземной железной дороги. Сюзанна и ее друзья никогда не бывали западнее Центрального парка, лишь изредка им доводилось делать покупки на бульваре в самой крайней части делового района Нью-Йорка. И вот вся компания решила отправиться в недавно открытый Риверсайд-парк.
 Пересекая город, они смеялись над предположением некоторых газет, что западная сторона скоро станет пригодной для обитания — и будет даже не хуже, чем восточный район богатых особняков. Конечно, это было смешно, ведь молодые люди ехали по грязной улице, мимо крошечных ферм, где мычали коровы и лаяли собаки, и вместо особняков видели обшарпанные хижины. Сюда еще не провели газовые и электрические линии, и вокруг расстилались лишь голые поля.
 На Риверсайд-авеню они остановились, их внимание привлекла большая стройка. Около пятидесяти рабочих трудились здесь, вколачивая гвозди, устанавливая столбы, укладывая кирпичи. За площадкой, на которой строился дом, открывался эффектный вид на Гудзон.
 Сюзанна вдруг перестала слышать болтовню приятелей. Она находилась с краю кавалькады — очень близко к рабочим. Один из них был без рубашки, его кожа стала бронзовой от солнца. Каштановые волосы, густые и растрепанные, отливали золотом. Сюзанна смотрела, как он наклоняется. Смотрела на его крепкие ягодицы, обтянутые хлопчатобумажными штанами. Смотрела, как он выпрямляется и как играют при этом мускулы на его спине. Когда рабочий обернулся, еще не замечая ее, она продолжала смотреть. Он был изумительно сложен, худощав, и каждая мышца скульптурно выделялась под гладкой кожей, а когда Сюзанна увидела его лицо, она задохнулась. Этот человек был прекрасен, как греческий бог.
 Сюзанна знала, что такое плотская страсть. Она флиртовала с мужчинами с тех пор, как ей исполнилось тринадцать, и ее интересовали не только юноши, но и кавалеры постарше. Но куда важнее было то, что ее мучила бессонница, по ночам неясная тревога не давала ей заснуть… Она сгорала от запретных желаний, мечтая о прекрасном незнакомце, и ей хотелось познать себя, познать глубину собственных страстей.
 И в тот день, сидя верхом на своем гунтере, она дрожала, глядя на незнакомца, — теперь ее мечта обрела лицо.
 Он прекратил работу, выпрямился, встревоженно обернулся. И тут же его взгляд встретился со взглядом Сюзанны. Он не шевельнулся, он просто смотрел на нее так же открыто, как она на него.
 Что-то пронеслось между ними, похожее на опаляющую тело и душу огненную молнию, волна дикого, животного желания… Он не улыбнулся, но его губы слегка искривились, и им обоим все стало ясно.
 Сюзанна не могла сдержать себя. Теперь по ночам ее сжигала лихорадка, тело горело в огне, который некому было погасить. Она больше не ездила на прогулки с друзьями, а брала с собой старого грума, приказывая ему держаться подальше. И каждый день мчалась через весь город к Риверсайд-авеню. И каждый день видела его там. А он смотрел на нее.
 Но сегодня Сюзанна, сунув груму несколько монет, сказала, что чувствует себя не очень хорошо и ей нужен лимонад; грум отправился к небольшому киоску, торгующему фруктами и напитками, который Сюзанна приметила в нескольких кварталах от стройки. Как только старик отъехал, Сюзанна обернулась — и тут же встретила взгляд золотистых глаз.
 Сюзанна облизнула губы.
 Он бросил молоток и направился к девушке. Как всегда, он был без рубашки. Его смуглая кожа поблескивала. Двигался он с грацией хищника. Когда незнакомец остановился возле гунтера, девушка с удивлением обнаружила, что он ненамного старше ее самой.
 — А я-то все гадал, когда же вы от него избавитесь, — сказал он, впиваясь взглядом в Сюзанну. Глаза его были дерзки и полны желания. А голос звучал хрипло.
 — Я… я не очень хорошо себя чувствую, — пробормотала Сюзанна, не узнавая собственного голоса. Глядя на юношу, она поняла, что, хотя он старше ее от силы на пару лет, вряд ли его можно назвать невинным мальчиком. От него исходила опасная мужская сила, мощная волна жизни…
 — Могу я чем-то помочь? — Глаза его сверкали. Сюзанна соскользнула вниз. Он поддержал ее. Не в силах справиться с собой, она бросила украдкой взгляд на его набухший пах, обтянутый дешевыми штанами.
 — Разве что вы мне дадите немного воды. — Она вздернула подбородок, пытаясь вернуть самообладание. И обычную свою надменность. В конце концов, он всего лишь рабочий, нищий ирландец. В его речи слышался резкий акцент.
 — Воды? — Он отпустил ее и развел руками. Ему было явно весело. — И это все, что вам от меня нужно, мисс… э-э…
 — Мисс Вандеркемп, — мягко сказала она.
 — Это те Вандеркемпы, что на Пятой авеню?
 Сюзанна гордо кивнула.
 Он рассмеялся:
 — А я Джейк О'Нил, мисс Вандеркемп. Из баллименских О'Нилов. — Его длинные темные ресницы опустились, и когда он сквозь них бросил взгляд на Сюзанну, в его глазах светилось неприкрытое желание. — Вы хотите со мной встретиться, мисс Вандеркемп?
 Сюзанне не следовало об этом думать. Но она только это себе и представляла всю последнюю неделю. Ведь скоро она выйдет замуж — наверное, за блеклого, скучного Кникербокера, а может быть, за какого-нибудь чужака с большими деньгами. Она воображала себя в постели с Питом Керенсоном или с Ричардом Астором… Ничего в этом не было ужасного, но и ничего волнующего тоже. Она хотела заполучить О'Нила — больше, чем она хотела чего-либо в жизни, и она его заполучит, как только сможет. Она кивнула.
 Он резко втянул воздух, лицо его стало серьезным, а выпуклость в паху обозначилась резче.
 — Тогда идем.
 — Сейчас? — задохнулась она.
 — Сейчас, — подтвердил он низким хриплым голосом. — Прямо сейчас. Черт подери, именно сейчас. Вы меня дразнили всю неделю, мисс Вандеркемп, так что теперь моя очередь.
 Сюзанна не заставила себя ждать. С его помощью она вновь вскочила в седло, остро ощутив, как сильные руки сжали ее талию, и совсем не заботясь о том, что подумает грум, когда, вернувшись, не найдет ее. Ирландец сунул ей в ладонь ключ и объяснил, как найти его дом. И Сюзанна поскакала туда.
 Джейк жил в двух кварталах к северу от Девятой авеню.
 Сюзанна не обратила внимания на убожество хижины, которую он снимал. Она прошла в комнату и уставилась на неприбранную постель. Она молилась, чтобы он пришел поскорее. Сердце ее колотилось где-то в горле. Кровь бешено кипела в венах. Она думала, что если Джейк не появится в следующее мгновение, то она закричит, раздираемая страстью, закричит от ярости, сама сорвет с себя одежду…
 — Простите, мисс, заставил вас ждать, — раздался его голос от двери.
 Сюзанна мгновенно обернулась.
 — Я не слышала, как ты вошел!
 Он насмешливо поклонился.
 — Научился ходить по-настоящему тихо, это точно, еще когда был мальчишкой и лазил по карманам в Дублине.
 Сюзанна не знала, верить ли ему. Впрочем, ей было все равно. Он смотрел на нее, медленно, лениво расстегивая пуговицы рубашки, дюйм за дюймом обнажая крепкую загорелую грудь, торс, плоский твердый живот. Наконец он совсем распахнул рубашку. Сюзанна понимала, что Джейк ведет себя крайне нагло, но была зачарована этим спектаклем и испытывала куда более сильную, чем прежде, боль… Мышцы с внутренней стороны ее бедер свело судорогой. Он сорвал рубашку и отшвырнул ее в сторону.
 — Сколько я получу за это?
 — Что?..
 — Я стою недешево.
 — Я… я не понимаю… — Сюзанна была не в состоянии продолжать.
 Джейк наклонился и одним рывком снял ботинки. Затем принялся расстегивать поношенные брюки. Он не спешил, явно наслаждаясь движениями собственных пальцев, касающихся твердой выпуклости, и глядя на Сюзанну, широко раскрывшую глаза.
 Его губы скривила порочная сухая усмешка. Мгновением позже он скинул линялые штаны, демонстрируя свое возбужденное мужское достоинство.
 Сюзанна вскрикнула.
 — Нравится тебе это, милая? — спросил он.
 Сюзанна и вообразить не могла, что мужчина может так выглядеть. Она с усилием отвела взгляд и посмотрела в его янтарные глаза. Джейк внимательно рассматривал ее.
 — Ну, как тебе хочется? — прошептал он, подходя вплотную к Сюзанне. Конец его фаллоса касался ее юбки. Сюзанна снова вскрикнула.
 Он коротко рассмеялся, обнял ее и нашел губами ее рот.
 Сюзанна ожила. Она жадно раскрылась ему навстречу, вцепившись руками в его спину. Он хрипло застонал, когда ее язык ворвался в его рот. Они прижались друг к другу, приходя в неистовство. Это был дикий, бешеный поцелуй, их языки словно сцепились в отчаянной схватке… Джейк, покачиваясь, настойчиво прижимался к ее бедрам.
 Он обхватил ладонями ее ягодицы, жадно глотая воздух.
 — Боже! — прошептал он, и в его взгляде светилось удивление.
 — Не останавливайся, — умоляюще произнесла Сюзанна, запуская затянутые в перчатки пальцы в его волосы. Она бесстыдно изгибалась в его руках.
 — Такие слова мне нравятся, — пробормотал Джейк, внезапно поднимая ее. Он положил Сюзанну на кровать, лег рядом и снова впился в ее губы. Не прерывая поцелуя, задрал ее юбку и положил руку между ее ног. Сюзанна задохнулась, выгибаясь под его ладонью, а он гладил ее сквозь мягкие белые панталоны.
 Но вот Джейк, разорвав на Сюзанне белье и отшвырнув лоскуты, лег сверху. Его большое обнаженное тело дрожало. Он толкнулся, пытаясь проникнуть в нее, не сумел, попытался снова… И остановился, задыхаясь.
 — Расслабься, милая, — нежно прошептал он ей в ухо. — Тебе будет так хорошо, как никогда не бывало, — это я тебе обещаю!
 Сюзанна тряслась от возбуждения и от самого настоящего страха. Ее руки в перчатках крепко вцепились в его плечи, она выгибала спину, прижимаясь влажной плотью к Джейку, стонала от нестерпимого желания. Но когда он снова сделал попытку, она сжалась вопреки собственной воле.
 — Я н-не могу рас-расслабиться, — едва выговорила она.
 — Ну, ну, — шептал он, покусывая ее ухо.
 — Джейк, — хрипло пробормотала Сюзанна, — пожалуйста, будь помягче…
 — Да ведь ты сама не хочешь, чтобы я был мягок, это уж точно. Я знаю, чего ты хочешь… чего тебе нужно… — Он снова укусил ее ухо, обжигая горячим дыханием, и Сюзанна всхлипнула. Но когда он в очередной раз попытался проникнуть в нее, она застыла словно каменная.
 — Наверное, ты мне не подходишь! — выкрикнула Сюзанна, и слезы разочарования хлынули по ее щекам.
 Джейк замер.
 — Милая, я надеюсь, ты не девственница?
 Сюзанна еще крепче вцепилась в него. Она испустила долгий, отчаянный стон. Она готова была взорваться, чувствуя его огромный пенис возле своего жаждущего лона.
 — Разумеется, я девственница, — удалось ей наконец выговорить.
 Джейк выругался. И еще раз выругался, скатываясь с нее и ложась на спину. Он клял ее, клял себя, он ругал Нью-Йорк и Ирландию, потом снова Сюзанну. Наконец он угомонился и закрыл глаза рукой.
 — В чем дело? — воскликнула Сюзанна, приподнимаясь на локте и глядя на него.
 Он отвел руку и уставился на девушку:
 — Черт бы тебя побрал, мисс Вандеркемп, я не трахаю девственниц!
 Она всхлипнула:
 — Но я хочу, чтобы ты это сделал! О Боже… Джейк, я хочу этого!
 Он стиснул зубы. И внимательно присмотрелся к ней.
 — Сколько тебе лет?
 Она замялась:
 — Шестнадцать… — Видя, как скривилось его лицо, жалобно уточнила: — Почти…
 Джейк со стоном зажмурился:
 — Пошла вон!
 Она села. Ее шляпка сбилась набок, и Сюзанна сняла ее. Она окинула взглядом великолепное обнаженное тело Джейка. А потом посмотрела на свои бледные голые ноги, на сбившуюся юбку, на обрывки белья, разбросанные по кровати. Ее глаза затуманились от желания. Внезапно она потянулась к его паху. Она так и не сняла перчатки, ей было не до того. Когда ее ладонь легла на самый низ его живота, Джейк зашипел, его и без того огромный фаллос еще увеличился.
 Их взгляды встретились.
 — Пожалуйста… — очень низким голосом произнесла Сюзанна.
 Джейк схватил ее за руку и сел.
 — Нет. — Он сказал это твердо и жестко.
 Сюзанна чуть не зарыдала. По-прежнему глядя прямо в глаза Джейка, она продвинула руку еще ниже и обхватила пальцами его естество.
 Глаза Джейка расширились и потемнели, он крепче прижал к себе руку Сюзанны.
 — И все равно — нет, — сказал он, почти касаясь губами губ Сюзанны.
 Она заплакала от искреннего испуга и стыда.
 Джейк поцеловал ее, горячо и крепко, язык к языку. А его рука в это время скользила по нежному бедру Сюзанны, по ее обнаженному животу и наконец забралась в гнездышко курчавых волос…
 — Но тебе не обязательно уходить прямо сейчас, — сказал он.

 Глава 5

 — Вы хотели поговорить со мной?
 Сюзанна вздрогнула. Подняв голову, она увидела Эдварда Деланца, стоящего в дверях, но она так глубоко ушла в прошлое, что, хотя Деланца совсем не был похож на Джейка, она увидела вдруг в дверях своего бывшего мужа — высокого, сексуального, надменного, с золотистыми волосами и золотистыми глазами. Она с болью смотрела в давно ушедшие времена и не сразу поняла, что видит перед собой совершенно другого человека, ничуть не похожего на ее давно умершего мужа.
 Сюзанна медленно встала. Ей было очень трудно улыбнуться. От Деланца исходила та же раскованная сила, которая отличала Джейка. И, как Джейк, он буквально дышал сексуальностью. Но он не был Джейком. Это был черноволосый, голубоглазый авантюрист, и в отличие от всех ее знакомых дам Сюзанна ее не поддалась очарованию его смуглой красоты и откровенной мужественности.
 — Прошу, мистер Деланца, входите.
 Он улыбнулся так же фальшиво, как и Сюзанна, и шагнул в комнату. Она быстро подошла к двери, захлопнула ее за спиной Деланца и прислонилась к ней. Осторожно разглядывая Эдварда, Сюзанна пыталась понять, что могло его привлечь в ее некрасивой, эксцентричной дочери, — если, конечно, он и в самом деле нашел Софи привлекательной. И если это действительно так, то необходимо приложить все силы, чтобы держать их подальше друг от друга и оградить дочь от таких же страданий, какие выпали на долю ее самой…
 — Доброе утро. Надеюсь, вы хорошо отдохнули?
 — Вполне. Как себя чувствует ваша дочь? Ей лучше?
 Сердце Сюзанны упало, она ощутила легкую тошноту, но заставила себя улыбнуться и, подойдя к Деланца, чуть кокетливо коснулась его руки. Этим жестом она часто пользовалась в разговорах с мужчинами.
 — Вам незачем беспокоиться о моей дочери, мистер Деланца. Могу вас в этом заверить. Софи вчера слишком переутомилась, только и всего. Уверена, сегодня она будет чувствовать себя прекрасно.
 Улыбка исчезла с его лица.
 — Так вы ее еще не видели?
 Сюзанна покачала головой:
 — Нет, она не спускалась вниз.
 Ноздри Эдварда расширились, глаза потемнели.
 — А что, если она чувствует себя ничуть не лучше сегодня утром? Может быть, все-таки стоит зайти к ней, миссис Ральстон?
 Сюзанна мягко рассмеялась, но в ее груди зашевелился страх, и тошнота усилилась.
 — Я знаю свою дочь, сэр. Действительно знаю. Ничего страшного с ней не случилось, но, если вас это успокоит, я зайду к ней через несколько минут.
 — Меня это чрезвычайно успокоит! — ответил он, и на его щеке дернулся мускул.
 — Мистер Деланца, вы, кажется, сверх всякой меры тревожитесь о моей дочери! — воскликнула Сюзанна.
 — Ваша дочь плохо чувствовала себя вчера вечером, неужели я должен напоминать вам об этом?
 Сюзанна, собравшись с силами, снова улыбнулась:
 — Мистер Деланца, вы позволите мне быть откровенной?
 — Безусловно.
 — Вы сочувствуете Софи… Но, надеюсь, вы не всерьез заинтересовались моей дочерью, не так ли?
 Он уставился на нее. Его голубые глаза были холодны как лед, и Сюзанну пробрала дрожь. Как и Джейк, этот человек не просто авантюрист — он опасен, если его раздразнить.
 — Меня очень интересует ваша дочь, миссис Ральстон, но не в том смысле, какой вы подразумеваете.
 Но Сюзанне не стало легче.
 — Тогда в чем дело?
 — В том лишь, что любой джентльмен может быть внимателен к достойной юной леди. Должен вам сказать, мадам, что, вопреки слухам, я не гоняюсь за восемнадцатилетними дебютантками, — мрачно произнес Эдвард. — Я наконец успокоил вас?
 Но он не успокоил ее, ничуть. Он был разгневан и не мог этого скрыть. Сюзанна решила не сообщать ему об ошибке, пусть он думает, что Софи так молода, это пойдет девушке на пользу.
 — Ну, не могу сказать, что я была встревожена, — солгала Сюзанна.
 Он вздернул брови и, отвернувшись от Сюзанны, прошелся по комнате, разглядывая безделушки. Потом оглянулся и сверкнул обольстительной улыбкой.
 — А теперь я буду откровенен, миссис Ральстон.
 Сюзанна внутренне напряглась.
 — Я долго пытался понять, почему вчера вечером никто, ни один человек, не попытался помочь вашей дочери, когда она встала с кресла и вскрикнула от боли.
 Сюзанна выпрямилась.
 — Что-что?..
 — Почему я оказался единственным мужчиной, пришедшим на помощь Софи?
 Сюзанна нервно расправила плечи.
 — Возможно, вы неверно судите о нас, мистер Деланца, и неверно оцениваете ситуацию. В нашем кругу все слишком хорошо знают, что Софи — калека, так что никто не был удивлен ее слабостью — в отличие от вас. Очевидно, вы действовали инстинктивно, бездумно, тогда как все остальные предпочитают не унижать Софи и делают вид, что не замечают ее уродства.
 Губы его скривились в мгновенной улыбке.
 — До чего же отвратительное слово — калека. Вы не могли бы выбрать какое-нибудь другое?
 — Но она действительно калека, мистер Деланца.
 Его глаза сверкнули.
 — За несколько секунд вы трижды успели швырнуть в свою дочь один и тот же камень, — жестко сказал он.
 Но Сюзанна была испугана, разгневана и к тому же устала притворяться.
 — Я не бросаю камней в собственную дочь, сэр.
 — Тогда не называйте ее калекой.
 Сюзанна задержала дыхание, напоминая себе, что это не Джейк, что этот человек — гость в ее доме, что ничего неподобающего не произошло… Пока что.
 — У нее искривлена лодыжка, мистер Деланца.
 Эдвард тоже помолчал, прежде чем заговорить. Его левая бровь высоко поднялась.
 — В самом деле? Я массировал ей ногу вчера вечером и не заметил, чтобы она была кривой. Разве что вам нравится называть уродством небольшую выпуклость на кости?
 Сюзанна с трудом скрывала бешенство.
 — Что за игру вы затеяли с моей дочерью, мистер Деланца? Или со мной? Вы что, решили развлечься на наш счет?
 Эдвард смотрел на нее, прищурившись.
 — Нет, но я вижу, что пытаюсь прошибить лбом стену.
 — Что вы хотите сказать?..
 — Софи поведала мне, что произошло. Как вы думаете, почему маленькая девочка, сломав ногу, предпочла молча страдать, а не попросила мать о помощи?
 Сюзанна побледнела.
 — Вас это не касается!
 Его голос понизился, в нем явственно зазвучала угроза:
 — Но вчера вечером это меня коснулось — как никого другого.
 Сюзанна прекрасно знала, что он собой представляет (это был второй Джейк), и тем не менее — а может быть, именно из-за этого — ее сердце отчаянно заколотилось в груди от опасных ноток в его голосе. Более того, она почувствовала, как кровь прилила к ее бедрам, настойчиво пульсируя. Сюзанна не хотела признать, что ее охватило желание, и стояла совершенно неподвижно, стараясь справиться с собой. Но Эдвард был всего лишь очень привлекательным молодым человеком, а не Джейком, и никогда не мог стать Джейком, поэтому опасный момент миновал и бешеный ток крови утих.
 Сюзанна вновь обрела голос:
 — К чему все это?
 — Я как раз хотел задать вам тот же самый вопрос, — мрачно откликнулся Эдвард.
 — Я имею право знать о ваших намерениях, сэр.
 — А я имею право проявить сострадание к любому человеческому существу.
 Сюзанна уже не пыталась быть вежливой.
 — Ха! — воскликнула она, останавливая взгляд на бедрах Эдварда. — Мне прекрасно известно, какого рода сострадание вы хотели бы продемонстрировать моей дочери, мистер Деланца! Ваше сострадание слишком явно проявилось вчера вечером!
 Он стоял выпрямившись, его голубые глаза сверкали, но на щеках появился чуть заметный румянец.
 — Вы не в состоянии объяснить мне причины вашего великодушия. Вы задумали совратить мою дочь, разве не так? — Сюзанна как бы со стороны слышала собственный голос — высокий, почти истеричный.
 Он громко вздохнул.
 — Нет, не задумал. И даже мысль об этом оскорбляет меня. Боже! Я никогда не стал бы совращать невинную девицу!
 — Нет? — Сюзанна недоверчиво рассмеялась.
 — Нет. — Он произнес это твердо, его подбородок напрягся. — Я не имею привычки губить невинность, миссис Ральстон, вопреки всем слухам, которые могли дойти до вас.
 Но перед глазами Сюзанны стояла пугающая картина: Эдвард обнимает Софи. И это предвещало гибель…
 — Так, значит, вы намерены ухаживать за ней и со временем сделать предложение? — насмешливо спросила она.
 Глаза Эдварда потемнели.
 — Нет.
 — Я так и думала! — воскликнула Сюзанна.
 — Вы слишком возбуждены, хотя к тому нет причины, — спокойно сказал Деланца.
 — Нет! Я не возбуждена! Просто вы ведете себя нагло… неслыханно нагло! — Сюзанна окончательно вышла из себя, что случалось с ней крайне редко — если не считать тех лет, когда рядом с ней был Джейк. — Я знаю вас, мистер Деланца, меня вам не одурачить! Видите ли, вы слишком похожи на моего первого мужа, а он был всего лишь сексуально озабоченным пройдохой, к тому же парвеню, выскочкой. Так что направьте свое обаяние на кого-нибудь другого и в другом месте. Ваше обаяние и вашу похоть. Я вас предупреждаю!
 — Вы слишком уж бурно проявляете материнские чувства. Интересно было бы знать истинные причины вашего беспокойства.
 — Моя дочь невинна, мистер Деланца! И я не хочу видеть, как она страдает! — Сюзанна задрожала, подумав о Джейке. — А человек вроде вас может причинить ей только страдания!
 — Я ничем не огорчу вашу дочь, миссис Ральстон, это я обещаю.
 Сюзанна расхохоталась:
 — Мужчины вроде вас могут обещать все, что угодно, лишь для того, чтобы нарушить обещание. Слушайте меня внимательно, мистер Деланца. Софи до сих пор не интересовалась мужчинами, а вы намерены пробудить в ней такие желания, которым лучше умереть, не родившись! Я запрещаю вам это!
 — Что вас так пугает? — резко спросил он. Взгляд его был тверд, как те бриллианты, что испортили его репутацию. — Если Софи до сих пор не замечала мужчин, то, черт побери, ей пора уже и начать это делать! Тогда, возможно, она забудет о своем нелепом намерении остаться старой девой. И я думаю, именно вам следует пробудить в ней интерес к замужеству. Ведь если этот интерес не проснется, как вы сумеете найти ей мужа?
 — Это не ваше дело! — Сюзанна была в бешенстве… и куда больше напугана его вниманием к Софи, чем прежде. Но, сдержавшись, она выразительно добавила: — К вашему сведению, сэр, я поддерживаю намерение Софи остаться незамужней.
 Он изумленно уставился на нее:
 — Что?!
 — Софи страстно любит живопись. И не хочет обзаводиться семьей… никогда. Слава Богу. Это лишь к лучшему, если учесть все обстоятельства.
 Эдвард явно не верил ей.
 — Это уж слишком предусмотрительно с вашей стороны, миссис Ральстон.
 Но с Сюзанны было довольно. Она шагнула вперед.
 — Я сумею защитить ее от пройдох вроде вас и от куда более тяжелого испытания… я не позволю ей понять, что ни один мужчина не захочет взять в жены калеку. Так что оставьте нас в покое, мистер Деланца, прежде чем вы зароните нелепые мечтания в ее голову. — И Сюзанна насмешливо закончила: — Ну, разве что вы сами захотите жениться на ней.
 Эдвард смотрел на нее как на какое-то невиданное чудовище. Сюзанна продолжала севшим голосом:
 — Думаю, для всех будет лучше, если вы уедете. Вы вмешались в жизнь Софи, а мне это не нравится. Мне очень жаль, мистер Деланца, но я вынуждена просить вас покинуть мой дом.
 Последовало долгое молчание. Сюзанна твердо решила добиться своего. Эдвард не проявлял никаких чувств. Наконец он сказал:
 — Если вы и в самом деле не хотите, чтобы она страдала, перестаньте называть ее калекой и обращаться с ней, как с калекой.
 Сюзанна задохнулась от такой наглости. Эдвард, холодно улыбнувшись, поклонился:
 — Поскольку вы никак не можете успокоиться, миссис Ральстон, я уеду сию же минуту.
 С этими словами он вышел из музыкальной комнаты.
 Стоя перед домом, Эдвард ждал экипажа, который должен был отвезти его в город. Он небрежно прислонился к обшитой белыми досками стене дома и курил. Сверкающая белизной подъездная аллея, выложенная битыми ракушками, тянулась от широко открытых кованых ворот и, огибая дом, уходила к каретным сараям, конюшням и домикам слуг. За воротами, по дороге, проехало несколько велосипедистов, с полдюжины экипажей; вот к дому свернул блестящий черный «баббл», за рулем которого сидел улыбающийся молодой человек в плаще, кепи и защитных очках. На заднем сиденье автомобиля расположились три молодые леди, также одетые для автомобильной прогулки; они визжали от страха и удовольствия и громко смеялись.
 Эдвард чуть улыбнулся, автомобиль отвлек его от неприятных размышлений и гложущего чувства вины. Он не сумел увидеть Софи, хотя очень на это надеялся, и не попрощался с ней.
 Она не спустилась к завтраку, не участвовала в утренней прогулке с другими гостями. Эдвард вспоминал, как сильно она хромала прошлым вечером, вспоминал, как распухла ее лодыжка, и гадал, не осталась ли девушка на весь день в постели. Он говорил себе, что его отъезд без прощания не так уж и страшен: все равно он скоро увидит Софи в городе. Он твердо это решил.
 Эдвардом двигало странное побуждение защитить Софи. Ему было абсолютно ясно — она нуждается в защите.
 Он поморщился, вспомнив о Сюзанне Ральстон. Конечно, в ее желании оградить дочь от его посягательств нет ничего необычного, Эдвард скорее удивился бы, если бы она не бросилась в драку, заметив его внимание к Софи. Но за словами и действиями Сюзанны Ральстон кроется еще и что-то другое, не имеющее отношения к материнскому инстинкту. Эдвард никак не мог разобраться, понимает ли сама Сюзанна, насколько она жестока. Он надеялся, что эта жестокость не намеренная. Зачем Сюзанне сознательно клеймить дочь, называя ее калекой? Но возможно, она что-то выигрывает от этого? И как она могла согласиться с решением Софи не выходить замуж? Каждая мать надеется, что ее дочь удачно построит семью и будет жить в покое и безопасности.
 Эдвард тяжело вздохнул. Вопреки желанию ему снова вспомнилась Южная Африка. Перед его глазами возникла бесконечная мерцающая равнина, обожженная немыслимым зноем. Острая вонь ударила в нос — вонь горящей плоти, горящего мяса людей и животных и обуглившейся земли, дерева, зерна…
 Политику выжженной земли придумали британцы, но очень скоро и буры подхватили ее. А ведь жертвы этой политики были ни в чем не повинны. Эдвард видел обгоревшие тела детей и взрослых, мужчин и женщин. Он на собственном опыте убедился, что жизнь хрупка и драгоценна.
 И он повидал немало калек. Настоящих калек. Он видел мужчин, лишившихся в бою и глаз, и рук, и ног. Однажды он видел даже чудовищный обрубок человека, потерявшего все свои конечности. И этого он никогда не забудет.
 А Софи не калека. Эдвард вспомнил, как вчера вечером одно краткое мгновение держал ее в объятиях. Теплая, женственная, прекрасная… Он подумал о ее хромоте. Да, Софи не совершенство, но разве совершенство существует на свете? Она юная, прелестная, очень талантливая и удивительно живая. Но она еще не научилась жить.
 Она может думать, что готова посвятить жизнь искусству, — и Эдвард чувствовал, что в этом Софи искренна, — но он чувствовал также, что для нее это просто способ укрыться от собственных страхов, ведь девушка ощущала себя почти отверженной, этому он был свидетелем вчера вечером, в гостиной. Как глупы все эти люди!
 В общем, Эдвард собирался спасти Софи от нее самой. А почему бы и нет? Не пора ли ему искупить хотя бы часть своих грехов? Вся его жизнь была постоянным поиском наслаждений, он жаждал их снова и снова. Не пора ли сделать что-то и для других? Что-то благородное и достойное? Эдвард был не прочь доказать хотя бы самому себе, что его репутация все же отчасти неверна. И может быть, ему удастся изменить общее мнение о себе.
 Он должен помочь Софи стать свободной. Он мог бы избавить ее от неправильной самооценки, поддерживаемой ее матерью. Не исключено, что Сюзанна действует тут в собственных эгоистичных интересах. А в тот день, когда Софи полностью осознает себя, он отойдет в сторону удовлетворенный. Или не отойдет?..
 В прошедшую ночь он почти не спал. Его не оставляло беспокойство за Софи. Он хотел бы задать ей множество вопросов, и все они были слишком личными, на такие не отвечают постороннему человеку.
 Хилари пыталась его расспрашивать, но он не намерен был делиться мыслями о Софи со своей любовницей. В конце концов Хилари отступилась, но покинула его комнату лишь перед самым рассветом.
 Эдвард почувствовал легкое беспокойство, вспомнив, как пылко и умело обращался с Хилари ночью. Но при этом его воображение заполняла Софи, и это были образы чувственные, бесконечно плотские…
 Эдвард решительно отбросил темные мысли. Софи нуждается в друге или старшем брате, и он намерен стать ей именно другом. Он будет защищать ее, и ему придется забыть о распущенности собственного ума, задавить в себе половой инстинкт. В конце концов, именно самообладанием, способностью самоконтроля человек отличается от животных. А если он не может совладать с собой, значит, он заслуживает своей репутации.
 Двое всадников свернули с дороги и неторопливым аллюром направились к дому. Деланца увидел, что это Хилари с каким-то молодым человеком. Эдвард обрадовался возможности как-то отвлечься от своих размышлений, к тому же он хотел попрощаться с Хилари перед отъездом, несмотря на то что оставил ей записку с объяснениями.
 Хилари соскочила на землю, одарив Эдварда веселой и чуть загадочной улыбкой. Спутником миссис Стюарт оказался пухлый молодой адвокат из Бостона.
 — Мистер Деланца! — Хилари небрежно бросила поводья подбежавшему груму и легким, упругим шагом направилась к Эдварду. — Вы нас покидаете?
 — К несчастью, да, — ответил он. — Доброе утро, миссис Стюарт, доброе утро, мистер Мартен.
 — Как это неприятно! — пробормотала Хилари, и улыбка сбежала с ее лица. Она внимательно посмотрела на Эдварда. — Какие-то проблемы?
 — Ничего подобного. Просто одно дело, которым я должен заняться немедленно.
 — Что ж, возможно, мы встретимся в городе через пару недель, лето ведь подходит к концу, — сказала она после довольно долгого молчания.
 — Я очень надеюсь на это. — Эдвард давал Хилари понять, что не намерен бросить ее.
 Она улыбнулась:
 — Может быть, мы встретимся даже скорее. — И, добавив несколько вежливых фраз, она ушла, оставив мужчин вдвоем.
 Генри Мартен молчал все это время, а теперь грустно посмотрел вслед женщине.
 — Как она хороша!
 — Да, действительно.
 Генри повернулся к Эдварду, чуть порозовел и с откровенным любопытством посмотрел на Деланца:
 — Вы ей нравитесь, вы знаете?
 Эдвард пожал плечами.
 — Вы не думаете… ну, я слышал… что она не совсем… э-э… — Генри отчаянно покраснел и внезапно выпалил: — Между вами что-то есть?
 Эдвард чуть не застонал.
 — Я никогда не болтаю о подобных вещах, — ответил он. — И вам не советую. — Достав из кармана сигареты, Эдвард предложил Генри закурить, но тот отказался. — Мы должны быть достаточно благоразумными.
 Деланца спрятал сигареты обратно в карман, курить ему расхотелось. Тут он увидел наконец экипаж, огибающий дом, и в его груди что-то сжалось. Да, ему не хотелось уезжать. Но думал он совсем не о Хилари Стюарт.
 — Ну, в конце концов, это не так важно, если вы ей и нравитесь.
 Эдвард удивленно вздернул брови.
 — Я хочу сказать… вы ведь нравитесь очень многим женщинам, верно? — Генри снова вспыхнул. — Я слышал все эти истории об алмазах, о женщинах… Вы настоящий пират! Это все знают!
 Генри так откровенно восхищался Эдвардом, что тот не в состоянии был обидеться и промолчал — да и что он мог сказать? Он не сомневался, что истории о нем наполовину состоят из выдумок, но при этом его ничуть не огорчала тайная зависть мужчин и открытое восхищение женщин.
 Генри вздохнул:
 — Моя кузина считает, что мне следует жениться на мисс О'Нил.
 Эдвард вздрогнул.
 Генри выглядел удрученным.
 — Я ведь не такой, как вы… Вы понимаете, о чем я говорю? На меня женщины не слишком-то обращают внимание. Я был бы счастлив жениться на наследнице даже небольшого состояния.
 Эдварда охватил гнев настолько сильный и внезапный, что он даже не подумал о том, насколько странным это может показаться собеседнику.
 — Так, значит, вы хотите жениться на мисс О'Нил ради денег?
 — А разве большинство не женится именно из-за денег? Но я не знаю, — сказал Генри, разглядывая свои бриджи, явно совсем новехонькие. — Я не могу решить, что мне делать.
 — Почему же?
 Генри посмотрел на него.
 — Ну, эта ее хромота… и к тому же она какая-то странная.
 Эдвард, бешено скривив губы, уставился на юношу.
 — Значит, вы находите ее отталкивающей, так? И все же намерены сделать предложение?
 Генри колебался. Видя холодный, злой взгляд Эдварда, он понял, что совершил какую-то оплошность, но какую — никак не мог понять.
 — Значит, вы женитесь на ней, даже если вам будет противно? — с угрозой в голосе произнес Эдвард.
 Генри побледнел.
 — Я вас чем-то обидел, сэр? — запинаясь, выговорил он.
 — Ответьте на мой вопрос, тогда и видно будет.
 — Я не знаю… Мне бы не хотелось жениться на калеке. Правда, она лишь едва заметно хромает, говорят, ничего серьезного там нет. Но это не важно, она ведь довольно хорошенькая, вам не кажется? Но она слывет затворницей и эксцентричной особой, вы знаете об этом? Ч-черт! Вот проблема!
 Эдвард скрипнул зубами.
 — Мне не нравится слово «калека», мистер Мартен. На самом деле мисс О'Нил никакая не калека.
 — Что?!
 — Вы слышали. — Эдвард в упор смотрел на молодого адвоката. — Просто ее правая лодыжка неправильно срослась после перелома, это случилось много лет назад, вот и все. Она талантлива, и хороша собой, и так же нормальна, как любой из нас, — но только гораздо красивее многих, мне кажется.
 — Вы… она вам нравится? — вытаращил глаза Генри.
 — Очень нравится, — сдержанно произнес Эдвард. И гораздо мягче добавил: — Она будет невероятно интересной женщиной, я в этом не сомневаюсь.
 Генри Мартен второй раз за это утро совсем растерялся. Тут Эдвард взялся за свой чемодан, и юноша опомнился.
 — Мне очень жаль, сэр! Я не хотел вас обидеть. Я бы хотел стать вашим другом.
 — Не нужно извиняться передо мной, — сказал Эдвард, шагая к экипажу. Не обратив внимания на кучера, готового ему помочь, он забросил внутрь чемодан — так, словно тот весил не больше перышка. — Вы должны принести извинения не мне, а мисс О'Нил, мистер Мартен. Надеюсь, у вас хватит на это мужества. — Он чуть наклонился к Генри и добавил: — И Бога ради, не вздумайте жениться на ней. Ей не нужна ваша жалость, этого добра она уже повидала достаточно. Она нуждается в чем-то совсем непохожем на жалость.
 Генри долго смотрел вслед экипажу, уносящему Эдварда Деланца. У юноши кружилась голова. Возможно ли это? Не ослышался ли он? Эдвард Деланца, несравненный покоритель женщин, контрабандист, похититель алмазов, пират нового времени и живая легенда, если верить сплетням и слухам, — заинтересовался мисс О'Нил?
 Генри мог поклясться, что так оно и есть.

 Глава 6

 Утром Софи чувствовала себя намного лучше, и ее хромота была почти незаметна. Она крепко заснула к утру, несмотря на все безумие предыдущего дня. А теперь тщательно одевалась. Вместо обычной английской блузки и темно-синей юбки она выбрала легкое белое платье, у высокого ворота которого пенилось кружево; лиф платья был отделан пышными гофрированными оборками, и такие же оборки шли по подолу. Когда Софи надевала ботинки, она вдруг насторожилась — ей показалось, что до нее донесся голос Эдварда, что он разговаривает с кем-то внизу, на лужайке под ее балконом.
 Она подошла к открытой двери балкона и выглянула, не выходя наружу. На лужайке гости играли в крокет. Дамы, в легких платьях пастельных тонов, выглядели невероятно хорошенькими; мужчины были весьма элегантны в своих льняных пиджаках и брюках или бриджах до колен. Улыбка Софи угасла. Эдварда там не было.
 Только теперь девушка поняла, как странно она себя ведет, и опустилась в ближайшее кресло. Что с ней происходит?! Она стала похожа на зеленую влюбленную дурочку!
 Софи почувствовала, что краснеет. Вряд ли она влюбилась. Она слишком разумна и серьезна, чтобы влюбиться. Завтра утром она вернется в Нью-Йорк, к своим ежедневным занятиям в Академии, к ночному одиночеству в студии. И она уже никогда больше не увидит Эдварда Деланца.
 Вспоминая безумства вчерашнего дня, Софи недоумевала, как все это могло произойти. И еще сильнее залилась краской, подумав об интимной сцене, которая произошла на веранде. Неужели она была ее участницей? Боже, Эдвард ведь не только дотрагивался до ее больной ноги, но и беспечно доказывал, что в ней нет ничего особенного! А она, в свою очередь, чуть не доверила ему свои самые тайные, тщательно скрываемые мысли, чуть не поделилась самыми ужасными страхами… А ведь он совершенно чужой ей человек!
 Софи строго напомнила себе, что все происшедшее вчера было для него обычным легким флиртом, что ему приходилось сотни, нет, тысячи раз играть в подобные игры. Конечно, ей все показалось куда более значительным, чем оно было на самом деле, ведь с ней никогда не случалось ничего подобного. И все же она не могла забыть его доброты, его сочувствия — и его сокрушительного обаяния. И он выглядел таким искренним… Да, он казался серьезным и искренним.
 Софи не осмелилась размышлять об этом дальше. Был уже почти полдень, и гости начали собираться к роскошному ленчу; Сюзанна на своих уик-эндах всегда старалась поразить гостей. Софи слышала голоса, доносящиеся снизу, с первого этажа. Проходя через спальню, она, как обычно, отвернулась от зеркала. Потом вдруг ее шаги замедлились. Она остановилась. Прошлым вечером Эдвард Деланца спросил, не нарочно ли она скрывает свою красоту, избегая ненужных ухаживаний.
 Медленно, словно во сне, Софи повернулась к зеркалу, слишком хорошо зная, что она совсем не красива, что его слова были просто еще одним способом пофлиртовать. И все же… Пожалуй, в этом прелестном летнем платье она выглядит достаточно хорошенькой, а уж вчера вечером она ощущала себя по-настоящему прекрасной. Софи всмотрелась в себя, пытаясь найти признаки красоты в своем лице, но тут же разочарованно отвернулась.
 Нарядное платье не могло изменить того обстоятельства, что она чопорна и простовата, что ее лицо слишком ординарно. Ей никогда не стать яркой, цветущей красавицей вроде Хилари или Лизы — и сколько ни кокетничай, ничего тут не изменишь.
 Софи торопливо вышла из комнаты и спустилась вниз, чуть не спотыкаясь от спешки. Она остановилась лишь в гостиной, где толпились гости, смеясь и болтая, они уже направлялись к столовой. Но Эдварда среди них не оказалось. Софи хотелось, чтобы ее сердце стучало не так быстро, чтобы ее пульс не колотился, как сумасшедший…
 — Добрый день, мисс О'Нил!
 Софи оглянулась. Рядом с ней стоял слегка порозовевший Генри Мартен. Софи сдержанно улыбнулась.
 — Добрый день, мистер Мартен. Вам понравилась утренняя верховая прогулка?
 — Да, очень, спасибо, мисс О'Нил. Вы позволите проводить вас к столу?
 Софи удивленно подняла брови. Вчера вечером Генри и двух слов ей не сказал, ни до ужина, ни после. Она не знала, чем объясняется такая перемена, но улыбнулась.
 — Разумеется.
 Почти все уже собрались в столовой, ожидая закусок. Софи вдруг ощутила легкий укол страха.
 — Хотела бы я знать, — тихо сказала она, заливаясь легким румянцем, — где же мистер Деланца?
 Генри удивленно уставился на нее:
 — А вы разве не знаете, что он уехал? Он вам не сказал?
 Софи показалось, что она ослышалась… ну разумеется, она ослышалась.
 — Простите?..
 — Он уехал из Ньюпорта в город. Мисс О'Нил, вам нехорошо?
 Софи не могла ответить. Она словно окаменела.
 — Мисс О'Нил?..
 Софи глубоко вздохнула, пытаясь справиться с потрясением. Ее разочарованию не было границ. Ведь как бы она ни притворялась, как бы ни пыталась обмануть саму себя, она с нетерпением ждала, что ей удастся еще раз увидеться с Эдвардом Деланца и даже пофлиртовать с ним. По правде говоря, она рассчитывала на этот раз вести себя куда скромнее и не откровенничать с ним, хотела больше походить на настоящую леди, не проявлять свою эксцентричность…
 И она втайне надеялась, что Эдвард и вправду найдет ее немножко интересной и посмотрит на нее не как на объект для проявления доброты, а как на женщину из плоти и крови, такую же, как все другие.
 — Мисс О'Нил?! — Генри сжал ее руку, в его голосе послышалось искреннее сочувствие.
 Софи только теперь поняла, как глупо себя ведет. Ну разве она с самого начала не знала, что их встреча ничего не значит для Эдварда, что для него это просто незначительный, случайный флирт? С огромным усилием Софи взяла себя в руки. Она чувствовала, что вот-вот разразится слезами, а это было бы уж слишком нелепо. И она улыбнулась Генри, надеясь, что ее волнение было не слишком заметным.
 — Идемте, мистер Мартен, — пробормотала она. Ей казалось, что ленч будет тянуться вечно.
 Поднявшись наверх, Софи села на кровать, сжимая кулаки и проклиная себя за избыток чувствительности.
 Очень давно, еще в самом нежном возрасте, она научилась скрывать свои чувства. По крайней мере на людях. Вскоре после того как уехал отец, Софи полностью сосредоточилась на рисовании. Ее детские рисунки были яростными взрывами резких красок и линий. Ей отчаянно не хватало отца, и она никак не могла понять, почему он покинул ее. Как ей стало ясно теперь, большинство ее рисунков поначалу были выражением гнева и боли.
 Софи чуть улыбнулась. Да, когда она всерьез начала заниматься рисунком и живописью, в тринадцать лет, ей пришлось ограничить себя рамками классицизма, пришлось тщательно, пунктуально следовать натуре, помнить о реализме и деталях. Но в последнее время произошло неизбежное: она вернулась к пристрастиям детских лет, вернулась к буйству цвета и дерзости линий. Правда, теперь ее работы вряд ли можно было назвать примитивными.
 Софи потянулась за новым альбомом, в котором она рисовала прошлой ночью. Раскрыла его и всмотрелась в портрет Эдварда Деланца. Линии были настолько резкими и сильными, что лицо, казалось, выступало из листа… и при этом сходство с оригиналом было изумительное. В его глазах таился какой-то намек, о смысле которого Софи не осмеливалась гадать.
 Софи страдала. Она вынуждена была признаться себе в этом. Он уехал, для него их краткий флирт ровно ничего не значил, но с ней-то все совсем по-другому. В комнату вошла Лиза.
 — Что случилось? Боже, во время ленча ты была белая как простыня! — Лиза торопливо подошла к Софи, села рядом с ней на кровать и обняла сестру.
 — Со мной все в порядке.
 — Ты совсем ничего не ела. Тебе нездоровится?
 Софи вздохнула:
 — Нет, конечно.
 Ах, если бы она могла найти слова, чтобы выразить свое Смущение и свое разочарование, если бы она могла рассказать Обо всем сводной сестре, если бы она могла выплакаться на плече Лизы — раз уж другого плеча нет рядом…
 — Ты уверена?
 Софи улыбнулась:
 — Да, я уверена.
 Все, что произошло, — лишь к лучшему, твердила она себе. Ведь она была так близка к тому, чтобы улететь на крыльях буйной фантазии в мир, навсегда закрытый для нее. Замечательно, что Эдвард уехал так скоро, раньше, чем она потеряла разум и отдала ему свое сердце, ведь его это могло лишь позабавить. А его внезапный отъезд убедительно доказывал, что галантность Эдварда была просто игрой.
 — Идем вниз, погуляем вместе со всеми, — уговаривала ее Лиза. — Ты знаешь, этот адвокат очень тобой заинтересовался!
 Софи отмахнулась:
 — Мистер Мартен просто вежлив.
 — Софи, ну неужели это обязательно — всегда быть затворницей?
 Софи уставилась на сестру, припомнив вчерашнюю короткую лекцию Сюзанны.
 — Неужели я и вправду выгляжу такой никудышной?
 — Не никудышной, а нелюдимой. Софи, тебе надо больше бывать на людях. В компаниях всегда так весело! И я уж надеюсь, что на мой первый бал ты все-таки придешь.
 — Разумеется, приду, — твердо пообещала Софи. Возможно, ей и вправду следует больше бывать среди людей? Но как тогда быть с работой? У нее не останется времени на живопись. К тому же ей никогда не нравились «компании» — вот разве что вчера вечером… Неужели она делает ошибку, так сосредоточившись на своем искусстве, исключив из жизни все остальное?
 Лиза вздохнула и встала.
 — Ты хочешь порисовать? — спросила она, бросив взгляд на альбом в руках сестры.
 — Не сегодня, — решительно ответила Софи, откладывая альбом в сторону.
 — Ох, ты помяла свои рисунки! — Лиза знала, насколько важна для Софи ее работа, и, схватив альбом, стала тщательно разглаживать листы. Но тут же ее рука замерла. Лиза изумленно раскрыла глаза. — Софи ты рисовала его.
 Сестра промолчала.
 Лизу пробрал холод.
 — Ты влюбилась в него! — воскликнула она наконец.
 — Нет! — резко выкрикнула Софи.
 Лиза, затаив дыхание, смотрела на портрет.
 — Но я же вижу… это слишком ясно.
 Софи сидела неподвижно, словно окаменев.
 — Я почти не знаю мистера Деланца, Лиза. Просто смешно утверждать, что я в него влюбилась.
 — Смешно? Едва ли! Половина женщин в городе влюблены в Эдварда Деланца! — Лиза обняла сестру. — Ох, бедняжка! Когда я говорила тебе, что ты будешь поражена, мне и в голову не приходило, что ты можешь в него влюбиться. Я просто думала, что ты, как и все остальные, найдешь его интересным.
 — Я в него не влюбилась, — пыталась переубедить сестру Софи, хотя сердце ее при этом предательски колотилось. — Он просто… просто ужасно привлекателен. — И она вдруг снова увидела его вместе с Хилари, вспомнила его неотразимую мужественность…
 — Дорогая, он крайне привлекателен, это верно, однако он слишком уж не подходит тебе, и он опасен! — Лиза снова прижалась к сестре. — С таким человеком никогда не будешь чувствовать себя спокойно. Он ведь способен даже задумать совратить тебя, Софи! — предостерегла Лиза.
 Софи задохнулась. Ее щеки заалели.
 — Ну, теперь ты болтаешь полную чепуху! — воскликнула она. — Ему и в голову не придет совращать меня!
 Лиза мгновение-другое смотрела на нее, широко раскрыв глаза.
 — Иногда ты рассуждаешь как полная простофиля, — сказала она наконец. — Ты, похоже, и не заметила, как он смотрел на тебя прошлым вечером, но я-то видела. Думаю, это лишь к лучшему, что он уехал сегодня и на том все кончилось.
 Софи лишь молча посмотрела на сестру. А в ее голове упорно вставал образ Эдварда, обнимающего ее.
 — Мама, ты хотела со мной поговорить? — спросила Софи.
 Сюзанна сидела у своего маленького французского секретера и не подняла глаз, пока не закончила список гостей для последнего летнего уик-энда. Потом она внимательно всмотрелась в угрюмое лицо дочери. Как и Лиза, она заметила, что Софи была необычайно бледна и подавлена во время ленча.
 — Я думаю, тебе надо остаться здесь до конца лета, Софи.
 Та изумленно вскинула голову.
 — Но я должна вернуться!
 Сюзанна отложила перо.
 — Я думала об этом с того момента, как ты приехала сюда. Послушай, ты и в самом деле превращаешься в затворницу. А репутация — это нечто такое, что очень легко потерять, но трудно восстановить, Софи. Я тревожусь за тебя. — Она говорила правду.
 — Я была уверена, что еду только на уик-энд, — воскликнула Софи, бледнея. — А как же мои занятия?
 Сюзанна вздохнула:
 — Академия никуда не денется, Софи, и будет стоять все там же, когда ты вернешься. Не беда, если ты и пропустишь пару недель.
 — Мама, я должна вернуться домой. Я не могу пропускать занятия.
 Сюзанна резко встала. Она подумала об Эдварде Деланца. Он, несомненно, увлечен красавицей Хилари. И в то же время решил приударить за Софи, в этом Сюзанна не сомневалась, ведь она видела, как Деланца смотрел на ее дочь. Еще она подумала о молодом адвокате, кузене Анетты Мартен, который вдруг, ни с того ни с сего тоже начал проявлять интерес к Софи. Сюзанна знала, что не должна позволять дочери одной возвращаться в город. Даже мысль об этом приводила ее в панику. Здесь Сюзанна по крайней мере не спустит с дочери глаз и сможет предотвратить любой неблагоприятный поворот событий.
 — Софи, дорогая! Мне слишком не хватает твоего общества, к тому же я пекусь о твоих интересах. Мне бы хотелось, чтобы ты провела со мной остаток лета. Но ты, кажется, не намерена меня слушаться?
 Несколько мгновений Софи, бледная и напряженная, не могла ответить. Но наконец она справилась с собой.
 — Я бы предпочла быть послушной дочерью, мама. Но я уже не ребенок. Я взрослая женщина, в мае мне исполнилось двадцать. Я не могу целый месяц пропускать занятия.
 Сюзанна даже не улыбнулась.
 — Я знаю, когда ты родилась, Софи. Но хотя тебе уже двадцать, вряд ли можно назвать тебя взрослой. Или тебя убедил в этом Эдвард Деланца своими поцелуями?
 Софи вздрогнула и покраснела.
 — Он не целовал меня!
 — Ну, я очень этому рада! — Сюзанна подошла к Софи и обняла ее за плечи. — Для тебя самой будет лучше, если ты проведешь здесь несколько недель. Ты должна научиться быть более общительной, Софи. — «А я смогу присмотреть за тобой, защитить тебя», — подумала при этом Сюзанна. Она заставила себя улыбнуться. — Я пошлю в город, и тебе привезут все, что нужно для работы. Мы даже можем превратить одну из гостевых комнат во временную мастерскую. Я ведь не требую, чтобы ты вообще бросила работу.
 — Мама, если бы я могла тебе объяснить, как важны для меня мои занятия! — воскликнула Софи.
 — Я это понимаю. Я это поняла еще тогда, когда ты была совсем малышкой. Ты уже в то время была погружена в себя, отказывалась ходить в гости, веселиться с другими детьми, ты лишь рисовала без конца, часами, и всегда была вымазана красками. Я понимаю, Софи.
 — Если бы ты действительно понимала, — натянуто произнесла Софи, — нам бы не пришлось сейчас спорить.
 Сюзанна вздрогнула. И тут же решила переменить тему, поговорить о том, что особенно сильно тревожило ее теперь.
 — Ты не слишком хорошо выглядела за ленчем. Что-нибудь случилось?
 Софи, колеблясь, взглянула на мать. Сердце Сюзанны упало.
 — Дело в нем, не так ли? Ты знаешь, что можешь довериться мне, дорогая.
 Софи едва заметно задрожала.
 — Мне он показался очень привлекательным, мама, — призналась она наконец.
 Сюзанна очень осторожно ответила:
 — Женщинам всегда нравятся мужчины такого типа, милая. Ты лишь одна из сотен, уверяю тебя.
 — Я это понимаю. Просто… — Софи вспыхнула. — Я ведь что-то вроде парии в обществе, и первым человеком, оказавшимся по-настоящему добрым со мной, стал Эдвард Деланца… и он был именно добр, не более того.
 Сюзанна подвела Софи к дивану, и они уселись рядом. Несколько мгновений Сюзанна всматривалась в лицо дочери.
 — Он просто играет с тобой, дорогая. Я знаю таких мужчин. Деланца точно такой же, как твой отец, он живет по собственным правилам, для него не существует запретов, ему ничего не стоит погубить невинность.
 — Мама! — Софи была возмущена. — Ты не права относительно мистера Деланца, он не нашел во мне ничего привлекательного… и ты не права, что говоришь так плохо о моем отце.
 Лицо Сюзанны исказилось.
 — Позволь мне говорить то, что я считаю нужным. Так слушай же: Джейк О'Нил был распутным волокитой, и таков же Эдвард Деланца.
 Софи выпрямилась.
 — Мама, прошу тебя!.. Это несправедливо. Папа умер. Он не может постоять за себя.
 Сюзанна горько улыбнулась:
 — Даже если бы он был жив, он ничего не смог бы возразить на этот счет.
 Софи какое-то время колебалась, потом прижалась к матери, обняла ее.
 — Он любил тебя, мама, я знаю.
 Но Сюзанна высвободилась из объятий дочери и встала.
 — Меня не интересует, любил меня Джейк О'Нил или нет. — Но, произнося эти слова, Сюзанна осознавала, что лжет.
 — Иной раз люди причиняют друг другу боль невольно, не желая того, — медленно проговорила Софи.
 — Он хотел причинить мне боль, — не уступала Сюзанна, глядя в лицо дочери. — Именно поэтому он оставил все тебе, а мне — ни единого цента.
 — Нет, — воскликнула Софи, — ты не права! Это была просто ошибка, я уверена! — Она весело улыбнулась. — Ну и вообще это не важно. Мне ведь не нужно столько денег. Их хватит нам обеим.
 Сюзанну охватило болезненное чувство вины.
 — Это дело принципа, Софи, — пробормотала она. Софи промолчала, явно сочувствуя матери. Наконец она мягко сказала:
 — Мне очень жаль, что папа огорчил тебя.
 — Он меня не огорчал, — холодно откликнулась Сюзанна, передернув плечами.
 Главное в жизни — условности, это она крепко усвоила; да, когда-то она была очень молодой и полагала, что сможет пренебречь мнением общества, не обращать внимания на косые взгляды и презрение… Но как же быстро она поняла, что никто не может сопротивляться холоду света, его неумолимому порицанию. И в двадцать пять лет она наконец повзрослела и вышла замуж за Бенджамина — не потому, что любила его, а потому, что хотела снова добиться признания в свете, вернуть респектабельность, снова вращаться в обществе, которое породило ее и которое отвергло ее.
 Сюзанна прошлась по комнате, желая одного: навсегда забыть прошлое. Но она знала, что лишь прошлое помогает ей удержаться в настоящем.
 — Довольно болтать о твоем проклятом отце. Что говорил тебе Эдвард Деланца, когда вы остались на веранде вдвоем?
 Софи посмотрела на мать:
 — Он просто был очень добр ко мне. Я рассказала ему, почему я хромаю… и он был невероятно добр.
 — Его доброта скрывает лишь одну цель — намерение совратить, погубить тебя, — настаивала на своем Сюзанна.
 — Нет, — твердо сказала Софи. — Нет, ты ошибаешься. Эдвард и не думал совращать меня. Он был просто галантен и вежлив. Он вел себя как джентльмен.
 Сюзанна изумленно раскрыла глаза.
 — Софи, но ты слишком взволнованна! Если он и вправду не имел дурных намерений, тебе очень повезло. Надеюсь от всей души, что ты права и что тебе не придется страдать из-за человека, живущего слишком вольной жизнью. А кстати, контрабанда алмазов — это тоже по-джентльменски? Или то, что он спит с Хилари Стюарт, не обвенчавшись? А он действительно любовник Хилари Стюарт! Как ты думаешь, почему я поселила их в соседних комнатах?
 Софи встала и подняла руки, словно защищаясь.
 — Я сама догадалась, что он влюблен в Хилари, — хрипло проговорила она.
 Сюзанна почувствовала, как ее словно что-то обожгло изнутри. Она видела, что дочь влюбилась в Эдварда и была в смятении из-за его отношений с их соседкой. Сюзанна ужаснулась. Ей уже виделась трагедия… Джейк в свое время почти погубил ее, и она предчувствовала, что Эдвард погубит ее дочь.
 — Хилари не ночевала в своей комнате, вот что тебе следует знать.
 Софи побледнела.
 — Откуда тебе это известно?
 — Ее постель была не смята. Я это видела собственными глазами, когда заглянула в ее комнату перед завтраком, а горничные не поднимаются в комнаты гостей так рано, Софи. — Видя смущение дочери, Сюзанна мягко добавила: — Я считаю своим долгом знать, что происходит в моем доме, девочка.
 — Я не хочу больше говорить об этом.
 — Мне очень жаль, Софи, что тебе пришлось так рано окунуться в реальную жизнь. Но это лишь на пользу тебе. Если ваши пути снова пересекутся, смотри на него трезвым взглядом.
 Софи сдержанно кивнула:
 — Я все поняла, мама. Мне было приятно кокетничать с ним, но не более того. Тебе нечего бояться. — Она глубоко вздохнула. — Если я не вернусь в город, мама, я не смогу вовремя закончить портрет мисс Эймс, а ведь я обещала написать его к ее дню рождения. Разве ты забыла, что сама настаивала на этом?
 Сюзанна изучающе посмотрела на дочь, почти не слыша ее слов. Если Софи влюбилась в Деланца, следует немедленно изменить тактику. Летний дом Хилари расположен тут же, на взморье, неподалеку от дома Ральстонов, и Эдвард, пожалуй, будет проводить слишком много времени в Ньюпорт-Бич, согревая постель миссис Стюарт… Ну а если в свободные часы он начнет охотиться за Софи?
 — Я передумала, — внезапно сказала Сюзанна, чувствуя, как на лбу у нее выступают капельки пота. Одна лишь мысль о том, что Эдвард может оказаться слишком близко к Софи, заставила ее сердце испуганно сжаться. — Ты можешь уехать утром в понедельник, как и собиралась.
 — Спасибо, мама!
 Софи обняла мать, с подозрением глянувшую на нее, и выбежала из комнаты.
 Сюзанна смотрела вслед дочери, мучаясь неуверенностью. Софи никогда прежде не интересовалась мужчинами, Сюзанна была уверена в этом, а теперь вдруг заинтересовалась слишком явно, вопреки своим заверениям в обратном.
 Она подошла к двери и увидела, что девушка неловко поднимается наверх. Сюзанна нахмурилась. В этом нет никакого смысла. Эдвард Деланца может заполучить любую женщину. С какой бы стати он стал преследовать Софи? Разве что от скуки, от эксцентричности… или же в нем и вправду пробудилось сочувствие? Да нет же, вряд ли он стал бы всерьез добиваться Софи… Только не он.
 Ладони Сюзанны повлажнели. Она решила, что не должна оставить Деланца ни единого шанса. Она напишет миссис Мардок, чтобы та ни на минуту не спускала глаз с Софи. Если даже Эдвард Деланца по каким-то невообразимым причинам вздумает преследовать девушку в Манхэттене, Сюзанна сразу об этом узнает.

 Глава 7

  Нью-Йорк 
 Грохот все нарастал, становился оглушающим. Земля под ногами Софи ощутимо задрожала, как и стена кирпичного здания за ее спиной; задребезжали стекла в окнах. Холст на мольберте трепетал под ее рукой. Но Софи ничего не замечала.
 Стоя на тротуаре Третьей авеню, Софи сосредоточенно работала, удары ее кисти были короткими и быстрыми. Но вот поезд миновал эстакаду, и снова стали слышны обычные звуки улицы — зазывные выкрики уличных торговцев, резкие еврейские голоса, крик и смех детей, играющих возле многоквартирных домов и под эстакадой надземной железной дороги. Копыта лошадей цокали по булыжнику мостовой, катили коляски и двуколки, громыхали конные платформы. Где-то неподалеку раздалась предостерегающая трель полицейского свистка. Кучера и возчики кричали на мальчишек, гоняющих мяч чуть ли не под колесами. А на противоположной стороне улицы стоял в дверях своей лавки толстый немец-бакалейщик, наблюдая за Софи и присматривая за тем, чтобы никто из прохожих не стащил его товар с выставленных на улицу лотков.
 Софи с июня приходила сюда, чтобы писать. Когда она впервые появилась здесь, на нее глядели с недоумением, но теперь, похоже, привыкли к ее постоянному присутствию. Софи вздохнула, всмотрелась в холст и отложила кисть.
 Софи знала, что уже пора уходить, она и так слишком задержалась сегодня. Рядом с мольбертом стоял небольшой складной столик, на котором лежали необходимые для работы принадлежности; там же были и большие мужские часы. Посмотрев на них, Софи снова вздохнула. Мисс Эймс с минуты на минуту придет к ней домой, чтобы увидеть свой портрет и забрать его. И все же девушка медлила, ей не хотелось уходить.
 Слегка нахмурясь, Софи снова взглянула на холст. Что ж, в этой жанровой сцене ей удалось схватить настроение: она изобразила двух коренастых женщин, сидящих на крылечке многоквартирного дома, — женщины явно устали, но оживленно о чем-то разговаривали, их истрепанная одежда сохранила яркие краски. На одной из них, миссис Гутенберг, было красное платье, оно выглядело сверкающим всполохом на фоне в основном темной живописи. Но несмотря на неожиданное красное пятно и свет, танцующий на мостовой, работе все же чего-то не хватало.
 Софи хорошо знала, в чем одна из ее проблем. Она не была зачарована тем, что писала. А объект, который неудержимо манил ее, она отказывалась писать. Потому что этим объектом был Эдвард Деланца.
 Она не будет писать его.
 Софи вздохнула. Вернувшись в город больше недели назад, она почти все свое время тратила вот на этот холст и на портрет мисс Эймс и все же никак не могла выбросить из головы Эдварда. Софи прикинула, что за тот уик-энд на взморье они с Эдвардом разговаривали в общей сложности не более пятнадцати минут. И тем не менее он постоянно вторгался в ее мысли.
 Софи поморщилась. Несмотря ни на что, Эдвард Деланца был великолепным, неповторимым образцом мужчины, и как модель для портрета он был изумителен. Как же ей устоять перед искушением написать его? Как?
 Где взять силы, если даже мысль об этом обжигает предвкушением, предчувствием…
 Софи заставила себя снова сосредоточиться на жанровой сценке, которую она твердо решила завершить до конца лета. В таких местах, в такой обстановке, как здесь, Софи никогда прежде бывать не приходилось и вряд ли удастся прийти сюда снова в ближайшее время; вот когда ей исполнится двадцать один, она сможет распоряжаться собой и жить, где ей вздумается. А мать ни за что не позволила бы ей посещать подобные районы, несмотря на то что Софи очень хотелось написать что-нибудь из жизни рабочего класса и иммигрантов. Не стоило бы и пытаться получить такое разрешение, ей бы все равно отказали. И сейчас Софи работала здесь без позволения. Она чувствовала себя немножко виноватой, однако искусство было для нее превыше всего.
 Над этим холстом Софи работала тайком. Она совсем не случайно взялась за него именно летом, ведь Сюзанна находилась на безопасном расстоянии, в Ньюпорте, и вероятность быть пойманной с поличным сводилась к минимуму.
 Предполагалось, что в эти часы Софи находится на занятиях в Академии. Но те занятия, что проводились там сейчас, не слишком интересовали Софи: ее не привлекала гравюра, и в последние шесть недель она самостоятельно занималась живописью маслом с натуры.
 Кучер с коляской ожидал девушку неподалеку. Софи сказала Биллингсу, что работает над заданием, полученным в Академии. Вряд ли он ей поверил, но он любил Софи и ни за что бы ее не выдал, и в то же время он слишком боялся выпустить ее из виду. Слуги Ральстонов знали дочь своей хозяйки с девятилетнего возраста, и каждый из них был прекрасно осведомлен о любви Софи к рисованию и живописи.
 Эта страсть была очевидна уже тогда, когда девушка впервые появилась в особняке Ральстона как его приемная дочь. Бенджамин коллекционировал предметы искусства и картины. Подобно многим людям его круга, он в основном интересовался работами американских художников, но в то же время, как и некоторые наиболее проницательные коллекционеры, он приобрел с дюжину работ французских художников-барбизонцев начала девятнадцатого века; у него было несколько сельских пейзажей Милле и Руссо, были и более броские, эротичные работы художников Салона — Кутюрье и Кабанеля. Еще куда более важным было то, что Ральстон посетил большую нью-йоркскую выставку 1886 года. Ему понравились работы нового направления — этих художников пресса и критики назвали импрессионистами, — и Бенджамин купил работы Писарро и Дега, а четыре года спустя приобрел еще одного Дега и натюрморт Мане. Софи была ошеломлена, увидев галерею Ральстона. Она каждый день проводила там многие часы.
 Софи увлекалась рисованием задолго до того, как поселилась в особняке Ральстона, с самого раннего детства. В доме отчима в программу ее занятий входило и рисование, и гувернантка девочки весьма серьезно отнеслась к карандашным наброскам и акварелям Софи. Но к двенадцати годам она превзошла свою учительницу, и мисс Холден, понимая это, поговорила с Сюзанной, пытаясь обратить ее внимание на талант малышки. Но миссис Ральстон совершенно не интересовало то, что ее дочь одержима противоестественной, как она считала, для девочки склонностью к искусству, и она вовсе не намеревалась подыскивать для Софи настоящего учителя.
 Софи умоляла, настаивала, скандалила. После смерти отца она стала очень тихой девочкой, ничего не требовала, ни на что не жаловалась, была очень скромна во всем. Но не в данном случае. Сюзанна, по-настоящему раздраженная, пригрозила вообще выбросить из дома все краски и кисти, запретила дочери рисовать и говорить о рисовании. Но, к счастью, Бенджамин Ральстон, привлеченный необычным шумом в доме, вмешался.
 Поскольку Бенджамин крайне редко интересовался делами своей падчерицы — да и своей собственной дочери тоже, — Сюзанна не смогла оставить без внимания вмешательство мужа и нашла для Софи наставника. Поль Веро преподавал в Академии изящных искусств и порой давал частные уроки на стороне — если считал, что ученик того стоит.
 Он мгновенно понял, что на Софи не следует жалеть ни времени, ни усилий. Девочке было тринадцать лет, когда она начала занятия с Веро, и продолжались они более трех лет. Веро был требователен и взыскателен, часто бранил работы своей ученицы и очень редко хвалил. Он настаивал, чтобы Софи начала с азов — с изучения рисунка, с гипсов. В первый год она рисовала только углем, чуть не по пятьсот раз повторяла одни и те же натюрморты, и вообще рисовала все, что только можно нарисовать, пока не научилась наполнять кипучей жизнью даже простейшие композиции из двух-трех яблок.
 Годом позже Веро заявил, что она вполне овладела рисунком и настало время перейти к цвету и свету. Софи ликовала — она любила цвет. И Веро видел, что время частных уроков подходит к концу. Он был потрясен до глубины души, когда понял, что его юная ученица обладает огромным талантом, что ее чувство цвета почти совершенно. Софи хотела пользоваться красками дерзко, в неортодоксальной манере, но Веро пока что не позволял ей этого.
 «В один прекрасный день вы сможете позволить себе быть оригинальной, ma petite [1] , но только после того, как овладеете всем, чему я должен вас научить», — говорил он ей, и этот рефрен сопровождал Софи в последующие годы, когда, ворча, одну за другой копировала работы старых мастеров в разных музеях города. Софи хотела творить самостоятельно, а Веро требовал копирования, копирования…
 Наконец Софи исполнилось шестнадцать. Она держала экзамен и была принята в Академию, где ей предстояло продолжить уроки как с Веро, так и со многими другими преподавателями. Но вот однажды Веро пришел к Софи расстроенный, на его глазах блестели слезы.
 — Я уезжаю домой, mа petite, — сказал он. Софи испугалась:
 — Домой? Во Францию? Что-нибудь случилось?
 — Да. В Париж. Там моя семья, и я получил известие, что жена очень больна.
 Софи стиснула руки и изо всех сил пыталась удержаться от слез. Ей никогда почему-то не приходило в голову, что у этого немножко унылого, неразговорчивого человека может быть семья, да еще так далеко — в Париже. Как ей будет не хватать ее учителя, наставника, друга!
 — Конечно, вы должны ехать, — прошептала она. — Я буду молиться о том, чтобы мадам Веро поправилась.
 — Ну, не нужно падать духом, малышка, — взял ее за руку Веро. — Я уже научил вас всему, чему мог. — Он поцеловал ее пальцы. — И не стану скрывать, в последнем письме моему другу, Андре Волару, я именно в этом и признался.
 Волар был парижским торговцем картинами, о котором Веро постоянно упоминал в разговорах с Софи.
 — Теперь вы должны учиться в Академии, у других наставников, — продолжал Веро. — И у окружающих, и у самой себя, а главное — у жизни. — Он наконец улыбнулся. — Но будьте терпеливы, mа petite. Будьте терпеливы. В один прекрасный день вы обретете полную свободу в красках. Вы молоды, у вас есть время. Упорно учитесь. А когда приедете в Париж, не забудьте обо мне.
 И он уехал. Софи плакала, чувствуя, что потеряла самого дорогого друга, настоящего друга. Несколько дней она не могла не только рисовать, но и думать о рисовании, ей ужасно не хватало Веро — единственного человека, по-настоящему понимавшего Софи с тех пор, как умер ее горячо любимый отец.
 Вернувшись в тот день в студию, Софи не подчинилась последним наставлениям Веро. Она работала тогда над пасторальной сценой, названной просто «Центральный парк». Игрушечные лодки плавали в маленьком озерце, мальчишки в широких штанах до колен следили за лодочками — веселые, смеющиеся… Софи долго смотрела на картину, сердясь на своего уехавшего учителя, чувствуя себя слишком молодой, глупой и непокорной. Еще неделя — и она начнет заниматься в Академии. Но Софи почему-то казалось, что время не на ее стороне и всегда будет против нее.
 Сердце девушки билось быстрее обычного, когда она, внезапно решившись, взяла небольшую кисть и лихорадочно обмакнула ее в ярко-желтую краску. И вскоре безмятежная вода озера заиграла синевой и зеленью, контрастируя с желтыми пятнами света, а потом и белые кораблики взорвались многоцветьем. Идиллическая сценка у озера запылала горячим цветом и трепещущим движением. Софи, работая, думала о Моне, чьи картины она не однажды видела в галерее Дюран-Ру в центре города.
 Софи гордилась своей первой вылазкой в мир современной живописи, гордилась, но и сомневалась, и отчаянно нуждалась в поощрении и утешении. Возможно, в ее работе слишком видны неопытность и незрелость, где ей до утонченности и необычности Моне? Она робко рассказала Лизе о своей попытке, решившись поведать о своих надеждах, решившись поделиться с сестрой тем, что чувствует в себе потребность следовать новому направлению, что, кажется, нашла свой собственный стиль. Лиза ужасно разволновалась и рассказала о новой работе Софи Сюзанне, которая настояла, чтобы ей показали картину. Софи пригласила мать и сводную сестру в мастерскую, пытаясь скрыть свой страх и неуверенность. Картина потрясла их обеих.
 — Ты сумасшедшая! — кричала Сюзанна. — И любой скажет, что ты сумасшедшая! Что ты ненормальная калека! Ты ни в коем случае не должна писать в такой манере! Я тебе запрещаю! Ты слышишь? Что случилось, где твои очаровательные портреты и прелестные пейзажи? Почему бы тебе не начать новый портрет Лизы?
 Юная художница не смогла скрыть свою боль. Она пыталась понять, права ли мать, — возможно, ее попытка следовать примеру великого Моне была и вправду так чудовищна, так безобразна, как утверждала Сюзанна? Софи выбросила картину, однако Лиза подобрала ее и спрятала на чердаке. А Софи отправилась в Академию и продолжила изучение традиционных линий и форм, тени и света, проводя к тому же по три-четыре часа после занятий в Метрополитен-музее, где копировала одного прославленного художника за другим.
 Но теперь она была не одна. Уже к середине первого семестра у Софи появились две подруги — а ведь до сих пор у нее никогда не было подруг. Джейн Чандлер и Элиза Рид-Уаринг — молодые девушки из приличных семей — так же, как Софи, страстно любили искусство. Они втроем бродили по музеям и галереям и проводили вместе почти все свободные часы. Посещали одни и те же занятия, садились рядом, когда это было возможно, вместе готовились к экзаменам. И следующие годы стали самыми счастливыми в жизни Софи.
 Но постепенно девушка начала ощущать, что с нее довольно. Она устала от копирования старых мастеров. Она уже изучила до мельчайших подробностей анатомию женщины, а занятия по мужской натуре были ей недоступны. Гравирование сухой иглой и травлением не слишком ее интересовало. Софи хотелось испытать себя в чем-то новом, ином, отличающемся от привычного. Ей хотелось буйства красок и света.
 И постепенно это желание становилось все сильнее. Софи поделилась своими стремлениями с подругами. Но Джейн была вполне довольна учебной программой, потому что в будущем намеревалась работать вместе со своим отцом, гравером. А Элиза хотела стать портретисткой, и ей нравилось изучать работы старых мастеров. Обе девушки аккуратно посещали занятия и ни на что не жаловались. Недавно обе они обручились с молодыми людьми своего круга. Они не говорили об этом, но Софи знала, что подруги удивляются, почему она сама до сих пор ни с кем не обручена. В конце концов Софи с грустью увидела, что подруги понимают ее далеко не полностью.
 — Но если так велико твое желание работать по-своему, Софи, — сказала Элиза, — так почему не попробовать? Или ты боишься?
 Софи и в самом деле боялась, да разве могло быть иначе? Но при этом ее сжигала постоянная жажда нового. И вот, отправившись в поисках подходящей натуры на прогулку вместо очередного урока, она забрела как-то на Третью авеню.
 Тогда-то она и решила написать жанровую сценку, но не так, как написали бы ее Милле, Руссо или Диас, а так, как хотелось того Софи О'Нил.
 — Мисс Софи! — прервал ее размышления грубоватый оклик кучера. — Уже половина четвертого!
 Софи вздохнула.
 — Спасибо, Биллингс. Я собираюсь.
 Пора было отправляться домой, где, наверное, уже ждет ее ворчливая мисс Эймс.
 Войдя в гостиную матери, Софи замерла у порога.
 Прямо напротив нее стоял Эдвард Деланца. Он тепло улыбнулся девушке.
 Софи уставилась на него расширившимися глазами, не в силах отвести взгляд. Наконец она заметила, что в гостиной находится и мисс Эймс. Старая дева сидела на кушетке возле мраморного камина и пожирала алчным взглядом Эдварда и Софи, переводя пронзительные черные глаза с одного на другую.
 Софи на мгновение охватила паника. Что он здесь делает?..
 Эдвард шагнул навстречу, окинув Софи внимательным быстрым взглядом, окончательно лишившим ее присутствия духа.
 — Добрый день, мисс О'Нил. Я случайно проезжал мимо и подумал, что следует оставить свою визитную карточку. Но мне сказали, что вы должны вернуться домой с минуты на минуту… — Он усмехнулся, его голубые глаза смотрели прямо в глаза Софи. — И я решил, что лучше дождаться вас.
 Софи все еще не могла двинуться с места. Когда Эдвард оглядел ее, она сообразила, что вид у нее, должно быть, просто ужасный. Софи испугалась. Ведь сейчас в ней трудно узнать ту девушку, какой она была тогда, на веранде, — в тот вечер ее волосы лежали в аккуратной прическе, на ней было вечернее платье… А теперь она может показаться куда более эксцентричной, чем ее все считают.
 И одежда, и прическа Софи находились сейчас в полном беспорядке. Шпильки давно вылетели, и толстая коса не лежала уже вокруг головы, а свободно висела за спиной, и из нее выбились пряди. Софи чувствовала, что ее коса вот-вот совсем расплетется, и тогда волосы вообще будут выглядеть ужасно… Хуже того, блузка и юбка Софи были перепачканы красками, и девушка прекрасно знала, что от нее сильно пахнет скипидаром. Она вообще в эти дни мало обращала внимания на свою внешность, потому что знала — мать в Ньюпорте, дом пуст, и она не ждала других гостей, кроме мисс Эймс.
 Гостей? Эдвард Деланца зашел к ней в гости?!
 — Девочка, ты что, язык проглотила? — поинтересовалась мисс Эймс, вставая. — Ты даже не поздороваешься с этим милым джентльменом?
 Софи густо покраснела.
 — Мистер Деланца… — с трудом выговорила она. Она поняла наконец, что он пришел именно к ней. И тут же в памяти всплыли слова Сюзанны: «Его доброта скрывает лишь одно — его намерение совратить и погубить тебя».
 Мисс Эймс подошла к Софи, глухо постукивая по полу своей тростью.
 — Где мой портрет? — спросила она.
 Вздрогнув, Софи вернулась к реальности; теперь она побледнела, сердце стучало неровно.
 — Мисс Эймс, — едва выговорила она, остро ощущая присутствие Эдварда. — Добрый день…
 — Мой портрет, девочка!
 Софи, пытаясь взять себя в руки, глубоко вдохнула. Она не смела поднять глаз на Эдварда, с улыбкой смотревшего на нее. «Он играет с тобой, дорогая…»
 — Он готов, мисс Эймс. Дженсон, принесите его, пожалуйста.
 Через минуту дворецкий внес в гостиную холст в раме. Он установил портрет у стены так, чтобы тот был виден всем троим. И вдруг Софи охватила тревога. Не из-за мисс Эймс, которой портрет, уж конечно, понравится, а из-за Эдварда Деланца.
 Написанный вполне профессионально, портрет, однако, вряд ли мог взволновать. Он был зауряден. Софи заставляла себя работать над ним. Она обнаружила, что смотрит не на мисс Эймс, а на Эдварда, ожидая его реакции. Это, конечно, глупо. Зачем ей беспокоиться из-за того, что он подумает о ее работе? Потом она попыталась угадать, что бы он сказал о жанровой сценке с двумя женщинами-иммигрантками.
 Ей не надо тревожиться. Да она и не тревожится ничуть, мысленно поправила она себя. Он вообще не имел права являться в этот дом. Зачем он пришел? Поиграть с ней, совратить ее? Возможно, ему надоела Хилари? И он думает, что Софи окажется легкой добычей? Зачем он пришел ?
 — Да, это очень похоже на меня, — неохотно признала мисс Эймс, рассматривая свое изображение на холсте. — Немножко слишком реалистично, вам не кажется? Разве ты не могла сделать меня чуть-чуть посимпатичнее, девочка?
 Софи не ответила. Эдвард внимательно смотрел на портрет, лоб его чуть сморщился… Потом он резко обернулся к девушке:
 — Вы очень талантливы, мисс О'Нил.
 Софи сжала зубы. Еще чуть-чуть — и она, кажется, сломала бы их.
 — Спасибо, мистер Деланца, — холодно поблагодарила она.
 — Вы не зря говорили, что страстно любите свое искусство. — В глазах Эдварда промелькнуло замешательство. — Вы очень точно изобразили мисс Эймс.
 Софи почувствовала, что заливается краской, — ведь этот портрет как раз начисто был лишен страсти, и она это слишком хорошо знала. Но понял ли это Эдвард? Возможно, его замечание таит в себе какой-то намек?
 — При помощи фотоаппарата можно сделать то же самое, — резко произнесла она.
 Эдвард изумленно раскрыл глаза.
 — Ну, ну, он же хотел сделать тебе комплимент, девочка! — вмешалась мисс Эймс, но Софи ничуть не жалела о своих прямых словах, даже если они могли показаться грубостью. — Ты талантлива, это действительно так. Ну-ка, Дженсон, отнесите это в мою коляску. — Мисс Эймс посмотрела на Эдварда. — Я видела, вы приехали в одном из этих проклятых автомобилей, но что до меня, так я считаю: если лошади и кабриолеты были хороши для моих родителей, то они хороши и для меня.
 Эдвард улыбнулся старой леди:
 — В прошлом году, в ноябре, я ездил на автомобильную выставку в Лондон. И там машины поймали меня, как форель на крючок.
 — Хмм… — буркнула мисс Эймс. — Всем молодым девчонкам это нынче нравится, не правда ли, моя дорогая?
 Провожая мисс Эймс до двери, Софи чувствовала, что ее сердце и пульс словно бы взбунтовались. Что это выдумала старая леди? И в то же время перед мысленным взором девушки невольно вставала заманчивая картина: она сидит в двухместном черном автомобиле, а рядом с ней Эдвард в кепи и защитных очках… До сих пор Софи не приходилось кататься в авто, а может быть, она и умрет, не узнав, что это такое. И воображать себя на такой прогулке, да еще с Эдвардом Деланца, — просто романтическая ерунда, не более того.
 Но вот ей пришлось наконец вернуться в гостиную. Хотя Софи очень боялась остаться наедине со своим гостем, все же она сумела немного успокоиться. Эдвард вышел из гостиной. Софи нашла его в коридоре рассматривающим ее картину двухлетней давности. Он обернулся к девушке:
 — И это тоже писали вы?
 Это был портрет Лизы в детстве. Софи писала его по памяти и при помощи фотографии.
 — Вы знаток искусства, мистер Деланца? — Мысли Софи путались, она была чрезвычайно смущена.
 — Едва ли. — Он широко улыбнулся.
 — Но вы обладаете верным взглядом, мистер Деланца. — Софи разгладила несуществующую складку на юбке. К еще большему своему смущению, она увидела у себя на руке полоску красной краски. — Боюсь, я сегодня выгляжу не лучшим образом.
 В его глазах вспыхнули искры.
 — Не совсем так, мисс О'Нил.
 От его слов воображение Софи снова разыгралось, но она решительно отбросила ненужные мысли. И все же тело ее напряглось… она инстинктивно сложила руки на груди.
 — Зачем вы пришли? — тихо спросила она.
 — А как вы думаете, зачем я здесь, Софи?
 Девушку вдруг охватило напугавшее ее саму страстное желание, она почувствовала, как в ней закипает кровь… Она напомнила себе, что этот человек — беспринципный мошенник. Неужели он и вправду хочет совратить ее? Нет, вряд ли…
 Но зачем бы еще ему приходить сюда — и зачем называть ее просто по имени, да еще таким соблазняющим тоном? Софи выпрямилась, собирая волю в кулак. Она однажды уже чуть не поддалась его обаянию, чуть не сдалась перед его красотой, на этот раз не следует быть такой дурочкой. Он может делать что угодно, говорить что угодно, однако она сохранит ясность мысли и не поддастся невольным желаниям.
 — Не имею ни малейшего представления, мистер Деланца, — услышала она собственный голос.
 — Я пришел навестить вас, разумеется, — сказал он, улыбаясь и сверкая очень белыми зубами. Его дерзкие голубые глаза весело смотрели на Софи.
 Вопреки всей своей решимости девушка ощутила, что его чары неумолимо опутывают ее. Его притягательная сила казалась неодолимой.
 — Мистер Деланца, я не понимаю… — напряженно произнесла она. — Зачем вам навещать меня?
 — Вы задаете этот вопрос всем джентльменам, заходящим к вам?
 Софи вспыхнула от искренней растерянности.
 — Уверена, я говорила вам, что у меня нет поклонников.
 Эдвард по-прежнему смотрел на нее, но улыбка исчезла с его лица.
 — К вам никто не приходит?
 Она вздернула подбородок:
 — Из джентльменов — никто.
 Его глаза смотрели недоверчиво. Потом он снова улыбнулся:
 — Ну, теперь один такой появился — это я.
 Софи нервно вздохнула. Кровь бешено билась у нее в висках.
 — Вы светский человек… — заговорила Софи, осторожно подбирая слова. Она твердо решила выяснить его намерения. Твердо решила разгадать эту загадку, решить ее раз и навсегда.
 Эдвард вопросительно вздернул левую бровь.
 — А я, как вы и сами видите, художница, занятая своим делом и слишком эксцентричная. И… — Она не могла этого выговорить. Не могла вслух назвать причину, по которой он просто не мог считать ее интересной женщиной.
 Его глаза потемнели.
 — И что еще?
 — Зачем вы пришли сюда? — выкрикнула Софи, теряя остатки и без того слабой выдержки.
 Он склонился над ней.
 — Значит, вы эксцентричны, вот как? Это забавно, потому что я не вижу в вас ничего эксцентричного. Оригинальность, талант — да. Эксцентричность? Нет. Чьи слова вы повторяете, Софи? Вашей матери?
 Девушка от изумления потеряла дар речи. Он шагнул к ней — Софи подалась назад.
 — Похоже, вы кое-что забыли, — пробормотала она.
 Софи нервно облизала губы. Он вынудил ее прижаться спиной к стене. Софи дрожала от страха — она уставилась на Эдварда, окончательно онемев. Что, если он воспользуется ситуацией и поцелует ее? Как ей тогда быть?
 А он подумал вдруг, что если ее до сих пор никто никогда не целовал, то ей, пожалуй, это должно понравиться…
 В синих глазах Эдварда мелькнул гнев. я.
 — Мне плевать на вашу дурацкую лодыжку, Софи.
 — Ну, тогда вы единственный человек, который…
 — Просто все остальные — толпа чертовых придурков.
 Софи не отрывала от него взгляда, остро чувствуя, что их тела разделяют всего несколько дюймов, ощущая жар его тела. Хуже того, она ощущала, что и ее тело горит огнем, чего с ней никогда прежде не бывало.
 — О чем это вы?
 Он поднял руку. На одно краткое мгновение Софи показалось, что Эдвард хочет коснуться ее. Его рука помедлила возле плеча девушки, но потом Эдвард оперся ладонью о стену, как раз возле головы Софи.
 — Я говорю, что зашел навестить вас, как это мог сделать любой другой молодой человек. Все вполне благопристойно и мило. Просто я нахожу вас очень интересной. А вы ведете себя так, будто я прокаженный.
 — Я не хотела произвести такое впечатление, — неуверенно ответила Софи. Рукав его синего пиджака был так близко, что она ощутила щекой прикосновение мягкого ворса шерстяной ткани.
 Эдвард внимательно посмотрел на девушку.
 — Почему вы меня боитесь?
 — Я не боюсь…
 Но она боялась — ох, как она боялась! «Что мне делать, если он вздумает поцеловать меня?..»
 Он криво улыбнулся. В глазах мелькнула горечь.
 — Наверное, мне не следует вас винить. Но я вам обещаю, Софи, что никогда не причиню вам ни малейшего вреда. Я хочу быть вашим другом.
 Последние слова он произнес мягким, почти мурлыкающим тоном. Софи немедленно отреагировала. Ее сердце забилось втрое быстрее, стало трудно дышать, во рту пересохло. Какую дружбу он имеет в виду?..
 Софи осторожно посмотрела в его сверкающие голубые глаза. И перед ней всплыла картина слившихся тел, мужского и женского. Мужчиной был Эдвард, а женщиной — она сама. Конечно, в его словах был и другой, более глубокий, скрытый смысл, Сюзанна наверняка посчитала бы так. Но Софи сомневалась, верно ли это, потому что помнила, как добр и мягок он был с ней там, на веранде в Ньюпорте, тем незабываемым вечером. И она не знала, что ей чувствовать сейчас, когда он говорит с такой искренностью, — облегчение или разочарование.
 Он пристально глядел ей в глаза.
 — Мы друзья, Софи?
 Софи задрожала. Она знала, что Эдвард ощущает эту дрожь, потому что щекой она касалась его руки. А если бы он еще чуть-чуть продвинулся вперед, то и колени их соприкоснулись бы.
 — Софи?..
 Она пыталась найти подходящие слова для ответа, но все казалось ей двусмысленным.
 — Конечно, мы друзья, если это то, чего вы хотите. — И она снова покраснела.
 Похоже, Эдвард был доволен. Но его следующие слова страшно взволновали Софи и окончательно лишили ее присутствия духа.
 — А вы не напишете что-нибудь для меня?
 — Что?
 — Вы не могли бы написать что-нибудь для меня, Софи? — повторил он.
 Она не в состоянии была шевельнуться. И сердце ее вновь бешено заколотилось.
 — Напишите хоть что-нибудь, — льстиво-умоляюще проговорил Эдвард. — Что-нибудь, что вам самой захочется.
 Софи подумала, что таким тоном ему приходилось говорить не однажды, со многими женщинами, когда он хотел поймать очередную жертву и затащить ее в свою постель. Она вжалась спиной в стену:
 — Нет. Не думаю… Нет.
 Его улыбка увяла.
 — Но почему?
 — Это не слишком хорошая идея.
 — Отчего же?
 Софи и сама не знала. В ней говорил инстинкт, предостерегая ее, не разрешая уступить его просьбе. Может быть, потому, что она находила его совершенно неотразимым, и потому, что ей очень хотелось услышать от него слова одобрения, даже если они не относились бы к ее работе и профессиональному мастерству. И почему-то Софи ощущала, что очень опасно впустить Эдварда в мир своего искусства, — куда более опасно, чем оставаться с ним наедине вот здесь, сейчас… или принять его дружбу.
 — Вы слишком многого просите.
 — Разве? Вы же написали портрет для мисс Эймс.
 — Это не одно и то же.
 — Почему?
 Софи не нашлась что ответить. Она не могла сказать ему, что мисс Эймс — просто милая, хоть и ворчливая старушка, тогда как Эдвард — сказочный принц, мечта каждой женщины, и к тому же портрет мисс Эймс она написала по настоянию матери, а не по просьбе пугающего, опасного незнакомца-мужчины.
 — Я очень занята, — ответила она наконец, хотя язык с трудом повиновался ей: ведь, говоря правду, она в то же время и лгала. — У меня занятия в Академии и этюды, это занимает почти все мое время.
 — Понимаю. — Эдвард явно был огорчен, он опустил руку, которой опирался на стену. — Я думал, что, если мы стали друзьями, у вас найдется немножко времени и для меня.
 Софи не знала, что думать. А если он и вправду просто вежлив и галантен? Если он вправду хочет стать ее другом? Если они смогут завязать платонические, но теплые и долгие отношения? Софи уже поняла — ей не хочется, чтобы Эдвард исчезал из ее жизни. Он стал частью ее мира, хотя едва успел приблизиться к самому его краешку.
 — Почему вы все это делаете? — прошептала она.
 — Потому что вы в этом нуждаетесь, — очень мягко ответил он, уверенно глядя ей в глаза. — Я вам нужен, Софи. Вы нуждаетесь в хорошей встряске.
 Софи онемела.
 И тут вдруг его руки оперлись о стену, по обе стороны головы девушки.
 — Вы нуждаетесь в хорошей встряске, — повторил Эдвард, на этот раз грубоватым тоном, и внезапно его бедра коснулись ее бедер. — Отчаянно нуждаетесь.
 Софи похолодела. Она ощущала его крепкие, мускулистые ноги и бедра… И ее охватило отчаяние оттого, что это прикосновение вызвало у нее в крови настоящий пожар. Она утонула в сверкающей голубизне его глаз, светившихся сейчас так необычно. Софи никогда не приходилось прежде видеть такого света ни в глазах мужчин, ни в глазах женщин. Она облизнула губы. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Конечно, это просто невозможно, однако… У Софи мелькнула абсурдная мысль, что Эдвард хочет поцеловать ее. И если ее инстинкт говорил правду, то надо немедленно оттолкнуть Эдварда, немедленно и решительно. Софи попыталась собраться с силами, найти подходящие слова — но не сумела.
 — Я намерен как следует встряхнуть вас, Софи, — негромко проговорил он, и глаза его сверкали по-прежнему, а сам он так близко наклонился к девушке, что почти касался ее груди.
 Их взгляды встретились. Казалось, испепеляющая своим жаром молния пронеслась между ними, и вспышка эта была так сильна и ярка, что Софи забыла о благопристойности и предостережениях матери, вообще о том, как должна вести себя порядочная леди. Все ее существо кричало: «Да, да!..» Эдвард понял это. Его губы сложились в мягкую улыбку, и он наклонился к ней. А для Софи момент ожидания его поцелуя был самым прекрасным и самым болезненным моментом всей ее жизни.
 Она забыла обо всем на свете. По ее венам несся огонь, кожа пылала, лоно терзала пульсирующая боль, наполняя Софи странным, непонятным ей желанием. Она слышала, как с ее собственных губ сорвался тихий, похожий на стон звук — и тут же тело Эдварда коснулось ее тела. Софи задохнулась, когда напрягшееся мужское естество Эдварда прижалось к ее животу, девушку словно парализовало.
 Его губы осторожно коснулись ее губ. Софи негромко застонала, охваченная томлением. Его губы снова коснулись ее рта. Софи сжала руки в кулаки, чтобы не вцепиться изо всех сил в широкие плечи Эдварда. Ее тело трепетало в ответ на легкое, нежное соприкосновение их губ, в ответ на тяжелый жар его чресел. Пораженная, Софи поняла: он ей нужен, она хотела бы растаять в его руках, ей хотелось касаться его тела — всего тела, хотелось опуститься с ним на пол, прижаться обнаженным лоном к его пульсирующей твердыне… Ей хотелось плакать, стонать, кричать от желания, ей хотелось завизжать: «Да!» Ей хотелось прорыдать: «Сейчас!..» И еще ей .хотелось, чтобы он поцеловал ее так, как целовал Хилари. Глубоко, сильно… Чтобы впился в ее раскрытые губы, и чтобы это стало прелюдией к тому, что Эдвард хотел сделать с ней, к тому, чего хотело его великолепное, сильное тело.
 Но ничего подобного не произошло. После краткого мгновения, после мягкого и легкого прикосновения к ее губам он замер.
 Глаза Софи были закрыты. Но она дышала тяжело, словно пробежала марафонскую дистанцию. Ее ногти впились в ладони. Тело дрожало, как туго натянутая тетива.
 — Боже… — хрипло прошептал Эдвард.
 Софи осмелилась наконец открыть глаза, осмелилась взглянуть на него. И ее словно обожгло устрашающим мужским желанием, которое она увидела в его взоре.
 — Боже! — воскликнул он и резко отшатнулся от девушки. Софи не могла поверить. Она стояла, прислонясь к стене, жадно хватая воздух, и сердце ее стучало так громко, что она сама слышала его удары. И постепенно она осознала… Да, Эдвард поцеловал ее, но так легко, так коротко — едва ли этот поцелуй длился дольше сотой доли секунды. А она покорилась…
 Нет, не покорилась. Это ничуть не было похоже на покорность. Она страстно желала поцелуя, она готова была стать распутной, дикой, безрассудной, готова была к тому, чтобы осуществились самые безумные фантазии.
 Софи прижала ладонь к губам, и на ее глазах выступили слезы. Боже, Боже!..
 — Ч-черт… — пробормотал Эдвард. Он быстро ушел в дальний конец гостиной и теперь стоял там спиной к Софи, ероша волосы.
 Наконец он обернулся. Их разделяла вся гостиная. Он улыбнулся. Но это была уже не прежняя его улыбка — в ней явно просматривалась неуверенность.
 — Знаете, мне кажется, я и в самом деле очень хочу иметь вашу картину, — с непонятной насмешкой произнес он.
 Софи не ответила, потому что просто не могла говорить. Но если картина заставит его уйти, навсегда оставить ее в покое, С ее девственностью и здравомыслием, — ну что ж, он получит картину. Но уйдет ли он тогда?..
 — Софи? С вами все в порядке? — Он уже не улыбался. Софи пыталась угадать, видит ли Эдвард, как она страдает.
 Она заставила себя выпрямиться и любезно улыбнуться — отчаянно надеясь, что он не заметил ее повлажневших глаз, не ощутил ее неистового отклика на его пыл, не почувствовал, как ее тело уступало его силе.
 — Разумеется.
 Эдвард натянуто улыбнулся.
 — Мне очень жаль… — Он замялся, подбирая слова. — Вы такая хорошенькая, Софи, и я… я забылся. Вы примете мои извинения?
 — Вам не за что извиняться, — сказала Софи, стараясь проникнуть в тайный смысл его слов. Она знала, что у нее дрожат губы. И она была изумлена, несмотря на болезненное разочарование. Неужели он и вправду считает ее хорошенькой? Ну а иначе зачем ему целовать ее? Но ведь она некрасивая… и хромая. — В самом деле, мистер Деланца, — добавила Софи, тяжело сглотнув.
 — И снова вы слишком милосердны, — пробормотал Эдвард, посмотрев ей в глаза.
 Софи не могла выдержать этого и уставилась в пол. Эдвард направился к ней, и девушка, слыша его приближающиеся шаги, окаменела. Когда же решилась поднять глаза, Эдвард стоял на достаточно безопасном расстоянии от нее.
 — Я, похоже, подверг опасности нашу дружбу?
 Софи колебалась, но потом вдруг решилась на дерзость:
 — Не знаю. А вы этого хотели?
 — Если и хотел, то бессознательно, и постараюсь все исправить, — тут же клятвенно заверил Эдвард. — Я вам это обещаю, Софи О'Нил.
 Он говорил слишком искренне, он не лгал. И Софи ответила — на сей раз от всего сердца:
 — Мы друзья.
 Он облегченно вздохнул и улыбнулся:
 — Значит ли это, что я получу картину?
 Софи, не обращая внимания на предостерегающий внутренний голос, ответила:
 — Да.
 — А что вы напишете?
 — Не знаю.
 Он тихо сказал:
 — А я знаю, чего бы мне хотелось.
 — Вы… вы знаете? — У Софи сел голос. Она снова вообразила себя в его объятиях и снова почувствовала каждый дюйм его изумительного сильного тела…
 — Я бы хотел иметь ваш портрет.
 Софи нервно хихикнула:
 — Вы снова пытаетесь встряхнуть меня, как я вижу.
 — Автопортрет для вас — встряска?
 — Я не пишу автопортретов.
 Эдвард посмотрел на нее очень серьезно.
 — Так напишите один. Для меня.
 — Нет!.. — Она скрестила руки, почти обхватив себя. — Это невозможно.
 — Почему? Почему вы не пишете автопортретов?
 Софи в замешательстве уставилась на него.
 — Вы получите что-нибудь другое, но только не автопортрет.
 После недолгого молчания Эдвард кивнул:
 — Ладно, я знаю, когда пора сдаваться. — И, быстро шагнув вперед, он взял ее руку и чуть пожал, но не поцеловал. — Я задержался, мне пора. — И улыбнулся. — Надеюсь вскоре снова увидеть вас.
 Софи отняла руку, у нее перехватило дыхание, но она надеялась, что Эдвард этого не заметил.
 — Мне понадобится некоторое время, чтобы сделать работу маслом, если вы предпочитаете именно масляную живопись.
 — Вы — художник, вам и выбирать и тему, и технику.
 Софи кивнула и пошла за ним к двери. И лишь когда Эдвард ушел, она сообразила, что ей следовало заключить с ним сделку. В обмен на свою картину надо было попросить его позировать ей.
 Он стоял спиной к Центральному парку, глядя на роскошный особняк на другой стороне улицы; он глубоко засунул руки в карманы бежевых брюк, франтоватая соломенная шляпа укрывала лицо от палящих лучей летнего солнца и от взглядов любопытных прохожих, которым вздумалось бы рассмотреть его. Едва ли кто-то мог его узнать, но все же рисковать он не хотел.
 Пора было идти. Он неохотно повернулся и медленно зашагал по Пятой авеню. Он увидел то, что хотел, хотя ему и пришлось ждать почти весь день.
 Да, он ждал целый день, только чтобы взглянуть на нее. Просто взглянуть на свою любимую дочь. Это было манной небесной для его жаждущей души.

 Глава 8

 Эдвард подвел свой черный сверкающий «паккард» к южной стоянке отеля «Савой», на углу Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню. Впереди высаживали пассажиров карета и двухколесный экипаж; напуганные звуком автомобильного мотора, лошади, запряженные в карету, встали на дыбы. Эдвард остановил машину, ожидая, когда сможет проехать к гранитным ступеням отеля. Пара гнедых наконец успокоилась, карета уехала.
 Эдвард сжал оплетенное кожей рулевое колесо, глядя прямо перед собой, но ничего не видя. Он не верил самому себе. Точнее, он не верил тому, что сделал, — и тому, что хотел сделать.
 Ведь он на мгновение забыл о приличиях и благопристойности. Забыл о собственных благих намерениях. Забыл, что Софи для него слишком молода и слишком невинна. Он думал лишь о том, чтобы поцеловать ее. И теперь вспоминал, что действительно это сделал, хотя и достаточно осторожно. Как это могло произойти?
 Разумеется, Софи очаровала его: она была неотразима в измазанной краской одежде, с пушистой полураспустившейся косой… И безусловно, она достаточно хорошенькая, чтобы возбудить интерес в любом мужчине. Но ведь не в таком мужчине, как он сам, привыкшем к куда более ярким, роскошным женщинам, не в таком, наконец, для которого интерес к женщине сводился к тому лишь, чтобы получить взаимное плотское удовольствие.
 Но что-то притягивало его к Софи… Эдварду казалось, что тут нет никакого смысла. Или он все-таки есть? Эдварду никогда прежде не приходилось встречать женщин, похожих на Софи. Она была на удивление оригинальна, необычна. И к тому же очень талантлива. Она искренне любила свое дело, свое искусство. Одного таланта было бы достаточно, чтобы привлечь внимание мужчины, хотя в работах Софи что-то смущало Эдварда, приводило в легкое замешательство. Она говорила, что страстно предана своему делу, но в портрете мисс Эймс не было и следа страсти, не было ее и в портрете Лизы. И все же Эдвард не верил, что Софи не способна на страсть. Если уж женщина заявляет, что решила жить продажей своих картин и ради искусства остаться незамужней, значит, в ней должно быть что-то еще, кроме той благопристойной точной техники, которую он видел. И еще Эдварда заинтересовали подлинная оригинальность Софи, ее независимость и те противоречия, которые он скорее ощущал, чем видел в ней. Он был уверен, что под безмятежной внешностью, которую юная художница являла миру, кроется нечто гораздо большее.
 И несомненно, Софи нуждается в хорошей встряске, об этом Эдвард думал вполне серьезно. Но сумеет ли он спасти девушку от нее самой? Сумеет ли прорваться в ее замкнутый внутренний мир, сумеет ли заставить ее забыть, что на нее наклеили ярлык эксцентричной калеки? Сумеет ли заставить ее понять, как она на самом деле необычна? Сумеет ли показать ей настоящую жизнь, пробудить в Софи дремлющие страсти, пробудить желание жить так, как живут другие женщины, — и при этом не погубить ее?
 Это была пугающая мысль. До сих пор Эдвард не собирался соблазнять Софи. Правда, он воображал, как поцелует ее, и ничего больше — никакого вреда тут не будет. В жизни Софи О'Нил явно недоставало нескольких горячих, пылких поцелуев. Это может встряхнуть ее — и неплохо — и разбудить в ней желание стать настоящей женщиной.
 Но осмелится ли он? Эдвард обладал огромным опытом общения с женщинами, однако тут всегда подразумевалось обольщение, он никогда не начинал игру, если не видел встречного влечения. И теперь он гадал, хватит ли у него самообладания для игры другого рода. Сумеет ли он удержаться в тех рамках, которые сам поставил для себя раз и навсегда?
 Экипаж, высадив пассажиров, отъехал, и Эдвард тронул машину с места. Ливрейный лакей сбежал вниз по ступеням, чтобы показать ему, где можно поставить автомобиль. Загнав «паккард» на свободный участок, Эдвард вышел из машины и запер дверцу, не переставая думать о следующей встрече с Софи. Если бы он не знал себя достаточно хорошо, то решил бы, пожалуй, что Софи вскружила ему голову. Но это абсурдно: такой человек, как он, не может увлечься всерьез.
 Эдвард легко взбежал по ступеням «Савоя», покрытым красным ковром, и лакей в красной ливрее распахнул перед ним стеклянную дверь. Погруженный в свои мысли, Эдвард рассеянно кивнул ему. Если он увидит, что в Софи разгорается интерес к жизни, — что ж, он найдет немало невинных забав, в которых они смогут вместе принять участие. Может быть, начать с хорошей прогулки в автомобиле и ленча у «Дельмонико»?..
 Эдвард пересек роскошный мраморный вестибюль и остановился у стойки портье, чтобы забрать почту; тут он случайно заметил высокого, с бронзовым загаром золотоволосого человека, внимательно глядевшего на него. Эдвард подумал, что это кто-то знакомый, но, посмотрев внимательнее, убедился, что этого мужчину он никогда прежде не видел. Он отвернулся, перебирая конверты, которые протянул ему служащий гостиницы, и тут же его кто-то сильно толкнул. Письма рассыпались по полу.
 — О, извините! — лениво растягивая слова, произнес незнакомец. — Позвольте, я вам помогу.
 Эдвард удивленно следил, как высокий загорелый чужак, минуту назад присматривавшийся к нему, подбирал конверты. Когда незнакомец выпрямился, Эдвард увидел, что тот лет на пятнадцать старше его самого. Мужчина протянул ему письма. Губы его сложились в улыбку, но глаза странного золотистого оттенка смотрели серьезно и внимательно.
 На мгновение Эдвард замер. Он определенно знал эти глаза. Такие глаза невозможно забыть.
 — Мы с вами знакомы?
 Чужак снова улыбнулся:
 — Не думаю.
 Но Эдвард чувствовал уверенность, что они где-то встречались. И еще он не сомневался, что этот человек толкнул его намеренно. Он усмехнулся:
 — Благодарю вас, сэр.
 Эдвард гадал, не стащил ли незнакомец какое-то из писем, но поскольку он не успел просмотреть их все до того, как уронил, то не мог об этом судить с уверенностью. Эдвард ожидал одного сообщения от компании «Де Бирс», из Южной Африки, а все остальные письма никакой важности не представляли. Может быть, этот человек, так же как и «Де Бирс», охотится за его рудником?
 — Надеюсь, я вас не слишком обеспокоил, — так же лениво произнес золотоволосый мужчина, холодно посмотрев на Деланца. Он, правда, сверкнул обаятельной улыбкой, но Эдвард видел всю ее фальшь. Потом незнакомец отвернулся и пошел прочь.
 Глядя ему вслед, Эдвард гадал, какого черта могло понадобиться этому типу… и где они могли встречаться прежде? В душе нарастала тревога.
 Джейк О'Нил прошел через одну комнату, потом через другую, зашел в следующую… Он обошел весь огромный новый особняк. Его шаги эхом отдавались от стен, от высоких потолков. Обойдя первый этаж, поднялся на второй, потом на третий, четвертый… Наверху, в комнатах для прислуги, он задержался и выглянул в окно. Воды Гудзона поблескивали внизу, как черная змея в лунном свете.
 И только в одну комнату он не стал заходить — в детскую.
 Во время своего обхода он разглядывал каждый предмет обстановки, каждый ковер, каждую картину. Он отмечал цвет стен, обивки стульев, кресел, диванов и кушеток, осматривал шторы и занавеси, люстры и канделябры. Он не пропустил ни одного карниза, ни одного лепного украшения.
 Если он и остался доволен осмотром, никто бы не смог определить этого по выражению его лица. Если же недоволен, этого некому было заметить. Потому что он был один.
 Тем же размеренным шагом Джейк спустился вниз. Никаких чувств не отражалось на его загорелом, обветренном лице. Шаги его глухо прозвучали в пустом холле. Он прошел в библиотеку. Комната была обшита темными панелями, которые казались еще темнее благодаря турецкому ковру цвета старого бордо, лежавшему на полу. Вдоль двух стен тянулись полки с книгами. В камине зеленого гранита огонь не горел. Комнату освещала лишь маленькая лампа на огромном столе в стиле чиппендейл — да и этот свет казался холодным и каким-то стерильным.
 Джейк налил себе порцию лучшего виски, какое только можно было купить, выпил ее одним глотком, налил вторую. Потом подошел к зеленому кожаному дивану и сел. Виски согрело его, но не смогло отогнать тяжелые мысли. Джейк чувствовал, что в груди у него застрял тяжелый ком.
 Вытянув длинные ноги, он закрыл глаза, на его лице отразилась сильная душевная боль.
 Джейк тяжело вздохнул, вздох этот слишком походил на рыдание.
 Он был один в этом огромном доме, стоившем три миллиона долларов, один, если не считать единственного слуги, — но он сам этого хотел. Он давно уже был один и ничего другого не знал.
 Конечно, теперь, когда он вернулся, когда его дворец наконец достроен, ему понадобится целая армия прислуги, чтобы содержать все в порядке. И уже завтра Джейк предполагал нанять секретаря.
 Но станет ли от этого дом уютнее?
 И тут он вдруг услышал… Нежный детский смех. Он доносился снаружи, из холла.
 Джейк застыл, не осмеливаясь открыть глаза, напряженно прислушиваясь к дорогим ему звукам — звукам, которых он не слышал много-много лет… и которых ему никогда больше не услышать. Да и теперь они ему лишь чудились, он просто вообразил, что детский смех звучит в этом мавзолее, который он называл своим домом, он просто вообразил его в своем бесконечном горе. Уже не в первый раз его душа отдыхала, слыша этот нежный смех, и Джейк знал, что такое еще не раз повторится, ибо он позволял себе уйти в мир фантазий — ведь ничего другого у него просто не осталось.
 Потом Джейк вдруг подумал, а не сходит ли он с ума, не уступает ли безумию сознательно, намеренно.
 Ему и прежде случалось мечтать о безумии — когда он гнил в тюрьме.
 Но он не откажется от воспоминаний, даже если они грозят ему сумасшествием, он просто не может. Ведь это были те самые воспоминания, которые помогли ему выжить в течение двух лет, тех двух лет, что он провел за решеткой, прежде чем ему удалось бежать.
 Сидя с закрытыми глазами, Джейк прислушался — и снова услышал смех. Он боялся вздохнуть. Он уже услышал ее быстрые шаги… Золотистые кудри развевались, щечки алели, она со всех ног мчалась к нему. Как она хороша, как мила! «Папа, папа!» — кричала она, протягивая к нему руки.
 Джейк чуть было не улыбнулся — да только он давно забыл, как это делается.
 А кроме того, и радоваться-то нечему: ведь ему уже тридцать восемь, и он стоит на грани безумия. Все его радости были воображаемыми, у него остались только ранящие душу воспоминания.
 Софи. Боже, как он нуждался в ней! Случались такие дни, как сегодня, когда он просто не в силах был вынести разлуку. Возвращение в Нью-Йорк с намерением поселиться здесь вряд ли можно считать хорошей идеей, и дело не в страхе перед властями, которые могли бы раскрыть его инкогнито. Нет, Джейк О'Нил давно погиб в перестрелке с полицией — это случилось на маленьком складе, который чуть позже превратился в пылающий ад. Товарищ Джейка по побегу из тюрьмы был убит, и Джейк почти не помнил, как он менялся с ним одеждой и карточкой среди языков пламени, когда стены уже начали рушиться. Но он хорошо помнил, что писали на следующий день лондонские газеты. Он даже присутствовал на собственных коротких похоронах, на которые не приехал никто из родных, и отдал дань памяти молодому человеку, погибшему вместо него, и попрощался с Джейком О'Нилом, которому уже не суждено воскреснуть.
 Теперь он был Джейком Райаном, солидным дельцом международного уровня. Первое состояние он сколотил в строительном бизнесе в Нью-Йорке, а второе — в Ирландии, но уже не только строительством, а и другими, более опасными делами. В том, что Джейк вкладывал деньги в Ирландию, крылась горькая ирония. Когда он еще мальчишкой, внезапно лишившимся родного дома, вынужден был бежать из этой страны, преследуемый британскими властями за преступление, совершенное им в ярости и отчаянии, он и не думал, что когда-нибудь вернется туда.
 В те дни сердце его разрывалось от горя при мысли, что он покидает Зеленый остров навсегда. И Джейк не предполагал, что вернется в еще большем горе, оставив жену и дочь в Америке.
 Софи! Боже… Как он любил свою милую дочь! Как ему хотелось быть рядом с ней, рассмотреть ее, поговорить с ней, коснуться ее, обнять…
 Джейк стиснул зубы, встал и подошел к письменному столу, на котором стояла пустая серебряная рамка от Тиффани. В один прекрасный день он раздобудет ее фотографию, и портрет дочери всегда будет с ним.
 Он вытер влажные щеки и взялся за телефон. Оператор ответил мгновенно. Джейк назвал номер и несколькими секундами позже услышал детский, с придыханием голосок Лу-Энн. Джейк едва не дал отбой, но все же, спохватившись, заговорил. Он не смог бы провести еще одну ночь в полном одиночестве.
 Лу-Энн согласилась приехать, и он повесил трубку, невидящими глазами уставясь на темно-коричневую стену. Если бы он мог открыться, если бы мог обнаружить себя… для одной лишь Софи.
 Но разумеется, он не может этого сделать. Софи просто не захочет встретиться с отцом — с человеком, официально осужденным как убийца и предатель. Если он осмелится подойти к ней, она бросится бежать, крича от ужаса, как и любая юная леди на ее месте. Узнай Софи, что отец жив, она будет слишком потрясена. Джейк ничуть не беспокоился о Сюзанне, и ему было наплевать на самого себя, но он ни за что на свете не хотел бы причинить боль Софи. Она для него самое дорогое существо в мире, она богата и устроена, и ей ни к чему сталкиваться с парией.
 Софи отступала назад, пока не уперлась спиной в стену мастерской. С другого конца тускло освещенной комнаты на нее, сдержанно улыбаясь, смотрел Эдвард; и взгляд его, полный намека, соблазна, сексуальности — это был порочный взгляд. Эдвард смотрел на нее с холста.
 Софи заметила, что вся съежилась, обхватив себя руками. Сквозь огромное окно мастерской она видела, что небо начало светлеть — к городу подбирался рассвет. В эту ночь Софи не сомкнула глаз. Она писала яростно, не останавливаясь ни на минуту, не отдыхая. И вот теперь Эдвард смотрел на нее дерзко, уверенно и удивительно живо. Софи медленно соскользнула по стене на пол.
 Она была бесконечно измучена. Прижала дрожащие руки к губам, понимая, что это лучшая из ее работ. Эдвард шел с небрежной грацией, а за его спиной угадывались песок и небо; Эдвард шагал, засунув руки в карманы светлых брюк, его белый пиджак был расстегнут, галстук немного сбился на сторону, и он, чуть повернув голову, смотрел прямо на Софи. В отличие от жанровой картины с женщинами-иммигрантками Софи выбрала для этой работы необычную палитру, где преобладали ярко-синий и светло-желтый тона. Но так же, как в жанровой сценке, Софи оставила задний план нечетким, неопределенным. Зато фигура Эдварда была прописана детально, а лицо… лицо сразу западало в память.
 Софи сжалась в комочек, подтянув колени к груди, и продолжала смотреть на портрет. Эдвард на холсте являл собой олицетворение броской элегантности, уверенной мужественности, беспечности и ума, притягательной сексуальности. Софи написала его таким, каким видела.
 Он смотрел на нее, и в его взгляде таилось обещание, которого Софи не могла понять. Боже, как ей хотелось понять! Эдвард никогда не казался ей более влекущим к себе, чем на этом портрете, и это было почти невыносимо.
 Софи вздохнула, громко и нервно. Наверное, она сойдет с ума, если будет постоянно думать об этом. Ну ничего, скоро рассветет, взойдет солнце, и к ней вернется ее обычная безмятежность. А то, что Эдвард может обещать ей или другой женщине, приведет лишь к гибели и ни к чему более. И все же Софи трепетала, воображая, как это было бы чудесно — сдаться на его милость…
 Она думала о том, каким бесконечно чувственным был Эдвард с Хилари, как горячи и настойчивы были его поцелуи… Горячая краска залила ее щеки, все тело запылало, когда она вспомнила, как он овладел Хилари, и Софи не могла остановить свои мысли, не могла оторваться от них, как оторвалась от его портрета. Если бы только забыть то, что она видела на пляже!
 Если бы она могла забыть прикосновение его губ к своим губам и горячее, пронзающее ощущение его паха, коснувшегося ее!
 Софи снова обхватила себя руками. Несмотря на то что она невероятно устала, проработав всю ночь, уснуть сейчас она не смогла бы. Никогда прежде ее тело не было таким живым и энергичным. Каждый нерв, казалось, натянулся и трепетал, словно ожидая чего-то неведомого. Но все же Софи была в достаточной степени женщиной, чтобы понять: она попалась в ловушку, в паутину желания — желания, которое, без сомнения, никогда не исполнится.
 Боже, Боже! Софи чувствовала, что способна разрыдаться в любую секунду. Как она могла оказаться в подобной ужасной ситуации? Ведь совсем недавно она была совершенно безразлична к мужчинам, к страстям, все это существовало лишь за пределами ее мира. Совсем недавно она и не подозревала о существовании Эдварда Деланца. Но вчера он поцеловал ее, а нынешнюю ночь она простояла у мольберта, работая над его портретом. И Софи сильно подозревала, что этот холст окажется лишь началом. Подумала Софи и о том, что Эдвард утверждал, будто они — друзья. Девушка была не настолько наивна, чтобы не знать: иной раз мужчины называют подругами своих любовниц. А он поцеловал ее. Неужели ее мать права? Неужели он преследует ее лишь с целью соблазнить, совратить — сделать своей любовницей?
 Софи закрыла глаза, тяжко вздохнув. Вопрос, который она всю ночь старалась не задавать себе, встал наконец перед ней со всей ясностью, и отмахнуться от него было невозможно. Если Эдвард хочет, чтобы она стала его любовницей, — решится ли она на это?
 Ссутулившись, Софи сидела на крылечке рядом с миссис Гутенберг. Она слишком устала, чтобы продолжать работу. Она совсем не спала. Но, закончив к рассвету портрет Эдварда, девушка чувствовала такое ликование, такую силу, что решила отправиться через весь город и поработать над своей жанровой сценкой — к немалой досаде Биллингса. У Софи оставалась всего неделя на эту работу, а потом, к открытию осеннего сезона, ее семья вернется из Ньюпорта; Софи просто физически ощущала, как быстро бежит время.
 Внезапно она насторожилась. Послышался шум приближающегося автомобиля — рев мотора и шорох шин. Ее глаза в изумлении расширились — накренившись на повороте, из-за угла вынесся черный «паккард». Раздался резкий гудок, прохожие шарахнулись во все стороны. Лошади встали на дыбы. Взвизгнули тормоза, и автомобиль остановился возле экипажа Ральстонов, едва не наехав на него. Передние колеса уткнулись в тротуар.
 Софи не шевельнулась, когда из машины, не открыв дверцы, выпрыгнул Эдвард. На нем не было специального костюма для вождения — ни пыльника, ни кепи, ни защитных очков. На мгновение он замер, глядя на Софи, сидевшую на крылечке, и на его лице появилось мрачное выражение. Потом Эдвард решительно направился к девушке.
 — Не могу поверить своим глазам. Неужели вы явились в такое место, чтобы рисовать?
 Софи глубоко вздохнула, но не из-за гнева, написанного на лице Эдварда, а из-за того, что это был Эдвард. Он был одет так же, как в тот день на пляже, — так, как она его написала: белый, чуть смятый пиджак, тоже чуть смятые льняные брюки. Галстук его сбился в сторону. Густые черные волосы растрепало ветром. От него исходила такая мужская энергия, что Софи почувствовала, как все ее тело наполняется глубоким, темным томлением.
 Сидевшая рядом с Софи миссис Гутенберг недовольно засопела:
 — Это кто такой?
 Эдвард поманил девушку пальцем:
 — Идите-ка сюда, Софи!
 Разгневанный, он говорил повелительно, резко. Софи никогда прежде не приходилось видеть мужчин в гневе. Она послушно встала, словно марионетка, которую дернули за веревочку. Он снова поманил ее пальцем, и Софи вдруг обнаружила, что идет к нему, словно загипнотизированная, а сердце ее тяжело бьется.
 Она остановилась прямо перед Эдвардом и спросила:
 — Что вы здесь делаете?
 — А может быть, это мне следует задать вам такой вопрос?
 И тут Софи поняла, что попалась, что ее тайна раскрыта, обнаружена…
 — Я здесь пишу, — пробормотала она, готовая к самому худшему. Эдвард может рассказать обо всем ее матери, и та придет в бешенство. — А как вы меня нашли?
 — У вас для поисков натуры целый город в распоряжении! — резко произнес Эдвард, не ответив на ее вопрос. — Но, Боже мой, Софи, как вы могли выбрать такое ужасное место?!
 Софи невольно выпрямилась.
 — Не вижу в этом месте ничего дурного.
 Вокруг «паккарда» уже собралась целая толпа — тут были и жильцы многоквартирного дома, и уличные торговцы. Мальчишки носились вокруг машины, завывая и визжа.
 — Ничего? — грубовато спросил он. — Это же нищий район, где живет всякая голытьба, и, я думаю, вам это слишком хорошо известно.
 — Разумеется, мне это известно. Именно поэтому я здесь. — Она с подчеркнутой любезностью улыбнулась Эдварду. — Я не уверена, что это ваше дело, мистер Деланца.
 Эдвард изумленно уставился на нее. Софи и сама себе удивлялась. Она никогда прежде не спорила с мужчинами — тем более с такими дьявольски привлекательными.
 — Это будет моим делом, дорогая, — глядя прямо ей в глаза, заявил Эдвард.
 Софи не смогла отвести взгляда. Его слова, его волнующий голос, его дерзкие голубые глаза — все это неотразимо действовало на нее. Щеки Софи залились алым цветом, ей стало трудно дышать. И она поняла, что Сюзанна не ошиблась. Эдвард действительно хочет сделать ее своей любовницей. Он хочет затащить ее в свою постель. Он намеревается соблазнить ее.
 И, думая обо всем этом, Софи молчала. Она просто смотрела на Эдварда.
 Наконец он вздохнул. Отыскал взглядом мольберт Софи, но тот был повернут так, что Эдвард не мог видеть работу. Посмотрев на девушку с непонятным ей выражением, Эдвард пошел к мольберту.
 Софи это не понравилось. Она испугалась и насторожилась. Сжав руки и чувствуя, как что-то подкатывает к самому горлу, она следила за ним. Ее не волновало, что Эдвард думает о ней самой, но почему-то казалось очень важным, как он отзовется о ее работе. Софи вдруг представила, как Эдвард сейчас разразится смехом и скажет, что она — сумасшедшая калека…
 Он остановился перед мольбертом и несколько мгновений спустя перевел взгляд на Софи.
 — Это совсем не похоже на портрет мисс Эймс.
 — Да.
 Он снова посмотрел на холст.
 Софи прижала руки к рвущемуся из груди сердцу.
 — Вы… вам это нравится?
 — Да. Да, мне это очень нравится. — Но в его взгляде Софи видела замешательство, удивление… Эдвард слегка нахмурился.
 — В чем дело? — спросила она, не веря, что ему действительно пришлась по вкусу ее работа.
 — Я вас недооценил, — ответил он.
 Софи замерла, пытаясь понять, что означают его слова: комплимент или неодобрение?
 Эдвард отошел от мольберта и вернулся к девушке.
 — Вчера я подумал, что ваша работа талантлива, весьма недурна, но ей чего-то не хватает.
 Софи молчала, неотрывно глядя в его глаза.
 — Теперь я точно знаю, чего не хватало в том портрете. — Синие глаза Эдварда блеснули. Он ткнул пальцем в сторону холста. — Того, что есть вот тут.
 — Что же это? — пискнула Софи. Он улыбнулся:
 — Это сила. Страсть. В этой работе есть сила, Софи. Я посмотрел на этих женщин и почувствовал, что мне хочется плакать.
 Девушка окончательно утратила дар речи.
 — И никогда больше не говорите мне, что вы эксцентричны, — резко произнес Эдвард. — Потому что это не так. Вы необычны, неординарны.
 Сердце Софи вдруг стало биться реже, но гораздо громче. На глаза навернулись слезы.
 — Нет… нет. Вы преувеличиваете, — прошептала она. Ее вдруг охватило чувство, что ее собственная жизнь принадлежит не ей, а кому-то другому, что все происходящее — прекрасный сон…
 Эдвард присмотрелся к ней и неожиданно спросил:
 — А ваша мать знает, что вы пишете в такой манере?
 К Софи отчасти вернулось самообладание.
 — Нет. Ей это не понравится. Она этого не поймет.
 — Вы правы, — согласился он. — К черту Сюзанну.
 Софи сжала губы. Это было уж слишком.
 Тут Эдвард понял, что происходит.
 — Вам не разрешали приезжать сюда работать… верно?
 Софи не колебалась.
 — Конечно, не разрешали. — Она вопросительно посмотрела на Эдварда: — Вы ей расскажете?
 — Нет!
 Софи облегченно вздохнула.
 — Я вам весьма признательна, — мягко произнесла она. Эдвард встряхнул головой, впиваясь взглядом в Софи, его голубые глаза весело сверкнули.
 — Отлично! Вы передо мной в долгу, и я потребую платы.
 Софи не на шутку испугалась. Боже, да он собирается дотронуться до нее! Он подошел так близко… Глаза Софи расширились до невозможности, когда Эдвард коснулся пальцами ее подбородка и приподнял ее лицо. Она не могла в это поверить, готова была потерять сознание. Неужели он намерен поцеловать ее — вот тут, при людях, на улице, средь бела дня? Неужели он поцелует ее с такой же страстью, с какой целовал Хилари?..
 Но тут Софи поняла, что ошиблась, что его намерения совсем иные.
 Он не стал ее целовать. Он не собирался ее соблазнять — ну конечно, не здесь же, не сейчас… Он просто взял ее за подбородок и, глядя на нее твердо и весело, сказал:
 — Я хочу увидеть остальные ваши работы, Софи. Вы мне их покажете?

 Глава 9

 Эдвард шел по дому следом за Софи. Софи молчала. Она распрямила плечи и высоко вскинула голову. Эдвард слышал, что девушка дышит неровно. Он подозревал, что Софи напугана.
 Он хотел бы утешить, успокоить ее, но боялся, что она передумает и не поведет его в свою мастерскую, если он заговорит, а потому молчал. Он просто прибавил шагу и пошел рядом с девушкой, заглядывая в ее напряженное лицо.
 В конце коридора они остановились. Софи открыла дверь, но не вошла внутрь. Побледнев, она посмотрела на Эдварда. Он успокаивающе улыбнулся ей. Но она не смогла улыбнуться в ответ.
 — Входите, — сказала она. — Входите, если вам этого хочется.
 Эдвард переступил порог большой, полной света и воздуха комнаты. В дальней ее стене были огромные двойные окна, открытая дверь вела во второе помещение мастерской. Несколько холстов на подрамниках стояли вдоль стен.
 Эдвард быстро прошел вперед, оглядывая картины. Ему в особенности понравился портрет Лизы в бальном платье из пенных кружев — это была романтичная, нежная картина, светлая, написанная в пастельных тонах. Пышная юбка, немного напоминающая балетную пачку, казалось, вот-вот выплеснется с холста.
 Эдвард задержался и перед натюрмортом с букетом пылающих красных и пурпурных цветов. Эта работа отличалась от портрета Лизы, как ночь ото дня. Здесь Софи использовала драматическую, почти грубую палитру, в натюрморте преобладали красные и очень темные тона, и кисть ударяла по холсту неистово и акцентировано, задний план скрывался в размытой тени. Эдвард был потрясен. В этой работе не чувствовалось трагичности, которая пропитывала картину, изображающую женщин-иммигранток, но натюрморт пылал страстью и был так же выразителен, как жанровая сцена. Все работы Софи совсем не походили на обычную салонную живопись, они были куда более сильны, они были прекрасны…
 И Эдвард впервые по-настоящему ощутил, что за спокойной, серьезной внешностью Софи скрывается нечто гораздо большее. Он догадывался об этом, теперь остатки сомнений развеялись. Софи была способна на дерзость и блеск, на безрассудство и оригинальность, на силу и страсть — и она не должна больше прятать от мира ни себя самое, ни свои картины. Эдвард был более чем уверен в этом.
 Он посмотрел на Софи. Какие еще тайны кроются за фасадом банальной благопристойности? Ведь в этой девушке, как теперь понимал Эдвард, совсем нет ничего банального, посредственного. И его пульс участился при мысли, что Софи может оказаться такой же страстной в любви, как и в работе.
 — О чем вы думаете? — шепотом спросила Софи, на ее щеках выступил нежный розовый румянец.
 — Вы меня изумили, Софи. — Эдвард знал, что слишком уж пристально смотрит на нее, но ничего не мог с собой поделать. И не мог даже улыбнуться.
 Она, тоже серьезная, напряженная, внимательно смотрела в его глаза.
 — Вам не нравятся мои работы. — Она произнесла это без вопросительной интонации, просто констатируя факт.
 Эдвард видел, что она не поняла, какое впечатление произвели ее картины. Он пытался найти нужные слова, его взгляд снова обратился к холстам. И вдруг он замер, присмотревшись к одному небольшому портрету, на который раньше не обратил внимания. Это был портрет молодого человека, написанный в классической манере. Его можно было бы принять за фотографию, если бы не цвет. Мужчина с золотистыми волосами сидел в кресле, глядя прямо на зрителя. Эдвард почувствовал тревогу. Он знал этого человека.
 — Софи, кто это?
 — Это мой отец — такой, каким я его запомнила. Он умер много лет назад.
 Эдвард подошел ближе и вгляделся в необычное лицо человека с золотистыми глазами. Сердце его подпрыгнуло. Боже! Он мог поклясться, что именно этот мужчина толкнул его вчера в «Савое», когда он просматривал почту, — да, именно этот, только на много лет старше!
 Но это же невозможно!
 — Софи, как умер ваш отец?
 Софи вздрогнула.
 — Он погиб в огне.
 — И была проведена идентификация?
 Она даже не моргнула.
 — Вы говорите о его теле?
 — Мне очень жаль… — мягко сказал Эдвард. — Да.
 Софи кивнула:
 — Он был… обожжен до неузнаваемости, но… но он сидел в тюрьме. Он носил специальную карточку с именем. Она… была пришита к одежде.
 — Понимаю… — Тут Эдварду пришла в голову другая мысль. — Он был один, когда погиб?
 Софи покачала головой:
 — Наверное, до вас дошли слухи… Не верьте им, Эдвард. Мой отец был замечательным человеком. Его мать и сестра погибли, когда британские солдаты сожгли их деревню, он был тогда совсем мальчиком и плохо понимал, что происходит. Джейк О'Нил хотел отомстить. Он бросил бомбу в армейский лагерь. К сожалению, при взрыве погиб солдат, и Джейку пришлось бежать из Ирландии. — Она на мгновение стиснула зубы, ее глаза повлажнели. — Он приехал в Нью-Йорк. Здесь он встретил мою мать, и они поженились. — Софи умолкла, вцепившись в юбку.
 Поскольку она явно не собиралась заканчивать рассказ, Эдвард мягко спросил:
 — И что произошло потом?
 — Он здесь преуспел. Начал как простой рабочий, но вскоре получил контракт на строительство. Конечно, мама на время оказалась вне общества… Он построил для нее… для нас… прекрасный дом на Риверсайд-драйв. И вскоре они уже вращались в высшем свете. Это была случайность, чудовищная случайность… но однажды сюда приехал один англичанин, лорд Каррингтон, отставной военный, который был тогда в том лагере, и он узнал Джейка О'Нила на одном из приемов. Он не только узнал отца, но и вспомнил его имя. Отец совершил глупость, не сменив имени, но ведь ему и в голову не могло прийти, что кто-то узнает его в Нью-Йорке.
 — Это уж слишком невероятное совпадение, — согласился Эдвард, осторожно касаясь руки девушки. — Ваш отец к тому времени стал намного старше и выглядел совсем иначе.
 — Ему было двадцать четыре, а мне около шести. Видите ли, он был очень молод, когда женился на маме.
 — Мне очень жаль, Софи, — ласково сказал Эдвард, беря ее за руку.
 Лишь мгновение она позволила ему держать ее руку, но потом отдернула ее.
 — Мне было шесть лет, но я никогда не забуду того дня, когда он прощался со мной. — Софи с трудом улыбнулась. — Я была совершенно подавлена. Я не помню его слов, и он, конечно, не говорил мне; что уезжает навсегда, но я это чувствовала. Дети, мне кажется, вообще на удивление проницательны.
 Эдвард серьезно кивнул, страдая за нее.
 — Прошло меньше года, и его схватили и вскоре после того отправили в Великобританию, в тюрьму, за то нелепое преступление, совершенное им в порыве горя. А еще два года спустя он бежал, вместе с другим человеком… лишь для того, чтобы погибнуть в огне.
 — Мне очень жаль, — повторил Эдвард. — А что случилось с другим человеком?
 — Его так и не нашли.
 Теперь Эдвард знал. Он знал. Он снова повернулся к портрету Джейка О'Нила. «Сукин ты сын, — подумал Эдвард, разрываясь между восхищением и гневом. — Так, значит, ты жив? Жив и скрываешься? И ты не хочешь повидаться со своей дочерью? Да как ты можешь оставаться вдали от нее? И почему ты следил за мной?..»
 Джейк О'Нил смотрел на него с портрета золотистыми насмешливыми глазами.
 — Эдвард…
 Он обернулся и увидел огромные янтарные глаза Софи, ее бледное лицо.
 — С вами все в порядке? — спросил он. — Я не хотел расстраивать вас.
 — Мне всегда его не хватает, — просто сказала девушка.
 И в то же мгновение Эдвард понял, что должен найти Джейка О'Нила и заставить этого ублюдка воскреснуть — ради его дочери. Почему-то Эдварду казалось, что это чрезвычайно важно. Потом его поразила другая мысль. Джейк О'Нил жив, но Сюзанна снова вышла замуж. Эдвард попытался представить, какой произойдет скандал, если Джейк объявит о себе публично, и вздрогнул. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать: множество людей пострадает из-за этого. Ну а если Джейк останется умершим и похороненным, как все эти годы? Наверное, он не хочет причинять горя жене и дочери, наверное, он беспокоится о них… В любом случае Эдвард решил во всем разобраться.
 — Эдвард… — неуверенно произнесла Софи. — Так что же вы думаете о моих работах?
 Эдвард взял девушку за руку и подвел к натюрморту с цветами. Еще раз всмотрелся в горящие краски.
 — Вот это мне нравится больше всего. Даже не понимаю, как несколько цветков могут настолько взволновать.
 — Мама видела эту работу в мае, — медленно произнесла Софи, и ее щеки чуть порозовели. — Она сказала, что это вообще не похоже на цветы, что пятилетний ребенок нарисовал бы лучше.
 — Не могу поверить, что она такое сказала.
 Глаза Софи сверкнули.
 — Вы с ней не согласны?
 — Черт побери, конечно, нет! Мне это нравится больше всего.
 — Вам вообще нравятся мои картины?
 — Очень нравятся. Вы просто великолепны, Софи.
 Девушка опустила голову. Эдвард понял, что ей нечасто приходилось слышать похвалы в этом доме. Он отвернулся, прошелся по комнате, выглянул в окно, в сад. Но когда подошел к открытой внутренней двери, заинтересовавшись, что же находится во втором помещении мастерской, Софи неожиданно вскрикнула:
 — Эдвард!
 Это звучало как предостережение.
 Он резко остановился. Софи сильно побледнела.
 — Вы не хотите, чтобы я туда заходил? Но ведь там тоже ваша мастерская?
 Девушка, похоже, была не в состоянии произнести ни слова.
 Теперь уже Эдварда всерьез охватило любопытство, потому что он в очередной раз понял — Софи что-то скрывает от него.
 — А что там, в той части студии, Софи?
 Девушка открыла рот, но ни звука не сорвалось с ее губ. Наконец она хрипло выдавила:
 — Там… там незаконченные работы.
 Эдвард просто не в силах был устоять. Он шагнул к двери, слыша за спиной тихий стон Софи. Но на пороге второй комнаты Эдвард замер, потрясенный до глубины души.
 Очевидно, работала Софи именно в этой комнате. Эта часть мастерской оказалась меньше, но сильнее освещена — одна из стен представляла собой сплошное окно от пола до потолка. И здесь почти ничего не было, если не считать большого портрета, стоящего на мольберте в центре помещения, и маленького столика, на котором громоздились тюбики с краской, палитры и кисти всех размеров. Очень сильно пахло маслом и скипидаром.
 — Боже!.. — прошептал Эдвард, зачарованный. Она написала его!
 И это была потрясающая работа. Холст как будто дрожал от напряжения, от насыщенного цвета, и Эдварду показалось, что его изображение может в любой момент шагнуть прямиком в комнату.
 — Неужели я и вправду такой? — услышал он собственный голос.
 Софи не ответила.
 Эдвард подошел к портрету ближе и снова замер. В работе жила такая сила, такая страсть, что Эдвард был ошеломлен. И в то же время его охватила радость. Он повернулся, чтобы посмотреть на Софи, но девушка отвела взгляд. Она отчаянно покраснела.
 Эдвард принялся рассматривать портрет. Лицо и фигура выписаны подробно, объемно, но в то же время казалось, что Софи писала в ярости, ее кисть била по холсту коротко и уверенно, яркие краски трепетали… Но задний план неопределенный, это почти коллаж радужных тонов, в котором преобладают мягкие синие и желтые оттенки. Работа выглядела живой, яркой и роскошной. Она была радостной и полной надежд. И Софи изобразила Эдварда героем, а не тем испорченным человеком, каким он сам себя знал.
 — Скажите что-нибудь, — попросила Софи.
 Эдвард повернулся к ней, не находя слов. Наконец он выговорил:
 — Но, черт побери, я совсем не герой.
 Софи подняла глаза:
 — Я написала вас таким, каким запомнила.
 Эдвард снова повернулся к холсту и принялся рассматривать свое изображение, гадая, неужто в его глазах и в самом деле можно увидеть такое плутовство, и веселье, и понимание… Вряд ли он и вправду так интересен, и лукав, и тревожаще силен, как ей это показалось.
 Но постепенно он понял: если Софи написала его таким, значит, она любит его.
 Эдвард похолодел, медленно повернулся и уставился на девушку, сердце его забилось с опасной силой. Что ему сделать, чтобы эта страсть осталась лишь девчоночьим увлечением, школьным обожанием? Да и хочет ли он, чтобы все было именно так?
 — Вы так на меня смотрите… — неуверенно проговорила Софи. — Вы потрясены?
 Эдвард не сразу смог ответить. Он был в ужасе от собственных преступных мыслей. Да, он был потрясен, но не Софи тому причиной, а он сам.
 — Да.
 Она отвернулась.
 — Я так и думала.
 Эдвард подошел к ней, взял за руку.
 — Софи… я потрясен, но это не то, что вы думаете. — Их взгляды встретились. Эдвард очень остро ощущал пальцы девушки в своей руке, ощущал близость их тел, ощущал трепет ее полуоткрытых губ. — Это большая честь для меня, Софи, — тихо сказал он.
 Софи смотрела на него немигающим взглядом.
 Эдвард понимал, что она работала над его портретом с огромной силой, с огромной страстью. И гадал, что будет, когда эта страсть прорвется в иной форме, в чувстве, в любви…
 — Я потрясен, потому что никак не ожидал увидеть здесь свой портрет, и хотя я и не знаток искусства, все же вижу — это чертовски здорово!
 Софи, все еще не отрывая от него глаз, судорожно вздохнула. Эдварду показалось, что между ними пронеслась пламенная вспышка, он почти увидел ломаную линию молнии…
 — Вы только что закончили его?
 — Да, утром.
 — Вы работали над моим портретом прошлой ночью?
 — Да. — Голос Софи звучал низко, хрипло. — Обычно мне нужно несколько дней, даже несколько недель, чтобы закончить работу маслом, но ваш портрет я начала вчера вечером и закончила к рассвету.
 Эдвард стиснул зубы. Его тело охватил огонь. Он забыл о своем изображении на холсте, стоящем у него за спиной. Его руки коснулись плеч Софи. Она заметно вздрогнула, но не отпрянула и не сделала попытки сбросить его ладони.
 — Софи, я более чем польщен, я счастлив.
 Ее губы полураскрылись, когда он медленно привлек ее к себе.
 — Эдвард… — прошептала она.
 Он улыбнулся, скользя руками по ее худощавой, но крепкой спине, пульс Эдварда бешено бился в висках.
 Софи нервно втянула воздух, когда он прижал ее к своему мускулистому, возбужденному телу. Его руки спустились ниже, к соблазнительным выпуклостям ее ягодиц.
 — Расслабься, — прошептал он, склоняясь к ее уху. — Я собираюсь поцеловать тебя, Софи, и я хочу, чтобы ты расслабилась и получила удовольствие.
 Из ее горла вырвался звук, похожий на рыдание, и она взглянула на Эдварда — на ее лице были написаны и желание, и отчаяние.
 — Я не уверена, — с болью в голосе проговорила она. — Я не могу справиться со своим разумом…
 Эдвард не понял ее слов и решил не раздумывать об этом — не сейчас. Не сейчас, потому что он почувствовал, как Софи тает в его руках вопреки собственным словам, а ее пальцы вцепились в отвороты его пиджака. Он на мгновение почувствовал, как ее мягкая грудь коснулась его, и все его тело отозвалось на это прикосновение, и его мужское естество напряглось, касаясь теплого, нежного живота… Обоих охватил жар, словно между ними непрерывно тек электрический ток…
 — Это для тебя, Софи, только для тебя… — бормотал он, проводя губами по ее щеке. А потом коснулся ее губ, мягко и осторожно, и тут же нежность превратилась в бешеное желание.
 Страсть охватила его так внезапно, что Эдвард оказался не в силах противиться ей. Он захватил ртом губы Софи, и та чуть не задохнулась, когда его язык ворвался внутрь. А Эдвард почувствовал, будто он вдруг взлетел на небеса, и впился в губы Софи именно так, как ему виделось в мечтах все эти дни.
 И пока длился их поцелуй, язык к языку, его возбужденные, горячие чресла прижимались к бедрам Софи. Проникая языком в глубину ее рта, Эдвард словно хотел показать девушке, что он мог бы сделать своей плотью. Язычок Софи трепетал под его напором. Вдруг Эдвард, то ли застонав, то ли зарычав, неожиданно для самого себя сжал пальцами ягодицы Софи и изо всех сил прижал ее к своему паху. Он ожидал, что Софи попытается оттолкнуть его, испугавшись такой близости, но девушка даже не вздрогнула. Наоборот, она лишь с яростной силой ответила на его поцелуй. Эдвард услышал ее тихий стон.
 Прижав к себе Софи, Эдвард принялся раскачиваться, он был уже на грани того, чтобы окончательно утратить контроль над собой. Его руки сжимали, терзали Софи… Но тут к нему вернулись остатки здравого смысла.
 Он закрыл глаза и позволил себе еще мгновение запретного наслаждения, позволил себе еще на секунду продлить влажный, проникающий поцелуй и еще раз ощутил трепет ее тела — и сам он дрожал, сердце его, казалось, вот-вот выскочит из груди. Софи тяжело дышала. Он уже получил слишком много, и дальше заходить было нельзя. Но ему хотелось бы услышать, как она стонет в страсти, в экстазе. В полном самозабвении. Однако Эдвард не осмелился сделать другую попытку из боязни, что не сумеет остановиться.
 А если он совратит Софи, то не сможет жить с этим.
 Эдвард с трудом оторвался от ее губ, заставил себя открыть глаза. Его бедра все еще прижимались к Софи, и ему очень не хотелось прерывать эту близость, но все же он справился с собой, и между их напряженными, разгоряченными телами образовалось пространство в несколько дюймов. Ошеломленная Софи вскинула ресницы, и он увидел в ее глазах желание.
 Эдварду никогда не приходилось испытывать подобного искушения. И он никогда прежде не сопротивлялся потребностям своего тела. Не таким образом. Но конечно, он и не играл в подобные игры, ему не доводилось целовать женщину лишь затем, чтобы пробудить ее к жизни, а не к любви. Он тяжело сглотнул и наконец совсем отодвинулся от Софи, прижавшись щекой к стене и не обращая внимания на протестующий вскрик девушки, лишь усиливший его возбуждение.
 Прошло немало минут, прежде чем Эдвард смог сдвинуться с места. Софи уже отступила в сторону. Наконец он выпрямился, тяжело вздохнул и обернулся. Софи стояла спиной к нему, крепко обхватив себя руками.
 — Софи?..
 Она вздрогнула, потом медленно повернулась.
 Эдвард боялся, что она придет в бешенство, но в ее лице не нашел и следа гнева. Наоборот, она была на удивление спокойна, куда спокойнее его самого. Но теперь он знал, что Софи просто закрылась маской достоинства и спокойствия, как завернулась бы в широкий плащ с капюшоном. Эдвард улыбнулся:
 — Если вы назовете меня хамом и грубияном, Софи, я не стану вас порицать.
 Она посмотрела прямо ему в глаза. Губы ее распухли.
 — А вы грубиян и хам, Эдвард?
 Его улыбка растаяла.
 — Потому что украл у вас поцелуй? Да. Безусловно.
 Софи облизнула губы, и Эдвард понял, что она все еще так же разгорячена, как и он, но куда сильнее нервничает.
 — Я… я ничего не имею против.
 Эдвард изумленно уставился на нее.
 — Значит ли это, что я могу еще раз позволить себе подобную вольность?
 Она колебалась, все еще охватывая себя руками.
 — Да.
 — Софи! — Он шагнул вперед, внутренне крича себе, что этого делать не следует. — Софи, вы не должны позволять мужчинам целовать вас так, как это сделал я! Никогда. И мне тоже не позволяйте!
 Софи молчала, глядя на него неподвижными глазами.
 Эдвард пытался успокоиться, взять себя в руки, но ему это не удавалось.
 — Я не хотел заходить так далеко, — искренне и грустно признался он.
 — Тогда чего вы хотели?
 — Просто поцелуя — легкого, краткого…
 Она глубоко вздохнула.
 — Софи?
 — Эдвард, я думаю, что могу спросить и сейчас… не все ли равно когда? — Ее лицо порозовело. — Каковы ваши намерения?
 Ей никогда не узнать правды! Ведь Софи горда, она просто придет в бешенство — и немедленно вышвырнет его вон. А потому Эдвард улыбнулся и осторожно взял ее за руку:
 — Я намерен стать вашим лучшим другом — таким, какого вы никогда не забудете.

 Глава 10

 Леди вообще-то не пьют спиртное, разве что изредка бокал вина за ужином или глоток шерри после обеда. И уж конечно, они не пьют изысканные французские вина средь бела дня. Софи смотрела, как официант в белом пиджаке склоняется над ней, чтобы наполнить ее бокал бледным золотистым шабли. Она подняла руку.
 — Я не могу.
 Эдвард улыбнулся ей через стол. Он смотрел на нее дерзко и доверительно.
 — Вы не можете мне отказать, — сказал он. — Только не мне.
 Софи опустила глаза и отвернулась, чтобы оглядеться по сторонам. Все это казалось ей сном, она никак не могла поверить в реальность происходящего. Вокруг сидели самые прекрасные дамы, каких ей доводилось видеть, они были одеты в яркие, светлые чайные туалеты и шляпки в тон платьям. Их сопровождали невероятно интересные и элегантные мужчины — одни в темных деловых костюмах, другие в более свободных, но не менее изысканных. Но ни один из мужчин не мог сравниться с ее собственным кавалером.
 От волнения Софи слегка дрожала. Ей казалось невероятным, что она сидит сейчас в прославленном ресторане «Дельмонико» с таким человеком. Но она действительно здесь. Да ведь и все события этого дня таковы, что в них, казалось бы, невозможно поверить, однако они были. Эдвард смотрел ее работы, но не просто восхищался ими, он нашел их великолепными. Он именно так и сказал.
 Софи вздрогнула. И ведь он целовал ее, целовал так же, как Хилари, с грубой, и обжигающей, и ненасытной страстью… Он целовал ее именно так, как ей виделось в мечтах, и куда более крепко и страстно, чем она могла вообразить.
 Безусловно, он хам. Сюзанна права. Он задумал обольстить Софи. А Софи была готова стать безропотной жертвой.
 Она молча кивнула Эдварду в знак согласия. Официант налил вино в бокал.
 Эдвард усмехнулся:
 — Вот это настоящая Софи.
 Девушка бросила на него быстрый взгляд, затрепетав от охвативших ее чувств, от страха, от волнения, от страсти… но она не должна любить его, не должна. Она не настолько глупа. Их отношения сейчас невыразимо прекрасны — а может быть, ей лишь хочется этого… А ведь Софи не так хороша, как те женщины, которых знал Эдвард, и совсем не обладает их опытом. Но их отношения должны быть прекрасны. И она — некрасивая, хромая, эксцентричная Софи О'Нил — в конце концов, похоже, узнает кое-что о жизни и страсти. Кто бы мог вообще подумать, что ей выпадет такая возможность — да еще с таким человеком! Но это все неизбежно кончится — скорее рано, чем поздно. И нельзя ни на минуту забывать об этом, надо быть заранее ко всему готовой. Она не может позволить себе любить его, что бы ни произошло. Софи быстро потянулась к бокалу, взяла его и сделала глоток. Вино оказалось почти сладким, с нежным, изысканным ароматом.
 — Вкусно? — с некоторым сомнением в голосе спросил Эдвард, внимательно наблюдающий за девушкой.
 — Восхитительно! — от всей души воскликнула Софи. — Никогда ничего вкуснее не пробовала!
 Пока Эдвард заказывал еду — столько блюд они вдвоем не съели бы и за сто лет, — Софи, не теряя времени, оглядывала все вокруг. Они с Эдвардом занимали столик у окна. Большой обеденный зал «Дельмонико» выходил на Пятую авеню и нарядный зеленый парк на Мэдисон-сквер. Там по дорожкам прогуливались пары — дамы держали в руках зонтики, защищая свои нежные лица от лучей летнего солнца, на мужчинах были легкомысленные соломенные шляпы или консервативные фетровые. Небо сияло изумительной голубизной, и по нему плыли большие, пухлые облака.
 И зал ресторана тоже являл собой море красок: на дамах туалеты смелых тонов, на джентльменах серые шерстяные или очень светлые льняные костюмы. Столики слепили белыми скатертями, сверкали хрусталем и серебром, и в центре каждого стояла красивая ваза со свежими цветами.
 — Кто все это съест? — спросила Софи, когда официант ушел. — А главное, кто выпьет все это вино?
 — Ну, нам же не обязательно все приканчивать, — улыбнулся Эдвард. И добавил, понизив голос: — Просто я хочу, чтобы для вас было подано все самое лучшее, Софи.
 Она помолчала, нервно крутя вилку. Потом подняла на него глаза.
 — Сегодня и так самый лучший день, Эдвард, — прошептала она. Взгляд Эдварда стал таким пристальным, что Софи отвернулась, подняла бокал и отпила еще вина. Сердце ее билось слишком быстро. Очевидно, обольщение, начатое в ее мастерской, продолжится и здесь. Софи знала, что ей незачем так волноваться, потому что Эдвард настоящий джентльмен и опытный любовник. Возможно, он захочет где-нибудь уединиться с ней позже, после ленча? Мысли Софи прыгали, сердце время от времени замирало.
 — Почему вы так настроены против брака? — спросил вдруг Эдвард.
 Софи чуть не уронила салфетку.
 — Что?!
 Он повторил вопрос.
 — Более странного вопроса вы просто не могли придумать.
 — Почему? Когда мы с вами познакомились, вы заявили, что намерены никогда не выходить замуж, — весело и тепло сказал Эдвард. — Вот это действительно странно.
 Глядя в его блестящие глаза, Софи немного успокоилась. В самом деле, она говорила ему о своем желании остаться незамужней, теперь она это ясно припомнила. И кстати, до того момента она и вообразить бы не могла, что станет говорить на такую тему с посторонним человеком, однако сейчас ей хотелось понять, почему Эдвард вспомнил об этом. Он не был бесчестным человеком, Софи не сомневалась в этом. Наверное, Эдвард хотел выяснить, готова ли Софи пожертвовать своей драгоценной девственностью или станет хранить ее для будущего мужа. Она улыбнулась немножко натянуто.
 — Эдвард, неужели я должна напоминать вам, что у моих дверей не толпятся поклонники?
 Эдвард стал серьезен и чуть наклонился вперед.
 — Так вы намерены остаться старой девой лишь потому, что думаете — вам не найти поклонника?
 Софи вспыхнула, глаза ее сверкнули.
 — Дело не только в этом.
 — Вы уверены?
 — Да. Я слишком занята своей работой. Ни одному мужчине не понравится, если его жена будет весь день проводить в мастерской — а может быть, и всю ночь. Предполагается, что женщина должна заниматься домом и растить детей, не так ли, Эдвард?
 — Так вы не хотите иметь детей?
 — Я не собираюсь заводить детей, поскольку не собираюсь выходить замуж.
 — И вы уверены, что именно такая жизнь подходит вам больше всего?
 Софи вздернула подбородок, отказываясь признать, что, конечно, полной уверенности у нее нет. Она не раз страстно томилась по тому, что, казалось, с легкостью дается другим женщинам, ей хотелось иметь дом и семью. Но она запрещала себе сосредоточиваться на этом, гнала искушение прочь.
 — Да, уверена.
 Эдвард не спускал с нее глаз, и Софи видела, что он ей не верит. Это ее пугало. Она не могла признаться, что отбросила бы свои шокирующие идеи, если бы нашла любовь, если бы ее полюбили в ответ. Но Софи слишком хорошо знала, что мужчины не могут найти ее привлекательной, потому что она — хромая, и никого не интересует то, что она еще и хорошая художница. И ничто тут не поможет, ничто, сколько ни мечтай…
 — Возможно, в один прекрасный день вы все же передумаете, — сказал наконец Эдвард. Он все еще всматривался в ее глаза. — Когда вам встретится подходящий человек.
 Софи едва нашла силы, чтобы не отвести взгляда. Ведь в ее душе так ясно, так громко звучало: «Но я уже встретила подходящего человека!» Софи и сама была потрясена и напугана этим. Она боялась, что уже полюбила Эдварда, а этого не должно было случиться, не должно!
 — Почему у вас слезы на глазах? — ласково спросил Эдвард, накрывая ее руку своей.
 Софи резко высвободила пальцы.
 — В Нью-Йорке летом слишком пыльно. Эдвард, глупо говорить об этом. У меня нет поклонников и никогда не будет. Никто не захочет жениться на мне, и мы с вами оба знаем почему. Давайте оставим это.
 — Нет, Софи, — возразил он. — Вы вольны думать, что хотите, но я вряд ли с вами соглашусь.
 Софи рассердилась. Она наклонилась вперед и резко спросила:
 — Может быть, вы считаете, что меня надо выставить на ярмарке невест?
 Он весело посмотрел на нее:
 — Думаю, в один прекрасный день так оно и случится. Когда вы будете готовы.
 Софи усмехнулась и бросила дерзкий вызов:
 — Я поищу мужа тогда, когда вы женитесь, Эдвард.
 Он окаменел от изумления.
 Софи удовлетворенно рассмеялась:
 — Вы ведь сами заявили, что вас касаются мои личные дела. Значит, и я могу вмешиваться в ваши.
 Он постарался улыбнуться:
 — Возможно.
 Софи насмешливо смотрела на него:
 — Ну же, Эдвард! Исповедуйтесь! Мы с вами знаем, что сейчас вы ищете лишь наслаждений, но, возможно, однажды вам захочется жениться. Все мужчины рано или поздно начинают искать жену, которая присматривала бы за их домом и растила их детей.
 Улыбка на лице Эдварда растаяла.
 — Только не я.
 Софи, искренне удивленная, неуверенно спросила:
 — Вы это серьезно?
 Он мрачно кивнул.
 — Но почему?
 Его длинные пальцы поглаживали длинную ножку фужера.
 — Я слишком много повидал, Софи. Жизнь — это не сад, полный роз. Роз там вообще не найти.
 — Как это уныло звучит!
 Эдвард посмотрел на нее так серьезно и грустно, что у Софи заныло сердце.
 — Вы были бы потрясены, знай вы, сколько замужних леди заигрывало со мной, намереваясь затащить к себе в постель.
 — Конечно, есть замужние женщины, лишенные моральных устоев. Но ведь и мужья в равной степени не верны им.
 — Да. Но я понял, что верность вообще практически не встречается в этом мире.
 Софи возмутилась:
 — Уверена, вы преувеличиваете. Но, выходит, вы не женитесь лишь потому, что вам не вынести неверности, вздумай ваша жена изменить вам?
 Он чуть заметно улыбнулся:
 — К несчастью, я не преувеличиваю. И я не верю в любовь, потому что видел одно лишь вожделение. И… да, я не смог бы вынести неверности жены. Видите ли, в глубине души я, наверное, старомоден, более того, я и себе самому не простил бы неверности — ну, а женись я, такая нелепость вполне может произойти.
 Софи молчала. Она думала, что Эдвард или очень романтичен, или совершенно лишен иллюзий. А может быть, и то и другое вместе.
 Они засиделись за кофе. Ресторан уже почти опустел, они остались едва ли не одни и не спешили уходить.
 — Все было прекрасно, Эдвард, — сказала Софи. Она выпила куда больше вина, чем следовало бы, зато почти исчезла ее недавняя нервозность. По правде говоря, теперь она трепетала от сладкого предчувствия.
 — Я рад. — Он ласково смотрел на нее. — Софи, а вы когда-нибудь пробовали продать ваши работы?
 Софи мгновенно насторожилась:
 — Нет.
 — А почему? — Эдвард говорил небрежным тоном, но взгляд его был внимателен и остр. — Вы вообще-то думали об этом?
 — Конечно, думала. Я намерена через несколько лет стать профессиональной художницей. Но… я еще не готова.
 — По-моему, вы более чем готовы.
 Взгляд Софи словно притягивали его сверкающие голубые глаза. Она стиснула руки на коленях. И промолчала.
 — Может быть, мне попробовать поискать хорошего торговца картинами? И договориться о встрече?
 Софи задрожала. Она действительно не была готова, она это знала.
 — Я и так знаю, кто лучший из торговцев, — услышала она собственный голос.
 — Вы боитесь.
 — Да.
 — Не нужно бояться. Конечно, вы услышите и отказы. Это неизбежно. Даже величайшие из художников не сразу находили признание, особенно в молодости.
 Он был прав. Но Софи все равно боялась, ее разрывали сомнения. Вот бы довериться Эдварду, позволить ему заняться ее делами, раз он того хочет…
 — Не знаю…
 — Давайте поговорим с торговцем, — предложил Эдвард.
 — Не знаю… — повторила она.
 — Думаю, вам пора выбраться из своего угла, Софи, — довольно резко сказал Эдвард. — Пишите, что вам захочется. Открыто. Продавайте свои картины. Рискните, пусть даже вы услышите отказ. Носите прекрасные платья, измените прическу, выезжайте в свет — на балы, на чайные приемы, на бега! Позвольте мужчинам увидеть вас такой, какой вас вижу я!
 Софи даже рот разинула. Эдвард весело усмехнулся.
 — Но при чем тут наряды и мужчины, какое они имеют отношение к моей живописи? — спросила Софи, загораясь гневом.
 — Думаю, большое, — спокойно ответил он.
 — Нет! — Голос Софи прозвучал твердо, но на самом деле ее захватила нарисованная Эдвардом картина. По правде говоря, сегодня она и чувствовала себя совсем не такой, как прежде, — нет, она уже не была некрасивой, чудаковатой калекой, сегодня она ощущала себя молодой, прекрасной, желанной… Она вообразила себя на прогулке, в ярком нарядном платье, с высокой пышной прической… И почти увидела себя на балу, окруженную поклонниками, среди которых, конечно же, был и Эдвард.
 Софи с усилием отбросила нелепые мысли. Откашлявшись, сказала:
 — Я не прячусь в углу ни от кого и ни от чего.
 — В самом деле? — поинтересовался он, явно не веря ей. Софи прямо взглянула ему в глаза, не желая признавать, что он прав. Потому что он был не прав, не прав!
 — Если бы я пряталась, Эдвард, я давно бы сбежала от вас.
 Он принял вызов и, наклонившись через стол, всмотрелся в нее потемневшими глазами.
 — Вам не сбежать от меня, Софи, даже если вы очень постараетесь.
 В его голосе прозвучало что-то откровенно мужское, почти первобытное, и Софи вздрогнула.
 — Вы… вы мне угрожаете?
 — Ничуть. Я ваш защитник, Софи. Не забывайте этого никогда.
 По телу Софи пробежала нервная дрожь, кожа покрылась пупырышками.
 Эдвард продолжал:
 — Если вы не будете рисковать, вам никогда не добиться успеха.
 Софи молчала. Она думала о том, что готова рискнуть и стать его любовницей. Она станет женщиной, и, без сомнения, вся ее жизнь переменится…
 Он сжал ее руку.
 — Вы уже рискнули, здорово рискнули — и сами знаете. Вы — искательница приключений, Софи, дерзкая искательница приключений. Я в этом уверен. Я ни в чем в жизни не был так уверен.
 Слезы наполнили глаза Софи. Ей ни разу не приходилось слышать подобных слов…
 — Хорошо. Я согласна.
 Эдвард откинулся на спинку стула — улыбающийся, довольный, мужественный…
 В голове Софи мелькнуло, что она должна написать его вот таким, немедленно, на портрете он должен сидеть, развалясь, за столом прославленного ресторана «Дельмонико»… Ее сердце затрепетало от волнения, и она забыла о слезах.
 — Эдвард, — дерзко, почти бесстыдно уставясь на него, сказала она, — не могли бы вы оказать мне одну большую услугу?
 Он удивленно посмотрел на нее:
 — Разумеется. Любую. Когда угодно. Только скажите. У нее перехватило дыхание.
 — Вы согласитесь позировать мне?

 Глава 11

  Ньюпорт-Бич 
 Сюзанна прошлась по спальне, остановилась у двери на балкон, взглянула на залитый звездным светом океан. Настолько привычен был этот вид, что она едва заметила серебристые барашки на черной воде, мерцающий небосвод… Всецело погруженная в собственные мысли, она не расслышала стука в дверь. Когда Бенджамин с порога мягко окликнул ее, Сюзанна вздрогнула.
 Бенджамин, как и его жена, уже приготовился ко сну, на нем был отделанный бархатом халат плотного шелка и пижама.
 — Дорогая?
 Сюзанна знала, зачем он пришел. Она вышла замуж за Бенджамина, не испытывая к нему ни любви, ни страсти, и не ждала и от него ничего подобного. За десять с половиной лет их брака у нее почти не было поводов сожалеть о сделанном, вот разве что те ночи, когда он приходил к ней в спальню, заставляли ее грустить, но, к счастью, приходил он не слишком часто. И Сюзанна никогда не прогоняла мужа, никогда не позволяла ему даже заподозрить ее в равнодушии. Она улыбнулась:
 — Заходи, Бенджамин.
 Он улыбнулся в ответ, входя в спальню.
 — Ты чем-то встревожена, дорогая. Что случилось?
 Сюзанна вздохнула и села на кровать — роскошное сооружение с пологом красных и желтых тонов, сверкающим золотыми нитями.
 — Я не уверена, что Софи можно оставлять в городе одну.
 Он сел рядом, слегка коснувшись коленями ее коленей.
 — Но почему бы и нет? Софи взрослая, разумная девушка. Может быть, произошло что-то, о чем я не знаю?
 Сюзанна с улыбкой посмотрела на Бенджамина. Он не принадлежал к числу тех мужчин, которые способны пробудить в женщине страсть, но был милым, добрым человеком, заботливым и ненавязчивым.
 — Нет. — Она думала об Эдварде Деланца. На днях Сюзанна видела Хилари. Та явно нервничала, и Сюзанне нетрудно было понять причину. Эдвард не приехал к Хилари в ее летнюю виллу. Он остался в городе. Сюзанне страшно было и подумать почему. — Может быть, нам снова послать за ней? В самом деле, здесь, на побережье, гораздо веселее!
 — Милая, Софи уже двадцать, она неглупая, уравновешенная девушка и очень любит живопись. Дай ей жить по-своему. К тому же мы скоро сами вернемся в Нью-Йорк.
 Сюзанна через силу улыбнулась.
 — Конечно, ты прав, — сказала она, однако тревога ее не оставила. Сюзанна обладала шестым чувством, и ей не нравилось, что оно говорило ей сейчас. Правда, миссис Мардок, получившая подробнейшие инструкции, должна была немедленно сообщить хозяйке о появлении Эдварда в их городском доме, а таких сообщений не поступало, и это должно было бы успокоить Сюзанну. И все же тревога не утихала.
 Бенджамин похлопал ее по руке и выключил свет. Сюзанна сбросила свой шелковый халатик, оставшись в бирюзовой ночной рубашке, и скользнула под одеяло. Бенджамин лег рядом. Когда рука мужа потянулась к ее груди, Сюзанна закрыла глаза. Бенджамин сжимал ее соски, пока они не напряглись.
 Сюзанна позволяла ласкать себя, но почти не чувствовала возбуждения. И, как всегда, начала думать о Джейке. Она представляла его так живо и ярко, словно он был здесь, в комнате — высокий, широкоплечий, со стройными бедрами и золотистыми волосами, такой невыносимо сексуальный… Бог. Будь он проклят. Если бы только он не сбежал из тюрьмы… Он и сейчас был бы жив. За решеткой, но жив. Сюзанна представляла свой визит в тюрьму, представляла, как она, в платье, сшитом по последней моде, в сопровождении охранника идет к его камере, по бесконечным полутемным коридорам, мимо других заключенных — мимо разгоряченных самцов…
 А Джейк ждал бы ее и уже был бы готов… Он всегда был готов заняться любовью.
 Сюзанна тихо вскрикнула, ее захлестнула волна желания — она видела Джейка, в тускло-коричневой тюремной одежде, за решеткой, и знала, что его петушок уже тверд, как кремень, в предвкушении их соития…
 Бенджамин накрыл ее своим телом, и Сюзанна крепко обхватила его, раскинув ноги, — разгоряченная, жаждущая.
 Дверь камеры отперта. Охранник усмехается бесстыдно и понимающе. Из соседних камер доносится свист, уханье. Но Сюзанну это не беспокоит. Дверь за ее спиной захлопывается, щелкает замок. Джейк стоит, прижавшись к противоположной стене, и его возбужденный фаллос натягивает ткань тюремных штанов. Он улыбается уголками рта. И манит Сюзанну пальцем. Она бросается вперед. Джейк прижимает ее к стене, мгновенно задирает юбки и вонзается в нее — горячий и твердый.
 Сюзанна вскрикнула. Бенджамин уже проник в нее, и она пылала, охваченная огнем, и это было великолепно.
 Чуть позже Сюзанна открыла глаза и уставилась в потолок. Бенджамин поцеловал ее в щеку, сказал: «Спасибо, дорогая» — и улегся на живот. В те ночи, когда он приходил к жене, он оставался до утра, и Сюзанна, в общем, ничего не имела против. Вот только муж громко храпел и никогда не предпринимал второй попытки.
 Но сегодня она страдала. Ее все еще мучило желание, но дело было не только в этом. На глазах Сюзанны сверкали слезы. У нее болело сердце. Она ненавидела Джейка, ей не хватало Джейка, она хотела его… Не было ни одной ночи, когда бы она не желала его, но самыми худшими были те, которые приходилось проводить с Бенджамином.
 Оказалось просто невозможно не сравнивать то, что она имела когда-то, и то, что имеет теперь; и хотя разум постоянно напоминал Сюзанне, что Джейк принес ей одни лишь несчастья, а теперь у нее есть все, — разум и логика оказывались слишком холодны и скучны. Из-за присутствия Бенджамина в Сюзанне просыпалась острая тоска, мучительное желание — столь же сильное, сколь и безнадежное.
 Наконец она отодвинулась от мужа и обхватила подушку. Ей не впервые приходилось представлять Джейка в те минуты, когда она занималась любовью с Бенджамином. Джейк всегда был с ними в постели. Но фантазии Сюзанны не имели ничего общего с реальностью. В последний раз, когда она видела Джейка живым, он находился в тюрьме, но их встреча ничуть не походила на то, что она воображала себе теперь. Джейк просто знать ее не хотел. Слезы потекли по щекам Сюзанны, когда она погрузилась в воспоминания.
  Нью-Йорк, 1888 год 
 — Идите за мной, мэм.
 Лицо охранника было серьезным и мрачным. Сюзанна в то утро надела черное платье, как нельзя больше подходящее к ее гневу и унынию, черную шляпу с короткой вуалью и черные перчатки. Белоснежным носовым платком она прикрывала нос, чтобы запах духов хоть немного перебил тюремную вонь, вонь немытых мужских тел. Она шла за надзирателем, высоко вскинув голову, всем своим видом демонстрируя презрение, хотя душа у нее сжималась от страха и отвращения. Ее высокие каблуки громко цокали по каменным плитам пола. Сюзанну привели в небольшую комнату, где возле обшарпанного деревянного стола сидел Джейк, похудевший и напряженный. За его спиной стоял охранник.
 Надзиратель, приведший Сюзанну, вошел в комнату следом за ней. У обоих охранников на поясах висели большие черные пистолеты в кобурах и дубинки на цепочках. Но Сюзанна знала, что Джейк все равно может сделать попытку сбежать.
 Джейк ровным голосом поздоровался с женой, его лицо не изменило выражения. Сюзанна посмотрела на него, потом обернулась и смерила взглядом пришедшего с ней охранника.
 — Неужели вы не можете хотя бы на минуту оставить нас наедине? Разве нам обязательно говорить в вашем присутствии?
 Надзиратель, никак не отреагировав на ее вспышку, вышел вместе со своим напарником. Сюзанна ждала, пока они очутятся за дверью, но вот наконец щелкнул замок. Она знала, что охранники следят за ними сквозь окошко в двери. Но все равно бросилась к Джейку.
 — Они завтра передадут тебя британским властям! — воскликнула она. — Я не могу в это поверить!
 Он смотрел на нее совершенно бесстрастно.
 — Где Софи?
 Сюзанна побледнела, потом шагнула к нему, взмахнув сжатой в кулак рукой.
 — Софи! Софи дома, как и положено маленькой девочке! Черт бы тебя побрал!
 Джейк встал и теперь смотрел на нее сверху, тоже распаляясь гневом.
 — Я хотел видеть дочь, Сюзанна, чтобы попрощаться с ней. Почему ты не привела ее?
 — А как насчет меня? — закричала она, колотя его кулаками. — Как насчет меня, ты, ублюдок?! Ты заперт здесь, а я свободна, но мне теперь хуже, чем когда-либо! Когда я иду по улице, знакомые при виде меня переходят на другую сторону!..
 Джейк не пытался уклониться от ее ударов, и Сюзанна била его по груди и по лицу, но вскоре утомилась. Она обливалась слезами, но все же отчасти сумела взять себя в руки.
 — Они депортируют тебя, и я останусь совсем одна! Будь ты проклят, Джейк О'Нил!
 Губы его сжались, глаза потемнели, но он промолчал. Сюзанна наконец перестала плакать и теперь всматривалась в красивое лицо мужа.
 — Неужели тебя совсем не интересует, что будет со мной?
 Он лишь крепче сжал челюсти, отказываясь говорить.
 — Все было так плохо, когда мы поженились! Но ты преуспел в бизнесе, и мы с этим справились. Не совсем, не все двери открылись перед нами, но уже очень многие! А теперь они все снова захлопнутся — все, все до единой! — Она готова была снова разрыдаться.
 Джейк наконец заговорил:
 — Ты вывернешься, Сюзанна, и неплохо устроишься. Я в этом уверен.
 Она широко раскрыла глаза, приходя в бешенство.
 — Да, так же, как я устроилась в первые годы нашего брака, в той чертовой лачуге, которую ты нагло называл нашим домом!
 — Да. Примерно так же. — Он обжег ее яростным взглядом. Сюзанна вспомнила, как она, беременная, целыми днями сидела в жалкой хижине совершенно одна, пока Джейк работал и работал, словно ее и на свете не существовало. Она вспомнила о тех немногих часах, которые они проводили вместе, — часах безумной, животной страсти. Она вспомнила о своей первой измене, о второй, третьей…
 — Во всем виноват только ты! Ты не смеешь винить меня!
 — Кажется, я уже слышал это раньше. Возможно, ты и права. Мне очень жаль. Мне очень жаль, что ты забеременела, жаль, что я оказался так глуп, чтобы настаивать на женитьбе, жаль, что я был дураком и женился на тебе. — Голос его понизился. — И мне жаль, что я продолжал заботиться о тебе, когда любой другой мужчина на моем месте уже выгнал бы тебя из дома.
 Сюзанна ошеломленно уставилась на него. Прежде он никогда и ни за что не просил прощения, даже в такой форме. И в первый раз он открыто заговорил о своих чувствах — это напугало Сюзанну и в то же время вселило в нее надежду.
 — Джейк… Джейк, мне этого не вынести… — Она крепко обняла его. — Боже, мне не вынести всего этого! Они же увезут тебя навсегда!
 Он быстро взял ее за руки и отстранил от себя.
 — Тут уж ничего не изменишь, — твердо прозвучал его голос.
 Сюзанна, подняв голову, посмотрела мужу в лицо:
 — Но я люблю тебя! А ты… ты любишь меня. Ты… ты сказал сейчас именно это!
 Джейк криво улыбнулся:
 — Если ты любишь меня, Сюзанна, ты выбрала странный способ доказать свою любовь. Скажи-ка, кто лежал в твоей постели прошлой ночью, пока я торчал в этой грязной клетке? И кто будет лежать в ней сегодня, и завтра, и послезавтра?
 Сюзанна замерла.
 — Никто! — воскликнула она. И это было правдой в прошлую ночь она спала одна и скорее всего будет спать одна в предстоящую ночь. Но если Джейк думает, что она собирается сохнуть и вянуть все то время, которое ему предстоит провести в тюрьме, то он здорово ошибается.
 Джейк хрипло рассмеялся:
 — Неужели ты думаешь, я поверю, что ты намерена хранить мне верность теперь, если и прежде была неверна? Ты думаешь, я поверю, что ни один мужчина не погладит твое горячее тело, пока я буду десять или пятнадцать лет сгорать без женщины — до тех пор, пока меня не освободят… если меня вообще освободят когда-нибудь? — Теперь он уже почти кричал.
 И Сюзанна разозлилась ничуть не меньше.
 — А разве ты вправе ожидать другого? — выпалила она. — Разве ты не сам во всем виноват?
 Но гнев Джейка погас так же быстро, как и вспыхнул. В его глазах промелькнуло что-то темное и печальное.
 — Ладно. Разумеется. Во всем виноват я. Как всегда. — Он жестко посмотрел на жену. — Приведи ко мне Софи, Сюзанна. Немедленно.
 Она вздрогнула. Если бы Джейка не увозили завтра, она бы сейчас развернулась и убежала: ведь он снова, снова думал о дочери, тогда как должен был думать о ней, своей жене, он должен был умолять ее о прощении, говорить о вечной любви! Черт бы его побрал! Но его увозили, он осужден за свое давнее преступление и будет сидеть в английской тюрьме, и Сюзанна не знала, сколько пройдет времени, прежде чем она снова сможет навестить его. А если его никогда не выпустят, если он никогда не вернется домой… Внезапно Сюзанна по-настоящему испугалась, и остатки гнева испарились. Что, если она никогда не увидит Джейка?
 Это была чудовищная мысль.
 Если бы прошлое можно было изменить!..
 Сюзанна решительно шагнула вперед, намереваясь пустить в ход все свое обаяние, всю свою сексуальную притягательность, чтобы смягчить его, усмирить… Ей ведь всегда это удавалось.
 Она промурлыкала:
 — Джейк, я приведу Софи. Попозже. Я обещаю.
 Он не шевельнулся, скептически глядя на нее.
 Она остановилась совсем рядом с ним, мягко коснулась его груди.
 — Я люблю тебя. Ты это знаешь. Я не сомневаюсь, что знаешь, этого было не скрыть, когда мы оставались вдвоем, в постели… — Голос ее понизился, наполняясь страстью. — Неужели ты считаешь, что я могу заниматься тем же самым с другим мужчиной?
 Джейк коротко рассмеялся:
 — Я знаю, что занимаешься.
 Сердце Сюзанны подпрыгнуло.
 — Это нечестно! Это неправда! И у меня не будет никого, если ты перестанешь упрямиться, если не будешь таким жестоким!
 — Довольно молоть чушь, Сюзанна.
 В его голосе звучала угроза, но это лишь наполнило Сюзанну бешеным желанием. Она улыбнулась самой обольстительной улыбкой и положила руки ему на плечи. Он отшатнулся. Надо полагать, надзиратели наслаждались зрелищем.
 — Я люблю тебя! Я всегда тебя любила! — шептала Сюзанна, прижимаясь к Джейку. И она была вознаграждена — его мужское естество мгновенно напряглось.
 Сюзанна торжествовала.
 — Ты все еще хочешь меня!
 — Я тут сижу без женщины уже больше месяца, чего же еще ты могла ожидать? — Он рассмеялся ей в лицо и оттолкнул от себя. — Ты любишь мою игрушку, Сюзанна, а вовсе не меня!
 Она побледнела.
 — Уходи! — Глаза Джейка яростно сверкнули. — Но если ты не приведешь сегодня Софи, я вернусь… Обещаю! Я найду способ отомстить тебе, даже сидя в тюрьме.
 — Софи! — с рыданием воскликнула она. — Всегда Софи! Я ненавижу тебя, ненавижу! — С этими словами она повернулась, трясясь от унижения и злобы, и заколотила в дверь, требуя, чтобы ее выпустили. Она проклинала Джейка и радовалась, что его отправят в Великобританию, да, радовалась!
 И когда настала ночь, Джейк сидел в камере, а Сюзанна, у себя дома, совсем не спала. И была она не одна.
 Сюзанну переполняла ненависть к Джейку — как в тот день, когда он отверг ее там, в тюрьме. Она не вернулась назад, не привела Софи. Теперь Сюзанна раскаивалась в своей глупой гордости, в детском желании причинить боль Джейку за то, что он так обошелся с ней, — ведь она лишила его последней встречи с дочерью. А двумя годами позже он бежал из английской тюрьмы и погиб при пожаре, и Софи больше никогда не видела его.
 Теперь Сюзанна стала старше и мудрее. И многое сделала бы иначе, если бы смогла. Сейчас она знала, что ей тогда следовало привести Софи к отцу. Если бы она, Сюзанна, была тогда зрелой женщиной, а не обидчивой девчонкой, они с Джейком могли расстаться как любящие люди, но они расстались в гневе, как враги…
 Сюзанна думала об огромных деньгах, которые Джейк оставил Софи, — это было прямым результатом ее неразумного поведения в тот день. И вновь ее охватил гнев, вопреки разуму и логике. Заключение и даже смерть не помешали Джейку выполнить свою угрозу. Он, как и обещал, вернулся и нанес удар.
 Сюзанна закрыла глаза. Вспоминая о деньгах Софи, которые она постоянно тратила на собственные наряды, безделушки и драгоценности, она пылала злобой и завистью и в то же время страдала от чувства вины.
 Ведь кроме всего прочего, Сюзанна перевела несколько сот тысяч долларов из денег дочери на свой собственный банковский счет. Все равно у Софи оставалось слишком много, и она никогда не узнает о недостаче. Да, она обкрадывала собственную любимую дочь. Но когда в Сюзанне пробуждалась совесть, напоминая об этом, она успокаивала себя тем, что имеет право на каждый цент этого состояния.
 Сюзанна тяжело вздохнула. Да, если бы она могла, она бы все изменила в том далеком дне. Если бы могла… Даже теперь, много лет спустя, ей тяжело вспоминать, как она злилась на Джейка — и злилась всегда, чуть ли не с первых дней их совместной жизни. Она злилась, потому что чувствовала: Джейк нередко пренебрегает ею. Из-за него она сбилась с пути — он не обращал внимания на ее выходки, а она в ответ снова и снова изменяла ему. Если бы тогда ей иметь хоть каплю сегодняшней мудрости и сегодняшнего опыта!
 Но даже если бы в те дни она сдержала свое упрямство, свое своенравие, думала Сюзанна, вряд ли их отношения сложились бы иначе. Их союз с самого начала был бурным и неустойчивым, в нем было слишком много неистовства, Джейк отличался такими же высокомерием и гордыней, как и Сюзанна. И все же в этом ежеминутном аду случались и райские мгновения.
 И Сюзанне не хотелось вспоминать ни о чем — ни о плохом, ни о хорошем. Она лежала возле своего второго мужа, и слезы безмолвно текли по ее щекам.
 Но вот наконец она, всхлипнув, вытерла глаза и глубоко вздохнула. Сюзанна не хотела, чтобы с ее дочерью случилось то же самое. Ошибки матери должны стать уроком для Софи. В молодости Сюзанна не отличалась бурными материнскими чувствами, свойственными большинству женщин. Но когда Джейк угодил в тюрьму, она стала заботливой и внимательной матерью и с годами все больше осознавала, как любит свою дочь. Она любила ее больше всего на свете, даже сильнее, чем Джейка. И с того дня, как с Софи произошло несчастье — с того дня, как умер Джейк, — Сюзанна защищала дочь как могла. А уж теперь, в такой критический период, она удвоит свою бдительность.
 Сюзанна решила, что на этот раз не последует совету Бенджамина. Она должна сама убедиться, что в Нью-Йорке все идет как положено.

 Глава 12

 Софи говорила, что лучшая в городе галерея перебралась недавно в здание на углу Тридцать шестой улицы и Пятой авеню, и Эдвард подъехал туда. Это была галерея Дюран-Ру — одного из наиболее известных в мире торговцев картинами, имевшего представительства в Нью-Йорке, Париже и Лондоне. В число его клиентов входили самые знаменитые коллекционеры.
 Эдвард уже выяснил, что за последние годы Дюран-Ру купил и продал несколько картин импрессионистов, в основном Моне, и покупал кое-что из работ Дега, но делал он это лишь по заказам постоянных клиентов. Эдвард не слишком разбирался в искусстве, но, решив, что и это должно стать его делом, за последние два дня узнал довольно много. Он посетил несколько галерей и музеев. Несмотря на то что взгляд у него был нетренированный, все же, внимательно рассмотрев десятки картин, Эдвард с большей долей уверенности мог сказать себе, что работы Софи напоминают работы французских импрессионистов, которыми она так восхищалась. Но в то же время картины Софи отличались от них, Эдвард не мог бы, например, видя танцовщиц Дега, воскликнуть: «О, Софи пишет точно так же!» Нет, это было не так. У нее собственный, необычный стиль.
 Трехцветный французский флаг развевался над портиком галереи. Эдвард вошел в здание и очутился в огромном выставочном зале. Пол покрывал светлый ковер. На пьедесталах стояло несколько скульптур. Почти каждый дюйм пространства занимали работы, предназначенные для продажи. Эдвард остановился, чтобы рассмотреть маленькую бронзовую фигурку обнаженной женщины. Под ней висела табличка: «Огюст Роден».
 — Могу я быть вам чем-то полезен, сэр?
 Эдвард обернулся и увидел неприметного молодого человека в темно-сером костюме и галстуке.
 — Месье Дюран-Ру?
 Молодой человек с улыбкой покачал головой:
 — Месье Дюран-Ру уехал договариваться о покупке работы Мане. — Он словно ожидал горячего отклика со стороны Эдварда, но тот лишь улыбнулся в ответ. — Но возможно, я сумею вам помочь? Я его сын.
 — Возможно, сумеете. Видите ли, месье, я не покупатель, я вообще не знаток искусства. Но мне кажется, я все-таки способен понять, что вижу прекрасную работу, когда она попадается мне на глаза, и мне довелось наткнуться на великолепного художника, произведения которого мне хотелось бы вам показать.
 Улыбка молодого Дюран-Ру увяла.
 — В самом деле? И кто этот художник? Может быть, я уже знаком с ним?
 — Это художница. Ее зовут Софи О'Нил.
 Молодой человек вздернул брови:
 — Женщина? Ирландка?
 — Она американка.
 — Ну, вряд ли это намного лучше. Наши клиенты предпочитают французских художников. Уверен, вам это известно.
 — Вы совсем не продаете работы американцев?
 — Почему же. Мы постоянно имеем дело с Томасом Экинсом и, конечно, с Мэри Кассатт. Сейчас у нас нет работ Кассатт, но Экинс есть. Viens avec moi [2] , я вам покажу.
 Эдвард, слегка смущенный, последовал за воодушевившимся молодым человеком через зал. Смущение Эдварда еще усилилось, когда он увидел большой портрет, настолько отличный от работ Софи, насколько это вообще возможно. Портрет был выполнен в предельно реалистичной манере и в очень темных тонах.
 — И сколько он стоит? — спросил удивленный Эдвард.
 — Пожалуй, мы сможем продать его за тысячу, поскольку у мистера Экинса уже есть имя.
 — И он единственный американец, чьи работы вы здесь продаете?
 — Время от времени мы покупаем и у других, но это, как правило, американцы, живущие за границей, как Мэри Кассатт. Много продается французских мастеров восемнадцатого века, начала девятнадцатого, и всегда есть спрос на голландцев семнадцатого века. Недавно стали покупать Гойю. — Видя недоумение Эдварда, молодой человек терпеливо пояснил: — Это испанский художник конца восемнадцатого — начала девятнадцатого столетия, он был до недавних пор почти неизвестен, пока наши крупнейшие клиенты мистер и миссис Хэйвмейер не открыли его и не захотели приобрести несколько его работ.
 — Значит, это делают коллекционеры? Создают спрос на работы не известного до той поры художника? — Эдвард был изумлен и в то же время преисполнился надеждой.
 — Только если они покупают сразу несколько работ одного мастера. Это, безусловно, сразу поднимает цену.
 Эдвард был почти уверен, что, стоит работам Софи появиться в этой изысканной галерее, их сразу заметят крупнейшие коллекционеры.
 — Вы уже дважды упомянули женское имя. Кто такая Мэри Кассатт?
 — Она великая художница, а славу ей принесла тема матери и ребенка. Иногда ее ошибочно причисляют к импрессионистам, но, по правде говоря, у нее собственный стиль. Она американка, но давно, много лет живет и работает во Франции.
 — Ее работы часто покупают?
 — Да. — Жак Дюран-Ру улыбнулся. — Но так было не всегда, месье. Всего несколько лет назад ей приходилось бороться за место под солнцем, как и многим другим художникам из тех, что преуспевают сегодня.
 — Вы зайдете посмотреть работы мисс О'Нил?
 Дюран-Ру колебался.
 — Ну что ж, дайте мне адрес ее мастерской. Если у меня найдется время — когда вернется отец, возможно, мы договоримся о встрече.
 Эдвард понял, что молодой человек вовсе не намерен выполнить его просьбу.
 — Она действительно очень своеобразная художница, — мягко сказал он, — уверяю вас.
 Дюран-Ру, уже собравшийся оставить Эдварда, резко обернулся и увидел его напряженный взгляд.
 — Вы ведь ничего не потеряете, месье Дюран-Ру, если придете, кроме разве что получаса вашего времени, а если я прав, вы можете многое выиграть.
 — Хорошо. Запишите номер нашего телефона. Поговорите с художницей, а потом условимся о времени. Мне было бы удобнее зайти к ней утром.
 Эдвард улыбнулся, и мужчины пожали друг другу руки. Но когда Деланца вышел из галереи, улыбка его растаяла. Он взглянул на часы. Через час ему нужно быть в резиденции Ральстонов. Он обещал Софи немного попозировать.
 Юная художница дрожала от возбуждения, она просто не могла дождаться Эдварда. В мастерской все было подготовлено уже несколько часов назад. Софи придвинула стул к небольшому столу, покрытому белой льняной скатертью. Задним планом служило открытое окно, выходящее в сад. Украшенную ярким орнаментом вазу с букетом полевых цветов художница поместила в центре стола, среди изящных фарфоровых тарелок с золотыми ободками, хрустальных бокалов и серебра. Но Софи намеревалась еще не раз заглянуть к «Дельмонико», чтобы и убранство стола, и задний план написать как можно точнее.
 Раздался стук, и Софи вздрогнула. Дверь приоткрылась, в щель просунулась седая голова миссис Мардок.
 — Софи, к вам гость! — с сияющей улыбкой сообщила она.
 Девушка понимала, что миссис Мардок и Дженсон принимают Эдварда за ее поклонника и что им это очень нравится. Она пыталась разубедить их, но ничего не вышло: экономка и дворецкий настаивали на том, что Эдвард влюблен в Софи. И она оставила все, как есть.
 Сердце Софи подпрыгнуло. Эдвард должен был прийти лишь через час. Почему он явился слишком рано? Не волнуется ли он так же, как она сама, при мысли о совместной работе? Пригладив волосы и заправив за уши непослушные пряди, Софи весело произнесла:
 — Проводите мистера Деланца сюда, пожалуйста.
 — Это не мистер Деланца. К вам пришел другой джентльмен, Софи. — Миссис Мардок была в откровенном восторге. — Это мистер Генри Мартен, он в зеленой гостиной. Надеюсь, я не должна говорить ему, что вы нездоровы? — нахмурилась она.
 Софи удивилась. Что тут делает Генри Мартен? Она не имела ни малейшего представления, зачем бы он мог явиться.
 — Нет, я приму его, — сказала Софи и вслед за миссис Мардок вышла из студии и направилась в гостиную. Она решила, что, каково бы ни было дело Генри, вряд ли оно займет много времени, так что адвокат успеет уйти до того, как Эдвард придет позировать для портрета.
 Генри Мартен стоял посреди гостиной, засунув руки в карманы немного мешковатых брюк. Вид у него был слегка смущенный. Когда вошла Софи, он вспыхнул.
 — Надеюсь, я не слишком обеспокоил вас своим визитом, — сказал он.
 — Разумеется, нет, — с улыбкой ответила Софи. — Добрый день, мистер Мартен. Как дела?
 — Спасибо, отлично. — Он покраснел еще гуще. — Должен сказать, вы замечательно выглядите, мисс О'Нил.
 Софи благодарно кивнула, не поверив, однако, его словам. Она была в своей обычной синей юбке и белой английской блузке, волосы заплетены в одну толстую косу. Она указала на кресла, и они оба сели.
 — Я попрошу Дженсона принести что-нибудь. Может быть, кофе? — предложила Софи.
 — Спасибо. — Генри явно нервничал. — Я уже несколько недель в городе и давно хотел навестить вас, но у меня сейчас сразу несколько клиентов, и я буквально по уши в работе.
 — Это замечательно, — искренне обрадовалась за него Софи. Но ее изумление не проходило. Неужели он и вправду пришел лишь затем, чтобы повидать ее?
 Генри благодарно улыбнулся.
 — Да, это замечательно, плохо лишь то, что я так давно вас не видел.
 Софи моргнула и выпрямилась.
 Генри был уже не красным, а пунцовым. Он уставился на собственные руки, зажатые между коленями.
 Наступило неловкое молчание. Софи была слишком ошеломлена, чтобы поддерживать вежливую беседу. Но вскоре явился Дженсон с серебряным подносом, уставленным тарелочками с печеньем и пирожными, и с кофейником веджвудского фарфора, наполненным горячим черным кофе. Софи расставила блюдца и чашки и налила кофе для них обоих, добавив густых свежих сливок и сахара, это помогло ей отчасти восстановить душевное равновесие. Протягивая Генри чашку, она спросила:
 — И где же находится ваша адвокатская контора?
 Он ответил быстро, с облегчением в голосе:
 — В деловом центре, неподалеку от Юнион-сквер. Может быть, вы позволите показать вам мои владения — ну, как-нибудь, когда у вас будет свободное время?
 Софи вытаращила было глаза, но тут же спохватилась и торопливо согласилась:
 — Разумеется!
 Генри поставил чашку, так и не отпив ни глотка.
 — Вообще-то, мисс О'Нил, я надеялся, что… э-э… я подумал, может быть, мы как-нибудь покатаемся верхом вместе… в парке…
 Софи тоже поставила чашку и теперь уже не скрывала своего изумления. Безусловно, Генри очень мил, но у Софи просто нет времени для верховых прогулок по парку, хотя сама по себе идея недурна и даже соблазнительна и романтична. Тут наконец Софи поняла, что Генри, пожалуй, и в самом деле пришел только затем, чтобы повидать ее.
 Генри принял ее молчаливое изумление за желанный ответ.
 — Может быть, даже сегодня?
 Софи наконец обрела дар речи:
 — Мистер Мартен, я бы, конечно, с удовольствием поехала с вами в парк… — У нее не хватило духу просто отказать. Ведь ей так часто втайне мечталось о том, как она, прекрасная и веселая, отправляется на прогулку с поклонником, подобно другим юным леди… Вот только поклонник из ее мечты подозрительно напоминал Эдварда Деланца.
 Софи отбросила глупые мысли.
 — Но сегодня, к сожалению, это невозможно. Видите ли, я жду мистера Деланца.
 Генри вздрогнул, вытаращил глаза, а потом снова залился краской.
 И тут же Софи поняла свою ошибку. Генри, конечно, подумал, что Эдвард придет по той же причине, что и сам Мартен. Софи почувствовала, что ее щеки тоже запылали.
 — О, вы не поняли. Мистер Деланца отнюдь не мой поклонник. Он обещал мне позировать.
 — Позировать вам?
 — Я же художница, вы помните?
 — Да, конечно… Я и вправду на мгновение забыл об этом. — И снова воцарилось неловкое молчание.
 Буквально в следующее мгновение Дженсон ввел в гостиную Эдварда. Он действительно пришел намного раньше назначенного времени. Софи вскочила, просияв улыбкой. Эдвард широко улыбнулся в ответ, и его теплый, мягкий взгляд удивительно походил на взгляд влюбленного!
 — Доброе утро, Софи, — произнес он так, словно за его словами крылось нечто гораздо большее. Потом его глаза остановились на молодом адвокате, и улыбка превратилась в застывшую гримасу. — Здравствуйте, Генри. Я не помешал?
 Генри встал.
 — О, разумеется, нет! Похоже, это именно я пришел некстати.
 — Ничего подобного, уверяю вас, — бросил Эдвард, подходя к молодому человеку и по-приятельски обнимая его за плечи. Тут он заметил поднос и нетронутый кофе. — Прошу, не прерывайтесь из-за меня.
 Когда Генри немного неуверенно сел, Софи спросила:
 — Вы к нам не присоединитесь?
 Ее улыбка стала еще шире, потому что она заметила, как изумленно смотрит на нее Генри: ведь он воспринимал все по-своему.
 — С удовольствием, — ответил Эдвард. Все трое уселись, и снова настала тишина.
 Эдвард сначала посмотрел на Генри, а когда тот принялся наконец за кофе, перевел внимательный взгляд на девушку. Софи чувствовала, что Эдвард сгорает от любопытства. Ей хотелось понять, что же он думает по поводу присутствия здесь Мартена. Наконец Эдвард заговорил, обращаясь к Генри:
 — Что вас завело в эту часть города?
 — Я еще несколько недель назад хотел повидать мисс О'Нил, но у меня сейчас большая практика, я был постоянно занят. Я надеялся соблазнить мисс Софи прогулкой по Центральному парку сегодня, но она ждала вас, так что ничего не вышло.
 Мгновение-другое Эдвард молчал, потом усмехнулся, продемонстрировав сверкающие белые зубы.
 — Но возможно, мисс О'Нил будет свободна завтра? — предположил он. …
 Софи замерла, не веря собственным ушам.
 Генри, сдвинув брови, серьезно посмотрел на Эдварда, который теперь улыбался вполне благодушно, и быстро повернулся к Софи.
 — Вы свободны завтра, мисс О'Нил?
 — Я… — Софи пришла в полное замешательство. Ей не слишком понравилось вмешательство Эдварда. Завтра утром у нее занятия в Академии, а потом она намеревалась вернуться к новому портрету Эдварда. — Я собиралась немного поработать, — сказала она наконец.
 — Уверен, вы сумеете найти часок для Генри, — ласково воскликнул Эдвард.
 Софи недоуменно уставилась на него. Генри с тревогой ждал ответа. Софи, опомнившись, улыбнулась:
 — Может быть, попозже, днем… ну, скажем, в четыре часа?
 — О, это будет просто замечательно! — вскричал обрадованный Генри.
 Софи переводила взгляд с адвоката на Эдварда. Эдвард наблюдал за ней и Генри. Его губы странно кривились. Софи затрепетала — ей вдруг пришла в голову ужасная мысль, а с нею и боль.
 Эдвард хочет отвязаться от нее. Спихнуть другому мужчине. И даже если его планы относительно Софи с самого начала были бесчестны, это все равно жестоко… и больно.
 — У меня есть кое-какие новости, Софи, — негромко сказал Эдвард.
 Софи резко повернулась к нему.
 — Жак Дюран-Ру согласился посмотреть ваши работы. Он предпочитает встречи по утрам. Если он зайдет завтра, сможете показать ему ваши картины?
 У Софи перехватило дыхание. Нервы ее натянулись. Ну конечно же, она пропустит ради этого занятия.
 — Да, — прошептала она.
 Эдвард кивнул и обернулся к Генри:
 — К Софи зайдет один из самых известных торговцев картинами. Если он купит какие-то из ее работ, это будет немалой победой.
 — Да, понимаю, — кивнул потрясенный Мартен. И тут Софи заговорила, тщательно выбирая слова:
 — Видите ли, Генри, я намерена со временем стать профессиональной художницей и жить продажей своих работ. — Она заметила брошенный на нее мрачный взгляд Эдварда, но не обратила на это внимания. Если Генри и в самом деле явился поухаживать за ней, подобная эксцентричность быстро заставит его сбежать. — Я, конечно, буду жить в Париже, в обществе других свободных художников.
 Генри окончательно онемел.
 Эдвард что-то пробурчал под нос, безусловно, он понял игру Софи. И вмешался:
 — Но разумеется, так будет лишь в том случае, если не появится какой-нибудь интересный джентльмен и не поведет вас к алтарю.
 Софи почувствовала, что краснеет. Раны ее кровоточили. Она думала: «Но ведь это будешь не ты, Эдвард, верно?»
 — Не думаю, чтобы подобное произошло, мистер Деланца.
 Он приподнял брови.
 — Что ж, может и не произойти, если вы будете пугать своих поклонников такими странными идеями.
 Румянец на щеках Софи стал ярче. Она не смогла найти подходящего ответа.
 Генри встал, взгляд его перебегал с Эдварда на Софи. Он откашлялся:
 — Мне, похоже, пора…
 Эдвард тоже встал.
 — Зачем так спешить, Генри?
 Софи поднялась.
 — Но мы должны начинать работу, Эдвард.
 Он не обратил внимания на ее слова.
 — Может быть, вам бы хотелось взглянуть на картины Софи, прежде чем вы уйдете?
 Девушка задохнулась от изумления.
 Генри, не менее изумленный, оторопело уставился на Эдварда.
 — Да, знаете, мне бы очень хотелось… — Он повернулся к Софи, явно загоревшись идеей. — Мисс О'Нил, если вы не возражаете, мне бы очень хотелось посмотреть ваши работы… Вы ведь так любите свое дело.
 Софи ничего не оставалось, как согласиться. Если бы она отказала Генри сейчас, он справедливо посчитал бы это верхом грубости, тем более что адвокат знал — Эдвард посвящен в дела Софи. Но в эту минуту она была готова убить Эдварда — за все сразу.
 По выражению лица Генри Софи сразу поняла, что он впал в полное замешательство. Откашлявшись, он повернулся к Софи и выдавил:
 — Вы по-настоящему талантливы, мисс О'Нил.
 Софи знала, что Генри лжет, что он ничего не понял в ее работах, не смог их почувствовать и совсем не был ими восхищен. Но все же она улыбнулась:
 — Благодарю вас.
 — Я, конечно, всего лишь любитель, не знаток… — Он снова откашлялся. — Но мне приходилось видеть нечто подобное прежде. Так работают итальянцы, да?
 — Импрессионисты — французы, — мягко поправила Софи.
 — О да, вы очень на них похожи, — заверил ее Генри. Он был чрезвычайно сконфужен и мечтал только об одном — поскорее уйти. — Думаю, мне пора. Значит, завтра, в четыре?
 Софи кивнула, провожая Генри к выходу из мастерской.
 — Я сейчас вернусь, — бросила она Эдварду, который лишь молча кивнул в ответ.
 Софи дошла с Мартеном до парадной двери. Когда юноша ушел, Софи отправилась обратно в мастерскую. Войдя туда, она набросилась на Эдварда:
 — Что вы тут вытворяли?!
 Эдвард изобразил невинную улыбку:
 — Простите?..
 — Да уж, прощение вам понадобится! — закричала Софи. — Вы заманили Генри в мастерскую — и ему совсем не понравились мои работы, и вы еще навязали мне прогулку с ним!
 Он коснулся пальцем кончика ее носа.
 — А что, разве вы не горите желанием покататься завтра?
 — Разумеется, нет!
 Его палец скользнул по ее губам, потом Эдвард резко отдернул руку.
 — Видите ли, — серьезно сказал он, — вы обзавелись поклонником, Софи, и вам не удастся так просто прогнать его.
 Софи в упор посмотрела на него — разгневанная, разгоряченная, смущенная. Неужели он надеется на серьезные отношения между нею и Генри? Он хочет выдать ее замуж? И не намерен соблазнять ее… вообще встречаться с ней?
 — Мне не нужны поклонники, Эдвард, — натянутым тоном произнесла она. — И вы мне не отец, чтобы заботиться о моих свиданиях!
 — Верно, я вам не отец, — мрачно откликнулся он, уже не улыбаясь. — Но кто-то ведь должен направить вас на верный путь.
 — Вы чересчур дерзки и самонадеянны! — выпалила Софи.
 — Ну, может быть, я и перестарался немного, — почти шепотом признался он. — Но ведь должен кто-то позаботиться о вас?
 — Так вы решили стать моим опекуном?
 — Да.
 Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица, но Софи отшвырнула его ладонь.
 — Вы просто наглец, Эдвард!
 — Я ваш друг.
 Софи повернулась к нему спиной. К ее немалому смущению, Эдвард тут же подошел к ней сзади и, обняв за плечи, прижал к себе.
 — Чем вы так расстроены?
 Софи не могла сказать правду — по крайней мере сейчас. Она покачала головой, не произнеся ни слова.
 — Извините меня, Софи. Возможно, я и ошибся. Генри очень симпатичный молодой человек, но он ужасно консервативен в своих взглядах. И… да, действительно, он не очарован вашими работами так, как я.
 — Ох, Эдвард! — воскликнула она, сжимая его сильные руки. — Ну когда-нибудь вы перестанете говорить правильные слова?
 — Боже, Софи, да я никогда не говорил правильных слов! — Он на мгновение прижался губами к ее щеке. Софи замерла, потому что его бедра коснулись ее ягодиц… — Вы мне слишком льстите, милая моя, вы даже сами не понимаете, как вы мне льстите!
 — Вам все льстят, я уверена.
 Его ласка вызвала в ней слишком сильный отклик. Но ведь Эдвард был всего лишь самоуверенным наглецом, не более того. Он не способен на любовь, никогда не был способен… и никогда не будет. Софи просто не могла понять истерического всплеска собственных чувств, это ведь совсем не в ее характере, это было совершенно необъяснимо. Ее охватил ужас.
 — Не пора ли нам взяться за дело?
 Улыбка Эдварда растаяла.
 — Я ведь за этим и пришел.
 Послушно выполняя распоряжения Софи, Эдвард уселся за столик, накрытый на двоих. Он чувствовал, что слишком напряжен и потому сидит неестественно. Однако, наблюдая за тем, как Софи раскладывает кисти, краски, готовясь к работе, он забыл, что должен позировать. Он изучал девушку, наслаждался быстрой грацией ее движений, которую ничуть не нарушала легкая хромота. Ему нравилось мягкое покачивание ее округлых бедер. Наконец Софи повернулась к нему лицом. Вспомнив, что он должен позировать, Эдвард мгновенно напрягся. Софи нахмурилась.
 — Вы должны расслабиться.
 — Это легче сказать, чем сделать.
 — Почему?
 Ответа у Эдварда не нашлось, поэтому он просто поерзал на стуле, пытаясь найти удобную позу и слишком остро чувствуя, что Софи внимательно рассматривает его. Эдвард нервничал, словно она раздевала его взглядом. Бог знает почему так было, ведь сам он тысячи раз смотрел на женщин именно так, раздевая их взглядом, но сейчас что-то пугало и смущало его. Пульс его забился немного быстрее обычного, а в паху ощущался подозрительный прилив крови. Он не должен думать ни о чем подобном, особенно сейчас, когда они с Софи наедине.
 Эдвард решительно отбросил неподходящие мысли. Он обещал позировать. Конечно, ему куда сильнее хотелось поцеловать Софи, обнять, но он помнил их последний поцелуй и знал, что это слишком опасно. Их следующий поцелуй должен быть куда более целомудренным. Ч-черт! Идея нелепая, ведь не может же он прямо сейчас наброситься на Софи…
 Эдвард глубоко вздохнул. Он не должен думать ни о чем подобном. Не должен, если хочет позировать.
 Кроме того, ничего возбуждающего, эротичного нет в том, что она делает, — она ведь просто пишет его портрет, черт побери. Это лишь его самого одолевают бесстыдные мысли. Наконец Эдвард устроился на стуле поудобнее и посмотрел на Софи, ища ее одобрения.
 — Эдвард, — попросила она, — вы не могли бы развалиться?
 Лицо Эдварда вытянулось.
 — Развалиться?..
 Это слово мгновенно нарисовало ему образ постели.
 — Да. Когда мы обедали в тот день, вы сидели на стуле развалясь, вы были полностью расслаблены, уверены в себе, вы казались немного небрежным и в то же время невероятно элегантным и… и мужественным. Я хочу написать вас именно так, в таком настроении.
 — Боже! — пробормотал Эдвард, и его мужское естество мгновенно напряглось и окаменело. Он нервно вздохнул, глядя в глаза Софи и гадая, удастся ли ему пережить ближайшие часы. Восхищение девушки привело его в такое состояние, в какое не приводила никогда ни одна из женщин с помощью рук, губ и прочих деталей женской анатомии. Ох, если бы Софи когда-нибудь коснулась его рукой — или губами, коснулась бы одного из тайных изгибов его тела… Эдвард представил, что бы с ним тогда произошло…
 Он тихо выругался и рванул воротник рубашки — хотя предпочел бы сорвать с себя брюки.
 — Что-то не так? — Софи была сбита с толку и начала сердиться.
 Эдвард постарался улыбнуться.
 — Похоже, вам не так-то легко угодить, — пробормотал он, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки и ослабляя узел галстука.
 Но Софи не догадывалась о причинах его нервозности. Она улыбнулась:
 — Да, вот так гораздо лучше. Знаете, у вас талант к позированию.
 Эдвард коротко и резко рассмеялся. Софи начала работу, продолжая говорить:
 — Я, конечно, не стану писать нас обоих… только вас одного. Вы будете очень близко к зрителю. Будете занимать большую часть холста, теперь я легко с этим справлюсь, раз уж вы тут, передо мной. — Голос Софи чуть вибрировал от возбуждения. — Это будет немного необычная композиция, зрителю покажется, что он стоит почти рядом с вами, словно он находится внутри холста… — Софи широко улыбнулась, выглядывая из-за мольберта. — Честно говоря, я надеюсь, что зритель решит, что он очутился прямо в ресторане «Дельмонико», а может быть, даже разговаривает с вами!
 Страсть, с которой она отдавалась работе, поразила Эдварда, она словно непосредственно передавалась ему.
 — Вы взялись за сложную задачу, не так ли? — пробурчал он. Ее голова то и дело высовывалась из-за мольберта, Софи окидывала Эдварда внимательным взглядом и продолжала писать.
 — Да, задача сложная, но я намерена с ней справиться. — Она нахмурилась, прищурила глаза. — Ваш портрет… Хочу, чтобы это действительно было похоже на вас… нечто необычное… выдающееся.
 Эдвард в очередной раз глубоко вздохнул. Софи скрылась за мольбертом, и Эдвард воспользовался этим, чтобы поправить брюки. Ведь она всего лишь писала его портрет, черт побери, просто портрет, но он уже возбудился так, словно они лежали вдвоем в постели, обнаженные, в страстном объятии. Он совсем не был уверен, что сможет просидеть вот так еще хотя бы несколько минут, не говоря уже о часах. Ну зачем она так открыто восхищается им? И почему это так сильно на него действует? Ведь Софи полностью сосредоточена на работе, отдает ей всю свою энергию. Эдвард сомневался, чтобы девушка могла сейчас думать о чем-либо, кроме живописи.
 Но никакая логика не могла изменить того странного факта, что каждое прикосновение кисти к холсту Эдвард воспринимал всей своей кожей.
 Софи снова выглянула из-за мольберта, ее щеки слегка порозовели.
 — Эдвард, вы не могли бы расстегнуть пиджак?
 Его пробрало холодом. Он испугался.
 Глаза Софи сияли.
 — Ну да, в тот день ваш пиджак не был расстегнут, но, понимаете, на нем образуются такие складочки, они будут не слишком хорошо выглядеть на портрете.
 Эдвард перевел дыхание. Ничего, сеанс скоро закончится. Отказаться позировать он не мог — но и продолжать был не в состоянии. Софи вот-вот поймет все, поймет, что с ним сделали ее слова, ее восторг, ее уникальная личность. Он расстегнул пиджак. Прежде он никогда не смущался своей сексуальности, но теперь почувствовал, что щеки его покалывает жаром.
 Но Софи была слишком погружена в работу. Прежде чем он понял это, девушка подошла к нему и поправила на нем пиджак, чтобы тот выглядел как можно живописнее. Ее рука случайно коснулась бедра Эдварда. Как ему хотелось бы, чтобы это движение было намеренным! Задержав дыхание, он неотрывно смотрел на Софи и уловил тот момент, когда девушка вдруг поняла, что его мысли весьма далеки от живописи. Щеки ее вспыхнули, руки замерли. Она испуганно посмотрела на Эдварда.
 Эдвард встретил ее взгляд:
 — Софи…
 — Я… я надеюсь, вы ничего не имеете против, — неуверенно произнесла она. — Я… это… — И она повернулась, чтобы отойти к мольберту.
 Эдвард схватил ее за руку, не дав ускользнуть.
 — Вы же знаете, что бы вы ни делали, я никогда не буду иметь ничего против, — сказал он охрипшим голосом.
 Она чуть вздохнула. Грудь ее поднялась в глубоком вздохе.
 — Эдвард, мы же работаем…
 — Но я, похоже, не слишком хорошо справляюсь с делом, — пробормотал он, едва удерживаясь от того, чтобы не усадить ее к себе на колени. — Наверное, вы уже поняли это?
 Он невольно опустил глаза, ее лицо стало пунцовым.
 — Я понимаю лишь, что вы лучший натурщик, которого мне приходилось видеть, — негромко ответила она.
 Волна мужской властности накатила на Эдварда.
 — Иди ко мне, Софи, — почти приказал он. Девушка не шевельнулась, застыв в нерешительности, и тогда Эдвард, улыбнувшись, потянул ее за руку, и Софи очутилась там, где он хотел, — на его коленях.
 — Эдвард… — прошептала она, но в ее голосе не было протеста.
 — Я не могу тебе позировать, во всяком случае, вот так, сейчас, — бормотал он, чувствуя обжигающее прикосновение округлых бедер к его вибрирующим чреслам. Софи не шевелилась, даже не дышала. В голове Эдварда вспышкой мелькнуло воспоминание о прошлом поцелуе. Он знал, что должен быть осторожен и не заходить слишком далеко. Но мысль ушла так же мгновенно, как и пришла. Кровь в его венах билась слишком тяжело и горячо. Он положил ладонь на затылок.
 — Дай мне твои губы.
 Софи тихо всхлипнула, когда он притянул к себе ее лицо. Эдвард коснулся пальцем изгиба ее губ.
 — Открой… — хрипло прошептал он. — Я хочу внутрь, Софи…
 Мысль о другом входе, которого он не должен касаться, обожгла его, и он снова дотронулся до ее губ, видя себя в постели Софи погружающимся в нее…
 — Открой… — снова шепнул он, чувствуя себя слишком распаленным, готовым к взрыву. Его рука спустилась к талии Софи, к пояснице, а потом ниже, к соблазнительному изгибу бедер.
 Она снова всхлипнула, повинуясь. И в то же мгновение Эдвард проник языком в глубину ее рта. И Софи так же мгновенно ответила на поцелуй, крепко сжала его плечи; хотя это казалось уже невозможным, напряжение в его чреслах еще усилилось, и Эдвард понял, что Софи почувствовала это, потому что она застонала.
 Эдвард забыл обо всем, кроме мучительного желания и женщины, трепещущей в его руках. Почти не сознавая, что делает, одним движением пересадил девушку так, что она оказалась сидящей верхом на его коленях, а потом, словно и этого ему было мало, рывком поднял ее юбку, и горячая, влажная выпуклость между ее ногами прижалась к его разбухшим чреслам. Тонкий шелк ее белья и мягкий лен его брюк лишь обострили ощущения Эдварда.
 Он просто не в силах был больше терпеть. Софи нервно изогнулась в его руках, и он мгновенно понял смысл этого движения, хотя сама девушка вряд ли осознавала что-либо. Целуя шею Софи, Эдвард одной рукой ласкал ее грудь, а потом спустился ниже и, миновав складки смятой юбки, прижал палец к ее лону.
 Софи напряженно застыла.
 — Эдвард? — выдохнула она, еще крепче обняв его и прижавшись лицом к плечу.
 Это был вопрос, но в нем звучало и доверие, и удивление — и страх.
 Эдвард прижал руку чуть крепче, укладывая ладонь между ногами Софи, и его огромный фаллос напрягся, лишая Эдварда воли, лишая желания вернуть себе здравый смысл, вообще думать…
 — Эдвард! — тихо вскрикнула Софи. — Эдвард!
 Он совсем не хотел думать, не хотел… Он был слишком разгорячен, слишком возбужден. Но его ум все же бешено заработал. И Эдвард страшно испугался. Это уже не поцелуй. Это нечто куда большее. И куда более опасное.
 Похоже, и Софи опомнилась. Она прижалась щекой к шее Эдварда и, тяжело дыша, вздрагивала время от времени. Он чувствовал, как мечутся ее мысли. Вряд ли ему удастся проникнуть в них.
 Да и как на самом деле понять, что у нее на уме? Можно лишь строить предположения. Конечно, Софи потрясена, она испугана его поведением так же, как испуган он сам. Эдвард резко передвинул Софи, чтобы она сидела иначе, не как в любовном объятии, и опустил ее юбку. Он сам не мог поверить, что натворил подобное.
 Софи была невинна и доверчива, она относилась к нему как к другу. А он — он чуть было не взял ее… и она не стала бы ему противиться. Он почти совратил ее!
 А ведь он хотел всего лишь поцеловать Софи, чтобы пробудить в ней желание жить более полной жизнью, как и другие женщины. Но он нарушил каждое из установленных для себя правил. Хуже того, он сейчас вообще презирал эти правила игры, потому что отчаянно желал эту девушку, — и не мог вынести мысли, что однажды на его месте окажется другой, какой-нибудь Генри Мартен.
 Боже, да ведь он сам себя загнал в угол.
 Неожиданно Софи соскользнула с его колен. Глядя на Эдварда широко распахнутыми глазами, она попятилась, потом повернулась и быстро пересекла комнату.
 — Я… здесь довольно жарко… вам не кажется? Я открою окно, хорошо?
 Эдвард не отводил от нее глаз. Если он не в состоянии удержаться в рамках, то эту игру следует немедленно прекратить. Пока Софи не пострадала из-за него всерьез. Пока Эдвард сам не доказал себе, что он безнадежно хуже собственной репутации.
 Софи включила потолочный вентилятор, и тот тихо зажужжал, вращаясь. С другого конца комнаты, медленно подняв голову, девушка посмотрела на Эдварда, и ее щеки пылали, как у школьницы.
 — Мне очень жаль, Софи, — хрипло проговорил Эдвард, вставая.
 — Вам незачем извиняться, — сказала Софи, испуганная и напряженная. Но следующие ее слова, совершенно неожиданные, потрясли его. — Потому что я не жалею, Эдвард, ни о чем не жалею.
 Он вздрогнул, не в силах сразу вникнуть в смысл ее слов.
 Софи смотрела на него, и у Эдварда достало опыта, чтобы прочесть страстное желание в ее глазах. И он был достаточно опытен, чтобы представить, как в следующий раз — если он будет, этот следующий раз, — Софи не станет сопротивляться.
 Эдвард мрачно подумал, что он уже и так зашел слишком далеко. Да, Софи сохранила девственность, но утратила невинность.

 Глава 13

 Софи не в состоянии была ни шевелиться, ни говорить, ни улыбаться. Она так крепко сжала кулаки, что ногти почти впились в ладони. Жак Дюран-Ру, невысокий, изящный человек лет примерно тридцати, всматривался в портрет Эдварда, получивший теперь название «Джентльмен в Ньюпорте». Дюран-Ру явился почти ровно в полдень, и это была первая представленная работа.
 Рядом с Софи стоял Эдвард. Небрежно засунув руки в карманы, он внимательно наблюдал за молодым торговцем. Софи чувствовала, что Эдвард время от времени посматривает на нее, но не в силах была отвести взгляд от француза. Если бы она могла держаться так же холодно, так же спокойно, как Эдвард! Но в конце концов, ведь не его картины осматривает месье Жак, не Эдвард ждет приговора, это не его жизнь, не его душа…
 Жак двинулся дальше. Портрет Эдварда он рассматривал очень долго, не меньше пяти минут. Скользнув взглядом по жанровой сценке, он быстро осмотрел натюрморт с цветами, чуть дольше задержался на портрете Лизы, потом обошел другие работы и остановился у портрета Джейка О'Нила. На него он потратил около минуты, а потом наконец обернулся. Он не улыбался.
 Софи показалось, что она сейчас умрет. Она вцепилась в локоть Эдварда.
 — Мадемуазель О'Нил! — с заметным акцентом начал Жак Дюран-Ру. — Вы по-настоящему талантливы…
 Софи казалось, что она не удержится и разрыдается прямо сейчас, здесь, потому что дальше он скажет: «Но…» Однако торговец сказал другое:
 — Я могу покупать только то, что рассчитываю продать. Как специалист скажу, что все ваши работы интересны. И я уверен, что наша галерея могла бы приобрести «Портрет Джейка О'Нила» и «Лизу».
 Софи кивнула. Что ж, по крайней мере ему понравились эти два портрета, которые она писала с такой любовью. Софи твердила себе, что она совсем не собирается плакать, во всяком случае, на глазах у этого человека.
 — И это все? — недоверчиво спросил Эдвард.
 — Сцена у большого дома великолепна, и я ею искренне восхищен, но мои клиенты не покупают даже жанровых картин Милле, так что вряд ли их заинтересует работа мадемуазель. Очень жаль, но я не могу ее купить.
 Софи тяжело сглотнула.
 — А как насчет натюрморта с цветами? — поинтересовался Эдвард. — Это же просто фантастика!
 — Согласен. Но мне его никогда не продать.
 Софи нервно заморгала.
 — Но вам он нравится? — настаивал Эдвард.
 — Мне он очень нравится. Он необычен. Это сильная работа. Она напоминает мне Сезанна. Вы о нем слышали? Мы очень редко покупаем его картины. Их очень трудно, почти невозможно продать. Вообще говоря, натюрморты всегда тяжело продаются.
 Желание расплакаться вдруг исчезло. Софи едва верила своим ушам.
 — Я видела работу Сезанна, — негромко сказала она. — Всего однажды. Он очень, очень хорош!
 — И вы тоже, — улыбаясь, сказал Жак. — Вы не должны впадать в уныние, мадемуазель. Возможно, вас утешит то, что Сезанна плохо покупают. А я бы хотел приобрести еще и портрет месье Деланца.
 Софи на мгновение замерла, потом ее сердце подпрыгнуло и бешено застучало.
 — Вы хотите?..
 — Я не уверен, что смогу быстро его продать. Но у меня есть несколько постоянных покупателей, которых он, вполне возможно, заинтересует. Совершенно ясно, мадемуазель, что ваша сильная сторона — портретная живопись. Эта работа просто безупречна. Она поражает. Так что я ее покупаю, уж слишком она нравится мне самому.
 Отчаяние Софи превратилось в безудержный восторг.
 — Эдвард! Он возьмет твой портрет!
 — Я слышал, — усмехнулся Эдвард.
 — Видите ли, — весело сказал Жак, — я деловой человек. И для меня, поверьте, довольно необычно покупать так много работ неизвестной художницы. — Его карие глаза тепло смотрели на Софи.
 — Вот как? — пискнула девушка.
 — Oui, vraiment [3] . Если я говорю, что вы талантливы, и при этом покупаю сразу три ваши работы, то вы должны понимать — я отвечаю за каждое свое слово.
 Софи подумала, что хорошо бы уцепиться за что-нибудь, чтобы не взлететь под потолок, подобно воздушному шарику. И она ухватилась за руку Эдварда.
 — Я как раз начала новую работу, месье.
 — Если мне удастся продать то, что я покупаю сейчас, то наша галерея приобретет и другие ваши работы, — сказал Жак, и Софи просияла. — Но позвольте вам дать совет… Если вы хотите продавать свои картины, мадемуазель, не пишите натюрмортов и жанровых сцен, просто потому, что на них очень трудно найти покупателя. Занимайтесь портретной живописью.
 Софи восторженно кивнула:
 — Новая работа будет в том же стиле, что и «Джентльмен в Ньюпорте».
 — Отлично, — кивнул Жак. — А теперь — к делу?
 Софи затаила дыхание, когда Жак достал из внутреннего кармана бумажник и вынул оттуда пачку банкнот.
 — Я готов предложить вам двести долларов, — сказал он. — За три портрета.
 — Двести долларов! — эхом повторила Софи. Конечно, это немного, но ведь Софи вообще не верила, что ей когда-либо удастся продать хоть одну из своих работ, и она была до дрожи взволнована предстоящей сделкой.
 Но Эдвард шагнул вперед, не позволив Софи взять деньги.
 — Извините, — вмешался он, сухо улыбаясь, — но двести долларов — это совершенно неприемлемо.
 — Эдвард! — испугалась Софи. Жак вскинул голову:
 — Вы представитель мадемуазель О'Нил, месье?
 — Разумеется. По сто долларов за маленькие портреты и тысяча за мой.
 Софи задохнулась.
 — По пятьдесят за маленькие портреты, триста за ваш, — не моргнув глазом ответил Жак.
 — По семьдесят пять за маленькие, пятьсот за мой.
 — Договорились.
 Мужчины, довольные, обменялись улыбками, а Софи, не в состоянии вымолвить хоть слово, во все глаза смотрела, как Дюран-Ру отсчитывает шестьсот пятьдесят долларов.
 — Если ваши работы будут иметь успех, я приду снова, — пообещал он.
 Софи по-прежнему молчала. Ей удалось лишь изумленно кивнуть.
 — Я пришлю за картинами завтра утром, — сказал Жак. — Аu revoir [4] .
 И он ушел.
 — Софи?.. — окликнул девушку усмехающийся Эдвард.
 — О! — Раскинув руки, она радостно закружилась. Она кружилась и кружилась, забыв о больной ноге, пока не споткнулась слегка, и тут же оказалась в руках Эдварда.
 — Ну что, счастлива? — спросил он. Софи схватилась за отвороты его пиджака.
 — Я в восторге! Ох, Эдвард, я всем этим обязана тебе! Это величайший день в моей жизни!
 Руки Эдварда скользнули к ее пояснице и замерли там. Он слегка прижал Софи к себе.
 — Ты мне ничем не обязана, моя хорошая. Благодари саму себя, Софи. Ты невероятно талантлива, дорогая.
 Софи откинула голову и расхохоталась, радуясь успеху.
 Эдвард тоже рассмеялся, и низкие тона его смеха смешались с ее женственным альтом. А потом Софи взлетела в воздух. Она смеялась, пока Эдвард кружил ее, радуясь и торжествуя вместе с ней. Когда ноги Софи наконец коснулись пола, девушка пошатнулась. Она крепко ухватилась за Эдварда, и он обнял ее. И в это мгновение Софи почувствовала, как волна истинной любви с головокружительной скоростью и неодолимой силой затопила каждую клеточку ее тела. Но ее это уже не пугало. Она покорилась чувству, и это было прекрасно.
 — Я так счастлив за тебя, Софи, — прошептал Эдвард ей на ухо. — И мне радостно видеть, что ты тоже счастлива.
 Софи оторвалась от его груди и посмотрела ему в глаза. Он должен знать…
 — Это ты сделал меня счастливой, Эдвард, — услышала она собственный голос.
 Он серьезно посмотрел на нее, улыбка сбежала с его губ, голубые глаза потемнели.
 Софи почувствовала дрожь его тела и ответно вздрогнула.
 — Спасибо, — мягко произнесла она.
 Их союз неизбежен. Теперь Софи это знала.
 На лице Эдварда появилось странное напряжение.
 — Не за что…
 Софи вдруг ощутила себя беспечной и энергичной, дерзкой и непобедимой, она знала, что Эдвард так же страстно желает ее сейчас, как она желает его. Она подняла руку, прижала ладонь к его щеке, и горячая нежность, вскипевшая в ее груди, стала почти болезненной. Эдвард не шевельнулся. Он словно окаменел, его сверкающий взгляд не отрывался от глаз Софи, а она позволила своим пальцам осторожно скользнуть по его подбородку и чуть задрожала, почувствовав шершавость его кожи, и ей захотелось иметь право ласкать его открыто, везде и всегда…
 Эдвард, так и не улыбнувшись, осторожно взял ее руку, отвел от своего лица и сделал шаг назад. Софи не могла понять выражения его глаз. Но она осознала, что позволила немыслимую вольность, и ее щеки залились краской смущения. Неужели она вела себя, как распутная женщина? Но может быть, это к лучшему, если даже Эдвард и подумал так? Ведь она готова вступить с ним в преступную связь. Софи знала, что ей надо извиниться за свое поведение, но она не находила слов. Да и как извиняться за любовь? Просто абсурдно. Эдвард отошел на несколько шагов и, не отрывая взгляда от Софи, скрестил руки на груди.
 — Софи?!
 Девушка вздрогнула — это был голос ее матери. По коридору быстро простучали каблучки, и Софи резко повернулась к двери. Все тело ее сжалось.
 Сюзанна стояла на пороге, ее темные глаза пылали гневом.
 — Мне только что сказали, он здесь! — воскликнула она. Лишь теперь Софи вспомнила, что Сюзанна приказывала ей держаться подальше от Эдварда, и она обещала так и сделать.
 — Здравствуй, мама.
 Сюзанна дрожала от ярости, ее бешеный взгляд нашел Эдварда.
 — Я была права!
 Эдвард шагнул вперед и встал перед Софи, словно защищая ее.
 — Добрый день, миссис Ральстон.
 — О, не думаю, что день сегодня добрый, — огрызнулась Сюзанна.
 — Мама! — протестующе воскликнула Софи, искренне расстроенная открытой враждебностью Сюзанны к Эдварду. Ей никогда не приходилось видеть мать в таком гневе.
 Сюзанна не обратила на Софи ни малейшего внимания.
 — Неужели в прошлый раз я высказалась недостаточно ясно? — заговорила она, обращаясь к Эдварду. — Вы — неподходящая компания для моей дочери, мистер Деланца, даже если ваши намерения вполне честны, но мы с вами оба знаем, что это не так.
 Софи едва дышала от огорчения, хотя и знала, что мать сейчас говорит правду.
 — Мама, — в отчаянии вмешалась она, пытаясь разрядить обстановку, — ты не поняла. Эдвард пришел не в гости. Он помог мне продать мои картины.
 Сюзанна взглянула наконец на дочь:
 — Что?
 Софи немного пришла в себя.
 — Мама, — мягко заговорила она, подходя к Сюзанне и беря ее за руку, — Эдвард договорился с одним из самых известных в мире торговцев картинами, и тот приходил посмотреть мои работы. — Она весело улыбнулась. — И он только что купил для галереи три моих холста!
 Сюзанна непонимающе уставилась на Софи, будто слова дочери были для нее китайской грамотой.
 — Мама?
 — Ты продала свои картины?!
 Софи снова улыбнулась:
 — Да. Месье Дюран-Ру купил их. Уверена, ты о нем слышала. Бенджамин его хорошо знает.
 Сюзанна, до того пунцовая, внезапно побледнела. Ее расширенные глаза обежали мастерскую. Увидев портрет Эдварда, она застыла, не в силах отвести от него взгляда.
 Все трое долго стояли молча. Сюзанна, замерев, недоверчиво рассматривала портрет.
 — Что это такое?!
 — Эдвард в Ньюпорте, разумеется, — ответила Софи, стараясь справиться с дыханием.
 — Сама вижу! — Сюзанна резко обернулась к дочери. — Когда ты это написала?
 Софи нервно облизнула губы.
 — Недавно… — Она колебалась. — Мама… тебе это не нравится?
 Грудь Сюзанны поднялась и опустилась в нервном глубоком вздохе.
 — Нет! Нет, мне это не нравится. Это отвратительно!
 Софи вдруг почувствовала себя ребенком — ребенком, которого ударили по лицу. Она моргнула, и ее глаза наполнились горькими детскими слезами.
 Сюзанна повернулась к Эдварду.
 — Уверена, именно вы ответственны за это! Я должна попросить вас уйти — немедленно!
 — А в чем, собственно, дело, миссис Ральстон? — Неприятная улыбка искривила губы Эдварда, глаза его опасно сверкнули. — Вас страшит успех вашей дочери? Вы боитесь увидеть ее превосходство? Боитесь, что она станет свободной!
 — Вы несете чушь! Я не желаю, чтобы Софи встречалась с вами! — закричала Сюзанна. Она стояла напротив Эдварда, впившись в него взглядом. — Как далеко все это зашло?
 — Достаточно далеко, чтобы вам все это не понравилось, — спокойно произнес Эдвард.
 Сюзанна вздрогнула.
 Эдвард снова заговорил, и теперь в его голосе явственно слышалась угроза, опасность:
 — Пожалуй, Софи больше не думает, что она такая уж непривлекательная и непохожая на других. Она научится жить так, как должна жить женщина. И ее мечты стать профессиональной художницей начинают сбываться. Что в этом плохого, миссис Ральстон? Почему вам не нравится, что у Софи купили ее картины?
 Сюзанна презрительно фыркнула и процедила сквозь зубы:
 — Я требую, чтобы вы ушли, немедленно. Или я должна приказать слугам выставить вас вон?
 Софи слушала их обоих, смотрела на них, и в груди у нее нарастала боль.
 — Мама! — воскликнула она наконец, в ужасе от происходящего. — Эдвард помог мне продать картины! — Немного замявшись и чувствуя, что ее глаза повлажнели, добавила: — И он мой друг.
 — Он не друг тебе, Софи! — с силой воскликнула Сюзанна. — Уж в этом можешь мне поверить. Ну, мистер Деланца?
 Сюзанна воинственно уставилась на Эдварда, тот, бросив ей в ответ неприкрыто враждебный взгляд, повернулся к Софи. И тут же выражение его лица смягчилось. Когда он заговорил, голос его звучал мягко, и так же мягко и ласково смотрели его глаза.
 — Помните, в один прекрасный день к вам придет успех. И помните то, что говорили мне. Ваша мать не понимает современного искусства.
 Софи почувствовала, что он хочет утешить ее, и ей захотелось заплакать от радости. Он понимал ее, до конца понимал. Он знал, что слова Сюзанны о картинах ранили душу Софи, и пытался залечить эти раны. Она улыбнулась дрожащими губами:
 — Я не забуду.
 Эдвард улыбнулся ей и, не обращая внимания на Сюзанну, вышел из мастерской.
 А Софи осталась наедине с матерью.
 Сюзанна, собрав всю свою волю, заставила себя успокоиться. Но когда она, оглянувшись, увидела портрет Эдварда Деланца, ее охватила новая волна горячего гнева. Боже, она же чувствовала — здесь что-то происходит, и оказалась права. Но главный вопрос в другом: не пришла ли она слишком поздно?..
 — Что между вами произошло? — резко спросила Сюзанна. Софи, не двинувшись с места, осторожно проговорила:
 — Мама, я знаю, тебе не нравится Эдвард, но, уверяю тебя, ничего плохого не случилось.
 Сюзанна проглотила комок, застрявший в горле.
 — Так, значит, он для тебя уже просто Эдвард? Не лги мне! Я вижу, что ты лжешь, Софи! Что он с тобой сделал?
 Побледневшая Софи молчала.
 — Ты еще девственница?
 Софи просто не в состоянии была шевельнуться. Прошло несколько секунд, и Сюзанна, не слыша ответа, почувствовала, как ее сердце замирает. Нет, она не может поверить. Неужели и вправду ее драгоценную дочь трогал этот похотливый мошенник — трогал и замарал? Сюзанна слишком живо припомнила, как она сама уступила Джейку, когда ей было всего пятнадцать. Но ведь Софи совсем не похожа на нее, и Сюзанна ухватилась за эту мысль.
 Но вот дочь заговорила, и Сюзанне показалось, что прямо возле нее взорвалась бомба, разрушившая все ее надежды.
 — Я не ребенок, мама. Ты не можешь задавать мне такие вопросы.
 — О Боже! — выдохнула Сюзанна, не в состоянии осмыслить столь открытый вызов, неповиновение. Это просто невозможно понять. И каков смысл слов Софи? Как их истолковать? Утратила ли она девственность? Да и Софи ли это?! — Я лишь пытаюсь уберечь тебя от беды. Я всегда старалась тебя оберегать.
 — Но может быть, я больше не хочу, чтобы меня оберегали, мама? Может быть… — Девушка так задрожала, что Сюзанна это заметила. — Может быть, я просто хочу жить… сейчас… даже если это ошибка. — Она вдруг повернулась и пошла к двери.
 — Софи! — закричала Сюзанна, бросаясь следом за ней. — Не может быть, чтобы ты так думала!
 Софи, остановившись у порога, полуобернулась. Она старалась не заплакать.
 — Но я думаю именно так. Видишь ли, мама, я устала быть чудаковатой калекой.
 Сюзанна потеряла дар речи, а Софи вышла из мастерской.
 Поднявшись наверх, девушка бросилась на кровать, обхватила подушку и изо всех сил пыталась сдержать слезы. Ее не слишком расстраивало, что мать не понимает ее живописи. Она просто не может ее понять. Гораздо хуже то, что Сюзанна, без сомнения, не ошибается в отношении Эдварда. Его намерения бесчестны. И Сюзанна готова пустить в ход и ногти, и зубы, лишь бы спасти родную дочь от гибели. Но Софи сказала матери именно то, что думала. Она устала от постоянной опеки, и она захотела жить.
 Но неужели ей действительно хочется стать в глазах всех безнравственной, бесстыдной женщиной? Можно ли обрести счастье, сделавшись любовницей?..
 Софи подняла голову — в спальню вбежала Лиза. Она была явно встревожена, ее большие глаза светились сочувствием. Она только что приехала в Нью-Йорк вместе с Сюзанной. — Софи? Что с тобой?
 Софи покачала головой. Слезы все-таки покатились из ее глаз.
 — Ох, дорогая! — воскликнула Лиза, садясь рядом и отбирая у сестры подушку. Потом она ласково взяла ее за руки. — Софи, что тут у вас происходит?
 — Я не знаю! — воскликнула Софи. — Я совсем запуталась. Лиза, я совершенно запуталась!
 Лиза всмотрелась в ее лицо.
 — Ты видела Эдварда Деланца?
 Кивнув, Софи смахнула слезы.
 — Ох, сестренка! Представляю, что тебе пришлось пережить!
 Софи крепко сжала руку Лизы.
 — Мама права, я это понимаю. Я знаю, что Эдвард хочет совратить меня, Лиза.
 Лиза судорожно вздохнула:
 — Он уже пытался?
 — Не совсем. Пока нет.
 — Софи, твоя мать действительно права. Ты не должна больше с ним встречаться.
 Софи печально посмотрела на Лизу:
 — Это легче сказать, чем сделать.
 — Но не влюбилась же ты в него?! — воскликнула Лиза.
 — Конечно влюбилась, — горестным шепотом отозвалась Софи. — Разве я могла устоять?
 Испуганная Лиза встала.
 — Ты должна слушаться маму. Тебе нельзя больше его видеть. Иначе ты позволишь ему такие вольности, в которых будешь раскаиваться всю жизнь!
 — Наверное, ты права, — тихо проговорила Софи. — Но я не могу не видеть его.
 — Ты должна!
 — Лиза, он ведь не просто бесчестный развратник, который хочет меня соблазнить. Он мой друг. Настоящий друг. Я просто не представляю жизни без него.
 Темные глаза Лизы наполнились ужасом.
 — Софи, ты ошибаешься. Эдвард Деланца тебе не друг. Если бы он был твоим другом, у него не было бы бесчестных намерений.
 И Софи вздрогнула, услышав в этих словах жестокую правду.

 Глава 14

 Эдвард, совершенно одетый, сняв лишь пиджак, лежал на кровати в своем номере и глядел в потолок. Он заложил руки за голову и следил за медленным вращением лопастей вентилятора. На его лице застыло сосредоточенное выражение.
 Как он ни старался отвлечься, все равно постоянно думал о Софи. Вспоминал, как она ликовала, когда Жак сказал, что покупает его портрет, и как сильно огорчилась, когда Сюзанна заявила, что этот же самый портрет отвратителен… Вспоминал, как она рассердилась вчера, когда он вынудил ее согласиться на прогулку с Генри Мартеном, но ведь он старался для пользы самой Софи, хотя ему и не слишком приятно, что она будет веселиться в обществе другого мужчины. И еще вспоминал, как она ответила на его поцелуй там, в мастерской, когда он повел себя отнюдь не по-джентльменски.
 И никак не удавалось отделаться от воспоминания, как Софи коснулась его лица после ухода француза. Тут уж сердце самым странным образом подпрыгивало. Эдвард стиснул зубы, на его щеке постоянно подергивался мускул. Он был достаточно опытен, чтобы распознать любовь, понять, что женщина любит его… И в тот момент, когда Софи коснулась его щеки, он понял, что она его любит. Наверное, будь он не так невнимателен и бессердечен, он бы заметил это раньше. Тогда, в мастерской, Эдвард видел лишь ее желание, ее страсть и понимал, что Софи полностью сдалась на его милость, но он не ушел, он не подумал о том, что девушка может полюбить. Теперь же, оглядываясь назад, он видел много опасных признаков, которые следовало заметить раньше.
 Конечно, можно не сомневаться, что эта любовь порождена не только желанием, но и благодарностью. Но это не имеет никакого значения. Несчастье уже случилось. И Эдвард обязан положить всему этому конец.
 Эдвард ненавидел себя. Он вторгся в жизнь Софи, чтобы научить девушку жить полной жизнью, ему и в голову не приходило влюблять ее в себя. Он здорово ошибся… И даже если бы он хотел жениться на Софи (а такого желания у него не возникало), он все равно никогда бы этого не сделал, поскольку был уверен, что любой брак со временем обращается в руины.
 Эдвард крепко зажмурил глаза, пытаясь отогнать болезненные воспоминания. Но это не помогло. Да, брак его родителей был сплошным фарсом. Мать изменяла отцу самым непристойным образом, и все это прикрывалось ложью и фальшью. Этот брак давно уже распался, но Эдвард успел увидеть его пугающие последствия. И он никогда не мог простить матери ее бесконечный эгоизм.
 Эдвард резко сел, свесив ноги с кровати. Когда он говорил Софи, что во многом старомоден, он не лукавил. И именно из-за своей старомодности он вел распутную жизнь. Брак — это навсегда, клятвы даются навечно, однако Эдвард слишком хорошо знал, что большинство людей быстро забывают о своих обещаниях.
 Похоже, Софи приняла его за благородного рыцаря, но скоро она узнает его лучше. Он одержал грязную победу. Он не рыцарь в сверкающих доспехах, и никогда им не станет.
 Но, Боже, как ему хотелось выглядеть рыцарем в глазах Софи!.. Он понял, ему просто необходимо, чтобы Софи думала о нем хорошо, верила ему, смотрела на него как на галантного искателя приключений, героя из романов — потому что никто и никогда не смотрел на него так. Но он сам выдал свои намерения — и сам все испортил, потому что теперь Софи полюбила его.
 Эдвард чувствовал, что не в силах оставить ее теперь, когда все только лишь началось. Он хотел увидеть, как осуществятся ее мечты — все мечты. Он хотел разделить с ней радость победы — многих побед. Но это было невозможно. Он сам лишил себя выбора. Он должен уйти, пока не задел всерьез ее сердце, пока не погубил то, что осталось от ее невинности, от ее надежд, от ее будущего.
 Софи отчаянно старалась ни о чем не думать. Она выбежала из дома почти в панике, забыв о предостережениях матери и советах Лизы. Но сейчас, пересекая роскошный вестибюль отеля «Савой», она чувствовала себя так, словно все вокруг глазеют на нее, словно каждый знает, куда она идет, к кому и зачем.
 Но она не должна останавливаться… не сейчас. У нее хватало здравомыслия, чтобы понять правоту Лизы. Эдвард не мог быть ее другом, потому что у него бесчестные намерения. И все же, вопреки логике, Софи сердцем чувствовала, что Эдвард ее настоящий союзник, что он ее искренний друг, что она может доверить ему даже свою жизнь. И разве Эдвард не доказал свою дружбу, уговорив Жака Дюран-Ру посмотреть ее картины?
 Но разум и логика не могли примирить и совместить советы Лизы и предостережения Сюзанны с горячими чувствами Софи, и она спешила, как только могла. К нему. К своей судьбе… пусть даже ей суждено стать всего лишь любовницей, а не женой.
 Остановившись у стойки портье, Софи, с пылающими щеками, спросила, в каком номере остановился мистер Деланца. Она чувствовала, что портье смотрит ей вслед, но все же решительно вошла в отделанную бронзой дверь лифта. Очень медленно лифт поднялся на пятый этаж. Софи, стиснув кулаки, молила, чтобы он шел побыстрее. Ей казалось, что пара, вошедшая в лифт вместе с ней, пялится на нее.
 Остановившись перед дверью номера Эдварда, Софи отбросила все посторонние мысли, ей хотелось очутиться в его объятиях, в его постели. Она живо представила его руки, его прикосновения, его поцелуи, его любовь… И в то же время ее охватило отчаяние. Такое, какого она не испытывала никогда в жизни. Она постучала.
 Спустя мгновение вышел Эдвард. Он был без пиджака, в одном жилете. Брови его поползли вверх.
 — Софи?
 Она молча смотрела на него, не зная, что сказать.
 — Софи, что случилось? — резко спросил он, хватая ее за руку.
 — Ох, Эдвард! — Всхлипнув, она прижалась к его груди. — Можно мне войти?
 Эдвард изумленно всмотрелся в нее. Он не сразу ответил, и Софи испугалась, что он прогонит ее. Эдвард оглядел коридор, но, к счастью, поблизости никого не было.
 — Подождите, я надену пиджак, и мы найдем удобное местечко, чтобы поговорить, и вы расскажете, что вас так встревожило. — Не улыбнувшись, он прикрыл дверь, оставив Софи ждать снаружи.
 Софи смотрела на дверь, готовая разрыдаться. Ей хотелось войти в эту комнату, очутиться в объятиях Эдварда. Но она неподвижно стояла на месте, не понимая, почему он не позволил ей войти.
 Дверь почти сразу распахнулась снова, и Эдвард повлек Софи к лифту.
 — Не слишком удачная идея — явиться сюда, но гораздо хуже то, что вы направились прямиком в мой номер, — заявил Эдвард почти грубо. — Кто-нибудь видел, как вы поднимались наверх?
 Софи внезапно рассердилась:
 — Вот не знала, что вы так печетесь о своей репутации!
 Он нажал кнопку вызова лифта.
 — О своей — нет. Но вот о твоей — да.
 Софи сразу растаяла.
 — Извините, — прошептала она. — Я сама не знаю, что говорю.
 — Это я понял, — сказал Эдвард уже более мягко. В его глазах отразилось искреннее сочувствие. — Хочешь прокатиться за город?
 Софи кивнула.
 Они миновали Бруклинский мост и поехали в сторону Лонг-Айленда. Эдвард вел машину молча. Софи, похоже, совершенно ушла в свои мысли и не обращала внимания на очаровательные пейзажи. И ничего не говорила. Эдварду очень хотелось узнать, что ее так тревожит, но он был достаточно хорошо воспитан, чтобы не проявлять навязчивости. Чуть позже Софи задремала — ясно было, что она крайне измучена. Потом ее голова склонилась набок и прильнула к плечу Эдварда.
 Эдвард гадал, что произошло между Софи и Сюзанной после его ухода, и, зная миссис Ральстон, мог предполагать лишь самое худшее. Он никогда и ни к кому не испытывал такой ненависти, как сейчас к матери Софи. И как могло столь эгоистичное и недоброе существо произвести на свет эту чудесную девушку?
 Но вот наконец Софи шевельнулась и вздохнула. Ресницы ее затрепетали, глаза открылись. Она проспала почти час. Когда она повернулась к Эдварду, он посмотрел на нее, и его сердце сжалось. Нет, сегодняшний день явно не самый удачный для прощания с ней. Встретившись с ним взглядом, Софи сонно улыбнулась.
 — Эдвард?
 — Привет, — сказал он. — Теперь тебе лучше?
 — Да, — ответила она, отодвигаясь от него и усаживаясь поудобнее. Теперь она окончательно проснулась, и ее улыбка угасла. Лицо снова стало напряженным. — Где это мы?
 — Недалеко от Ойстер-бэй, — сказал он. — Я тут как-то бывал и нашел один ресторанчик с отличной кухней. Не хотелось тебя будить, но раз уж ты проснулась, не остановиться ли нам перекусить?
 — Да, — согласилась Софи каким-то странным голосом. — Хорошая мысль. — Ее щеки чуть порозовели.
 Эдвард пытался угадать, что заставило ее залиться румянцем. Он вдруг ощутил неуверенность. Неужели она подумала о том, что они здесь вдвоем, в добрых пятидесяти милях от ее родных и друзей? Эдвард пожалел, что заехал так далеко. Как только они поедят и выпьют чего-нибудь освежающего, им надо немедленно вернуться в город. И он пообещал себе, что так и будет.
 Но тут он почувствовал на себе взгляд Софи, обернулся и успел заметить, что девушка смотрела на его губы. Она мгновенно отвела глаза, но кровь Эдварда уже вскипела при одной только мысли о том, что подразумевал ее взгляд.
 Но это было не важно. Он все равно не собирался целовать ее, ни разу. Он не смел.
 Вокруг раскинулись зеленые луга, песчаные пляжи, напоминающие цветом свежие сливки. Небо над Лонг-Айлендом сверкало голубизной, однако далеко на востоке оно начинало мрачно чернеть. Не нужно было быть моряком, чтобы понять, что с Атлантики надвигается шторм.
 — Похоже на то, что мы тут можем задержаться, — пробормотал Эдвард обеспокоенно. — Прямо на нас идет шторм. Но обычно тут шквалы налетают и сразу же уносятся, — добавил он, молясь, чтобы так и было на сей раз.
 Эдвард остановил свой «паккард» возле старой гостиницы, выстроенной в колониальном стиле, — высокой, обшитой белыми досками, с покатой шиферной крышей и двумя кирпичными дымовыми трубами. Здание окружали веселые зеленые лужайки и клумбы, и все было обнесено изгородью из штакетника. Пока Эдвард укрывал машину просмоленным брезентом, Софи, поднявшаяся по сланцевым ступеням к ярко-зеленой двери, наблюдала за ним. В очаровательной гостинице было пусто, но удивляться этому не приходилось. После первого сентябрьского уик-энда все постояльцы вернулись в город. Владелец, судя по всему, даже растерялся при виде гостей, он усадил их за лучший столик у окна, из которого открывался вид на залив. Софи позволила Эдварду самому заказать для нее легкое рыбное блюдо и немного белого сухого вина. Небо быстро темнело, и казалось, что среди дня наступает ночь. Эдвард через стол склонился к Софи.
 — Так что же случилось? Что заставило тебя прийти ко мне? — тихо спросил он. — Ты была очень расстроена, Софи.
 Она избегала его взгляда.
 — Мне казалось, вы мой друг, Эдвард.
 Его неуверенность возросла.
 — Да, это так…
 «И потому мы не должны быть здесь. Я не хочу причинить тебе горе, Софи, Боже, я не хочу, не должен…»
 Софи натянуто улыбнулась:
 — Я рада.
 У Эдварда что-то сжалось внутри.
 — Вы с матерью поругались после моего ухода?
 Лицо Софи оставалось напряженным.
 — Не совсем так.
 — Софи?
 — Это неправда. Ну, что она не хочет, чтобы я продавала свои картины.
 Эдвард промолчал, страдая за Софи, что-то жгло его изнутри…
 Софи наконец улыбнулась по-настоящему. Эдвард пристально смотрел на нее.
 — Что она сказала, Софи?
 Девушка опустила глаза.
 — Она просто хотела защитить меня, — ответила она, не поднимая взгляда.
 — Ты не нуждаешься в защите, Софи.
 — Да, даже от тебя.
 Она вскинула ресницы, ее янтарные глаза посмотрели прямо на него, смело и открыто.
 Эдвард онемел. Он долго молча глядел на нее. И наконец за него ответил святой, сидевший в его душе, а не демон, постоянно его искушавший:
 — Даже от меня.
 Теперь Софи смотрела в сторону. Ее пальцы, вертевшие серебряную вилку, чуть заметно дрожали. А потом Софи сказала нечто потрясшее Эдварда до глубины души. Отвернувшись к окну, она негромко, чуть охрипшим голосом произнесла:
 — Даже если бы я нуждалась в защите от тебя, я не хотела бы ее.
 Эдвард вздрогнул. После всего, что произошло за последние дни, он не мог ошибиться в значении ее слов.
 Он обрадовался тому, что именно в этот момент принесли заказанную еду. Теперь Эдвард был настороже: он чувствовал опасность, исходившую от них обоих. Как только минует приближающийся шквал, им надо немедленно отправляться в обратный путь.
 Через несколько минут ветер уже гнул деревья, а дождь хлынул сплошным потоком.
 Они смотрели на бурю, разразившуюся за окном, почти не дотрагиваясь до еды. Воды залива почернели, и на волнах как безумные прыгали белые барашки пены. Но вот наконец взгляды Эдварда и Софи встретились.
 И ему показалось, что все вокруг них перестало существовать, словно они с Софи остались одни среди бушующей бури. И мир стал примитивным и первобытным и даже пугающим, но они укрылись в теплой маленькой пещере, предназначенной лишь для них двоих. Эдварда охватило безумное желание, зародившееся не только в его чреслах, но и в сердце, в душе. Желание, с которым он должен был бороться каждой частицей своего существа, всей своей волей… Ведь мир на самом деле — холодный черный вакуум, и они с Софи — единственные живые существа, единственный мужчина и единственная женщина, которым судьбой предназначено вместе пройти сквозь вечность…
 — Как все это романтично, — тихо произнесла Софи.
 Ее лицо в неверном свете пляшущих огоньков свечей выглядело загадочным и прекрасным. Эдвард старался не обращать внимания на охватившие его чувства.
 — Буря скоро кончится.
 Ему показалось, что на глазах Софи блеснули слезы.
 Эдвард отвернулся к окну, вглядываясь во тьму, царившую снаружи. Он невольно подумал о том, что в гостинице полным-полно свободных номеров. Ни одну женщину в своей жизни он не желал так сильно, как Софи, и никогда не хотел Софи так страстно, как в эту минуту. Эдвард резко отодвинул от себя тарелку и попытался так же решительно отогнать мрачное искушение. Ветер снаружи вдруг так усилился, что стены здания задрожали. Листья, сорванные с деревьев, кружились и плясали в воздухе, ударяясь о стекла. Всмотревшись в воцарившийся снаружи мрак, Эдвард подумал, что едва ли им удастся выбраться в ближайшие часы… а там уж наступит настоящая ночь.
 Словно услышав его мысли, к столику подошел владелец гостиницы.
 — Послушайте, сэр, у меня не слишком хорошие новости.
 — В чем дело? — спросил Эдвард, уже зная, что услышит в ответ. Сердце в его груди заколотилось с такой же силой, с какой снаружи бушевала буря.
 — Сейчас нам передали по телеграфу — этот шторм означает приближение урагана, что пришел с Карибских островов. Его эпицентр в Виргинии, и ожидают, что Лонг-Айленд он заденет лишь краем, сегодня ночью. Вы не можете уехать сейчас. Но у меня много отличных комнат. — Хозяин гостиницы широко улыбнулся. — Они говорят, что завтра будет отличная погода.
 Эдвард кивнул, и хозяин ушел. Внутренне сжавшись в комок, Эдвард повернулся к девушке:
 — Он прав. Мы не можем уехать сейчас, Софи. Мне очень жаль.
 Софи смотрела ему прямо в глаза.
 — А мне нет.
 Софи стояла у окна в маленькой нарядной комнате. Спустилась ночь, и бесконечные струи дождя время от времени вспыхивали серебром, отражая падающий из окна свет. Софи слушала шум льющейся с неба воды, смотрела на потоки, текущие по оконному стеклу. Она думала об Эдварде. Осмелится ли она?
 Она повернулась и посмотрела на дверь возле кровати, соединяющую их комнаты. Это казалось невозможным, но Эдвард не пришел к ней. Он не сделал ни малейшей попытки совратить ее. Софи не могла понять: если он не имел такого намерения, то зачем все было?
 Неужели она и все остальные тоже так сильно в нем ошибались? Неужели он и вправду хочет быть просто ее другом — благородным другом и все? Софи знала, что ей надо радоваться, если дело обстоит именно так, но ей хотелось рыдать, и не от радости, а от отчаяния, от неутоленного желания.
 Но раз уж она зашла так далеко, незачем поворачивать назад.
 Софи прошлась было по комнате, но вдруг резко остановилась на середине. Совсем недавно, когда Эдвард уговаривал ее показать свои картины торговцу, он предупреждал, что профессиональный художник должен быть готов к отказам и разочарованиям, что ей нужно заранее привыкнуть к этой мысли. А Софи не стала объяснять ему, что давно к этому привыкла — как женщина и просто как человек, что ее уже отвергали сотни раз за ее жизнь… И сейчас она, неподвижно застыв посреди комнаты, безмолвно проливала слезы. Быть отвергнутой друзьями ее матери, или Генри Мартеном, или Кармин Вандербильт, или торговцем картинами вроде Жака Дюран-Ру — это все ерунда, но если ее отвергнет человек, которого она любит…
 Софи принялась рассматривать себя в зеркале, висящем над небольшим бюро. Владелец гостиницы был настолько любезен, что принес Софи ночную рубашку и пеньюар своей дочери, которые, правда, были немного великоваты Софи. Она медленно сбросила пеньюар.
 Рубашка, сшитая из тонкого белого хлопка, была без рукавов и держалась на розовых лентах. Слишком длинная, она ниспадала до самых туфелек Софи, закрывая искривленную лодыжку. Все же если присмотреться, сквозь тонкую ткань можно было заметить изъян… Но Софи решила, что вовсе не выглядит уродиной, она похожа на распутницу. Девушка закрыла глаза. Осмелится ли она?
 Дрожа от волнения, Софи подняла руки и, выдернув шпильки, распустила волосы. Она долго расчесывала пальцами густые длинные пряди, пока они не превратились в настоящую гриву. Потом чуть пощипала щеки. Она решилась. Она сама пойдет к нему, потому что теперь уже очевидно — Эдвард совсем не тот грязный распутник, каким его представляли все, и он не собирается являться к ней в комнату. Софи решила сама пойти к нему, она любила его и хотела, чтобы ей хоть раз ответили на любовь.
 Софи быстро пересекла комнату, боясь, что к ней вернется здравый смысл, боясь, что страх остановит ее… И постучала в дверь. Сердце ее бешено колотилось в груди, а время, казалось, остановилось.
 Дверь резко распахнулась, и Софи увидела Эдварда — в одних брюках, без рубашки, босиком. Глаза его были расширены, губы крепко сжаты — он не улыбался, даже глазами. Софи смотрела на его лицо, боясь, что ее взгляд случайно скользнет ниже…
 Голос Эдварда прозвучал как рычание. Гневное рычание.
 — Какого черта тебе нужно, Софи?
 — Эдвард… — прошептала она, чувствуя, что задыхается, и молясь, чтобы Эдвард не отверг ее, чтобы он любил ее — пусть только сегодня, только одну ночь. — Я боюсь оставаться одна.
 Он промолчал, но глаза его потемнели, а на виске запульсировала жилка.
 Софи облизнула губы.
 — Ты… ты не зайдешь… ко мне? Прошу тебя…
 Он пристально смотрел на нее. Смотрел в ее глаза, потом на ее губы, потом на облако длинных, пышных волос. Софи почувствовала, что заливается краской.
 — Ч-черт… — пробормотал Эдвард, но теперь уже его взгляд обежал все ее тело, и Софи была в достаточной степени женщиной, чтобы понять — он видит все сквозь тонкое полотно рубашки. Ее страх усилился. Хотя она и думала, что рубашка, будучи достаточно соблазнительной, все же не слишком прозрачна, ей вдруг показалось, что Эдвард разглядел ее кривую, уродливую ногу. Но тут она встретила его взгляд и увидела в нем гнев. От нахлынувших чувств Софи покачнулась. Эдвард подхватил ее. Он взял ее за локоть так крепко, что почти причинил ей боль.
 — Не делай этого, — прошептал он. Его слова звучали как мольба.
 Впервые в жизни Софи поняла, какой силой может обладать женщина. Эдвард хотел ее, Софи поняла его жажду, почувствовала ее. Желание бурлило в нем, билось, как нечто живое и дикое, как змея, свернувшаяся в тугую пружину и готовая к броску.
 Софи, по-прежнему скованная, клонилась к нему, дрожа от остатков уже уходящего страха, — пока не коснулась его твердой как камень обнаженной груди. Эдвард вздрогнул и судорожно вздохнул. Кожа его была такой горячей, что почти обожгла Софи.
 — Эдвард… — Подняв голову, она посмотрела на него. — Прошу, не отвергай меня…
 Он стоял неподвижно, однако тело его содрогалось. Глядя ей в глаза, он произнес сдавленным голосом:
 — Софи, не делай этого… Я не могу, не вправе… Я не смогу жить после этого.
 Эдвард отпустил ее, и Софи почувствовала, как он подался назад. Она подняла руку, коснулась его. Он застыл, и оба они молча смотрели на маленькую бледную руку Софи, лежащую на бронзовой от загара коже Эдварда. Софи впервые дотронулась до его обнаженного тела. Кожа была гладкой, как шелк, но очень горячей. И упругой. А под ней чувствовались твердые мышцы. Софи не знала, что мужчина может быть таким твердым.
 Взгляд ее нечаянно сбился с пути и забрел, куда не следовало бы. Брюки Эдварда взбугрились, тонкая льняная ткань натянулась, обрисовывая каждую линию налившегося мужского естества так отчетливо, словно Эдвард был обнажен. Софи похолодела. Она вдруг заметила, что верхние пуговицы его брюк расстегнуты. О, она ведет себя хуже чем бесстыдно, ей надо убрать руку с его груди, отвести взгляд… но она этого не сделала. Не смогла.
 — О Боже! — задыхаясь, воскликнул Эдвард. — Ох, черт побери!
 И его руки сомкнулись вокруг Софи.
 Дьявол внутри него ликовал, святой бежал прочь.
 Эдвард вдруг понял, что он крепко обнимает Софи, что он несет ее к кровати. Он перестал думать, он просто не хотел думать. Если он начнет думать, святой вернется, и все погибнет.
 К тому же думать в этот момент было просто невозможно. Эдвард опустил Софи на постель, и ее золотистые волосы рассыпались по подушке, как нити дорогого шелка. Эдвард склонился над Софи, переполненный нежностью, восторгаясь ее красотой — и в то же время болезненно ощущая напряжение в чреслах и в груди.
 Он слегка приподнял девушку, и их взгляды встретились.
 — Софи…
 Ее губы полураскрылись, глаза сияли…
 — Эдвард…
 И тут Софи улыбнулась. Сердце Эдварда подпрыгнуло. И что-то сильное, яркое, невыразимое наполнило его… как порыв новой жизненной силы… некое чувство, названия которому он не мог найти. Сейчас не мог.
 Мгновением позже они слились в объятии. Эдвард впился в ее губы, настойчиво, с силой проникая языком в теплую глубину. Он раздвинул ее ноги и прильнул к ней, и его огромный фаллос вжимался в нежную плоть. Он все крепче целовал Софи, ему хотелось проникнуть глубже, еще глубже… И он беспомощно двигал массивными бедрами…
 А Софи пылко откликалась на его страсть. Сначала движения ее языка были робкими и неуверенными, но вскоре она уже дерзко и умело отвечала на ласку. Эдварду безумно хотелось привстать над ней и показать, как она могла бы ласкать его языком…
 Но это была Софи, прекрасная, нежная Софи, и он не мог этого сделать. Зарывшись лицом в ее волосы, Эдвард замер, задыхаясь, и святой, живущий в его душе, снова пытался вмешаться, требуя, чтобы он отказался от этой женщины. Но чресла Эдварда уже наполнила дьявольская сила, неодолимая и горячая. Он не мог выносить ее напора, и хуже всего было то, что мягкие бедра Софи волнообразно изгибались под ним в соблазнительном ритме желания, древнего как мир.
 С похожим на рыдание вздохом Эдвард скользнул рукой под рубашку Софи и сжал нежные ягодицы, еще крепче приникая членом к ее лону. И тут же, не выдержав, дернул вверх подол рубашки, чтобы ощутить наконец наготу Софи. Его льняные брюки все еще оставались преградой между ними, но ткань была настолько мягкой, что Эдвард почти не ощущал ее. Софи всхлипнула возле его уха, стиснув руками его плечи. Она стонала, ее пальцы с острыми ноготками вжимались в спину Эдварда, не оставляя царапин, как лапки котенка. Она все настойчивее льнула к нему своей горячей, влажной плотью, и наконец в ее всхлипываниях послышалось настоящее страдание.
 Эдвард взял ее лицо в свои большие ладони. Глаза Софи лихорадочно блестели.
 — Я не могу остановиться… — прошептал он. — Ох, Софи, как я хочу тебя! Как ты нужна мне!
 Она тихо вскрикнула, схватила его за руки и потянулась губами к его губам.
 Их губы слились. На этот раз Эдвард втянул ее язык в свой рот как можно глубже. И вдруг, резко оттолкнувшись, он встал над Софи на колени. Расстегнув пуговки ее рубашки, он обнажил нежную, белую грудь. И снова их взгляды встретились.
 — Ох, Софи! — простонал Эдвард. — Как ты прекрасна!
 Смех Софи был слишком похож на рыдание. Эдвард, закрыв глаза, ласкал ее, прижимал к себе… Наклонившись, коснулся языком одного напряженного соска, потом второго. Софи судорожно выгнулась, едва дыша. Ее ногти впились в кожу Эдварда. Страстный крик сорвался с ее губ.
 Он остановился, переводя дыхание и чувствуя, что вот-вот взорвется. Пот заливал его лицо и грудь.
 — Эдвард! — простонала Софи.
 Он открыл глаза и увидел в ее взгляде почти безумное желание. А потом понял, что смотрит она туда, где его фаллос натянул тонкую ткань брюк. На Эдварде не было белья. И брюки скрывали не слишком многое, тем более что две верхние пуговки расстегнулись, открыв с дюйм пылающей плоти.
 Софи посмотрела в глаза Эдварду, всхлипнула и облизнула пересохшие губы. Эдвард подавил рвущийся из груди стон и, взяв маленькую ладошку Софи, прижал ее к своим чреслам. Софи прерывисто вздохнула и замерла.
 — Прости меня! — воскликнул Эдвард и соскользнул с ее тела. Рукой он раздвинул ноги Софи. Она вскрикнула, но это был не протест, а мучительное желание.
 — Ты чертовски прекрасна! — пробормотал Эдвард, целуя ее в пупок.
 Софи вздрогнула. Эдвард словно со стороны услышал собственный смех, полный примитивного мужского желания. Его пальцы коснулись гнездышка золотистых волос. Софи не хватало воздуха.
 — Милая, — хрипло шепнул он, крепче прижимая ладонь. Он коснулся теплых складок, таких желанных. — Милая…
 Софи снова застыла, но лишь на мгновение. И тут же бесстыдно выгнулась.
 — Эдвард!..
 — Да, милая, — умоляюще произнес он, целуя ее распухшие губы. Он всматривался в лицо Софи, а его палец тем временем скользнул в нее. Она, жадно глотнув воздух, судорожно дернулась.
 — Да, да… — тихо прошептал Эдвард и, резко передвинувшись, поцеловал трепещущее, пульсирующее лоно.
 — Эдвард!.. — выкрикнула Софи.
 Он поцеловал крепче, лаская языком. Софи металась по постели. Эдвард проник языком глубже и был вознагражден громким стоном наслаждения. Софи судорожно вцепилась в его волосы, дрожа и задыхаясь, и наконец закричала в полном самозабвении.
 И Эдвард вскрикнул, срывая брюки, ложась на Софи и вглядываясь в ее прелестное лицо. Пробившись сквозь темную волну желания, в его мозгу мелькнула слабая мысль, что он не должен этого делать. Но было уже слишком поздно, он нашел ртом ее губы и в то же мгновение проник в нее.
 Софи на мгновение совсем лишилась дыхания.
 И Эдвард задохнулся, потрясенный ее теплом и теснотой и радостным возбуждением, исходившим от нее. Он ненадолго застыл, тяжело дыша, потом, приподняв голову, посмотрел на Софи. Ее расширенные глаза, полные восторга, смотрели на него со слепым доверием и с огромной любовью.
 — Эдвард… — прошептала она, крепко прижимая его к себе. — Ох, Эдвард, милый!
 Разрываясь от переполнявших его чувств, Эдвард окончательно погрузился в нее. Он закрыл поцелуем губы Софи, с которых сорвался короткий крик боли. Он погружался все глубже и глубже, желая проникнуть в нее до конца и навсегда. Потом помедлил мгновение, дрожа от огромного наслаждения, понимая, что никогда в жизни не испытывал подобного экстаза, никогда так остро не ощущал прелесть женщины, соединившейся с ним.
 А потом начал двигаться. Стиснув зубы, вжавшись лицом в ее шею и крепко стиснув ее в объятиях, Эдвард стремился в глубину, подгоняемый потребностью извергнуть семя. Ему хотелось, чтобы Софи одновременно с ним вознеслась в рай наслаждения. Но он не мог сдержать себя. Он взорвался.
 Какое-то время Эдвард парил высоко над землей. Когда же наконец пришел в себя, то почувствовал, что ее пальцы осторожно гладят его затылок. Их тела все еще были слиты. Софи, теплая и мягкая, как шелк, лежала под ним. И тут грудь Эдварда пронзила такая острая боль, что он принял ее за физическую и подумал, не сердечный ли у него приступ.
 Боже, что он натворил?!
 Он осторожно отодвинулся и лег на спину. «Ты ублюдок, — кричал внутренний голос. — Ты грязный, подлый ублюдок».
 Он почувствовал, как Софи повернулась к нему, коснулась его волос, шеи. Он напрягся. И крепко зажмурил глаза. Она нежно гладила его плечо, и почему-то Эдвард испытывал от этого гораздо более острое наслаждение, чем от всего, что было до того. И он чувствовал, как сильно Софи любит его. Ему стало не по себе.
 — Эдвард…
 Вся его радость испарилась, он окончательно пал духом. Как посмотреть ей в глаза? Как быть с самим собой? Но все же он повернулся к ней.
 — Я и не знала, — прошептала она, глядя на него огромными сияющими глазами и улыбаясь довольной и веселой улыбкой. — Я и понятия не имела…
 Он с трудом улыбнулся в ответ. Но понял, что улыбка плохо ему удалась, потому что Софи взглянула на него испуганно.
 — Эдвард? — Она склонилась над ним, и ее волосы упали ему на грудь. Лиф рубашки Софи оставался расстегнутым. На белой коже ее полной округлой груди виднелись розовые следы, оставленные щетиной Эдварда, которая успела отрасти.
 Эдвард стиснул зубы, потому что почувствовал, как кровь снова приливает к паху. Он смотрел на Софи. Ее губы были ярко-красными и припухшими от поцелуев.
 — Эдвард? Что-то не так? — Софи слегка задрожала, и в ее взгляде, кроме вопроса, таился страх.
 Он не собирался причинять ей вреда. Он всегда это знал. И теперь его охватил жгучий стыд и отвращение к себе. Эдвард сел и обнял Софи, крепко прижав ее к себе. Ему очень трудно было говорить, трудно скрыть свои чувства.
 — Нет, Софи. Все прекрасно. В самом деле прекрасно.
 Он прижал ее лицо к своей груди, гладил по голове, путаясь пальцами в пышных волосах. Он был в отчаянии. Она доверяла ему, а он ее предал. Эдвард хотел понять, как может родиться такая глубокая боль в тот момент, когда должно было родиться огромное наслаждение.

 Глава 15

 Софи чувствовала, что с Эдвардом происходит что-то непонятное, и крепко обнимала его, прижимаясь лицом к его груди и боясь того, что могло произойти дальше. Она почти сразу поняла, что Эдвард расстроен случившимся. И Софи напомнила себе, что это она виновата во всем, ведь, по правде говоря, она сама соблазнила его.
 Эдвард мягко отстранил Софи и встал.
 Софи смотрела на него, и ее сердце замирало. Он был так сосредоточен, так печален. Потом вдруг она осознала, что ее рубашка расстегнута на груди, и нащупала маленькие пуговки.
 — Эдвард?
 Он принужденно улыбнулся:
 — Подожди, Софи.
 И ушел в свою комнату, на ходу приводя в порядок брюки.
 Софи охватила паника, к горлу подступили слезы. В груди словно возник огромный пузырь, способный удушить ее, и она вся сжалась. Попыталась как следует прикрыть рубашкой ноги, а главное — лодыжку… Потом, зажав руки между коленями, уставилась на дверь, ожидая Эдварда.
 Просто удивительно, уныло думала Софи, один из партнеров испытывает такую страстную любовь в постели, а второй — нет… Она даже не предполагала, что подобное случается, а теперь слишком поздно. И Софи разразилась слезами.
 Эдвард вернулся и остановился в дверях, он надел рубашку и застегнул ее сверху донизу, но не заправил в брюки. Это выглядело довольно смешно, однако Софи не смогла улыбнуться, потому что в лице Эдварда совсем не было веселья. Она поймала его взгляд.
 — Эдвард? Что-то… что-то не так?
 На этот раз он даже не попытался улыбнуться. Глаза его смотрели так мрачно, что Софи похолодела от страха.
 — Я обязан попросить у тебя прощения, — медленно, словно тщательно обдумывая каждое слово, произнес он. — Этого просто не должно было произойти.
 Софи непонимающе уставилась на него. Неужели он хочет сказать, что сожалеет об их великолепном слиянии? Но разве можно допустить подобную мысль? Разве страсть, охватившая их, не была необычайным счастьем? Или для него все это слишком буднично и он уже тысячи раз испытывал подобное с другими женщинами и испытает тысячи раз в будущем… тоже с другими, не с ней?..
 Эдвард переступил с ноги на ногу.
 — Конечно, извинения выглядят нелепо, особенно если учесть, что мы сделали… — Он вдруг покраснел до корней волос. — Что я сделал…
 Софи затрясла головой.
 — Нет! — громким шепотом проговорила она. — Нет, ты не должен извиняться!
 — Софи, мне очень жаль. Мне искренне жаль. Ты этого не заслужила.
 Глаза Софи наполнились слезами, и она отвернулась, чтобы Эдвард этого не заметил. Она пыталась совладать с собой. Отчасти вернув себе самообладание, открыто взглянула на Эдварда.
 — Я хотела этого, Эдвард. Пожалуйста, не обвиняй себя. Я взрослая женщина, и я способна сама принять решение.
 — Ох, не плачь! — воскликнул он. — Боже, вот уж чего я совсем не хотел бы, так это доводить тебя до слез! — Криво улыбнувшись, он быстро подошел к кровати, сел рядом с Софи и взял ее за руку.
 Софи хотелось упасть в его объятия и остаться в них на всю жизнь, но она отшатнулась. Эдварду и без того слишком плохо, незачем еще усложнять момент.
 Он очень серьезно спросил:
 — Ты выйдешь за меня замуж, Софи?
 Она потрясенно уставилась на него.
 Эдвард улыбнулся одними губами, глаза оставались грустными.
 — Звучит не слишком романтично, правда? — Он старался говорить весело. Приподняв пальцем ее подбородок, он осторожно поцеловал ее в губы. Но Софи не ответила, и тогда он стал целовать ее с настойчивой силой.
 Софи ошеломило его предложение. Сердце девушки билось неровно. Но его умелые, горячие поцелуи становились все более глубокими, и Софи всем телом откликнулась на этот призыв. Да, Эдвард только что просил ее выйти замуж, но сейчас думать об этом просто невозможно, потому что его руки скользят по ее спине, подбираются к бедрам, к ягодицам, дразняще сжимая их, а его язык раздвигает ее губы… Софи наконец ответила на поцелуй. И едва Эдвард почувствовал это, как тут же, с низким, протяжным стоном, опрокинул ее на спину. В нем вспыхнуло горячее, огненное желание, безумное и неодолимое. И Софи вскрикнула от новой волны страсти. Пламя пробежало по ее телу, охватило бедра, зажгло лоно… У Софи мелькнула мысль, что Эдвард хочет теперь закрепить свою победу… Но все это было совсем не важно. Она задохнулась, когда его напряженный тяжелый фаллос прижался к ее жаждущей плоти, раздвинул тайные складки…
 — Софи… — пророкотал Эдвард, сжимая ее грудь.
 Она судорожно выгнулась под ним. Его пальцы ласкали ее отвердевшие соски, а Софи, жадно глотая воздух, шептала его имя. Эдвард между поцелуями говорил ей нежные слова, а она дрожала и всхлипывала от наслаждения, и ее пальцы все сильнее вжимались в его спину.
 На этот раз она была готова, не испытала боли, когда он вошел в нее. Он ритмично скользил в ней, а она страстно обнимала его.
 — Я хочу, чтобы мы кончили вместе, — хрипло прошептал Эдвард, и его глаза сверкнули, как голубое пламя. — Я хочу, чтобы ты испытала наслаждение вместе со мной.
 Софи и вообразить не могла, что можно говорить так кратко и выразительно, что вообще можно говорить, занимаясь любовью, и его слова окончательно лишили ее власти над собой. Эдвард проник глубже, еще глубже, и, охваченная экстазом, Софи все же успела подумать, что он вливает в нее новую жизнь, и это усилило ее наслаждение. Ей хотелось иметь от него ребенка, это Софи знала давно.
 И в этот раз, когда все кончилось, Эдвард не отпустил Софи. Он крепко обнимал ее, гладил ее волосы, спину, изгибы бедер, целовал ее в висок, в подбородок… И Софи, не успев вспомнить об ошеломляющем предложении Эдварда, уснула, пристроившись на его плече. Она не вспомнила о предложении и позже, когда они проснулись среди ночи и прильнули друг к другу так, словно любви их было уже много лет…
 Перед рассветом Софи открыла глаза, напуганная. Глухо завывал ветер, потоки дождя с шумом обрушивались на землю, и что-то колотилось в дом снаружи. Софи была одна. На мгновение она растерялась, не понимая, где находится.
 Но еще через мгновение вспомнила все. Она в маленькой гостинице неподалеку от Ойстер-бэй. Она соблазнила Эдварда — и потом они еще дважды занимались любовью. Снаружи бушевал ураган. Но где же Эдвард?
 Удары о стены дома стали сильнее. Сердце Софи испуганно сжалось, она села в постели. Казалось, стропила над головой ходят ходуном, а ветер пронизывает комнату. Небо за окном начинало светлеть, и Софи видела силуэты деревьев, согнутых ураганом. Она говорила себе, что это всего лишь шторм, и тут нечего бояться.
 Дверь распахнулась, ударившись о стену. Софи вскрикнула, но тут же поняла, что человек, вошедший в комнату со свечой в руке, — Эдвард.
 — Вставай, Софи! — приказал он, сдергивая с нее одеяло. — С соседнего дома снесло половину крыши. Здесь опасно находиться, нужно спуститься вниз.
 Софи страшно переполошилась, несмотря на спокойный ровный тон Эдварда. И вдруг услышала звон бьющегося стекла, грохот падения каких-то предметов. Эдвард, прикрывая рукой мигающий огонек свечки, подошел к окну.
 — Электричества нет, — мрачно сказал он, — и, если не ошибаюсь, по улице несет целое дерево. Одевайся скорее, Софи.
 Она поспешно повиновалась, дрожа от страха. Удары о стену дома продолжались, теперь они стали еще сильнее, а небо приобрело странный серый оттенок. Софи кое-как натянула одежду, но не сумела справиться с пуговками блузки — Эдварду пришлось помочь ей. Она как раз пыталась заплести волосы в косу, когда раздался отчаянный стук в дверь.
 — Эй, постояльцы! — Хозяин гостиницы старался перекричать нарастающий шум урагана. — Спускайтесь вниз, в подвал!
 — Да забудь ты о волосах! — крикнул Эдвард, хватая Софи за руку. Они пересекли комнату, но когда Эдвард хотел открыть дверь, та распахнулась от порыва ветра и так ударилась о стену, что соскочила с петель. В коридоре стоял бледный хозяин с допотопным керосиновым фонарем в руке.
 — Все окна на той стороне дома выбиты, — выкрикнул он. И пока говорил это, часть гостиничной крыши сорвало прямо над их головами и на них хлынул дождь. Софи взвизгнула, когда очередной порыв ветра швырнул ее к лестнице.
 Эдвард схватил ее, прежде чем она упала вниз. Он поднял ее на руки и понес за хозяином. Они спустились по лестнице и вышли из дома. Сквозь сплошные потоки дождя Софи разглядела, что прекрасный «паккард» Эдварда разбит вдребезги упавшим на него дубом.
 — Ох, Эдвард!..
 Ветер почти сбивал его с ног, но он упорно продвигался вперед следом за хозяином гостиницы. Они обогнули дом и подошли к двери подвала. Хозяин вошел первым, следом за ним Эдвард втолкнул Софи, а потом, войдя сам, захлопнул дверь и начал спускаться вниз.
 Жена и дочь хозяина сидели в углу подвала на куче одеял и подушек, рядом с ними стояла вторая керосиновая лампа. Девушка, примерно тех же лет, что и Софи, беспомощно всхлипывала. Хозяин подбежал к ним, и жена со слезами обняла его. Они дали одеяло своим постояльцам. Эдвард расстелил его возле стены, и они уселись. Софи прижалась к Эдварду. Он обнял ее за плечи.
 Они посмотрели друг на друга. И вдруг Эдвард улыбнулся, и Софи тоже. А потом они расхохотались от облегчения, от радости. Владелец гостиницы, сидевший в углу напротив, тоже хихикнул, а за ним и его жена, и дочь. И вот уже все они смеялись. Они остались в живых, и это было прекрасно!
 И тут Софи вспомнила. Она умолкла, у нее перехватило дыхание. Минувшей ночью Эдвард просил ее выйти за него замуж. Но причина была в том, что он хотел искупить свой грех. Разве может она принять такое предложение?
 Несколькими часами позже они выбрались из подвала. Небо стало голубым, как яйцо малиновки, и по нему неторопливо плыли белые облака, похожие на взбитые сливки. Солнце светило ярко и радостно. И казалось, что никакого шторма и не было, что пронесшийся ураган приснился им в кошмарном сне.
 Однако когда они осмотрелись вокруг, то увидели ужасные следы. Штакетник изгороди снесен напрочь, многие стекла выбиты. На большом зеленом доме не хватало половины крыши, у другого дома сбило балкон второго этажа, и он упал прямо на входное крыльцо. Неподалеку огромная ель рухнула на сарай. Все телеграфные столбы были вырваны из земли.
 Эдвард схватил Софи за руку:
 — Вот это да!
 Они повернулись к гостинице. Южный угол крыши исчез, и почти все окна на этой стороне дома выбиты. Эдвард сжал руку Софи, а Софи подумала, что они легко могли погибнуть.
 Но они не погибли. И чувствовали себя прекрасно. Помнит ли Эдвард, что сделал ей предложение?
 Софи посмотрела на его красивый профиль. Было бы лучше, если бы он забыл, потому что, вернись он к этой теме, Софи придется сказать «нет».
 Но это было больно. Теперь — больно. Любить его и без того тяжело, а уж если он начнет настаивать на женитьбе из чувства долга вместо любви, вместо желания навсегда остаться вдвоем…
 Они поднялись наверх и собрали свои вещи, разбросанные ветром по комнатам. Чувствуя пустоту в душе, Софи отыскала шелковую шаль с бахромой и сумочку. Теперь ей страшно было возвращаться в город, она боялась будущего. Эдвард ждал ее, стоя в дверном проеме.
 — Как же мы вернемся в Нью-Йорк? — спросила она, надеясь, что Эдвард не заметит дрожи в ее голосе.
 — Наймем кабриолет. Я узнал, поезда еще не ходят. На рельсах лежат деревья и всякие обломки.
 Софи кивнула.
 Эдвард добавил, глядя прямо ей в глаза:
 — Мы можем остаться еще на ночь. Хозяин сказал, комнаты внизу в полном порядке. Но конечно, твоя семья уже страшно беспокоится.
 Софи промолчала, поскольку они слишком близко подошли к опасной теме. Но Эдвард не намеревался эту тему оставлять.
 — Разумеется, когда они узнают о наших планах, все уладится, я уверен.
 Софи замерла в центре комнаты, охваченная гневом и страхом. Как, оказывается, мучительно может болеть оскорбленное сердце.
 — О чем ты, Эдвард?
 В ее голосе звучали слезы. Он серьезно посмотрел на нее.
 — О том, что мы намерены пожениться.
 Сделав над собой усилие, какого ей не приходилось делать никогда в жизни, Софи спокойно ответила:
 — Но я не принимала твоего предложения, Эдвард.
 Он изумленно уставился на нее.
 Софи прижала к груди шаль и сумочку.
 — С твоей стороны это очень любезно, разумеется, — она старалась говорить спокойно, — но в этом нет необходимости.
 Эдвард недоуменно вздернул брови.
 — Я ведь отдалась тебе не для того, чтобы заставить жениться на себе. — Софи вздернула подбородок. Она понимала, что, если сейчас заплачет, Эдвард сразу поймет, как сильно она его любит и почему отказывает ему, и это приведет к жалкой, чувствительной сцене, которой Софи хотела избежать любой ценой. Сейчас ей казалось, что в жизни вообще не осталось ничего, кроме ее гордости… и, разумеется, ее воспоминаний и ее работы.
 — Софи! — Эдвард сильно побледнел. — Но ты была девственницей!
 — Да, но этого недостаточно, чтобы выйти замуж.
 Эдвард внимательно всматривался в ее лицо.
 — Софи, но мы трижды за ночь занимались любовью…
 Она почувствовала, что в ответ на эти дерзкие слова заливается краской и вспоминает разделенную им страсть, которая была в какие-то моменты предельно плотской, а в иные — превращалась в мучительную нежность и так наполнялась истинной любовью, что об этом почти невозможно думать…
 — И что же?
 Эдвард стиснул зубы. На его виске яростно забилась голубая жилка. Губы превратились в твердую прямую линию.
 — Ну а если у тебя будет ребенок? Мой ребенок?
 Он сыпал соль на открытую рану.
 — В этот день… едва ли, — солгала она. Выражение его лица чуть смягчилось.
 — Софи, нам надо пожениться. Это единственный разумный выход.
 Софи едва сдерживалась от рыданий. Это не было разумным выходом — нет, все должно быть не так… Брак должен совершаться по любви, но о любви Эдвард не сказал ни слова. А значит, это не навсегда. И для него, и для нее.
 Неестественно спокойным тоном, почти наставительно, как школьная учительница, Софи сказала:
 — Я не хочу выходить замуж, Эдвард, разве ты забыл? В следующем мае мне исполнится двадцать один, и я собираюсь уехать в Париж, продолжить занятия живописью. Мне очень жаль. — Ее голос надломился. И как же было трудно закончить… — Я не могу выйти замуж без любви, Эдвард.
 Он не шевельнулся. Выглядел он так, словно получил мощный удар под ложечку. И вдруг резко повернулся и пошел прочь, бросив на ходу:
 — Я подожду тебя внизу.
 Софи опустилась на кровать, свидетельницу их любви, и, вцепившись в одеяло, заплакала. Вот все и кончилось, не успев начаться.
 В доме все ходило ходуном, когда они вернулись, но Софи ничего другого и не ожидала.
 Когда они вышли из экипажа, парадная дверь мгновенно распахнулась и послышался крик миссис Мардок:
 — Она здесь! Она здесь! Софи вернулась!
 Софи на мгновение охватило тягучее чувство страха.
 Эдвард не прикоснулся к ней. Он ни разу не прикоснулся к ней с того мгновения, когда шесть часов назад она отказалась принять его предложение. И он почти не говорил с ней, лишь сказал, что они оба должны настаивать на том, что ничего не произошло. Другими словами, им придется лгать — раз уж она не хочет выходить за него замуж. Эдвард выглядел разгневанным и, похоже, надеялся, что Софи передумает, пока еще не слишком поздно. Но она предпочла ложь.
 Лишь когда Софи выходила из экипажа, Эдвард протянул ей руку, и у нее не оставалось выбора — пришлось принять его помощь. Но его рука оказалась такой холодной, что Софи чуть не расплакалась. И ей было так больно, что ни стыда, ни вины она не ощущала. Пусть все думают что хотят, пусть предполагают самое худшее — и будут правы, — Софи это безразлично.
 Когда они с Эдвардом поднялись по ступеням, навстречу им выбежала заплаканная Лиза.
 — Боже, Софи! С тобой все в порядке?
 Сестры крепко обнялись.
 — Да, все в порядке, — ответила Софи, глядя в блестящие глаза Лизы. — Со мной действительно все в порядке. — И ее глаза тоже повлажнели.
 Лиза внимательно посмотрела на нее, потом повернулась и недоверчиво, укоряюще уставилась на Эдварда. В дверях уже появилась бледная Сюзанна.
 — Я могла бы догадаться, — глухим голосом произнесла она. — Софи, где же ты пропадала? Боже! — И она тоже заплакала.
 Софи торопливо шагнула к матери, и они обнялись.
 — Мне очень жаль, — сдавленно проговорила она. В объятиях матери ей стало легче, захотелось выплакаться от всей души. — Эдвард повез меня на прогулку, но нас настиг ураган, и пришлось остаться в Ойстер-бэй.
 Сюзанна разомкнула объятия, смахнула слезы и резко обернулась к Эдварду.
 — Мне следовало знать, что за всем этим стоите вы! — В ее голосе звучало бешенство.
 — Придержите лошадей, миссис Ральстон, — холодно откликнулся Эдвард. — Нам просто ничего другого не оставалось, кроме как провести ночь на острове. Если бы мы попытались вернуться, нас могло убить. Кстати, мою машину разнесло вдребезги.
 Сюзанна смотрела на него, и ее щеки понемногу заливала краска.
 — Это правда, мама, — вмешалась Софи; что ж, хоть в этом они не солгали ни словом…
 Сюзанна обняла девушку за плечи и притянула к себе. Ее лицо, обращенное к Эдварду, пылало отвращением и ненавистью.
 — Что вы сделали с моей дочерью?!
 Лицо Эдварда хранило непроницаемое выражение.
 — Ничего.
 — Мама, — воскликнула Софи, стараясь отвлечь внимание Сюзанны, — я в полном порядке, правда! Тебе не о чем тревожиться. Эдвард был… он вел себя как истинный джентльмен. — Софи заставила себя улыбнуться. Она знала, что мать заметила ее неуверенность. Софи ненавидела ложь, но куда хуже лжи был бы брак по необходимости.
 Софи, заметив, каким холодным цинизмом сверкнули глаза Сюзанны, поняла, что мать ей не поверила.
 Неожиданно на пороге возник Бенджамин. Встав рядом с женой, он мрачно спросил:
 — Софи, с тобой все в порядке?
 — Да.
 Ральстон посмотрел на Эдварда.
 — Вы намерены поступить как должно, сэр? После того как скомпрометировали мою дочь?
 Эдвард словно окаменел.
 Но тут вмешалась Сюзанна, мягко коснувшись руки мужа:
 — Бенджамин, ничего не случилось. Я знаю свою дочь, она не стала бы обманывать нас… и никогда бы не позволила вольностей по отношению к себе. — И Сюзанна успокаивающе улыбнулась.
 Бенджамин недоверчиво взглянул на жену:
 — Она тебе так сказала?
 — Да. И я уверена, мы сможем замять это небольшое происшествие, если его вообще можно считать происшествием. — Сюзанна снова улыбнулась, на этот раз Эдварду. — Мистер Деланца, вы, должно быть, ужасно устали, почему бы вам не войти и не выпить чего-нибудь? И ты, Софи, наверное, совершенно без сил. Милая, иди в свою комнату, пусть Клара приготовит тебе ванну. Я пришлю тебе чего-нибудь горячего. Совсем не обязательно спускаться к ужину после такого тяжкого испытания.
 Софи видела, что мать угадала правду. И совершенно не в состоянии была понять, почему Сюзанна поддерживает ее ложь. Но это не важно. Ей просто стало легче от того, что Сюзанна не позволила Бенджамину разыграть роль оскорбленного отца. Софи не стала ждать ответа Эдварда на приглашение Сюзанны.
 — Я больше чем устала, — пробормотала она и кивнула Эдварду, чувствуя себя так, словно играла роль в шекспировской пьесе. — Благодарю вас, Эдвард, за то, что благополучно доставили меня домой. Извините, у вас из-за меня было столько хлопот…
 Он слегка поклонился. Слова его прозвучали насмешливо:
 — Мне это доставило удовольствие.
 И Софи убежала в дом.
 Она лежала в постели, завернувшись в плотный халат, хотя на улице стояла жара, был великолепный, душистый летний вечер. Но ее то и дело пробирал озноб, холод доходил до самых костей, до самого сердца. Софи думала, что, наверное, никогда больше не увидит Эдварда.
 Она говорила себе, что как-нибудь переживет все это, но сама же себе не верила.
 Софи повернулась на бок и обхватила подушку. Может быть, она ошиблась, отвергнув его предложение? Возможно, лучше стать его женой, хотя он и не любит ее, чем потерять его навеки. Софи уже не хватало его, она уже нуждалась в нем так, как не нуждалась ни в ком за всю свою жизнь.
 Если бы она не соблазнила его так дерзко, он не ушел бы из ее жизни. Он остался бы ее другом, ее защитником. Слезы наполнили глаза Софи, но она ничуть не жалела о ночи, проведенной с ним вместе. Теперь она до самой смерти будет вспоминать эти часы. И до самой смерти ее будет мучить страстное желание и горе оттого, что она его потеряла.
 Девушка села и встретилась взглядом с испытующими глазами Сюзанны. Та плотно закрыла дверь спальни и, подойдя к дочери, села рядом с ней на кровать. Софи напряженно застыла, зная, как легко мать выходит из себя. Но Сюзанна не стала ни кричать, ни ругать ее. Она просто спросила:
 — С тобой действительно все в порядке?
 Софи хотела утвердительно кивнуть. Но вместо этого отрицательно затрясла головой, и крупные слезы потекли по ее щекам. Сюзанна обняла ее.
 — Я знала, что ты сказала неправду.
 Софи сжалась.
 — Мне очень жаль. Но мы решили, что должны лгать.
 Сюзанна погладила ее по спине, потом резко отодвинулась.
 Ее глаза покраснели.
 — Убила бы его!
 Софи робко посмотрела на мать:
 — Он не виноват. Я сама его соблазнила.
 Сюзанна уставилась на нее, отказываясь верить.
 — Я люблю его, — защищаясь, сказала Софи.
 Сюзанна вскрикнула и обхватила дочь руками, крепко прижав к себе.
 — Я хотела защитить тебя от него! Я хотела уберечь тебя от этого! Боже, Боже… Софи, я знаю, что ты сейчас чувствуешь!
 Девушка снова разрыдалась, прижимаясь к матери. Когда она немного успокоилась, Сюзанна протянула ей носовой платок. Софи вытерла глаза и, посмотрев на мать, увидела, что та тоже плачет.
 — Мама?..
 — Твой отец точно так же разбил мое сердце. И не однажды… — Сюзанна с трудом взяла себя в руки. И добавила: — Я знаю, Эдвард точно такой же, как и Джейк.
 — Он просил меня выйти за него замуж.
 Сюзанна окаменела.
 Глаза Софи снова наполнились слезами.
 — Конечно, я сказала «нет». Но я не уверена, что поступила правильно. Мне его так не хватает. Может быть, надо было…
 — Нет!
 Софи вздрогнула.
 Сюзанна схватила ее за плечи и сильно встряхнула несколько раз подряд.
 — Ты уже сваляла дурочку! Так не будь дурочкой снова!
 — Я люблю его. Я знаю, он меня не любит, но…
 — Софи, нет! Если ты выйдешь за него, он погубит тебя точно так же, как твой отец погубил меня! — закричала Сюзанна.
 — Наверное, ты права, — с болью в голосе произнесла Софи, но ей так не хотелось верить в это!
 — Я права! Можешь не сомневаться! Ты бы не смогла вытерпеть других женщин. Лежать в постели одной, ночь за ночью, слушая, как тикают часы, считая минуты, ожидая, когда же он вернется домой, молясь, чтобы он вернулся?! И встречать его на рассвете, когда он явится, пропахший насквозь чужими духами? Я не допущу этого, Софи!
 Софи тяжело вздохнула. Ей очень ярко вспомнился тот день, когда в ресторане «Дельмонико» Эдвард говорил ей, что не мог бы хранить верность жене.
 — Ты еще так наивна, Софи! Так наивна, так молода. Даже если поначалу он будет верен тебе — как Джейк, — ты не можешь рассчитывать, что надолго удержишь его, что в нем не остынет желание… Такой человек не способен всю жизнь довольствоваться одной женщиной. Неужели ты надеешься, что можешь состязаться с Хилари Стюарт и десятками подобных ей?
 — Нет… — прошептала Софи в ужасе от чудовищной картины, нарисованной Сюзанной. Мать, конечно же, права. Что такое Софи О'Нил? Просто девушка со странностями, маленькая, некрасивая и хромая. И как она могла забыть об этом?..
 — Почему ты решила, что он перестанет развлекаться с Хилари и с другими, если ты примешь его предложение? — резко и прямо говорила Сюзанна. — И сможешь ли ты стать его женой, зная, что у него есть любовница? Сможешь?
 — Я не собираюсь выходить за него замуж, — дрожащими губами произнесла Софи и отвернулась. Почему-то за эти дни она совсем забыла, что Хилари по-прежнему была частью жизни Эдварда, что она проводила с ним ночи… И Софи невольно вспомнила ту страстную сцену на пляже… Ей стало нехорошо.
 — Пусть на этом все и закончится, так будет лучше, — яростно выкрикнула Сюзанна. — Лучше! Такого вообще не должно было произойти, но раз уж так вышло, ты просто должна забыть!
 Но Софи знала, что ей никогда не забыть ни единого мгновения, проведенного рядом с Эдвардом Деланца… И пока она будет помнить их короткий, но такой изумительный роман, они с Эдвардом будут связаны, и не важно, как далеко они будут друг от друга физически. Софи подтянула колени к груди, ее охватило желание испытать то, что общество считает наихудшей судьбой для незамужней женщины.
 — В чем дело, дорогая? — резко спросила Сюзанна. Софи подняла голову:
 — А если я забеременела?
 И снова лицо матери залила мертвенная бледность.
 — Ну, вряд ли, с одного-то раза…
 Софи уставилась в пол.
 — Это было один раз?
 — Нет… — почти неслышно ответила Софи. Она не намеревалась рассказывать матери, что они с Эдвардом трижды за одну ночь занимались любовью. Но тут же она подавленно всхлипнула: ведь для него это не было любовью, это было лишь вожделением.
 — Когда у тебя были последние месячные? — со страхом в голосе спросила Сюзанна.
 Софи ответила, не поднимая глаз:
 — Около двух недель назад.
 Сюзанна скрипнула зубами. Потом схватила дочь за руку.
 — Не бойся. Я уверена, ничего не будет. Ну а если… — Она глубоко вздохнула. — Ты просто уедешь подальше, чтобы родить. И существует же усыновление… Никто ничего не узнает.
 Софи вздрогнула.
 — Мама, если уж мне так повезло, что я забеременела, я не отдам своего ребенка! Никогда и никому!
 Они посмотрели друг другу в глаза. Софи была в ярости и отчаянии, ее мать дрожала от страха. Но наконец Сюзанна улыбнулась и потрепала дочь по щеке.
 — Давай не будем паниковать раньше времени, дорогая. Потом все решим.
 Софи кивнула, отводя взгляд. Ее сердце билось слишком быстро. И она обратилась к Богу, к которому не обращалась уже много лет, с тех пор как пропал навсегда ее отец: «Господи, пусть у меня будет его ребенок… Милый Господи, пусть у меня будет его ребенок! Пожалуйста!..»




 Часть вторая
 СВОБОДНЫЕ ХУДОЖНИКИ



 Глава 16

  Нью-Йорк, осень 1901 года 
 Бриллиант лежал на зеленом сукне стола — огромный, с ноготь мужского пальца, свет висящей над головами игроков лампы, отражаясь от его граней, превращался в радужные фонтаны искр.
 — Черт побери, Деланца, вы что, не в своем уме? — спросил один из партнеров.
 Эдвард откинулся на спинку стула, из уголка его рта свисала сигарета. Пиджак он снял уже несколько часов назад, равно как галстук и запонки. Его жилет смялся, воротник был расстегнут, рубашка почти полностью выбилась из серых брюк. На лице Эдварда красовалась густая щетина, а глаза покраснели от недостатка сна и явного избытка табачного дыма в воздухе. Яркая блондинка, едва одетая, цеплялась за его правую руку, не менее яркая пышная брюнетка сидела слева от него. В городе были десятки, если не сотни закрытых мужских клубов, и многие из них обслуживали только избранных клиентов, славясь высокой респектабельностью. Но это заведение было совсем иного разряда.
 Клуб «Ла Бойт» имел дурную репутацию: в него стекались отбросы общества, и женщины, которые сюда приходили, были сведущи во всех возможных видах наслаждений — и разврата, предлагая все, чего только могли потребовать от них мужчины. Эдвард набрел на этот притон несколько недель назад и стал одним из завсегдатаев «Ла Бойта».
 При виде бриллианта повисшие на Эдварде женщины рты раскрыли от изумления. Игроки тоже уставились на камень. Лишь сам Эдвард остался безразличен к зрелищу сверкающего камня, лежащего среди разбросанных по столу банкнот. Лениво растягивая слова, он сказал:
 — У меня кончились наличные.
 — Но этот камушек стоит в пять раз больше того, что у нас в банке! — воскликнул бородатый, плутоватого вида игрок.
 Эдвард не ответил на это замечание. Он равнодушно окинул взглядом партнеров, потом со скучающим видом посмотрел на стол:
 — Так мы играем или нет? Если нет, я пойду куда-нибудь в другое место.
 Тут же раздались возгласы согласия, и игра возобновилась. Эдвард с полным безразличием наблюдал, как один из игроков открыл бубновый флеш, побивший вышедшие перед этим две пары. Он лениво перевернул свои карты — тройку одной масти. На его лице не отразилось никаких чувств. Выигравший присвистнул, и огромный бриллиант мгновенно исчез в его кармане.
 — Вы сумасшедший! — заявил он Эдварду, улыбаясь во весь рот. — Вы же проиграли целое состояние!
 Эдвард пожал плечами:
 — В самом деле? Да и черт с ним!
 Он лениво поднялся, опираясь на своих случайных подруг. Слегка пошатнувшись, небрежно кивнул игрокам, оставшимся за столом. А потом вместе с женщинами — они тащили его, как на буксире, — неверной походкой вышел из прокуренной, набитой людьми комнаты.
 Сюзанна торопливо спустилась вниз, она опаздывала, хотя вообще-то было не так уж важно, когда она явится в оперу. Люди ее круга не приезжают слишком рано. Сюзанна помедлила в холле, чтобы полюбоваться своим новым вечерним платьем. Без рукавов, оно держалось лишь на двух мерцающих бисером бретельках. Атласный лиф ничем не украшен, зато блестящая юбка богато вышита по подолу бисером и отделана бахромой. Прекрасный цвет кожи подчеркивали темные волосы, уложенные в высокую пышную прическу, которая не скрывала изумительные серьги-подвески с жемчугом и бриллиантами. Сюзанне пришлось долго улещать мужа, чтобы уговорить его купить ей эти серьги, но ожерелье к ним Бенджамин наотрез отказался покупать. Что ж, она купила его сама… на деньги Софи. Сюзанна говорила себе, что Софи не стала бы возражать, если бы узнала об этом.
 — Лиза! Где ты? — позвала Сюзанна.
 Лиза, одетая в куда более скромное вечернее платье из шелка персикового цвета, с гофрированными рукавчиками, вышла из гостиной. На плечи она накинула шаль того же цвета, но более светлого оттенка. Ее единственным украшением были серьги, каждая с бриллиантом в восемь карат. — Я была готова уже час назад.
 Сюзанна, не обратив внимания на эти слова, взяла свою шаль и накинула ее на обнаженные плечи.
 — Идем.
 Но Лиза не тронулась с места.
 — Тебе не кажется, что мы должны взять с собой Софи?
 Сюзанна заметно вздрогнула.
 — Она ведь в мастерской, работает.
 — Софи всегда в мастерской и работает.
 — Она все равно откажется пойти.
 — А может быть, и не откажется, если я пойду и поговорю с ней. — Лиза натянуто улыбалась. — Она страдает, она подавлена. Раньше ей для счастья хватало работы. А теперь работы недостаточно.
 — Ничего, переживет, — коротко бросила Сюзанна. — Я не желаю говорить на эту тему, Лиза. Я лучше знаю, что хорошо для моей дочери.
 Лизино лицо напряженно застыло. В голосе послышалась дрожь:
 — Мы обе прекрасно понимаем, что произошло. И это нельзя так оставить. Он должен искупить свой грех.
 Пульс Сюзанны резко участился.
 — Ты можешь, конечно, не одобрять, что я пресекла отношения Софи с этим человеком, но я поступила правильно — и не смей вмешиваться в это, а тем более внушать ей свои глупые идеи! — Сюзанна уперлась кулаками в бедра. — Ты что, не слышала, что о нем говорят? Его теперь вообще не принимают в хорошем обществе, его поведение просто непристойно! На прошлой неделе он явился на благотворительный бал в пользу Метрополитен-музея с накрашенной женщиной, к тому же полураздетой.
 Лиза пожала плечами:
 — Возможно, он тоже несчастен.
 Сюзанна пришла в бешенство.
 — Я бы посоветовала тебе заниматься своими собственными делами, Лиза! — холодно произнесла она. — Софи — моя дочь. Этот человек ушел из ее жизни, и я не позволю ему вернуться.
 — Она моя сестра.
 — Всего лишь сводная.
 Лиза нервно вздохнула.
 — Наверное, мне лучше остаться дома, — сказала она, и ее красиво изогнутые губы задрожали. — Я не получу никакой радости от оперы, зная, что Софи сидит дома одна да еще в таком настроении.
 С этими словами Лиза повернулась и ушла.
 Сюзанна, обозленная, растерянная, смотрела ей вслед. Она подумала о Бенджамине, который засел в своем кабинете с адвокатом и двумя банкирами. Когда эти люди углублялись в дела, они без конца курили сигары и пили бренди, а если делали перерыв, то отправлялись в частный мужской клуб. Может быть, позже, через несколько часов, Бенджамин явится к ней в спальню, чтобы после краткой прелюдии заняться спокойным сексом, а Сюзанна в это время будет представлять своего дорогого покойного мужа…
 Она посмотрела на себя в зеркало, с удовольствием отметив, что по-прежнему выглядит прелестной и желанной. Сюзанна не намеревалась оставаться дома и умирать от скуки, ожидая, когда ее муж соизволит обратить на нее внимание, тем более что она совсем не нуждалась в этом внимании. Никто не усмотрит ничего неприличного в том, что замужняя дама ее возраста появилась в опере одна. Поэтому, несмотря на отказ Лизы, Сюзанна решила ехать. Она подумала, что Лиза стала чересчур дерзкой юной леди, а потому без нее, пожалуй, будет веселее. И еще Сюзанна решила напомнить Бенджамину, что пора уже подыскать подходящую партию для его дочери. Говорят, недавно в Нью-Йорк приехал довольно бедный, но весьма знатный англичанин, кажется, маркиз, и он намерен жениться на богатой наследнице…
 Сюзанна приказала подать карету и, ожидая, пыталась не думать о Софи и ее горе. Ну, в конце концов все как-нибудь утрясется. Уж в этом Сюзанна не сомневалась.
 Сюзанна не пожалела о том, что поехала в театр. Сама по себе опера мало ее интересовала, но она не сомневалась, что к ней приковано внимание многих, а это и было для нее главным. Мужчины, сидящие в других ложах, то и дело оборачивались, чтобы посмотреть на нее, иные даже осмеливались поймать ее взгляд и улыбнуться. Конечно, ныне репутация Сюзанны была безупречна и оставалась такой уже много лет. После того ужаса, что ей пришлось пережить, став живым воплощением скандала, она уже не имела ни малейшего желания нарушать законы общества. Мужчины могли, разумеется, восторгаться ею — но лишь издали. Она хранила верность Бенджамину в течение всех лет их брака, вне зависимости от своих желаний. После глупостей и безрассудств, совершенных в молодости, Сюзанна поумнела, набралась житейской мудрости и давно уже знала, что секс в жизни далеко не так важен, как респектабельность.
 Но она все-таки жаждала внимания мужчин, почти отчаянно искала его — может быть, потому, что Бенджамин слишком редко оказывал ей внимание как женщине… Сделав вид, что не замечает двух своих давних и самых настойчивых поклонников, Сюзанна отвернулась — и тут увидела, как из ложи напротив выходит некто… Фигура этого человека показалась Сюзанне странно знакомой… За ним шла светловолосая женщина. Сердце Сюзанны на мгновение замерло.
 А потом оно снова забилось — быстро и неровно: Сюзанна успела рассмотреть широкие плечи и густые золотистые волосы, падающие на воротник смокинга, и губы ее пересохли. Словно зачарованная, она беспомощно смотрела в ту ложу, не в силах отвести взгляд.
 Нет, она просто сходит с ума! Это не может быть Джейк!
 Джейк умер. Он погиб в 1890 году в ужасном пожаре после побега из тюрьмы. Он умер и похоронен на безвестном лондонском кладбище, и Сюзанна до сих пор не побывала на его могиле, но когда-нибудь соберется…
 Она немного успокоилась. Джейк действительно умер; но хотя Сюзанна слишком хорошо это знала, ей было тяжело увидеть человека, похожего на него, пусть только со спины. Сюзанна на мгновение прижала руку к груди, но сердце не хотело успокаиваться. Неужели боль утраты и разочарования никогда не утихнет? Ну зачем этот человек напомнил ей Джейка?
 Внезапно Сюзанна встала, охваченная тревогой. Ей казалось, нужно что-то сделать, но что? Догнать незнакомца и заглянуть ему в лицо? А что потом? Даже если он и вправду похож на ее покойного мужа, ей все равно предстоит ужасное разочарование…
 Сюзанна, шепнув знакомой даме, с которой делила ложу, что скоро вернется, выбежала в фойе.
 Джейк прибавил шагу. Да, это было ошибкой. Сегодняшняя поездка в оперу была большой ошибкой.
 Но ему до тошноты надоело скрываться, надоело сидеть в своем особняке на Риверсайд-драйв. Там он работал, там он спал. Там он ел и принимал любовницу. Лу-Энн уже устала жаловаться. Ей хотелось выезжать, веселиться. Джейк не обижался: Лу-Энн была так молода, и секс не мог заменить всего остального — ни ей, ни ему.
 Да, и ему тоже.
 — Чего ты боишься? — спросила она как-то.
 Конечно, Лу-Энн не настолько проницательна, чтобы угадать правду. Но ее замечание попало в цель. Джейк не мог признаться ей, но он и в самом деле боялся — боялся, что кто-то снова по нелепой случайности узнает его.
 Он не мог объяснить, что это не просто страх.
 Потому что это был настоящий ужас.
 Джейк точно знал, что не позволит снова засадить себя в тюрьму. Он умрет раньше.
 Поэтому он ничего не ответил Лу-Энн и наконец согласился поехать с ней в оперу. И тут все и случилось.
 Надо же было в толпе, что наполняла оперу в этот вечер, наткнуться не на кого-нибудь, а на собственную жену. Слава Богу, она его не видела.
 Он не был готов к этой встрече. Не был готов к потрясению, к нахлынувшим мгновенно противоречивым чувствам, не был готов ни к охватившему его гневу, ни к ненависти…
 Сюзанна торопливо спустилась в обширный вестибюль с колоннами, где прогуливались зрители, оживленно болтая, с бокалами в руках. Она приостановилась, стиснув сумочку, и оглядела толпу. И застыла.
 Человек, которого она искала, стоял рядом с блондинкой. Сюзанна по-прежнему видела его со спины, но теперь она была гораздо ближе и могла поклясться, что он выглядит точь-в-точь как Джейк — или его дух.
 Похоже, он о чем-то спорил со своей спутницей. Сюзанна, тяжело сглотнув, уставилась на его широкую спину. Он наклонился к девушке, что-то говоря ей на ухо.
 Его поза была такой знакомой… Сюзанна почти слышала его хрипловатый, соблазняющий голос. И ее с головы до ног охватило странное ощущение — ощущение куда более пьянящее и пугающее, чем все, что она испытывала за последние годы. И каждый нерв, каждая клеточка ее тела напряглись…
 Это не мог быть Джейк, но он так походил на Джейка… и в Сюзанне вспыхнуло желание. Она говорила себе, что это не Джейк, а значит, она будет страшно разочарована. И твердила, что не осмелится рискнуть репутацией, которую так ревниво оберегала много лет.
 Блондинка шагнула прочь, надутая и рассерженная. Она направилась к дверям зрительного зала, и, когда проходила мимо, Сюзанна увидела, что девушка не только очень хороша собой, но и очень молода — ей было восемнадцать-девятнадцать. Она нервно оглянулась на мужчину. Тот, немного поколебавшись, посмотрел вслед своей подруге — и тут его взгляд встретился со взглядом Сюзанны.
 Она коротко вскрикнула от глубокого потрясения и искреннего непонимания. А потом увидела, что мужчина повернулся и быстро вышел через большую центральную дверь — на улицу, в темноту.
 Сюзанна очнулась. Это Джейк! Он жив! Ни на секунду не задумавшись, как же это могло случиться, Сюзанна бросилась вслед за ним. Она бежала, не понимая, что расталкивает людей и они изумленно смотрят на нее.
 Сюзанна вылетела на улицу, тяжело дыша, и остановилась на тротуаре под электрическим фонарем. Стояла ранняя осень, воздух был тепл и ласков, но Сюзанна ничего не замечала. Где Джейк? Она ведь не потеряла его, нет? Она просто не может потерять его! По ее щекам полились слезы.
 Тут Сюзанна заметила, что он быстро удаляется от здания театра в сторону Шестой авеню, почти скрытый тенью домов.
 — Джейк! — закричала Сюзанна и, подобрав юбку, помчалась следом.
 Мужчина остановился и на несколько мгновений застыл в неподвижности. Потом медленно, неохотно обернулся и посмотрел на Сюзанну. Его губы сжались. Сюзанна остановилась рядом с ним, задыхаясь от волнения и быстрого бега. Он не умер. Он действительно не умер!
 Не обращая внимания на прохожих, Сюзанна бросилась к нему, обхватила его за плечи, отчаянно целовала его подбородок, шею… Неожиданно Джейк оттолкнул ее и шагнул назад.
 Сюзанна, оказавшись в нескольких футах от него, всмотрелась в его лицо.
 — Ты не умер!
 Первое потрясение немного утихло. И постепенно Сюзанна начала понимать. Все эти годы, когда она горевала о нем, оплакивала его, нуждалась в нем, думая, что он мертв, — он был жив…
 — Не умер? Ну, как сказать. Мне лично казалось, что я побывал в аду, — протяжно выговорил Джейк, такой же дерзкий и наглый, как много лет назад.
 — Ох, я бы убила тебя собственными руками! — воскликнула Сюзанна.
 — Ну, если это попытка убийства, то совершенно необычная.
 Взгляд Джейка скользнул по груди Сюзанны, по ее бедрам, задержавшись на том месте, где яростно пульсировала под юбкой охваченная желанием плоть.
 И тут Сюзанна окончательно все поняла. Словно что-то щелкнуло в ее голове. Он не умер — он жил все эти долгие годы, пока она страдала от боли, от чувства вины, веря в его смерть…
 — Ты ублюдок! — взвизгнула она, вскидывая кулаки и бросаясь на него в безумной ярости.
 Джейк поймал ее руки, чуть сжал их и резко завернул ей за спину. Сюзанна не пыталась сопротивляться, зная, что это бессмысленно. На мгновение она всем телом прижалась к Джейку — грудью, животом, бедрами… Ее прижатым к спине рукам было больно, но к ее бедрам хлынула кровь, и боль желания оказалась куда сильнее.
 Джейк отпустил ее. Сюзанна всмотрелась в его лицо. Он стал гораздо старше, и у глаз появились тонкие морщинки, но это по-прежнему был самый привлекательный мужчина, какого ей приходилось видеть в жизни. Сюзанна глубоко вздохнула, дрожа от желания, от любви к Джейку, не оставлявшей ее ни на минуту.
 — Но мне сказали, что ты погиб в огне!
 — Как видишь, нет. — Окинув Сюзанну спокойным взглядом, он отодвинулся от нее.
 — Ты эгоистичный ублюдок! Все эти годы… — Она разрыдалась, вся во власти давнего горя, вновь вспыхнувшего гнева, пугающего восторга.
 — Все эти годы — что? — Джейк явно насмехался. — Только не говори, что тебе меня не хватало!
 — Но это так!
 Джейк громко расхохотался. Вдруг он ленивым, небрежным жестом схватил Сюзанну за локоть, притянул к себе и крепко прижал ее к своим бедрам, к паху. Склонившись к уху Сюзанны, сказал:
 — Тебе нужен был не я. Тебе нужно было вот это. — И он подвигал бедрами, давая ей ощутить напрягшийся фаллос.
 Сюзанну пробрала дрожь. Прошло много лет с тех пор, когда ей удавалось достичь экстаза без помощи фантазий — фантазий, в которых главную роль играл Джейк. Он оставался самым потрясающим и желанным из всех мужчин, его тело по-прежнему было крепким и сильным, полным энергии.
 — Да, Джейк, — прошептала Сюзанна, обхватывая его шею и запуская пальцы в его волосы. — И это мне было нужно.
 Улыбка исчезла с лица Джейка. Он очень холодно оттолкнул Сюзанну.
 — Ну, тебе придется и впредь обходиться без этого, драгоценная супруга. Потому что я умер и похоронен как Джейк О'Нил.
 Сюзанна замерла.
 — О, извини, как я мог забыть! Ты ведь теперь не моя жена — ты жена Ральстона! — Джейк издевался над ней.
 Сюзанна задрожала.
 — О Боже!..
 — В чем дело, дорогая?
 — Ты знаешь, в чем дело! О Боже!.. Ты не умер… я замужем за двумя мужчинами!
 Джейк снова коротко рассмеялся:
 — Может быть, тебе стоило подождать, прежде чем выходить замуж снова? Или у тебя были причины торопиться?
 Сюзанна, в ужасе перед открывшейся перед ней проблемой, не ответила.
 Джейк склонился над ней, в его глазах вспыхнуло бешенство.
 — Когда ты с ним познакомилась, Сюзанна? Когда ты очутилась в его постели? Сразу после того, как меня передали британским властям?
 Сюзанна вспыхнула:
 — Я не спала с Бенджамином до свадьбы!
 Джейк, закинув голову, расхохотался с откровенным недоверием.
 — Это правда!..
 Он сложил руки на груди и уставился на нее, скривив губы.
 — А я-то собирался послать за тобой.
 — Что?..
 — Я собирался послать за тобой и Софи. Чтобы встретиться с вами в Австралии. Но идея как-то угасла сама собой, потому что ты уже вышла замуж. А я никогда не был любителем делиться, Сюзанна.
 Ее охватила слабость.
 — Но я думала, что ты умер! Мне сказали, что ты погиб! Были доказательства…
 Он опять наклонился, приблизив свое лицо к ее лицу. Она почувствовала его теплое, легкое дыхание.
 — Ты наверняка даже не надела траур после моей смерти, ты, маленькая сучка!
 И лишь теперь Сюзанна вспомнила, почему она ненавидела его.
 — Надела. Я носила траур несколько лет! — Теперь ее трясло от бешенства… и страха. — И не смей порицать меня! Во всем лишь ты сам виноват! Я вышла замуж не только ради себя самой, но и ради Софи! Ты нас бросил!
 — Меня выслали, детка.
 — Ты еще до высылки требовал развода!
 — Да, верно. — Он горько усмехнулся. — Похоже, тюрьма способна подшутить над нашей памятью. Она заставляет мужчину думать о семье, заставляет вспоминать все хорошее и забывать все плохое. Заставляет мечтать, как последнего придурка. — Он засунул руки в карманы.
 Сюзанна нервно вздохнула.
 — Я ведь не знала. Я бы приехала к тебе.
 — Нет, моя милая. Ты ни за что бы не поехала в Австралию, чтобы жить там, как жили первопроходцы. Но в то время я просто обезумел от одиночества и не понимал этого.
 Хотя Сюзанна едва ли могла представить себя в простом ситцевом платье, развешивающей постиранное белье на веревке, протянутой между деревьями за какой-нибудь убогой хижиной в австралийской глуши, она все же вполне могла вообразить, что все эти годы они были вместе, что она была его женой, матерью его ребенка…
 — Я бы приехала, — настойчиво повторила она, хотя и знала, что, будучи тогда молодой и своевольной, она, пожалуй, наотрез отказалась бы ехать к нему, или не отказалась бы?
 Сюзанна расплакалась. Слезы ее были искренними, но в то же время она вспомнила, как легко было когда-то подействовать на Джейка слезами, если не помогали другие средства. И слезы хлынули потоком.
 — Я не знаю, что делать! Ты жив, Джейк! А я замужем за другим! — Она не осмелилась в эту минуту сказать ему, что в ее памяти он всегда оставался первым и единственным, что она всегда была в первую очередь его женой, что любит его и готова оставить Бенджамина, скажи Джейк хоть слово. И он ведь скажет это слово… или нет?
 — Сюзанна, — его голос заметно потеплел, — Джейка О'Нила нет, он мертв. Для закона — мертв. У тебя один муж, а не два. Твой муж — Бенджамин Ральстон.
 Сюзанна судорожно втянула воздух.
 — Но ты не умер! Мы оба знаем, что ты жив! Ты что, сошел с ума, Джейк? Или это часть каких-то твоих безумных планов? Каких?
 — А как ты думаешь, почему я вернулся через столько лет, рискуя своей свободой?
 Сюзанна замерла. Причина могла быть только одна. Не важно, что он говорил, не важно, как он себя вел, ничего не изменилось между ними. Даже если много лет назад они постоянно сражались друг с другом, даже если тогда их брак был постоянной войной, все же они пылали страстью друг к другу, и страсть эта становилась все сильнее. И каждая стычка приводила к очередному взрыву чувственных желаний. А разве не должна была усилиться их тяга друг к другу за четырнадцать лет разлуки?
 — Ты хотел видеть меня, — взволнованно прошептала она. — Ты вернулся ко мне. Ты не мог удержаться. Ты никогда не мог удержаться.
 Что-то изменилось в лице Джейка.
 — Нет, Сюзанна. Я вернулся лишь потому, что не могу оставаться вдали от Софи.
 Сюзанну словно парализовало.
 — Софи?
 — Да, Софи. Моя дочь. Как она поживает?
 Сюзанна пошатнулась, словно ее ударили, но тут же сказала себе, что, само собой разумеется, он скучал и по Софи тоже, но дело тут не в Софи, просто он лжет из гордости, не может признаться, что до сих пор желает ее…
 — У Софи все отлично.
 — Почему она не замужем? — спросил Джейк озабоченно. — Когда я ее видел в последний раз, ей было семнадцать. Я думал, теперь она уже не одна.
 Сюзанна изумленно уставилась на него: — Так ты уже приезжал?..
 — Да.
 — И сколько раз?
 — Много. Каждые два-три года. В первый раз я был здесь в девяносто первом.
 Сюзанна взвизгнула и бросилась на него, пытаясь ударить по лицу, желая убить его… Джейк схватил ее за запястья и держал, пока она рвалась как дикий зверь, крича и проклиная его.
 — О, я и забыла, как я тебя ненавижу!
 — Это странно. У меня к тебе нет таких чувств.
 Сюзанна выдохлась, словно Джейк вытянул из нее все силы, и упала ему на грудь, задыхаясь. Джейк отстранил ее.
 — Почему Софи не замужем? — снова спросил он.
 — Она не спешит, — холодно ответила Сюзанна. Она была настолько разгневана, что не хотела говорить с ним. В конце концов, он лгал им обеим, и ей, и Софи. И какое он имел право появляться сейчас, врываться в их жизнь? Он давно потерял право знать то, что касалось ее и Софи.
 — Но ей почти двадцать один.
 — Она занимается живописью, — прошипела Сюзанна. Неожиданно Джейк улыбнулся:
 — Я знаю. Неужели ты думаешь, я не постарался узнать все, что возможно, о моей дочери? Она очень талантлива, не так ли? — В его голосе прозвучала глубокая, искренняя гордость.
 Сюзанна отшатнулась.
 — Ее живопись — просто безумие, она сумасшедшая вроде тебя! Как вообще ты это узнал? Ты приезжал и шнырял вокруг, вынюхивая?
 — Я еще и нанимал частных сыщиков, — холодно произнес Джейк.
 Сюзанна вдруг подумала об украшавшем ее шею ожерелье, купленном на деньги Софи… Она заслужила эти деньги, но Джейк может прийти в бешенство, если узнает, что она тратит состояние, которое он предназначил для своей дочери. Тема была весьма опасной, но Сюзанна решила не обходить ее.
 — Ты не оставил мне ни цента, ублюдок!
 — А ты и не заслужила ни цента.
 Они смотрели друг на друга… И тут Сюзанне пришло в голову, что Джейк по-прежнему считается преступником. И если его поймают, ему придется вернуться в Великобританию — в тюрьму.
 Золотистые глаза Джейка потемнели.
 — И не думай об этом, — предостерег он.
 — О чем? — улыбнулась Сюзанна.
 — Я давно уже другой человек, у меня новое имя. И тебе его знать незачем. Я преуспевающий делец, у меня предприятия в Ирландии и в Англии. Забавно, правда? Я даже имею доступ в высшее общество этого города — но, конечно, веду себя осторожно. Так что не вздумай свистнуть в свисток, Сюзанна. А если ты это сделаешь, то отправишься вместе со мной.
 Сюзанна поняла, что он имеет в виду, и по коже у нее побежали мурашки.
 Джейк улыбался, но эта улыбка не была приятной. Неожиданно его рука легла на полную, почти обнаженную грудь Сюзанны. Она задохнулась от наслаждения, и в то же время почувствовала себя оскорбленной. Джейк склонился к ней, его волшебные пальцы сжали грудь Сюзанны.
 — Он хотя бы удовлетворяет тебя? — насмешливо спросил Джейк. Ясно было, что он говорит о Бенджамине. — Я его видел. Сомневаюсь, чтобы ты вообще думала о нем, когда вы в постели.
 Сюзанна, закрывая глаза, простонала:
 — О Боже… конечно, ты прав!
 Джейк высвободил ее грудь из платья и, наклонившись, захватил губами напрягшийся сосок. Сюзанна вскрикнула. Джейк ласкал умело, доставляя острое наслаждение. Сюзанна ощутила слабость в ногах, ее колени подогнулись. Джейк легонько укусил ее, и волна боли и удовольствия прокатилась по телу Сюзанны, желание стало почти невыносимым. Она задыхалась, цепляясь за него, ее сознание помутилось.
 Но Джейк поднял голову и посмотрел ей в глаза:
 — Ты меня не выдашь, Сюзанна, и мы оба знаем почему. Ведь если ты предашь меня, ты уже не сможешь надеяться, что однажды ночью я проберусь в твою кровать и дам тебе именно то, в чем ты нуждаешься.
 Сюзанна всхлипнула:
 — Ты мне нужен прямо сейчас!
 Джейк рассмеялся:
 — Это я понял. — Он выпрямился, убрал руки с ее груди. — Но мне сегодня ночью понадобится много сил — для Лу-Энн.
 Сюзанна выкрикнула что-то бессвязное.
 — А если и этого тебе мало, подумай вот о чем, — холодно продолжал Джейк. — Если всплывет правда, ты погубишь саму себя. Себя и Софи.
 Сюзанна смотрела на него, тяжело дыша. Джейк криво улыбнулся:
 — Ты, дорогая, будешь тогда заклеймена как двоемужница, и твой честный Бенджамин выбросит и тебя, и твою дочь прямиком на улицу. А ведь мы оба слишком хорошо знаем, как много значит для тебя респектабельность, не правда ли? Не говоря уже о деньгах. — Его белые зубы сверкнули в полутьме. — О Софи, конечно, я позабочусь, но вот ты от меня не получишь ни цента. Ни цента, черт побери! Пока, Сюзанна! — Он презрительно расхохотался. — Счастливых снов, дорогая!
 — Джейк! — закричала Сюзанна, но он уже быстро шагал прочь. И Сюзанна зарыдала — от гнева, от разочарования, от отчаяния. — Будь ты проклят, Джейк!
 Но он уже исчез в темноте, ночь поглотила его.

 Глава 17

  Париж, ноябрь 1901 года 
 Софи стояла у кованых решетчатых ворот вокзала, сжимая в затянутой в перчатку руке листок с адресом Поля Веро. Сердце Софи возбужденно билось. И не только от предвкушения встречи со своим учителем, но и просто оттого, что она была наконец во Франции.
 Все вокруг было новым, интересным и необычным, и Софи забыла о своих тревогах. Французы — мужчины, женщины, дети — суетливо входили и выходили, самый большой вокзал Парижа кипел и бурлил. Носильщик-негр, тащивший чемоданы Софи, замахал рукой, подзывая один из стоявших в ряд черных блестящих экипажей. Когда Софи сказала носильщику, куда ей нужно ехать, он пытался доказать, что это достаточно близко и можно добраться на метро, но Софи, одуревшая после путешествия через всю Атлантику и от Гавра до Парижа, вежливо отклонила его предложение.
 Софи жадно смотрела на улицу Амстердам; конечно, трехрядное движение, масса карет, колясок и автомашин были, в общем, такими же, как в любом крупном городе. Но вот люди здесь совсем другие. Софи отметила, что изящные француженки выглядят очень привлекательными и элегантными, а мужчины-французы эффектны и веселы. Французская речь звучала в ушах молодой художницы музыкой.
 Софи подумала, что она поступила очень правильно, приехав сюда. Впервые за три месяца боль в ее душе немного утихла, став вполне терпимой.
 — Софи, лучше бы нам отправиться прямо в пансион, — строго проговорила компаньонка девушки.
 Софи вздохнула, поворачиваясь ко всегда угрюмой миссис Крэндал. Сюзанна наняла эту высокую сухопарую вдову средних лет, чтобы она сопровождала ее дочь в путешествии и пожила с ней в Париже до тех пор, пока Софи не подыщет компаньонку-француженку. Сюзанна настаивала именно на француженке. К тому же на такой, которая скорее всего никогда не очутится в Нью-Йорке, а если и приедет туда, то никоим образом не сможет получить доступа в высшее общество, а значит, не сможет и выдать тайну Софи.
 — Может быть, вы отправитесь в пансион одна, а я приеду позже, когда повидаюсь с месье Веро? — предложила Софи.
 Глаза миссис Крэндал выразили верх изумления.
 — Но я ваша компаньонка, мисс!
 Софи вежливо улыбнулась. И в самом деле, как она могла забыть?
 В октябре Софи поняла, что беременна. Впервые в жизни Бог откликнулся на ее молитвы. Ей казалось странным, что радостные предчувствия могут соединяться с горем и печалью, с болью. Софи сразу сказала обо всем Сюзанне, и та настояла, чтобы дочь отправилась в Париж задолго до того, как станут заметными первые признаки беременности. Софи не просто уехала из Нью-Йорка, она сбежала из Нью-Йорка. Сбежала от него и от тех слухов и сплетен, что были связаны с ним.
 Ей совсем не хотелось слышать эти сплетни, но Сюзанна, забывая о том, что сыплет соль на раны дочери, пересказывала их во всех подробностях. И Софи знала обо всем, что служило предметом пересудов в обществе, — о женщинах Эдварда Деланца, о его беспробудном пьянстве… Она знала, что Эдвард часто появляется в опере — то с певичкой или актрисой, а то и вовсе с проституткой. Софи слышала, что он проиграл в карты целое состояние. Слышала, что он по-прежнему встречается время от времени с Хилари Стюарт. Слышала, что его уже не принимают в хороших домах, но, зная Эдварда, была уверена — ему совершенно безразличны насмешки и презрение высшего света, который совсем недавно восхищался им и завидовал ему.
 Но самой удивительной новостью была та, что Деланца купил большой участок на углу Семьдесят восьмой улицы и Пятой авеню и начал там строительство; судя по всему, это будет огромный особняк, способный соперничать с грандиозной резиденцией Вандербильтов.
 Софи гадала, собирается ли Эдвард жить там один или он наконец передумал и вознамерился обзавестись женой, семьей… Поначалу она просто не могла думать об этом без слез. Но это прошло. Софи была достаточно разумна, чтобы понимать: если бы даже она приняла его предложение и вышла за него замуж, она никогда не стала бы счастливой, потому что для него этот брак означал обязанность, а не любовь.
 Софи вздрогнула, когда миссис Крэндал дернула ее за руку.
 — Если уж вы так настаиваете на том, чтобы сначала повидать вашего учителя рисования, то пойдемте! Чем скорее мы с ним увидимся, тем скорее попадем в пансион и сможем наконец принять ванну и поесть чего-нибудь горячего.
 Они подошли к экипажу, куда носильщик уже грузил чемоданы и большой сундук с драгоценными рисовальными принадлежностями. Софи, отчасти уже пришедшая в себя, воскликнула:
 — S'il vous plait, monsieur! [5] Поосторожнее с этим сундуком!
 Отгоняя прочь мысли об Эдварде, она уселась в экипаж. Но не думать о нем совсем было так же невозможно, как и просто забыть его. Софи могла добиться лишь краткой передышки. Она решительно повернулась к окну, разглядывая город, о котором мечтала столько лет.
 — Monsieur, ou est-il? [6] — спросила Софи. Ее французский вряд ли кто-нибудь назвал бы идеальным, но он был вполне приемлемым.
 Кучер, возвышавшийся над ней на своем сиденье, обернулся. Он оказался молод и смугл, на нем были высокие ботинки, темная шерстяная куртка и черное кепи.
 — Се n'est pas loin, mademoiselle [7] , — ответил он. — Тот адрес, что вы мне дали, — это Бут.
 — Бут? — переспросила Софи.
 — Монмартр, — пояснил кучер. И покачал головой. — Beaucoup des bohemes, mademoiselle. Pas du tout convenable [8] .
 Глаза Софи расширились, она растерянно уставилась в худощавую спину кучера.
 К несчастью, и миссис Крэндал тоже достаточно хорошо знала французский — Сюзанна и наняла ее в основном по этой причине.
 — Свободные художники! Он живет среди богемы! — воскликнула вдова, бледнея. — Мы должны немедленно повернуть назад!
 — Он мой друг, — мягко, но твердо произнесла Софи.
 С того момента, как началось их путешествие, Поль виделся ей не просто другом. Он стал олицетворением необходимого ей убежища. Софи знала, что должна заниматься живописью, чтобы освободиться от Эдварда и избавиться от мыслей о нем. Но это было легче сказать, чем сделать. Софи пыталась работать, но безрезультатно. Все ее усилия ни к чему не приводили, одна за другой ее преследовали неудачи. Незадолго до отъезда Софи узнала, что ее «Джентльмен в Ньюпорте» продан. Ей бы следовало не только обрадоваться, но и вдохновиться на новую работу, однако этого не произошло.
 — Вы же говорили, он был вашим учителем! — резко сказала миссис Крэндал.
 — Да… и моим другом.
 Софи сильно волновалась. Она сомневалась, что письмо, в котором она сообщала Полю о своем приезде, уже добралось до Парижа. Его ведь отправили всего за неделю до ее отъезда.
 Они въехали на площадь Клиши, и Софи заставила себя рассмотреть старую церковь на южной стороне площади, потом свернули на бульвар Клиши. Сердце Софи забилось быстрее. На этой улице оказалось множество небольших кафе, и, несмотря на то что день был довольно прохладным, перед многими из них на тротуарах стояли маленькие столики, за которыми сидели весело болтающие люди.
 Театральные афиши извещали о вечернем выступлении несравненной мадам Коко. Несколько бедно одетых молодых людей вышли из дверей кафе, обнявшись и распевая во все горло. Неподалеку от кафе стояла, прислонившись к стене, хорошенькая женщина в короткой юбке, и молодые люди весело приветствовали ее. Потом один из них схватил ее за руку и притянул к себе, и до Софи донеслись его слова… Поняв, чего он хочет от женщины, Софи покраснела.
 Что же это за место, встревоженно подумала она. Неужели Поль Веро живет здесь с семьей! Похоже, Монмартр и правда являл собой не слишком пристойное место.
 Миссис Крэндал думала то же самое и не преминула сообщить ей об этом:
 — Мы не можем здесь останавливаться! Тут же на улицах сплошные хулиганы и весьма сомнительные женщины! Софи!..
 Они повернули за угол, миновав довольно большое и шумное заведение, битком набитое людьми, оттуда доносились звуки пианино, громкое пение и смех. Над входом висела огромная красная вывеска: «Мулен-Руж». Сердце Софи подпрыгнуло. Она отлично знала, что Тулуз-Лотрек часто посещал это заведение. Софи видела одну из его работ, изображавшую прославленное кабаре, и восторгалась ею.
 Софи задрожала от волнения. Боже, она и вправду здесь — здесь, в Париже, где жили великие старые мастера, где родился Давид, где работали, жили и боролись Коро, и Милле, и невероятный Гюстав Курбе, где и сегодня она может увидеть своих любимых художников, Дега или Сезанна, а может быть, и знаменитую американку Мэри Кассатт.
 — Миссис Крэндал, — твердо заявила Софи, — здесь живут люди искусства, и я намерена повидаться с моим другом месье Веро. Если вы боитесь, можете подождать в экипаже.
 Миссис Крэндал воинственно выпятила подбородок:
 — Я непременно напишу обо всем этом вашей матушке.
 Софи немного смутилась, но ничего не сказала компаньонке. Конечно, ей не хотелось расстраивать мать, но теперь уже Сюзанна не будет руководить ее жизнью. Они еще раз повернули за угол, и экипаж остановился.
 — Прибыли, дамочки! Улица Абисси, тринадцать.
 Взволнованная Софи выскочила из экипажа. Пока кучер выгружал чемоданы, Софи отсчитывала причитающиеся ему деньги. Кучер лукаво усмехнулся и чуть наклонился к Софи:
 — Если вам будет одиноко, мадемуазель, так меня зовут Пьер Рошфор, и вы можете найти меня в кафе «Гри», в Латинском квартале.
 Еще раз усмехнувшись, он поклонился, вспрыгнул на свое высокое сиденье и уехал, оставив изумленную Софи таращиться ему вслед.
 С чего бы это он, гадала озадаченная девушка.
 — Да он просто нахал, и все французы нахалы! — возмущенно воскликнула миссис Крэндал. — И как вообще ваша матушка позволила вам ехать сюда, просто не понимаю!
 Софи посмотрела на высокое каменное здание под тринадцатым номером. Она вдруг немного занервничала. Стоя здесь, на узкой улочке, в странном и экзотичном городе, одновременно и чарующем, и подозрительном, видя не похожих на американцев людей (Софи всерьез думала, что многие из них могут оказаться настоящими преступниками), имея в качестве союзницы лишь миссис Крэндал, одинокая беременная Софи поневоле мучилась опасениями и даже страхом. Когда Веро уезжал из Нью-Йорка, его жена была серьезно больна, и вполне возможно, Софи явилась совсем не вовремя.
 До нее донеслись приближающиеся мужские голоса. Обернувшись, она увидела троих молодых людей, шагавших по направлению к ней, они о чем-то горячо спорили. Софи вздохнула и снова посмотрела на четырехэтажный дом. Она не могла до бесконечности стоять на улице; ну, в самом худшем случае Поль попросит ее зайти в другой день…
 Тут она услышала обрывок разговора молодых людей:
 — Но, друг мой, его палитра чересчур светла. Весь его талант заключается в умении обращаться со светом, однако он не имеет представления о фигуре! В отличие от тебя.
 Софи резко повернулась: молодые люди были художниками!
 — Он прекрасно владеет формой и объемом, Жорж, — возразил самый смуглый из всей троицы, он, похоже, был одних лет с Софи. — Это тебе не удается до конца постичь фигуру, и настроение тоже!
 Софи страстно захотелось узнать, о ком они говорят… и самой поговорить с ними. Ее взгляд встретился со взглядом Жоржа, и тот резко остановился.
 — О, мадемуазель, вы заблудились? Могу я вам помочь?
 Улыбка у него была дерзкая и обаятельная, глаза ярко-голубые, волосы темные… Софи замерла, ей с болезненной остротой вспомнился Эдвард. Но прежде чем она успела ответить, миссис Крэндал бросилась вперед и встала между Софи и молодым человеком.
 — Мисс О'Нил не нуждается в ваших услугах, юноша!
 Молодые люди переглянулись и рассмеялись.
 — Извините. — И Жорж поклонился, подмигнув Софи. Нет, он не был Эдвардом, и на Софи нахлынула печаль.
 Перед ней стоял парижанин, он и его друзья имели какое-то отношение к миру живописи, к тому миру, частью которого собиралась стать Софи. Как ей хотелось поговорить с этими юношами! О таком она мечтала много лет.
 — Я… я ищу месье Веро, — с трудом выговорила она, выглядывая из-за спины миссис Крэндал, и ее сердце забилось быстрее.
 — Старину Веро? В самом деле? — удивился Жорж. Софи кивнула и увидела, что все трое молодых людей явно заинтересовались ею.
 — Э, petite, вы ведь не француженка, и вы стоите тут среди чемоданов… Vous etes americaine? [9] 
 Софи кивнула.
 — Поль Веро был моим учителем в Нью-Йорке.
 — А-а… La belle americaine est une artiste! [10] 
 — Bien sar [11] , — прошептала она, прежде чем миссис Крэндал схватила ее за локоть и оттащила в сторону.
 Жорж широко улыбнулся, затем сложил ладони рупором, поднял голову и, перепугав Софи, заорал:
 — Месье Веро, месье Веро, выходите!.. Месье, к вам явилась очаровательная гостья!
 Софи покраснела, но, встретив веселый взгляд Жоржа, невольно хихикнула. И тут же услышала донесшийся сверху голос Поля:
 — Софи?!
 Взглянув наверх, она увидела изумленное лицо Поля, высунувшегося из окна второго этажа.
 — Софи!..
 Она стиснула в волнении руки. Поль исчез из виду.
 — О Боже… — прошептала Софи.
 — О, ma pauvre [12] , так он не знал, что вы приехали? — дерзко спросил Жорж. — Простите меня, ma petite, ведь мое сердце будет навеки разбито, если я заслужу чем-то вашу немилость, — добавил он, прижимая руки к груди.
 Софи снова улыбнулась. Молодой человек был одет очень бедно, пальто на нем выглядело чрезвычайно поношенным, на коленях красовались заплаты, и он явно дразнил Софи — но его обаяние действовало неотразимо, и он чем-то напоминал Эдварда. Как только Софи поняла это, ее улыбка растаяла, девушку пронзила острая боль.
 Неужели ей не избавиться от этого наваждения? Смутное напоминание — и она будет тут же терять самообладание?..
 — Софи! — раздался за ее спиной голос Веро.
 Она резко повернулась, увидела его радостное лицо и упала в его объятия.
 — Поль! — воскликнула она. И хотя в Нью-Йорке она никогда не называла его просто по имени, это вдруг стало для нее самым простым и естественным.
 Веро горячо обнял Софи и расцеловал в обе щеки.
 — А я знал, что вы приедете! Добро пожаловать в Париж!
 У Поля была двухкомнатная квартира. Он сказал Софи, что давно уже живет один, его жена умерла несколько месяцев назад.
 — О, мне очень жаль… — прошептала Софи.
 Они уселись за небольшой обеденный стол на кухне — впрочем, кухней назывался просто угол большой комнаты, служившей одновременно и гостиной, и мастерской. Для гостей предназначались потрепанная кушетка и низкий столик, но вообще в комнате главенствовали большой мольберт и рабочий стол рядом с ним. К мастерской примыкала крошечная спальня. Дверь ее была открыта, и Софи увидела, что всю обстановку составляют узкая кровать и шкафчик. Зато большое окно, расположенное над кроватью, позволяло увидеть широкую площадь.
 Поль приготовил для гостей кофе с молоком и предложил им свежее печенье, которое он купил утром.
 — Моя дорогая Софи, наверное, вам надо знать, что с Мишель мы не виделись почти десять лет, а как супруги расстались и того раньше. Мне очень жаль, что она умерла, поймите меня правильно, однако, по правде говоря, мы давно были совершенно чужими друг другу людьми, и нас объединял лишь наш сын. Он удачно женился, у него теперь двое детей. Он живет в Бобуре.
 Софи промолчала: что она могла сказать? Потом она обратила внимание на ледяное молчание миссис Крэндал. И снова оглядела квартиру Поля. Да, обстановка была убогой, но Софи поняла, почему он выбрал эту квартиру: из окна гостиной открывался изумительный вид на ветряные мельницы, стоящие на холме, а солнечный свет, заливающий комнату, делал ее яркой и веселой. Софи захотелось посмотреть, что стоит на мольберте.
 — Я не знала, что вы работаете, Поль.
 Он невесело улыбнулся:
 — Я в свое время уехал из Парижа прежде всего потому, что хотел учить таких, как вы, ma petite. Нашу живопись контролирует Академия, почти всю, и Академия нашла мои методы обучения неприемлемыми. И теперь, поскольку я не могу преподавать официально, а лишь в частном порядке, если повезет, я снова взялся за собственную работу.
 Софи знала, что искусство во Франции подвергается жесткому давлению и контролю.
 — Но независимые художники в последнее время имеют успех, не так ли?
 — О да, спасибо нашим знаменитым торговцам вроде Дюран-Ру и моего друга Андре Волара. Они, вопреки Салону, стали покупать отвергнутых художников, к примеру Сезанна и Дега, задолго до того, как ими стали восхищаться другие, и давали им возможность жить и продолжать работу.
 Софи чуть наклонилась вперед.
 — Поль, Дюран-Ру купил в Нью-Йорке три моих работы, как раз перед моим отъездом. — Но радостное воспоминание было омрачено для Софи тем, что встречу с торговцем устроил для нее Эдвард.
 Поль не заметил внезапного приступа душевной боли, поразившего Софи, он был в восторге.
 — О, ma petite, как я рад за вас! Расскажите о своих работах.
 Софи подробно описала свои картины и сказала Полю, что «Джентльмен в Ньюпорте» уже продан.
 — Месье Жак заинтересовался моими работами, — прибавила она. — И говорил, что готов покупать у меня картины в том же духе, что и «Джентльмен».
 — Я более чем рад, — сказал Поль, снова наполняя чашку Софи. — Но никогда не забывайте, что многие из великих художников далеко не сразу добились успеха, они вынуждены были бороться долгие годы, и слава приходила к ним лишь в зрелом возрасте.
 — Я слишком хорошо это знаю.
 — А кто этот Эдвард, о котором вы упоминали, — тот, кто привел Жака Дюран-Ру взглянуть на ваши работы? — спросил Поль.
 Софи не знала, что сказать, и вопрос повис в неловком молчании. Миссис Крэндал и Веро смотрели на нее, и нужно было что-то ответить. Она через силу улыбнулась, надеясь, что не расплачется.
 — Эдвард — это… он был… моим другом.
 — Понимаю, — произнес Поль, внимательно всматриваясь в лицо Софи.
 Все дело было в беременности. Сюзанна говорила, что, когда она вынашивала Софи, ее чувства постоянно были до крайности обострены. Софи гадала, сумеет ли она незаметно промокнуть уголки глаз. Но тут Поль протянул ей льняной носовой платок, и Софи перестала таиться.
 Вытерев глаза, она сказала, слыша свой голос как бы со стороны:
 — Он позировал для «Джентльмена».
 Поль повернулся к миссис Крэндал:
 — Еще кофе?
 Компаньонка встала.
 — Софи переутомилась, как я вижу. Я тоже чрезвычайно устала. Нам пора. Вы можете поговорить и в другой раз.
 Софи тоже поднялась.
 — Пожалуй, миссис Крэндал права. Я вела себя слишком эгоистично, когда потащила ее через весь Париж, чтобы самой скорей увидеться с вами. — Она улыбнулась Полю. — И мы отняли у вас слишком много времени.
 Поль, взяв Софи за руку, проводил ее к выходу.
 — Вы не отняли моего времени, и вообще никогда не говорите больше об этом. Вы придете завтра, — сказал он твердо. — Я знаю весь мир художников Парижа. Вы должны познакомиться со студентами, мастерами и торговцами. И конечно, вы должны найти себе мастерскую и учителя.
 У Софи потеплело на душе, ведь этот человек, бывший ее наставником в течение трех лет, остался ей добрым другом.
 — Может быть, вы и в другом сумеете помочь? Миссис Крэндал должна вернуться в Америку, и мне нужна компаньонка.
 Поль кивнул:
 — Найдется немало молодых женщин, которые будут рады помочь вам и при этом немного заработать. Я подумаю.
 — Она должна обладать высокими моральными качествами, — резко вмешалась миссис Крэндал. — Никаких свободных художниц, сэр! Нужна настоящая компаньонка, защитница и горничная для леди.
 Поль снова серьезно кивнул.
 Софи, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Поля в небритую щеку. Они обменялись понимающим взглядом.
 — A demain [13] , Поль.
 Следующие несколько недель промелькнули быстро. Софи неплохо устроилась в пансионе и каждый день осматривала Париж как простая туристка. Поль нашел для нее мастерскую. Это была большая комната, полная воздуха и света, как будто специально созданная для работы художника, — и, конечно, располагалась она на Монмартре, в Буте. Миссис Крэндал это не понравилось. Впрочем, чопорной вдове не нравилось вообще все.
 Женщинам не позволялось посещать Школу искусств, но многие преподаватели давали им в своих мастерских частные уроки. Поль рекомендовал Софи нескольким мастерам. Но девушка медлила, не решаясь встретиться с ними. Ей все еще не хотелось работать. Она каждый день приходила в свою мастерскую, но ничего не делала, лишь смотрела на чистые холсты.
 Однажды утром, проснувшись, Софи удивилась и обрадовалась одновременно, потому что впервые за несколько месяцев не почувствовала тошноты. К счастью, ей ни разу не делалось по-настоящему плохо, а во время путешествия через Атлантику миссис Крэндал посчитала, что Софи плохо переносит качку. Софи выбралась из-под груды одеял — старые парижские здания плохо отапливались, и по ночам в них царил лютый холод. Подойдя к окну, она с изумлением увидела, что ночью выпал первый снег и узкая улочка, мощенная булыжником, укрыта белой пеленой. Снег лежал и на двускатных крышах на другой стороне улицы, и на тентах над окнами первых этажей… Это было прекрасное, сказочное утро, невероятно живописное.
 Но Софи не чувствовала радости. Она умылась ледяной водой из фарфорового кувшина, думая о том, что вот уже и Рождество не за горами. Ей стало совсем грустно. И немного страшно. Ведь ей никогда не приходилось встречать Рождество в одиночестве.
 Софи гадала, где проведет праздники Эдвард, с кем он будет… Ей стало не по себе, сердце ее заныло.
 Чувствуя себя подавленной, Софи заплела волосы в косу и надела строгую белую блузку и темно-синюю юбку, которая становилась ей тесновата. Софи набросила на плечи большую пеструю шаль — и чтобы уберечься от холода, и чтобы скрыть растущий животик. Как обычно, она спустилась вниз и позавтракала с миссис Крэндал и другими пансионерами, завтрак состоял из кофе и круассанов. А потом сказала компаньонке, что отправляется в мастерскую работать. Правда, до сих пор она ничем не занималась в мастерской, но, похоже, за прошедшую ночь что-то изменилось…
 Когда Софи уже выходила на улицу, миссис Крэндал довольно резким тоном напомнила ей, что она должна как можно скорее подыскать новую компаньонку. Миссис Крэндал намеревалась отправиться в Нью-Йорк на следующей неделе. Она хотела добраться домой к Рождеству, и Софи не могла осуждать ее за это. Не менее важным для Софи было то, что ее состояние вскоре должно стать заметным. Она уже на четвертом месяце беременности. А Сюзанна особенно настаивала на том, чтобы миссис Крэндал отправилась в Америку прежде, чем поймет правду.
 Софи прошла пешком два квартала по улице Рон, а потом остановила коляску. Желание Сюзанны скрыть беременность дочери было понятным, но неразумным. Все равно рано или поздно все об этом узнают, думала Софи. Перед ее отъездом Сюзанна снова заговорила о том, чтобы отдать ребенка на усыновление, но Софи снова категорически отказалась. Сюзанна тем не менее твердо стояла на своем. Ее дочь не может вернуться в Нью-Йорк с внебрачным младенцем. Софи еще не обдумывала это в деталях, но в принципе она намеревалась вернуться в родной город и жить одна, со своим малышом, потому что знала — никогда и никому она не отдаст его. Сюзанна могла бояться скандала, но Софи ничего не боялась.
 Коляска катила по мосту через Сену. Софи уже был знаком вид утреннего Парижа. В отличие от Нью-Йорка этот город просыпался куда более медленно и лениво. И почему-то именно сейчас, проезжая по мосту, Софи впервые подумала, что ей совсем не обязательно вообще возвращаться в Нью-Йорк. Она ведь может остаться в Париже, как многие американские художники. В конце концов, к Нью-Йорку ее не привязывает ничего, кроме семьи, а семью всегда можно навестить. Можно ездить домой хоть каждый год.
 Софи крепко зажмурила глаза. Она не должна думать об отце своего ребенка, оставшемся в Нью-Йорке, который и понятия не имеет, что скоро станет отцом. И она не должна возвращаться к мысли, которая постоянно мешает ей, и не должна чувствовать себя виноватой из-за того, что носит его ребенка, ничего ему об этом не сказав.
 Софи облегченно вздохнула, когда коляска остановилась перед домом Поля. Расплачиваясь с кучером, она увидела, что из дома вышел Веро и направился прямо к ней. Поль был в теплом шерстяном пальто и крепких черных башмаках.
 — Bonjour, petite. — Поль улыбнулся, целуя Софи в щеку. — А где ваши перчатки? — Он снял с рук шерстяные митенки и протянул их Софи. — Ну-ка, наденьте, пока ваши ручки не окоченели!
 Софи взяла митенки, ей было приятно, что о ней заботятся.
 — Поль, вы куда-то собрались?
 — Да, но вместе с вами. У меня есть идея, я хочу, чтобы вы кое с кем познакомились.
 Софи удивленно подняла брови. Поль, взяв девушку за руку, повлек ее за собой по замерзшей улице. Над ними, на холме, стояли подобно стражам ветряные мельницы, их крылья сверкали от инея. Было очень холодно, и Бут казался пустынным, потому что с тротуаров убрали столики, а прохожих почти не было. Мальчишки не играли на мостовой, хозяева лавок не стояли, как обычно, в открытых дверях…
 — Рашель дю Флюри — натурщица, — говорил на ходу Поль. — Ее часто приглашают позировать, но зарабатывает она не слишком много. Я говорил с ней о вас. Она готова стать вашей компаньонкой. Конечно, она хотела бы иметь время и для позирования, но, если это окажется невозможным, она откажется от своей работы на то время, пока вы в Париже.
 — Если ее рекомендуете вы, я уверена, она мне понравится, — обрадовалась Софи.
 Поль улыбнулся и остановился у какой-то двери. Поблекшая зеленая вывеска над ней сообщала, что это — кафе «Зуг». Изнутри доносились громкие голоса, смех. Когда Поль распахнул дверь, до Софи наконец дошло, что они вошли в питейное заведение, и она замерла на месте.
 Поль посмотрел на нее.
 — Рашель сказала, что будет ждать нас здесь. Она бывает у «Зуга» каждое утро.
 — В салуне?!
 — Мы называем это барами. Здесь бывают многие студенты, художники, натурщики, и в соседних кафе тоже. — Он улыбнулся. — Это не Нью-Йорк, Софи, здесь такие места считаются вполне приличными.
 Софи, широко раскрыв глаза, огляделась по сторонам. Бар представлял собой большую комнату, обшитую деревянными панелями, теплую и уютную, с длинной стойкой сбоку — за ней бармен смешивал напитки. Народу оказалось не слишком много. Среди посетителей были не только мужчины; большинство пили кофе, но Софи увидела и вино, пиво, ликеры… Она посмотрела на Поля, ища поддержки. Еще только половина одиннадцатого утра, а эти люди пьют спиртное! Софи не была уверена, что ей можно находиться в таком месте, но, как сказал Поль, это ведь не Нью-Йорк. Это Монмартр.
 — Рашель сидит вон там. Идемте, Софи.
 Сердце Софи забилось быстрее. Недалеко от компании молодых людей, выглядевших бледными и усталыми, сидела в одиночестве молодая женщина, она пила кофе и отщипывала кусочки от небольшой длинной булки. Софи, удивленная и озадаченная, пошла следом за Полем.
 Рашель встала, улыбаясь. Она была высокая и очень красивая. Ее красоту не могли испортить даже неописуемое черное шерстяное платье и ботинки, очень похожие на ботинки Поля. На плечи она набросила малиновый шарф, длинные вьющиеся каштановые волосы прихотливо обрамляли лицо. Улыбка светилась в ее глазах, ярко-голубых, почти бирюзовых.
 — Bonjour, Поль. Доброе утро, мадемуазель. Вы, должно быть, Софи. Je suis enchantee [14] .
 Девушка с первого взгляда понравилась Софи. Ее улыбка казалась такой искренней. Достаточно было взглянуть в глаза Рашель, чтобы понять — это очень добрая и хорошо воспитанная женщина, и она чувствует себя непринужденно и свободно в этом мире. Софи снова посмотрела на мужские ботинки Рашель. Как может красивая женщина носить такую чудовищную обувь?
 — Я очень рада познакомиться с вами, — сказала Софи.
 — Пожалуйста, садитесь. — Рашель показала на свободные стулья.
 Софи села. Поль заказал кофе. Они с Рашель начали обсуждать картину, для которой натурщица недавно позировала. Они сошлись на том, что художник, писавший Рашель — его звали Пикассо, — блестящий мастер, но не раскрывается до конца. Софи внимательно слушала, изучая в то же время красавицу натурщицу. Она уже решила, что Рашель будет ей отличной компаньонкой. И впервые за долгое время почувствовала себя немного спокойнее.

 Глава 18

  Нью-Йорк, декабрь 1901 года 
 Его не слишком смущало, что он пьян, хотя и был всего лишь полдень. Ведь сегодня — канун Рождества…
 Эдвард сказал себе, что именно поэтому он сидит в своем новом длинном «даймлере» на Пятой авеню, как раз напротив особняка Ральстонов. Был канун Рождества, а всем известно, что в этот день положено веселиться, а не грустить в одиночестве.
 Правда, Эдвард не помнил за собой особого веселья в рождественские дни. Ему было одиннадцать или двенадцать лет, когда его брат Джеймс, которого Эдвард боготворил, навсегда уехал из дома. И с тех пор Рождество стало днем печали.
 Эдвард крепко вцепился в руль, вдруг снова почувствовав себя маленьким мальчиком, который считал себя виноватым в том, что брат ушел из дома. Но ему давно уже не двенадцать, и причиной его страданий было сейчас нечто совсем иное — некто по имени Софи.
 Обычно Эдварду удавалось благополучно избегать мыслей о Софи О'Нил. И за четыре месяца, прошедшие с той ночи в Ойстер-бэй, когда он совратил эту девушку, Эдвард стал большим специалистом по умственным упражнениям подобного рода. Но сегодня был канун Рождества. Сегодня Эдвард не хотел проводить время с какой-нибудь безымянной размалеванной красоткой, а его желудок сжимался при одной лишь мысли о выпивке; к тому же он совершенно проигрался, так что не мог отправиться в компанию картежников. Да и не вынести ему сейчас пустой болтовни закадычных приятелей. Кроме того, большинство из них имели семьи, так что сегодня… Лишь совершенно одинокие бездельники могли нынче играть в покер у «Ла Бойта».
 Эдвард чувствовал себя одиноким бездельником.
 Он смотрел на особняк Ральстонов, гадая, что может в этот момент делать Софи. Думает ли она о нем, сожалеет ли о том, что произошло, а может быть, она ненавидит его так же, как он сам ненавидел себя, когда его ум прояснялся?
 Ему вдруг стало очень нужно и важно узнать все это.
 Эдвард вышел из «даймлера». Шел снег, и крупные снежинки падали ему на лицо. Эдвард забыл пальто, но лишь порадовался жгучему холоду. Если он и вправду решился сегодня увидеть Софи, ему надо быть как можно более трезвым.
 Но, перейдя замерзшую, пустынную Пятую авеню, Эдвард вдруг испугался. Какого черта, что он делает? Неужели ему нужно видеть Софи для того, чтобы понять, как она его презирает? Боже, она ведь отказалась выйти за него замуж! Это было совершенно необъяснимо. Это до сих пор приводило его в такую ярость, что он готов был прошибить кулаком стену. Выходит, Софи просто использовала его.
 Но хуже всего то, что Эдвард ничего не имел против женитьбы на Софи. Если бы он вообще хотел жениться, он бы выбрал именно ее. Перспектива такого рода выглядела довольно приятной. Вот только… Софи оказалась куда более упорной, чем воображал себе Эдвард. Она предпочитала навсегда остаться одной, лишь бы не выходить за него замуж.
 А он-то думал, что она его любит. Как же он ошибался! Как он был самонадеян, тщеславен! «Я не могу выйти замуж без любви», — сказала она. Сегодня ее слова постоянно звучали в ушах Эдварда. Она его не любила тогда. И она не любит его сейчас.
 Эдвард миновал двух сидящих каменных львов, охранявших вход в резиденцию Ральстонов, и по усыпанной гравием дорожке прошагал к дверям — мимо огромной ели, стоящей в центре лужайки. Ель сверкала от мишуры, а на ее верхушке красовалась блестящая звезда. Эдвард поднялся по ступеням и громко ударил в дверь бронзовым молотком. Он подумал, что сейчас, наверное, все сидят за ленчем и он явился не вовремя, — но это его не заботило. Он хотел знать, счастлива ли Софи, забыла ли она ту единственную, невероятную ночь.
 Дверь открыл Дженсон. На мгновение он вытаращил глаза, но тут же на его лицо вернулась невозмутимость вышколенного дворецкого.
 — Сэр?..
 — Мисс О'Нил дома?
 — Сожалею, но ее нет, сэр.
 — Я вам не верю, — заявил Эдвард, криво улыбаясь. — Пожалуйста, передайте ей, что я хочу с ней поговорить. — Его сердце вдруг забилось слишком быстро.
 Дженсон кивнул и попытался закрыть дверь. Испугавшись, что дворецкий уйдет и не вернется, Эдвард просунул ногу в щель, не давая двери захлопнуться.
 — Сэр! — протестующе воскликнул Дженсон. Эдвард снова улыбнулся, еще неприятнее.
 Дженсон сдался и повернулся, намереваясь уйти. Но не успел он сделать и шага, как откуда-то донесся голос Сюзанны:
 — Дженсон, кто там?
 Каблучки Сюзанны простучали по мраморному полу, и она вышла в холл.
 Эдвард напрягся перед неминуемой стычкой.
 Сюзанна, завидя его, резко остановилась. Прекрасные черты ее лица исказились от гнева, став почти уродливыми. Она метнулась к Эдварду и прошипела:
 — Что вы здесь делаете?
 Эдвард перешагнул через порог и закрыл за собой дверь.
 — Я хочу видеть Софи.
 Сюзанна злобно сверкнула глазами:
 — Ее здесь нет.
 — Я вам не верю.
 — Ее здесь нет! — торжествующе воскликнула Сюзанна. Эдварду показалось, что его сердце провалилось куда-то.
 — Где она? — резко спросил он. Сюзанна колебалась.
 — Где она?!
 — В Париже. Занимается живописью, она ведь всегда мечтала об этом.
 Эдвард окаменел. Софи уехала, уехала в Париж. Но ведь она много раз говорила ему, что хочет учиться живописи в Париже, хочет жить и работать там, где жили великие французские художники… Что-то вдруг повернулось в душе Эдварда — острое, как нож. Он вдруг перенесся в прошлое.
 Софи выглядела серьезной и напряженной.
 — Я отдалась тебе не для того, чтобы заставить жениться.
 А Эдвард вдруг с ужасом подумал о том, что может произойти. Его сердце на мгновение остановилось.
 — Но ты была девственницей!
 — Это еще не причина для женитьбы.
 Он не мог поверить тому, что слышал. Он начал с ней спорить. Но Софи оставалась непреклонной, он словно говорил с разумной, спокойной незнакомкой.
 — Я не хочу выходить замуж, Эдвард. Разве ты забыл? В следующем мае мне исполнится двадцать один, и я уеду в Париж учиться живописи. Мне очень жаль… Но я не могу выйти замуж без любви…
 — Софи там счастлива, — сказала Сюзанна, словно в ответ на его мысли. — Она недавно прислала мне письмо. У нее там чудесная компаньонка, с ней ее старый друг Поль Веро, и ее тепло приняли в художественных кругах. Держитесь от моей дочери подальше. Она счастлива вопреки тому, что вы сделали.
 — Я не сомневаюсь, что она счастлива, — сказал Эдвард, не в состоянии скрыть горечь. — Конечно, она счастлива в Париже, с друзьями-художниками. Но вы здорово ошибаетесь, если думаете, что я помчусь за ней в Париж. — Он пожал плечами, внезапно разозлившись. — Я просто заехал, чтобы пожелать ей веселого Рождества.
 Сюзанна бросила на него опасливый взгляд.
 Эдвард поклонился и быстро вышел. Он так хлопнул дверью, что рождественский венок из еловых ветвей и сосновых шишек чуть не сорвался с нее. Да неужели Сюзанна вообразила, что он гоняется за Софи? Черт побери! Он — Эдвард Деланца, и он никогда не гонялся за женщинами, это женщины гонялись за ним. И уж конечно, он не станет гоняться за какой-то тощей эксцентричной девицей, предпочитающей учиться живописи и делать карьеру… Ох, нет!
 Эдвард решил все-таки поехать в «Ла Бойт», где можно найти хорошенькую женщину на ночь. Пусть Софи спит со своей живописью. Ха! Интересно, каково в постели с холстами?
 Но, садясь в «даймлер», Эдвард подумал: а не выбрала ли Софи живопись потому, что связать жизнь с искусством куда лучше, нежели с самовлюбленным идиотом, готовым погубить невинность?
 Софи никогда не чувствовала себя более одинокой. Поль убедил ее, что она будет желанной гостьей на рождественском ужине в доме его сына, и она поехала туда, но она была там посторонней и очень остро ощущала это. Сын Поля, Симон, похоже, искренне любил отца, несмотря на то что Поль давно жил отдельно от семьи и много лет провел за границей. Жена Симона, Аннет, — мягкая и добрая женщина, а две их дочки просто восхитительны. Софи видела, что все Веро глубоко привязаны друг к другу. А она… она никогда не чувствовала себя более несчастной, более печальной.
 Ей хотелось очутиться в Нью-Йорке, со своей семьей. Ужасно не хватало матери и Лизы. Не хватало даже Бенджамина, с которым Софи никогда не была особенно близка. Но она старалась при этом не думать об Эдварде.
 Наконец ужин закончился, и все встали из-за стола. Девочки принялись играть в свои новые игрушки. Крошечная рождественская елочка занимала добрую часть небольшой комнаты. Девочки украсили ее мишурой и леденцами. Поль и Симон пили бренди и курили сигареты. Аннет, похоже, ни о чем не думала. Она просто наблюдала за детьми, сидя в кресле; она улыбалась, но видно было, что хозяйка ужасно утомлена приготовлением праздничного пира. Ей помогала одна лишь служанка. Софи не позволили ничего делать, потому что она гостья, потому что она тут посторонняя, потому что это не ее семья, как бы хорошо ни отнеслись к ней в этом доме.
 Ох, Эдвард… Софи уже не могла удержаться от болезненных воспоминаний. «Неужели я всегда буду одна?..»
 Софи уже была близка к тому, чтобы потерять контроль над собой, поддаться жалости к себе. Но тут она заставила себя вспомнить, что скоро не будет одна, ведь всего через пять месяцев на свет появится ее малютка. И летом у Софи будет своя семья. И они действительно будут настоящей семьей, пусть их всего лишь двое. Софи твердо решила, что ее ребенок никогда не почувствует отсутствия отца. Ей придется стать и матерью и отцом для младенца и при этом продолжать занятия живописью…
 Да, это выглядело геркулесовой задачей, но Софи не осмеливалась задумываться о тех трудностях, которые ждут незамужнюю мать, решившую совмещать заботу о семье и работу.
 Немного позже они с Полем распрощались с семьей Симона. Веро-младший дал отцу лошадь и кабриолет. Софи с тоской думала о том, что сейчас ей предстоит вернуться в пансион. Там было зловеще пусто в последнюю неделю, потому что почти все жильцы разъехались на Рождество по домам. Рашель, ставшая компаньонкой Софи несколько недель назад и поселившаяся вместе с ней, тоже уехала домой, в маленькую деревушку в Бретани, туда, где она родилась и выросла. И Софи решила отправиться вместо пансиона в мастерскую. Впервые за несколько месяцев она почувствовала потребность работать. Если она возьмется за уголь или тушь, сможет ли она сделать хоть что-то? Ей хотелось знать это.
 Поль остановил кабриолет перед трехэтажным домом, в котором располагалась мастерская Софи, и обернулся к девушке.
 — Вам сейчас трудно быть одной. Я это слишком хорошо понимаю.
 — А я-то надеялась, что вела себя достаточно сдержанно.
 Поль улыбнулся:
 — Софи, в один прекрасный день вы научитесь быть менее сдержанной — и это лишь пойдет вам на пользу.
 Софи серьезно посмотрела на него. Ведь Эдвард говорил ей то же самое, только другими словами…
 — Неужели я такой ужасный сухарь?
 — Нет, petite. Но жизнь может быть довольно веселой. La vie c'est belle! [15] Софи, вы ничем не хотели бы со мной поделиться?
 Она посмотрела в добрые карие глаза Поля и увидела в них искреннюю тревогу. Софи надела широкое шерстяное пальто, под ним был свободный свитер, скрывающий ее пополневшее тело. Неужели Поль догадался?.. В любом случае он скоро узнает, скоро все узнают, но Софи не хотела говорить об этом, пока не хотела. Ведь если она начнет говорить об Эдварде и о том, как она его любит, она просто не сможет остановиться.
 — Нет, Поль, — прошептала она. — Нет…
 — Вы собираетесь работать ночью?
 Их взгляды встретились.
 — Да, — ответила Софи, и ее сердце глухо забилось. — Думаю, да.
 Софи взбежала наверх, отперла дверь мастерской, зажгла старомодную газовую лампу. Она не хотела тратить понапрасну ни одной секунды. В ней нарастало творческое возбуждение, она подошла к сундуку и рывком открыла его. Отыскала тот единственный набросок «Дельмонико», который она сделала до того, как Эдвард позировал ей, до той ночи, когда разразился ураган… Когда Софи увидела торопливо зарисованное лицо Эдварда, свободно развалившегося на стуле, она замерла, так живо вспомнив тот волшебный день, словно он был вчера.
 Софи не обращала внимания на слезы, стекавшие по ее щекам. Она знала, что должна делать, — она должна работать. Пока не забыла те счастливые часы.
 Софи сбросила свитер, повязала фартук и начала открывать тюбики с красками, выдавливая их на палитру. О Боже! Наконец-то!.. Она решила писать светлыми тонами, такими, какие использовала для «Джентльмена», но собиралась добавить и резкие розовые и красные цвета. А чтобы создать у зрителя впечатление сиюминутности происходящего, Софи решила поместить на переднем плане руку официанта, словно тот именно в это мгновение обслуживает Эдварда.
 Впервые за много месяцев Софи дотронулась кистью до холста. Она дрожала от волнения. И несколько дней она не возвращалась в пансион, утратив представление о месте и времени…
 — Софи!
 Художница вздрогнула и пошевелилась. Она заснула на вытертой бархатной кушетке — заснула глубоко, без сновидений. Кушетка была единственным предметом обстановки в ее мастерской, кроме необходимых для работы.
 — Софи! С тобой все в порядке? — Рашель настойчиво трясла подругу за плечи.
 Софи сонно моргала, не понимая, где находится. Ей не хотелось просыпаться. Но наконец она окончательно вернулась к действительности и увидела встревоженные бирюзовые глаза Рашель. Софи с трудом, неуверенно села.
 — Тебя несколько дней не было в пансионе! Когда я сегодня утром вернулась и узнала об этом, тут же побежала к Полю. Я была уверена, ты у него, но он сказал, что в Рождество оставил тебя в мастерской и больше не видел. Софи, ты же здесь проторчала почти неделю!
 — Я работала.
 Рашель начала понемногу успокаиваться.
 — Это я вижу.
 Она внимательно, задумчиво посмотрела на Софи и отошла в сторону. Как всегда, на ней были тяжелые черные ботинки и простое шерстяное платье, на этот раз темно-зеленое, с тем же малиновым шарфом, наброшенным на плечи, буйные каштановые волосы были распущены. Рашель остановилась перед мольбертом и стала вглядываться в холст.
 Сидя на кушетке, Софи тоже посмотрела на свою работу, и ее сердце радостно забилось. С холста, стоящего в середине комнаты, ей улыбался Эдвард, его глаза смеялись тепло, маняще, соблазняюще. На нем светлый пиджак. Стол покрыт скатертью цвета слоновой кости. Но за спиной Эдварда сверкает розовым, красным и пурпурным мешанина дамских туалетов и цветов. Черный рукав и бледные пальцы официанта в углу, на переднем плане, вносят режущую ноту.
 Рашель повернулась к Софи.
 — Кто это?
 — Его зовут Эдвард Деланца.
 Рашель бросила на Софи внимательный взгляд:
 — Он и в самом деле так хорош… как мужчина?
 Софи вспыхнула:
 — Да.
 Но она уже почти привыкла к свободным манерам Рашель, к ее иной раз шокирующим фразам. У Рашель был любовник, молодой поэт Аполлинер, и он у нее не первый.
 Глаза Рашель остановились на животе Софи.
 — Это он — отец?
 Сердце Софи упало, кровь отхлынула от щек.
 — Ну же, малышка, довольно притворяться. — Рашель подошла и села рядом на кушетку, взяв руку Софи в свои ладони. — Я ведь твоя подруга, верно? Меня ты ни на минуту не одурачила. Ты могла обмануть Поля, но мужчины часто бывают невероятно глупы, особенно в том, что касается женщин.
 Софи так много плакала, пока писала портрет Эдварда, что у нее просто не осталось слез, глаза, казалось, высохли навсегда. Но это не значило, что она не испытывала внутренней боли.
 — Да. Я ношу его ребенка, — прошептала она. Рашель поджала губы:
 — Ну, теперь уже слишком поздно, ты и сама знаешь, ничего не сделать. Вот пару месяцев назад я могла бы отвести тебя к доктору, очень хорошему, он бы очистил твою утробу.
 — Нет! Я хочу этого ребенка, Рашель, очень хочу!
 Рашель мягко улыбнулась:
 — Тогда все отлично!
 — Да, — сказала Софи. — Все отлично.
 Обе ненадолго замолчали. И обе медленно перевели глаза на холст, стоящий на мольберте, на необычайно красивого человека, небрежно сидящего за столом.
 — Он знает? — спросила Рашель. Софи похолодела.
 — Что?..
 — Он знает? Он знает, что ты носишь его ребенка?
 Софи было так трудно ответить… Она облизнула пересохшие губы.
 — Нет.
 Рашель снова улыбнулась:
 — А тебе не кажется, что он имеет право узнать?
 Софи нервно сглотнула и посмотрела на портрет. И, вопреки ее желанию, глаза ее повлажнели.
 — Я давным-давно задаю себе этот же вопрос, — призналась она наконец.
 — И что ты себе отвечаешь?
 Софи посмотрела на свою подругу:
 — Конечно, он должен знать. Но по некоторым причинам я боюсь сообщить ему. Боюсь, что его это не взволнует. Или взволнует слишком сильно.
 Рашель погладила дрожащие пальцы Софи.
 — Уверена, ты найдешь правильное решение.
 — Да, — сказала Софи. — Я должна поступить так, как будет правильно. — Она обняла Рашель. — Но ведь малыш появится лишь в конце июня. Время еще есть.
 Рашель бросила на нее внимательный взгляд.
 — Поль, я устала, я действительно устала, может, мне лучше не ходить с вами к «Зуту»?
 Но Поль Веро, не обращая внимания на протесты Софи, набросил ей на плечи яркую шаль.
 — Вы слишком много работаете, малышка. — Он повел ее к двери. — Это вредно для женщины в вашем положении.
 Софи покорно вздохнула и зашагала вслед за Полем к маленькому бару в конце улицы.
 — Когда я взялась за «Дельмонико», то не думала, что, начав работу, уже не смогу остановиться.
 — Я понимаю, petite, — ласково сказал Поль. Он поддержал Софи под руку, когда они спускались по узким ступеням. — Я знаю, как вы упорно работаете. И знаю, каких вам это стоит усилий. Но ваши работы прекрасны.
 Софи тихонько вздохнула. Да, Поль знал, каких сил требовала от нее живопись, потому что он почти каждый день заходил к ней в мастерскую. Но Веро не был ее единственным гостем. Теперь у Софи появилось много друзей, почти все они были молодыми художниками, кроме поэтов Жоржа Фрагара и Аполлинера. И все время от времени навещали ее. Жорж бывал в мастерской Софи почти так же часто, как Поль.
 Софи предпочитала не думать о том, почему Жорж постоянно хочет видеть ее, и говорила себе, что он интересуется красавицей натурщицей, расставшейся с Аполлинером в начале весны. Других объяснений Софи не находила. Да это и выглядело самым вероятным. Жорж флиртовал с Рашель, как и со всеми женщинами, что встречались ему. Кроме Софи. Ее он больше не поддразнивал, как в первые месяцы ее пребывания в Париже, он прекратил свои шутки, как только понял, что она беременна.
 Как это ни было глупо, но Софи недоставало его ухаживаний. Она и сама не понимала, как ей льстили эти заигрывания во время самой тяжелой зимы в ее жизни. Это походило на глоток теплого ароматного вина в холодный день. Иной раз Софи хотелось, чтобы Жорж встречался с ее подругой где-нибудь в другом месте, а не в мастерской, когда она работает. А иной раз он снова напоминал ей Эдварда.
 Ее жизнью теперь стала работа, так же как до встречи с Эдвардом Деланца. И Софи была счастлива.
 Работа над «Дельмонико» представлялась Софи чем-то вроде магического обряда, с помощью которого она надеялась изгнать нечистую силу. Но заклинания не помогли. Софи не удалось освободиться от Эдварда, наоборот, ей теперь казалось, что они связаны куда крепче, чем прежде. Наверное, дело было не в «Дельмонико», а в младенце, быстро растущем в ее утробе и настойчиво напоминающем о себе. Когда Софи впервые почувствовала, как шевельнулось дитя, она сразу ощутила себя матерью, и ребенок стал для нее самостоятельным живым существом. Существо это было ласковое и доверчивое, и оно очень хотело поскорее выйти на свет. Почему-то Софи была уверена, что это девочка. Она решила назвать ее Жаклин — в честь Джейка, и Эданой — в честь Эдварда.
 Софи никогда не была так близка к Эдварду, как в эти дни. Она постоянно думала о нем, даже если ее мысли отвлекались на что-то другое, Эдвард все же присутствовал в глубине сознания. Софи не давала себе передышки. Если она не занималась со своим наставником, то копировала работы старых мастеров в Лувре, или трудилась в мастерской, или сидела с друзьями в кафе — лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. А когда, измученная, возвращалась в свою маленькую квартирку на Монмартре (она сняла ее после Нового года), то и там была не одна, потому что Рашель поселилась с ней. Но когда Софи наконец засыпала тяжелым сном, к ней обязательно являлся Эдвард…
 После «Дельмонико» Софи написала еще несколько жанровых картин и портретных композиций. Она писала Рашель, Поля, сцены из жизни художников, но в то же время снова и снова возвращалась к Эдварду. Она даже написала его обнаженным, как ей того давно хотелось. И все свои волнения, всю силу своих чувств Софи вкладывала в картины.
 Андре Волар купил «Дельмонико» сразу же, как только увидел эту работу, и выставил ее для продажи. Привел его Поль, пришедший в восторг от картины. А Волар, узнав, что Софи уже продала некоторые свои работы Дюран-Ру в Нью-Йорке, заплатил ей тысячу франков. Поль заверил Софи, что если она не заключала контракта с Дюран-Ру, то вправе продавать свои работы кому захочет.
 «Дельмонико» мгновенно вызвал шум и разговоры в мире искусства, хотя его еще не купили. Рашель гордилась Софи, как курица гордится цыпленком. Она говорила подруге, что все профессиональные художники и любители ходят в галерею Волара, чтобы взглянуть на эту работу, восторгаются изумительным цветом, и о ней постоянно говорят во многих салонах и мастерских. В конце концов старший Дюран-Ру, Поль, которого Софи до сих пор в глаза не видела, явился к ней в студию, желая увидеть все работы молодой художницы. Видимо, его визит был вызван тем, что между Воларом и Дюран-Ру существовало постоянное соперничество: Дюран-Ру имел куда большую известность и больший успех, но он был и более консервативен в выборе работ, которые покупал.
 У Софи было в тот момент несколько законченных портретов Рашель и Поля, сделанных пастелью, и еще она заканчивала большую работу маслом — портрет обнаженного Эдварда. Дюран-Ру купил все чохом, включая несколько рисунков, и пытался убедить Софи, что она должна иметь дело только с ним. Художница обещала подумать об этом, ее разрывали сомнения, она просто не могла поверить в происходящее. Перед уходом Дюран-Ру намекнул, что мог бы устроить большую персональную выставку ее работ. После этого Софи несколько ночей подряд предавалась мечтам об успехе своей выставки… И в этих мечтах с ней рядом всегда был Эдвард, сияющий от гордости.
 — Андре говорил мне, что «Дельмонико» вызывает большой интерес, — сказал Веро, когда они с Софи вышли из дома.
 Софи вскинула голову:
 — В самом деле?
 — Да, за последние две недели уже несколько его постоянных клиентов приезжали посмотреть эту работу.
 Софи старалась не слишком обольщаться надеждами. «Дельмонико» был выставлен в галерее с января, но до сих пор не продан, а та радость, которая вспыхнула в душе Софи, когда ею заинтересовались сразу два знаменитых торговца картинами, давно угасла.
 — Жак Дюран-Ру прислал мне письмо. Портреты моего отца и Лизы проданы в Нью-Йорке анонимному покупателю.
 — Отличная новость! — улыбнулся Поль.
 На улице было так тепло, что Софи сбросила шаль. Стоял теплый весенний день, на газонах пестрели венчики полевых цветов, на подоконниках, в аккуратных горшочках и ящичках, расцветали герань и анютины глазки. Софи с Полем прошли через площадь Абисси, мимо старого, обветшавшего здания, в котором жили многие бедные художники Монмартра, в том числе и друзья Софи. В дверях лавок стояли торговцы в жилетах и фартуках — букинист, антиквар… Они приветствовали молодую художницу и Поля, идущих мимо, и Софи отвечала на их улыбки и кивала.
 Поль серьезно посмотрел на девушку.
 — Как ваша семья, Софи?
 — Думаю, Лиза влюблена. За ней в последнее время ухаживает Юлиан Сент-Клер, маркиз Коннут. Судя по ее письмам, он изрядно вскружил ей голову.
 Поль фыркнул.
 — А ваша матушка?
 Софи сразу напряглась.
 — Ну, она требует, чтобы я уволила Рашель.
 Они повернули за угол. К ним подбежал маленький мальчишка и стал клянчить деньги. Софи дала ему монетку.
 Миссис Крэндал весьма неодобрительно отнеслась к новой компаньонке Софи. И не пожалела слов, расписывая миссис Ральстон, что Рашель не только натурщица, но и насквозь испорченная нахальная девка. Прибыв в Нью-Йорк, вдова прямиком отправилась к Сюзанне, чтобы рассказать об ужасной богемной жизни на Монмартре и о пороках Рашель. Сюзанна тут же написала Софи, требуя, чтобы та прогнала Рашель; мать запрещала Софи вообще иметь дело со свихнувшимися хулиганами, которые воображают себя художниками и поэтами и пьянствуют в кабаках, замаскированных под кафе.
 Но Софи успела привязаться к Рашель, полюбила ее и не имела ни малейшего намерения с ней расстаться. Софи ответила матери, что миссис Крэндал все чересчур преувеличила. Хотя, честно говоря, окружение Софи и вправду могло показаться теперь странным, необычным. Но все эти молодые люди были искренне преданы искусству.
 И Софи не собиралась куда-то переезжать. Она чувствовала себя счастливой — настолько, насколько это вообще было для нее возможно.
 Поль и Софи задержались на перекрестке, ожидая, когда возница сдвинет с места старого конягу, тащившего доверху нагруженную телегу. Поль взял Софи за руку.
 — Ваша матушка приедет? Вам сейчас не следует быть одной.
 Софи чуть резковато ответила:
 — Я не одна. У меня есть вы, есть Рашель.
 Они наконец перешли улицу. После долгого молчания Софи добавила:
 — Да и незачем ей приезжать, без нее лучше. Маме придется не по душе моя здешняя жизнь, ей не понравится Монмартр.
 Поль твердо повторил:
 — Вам не следует быть одной.
 Софи наотрез отказалась думать об Эдварде — не сейчас, не сегодня…
 Они вошли в маленький бар «Зут». День лишь начинался, но в обшитом деревянными панелями зале было шумно от собравшихся людей. Кто-то стоял у стойки бара, кто-то сидел за столиками, и почти все обернулись, когда вошли Софи и Поль, и весело приветствовали их. Веро радостно отвечал, и Софи, которая поначалу считала слишком рискованным для порядочной женщины вроде нее посещать подобные заведения, тоже привычно улыбалась знакомым. У «Зуга» бывали очень многие молодые талантливые художники и поэты. И Софи давно стала для них своей.
 — Ah, c'est la boheme! — крикнул кто-то, и остальные подхватили насмешливое восклицание.
 Софи улыбнулась чуть грустно. Это Жорж придумал для нее насмешливое прозвище вскоре после того, как они познакомились. Софи старательно избегала его взгляда, но знала, что он, сидя рядом с Рашель, смотрит на нее. Что ж, это только шутка, забавная шутка. Вряд ли Софи можно было назвать представительницей богемы, и это очень скоро понимали все, кто знакомился с ней. Хотя ее живопись была смелой и дерзкой, нарушающей все каноны Салона, сама Софи твердо держалась правил приличия, привитых ей с детства, несмотря на совершенно новые условия жизни.
 Иной раз она чувствовала себя обманщицей. Порой ей хотелось жить так, как живут Рашель и другие, одним днем, интересуясь каждым мгновением и не заботясь всерьез ни о чем. Но она не могла. И не смогла бы, даже если бы попыталась.
 — Вы к нам присоединитесь, не так ли? — спросил Жорж, серьезно глядя на Софи. Со всеми он держался весело и дерзко, но только не с ней. А Софи искренне восхищалась им как поэтом и человеком, хотя общий тон их отношений давно изменился.
 Софи позволила усадить себя рядом с Жоржем и Рашель, здесь же сидели их друзья, Пикассо и Брак. Веро принес стул для себя. Рядом расположились и еще несколько молодых людей.
 Едва Софи села за стол, как мужчины запели — даже Брак, обычно замкнутый и меланхоличный. Софи покраснела, сообразив, что они поют «С днем рождения…» и что весь бар подпевает им. Да, сегодня был день рождения Софи, но она никогда и никому не говорила об этом. Очевидно, о дате вспомнил Поль, много лет назад учивший ее в Нью-Йорке. Теперь он тоже пел вместе со всеми. Тут Софи увидела Фреда, владельца заведения, он подошел к их столу, неся небольшой глазированный торт со свечами. Когда песню допели, Фред поставил торт перед Софи, и все весело зааплодировали. Рашель обняла и поцеловала подругу, глаза ее радостно сияли.
 Софи старалась удержаться от слез. Все так добры к ней, она просто не имеет права грустить. Теперь у нее новая жизнь, новые друзья, у нее есть живопись, а вскоре появится и любимое дитя. Разве она не имеет все, что только можно пожелать? Софи смахнула слезы и улыбнулась. : — Merci beaucoup, mes amis. Mes chers amis [16] .
 Кто-то заиграл на старом расстроенном пианино, стоявшем возле окна, это был очень усталый инструмент, на котором играли каждую ночь. Софи, обернувшись, увидела, что играет Рашель. Зазвучала бодрая веселая мелодия, и натурщица отбивала такт ногой, обутой в тяжелый бесформенный башмак. Кое-кто из посетителей начал танцевать — поскольку в баре оказалось не так много женщин, молодые художники отплясывали друг с другом. Жорж, наклонившись над столом, взял Софи за руку. Она замерла. Его голубые глаза так напоминали глаза Эдварда, и сейчас в них светилось какое-то новое чувство.
 — Потанцуй со мной.
 Глаза Софи удивленно расширились, она не в состоянии была даже шевельнуться. Жорж ждал ответа. Глаза его горели, Софи встряхнула головой, изумленная, ее сердце забилось чуть быстрее обычного. Что происходит? Она не понимала. Жорж ведь влюблен в Рашель!
 — Спасибо, Жорж, но… нет.
 Он встал и подошел к ней.
 — Почему нет?
 Глаза Софи наполнились слезами. Она опустила голову. Она не могла отговориться своей хромотой, потому что Жорж не обращал на это внимания, как и все остальные на Монмартре. И не могла сказать, что не умеет танцевать, — ведь он тут же предложил бы научить ее, так же, как однажды предложил это Эдвард, целую вечность назад. Но он не был Эдвардом и никогда им не станет.
 — Я боюсь повредить ребенку.
 Софи посмотрела в глаза Жоржа. Вокруг них молодые люди и девушки танцевали со все возрастающей страстью. Рашель негромко запела, у нее был чистый, красивый альт. Софи повернулась к подруге, чтобы избежать пристального взгляда Жоржа. Она слегка дрожала.
 Но Жорж взял Софи за подбородок и заставил ее посмотреть ему в глаза.
 — Может быть, ты хочешь пройтись?
 Софи начала понемногу догадываться… Но этого же просто не может быть! Она не может нравиться Жоржу! Конечно, нет! Он просто добр с ней, потому что сегодня ее день рождения. Но в глазах его она не увидела доброты. В них пылал гнев, и взгляд Жоржа был откровенно мужским.
 — Нет, не думаю, — испуганно сказала Софи. Глаза Жоржа потемнели.
 — Почему нет?
 Софи ответила вопросом:
 — Зачем это?
 Он рывком поднял ее на ноги. Софи словно одеревенела… и все же… он совсем еще молодой человек, ненамного старше ее самой, и ей было приятно чувствовать его крепкие руки.
 — Ты тоскуешь по нему, ведь так? Ты тоскуешь по своей изумительной модели, по своему проклятому натурщику! Я не глуп и не наивен. Когда я увидел «Дельмонико», я сразу все понял. Он ведь тебя бросил? Что он тебе обещал? Какие клятвы нарушил? — Глаза Жоржа бешено сверкали. — Он тебя соблазнил, наградил ребенком и бросил! Он не мужчина! Он меньше чем мужчина!
 Софи с ужасом смотрела на него. Неужели весь мир знает, что они с Эдвардом были любовниками? Неужели каждый, увидевший «Дельмонико», сразу постигал правду, как Жорж? Значит, ее тайна всем известна?
 — Идем со мной, — сказал Жорж настойчиво. — Я заставлю тебя забыть о его существовании.
 Пораженная его словами, его тоном, его чувством, Софи покачала головой, и по ее щекам потекли слезы.
 — Я не могу забыть.
 — Ты можешь. Позволь помочь тебе, милая.
 Слезы потекли сильнее. Его голос так напоминал голос Эдварда!..
 — Я не хочу забывать.
 Он смотрел на нее, и гнев в его глазах постепенно сменился печалью.
 — Когда ты передумаешь, дай мне знать. Я никогда не причиню тебе горя, любимая.
 Жорж повернулся и вышел из бара.
 Галерея Андре Волара располагалась на улице Сент-Фабер, в одном из наиболее элегантных кварталов Парижа. Волар как раз собирался уходить, он спешил на Монмартр, к «Зуту», где предстояло небольшое торжество в честь талантливой американской художницы Софи О'Нил. Торговец не собирался упускать это сокровище. Он хотел договориться об исключительном праве на покупку ее работ.
 Но не успел он встать, как в кабинет ворвался его помощник.
 — Андре! Идите скорей! Там мадемуазель Кассатт — она интересуется новой художницей, la belle americalne [17] .
 Волар буквально отшвырнул стул. Хотя он никогда не встречался с Мэри Кассатт лично, а ее работы увидел тогда, когда было уже слишком поздно, он очень хорошо ее знал. Они вращались в одних и тех же художественных кругах, у них были общие друзья, они интересовались одними и теми же художниками. Мэри Кассатт была весьма влиятельна в мире искусства — отчасти потому, что ее собственные работы в конце концов прославились, за ними стали охотиться, ими стали восхищаться и за них стали платить огромные деньги. Но еще она действовала как частный агент, представляющий крупнейшего в мире коллекционера Г. О. Хэйвмейера и его жену Луизину, и это придавало ей куда больший вес. Если Мэри Кассатт убеждала Хэйвмейеров, что какой-то новый художник представляет интерес, они покупали сразу несколько его работ и тем самым единолично создавали спрос там, где его прежде не было. Меньше десяти лет назад, например, работы Дега можно было купить за несколько сот долларов, но в один прекрасный день Дюран-Ру, главный конкурент Волара, купил у мелкого коллекционера одну из «Танцовщиц» Дега и продал ее Хэйвмейерам за шесть с лишним тысяч.
 Так что Волар поспешил выйти в галерею, где и увидел Мэри Кассатт, рассматривающую картину Софи О'Нил, купленную им в январе.
 — Bonsoir [18] , Андре, — поздоровалась Мэри, улыбаясь. Это была женщина средних лет, видная, хорошо одетая. Ее взгляд сразу вернулся к висящей на стене картине. — Кто такая эта Софи О'Нил? Ирландка?
 — Она американка, Мэри, но сейчас живет в Париже. Эта работа довольно хороша, вы не находите?
 — Она молода?
 — Очень. Ей всего двадцать один.
 — Ей не хватает школы, но она обладает силой. Изумительная светотень, хотя и наивная. Ей нужно еще учиться и учиться. Композиция хороша — дерзкая, оригинальная. Лицо этого человека написано просто потрясающе. Если бы она захотела работать в классической манере, то могла бы иметь огромный коммерческий успех.
 Волар слегка заволновался:
 — Мэри, она учится с тринадцати лет и не имеет ни малейшего желания работать в традиционной манере. Она хочет учиться у кого-нибудь вроде вас.
 Мэри быстро обернулась и посмотрела на Волара:
 — В самом деле?
 — Так говорит Поль Веро.
 — Я хотела бы с ней повидаться.
 — О, я это устрою. Она будет в восторге.
 Кассатт улыбнулась:
 — Она придет в еще больший восторг, если вы скажете ей, что я покупаю портрет этого интересного молодого человека, сидящего в «Дельмонико».
  «Дорогая Луизина! 
  Сегодня я видела картину, которая произвела на меня такое впечатление, какого давно не производила ни одна работа. Ее автор — молодая американская художница Софи О'Нил. Называется картина «Дельмонико». Это написанный маслом портрет необыкновенно привлекательного молодого человека, он беззаботно сидит за столиком ресторана. У автора очень смелая палитра, любопытная светотень, с невероятной точностью прописаны главные детали. Я уверена, что эта художница пойдет далеко, как только обретет собственный стиль, — а значит, ее ранние работы станут предметом охоты для коллекционеров. До сих пор я никогда не рекомендовала вам молодых современных художников, но эта девушка стоит внимания. 
  Ваш друг Мэри Кассатт». 
 Софи обхватила подушку и расплакалась, понимая, что ведет себя глупо. Это все из-за ребенка, твердила она себе, из-за того, что он уже совсем скоро, через шесть недель, появится на свет.
 Ей вспоминалось серьезное лицо Жоржа. И лицо Эдварда. Софи хотелось забыть Эдварда. Боже, как ей этого хотелось! Ведь тогда она стала бы свободной и могла бы полюбить другого. Смогла бы стать счастливой — с Жоржем или с кем-то еще.
 Во всем этом крылась некая ирония. Софи никогда не хотела любить. Еще в самом юном возрасте она отбросила глупые романтические мечты и надежды. Она хотела одного: стать профессиональным художником. Но в ее жизнь ворвался Эдвард, с его неотразимым обаянием, с его безупречными манерами, с горячими поцелуями, с его мужской силой… И вместе с ним в ее жизнь вошли глупые девчоночьи мечты.
 Софи встала с постели и, не обращая внимания на беспрерывно льющиеся слезы, нашла перо и бумагу. Села на единственный в ее спальне стул — старый и обшарпанный — и взяла книгу, чтобы удобно было писать. Она искала нужные слова, чтобы сообщить Эдварду — он скоро станет отцом. Софи не могла больше откладывать. Он должен узнать. А она должна написать об этом спокойно и легко. И ни за что не дать ему понять, что творится у нее на душе.
  «5 мая 1902 года 
  Дорогой Эдвард! 
  Немало месяцев прошло со дня нашего последнего разговора, и, безусловно, в этом виновата я. Извини меня. Но поездка в Париж была для меня очень важным шагом. Я сняла здесь квартиру, мастерскую, нашла учителя и компаньонку. Дела идут хорошо. У меня появилось много друзей, включая и мою милую компаньонку Рашель, и здесь мой прежний наставник Поль Веро. Я занимаюсь в мастерской великого Жерара Леона, и он, похоже, доволен моими успехами. Но что самое замечательное — моими работами интересуются два известных торговца картинами. Поля Дюран-Ру, отца Жака, ты знаешь. Он намекал, что готов устроить мою персональную выставку, а это мечта каждого художника. Второй, Андре Волар, имел дело с такими прославленными мастерами, как Ван Гог и Гоген, в те дни, когда они еще не были никем признаны. Оба торговца готовы покупать мои картины. Кстати, не знаю, слышал ли ты об этом: твой портрет недавно продан в Нью-Йорке, а также портреты моего отца и Лизы. 
  Ну а теперь скажу о другой причине, по которой я пишу это письмо. Надеюсь, ты не будешь слишком потрясен. В конце июня я ожидаю ребенка. Думаю, тебе следует об этом знать. 
  Надеюсь, у тебя все в порядке. 
  Софи О'Нил». 
 Она торопливо, боясь утратить решимость, сложила лист, сунула его в конверт и запечатала, радуясь, что ни одна слезинка не испортила веленевую бумагу.

 Глава 19

  Африка, Кейп-Колон, август 1902 года 
 Лопата вонзилась в землю. Эдвард поднажал. Он втыкал лезвие все глубже, переворачивая влажные пласты красной земли. Работал с безумным прилежанием, двигаясь как автомат, несмотря на то что руки страшно устали и при каждом движении ему казалось, будто мышцы вот-вот лопнут. Но он не обращал внимания ни на боль в мускулах, ни на боль в суставах. Не останавливался, хотя все его тело сводило судорогой. Казалось, подобное самоистязание приносит ему облегчение.
 — Почему бы вам не нанять кого-нибудь?
 Эдвард вздрогнул. Неподалеку стоял пожилой человек и глядел на него. Эдвард смутно припомнил, что это фермер — правда, от его фермы ничего не осталось, ее сровняли с землей по весне, когда снова вспыхнули конфликты. Рассказывали, что жена и двое сыновей старика погибли в огне.
 Эдвард понимал: в его душе что-то умерло — потому что чудовищная утрата этого человека не вызывала в нем чувства сострадания. Он вообще не испытывал никаких чувств, внутри у него было пусто.
 Эдвард опустил лопату. Он трудился весь день, с самого рассвета, не давая себе ни минуты передышки, и не собирался останавливаться до заката. Но сейчас он направился к одинокому уродливому дереву, под которым бросил свои вещи. Взяв флягу, жадно глотнул воды. Старик все еще смотрел на него и, похоже, не собирался уходить. Эдвард не обращал на него внимания.
 Но фермер заговорил снова:
 — Почему вы не наймете помощника? В городе немало парней, которые рады подработать.
 — Мне нравится работать одному, — грубо бросил Эдвард. Он не хотел ни с кем разговаривать. Не сейчас. Вообще последний его разговор состоялся в канун Рождества, с матерью Софи. А на следующий день он отплыл в Африку на британском торговом судне.
 — Я знаю, вы в состоянии нанять работника, — продолжал старик, внимательно всматриваясь в Эдварда. — Всем известно, вы богаты, хотя и не показываете этого ничем. Вот только швыряетесь алмазами, словно они растут в здешней грязи.
 Эдвард, не отвечая, поднял заступ. Ему действительно пришлось продать несколько маленьких алмазов, когда он в феврале приехал в Южную Африку. Без наличности он оказался еще в Нью-Йорке, что стало одной из причин его возвращения в этот земной ад. Именно поэтому он сам трудился, как раб, на своем руднике. И это никого не касалось.
 Представитель компании «Де Бирс» приезжал к Эдварду неделю назад с предложением откупить его участок. Эдвард отказался, хотя это и выглядело чистым помешательством. Ему предлагали целое состояние, уступи Эдвард, он смог бы сразу уехать домой. Но он не знал, где его дом. В Нью-Йорке? Но был ли ему домом особняк на Пятой авеню? Или его дом — роскошный номер в отеле «Савой»? Но уж наверняка его дом не в Калифорнии. Эдварду казалось совершенно немыслимым вернуться на ранчо Мирамар, где жили его отец и брат Слейд с женой и ребенком. Не был ему домом и Сан-Франциско, где жила его мать. Эдвард не виделся с ней два года — с тех пор, как его родители разошлись.
 У него все ныло внутри. И все тело болело, и в голове что-то воспаленно пульсировало. Нет, ему незачем продавать свой рудник. Ему некуда ехать. Да и не хотел он никуда ехать. Словно Хоупвилл, Кейп-Колон в Африке были его подлинной судьбой, его жизнью.
 Именно Африка, а не Париж, где жила она.
 Эдвард разозлился на себя за эту мысль. Схватив лопату, он повернулся спиной к фермеру и снова начал копать.
 — Странный вы человек, — заметил старик, обращаясь к его спине. — Так себя ведете, словно вам нравится себя мучить.
 Эдвард упорно молчал, и в конце концов фермер ушел. Если Эдвард и хотел измучить себя, это его право.
 И он не прекращал работу до тех пор, пока на плоскую, голую равнину не упали сумерки. Это время дня Эдвард ненавидел сильнее всего, потому что, возвращаясь в город, он, несмотря на физическую усталость, не мог избавиться от тяжелых мыслей.
 Собрав все, Эдвард вскинул рюкзак на плечо и с лопатой в руке отправился в Хоупвилл, изо всех сил стараясь не думать. Но как это было трудно! Настолько трудно, что в этот момент Эдвард не отказался бы и от компании старого фермера. Уж лучше слушать чей-нибудь голос, нежели бороться с собственными пугающими мыслями.
 К тому времени как Эдвард дошел до Хоупвилла, он здорово разозлился. Разозлился на себя, на Софи, на весь мир.
 Во всем этом крылась некая зловещая ирония. Эдвард вмешался в жизнь Софи, чтобы помочь ей стать свободной, и при этом сам обратился в раба. Софи совершенно забыла о нем, а вот он не в состоянии забыть Софи. Не мог забыть ее ни на день, ни на час, ни на минуту. И не важно, чем он занимался, ничто ему не помогало.
 Эдвард прошагал по главной улице городка, кивая встречным торговцам и солдатам. Поскольку поезда из Кимберли шли через Хоупвилл, красные мундиры то и дело попадались навстречу. Перемирие было подписано еще в мае, но тем не менее между сторонами регулярно вспыхивали кровавые стычки. Ни африканеры, ни британцы никак не могли угомониться.
 Улица, широкая и тихая, была залита грязью. В долину Оранжевой реки пришла осень, дни стояли прохладные и приятные. Но все вокруг утопало в грязи; сезон дождей затянулся, и сами дожди в этом году были необычайно сильны, в результате чего беленые стены домов на окраине города покрылись пятнами серовато-коричневой грязи. Да и в центре было не лучше, владельцы домов не трудились красить стены, зная, что им все равно не перебороть зимнюю грязь или летнюю пыль. Скучные, зачастую обветшавшие дома с фальшивыми деревянными фасадами уныло выстроились вдоль улицы, на которой не росло ни единого дерева.
 Эдвард снимал номер в лучшем отеле Хоупвилла — двухэтажном оштукатуренном домике. Он поднялся по кирпичным ступеням, пересек темный вестибюль с деревянным полом. Взяв у полупроснувшегося клерка ключ, подошел к лестнице, заставляя себя не думать о Софи…
 Подойдя к своему номеру, Эдвард вставил ключ в замочную скважину. Но дверь оказалась отперта, и от нажима она резко распахнулась, заставив Эдварда мгновенно схватиться за пистолет, который он носил в кобуре на поясе. Прижавшись к стене, он ждал. Тот факт, что Эдвард буквально купается в алмазах, ни для кого не был секретом.
 — Эдвард?
 Удивившись, но ничуть не обеспокоясь, Эдвард опустил пистолет и шагнул в комнату. На его кровати сидела женщина.
 Она улыбалась ему. Ее эбонитово-черные волосы были распущены, приподнятая юбка открывала взору длинные стройные икры кофейного цвета.
 — Я тебе кое-что принесла, — ласково сказала жен-~40 щина.
 Раздраженный Эдвард ногой захлопнул дверь.
 — Как ты сюда попала?
 — Одна улыбка — и готово! — прошептала она, вставая и подходя к нему. Она положила руки ему на плечи и прижалась к Эдварду всем своим роскошным чувственным телом.
 Рубашка на Эдварде была расстегнута, и он обнаженной кожей сквозь тонкий шелк платья мгновенно почувствовал напряженные соски женщины. Эдвард положил пистолет на комод и, взяв ее за руки, мягко, но твердо отстранил от себя. Он даже не улыбнулся.
 — Вот сюрприз так сюрприз. Но я не уверен, что мы знакомы.
 — Только не по моей вине. — Она пристально глядела на него. — Меня зовут Элен, и я уже с февраля пытаюсь найти к тебе подход, Эдвард. Ты что, вообще не любишь женщин?
 Эдвард окинул ее взглядом. Элен, пожалуй, была единственной хорошенькой женщиной в городе. И конечно, в свое время он нашел бы ее просто очаровательной. Эдвард замечал ее интерес к себе, но его это не волновало. Он давно утратил желания — в то рождественское утро, когда проснулся в постели с двумя дешевыми шлюхами; он понятия не имел, как их звали, да и не хотел этого знать, исполненный отвращения к себе…
 Элен снова прижалась к нему, но она уже не улыбалась.
 — Неужели тебе совсем не нравятся женщины? Неужели тебе не нравлюсь я? — прошептала она.
 И даже сейчас, несмотря на восемь месяцев воздержания, несмотря на то что его тело физически все же реагировало на близость горячего женского тела, Эдвард не испытывал настоящего желания лечь с ней в постель.
 — Да. Я не люблю женщин.
 Она рассмеялась:
 — Может, и не любишь, но твое тело думает иначе.
 Эдвард хранил на лице каменное выражение. Элен всмотрелась в него, потом отступила на шаг.
 — Ты странный. Ты не улыбаешься, не смеешься. Ты даже не разговариваешь ни с кем, разве что этого не удается избежать. Я знаю. Я за тобой наблюдала. Ты работаешь словно одержимый, а потом так же играешь. И пьешь тоже. Ты живешь так, словно всех ненавидишь.
 Эдвард повернулся к ней спиной, бросил шляпу на стул и стянул рубашку. И очень тихо, так, что женщина едва расслышала, произнес:
 — Никого я не ненавижу. Кроме себя самого.
 Эдвард не стал интересоваться реакцией Элен на его слова. Он прошел через комнату к шкафчику с зеркалом, и старые доски скрипнули под его ногами. Элен направилась к двери. Снимая ремень и расстегивая брюки, Эдвард услышал, что она остановилась у выхода.
 — И кто же она? — шепотом спросила Элен. — Кто та женщина, что разбила твое сердце?
 Эдвард замер, стиснув зубы. Но, взяв себя в руки, резким движением снял брюки. Под ними были тонкие льняные кальсоны, доходящие до середины бедер, скрывали они не слишком много.
 — Просто стыд, — сказала Элен, стоя на пороге. — Но ведь ты можешь и передумать, Эдвард.
 Он молча наклонился над умывальным тазом, плеснул в лицо тепловатой воды.
 — Тебе письмо пришло. Из Нью-Йорка. Оно вон там, на бюро.
 И Элен наконец ушла, закрыв за собой дверь.
 Эдвард смотрел на уверенную подпись Софи, строчки расплывались перед его глазами. Руки у него дрожали. И не только руки. Его всего била крупная дрожь.
 «…Надеюсь, ты не будешь слишком потрясен. В конце июня я ожидаю ребенка. Думаю, тебе следует об этом знать».
 Боже! Софи ждет ребенка! И хотя она не сказала этого в своем письме прямо, Эдварду не составило труда подсчитать, что дитя было зачато в начале осени. Этот ребенок — их ребенок, его ребенок…
 «Надеюсь, ты не будешь слишком потрясен».
 Потрясен? Он не просто «потрясен». Он ошарашен, он взбешен, изумлен до потери речи! Боже праведный! Ведь уже август, август! У Софи уже родился ребенок. Его ребенок. Боже праведный!
 Эдвард вскочил. Мельком глянув в зеркало, он увидел свое перекошенное лицо. Он казался совершенно обезумевшим. Но он и чувствовал себя именно так — словно сходит с ума. Почему она не сказала ему раньше? Какого черта она не сообщила ему сразу?
 Эдвард ни секунды не сомневался в том, что ему следует делать. У него внезапно появилась цель, его действиями теперь руководило предопределение, судьба.
 Его ребенок — в Париже. Его ребенок. Эдвард должен успеть на ближайший поезд из Кимберли. К завтрашнему вечеру он будет в Кейптауне и, если ему хоть чуть-чуть повезет, через месяц или около того доберется до Парижа.
 Эдвард изо всех сил старался не думать о Софи и о том, что он будет делать, когда снова увидит ее.
  Париж, октябрь 1902 года 
 Никто не вышел на его стук.
 Эдвард стоял перед запертой дверью, и его сердце билось тяжело и быстро, хотя Софи и не было дома.
 Ее не было дома. Ни ее, ни ребенка. Эдвард приехал так быстро, как только мог, но выбраться из охваченной огнем, сражающейся Африки оказалось не так-то просто. Несмотря на подписанное в мае перемирие, бурские стрелки напали на поезд, идущий из Кимберли; из-за взрыва поезд сошел с рельсов, что задержало его на двое суток. Несколько пассажиров погибли в перестрелке, и сам Эдвард чудом избежал ранения. А потом, в Кейптауне, невозможно было найти ни одного корабля, не принадлежащего Британскому военно-морскому флоту. Ничуть не колеблясь, Эдвард истратил целое состояние на взятки, и в конце концов раздобыл место на корабле ее величества. Но корабль шел не во Францию, а в Дувр. И в результате Эдварду понадобилось целых шесть недель, чтобы добраться до Парижа.
 А теперь вот Софи нет дома. Желая немного успокоиться, Эдвард, прислонившись к стене, достал сигарету и закурил. Он пару раз глубоко затянулся, но его сердце не стало от этого биться спокойнее.
 С сомнением оглядевшись по сторонам, он впервые по-настоящему рассмотрел то, что его окружало. Лестничная площадка, где он стоял, была выстлана некрашеными полусгнившими досками. Пол местами вспучился, исцарапанным и растрескавшимся доскам вполне соответствовали основательно ободранные стены с облупившейся краской.
 Вообще дом оказался очень старым и запущенным и, по мнению Эдварда, ничем не отличался от нью-йоркских трущоб, битком набитых крысами. Да и весь Монмартр являл собой скопище разрушающихся многоквартирных домов и ветхих кабаре. И населяли этот район, похоже, в основном сутенеры, проститутки, нищие и воры. Эдвард просто поверить не мог, что Софи живет здесь, в подобном месте, да еще с его ребенком. Должно быть, тут какая-то ошибка.
 Уже не в первый раз Эдвард отчаянно попытался угадать, кто же родился у Софи — мальчик или девочка? Мысль об этом не оставляла его с того памятного августовского дня, когда он узнал, что стал отцом. Его преследовал образ Софи, держащей на руках спеленатого младенца, и в его видениях она улыбалась мягко, безмятежно и весело… но улыбалась не ребенку, а ему, Эдварду.
 Софи должна была сообщить ему раньше, она просто обязана была сказать ему немедленно, сразу. Ведь она наверняка знала или хотя бы подозревала о своей беременности уже тогда, когда уезжала в Париж прошлой осенью. Эдвард снова постучал в дверь, на этот раз сильнее. Всему этому не находилось ни объяснений, ни извинений. И ей не удастся посмеяться над ним, как над последним болваном, опьяневшим от чувств. Вот сама Софи никогда не была опьянена страстью — ну, во всяком случае, по отношению к Эдварду. Когда-то ему, конечно, казалось, что это так, но он очень сильно ошибся. Пожалуй, теперь она будет спокойной, полной достоинства, и они встретятся как совершенно чужие друг другу люди, только и всего. Так, словно она и не стала матерью его ребенка, словно никогда и не была его страстной возлюбленной.
 Но какого черта она поселилась в подобной лачуге? Это никуда не годится. Настоящая леди просто не может жить в подобном месте. Леди, пусть даже таких радикальных взглядов, как Софи, пусть даже с незаконнорожденным ребенком, должна жить в достойном, богатом доме, с компаньонкой и полным штатом прислуги. Эдвард еще раз с силой ударил в дверь.
 Он глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки, приглушить внезапно нахлынувший гнев. И если Софи в самом деле живет здесь — а ведь именно этот адрес указан в ее письме, — то он позаботится о том, чтобы она переехала отсюда, и немедленно. Его ребенок не может расти в такой убогой обстановке.
 Эдвард бросил сигарету и стукнул в древнюю дверь задником ботинка. И лишь теперь заметил, что и дверь, и лестничная площадка чрезвычайно чисты, невзирая на ветхость. Эдвард решил спуститься вниз и отправиться в галерею Дюран-Ру. Возможно, там ему скажут, где можно найти Софи.
 Какой-то мужчина поднимался навстречу ему по лестнице. Эдвард остановился, подумав, что, возможно, сумеет что-нибудь узнать у него. Но мужчина, увидев Эдварда, вдруг застыл в изумлении.
 Эдвард почувствовал себя неловко. Он был уверен, что никогда прежде не встречал этого человека, уставившегося на него удивленными глазами, но незнакомец явно знал его. Хуже того, синие глаза молодого человека неожиданно потемнели от гнева. Эдварду показалось, что тот не просто знает его, но и ненавидит от всей души.
 Но Эдвард-то совершенно его не знал! Он был уверен, что никогда в жизни, нигде не встречался с этим юношей.
 Молодой человек наконец опомнился и, миновав оставшиеся ступеньки, остановился на площадке рядом с Эдвардом. Одет юноша был крайне бедно, но даже в потрепанных заплатанных брюках, грубых черных ботинках, хлопчатобумажной рубашке и легкой куртке он все же был очень интересен.
 — Вы ищете Софи? — Он в упор посмотрел на Эдварда.
 Сердце Эдварда болезненно сжалось. Боже милостивый! Софи и в самом деле живет здесь и знает этого человека. Эдварда затрясло от злости, когда он сообразил, какая причина заставляет юношу проявлять к нему подобную враждебность. Он был достаточно опытен, чтобы догадаться…
 — Она живет здесь? — спросил Эдвард, прикуривая следующую сигарету, его руки заметно дрожали.
 — Да. — Глаза молодого человека сверкнули. Внезапно он повернулся к Эдварду спиной и постучал в дверь. — Софи? Cherie, c'est Georges. Ouvrez la porte [19] .
 Эдвард скривил губы. Он не говорил по-французски, но прекрасно понял, что значит «cherie», как понял и причину враждебности Жоржа.
 Жорж обернулся:
 — Ее нет дома.
 — Да.
 — Она знает, что вы здесь?
 — Нет. — Эдвард неприятно улыбнулся. — Пока не знает.
 Жорж молчал, и мужчины злобно смотрели друг на друга, словно быки на арене. Наконец Жорж сказал:
 — Ее нет в мастерской, я только что заходил туда. Наверное, она с Полем у «Зуга».
 — Кто такой Поль?
 — Ее друг. Ее лучший друг.
 Эдвард несколько иначе взглянул на Жоржа. Безусловно, этот француз очень интересуется Софи, но необходимо знать, какого рода отношения их связывают. Знать точно. И какой еще к чертям Поль? Имя показалось Эдварду знакомым, потом он вдруг вспомнил.
 — Поль Веро?
 — Да. — Жорж явно не стремился рассказывать слишком много.
 — Где этот «Зуг»? — скрипнув зубами, спросил Эдвард.
 — Я как раз иду туда. Хотите пойти со мной? — предложил Жорж.
 — Да, — коротко бросил Эдвард и направился вслед за юношей вниз по лестнице, а потом на улицу, где стоял чудесный осенний день — свежий, но не холодный. Деревья уже пылали яркими красками.
 — Я не знаю вас, но вы меня знаете, — сказал наконец Эдвард. — Почему?
 — Мы все знаем вас, месье, по картинам Софи.
 — По картинам Софи? — эхом повторил Эдвард. Жорж бросил на него мрачный взгляд:
 — Oui. Она писала вас несколько раз.
 Эдвард ничего не мог понять. Он терялся в догадках, от удивления у него даже немного закружилась голова. Софи писала его… снова. Несколько раз. Сколько раз? И почему? Гнев Эдварда почти утих, сменившись волнением. Должно быть, у Софи сохранилось немного нежности к нему, должно быть…
 Но потом он подумал, что испокон веку художники во всем мире что-нибудь да пишут, будь это хоть яблоко, хоть человек… и часто возвращаются к одной и той же теме, но это совсем не значит, что художники влюблены в те предметы, которые они изображают на своих холстах. И вспыхнувшая было радость угасла. Эдвард крепко сжал губы.
 По дороге мужчины не обменялись ни словом. Они прошли вдоль узкой улицы, потом завернули за угол, и до Эдварда донеслись звуки бодрой мелодии, наигрываемой на пианино, и смех мужчин. Ему показалось, что в общем шуме он различает и женские голоса.
 Наконец они вошли в кафе. Но это было не кафе. Это был самый настоящий салун!
 Эдвард не верил собственным глазам. Вероятно, здесь какая-то ошибка! Софи не может находиться в салуне! Леди не посещают баров, где полным-полно пьяных, разнузданных мужчин, — даже такие чуждые условностей леди, как Софи. К тому же она — мать! Но как Эдвард ни пытался успокоить себя, он слишком хорошо помнил, что живет Софи в крысиной дыре совсем недалеко отсюда, а человек, приведший его сюда и назвавшийся другом Софи, сказал, что она скорее всего здесь.
 Ошеломленный и напряженный, Эдвард обвел взглядом бар. Он весь состоял из одной большой комнаты, битком набитой людьми и насквозь прокуренной. Большинство посетителей показались Эдварду пьяными и излишне оживленными. Все столики были заняты, и не меньше дюжины мужчин и женщин расположились у стойки бара. Он с изумлением обнаружил, что очень многие обернулись и уставились на него, явно узнавая, как и Жорж.
 Но Эдвард даже не выругался, потому что здесь была Софи, как сказал этот юноша. И вот наконец взгляд Эдварда отыскал ее.
 Сердце его подпрыгнуло. И все внутри сжалось от боли. Софи сидела за столом в компании троих мужчин, двое примерно ее возраста, а третий намного старше, с седыми волосами.
 Сама Софи очень изменилась. Это Эдвард увидел сразу. Она была в такой же синей юбке и белой английской блузке, как прежде, но на плечи Софи набросила яркий, красный с золотом, шарф. Ее волосы были свободно заплетены в привычную косу, но она уже не сидела в позе школьницы, склонившейся над книгой, а почти развалилась на стуле. И Софи не выглядела теперь такой худенькой, не казалась слишком хрупкой. Щеки ее розовели, возможно, от белого вина — стакан стоял перед ней на столе; Софи весело смеялась, слушая одного из мужчин. И смех ее был радостным и беспечным. Она действительно изменилась.
 Та Софи О'Нил, которую знал Эдвард, никогда не осмелилась бы войти в прокуренный бар, не говоря уж о том, чтобы сидеть тут с возбужденными молодыми людьми и пить вино.
 Эдварду показалось, что вновь взорвался динамитный заряд, сбросивший с рельсов кимберлийский поезд, только на этот раз прямо у него перед носом.
 Он смотрел на Софи, и его потрясение медленно превращалось в бешеную ярость.
 Все эти месяцы Эдвард носил ад в душе — из-за нее. А она в это время жила в веселом, свободном Париже, писала картины и самозабвенно развлекалась в кругах богемы. Который из них — ее любовник? Он смотрел на мужчин с ледяной злобой. И где, черт бы ее побрал, его ребенок?
 Эдвард резко шагнул вперед. Софи сидела к нему спиной, но ее друзья уже увидели Эдварда и умолкли, уставясь на него. Софи затихла. Эдвард мрачно улыбнулся. Но тут же его сердце упало, потому что Жорж, подойдя к Софи, склонился к ней и что-то торопливо зашептал на ухо. Эдварда захлестнула волна бешеной злобы. Теперь он знал, что Жорж — ее любовник. Ни в чем и никогда Эдвард не был так уверен, как в этом.
 Жорж выпрямился, Софи медленно обернулась, не вставая, и ее лицо стало белым, как свежевыпавший снег. Жорж положил руку ей на плечо, как бы пытаясь защитить девушку.
 Эдварду захотелось отшвырнуть эту руку, а самого Жоржа разорвать в клочья.
 Софи вскочила.
 Эдвард остановился прямо перед ней. Ему уже почему-то не хотелось набрасываться на Жоржа. Вместо того он холодно улыбнулся. Но он и не пытался скрыть свой гнев, не пытался сдержать чувства, явно звучавшие в его голосе.
 — Черт побери, где наш ребенок, Софи? — резко спросил он, сжав кулаки. — И какого черта ты делаешь здесь?

 Глава 20

 Софи смотрела на него, с трудом осознавая, что Эдвард находится здесь, в баре «Зуг». Это походит на сон. Но это не было сном — он и в самом деле наконец приехал. Боже!..
 — Я не привидение, — сказал Эдвард, и его голубые глаза взглянули на Софи холодно и жестко. — Но ты смотришь на меня так, словно я выходец с того света. В чем дело, Софи? Разве ты не рада меня видеть? В конце концов, ты же сама написала мне. Или я чему-то здесь помешал?
 Софи наконец уловила в его тоне гнев и насмешку и окончательно растерялась. Она отчаянно пыталась овладеть собой, закрыться, как щитом, маской спокойствия. Это было необходимо. Разве она не знала, что он может приехать? Разве она не молилась о его приезде?
 Но он не явился вовремя. Тяжелые, мучительные видения промелькнули в ее памяти. Ей вспомнились встревоженные лица Рашель и Поля, склонившиеся над ней, в то время как она цеплялась за их руки, крича от боли, невообразимой, рвущей ее на части боли. Волна горечи нахлынула на Софи. Эдварда не было здесь, когда родилась его дочь. А роды были такими долгими и трудными… Софи страдала почти сутки, и лишь последним усилием воли, крайним напряжением сил заставила наконец Эдану выйти на свет… и к тому моменту настолько измучилась, что не могла даже радоваться. Когда она увидела наконец свою крохотную дочку, то тихо заплакала — но не от счастья, а от облегчения.
 А Эдварда рядом не было. Он не приехал ни в июле, ни в августе, ни в сентябре. Сжав кулаки в попытке скрыть внезапный гнев, Софи довольно резко произнесла:
 — Разумеется, ты ничему не помешал. Я просто удивилась, только и всего.
 — Вот как? — Он улыбнулся, сверкнув зубами, но улыбка его была неискренней. — А с чего бы тебе удивляться, увидев меня в баре вроде этого? Мужчины бывают в подобных заведениях испокон веку. Вот только я не знал, что теперь и леди посиживают в салунах.
 Софи сказала себе, что ей совершенно незачем объяснять Эдварду свое поведение, а тем более оправдываться перед ним.
 — Поль Дюран-Ру устраивает мою выставку в Нью-Йорке, а не в Париже, потому что в Америке критики куда мягче. Это большое событие для меня, Эдвард. И мои друзья решили, что его нужно отметить.
 Он злобно сверкнул глазами.
 — Так вот ты чем тут занимаешься! Празднуешь! Со своими друзьями?
 Она пожала плечами:
 — Да.
 Эдвард презрительно оглядел ее.
 — А где наш ребенок? — резко спросил он. Софи нервно вздохнула:
 — С Рашель. Рашель — моя самая близкая подруга. Они пошли погулять. Эдана гуляет по утрам и днем.
 Эдвард вдруг замер.
 — Эдана?..
 — Да. Эдана-Жаклин О'Нил.
 Их взгляды встретились. Эдвард смотрел как-то странно, напряженно.
 — Я хочу ее видеть.
 — Разумеется, — кивнула Софи. — Они скоро вернутся домой. Если ты зайдешь к нам немного позже…
 — Мы пойдем вместе, сейчас, — перебил он ее.
 Софи насторожилась. Ее охватил страх, и сердце забилось слишком быстро.
 Губы Эдварда искривились в неприятной усмешке.
 — Да, — сказал он низким, грубым голосом, словно прочитав ее мысли. — И этим мы тоже можем заняться.
 Софи порывисто повернулась, охваченная желанием убежать.
 Но Эдвард стремительно метнулся к ней и схватил за локоть. Софи вскрикнула, потому что его пальцы впились в ее руку, причинив боль.
 — Э нет! — рявкнул он. — На этот раз ты от меня не убежишь. Нам нужно поговорить.
 И прежде чем Софи успела возразить, повлек ее к выходу. Софи вовсе не хотелось устраивать сцен.
 — Хорошо, хорошо, только отпусти меня. А то кто-нибудь может подумать, что ты слишком грубо со мной обращаешься, и вмешаться.
 Эдвард бросил на нее косой взгляд. И выпустил ее руку. Бок о бок, но не касаясь друг друга, они вышли из бара на холодную осеннюю улицу. Софи чувствовала, что Эдвард внутренне кипит, что он еле сдерживается, что он вот-вот взорвется…
 Софи дрожала, у нее перехватило дыхание. Она твердила себе, что должна сохранять самообладание. Ведь она, конечно, ожидала появления Эдварда, но не такого, не такого… Она не думала, что Эдвард будет таким враждебным, почти неузнаваемым. Но сейчас не время вспоминать чудесные мгновения. И не время поддаваться боли и сердечным сожалениям. И не время думать о его мужской силе и обаянии. Софи глубоко вздохнула и моргнула, удерживая слезы. И как можно вежливее и сдержаннее спросила:
 — И что ты хотел бы обсудить?
 Эдвард окинул ее взглядом и расхохотался:
 — Ну а как ты думаешь, черт побери, о чем я хочу с тобой поговорить? Я хочу поговорить о моей дочери, и я хочу знать, какого черта ты делаешь в этом проклятом кабаке?
 Софи решила, что с нее довольно.
 — У тебя нет никаких прав на меня, Эдвард. И я не намерена объяснять свое поведение.
 Он схватил ее за руку, рывком притянул к себе и прижал к своему крепкому телу.
 — У меня есть права, у меня масса прав, — сказал он мягко, но с угрозой в голосе, — потому что я отец Эданы.
 Софи похолодела, когда взгляд Эдварда скользнул по ее телу, гневно и горячо, словно срывая с нее одежду, и задержался на полной, налитой молоком груди. Несмотря на злость, Софи остро ощутила силу его бедер.
 — И как часто ты здесь бываешь? — резко спросил Эдвард, встряхивая ее.
 Софи хотелось вырваться. Борьба казалась менее опасной, куда страшнее было бы уступить, поддаться желанию, вспыхнувшему в ее теле.
 — Это не твое дело.
 — Это будет моим делом.
 Они посмотрели друг другу в глаза. Неожиданно рука Эдварда скользнула по спине Софи, остановилась на ягодицах… Эдвард прижал ее к себе так, что их бедра соприкоснулись. Софи нервно вскрикнула, почувствовав, как чудовищно напряжены его чресла.
 — И ты будешь моим делом, — сказал Эдвард.
 — Нет! — всхлипнула Софи.
 — Да, — прохрипел он, — потому что я по-прежнему хочу тебя.
 Софи просто не могла поверить, что все это происходит на самом деле. Она любила Эдварда когда-то. Любит, ли она его и теперь? Софи не могла этого понять. Она так сильно обиделась на Эдварда за то, что он не приехал к моменту рождения Эданы или хотя бы вскоре после этого, была так разгневана, так разочарована… но в то же время чувствовала облегчение. А с той минуты, как увидела малышку, все ее чувства, вся любовь, вся страсть принадлежали Эдане. И в ее душе просто не осталось места для другой любви.
 Но ведь Эдвард и не любил ее. Он никогда ее не любил. Но в прошлом он был хотя бы добр и галантен. Сейчас он груб, и резок, и злобно откровенен. Он заставлял Софи чувствовать себя дешевкой, почти что уличной девкой.
 Софи отчаянно пыталась не вспоминать, как нежны были его руки, когда он нес ее в постель в ночь урагана. И как ласков был с ней Эдвард в ту ночь… и мог бы быть нежен и ласков снова… Софи невольно вспоминала огонь разделенной страсти и взаимное желание — такое сильное, неодолимое, что она бесстыдно кричала от восторга. И разве можно забыть выражение лица Эдварда, когда он был на ней… внутри нее. Это экстаз и агония, это незабываемая мужская сила…
 А потом он обнимал Софи так бережно, будто и вправду любил ее…
 Но если сейчас она уступит своей лихорадочной жажде, вряд ли ее ждет хотя бы мгновение нежности.
 — Разве ты не пригласишь меня в свою постель? — негромко спросил Эдвард, крепче прижимаясь к ней пахом.
 Глаза Софи наполнились слезами.
 — Нет, — злым шепотом ответила она. — Нет!
 Если бы только можно было прогнать желание… Но Эдвард не давал ему угаснуть, он намеренно, умело поддерживал его. Его тело, горячее и настойчивое, обжигало Софи. Она едва дышала.
 — А почему нет, дорогая Софи? Надеюсь, ты не намерена хранить верность драгоценному Жоржу?
 Софи смотрела в холодные голубые глаза Эдварда, прекрасные, как и прежде, несмотря на застывший в них лед, на его красиво очерченный, подвижный, выразительный рот.
 — Да как ты смеешь оскорблять меня!
 Он засмеялся:
 — Я смею. Я все смею.
 Софи поняла, на что он намекает.
 — Ты подлец! Как же ты изменился! Да, о тебе говорят правду, ты действительно мерзавец! — И она попыталась высвободиться из его рук.
 Эдвард перестал смеяться, но не отпустил Софи. Софи прекратила бороться и вырываться, потому что с каждым движением лишь сильнее ощущала прикосновение его тела.
 — Отпусти меня. Сейчас же отпусти, или я позову на помощь!
 Но объятия Эдварда лишь стали крепче.
 — Черт побери! Ты его любишь? Да?
 — Ты ничего не понимаешь! — выкрикнула Софи.
 — О, я понимаю, дорогая! Я прекрасно понимаю. — Он улыбнулся. Его бедра прижались к Софи так, что ей почти стало больно. — Идем, милая, нам ни к чему дурачить друг друга, мы для этого слишком близко знакомы, нам незачем играть в эти игры. Ну разве что мы поиграем для удовольствия.
 Софи задохнулась от искреннего, глубокого негодования и попыталась вырваться из его рук, отодвинуться от него. Он грубо расхохотался и склонился над ней. Софи поняла, что он хочет поцеловать ее, и вся похолодела.
 — О, вот так лучше, — пробормотал Эдвард. — Намного, намного лучше. Позволь мне узнать, чему ты научилась за это время в веселом Париже. — Он говорил чувственным голосом и прижимал Софи так, что она с ужасом ощущала его вожделение, чудовищные размеры его мужского естества.
 Руки Софи уперлись в грудь Эдварда в попытке оттолкнуть его. Она не хотела поцелуя, не хотела. По крайней мере умом. Но ее тело так изголодалось, оно жаждало близости. Софи давно забыла, каким сильным и неотступным может быть желание. Всепоглощающим, лишающим рассудка… В мозгу Софи вспыхивали образы — но не видения прошлого, это были картины будущего. Она видела себя и Эдварда в постели, обнаженными, охваченными страстью, слившимися, задыхающимися… И Эдвард проникал в нее, глубоко и сильно, и утешающе, так утешающе, и на его лице был тот самый экстаз, знакомый Софи…
 — Нет, Эдвард! Не так!
 — Почему? — прошептал он, обжигая дыханием ее губы. — Мы же друзья. Старые друзья. Неужели в тебе не осталось ни капельки нежности для меня?
 — Старые друзья? — выкрикнула она, но тут же поневоле умолкла: его губы коснулись ее рта. А мгновением позже она уже сдалась перед его поцелуем, глубоким и крепким. Но это не было нежное слияние. Это было изнасилование.
 Софи вскрикнула, но не потому, что Эдвард причинил ей боль, а потому, что ей стало страшно. Она испугалась Эдварда и испугалась самой себя. И снова попыталась высвободиться, хотя ее губы поддавались ему, жаждали его. Но вот он оторвался от нее, тяжело дыша.
 — Боже, Софи!.. Это чертовски здорово!
 Она тоже задыхалась.
 — Ты думаешь, если мы были… если мы были любовниками… ты вправе обращаться со мной, как… как…
 — Как с кем, Софи? — с угрозой в голосе проговорил Эдвард. — Как с девкой? Как с дешевой шлюхой?
 Софи побледнела и всхлипнула.
 — Забудь своего нового любовника. — Глаза Эдварда сверкали. — Я лучше, чем он. Я это докажу. Нам будет хорошо вместе. Идем. Иди со мной, Софи, не сопротивляйся. Я не буду грубым. Обещаю.
 Софи молча смотрела на него, и его теплый голос обволакивал ее, словно мягкая пелена…
 — Софи, мы же оба знаем, что ты хочешь меня, а я хочу тебя. Нам было хорошо. И нам снова будет хорошо. Не просто хорошо, Софи. Потрясающе!
 — Оставь меня, — прошептала она.
 — Почему? Ты любишь его? — прорычал Эдвард.
 — Ты сумасшедший, — нервно бросила она. — Мне нравится Жорж, да, но я не люблю его!
 — Отлично! Мне не слишком по душе делить постель с женщиной, которая любит другого. — Эдвард зловеще улыбнулся. — Но если уж так складывается дело, — он пожал плечами, — я смирюсь и с этим.
 Софи испуганно уставилась на него, потому что Эдвард вдруг превратился в чудовище. В некое совершенно неведомое ей существо…
 — Ты не понимаешь…
 Его живые голубые глаза казались твердыми, как сапфиры.
 — Я понимаю. Я понимаю, насколько ты стала другой… свободная художница! Я понимаю тебя, Софи, и знаю, что тебе нужно. Я ведь был у тебя первым, не забыла? Я пробудил в тебе желание. Я-то думал, что благодаря этому стану счастливым!
 — Оставь меня, — с отчаянием в голосе сказала Софи. — Пожалуйста…
 — Ты предпочитаешь его мне? — Он холодно, жестко улыбнулся. — Но ты передумаешь, и скоро.
 Окончательно выйдя из себя, Софи рванулась, пытаясь освободиться из его рук. Бешено, злобно. Эдвард тут же отпустил ее. Софи отступила назад, споткнулась и ударилась спиной о кирпичную стену. Она обхватила себя руками, готовая разрыдаться.
 — Да как ты смеешь!
 — Э нет! — закричал Эдвард, тыча в нее пальцем. — Как ты смеешь! Как ты смеешь скрывать от меня мою дочь, Софи О'Нил, как ты смеешь, черт побери!
 Софи посмотрела в его налившиеся бешенством глаза.
 — Я не скрываю от тебя Эдану.
 — Нет? — Он шагнул к ней, подняв сжатую в кулак руку, но тут же остановился. Рука его заметно дрожала. — Я хочу знать, почему ты не сообщила мне раньше?
 Софи колебалась. Но решила наконец, что надо сказать правду.
 — Я боялась.
 — Боялась! Но чего?
 Слезы застилали глаза Софи. Она крепко стиснула руки на груди.
 — Не знаю. Вот этого.
 Эдвард всматривался в нее, уголки его губ опустились. Она видела, что он пытается понять, но не понимает. Однако Софи не собиралась ничего объяснять. Произошло именно то, чего она так страшилась. Эдвард приехал, потому что очень тревожился. Об их дочери. Но не о ней.
 В полном молчании они дошли до квартиры Софи, избегая прикосновений. Софи старалась даже не смотреть на Эдварда. Она выпрямилась и словно окостенела, когда они вошли в многоквартирный дом, — она ждала, что Эдвард поддержит ее под руку, когда они будут подниматься по узкой крутой лестнице, но он этого не сделал. И впервые за долгое время Софи снова вспомнила, как неуклюжа ее походка — когда поднималась по ступеням впереди Эдварда. И думала, что он это видит, что замечает каждый ее жест, каждое движение…
 Когда они добрались до площадки, Софи услышала за дверью голос Рашель, француженка что-то напевала.
 — Они уже дома.
 Распахнув дверь и бросаясь к дочери, Софи воскликнула:
 — Эдана, малышка! Мама пришла!
 Рашель и Эдана расположились посередине комнаты на большом одеяле. Рашель, в черной юбке и ослепительно белой блузке, сидела, скрестив ноги. Эдана еще не умела сидеть. Она лежала на спинке, размахивая ручками, и ворковала. Но при звуке голоса Софи очаровательная малышка умолкла и улыбнулась.
 Рашель медленно поднялась, во все глаза глядя на Эдварда. Софи уже подхватила Эдану на руки и крепко ее обняла. Малышка смеялась. Софи полуобернулась и успела заметить, как Эдвард бросил короткий неприязненный взгляд на Рашель. Но тут же он повернулся к ребенку — и смотрел только на девочку.
 — О Боже! — хрипло воскликнул он.
 На глаза Софи навернулись слезы. Невозможно было ошибиться: Эдвард мгновенно полюбил девочку, с первого взгляда и навсегда. Его глаза светились, даже слишком, и можно было заподозрить, что он готов расплакаться. Даже кончик его носа слегка порозовел. Софи протянула Эдану отцу.
 Он испуганно отшатнулся.
 — Ох, я не знаю…
 Сердце Софи болезненно сжалось. Но она все же продолжала держать малышку на вытянутых руках, ожидая, что Эдвард возьмет ее, и остро ощущая важность этого момента, хотя это должно было произойти давным-давно, еще в больнице, как положено при рождении новой жизни…
 — Все в порядке. Эдана очень спокойная.
 — Я боюсь! — признался Эдвард, не отрывая глаз от малютки. — Она такая крошечная… и такая хорошенькая!
 — Не бойся, ничего с ней не случится, — сказала Софи, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться и все не испортить.
 Эдвард осторожно взял Эдану и прижал к себе. Он сел на потрепанную кушетку, не отрывая восторженного взгляда от девочки.
 — Боже, она такая же золотистая, как ты… но у нее голубые глаза, как у меня.
 Софи промокнула глаза рукавом. Но слезы не унимались. К счастью, Эдвард смотрел только на свою дочь, не замечая бури, бушующей в душе Софи.
 — П-почти у всех детей голубые глаза и светлые волосы. Она… она может потом потемнеть… может быть, когда она вырастет, у нее будут черные волосы или карие глаза.
 Эдвард то ли коротко рассмеялся, то ли всхлипнул. Эдана улыбалась ему, размахивая ручками, словно пыталась коснуться его лица.
 — Я ей понравился, кажется, — неуверенно произнес Эдвард. — Привет, малышка! Я твой папа!
 Софи не выдержала. Разразившись потоком слез, она выбежала из комнаты. Но Эдвард ничего не заметил. Он по-прежнему смотрел только на Эдану…
 Эдана заплакала.
 Софи вышла из спальни и увидела, что Рашели в комнате нет, а Эдвард шагает из угла в угол, баюкая малышку, пытаясь успокоить ее. Ощутив присутствие Софи, он обернулся, встревоженный.
 — Что случилось? Я ее чем-то напугал? Она была в полном порядке минуту назад!
 — Она просто проголодалась, Эдвард, — мягко сказала Софи. — Ей пора поесть.
 Эдвард остановился, его взгляд медленно скользнул к груди Софи.
 Она кормила девочку с первого дня, но тут вдруг отчаянно покраснела. Быстро пройдя через комнату, она забрала Эдану у Эдварда.
 — Наверное, самое время тебе уйти, — сказала Софи, избегая его взгляда. Эдана снова захныкала. — Ты можешь повидать ее завтра.
 — Нет. Я подожду.
 Он произнес это с подчеркнутой твердостью. Софи взглянула на него. Лицо Эдварда напряглось, глаза потемнели, вообще вид у него был крайне упрямый.
 У Софи не было ни малейшего желания ссориться с ним сейчас. Эдана уже заходилась криком, ее личико покраснело. Софи повернулась к Эдварду спиной и ушла с дочкой в спальню. Быстро расстегнув блузку, села в кресло-качалку, купленное для нее Рашель. В следующее мгновение Эдана уже сосала, захлебываясь от жадности. Софи немного расслабилась.
 Но почти тут же ощутила присутствие Эдварда и резко вскинула голову. Спеша накормить малышку, она неплотно закрыла дверь спальни. Эдвард стоял на пороге, глядя на Софи, кормящую девочку.
 Сердце Софи учащенно забилось. Ведь она, не подумав о возможном зрителе, полностью обнажила грудь — налитую, бледную, покрытую голубыми венами. И Эдвард смотрел сейчас во все глаза — на ее грудь…
 Это никуда не годилось, но Софи вдруг пронзило острое желание. И ей не нужно было быть ясновидящей, чтобы понять, о чем сейчас думает Эдвард. Внезапно он развернулся и отошел, закрыв за собой дверь.
 Софи облегченно вздохнула. Охваченная легкой дрожью, она приложила Эдану к левой груди и поправила сорочку. На ее теле выступила испарина. Но довольной Эдане до этого не было дела.
 О Господи, думала Софи, она ведь и не предполагала, что все произойдет именно так, когда Эдвард вернется. Она, безумная, считала, что сумеет удержать его на расстоянии, физически и эмоционально, что будет вежливой и холодной с ним… Какая же она дура!
 Софи не осмеливалась думать о том, что может произойти между ними вскоре. Она твердо знала одно. Когда-то Эдвард по странной случайности вторгся в ее жизнь. Он почти погубил всю эту жизнь и саму Софи, и чувства твердили ей о том, что на этот раз Эдвард может погубить ее окончательно… если она позволит.
 Софи вышла из спальни и осторожно прикрыла дверь, оставив небольшую щель. Эдвард вопросительно посмотрел на нее.
 — Она уснула, — объяснила Софи.
 Эдвард продолжал смотреть на нее так пристально, что ей стало неуютно. Она сразу вспомнила, как он смотрел на ее грудь. И вспомнила, как он недавно поцеловал ее — с напором, с жестокой силой… этот поцелуй причинил ей боль. Тем не менее Софи приятно было ощущать крепкое, возбужденное тело Эдварда.
 — Когда ты хочешь выйти за меня замуж, Софи?
 — Что?
 Он стиснул зубы.
 — Ты прекрасно слышала. Когда ты хочешь выйти за меня? Сейчас? Вечером? Завтра? Медлить нельзя, Эдана должна как можно скорее получить мое имя.
 У Софи перехватило дыхание. Это было именно то, чего она боялась. Он действительно очень тревожится — за Эдану. Софи попыталась взять себя в руки. Но ей это не удалось.
 — Ты слишком самонадеян, Эдвард, если полагаешь, что я выйду за тебя из-за Эданы.
 Его глаза удивленно расширились.
 — Черт побери! Ты должна выйти за меня, мы оба это прекрасно понимаем! Иначе зачем ты посылала мне то письмо?
 — Нет! Я ведь не случайно написала тебе лишь в самую последнюю минуту! — закричала Софи, забыв о спящем ребенке.
 Эдвард схватил ее за руки.
 — Я ничего не понимаю!
 — А мне на это наплевать! Я не выйду за тебя! Из-за Эданы — нет.
 Эдвард был явно потрясен. Сильно побледнев и не вымолвив ни слова, он отпустил Софи.
 — Боже… — пробормотал он наконец. — Я не верю тебе!
 Не желая его видеть, Софи повернулась к нему спиной.
 — Неужели ты предпочитаешь жить вот так?
 Софи не ответила, она просто не могла.
 Но тут Эдвард разозлился:
 — Это из-за него, ведь так?
 Софи, помедлив, отрицательно покачала головой: — Нет.
 — Это из-за него! — выкрикнул Эдвард. Эдана тут же заплакала. — Боже, но если это так… Софи, я же не настаиваю на настоящем браке! Ты хочешь иметь любовника? Прекрасно! Черт побери, заведи их хоть с десяток, я тебе слова не скажу! Но я не желаю, чтобы моя дочь была незаконнорожденной!
 — Ты разбудил ребенка! — воскликнула Софи, дрожа от гнева, от горя. — Тебе пора уходить отсюда, Эдвард! Немедленно уходи!
 Он медлил. Эдана плакала уже изо всех сил.
 — Хорошо. Мы закончим наш разговор завтра. Но мы его закончим, Софи.
 Софи не ответила. Она бросилась в спальню, ей хотелось не только успокоить ребенка, но и скрыться от Эдварда. Быстро взяв малышку на руки, она улыбнулась, с трудом удерживая слезы.
 — Все хорошо, детка, все хорошо. Тише, тише, мама не сердится. Мама не расстроена, нет. Мама тебя любит. И папа тебя любит. — Она прижала Эдану к груди, и слезы хлынули из ее глаз.
 Девочка постепенно затихла. Софи уложила ее в кроватку и укрыла легким вязаным одеяльцем, подаренным ей соседкой. Потом вытерла глаза. Когда же вышла в соседнюю комнату, то увидела там серьезную, печальную Рашель. Посмотрев на подругу, Софи поняла — она знает, что тут произошло.
 — Ну и что ты собираешься делать? — спросила Рашель, обнимая Софи.
 Софи вздрогнула:
 — Ты слышала?
 — Да, я слышала.
 — Я не выйду за него. Я не могу. Не так…
 Чудовищная, пугающая картина вспыхнула в ее мозгу. Она в роскошной кровати под пологом баюкает Эдану среди ночи, одна… зная, что Эдвард сейчас с другой женщиной, и вернется не скоро… а когда вернется, то не к ней. Не к ней.
 — Ох, Софи, — прошептала Рашель, видя расстроенное лицо подруги. — Я понимаю. Но что ты будешь делать?
 — Уеду. Сейчас же. Сегодня. — И пока она говорила это, в ней крепла решимость, Софи была охвачена паникой, ужасом. И она мрачно добавила: — Пора уже отвезти Эдану домой.




 Часть третья
 ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА



 Глава 21

  Нью-Йорк, ноябрь 1902 года 
 Когда на горизонте показалась огромная статуя Свободы и отдаленные очертания Манхэттена, душу Софи наполнило чувство радостного облегчения. Она ухватилась за корабельный поручень, почувствовав легкую слабость в ногах. Никогда она так сильно не нуждалась в своей семье, как теперь. Ей ужасно не хватало родных…
 К тому же ей не терпелось показать им Эдану. Софи была уверена, что Сюзанна сразу влюбится в свою внучку. Да и любой полюбит Эдану — ведь малышка такая хорошенькая и ласковая, такая милая.
 Софи крепче сжала поручень. Без сомнения, Эдана унаследовала внешность от отца. Софи попыталась представить гнев Эдварда, она постоянно думала об этом с того самого момента, когда среди ночи вместе с Эданой и Рашель покинула Париж. Ее мучило чувство вины, ведь она уверяла Эдварда, что не намерена скрывать от него дочь… И конечно, она говорила правду. Не только потому, что это было бы лишь справедливо по отношению к Эдварду. Софи слишком хорошо помнила, каково это — расти без отца. И она никогда не пожелала бы подобной судьбы своей дочери. Софи совсем не хотела разделять Эдану и Эдварда, нет, не хотела. Но она все же не могла выйти за него замуж. Даже ради Эданы.
 Она вспомнила о той ужасной ночи. Путь до Гавра казался бесконечным, и Софи ни на секунду не отпускал страх — ей постоянно казалось, что Эдвард вот-вот возникнет из тьмы, как некий средневековый разбойник с большой дороги, и не даст ей сбежать с их дочерью, а может быть, даже потащит ее силой к ближайшему священнику. Страх прошел лишь на следующее утро, когда они наконец поднялись на борт парохода, точнее, когда пароход отдал швартовы и, дымя трубой, вышел в залив, прочь от пристани, прочь от французской пыли и грязи… Вот тогда-то Софи, видя, как удаляется берег, понемногу успокоилась. И склонилась над Эданой, рыдая и терзаясь сомнениями.
 А теперь огромный французский пароход, пыхтя, приближался к порту, моряки возбужденно покрикивали, готовя к спуску трапы. И вот уже они сошли на берег, над их головами кричали чайки, на берегу собралась веселая толпа встречающих. Эдану несла Рашель, потому что она была гораздо крепче своей подруги, совершенно измученной долгим путешествием. Почти всю дорогу Софи не могла уснуть. Она с трудом заставляла себя есть и очень похудела. Но она все же ела, через силу, потому что ей нужно было кормить малышку и Софи постоянно боялась, что у нее пропадет молоко. Рашель хлопотала над ней, как курица над любимым цыпленком. И бранила ее за непослушание. Софи просто не представляла, что бы она делала, если бы Рашель не настояла, что должна поехать с ней…
 Они сбежали с одним-единственным чемоданом, в который поспешно сложили вещи, необходимые для ребенка. Носильщик взял этот чемодан и подозвал экипаж. Софи все никак не могла расслабиться. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, она принялась показывать городские достопримечательности Рашель и Эдане. Девочка, которой исполнилось уже пять месяцев, с удовольствием глазела по сторонам.
 Они проехали мимо «Тиффани», «Лорда и Тэйлора», мимо здания компании «Горхэм» и, миновав Юнион-сквер, повернули на Мэдисон-авеню. Улыбка Софи угасла. Они были уже совсем недалеко от «Дельмонико».
 Ей казалось, что все это происходило лишь вчера, а не год с лишним назад. И стоило прикрыть глаза, как она перенеслась в тот день, в те дивные мгновения ее жизни, когда Эдвард сидел напротив нее, такой красивый, и элегантный, и, казалось, искренний, а Софи вдруг поняла, как сильно она его любит. Это было безумием, но Софи знала, что она и теперь любит его по-прежнему, несмотря ни на что.
 — Petite! С тобой все в порядке? — спросила Рашель. Софи глубоко вздохнула.
 — Везде тут… я вижу его.
 Рашель крепко сжала ее руку.
 Но вот наконец они проехали мимо двух каменных львов и повернули на полукруглую подъездную дорогу, усыпанную гравием. Перед ними высился величественный особняк Ральстонов. Софи наклонилась вперед, дрожа от нетерпения. Экипаж остановился, и на широком каменном крыльце появился Дженсон. Завидя ее, он вскрикнул.
 Софи радостно улыбнулась ему:
 — Дженсон! Наконец-то я дома!
 Он бросился ей навстречу, сияя, что, безусловно, было недопустимым для вышколенного дворецкого.
 — Мисс Софи! Это вы! И как раз вовремя, если мне позволено будет так сказать.
 Из экипажа выбралась Рашель с Эданой на руках. Софи с улыбкой повернулась к подруге. И тут вдруг в ее памяти всплыло лицо Сюзанны и ее слова: «Ты не можешь явиться домой с ребенком!»
 Внутренне сжавшись, томимая неуверенностью, Софи обняла Рашель за плечи.
 — Дженсон, это моя лучшая подруга и компаньонка, Рашель дю Флюри. А это моя дочка, Эдана-Жаклин О'Нил.
 Слуги, прослышав о ее возвращении, высыпали в холл. И Софи, несмотря на не оставлявшее ее неловкое чувство, радовалась теплому приему, радовалась ощущению дома. Она обняла миссис Мардок, глаза которой были полны слез.
 — Это Рашель, моя подруга и компаньонка, — сказала Софи, чуть подталкивая француженку, чтобы та вышла вперед. — А это моя дочка Эдана.
 Глаза миссис Мардок расширились, экономка побледнела. Ей понадобилось куда больше времени, чем Дженсону, чтобы справиться с собой и натянуть на лицо маску вежливого безразличия.
 — Прелестная малютка! — Миссис Мардок схватила Софи за руку. — Ох, моя дорогая, а я и не знала!
 Софи натянуто улыбнулась.
 Миссис Мардок уже превратилась в благопристойную экономку.
 — Мы подготовим для вас вашу прежнюю комнату, разумеется, а дитя может спать в соседней, вместе с мадемуазель Рашель. И я сегодня же как следует приберу в вашей мастерской, так что прямо завтра с утра вы сможете приняться за работу!
 Софи была искренне тронута.
 — Спасибо! — Она откашлялась. — Эдана вообще-то спит со мной, но Рашель лучше устроить в соседней комнате, вы правы.
 Миссис Мардок кивнула и отдала распоряжения горничным.
 — А что, никого нет дома? — спросила наконец Софи.
 — У мистера Ральстона деловое свидание. А ваша матушка ушла на ленч к кому-то из знакомых. Лиза… Лиза в саду.
 Софи повернулась к Рашель:
 — Идем! Лиза все знает и, конечно, захочет познакомиться со своей племянницей.
 Они быстро прошли через холл. Софи на мгновение задержалась в дверях, выходящих на террасу, — отсюда был хорошо виден сад. Софи ожидала, что застанет сестру одну. Но это оказалось не так.
 Лизу держал в объятиях мужчина. И он целовал ее…
 Софи изумленно раскрыла глаза. С того места, где она стояла, ей отлично было видно обоих, и видно было, что это отнюдь не целомудренный поцелуй. Мужчина, высокий и широкоплечий, крепко обнимал Лизу, склоняясь над ней. Софи негромко кашлянула. Пара мгновенно распалась. Щеки Лизы горели, но явно не из-за чувства вины… Тут она увидела Софи и, вскрикнув, подобрала юбку и бегом бросилась к сестре.
 Софи тоже вскрикнула и протянула руки навстречу Лизе. Девушка выглядела на редкость хорошо. В светло-зеленом полосатом платье и темно-зеленых шляпке и перчатках, она казалась просто ошеломляюще прекрасной. Сестры обнялись.
 Когда они наконец разомкнули объятия, Софи посмотрела на подошедшего молодого человека. Лиза шагнула к нему и с гордостью взяла его под руку. Софи была поражена, но не только таким открытым проявлением близости, а еще и тем, что кавалер Лизы оказался не просто высок и безупречно сложен, но и фантастически красив: у него были серые глаза и темные каштановые волосы, и он скорее походил на греческого бога, чем на простого смертного. А блеск в его глазах Софи поняла слишком хорошо… Она смутилась. Она-то знала, куда подобные желания могут завести Лизу.
 — Это мой жених, — с сияющей улыбкой сказала Лиза. Рядом с молодым человеком она казалась особенно маленькой и смуглой и представляла собой изумительное дополнение к его ослепительной красоте. — Юлиан Сент-Клер, маркиз Коннут.
 — Лиза, а я ничего не знала! — воскликнула Софи. Она обрадовалась и почувствовала немалое облегчение. Они с сестрой снова обнялись. — Я так рада познакомиться с вами. Я сводная сестра Лизы, Софи О'Нил.
 Маркиз не улыбнулся. Он лишь вежливо поклонился. И произнес ровным, холодным тоном:
 — Рад встрече с вами, мисс О'Нил. Моя невеста очень много рассказывала о вас.
 Софи натянуто улыбнулась и бросила взгляд на Лизу, которая поняла только, что ее жених недоволен появлением Софи так не вовремя. Но тут Эдана громко рыгнула, чем привлекла общее внимание к себе.
 Лиза застыла. Софи почувствовала растущее напряжение. Одно дело — показать Эдану Дженсону, миссис Мардок и Лизе, и совсем другое — постороннему человеку. Несмотря на то что Софи год прожила на Монмартре, несмотря на всю ее браваду, она слишком хорошо понимала, что общество косо посмотрит и на ее дочь, и на нее саму.
 Но Лиза уже нарушила молчание.
 — Ох, Софи! — воскликнула она, ее глаза сверкнули, и в них был вопрос. Софи кивнула, и Лиза, отпустив руку своего жениха, взяла Эдану у Рашель. — Какая прелестная крошка!
 Софи украдкой перехватила взгляд маркиза на ее руку — на руку без обручального кольца. Потом он спокойно посмотрел ей в глаза. На его лице ровно ничего не отразилось.
 — Могу я представить вам свою дочь? — Софи надеялась, что ее голос звучит достаточно уверенно и не выдает ее внутреннего напряжения. — Эдана-Жаклин О'Нил.
 Что-то мелькнуло в глазах маркиза — может быть, он удивился ее храбрости, но безусловно не пришел в восторг. Вскоре Сент-Клер оставил их, сославшись на деловую встречу. Позже он должен был заехать за Лизой, чтобы вместе с ней отправиться на бал.
 — Я так рада, что ты наконец-то дома! — воскликнула Лиза, когда они все уселись в маленькой уютной гостиной, предназначенной только для членов семьи. Сестры любовались Эданой, игравшей с погремушкой на полу, на толстом персидском ковре. — Бал по поводу моего обручения состоится на будущей неделе, и ты непременно придешь на него! Без тебя все будет не так, Софи.
 — Конечно, я приду, — сказала Софи. — Лиза, а ты давно знакома с маркизом?
 — Мы познакомились весной, — ответила Лиза, и глаза ее засияли. — Софи, я в него влюбилась сразу же!
 Софи нетрудно было это понять. Разве она сама не влюбилась в Эдварда в то самое мгновение, когда увидела его впервые?
 — Он необыкновенный, ведь правда? — восторженно произнесла Лиза.
 Ох, как хорошо Софи помнила, что это значит — влюбиться вот так, мгновенно и пылко…
 — Он, безусловно, очень красив. И вы вместе представляете просто потрясающую пару.
 — Да, мне это уже говорили. — Улыбка Лизы стала чуть неуверенной. — Но, знаешь ли… ты, наверное, еще не слышала об этом… он уже был женат.
 — Его жена умерла?
 — Да, довольно давно. Ну, по крайней мере так говорил папа. Маркиз… Юлиан… он вообще отказывается разговаривать на эту тему. Я однажды попробовала его расспросить, и… ну, он просто пришел в бешенство. — В глазах Лизы вспыхнула тревога. — Он сказал, что прошлое — это прошлое, и я никогда не должна вспоминать о нем.
 Софи помрачнела, подумав, что маркиз мог очень любить первую жену, мог любить ее до сих пор.
 — Ну, возможно, когда вы обвенчаетесь, когда получше узнаете друг друга, он расскажет тебе о ней.
 — Я на это и рассчитываю. — Лиза снова улыбнулась и, потянувшись к Софи, взяла ее за руку. — Ладно, хватит говорить обо мне. Расскажи лучше о твоей жизни в Париже и об Эдане!
 Софи кормила девочку, когда в ее комнату ворвалась Сюзанна.
 Это было немного позже. Рашель, утомленная путешествием, прилегла отдохнуть. Лиза отправилась готовиться к балу, на который она должна была поехать с маркизом. Софи, переполненная чувствами, ощущала себя совсем усталой, и ее почему-то тревожило то, что ее дочь находится в доме, где выросла сама Софи, в той самой спальне, которая принадлежала Софи с тех пор, как ей исполнилось девять лет. Почему-то это казалось неправильным. Словно чего-то недоставало… Конечно, Софи понимала, чего именно ей не хватало. Собственного дома. Софи была не в своем доме, а в доме родителей.
 И ей снова вспомнилось последнее предложение Эдварда выйти за него замуж…
 — Софи!
 Софи похолодела и повернулась лицом к матери, смотревшей на нее так, будто до сих пор ей вообще не приходилось видеть женщину, кормящую ребенка.
 — Мама…
 — Я просто не могу поверить собственным глазам! Что ты делаешь?! — Сюзанна так и стояла на пороге, словно боялась приблизиться к дочери.
 — Эдана проголодалась. Я ее кормлю. Я уложу ее спать через несколько минут.
 — Нет! — выкрикнула Сюзанна. — О Господи! Да как ты могла притащить ребенка сюда? Ты что, с ума сошла?
 На теле Софи выступил холодный пот. С огромным трудом ей удалось сохранить внешнее спокойствие.
 — Мама, прошу тебя! Подойди сюда. — В ее голосе слышалось отчаяние. — Пожалуйста, подойди, посмотри на мою дочку. На твою внучку!
 Но Сюзанна не шевельнулась.
 — Я предупреждала тебя, чтобы ты не смела являться сюда с ребенком! А уж если ты сделала такую глупость, тебе следовало сказать прислуге, что это ребенок твоей компаньонки! Ты что, окончательно сошла с ума?
 Софи стиснула зубы. Она осторожно погладила Эдану по головке, сосредоточиваясь, чтобы ответить матери спокойным тоном и не сорваться на крик. Но ее рука заметно дрожала.
 — Я не стану говорить людям, что Эдана — дочь Рашель.
 — Ты должна! — Сюзанна наконец шагнула вперед, но резко остановилась на достаточно большом расстоянии от Софи. И она упорно не смотрела на Эдану. — Ну, слуги будут молчать… и из преданности, и из страха, что их выгонят без рекомендаций. Кто еще знает?
 Софи начала задыхаться.
 — Кто еще знает? — повторила Сюзанна со злобой.
 — Лиза. И маркиз Коннут.
 Сюзанна побледнела.
 — Ты дура! — Она затряслась и резко втянула воздух. — Ну, ладно, он почти член семьи, так что, думаю, ему можно доверять. Софи, нам не долго придется притворяться — только то время, которое потребуется, чтобы отдать твоего ребенка приемным родителям.
 Софи вскочила, прижимая к себе Эдану, которая, потеряв грудь, тут же принялась протестовать.
 — Нет. Нет!
 Сюзанна твердо взглянула в глаза дочери:
 — Ты должна.
 — Нет! — закричала Софи.
 — Выслушай меня! — тоже перешла на крик Сюзанна. — Ведь мы обсуждаем твою жизнь! Твою жизнь! Если ты признаешь себя матерью незаконнорожденного ребенка, тебя навсегда изгонят из общества — ты это понимаешь? Тебя никогда и нигде не будут принимать! Я хочу помочь тебе!
 — А как насчет Эданы? — Девочка громко хныкала, но Софи не могла успокоить ее. — Как насчет моей малышки? Как насчет ее жизни? Я и есть ее жизнь!
 — Ты должна все же попытаться рассуждать здраво, — продолжала Сюзанна почти в истерике. — Я нашла пару в Бостоне, это вполне состоятельные и респектабельные люди, и они с радостью удочерят ее. Если бы ты осталась в Париже, ты бы уже получила мое письмо. Все устроено, Софи, это…
 — Убирайся! — заорала Софи. — Убирайся вон! — Одной рукой прижимая к себе плачущего ребенка, другой она схватила затейливый канделябр и швырнула его в Сюзанну. Она промахнулась, и канделябр, с силой ударившись в стену, сорвал шелковую обивку. — Вон отсюда! — еще раз выкрикнула она, срываясь на визг.
 Сюзанна позеленела от страха.
 Софи всхлипнула, чувствуя, как ее охватывает бешенство.
 Сюзанна резко повернулась и выбежала из спальни.
 — Софи!
 Софи баюкала Эдану, захлебываясь от рыданий. Она подняла голову и посмотрела на вошедшую в комнату Рашель.
 — Мы уходим отсюда.
 — Уверена, твоя мать не будет настаивать против твоего желания.
 Софи, охваченная жаром, облизнула губы.
 — Будет. — И снова заплакала. — Она даже не взглянула на малышку, ни разу. Мы должны уйти. Немедленно!
 Рашель кивнула. Она была бледна, словно привидение. Но и Софи выглядела не лучше. Лишь Эдана ни на что не обращала внимания, потому что, наевшись, заснула.
 Софи выглянула из гостиничного окна. Рассвет едва занимался над городом, но улицу внизу никак нельзя было назвать пустынной. По ней катили в тележках молочники и бакалейщики. Пронесся на велосипеде мальчишка-газетчик, проехали два конных полицейских на великолепных гнедых. Где-то неподалеку громко залаяла собака.
 Софи так и не сумела заснуть. Чудовищная стычка с матерью снова и снова всплывала в ее памяти. Ей даже в голову не приходило, что Сюзанна до сих пор считает необходимым отдать Эдану в чужие руки. Софи страдала от горькой боли в сердце, она чувствовала себя преданной, хуже того, она боялась.
 Все ее чувства, все инстинкты чрезвычайно обострились с тех пор, как она стала матерью. Она бы насмерть дралась за свое дитя, если бы потребовалось. Она понимала, что до этого дело не дойдет, но все внутри нее кричало об опасности, о необходимости ее избежать… Софи знала, что ей не жить, если ее разлучат с дочкой.
 Она уже потеряла одну любовь, и с нее этого достаточно. Эдану она не потеряет.
 Софи передернула плечами и прижалась носом к холодному оконному стеклу. Где-то сейчас Эдвард? Софи почти не сомневалась, что он уже на пути в Нью-Йорк. Если бы только она могла выйти за него замуж, если бы он любил ее… Потом Софи подумала, что ей нужно как-то пережить боль, причиненную жестокостью матери, ее чудовищным предательством.
 Софи чувствовала себя диким зверьком, загнанным в угол, почти уже угодившим в ловушку. Это казалось почти непостижимо, но мать превратилась в ее врага, и Эдвард стал ее врагом тоже. Он наверняка будет искать ее в Нью-Йорке. И хотя Софи сбежала от него по вполне понятным причинам, он все же имел право найти ее. Он ведь отец Эданы. И Софи понимала, что ей надо подготовиться к предстоящим сражениям. Она должна быть готова к тому, чтобы убедить Эдварда отказаться от намерения жениться на ней и дать Эдане свое имя.
 Внезапно Софи засомневалась, правильно ли она поступает… а даже если и так, хватит ли у нее сил снова бороться с Эдвардом? Ведь еще совсем недавно у нее было намерение никогда не возвращаться в Нью-Йорк, а теперь она ощущала себя бездомной сиротой. Она-то надеялась найти любовь и поддержку. К тому же Эдана нуждалась в отце, более того, малышка не заслужила, чтобы ее на всю жизнь заклеймили как незаконнорожденную. А если бы Эдвард стал ее мужем, и Сюзанне пришлось бы признать Эдану.
 Но Софи слишком хорошо знала, что погубит себя, что душа ее увянет и высохнет, если она выйдет за Эдварда под давлением обстоятельств. Каждый раз, когда он будет возвращаться домой от другой женщины, она будет невыразимо страдать, и эта агония будет длиться вечно. Каждый день, проведенный вместе с ним под крышей фальшивого дома, станет ножом, повернутым в ране…
 Софи просто не знала, что ей делать.
 Как ей противостоять Эдварду и матери? Ведь как бы ни было чудовищно предложение Сюзанны, все же она не сомневалась, что действует во благо своей дочери. А Софи не помнила, чтобы ей хоть раз удалось переспорить мать, если та была убеждена в своей правоте. Но на этот раз она должна победить. Однако она уже так устала, а сражение едва начиналось… и сразу на два фронта.
 Рашель пошевельнулась, вздохнула и села.
 — Софи? Ты что, совсем не спала?
 Софи посмотрела на широкую кровать, предназначенную для них троих.
 — Нет.
 — Ох, бедняжка, — пробормотала Рашель. А потом спросила: — Что мы теперь будем делать?
 Софи уныло взглянула на подругу:
 — Думаю, мне следует поговорить с Бенджамином. Уверена, он не поддержит мою мать. Может быть, он уговорит ее, заставит передумать?
 Рашель вспыхнула от гнева:
 — Удивляюсь, что тебе вообще хочется возвращаться туда.
 Софи посмотрела на Рашель и, стараясь ничем не дать понять, насколько она встревожена, спокойно сказала:
 — Я должна. У нас очень мало денег, Рашель.
 Бенджамин закрыл дверь своего кабинета. Софи заметно нервничала, хотя Ральстон и не позволил Сюзанне участвовать в их разговоре. Он сел за письменный стол. Софи опустилась в большое кожаное кресло напротив него, крепко вцепившись в подлокотники. Сюзанна успела одарить дочь мрачным предостерегающим взглядом. Софи все поняла. Этот взгляд означал, что Софи должна прийти в себя и поскорее уступить матери.
 Вчерашнее потрясение и горе немного утихли. Но их место занял гнев.
 — Твоя мать рассказала мне обо всем. Думаю, ты немного погорячилась.
 Софи сдержанно кивнула.
 — Сюзанна хотела присутствовать, но она сейчас просто в смятении, так что я подумал — нам лучше поговорить наедине. И немедленно.
 Софи снова кивнула.
 — Думаю, я понимаю, как тебе трудно. Оказаться невенчанной матерью в твоем возрасте… — Его карие глаза прямо смотрели на Софи, и в них светилась доброта. — И я полагал, когда ты покидала Нью-Йорк в прошлом году, что вы с матерью уже решили: отдать ребенка — наилучший выход.
 Софи нервно вздохнула.
 — Мы никогда не решали ничего подобного! Я отказалась тогда — и отказываюсь теперь! — Софи встала, ее трясло. И еще ее охватила слабость. Она кормила Эдану и поздно вечером, и рано утром, но сама не съела ни крошки.
 Бенджамин удивленно вздернул брови.
 — Софи, дорогая, но я просто не могу понять, как ты собираешься жить? Незамужней матери в Нью-Йорке придется несладко. С тобой никто не станет разговаривать, даже здороваться. Ты окажешься вне общества. Превратишься в парию!
 — Я всегда была парией.
 Бенджамин тоже встал.
 — Дорогая, ты никогда не была парией, ты просто не хотела бывать на людях. Если бы ты интересовалась обществом, у тебя не было бы отбоя от кавалеров, я абсолютно уверен в этом. Да ты и теперь можешь найти хорошего мужа, тебе ведь всего двадцать один! Я рад был бы помочь. Но если ты не изменишь своего решения, свет отвернется от тебя, и тебе не выйти замуж.
 — Я не хочу выходить замуж! — закричала Софи, но это была неправда. — Я хочу жить сама по себе, с моей дочерью, и заниматься живописью!
 Бенджамин смотрел на нее так, словно перед ним стоял совершенно незнакомый ему человек.
 — Но я ведь думаю не только о том, что хорошо для тебя, я думаю и о пользе для девочки. Тебе не кажется, что Эдане гораздо лучше было бы расти в полноценной семье, в качестве дочери почтенных родителей? Уверяю тебя, мы навели подробнейшие справки об этой паре, они действительно достойные люди. Та женщина бесплодна и отчаянно хочет ребенка. Она уже любит твою малышку.
 В душе Софи вспыхнуло сочувствие, жалость. Картина, возникшая перед ее глазами, причинила ей подлинное страдание. Молодая женщина, не способная зачать собственного ребенка… Она плачет в подушку, она мучается от неудовлетворенного желания, она молится о том, чтобы кто-нибудь отдал ей своего ребенка. И ее муж, тоже страдающий от их общей беды. Прекрасный дом, прекрасная обстановка… А потом она увидела рядом с ними Эдану. Этого Софи не могла вынести.
 Она повернулась и побежала вон из кабинета.
 — Софи! — закричал ей вслед Бенджамин. — Софи, подожди же!..
 Она, спотыкаясь, промчалась по коридору. Миссис Мардок попыталась заговорить с ней, но Софи не замедлила шага. Дженсон тоже что-то сказал ей, но она даже не расслышала, что именно, хотя в его голосе звучало искреннее сочувствие. И Сюзанна помчалась за Софи, выкрикивая что-то — одновременно гневно и требовательно, истерично и испуганно. Экипаж, который Софи наняла на последние карманные деньги, ждал перед домом, и она впрыгнула в него. Со стуком захлопнула дверцу и крикнула кучеру, чтобы трогал. Экипаж покатил прочь от дома. Софи бессильно откинулась на спинку сиденья.
 Она не могла вернуться в гостиницу, не разрешив самой насущной проблемы. Этой проблемой были деньги.
 Во Франции у нее остались две тысячи франков, но, поскольку Софи уехала из Парижа ночью, у нее не было возможности забрать их, и до Нью-Йорка они втроем добирались на те деньги, что были дома. Да и в любом случае двух тысяч франков не может хватить надолго — ведь их трое! Обычно Софи получала деньги от матери раз в три месяца — и это была часть наследства, оставленного отцом. Следующее поступление ожидалось первого декабря. Но Софи боялась, что Сюзанна придержит деньги с целью сломить волю дочери.
 Следовало найти выход из положения. Немедленно. Нужно разобраться, как обстоят дела с наследством. И раз уж деньги принадлежат Софи, в такой необычной ситуации должна существовать возможность как-то обойти Сюзанну. Софи решила, что ей нужен адвокат, к тому же такой, который не потребует от нее аванса.
 И тут ей вспомнилось доброе лицо Генри Мартена.
 В душе Софи родилась надежда. Она знала, Генри поможет ей. Она вспомнила, что его новая контора располагается где-то неподалеку от Юнион-сквер. Софи никогда там не была, но обратила внимание на адрес, указанный на визитной карточке Генри, — он оставил ее в тот день, когда пригласил девушку на верховую прогулку в парк. Она велела кучеру ехать в деловую часть города.
 Софи по чистой случайности заметила контору Генри на Двадцать третьей улице, в нескольких кварталах от площади — заметила, когда уже почти миновала ее. Контора помещалась на втором этаже старого кирпичного здания, над магазином мужской одежды. Кучер остановил экипаж, Софи вышла и рассчиталась с ним, потому что, если бы он стал дожидаться ее, у нее могло не хватить денег.
 Софи молилась, чтобы Генри был на месте. Она торопливо поднялась по узкой лестнице и остановилась перед тяжелой стеклянной дверью, переводя дыхание. Она очень устала. В конторе она увидела Генри, сидящего за письменным столом, заваленным папками с бумагами. Софи показалось, что сердце бьется у нее прямо в горле. Она осторожно постучала.
 Генри поднял голову, открыл рот, чтобы сказать: «Войдите», но не произнес ни звука. Вытаращив глаза, он встал. Потом широко улыбнулся — сначала немного неуверенно, а потом радостно. Подошел к двери и распахнул ее.
 — Софи! То есть я хотел сказать, мисс О'Нил! Вот так сюрприз… Прошу вас, входите!
 Софи облегченно вздохнула: Генри был явно рад ее видеть.
 — Добрый день, мистер Мартен. Надеюсь, я не слишком вам помешала?
 — Да ничуть! — Он проводил Софи к столу и придвинул стул, не сводя с нее теплого, доброго взгляда. — Я и понятия не имел, что вы вернулись из Франции. Ваше обучение, вероятно, уже закончилось?
 Софи села, сцепив руки на коленях, чтобы Генри не заметил, как дрожат ее пальцы.
 — Надеюсь, я никогда не перестану учиться.
 Похоже, Генри это немного огорчило.
 — Могу я предложить вам кофе? Я только что сварил свежий.
 За кабинетом, в маленькой комнатке, Софи увидела крошечную плиту и раковину с краном.
 Софи покачала головой — нет. Генри присмотрелся к ней повнимательнее и, обойдя стол, сел на свое место. Он отодвинул бумаги, освобождая пространство.
 — У вас какое-то дело, мисс О'Нил?
 Софи облизнула губы.
 — Ох, мистер Мартен, боюсь, что это действительно так, — воскликнула она, теряя самообладание.
 — Что случилось, Софи? Я могу называть вас Софи?
 Она кивнула и достала из сумочки носовой платок, чтобы промокнуть повлажневшие глаза. Генри был так добр к ней… Софи попыталась вспомнить, почему она в тот день так и не отправилась с ним на прогулку в Центральный парк. Ох, ну конечно же, Эдвард пришел, чтобы позировать для портрета. Эдвард. Если бы…
 — Генри, у меня кое-какие трудности.
 Он ждал, глядя на нее уже профессионально-внимательным взглядом.
 — Я осталась совсем без денег, хотя и в родном городе. У меня состоялся очень тяжелый разговор с матерью и ее мужем. — Софи посмотрела в глаза Генри. — Я получала деньги от матери каждые три месяца, это часть наследства, оставленного мне отцом. И я боюсь, что она больше ничего мне не даст.
 — Когда вы должны получить деньги?
 — Первого декабря.
 — И сколько?
 — Пятьсот долларов.
 — Миссис Ральстон — ваш опекун?
 — Да, — грустно сказала Софи.
 — Когда контроль над состоянием должен перейти в ваши руки, Софи? — Говоря, Генри делал какие-то заметки на листе бумаги.
 — Когда мне исполнится двадцать пять. Или когда я выйду замуж.
 — А сколько вам сейчас? — Он даже не порозовел. — Это необходимый вопрос, вы понимаете.
 — Да, разумеется. Мне двадцать один. В мае исполнится двадцать два.
 — Так, ясно. Есть ли какая-нибудь возможность мирного соглашения между вами и вашей семьей?
 — Не думаю.
 — Может быть, с помощью третьих лиц?
 — Едва ли.
 — Что ж, думаю, я смогу ответить на ваши вопросы через день-два.
 — Это было бы прекрасно. — Софи заколебалась. — Генри… а вы не могли бы подождать с оплатой ваших услуг до тех пор, пока я не получу деньги? — Ее голос прерывался. — Я сейчас совсем на мели…
 — Софи, я не намерен брать с вас плату вообще, о чем вы говорите! — воскликнул он, на этот раз краснея. — Вы мой друг!
 Софи захотелось заплакать. Она шмыгнула носом.
 — Спасибо, — мягко произнесла она. Генри немного замялся.
 — Софи, что-нибудь еще не в порядке?
 Она вздохнула, подумав об Эдане, наверняка уже проголодавшейся. Рашель придется кормить ее коровьим молоком из бутылочки. Эдане пока что это не слишком нравилось. Софи знала, что ей надо поспешить домой и самой накормить малышку. К тому же впервые за весь день ее собственный желудок напомнил ей, что он абсолютно пуст. Но у Софи осталось всего несколько долларов, которых могло хватить на один-два обеда для нее и Рашель. Как они продержатся целых три недели, до первого декабря?
 — Софи… — Генри не отрывал от нее внимательного взгляда. — Могу я дать вам немного взаймы? Пока вы не встанете на ноги?
 Софи неуверенно посмотрела на него.
 — Наверное, через день-два мне и вправду придется немного занять, — призналась она смущенно. Генри ведь и в голову не приходило, что ей нужно накормить еще два рта. Будет ли он добр по-прежнему, когда узнает, что Софи добывает деньги на пропитание своей незаконнорожденной дочери?
 Генри встал и полез в нагрудный карман.
 — Вот. — Обойдя стол, он вложил в руку Софи несколько банкнот. — Пожалуйста, возьмите это. У вас очень усталый вид. Боюсь, вы просто заболеете, если будете так тревожиться, как сейчас.
 Софи с трудом улыбнулась.
 — Вы так добры…
 Генри на мгновение застыл. А потом сказал:
 — А разве может быть иначе, Софи?

 Глава 22

 — Миссис Ральстон, к вам гость.
 Сюзанна не была расположена принимать кого бы то ни было. Она чувствовала себя совершенно разбитой, потому что не спала всю ночь, и ее глаза покраснели и распухли от слез. Она знала, что выглядит не лучшим образом.
 — Кто бы там ни пришел, Дженсон, скажите, что я не принимаю.
 Дженсон вышел, оставив Сюзанну сидеть над чашкой горячего черного кофе и нетронутым завтраком. Но почти сразу вернулся.
 — Боюсь, этот джентльмен будет настаивать.
 Раздраженная Сюзанна схватила визитную карточку и прочитала: «Генри Мартен, эсквайр».
 — Чего он хочет?
 — Он утверждает, что у него крайне важное для вас дело.
 Сюзанна разозлилась, но инстинкт подсказал ей, что гостя нужно принять, и она приказала Дженсону проводить его в столовую. Минутой позже вошел Генри Мартен в мешковатом, плохо сидящем на нем костюме, вид у него был какой-то взъерошенный. Сюзанна отметила, что молодой человек заметно похудел.
 — Извините, что помешал вам завтракать, — сказал он. Сюзанна пожала плечами. Она не встала и не предложила гостю сесть.
 — Что еще за неотложное дело, мистер Мартен?
 — Я представляю интересы вашей дочери, миссис Ральстон.
 — Что?!
 Генри откашлялся.
 — Первого числа следующего месяца она должна получить деньги. Получит ли она их?
 Сюзанна медленно поднялась на ноги, вцепившись в край лакированного стола, она просто не могла поверить собственным ушам.
 — Только если она вернется домой… одна!
 — Одна?
 — Да! — резко произнесла Сюзанна. — Можете передать ей, что она будет по-прежнему получать деньги, если вернется домой — одна!
 — Боюсь, я не совсем вас понимаю, — сказал Генри.
 — Если Софи будет по-прежнему жить вне дома и откажется повиноваться мне, она не получит ни цента!
 — Деньги, которыми вы распоряжаетесь, получены ею в наследство от отца, не так ли?
 Сюзанна стиснула зубы и воинственно выпятила подбородок.
 — Да!
 — Боюсь, мне придется попросить у вас копию соглашения об опеке, миссис Ральстон.
 Сюзанна изумленно уставилась на него. И тут же впала в бешенство.
 — Мой адвокат — Джонатан Хартфорд, мистер Мартен. Документы у него, а не у меня.
 Генри вежливо улыбнулся:
 — Так, значит, я могу обратиться к нему с просьбой вручить мне копию?
 — А разве я могу отказать?
 — Конечно, нет. Но вы должны быть в курсе событий.
 — Что ж, я в курсе, — огрызнулась Сюзанна. — Но позвольте сэкономить вам немного времени. Документы составлены так, что Софи может вступить во владение наследством, лишь достигнув двадцати пяти лет или если она выйдет замуж. И тут нет никаких других возможностей, никаких оговорок.
 Генри в ответ лишь коротко поклонился:
 — Благодарю вас за сотрудничество, миссис Ральстон.
 Сюзанна проводила его взглядом. А потом разрыдалась от злости, от отчаяния.
 Адвокат! Софи наняла адвоката! Это просто невероятно, невозможно. Боже, да неужели Софи не поняла, что она всего лишь пыталась помочь дочери, защитить ее? Уберечь от точно таких же страданий, через какие пришлось пройти ей самой в начале жизни, много лет назад? Сюзанна не хотела, чтобы Софи совершила ту же самую чудовищную ошибку, что и ее мать. Конечно, она уже натворила немало глупостей, но все еще можно исправить, а если Софи будет упрямиться, ее ждет слишком много горя.
 Сюзанна, дрожа, опустилась на стул. Она просто не узнавала собственную дочь, не узнавала! Прежде такая благодушная, послушная, уступчивая, Софи была счастлива своей работой, ей нужны были только живопись и уединение. Но все изменилось, когда в ее жизнь ворвался Эдвард Деланца. Да, именно тогда все изменилось. И во всем виноват только он.
 Сюзанна ненавидела Эдварда. Боже, как она его ненавидела!..
 В то лето Софи вдруг стала смелой, дерзкой. Она не обращала внимания на предостережения матери и беспечно вступила с связь с Эдвардом. Сюзанна вздрогнула. Ведь Софи в точности повторила ее прошлые ошибки.
 Сюзанна помнила те дни, когда ей было пятнадцать и она сгорала от страсти к Джейку и просто не могла думать ни о чем другом. Сюзанну так мучила эта страсть, что она сознательно, намеренно отдала ему свою девственность. И полюбила его, и вышла за него замуж, открыто восстав против всех своих родных. А они выбросили ее на улицу без единого цента. Да, Сюзанна не пожелала слушать родителей. И в тот день, когда она обвенчалась с Джейком, они как бы похоронили ее заживо.
 Какова мать, такова дочь. Опытный, зрелый мужчина — и невинная девица. Страсть. Неповиновение. Потеря невинности. Сходство было пугающим.
 Но в определенный момент сходство заканчивалось. Сюзанна вышла замуж за Джейка до того, как появилась на свет их дочь. Софи же уехала в Париж, чтобы родить своего ребенка, а теперь отказывается отдать малышку в чужие руки.
 Сюзанна уткнулась лицом в ладони и заплакала. Все, чего она хотела, — это уберечь Софи от боли и страданий. В тот день, когда Сюзанна поняла, что дочка, упав с лестницы, сломала ногу, она в одно мгновение забыла вдруг о своем горе, о том, что потеряла Джейка. Софи выглядела такой маленькой и беспомощной, она лежала в постели, оцепенев от боли, и Сюзанну охватило ужасное чувство вины.
 И это чувство вины не оставляло ее всю жизнь. Когда стало ясно, что Софи останется калекой навсегда, Сюзанна признала, что лишь одна она виновата в этом. И хотела исправить свою ошибку хотя бы отчасти, хотела уберечь Софи от других страданий, укрыть ее…
 Сюзанна в те годы страстно играла роль матери, словно она только и ждала возможности проявить свои материнские чувства. Джейк ушел из ее жизни, и всю нерастраченную любовь Сюзанна перенесла на свою дочь. Ничего, что Софи осталась калекой, взамен у нее были искусство и мать. Мать, готовая оберегать ее от насмешек общества или помогающая укрыться от них за эксцентричной склонностью к живописи.
 Но Софи больше не хотела, чтобы ее защищали. И Сюзанна была в отчаянии. Софи просто не понимает, что ее ждет. Никто не может понять, что значит стать отверженной, в которую швыряют камни… пока не испытает этого на собственной шкуре.
 Сюзанна не могла позволить своей дочери пройти подобный путь. Если Софи не откажется от незаконнорожденного ребенка, это погубит ее. Сюзанне отлично известно, что это такое — пожертвовать респектабельностью ради любви. Любви недостаточно для жизни. Любовь — ничто, если влечет за собой презрение общества.
 Но у Сюзанны был хотя бы Джейк. А у Софи нет даже Эдварда Деланца. Впрочем, если бы он был, дела обстояли бы еще хуже: страдания дочери, которые сейчас лишь начинаются, умножились бы тысячекратно. Сюзанна помнила те муки и ту боль, которые ей пришлось вынести во время первого замужества. Она помнила те яростные, злобные схватки… Помнила те ночи, когда Джейк вообще не возвращался домой или возвращался, провонявший дешевыми духами. Даже сейчас, много лет спустя, воспоминания пробуждали в Сюзанне такую ненависть… И что хуже — ненависть сливалась с любовью, которая не способна была умереть.
 Сюзанна знала, что у Софи нет выбора. Она не может продолжать жизнь незамужней матери. И не может выйти замуж за Эдварда Деланца — такого же ублюдка, как его ребенок. Нет, у Софи не оставалось выбора. Она должна избавиться от ребенка и продолжать жить как прежде. Со временем боль утраты утихнет. И так будет лучше для всех — для Софи, для ребенка и даже для Сюзанны.
 Сюзанна приказала подать коляску. Она быстро поднялась наверх, переоделась в самое нарядное платье, наложила чуточку румян на бледные щеки и подкрасила губы. Надела черную шляпку с короткой вуалью, чтобы скрыть темные круги под глазами. Сердце ее забилось немного быстрее.
 Ей нужен был Джейк, прямо сейчас. Но она сомневалась, что он вообще в городе, а тем более — дома.
 Сюзанна сбежала по ступеням, на ходу набрасывая норковое манто. Она велела Биллингсу ехать на Риверсайд-драйв. И откинулась на спинку сиденья, обхватив себя руками.
 Только бы Джейк оказался дома… Он может помочь. Хоть как-нибудь помочь. Джейк — единственный известный ей человек, способный двигать горы, а Софи стала горой.
 Коляска катила мимо Центрального парка, но Сюзанна ничего не замечала вокруг. Ее мутило от нетерпения. Она не видела Джейка почти год после той случайной встречи в опере, но не потому, что не старалась.
 Когда она узнала, что Джейк жив, она предприняла массу усилий, чтобы выяснить о нем все. Теперь она знала его новое имя. Частный сыщик отыскал для Сюзанны его адрес — Джейк Райан поселился на Риверсайд-драйв. Сюзанна немедленно отправилась туда.
 Дом ее ошеломил. Резиденция занимала пять акров, от Девяносто первой до Девяносто третьей улицы. Территорию окружала высокая кованая решетка. Неподалеку от въездных ворот стоял небольшой кирпичный коттедж. Огромные дубы и ели выстроились вдоль ограды, но перед домом расстилались зеленые лужайки и газоны, а сам дом был так огромен, так внушителен… Он напоминал средневековый замок, с башенками по углам, с арочным входом, высокой крышей с парапетами. Да, это был не дом, а именно замок.
 Сюзанна онемела. Неужели Джейк живет именно здесь? Да в его особняке могла уместиться вся резиденция Ральстонов, с садом и службами. Как он построил такой дом? Откуда у него такие деньги? Ведь когда они встретились, он был никем и ничем — простым рабочим, ирландским иммигрантом…
 И Сюзанну охватило бешенство. Ведь она была его женой! Она должна жить здесь, с ним! Она отдала ему лучшие годы жизни, она ютилась с ним в крошечной хибарке, ее нарядные модные платья мгновенно превратились в лохмотья. Она была не в состоянии нанять даже одну-единственную служанку, и ей приходилось самой заниматься домашней работой и самой заботиться о Софи… Джейк лишь иной раз помогал ей по вечерам или вставал к девочке ночью. Ей приходилось и стряпать самой, а иначе им бы просто нечего было есть. Да, Сюзанна в те годы дошла до того, что почти ничем не отличалась от простой крестьянки! Это слишком несправедливо!
 Когда-то Сюзанна пришла к Джейку потому, что любила его. Теперь она злилась из-за того, что ей не довелось жить в таком роскошном особняке. Но впрочем, Джейка она тогда не застала. Она пыталась войти, но ворота оказались запертыми. В конце концов из коттеджа вышел сторож и объяснил Сюзанне, что мистер Райан несколько дней назад уехал из Нью-Йорка. Он не сказал, куда он отправился и когда вернется. Но, не устояв перед напором Сюзанны, сторож назвал имя человека, которому он должен пересылать почту. Это оказался адвокат Джейка.
 Сюзанна здорово поскандалила с адвокатом, но пользы ей это не принесло. Он не собирался открывать местонахождение мистера Райана ни ей, ни кому бы то ни было еще. Но все же согласился передать ему письмо от Сюзанны. Она отправила Джейку послание на десяти страницах, твердила о неувядающей любви к нему, о своем гневе из-за того, что Джейк обманул, одурачил ее, о своем желании воссоединиться с ним, снова стать его женой. Она так и не получила ответа, хотя адвокат заверил ее, что письмо Джейку передали. Сюзанна послала второе письмо. Но и на него не дождалась ответа.
 Каждые несколько дней Сюзанна приезжала к особняку, надеясь, что Джейк вернулся. Но его все не было. Наконец нанятый Сюзанной сыщик выяснил, что у мистера Райана есть также резиденции в Лондоне и Белфасте и большое загородное поместье в Ирландии. Но Джейк стал настолько скрытен, что не представлялось возможным узнать, где именно он находится в данное время. Сюзанне пришлось отступить.
 И вот Биллингс снова остановил коляску перед запертыми парадными воротами. Сюзанне хотелось плакать, кричать… «Черт бы тебя побрал, Джейк! Ты мне нужен… Где же ты? Ты нужен Софи!»
 Она закрыла глаза и бессильно откинулась на спинку сиденья. Если бы при их последней встрече она не вышла из себя!.. Если бы можно было возродить — и изменить — прошлое! Хуже всего то, что Сюзанна не знала, когда она снова увидит Джейка… и увидит ли его вообще. Будь он проклят!
 У дверей особняка Ральстонов Биллингс помог ей выйти из коляски. В висках у Сюзанны что-то бешено колотилось. Она была полностью погружена в свои мысли и, забыв поблагодарить Биллингса, поспешно направилась в дом. Ей бы не следовало возвращаться к тому готическому особняку. Но она не могла удержаться. Чертов Джейк, он прячется от нее. Будь он проклят за то, что его нет в городе сейчас, когда она так отчаянно нуждается в нем.
 Сюзанна вспомнила о визите Генри Мартена, и пульсирующая боль выплеснулась из головы и охватила все тело, заставив желудок подпрыгивать, как поплавок на воде. Она должна пригласить Хартфорда, своего адвоката. Сюзанна была почти уверена, что состояние Софи полностью в ее руках, но надо еще раз все проверить, узнать, нет ли в условиях опеки каких-либо слабых звеньев. Если же они есть, то необходимо выяснить, нельзя ли изменить эти условия. Она не могла отказать Генри Мартену, она разрешила ему получить копию документов, но это потребует времени, так что, возможно, все еще обойдется.
 Сюзанна с самого начала рассчитывала на то, что деньги в ее руках и что Софи придется вернуться домой, если она окажется в полной нищете. Вернуться домой — и избавиться от ребенка.
 Растирая виски, Сюзанна прошла через холл. Когда она миновала открытую дверь гостиной, ей показалось, что там кто-то есть. Уже поставив ногу на ступеньку лестницы, Сюзанна замерла в нерешительности. Не привиделось ли ей, что в гостиной находится какой-то мужчина? Она повернулась — и увидела Эдварда Деланца.
 Глаза Сюзанны широко раскрылись, сердце на мгновение остановилось.
 — Вам нечего делать в этом доме!
 Он мрачно посмотрел на нее.
 — Это мне постоянно говорят. Где Софи?
 Сюзанна, вцепившись в перила с такой силой, что у нее побелели пальцы, уставилась на Эдварда. Мысли ее кружились в бешеном хороводе.
 — Здесь ее нет.
 — Я знаю. Где она?
 У Сюзанны перехватило дыхание, она с трудом владела собой. Она чувствовала угрозу, опасность. Видела яростную решимость в его глазах. Кто ему нужен — Софи или их ребенок? Да знает ли он вообще о ребенке? Но зачем бы иначе он искал Софи да еще будучи в такой ярости? Инстинкт предупреждал Сюзанну, что ребенок может соединить Эдварда и ее дочь. Ей вдруг привиделась картина: Софи и Эдана — в чудесном доме, принадлежащем Эдварду Деланца, но Софи, баюкающая ребенка, плачет… плачет от боли в сердце и от одиночества.
 И тут же видение изменилось: да, Софи и Эдана были в том доме, но Эдвард находился рядом с ними. Отец и мать весело смеялись, сияя любовью, а дитя нежно ворковало…
 Сюзанна встряхнула головой, прогоняя ненужные мысли. Она твердо знала, что ее дочери следует держаться как можно дальше от Деланца.
 — Софи в Бостоне.
 — В Бостоне? — Он удивленно посмотрел на нее. — Какого черта она там делает?
 — Гостит у родственников, — ничуть не смутившись, солгала Сюзанна. — А теперь убирайтесь!
 Эдвард окинул ее холодным взглядом.
 — Я отыщу ее, — сказал он. — С вашей помощью или без нее. Даже если мне понадобится на это вся моя жизнь.
 Сюзанна лишь изумленно открыла рот, когда Деланца стремительно вышел из дома.
 Его трясло. Он так спешил, примчался издалека, но Софи ускользнула от него. В это невозможно было поверить. Когда он отыскал ее на Монмартре, она сказала, что не станет прятать от него ребенка. И в ту же ночь сбежала вместе с Эданой. Когда Эдвард понял, что Софи скрылась от него, он впал в ярость.
 Он и теперь был в ярости, но она стала холодной, молчаливой и глубокой.
 Он рывком распахнул дверцу «даймлера». Черт бы ее побрал! Черт бы побрал Софи О'Нил за то, что она так поступила с ним, за то, что разлучила его с дочерью, за то, что сбежала от него… Ну, ей не скрыться от Деланца. Мир для этого слишком мал. Он будет гнаться за ней, пусть это займет целую вечность, и в конце концов ей придется стать его женой, а Эдана будет носить его имя. Эдвард сделает то, что принесет пользу всем.
 Но он ни на минуту не поверил словам Сюзанны, что Софи в Бостоне, у родственников. Эдвард приехал в Нью-Йорк лишь этим утром и прямо сейчас намеревался отправиться в галерею Дюран-Ру. Софи рано или поздно появится там, куда ей деться?..
 — Мистер Деланца, сэр!..
 Он как раз собирался сесть в машину, но замер, поставив ногу на подножку. К нему торопливо приближалась экономка Ральстонов, миссис Мардок. Эдвард насторожился.
 — Миссис Мардок?
 — Да, сэр. — Она остановилась перед Эдвардом, тяжело дыша. — Если миссис Ральстон увидит, что я разговариваю с вами, сэр, она может меня тут же выгнать, и без рекомендаций, а я ведь служу ей с тех пор, как Софи исполнилось четыре годика!
 Эдвард схватил пухлые руки пожилой женщины.
 — Миссис Мардок, если вас уволят, вы сможете работать у меня.
 Она удивленно посмотрела на него.
 — Спасибо, сэр…
 — Ну, расскажите же о Софи!
 Глаза экономки наполнились слезами.
 — Моя хозяйка вам солгала, солгала! Нет у них никаких родственников в Бостоне! Ох, если бы вы были тогда здесь, сэр! Боже, как они кричали друг на друга, чуть дом не развалился! Просто счастье, что мистер Ральстон этого не слышал.
 — Кто кричал?
 — Миссис Ральстон и Софи! Я никогда не слыхала прежде, чтобы Софи кричала, никогда, сэр! — Миссис Мардок расплакалась.
 Эдвард помрачнел. — Из-за чего они поссорились?
 — Из-за ребеночка, сэр. Это было просто ужасно! Просто ужасно, сэр!
 Он перевел дыхание, сердце в его груди болезненно сжалось.
 — А что с Эданой? Как она себя чувствовала?
 — О, дитя просто чудесное, сэр! Но миссис Ральстон хотела, чтобы Софи отдала девочку в чужие руки, одной супружеской паре… Ну а миссис Ральстон всегда добивается того, чего хочет. Они с мистером Ральстоном уже обо всем договорились. Но Софи отказалась. Вот почему они и поссорились. Софи убежала с ребеночком и с той француженкой сразу после ссоры, среди ночи, прямо в чем была! У нее и одежды-то нет! И не думаю, чтобы у нее были деньги… уж очень они все бедно выглядели, когда приехали.
 В душе Эдварда бушевала буря, но внешне он оставался спокойным и сдержанным.
 — Куда они отправились? — спросил он, стараясь отогнать страшное видение: Софи, прижимая к груди Эдану, стоит на улице, как нищая побродяжка.
 — Я не знаю! — всхлипнула миссис Мардок. — Если бы я знала!
 Эдвард погладил ее по плечу.
 — Все будет в порядке. Я ее найду, можете быть уверены в этом.
 Миссис Мардок посмотрела на него умоляюще и жалобно.
 — Да, сэр, я знаю, что вы это сделаете. Но, пожалуйста, поспешите! Пока не случилось чего-нибудь ужасного!
 — Если вы что-нибудь услышите о ней, сообщите мне в отель «Савой».
 Эдвард поблагодарил экономку и сел в машину. Всю его сдержанность как ветром сдуло. Сердце колотилось так, что Эдвард задыхался. Его била крупная дрожь. Боже! Он готов был удавить Сюзанну, убить ее своими руками за то, что она выгнала Софи и Эдану на улицу. Миссис Мардок боялась, что может случиться нечто ужасное. Эдвард тоже боялся этого. Большой город — неподходящее место для одинокой молодой женщины с крошечным ребенком, да еще и без денег. Эдвард знал, что должен найти Софи, должен раз и навсегда покончить с этим безумием. Найти и спасти Софи. Похоже, ему еще раз придется разыграть из себя спасителя, но на этот раз будущее Софи было и его будущим.

 Глава 23

 Софи нервничала, нервничала с самого утра, ожидая встречи с Генри Мартеном. Генри, увидя ее сквозь стеклянную дверь, поспешил навстречу, прежде чем Софи успела постучать. Он широко улыбался.
 — Как раз вовремя. Почему бы нам не погулять? Такой день!
 Софи кивнула, пытаясь угадать, какие новости приберег для нее Генри — хорошие или плохие, но по выражению его лица ничего нельзя было понять. Генри взял ее под руку, и они спустились вниз. Над городом ярко светило солнце; деревья стояли уже почти голые, зато вдоль тротуаров ветер нес и кружил золотые и красные листья. Прохладный свежий воздух бодрил.
 Они пошли вдоль улицы, Генри так и не выпустил руку Софи.
 — Я говорил с миссис Ральстон и теперь полностью согласен с вами. Примирение возможно лишь в том случае, если вы пойдете на уступки и выполните ее требования.
 Софи бросила на Генри встревоженный взгляд.
 — Что она сказала?
 Генри замялся:
 — Она сказала… что будет удерживать ваши деньги до тех пор, пока вы не вернетесь домой… одна.
 Софи вздрогнула. Генри смущенно порозовел. Софи почувствовала, как ее душу наполняет страх. Конечно, Генри ничего не понял. Но как он воспринял слова Сюзанны? И как объяснить ему, почему она так отчаянно нуждается в деньгах? Ей бы стало гораздо легче, если бы она могла поделиться с ним своими страхами, рассказать о своем затруднительном положении, обо всех своих тревогах… Но он может просто ужасно перепугаться. Софи боялась лишиться его дружбы.
 — А она может это сделать? Задержать мои деньги?
 Генри вздохнул:
 — Я взял у ее адвоката копию соглашения об опеке. Ответ — да. Это недостойно, неэтично, но чисто технически — да, она может удерживать ваши деньги. Там, правда, есть кое-какие возможности зацепиться, но это потребует времени. Мы можем начать преследование в судебном порядке, можем подать иск о необходимости назначить другого опекуна вместо миссис Ральстон.
 Софи остановилась и, смертельно побледнев, уставилась на Генри.
 — Я просто не могу в это поверить!.. Я должна судиться с собственной матерью?! Это ужасно! Чудовищно!
 — Да, это неприятно, — согласился Генри, внимательно глядя на Софи.
 Она чувствовала, что близка к истерике. Но в то же время в ней нарастал гнев. Боль от предательства матери утихла за последние дни. Ее место заняла ярость: Софи ненавидела Сюзанну за бездушие, жестокость, за то, что та несправедливо обошлась с собственной дочерью и со своей первой внучкой.
 — У меня остались кое-какие деньги во Франции. К несчастью, я уезжала в такой спешке, что не успела взять соответствующие бумаги в банке. Я сейчас занимаюсь переводом денег сюда, но без документов это займет много времени, чуть ли не шесть недель… — Голос Софи задрожал. Она слишком тревожилась о будущем, почти не спала ночами и никогда не чувствовала себя более усталой, чем теперь. Она нуждалась в чьей-то поддержке, ей недостаточно было сочувствия Рашель.
 Тем более что с каждым днем увеличивалась возможность приезда в Нью-Йорк Эдварда Деланца.
 Софи постаралась совладать с собой, чувствуя на себе испытующий взгляд Генри.
 — Через несколько недель Дюран-Ру устраивает мою выставку. Очень надеюсь, что она будет иметь успех. Большинство из тех работ, что войдут в экспозицию, Дюран-Ру уже купил у меня, но несколько новых картин возьмет на комиссионных началах. Думаю, он согласится дать мне немного денег авансом, в счет будущей продажи. Я немедленно поговорю с ним.
 Галерея находилась всего в нескольких кварталах от них, и Софи готова была броситься к торговцу в ту же минуту. Генри придержал ее за рукав.
 — Софи, подождите. Вы слишком расстроены. Вы уверены, что не можете вернуться домой? Возможно, если я выступлю в роли посредника…
 — Нет! — яростно выкрикнула она, напугав их обоих. Генри выпустил ее руку.
 Софи съежилась, ее била нервная дрожь.
 — Генри, вы просто не понимаете, почему я не могу вернуться домой одна.
 — Да. Я не понимаю.
 Софи нервно сглотнула, чувствуя себя на грани обморока.
 — Я не могу вернуться домой потому, что моя мать требует, чтобы я отдала своего ребенка чужим людям, навсегда.
 Генри онемел.
 Софи осмелилась наконец посмотреть в его изумленные глаза.
 — Да, у меня есть ребенок. Незаконный ребенок… маленькая дочка, ее зовут Эдана-Жаклин О'Нил, и я люблю ее всем сердцем.
 — Боже праведный! — выдохнул Генри, и тут же его лицо запылало от гнева. В глазах мелькнула догадка. — Деланца?! Это он — отец? Этот ублюдок!
 Софи всхлипнула, хватая Генри за руку.
 — Прошу вас! Я не желаю говорить об отце Эданы, не хочу! — Но она знала, что Генри прекрасно все понял, он прекрасно понял, что никто другой отцом быть просто не мог. И Софи вдруг осознала, что точно так же будет реагировать любой другой человек, узнавший о существовании Эданы.
 Генри кивнул, стиснув зубы. Его плечи невольно опустились.
 — Да, я вас понимаю.
 — Разве вы можете понять?! Я и сама-то не уверена, что мне все понятно… — прошептала Софи.
 Раньше она об этом просто не думала. Ее мысли были слишком заняты насущными проблемами, и она не представляла, каковы будут последствия того, что все вокруг узнают имя отца Эданы. Было бы гораздо лучше, подумала Софи, если бы они с Эдвардом как-то договорились о том, стоит ли публично признавать его отцовство, но это нужно было сделать раньше. А теперь, когда она прячется от него, о каких обсуждениях может идти речь? Софи смотрела на Генри, чувствуя себя потерянной, одинокой, все ее чувства пришли в смятение…
 — Генри, я люблю мою малышку. И не собираюсь с ней расставаться. С моей стороны не может быть никаких компромиссов. Я в бешенстве из-за предательства моей матери, я ненавижу ее… и никогда не вернусь к ней.
 — Вот теперь я и в самом деле понимаю, — медленно произнес Генри.
 Софи ожидала, что выражение лица Мартена изменится, что она сейчас увидит в его глазах осуждение, неприязнь, но увидела лишь печаль и сочувствие.
 — Вы потрясены, это естественно… но… вы все-таки будете представлять мои интересы?
 — Софи, я ваш друг. Разумеется, я продолжу дело и помогу вам, как сумею.
 Софи благодарно посмотрела на него, не сказав ни слова. Генри достал носовой платок и протянул ей. Софи вытерла глаза.
 — Спасибо, огромное спасибо, Генри.
 Он снова взял ее под руку, и они пошли дальше, на этот раз в молчании. Наконец они добрались до Юнион-сквер. Генри подвел Софи к скамейке, стоящей в пустынной аллее, и они сели, распугав гуляющих вокруг голубей. Генри повернулся к Софи, их колени слегка соприкоснулись. Юноша робко кашлянул.
 Софи комкала носовой платок.
 — Я уверена, Поль Дюран-Ру даст мне небольшой аванс, — снова сказала она, и в ее голосе прозвучали и надежда, и отчаяние.
 — Я в любом случае не позволю вам умирать с голоду, Софи. Разве вы не знаете этого?
 — Вы более чем добры, — прошептала она.
 — Дело не в доброте. — Генри было явно не по себе. — Неужели вы до сих пор не поняли?
 Софи настороженно затихла. Генри отчаянно покраснел.
 — Я ужасно влюблен в вас, Софи.
 Потрясенная, она уставилась на него.
 Генри, похоже, почувствовал, что должен как-то объяснить свое признание.
 — Видите ли, два года назад, летом, я приехал в Ньюпорт-Бич специально для того, чтобы познакомиться с вами, но причины были не слишком достойными. Однако теперь все изменилось, и я говорю вам правду. Тогда я рассчитывал жениться на вас. Меня поощряла моя тетушка, потому что вы наследница кое-какого состояния. Но вы оказались невероятно милы, просто очаровательны. Хотя поначалу вашей матушке удалось изрядно меня расхолодить и обескуражить.
 Софи вздрогнула:
 — Она… она…
 — Да. Она умеет озадачить. Но вы самая искренняя, самая добрая женщина, какую мне когда-либо приходилось встречать, и храбрая. Я был бы счастлив жениться на вас, Софи. Я говорю это от всей души. — Он стал просто-таки пунцовым. — Я давно влюблен в вас. Более чем влюблен. Вам бы не следовало так удивляться.
 — Генри… но я не знала…
 — Да, я понимаю. Вы смотрели только на него.
 Софи промолчала, потому что Генри был прав. Она думала об Эдварде и сейчас, и ее переполняла боль. Неужели он навсегда останется ее единственной любовью?..
 Генри тихо продолжал:
 — Я никогда прежде не говорил женщинам ничего подобного. Но я не могу видеть, как вы страдаете. Вам нельзя оставаться одной. Вам нужен муж, а ваша дочь нуждается в отце.
 Софи встряхнула головой, отгоняя мысли об Эдварде. И взяла Генри за руку.
 — Я просто не знаю, что сказать. Я так глубоко тронута…
 — Скажите «да». Вы станете моей женой? Конечно, я еще не видел Эдану, но поверьте, Софи, я буду ей хорошим отцом. И нам с вами никогда не помешает прошлое.
 Софи чувствовала, что Генри действительно мог бы стать прекрасным отцом и прекрасным мужем. Добрым, любящим, верным. Софи закрыла глаза, ее пронзили одновременно боль и страстное желание. Как она может выйти за Генри, если любит другого? Но как хочется иметь свой дом и любящего мужа, и как хочется любить самой…
 — Я очень благодарна вам за ваше предложение, Генри, но прошу вас, дайте мне время подумать.
 Генри серьезно кивнул.
 Софи не могла пропустить бал в честь обручения Лизы. Домой она не возвращалась с того дня, когда после разговора с отчимом сбежала, едва поняв, что он одобряет планы Сюзанны. У нее хватало собственных проблем и забот, так что в последнюю неделю она почти не думала о сестре. Должно быть, все это время Лиза была как на иголках…
 Днем, перед балом, Софи осмелилась поехать домой, оставив Эдану и Рашель в гостинице. Она тщательно рассчитала время. Сюзанна в это время уходила на ленч к приятельнице, и Софи была уверена, что не встретится с ней. Она вообще не хотела больше видеть свою мать, а уж тем более — спорить с ней.
 Лизу Софи нашла лежащей в ванне с лечебной грязью из Саратоги.
 — Привет, сестренка! Я пришла позаимствовать какое-нибудь платье на вечер.
 — Софи!
 Софи невольно рассмеялась при виде сестры. Из черной грязи торчало лишь личико Лизы, и картина в целом выглядела и забавной, и отвратительной. Софи села на табурет.
 — Неужели эта грязь и вправду полезна для кожи?
 Лиза, побарахтавшись, села в ванне.
 — Софи, где ты пропадала? Боже, я так беспокоилась о тебе и малышке!
 И Лиза расплакалась.
 Софи склонилась к сестре и осторожно погладила плечо, вымазанное грязью.
 — Со мной все в порядке. В самом деле в порядке!
 Лиза подавила рыдания:
 — Твоя мать просто ведьма! И мой отец не лучше! Да как они смели обойтись с тобой так жестоко!
 — Они просто хотели сделать как лучше.
 — Ты же их еще и защищаешь?!
 — Нет, — вздохнула Софи.
 — Но вы обе действительно как-то устроились? — спросила Лиза, хватаясь за края ванны.
 — Да. Мы устроились. Сюзанна отказала мне в деньгах, но Генри Мартен ссудил, сколько нужно, и Поль Дюран-Ру.
 С Дюран-Ру Софи повидалась сразу после того, как Генри Мартен сделал поразившее ее предложение. Поль все понял и с радостью оказал помощь.
 — Да, знаю, — сказала Лиза. — Все вокруг только и говорят что о тебе.
 Софи не понравилось, как это прозвучало.
 — Когда я получу в следующий раз свои карманные деньги, я тоже отдам их тебе, — твердо заявила Лиза. — Так ты все-таки придешь сегодня?
 — Я ни в коем случае не пропущу такое событие, Лиза, и спасибо тебе, — печально улыбнувшись, ответила Софи. — Знаешь, я сейчас не столько одинока, сколько напугана… Похоже, все на свете против меня!
 — Софи, но ты не одна! — рассердилась Лиза. — Мы с Юлианом в мае обвенчаемся, и вы с Эданой будете жить с нами!
 Предложение было на редкость соблазнительным, но Софи, ошеломленная смелостью Лизы, посмотрела на нее с испугом:
 — Лиза, подумай, что ты говоришь! Ты начинаешь семейную жизнь — и вдруг оказывается, что рядом постоянно болтаются сестра и племянница!
 — Я этого хочу, — упрямо сказала Лиза.
 — А маркиз?
 — Я уверена, он тоже будет в восторге, — улыбнулась сестре Лиза.
 Но Софи в этом сильно сомневалась. Она отлично знала, что во время медового месяца влюбленные бывают полностью поглощены своей страстью. И маркизу вряд ли придется по душе мысль о посторонних в доме в такое время.
 — А как вообще твой великолепный жених?
 Улыбка девушки угасла.
 — Лиза! Что-то не так?
 — Ох, Софи! Я люблю его, я в него влюбилась с первого взгляда, но, видишь ли, теперь я, похоже, начинаю понимать… Он меня не любит!
 Софи видела маркиза Юлиана Сент-Клера лишь однажды, в день своего приезда в Нью-Йорк. Но она отлично помнила его холодную учтивость — и то, как быстро он приметил отсутствие на ее пальце обручального кольца. А теперь вспомнила и то, что ни разу не видела его улыбки. И если бы она не застала их с Лизой в момент пылкого поцелуя, если бы не заметила огня в его глазах, то подумала бы, что маркиз холоден, как ледяная глыба.
 А ведь Лиза — не просто хорошенькая молодая девушка. Она умна, добра и невероятно великодушна. Только дурак мог не влюбиться в нее. Но с другой стороны… Сент-Клер слишком напоминал Софи Эдварда.
 Да, он напоминал Эдварда, хотя и был золотоволосым, — просто он был другим вариантом мужского совершенства. Такие мужчины всегда сами выбирают женщин, даже если не обладают обаянием, и глупо думать, что Сент-Клер жил как святой. А потому можно не сомневаться, что он увлечен Лизой. Но Софи отлично знала, что плотская страсть — еще не любовь.
 — Почему ты так думаешь, Лиза?
 Девушка какое-то время колебалась.
 — Знаешь, Софи, он никогда не улыбается. Он безупречно вежлив, но он не улыбается — даже мне. И… он говорит только о пустяках.
 — Ну, надеюсь, он и другим женщинам не улыбается?
 — Нет. Хотела бы я знать… Возможно, он и в самом деле не любит женщин, — неуверенно произнесла Лиза. — Но разве такое возможно? Ведь он так страстно целует меня! Когда он такой… — Лиза порозовела. — Такой мужественный!
 — Все может быть, — сказала встревоженная Софи, вспомнив вдруг о первой жене маркиза. — А что еще ты знаешь о нем?
 — Я знаю, что он единственный сын графа Кейта и что его мать давно умерла.
 — Лиза, возможно, ты просто паникуешь, — мягко сказала Софи. Но ей тоже не понравилось полное отсутствие каких-либо сведений о маркизе.
 Глаза Лизы наполнились слезами.
 — Но я люблю его… до безумия люблю! Если бы я могла, я бы прямо сегодня за него вышла. Я надеюсь, он просто по-британски сдержан, и после свадьбы я узнаю его по-настоящему… и увижу, что он меня любит.
 Софи огорчили слова Лизы.
 — Думаю, тебе стоит как можно скорее серьезно поговорить с ним, Лиза. Будь откровенна и настойчива, выскажи ему все те сомнения, которыми поделилась со мной. Думаю, тебе надо побольше знать о его прошлом и о его первой жене.
 Лиза испуганно посмотрела на сестру.
 — Но я не увижу его до вечера, до обручения!
 — Значит, тогда и придется поговорить. — Софи постаралась, чтобы ее голос звучал как можно бодрее.
 Лиза побледнела.
 — Мне пора уходить, — сказала Софи, вставая. — Эдана скоро проголодается, да к тому же мне не хотелось бы встречаться с мамой.
 — Подожди! — воскликнула Лиза, вставая. — Софи, где ты поселилась? Где я могу тебя найти?
 — Мы устроились в гостинице Лексингтона, на Тринадцатой улице, — ответила Софи.
 Лиза выбралась из ванны и завернулась в большое полотенце.
 — Он был здесь на прошлой неделе.
 Софи похолодела. Может быть, она просто не поняла…
 — Кто?
 — Эдвард Деланца приходил сюда, искал вас. Меня не было дома. Сюзанна прогнала его. Миссис Мардок сказала мне, что твоя мать ему соврала, будто ты уехала в Бостон к родственникам.
 Софи понимала, ей следовало бы порадоваться тому, что Сюзанна направила Эдварда по ложному следу. Но вместо этого ее охватило отчаяние.
 — Чего он хотел?
 — Только видеть тебя. А он знает об Эдане? — спросила Лиза.
 Софи кивнула.
 Лиза широко раскрыла глаза:
 — Софи, ты должна повидаться с ним! Немедленно!
 — Я не могу.
 — Да почему же? — закричала Лиза. — Он отец твоего ребенка! Черт побери, Софи, ты должна выйти за него замуж!
 Софи никогда прежде не слышала, чтобы Лиза ругалась.
 — Он просил меня, — проговорила она хрипло. — Но я отказалась.
 Лиза чуть не лишилась дара речи.
 — Ты отказалась! Почему?!
 — Потому что я люблю его. Потому что я ему не нужна. Потому что ему нужна только Эдана. Потому что мне не вынести мысли о том, что я стану его женой — а он будет по-прежнему развлекаться с другими женщинами.
 — Софи, если он вернется…
 — Нет! Не смей говорить ему, где меня найти! — закричала Софи.
 Лиза промолчала. Но Софи не понравился блеск в ее глазах, а потому чуть позже, днем, они с Рашель и Эданой перебрались из гостиницы в меблированные комнаты неподалеку от реки.
 Одеваясь к балу, Софи решила, что при встрече с матерью и отчимом должна хранить выражение вежливой отстраненности, как это делают Дженсон и миссис Мардок.
 Софи уверяла себя, что ничего дурного на балу случиться не может. Сюзанна будет слишком занята гостями, ведь ожидалось около пятисот человек. И Бенджамин тоже. Им обоим просто не представится возможности увести ее куда-нибудь в сторонку и наброситься с дурацкими требованиями отдать в чужие руки Эдану. А если постараться, то можно вообще избежать встречи с ними… и повеселиться в свое удовольствие.
 Слишком много времени прошло с тех пор, как она бывала в обществе. Софи погрустнела, вспомнив о своем дне рождения в прошедшем мае. Хотя она и отказалась танцевать с Жоржем, ей было весело смотреть на других. И вдруг Софи вспомнила, что вообще ни разу в жизни не бывала на настоящем балу.
 И она не сомневалась, что этот бал станет для нее первым и последним.
 — Софи, ты изумительно выглядишь! — воскликнула Рашель.
 Софи обернулась, вздернув брови.
 — Эдана спит, не тревожься… А ты просто прекрасна.
 Софи даже и не пыталась разглядеть себя как следует, ведь у них с Рашель было всего лишь одно-единственное маленькое зеркальце. В захудалом, запущенном доме, где они поселились, девушкам удалось снять две меблированные комнаты вместо одной, очень дешево, но каждая из этих комнат представляла собой всего лишь конурку, в которой стояла узкая кровать с тощим матрасом, поношенными простынями и древним одеялом, еще тут были небольшой комод, умывальник и лампа.
 Софи взяла у сестры платье нежного кораллового цвета — этот цвет, как заметила Лиза, безупречно подходил к золотистым волосам Софи, ее янтарным глазам и необычному цвету лица. Как только она увидела это платье в гардеробе Лизы, то просто влюбилась в него. Правда, оно было гораздо ярче всего, что до сих пор носила Софи, но Лиза настояла, чтобы сестра взяла именно его.
 — Яркие цвета такие веселые, это не то что твои синие юбки и белые блузки, вечно ты одеваешься, как старушка! — заявила Лиза. — У меня, например, вообще нет ни одного серого платья. О, ну сегодня, конечно, я буду в простом серебряном платье — с очень глубоким декольте!
 И Софи согласилась надеть на бал коралловый наряд. А сейчас она смотрела на Рашель.
 — Знаешь, когда это платье висело в шкафу, оно казалось не таким смелым, — заметила она, с неудовольствием оглядывая декольте, открывающее верхнюю часть ее полной груди.
 — Но ты же кормящая мать. Ты просто не можешь скрыть грудь при таких обстоятельствах, — со смехом сказала Рашель. — Ты выглядишь чрезвычайно аппетитной, дорогая. Месье Мартен просто выпучит глаза!
 Софи, хоть и чувствовала себя полуголой, тоже рассмеялась:
 — Наверное, ты хотела сказать — он будет бросать на меня нежные взгляды, а?
 Рашель беспечно пожала плечами:
 — «Выпучит», «нежные» — какая разница? Вот я сейчас готова бросать на тебя нежные взгляды. Я никогда не видела тебя такой — похожей на обольстительницу-сирену!
 — Ох, прошу тебя, Рашель! Ну какая из меня обольстительница? — Софи подошла к кровати и села. — Слава Богу, платье хоть не жмет нигде.
 — Да, ты слишком уж похудела, — неодобрительно заметила Рашель. — Иначе бы ты просто не влезла в Лизин наряд. Генри уже ждет тебя внизу.
 Софи вскочила, ее сердце заколотилось от волнения.
 — Да почему же ты раньше не сказала! — Она схватила расшитую бисером атласную сумочку, которую взяла у сестры вместе с платьем, и черную бархатную накидку. — Как мои волосы?
 — Если учесть, что ты причесывалась без зеркала, — блестяще.
 — Лежат ровно?
 Рашель расхохоталась и расцеловала ее в обе щеки.
 — Все прекрасно! Вперед! Повеселись как следует!
 Софи забежала в соседнюю комнату, чтобы поцеловать спящую дочь.
 — Я вернусь не слишком поздно, — пообещала она.
 — Если ты явишься домой раньше двух часов ночи, я тебя просто не впущу! — вслед ей угрожающе крикнула Рашель.
 Софи, торопливо спускаясь по лестнице, усмехнулась.
 Генри шагал взад-вперед по крошечному вестибюлю. В черном фраке и лакированных ботинках молодой адвокат выглядел очень эффектно. Заслышав стук каблучков, он поднял голову. Софи чуть приостановилась. Генри и правда «выпучил глаза» от искреннего восторга. Софи на сей раз сама почувствовала себя почти прекрасной. И, против собственного желания, она на мгновение вообразила, что это Эдвард ждет ее, чтобы проводить на бал.
 Когда они приблизились к дому Ральстонов, Софи невольно замедлила шаг. И поймала себя на том, что изо всех сил цепляется за руку Генри.
 — С вами все в порядке? — озабоченно спросил он. Софи подняла на него глаза.
 — Я нервничаю. У меня какое-то предчувствие… дурное предчувствие…
 — Мы можем не ходить туда, — предложил Генри. Софи через силу улыбнулась:
 — Это великий момент в жизни Лизы, важнее только сама свадьба. Я обещала ей, что приду.
 — Я восхищаюсь вами, Софи, — сказал Генри.
 Непривычно польщенная, Софи вздохнула немного свободнее, и они вошли в дом. Дженсон, восторженно глядя на девушку, принял ее накидку.
 — Как Лиза? — спросила у него Софи.
 — Она весь день плохо себя чувствовала, бедняжка.
 — А моя мать?
 — Она на кухне, у нее чуть ли не истерика.
 Софи напряженно кивнула.
 — Идем, — бросила она Генри, желая поскорее очутиться в бальном зале и затеряться среди гостей, прежде чем Сюзанна ее увидит.
 — Я не на кухне, — послышался вдруг громкий голос Сюзанны, и ее каблуки простучали по мраморному полу. — Софи! Остановись!
 Но Софи и без того уже застыла на месте. И медленно повернулась к матери. Они долго молча смотрели друг на друга.
 — Мы должны поговорить, сейчас же! — сказала наконец Сюзанна.
 — Нет, — твердо ответила Софи. Сюзанна бросила взгляд на Генри:
 — Сэр, вы нас извините? Мне нужно перекинуться парой слов с моей дочерью.
 Но Софи не позволила Генри ответить. Ее вдруг захлестнул гнев, она задрожала.
 — Нет! Нам нечего сказать друг другу, нечего, ты меня слышишь? Ты жестока и эгоистична, ты ни о ком не думаешь, кроме самой себя! — Казалось, слова будто сами собой вырывались из груди Софи, словно говорил кто-то, сидящий внутри нее. — Много лет подряд я делала то, чего хотела ты, — всегда только то, чего хотела ты! Ты хотела, чтобы я пряталась от всего мира, потому что я калека, — и я пряталась! Конечно, пряталась, чтобы не смущать тебя! Ты захотела, чтобы я не выходила замуж, и я согласилась, потому что легче было согласиться, чем бороться, искать счастья, искать любовь! Я слушалась тебя, доверяла тебе! Я доверяла тебе настолько, что думала — ты полюбишь Эдану, когда увидишь ее, и я вернулась домой, потому что нуждалась в тебе! Но ты предала меня — ты предала меня еще раз, и я не думаю, что когда-нибудь смогу простить тебя за то, что ты сделала!
 Лицо Сюзанны залила смертельная бледность.
 — Софи, я люблю тебя! Все, что я делаю, я делаю для тебя!
 — Все, что ты делаешь, — жестко сказала Софи, не в силах остановиться, — ты делаешь только потому, что так лучше для тебя и ни для кого больше.
 — Я люблю тебя! — всхлипнула Сюзанна. Софи подавила рыдание.
 — А я люблю Эдану.
 Сюзанна метнула взгляд в Генри.
 — Он знает, мама, он все знает.
 — Ты просто дура, — выдохнула Сюзанна.
 — Нет. Это ты дура, раз пытаешься отобрать у меня дочь.
 Софи резко повернулась и зашагала прочь от матери, а Генри поспешил за ней.
 Она дрожала и никак не могла сдержать эту дрожь. Из бального зала доносилась музыка — там играл оркестр, слышались оживленные, веселые голоса гостей. Софи не помнила, чтобы когда-нибудь прежде бывала так зла. Она твердила себе, что ей надо высоко держать голову и улыбаться, никто не должен догадаться, как она расстроена сегодня из-за того, что наговорила чудовищных вещей — хотя и правдивых — собственной матери…
 Да, Софи чувствовала себя очень плохо. Не важно, что ей было больно, что она была разгневана, — мать все равно оставалась матерью… И Софи стыдилась собственных слов, зная, что они жестоко ранили Сюзанну.
 И еще ей было грустно. Сможет ли она когда-нибудь снова почувствовать себя дочерью Сюзанны?
 Дурное предчувствие, сосущее чувство страха, преследовавшее Софи весь вечер, усилилось. Генри снова взял ее под руку, когда они подошли к трем широким мраморным ступеням, ведущим вниз, в бальный зал — огромное помещение, сверкающее натертым паркетом, с белыми колоннами и высоким бледно-желтым потолком, украшенным изящной лепниной. В этом зале без труда размещалось пятьсот человек, и сейчас, без сомнения, именно столько их там и было.
 Софи старалась убедить себя: страх вызван стычкой с матерью, то есть тем, что уже произошло, а не тем, что еще только может случиться.
 — Я могу что-нибудь сделать для вас? — спросил Генри.
 — Меня успокаивает одно ваше присутствие, Генри, — искренне призналась Софи. — Мне очень жаль, что вам пришлось присутствовать при такой неприятной сцене.
 Не успел Генри произнести в ответ хоть одно слово, как оркестр вдруг перестал играть и толпа гостей затихла.
 — Вот она, — прошептал кто-то рядом с Софи.
 Она обернулась — и замерла от восторга, увидя Лизу, появившуюся на пороге зала. В облаке белых кружев, Лиза была невероятно хороша. Возле нее стояли улыбающиеся Сюзанна и Бенджамин, Ральстон, казалось, весь раздулся от отцовской гордости. Но лицо маркиза хранило мрачное, неподвижное выражение. Софи, всмотревшись в него, внезапно похолодела. Неужели маркизу отвратительна мысль о женитьбе на Лизе? Неужели для него это — брак по расчету?..
 Хуже того, Лиза смотрела прямо перед собой невидящими глазами, и Софи поняла, что сестра чем-то страшно расстроена. Ее улыбка была неестественной… К тому моменту, когда Ральстон, откашлявшись, начал говорить, на глазах Лизы заблестели слезы.
 Бенджамин представил маркиза, после чего объявил о помолвке.
 Софи не слушала. Она пыталась поймать взгляд сестры, надеясь хоть как-то, несмотря на разделявшее их расстояние, помочь ей успокоиться, но Лиза ни на кого не смотрела. Софи страдала за сестру, забыв о себе, и безмолвно призывала ее держаться. Потом Софи огляделась по сторонам. Бальный зал являл собой море прелестных дамских туалетов — красных, голубых, зеленых, — вперемешку с черными и белыми фраками и смокингами. Десятки огромных хрустальных светильников пронизывали пространство сверкающими переливчатыми искрами.
 Но тут взгляд Софи задержался на госте, стоявшем в стороне от толпы, неподалеку от двери, ведущей на террасу. Придя в полное замешательство, она не могла отвести от него глаз. Мужчина был примерно тех же лет, что и ее мать, возможно, чуть старше, у него были рыжеватые волосы, слишком густые и длинные, причесанные не по моде. Его лицо покрывал бронзовый загар. Высокий и стройный, он выглядел невероятно элегантным в своем черном смокинге и ослепительно белой манишке. И он пристально смотрел на нее.
 Софи, сконфуженная, отвела взгляд. Лицо этого человека показалось ей странно знакомым, но она никак не могла вспомнить, кто же он такой и где она могла с ним встречаться. Должно быть, это приятель Сюзанны или Бенджамина. Но почему он смотрит на нее так внимательно?
 Внезапно он отошел в сторону и смешался с толпой. Софи снова взглянула на площадку, где стояла Лиза с маркизом, отцом и Сюзанной. Толпа гостей зааплодировала. К удивлению Софи, мать смотрела туда, где только что стоял незнакомец, — и при этом смертельно побледнела…
 Маркиз достал из кармана маленькую коробочку и небрежно открыл ее. Толпа изумленно ахнула. Кольцо оказалось сказочно прекрасным, в него был вставлен огромный рубин, обрамленный бриллиантами, запылавшими тысячами огней. И когда маркиз надел кольцо на палец Лизы, гости снова зааплодировали.
 Софи тоже хлопала в ладоши, молясь, чтобы Лиза пришла в себя и отменила венчание, пока еще не поздно. Теперь она знала, что Лиза права. Маркиз Сент-Клер не любит свою невесту, более того, он явно несчастен из-за того, что ему приходится жениться.
 Оркестр снова заиграл. Маркиз вывел Лизу на середину зала, обнял ее все с тем же холодным отсутствующим выражением лица, и они закружились в вальсе.
 Да, они представляли собой изумительную пару. Он был так высок и силен, так красив и мужествен… Она была так нежна и хрупка, так смугла и изысканна… Снова вокруг послышались аплодисменты. И только Софи, глядя на застывшее лицо сестры, на ее невидящие глаза, понимала, что Лиза отчаянно борется со слезами.
 Теперь уже танцевали и другие пары, Бенджамин кружился с Сюзанной. Но Софи отрицательно покачала головой, когда Генри пригласил ее. Она на краткое мгновение поддалась острой тоске и болезненному чувству одиночества. Ей казалось, что все эти люди, вальсирующие с легкостью бабочек на сверкающем паркете, имеют свою половину, настоящую половину, все, кроме нее.
 Софи выпрямилась. Жалеть себя теперь, когда она уже смогла вынести многое — слишком многое, — было просто глупостью.
 И вдруг Софи почувствовала, как волосы шевельнулись у нее на голове. А сердце остановилось. Ее захлестнул ужас. Но в этом ужасе, в его напряженной глубине, крылась неописуемая радость…
 Софи знала, что в зале появился Эдвард. И в следующее мгновение она увидела его.
 Эдвард шел прямиком через зал — неотразимо элегантный в черном смокинге, он шагал широко и свободно, глядя прямо на Софи.
 — О Боже… — прошептала Софи и вцепилась в руку Генри.
 Глаза Эдварда сверкали бешенством. Он шел к ней.

 Глава 24

 Софи понимала, что ей нужно убежать, но не смогла шевельнуть даже пальцем.
 К тому же что-то внутри нее предательски радовалось тому, что она видит наконец человека, которого любит. Ведь разве ей не стало давным-давно ясно, что она не может жить без него?..
 Эдвард резко остановился прямо перед ней, мрачно глядя ей в глаза. Софи по-настоящему испугалась. Эдвард скривил губы и бросил бешеный взгляд на Генри, по-прежнему державшего Софи под руку.
 — Нам нужно поговорить.
 Софи глубоко вздохнула, но хоть немного успокоиться ей не удалось.
 — Э-эдвард… мы можем поговорить позже…
 Прежде чем она успела что-либо понять, Эдвард схватил ее за локоть и рывком приблизил к себе. Софи вскрикнула.
 — Позже? — зло и недоверчиво проговорил он. — Я потратил четыре недели, пересекая Атлантический океан вдогонку за тобой, а ты мне говоришь, что мы разберемся позже? — Лицо его стало темнее тучи. — Нет. Мы во всем разберемся сейчас. Именно сейчас.
 Софи, чувствуя себя совершенно беспомощной, кивнула, сдерживая рыдания. В чем он намеревался разбираться? В том, что она сбежала от него вместе с Эданой, или речь снова зайдет о женитьбе?
 — Софи! — Генри, бледнея, шагнул вперед. Он смотрел на Эдварда. — Отпустите ее, Деланца! — хрипло потребовал он.
 Софи была поражена храбростью Генри. И Эдвард тоже посмотрел на адвоката.
 — Отвали! — злобно усмехнувшись, бросил он. Генри не испугался.
 — Отпустите ее! Не вынуждайте меня устраивать сцену!
 Эдвард внезапно выпустил руку Софи. Кипя от гнева, сжав кулаки, он надвинулся на Генри.
 — А ну, идем! — с угрозой в голосе негромко проговорил Эдвард. — Идем, Мартен! Я с удовольствием разорву вас в клочья!
 Генри совсем побелел. Софи закричала:
 — Прекратите! — Она не в силах была поверить в происходящее. Двое мужчин схватились из-за нее? Из-за нее? Это казалось невозможным — но это действительно происходило. — Генри, со мной все в порядке. В самом деле! — Она попыталась улыбнуться, но ей это не удалось.
 — Вам незачем идти с ним, Софи, — сказал Генри.
 — Ну нет, — рявкнул Эдвард, взмахивая кулаком перед самым носом Генри. — Ей придется пойти со мной, Мартен, ей никуда не деться от этого. Никуда! Она сбежала из Франции посреди ночи, она сбежала с моей дочерью! Она наплевала на мои права! Так что теперь у нее нет никаких прав.
 Софи нервно сглотнула, облизывая губы. Ее охватило глубокое чувство вины, она покраснела. Как он это сказал… Да, действительно, все выглядело просто ужасно — она сбежала с его дочерью. Увезла от него дочь. Разлучила их… Боже… Но если бы Эдвард не был так требователен, если бы он постарался понять… Если бы она не любила его так сильно…
 — Каждое человеческое существо имеет свои неоспоримые права, — резко возразил Генри. На его лбу крупными каплями выступил пот.
 Эдвард грубо расхохотался:
 — Черт побери, это заговорил адвокат! Так вам все известно? Ну тогда вы должны знать, что у вас нет никаких прав на Софи, зато у меня эти права есть — потому что я отец ее ребенка!
 Софи переводила взгляд с Эдварда на Генри, ошеломленная их ссорой, тем, что они продолжали спорить из-за нее. Потом вдруг она заметила, что вокруг них уже собирается толпа любопытных. Запахло большим скандалом.
 Неужели все вокруг слышали их разговор? Софи внутренне сжалась. Она не осмеливалась посмотреть на кого-либо.
 — У меня есть кое-какие права, — с достоинством произнес Генри, понижая голос. — Потому что я хотел бы жениться на Софи.
 Эдвард мгновенно побелел. Его глаза неподвижно смотрели на Генри. Прошло несколько секунд, прежде чем Эдвард мрачно произнес:
 — Тогда нам тем более нужно разобраться.
 Софи посмотрела на Генри, который выглядел сейчас упрямым, как бульдог. Потом — на Эдварда, которому явно не терпелось подраться.
 — Генри, все в порядке, — быстро сказала Софи. — Он просто хочет поговорить. Мы выйдем на несколько минут, не больше. Эдвард, идем отсюда, поговорим наедине.
 Эдвард сделал насмешливый приглашающий жест, и Софи пошла с ним, оставив Генри в сомнениях и тревоге. Ей было нехорошо. От страха ее мутило, и у нее кружилась голова.
 Лишь теперь она поняла: то предчувствие, которое мучило ее весь день, было предчувствием надвигающегося рока…
 Они вышли за дверь. На улице было темно и холодно. Тысячи звезд сверкали над головой, на безоблачном небе — словно россыпи бриллиантов чистой воды. Софи вздрогнула, когда Эдвард крепко взял ее под руку. Ей пришлось почти бежать, чтобы поспевать за ним. Софи боялась сама начинать разговор и потому даже не стала спрашивать, куда они идут.
 Светлые камни подъездного пути поблескивали, словно жемчужины, в сиянии ярких газовых фонарей. Десятки различных экипажей и дорогих автомобилей полукругом выстроились перед домом, стояли они и на Пятой авеню, перед воротами. Эдвард подошел к длинному автомобилю с обтекаемыми линиями, сверкающему черным лаком, внутри машины все было обтянуто белой кожей. Прежде чем Софи поняла, в чем дело, Эдвард распахнул дверцу и, втолкнув Софи внутрь, сам уселся рядом. Перегнувшись через нее, он запер дверцу и стал мрачно смотреть на девушку.
 Софи почувствовала, что ее охватывает паника.
 — Ты можешь запереть меня в этой машине!
 — Вот как? — Он приподнял бровь. — Но я уже это сделал.
 Софи, задрожав, обхватила себя руками.
 — И куда же мы направляемся?
 — Пока никуда. До тех пор, пока не решим все окончательно.
 У Софи слегка застучали зубы — не столько от холода, сколько от слов Эдварда. «Пока не решим все окончательно». Взгляд его остановился на полуобнаженных плечах Софи. Она напряженно сжалась. Взгляд Эдварда скользнул ниже, к чувственной ложбинке между ее пышными грудями, верхнюю часть которых приоткрывало декольте. Эдвард стиснул зубы. И резко отвел глаза.
 А потом быстро снял смокинг и набросил его на плечи Софи. Она отвернулась и невидящим взглядом уставилась на особняк Ральстонов, пытаясь удержаться от внезапных слез.
 — Как ты могла? — хрипло, с горечью спросил Эдвард. — Как ты могла поступить так эгоистично, так жестоко?
 Софи робко посмотрела ему в глаза.
 — Эдвард, мне очень жаль… — Ей было куда больше жаль, чем он мог себе вообразить.
 — Но почему?!
 — Потому что я боялась. Тебя.
 — Не понимаю.
 Софи, внезапно решившись, выпалила:
 — Я не могу выйти за тебя замуж без любви, Эдвард!
 Все словно замерло вокруг них, и время остановилось. Сердце Софи билось так тяжело и так громко, что она была уверена — Эдвард слышит его удары. Крепко сжав рулевое колесо, он смотрел прямо перед собой на Пятую авеню, и его лицо было бледным и напряженным.
 — Я понимаю…
 Софи затопила волна отчаяния. Ведь если бы у Эдварда была к ней хоть капля чувства, он сейчас сказал бы об этом и дал ей шанс уступить, принять его предложение. Ведь ей, пожалуй, хватило бы простой привязанности с его стороны, она смогла бы жить и с этим…
 Но ему нужна только Эдана. Софи плотнее закуталась в смокинг. Она смотрела на его дерзкий, прекрасный профиль, но глаза Эдварда были пустыми, пугающими. Она опустила голову, прижалась щекой к теплой мягкой ткани. На ее коже останется его запах. Чуть пряный, чуть отдающий мускусом… невероятно мужской запах.
 Наконец Эдвард снова повернулся к Софи, но его лицо хранило бесстрастное выражение.
 — Я хочу видеть Эдану.
 Софи почти не могла поверить, что они так легко решили вопрос о браке. Она почувствовала себя обессиленной, но не знала, отчего — от облегчения или от разочарования, и не хотела думать об этом.
 — Разумеется, ты можешь ее увидеть.
 — Она здорова?
 Софи кивнула, с трудом заставляя себя говорить:
 — Да. С нами приехала Рашель. Сейчас она присматривает за малышкой.
 — Рашель? А-а, это та рыжая француженка?
 — Да.
 Эдвард изучал лицо Софи, но о его чувствах невозможно было догадаться.
 — Где вы остановились?
 — В меблированных комнатах. Я дам тебе адрес. Ты сможешь навещать Эдану в любое время. — Софи с усилием натянула на лицо улыбку. А в мыслях у нее вертелось одно: «Он больше не будет настаивать, чтобы я вышла за него замуж». Ей следовало чувствовать себя бесконечно счастливой — но она была бесконечно несчастна.
 Их взгляды встретились. Софи нечаянно отпустила полы его смокинга, и они разошлись, открыв ее декольте. Софи тут же снова запахнулась. Теперь, когда самое страшное было позади, она ощущала в бедрах прилив желания — запретного, но такого сильного желания, ей никак не удавалось убедить себя, что она ничего не ощущает.
 — Ты собираешься выйти за Мартена? — спросил Эдвард небрежным тоном — так говорят о погоде со случайными знакомыми.
 Софи сжалась.
 — Я… я думаю об этом.
 Эдвард резко вздохнул, его ноздри расширились.
 — Понятно. — В глазах его сверкнула ярость. — Должен ли я понимать это так, что ты его любишь?
 Софи прислонилась к дверце машины. Она подумала, что Эдвард, наверное, боится потерять Эдану.
 — Эдвард, тебе не о чем беспокоиться… — быстро заговорила она.
 Он схватил ее за плечи и рывком притянул к себе. Софи вскрикнула, но было уже поздно. Эдвард обнял ее за талию, и его губы коснулись ее губ. И вот он уже целовал ее с безумной силой…
 Его руки были крепки, как сталь, и Софи не могла даже пошевельнуться. Но вот наконец Эдвард с усилием оторвался от ее губ, страстный поцелуй закончился, и он прижался лбом к ее лбу. Софи боялась двинуть даже пальцем, боялась заговорить. Она опасалась снова пробудить в нем гнев. Эдвард дышал тяжело, Софи почти задыхалась.
 А потом она поняла, что его рука, лежащая на ее талии, осторожно ласкает ее тело сквозь тафту платья…
 Сильные, умелые пальцы то поднимались чуть выше по спине Софи, то спускались ниже, оставляя за собой огненный след…
 Эдвард снова придвинулся к ней. Его грудь прижалась к ее груди, его губы коснулись ее губ. Мгновением позже он мягко захватил ее нижнюю губу. Это было просьбой. Софи вскинула руки на плечи Эдварда, всхлипнула и раскрылась ему навстречу.
 Она уже и забыла, что такое поцелуй. Эдвард впивался в ее губы, терзал ее язык… Софи пылко отвечала ему, забыв о сопротивлении. Его руки скользнули к ее бедрам, жадно сжимая их. И так же страстно и жадно Софи стискивала его плечи. Она напряженно изгибалась в его объятиях, охваченная жаром, желая, чтобы его поцелуй не прекращался никогда…
 Радостное возбуждение охватило Софи. Эдвард словно вливался в нее, все глубже проникая языком в ее рот, и вдруг Софи оказалась лежащей на спине, а Эдвард был сверху.
 Она громко вскрикнула, ощутив его бедра, тяжелые и крепкие, и ее руки сами собой спустились по его спине. Даже если умом она и хотела бы протестовать, тело не позволило бы ей этого.
 Эдвард оторвался от ее губ, его тело содрогнулось. Он посмотрел прямо в глаза Софи. И что-то дикое, страстное влилось в нее через взгляд Эдварда, она поняла это горячее мужское желание. Она никогда не чувствовала себя такой, в этот момент она стала истинной женщиной, соблазнительной, прекрасной, неотразимой… Она нежно коснулась его щеки.
 Он спросил:
 — Мартен может заставить тебя стонать и трепетать, как это делаю я?
 Софи задохнулась.
 — Может? — требовательно повторил Эдвард.
 Его слова причинили ей острую боль, словно он ударил ее хлыстом.
 — Нет.
 Она скорчилась, пытаясь оттолкнуть его.
 — Пусти меня…
 Эдвард немедленно отпустил ее и сел, не отводя от нее глаз.
 Софи с трудом выпрямилась. Потом поняла, куда он смотрит, и вспыхнула от смущения. Она поправила лиф платья и постаралась устроиться на сиденье как можно дальше от Эдварда.
 — Зачем? Зачем ты об этом спрашиваешь?
 Он мрачно улыбнулся:
 — Так, из любопытства.
 Софи рассердилась:
 — Ну так я тебе отвечаю — нет.
 Эдвард с видимым равнодушием пожал плечами.
 На глаза Софи навернулись слезы, и она яростно смахнула их.
 — Зачем ты все это делаешь, Эдвард?!
 — Ты еще спрашиваешь? — насмешливо и горько бросил он.
 — Зачем ты снова пытаешься соблазнить меня?
 Он не ответил, лишь твердо посмотрел на нее сверкающими глазами, напоминавшими Софи те самые бриллианты, контрабандой которых якобы занимался Эдвард.
 — Ты ведь не станешь отрицать, что пытаешься меня соблазнить? — выкрикнула Софи, и ее голос поднялся до самой высокой ноты.
 — Стану. Дело не в этом.
 Софи внимательно посмотрела на него, пытаясь совладать с гневом и проникнуть в его мысли. Но ей не удалось ни то ни другое.
 — Я не понимаю.
 — Боже! Я же мужчина, Софи, а ты женщина, да еще в таком чертовски соблазнительном туалете! — Дотянувшись до дверцы машины, он отпер ее. Его рука при этом задела грудь Софи. Она попыталась сделать вид, что ничего не заметила.
 Она отчаянно боролась со слезами. Слова Эдварда могли бы прозвучать комплиментом, будь они сказаны иначе и при иных обстоятельствах. Но сейчас это было оскорблением, и Эдвард понимал это так же хорошо, как и Софи. Он явственно дал понять, что Софи пробудила в нем животную страсть и ничего более.
 Она отвернулась и нащупала ручку дверцы. Эдвард почти в то же мгновение очутился снаружи и открыл дверцу перед Софи. Он протянул руку, чтобы помочь ей выйти, но, едва ступив на землю, Софи почти шарахнулась в сторону от него и пошла к дому. Но тут же обнаружила, что Эдвард идет следом. Она резко развернулась.
 — Неужели с тебя не довольно? Чего ты хочешь теперь? Уходи!
 — Мы еще не покончили с делом, леди, — сказал он. — Я хочу видеть Эдану, помнишь? И я не доверяю тебе ничуть. Ты сейчас же распрощаешься с родными и со своим Мартеном, и я отвезу тебя домой.
 Софи похолодела, и на нее нахлынули одновременно и бешенство, и негодование, и страх…
 Хозяйка дома развлекала гостей, притворяясь спокойной и веселой. Но бал в честь обручения Лизы, который с таким увлечением готовила Сюзанна, превратился для нее в чудовищный кошмар.
 На ее лице застыла улыбка. Но в душе Сюзанна истекала кровью. «Ох, Софи… Ты ненавидишь меня, но я-то тебя люблю, люблю!..»
 Сюзанне и в голову не приходило, что Софи может явиться на этот бал. И когда она вдруг увидела ее в холле, то одновременно и испугалась, и почувствовала облегчение. Ее тревога за дочь была безгранична. И поскольку время шло, а Софи и не думала возвращаться домой и выполнять требования Сюзанны, та начала уже думать, что серьезно ошиблась, что ее дочь куда сильнее, чем она могла вообразить.
 Но Софи не просто явилась на бал, она набросилась на нее с бешеной яростью. Сюзанна никогда даже не подозревала, что ее дочь способна на нечто подобное.
 От этого воспоминания становилось не по себе. Неужели она потеряла дочь?
 Продвигаясь через толпу гостей, Сюзанна раскланивалась, обменивалась со знакомыми веселыми замечаниями, но сегодня она выполняла светские обязанности автоматически и вряд ли слышала хоть слово из того, что говорили ей. Если бы только ей удалось найти Софи и поговорить с ней, хотя инстинкт подсказывал Сюзанне, что сейчас ей не докричаться до своей дочери. Софи была слишком взбешена, ее невозможно будет убедить в чем-либо.
 Пульс Сюзанны участился, ладони повлажнели. Мало ей было стычки с Софи, так еще и Джейк оказался здесь, на балу. Когда она его отыщет, она его просто убьет!.. Надо же набраться такой наглости! Она послала ему еще два письма после первого и на них тоже не получила ответа — хотя и просила в них прощения за то, что в первом письме позволила себе лишнее. И твердила, что по-прежнему любит его — и всегда будет любить.
 Но этот сукин сын так и не ответил.
 А теперь он здесь. Он осмелился явиться на прием в дом Бенджамина. Чего он добивается? Хочет расстроить ее брак, опозорить ее публично?
 Дрожащая Сюзанна, растянув губы в улыбке, кивнула какому-то знакомому Бенджамина и остановилась возле колонны, жадно глотая воздух. Она никак не могла расслабиться, никак не могла выбросить из памяти яростные, ранящие слова Софи, не могла избавиться от страха, что кто-нибудь может в любой момент узнать Джейка… и тогда она погибла. В это мгновение она ненавидела Джейка куда сильнее, чем любила его, и в то же время нуждалась в нем, как никогда.
 Вдруг она похолодела, потому что краем глаза заметила Джейка. Он стоял неподалеку от нее, прислонившись к колонне, и прихлебывал шампанское из высокого бокала. Он был воплощением мужского совершенства, мужского беспутства, высокомерного мужского безразличия… Их взгляды встретились. Джейк поднял бокал, насмешливо приветствуя ее.
 Сюзанну охватила ярость. Ей захотелось вцепиться ногтями в это наглое лицо. Но пришлось обуздать себя. Если кто-то и может помочь ей, так только Джейк, потому что, в конце концов, лишь он был надежной и нерушимой гаванью, настоящим убежищем…
 Пытаясь справиться с дрожью, она направилась к нему, но в следующее мгновение испуганно замерла на месте.
 Перед Джейком остановился маркиз Коннут. Пожалуй, впервые в жизни Сюзанна увидела на лице своего первого мужа искреннюю улыбку. Мужчины пожали друг другу руки, а Сюзанна следила за ними в ужасе и недоумении. Так они знакомы? Потом маркиз представил Джейку Лизу. Сюзанна едва удержалась на ногах.
 Какие еще гадости принесет ей этот вечер?..
 Она ждала, что Лиза в ту же минуту поймет всю правду. Ведь девушка видела не только портрет Джейка, написанный Софи, но и фотографию, по которой был сделан этот портрет. А Джейк не так уж сильно изменился.
 Время, казалось, остановилось. Сюзанна боялась вздохнуть. Она знала, что сейчас находится на краю гибели, — и в этот раз ей уже не удастся подняться снова.
 Но Лиза не вскрикнула, не упала в обморок. Она вежливо кивнула Джейку, бледная и напряженная, а мгновением позже они с маркизом уже удалились. Сюзанну охватила слабость, ей не хватало воздуха…
 А ведь вечер едва начался. Что, если маркизу вздумается представить Джейка Бенджамину?! Это была ужасающая перспектива. Бенджамин — не Лиза, Бенджамин узнает Джейка с первого взгляда.
 Сюзанна решительно направилась к нему.
 Джейк видел, что она приближается, и поудобнее привалился к колонне, наблюдая за ней наглым, насквозь мужским взглядом, всегда вызывавшим в Сюзанне темную, горячую волну, поднимавшуюся из самой глубины души. Не важно, что она была и взбешена, и испугана, не важно, что она отчаянно нуждалась в его помощи, — главное заключалось в том, что он всегда оставался мужчиной ее мечты, единственным мужчиной, которого она по-настоящему желала. Она хотела вернуть его, хотела с того самого момента, как узнала, что Джейк жив.
 И она вернет его или умрет.
 Сюзанна заставила свои мысли переключиться на иные проблемы — и это оказалось нелегкой задачей, потому что кровь бурлила и стремительно неслась в ее венах.
 — Что ты здесь делаешь? — резко спросила она. — Ты сумасшедший! А вдруг тебя узнают?!
 Он сверкнул белозубой улыбкой.
 — Меня пригласил Юлиан.
 — Юлиан? — почти выкрикнула Сюзанна, чувствуя себя на грани истерики. — Какого черта, откуда ты его знаешь?
 — Мы друзья, — усмехнулся Джейк. — Добрые друзья.
 — А что, если он вздумает познакомить тебя с Бенджамином? — слишком громко воскликнула Сюзанна. И тут же помертвела, потому что заметила, как некоторые из находящихся поблизости гостей обернулись, чтобы взглянуть на них, но, правда, тут же возвратились к своим разговорам. Покраснев, Сюзанна сбавила тон: — Черт бы тебя побрал, ты меня ставишь в ужасное положение! Пожалуй, было бы лучше, если бы ты оставался покойником!
 — А мне-то показалось, что ты хочешь быть моей женой, — насмешливо бросил Джейк. — Уверен, привидение в качестве мужа тебя не устроит.
 — Я всегда оставалась твоей женой, — горячо прошептала Сюзанна. — А ты уж никак не похож на привидение, и мы оба слишком хорошо это понимаем.
 — А кто тогда Бенджамин?
 На щеках Сюзанны выступили яркие красные пятна. Она вдумалась в юридическую сторону ситуации.
 — Он… он мой муж.
 Джейк расхохотался:
 — Милая, так ты утверждаешь, что ты — двоемужница?
 — Это было не намеренно, уж тебе ли не знать! — воскликнула она, сжимая кулаки. — Что, если Сент-Клер представит тебя Бенджамину?
 — Он не станет.
 — Почему ты так уверен в этом?
 — Он знает правду. Он знает, кто я такой на самом деле.
 Сюзанна почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Джейк улыбнулся, но его улыбку нельзя было назвать приятной или доброй.
 — Я не лгал, когда говорил, что он мой настоящий друг.
 Сюзанна сорвалась:
 — Ты жалкий ублюдок, и я ненавижу тебя!
 — В письмах ты говорила иное.
 — Почему ты всегда заставляешь меня делать не то, что я хочу?
 — Мне неприятно говорить тебе это, Сюзанна, но никто не может заставить тебя делать то, чего ты не хочешь.
 Она снова проиграла, она всегда проигрывала, вступая с ним в схватку.
 — Джейк, нам нужно поговорить… наедине.
 Его взгляд остановился на декольте Сюзанны, открывающем грудь.
 — Поговорить?..
 Несмотря на то что Сюзанну терзало острое беспокойство, она тут же представила… постель, и ненасытный Джейк, эгоистично требовательный, но и дающий бесконечно много… постель, и Джейк сражается с ней, пока она не начинает просить пощады… но и она может довести его до того, что он взмолится о передышке…
 — Черт бы тебя побрал, да ты меня просто дразнишь! — Она невольно облизнула пересохшие губы.
 — А почему бы и не взять то, что ты любезно предлагаешь?
 Сюзанна напряженно вглядывалась в его глаза.
 — Я буду ждать тебя в библиотеке, в конце холла, — сказала она и, повернувшись, торопливо отошла.
 Джейк, чуть прищурившись, смотрел ей вслед. Слова из ее писем всплывали в его памяти. «Мне не хватает тебя, мне всегда тебя не хватало, я всегда стремилась к тебе. Ты — единственный мужчина, которого я хотела в своей жизни, по-настоящему хотела. Я оставлю Бенджамина, я погублю себя — ради тебя, стоит тебе лишь сказать слово. Я твоя жена, Джейк, и ты это знаешь. Возьми меня к себе. Я так люблю тебя, мой единственный!»
 Каждый раз, получая письмо от Сюзанны, Джейк думал, что его надо сжечь не читая. Но он прочитывал каждое, и не по одному разу.
 «Я так люблю тебя, мой единственный!»
 Когда-то и он любил ее. И хотел понять, не живет ли в глубине его души прежнее чувство.
 Все еще глядя ей вслед, он неторопливо отошел от колонны и направился в библиотеку.
 Джейк задержался на балу лишь с целью позлить Сюзанну, вывести ее из равновесия. Однажды, давным-давно, он пытался добиться развода, потом ему пришлось бежать из Нью-Йорка, оставив ее и дочь, в глазах закона он давно мертв и все же никак не мог забыть о том, что Сюзанна — его жена… Ведь на самом-то деле он вполне жив.
 И независимо от того, какие чувства он испытывал к ней теперь, Джейк, как и любой мужчина, впадал в ярость, когда думал о том, что его жена ложится в постель с другим.
 Она утверждала, что любит его. Но любит ли она его в те мгновения, когда занимается любовью со своим новым мужем? Любит ли? Джейк мог бы поверить Сюзанне, если бы захотел, но он слишком хорошо знал, что едва ли она произносит имя первого мужа в постели с Бенджамином Ральстоном.
 Джейк на несколько мгновений задержался перед тяжелой ореховой дверью, которую Сюзанна оставила чуть приоткрытой. Он колебался, инстинкт твердил ему, что следует повернуться и уйти прочь, но все же он вошел в библиотеку. Сюзанна стояла посреди комнаты, спиной к двери, неподвижная, как статуя. И несмотря ни на что, несмотря на прошлое, все такая же прекрасная.
 Когда-то Джейк поклонялся ее красоте. Когда-то он любил ее беззаветно. Она являла собой все, о чем человек вроде него мог только мечтать, — прекрасная, элегантная, аристократичная, богатая. Он был простым ирландцем, а она принадлежала к высшему свету, к недостижимым для него кругам, но он все-таки женился на ней, и она подарила ему их драгоценное дитя.
 С тех пор было столько предательства и столько гнева, столько разочарований и печали… Для них обоих. Он не мог простить ей ее любовников, которых она заводила, когда они были женаты, — и не мог простить ей, что она вышла за Бенджамина Ральстона через несколько недель после того, как узнала о смерти мужа.
 Иной раз, посреди ночи, сидя за бутылкой ирландского виски, Джейк гадал, что было бы, если бы она не вышла снова замуж, если бы ему удалось связаться с ней, если бы она вместе с Софи приехала к нему в Австралию, как он рассчитывал перед побегом из тюрьмы. Он мечтал о простой жизни, о том, чтобы трудиться изо всех сил ради своей семьи. Он мечтал о любви, о веселье, о неувядающей страсти.
 Но все это было чепухой. И, протрезвев, он прекрасно это понимал. Сюзанна возненавидела его еще тогда, когда они только-только поженились, — за то, что из-за него она оказалась вне общества. С чего же он вообразил, что она способна стать счастливой в роли жены простого фермера в австралийской глуши?
 Сейчас у Сюзанны есть все, чего она добивалась, — место в высшем свете, богатый муж, респектабельность. Остановившись у входа, Джейк смотрел на Сюзанну. Он лишь наполовину поверил ее словам о неумирающей любви. Но все же наполовину поверил, что она готова бросить все ради простого ирландца вроде него.
 Джейк намеренно, хотя и с некоторым сожалением, держался на расстоянии от Сюзанны.
 — Так о чем же ты хотела поговорить? Что это за важное дело?
 Сюзанна нервно дернула головой.
 — Софи.
 Джейк вздрогнул.
 — Что случилось?
 Сюзанна тяжело сглотнула.
 — Джейк, все просто ужасно! Софи губит свою жизнь, и я не могу привести ее в чувство! Я так боюсь! И что хуже всего, — непритворно всхлипнула Сюзанна, — она ушла из дома. Я думала, она вернется, но она ненавидит меня, Джейк!
 Он резко шагнул вперед и схватил ее за руки.
 — Какого черта, что ты имеешь в виду? Что значит — ушла из дома?
 — То и значит! — выкрикнула Сюзанна. — Она сбежала из дома, и я понятия не имею, где она живет!
 Джейк встряхнул ее.
 — Почему она ушла? Что ты такого натворила? Я знаю, это ты виновата!
 Сюзанна побледнела от злости.
 — Черт тебя побери! Я тут ни при чем! Я хотела помочь ей, я старалась убедить ее сделать то, что пошло бы на пользу ей самой! — Она вырвалась из его рук. — Я хотела, чтобы она отдала своего незаконнорожденного ребенка замечательным людям, которые готовы были растить его как собственное дитя.
 Кровь отлила от лица Джейка.
 — Что?!
 — Софи родила ребенка. Во Франции. И намерена, оставаясь незамужней, сама его воспитывать. Разумеется, ничего подобного нельзя допустить, ты сам это прекрасно понимаешь. И так уже вся прислуга знает, но они-то не станут сплетничать, я уверена, потому что я уничтожу любого, кто попытается запятнать доброе имя моей дочери!
 Джейк ухватился за спинку стула, чтобы не потерять равновесие. Его лицо исказилось от боли.
 — Я не знал. Я не знал…
 — Да откуда тебе знать? Неужели ты считаешь, что можешь участвовать в нашей жизни, сидя где-то в своем поместье, в ирландской глуши!
 Джейк поднял голову. В его глазах мелькнула какая-то мысль.
 — Отец. Кто отец? — рявкнул он. Сюзанна замялась.
 — Говори, черт бы тебя побрал! — заревел Джейк. Он в два шага очутился возле Сюзанны и схватил ее за плечи. Его глаза лезли из орбит от бешенства. — Это Деланца, ведь так? Это он? — кричал Джейк, тряся Сюзанну.
 Она, плача, кивнула головой.
 — Ч-черт побери! — выкрикнул Джейк. И внезапно отпустил Сюзанну. — Забудь об усыновлении, Сюзанна. Этот ублюдок женится на Софи, другого выхода быть не может.
 Сюзанна, бледнея, отчаянно затрясла головой:
 — Нет, нет!
 Джейк криво улыбнулся.
 — Да, — жестко сказал он. — Да, женится.

 Глава 25

 Софи наконец удалось взять себя в руки, и она выбралась из уголка возле двери на террасу, где пряталась за колонной. Она знала, что Эдвард следит за ней взглядом с противоположного конца бального зала. Ей стоило немалого труда добиться, чтобы он позволил ей попрощаться с Генри наедине.
 И теперь ей нужно найти Генри. Софи торопливо двинулась по краю зала, надеясь избежать встреч со знакомыми. Она все еще слегка дрожала из-за того, что недавно произошло в машине. Открытая враждебность Эдварда, его гнев — и его возбуждающий поцелуй… Всего этого оказалось более чем достаточно, чтобы совершенно расстроить ее, но уж совсем непростительным был вопрос Эдварда о ее отношениях с Мартеном.
 Софи внимательно осматривала веселящуюся толпу, но никак не могла найти Генри. Она боялась, что чувства его слишком сильно задеты внезапным появлением соперника и тем, как по-собственнически Эдвард обошелся с ней, Софи. И пожалуй, Генри еще сильнее огорчится, когда узнает, что Эдвард желает увидеть свою дочь немедленно.
 Софи, чувствуя растущую тревогу, посмотрела в сторону центрального входа в бальный зал, где она в последний раз видела Эдварда, но тот исчез. Софи неуверенно огляделась по сторонам, боясь, что он где-то неподалеку, следит за ней, прячась в тени высоких пальм, растущих в огромных кадках. Но его там не было.
 Софи решила не тратить времени понапрасну, гадая, куда он пропал. К тому же она заметила, что через боковую дверь в зал вошла ее мать. Софи резко повернулась и выбежала на террасу. Ее сердце отчаянно колотилось, кулаки сжались сами собой. Эдвард сказал, чтобы она попрощалась с родными, но Софи не намеревалась второй раз за вечер разговаривать с Сюзанной. А может быть, не станет говорить с ней никогда.
 Софи сглотнула тяжелый болезненный комок, застрявший в горле.
 Середина террасы была ярко освещена — свет падал из бального зала, но чуть дальше лишь холодные лучи полной луны поблескивали на плитах пола. Тут никого не оказалось. Софи остановилась, стараясь успокоиться, вдыхая пряный, свежий аромат вечнозеленых растений. Она лишь теперь заметила, что довольно сильно дрожит. К тому же снаружи было холодновато, а Софи вышла в одном лишь открытом платье. И если она не выйдет к Эдварду в холл через несколько минут, как обещала, он отправится искать ее. Ей нужно поскорее сделать то, что она собиралась, — найти Генри…
 Софи повернулась, намереваясь войти в дом. Но вдруг неподалеку, в полутьме, она увидела Юлиана Сент-Клера. Без сомнения, ему терраса тоже показалась достаточно уединенным уголком. Он склонился над женщиной, страстно целуя ее, этой женщиной могла быть только Лиза…
 Но, припомнив беспокойство сестры, Софи замерла, наблюдая.
 Наконец маркиз выпрямился и что-то сказал низким, уверенным голосом. Мгновенно Лиза вскинула руку — раздался звук пощечины. Лиза бросилась в дом, не заметив стоящую в тени сестру.
 Но Софи видела лицо Лизы, на которое упал яркий свет из зала, — по щекам девушки текли слезы. Софи подобрала юбку и, забыв и о Генри, и об Эдварде, побежала следом за сестрой.
 Лиза мчалась через бальный зал, заставляя гостей оборачиваться ей вслед. Она явно была слишком расстроена, чтобы заметить вызванный ею переполох. Добежав до центральной лестницы, она в одно мгновение очутилась наверху.
 — Лиза… Лиза, подожди! Это я, Софи!
 Но Лиза не остановилась.
 Софи чуть задержалась у подножия лестницы, чтобы перевести дыхание. Она жадно хватала воздух, ее лодыжку пронзила острая боль после безумной гонки через бальный зал. Неожиданно рядом появился Эдвард.
 — Что тут происходит?
 — Не знаю, — ответила она, все еще тяжело дыша. — Лиза чем-то страшно расстроена. Я должна поговорить с ней.
 В ее глазах сверкнула такая решимость, что Эдвард не стал и пытаться удержать ее. Он лишь сказал:
 — Я буду ждать здесь. Если ты не спустишься через пятнадцать минут, я поднимусь за тобой.
 Он горько улыбнулся, на его лице было написано недоверие. Это заставило сердце Софи болезненно сжаться. Она отвернулась от Эдварда и стала торопливо подниматься по ступеням, страстно желая изменить прошлое — изменить к лучшему…
 Софи остановилась перед дверью Лизиной комнаты и прислушалась. Изнутри доносился странный шум, что-то падало и грохотало. Потом что-то тяжелое поволокли через всю спальню. Софи не понимала, что делает Лиза. Она попыталась войти, но дверь была заперта.
 — Лиза! — крикнула Софи, барабаня в дверь изо всех сил. — Пожалуйста, открой, это я! Я хочу помочь тебе!
 Дверь резко распахнулась. Растрепанная, взволнованная Лиза стояла на пороге. Она явно была чем-то страшно огорчена.
 — Лиза! Что случилось?
 Втащив сестру в комнату, Лиза тут же снова захлопнула дверь и заперла ее на ключ.
 Софи увидела, что на кровати стоит открытый чемодан, а по всей комнате разбросаны платья и юбки, выхваченные из шкафа, ящики комода выдвинуты, вокруг валяются вешалки, чулки, белье…
 — Что случилось?
 Лиза схватила сестру за плечи.
 — Ты не посмеешь меня остановить! — воскликнула она, заливаясь слезами.
 Страшная догадка заставила Софи похолодеть.
 — Лиза, — неуверенно проговорила она, — ты не станешь поступать опрометчиво…
 — Я ухожу! — выкрикнула Лиза и еще сильнее расплакалась. Она отвернулась от сестры и принялась кое-как запихивать в чемодан одежду.
 Софи подошла к ней и взяла за руку, заставив повернуться к себе.
 — Дорогая, но что же все-таки случилось? — мягко спросила она.
 — Я ненавижу его! — сказала Лиза, тяжело дыша. — Я никогда не выйду за него замуж… я сейчас уеду… и, Софи, ты должна помочь мне!
 Софи снова почувствовала, как по ее коже пробегает мороз. Она осторожно сказала:
 — Послушай, давай-ка лучше сядем и решим, как лучше поступить…
 — Я уже знаю, что мне делать, это и есть самое лучшее. И у меня нет времени на болтовню! — истерически бросила Лиза. — Я отказываюсь идти к алтарю с типом вроде него!
 — Что заставляет тебя так говорить? — спросила Софи. Лиза повернулась к чемодану, закрыла его и затянула ремень.
 — Сегодня я узнала наконец всю правду. Он в самом деле не выносит женщин, это прекрасно известно в Лондоне. Вообще женщин, всех. Он женится на мне лишь потому… — она посмотрела на Софи полными слез глазами, — потому, что у него нет ни гроша за душой, он абсолютно нищий!
 Софи погладила Лизу по плечу, потом притянула к себе и крепко обняла.
 — Кто рассказал тебе об этом?
 — Я подслушала разговор Кармин и Хилари. И маркиз, кстати, тоже слышал их слова: он так холоден! И он даже глазом не моргнул, когда все это услыхал, и не стал ничего объяснять, наоборот, он, похоже, ждал, что я заговорю об этом!
 — И что ты сказала?
 — Я спросила, правда ли это. — Лиза умолкла. Софи молча смотрела на сестру, ожидая продолжения. Лиза вытерла слезы тыльной стороной ладони.
 — Он сказал «да», просто «да», и ничего больше, никаких объяснений, никаких слов любви, вообще ничего, просто «да», холодное и мерзкое, а потом вытащил меня на веранду, поцеловал и заявил, что мне некуда деваться, я все равно должна выйти за него замуж, и мы оба прекрасно это знаем. Боже, как я его ненавижу!..
 Софи снова обняла Лизу, чувствуя, как в ней нарастает безумный гнев.
 Да, конечно, ее сестра была богатой наследницей, и это прибавляло ей очарования в глазах многих, но все же ни одна женщина в мире не заслуживала такого холодного, бездушного, неуважительного отношения. И в особенности Лиза.
 — Я не дурочка, — сказала Лиза. — Но в меня ведь влюблялись очень многие мужчины, и я надеялась, что в конце концов Юлиан оценит меня… и тоже полюбит… — Закрыв лицо руками, она зарыдала.
 Софи слишком хорошо понимала чувства Лизы. Но все же решила, что обязана воззвать к голосу разума.
 — Ты должна дождаться утра и поговорить с отцом. Будет лучше, если он все узнает, Лиза. А если ты сейчас сбежишь, то погубишь себя, свое будущее.
 — Да отец без ума от маркиза! — воскликнула Лиза. — Он же сам все это устроил! Он спит и видит, как бы выдать меня за настоящего аристократа! Он будет меня успокаивать и уговаривать, чтобы я взглянула на все здраво! — Девушка встряхнула головой. — Ты знаешь, я всегда была почтительной и послушной дочерью. Но сейчас я не могу пойти к отцу. Я боюсь, что он убедит меня выйти за эту скотину. — Лиза снова вытерла глаза. — Пожалуйста, помоги мне выбраться из этого чудовищного платья!
 Софи разрывалась между желанием помочь Лизе и стремлением объяснить ей, как опасно то, что она задумала. К тому же побег не решит проблемы. Ведь Софи и сама уже пыталась убежать от неизбежного, пыталась дважды… Она помогла Лизе снять роскошный туалет.
 — Я просто боюсь думать о том, что произойдет, когда они обнаружат твое исчезновение.
 Лиза надела синюю шелковую юбку со смелой красной отделкой и злобно рассмеялась.
 — Ну, уж я постараюсь так унизить маркиза, так его опозорить, что ему потом и в голову не придет на мне жениться! — Лиза быстро надела синий короткий жакет и застегнула его.
 Софи не сводила глаз со сводной сестры. Хотя глаза Лизы распухли от слез, а кончик носа покраснел, она, собираясь сбежать от своего жениха, выглядела потрясающе красивой и элегантной, изящной и безупречной. Да, подумала Софи, маркиз должен здорово ненавидеть женщин. Ведь иначе он непременно оценил бы свою невесту, которая не просто красива, но и добра, умна… Лиза никогда и никому не причиняла зла; выросшая в роскошной обстановке, она могла бы быть крайне избалованной, но сумела сохранить нежную, любящую душу. И еще Софи инстинктивно догадывалась, что ненависть маркиза к женщинам не случайна, она как-то связана с его темным прошлым и с его покойной женой.
 — Он почувствует себя униженным, на этот счет можешь не беспокоиться… ну разве что в его венах и вправду лед вместо крови, — тихо сказала Софи. — Куда ты намерена отправиться?
 Лиза возбужденно рассмеялась:
 — В Ньюпорт! Там с осени нет ни души, никого, я выбью окно и влезу в дом. В кладовках всегда полно всякой еды, так что с голоду я не умру. Я останусь там до тех пор, пока маркиз не обручится с кем-нибудь еще или не уедет в Лондон. Ох, Софи! Ньюпорт — отличное местечко, правда? Никому и в голову не придет искать меня там!
 Софи пришлось согласиться с этим. Но она не могла избавиться от тревоги, от неуверенности. А что если в венах Юлиана Сент-Клера и в самом деле нет ни капли горячей крови? Ей не хотелось думать об этом.
 Лиза наклонилась к чемодану и застегнула последнюю пряжку.
 — Ну а теперь осталась одна проблема — как улизнуть из дома, чтобы никто меня не заметил.
 — И как же ты собираешься это сделать? — поинтересовалась Софи.
 Лиза мрачно улыбнулась:
 — Я собираюсь вылезти в окно и спуститься по дереву.
 Софи вздрогнула.
 — Лиза! Но это слишком опасно! Ты никогда в жизни не лазила по деревьям!
 — У меня нет выбора, Софи. Это единственный путь. Я ведь не могу просто выйти через парадную дверь, да и через черный ход тоже, по крайней мере сегодня.
 Девушки подошли к окну и выглянули наружу. Они были на третьем этаже. Софи даже представить не могла, как Лиза спустится вниз. И страшно боялась, что сестра свернет себе шею.
 — Прошу тебя, будь поосторожнее! — взмолилась Софи.
 — Буду, буду, — пообещала Лиза, но легкая дрожь в голосе выдала ее страх. Она сбросила на землю чемодан, села на подоконник и свесила ноги наружу. Потом посмотрела на Софи. — Ты всегда была моим лучшим другом, — ласково сказала она. — Я люблю тебя так, как любила бы родную сестру. И когда-нибудь ты простишь меня за то, что я вмешалась в твою жизнь. — И вслед за этим загадочным заявлением Лиза исчезла.
 Софи вскрикнула, но тут же зажала рот ладонью, потому что увидела, как сестра вцепилась в ближайшую к окну толстую ветку старого дуба. Лиза, храбро улыбнувшись, осторожно поползла вниз, то и дело бормоча: «Черт побери!» Софи, почти не дыша, с неровно бьющимся сердцем следила за ее продвижением. Но вот наконец Лиза на вытянутых руках повисла на нижней ветви, болтая ногами в воздухе. Софи вцепилась в подоконник… Лиза разжала руки и упала на землю.
 — Лиза! — отчаянным шепотом позвала Софи. — Лиза! С тобой все в порядке?
 Девушка медленно приподнялась и села, потирая бок. Потом посмотрела наверх и махнула рукой.
 — Да, все в порядке! Похоже, я ничего не сломала!
 Она поднялась на ноги и взяла чемодан. Еще раз взглянув на Софи, послала сестре воздушный поцелуй, побежала через газон, к подъездной дороге, и наконец исчезла за воротами, на Пятой авеню.
 Софи прислонилась к стене, ее охватила слабость, но она чувствовала облегчение. Боже милостивый, Лиза это сделала, она сбежала! Софи замерла так на несколько минут, восстанавливая душевное равновесие. Потом торопливо направилась к двери, отперла ее, вышла и, закрыв спальню на ключ снаружи, поспешила к лестнице.
 Ее не радовало, что сестра нашла способ досадить маркизу, Софи была измучена всеми неожиданными поворотами судьбы, случившимися за сегодняшний вечер. И боялась, что Лизе придется вернуться, как пришлось вернуться ей самой. Да, разумеется, маркиз заслужил наказание. Но Софи мучило тревожное предчувствие, что он и не подумает вернуться в Англию, поджав хвост, как побитая собака.
 Потом она вспомнила о собственной несчастной любви, и ее губы сжались. Внизу ее ждет Эдвард. И пожалуй, если она задержится еще на минуту-другую, он может подняться наверх в поисках ее.
 Поворачивая к лестнице, Софи вдруг припомнила прощальные слова сестры. Что могла сделать Лиза, как она вмешалась в жизнь Софи? Впрочем, ответ был очевиден. Это именно Лиза пригласила Эдварда, она сообщила ему, что Софи будет на балу. Ведь больше никто и не знал, что Софи собирается приехать… Да, лишь так можно объяснить появление Эдварда. Софи и сама не знала, плакать ли ей по этому поводу или радоваться.
 — Ты живешь вот здесь?!
 Софи уже жалела о том, что позволила Эдварду повидать Эдану в такой поздний час. Ведь время близилось к полуночи. Они с Эдвардом довольно давно уехали с бала: путь от Ист-Сайда до портового района был неблизким. Софи так и не попрощалась с Генри, она просто не сумела его найти.
 А теперь она сидела в «даймлере» Эдварда, закутавшись в черную бархатную накидку, взятую у сестры, остро ощущая, что рядом с ней — мужчина. Дело было не только в том, что она любила его и желала — слишком, слишком сильно… Ее еще и мучили, дразнили обрывочные воспоминания прошлого, сказочные мгновения, вроде того дня в «Дельмонико» или… или их недавнего поцелуя. Но хуже всего то, что Софи не доверяла Эдварду, она не знала, как он может повести себя в следующий момент.
 — Черт побери! — выругался Эдвард. — Да разве здесь может жить леди? Это же черт знает что, Софи, тут же околачиваются всякие подонки!
 И словно нарочно для того, чтобы подтвердить правоту Эдварда, тишину ночи внезапно нарушило разухабистое пение пьяных мужчин. Софи увидела группу моряков, которые, поддерживая друг друга, чтобы не упасть, тащились по грязной улице по направлению к «даймлеру».
 — У меня слишком мало денег, — тихо сказала Софи. — Что мне оставалось делать, Эдвард?
 — Сюзанна отказалась помочь тебе?
 Она молча склонила голову.
 — Это потому, что ты не захотела отдать Эдану чужим людям?
 Софи вздрогнула:
 — Ты знаешь!
 — Да, я знаю.
 На ее глаза навернулись слезы. Как трудно было удержаться и не броситься на грудь Эдварду, не вцепиться в него, как в якорь спасения…
 — Да, поэтому.
 Он скрипнул зубами.
 — Тебе не нужно больше ни о чем тревожиться. Вообще ни о чем.
 Она закрыла глаза, откидываясь на спинку сиденья. Как глупо она себя вела! Эдвард любит их ребенка — и он всегда поможет Эдане и, разумеется, ей, Софи. Следовало понять это сразу, в то самое мгновение, когда Эдвард увидел свою дочь.
 Софи переполняла благодарность. Ей было так трудно сопротивляться этому человеку.
 — Спасибо…
 Эдвард промолчал. Он вышел из автомобиля и помог выйти Софи. Он крепко держал ее под руку, пока они шли по дощатому настилу, ведущему к полусгнившему крыльцу меблированных комнат. Софи достала из кармана ключ. Эдвард отобрал его и сам отпер дверь. Софи с горечью подумала, что они ведут себя как давно женатая пара, вот только женатые пары не живут в обшарпанных меблированных комнатах в портовом районе. Если бы они и вправду были женаты, Эдвард отпирал бы для нее двери совсем другого дома…
 И еще Софи знала, что, будь они женаты, между ними не держалось бы явно ощутимое напряжение, родившееся из недоверия, боли и взаимного непонимания. И в этом напряжении крылось острое желание, плотский голод…
 Эдвард сказал, что грубое вожделение пробудилось в нем из-за ее открытого платья, но ведь сейчас этого платья не было видно, однако Софи знала, что Эдвард так же ощущает их близость, как и она сама. И она почувствовала некоторое удовольствие от этой мысли. В конце концов, последние два года не прошли напрасно, преображение завершилось… Гадкий утенок превратился в лебедя, искалеченное дитя стало соблазнительной женщиной.
 И соблазнительной не только для Эдварда. Да, это удивительно, да, Софи просто потрясена этим, но она знала точно, что и Жорж Фрагар находил ее желанной, и Генри Мартен. Два года назад она просто посмеялась бы, скажи ей кто-нибудь, что найдется мужчина — один, а не три, — для которого она будет единственной на свете. И пожалуй, самым важным было для нее то, что двое из этих троих признались ей в любви.
 Софи знала, что слишком опасно сосредоточиваться на подобных мыслях, потому что в глубине ее сердца начинали закипать гнев и тяжелая печаль. Софи встряхнула головой. Ступени поскрипывали под ногами, когда они с Эдвардом поднимались наверх. Открыв дверь, она скользнула в комнату. Эдана спала в самодельной колыбели, сооруженной из корзины молочника. Софи склонилась над малышкой, чтобы поправить одеяльце. Было что-то ужасное в том, что Эдвард видит свою дочь в подобной обстановке, в обшарпанной комнате, спящей в старой корзине, под красной шалью Рашель вместо полога.
 Софи напряглась, когда Эдвард подошел к ней и встал рядом. Не в силах удержаться, посмотрела на него. Эдвард не сводил глаз с дочери, кончик его носа порозовел, глаза подозрительно блестели.
 — Я уже думал, что потерял ее, — хрипло прошептал он. — Я боялся, что ты увезешь ее куда-нибудь далеко и я никогда не найду вас.
 Софи возненавидела себя за собственные поступки.
 — Ох, Эдвард, я была не права, ужасно не права, пожалуйста, прости меня!
 Он серьезно и вопросительно посмотрел ей в глаза. Софи крепко сжала руки, чтобы не дать им коснуться Эдварда. Ведь он так огорчен тем, что она сделала, и ее тянуло утешить его. Но коснуться Эдварда означало… Софи знала, что должна бороться с искушением — тем искушением, которое представлял для нее Эдвард как мужчина.
 Казалось, они бесконечно долго смотрели друг на друга. И что-то пронеслось между ними, что-то мощное и странное. Как будто стали видимыми нерушимые цепи, связавшие их навек. В это мгновение Софи поняла, что Эдана приковала ее к Эдварду навсегда, и ничего тут не поделать. И Софи была счастлива… отчаянно счастлива.
 Губы Эдварда сжались. Его тело качнулось в сторону Софи…
 — Cherie, ты вернулась, так рано! — послышался голос Рашель. — Ох!..
 Софи глубоко вздохнула, стараясь сдержать дрожь, она была почти уверена, что, не появись из соседней комнаты Рашель, Эдвард поцеловал бы ее. Она шагнула в сторону и обхватила себя за плечи, мысленно твердя, что это лишь к лучшему, что Рашель вошла вовремя… Она не должна снова связываться с ним, не должна. Ей не вынести всего этого во второй раз…
 — Pardonnez-moi [20] , — пробормотала Рашель, переводя взгляд с одного на другого.
 — Но ты ничему не помешала, — пожалуй, слишком громко заявила Софи. — Рашель, ты ведь помнишь Эдварда?
 Рашель кивнула. Взгляд Эдварда скользнул по ней, и Софи вдруг в первый раз заметила, что ему не по душе ее подруга. А в Париже она решила, что Рашель понравилась ему так же, как всем мужчинам.
 — Bien sur, — сказала Рашель. — Enchantee, monsieur [21] . Эдвард коротко кивнул и повернулся к Софи:
 — Вы не можете оставаться здесь.
 Софи вздрогнула:
 — Что?..
 — Вы не можете оставаться здесь! Я не позволю, чтобы Эдана находилась в подобной обстановке. И не вздумай утверждать, что тебе здесь нравится, Софи.
 Софи была испугана, и в то же время в ней рождалась робкая надежда…
 — И что же ты предлагаешь?
 — Мы снимем пока номер в «Савое», а потом подыщем что-нибудь более подходящее, — сдержанно произнес Эдвард.
 Софи медленно кивнула:
 — Хорошо.
 — Укладывайте свои вещички. Совершенно незачем ждать утра, чтобы выбраться из этой чертовой крысиной дыры.
 Софи прежде лишь один раз была в «Савое», когда решительно отправилась к Эдварду с намерением стать его любовницей. Но тогда она пребывала в таком волнении, что почти не рассмотрела прославленный отель. Зато теперь, держа на руках спящую Эдану, она стояла рядом с Рашель в огромном вестибюле гостиницы и, полная изумления, смотрела по сторонам. Эдвард возле стойки о чем-то говорил с портье.
 Было уже за полночь, и в вестибюле царила пугающая тишина. Кроме гостиничной прислуги никто их не видел, и это слегка утешало Софи. Почему-то, приехав сюда, она почувствовала неуверенность, ей казалось, что она выглядит падшей женщиной. И ей казалось, что портье или кто-то другой вот-вот порицающе уставятся на нее.
 Эдвард быстрым шагом подошел к ним. Сердце Софи беспокойно забилось при его приближении. Нет, просто невозможно было смотреть равнодушно на этого человека. Тем более что в черном смокинге он выглядел на диво элегантно. К тому же он героически спас ее, когда она, надо признаться, утомилась сверх всякой возможности. Ее душа была так изранена за последние недели, и Эдвард казался ей несравненным, сказочным рыцарем.
 — Боюсь, у них сейчас нет подходящих номеров, — сообщил Эдвард.
 Софи попыталась скрыть разочарование.
 — Но нам достаточно и одной комнаты, Эдвард.
 — Забудь об этом. Вы займете мой номер. А комнату я уже снял для себя.
 — Эдвард…
 — Тихо! Не пытайся меня переубедить, все уже решено. — И впервые за этот вечер он едва заметно улыбнулся. Глаза его, устремленные на Софи, потеплели. Сейчас он был именно тем человеком, с которым она познакомилась и которого полюбила почти два года назад.
 Софи опустила голову, баюкая Эдану. Они все вчетвером вошли в лифт и несколькими минутами позже уже были на пятом этаже. Эдвард распахнул дверь номера, до сих пор принадлежавшего ему.
 — К счастью, здесь две спальни. Маленькую я использовал как кабинет, но утром я заберу все свои вещи. Софи, моя спальня вон там.
 Хотя Софи и приходила сюда в поисках Эдварда, ей не довелось тогда рассмотреть его номер. Однако она была уверена, что Эдвард снимал эти же самые апартаменты. И, охваченная любопытством и почти благоговейным страхом, Софи огляделась по сторонам.
 Она стояла в круглом холле. Пол в нем был бежевого мрамора; фальшивые двери и окна, написанные маслом на стенах, создавали впечатление, что за ними расположен огромный салон. Но настоящая гостиная находилась прямо напротив входа. Мраморный пол был почти целиком закрыт огромным синим восточным ковром. В одном углу стояли обитые английским ситцем маленькие кушетки, а в другом — небольшой диванчик, обтянутый красным дамастом, и пара мягких стульев с высокими спинками и подлокотниками. На одной из стен красовался гигантский декоративный экран, от пола до потолка. Напротив него располагался мраморный камин. Красные занавеси из дамаста висели на окнах, выходящих на Центральный парк; на стенах Софи увидела несколько картин работы французских и английских художников восемнадцатого и девятнадцатого веков.
 Слева находился обеденный стол на восемь персон, дверь возле него вела в крохотную кухоньку. И слева же была маленькая спальня, в которой Эдвард устроил себе кабинет. Софи сразу определила, что работал Эдвард за небольшим секретером — там в беспорядке лежали бумаги.
 Эдвард взял Софи за руку и повел через гостиную. Она сделала вид, что не чувствует, как горяча его рука, а когда нога Эдварда коснулась тафты ее юбки, Софи поклялась себе, что ее это ничуть не волнует.
 Они остановились на пороге большой спальни. Его спальни. Софи взглянула на огромную кровать под балдахином и вдруг ощутила, почувствовала, что в этой постели спал Эдвард — и прошлой ночью, и позапрошлой… Конечно, утром постель прибрали, но теперь край золотисто-желтого покрывала был отвернут, и из-под него виднелись более темные желтые простыни. И Софи вдруг захотелось узнать, была ли в этой постели какая-нибудь женщина… Она тут же выругала себя за подобные мысли.
 Эдвард отпустил ее руку. Софи казалось, что момент чересчур интимен… Ей нелегко было занять номер Эдварда, его спальню, его кровать. Ему бы следовало понять это и не входить в спальню вместе с ней. Софи оглянулась, ища подходящее местечко для Эданы. Она чувствовала, как горят ее щеки.
 Эдвард сказал:
 — Я попросил, чтобы прислали детскую кроватку. Ее сейчас доставят.
 Как он сумел угадать ее мысли? Софи боялась встретиться с ним взглядом. Она подошла к кровати и положила спящую девочку в самый ее центр, но сама не осмелилась присесть рядом, ведь Эдвард мог принять это за своего рода поощрение. Повернувшись к Эдварду спиной, Софи осторожно погладила шелк покрывала.
 — Может быть, тебе не стоит дожидаться, пока принесут кроватку, — сказала она, стараясь не думать о тех проблемах, которые могут возникнуть из-за того, что она поселилась в отеле, на глазах у всех, вместе с дочерью… да еще в номере Эдварда. И о тех проблемах, которые уже возникли, потому что Эдвард снова вошел в ее жизнь.
 Она слишком устала. Завтра она разберется в своих мыслях… и в своих чувствах.
 — Хорошо. — Эдвард кивнул, явно колеблясь. Потом быстро шагнул вперед. Софи замерла, но он склонился к Эдане, а не к ней, и легко коснулся губами лобика ребенка. Потом выпрямился и в упор посмотрел на Софи. Она не смогла даже пошевельнуться.
 — Спокойной ночи. — Он поклонился вежливо, официально. И, быстро развернувшись, пошел к выходу.
 Софи, вцепившись в покрывало, смотрела ему вслед. Она слышала, как открылась и закрылась входная дверь, и с судорожным вздохом опустилась на кровать рядом с дочерью.
 — Что же мне теперь делать? — простонала она.
 Рашель, как обычно, забрала Эдану после утреннего кормления. А Софи мгновенно заснула. Давным-давно она не спала так глубоко и спокойно, как в эти несколько часов после рассвета. А теперь она медленно просыпалась. В окно спальни били солнечные лучи. На мгновение Софи смутилась: она была уверена, что, когда ложилась спать, опустила шторы.
 А потом вдруг вспомнила, где находится. Она в великолепном номере отеля «Савой» — в номере Эдварда… в его роскошной постели. Софи глубже зарылась под пуховое одеяло, в шелковые простыни. Впервые за долгое время она чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя защищенной, почти свободной от забот. Какое это огромное облегчение — проснуться без страха!..
 Софи повернулась на бок. Простыни и подушки были гладкими, нежными, они ласкали ее голые руки и ноги, чуть-чуть возбуждая. Прошедшей ночью Эдвард ворвался в ее жизнь, словно рыцарь в сверкающих доспехах, примчавшийся на помощь прекрасной даме в момент наивысшей опасности. И вдруг что-то заставило напрячься живот Софи, мышцы ее бедер… Желание. Бешеное, яростное, обжигающее…
 Софи снова повернулась, на этот раз на спину, и наполовину откинула одеяло. Не в первый раз она просыпалась вот так, охваченная пульсирующей волной, с фантастическими мечтами об Эдварде. Но до сих пор ей не приходилось лежать на шелковых простынях в его постели, почти голой: она так устала вчера, что у нее просто не хватило сил сменить поношенную сорочку на фланелевую ночную рубашку. Наконец Софи проснулась окончательно и удивилась, почему она не испытывает стыда из-за ощущений, мучающих ее тело, почему она никогда не стыдилась желания, однажды пробужденного в ней Эдвардом. Может быть, потому, что, когда они занимались любовью в ту единственную ночь, это была именно любовь? Это было прекрасно, прекрасно, между ними не было ничего грязного, развратного, нечистоплотного. Но это было так давно… Она гадала, сумеет ли она справиться с искушением, сумеет ли устоять перед Эдвардом…
 Софи неторопливо села. Ночью она не заплела волосы в привычную косу, и теперь они тяжелой массой упали ей на плечи. Софи окончательно отбросила одеяло и спрыгнула на пол. Но, сделав два шага, остановилась.
 Ей показалось, что на нее кто-то смотрит.
 Сердце Софи подпрыгнуло. Она медленно повернулась — и похолодела.
 В дверях стоял Эдвард и внимательно глядел на нее.
 Софи не могла двинуться с места. Лишь сердце колотилось так, что его биение оглушало ее.
 Голубые глаза Эдварда впились в нее, словно глаза ястреба в близкую добычу.
 Софи внезапно охватила паника. Темный огонь во взгляде Эдварда не оставлял сомнений, она знала, о чем он думает.
 И лишь теперь Софи поняла, как она выглядит. Ее распущенные волосы ужасно спутались, напоминая теперь птичье гнездо. На ней лишь тонкая, потертая сорочка, едва закрывающая бедра. А под сорочкой и вовсе ничего нет. Вид у нее явно безнравственный, впрочем, это соответствовало тому, что чувствовало ее тело…
 Софи сказала себе, что нужно убежать, скрыться. Ведь Эдвард сейчас так походил на хищника. Но ее ноги отказались повиноваться разуму, к тому же разум Софи и сам сейчас не слишком уверенно говорил, что правильно, а что — нет…
 Софи посмотрела в глаза Эдварда. И увидела в них именно то, чего боялась. Да, Эдвард смотрел сквозь сорочку, потом он взглянул на ее обнаженные ноги… потом на грудь, почти не скрытую тонкой тканью… Потом его синий голодный взор остановился на губах Софи.
 Она наконец опомнилась. Сорвала с кровати желтое покрывало и завернулась в него.
 — Что ты здесь делаешь? — Голос ее звучал хрипло.
 — Любуюсь наилучшим из зрелищ Манхэттена. — И, не добавив к этому ничего, Эдвард резко повернулся и вышел из спальни.
 Содрогаясь от горячего, неодолимого желания, Софи проводила его взглядом, охваченная противоречивыми чувствами — одновременно и разочарованием, и облегчением. И бешеной злобой. Злобой на Эдварда, на себя, но больше всего — на жизнь.
 Сбросив покрывало, Софи побежала в ванную комнату. Там на вешалке за дверью висел халат, и Софи натянула его на себя. Слишком поздно она поняла, что халат мужской — халат Эдварда. Его запах Софи ни с чем бы не спутала. Стиснув зубы, чувствуя, как шелк касается ее почти совсем голого тела, она быстро вышла из спальни. Но в гостиной резко остановилась. Эдвард стоял у окна, спиной к ней, и смотрел на Центральный парк. А позади Эдварда, на овальном столе, был накрыт завтрак, достойный короля, нет, четырех королей. Дразнящие, аппетитные запахи поднимались от накрытых тарелок; можно было не сомневаться, что под крышками прячутся бекон, яйца, колбаса и бифштексы. На закусочных тарелках были разложены копченый лосось и сиг, ломтики окорока и сыров, множество фруктов, тут же стояли корзинки с печеньем и пирожными. Кушанья занимали каждый квадратный дюйм стола, оставляя место лишь для двух тарелок китайского фарфора и серебряных приборов. А где же Эдана и Рашель?
 Софи наконец обрела дар речи:
 — Где Эдана?
 — Я велел Рашель погулять с ней в парке.
 Софи мгновенно рассвирепела.
 — Ты… что?!
 Он повернулся к ней и спокойно повторил свои слова.
 — И Рашель оставила меня тут одну, спящую… с тобой?!
 Эдвард смотрел на нее с непонятным выражением в глазах.
 — Но ведь это мой номер.
 Софи глубоко вздохнула:
 — И что же, так будет и впредь?
 — В моей теперешней комнате едва помещается кровать, и мне совсем не хотелось там завтракать. Я подумал, что ты наверняка тоже проголодалась. Я уже больше часа жду, когда ты проснешься. Наконец решил зайти и взглянуть, жива ли ты вообще. Не моя вина, что ты спишь в хлопковом лоскуте, который абсолютно ничего не скрывает.
 Софи сложила руки на груди, не сомневаясь в том, что Эдвард слишком хорошо запомнил, как она выглядела в своей древней, поношенной сорочке.
 — Можешь быть уверен, — ядовито сказала она, — если бы мне пришло в голову, что ты явишься ко мне в спальню, я бы закуталась в монашескую рясу.
 Его глаза сузились.
 — В самом деле?
 Ей не понравился интерес, вспыхнувший в его взгляде, что-то в ее словах разожгло Эдварда. А может быть, его желание никогда и не угасало, просто сейчас он не сумел его скрыть. Софи отступила назад.
 — Да!
 — Как быстро ты забыла вчерашний вечер, — пробормотал он. — А на тебе и сейчас надет этот лоскуток?
 Софи стала медленно пятиться к двери.
 — Эдвард, с твоей стороны очень мило заказать завтрак, и конечно, я понимаю, что тебе приятнее было бы поесть здесь, а не в твоей новой комнате. И у тебя есть все права завтракать именно здесь! Я пойду оденусь. Начинай без меня.
 Внезапно он улыбнулся. В этой улыбке таилась лишь самая малость коварства, она была почти доброй.
 — Похоже, то, что я заказал, у кого-то совсем не вызывает аппетита.
 Софи хотела было убежать, но рука Эдварда упала на ее плечо. Он заставил Софи повернуться лицом к нему. Она увидела, что их разделяет не более дюйма.
 — Ты выглядишь достаточно хорошо для завтрака, — мягко сказал Эдвард и подтолкнул ее к столу.
 Софи внутренне напряглась, чувствуя, что ей трудно дышать, что она не способна думать… Она едва слышно всхлипнула, когда рука Эдварда скользнула по ее спине к пояснице.
 — Я не намерена завтракать с тобой, — прошептала она.
 — А почему? — тоже шепотом спросил он, почти касаясь губами ее рта. Софи снова всхлипнула, когда Эдвард крепко прижал ее к себе, их бедра соприкоснулись. Эдвард был возбужден, его мужское естество напряглось, горячее и огромное. — Какого черта, почему нет? — снова прошептал он.
 Софи пыталась найти подходящие слова, пыталась понять, почему она не должна уступать ему. Ах да, дело в ее сердце, вспомнила она наконец. Она должна защищаться, чтобы не страдать после…
 — Не надо, Эдвард, пожалуйста…
 Но он не обратил внимания на ее слова.
 — Я хочу поцеловать тебя. И мы оба знаем, что тебе это понравится.

 Глава 26

 Софи отрицательно покачала головой. Но их взгляды уже встретились… Словно со стороны она услышала свое тихое всхлипывание, когда Эдвард медленно обхватил ее, все крепче и крепче прижимая к своему мускулистому телу. Софи уперлась руками в его грудь, но это был лишь жест беспомощности. Софи просто не могла заставить себя по-настоящему отстраниться от Эдварда.
 Если бы только она не любила этого человека… Тогда, может быть, ей бы не так отчаянно хотелось слиться с ним, раствориться в нем. Тогда, может быть, она не пылала бы таким огненным, острым, безумным желанием…
 Губы Эдварда коснулись ее губ. Это прикосновение было таким дразнящим, что Софи задохнулась.
 — Тебе это нравится, — произнес он с откровенной жаждой в голосе и в то же время торжествующе. Глаза его сверкали. — Я вижу это, я чувствую ответ в твоем теле…
 — Нет! — Софи нашла в себе силы солгать, она была в отчаянии и ярости, она знала, как он хочет поцеловать ее, она знала, что Эдвард сумеет добиться своего, и ей было страшно. Он снова ранит ее — а ей просто не вынести еще одного удара.
 — Да, — прошептал он, нежно улыбаясь и прижимая свои отвердевшие чресла к ее бедрам. Его пальцы гладили ее плечи, сквозь шелковый халат сжимали ее болезненно напряженную грудь. — Ох Боже…
 И Софи знала, что Эдвард думает о том же, о чем и она, — он предвкушает, как войдет в нее, глубоко и сильно… Она почувствовала слабость, у нее слегка закружилась голова. Ей доставляло острое наслаждение прикосновение его мужского естества к ее влажному, раскрывшемуся лону. И она наслаждалась тем, как его пальцы ласкали ее отвердевшие соски — сквозь шелк халата и хлопок сорочки, и его теплым дыханием, щекочущим ей губы.
 Софи застонала.
 Эдвард, хрипло пробормотав что-то, впился в ее губы, закрыв их жадным поцелуем.
 И все исчезло, весь мир растворился и перестал существовать, остались лишь его губы, целующие ее, и его крепкое тело, содрогающееся от желания… И Софи сдалась. Она раскрылась навстречу Эдварду, прижалась к нему. И тут же Эдвард обратился в жадного, пожирающего ее монстра.
 Софи отвечала на его поцелуи, ласкала его губы. Она покусывала его, проникала в него… Руки Эдварда скользнули вниз и сжали ее упругие ягодицы. И снова вернулись к груди, и сжимали, ласкали ее упорно и настойчиво, пока из сосков не потекло теплое молоко.
 Софи вскрикнула, чувствуя, что ее жажда становится чем-то необъятным, неодолимым. Руки Софи метнулись к его бедрам, настойчиво прижимая их к своему трепещущему телу. Эдвард одним движением сорвал с нее халат и сорочку — ветхая ткань разорвалась почти беззвучно. Софи едва дышала от восторга и наслаждения, когда его губы нашли ее соски. Почти рыдая, она откинула голову, и Эдвард впился в них — в один, в другой…
 И больше уже она не могла выдержать. Желание бушевало в ее теле, став настоящим безумием. Ее пальцы гладили твердую выпуклость под его брюками. Неистово дрожа, она сжимала и ласкала его плоть… Эдвард, задохнувшись, оторвался от ее груди. А мгновением позже он уже нес ее в спальню. Распахнув дверь ударом ноги, он положил Софи на постель и сам лег сверху.
 И все на свете потеряло свое значение. Софи раздвинула колени, обхватила ногами его бедра. Эдвард быстрым движением расстегнул брюки. Один короткий миг они смотрели в глаза друг другу. И вот уже Эдвард страстно пронзил ее…
 Софи вцепилась в его плечи и, яростно двигая бедрами, кричала: «Да, Эдвард, да!..» Ее ногти впивались в его спину. Он замер на секунду, но потом, отвечая на ее бешеный призыв, стал действовать резче и быстрее. У Софи в мозгу билась лишь одна связная мысль: она любит этого человека, она всегда его любила. И чуть позже ее закружил огненный вихрь, безумный и яркий, и она рассыпалась искрами в бесконечном экстазе.
 Когда Софи, тяжело дыша, открыла глаза, она встретила яркий, настойчивый взгляд Эдварда. Он не двигался, но все еще был внутри нее — твердый и напряженный. Что-то вспыхнуло в глубине его голубых глаз, и он прижался к губам Софи в долгом, нежном поцелуе. Потом внимательно, испытующе взглянул на нее.
 — Софи…
 И снова начал ласкать ее, крепче и быстрее чем прежде. Несмотря на то что Софи лишь недавно достигла вершины, она почувствовала, как новая волна желания вздымается в ее крови. Эдвард обхватил ее руками и резко, одним движением, проник в самую глубь — и тут же вскрикнул, содрогаясь и зарываясь лицом в ее волосы.
 Софи, закрыв глаза, гладила его спину, наслаждаясь ощущением его тела. Сердце ее колотилось, как дикая птичка, попавшая в западню, и она ощущала удары его сердца — тяжелые и быстрые… Ей не хотелось думать. Она прижалась щекой к щеке Эдварда. Ей было хорошо, хотя к радости примешивалось слишком много горечи.
 Эдвард пошевелился. Софи замерла, боясь того, что могло произойти теперь. Боже, ведь они совсем чужие друг другу. И всего этого нельзя было допускать — никогда, никогда… Что они теперь скажут друг другу? Привет? Пока? Все было очень мило, спасибо?
 Софи моргнула, стараясь удержать подступившие слезы.
 Эдвард лег рядом, обнимая Софи одной рукой, так что она уютно устроилась у него под боком. Софи боялась посмотреть на него, но радовалась уже тому, что он не оттолкнул ее. Она чуть напряглась, когда Эдвард погладил ее по плечу, по руке… И тут же почувствовала, как его пальцы исследуют ее талию, живот…
 Софи больше не могла делать вид, что не замечает этого, и открыла глаза, чтобы посмотреть ему в лицо. Она и сама не знала, что ожидала увидеть, — возможно, наглое мужское самодовольство, но Эдвард был очень серьезен, почти мрачен. Софи слегка вздрогнула. Неужели он жалеет о том, что произошло?
 Софи могла справиться почти со всем на свете, и два последних года доказали это, но ей не вынести его сожалений по поводу их великолепной, всепоглощающей страсти…
 — Вообще-то я пришел не за этим, — сказал Эдвард. Софи на мгновение перестала дышать. Прежде она бы не поверила ему — но сейчас, посмотрев в его глаза, поняла, что он говорит правду.
 — Так уж получилось, — проговорил Эдвард, по-прежнему держа руку на ее животе. — Но я не хочу извиняться.
 Софи смотрела на его большую загорелую руку, лежащую на ее белом, плоском животе, чуть ниже пупка, всего в дюйме от гнездышка золотистых волос. Отодвинув эту руку, Софи села и, взяв халат, завернулась в него.
 — Я и н-не хочу твоих извинений.
 На щеке Эдварда дернулся мускул. Чуть помедлив, он тоже сел и оделся.
 — Нам было очень хорошо, Софи.
 Софи отвела глаза, стараясь убедить себя, что Эдвард не хотел причинить ей боли своими словами. Но сама она никогда не сказала бы так о том, что между ними произошло. «…Было очень хорошо». Потрясающе, великолепно, незабываемо — да, но только не «очень хорошо». Но Эдвард, похоже, ждал ответа, и потому Софи пробормотала:
 — Да…
 — Почему ты такая тощая?
 Софи вытаращила глаза: — Что?
 — Ты родила ребенка. Но ты сейчас худее, чем была, когда мы встретились. Ты что, совсем не ешь?
 Софи встревоженно замерла. И, осторожно выбирая слова, ответила:
 — Ну, видишь ли, мне было бы нелегко поправиться. Я ведь почти не спала все это время, ребенок требует больших забот, хотя Рашель и помогает мне. И… я в постоянной тревоге. У меня нет аппетита.
 Глаза Эдварда потемнели.
 — Но ведь ты кормишь Эдану!
 Софи вспыхнула, подумав не о дочери, а о том, как Эдвард ласкал ее налитую молоком грудь.
 — Да, конечно.
 Эдвард встал с кровати, засунул руки в карманы и повернулся к Софи спиной. Он долго смотрел в окно. На улице шел снег.
 — Но теперь тебе не о чем беспокоиться, ты же знаешь.
 Софи хотелось, чтобы он обернулся, ей нужно было видеть его лицо.
 — О чем ты, Эдвард?
 Он, резко развернувшись, шагнул к ней.
 — Эдана — моя дочь. Ты ее мать. Это дает мне определенные права. И одно из моих прав — помогать ей… и тебе тоже.
 Софи тяжело сглотнула и проговорила:
 — И у тебя есть право пользоваться моим телом?
 Он вздрогнул.
 — Милая моя, но ведь и ты точно так же пользуешься мной!
 Софи лишь махнула рукой, не найдя слов.
 Но Эдвард уже рассердился и продолжал:
 — Не помню, чтобы мне хоть раз в жизни приходилось встречать такую горячую, чувственную женщину!
 Софи сморщила губы. Что она могла сказать? Что страсть, которую она испытывает к нему, питается любовью? Что она будет желать его даже тогда, когда состарится и поседеет?
 Взгляд Эдварда остановился на тяжело дышащей груди Софи.
 — Да, таких горячих женщин мне никогда не приходилось встречать.
 — Прекрати!
 — У тебя были хорошие учителя, Софи.
 — Ты был моим учителем.
 Он рассмеялся:
 — Это дело давнее. Тогда ты была девственницей, а не соблазнительницей.
 — Прекрати, прошу тебя!
 — Почему? Потому что правда не слишком красива? Потому что она не соответствует твоей благопристойной внешности? — В его взгляде горело бешенство. — А Генри знает, как ты горяча? Он это знает?
 — Прекрати! — закричала Софи.
 — Нет! — тоже сорвался на крик Эдвард. Софи похолодела. — Нет! — Его рука вдруг взметнулась и одним ударом сбросила с бюро все стоящие на нем безделушки. Стеклянные флаконы и фарфоровые вазочки с грохотом разлетелись на мелкие осколки.
 Софи задрожала от страха.
 Эдвард шагнул к ней, кипя от ярости, и резко остановился возле самой кровати.
 — Ты собираешься встретиться с ним сегодня? — рявкнул он.
 Софи, прижав к себе подушку, во все глаза смотрела на него, слишком напуганная, чтобы отвечать.
 — Ты собираешься?! — снова заорал он.
 — Н-нет… — прошептала Софи. — То есть я хотела сказать, я не знаю…
 — Ты не знаешь! — Он развернулся и врезал кулаком по изумительной бело-синей восточной лампе, слетев на пол, она разбилась.
 Софи прижалась к спинке кровати.
 — Ты собираешься выйти за него замуж? — ревел Эдвард, словно раненый бык.
 Софи знала, что ей хотелось бы ответить на это, но… Слезы хлынули из ее глаз.
 Эдвард выругался. Он бросился к бюро и с такой силой выдернул один из ящиков, что тот рухнул на пол. Эдвард нагнулся и схватил квадратный бархатный футляр, потом ногой отшвырнул ящик в угол. Он подошел к Софи и бросил ей футляр. Тот ударился о колени Софи.
 — Открой!
 Софи посмотрела на футляр, лежащий у ее ног, ей страшно было дотронуться до него, страшно заглянуть внутрь…
 — Открой, черт побери! — снова заорал Эдвард.
 Всхлипнув, Софи потянулась к футляру, взяла его и открыла. Сердце в ее груди перевернулось. Внутри оказалась пара изумительных серег-подвесок с бриллиантами, стоившими целое состояние. Там лежало еще и бриллиантовое ожерелье, и кольцо с солитером. И это было обручальное кольцо.
 — Это я приготовил для тебя, — хрипло проговорил Эдвард. Софи, сдерживая слезы, застилавшие ей глаза, посмотрела на него, держа в руках открытый футляр, не зная, что делать с драгоценностями… и с Эдвардом.
 — Этого с тебя довольно? — резко спросил он. — Разве не этого ты желаешь? Разве не этого желают все женщины? Или ты по-прежнему хочешь выйти замуж за проклятого Генри Мартена?
 Лицо Эдварда покраснело от гнева.
 — Я никогда не говорила, что хочу выйти замуж за Генри, — едва слышно прошептала Софи.
 Но Эдвард был слишком взбешен, чтобы расслышать ее слова. Он подошел к стене и сорвал с нее картину — прекрасного Давида, — за которой оказался скрыт сейф. Пальцы Эдварда нервно повернули замок. Металлическая дверца со щелчком распахнулась. Эдвард, зажав что-то в кулаке, повернулся к Софи.
 — Ты все еще думаешь о том, чтобы выйти за Генри? — спросил он и швырнул в нее чем-то.
 Софи вскрикнула от испуга, когда на нее посыпались какие-то маленькие предметы. Наконец она поняла, что это бриллианты — всех размеров и форм, ограненные, пылающие огнем, и теперь эти бриллианты рассыпались по кровати вокруг Софи, подмигивая ей.
 — Так в чем дело, Софи? — выкрикнул Эдвард. — Черт бы тебя побрал! Черт бы тебя побрал! Я для тебя недостаточно хорош, да, так? Но неужели и вот это не сделает меня годным для тебя? — Он резким жестом указал на сверкающую драгоценностями кровать. Потом, взяв несколько бриллиантов и прихватив заодно полу шелкового халата Софи, поднес руку к лицу девушки, при этом обнажив ее ноги до самых бедер.
 Софи уткнулась лицом в ладони и зарыдала.
 Эдвард выругался. Софи вскрикнула, когда он резко одернул на ней халат, потом с силой схватил ее за плечи и поднял. Софи оказалась стоящей нос к носу с Эдвардом. Никогда в жизни она не видела людей в такой ярости.
 — Ты не выйдешь за Генри Мартена! — выдохнул он и отпустил Софи так внезапно, что она свалилась на подушки, как тряпичная кукла. — Черт бы тебя побрал! — снова выкрикнул Эдвард и вышел из комнаты.
 Через секунду громко хлопнула входная дверь номера.
 Софи, дрожа, сползла с кровати. Бриллианты впивались в ее ноги, в бедра, кусаясь и царапаясь. С горьким, сердитым возгласом Софи смахнула с постели сверкающие камни, и они застучали по полу.
 — Черт бы тебя побрал! — прошептала она вслед Эдварду. — Черт бы тебя побрал!
 Эдвард стоял, ожидая лифта, его руки были засунуты глубоко в карманы, челюсти сжаты. Отчасти его гнев уже улегся, как пыль после налетевшего и умчавшегося шквала, но все же он еще не до конца успокоился. Где-то в глубине все еще кружились последние пылинки…
 Да, Эдвард раскаивался в том, что позволил себе так сорваться, но он ничуть не жалел о том, что отдался своей страсти. Несмотря на то что Софи жила в среде свободных художников, она не обладала таким опытом, как Эдвард, и потому не могла понять, как уникален их союз. Но Эдвард прекрасно это понимал. И он понимал, почему их взаимная страсть так отличается от всего, что ему довелось испытать. Он никогда еще не занимался любовью с женщиной, за которой гонялся бы почти два года… с женщиной, души и тела которой он так долго искал.
 Эдвард снова вздрогнул, но на этот раз не от гнева, а от боли и твердой решимости. Да как она может вообще думать о том, чтобы выйти за Генри Мартена, — и отказывать ему?.. Это было просто непостижимо. Ему хотелось сейчас же повернуться, промчаться по коридору, вышибить дверь ее номера, разгромить там все, а потом потащить ее за волосы к ближайшему городскому судье.
 Эдвард закрыл глаза, пытаясь справиться с новой горячей волной безумного гнева. Никогда прежде он не испытывал подобной ярости. Он был достаточно разумен, чтобы понимать: его недавняя вспышка представляла собой просто детскую выходку, и все же она непростительна. Но ведь он и не любил никогда прежде… И пожалуй, если бы он не злился так сильно, то нашел бы ситуацию весьма забавной.
 Женщина, которую он любил, уже дважды отвергала его предложение, впрочем, если считать сегодняшнее утро, то трижды. Мало того, она выносила и родила его ребенка, не потрудившись сообщить ему об этом до самого последнего момента, когда было уже слишком поздно… Он и понятия не имел, что у него есть дочь, и увидел ее лишь несколько месяцев спустя после ее рождения. А теперь Софи задумала выйти замуж за другого!
 Нет, смеяться тут нечему, совершенно нечему. Все это слишком сложно и тяжело, тут надо плакать. Как Софи могла обмануть его, как могла сбежать от него вместе с Эданой? Как могла без колебаний отвергнуть его, отказавшись даже подумать над его предложением руки и сердца? Боже… Много лет подряд он постоянно слышал от десятков самых разных женщин намеки, что они были бы просто счастливы, сделай он им предложение, любая из них хотела стать его женой! Взглянув на указатель, Эдвард обнаружил, что лифт еще только на третьем этаже. Он обругал лифт, он обругал Софи.
 А может быть, он и в самом деле не знает Софи О'Нил? Он ведь никогда и предположить не мог, что она способна вести себя подобным образом. Но ведь он не мог и предположить, что Софи способна жить жизнью богемы, и не поверил бы в это, если бы не увидел собственными глазами. Эдвард затрясся от ревности, вспомнив того француза, Жоржа, так откровенно увлеченного Софи. Не он ли — один из тех, кто научил ее быть открытой в страсти? Лифт наконец остановился перед Эдвардом, и он вошел в отделанную деревянными панелями кабину.
 Он твердил себе, что прошлое не имеет значения. Действительно важно лишь то, что Софи родила его ребенка, что он любит ее, что может заставить ее полюбить себя — он был уверен в этом — и что он намерен повести ее к алтарю, так или иначе. Еще несколько дней в его номере в «Савое» — и она будет скомпрометирована так, что у нее просто не останется выбора. К тому же на этот раз Эдвард собирался не спускать с Софи глаз. Да, он верил, что она искренне раскаивается в своем бегстве из Парижа, но лучше все-таки присмотреть за ней и не оставлять ей шансов. Ставки слишком высоки. Эдварда терзали горячие, дикие чувства. Он знал, что ему просто не выжить, если он потеряет их обеих навсегда. Он должен следить за Софи как следует, он должен быть уверен, что она не сбежит снова или, хуже того, не ускользнет лишь затем, чтобы выйти за Генри Мартена.
 Эдвард вышел из лифта на втором этаже, внезапно почувствовав себя усталым, опустошенным. Он почти не спал прошлой ночью. Он ликовал из-за того, что наконец-то отыскал Софи и свою дочь, и бесконечно злился, когда думал о ее бегстве из Парижа или о ее взаимоотношениях с Генри Мартеном. А уж когда вспоминал, как соблазнительно она выглядела в бальном туалете, как отзывались ее губы, ее тело на прикосновение его рта, то разрывался на части от жгучего желания, почти терял самообладание. И слишком остро чувствовал, что Софи спит совсем неподалеку, в его собственном номере, в его постели…
 И вот сейчас его гнев наконец иссяк, на него навалилась огромная усталость — физическая и эмоциональная.
 Эдвард достал из кармана ключ и в то же мгновение замер, поняв, что дверь его номера не заперта. Он посмотрел на пол. Так оно и есть: спичка, которую он воткнул между дверью и косяком, когда уходил, лежала на ковре. Кто-то заходил в его комнату — а может быть, и сейчас находится там.
 В Африке Эдвард всегда носил с собой складной нож и небольшой пистолет. В Нью-Йорке он редко ходил вооруженным, и уж во всяком случае — не днем. Насторожившись, Эдвард толчком открыл дверь, сам оставаясь в коридоре. В поле его зрения оказались узкая кровать и тумбочка возле нее.
 Эдвард сделал шаг вперед, все еще не переступая порога. Ему стало видно больше — обтянутое парчой кресло у окна с красными полосатыми шторами, бюро и гардероб на противоположной стороне комнаты. Тот, кто был в номере — если он вообще там был, — должен стоять, прижавшись к стене за дверью.
 Эдвард решил проверить, есть ли там кто-нибудь. И изо всей силы толкнул дверь ногой, ожидая, что человек, стоящий у стены, закричит от боли, когда его ударит тяжелая кленовая дверь. Но никто не закричал, вместо этого кто-то схватил Эдварда, напав на него сзади. Да, посторонний в номере был, но он стоял не с той стороны, куда открывалась дверь. Эдвард готовился атаковать, но опоздал — и был атакован сам. Человек, схвативший Эдварда, рывком развернул его, и в одно мгновение он получил оглушительный удар в челюсть и второй — в живот… Задохнувшись от боли, Эдвард упал на бюро. Что-то свалилось на пол и разбилось.
 От следующего удара из его глаз посыпались белые искры.
 — Сопротивляйся же, ты, чертов ублюдок, доставь мне удовольствие!
 Эдварда рывком подняли на ноги. Он был изумлен, ошарашен — но все же схватился за руку напавшего на него мужчины, пытаясь остановить его. К несчастью, незнакомец оказался так же высок, а возможно, и выше, и так же мускулист и поджар, как он сам. Но Эдвард был очень силен, и в конце концов ему удалось отшвырнуть от себя незнакомца.
 В то же мгновение Эдвард сам изготовился к атаке. В глазах у него окончательно прояснилось. И он понял, что перед ним тот самый человек, который несколько месяцев назад толкнул его в холле отеля, когда он перебирал свою почту. Но, поскольку незнакомец уже поднялся на ноги, у Эдварда не оставалось времени на обдумывание этой загадки. Он выбросил вперед кулак и нанес основательный удар в живот противника — однако этот живот оказался твердым, как стиральная доска, незнакомец даже не вздрогнул.
 — Я намерен разорвать тебя на части, да, и буду наслаждаться этим! — проревел он.
 Эдвард отразил следующий удар. Он бросился вперед, прижав противника к стене. Они начали молотить друг друга, рассчитывая на собственное преимущество в весе и силе. Они оказались теперь почти вплотную один к другому и яростно смотрели друг другу в лицо. В какое-то мгновение Эдвард, заглянув в золотистые глаза незнакомца, вдруг спросил:
 — Да кто вы такой?!
 Но он уже знал.
 Мужчина слегка ослабил хватку и замер, тяжело дыша.
 — Я отец Софи, — сказал он с угрозой в голосе. Дикое удовлетворение блеснуло в его глазах. — Наконец-то я дождался случая, и я заставлю тебя все исправить! Да, я намерен насладиться, разрывая тебя на части, косточка за косточкой! А потом ты женишься на ней!
 Эдвард не отрываясь смотрел в его полные ярости глаза.
 — Боже!.. — прошептал он наконец.
 Джейк О'Нил не мертв. Эдвард уже подозревал это раньше и оказался прав.
 Но он слишком расслабился, и это было ошибкой.
 — Ну, сопротивляйся! — заорал Джейк О'Нил. Его кулак взметнулся в воздух. Голова Эдварда откинулась назад от удара, и он полетел спиной вперед через всю комнату.
 Джейк довольно рыкнул, кидаясь следом.
 Эдвард рухнул на пол, начиная понемногу осознавать, что его противник не понимает — у него нет никаких причин убивать Эдварда. Когда Джейк бросился на него сверху, Эдвард резко откатился в сторону. И тут же ловко, как дикий кот, вскочил на ноги, не решаясь нанести ответный удар отцу Софи…
 — Я не намерен драться с вами, — выдохнул он.
 Джейк медленно поднялся на ноги. Двое мужчин топтались по кругу, словно беспощадные боксеры-профессионалы на ринге.
 — Ну, тебе ничего другого не остается.
 Эдвард решил, что пора внести ясность.
 — Но я люблю вашу дочь, я всегда ее любил!
 Джейк грубо расхохотался.
 — Я просил ее выйти за меня замуж, просил дважды… трижды, если считать сегодняшнее утро.
 Джейк помолчал немного, потом сказал:
 — Я тебе не верю.
 Эдвард одернул брюки, все еще будучи настороже, готовясь уклониться от внезапного удара О'Нила.
 — Вы, очевидно, знаете, что у нее ребенок от меня.
 — Да.
 — А известно ли вам, что я получил ее сообщение о рождении ребенка лишь после этого события? А известно ли вам, что я уже делал ей предложение два года назад? А знаете ли вы, что я снова сделал ей предложение, когда мы наконец встретились в Париже? Знаете ли вы, что она не просто отказала мне, она сбежала от меня вместе с нашей дочерью?! — Теперь уже Эдвард не в силах был скрыть свой гнев, и боль, и горечь, накопившиеся в его сердце. Его кулаки сжались сами собой, он весь дрожал. — Это ее вам бы следовало перекинуть через колено, мистер О'Нил, и отшлепать как следует! Ее, а не меня! Это она лишает меня моих отцовских прав, лишает меня моего ребенка! Это она задумала выйти замуж за другого человека!
 Кулаки Джейка разжались, руки опустились.
 — Э, да ты и в самом деле ее любишь, — удивленно сказал он.
 — Я намерен жениться на ней, — заявил Эдвард, сверкая глазами. — Даже против ее воли!
 Джейк внимательно всмотрелся в него, рукавом вытирая со лба пот.
 — А почему она отказывает тебе? Что ты такого сделал, что она сбежала от тебя?
 — Ничего! — заорал Эдвард. Он изо всех сил пытался совладать с собой. — Ваша дочь говорит, она не выйдет за меня замуж потому, что не любит меня! Она предпочла жить среди богемы на Монмартре, заниматься живописью и выбирать любовников, каких ей вздумается!
 Джейк бешено глянул на него:
 — Я тебе не верю!
 — Тогда, наверное, вам следует пойти и спросить у нее самой, — жестко сказал Эдвард. В его улыбке промелькнула угроза. Похоже, они поменялись ролями, теперь нападал Эдвард. — Но вы ведь не можете этого сделать? Потому что вы мертвы.
 Джейк пожал плечами:
 — Да, верно.
 Эдвард шагнул вперед, его лицо исказилось от нового приступа гнева.
 — Но почему все так произошло, мистер О'Нил? Ваша дочь нуждается в вас… вы всегда были нужны ей. Но вас рядом с ней не было, сукин вы сын!
 Джейк посмотрел на него, и какая-то тень затуманила его взгляд. Он ничего не ответил, не сделал даже попытки как-то оправдаться.
 — Вы исчезли из ее жизни, и этому нет прощения, — хрипло произнес Эдвард.
 Джейк скрипнул зубами.
 — Да кто ты такой, черт побери, чтобы судить меня?
 — Я люблю Софи, и это дает мне право! — зло выкрикнул Эдвард.
 Неожиданно Джейк схватил его за руку.
 — Ч-черт, может, ты и прав. — Его глаза подозрительно повлажнели. — Знаешь, идем-ка выпьем. Я угощаю. И поговорим как следует.
 Эдвард посмотрел в его безумные глаза и увидел в них слишком много призраков… и сожалений…
 — Хорошо, — уже спокойнее сказал он. И чуть заметно улыбнулся. — Но угощаю я, мистер О'Нил.

 Глава 27

 Софи заглянула к Эдане и убедилась, что девочка мирно спит. Потом подошла к окну большой спальни. Она смотрела на покрытую снегом площадь, на огромные статуи солдат, на экипажи, влекомые лошадьми, на тепло одетых прохожих, спешащих по занесенным тротуарам… Сердце Софи билось неровно, и каждый удар причинял боль.
 Она закрыла покрасневшие, распухшие глаза. Ее мучили сомнения. Сколько еще ей жить вот так, в номере Эдварда? Разве она может заниматься своими делами, держаться в стороне от него — если он уже снова вошел в ее жизнь… и даже в ее постель? К тому же его гнев так пугающ. Софи не могла винить его за то, что он рассердился на нее за бегство из Парижа с Эданой. И она вполне понимала его ревность к Генри, и эта ревность удваивала ее страх. Он боялся потерять Эдану, боялся, что она станет дочерью другого человека. Софи знала, что ей придется приложить немало усилий, чтобы успокоить Эдварда, убедить его, что никогда больше он не будет разлучен с дочкой. И заставить его понять, что она и правда крайне раскаивается в своем поступке.
 И еще один вопрос неотступно преследовал Софи. Что толкнуло Эдварда к ней в этот раз? Вспышка гнева — или искреннее, неудержимое желание?
 Она боялась искать ответ. Боялась, что Эдвардом и в самом деле двигал лишь гнев. И еще Софи боялась самой себя. Ведь ей некуда деваться, она не могла желать большего, чем предлагал ей Эдвард. Она уже почти уступила его требованиям. Если их связывает искреннее желание — то почему бы ей и не выйти за него замуж? Хотя бы ради Эданы, нуждающейся в отце, принять его тело, его страсть такими, каковы они есть…
 В дверь негромко постучали, и Софи обернулась. В спальню вошла Рашель, встревоженная и озабоченная.
 — Софи, пришла твоя матушка.
 Софи замерла на мгновение, потом бросила короткий взгляд в соседнюю комнату на колыбель Эданы. Малышка блаженно посапывала.
 — Пусть уходит, — зло прошептала Софи.
 — Она утверждает, что ей необходимо поговорить с тобой, и она плачет. Может быть…
 Софи вся сжалась.
 — Меня это не интересует.
 Но тут в дверях спальни, за спиной Рашель, появилась Сюзанна. Мать и дочь посмотрели друг на друга. В глазах Софи сверкало холодное бешенство. Сюзанна была бледна и крайне смущена.
 — Пожалуйста, Софи, — умоляюще произнесла она. — Пожалуйста…
 — Уходи!
 — Софи! Ты мое дитя, и мне…
 Софи резко сказала:
 — Если ты сейчас же не уйдешь, мама, я вызову гостиничную прислугу и попрошу выставить тебя вон.
 Сюзанна побледнела еще сильнее.
 Софи не чувствовала себя виноватой. Но все равно ей было больно.
 Сюзанна внезапно повернулась и выбежала из спальни, всхлипывая на ходу.
 Софи бессильно опустилась на золотистый пуфик, стоявший возле кровати. Рашель быстро шагнула к ней, взяла ее за руки.
 — Ma pauvre, чем я могу тебе помочь?
 Софи покачала головой:
 — Ничем. Ни ты мне помочь не можешь и никто другой.
 Софи чувствовала, как ее сердце разрывается на части.
 Не прошло и часа, как ей пришлось встречать новых гостей. На этот раз в «Савой» явились Бенджамин Ральстон и маркиз Коннут.
 В то мгновение, когда Софи узнала об их приезде, ее сердце подпрыгнуло. Она едва смогла перевести дыхание. Из-за всех потрясений, пережитых с той минуты, когда она приехала на бал и снова увидела Эдварда, Софи совсем забыла о побеге Лизы. Можно было не сомневаться, что Сюзанна сообщила Бенджамину, где теперь живет ее дочь, да к тому же многие видели, как ее привез сюда прошлой ночью Эдвард, а сплетни распространяются так быстро… Софи вдруг подумала, что мать, пожалуй, могла поскандалить с Эдвардом, прежде чем явиться в ее номер.
 Софи посмотрела на себя в зеркало. Она знала, что ей не избежать разговора с Ральстоном и Сент-Клером. И она должна быть готова лгать ради Лизы. Она никогда не была хорошей лгуньей, но на этот раз ей придется превзойти саму себя в искусстве обмана.
 Софи поморщилась, увидев свои красные, припухшие глаза, они слишком явно говорили о том, что Софи много плакала. И вообще она выглядела очень плохо. Под глазами у нее залегли черные тени, в уголках рта собрались морщинки. Волосы были заплетены в простую косу, Софи так и не уложила их в прическу. Вздохнув, она сполоснула лицо холодной водой, насухо вытерлась, потом разгладила на себе, как смогла, поношенную синюю юбку. Выйдя из ванной, направилась в гостиную.
 Ральстон, бледный и мрачный, сидел в центре комнаты, рядом с маркизом. Сент-Клер явно был в бешенстве. Софи, увидев его ледяные серые глаза, поняла, что маркиз не оставит эту историю просто так, он будет драться за свою добычу. И Софи подумала, не ошиблась ли она. Может быть, несмотря на его мрачный вид в вечер обручения и даже несмотря на его еще более мрачное признание невесте, он все же испытывает к Лизе какие-то чувства?
 — Лиза уехала! — воскликнул Бенджамин. Софи заставила себя изобразить удивление:
 — Как уехала? Куда?
 — Она исчезла ночью, — продолжал Бенджамин. — Мы все думали, что она просто устала и ушла с бала пораньше. Но утром она не спустилась к завтраку. К полудню я встревожился и послал Сюзанну разбудить ее. Но дверь спальни была заперта, а Лиза не отвечала. Мы отыскали запасной ключ — хвала Господу и миссис Мардок — и обнаружили, что в ее комнате царит полный разгром. Одежда разбросана, гардероб открыт, все ящики комодов выдвинуты, а окно распахнуто! Сначала мы подумали, что ее похитили!
 Глаза Софи расширились. Ей в голову не приходило, что Сюзанна и Бенджамин могут предположить нечто в этом роде. Нет, они не должны думать, что Лизу похитили. Но тут Софи поймала направленный на нее взгляд маркиза и невольно покраснела. Было совершенно ясно: маркиз прекрасно все понял и не сомневается, что Лиза сбежала от него.
 — Уверена, никто ее не похищал, — запинаясь, сказала Софи. Интересно, а маркиз догадывается о ее роли в исчезновении Лизы?
 Бенджамин взмахнул каким-то листком.
 — Да, никто ее не похищал, — печально подтвердил он. — Я нашел вот это на ее ночном столике.
 Сердце Софи упало: она поняла, что Лиза написала записку еще до того, как она прибежала в спальню и обнаружила сестру укладывающей вещи.
 Наконец заговорил и маркиз — очень спокойно, несмотря на то что его глаза, устремленные на Софи, кипели холодной яростью.
 — Она утверждает, что никогда не выйдет за меня замуж и не вернется домой до тех пор, пока помолвка не будет расторгнута, или, что было бы еще лучше, пока я не уеду, назад в Великобританию.
 Софи почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек. Как мог Бенджамин позволить Сент-Клеру прочесть записку, по сути, обвиняющую маркиза в ужасных грехах?..
 — Я настоял на том, чтобы Ральстон дал мне прочесть ее послание, — пояснил маркиз, словно прочитав мысли Софи. В его голосе звучала ядовитая насмешка. — Похоже, моя невеста страдает предсвадебной лихорадкой.
 Софи испытующе уставилась на него. Да, маркиз говорил ледяным тоном, но его глаза пылали…
 — Тут, конечно, какая-то ошибка, — неуверенно проговорила она.
 Губы маркиза скривились.
 — Вы и в самом деле в этом убеждены, мисс О'Нил?
 Софи внутренне содрогнулась.
 — Это слишком не похоже на Лизу, — хрипло пробормотал Бенджамин. — Мне очень жаль, хотя, конечно, никакие извинения тут не помогут. И я не стану винить вас, маркиз, если вы немедленно расторгнете помолвку. Но уверяю вас, Юлиан, Лиза и сама пожалеет о своей истерической выходке.
 Маркиз холодно улыбнулся:
 — Вам не за что извиняться, Бенджамин, поскольку я вовсе не намерен расторгать помолвку с милой крошкой и уверяю вас, как только отыщу Лизу, я сумею убедить ее в выгоде этого брака прежде всего для нее самой, а уж потом — для нас обоих.
 Софи по-настоящему испугалась за сестру. Она уже поняла, что Лиза совершила ужасную ошибку и что маркиз постарается отыскать ее и силой потащит к алтарю, и Лизе придется заплатить за все. Маркиз искал не решения проблемы, а возмездия.
 — Возможно, мисс О'Нил догадывается, в какую сторону нам следует направить поиски? — спросил Сент-Клер.
 Софи стало нехорошо.
 — Я?
 Маркиз кивнул, пронизывая ее взглядом.
 — Софи! — вмешался Бенджамин. — Лиза не говорила тебе, куда она собирается?
 Собравшись с силами, Софи отрицательно качнула головой, но ее щеки запылали.
 — Ну, может быть, она говорила что-то такое, что навело бы нас на мысль, где ее искать?
 Уверенная, что на ее лице написано слишком многое, Софи все же снова качнула головой.
 Бенджамин явно колебался, он был напряжен, мрачен, неуверен…
 — Пожалуй, нам следует обратиться в полицию.
 — Нет, — твердо возразил маркиз. — Не сейчас. Нам лучше обойтись без скандала. Я позвоню Пинкертону и сам займусь поисками.
 — Хорошая мысль. Софи, в этом номере есть телефон?
 Софи кивнула и показала на аппарат.
 Ральстон подошел к телефону, висевшему на стене, снял трубку и вызвал телефонистку. Маркиз продолжал в упор смотреть на Софи.
 — Что ж, мисс О'Нил, — сказал он наконец угрожающим тоном, — мы ведь с вами оба знаем, что вам отлично известно, куда сбежала Лиза. Почему бы вам не рассказать мне обо всем? Пока дело не обернулось еще хуже?
 Софи очень надеялась, что дрожь в ее голосе не очень заметна.
 — Я н-не знаю, где сейчас моя сестра, — солгала она сквозь сжатые зубы. — Да если бы и знала, не сказала бы.
 Он изучающе оглядел ее:
 — Что я такого сделал, чтобы настроить вас против себя?
 — Мне вы ничего не сделали, — выпалила Софи, — но вы просто недостойны такой женщины, как Лиза, можете быть уверены!
 — Ах, так вы не берете в расчет ни моих благородных предков, ни мой титул, ни даже то, что моя жена в один прекрасный день станет герцогиней? — насмешливо произнес Сент-Клер.
 Софи наконец обрела уверенность.
 — Нет. Ничуть.
 — Как вы не похожи на вашу сводную сестру.
 Лизе все это очень нравится.
 — Вы говорите это так, словно хотели бы видеть свою невесту опозоренной.
 — Возможно, — спокойно ответил маркиз, заставив Софи вздрогнуть от испуга. — Но вам не кажется, что куда меньший позор для нее — быть моей невестой, чем вашей сестрой?
 Глаза Софи расширились.
 Маркиз поднял руку в успокаивающем жесте. На ладони его загорелой, как и лицо, руки Софи вдруг заметила мозоли… Возможно, маркиз и имел знатных предков и высокий титул, но ему приходилось трудиться, как простому фермеру.
 — Не пугайтесь. Я и вправду восхищен вашей отвагой и бесстрашием и к тому же слишком нуждаюсь в богатой наследнице, так что ваша репутация в счет не идет.
 Софи взяла себя в руки.
 — Ах, как вы меня порадовали! — огрызнулась она.
 — Так где же Лиза?
 Софи уже не колебалась.
 — В данный момент — понятия не имею! — И это даже не было настоящей ложью.
 Маркиз скривил губы в холодной улыбке:
 — Очень хорошо, мисс О'Нил. Ваша преданность сестре изумительна. Но вы можете не сомневаться в том, что я отыщу свою невесту и обвенчаюсь с ней — даже если мне придется связать ее, как овцу перед стрижкой.
 Он резко развернулся и вышел.
 Но Софи видела, что он просто кипел от злобы.
 Она прижала к губам ладонь, чтобы не вскрикнуть от облегчения, когда за маркизом захлопнулась дверь. Бедная Лиза! Похоже, она обречена.
 Сердце Сюзанны трепетало, когда она, позвонив, ждала появления слуги. Какой-то ком поднялся к самому ее горлу, мешая дышать. Боже! Ей так нужно увидеть Джейка, поговорить с ним, рассказать обо всем, что случилось! Ей это крайне необходимо!
 Сюзанна едва не вздрогнула, когда дверь наконец отворилась. Она ожидала, что к ней выйдет лакей Джейка. Но к ее величайшему изумлению, в дверях стоял сам Джейк — в странном красном шелковом халате с широкими рукавами, почему-то напомнившем ей о Востоке.
 Джейк без всякого выражения смотрел на стоявшую перед ним Сюзанну, одетую в ее самое нарядное, самое элегантное, самое соблазнительное дневное платье, переливающееся зелеными полосками разных оттенков. А Сюзанна при виде Джейка вспыхнула и засияла от радости. Ясно было, что он только что проснулся: его волосы были растрепаны, глаза смотрели сонно, а под халатом ничего не было. Сюзанна почувствовала это сразу. Кровь закипела в ее венах, обжигая все изнутри…
 — Джейк, — сказала она неожиданно севшим голосом, — прошу, позволь мне войти.
 — О, извини, я просто невероятно удивился, обнаружив тебя стоящей у моего порога, — вздохнув, выговорил Джейк.
 Сюзанна присмотрелась к нему и поняла, что он совсем недавно здорово выпил. Он говорил низким, чуть хрипловатым голосом, и от него сильно пахло французским бренди. Сюзанна явственно ощутила это, проскальзывая мимо него в дом. И тут же она подумала, что Джейк, в отличие от большинства мужчин, бывал куда резвее в постели после хорошей выпивки, чем без нее.
 Но сегодня она пришла сюда не за этим. По крайней мере главным сегодня было другое. Она пришла потому, что ее сердце разбито, и она нуждалась в его совете и помощи.
 Холл оказался куда более пышным, чем фасад дома, здесь все явно было задумано, чтобы поразить посетителей. И дело даже не в том, что по размерам этот холл превосходил парадную гостиную Сюзанны; он пронизывал по высоте несколько этажей, его круглый потолок постепенно сужался ярусами, вызывая головокружение у того, кто смотрел вверх; и венчал все это небольшой стеклянный купол, сквозь который пробивались солнечные лучи.
 Четыре очень высокие арки венчали выходы из холла в другие комнаты и коридоры. Арки были черного мрамора с золотой искрой, а пол сверкал белизной, как и стены, — и это тоже был мрамор лучших пород.
 Сюзанна повернулась к Джейку, потрясенная до глубины души.
 — Я все время пытаюсь понять, как ты сумел столько заработать, чтобы выстроить подобный дом.
 Джейк прислонился к стене, скрестил руки на груди и, прищурясь, оглядел Сюзанну.
 Ее пронизала мгновенная дрожь — нечто вроде предчувствия, предвкушения. Джейк смотрел на нее так, как мужчина смотрит на женщину, с которой он хотел бы очутиться в постели… Он смотрел так на Сюзанну впервые после того, как они снова встретились. Она занервничала.
 — Не говоря уже о трех других твоих домах…
 — Я ведь уже объяснял тебе, — лениво протянул Джейк. — Я заработал деньги строительством.
 Сюзанна приподняла брови.
 — Я тебе не верю.
 — И морскими перевозками. — Уголок его рта искривился в дразнящей усмешке.
 — Боюсь спросить, что именно ты перевозил.
 — Так и не спрашивай.
 Сюзанна облизнула губы. Вопреки всем своим наилучшим намерениям, она не смогла удержаться, и ее взгляд скользнул к его крупным, сильным ногам — короткий халат позволял видеть их чуть не до колен.
 — А где же твои слуги, Джейк?
 — У меня только экономка и один лакей. Они вообще-то где-то в доме — занимаются тем, чем им положено заниматься.
 — Тебе нужна жена, — сказала Сюзанна, и тут же пожалела о своих словах, потому что не она ли сама недавно умоляла его в письмах позволить ей вернуться к нему? В тех письмах, на которые он не потрудился ответить. Ну, впрочем, Джейк всегда знал, как разозлить Сюзанну, и умел это делать, как никто другой.
 Но сейчас Джейк не стал ни смеяться, ни язвить. Он просто смотрел на Сюзанну, и в его глазах таились странные тени. Наконец он оттолкнулся от стены.
 — Зачем ты пришла?
 Она невольно заметила, что халат Джейка слегка распахнулся при движении. Сюзанна тряхнула головой, стараясь избавиться от непрошеных мыслей. Она ведь пришла сюда не для того, чтобы соблазнять Джейка, и не для того, чтобы он соблазнил ее.
 — Софи ненавидит меня.
 — Ты это уже говорила.
 Глаза Сюзанны наполнились слезами.
 — Джейк, я хотела повидаться с ней, но она выставила меня за дверь! Она готова была вызвать прислугу, чтобы меня выгнали из гостиницы!
 Сюзанна говорила себе, что не нужно раскрывать перед Джейком всю глубину своих страданий, это ни к чему, ведь он покинул ее много лет назад, отказался от нее. Но не могла сдержаться, и слезы текли по ее щекам.
 — Значит, Софи изменилась к лучшему, — сказал Джейк, не отводя глаз от Сюзанны.
 Она сжалась и всхлипнула.
 — Н-нет! Н-не думаю! Ты не понимаешь! Ты не можешь понять! Не можешь! Я ее мать! Я люблю ее. Я не могу ее потерять. О Боже!.. Сначала ты, а теперь она! — Такую боль Сюзанна испытала лишь однажды в жизни — когда узнала о смерти Джейка, да и то сказать, тогда она была намного моложе, глупее, и не могла по-настоящему понять сущность жизни и смерти… так, как понимала теперь.
 — Не плачь, — грубовато сказал Джейк. — Софи любит тебя, все уладится.
 Сюзанна выпрямилась и перестала всхлипывать, но слезы по-прежнему текли по ее лицу. Посмотрев в глаза Джейку, Сюзанна поняла, что он жалеет ее — и не просто жалеет, он страдает за нее.
 — Она… она меня ненавидит. А я всего лишь пыталась помочь ей, уберечь от еще больших страданий!
 Джейк стоял почти неподвижно, его губы сжались, в глазах светилось живое сочувствие. Мгновением позже он шагнул к Сюзанне. Она ждала, разрываясь между страданием и радостью. Едва войдя в этот дом, она уже почувствовала, что в конце концов они с Джейком будут вместе, что случится то, чему давным-давно следовало случиться… Джейк обнял ее.
 — Не плачь, — повторил он, прижимая Сюзанну к своей крепкой мускулистой груди. — Прошу тебя, Сюзанна!
 Она еще раз судорожно всхлипнула — из-за всего сразу. Из-за того, что она теряла Софи, из-за того, что когда-то потеряла Джейка… а теперь нашла его.
 Пальцы Джейка скользнули по ее спине, их нежные движения утешали, а не воспламеняли. Но хотя Джейк ласкал ее очень мягко, Сюзанна чуть не задохнулась, ее сердце заколотилось с бешеной силой, и горячая кровь прилила почти мгновенно к жаждущей плоти. Ее охватило головокружительное желание.
 Слезы Сюзанны высохли, она вцепилась в широкие, сильные плечи Джейка. Руки Джейка задержались на ее бедрах. Сюзанна шевельнулась, крепче прижимаясь к нему, шепча его имя… Его пальцы чуть сжали ее ягодицы. Сюзанна содрогнулась с головы до ног и уткнулась лицом в шею Джейка. И что могло быть более естественным при этом, чем поцелуй? Сюзанна поцеловала шею Джейка раз, другой… и почувствовала, как его губы коснулись ее виска у самых полей шляпки — мягко, осторожно, ласково, а руки тем временем исследовали соблазнительные изгибы ее ягодиц. И Сюзанна, не удержавшись, еще плотнее прижалась к его бедрам, ощутив сквозь тонкую шелковую ткань халата всю силу его вожделения.
 Пальцы Сюзанны все сильнее впивались в плечи Джейка, она подняла голову и посмотрела ему в глаза:
 — Ох, Джейк…
 В его ответном взгляде она прочла голод, откровенное желание… И тут же его губы прижались к ее губам, захватили их, врываясь внутрь так, словно Джейк погибал от сексуальной жажды. Сюзанна вскрикнула. Она несколько раз качнулась, наслаждаясь прикосновением его напрягшегося фаллоса. Твердое мужское естество словно обжигало ее. И это не было воображением, фантазией. Это был живой Джейк.
 Не отрываясь от ее рта, продолжая терзать его языком, Джейк поднял Сюзанну на руки и, широко шагая, прошел из холла через арку в отделанную черно-белым мрамором гостиную. Сюзанна услышала, как захлопнулась дверь. Джейк опустил ее на широкий диван и лег сверху, лишь теперь прервав поцелуй.
 Он сжал ладонями лицо Сюзанны и испытующе заглянул ей в глаза.
 — Я люблю тебя, — хрипло проговорила Сюзанна. — Я люблю, Джейк, действительно люблю тебя.
 Он на мгновение стиснул зубы, а потом снова поцеловал ее глубоким, долгим поцелуем. А когда наконец оторвался от ее губ, то негромко сказал:
 — А ну, покажи, на что ты способна.
 Это был вызов, и Сюзанна приняла его. Она улыбнулась, ее глаза засверкали. Сюзанна вошла в роль соблазнительницы. Она мгновенно распахнула халат Джейка. Все с той же улыбкой медленно оглядела крепкую грудь, потом — напряженный плоский живот, и наконец ее горящий взгляд остановился на его фаллосе. Она уже и забыла, как он огромен и силен… У нее перехватило дыхание.
 Сюзанна слегка подтолкнула Джейка, заставив лечь на диван, а сама тут же оказалась сверху. Потом склонила голову и принялась дразнить и ласкать этот великолепный мужской орган кончиком языка. Когда же она поймала его ртом, Джейк вскрикнул, откинул назад голову и предоставил Сюзанне распоряжаться им, как ей вздумается. Она была достаточно опытна и отлично знала, что делает, к тому же она так давно не наслаждалась подобной игрой…
 — Довольно! — воскликнул наконец Джейк и опрокинул Сюзанну, ловко расстегивая пуговки ее платья. — Это было так давно… — пробормотал он. — Я хочу видеть тебя всю, всю, Сюзанна, каждую частичку твоего тела.
 Она возбужденно засмеялась, она радовалась своей победе. Знала, что сейчас она в ударе, что никогда не выглядела лучше. И хотела, чтобы Джейк видел ее обнаженной. Хотела, чтобы он восхитился ее обольстительной, зрелой красотой.
 Ее одежда упала на пол бесформенной грудой. Джейк сжал ее грудь, его глаза теперь пылали страстью, он склонился, целуя твердые соски. Сюзанна вскрикнула. Он целовал ее грудь все крепче и крепче, пока наконец Сюзанна не взмолилась о пощаде. Не обращая внимания на ее слова, Джейк раздвинул ее ноги и коснулся языком ее плоти. Сюзанна заметалась. Джейк умел это делать…
 Она кричала и рыдала от наслаждения. Джейк лег на Сюзанну и мгновенно вонзился в нее. Их тела раскачивались и пульсировали, яростно и ненасытно. Сюзанна достигла предела. Джейк тут же перекатился на спину, уложив Сюзанну на себя. Он продолжал двигаться в ней, но медленно, осторожно…
 — Ох, чертов ублюдок! — воскликнула Сюзанна и, закрыв глаза, откинула голову, красиво изогнув длинную белую шею. Новая волна почти болезненного наслаждения нахлынула на нее… и еще одна, еще…
 Когда Сюзанна наконец пришла в себя, она все еще лежала на Джейке, а он замер, глядя на нее своими странными золотистыми глазами. Выражение этих глаз подсказало Сюзанне, что Джейку далеко еще до конца, да, он все еще был внутри нее, твердый и длинный, пульсирующий, как мотор на холостом ходу. Глаза ее изумленно расширились.
 Джейк усмехнулся:
 — Это займет много времени, Сюзанна, я уже не мальчик.
 Пульс ее ускорился.
 — Я и не думала этого.
 Он коротко, хрипло рассмеялся и быстрым движением перевернул Сюзанну, накрыв ее своим телом. Его губы прижались к чувствительной точке на ее шее, у самого основания. Джейк снова начал двигаться — но очень, очень медленно…
 Длинные шелковые занавеси, ниспадающие на пол, удивительно бледные, походили на лунный свет. Их никто не задернул, конечно, и они являли собой странный контраст густой, черной тьме за окнами гостиной. Сюзанна лежала на диване, прижавшись к Джейку, он обнимал ее. Его красное кимоно валялось на кремовом в розах обюссонском ковре, покрывающем пол гостиной, рядом со смятым платьем Сюзанны.
 Джейку не нужно было смотреть на лицо Сюзанны, чтобы знать: сейчас она улыбается, как сытая кошка. Но все же он взглянул на нее. Без выражения и без какого-либо чувства.
 Это не прошло. Пустота внутри осталась…
 Он-то думал — даже надеялся, — что все еще любит ее. Втайне от себя, в глубине души — надеялся. Но сейчас он ощутил себя пустым и одиноким, как с ним бывало всегда после секса. И хотя он знал Сюзанну больше двадцати лет, хотя десять из них она была его женой, хотя она родила ему дочь — их не связывало теперь ничего, совсем ничего, кроме плотской страсти.
 И если бы он днем не напился с Деланца, выбалтывая тому все свои тайны — даже такие, какие он не доверял никогда и никому, включая маркиза Сент-Клера, он, может быть, и не уступил бы желанию, которое возбуждала в нем Сюзанна. Ведь мог же он годами избегать ее влекущего призыва.
 Но похоже, их телесное воссоединение было так или иначе неизбежно. И теперь Джейк подозревал, что он сам слишком сильно нуждался в том, чтобы снова очутиться в постели с Сюзанной и выяснить, осталось ли хоть что-то от его прежней любви.
 Но от любви не осталось ничего. Ни тени, ни следа. Джейк говорил себе, что это к лучшему, и разумная часть его души соглашалась с этим, но все равно ему было чертовски грустно. Грустно до боли.
 Разве может мужчина чувствовать, что у него есть жена и дочь, если он никак не участвовал в их жизни, если он отгорожен от них? Да, Сюзанна была его женой, но она должна теперь идти домой, к другому. Софи его дочь, но она даже не знает, что он жив, а если бы и узнала, то испугалась бы и, пожалуй, отвергла бы его. Он был предателем, убийцей — и лжецом. Джейк закрыл глаза, вспоминая, как Эдвард несколько часов подряд убеждал его, что Софи будет вне себя от радости, узнай она, что ее отец жив. Она не станет убегать от Джейка, наоборот, бросится в его объятия… Ох, если бы это оказалось правдой!
 Сюзанна снова вздохнула и, лениво потянувшись, села. Джейк смотрел на нее, почти радуясь тому, что она прервала мрачный поток его мыслей. Сюзанна улыбнулась, не догадываясь о его чувствах… или об их отсутствии. И хотя в прошлом Сюзанна много раз причиняла Джейку боль — как и он ей, — ему не хотелось сейчас делать ей больно. Пора оставить прошлое в покое, если удастся.
 — Ты стала по-настоящему прекрасной женщиной, Сюзанна, — серьезно сказал Джейк. И это было правдой. Она походила на Венеру своим овальным лицом и классическими чертами, облаком красновато-золотистых волос, полной грудью, зрелыми бедрами, соблазнительной талией…
 Сюзанна, довольная, рассмеялась, закинув голову.
 — А ты просто великолепен, Джейк. И ты тоже стал гораздо красивее.
 Она наклонилась к нему и легко поцеловала в губы. Но Джейк не улыбнулся ей в ответ. Тогда и улыбка Сюзанны угасла.
 — Джейк?
 Он думал о том, что должен сказать, и о том, что может сказать. Он медленно сел, спустив ноги с дивана, и потянулся к халату. Накинув кимоно на плечи, хотел встать, но Сюзанна схватила его за руку.
 — Джейк! Что мы теперь будем делать?
 Он напряженно замер.
 — Поздно уже. Ты опоздаешь к ужину. Так что тебе надо отправиться домой, Сюзанна.
 Она смотрела на него не шевелясь.
 — Да, я это понимаю. Но…
 У Джейка не осталось выбора.
 — Никаких «но» не может быть, Сюзанна. Теперь твой муж — Бенджамин, не я. — Он замялся. — Это я виноват. Мне очень жаль, поверь. Этого не должно было случиться.
 Сюзанна вскочила, бледная, ошеломленная.
 — Этого не должно было случиться?! Да это лучшее из всего, что случалось в моей жизни, Джейк! Я люблю тебя! И ты любишь меня, я уверена!
 Он тоже встал, надевая халат и завязывая пояс. Сюзанна была невероятно хороша в своей наготе, но Джейк не ощущал ни малейшего намека на желание. Он вдруг с ужасом понял, что между ними все по-настоящему кончено. И он никогда больше не захочет ее. Он знал это, чувствовал всей душой.
 — Нет, Сюзанна, ты ошибаешься.
 Она застыла, не сводя с него глаз.
 — Да что ты такое говоришь, Джейк?!
 — Ты замужем за Бенджамином, не забыла?
 — Я же говорила тебе, что брошу его ради тебя, и я говорю правду!
 — Ты не можешь этого сделать, — мягко возразил Джейк. — Ты погубишь себя, и ты это знаешь. Однажды ты уже бросила все, а потом возненавидела меня за это. И ты снова возненавидишь меня, если не сможешь высоко держать голову и появляться в свете.
 — Нет! Теперь все по-другому! Теперь ты не грязный нищий иммигрант!
 Он злобно усмехнулся.
 — Это больно. На минуту я и вправду подумал, что ты меня любишь — на свой манер, конечно, — меня, а не мои деньги.
 — Я люблю! — всхлипнув, выкрикнула Сюзанна. — Ты извращаешь мои слова!
 Но он знал, что ничуть не извратил их. И что Сюзанна действительно любит его на свой эгоистичный манер. И еще он знал, что, хотя когда-то любил ее — глубоко, беззаветно, — сейчас от его любви ничего не осталось.
 — Возвращайся к Бенджамину, — спокойно сказал Джейк. — Там твое место.
 — Мое место рядом с тобой! И ты это знаешь, ублюдок! То, что случилось сегодня, все доказывает. Боже, да мы же несколько часов занимались любовью, как дикие звери!
 Ему стало жаль Сюзанну.
 — На этот раз ты попала в точку. Как дикие звери. Это не любовь. Это секс. Да, отличный секс, но всего лишь секс. И ничего больше. Иди домой.
 Она нервно втянула воздух, готовая вот-вот разразиться слезами, и прижала пальцы к его губам.
 — Я не могу жить без тебя!
 — Можешь, можешь, — ответил Джейк. — Ты много лет жила без меня.
 Он все еще чувствовал горечь, вспоминая, как легко она примирилась с мыслью о его смерти, как быстро снова вышла замуж.
 Сюзанна, наклонившись, нашла на полу свою сорочку и натянула на себя, не отрывая глаз от Джейка. Поднимая платье, она сказала:
 — Я твоя жена. Я все выясню. Осторожно, конечно… Но по закону мы по-прежнему женаты.
 — Тогда ты двоемужница.
 — Это не моя вина!
 — Я узнаю, не сможет ли мой адвокат устроить нам с тобой тайный развод. — Джейк и прежде развлекался этой идеей, но каждый раз отбрасывал ее, твердя себе, что тайный развод невозможен. К тому же у него было слишком много причин бояться, что о нем узнают, что ему придется раскрыть свое инкогнито. Но теперь Джейку по-настоящему хотелось развестись, если это можно сделать в полном секрете.
 — Нет! — закричала Сюзанна. — Если это даже и возможно, я ничего не подпишу!
 Джейк пожал плечами.
 — Как хочешь, Сюзанна. Все кончено. — Он подошел к ней и коснулся ее щеки. — Мне жаль. Мне действительно очень жаль.
 Она зашипела по-кошачьи и отшвырнула его руку.
 — Ничего не кончено! Я твоя жена! И всегда буду твоей женой. Тебе от этого не уйти, Джейк! И никакого развода не будет!
 Он окинул ее долгим взглядом. Сюзанна облизнула губы.
 — Для меня ничего не кончено. И не будет. Ты меня понял?
 Он промолчал.
 — Никогда! — истерически вскрикнула Сюзанна.
 Джейк повернулся к ней спиной и пошел через огромную гостиную, полы его красного кимоно распахнулись. Он остановился у двери.
 — До свидания, Сюзанна.
 — Нет! Я люблю тебя! Ты ублюдок!
 Он на мгновение прикрыл глаза.
 — Опоздала, Сюзанна. Опоздала на пятнадцать лет, если быть точным.
 Сюзанна смотрела ему вслед, на ее глазах закипали слезы, она была взбешена и испугана. Но вот черная, покрытая лаком дверь захлопнулась за Джейком, он исчез.
 Сюзанна осталась одна в необъятной гостиной с высоким потолком, на фоне черного и белого мрамора мебель выглядела зловеще бледной… Да, она осталась совершенно одна. На нее нахлынула жгучая боль.
 Внезапно Сюзанна решительно вытерла глаза. Теперь Джейка. явно не вернуть слезами. Когда-то, давным-давно, они были отличным оружием против Джейка, но теперь он умудрен опытом, и на такую уловку его не возьмешь.
 Но она все-таки вернет его. Она жила все эти годы в уверенности, что он мертв, теперь можно и подождать, раз это необходимо. Сюзанна готова была сделать что угодно, лишь бы вернуть Джейка. И она поклялась, что добьется своего. Она — его жена. И ничто на свете этого не изменит, никто не разорвет узы, освященные Богом.

 Глава 28

 Софи старалась выглядеть абсолютно безразличной ко всему, когда шла через вестибюль «Савоя» с Эданой на руках. Малышка проснулась и с невинным любопытством оглядывала все вокруг. Софи остановилась рядом с супружеской парой, ожидающей лифта. Она была в перчатках, и никто не мог заметить отсутствие обручального кольца, понять, что она не замужем, а у Эданы нет отца.
 Около часа назад Софи отважилась выйти из отеля, впервые с того момента, как приехала сюда. Но лишь когда стала одевать Эдану для прогулки в парке, она вдруг поняла по-настоящему, как трудно будет выйти на люди… Софи отлично знала, что гостиничная прислуга заметила ее. Поэтому она и не сомневалась: все вокруг сплетничают насчет того, что она живет у Эдварда. Что касается гостей отеля, то Софи, выходя на улицу, просто ни на кого не смотрела, но чувствовала, что все глаза направлены на нее. Как будто все и каждый знали любую подробность ее жизни, смаковали каждую шокирующую деталь.
 Наконец подошел лифт. Джентльмен пропустил вперед свою жену и Софи. Лифтер обернулся к ней:
 — Какой этаж, мисс?
 Софи испуганно взглянула на него и тут же опустила глаза.
 — Пятый, пожалуйста.
 Почему лифтер назвал ее «мисс», как он догадался, что она не замужем?
 Какое-то время они поднимались в молчании, потом хорошо одетая леди сказала:
 — Чудесный ребенок. Это девочка?
 Софи кивнула, смущенно посмотрев в добрые глаза женщины.
 — А у кого вы работаете, могу я поинтересоваться? — продолжала дама. — Возможно, я знакома с мамой этой прелестной крошки?
 И без того огорченная Софи окончательно расстроилась, поняв, что леди приняла ее за няньку Эданы. Но… но ведь она и вправду одета не лучше няньки. Ее одежда слишком простая и поношенная. Софи давным-давно нуждалась в новом гардеробе, пожалуй, еще с тех пор, как сбежала из Парижа. Она просто не знала, что ответить. Да, ее приняли за прислугу, и это было оскорбительно, но все же куда лучше, чем если бы ее сочли шлюхой.
 — Я не думаю…
 К счастью, в это мгновение лифт остановился и супруги вышли. Когда дверь снова закрылась, Софи, слегка дрожа, крепко прижала к себе Эдану.
 Очутившись на пятом этаже, она поспешила к своему номеру. Рашель отправилась на дневной спектакль в театр и должна была вернуться не скоро. Софи вошла в холл и закрыла дверь ногой.
 И тут же резко остановилась. В гостиной горел свет. Но Софи отчетливо помнила, что свет был погашен, когда она выходила. Потом решила, что это, должно быть, почему-то вернулась Рашель.
 — Рашель?.. — окликнула она, подойдя к гостиной и останавливаясь на пороге.
 С дивана встал мужчина. Он коротко кивнул Софи.
 — Эдвард! Что ты тут делаешь? Как ты вошел?
 Он не шевельнулся, глядя на нее и на Эдану.
 — Просто вошел и все.
 Она насторожилась:
 — У тебя есть ключ?
 — Это ведь мой номер, ты помнишь?
 Софи разозлилась — и испугалась.
 — Ты не должен входить сюда, когда тебе вздумается, черт побери!
 — Вот как! Но Эдана — моя дочь. Я хотел повидать ее, прежде чем уйти на весь вечер.
 Софи невольно вздрогнула, подумав о том, куда он отправится: наверняка на одну из холостяцких попоек.
 И наверняка закончит эту вечеринку в объятиях первой подвернувшейся женщины…
 — Ты не можешь входить сюда в любое время, когда тебе того захочется.
 — Ты напугала ребенка. Смотри, она сейчас заплачет.
 Софи прижала к себе Эдану.
 — Она проголодалась. Почему бы тебе не зайти как-нибудь в другой раз?
 Она грубо повернулась к Эдварду спиной и ушла в спальню, не только закрыв за собой дверь, но и заперев ее на ключ. Потом, слегка вздрагивая от волнения, приготовилась кормить Эдану. Однако при этом постоянно прислушивалась, уйдет Эдвард или нет. Но так ничего и не услышала. Она была почти уверена, что он ждет в гостиной.
 Но чего он ждет?..
 Софи не могла не думать о страстном порыве, овладевшем ими обоими утром. Боже, неужели это было каких-то восемь часов назад? Ей казалось, что прошло не меньше восьми дней, а то и восьми недель с того момента, как она ощутила себя в сильных объятиях Эдварда.
 Что же ей делать? Совершенно ясно, что нынешнее положение вещей никуда не годится, более чем никуда не годится. Оно причиняет слишком много страданий…
 Эдана наконец насытилась и заснула. Софи переодела ее и уложила в кроватку. Она подумала, не остаться ли ей в спальне до возвращения Рашель. Но потом решительно направилась к двери. Им с Эдвардом необходимо все решить.
 Эдвард обернулся, когда она вошла в гостиную. Он жестом указал Софи на диван:
 — Прошу тебя, сядь.
 Эдвард был крайне серьезен.
 Она остановилась на противоположном от Эдварда конце бледного голубого ковра.
 — Чего ты от меня хочешь?
 Ее голос прозвучал неестественно высоко. Она обхватила себя руками.
 Эдвард тихо и спокойно сказал:
 — Я пришел не затем, чтобы уложить тебя в постель, если именно это тебя беспокоит.
 — Меня все беспокоит.
 Он всмотрелся в ее лицо:
 — Но я не намерен извиняться за то, что было утром.
 — Я этого и не думала.
 — Нам нужно поговорить.
 — Да, — мрачно согласилась она. — Нам нужно поговорить.
 — Пожалуйста, сядь.
 Софи шагнула вперед и села на краешек дивана, спина ее была напряженно выпрямлена, руки лежали на сдвинутых коленях. К счастью, Эдвард не мог знать, как тяжело и быстро билось ее сердце и что на всем ее теле выступила испарина. Эдвард тоже сел. Но не на маленький диванчик напротив, а на пуфик, который он быстро придвинул поближе к Софи. И сел так, что их колени почти соприкоснулись. Софи смотрела на него, боясь пошевелиться, боясь, что вот-вот его колени прижмутся к ее ногам…
 — Почему ты меня так боишься?
 — Ты еще спрашиваешь, после сегодняшнего-то утра?
 — Ну это несправедливо, ты сама прекрасно понимаешь. Утром ты была такой же пылкой, как и я. Мне жаль, что я вынужден говорить так грубо.
 Софи посмотрела в его голубые глаза, опушенные длинными ресницами, и подумала, что их взгляд кажется таким искренним. Но ведь когда-то давно ей уже показалось, что Эдвард искренен, — и как же она ошиблась…
 — Что же нам делать, Эдвард?
 Он посмотрел ей прямо в глаза:
 — Извини, если тебя обидят мои слова, но я не шутил, когда говорил, что не позволю тебе выйти замуж за Генри Мартена.
 Софи почувствовала, что губы ее пересохли, и нервно облизнула их.
 — Ты его любишь?
 Софи покачала головой, опуская глаза.
 — Нет, — жалобно призналась она, ей очень хотелось объяснить Эдварду, что любит она его, только его одного, ей хотелось завизжать, закричать, ударить его! Ну почему он не отвечает ей любовью?!
 — Софи, ты живешь в моем номере, с моим ребенком. Я не намерен ни от кого скрывать это.
 Она резко вскинула голову:
 — Ты что, болтаешь об этом направо и налево?
 — Пока нет.
 — Но собираешься?
 — Да.
 Ей стало горько — но в то же время она почувствовала облегчение.
 — Ты намерен заставить меня выйти за тебя, ведь так?
 — Да.
 — Тебе незачем прибегать к такой грязной тактике. Я и сама уже поняла, что не могу так дальше жить. Я выйду за тебя, Эдвард.
 Он оторопело уставился на нее.
 — Ты что, удивлен? — спросила она, стараясь скрыть свою боль.
 — Да, удивлен. Ты слишком непредсказуемая женщина, Софи. С тех пор как мы встретились, ты преподносишь мне сюрприз за сюрпризом.
 Софи отвела взгляд. Слова Эдварда звучали комплиментом. Можно было подумать, что он находит Софи бесконечно желанной именно из-за ее эксцентричности.
 — Софи?.. — Он взял ее за подбородок большой, теплой рукой.
 Она задержала дыхание и нашла в себе силы посмотреть на него.
 — Софи, я буду тебе хорошим мужем, клянусь. — Глаза Эдварда сверкнули, словно в подтверждение клятвы.
 Она глубоко вздохнула. Ей хотелось спросить, будет ли он ей верен, но она не осмелилась. Когда-то, в тот давний день, когда они сидели у «Дельмонико», Эдвард сказал, что не мог бы долго хранить верность ни одной женщине. И Софи, будучи сейчас не в состоянии сказать что-либо, просто кивнула.
 Эдвард опустил руку, но его глаза по-прежнему с необычайной нежностью смотрели на Софи.
 Сердце ее мучительно сжалось. Наверное, Эдвард полагает, что, если она станет его женой, он сможет затаскивать ее в постель в любой момент, когда ему только вздумается? Или их брак будет лишь формальным? Едва ли… Взгляд Эдварда не оставлял сомнений в его намерениях. Но Софи не собиралась делить с ним постель время от времени и потом страдать оттого, что он предпочитает других женщин. Она отвернулась. Да, этот вопрос необходимо обсудить, но он такой тяжелый, такой болезненный. Может быть, потом… после свадьбы…
 — Когда мы поженимся? — спросил Эдвард.
 Софи несколько раз моргнула, приходя в себя. И пожала плечами.
 Эдвард взял ее руку. Она вздрогнула, поняв, что он надел ей на палец кольцо с солитером.
 — Что ты делаешь? — воскликнула она.
 — Мы ведь обручены, не так ли? — Его глаза были такими же твердыми и сверкающими, как бриллиант на руке Софи.
 Софи перевела взгляд с испытующих глаз Эдварда на холодный искрящийся камень.
 — Совсем ни к чему было это делать, Эдвард, — с трудом выговорила она.
 Он встал и засунул руки в карманы.
 — Как насчет завтрашнего дня?
 Софи панически испугалась.
 — Нет!
 Он криво улыбнулся:
 — Хорошо, но когда? Послезавтра? Через неделю? Нет смысла тянуть.
 Взгляд Эдварда ясно говорил: ей не удастся на этот раз ни сбежать, ни просто отступить.
 Она жадно глотнула воздуха, наполняя легкие.
 — М-может быть, после моей выставки?
 — Черт… Когда она открывается?
 — Осталось всего две недели, — прошептала Софи чужим голосом.
 Он резко кивнул.
 Софи не могла больше сдерживаться и разразилась слезами. Эдвард изумленно уставился на нее.
 — Извини, — всхлипывая, проговорила она и закрыла лицо ладонями. Почему она вдруг заплакала? Разве брак — любой брак — не разрешал все проблемы? — Я не представляю, как все это будет…
 Внезапно Эдвард очутился возле Софи и отвел ее руки от залитого слезами лица.
 — Все будет отлично! — твердо пообещал он, глядя ей в глаза.
 Софи отшатнулась.
 Эдвард резко развернулся и вышел из гостиной. Мгновением позже хлопнула входная дверь, и звук этот показался Софи первым ударом грома перед бурей.
 Рашель еще не вернулась. Софи взяла любимое перо для рисования, разложила акварельные краски для эскиза. Ее рука двигалась как бы сама собой. Она мгновенно набросала портрет Эдварда — голову, шею, плечи, несколькими штрихами наметила сильное мускулистое тело, потом начала тщательно прорисовывать лицо. Когда с листа бумаги на Софи посмотрели его дерзкие глаза, она отшвырнула перо и закрыла лицо руками.
 О Боже, ведь она теперь любит его куда сильнее, чем прежде, и это причиняет ей куда более острое страдание.
 Софи опустила руки и уставилась на набросок. Она несколько раз рисовала Эдварда во время путешествия через Атлантику, но ни один из рисунков не удовлетворил ее, и она разорвала их все. По правде говоря, она не работала по-настоящему с того дня, как Эдвард нашел ее в кафе «Зут», в тот час, когда она и ее друзья устроили праздник по поводу обещанной Дюран-Ру персональной выставки Софи в Нью-Йорке.
 Но какой смысл рисовать его сейчас? Ведь скоро они поженятся. Скоро она сможет попросить его позировать для портрета. Забыв о своих сомнениях, Софи воодушевилась при этой мысли.
 Но это произойдет не скоро. А ей необходимо было работать, заняться делом, чтобы выплеснуть на холст всю свою страсть, всю свою любовь…
 Софи снова схватилась за перо. Она принялась рисовать Эдварда с таким пылом, словно боялась никогда больше не увидеть его. Ее рука двигалась более смело и дерзко, чем когда-либо прежде, уверенно, быстро. Софи не могла устоять перед искушением, ведь Эдвард всегда был излюбленной темой ее работ, и она намеревалась еще раз написать его маслом. Может быть, если она сосредоточится на технических проблемах, пока будет писать его, ей удастся забыть свои огорчения. И Волару, и Дюран-Ру больше всего нравились именно те холсты, где был изображен Эдвард. Выставка откроется через две недели. Может быть, она успеет к тому времени закончить новую работу. Ведь до сих пор все написанные ею портреты Эдварда были безупречны, и каждый она писала почти в ярости, а потом чувствовала себя полностью истощенной… Если новый портрет окажется не хуже прежних, то, пожалуй, Дюран-Ру будет весьма доволен.
 Еще несколько штрихов — и на листе четко обрисовалось мускулистое тело Эдварда. Он прислонился к стене, но выглядел напряженным, готовым к взрыву. И так же чувствовала себя сама Софи. Разве она сможет справиться с этим? А разве может не справиться?
 Вздохнув, Софи отложила перо. Она долго смотрела на рисунок. Эдвард выглядел таким, каким был в вечер обручения Лизы. Необычайно элегантным, необычайно мужественным. Прошлый вечер… Ей казалось почти невероятным то, что после ее бегства из Парижа в Нью-Йорк Эдвард отыскал ее лишь прошлым вечером. И не просто отыскал… Не прошло и двадцати четырех часов, как он уже сумел надеть на ее палец обручальное кольцо.
 Софи твердила себе, что это все лишь к лучшему. Так лучше для дочки, тут уж сомневаться не приходилось. Эдана должна расти в любви и заботе, ее должен лелеять родной отец. Софи прекрасно помнила, как ее саму любил и баловал отец, пока обстоятельства не вынудили его покинуть Нью-Йорк, и не менее живо помнила, как ей постоянно не хватало отца потом, как ей хотелось, чтобы и у нее был любимый папа, как у других маленьких девочек. Да, Софи поступила крайне эгоистично, сбежав от Эдварда после его второго предложения, хотя она и действовала исключительно из стремления защитить себя. Эдана должна иметь отца, и она будет его иметь.
 И раз уж Софи так панически боялась этого брака, что способна была потерять контроль над собой, то лучше ей думать об отношении Эдварда к Эдане, а не к себе самой.
 Софи вдруг вспомнила, что из-за всей этой сумятицы она ни разу не подумала о Генри Мартене. Софи смутилась. Генри ведь любит ее. Генри ждет ответа на свое предложение. Софи совсем не хотела огорчать его, но этого теперь просто не избежать.
 Софи понимала, что не должна медлить и откладывать, завтра утром она должна увидеть Генри и сказать ему, что обручилась с Эдвардом Деланца.
 Софи старалась спрятать руку в складках юбки, чтобы Генри не увидел кольца с бриллиантом в восемь карат. Они стояли в его конторе, почти возле двери. Генри взял ее за плечи.
 — Боже мой, Софи, с вами все в порядке? Он вас чем-то расстроил?
 Софи тяжело сглотнула.
 — Нет.
 — Я слышал, вы уехали с бала вместе с ним. Я понимаю, у вас не было выбора. Ведь это так, Софи?
 — Да. Эдвард потребовал, чтобы я немедленно показала ему Эдану.
 Губы Генри сжались в твердую линию. Помолчав, он спросил:
 — И он еще потребовал, чтобы вы перебрались в его номер в «Савое»?
 Софи побледнела.
 — Я вижу, новости распространяются очень быстро.
 — Да.
 Софи глубоко вздохнула.
 — Да, он настоял, чтобы я заняла его номер, потому что других подходящих комнат не было. — Она чуть ссутулилась и посмотрела в глаза Мартена. — Я все-таки согласилась выйти за него замуж, Генри.
 — О Боже! Я так и знал! — воскликнул он с болью в голосе. Софи коснулась его руки.
 — Ох, прошу вас… мне так жаль!
 Генри грустно посмотрел на нее, и Софи поняла, что он с огромным трудом удерживается от слез.
 — Вы любите его, Софи, правда? И всегда его любили. С того самого момента, как он начал вас преследовать в Ньюпорте, прошлым летом.
 — Да…
 Генри опустил голову. — Думаю, он вас тоже очень любит.
 Софи вздрогнула. Уж она-то знала, что это не так… И все же в ней внезапно вспыхнула надежда. О Боже, если бы это оказалось правдой!
 За день до открытия выставки Софи почувствовала себя совсем больной. Она и прежде волновалась при мысли о встрече с критиками и публикой, но когда до выставки остались уже считанные часы, Софи была просто вне себя от ужаса. Да еще к этому добавлялись страхи из-за того, что на другой день после открытия они с Эдвардом должны будут предстать перед судьей, который свяжет их узами брака. Софи чувствовала себя настолько плохо, что не могла за завтраком проглотить ни кусочка, ее желудок судорожно сжимался, отвергая даже мысль о пище.
 Их отношения с Эдвардом ничуть не стали лучше. Генри ошибся. Эдвард не любил ее, никогда не любил, это была абсурдная мысль.
 Эдвард постоянно пользовался собственным ключом и по нескольку раз в день приходил повидать Эдану. Он держался с Софи безупречно вежливо, словно они были совершенно чужими друг другу. Но в Эдварде таилось страшное напряжение, и Софи чувствовала его, как он ни старался это скрыть. И именно это внутреннее напряжение, эту готовность к взрыву Софи уловила в своей новой работе. Ведь стоило Эдварду войти в номер, как атмосфера вокруг сразу менялась. Воздух, казалось, становился тяжелым и плотным, он сгущался, как горячий туман, готовый вот-вот выбросить бешеные языки пламени.
 Софи изо всех сил старалась делать вид, что ей безразлично присутствие Эдварда и что она совершенно не замечает, как он смотрит на нее, ну, словно она была неким лакомством, конфеткой, до которой он жаждал добраться. Однако стоило Эдварду повернуться к ней спиной, как она смотрела на него таким же взглядом, и сама прекрасно понимала это. Но она никогда прежде не стыдилась своей страсти, не стыдно ей было и теперь. И все же она должна была любой ценой скрывать свои чувства.
 Софи отправилась на Пятую авеню, чтобы вместе с Жаком Дюран-Ру осмотреть выставку до того, как она откроется для широкой публики. Софи жалела, что назначила такую нелепую дату свадьбы. Ведь персональная выставка должна стать важнейшим событием в ее жизни. А радость Софи омрачалась тем, что послезавтра она должна вступить в брак с человеком, который не любит ее, который просто выполняет свой долг по отношению к дочери, считая себя обязанным дать ей свое имя. Но Софи знала, что ей нельзя и заикнуться об отсрочке.
 Жак уже поджидал ее и увидел сразу, как только она переступила порог.
 — Софи, дорогая! — воскликнул он, спеша к ней. Он обнял ее, расцеловал в обе щеки. — Ma cherie [22] , вы что-то бледноваты. Подозреваю, что вы немножко боитесь.
 — Ужасно боюсь, — честно ответила Софи.
 Жак обнял ее за плечи и повел в выставочный зал.
 — Не нужно ничего бояться. Как правило, в Америке критики куда более благожелательны к молодым, чем в Париже. К тому же мы подчеркиваем тот факт, что вы долго жили за границей, а это нравится всем американцам — и критикам, и покупателям. У меня есть предчувствие, Софи: успех выставки превзойдет все наши ожидания.
 — Надеюсь, что вы правы, — сказала Софи, когда они входили в огромное помещение, где были развешаны ее работы.
 Окинув все взглядом, Софи решила, что экспозиция выглядит неплохо. Здесь было более тридцати работ Софи: двенадцать картин маслом, рисунки углем или чернилами (эскизы к большим работам), полдюжины пастелей и три акварели. Кроме трех натюрмортов, все остальные работы являлись портретными композициями, и на восьми холстах был изображен Эдвард. Когда Софи увидела его смотрящим на нее со всех стен, такого мужественного и прекрасного, у нее перехватило дыхание. И, как всегда, возникло странное чувство радости и боли одновременно.
 И вдруг Софи похолодела. В дальнем конце зала, где на стене оставалось свободное пространство, двое рабочих поднимали большую картину, чтобы повесить ее там. Но это был обнаженный Эдвард… та работа, которую она написала еще на Монмартре.
 Жак увидел, куда она смотрит, и улыбнулся:
 — La piece de resistance! [23] 
 — Нет! — воскликнула Софи, охваченная ужасом.
 — Ma cherie?
 Софи бросилась вперед, к картине, теперь уже висевшей на стене и сразу ставшей центром экспозиции. Работа эта была большая, четыре фута на пять. Эдвард серьезно смотрел с холста на Софи и Жака. Одним плечом он прислонился к обшарпанной стене, позади Эдварда было окно, сквозь которое виднелись ветряные мельницы Монмартра. Эдвард согнул одну ногу в колене, так что композиция выглядела настолько скромной и сдержанной, насколько это вообще возможно при обнаженной натуре. Шокирующие детали мужской анатомии скрывала поза.
 Нижний правый угол холста занимал край смятой постели. Комнату пронизывал солнечный свет, но Софи использовала множество оттенков синего цвета и сделала задний план воздушным и размытым. А сам Эдвард был написан насыщенными теплыми тонами, живыми и яркими, в классической манере, с тщательной проработкой деталей, и еще бросался в глаза угол кровати с малиновым одеялом.
 Глаза Эдварда на портрете сияли, и было слишком ясно, о чем он думает. А Софи и забыла уже, как хороша эта ее работа…
 Жак неторопливо подошел к Софи.
 — Это лучшая из ваших работ. Ошеломительная, сильная. Она сделает вам имя, Софи.
 Она резко повернулась к Жаку.
 — Ее нельзя выставлять.
 — Но мы должны!
 Сердце Софи забилось тяжело, быстро.
 — Жак, месье Деланца не давал разрешения писать его вот так, а уж тем более выставлять такой портрет.
 Глаза Жака расширились.
 — Так он вам не позировал?
 — Нет. Он позировал только для первой работы, той, которую вы купили давным-давно. И еще для «Дельмонико».
 — Да, я помню «Джентльмена в Ньюпорте». А «Дельмонико» нам предоставила для выставки мадемуазель Кассатт, что весьма любезно с ее стороны.
 — Вот и прекрасно, — сказала Софи. — Но, Жак, мы действительно не можем выставлять эту работу.
 — Софи, но почему бы вам просто не спросить вашего жениха, имеет ли он что-либо против показа его портрета?
 Софи не могла объяснить Жаку, что они с Эдвардом сейчас почти не разговаривают — ну разве что о погоде… Софи не сомневалась, что всему Нью-Йорку уже известно, где она живет со своим ребенком, и, конечно, во многих гостиных смакуют этот скандал, и все уже знают, что они с Эдвардом обручились. Ведь к ней приходил Ральстон — с поздравлениями и пожеланиями счастья. Поскольку о Лизе до сих пор не было никаких известий, Бенджамин выглядел измученным, усталым, он очень похудел. Сюзанна тоже пыталась повидать Софи, но та отказалась принять ее. В тот день, когда Сюзанна попыталась разлучить ее с Эданой, она перестала быть для Софи матерью.
 — Разве вы не можете его спросить? — улыбаясь, повторил Жак. — Cherie, это ведь так романтично, представьте: свободная художница и месье Деланца, алмазный король!
 Критики в восторге от вашей истории, и они будут в восторге от этой картины! Спросите месье, не возражает ли он, чтобы его увидели обнаженным. Да с чего бы, собственно, ему возражать? Он ведь уже позировал вам для других работ. И он разбирается в бизнесе. Месье Деланца умен. Он поймет, какой успех может принести вам эта работа.
 Софи плохо представляла, как бы она вдруг обратилась к Эдварду с просьбой разрешить выставить его портрет в обнаженном виде… ну, во всяком случае, при теперешних обстоятельствах. Софи вообще не хотела, чтобы Эдвард появлялся на выставке, но если он узнает, что она написала его обнаженным, то обязательно придет. Софи не хотела, чтобы Эдвард знал, как часто она обращалась к нему как к источнику вдохновения. Ведь тогда он сразу поймет, как она любит его.
 — Я не могу его спросить, — сказала наконец Софи. — И пожалуйста, не пытайтесь выяснить причину этого.
 — Но вы должны выставить эту работу, — продолжал настаивать Жак. — Она прославит вас, cherie! Конечно, обнаженная натура до сих пор является спорным вопросом, но эта, эта!.. Ведь он ваш возлюбленный — а вы женщина… О-ля-ля! Что может быть прекраснее? Нет, вам просто необходимо, чтобы ее увидели!
 Софи прекрасно знала, что не может выставлять этот портрет без разрешения Эдварда, независимо от того, насколько это важно для ее будущего, для ее карьеры.
 — Нет. Мне очень жаль. Прошу вас, Жак, прикажите снять это.
 Жак смущенно и растерянно уставился на Софи.
 Да Софи и сама не могла скрыть огорчения. Она еще раз посмотрела на обнаженного Эдварда. Действительно, портрет изумителен, он насыщен чувством, силой, он тревожаще интимен — словно зритель заглядывал в спальню Эдварда. Без сомнения, это лучшая работа Софи. Эдвард выглядел неотразимым, он являл собой образец мужчины. Софи знала, что все ее парижские друзья стали бы уговаривать ее показать эту работу публике — Жорж Фрагар, Поль Веро, но она не могла этого сделать.
 — Увидимся завтра, — сказала она. Вздохнув, Жак спросил:
 — Но я могу показывать ее частным образом?
 — Да, — согласилась Софи. — Но только серьезным покупателям, Жак.
 Дюран-Ру улыбнулся:
 — Что ж, это лучше, чем ничего. И вот еще что, дорогая. Вы не подписали эту работу. Как она называется?
 Софи не раздумывала ни секунды: — «Прощай, невинность».

 Глава 29

 Эдвард был сильно взволнован. Он нервно вел свой «даймлер» по Пятой авеню, злясь на Софи. На этот раз его рассердило то, что она отправилась на выставку без него. Ведь он намеревался сопровождать ее. Он ведь ее жених и просто обязан находиться рядом с ней в такой важный для нее день. Более того, он хотел быть рядом, хотел поддержать Софи и разделить с ней ее триумф.
 Ведь если вспомнить прошлое, то сегодняшняя выставка в наиболее известной галерее города — невероятное событие. Казалось, все это было так недавно: Эдвард впервые увидел Софи, маленькую, напуганную девушку, спрятавшуюся от мира за своей хромотой и своей живописью… Прошло около двух лет — и Софи превратилась в удивительную женщину. Это походило на то, как из серенького кокона появляется поражающая красотой бабочка. И эта бабочка, эта необыкновенная женщина вскоре должна стать его женой.
 И она крайне несчастна из-за этого.
 Каждый раз, входя в ее номер, Эдвард видел и ее страдания, и ее боль.
 Но он все твердо решил. Твердо решил жениться на Софи и дать Эдане свое имя. И однажды, черт побери, Софи порадуется своему согласию. Он поклялся в этом им обеим, пусть Софи и не знает об этом. Завтра они отправятся в муниципалитет, и судья Хеллер свяжет их узами брака. А потом Эдвард начнет доказывать Софи, что быть его женой не так уж плохо, что в этом найдутся свои прелести.
 Эдвард отбросил мысли о завтрашнем дне и остановил машину перед галереей. Над входом развевался трехцветный французский флаг, а рядом — звездно-полосатый флаг Америки. Пятая авеню по обе стороны галереи Дюран-Ру была забита колясками, каретами и автомобилями, кучера в бриджах и шоферы в кожаных кепи столпились на тротуаре. Эдварду пришлось проехать еще целый квартал, чтобы найти место для своей машины. И это порадовало его до глубины души. На первую выставку работ Софи в Нью-Йорке собралось огромное количество публики.
 Когда Эдвард выходил из «даймлера», он чувствовал, что его сердце бьется слишком сильно, а в горле что-то застряло, мешая дышать. Так живо, словно это происходило вчера, Эдвард вспомнил, как была перепугана Софи, когда в уединение ее мастерской явился Дюран-Ру посмотреть ее работы. А сегодня, должно быть, она вообще на грани истерики.
 Когда Эдвард уже приблизился ко входу в галерею, ему навстречу вышла хорошо одетая пара; женщина что-то говорила, быстро и негромко, а мужчина кивал в ответ. До Эдварда донеслось: «Ужасно! Ужасно! Так открыто писать этого человека… Нет, я никогда больше не захочу смотреть на работы Софи О'Нил!..»
 Эдварду показалось, что его сердце остановилось. И он порадовался тому, что пришел сюда. Он нужен Софи. Но Эдвард все же надеялся, что реакция этой пары нетипична, что далеко не у всех посетителей работы Софи вызывают ужас.
 Он вошел в широкую дверь и направился к большому залу, где толпилось множество людей, он оглядывался по сторонам, ища Софи, но не видел ее. Несмотря на большое собрание народа, в галерее было не слишком шумно, люди разговаривали вполголоса. Эдварда снова охватило сильное волнение.
 Он задержался у самого входа в выставочный зал, потому что путь ему преградила видная леди в сером полосатом платье и джентльмен в костюме-тройке. Они слишком углубились в разговор и не замечали, что мешают кому-то пройти. Эдвард вдруг услышал, как женщина возбужденно воскликнула:
 — Гарри, но мы просто должны это купить! Слава Богу, Жак показал нам эту вещь! Мы должны ее купить, даже если придется держать ее в хранилище. Мы не можем допустить, чтобы такая изумительная работа покинула страну, просто не можем, и ты понимаешь это не хуже меня!
 — Луизина, — покачал головой джентльмен, — но у нас в хранилище уже висит не менее потрясающий и такой же шокирующий Курбе!
 — Прошу тебя, — умоляющим тоном произнесла леди, сжимая руку мужа. — Мы должны заполучить эту вещь, даже если и не осмелимся повесить ее открыто!
 — Я подумаю.
 И они вошли в выставочный зал.
 Эдвард изумленно смотрел им вслед, гадая, о чем это они говорили, и радуясь, что дама так страстно хочет купить какую-то из работ Софи. Женщины имеют привычку добиваться своего, так что нетрудно было догадаться: по крайней мере одна картина будет продана в этот день.
 Наконец Эдвард, миновав группу мужчин, вошел в большой выставочный зал. И сразу ему в глаза бросилась картина, на которой был изображен он сам.
 Сердце Эдварда остановилось.
 Он узнал ресторан «Дельмонико» еще до того, как подошел ближе и рассмотрел маленькую бронзовую табличку на стене, рядом со своим ярким, живым портретом. Пульс Эдварда участился. Несколько мгновений он смотрел на себя — такого, каким увидела его Софи… Она снова приукрасила его, сделав куда более привлекательным и элегантным, чем он был на самом деле. Хотя на этом портрете Софи наделила его еще и ленивой беззаботностью.
 Ошеломленный, Эдвард обвел глазами стены зала. Здесь было больше тридцати работ, и на восьми холстах изображен он, Эдвард. Но лишь «Дельмонико» соответствовал реальности. На остальных картинах Софи поместила Эдварда в такие места, где он вообще не бывал — в основном это были какие-то парижские кафе или людные улочки. На одних портретах на заднем плане просматривались человеческие фигуры, на других — нет. И каждая работа, казалось, схватывала момент живой, текучей жизни. Но ведь таких моментов никогда не было. Софи придумала их. Или, может быть, она помнила выражение его лица при разных обстоятельствах — и лишь обстановка оказывалась вымышленной?
 В следующее мгновение Эдвард, изумленно глядевший на собственные портреты, окружающие его с четырех сторон, все понял. Эти картины Софи написала в последние два года, после того как, отказав ему, уехала в Париж учиться живописи. Все то время, что Эдвард провел в Южной Африке, трудясь как раб на своем алмазном руднике и думая о Софи день и ночь, она вовсе не веселилась с друзьями и любовниками в барах и кабаре. На выставке слишком много картин, значит, Софи работала как одержимая. А ведь она к тому же была беременна и готовилась к рождению их дочери. Похоже, она уделяла живописи каждое свободное мгновение, трудилась не покладая рук, иначе она просто не смогла бы сделать так много. Эдвард никогда в жизни не был так изумлен и так переполнен чувствами, и никто не сумел бы удивить его так, как эта женщина, которая должна вот-вот стать его женой.
 И еще одно стало предельно ясным Эдварду. Все то время, пока они были далеко друг от друга, Софи любила его так же страстно, как и он ее. До безумия страстно.
 Софи пришла в галерею одна. В какой-то момент ей захотелось попросить Эдварда пойти вместе с ней. Она вдруг испугалась, что ее отвергнут критики и публика, и ей захотелось ощутить рядом с собой силу Эдварда, его поддержку, захотелось, чтобы он был рядом с ней. Но надо быть сильной. Она должна постоянно помнить: она ведь сама не хотела, чтобы Эдвард увидел ее работы.
 Софи явилась к Дюран-Ру за полчаса до официального открытия выставки, и сердце ее тяжело ворочалось в груди, словно каменная глыба. Ей не удалось поговорить с Жаком, тот был слишком занят последними приготовлениями, он зачем-то решил поменять местами кое-какие из работ. Минуты тянулись для Софи, как часы. И вдруг распахнулись двери, и в зал вошли первые посетители…
 Галерея быстро до отказа наполнилась людьми. И тут Софи заметила свою мать и Ральстона. Она замерла от испуга — она вообще не ожидала увидеть их здесь. Ей нечего было сказать Сюзанне, но Бенджамина она должна поблагодарить за то, что он пришел сегодня поддержать ее, и за то, что прислал ей чек на огромную сумму — в качестве свадебного подарка. Софи шагнула к ним и слишком поздно заметила, что позади Ральстонов стоит маркиз Коннут.
 — Софи, дорогая! — воскликнула Сюзанна.
 Софи холодно кивнула ей, потом, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Бенджамина в щеку. Он выглядел ужасно. Слезы затуманили глаза Софи. Ей так хотелось сказать, что с Лизой все в порядке, ведь Бенджамин страдал, мучился. Но тут она почувствовала на себе холодный взгляд маркиза — он ждал, что Софи выдаст себя и признается, где прячется Лиза. Софи сжала руки Бенджамина.
 — Спасибо, что пришел… и спасибо за щедрый подарок.
 Он с трудом улыбнулся.
 — Я так рад, что ты наконец выходишь замуж, Софи! И… — он обвел взглядом выставочный зал, — и теперь я понимаю, что Деланца — именно тот человек, который тебе нужен. Я желаю тебе счастья, дорогая.
 Софи хотелось заплакать. Но она лишь благодарно кивнула Бенджамину. Если он, лишь взглянув на картины, сразу понял, как она любит Эдварда, то, наверное, это поняли и все остальные посетители выставки? Но завтра они поженятся. Наверное, это будет выглядеть совершенно естественно. Наверное, все подумают, что они женятся по любви, и скандал из-за того, что она родила от него ребенка до свадьбы, понемногу затихнет. Вот только никто не будет знать настоящей правды — что бедная Софи О'Нил безответно влюблена в негодяя и распутника.
 Сюзанна снова попыталась привлечь внимание дочери:
 — Дорогая, прошу тебя…
 Софи мельком глянула на бледное лицо матери, на ее полные боли глаза и отвернулась. Она думала об Эдане и не могла простить Сюзанну, при этом пытаясь забыть, что это слишком жестоко — отказываться от собственной матери; она постоянно напоминала себе, что Сюзанна хотела совершить нечто ужасное, хотела отдать свою внучку чужим людям.
 Софи постаралась взять себя в руки. Ну почему она раньше не сообразила, что Сюзанна явится на открытие выставки? Интересно, по-прежнему ли Сюзанне неприятно и непонятно ее искусство. Впрочем, теперь мнение матери ничего не значило для Софи.
 — Софи, cherie, я думаю, выставка будет иметь грандиозный успех! — воскликнул подошедший Жак.
 Софи обернулась к нему и слабо улыбнулась:
 — Не знаю… Мне кажется, все эти дамы ужасно возмущены тем, что я собой представляю, тем, как я живу, и тем, что я написала так много портретов Эдварда — он ведь отец моего ребенка, им всем это прекрасно известно. Боюсь, они пришли просто поглазеть и поискать новых поводов для сплетен.
 — Ах, возможно, возможно, это и так, но ведь и пресса, и критики в восторге от вашей романтической истории! Ведь это la grande passion, великая страсть, не так ли?
 Софи огляделась по сторонам. Великая страсть? Вряд ли это действительно так. Софи охватила печаль, боль горького разочарования.
 Потом она вдруг ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Софи вздрогнула, когда увидела, что это тот же самый мужчина с золотистыми глазами, которого она заметила на балу в честь обручения Лизы. Она вцепилась в рукав Жака. Что-то встревожило ее, сильно встревожило…
 — Жак, кто это? Вы знаете вон того человека?
 Дюран-Ру проследил за ее взглядом. Заметив, что стал объектом внимания, незнакомец повернулся и затерялся в толпе.
 — А, этот… Он анонимно купил две ваши работы, вскоре после того, как вы в прошлом году уехали в Париж.
 — Но кто он такой? Я должна знать!
 — Дорогая, вам же известно, если покупатель не желает открывать своего имени, я не могу…
 — Я должна знать! — выкрикнула Софи.
 — Его зовут Джейк Райан.
 — Джейк!
 Он замер, потом очень медленно повернулся.
 Сюзанна схватила его за рукав. Ее глаза сверкали яростью. Они стояли неподалеку от входа в галерею, вокруг толпилось множество людей.
 — Да как ты посмел сюда явиться! — возмущенно воскликнула Сюзанна.
 Они не виделись с того дня, когда занимались любовью в гостиной его необъятного дворца, — прошло почти две недели. Но Джейк отлично знал, что Сюзанна не однажды пыталась добиться встречи. Однако он сказал ей все, что мог сказать, и распорядился, чтобы ее больше не впускали в его дом, поэтому каждый раз, когда Сюзанна являлась, слуга говорил ей, что мистера Райана нет. А сейчас она показалась ему полубезумной. У той женщины, к которой когда-то его так влекло, не было этих диких глаз. И он больше не испытывал к ней никаких чувств. Джейк просто не мог понять, почему в тот день его охватило вдруг неодолимое желание, конечно, можно свалить вину за происшедшее на выпитое виски, но он не стал этого делать.
 — Я должен был прийти. Я не мог пропустить величайший день в жизни Софи.
 — А завтра, по-твоему, тоже будет великий день, когда она выйдет замуж за этого ублюдка, который совратил ее и сделал ей ребенка? — злобно выпалила Сюзанна.
 — Думаю, завтрашний день будет еще лучше, — спокойно ответил Джейк. — Деланца влюблен в нее по уши. Он сделает ее счастливой.
 Сюзанна побледнела.
 — Только не говори, что и он тоже твой друг!
 Джейк кивнул.
 — Да ты ненормальный! — На глазах Сюзанны показались слезы. — Ты приказал этому твоему придурку лакею не пускать меня в дом, ведь так?
 — Сюзанна, к чему ты клонишь?
 — Ты не можешь избавиться от меня вот так, не можешь! Джейк… Боже… я постоянно думаю о тебе… о нас!
 Он медленно, с уверенностью произнес:
 — Нет никаких «нас», Сюзанна. Все кончено. Кончено.
 — Нет!
 Он повернулся к ней спиной и хотел уйти.
 Сюзанна бросилась следом и так вцепилась в Джейка, что он покачнулся. Ее силы в это мгновение словно удесятерились. Он устало повернулся.
 — Ну что еще, Сюзанна?
 — А ты знаешь, что иной раз я ненавижу тебя куда сильнее, чем люблю?!
 Он молча смотрел на нее.
 — Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне, Джейк.
 — Нет.
 На ее побледневшем лице отразились одновременно и хитрость, и злоба.
 — Я сделала это однажды — и я это сделаю снова!
 Джейк почувствовал, как волосы зашевелились на его голове. По всему его крупному телу пробежала дрожь.
 — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
 Она торжествующе засмеялась.
 — Не понимаешь, да? А ты никогда не понимал! И никогда не знал!
 — Никогда не знал чего?
 — Что не было тогда никакого британского вельможи!
 Джейк непонимающе смотрел на нее. Потом вдруг его осенила чудовищная догадка… Он ужаснулся:
 — Что?
 — Пятнадцать лет назад. Не было никакого британца!
 В его мозгу закрутился бешеный водоворот воспоминаний. Пятнадцать лет назад. Зима 1887 года. Сплошные бураны и метели, одна из наихудших зим за многие годы. Восемьсот восемьдесят седьмой. В ту зиму Джейка узнал на балу некий заезжий британский сановник. Лорд Каррингтон. Дурацкая случайность. Безумный рок. Узнал и вынудил бежать из страны… От жены… от ребенка. Джейк в ужасе уставился на Сюзанну.
 Она захохотала:
 — Это я! Это я все подстроила! Я заставила тебя бежать! Я тебя выдала!
 Джейк почувствовал, что пол уходит у него из-под ног. Ему трудно было дышать и еще труднее поверить словам Сюзанны.
 — Но почему? Боже, почему?!
 Глаза ее заблестели от слез.
 — Я ненавидела тебя за ту танцовщицу!
 Джейк смотрел на нее, почти не понимая смысла ее ответа. Танцовщица? Разве у него была какая-то женщина? Он не мог вспомнить. Он был столько лет верен Сюзанне, несмотря на ее постоянные измены, но потом в памяти всплыло: он и вправду однажды искал утешения в объятиях другой женщины. Боже, Боже! Джейк закрыл глаза, боль пронизала его до самой глубины души.
 Так это не было случайностью, совпадением. Это не было роком. Это сделала Сюзанна — женщина, которую он так любил, его злобная, мстительная жена.
 — Ты просто дурак! — продолжала тем временем Сюзанна. — Это все сделала я! Я выдала тебя тогда — и выдам снова! Так будет, будет! Вернись ко мне!
 Джейк открыл глаза и молча посмотрел на нее. А потом повернулся и выбежал за дверь. Он снова сбежал.
 — Софи, cherie! — воскликнул подошедший Жак. — Вы только посмотрите на эту толпу! Какой успех!
 — Так ли?
 — Да, так! — возбужденно проговорил торговец, прижимая к себе Софи. — Все в восхищении от ваших работ, и несколько крупных покупателей уже проявили интерес и заговорили о покупке кое-каких холстов. Но что куда более важно — Луизина Хэйвмейер просто влюбилась в «Прощай, невинность»! Она мне сказала, что, если я продам эту работу кому-нибудь другому, ноги ее не будет больше в моей галерее!
 Софи глубоко вздохнула, потрясенная не на шутку. Луизина Хэйвмейер и ее муж считались наиболее крупными и влиятельными коллекционерами Нью-Йорка. И если Хэйвмейеры купят одну из картин Софи, другие коллекционеры тоже заинтересуются. К тому же Хэйвмейеры редко покупали одну-единственную работу понравившегося им художника — они обычно старались приобрести как можно больше его картин.
 — Боже мой! — прошептала Софи, спрятав руку за спину и скрестив пальцы на счастье.
 — Она должна убедить своего мужа, потому что скорее всего они не решатся повесить эту работу открыто. Ну, идемте, Софи. Пресса уже явилась. И еще несколько покупателей хотят поговорить с вами.
 Ошеломленная Софи последовала через зал за Жаком.
 — Сначала вы познакомитесь с некоторыми из моих лучших клиентов, — сказал Жак и тут же представил Софи некоему немецкому барону, жившему в Нью-Йорке.
 — Я покорен, очарован вашими картинами. — Барон склонился к руке Софи, на его пальцах сверкнули драгоценные перстни.
 — А мне очень, очень понравились портреты красивого молодого человека, — восторженно вставила нарядная дама.
 — У вас такие яркие и смелые краски и удивительное сочетание цветов, — сказал барон, улыбаясь Софи. — Я уже купил пастель «Мужчина в кафе».
 — Спасибо, — прошептала Софи, не веря в собственный успех.
 — Мисс О'Нил?..
 Софи с улыбкой обернулась.
 Ей протягивал руку высокий джентльмен.
 — Я Роб Грин из журнала «Харпер». У вас найдется время для интервью? Я намерен написать о вас статью. — Он широко улыбнулся.
 Софи молча кивнула, не в силах ничего сказать. Статья в «Харпер»! Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Софи чувствовала себя так, словно внезапно превратилась в принцессу. И тут она вдруг заметила Эдварда, шагающего к ней через толпу, и толпа расступалась перед ним, как воды Красного моря перед Моисеем. Софи забыла о репортере, забыла о стоящих рядом восторженных поклонниках, забыла о Жаке. Она вернулась к реальности. Да, она не была принцессой — а Эдвард не был принцем, жаждущим объясниться ей в любви.
 Эдвард остановился перед ней и уверенно взял ее за руку. Его взгляд казался таким теплым, таким нежным.
 Софи замерла. Эдвард улыбался ей, и не только губами, его глаза тоже светились улыбкой… и его сердце улыбалось.
 — Привет, дорогая, — сказал он. — Извини, что я опоздал.
 Софи мало что соображала, когда несколькими часами позже Эдвард вел ее по красному ковру вестибюля «Савоя». Она так измучилась, что просто вынуждена была опереться на руку Эдварда. Они поднялись наверх, вышли из лифта. Софи не стала протестовать, когда он, поддерживая ее, пошел вместе с ней по коридору.
 Но Софи все же не настолько отупела за этот фантастический, невероятный день, чтобы не заметить, как смотрит на нее Эдвард, — в его глазах светилась теплота, и такими его глаза были в течение всего дня. Он вел себя так, словно и в самом деле был ее пылким поклонником, горячо любящим женихом. Куда девался его гнев? Его враждебность? Что с ним случилось?
 Более того, Софи чувствовала: ей будет весьма нелегко устоять перед ним при таких обстоятельствах. Она словно оттаяла. Сердце ее неуверенно трепетало в груди. Эдвард что-то задумал, в этом Софи не сомневалась. Но было ли намерение соблазнить ее первым или последним из его намерений?
 Эдвард быстро провел ее до номера и отпустил лишь затем, чтобы достать свой ключ. Софи торопливо шагнула в распахнувшуюся дверь, надеясь помешать Эдварду войти. Теперь ее сердце уже колотилось тяжело и глухо, а губы пересохли до боли. Но Эдвард вошел в номер вместе с ней и тут же обратился к Рашель, игравшей с малышкой на голубом ковре на полу гостиной:
 — Почему бы вам с Эданой не погулять часик-другой?
 Софи попыталась выразить слабый протест — но ее сердце и загоревшееся тело не позволили ей этого.
 Рашель вскочила, с улыбкой глядя на них обоих. Мгновением позже она уже собирала Эдану. Софи почувствовала, что ее ноги слабеют с каждой секундой. Она прислонилась к изумительно красивому столику в стиле чиппендейл, чтобы собраться с силами. Эдвард не имел права врываться в ее номер и тащить ее в постель лишь потому, что ему так захотелось…
 Но… это было бы прекрасно — заняться с ним любовью после такого изумительного дня!
 Софи подняла голову и посмотрела на Эдварда. Ее щеки пылали, она просто не могла сопротивляться велению тела. И в ответном взгляде Эдварда она прочла обещание исполнить все ее самые фантастические мечты — и подарить ей заодно и луну, и звезды. Софи крепче ухватилась за крышку стола. Ей казалось, что кровь с ревом и грохотом несется по ее венам. Острое желание поймало ее в свои сети. Как зачарованная, она ждала, что же будет дальше.
 — Мы немножечко погуляем, cherie, — сказала Рашель, подхватывая на руки закутанную Эдану. Лицо француженки выглядело невозмутимым, но в глазах плясали хитрые огоньки. Она пронеслась мимо Софи и исчезла за дверью.
 Софи была не в состоянии двинуться с места. И боялась еще раз посмотреть на Эдварда. Но все же посмотрела.
 — Иди ко мне, любимая, — сказал он. Софи изумленно раскрыла глаза.
 Он улыбался мягко и ласково.
 — Больше тебе не сбежать от меня, Софи.
 Ей показалось, что она теряет сознание. Он снова улыбнулся.
 — Кроме того, мы собираемся завтра пожениться, ты не забыла? — Он шагнул к ней.
 Софи наконец обрела голос:
 — За-завтра… Но мы еще не… не обсудили… условия нашего брака…
 Эдвард весело засмеялся, его глаза блеснули тепло и загадочно, он взял ее за руки. Софи не вздрогнула и не сжалась, когда он привлек ее к себе, прижал к своему крепкому возбужденному телу. Нет, она спокойно поддалась его объятию.
 — Нам нечего обсуждать, — прошептал Эдвард, заглядывая ей в глаза и целуя ее в кончик носа. Софи содрогнулась от новой волны желания. — Ты будешь моей женой, вот и все, — бормотал он, целуя ее в глаза. Софи чуть слышно всхлипнула. — Самой любимой на свете женой, — добавил он хрипло и поцеловал ее в губы.
 Софи сильно вздрогнула.
 — Ч-что?..
 Она уперлась руками в его грудь, а он осыпал поцелуями ее губы, подбородок, щеки…
 — Ты слышала, — сказал Эдвард изменившимся голосом. — Я люблю тебя, волшебница. И намерен доказать это тебе — прямо сейчас.
 Софи во все глаза смотрела на него, вцепившись в лацканы его смокинга, и не верила собственным ушам.
 — Я… я не понимаю…
 — Вот как? — Он насмешливо и маняще улыбнулся, впиваясь в ее губы и прижимаясь к ней бедрами. — Так позволь объяснить.
 Софи задохнулась, когда он подхватил ее на руки.
 — Эдвард, что ты делаешь?!
 Он засмеялся, неся ее в спальню.
 — Ты еще спрашиваешь?
 Софи смотрела на его красивое лицо. Это лицо, с классически правильными чертами, с яркими и живыми голубыми глазами, привлекало и гипнотизировало ее, преследовало, порабощало…
 — Прошу, не лги мне! — воскликнула она со слезами в голосе.
 Эдвард осторожно положил ее на кровать.
 — Вот уж кем я никогда не был, — сказал он, развязывая галстук и бросая его на пол, — так это лжецом. Любимая… — И его смокинг полетел вслед за галстуком.
 Софи, побарахтавшись на кровати, села, глядя, как Эдвард, уже медленнее, расстегивает рубашку. Продолжая немного загадочно улыбаться, он наблюдал за Софи, дюйм за дюймом обнажая свое великолепное тело. Софи крепко сжала колени, стараясь дышать не слишком громко и глубоко, но ею уже овладела неодолимая страсть… ею овладела любовь.
 — Что такое ты сказал? — едва выговорила она, и все ее тело сжалось в тугой комок.
 — Я люблю тебя, черт побери! Я полюбил тебя в тот самый день, когда впервые увидел, и буду любить тебя до самой смерти, черт побери. А может быть, и после смерти тоже. Если только это возможно.
 Софи смотрела на него широко раскрытыми глазами, и ее сердце колотилось так громко, что она почти ничего не слышала.
 Эдвард сбросил с себя одежду. И Софи увидела его всего — его тело, ростом он был более шести футов, его изумительные мышцы, совершенные линии…
 — И ты ведь тоже любишь меня, разве не так?
 Софи глубоко вздохнула. В мире не могло быть зрелища прекраснее, чем обнаженный Эдвард, горящий любовью к ней, нет, ничего более прекрасного просто не могло быть. И не могло быть момента прекраснее, чем момент его признания. Софи вдруг поняла, что плачет.
 Эдвард мгновенно очутился рядом с ней и нежно обнял ее.
 — Почему ты плачешь? И почему, почему ты так долго сопротивлялась мне?
 Софи встряхнула головой, не в состоянии вымолвить ни слова — она лишь цеплялась за Эдварда, захлебываясь рыданиями. Наконец она прошептала:
 — Я боялась. Потому что любила тебя так сильно, так давно…
 Он очень серьезно посмотрел ей в глаза.
 Софи хотела сказать ему еще раз, как сильно она его любит, как всегда любила его и всегда будет любить. Но он закрыл ей рот горячим, глубоким, настойчивым поцелуем.
 Не отрываясь от губ Софи, он опрокинул ее на кровать, лег сверху… Чуть позже поднял голову и посмотрел на нее пылающим взором, едва заметно улыбаясь.
 — Потом, — хрипло произнес он, запуская пальцы в ее волосы и вынимая шпильки одну за другой. — Мы поговорим потом.
 Софи не шевелилась, просто не могла пошевелиться, пока Эдвард расплетал ее косы, распуская волосы золотистым каскадом. Он улыбался чуть насмешливо. В его глазах светились желание, страсть, обещание… Наконец его руки скользнули под юбки Софи, к ее бедрам.
 — Ну, теперь сними эти дурацкие тряпки, Софи! — приказал Эдвард.
 Она повиновалась.
 Софи лежала, обнаженная и неподвижная, но не насытившаяся. Она гадала, сможет ли вообще когда-нибудь насытиться…
 Эдвард, сидя рядом с ней на краю кровати, с улыбкой смотрел на нее. Он достал из бархатного футляра бриллиантовое ожерелье и наклонился, чтобы надеть его ей на шею. Софи ничуть не смутилась. Она смело встретила восхищенный взгляд Эдварда и увидела, как в глубине его потемневших глаз вспыхнуло новое желание, в то время как он застегивал на ней ожерелье. Тончайшей работы нити сверкающих драгоценностей легли на нежную белую шею Софи.
 Он сжал пальцами один из ее сосков, порозовевших и напрягшихся во время их страстного соединения, потом отбросил волосы с плеч Софи. И вдел в ее уши пылающие огнями серьги-подвески.
 Софи искоса глянула на него, беспокойно повернувшись на подушке и слегка выгибаясь под его вопросительным взглядом. Да, она каждым дюймом своего тела ощущала его желание и чувствовала себя настоящей соблазнительницей. Глаза Эдварда затуманились. Его рука скользнула по шее Софи, сдвинув ожерелье, потом спустилась ниже, накрыла ее полную, горячую грудь.
 — Каждый из этих камушков, — прошептал он, — я добыл своими собственными руками.
 Софи смотрела на него, и новая волна желания прилила к ее бедрам.
 — Так ты не… не занимался контрабандой краденых алмазов? — чуть слышно спросила она.
 Он расхохотался:
 — Нет! Черт побери, нет! Это просто легенда.
 — Я рада. — Софи взяла его руку и опустила ее с груди на живот. Она вела себя бесстыдно, но ее это ничуть не смущало. — Хотя, конечно, было бы чрезвычайно романтично выйти замуж за контрабандиста.
 Она не отрываясь смотрела ему в глаза.
 Эдвард положил руку именно туда, куда хотелось Софи. Она задохнулась.
 — Я украду кучу алмазов, если тебе так хочется, Софи, — сияя, воскликнул он. — Только скажи! Скажи, чего ты хочешь.
 Она чуть шевельнулась и раздвинула ноги. Потом раздвинула их еще чуть шире…
 — Да… — прошептала она. — Да…
 Его палец проник в тяжелые, влажные складки.
 — Так?..
 Она кивнула, снова легко выгибаясь, на ее белой груди выступила легкая испарина, заставив блестеть нежную кожу, соски напряглись. Бриллианты на ее шее и великолепные серьги сверкали, отражая огни лампы. Палец Эдварда вошел внутрь, лаская гладкую, чувствительную плоть. Софи снова задохнулась и выгнулась, приподнявшись над постелью.
 Эдвард тихо засмеялся.
 — Ты самая прекрасная женщина из всех, кого я знал, — сказал он.
 Софи встретила его взгляд, и волна болезненного наслаждения пронеслась по ее телу, все нарастая и усиливаясь, и она знала, что Эдвард говорит правду.
 — О, Эдвард!
 Его рука замерла.
 — Когда я впервые увидел тебя, мне захотелось сделать именно это. Одеть тебя в одни бриллианты… мои бриллианты.
 — Да…
 Он поднял другую руку, сжатую в кулак. Софи не сразу поняла, что происходит, потом тихо вскрикнула — на нее пролился драгоценный дождь. Эдвард, разжав пальцы, высыпал на ее грудь десятки камней самых разных размеров. Софи изгибалась и едва дышала от возбуждения, ее грудь напряженно вздымалась. Несколько камушков скатились ниже, на ее живот, другие упали на кровать. Рука Эдварда витала над Софи, как волшебный жезл. И на нее все сыпались и сыпались бриллианты, сползая с ее живота ниже, еще ниже… Софи смотрела на свою грудь, на живот — и везде сверкали пламенные лучи бриллиантов. Она замерла. В рыжеватом гнездышке волос, скрывающем ее нежное лоно, тоже мерцали драгоценные камни.
 — Я постоянно представлял, как сделаю это, — шептал Эдвард, провожая взглядом рассыпающиеся камни. И новый дождь сверкающих капель пролился на Софи, а Эдвард все сыпал и сыпал их…
 Но вот их взгляды встретились.
 — Все, что у меня есть, — твое, — сказал Эдвард.
 Софи шевельнулась, страстное желание терзало ее тело. Эдвард обнял ее, впился в ее губы, раздвинул ее ноги. И, мгновенно очутившись на ней, словно пронзил ее насквозь… Софи закричала от невероятного, сотрясшего ее почти болезненного экстаза, охватившего каждую клетку тела, ей казалось, что она сейчас разорвется на части. Эдвард, огромный и твердый, двигался в ней, задыхаясь и дрожа…
 — И весь я — твой!

 Глава 30

 Софи улыбалась Эдварду, а Эдвард улыбался ей. Они уже оделись и сидели, прильнув друг к другу, на диване в гостиной. На коленях Эдварда была Эдана. Рашель, вернувшись с прогулки, тут же заявила, что у нее свидание, и снова ушла. Софи смотрела, как Эдвард играет с дочкой, говорит ей милые глупости и строит рожи, которые всегда так веселят маленьких детей. Сердце Софи переполняла любовь, огромная, почти болезненная…
 Эдварду совсем не хотелось одеваться. Он надумал заказать в номер роскошный ужин, чтобы его подали им прямо в постель. Софи отказалась наотрез. Она напомнила Эдварду, что их вообще-то не двое, а четверо. И она ни за что не согласится ужинать в постели, в обнаженном виде, если Рашель и Эдана будут находиться в соседней комнате. Эдвард уступил ее разумным требованиям, но по его глазам было видно, что от самой идеи он не отказался и в один прекрасный день такой ужин все же состоится. Софи даже перед самой собой не могла притвориться, что ей это не нравится.
 В дверь номера постучали. Софи удержала Эдварда, попытавшегося встать.
 — Побудь с Эданой, — с улыбкой сказала она, любуясь ими обоими. Ей казалось почти невероятным, что он здесь, с их дочерью. Внезапно возникшее ощущение семьи изумляло ее, представлялось почти чудом. — Наверное, это принесли ужин.
 Но это был не ужин. Открыв дверь, Софи увидела сияющего Жака Дюран-Ру.
 — Жак! — удивленно воскликнула она. — Что-то случилось?
 Он рассмеялся и покачал головой:
 — Мы продали четыре работы маслом, два рисунка и одну пастель. И, между прочим, одну из картин купили Хэйвмейеры!
 Софи восторженно вскрикнула. Эдвард с Эданой на руках подошел и встал с ней рядом. Одной рукой он обнял Софи, которая никак не могла прийти в себя от изумления и радости.
 Жак продолжал рассказывать:
 — Но они купили все-таки не «Прощай, невинность». Что ж, такие работы не сразу продаются. Зато они взяли «Отдыхающего джентльмена».
 — О, Эдвард, ты можешь в это поверить?! — воскликнула Софи, дрожа от возбуждения.
 Эдвард крепче прижал ее к себе.
 — Я знал это. Знал с того момента, когда впервые увидел твои работы. Я всегда был уверен, что ты достигнешь многого.
 Софи повернула к нему сияющее лицо и увидела, что Эдана тоже улыбается; не удержавшись, Софи поцеловала дочь, прежде чем поцеловать Эдварда.
 — Пока это не так, — сказала она, стараясь сдержать желание запрыгать и завизжать от счастья. — Они купили всего одну работу. Только одну.
 — Они купят и другие, — уверенно сказал Жак. — Я смело говорю вам это прямо сейчас.
 Эдвард весело посмотрел на него.
 — Спасибо вам, Жак. Мы как раз заказали ужин. Может быть, присоединитесь к нам?
 Софи посмотрела на Эдварда, чувствуя горячую благодарность. Она никогда не любила его так сильно, как в этот момент. Она ведь прекрасно знала, что Эдварду хочется лишь одного: побыть с ней и Эданой, теперь, когда они наконец воссоединились как семья после долгой разлуки. Однако он улыбался Жаку так, словно искренне желал, чтобы тот остался с ними.
 Но Жак не зря был французом, и он слишком хорошо понимал, что чувствует сейчас молодая пара.
 — Нет, mes amies, думаю, вам следует это отпраздновать в кругу семьи. Но я закажу для вас бутылочку шампанского. Выпейте за удачу!
 Софи расцеловала Жака.
 — Спасибо, что пришли с такой новостью!
 — Се n'est pas un probleme, cherie! [24] Но завтра мы с вами должны как следует обсудить ваше будущее.
 Софи усмехнулась и пообещала, что придет в галерею к ее открытию. Но тут Эдвард кашлянул, и она, оглянувшись на него, поправилась:
 — То есть нет, я приду к полудню…
 Жак рассмеялся и ушел.
 Эдвард усадил Эдану на ковер в гостиной, где она могла играть в безопасности, и, подбежав к Софи, подхватил ее и закружил. Он кружил ее и кружил в неистовом фантастическом танце, а Софи смеялась. Когда Эдвард наконец остановился, у нее голова шла кругом, да и у Эдварда, надо полагать, тоже. Но его поцелуй не стал от этого целомудреннее.
 — Эдвард, — сказала Софи, отрываясь наконец от него, — я хочу венчаться в церкви.
 Внезапно став таким же серьезным, как и Софи, он внимательно посмотрел на нее.
 — Никаких гражданских церемоний с судьей вместо священника?
 Софи прикусила губу. Она представила себя в роскошном белом платье, идущей по проходу в церкви…
 — Ох, Эдвард… — прошептала она. Он сжал ладонями ее лицо.
 — Мы были в разлуке полтора года. А теперь, когда я наконец нашел тебя, я просто боюсь даже на секунду выпустить тебя из виду. И я хочу только одного, только одного, Софи, — поскорее стать твои мужем. Но я понимаю.
 — Понимаешь?
 — Да. — Он слегка замялся, отводя глаза в сторону. — У меня родные в Калифорнии. Мой отец, Рик Деланца, брат Слейд и его жена Регина. Если мы отложим венчание на месяц, они смогут приехать. У меня есть еще один брат, Джеймс, но мне неизвестно, где он сейчас.
 — Ох, Эдвард, а я и не знала, что у тебя есть семья! Ты никогда о ней не говорил! — удивленно воскликнула Софи. Эдвард почему-то казался ей человеком без дома, без корней, без прошлого. Но ведь каждый на этой земле откуда-то взялся…
 — Когда-то я был с ними очень близок.
 — А потом что-то случилось?
 — Это длинная история. — Эдвард заметно волновался, его губы сжались. — И еще я собираюсь пригласить мою мать.
 Софи удивленно уставилась на него. Эдвард улыбнулся и поцеловал ее в нос.
 — Когда-нибудь я расскажу тебе все, но не сегодня.
 Софи поняла его, но при этом почувствовала острую боль.
 Да, она хотела венчаться по-настоящему, и Эдвард согласился с ней, хотя это и означало, что им придется подождать еще несколько недель, прежде чем они станут мужем и женой. Но на свадьбе не будет дорогих для Софи людей. Лиза все еще скрывается, с Сюзанной они так и не помирились. Боже, думала Софи, какое же это венчание без матери… От этой мысли ей стало еще тяжелее.
 Словно прочитав ее мысли, Эдвард спросил: — Как же быть с Сюзанной, Софи?
 Она печально посмотрела на него:
 — Не знаю…
 На следующий день Софи все же вышла из «Савоя» еще до десяти утра. Эдвард вчера в конце концов ушел в свой номер — он не мог остаться на всю ночь, не нарушая окончательно приличий, и Софи, лежа в темноте одна в постели, с болью думала о Сюзанне.
 И ответ на вопрос пришел, и был он самым простым. Забыть все и простить. Да, простить, хотя Сюзанна пыталась сделать нечто непростительное, но ведь она хотела помочь дочери, защитить ее, а вовсе не причинить ей боль. И Софи, несмотря на всю свою ярость, все-таки знала, что не сможет навсегда отвернуться от матери. Их связывали нерушимые узы, ведь они родные по крови, так было всегда и всегда так будет. Софи любила свою мать. И если однажды возненавидела ее, то, возможно, и эта ненависть возникла из любви.
 Но теперь вся ненависть прошла. Отчего-то после воссоединения с Эдвардом все чувства Софи изменились. Осталась лишь печаль из-за того, что прошлое нельзя изменить, и уверенность, что будущее — прекрасно. И Софи твердо решила, что Сюзанна должна стать частью этого будущего, потому что имеет на это право.
 Едва Софи вышла из экипажа, как парадная дверь особняка Ральстонов распахнулась. На пороге стоял улыбающийся Дженсон.
 — Мисс Софи!
 Она тоже радостно улыбнулась и, взбежав по ступеням, расцеловала старого дворецкого в обе щеки. Она никогда прежде не позволяла себе подобного нарушения приличий, и дворецкий покраснел.
 — Я выхожу замуж, Дженсон!
 — О, я так рад за вас, мисс!
 — Эдвард сейчас договаривается в «Дельмонико» о банкетном и бальном залах, и к вечеру я буду знать точную дату. И я настаиваю, чтобы вы пришли! — потребовала Софи. — И миссис Мардок тоже!
 Дженсон даже рот раскрыл от изумления.
 — Ох, мисс Софи, я приду, конечно, даже если ваша матушка уволит меня за это!
 — Ну, если она вас уволит, будете работать у меня, только и всего. — Софи остановилась за порогом. — А… она у себя?
 — Да, мисс.
 Софи, неуверенно шагая, поднялась наверх. У двери комнаты матери она секунду помедлила. Потом вошла.
 Сюзанна сидела у туалетного столика, горничная причесывала ее. Сюзанна сразу же увидела Софи в зеркале — и замерла. Чуть погодя она медленно поднялась и повернулась к Софи.
 — Люси, оставьте нас, пожалуйста.
 Горничная поспешно вышла.
 — Здравствуй, мама, — прошептала Софи.
 — Софи… — Сюзанна смахнула слезы.
 — Мама, я пришла с белым флагом.
 — Слава Богу! — воскликнула Сюзанна, бросаясь к дочери. И они тут же очутились в объятиях друг друга.
 Борясь с нахлынувшими слезами, Софи сказала:
 — Мама, я выхожу замуж, так что уговаривать меня отдать кому-то Эдану больше нет надобности.
 — Я знаю. Я ошибалась, Софи. Думала, я поступаю правильно, но теперь поняла, что ужасно ошибалась. Мне очень жаль.
 — Все в порядке, мама.
 — Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?
 — Конечно. Уже простила. — Софи обняла всхлипывающую Сюзанну, погладила ее по плечам, по спине. — Так ты наконец познакомишься со своей внучкой… может быть, завтра днем?
 Сюзанна шмыгнула носом и улыбнулась, кивая.
 — Вот это сюрприз! — воскликнул Джейк. Эдвард вошел в огромный холл.
 — Я вчера видел вас там, на выставке. Какого черта, что вы делаете, Джейк? Зачем вы терзаете себя подобным образом? Вылезайте из норы. Я подготовлю Софи к вашему воскрешению из мертвых, если угодно. Прошу вас. Она вас любит. Вам надо увидеться с ней.
 Джейк, скривив губы и сверкая глазами, уставился на него.
 — Я убийца. Она завизжит и умчится от меня.
 — Она считает вас героем, а не убийцей! — рявкнул Эдвард. — Она придет в восторг от того, что вы живы!
 — Из-за меня ее мать ославят как двоемужницу. И Софи тоже пострадает от такого скандала.
 Эдвард разозлился:
 — Софи уже страдает от скандала! Вы, похоже, забыли, что она родила мою дочь вне брака? Но, если вам угодно, мы сохраним вашу тайну. Вы прекрасно знаете, что мы сможем это сделать. Только я и Софи будем знать, что вы живы, остальным говорить об этом незачем.
 Джейк закусил губу.
 — Я люблю ее так, как никогда и никого не любил. Думаю, она все же отвергнет меня, она будет потрясена, будет страдать. У нее ведь теперь есть все — богатство, положение, муж… Ей не нужен отец, выбравшийся из могилы, чтобы испортить ей жизнь, — с болью в голосе сказал Джейк. — А если она отречется от меня, мне этого не пережить.
 — Вы совсем не знаете собственную дочь, но кто в этом виноват? — Эдвард быстрым шагом направился к двери, но вдруг остановился и оглянулся через плечо: — Вы просто паршивый, ленивый трус, Джейк! Отлично! Сидите в своей норе! Какого черта! — Он рывком распахнул дверь. — Вы не видели, как растет ваша дочь… и, черт бы вас побрал, не хотите видеть, как будет расти ваша внучка!
 Джейк стоял неподвижно, без всякого выражения глядя на Эдварда.
 Но тот еще не все сказал:
 — Да, кстати, мы с Софи решили обвенчаться по-настоящему. Первого января, в час, в церкви Святого Павла. — Улыбку Эдварда едва ли можно было назвать приятной. — Ах да, я совсем забыл. Привидения не могут являться в церковь, даже на венчание собственных дочерей. Они могут лишь шнырять вокруг, прячась по темным углам!
 Он вышел и громко захлопнул за собой дверь. Джейк тяжело опустился на стул и, закрыв лицо ладонями, зарыдал.
 — Ты в порядке?
 Эдвард посмотрел на своего старшего брата Слейда, стоявшего рядом с ним возле центрального входа в церковь и улыбающегося во весь рот, несмотря на то что они оба уже изрядно замерзли, — день был холодный, а братья не надели пальто. Неподалеку от них стояли их отец Рик Деланца и Бенджамин Ральстон — они приветствовали последних гостей, приглашенных на венчание Софи и Эдварда. Чтобы избавиться от любопытствующей публики и ищущей сенсаций прессы, были наняты частные сыщики и охрана. После выставки работ Софи сплетни в городе вспыхнули с новой силой, тому способствовала и статья в журнале «Харпер», где со смаком рассказывалось, как молодая художница влюбилась в алмазного короля с первого взгляда. Софи и Эдвард решили, что незачем делать из венчания дополнительную рекламу, и потому прессу не допустили на это маленькое семейное торжество, хотя не один репортер пытался пробиться на него. Но сейчас Эдвард все же заметил в толпе нескольких журналистов, каким-то образом раздобывших желанные приглашения.
 — Ну? — Слейд ткнул брата под ребра. Он был довольно смугл, похож на Эдварда, хотя и не так крепко сложен.
 Его голубые глаза насмешливо смотрели на брата. Рядом с ними стоял, цепляясь за руку Слейда, малыш лет трех, темноволосый, тепло укутанный. Он изо всех сил таращил глазенки на нарядную толпу и особенно внимательно рассматривал разнообразные экипажи и автомобили.
 — Машина, — сказал он. — Поедем в парк?
 Эдвард и Слейд рассмеялись. В тот день, когда семья брата приехала в Нью-Йорк, Эдвард катал Ника на своем «даймлере», и с тех пор мальчик каждый день требовал новой прогулки.
 — Не сегодня, Ник, — сказал Слейд, потирая замерзшие руки. — Не сегодня.
 — Поедем в машине! — закричал Ник.
 — Твой дядя Эдвард женится, — объяснил Слейд и усмехнулся, глядя на брата. — Ну, в чем дело, Эд?
 — Знаешь, я сегодня даже позавтракать не смог! — пожаловался Эдвард. Он вовсе не расположен был шутить за несколько минут до женитьбы.
 — Что, немножечко нервничаешь? — расхохотался Слейд.
 — Ну как тебе не стыдно, что ты его дразнишь в такой день! — выбранила мужа Регина, подходя к братьям и беря Слейда под руку. Но она и сама улыбалась немножко насмешливо. Регина, очаровательная женщина с золотыми волосами, была беременна, и ее животик явственно выступал под пушистым меховым пальто.
 — Спасибо! — напряженно пробормотал Эдвард, — Конечно, я нервничаю. Я вообще не думал, что решусь когда-нибудь на такое!
 Слейд стал серьезным.
 — Ты женишься на замечательной женщине, Эд.
 Эдвард с отчаянием в глазах посмотрел на брата.
 — Да я не боюсь жениться… тем более на Софи. Не в этом дело. Но, честное слово, мне бы сейчас хотелось удрать куда-нибудь!
 Слейд и Регина хихикнули. Потом Слейд серьезно сказал:
 — Ты забудешь о страхе, когда увидишь свою очаровательную невесту, идущую к алтарю, и увидишь, как ее глаза сияют любовью к тебе.
 — А что, и я так выглядела? — с интересом спросила Регина. Слейд наклонился к ней и чмокнул в нос.
 — Ну, вообще-то ты была ужасно напугана.
 Регина улыбнулась:
 — Пойду-ка я лучше к невесте. Ник, мама уходит!
 Но Ник был слишком занят разглядыванием автомобилей и не обратил внимания на слова матери. Регина, ободряюще пожав руку Эдварда, ушла.
 Эдвард тут же забыл о ней. Его сердце билось слишком быстро, и, хотя было совсем не жарко, на его теле выступила испарина. Да, он представлял Софи именно так, как описал Слейд, и он так нервничал… он просто не выдержит всего этого.
 Вдруг он замер.
 — Боже!..
 Слейд тут же обернулся к брату и проследил за его взглядом.
 — Кто это? Репортер?
 Эдвард пристально смотрел на высокого, загорелого мужчину с золотистыми глазами, небрежно шагающего куда-то мимо Рика и Бенджамина, и Слейду стало ясно, что брат крайне озабочен.
 — Сукин сын… — пробормотал Эдвард. И добавил чуть громче: — Ну нет, я ему не позволю скрыться просто так!
 И Эдвард стремительно бросился за Джейком О'Нилом.
 Софи подошла к двери комнаты, в которой готовилась к венчанию, и прижалась ухом к щели, вслушиваясь в звуки органа. Был первый день нового, тысяча девятьсот третьего года — день ее венчания, и Софи страшно волновалась.
 Родные Эдварда приехали три дня назад, как раз к началу предсвадебных торжеств. Лишь когда они с Эдвардом начали готовиться к свадьбе, Софи узнала, что ее жених родился и вырос в Калифорнии, на ранчо, которым владели уже три поколения его семьи. Софи была крайне растрогана встречей с родными Эдварда, а они очень тепло и радостно приняли ее в свой круг. Приехали все — отец Эдварда Рик Деланца, мать Виктория, брат Слейд с женой Региной — все, кроме самого старшего брата Джеймса, о чьем местопребывании никому ничего не было известно. Джеймс уже много лет блуждал по свету.
 Для Эдварда и его семьи их воссоединение стало огромной радостью, это Софи поняла сразу. Братья были очень близки между собой, и отец любил их, а они любили отца. Софи до самых последних дней не слишком-то много знала об отношениях Эдварда с матерью. Родители Эдварда расстались и жили отдельно друг от друга, и он, насколько было известно Софи, около трех лет вообще не встречался с матерью. Похоже, он именно ее обвинял в разрушении семьи. Но, едва увидев Викторию, Софи поняла, что она отчаянно тосковала по сыну, что она любит его, как только мать может любить свое родное дитя. Когда Эдвард обнял ее, она зарыдала.
 Что ж, свадьба Софи должна была стать почти безупречной. Почти.
 Здесь не хватало Лизы. Сестра все еще скрывалась в Ньюпорте. Она лишь однажды позвонила Софи, чтобы успокоить ее и сообщить, что все в порядке. Еще она хотела узнать, что делает маркиз. Софи объяснила сестре, что у Сент-Клера с каждым днем лишь крепнет решимость отыскать Лизу и жениться на ней. Софи попыталась убедить девушку вернуться домой и окончательно объясниться с маркизом, но Лиза отказалась. Она пребывала в уверенности, что гордость Сент-Клера будет наконец уязвлена, и он, поджав хвост, сбежит домой, в обветшавшее поместье предков. Но Софи время от времени видела маркиза и сильно сомневалась в правоте сестры. Он все сильнее бесился из-за того, что дни шли, а он никак не мог выяснить, где прячется его сбежавшая невеста. Все сильнее бесился и все сильнее проникался решимостью вернуть ее.
 Софи удалось лишь уговорить Лизу написать несколько слов отцу, чтобы избавить его от давящей тревоги за дочь, и это письмо Бенджамин получил две недели назад. Перестав беспокоиться за жизнь Лизы, Бенджамин разозлился и вновь направил детективов на поиски дочери. Софи чувствовала, что для Лизы настали последние дни свободы.
 Софи знала, что сейчас ей не стоит думать о сводной сестре. Сегодня был день радости. Софи попросила Рашель, Регину и Викторию оставить ее на несколько минут наедине с матерью и теперь открыла дверь, чтобы позвать их обратно. И тут же поняла, что музыка умолкла… и ее сердце, казалось, в ту же минуту остановилось.
 — Ну, слышишь, орган перестал играть, значит, все гости собрались, — сказала Сюзанна. — Иди сюда, Софи, нужно еще приколоть твою фату. Несколько минут — и тебе пора будет выходить.
 Софи охватила нервная дрожь. Она вообразила Эдварда, стоящего в церкви — в черном смокинге, ожидающего ее, чтобы подвести к алтарю, а потом увидела себя, в белом облаке, идущую навстречу ему… Волнение, радость и любовь нахлынули на Софи с новой, ошеломляющей силой, и она вдруг почувствовала слабость. Но сейчас не время было поддаваться слабости. Через несколько минут начнется обряд — и она станет наконец женой Эдварда Деланца. Ей казалось, что нужно ждать еще целую вечность, что не скоро еще судьба преподнесет ей этот изумительный дар…
 — Какого черта, что это вы тут делаете? — резко спросил Эдвард.
 Джейк вздрогнул. Он устроился на самом заднем ряду церковных скамей, в углу, так что они с Эдвардом были совсем одни — другие гости заняли шесть первых рядов.
 — Ты же знаешь, почему я здесь. Оставь меня, Деланца.
 Эдвард протянул руку и схватил Джейка за узкий отворот смокинга.
 — Нет! Довольно этих игр!
 Джейк побледнел.
 Эдвард наклонился к нему, его глаза бешено сверкали.
 — Я намерен притащить вас к ней, Джейк, хотите вы того или нет. Если вы желаете подраться со мной и устроить скандал — что ж, пожалуйста, я не возражаю. Меня не отправят обратно в тюрьму, а вот вам это грозит, если вас кто-нибудь узнает.
 Джейк медленно встал.
 — Ну, ты и ублюдок!
 — Софи нужно знать, что вы живы.
 — Эдвард, ты ведь не знаешь, что такое тюрьма. Я не вернусь туда.
 — И незачем. Вам не придется туда возвращаться, если вы пойдете со мной.
 — Почему ты все это делаешь? — воскликнул Джейк.
 — Потому что я видеть не могу, как вы нелепо страдаете, вы, дурак! — Эдвард ухватил Джейка под руку. — Потому что Софи любит вас, а я люблю ее.
 Взгляды двух мужчин встретились. И наконец Джейк медленно, нерешительно кивнул.
 — Ох, Софи! — воскликнула Регина. — Ты изумительно выглядишь! Просто дождаться не могу, когда наконец Эдвард увидит тебя!
 Софи улыбнулась своей новой родственнице. Жена Слейда понравилась ей сразу, при первой же их встрече. Регина была не только очаровательна внешне, она оказалась еще и добрым, мягким, открытым человеком.
 — Спасибо, — прошептала Софи, чувствуя, как отчаянно бьется ее сердце. — Но, боюсь, мне просто не дойти до алтаря… я что-то совсем ослабела.
 — Посиди немножко, — посоветовала Виктория, придвигая к Софи кресло и помогая ей усесться так, чтобы не помялись пышные воланы юбки. Рашель принесла стакан воды, Сюзанна обняла дочь за плечи, а Регина достала из сумочки флакон с нюхательными солями.
 — Это тебе пригодится, — весело сказала она. Кто-то постучал в дверь.
 — Наверное, Бенджамин, — нервно проговорила Сюзанна. Она была очень бледна и, похоже, готова вот-вот расплакаться. — Софи, дать тебе нюхательную соль?
 Софи покачала головой. Регина подбежала к двери и открыла ее. В то же мгновение и она, и Софи увидели за порогом Эдварда и еще какого-то мужчину. Регина тут же попыталась захлопнуть дверь перед носом у Эдварда.
 — Тебе нельзя сейчас видеть невесту! — в ужасе закричала она.
 Но Софи уже встала:
 — Эдвард?
 При виде жениха она в первое мгновение обрадовалась, но радость тут же сменилась тревогой. Она разглядела человека, стоявшего рядом с Эдвардом, — это был тот самый незнакомец с золотистыми глазами, которого она заметила на своей выставке и на балу Лизы.
 — Это очень важно! — твердо заявил Эдвард, отстраняя Регину и входя в комнату. Софи увидела, что он крепко держит своего спутника за локоть.
 Регина, побледнев, закрыла дверь. И тут Софи услышала, как вскрикнула Сюзанна.
 Софи повернулась к матери и увидела, что та упала в кресло, в котором только что сидела сама Софи, и по ее щекам бегут слезы.
 — Нет, нет… — стонала Сюзанна.
 Ошеломленную Софи вдруг пронзило странное предчувствие… а может быть, это была догадка, но догадка настолько невероятная, что Софи просто не могла в нее поверить. Она потом подошла к матери и с тревогой спросила:
 — Мама? В чем дело? Что случилось?
 — Ох, Боже мой, — прорыдала Сюзанна, закрывая лицо ладонями.
 Софи медленно обернулась. Эдвард шагнул к ней и крепко взял ее под руку.
 — Софи, дорогая, ты будешь поражена…
 Софи, онемев, глянула мимо Эдварда, которому готова была доверить всю свою жизнь, на незнакомца, смотревшего на нее такими до боли знакомыми глазами…
 — Твой отец Джейк О'Нил не умер, — сказал Эдвард. — Он не погиб в огне. Его товарищ сгорел, а Джейку удалось спастись. И с тех пор он скрывается от закона. — Эдвард настойчиво, испытующе смотрел ей в глаза, но голос его звучал мягко, успокаивающе.
 Софи не отрывала глаз от человека, который еще при первой их встрече показался ей странно знакомым.
 — Нет! — воскликнула она, слишком потрясенная, чтобы о чем-то думать. — Мой отец умер!
 Мужчина шагнул вперед, в центр комнаты. Его лицо казалось изможденным, глаза блестели.
 — Доченька, милая, прости меня, — прошептал он. Софи похолодела. У ее отца был необычный голос, который Софи не могла забыть, — он звучал одновременно и грубовато, и мягко, в нем словно сочетались хруст гравия и шелест шелка… Их взгляды встретились. Вся душа Софи рванулась навстречу этому человеку, и из груди вырвался радостный крик.
 Джейк окаменел, когда Софи бросилась к нему на шею.
 — Отец! — Она задыхалась, стискивая его в объятиях, прижимаясь щекой к его груди. И Джейк нерешительно поднял руки, обнял Софи, склонился над ней, и на его глазах показались слезы.
 — Доченька… — прошептал он. — Ох, Господи, я и не думал, что настанет такой день…
 Сюзанна, перестав плакать, смотрела на них, объятая страхом, а Эдвард улыбался, и его сердце переполняла радость.
 Несколько минут они говорили как безумные. Софи хотела узнать сразу все, хотела выяснить, как ее отцу удалось избежать смерти, и как он ускользнул от британской полиции, и где скрывался все эти пятнадцать лет, и как давно приехал в Нью-Йорк, и какие у него планы на будущее… И еще она хотела, чтобы Джейк участвовал в церемонии венчания. Сюзанна была не в состоянии вымолвить ни слова, но Виктория, Регина, Рашель и Эдвард тут же отвергли последнюю идею.
 — Милая, — сказал Эдвард, — мы не можем рисковать. А вдруг твоего отца узнают. Правда, прошло уже пятнадцать лет после его отъезда, но осторожность не помешает.
 Софи схватила руку отца и крепко сжала ее, понимая, что должна согласиться с доводами Эдварда, хотя ей всем сердцем хотелось, чтобы именно отец повел ее к алтарю. И Софи медленно кивнула, постепенно начиная понимать, что означает присутствие здесь живого Джейка О'Нила и что оно может предвещать. Она повернулась к Эдварду:
 — Но после венчания, дорогой, пожалуйста, мы не могли бы на несколько дней отложить свадебное путешествие?
 Он обнял ее за плечи.
 — Конечно, мы это сделаем.
 Глаза Софи наполнились слезами.
 — О, Эдвард, это самый замечательный подарок в моей жизни! Ты вернул мне отца — живым! Спасибо!
 Эдвард прижал ее к себе и нежно поцеловал в дрожащие губы.
 В дверь торопливо постучали, и в комнату заглянул Слейд.
 — Эдвард! Тебе бы лучше пойти в церковь, да поскорее, пока отец Харпер сам не отправился тебя искать, а если он увидит всю вашу компанию, он захочет, пожалуй, задать несколько вопросов. Я уж и так изо всех сил удерживаю там Ральстона, но он теряет терпение и вот-вот тоже явится сюда, если не ошибаюсь!
 Братья переглянулись.
 — Еще минуту, — сказал Эдвард. Слейд кивнул и исчез. Эдвард с улыбкой посмотрел на Софи, потом перевел взгляд на Сюзанну:
 — С вами все в порядке?
 Сюзанна кивнула, но было видно, что она дрожит.
 Софи думала, что Сюзанна тоже впервые увидела Джейка после разлуки, но вдруг заметила, как ее мать смотрит на него, — и ей пришло в голову, что это не единственная их встреча за пятнадцать лет. Но этого просто не могло быть. Нет, невозможно поверить, что Сюзанна знала все это время, что ее муж жив…
 Сюзанна глянула на дочь и тут же отвела глаза.
 — Не беспокойтесь, — сказала она, вскидывая голову и стараясь не смотреть на Джейка. Она так и не обменялась с ним ни словом. — Наверное, ему сейчас лучше уйти.
 Софи застыла на месте, внезапно испугавшись. Она поняла, что ее семье предстоит решить множество проблем из-за того, что Джейк О'Нил внезапно вернулся в их жизнь. Но она знала: все это не так уж важно по сравнению с тем, что ее отец действительно жив! И Софи знала, что она никогда не расстанется ни с матерью, ни с отцом, независимо от того, какие отношения сложатся между бывшими супругами, и от того, какой может разразиться скандал…
 Джейк еще раз обнял Софи.
 — Это самый прекрасный день в моей жизни, — негромко признался он, — и дело не только в том, что ты выходишь замуж. Главное — ты снова со мной, и мы можем поговорить, как положено отцу и дочери. Я люблю тебя, Софи. Ты — единственное, что привязывало меня к жизни все эти годы, лишь ты не позволила мне сломаться и погибнуть.
 Софи прижалась к нему.
 — И я люблю тебя, папа! И всегда любила. Мне ужасно не хватало тебя. Мы завтра поговорим не спеша, вдвоем. Я так волнуюсь, я просто поверить не могу, что мы теперь сможем много времени проводить вместе, не могу дождаться…
 Джейк усмехнулся:
 — Ну, после стольких лет я вполне могу подождать денек. — Еще раз поцеловав Софи, он с искренним уважением пожал руку будущего зятя. — Я признателен и обязан тебе, Эдвард.
 — Вот и хорошо, — улыбнулся Эдвард. И мягко добавил: — Добро пожаловать домой, Джейк.
 В янтарных глазах Джейка мелькнула насмешливая искра.
 — Добро пожаловать в семью О'Нилов, Эдвард. — И, широко шагая, он вышел из комнаты.
 — Ну, мне тоже пора бежать, пока отец Харпер или твой отчим не отправились на поиски, — сказал Эдвард.
 И тут его глаза сверкнули искренним восхищением. — Софи, как ты прекрасна!
 Она улыбнулась, хотя в ее глазах все еще стояли слезы.
 — А я уж думала, ты этого так и не заметишь.
 Софи услышала, как снова заиграл орган. Бенджамин, улыбаясь, подал ей руку. Софи приняла ее, чувствуя, как ее глаза застилают слезы радости.
 Бенджамин повел ее по усыпанному лилиями красному ковру — к алтарю. Софи улыбалась сквозь слезы. Эдвард, стоя у алтаря рядом со священником, смотрел на нее. Эдвард был именно таким, каким она представляла его в этот день… Рядом с ним стояли его отец и брат, а по другую сторону алтаря — Сюзанна, Рашель, Виктория и Регина. Взгляд Софи отыскал отца, сидевшего в глубине церкви и с улыбкой смотревшего на нее. Софи снова взглянула на Эдварда, и ее сердце загорелось радостью. И когда она шла к нему, в облаке белых кружев и шифона, они не сводили глаз друг с друга. Да, это был прекраснейший момент в ее жизни. Судьба наградила ее величайшим даром — даром любви.




 Часть четвертая
 «ПРОЩАЙ, НЕВИННОСТЬ»



 Эпилог

  Нью-Йорк, 1993 год 
 Девушка быстро шла по Парк-авеню, пробираясь сквозь плотную дневную толпу, и шаг ее был широк и легок. Высокая, около шести футов ростом, она была в узких черных кожаных джинсах, строгой белой блузке-рубашке под классическим черным кардиганом, талию стягивал широкий пояс «Донна Кара» с тройным рядом золотистых цепочек. Ее густые черные волосы были коротко подстрижены. Каждый встречный, будь то мужчина или женщина, невольно бросал на нее взгляд, гадая, кто такая эта девушка. Она была необычайно хороша собой, говорили, что красоту она унаследовала от деда.
 Мара Деланца миновала прикрытые навесами окна «Дельмонико» и свернула к аукциону «Кристи», швейцар распахнул перед ней двери. Сердце Мары билось слишком быстро, но не от торопливой ходьбы, а от волнения. По ее подсчетам, лот номер 1502 должен быть выставлен около двенадцати часов. Но если торги по предыдущим лотам пройдут быстро, это может случиться и раньше. А было уже одиннадцать сорок пять.
 Не обратив внимания на нескольких неприметно одетых мужчин, явно охранников, Мара быстро прошла в зал аукциона. Большинство мест оказалось занято. И сердце Мары забилось еще быстрее, когда она обнаружила, что лот номер 1502 будет выставлен на продажу следующим.
 Мара проскользнула в кресло последнего ряда, ее рост позволял ей и отсюда видеть все без помех. Аукционист представил Вламинка. Цена дошла уже до ста тысяч долларов. Мара открыла свой каталог и, быстро пролистав его, нашла в списке работу своей бабушки, о которой так много слышала, бабушка всегда жалела, что продала эту картину.
 «Лот № 1502. „Прощай, невинность“. Софи О'Нил, 1902, холст, масло. Владелец — аноним. Начальная оценка — 50 000 долларов».
 Мара закрыла каталог, думая, как хорошо было бы, если бы бабушка дожила до этого дня. Она бы порадовалась, что ее картина «Прощай, невинность» вновь появилась перед зрителями после того, как о ней ничего не было слышно в течение девяноста лет. Но бабушка умерла в 1972 году, а дед через шесть месяцев после нее; им обоим было уже за девяносто, но они сохранили бодрость духа и были по-прежнему влюблены друг в друга. Мара нередко слышала, как бабушка огорчалась из-за того, что «Прощай, невинность» была продана сразу же после ее первой выставки в Нью-Йорке в 1902 году. Картину купил какой-то русский аристократ и увез из Америки, эта картина стала частью его обширной коллекции, спрятанной ото всех во дворце неподалеку от Санкт-Петербурга. Дворец был разрушен то ли во время первой мировой войны, то ли во время революции, и считалось, что работа Софи О'Нил при этом погибла.
 Но полотно не погибло. Из русского дворца оно каким-то образом попало в Аргентину, но никто не знал, как долго эта работа находилась в Южной Америке, известно лишь то, что на аукцион она поступила из Буэнос-Айреса. В художественном мире Нью-Йорка бродили разные слухи с тех пор, как «Кристи» сообщил о приобретении этой работы. Говорили, что владелец, пожелавший остаться неизвестным, — один из последних приспешников Гитлера, что он сбежал из Германии, когда рухнул Третий рейх, и что «Прощай, невинность» была вывезена им в числе прочих украденных произведений искусства. А поскольку эту картину никто не видел с того дня, как ее в 1902 году купил русский вельможа, она не упоминалась в каталогах, с нее не делалось репродукций — и в результате огромное число нью-йоркских любителей искусства собралось в этот день в зале «Кристи», чтобы взглянуть на работу Софи О'Нил.
 — Лот номер 1502, — громко объявил аукционист, и круглая стойка повернулась. Вламинк исчез, и на его месте появилась «Прощай, невинность».
 И Мара пришла именно для того, чтобы посмотреть на картину своей бабушки. Увидев ее, Мара была изумлена. Портрет деда был великолепен, и она никогда еще не испытывала такой гордости за бабушку, за ее талант и… да, и за ее бесстрашие и любовь.
 Художественные критики утверждали, что эта работа — лучшая в раннем творчестве Софи О'Нил и наиболее важная для ее карьеры, эта картина создала автору славу не только потому, что была написана свободно, сильно, но и потому, что художница избрала подобный объект. Мара часто думала о дерзости бабушки. И восхищалась ею. Ведь в те времена женщине очень трудно было стать художницей, и нужно было обладать огромной силой воли и храбростью, чтобы добиться своего, заниматься живописью и к тому же, нарушив все запреты, вызвать скандал, навлечь на себя всеобщее осуждение, написав обнаженного мужчину, да еще в такой интимной манере.
 Мара негромко вскрикнула, на ее глазах выступили слезы, когда аукционист провозгласил:
 — Нам предлагают сто тысяч долларов. Слышу ли я двести?..
 Маре показалось, что ее сердце перестало биться. Она во все глаза смотрела на портрет деда, написанный бабушкой, и на нее нахлынула новая волна чувств. Дед был так молод, так легкомыслен и так красив… Маре показалось, что он может в любое мгновение сойти с холста в зал. По ее спине пробежали мурашки. Как прекрасен был дед! Как силен, мужествен… И бабушка всегда, всю жизнь видела его именно таким…
 Цена росла быстро и яростно. Мара заметила, что серьезных покупателей в зале трое — двое мужчин и женщина. В одном из мужчин она узнала молодого принца из Саудовской Аравии, который стал известен в художественном мире четыре года назад, купив Моне за два миллиона долларов. Второй покупатель выступал как агент известного японского коллекционера, страстно собирающего произведения европейского искусства. Но кто была женщина, Мара не знала и постаралась как следует рассмотреть ее. Лет около тридцати, в темном брючном костюме от Армани, огромные темные очки в черепаховой оправе почти полностью скрывают лицо с классическими чертами, пепельные волосы уложены в прическу-шиньон.
 Женщина подняла руку, показывая все пять пальцев.
 Мара выпрямилась, она внезапно ощутила, что покупательница полна решимости.
 — Пятьсот тысяч долларов! — воскликнул аукционист. — Я слышу пятьсот… Слышу ли я шестьсот?
 Принц поднял руку. Аукционист выкрикнул:
 — Шестьсот!
 Агент японца кивнул. Аукционист сообщил:
 — Семьсот! — И посмотрел на женщину. Она улыбнулась.
 — Восемьсот! Кто предложит девятьсот?
 Принц кивнул. Аукционист посмотрел на японца. Тот тоже кивнул. Женщина подняла палец. Ноготь на нем пылал алым лаком. На лбу аукциониста выступила испарина, он снова повернулся к принцу:
 — Один миллион долларов. Слышу ли я — полтора?
 Короткий кивок — но принц явно встревожился, его лицо вытянулось. Агент в это мгновение говорил по радиотелефону, без сомнения, запрашивая инструкции из Токио, наконец он взмахнул рукой.
 — Два миллиона! — вскричал аукционист, поворачиваясь к даме.
 Она выглядела спокойной и невозмутимой.
 — Три миллиона, — негромко произнесла она с явно британским акцентом.
 Аукционист промокнул лоб и повернулся к принцу. Мара с усилием отвела взгляд от женщины и увидела, как молодой араб отрицательно покачал головой. Она посмотрела на агента токийского коллекционера. Тот заметно побледнел и что-то торопливо говорил в телефон. Наконец он бросил взгляд на аукциониста и кивнул.
 — Четыре миллиона долларов! — выкрикнул аукционист.
 — Пять, — спокойно бросила женщина.
 Агент снова схватился за телефон. Аукционист ждал.
 — Пять? Я слышу — пять! — произнес он наконец. — Пять миллионов — раз, пять миллионов — два…
 Аукционист не отводил вопросительного взгляда от японца. Мара задержала дыхание. Агент отрицательно покачал головой. Нет. Японский коллекционер сошел с дистанции.
 — Продано! — крикнул аукционист, ударяя молотком. — «Прощай, невинность» продана за пять миллионов долларов!
 Мара откинулась на спинку кресла, дрожа от восторга и не веря происшедшему. Боже… Картина продана за пять миллионов долларов, пять миллионов — и это в год экономического спада! После девяноста лет забвения! Мару внезапно охватил восторг, безумный восторг, она горела от возбуждения. Ох, как были бы счастливы Софи и Эдвард, если б узнали об этом! Если бы только они могли знать!
 Тут Мара краем глаза заметила быстрое движение, она резко повернулась и увидела, что женщина, купившая картину, торопливо выходит из зала аукциона. Мара дотронулась до плеча сидевшего впереди человека, она знала его, это был владелец художественной галереи на Мэдисон-авеню.
 — Кто купил Софи О'Нил? — спросила она. — Кто эта женщина?
 Мужчина повернулся к ней:
 — Понятия не имею. Я ее вообще никогда не видел до прошлой недели, но когда «Кристи» приобрел эту картину, она стала тут появляться каждый день. Наверное, она чей-то агент, Мара.
 Девушка похолодела. Ей необходимо знать, кто купил картину. Ей нужно это знать… Нельзя допустить, чтобы полотно снова исчезло неведомо где, лишь на краткое мгновение появившись перед глазами поклонников искусства. Картина не могла исчезнуть. Она не должна исчезнуть. Это было бы слишком несправедливо.
 Мара быстро встала и побежала к выходу. Она стремительно спустилась вниз по зеленым мраморным ступеням. Тут она увидела, что женщина пересекла вестибюль и выходит на улицу.
 — Подождите! — закричала Мара. — Подождите!
 Женщина оглянулась через плечо. Их взгляды встретились.
 И тут же незнакомка ускорила шаг, вышла на улицу и подняла руку, останавливая такси. Мара помчалась к выходу:
 — Подождите, прошу вас!
 Но было уже поздно. Женщина скользнула в желтый автомобиль, и такси отъехало. Мара, огорченная и разочарованная, стояла на тротуаре, глядя вслед автомобилю.
 — Но ведь это совсем не важно, Мара…
 Мара вздрогнула при звуке голоса деда, понимая, что ей это просто послышалось, и все же невольно оглядываясь по сторонам, словно и вправду ожидая, что дед стоит где-то поблизости, улыбаясь своей теплой, неподражаемой улыбкой. Но конечно, никого рядом не было, кроме швейцара «Кристи», удивленно взглянувшего на девушку.
 Мара резко отвернулась и, грустно опустив голову, пошла по Парк-авеню. Она твердила себе, что это и в самом деле не важно. Ведь они умерли. Но… но их души задержались на земле. Мара почти чувствовала, что они где-то близко, что они сегодня счастливы и горды. Но ведь произведение искусства должно принадлежать всем. И Мара знала, что не успокоится, пока не выяснит, в чьи руки попала «Прощай, невинность».
 — Так кто же ее купил, Эдвард?
 — Откуда мне знать? Идем, Софи, оставим эту загадку Маре — я ведь вижу, она просто умирает от желания разгадать ее.
 Послышался мягкий, женственный смех. К нему добавился смех деда — низкий, ласковый… Постепенно эти звуки затихли.
 Но даже если кто-то из прохожих и услышал разговор духов, это никого не обеспокоило. В конце концов, это ведь был Нью-Йорк 1993 года, и всякие странные события происходили тут постоянно…