Аннотация: Красавица Аллегра Бэньярд приехала из американских колоний в Англию, чтобы жестоко отомстить могущественным негодяям, погубившим ее семью. Но не заклятых врагов повстречала девушка в отнятом у ее родных поместье, а свою судьбу – сэра Грейстона Моргана, человека, которого преследуют трагические воспоминания, мужчину, которого в силах вырвать из бездны отчаяния только нежная и самоотверженная женская любовь…


---------------------------------------------


 Сильвия Холлидей
 Рассвет страсти



 Глава 1


 Кованые железные ворота были недавно покрашены. Аллегра провела пальцами по гладким завиткам узора, по прохладным извивам и коснулась овального медальона в виде герба Бэньярдов – леопард на нем все еще поднимал сломанную переднюю лапу. Но от многочисленных слоев краски, которой его покрывали больше восьми лет, некогда острые зазубренные края разлома притупились, стали гладкими и округлыми.
 – Будьте вы прокляты, – пробормотала Аллегра. – Каждый Уикхэм, который когда-либо жил на земле.
 Знакомая боль пронзила ее, и она стиснула зубы. Если бы только мучительные воспоминания могли с годами терять свою остроту, как эти обломки на старых воротах!
 Из кармана своих широких матросских штанов девушка вытащила обшитый кружевами носовой платок, ветхий, пожелтевший от времени и испещренный пятнами цвета давно пролитого вина или прошлогодних листьев, пятнами крови ее отца, окрасившими горделивое украшение наверху гербового щита, вышитое в уголке.
 Уикхэм. Если есть справедливый Бог, Бог мщения, ее молитвы будут сегодня услышаны. Живот подвело, ноги в полуразвалившихся башмаках болели после долгого утреннего подъема на холмы Шропшира, но все это было не важно. Аллегра сунула руки под поношенный камзол и жилет и нащупала рукоятку торчавшего за поясом кинжала. Когда она окажется лицом к лицу с Джоном Уикхэмом, бароном Эллсмером, вором, укравшим ее дом, вся боль пройдет. Да, в те несколько секунд мертвой тишины и оцепенения перед тем, как она вонзит кинжал в его черное сердце и увидит на его лице сначала удивление, потом страх и, наконец, жалкую гримасу ужаса, ее боль как рукой снимет.
 Из сторожки, притулившейся рядом с высокой каменной стеной, опоясывающей Бэньярд-Холл, вышел неприветливый привратник в кудрявом седом парике. На нем была красивая ливрея из синего бархата с малиновой отделкой – так вот, значит, какие цвета у Эллсмеров. Привратник прищурился на утреннее солнце, потом взглянул на Аллегру сквозь фигурную решетку ворот и погрозил ей кулаком:
 – А ну убирайся отсюда, парень. Тебе здесь нечего делать.
 Аллегра еще ниже надвинула на лоб треуголку, чтобы привратник не смог разглядеть ее лица. Мужская одежда хорошо защищала ее во время плавания через океан и потом в Англии, пока она двигалась из Плимута на север. Но вдруг ее разоблачат сейчас, когда мщение так близко…
 – Я ведь не делаю ничего плохого, ваша милость, зачем же вы хочете меня прогнать, – проговорила девушка, подражая простонародному выговору и стараясь, чтобы ее голос, и без того хрипловатый от природы, звучал особенно низко. – Я шел сюда аж из самого Ладлоу, уж так уморился, пока взобрался наверх, и проголодался, что живот подвело. Вот и подумал: дай попрошу фартинг-другой у его милости здешнего лорда.
 – Ха! – презрительно произнес привратник, окинув взглядом ее драную грязную одежду. – Думаешь, я допущу до его милости такую рвань, как ты? Такого чумазого щен ка? – Он с неудовольствием смотрел в темные глаза Аллег-ры, на ее черные как вороново крыло волосы, заплетенные в растрепанную косичку, на лицо, которое солнце Каролины покрыло густым загаром. – Чтобы я пустил к милорду эта кую черномазую цыганскую рожу – да пи в жисть! Убирай ся сей же час, если не хочешь, чтобы я дал тебе в ухо!
 Годы тяжкой неволи научили Аллегру изображать смирение и покорность, хотя в сердце ее кипело возмущение.
 – Помилосердствуйте, ваша милость, – захныкала она. – Пожалейте бедного сироту.
 – Я сказал, убирайся. – Привратник показал рукой на тропинку, которая ответвлялась от узкой пыльной дороги и углублялась в небольшую рощу. – Эта тропка приведет тебя в деревню Ньютон-на-Вейле. Там для таких, как ты, есть отличный работный дом. Поработаешь там с утра до вечера, получишь на хлеб. Нечего лениться и попрошайничать.
 Аллегра потерла одной рукой другую, чувствуя твердые мозоли на ладонях и пальцах. «Интересно, – подумала девушка, – работал ли когда-нибудь этот самодовольный, раскормленный тип по-настоящему?» Ну да ничего не поделаешь, нет смысла с ним пререкаться. Пожав плечами, она побрела через дорогу. Рощица была густая, деревья стояли тесно, и их густые кроны вскоре скрыли ее от взгляда привратника. Подождав несколько минут, Аллегра сошла с тропинки и, пробираясь между деревьями, двинулась обратно, стараясь ступать бесшумно, чтобы он ее не услышал. На опушке она нашла место, где, оставаясь невидимой, можно было наблюдать за воротами.
 Она дождется Уикхэма, даже если придется ждать его целый день, – это так же точно, как то, что на троне сейчас сидит король Георг.
 До девушки донесся шум приближающегося экипажа – звяканье сбруи, стук подков, скрип колес. Миновав длинную подъездную аллею, ведущую из Бэньярд-Холла, карета остановилась перед закрытыми воротами; лошади нетерпеливо всхрапывали и били копытами. Привратник торопливо выбежал из сторожки и распахнул железные створки.
 Аллегра, услышав почтительное «милорд», отметила, что толстый кучер одет в синюю с малиновым ливрею Эллсмеров. Нет никаких сомнений – это карета Уикхэма. И негодяй наверняка едет в ней.
 Сердце Аллегры гулко застучало в груди, его биение было похоже на далекие раскаты грома перед грозой. Наконец после стольких лет… Девушка бросилась было вперед, но тут же остановилась. Нет-нет! Она не позволит нетерпению затуманить ее разум; надо мыслить ясно. Экипаж медленно выезжал из раскрытых ворот. Когда он отъедет дальше, где ни привратник, ни кучер не смогут ее увидеть, Аллегра вскочит на запятки и подождет там, пока экипаж остановится и ее враг выйдет. Впрочем, возможно, это случится в какой-нибудь деревне, и вокруг будет толпиться народ. Тогда ей не удастся осуществить задуманное.
 Девушка вспомнила про тот участок стены, окружающей парк, где верхние камни обвалились. Не перелезть ли там и затаиться в парке до возвращения Эллсмера? Нет. Вполне может статься, что стену починили, ведь прошло столько времени. Аллегра рассмеялась, тихо и печально. Все эти годы, долгие, медленно текущие годы, она терпеливо лелеяла свою ненависть. А теперь – вот странно – мысль о том, что придется подождать еще несколько часов, казалась ей невыносимой.
 Как же быть? И тут ее осенило, и ее нахмуренный лоб разгладился. Она привлечет его внимание и заговорит с ним, притворится безобидным подростком, вызовет его сочувствие, его доверие. Он не узнает ее после стольких лет. А потом, когда бдительность Эллсмера будет усыплена, ее кинжал сделает свое дело.
 – Милорд! – воскликнула девушка и устремилась на перерез экипажу. Кучер вскрикнул и попытался свернуть; Аллегра отскочила в сторону только в самый последний мо мент. Еще немного, и она оказалась бы под копытами; ее плечо горело там, где его задел лошадиный бок, пряжка на упряжи разорвала рукав ее камзола. Не теряя времени, она что есть мочи завопила: – О Господи, у меня сломана рука!
 Из экипажа послышалась грубая брань, потом низкий звучный голос крикнул:
 – Стой!
 Глядя на останавливающийся экипаж, Аллегра схватилась за якобы сломанную руку и согнулась пополам, делая вид, что ей очень больно. Не переставая вопить, девушка пристально наблюдала за человеком, который спрыгнул на землю из экипажа. Она уже видела его один раз – тем далеким прекрасным летом в Бэньярд-Холле, когда ей исполнилось девять. Последним летом, после которого начался кошмар. И вот он вновь перед ней, этот высокий человек, гордый, надменный и жестокий!
 Эллсмер оказался даже выше, чем тот туманный образ, что сохранился в ее памяти. В его темно-русых волосах, ненапудренных, схваченных сзади черной шелковой лентой, не серебрилась седина.
 На воинственно выступающем подбородке темнела однодневная щетина, черные мохнатые брови были сдвинуты, нависая над светло-карими глазами. Под хорошо сшитым камзолом и жилетом тонкого сукна угадывался крепкий, мускулистый торс, а ноги были сильные и прямые. Из-за того, что он выглядел так молодо, ненависть Аллегры вспыхнула с новой силой; ее отец состарился на десять лет за то время, что прошло после суда до того дня, когда их всех посадили на корабль, перевозивший преступников.
 – Безмозглый болван, – проворчал высокий человек, приближаясь. Тон у него был не сердитый, а скорее раздосадованный, как будто ему доставляла неудовольствие сама мысль о том, что придется общаться с простолюдином.
 – Какого черта ты выбежал прямо перед моей каретой, парень? За это мне следовало бы сломать тебе не только руку, но и шею. – Он подошел ближе. – Покажи мне, что там у тебя сломано.
 Неукротимая ярость застлала глаза Аллегры красным туманом: вот она, эта кровавая мечта, что поддерживала ее все эти страшные годы позора, страдания и утраты всего, что было ей дорого. Девушку охватил праведный гнев, которого так не хватало ее бедной матери.
 «Время пришло», – подумала она. Сейчас она исполнит клятву, которую дала маме. «За маму, за папу, за всех погибших Бэньярдов!» Лучшего случая и желать нельзя: привратник возится с воротами, кучер слишком толст, чтобы быстро слезть с козел и кинуться на выручку своему хозяину.
 Молниеносным движением Аллегра сунула руку под камзол. Один удар кинжалом, а потом она воспользуется растерянностью слуг и убежит в лес.
 – Умри, собака! – проговорила девушка сдавленным голосом и, направив кинжал ему в грудь, ударила что было сил, вложив в этот удар всю ярость, которая так долго жгла ее сердце.
 – Кровь Христова! – воскликнул он, отскочив в сторону, так что убийственный клинок его даже не задел, и в тот же миг больно сжал запястье Аллегры и выкрутил его, вынудив ее выпустить рукоятку кинжала. Его губы скривила гримаса отвращения.
 – Господи, да ты не болван, а сумасшедший. Должно быть, тебе захотелось на виселицу?
 Аллегра злобно оскалила зубы:
 – А хоть бы и так, лишь бы увидеть твою смерть.
 Мужчина рассмеялся неприятным смехом, в котором не слышалось ни веселья, ни тепла.
 – Надо же, какая кровожадность! Интересно, откуда в таком юнце столько свирепости?
 Он говорил с нарочитой медлительностью, явно не снисходя до сильных чувств.
 – Научился у подонков вроде тебя, – огрызнулась Аллегра и посмотрела на свой кинжал, лежавший в дорожной пыли. Если бы она смогла до него добраться…
 – Ну нет, парень. Второго случая у тебя не будет.
 Угадав ее намерения, он проворно наклонился и поднял кинжал.
 – Будь ты проклят!
 У Аллегры противно засосало под ложечкой. Она подвела всех своих мертвых, которые ждали ее мести. Как могла она быть такой беспечной, такой торопливой? Выпадет ли еще ей случай поквитаться с врагом? Исполнить свою клятву и сызнова научиться жить? Вне себя от сознания собственного бессилия девушка вскинула руки, чтобы сомкнуть их на его горле, и тут же удивленно вскрикнула: кто-то схватил ее запястья и отвел их назад. Аллегра попыталась вырваться, но тщетно; тогда она обернулась, и ее яростный взгляд уперся в хмурого молодого человека, который вылез из экипажа за ее спиной. Он был одет в простой темный костюм, подобающий управляющему или клерку.
 – Попридержи язык, щенок, – промолвил он, – если только ты не хочешь попросить его милость о пощаде.
 – Чтобы его милость сгорел в аду! – Девушка снова повернулась к высокому человеку и плюнула в его сторону. – Слышишь, Уикхэм, в аду!
 – Уикхэм? – Высокий опять рассмеялся и лениво провел лезвием кинжала по щетине на подбородке. Раздался скребущий, металлический звук. – Уикхэм? Так вот за кого ты меня принял?
 – Ты же хозяин Бэньярд-Холла, разве не так? – воинственно спросила Аллегра.
 – Так. Но я не Уикхэм. Уикхэма уже почти два года как разорили долги. Я слышал, что сейчас он в Лондоне.
 – Нет! – Аллегра тряхнула головой, не желая верить услышанному, но чувствуя, как у нее холодеет кровь. – Ты лжешь, проклятый ублюдок, чтобы спасти свою шкуру!
 Управляющий грубо дернул ее за руку.
 – Я же сказал тебе, парень, – попридержи язык, – прорычал он в ухо Аллегре. – Перед тобой сэр Грейстон Морган, виконт Ридли. Барон Эллсмер продал Бэньярд-Холл его милости год назад.
 – Я вам не верю.
 Но конечно же, у нее не было оснований сомневаться в его словах. Девушка вгляделась в высокого мужчину. Ох, какая же она дура, если позволила ненависти так ослепить себя. Он не просто казался молодым, он был моложе Уикхэма, и притом намного. Пожалуй, ему тридцать с небольшим, А Уикхэму сейчас должно быть почти столько же, сколько было бы отцу, доживи он до этого дня, – самое малое под пятьдесят. Аллегра забыла об этом, потому что для нее он остался таким, каким она видела его в девять лет.
 Весь ее боевой пыл угас, уступив место мнительному разочарованию. Проделать такой долгий путь и все только для того, чтобы очутиться еще перед одним препятствием, еще одной стеной, которую надо преодолеть, чтобы обрести покой… Аллегра взглянула на виконта с бессильной злостью. Он должен, должен был оказаться Уикхэмом!
 – И ты тоже будь проклят, Ридли, – свирепо сказала девушка. – Чтоб тебя забрала чума.
 – Милорд, – заговорил доселе молчавший кучер, слезая с козел, – этого негодника надо на несколько часов посадить в колодки, чтобы научить его вести себя. Велите нам отвезти его в деревню и сдать тамошнему бейлифу. И он посмотрел на привратника, ища поддержки. Ридли окинул взглядом тщедушную фигурку Аллегры и покачал головой:
 – Нет, он совсем еще ребенок. Колодки убьют его. Стоит ему посидеть в них десять минут под градом отбросов и комьев грязи, которыми его будет осыпать толпа…
 – Но, милорд, вы же не можете просто так взять и отпустить его. Он пытался вас убить! – вознегодовал привратник.
 Ридли сардонически улыбнулся:
 – Это верно, Хэмфри. Но я что-то не припомню, что бы ты поспешил мне на помощь. – Он обвел слуг ледяным взглядом. – И вы все тоже хороши. Копошились, как сонные мухи. Очень недальновидно с вашей стороны: ведь если бы вы дали ему меня убить, вам пришлось бы искать себе другого хозяина, и уж он, надо полагать, не стал бы, как я, терпеть вашу лень и плутовство.
 Ридли пожал плечами, не обращая внимания на кислые физиономии слуг.
 – Н-да, этот молокосос не первый, кому захотелось меня убить. Однако, – и он хлопнул себя по ладони широким лезвием кинжала Аллегры, – у него слишком дерзкий язык, и за это его следует проучить. – Он кивнул своему управляющему: – Отпустите его, Бриггс. Я займусь им сам.
 – Но… – Бриггс колебался. – Вы полагаете, милорд, у вас хватит сил?
 Ридли хохотнул:
 – Вы хотите сказать, что я недостаточно трезв?
 – Я вовсе не это имел в виду, – огорченно возразил Бриггс.
 Взгляд Ридли сделался еще холоднее.
 – Какой же вы лжец, Бриггс. Так вы хотите сохранить свое место или нет? Вам не найти другого хозяина, который согласился бы платить так много за столь ничтожные услуги. Делайте, что я сказал, – отпустите мальчишку.
 – Как вам будет угодно, милорд.
 В голосе управляющего прозвучала обида, но он подчинился.
 Почувствовав, что ее руки свободны, Аллегра лихорадочно огляделась, ища путь к спасению. Но его не было. Сзади и с боков ее окружали трое слуг, а спереди, безжалостно улыбаясь, стоял лорд Ридли. Он снова громко ударил себя по ладони ее кинжалом, потом еще раз и еще. Хотя он и улыбался, в этих его жестах сквозила явная угроза.
 – Итак, ты проклинаешь меня, парень? Плюешь на мои сапоги? Как видно, никто не занимался твоим воспитанием. Ну что ж, я намерен это исправить.
 Ридли заткнул кинжал за голенище сапога, шагнул к Аллегре, схватил ее своей длинной рукой за талию, оторвал от земли и легко понес, держа под мышкой, словно фермер, который тащит на рынок извивающуюся свинью.
 Аллегра попыталась высвободиться, но он держал ее слишком крепко.
 – Чертов ублюдок, чтоб ты сдох, отпусти меня!
 – На твоем месте, парень, я бы помолчал, – сухо заметил Ридли. – У меня есть целый день, чтобы преподать тебе урок, и чем больше дерзостей я от тебя услышу, тем дольше он продлится. Он свернул на тропинку, ведущую в лес.
 – Куда вы, милорд? – спросил Хэмфри.
 – Собираюсь подыскать для этого неуча подходящий класс. Не ходите за мной. Этому парнишке ни к чему свидетели его унижения. – Ридли рассмеялся, резко и язвительно. – К тому же вы все равно скоро услышите его вопли.
 Мужчина углубился в рощу и продолжал идти, пока не дошел до поваленного дерева на небольшой поляне. Здесь он остановился, сел и с такой силой опустил Аллегру себе на колени, что ее шляпа слетела с головы и упала в растущие рядом ярко-зеленые папоротники.
 Аллегра пыхтела и извивалась, стараясь вырваться, изо всех сил молотила его кулаками по ногам, но все было напрасно. С таким же успехом она могла отгонять дамским веером налетевшую бурю. Почувствовав, что он поднял полы ее камзола и взялся за пояс штанов, она принялась высвобождаться еще яростнее. Нет, девушка не боялась наказания: побои ей не в новинку. Но если Ридли увидит ее округлый зад и женственный изгиб бедер, то сразу все поймет. И что тогда? Ясно, чего можно ожидать от этого бессердечного мерзавца. О Господи, не для того же она сберегла свою добродетель среди стольких опасностей, чтобы теперь быть изнасилованной бездельником, который изнывал от скуки в это июльское утро! Сделав нечеловеческое усилие, девушка вырвалась и скатилась с его колен на землю.
 Он тут же схватил Аллегру снова, и его руки случайно коснулись ее груди.
 – Силы небесные! – вскричал Ридли, становясь рядом с ней на колени. – Ей-богу, да это же женщина!
 Не обращая внимания на ее тщетные попытки встать, он перевернул Аллегру на спину и, заведя ей руки за голову, прижал к земле. Потом свободной рукой распахнул камзол пленницы и ветхий изорванный жилет и погладил ее груди. Его губы скривились в самодовольной ухмылке.
 – Весьма аппетитные формы. Скажи, остальные части твоего тела столь же прекрасны? Или лучше убедиться в этом самому?
 Аллегру передернуло от отвращения, глаза ее блеснули.
 – Отпусти меня, ты, паршивый пес!
 Он покачал головой и рассмеялся:
 – Подумать только, я чуть не высек тебя, как ребенка. Мне следовало догадаться раньше… Вся эта страстность, совсем не детская. Но зачем растрачивать свой пыл на злобу и гнев? Зачем заставлять эти прелестные губки изрыгать про клятия, когда им можно найти более достойное применение?
 Мужчина наклонился, дыша перегаром в лицо Аллегры.
 – Подлый негодяй, – прошипела девушка. – Пьяная тварь. Уж лучше порка, чем твой поцелуй.
 – Пожалуй, я могу устроить тебе и то, и другое, – сказал Ридли и впился в ее рот.
 Губы у него были жадные, требовательные, похотливые. Когда Аллегра застонала и попыталась высвободиться, он издал довольный смешок, как будто ее сопротивление только увеличивало его удовольствие. Не отпуская ни ее губ, ни запястий, мужчина слегка передвинулся, так что теперь его немалый вес давил ей на грудь, а свободная рука легла между ее ног.
 Аллегра с ужасом вспомнила, как задыхалась и стонала от боли и унижения мать, когда сквайр Прингл насиловал ее хрупкое тело. Девушка словно наяву услышала его животное пыхтение, которое доносилось до нее много ночей подряд, и душераздирающие рыдания матери, после того как он, насытившись ею, убирался к себе. Нет! С ней не случится такого! Она сильнее, чем мама. Ведь сумела же она выжить, несмотря ни на что.
 Подавив поднимающуюся в душе панику, Аллегра заставила себя мыслить здраво. Даже если этот Ридли и не совсем пьян, он явно уже успел сегодня немало выпить, а раз так, ей наверняка удастся его перехитрить.
 Она вздохнула и перестала бороться, сделав вид, что сдалась. И даже застонала, точно от удовольствия, когда его большая горячая ладонь погладила внутреннюю поверхность ее бедра. Ридли удовлетворенно крякнул, его поцелуй стал нежнее, хватка, которой он сжимал ее запястья, ослабла. Как же легко одурачить мужчину! Надо полагать, и он, подобно этим похотливым свиньям, которых она встречала в Каролине, любит целоваться на французский манер, то бишь открыв рот! Дай Бог, чтобы это было так. Девушка разомкнула губы, надеясь, что он поймет и ответит. К ее облегчению, он немедленно сделал то же самое и просунул язык между ее зубами. Она мгновение помедлила, преодолевая отвращение, а потом изо всех сил укусила его.
 Мужчина истошно завопил и соскочил с нее, прижав руку ко рту, из которого тут же хлынула кровь.
 – Чертова сука! – проревел он.
 Аллегра не дала ему времени прийти в себя. Быстро встав на колени, она что было мочи ударила его кулаком под дых. Ридли покачнулся и, задыхаясь, согнулся пополам. В мгновение ока девушка вскочила, подняла с земли свою треуголку, вынула из-за голенища его сапога свой кинжал и бросилась к тропинке. Во рту у нее стоял гадкий вкус его крови, но хуже всего было другое: жгучее сознание того, что она ни на шаг не приблизилась к своей цели. Ее терзал лютый голод, а до Лондона и Уикхэма оставалось еще много миль и много дней. От этой мысли ее ненависть к Ридли почему-то вспыхнула с новой силой. Разве этот сластолюбец знает, что такое настоящие страдания?
 Аллегра вернулась туда, где он сидел, покачиваясь от боли.
 – Грязная свинья, – зло выговорила она и выплюнула его кровь прямо ему на макушку. Он поднял голову, и она со злорадством увидела, что его дотоле холодные, бесстрастные глаза потемнели от ярости.
 – Вот теперь посмейся, Ридли, – сказала она. – Если сумеешь.
 И, повернувшись, кинулась бежать по дороге, уходящей в глубь леса, дороге, которая в конце концов приведет ее в Лондон. А там она найдет Уикхэма. И отомстит.
 Сэр Грейстон Морган, лорд Ридли, бывший королевский гвардеец и участник многих набегов на империю Великих Моголов, осторожно потер под ребрами и негромко выругался. Потом вынул из кармана носовой платок и стер плевок со своих волос, кряхтя от боли, вызванной этим небольшим усилием. Однако он не очень сердился: нелепость того, что произошло, умерила его гнев.
 – Ей-богу, я остался в дураках, – пробормотал виконт и, несмотря на боль, рассмеялся.
 Затем высунул язык и промокнул его платком, подивившись обилию крови на белом полотне. Еще немного, и эта фурия откусила бы ему язык вчистую.
 – Вы ранены, милорд?
 На тропинке, обеспокоенно нахмурив брови, стоял Джонатан Бриггс.
 Грей с трудом встал на ноги и с досадой посмотрел на своего управляющего. Одно дело, когда тебя оставляет в дураках женщина. И совсем другое, когда тебя застает в этом положении твой собственный управляющий.
 – Черт побери, я же сказал, чтобы вы за мной не ходили.
 – Мы слышали ваш крик, милорд. – Бриггс оглядел маленькую поляну. – А где мальчишка?
 Лорд встал, сделал неуверенный шаг и с облегчением обнаружил, что может дышать.
 – Мальчишка, Бриггс, оказался женщиной. – Его язык все еще кровоточил; он остановился и сплюнул кровь на землю. – И не просто женщиной, а чертовски хитрой бестией.
 На лице Бриггса отразилось замешательство.
 – Стало быть, это она вас ранила? Я велю Хэмфри догнать ее.
 – Нет. Не надо. Бьюсь об заклад, что она уже далеко.
 – Так что мне теперь делать?
 Грей медленно приблизился к своему управляющему и тяжело оперся рукой на его плечо:
 – Помогите мне добраться до кареты и откройте ту бутылку джина, которую я взял с собой.
 Бриггс неодобрительно покачал головой:
 – Но, милорд, разумно ли пить, когда день еще только начался?
 Грей витиевато выругался.
 – Если вы, Бриггс, скажете, ради чего мне оставаться трезвым, я брошу пить. А до тех пор прошу не мешать. И я не потерплю никаких дерзостей. Вам все ясно?
 Бриггс плотно сжал губы и кивнул.
 К тому времени, когда они добрались до кареты, Грей чувствовал себя намного лучше. По крайней мере язык и солнечное сплетение почти не беспокоили. Насчет остального он был не уверен. В этой женщине было нечто тревожащее. Что-то такое в ее глазах, больших, темных и полных боли…
 – Черт возьми, Бриггс, – прорычал он, – где мой джин?
 Грей выхватил небольшую бутылку из руки управляющего и сделал большой глоток, чтобы поскорее забыться. Что это с ним? С какой стати мысль об этой дикой кошке так прочно засела в его мозгу?
 – Вы по-прежнему хотите ехать в Ладлоу, милорд?
 – Разумеется. Кузнец обещал, что к сегодняшнему дню починит мой толедский клинок.
 – Вы действительно не хотите послать за этой женщиной погоню?
 – Я же сказал, что нет!
 – Но она хотела убить вас. А вдруг она вернется и попытается снова?
 – Ей нужен не я, а Эллсмер. – Виконт криво усмехнулся. – Если эта ведьма его отыщет, мне будет жаль беднягу. – Он глотнул еще джина и пожал плечами. – А если она вернется, чтобы прикончить меня, невелика потеря.
 – Неправда, милорд. Вы прекрасный человек, уважаемый своими слугами и арендаторами. Все в приходе почитают лорда Ридли.
 Грей запрокинул голову и расхохотался:
 – Какая сладкая лесть, Бриггс. Вы все делаете на совесть, как и полагается человеку чести. Но до чего же вам, должно быть, трудно! Служить человеку, который вам нисколько не нравится. Вы, насколько я помню, второй сын рыцаря, не так ли? Иными словами, вам с рождения было предопределено не унаследовать от своего отца ничего, кроме добрых пожеланий. Что ж, пожалуй, место управляющего – это неплохой выход для молодого человека, у которого нет перспектив, но есть хорошее образование. Да, деньги открывают любые двери, я убедился в этом на собственном опыте. – Он откинулся на спинку сиденья экипажа и постучал пальцами по бутылке джина. – Кстати, Бриггс, сколько я вам плачу?
 – Сорок фунтов, милорд, – тихо ответил Бриггс. Он ничего не сказал, когда Грей залпом допил джин, но в его серьезных глазах отразились растерянность и тревога.
 Спиртное больно обожгло язык Грея, но ничто не могло омрачить его прекрасного настроения. Он негромко фыркнул:
 – Как же я, наверное, огорчаю вас, Бриггс. Похоже, ваше воспитание не в пример лучше моего, хотя обстоятель ства наши и сходны, ведь мы оба были вторыми сыновьями: вы – рыцаря, я – лорда. Весьма сожалею, что не соответствую вашим понятиям о том, каким должен быть титулованный дворянин, но хочу сообщить вам, что если вы уберете со своего лица это выражение гадливости, я прибавлю к вашему жалованью еще тридцать фунтов в год. А если не уберете, – Грей пожал плечами, – то пеняйте на себя. Имея деньги, нетрудно купить такую вещь, как преданность. – Перехватив сердитый взгляд Бриггса, он рассмеялся. – Кровь Христова, сдается мне, что если бы мой брат не умер и не оставил мне свое состояние и титул, вы бы сейчас с удовольствием съездили мне по физиономии. Впрочем, нет, вы для этого чересчур совершенный джентльмен. Вы с огромным пиететом относитесь к тому положению, которое я занимаю, даже если я его и недостоин, верно, Бриггс?
 Виконт снова засмеялся. Управляющий покраснел и отвернулся.
 Грей закрыл глаза. Мерное покачивание экипажа успокоило его, да и джин сделал свое дело. Как хорошо чувствовать этот приятный шум в голове. В мире слишком много страстей; слишком много эмоций растрачивается понапрасну. Вот чего он терпеть не мог. Волнения, привязанности – все это было ему ненавистно. Лучше вообще ничего не ощущать, чем страдать от ярости и горя, от всей той боли, которой подвержен человек. Его сердце подобно незаживающей ране.
 Как у этой темноглазой оборванки, обуреваемой чувствами, которых он не понимает. И не хочет понимать.
 – Бриггс, – снова заговорил он, – а вы помните ту рыжую подавальщицу из таверны «Королевский дуб» в Ньютоне? Узнайте, по-прежнему ли она доступна и готова услужить. Если да, заплатите ей вдвое больше того, что дали в прошлый раз, и проследите, чтобы нынче ночью она ждала меня в моей постели.
 – Да, милорд. – В голосе Бриггса явственно слышалось неодобрение. Грей открыл глаза, и его губ коснулась циничная улыбка.
 – О да, она пустая и алчная шлюха, Бриггс. Я это знаю. Но она, так же как и джин, дает мне то, что я хочу. Забвение.
 И пусть сгинут с глаз долой все девицы с печальными глазами, которых так переполняют страсти, что это становится опасным для тех, кто оказался рядом.




 Глава 2


 Листву над головой пронизывали горячие золотые лучи полуденного солнца, в чаще жужжали и стрекотали букашки. Аллегра остановилась, сняла свою сбившуюся набок шляпу и вытерла влажный лоб рукавом. Затем, снова надев шляпу, стащила с себя камзол. У нее начинала кружиться голова. Вчера вечером в таверне неподалеку от Ладлоу она выпросила миску жидкого супа, но его было слишком мало, чтобы заполнить сосущую пустоту в желудке. А сегодня утром не нашлось никого, кто, увидев грязного оборвыша, проведшего ночь в придорожной канаве, захотел бы подать ему хотя бы корку хлеба. Аллегра перебросила камзол через плечо и зашагала дальше, внимательно глядя по сторонам. Но сегодня ей решительно не везло. Возле тропинки не было видно даже ягод, чтобы хоть немного утолить голод.
 Девушка вздохнула. Надо было взять из карманов Ридли одну-две медные монетки, пока он, корчась, сидел на земле, слишком беспомощный, чтобы сопротивляться. Толстые горожане в Чарлстоне были готовы расстаться и с серебром, лишь бы поцеловать ее слюнявым ртом или потискать потными руками ее грудь. Аллегра еще раз вздохнула. О-хо-хо, раз ничего нельзя поделать, надо терпеть. Привратник Ридли сказал, что в Ньютоне есть работный дом. Если ни у кого в деревне не удастся выпросить еду или монетку, придется потратить еще один драгоценный день, чтобы заработать себе на ужин. Конечно, это отсрочит ее месть, но выхода нет. Она должна поесть.
 «Терпение, Анна Аллегра, – говорила ей мама всякий раз, когда она считала дни, ожидая папу из Лондона с подарками для своей маленькой принцессы. – Бэньярды умеют терпеть и ждать».
 «Да, мама, – печально подумала Аллегра. – Я терпела и ждала восемь долгих лет».
 Она вышла из рощи и ступила на узкую дорогу, которая пересекала тропинку и уходила вниз, петляя по крутому склону холма. На другой стороне дороги росла, загораживая вид, густая боярышниковая изгородь, а чуть поодаль, словно сонный часовой, стоял островок полуобвалившейся, замшелой старой стены. Заглянув за нее, Аллегра как на ладони увидела перед собой всю долину: изумрудно-зеленые поля, огороженные живыми изгородями пастбища, усеянные маленькими белыми пятнышками – пасущимися овцами, а за всем этим, вдалеке, небольшое скопление домиков – деревушку Ньютон-на-Вейле.
 – Господи, – прошептала девушка и прислонилась к стене, дрожа от чувств, не имеющих ничего общего с голодом. Будь они прокляты, эти воспоминания, причиняющие такую боль. Сколько раз приходила она сюда по этой узкой дороге или по лесной тропинке, маленькая девочка, которую вел за руку ее большой, сильный старший брат?
 «Подними меня, Чарли», – говорила Аллегра, становясь на цыпочки и вытягивая шею в тщетной попытке заглянуть за стену, которая всегда оказывалась слишком высокой.
 И Чарли брал ее под мышки, сажал на старые камни и заботливо обнимал обеими руками, чтобы она не упала, пока будет любоваться расстилающимся далеко внизу видом.
 Девушка глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь, и закрыла глаза. Глупо уноситься мысленно в прошлое, это подорвет ее мужество. Как сделает она то, что должна, если хоть на миг поддастся малодушию? У нее нет права даже думать о себе и своей боли – нет и не будет, пока она не отомстит. Аллегра с неохотой открыла глаза, снова увидела перед собой знакомый милый простор и нахмурилась. Нет, бесполезно бороться с собой. Здесь, среди этих зеленых холмов, которые были ее домом, где благоухает тимьян, где вдалеке тянется гряда Уэнлок-Эдж и в синем летнем небе распевают жаворонки, невозможно удержаться от воспоминаний.
 Перед ней встало лицо Люсинды. Какой красавицей была она в шестнадцать лет и как радостно блестели ее глаза, когда отец говорил о браке, который он собирался устроить для своей старшей дочери. Он нашел для нее отличного жениха. Красивого и влиятельного молодого герцога. Того не беспокоило, что его будущий тесть не лорд, а всего лишь баронет: Люсинда была так хороша, что этот изъян не имел значения. Когда отец заговорил о ее предстоящем замужестве, она зарделась, сделавшись розовой, как летний закат над трубами Бэньярд-Холла, а Чарли, увидев ее смущение, стал ее дразнить. А затем отец рассказал о политических сварах между вигами и тори, которые сотрясали Лондон, но говорил он о них равнодушно – ведь все это было так далеко от их безмятежной жизни – и, быстро закончив, приказал слугам подать ужин на лужайку, где росли старые дубы.
 В прошлом, когда страну раздирали гражданские войны, Бэньярды не чурались политики. Дедушка, как и большинство его соседей, шропширских дворян, был роялистом и поддерживал короля. А Уикхэмы, выскочки из Честера, связали свою судьбу с Кромвелем. Пользуясь его щедротами, быстро разбогатели и, отхватив себе обширное поместье в соседнем приходе, получили земли и титулы, о которых прежде не могли и мечтать. Подумать только, дать баронство Эллсмер семейству каких-то ничтожных клерков!
 Когда король Карл вернул себе трон, Уикхэмы каким-то образом умудрились сохранить свое положение. Правда, из всех владений у них остался только один небольшой помещичий дом, но это нисколько не уменьшило их гордости и высокомерия. Дедушка и старый лорд Эллсмер ненавидели друг друга много лет, соперничая при дворе и ссорясь всякий раз, когда случай сводил их в Шрусбери или Ладлоу.
 Отец был сделан из другого теста. Он избегал ядовитого кипения политических страстей и не желал ничего другого, кроме как жить в мире со своими соседями и с тем монархом, которого судьбе было угодно усадить на английский трон. Он даже пригласил Джона Уикхэма, нового барона Эллсмера, посетить Бэньярд-Холл. Это был великодушный жест, но Уикхэм – Аллегра это помнила – весь день хмурился и грубил.
 После смерти королевы Анны из Германии привезли ганноверского курфюрста Георга и провозгласили его английским королем Георгом I, но отца это ничуть не взволновало: ведь с немцем на престоле Англия продолжала жить мирно и спокойно. Старые друзья тори убеждали отца перейти на сторону Стюартов и поехать в Шотландию, чтобы сражаться за свергнутого короля Иакова, но он отказался.
 – Стюарты проиграют, – сказал отец, – потому что их время прошло. Они принесут Англии только горе и раздор.
 Неудавшееся восстание 1715 года показало, что он был прав. После того как Иаков Стюарт был разгромлен, а его сторонники казнены, в стране снова воцарился мир.
 А потом отца арестовали. Нашли письма, из которых следовало, что он якобист. Он клялся, что они поддельные, но его судили и признали виновным. А Джону Уикхэму за то, что он так счастливо «нашел» эти письма и разоблачил «гнусный заговор», пожаловали награду – Бэньярд-Холл.
 Все семейство Бэньярдов объявили изменниками и приговорили к ссылке в Америку. Папу осудили на пожизненное рабство на плантациях, маму и Чарли – на семь лет кабального труда на того, кто их купит. Не пощадили даже робкую, нежную Люсинду: ее тоже ждала каторга.
 Аллегра, девятилетняя девочка, знавшая дотоле лишь благополучие и счастье, не сразу поняла, что произошло. Она в замешательстве и ужасе слушала разговоры, смысл которых был для нее темен, видела, как плачет в отчаянии мама, как неистовствует Чарли, проклиная подлых Уикхэмов, как папа, невнятно разговаривая сам с собой, ходит из угла в угол, похожий на живой труп. Все, все изменилось. Безмятежной жизни маленькой Аллегры настал конец. Ее мир рухнул, осталась только семья, последняя защита и опора.
 А потом и их, всех, кого она любила, отняли у нее одного за другим. Девушка стряхнула с себя меланхолию. Что толку предаваться грусти и думать о былом, ведь это ни на йоту не приблизит ее к цели. Надо помнить одно: чем скорее Джон Уикхэм умрет и ляжет в землю, тем скорее тени Бэньярдов перестанут тревожить ее душу и наконец обретут покой, Аллегра отвела взгляд от старой стены, с которой было связано столько воспоминаний, и снова зашагала по тропинке. Но через несколько минут она стала как вкопанная и, затаив дыхание, напрягла слух. Где-то неподалеку, в чаще, что-то шуршало. Если английские кролики производят такие же звуки, как и их американские собратья, то там, под деревьями, сейчас наверняка движется ее обед. Она тихонько подкралась туда, откуда доносился шелест, держа камзол в расставленных руках, потом остановилась. Мгновение – и из зарослей появился серо-коричневый маленький кролик, он резво бежал прямо к ней, подергивая длинными ушами. Когда он вдруг встал и принялся нюхать воздух, Аллегра застыла как изваяние. Голод обострил все ее чувства и заставил вспомнить охотничьи навыки, которые помогли ей выжить в Каролине. Хаммер Прингл всегда приходила в доброе расположение духа, если на огне у нее кипел котелок, в котором тушился кролик. Зверек, решив, что ему ничего не грозит, побежал дальше. «Сюда, – подумала Аллегра, едва осмеливаясь дышать. – Иди сюда, моя драгоценная, прекрасная еда». Когда до кролика осталось меньше двух футов, Аллегра ринулась вперед, упав на колени, набросила на него свой камзол, потом сжала сквозь ткань его бьющееся тельце и, найдя тонкую шейку, свернула ее. Кролик затих. Аллегра осторожно взяла камзол с земли и за уши подняла еще теплую тушку.
 – Ну а что теперь? – растерянно пробормотала девушка. У нее был нож, чтобы освежевать добычу, но она не могла развести огонь, поскольку у нее не оказалось трутницы. А есть мясо сырым ей не хотелось, несмотря на голод. Что ж, придется еще немного потерпеть, дойти до Ньютона и обменять там кролика на горячий обед. При мысли об обеде ее рот наполнился слюной. Она встала.
 – Эге, да я никак застукал браконьера, – раздался негромкий голос у нее за спиной. От удивления Аллегра резко вскинула голову.
 – А ну, висельник, повернись ко мне, но только медленно, – продолжал незнакомец. – Имей в виду, у меня в руке пистолет и чуть что, я пущу в тебя пулю.
 Аллегра повернулась. Перед ней стоял высокий жилистый мужчина с грубым лицом, которое совершенно не вязалось с его тихим, мягким голосом. На нем была домотканая одежда простого фермера, рубашка из сурового серого холста, голову покрывала старая, бесформенная фетровая шляпа. В руке он держал древний, видавший виды пистолет.
 Аллегра хмуро смотрела на него из-под своей сдвинутой набок треуголки. Если это разбойник, то от него можно ждать всего.
 – Чего тебе надо от меня, приятель? Я бедный сирота и не сделал тебе ничего худого.
 – Как это, ничего худого? Ты, малый, браконьер, ты убил этого кролика и нарушил закон.
 Слава Богу, что он не разбойник, а всего лишь селянин, который уважает законы. Аллегра постаралась принять удрученный вид.
 – А что в этом такого, приятель? Это же всего-навсего кролик. Я убил его, потому что у меня от голода живот подвело.
 Фермер улыбнулся:
 – Ну еще бы. Браконьер потому и идет в лес, что ему нечего есть.
 – Так ты меня отпустишь?
 – Я? Да ни в жисть.
 Аллегра протянула ему кролика:
 – Смотри, какой он жирный. Хватит на двоих. Давай поделим его пополам, и я пойду своей дорогой.
 Мужчина покачал головой: – К сожалению, должен доставить тебя к сэру Генри.
 – К сэру Генри? А кто он такой?
 – Э, да ты, как я погляжу, не местный? Сэр Генри Кромптон, да будет тебе известно, хозяин этих лесов.
 Такого Аллегра не ожидала. Этот лес всегда принадлежал Бэньярдам.
 – Этот… сэр Генри владеет всем этим лесом?
 Человек с пистолетом кивнул:
 – А как же. Во всяком случае, той его частью, что находится по эту сторону дороги. А еще он здешний мировой судья.
 На сей раз Аллегра встревожилась не на шутку:
 – Мировой судья? О Господи. Послушай, приятель, не хочешь же ты, чтобы он заковал меня в кандалы?
 – Я ничего против тебя не имею, малец, правда, не имею. У меня есть сынишка твоих лет. Но сэр Генри дает целый шиллинг, если приведешь к нему браконьера, а моя Бетти в следующее воскресенье выходит замуж. Шиллинг – деньги немалые, можно заказать ей свадебный пирог.
 – Пожалуйста, отпусти меня. – От отчаяния у Аллегры задрожал голос.
 – Не могу, малец, никак не могу. Я арендатор сэра Генри и обязан чтить его слово. Так что давай мне сюда своего кролика и иди вперед. – И он махнул пистолетом в сторону тропинки.
 Аллегра неохотно подчинилась. Может, попробовать убежать? Но он шагал широко и быстро и наверняка сразу догонит ее. К тому же кто знает, возможно, сэру Генри все равно: платить свои шиллинги за живого браконьера или за мертвого. А в пистолете, пусть он и старый, наверняка есть и пуля, и порох. И девушка, с упавшим сердцем, спотыкаясь, побрела по тропинке. Что же делать? Надо опять попытаться разжалобить этого фермера. Она повернула голову и, чуть не плача, устремила на него горестный взгляд:
 – Дружище, я бедный, голодный сирота, который никого здесь не знает. Как ты думаешь, сэр Генри сжалится над сиротой?
 – Да ни за что, – весело сказал фермер. – Дай сэру Генри браконьера, и он становится сущим тигром. Готов съесть его живьем. Но ты не беспокойся, парнишка. Я замолвлю за тебя словечко. Только веди себя почтительно и поклонись сэру Генри, а я уж постараюсь его смягчить.
 Несколько ободренная этим обещанием, Аллегра зашагала по лесной тропинке и наконец добрела до дороги, которая вела в Ньютон.
 На краю деревни приютился постоялый двор, похожий со своими черными балками и наличниками и покрытыми белой штукатуркой стенами на сытую, довольную жизнью сороку. Во дворе стоял стол, за которым сидел на редкость толстый краснолицый джентльмен в пышно завитом парике. Перед ним был сервирован изысканный обед. Незнакомец ел с такой жадностью, что локоны его парика касались кушанья всякий раз, когда он наклонялся за очередным куском. Прерывался он только для того, чтобы сделать знак своим топтавшимся вокруг слугам подлить вина в его опустевшую кружку, а затем снова принимался торопливо уплетать за обе щеки. Хозяин постоялого двора поджидал рядом, расплывшись в одобрительной улыбке и алчно поглядывая на кошель, полный монет, лежавший возле тарелки гостя. Фермер подтолкнул Аллегру вперед.
 – Не боись, малец, – прошептал он. – Поклонись сэру Генри.
 Сэр Генри засунул в рот большой кусок жареной говядины, и по его подбородку потек мясной сок, оставляя пятна на заправленной за воротник белой салфетке. Аллегра сглотнула и сжала кулаки в карманах камзола, еле удержавшись от того, чтобы схватить со стола еду и впиться в нее зубами. Она сделала еще один нерешительный шаг и поклонилась:
 – Ваша милость…
 Не переставая жевать, сэр Генри поднял голову и недовольно сдвинул брови. Ему явно не нравилось, что его отрывают от трапезы. Запив говядину большим глотком вина из кружки, он брюзгливо проворчал:
 – Ну, Дженкинс, что там у тебя?
 – Я нашел этого малого в вашем лесу, сэр. Вот с этим. – И Дженкинс поднял тушку кролика. Красная физиономия сэра Генри сделалась еще краснее.
 – Что-о? Браконьерствовать в моем лесу? Я этого не потерплю. – Его маленькие темные жадные глазки гневно вперились в Аллегру. – Да как ты посмел, мошенник, охотиться на моей земле? Разве ты не знаешь, что браконьерство есть преступление?
 Аллегра, мгновение поколебавшись, покачала головой:
 – Нет, ваша милость, откуда мне было знать. Я не здешний. В Каролине, где я жил, леса принадлежат всем. И кролики тоже. Там я охотился сколько хотел, и никто мне не запрещал.
 Сэр Генри откусил кусок мясного пирога, и до Аллегры донесся его восхитительный, дразнящий запах.
 – Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение, – жуя, пробормотал сэр Генри.
 – Смилуйтесь, сэр Генри, – сказал Дженкинс, почтительно коснувшись рукой полей своей шляпы. – Он неплохой парнишка, да и к тому же его добыча теперь у вас. – Фермер протянул кролика одному из слуг сэра Генри. – А коли так, то вы не понесли урона. Может, не надо притягивать его к суду?
 – Хм! Стало быть, предлагаешь оставить его безнаказанным? А что же делать зимой, когда из-за браконьеров вроде него мне придется голодать?
 – Сэр Генри, я мог бы как следует его выдрать. Может, этого наказания с него хватит, а?
 – Ну хорошо, ведь он еще ребенок. Я не хочу заковывать ребенка в кандалы.
 Аллегре, благополучно избежавшей одного наказания, совсем не хотелось нарваться на другое. Между тем сэру Генри явно надоел этот разговор, и ему, судя по всему, не терпелось вернуться к прерванной трапезе. Надо ковать железо, пока горячо.
 – Ваша милость, я не нанес вам никакого урона, – сказала девушка, вздернув подбородок. – Этот кролик не из вашего леса. Я поймал его на земле лорда Ридли.
 Сэр Генри недовольно посмотрел на Дженкинса:
 – Это правда?
 Дженкинс отпихнул носком сапога комок засохшей грязи.
 – Откровенно говоря, сэр, я не видел, как он убил этого кроля. Но тушка была еще теплой…
 – Ридли, – с насмешкой произнес сэр Генри. – С какой стати я должен заботиться об имуществе этого несчастного труса? У него не хватает духу даже на то, чтобы самому предъявить обвинение тем, кто его грабит. Удивительно, что его до сих пор не обобрали до нитки. Покойный Эллсмер был не таков.
 – Что? – невольно попятившись, выдохнула Аллегра. – Что вы сказали?
 Мысли ее путались; наверняка во всем виноват голод: это из-за него она ослышалась.
 – Покойный Эллсмер? Джон Уикхэм… умер?
 Сэр Генри пожал плечами:
 – Скоро уж два года, как его похоронили.
 Аллегра так стиснула кулаки, что побелели костяшки пальцев.
 – Ты лжешь, негодяй! Уикхэм жив!
 Сэр Генри вскочил на ноги, лицо его сделалось багровым.
 – Ты смеешь грубить мне, молокосос, после того как я только что пощадил тебя, избавив от тюрьмы? Говорю тебе, он умер, мирно почил в своей постели.
 «Я сойду с ума», – подумала Аллегра. Его слова вонзались в ее сердце как ножи.
 – Он не мог умереть! – вскричала она. – Этот подлый негодяй не мог умереть. Ведь не прошло и года, как он продал Бэньярд-Холл.
 – Это был его сын, Томас. Новый барон Эллсмер.
 Аллегра отказывалась верить. После стольких лет ожидания!.. Сэр Генри лгал, чтобы заполучить ее.
 – Лжец! – Закричала девушка. – Подлец! Мерзавец!
 Вне себя от ярости и муки она повернулась к столу, схватила тарелку с жарким из голубей и что было сил швырнула в лицо сэру Генри.
 Сэр Генри рассвирепел; его маленькие заплывшие глазки засверкали бешенством, сделавшись похожими на два блестящих черных уголька.
 – Ах ты гаденыш! – проревел он, брызгая слюной. – Ну хорошо же, сейчас я тебе покажу, как меня оскорблять. Дженкинс не может поклясться, что кролик был мой, а выдвигать обвинение от лица Ридли я не собираюсь. Так что тюрьма тебе не грозит. Но клянусь честью, прежде чем я тебя отпущу, ты заплатишь за свою дерзость.
 Он щелкнул пальцами своим двум слугам и показал им рукой на железное кольцо, вделанное в стену таверны.
 – Привяжите к нему этого сопляка и принесите мне хлыст.
 – Нет!
 Выхватив из-под камзола кинжал, Аллегра попыталась полоснуть им одного из бросившихся к ней слуг по руке, но второй слуга так сильно ударил ее ладонью в висок, что с нее слетела треуголка, а сама она растянулась на земле. Оглушенная, не в силах сопротивляться, девушка почувствовала, как ее подняли на ноги и поволокли к дому. Аллегру грубо ткнули лицом в стену, вздели ей руки и привязали их к железному кольцу, так что веревка больно врезалась в запястья. Потом она услышала треск разрываемой рубашки и жилета и ощутила на своей голой спине теплые солнечные лучи. Она закряхтела, пытаясь освободить руки, но путы были слишком крепки. Один из слуг фыркнул:
 – Поглядите, какая у него кожа, там, где нет загара. Белая и мягкая, как у девки.
 – Да он еще совсем малец, – послышался тихий, мягкий голос Дженкинса. – Сэр Генри, пожалейте его.
 Сэр Генри задыхался: похоже, усилия, которые ему пришлось сделать, чтобы пересечь двор, были для него чрезмерными.
 – Пожалеть его? После оскорбления, которое он нанес мне и памяти Джона Уикхэма, моего доброго друга?
 Уикхэм. При звуке этого ненавистного имени Аллегра почувствовала, что ярость ее утихает, уступая место оцепенению. Джон Уикхэм мертв. Мысленно девушка выругала себя. Надо было вернуться домой раньше, сразу после того как она похоронила маму. Даже если бы пришлось продавать себя, чтобы оплатить проезд.
 Она прекратила тщетные попытки освободиться. Теперь уже не важно, что случится с ней. Джон Уикхэм умер, но не от руки Бэньярда, как она обещала маме.
 Что ж, она начнет все сначала, ведь решимости ей не занимать. Томас Уикхэм тоже сыграл свою гнусную роль. Юный возраст не помешал ему свидетельствовать, когда судили отца. И его обвинительные показания окончательно склонили тогда чашу весов, и отец, ее любимый отец был осужден. Ничего, она выдержит порку сэра Генри. После, когда все закончится, Аллегра отправится в Лондон, разыщет там Томаса Уикхэма и отомстит ему. Не отцу, так сыну. Она…
 – О Боже! – вскрикнула девушка, когда хлыст впился в ее спину, и крепко стиснула зубы, пытаясь не обращать внимания на жгучую боль.
 – Пощадите парнишку, сэр, – взмолился Дженкинс, явно страдая вместе с ней.
 – Не сейчас, – задыхаясь, проговорил сэр Генри. Хлыст опустился еще раз, и у Аллегры опять вырвался невольный стон. Ее спина горела огнем, но она слышала тяжелое дыхание сэра Генри и надеялась, что наказание будет коротким – у тучного судьи не хватит сил больше чем на несколько жестоких ударов. С замиранием сердца она стала ждать следующего.
 – Что это вы делаете, Кромптон?
 Голос говорившего был глубоким и низким, а язык слегка заплетался. Аллегра, напрягшись, повернула голову, чтобы через плечо разглядеть незнакомца. Ридли! За ним, на дороге, стоял его экипаж, оттуда, хмурясь, вылезал молодой управляющий, торопясь присоединиться к своему хозяину.
 – Не вмешивайтесь в это дело, Ридли, – проворчал сэр Генри. – Этот мальчишка – браконьер, он убил кролика, а кроме того, он наглец, каких поискать.
 Виконт Ридли подошел к Аллегре. Его рот кривила высокомерная усмешка, и он был изрядно навеселе.
 – Что до наглости и злобности этого создания, – произнес он, лениво растягивая слова, – то я и сам могу их засвидетельствовать. Но что касается остального, то здесь вы ошибаетесь.
 Мужчина резко вытянул руку, на солнце блеснул нож, и Аллегра обнаружила, что ее руки свободны. Ридли тут же без всяких церемоний схватил ее и развернул лицом к сэру Генри:
 – Это вовсе не мальчишка, Кромптон.
 Виконт сгреб в кулак и без того разодранные рубашку и жилет Аллегры и, рванув их вниз, обнажил ее груди. Увидев их, он довольно ухмыльнулся.
 Она вскрикнула и обхватила себя руками, тщетно пытаясь прикрыть свою наготу. Сэр Генри ошеломленно уставился на нее, а его слуги принялись хохотать и награждать друг друга тычками. На лице Дженкинса появилась растерянность, а управляющий Ридли густо покраснел. Ридли открыто наслаждался произведенным эффектом.
 – Так она еще и браконьерша? Говорите, она убила кролика? Да, крошка, с тобой надо держать ухо востро. Ну ничего, я попробую тебя спасти.
 – Чтоб ты провалился, – пробормотала Аллегра. Пожалуй, лучше уж сэр Генри с его хлыстом, чем Ридли с его жадным ртом и похотливыми глазами.
 Сэр Генри наконец пришел в себя.
 – Не важно, парень она или девка, – сказал он, – но она убила в лесу кролика.
 – Это так, крошка? – спросил Ридли и пьяно покачнулся.
 – Я была голодна! – выкрикнула Аллегра. Девушку начало трясти, то ли от ярости, то ли от голода, то ли от стыда из-за того, что ее прилюдно раздели и никому, похоже, нет до этого дела. – Но я умею о себе позаботиться: уж вы-то, милорд, убедились в этом на собственной шкуре! – добавила она злорадно.
 Ридли засмеялся и потер губы тыльной стороной ладони.
 – Увы, – сказал он. – Вряд ли я еще несколько дней смогу как следует наслаждаться пищей. Но если ты, крошка, была голодна, ты, по-моему, могла бы найти и другой способ заработать себе на хлеб. Например, я был бы рад предложить тебе…
 Он многозначительно улыбнулся и лениво поднял руку; его длинный палец погладил плечо Аллегры, скользнул по ключице и коснулся мягкой ямки под горлом.
 Девушка отшатнулась, чувствуя себя зверьком, попавшим в капкан.
 – Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! – выкрикнула она с вызовом.
 – Вот, мисс, наденьте.
 Управляющий Ридли подошел к Аллегре, снял с себя камзол и помог ей надеть его. Она поморщилась от боли. Брови управляющего сошлись на переносице; он был явно смущен отвратительной сценой, разыгравшейся у него на глазах, и бездумным пьянством и распущенностью своего хозяина. Ридли повернулся к сэру Генри.
 – Вы уже достаточно позабавились, Кромптон, – сказал он. – Отдайте теперь девчонку мне.
 Сэр Генри выпятил свою толстую нижнюю губу.
 – Кажется, вы забыли о существовании Черного закона, Ридли. У этой девчонки был нож, и она одета в мужское платье. К тому же бродяжка призналась, что украла кролика. Я, а не вы мировой судья в этом приходе. И я говорю, что эта проклятая воровка предстанет перед выездной сессией суда присяжных.
 – Не спешите, Кромптон. Может быть, я смогу…
 – Оставьте меня в покое, – перебила Аллегра. Мысль о том, что от ее имени будет говорить такой негодяй, как Ридли, была ей омерзительна. Как знать, чего он потребует взамен. И его заступничество совершенно излишне. Сэр Генри говорил, что не собирается сажать ее в тюрьму, но теперь из-за неприязни к виконту, похоже, переменил решение. Аллегра с ненавистью посмотрела на Ридли: – Уйдите! Мне не нужна ваша помощь.
 Виконт тихо выругался, взял ее за плечо и сильно встряхнул.
 – Глупышка, – пробормотал он чуть слышно. – Неужели тебе нисколько не дорога жизнь? Я попытаюсь спасти тебя, но для этого ты должна придержать свой дерзкий язык.
 Он повернулся к сэру Генри и изобразил на своем лице скучающую улыбку.
 – Что нужно, чтобы вы передумали?
 Кромптон тоже улыбнулся, внезапно осознав себя хозяином положения:
 – А почему я должен передумать?
 – Потому что эта девчонка меня интересует.
 Улыбнувшись еще шире, Кромптон положил руку на эфес шпаги.
 – Не хотите ли сразиться за нее, милорд? – вкрадчиво осведомился он. – Я вижу, что вы не вооружены, но я могу послать слугу за шпагой.
 В оцепенении, которое вдруг охватило Ридли, было что-то пугающее.
 – Нет, – тихо произнес мужчина, и Аллегре внезапно подумалось, что он, пожалуй, не так пьян, как казалось.
 Кромптон удовлетворенно хохотнул:
 – Значит, истории, которые я слышал о вашей боязливости, правда? Если я назову вас трусом и брошу вам в лицо перчатку, вы будете со мной драться?
 Ридли вымученно рассмеялся:
 – Нет.
 Кромптон в восторге хлопнул себя по ляжке:
 – Клянусь честью, меня не обманули! Не зря, ой, не зря вас называют трусом из Бэньярд-Холла!
 Он с ухмылкой посмотрел на слуг, упиваясь своим триумфом.
 Управляющий Ридли взревел и, сжав кулаки, бросился вперед.
 – Милорд, неужели вы не ответите на оскорбление? – вскричал он.
 Ридли не спеша подошел к столу и взял кружку с вином, из которой пил сэр Генри. Отхлебнув из нее изрядный глоток, он вытер рукой губы и пожал плечами:
 – С какой стати мне драться? Мне нужно только одно – эта девица. Она не стоит того, чтобы устраивать из-за нее дуэль.
 Виконт посмотрел на кружку с недовольной гримасой и сделал знак хозяину постоялого двора:
 – Принесите-ка мне джина. Это пойло не для меня.
 Затем он обратил взор на своего управляющего. На лице того было написано смятение, но Ридли, похоже, нисколько не волновали его чувства.
 – Бриггс, отвезите девушку обратно в Бэньярд-Холл. Мы с сэром Генри сможем уладить это дело.
 – Нет.
 Сэр Генри покачал головой. То, что Ридли совершенно не стыдился своей трусости, подпортило ему удовольствие от одержанной победы.
 – Факт остается фактом. Она беззаконно поймала и убила кролика. Согласно закону…
 Ридли раздраженно взмахнул рукой:
 – Это не повод для ареста. Кролик принадлежал мне. Он был взят из моего леса. Я разрешил девчонке его убить. Если понадобится, я подтвержу это под присягой на суде, понятно?
 Кромптону не хотелось сдаваться.
 – Вы не сможете это доказать, – проворчал он, надувшись, словно избалованный ребенок. – И как быть с оскорблением, нанесенным мне, моему достоинству?
 Губы Ридли искривились в сардонической усмешке.
 – Раны, причиненные вашему достоинству, будут излечены, когда вы поедете в Лондон и станете там рассказывать, что виконт Ридли отказался драться с вами на дуэли.
 – Хм. – Кромптон заколебался. – Что ж, возможно, вы и правы, однако… – Он задумчиво сдвинул брови и поскреб свой тройной подбородок.
 Ридли быстро приблизился к Аллегре и своему управляющему.
 – Скорее, Бриггс, надо воспользоваться тем, что он колеблется, – тихо проговорил он. – Садитесь в карету и отвезите девушку в Бэньярд-Холл. Велите накормить ее и одеть в женское платье.
 – Но как вы сами доберетесь до дома, милорд?
 – Пришлите сюда грума с лошадью для меня. А до тех пор, – Ридли сально ухмыльнулся, глядя на розовощекую служанку, принесшую бутылку джина, – я найду, чем себя занять.
 – Вам нет нужды так затрудняться из-за меня, милорд, – сказала Аллегра, надеясь, что ее слова прозвучали достаточно почтительно. Видит Бог, дерзость и вызов ничего ей не дали. Но может быть, этого человека удастся уговорить оставить ее в покое. – Просто отпустите меня, и я уйду. Ни вы, ни сэр Генри больше никогда меня не увидите.
 Ридли покачал головой:
 – Пока у меня нет намерения тебя отпускать. Ты меня заинтриговала. Как тебя зовут?
 – Аллегра… – Девушка запнулась. Будет лучше, если никто не узнает, что ее фамилия Бэньярд. – Макуорт, – закончила она. Это была девичья фамилия ее прабабки. Ридли, прищурясь, улыбнулся:
 – Ну что ж, Аллегра Макуорт, возвращайся с Бриггсом в Бэньярд-Холл и жди меня. Я еще тобой займусь.
 Аллегра устремила на него взгляд, полный злости. Как же она ненавидела это ухмыляющееся лицо, эти холодные карие осоловелые от джина глаза, жестокую чувственность этих губ. А между тем ее спина болела все сильнее, голова кружилась от голода, и Джон Уикхэм был мертв. Она застонала.
 – О Господи, чего вы от меня хотите? – устало спросила девушка.
 Его блудливый взгляд скользнул по ее шее и остановился на губах.
 – Многого. У меня богатая фантазия, – ответил Ридли голосом, хриплым от джина и похоти.
 – Будь ты проклят! – крикнула Аллегра, вскидывая руку, чтобы ударить его по лицу и стереть с него эту мерзкую, сальную ухмылку. Но в эту минуту силы окончательно покинули ее, и рука сама собой опустилась. Она в отчаянии заморгала, борясь со слабостью и подступающей тошнотой.
 – Обопритесь на меня, мисс. – Бриггс обнял ее за талию; если бы не его сильная рука, она бы упала.
 Ридли рассмеялся:
 – Вы всегда остаетесь безупречным джентльменом, не так ли, Бриггс? Не сомневаюсь, что вы бы на моем месте приняли вызов Кромптона. – Бриггс сжал зубы и промолчал. Ридли опять рассмеялся. – Что ж, посмотрим, удастся ли мне уговорить Кромптона не передавать дело в суд. А вы отвезите это существо домой. – Он втянул носом воздух и поморщился. – И ради Бога, проследите, чтобы она приняла ванну!




 Глава 3


 Аллегра бессильно опустилась на сиденье кареты Ридли и закрыла глаза. Она ощущала себя глубоко несчастной и чувствовала, что воля ее, всегда такая сильная, начинает ослабевать. От голода у нее темнело в глазах, руки и ноги дрожали. Рубцы на спине горели, и все тело ныло от усталости. Но хуже всего было то, что у нее, кажется, начинались галлюцинации. Господи, ей казалось, что до нее доносится запах пищи.
 – Вот, мисс Аллегра, возьмите.
 Аллегра открыла глаза и почувствовала, что карета трогается с места. Управляющий Ридли, Бриггс, сидел напротив нее и улыбался. В руке он держал пирог с мясом, завернутый в белоснежную салфетку.
 – Я взял это со стола сэра Генри, но не думаю, что он заметит пропажу.
 Аллегра была так голодна, что только молча кивнула в знак признательности. Выхватив пирог из руки Бриггса, она расправилась с ним в считанные минуты, почти не жуя, – так не терпелось ей наполнить свой пустой желудок. Наконец девушка, задыхаясь, проглотила последнюю корку, слизнула с пальцев мясной сок и, испустив глубокий вздох, откинулась на спинку сиденья и благодарно улыбнулась Бриггсу:
 – Спасибо вам, сэр.
 – В Бэньярд-Холле вас, конечно, тоже покормят, – сказал он, – но я полагал, что вам не помешает подкрепиться в пути.
 Она впервые вгляделась в него. Очень приятный молодой человек с мягкими серыми глазами и серьезным, задумчивым лицом. Как и хозяин, он не носил парика, и его русые волосы были аккуратно перевязаны сзади; одежда его была сшита из более дешевого материала, чем у Ридли, и выдержана в мрачных, унылых тонах. Он походил на деревенского пастора – не хватало только стоячего белого воротничка.
 – Вы самый добрый человек из всех, кого я встретила после того, как приехала в Англию, мистер Бриггс, – сказала Аллегра.
 – Спасибо за комплимент, мисс. Должно быть, вы приехали из тропиков. У вас такой смуглый цвет лица… – Бриггс запнулся. Англичанки старались оберегать свою светлую кожу от лучей солнца.
 – Да, вы правы, я приехала из Колоний, – подтвердила Аллегра. Больше она пока ничего не скажет ни ему, ни его хозяину. Девушка шевельнулась, пытаясь сесть поудобнее, и почувствовала, как по ее спине стекает струйка крови.
 – Боюсь, я измазала кровью ваш камзол, – обронила она.
 Бриггс на мгновение сжал зубы.
 – Сэр Генри – просто варвар.
 Аллегра рассмеялась:
 – Сэр Генри – гордый человек, а я швырнула ему в лицо половину его обеда. Не знаю, что явилось для него большим оскорблением – уязвленная гордость или потеря жаркого. – Девушка опять рассмеялась низким грудным смехом. – К тому же он предоставил милорду Ридли возможность сыграть роль странствующего рыцаря, приходящего на помощь даме.
 Бриггс сдвинул брови:
 – Сыграть роль? О чем вы? Его милость спас вам жизнь.
 – Вздор, – сказала Аллегра и презрительно фыркнула. – Сэр Генри слишком много ест. Он с трудом двигался. Право же, еще немного – и его хватил бы апоплексический удар. Так что он едва ли смог бы стукнуть меня еще, не говоря уж о том, чтобы засечь меня до смерти.
 Бриггс покачал головой.
 – Разве вы не слышали о так называемом Черном законе? Ну да, конечно, – добавил он, увидев озадаченное выражение ее лица. – Как же я не подумал: ведь вы жили в Америке. Парламент принял этот закон в прошлом году, чтобы поставить заслон браконьерству. Согласно ему, браконьерство является преступлением против общего блага и карается повешением.
 Аллегра уставилась на него в изумлении:
 – Но в Англии всегда были браконьеры! Их было по крайней мере столько же, сколько воров и грабителей с большой дороги, но общественному благу они угрожали куда меньше.
 – В последнее время браконьеры стали сбиваться в шайки, – объяснил Бриггс. – Они вторгаются в огороженные парки, наводняют частные леса и истребляют оленей и другую дичь. Более того, они изменяют свою внешность, мажут ваксой лица, чтобы их не опознали. Это не понравилось нашему достопочтенному министру сэру Роберту Уол-полу [1] и его друзьям, и было решено, что браконьеры подлежат смертной казни, если они совершили преступление, будучи вооруженными и изменив внешность.
 Аллегра кивнула в знак того, что теперь ей понятна опасность, в которой она находилась.
 – Стало быть, действие этого закона распространяется и на женщин, одетых…
 – …в мужское платье, – закончил он. – Совершенно верно. И не важно, что вы, насколько я понимаю, переоделись юношей лишь затем, чтобы обеспечить свою безопасность. Это не было бы принято во внимание. Так что если бы не вмешательство лорда Ридли, вы бы не отделались несколькими ударами хлыста.
 Не одна беда, так другая. Губы Аллегры тронула невеселая улыбка.
 – И теперь лорд Ридли надеется, что в благодарность за спасение я пожертвую ему свою добродетель?
 Бриггс откашлялся и уставился на пряжки своих башмаков.
 – У его милости этого и в мыслях не было, – ответил он, краснея.
 – Но он же наверняка рассчитывал что-то получить, верно? Ни за что не поверю, что он позволил сэру Генри осрамить себя просто так. Ведь тот назвал его трусом из Бэньярд-Холла.
 Произнеся это, девушка нахмурилась. Соседство этих двух слов: «трус» и «Бэньярд» – показалось ей оскорбительным для гордого имени ее семьи. – Это правда? – спросила она. – Он трус?
 Бриггс покраснел еще больше.
 – Лорд Ридли – человек, имеющий множество добродетелей.
 – Но он действительно трус, как сказал сэр Генри? Он и впрямь боится драться на дуэли?
 – Его милость… не снисходит до принятия вызовов, – неохотно ответил Бриггс.
 – Вы не только добры, мистер Бриггс, но к тому же отличаетесь еще и редкой преданностью. Не понимаю, почему вы унижаете себя, работая на такого бесчестного человека.
 – У его милости много качеств, достойных восхищения. Кроме того, я почитаю своим долгом верой и правдой служить тому, кто меня нанял.
 – Неужели и другие слуги в Бэньярд-Холле так же преданы своему господину?
 Бриггс помрачнел:
 – Увы, нет. Им это не дано. Они служат лорду Ридли, потому что он им хорошо платит, и увольняются, когда… когда жизнь в Бэньярд-Холле начинает им надоедать. Но я – другое дело, ибо я родился джентльменом.
 – И наверняка останетесь им, несмотря на ваши стесненные обстоятельства.
 Он пристально посмотрел ей в лицо, и она увидела сострадание в его глазах.
 – А вы… кем родились вы, мисс Аллегра? Вы явно не принадлежите к простонародью, невзирая на ваши лохмотья.
 Девушка вздохнула:
 – Я родилась для того, чтобы страдать, мистер Бриггс.
 – По крайней мере пока жив нынешний барон Эллсмер?
 – Простите, но это вас не касается, – мягко произнесла она.
 Управляющий склонил голову в знак того, что принимает упрек.
 – И ваша фамилия, конечно, не Макуорт? – спросил он после недолгого молчания.
 – Конечно, нет. Я взяла ее с надгробного камня на кладбище. Мне нравится, как она звучит.
 Дальше они ехали молча, медленно поднимаясь к длинной гряде холмов, называемой Уэнлок-Эдж. Все время, пока карета, покачиваясь и скрипя, катилась по дороге, Бриггс не сводил с Аллегры глаз, но в его взгляде не было ни неодобрения, ни вожделения, а только участие, и вскоре она расслабилась и всецело предалась своим мыслям. Сильно ли изменился Бэньярд-Холл? Остались ли еще там слуги, которые знали Бэньярдов? Аллегра надеялась, что нет. Все еще больше усложнится, если ее узнают. Впрочем, с тех пор как она покинула Англию, прошло восемь долгих лет. Наверняка Уикхэм успел заменить всех слуг, которые были преданы Бэньярдам. А теперь при Ридли слуги в Бэньярд-Холле вообще не задерживаются, если она правильно поняла Бриггса.
 Наконец они поднялись на гребень холмистой гряды и подъехали к воротам. Привратник Хэмфри открыл створки и ошеломленно застыл, увидев сидевшую в карете Аллегру. Она, не удостоив его взглядом, наклонилась вперед, пристально глядя в окно. Миновав длинную, плавно изгибающуюся подъездную аллею, карета выехала из-под сени деревьев, и у Аллегры на мгновение занялся дух от страха.
 Бэньярд-Холл… Дом, где она родилась, где прошло ее счастливое детство. Он стоял посреди густого парка; но, несмотря на все великолепие окружающего ландшафта, это был всего лишь скромный старый помещичий дом из коричневого известняка с серыми гранитными колоннами и фронтонами. Высокие окна блестели в лучах послеполуденного солнца, словно золотые монеты; над кухонной трубой вилась тонкая струйка дыма. Лужайка перед домом походила на гладкий зеленый ковер, клумбы обширного сада пестрели яркими летними цветами.
 Хрустя колесами по гравию, которым была посыпана подъездная дорога, карета начала огибать Бэньярд-Холл, чтобы подъехать к нему сзади. Аллегра закусила нижнюю губу. Сколько она ни смотрела, как ни вглядывалась в каждую деталь, перед ней был всего-навсего обыкновенный помещичий дом – красивый, старинный, безмятежный. Знакомый, но какой-то далекий из-за разделившего их времени, он не пробуждал мучительных воспоминаний. При виде его ничто не отзывалось ни в сердце, ни в душе. Девушка знала только, что когда-то жила здесь, вот и все.
 Аллегра не понимала, рада она этому или огорчена. Все эти годы именно воспоминания поддерживали в ней огонь ненависти – и теперь она вдруг почувствовала себя ограбленной. Но возможно, другая, более свежая память о страданиях, перенесенных в Каролине, укрепит ее решимость расквитаться с Уикхэмом. Она не должна забывать о своем долге перед теми, кого больше нет.
 В огороженном дворике, примыкающем к двери, ведущей на кухню, гоготали гуси; когда карета остановилась, залаяли несколько привязанных неподалеку английских догов. Едва Аллегра сошла на землю, как открывший дверь кареты грум ухмыльнулся и громко сказал:
 – Это еще что? Ну и грязнуля! Ну и рвань! – Увидев вышедшего вслед за Аллегрой Бриггса, он вопросительно поднял бровь: – А где же его милость?
 – Возьми лошадь и поезжай к нему. Он ждет на постоялом дворе «Чертополох и роза».
 Грум хохотнул:
 – А он еще может усидеть в седле?
 Бриггс бросил на него грозный взгляд и сердито буркнул:
 – Ты осмелишься сказать это ему в лицо? Если нет, делай, что велено, и попридержи язык.
 Не слушая извинений, которые неохотно пробормотал грум, Бриггс взял Аллегру за локоть и повел в дом.
 Не успели они войти, как навстречу им тотчас поспешила пожилая женщина в накрахмаленном чепце. Губы ее были недовольно поджаты.
 – Мистер Бриггс, я настоятельно прошу вас поговорить с его милостью. Мэрджери проплакала сегодня полдня после того, что лорд Ридли сказал ей нынче утром. Она говорит, что хочет уволиться.
 Бриггс вздохнул:
 – Ну так пусть увольняется. Мы наймем другую.
 – Но она уже третья прачка за этот месяц.
 Управляющий раздраженно крякнул.
 – Миссис Ратледж, слуги – это ваша забота, не так ли? Неужели вы не можете подыскать такую прачку, которая не станет обижаться на безумный бред человека… – Он вдруг запнулся, спохватившись, что сказал лишнее. – Его милость иногда бывает не в себе, – продолжил Бриггс более спокойным тоном, – Сделайте так, чтобы слуги это поняли. Они должны уважать своего хозяина, а не носиться со своими обидами. А Мэрджери пообещайте полгинеи в качестве возмещения за уязвленную гордость. И начните учить новую прачку на тот случай, если она все-таки уволится. Вот еще что. – Он показал рукой на Аллегру: – Его милость желает, чтобы вы позаботились об этой девушке. Пусть накормят и вымоют. И найдите для нее подходящее платье.
 – Девушке?
 Экономка понимающе усмехнулась. Она перевела взгляд с полуодетого Бриггса на Аллегру, на которой поверх разорванной мужской одежды все еще был надет его камзол, и многозначительно промурлыкала:
 – Ну что ж, мистер Бриггс, похоже, у его милости был сегодня весьма интересный день.
 – Займитесь своими обязанностями, миссис Ратледж, – холодно произнес управляющий и торопливо пошел прочь.
 Экономка оглядела Аллегру с головы до обутых в пыльные башмаки ног:
 – А ты хорошенькая, ничего не скажешь. Несмотря на твою загорелую кожу и грязное лицо. Да, у его милости недурной вкус. – Она махнула рукой в сторону лестницы для слуг: – Ну что ж, пошли.
 Намек миссис Ратледж напомнил Аллегре о том, что страшило ее больше всего.
 – Я здесь не затем, чтобы быть шлюхой лорда Ридли, – сказала она с вызовом.
 Миссис Ратледж равнодушно пожала плечами:
 – Быть шлюхой его милости не так уж плохо. Он человек щедрый, хоть этого у него не отнимешь.
 Эти слова были сказаны с таким неприкрытым презрением, что Аллегра невольно подумала: «Однако недостаточно щедрый для того, чтобы купить преданность своих слуг».
 Вслед за миссис Ратледж Аллегра спустилась на этаж по черной лестнице, прошла мимо кухонь и просторной комнаты для слуг и вошла в маленькую, скромно обставленную гостиную. Подозвав двух молоденьких служанок, домоправительница непререкаемым тоном отдала им несколько распоряжений. И уже через пять минут девушка сидела за столом и наслаждалась настоящим, сытным обедом – впервые с тех пор, как она покинула Каролину. Пока Аллегра ела, служанки внесли в гостиную бочку, наполненную горячей, пахнувшей лавандой водой, развели в камине небольшой огонь и принесли простое синее платье, нижнюю юбку, рубашку и корсет. Они помогли ей раздеться и удивленно вскрикнули, увидев у нее на спине два длинных перекрещенных рубца.
 – Бог ты мой! – воскликнула одна из них. – Я, конечно, знала, что его милость не ангел, но чтобы сделать такое! Этакой пакости я даже от него не ожидала.
 – Это сделал не Ридли, – объяснила Аллегра, – а сэр Генри Кромптон.
 – Ах вот как, – протянула вторая служанка и лукаво хихикнула. – Извините, мисс, но вы, наверное, хотели стянуть у него еду со стола. Это единственное, что может разозлить такого борова.
 Первая служанка расхохоталась:
 – Моя кузина Мэри служит у него в доме. Так она сказывает: мол, за глаза все слуги говорят, что когда сэр Генри помрет, то его гроб вместо роз засыплют кочанами капусты, а церковь украсят связками колбас. – Она осторожно коснулась спины Аллегры: – Эти ранки неглубокие, мисс, до свадьбы заживут. Что поделаешь, всех нас били. А теперь полезайте в бочку. Кожа у вас рассечена только в нескольких местах, так что щипать будет недолго.
 Служанки мыли ее осторожно и старательно, и Аллегра была им за это благодарна. Так приятно было чувствовать, что о тебе заботятся. Обе они вслух подивились тому, как разнится белая кожа ее тела от темного загара на лице и руках, но больше ничего не сказали, как видно, догадавшись, что ей хочется предаться своим мыслям. Их участливое молчание подействовало на нее успокаивающе, и вскоре ее стало клонить в сон.
 К тому времени когда они вымыли Аллегру и одели (причем корсет зашнуровали свободно, чтобы он не давил на ее израненную спину), она уже начала клевать носом, не в силах противиться дремоте. Девушка сидела на табурете возле горящего в камине огня, а служанки вытирали и расчесывали ее вымытые волосы, ниспадающие густыми темными завитками почти до самой талии. Она отдалась теплой волне покоя и довольства. Завтра она подумает об Уикхэме и своем долге и снова отправится в путь. Но сегодня… Аллегра зевнула, вздохнула, и голова ее упала на грудь. Сегодня…
 Внезапно девушка осознала, что ее волосы больше не расчесывают, – их перестали расчесывать еще несколько минут назад. В комнате было очень тихо. Аллегра открыла глаза и выпрямилась. Перед ней, прислонившись к каминной доске, стоял Ридли и разглядывал ее из-под полуприкрытых век. Обе служанки ушли. Дверь была закрыта.
 Ридли покачал головой и лениво улыбнулся:
 – Черт меня побери, да ты прямо красотка.
 Аллегра вскочила на ноги и опасливо бросила на него ненавидящий взгляд; тело ее напряглось, как у загнанного зверька. Сейчас она остро сожалела о том, что служанки не дали ей косынки, чтобы повязать на шею и закрыть грудь. Ей было не по себе оттого, что ее полные груди соблазнительно выпирают из низкого выреза платья, прикрытые только виднеющейся из-под корсажа узкой оборкой рубашки.
 Ридли явно думал о том же самом. Он нескончаемо долго смотрел на ее грудь, изогнув свои чувственные губы в довольной усмешке, затем откровенным, оценивающим взглядом смерил ее всю с головы до ног – раз, другой.
 Аллегра содрогнулась. Это напомнило ей аукцион в Чарлстоне. Она вспомнила, как Ридли разглядывал ее, когда сорвал с нее одежду перед Кромптоном.
 – Негодяй, – пробормотала девушка. – Чума забери тебя и твои гнусные глаза.
 Он улыбнулся:
 – Я вижу, ничто не может сломить твой неустрашимый дух. Барбара… та маленькая служаночка, которая мыла и одевала тебя, сказала мне, что хлыст Кромптона не причинил тебе большого вреда. Покажи мне твою спину. Спусти с плеч рубашку и повернись.
 – Не буду! – Она с вызовом посмотрела на него, сжав зубы.
 Улыбка сошла с его лица.
 – Я привык, чтобы мои приказы выполнялись. Повернись.
 Аллегра сглотнула. Странно, что этого человека называют трусом, ведь у него такой грозный вид: холодные янтарные глаза, решительный, упрямый подбородок. Чувствуется, что он вспыльчив и в пылу ярости опасен. Ну что ж, если ей придется с ним сразиться, то время для баталий надо будет выбирать с осторожностью. И сейчас был неподходящий случай. Покорившись неизбежному, она вздохнула, развязала тесемки своей рубашки и повернулась к нему спиной.
 Ридли поднял ее тяжелые локоны, сладострастно провел по ним пальцами и закинул их ей за плечо. Потом спустил вниз ее платье и рубашку и бережно погладил кожу возле одного из рубцов. Его рука была теплой, прикосновение – мягким, он не ощупывал, а скорее ласкал, Аллегра задрожала, захваченная врасплох какими-то странными, неведомыми доселе чувствами. Ее так давно никто не касался с нежностью.
 Тихий голос Ридли был так же ласков и так же бередил душу, как и его прикосновение.
 – Надеюсь, шрамов не останется. Было бы жаль портить такую красоту. Твоя кожа подобна надушенному бархату. – Он наклонился и поцеловал ее в шею.
 От прикосновения его горячих губ Аллегра вздрогнула, затем напряглась как струна, охваченная тревогой. Силы небесные, она, должно быть, сошла с ума. Как могла она поддаться слабости хотя бы на мгновение? Разве она забыла, чего этот мерзавец от нее хочет? Неужели она позволит ему добиться удовлетворения своей похоти, пусть и с помощью нежности и ласк? Куда подевалась ее гордость, гордость Бэньярдов?
 Девушка отпрянула от него и, торопливо завязав тесемки рубашки, забежала за стол. Такой барьер, конечно, плохая защита, но он по крайней мере удержит Ридли на расстоянии, пока она вновь не соберется с мыслями. Аллегра лихорадочно оглядела комнату, ища путь к спасению или какое-нибудь оружие, которым можно было бы обороняться, но не нашла ничего.
 – Чтоб тебя черти взяли, – проговорила девушка. – Я тебе не покорная овца, которая пойдет на бойню без борьбы!
 Ридли засмеялся:
 – В этом я уже убедился, – Он высунул язык, поскреб его ногтем большого пальца и крякнул от боли. – Но, – продолжил мужчина, – тобой будет весьма интересно заняться, Аллегра Макуорт. И, – он двинулся вокруг стола, вперив в нее плотоядный взгляд, – меня не пугает борьба.
 Аллегра попятилась, стараясь остаться по другую сторону стола. Они не сводили друг с друга настороженных глаз, как двое противников, сошедшихся на смертельном турнире. Аллегру снедал страх. Он мог перескочить через стол и с легкостью одолеть ее. А потом – минутное торжество и скорое забвение для него, а для нее – позор и унижение. Так же, как это было с мамой. Плечи Аллегры поникли, покорно и устало. У нее больше не осталось сил.
 – Чудовище, – прошептала, девушка.
 Если бы она не знала, что Ридли – бессердечное, эгоистичное животное, ей бы, наверное, показалось, что в нем пробудилась совесть. Он пожал плечами, беспечно улыбнулся и попятился назад. Затем потер рукой лицо, и Аллегра увидела в его глазах характерный стеклянный блеск – виконт был пьянее вина.
 – Как-нибудь в другой раз, – пробормотал он. – Пожалуй, мы оба претерпели слишком большой ущерб от сегодняшних баталий. – Ридли пододвинул к себе стул, сел на него и с шумом припечатал к столу листок бумаги. – Итак, к делу. Сто фунтов стерлингов.
 – Что? – Аллегра широко раскрыла глаза, ошеломленная внезапной сменой его настроения.
 – Мне пришлось заплатить Кромптону сто фунтов стерлингов, чтобы купить твою жизнь и свободу. – Он сладко улыбнулся. – И я, разумеется, ожидаю, что ты возместишь мне эти расходы.
 Сто фунтов! Аллегра опустилась на стоящий рядом стул.
 – Но у меня нет… Я не могу, – запинаясь, проговорила девушка.
 – Ну конечно. Я так и думал. И велел Бриггсу подготовить соответствующий документ.
 – Какой документ? – в смятении выговорила она.
 – Контракт об услужении без оплаты. На год. Это, разумеется, не возместит мне моих ста фунтов, но так уж и быть.
 – Нет! – пронзительно закричала Аллегра, вскакивая на ноги, и, не желая верить своим ушам, в бессильной ярости замотала головой. – Нет, нет, нет!
 Ее вспышка не произвела на него ни малейшего впечатления.
 – А мне казалось, что работа тебе не в новинку. – Он пожал плечами. – И в конце концов, это всего лишь на год.
 – Работа? – переспросила девушка гневно. – Да будь ты проклят, я знаю, что это такое. Смотри! – Она протянула ему свои ладони. – Три года. Три года по кабальному контракту, чтобы заработать на проезд до Англии. Три года работы в поле, стыда и унижения!
 – Господи Иисусе, – тихо пробормотал Ридли и провел пальцем по мозолям на ее ладони. Когда он поднял на нее глаза, она прочла в них неожиданную жалость. – Что ж, тогда мы подберем для тебя что-нибудь полегче. Ты умеешь читать?
 – Да, – угрюмо выдавила Аллегра.
 – Прекрасно. Я уверен, миссис Ратледж найдет для тебя какое-нибудь полезное дело. – Он вдруг нахмурился. – А ты часом не убежала от своего хозяина?
 – Нет. Я отработала свой срок до последнего горького дня.
 – Мы постараемся сделать твое пребывание здесь более приятным.
 Девушка бросила на него уничтожающий взгляд. Никогда никого она еще не ненавидела так сильно, разумеется, кроме Уикхэма. Ридли собирался украсть у нее год. Целый год! И при этом он сидел и говорил так спокойно, как будто речь шла о какой-нибудь аренде недвижимости.
 – А что, если я откажусь подписать?
 – Тогда я буду вынужден отвезти тебя обратно к Кромптону с его хлыстом, неукротимым стремлением к правосудию и любовью к выездным заседаниям суда присяжных. А может быть, и кое-чем похуже. Поговаривают, что, помимо чревоугодия, у него есть аппетит и к утехам иного рода. – Он сделал многозначительную паузу. – Но если ты подпишешь контракт, будешь под моей защитой. И он тебе не страшен.
 Аллегра застонала. Ридли не оставлял ей выбора.
 – Зачем вы это делаете? Ведь вам не нужны эти деньги. Ваши слуги геворят, что вы – человек щедрый.
 Его рот искривился в сардонической усмешке.
 – Это единственное похвальное свойство, которое они за мной числят.
 – Тогда зачем? Что для вас эти сто фунтов? Он издал короткий смешок.
 – Наверное, среди моих предков были шотландцы. [2] Иначе откуда бы взяться подобной бережливости? Кроме того, я рассудил, что таким образом куплю Уикхэму лишний год жизни.
 Аллегра задохнулась от возмущения:
 – Уикхэму? Так вы мучаете меня и заставляете стать вашей служанкой; чтобы спасти друга! Он ваш друг, да?
 Ридли покачал головой:
 – Я едва его знаю. Мы встречались с ним всего лишь раз. Но на мой взгляд, надо бы дать тебе время для того, чтобы образумиться и передумать.
 – Передумать? Никогда!
 – Ну тогда тебе не помешает хоть немного охладить свой пыл. Если ты нападешь на Уикхэма с такой же опрометчивостью, с какой напала на меня, тебя, несомненно, схватят, предадут суду и повесят. И на этом все кончится.
 – Что мне до этого, если Уикхэм будет мертв? И отчего вас заботит моя судьба?
 – Ничья жизнь не стоит того, чтобы губить из-за нее свою, – сказал он, небрежно пожав плечами.
 – Поэтому вы и отказываетесь драться на дуэли?
 При этих словах Ридли словно окаменел, и Аллегре показалось, что с него, пусть всего лишь на мгновение, спала маска равнодушия ко всему и вся. Он вдруг встал, подошел к камину и наклонил голову, так что теперь девушка больше не могла видеть его глаза.
 – Если ты сделаешь это, то уже не сможешь спокойно спать по ночам, – пробормотал он. – Миг безумия – и душа твоя будет проклята навек.
 В его голосе девушка расслышала боль и неожиданно для себя ощутила сострадание.
 – Милорд… – начала она.
 Но виконт, похоже, уже взял себя в руки. Когда он повернулся к ней, на губах его играла улыбка, противная, фальшивая улыбка, тотчас напомнившая Аллегре, что этот человек ей неприятен. Так не все ли равно, что скрывается за его маской?
 – Я убью Уикхэма с наслаждением, – сказала она вызывающе.
 Его улыбка стала еще шире.
 – Пусть так, но мне было бы жаль, если бы тебя повесили за убийство. Не хочу, чтобы угас весь этот пыл, весь этот огонь. По крайней мере до того, как он согреет меня.
 У Аллегры перехватило дыхание. Нет, этот негодяй, так жестоко домогающийся ее добродетели, не заслуживал ни малейшего сочувствия.
 – Чтоб ты горел в аду, – зло бросила девушка. – Так вот для чего тебе нужен твой подлый контракт? Но ты получишь от меня только один год работы, и больше ничего. Ни моего тела, ни души тебе не видать.
 Ридли медленно провел рукой по каминной полке, как будто лаская любовницу. Эротические движения его длинных пальцев завораживали. Аллегра почти чувствовала, как они касаются ее тела, нежно гладят его, пробуждая прежде неведомые сладкие ощущения. Что это с ней? Откуда эта странная дрожь внизу живота? Голос Ридли вдруг сделался тише, в нем зазвучали вкрадчивые, обольстительные нотки.
 – Вот как? А что, если бы в знак благодарности я сократил срок твоей службы? Что тогда?
 Эти слова вмиг отрезвили ее. О Господи, сыщется ли на свете человек более бессердечный, чем этот дьявол? Поставить ее перед таким выбором!
 – Значит, чтобы сократить срок контракта, я должна буду против своей воли стать шлюхой?
 – Нет. Я хочу, чтобы ты отдалась мне по доброй воле или не отдавалась вообще.
 – Тогда вам не на что рассчитывать, – твердо сказала Аллегра. – Разве что вы собираетесь меня изнасиловать, – добавила она, и от этой ужасной внезапной мысли глаза ее расширились.
 Он самодовольно усмехнулся:
 – Как плохо ты обо мне думаешь. Право же, ты уязвила меня до глубины души. Не в моем характере брать женщину силой.
 – А как же тогда назвать то, что случилось нынче утром в лесу? – Девушка едва могла скрыть свое презрение.
 Ридли игриво всплеснул руками. Этот жест, по-видимому, должен был свидетельствовать о совершенной невинности его помыслов.
 – Мне хотелось совсем немногого – один-два поцелуя, только и всего. А ты обошлась со мной до крайности жестоко.
 Аллегра потерла рукой глаза и покорно вздохнула.
 – Должно быть, вы наслаждаетесь этой игрой, милорд Ридли, но мне она не доставляет удовольствия. Не могли бы мы вернуться к делу?
 – Разумеется. – Он взял с каминной доски чернильницу и поставил ее на стол. – Итак, мы обо всем договорились, верно?
 – Год моей жизни за ваши сто фунтов? Целый год?
 Ее голос дрогнул, когда она подумала о том, насколько откладывается осуществление ее заветной цели.
 – Не сомневаюсь, что твоя ненависть к Уикхэму бу дет пылать год, как маяк в ночи. – Ридли приподнял пальцами подбородок девушки и пристально посмотрел в ее темные глаза. – Так я и думал. Такой огонь не погаснет, не отгорит.
 В его голосе больше не слышалось насмешки, да и вид у него теперь был серьезный и недоуменный.
 – Господи, – пробормотал Ридли, – откуда же он взялся, такой неистовый накал чувств? И чем заслужил Уикхэм подобную ненависть?
 Аллегра попятилась – подальше от его руки и пытливых глаз – и взяла со стола перо.
 – Значит, год, – твердо произнесла она, чтобы положить конец его вопросам. – И мне не придется опасаться, что как-нибудь вечером вы устроите на меня засаду?
 Он покачал головой, рассмеялся и вновь превратился в прежнего беспутного повесу.
 – Только не я. Но мое предложение остается в силе. Подаришь мне свои ласки – и я, возможно, соглашусь сократить срок твоего контракта. Очень может статься, что я даже куплю тебе одно-два шелковых платья с низким вырезом, чтобы продемонстрировать эту соблазнительную грудь.
 – Хотя искушение и велико, – сказала Аллегра с сарказмом, – я все же не сойду со стези добродетели.
 Ридли лениво ухмыльнулся, протянул руку и намотал на палец ее темный локон.
 – Предупреждаю: я постараюсь обольстить тебя и завлечь к себе в постель. Ты чертовски лакомый кусочек.
 Аллегра тряхнула головой, чтобы освободить свои волосы.
 – Я вам не поддамся.
 Он усмехнулся:
 – Стало быть, меня ждет год, полный упоительных баталий. Одна мысль о них меня возбуждает. – Увидев отвращение, отразившееся на ее лице, виконт засмеялся. – Надеюсь, ты не настолько глупа, чтобы попытаться удрать. В Англии кабального слугу, сбежавшего от своего хозяина, ждет повешение.
 – Пока Уикхэм не умер, я буду беречь свою жизнь. У меня нет ни малейшего желания угодить на виселицу за побег от вас.
 Девушка обмакнула перо в чернила, склонилась над столом и подписала проклятый контракт. Ридли поймал ее в ловушку, из которой не было выхода, и они оба это знали.
 Она вздохнула. Ничего не поделаешь. Она уже столько времени ждала, так потерпит еще год. Если, конечно, не убьет до тех пор этого дьявола Ридли. Он сложил контракт, спрятал его за пазуху.
 – Есть еще одна деталь, так, мелочь. Поскольку остальные слуги работают в Бэньярд-Холле по найму, об этом нашем соглашении будем знать только ты, я и Бриггс. Он назначит тебе небольшое жалованье. Чтобы предотвратить толки.
 Ридли сказал это как-то чересчур небрежно. Может быть, его все-таки мучает совесть?
 – Вам стыдно из-за того, что вы сделали и собираетесь сделать? – тихо спросила она. – Или вас беспокоит мой позор?
 Он издевательски рассмеялся:
 – Вовсе нет. Но я все еще надеюсь склонить тебя лечь ко мне в постель раньше, чем истечет год. Наверняка тебе захочется, – тут мужчина опять засмеялся, – э-э… обсудить со мной условия твоего освобождения задолго до того, как на эти холмы придет следующее лето. И мне бы не хотелось, чтобы другие слуги решили, что ты стала моей лишь из-за какого-то глупого контракта. Будет куда лучше, если они подумают, что ты нашла меня неотразимым.
 Какое наглое самодовольство! Аллегра брезгливо фыркнула, но ничего не сказала.
 Он приподнял четко очерченную бровь:
 – Ты не согласна? Ну что ж, дело твое. Я разрешаю тебе рассказать им, когда тебе того захочется, что я тебя купил в надежде сделать своей шлюхой.
 В этих словах было столько неприкрытой жестокости, что Аллегра содрогнулась. Теперь она начала понимать, отчего все обитатели Бэньярд-Холла открыто ненавидели своего хозяина. Но на нее его яд не подействует, ее ему не удастся довести до слез, как бедняжку Мэрджери.
 – Это будет нашим секретом, – сказала девушка и заставила себя сделать реверанс. – Могу ли я уйти и поискать миссис Ратледж, милорд? Если мне придется остаться здесь на год, мне понадобится кровать.
 – Скажи ей, чтобы она сообщила мне, где она тебя поселит. Возможно, скоро придет время, когда… ну, ты понимаешь. – Он смерил Аллегру плотоядным взглядом.
 Будь он проклят. Ну ничего, она отплатит ему за жестокие слова.
 – Это вряд ли, милорд. С вашим пристрастием к бутылке вам едва ли удастся по вечерам самостоятельно находить собственную кровать. Не говоря уже о чужой.
 Аллегра снова присела в реверансе и успела заметить, перед тем как поспешно выйти вон, что самоуверенная усмешка сползла с его лица, уступив место недовольной гримасе.
 Аллегра застонала и, моргая, села в кровати. Вокруг было темно. Она поежилась. Наверное, ее разбудила боль от рубцов на спине. А ведь когда миссис Ратледж привела ее в эту маленькую комнатушку, расположенную на чердаке, и она растянулась на мягкой постели, глядя в мансардное окошко на сгущавшиеся сумерки, ей казалось, что она проспит несколько дней подряд.
 Девушка нахмурила брови, вглядываясь в кромешную тьму. Нет, боль в спине здесь ни при чем. Ее разбудил шум и звук голосов, доносившихся откуда-то из-за двери. На мгновение ее охватила паника: неужели Ридли передумал и решил наброситься на нее прямо сейчас? Но, едва подумав об этом, Аллегра покачала головой и тихонько рассмеялась. Если бы у него было намерение пробраться в ее комнату, он бы так не орал.
 Она встала и подошла к двери. Ее комната находилась на верхней площадке узкой лестницы, которая этажом ниже переходила в просторный коридор. Аллегра отворила дверь и, как была, в одной рубашке, сошла вниз, неслышно ступая босыми ногами. Теперь голос Ридли, выкрикивающий что-то несвязное, звучал громче; слышались также и другие мужские голоса.
 Коридор являл собой картину полнейшего разгрома. На полу валялись стулья, висевшие на стенах зеркала были вдребезги разбиты. Во всех подсвечниках ярко горели свечи; перед изумленным взором Аллегры лакей бегом принес еще огня. Из распахнувшейся двери выскочил Бриггс; в руках у него была свернутая веревка. Вокруг, что-то крича, бестолково толпились слуги, точь-в-точь как лошади, испуганные грозой. Центром всей этой сутолоки был Ридли. На нем не было ни камзола, ни сапог, а рубашка висела, не заправленная в бриджи. Ленту для волос он потерял, и его длинные русые мокрые от пота кудри свободно болтались, падая на лицо. Дрожа от ужаса, Аллегра увидела, как он схватил стул и с яростным ревом швырнул его в висевшую на стене большую картину. Затем повернулся и, шатаясь, двинулся к девушке.
 – Господи помилуй, – прошептала она и вжалась в стену.
 Ридли остановился прямо перед ней и уставился на нее налитыми кровью глазами. От него разило спиртным, из полураскрытого рта стекала слюна, а выражение лица было столь пугающим, что Аллегра невольно выставила вперед руки, чтобы оттолкнуть его, если ему вздумается напасть.
 Но лицо его вдруг изменилось: на нем медленно проступила грустная улыбка.
 – Леди Печали, – хрипло проговорил он, глядя на Аллегру с такой болью, что у нее сжалось сердце, – вы пришли, чтобы плакать вместе со мной?
 – М-милорд, – запинаясь пробормотала она, не зная что и думать.
 – Сэр Грейстон. – Из толпы слуг выступил низкорослый темнолицый человек и, подойдя к Ридли, взял его за локоть. – Идите спать. Над Гангом уже полная луна. – Он говорил мягко, распевно и произносил слова с чуть заметным акцентом. – Идемте, сэр Грейстон. Вам пора в постель. Вы ляжете, а я зажгу благовония и наполню ваши сны ароматом лотоса.
 Ридли молча кивнул, повернулся и, нетвердо ступая, пошел было прочь, но тут же остановился, стряхнул с себя руку темнокожего слуги, воздел сжатые кулаки и дико заревел, а лицо его перекосилось от гнева.
 – Хватайте его, – крикнул Бриггс, делая знак слугам. – Скорее!
 Несколько лакеев тотчас же навалились на виконта. Он лягался и вырывался, осыпая их бранью, но после недолгой борьбы они общими усилиями свалили его на пол и связали по рукам и ногам веревкой, которую им бросил Бриггс. Потом подняли его, яростно извивающегося, из-рыгающего проклятия, и, пройдя по коридору, унесли в хозяйские апартаменты.
 Аллегра обессиленно прислонилась к стоявшему у стены столику; тело ее сотрясала неудержимая дрожь.
 Вдруг до нее донесся смех; она подняла глаза и увидела двух служанок, спускавшихся по лестнице, тех самых, которые помогли ей вымыться и одеться.
 – Никогда не забуду, как я впервые увидела эту картину, – с видом превосходства заметила та из них, которую звали Барбарой.
 – Силы небесные, – выдохнула Аллегра, обхватывая себя руками, чтобы унять дрожь. – Как часто с ним такое бывает?
 Барбара пожала плечами:
 – Примерно раз в месяц. – Она повернулась к своей подружке: – Правильно я говорю, Верити?
 Верити хихикнула:
 – Да, раз в месяц… как восход полной луны над Гангом.
 Их черствость потрясла Аллегру. Неужели в них нет ни капли сочувствия?
 – Но ведь это ужасно!
 Барбара тряхнула головой:
 – Полноте! Завтра он проснется как ни в чем не бывало, ничегошеньки не помня, и снова станет таким же злющим, как всегда: будет придираться по пустякам к служанкам и ни за что ни про что оскорблять конюхов.
 У Аллегры все еще стояла перед глазами жуткая сцена, которую она только что видела.
 – Но отчего это с ним происходит?
 – Даже ему иногда случается выпить столько, сколько он не может переварить. И тогда уложить виконта спать может только этот коротышка и урод, его камердинер.
 – Он ведь из Индии, да?
 Аллегре вспомнился матрос из Калькутты, которого она как-то раз видела в Чарлстоне.
 – Ага, оттуда. Его зовут Джагат Рам. Грязный чудной маломерок. Терпеть его не могу. Но он единственный, кого хозяин желает видеть, когда напьется, как сейчас.
 – А почему он так напивается? – спросила Аллегра и тут же вспомнила постыдную сцену с сэром Генри. – Он что, заливает джином мысли о своей трусости?
 – Нет, тут другое. Все дело в его покойной жене, – сказала Барбара. – Во всяком случае, мы с Верити так считаем, верно, Верити?
 Аллегра почувствовала острую жалость. Даже Ридли не заслуживал подобных мук.
 – Стало быть, он так неистовствует, скорбя по жене?
 – Скорбя? Какое там! Нет, он бесится не от скорби, а от чувства вины.
 – Вины? Почему?
 Верити зябко повела плечами и снова повернулась к лестнице:
 – Не нравится мне эта работа. Сколько бы тут ни платили, а если подвернется другое место, сразу же возьму расчет. Пошли, Барбара. Я хочу спать.
 – Постой, не уходи. – Аллегра коснулась ее руки. В ушах у нее снова и снова звучали истошные, полные страдания вопли Ридли. – Скажи, в чем он виноват перед женой?
 Глаза Верити расширились от суеверного страха.
 – Да охранит нас от него милостивый Господь, – прошептала она. – Люди говорят, что он ее убил.




 Глава 4


 – В зале для слуг ты будешь сидеть за самым нижним столом, вместе с горничными и судомойками. Все слуги находятся под моим началом, и я тебе вот что скажу: ты получишь повышение только тогда, когда его заработаешь, и ни секундой раньше.
 Голос миссис Ратледж звучал холодно, и в нем слышались сварливые нотки. Если накануне она вела себя более или менее любезно, то сейчас от ее любезности не осталось и следа.
 – Да, мэм, – с неловким реверансом ответила Аллегра, недоумевая, чем же заслужила столь неприкрытую неприязнь. Наверное, дело в том, что Ридли привел ее в дом самолично, не спросив мнения экономки, и она сочла это выпадом в свой адрес. Аллегра незаметно окинула взглядом комнату миссис Ратледж, расположенную в центре первого этажа, рядом с кабинетом мистера Бриггса. Презрение, с которым экономка относилась к своему хозяину, явно не ме шало ей обогащаться за его счет. Ее комната была роскошно обставлена. В глубоком алькове стояла большая кровать с бархатным пологом; полированные столики, удобные стулья и массивные кресла были сделаны из ценных пород дерева, а на письменном столе лежали гроссбухи и иные записи, по требные для ведения большого, чрезвычайно богатого дома. На обустройство своего рабочего места миссис Ратледж так же не поскупилась: чернильный прибор, к примеру, сверкал серебром, а не бронзой, а кресло, в котором восседала домо правительница, было обито дорогой малиновой шерстью.
 Миссис Ратледж открыла стоявшую на письменном столе эмалевую шкатулку, взяла оттуда карамель, положила ее в рот, после чего спросила:
 – Ты когда-нибудь прежде служила в большом доме?
 – Нет, мэм, но работа мне не в новинку.
 – Его милость сообщил мне об этом, однако велел, чтобы я не давала тебе тяжелой работы. – Женщина впилась в лицо Аллегры цепким взглядом, словно искала в нем ключ к разгадке этой тайны. – Ты часом не больная? – спросила она с подозрением.
 – Я не хуже любой другой служанки в этом доме, – едва сдерживаясь, заверила девушка. Меньше всего на свете она желала поблажек от Ридли. – И могу работать наравне с остальными.
 – Но за гораздо меньшую плату. – Физиономия экономки расплылась в ленивой, двусмысленной улыбке. – Всего за три фунта. Я бы сочла такую плату оскорбительной. Не понимаю, почему ты согласилась. Или почему его милость не предложил больше. – И толстуха умолкла, любопытно поблескивая глазами в ожидании ответа.
 «Жди, жди! – подумала Аллегра. – Так я тебе и сказала!»
 Миссис Ратледж первая нарушила затянувшееся молчание. Она недовольно пожала плечами и с презрительной гримаской заметила:
 – Впрочем, никто не знает, что творится у него в голове. – Из шкатулки была извлечена еще одна конфетка. – Что же касается твоих обязанностей – будешь работать с остальными горничными. Бери пример с Верити. Она хорошая девушка и достойна подражания. – Пухлые губы внезапно скривились так, что Аллегра подумала: уж не попалась ли миссис Ратледж вместо конфетки лимонная корка? – Мистер Бриггс сказал, что ты умеешь читать и писать, – неприязненно продолжала достойная дама. – Надеюсь, это не даст тебе повода задирать нос перед слугами или пытаться верховодить другими девушками. Учти, если я захочу, то в два счета испорчу тебе жизнь. – И она грозно взмахнула в воздухе пальцем. – Ну а теперь повернись. Надо рассмотреть тебя как следует.
 – Да, мэм. – Аллегра скрепя сердце повиновалась. Было бы глупо делать эту женщину своим врагом. И она стала поворачиваться как можно медленнее, чтобы экономка смогла разглядеть все, что пожелает.
 Прежде чем спуститься к завтраку, ожидавшему всех слуг, Барбара вручила Аллегре несколько необходимых мелочей: шейный платок, скромно прикрывавший грудь, миниатюрный чепчик, под который убрали тугой узел черных волос, и крахмальный передник. Хотя это был всего лишь повседневный наряд горничной из хорошего дома, он выглядел намного роскошнее того, что девушке приходилось носить в Каролине. Хаммер Прингл скупилась на одежду, почти так же как на еду. Не говоря уже о заурядной доброте.
 – Под солнцем твоя кожа спеклась в настоящий пергамент, – брезгливо поморщилась миссис Ратледж и добавила, осуждающе качая головой: – Ты выглядишь просто неприлично. Ну что ж, придется драить тебя песком со щелоком, чтобы смыть этот ужас, – станешь белее самой белой лилии.
 Аллегра помрачнела. Она явилась в этот дом, чтобы быть служанкой, а не бледноликим цветочком. Боже упаси! Ее передернуло от внезапной отвратительной догадки.
 – Это пожелание его милости? – спросила она. – Ему по-прежнему угодно превратить меня в напомаженную слюнявую кокотку?
 – Не забывайтесь, мисс! – Холодные глаза экономки угрожающе сузились. – Его милости угодно видеть вокруг себя пригожие свежие лица молодых служанок. А чем он с ними занимается – исключительно его дело. И не нам с тобой его судить, Господь тому свидетель! Зато мне вовсе не понравится, если он примется точить об меня свой острый язык, увидев твою рожу! Станешь скрести ее два раза в день – и без возражений! Иначе я прикажу поварихе с помощницами, чтобы они проделывали это силой. Ты все поняла?
 – Да, мэм, – буркнула Аллегра, понурившись. Однако этот тон явно понравился экономке.
 – Будешь вести себя как положено, – снисходительно заметила она, – и твоя жизнь здесь станет весьма приятной. По крайней мере внизу, в помещениях для слуг. – Миссис Ратледж замялась, бездумно вертя пером для письма. – Его милость… То есть я имела в виду… Мистер Бриггс сказал мне, что ты тоже была наверху прошлой ночью. – Она решительно вздернула подбородок и глянула Аллегре прямо в лицо: – Ты все видела?
 Девушка утвердительно кивнула, невольно покраснев при одном воспоминании об ужасном унижении Ридли.
 – Его милость подвержен неожиданным припадкам. И тебе придется научиться мириться с ними. А также держать рот на замке за пределами Бэньярд-Холла. – Голос экономки стал многозначительным. – Что бы ты там ни думала о подобном поведении, пока мы на службе у его милости, его позор – наш позор. И я не желаю, чтобы в округе про него ползли новые сплетни: довольно того, что болтают и так.
 Аллегра снова кивнула, но предпочла промолчать. Миссис Ратледж явно не располагала к расспросам о том, почему Ридли заслужил славу отъявленного труса, как бы ни сгорала девушка от любопытства. Пожалуй, лучше обратиться к Барбаре или Верити: те наверняка с охотой поделятся известными им слухами. И она просто спросила:
 – Что я должна делать нынче утром?
 – Пусть кто-нибудь тебе покажет, где хозяйские покои. Прошлой ночью он бушевал, как никогда. И теперь там полно работы. Остальных девушек ты тоже найдешь там; они уже начали уборку. – И Аллегру отпустили повелительным взмахом руки.
 Однако ей не требовался проводник, чтобы найти комнаты Ридли. Ведь прежде их занимал ее отец. Девушка миновала парадную лестницу, прошла по длинному коридору мимо многочисленных салонов и гостиных на первом этаже и по черной лестнице поднялась на второй этаж, где находились хозяйские покои. Преодолевая этот неблизкий путь, она почувствовала себя довольно странно. И даже попыталась представить себя маленькой Девочкой: как будто крадется тайком по этим коридорам, чтобы заглянуть в кухню и выпросить что-нибудь вкусненькое у добряка повара. Или осторожно, затаив дыхание, следит за своими старшими братом и сестрой. Но воспоминания детства сохранились очень нечетко, безжалостно смытые потоком жестоких испытаний, в который превратилась ее жизнь.
 Да и к тому же все в Бэньярд-Холле очень изменилось. Стены покрывали новые панели и незнакомые обои, а вычурная мебель поражала своей безвкусицей – мама ни за что не поставила бы такую у себя в доме. Правда, кое-где ей вроде попадались остатки прежней обстановки – то столик, то кресло, но сказать это с уверенностью она не могла. Да и картины на стенах были совершенно незнакомы. Девушка вздохнула, охваченная внезапным ощущением вины. Ну почему было суждено выжить ей одной? Вряд ли мама чувствовала бы себя такой чужой в своем собственном доме. Или Люсинда. Или Чарли.
 Подойдя к дверям в покои Ридли, Аллегра застала за работой не меньше полудюжины лакеев. Они суетились, словно пчелы в разоренном улье, ликвидируя последствия вчерашнего погрома, заменяя изодранные ковры, изломанные стулья и разбитые зеркала. Столяр с помощью шпаклевки и краски пытался восстановить резной рисунок на дверном косяке, а розовощекий юноша старательно отмывал пятно с расписной панели. Аллегра перешагнула через обломки мраморного бюста, валявшиеся у порога, и вошла в небольшую личную гостиную Ридли. Здесь царил такой же хаос, что и в коридоре. Перевернутая покореженная мебель, осколки стекла и фарфора, свечи и подсвечники, раскиданные по всем углам. Из трех горничных, в поте лица занятых уборкой, Аллегра узнала лишь одну – Барбару, которая стояла на коленях возле самой двери. Девушка сжимала в руках нож и отскребала капли воска от полированного пола. При появлении Аллегры она скорчила недовольную гримасу:
 – Ты всегда такая неповоротливая? – с упреком спросила она.
 – Меня задержала миссис Ратледж. Не обижайся, – ответила Аллегра и удивленно прищелкнула языком, осматривая комнату. – Господи Боже, ну и неразбериха.
 – Видела бы ты, что творится в спальне, – сердито фыркнула Барбара и указала на соседнюю комнату. – Он вроде бы пожелал девушку для утех, да передумал, как только ее увидел. Вытолкал взашей, всю в слезах, а потом принялся хлестать кларет целыми бутылками. Нынче утром парни вытащили целую корзину с пустыми бутылками. Его кровать залита так, что не осталось живого места: простыни, полог – все в вине. Даже на оконные занавески попало!
 – Разве человек может вложить столько денег в обстановку собственного дома, чтобы потом вот так его громить? – Аллегра недоуменно качала головой. – Не важно, пьяный он или трезвый.
 – Да если бы это была его собственная обстановка! Миссис Ратледж сказала, что он и не подумал беспокоиться об этом: просто купил Бэньярд-Холл как есть, и все. То, что ты видишь, принадлежало прежнему хозяину. Барону Эллсмеру.
 – Я… слышала о нем, – промолвила Аллегра. – Их родовое имя – Уикхэмы, верно? По крайней мере мне так сказали. – Ей с большим трудом давалось это показное равнодушие. Следовало поскорее научиться слышать имя своих заклятых врагов, не моргнув и глазом. И почему-то вдруг стало ужасно любопытно разведать все про здешние слухи. – А что, Эллсмеры все время владели Бэньярд-Холлом? – спросила она.
 – Нет. Перед ними были сами Бэньярды. Давным-давно. От них поместье и получило свое имя. Ну, да теперь-то все они на том свете. И туда им и дорога. Рассказывают, все они были изменниками, предателями короны. Правда, сама я не знала ни одного из этих негодяев. А вот в Ньютоне еще осталось несколько стариков, из прежних арендаторов, которые говорят про их род только хорошее. – Барбара с ожесточением принялась отскребать особо упрямое пятно воска, но вскоре отшвырнула нож и выпрямилась. – Никакого проку от этого не будет. Может, попробовать горячим щелоком с дресвой… – И она кивнула на дверь в спальню: – Там Верити с Мэрджери. Иди помоги им.
 Открывая дверь, Аллегра увидела Мэрджери – совсем молоденькую прачку, горестно склонившуюся над большой, закрытой пологом кроватью и взахлеб причитавшую:
 – Ох, Верити, да мне ни за что не отстирать эту парчу! И что же теперь делать? – Она кое-как стащила с рамы испачканный полог и принялась снимать простыни.
 Верити торчала под самым потолком на складной лестнице. Она на миг отвлеклась от бледно-желтой шелковой обивки, которую отдирала от стены, и вздохнула:
 – Ну, опять завелась. Да перестань ты хныкать, Мэрджери. Миссис Ратледж не требует от тебя чуда. Отстирается дочиста – и ладно. А не отстирается – даст Бог, мистер Бриггс уговорит его милость купить новую парчу на полог.
 – Как бы не так! – У Мэрджери уже задрожали губы. – Он же только вчера меня отругал. Обозвал тупой, ленивой девкой, которая даже его простыни в чистоте содержать не может. И это после того, как я три раза полоскала их в синьке и стерла себе пальцы до костей… – Она в отчаянии всплеснула руками над грудой парчи на полу: чудесную золотистую ткань грубо пятнали густые алые потеки. – Да разве можно такое отстирать?!
 – Мэрджери, слезами горю не поможешь, – увещевала ее Верити. Тут она обернулась к двери и заметила Аллегру: – Вот еще пара рук на подмогу. Это та самая Аллегра, новая служанка в Бэньярд-Холле.
 Аллегра приветливо улыбнулась и предложила, не желая оставаться в стороне:
 – Давай я сверну эти тряпки, чтобы удобнее было тащить их вниз.
 Верити согласно кивнула, и девушка не мешкая принялась за дело, туго сматывая скользкий шелк, пока две другие служанки отдирали его от стен в четыре руки.
 – За завтраком у нас только и разговору было, что про тебя, – не выдержала наконец Мэрджери. – И про этого ужасного сэра Генри.
 – Мерзкий тип, – пробурчала Верити. – С мерзкими лапами. Я как-то столкнулась с ним на рынке в Ладлоу прошлым месяцем. Так он меня чуть не… – Она не договорила, с отвращением передернув плечами.
 – Ни за что не поверю, будто лорд Ридли пришел тебе на выручку, прямо как странствующий рыцарь из сказок, – удивленно промолвила Марджери. – Только не он, который без устали говорит и делает гадости.
 – Рыцарь? – презрительно фыркнула Верити. – Фермер Дженкинс сказал нашему Хэмфри, что его милость не принял вызова от сэра Генри. Даже от этого жирного сэра Генри, с которым запросто справится десятилетний пацан! Виконт мог бы побить его одной левой, кабы захотел. Тоже мне, рыцарь!
 – Так, значит, это правда? – растерялась Аллегра. – Про то, что он никогда не принимает вызова?
 – Я уж не знаю отчего, – ответила Верити, – да только говорят, что стоит ему показаться в Лондоне, как над ним начинают потешаться все кому не лень. И нет ни одного джентльмена, который бы не швырнул перчатку лорду Ридли. Хотя бы для того, чтобы полюбоваться, как он удирает, поджав хвост. Вот послушай: однажды в Ньютоне я сама…
 – Хватит! – перебила Аллегра. – Из-за этой болтовни мы никогда не кончим уборку! – Девушка и сама не понимала, с какой стати Ридли вдруг стал для нее столь небезразличен. Пусть себе празднует труса – какое ей дело? И пусть топит свою печаль в вине. Может, ее задело то, что он так молод, красив и богат? И ей претит то, как разбазаривает свою жизнь человек, столь обласканный судьбой?
 Она трудилась в ожесточенном молчании, без конца складывала, связывала и заворачивала, пока на стенах не осталось ни клочка шелка. Верити спустилась с лестницы, подхватила охапку ткани и сказала:
 – Мы с Мэрджери отнесем это вниз и приступим к стирке. Вон там, в углу, есть чистые простыни для кровати. Как постелешь – спускайся в прачечную, поможешь нам. Пошли, Мэрджери.
 Прачка взялась было за оставшийся на полу шелк, но слова Верити напомнили ей о предстоящем непосильном труде. Пухлые губки плаксиво скривились:
 – Да мне ни в жизнь это не отстирать! Что я скажу, когда он снова начнет придираться?
 «Никчемный болван, – с гневом подумала про Ридли Аллегра. – Относится с таким пренебрежением к своему богатству, тогда как у других нет ничего…»
 – Может, посоветуешь ему самому заняться стиркой? – раздраженно воскликнула она.
 – Тс-с, всполошилась Верити, тыча пальцем в небольшую дверь в углу комнаты. – Он же там! – прошипела горничная.
 – Неужели? – остолбенела Аллегра.
 – Там у него еще один кабинет. И стоит небольшая кровать… – Верити добавила в полный голос, показывая на гостиную: – Ты пока кончай уборку. И спускайся в прачечную.
 – И не вздумай разбудить хозяина, – выдохнула Мэрджери, полуживая от страха.
 – Постой минутку, Верити, – окликнула Аллегра. Она сгорала от любопытства. А эта девица, судя по всему, в курсе всех здешних сплетен. – Кто эта Леди Печали? – Душераздирающий тон, каким Ридли произнес накануне эти слова, и отчаянный взор светлых глаз не давали Аллегре покоя.
 – Понятия не имею, – пожала плечами Верити. – Ни разу про такую не слышала. Ну, пойдем, Мэрджери. – И обе ушли, оставив Аллегру наедине со своей работой и тревожными мыслями.
 Застелить кровать чистым бельем и взбить подушки было для нее делом одной минуты. Девушка привыкла к более тяжкому труду. Без конца поглядывая на кабинет Ридли, она нерешительно качала головой. Конечно, ей больше нечего здесь торчать и следует поскорее спуститься в прачечную. И все же… один мимолетный взгляд. Разве от этого будет кому-то вред? Стоило ей осторожно приотворить заветную дверь, как в ноздри ударил приторный аромат заморских благовоний..
 – Боже милостивый! – вырвалось у замершей от удивления и неожиданности Аллегры. Наверняка эту комнату обставил сам Ридли, а не Уикхэм. Потому что человек, превративший особняк Бэньярд-Холл в безвкусное подражание нынешней моде, просто не мог увлекаться подобным стилем! Комната, в которой оказалась Аллегра, была чрезвычайно необычна: никогда в жизни девушка не видела ничего подобного. Лучи утреннего солнца проникали сквозь окна, полуприкрытые сандаловыми ставнями, изукрашенными причудливой резьбой, а на полу лежал толстый пушистый ковер. Цветы, из которых состоял искусно вытканный на нем орнамент, были Аллегре совершенно незнакомы. Единственное кресло возле окна скорее напоминало гору шелковых подушек, наваленных на деревянный остов, нежели обычное седалище для благовоспитанного английского джентльмена. А от непривычных и тем не менее гармонично сочетавшихся ярких цветов наволочек – от шафранных до пронзительно-желтых, – пестревших изображениями алых тропических птиц, так и веяло загадкой и очарованием далеких, неведомых земель.
 Еще здесь находилось несколько круглых низеньких столиков, богато инкрустированных перламутром, три или четыре легких стула с прямой спинкой из резного тикового дерева, с обитыми шелком мягкими сиденьями и целая вереница вырезанных из слоновой кости игрушечных слоников, выстроившихся на каминной полке. Множество канделябров, ваз и кувшинов, украшавших кабинет, были также заморской работы: их полированная медь пестрела экзотическими узорами.
 Но больше всего поразило Аллегру то, что она увидела на стене над камином: обширнейшая коллекция кинжалов и сабель. Их рукоятки сверкали удивительными самоцветами, а гладкая сталь клинков, покрытая девизами и узорами, говорила о высочайшем искусстве создавших их оружейников.
 При виде всей этой кучи оружия, от которой исходила смертельная, недремлющая угроза, Аллегра в растерянности прикусила губу. Что же творится в сердце у человека, который сознательно терзает себя таким вот напоминанием о собственной трусости?..
 Виконт Ридли, не покрытый одеялом, лежал на узкой жесткой кушетке в дальнем углу комнаты и дышал глубоко, едва слышно. Бледное лицо и простая белая рубашка, контрастировавшие с сочными красками шелковой подушки, создавали странное ощущение беззащитности. Он лежал на спине с закрытыми глазами, вольно раскинувшись во сне. Нигде не было видно веревок, которыми его связали ночью: наверное, лакей позаботился избавиться от них, пока хозяин спал.
 Не в силах сдержать любопытство, Аллегра подкралась поближе к кушетке, чтобы рассмотреть спящего получше.
 Его высокий лоб был чистым и гладким, как у ребенка, а длинные, загнутые на концах ресницы оттеняли щеки, словно легкий, но густой пух. Ему явно следовало побриться, но это нисколько не умаляло привлекательности правильного худого лица. Синеватая тень отросшей щетины начиналась почти у самых ушей и спускалась на подбородок, охватывая губы темным овалом; Аллегре ужасно захотелось потрогать это место. Его губы – только накануне они изрыгали проклятия и оскорбления и столь жестоко пытались целовать саму Аллегру – казались теперь такими мягкими и чувственными, что вызывали безумное желание наклониться и прильнуть к ним. И она принялась гадать, давно ли миновало то время – если оно было вообще, – когда характер этого человека был так же мягок и чист, как тот облик, что придают ему колдовские чары сна.
 «Хотела бы я познакомиться с тобой в те дни, Грейстон Ридли!» – подумалось Аллегре во внезапном порыве. Она бы с удовольствием подружилась с ним, шутила, смеялась и даже немножко пофлиртовала. И тогда, наверное, обменялась бы нежными поцелуями с этими милыми устами. Сложись ее жизнь чуть-чуть иначе – и они могли бы быть соседями.
 «Господи, что за глупость!» Собственные дикие фантазии вызвали у Аллегры горькую улыбку. Можно подумать, она впервые в жизни видит мужчину! Надо же, ошалела до того, что грезит наяву! Они живут на разных концах земли, их жизни похожи примерно как день и ночь, и лишь глупая гусыня позволит своему сердцу биться так часто при виде какого-то там красавца.
 И все же… Она со вздохом подумала, что это могло бы случиться, а могло бы и не случиться. Чувствуя себя круглой дурой, девушка вернулась к своим более чем дерзким наблюдениям. Украшенный кружевами ворот рубашки был изорван и распахнут чуть не до пояса. Аллегра скользнула глазами от самого подбородка с едва заметной ямкой вниз по шее, к ключицам, к густым жестким волосам, под которыми угадывалась мощная грудная клетка, равномерно вздымавшаяся и опадавшая при каждом вздохе. При виде этого мускулистого торса сердце у Аллегры забилось еще чаще, а взгляд стыдливо застыл, не смея опускаться дальше.
 Девушка охнула от испуга, когда стальные пальцы внезапно сомкнулись на ее запястье. Она моментально перевела взгляд на лицо Ридли. Несмотря на то что он лежал точно в такой же позе, теперь в его чертах не осталось и следа сонливости, а сильные пальцы стиснули запястье и заставили Аллсгру наклониться.
 Время словно прекратило свой бег. Аллегра затаила дыхание, околдованная тем, что открылось ее взору. Его глаза превратились в два золотистых медовых озера, в переливчатый янтарь, который омывал ее нежным ласковым сиянием. Рот приоткрылся в улыбке, и полные, чувственные губы как бы приглашали к такой близости, о которой было страшно даже помыслить. Она затрепетала всем телом.
 И тут на его лицо набежала едва заметная тень – так иногда почти невидимое глазу облако закрывает солнечный диск, – и все изменилось. Янтарь застыл и стал твердым. Теперь его глаза стали глазами тигра, готового к прыжку, и как нельзя лучше сочетались с обстановкой этой странной комнаты. Мягкая улыбка, мгновение назад тронувшая Аллегру до глубины души, превратилась в волчий оскал. Ридли беззастенчиво уставился на ее грудь, а потом взглянул ей в лицо. Он облизнулся – алчный, чувственный, полный угрозы жест.
 Внезапно Аллегре показалось, что пальцы, державшие ее руку, стали горячими, обжигающими. Кожу на затылке свело и покалывало от необычной смеси страха и необъяснимых желаний.
 – Пожалуйста, милорд… – пробормотала она.
 Виконт негромко хмыкнул.
 – Милая Аллегра. – Хриплый, возбужденный шепот звучал как у заправского соблазнителя. – Я знал, что рано или поздно ты явишься ко мне. Но даже не надеялся, что ты выскажешь столь откровенную готовность.
 Не может быть! Кто дал ему право воображать, будто она явилась, предлагая себя! Ошарашенная, не в силах найти подходящие слова, Аллегра пролепетала несвязно:
 – Но, милорд… Я не явилась… Это вовсе не…
 – Уж не пламя ли страсти сковало твой язык? – улыбнулся Ридли.
 – Вы неправильно поняли меня, милорд, – выпалила девушка, больше всего на свете желая разъяснить столь плачевное недоразумение. Он не должен думать, будто она пришла, чтобы удовлетворить его страсть. Боже упаси, да ей никогда в жизни не придет в голову ничего подобного! – Я… я просто заглянула на минутку в ваш кабинет… проверить, не смогу ли быть чем-то полезна.
 – О да. – Его улыбка превратилась в двусмысленную ухмылку. – Ты можешь быть мне чрезвычайно полезна. Как и любая красивая женщина мужчине. И вот ты к моим услугам.
 Она выругалась про себя, проклиная собственное косноязычие. Нежные щечки заалели от стыда.
 – Я же сказала вам, милорд, я вовсе не…
 – Моя шлюха? Ну, это-то я помню. Но вполне возможно, что у меня возникнет желание сделать тебя своей любовницей! – Последнее слово он буквально промурлыкал, не отрывая глаз от ее испуганного лица. – Ты ведь знаешь, что это совсем иное дело. Представь, как приятно будет просыпаться по утрам и видеть рядом с собой в постели тебя – тепленькую, разомлевшую от страсти, что заполняла нашу ночь. И слышать твой мелодичный, глубокий голос, возвращаясь из царства сна.
 Эти наглые, откровенные попытки затащить ее в постель доводили Аллегру до бешенства. Только последняя дура могла бы купиться на нежные слова и обещания. Разве этот тип чем-то отличается от ненасытных, похотливых фермеров, на которых она насмотрелась в Колониях. От сквайра Прингла, который пребывал в полной уверенности, что тело ее матери не более чем сосуд для удовлетворения его отвратительных потребностей? Судя по всему, Ридли мог оказаться много хуже самого последнего деревенского увальня, учитывая поглощаемые им без конца джин и кларет и жестокие, необузданные выходки.
 – По-моему, вам больше пристало бы возвращаться не из царства сна, а из пьяного угара, милорд! – Язвительно выпалила девушка.
 Пальцы сжали ее руку с такой дикой силой, что она скривилась от боли. Янтарные глаза полыхнули гневом.
 – Знай свое место, девка, и не забывай: ты теперь в моей власти! – Рявкнул он. – Или ты запамятовала что подписала договор сроком на год? И теперь я имею полное право учинить над тобой какую угодно расправу, чтобы добиться послушания! Я высказался достаточно ясно?
 Аллегра содрогнулась от ужаса. Мерзавец был необычайно силен и опасен. Он запросто может ее избить или… уж не взбрело ли ему в голову что-то похуже?! Они же здесь одни, и некому будет его остановить. «О Господи, помилуй а что, если он и правда убил свою жену?».
 Бедняжка постаралась, чтобы ее голос не дрожал от страха.
 – Неужели вам угодно уподобиться сэру Генри? – осведомилась она в надежде, что напоминание о бессердечном поведении Кромптона пристыдит Ридли.
 Однако ей тут же стало понятно, что такой, как он, не ведает стыда. Грей равнодушно пожал плечами:
 – Ты вряд ли стоишь тех усилий, которые мне придется потратить, чтобы наказать тебя. Не дай Бог, еще обломаю свой хлыст – за него ведь деньги плачены. Но все же я прикажу миссис Ратледж наказать тебя за слишком длинный язык. Она не очень-то приятная дама и к тому же скора на расправу. А уж охоча до золота так, что могла бы посрамить самого царя Мидаса. И за крону-другую экономка не поленится выполнить мою просьбу. Пожалуй, надо прижечь твой острый язычок горячим перцем. Или высечь розгами так, чтобы ты не смогла сидеть не меньше недели. – Издевательски улыбаясь, он алчно следил за ее лицом, карауля малейшие признаки испуга.
 «Нет, клянусь всеми святыми, нет!» – повторяла Аллегра. Скорее реки потекут вспять, нежели она позволит себя запугать и станет умолять о пощаде! Кого угодно – только не этого дьявола во плоти! И девушка невероятным усилием воли умудрилась сохранить безразличную мину.
 – Ты посмотри! – расхохотался он. – И ухом не повела! Так ты, стало быть, у нас совсем ничего не боишься? Ну что ж, тогда придется прибегнуть к чему-то более действенному, например к кипящему маслу. – Ему снова стало весело. – Но с другой стороны, я могу потребовать от тебя выкуп. В виде поцелуя.
 У Аллегры захватило дух. Она с трудом выдавила:
 – Вы уж простите, милорд, но этому не бывать.
 Он грязно выругался и грубо вывернул ей руку. Девушка вскрикнула от боли. И тут же была вынуждена нагнуться вплотную к нему: казалось, ей вот-вот сломают кисть.
 – Я не отпущу тебя, – холодно процедил Ридли, – пока не получу свой поцелуй.
 Сопротивляться такому, как он, было чистейшим безумием. И Аллегра со вздохом прикоснулась к его губам.
 Нежность, с которой ответили его губы, оказалась для девушки абсолютной неожиданностью. Его рот двигался так осторожно, словно Ридли старательно выискивал тот способ, при котором две пары губ сольются в единое целое так, будто сама природа предназначила их для этого божественного слияния. Свободной рукой он ласкал шею Аллегры, и прохладные пальцы, скользя по чувствительной коже, привлекали девушку все ближе, не позволяя вырваться. Но если он опасался такой попытки, то делал это напрасно. Ничто на свете не заставило бы ее по собственной воле прервать этот поцелуй. Господь свидетель, если Ридли вздумается целовать ее вот так до скончания века – она не станет возражать! Ей и в голову не приходило, что поцелуй мужчины может так околдовать.
 И когда Грей вдруг резко отстранился и оттолкнул ее, выпустив запястье, она почувствовала себя брошенной. Это было настолько внезапно, что Аллегра с трудом удержалась на ногах. Однако от Ридли явно не укрылось кое-что из того, что она испытала. Тот трепет перед удивительным открытием, что до сих пор не покинул ее тело.
 – Милорд… – шепнула она.
 – Убирайся, – устало простонал он, прижимая ладонь к глазам. – Ты мне больше не нужна. У меня голова того гляди лопнет от боли.
 – Вам, следует хорошенько позавтракать, сэр Грейстон. – В дверях возник его камердинер, Джагат Рам. Негромкий голос звучал чрезвычайно мягко, а живые, глубоко посаженные глаза были полны сострадания. Он держал поднос, на котором стояли чашка с блюдцем, сосуд с горячим шоколадом, блюдо со сладкими бисквитами с кремом и небольшая бутылка. Из-за спины Рама выглядывал Бриггс с охапкой бумаг.
 Грей неловко попытался подняться и снова застонал.
 – Рам, помоги мне сесть. И убери этот чертов поднос подальше с глаз. Мне давно уже не было так плохо. Голова раскалывается, внутренности сводит… Даже от одной мысли о джине становится худо! – Тут его взгляд упал на Аллегру. Чувственные губы надменно скривились. – Ты все еще здесь, девка? – рявкнул виконт.
 Девушка не опустила глаз, гадая, способен ли он различить на ее лице признаки гнева и обиды. Не может быть, чтобы этот град оскорблений и издевок сыпался как бы сам по себе. Для этого надо быть полным идиотом, чего о Ридли никак не скажешь. О, этот тип прекрасно отдавал отчет каждому своему поступку. И соблазнительному, нежному слову, и ласковому поцелую, от которого она растаяла так, что вот-вот готова была отдаться. И совершенно намеренно жестоко, бессердечно он оттолкнул ее потом. Ее черты исказила ненависть. Лучше быть избитой до полусмерти, но все же высказать то, что накипело на сердце!
 – Если вам так необходимо поскорее напиться, милорд, то лучше по-прежнему довольствоваться джином. Это от излишка кларета у вас раскалывается голова и сводит внутренности: заключенный в вине яд иссушает мозг и разъедает печенку. Об этом знает любой безмозглый пьяница, который не вылезает из трактира!
 Бриггс пришел в ужас, услышав столь дерзкую речь новой горничной, однако Ридли только рассмеялся:
 – Смотри-ка, ты не только кладезь язвительных словечек, но и житейской премудрости тоже!
 – Это всего лишь здравый смысл. Пусть буфетчица составит для вас какое-нибудь хорошее рвотное. Тогда вы сможете накачиваться джином по-прежнему. До вашего обычного состояния, милорд, – не удержалась она. И небрежно присела в реверансе. – А меня ждут в прачечной. – С этими словами Аллегра поспешила покинуть кабинет лорда Ридли.
 – Аллегра! – Ее нагнал запыхавшийся Бриггс.
 Девушка остановилась и вежливо поклонилась. Уж этот по крайней мере заслужил у нее уважительное отношение.
 – Ты упомянула про буфетчицу. А ты сама, случайно, не знакома с искусством приготовления экстрактов, настоек и бальзамов?
 – Мой бывший хозяин требовал, чтобы я умела и знала все, что полагается добропорядочной спутнице жизни. А в доме имелось целое собрание всяких травников и списки тайных фамильных рецептов, которыми мне позволяли пользоваться.
 – Ты их помнишь?
 – Если не все, то большую часть. Слава Богу, на память я пока не жалуюсь.
 – Вот и хорошо! – Управляющий просиял. – Это большое облегчение для миссис Ратледж. Последняя буфетчица ушла от нас неделю назад, и мы с ног сбились, но не смогли подыскать ей замену. Пойдем скорее. Сначала составишь лекарство для лорда Рйдли, а потом мы поговорим с миссис Ратледж о твоих новых обязанностях.
 И Бриггс привел ее в буфетную – тесную, но с высоким потолком комнатку на первом этаже, в которой царил невероятный беспорядок. На полках, расположенных вдоль стен, красовалось множество фарфоровой и стеклянной посуды, мерные ложки, котелки и всевозможные плошки. Половина флаконов с порошками и бог знает с чем еще валялась без крышек, а их содержимое было рассыпано вокруг. Хотя на многих коробках и пузырьках сохранились этикетки, накорябанные неумелой рукой и прилепленные клейстером или подвязанные на шнурке, немало бутылок не имели никаких обозначений. С балок под потолком свисали толстые пучки сушеных трав, но выглядели они такими древними, что вряд ли годились в дело. На большом рабочем столе в центре комнаты громоздилось несколько перегонных кубов: тонкие, с заостренной кверху крышкой сосуды вроде бы еще могли послужить, однако требовали хорошей чистки. Не говоря уже о принадлежностях для приготовления сластей: плошках для желе, блюдах для марципанов, широких плоских котелках для засахаривания орехов или фруктов, – сваленных в безобразную кучу. Небольшая печка так и зияла распахнутой топкой. Хотя она стояла где надо – под окном, так что при необходимости вредные испарения и угарный газ от углей могли быстро улетучиться, – никто так и не позаботился выгрести из нее огромную груду золы.
 – Вполне приличная буфетная, – оценила Аллегра. – Если, конечно, навести здесь порядок, – добавила девушка с мягким укором.
 – Да… – Кажется, Бриггс не на шутку смутился и даже покраснел. – Ну, видишь ли, здесь пыталось работать множество девушек… Причем последняя покинула нас в необычайной спешке.
 – Несомненно, тому виной необыкновенное обаяние его милости? – фыркнула Аллегра.
 – Скорее, его необыкновенный пример. – Теперь румянец на щеках у Бриггса стал еще ярче. – Несчастная слишком пристрастилась к собственным укрепляющим.
 – Надеюсь, у нее хватило совести оставить мне хотя бы немного спирта, – пробормотала Аллегра, снимая с верхней полки несколько ненадписанных бутылок. Откупорив пробки и понюхав содержимое сосудов, она довольно кивнула. – Ну вот и хорошо. Думаю, это подойдет, чтобы приготовить отличную «живую воду». – Девушка аккуратно отлила немного жидкости из одной бутылки в чистый стакан и принялась рыться на полках, бормоча себе под нос названия необходимых компонентов: – Столовая ложка полыни. Квасцы. Здесь у нас что? Горчица. Да. Точно, горчица. Капля уксуса. Ну-ка поглядим… что еще? Мы мигом поставим его милость на ноги, мистер Бриггс.
 Он лишь растерянно улыбался, наблюдая за тем, как проворно Аллегра смешивает самые невероятные составляющие неведомого ему питья.
 – Если только не отравим его до смерти!
 – Господь свидетель, в первые несколько минут ему действительно захочется отдать концы, – рассмеялась Аллегра. – Зато в другой раз он хорошенько подумает, прежде чем упиваться кларетом до беспамятства.
 К тому времени, как они вернулись в кабинет Ридли, хозяин уже выбрался из кровати и сидел в кресле со свежей салфеткой вокруг шеи. Его камердинер как раз заканчивал бритье. Так Аллегра впервые увидела Грея с гладко выбритыми щеками, и он показался ей еще краше прежнего.
 – Я принесла микстуру, милорд, – промолвила она, подавая бокал.
 Бриггс смущенно откашлялся и неловко взмахнул бумагами, с которыми так и не расстался ни на минуту.
 – Прикажете мне вернуться со всем этим, когда вам станет лучше, милорд?
 – Нет. Останься. – Ридли сорвал с себя салфетку и потянулся за бокалом. – Это ведь не займет много времени, верно, девка?
 – Нет. Но на вашем месте я бы поставила поближе тазик.
 Хозяин мрачно улыбнулся и пообещал, кивнув на внутреннюю дверь:
 – Когда понадобится, я просто удалюсь вон туда, в мою гардеробную. Тем самым лишу тебя удовольствия созерцать свои мучения.
 – Мне никогда не доставляли удовольствия ничьи мучения, – резко возразила она. – Я хотела пойти на кухню и попросить, чтобы для вас приготовили горячего бульону и сухарей. – И девушка неприязненно уставилась на бутылку с джином, постоянно находившуюся под рукой у виконта благодаря стараниям верного Рама. Уж не собирался ли он возобновить пьянство ровно с той минуты, как ему полегчает? – Вам пойдет на пользу строгая диета, хотя бы в течение этого дня, – многозначительно добавила Аллегра. Не дождалась ответа, проглотила свой гнев при виде столь дурацкого способа самоубийства, присела в реверансе и вышла.
 Холодный, грозный и надменный голос виконта остановил девушку на полпути:
 – Разве я позволил тебе уйти, девка? Черт побери, потрудись остаться, пока не отпустят!
 Аллегра, у которой испуганно екнуло сердце, послушно повернулась.
 Так и есть: Ридли успел вскочить с кресла и теперь навис над ней всей своей мощью.
 – Ты что это о себе возомнила? – разъяренно вопрошал хозяин. Его мрачные, гневные глаза прожигали бедняжку насквозь. – Останешься здесь. Если эта отрава подействует – так и быть, я прощу твои наглые замашки. Только тогда ты сможешь пойти в кухню и распорядиться насчет моей диеты на этот день. Но если не подействует… На чем мы там остановились? На розгах? Или кипящем масле?
 Несмотря на то что высокая, широкоплечая фигура и дьявольское пламя, полыхавшее во взгляде Грея Ридли, не могли не внушать страха, Аллегра начала сомневаться: кусается эта собака или только лает? О, на словах он был готов действительно сварить ее живьем в кипящем масле! Однако сквайр Прингл давно бы вышиб ей мозги лишь за малую толику того, что она успела наговорить новому хозяину.
 Аллегра отважно вздернула подбородок. Он смотрел на нее с прежней угрозой. В конце концов пришлось все же уступить грубой силе, она потупилась и пробормотала:
 – Я уверена, что питье подействует, и очень быстро, милорд.
 К ее удивлению, Ридли рассмеялся.
 – Какая непоследовательность! То мы тверже камня, то податливы как воск! Хотел бы я знать, кем ты меня воображаешь на самом деле?
 Она улыбнулась как можно шире. Этот дьявол ни за что не добьется от Аллегры лишних слов, которые можно будет пустить в ход против нее же!
 – Чем скорее вы примете микстуру, милорд, тем быстрее вам полегчает.
 – И то верно. – Он пригубил питье, скривился и зажмурился. Потом набрал полную грудь воздуха, якобы для придания себе пущей храбрости, и осушил бокал единым махом. Тут же его передернуло. Ридли выругался, вытаращил глаза и брезгливо оттопырил губы. – Ты что, не могла сделать его хоть немного лучше на вкус?
 – Могла, – ответила девушка с холодной улыбкой. При этом она старательно избегала взгляда Бриггса, в котором читалась отчаянная мольба не будить лиха.
 Ридли сжал огромные кулачища, густые темные брови грозно сошлись у него на переносице.
 – Ну, черт побери, – разъяренный виконт метался из угла в угол тесной комнаты, не находя себе места от ярости, – теперь ты уже не отвертишься от наказания! Я не собираюсь сносить дерзости и капризы маленькой негодяйки, у которой нет ни совести, ни ума быть благодарной за то, что ей спасли жизнь! Стоило позволить Кромптону спустить с тебя шкуру живьем – тогда не пришлось бы терпеть грубости, не говоря уже о том, что меня сейчас вывернет наизнанку от твоего питья! Клянусь небесами, я тебя… Ох, кровь Господня! – У него забулькало в горле, он поперхнулся, схватился руками за живот и метнулся в гардеробную, по пятам сопровождаемый Рамом. Через миг оттуда донеслись совершенно определенные звуки: Ридли тошнило. Бриггс наконец-то осмелился взглянуть на Аллегру и вполголоса спросил: – Ты что, совсем рехнулась?
 Та лишь беспомощно вздохнула. Она сама не понимала, что дергает ее за язык в присутствии Ридли. До сих пор ей всегда удавалось держаться в рамках повиновения: интуиция подсказывала, когда проще покориться воле хозяина, чем лезть на рожон.
 – Похоже на то, мистер Бриггс.
 – Ну, во всяком случае, еще не все потеряно, его можно смягчить. Я ни разу не видел, чтобы он бил слуг, несмотря па все эти вспышки. А уж тем более служанок. – Управляющий неуверенно улыбнулся. – Впрочем, что-то всегда происходит в первый раз. А тебе, кажется, удалось не па шутку его разозлить. Умнее всего было бы впредь держаться от него как можно дальше и следить за своими манерами, когда он рядом. Не открывай рта, пока тебя не спросят. Имей терпение дождаться, пока он разрешит тебе уйти. И, ради всего святого, прикуси свой острый язычок!
 Тем временем возня в гардеробной стихла. Через несколько минут в кабинет неверной походкой вошел Ридли и повалился в кресло. Лицо виконта стало белее мела, однако в глазах появился живой блеск. Глянув сквозь Аллегру, как будто девушка была прозрачной, Грей улыбнулся Бриггсу:
 – Негодяйка по крайней мере обладает целительскими способностями. Это в некоторой степени извиняет ее наглость. Можешь вручить ей шиллинг за труды. Ну, что там у тебя за бумаги?
 Аллегра молча ждала, пока Бриггс передавал содержание корреспонденции: судя по всему, она пришла от лондонского секретаря лорда Ридли. То, что ей положено терпеть, пока Ридли не будет угодно вспомнить про нее и отпустить на все четыре стороны, подразумевалось само собой. Вполне возможно, что унижение, испытываемое человеком, которого игнорируют и считают не лучше какого-нибудь стула, должно было стать своего рода наказанием. Если только хозяин не додумался до чего-нибудь похуже. Она сердито прикусила губу. Есть у нее фамильное терпение Бэньярдов или нет – было бы намного легче, если бы ей быстро надрали уши и выставили вместо бесконечного ожидания и догадок. И страха.
 – Если вы ознакомитесь с содержанием вот этого письма, милорд, – забубнил Бриггс, протягивая исписанные листы бумаги, – то поймете, что продажа участка земли в Виндзоре принесет немалый барыш.
 – Я верю тебе на слово, – вяло отмахнулся от бумаг Ридли. – Гиффорд согласен, что продажа земли – разумный поступок?
 – Да. Он уверен, что цена на нее больше не поднимется. А сама земля никудышная.
 – Ну так продавайте. Пусть Гиффорд пришлет мне бумаги на подпись. – Он рассмеялся – негромко, язвительно и равнодушно повел плечами: – И насколько богаче я стану, Бриггс?
 – По моим подсчетам, чистая прибыль составит примерно две тысячи фунтов. Вполне прилично. – Мягкие серые глаза Бриггса потемнели от каких-то потаенных мыслей.
 – Наплевать. Это всего лишь деньги. – Ридли всмотрелся в лицо управляющего и снова засмеялся. – Что, Бриггс, я так и буду для тебя вечным поводом для разочарований? Лишь потому, что равнодушен к своему богатству, тогда как ты – истинный, благородный дворянин – не имеешь ни гроша?
 Аллегра слышала, как Бриггс скрипнул зубами. Наконец он овладел собой и ответил сдавленным голосом:
 – Я вполне доволен своей жизнью, милорд.
 – Бриггс, ты несчастный враль, вот ты кто! Вынужден служить у такого, как я, и вполне доволен? В то время как имеешь полное право обзавестись собственным домом, женой и семейством, если бы только было на что их содержать?
 – Я смиренно принимаю то, что ниспослал мне Господь в этой жизни, милорд. – Вид у Бриггса был такой, словно он мучается от физической боли. Аллегра предпринимала героические попытки удержаться на месте, а не ринуться очертя голову в бой на защиту управляющего от несправедливых, нечестных нападок Ридли. А тот продолжал, презрительно кривя губы:
 – Достойный ответ достойного джентльмена. Однако ты жил бы намного лучше, если бы твой брат сподобился внезапно помереть и оставить тебе наследство и титул. Как, к примеру, поступил мой брат по отношению ко мне. Но в конце концов даже сейчас тебе ничто не помешает взять в жены богатую девицу, как это сделал я. Тогда ты был бы обеспечен и мог бы вести беззаботную жизнь. Совершенно беззаботную, – горько повторил Ридли, словно обращался па сей раз сам к себе. С мрачной ухмылкой он потянулся к бутылке с джином и надолго припал к ее горлышку.
 Бриггс поклонился подчеркнуто вежливо. Его юное лицо хранило следы подавленного гнева и отчаяния.
 – С вашего позволения, милорд. Я сию же минуту составлю письмо Гиффорду. – Он снова поклонился и поспешил выйти из кабинета.
 Аллегра застыла как изваяние, вне себя от ярости. Так издеваться над Бриггсом…
 Однако Ридли по-прежнему не обращал на девушку внимания. Он встал и потянулся – лениво, вальяжно. Распустил завязки на изорванной рубашке и снял ее. На его руках, поросших темным густым волосом, при каждом движении перекатывались мощные мускулы, а в широком развороте плеч и прямой спине чувствовалась огромная сила.
 – Подай мне одежду, Рам, – велел виконт ждавшему в молчании камердинеру. – Я чувствую себя оборванцем. – Тут он резко развернулся и пронзил Аллегру взглядом. – Ну? – грозно промолвил Ридли.
 Девушка чуть не вскрикнула от испуга. Чего он хочет? Чтобы она поскорее ушла? Или чтобы осталась и была наказана им самим? Чтобы молила о пощаде или – Боже, только не это – стояла как вкопанная, пока он будет раздеваться догола, меняя платье?!
 – Не понимаю, что вам угодно, милорд, – несмело промолвила Аллегра.
 – Что ты думаешь в эту минуту? Мне надобно это знать.
 – Ничего, милорд, – соврала девушка, отводя глаза в сторону.
 – Черт побери, перестань оскорблять меня новой ложью! – рявкнул виконт. – Ты прячешь глаза, потому что они говорят сами за себя. И я желаю знать, что ты думаешь. Будь откровенна. Это моя воля.
 Аллегра немного поколебалась, но все же отважно посмотрела на виконта.
 – Ну что ж. Мистер Бриггс – хороший человек.
 – Таков он есть.
 – А вы – его хозяин. И можете говорить и делать все, что заблагорассудится.
 – Конечно, могу. – Он пожал плечами и устало прищурился. – Эту привилегию у меня не отнимешь.
 Она и сама не знала, что разозлило ее больше – это вот непробиваемое равнодушие или вспыхнувшее с новой силой сострадание к Бриггсу, получившему в ее присутствии столь предательские удары. В глазах вскипели злые слезы. Девушка махнула рукой в сторону коллекции кинжалов на стене.
 – Вам вряд ли понадобится вся эта груда оружия, – прерывающимся от избытка чувств голосом выпалила Аллегра – Поскольку вы научились наносить раны гораздо более жестоким и болезненным способом. С помощью слов. Таких слов, от которых разбивается сердце любого, кто встретится вам на пути. И за это я вас презираю. – Девушка раздраженно смахнула рукой упрямо набежавшие слезы. – Вот что я думаю в эту минуту, милорд.
 Он угрожающе шагнул вперед, моментально побагровев от гнева. На какой-то ужасный миг Аллегре показалось, что из нее сейчас вышибут дух. Но Ридли развернулся и грохнул кулаками по изящному резному столику. Тот рассыпался на куски.
 – Вон отсюда, девка, – процедил Грей и тут же обратился к камердинеру: – Рам, я еду в Ладлоу, немедленно. Ты понял?
 Индиец кивнул. От Аллегры не укрылось, что было некое тайное послание, которым без слов обменялись эти двое. Безусловно, сэр Грейстон. Я сию же секунду прикажу седлать лошадь.
 – Но как же ваша встреча с попечителем в Ньютоне?
 – Не сегодня. – Ридли покачал головой и с неожиданным стоном закрыл лицо ладонями. Когда он заговорил вновь, его голос звучал глухо и был полон тоски: – Господь свидетель, я должен поскорее побывать в Ладлоу. Иначе сойду с ума…




 Глава 5


 Грей Ридли в одних носках пробирался по темным коридорам, держа в неверной руке тусклую свечу. Он пребольно споткнулся о ножку невидимого стола и вполголоса выругался. То, что происходило сейчас, было чистым безумием, и это он прекрасно понимал – по крайней мере той частью своего разума, которая еще не полностью помутилась от джина.
 Правда, теперь Грей успел пожалеть, что так налегал на джин. Нынешний визит в Ладлоу был бальзамом для его души. Он принес ему мир – пусть и недолгий. Виконт вернулся в Бэньярд-Холл совсем поздно, поужинал с завидным для нынешнего его состояния аппетитом и заснул как младенец. И видел чистые, невинные и спокойные сны.
 Его разбудило пение соловья. Было около четырех часов, судя по тому, что луна уже закатилась. Пение удивительной птицы пробудило в нем множество непрошеных мыслей, роившихся в темноте просторной спальни. Соловьи редко поют в начале июля. Давно миновала весна и пора брачных трелей. Гнезда свиты, яйца отложены, и из них вылупились птенцы. Родители. Потомство. Все вместе, в одном гнезде, как предназначено природой.
 И конечно, перед его мысленным взором моментально появилась Руфь. И серое тело мертворожденного младенца, которого он прижимал к груди, обливаясь слезами. Мальчика. Сына. Малыша, который сейчас уже научился бы ходить, вместо того чтобы лежать рядом с матерью под гранитной плитой.
 В этот миг джин показался ему единственным способом согреться и утешиться в холодном, пустом мире.
 Спустя какое-то время он вспомнил про девушку. Странное, неукротимое создание. Огонь жизни так и пылал в ней, разбрасывая жаркие искры. Эти искры долетели и до Ридли, они обожгли его, несмотря на попытки остаться равнодушным. Он и не думал, что еще способен на какие-то чувства. Господь свидетель, он бежал от любых чувств. Он потратил уйму времени на то, чтобы оглушить свое сердце с помощью джина и уступчивых женщин. Чтобы возвести непроницаемую, глухую стену безразличия, дарившую ему хоть какой-то покой. И вот благодаря этой девчонке он вдруг ощутил ярость, причем не один и не два раза на протяжении последних дней. Неистовую, жгучую ярость – поразительное по глубине, страшное, непривычное для него, но, несомненно, человеческое чувство. И это ему совсем не понравилось.
 А эту девушку переполняли чувства – чистые, первозданные, неподвластные здравому смыслу. Господи Боже, она расплакалась лишь оттого, что он неласково поговорил с Бриггсом! Да что для нее Бриггс, чтобы так за него переживать?! И если уж на то пошло, кто такой для нее он сам? Вряд ли навязанный силой контракт, разрушивший все ее планы возмездия, мог служить поводом для хороших отношений. И все же от него не укрылось сострадание, мелькнувшее в ее взоре, когда она ухаживала за ним. Необъяснимо, но она сочувствовала Ридли, жалела его – заслуживал он того или нет.
 Даже ее ненависть к Уикхэму была неудержимой, безграничной, что бы он там ни натворил. Хотя, конечно, Ридли мог предположить, что Том Уикхэм ее обесчестил. Вполне обычная история. И случилась она скорее всего в Колониях, откуда явилась эта девица. Ридли слышал, что Уикхэм какое-то время работал в Америке на Вест-Индскую компанию. Но с тех пор, несомненно, прошло немало лет, раз она успела забыть, как выглядит Уикхэм, и набросилась в тот день на него. Столько лет – и все же ее ненависть ничуть не остыла. Это сбивало Ридли с толку и в то же время привораживало. Вся эта страсть, все это пламя. Просто пылающий негодованием снаряд, да и только. Как она собирается жить с этим, если не сумеет обуздать свои чувства?
 Окно в конце коридора светилось бледным преддверием зари. Как только взойдет солнце, особняк оживет, повсюду начнут сновать слуги. Было бы безумием дать застать себя в этом месте.
 Но впрочем… какого черта? Он уже слишком далеко зашел. И ему необходимо ее видеть. Его влекло к ней, как мотылька к пламени свечи. И что такое он в ней увидел? Свою погибель? А может, спасение? Он и сам не знал толком. Ясно было лишь одно: она приворожила его с самой первой минуты, едва он заглянул в ее темные, полные горя глаза.
 Вот и черная лестница, по которой слуги поднимаются в свои каморки на чердаке. Ее комната как раз у лестничной площадки. Ридли тихонько хихикнул. Миссис Ратледж словно предугадала ход его мыслей, когда подбирала комнату для новой служанки. Собственно говоря, не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы заметить интерес хозяина к этой особе – это не было секретом ни для кого в Бэньярд-Холле. А Аллегра к тому же отличалась несравненной красотой, от которой у всякого мужчины захватывало дух, и дивным телом, так и звавшим к любви.
 И он желал ее – это было несомненно. Но в отличие от череды платных шлюх и уступчивых горничных, которые согревали его постель после кончины Руфи, в этом случае он жаждал чего-то большего, чем просто развлечение на одну ночь. Как ни глупо это выглядело, но ему вдруг приспичило, чтобы именно она, и только она, принесла весь свой пыл, всю страсть и силу на алтарь их любви. И ради этого Ридли был готов подождать, пока не сумеет вскружить ей голову, распалить и раздразнить настолько, что она будет думать только о нем. Пока не признается в том, что не укрылось от его внимания – своей слабости к нему, Грею, к его ласкам и поцелуям. Как бы упорно ни пыталась она это отрицать – даже перед собой.
 Когда Грей пробрался в ее комнату и поставил свечу на пол, Аллегра спала на боку, свернувшись клубком. Ночь выдалась душная, девушка скинула во сне одеяло и теперь лежала, подогнув ноги к животу и подсунув под щеку ладонь. Почему-то она напомнила Грею котенка – маленького, пушистого и трогательно милого. При одном взгляде на нее в нем вновь всколыхнулось желание.
 Волосы цвета воронова крыла были заплетены в простую косу, и теперь она казалась темным мостом, разделявшим загорелую кожу щек и более бледную, нежную на плечах. Ворот ночной рубашки развязался, она сползла с округлых плеч и слегка приоткрыла заманчиво белевшую пышную грудь. Грей машинально провел рукой по губам, словно томимый жаждой, и осторожно присел на край постели. Девушка со вдохом повернулась на живот, выпрямила ноги и потянулась, совсем как котенок, который сейчас заснет снова. Подол рубашки приподнялся, явив взору виконта тугие, округлые ягодицы; длинные стройные ноги обнажились – они так и манили к себе. В мягкой ямке под коленом билась жилка.
 У Ридли захватило дух, в ушах гулко зашумела кровь. Аллегра возбуждала, она была желанна так, как ни одна женщина в мире. Такая чистая, такая ароматная и свежая – ни дать ни взять спелый летний плод, который сам просится, чтобы его отведали. Грей сгорал от желания схватить ее в охапку, чтобы прижать к себе, чтобы ласкать каждый дюйм итого дивного, восхитительного тела. Чтобы от его трепетных ласк она проснулась. И чтобы…
 Он ошалело потряс головой. Нет! В эту ночь он определенно переусердствовал с джином. Взять ее силой, против воли? Нет, Грей еще не пал так низко. Он пьян, но не настолько, чтобы пытаться насильничать. Потом ему не хватит целого моря джина, чтобы смыть этот грех, если все же он сделает такую глупость. И он напомнил себе, что пришел в эту комнату всего лишь ради пары поцелуев. Просто на это губах все еще остался свежий вкус ее рта. Он осторожно оперся обеими руками на кровать, карауля миг, когда Аллегра проснется. Удовлетворенно улыбнулся, наклонился и жадно приник губами к пушистым завиткам у нее на шее. Она почувствовала, что кто-то целует ее. Ласково целует шею, плечи, щеку, чувствительную ямку возле ушка. Аллегра затрепетала от восторга. Какой чудесный сон: странный, необычный, захватывающий! Он совсем не походил на холодную, жестокую реальность, и девушка помолилась, чтобы этот сон длился вечно. С еле слышным томным стоном, больше напоминавшим мурлыканье, она шевельнулась под его нежным натиском. И тут же ее ног коснулась горячая рука, ласкавшая шелковистую кожу. Она скользнула выше, легла на ягодицы и легонько их сжала. Аллегра вздрогнула. Ах, какой прекрасный сон! Как приятно эта рука гладит ей спину! Несмотря на то что даже под тканью рубашки прикосновения кажутся болезненными в тех местах, где кожу задел кнут Кромптона. Кнут Кромптона?! Боже милостивый, да ведь это никакой не сон! Аллегра заморгала, стараясь поскорее сбросить оцепенение, повернуться и сесть. Но вместо этого вдруг обнаружила, что ее схватили за руки, прижали к кровати, а сверху навалилось чье-то тяжелое тело. Над головой раздался тихий смех.
 – А я все гадал, скоро ли ты проснешься, – промолвил кто-то с издевкой. – Не то чтобы это было мне так уж неприятно, отнюдь нет…
 – Ридли! – выкрикнула она, удивленная и напуганная в равной мере. Чертыхнулась и принялась дико биться, стараясь скинуть с себя его руки.
 Остатки сна развеялись, и оттого грозившая ей опасность показалась еще ужаснее. Девушка перекатывала голову по подушке, напрягаясь что было мочи, и все без толку. Ей не удалось даже развернуться настолько, чтобы увидеть его лицо. Наверняка он ухмыляется от уха до уха, этот похотливый дьявол!
 – Будь ты проклят, мерзавец! – воскликнула Аллегра, в бессильной ярости молотя пятками по постели.
 – Успокойся, – велел он. – Сила на моей стороне, и ты это знаешь.
 По тому, как невнятно Ридли выговаривал слова, можно было догадаться, что он пьян. Она снова забилась.
 – Трусливый насильник! Отпусти меня!
 – Ну что ж, бейся, пока не надоест, – засмеялся он. – Только учти: с каждым рывком твоя рубашка задирается все выше. Тебе эта борьба ничего не дает, зато радует мой взор. Мне всегда казалось, что самая соблазнительная часть женского тела – это та, что пониже спины. Такие дивные круглые холмики с ямочками. Просто глаз не оторвать.
 Аллегра охнула, вспомнив, что испытала, когда он гладил ее ягодицы. И снова чертыхнулась, проклиная свое предательское тело, его беззащитность перед столь непристойной лаской. Она почувствовала, что к лицу прихлынула кровь, и попыталась поглубже зарыться в подушку, чтобы спрятать этот румянец.
 – Ах, какие очаровательные розы на щечках! – хихикнул Ридли. – А ведь я ничего такого не сказал, просто признался, что люблю, когда у женщины есть ямочки в определенных местах. А у тебя они есть?
 – Вы надеетесь выяснить это сами нынче утром? – в отчаянии спросила она, чувствуя себя совершенно беспомощной. Наверное, точно так же чувствовала себя мама перед сквайром Принглом. – Значит, все обещания – пьяный бред, и не больше? И вы решили взять меня силой?
 – Вовсе нет. Мне угодно увидеть твою покорность, и я не передумал. Но ведь ты пробралась ко мне в комнату, чтобы подглядеть, как я сплю. Прошлым утром. И я собрался ответить тем же. А потом понял, что не смогу просто стоять и любоваться, и позволил себе еще один шаг. Признайся, что это не худший способ проснуться, верно? Когда тебя покрывают нежными поцелуями? – И он легонько коснулся губами мягкого плечика.
 Аллегра дернулась, безуспешно пытаясь его скинуть.
 – Чума тебя забери, шелудивый пес! – Было безумием обращаться к хозяину в таком тоне, однако волной ярости смыло не только страх, но и простой здравый смысл.
 – Почему ты так упрямишься? Боишься не устоять перед моим обаянием? – В его голосе слышалась явная издевка.
 – Нет, черт побери, ни за что! – выкрикнула она.
 – Ну так подари мне парочку поцелуев – без лишних хлопот. И я сразу уберусь восвояси.
 До Аллегры наконец дошло, что больше всего ему доставляет удовольствие вот так ее дразнить, доводить до исступления своими шуточками. Конечно, такой тип не заслуживал доверия. Однако какое-то шестое чувство твердило Аллегре, что ей не грозит изнасилование, как и пообещал Ридли. По крайней мере если она не слишком разъярит его, пытаясь вырваться. А может, и вправду уступить, пусть поцелует ее разок? Чем скорее он получит то, чего хочет, тем скорее оставит ее в покое. Обреченно вздохнув, девушка покорно затихла.
 – Что ж, извольте, милорд. Я не в силах с вами бороться.
 Аллегра ждала, когда же ее вновь коснутся горячие губы. Но вместо этого Грей, все еще не выпуская ее рук, свел пальцы так, что они дотронулись до ее маленьких ладошек. И стал тихонько гладить, осторожно, самыми кончиками пальцев, отчего по всему телу побежали мурашки – поразительное, непривычное чувство. Боже упаси! Как она может быть такой слабой, такой уступчивой? Аллегра зажмурилась и отвернулась. Ридли не должен видеть, что проникнуть сквозь ее защиту не представляет никакого труда. А когда он наконец наклонился и мягкие губы коснулись шеи и плеч девушки, ей оставалось лишь молиться, чтобы он не заметил, как от его ласки трепещет все внутри.
 – Вы еще не закончили, милорд? – осведомилась Аллегра, стараясь говорить как можно равнодушнее. Но тут же снова беспомощно прикусила губу и зарылась головой в подушку.
 Он рассмеялся: еще бы, от негодяя не укрылась ее слабость!
 – Милая Аллегра. У тебя просто очаровательные ушки. Они как две золотистые раковинки. Или как нежные спелые абрикосы, слегка порозовевшие под солнцем. А за ушками, там, куда солнцу никогда не добраться… бледные полукружия двух маленьких лун, прохладных и соблазнительных.
 Девушка чуть не охнула от удовольствия, когда он еле слышно притронулся губами к ушку: робкое дыхание, бархатные прикосновения щекотали, заставляли оживать и дрожать от возбуждения каждый изгиб, каждую впадинку чувствительной раковины. Захваченная врасплох его искусством обольстителя, она не в силах была противостоять столь сладостной пытке. Не поддаться нежной ласке его губ. Что она знала до сих пор? Похотливые, слюнявые губы молодчиков из Чарлстона – отвратительно алчные, грубые, равнодушные… За свои жалкие гроши они желали урвать лишний поцелуй – и только. В то время как Ридли добивался от нее полной отдачи. Судя по всему, ему не жаль было ни времени, ни стараний, дабы сделать ее своей добровольной игрушкой.
 – Тебе нравится это, не так ли? – прошептал он. Вкрадчивый голос совращал не меньше, чем ласковые губы. – Твое тело охвачено сладкой истомой? Груди налились тяжестью, их терзает неутолимый голод. Твои груди просто прекрасны. Я наклонюсь над ними и буду ласкать их и целовать… Теперь и ты представляешь это, верно? Как мои губы касаются твоих сосков…
 О да, она успела представить себе это и многое другое. Впервые в жизни девушка столь отчетливо ощущала каждую часть своего тела, после того как Ридли напомнил, что у нее вообще есть тело. Новые, ошеломительные ощущения переполняли ее существо: налитая, упругая тяжесть грудей, безжалостно вмятых в, жесткий тюфяк, гулкое биение сердца, непонятный, возбуждающий трепет, пробегавший по всем членам. Аллегра застонала от отчаяния. Эта пытка выше ее сил. Она всего лишь человек.
 – Ради Бога… перестаньте! – вскричала девушка наконец.
 Виконт рассмеялся безумным, пьяным хохотом и отпустил ее руки.
 – По-моему, ты будешь чрезвычайно легким объектом для соблазнения.
 Мерзавец, он еще издевается над ее слабостью! Слезы брызнули из глаз против ее воли.
 – Вы дьявол! – выпалила Аллегра, подавляя рыдания. Кое-как повернулась и села в постели. А потом с ужасом посмотрела на себя. Боже милостивый! Сколько еще унижений предстоит ей вытерпеть в это утро? Как назло ночная рубашка совсем соскользнула с плеча и выставила напоказ грудь. Она готова была сгореть со стыда.
 Но прежде чем Аллегра успела сделать это сама, Ридли протянул руку и поправил рубашку – так что теперь девичьи прелести были более или менее прикрыты. После чего встал и отвесил поклон – издевательский, небрежный поклон «истинного кавалера».
 – Желаю приятно провести утро, – промолвил он и покинул комнату.
 Бедняжку колотил такой озноб, что сотрясалась и скрипела вся кровать. Ридли пообещал, что соблазнит ее, что заманит в свою постель. Пообещал, что ему не придется брать ее силой. Да и зачем ему прибегать к силе? Он прекрасно понял еще с той первой, памятной минуты в тесной гостиной возле кухни, когда гладил ее по спине, что она беззащитна перед его ласками и поцелуями. И оттого была еще больше противна сама себе. Девушка сердито провела рукой по мокрому от слез лицу. Ничтожная дура! «Кому придет в голову брать тебя силой, когда ты сама готова пойти на поводу у собственной слабости?!»
 Внезапно ей подумалось, что в чем-то оно и к лучшему, что на свете больше не осталось никого из Бэньярдов. Надо же, какой стыд: столько торчать в Англии и ни на шаг не приблизить возмездие за их гибель! Позволить какому-то пьяному охотнику до юбок заставить ее позабыть, что нужно просто набраться фамильного терпения и переждать злополучный год, как она сделала раньше, угодив на гораздо больший срок в лапы Хаммер Прингл. Аллегра дождется, пока наступит ее час, и тогда оправдает наконец свое существование. Она не сомневалась, что Господу было угодно сохранить ей жизнь только с этой целью. Чтобы сделать орудием уничтожения Уикхэмов.
 А все остальное в этом мире – счастье, житейские радости, покой, наслаждение от дьявольских поцелуев этого Ридли – не более чем болезненные попытки потешить самое себя.
 Поднявшись на цыпочки, Аллегра кое-как дотянулась до самой верхней полки. Даже с помощью высокого табурета она едва сумела добраться до дальнего угла. Метелкой из перьев новоиспеченная буфетчица смела пыль, положила метелку на полку пониже – и дочиста протерла угол влажной тряпкой, которую держала наготове в другой руке.
 В который уже раз при виде царившего здесь запустения Аллегра недовольно прищелкнула языком. Судя по датам на пожелтевших этикетках, в Бэньярд-Холле не было толковой буфетчицы с тех самых пор, как Уикхэм год назад продал поместье Ридли. А вся эта пыль и грязь только подтверждали ее догадку. Все утро она провела за уборкой, чистила, скребла и мыла. Более или менее пригодные к употреблению порошки и экстракты Аллегра расставила на рабочем столе, постаравшись создать хоть какую-то видимость порядка. Может быть, до вечера ей удастся еще раз перебрать эту кучу и наклеить новые ярлычки.
 Привыкшей к работе девушке доставляло удовольствие снова быть занятой каким-то делом. Морское путешествие из Чарлстона показалось Аллегре целой вечностью: у нее только и было развлечений, что копаться в горестном прошлом да лелеять свою ненависть к Уикхэмам. А напряженный рабочий ритм всегда приносил ей радость и душевный покой. Каким бы тяжким ни оказался труд, он помогал избавиться от мрачных назойливых мыслей. Аллегра перевела дух, переставила табурет к тем полкам, что уже протерла один раз, и снова прошлась по ним тряпкой. Как она ни старалась, в этот день даже утомительная работа не принесла блаженного забытья. Проползай с тряпкой хоть до полуночи – все равно из памяти не вытравишь то, как нынче утром к ней в комнату прокрался Ридли. Не дай Бог, а вдруг ему взбредет в голову проделывать это до тех пор, пока она не покорится?!
 – О Господи! – вскричала Аллегра от неожиданности и испуга и выронила тряпку. Сильные руки обхватили ее бедра и крепко стиснули. В следующий миг Аллегру опустили на пол, развернули, и она оказалась в железных объятиях Ридли.
 – Отпустите! – возмутилась девушка и тут же принялась вырываться.
 Он улыбался, глядя на нее сверху вниз. Его золотистые глаза светились коварством, как у кошки, хотя взгляд их был довольно рассеянным. Интересно, сколько джина он успел вылакать?
 – Милая Аллегра, – пробасил он и прижал ее напряженное, разгоряченное борьбой тело покрепче, – ты что, не в состоянии стоять смирно?
 Однако она решила, что на сей раз Ридли не добьется своего так запросто, как прежде. Одно дело быть застигнутой врасплох, не успев толком проснуться. Зато сейчас она прекрасно осознает происходящее. И постарается словом и делом как можно яснее дать понять, что не собирается потворствовать его прихотям. Может, тогда он образумится и сменит объект для приставаний, а ее оставит в покое. Аллегpa напряглась всем телом и придала лицу холодное и решительное выражение.
 – Вам угодно что-то в буфетной, милорд?
 – Что-то угодно? – ухмыльнулся Ридли. – Ну конечно. Мне угодно освежить твои воспоминания о том, чего не могу забыть я сам. И это мне угодно повторить. Тот дивный поцелуй, что достался мне недавно там, в кабинете.
 – Ни о чем подобном я не помню, милорд, – отчеканила Лллегра. – В моей памяти сохранился лишь весьма неприятный эпизод с поцелуем днем раньше, в лесу. Уж не его ли вы собрались повторить? Или все же отпустите меня?
 – Черт побери, удар что надо! – еще громче расхохотался Грей. – Ладно, за этот удачный ответ я дарую тебе свободу. – Он отпустил пленницу и полез в жилетный карман. – По правде сказать, я пришел, чтобы дать тебе вот это. – И он вытащил золотую монету. – Хотя ты наверняка но станешь ее брать и заявишь, что я пытаюсь тебя подкупить. Чтобы загладить недоразумение, имевшее место утром,? – язвительно добавил виконт.
 – А вот и нет, милорд. – Девушка взяла золотой и спрятала его в карман. – Я не настолько гордая, чтобы не брать денег. – Хотя голос Аллегры звучал холодно и безразлично, внутри у нее все тряслось от ярости. Он бессовестно издевается над людьми, а потом сует им деньги, как будто золотом можно вернуть поруганную честь. Позабыв об осторожности, она пустила в ход единственное доступное ей оружие – слово. – К тому же вряд ли это можно назвать попыткой подкупа. Скорее это вполне законное возмещение за беспокойство, причиненное мне вашим утренним визитом. – И Аллегра застыла, дерзко вздернув подбородок, готовая получить хозяйскую оплеуху.
 Но вместо этого Ридли улыбнулся и подошел поближе, пьяно покачиваясь.
 – Значит, то удовольствие, что ты испытала сама, можно считать просто подарком? – промурлыкал он. – Ведь то, что я делал, было тебе приятно. – От его глухого, многозначительного тона Аллегра обмякла, несмотря на унизительное напоминание о собственной слабости. В гневе она хотела было отвернуться, но ее решительно остановила твердая рука Ридли. – Ну что ж, получи еще один подарок. Вот. – И в ее ладонь лег ключ. – Это от твоей каморки. Отныне можешь больше не бояться непрошеных гостей.
 Казалось бы, так просто: заботливый хозяин печется о спокойном сне своих слуг. Нет, только не этот пьяный негодяй!
 – А второй такой же ключ припрятан у вас в кармане? – презрительно фыркнула она.
 – Нет. На что мне второй ключ? Я знаю, что рано или поздно ты сама примешь меня. И в прямом, и в переносном смысле. – При виде того как девушка раскраснелась от столь пошлого намека, Ридли издевательски рассмеялся.
 А на нее внезапно навалилась великая тяжесть, какая-то безысходность, ледяными тисками сдавившая сердце. Не было надежды на то, что ее оставят в покое. Аллегру будут преследовать по-прежнему, будут дразнить и мучить, пока она не возненавидит своего хозяина так же неистово, как ненавидят его остальные слуги. Или – что еще хуже – пока Аллегра не возненавидит самое себя, потому что не сможет устоять перед его искусством обольщения. Она не забыла, что вытворял с ее матерью сквайр Прингл. Но мать по крайней мере брали силой, ее вынудили против воли изображать шлюху. А как станет оправдываться перед собой Аллегра, если покорится Ридли? У нее вырвался тяжелый, обреченный вздох.
 – С вашего позволения, милорд, я бы хотела вернуться к работе. Буфетную нужно привести в порядок.
 С его лица мигом исчезла надменная улыбка. Болезненно сморщившись, он спросил:
 – Откуда этот горестный взор? Мы же только пошутили, не более. Все это болтовня, пустые слова. Во всяком случае, для меня. Или ты еще не научилась смеяться над жизнью?
 – Я получила от жизни совсем иные уроки, – ответила Аллегра, сморгнув невольные слезы.
 Впервые за все время его пьяный взгляд полностью сфокусировался на ее лице, как будто прозвучавшая в простой фразе горечь и боль задели какие-то струны в его душе. Грей протянул руку и потрогал прозрачные капли у нее на щеке. Он прикоснулся к ней осторожно, ласково, как любящий отец.
 – Поведай мне, милая Аллегра, – прошептал он, – откуда такое горе в твоих темных очах?
 Она уставилась на него в полной растерянности. Да что же это за человек, этот пьяный самодур, надменный, жестокий и безжалостный? Грей не заслужил ничего, кроме отвращения и ненависти. И тем не менее даже за столь краткое пребывание в доме Аллегра увидела не раз и не два под пьяной маской другого человека. Такого, который может ласково улыбнуться и погладить ее по заплаканной щеке. Такого, который отличается от известного всем Грея Ридли так же, как архангел Гавриил отличался бы от Люцифера. Такого, чьи хищные тигриные глаза могут моментально стать добрыми, сочувственными, скорбными от разделенной боли. Под взглядом этих глаз так хотелось распахнуть душу, излить свои тревоги и печали.
 Ее охватило бешеное желание прижаться к этой сильной, широкой груди, чтобы рассказать впервые в жизни обо всем, чтобы выплакать скопившийся за долгие годы океан слез. Столько лет ей пришлось бороться одной, ведь после маминой смерти у нее больше не было друзей. Наверное, именно потому она оказалась более уязвима для мимолетных проблесков человечности, нежели для умелых ласк Грея Ридли. А что гораздо вероятнее – потребность в человеческом сочувствии попросту заставила девушку вообразить, будто она и впрямь разглядела какие-то там проблески.
 – Милорд… – прошептала она, дрожа всем телом.
 – Лорд Ридли. Прошу прощения. – В дверях буфетной стоял Бриггс, и на его губах играла какая-то странная, рассеянная улыбка. – Я не хотел вам мешать, милорд. Но из Дидлбсри прибыл полковник Лэйн с той парой лошадей, что вы собирались купить. Может, осмотрите их сами еще раз, прежде чем я отсчитаю ему гинеи?
 Ридли недовольно поморщился и пожал плечами:
 – Бриггс, как по-твоему, он хочет меня надуть?
 – Этот господин прославился на всю округу тем, что втридорога торгует порченым товаром.
 – Найдется ли на этом свете хоть один честный человек? Или хотя бы просто добрый? – С язвительным смехом виконт поклонился своему слуге. – О, конечно, помимо вас, мистер Бриггс. Ах, как же я забыл. Вы у нас джентльмен по праву рождения и до мозга костей. И в таком случае должны отлично разбираться во многих вопросах, в том числе и породах и статях лошадей. Извольте решать самостоятельно. – Он уже было хотел отпустить Бриггса взмахом руки, но всмотрелся в его лицо и передумал. – Что-то еще?
 К несказанному удивлению Аллегры, на сей раз Бриггсу изменила его хваленая сдержанность. Он смущенно пробормотал:
 – Это вовсе не к спеху, милорд… Письмо…
 – Письмо? – надменно поднял брови Ридли. – Глядя на тебя, можно подумать, что это послание от самой судьбы. И кто же его прислал?
 – Глубокоуважаемый лорд Ричард Холфорд, маркиз, свидетельствует вам свое почтение вместе со своей сестрой, леди Дороти Мортимер, – провозгласил управляющий, причем на его бледных щеках проступил слабый румянец.
 Уж не ошиблась ли Аллегра, или его голос действительно дрогнул от звуков имени достойной леди?
 – Черт побери, – взревел Ридли. – Слюнтяи, дураки. Что им опять нужно?
 – Они желали бы нанести вам визит менее чем через две недели.
 – Проклятие, им все неймется! – Грей неистово грохнул кулаком по столу. – Сколько это выходит, три месяца… нет, четыре, с тех пор как они здесь были. Какого черта они снова ко мне цепляются? – Он рассеянно провел рукой по волосам. – Боже упаси меня от визитов старых друзей!
 – Лорд Холфорд сообщает, что сейчас находится в Лондоне. Они пытаются восстановить прежние связи, утраченные за годы пребывания в Индии. И насколько я смог судить, леди Дороти открыла для приемов городской особняк своего покойного мужа. Но им угодно оставить Лондон и насладиться покоем в своем поместье. Дабы избежать жарких месяцев в городской духоте.
 – Могли бы придумать более достойное извинение своему намерению совать нос в мои дела, – раздраженно фыркнул Ридли. – Как будто я не знаю, что Лондон ни в июле ни в августе не сравнится по духоте с Калькуттой. Или они вообразили, что у меня отшибло память? Ну, напиши им, чтобы не приезжали. Я не желаю их видеть.
 – Но, милорд, – с болью возразил Бриггс, вспыхнув до корней волос, – разве можно просто взять и сказать такой очаровательной даме, как леди Дороти, что ее не желают видеть? А также лорду Холфорду… Я имел в виду, он ведь считает себя вашим другом…
 – Бриггс, от твоей хваленой добропорядочности мне иногда становится просто тошно! Скажи им что угодно: что у меня выросла третья нога, что я превратился в чертову жабу. Дьявольщина, придумай же что-нибудь! Но я не желаю их снова видеть в Бэньярд-Холле! Наври им с три короба, если понадобится. А теперь пошел вон. И впредь потрудись сам управлться с такой ерундой, когда я занят.
 Мрачная мина Бриггса могла соперничать разве что со страдальческой гримасой Аллегры, когда управляющий чопорно поклонился и вышел из буфетной.
 – И в этом вы находите удовольствие, милорд? – прошептала она.
 Ридли, яростно сверкнув глазами, так рванул ее за ухо, что с губ девушки сорвался болезненный крик.
 – Я не давал тебе нынче позволения высказывать свое мнение вслух, – процедил он. – То, как я обращаюсь с Бриггсом, исключительно мое дело. Заруби это у себя на носу. Тем более что… – Железные пальцы все еще сжимали ее ухо, но на губах уже мелькнула равнодушная улыбка. – Тем более что я был с ним груб оттого, что он помешал мне остаться вдвоем с тобой. – Ридли отпустил ухо и погладил ее нежную кожу. – Очаровательно. Знаешь, я готов не только сократить срок твоей службы, но даже куплю тебе в ушки миленькие сережки, если ты согласишься… – Он умолк, но алчный, откровенный взгляд закончил фразу лучше всяких слов.
 Аллегра в ужасе отшатнулась. Как она могла хотя бы на миг вообразить, что под личиной этого чудовища скрывается человеческое существо?
 – Вы могли бы найти себе лучшее занятие, нежели без конца подвергать меня этим пыткам, милорд.
 – Ах, значит, это пытка? – осклабился Грей. – Ну так покорись ей, и все!
 У Аллегры уже не осталось сил для новой дуэли. Она устало вздохнула:
 – Ну почему именно я?
 – Бог его знает. – Ридли покачал головой, и его циничная улыбка сменилась искренней растерянностью. – Ты чрезвычайно странное создание. То и дело мне кажется, что мы встречались прежде. И что такого я углядел в тебе, почему меня так к тебе тянет?
 – Держу пари, потому же, почему вас тянет к любой другой женщине, – горько ответила она. – Вот и нашли бы себе другую, посговорчивее, а меня оставили бы в покое. – И она постаралась подкрепить свои слова прямым, холодным взором.
 На миг ее охватил страх, что хозяин взорвется от гнева. Но он просто расхохотался и небрежно пожал плечами:
 – Что ж, я подожду, пока ты сдашься сама. А сюда я пришел по делу. Ты умеешь составлять укрепляющие напитки?
 – Да, конечно, милорд. Я сказала об этом мистеру Бриггсу.
 – Ну и что бы ты могла предложить для меня? Мне бы хотелось отведать нынче вечером чего-нибудь приятного на вкус; Того, что способствовало бы пищеварению и прогнало бессонницу.
 Аллегра с сомнением смерила взглядом мощную фигуру. Даже невзирая на беспробудное пьянство, Ридли оставался здоровым как бык. И ему пристало отдавать предпочтение не каким-то там укрепляющим, но более хмельным напиткам и преследовать совершенно иные цели.
 – Чтобы приготовить что-то стоящее, мне потребуется не меньше двух дней. Я еще не успела проверить, работают ли эти перегонные кубы. Впрочем, если вам так не терпится выпить… – Не скрывая своего неодобрения, она указала рукой на заставленный бутылками рабочий стол: – Я нашла кое-какие настойки, которые готовила ваша прежняя буфетчица. Вот это, например. Вполне приличная водка. Правда, в нее можно было бы добавить поменьше гвоздики, но это даже придает некоторую пикантность. Состав моего укрепляющего будет зависеть от того, что я найду на вашем огороде. Или, на худой конец, успею вырастить сама. Прежде мне приходилось иметь дело только с травами Нового Света, и понадобится какое-то время, пока я выясню, чем могу пользоваться в Англии.
 – Хорошо, – согласно кивнул Грей. – Каждый вечер ты будешь являться в мою гостиную и приносить то, что приготовила за день.
 – Означает ли это, что мне придется оставаться до тех пор, пока вы не захмелеете настолько, чтобы идти спать? – уточнила Аллегра, вовсе не желая снова становиться свидетельницей его пьяных бесчинств.
 Однако Ридли решил истолковать вопрос так, как нравилось ему самому. Чувственные губы скривились в знакомой двусмысленной ухмылке.
 – Только если захочешь сама. Ты ведь захочешь? – При виде ее молчаливого гнева он рассмеялся. – Вполне красноречивый ответ.
 Аллегра пропустила все это мимо ушей. Может, так будет легче. Она вспомнила о прерванной уборке и налила воды в маленький тазик. Прополоскала тряпку и старательно выжала.
 – У вас есть еще какие-нибудь пожелания, милорд, или мне будет позволено вернуться к работе?
 – Да. Ты, несомненно, обладаешь способностями к врачеванию, и я проверил их на себе. Господь свидетель, именно ты помогла мне справиться с избытком кларета, – небрежно промолвил Грей. – Но сейчас я снова страдаю от боли. Страдаю в таком деликатном месте, что даже не решаюсь и сказать в каком. Однако эта боль лишает меня покоя. И я уверен, что вылечить ее сможешь ты одна.
 Несмотря на свои более чем скромные познания в анатомии человека, Аллегра прекрасно поняла, на что намекает Ридли. Она слышала, что неудовлетворенная похоть причиняет подчас настоящие физические страдания. Значит, этот развратный негодяй снова собирается к ней приставать. Уж не вздумает ли он еще и заголиться, чтобы продемонстрировать, где у него болит?
 – Вряд ли я в силах вам помочь, милорд, – отчеканила она.
 – Да неужели… – промолвил Ридли. Подойдя к ней вплотную, он облокотился на край рабочего стола, так что их глаза оказались на одном уровне. Живое золото его очей искрилось издевательским смехом и откровенным возбуждением. – Это мой язык, – тихо пояснил Ридли. – Он так и не зажил с тех пор. Взгляни сама. Мне больно, когда я делаю вот так. – Виконт не спеша облизнул нижнюю губу.
 Это выглядело не просто откровенно – это моментально распалило Аллегру настолько, что она едва справилась со вспышкой ответного желания, потрясшей все ее существо. А следом за желанием пришел гнев. Да как он смеет?!
 – Я вам не хирург, милорд, – прошипела девушка сквозь стиснутые зубы.
 – Но ты у нас такая талантливая. И поскольку именно твои действия причинили мне вред, будет вполне справедливо, если ты меня вылечишь. На этих полках наверняка найдется куча всяких снадобий. – И его язык снова прошелся по губам – влажный, розовый, невероятно чувственный. Его глаза затуманила неукротимая страсть.
 Аллегра не удержалась, охнула и задрожала всем телом. Похоже, он отлично изучил наиболее действенные способы раскалить ее добела. Черт бы побрал этого типа с его лукавыми выходками! Ну что ж, отлично, он сам напросился на взбучку. Она наклонилась поближе и сочувственно улыбнулась:
 – Пожалуй, милорд, я смогу найти для вас лекарство. – Аллегра даже коснулась кончиком пальца его языка. – Бедный, бедный язык! – пробормотала она. – Вот это избавит вас от боли. – Девушка зачерпнула полную ложку самой едкой соли, какую смогла найти на полках, и высыпала Грею в рот.
 Он поперхнулся и дико закашлялся, подскочив на месте и бешено сверкая глазами. Схватил кувшин с водой и вылил половину его содержимого себе в рот. А потом принялся сплевывать прямо на пол. Но вот наконец пришел черед Аллегры, и она не на шутку перепугалась при виде ярости, которая ясно читалась в хозяйском взоре.
 – Будь ты проклята! – взревел Ридли и что есть мочи ударил ее по лицу.
 Она отлетела назад, как тряпичная кукла. К счастью, за спиной оказался рабочий стол, и потому она не упала на пол.
 В тот же миг – и к превеликому изумлению самой Аллегры – ярость на лице Грея сменилась раскаянием. Он отвернулся, горестно поник и простонал:
 – Боже, Боже, что со мной? – Виконт сделал глубокий, прерывистый вдох и снова взглянул на Аллегру. Час от часу не легче: его лицо скривилось от язвительной, надменной, горькой улыбки. – Ну надо же! Да ты хуже любой заразы! Стоит коснуться тебя лишний раз – и пиши пропало, погибнешь в припадке неутоленной страсти. Как бы мне и впрямь не заболеть. Пожалуй, впредь стоит вести себя осторожнее.
 Ридли откупорил водку с пряностями, отпил изрядный глоток и заковылял к двери. При этом его качало так, словно он успел опьянеть еще сильнее за несколько последних минут. На пороге он задержался и еще раз ухмыльнулся на прощание, однако Аллегре показалось, что такие глаза бывают только у смертельно больных людей.
 – Просто диву даюсь, отчего ты до сих пор не отравила беднягу Уикхэма вместо того, чтобы тыкать в него кинжалом, – протяжно вымолвил Грей и удалился – живое воплощение мужского достоинства и превосходства, – оставив Аллегру морщиться от боли и растирать след от удара.
 – Проклинаю тебя от всей души, Ридли, – прошептала она. Интересно, удастся ли ей сохранить хотя бы крупицу из всей отпущенной Богом ненависти для мерзавца Уикхэма, когда кончится год этой ужасной службы?




 Глава 6


 Аллегра засыпала землей последнюю горсть семян, осторожно утрамбовала почву, выпрямилась и стряхнула с пальцев влажные жирные комки. Вообще-то время сева давно миновало, однако и нескольких теплых недель до осенних холодов хватит, чтобы собрать ароматические травы и для приготовления экстрактов, и для сушки на зиму.
 Прищурившись, девушка посмотрела на утреннее солнце. Его яркий диск обещал по-августовски жаркий день. Если повезет с погодой и дожди по-прежнему будут чередоваться с такими вот днями, то всходы не заставят себя ждать и будут достаточно дружными. А уж Аллегра найдет им применение. Имевшийся в Бэньярд-Холле огород был таким же запущенным, как и прочее хозяйство. Все здесь делалось через пень-колоду: в чистоте содержались лишь те комнаты, куда мог заглянуть хозяин, а повар не пытался разнообразить меню, подавая каждый вечер одно и то же мясное блюдо, кое-как приправленное скудными дарами с огорода. Печь на кухне дымила, а лакеи спали на ходу. Впрочем, что можно было требовать от слуг, чей хозяин только и делал, что слонялся по дому в полупьяном виде, на ходу прикладываясь к бутылке и поливая всех и вся издевками и бранью? Миссис Ратледж сидела у себя в кабинете да объедалась сладостями, и остальная челядь не отставала от экономки, проводя большую часть времени в праздности.
 Похоже, во всем поместье у одного Джонатана Бриггса еще сохранилось чувство долга. Но поскольку он отвечал за счета и за все хозяйство в целом: сданные в аренду фермы, парки, сады, конюшни с десятками лошадей и множеством карет, – ему приходилось и нажимать на миссис Ратледж, чтобы она хотя бы иногда вспоминала о своих прямых обязанностях. Кроме того, Ридли взвалил на Бриггса и работу личного секретаря.
 При мысли о Грее Ридли Аллегра сердито встряхнула головой. Да, Бриггсу не позавидуешь. Она провела в Бэньярд-Холле почти месяц и все больше убеждалась в том, что между этими двумя идет некая скрытая война – по крайней мере со стороны Ридли. Чем больше доброты и сочувствия выказывал Бриггс своему хозяину, тем больше оскорблений получал в награду. А следовавшая за тем компенсация в виде золота наверняка становилась еще более тяжким оскорблением щепетильному управляющему. Аллегра вздохнула. Как ни противно было наблюдать за мучениями, которым подвергался столь достойный джентльмен, она ничем не могла ему полочь.
 Слава Богу, что хотя бы романтический пыл Ридли поугас после памятной стычки в буфетной, хотя девушка по-прежнему держала дверь на запоре, укладываясь спать. Внутренний голос нашептывал ей, что Ридли боится: если не ее саму, то наверняка тех чувств, которые оживают в нем в ее присутствии. Скорее всего его нарочитая бесшабашность и разухабистость являлись позой. Или же щитом. И временами Аллегру одолевало любопытство: что же за человек прячется за этим щитом?
 Каждый вечер, повинуясь хозяйскому приказу, она являлась в его покои с новой порцией укрепляющего питья. Это могла быть коричная наливка, или настойка на мяте с полынью, или же барбадосская водка, приправленная апельсиновой и лимонной цедрой. Он пил все это молча, не замечая ее до той минуты, пока не отсылал прочь небрежным взмахом руки. Если укрепляющее приходилось ему по вкусу, на следующий день Аллегра получала пенни, если нет – фартинг.
 Соответственно ей следовало либо записать рецепт в книжечку, либо отказаться от него.
 Почти все время Ридли проводил в особняке, бесцельно слоняясь по его закоулкам в обнимку с бутылкой джина. Иногда, когда ему удавалось удержаться в седле, Грей катался верхом по парку. Диких сцен, подобных той, что испугала Аллегру до смерти в первый же вечер, больше не повторялось, и это немного утешало девушку. Равным образом в особняк больше не приглашались местные шлюхи – сие обстоятельство служило поводом для бесконечных пересудов в людской.
 На протяжении этого месяца Ридли совершил еще две загадочные поездки в Ладлоу. Загадочные, потому что возвращался оба раза совершенно трезвым, донельзя возбуждая любопытство челяди. Никто из слуг, даже такие пройдохи, как Верити или Барбара, не мог разнюхать, где он побывал. Хозяина не видели ни в одном из его излюбленных мест: в тавернах, борделях и даже оружейных лавках, где он искал новые экспонаты для своей коллекции кинжалов. Впрочем, Ладлоу недаром считался после Шребери самым большим городом в Шропширском графстве. Если человеку нужно было затеряться в нем, это не составило бы большого труда.
 – Аллегра!
 Девушка резко обернулась на окрик. Возле грядки, грозно сложив руки на груди, стояла миссис Ратледж, и лицо у нее было мрачнее тучи.
 Аллегра неловко присела в реверансе:
 – Мэм?
 – Ты что же о себе вообразила? Думаешь, если втерлась в любимицы к его милости да уговорила мистера Бриггса разрешить работать в буфетной, так и сам черт тебе не брат? Уж не собралась ли ты в один прекрасный день усесться на мое место, мисс Нахалка?
 – Я сделала что-то не так, мэм? – растерялась девушка, никак не ожидавшая такой атаки. Меньше всего на свете ей бы хотелось стать экономкой в этом доме. – Его милость был недоволен укрепляющим?
 – Да с чего ж ему быть недовольным? – двусмысленно осклабилась женщина. – Мы не слепые и видим, как ты таскаешься в хозяйские покои каждый вечер! Наверняка у тебя найдется что-нибудь «сладенькое», чтобы приправить его питье!
 – Это не так! – вскричала было Аллегра и тут же прикусила язык. Ну кто поверит ее словам, зная репутацию лорда Ридли?
 – Побереги свой пыл. Мне плевать на твои шуры-муры с его милостью. Ты не первая юбка, что вскружила ему голову, и, помяни мое слово, не последняя. Нет, мисс, я недовольна тобой и только тобой!
 – Я пренебрегала своими обязанностями, мэм? – Не станет же она придираться к цвету ее лица? Аллегра драила его все эти недели и, хотя так и не стала совершенно бледной из-за нежного природного румянца, выглядела намного женственнее, чем раньше, когда щеголяла колониальным загаром. – Чем я могла вызвать ваше недовольство, мэм?
 – Ты ведь ездила в прошлую пятницу в Ньютон, в аптеку и кружевную лавку?
 Аллегра кивнула, совершенно ошарашенная. Она уже не раз побывала в Ньютоне в поисках разных мелочей для своей буфетной и сочла вполне уместным предложить миссис Ратледж сделать покупки и для нее в ту последнюю поездку. Наверное, экономка только сейчас получила счета. Но никто не упрекнул бы Аллегру в расточительности: она приобретала лишь то, чего не смогла приготовить сама.
 – Мне показалось, что вы были довольны теми кружевами, которые я привезла для рубашек его милости. Разве они не подошли?
 – Я велела тебе делать покупки в лавке у мистера Булля, возле Хай-стрит.
 – Но… если вы взглянете на счет, то убедитесь, что у миссис Симпсон запросили намного меньше, а товар там гораздо лучше!
 – Ты должна была купить кружева у мистера Булля! – чуть не лопнула от злости экономка. И почему столько шума из-за ерунды?
 – И попусту потратить денежки его милости? – вспыхнула Аллегра. – Это не обрадовало бы мистера Бриггса, ведь он у нас сама бережливость!
 Выражение физиономии миссис Ратледж волшебным образом изменилось. На смену злобной гримасе пришла слащавая улыбка: ни дать ни взять жирная кошка, которая только что слопала птичку и теперь довольно облизывается. Она даже похлопала Аллегру по руке:
 – Ну-ну, девочка. Ты же не дура. И вовсе ни к чему бегать к мистеру Бриггсу. Он все равно заплатит столько, сколько написано в счетах. Зачем ему придираться к каждому пенни или докучать хозяину по пустякам? А благодаря привычкам его милости человек с головой на плечах никогда не останется без гроша за душой. Ведь если мистер Бриггс слишком гордый, чтобы не побрезговать разок-другой «подковать мула», это не значит, что и все вокруг не должны заботиться о собственной пользе или делиться с другими. Ты ведь понимаешь, о чем я толкую?
 Аллегра почувствовала себя круглой дурой: надо же, не понять столь очевидной вещи! Коль скоро управляющий не желает пачкать руки, слуги не брезгуют «подковать мула» сами – к примеру, с помощью фальшивых счетов. Судя по всему, в Бэньярд-Холле «ковали мула» все, кому не лень: начиная с миссис Ратледж и кончая последним лакеем, отправленным за покупками. Тем более что хозяйство в поместье было огромным и запутанным. Попробовала бы заниматься чем-то подобным ее мать, когда служила экономкой в Чарлстоне! Ее хозяин, сквайр Прингл, вел счет каждому пенни, что попадал в его сальные лапы! Миссис Ратледж улыбнулась Аллегре, как сообщнице:
 – Впредь будешь делать покупки там, где я скажу: глядишь, в день получки и тебе перепадет пара лишних монет! – По словам Верити, миссис Ратледж первой явилась на службу к лорду Ридли, когда тот купил поместье в прошлом году. Мистер Бриггс стал управляющим два месяца спустя. Аллегру часто удивляло, как безропотно сносит экономка нападки хозяина. Она была готова стерпеть любые унижения, но упорно цеплялась за свое место. А ведь эта женщина явно была скроена не по той мерке, что определяла характер достойного мистера Бриггса. Ну, теперь все встало на свои места: миссис Ратледж решила сколотить себе состояние, а до той поры ее ничто не выкурит из Бэньярд-Холла.
 И Аллегра тут же подумала, что ее это не должно волновать. Пусть Ридли сам решает свои проблемы, если он вообще на это сподобится. В чем она сильно сомневалась. Разве он сам не подал пример безнравственного употребления денег, пытаясь купить за них чью-то преданность? И если нерадивые слуги помогают пускать по ветру его богатство – что ей до того? И она решительно кивнула миссис Ратледж:
 – Непременно, мэм. Как скажете.
 Миссис Ратледж просияла и направилась к заднему крыльцу.
 – Ты не пожалеешь, если будешь во всем меня слушаться и не пытаться прыгнуть выше головы, – добавила она с ноткой зависти, которую тут же поспешила скрыть под благодушной улыбкой: – Между прочим, гости его милости все уши мне прожужжали о твоих талантах. Леди Дороти твердит, что никогда в жизни не пробовала таких вкусных марципанов, а лорд Холфорд уверен, что спасся от простуды только благодаря твоей водке, когда промок под дождем в прошлую пятницу.
 – Я рада, что сумела им угодить. – Действительно, должен же хоть кто-то в этом доме отнестись к гостям с уважением! За те две недели, что в Бэньярд-Холле находились Ричард Холфорд с сестрой, лорд Ридли распоясался окончательно. Он без конца придирался к Бриггсу, беспрестанно ругая управляющего за то, что тот не сумел отговорить эту пару явиться в гости. А их самих Грей демонстративно игнорировал, предоставляя развлекаться на свой страх и риск, тогда как он отсиживался у себя в кабинете, накачиваясь джином и горланя непристойные песни всякий раз, стоило леди Дороти пройти мимо его дверей по коридору. Только за обедом ему волей-неволей приходилось спускаться к столу и изображать из себя хозяина. После трапезы Ридли обычно приглашал их в гостиную или в кабинет, чтобы поиграть в карты и поупражняться в злословии.
 Тут Аллегра почувствовала, что краснеет от стыда. Ну почему ей приходится участвовать в этом безобразии: быть невольной свидетельницей унижений, которым Ридли подвергал своих гостей? Ведь каждый раз, подавая им укрепляющее, она вынуждена была оставаться в кабинете весь долгий вечер. И молча мучиться от негодования, слушая разглагольствования Ридли, который даже не был в состоянии говорить внятно.
 А когда господа садились за карты, Грей обыгрывал их без зазрения совести да еще издевался над их неудачами. У Аллегры не укладывалось в голове, что кто-то вообще мог добиваться дружбы такого чудовища.
 – Лорд Холфорд с сестрой – очаровательные люди, – горячо заявила она. – Почему бы нам не отнестись к ним с уважением?
 – И в самом деле почему? – промурлыкала миссис Ратледж. – По-прежнему делай им приятное, и тогда они расщедрятся на прощальные чаевые для всех нас. – Аллегре снова показалось, что жирная кошка вот-вот оближет свои усы: так увлеклась экономка мыслями о деньгах. А та вдруг сердито фыркнула: – Когда хозяину не по нраву приглашать в дом гостей, слугам остается сидеть на одном жалованье! Ну ладно, ступай к себе в буфетную, – повелительно взмахнула она рукой. – Нынче наверняка будет жаркий день. Постарайся составить такое укрепляющее, чтобы оно помогло его милости не слишком разбушеваться к вечеру.
 День действительно обещал быть жарким, во влажном воздухе трудно было дышать. После полудня на небе собрались кучевые облака, они все густели и темнели, предвещая грозу. Вечером, осторожно постучав в дверь хозяйского кабинета с очередной порцией укрепляющего на подносе, Аллегра еле держалась на ногах от усталости и духоты.
 Похоже, гости чувствовали себя не лучше. Леди Дороти Мортимер – изящное, нежное создание с мягкими каштановыми волосами и голубыми глазами – бесцельно бродила по комнате, как будто запертый в клетку зверь. То и дело она хмуро поглядывала на Ридли, готовая что-то сказать, но всякий раз молча отворачивалась и возобновляла свои метания. Ее брат, лорд Ричард Холфорд, сидел напротив Ридли за небольшим карточным столом, помещавшимся в центре комнаты. После каждого кона он с шумом хлопал колодой об стол и чертыхался. Наконец он не выдержал и пробормотал:
 – Проклятие, мне ни разу не пришла карта за весь вечер!
 – Ричард, – ответил Ридли, язвительно улыбаясь и подкрепляясь джином из неизменной бутылки, – если ты не умеешь играть, тебе не поможет никакая карта, хоть обвешайся с головы до ног кроличьими лапками! – Тут он поднял глаза и небрежно кивнул Аллегре: – Смотри-ка, к нам явилась наша прелестная буфетчица с новой дозой укрепляющего. Может, она поймает для тебя удачу. Если не с помощью своего эликсира, то с помощью улыбки. Поди сюда, Аллегра. Улыбнись нашему гостю.
 – Ради Бога, Грей, ты ведешь себя как пьяное отребье, – пробурчал лорд Холфорд, машинально перебирая кучку золотых монет на столе.
 – Что, задело за живое? А ну-ка, девица, встань ко мне поближе, чтобы Ричард мог видеть тебя во время игры! Тогда ты либо принесешь ему удачу, либо отвлечешь настолько, что я обдеру его как липку гораздо быстрее обычного!
 Аллегра скрипнула зубами: ядовитый ответ так и вертелся на языке. Угодно было лорду Холфорду обратить на нее внимание или нет – не дело Ридли об этом судачить!
 – Милорд желает, чтобы я сама налила укрепляющее? – холодно осведомилась она.
 Повинуясь приказу, Аллегра наполнила всем бокалы и встала там, где было велено. Холфорд страдальчески скривился и принялся нервно мешать колоду, старательно избегая встречаться с девушкой глазами. Игра возобновилась. Леди Дороти тем временем продолжала ходить взад-вперед. Иногда она брала с полки резную фигурку слона или тигра, бездумно вертела ее в руках и ставила на место. Аллегра слегка пошатнулась: она задыхалась в этой тесной комнате, насквозь пропахшей благовониями. Неужели этот ужасный вечер никогда не кончится?
 – Черт побери, Долли! – рявкнул ее брат. – Перестань метаться! Лучше сыграй с нами хотя бы круг.
 – Нет, – отрицательно покачала головой леди Дороти. – Извини, Дик. Я сама не своя сегодня. – Ее голос звучал мягко и мелодично. Она протянула руку над каминной полкой и сняла со стены один из кинжалов Ридли. Это был очень красивый клинок, с оправленной самоцветами рукояткой. – А я помню, как ты, Грей, хвастался им в Калькутте! Это подарок Бехарского набоба, правда? Вот только раньше ты вроде не увлекался кинжалами. – И она указала бледными пальчиками на увешанную сталью стену.
 Ридли отвечал ей мрачным взглядом, издевательски изогнув густую бровь.
 – Это моя новая причуда. Просто на случай, если в один прекрасный день вздумается свести счеты с жизнью!
 Брат с сестрой тревожно переглянулись. Холфорд решительно бросил карты и сказал:
 – Хватит притворяться! Грей, какого дьявола ты вынуждаешь нас делать вид, будто все по-прежнему? Умоляю тебя, вернись в Лондон. Открой снова Морган-хаус. Я отлично помню, как счастливо мы проводили там время. До той поры, пока вы с Руфью… – Он замолк, повинуясь жесту сестры.
 Ридли жадно схватил бокал с джином и осушил его залпом. Когда он наконец заговорил, его голос дрожал от боли:
 – Это было очень давно. В другой жизни. – Грей натужно засмеялся и повел плечами. – К тому же я без ума от Бэньярд-Холла, И одиночества. Ради которого он и был куплен.
 – Значит, ты искал одиночества? А может, спасения от самого себя?
 – Расскажи нам обо всем, что случилось, Грей! – всплеснула руками леди Дороти. – Это не может быть правдой – то, что говорят про тебя в Лондоне!
 – А почему бы и нет? – качнул головой Грей, нарочито небрежно полуприкрыв глаза. – Бедняжка Долли. Вечно ты стараешься видеть во всех только хорошее. Я помню, как подтрунивал Питер над своей мягкосердечной женой. А я тебя защищал. Но теперь мне кажется, что он был прав.
 – Может, даже к лучшему, что он умер прошлым летом от лихорадки, – прошептала леди Дороти, пряча в ладонях лицо. – Его сердце не выдержало бы – увидеть, какой ты сейчас.
 – Черт побери! – раздраженно выпалил Грей. – Нечего проливать по мне слезы, Долли! Ты уже не пятнадцатилетняя девчонка, влюбленная по уши в бравого вояку двадцати трех лет!
 – Я всегда относилась к тебе как к своему дорогому отважному брату! – Она подняла залитое слезами лицо.
 – Ну и дура! – отрезал он.
 Долли побелела как полотно от такой грубости. Она охнула, но постаралась взять себя в руки, вытерла слезы, набрала в грудь побольше воздуха и сказала:
 – Я очень устала. Надеюсь, вы меня простите. Грей… Дик… – И женщина поспешила выйти вон.
 Холфорд тут же вскочил, швырнул об пол свой бокал и выкрикнул:
 – Будь ты проклят, Грей, что за чертовщина с тобой творится? Твое пьянство, твои выходки… Разве ты не ви дишь, как убиваешь этим Долли?
 Грей со смаком потянулся и встал. Подошел к окну, распахнул сандаловые ставни и посмотрел в темноту. Где-то вдалеке рокотал гром.
 – Тебе не нравится здесь, Дик? Ну так уезжай. Бери свою Долли и уезжай. Господь свидетель, я вас сюда не звал. Изволь, я готов был понять ваш визит в марте. На обратном пути из Индии вы считали долгом вежливости остановиться у меня.
 – Вежливости?! – опешил Холфорд. – Да ведь мы хотели поддержать тебя. После несчастья с Руфью.
 – Ну а теперь? Новая порция поддержки? – рявкнул Ридли.
 Даже не видя его лица, Аллегра спиной ощущала волну холода, излучаемую пронзительными янтарными глазами.
 – Грей, – Холфорд подошел к другу и положил руку ему на плечо, – те небылицы, что мы слышали в Лондоне…
 – Они вас не касаются! – взорвался Ридли. – Отправляйся к себе в Ковентри и наслаждайся сельской жизнью в собственном поместье! А меня оставь в покое!
 – Грей, я тебя умоляю, – горестно скривился Холфорд, – поговори со мной. Мы же старинные друзья. Ты, я и Питер Мортимер. Как ты мог перечеркнуть все эти годы?
 Аллегра задыхалась, все плыло у нее перед глазами. Не хватало только хлопнуться в обморок. Не важно, породила ли его невыносимая духота, или долгое стояние в неподвижности, или подавленность от того, что приходится быть свидетельницей господской ссоры.
 – Пожалуйста, милорд, – прошептала девушка, – можно мне уйти? – Она двинулась было к двери, но покачнулась и едва не упала. Холфорд успел ее подхватить.
 – Спасибо, милорд, – пробормотала Аллегра, безуспешно стараясь восстановить равновесие. Ее взгляд приковало склоненное над ней лицо. Такие же голубые глаза, как у сестры, светились сочувствием. А еще он, похоже, не желал ее отпускать. За спиной рассмеялся Грей:
 – Так вот оно что? Должен предупредить тебя, Ричард! Если ты решил вкусить ее прелестей, то будь осторожен. Эта сучка еще и кусается!
 Холфорд тут же отступил и чопорно выпрямился.
 – Ступай к себе в комнату, девушка, – мягко промолвил он. – Уже поздно. А ты, наверное, устала. Что до тебя, Грей… – он отвесил Ридли надменный поклон, – то я оставляю тебя в компании с джином, раз он так тебе мил. А сам отправляюсь спать и непременно помолюсь, чтобы не видеть во сне прошлое, которое умерло.




 Глава 7


 – Можно войти? – Мягкий голос отвлек Аллегру от работы.
 Она отложила в сторону пестик и обернулась, приветливо улыбаясь.
 – Леди Дороти! Я всегда рада вас видеть! – промолвила девушка с вежливым реверансом.
 Молодая дама не спеша обошла всю буфетную, не пропустив ни одной мелочи. Утреннее солнце весело играло на сверкающих медных котелках, расставленных по полкам. Голосом, звеневшим от возбуждения, которое вряд ли могло быть вызвано восторгами по поводу запущенной буфетной, она воскликнула:
 – Как здесь мило!
 – Да, миледи. Мне тоже здесь нравится.
 – А какой приятный ветерок дует в окна! Я так обрадовалась, когда пошел дождь! Он развеял эту ужасную жару!
 Аллегра с любопытством следила за гостьей. Она металась по комнате, словно опаливший крылышки мотылек. Не похоже, что леди Дороти явилась сюда затем, чтобы обсуждать капризы погоды.
 – Я чем-то могу быть полезной, миледи?
 Леди Дороти замерла в нерешительности, но все же взглянула на Аллегру открыто. Ее глаза покраснели и опухли, а под ними залегли темные круги. Несмело улыбаясь, она сказала:
 – Это… это из-за глаз. Мне нужно какое-нибудь лекарство. Боюсь, что виновата погода.
 Аллегре тут же пришло в голову, что бедняжка скорее всего проплакала ночь напролет после сцены в кабинете у Ридли, Но не ее дело в это вмешиваться. И она согласилась:
 – Да, миледи. Это погода.
 Однако отвага леди Дороти быстро иссякла. Она рухнула на стул и выдохнула, прикрыв глаза рукой:
 – Или ужасное горе.
 Аллегра задумчиво глядела на несчастную женщину. Причиной этих слез является нечто скрытое, а не только то, что бросалось в глаза. Это было похоже на плач об утраченной дружбе – именно дружбе, а не любви: в этом Аллегра убедилась, посмотрев на них вчера.
 – Таков уж обычай у его милости. Не плачьте, миледи.
 – Отнюдь! Во всяком случае, он не был таким прежде. А теперь… теперь я и сама не знаю…
 – Возможно – вы уж простите мою дерзость, миледи, его милость изменился, когда умерла его жена. Он ее очень любил?
 – Он ее обожал. Мы не были с ней знакомы, но его письма к нам в Индию были полны дифирамбов. Питер… то есть лорд Мортимер, мой покойный супруг, говорил, что они наверняка счастливы так же, как и мы.
 – А как умерла леди Ридли? – Конечно, у Аллегры не было никаких прав на расспросы, однако леди Дороти явно хотелось хоть с кем-то поговорить по душам.
 – Она родила мертвого сына, а после умерла сама от родильной горячки. По крайней мере так нам сказали.
 – Кое-кто из слуг шептал, что… что он ее убил.
 – Боже милостивый! – опешила леди Дороти. – Да как такое могло кому-то прийти в голову! Чтобы Грей… Я же знаю его почти всю жизнь. Он просто не способен на подобное! – И тут же ее милое лицо потемнело. – Впрочем, те истории, что ходят о нем по Лондону, тоже не напоминают прежнего Грея. – Ее охватил нервный озноб.
 – Выпейте, миледи. – Аллегра налила успокоительного из настойки розмарина. Леди Дороти взглянула на девушку с благодарностью:
 – Ты такая добрая, Аллегра. Ведь так тебя зовут, верно? Ну что ж, Аллегра, если тебе случится искать место горничной, ты можешь обратиться ко мне в Лондоне. Мы живем на Блумсбери-сквер. Это рядом с Кинг-стрит.
 – Спасибо, миледи. – Аллегра замялась. Она понимала, что сует нос не в свое дело, но уж очень хотелось узнать правду. Почему-то ей вдруг показалось это жизненно важным. – А что лорд Ридли… эти истории в Лондоне…
 – Надеюсь, ты понимаешь, что это должно остаться между нами. Но… говорят, будто его вызвали на дуэль. Он незадолго перед тем убил в поединке человека, и его друзья потребовали сатисфакции.
 – Он что, был таким забиякой? И все время дрался?
 – Вовсе нет. Грей был по горло сыт армейской службой и всегда твердил, что предпочитает мир. Но… – леди Дороти обратила на Аллегру смятенный взор, – он никогда не трусил! И никогда не напивался перед дуэлью. Однако в тот раз Грей был пьян настолько, что еле стоял на ногах. И когда дали сигнал, он… он бросил шпагу и убежал.
 Аллегра в отчаянии прикусила губу. Оказывается, она до сих пор надеялась, что все эти сплетни – неправда. Надеялась, что они ошибаются – все эти люди, которые обзывают Ридли трусом из Бэньярд-Холла. И как это ни было глупо и безрассудно с ее стороны, девушка была готова встать на его защиту. И упрямо заявила:
 – Это могло быть временное помутнение. Наверняка джин лишил его способности владеть собой.
 – Говорят, это повторялось неоднократно, – горестно покачала головой леди Дороти. – И вскоре над ним стал потешаться весь Лондон. Молодые повесы бились между собой об заклад, что бросят ему вызов. Что обзовут его трусом и ударят по лицу. Что будут издеваться над ним при каждой встрече. А он все терпел. Их издевательства, их насмешки. Все, на что он был способен, – бежать, спасаясь от их жестокости. – Она порывисто вздохнула, стараясь удержаться от слез. – Когда-то они звали себя тремя принцами из Камелота: мой Питер, Ричард и Грей. Но при этом все знали, что именно Грей – настоящий наследник Артурова трона, король над людьми. И теперь видеть его падение… – Женщина глухо зарыдала.
 Аллегра почувствовала себя обидно беспомощной при виде столь искреннего горя, но еще сильнее ее мучило унижение лорда Ридли, хотя она и сама не смогла бы сказать почему. Девушка несмело погладила леди Дороти по плечу и ободряюще улыбнулась:
 – Миледи, не надо плакать. Я непременно приготовлю лекарство, чтобы снять красноту с ваших глаз. Но если вы опять станете плакать, оно не поможет.
 – Леди Дороти! Вас что-то расстроило?! – Джонатан Бриггс буквально ворвался в буфетную и яростно уставился на Аллегру: – Ты что, снова распустила язык?
 Аллегра растерялась. Никогда прежде мистер Бриггс не обращался с ней так грубо. И к тому же несправедливо. Леди Дороти постаралась взять себя в руки, встала со стула и расправила платье:
 – Вы ошибаетесь, Бриггс. Просто у меня воспалились глаза, и Аллегра обещала составить снадобье.
 – Ну так принимайся сейчас же за дело! – нетерпеливо хлопнул в ладоши Бриггс. – Не смей заставлять леди ждать!
 – Мне понадобится некоторое время… – начала Аллегра.
 – Вот и пошевеливайся! – оборвал ее на полуслове Бриггс, нервно расхаживая по комнате. – Нечего целый день болтаться без дела! Тем более когда твои услуги нужны нашим гостям!
 – Пожалуйста, Бриггс, – примирительно произнесла леди Дороти, – не придирайтесь к бедной девушке из-за меня! Я уверена, что получу лекарство, как только оно будет готово. – И она направилась к двери. Бриггс замер на месте и отвесил нижайший поклон.
 – Безусловно, миледи. – Он поклонился еще раз, прокашлялся и поклонился в третий раз. – Я лично прослежу за этим, миледи.
 – Будьте столь любезны, – ответила леди Дороти, пряча улыбку. – И прошу вас, перестаньте все время кланяться, не то у меня закружится голова.
 Бриггс залился краской, и она все же улыбнулась: лучик света на грустном милом лице.
 После ее ухода в комнате воцарилась неловкая тишина. Аллегра высыпала в ступку горсть сушеных трав и цветов, налила ароматического масла и принялась растирать все это в пасту. Мистер Бриггс со вздохом возвел очи к потолку.
 – Я вел себя как последний идиот, – пробурчал он наконец.
 Аллегра не нашлась что возразить. Действительно, это так не похоже на него: то ругается, словно базарная торговка, то раскланивается и распинается в готовности служить леди Дороти. Куда только подевался хладнокровный, рассудительный мистер Бриггс? Можно подумать, будто он… От удивления Аллегра приоткрыла рот:
 – Мистер Бриггс, вы часом не питаете сердечной привязанности к леди Дороти?
 – Не болтай чепухи! – рявкнул он. – Это совершенно невозможно. Наша гостья – леди по праву рождения и к тому же вдова маркиза. А я всего лишь второй сын какого-то дворянчика, который успел промотать наше с братом наследство задолго до того, как мы появились на свет. У меня нет ни титула, ни богатства, чтобы претендовать на внимание такой дамы, как леди Дороти.
 – Но я же спросила не об этом, – мягко возразила Аллегра. – Я спросила, не питаете ли вы к ней сердечной привязанности.
 Его смущенное молчание было красноречивее всяких слов. Девушка рассмеялась тепло и сочувственно:
 – Вот интересно, правда ли вы пытались их отговорить приехать сюда?
 – Долг перед хозяином я ставлю превыше всего, невзирая на собственные желания, – напыщенно заявил управляющий, как будто иного и быть не могло. Однако в следующий миг у него вырвался тяжелый вздох: – Но ты права. Я рад, что они проявили упорство. – В его мягких серых глазах читалась грусть. – Она всего дважды посетила Бэньярд-Холл. А у меня такое чувство, словно я знал ее всю жизнь. Дивное создание, от одного ее присутствия становится светлее на душе…
 – А она отвечает вам взаимностью?
 – Сие мне неизвестно.
 – Так почему вы до сих пор ей не открылись?
 – Этому не суждено случиться. – Он нахмурился и взмахнул рукой так, точно прогонял непристойные мысли. – И довольно об этом.
 – Но, мистер Бриггс… – Аллегра не желала мириться с тем, что такой достойный джентльмен так несправедливо страдает от неразделенной юношеской любви.
 – Нет. – Управляющий решительно выпрямился. – Ты опять забываешься, девушка. А я – человек чести. И долга. Между прочим, у тебя тоже имеются обязанности. Миссис Ратледж сказала, что завтра ты собралась в Ладлоу.
 Что ж, он прав. Не ее это дело.
 – Да, – кивнула Аллегра. – Мне обязательно надо там побывать. Аптеки в Ньютоне слишком бедны, в них не найдешь многих вещей, необходимых в буфетной. К примеру, амбры или флорентийских ирисов.
 – Ладлоу – это не Ньютон. И кое-кто, если вдруг очень захочется, может там исчезнуть. Надеюсь, ты не забудешь о том, что с лордом Ридли у тебя подписан договор.
 – Мистер Бриггс, – выпалила она, – не вы один воспитаны с понятием о чести. И я непременно «исчезну», но только тогда, когда его милость освободит меня от договора, – и ни минутой ранее! Уж не считаете ли вы меня такой же, как прочая челядь – толпа бесстыжих, нечистых на руку и бойких на язык лентяев? – Девушка не удержимо закипала от гнева. Ее пестик стучал по ступке с такой силой, словно должен был кого-то убить. – Неужели вам на все наплевать? Они постоянно воруют у его милости, а вы даже не замечаете?
 – Я все замечаю, – горестно скривился Бриггс. – Но всякий раз, когда я указывал на это лорду Ридли, он начинал потешаться надо мной и обращал все в шутку. А если я осмеливался настаивать, то просто приказывал не лезть в дела миссис Ратледж. Ведь это она отвечает за слуг в особняке. И я понял, что он знает обо всем, что творится в Бэньярд-Холле – не важно, трезвый он или нет. Полагаю, это его развлекает. Порой кажется, что виконт сам провоцирует слуг на кражи. Он может послать лакея купить платок, дать ему денег на целый гардероб, а потом не спросить о сдаче. Нет, он не слеп и видит и воровство, и махинации со счетами. – Тут Бриггс совсем помрачнел. – И чтобы угодить ему, слепым приходится притворяться мне.
 Аллегре стало стыдно. Управляющий совершенно не заслужил ее упреков. В конце концов, это хозяин, а не слуга возвел в обычай всеобщее воровство. И что может поделать Бриггс, если Ридли твердо решил пустить по ветру свое богатство?
 – Простите мою резкость, мистер Бриггс, – сказала она.
 – Тебе следует получше следить за своим языком. – Нарочито суровый вид Бриггса не вязался с его мягким тоном. – Иначе наживешь большие неприятности, Несмотря на внешнее равнодушие ко всему, его милость весьма вспыльчив. По-моему, гнев просто дремлет в нем до поры до времени. И ты уже не раз сподобилась его разбудить. Как бы в один прекрасный день не дошло до рукоприкладства. – Он всмотрелся в ее лицо и грустно покачал головой: – И даже этим тебя не проймешь, верно? Это написано у тебя в глазах.
 – Хотите, я расскажу вам о настоящей боли и страхе, мистер Бриггс? – криво улыбаясь, предложила девушка.
 – Уж не осчастливят ли меня историей жизни загадочной Аллегры Макуорт? – добродушно засмеялся управляющий.
 – Возможно, нынче такой день, когда открываются сердца, – заметила она, выразительно кивнув в ту сторону, куда только что ушла леди Дороти.
 – Я сохраню твою тайну, если ты сохранишь мою, – невозмутимо ответил Бриггс.
 – Вполне справедливо. Ну что ж… В детстве мы с матерью жили в Колониях. Она была служанкой по договору. Работала экономкой у богатого сквайра, который купил договор на семь лет. И каждую ночь, вплоть до самой ее смерти, этот жирный боров врывался к нам в комнату и насиловал ее. А потом она переползала в мою убогую кроватку, прижимала меня к себе и плакала, пока не высыхали слезы..
 – Аллегра… – потрясенно прошептал Бриггс.
 Она с трудом перевела дыхание: оказывается, даже после стольких лет боль совсем не ослабла.
 – Я все помню, как будто это было вчера. Наверное, этот ужас будет преследовать меня до самой могилы. Мама была такой хрупкой. И я работала за нее в меру своих детских силенок, чтобы спасти ее. Потому что в моем детском мозгу жила уверенность, что когда сквайр Прингл увидит, как старается моя мама, он оставит нас в покое. – У нее вырвался горький смех. – Детские мечты!..
 – Значит, у тебя было доброе сердце еще с детства!
 – Доброе сердце – роскошь для дураков, – пожала девушка плечами. – Вот и у нее было доброе сердце. И не было сил, чтобы спасти самое себя. Она умерла от непосильной работы, а до конца срока оставалось еще два года. И сквайр сказал, что ее долг переходит ко мне. Что я могла поделать? Я подписала его проклятую бумагу. А с ней еще одну, в которой он обещал оплатить мое путешествие в Англию – за год работы.
 – Всего три года?
 – Три года. Однако он очень быстро обнаружил, что я уже не ребенок. Я поклялась, что ему не удастся пользоваться моим телом, как он пользовался маминым. Я поклялась, что скорее убью либо его, либо себя.
 – И твоя решимость его остановила?
 – Господь свидетель, нет. Это был сам дьявол. Начисто лишенный сердца. Но и трусливый к тому же. Он попытался взять меня, но я отбивалась как бешеная. Прингл понял, что не сумеет меня сломить, как сломил маму. Ведь он упивался ее слезами и нарочно придирался к каждой мелочи по сто раз на дню. Но со мной у него ничего не вышло.
 – Удивительно, – потрясение заметил Бриггс. – Твои глаза по-прежнему сухие!
 – Я привыкла лить слезы по другим, мистер Бриггс. На себя у меня слез не осталось. – Она вздохнула. – Но Прингл не желал сдаваться. И он отправил меня в услужение к старой деве, собственной тетке, у которой была огромная ферма в предместье.
 – А, какой-то простой старухе? Чтобы сломить твой дух?
 – Эта «простая старуха» оказалась еще почище сквайра. Хаммер Прингл была хромой от рождения и успела возненавидеть целый свет. У нее была большая ферма и столь же непомерная жадность. Она всерьез полагала, что со всем хозяйством вполне могут управиться двое слуг.
 – И с фермой, и с домом? – не поверил своим ушам Бриггс.
 – Вот именно. Моим товарищем по несчастью был старый забитый негр. Раб. Мы гнули спину от зари до зари, пахали, пололи и мотыжили землю. А когда у нас уже не оставалось сил, чтобы работать в поле, старуха заставляла нас трудиться по дому. И я принималась стряпать и в то же время должна была изображать из себя личную горничную мисс хозяйки. Раз в месяц она отправлялась в церковь и возвращалась оттуда, полная рвения искоренять дьяволово семя и грех в самом зародыше. Для нас это означало порку – такую, что по спине текла кровь.
 – Но ведь есть же законы против подобной жестокости, – не выдержал Бриггс, невнятно чертыхнувшись.
 – Они для слуг по договору, а не для рабов. Я попыталась протестовать только однажды. Тогда она всыпала негру за двоих и поклялась, что и впредь он станет получать и за себя, и за меня, если я не покорюсь. – Аллегре вдруг показалось, что ожившие воспоминания когтями впиваются в самое сердце. Она долбила и долбила траву своим пестиком – все быстрее и быстрее, вкладывая в это все силы, и зажмурилась от невыносимой боли. Но вот на руку легла дружеская ладонь, и боль немного ослабла.
 – Пусть Господь дарует тебе мир, – прошептал Бриггс.
 Скорбная минута миновала. Девушка открыла глаза и даже попыталась улыбнуться.
 – Не жалейте меня, мистер Бриггс. Лучше пожалейте того несчастного старика. Мне с самого начала было известно, что рано или поздно пытке придет конец. А он получит свободу только после смерти.
 – Ты хоть когда-нибудь была счастлива? – дрогнувшим голосом спросил Бриггс.
 Девушка отвернулась к распахнутому окну, в которое были видны просторы Бзньярд-Холла. Сейчас над ними реяли сонмы призраков. Аллегра шепнула:
 – Когда-то, давным-давно…
 Нет! Ей нельзя поддаваться слабости! Она стряхнет оковы прошлого. Она рассказала Бриггсу кое-что о своей жизни вовсе не для того, чтобы играть на жалости к себе, как принято у многих женщин. Аллегре воспоминания нужны лишь постольку, поскольку могли подлить масла в огонь ненависти.
 – Не все было так уж плохо, мистер Бриггс, – промолвила девушка с кривой улыбкой. – Иногда мы возили продукты на городской рынок. И там я быстро убедилась, что добрые бюргеры охотно выложат пенни за удовольствие поцеловать меня или обнять покрепче. Каждая монетка, попадавшая в мой карман, приближала меня к Англии. Так мне удалось выжить и не сойти с ума. Я мечтала, как найду Уикхэма и в один прекрасный день…
 – Господи Боже… – выдохнул он.
 – Поверьте, ненависть лучше, чем отчаяние, – негромко засмеялась она. – По крайней мере она помогает выстоять. – Тут в дверях раздался хриплый смешок, и Аллегра резко обернулась.
 Ридли, прислонившись к косяку, все еще недоверчиво качал головой. В руке у него красовалась неизменная бутылка джина. Нынче утром он не потрудился надеть поверх рубашки жилет или куртку. Наверняка это была не случайная небрежность, а новая попытка досадить гостям.
 Грей сказал:
 – Ну надо же, какие страсти. Вот уж никогда бы не подумал. А ты не боишься лопнуть от ненависти? – И хозяин промочил себе горло изрядным глотком джина.
 – В этой ненависти заключена вся моя сила, – упрямо ответила она. Не хватало только, чтобы Ридли подслушал ее исповедь. Это дало бы ему слишком большой козырь в грядущих стычках.
 – А что же Уикхэм? Он оказался одним из добрых бюргеров, которому посчастливилось урвать кое-что посерьезнее поцелуя, и отказался платить по счетам?
 У Аллегры екнуло сердце. Так и есть, он успел подслушать немало, если не все. Ну что ж, зато никто не заставит ее откровенничать дальше. Она и так уже пожалела, что пустилась в задушевные беседы с Бриггсом.
 – Уикхэм – мое личное дело, милорд, – отрезала девушка.
 – Ты, наверное, была чрезвычайно юной, когда повстречала его впервые, – не унимался Ридли.
 Аллегра действительно довольно смутно помнила лицо Уикхэма. Однако она не забыла, как открыто улыбался отец, когда приветствовал свежеиспеченного барона Эллсмера на крыльце Бэньярд-Холла. Чтобы положить конец отцовской вражде – вот как он сказал в тот день. И чтобы жить в согласии.
 – Да, – неохотно откликнулась Аллегра. – Совсем юной.
 – И тем не менее ты по-прежнему его ненавидишь.
 – Моя ненависть не умрет никогда.
 – Ну разве это не парадоксально, мистер Бриггс? – расхохотался Ридли. – Вот перед нами милое создание, с любовью возделывающее свой сад. Создание, готовое подставить спину под плети ради какого-то доходяги. И при всем при том попробуй я вложить ей в руки клинок из тех, что украшают мою стену, и оставь один на один с бароном Эллсмером… – Он снова засмеялся. – Не сомневаюсь, что она выпустит бедняге кишки, а он и охнуть не успеет! Ты не находишь иронии судьбы в том, что девица, наделенная талантом целителя, так жаждет убийства?
 – С вашего позволения, милорд. – Бриггс выразительно покосился на бутылку у Ридли в руке: – Я бы заметил, что вы…
 – Что я слишком много выпил? Черт побери, да я еще не начинал! А впереди целый день. И мне понадобится способность соображать. Потому что я намерен предпринять попытку совращения сей юной особы. – Он отставил бутылку и шагнул к Аллегре. – Бриггс, нынче утром я больше не нуждаюсь в твоих доблестных услугах. Одним словом, пошел вон.
 – Как прикажете, милорд. – Бриггс неловко поклонился. Но все же отважился тревожно взглянуть на Аллегру, прежде чем выйти.
 – Ну а теперь, милашка… – Ридли неуверенно протянул вперед руку и погладил ее по голому локтю.
 Аллегра с отвращением отшатнулась. Неужели опять? В душе вскипели гнев и отчаяние. Может, Ридли и боялся поединков на шпагах, зато он отлично владел искусством словесной дуэли. И с особенным удовольствием старался наносить удары побольнее, умело нащупав у противника брешь в обороне. Ну что ж, она не побоится ответить ударом на удар, и к черту сомнения!
 – Я предпочитаю, чтоб меня совращали в трезвом виде, – выпалила девушка.
 – Я трезв настолько, насколько пожелаю, – небрежно хмыкнул он. – Или насколько потребуется, – добавил Грей с двусмысленной гримасой. – Не бойся, я сделаю все, как надо, когда ты наконец поддашься.
 – Так зачем же тогда бутылка? – осведомилась она.
 – Для радости и хорошего настроения. – Однако его мрачная улыбка совсем не соответствовала этим словам.
 – И душевного покоя?
 Судя по растерянности, промелькнувшей в его глазах, удар был нанесен верно. Хоть бы он теперь убрался подобру-поздорову! Но вместо этого он обратил против Аллегры ее же оружие.
 – Покой? – передразнил Ридли с издевательской ухмылкой. – Да разве ты можешь знать, что такое душевный покой? Да, ты со своими пылающими глазками. Сотня фунтов из моего кармана купила Уикхэму целый год жизни. Но не более. Обретешь ли ты душевный покой и согласие с самой собой, когда Уикхэм умрет? Уж лучше поищи покоя здесь. У меня в койке.
 Девушка отвернулась, болезненно сморщившись. Он парирует каждый удар. Где ей тягаться с изощренной жестокой волей, превратившей в пытку жизнь всех обитателей Бэньярд-Холла? А что, если она попробует как ни в чем не бывало заниматься своим делом – может, это отвлечет его и удержит на расстоянии? Аллегра налила в глиняный горшок белого вина и смешала его с содержимым ступки. А вслух сердито спросила:
 – Насколько я могу судить, моя история не произвела на вас впечатления. Наверное, это джин помогает убить способность к состраданию?
 – Ты намекаешь на историю про своего сластолюбивого сквайра? Я не всю ее услышал. Только то, что он домогался тебя, а ты воспротивилась и за это поплатилась. Невероятно трогательно. Но при чем тут я? Он собирался затащить тебя в постель силой. А я всего лишь намерен соблазнить тебя. – Он потеребил себя за мочку уха и ухмыльнулся. – И вполне мог бы в этом преуспеть. Ты служишь здесь уже больше месяца. Наверняка мне просто не хватило настойчивости…
 – За что я выражаю покорнейшую благодарность вам, милорд! – Однако, судя по тону, речь вовсе не шла ни о благодарности, ни о покорности.
 – Меня благодарить не за что, – задумчиво промолвил Ридли, скользя по ее фигурке плотоядным взглядом. – Просто я утратил к тебе интерес. Но потом заметил, как смотрел на тебя Ричард. И вспомнил о твоих прелестях. И о том, что ты станешь прекрасной игрушкой, когда покоришься.
 Аллегра прикусила губу от обиды и тут же выругалась про себя. Она вела себя как последняя дура! Разве ей на самом деле так уж хотелось, чтобы Ридли оставался равнодушным? Разве она не привыкла к его грубости настолько, чтобы не позволять себе обижаться на него и теперь? Так почему же она дает ему волю безнаказанно издеваться над ней? И девушка насмешливо промолвила, вложив в дерзкий ответ всю свою язвительность:
 – Неужто вам не чужда ревность, милорд? Или же это зеленый змий безжалостно гложет ваше холодное сердце? По-моему, вы не на шутку испугались, что я уступлю лорду Холфорду, тогда как вы ничего не добились! – И она затаила дыхание, ожидая ответного саркастического выпада. Но вместо этого противник побагровел от ярости и сжал кулаки.
 – Ну уж это слишком! – вскричал Ридли. – На этот раз ты получишь по заслугам за свою наглость, мерзавка! – Он глянул ей в лицо и отвернулся, явно последним усилием воли удержавшись от безумного припадка. Из его груди вырвался глухой рев, как у раненого зверя, – долгий, ужасный звук, в котором боль смешалась с яростью. Но спустя некоторое время напряженные плечи обмякли, а гневный румянец остыл. И когда виконт снова обернулся к Аллегре, на его лице опять появилась издевательская ухмылка – просто поразительная метаморфоза. – Нет, девочка, – сказал Ридли. – Тебе не удастся по-настоящему разгневать меня. По крайней мере сегодня.
 Если прежде Аллегра сомневалась в своих догадках, то теперь уверилась окончательно. Ридли боится. Каким-то необъяснимым способом она отыскала ключ, способный отпереть те уголки его души, которые он желал держать на запоре. Одна дверь вела к его гневу. А вторая – сейчас это тоже ясно – к ревности. А дверь к плотскому желанию? Уж не поэтому ли он оставил ее в покое на несколько недель?
 Аллегра настороженно следила за Ридли. Это был очень опасный тип, и она многим рисковала, вступая с ним в спор. Лучше пока помолчать и надеяться, что он уйдет. Она вернулась к прерванной работе и постаралась держаться так, чтобы ее поведение не показалось вызывающим.
 Девушка в последний раз перемешала содержимое горшка и занялась перегонным устройством. Сняла с него конусовидную крышку и насыпала на плоское дно несколько дюймов чистого речного песка. Поместила на него горшок и вернула на место крышку. Тряпкой, смоченной в воде с маслом, плотно замотала шов между нижней частью перегонного куба и крышкой, как бы запечатав его наглухо. Наконец можно было поставить куб на огонь. Под сток, отходивший от вершины крышки, Аллегра поместила сосуд, куда должны были капать продукты перегонки. Все это время она кожей ощущала напряженный взгляд Ридли. Мрачное лицо говорило о том, что хозяин полон каких-то неведомых ей мыслей, и от этого становилось не по себе. В нем вообще было нечто, внушавшее Аллсгрс смутное беспокойство. Стоило оказаться с Ридли в одной комнате, и уже невозможно было не думать о том, наблюдает он за ней или нет. От этого Аллегра становилась сама не своя, совершала какие-то странные поступки, болтала всякую чушь. Может, всему виной его необычайно красивые глаза такого глубокого золотистого оттенка, что ее всякий раз охватывала тревога и даже страх, когда она встречалась с ним взглядом. Господь всемилостивый, ну сколько будет продолжаться эта пытка, неужели он так никогда не заговорит? Или не уйдет вообще? И она отвернулась, стремясь укрыться от этого сводившего с ума пронзительного взгляда.
 – Сними чепчик, – промолвил виконт.
 Аллегра едва не подпрыгнула: оказывается, Ридли подобрался вплотную – она вроде бы даже чувствовала затылком его дыхание.
 – Милорд? – Девушка обернулась ни жива ни мертва. Его лицо находилось всего в нескольких дюймах. В прозрачной глубине янтарных глаз теплился странный огонь.
 – Сними чепчик, – повторил Ридли, – и распусти волосы. Я хочу, чтобы ты всегда носила их распущенными.
 Столь непонятная просьба повергла ее в замешательство. Она нерешительно потянулась к заколкам и гребням, удерживавшим прическу и чепчик.
 – Но, милорд… все остальные… и миссис Ратледж… – пробормотала Аллегра непослушными губами.
 – Я не желаю, чтобы ты носила чепчик. – На его щеке забилась жилка.
 – Милорд, но как же я буду работать?
 – Черт побери, я не желаю, чтобы ты носила этот проклятый чепчик! – рявкнул он и сорвал злополучный клочок ткани. А потом нетерпеливо запустил пальцы ей в волосы. Пока она испуганно кричала и пыталась вырваться, Ридли вытащил все заколки и набрал в пригоршни тяжелые шелковистые пряди.
 Ридли долго держал ее так, не позволяя двинуться, и смотрел прямо в глаза. Под его неподвижным взором Аллегру пробрала дрожь, она физически ощутила бушевавшие в нем страсти. Янтарные глаза казались незамутненными, ясными, и все же он наверняка успел немало выпить. Если джин возьмет над ним верх, вряд ли ей удастся вырваться. И он сможет даже овладеть ею. Ей не пересилить его пьяное безумие.
 – Кто ты такая? – бормотал он, всматриваясь в нее. – И откуда эта уверенность, будто я тебя знаю?
 Его дикая хватка не ослабевала, и Аллегра почувствовала себя совершенно беспомощной. Она взмолилась дрожащим голосом:
 – Милорд, я всего лишь ваша покорная служанка. Пожалуйста, отпустите меня…
 – Черт побери, ты сводишь меня с ума, – простонал Ридли, качая головой. – От тебя нет покоя ни днем, ни ночью! Ты преследуешь меня во сне, словно призрак с черными очами! Я без конца слышу твой голос. Он звучит прекраснее, чем арфа. Я устремляюсь к тебе и просыпаюсь в отчаянии… – Лицо Грея болезненно скривилось. – Ты заколдовала мою душу. Я больше не смотрю на других женщин. Мне нужна только ты. – Он снова застонал: – Неужели ты так и не смягчишься? Не избавишь меня от пытки?
 Столь неподдельное страдание никого не оставило бы равнодушным. Бешеная страсть, снедавшая Ридли, на миг привела ее в смятение: а что, если уступить, если помочь ему избавиться от мук? Но тут же вспомнились мама и сквайр Прингл. И она с горечью спросила:
 – Мне придется утратить честь, чтобы сбылись ваши сны?
 Ридли, чей смятенный взор напомнил ей взор утопающего, прошептал:
 – Закрой глаза. Мое сердце рвется на части при виде этой боли.
 От нервного озноба девушка едва держалась на ногах. Его губы приблизились вплотную – мягкие, манящие…
 – Милорд…
 – Ради Бога, Аллегра, закрой глаза…
 Она вздохнула и подчинилась. И в тот же миг ощутила прикосновение его губ. Оно оказалось таким нежным, волшебным, что по ее спине побежал невольный холодок. Аллегра со стоном покачнулась. В ответ сильные руки обняли ее, не давая упасть.
 Грей оторвался от ее уст и принялся покрывать легкими, торопливыми поцелуями лицо и шею. Вот он зарылся в складки шейного платка, и сквозь тонкую ткань Аллегру опалило его горячее дыхание.
 А он уже поднял голову и осторожно просунул руку под платок, нежно лаская напрягшуюся грудь. Девушке казалось, будто она падает куда-то, проваливается в бездну, которая становится все глубже с каждым прикосновением, с каждым поцелуем… И когда Ридли решительно распустил шнуровку на платье, чтобы обнажить грудь и взять в рот чувствительный нежный сосок, у нее вырвался блаженный стон. Стало ясно, что в следующую секунду они окажутся на полу: она внизу, с откровенно поднятым подолом, станет умолять его поскорее овладеть ею. И это ее не смутило. Не смутило! В жизни у нее было слишком много горя. И она имеет право не отказываться от доступных ей удовольствий.
 – Грей, ты Иуда!
 От этого грубого окрика Аллегра охнула и испуганно открыла глаза. Инстинктивно отпихнув от себя Ридли, она трясущимися руками попыталась прикрыть свою наготу.
 На пороге стоял лорд Ричард Холфорд, пронизывая разъяренным взором человека, которого почитал своим другом.
 – Ты Иуда, – повторил он, горько скривившись. – Так вот что ты хотел показать мне, когда зазывал в буфетную?
 – Ричард, я только хотел… – начал было Грей, растерянно запустив пятерню в волосы на затылке.
 – Не трать понапрасну слова, – презрительно рассмеялся Ричард. – Если девка сочла тебя более привлекательным – ей же хуже. Но тебе следовало объясниться со мной откровенно, а не прибегать к столь отвратительному спектаклю. Я сию же минуту прикажу заложить наш экипаж. Мы с Долли уезжаем, а ты оставайся со своим одиночеством и тем адом наяву, что создал своими руками. Ты сам сделал все, дабы разрушить нашу дружбу. Я не желаю, чтобы Долли страдала и впредь. Пора положить этому конец. – Он с каменным лицом поклонился и вышел вон.
 А Аллегра с ужасом уставилась на Грея Ридли, ошарашенная жестоким открытием. Его страстные поцелуи, нежность… все это было не более чем притворством, циничной, бессовестной игрой, предпринятой ради того, чтобы отвадить отсюда старых друзей. И ему не составило труда сыграть на интересе, который выказал к ней лорд Холфорд, и воспользоваться ею как инструментом для достижения собственной цели – и всего лишь!
 Девушка сжала до боли кулаки, чтобы унять предательскую дрожь в руках. Она чувствовала себя обманутой, грязной, выставленной напоказ. Униженной так, как будто ее изнасиловали. Сквозь пелену слез его лицо показалось серой маской.
 – Вы – чудовище. – Аллегра словно плевалась словами.
 – Аллегра… – Он протянул руку, чтобы удержать ее.
 – Нет! – выкрикнула она и что было сил ударила его по лицу. Звук звонкой пощечины мигом привел ее в чувство. Да что с ней такое? Ведь это хозяин, и по договору она целый год в его распоряжении! И не важно, какой проступок он совершил: за то, что она осмелилась поднять на него руку, ее посадят в тюрьму! Девушка в ужасе отшатнулась, осознав, что ее теперь ждет.
 Ридли двинулся следом, но на дне золотистых глаз светилась нежность, а не гнев. Что еще мелькнуло в них? Благодарность? Раскаяние? Он поймал трепетную ручку, только что нанесшую удар, поднес к губам и поцеловал в ладонь, прошептав:
 – Это было ошибкой. – Мужчина несмело улыбнулся ласковой, сочувственной улыбкой и поспешил прочь. Ее колени подогнулись, как ватные, и она рухнула на пол.
 – А еще, пожалуй, я возьму очищенного скипидару. Кучер жаловался на камни. – Довольно кивая, Аллегра следила, как аптекарь укладывает покупки в корзину, стоявшую на прилавке. Но вот он слащаво улыбнулся и потер руки.
 – Благодарю за покупки, мисс. Всегда рад услужить всем из Бэньярд-Холла. Надеюсь, миссис Ратледж в добром здравии?
 Этот тип в засаленном парике не вызвал у Аллегры доверия, но миссис Ратледж твердо заявила, что в Ладлоу следует обращаться именно к нему. Девушка ответила с ехидной гримаской:
 – Миссис Ратледж здравствует, как никогда. А также процветает. – Тем временем девушка успела завязать ленты соломенной шляпы, которую надела поверх чепчика, и повесила на руку корзинку. Сквозь распахнутую дверь аптеки дышал зноем летний день. Обратный путь обещал быть не очень приятным.
 – Прошу прощения, мисс, – сказал аптекарь, – но я вижу, вы колеблетесь. Вам предстоит возвращаться в Бэньярд-Холл пешком?
 – Я ведь добралась пешком сюда, – пожала она плечами.
 – Но сегодня такая жара. – Слащавая улыбка стала просто приторной. – Быть может, вы позволите оказать вам услугу, мисс. – Он вышел из-за прилавка и взял Аллегру за руку. Ей стало не по себе. Уж не собрался ли он потребовать поцелуй – или чего похуже – за свою «услугу»?
 Однако аптекарь провел ее к двери и показал на небольшой фургон с единственным запряженным в него мулом на другом конце лужайки. Рядом стоял бородатый кучер, согбенный под бременем лет. Аптекарь сказал:
 – Это старик Бибби. Он работает на меня: доставляет покупки кое-кому из клиентов. Насколько я знаю, сегодня он поедет в Уэнлок-Эдж. Мне будет очень приятно, если с вашего согласия он довезет вас домой. – При этом аптекарь все еще не выпускал ее руки.
 Аллегра высвободилась и с подозрением заглянула ему в лицо:
 – И во сколько это мне обойдется?
 – Мое дорогое дитя, я всего лишь хотел стать вашим другом. По-моему, вы обмолвились, что работаете на лорда Ридли совсем недавно. И вам наверняка понадобится еще немало всяческих мелочей для буфетной. Не забывайте о том, что у вас есть друг в этом городе, когда отправитесь за покупками, – вот и все.
 От облегчения Аллегра едва не рассмеялась. Аптекарю не было дела до ее прелестей, им двигала лишь жажда наживы.
 – Благодарю за доброту. Я непременно вспомню о вас, сэр, – «чтобы отыскать более приличную аптеку», – добавила она про себя. Тем не менее было бы приятно вернуться в Бэньярд-Холл в фургоне. – Значит, старик Бибби не будет возражать?
 – Конечно же, нет! Вот только я должен предупредить, что он действительно очень стар и медлителен. И к тому же не прочь задержаться по пути возле таверны и пропустить с приятелями кружку-другую. Вряд ли вы вернетесь в Бэньярд-Холл намного быстрее, но зато вас не утомит долгий подъем в гору.
 Старый Бибби обещал стать приятным попутчиком. И Аллегра была благодарна за его бесхитростную доброту. Ее одинокая прогулка этим утром позволила немного опомниться от треволнений предыдущего дня: поцелуй Ридли и эта ужасная сцена с лордом Холфордом, последовавший за ней поспешный отъезд гостей, сопровождавшийся неразберихой и шумом. Но самым душераздирающим воспоминанием оставалось лицо Джонатана Бриггса, глядевшего вслед леди Дороти.
 Сама Аллегра как ни в чем не бывало привела себя в порядок и принялась за работу, однако коварная выходка Ридли больно ранила душу. Когда вечером она предстала перед ним с укрепляющим, Грей только молча покосился на водруженный на место чепец и отослал служанку прочь. К утру возле его дверей стояло полдюжины пустых бутылок из-под джина.
 – Ну вот, – промолвил старый Бибби, выйдя из очередного магазина и запихнув в фургон целую штуку материи. – Еще одна остановка, и тогда мы уедем из Ладлоу. Я в Уэнлок-Эдж, а вы в Бэньярд-Холл. – Он неловко вскарабкался на передок и разобрал вожжи.
 Фургон выехал па главную улицу, а Аллегра все еще искоса разглядывала своего спутника:
 – Скажите, а вы… вы не знали семью Бэньярд, когда они жили в поместье?
 – Только однажды я встретил его милость. На вид он был хорошим человеком. Он заказал стул в Лондоне, и я доставил его с почты. Подарок для его младшей дочки. Весь такой резной и с буквами на спинке. Вроде как там было написано «Анни» – так мне сказали. Я-то сам ни читать, ни писать не умею. Анни Бэньярд. Стало быть, так звали их младшенькую.
 У Аллегры захватило дух. Анна Аллегра Бэньярд. Она уже почти забыла, как звучит ее полное имя. И этот стул…
 – Что-то я не припомню ничего подобного, – машинально вырвалось у нее. Девушка тут же спохватилась: – Ну, я в том смысле, что ни разу не видела его в поместье.
 – Даю слово, все было именно так, – уверенно качнул седой головой Бибби. – Я вручил стульчик самому лорду. Да только на другой день его забрали в тюрьму. Видать, он не успел отдать подарок малышке Анни. Бедолаги. Сказывают, нынче их и в живых никого не осталось. По крайней мере так говорил лорд Эллсмер, пока жил в Бэньярд-Холле.
 Чтобы не выдать своего смятения, Аллегра потупилась. Наверняка ее стульчик злодей Уикхэм давным-давно спалил в камине в один из холодных вечеров.
 – Ну вот, вы совсем бледненькая стали, мисс, – заме тил Бибби. – Ох уж эта жара. – И повел в воздухе скрюченным пальцем, словно заботливый дедушка, пеняющий непокорной внучке. – Послушайте-ка старого Бибби. – И возница указал на церковь Святого Лаврентия, возвышавшуюся над окрестными зданиями. – Сейчас мы подъедем к церкви. При ней еще есть богадельня, а на задах – прекрасный сад. Там тень и прохлада. Вы посидите в саду, пока я доставлю этот бочонок. Потом, если ничего не случится, я загляну в таверну на Корв-стрит и глотну пивка со старым приятелем Джошуа. А уж потом вы и глазом моргнуть не успеете, как мы окажемся на пути в Эдж!
 Густые кроны деревьев в саду за богадельней и впрямь дарили благодатную сень, а ровно подстриженные живые изгороди не пропускали сюда уличный шум и суету. Тишину нарушали лишь трели жаворонка да гудение насекомых, вившихся над роскошными розами. Аллегра наслаждалась тем, что могла просто посидеть здесь в покое, любуясь чудесным летним днем.
 – Да пребудет с вами Господь, дочь моя.
 Девушка подняла глаза. Сияя ангельской улыбкой, на нее смотрел священник в длинной рясе с отложным белым воротничком и в слегка напудренном парике. Аллегра торопливо встала и вежливо поклонилась:
 – Добрый день, святой отец.
 – Чем могу служить, дочь моя?
 – Благодарю вас, сэр. Я зашла сюда, желая немного отдохнуть в вашем чудесном саду.
 – Похвальное намерение. Я и сам время от времени ищу здесь убежища от мирских забот, когда работа в богадельне становится непосильной ношей, – Он смиренно вздохнул. – Столь многим нужна наша помощь. Старым и больным, в недуге и в горе. Впрочем, это мало что меняет. Мы делаем все, на что способны. И если на то бывает Божья воля, кое-кто из них находит путь к Господу.
 Аллегра внимательно посмотрела на приземистое оштукатуренное здание: там и сям на стенах зияли черные провалы трещин. Его словно пригнули к земле нелегкие годы.
 – Наверное, вашей богадельне уже немало лет.
 – Богадельня Хозиера, вот как она называется. Триста лет назад жил добрый человек, богатый торговец тканями, который пожелал облегчить себе путь на небеса. Мы ежедневно молимся о ниспослании ему благословения Господня.
 – А себе – нового ангела милосердия? – тихонько засмеялась Аллегра: дела богадельни шли из рук вон плохо.
 – Ангелы могут принять любой облик, дочь моя, – серьезно возразил священник. – Позвольте вас заверить, что один из них и сейчас среди нас. По виду это простой смертный. И он готов взяться за любую работу, не находя ее ни грязной, ни утомительной. То, с каким смирением он выполняет любое дело, вдохновляет и нас на неустанный труд во славу Господа. Он ухаживает за недужными. Он утешает тех, кто мучается от боли, и помогает содержать в чистоте тех, кто не способен позаботиться о себе. – Священник широко развел руки: – И этот сад – дело его рук. Когда он впервые пришел сюда, здесь был обыкновенный пустырь. А посмотрите, что из него вышло.
 – Но кто он такой?
 – Вряд ли это какая-то важная личность, – пожал плечами падре. – Обыкновенный человек. Но перед Господом все равны. Одно можно сказать с уверенностью: он имеет образование. Иногда поздно вечером, прежде чем уйти, он читает вслух Писание.
 – Вот бы посмотреть на вашего святого, – промолвила Аллегра, качая головой. Ей с трудом верилось, что в окружавшем ее жестоком мире еще остается место доброте.
 Священник провел се к боковой двери, через которую можно было попасть в длинный коридор, тянувшийся вдоль всего здания под почерневшими от времени потолочными балками. В конце его находилась тесная больничная палата, заставленная убогими койками. На них лежали обездоленные создания, чьим последним прибежищем стали эти древние стены. Кто-то спал, кто-то бормотал в бреду, кто-то стонал и громко плакал. Все эти звуки сливались в невнятный гул – заунывную песнь страдания и боли.
 Возле самого входа на коленях стоял человек с ведром воды наготове. Бедное, потрепанное платье и свисавшие в беспорядке волосы придавали ему сходство с крестьянином. Низко опустив голову, этот человек старательно тер жесткой щеткой пол, всецело поглощенный своим занятием.
 Старуха на ближней к нему койке вдруг закричала и попыталась сесть. Незнакомец немедленно оказался рядом: он обнял больную и ласково гладил ее по седым космам, пока та не успокоилась и не позволила уложить себя обратно.
 Аллегра охнула и вжалась в темный угол. Она тряхнула головой, все еще не веря своим глазам. Этого не могло быть! У нее что-то не в порядке со зрением…
 – Он всегда так милосерден и трудится, не думая о награде? – спросила она у священника.
 – Я же сказал, что среди нас ходит ангел, – с мягкой улыбкой ответил он. – В нашем мистере Моргане нет ни капли гордыни. Вместе с ним на нас снизошло благословение Господне.
 Итак, падре назвал его мистером Морганом. Значит, она не обозналась. Этот человек ей знаком.
 Сэр Грейстон Морган, виконт Ридли. Чудовище из Бэньярд-Холла.




 Глава 8


 – Очень жаль, что вы не захотели вместе со мной погулять сегодня по Ладлоу, мистер Бриггс, – промолвила Аллегра, вскарабкавшись в небольшую коляску и устроившись рядом.
 Управляющий вздохнул и прищелкнул языком на лошадку. Она уже застоялась и споро порысила к воротам Бэньярд-Холла.
 Бриггс снова вздохнул:
 – Очередной базарный день.
 – Базарный день? Да ведь это праздник святого Варфоломея! И в Ладлоу соберутся все, кто не смог отправиться в Лондон! – Аллегра невольно улыбнулась, дивясь собственной горячности. Кто бы мог подумать, что она еще способна так наслаждаться жизнью? Судя по всему, недолгое пребывание в Бэньярд-Холле – после всех унижений и боли, испытанных в Каролине, – помогло залечить душевные раны и вернуть интерес к завтрашнему дню.
 А может, это память о Грее Ридли, склоненном над старой, больной нищенкой? Прошло уже почти две недели после ее посещения богадельни, однако до сих пор на душе становилось тепло при воспоминании об этом дне. Аллегра смущенно улыбнулась. Того и гляди, превратишься в мягкосердечную дурочку! Тот человек вовсе не вязался с образом чудовища из Бэньярд-Холла, находившего удовольствие в издевательстве над другими. Так отчего же один случайный эпизод изменил ее мнение о лорде Ридли?
 И все же, невзирая на здравый смысл, Аллегра без конца радовалась своему тайному открытию. Это было свыше ее понимания. В тот памятный день девушка поспешила покинуть богадельню, не попадаясь на глаза «мистеру Моргану» и прихватив розу из его сада. Нежный бутон, взлелеянный его собственными руками. Она держала цветок у себя в комнате, наслаждаясь тонким ароматом, пока он не увял.
 Как ни странно, его нежный запах помогал легче переносить презрительное молчание лорда Ридли, сменявшееся грубыми оскорблениями, и даже воспоминания об унижении в присутствии лорда Холфорда. Всякий раз на смену обидам приходило непонятное возбуждение, вызванное поцелуями Грея Ридли, хотя все это было лишь притворством, призванным отвадить от Бэньярд-Холла непрошеных гостей. Прижимаясь губами к бархатистым лепесткам розы, Аллегра тешила себя мыслью, что Ридли по-настоящему трепетал от желания и страсти, когда целовал ее.
 И потом… правда это, или она выдает желаемое за действительность? Неужели он на самом деле стал мягче за последнее время? И реже прибегает к оскорблениям и издевкам? С тех пор как уехали его друзья, Ридли, казалось, стал молчаливее и погрузился в себя. Вряд ли это можно было считать исцелением, но по крайней мере обитатели Бэньярд-Холла вздохнули спокойнее. Он даже пить стал намного меньше. Аллегра твердила себе, что никогда не простит того, кто так бессовестно воспользовался ее искренностью. Но с другой стороны, зная о его тайных трудах на ниве благотворительности, девушка терпеливее сносила его выходки.
 Тем временем их экипаж миновал чугунные ворота имения и покатился по извилистой дороге, повторявшей прихотливые изгибы водораздела Уэнлок-Эдж. Аллегра подтянула потуже ленту на соломенной шляпе, наслаждаясь созерцанием окрестностей. Хотя день обещал быть весьма душным, в эти утренние часы все казалось просто великолепным.
 Деревья и кусты по обочинам поникли под тяжестью урожая; легкий ветерок доносил аромат яблок, слив и черной смородины. Сочные соцветия чертополоха и сумаха, подобно сиренево-алым самоцветам, выглядывали из яркой августовской зелени разнотравья, оживленной распустившимися во второй раз за этот сезон одуванчиками, маками и медуницей. Давно прошла пора сенокоса, и короткая золотистая стерня на полях напоминала незамысловатую детскую стрижку, весело блестевшую на солнце. Славки-завирушки оглашали воздух мелодичными журчащими трелями и вспархивали на кусты живых изгородей, услышав шум их экипажа. Аллегра с улыбкой следила, как крестьянин гонит своих коров на изумрудно-зеленое пастбище.
 – Посмотрите, какое чудесное утро. Почему бы вам не передумать и не побывать на базаре в Ладлоу после того, как покончите с делами его милости? Там сегодня настоящее веселье!
 – Карманники. Воры. Охотники за удачей. А на лондонской дороге под каждым кустом ждут грабители, готовые облегчить ваши кошельки. И это ты называешь весельем?
 – Ну что за странное удовольствие видеть во всем только мрачную сторону? – мягко рассмеялась Аллегра. Однако открытое лицо ее спутника по-прежнему сохраняло страдальческую гримасу. Нет, она была бессильна вывести его из уныния, которое углублялось с каждым днем после отъезда леди Дороти. – Во имя всего святого, – вырвалось у нее, – напишите вы ей, что ли! Или постарайтесь забыть.
 – Забыть ее?! Ты что, сошла с ума? – В обращенных на девушку серых глазах плескалась душевная боль.
 – Но если вы отказываетесь даже говорить о ней, что еще остается? Лучше поскорее вырвать все из сердца. И пуститься на поиски дочери зажиточного сквайра с приличным наследством.
 – Не болтай чепухи. – Бриггс прокашлялся и обратил к лазурному небосводу подозрительно заблестевшие глаза.
 Аллегра обреченно вздохнула. Такого, как Бриггс, ни за что не убедишь поступиться гордыней ради веления сердца. Он был наделен чувством собственного достоинства в той же степени, в какой был лишен наследства.
 – А почему вы решили работать у его милости? – поинтересовалась девушка. – Если, конечно, мой вопрос не покажется вам нескромным.
 – Да, милая, в излишней скромности тебя не обвинишь, – мимолетно улыбнулся Бриггс. – Ну а что до его милости… его щедрость выше всех похвал.
 – И вы ничего не хотите от жизни и довольны положением слуги?
 – Когда-то я мечтал заниматься юриспруденцией. Но отец промотал мою долю наследства задолго до моего рождения, как я уже говорил.
 – А что ваш брат, которому достался титул, он не может вам помочь?
 – Ему и без того приходится несладко, – равнодушно пожал плечами управляющий. – Наш родитель с легкостью пустил по ветру и мои, и его деньги.
 – И вы остаетесь при лорде Ридли.
 – Он действительно щедрый хозяин. Подчас даже слишком. Может быть, это позволит мне отложить немного денег, чтобы выучиться на адвоката.
 В устах Бриггса столь меркантильные рассуждения звучали по меньшей мере странно. Аллегра запальчиво спросила:
 – Значит, вы готовы терпеть оскорбления и остаетесь в Бэньярд-Холле исключительно ради денег?
 – Я уже давно говорил тебе, что верю во множество скрытых добродетелей, присущих его милости, – резко ответил Бриггс, обидевшись на столь откровенный вопрос. – И только из этих соображений я продолжаю свою службу!
 Наверное, ей удалось прочесть что-то в глубине его серых глаз, отчего она воскликнула:
 – Держу пари на что угодно, вам известно, где он бывает в Ладлоу! Верно?
 – Я не вправе говорить об этом, – буркнул Бриггс, заливаясь краской.
 – Конечно. – Аллегра улыбнулась при виде его преданности. – Но ведь и я считаю, что в его милости есть много хорошего. И не мое дело пускаться в догадки, куда он ездит и для чего.
 – Вот как? – Бриггс уставился па Аллегру, пытаясь угадать, как много ей известно. Они довольно долго ехали молча, глядя друг на друга, пока управляющий не пришел к какому-то выводу: – Лучше оставим эту тему. Ведь это тайна его милости. Однако – в свете некоторых обстоятельств – тебе будет приятно узнать, что он ссужает немалыми деньгами церкви, больницы и работные дома по всему графству. Конечно, анонимно. Мне поручено соблюдать строжайшую тайну. Но я полагаю, что тебя это обрадует.
 – И вы не пожалеете, что доверили ее мне. Я обещаю молчать, – с чувством откликнулась Аллегра и вдруг поймала себя на том, что весело улыбается. Ну что за глупость! Как будто ей что-то может достаться от щедрот Ридли! Тем не менее улыбка не сходила с ее лица на всем пути до города. Похоже, ничто на свете не смогло бы испортить ей сегодняшнее отличное настроение и отравить беспричинную радость, переполнявшую чистое юное сердце.
 Кроме, пожалуй, воспоминания о полном тоски и боли крике.
 – Мистер Бриггс, – спросила она напоследок, покидая коляску возле городских ворот, – вам ничего не известно про некую Леди Печали?
 – Абсолютно. А кто она такая? – озабоченно нахмурился Бриггс.
 – Наверное, очередная тайна его милости, – со вздохом ответила Аллегра, взмахнула на прощание рукой и направилась к воротам. Пройдя немного по улице, она повернула на запад, к рынку. Вдалеке возвышались башни замка Ладлоу, еще со времен норманнского нашествия эта твердыня господствовала над местностью. В неприступных башнях заседал приграничный совет, вершивший дела всего Уэльса. Однако во времена царствования Вильгельма и Марии вошло в силу централизованное правительство в Лондоне. И с тех пор замок, хотя и оставался собственностью принцев Уэльских, пришел в запустение и негодность.
 В детстве Аллегра любовалась им с благоговением, но теперь вид безнадежно разрушенных стен вызывал только грусть. Разве некогда род Бэньярдов не возвышался над остальными людьми, как эти убогие развалины? И кто теперь вспомнит о былом величии и славе гордого замка?
 Она снова вздохнула, стараясь отделаться от грустных мыслей. Даже ненависть к злокозненным Уикхэмам не отравит ей этот день. Миссис Ратледж ждет ее не раньше ужина, а лорд Ридли отправился рано утром на верховую прогулку и вряд ли вспомнит о существовании буфетчицы до вечера, когда придет пора подавать укрепляющее. Аллегре нужно купить кое-что в аптеке, и остаток дня она будет свободна. На рынке девушка невольно замедлила шаги, с любопытством разглядывая товар: шумно кудахтавших кур и индюшек, дойных коров и молодых бычков, и даже пару тощих кляч. Вот чумазая толстуха свинарка с выводком своих питомцев цепляется за каждого сколько-нибудь приличного прохожего, умоляя добрых господ поверить, что нет ничего вкуснее жареной свинины на рождественском пиру.
 Неподалеку в тесном бревенчатом загоне метался огромный бык. Он то и дело грозно фыркал и принимался рыть копытом землю. Совсем рядом с загоном устроился какой-то малый с тяжелой дубинкой в руке. К концу дубинки прикреплялась цепь, прикованная к железному кольцу, продетому в нос страшного бурого медведя. Всякий раз, стоило взбешенному донельзя быку рвануться к медведю и налететь на бревна изгороди, человек дергал за цепь.
 И тогда медведь исправно поднимался на задние лапы и грозно ревел, царапая острыми когтями изгородь, чем злил быка еще сильнее. Вокруг собралась целая толпа. Зевакам нравилось наблюдать за пыткой, от которой страдали два могучих зверя. Они то и дело принимались хлопать в ладоши и даже бросали монету-другую хозяину медведя. Однако в Аллегре столь жестокие забавы никогда не находили отклика.
 На краю рынка два разряженных в пух и прах франта со шпагами невероятной длины, топорщившими полы бархатных камзолов (не дай Бог, кто-то не заметит их аристократического происхождения!), спорили о цене каракового жеребца.
 Один из них обернулся и наградил Аллегру оскорбительной улыбкой, восклицая:
 – Ух ты! Смотри, какая смазливая девка! – Он протянул руку, чтобы обнять ее за талию, но не тут-то было.
 – Не про вашу честь, сэр, – выпалила девушка и добавила, присев в реверансе: – Делать мне больше нечего.
 Щеголь, чертыхаясь, ринулся вперед. И не успела она увернуться, как была поймана за руку.
 – Провалиться мне на месте, если эта потаскуха не получит сейчас урок хороших манер!
 Аллегра молча вырывалась. На улице было полно народу, и можно было запросто скрыться в толпе. Но благоухавший духами юный франт оказался на удивление цепким. Она уже совсем было решилась укусить его за руку, но тут вмешался второй повеса:
 – Да пусть себе проваливает! Нынче у нас не будет недостатка в юбках. И к тому же более сговорчивых, чем эта. А вот если твой кузен Кромптон облюбует жеребца до того, как ты его купишь, ты будешь кусать себе локти целых полгода.
 Первый франт грубо выругался, пялясь на Аллегру, н неохотно разжал пальцы.
 – Так и быть, шлюха, – процедил он, – передай своим подружкам, что сэр Вилльям Баттерби из Лондона был с тобой милостив сегодня.
 – Ах, сэр Вилльям, благодарность моя не знает пределов! – с ухмылкой заверила Аллегра. Она еще раз склонилась в нарочито низком реверансе и скрылась в толчее. Не хватало только свидания с сэром Генри Кромптоном. Да к тому же после стычки с его кузеном!
 Дальше по улице, почти на самом перекрестке, расположились всевозможные увеселительные балаганы, и воздух страсти звенел от возбужденного рева толпы. Под пронзительные звуки флейты отплясывал мужчина, увешанный цветными лентами и бубенчиками. Дети толкались возле балагана кукольника и потешались над смешными проделками марионеток. Тут же вам предлагали сделать свой портрет из воска: маленький мальчик бил в барабан и указывал на восковое изображение своей соседки. Над сколоченными наспех подмостками развевалась яркая афиша, предвещавшая театральное представление.
 А близ городского фонтана выводил заунывную мелодию волынщик. Тощая обезьянка в алой курточке с игрушечной шпагой старательно отплясывала на кривых лапках и протягивала украшенную перьями шляпу каждому прохожему. Аллегра посмеялась над ее забавными ужимками. Какой-то крестьянин громко ругался на чем свет стоит: судя по всему, его вчистую обыграли в кости городские шулера. Тут же бейлифы тащили в суд актера, задолжавшего по счетам.
 Аллегра задержалась на минуту возле афишы, прикидывая, не потратить ли несколько пенсов на представление. Наверняка это будет какой-нибудь грубый фарс, на который и денег-то жалко. Однако охватившее ее странное возбуждение упорно искало выхода. Но вот наконец благоразумие взяло верх, и Аллегра решительно тряхнула головкой. Нет, не стоит связываться с уличным театром. Лучше приобрести что-нибудь полезное или по крайней мере вкусное.
 Теперь она вступила в ряды крытых лавок, которые тянулись вплоть до самых ворот в цитадель замка Ладлоу. Девушка шла не спеша, любуясь выставленным на продажу товаром, то принюхиваясь к корзине со свежими грушами, то перекидываясь парой слов с продавщицами молока и творога. Скоро ей захотелось пить, но возле прилавков с элем уже толпились подвыпившие горожане, и она предпочла купить кружку сидра у пожилого разносчика с деревянным бочонком на спине.
 Тут же дал о себе знать разбуженный сидром голод, однако ее внимание привлекла парочка маленьких деревенских сорванцов.
 Хихикая, как девчонки, они стояли на коленях возле тощего бродячего пса. Он пытался вырваться и удрать, но один из ребят ловко прижал его к земле, а второй извлек из кармана связку шутих. И не успела Аллегра и глазом моргнуть, как они привязали шутихи к хвосту несчастной собаки и подожгли их от дымного фитиля.
 – Ах вы разбойники! – вскричала Аллегра. Девушка поймала собаку и принялась гасить шутихи, но одна из них все же успела взорваться, отчего пес отчаянно взвыл.
 – Бедный ты, бедный, – бормотала Аллегра, прижимая к себе испуганно дрожавшее животное. Она сердито посмотрела в ту сторону, куда скрылись мальчишки. С дальнего конца улицы донеслись новые взрывы шутих. Неужели никто не удосужится поймать маленьких негодяев и надрать им как следует уши?
 – Боже милостивый! – Чей-то пронзительный вопль перекрыл на миг шум рынка. В нем слышался такой ужас, словно перед кричавшим разверзлась сама преисподняя. Аллегра мигом позабыла про собаку и помчалась обратно на рынок, откуда раздался крик. А он повторялся снова и снова, заставляя девушку нервно вздрагивать. Протолкавшись через толпу, она застыла при виде ужасной картины.
 Если на свете была высшая справедливость, именно о ней Господь вспомнил в этот день. Ибо один из тех самых мальчишек, издевавшихся над бродячим псом, валялся сейчас на земле, в лапах у огромного медведя. Лицо и грудь мальчишки были растерзаны в кровь, а рваный угол нижней губы свисал безобразным лоскутом. Всякий раз, стоило ему попытаться вырваться, дикая тварь испускала злобный рев и наносила своей жертве новые увечья.
 На кольце в носу у медведя болталось лишь одно звено от цепи: глядя на валявшиеся рядом шутихи, Аллегра быстро сообразила, что произошло. Грохот взрыва и пламя взбесили зверя настолько, что он без труда разорвал цепь и набросился на своего мучителя.
 Его хозяин стоял тут же, размахивая бесполезной дубинкой с обрывком цепи. Ни его окрики, ни удары не помогали. Медведь отмахивался от них, как от мухи, и снова принимался терзать беспомощного мальчишку. Вот он наклонил массивную голову и вонзил клыки в плечо своей жертвы.
 – Господа добрые! – завопил мальчишка. – Да помогите же мне! Помогите, Богом молю! Ох, Господи Иисусе!
 В ответ на его вопли толпа всколыхнулась, раздался гул сочувственных восклицаний, охов и вздохов. Зеваки толкали друг друга локтями, подначивая соседа вступиться за парнишку. Но никто не хотел рисковать собственной шкурой.
 – Черт побери, неужели ни у кого нет ни сети, ни веревки! – Гневный голос Грея Ридли заглушил шум толпы. Он проложил себе дорогу вперед, швырнул оземь свою треуголку и приблизился к медведю. Решительно вырвав из рук его хозяина дубинку, он завел ее зверю на шею и налег что было сил.
 С жутким ревом гигант поднялся на дыбы, чуть не оторвав Ридли от земли. Человек продолжал доблестно бороться, стараясь оставаться за спиной у противника, чтобы избежать окровавленных клыков и острых как бритва когтей, терзавших толстую дубинку и ничем не защищенные руки Ридли.
 Аллегра затаила дыхание. Несколько раз ей уже казалось, что медведь вот-вот вырвется. Однако Ридли нечеловеческим усилием удавалось удержать дубинку на месте.
 Но вот наконец-то, к великому облегчению Аллегры, прибежали люди с веревками и сетью. В мгновение ока медведя повалили и связали. Ридли, все еще тяжело дыша, грубо отделался от восторгов толпы и посоветовал им обратить внимание на мальчишку, который непрерывно стонал от ужасной боли, а сам подобрал с земли свою шляпу и поспешил скрыться с места происшествия.
 Аллегра пошла по улице следом за ним. Девушка знала, что хозяин не заметил ее в толпе, однако очень хотела выразить свое восхищение его доблестью. Его добротой и скромностью. Она уже почти совсем догнала его, но вдруг смешалась. В последний момент ею овладела нерешительность.
 – Милорд… – схватила Аллегра его за полу камзола. Он резко обернулся. От его грустного вида у нее защемило сердце.
 – Что я вижу? Неужели сама прелестная Аллегра? – язвительно произнес он. – И отчего же мы столь мрачные в такой веселый день?
 – Я… я видела, что случилось. Вы чуть не погибли.
 – И ты бы стала обо мне скучать? А может, тебе будет скучно без моих поцелуев? – И его чувственные губы издевательски скривились.
 – Милорд, я… – Девушка с досадой прикусила губу. Стоило перед ним расшаркиваться, чтобы заработать еще одну грубую шутку! Она поспешно склонилась в реверансе, собираясь уйти: – С вашего позволения, милорд. Ищите себе другую жертву.
 Но он неожиданно ласково взял ее за локоть. Мягкий, открытый взор Ридли проникал в самую душу.
 – Нет. Не уходи. Я не хотел издеваться. Я хотел поблагодарить за сочувствие. – И он тяжело вздохнул. – Клянусь честью, я убежден, что умри я завтра – ты будешь единственной живой душой, что прольет обо мне слезу и положит цветы на могилу. – Тем временем его рука соскользнула с затянутого в рукав локтя и легонько сжала тонкие пальчики.
 Аллегра вздрогнула и потупилась, не в силах оставаться равнодушной к его взгляду. И тут же испуганно охнула:
 – Святые угодники, да вы же ранены, милорд!
 Из-под кружевной манжеты обильно капала кровь. Грей резко отдернул руку и спрятал за спину, как мальчишка, уличенный в драке.
 – Это ерунда.
 – Смотрите, и здесь тоже! – воскликнула Аллегра, поймав другую руку. – Разве можно вести себя так глупо! А ну-ка пойдемте обработаем раны!
 – В последний раз со мной разговаривала таким тоном моя няня. – Несмелая улыбка вмиг преобразила его лицо. – А если я откажусь, меня отругают?
 – Я всего лишь ваша служанка, и у меня нет таких прав, милорд, – сердито ответила она.
 – Но поскольку моя дерзкая буфетчица никогда не лезет за словом в карман… – Виконт засмеялся так по-дружески и обаятельно…
 Аллегра моментально растаяла и улыбнулась в ответ. Слава Богу, он был совершенно трезв, и день обещал быть замечательным, и Ридли только что совершил отважный и добрый поступок.
 – Поскольку я ваша буфетчица и обязана лечить раны и воспаления, – уточнила она, – то позволю себе настаивать: разрешите обработать вам руки.
 – Вполне справедливо, – уступил Ридли и пошел за ней к перекрестку. Здесь было на редкость безлюдно: толпа все еще не разошлась с места стычки с медведем там, на рынке. Грей снял камзол и уселся на ступеньках какого-то дома, а Аллегра поспешила к фонтану напротив. Она сняла шейный платок, целомудренно прикрывавший ей грудь, разорвала его пополам и одну половину сунула в карман, а вторую намочила в бассейне.
 – Ну вот, – обратилась девушка к Ридли, – теперь можно взглянуть на раны.
 Усевшись ступенькой выше, Аллегра положила себе на колени его руку. Белоснежный рукав рубашки был располосован, точно ножом, и запятнан свежей кровью. Она осторожно расстегнула манжеты и закатала рукава до локтей. Слава Богу, царапины оказались не очень глубокими. Действуя бережно, словно ей самой причиняла боль каждая ссадина, девушка смыла кровь влажной тряпкой.
 – Я перевяжу их сейчас, чтобы не попала грязь, а когда вернусь в Бэньярд-Холл, составлю лечебную мазь.
 Старательно обработав все царапины, Аллегра еще раз осмотрела руки Ридли на случай, если пропустила какую-то ссадину. На правом предплечье бросался в глаза старый шрам. – на его грубой поверхности больше не росли темные волосы, покрывавшие всю руку. Судя по всему, нанесенная некогда рана была глубокой и болезненной. Аллегра с сочувствием спросила:
 – Откуда у вас этот шрам?
 – Дрался против старого претендента на трон в Шотландии, – небрежно ответил Ридли.
 – Так вы были солдатом? – Хотя она уже знала об этом от леди Дороти, в ее представлении облик Ридли никак не вязался с настоящим боем.
 – Это тебя удивляет?
 Девушка с тревогой осознала, что любая подробность его биографии не просто удивляет, а буквально сбивает с толку. Но разве у нее хватит смелости любопытствовать по поводу столь очевидных противоречий в его характере? Чтобы не ставить себя в неловкое положение, она постаралась отвлечься делом. Разорвала на полосы чистую половину своего платка, забинтовала им царапины и осторожно опустила рукава поверх повязок. Только теперь, затянув последний узелок, девушка позволила себе дерзость заглянуть ему в лицо.
 От пристального взгляда Ридли по спине пробежал холодок. Янтарные глаза на напряженном опущенном лице ярко блестели под кустистыми бровями. И тут Аллегра вспомнила, что без шейного платка открытый вырез платья обнажает пышную грудь намного больше, чем ей бы хотелось. Он что же, так и пялился на нее все это время?.. Она почувствовала, что неудержимо краснеет.
 И в следующий момент мысленно чертыхнулась. Ну почему сегодня она ведет себя подобно глупой гусыне?! Ведь он сию же минуту вообразит невесть что: будто ей не все равно, смотрит он на нее или нет! Ну вот, уже появилась эта его проклятая ухмылка! Нужно немедленно хоть что-нибудь сказать, пока он не превратил ее румянец в козырь!
 – Это был очень отважный поступок, милорд. Подумать только, бороться с таким жутким зверем! – Похоже, она добилась своего, обратив внимание Ридли к его собственной персоне. Небольшая искренняя похвала вряд ли повредит. Зато он не станет придираться к ее слабостям. – Наверняка все в Бэньярд-Холле будут рады узнать о вашей храбрости.
 Если она ожидала хотя бы равнодушного кивка в ответ на лесть, то была глубоко разочарована. Ухмылка на его лице стала еще шире, а янтарные глаза полыхнули дьявольским огнем.
 – Что я слышу?! Кто-то похвалил чудовище?
 – Н-нет, милорд, я… – растерянно забормотала Аллегра.
 – Не отпирайся! Ты ведь называла меня чудовищем! Причем не один раз. Представь себе, я отлично помню все, хотя и был изрядно пьян. – Он хмыкнул, и этот гортанный звук показался ей невероятно противным. – А теперь ты изволишь хвалить чудовище? И что же ты надеешься выторговать таким путем? Месяц от срока нашего договора? Или даже два? За какой-то пустячный комплимент?
 – С вашего позволения, милорд, – тяжело вздохнула Аллегра, снова чувствуя себя как побитая собака, – мне надо купить кое-что в аптеке. – И она собралась было встать, но Ридли схватил ее за руки и посадил рядом с собой:
 – Не уходи. Побудь со мной еще минуту. – Он с неожиданной серьезностью всмотрелся в ее лицо и отвел взгляд. – Боже мой, – вырвалось у Ридли, – ну кто вечно дергает меня за язык?! Останься, прошу тебя.
 Разве она могла быть равнодушной к той боли, что звучала в каждом слове, и к его горячим пальцам, трепетавшим у нее на ладони?
 – Как скажете, милорд.
 – Нет. Не милорд. Зови меня Грей. Попробуй хотя бы однажды. Позволь услышать свое имя из твоих уст. Будто бы мы равные, как друзья. Или влюбленные.
 – Ох, милорд, я не смогу. – Ее ошеломила столь откровенная просьба.
 – Ну пожалуйста. Грей. Неужели это так трудно? – Он наклонился так близко, что ее щеки ласково касалось его горячее дыхание.
 Аллегра снова покраснела, испуганная и смущенная столь внезапной и неслыханной нежностью. И наконец заставила себя прошептать:
 – Грей…
 Он улыбнулся, глядя ей в глаза. Его улыбка была полна тепла и благодарности. А может, чего-то еще? Нет, она не посмела размышлять дальше о том, что промелькнуло в янтарной глубине его глаз. Он осторожно сдвинул на затылок ее соломенную шляпу и откинул свисавший локон со лба.
 – Знаешь, какая ты красивая? Один твой образ способен исцелять не хуже, чем руки. Стоит мне просто взглянуть на тебя, как на мою душу проливается бальзам. Ты каждый вечер являешься ко мне в кабинет, но я не могу сказать, чего жду больше – укрепляющего или ту минуту, когда увижу твое милое лицо. Ты замечала, как я слежу за тобой, пока наслаждаюсь твоими напитками?
 Ее щеки полыхали как маков цвет. Еще бы ей этого не замечать. Однако столь пристальное внимание она относила на счет самой обычной похоти. И теперь была безмерно тронута признанием в том, что интерес к ней носил более глубокий характер. Тут же вспомнилась его бесконечная доброта к страждущим в богадельне, его тайная благотворительность, и ее прекрасные глаза повлажнели от слез при мысли о том, с каким неистовством этот человек убивает сам себя.
 – Милорд, почему вы так много пьете? – выпалила Аллегра. – По-моему, вы очень хороший человек. А жестоким вас делает джин. Откажись вы от него – и я готова стоять возле вас дни напролет, неподвижная как статуя, что бы исцелить вашу душу. – От ощущения собственной беспомощности перед его несчастьем горючие слезы сами собой потекли по щекам… В его ошарашенном взоре появилось благоговение.
 – Ты плачешь?! Обо мне?! – Ридли отер слезу и стиснул соленую влагу между пальцев, глядя на нее как нищий, которому вместо медной монеты кто-то кинул золотой. Не веря своим глазам Грей покачал головой. – Есть древняя ирландская сага о женщине, которая оросила своими слезами пустые глазницы слепца и вернула ему зрение. Может, и твои слезы обладают волшебной силой? И вернут мне покой? И станут моим спасением?
 – Милорд, чтобы облегчить вашу боль, я готова пролить хоть океан слез, – дрожащим голосом заверила Аллегра.
 – О Боже, – простонал Ридли, возводя взгляд к небесам, – неужели ты считаешь, что для меня еще не все потеряно?
 – Ах милорд! Не поддавайтесь отчаянию. Пусть мои слезы исцелят вам душу. – Больше всего ей бы хотелось сейчас крепко обнять его и утешить, прогнав ту неведомую скорбь, что терзала его сердце.
 – Милая, щедрая Аллегра, – ответил Ридли, запечатлев на ее руке жгучий поцелуй. – У меня здесь неподалеку лошадь. Поехали домой вместе. Излей свои слезы мне на грудь. И если будет на то Господня воля, ты станешь моим спасением.
 Она высвободила руки и встала, проклиная себя за эти слезы. В душе впервые шевельнулось сомнение.
 – Поехать с вами?
 – Да, поедем со мной. – Он простер к ней руки в умоляющем жесте. – И ты возляжешь со мной сегодня. Там, в лесах Уэнлок-Эджа, мы найдем поляну с душистым ковром из клевера…
 Аллегра помрачнела и отступила по лестнице вниз. Ридли был намного опытнее ее, и он хотел овладеть ею. Уж не было ли все это очередной попыткой соблазнить ее, изобразив муки неприкаянной души и сыграв на ее сочувствии? Хотя ей не показалось, что испытываемая им боль притворна. Но с другой стороны, много ли ей известно об уловках изощренных волокит? Тех бессовестных типов, которые готовы на все ради удовлетворения своих причуд?
 Девушка мучилась от нерешительности, ведь ей все еще не хотелось отказываться от его ласк и поцелуев. Может, стоит уступить? Ах, если бы его слова были искренними – и она стала той единственной на свете женщиной, которой дано исцелить его истерзанное сердце. Но слишком велика была вероятность того, что ею пользуются как последней дурой.
 И вдруг Аллегра охнула от неожиданности. Чья-то рука грубо схватила ее за талию, тогда как другая полезла за пазуху, жадно тиская грудь. Ридли вскочил на ноги, а она оказалась прижата к сильному, жилистому мужскому телу. Стало трудно дышать от забившего ноздри приторного запаха духов, и хриплый голос зашептал над ухом:
 – Вот так-то, нахалка. Теперь ты от меня не уйдешь.




 Глава 9


 Аллегра сразу узнала голос сэра Вилльяма Баттерби, расфуфыренного денди, с которым давеча столкнулась на рынке. Наглая свинья! Она что было силы вцепилась в его руку, стараясь вырваться.
 Грей Ридли скатился по ступенькам и прошипел сквозь зубы с ледяным бешенством:
 – Коли дорожишь жизнью, оставь мою служанку в покое! – Его мощная фигура выглядела в этот миг весьма угрожающе.
 Небрежно, будто ничего особенного не случилось, Баттерби убрал руку у Аллегры из-за пазухи. Однако напугался он изрядно, и его голос дрожал от напускной бравады.
 – С кем имею честь, сэр? – прогнусил он.
 – С тем, кто смешает тебя с грязью, если не уберешь от девчонки и вторую руку. Сию же секунду!
 Баттерби нервически хихикнул и отпустил Аллегру, а Ридли отвесил легкий поклон:
 – Видите ли, сэр, я просто хотел пошутить. Напугать эту девицу. За то, что осмелилась мне надерзить.
 – Надерзить? – надменно скривился Ридли. – Мои слуги вообще не знают, что такое дерзость. И я уверен, что ты сам ее спровоцировал. Придется тебе заплатить ей гинею за обиду.
 У Баттерби отвисла челюсть.
 – Черт побери, сэр, этому не бывать!
 – Нет, черт побери, ты заплатишь! – Ридли шагнул вперед, ухватил щеголя за надушенное кружевное жабо и оторвал от земли. Тот испуганно захныкал и засучил ногами. – Ах ты, шелудивый щенок! – рычал Ридли. – Я не позволю тебе лапать моих служанок безнаказанно!
 – Лопни мои глаза, что я вижу? Неужели тебя нельзя оставить ни на минуту, чтобы ты не влип в историю?
 Аллегра резко развернулась навстречу приятелю Баттерби, который с ухмылкой наблюдал за стычкой, уперев руки в бока. Сэр Генри Кромптон, чье необъятное брюхо стягивал бархатный камзол, спешил следом, пыхтя и отдуваясь. Прежде чем заговорить, он вытащил из кармана кружевной платок и отер пот с багровой физиономии.
 – Ридли? Мать честная, неужели это вы? И какого черта вы вцепились в моего кузена Баттерби?
 – Чтобы поучить хорошим манерам. – Грей неохотно опустил противника на землю. – Но уж раз он приходится вам кузеном, занимайтесь сами его воспитанием.
 Ощутив под ногами твердую почву, Баттерби мигом распетушился вновь:
 – Да кто вы такой, сударь, чтобы столь непочтительно обращаться со мной, сэром Баттерби из Лондона?
 Ридли с язвительной ухмылкой отвесил шутовской поклон:
 – Грейстои, шестой виконт Ридли. Из Калькутты, Лондона и Шропшира. К вашим услугам, сэр.
 – Вот и неудивительно, что ваши слуги так невоспитанны, сэр! – брызжа слюной, воскликнул Баттерби, наскакивая на Ридли.
 – Ну-ну, потише, Билли. – Кромптон ухватил кузена за локоть. – Это же мой сосед. И нам предстоит жить бок о бок еще долго после того, как ты вернешься в Лондон. – И толстяк выразительно взмахнул руками, обращаясь ко всем трем джентльменам: – Господа! Нет ли поблизости приличной таверны, где мы могли бы распить бутылочку кларета? В знак примирения?
 – Нет, сначала мы должны выяснить один вопрос. Ваш кузен задолжал моей служанке гинею, и он обязан ее отдать.
 Только тут Кромптон заметил Аллегру.
 – Будь я проклят, если эта девка мне не знакома! – Толстые губы раздвинулись в плотоядной улыбке, глубоко посаженные черные глазки жадно пробежались по изящной фигурке, и он промурлыкал, смачно облизываясь: – Она чертовски похорошела с тех пор, как я видел ее впервые. Вам, наверное, еще не раз пришлось раскошелиться, Ридли. – Двусмысленно ухмыляясь, Кромптон обратился к своим друзьям: – Он выкупил у меня эту сучку. За сотню фунтов.
 Аллегру покоробило от этих слов. О ней говорили, как о заправской шлюхе.
 От внимания Ридли не ускользнула ее растерянность. Он повелительно произнес, как господин, обращающийся к служанке:
 – Ты можешь идти домой. Не забудь зайти в аптеку по дороге в Бэньярд-Холл. Мне непременно понадобится мазь. – И виконт как бы между прочим пояснил толстяку: – Оказывается, она весьма искусная буфетчица, сэр Генри. И я должен поблагодарить вас за то, что получил возможность взять ее на службу.
 – И все же… целая сотня фунтов! – пропищал Баттерби. – Что еще ей приходится делать, чтобы оправдать такую кучу деньжищ, лорд Ридли?
 – Это уж слишком, чертов невежа! – рявкнул Ридли, награждая сэра Вилльяма увесистой оплеухой. Тот покатился кувырком, плюясь кровью и чертыхаясь, а Ридли приказал: – А ну поднимайся, щенок, ты заслужил по меньшей мере еще одну затрещину!
 Баттерби, слизывая кровь с губ, кое-как выпрямился, заслоняясь от новой оплеухи.
 – Шпага, Билли! – крикнул его приятель в тот миг, когда Ридли ударил снова и едва не сшиб щеголя с ног. – Не забывай про шпагу!
 Баттерби ошалело мотал головой. Нащупать рукоятку шпаги удалось далеко не сразу. Но вот он вытащил ее из ножен.
 – Защищайтесь, сэр!
 Ридли отступил назад, демонстративно развел руками и холодно заметил:
 – Я безоружен, сэр.
 – Ну так вооружитесь!
 – Я предпочитаю этого не делать, – пожал плечами Ридли.
 – Так вы отказываетесь драться?
 – Не совсем. – Ридли кивнул в сторону замка Ладлоу: – Там, сразу за воротами, есть отличная площадка. Бой на дубинах. Я размозжу вам голову с величайшим удовольствием.
 – Нет, – вмешался Кромптон, чьи глаза вдруг заблестели, как холодные угольки, – только шпаги.
 – Но я предпочитаю дубину. – Ридли рассмеялся – весьма хрипло и странно, как показалось Аллегре. – Хоть мне ничуть не жалко расколоть пустую башку сэра Вилльяма, его камзол слишком хорош, чтобы портить его шпагой. Этот дутый дворянин и так задает прилежным портным чересчур много работы.
 – Клянусь честью, – выпалил Баттерби, собираясь спрятать шпагу в ножны. – Мне все равно, на чем драться, лишь бы этот выскочка получил по заслугам!
 – Нет, Билли. – Улыбка Кромптона превратилась в самодовольный оскал. – Шпаги. Ведь это же лорд Ридли из Бэньярд-Холла. Помнишь, что я про него рассказывал?
 – Вот те на! – Баттерби звонко хлопнул себя по ляжкам. – Это что ж, тот самый? Ну, тогда непременно на шпагах! Дай ему свой клинок, кузен!
 Кромптон вытащил из ножен шпагу и протянул Ридли рукоятью вперед. Виконт замигал, попятился и машинально провел ладонью по губам, как будто от жажды. Аллегра с ужасом следила за хозяином. Что с ним творится?
 А он покосился на нее и тут же отвел взгляд, беспомощно краснея.
 – Я не стану драться с вами, сэр. Вы не стоите таких хлопот.
 Аллегра явственно слышала, как дрожит голос виконта. Его враги ответили дружным хохотом.
 – Так значит, перед нами пустозвон? – издевался дружок Баттерби. – Ничтожный трус, которого и за человека-то считать нельзя? – Он показал в дальний конец площади: – Вон, глянь на ту мартышку со шпагой, Билли! В ней наверняка больше храбрости, чем в атом слизняке!
 – Возьми, возьми ее, – пыхтел Кромитом, тыча рукоятью шпаги в вялые пальцы Ридли.
 – Нет. – Ридли поспешно спрятал руки за спину. По его телу прокатилась волна дрожи. Приятель Баттерби демонстративно обнял Аллегру: – Тогда я в награду поцелую твою шлюху!
 Аллегра вырвалась и обернулась к Ридли. Не хватало еще, чтобы из-за нее его вынудили драться. По крайней мере если он так очевидно не желает этого делать. Или боится? Все в душе у Аллегры восставало против этого слова, однако слишком явный страх читался на лице хозяина. И она предприняла отчаянную попытку избавить его от неловкой ситуации.
 – Лорд Ридли, вам вовсе ни к чему драться из-за меня, – затараторила она, – потому что я виновата. Я действительно оскорбила сэра Вилльяма. – Девушка сделала реверанс и обратилась к Баттерби: – За что я покорнейше прошу простить меня, сэр. Пожалуйста, не причиняйте излишнего беспокойства моему хозяину. Уберите вашу шпагу.
 – Уж не упадешь ли ты сейчас на колени, умоляя пощадить твоего хозяина? – осклабился тот.
 Аллегра тревожно покосилась на Ридли. Теперь в его чертах сквозил не просто страх. Это был животный ужас, от которого кровь стынет в жилах.
 – Если придется, – прошептала она.
 – Довольно, – промолвил Ридли. Его голос был еле слышен, а лицо превратилось в маску обреченного. – Давайте свою шпагу, черт побери. – Он сжал рукоять с такой силой, что побелели пальцы, и стиснул зубы, набираясь решимости.
 Но в следующий миг у него вырвался стон, шпага опустилась, и Ридли дико затрясся всем телом. Лицо побледнело, как у призрака. Угол глаза задергался, а на лбу выступила обильная испарина. Его колотило так сильно, что кончик шпаги начал выстукивать на булыжниках мостовой какой-то неистовый ритм. Широкая грудь вздымалась неровно и тяжко; было видно, с каким трудом дается ему каждый вдох, сопровождавшийся жалким всхлипыванием.
 Аллегра охнула и зажала руками рот. Метаморфоза оказалась столь ужасной, что она чуть не провалилась сквозь землю со стыда. Узреть такое наяву оказалось намного страшнее, чем слушать рассказы леди Дороти. Она стыдилась даже самой себя, потому что увидела это. А самым убийственным было то, что ее присутствие делает унижение Ридли намного болезненнее.
 А он тем временем оставался беззащитным перед лицом своих мучителей, соревновавшихся в гнусностях и оскорблениях. Казалось, сам воздух был отравлен их злоязычием. И у Аллегры лопнуло терпение. Она со всей силы отпихнула Кромптона с Баттерби, выхватила у Ридли шпагу и швырнула оземь. А потом гневно вскричала, указав на его окровавленные рукава:
 – Вы что, не видите, что его милость ранен?! – И добавила, подхватив хозяина за талию: – Идемте отсюда, милорд. Позвольте мне заняться вашими ранами.
 Он молча смотрел на нее сверху вниз. Его взгляд поражал бессмысленностью и пустотой – так смотрит человек, получивший смертельную рану, но не успевший это понять.
 – Ну пожалуйста, сударь. Грей! Пойдемте отсюда.
 Он повис на ней всей тяжестью. Дрожащие ноги подгибались и отказывались держать своего хозяина. У него хрипло вырвалось:
 – Джину…
 И девушка потащила его подальше от этого места, в убогую таверну, безмерно мучаясь, как будто это была ее боль от оскорблений, сыпавшихся вслед. Судя по всему, Ридли так и не пришел в себя. Аллегра задумалась, а потом решительно вытащила из его жилетного кармана горсть золотых.
 – Вот, – сказала она владельцу таверны, – возьми и отведи нас в отдельную комнату. Принеси для начала бутылку джина. И пошли на перекресток у фонтана мальчишку: там его милость оставил камзол и шляпу.
 Комната в задней части таверны оказалась тесной и грязной. Грей Ридли доковылял до единственного рассохшегося стула, тяжело опустился на него и глянул на Аллегру:
 – Ступай прочь.
 Девушка торопливо прикинула, что в таком состоянии он вряд ли вспомнит, что разговаривает со служанкой по договору, обязанной беспрекословно подчиняться хозяину. И твердо заявила:
 – Нет. Я останусь.
 – Ну что ж, останься и будь проклята, – буркнул Грей и устало зажмурился. Он был по-прежнему бледен и трясся от озноба, когда явился хозяин с его одеждой и бутылкой джина. Ридли тут же открыл глаза и язвительно заметил: – Ты что, посылал за ней в Лондон, болван? Если хочешь, чтобы тебе платили, подай сейчас же еще одну бутылку. Сейчас же, понял? Я не терплю ротозеев! А теперь вон отсюда!
 Он схватил трясущейся рукой бутылку и опрокинул содержимое прямо в рот. Аллегра с ужасом следила, как судорожно дергается его кадык. Он же может задохнуться! Но вот наконец Ридли опустил бутылку, чтобы перевести дух. Его щеки заметно порозовели. Однако он все еще не утолил своей жажды, и когда вернулся хозяин со второй бутылкой, первая была уже пуста. Прежде чем приняться за новую порцию выпивки, Ридли мрачно взглянул на Аллегру:
 – Ну, чего уставилась?
 – Пожалуйста, милорд, – прошептала она, – не пейте так много.
 – Ах, как трогательно! – саркастически расхохотался он. – Эй, малый, тащи сюда еще с полдюжины бутылок! Я выпью их за здоровье этого убитого горем создания!
 Она сокрушенно вздохнула, чувствуя себя совершенно беспомощной. Должны же найтись какие-то слова, которые смогли бы уменьшить его боль, отвлечь от этого целенаправленного самоубийства! И Аллегра робко промолвила:
 – С вашего позволения, милорд, я бы хотела сказать, что не видела никого храбрее вас. Ведь жизнь этого мальчишки висела на волоске. Никто другой не отважился спасти его от медведя. А вы… презрели опасность…
 – Это, по-твоему, раны? – И виконт со смехом протянул вперед забинтованные руки. – Да я от шлюх получал царапины глубже, чем эти! И даже испытывал от них удовольствие. А ты царапаешься, когда с тобой забавляются?
 Аллегра, потрясенная его пошлостью, отшатнулась. Стало быть, он решил снова прибегнуть к жестокости. И ей следует прикусить язык.
 А Ридли приканчивал вторую бутылку, напряженно следя за ней, как будто ждал, а может, боялся, что она снова заговорит.
 – Поди сюда, – буркнул виконт наконец, тыча пальцем на пол возле своего стула. А когда она покорно встала там, где сказали, и скромно потупила взор, он осведомился, вызывающе подняв подбородок: – Полагаешь, мне есть дело до того, что они обо мне подумают?
 – Нет, конечно же, нет, милорд. – Но на самом деле это было не так. Аллегра отчаянно пыталась найти способ вернуть ему чувство собственного достоинства. – Это полукровки, нахалы и выскочки, ничем не лучше последнего простолюдина. Неужели их мнение волнует такого человека, как вы?
 – Ну а твое мнение? – И виконт впился в ее лицо глазами, превратившимися в жидкий янтарь. Кажется, он даже затаил дыхание, ожидая ответа.
 И ей в голову пришла дикая мысль, А чувствовал бы Ридли такое же унижение, если бы она не оказалась в свидетелях? Боже милостивый, да ведь он вообще мог не прикоснуться к шпаге, если бы там не было Аллегры. И ради нее он попытался принять вызов! Но зачем, разве не все равно, кем она его считает? Ведь Аллегра всего лишь ничтожная служанка в его доме. Однако девушка была твердо уверена, что ее мнение небезразлично высокородному лорду.
 Девушка тотчас почувствовала себя виноватой. Тем более она обязана смягчить его боль! На память пришел «мистер Морган» и богадельня. Конечно, нужно похвалить его, признаться, что ей известно и про тайные визиты в богадельню, и про благотворительность. Что эти достойные деяния гораздо большее доказательство истинной отваги, а недавняя сцена не более чем момент минутной слабости. И Аллегра начала:
 – Милорд, вы хороший человек. Даже несмотря на ваши… ваши затруднения с поединком…
 – Мое бесчестье, хотела бы ты сказать, – горько скривился Ридли. – Мою трусость!
 – Нет!
 – Зови это как хочешь, – небрежно повел он плечами. – Переживу.
 – Если вы способны это пережить, то зачем прибегаете к джину?
 – А что ты посоветуешь мне сделать? Отсечь руку, которая держит бутылку?
 – Нет, – тяжело вздохнула она, – просто постараться смириться с прошлым.
 – Ну да, примерно как смирилась ты сама со своей пресловутой ненавистью, от которой вот-вот лопнешь! – издевательски рассмеялся Грей.
 Аллегра проглотила бессильные слезы. Ну что прикажете делать? Он извращает невероятным образом каждое слово, которое могло бы успокоить и утешить его!
 – Вот где найду я поддержку, – заявил он, взмахнув бутылкой.
 – Пожалуйста, не надо! – прошептала девушка.
 Ридли вскочил и навис над ней, откровенно глядя на вырез платья. Мохнатая бровь издевательски изогнулась.
 – Если ты предложишь мне более приятный способ убить часок-другой, я обещаю, что не выпью больше ни капли!
 Аллегра отшатнулась. Своими разговорами она умудрилась натолкнуть его на совершенно неожиданный вывод. Ах, если бы только усадить его на лошадь и заставить вернуться под безопасную крышу Бэньярд-Холла, под опеку Джагат Рама, она спасла бы от дальнейших безумств и Грея Ридли, и себя. Девушка решительно взялась за камзол и промолвила:
 – Идемте, милорд. Вернемся домой. Вы как следует поужинаете, а я принесу вам укрепляющее. У меня припасено кое-что новое; надеюсь, оно придется вам по вкусу. А потом, если это вам поможет… – Девушка несмело улыбнулась, отчаянно моля о том, чтобы Ридли вспомнил те краткие мгновения тепла и нежности, что возникли между ними на ступенях у фонтана. – Я не забыла, что вы сказали там, у перекрестка. Если это поможет, я подольше задержусь у вас в комнате, чтобы вы могли на меня смотреть.
 – Не иначе как я рехнулся, если такое сказал, – ухмыльнулся он. – А утешить меня ты можешь одним способом – оказавшись у меня в постели голой и покорной.
 – Но… – Аллегра опешила от обиды и боли, – вы же говорили… мое лицо…
 – Ты всего лишь очередная юбка! – рявкнул мужчина. – Если хочешь, можешь явиться ко мне в маске: меня интересует только тело! – Ридли язвительно засмеялся. – По крайней мере кое в чем я еще способен доказать, что остаюсь мужчиной! Понятно? – Он грубо схватил ее руку и прижал к своему возбужденному, топорщившему штаны копью. – Ну, поняла? – повторял Грей. – Видишь, что я мужчина?
 – Ради всего святого! – взмолилась она, не в силах долее терпеть эту пытку. – Отпустите меня!
 – Я – мужчина? – не унимался Ридли, дико сверкая глазами.
 – Вы – чудовище! – вскричала Аллегра и выдернула руку со слезами на глазах. – И не достойны даже минутной жалости! – Швырнув на пол камзол, она выскочила прочь из комнаты. Прочь из таверны. Прочь из города. Прочь от горя, готового разорвать ей сердце.
 – Ну что ты за глупая тварь? Неужели будешь тащиться за мной до самого Уэнлок-Эджа только потому, что я спасла от мальчишек твой хвост? – Аллегра уселась на лужайку в стороне от пыльной дороги и протянула руки к тощей дворняге. В спешке покидая Ладлоу, она и внимания не обратила на пса. Тогда все ее мысли занимало стремление поскорее убежать от Ридли.
 Однако смышленый пес запомнил ее. И увязался следом, преданно виляя хвостом. А теперь радостно взлаял и подскочил к ней в объятия, уткнувшись холодным носом в шею.
 Щекочущее прикосновение теплой шерсти почему-то напомнило о том, что соломенная шляпа так и болтается у нее на спине с той минуты, как Ридли стащил ее с головы. Ей давно следовало надеть ее как подобает. Солнце пекло вовсю. Наверное, оттого в висках зарождалась пульсирующая боль.
 Аллегра встала и осмотрелась. Должно быть, она неподалеку от Калмингтона. С детства ей запомнилось, что через деревню протекает ручей, который за околицей скрывается в лесу. Глоток холодной воды наверняка прибавил бы ей бодрости. Может, ей даже удастся выбросить из головы мысли о Грее Ридли.
 Свернув с дороги, путешественница очутилась под прохладной лесной сенью. Оказывается, здесь имелась тропинка: не ее одну привлекала живительная влага в такие жаркие августовские деньки, как этот. Сопровождаемая по пятам дворнягой, Аллегра вышла на небольшую солнечную лужайку, пестревшую яркими цветами среди сочной зеленой травы. Между прочим, убегая в панике из Ладлоу, она совсем позабыла зайти в аптеку.
 – Ну что, псина, – со смехом обратилась к собаке Аллегра, – матушка обучила меня не только терпению, но и практичности, а уж на этой лужайке растет столько лекарственных трав, что с успехом хватило бы на десяток аптек.
 Девушка сняла шляпу, повесила за ленту себе на руку и не спеша двинулась вперед, разыскивая и собирая в импровизированную корзинку поджидавшие здесь дары природы. Желтые соцветия горечавки от болезней желудка, очанка и папоротник-орляк, душистый тимьян, пастушья сумка от кровотечений. Вскоре шляпка была полна цветов, листьев и трав. Аллегра разогнала суетливых пчел, жужжавших над ароматным клевером, и счастливо улыбнулась. Даже в самые неудачные дни выпадают светлые минуты. Если царапины на руке у лорда Ридли воспалятся, придется делать припарки. А для них прежде всего необходим клевер. Она набрала несколько пригоршней пахучих головок и положила в шляпу.
 К тому времени как поляна была пройдена насквозь и вблизи послышалось журчание ручья, на душе у нее заметно полегчало. Зачем попусту убиваться по Грею Ридли, если ему уже ничем не поможешь? Довольно с нее и собственных тревог и горестей. А про то отчаяние, что она прочла в его глазах, про его горячие нежные губы и сильные руки надобно поскорее позабыть.
 Опустившись на колени, Аллегра утолила жажду прямо из ручья и двинулась вдоль русла дальше в лес. Поток внезапно разлился широкой заводью, затененной вековым ясенем. Солнечные блики весело мерцали на водной глади, пробиваясь сквозь густую листву.
 Прохладная заводь так и манила к себе. Аллегра секунду поколебалась, а потом отложила в сторону шляпу и, быстро скинула с себя всю одежду. Летний ветер овеял теплом голое тело. После пыли и духоты эта ласка была вдвойне приятна.
 Пес следил за ней, забавно свесив голову набок и всем своим видом словно желая сказать, что она сошла с ума. Однако когда Аллегра попробовала воду ногой, то убедилась, что животное было право.
 Но с другой стороны, казалось глупым отступать сейчас, когда она уже успела раздеться. Девушка набрала полную грудь воздуха и кинулась в воду. Святые угодники, да у нее и впрямь мозги набекрень! Аллегра принялась молотить руками и ногами, разбрызгивая воду. Влага оказалась более чем освежающей, и девушка уже подумывала о том, как бы поскорее выбраться отсюда.
 Слава Богу, заводь не очень глубока – вода едва доходила до груди, а то и потонуть недолго. Хотя рядом с фермой Хаммер Прингл протекала река, купаться в ней запрещалось даже в самую жару. Хозяйка опасалась, что строптивая батрачка додумается уплыть по реке в Чарлстонскую гавань, а там поминай как звали.
 Пес стоял на берегу и лаял. Она со смехом зачерпнула пригоршню воды и брызнула. Дворняга поспешно укрылась за толстым бревном, но тут же выскочила обратно и залаяла пуще прежнего. В пса снова полетели брызги воды, он вновь спрятался, чтобы выскочить на берег, заходясь счастливым лаем. Незамысловатая игра доставляла обоим огромное удовольствие. Аллегра и не могла припомнить, когда играла в последний раз – разве что в детстве. Ей стало грустно, и она вздрогнула – и от болезненных воспоминаний, и от ледяной воды одновременно. Пес не спускал с нее глаз и лаял, приглашая еще поиграть. Девушка постаралась встряхнуться и брызнула водой. Животное исчезло надолго.
 Аллегра стала ждать. Было слышно, как хрустят сухие ветки в кустах позади толстого дерева. Куда же пропал пес?
 – Эй, собака, ты не хочешь больше играть?
 – Я еще с дороги услышал, как он лает. Наверное, испугался лошади и удрал.
 Аллегра охнула от испуга и погрузилась в воду по самый нос. Грей Ридли верхом на своем огромном жеребце выехал на берег и уставился на купальщицу с игривой улыбкой. Его одежда была в беспорядке, а глаза возбужденно блестели.
 – Сколько бутылок джина вы успели опорожнить после моего ухода? – брезгливо поинтересовалась она. Как ни странно, в этот миг ее испуг уступил место гневу.
 – Сколько ни выпил – все мало. – Ридли был весьма доволен собой.
 Девушка машинально попыталась прикрыть свою наготу, но тут же поняла, что ничего не выйдет. В такой прозрачной воде не спрячешься. И к тому же он успел налюбоваться ее грудью раньше. Так чего же стесняться? И она нарочно дерзко выпрямилась под его взглядом, сердито промолвив:
 – Возвращались бы вы поскорее в Бэньярд-Холл, пока можете удержаться в седле, милорд!
 Он рассмеялся и спешился, двигаясь тяжело и неловко. На запястье болтался короткий хлыст, которым Ридли хлопнул животное по боку.
 – Пускай возвращается сам. Вместе мы с тобой и так доберемся до Бэньярд-Холла. Попозже, – слащаво про мурлыкал он.
 Аллегра скрипнула зубами от злости. Ну почему выпивка всегда распаляет похоть?
 – Предложение стать вашей шлюхой не менее отвратительно мне сегодня, чем это было вчера. И вряд ли что-то изменится завтра.
 – Ну, стало быть, и мне не о чем беспокоиться. – Ридли пожал плечами, привязал лошадь к ветвям ясеня и проковылял к кромке воды, где и уселся наземь. Рассеянно похлопывая хлыстом по воде, он следил за Аллегрой ничего не выражавшими глазами. Грозит ли ей серьезная опасность? Или он просто продолжает свою жестокую игру? Вроде той, которую затеял перед Холфордом, когда явился утром в буфетную.
 Девушка застыла, не желая первой прерывать молчание. Ей показалось, будто они вступили в поединок и тот, кто первым издаст хоть звук, окажется побежденным. Ей казалось, что, даже пошевелившись в ледяной воде, она проявит слабость. Впрочем, этому пьянице наверняка скоро надоест состязаться, и он уберется отcюда. В том состоянии, каком он находится сейчас, Ридли вот-вот приспичит продолжить возлияния под крышей Бэньярд-Холла. А ей нужно просто набраться терпения и подождать. Мягкое похлопывание хлыста нарушало напряженную тишину. Судя по дьявольской ухмылке, бродившей на лице у Ридли, он был более чем доволен происходящим. «Ну и черт с тобой!» – подумалось Аллегре. Ей стоило большого труда не выскочить из заводи и не столкнуть негодяя в воду. Наверняка тогда бы виконт протрезвел в мгновение ока! Но при этом он бы оказался в опасной близости к ее голому телу – и неизвестно, чем это обернется. Нет. Лучше дождаться, пока он уйдет. От холода ее пробрал озноб, а Ридли по-прежнему сидел молча и неподвижно. Но это же настоящее сумасшествие. Дурацкая гордость. И девушка смело глянула в лицо своему мучителю.
 – Вода слишком холодная, – неохотно промолвила она.
 Ридли просиял. Еще бы, ведь Аллегра сдалась первой!
 – И?..
 – Я хочу выйти. Пожалуйста, уйдите.
 – Нет.
 Аллегра вздохнула. Он ни за что не тронется с места. И будет пялиться на ее наготу и издеваться над ней, пока не надоест. Но что, в конце концов, она теряет? Разве ради дурацких приличий стоит жертвовать здоровьем? Как будто в отношении такого типа, как Ридли, речь вообще может идти о каких-то приличиях! Аллегра пробралась к дальнему берегу и вышла из воды, вызывающе подняв подбородок. Она оденется как ни в чем не бывало. Как будто его присутствие смущает ее не больше, чем глазастые кувшинки, покрывающие поверхность воды. И она шагнула на каменистую прогалину возле берега, чтобы добраться до одежды. Учитывая то, насколько Ридли был пьян, его действия показались на удивление проворными. Он успел вскочить и заступить ей дорогу. Мерзавец! Господь свидетель, нынче вечером его ждет самое тошнотворное питье за все это время!
 – Здесь становится холодно, а я вся мокрая, милорд, – процедила она, стараясь обуздать вскипевшую ярость. Однако его не так-то просто было пронять.
 – Вот именно. – Его глаза не спеша скользили по обнаженному телу и казались такими пронзительными, слов но могли проникнуть до самых костей. И Аллегра вздрогнула от холода… и этого странного взгляда. – Совершенно мокрая и несравненно прекрасная, – продолжал Ридли. – Кто бы мог подумать, что ты так прекрасна. – И вдруг его голос дрогнул от прилива страсти. – Я должен увидеть тебя всю…
 Она настороженно следила, как Ридли ходит кругом. Если кинуться к одежде, он наверняка попытается ее перехватить. А когда его руки лягут на нагое тело… кто знает, во что это выльется? И Аллегра сочла за лучшее стоять неподвижно, не препятствуя его изысканиям.
 – Да, – негромко рассмеялся Ридли у нее за спиной. – Так я и знал. У тебя есть ямочки. Такие аппетитные. Вот тут.
 Девушка ахнула, почувствовав прикосновение кнута к ягодицам: еле слышное касание, легче перышка на нежной коже. Аллегра резко развернулась, охваченная тревогой и гневом, и уставилась на него с яростью, вспыхнувшей как от осознания собственной слабости, так и от его беззастенчивого использования этого преимущества.
 – Только попробуйте взять меня силой! – вскричала она. – Клянусь, вы заплатите за это! – Ее растерянный взор суматошно метался вокруг. Под рукой не было ничего – ни булыжника, ни палки, чтобы вышибить из негодяя дух.
 – Взять силой? – искренне удивился он. – Но я ведь давно сказал тебе, что это мне претит. Однако готов спорить на что угодно: ты грезишь о свободе. А я по-прежнему готов начать переговоры. Но когда увидел тебя вот такой… такой прекрасной… – он облизнулся как можно плотояднее, – ты могла бы воспользоваться моей минутной слабостью. Пожалуй, я бы пошел на что угодно.
 – Вот и позвольте мне спокойно вернуться в Бэньярд-Холл, – со вздохом ответила девушка. На нее навалилась ужасная усталость. Что и говорить, день выдался не из легких. Всего за несколько часов она повидала Ридли как в лучшей его ипостаси, так и в самой худшей. Быть вынужденной играть еще одну сцену – это уж слишком. Однако Ридли пропустил ее слова мимо ушей. Кончик хлыста коснулся лодыжки и медленно пополз к колену. На миг он застыл, напряженно следя за своей жертвой, а потом погладил хлыстом округлость бедра, промурлыкав себе под нос:
 – Очаровательная конечность… – Аллегра затрепетала, проклиная свою плоть за слабость, за беззащитность перед его лаской. Даже его голос, глубокий, властный, полный неудержимой страсти, завораживал и соблазнял ее. – Неужели тебе так трудно стать покорной? – Кончик хлыста вновь опустился к лодыжке. Однако на сей раз его путь наверх пролегал между ее бедер.
 Аллегра затаила дыхание. Нет, он не будет столь дерзок… он не посмеет!
 – О Господи! – выдохнула она и замерла от ужаса… и восторга.
 А кнут не спеша достиг ложбинки между бедер и осторожно задвигался там, щекоча и лаская чувствительные влажные складки. Снова и снова, с каждым разом все настойчивее, все смелее, все интимнее, чем прежде. Аллегра задрожала от наслаждения, все тело охватило пламя от разбуженных в нем странных, всепоглощающих чувств и желаний. А он все так же следил за ней, прищурив глаза. Его проклятый кнут навевал свои чары, доводя ее до безумия. Она больше не могла рассуждать здраво.
 – Неужели это так трудно? – повторил он шепотом. – Ведь твое тело согласно, не правда ли? И ты противишься только из гордости. Это потому, что боишься уступить трусу?
 Аллегра разрывалась между желанием и страхом. Он слишком пьян и беспощаден, и не так она себе это представляла. У нее вырвался еле слышный стон. Господь свидетель, если бы Ридли был трезвым, добрым и ласковым, она в тот же миг кинулась бы к нему в объятия. Но когда он способен на такие жестокие шутки… И девушка с отчаянным криком отпихнула в сторону кнут и попыталась прикрыться: одна рука защищала груди, а другая – лоно от новых поползновений.
 – Хотите, чтобы я возненавидела вас? – выпалила она.
 Ридли попятился при виде столь неистовой вспышки, растерянно распахнув глаза. А Аллегра, осененная невероятной догадкой, застыла на месте. Предчувствия ее не обманули; за обращенной ко всему свету разнузданной жестокой маской скрыто нечто большее.
 – Да, – все еще не освоившись со своей догадкой, промолвила она. – Так оно и есть! Вы с первой же встречи хотели разбудить во мне ненависть. Она привлекла вас с самого начала. Не ее ли вы увидели во мне? И не ради нее ли потратились на выкуп? Ведь вы приревновали к Уикхэму? И надеялись поживиться хотя бы частью той ненависти, что я питаю к нему?
 – Что за чушь я слышу? – пробормотал он.
 – Вы обращались со мной, как со шлюхой. Вы использовали меня, чтобы отвадить своих друзей. Вы издевались надо мной, изображая совратителя и заставляя меня стыдиться собственной слабости. Но не потому, что желали меня. Вы жаждали моей ненависти.
 – Попридержи язык, девка! – попытался остановить ее Ридли. Но Аллегра лишь отчаянно тряхнула головой. Все новые открытия придавали ей храбрость. Удивительно, как она не замечала этого до сих пор? Ведь это же так ясно!
 – Боже мой, но дело не только во мне! Вам угодно ненавидеть весь мир: всех своих слуг, друзей, торговцев на рынке… Все ваши грубости, оскорбления, беспричинные издевки… Все имело одну цель. Заставить всех ненавидеть вас! Вы по-дурацки транжирите деньги, вы позволяете миссис Ратледж и прочим обирать себя. И отлично знаете, что они делают это. И втайне приветствуете их презрение и насмешки у себя за спиной!
 – Замолчи сейчас же! – приказал Ридли, в чьих гла зах появился грозный блеск. – Я не потерплю такой непочтительности! Что за дикие вымыслы? С какой стати мне беспокоиться о чьих-то насмешках? Я живу так, как хочу. И если они ненавидят меня, если ты ненавидишь меня – мне это абсолютно безразлично!
 – Неужели вы слепы настолько же, насколько жестоки? Или без конца пьете для того, чтобы не видеть правды? – Аллегра уставилась на кнут, сама не понимая, чем он так привлек ее внимание. – Взять хотя бы мистера Бриггса, этого честного бедолагу. Для него вы потрудились создать отдельный круг ада. И воздаете за всю его доброту издевками. Наверное, его ненависть для вас наиболее драгоценна? Уж не напоминает ли он вам, каким могли бы быть вы сами? Но не стали?
 – Хватит, черт побери! – взревел он. – Ты заткнешься или нет?
 Однако Аллегру это не испугало. Чем больше ярился Ридли, тем больше утверждалась она в своей догадке. В той правде, которой он сам вряд ли осмеливался заглянуть в глаза. Она не забыла ужасную сцену возле перекрестка, его унижение и трусость. Но не забыла она и про «мистера Моргана», который обрекал себя на грязный, неблагодарный труд. Несчастный, отвергнутый всеми страдалец. Он наверняка упивается этой жалостью к себе.
 Девушка презрительно фыркнула, стараясь не дать волю слезам отчаяния:
 – Должно быть, вы собираете всю эту ненависть до последней капли и прикладываете к своей душе. Вместо лечебной припарки. Хотела бы я знать, помогает ли она заглушить боль от той, главной, ненависти, которая лишает вас желания житъ? От жуткой, бесконечной пытки?
 – Что это значит? – рявкнул он.
 – Потому что кое-кто ненавидит вас сильнее, чем все остальные, вместе взятые! – выпалила Аллегра, уже не в силах остановить потоки слез и лишь нетерпеливо стирая их с лица.
 – Уж не ты ли? – попытался презрительно ухмыльнуться Ридли.
 – Нет. Это вы, вы сами!
 Он скривился так, словно кинжал вонзился прямо ему в сердце. Но вскоре овладел собой и угрожающе занес хлыст:
 – Ну, черт бы тебя побрал, сейчас ты и правда возненавидишь меня за дело!
 Однако растерянность в глубине его глаз совершенно не вязалась с гневными словами. А Аллегра нарочно опустила руки, открываясь для удара:
 – Бейте меня сколько угодно, если это так необходимо. И если вам так хочется. Если это облегчит вашу боль. Но я все равно не стану ненавидеть вас, Грей Ридли! – Тут слезы перешли в громкие рыдания. Теперь она понимала, о чем плачет. – Я буду жалеть вас, Грей. И оплакивать ваше истерзанное сердце. Но ненавидеть вас я не смогу. Ищите ненависть в ком-то другом, коль она вам так необходима.
 Кнут затрясся и выпал из безвольной руки. Ридли сдавленно пробормотал:
 – Будь ты проклята…
 Спотыкаясь на каждом шагу, он кое-как доковылял до лошади, взобрался в седло и исчез в глубине леса. Аллегра спрятала лицо в ладонях и дала волю слезам. Ну как же ненавидеть Ридли, если она сумела разглядеть его боль и готова исцелить его? Как его ненавидеть, если сердце рвется на части от сострадания и бессилия? Нет! Нет! Аллегра упрямо тряхнула головой. Он не имеет права вовлекать ее в свою жизнь, бередить сердце и заставлять его пылать от страсти. Пока по земле ходят Уикхэмы – хотя бы один из них, – она не имеет права на собственную жизнь. И на собственные желания. Она дала клятву. Рыдая, девушка прижала к груди узел с одеждой. Ах, если бы она была свободна и могла бы сбежать, скрыться, спастись… Но перед ее мысленным взором упорно маячили эти глаза – глаза загнанного зверя. А губы помнили его жгучий поцелуй.
 – Оставь меня в покое, Грей! – шепотом взмолилась Аллегра. – Ради всего святого, оставь меня!




 Глава 10


 – А ты, девушка, не очень-то спешила. – Привратник Хэмфри, ковыряясь в ухе, мрачно уставился на Аллегру.
 – Я прошу прощения, – промолвила она. Небо было еще светлым, однако на горизонте уже появился серебристый диск луны. И куда утекло столько времени? Кажется, она совсем недавно сидела одна в лесу, оплакивая Грея Ридли.
 – Прощения? – громовым голосом произнес Хэмфри. – Это после того, как я чуть не до ночи должен был ждать тебя, чтоб запереть ворота?
 Вездесущая Барбара насплетничала недавно Аллегре, что каждый вечер привратник покидает свой пост у ворот, чтобы позабавиться с дочкой одного из арендаторов. Аллегра с трудом сдержала возмущение. Еще один мошенник, набивающий карманы за счет лорда Ридли и не утруждающий себя верной службой.
 – Она подождет, Хэмфри. Даже если ты опоздаешь.
 – Не болтай лишнего! – рявкнул привратник. – Не то я все расскажу Ратледж. У нее и так уже руки чешутся тебя приголубить!?
 – Господи спаси, что я еще натворила?
 – Она считает, что ты слишком часто вьешься вокруг хозяина. И к тому же не я один дожидаюсь тебя, чтобы покончить с делами. Эндрю давным-давно покормил своих псов. А пока ты не пришла, он не может пустить их бегать по парку.
 – Значит, его милость уже дома?
 – Давненько. И успел напиться в стельку. Рукава все в кровище, и ругается как сапожник. Ровно сам дьявол нынче его погоняет. А уж мистер Бриггс! – И Хэмфри выразительно закатил глаза. – То и дело посылает сюда Верити узнать, пришла ты домой или нет. Им с его милостью показалось, будто ты сбежала.
 – Мне бы тоже этого хотелось, – со вздохом ответила она.
 – А мне плевать, – пожал плечами Хэмфри и нетерпеливо добавил: – Ну, заходи, что ли.
 И Аллегра вошла.
 Привратник всем весом навалился на чугунные створки, захлопнул их и заложил железным болтом. Кивнул на прощание Аллегре, скрылся у себя в привратницкой и через минуту появился по ту сторону ограды. Наружную дверь из привратницкой Хэмфри запер, ключ положил в карман и зашагал по дороге на Диддлбсри, весело насвистывая.
 – Где ты пропадала, девчонка?! – Миссис Ратледж чуть не с кулаками набросилась на Аллегру, стоило ей переступить порог кухни.
 – Собирала травы для работы. – И она протянула шляпу, полную цветов и трав.
 – Тебя не было за ужином. Мистер Бриггс велел кое-что отложить для тебя. Уж я-то ничего подобного бы не сделала. Ты и так забрала себе в этом доме слишком много воли – фу-ты ну-ты, шишка на ровном месте! – И экономка язвительно фыркнула. – Ладно, иди есть.
 – Я не голодна, – устало вздохнула Аллегра. В лесу ей удалось подкрепиться только жалкой горсткой ягод, однако тяжелый, изматывающий день начисто лишил девушку аппетита. – Лучше я сразу пойду готовить укрепляющее для его милости. Он, наверное, скоро потребует свое питье.
 Миссис Ратледж улыбнулась, снова напомнив Аллегре сытую кошку:
 – Его милости не угодно видеть тебя нынче вечером. Он повторил это несколько раз. Он велел доложить, когда ты вернешься домой, но видеть тебя не пожелал. «Чтобы эта дрянь не смела показываться мне на глаза», – вот его собственные слова. «Не смела показываться». – Алчная ухмылка становилась все шире. – Неужто ты наконец перестала ходить в любимицах?
 Аллегра еле стояла на ногах. Испытанное ею сегодня горе было слишком тяжело, чтобы пытаться сейчас спорить со старой ревнивой драконихой.
 – Миссис Ратледж, я ведь сказала, что не подкапываюсь под ваше место.
 – Да он бы и спрашивать тебя не стал, взял бы да сделал экономкой, – внезапно надулась женщина. – Он же глаз с тебя не спускал. Мужикам вечно кружат голову смазливые мордашки – трезвые они или нет. А уж наш-то… – она выразительно мотнула головой, – он, поди, от веку пьяный ходит.
 Аллегра прикусила губу. Еще бы, одной стычки в городе достаточно, чтобы Ридли напился вдрызг, не говоря уже о том, что случилось в лесу.
 – Он много пьет этим вечером?
 – Как будто приговоренный к казни в свой последний день. И руки все себе ободрал в кровь. Барбара сама видела, когда подавала ужин. – И миссис Ратледж презрительно фыркнула: – Подрался, поди, с какой-нибудь шлюхой в кабаке.
 Аллегра так и вспыхнула от гнева. Экономка могла выказывать хозяину хотя бы минимальное уважение уже за то, что с таким успехом набивала карманы его деньгами!
 – Миссис Ратледж, – выпалила девушка, – сегодня в Ладлоу он спас жизнь маленькому мальчишке! И при этом здорово рисковал собой. Можете сообщить это остальным, когда станете шептаться у него за спиной. – Резко развернувшись, она поспешила прочь, бросив на ходу: – Надо поскорее приготовить мазь для ран его милости!
 Оказавшись в блаженном уединении буфетной, Аллегра принялась за дело. Она рассортировала свежесобранные травы, измельчила те, из которых собиралась составить мазь, добавила щепотку шафрана и очищенного топленого сала и поставила на огонь. Когда лишняя влага выкипела и смесь приобрела приятный золотистый оттенок, девушка процедила ее и поставила остужаться. Тем временем нужно было заняться остальными травами. Часть из них Аллегра развесила под потолком на просушку, а часть залила водкой, чтобы использовать потом их экстракты. В наполовину остывшую микстуру она добавила пчелиного воска, немного очищенного скипидара и оливкового масла, а потом сбивала ее до тех пор, пока не получила мягкую густую мазь. Теперь для запаха полагалось лишь добавить розового масла. Несмотря на то что работа требовала большого внимания, Аллегре так и не удалось привести мысли в порядок. Грей не пожелал ее видеть. Значит, ни одно из ее слов не пропало даром, ей удалось достучаться до самой его души. И обрушить поток жестоких обвинений, на которые у нее не было никакого права. Хотя бы потому, что Грей был хозяином, а она – служанкой. При этом он не переставал быть обычным человеком, подверженным страданиям и боли, И она набросилась на него в момент наибольшей уязвимости. Аллегра без конца проклинала свой слишком длинный язык и желала взять назад все, что успела наговорить Ридли. Девушка упаковала мазь в плоскую коробочку с крышкой и понесла се наверх, в хозяйские покои. Нужно постучать в дверь и передать мазь Джагат Раму. В душе жила дикая, неоправданная надежда, что Ридли воспримет бальзам как знак примирения и отменит приказ не допускать ее в свой кабинет. Однако в тот же миг, как только Аллегра переступила порог буфетной, стало ясно, что в доме творится неладное. Несмотря на поздний час, в коридорах было полно лакеев: кто-то мчался с поручением, а кто-то неловко переминался с ноги на ногу, не зная, что делать. А возле кабинета Ридли торчала сама миссис Ратледж, припадая ухом к двери.
 – Господи, что случилось? – кинулась к ней испуганная до полусмерти Аллегра.
 – Я же говорила, что нынче вечером он перепьет самого себя, – осклабилась экономка. – Вот сейчас он опять выкинет одну из своих шуток. Послушай.
 Аллегре не было необходимости прижимать ухо к двери. Вопли Ридли разносились по всему коридору. Они вонзались в самую сердцевину ее души, и Аллегра невольно застонала. Рука как бы сама по себе легла на дверную ручку, а с губ сорвался шепот:
 – Плененный дьявол. Может быть, мне удастся помочь.
 – Ну уж нет! – полыхнула глазами миссис Ратледж. – Неужели у тебя хватит наглости снова торчать у него под носом? Я же говорила, что он не желает тебя видеть! – Толстуха уставилась на Аллегру и прогнусавила с новой вспышкой ревности и подозрительности: – А скажите-ка мне, мисс, не имеете ли вы отношения к тому, что с ним творится?!
 – Я… – Аллегра смешалась и покраснела. – Я не знаю… – В тот же миг дверь распахнулась, и из нее вылетел Джонатан Бриггс, чуть не сбив с ног их обеих.
 – Боже! – вскричал он и схватил Аллегру за руку. – Именно ты могла бы сейчас помочь! Есть у тебя какое-нибудь успокоительное для лорда Ридли?
 – Я сделаю все, что смогу! – пообещала Аллегра, мысленно прикинув свои возможности. – Но прежде, мистер Бриггс, я бы хотела сама повидать его милость. Чтобы правильно оценить его состояние. Ведь если он не захочет пить, от успокоительного не будет никакого толка. И тогда придется попробовать лечебный пластырь на висках – может, это заставит его заснуть.
 – Оставляю его на тебя и Джагат Рама, – кивнул Бриггс и распахнул дверь.
 – Позвольте и мне помочь его милости, мистер Бриггс, – заныла миссис Ратледж.
 – Это совершенно ни к чему. Потрудитесь проследить, чтобы остальные слуги занимались тем, чем положено. – И Бриггс добавил, передразнив завистливую мину экономки: – Лорд Ридли вовсе не нуждается в досужих свидетелях его слабости! Занимайся своими делами, женщина, и предоставь мужчинам заняться своими. Точно так же, как это делаю я.
 – Но…
 Аллегра не стала слушать, чем кончится этот спор, захлопнув за собой дверь и проскользнув через гостиную в спальню Ридли, откуда доносились его неистовые вопли. У распахнутых дверей она наткнулась на Джагат Рама. Индиец несмело улыбнулся:
 – Вы ведь поможете ему, правда? Я ничего не смог поделать этим вечером. – Он отступил в сторону и жестом пригласил Аллегру войти. Тяжелый, приторный запах благовоний показался удушающим. На кровати, связанный по рукам и ногам, дико бился Грей Ридли.
 – Проклятие! – рычал он. – Дьявол вас всех побери! Сукины дети, развяжите меня! – Его язык заплетался, и слова можно было разобрать с трудом. Виконт корчился и извивался с такой силой, что наверняка перевернул бы кровать, не окажись рядом Джагат Рам.
 – Прошу вас, сэр Грейстон, – напевно повторял он, намертво вцепившись в край кровати, – постарайтесь заснуть. С утра нужно встать пораньше, чтобы успеть на охоту на тигров с Бехарским набобом.
 Ридли тупо уставился на слугу, но все же внял его словам. По лицу растеклось блаженное выражение. Судя по всему, Ридли перенесся в иное время и в иное место. Он даже сподобился улыбнуться. Но уже в следующий миг на смену радости пришло горе. И этот большой, сильный человек затрясся от рыданий. Широкая грудь тяжко вздымалась с каждым вздохом.
 – Почему она умерла?! – выкрикивал он. – Почему она умерла? Дайте мне шпагу, я проткну ею свою грудь! – И мужчина дико расхохотался, обливаясь слезами. – Но ведь я – трус из Бэньярд-Холла! Разве вы не знаете? – Он застонал так жалобно, словно каждый звук рождался в самой глубине истерзанной души.
 – Милорд… – прошептала Аллегра, несмело касаясь его плеча и с трудом удерживая слезы. Как будто кто-то повернул ключ в запертой двери, Ридли резко уселся и воз зрился на нее. Янтарные глаза полыхнули гневом. И она в ужасе отшатнулась. А Ридли взревел:
 – Ты смеешься надо мной? Ты презираешь меня? Служанки на кухне сказали… – Он затряс перед ней спутанными веревкой кулаками: – Проклята, будь ты проклята! Будь ты проклята!!!
 – Вот видите? – вздохнул Джагат Рам. – И так без конца. У вас найдется подходящее лекарство? Что-нибудь успокоительное?
 Аллегра сокрушенно покачала головой. Ей одной было известно, отчего нынче вечером Ридли опять оказался на грани безумия. Сердце сжалось от острого сознания вины и раскаяния: невыносимое, болезненное чувство.
 – Нет, – промолвила она. – Лекарства тут бессильны. Спасти его можно только человеческим теплом и лаской.
 Несмотря на возражения Джагат Рама, Аллегра встала возле кровати на колени и прижала Ридли к себе. Он тут же забился, скрипя зубами и осыпая ее проклятиями. В какой-то ужасный момент девушке показалось, что он вот-вот разорвет путы и набросится на нее.
 Но мало-помалу на смену ярости пришли горе и боль, и он приник головой к ее груди. Его лицо оросили новые потоки слез.
 – Тише, Грей, – шептала Аллегра, баюкая его, как ребенка. Она чувствовала, как беспомощно дрожит у нее в руках его тело. – Тише, мой дорогой.
 Он поднял на нее мутный, ничего не видящий взор и с тоской выдохнул:
 – Руфь? Это ты, Руфь? Прости меня, Руфь. Поцелуй меня, Руфь! Прости меня!
 Поколебавшись всего мгновение, Аллегра поцеловала соленые от слез губы. Это был материнский поцелуй. Ласковый и нежный. Губы, щеки, упрямую ямку на подбородке. Тонкие пальчики осторожно заставили его опустить веки, и поцелуи осушили слезы на воспаленных глазах. Он перестал дрожать, но Аллегра все еще баюкала его, и шептала его имя, и целовала в лоб и щеки. Наконец стало ясно, что Ридли заснул. Опустив виконта на подушку, девушка взглянула на Джагат Рама.
 – Развяжи его, Рам, – взмолилась она. Ее сердце готово было разорваться от боли при виде грубых пут, лишавших свободы этого гордого человека.
 Рам кивнул и как по волшебству извлек из какого-то потайного кармана довольно необычный кинжал. В глаза бросалась рукоятка, искусно изображавшая голову змеи. Рам шагнул к кровати, рассек веревки и отбросил их прочь. Аллегра болезненно поморщилась, заметив красные полосы там, где веревки стягивали запястья Ридли. С его рук давно слетели наложенные днем повязки, и грубые отметины от медвежьих когтей покраснели и опухли. Мало того, кое-где возобновилось кровотечение, и на чистом полотне рубашки появились свежие алые пятна. Аллегра не удержалась и заплакала сама.
 – Я принесла мазь, – всхлипывая, пробормотала девушка и махнула рукой в сторону оставленной на столе коробки.
 – Я позабочусь, чтобы утром сэр Грейстон воспользовался ею.
 – Он еще проснется? – спросила она, поднимаясь с кровати. Оставлять Ридли в таком состоянии было боязно. – Может, приготовить ему обычное укрепляющее?
 – Нет. Он будет спать до утра.
 – И забудет обо всем, что случилось сейчас?
 – По крайней мере он так говорит, – лукаво улыбнулся Рам. – А может, он так желает…
 – Если я вам понадоблюсь… – беспомощно ломая пальцы, пролепетала Аллегра.
 – Вы уже ничем не поможете сегодня. А я пробуду возле него до самого утра. Идемте, – он указал на неболь шую дверь, через которую можно было попасть в хозяйскую гардеробную, – я провожу вас через гардеробную сэра Грейстона. Так будет лучше. Женская прислуга бывает весьма жестока в своих сплетнях и пересудах.
 В кабинете у Ридли все еще горела свеча. Отблески ее пламени причудливо играли на висевших над камином кинжалах, загадочно мерцала позолота и полированная сталь. После сегодняшней душераздирающей сцены с Баттерби в Ладлоу эта странная коллекция предстала в новом отвратительном свете. Трус из Бэньярд-Холла, которого бросает в дрожь от одного прикосновения к шпаге, обрекает себя на существование в окружении символов своей слабости. Вряд ли коллекция являлась просто жестоким напоминанием. Это скорее выглядело как самобичевание, которому подвергали себя в глухих кельях фанатики от веры: цепи и вериги эти люди добровольно носят, не снимая, постоянно терзаясь от пытки.
 – О Боже… – простонала Аллегра и зажмурилась.
 – У вас доброе сердце, – промолвил Джагат Рам, тронув ее за локоть. – Да благословит вас Аллах.
 – Ох, Рам, – взмолилась она, – расскажи мне о нем.
 – Мне не полагается о нем рассказывать. А вам не полагается слушать.
 – Знаю.
 – Но вы зажгли искру жизни в его взоре, – продолжал индиец, чьи карие умные глаза, казалось, смотрели ей в самую душу. – И мне кажется, что в отличие от многих не обратите излишнюю осведомленность ему во зло.
 – Я неустанно молю Господа помочь мне составить такое снадобье, которое исцелило бы его недуг, – горячо произнесла Аллегра.
 – Так было не всегда, – медленно начал Джагат Рам. – И если молодого сэра Грейстона постигла беда, она явилась как следствие его несравненных достоинств. Про таких говорят, что им везет во всем. Ему сопутствовал успех в любых делах, причем все давалось с такой легкостью, которой позавидовал бы всякий смертный. Если у него и были недостатки, – пожал плечами индиец, – а они наверняка есть у каждого, то я назвал бы излишнюю гордость, даже на грани заносчивости, и неумение сочувствовать чужим бедам, насколько я могу судить, из-за отсутствия опыта личных невзгод и неудач. – И Рам умолк, задумчиво улыбаясь. – Он вел беззаботную жизнь. Его обаяние и положение в свете открывали любые двери. А о благосостоянии позаботилась сама фортуна.
 У него были связи при дворе, уважение сверстников и всех, с кем он имел дело. Как бы вам сказать… словом, это был просто Грейстон Морган, сквайр, второй сын в семье, с довольно тощим кошельком. Отец оставил ему в наследство какие-то крохи. Однако ему удалось отличиться во время войны в Шотландии, так что король пожаловал его в рыцари и кавалеры ордена Бани и назначил изрядное денежное вознаграждение. С присущей ему верой в удачу сэр Грейстон оставил все деньги в распоряжении своего поверенного, уволился из гвардии, продал свой патент и отправился в Калькутту офицером Ист-Индской компании. Естественно, судьба была к нему благосклонна. И в делах, и в битвах – то и дело возникали восстания, которые приходилось подавлять.
 – И там он нанял вас на службу?
 Джагат Рам резко выпрямился, и его темно-карие глаза полыхнули в пламени свечи. Несмотря на подчиненное положение, самолюбие слуги вряд ли уступало самолюбию хозяина.
 – Меня никто не нанял, – на удивление мягко промолвил он. – Я принц у себя на родине. Сэр Грейстон спас мне жизнь. И я поклялся служить ему, пока долг не будет оплачен.
 – Но такая жертва… – не поверила своим ушам Аллегра.
 – Он спас мою собственную жизнь. И я дал клятву Аллаху.
 – Ему здорово повезло, что у него есть вы, Рам. – По крайней мере Ридли не оставался совсем один во время припадков. – Он что же, разбогател на службе в Индии? – вернулась она к рассказу.
 – Нет, – рассмеялся Рам. – Как всегда, ему улыбнулась фортуна. Сэр Грейстон собирался подольше пожить в Индии, ведя довольно скромное существование. Ему полюбилась моя родина.
 – Он был счастлив там? – Впрочем, ответ был ясен и так. Стоило хотя бы оглянуться на экзотическое убранство этого кабинета. – Он находит облегчение здесь, верно? В стенах этой самой комнаты? И благовония, и та память о прошлом, что оживает при виде вас, успокаивают его?
 – Да. Довольно часто. – И Рам со вздохом добавил: – Насколько ему вообще доступен покой.
 – Тогда зачем же он уехал?
 – Умер его брат, виконт, и оставил ему титул, изрядную сумму денег и Морган-хаус – особняк в Лондоне. Сэру Грейстону казалось, что виконту не подобает наживаться на биржевых операциях, и он приказал своему поверенному продать все акции, в которые тот вложил его деньги. Это случилось летом тысяча семьсот двадцатого года. – Рам умолк и заглянул ей в лицо: – Ах, судя по вашему виду, вам невдомек, о чем идет речь. Это же крах акций «Южных морей».
 – Я находилась в тот год в Колониях, – заинтригованно качнула головой Аллегра.
 – Я имею в виду грандиозную аферу с дутыми акциями, разорившую множество народу. Чрезвычайно шумный скандал. Со временем стало ясно, что нити заговора ведут на самый верх, в правительство. Но когда сэр Грейстон, ни о чем подобном не подозревая, продал свои акции, они шли по самой высокой цене и принесли по тысяче фунтов дохода на каждую сотню вложений. А скандал разразился буквально через месяц. Однако сэра Грейстона он не коснулся, и милорд обрел богатство, величину которого трудно вообразить в самых диких мечтах. Столько денег не растранжирить даже за десять жизней.
 – Это похоже на детскую волшебную сказку с чудесами и феями. Виконт был рад?
 – Он был напуган, – помрачнел Рам. – Наверное, впервые за всю свою жизнь. Это было слишком чудесно. И слишком неожиданно. Сначала титул и наследство его брата, а потом вот это. В тот же год в Лондоне разразилась эпидемия чумы. И церковь, и общество набросились с упреками на продававших акции «Южных морей». Дескать, чума – это Господня кара за их дьявольскую алчность. Насколько я могу судить, сэр Грейстон еще не успел оправиться от потери брата. Но в ней он себя не винил. А теперь он стал считать свое богатство проклятым. И постоянно твердил мне: «Рам, когда-то небеса спросят с меня за все мои удачи. Помяни мое слово».
 – Но ведь не он составил тот заговор! – не вытерпела Аллегра. При чем тут вина? – Ее всегда бесила любая несправедливость.
 – Почему многие из нас чувствуют вину, хотя ни в чем не виноваты? Тем не менее это так. И я останусь с ним, пока не воздам сторицей за то, что он даровал мне жизнь. А в вашем сердце не шепчет тайное чувство вины за других?
 Девушка отвернулась, устремив взгляд в темную пустоту кабинета. Не зная о ней ничего, этот удивительный человек сумел коснуться незаживающей душевной раны. Ведь в сердце у нее всегда жила боль оттого, что она не заслужила права жить. Одна – когда все Бэньярды покоятся в могилах.
 – Но вы, наверное, желали бы услышать продолжение истории его милости, – наконец произнес Рам после долгого молчания. – Я не ошибся?
 – Да. – Аллегра заставила себя снова повернуться к нему, подавив душевную боль.
 – Мы находились в Лондоне. Милорд открыл Морган-хаус. Отремонтировал заново, обставил мебелью. Все делалось шикарно и в то же время со вкусом. На званые вечера являлись самые известные личности: поэты, художники. Бывал даже сэр Роберт Уолпол, премьер-министр. Ненадолго приехали из Индии его старинные друзья, лорд Ричард Хол-форд и леди Мортимер. В то время служить ему было для меня счастьем. Мало-помалу он свыкся с неожиданным богатством, и под сводами Морган-хауса поселились веселье и смех. А потом он повстречался с барышней Пикеринг.
 – С Руфью?
 – Со знатной особой, – кивнул Рам. – Они с семейством приехали из Кента – насколько я могу судить, в погоне за женихами.
 – А она… – Аллегра замялась, дивясь, отчего простой вопрос застрял в горле? – Она была красивой?
 – Руфь была божественна. Нежная, хрупкая, томная. От ее красоты у мужчин кружилась голова, а ее голос был так похож на детский. Она то и дело улыбалась. Никогда ни на кого не гневалась. Ловила каждое слово сэра Грейстона, сияя от восхищения. Он был пленен. И через месяц женился.
 – Он любил ее?
 – Больше, чем когда-либо мужчина мог полюбить женщину, – это его собственные слова.
 – Значит, они должны были быть счастливы вдвоем. – В душе у Аллегры почему-то зарождалась обида на эту умершую когда-то женщину. – Судя по всему, она была таким же совершенством, как и он.
 – Да, возможно.
 – А вам она нравилась? – Ее насторожила какая-то странная нота в голосе индийца.
 – Не мне ее судить. – Его лицо превратилось в неподвижную маску. – Руфь была супругой моего хозяина, и он ее обожал.
 – Но неужто у вас нет своего мнения?..
 – Когда я вернусь на родину и выберу жену, мне бы меньше всего хотелось, чтобы за спиной судачили о том, что я совершил ошибку. Милорд ее любил. Этого было довольно. А когда она располнела оттого, что носила под сердцем его дитя, он был готов плакать от счастья, глядя на нее.
 Аллегра попыталась представить себе, как выглядел Грей в счастливые времена. Он сейчас почти не улыбался. Но если это случалось и в глубине янтарных глаз мелькали золотистые искры – у нее становилось так тепло на душе… И девушка промолвила с грустью:
 – А потом она потеряла его дитя. Мне рассказала леди Дороти.
 – Не совсем. Был еще один джентльмен, старше ее годами. Старинный друг леди Ридли, ее земляк, он явился с визитом. У них с сэром Грейстоном вышла ссора из-за какой-то ерунды. Слово за слово – и брошен вызов, и назначена дуэль. Леди Ридли заклинала сэра Грейстона взять вызов обратно. Она умоляла его и хватала за руки. Тот человек был ее другом детства. Он был для нее как родной дядя. И она боялась, что его ранят.
 – А его милость настоял на дуэли, несмотря на ее мольбы?
 – Сэр Грейстон – человек чести, а тот джентльмен нанес ему чрезвычайно тяжкое оскорбление. Более того, в ту пору хозяин был не только горд, но и вспыльчив в равной мере, а временами и упрям вопреки здравому смыслу. – Рам посмотрел ей в лицо мудрым, проницательным взором. – Он чем-то походил на вас, мисс, тогда, два года назад. Не думаю, что он решил во что бы то ни стало убить того джентльмена, но… – его плечи устало поникли, – …такое подчас случается. На все воля Аллаха.
 – А леди Ридли?
 – Она слегла и отказалась видеть сэра Грейстона. А через неделю потеряла ребенка.
 – Боже милостивый!.. – опустила голову Аллегра.
 – Ее состояние ухудшалось на глазах, и нежное, хрупкое тело билось в конвульсиях. А от боли она кричала так, что тряслись стены Морган-хауса.
 – Ах, какой ужас! Представляю, каково ему было это слышать!
 – Милорд ни на минуту не отходил от ее постели, он ухаживал за ней и умолял не умирать. Но всякий раз, как только она приходила в себя, с ее уст срывались проклятия. И нежный детский голосок звенел от ненависти. Она кричала, что это сэр Грейстон ее убил. И что ваш Бог никогда не простит его за то, что он сделал! – Рам вздрогнул от страшных воспоминаний. – Это было великой милостью – день, когда она наконец умерла. А когда он вернулся из церкви после похорон, то схватил свою шпагу и сломал об колено.
 – Вам не кажется… – Аллегра, не стесняясь, плакала в три ручья. – Вам не кажется, что это виконт убил ее, правда?
 – Об этом шептались многие. Внезапность ее смерти, ее упорные обвинения. И ведь существуют определенные яды…
 – О нет! – выкрикнула девушка. – Он не мог!..
 – Я не берусь судить. Я просто пересказываю вам все тогдашние слухи. А потом виконт ударился в пьянство.
 – А вторая дуэль? Та, с которой он сбежал? Леди Дороти рассказала и про нее, – пояснила она.
 – Месяцем позже. С кузеном Пикерингов, который особенно усердствовал в распространении слухов про убийство. Сэр Грейстон… – тут даже на бесстрастном обычно лице Рама проступило смущение, – сэр Грейстон счел, что он не в состоянии драться с тем человеком. Больше я ничего не смогу сказать ради верности сэру Грейстону.
 – Он задрожал, побледнел и выронил шпагу, не так ли? Его как будто бы трясло в лихорадке. – И Аллегра уверенно кивнула в ответ на удивленный взгляд Рама. – Я сама видела это сегодня, в Ладлоу. Эта свинья, Кромптон, со своими наглыми дружками…
 – А, – негромко воскликнул Рам, – теперь я понимаю. Этого давно уже не случалось. Обычно ему удается избежать подобных сцен.
 – Ох, Рам, видеть это было ужасно…
 – Не менее ужасно чувствует себя и сэр Грейстон. Он сам не понимает, что с ним происходит. В такие моменты милорд словно одержим дьяволом и пытается бороться с чем-то у себя в душе, превосходящим его по силе. Сэр Грейстон не любит обсуждать это с другими. Его боязнь перед дуэлью. Его беспомощность. Но иногда, когда джин развязывает ему язык, милорд повторяет мне, что случилось так, как он предсказал. Что его настигла наконец Божья кара.
 – И он не смог себя переломить?
 – Сэр Грейстон старался, – горестно вздохнул Рам. – Еще в самом начале, в Лондоне. Он нарочно напрашивался на дуэль, надеялся, что к нему вернется отвага, что он победит трусость окончательно и бесповоротно. Но с каждым разом получалось еще хуже. И в конце концов нам пришлось укрыться в поместье.
 – Где он стремится обрести ложное мужество с помощью джина и толпы сговорчивых женщин, готовых разделить с ним постель, – грустно закончила она.
 – Я не имею права рассказывать вам, – немного обиженно ответил Рам, – но существуют и иные способы, по средством которых сэр Грейстон утверждает свое мужество.
 Аллегра сделала вид, что намек ею не понят. Она не станет оскорблять доверие мистера Бриггса. А также распространяться про свое собственное открытие в богадельне.
 – И вы ничем не можете ему помочь? Ведь он же спас вам жизнь.
 – Но разве можно помочь человеку, если он сам стремится себя уничтожить? Он тронул ваше сердце?
 – Конечно, нет! – выпалила девушка. Однако ее слова прозвучали слишком натянуто. – О чем мне печалиться? Он живет так, как хочет. А я всего лишь служанка. Мне своих забот хватает… И ни к чему мне его… – Тут она всхлипнула и зажмурилась. – Да… – прошептала Аллегра. – Он тронул мое сердце…
 – И вы помогли ему.
 – Я?! – удивилась она.
 – С тех пор как вы появились в Бэньярд-Холле, милорд стал улыбаться. Он меньше пьет, ваши простенькие укрепляющие помогают ему воздержаться от джина по вечерам. Он часто говорит о вас. И есть еще кое-что…
 – Что же? – пробормотала она.
 Рам улыбнулся. Девушка впервые видела его таким смущенным.
 – По-моему, у вас есть родинка.
 Аллегра охнула, зарделась и прижала руку к груди. Ну кто бы мог представить?! Ведь родинка была бледной, еле заметной!
 – Он находит ее очаровательной, – еще шире улыбнулся Рам. – И ему нравится форма ваших пальцев. А на правом большом пальце он видел шрам. И никак не решался спросить, откуда он.
 Девушка была готова провалиться сквозь землю. Она и подумать не смела, что Ридли так пристально ее разглядывает!
 – Это ожог от ковша. Но почему он…
 – Кто знает? Мы все странные создания. Я уже потерял надежду ему помочь. Заставить побороть отчаяние и вернуться к жизни. Но теперь начинаю думать, что доброта одной женщины еще может оказаться для него спасительной. – Он поднял свечу и жестом пригласил Аллегру пройти в гардеробную. – Становится поздно. Идемте.
 – Еще один вопрос, – взмолилась девушка. – Леди Печали. Кто она такая? Он так однажды назвал меня, – пояснила Аллегра в ответ на недоуменный взгляд Рама.
 – Как это странно, – нахмурился он.
 – Что именно?
 – Это женский портрет. Сэр Грейстон обнаружил его сразу после переезда в Бэньярд-Холл. Картина околдовала милорда. На лице женщины такое горе. И он назвал ее Леди Печали. И частенько говаривал: «Рам, вот кому известно, что значит страдать». Первые дни в Бэньярд-Холле он часами просиживал перед портретом, пил джин и смотрел на лицо давно умершей женщины. Наверное, находил какое-то утешение. Глядя на горе в ее глазах, можно запросто забыть о собственных несчастьях.
 – Она похожа на его жену?
 – Нет. Ни капли.
 – На меня?
 – Судите сами. – Рам вошел в гардеробную и поднял свечу повыше. На стене висел большой женский портрет.
 Аллегра, впервые оказавшись в этой комнате, принялась жадно разглядывать полотно.
 На нем была изображена молодая женщина. Насколько могла судить Аллегра, эпохи Тюдоров. Она стояла очень прямо в своем роскошном платье – миниатюрная женщина, истинная леди, гордая и недоступная – и одну унизанную кольцами руку прижимала к груди, а в другой держала письмо. Овальное лицо казалось неестественно бледным, даже мертвенным: в те времена принято было злоупотреблять пудрой. Волосы выглядели такими же бледными – легкое облако светлых завитков. Черты лица были правильными, хотя она не блистала красотой. Однако на лице – да и на всем портрете – прежде всего приковывали взор огромные темные глаза. Они словно оживали на полотне, и их мягкий взгляд был полон невыразимой печали. Зачарованной Аллегре на какой-то миг подумалось, что это, наверное, содержание письма разбило сердце бедной женщины. В углу портрета значилось: «Леди Хильда Бэньярд».
 У Аллегры чуть не вырвался крик. Бэньярд! Да, теперь она вспомнила этот портрет. Он висел в большой гостиной. И она не находила себя похожей на Хильду. Но рот этой леди так напоминал мамин, а светлые легкие волосы – Люсинду. Наверное, Ридли уловил некое фамильное сходство под влиянием паров джина в ту ночь.
 И она испуганно покосилась на Рама. Не заметил ли сходство и он? Но для ее собственной безопасности, для успешного мщения Уикхэму следовало хранить инкогнито. Аллегра натянуто засмеялась:
 – С чего ему вздумалось называть меня этой Леди Печали? Я совсем на нее не похожа.
 – Конечно, нет. Она блондинка, а вы брюнетка, – пожал плечами Рам. – Но сэр Грейстон был изрядно навеселе, когда сказал это… Немудрено и ошибиться.
 Аллегра так и не избавилась от подозрений. Индиец проницателен и вполне способен разгадать правду. Впрочем, это не так уж страшно. Джагат Рам чрезвычайно скрытен и необщителен и вряд ли станет болтать – не важно, что он подумал.
 Через дальнюю дверь из гардеробной девушка вышла в коридор, поднялась к себе в комнату, не чуя под собой ног, и рухнула на постель. Но сон пришел далеко не сразу. Ей привиделся Грей Ридли, рыдающий над гробом, в котором покоилась леди, очень похожая на Хильду Бэньярд.




 Глава 11


 Яркие лучи полной луны били прямо в глаза. От этого дорога превращалась в серебристую извилистую нить, петлявшую меж деревьев и сливавшуюся на горизонте с бледным небосводом. Луна висела так низко, и все окружающее выглядело так странно, что у Грея возникло ощущение, будто он забрался на самый край света. Кажется, протяни руку – ив ладонь ляжет холодный сияющий шар. Ночь была воистину колдовской. Даже в густой сени дерев мигали какие-то искры – ни дать ни взять рассыпанные на бархате алмазы.
 Ридли пустил коня шагом и вздохнул полной грудью. В такие минуты он был рад тому, что купил Бэньярд-Холл. Безмятежность этих удаленных от городской суеты холмов дарила душе мир и тепло. Мало-помалу он даже стал обращать внимание на пение птиц в лесу. Онемевшее от горя сердце не осталось равнодушным к ласке уходящего лета.
 Виконт вытащил из кармана ленту, собрал волосы в пучок на затылке, снял с луки седла треуголку и надел на голову. В такой поздний час все в Бэньярд-Холле наверняка спят. Тем лучше: возвращаясь из городской богадельни, Грей старался избегать любопытных вопрошающих взглядов слуг. Ведь им привычнее лорд Ридли, а не мистер Морган. И он плотнее запахнул свой богатый плащ, чтобы скрыть простое потрепанное платье. Рубаха скоро совсем истлеет. В ней нельзя будет работать. Надо велеть Раму найти целую рубаху в лавке у старьевщика.
 Всадник широко зевнул и встряхнулся, прогоняя сон. Еще несколько минут – и он дома. И мысль об отдыхе была приятна.
 День выдался нелегким. Та несчастная старуха утром скончалась, и, как он ни бился, ему не под силу было предотвратить неизбежное, вернуть блеск жизни в угасающие глаза. После этого Грей с утроенной яростью набросился на работу: скреб и чистил, вымыл даже потолок в палате, а потом подрезал в саду сухие ветки. Добрый, честный труд. Но и он не избавил от ощущения собственного бессилия. И ничто не приносило сегодня удовлетворения.
 «А ведь были времена, Грей Ридли, – обратился он сам к себе, – когда ты не проигрывал ни одной битвы».
 Что же стало с ним теперь? Не далее как нынешним утром он крался по Ладлоу, словно вор, трепеща при одной мысли о том, что может встретить кого-то из свидетелей его вчерашнего позора на перекрестке. Того, кто видел… Грей невольно застонал. Нельзя было принимать вызов Баттерби. Нельзя было идти на поводу у Кромптона, всучившего ему шпагу. Неужто он еще не усвоил, к чему это приведет?
 Но Баттерби оскорбил ее. Осквернил своими грязными лапами это дивное тело. Что мог поделать Грей, когда она так посмотрела на него? И он не в силах был вынести это отвращение, разочарование и страх, промелькнувшие в глубине темных очей. Ведь он же мужчина. Разве можно было бросить ее беззащитной, не утратив чести?
 Грей вздохнул и заерзал в седле. Тело изнывало от нерастраченного напряжения. Пожалуй, стоило остаться в Ладлоу и провести ночь в постели у шлюхи Может, хоть так удалось бы заполнить пустоту в душе, измученной сознанием собственного бессилия. Но с другой стороны, ему было ясно, что ни джин, ни шлюхи больше не дадут забвения.
 Потому что он не хотел просто женщину. Он хотел ее, ее одну. Она была ему нужна. Это лицо, эти глаза. Это точеное тело. Там, возле заводи, у него захватило дух при виде горделивой стройной фигурки – настоящая королева, несущая свою наготу словно дорогую мантию. Ему до боли захотелось выхватить гребни и шпильки из густых шелковистых волос и ощутить их тяжесть у себя на ладонях. Чтобы уложить ее на траву и рассыпать этот темный шелк волшебным облаком. А потом целовать эти коралловые губы, это прекрасное лицо. Ридли нахмурился. Это лицо… Оно постоянно напоминало ему что-то. Наверное, оттого, что он давно грезит о ней. Мечтает наяву.
 Угрюмая гримаса превратилась в сердитый оскал. Потому как ее жестокие слова ничем не напоминали о грезах. Язвительные, разящие, они действовали на него словно ушат холодной воды из той заводи. Они преследовали его – и трезвого, и пьяного. Он до сих пор не понимал, как вообще вытерпел такую дерзость. И к тому же глупую дерзость. Ведь все, от первого до последнего слова, являлось чепухой. Скажите, пожалуйста, позарился на ее ненависть! Надо быть последней самовлюбленной дурой, чтобы вообразить, будто он только о ней и думает! Да какое ему дело до ее – и вообще чьей бы то ни было – ненависти, если уж на то пошло? А добиваться ненависти, лелеять ее вместо некоего рода наказания… Нет, девчонка явно рехнулась!
 Ему пришлось даже зажмуриться, чтобы подавить внезапную вспышку ярости. Наверное, она наговорила гадостей, чтобы отомстить за то, как он с ней обошелся. Ей ведь пришлось несладко в тот день в буфетной, когда Дик застал их за поцелуем. Грей вздохнул. Он действительно сожалел о той злополучной сцене. Хотя верно и то, что он желал любыми путями выжить из дома гостей. Их лица слишком больно напоминали о том, кем он был прежде. Но Грей собирался просто сделать вид, будто навещает Аллегру в буфетной каждый день. А Дик сам бы предположил, что их свидания носят интимный характер.
 А потом он увидел Аллегру и ненависть к Уикхэму, живым пламенем полыхавшую в ее очах. От этого загорелась его собственная кровь, словно в прежние времена, когда он был силен и полон жизни. И внезапно родилось желание завладеть ею, чтобы согреть свое окаменевшее сердце в жаре этого огня. Он позабыл обо всем, кроме этой всепоглощаю щей жажды жизни.
 Грей вовсе не собирался ставить Дика в столь неловкое положение. И уж тем более позорить девчонку у него на глазах. Он попытался просить прощения, но, как всегда, сделал это неловко и не вовремя. А может, в том виновата его необузданная гордость.
 Но так или иначе, она его простила. Грей знал наверняка. Поразительно милое, нежное создание. Вчера, в Ладлоу, он успел прочесть прощение у нее в глазах. А прошлой ночью…
 От этих нескольких часов у Грея остались лишь неясные воспоминания. Память сама старалась избавиться от того, что он творил в припадке ярости и безумия. Когда его поступками руководил таившийся в душе демон – и джин, да, джин. Но кое-что Грей запомнил. Нежные поцелуи, и ласковые объятия, и слова, целившие душу не меньше, чем снадобье, которое она приготовила для его ран.
 Ридли улыбнулся и нащупал в кармане маленькую резную фигурку. Так, просто смешная безделушка, игрушка, какими торгуют в бедных кварталах Ладлоу. Деревянный цветок, довольно грубо вырезанный и ярко раскрашенный. Каждый из шести лепестков был закреплен на кусочке кожи. Их можно было свернуть в подобие бутона, и тогда появлялось изображение ангелочка. Грей тихонько засмеялся. Он и сам не знал, зачем купил эту штуку. Но чем-то же она привлекла его внимание. Такая пустяковина. Но наверное, ее можно будет подарить Аллегре.
 Тут Ридли так рванул уздечку, что конь протестующе заржал. Он играет в игрушки?! Да что же это за дьявольщина? Ему что, больше нечего делать, как покупать безделушки для норовистой служанки? Она ему никто, она служанка по договору! Просто в такую ночь, как эта, ей было совсем нетрудно околдовать Грея. Еще бы, с такими милыми глазками, певучим голоском и возможностью подмешивать что угодно в укрепляющее.
 Черт побери, с того самого дня, как ее занесло в Бэньярд-Холл, Грей лишился покоя. Ей удалось разбудить давно забытые чувства – чувства, которые он похоронил вместе с Руфью. Гнев, ревность. Они снова набросились на Грея. И барабанят в запертое на замок сердце. Он попытался не обращать на Аллегру внимания, оставил ее в покое. И все равно куда ни ткнись – перед глазами маячит ее лицо. А чувства терзают его душу, словно сорвались с цепи. Желание. Страсть.
 Дальше – хуже. Ибо вместе с ними вернулась и боль. О да, ужасная, нестерпимая боль, от которой нет спасения. Вот потому нынче утром он так оплакивал смерть той старухи. Совершенно незнакомой ему нищенки. А Грей стоял в саду, укрывшись за розами, и рыдал как дитя.
 Виконт тяжело вздохнул. Нужно вернуть утраченный покой. Снова очерстветь, чтобы дни стали более переносимыми, а ночи – короткими. Но теперь, по милости наглой девчонки, он даже в работе не может забыться. Джин также не в силах заглушить бушевавшие в груди чувства. Возможно, это признаки оздоровления? Возможно, эта боль сродни той щекочущей боли, которая говорит о заживлении ран? О том, что он еще жив?
 Еще раз взглянув на зажатую в пальцах игрушку, Грей с проклятием зашвырнул ее подальше в кусты. И цинично рассмеялся. Возможно, это признаки безумия, порожденного собственным бессилием? Хэмфри поджидал хозяина, выйдя на дорогу.
 – Милорд, – забормотал привратник, небрежно коснувшись пальцами полей засаленной шляпы, – что-то вы нынче припозднились. Мистер Бриггс шибко беспокоился.
 – Я что, мало плачу тебе, Хэмфри? – злобно ощерился Грей, все еще гневаясь на Аллегру. – Ты и так ни черта не делаешь! И не постесняешься проспать целое утро, чтобы оправдать лишних пару часов в этот вечер! – Не замечая ужимок Хэмфри, он повелительно взмахнул рукой: – Открывай ворота, живо!
 Конь осторожно двинулся по аллее. Сюда, под деревья, не проникало лунное сияние. Грей ехал шагом и невольно припоминал, как блестели глазки Хэмфри. Что там болтала девчонка? Он добивался ненависти? Ну и чушь! Но тогда зачем было так набрасываться на Хэмфри? В конце концов, привратник имеет право спать по ночам, как и все нормальные люди. Ридли снова помрачнел. Несмотря на абсурдность, дерзкая мысль – а вдруг девчонка сказала правду – не давала ему покоя.
 За деревьями возникла темная громада Бэньярд-Холла. Он почти весь был погружен во тьму – только в хозяйских покоях мелькал огонек свечи. Кроме того, кто-то еще хлопотал на кухне, да Бриггс по обыкновению засиделся допоздна над бумагами.
 И еще кто-то находился на чердаке. Свеча то появлялась, то исчезала и снова мигала возле окна. Странно. Никто из челяди там не живет. На чердаке одни кладовые. Грей знал это точно. Какого черта там кто-то шляется в столь поздний час?
 Пожалуй, прежде чем удалиться к себе, стоит подняться по черной лестнице и заглянуть на чердак. Вот будет сюрприз, если туда забрался злоумышленник. Слуги и так изрядно воруют, но при этом хотя бы скрываются. А открытого воровства он терпеть не намерен!
 Кивнув конюху, который принял коня, Грей взбежал на крыльцо. Эндрю, смотревший за сторожевыми псами, собрался спустить их с привязи, как только хозяин войдет в дом. Грей пожелал ему доброй ночи, чему несказанно удивился и сам.
 Осторожно, на цыпочках, Аллегра прокралась в кладовую, прикрывая ладонью пламя свечи. Она понимала, что поступает глупо. Ей давно полагалось быть в постели. Но сон бежал ее этой ночью.
 Весь день, трудясь не покладая рук в буфетной, девушка вспоминала грустные откровения Рама. И всякий раз на глазах появлялись слезы жалости, стоило вспомнить о той пытке, которая терзала душу Грея Ридли.
 Но по мере того как день клонился к вечеру, еще одна мысль овладела ее сознанием: Леди Печали и то, как ее нашли. Рам сказал, что картина находилась среди остальных полотен на чердаке. А она всегда считала, что Уикхэм давно распродал или уничтожил картины, пока менял в Бэньярд-Холле обстановку. То, что все они вместе с прочими вещами хранятся здесь же, в доме, лишало Аллегру покоя. Она непременно должна увидеть их, дабы утолить жгучее любопытство.
 Тем более что некому застать ее врасплох. Почти все слуги уже спят, кроме тех, кому положено дожидаться возвращения хозяина. Рам сказал, что лорд Ридли уехал в Лад-лоу еще до рассвета. Аллегра обрадовалась. И помолилась о том, чтобы труд в богадельне принес облегчение его душе после унижения перед Баттерби и пьяного припадка прошлой ночью. Девушка заметила, что Грей вернулся очень поздно: тем лучше, усталость дарует ему спокойный сон.
 Была еще одна серьезная причина радоваться тому, что хозяин провел целый день вне дома. Особняк жужжал как растревоженный улей с самого утра. Черт бы побрал Хэмфри заодно с его охочей до сплетен красоткой! Привратник не спеша попивал свой утренний эль и лопался от восторга, расписывая подробности позорного поведения Ридли в Ладлоу прошедшим днем.
 – Да перед таким трусливым ничтожеством, – глумился Хэмфри, – я и шапку-то больше ломать не стану!
 Эндрю подлил масла в огонь, сообщив, что его милость убрался из поместья ни свет ни заря, закутавшись в плащ до самых глаз.
 – Наверняка упьется нынче опять до зеленых чертей, – ухмыляясь, добавил псарь.
 И даже Мэрджери, та самая плаксивая прачка, набралась храбрости с хихиканьем заверить всех и каждого, что пошлет этого трусливого типа к черту, если он будет недоволен ее стиркой.
 Аллегра не выдержала и укорила их за такую злобу и несправедливость – будь ее воля, она бы еще и надавала кое-кому оплеух! Ну как у них поворачивается язык? Разве можно так издеваться над чужой слабостью?
 Вздохнув при воспоминании об их отвратительных рожах, Аллегра вошла в самую большую кладовую. Как ни удивительно, после стольких лет здесь оказалось гораздо меньше пыли, чем она ожидала. Наверное, миссис Ратледж все же дает себе труд время от времени присылать на чердак горничную из опасений, что хозяин, однажды побывав в этом месте, явится в кладовую вновь.
 В комнате царил невероятный хаос. Стопки старых картин громоздились вдоль стен, мебель валялась в куче, а по углам были распиханы какие-то тюки, свернутые рулонами ковры и стулья. Посреди комнаты стоял мягкий диван, наполовину скрытый холстиной, свешивавшейся с японской этажерки. Скамеечка для ног с вышивкой в виде играющих собачек красовалась на кресле с высокой спинкой, обитом алым Дамаском.
 Она прошлась по тесно заставленной комнате: касалась то одного, то другого, присматривалась, вспоминала. Вот это, должно быть, было папино кресло. Мамин письменный прибор. Аллегра даже вспомнила, как Люсинда вышивала собачек и вся сияла от гордости за впервые выполненную собственными руками картинку.
 Девушка поставила свечу на складной ломберный столик и принялась рыться в картинах, с улыбкой натыкаясь на свои любимые портреты. Вот дедушка, молодой и красивый, в расшитом камзоле и шляпе с плюмажем, он держит меч, подаренный королем Карлом за доблесть в битве при Эдж-хилле. А здесь изображен Храбрец, любимый папин конь – это полотно висело в большой столовой. А вот кто-то из давно позабытых кузенов Бэньярдов.
 Все они были так знакомы и так далеки. Словно старые добрые друзья, с которыми нас разлучило время и расстояние, но которых тем не менее мы вспоминаем с большой теплотой. Они внезапно всплывают в памяти, и мы вдруг понимаем, что былой привязанности больше нет.
 От саднящей пустоты в душе Аллегра беспомощно поникла. Как это было давно! Нет больше ни той семьи, ни той маленькой девочки, Анны Аллегры. Воспоминания выцвели, как обивка на папином кресле. Свежей и острой оставалась только ненависть к Уикхэму. А еще горестное лицо мамы в тот последний год в Каролине перед ее смертью. Аллегра вздохнула, взяла свечу и двинулась к выходу.
 И там, возле самой двери, обнаружила маленький детский стульчик. Совсем маленький, вполовину меньше взрослого, да и выдержать он смог бы лишь детский вес. Сиденье было обшито золотой парчой, а спинка, подлокотники и гнутые ножки сделаны из полированного мореного дуба, украшенного резными раковинками. Спинка по форме тоже напоминала ракушку, и завитки в ее центре складывались в букву. Букву «А».
 Аллегра вскрикнула и поспешила зажать рот ладонью. Это же тот самый стульчик! В точности такой, как описал старина Бибби! Стульчик, который папа собирался поднести ей в подарок. Стульчик, который она так и не увидела, стульчик, который доставили за день до папиного ареста.
 Все внутри у псе сжалось, а по спине побежал холодок, словно от еле слышного прикосновения.
 – Папа? – прошептала она, почти ожидая услышать ответ. Ее пробрала дрожь, девушка озиралась со все возраставшей паникой: ей показалось, будто стены кладовой сжимаются и сама мебель угрожающе двигается вперед. Тени в темных углах ожили. Папа, мама, Люсинда, Чарли…
 О Господи! В ушах зазвучали их голоса; полные боли, они окликали ее по имени: «Анна Аллегра! Анна! Анна!» Они тянулись из могильной тьмы, обволакивая саваном страха и беспамятства. Едва ощутимое дыхание их призрачных уст, старые, полузабытые ароматы, сохранившиеся в складках портьер и мебельной обивке, заполнили легкие сладковатым запахом тления. Наконец она увидела глаза, пылавшие негодованием. Они точно шептали: «Ты все еще жива… и ничего не сделала? Помни про нас! Помни про нас!!!»
 Аллегра задрожала от ужаса. Все похороненные на дне души воспоминания, вся боль, которую она старалась избыть, навалились разом вместе с призраками ее родных. Здесь даже слезы не помогали. Девушка задыхалась, тщетно пытаясь вдохнуть полной грудью, и обхватила себя руками в стремлении заслониться от кошмаров прошлого. Однако они неумолимо надвигались, сводя ее с ума дикими гневными криками, ловя широко растопыренными пальцами.
 Как будто со стороны она слышала собственные крики: они уже не походили на человеческий голос. С каждым придушенным вздохом у нее вырывался звериный стон:
 – Ох! Ох! О-ох!
 – Господи, девочка, ты что, увидела привидение? – На пороге возник встревоженный Грей Ридли. Он снял свою треуголку и вошел внутрь. А потом сильно встряхнул Аллегру за плечи, спрашивая: – Что случилось?
 Девушка только покачала головой. Слова застряли в горле. И все тело била дрожь. Она не в силах была прогнать призраков.
 Тихонько чертыхнувшись, Ридли обнял ее и прижал к груди. Горячие сильные руки заскользили по ее спине.
 – Не бойся, – промолвил он. – Здесь нечего бояться. – Однако Аллегра дрожала по-прежнему, и он прижимал ее все сильнее. – Ну, успокойся! Что ты могла здесь увидеть? Несчастную мышку? Или тебя напугали тени по углам? А может, плохой сон?
 Он был таким сильным, таким настоящим. И Аллегра в отчаянии приникла к нему, сжимая кулачки, пряча лицо у него на груди и моля призраков оставить ее в покое. Постепенно бешено бившееся сердечко успокоилось, а дрожь утихла: ласковые объятия сделали свое дело.
 Плохой сон? О Боже, он почти стал явью! Она порывисто кивнула.
 – Да. – Непослушные губы едва шевелились. – Плохой сон.
 – В эту комнату не следует соваться даже днем, – мягко рассмеялся Ридли. – А ты полезла сюда ночью!
 Аллегра подняла голову и заглянула ему в лицо. Оно казалось хмурым и встревоженным. Пока он жалеет Аллегру, но очень скоро захочет узнать, что ее сюда привело. А она в таком смятении, что вряд ли успеет сочинить приемлемую ложь.
 – Я уже пришла в себя, милорд. Больше я не причиню вам беспокойства. Мне надо поскорее вернуться к себе в комнату.
 – Глупости. Да ты же на ногах не стоишь! И трясешься как осиновый лист. Давай-ка присядем. – И он повлек ее к дивану, не размыкая объятий. Она сначала уселась, но тут же попыталась освободиться:
 – Правда, милорд… Я…
 – Я не потерплю неповиновения, – с силой усадил ее обратно Ридли. – И приказываю тебе оставаться на месте, рядом со мной, пока ты полностью не оправишься. – Несмотря на сердитые слова его голос был полон тепла и сочувствия. – Вот так-то лучше, – заметил Грей, когда девушка слегка расслабилась.
 Подчиняясь приказу, Аллегра постаралась устроиться поудобнее. Разве так уж плохо позволить себе эту маленькую слабость? Всего на несколько коротких минут, не более, пока она не наберется сил, чтобы извиниться и уйти. А его руки все так же ласково гладили ее по спине и по шее. Как это было приятно! Наверное, никогда в жизни ей не дано будет почувствовать себя снова в такой безопасности.
 Рука осторожно скользнула тем временем ей на щечку, задержалась на подбородке и заставила приподнять лицо. Глядя ей в глаза, Ридли снова погладил Аллегру по щеке. Еле слышно, кончиками пальцев пробежался по переносице и трепетным губам, как будто старался выучить ее лицо на ощупь. Эти волшебные прикосновения заколдовали ее, перенесли в нереальный, чудесный мир.
 – Такой горестный. Такой несчастный, – шептал он. – Такой красивый рот. – У Грея вырвался тяжкий вздох. Она чувствовала, как опускается и поднимается его грудь. – Красавица Аллегра. Что прикажешь мне сделать, чтобы ты улыбнулась?
 – Я почти забыла, что такое улыбка, – призналась она, задыхаясь от горьких слез.
 – Почему каждый из нас становится рабом собственных демонов? – снова вздохнул Ридли.
 – Потому что идет по жизни в одиночестве, – ответила Аллегра, ощущая его боль столь же остро, как свою.
 – Но так не должно быть. Даже отшельник нуждается в человеческом голосе. Хотя бы иногда. И в тепле дружеской руки. – Однако его глаза не отрывались от ее губ. – И даже женщина с такими печальными глазами нуждается в поцелуях, – шепотом промолвил Грей. – Если она позволит, – неуверенно добавил он.
 Аллегра бессильно зажмурилась. Он желал ее с самого начала. И ей это желание виделось как необходимость в силу неведомых пока причин исцелить свою душу, обладая ее телом. Но с некоторых пор она осознала, что желает Грея не менее сильно. Что ее потребность в человеческом тепле и ласке грозит превратиться в разверстую рану и может быть утолена только с помощью Ридли. И она распахнула глаза и улыбнулась. Нежно и слегка испуганно.
 – Да, – тихо прошептали алые губы. – Она позволит тебе, Грей.
 – Как ласкает слух мое имя у тебя на устах, – улыбнулся он и приник к ее губам. Поначалу поцелуй был ласковым и осторожным, почти дружеским. Но стоило ей ответить, и ласка превратилась в пламя страсти. Грей застонал от разгоравшегося желания. Его губы вдруг стали твердыми и требовательными. Они впились в Аллегру так, что у нее захватило дух, словно пытаясь утолить неведомый голод. Наконец он заставил ее приоткрыть рот, и тотчас же туда ворвался его горячий, влажный язык.
 Она охнула от удовольствия и обняла его за шею. С каждым неистовым рывком его языка – он двигался то внутрь, то наружу – по ее телу пробегала судорога наслаждения. Позабыв обо всем, кроме этого жгучего поцелуя, Аллегра тихонько застонала.
 – О Боже! – Задыхаясь, он еле нашел в себе силы поднять голову. – Ты просто восхитительна на вкус. Твои губы слаще меда. Божественный нектар. – Грей сорвал с ее шеи тонкий платок и зарылся лицом в ложбинку между грудей. Вместе с его губами по коже словно скользил жидкий огонь, и от блаженства вес се тело затрепетало, а голова бессильно запрокинулась.
 В следующий миг его рука скользнула ей под юбку и погладила бедра. От этой интимной, неведомой прежде ласки замирало сердце, а страсть разгоралась с новой силой. А его нетерпеливые пальцы уже коснулись святая святых, укрытого под мягкими завитками волос, и у Аллегры вырвался крик. Ласковые пальцы действовали умело, они оказались еще более требовательными, чем губы и язык, и вот уже в глазах у нее потемнело от желания, а лоно пронзила пульсирующая боль, когда Грей проник еще глубже во влажные теплые складки. Девушка запустила руки в его густые волосы и привлекла к себе, чтобы еще и еще целовать в губы. Реальный мир перестал существовать. Она помышляла лишь о том, чтобы вернуть хотя бы ничтожную часть той радости, которую подарил ей Ридли. Аллегра старалась вложить в свои поцелуи как можно больше страсти и даже попыталась действовать языком так же, как делал он. Но Грей вдруг выпрямился.
 – Ты просто колдунья. – Его голос охрип от возбуждения. – Ты все еще издеваешься надо мной. Думаешь и на сей раз отделаться поцелуями? После того, что я ждал так долго? – Он дернул шнурки на вороте своего плаща и выругался, когда неловко стянул их в узел.
 Изнывая от желания, Аллегра неподвижно лежала на диване, выжидая, что будет дальше, не спуская с Ридли глаз. В свете единственной свечи у него за спиной тень от широкоплечей фигуры падала как раз на диван. На Аллегру внезапно накатили неуверенность и страх. Он вел себя так нетерпеливо, так неистово. И когда Грей с громким ругательством расправился наконец с плащом и швырнул его на пол, Аллегру пробрала дрожь. Нетерпеливый, неистовый. Снедаемый похотью. Совсем как сквайр Прингл?..
 В следующий миг любовной истомы как не бывало. Грей встал на колени, собираясь поцеловать ее, но Аллегра отвернулась. Случайно ее взгляд упал на детский стульчик возле двери. Боже милостивый, что она делает?! Разве у нее отшибло память? Разве не она молила маму не умирать? Разве не она клялась отказаться от своей собственной жизни, пока не отомщены все до одного Бэньярды? «Я не успокоюсь. Я не посмею искать счастья для себя, пока хоть один Уикхэм ходит по земле!» Не так ли она клялась своей маме, обливаясь слезами бессилия?
 Боже, разве то, что происходит сейчас, не говорит о том, что Аллегра – клятвопреступница, что она предала дорогие сердцу призраки, готовая опозорить себя ради мимолетного удовольствия? От этих мыслей в жилах застыла кровь.
 – Нет, Грей, – прошептала девушка, качая головою. – Нет, я не могу…
 – Ах ты лисичка, – усмехнулся он, наклонился еще ниже и ласково положил руку ей на грудь. – Тебе все еще хочется меня помучить?
 – Нет! – твердо возразила она и попыталась его оттолкнуть и усесться. – Нет, я не хочу!
 – Это что за новая игра? – вскричал Грей и силой уложил ее обратно. – Прикажешь мне опять начинать с поцелуев? – И он решительно наклонился.
 – Нет!!! – Аллегра не выдержала и отпихнула его что было мочи, пустив в ход и руки, и ноги.
 Ридли закачался, стараясь удержать равновесие, но все же опрокинулся навзничь, задел виском угол этажерки и застонал от боли. Он беспомощно скорчился на полу, зажимая руками хлеставшую из раны кровь.
 – Господи Иисусе, – выдохнула Аллегра, опускаясь рядом на колени. Что же она натворила?! – Милорд, вам очень больно?
 Грей отнял ладони от виска и протянул ей навстречу. Липкие от крови, они влажно блестели в тусклом свете свечи. Мужчина мрачно глянул на нее исподлобья:
 – Тебе не удалось вышибить мне мозги, а уж тем паче прикончить, если ты добивалась именно этого. Но клянусь Всевышним, ты заслужила первостатейную порку. – Невнятно выругавшись, он снова согнулся и прижал руки к виску.
 – Я позову на помощь, – прошептала она. – Не пытайтесь вставать. – И кинулась опрометью вниз по лестнице, не обращая внимания на опешившего лакея, прямо к хозяйским покоям. С трудом понимая, что делает, Аллегра дико забарабанила в дверь и вцепилась в рукав Джагат Рама, как только он открыл. От испуга речь ее стала сбивчивой. – Его милость… На чердаке. Он ранен. Принесите свечи…
 Рам кивнул и махнул лакею, негромко отдавая приказ. Темный коридор мигом ожил. Аллегра смотрела вслед толпе слуг, спешивших наверх. Вот их шаги загрохотали на чердаке. У нее вырвался вздох облегчения, когда с лестницы послышался голос Ридли: полный гнева, он звучал сильно и уверенно.
 – Черт возьми, Рам! Вовсе ни к чему меня таскать! Поставь меня на пол да позаботься, чтобы поскорее нашли нитки зашить рану!
 Аллегра подождала еще минуту, пока своими глазами не увидела Грея с замотанной окровавленным полотенцем головой. Опираясь на Рама и рослого лакея, хозяин неловко спускался вниз. После этого она бросилась бежать. Главное – он ранен не слишком серьёзно. Далее способность рассуждать здраво ей отказывала. Дело было не в том, что нависла угроза над ее свободой, хотя за покушение на хозяина девушку запросто могли отправить за решетку. И даже не в том, что Грей собирался ее высечь. Она вынесет любую порку, если, конечно, этого не увидит он.
 Просто ей нужно было как можно скорее убраться из Бэньярд-Холла. Исчезнуть, скрыться – и чем дальше, тем лучше. Вниз, вниз по темной лестнице, в ночную тьму. Впервые в жизни ей захотелось похвалить Хэмфри за его небрежность. Никто не задержит ее в воротах.
 С неба светила полная луна. Чтобы не быть замеченной из особняка, Аллегра избегала освещенных дорожек и аллей. Вместо этого она направилась в огромный парк, где перебегала от одного тенистого дерева к другому, как мальчишка, по камешкам пересекавший брод.
 Но уже на полпути к воротам она услышала собак. Их заливистый лай отдавался эхом в ночной тиши и звучал все ближе и громче.
 – Упаси Господи, – прошептала беглянка. Ее же того гляди догонят! Подобрав юбки, она припустила вперед из последних сил. И все равно лай приближался. Вот уже стало слышно, как они пыхтят на бегу. От этого зловещего звука душа у Аллегры ушла в пятки.
 Опять открытая поляна. Топот ног сливался с бешеными толчками сердца. Господи, только бы успеть добежать до ворот! Она отважилась оглянуться. Слишком поздно! В лунном свете ясно были видны огромные, мускулистые псы. Ах, как ужасно блестели их клыки!
 Аллегра задрожала от страха. Они же мигом растерзают ее в клочья! Вон какие зверюги! Что делать? Что делать? Ее отчаянный взор метнулся к деревьям в поисках такого, которое могло бы послужить ей убежищем.
 При виде старого дуба она вознесла благодарственную молитву за Чарли. Дерево было корявым и почти сухим, но Чарли так любил по нему лазать, что уговорил папу не рубить его. Аллегра ухватилась за нижние ветви, подтянулась и залезла в самую гущу листвы. Там она вцепилась что было силы в ствол и затаилась, трепеща каждой клеточкой своего тела. Впервые в жизни девушка была так напугана.
 Собаки уже кружили возле дерева, грозно лая и рыча. Они то и дело подпрыгивали, клацая зубами в воздухе, стараясь достать беглянку. Аллегра взмолилась, чтобы они поскорее оставили ее в покое.
 Раздался окрик Эндрю, подзывавшего собак, и между деревьев замелькал свет фонарей. У бедняжки упало сердце. Теперь так просто не отделаешься. Как глупо было пускаться в бегство! И где был ее здравый смысл, когда она на чердаке допустила Ридли до таких вольностей?
 На поляну вышел Эндрю с тремя подручными, которые несли фонари. У одного из лакеев даже имелся мушкет. Эндрю свистнул собакам, пристегнул их на поводки и заставил успокоиться, ласково похлопывая. Потом взял у помощника фонарь и поднял высоко над головой.
 – Эй, кто там? – окликнул псарь.
 – Это я, Эндрю, – все еще задыхаясь от быстрого бега, промолвила она. – Аллегра Макуорт.
 – А ну спускайся!
 Девушка сползла с дерева и встала перед ним, старательно избегая приближаться к английским догам. От страха и растерянности в груди родился какой-то дурацкий смех.
 – Никогда не пошла бы гулять по парку ночью, если бы знала, что эти псы такие злые. – Оставалось надеяться, что она достаточно правдоподобно изобразила дурочку.
 – И куда же тебя понесло, барышня? – подозрительно прищурился псарь. – Всем в Бэньярд-Холле известно, что после заката в парке делать нечего. Иначе попадешь на зуб моим красавцам.
 – Ну а я… я не знала. Луна нынче такая яркая, я и…
 – Вот ты и расскажешь об этом мистеру Бриггсу.
 Аллегра встревожилась. Инстинкт самосохранения твердил, что ей и так предстоит нелегкое объяснение с Ридли, и не стоит усугублять его известием о попытке к бегству. И девушка взмолилась:
 – Ох, Эндрю, разве так уж обязательно беспокоить мистера Бриггса? Ты лучше загляни в буфетную завтра утром, и я поднесу тебе отличное укрепляющее из тех, что готовила для его милости. Перечная мята и мед. Оно хорошо согревает кровь. И для желудка полезно.
 Эндрю поколебался, но отрицательно качнул головой:
 – Не могу. Это ж будет супротив приказа мистера Бриггса. Он-то как мне велел? «Найдешь кого в парке – сразу веди ко мне». – Псарь кивнул на лакеев, державшихся на почтительном расстоянии от собак, и добавил: – Да к тому же они тебя видели. Не скажу я – скажет кто-то из них.
 Обреченно вздохнув, Аллегра позволила препроводить себя обратно в Бэньярд-Холл.
 К ее удивлению, в дверях их встретил мистер Бриггс собственной персоной. Его обычно добродушное лицо сковала мрачная гримаса, а серые глаза были холодны как сталь. По мере того как управляющий слушал доклад Эндрю, его лицо становилось мрачнее тучи. Затем он приказал Аллегре:
 – Ступай за мной.
 – А куда мы идем? – Полная тревожных предчувствий, беглянка пыталась хоть что-то прочесть на его лице.
 – Молчать! – приказал Бриггс. – Делай, что велено!
 Господи помилуй, да ведь он при желании мог вести себя ничуть не лучше хозяина! И пока Аллегра боролась с дрожью в коленках, он решительно направился вверх по черной лестнице. Когда они остановились возле дверей в ее комнату и девушка увидела, что там никого нет, у нее немного отлегло от сердца. Почему-то ей казалось, что ее должна поджидать миссис Ратледж – если не сам Ридли – с пучком розог.
 Бриггс вытащил ключ из замка и предложил ей войти. Она покорно вошла, но все же набралась храбрости и умоляюще вцепилась ему в руку:
 – Пожалуйста, мистер Бриггс. Имейте хоть каплю жалости. Поговорите со мной!
 Но в лице, всегда таком выразительном, не осталось и следа душевного тепла. Прежде всего он был управляющим в Бэньярд-Холле, и никакие личные привязанности или слабости не могли повлиять на его отношение к долгу.
 – Я намерен запереть тебя в этой комнате до утра. А потом мы во всем разберемся. Его милость не в том состоянии, чтобы о чем-то говорить нынче вечером. И я не решился беспокоить его расспросами. Однако мне известно, что лорда Ридли, серьезно раненного, обнаружили на чердаке, в кладовке. По признанию Рама, нашли по твоей указке. А возле него валялся женский платок. – И Бриггс мельком глянул на ее полуобнаженные груди. – Насколько я вижу, на тебе его нет. Кроме того – и скорее всего это можно считать главным доказательством вины, – ты предприняла попытку к бегству. Что вдвойне отягощает сложившуюся ситуацию. Как ты знаешь, по закону слуги по договору утрачивают право самовольно уходить от хозяина до истечения срока. И хотя пока я не могу с уверенностью обвинить тебя в нанесении раны его милости, факты слишком очевидны, чтобы ими пренебречь. Больше я ничего не скажу. Ты оскорбила доверие милорда. И мое тоже.
 Аллегра до крови кусала губы в ужасе от того, что натворила.
 – Постойте. Прошу вас. Лорд Ридли… он что… его голова, там серьезная рана?
 – Миссис Ратледж так не считает. Крови, конечно, вытекло много. Однако это вполне естественно при такого рода увечье. Но она уже наложила несколько швов и полагает, что через день-два его милость вполне оправится.
 – Спасибо, – выдохнула бедняжка, без сил опустившись в кресло. Облегчение омыло ее, словно морской прилив. Слава Богу, рана не опасна. Она закрыла лицо ладонями и зарыдала.
 Кое-как ей удалось доползти до постели в полной уверенности, что сию же минуту она провалится в полное беспамятство. Но стоило заснуть, как Аллегре приснился Грей и его поцелуи.




 Глава 12


 – Да будет тебе известно, Мэрджери страшно на тебя злится все утро! – тараторила Барбара, которая принесла Аллегре чашку молока и ломоть хлеба. Поставив все это на стул, она покровительственно улыбнулась.
 – Чем же я провинилась перед Мэрджери? – устало вздохнула Аллегра, разглаживая свой крахмальный передник.
 – Твой шейный платок. – Барбара уставилась на белоснежную ткань, прикрывавшую буфетчице шею и грудь. – Смотри-ка, у тебя есть еще один. Вот и хорошо. Мэрджери твердит, что сотрет себе руки до костей, но все равно не отмоет кровь его милости. Твоим платком они замотали ему голову. – И снисходительная улыбка служанки превратилась в двусмысленную ухмылку.
 У Аллегры вырвался обреченный вздох. Утренний обмен сплетнями был в полном разгаре.
 – Скажи Мэрджери, что я выстираю его сама.
 – Это было так странно. Его милость оказался на чердаке, да еще ночью! Не говоря уже про рану… И даже если он шепнет мистеру Бриггсу, как это случилось, нам все равно ничего не узнать. Мистер Бриггс вечно молчит, как устрица.
 – Таков уж он есть. – Аллегра была благодарна Бриггсу за такую скрытность.
 – Ну? И что же там было? – Возбужденно блестя глазами, Барбара наклонилась вплотную.
 – Если мистер Бриггс не скажет, нам действительно нипочем не узнать.
 – Ох, да ладно тебе! Ты что, нас за дураков держишь? Чем это вы с его милостью занимались на чердаке? – Ясно, что ничего хорошего про них Барбара не думала.
 – Играли в криббедж, – сердито отрезала Аллегра.
 – Нечего задирать передо мной нос! – фыркнула Барбара. – Лучше подумай, что тебя ждет! Миссис Ратледж проторчала все утро у мистера Бриггса, уговаривая его разрешить ей выдрать тебя собственноручно, как ты того заслужила. А Верити сказала…
 Сжав вместе руки, чтобы унять нервную дрожь, Аллегра перебила:
 – Мне совершенно нет дела до того, что сказала Верити.
 – Ну и на здоровье, – повела плечиком Барбара. – Я оставляю твою дверь незапертой. Тебе велено явиться к его милости сразу, как позавтракаешь. С заднего хода – так передала миссис Ратледж. Нечего тебе крутиться у парадного. – Холодно кивнув Аллегре, девушка вышла.
 Не в силах долее терпеть неопределенность, Аллегра оставила завтрак нетронутым и поспешила подняться в хозяйские покои. Те из слуг, что попадались ей на пути, пихали друг друга локтями и перемигивались. Как будто глазели на приговоренного к смерти, поднимавшегося на эшафот. Что бы там его милость захотел – или не захотел – сказать о прошлой ночи, весь Бэньярд-Холл считал ее виновной. Охнув, Аллегра постаралась унять сердцебиение. Один Господь ведает, что ждет ее в апартаментах Ридли!
 Она осторожно постучала в дверь гардеробной и была встречена миссис Ратледж. Пухлые губы экономки скривились в злорадной гримасе:
 – Я знала, что ты наконец-то споткнешься! Даже смазливая мордашка не поможет, если норов порочный. Удивляюсь только тому, что его милость не сразу тебя раскусил. – И она махнула рукой внутрь комнаты: – Заходи.
 Виконт Ридли сидел за инкрустированным столиком у себя в гардеробной и был занят, подписывая бумаги. Он ставил подпись, протягивал листки Бриггсу и тут же склонялся над новым документом. Повязки на голове уже не было: рану залепили пластырем, предварительно позаботившись выстричь вокруг нее волосы. Поверх свободной рубашки и панталон хозяин накинул расшитый утренний халат, а на ноги надел бархатные домашние туфли. У дверей в спальню замер Джагат Рам с подносом, на котором помещались остатки завтрака.
 У Аллегры екнуло сердце: никто из троих мужчин не подал виду, что заметил ее появление. Да, сегодняшним утром в этой комнате у нее не осталось друзей.
 Экономка просеменила по ковру, встала перед хозяином, затрясла жирными щеками и запричитала:
 – Ох, ваша милость, не утруждали бы вы свою голову после такой ужасной раны! Я уверена, до добра это не доведет!? – Она даже пощелкала языком, словно недовольная нянька. – И как мне прикажете вас лечить, если вы не желаете слушаться и не остались в постели?
 – Ты оказалась такой талантливой сиделкой, что я поднимусь на ноги в самое короткое время, несмотря на непослушание, – ответил Ридли, небрежно глянув на миссис Ратледж. И обратился к Бриггсу: – Мы уже выразили свою благодарность миссис Ратледж?
 – Я устрою это нынче же утром, милорд.
 – Ох, это вовсе и ни к чему, ваша милость, – пропела толстуха, алчно блестя глазками и потирая руки при мысли о деньгах. – Для меня это дело чести – прийти вам на помощь в час нужды.
 – Да-да, я понял, – сухо промолвил Грей и протянул Бриггсу последнюю бумагу. – Ну-с, теперь я желаю наедине потолковать с этой негодяйкой. А вы выйдите. Все выйдите. – И впервые за все это время он посмотрел Аллегре в лицо. В холодных глазах читался вызов. – Рам, оставь джин здесь. – Увидев, как поморщилась Аллегра от этого приказа, он жестко улыбнулся.
 – Да, сэр Грейстон. – Джагат Рам поставил бутылку возле хозяина и покинул комнату вместе с мистером Бриггсом и миссис Ратледж. Напоследок экономка обернулась и скорчила Аллегре торжествующую злобную гримасу.
 Не смея поднять глаза на Ридли, девушка уставилась на носки своих туфель. Внутри у нее все трепетало: интересно, замечает ли он это? Однако порожден этот трепет отчаянным страхом или же памятью о его жгучих поцелуях и ласковых руках, она и сама не знала. Ее рассудок пребывал в полном смятении.
 А зловещее молчание только усугубило растерянность. Девушка не сомневалась, что за ней наблюдают: по коже пробегал мороз от его ледяного взора. Наверное, стоило рассыпаться перед хозяином в извинениях. Он не может не понимать, что, несмотря на несчастный случай, она вовсе не желала причинять ему физические увечья. Аллегра уже совсем решилась заговорить первой, но ее размышления прервал суровый голос:
 – Подойди и встань передо мной. И будь добра поднять голову. Я желаю видеть твои глаза.
 Она кивнула, подошла поближе и заставила себя посмотреть на него. Хотя Грей сейчас сидел в кресле и их разделял тяжелый стол, Аллегра тут же ощутила исходившую от него силу. И сдерживаемый до поры гнев, который не мог не напугать. Ридли не спеша налил себе джина и приподнял бокал:
 – Твое здоровье.
 От разочарования у нее тоскливо сжалось сердце. Неужели только ради мести за вчерашнее он собирается сегодня влить в себя двойную порцию джина? Глаза защипало от слез. Аллегра шепнула:
 – Ваше здоровье, милорд.
 Грей сердито осклабился:
 – Я не давал тебе позволения говорить. – Он еще мгновение прожигал ее взглядом, после чего залпом опрокинул в себя джин. – Говорят, что глаза – зеркало души. Но твои глаза мне солгали. Прошлой ночью… Впрочем, не важно. – Он пожал плечами и снова наполнил бокал. – Можешь считать, что тебе повезло: на сей раз мне угодно быть милостивым хозяином. Хотя за попытку к бегству я мог бы запросто отправить тебя на виселицу. Все, что для этого требуется – предъявить наш договор, и любой судья позволит поступить с тобой, как мне заблагорассудится. Тебе понятно?
 Она лишь коротко кивнула. У них с мамой было вдоволь времени, чтобы на собственной шкуре испытать все тонкости какого договора.
 – Не могу сказать, что речи миссис Ратледж оставили меня сегодня совершенно равнодушным. Эта милая женщина умоляла позволить ей тебя выдрать. Правда, кровопролитие с помощью розги меня не прельщает, а вот хорошая порка ремнем… – он помедлил, – как я вижу, и этим тебя не проймешь.
 Аллегра вызывающе вздернула подбородок. Ни за что она не позволит ему догадаться, что испугалась. У нее тоже есть гордость.
 – Теперь, когда ты поставлена в известность, как обстоят твои дела по службе, давай перейдем к тому, что случилось между нами. Я предпочел умолчать об этом и не сказал ничего даже Бриггсу. – Его голос звучал особенно холодно и безразлично. И оттого пугал ее еще сильнее. – Сначала, – продолжал Ридли, – твое присутствие в кладовой заставило меня заподозрить, что ты просто наглая воровка.
 Аллегра чуть было не вскрикнула от возмущения, но он остановил ее взмахом руки.
 – Я не смогу этого доказать. Но на всякий случай впредь стану держать кладовую на замке. И буду считать, что ты не заслуживаешь доверия. Ну а еще, конечно, нельзя оставить без внимания твою попытку бежать. Я уже отдал распоряжение Бриггсу, чтобы он положил конец твоим поездкам без сопровождающего в Ладлоу или куда бы то ни было за пределы поместья. И будь добра, перестань хмуриться! – Грей взорвался при виде того, как ее брови упрямо сошлись на переносице. – Скажи спасибо, что я не приказал Эндрю проучить тебя хлыстом, как он делает со своими псами! Я предпочел дать тебе статус любимой хозяйской сучки, – с ухмылкой добавил он.
 От расстройства Аллегра прикусила губу. Хозяин никогда не лез за словом в карман, и она успела привыкнуть к его язвительным репликам. Но сегодня все звучало иначе. В глазах его поселился холод. И еще кое-что сверх обычного потока издевательств и пьяных выходок. Он явно ее ненавидел. И от этого ей расхотелось жить.
 – Если ты снова попробуешь бежать, – продолжал Ридли, – то будешь наказана. Нет. Пожалуй, нужно уточнить. После этой ночи… – он коснулся раны и болезненно поморщился, – у меня к тебе появился персональный счет. То есть, скорее, он удвоился. Ты уже дважды пыталась меня надуть. Делала вид, будто искренне ко мне расположена. Или ты успела забыть день нашего знакомства? Зато его помню я. И оборванку, которая с такой готовностью предлагала поцелуй, а потом чуть не откусила мне язык. Стало быть, если ты снова осмелишься бежать, то произойдет следующее. Я самолично пошлю за розгами, задеру тебе юбки и отполирую задницу. Тогда в последующие несколько часов ты будешь вспоминать о своем недопустимом поведении всякий раз, как захочешь сесть.
 Девушка охнула и отшатнулась. При одной мысли о таком унижении, о наказании, понесенном от самого Ридли, от лица отхлынула кровь.
 – Ага, – довольно крякнул он, – хоть этого ты испугалась. Отлично. Надеюсь, этот страх поможет тебе держаться в рамках. Ты по-прежнему будешь подавать мне укрепляющее каждый вечер. Но тебе запрещается заговаривать со мной и задерживаться дольше, чем положено. Я прикажу Барбаре сменять тебя и оставаться в моих покоях до того, как пойду спать. Вот у кого следовало бы поучиться хорошим манерам. Ты не находишь, что эта девица весьма сговорчива?
 Аллегра снова кивнула, готовая провалиться сквозь землю от обиды. Похоже, Ридли пустил в ход все издевки, которые смог придумать. Она с трудом сдерживалась. Ей хотелось закричать, заставить его вспомнить про те нежные слова, что он шептал прошлой ночью, про его поцелуи, про его ласки. Неужели он все забыл? Неужели этот злополучный удар лишил его остатков душевного тепла, и на смену им просочилась ядовитая ненависть, которую он изливает сейчас на Аллегру?
 А виконт тем временем успел еще два раза наполнить до краев свой бокал и опрокинуть содержимое. Повисшее в комнате молчание стало напряженным, угрожающим.
 – Теперь подробнее о прошлой ночи, – наконец промолвил он. Его звучный голос звенел от сдерживаемых чувств. – Похоже, на какое-то время тебе удалось пустить мне пыль в глаза. Либо ты чрезвычайно искусна, либо я более глуп, чем считал до сих пор. Возможно, это джин туманит мне разум. И тем не менее я на минуту поверил в то, что говорили твои глаза, в твое ответное чувство. Теперь для меня вполне очевидно, что ты лишь хотела добиться личной свободы. Хотела этого с самого начала. И просто решила играть роль робкой любовницы, поджидая удобного случая. Когда можно будет подогреть мои чувства, мою слабость к тебе, если угодно, и выторговать наиболее выгодные условия сделки.
 Нет, он не мог говорить это искренне! Ведь Аллегра и не помышляла ни о чем подобном! Господи, просвети его, помоги прочесть истину у нее в глазах! Бедняжка только отчаянно трясла головой.
 – Ты и теперь пытаешься отрицать это из опасений, что я пересмотрю наш договор? – презрительно скривился Ридли. – И тогда ты совсем потеряешь надежду на свободу?
 – Нет, – прошептала она.
 – Я велел тебе молчать! – рявкнул он, грозно блеснув глазами. Отпил изрядный глоток джина и отвернулся, уставившись на коллекцию кинжалов. – Так вот, о прошлой ночи. Я бы наверняка уничтожил твой контракт не далее как этим утром. Подумала ты об этом? Ты так заморочила мне голову своими лживыми глазами и дрожащими губами, что я готов был на что угодно. – И он со вздохом снова заглянул Аллегре в лицо.
 Только теперь она обратила внимание на его измученный вид. На дне янтарных глаз затаилось затравленное выражение и растерянность. Он чем-то напомнил ей отца, поднимавшегося на борт корабля с каторжниками. Гордого человека, в котором умерли все надежды.
 – Но в итоге ты все же передумала. – От боли его голос дрожал все сильнее. – Неужели в конце концов тебе стало так противно отдаться трусу? Даже ради собственной свободы? Неужели твоя плоть возопила при одной мысли о близости с тем, кто… – Ридли стиснул зубы и бессильно стукнул кулаком по столу, – …кто так опозорился перед тобой в Ладлоу?!
 – Нет! – не выдержала Аллегра, сердце которой разрывалось от сострадания. – Вы не можете так думать! Дело вовсе не в вас. И я не хотела вас оттолкнуть, я просто…
 – Заткнись! – крикнул Ридли, хлопая ладонью по столу. – Иначе я сию же минуту пошлю за розгами!
 Бедняжка моментально сникла. Ну вот, теперь все ясно. Его ненависть, его холодность в это утро. Она отвернулась от него в прошлую ночь. И в своем ужасном мире, полном унижения и горя, он воспринял ее неприятие как приговор: в нем недостает мужественности, чтобы быть ей хотя бы приятным. А Ридли уже опустошил бутылку и выругался:
 – И почему выпивка всегда кончается так быстро? Ну ладно, вернемся к делу. – Его голос снова звучал холодно и цинично. Дверь в тот тайник, где обитала боль, удалось захлопнуть. – Как это ни странно, ты все еще для меня желанна. Я желаю удовлетворить физическую потребность. Ты желаешь обрести свободу. Вот и отлично. Но позволь заметить, что тебе самой придется явиться ко мне, если захочешь поторговаться. И ублажать меня придется так, как это сделала бы самая изощренная шлюха. Не жди больше с моей стороны никаких поблажек. В будущем ты при желании сможешь хвастаться, что выкупила свободу собственным телом. Но никак не тем, что сподобилась меня одурачить! Ты все поняла? – Откинувшись в кресле, Ридли посмотрел на Аллегру. – Пожалуй, теперь можешь говорить.
 – Меньше всего я хотела ранить вас, милорд, – прошептала Аллегра, любой ценой желая ободрить его. – И мой отказ прошлой ночью… – Она машинально смахнула слезу и продолжала: – Он никоим образом не относится к вам. Это у меня нет права… Я не могла… – «Боже, ну как заставить его понять?!»
 – Избавь меня от своих слез, – презрительно скривился Ридли. – Они не менее лживы, чем доброта в твоем взгляде.
 Бесполезно, все бесполезно. Девушка сделала реверанс.
 – С вашего позволения, милорд, – пробормотала она и на негнущихся ногах вышла вон.
 У себя в комнате Аллегра рухнула на кровать и плакала, пока не иссякли слезы. Ее семья. Грей… И те и другие не отпускали ее, рвали на части. Ее сердце, ее долг, ее клятвы. Ее желания… Наверное, это было бы сродни тому, что могло произойти прошлой ночью в парке, если бы ее настигли сторожевые псы.
 Целый год. Придется так долго ждать. Целый год видеть его, следить за ним и желать дать ему утешение. Год сладкой пытки, соблазна связать с ним свою жизнь, в то время как память о ее семье станет бледнеть, пока клятвы не окажутся нарушенными. Она и так бессовестно задержалась в Бэньярд-Холле, слишком занятая своими переживаниями и мечтами. Аллегра чувствовала, как притупляется острота ее ненависти – так старый клинок исчезает под слоем ржавчины в струях быстрой реки. Больше всего ее страшило, что решимость прикончить Уикхэма иссякнет гораздо раньше, чем истечет этот год.
 Ей необходимо сбежать. Остаться здесь – значит забыть, ради чего Всевышний сохранил ей жизнь. Остаться здесь – значит оказаться во власти Грея с его несчастьем, пойти на поводу грез о будущем, которого она не достойна. Не достойна, пока хоть один Уикхэм ходит по земле.
 Остаться здесь – значит взглянуть в лицо правде. А правда заключалась в том, что она полюбила.
 На небе не было ни облачка. Луна светила вполсилы. Аллегра выглянула из маленького окошка в своей комнате и довольно кивнула. Света будет достаточно, чтобы различать дорогу, но не настолько, чтобы ей не удалось укрыться в тени, если начнется погоня. Она завернула в платок сменное платье и пару чулок, добавила туда же гребенку и туго затянула узел. Соломенную шляпу можно надеть потом. А что до отцовского испятнанного кровью платка… Она не расстанется с ним и понесет у себя на груди. Мало ли какие неприятности и опасности – вплоть до грабителей – поджидают на лондонской дороге? Она не может рисковать последней памятью об отце.
 Положив готовый узел на стул, Аллегра еще раз обдумала план действий. Приподняла крышку на большой кастрюле и принюхалась. Ф-фу! Еще пара дней промедления – и кто-то из горничных наверняка полюбопытствует, отчего из ее комнаты несет тухлятиной.
 Пришлось три или четыре раза тайком пробираться в кухню на протяжении нескольких дней, чтобы умудриться натаскать достаточно мяса прямо под носом у повара. Да еще два дня ушло на то, чтобы добыть белесый сок из маковых головок и с нетерпением дождаться, пока он не высохнет в противные бурые комки. Эти комки Аллегра размолола в порошок и подмешала к мясу. Собаки должны заснуть мигом. Приготовленный таким способом сок действует как сильный наркотик: она слышала, что даже хирурги применяют его перед ампутациями.
 Хэмфри отправился коротать ночь со своей подружкой. Об этом Эндрю шептался с Верити. Скинуть запор с ворот и скрыться в ночной тьме не составит теперь никакого труда.
 Девушка еще раз пересчитала имевшиеся на руках деньги. Не так уж мало: Ридли был неизменно щедр те два месяца, что она прослужила в поместье. Хватит, чтобы оплатить поездку от Ладлоу до Лондона в почтовой карете и снимать по дороге комнаты в гостиницах. Итак, через три дня – Лондон. А там – Уикхэм.
 Аллегра озабоченно нахмурилась. Как же она будет жить в Лондоне? Припомнилось приглашение леди Дороти. Конечно, можно воспользоваться гостеприимством этой доброй дамы. Но деньги все равно понадобятся. Если нанять агента, который отыскал бы для нее Уикхэма, задача стала бы намного легче. Но где может храниться столько денег, даже если она решится на кражу? И мистер Бриггс, и миссис Ратледж держат доверенные им суммы под замком. А что до Ридли – Аллегра понятия не имела, куда он прячет деньги.
 Ридли. Она задумалась. Все эти его кинжалы. Сплошь усыпанные самоцветами. Одного такого кинжала хватит с лихвой, чтобы объехать вокруг света, если это понадобится для погони за Уикхэмом. Один-единственный кинжал – из целой кучи. Почему бы и нет? Наверняка Ридли даже не заметит пропажу.
 Девушка задула свечу и распахнула дверь. Должно быть, уже далеко за полночь. Холл был погружен в темноту и тишину. Узелок с вещами и кастрюлю с мясом она оставит пока у себя. Если, Боже упаси, ее застанут на пути к хозяйским покоям, можно будет наплести какую-нибудь ерунду о прогулках во сне, и никто не заподозрит новую попытку бегства.
 Сквозь окна в коридоре проникало немного света. Аллегра двигалась медленно и бесшумно, в самых темных местах и на крутых лестницах находя путь на ощупь. Вот наконец и дверь в хозяйскую гардеробную. Вряд ли она наткнется сейчас на Джагат Рама: его комната находилась на другой стороне коридора. Аллегра решительно толкнула дверь и вошла.
 На ходу она глянула на портрет леди Бэньярд. Ее лицо словно светилось даже в ночном сумраке.
 – Я не забыла, – прошептала Аллегра, как будто должна была держать отчет перед всеми поколениями Бэньярдов. Последняя в роду.
 Стоило сунуть нос в кабинет, и легкие заполнил приторный аромат благовоний. Значит, у Грея был нелегкий день, коль он искал забвения в памяти о прошлой жизни в Калькутте. Хотя, конечно, она не могла сказать наверняка. С той злополучной ночи на чердаке он игнорировал ее присутствие, как и все остальные в доме, включая даже мистера Бриггса. Как будто она прокаженная. Это было тем более непереносимо – чувствовать, что Грей страдает, и не иметь возможности обратиться к нему. Однако из-под дверей спальни этой ночью света видно не было. По крайней мере он спит. И Аллегра помолилась, чтобы его сон был спокоен и принес облегчение. А потом внимательно осмотрелась.
 Сквозь сандаловые ставни проникал отблеск луны, набрасывая волшебную кисею на толстый ковер и подушки, наваленные на диване. Коллекция кинжалов оставалась в тени, но даже там можно было уловить слабое сияние отполированной стали и драгоценных камней. Аллегра торопливо окинула взглядом все клинки. Насколько она помнила, там должен быть один, с особенно большими камнями на рукоятке. Уж коли привелось стать воровкой, то лучше украсть что-нибудь подороже и поменьше – такое, что легко спрятать и отдать в залог. И она протянула руку к изящному, нездешней работы кинжалу, на который пал ее выбор.
 Воровка… От этой мысли рука ее дрогнула. Пораженная внезапным чувством вины, Аллегра понурилась, тяжело опершись на каминную полку. Она готова была пойти на убийство, если потребуется. Это же ради ее семьи. Но заниматься воровством… Горько вздохнув, девушка зажмурилась, положив голову на руки, не в силах одолеть душевную боль. Что же стало с той Анной Аллегрой Бэньярд, которая не могла даже вытащить яйцо из-под курицы, не подумав, что крадет у бедной несушки ее малыша? Из груди снова вырвался вздох. Прошлое ей не вернуть, не вернуть детской невинности и чистоты. Но подчас новый шаг в будущее давался слишком тяжело и был полон болезненных сожалений.
 За спиной послышался какой-тo звук, и Аллегра распахнула глаза. Комнату заливал яркий свет. Резко развернувшись, она увидела Грея Ридли, который стоял на пороге спальни с канделябром в руке. Он громко чертыхнулся и со стуком опустил канделябр на ближний столик. От этого огоньки свечей затрепетали, и их пляшущие тени придали чеканным чертам его лица угрожающее выражение.
 – Какого черта ты тут делаешь? – рявкнул он.




 Глава 13


 Аллегра в ужасе уставилась на него, прижимая руку к груди, как будто этим можно было утихомирить бешеное биение сердца.
 Грей Ридли показался ей страшным, как никогда. Он стоял, сердито хмурясь, в одной ночной рубашке, босой, с голыми ногами, рослый, сильный мужчина. Ноги, покрытые густыми темными волосами, только усугубляли исходившую от него угрозу. Виконт мог вполне сойти за настоящего дикаря, варвара, явившегося из далекого прошлого, если бы не вполне современный пистолет, зажатый в руке. Ридли положил оружие возле канделябра и решительно шагнул к Аллегре. Янтарные глаза сузились в холодном негодовании.
 – Я спросил, что ты здесь делаешь.
 От испуга она онемела, отчаянно подыскивая подходящую ложь.
 – Прошу прощения, милорд… Я не подумала… Минуточку… Мне хотелось сказать… – Аллегра махнула рукой: – Я и не знала, что вы уже легли… – «Думай! Думай! Что привело тебя сюда посреди ночи?»
 – Сегодня я лег рано, – язвительно скривился Ридли. – И почти трезвым, если хочешь знать. – Его ухмылка стала двусмысленной. – Я читал на сон грядущий стихи Эндрю Марвелла. Тебе известны его сочинения?
 До нее моментально дошел смысл намека, и от обиды кровь прихлынула к ее лицу.
 – Да, – сухо промолвил Грей. – Я так и знал. Больше всего мне нравится «К его робкой возлюбленной». Так забавно наблюдать, когда другого мужчину оставляют в дураках. – Ледяной голос внезапно приобрел остроту клинка. – Но это так, между прочим. Я спросил, что ты здесь делаешь. Мне повторить вопрос?
 – Я… я пришла… – Она потупилась и неловко заломила руки.
 Следующая его фраза застала Аллегру врасплох и ошеломила:
 – Чтобы предложить свое тело в обмен на свободу? Это ты хотела сказать?
 «Господи, спаси…» У бедняжки едва не вырвался отчаянный крик. А что, если сделать вид, будто так оно и есть? Тогда появится еще несколько минут отсрочки, чтобы заставить мозги работать.
 – Д-да… – пробормотала она, пятясь к двери. – Но теперь я вижу, что вы…
 – «Да»? И тем не менее, даже явившись сюда, ты торчишь у камина, погрузившись в раздумья. Или на тебя снова напала нерешительность? – Вокруг него словно сгущались тучи. Грей молча ждал ответа.
 – Нет!!! – Аллегра отчаянно затрясла головой. Будь что будет, она не допустит, чтобы он еще больше усомнился в собственной мужественности. – Я ни о чем не думала, милорд. Но когда я увидела, что у вас темно, мне стало страшно. – Девушка присела в очередном реверансе и отступила к двери. – Я больше не стану тревожить вас нынче ночью. Если будет угодно вашей милости, вы только назовите час, и я явлюсь сюда завтра вечером. – «Прости, Господь, эту невольную ложь». Ведь завтра вечером Аллегра будет уже на пути в Лондон. В спину уперлась дверная ручка. Еще два шага – и она свободна.
 – Черт побери, а ну стой! – В его глазах полыхнуло опасное пламя. – Нам с тобой предстоит заключить сделку, верно? И я собираюсь уступить тебе твою свободу. В данных обстоятельствах по всем законам торговли у меня есть право выбирать условия сделки. И коль скоро ты находишься здесь, а я все равно разбужен, я выбираю здесь. И сейчас.
 Она попалась. Попробуй отказать – и он наверняка заподозрит ее в попытке сбежать. А это означает новое унижение, скорее всего порку, которую он задаст собственноручно. С непременным заключением в ее каморке – это уж точно. Рухнет последняя надежда попасть в Лондон – по крайней мере пока не кончится год. А если согласиться… У Аллегры вырвался вздох. Боже, да разве это так важно? Маме пришлось пережить кое-что похуже. И девушка решительно кивнула.
 – Отлично. Мы будем уточнять условия? Я предлагаю со своей стороны три месяца от срока нашего договора.
 Эта торговля показалась Аллегре на удивление глупой. Она отдастся ему, он получит от нее все, что захочет, а потом она сбежит. Покинет и его постель, и этот дом задолго до рассвета. Так стоит ли торговаться? Но тут в ней взыграла гордость. И девушка дерзко выпалила:
 – Десять месяцев. Остаток срока по договору.
 – А ты от скромности не умрешь. Шесть месяцев – и ни днем больше. Из тебя получилась превосходная буфетчица. И я не хочу тебя слишком скоро отпускать. Прослужишь здесь до января.
 Девушка гадала, что чувствуют в такие минуты настоящие шлюхи. Помешкав мгновение, чтобы преодолеть сильнейшее желание выскочить вон, Аллегра двинулась вперед. Что теперь он от нее захочет? Она застыла, выжидая, пока Ридли сделает первый шаг. Однако он стоял, скрестив руки на груди.
 – Ну?
 – Милорд?
 – Я сказал, что тебе не следует уповать на снисхождение.
 У Аллегры упало сердце. Он и в самом деле ждет от нее того, что полагается делать шлюхам. Набравшись храбрости, она обняла его за шею. Но стоило ей потянуться к его губам, он грубо вырвался.
 – Ты умеешь лучше! – рявкнул Грей. В растерянности Аллегра опустила руки и отшатнулась. – Я должен еще раз взглянуть, стоишь ли ты целых шести месяцев. – Он пробежался по ее фигурке горящим взором. – То, что я увидел тогда в лесу, уже забылось. Покажись мне.
 Аллегра прерывисто вздохнула. Шлюхе положено быть покорной желаниям клиента. И она стала раздеваться. Вспомнила, что Грею нравилось, когда ее волосы распущены, сняла чепчик, вытащила заколки и тряхнула головой, чтобы волна темных локонов свободно ниспадала на плечи. Оставшись без платья и нижней юбки, девушка задрожала, как в лихорадке.
 Прежде чем взяться за остальное белье, ей пришлось пристально уставиться в стену у него за спиной. Когда он вот так смотрит, руки опускаются сами собой. И вовсе не из страха предстать перед ним обнаженной: напротив, почему-то ей даже хотелось, чтобы он увидел ее. Но когда комнату заливал этот безжалостный свет, а лицо Ридли казалось неподвижной холодной маской, она не чувствовала ничего, кроме настороженного ожидания, удастся ли ей ублажить недоверчивого хозяина. На миг ей даже стало стыдно. Как позволила она этой минуте, которой полагалось наполниться нежностью, теплом и лаской, стать безрадостной и чуть ли не деловитой?! Недаром он назвал это условиями сделки.
 Несмотря на то что движения ее были неловкими и она старалась провозиться как можно дольше, вскоре с одеждой было покончено. На ней осталась лишь тонкая нижняя рубашка. Поколебавшись, Аллегра распустила завязки, и легкий муслин с шелестом соскользнул на пол.
 У Грея вырвалось невольное восклицание, как будто исторгнутое видом ее наготы. Девушка немного приободрилась. Что бы там он ни чувствовал – гнев, ненависть, холодное презрение, – он явно ее хотел. Ей даже достало отваги взглянуть ему в лицо и смущенно улыбнуться.
 – Что теперь, милорд?
 Кустистая бровь иронически поползла вверх. Он буркнул:
 – Придумай сама.
 Аллегра с трудом сглотнула. Если она хочет сохранить свое достоинство и придать видимость человеческих отношений тому, что сейчас произойдет, надо сбить с него эту циничную маску. Попытаться растопить холодность Грея в нежности и чуткости.
 Она снова приблизилась к нему и погладила его по лицу. Хотя он и увернулся от поцелуя, но не отбросил в сторону ее руку. Аллегра невольно подумала, что у него очень красивое лицо. Даже когда оно искажено жестокой гримасой – вот как в эту минуту, – она находит его привлекательным. Легкие пальчики скользнули по твердому подбородку, ласково задерживаясь на каждой впадинке. Она погладила его губы и испытала настоящий триумф, потому что он охнул и зажмурился.
 «Я хочу тебя, Грей Ридли», – пронеслась внезапная мысль. К черту дурацкие контракты, к черту выбор между целомудрием и свободой. Аллегра была молода, и влюблена, и желала, чтобы он дарил ей ответную любовь – пусть даже на краткий миг. «Господи, прости меня!» Неужели это так ужасно – позволить себе одну ночь наслаждений? Всего одну? Ведь что бы ни случилось, утром она будет на пути в Лондон.
 Ей захотелось поцеловать его, чтобы поцелуй выразил все, что скопилось на сердце. И снова Ридли увернулся. Однако на сей раз неудача не обескуражила Аллегру. Чем больше он упрямился, тем сильнее разгоралась ее страсть. И она принялась целовать его лицо и шею, упиваясь запахом и вкусом, трепеща от близости его горячего тела.
 Сначала робко, а потом все более решительно она развязала ворот его ночной рубашки, чтобы без помех покрывать поцелуями грудь. С блаженным вздохом Аллегра зарылась лицом в густые жесткие волосы. Они показались ей мягче шелка.
 Девушка погладила его по плечам и рукам, восторгаясь силой бугрившихся под тонкой тканью мускулов. От этого захватывающего ощущения, рождавшегося благодаря простому прикосновению к источнику столь огромной мощи, ее сердце заколотилось как бешеное. Она подбодрила себя и просунула руку под рубашку. Так и есть, это было намного лучше, чем ласкать его через одежду.
 Аллегра заглянула ему в лицо. Широко распахнув глаза, Грей ловил каждое ее движение. Его губы упрямо сжались, все еще противясь ее натиску. Но глаза, его глаза… В их янтарной глубине она ясно прочла желание. Желание овладеть ею и что-то еще. Теперь ей не доставляло труда это увидеть – возможно, оттого, что любящее сердце научило ее не просто заглядывать Грею в глаза, а читать в его душе. И увидеть там страх.
 Аллегра сама отвергла его в первый раз, заставила поверить, что готова отдаться, а в следующий момент жестоко оттолкнула. Неудивительно, что он боится снова попасть впросак.
 Какой же он глупый, какой уязвимый! Что нужно ей сделать, чтобы заставить принять дар ее любви?
 И девушка возобновила попытки сбросить с него эту скованность. Обняла за шею и приникла всем своим страстным обнаженным телом. От этого ее саму пробрала дрожь: оказывается, налитые кровью чресла давно были готовы слиться с ней воедино. Снедавшее его пламя передалось и ей, отчего в ушах зашумела кровь.
 И все же он оставался неподвижен и напряжен словно статуя. Аллегра застонала от разочарования, чувствуя, как щеки заливает румянец. Что она делает, унижаясь вот так перед Ридли? Все равно он не смягчится, не ответит ей взаимностью. Хотя и не преминет в конце концов воспользоваться ее телом, как пользовался сквайр Прингл телом ее мамы. Для него она всего лишь объект физического влечения – не более.
 Вынести такое было невозможно. Девушка отвернулась, безвольно уронив руки, и расплакалась. Ей совершенно необходимо почувствовать прикосновение его рук, его жгучие жадные поцелуи, его ответную страсть, чтобы пережить позор этой ночи. Спрятав лицо в ладонях, Аллегра прошептала:
 – Сжальтесь же надо мной… приласкайте меня, не то я умру от желания…
 Сильная рука схватила ее за запястье и заставила развернуться. Грей подтащил свою пленницу к столу, чтобы как следует разглядеть мокрое от слез лицо. Он долго всматривался в нее с замкнутым, недоверчивым выражением лица.
 – Ты действительно так хочешь меня? – грубо спросил Ридли и отвернулся, словно страшась услышать ее ответ.
 – Безумно.
 – Правда?
 – Разве вы не видите это в моих глазах? – Рыдания не давали ей говорить. Его лицо смягчилось в теплой, благодарной улыбке.
 – Тогда пойдем ко мне в постель, милая Аллегра, – хрипло промолвил он. Подхватил ее на руки и понес в интимный полумрак спальни.
 Сюда едва доходил свет от канделябра, который остался на столе в гардеробной. Грей уложил ее на прохладные простыни, и парчовый полог прошелестел свою нежную песню. Аллегра украдкой потерлась щекой о подушку. Она пахла его телом – терпкий, захватывающий мужской запах.
 Девушка жадно следила, как он через голову стащил рубашку и швырнул на пол. В глаза бросились два темных пятна на груди и в паху: густые курчавые волосы выделялись как два загадочных, темных острова на мощном теле. А посреди одного из этих островов уже поднималось нечто неистовое, нетерпеливое. Аллегра встрепенулась не просто от ожидания или испуга, а от острого желания.
 Грей уселся на кровать. Но не спешил лечь рядом, а встал на колени в ногах, как покорный слуга. Снял с Аллегры башмаки и занялся подвязками над коленями. Его горячие руки ласкали молочную кожу, пока Ридли снимал чулки. Вот он наклонился и поцеловал ее колени; мягкое прикосновение его губ казалось волшебным.
 – Сладостная… – прошептал Грей. Только теперь он устроился сверху так, что ее тело оказалось в удивительном любовном плену. Жадные губы припали к ее соскам – от такой непривычной ласки по телу пробежала волна восхити тельной истомы и возбуждения.
 Она нетерпеливо поежилась: ей хотелось не только получать, но и отдавать взамен, покрывать поцелуями каждый дюйм его чудесного тела. Ласковые руки, казалось, были везде. Вот пальцы запутались в длинных волосах и ненадолго задержались на затылке. А вот его могучий торс, и она обняла его, с радостью ощущая, как отвечает он на это объятие., Но вскоре томление охватило Аллегру настолько, что она предпочла просто наслаждаться его ласками. Девушка была готова кричать от восторга, когда он снова и снова брал в рот то один сосок, то другой.
 Возбуждение нарастало, и у нее вырвался негромкий стон. Ей захотелось изведать нечто большее. Ей захотелось целовать его, целовать страстно. Трепеща, она сжала в ладонях его лицо и потянулась вверх.
 – А я еще ни разу не поцеловал твои медовые уста, – промолвил он. – Ну и дурак! – Грей усмехнулся, но его голос дрогнул от избытка чувств. Он наклонился над Аллегрой.
 – Нет, – прошептала она. – Я хочу сама поцеловать тебя. Так, как будто это впервые.
 – Так оно и есть, моя милая Аллегра, – ответил Грей, чьи глаза потемнели от нерастраченной нежности. – Ну что ж, подари мне поцелуй.
 Девушка привлекла к себе его голову и припала к губам: сначала несмело, но вскоре ей уже не удалось совладать с разбуженной страстью.
 Он охнул, обмяк и опустился на нее всем телом. Теперь она чувствовала его полностью: грудь, живот, ноги и то, что нетерпеливо толкалось в ее сдвинутые бедра. Аллегра упивалась этими новыми ощущениями. Только сейчас она поняла, что значит быть обнаженной. Теперь она могла всей кожей впитывать ласку сильного мужского тела, как будто повсюду ее нежно касались тысячи волшебных рук.
 Все это время их уста не прерывали поцелуя, они просто не в силах были разомкнуться. Мягкие губы Грея слегка раздвинулись. Аллегра не сразу решилась просунуть язык ему в рот и была захвачена врасплох новым взрывом ослепительных чувств.
 Он вздрогнул и застонал под этим любовным натиском, отвечая такими же неистовыми движениями языка. В мире не осталось ничего, кроме губ, слитых в жгучем поцелуе, в предчувствии того, что сулит этот первый, самый дивный поцелуй влюбленных.
 Наконец Грей поднял голову: он едва не задохнулся и жадно глотал воздух.
 – Господи Иисусе! Я так хочу тебя, что не могу больше ждать! – Он раздвинул ей колени и опустил свое копье к вратам ее естества.
 Аллегру увлек неистовый вихрь желания и страха. Мама всегда кричала от боли, лежа под сквайром Принглом. Всегда. Девушке показалось, что ее распяли, что сейчас начнется… Бог знает какая пытка. Но ведь она любит его. Как он может ей повредить?
 А Грей уже начал двигаться – медленно, не спеша, пока только щекоча влажную ложбинку между бедер. Наверное, это было приятно, но она почти ничего не почувствовала из-за нараставшего страха. Боже, будь милосерден! К добру ли, к худу – только пусть это поскорее кончится! Трясущимися руками она схватила его сильные, мускулистые ягодицы и прижала к себе. От острой, режущей боли девушка едва не вскрикнула.
 – Господи, – вырвалось у него. – Ты такая тугая! – Вдруг он охнул от удивления и восторга, а потом выругался, и его тело содрогнулось от спазмов. Где-то глубоко внутри себя она почувствовала трепетные толчки мужской плоти и горячую струю семени.
 – Слишком скоро… – простонал Грей и рухнул без сил. – Слишком скоро…
 Аллегра затихла, прислушиваясь к собственным ощущениям. После его болезненного прорыва, уничтожившего барьер ее девственности, это оказалось не столь неприятным, если не обращать внимания на боль. И что теперь? Не имея ни малейшего понятия, как это происходит, она вдруг попыталась сжать некую неведомую ей мышцу, плотно охватив его копье. Это незначительное движение породило волну экстаза, прокатившуюся по всему телу. Судя по всему, Грей чувствовал то же. Он застонал и нежно поцеловал ее. Воодушевленная достигнутым, Аллегра снова пустила в ход этот удивительный мускул, и тут же страсть запылала в ней с новой силой. Боль мигом прошла. Она нетерпеливо заерзала в надежде, что Грей внемлет безмолвному призыву и снова задвигается в ней, одарив бурей восторга.
 А он вместо этого отстранился и сел, озадаченно уставившись на Аллегру.
 – Почему ты не сказала?
 Она проследила за его взглядом и не на шутку удивилась: оказывается, ее бедра были в крови.
 – Я… я думала, это не важно.
 – Не важно?! – возмутился Грей. – Не важно то, что ты была девственна? Черт побери, я ведь сделал тебе так больно! Мне следовало вести себя осторожнее.
 – Нет, Грей. Нет. То была сладкая боль.
 Мужчина недоверчиво затряс головой:
 – Но… ты была девственна?
 – А почему бы и нет?
 – А я… я подумал, что это Уикхэм… лорд Эллсмер. Ну, там, в Колониях. Я думал, что ты из-за этого ищешь его.
 Ее губы тронула снисходительная улыбка. Как будто утраты девичьей чести было бы достаточно, чтобы направить ее на такой ужасный путь.
 – Я никогда с ним не сталкивалась, – просто сказала она.
 Грей задумчиво поднес к лицу маленькую ладошку и пощупал все еще твердые мозоли:
 – Никогда не сталкивалась? И готова была пройти сквозь ад, только чтобы добраться до Англии. Потому что хотела его убить.
 – Нет, – мягко поправила девушка. – Потому что должна его убить. Или не знать мне покоя на этом свете.
 Ей пришлось отвернуться от пронизывающего взгляда Грея. От его тревоги и сострадания. Месть Уикхэмам касается только ее. И Бэньярдов.
 Он понял, что дальнейшие расспросы бесполезны, и со вздохом встал с кровати. Снова воцарилась тишина. Аллегра устроилась поуютнее в мягкой постели. Пусть очарование этих минут продлится еще чуть-чуть, хотя бы всего полчаса. И тогда они станут самым счастливым воспоминанием, которое она унесет с собой в могилу.
 – Аллегра.
 Услышав свое имя, девушка встрепенулась и открыла глаза. На краю кровати сидел Грей и держал маленький тазик и губку. Несмотря на ее протесты и заявления, что она не беспомощное дитя, он осторожно смыл с ее бедер следы их бурной страсти. Это было так трогательно: гордый мужчина, аристократ, столь безропотно ухаживавший за ней, – что Аллегра едва не разрыдалась. И когда он наконец отставил свой тазик, она привлекла его к себе и нежно поцеловала в губы.
 – Тебе вовсе не следовало беспокоиться, – прошептала девушка.
 – Но это была моя вина, – все еще покаянно возразил Грей. Он пристроился на краю кровати и задумчиво любовался ею. А потом вдруг улыбнулся так тепло и беззаботно, что даже в этой темной комнате стало светлее. – Ну конечно!.. Вот в чем было дело! Тогда, на чердаке…
 – Я же все время пыталась тебе втолковать, что ты здесь ни при чем, – просияла она в ответ, с радостью соглашаясь с этим, пусть и ошибочным, утешением. – Я сильно испугалась. Наверное, это случается со многими девушками. И тогда… решимость покинула меня, и я пошла на попятную.
 – А нынче ночью?
 – Кто не рискует, тот не выигрывает.
 – И что же ты выиграла? – воскликнул он, мгновенно опечалившись. – Ведь я сделал тебе больно.
 – Какой ты глупый! – Ласковые пальчики принялись разглаживать озабоченную гримасу на его лице. – Почти всю жизнь мне делали больно. Те, кто хотел причинить мне зло. Вот это была настоящая боль.
 – Значит, я никогда не причинял тебе зла ни на словах, ни на деле? – горько рассмеялся Грей.
 – Ты вышел на бой с целым миром, однако твой клинок всякий раз оборачивался против тебя самого. Как же ты смог бы ранить меня?
 – Ну почему ты с таким великодушием готова прощать мне любую грубость? – Не в силах усидеть на месте, Грей вскочил и заметался взад-вперед по комнате. – Вряд ли я этого достоин! Разве ты дура? Или святая великомученица?
 Меньше всего ей хотелось спорить. Не сейчас, в эту последнюю ночь вместе с ним. Пожалуй, стоит убраться отсюда поскорее, пока сердце ее не разбилось от горя окончательно. И она шепотом спросила:
 – Прикажете оставить вас, милорд?
 Он замер, растерянно посмотрел на нее и покачал головой:
 – Нет, повремени немного.
 – Не желаете чего-нибудь выпить? – Наверное, где-нибудь здесь осталась бутылка с джином, а может, и что-то из ее укрепляющих. Аллегра уселась и спустила ноги на пол.
 – Тебе захотелось, чтобы я выпил? – заколебался Грей.
 – Нет, если ты опять собираешься с помощью джина дать волю своей жестокости, которую сам же проклинаешь. – Она приблизилась к Ридли и простерла руки: – Лучше возьми меня, но не возвращайся к джину.
 – Милая, милая Аллегра. – Грей со стоном прижал ее к груди. – Господь свидетель, от тебя я пьянею сильнее, чем от вина! – Он жадно поцеловал ее и спрятал лицо в теплой ямке под подбородком. – Черт побери, – вырвалось у него, – я снова тебя хочу!
 – Ну что ж, вот я перед тобой. – Она погладила его по спине и с восторгом ощутила, что Грей вздрогнул от этой ласки.
 – Нет. – Мужчина оттолкнул ее с таким видом, словно боролся сам с собой. – Я боюсь снова сделать больно. У нас еще будут другие ночи.
 – Нет. Лучше не медлить. – Ей стоило огромного усилия скрыть отчаяние. Грей не должен заподозрить, что эта ночь – единственная.
 – Я не смею. Я… Постой. – Он мягко рассмеялся и кинулся в соседнюю комнату. Оттуда Грей вернулся с коробочкой, которая показалась Аллегре странно знакомой. – Мне служит самая лучшая буфетчица на свете, и она готовит волшебные бальзамы, которые мигом снимают боль. Может, попробуем? – И он лукаво подмигнул.
 Аллегра впервые увидела его в таком игривом настроении. У нее сразу потеплело на душе. Притворно надув губки, едва удерживаясь от смеха, она ответила в тон:
 – Но это же лекарство от царапин медвежьих когтей!
 – А от тигриных когтей оно не поможет? – Ридли расплылся в улыбке. – Боюсь, как бы меня не исцарапала одна нетерпеливая киска, если я попытаюсь ее оттолкнуть.
 – Тигрица станет ласковой и замурлычет как котенок, если ты будешь послушен, – счастливо засмеялась она.
 – А если я достаточно преуспею в послушании, то смогу удостоиться царапин иного толка, – хмыкнул он и кивком указал на кровать. – Ступай туда и ложись.
 Аллегра подчинилась и беспрепятственно позволила ему намазать душистым бальзамом влажные, чувствительные складки кожи. Желание вспыхнуло в ней с новой силой. Неужто можно так пылать и обмирать от страсти одновременно, испытывая восторг и наслаждение, и в тот же миг страстно ждать чего-то большего?!
 – Господи, – вырвалось у нее, – может ли быть что-то прекраснее?
 – Уверен, что нет! – рассмеялся Грей, устраиваясь поудобнее. Его копье скользнуло внутрь легко, как кинжал в ножны, и Аллегра вскрикнула. Он с тревогой глянул ей в лицо: – Проклятие, я опять сделал больно!
 – Это от восторга, а не от боли, – нервно засмеялась она. – И если ты опять остановишься, то я клянусь на своей книге рецептов, что исцарапаю тебя не на шутку!
 – Ну так пеняй на себя, негодяйка. Пощады не будет.
 – А ее и не просят, – прошептала Аллегра и погрузилась в любовный экстаз.
 Поначалу Грей старался сдерживаться и двигался осторожно, но когда она вцепилась ему в плечи и застонала от наслаждения, оковы спали. Он подхватил ее под ягодицы, чтобы удары проникали как можно глубже. Их ритм становился все неистовее.
 Аллегра изнемогала от страсти, ей хотелось вобрать в себя всего Грея, целиком. Ведь эта ночь скоро кончится. Она опять останется одна, наедине со своим горем и своей ужасной задачей. Аллегра упивалась каждым мгновением своего мимолетного счастья. И когда ее тело, превратившееся в клубок распаленных до невозможности желаний, забилось в конвульсиях от резкой, как взрыв, разрядки, сердце ее чуть не лопнуло, а из груди вырвалось глухое рыдание.
 Грей охнул и содрогнулся. Все еще задыхаясь, он простонал:
 – О Боже! Ты лучше всех на свете! – И с благодарностью стал целовать ее губы и щеки. Но вдруг нахмурился и снова попробовал их на вкус. – Слезы?
 – Счастливые слезы, – заверила Аллегра, гладя его по щеке. – Когда я умру и предстану перед Господом, а Он захочет узнать, был ли в моей жизни миг, ради которого я пожертвовала бы спасением души, я назову эту ночь.
 – Эта ночь станет всего лишь одной из многих. Обещаю, – хрипло ответил он. – С самого первого дня, когда горничные вымыли твои дивные волосы и ты явилась ко мне в гостиную, я знал, что буду от тебя в восторге. – Тут Грей лукаво улыбнулся и добавил: – А вот ты скоро будешь раздавлена. – Он с неохотой отодвинулся и сел. – Черт возьми, у тебя снова пошла кровь! – И не успела она возразить, как в руках у него оказался тазик.
 – Это вовсе ни к чему, – заверила Аллегра, пока Ридли смывал кровь. Ведь он был хозяином, а она – служанкой.
 – Это доставляет мне удовольствие.
 И она внезапно вспомнила. Заботливо склоненная голова. Ласковые руки.
 – Как доставляет удовольствие мистеру Моргану? – прошептала Аллегра.
 – Как ты узнала? – вскинулся Грей.
 – Я видела тебя однажды. Случайно.
 Он со вздохом отодвинул тазик. Похоже, это здорово его смутило.
 – Наверное, глупо играть такую роль.
 – Но если это дарит тебе хоть немного покоя…
 – Покоя мне не дано. – Грей обреченно закрыл глаза рукой. – После всего, что я натворил.
 Да что же он натворил?! Боже милостивый, неужели это правда?
 – Значит, ты… – от ужаса слова застряли у нее в горле, – …значит, ты ее убил?
 – Да, – кивнул Грей. – Я убил ее. А вместе с ней убил и нашего сына. – Его голос прозвучал устало и обреченно.
 – Неправда! Леди Дороти сказала, что это была родильная горячка!
 – Руфь умоляла меня не драться с Осборном, – покачал головой Ридли. – Она знала его с самого детства. – Он вдруг горько рассмеялся. – Но я был заносчив и упрям. Господи помилуй, ведь я мог замять ссору. Я мог проявить милосердие. Я знал, что им движет зависть. Он завидовал моему богатству. Как раз перед этим Осборн потерял все деньги на Бермудах. – Грей обратил на Аллегру полный боли взор: – Она молила меня на коленях… С огромным животом, в котором носила наше дитя… Боже, Боже! Кто знает, отчего человек избирает тьму вопреки свету? Но он оскорбил меня… моя честь…
 – Ох, Грей! – Аллегра не выдержала и обняла его.
 – А после того, как я убил Осборна… – Он вырвался из объятий, словно не считал себя достойным их. – Руфь призвала меня, все еще содрогаясь от потуг, и вложила мне в руки моего мертвого сына. Она непременно желала, чтобы я прикоснулся к нему, к этому несчастному малышу. Сказала, что желает воздать мне по заслугам и заставить страдать так же, как страдала она. – От горя у Грея свело судорогой горло, и он умолк, переводя дух.
 – И вот, пока я оплакивал своего мертвого ребенка, Руфь, не в силах подняться с пропитанной кровью постели, прокляла меня. И призналась, что сделала это нарочно. Потому что возненавидела меня, и мое имя, и… О Боже! – У него снова перехватило дыхание. – …И мой плод у себя в утробе!
 – Нарочно?! Господи Боже, что ты говоришь?
 – Я уж не знаю, какое зелье она употребила, чтобы вызвать схватки. Может быть, тебе с твоими познаниями в травах это известно лучше.
 Аллегра охнула. Она не верила своим ушам. Хотя, конечно, прекрасно знала, чем должна была воспользоваться Руфь. Вытяжкой из можжевельника, смешанной с травой пролески. Мама втайне от всех не раз пользовалась этим снадобьем сама, чтобы избавиться от порождений гнусного семени сквайра Прингла. Она мрачно взглянула на Грея:
 – Но почему же ты тогда твердишь, что убил ее?
 – Разве непонятно? Я довел ее до этого. И у нее не оставалось иного способа заставить меня увидеть ее ненависть и ее боль, кроме как уничтожив то, чем я больше всего дорожил. – Он смахнул с глаз упрямые слезы. – Бедная, беспомощная Руфь, она не вынесла горя, которое я ей причинил!
 – И под этим предлогом уничтожила плод своего собственного чрева? – все еще недоумевала Аллегра.
 – Она нашла сговорчивого аптекаря, который составил ей зелье. Оно не должно было отразиться на ней – только убить ребенка. Но по всей вероятности, состояние ее было таково, что она не заметила, как приняла слишком большую дозу. И отравила и ребенка, и себя. А когда я узнал, было уже поздно. Я все же решился тайно послать за доктором. Но он только взглянул на нее и ушел. – Грей застонал. – И теперь я постоянно слышу ее голос, слышу, как она проклинает меня. И тогда мне начинает казаться, что только джином можно заглушить эти крики.
 – И ты никому не рассказывал? Даже самым близким друзьям? Даже когда поползли все эти слухи? И сплетни про убийство? – Как я мог? Ведь только я был этому причиной.
 Аллегра понурилась, качая головой, потрясенная как готовностью Грея взять на себя всю вину, так и ужасным поступком Руфи.
 – Но это же чудовищно! – воскликнула она.
 – Да-да, – кивнул он. – И я никогда себе не прощу.
 – Нет! Это она – чудовище!
 – Ты рехнулась? – возмутился Ридли. – Это я ее довел. Такую милую, такую безобидную женщину. Руфь же была святая! А я разбил ей сердце.
 И Аллегра вдруг почувствовала смертельную ненависть к этой мертвой женщине, которая разрушила Грею жизнь. Правда, такая ненависть весьма сродни тривиальной ревности, но эту глупую мысль Аллегра тут же отбросила. Разве нормальная женщина станет убивать свое чадо только ради того, чтобы насолить супругу? И она взмолилась:
 – Грей, постарайся избавиться от размышлений о том, кто и в чем виноват. Сколько можно себя тиранить? Прошлое не вернешь.
 – Это я, я один виноват! – Он испуганно замахал руками, словно желая отогнать прочь ее рассуждения. – А Господь проклял меня за жестокость и сделал жалким трусом.
 – Твоя вина?! Ты что же, сам влил ей в рот эту гадость? Грей, пойми, каждый из нас волен поступать по своему разумению. И она сама выбрала способ мести. Это был ее ужасный, досконально продуманный поступок. Почему ты не хочешь понять? Да, это верно, ее выбор не назовешь мудрым. Но она сама захотела убить собственное дитя, не спросясь тебя. О мертвых не принято говорить плохо, но… Да простит меня Господь, но я бы никогда не решилась на такую жестокость. А она решилась. И теперь ее ненависть просочилась даже из могилы, чтобы превратить твою жизнь в беспросветный хаос.
 – Да что ты в этом понимаешь? – рявкнул Грей, тряхнув ее за плечи.
 – Я понимаю, потому что твое горе пронзает мне сердце болью. Прости себя, Грей. А она пусть покоится с миром.
 – Но я не имею права. Пустое ничтожество – вот как она меня назвала. И так оно и есть. Как я могу мечтать обрести покой?
 – Послушай меня, Грей Ридли! – Аллегра неистово заколотила кулачками по его гулкой груди. – Как ты смеешь обзывать себя ничтожеством? Джагат Рам готов пожертвовать за тебя жизнью. Настоятель в храме при богадельне зовет тебя ангелом милосердия. Даже мистер Бриггс по-своему любит тебя. А что касается меня… До сих пор в моем сердце не оставалось места ничему, кроме жажды мести. Но ты ворвался в мою жизнь, в самую мою душу, и заставил полюбить тебя.
 – Что? – опешил он.
 Аллегра вовсе не собиралась ему признаваться. Зная, что разлука неизбежна, это было бы слишком жестоко. Но теперь она была готова на все, чтобы исцелить его душевный недуг.
 – Я видела тебя в самой худшей ипостаси и все равно знала, что передо мной хороший человек. Потому что ты и есть хороший человек. Прими же наконец мою любовь и позволь ей стать бальзамом для души. Оставь в покое прошлое, возрадуйся жизни и свету! Отринь пьяное забытье, от которого ты становишься жестоким, и пусть милосердный мистер Морган владеет твоим сердцем безраздельно! Обещай мне, что сделаешь это!
 – Ты любишь меня? – Грей все еще не пришел в себя от удивления.
 Она кивнула и прошептала, не в силах удержаться от слез:
 – Обещаешь?
 Он крепко обнял ее, губами собрал слезы с ресниц и счастливо рассмеялся:
 – Разрешаю всякий раз укорять меня взглядом твоих удивительных грустных глаз, если я снова начну превращаться в чудовище! – Грей заставил ее улечься и лег рядом сам: – Иди сюда, моя милая. Позволь мне заснуть, сжимая тебя в объятиях. И проснуться, любуясь твоей чудесной улыбкой. – С глубоким довольным вздохом он укрыл одеялом их обоих и прошептал: – Наверное, мне приснишься ты…
 – А мне будет сниться эта ночь. – Ее вздох был полон боли и печали. – Только она.
 – Так торжественно? Но ведь нам предстоит еще немало таких ночей!
 – Да, конечно. – Кажется, сейчас ее сердце разорвется от горя. Аллегра страстно приникла к нему, горячо поцеловала его в губы и опустила голову на самое волшебное изголовье – его грудь. Она вслушивалась, как во сне выравнивается ритм его сердца, и следила, как вздымается с каждым вздохом широкая грудь. Еще раз насладилась сознанием того, что лежит в объятиях любимого человека.
 Но вот наконец Аллегра нашла в себе силы потихоньку выскользнуть из его рук и встать на пол. Ей пришлось поскорее отвернуться: невозможно было смотреть на спящего Грея и оставаться равнодушной. Одного неосторожного взора сейчас было достаточно, чтобы ее решимость развеялась, а клятвы пошли прахом. На цыпочках пробравшись в кабинет, беглянка торопливо оделась, сняла со стены облюбованный кинжал и спрятала за корсет.
 Она уже стояла на пороге, когда ее взгляд приковал небольшой письменный стол Ридли в самом углу. Аллегра спорила сама с собой, стоит ли писать ему на прощание. И чем больше спорила, тем более честным казалось ей оставить Грею письмо. Ведь она не надеялась, что им суждено свидеться вновь. Кто знает, куда занесет ее погоня за Уикхэмом. А если она догонит его и исполнит долг, то последним для нее станет путь на виселицу. Но уйти, не попрощавшись с Греем, было выше ее сил.
 И Аллегра излила свое сердце на бумаге, заверяя, что будет любить его вечно, и моля простить самого себя и снова обрести счастье. Слезы лились в три ручья, падали на бумагу и чуть не смыли кое-какие слова. Но вот письмо было посыпано песком, сложено и запечатано воском. Повинуясь приличиям, девушка надписала его: «Лорду Ридли», хотя сердце кричало: «Грею, моему любимому».
 Обмирая от горя, она неловко двинулась по темному коридору к себе в комнату. Только теперь Аллегра сообразила, что так и унесла с собой письмо. Возвращаться в кабинет было глупо. Если всю ночь слоняться туда-сюда по дому, рано или поздно кто-то наверняка ее обнаружит.
 И беглянка решила оставить письмо здесь же, на стуле. Горничные найдут его и передадут хозяину. Она потуже завязала тесемки шляпы, повесила на руку узел с вещами и подхватила кастрюлю с мясом.
 Наркотик подействовал на собак моментально. И Аллегра поспешила покинуть поместье. Прежде чем скрыться в темноте аллеи, ведущей к воротам, она обернулась в последний раз. В глазах стояли слезы, и оттого свет канделябра в кабинете у Грея расплывался неясным пятном. Ее сердце сжалось от мучительной боли. Свечи скоро совсем оплывут и затрещат, догорая. Проснется ли он, увидит ли, что ее нет?
 – Спи спокойно, любимый, – прошептала девушка. – Господь свидетель, я любила бы тебя вечно, если бы имела на это право.
 Набрав побольше воздуха в грудь, Аллегра решительно повернулась. Если уж ей суждено отнять у кого-то жизнь в Лондоне, она будет молиться, чтобы ей удалось вернуть к жизни хозяина Бэньярд-Холла. Жизнь за жизнь. Это хоть немного утешит ее разбитое сердечко.




 Глава 14


 Ему не хотелось открывать глаза.
 Грей Ридли лежал в кровати и улыбался. Его тело слегка затекло, но он боялся потянуться, чтобы не разбудить ее. Он решил дождаться, пока желание взглянуть на ее милое лицо станет нестерпимым, и только тогда открыть глаза. А пока его вполне устраивало это состояние полусна-полуяви: Грея словно несло на зыбких волнах памяти о минувшей ночи.
 Доводилось ли ему прежде ощущать такое блаженство в объятиях женщин? Вся эта череда шлюх и служанок в тавернах, все мимолетные связи с легкодоступными дамами при дворе являлись не более чем временным облегчением от боли отчаяния, от чувства собственного бессилия и отверженности.
 Даже с Руфью ему не было так хорошо. Она казалась необычайно нежной и хрупкой. И он все время опасался, что причинит ей боль, если не будет сдерживаться и следить за собой. И конечно, от этого любил ее еще больше – за трогательную беспомощность и уязвимость. Женщинам, похожим на Руфь, совершенно необходимо быть окруженными постоянной заботой сильных, уверенных мужчин, готовых выполнить любое их желание. И такие отношения представлялись Грею единственно возможными и правильными: он не позволит и волосу упасть с головы своей любимой, а взамен она одарит его доверием и преданностью.
 Но Аллегра ошеломила его своей неистовой страстью… Да он уже и не смог бы представить себе ее вялой, апатичной в постели… такой, какой была когда-то Руфь… как не смог бы представить Руфь, ласкавшую его так, как ласкала Аллегра… Руфь, целовавшую его жадно, как Аллегра… стонавшую и кричавшую от наслаждения, как Аллегра… Но благодаря этому нынче утром Грей чувствовал себя мужчиной – полузабытое ощущение за те полтора года, что прошли со смерти Руфи.
 Мужчина? Тут его лицо снова расплылось в самодовольной улыбке. Черт побери, он не просто мужчина! Он исполин!
 Ну что за удивительная девчонка ему попалась – такая дерзкая и страстная! Да к тому же невинная девственница! От одной только мысли о том, какие уроки он сможет ей преподать и какое от этого оба получат удовольствие, по жилам у Грея растекался жидкий огонь.
 Он еще полежал немного, смакуя свои грезы наяву, пока понял, что ведет себя как дурак. Его возбуждение нарастало как снежная лавина, и вот он уже ничего не в состоянии поделать с разбуженными желаниями. Именно так: подумать о ней значило тут же захотеть ее. Захотеть отчаянно.
 Должно быть, стоит наконец-то открыть глаза. И посмотреть на часы на каминной полке. Еще довольно рано, наверное, Аллегра не откажется провести в его постели хотя бы полчаса. Он осторожно повернул голову и ошеломленно распахнул глаза.
 В следующую секунду Грей резко сел и выругался. Проклятие, ее рядом не было! И где ее черти носят?! Его охватило разочарование, смешанное с необъяснимым гневом. Да как она посмела удрать из его постели?! Разве он разрешал ей уйти?! Неужели одной ночи, по ее мнению, достаточно, чтобы позволять себе подобные вольности?!
 Тут Грей покачал головой и рассмеялся над собственной глупостью. Солнце уже давно светило вовсю – никак не меньше восьми часов утра! То есть намного позже, чем ему казалось. С минуты на минуту Рам принесет ему завтрак. А Аллегра также имеет в этом доме определенные обязанности. И чувство собственного достоинства. Вряд ли стоит обвинять ее в скрытности. Местные сплетницы беспощадны к таким, как она. Не говоря уже про жирную гарпию, миссис Ратледж, которой бедная девушка как бельмо на глазу.
 Грей встал с кровати, подобрал с пола ночную рубашку, надел ее, накинул поверх халат и сунул ноги в домашние туфли. Причесал волосы и стянул их лентой на затылке. А потом беспомощно поглядел на развороченную постель. Ну что ж, по крайней мере хозяин этого ложа будет иметь приличный вид.
 И все это время с его губ не сходила рассеянная улыбка. Что же такого особенного в этой Аллегре, что тронуло его сердце? Ведь дело тут не только в темпераменте. Скорее Грея приворожила сила ее духа. Она побудила Грея на откровенность прошлой ночью. Он выложил ей все как на духу. Даже Рам не был посвящен в столь интимные детали его переживаний. И. по логике вещей теперь, при свете утра, Ридли должен был сожалеть о своей невольной несдержанности. А вместо этого на душе было легко и свободно – можно подумать, что тайна ужасного поступка Руфи лежала камнем у него на душе, подобно тяжкому преступлению.
 Почему он доверился Аллегре? Почему рыдал, как мальчишка, и снова ощутил боль и страсть – чувства, которые давно считал для себя невозможными? И все благодаря Аллегре. Как будто теплом своей души она согрела онемевшее сердце Грея и вернула его к жизни.
 Он подошел к окну и залюбовался освещенными солнцем лужайками в саду. Утро обещало быть чудесным. Вот уже и первое сентября. Кусты малины горят на солнце поздними ягодами, а отъевшиеся за лето овцы лениво бродят по зеленым пастбищам. И как же Грей проведет этот великолепный день? Ясно, что ему не хватит терпения, чтобы дождаться ночи. Пожалуй, следует за ней послать. Придумать какое-нибудь дело – к примеру, спросить совета у аптекаря в Ньютоне – и под этим предлогом укатить на целый день вдвоем в карете. Ридли довольно хмыкнул. Ему не приходилось отдаваться любви в карете еще со времен службы в армии.
 А потом он купит ей платье. Так хочется посмотреть на нее в красивом, изящном, подходящем ее дивному облику наряде. У платья будет низкий вырез, но при этом достаточно приличный, чтобы скрыть ту очаровательную родинку как раз над соском. Она, подобно маленькому полумесяцу, едва выделялась бледным пятном па ее матовой коже. Насчет этой родинки Грей был настроен весьма решительно: она его и только его, и никому он не позволит на нее любоваться.
 Впрочем, коли на то пошло, то же самое он испытывал вообще по отношению к этой девушке. И теперь разрывался между желанием уничтожить злополучный договор, что казалось единственно правильным и справедливым, и приковать ее к себе навеки. Ведь Аллегра кинется в Лондон, как только получит свободу. В этом он не сомневался. И тем сильнее хотел оставить ее здесь – не только ради себя. Но и ради того, чтобы помешать ей преследовать Эллсмера и тем самым наверняка погубить свою жизнь. Может быть, теперь, когда они стали любовниками, Грею удастся ее уговорить? И заставить рассказать правду об источнике столь ужасной ненависти? Уж если она не побоялась признаться, что любит его, вряд ли ей хватит духу держать это в секрете. Грей удивленно покачал головой. Любит. Ну кто бы мог подумать, что какая-нибудь женщина сочтет его достойным любви? От этого его снова затопила волна удовлетворения и благодарности за столь безоглядное доверие. За этот бесценный дар. И бескорыстный – ведь он не сможет ответить тем же, его сердце просто не способно полюбить вновь. Но с другой стороны, рядом с этим милым созданием…
 – Черт побери! – выругался виконт. Ну и олух же он! Или в последнее время женщинам сплошь и рядом удавалось вызвать в нем такой всплеск страсти, что он начинал думать о любви? Его мысли прервал громкий стук.
 – Доброе утро, сэр Грейстон. – На пороге стоял Рам. Он держал поднос с завтраком и неизменной бутылкой джина. Грей довольно улыбнулся. Нынче утром у него проснулся волчий аппетит.
 – Я позавтракаю в гостиной, – промолвил он. После этой ночи спальня казалась слишком личным, интимным местом, чтобы впускать туда слуг.
 Ридли перешел в гостиную, сел в удобное глубокое кресло и похлопал по низенькому столику рядом:
 – Ставь сюда свой поднос, Рам, и налей горячего шоколаду. А потом ступай к миссис Ратледж и скажи, что я желаю, чтобы мне прислуживала Аллегра.
 – Шоколад? – растерялся Рам.
 – Шоколад. И на обратном пути прихвати парочку бутербродов, да потолще. Я умираю с голоду. – «И сияю, как идиот», – подумал он, тщетно стараясь подавить все ту же рассеянную улыбку. Впрочем, довольно смешно пытаться что-то утаить от Рама. Интересно, как скоро его слуга догадается о том, что случилось ночью. Равно как и прочая челядь, если уж на то пошло.
 Следом за Рамом в гостиную вошел Бриггс. Он казался встревоженным и растерянным.
 – Прошу извинить, что побеспокоил вас так рано, милорд. Однако я счел за благо предупредить, что вам следует взять с собой кого-то из слуг, если соберетесь кататься по парку.
 – Что за чертовщину ты несешь, Бриггс? – нетерпеливо перебил Ридли. – Как ты сам отлично видишь, я абсолютно трезв. И не собираюсь падать с лошади. – В ожидании неизбежной вспышки Бриггс болезненно сморщился, и Грей вспомнил слова Аллегры. – Ты беспокоишься за мою безопасность? – как можно сдержаннее спросил он.
 – Да, милорд. Этим утром Эндрю обнаружил, что кто-то усыпил собак. Псы дрыхнут, как котята. Наверное, в парк проникли бродяги. Садовники прочесывают лес, а Эндрю проверяет, не случилось ли браконьерства.
 – А что с лошадьми? – насупился Ридли.
 – Живы и здоровы. И все до одной в своих денниках.
 – Особняк?
 – Не похоже, что кому-то удалось пробраться в дом. Если они все еще здесь, то прячутся в лесу.
 – Но что за дьявол помог им проникнуть в парк? Неисправна ограда?
 – Не далее как в июне я лично проверил каждый дюйм, – качнул головой Бриггс. – И с тех пор кто-то из садовников осматривает ее каждую неделю.
 – Так как же бродяги пробрались внутрь?
 С порога раздался неприятный голос миссис Ратледж.
 – А бродяг-то и не было, ваша милость, – злорадно проворковала она. – Были не «они», была «она». А насчет «как» – наверняка Хэмфри ночью не оказалось на месте. Он бегает из сторожки к своей шлюхе. И тем самым предоставил возможность скрыться этой твари.
 – Скрыться? – переспросил Грей, похолодев от испуга. – Какой еще твари?
 – Да Аллегре, какой же еще? – с триумфом пропела миссис Ратледж. – Я сама пошла разбудить девчонку утром, когда повар сказал, что ее не было за завтраком. А у нее пусто. И вещей ее тоже нет. Я послала Верити сначала проверить в буфетной, а уж потом посмела тревожить вашу милость известием о том, что она сбежала. И вот только сию минуту услышала про собак И про выходки Хэмфри, из-за которых она смогла скрыться. – С ехидной ухмылкой она обратилась к Бриггсу: – А ведь Хэмфри находится под вашим началом, мистер Бриггс!
 Грей вскочил, гневно уставился на миссис Ратледж и рявкнул, грохнув кулаком по каминной полке:
 – А за то, что девка сбежала, ответишь ты!
 – Я свои обязанности знаю точно, ваша милость. – Толстая нижняя губа миссис Ратледж обиженно задрожала. – И коли девчонке приспичило сбежать, ее никто не удержит. Но я уже послала лакеев перевернуть вверх дном весь особняк на случай, если паршивка что-нибудь стащила.
 Грей смачно выругался. Конечно, старая ведьма права. У служанки есть право покинуть хозяина. И если ее при этом не уличат в воровстве, бегство не будет считаться преступлением, несмотря на подписанный ими договор. И Грей поспешил отослать экономку:
 – Ступай займись делом.
 – Баба с возу – кобыле легче, вот что я скажу, – пыхтела та, приседая в реверансах и пятясь к двери. – Подумаешь, мисс Недотрога! – Она скрылась в коридоре, прежде чем Ридли успел взорваться. Пришлось Бриггсу принимать удар на себя.
 – Чума тебя забери! Разве ты получаешь деньги за то, чтобы хлопать ушами?! Что за бестолковых лентяев ты нанял на службу? Я желаю, чтобы Хэмфри уволили сию же минуту!
 – С превеликим удовольствием, милорд. – Он нерешительно прокашлялся, прежде чем спросить: – С вашего позволения, я прикажу садовникам прекратить поиски? Похоже, девушка заранее все предусмотрела. Тот, кто позаботился даже усыпить собак, вряд ли допустит какую-то оплошность, чтобы быть пойманным. Остается лишь вопрос о вашем договоре… Вы собираетесь на него ссылаться? Тогда власти могли бы арестовать ее за побег.
 Договор, чертов договор. При мысли о нем сердце Грея болезненно сжалось. Они были близки дважды. Может быть, по ее счету выходило аккурат по шесть месяцев за один раз? Не он ли предложил взглянуть на события этой ночи с точки зрения бизнеса? Так что же удивляться, если маленькая плутовка продолжила в том же духе?
 – Разорви ее контракт, Бриггс! – с дикой яростью выпалил Ридли. – Она выкупила свой долг прошлой ночью!
 – Выкупила? – не поверил своим ушам Бриггс.
 – Ты что, не слышал? – вскричал Грей. – Я ее отпустил!
 – А она была просто превосходной буфетчицей, – вздохнул управляющий. – И к тому же весьма рассудительной, несмотря на молодость. Жаль терять такую служанку.
 – Ну вот и порыдай, коль тебе жалко. А мне нет. – И с чего Бриггс корчит рожу, как будто утратил задушевного друга? Такая наглая, взбалмошная негодяйка не заслуживает ничьих сожалений, а уж тем более его! Грей плюхнулся обратно в кресло и взялся за шоколад. Пусть Бриггс полюбуется, пусть увидит, что ему наплевать!
 – Прошу прощения, ваша милость, – из гардеробной появился озабоченный Джагат Рам. – Тот кинжал… от Бехарского набоба… украшенный рубинами…
 – Да, да! – выпалил Ридли. Неужели его так и не оставят в покое нынче утром?! – Знаю я этот кинжал. И что с ним случилось?
 – Он пропал, сэр Грейстон. Вчера вечером, когда я стелил вам постель, он был на месте. Я всегда обращаю внимание на вашу коллекцию, когда прохожу через гардеробную.
 Черт бы ее побрал! Мало ей простого предательства, нужно было еще и обокрасть хозяина! Он пробормотал:
 – За те рубины можно получить королевский выкуп!
 – С вашего позволения, сэр, – со скорбной миной предложил Бриггс, – я уведомлю власти, чтобы ее арестовали как воровку. Это не должно остаться безнаказанным. По крайней мере пусть хотя бы вернет клинок. – И он озабоченно нахмурился. – Наверное, оттого она так поспешно скрылась. Вот уж никогда бы не подумал, что она на такое способна.
 – Она способна даже на убийство, или ты успел забыть? Но пусть себе бежит. Я даже рад, что избавился от мерзавки. И если это будет стоить мне кинжала… – Он небрежно дернул плечом в ответ на протесты Бриггса. – Держу пари, она уже на полпути к Лондону. Собирается убить лорда Эллсмера. Если бы я знал, где его искать, постарался бы предупредить. А-а-ах, черт возьми! – взревел Грей, потрясая кулаками от бессильной ярости.
 – Какое мне до этого дело? Если ей так приспичило его прикончить…
 – Как прикажете, милорд, – поклонился Бриггс.
 – А теперь убирайтесь. Оба. Я позвоню тебе, когда соберусь одеваться, Рам.
 Он проследил, как слуги вышли из гостиной, а потом сгреб чашку с блюдцем и швырнул в холодный камин. Темный, густой шоколад закапал с чугунной решетки. Черт бы ее побрал! Ложь! Все оказалось ложью! Вся душевная чуткость и тепло, выманившие из тайников души все его секреты, все слова любви, весь пламень невинных очей… Ложь, одна ложь… А ее страсть? Она также была притворной? Всего лишь частью выкупа за свободу?
 Ха! Теперь он не только трус из Бэньярд-Холла! Теперь он еще и болван из Бэньярд-Холла! Он так низко пал в собственных глазах, что первая попавшаяся вертихвостка запросто сыграла на уязвленной гордости, заставив его поверить, будто и впрямь неравнодушна к его милости. Ей нужно было любым путем заполучить свободу – вот и все!
 Грей потянулся к бутылке с джином. Жгучая влага опалила горло и рот. И все равно не смогла выжечь сладость ее поцелуев. Как бы ни торопился Ридли осушить до дна бутылку, ее содержимое не позволило забыться настолько, чтобы изгнать из памяти ее лицо.
 Он с грохотом опустил наполовину пустую бутылку на стол и зарыдал, спрятав лицо в ладонях.
 Грей Ридли поднял повыше свечу, разглядывая темно-зеленую обивку на стене над главной лестницей. И сердито покачал головой. На редкость отвратительный цвет. И с какой стати было въезжать в Бэньярд-Холл, не поменяв обстановку? Ведь ясно, что у старого барона Эллсмера не хватило ни денег, ни вкуса, чтобы должным образом использовать оригинальную планировку этого изысканного особняка. Странно, но до сих пор ему было на это наплевать.
 Может быть, Рам не так уж не прав, когда твердит, что к нему возвращается душевное равновесие? Что он срывает с себя тенета тьмы, чуть не поглотившей его душу? Вот потому-то и замечает теперь вещи, на которые не обращал внимания год назад, переезжая сюда.
 Ридли горько рассмеялся. Нет, скорее его внутреннее неприятие Бэньярд-Холла все сильнее дает о себе знать. Раньше особняк не казался ему тюрьмой, пока… пока не исчезла та, что освещала одним своим присутствием унылые комнаты. Наверное, оттого ему так бросается в глаза их убожество.
 Со вздохом Грей потащился вниз по темной лестнице, прикрывая ладонью свечу. Он пересек гулкий холл, открыл еще одну дверь и по черной лестнице спустился в цокольный этаж. На кухне царила тишина. Помещения для слуг были погружены во тьму. И комната миссис Ратледж тоже. Только из-под дверей кабинета Бриггса сочился свет. Ридли удивленно покачал головой. Вот кто готов сгореть на работе!
 И он снова вздохнул. Прошла почти неделя после ее бегства. Еще немного – и он рехнется окончательно. Он мог придираться к слугам, как прежде. Мог делать вид, что ему на все наплевать, упиваться до бесчувствия и молиться о том, чтобы сон его не посещали видения. Все, все, как прежде.
 И тем не менее все стало иным. Грей до седьмого пота трудился в богадельне – и не смог обрести покоя. Он велел привести к себе шлюху, чтобы забыться в ее объятиях, и в конце концов прогнал, не в силах преодолеть отвращение. Как никогда прежде, Ридли прислушивался к перешептываниям у себя за спиной, желая знать, догадались ли слуги, что Аллегра обвела их хозяина вокруг пальца.
 А три дня назад Грей отказался от джина. Как ни странно, алкоголь перестал на него действовать. Он больше не нес забвения, он только распалял бессильный гнев. Этот гнев лишал его желания искать утешения в джине и бесследно разрушил броню равнодушия, служившую убежищем. Его захватил безжалостный вихрь и превратил былое онемение в непрерывную, не дававшую покоя боль. А за гранью этой боли скалилась пустота, ничто.
 Грей распахнул дверь в буфетную. Маленькая негодяйка умела составить снадобье от всякой хвори. Кучер вылечился от камней, повар – от бессонницы, а начинавшаяся среди слуг эпидемия лихорадки была задавлена в самом зародыше. Может быть, и Грею посчастливится отыскать среди ее банок и склянок успокоительное для своего гнева.
 Поставив свечу на стол, он осмотрел аккуратно прибранную комнату. Все плошки, котелки, сосуды и коробки имели этикетки, надписанные ее ровным почерком. Интересно, где это она научилась так изящно владеть пером? Черт побери, да разве ему есть до этого дело?! Он откупорил глиняную бутыль с каким-то укрепляющим и понюхал. Запах показался знакомым, острым и пряным: наверняка он не раз его пробовал. Грей отпил изрядный глоток и воткнул обратно пробку. Пожалуй, стоит подождать: вдруг он нашел то, что искал. В противном случае всегда есть возможность попробовать что-то еще.
 Он продолжал осматриваться, трогая ступки и пестики, проводя ладонями по гладким стеклянным колбам, поднося к глазам сосуды с разноцветными настойками. Еще так недавно ко всем этим вещам прикасались ее пальцы. Это подспудно тревожило Грея, как будто она незримо присутствовала в комнате.
 Вот и книга для рецептов так и лежит раскрытая, словно Аллегра с минуты на минуту вернется и доведет запись до конца. Грей машинально полистал страницы, заглядывая то в один рецепт, то в другой. Как-то странно было увидеть упоминание о собственной персоне в конце каждой записи.
 «Его милости понравилась барбадосская водка» или «Его милость поморщился от императорской наливки, хотя думал, что я не вижу. В следующий раз добавить мяты». «Моя аква композита пришлась его милости как нельзя лучше. Весь следующий день он был в превосходном настроении. Ни следа той головной боли, что не дает ему покоя. Хорошо бы его душевные хвори поддавались лечению столь же просто».
 Ридли сердито скривился. Чертова кукла! Если она так печется о его добром здравии, то почему же сбежала? В душе опять зародилась волна гнева, прожигавшая его пламенем до самых печенок. С яростным воплем Грей отшвырнул книгу. Раздался звон и грохот. Почему-то это принесло ему некое удовлетворение.
 Вцепившись в первую попавшуюся бутылку с укрепляющим, он подхватил свечу, собираясь уйти. Может, хоть сегодня удастся заснуть.
 – Господи Боже, милорд! Что-то случилось? – Растрепанный, испуганный, на пороге буфетной стоял Бриггс.
 Мгновение спустя приплыла и миссис Ратледж. Она широко зевала и безуспешно пыталась запахнуть засаленный халат на обширных телесах:
 – Что тут за шум? Ваша милость?!
 Ридли чувствовал себя как дурак, как школьник, застуканный там, где ему находиться не полагается, и выпалил:
 – Я захотел выпить укрепляющего. Разве это так странно? – Однако тут же понял, что сморозил глупость. Все равно ему не было нужды тащиться самолично в буфетную. Достаточно было позвонить лакею. И он рявкнул: – Какого черта мы до сих пор не обзавелись новой буфетчицей?!
 – Прошу прощения, милорд, – ответил Бриггс, – но миссис Ратледж не смогла найти в деревне девушку, которая была бы сведуща в этом искусстве и желала бы поступить на службу в особняк.
 – Ну так найди кого-нибудь в Ладлоу, черт возьми! Или натаскай по-быстрому кого-то из местных. Не может быть, чтобы за пару лишних фунтов…
 Физиономия миссис Ратледж скривилась. На ней было ясно написано: беспокоить ее невинный сон в столь неурочный час – это одно, а пытаться подвергать сомнениям таланты экономки, да еще среди ночи – это уж слишком!
 – Ни одна порядочная девушка не в состоянии разобрать ее почерк в книге рецептов! Фу-ты ну-ты, сплошные завитушки да финтифлюшки на каждой странице! Одно ее «лорду Ридли» чего стоит! – В подтверждение своих слов экономка даже принялась водить в воздухе рукой, повторяя очертания изящных букв. – Она с самого начала вообразила о себе невесть что. И не желала знать свое место. Представьте себе, милорд, нахалка даже метила на мое кресло!
 Грей сосредоточенно нахмурился. Как она сказала? «Лорду Ридли»? Но ведь в своей книжке Аллегра всегда величала Грея «его милостью».
 – И где же это она написала «лорду Ридли»?
 – Ну… ну, наверное, в этой ее хваленой книге…
 – Нет. Я сам только что ее просматривал. Там ни разу не упоминался «лорд Ридли».
 – Ох, да не может быть, – нервически захихикала миссис Ратледж. – Я просто уверена, что она…
 Боже милостивый, неужели эта пройдоха покраснела?! И не может скрыть испуга, словно осужденный перед плахой!
 – Где именно она так написала обо мне? – отчеканил Грей.
 Толстуха поперхнулась от ужаса. И прошептала:
 – В письме…
 – Каком письме?!
 Миссис Ратледж с отчаянием оглянулась на Бриггса в поисках поддержки, но управляющий злорадно улыбнулся и прикрикнул, скрестив руки на груди:
 – Отвечай его милости!
 – В тот день… в тот день, когда она сбежала… – промямлила экономка, – у нее в комнате осталось письмо.
 – Ну, черт побери, не дай Бог, ты его уничтожила – я из тебя душу выну! – У Грея так и чесались руки прибить жирную ведьму.
 – Как же можно, ваша милость, – истерически хихикнула она. Да я ни в жизнь такого не сделаю! Я бы давно уж отдала его вам прямо в руки. Вот только хотела дождаться, пока вам полегчает!
 – Подай сюда письмо, завистливая сука, – прошипел сквозь зубы Грей, указав на дверь. – И благодари Бога за то, что сподобилась всего лишь утаить его, а не совать туда нос!
 Миссис Ратледж опрометью кинулась выполнять приказ, а Грей в ожидании заметался по комнате. Оказывается, Аллегра ему написала. А он целую неделю мучился, ничего не зная!
 Нетерпеливо выхватив конверт у экономки, он взломал печать. Руки тряслись так, что буквы прыгали перед глазами. Она ему написала! Набрав в грудь побольше воздуха, Ридли постарался унять дрожь в руках и поднес листок к свету.
 «Дорогой Грей, – начиналось письмо. – Мое сердце готово разорваться от того, что приходится расстаться подобным образом. И да простит меня Господь, но я даже не смею обещать тебе вернуться. Тот путь, что я выбрала, которым поклялась пройти, наверняка означает мою собственную гибель. Но долг превыше всего, и призраки, преследующие меня, так же реальны для меня, как твои – для тебя. Но я умоляю тебя, Грей, оставь прошлое в покое. Что случилось, уже не исправишь. Прости сам себе.
 А что до меня, то прости меня и забудь обо мне. Мой путь определился задолго до нашей встречи. И если я потерплю неудачу, то потеряю право на жизнь. А если добьюсь своего, то стану чужой даже для себя.
 Говорят, что один грех влечет за собой другой. Ты попрекаешь себя в смерти, в которой не можешь быть виновен. А что же станет со мной, когда руки мои обагрятся кровью, пролитой по собственному выбору? Что останется во мне от прежней твоей милой Аллегры?
 Живи своей жизнью, Грей, и будь счастлив. А в те дни, когда на душе будет особенно тяжело и джин покажется единственным лекарством, вспоминай о той, что любила тебя всем сердцем и будет любить всегда. Аллегра».
 Он отвернулся и закрыл лицо ладонью. Как он посмел усомниться в ней хоть на минуту? Как повернулся у него язык целую неделю осыпать ее проклятиями? Что за болван! Он не верил тому, что говорили его собственные глаза, его руки, его губы при воспоминании об Аллегре! А вот теперь она ушла, вернулась на свой безумный, самоубийственный путь!
 Боже милостивый! На Грея накатила паника. А что, если все пропало? Если поздно ее спасать? И он обратился к Бриггсу, в спешке комкая фразы:
 – Бриггс! Я знаю, уже поздно. Но я бы хотел, чтобы ты сейчас же написал Гиффорду в Лондон. Пусть ждет меня самое позднее в субботу. И откроет Морган-хаус.
 – Да, милорд. – Губы Бриггса изогнулись в едва заметной довольной улыбке.
 – Пусть найдет мне Тома Уикхэма, барона Эллсмера, хоть из-под земли. Вот так.
 – Да, милорд.
 – Ах да, и, конечно, еще кинжал! – в нетерпении щелкнув пальцами, вспомнил Грей. – Ей придется его заложить. Пусть Гиффорд проверит все такие места.
 – Да, милорд. – Улыбка управляющего стала шире. Если Гиффорд отыщет либо кинжал, либо Эллсмера, он непременно нападет на след Аллегры.
 – Конечно, Гиффорду следует выкупить кинжал.
 – Безусловно. Это подарок близкого друга.
 – Вы сумеете разыскать девушку, милорд?
 – У нее целая неделя форы, но вряд ли она хорошо знает Лондон. Там, где мы с Гиффордом будем двигаться напрямик, ей придется искать дорогу на ощупь. И до Эллсмера мы наверняка доберемся скорее.
 – Мне следует сопровождать вас?
 – Нет. Хватит одного Рама. Ты нужен здесь.
 – На вашем месте я бы прихватил еще одного лакея. Причем вооруженного, милорд. Ходят неприятные слухи. Про грабителей на лондонской дороге.
 – Да, конечно… – И его сердце снова сжалось от страха. Грабители! – Господи, Бриггс, а если с ней что-то случилось по дороге? Ведь она сбежала совсем одна!
 – Будем надеяться на лучшее, – понимающе улыбнулся Бриггс. «Интересно, как много он успел понять?» – Я не сомневаюсь, что она путешествовала в почтовой карете. В полной безопасности. Тех денег, что вы успели ей заплатить, милорд, вполне достаточно для оплаты места в карете. – И он направился к двери: – Я сейчас же сажусь за письмо Гиффорду.
 – Постой, – взмахнул рукой Грей. – Еще одна вещь. – И он кивнул на миссис Ратледж, которая алчно ловила каждое их слово, как и полагалось прирожденной сплетнице. – Избавь меня от этой гарпии.
 – Вы не посмеете, милорд! – Толстуха визжала, как свинья на бойне. – Я служила вам верой и правдой!
 – Ты вылетишь отсюда как пробка, женщина. И черта с два я дам тебе рекомендации! – И Ридли взмахнул сжатым в кулаке письмом. – А может, ты предпочтешь быть арестованной за кражу моей корреспонденции? – Миссис Ратледж в ярости сплюнула на пол, а Грей обратился к Бриггсу: – Вышвырни эту бабу и найди на ее место честную экономку. За деньгами я не постою, но больше не позволю безнаказанно шарить у меня в карманах!
 – Да, милорд! – просиял Бриггс.
 Грей улыбнулся в ответ, прошел мимо обливающейся слезами миссис Ратледж и поспешил к себе в апартаменты. Ему было весьма приятно увидеть, что Джагат Рам не лег спать и готов выполнить любой приказ.
 – Собери мои вещи. Послезавтра мы выезжаем в Лондон.
 – Лондон? – негромко уточнил Рам. – Вы так считаете, сэр Грейстон?
 – Нет, – глубоко вздохнув, промолвил Грей. – Мне страшно. Но я должен ее найти.
 – Да, – кивнул Рам. – Понимаю.
 – Вот как? Она же любит меня, Рам. – Он все еще не верил в это сам.
 – Знаю, – мягко рассмеялся индиец.
 – Я что же, был настолько слеп? – совсем опешил Грей. – Или это у тебя есть свои способы узнавать, что творится в доме?
 – Я делаю все, чтобы услужить вам, сэр Грейстон.
 Не спуская глаз с Рама, Грей проклял себя за эгоизм. Сколько времени он провел, отгородившись от внешнего мира, окутав себя парами джина и собственными переживаниями, что не смог рассмотреть столь удивительной преданности? – Тебе пора возвращаться домой.
 – Всему свое время, – пожал плечами Рам. – На все воля Аллаха. А пока я вполне доволен, сэр Грейстон. Вам ведь понадобятся мои услуги в Лондоне?
 Грей ухмыльнулся. Ему понадобятся многие услуги, чтобы поскорее найти Аллегру. Эту глупую девчонку, которая сбежала от него тайком. Чем больше он об этом думал, тем больше злился. И сердито буркнул:
 – Ты мне потребуешься, чтобы не дать удавить ее, когда найду. Могла бы и посвятить меня в свои планы. Нет, черт возьми, она была обязана это сделать! Не дай Бог, она натворит бед до того, как мы ее найдем. Наглая, упрямая баба! Ей, видите ли, все нипочем! Как будто это дает право поступать как вздумается! И в одиночку биться со своими драконами! Ну что за самонадеянная… – Он умолк, так как Рам уже не в силах был подавить хохот. – С чего это ты смеешься? – Грей готов был взорваться от ярости.
 – Сдается мне, что эта наглая, упрямая баба похитила ваше сердце, милорд, да простится мне моя дерзость.
 – Похитила мое… Не болтай чепухи! Я просто беспокоюсь о ней, и это вполне естественно. Девушка не знает Лондона и к тому же имеет глупость замышлять убийство. Признаться, я изрядно зол, если уж быть точным. У меня есть на это полное право. Она украла мой кинжал и скрылась, как вор, среди ночи. Но похитить мое сердце?.. – Он заглянул в проницательные глаза Рама, почесал в затылке и смущенно улыбнулся. – Да, – наконец вырвалось у него. – Может, это и так.




 Глава 15


 Лето уже подошло к концу.
 Аллегра спешила по Грейт-Рассел-стрит к Блумсбери-сквер. Деревья вдоль бульвара были все еще зелеными, но там и сям их кроны успела запятнать золотистая кисть осени. Торговцы, на все голоса хвалившие свой товар, катили по булыжной мостовой тележки, ломившиеся от снеди. Хватало работы и фонарщикам: они чистили стекла и поправляли фитили, чтобы все улицы празднично сияли в Михайлов день, до которого оставалось всего две недели. На протяжении шести темных месяцев, вплоть до самого Благовещенья, фонари будут зажигать в сумерки и гасить в полночь. Аллегра вспомнила, как интересно рассказывал папа о сверкающих фонарями улицах зимнего Лондона.
 У нее вырвался вздох. Время уходит, а она все еще слишком далека от цели. Проболталась в городе целую неделю и ничего не добилась. Ее взгляд скользнул по простой, но добротной накидке красного сукна. Это было ее единственным приобретением на деньги, вырученные за кинжал. Накидка служила двум целям. Во-первых, в ней она могла сойти за благородную даму. Одинокой служанке на этих улицах просто не дали бы проходу волокиты всех мастей.
 Во-вторых, по ее заказу в накидке сделали потайной карман, в котором помещался совсем простой, но острый и длинный нож. Она нарочно держала его все время у сердца, чтобы не забывать о клятве. Как только ее мысли начинали витать вокруг образа Грея или ее спокойной жизни в Бэньярд-Холле – одного прикосновения к холодной стали было достаточно, чтобы вспомнить, зачем она явилась в Лондон! Зачем ходит без устали по улицам этого огромного, шумного скопища людей, рискуя быть обокраденной или обманутой первым встречным, и все из-за желания разузнать хоть что-то про Уикхэма.
 Чума бы забрала пройдоху ростовщика! Наверняка он с первого взгляда счел Аллегру легкой добычей. Еще бы, одета как крестьянка, а притащила такой роскошный кинжал – конечно, краденый. И она ничего не смогла поделать. Согласилась с предложенной ей ничтожной суммой и к тому же попросила найти знающего человека, чтобы кое-кого отыскать.
 На нее ошалело уставился какой-то прохожий клерк, и Аллегра язвительно рассмеялась. Ростовщик явно сговорился с каким-то своим дружком – пройдохой не хуже его. Оба отлично знали, какими деньгами она располагает и сколько из нее можно вытянуть. Ей пришлось выкладывать по полкроны каждый день. А вчера удвоить эту сумму: приятель ростовщика клялся и божился, что повстречал знакомого, который уж точно знает, где искать Тома Уикхэма. «Вот только придется вам, мисс, раскошелиться, чтобы нам с этим парнем было на что пойти в игорный дом, куда частенько захаживает Том Уикхэм!»
 А сегодня мерзавцу хватило совести сказать, что никого он не нашел и что Аллегра должна заплатить не меньше фунта, чтобы он продолжал поиски. Разумеется, пришлось с ним расстаться. Обманщик вообще скорее всего только и делал, что выманивал у нее деньги и делился со своим сообщником.
 Тем временем Аллегра миновала ухоженный парк на Блумсбери-сквер и повернула к востоку, на Кинг-стрит. Возле одного из особняков ей повстречался лакей, у которого она решилась спросить, где живет Дороти, леди Мортимер. Только бы эта добрая леди уже вернулась из поместья в Лондон и вспомнила ее!
 Она до последнего откладывала визит к леди Дороти, опасаясь, что ее выдадут Грею. Но больше в этом городе у нее никого не было. А после печального опыта общения с бессовестным ростовщиком стало ясно, что для поисков лорда Эллсмера нужен человек, принятый в свет. От бессистемных поисков и расспросов в тавернах и магазинах не стоило ждать толка.
 Леди Дороти явилась почти в ту же минуту, как Аллегру проводили в гостиную:
 – Моя милая Аллегра! Есть новости из деревни?
 – Мне почти нечего сказать, ваша милость, – присела в реверансе девушка. – Я ушла со службы у лорда Ридли.
 – О! – Леди Дороти опечалилась и поспешила сесть в кресло. Некоторое время она смотрела на ковер на полу, собираясь с мыслями, но вот наконец взглянула на гостью со слабой улыбкой: – Значит, теперь ты хочешь найти в Лондоне место горничной?
 – Не совсем так, миледи, хотя я очень благодарна за то, что вы помните меня. – Она заранее продумала, что следует рассказать Долли. – Просто я хотела…
 Леди Дороти перебила ее, прищелкнув от нетерпения языком:
 – И тебе не велели ничего мне передать?
 – Нет, – опешила Аллегра. – А разве вы ждали известий?
 – Не то чтобы ждала, но… Тебе совсем нечего мне сказать?
 – Ну… – Аллегра замялась, вспомнив обстоятельства отъезда леди Дороти из Бэньярд-Холла. – Я почти уверена, что его милость успел десять раз пожалеть о вашей ссоре. Но он не велел вам что-то передавать.
 – Нет, нет! – покачала головой Долли. – Я имела в виду мистера Бриггса. Не может быть, чтобы он… – Она смущенно спрятала в ладонях лицо. – Ох, ну какая же я дура! Вообразила, будто прочла в его глазах…
 Аллегра не могла опомниться от удивления. Ну и дела!
 – Миледи, я вас расстроила?
 – Извини. – Леди Дороти тяжко вздохнула и постаралась взять себя в руки, запоздало вспомнив о своем положении. – Это вряд ли тебя касается. Так что привело тебя в мой дом?
 – Я ищу джентльмена, у которого раньше служила. Мне бы хотелось получить его рекомендации. Мне сказали, что он вроде бы в Лондоне, но я сбилась с ног, а отыскать его так и не смогла. Надеюсь, вы простите мою смелость, но, помня о вашей доброте, я позволила себе надеяться на вашу помощь.
 – Но я сама могу дать тебе рекомендации. В Бэньярд-Холле я узнала тебя достаточно хорошо, чтобы взять на себя эту ответственность.
 – Огромное вам спасибо, миледи. Но мне бы хотелось получить их от самого лорда Эллсмера.
 – От Томаса Уикхэма? Боюсь, я не знакома с этим джентльменом.
 – Но может, кто-то другой… – От расстройства Аллегра принялась кусать губы.
 – Постой, – задумалась Долли. – Кажется, я что-то слышала о нем совсем недавно. Какие-то сплетни в театре… Ну да, именно так. Бедняга Эллсмер совершенно разорен. Это связано с карточными долгами его отца, завзятого игрока.
 – Да. Я тоже слышала, что из-за них ему пришлось вернуться в Лондон. Он и сейчас здесь?
 – Был здесь какое-то время. Похоже, ему снова улыбнулась судьба. Он получил в наследство небольшое имение в Йоркшире. По-моему, он отправится туда с пристани Грейвенсенд. Да, в субботу на пакетботе.
 Аллегра молча вознесла благодарственную молитву. Всего через пять дней! Слава Богу, она не упустила Уикхэма.
 – А как называется этот пакетбот?
 – Понятия не имею.
 Господь не оставит своей милостью того, кто творит праведное дело. Аллегру переполняло смирение. У нее хватит времени, чтобы самой выяснить название корабля и купить на него билет. Наконец-то она почувствовала, что близится завершение того кошмара, в который превратилась ее жизнь.
 – Я крайне признательна вам, ваша милость. Позвольте мне теперь уйти.
 – Нет. – Леди Дороти привстала и даже положила руку ей на плечо. – Побудь еще немного. Расскажи, что творилось в Бэньярд-Холле после нашего отъезда. – В мягком взоре голубых глаз читалась немая мольба.
 Аллегра недолго колебалась. И так ясно, что этот увалень Бриггс умрет, но не посмеет и рта раскрыть!
 – Позвольте поставить вас в известность, что Джонатан Бриггс не находит себе места от тоски. Потому что безнадежно влюблен в вас по самые уши.
 Леди Дороти радостно вскрикнула и чуть не заплакала от счастья. Она молитвенно сжала ладони и зашептала:
 – Я так и знала. Сердце не обманешь. – И тут же недоуменно спросила у Аллегры: – Но почему он не признался в этом сам?
 – Потому что он нищий. И очень гордый.
 – Гордый?! – Леди Дороти даже притопнула ножкой. – Скажи лучше – упрямый! У меня и так достаточно денег. Хватит и на двоих. Чего же еще ему надо?
 – Миледи, мне тоже кажется, что глупо цепляться за свою гордость, – от всего сердца откликнулась Аллегра. – И я не раз ему об этом говорила. Но он ни за что не посмеет приблизиться к вам, пока не разбогатеет.
 – Наверное, ты хорошо его знаешь? – с надеждой спросила леди Дороти. – Вероятно, можно его как-то убедить? Твоя помощь не осталась бы без награды.
 – Я с великой радостью сделала бы это сама, – заверила Аллегра. – И лучшей наградой было бы видеть вас счастливыми. Но он слишком самолюбив и щепетилен. Наверняка вы и сами это заметили, миледи. И по его понятиям ваш брак стал бы унизителен для вас обоих. Если у него был бы хоть небольшой, но титул… или состояние… Но он лишен и того, и другого. И не желает никого слушать. Предпочитает молча страдать – и все.
 – Понятно. – У леди Дороти вырвался горестный вздох. – Наверное, именно эти его неподкупность и честность и привлекли меня в нем. А преступи он их, чтобы жениться на мне, вряд ли такой брак стал счастливым. Унижение всегда мешает настоящей близости. А там и до ненависти недалеко. – Бедняжка снова вздохнула, чуть не плача. – Пожалуй, лучше всего о нем позабыть. Но тебе я благодарна за доброту и за то, что открыла мне правду. Всегда приятно, если твоя любовь не остается безответной.
 – Я от всей души желаю вам счастья, ваша милость. – Аллегра присела в реверансе и попросила разрешения уйти.
 – Постой. Где ты остановилась?
 – В Белль-Инн, на Вуд-стрит, миледи.
 – Но ведь это же ужасный старый сарай, настоящая развалина! Погости у меня. Я буду рада компании. Мой брат Ричард еще не приехал из поместья. А после стольких лет в Индии я чувствую себя одинокой и чужой в этом городе. Оставайся со мной.
 – Увы, это невозможно. Я собираюсь отплыть в Йоркшир вместе с лордом Эллсмером, – выпалила Аллегра и только потом подумала, как странно должны звучать для постороннего ее слова. – Ну, то есть если он снова возьмет меня к себе на службу. – Господи, теперь она заговорила как заправская шлюха.
 Однако если у леди Дороти и возникли какие-то мысли по поводу их с Уикхэмом отношений, виду она не подала, а просто предложила:
 – Ну что ж, погости здесь до отплытия. Будешь моей компаньонкой. А может, даже умудришься составить такой же чудодейственный бальзам для глаз, какой ты приготовила для меня в Бэньярд-Холле. – И она добавила, кусая губы: – Боюсь, в ближайшее время мне будет что оплакивать.
 Аллегра заколебалась. Леди Дороти ей нравилась, и было бы приятно остановиться у нее в доме. Но был один камень преткновения. И ей пришлось выложить хотя бы часть правды:
 – Но если сюда явится с визитом лорд Ридли, я бы не хотела попадаться ему на глаза. Как бы ему не вздумалось уговаривать меня вернуться на службу в Бэньярд-Холл!
 – Вряд ли он когда-нибудь сюда явится. После всего, что случилось. Нашей дружбе пришел конец… да и Ричарда нет дома… Но в любом случае он не узнает, что ты здесь. Даю тебе слово. – И леди Дороти спросила, нервно ломая пальцы: – Он все так же пьет?
 – Нет, миледи. По-моему, ему полегчало.
 – Ох, как я рада это слышать! Может быть, он наконец справится с горем от потери Руфи. Ах, если бы он был повнимательнее и взглянул на нее более объективно, – ему было бы это легче пережить.
 Слова леди Дороти мигом насторожили Аллегру. Объективно?
 – Что же он должен был увидеть? – спросила она.
 – Ну, понимаешь, это всего лишь слухи. Но вроде бы Пикеринги, то есть родные Руфи, хвастались в своем кругу, что обвели Грея вокруг пальца.
 – Что это значит? Как его обвели?
 – Говорят, что у них было очень много земли, но еще больше долгов. Тогда они заложили эту землю под высокие проценты, но зато получили достаточно денег, чтобы пустить пыль в глаза и сделать Руфь якобы богатой невестой. Ну а потом, как только был подписан брачный контракт, они с помощью Руфи тянули из Грея деньги при каждом удобном случае. Он не жалел для жены ничего и давал огромные суммы, не спрашивая, куда они делись. Благодаря этому Пикерингам удалось почти полностью расплатиться с долгами. Единственное, о чем они жалеют, – что со смертью Руфи не стало и той наседки, что несла для них золотые яйца. Но повторяю: все это только слухи.
 – Ах, бедный Грей! – вырвалось у Аллегры. – То есть… – Она смешалась и покраснела. – Его милость… – Так глупо попасться на удочку. Нет ничего удивительного, что Пикеринги возненавидели его после смерти Руфи и постарались распустить сплетни про убийство.
 – А Руфь наверняка знала об их дьявольском плане, – подхватила леди Дороти. – Не может быть, чтоб она не оказалась замешана. Ах, как бы мне хотелось поведать об этом самому Грею. Но он предпочитает видеть в ней только хорошее и не позволяет чернить ее память.
 – Он все равно не увидит правды, пока не захочет этого сам, – промолвила Аллегра, глотая слезы. – А до той поры бесполезно ему что-то объяснять, леди Дороти. Как ни глупо выглядит это обожествление какой-то мертвой женщины.
 – Зови меня Долли, – предложила леди Дороти, проницательно глядя Аллегре в лицо. – Ибо мы можем считаться сестрами, несущими равное бремя безнадежной любви. Идем, – она взяла новую подругу под локоть, – я прикажу слугам принести твои вещи из Белль-Инна. А мы погуляем по саду, пока не стемнело. Ты расскажешь мне про Джонатана. А я расскажу тебе про того Грея Моргана, с которым была когда-то знакома.
 – Пожалуйте сюда, леди Макуорт. Капитан Смит уже ждет в кают-компании. – Седой моряк указал Аллегре на трап, по которому можно было подняться на кормовую чаеть палубы. – Позвольте, я помогу вам справиться с качкой. – И он подхватил ее под локоть.
 – Наконец-то мы в море, – промолвила она, оглянувшись на полоску берега. – Наверное, недавно вышли из Темзы?
 – Не более четверти часа назад. – Он указал на скопление домов. – Вон тот поселок стоит как раз в устье реки.
 – И таможня дала добро? Надеюсь, они ни к чему не придрались? – С самой субботы, как только Аллегра поднялась на борт корабля, она затворилась у себя в каюте, предпочитая обедать в одиночестве, чтобы лишний раз не сталкиваться с таможенниками. Они непременно должны были осмотреть корабль в поисках контрабанды, а при ней находилась слишком большая сумма денег, явно не соответствующая ее статусу. Она даже пошла на подкуп одного из чиновников, чтобы избежать ненужных расспросов.
 – Да, – кивнул моряк. – Все в полном порядке.
 – А кто еще обедает с капитаном? – Впрочем, она наверняка знала, что встретит за столом Уикхэма. Аллегра уже успела поговорить с первым помощником: Уикхэм заплатил за еду вперед, как и она. И теперь ее снедало нетерпение: наконец-то! Однако интересно было знать и про остальных пассажиров – до сих пор капитан Смит был слишком занят отплытием, чтобы познакомить их между собой.
 – Вряд ли соберется большое общество, – ответил моряк. – Пассажиры в основном предпочитают обедать у себя в каютах. Кроме капитана Смита, будет еще его помощник. И тот лорд, что поднялся на борт незадолго до вас, аккурат в субботу, мы прихватили его в форту Тильбюри, уже когда поднимали якорь.
 С этими словами он распахнул двери кают-компании. Здесь было светло и просторно. Возле окна стоял круглый стол, покрытый белой скатертью, с оловянными столовыми приборами и чашками. Посередине возвышалась бутылка белого вина, бочонок эля, чаша с горячим рагу и блюдо со свежим хлебом и сыром. Стюард в белом колпаке и переднике держал наготове блюдо с жарким. Капитан Смит явно не жалел денег на удобства.
 Однако Аллегра почти не обратила внимания ни на обстановку, ни на капитана с помощником, вежливо вскочивших со стульев при ее появлении. Взгляд ее приковал человек, вольготно развалившийся на стуле возле окна, скрестив длинные ноги.
 То, что он оказался совсем молодым, не стало для нее неожиданностью: по ее подсчетам, ему должно было исполниться не более двадцати пяти. Но это округлое приятное лицо, эта мягкая мальчишеская улыбка, этот добродушный юмор во взгляде!.. Отдавая дань моде, юноша носил небольшой парик, но не очень заботился о том, чтобы спрятать под него шевелюру, и на шею спускалось несколько ярко-рыжих кудрявых прядей. А пудра с парика давно осыпалась на плечи, где и лежала толстым слоем. Довольно поношенный сюртук сидел на нем как-то мешковато и небрежно, повязанный галстук грозил вот-вот распуститься.
 Услышав, как ее представляет капитан, молодой человек широко улыбнулся, с некоторыми затруднениями расплел свои ноги, тут же споткнулся о стол и чуть не грохнулся на пол.
 – Леди Макуорт! Очень приятно познакомиться! – Все с той же сияющей улыбкой он протянул ей руку.
 – Лорд Эллсмер, – кивнула Аллегра, как бы не замечая этой руки. Пусть скажет спасибо, что она вообще с ним разговаривает.
 Однако юноша нисколько не обиделся. Не переставая улыбаться, он дождался, пока помощник капитана подаст ей стул, а потом уселся сам:
 – Должен признаться, когда капитан Смит говорил о том, что с нами за столом будет обедать леди, он и словом не обмолвился о том, как эта леди прекрасна!
 – Вы слишком добры ко мне, милорд, – пробурчала она и постаралась изобразить улыбку. Ведь его телячий восторг может сыграть ей на руку! Поначалу Аллегра намеревалась прокрасться ночью к нему в каюту, зарезать и выкинуть кинжал в море. Кроме нее, на корабле еще не меньше шести пассажиров – вряд ли убийство станут приписывать ей. Но если Уикхэм такой покладистый и доверчивый, каким кажется с первого взгляда, – что ж, тем проще. Она улучит минуту, выманит его на палубу – и поминай как звали!
 Ее пробрала дрожь от собственной бесчувственности. Ведь одно дело – замышлять убийство, но совсем другое – набраться храбрости и осуществить свой план. Как прожить с этим грузом оставшиеся дни? Впрочем, мама может не беспокоиться. Аллегра дала клятву, и она отомстит за них всех.
 – У вас озноб, мадам, – встревожился Эллсмер. – Позвольте, я прикажу накинуть на вас что-нибудь теплое.
 – Нет. Это не от холода. Просто неприятное воспоминание.
 – Тогда я считаю своим долгом развлекать вас весь вечер. – И он потянулся за бутылкой: – Разрешите налить вам превосходного вина, которым нас угощает капитан.
 Он наполнил чашку и поставил бутылку на место. Широкая манжета на рукаве задела его собственную чашку. Та опрокинулась, и остатки вина оказались на скатерти. Уикхэм улыбнулся, пожал плечами и вновь невозмутимо наполнил свою чашку.
 – Капитан Смит, я испортил вам скатерть, – со смехом сообщил молодой человек.
 – Мы видели и не такие бурные воды, лорд Эллсмер. И это пятно не первое.
 «Но и не последнее», – ехидно подумала Аллегра, наблюдая за неуклюжим Уикхэмом. Она неожиданно разозлилась. Ну почему ее врагом оказался такой вот увалень? Почему именно его она поклялась уничтожить?!
 А тот не спеша выпил вина и обратился с добродушной улыбкой к капитану и помощнику:
 – Надеюсь, в вашем обществе плавание не покажется нам скучным, джентльмены! Видите ли, в последний мой вояж… – Его взгляд привлекло что-то еще, и он расплылся в улыбке. – А вот наконец-то и наш попутчик! Держу пари, я вижу вас не впервые, сэр! – И молодой человек радостно вскочил, приветствуя нового пассажира.
 – Да, мы встречались, лорд Эллсмер. Когда я купил у вас Бэньярд-Холл.
 Аллегра приросла к стулу, услышав за спиной этот низкий голос. Не успела она и глазом моргнуть, как Грей Ридли уже стоял возле стола и пожимал руку Уикхэму.
 Сердце ее билось как бешеное, того и гляди выпрыгнет из груди. Боже милостивый, что же ей теперь делать – радоваться или отчаиваться?! Ведь если он погнался за ней, то с единственной целью – помешать выполнить клятву. Но оставаться равнодушной при виде этого прекрасного лица – нет, это выше ее сил!
 Обменявшись рукопожатиями с Уикхэмом, он взял ее за руку:
 – А вы, как сказал мне капитан, леди Макуорт. – В ответ на ее сдержанный кивок Грей поднес к губам ее пальцы. Она встрепенулась: ведь эти же мягкие губы когда-то целовали ее всю! – А меня зовут Грейстон, виконт Ридли. – С этими словами он отпустил ее руку и уселся рядом.
 – Ваша милость, – прошептала она и улыбнулась, стараясь вложить во взгляд всю глубину своей любви.
 – Уверен, что наше путешествие будет приятным, мэм. – Он улыбнулся в ответ одними губами, сердито выпятив подбородок и не скрывая холода во взоре. Аллегра растерялась. Почему он так зол? Не может простить ей бегства?
 Капитан Смит жестом приказал стюарду наполнить тарелку нового гостя и вежливо поинтересовался:
 – Ваш спутник не присоединится к нам, лорд Ридли?
 – Нет. Джагат Рам предпочитает одиночество в каюте. – Он сам налил себе вина и протянул чашку стюарду: – Будь добр, добавь сюда воды.
 – Вы ограничиваете себя в выпивке, сэр? – спросил капитан.
 – Да. Мне стало ясно, что посредством джина я едва не уничтожил себя.
 – И вы совсем отказались от джина, милорд? – радостно вставила Аллегра.
 – Отныне и навсегда, мэм. Мне потребуется ясность мыслей. Ибо внезапно я обнаружил, что в мире полно созданий, возможно, чем-то похожих на вас, готовых на необдуманные и глупые поступки. И коли я решился вернуть их на путь истинный, мне необходимо оставаться трезвым. – Его глаза вонзались в нее, как два осколка янтаря. А голос был полон издевки.
 Аллегра отвернулась и склонилась над тарелкой. Теперь ей будет вдвойне трудно. Вместо одного противника предстоит бороться с двумя.
 – Это необычайно серьезное и продуманное заявление, сэр, – заговорил Уикхэм. – В нашу последнюю встречу вы желали только укрыться в сельской глуши, подальше от света. Значит, вам больше не нравится в поместье?
 – Деревня сослужила мне службу, она придала мне сил, сэр. И мне кажется, что теперь там кое-чего не хватает. И пока мне не удастся возместить или вернуть на место… – Тут он ухмыльнулся, косясь на Аллегру. – Но довольно обо мне, лорд Эллсмер. Что поделывали вы после продажи Бэньярд-Холла?
 Уикхэм вонзил вилку в кусок жаркого и рассеянно улыбнулся, когда жир с тарелки брызнул ему прямо на жилет.
 – Ничего хорошего, сэр. Увы, но мой отец слишком любил проворных женщин, неуклюжих лошадей и все виды азартных игр, когда-либо изобретенных человеком. А на меня возложил обязанности расплачиваться за свои удовольствия после его смерти.
 – Что вы и сделали, насколько я знаю, крайне пунктуально.
 – Честно говоря, это было пренеприятное занятие и продолжалось оно почти два года, поглотив практически все наследство. – И тут же его лицо посветлело. – Но раз уж речь пошла о наследстве, должен признаться, мне вновь улыбнулась удача. Моя тетка по матери – милая, добрая старушка – скончалась в весьма преклонном возрасте и оставила мне свой дом в Йоркшире. Витби, в Северном Ридинге. Очаровательная деревушка на берегу моря. Кроме дома, есть еще клочок земли и кое-какой доход. Вполне достаточно, чтобы обзавестись своим хозяйством. Собственно говоря, я сейчас как раз направляюсь туда: хочу обосноваться в Йоркшире.
 – Похоже, у вас изрядный запас добродушия, сэр, – заметил Ридли. – Судя по тому, как вы описываете свои несчастья.
 – Я никогда не шел на поводу у амбиций, лорд Ридли. – Уикхэм впервые за все это время стал серьезным. – Именно амбиции разрушили нашу семью.
 «А заодно и нашу», – горько подумала Аллегра. Ну как прикажете ненавидеть такого простого, рассудительного юношу, как Том Уикхэм? А ведь она должна, она обязана его ненавидеть!!!
 – А что же привело вас на этот корабль, лорд Ридли? – поинтересовался Уикхэм.
 – Разыскиваю свою служанку по договору. Она сбежала. И у меня есть основания полагать, что именно в Йоркшир.
 – Но это же серьезное обвинение, милорд! – воскликнул капитан Смит. – Почему вы не поставили в известность власти и не потребовали ее ареста?
 – У них это считается тяжким преступлением, сэр. А мне бы не хотелось видеть ее на виселице. – Ридли прокашлялся. Аллегре показалось, весьма зловеще. – Но это не значит, что негодяйка не заслужила хорошую трепку. Только бы мне ее найти!
 Она тревожно вздрогнула и наткнулась на мрачную ухмылку Грея. Стараясь не подавать виду, что ей страшно, Аллегра заметила:
 – А вы не подумали о самой служанке, лорд Ридли? Не покажется ли ей наказание слишком жестоким? Почему бы вам просто не освободить бедную женщину от условий договора?
 – Я уже готов был это сделать, но она обманула мое доверие. И теперь ей придется постараться, чтобы убедить меня в обратном. Вот послушайте сами… – И он свел вместе кончики пальцев. – Она сбежала тайком, ночью. Она не соизволила посвятить меня в свои планы, хотя знала, что может рассчитывать на понимание и сочувствие. А кроме того, чертовка нечиста на руку и украла у меня дорогую вещь. Стали бы вы на моем месте доверять такой? Даже если бы она оставила на прощание целую пачку писем?
 – Это зависит от того, поверили вы ее письму или нет, – непослушными губами промолвила Аллегра. Неужели все ее клятвы в любви Грей сочтет уловкой?! – Вы поверили или нет?.. – спросила она еле слышно.
 – Поверил. – Его взгляд смягчился и даже слегка напомнил того нежного любовника, каким Грей оказался в памятную ей ночь. – И я верю ей до сих пор. – Ее затопила волна облегчения. Он поверил в ее любовь. Он простил ее… Но уже в следующее мгновение его взор снова заледенел, и Аллегра испугалась. – Но я по-прежнему сердит на нее за то, что сбежала! – рявкнул Ридли. – И она заплатит за это сполна!
 Капитан Смит рассмеялся и встал из-за стола:
 – Не хотел бы я оказаться на месте этой девчонки, когда вы ее схватите! – И обратился к помощнику: – Пора, Бейнс. За работу. Небо пока чистое, но старина Годвин жаловался на ломоту в костях. А они куда лучше всякого барометра.
 – Верно, капитан. К утру наверняка начнется шторм.
 – Ну что ж, лишь бы ветер был попутным. – Смит кивнул гостям и вышел из кают-компании в сопровождении помощника.
 – А мне не нравится бурное море, – вздохнул Уикхэм. – Как говорится, кишка тонка. Вы уж простите меня, мэм.
 – Я знаю по собственному опыту, что в таком случае полезен свежий воздух, – заверил Грей. – Значит, вам лучше не сидеть в каюте, а оставаться на палубе.
 – Но от зрелища прыгающего вверх-вниз горизонта может стать еще хуже. – Аллегра сразу вспомнила свои мучения на пути из Америки.
 Грей язвительно возразил:
 – А по-моему, лорду Эллсмеру безопаснее будет на палубе: он зажмурится, стоя у всех на виду. Кто знает, что подстерегает нас там, где нет свидетелей?
 – Милорд, уж не собираетесь ли вы запугать лорда Эллсмера до того, что он станет шарахаться от каждой тени? – нервически засмеялась Аллегра. Не дай Бог, Грей расскажет Уикхэму про ее план!
 – Я всего лишь предупреждаю его об определенных опасностях, поскольку считаю себя обязанным это сделать, – многозначительно промолвил Грей. – Равным образом я предупредил бы любого другого человека, включая свою беглянку служанку, которой в данном случае лучше было бы сидеть тише воды, ниже травы.
 Аллегра всполошилась не на шутку. И брезгливо спросила:
 – Это вы про… про ту негодяйку?
 – Она здорово пожалеет, что посмела меня обмануть, – зловеще пообещал Ридли.
 – Вы чрезвычайно жестоки, ваша милость, – процедила сквозь зубы Аллегра. – Насколько я могу судить, сейчас вы абсолютно трезвый. Но разве вы стали добрее по сравнению с тем временем, когда жили в пьяном угаре?
 Не в силах более сдерживаться, она выскочила из-за стола, торопливо извинилась и покинула кают-компанию, стараясь не обращать внимания на злобную улыбку Грея.
 У себя в каюте Аллегра поспешила запереть дверь и бросилась на койку. Черт бы его побрал! Пусть весь изойдет угрозами – она не остановится! Теперь, когда успела зайти так далеко и столько перенесла!
 Ее взгляд скользнул по обстановке уютной каюты. Она ничем не уступала кают-компании. Широкая койка с мягким тюфяком, столик и стул. Капитан Смит хорошо заботился о тех пассажирах, которые могли заплатить за удобства.
 Воспоминание о недавнем путешествии из Каролины вызвало у нее горький смех. Полуголодная, испуганная, она почти все время сидела в какой-то темной норе в душном, вонючем трюме и дрожала, боясь, что кто-то из моряков углядит под мужским платьем девчонку.
 А как тяжко пришлось Бэньярдам много лет назад, на корабле с заключенными… Она невольно вздрогнула. Никогда ей не забыть этот ужас! Как и то, что благодарить за это следует Эллсмеров. Господь свидетель, что бы там ни говорил и ни делал Грей, Томас Уикхэм никогда не увидит берегов Йоркшира!
 Аллегра долго сидела не шевелясь, погруженная в тягостные раздумья, пока не наступил вечер и в каюте не стемнело. Она зажгла лампу и следила за ее мерными колебаниями в такт качавшим корабль волнам. Кажется, в коридоре послышались знакомые голоса. Наверное, Грей с лордом Эллсмером разошлись по каютам.
 Грей… С какой радостью она кинулась бы к нему на грудь и умоляла любить ее! Но долг превыше всего. Может быть, лучше все-таки сначала повидаться с Греем и объяснить, что для нее нет и не будет собственной жизни, пока по земле ходит Уикхэм. Он не может не понять. Он увидит ее отчаяние и не станет препятствовать исполнению клятвы.
 Решившись, Аллегра вышла в коридор. Она знала, где каюта Уикхэма: об этом она в первую очередь спросила у помощника капитана. Но ей было неизвестно, где находится Грей. При виде полутемного коридора со множеством дверей ее охватили сомнения.
 Внезапно одна из дверей распахнулась и в проеме возникла огромная, грозная фигура Грея. У Аллегры замерло сердце. Он молниеносно схватил ее за руку и затащил в каюту, не обращая внимания на сопротивление, а потом захлопнул дверь. Тусклая лампа над головой едва светила, и оттого его лицо показалось еще страшнее. А он привлек Аллегру к груди и отчеканил, глядя на нее сверху вниз:
 – Если тебе так приспичило, убьешь его утром. Но черта с два я отпущу тебя в эту ночь!




 Глава 16


 Грей припал к ее губам в жадном, неистовом поцелуе. Аллегра ахнула, когда его язык ворвался ей в рот так, словно ни одна часть ее тела не имела права не отвечать на его страсть. Сильные руки приподняли ее и прижали, и нельзя было не почувствовать, как оживают и наливаются кровью его чресла. Вскоре огонь желания охватил обоих. Аллегра забыла о недавнем страхе и думала лишь о том, что должна быть вместе с Греем.
 Она еще не привыкла к близости е мужчиной. Тело плохо помнило те удивительные ощущения, которые родились в момент их соития. Но она желала этого, желала всем сердцем.
 Руки как бы сами обняли его за шею, а губы и язык ответили на поцелуй, вступая в любовную игру. Грей застонал и принялся срывать с себя одежду – неловко, действуя одной рукой. Но вот он освободился, подхватил ее под ягодицы и прижал к себе еще крепче. Она охнула, чувствуя, как твердое мужское копье заскользило между бедер, и затаила дыхание, ожидая новых ласк. Но вместо этого Грей зарычал, словно хищник, схвативший желанную добычу, и вошел в нее одним сильным рывком.
 Аллегра вскрикнула и приникла к нему всем телом, отвечая на его поцелуи с такой же дикой страстью. А когда Грей начал двигаться, сила разбуженных им незнакомых ощущений чуть не напугала девушку. Голова ее бессильно запрокинулась, а с уст слетел умоляющий шепот:
 – Не останавливайся, ради Бога…
 Грей злорадно посмотрел на нее и вдруг оттолкнул от себя.
 – Нет, – мрачно пробормотал он, – Не спеши, моя нетерпеливая Аллегра. Сначала я желаю насладиться каждым дюймом твоего тела. – С этими словами виконт принялся срывать с нее платье.
 Возбуждение моментально угасло, и Аллегра разозлилась не меньше его. Ему, видите ли, желательно поиздеваться над ней, прежде чем удовлетворить ее или себя самого. И вовсе не от избытка любви. Скорее от избытка ярости, которая все еще туманила его взор и требовала выхода. Первым порывом было уйти, выбраться из этой каюты, где приходилось быть игрушкой в руках разъяренного дикаря.
 И все же верх взял здравый рассудок. В памяти слишком свежи были его угрозы наказать строптивую служанку. Ведь по закону она все еще принадлежала лорду Ридли и он имел на нее все права. Кому какое дело, о чем они договорились в ту ночь. Ему могло хватить совести даже привезти с собой тот проклятый договор. И вряд ли даже добрейший капитан Смит встанет на ее защиту, если узнает правду.
 У нее вырвался обреченный вздох. Пусть уж лучше Грей делает с ней что хочет – она не станет подливать масла в огонь своей неуступчивостью. По нему и так видно, что он вот-вот взорвется. Если оттолкнуть его сейчас и попрать гордость и чувство собственного достоинства…
 Кинжал!!! Аллегра с ужасом вспомнила, что клинок все еще спрятан у нее на груди. А вдруг он сейчас его найдет?!
 – Грей, я привыкла обходиться без горничной, – как можно спокойнее промолвила девушка, оттолкнув его руки. – Позволь мне раздеться самой. – И она отвернулась, торопливо расстегивая платье. Ей было слышно, как Грей сбрасывает с себя одежду. Как только Аллегра разделась, ее плечи сжали его большие руки.
 – Постой, не поворачивайся, – велел он.
 Она невольно напряглась, когда его ладони скользнули вниз по обнаженной спине и легли на ягодицы. Грубые пальцы смяли податливую плоть, едва не делая больно, – значит, его гнев нисколько не остыл. Аллегре снова стало страшно. Не является ли это прелюдией к обещанному наказанию? Не обрушатся ли на нее в следующий миг жестокие удары? Ведь он запросто может разложить ее у себя на коленях и отшлепать, как провинившуюся девчонку!
 Аллегра резко развернулась и глянула Грею прямо в глаза:
 – Ну что, будешь меня бить или любить?
 По тому, как сошлись на переносице густые брови и сжались выразительные губы, сразу стало ясно, что не стоило дразнить в нем зверя. По всей видимости, Грей и сам не мог пока решить, что принесет ему большее наслаждение.
 Янтарные глаза блеснули так яростно, что бедняжка вскрикнула и отшатнулась. Но Грей моментально схватил ее и бросил на койку. В тот же миг он навалился сверху и грубо поцеловал ее, требуя ответа. Аллегра вздохнула от облегчения и радости и обняла его за шею.
 Однако Грей перехватил ее руки и завел их за голову, крепко прижав девушку к тюфяку. Она тихонько засмеялась и попыталась освободиться: ей так хотелось самой ласкать его, ощутить под пальцами его горячее тело… Но он только сильнее сжал ее запястья.
 – Грей! – дрожащим голосом окликнула она. Казалось, он ничего не слышал. Железные пальцы держали ее, словно кандалы. Аллегра почувствовала себя беспомощной пленницей, оказавшейся целиком в милости своего тюремщика. – Отпусти же меня!
 – Сегодня ночью ты принадлежишь мне! – рявкнул он. – И я сейчас тебе это докажу! – Легко сломив ее сопротивление, он раздвинул ей ноги и улегся между них. Но не продолжил свой натиск, а стал щекотать своим упругим копьем чувствительный холмик внизу живота.
 Минута – и вся она пылала от неистового, неутоленного желания. Думая лишь о том, когда же наконец Грей соединится с ней и погасит пожар, бушующий в разбуженном лоне, Аллегра покорно затихла и зажмурилась. Но придуманная им пытка все не кончалась.
 Она распахнула глаза. Нависшее над ней лицо превратилось в какую-то каменную маску. Отчаянно застонав, Аллегра взмолилась:
 – Ради Бога, Грей! Имей хоть каплю жалости!
 – А ты вспомнила о жалости, когда бросила меня, не сказав ни слова?! Черт побери, я едва не рехнулся, когда узнал, что со мной так обошлись!
 Девушка снова забилась под ним. Бесполезно, ее по-прежнему держали в плену. В плену у собственной страсти.
 – И за это ты теперь мучаешь меня?
 – Нет, Господь мне свидетель! Я сам хочу тебя не меньше, чем ты меня. Но берегись. Мне нынче не до нежностей. Я просто не в состоянии нежничать.
 – Мне все равно, – прошептала Аллегра и снова зажмурилась.
 И тут же охнула под его бешеной атакой. Грей с каждым разом погружался в нее все глубже, заставляя трепетать каждую частицу ее тела. Удары его копья вскоре стали неистовыми, чуть ли не болезненными, и ей снова показалось, что от напряжения она вот-вот взорвется, превратится в ничто, в пыль. И девушка закричала, желая одновременно и избавиться от этого напряжения, и сделать его еще сильнее.
 Грей отпустил руки и подхватил Аллегру под ягодицы, чтобы ворваться еще глубже. Она чувствовала, как всякий раз содрогается в ней копье его желаний. Снова и снова, пока в глазах не потемнело и она не позабыла обо всем на свете. Она целиком принадлежала Грею, полностью отдалась его воле. И тогда боль обернулась наслаждением. А покорность – радостью.
 Это открытие зажгло новый пожар у нее в теле. Сердце билось сильно и часто, так что кровь зашумела в ушах. Разрядка действительно походила на взрыв, когда Грей забился в конвульсиях и замер. Он был весь в поту, а сердце его бешено колотилось. Щеки Аллегры овевало неровное, хриплое дыхание, слетавшее с его уст.
 – Черт бы тебя побрал, бессердечная ты колдунья, – наконец произнес Грей. Однако его тон совершенно не вязался с сердитыми словами. – Попробуй только снова сбежать… – И он поцеловал Аллегру легко и нежно и как-то умиротворенно.
 И она удивленно взглянула на Грея. Кажется, теперь ей все ясно. Судя по всему, ее тело стало тем ключом, что выпустил на свободу всю боль прошлых лет. В диком любовном поединке ей удалось уничтожить весь его гнев на самого себя, всю его бессильную ярость.
 – Отныне мы прощены? – тихо спросила девушка.
 – Прощены? – нахмурился Грей.
 – За то что бросили тебя.
 Он невольно чертыхнулся и сел, озадаченно запустив пятерню в волосы.
 – Я наверное, рехнулся: разве можно было так на тебя набрасываться? О прощении нужно просить тебя, а не меня. Конечно, ты его получила.
 – Получили мы обе?
 – Что значит – обе?
 – Это значит я… и Руфь.
 Грей ошеломленно глянул на Аллегру и тут же отвернулся, бездумно следя за неровным языком пламени в лампе. Но вот наконец печально улыбнулся и покачал головой:
 – А мне это ни разу не пришло в голову. Пожалуй, сам того не понимая, я действительно гневался на нее и не мог простить. За то, что она умерла. За то, что оставила меня одного.
 – В точности как твоя негодяйка буфетчица, – с ласковой улыбкой Аллегра заставила его улечься обратно. Никогда еще ей не было так хорошо и спокойно, как в эту минуту.
 – Моя негодяйка буфетчица здорово рисковала, – буркнул Грей.
 – Может, тебе и впрямь стоило побить меня, а не тащить в постель?
 – Такая возможность не исключалась, – сухо сказал он.
 – За то, что сбежала?
 – Нет. Я давно велел Бриггсу уничтожить договор. А вот это действительно добрая весть!
 – Значит, за то, что украла кинжал? – уточнила Аллегра.
 – И не за это. Мне ничего не стоило вытрясти кинжал из того мошенника на аллее Менял.
 – Так зачем же ты гнался за мной? И грозился разорвать на куски весь вечер?
 – Да потому, моя милая Аллегра, моя прелестная воровка, – промолвил Грей, подкрепляя слова таким поцелуем, от которого у нее сладко заныло сердце, – что ты украла мое сердце. А потом имела наглость скрыться.
 – Ох Грей! – воскликнула она, прижимаясь к его груди. – Ты же знаешь, как мне этого не хотелось. Все до единого слова в моем письме – чистая правда.
 – Знаю. – Он ласково чмокнул ее в макушку.
 – Прости, что я утащила тот чудесный кинжал. Но у меня не было выбора. Ведь нужно было на что-то жить в Лондоне.
 – Это прощено и забыто. Я же сказал, что получил его назад. Мошенник даже посоветовал мне искать тебя в Белль-Инне. Но там я тебя не застал. Где ты была?
 – У Долли. То есть у леди Дороти Мортимер.
 – Бедная Долли. И Ричард. Я оскорбил их в Бэньярд-Холле – настоящий пьяный мужлан.
 – По-моему, они все понимают и будут рады вернуть вашу дружбу. – Аллегра глубоко вздохнула. – Бедная Долли.
 – Такие охи? Только оттого, что я вел себя грубо? Что-то ты темнишь.
 – Дело не в тебе. А в Джонатане Бриггсе.
 – Бриггс? Неужто он нагрубил им?! Он посмел обидеть моих друзей?!
 – Ну конечно, нет! – рассмеялась Аллегра. – Единственный его недостаток – непомерная гордыня. И слишком чувствительное сердце.
 Грею оставалось только ошалело трясти головой, слушая рассказ о безнадежной, безмолвной любви, что зародилась между его слугой и леди Дороти. Наконец он воскликнул:
 – Ну и болван же этот Бриггс! Так мучиться – и молчать! И все из-за отсутствия денег?!
 – По его понятиям, это дело чести, и он ни за что не отступит.
 – И все это случилось, когда Ричард с Долли гостили в моем поместье? Прямо у меня под носом? Должно быть, я совсем ослеп?
 – Ты почти все время был в таком состоянии, что вполне мог считаться слепым, – ласково укорила она.
 Грей сердито фыркнул и прижал Аллегру к себе.
 – А ты все такая же негодяйка, какой и была. Однажды тебе пришлось заплатить поцелуем за свою дерзость. Между прочим, с тех пор цена успела подняться.
 – Вместе с другими вещами, милорд, – хихикнула она, почувствовав, как нечто твердое уперлось ей в живот.
 Он рассмеялся в ответ. От его добродушного смеха стало тепло на душе.
 – Ну так иди сюда, чертовка, – велел Грей, целуя ее в губы. На сей раз он действовал не спеша и так нежно, что Аллегра трепетала и плакала от счастья. Потом они долго лежали тихо, не шевелясь.
 – Я сейчас умру от жажды, – промолвил Грей. – Кажется, Рам положил в мой сундук бутылку доброго кларета.
 В ее взоре зажглись тревога и неуверенность. Однако она не посмела возразить, а покорно достала вино и наполнила бокал густой, как кровь, терпкой влагой.
 – Не надо так хмуриться, милая, – ласково засмеялся Ридли. – Мне захотелось выпить вина, потому что оно приятно на вкус. А джин я пил, чтобы забыться. Поверь, я еще не пал настолько, чтобы не осознавать разницы.
 – Разве теперь что-то изменилось?
 – Я не желаю забыть то, что испытал с тобой, – хрипло ответил Грей. – Ни единой минуты. – Он подался вперед и нежно погладил ее по щеке. – Если к утру мы окажемся в окрестностях Ярмута, я уговорю капитана Смита доставить нас в порт. Рам наймет карету, чтобы вернуться в Бэньярд-Холл.
 – Нет, Грей, – упрямо возразила Аллегра и отодвинулась. – Я не могу.
 – Черт побери, неужели ты так и не одумалась? Мы возвращаемся в Бэньярд-Холл вместе: ты и я. И попробуй только возражать!
 – Разве я все еще твоя служанка?! – Она гневно топнула босой ногой, возмущенная этим хозяйским тоном.
 – Конечно, нет. Я же сказал тебе…
 – Значит, я вольна ехать, куда хочу. И последую за Уикхэмом в Йоркшир.
 – Почему ты все время зовешь его Уикхэмом, ведь он Эллсмер? – сердито осведомился он.
 – Это имя носила вся их низкородная, проклятая семейка, – презрительно фыркнула Аллегра. – И ничто не заставит меня думать о них иначе. Эллсмер – незаконный титул, присвоенный недостойным людям.
 – И за это ты его убьешь?
 – Я пойду за ним даже на край света. – С каждым словом ей становилось все горше. – Пока не увижу наконец его могилу.
 – Ради всего святого, почему?! – встряхнул ее Грей.
 – Пожалуйста, Грей, – взмолилась она, – позволь мне выполнить свой долг.
 – Сделай выбор заново, – лихорадочно прошептал Ридли. – Выбери жизнь. Выбери будущее и забудь о прошлом: ведь именно это ты твердила и мне!
 Это нечестно, он не должен становиться у нее на пути! Это вопрос фамильной чести, фамильного долга!
 – Неужели ты так и не понял? У меня нет права на будущее, пока я не расквитаюсь с прошлым!
 В глубине устремленных на Аллегру янтарных глаз тепло сменилось ледяным презрением.
 – То есть пока не умрет Уикхэм? – процедил он.
 – Да.
 – Может, довольно цепляться за эту глупость? Господь свидетель, Аллегра, если понадобится, я верну тебя в Бэньярд-Холл в кандалах. За то, что украла мой кинжал.
 – Если ты это сделаешь, то в итоге получишь бездушную куклу, – выпалила она. – Пустую оболочку, не более!
 Грей сокрушенно вздохнул, не зная, что на это возразить, и простер к ней руки:
 – Давай-ка спать. Утро вечера мудренее. Возможно, мне все же удастся завоевать твое доверие и узнать всю правду. Иди сюда, милая Аллегра.
 Как ни хорошо ей было в горячих, любящих объятиях, сон ее был беспокоен и прервался незадолго до рассвета от сильной качки. В иллюминатор лился серый, тусклый свет, а корпус корабля скрипел и трещал под ударами ветра. Капитана не подвел его оракул: начинался шторм.
 Осторожно соскользнув с койки, Аллегра оделась. Ветер крепчал, но не настолько, чтобы опасаться быть смытой с палубы за борт. Ей ужасно захотелось глотнуть свежего воздуха: может, это приведет в порядок смятенные мысли. Если все же довериться Грею, если рассказать ему правду, станет ли он по-прежнему удерживать Аллегру от рокового шага? Или ужасная история ее семьи тронет его настолько, что он согласится с необходимостью отомстить?
 Погруженная в раздумья, она кое-как миновала коридор и поднялась на палубу. И едва не задохнулась от жестокого порыва ветра. Он мигом запутал ее юбки и растрепал волосы. Заметно похолодало. Аллегра хотела было спуститься в каюту за плащом, но передумала. Она пробудет здесь совсем недолго.
 Небо все еще оставалось темным, и на его фоне едва различались силуэты моряков, ползавших по реям и торопливо сворачивавших паруса. Волны вздымались все выше с каждой минутой, на их гребнях белели барашки пены. Аллегра ощутила на языке привкус соли.
 Отчаянно цепляясь за снасти, она все же умудрилась добраться до главной палубы. Здесь дуло не так сильно. Аллегра уселась на толстую бухту каната, крепко принайтовленную к доскам. Весь экипаж был поднят по тревоге. Моряки торопились задраить люки, укрепить снасти и выполнить еще сотню разных поручений капитана и помощника.
 Непогода словно решила помериться силами с экипажем корабля. Ветер яростно трепал канаты, свистел и выл среди снастей, с грохотом швыряя в людей ледяную воду. Аллегра на миг вообразила себя единственным безмятежным островом в этом взбесившемся мире: нужно просто затаиться и выждать, и тогда непогода минует ее вместе с прочими неприятностями.
 – Прошу прощения, леди Макуорт, но лучше бы вам вернуться в каюту! – Она не заметила, как к ней подошел помощник капитана Бейнс. На его обветренном лице кое-где выступила коркой соль. – Судя по всему, непогода уляжется не скоро.
 – Нам угрожает опасность?
 – Взгляните сами. – И он указал на правый борт. Однако Аллегра как ни силилась, ничего не смогла различить, кроме черных штормовых туч. – Капитан опасается, что нас вынесет слишком близко к земле. К самому мысу Уинтертона. Теперь необходимо взять к западу, чтобы его обойти, но это возможно, если не изменится ветер. В противном случае мы окажемся напротив залива Кромера.
 – Что же в этом плохого? – Почему-то при мысли о заливе у нее не возникало предчувствия беды.
 – Местные не прозвали бы его Дьявольской глоткой просто так! – засмеялся Бейнс. – Спускайтесь-ка вниз, мэм. Так безопаснее.
 Она кивнула и послушно поднялась с каната. За эти несколько минут качка заметно усилилась. Со всей возможной осторожностью Аллегра двинулась к трапу на нижнюю палубу. Однако спускаться не спешила: очень уж не хотелось снова спорить с Греем, да и со своими смятенными чувствами. Аллегра поставила ногу на первую ступеньку – и ошеломленно застыла.
 Перед ней возник Уикхэм. Бледный, с зажмуренными глазами, он жадно глотал свежий воздух с таким видом, словно надеялся остановить этим лекарством болезненные спазмы своего желудка. На нем был один жилет, да и тот распахнут, парик съехал на ухо, а концы галстука хлопали на ветру. Бедолага явно едва успел выскочить на палубу, как его стошнило. «Боже милостивый, – подумала Аллегра, – ну что за жалкий тип!»
 Нет!!! Она не должна его жалеть! Он – кровный враг ее семьи. Она сунула руку в карман и нащупала папин платок: казалось, форма пятен засохшей на нем крови запечатлена в самом ее сердце. Прикосновение к истрепанной ткани прибавило ей отваги. Пусть свершится неизбежное во имя кровной мести. Пусть дверь в прошлое захлопнется раз и навсегда… Ну а потом, может быть, ей удастся обрести будущее вместе с Греем. Решительно расправив плечи, Аллегра потянулась к ножу.
 Но внезапно остановилась. Зачем рисковать, пуская в ход оружие? А вдруг ей не удастся прикончить Уикхэма с первого удара: он же наверняка поднимет шум. Она затравленно оглянулась. На палубе нет ни одной живой души. В тусклом туманном свете никто не увидит ее черного дела. К тому же перила на нижней палубе, на которых повис Уикхэм, такие соблазнительно низкие. Достаточно резкого толчка, и с ним покончено. Аллегра помедлила еще минуту, молча молясь об успехе. За тебя, папа. Мама, Люсинда и Чарли!
 И она двинулась к своей жертве, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Уикхэм открыл глаза при ее приближении и добродушно улыбнулся: видимо, его ничуть не смущало собственное плачевное положение. Ее внимание привлекла по-детски яркая, чистая голубизна его безмятежных глаз.
 – Леди Макуорт, – приветствовал он Аллегру.
 «Нет, негодяй! – яростно подумала она. – Я – Бэньярд!»
 – Ради Бога, Аллегра! Нет! – Из каюты выскочил Грей в одной рубашке. С сердитым рычанием он подскочил вплотную и схватил ее в охапку. Она едва успела прийти в себя от столь внезапного нападения. А уже в следующий момент на судно налетела огромная волна. Корабль содрогнулся от удара, как живое существо, и Грея с Аллегрой смыло в морскую пучину.
 Задыхаясь и кашляя, она бешено замолотила руками, стараясь удержаться на плаву. Черт бы побрал эти застежки – они такие тугие, что не дают пошевелиться! Даже дышать трудно! А юбки мгновенно намокли и потянули ко дну. Аллегра впала в панику, но тут Грей железной рукой обхватил ее за талию.
 – Я тебя не отпущу! – прокричал он сквозь грохот бури.
 – Я не могу… – Она закашлялась, отплевываясь от горько-соленой воды. – Я не могу как следует плавать!
 – Не бойся. Вместе мы выплывем. – Грей оглянулся на корабль. Ветер переменился, и капитан Смит медленно поворачивал подальше от берега, – Эллсмер! – прокричал Ридли. – Позови на помощь! – Однако его слова отнесло в сторону порывом ветра.
 Уикхэм приставил к уху ладонь, а другой рукой сделал недоумевающий жест. А потом просиял, осененный, как ему показалось, гениальной догадкой, перемахнул через перила и плюхнулся в воду неподалеку от них.
 Грей орал что было сил, стараясь привлечь внимание кого-то из экипажа. Но так ничего и не добился: корабль, набирая ход, удалялся в открытое море. Тогда Ридли развернулся и махнул рукой в сторону маячившего на горизонте берега. Уикхэм, болтаясь среди волн, кивнул в знак того, что понял. Сурово улыбнувшись Аллегре, Грей приказал:
 – Хватайся за мой пояс! Да держись покрепче! С Божьей помощью мы успеем доплыть до берега, пока не разгулялся шторм!
 Однако стихия настигла их на полпути к спасению. У Аллегры давно онемели пальцы от ледяной воды и усталости. Она утратила чувство времени, не понимала, где находится. Слишком много было вокруг воды, ветра и безжалостных волн. И вскоре девушка провалилась в забытье.




 Глава 17


 Ее привел в чувство осевший на лицо холодный туман. Она приподнялась и попыталась размять руки. Платье было насквозь мокрым, засыпанным песком. Казалось, от холода нет спасения. С мрачной гримасой Аллегра глянула на ноги. Туфель как не бывало. А также гребенок в волосах: они мокрыми прядями свисали на плечи, перепутанные, с обрывками водорослей. Но главное, она была жива. Она находилась на твердой земле. Благодаря Грею.
 Грей! Аллегра мигом вскочила на ноги и стала осматривать пустынный, окутанный туманом берег, о который с шумом разбивались громады волн.
 – Грей! – закричала она.
 – Успокойтесь, леди Макуорт. Он жив.
 Позади стоял Томас Уикхэм с неизменной улыбкой на губах. Парик с него смыло волной, и обрамленное растрепанными рыжими волосами лицо казалось от этого еще моложе и обаятельнее. Он махнул рукой туда, где песчаный пляж сменялся первыми уступами скал.
 – Ридли улегся вон там. И спит как младенец. – Том виновато засмеялся и почесал за ухом. – Наверное, в этом виноват я.
 – Отчего же?
 – Сначала он вытащил на берег вас. А потом, несмотря на усталость, вернулся за мной, потому что я едва не утонул. Конечно, я сглупил, когда кинулся за вами в воду. Но тогда мне казалось, что вас унесет волнами раньше, чем я смогу кого-то докричаться. – И юноша простодушно развел руками. – Наверное, это по недомыслию. Вот и в Вест-Индии из меня не вышел плантатор. Поверите ли, я так и не выучил, когда что полагается сеять!
 Аллсгра посмотрела на небо. Его все еще закрывали штормовые тучи, хотя дождь прекратился. Густой туман не позволял осмотреться как следует. Можно было только догадываться, что судно капитана Смита все еще где-то неподалеку, в пределах их видимости. И дрейфует вдоль берега в поисках пропавших пассажиров.
 – Вы не знаете, который час? – спросила она.
 – Судя по тому, что творится у меня в желудке, давно перевалило за полдень.
 Аллегра поежилась. Было холодно.
 – Северное море, – патетически взмахнул рукой Уикхэм. – Всегда суровое и холодное. Я помню свое детство в Ярмуте. Даже в июле матушка каждый день зажигала камин.
 – Черт побери, огонь сейчас пришелся бы весьма кстати.
 При звуках любимого голоса Аллегра чуть не подскочила от радости, и Грей тут же прижал ее к груди. Нисколько не смущаясь присутствия Уикхэма, он крепко поцеловал ее в губы. Юноша добродушно хмыкнул.
 – Не знаю, догадался ли капитан Смит, но мне-то с самого начала было ясно, что здесь не обошлось без любовной истории. Несмотря на все ваши трогательные рассказы про сбежавшую служанку. – И он замахал руками, предупреждая возможные возражения Ридли. – Все, все, молчу! Это не мое дело. А что до огня… – Он порылся в кармане и сообщил: – Коробка с трутом и огнивом цела! Если бы нашлось топливо…
 Грей критически осмотрел голые, покрытые скудной растительностью скалы:
 – Чтобы высушить хотя бы наши штаны, понадобится изрядный костер. Я уж не говорю про ее платье…
 Однако Аллегру это волновало меньше всего. Одежда рано или поздно высохнет сама по себе. И она со страхом спросила:
 – А как нас найдут?
 – Для начала они обшарят то место, где мы свалились за борт, – ласково обнимая ее за плечи, сказал Грей. – Потом осмотрят окрестности. Джагат Рам видел меня минут за пять до падения. И я не сомневаюсь, что он убедит капитана Смита вернуться назад, чтобы искать нас. И потом, насколько мне известно, где-то поблизости должна находиться деревня. Мы с Эллсмером взберемся на скалы и осмотримся.
 – Я пойду с вами, – заявила она.
 – Без туфель ты никуда не уйдешь. – Он взглянул на ее ноги в одних чулках.
 – Да, но…
 – Может, хватит упрямиться? – взорвался Грей. – Ты и шагу ступить не успеешь, как поранишься на скалах. Безмозглое создание!
 Аллегра оскорбленно уставилась на Грея. Может, он научился быть трезвым, зато определенно не научился хорошим манерам!
 – Спокойнее, Ридли, – вмешался Уикхэм. – Не будьте чересчур строгим с леди. – И он улыбнулся Аллегре: – Неподалеку отсюда я видел пещеру. Там по крайней мере сухо. И не так дует ветер. – Том протянул ей коробку с огнивом: – А если вам удастся раздобыть хоть пару веток…
 Она долго следила, как мужчины карабкаются на скалы, стараясь высмотреть путь к вершине, потом двинулась вдоль берега к открытой Уикхэмом пещере. Она оказалась совсем маленькой, не больше десяти футов в глубину. Наверное, Грею придется наклониться, если он захочет войти внутрь. Стены были довольно неровные, а в дальнем углу угадывалась глубокая расселина.
 Аллегра хотела было поскорее сорвать с себя мокрое ледяное платье, но передумала. Все-таки под тканью, пусть и мокрой, задержится хотя бы немного тепла. А если снять нижнюю юбку, то и платье высохнет чуть-чуть быстрее. Девушка так и сделала, после чего Постаралась расположиться на песчаном полу как можно удобнее. Слава Богу, здесь по крайней мере было сухо, и от одной этой мысли становилось теплее. Она прислонилась спиной к скале и вздохнула, стараясь не думать о том, что не успела сегодня ни позавтракать, ни пообедать. И сидит здесь одна-одинешенька, голодная, холодная, да вдобавок мокрая. Пожалуй, стоило попытаться заснуть до прихода мужчин.
 Внезапно Аллегра выпрямилась. Да что с ней сегодня на самом деле?! Вот же, у входа в пещеру, торчит тощий пучок тростника. А она пялится на него без толку уже четверть часа! Пусть тощий – зато сухой. Вот и еще пучок – у задней стенки! Если постараться и набрать охапку – можно развести костер. Чуть подальше, у кромки воды, валялся плавник. Он, конечно, мокрый, но займется, если положить его в пламя.
 Аллегра вскочила. На берегу могут быть и другие пещеры, такие же сухие. И она направилась к задней стене, чтобы сорвать росший там тростник. Здесь было совсем темно. Девушка долго щурилась, прежде чем различила за расселиной коридор примерно пяти футов в поперечнике. В его конце откуда-то сочился дневной свет. Значит, есть еще один выход, на скалы? Ей везло все больше и больше. Ведь там запросто можно найти еще тростник, а то и пару кустов камнеломки, не вымоченных дождем. Придерживаясь рукой за стену, Аллегра бросилась вперед, в глубь коридора.
 Вот уж воистину везение: через несколько шагов она пребольно ушибла босую ногу о камень. Пришлось наклониться, шипя от боли, чтобы скинуть проклятый булыжник с дороги. Боже милостивый! Испуганно вскричав, Аллегра ошалело замигала, не веря своим глазам. Ибо не далее как в шаге от нее пол коридора исчезал. Его не было – и все. Трясущимися руками бедняжка ощупала трещину, пересекавшую туннель от стены до стены. Она кинула туда камень и с похолодевшим от ужаса сердцем услышала наконец всплеск воды – очень, очень далеко.
 Ну и местечко! Хватит, дальше она не сделает и шагу без факела! Незадачливая разведчица вернулась во внешнюю пещеру, больше не желая осваивать территорию в одиночку, без мужчин. К счастью, ждать пришлось недолго. Послышались крики, стук камней, и Аллегра поспешила выскочить навстречу. Неподалеку на песке растянулся Уикхэм, вокруг которого валялись ветки и сучья; Его штаны стали белыми от ползания по скалам, а руки и колени были сплошь исцарапаны. Через минуту над ним возник Грей. Он сердито уставился на своего спутника с высоты утеса, сжимая еще одну охапку дров. Не спеша, палку за палкой, он побросал сучья на песок. А потом ловко спустился и встал рядом с Уикхэмом.
 – Ну надо же быть таким дураком! – возмутился Ридли. – Почему ты не сбросил сначала сучья?
 Уикхэм обезоруживающе улыбнулся и потер саднившие руки:
 – В детстве, бывало, не проходило и дня, чтобы я вернулся домой без единой царапины. – Он встал на четвереньки и попытался выпрямиться, но с болезненной гримасой произнес: – А эту вот ногу я подворачивал никак не реже раза в месяц.
 – Черт побери, парень, ты хоть идти-то сможешь?
 – Не сказать, чтобы я совсем не мог, но… – Уикхэм осторожно сделал шаг и пожал плечами: – Нет, лучше все же переждать день-другой. Так всегда приходилось делать.
 Опираясь на Грея, Том кое-как доковылял до пещеры и рухнул на песок. Из кармана молодой человек достал скомканный галстук.
 – Вот, леди Макуорт, – промолвил он, протянув узелок Аллегре. – Думаю, вас это порадует.
 В свертке оказалась пригоршня крыжовника да пара каких-то сморщенных фруктов, скорее всего диких яблок, уже тронутых первыми заморозками.
 Аллегра удивилась:
 – Вы так добры! А вам самому что-то осталось?
 – Мы с Ридли можем потерпеть. У меня есть идея насчет ужина.
 – Ужина?.. – Она хмуро глянула на Грея. – Что это значит? Мы застряли надолго?
 – Без обуви ты не уйдешь далеко. Да к тому же Эллсмер, судя по всему, не уйдет теперь вообще никуда! Тем более что из-за тумана мы ничего не увидели даже с вершины гребня. Придется залезть туда снова, как только туман рассеется.
 – Прошу. – Аллегра протянула мужчинам добычу Уикхэма. – Все равно одна я есть не стану. Я возьму крыжовник. А вы поделите остальное. – И хотя мужчины никак не хотели соглашаться, ей удалось настоять на своем: – Мы теперь товарищи по несчастью. А что до привычки переносить голод, уверяю вас, она у меня гораздо сильнее.
 Все трое не спеша прожевали свою долю, наслаждаясь каждой крошкой еды. От яблок не осталось ничего – даже черешков, а Аллегра мигом расправилась с крыжовником.
 – Вот это был обед! – Уикхэм, как всегда, не терял чувства юмора. – Ну а сейчас, леди Макуорт, позвольте мне воздать сторицей за вашу доброту. – Он мигом расшнуровал ботинки и протянул их Аллегре: – Пока не заживет моя нога, вряд ли мне понадобится обувь.
 Она поперхнулась, ошарашенная этим широким жестом.
 – Но они… они немного велики… – пробормотала Аллегра.
 – Не страшно. – Том разорвал на полосы галстук и протянул ей импровизированные шнурки: – Вот, подвяжите их к ногам. Далеко в них, конечно, не уйдешь, но зато вы не поранитесь о скалы.
 – А ваш… ваш галстук… – Она все еще не желала смириться с бескорыстной добротой человека, которого поклялась ненавидеть до конца дней.
 – Из него я все равно собирался сделать пращу.
 Пожимая плечами, Том отодрал от галстука еще кусок.
 – Пращу?!
 – Одно из немногих доступных мне искусств. Вы, наверное, заметили, что жизнь на физическом уровне представляет для меня череду испытаний?
 С трудом удержавшись от улыбки, Аллегра переглянулась с Греем. Господь свидетель, этот малый сказал чистую правду!
 – Улыбайтесь, улыбайтесь, я к этому привык, – проницательно заметил Уикхэм. – Тем не менее я мастерски управляюсь с пращой. Моя матушка – достойная и мудрая женщина – научила меня этому еще в детстве.
 – А что же станет для вас целью?
 – Кажется, я уже говорил, что часто бывал в Ярмуте ребенком. Я знаю о совершенно удивительном явлении природы, случавшемся именно здесь и именно в это время года. Как раз когда начинают свой зимний перелет все ласточки, проводившие лето в Англии. Они сбиваются в огромные стаи на морских берегах, откуда летят в Голландию и дальше, в теплые страны. Ни одной живой душе неведомо, отчего им так милы здешние скалы. Наверное, это одно из многих непостижимых загадок Творца. Но если с моря дует сильный ветер – вот как сейчас, – они бывают вынуждены дожидаться его смены или хотя бы затишья, ибо используют для облегчения полета движение воздушных струй. Пока мы с Ридли ходили на разведку, заметили огромные стаи там, наверху, на скалах. Ближе к вечеру их соберется еще больше, и если умело выбрать место для засады и вспомнить то, чему учила меня матушка, мы можем считать себя обеспеченными превосходным ужином! – И он храбро захромал вдоль берега, наполняя карманы подходящего размера камнями.
 Остаток дня Грей с Аллегрой были заняты сбором топлива. Им посчастливилось наткнуться на родничок, сбегавший по песку в море. Пока Грей устраивал из камней углубление, куда собиралась вода, Аллегра раздобыла ракушки вместо чашек. Огромные башмаки Уикхэма грозили свалиться на каждом шагу, однако без них было бы совсем худо.
 Уже начинало смеркаться, когда приковылял гордый Том Уикхэм с целой охапкой убитых птиц, а Грей с Аллегрой развели маленький шипящий костерок у входа в пещеру.
 Все трудились сообща, по-товарищески распределяя работу. Уикхэм с помощью складного ножа ободрал и выпотрошил ласточек, Грей прополоскал их в роднике, а Аллегра следила за костром, над которым вскоре зажарила птиц, надсаженных на прутья. Это был замечательный ужин. Одежда наконец-то высохла, Аллегра натянула хрустевшую от соли нижнюю юбку и совсем согрелась, наслаждаясь приятной тяжестью в желудке. Мужчины еще утром перешли на «ты», однако Аллегру так и не удалось уговорить звать Уикхэма по имени.
 Довольно вздохнув, она в последний раз облизнула пальцы, еще пахнувшие жареной дичью:
 – Жаль, что не было соли. Грей, тебе следовало промыть их в море.
 – Я же не жалуюсь на твои способности готовить на костре? – ехидно парировал он.
 Том Уикхэм поднес к свету ракушку, из которой пил воду. Это был крупный двустворчатый черный моллюск, отчего юноша пришел в полный восторг:
 – Нужно набрать побольше таких утром. Эх, если бы еще удалось подбить дикого гуся! Мы бы прекрасно провели время на этом берегу, пока нас не отыщут, совсем как Робинзон Крузо! – Эта оригинальная мысль так обрадовала Тома, что он просиял, глядя на своих спутников.
 Аллегра согласно кивнула. Даже до Колоний дошли вести о появлении на свет гениального романа господина Дефо.
 – Кажется, ветер меняется, – заметил Грей, выглядывая из пещеры. – Облака повернули в море.
 – А с ними вместе и наши ласточки. Увы! – ответил Уикхэм.
 – Если вернется наш корабль, – спросила Аллегра, в которой вид чистого неба родил новую надежду, – они заметят костер?
 – Наверняка, – кивнул Грей. – Но только если он будет гореть всю ночь. Придется мне покараулить.
 – Нет, Грей, – возразил Уикхэм, – Покараулим по очереди.
 – Все втроем, – многозначительно вставила Аллегра. – Помните? Мы друзья по несчастью!
 Начался спор, и Грей крайне неохотно позволил Аллегре подежурить хотя бы до восхода луны.
 – Но ни минуты позже, – напомнил он, целуя ее на ночь. – Потом разбудишь меня. На твою долю придется около часа.
 Мужчины устроились на отдых в самом уютном углу пещеры, а Аллегра подобрала под себя ноги и уселась поудобнее у костра.
 Дыхание ветра стало немного теплее. Сырые сучья наконец-то высохли, и веселое пламя выбрасывало в небо снопы искр. Кроме их потрескивания, тишину нарушал только шорох прибоя да ровное дыхание спящих спутников. Аллегра была рада возможности посидеть спокойно, отдавшись неспешному течению своих мыслей.
 Тем временем над морем выплыла в небо золотисто-оранжевая, огромная, как тыква, луна. Аллегра нахмурилась. Именно такие тыквы росли на полях у Хаммер Прингл. Живо вспомнилась изнурительная жара, язвы, покрывшие натруженные руки, и ноющая, не дающая покоя ни днем, ни ночью боль в спине. По мере того как луна поднималась все выше, превращаясь из золотистой в серебряную, заливая ярким светом песчаный пляж, горестные воспоминания нагоняли все большую тоску.
 Вот так же сияла когда-то луна над Бэньярд-Холлом. Ночь накануне Иванова дня. Через четыре дня ей должно исполниться семь лет. И Чарли взял ее с собой в парк, чтобы, наловить светлячков…
 Ее взгляд остановился на безмятежно спящем Уикхэме. Почему он до сих пор жив, когда воспоминания терзают ее сердце, словно острые клыки?! Как ей хватает совести разделить с ним ужин, и смеяться его шуткам, и даже принимать эти дурацкие подношения? Скрипнув зубами, она поспешила сорвать с ног его ботинки.
 Рука сама скользнула к кинжалу на груди. Разве не к этому моменту шла она всю жизнь? Там, как раз под кинжалом, лежала у нее на сердце лелеемая восемь долгих лет ненависть. Она подтачивала душу подобно неизлечимой болезни, прекратить которую может лишь пролитая кровь Уикхэма. Аллегра осторожно встала и подкралась поближе к своей жертве.
 Уикхэм улыбался во сне. Будь он проклят вместе со всем своим семейством! Ведь за все годы, прожитые в окружавшем их аду, мама ни разу не улыбнулась! Аллегра решительно замахнулась ножом. На гладкой стали блеснуло пламя костра. «Сейчас! – подумала она. – Это должно случиться сейчас, пока свежа боль воспоминаний».
 Но кинжал задрожал у нее в руке. Пришлось схватить его обеими руками, чтобы не выронить. Разве она не понимает, что медлить нельзя? Разве она трусит? Так почему он все еще жив?
 – Сделай это, – хрипло шепнул за спиной Грей. – Сделай это и обреки свою душу на вечное проклятие!
 С искаженным ужасной мукой лицом Аллегра обернулась к Ридли. Кинжал выскользнул из пальцев и неслышно вонзился в песок.
 – Не могу! – выдохнула она. Зажав руками рот, что бы не закричать от боли, девушка опрометью кинулась вон. Не помня, что делает, Аллегра мчалась вдоль берега. Куда она может сбежать? Где скроется от позора поражения?
 – Аллегра! – Грей быстро настиг ее и заставил остановиться, прижимая к груди.
 – Отпусти! – вскричала она. – Почему ты помешал мне отомстить ему на корабле? Когда я еще не утратила решимости?
 – Глупое дитя! – возразил он. – Ты бы все равно не смогла этого сделать!
 – Но я должна! Пока жив этот тип, у меня нет права на существование! – Девушка бешено вырывалась, в отчаянии запрокинув голову. Луна осуждающе воззрилась на нее. Она не хотела жить. Она готова была утопиться. – Ради Бога, Грей! Отпусти меня!
 – Господня кровь! – ахнул он. – Этот лунный свет на твоем лице… Белесый, бледный… И это лицо. Моя Леди Пе… – Он чертыхнулся. – Так ты – Бэньярд?!
 Девушка зажмурилась и бессильно спрятала лицо у него на груди.
 – Не просто Бэньярд, – вырвалось у нее со стоном. – Я последняя из семьи Бэньярд. Самая последняя. Та, которой предстоит отомстить за всю семью.
 – Ну и болван же я, – буркнул Грей. – Должен был давно догадаться. И дело не только в картине. Мне следовало поинтересоваться, как поместье досталось Эллсмерам. Особенно после всех сплетен в Ньютоне. О том, что вас лишили титула и сослали в Колонии за измену.
 – Осудили по ложному обвинению, возведенному Джоном Уикхэмом. И его сыном, Томасом. Готова поспорить на что угодно, тебе они об этом не рассказывали. – Аллегра до крови закусила губу. Заблудившаяся, бессильная. – Когда-то у меня была семья, Грей. А теперь их не стало. Никого не стало.
 – Расскажи мне. – Он насильно усадил ее рядом с собой на песок и крепко обнял. – Ради Бога, расскажи мне все, Аллегра.
 Каждый раз она удивлялась этому странному ощущению: давние воспоминания возвращались с мукой и болью, словно израненные в бою ветераны.
 – Помнишь леопарда на въездных воротах? На гербовом щите? Ему отбили лапу, когда тащили в тюрьму моего отца. Наверное, поглазеть на это собралась вся округа. И все скалили зубы, смеялись, швыряли камни и выкрикивали слова, которых я в жизни не слышала. Маме едва удалось удержать моего брата, Чарли, который рвался убить констебля. Была у меня и сестра. Сегодня она была бы уже герцогиней и жила с любящим мужем, в окружении чудных детишек. Мы были так счастливы. Жизнь казалась нам праздником.
 – А потом?
 – Их всех приговорили к ссылке в Америку, на работы слугами по договору. Пожизненное рабство для папы. Для остальных – по семь лет.
 – А как же ты?
 – Меня приказали оставить в Англии. Отдать в работный дом для сирот. Но мама умолила судью разрешить взять меня с собой: она обещала, что я стану работать бесплатно.
 – Ты же была совсем ребенком?
 – Неполных десять лет.
 – Когда же это случилось?
 – Чуть более восьми лет назад. – Однако для нее они длились целую жизнь.
 – Господи! Так тебе восемнадцать?! А я-то решил… – Его голос прервался. – В твоих глазах стояло такое горе. Глаза старухи.
 – Это от пережитой боли, – прошептала она. – Когда суд вынес приговор, папе разрешили побывать на прощание в Бэньярд-Холле. Чтобы привести дела в порядок. Однажды холодным пасмурным днем я наткнулась на него в саду. Он рыдал как дитя. Мой большой, храбрый папа. Наверное, именно в тот день я распрощалась с детством.
 – Бедная моя Аллегра, – простонал он. – Обопрись на меня и поплачь. Позволь пролиться слезам, которые ты не посмела пролить в детстве.
 – Ты так и не понял? – Глаза ее оставались сухими, а сердце онемело. – Во мне не осталось слез – даже для себя. Одна лишь ненависть для Уикхэма.
 – Что стало дальше с твоей семьей?
 – После того как были уплачены все долги, у папы осталась толика денег, – вздохнула она. – Не знаю, куда они делись. Может быть, ушли на взятки членам магистрата. Сначала нам не разрешили плыть всем вместе на одном корабле. Но в конце концов мы этого добились. Нас загнали в тесную конуру в трюме. Мама с Люсиндой пытались заработать хоть какие-то гроши на пропитание и стирали морякам белье. Плавание я почти не помню – только самый конец. Остальное время я мучилась от морской болезни, усугубленной страхом. – Аллегра снова вздохнула. От горя так сжало грудь, что каждый глоток воздуха давался с трудом.
 – Люсинда была такой красивой, – продолжила она наконец. – И зачем Творец наградил ее этой красотой? Она только навлекала лишнюю опасность. И вот однажды трое матросов подкараулили ее и… – Слова застряли у Аллегры в горле, и она затряслась, несмотря на горячие объятия Грея. Она еще никому не рассказывала свою историю. Впервые в жизни ей пришлось произносить вслух эти жуткие слова, складывавшиеся в ужасные фразы. Как будто таким образом прошлое оживало, наливаясь грозной силой, сотрясая ее хрупкое тело, подобно урагану, бьющемуся в оконные ставни.
 – Проклятые ублюдки, – вырвалось у Грея.
 – Папа пережил собственный позор и тюрьму. Но то, что случилось с Люсиндой, было свыше его сил. Когда он узнал, что ее изнасиловали, ринулся мстить, и даже Чарли не сумел его удержать. И матросы избили его до полусмерти, превратили в кровавое месиво. Я рыдала так, что несколько дней не могла потом говорить. Мама делала все, что могла, но выходить его так и не удалось: он умер за день до прибытия в Чарлстон. Мы похоронили его в море.
 – Господи, как ты можешь говорить обо всем этом без слез? – охнул Грей.
 – Не знаю, – устало качнула головой Аллегра. – Я плакала раньше, когда мама показывала мне его платок с пятнами крови. Но вскоре и эти слезы иссякли. – И что же было в Чарлстоне?
 – Чарли продали первым. На рисовую плантацию – настоящий ад наяву. А Люсинда, моя любимая сестра… Даже сейчас я вижу ее лицо. Губы покраснели и распухли от грубых, жадных поцелуев, а в глазах застыло выражение раненого зверя. Ее купил содержатель таверны. Но мы слышали, как шептались и хихикали зеваки в толпе. Потом я точно узнала, что на самом деле в этой таверне был устроен бордель. Видимо, Люсинда догадалась сразу. Ей удалось вырваться из лап нового хозяина и выбежать на улицу. Там как раз неслась во весь опор карета. Люсинда кинулась под колеса. Наверное, именно этого она и хотела. И умерла сразу же, прямо на дороге. Кровь вытекала и впитывалась в пыль. Так далеко от дома. Бедная наша Люсинда…
 – А договор с твоей матерью выкупил тот сквайр, Прингл?
 – И насиловал ее почти каждую ночь, на протяжении всех пяти лет, – кивнула она.
 – Господи, а я и не знал! – вздрогнул Грей.
 – Я ведь рассказывала об этом мистеру Бриггсу – тогда, в буфетной.
 – Эту часть истории я не слышал. О, бесценная моя Аллегра. Прости меня! Прости! Ведь я выглядел ничем не лучше сквайра Прингла!
 – Нет. – Она ласково погладила его по щеке. – Я просто сильно напугалась в тот первый день, когда ты меня поцеловал.
 – И чуть не откусила мне язык – вполне заслуженно. Но где ты научилась так отчаянно защищаться, до последнего?
 – Сама не знаю. У мамы никогда не хватало сил для борьбы. Ну, и еще поначалу приходили письма от Чарли. В них было хоть какое-то утешение, несмотря на все их отчаяние и гнев. Я старалась подбодрить маму, вслух мечтая о том дне, когда срок приговора закончится. И повторяла: «Мама, это всего семь лет. И тогда мы начнем все сначала: ты, я и Чарли». Мы бы смогли купить клочок земли или найти что-то подходящее в Виргинии или Нью-Йорке. Но когда писем от Чарли не стало, маму покинула последняя надежда. Наверное, ее сердечко просто не вынесло еще и этой новой боли.
 – Аллегра, милая моя…
 – Я умоляла ее не умирать. Я снова и снова клялась, что отыщу Уикхэмов и убью их. И отомщу за все горе, причиненное нашей семье. – Она отчаянно уцепилась за Грея, стараясь найти в нем поддержку. – Грей, мне не удалось ее спасти! Не помогли никакие обещания. И это не дает мне покоя ни днем, ни ночью. Мне не удалось ее спасти!
 Грей ласково целовал ее висок и щеку. Его поцелуи несли утешение и любовь. Наконец он отважился спросить:
 – А что же было с Чарли?
 – Два года назад я услышала, что он утонул в болоте, когда пытался сбежать. – У нее в груди зародился еле слышный стон. – Ох, Грей, как же я устала!
 – Милая, дорогая Аллегра. – Он все так же покрывал ее лицо поцелуями. – Я могу лишь молить Господа даровать тебе исцеление от боли…
 – Тогда скажи: почему я не могу его убить? – отчаянно выкрикнула она.
 – Потому, что ты получила слишком хорошие уроки от своих удивительных Бэньярдов. Они научили тебя быть лучше своих врагов. Проявлять добрую волю и милосердие. И превыше всего ценить человеческую жизнь, а не смерть. – В его искреннем голосе слышалось восхищение.
 – Но я же дала слово!
 – Сколько тебе тогда было – пятнадцать? Значит, это было детской клятвой, данной в момент отчаяния и горя. Что-то вроде наивной попытки выторговать у Господа прощение. В надежде спасти свою мать. Прости своих врагов. Откажись от этого ужасного обещания и вернись к нормальной жизни. – Зажав в ладонях лицо Аллегры, Грей крепко поцеловал ее в губы и прошептал: – Знаешь, даже сейчас я ужасно тебя хочу. Я хочу дарить тебе радость жизни и тепло любви.
 И он осторожно уложил ее на песок и овладел ею с нежностью, которая растворила боль и пролилась бальзамом на душу. Аллегра впервые в жизни испытала такую нежность, такую любовь и заботу другого человека. А он без устали нашептывал ей удивительные слова восхищения и дарил ласки, от которых становилось легче на сердце.
 Сливаясь с ней воедино, Грей продолжал целовать милое лицо, шею и грудь. Он ни о чем не просил. Он хотел лишь облегчить ее боль и в том обрести собственное утешение. Снять напряжение последних лет своей чуткостью, своей терпеливостью и преданностью.
 И даже охваченный судорогами сладостной разрядки, он сдержался и почти не двигался, словно опасаясь оскорбить ее всплеском неистовых чувств. Она приняла в себя этот всплеск, как последнее благословение, и ощутила, что в эту ночь кошмары прошлого не посмеют тревожить ее сон. Но вот наконец Грей поднялся и протянул ей руку:
 – Идем. Мы замерзнем, если останемся здесь всю ночь. – Крепко обнимая Аллегру, он повел ее к пещере. – Я уйду еще до рассвета, – предупредил Ридли. – Ты скорее всего будешь спать. Если снова не опустится туман, мне наверняка удастся разыскать ближайшую деревню. – Он поцеловал ее на прощание и уселся возле костра, чтобы до утра поддерживать огонь.
 Аллегра моментально заснула и спала крепко, без снов. А проснулась от крика Тома Уикхэма и грубого прикосновения руки, шарившей у нее за пазухой.




 Глава 18


 – Лопни мои глаза, вот так милашка!
 Аллегра охнула, растерянно моргая со сна, и ошарашенно уставилась на склонившегося над ней странного типа. Его грубую рожу выдубили ветер и солнце, драное платье было испятнано табачной жвачкой, а грязные, жирные волосы оказались стянуты в тугую моряцкую косицу. Верзила с ухмылкой пощупал ей грудь:
 – Ух, чтоб я сдох, ну и лакомый кусочек!
 Стараясь не поддаваться панике, Аллегра вскочила, скинула с себя жадные лапы и брезгливо воскликнула:
 – Веди себя как положено, милейший, не то мигом окажешься на виселице!
 В порыве отваги ей удалось отпихнуть незнакомца в сторону и выскочить из пещеры. Боже милостивый! На берегу собралась целая толпа – никак не меньше дюжины таких же отвратительных типов, как тот, что разбудил ее в пещере. За ними, на самом краю полосы прибоя, качался на волнах корабль. Паруса были свернуты, и, судя по низкой осадке, на борту находился немалый груз. Одна шлюпка, до отказа набитая бочонками и ящиками, была вытащена на песок, а вторая точно такая же только что отвалила от корабля и направлялась к берегу.
 Аллегра скрипнула зубами, чувствуя себя все более неуверенно. На мачтах не было ни единого клочка материи, напоминавшей флаг, по которому удалось бы опознать принадлежность судна. Никакому кораблю вообще не было нужды приближаться к берегу в таком глухом месте, кроме одного. Аллегра вспомнила папины замечания насчет повышения таможенных сборов на товары, прибывающие в Англию: благодаря этому закону контрабанда станет воистину народным промыслом!
 Прикрыв глаза ладонью, она взглянула на солнце. Оно успело подняться весьма высоко. Интересно, как рано ушел из пещеры Грей и когда он вернется? Если его отсутствие не затянется, а Аллегре с Томом Уикхэмом удастся внушить этому сброду, что они не представляют угрозы их бизнесу, вполне возможно, все обойдется.
 Уикхэм! Только тут она запоздало припомнила побеспокоивший ее сон дикий крик и принялась торопливо озираться. Внезапно моряки расступились, и она увидела своего спутника. Он был бос, а из остатков галстука попытался соорудить повязку на вывихнутую ногу. В растрепанном платье, с чем-то набитыми карманами он ободряюще улыбнулся Аллегре и неловко захромал к пещере.
 Но тут один из матросов подставил ему подножку, и бедняга тяжело рухнул лицом на песок. Из карманов посыпались моллюски. Том захотел подняться, но мучитель снова опрокинул его на песок под грубый хохот своих приятелей.
 – Ах вы мерзавцы! – не выдержала Аллегра, шаря за пазухой в поисках своего кинжала. – Дьявол тебя возьми! – бормотала она в нетерпении. Она же бросила его ночью на пол. Он и сейчас там, если только этот грязный тип не прибрал его к рукам. И девушка поспешила к Уикхэму: – Том, вы ранены?
 – Ничего страшного, – бодро встряхнулся он и кивнул в сторону контрабандистов: – Мы вполне мирно потолковали с моими новыми приятелями, я рассказал, что нас смыло за борт и что мы собираемся искать помощь, как только заживет мой вывих. – Он аккуратно собрал все до одной раковины обратно в карман, поднялся и протянул руку Аллегре: – Ну а теперь, джентльмены, если вы ничего не имеете против того, чтобы мы позавтракали, то можете отправляться по своим делам. Идемте, дорогая.
 Черпая в его хладнокровии новые силы, Аллегра взяла было Уикхэма за руку, но ее бесцеремонно рванул к себе малый с косицей.
 – Завтрак подождет! – рявкнул он. – А сначала я сам желаю получить удовольствие. К примеру, попробовать на зубок вот эту шлюху.
 – Эта достойная женщина – моя супруга, – заявил Уикхэм, стараясь держаться как можно прямее. – И вам следует относиться к ней с должным уважением, как к настоящей леди. – И он повторил: – Идемте, дорогая.
 Судя по всему, матрос смутился, во всяком случае, он выпустил ее руку. С облегчением вздохнув, Аллегра взяла Уикхэма под локоть, благодаря Бога, что ему удалось припугнуть негодяя:
 – Милорд…
 Но не успели они сделать несколько шагов, кто-то еще из матросов заорал:
 – А ну стой, черт бы тебя побрал!
 Парочка с неохотой обернулась. Матросы решительно догоняли их, и выражение на свирепых физиономиях не предвещало ничего хорошего. Уикхэм набрался храбрости перед этой новой напастью и осведомился:
 – Вы хотите еще что-то мне сказать, милейший?
 Матрос внезапно осклабился, обнажив гнилые, желтые зубы. И показал пальцем на типа с косицей:
 – Мы с Грегори тут потолковали малость. Рейс-то был долгий, и мой петушок страсть как соскучился без дела. – Тут он выразительно почесал свой пах.
 – А чего? – подхватил третий, не спуская глаз с Аллегры. – Я тоже не прочь позабавиться. С бабы-то разве ж убудет? Другое дело, как она была нетронутой девкой. – И он попытался ухватить Аллегру.
 – Не сметь, проклятые трусы! – Том Уикхэм толкнул негодяя что было сил и заслонил собой Аллегру. – Бегите в пещеру, как только сможете, – торопливо шепнул он ей. – Вдвоем мы сумеем задержать их у входа.
 Аллегра кивнула, молясь про себя, чтобы кинжал все еще оставался там.
 К Уикхэму подступил еще один матрос. Том ударил его кулаком в лицо и довольно крякнул при виде поверженного врага. Готовый к обороне, он развернулся к следующему. Но тут в воздухе просвистел тяжелый булыжник. Уикхэм вскрикнул; схватился за висок и рухнул на землю, обливаясь кровью. Довольно чертыхаясь, подскочил Грегори и безжалостно пнул Тома, который попробовал было усесться:
 – Ну, которые тут проклятые трусы? А может, мы настоящие морские братья? И привыкли делиться всем, что добудем? Точно, морячки? А коли этот вот джентльмен зовет нас приятелями, пускай делится своей леди. Поровну и по доброй воле. Понял, ты? – И он снова пнул Уикхэма.
 – Ради Бога, Аллегра, бегите же! – выдохнул Том. Но было слишком поздно. Со всех сторон ее окружили жадные, похотливые рожи. Напрасно она озиралась в поисках лазейки. Спасения не было, и когда сзади в нее вцепились чьи-то руки, девушка только испуганно вскрикнула:
 – Негодяи! Отпустите меня!
 Уикхэм яростно зарычал и вскочил, расшвыривая моряков, но его снова сбили с ног и не дали больше подняться. Грегори отвесил ему шутовской поклон:
 – Ваша милость, вам позволят полюбоваться на то, как мы играем в кошки-мышки с вашей леди! – И он обратился к остальным: – Раз я первый ее нашел, так и играться буду первым! – Мигом расстегнув штаны, он выставил напоказ свое хозяйство и приказал: – Поднимите-ка ее!
 Аллегра взвизгнула: ее грубо рванули за локти, поднимая с земли, и заставили широко раздвинуть ноги. Она отбивалась изо всех сил, но Грегори уже подошел вплотную и запустил руки ей под юбку. Нетерпеливо шаря у нее между бедер, он пыхтел:
 – Я завсегда выбираю шлюху, чтоб это самое у ней было поменьше: въедешь в нее, а она и визжит! А у тебя оно большое?
 – Ты давай не секретничай, малыш Грегори! – вмешался один из матросов. – Задери ей подол повыше, вот мы и увидим, большое у ней али маленькое.
 – Будьте вы прокляты! – Уикхэм, задыхаясь от гнева, корчился в руках державших его моряков.
 – Прекратить, чертово семя! Я вас работать отправил или по шлюхам таскаться?! – На берег с шумом выскочил мужчина в большой треуголке. Он мигом отвесил затрещину одному из тех, кто держал Уикхэма, и рявкнул: – Отпустите их! Вы кто, люди или краснокожие дикари? Оставь ее!
 С облегчением ощутив, что ее опустили на землю, Аллегра охнула и безутешно разрыдалась. Неловкими руками она попыталась расправить юбки. Казалось, что кожа горит, оскверненная прикосновением грубых грязных рук. Но она поспешила к Тому:
 – Они вас ранили?
 – В школе надо мной издевались непрерывно, – сообщил Том, ободряюще обняв ее за плечи. – И частенько приходилось еще хуже.
 – Ну и что это за парочка? – спросил человек в треуголке, грозно уставившись на Грегори. Верзила долго откашливался и ковырял башмаком песок, пока собрался с духом:
 – С вашего позволения, кэп, это пассажиры, их смыло С проходившего судна. И я нашел бабу в пещере.
 – Мы вовсе не собирались вмешиваться в ваши дела, – сердито задрав подбородок, сообщил Том. – И не искали ссоры. Но эти наглецы позволили себе вольничать по отношению к моей супруге. – Из раны на виске все еще текла кровь, но Уикхэм старался выглядеть как можно более уверенным.
 Аллегра после минутного колебания вытащила из кармана заветный папин платок. Она осторожно вытерла кровь с лица Уикхэма, а потом перевязала рану, бормоча как бы про себя:
 – Почему бы вам не оставить нас в покое?
 – Видите ли, у нас тут небольшое дельце, – ответил капитан, почесав подбородок.
 – Да привезите вы сюда хоть весь чай из Индии – нам-то что! – раздраженно фыркнул Том. – Делайте свое «дельце» и убирайтесь прочь. А нам всего лишь нужно найти деревню.
 – Кэп, – негромко вмешался Грегори, – а ведь их тут оставлять нельзя.
 – Вот и пошлем их подальше. В деревню.
 – Дак ведь, кэп, уж больно шлюха-то хороша. А мы в море болтались черт знает сколько. Позабавимся малость, а уж там и пошлем. Почему бы и нет?
 – Ну… – заколебался капитан и окинул Аллегру таким взглядом, от которого ей стало тошно.
 Подскочил матрос с гнилыми зубами, отсалютовал капитану и затараторил:
 – С вашего позволения, кэп, а что, если они проболтаются про это место? Уж такая тихая была эта дыра – жалко терять!
 – Ну да, и с каждым рейсом все больше опасность, что ищейки про нее разведают! – отрезал капитан. – Нет, нам давно пора менять стоянку!
 – Стало быть, тем больше поводов нас отпустить, – вставил Том.
 – Не спеши, – покачал головой капитан. – Запихните их в пещеру, пока не кончим разгрузку. А потом я решу, как быть. – И пленников без разговоров потащили в укрытие, причем Том старался не хромать. Аллегра первым делом обшарила пол в поисках кинжала, но нашла только башмаки Тома в дальнем углу.
 По приказу капитана от корабля отвалила третья шлюпка. Из нее матросы вытащили грубое подобие платформы и поволокли эту штуку к пещере. Без конца сквернословя и обливаясь потом, они положили платформу поперек памятной Аллегре глубокой трещины.
 А ведь разбойникам нельзя было отказать в изобретательности: теперь грубый мост открыл доступ в дальний коридор. Там-то контрабандисты и устроили тайное и безопасное логово для своего незаконного промысла. В потолке коридора было достаточно узких щелей, чтобы сюда попадал дневной свет. И только в глубине, где коридор расширялся в огромную пещеру, пришлось укреплять на стенах факелы.
 – Пусть сидят там, – приказал капитан, указав на самый дальний от входа угол. – Оттуда они не проскочат незаметно.
 Пленники без сил рухнули на песок, радуясь хотя бы временной передышке. Контрабандистам и так хватало дел. Множество бочонков и ящиков еще ждало своей очереди на борту корабля. Судя по маркировке на некоторых ящиках, Аллегра предположила, что там находится ситец. Та самая индийская контрабандная ткань, из которой так любят шить наряды дамы в Америке и Англии, невзирая на законы. Кроме тканей, в пещеру сгружали ящики с чаем. А следом за ними – бочонки с табаком.
 – Ну вот, опять у меня все вверх тормашками, – пожаловался Том Уикхэм, поправляя повязку на ноге с болезненной гримасой. – Тоже мне, странствующий рыцарь! Когда этот наглец Грегори полез в пещеру, я даже не смог вас вовремя предупредить!
 – Нет, нет! – горячо возразила Аллегра. Ведь юноша сделал все, что в его силах, и вел себя так храбро, а теперь корит себя за неудачу! – Ваш крик разбудил меня. Иначе все могло обернуться еще хуже.
 – Я… – Том засмущался и взъерошил пятерней волосы. – Я хочу извиниться за вольность… За то, что назвал вас своей женой. Мне казалось, это поможет.
 – Вы поступили очень благородно. – Она с трудом сдержала улыбку. Он стеснялся совсем по-мальчишески.
 – У вас есть жена?
 – Нет.
 – Ну а возлюбленная?
 – Была когда-то. Но… Такой недотепа, как я… Вряд ли кто-то сочтет меня подходящей партией.
 – Не говорите глупости, – мягко попеняла Аллегра. – Вы окажете честь любой юной леди, предложив ей руку и сердце. – При упоминании столь интимных материй бедолага окончательно смешался, и Аллегра уже пожалела, что вогнала Тома в краску. Она прокашлялась и с преувеличенным вниманием стала следить за суетой контрабандистов. – Корабль еле держался на плаву, – вспомнила она. – Наверное, они провозятся с разгрузкой до самой ночи.
 – Чем дольше, тем лучше, – кивнул Уикхэм. – Я видел, что Грей ушел еще до рассвета. И не сомневаюсь, что он приведет помощь не позднее вечера. Кстати, не желаете ли позавтракать? – И он с улыбкой извлек из кармана моллюсков. – Они сплошь покрывают скалы у кромки воды. Собирать их – одно удовольствие. А я знал, что вы проголодаетесь, когда проснетесь.
 – Но вам пришлось довольно далеко ходить. Да еще с больной ногой. Вы удивительно добрый.
 – Это матушка научила меня галантности, – смущенно отмахнулся от комплимента Том. – А теперь… – Оглянувшись и убедившись, что за ними никто не следит, юноша вытащил из жилетного кармана складной ножик. – Конечно, было бы неплохо сначала запечь их на огне. Ну и, конечно, прополоскать в воде от песка, но придется есть и так.
 Заслоняя нож от контрабандистов, пленники приступили к трапезе. Аллегра обтирала юбками ракушки, а потом отдавала их Тому, который ловким движением ножа вскрывал раковины. Правда, пришлось глотать пищу не жуя, чтобы не очень хрустел на зубах песок. Как ни странно, но это более чем скромное угощение показалось пленникам весьма забавным, а от установившихся теплых, товарищеских отношений полегчало на душе.
 Но по мере того как день клонился к вечеру, тревога Аллегры возрастала. И хотя Том доблестно старался не падать духом, она чувствовала, что его снедает тот же страх. Контрабандисты постоянно упоминали о том, что в окрестных деревнях у них полно сообщников-крестьян, которые готовы предоставить лошадей и фургоны для перевозки товаров в Норвич, на продажу.
 Аллегра гадала, с чего это они стали так беспечны. Разве только… От одной этой мысли ее пробрала дрожь. Разве только они не боятся, что их кто-то выдаст. Дальше – больше: разбойники все чаще старались подойти к ней поближе, подмигивая и смеясь. То и дело они толкали друг друга и о чем-то перешептывались, косясь на нее.
 К тому времени как в пещеру доставили последние ящики и бочонки, уже наверняка наступил вечер. Матросам даже пришлось зажечь масляные лампы, так как в коридоре стало совсем темно. Нервно кусая губы, девушка посмотрела на Тома:
 – Уже совсем поздно. Почему до сих пор не вернулся Грей?
 – Нам недолго осталось ждать, – похлопал он ее по руке.
 Матросы устраивались кто как мог, доставали нехитрую снедь и распечатывали бутылки с ромом. Наверняка теперь они будут дожидаться своих сообщников из деревни. Может пройти не один час, и спиртное затуманит мозги…
 – По-моему, они собираются нас прикончить, – наконец выпалила она.
 Том с укоризной покачал головой. Из-под окровавленного платка выбилась прядь ярко-рыжих волос и упала на лоб.
 – Ну что вы попусту терзаетесь? С какой стати им нас убивать? Они десять раз уже сделали бы это, если бы собирались.
 – Они ждут своих друзей. – И Аллегра промолвила, преисполнившись мрачным предчувствием: – Та расселина в коридоре такая глубокая, что достает до самой преисподней. Нас никогда не найдут.
 – Ну, полноте, – возразил Том. – Не забывайте, что и мы ждем здесь кое-кого. Матушка учила меня видеть все в лучшем свете, – с улыбкой добавил он.
 – А пока все мы ждем, – отчаянно выпалила Аллегра, – как, по-вашему, им захочется развлечься?
 Улыбка на лице Уикхэма мгновенно угасла.
 – Ну, если дойдет до этого, Аллегра… – Он потупил взгляд и стал чертить какие-то узоры на песке. – Честно говоря, мне тоже приходила такая мысль. Хотя, конечно, я уверен, что Грей успеет нас спасти. Вам не следует бояться. Ну а в случае чего… – Юноша смущен но прокашлялся. – Я стану защищать вас до последнего дыхания. Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь. Но… – Том наконец отважился заглянуть ей в глаза. Он был полон сострадания. – Если… Если вам будет угодно предпочесть смерть позору – я к вашим услугам. Господь свидетель, я всего лишь несчастный неудачник, но думаю, что смогу сделать это для вас, если вы сами захотите.
 – Боже милостивый! – вырвалось у нее. В глазах стояли слезы отчаяния. – Ну почему вы оказались таким чудесным, добрым человеком?!
 – Я ведь уже говорил, – мягко засмеялся он. – Матушка учила меня быть галантным.
 – А меня учили ненавидеть вас до конца дней! – выкрикнула Аллегра. – Вы глупец! Я поднялась следом за вами на тот корабль, чтобы убить вас! – Она, обливаясь слезами, спрятала лицо в ладонях. – Как вы можете быть ко мне добры, если вы – Уикхэм, а я – Бэньярд?!
 – Боже мой! – ахнул пораженный Том. – Та малышка с печальными глазами!
 – Что за малышка? – удивилась Аллегра.
 – Я не поленился отправиться в Бристоль, чтобы посмотреть, как вас погрузят на корабль с осужденными. И вы, бедная девочка, не хотели выпускать материнскую юбку. – Он выругался сквозь зубы и стукнул кулаком по песку. – А потом меня заверили, что вы умерли. Все до одного.
 – Выжила я одна. Я… – Но тут ее взгляд привлек Грегори, вразвалку направлявшийся в их угол. Капитан стоял неподалеку, но, судя по его ухмылке, на сей раз он не собирался чинить препятствий своим головорезам.
 Грегори опрокинул остатки рома в глотку, отшвырнул бутылку и вытер ладонью рот.
 – А ну-ка, поцелуемся, шлюха, – пробурчал он и рывком поднял Аллегру на ноги.
 – Будь ты проклят! – Том вскочил и вцепился мерзавцу в горло. Грохнул выстрел. Пленник вскрикнул и схватился за грудь.
 Аллегра завизжала. Грубые, жадные лапы были повсюду: лезли за пазуху, выворачивали руки, задирали юбку. Вокруг мигом собрались изнемогавшие от похоти охотники до развлечений. Оставалось лишь молча молиться.
 Но вдруг загремели новые выстрелы, которые множило пещерное эхо, и все пространство заполнилось дымом и криками. Поднялась страшная сумятица. Выстрелы. Вопли. Дикие проклятия. Звон металла о металл…
 Внезапно почувствовав свободу, Аллегра метнулась обратно к стене, стараясь прикрыться разорванным платьем. Кажется, в пещеру ворвались вооруженные люди, и теперь шел бой с контрабандистами. Она узнала Бейнса, помощника капитана. И Джагат Рама, ловко орудовавшего огромной саблей. С ними были еще моряки из экипажа капитана Смита.
 А потом она увидела Грея. Высокий, стройный и непобедимый, он размахнулся тяжелой дубиной и оглушил какого-то негодяя, которому хватило ума сунуться к нему с ножом.
 – О Грей, – прошептала она и разрыдалась от счастья.
 Еще несколько минут – и схватка кончилась. Контрабандистов было намного меньше, и они почли за благо сложить оружие и сдаться. А Аллегра немедленно оказалась в объятиях Грея.
 – Слава Богу, ты жива, – бормотал он, покрывая поцелуями ее лицо. – Шериф давно подозревал, что контрабандисты устроили себе логово в этих скалах. И дал нам своих солдат.
 – Но почему тебя не было так долго? – Напряжение последних часов давало о себе знать: Аллегру била такая дрожь, что пришлось держаться за Грея, чтобы не упасть.
 – Мы были вынуждены добираться сюда морем. И ждать попутного ветра. На наше счастье, капитан Смит бросил якорь в той самой деревне, на которую вышел и я. Но как только мы заметили на рейде контрабандистов, сейчас же скрылись за скалами и стали ждать темноты, чтобы высадиться. Моя милая, дорогая Аллегра. Я чуть не умер, когда ты закричала. Тебе больно? Они ранили тебя?
 – Нет, но… О Господи! Том!!! – Она вырвалась из рук Грея и принялась дико озираться. Тому Уикхэму каким-то образом удалось отползти в угол пещеры, где он и лежал теперь, зажимая рукой рану в груди. При виде склонившихся над ним Аллегры и Грея на бледном лице промелькнула слабая улыбка.
 – Матушка была бы довольна. Я погиб, защищая честь леди.
 – Что за глупости, – возразила Аллегра. – Мы сейчас доставим вас к хирургу. Вы и оглянуться не успеете…
 – Не надо, – внезапно помрачнел Том. – Не будем тратить время на ненужную ложь.
 – Но вы не должны умереть! – На глазах снова выступили злые слезы.
 Том на миг зажмурился от боли.
 – Боже! Как будто меня нашпиговали толченым стеклом! – И юноша снова постарался улыбнуться: – Не плачьте, Аллегра. Признаюсь вам, что жизнь моя прошла вполне приятно. И я без сожаления оглядываюсь на все свои двадцать пять лет. Почти без сожаления. – Окровавленные пальцы слабо сжали запястье Грея. – Мне еще многое нужно сказать. Корабль капитана Смита здесь, на рейде?
 – Да.
 – Пошлите за моим сундучком. А теперь слушайте. Грей, вы должны записать мой рассказ, чтобы я поставил свою подпись. – Он закашлялся и обессиленно замер.
 Пока Грей просил Бейнса послать кого-то за сундучком Тома, Аллегра разорвала на бинты нижнюю юбку и постаралась перевязать рану. Нашла воды и рома, обмыла раненому лицо и заставила немного выпить. Кровь из раны на виске давно засохла и теперь по цвету ничем не отличалась от папиной.
 – Не надо говорить, Том, – просила она. – Берегите силы.
 – Нет. Прежде чем я уйду, нужно все расставить по местам. – Он попытался вздохнуть поглубже, но это едва не вызвало новый приступ кашля. – С чего же начать? Мои родители почти всегда жили врозь. И у нас с отцом… так и не сложились дружеские отношения. Я или находился на учебе в школе, или жил с семьей матери в Ярмуте. А отец… Он предпочитал Шропшир и общество своего отца или отправлялся в Лондон играть в карты. Наверное, теперь вам легче будет понять мою глупость. Мою непростительную слепоту и доверчивость. Я знал, что между нами и Бэньярдами существует кровная вражда. Еще со времен гражданских войн. Но все обвинения, которыми сыпали мой отец и дед, сводились к обычной зависти. У Бэньярдов имелось огромное поместье и куча денег, в то время как Эллсмеры… вы знаете, старый дом в Холгейте. И это было все.
 – Дом, где живет сэр Генри Кромптон? – удивился Грей.
 – Он купил его у отца, когда мы перебрались в Бэньярд-Холл. По крайней мере я так слышал в свое время. Он был другом моего отца, они вместе играли в карты в Лондоне. – Том поднял на Аллегру полный раскаяния взгляд. – Я был с отцом, когда обнаружили злополучные письма. Да простит меня Бог, но именно так я заявил на суде. Тогда мне показалось это простой случайностью: наткнуться ни с того ни с сего в лесу на лошадь без всадника. У меня и в мыслях не было, что подобное можно подстроить. Ну и, конечно, благодаря этой лошади вышли на след известного якобиста, сбежавшего во Францию. – Том умолк, пережидая приступ боли. – Похоже, отец с самого начала собирался использовать мою наивность. Чтобы его заговор против вашей семьи сработал наверняка. Кто заподозрит неладное, если обвинение бросает безусый неискушенный юнец? К тому же преисполненный сознания собственной правоты и значимости. Поймите: я ни минуты не сомневался, что ваш отец действительно предатель.
 – Никогда он не был предателем! – воскликнула Аллегра.
 – Позвольте мне продолжать. – Том облизнул сухие губы. – Я не знаю, много ли мне осталось. – Раненый заморгал, видимо, собираясь с мыслями. – Умерла моя матушка, и меня снова отправили в школу. И когда я вернулся в Бэньярд-Холл, то оказалось, что отец продал Кромптону дом в Холгейте. Хотя мне так и не удалось выяснить, за какую цену. О деньгах не упоминалось ни разу – и даже в отцовских бумагах, которые остались после его смерти.
 – Что вы хотите сказать? – недоумевала Аллегра.
 – По-моему, Кромптон догадался, что сделал мой отец. И взял дом в Холгейте в уплату за молчание. А потом и часть Бэньярдского леса – всего за год до того, как отец умер.
 – Черт побери, вот так новость! – воскликнул Грей. – И вы можете это доказать?
 – Увы, теперь нет. Пять лет назад я наткнулся в отцовском столе на интересные бумаги и письма. Одно письмо было от какого-то мелкого чиновника, который перечислял расходы по переезду из Бэньярд-Холла в Виргинию и требовал от отца возмещение. А другое письмо было от человека, подписавшегося именем… – Уикхэм зажмурился и простонал: – О Господи, как больно!
 – Передохните немного, Том, – взмолилась Аллегра, стараясь не разрыдаться. – Пожалуйста!
 – Некогда. Письмо. Да. Его подписал некий Тибериус.
 – Тайная кличка? – нахмурился Грей.
 – Наверняка. В письме этот Тибериус утверждал, что мой отец подделал бумаги, чтобы обвинить вашего отца, и требовал награды за молчание. Ради их былой дружбы.
 – И где сейчас эти письма?
 – Отец их все уничтожил. Но прежде я припер его к стенке и заставил выложить правду. Все было именно так. Он даже хвастался своим хитроумием: ведь скрывать от меня было уже нечего. И рассказал, как подкупил одного из слуг Бэньярдов, чтобы он украл печать у вашего отца. Ею он и скрепил подметные письма.
 – Боже милостивый!.. – охнула Аллегра. С ее плеч словно свалилась огромная тяжесть.
 – Вы помните, как звали того слугу? – допытывался Грей.
 – К сожалению, забыл. Но я знаю точно, что Тибериус – это Кромптон, иного и быть не может. – Юноша вцепился в пальцы Аллегры и продолжал: – Поверьте, я попытался разузнать, что стало с Бэньярдами. Но пришли новости из Америки… Все в один голос твердили, что Бэньярды погибли, что не выжил никто. И тогда я уехал в Вест-Индию. Мне казалось, что в Англии больше делать нечего. Отца я с тех пор никогда не видел. Но я умоляю вас, Аллегра… – Он беспомощно заглянул ей в лицо бесхитростными голубыми глазами: – Простите мне то зло, что я причинил.
 – Ох, Том, – прошептала она, гладя юношу по бледной щеке, – сегодня вы стали моим самым близким другом. Моим героем. Господь свидетель, я вас простила.
 – И… и вы простите моего отца… – он скривился от боли, – за коварство, порожденное слабостью духа?
 Аллегра в замешательстве отвернулась. Уикхэм просил чересчур много. К ее великой радости, появился матрос с сундучком.
 – Хорошо, – прошептал умирающий. – Грей, там есть бумага и перо. Начните так: «Я, Томас Уикхэм, четвертый барон Эллсмер, по собственной воле признаюсь в заговоре, учиненном моим отцом, Джоном Уикхэмом, третьим бароном Эллсмером, с целью дискредитировать и опорочить доброе имя рода Бэньярдов из Бэньярд-Холла, в Шропшире. И в особенности самого сэра Вилльяма Бэньярда, баронета». – Его глаза бессильно закрылись. На нижней губе выступили бисеринки пота, а речь становилась все менее внятной.
 – Отдохните, – сказал Грей. – Я все запишу, а потом прочитаю вам вслух.
 Пока Грей писал, Том задремал – видимо, ему снилось что-то приятное. Аллегра, подавленная и растерянная, не сводила с него глаз. Но вот Грей поставил последнюю точку. Том словно почувствовал это и моментально открыл глаза.
 Грей записал весь рассказ дословно и лишь пропустил упоминание имени Тибериус и его связи с Кромптоном. Тому он объяснил, что самое главное – вернуть Бэньярдам доброе имя. По сравнению с этим недоказанная личность соучастника – ерунда. Том согласно кивнул и знаком попросил Аллегру помочь ему сесть. В присутствии капитана Смита и нескольких независимых свидетелей он подписал свое признание.
 И тут же откинулся на пол, задыхаясь. Лицо Тома стало землисто-серым, а тело забилось в конвульсиях. Аллегра попыталась удержать его, но он отбросил ее руку.
 – Грей… Там, в сундучке. Все, что у меня осталось. Дом и земля в Витби. Все бумаги там. Дай я отпишу их… Аллегре. – И когда и с этим было покончено, протянул бумаги ей.
 – Вы не должны этого делать… – Ее душили слезы.
 – Должен. Возмещение – пусть и небольшое. За все, что мы вам сделали. Последний долг Уикхэмов перед Бэньярдами. – В голубых глазах, обращенных на Аллегру, промелькнула какая-то тень. – Мы могли бы быть соседями и друзьями. Я… я правда был сегодня вашим героем?
 – Самым отважным в мире, – прошептала она.
 Том улыбнулся, и от этой улыбки у Аллегры чуть не разорвалось сердце.
 – Ваш отважный герой… Это… это самое лучшее, что мне довелось услышать за всю мою нескладную жизнь… – Он вздохнул, закрыл глаза и скончался.
 – Сэр Грейстон, светает.
 Грей с трудом стряхнул остатки сна и взял из рук Джагат Рама чашку кофе. Осмотрел убранство каюты на корабле капитана Смита и обнаружил, что его вещей нет. – Ты уже перенес вещи на захваченный корабль?
 – Все, кроме вашей постели.
 – А вещи леди Макуорт? То есть, я хотел сказать, леди Бэньярд?
 – Она ничего не сказала мне, сэр Грейстон.
 – Я сам к ней зайду, – кивнул Грей, которого тревожило состояние Аллегры. После того как прошлым вечером погиб Том Уикхэм, она двигалась как сомнамбула, покорно позволив отвести себя на корабль, переодеть в сухое платье и кое-как накормить ужином. После чего провалилась в беспокойный сон.
 Экипаж капитана Смита трудился почти всю ночь: нужно было затащить обратно на захваченный корабль всю контрабанду. Бейнс поведет судно в Лондон, чтобы сдать товары и пленных матросов властям, а капитан Смит продолжит свой путь на север. Всем участвовавшим в стычке полагалось немалое вознаграждение.
 Грей удивился, обнаружив, что каюта Аллегры пуста. Стюард удивил его еще больше: оказывается, леди Макуорт приказала доставить себя вместе с вещами на берег еще до рассвета.
 Торопливо обыскав пляж и пещеру, Грей нашел беглянку в скалах неподалеку. Она в глубокой задумчивости глядела на восход солнца. Распущенные волосы превратились в мягкое каштановое облако благодаря свежему ветру, вернувшему румянец нежным щечкам. Однако выражение ее лица напугало Грея еще сильнее.
 – Милая Аллегра, – промолвил он, усаживаясь рядом, – ты не заболела?
 Она посмотрела на него. Совершенно пустыми глазами.
 – Я не знаю, что делать дальше. – Еле слышный голос был тонким и ломким, как у заблудившегося ребенка.
 – Это же очень просто, – возразил Грей с ласковой улыбкой, привлекая ее к себе. – Дальше ты выйдешь за меня замуж и вернешься в Бэньярд-Холл.
 – Я не могу, – вырвалась она. – Мне нечего дать тебе, Грей.
 – Но мне достаточно твоей любви и преданности!
 – Нет! Неужели ты так и не понял? Все это время, эти ужасные годы я жила только ради ненависти. А теперь Том умер, и у меня не осталось ничего. Я даже не думала о том, что стану делать после того, как уничтожу Уикхэмов. Столько лет ненависти!.. А сейчас – пустота. Жизнь лишилась смысла.
 – Лишилась смысла? Но ведь есть еще ты и я! И наше общее будущее! Я люблю тебя! – Он обнял ее за плечи и поцеловал. Но её холодные губы остались неподвижными.
 – Наверное, я теперь такая же мертвая, как бедный Том, – твердила Аллегра, отталкивая его руки. – Из меня ушли все чувства, вся радость жизни. И даже горя не осталось. Мир стал пустым, и я боюсь его. Оставь меня, Грей!
 Ридли выругался сквозь зубы и язвительно спросил:
 – А чем же займешься ты? Присосешься на пару лет к бутылке с джином?
 – Не знаю, не знаю, – простонала она. – Уходи. Я не знаю…
 Грей ужасно мучился от беспомощности и отчаяния, он кипел от злости, ведь с каждым словом она отдалялась от него все больше. Ну как прикажете до нее достучаться?! И он повторял раз за разом, пока его голос не превратился в разъяренный крик:
 – Черт побери, но я люблю тебя! Ведь ты вернула меня к жизни! Разве я не в силах сделать то же для тебя?!
 В широко распахнутых темных глазах ничто не изменилось. Грей впервые видел такой пустой взгляд.
 – Нет, не сможешь. Потому что я уже мертва, – шепнула она.
 – Нет, ты жива! – взревел он и что было силы ударил ее по лицу. Подождал и ударил еще. Его рука поднялась для третьего удара, когда Аллегра вскричала:
 – Хватит! Мне больно!
 – Вот именно! – подхватил Грей и затряс ее за плечи: – Больно, потому что ты живая! И коль скоро ты способна чувствовать боль, ты способна чувствовать и радость! У тебя еще будет время соединиться с остальными Бэньярдами на том свете!
 – Оставь меня, – твердила Аллегра, пытаясь скинуть его руки. Но было ясно, что ее броня дала трещину.
 – Сколько еще пощечин я должен тебе отвесить, чтобы ты вернулась? Вернулась ко мне! Вернулась к жизни! Ты сама сказала однажды: «Пусть мертвые покоятся с миром». Не казни себя за то, в чем нет твоей вины. Тебе не удастся возродить их, даже если ты пожертвуешь своей жизнью!
 – У меня нет права на жизнь! – дико взглянула на него Аллегра.
 – Они погибли, но ты жива! Так смирись с этим! – Умоляя Бога простить его невольную жестокость, Грей снова дал ей пощечину, и она дернулась от боли, спрятала лицо в ладонях и зарыдала.
 Ридли крепко прижал Аллегру к груди. Вместе с ее слезами уходил и снедавший его гнев. Какой-то внутренний голос шептал ему, что с каждой слезинкой смываются боль и отчаяние прошлого. Потому что впервые за восемь долгих лет она позволила себе оплакать собственную судьбу.
 Наконец истерика утихла, и Аллегра подняла красное опухшее лицо. Но в ее глазах Грей прочел неведомую ей доселе безмятежность. И он принялся осыпать поцелуями это милое лицо, чувствуя соленый вкус слез. Она нуждалась в нем, и Ридли был горд стать покорным рабом этого удивительного создания, полонившего его сердце.
 – Лорд Ридли, начинается отлив, и вам бы лучше поторопиться.
 Он растерянно обернулся. Один из матросов капитана Смита стоял на почтительном расстоянии, указывая на корабли.
 – Ты поднимешься на борт со мной, милая? – спросил Грей, вставая и помогая встать Аллегре. – Бэньярд-Холлу давно не хватает женской руки!
 – Пока нет. Разреши мне побыть немного одной. В Витби. В доме Тома. В моем доме. Это ненадолго.
 – Вот как?
 – Мне нужно похоронить мои призраки. И мою ненависть. Раз и навсегда. – Она грустно засмеялась. – Ну кто бы мог подумать, что Уикхэм окажется таким милым человеком? Почему его гибель принесла мне столько горя и печали? – Аллегра вздохнула. – Позволь мне отправиться в Йоркшир на корабле капитана Смита. А ты возвращайся в Лондон. – И она добавила, заметив его недовольство: – Не беспокойся обо мне, милый Грей. Я научусь заново жить и смеяться. Даю тебе слово. – Она ласково погладила его по щеке и спросила: – Ты обиделся?
 – Я ужасно обиделся. Но я люблю тебя. И буду ждать. – Его лицо осветилось улыбкой. – А еще лучше, я сам приеду за тобой. Ровно через месяц. – И у него тут же упало сердце при мысли о стольких одиноких днях и ночах, не согретых близостью этой чудесной женщины. – Ну а потом, – заверил он, чувствуя, как его переполняют любовь и благодарность, – я больше ни за что с тобой не расстанусь!




 Глава 19


 – Бриггс, я доволен новой экономкой, миссис Кейри, – сказал Грей, продевая руки в поданный Джагат Рамом камзол. Придирчиво осмотрев себя в большом зеркале, хозяин обратил внимание на управляющего. Джонатан Бриггс выглядел положительно несчастным. Наверняка все еще вздыхает по Долли. Ну и упрямый же он дурак. Мог бы давно признаться. Есть богатство или нет – разве это столь важно в делах сердечных? – Остальная челядь приняла ее спокойно? – продолжал Грей вслух.
 – Да, милорд. Она прирожденный организатор.
 – И к тому же имеет премиленькую дочку, – с лукавой улыбкой добавил Грей.
 – Милорд? – Бриггс опешил от такой фривольности.
 – Неужели ты вообразил, что я стану заглядываться на других женщин, пока Аллегра ждет меня в Йоркшире? – рассмеялся Ридли. – Кажется, я не совершал таких глупостей, даже когда пьянствовал. И уж тем паче теперь, когда я трезвый…
 Бриггс зашелестел бумагами, которые держал в руках. Несмотря на всю свою щепетильность, он не сдержался и высказал то, что лежало на сердце:
 – Вам чрезвычайно повезло, милорд. Аллегра… прошу прощения, леди Бэньярд, с самого начала проявила свои лучшие качества. Хотя нам было неизвестно о ее благородном происхождении. Действительно, чрезвычайное везение.
 – Да, – согласился Грей. – А про дочку экономки я упомянул, имея в виду тебя.
 – Меня, милорд?
 – Конечно. Разве тебе не пора жениться? Я был бы рад видеть тебя в кругу семьи. А дочка Кейри – такая милашка! Из нее получится отличная невеста. Я с превеликим удовольствием подарю вам кое-что на свадьбу, так что ты сможешь обзавестись собственным домом. Подумай. Что ты на это скажешь?
 Выражение привычной тоски на физиономии Бриггса сменилось неподдельным ужасом.
 – Свадьба?! – пискнул он.
 Грей дождался, пока камердинер закончит завязывать ему галстук, и только тогда нанес последний удар:
 – Да, Рам. Это вполне подойдет для брачной церемонии. Если, конечно, портной закончит в срок бриджи. – И он мрачно воззрился на Бриггса. – Все молчишь? Ну ладно, пусть тебе не нравится дочка Кейри. А как насчет кого-то другого? Барбара вечно дуется. А Маргарет ужасная плакса. Зато Верити не лишена обаяния.
 – Милорд!!! – возопил неудержимо покрасневший Бриггс.
 – Тебе не интересно? – пожал плечами Грей. – Ну что ж, может, оно и к лучшему. Ты мне сейчас очень нужен. А для подобного рода поручений вряд ли подойдет меланхолический влюбленный. – И Грей погрозил пальцем Джагат Раму, который чуть не прыснул со смеху. Ведь индиец был свидетелем каждого вздоха, который сопровождал его мысли о несравненной Аллегре!
 – Какое поручение, милорд? – напомнил о себе Бриггс.
 – Тебе известно, что я отправил ко двору Гиффорда с предсмертным заявлением барона Эллсмера. Мне бы хотелось получить королевское помилование Бэньярдам, чтобы поднести его Аллегре в качестве свадебного подарка. Если бы ты поддерживал Гиффорда своими знаниями и связями…
 – Лондон? Но ведь я нужен здесь, милорд.
 – По меньшей мере две недели не предвещают ничего нового. Урожай собран, и арендаторы довольны. Готовы верой и правдой служить своему лорду. К тому же теперь здесь миссис Кейри…
 – Но… Лондон. У меня почти нет друзей при дворе, милорд. Да и мой брат не такая уж важная шишка. Наверняка если вы сами…
 Грей отчаянно затряс головой. С каждым днем к нему возвращались силы, он смотрел на прошлое другими глазами, чувствуя, как затягиваются былые раны. Он давно перестал искать забвения в джине. Ему было о чем мечтать, и предчувствие счастья помогало похоронить ужасные призраки.
 Однако ему все еще недоставало храбрости вернуться в свет. Виконт тайком останавливался в Морган-хаусе, пока Гиффорд наводил справки об Уикхэме и искал ростовщика, которому заложили кинжал. Вот и на обратном пути он задержался ровно настолько, чтобы привести себя в порядок и проследить, как Бейнс передаст захваченный корабль с контрабандистами. Он все еще не мог найти в себе силы появиться при дворе, или в Сент-Джеймс-парк, или в одной из тех кофеен или клубов, где прежде с таким радушием принимали лорда Ридли.
 – Отправляйся в Морган-хаус и помоги Гиффорду, чем сумеешь, – приказал он Бриггсу. – Кроме того, есть еще одно дело. Оно ляжет целиком на тебя. Гиффорду и так хватит забот.
 – Слушаю, милорд. Я весь к вашим услугам.
 – Дело касается моих друзей. Я надеюсь, что леди Мортимер и лорд Холфорд помогут мне в устройстве брачной церемонии. Но наше расставание прошло довольно мрачно. Тебе поручается принести от моего лица глубочайшие извинения и сожаления, что так вышло.
 То ли ему показалось, то ли в глазах Бриггса действительно мелькнула искра?
 – Да, милорд, – промолвил управляющий.
 – Ты должен понимать, что миротворчество требует времени, – продолжал Грей. – Узы дружбы так просто не возродишь. Тем более что леди Дороти чрезвычайно тонко чувствующая натура. Боюсь, что мое поведение слишком сильно ранило ее сердце.
 – Но при ее способности прощать, при ее чудесном характере, таком добром и великодушном… – Тут Бриггс опомнился и покраснел до корней волос. Смущенно откашлялся и уставился на собственные башмаки. Когда он заговорил снова, его голос звучал скованно и тихо: – Я нанесу визит леди Дороти, как только попаду в Лондон. И постараюсь заверить ее в нашем раскаянии.
 – Понадобится нечто большее чем простое заверение, – нахмурился Грей. – Я требую, чтобы ты навещал леди ежедневно. – Тут ему пришлось отвернуться. Невозможно было смотреть на физиономию Бриггса без улыбки.
 – Каждый день? – пробормотал он.
 – Каждый день. И ты должен будешь водить ее в театр по меньшей мере два раза в неделю. А также на прогулки по Пэлл-Мэлл, когда будет хорошая погода. – Грей в задумчивости поднял глаза к потолку и почесал подбородок. – Да, и не забудь угостить ее чаем в заведении миссис Твиннинг на Стрэнде. Насколько я помню, все леди любят там бывать. – И он добавил, небрежно взмахнув рукой: – Ну и прочие увеселительные заведения, которые придут тебе на ум и которые понравятся леди Дороти. Чтобы поскорее обзавестись приличным костюмом, попроси Гиффорда проводить тебя к моему лондонскому портному.
 – Но, милорд, я и так…
 – Черт бы тебя побрал, Бриггс! Ты работаешь на меня или нет? Вот и делай, что велено, от моего имени. И постарайся не оплошать, что бы ты там ни чувствовал. Если общество леди Дороти тебе неприятно, что ж, просто терпи его ради меня. Ну а теперь убирайся: мне нужно поговорить с Рамом.
 – Милорд. – Бриггс поклонился, сердито выпятив подбородок, и вышел. Грей обратился к индийцу:
 – Итак, ты сказал, что утром пришло письмо от Гиффорда?
 – Да, сэр Грейстон. И я, как и было приказано, не стал его вскрывать. – Он извлек из кармана конверт и подал его хозяину.
 – Отлично. Если придется написать ответ, ты сам доставишь его на почту, да так, чтобы не узнал Бриггс. – С этими словами Грей торопливо прочел письмо и просиял от удовольствия: – Я всегда знал, что на Гиффорда можно положиться.
 – Позвольте спросить, сэр Грейстон? – Рам приподнял густую бровь.
 – Нет, не позволю.
 – Похоже, вы чрезвычайно довольны собой, сэр, – ухмыльнулся камердинер.
 – Доволен, но не спокоен. – Еще бы, ведь все тело изнывало от тоски одиночества. – Три недели, Рам. Кажется, я сойду с ума, пока снова ее увижу.
 – Означает ли это, что мистеру Моргану придется еще немало потрудиться в богадельне? – склонил голову индиец.
 – Меня тревожат не дневные труды, Рам, – мягко рассмеялся Ридли. – Меня терзают ночи!
 Руины старого аббатства выступали из мягкого облака тумана подобно обглоданному остову древнего мистического морского чудовища. Аллегра улыбнулась, ощутив на лице капли влаги. Этот месяц в уединении и покое пошел ей на пользу. Все грязное, наносное покинуло душу, подобно тому как волны прилива дочиста отмывают скалы на берегу. Горе и ненависть улетучились под дыханием свежего соленого ветра с моря. Она не жалела, что на целый месяц стала затворницей.
 Неподалеку зазвенели овечьи колокольцы, и вскоре из тумана показался пастух, гнавший стадо. При виде Аллегры он вежливо снял шапку и поклонился, и она ответила кивком. Обитатели деревушки почти не надоедали ей своим обществом, и не потому, что чуждались, – просто уважали ее право на уединение.
 Вообще же это были добрые, открытые люди. Они с большой любовью вспоминали тетку Тома Уикхэма и считали само собой разумеющимся перенести эти теплые чувства на ее наследницу. Многочисленные фермеры, арендовавшие у нее землю, вели себя весьма почтительно.
 Аллегра миновала аббатство и пошла вверх по тропинке, ведущей к скалам над заливом Робин Гуда. Здесь туман стал гуще, а воздух прохладнее. Внизу на утесах ссорились бакланы. Кое-где за камни цеплялись кусты боярышника, скрюченные в последнем усилии устоять перед суровым холодным ветром. Дикая красота этих мест всегда глубоко трогала Аллегру.
 – Ах, Грей, – прошептала она, сгорая от желания разделить с ним безмятежный покой здешней глуши. Как было бы здорово вдвоем побродить по песчаному пляжу или взобраться повыше в горы! И стоять рука об руку на открытом утесе, подставляя лицо вольному ветру! Но до его приезда оставалось еще целых четыре бесконечных, мучительных дня. Он написал: «В субботу, двадцать четвертого». И еще: «Я тебя обожаю!»
 Тропинка повернула прочь от берега, прямо в укромную лесистую лощину, где располагался ее коттедж. Даже в этот замкнутый мирок туман ухитрился запустить свои длинные щупальца: он обволакивал золотые осенние кроны деревьев и кусты роз у крыльца. Коттедж был старым, но уютным. На стенах из светлого песчаника еще оставались какие-то масонские надписи и эмблемы.
 Аллегра стремительно вошла в дом, в просторную гостиную, занимавшую почти весь первый этаж, развела огонь в камине и отложила сделанные в Витби покупки. Вскоре комната наполнилась теплом, а в подвешенном на крюке котелке весело забулькала вода. Аллегра заварила свежий чай, нарезала принесенный с собой сыр и хлеб и уселась у окна, чтобы не спеша поужинать.
 Серые сумерки быстро накинули на природу свое покрывало. Затворница зажгла свечи, достала рукоделие и собралась посидеть у камина часика два перед сном. В тепле ее разморило, и она уже задремала, как вдруг снаружи раздался шум. Кто бы это мог быть так поздно? Аллегра поспешила к двери и распахнула ее настежь. Из тумана выступила рослая фигура.
 – Я больше не мог ждать, – просто признался он.
 – Грей! – Она раскрыла объятия. Его губы казались очень холодными от морского ветра, а плащ отсырел. Но пламя их сердец легко превратило промозглый октябрьский вечер в настоящий летний день. – Входи же скорее! Ты, наверное, промерз до костей!
 – И стер кое-что тоже до костей. Весь день провел в седле, почти без передышки.
 – Один?
 – Мысль о том, чтобы тащиться в карете, привела меня в ужас. А наездник из Рама никудышный.
 – Ах, милый, какой же ты глупый! – В глазах у Аллегры стояли слезы радости. – Ты хоть поужинал в пути?
 – Да. В харчевне на выезде из Мальтона. Но если у тебя найдется сарай для моего жеребца и горячая ванна…
 – По-моему, там даже есть стойло, – ответила она. – Тетка Тома держала корову.
 – Аллегра, – прошептал он, целуя и обнимая ее. Его голос был слегка хриплым, а руки нежными и сильными.
 – Должно быть, ты испугался, что я тебя разлюбила? – спросила она, заметив в янтарных глазах тень сомнения.
 – Каждую ночь я лежал без сна и думал, не приснилось ли мне такое счастье, – простонал Грей, снова прижимая ее к груди. – И правда ли то, что где-то меня ждет моя милая Аллегра!
 – Она ждет тебя не дождется, любимый, – прошептала она.
 – Но не сильнее меня! – засмеялся Грей. – А ну-ка, женщина, подавай сюда ванну да проводи меня в постель! Боже, как я мечтал об этом! Впору было снова браться за джин!
 Пока Аллегра суетилась, Грей скинул возле камина грязную мокрую одежду. А она, отбросив всякий стыд, любовалась этим сильным, стройным телом, от одного вида которого по всему телу проходила волна истомы.
 – Ух ты! – радостно пыхтел Грей, погружаясь в ванну. – Помнится, ты как-то обвиняла меня за бесстыжие взгляды. А что прикажешь думать о женщине, которая так вот ест меня глазами?
 – Думай что хочешь, – поддразнила его Аллегра, игриво поведя плечиком. – А я имею право смотреть на что угодно, если мне это приятно.
 – А что же будет приятно мне? – фыркнул Грей.
 – Если уж на то пошло, – ответила Аллегра, роясь в буфете, – то у меня осталась барбадосская водка. Твоя строптивая буфетчица еще не забыла о своих обязанностях. – И она тут же подала ему полную рюмку.
 – Точь-в-точь такая, какую я пил в своем поместье, – крякнул он, опрокинув рюмку единым духом. – До сих пор сомневаюсь, правильно ли я сделал, когда поменял буфетчицу на жену.
 – Я справлюсь и с тем, и с другим, несчастный пес!
 – Да, ты много чего умеешь, – лукаво ухмыльнулся Грей, протягивая пустую рюмку.
 Аллегра потянулась, чтобы взять ее, и была тут же поймана и затащена в ванну.
 – Грей! – крикнула она, упираясь руками в его мокрую грудь.
 – Вот что мне приятнее всего, женщина, – объявил он. – Держать тебя в объятиях! – И он поцеловал ее так, что по спине у Аллегры прошел мороз.
 Она опустила руки в теплую воду и пробежалась ладонями по большому мужскому телу. От этого возбуждение стало еще сильнее. Она чуть не замурлыкала от радости.
 Только тут до нее дошло, что в воде оказались и ее юбки:
 – Боже, мое платье! – хихикая, воскликнула она. – Пусти меня, Грей!
 – Увы, увы, – в тон подхватил он. – Теперь уже все пропало!
 Оба выбрались из ванны, и когда Аллегра опустила глаза, то обнаружила, что Грею впору тут же заняться любовью.
 – Ну и странная вышла ванна! – засмеялась она. – Кто бы мог подумать?
 – Действительно! Нужно немедленно проверить, не оказала ли она сходного влияния и на тебя? – И Грей торопливо принялся раздевать ее, останавливаясь лишь для того, чтобы наградить очередным поцелуем. Но вот с платьем было покончено, и он осторожно потрогал соски, вызвав у нее блаженный вздох. – Так и есть. Поднялись и затвердели. Наверное, это такая заразная болезнь!
 – Вы поможете мне вылечиться, милорд? – прошептала Аллегра.
 – Это запросто. – Он погладил памятную родинку возле соска и жадно поцеловал ее: – Очаровательная. Я запомнил ее с самого первого раза, когда пробрался к тебе в спальню и увидел, что ночная рубашка сползла с плеча. Мне стоило большого труда не поцеловать ее сразу же.
 – Теперь она твоя, – промолвила Аллегра, обняв его. – Как и все остальное.
 – Так не будем медлить, любимая! – Он расстелил просохший плащ на полу около камина и уложил ее возле огня. Все свечи были погашены, и только пламя очага отражалось в янтарной глубине глаз склонившегося над Аллегрой Грея. Он не спеша целовал ее губы и лицо, и она застонала, когда Грей лизнул сначала один, а потом второй розовый сосок. Она подалась навстречу, желая поскорее стать с ним единым целым, но он тихонько рассмеялся:
 – Подожди. Так хочется тебя подразнить! – И Грей скользнул своим затвердевшим копьем у нее между бедер, по животу и по ложбинке между грудей. А когда Аллегра застонала, не в силах терпеть эту пытку, сжал ее груди. Его жезл оказался горячим, нежным и в то же время твердым. Влекомая волной неистового экстаза, она вцепилась было в его колени, и в ответ он еще сильнее сжал ее груди, не прекращая возбуждающей ласки. Однако Аллегре вдруг стало больно, она попыталась отвести его руки, в порыве страсти потерявшие чувство меры. Но сразу же испугалась: а вдруг Грей подумает, что она больше его не хочет. И Аллегра умоляюще зашептала:
 – Хватит дразниться, Грей. Пожалуйста, скорее!
 – Но тогда слишком быстро все кончится, – возразил он.
 – А если ты не станешь двигаться?
 – Это немного поможет.
 – Тогда не двигайся, – попросила она, открываясь навстречу его безудержному порыву. Он заполнил ее всю, до конца, и Аллегра ощутила ни с чем не сравнимое блаженство. Тут же вспомнилась их первая ночь и та необычная мышца, которая обнаружилась у нее внизу живота. Аллегра попыталась сжать ее посильнее и с радостью услышала, как восторженно охнул Грей. Она проделала это снова и снова, и наконец он простонал:
 – Колдунья! Неужели ты думаешь, что я так долго выдержу? – Припав к ее губам в поцелуе, он начал двигаться, доводя Аллегру до безумия, заставляя принять этот древний как мир дикий ритм. Обоих снедало жгучее пламя любви, и когда он с криком вздрогнул в момент освобождения, она испытала точно такое же наслаждение и судорожно обхватила его ногами, не желая отпускать. Тяжело дыша, Грей уткнулся носом ей в шею.
 – До сих пор не привыкну к тому, что испытываю с тобой. Вот погоди, поженимся и только и будем делать, что предаваться любви. А слуги станут шептать: «Ага! Его милость снова поволок ее милость в спальню!» – Чмокнув ее в нос, Ридли предложил с ласковой улыбкой: – Если хочешь, задержимся здесь на день-другой. Я уже договорился с приходским священником в Ладлоу о нашей свадьбе. Домой можно добраться в почтовой карете.
 – В Шропшир?
 – Ну, сначала придется остановиться в Лондоне. Стоит посмотреть, чего добился мистер Бриггс.
 – А разве он в Лондоне?
 Грей расхохотался, как ей показалось, весьма ехидно.
 – Он возит Долли по всему городу. Согласно моим приказам. Может быть, хоть теперь ему хватит храбрости поцеловать ей ручку – о большем я уж и не мечтаю.
 – И ты нарочно их свел? – рассердилась Аллегра. – Зная о щепетильности мистера Бриггса? Ох, Грей, и как тебе только в голову пришло? – Она хотела было вскочить, но тут же рухнула на колени от необычной слабости. – Как… как это странно, – пробормотала Аллегра, растерянно мигая. – Мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. – И она взглянула на Грея округлившимися от испуга глазами: – Не дай Бог, подцеплю лихорадку!
 Грей радостно рассмеялся.
 – Черт побери! – завопил он, так и сияя от счастья.
 – Что это значит? – Аллегра рассердилась не на шутку. Ну что тут смешного? А вдруг она больна?
 – Не злись. – Он уже привлек ее к себе. – Скажи, когда я сжал тебе груди, а ты оттолкнула меня, тебе было больно?
 – Д-да, – растерянно пробормотала она. – Они вообще казались какими-то тяжелыми в последнюю неделю. Непонятно почему.
 – А твои недомогания? Они начались, как обычно?
 – Нет. – Несмотря на близкие отношения, ей все еще было неловко обсуждать с ним столь интимные детали. – Их пока не было. Наверняка это все из-за последних приключений… на корабле, и в море, и потом у контрабандистов в плену… – Аллегра недоуменно пожала плечами.
 – Ох, святые угодники, – простонал Грей, прижимая ее еще крепче. – Неужели Господь ниспослал мне такое счастье?!
 – Счастье?! – охнула она, только теперь начиная что-то понимать. Действительно, ну и дура! – Грей, неужто я беременна?
 – Наше дитя, – прошептал Грей, чуть не плача. – Да. Так оно и должно быть. Я помню, как у Руфи… – Он смущенно прокашлялся и встал, стараясь скрыть от Аллегры охватившую его бурю чувств. – Мы обвенчаемся завтра же. В Витби. – Помогая ей подняться, он поцеловал Аллегру так нежно, что сердце у нее запело от любви и гордости нести это почетное бремя. Она родит Грею ребенка, чтобы навсегда заполнить пустоту в душе. Она заставит его забыть о былых утратах и вернет ему счастье.
 А Грей усадил ее перед камином, отыскал в сундуке свежую рубашку и заботливо укутал, не позволяя встать, пока он сам не отнесет в спальню угли, чтобы согреть постель. Аллегра не помнила, когда в последний раз над ней так хлопотали. И когда Грей на руках отнес ее в постель и заснул, не выпуская из объятий, она подумала, что невзгоды кончились и отныне ничто не омрачит ей радости жизни.
 Грей с сомнением посмотрел на высокую крутую лестницу, что вела от деревни Витби к древней церкви Святой Марии, построенной еще норманнами, – квадратной, с оборонительными башнями по углам.
 – Может, все-таки возьмем карету и проедем по дороге?
 – Милый Грей, – Аллегра погладила его нахмуренные брови, – вот уже месяц я поднимаюсь по этой лестнице всякий раз, когда хожу за покупками. Я всего лишь беременная женщина. А не беспомощная калека.
 – Но здесь не меньше двух сотен ступеней, – возразил он. – Позволь хотя бы понести тебя!
 Аллегра хихикнула. В такие моменты он был ей особенно дорог – когда вел себя как влюбленный школьник.
 – Будет слишком тяжело. – И она шутливо взмахнула корзинкой с целым ворохом лент, кружев и парой чудесных туфель. – Не надо было покупать в деревне столько всего.
 – Вот приедем домой, и я скуплю для тебя все магазины. Наряды, драгоценности, и… – Он грозно уставился на двоих крестьян, которые пихали друг друга локтями и хмыкали, глядя на эту пару. – Черт побери! Почему они все так на нас пялятся?
 – Надо же им как-то развлекаться. А как только ты договорился с настоятелем прихода о венчании, мы превратились в настоящий балаган. В такой маленькой деревушке сплетни разносятся быстрее лесного пожара. – И Аллегра показала на развалины аббатства, находившиеся в некотором отдалении от церкви. За ними был виден массивный особняк из грубого камня. – Я говорила, что вон там жили некие Холмли. Больше здесь никто не мог похвастаться дворянским званием. Но теперь хозяева особняка перебрались в Лондон, и ты, любовь моя, стал единственным аристократом в этой глуши. Да к тому же настоящим виконтом! Вряд ли местные крестьяне хоть раз в жизни видели виконта! – добавила она с лукавой улыбкой. Однако Грей почти не слушал, что она говорит. Он жадно смотрел на ее милое живое лицо и не мог налюбоваться.
 – Знаешь, какая ты красивая, когда улыбаешься? Так и хочется схватить тебя и целовать, пока хватит сил. Прямо тут, на улице!
 – Погоди хотя бы до венчания, – покраснела она.
 – Тогда не будем терять времени, моя милая невеста? – И он церемонно предложил ей руку. Аллегра кивнула и оперлась на его локоть, позволяя увести себя вверх по лестнице.
 Однако не успели они сделать и несколько шагов, как их нагнала незнакомая девица, присевшая в низком реверансе. В руках у нее имелась целая охапка цветов – почему-то немного грязных, которые она неловко всучила Аллегре:
 – Негоже невесте идти к алтарю без букета. Вот, это последние, что остались в мамашином саду. – И девушка умчалась прочь, покраснев от смущения.
 Аллегра все еще смотрела вслед неожиданной дарительнице, радуясь и удивляясь одновременно, как к ним подошла старуха, опиравшаяся на костыль. Кажется, это была мать одного из арендаторов. Тут же вокруг показались местные зеваки: они выжидали, что сделает старая крестьянка. А та широко улыбнулась беззубой улыбкой и вытащила из своей корзинки пучок сушеного розмарина:
 – Мы все желаем счастья вашим светлостям. – Концом клюки она указала на крутую лестницу и добавила: – У нас в Витби все как есть невесты с женихами прошли по этой дорожке. – Вручив Аллегре по-прежнему пахучий розмарин, она прикрикнула на своих земляков: – Ну, чего оробели? Видите, они не кусаются!
 Тотчас к молодым началось целое паломничество, и вскоре Аллегра уже с трудом могла удержать их дары: полевые цветы с песчаных пляжей, пурпурные сочные камнеломки, последние подвядшие розы. Она едва сдержала слезы, Эти незамысловатые подношения, сделанные от чистого сердца почти незнакомыми ей людьми, лишний раз служили напоминанием, что на свете добра больше, чем зла. Тронутая до глубины души, она на миг лишилась дара речи и только молча улыбалась Грею дрожащими губами.
 – Смотри-ка, что за удивительный народ! – рассмеялся Ридли. – Что ж, придется закатить такую свадьбу, которой здесь еще не видели! – И он обратился к старухе: – Скажи, в Витби найдется таверна с таким запасом эля, чтобы напоить всех поселян?
 – Найдется, как не найтись, ваша милость! – горячо закивала та. Грей порылся в кармане и вытащил кошелек с золотыми:
 – Тогда передайте хозяину, чтобы развел огонь и нажарил побольше мяса да выкатил все свои бочонки – пусть угощения хватит на всех желающих. – Взмахом руки он остановил зазвучавший было радостный гомон: – А еще мы просим оказать нам честь и присутствовать на нашем венчании в церкви. Но сначала… – Грей хитро подмигнул Аллегре и шепнул: – Негодница, я все же добьюсь своего! – И снова обратился к крестьянам: – Сначала раздобудьте мне четырех крепких парней и прочное кресло, чтобы не рассыпалось на этих ступеньках, – Не спуская с Аллегры любящего взгляда, он поцеловал ей руку и закончил: – Пусть моя невеста поднимется к алтарю в кресле.
 И так оно все и было: Аллегру усадили в самое приличное кресло, какое нашлось у добросердечных жителей Витби, вместе с охапками цветов. Настоятель церкви Святой Марии благословил их союз под умиленные охи и вздохи растроганных зрителей. После чего все поспешили вниз, чтобы усесться за праздничный стол, прославляя невесту с женихом.
 Когда новобрачные собрались в обратный путь наверх, уже давно стемнело. Они то и дело останавливались, чтобы помахать на прощание засидевшимся в таверне гостям, а потом не спеша зашагали по тропинке.
 Оба молчали, поглощенные чудом их любви, волшебством прозрачной тихой ночи и красотой огромной полной луны, такой яркой, что ее диск затмевал свет звезд. Проходя мимо старых, иссеченных непогодой могильных памятников на кладбище возле церкви, они словно играли в прятки с этим ночным светилом.
 И вдруг Грей упал на одно колено и почтительно промолвил:
 – Приветствую тебя, любовь моя, Анна Аллегра, виконтесса Ридли. Твое имя создано для такого титула. Ты будешь носить его по праву.
 – Они тоже имели право быть здесь в этот день и разделить мое счастье, – прошептала она. Сердце болезненно сжалось от застарелой обиды и горя, а из глаз брызнули горючие слезы.
 Грей вскочил и прижал ее к груди. В ярком лунном свете было видно, что он смущен и встревожен.
 – Аллегра, я надеялся… мой подарок… Может быть, он немного облегчит твою боль?
 – Что же это?
 – Как раз перед отъездом мне пришло письмо от Гиффорда. Им с Бриггсом удалось получить высочайшее помилование. Король полностью оправдал Бэньярдов. И восстановил доброе имя твоего отца.
 – Слишком поздно пришло это помилование, – с горечью произнесла Аллегра.
 – Неужели ты еще лелеешь в сердце ненависть? Мне казалось, что все кануло в Лету.
 – Мне тоже так казалось, – вздохнула она. – В день, когда погиб Том. А теперь кажется, что Джона Уикхэма я не прощу даже на смертном одре. Пойдем скорее спать, любимый. Помоги мне снова научиться радоваться жизни.
 Рука об руку новобрачные вошли в спальню. Торопливо разделись и улеглись в просторную, скрытую под пологом кровать. Хотя Грей в эту ночь был особенно нежным и чутким любовником, Аллегра ощутила какое-то смутное беспокойство. Вроде бы все было, как обычно, но и в то же время Грей казался каким-то отстраненным… если не бесстрастным! Неужели брачная церемония лишила их объятия былого пыла?
 И тут ей припомнилось, как Ридли вел себя на протяжении всего дня. Аллегра сердито уселась и уставилась на него.
 – Мне что же, придется терпеть это все восемь месяцев? – осведомилась она. – И целых восемь месяцев, укладываясь с тобой в постель, я буду чувствовать себя дурацкой фарфоровой куклой?
 – Что ты имеешь в виду? – возмутился он.
 – Грей, у меня сильное, здоровое, привычное к труду тело. И ты можешь не трястись от страха, когда прикасаешься ко мне. Я не рассыплюсь!
 – Но ведь ты в положении. И я старался быть осторожным. Это вполне естественно.
 – Ну, так лучше вам вообще не прикасаться ко мне, милорд, – выпалила она, выскочив на середину комнаты. – Вплоть до того дня, пока я не рожу вашего ребенка!
 – Это что, мятеж? Не успели мы пожениться? – Он погрозил Аллегре пальцем. Янтарные глаза под густыми бровями полыхнули дьявольщиной в тусклом свете свечи. – А ну, поди сюда, негодяйка!
 – Сначала поймай меня! – заявила она, приплясывая по всей комнате, как расшалившаяся девчонка.
 Грей с ревом бросился вдогонку, словно разъяренный бык. Не успела Аллегра и глазом моргнуть, как ее загнали в угол, бесцеремонно сгребли в охапку и потащили в постель. Несмотря на попытки сопротивляться, Грей прижал ее к кровати и заставил раздвинуть ноги.
 – Ты этого добивалась, чертовка? – И его пальцы скользнули во влажную ложбинку. Она ахнула от наслаждения, но все же не смирилась. И когда Грей собрался овладеть ею, улучила момент и опрокинула его на спину.
 А потом ловко оседлала мужа, вобрав в себя то, что давно жаждало слиться с ее телом, любуясь его растерянным лицом:
 – Неужели вы предпочитаете робких любовниц, милорд?
 Грей хотел заставить ее двигаться, но она не спешила, желая подольше подержать его в этом сладостном плену. Он даже застонал от досады.
 Тогда Аллегра торжествующе улыбнулась и принялась чертить пальчиком на поросшей жесткими волосами широкой груди.
 – Аллегра не китайская ваза. – Она слегка ущипнула его сосок.
 – Ну хватит! – пропыхтел он, потеряв последнее терпение, и, стащив Аллегру с себя, уложил ее на спину. Сдерживаться дальше не было сил, и их соитие наполнилось той неистовой страстью, от которой у Аллегры темнело в глазах, а разрядка становилась просто ошеломительной.
 Наконец она успокоилась, довольная и счастливая. Но вскоре ее разобрал смех.
 – Наверняка наш ребенок преспокойно спал все это время!
 – Ему следует научиться спать довольно крепко, – промурлыкал Грей, нежно покусывая розовое ушко, – если учитывать то, чем я намерен заниматься с тобой все восемь месяцев.
 Постепенно в комнату проник ночной холод. Любовники укутались плотнее и уснули, тесно прижимаясь друг к другу. Засыпая, Аллегра подумала, что этот день самый счастливый в ее жизни.
 Она очнулась от шума, сдавленных восклицаний и ругательств. Место Грея было пустым. Трясущимися руками ей не сразу удалось высечь огонь и зажечь свечу. Только потом Аллегра решилась выбраться из кровати.
 Грей прижимал к полу какого-то рослого незнакомца. Одной рукой он держал его за горло, а другой заломил кисть, сжимавшую устрашающих размеров кинжал. Но вот клинок выпал из ослабевших пальцев, и Ридли поспешил зашвырнуть его подальше, рявкнув:
 – Этот чертов мерзавец хотел убить меня спящего!
 Аллегра гневно уставилась на нападавшего. Как он посмел нарушить их уединение, их покой? Наверняка какой-нибудь грабитель с большой дороги, ночной вор. Вон у него какая лохматая шевелюра и грубая физиономия, искаженная волчьим оскалом. Он неистово мотал головой по полу, цепляясь за руку Грея, сжимавшую его горло. Хрипло выругавшись, грабитель впервые взглянул на Аллегру. Она вскрикнула и отшатнулась, прижимая руку к груди.
 – Боже милостивый! – вырвалось у нее. – Чарли?!




 Глава 20


 Чарли опрокинул в себя остатки эля, грохнул об стол глиняной кружкой и сердито спросил:
 – Анни, у тебя нет ничего покрепче?
 – Разве что укрепляющие настойки, – нахмурилась та.
 – И ни капли бренди? – Брат презрительно глянул на Ридли. – Неужели твой муж не берет в рот спиртного?
 Грей мрачно чертыхнулся. Аллегра умоляюще заглянула ему в глаза и погладила по руке. Ведь к ней вернулся любимый брат! И видеть, как ссорятся два самых дорогих для нее человека, было свыше ее сил.
 Она без конца обнимала Чарли, обливаясь счастливыми слезами. Она засыпала его вопросами, едва вслушиваясь в ответы, да и вряд ли нуждаясь в них. Однако у Чарли такая буря чувств явно вызывала досаду, и он поспешил одернуть ее напоминанием, что умирает от голода и жажды.
 – Хочешь еще холодной баранины, Чарли?
 – Нет. – Он поднялся из-за стола и беспокойно заметался по комнате, а потом остановился и уставился на Грея: – Ридли. Кажется, так звали того наглеца, который перекупил Бэньярд-Холл у молодого Эллсмера.
 – Я и есть тот человек, сэр, – нарочито холодно ответил Грей.
 – Ничего себе, Анни, да ты стала настоящей пройдохой! – расхохотался Чарли. – А была такая милая цыпочка… Я и не думал, что жизнь научит тебя заботиться о себе. Пожалуй, даже жаль, что у Уикхэма не осталось дочки. Я бы тогда женился на ней и сам вернул Бэньярд-Холл. – Он снова цинично расхохотался. – Приятно было бы отомстить хотя бы так, а?
 – Чарли, я вышла за Грея по любви, – сдержанно напомнила Аллегра. – Не смей так о нем говорить.
 – Если тебе хватило ума свить себе гнездышко потеплее, то чем хуже я? – небрежно пожал плечами брат.
 – Ну, черт побери, довольно, сэр! – не выдержал Ридли.
 – Нет! Грей! – Аллегра встала между ними. – Пожалуйста, милый, – умоляла она, обнимая мужа за шею. – Неужели ты считаешь, что Чарли пришлось легче, чем мне?
 Грей глубоко, прерывисто вздохнул и разжал ее руки.
 – Некогда вы были джентльменом, сэр, – кивнул он Чарли. – И лучше вам об этом не забывать. Перед вами моя жена, урожденная леди и виконтесса. А кроме того, ваша сестра. Будьте добры относиться к ней с должным почтением, и мы станем добрыми друзьями, как и положено столь близкой родне. – Он сделал над собой усилие, но все же протянул руку.
 Чарли, чертыхаясь, принял ее. Видимо, его самого смутила собственная выходка:
 – Вот моя рука, сэр. Вы должны понять: прошлое забыть не так-то легко.
 – Аллегре это тоже далось непросто. Хотя бы ради нее постарайтесь победить свой гнев и радоваться тому, что вы снова вместе.
 – Ага. – Чарли снова заметался по комнате, то и дело приникая к темному окну. – Стало быть, Том Уикхэм мертв. А я-то притащился сюда, чтобы прикончить его собственноручно, когда узнал в Лондоне, что он унаследовал эту дыру. Наверное, это случилось недавно.
 – Чуть больше месяца назад, – вздохнула Аллегра. – Он… он скончался у меня на руках, – добавила она, кусая губы.
 – Хотел бы я на это полюбоваться! – осклабился Чарли.
 Аллегра собралась было возразить, но слова замерли у нее на губах. Разве сама она не питала к Уикхэму столь же пламенную ненависть? Лучше пока оставить все как есть. И рассказать о подробностях доблестной гибели Тома в более подходящий момент.
 Небо за окном посерело: близился рассвет. Грей давно успел натянуть рубашку и штаны, а она по-прежнему щеголяла в ночной рубашке. Пожалуй, стоит пойти наверх и одеться поприличнее.
 – Чарли, ты так и не спал всю ночь? – Брат отрицательно качнул головой, и Аллегра помогла ему снять плащ и устроиться поудобнее. – Милый, подожди, пока я застелю кровать свежим бельем, а тогда ты сможешь поспать.
 Плащ дорогого сукна был превосходно пошит, но показался ей странно тяжелым. Аллегра помрачнела. Неужто действительно под его складками где-то в потайном кармане был спрятан пистолет?
 – Значит, ты приехал сюда из Лондона? А что ты там делал?
 – Так, занимался всякой ерундой. – Чарли принялся теребить кончик носа. – Ведь у того, кто вынужден скрывать свое настоящее имя, там слишком мало возможностей.
 – Но ведь с этим покончено! – вскричала Аллегра. Господи, как же она могла запамятовать такую новость! – Ох, Чарли! Теперь ты снова можешь звать себя Бэньярдом. Мало того, мы свободны! Том перед смертью сам сознался, что его отец возвел на нас ложное обвинение. Король даровал помилование. И имя Бэньярдов восстановлено. Понимаешь, Чарли, ты свободен! – И она кинулась обнимать брата в новом порыве чувств.
 – Свободен? – рявкнул тот, отшвырнув от себя Аллегру. – Три года назад я сбежал с плантации. Тайком. И еще два года пытался выбраться из Америки. Я был отверженным, бродягой с большой дороги, я крал, чтобы прикрыть наготу и не умереть с голоду. Один, под открытым небом, в холод и в дождь, днем и ночью. И все время я трясся от страха быть пойманным. Но вот мне удалось пробраться на корабль и спрятаться в трюме, чтобы никто не заметил. А когда я наконец добрался домой, то обнаружил, что Джон Уикхэм мертв, Том Уикхэм куда-то скрылся, а мой дом продан вот этому выскочке. – Чарли недовольно покосился на Грея. – И ты говоришь: свободен?! – Он буквально плевался этим словом. – Да меня вздернут на первой же попавшейся виселице за бегство с плантации! – И молодой человек отвесил сестре издевательский поклон: – Или тебе угодно, чтобы Чарльз Бэньярд добровольно выполз на всеобщее обозрение? Ну что ж, в лучшем случае меня просто сошлют обратно в Колонии. Вот чем пахнет твоя «свобода»!
 Вперед выступил Грей. От гнева лицо его застыло, но голос звучал спокойно и убедительно:
 – Полагаю, у меня еще сохранились кое-какие связи при дворе. Я мог бы походатайствовать за вас в Лондоне. А если повезет – добиться полного оправдания и освобождения от ссылки и даже восстановления титула. Баронет, если я не ошибся? Может быть, король пожалует вам должность или хотя бы пенсию в возмещение за понесенный ущерб. Если вы назовете мне имя своего плантатора, я бы смог связаться и с ним. Наверняка соответствующий выкуп убедит его не преследовать вас больше как беглеца.
 Сердце Аллегры переполняла благодарность. Какой добрый, какой хороший ее Грей! Она подошла и взяла его под руку. И вдруг с испугом ощутила, как дрожит его большое сильное тело. Это напомнило Аллегре, как совсем недавно… О Боже, эта ужасная сцена в Ладлоу… И то, что рассказала ей Долли про Лондон! Ведь теперь ему предстоит вернуться туда, и предстать перед двором, и бросить вызов всему свету! Кто знает, во что это может вылиться?! Какие новые унижения его ждут?
 – Милый, ты хочешь сделать это ради Чарли?
 – Это ради тебя, Аллегра, – пробормотал Грей, не в силах скрывать растерянность и испуг.
 – Но может быть, Гиффорд или Бриггс…
 – А что, если их связей будет недостаточно? – Грей тяжело вздохнул и провел ладонью по губам. – Как скоро ты перестанешь уважать меня? И начнешь презирать? Наверное, я был не в своем уме, когда вообразил, будто смогу укрыться в Шропшире навсегда. Позволь мне снова сразиться со своими демонами и показать, на что я способен, если вообще способен на что-то. Тем более что появился такой повод. – И он попытался расправить плечи и улыбнулся: – Ну, Бэньярд, что ты на это скажешь?
 Аллегра смахнула невольные слезы. Ну как не любить такого, как он – отважного и щедрого? А вдруг Чарли не примет от Грея такую жертву?
 – Вот видишь, Чарли, твоя малышка Анни не ошиблась в выборе супруга. И с Божьей помощью сэр Чарльз Бэньярд снова родится на свет.
 – Это не окупит и сотой доли того, что мне пришлось вытерпеть, – скривился Чарли. При виде такого горя у Аллегры снова защемило сердце.
 – Ох, Чарли, пожалуйста, забудь про это. Попытайся просто радоваться жизни. Как это делаю я.
 – Позабыть? А ты знаешь, что такое рисовое поле? Вонючее душное болото с мириадами москитов и мух. И с каждым проклятым днем ты словно опускаешься еще на одну ступеньку жестокости и тупости. После этого перестаешь бояться даже адского пламени! – По мере того как он говорил, его голос поднимался до какого-то звериного воя.
 – Всем нам довелось хлебнуть лиха, – запальчиво возразила Аллегра, – и научиться с ним жить. – Она тут же пожалела о своей резкости и захотела подбодрить брата: – Где же твоя фамильная гордость? Помнишь девиз дедушки Бэньярда – «Гордость и терпение!»? Что с ними стало, Чарли?
 – А вот что! – выкрикнул он и задрал рубаху. Вся его спина была исполосована уродливыми грубыми шрамами: они переплетались и наползали один на другой в кошмарном узоре, не оставляя ни клочка нетронутой плоти. Аллегра отшатнулась, зажав руками рот. – Святые угодники!.. – вырвалось у нее. А Чарли уже развернулся и грохнул ладонью по столу:
 – А еще вот что – за вторую попытку бежать! – На мизинце не хватало двух фаланг, и конец обрубка был отвратительно темного цвета, как будто рану прижигали кипящим дегтем.
 – Ох, Чарли, – разрыдалась Аллегра.
 – К черту, Анни, – брезгливо выпалил он. – Вот уж чего не терплю, так это сучьего воя. Попробовала бы только моя пустить слезу – враз бы получила по морде!
 – Ну, на сей раз действительно хватит, сэр! – И Грей с размаху отвесил дорогому брату оплеуху. – Потрудитесь прикусить язык, милейший, пока я не выдрал вас как мальчишку!
 Чарли ошалело помотал головой, а потом посмотрел на Грея, недобро прищурившись. Словно по волшебству, из-за голенища выскочил кинжал.
 – А ну-ка попробуй, говяжья туша! Я мигом настрогаю из тебя бифштексов!
 – Остановитесь, ради всего святого! – заломила руки Аллегра. – Разве вы не видите, что разрываете мне сердце?!
 Повисло напряженное молчание. Но вот Грей взял себя в руки и обнял жену:
 – Прости меня, Аллегра.
 – Нет, это я виноват, – с судорожным вздохом возразил Чарли и убрал на место кинжал. – Слишком долго пробыл среди всякого сброда, Анни. Малышка Анни. Прости меня. – Он снова вздохнул: – Знаешь, как ты стала походить на маму? Жаль, что я не знал, где вас искать в Чарлстоне. Я бы положил цветы на ее могилу.
 – Мы поставим памятник всей семье в парке в Бэньярд-Холле, – хрипло предложил Грей. – Тогда никто не будет забыт. – Он прокашлялся и продолжил: – Вам лучше всего оставаться некоторое время здесь. Не стоит привлекать к себе внимание, пока не будет получено помилование и выплачены все долги.
 – Да, – подхватила Аллегра, радуясь восстановленному миру. – Милый Чарли, побудь здесь. Этот дом… – Тут ее внезапно осенило. – Позволь подарить его тебе. Том Уикхэм завещал его мне, как последней из Бэньярдов, в день своей смерти. Но по праву им должен владеть ты. Так будет справедливо. И хотя доход с него небольшой, но сейчас и он придется кстати.
 – Ну что ж, пока сойдет, – брезгливо осмотрелся Чарли. – Но без бабы я тут долго не высижу. Она, конечно, бессердечная сука, зато здоровая, как ломовая лошадь, и может работать за троих. Мне пришлось оставить ее в Йорке, когда я отправился в Лондон.
 – Я пошлю за ней, – кивнул Грей. – Как ее имя?
 – Чтоб я сдох! – ухмыльнулся Чарли. – Понятия не имею. Кажется, кто-то звал ее Глори. Вот и все. Я оставил ее в таверне «Черный пес» на окраине Йорка, по дороге в Шелби.
 – Я устрою так, чтобы она попала сюда. И прежде чем мы поедем в Лондон, нужно будет оформить у нотариуса все бумаги на этот коттедж. Вместе с землей и арендаторами. – Грей смущенно добавил: – Если есть нужда в деньгах, я бы мог немного оставить прямо сейчас. А потом мой секретарь пришлет еще. Скажем, сотню-другую фунтов.
 Чарли впился в него глазами, словно увидел только сейчас:
 – Да у вас, я вижу, денег куры не клюют! Неужто моя сестра сподобилась выйти за богача?
 – Просто немного удачи, – пожал плечами Грей. – Небеса были милостивы ко мне долгие годы.
 – Тогда как мою спину полосовали кнутом, – злобно прошипел Чарли.
 От этого тона у Аллегры защемило в груди. Ну ничего, с Божьей помощью Чарли понемногу придет в себя и снова обретет покой и счастье. Горе и жестокость исчезнут, и к ней вернется ее прежний милый брат. И все станет, как прежде. Она ласково убрала с его лба темную прядь волос. Бедный, он выглядит намного старше своих тридцати лет. Вот и виски кое-где тронуты сединой…
 – Мы пошлем за тобой, как только сможем. Вот увидишь. Все встанет на свои места.
 Чарли взглянул на сестру. Его темные глаза, так похожие на ее, напоминали глаза затравленного, загнанного в угол зверя.
 – Анни, – мрачно прошептал он. – Прошло уже целых восемь лет с тех пор, как наш мир рухнул, и ничто не могло поставить его на место…




 Глава 21


 – Ох, Долли, я даже подумать боюсь о том, чего ему это стоило. – Аллегра допила чай и со вздохом отодвинула чашку.
 – Удивительно, как он успел добиться всего этого за месяц, – подхватила леди Дороти, махнув слуге, чтобы подал счет.
 – Я и сама с трудом верю. Полное помилование для Чарли. Возврат титула и привилегий. И к тому же более чем приличная пенсия. А тот особняк, который Грей снял для него на площади Святого Мартина… По-моему, он обошелся намного дороже, чем Грей мне сказал.
 – Ты уже виделась с братом здесь, в Лондоне?
 – Всего один раз. Он нанес визит в Морган-хаус. Чарли по-прежнему такой несдержанный. Такой… – Аллегра замялась: ей очень не хотелось говорить плохо о своем любимом брате, – …такой неблагодарный после всего, что Грей для него сделал! Как будто весь мир обязан вымаливать прощение за его несчастья! И как будто Грею все достается даром!
 – А Грей не говорит, как он себя чувствует?
 – Нет. Первые две недели ему приходилось каждый день являться ко двору. И когда он возвращался через несколько часов, то все еще дрожал, а в лице не было ни кровинки. Но никому ни разу не пожаловался, даже мне. Долли! Только представь себе все эти насмешки, и сплетни, и презрение старых знакомых и Друзей… Слава Богу, у него хватило сил не браться за джин. Хотя до дуэли вроде бы не доходило, но к нему явно цеплялись, и неоднократно. Но он все равно добился аудиенции, и один раз его принимал король, а дважды Уолпол. И они удовлетворили ходатайство для Чарли. Может быть, это поможет Грею восстановить положение в обществе?
 – Когда-то он вел себя немножко заносчиво, – сочувственно улыбнулась Долли. – И мог показаться самоуверенным. А к таким людям общество бывает особенно жестоким в любом удобном случае. Ричард постоянно приглашает Грея вместе с собой. Но тот не желает пойти даже на чашку кофе в приватном клубе.
 – И ходит повсюду один, чего бы это ни стоило. – Аллегра переживала несчастье мужа, как свое собственное. – Ну как ему помочь? На будущей неделе мы приглашены на прием в Барлингтон-хаус. Это первое приглашение, которое Грей принял. Но я все равно боюсь. Вдруг в моем присутствии он выкинет какую-нибудь глупость, чтобы продемонстрировать свою храбрость? Дорогая Долли! – снова воскликнула Аллегра. – Скажи, отчего мужчинам так необходимо себя мучить? К чему вся эта гордыня?
 – Это ты у меня спрашиваешь? – грустно рассмеялась Долли. – Ты что, забыла про упрямого, непробиваемого мистера Джонатана Бриггса? Я сделала все, что могла, – только не повисла сама у него на шее. Я даже заставила Дика намекнуть ему о том, что не желаю выходить замуж за богача, если вообще захочу снова замуж. – Долли тяжело вздохнула. – Вчера вечером мне казалось, что Бриггс вот-вот поцелует меня. Но потом…
 – Ты не рада, что Грей устроил вам встречу?
 – Я и сама не знаю. Такая сладкая пытка. И такая боль при мысли о том, что Джонатан так и не сумеет побороть гордость. – Она встала и надела тонкие шелковые перчатки. – Мне пора. Давай я провожу тебя до Пэлл-Мэлл, а потом возьму карету и поеду домой.
 Аллегра застегнула свой теплый плащ и спрятала руки в муфту. В дверях она важно кивнула хозяину заведения, с низким поклоном пожелавшему их светлостям приятно провести день. Но как только подруги оказались на улице, Аллегра не удержалась от смеха:
 – Все еще не могу привыкнуть к тому, что я – леди Ридли.
 – Нет нужды спрашивать, любите ли вы с Греем друг друга. Достаточно увидеть вас вместе. – Долли мечтательно улыбнулась и смахнула невольную слезу. – И я бы с радостью отказалась и от титула, и от богатства ради такого счастья. – Она опять вздохнула и спросила: – Тебе нравится Морган-хаус?
 – Все больше и больше с каждым днем.
 – В Лондоне почти не осталось таких, как этот, роскошных особняков. Многое уничтожил Большой пожар, а потом пошла мода иметь и городской дом, и сельский, и на большие особняки мало у кого хватает денег. Грей вложил в Морган-хаус целое состояние, когда вернулся из Индии. Впрочем, до покупки Бэньярд-Холла у Ридли это было единственное поместье.
 Аллегра невольно вздохнула. Каким бы внушительным и роскошным ни был особняк на Пиккадилли, больше всего на свете ей бы хотелось побывать снова в доме, где прошло ее детство, на правах хозяйки.
 – Грей разрешил мне обставить Бэньярд-Холл по собственному вкусу, как только мы вернемся в Шропшир.
 – А когда это будет?
 – Не раньше, чем станет ясно, что к Чарли больше нет никаких претензий. Что по всем долгам уплачено. И по-моему, он ждет письма из Америки. С уведомлением о расторжении договора.
 – Смотри-ка! – перебила Долли. – Это же Грей! – Двигаясь от Стрэнда, дамы как раз добрались до широкого бульвара, именуемого Пэлл-Мэлл. Несмотря на холод, здесь было людно: сливки лондонского света не преминули лишний раз появиться в обществе и обменяться последними сплетнями.
 Заметив их, Грей весело кивнул. У Аллегры захватило дух. В этой блестящей толпе он был лучше всех. Высокую стройную фигуру ладно обхватывал темно-серый бархатный камзол, из-под которого виднелся роскошный шелковый жилет. Даже здесь, в городе, Грей не надевал парика, а просто зачесывал назад свои густые каштановые волосы, укладывая их при помощи крема и пудры. На запястье на шелковой петле болталась тонкая тросточка с резной рукояткой: хотя это и считалось последним криком моды, Аллегра знала, что Грей пользуется ею, дабы не привлечь внимания к тому, что у него нет шпаги.
 – Долли, – воскликнул он, целуя ей руку, – как я рад, что повстречал тебя! – Аллегре же было достаточно выразительного взгляда. Любовь, светившаяся в его янтарных глазах, согревала ее сердце лучше всяких приветствий.
 – Ты отлично выглядишь сегодня, Грей, – улыбнулась в ответ Долли. – Хотела бы я задержаться и узнать, отчего ты так сияешь, но увы: у меня назначена встреча. Ты не поймаешь для меня экипаж?
 Они усадили Долли в карету и тепло распрощались с ней. Аллегра тут же спросила:
 – Ты действительно сияешь как медный грош?
 – Нет, – покачал головой Грей. – Скорее я удивлен. И смеюсь над собственной слепотой. Но на сердце у меня удивительно легко. – Он подал Аллегре руку: – Пойдем. Прогуляемся немного. Надеюсь, я не очень похож на сумасшедшего?
 – Ради Бога, Грей, что стряслось?
 – Почти каждое утро я захожу в кофейню Баттона на Ковент-Гарден. Выпиваю чашку кофе. Выкуриваю трубку табаку. И читаю газеты. Нынче утром я прочел поразительную новость. Пикеринги разорены и опозорены. Все до единого. Мошенники убрались обратно в Кент, поджав хвосты, как побитые псы. И пусть это не очень красиво, но я ощутил радость, когда узнал, что они получили по заслугам. Господь Свидетель, но ведь началом моего падения были их обвинения в смерти Руфи и последующая дуэль.
 – И у них не было никаких прав тебя обвинять.
 – Милая, преданная Аллегра, – ласково пожал он ее руку. – Но, видишь ли, не в этом причина моего приподнятого настроения. И растерянности. Пока я читал «Дейли пост», в кофейню заглянули многие из моих прежних приятелей. Товарищи по оружию, с которыми я служил в армии. Оказывается, крах Пикерингов радовал их не меньше, чем меня. Они клялись и божились, что всегда оставались моими друзьями, и приглашали навещать их, пока я здесь, в Лондоне. – Похоже, Грей до сих пор не мог поверить, что это случилось с ним наяву. – А я-то избегал их, боялся, что… Впрочем, не важно. Наверное, я поспешил и сделал глупость, убежав из Лондона. Во всяком случае, друзья рассказали мне презабавную историю. Оказывается, Пикеринги нарочно заставили Руфь вскружить мне голову. Исключительно ради денег. – Он замедлил шаги и взглянул на Аллегру, скривившись от недоумения: – Неужели я был слеп? И она вертела мной как хотела? Ведь это правда: она постоянно вынуждала меня оплачивать долги своих родных. Я любил ее и делал это, не сожалея. Но… значит, я был дураком?
 Ну что можно было ему сказать? Что он впервые за все это время сделал хотя бы шаг к правде? Конечно, нет. Это было бы слишком жестоко. И Аллегра прошептала:
 – Я твердо верю, что ты любил ее всем сердцем, а это главное! – Она с тревогой всматривалась в его лицо, гадая, удалось ли отвлечь Грея от грустной догадки. Однако он молча кивнул и пошел дальше.
 – Лопни мои глаза! Уж не мой ли это противник из Ладлоу?
 Аллегра едва не вскрикнула при виде сэра Вилльяма Баттерби, спешившего к ним с другой стороны бульвара. У нее упало сердце. Баттерби сопровождала целая толпа таких же разряженных в пух и прах щеголей, как и он сам. И хотя большинство из них были безоружны, на роскошной перевязи Баттерби болталась все та же невероятно длинная шпага. Франт сдернул с головы треуголку с перьями и отвесил шутовской поклон:
 – Мое почтение лорду и леди Ридли.
 – Я не искал с вами ссоры, сэр, – с каменным лицом процедил Грей. – Не ищу и сейчас.
 – Я тоже, лорд Ридли, – ехидно ухмыльнулся Баттерби. – Но тут мои друзья… – и он подмигнул приятелям, – и они все знают об обстоятельствах нашей последней встречи. – Аллегра болезненно поморщилась, увидев столь же ехидные ухмылки на физиономиях юных джентльменов. – Ну а потом, – продолжал Баттерби, – я слышал, что вам удалось вновь втереться в любимчики к Уолполу. И похлопотать ради родственников вашей молодой жены. Где уж мне ссориться с человеком, обладающим такой властью. И деньгами…
 Аллегра что было сил вцепилась в напряженную руку Грея. Пусть Баттерби несет какую угодно чушь – она не позволит втянуть своего мужа в новую стычку.
 – Ага, – подхватил один из дружков Баттерби, напоминавший павлина, танцующего с распущенным хвостом, – ты ведь намекал нам, Билли, во сколько Ридли обошлось падение Пикерингов?
 – Черт побери, сэр, это ложь! – не выдержал Ридли.
 – Смирись, Фэррел. – Баттерби похлопал приятеля по плечу. – Хотя наш дружище Ридли дерется только на поприще денег и оружием, выкованным из гиней, у тебя ведь нет доказательств, что это он подставил ножку Пикерингам!
 – Ах ты пес! – взревел Грей, вырываясь из рук Аллегры и кидаясь на Баттерби. Тот отскочил назад, не на шутку испугавшись, и выхватил шпагу:
 – Ради Бога, Фэррел, дай этому малому свою шпагу и заставь драться как положено!
 – Не спеши, грязный щенок! – рычал Грей, размахивая тростью. – В прошлый раз я пустил тебе кровь кулаком, а теперь сделаю отбивную с помощью трости!
 – Ха, сэр! – петушился Баттерби, поднимая шпагу. – Так не взыщите, если я вас проткну! – И он сделал выпад.
 К великому удивлению Аллегры, Грей орудовал тростью так, словно это была настоящая шпага. Он небрежно парировал удар противника и сам пошел в атаку. Несколько молниеносных финтов – и вот уже шпага Баттерби, вывернутая из пальцев ловким приемом, летит в траву.
 Аллегра облегченно перевела дух. Только теперь она обратила внимание на то, что Грей побледнел, как мертвец, а тросточка дрожит у него в руке. Однако голос его звучал твердо и уверенно.
 – Ну что, Баттерби, – с издевкой промолвил он, – не желаешь обменяться еще парой ударов за честь моей леди, которую ты оскорбил в Ладлоу? – И он отвесил щеголю звонкий удар пониже спины.
 – Черт побери! – Молодой человек подпрыгнул от боли, а потом кинулся наутек, позабыв в пыли свою роскошную шляпу с перьями.
 Однако праздновать победу было рано. Краем глаза Аллегра заметила, что второй франт, Фэррел, стаскивает с руки перчатку. Как только он кинет ее Грею, дуэли не избежать.
 Она молча попросила прощения у Ридли. Шагнула вперед, покачнулась и сделала вид, что падает:
 – Моя нога! Боже, какая боль!
 – Вам плохо, мадам? – не дожидаясь ответа, Ридли подхватил Аллегру на руки. Она прикусила губу якобы от боли. – Пожалуйста… пожалуйста, отвези меня домой!
 Грей неохотно отвернулся от приятелей Баттерби, покидавших поле боя, и крикнул одному из собравшихся вокруг зевак:
 – Пригони сюда карету!
 Морган-хаус находился в двух минутах езды. Не успела Аллегра устроиться в карете, как они уже подкатили к парадному крыльцу. Не говоря ни слова, Грей поднял ее, пронес мимо кланявшихся лакеев наверх, в спальню, и кивком приказал горничной выйти. А потом бесцеремонно швырнул жену на постель и рявкнул:
 – Ты отлично можешь идти сама!
 – Что это значит? – Сердце замерло у Аллегры в груди от недобрых предчувствий.
 – Я не такой уж слепец! – брезгливо промолвил Грей. – Неужели ты так испугалась или была унижена трусостью своего мужа?
 – Нет, Грей! Я просто… – Она отвернулась, скрывая отчаяние. Что еще ей оставалось? Позволить тому франту бросить перчатку, чтобы состоялась дуэль?
 – Если мне понадобится твоя помощь, – обронил он, направляясь к двери, – я сам скажу об этом. А до той поры оставь меня в покое. – И он выскочил вон.
 Через Джагат Рама ей передали, что милорд изволит ужинать один у себя в кабинете. Аллегра весь вечер не находила себе места: пойти к нему или нет? А может, он все-таки придет сам? По возвращении в Лондон они не пропускали ни одной ночи любви. Терзаемая тоской и болью, она заставила себя переодеться на ночь. А вдруг благие намерения, заставившие ее вмешаться, окончательно уничтожат его гордость?
 Морган-хаус погрузился в тишину, все слуги давно уже спали, когда она решилась. На цыпочках, прикрывая свечу от сквозняка, Аллегра кралась по коридору. Невольно вздрогнула и плотнее запахнула халат. Здесь, вдали от пламени камина, было очень холодно.
 А вот и апартаменты Ридли. Из-под двери в маленькую спальню пробивалась полоска света. Поколебавшись еще секунду, Аллегра храбро, без стука открыла дверь.
 Он сидел, опираясь локтями на небольшой стол посреди сумрачной комнаты. Подбородок покоился на сжатых кулаках. Лицо сковала маска гнева. А перед ним стояли большая бутылка джина и бокал.
 У Аллегры внутри словно что-то оборвалось. Дрожащей рукой она поставила свечу на стол и шепнула:
 – Грей?
 – Убирайся, – осклабился он. Его взгляд пылал яростью.
 – Нет. Я тебе нужна.
 – Все, что мне нужно, – это джин. – Он снова посмотрел на ее едва освещенное лицо и отвратительно скривился: – Ну-ну, нечего так трястись, дорогая женушка. Я еще не успел приложиться. Я просто сидел здесь все это время и дивился, почему до сих пор этого не сделал. – И он протянул руку к бутылке.
 – Ради всего святого, Грей! Не надо!
 Грей грохнул бутылкой по столу и вскочил на ноги. Его огромная фигура угрожающе нависла над Аллегрой. Ей стало страшно: кто знает, на что он сейчас способен?
 – Будь ты проклята! – рычал он, меряя ее взглядом. – Если я захочу напиться, то напьюсь, и черта с два ты мне помешаешь! Или у тебя в запасе есть еще какие-то бабские штучки, вроде той, что ты выкинула сегодня? Может, немножко слез? Или душещипательных речей? Похоже, ты была готова целовать ручки Баттерби еще тогда, в Ладлоу! Чтобы спасти меня от обиды!
 – А мне казалось, что шропширское чудовище сгинуло навеки, – горестно прошептала она, потрясенная несправедливыми, жестокими словами.
 – Чудовище?! – Грей что было силы ударил кулаками по столу, так что бутылка с бокалом подпрыгнули и едва не упали. – Что-то вы запоздали с сожалениями по поводу выбора мужа, мадам! Я такой, какой есть! Чудовище, коль вам угодно. И трус. – Он пожал плечами. – Наверное, нам больше не стоит показываться на людях. Чтобы не подвергать тебя новому позору.
 – Позору! – взорвалась Аллегра при виде столь поразительного упрямства. – Я горжусь тем, что ношу твое имя! Что стала твоей женой! Женой доброго и сильного человека, да-да, и к тому же настоящего храбреца не в пример многим!
 – Который корчится при одном виде шпаги! Или ты не видела?
 – Да разве только так можно увидеть храбрость?! – Аллегра возмущенно топнула ногой. Он издал какой-то странный лающий хохот:
 – Нет, если ты владеешь шпагой. А если нет… Ах, как этого не хватает… – И он снова обернулся к бутылке: – По крайней мере с джином чувство обиды притупляется.
 Аллегра вырвала у него бутылку и бросила в камин. Жидкость мгновенно воспламенилась, осветив комнату ярким дьявольским светом.
 – В джине может быть только фальшивая храбрость! – кричала она. – И фальшивое мужество!
 – Черт побери! – Пылая яростью, Грей дернул ее к себе. – Тебе понадобился мужик? В этом все дело? Ну, сейчас ты его получишь! – Он стал целовать Аллегру грубо, до боли.
 Она еле слышно застонала. Грей сейчас овладеет ею – хочет она того или нет. Это написано у него на лице. И Аллегра содрогнулась от отвращения. И от страха за свою беспомощность.
 – Не надо, отпусти меня, – взмолилась она. Попытки вырваться ни к чему не привели. Грей уже опрокинул ее на спину прямо на полу. Халат распахнулся, и он располосовал кружевную ночную рубашку одним неистовым рывком. При виде обнаженной груди желание вспыхнуло в нем с новой силой, и он принялся целовать соски. Аллегра корчилась под этими жестокими ласками.
 Когда Грей снова стал целовать ее шею и губы, она перестала сопротивляться. Этим его распалишь еще сильнее. И Аллегра зажмурилась, подавляя тошноту, чувствуя, как горят глаза от непролитых слез.
 Но вот Грей застонал, и она подняла веки. Оказывается, ее щеки были влажными от слез, и оба только сейчас это заметили. Ридли резко отвернулся. Скорчился в немыслимый болезненный комок и обхватил голову руками. Широкие плечи сотрясались от рыданий.
 – Ох, Аллегра! Когда же это кончится?!
 Она в тот же миг оказалась рядом и прижала к себе его голову:
 – Грей, мой любимый. Мой милый, мой хороший Грей! Ты и так сделал для Чарли все, что нужно. А теперь отвези меня домой, в Бэньярд-Холл. Зачем еще оставаться здесь, где всякие свиньи, вроде этого Баттерби, будут над тобой издеваться? Поедем домой!
 – И как ты прикажешь мне это сделать? – Он поднял голову, и его затравленный взгляд пронзил ее сердце болью. – Как в прошлый раз, уползти, словно побитый пес? И снова топить свою трусость в джине? Нет, я должен остаться! – Грей перевел дыхание и смахнул слезы рукавом. – Я все еще надеюсь, что вот в следующий раз… Ведь этому нет никакого объяснения! Я прошел через десятки боев! Кровавых кампаний, в которых многие теряли от ужаса рассудок и бежали с поля боя. А мне все было нипочем. Я не знал страха. Зато теперь… Господи Иисусе! Ты хоть представляешь, на что это похоже? Кровь стынет в жилах, и этот холод пронизывает до костей. В ушах гудит, внутри все переворачивается от ужаса… Как будто передо мной разверзается собственная могила. А мои пальцы, мои руки… они как кисель, они бессильны… – Он застонал и прижался к ней еще крепче. – Аллегра, ну как это понять, как объяснить?! Где найти ключ, чтобы скинуть эти кандалы?!
 – Но ведь сегодня тебе хватило отваги драться с Баттерби. И что бы ни болтал этот паскудник, ты бы не боялся, если бы дрался простой палкой!
 – Знаю. Палкой. Тростью. Но стоит мне взять в руку шпагу, стоит почувствовать холодную острую сталь, я снова вижу лицо Осборна, искаженное гримасой смерти! Я слышу, как кричит Руфь, проклиная меня. – Он язвительно расхохотался. – Удивительно, с какой легкостью этот милый голосок поднимался тогда до визга.
 – Может быть, ты просто жалеешь, что убил его?
 – Это Осборна? Вот уж ни капли не жалею. Он был чванливым, никчемным типом. И я ни минуты не сомневался, что он затеял ссору нарочно.
 – Но верно и то, что ты не собирался непременно его убивать?
 – Верно. Он и фехтовальщик-то был никудышный. Я решил, что обезоружу его – и дело с концом. Но прошел дождь, он поскользнулся на влажной траве и налетел на мою шпагу прежде, чем я успел ее убрать.
 – Так почему ты постоянно об этом думаешь? И связываешь это с Руфью?
 – Потому что до сих пор чувствую свою вину. За ее горе. За ее смерть.
 – Пойми же ты раз и навсегда, Грей Ридли, это не ты ее убил! Может, хватит терзать себя, обвиняя в том, чего не было?
 – Если бы я знал. – Он сжал виски с горестной гримасой. И только теперь заметил, в каком состоянии ее одежда. – Я ведь и тебя терзаю своими выходками. Прости меня! Прости чудовище, которое взяла себе в мужья!
 – О мой любимый, мой дорогой! – промолвила она, поднимаясь и простирая к нему руки. – Пойдем. – И Аллегра повела его, совершенно покорного, к кровати, и помогла раздеться, чувствуя удивительную, материнскую нежность. У этого сильного, храброго мужчины душа была изранена настолько, что он не смог бы обойтись без ее поддержки. Удивительно, но это было так.
 Торопливо скинув одежду, она поспешила улечься рядом. Горячая, трепетная, жаждущая его объятий. Готовая разделить с ним страсть, готовая стать тем сосудом, что примет в себя всю его боль и муку, чтобы даровать своему любимому душевный покой.
 Их соитие было нежным и неторопливым: каждому хотелось подарить как можно больше ласки и любви, наслаждаясь тем, что ему верят и понимают. Когда все было кончено, оба затихли, полностью поглощенные миром своих чувств.
 Но вот Аллегра нетерпеливо поежилась: некая мысль не давала ей покоя.
 – Послушай, может, ты задержался в Лондоне… и подвергаешься нападкам таких, как Баттерби, потому что опасаешься моего презрения? Но я не хочу, чтобы ты так терзался из-за меня. Что бы ни случилось – я тебя не разлюблю!
 – Нет, – возразил Грей, приподнявшись на локте и целуя ее, – я делаю это для себя. И для своей чести. – Он поцеловал ее мягкий живот и добавил: – И на благо нашего ребенка.
 – Я не забыл сообщить, что нынче вечером вы неотразимы, леди Ридли?
 – Благодарю, лорд Ридли, – пропела Аллегра, приподняла подол розового атласного туалета и грациозно поклонилась. – Мой супруг не жалеет денег на наряды.
 – Ваш супруг с превеликим удовольствием скинул бы с вас все наряды до последней нитки и оставил бы голой в своих объятиях, – промурлыкал Грей, лукаво улыбаясь и целуя тонкие пальчики.
 Она игриво повела плечиком:
 – Мой супруг – совершенно ненормальный, сэр.
 – О да, – подхватил Грей с самой плотоядной улыбкой, на какую только был способен. – И мысли у него ненормальные. Но увы! Придется ему ждать и страдать, пока не наступит его час. – И он еще раз поцеловал Аллегре руку. – И это правда, любовь моя, ты сегодня неотразима. Его величество со мной согласен.
 – Откуда ты знаешь? – к удивлению и радости Аллегры, на бал у графа Барлингтона неожиданно явился сам король Георг. Настоящий солдат, равнодушный к моде, он был в простом, гладко уложенном парике, строгом смокинге и бриджах табачного цвета. Единственным украшением была ярко-голубая орденская лента через плечо.
 Аллегра поклонилась как можно более почтительно и осмелилась пробормотать какую-то благодарность за снисхождение к Бэньярдам. Однако король ответил непонимающим взглядом, а потом отвернулся и зашептался о чем-то со своими спутниками. Только теперь Аллегра вспомнила, как Грей говорил, что его ганноверское величество не утруждает себя изучением английского языка.
 – Так откуда ты знаешь? – повторила она. – Что он счел меня красивой?
 – Ну, надо быть слепым, чтобы этого не заметить, – просиял Грей. – Кроме того, я немного понимаю по-немецки. И когда король ушел, остальное мне перевел Барлингтон.
 Пусть мимолетное – посещение короля добавило блеска и без того праздничному вечеру. Лорд Барлингтон славился своим гостеприимством. Один из самых богатых людей в стране – пускай и не самый выдающийся – он умел позаботиться о том, чтобы гости ни в чем не знали отказа. В одном углу бального зала они могли угоститься чаем, в другом – перекинуться в какую-нибудь простенькую карточную игру. Дом сиял огнями, звенел музыкой, в одной из гостиных был накрыт стол для тех, кто проголодался. Барлингтон также отвел отдельный кабинет для тех, кто предпочитал провести вечер за более серьезными играми.
 На Аллегру снизошло умиротворение. Гости были дружелюбны с Греем и рады познакомиться с его молодой женой. На какой-то миг ей даже подумалось, что с издевками и вызовами на дуэль навсегда покончено. И она может позабыть страхи.
 Но в следующую минуту ей стало смешно. Глупая Аллегра! С глупыми надеждами. Как будто хоть один мужчина с принятыми в этом обществе понятиями о чести допустит такое! Боже его упаси, но рано или поздно Грей снова спровоцирует кого-нибудь бросить ему перчатку, чтобы вступить в единоборство со своими демонами и доказать свое мужество всем и каждому.
 Ну вот, он уже надменно вздернул подбородок и пробурчал, окидывая взглядом нового гостя, переступившего порог:
 – Лопни мои глаза, вот еще один французский пес! [3] Ты когда-нибудь видела на мужчине столько тряпок?
 Аллегра остолбенела. Действительно, этот человек не мог не привлечь к себе внимание в обществе, где простота мужского костюма считалась образцом. Кричаще-алый атласный камзол и жилет нового гостя были обильно покрыты серебряным шитьем, а по всей длине белоснежных чулок были вышиты алые розы – вплоть до самых подвязок. На отделку жабо и манжет пошел не один десяток метров самых пышных кружев, а невероятных размеров парик почти закрывал плечи. На перевязи болталась длинная шпага в богато изукрашенных ножнах, но при этом имелась и тросточка. По сравнению с этим человеком Баттерби с дружками казался просто ощипанным цыпленком.
 А он как ни в чем не бывало стоял и озирался с самодовольной улыбкой. И тут Аллегра охнула:
 – Господи Боже! Да это же Чарли!
 – Совершенно верно, – фыркнул Грей. – Похоже, он собрался доказать всем и вся, что намерен восстановить былое величие своего рода. Представляю, какие счета поступят ко мне на следующей неделе.
 – Что это значит?
 – У твоего брата обнаружилась весьма неприятная привычка отказываться платить по счетам. А когда кредиторы уж очень наседают, он небрежно советует им обратиться к своему богатому зятьку.
 – Ох, Грей, как ты посмел такое допустить! Даже ради меня!
 – Аллегра, ему пришлось слишком нелегко, – примирительно погладил ее по щеке Ридли. – Дай ему немного воли. И немного времени, чтобы прийти в себя. Наверное, он уступает тебе в силе духа. И ему труднее преодолеть прошлое.
 А Чарли двинулся к ним все с той же гримасой.
 – Аллегра! Скажи, стоит ли это сборище потраченного на него времени? Мне так не хотелось уходить с маскарада на Маркет-плейс! Вот уж где веселятся от души! Половина лондонских матрон сидят и гадают, удастся ли их дочуркам сохранить целомудрие, – представляешь, каков там бал? – И он возбужденно осмотрел зал с кучками гостей, негромко беседующих в разных углах просторного помещения. – Ну и дохлятина здесь топчется! Глаза бы мои их не видели! Интересно, хоть в карты есть с кем перекинуться?
 – Чарли, разве так необходимо играть в карты? – расстроилась Аллегра.
 – А как по-твоему?! – рявкнул он. – Знаешь, какие у меня аппетиты? Мне никогда не хватает денег! А их нужно ох как немало, Анни, чтобы возместить потерю целых восьми лет! Восемь проклятых лет я не пощупал ни одной шлюхи, не пригубил бокала кларета. Я корчился от голода, вместо того чтобы жрать отбивные! Да, мою жизнь нельзя было назвать приятной. В отличие от твоего мужа, – запальчиво добавил он.
 – Чарли, мой милый. – Она ласково дотронулась до его руки. – Почему бы тебе не вернуться ненадолго в Йоркшир? И постараться обрести душевный покой в том маленьком коттедже, как это сделала я?
 – Ага. Это был неплохой домишко. Глори, безмозглая сука, лопалась от счастья, пока мы там торчали. Но я его продал, – сообщил он, небрежно пожимая плечами.
 – Что? Продал? Но почему? – Аллегра с горечью почувствовала, как что-то безвозвратно ушло из ее жизни: ведь она была по-настоящему счастлива в Витби.
 – Ну, я должен был оплатить карточный долг, – буркнул Чарли, теребя свой нос.
 – Вранье! – негромко возразил Грей. – До меня доходили довольно подробные сведения о том, как ты провел последние две недели. Карты, попойки и прочие дикие выходки. Твой проигрыш не настолько велик, чтобы продавать коттедж. Даже то, что ты спустил на петушиных боях, стоит меньше.
 – Я что, все еще под стражей? – взревел Чарли, бросая на Грея полный ненависти взгляд, от которого у Аллегры душа ушла в пятки. – Ну, так и быть: мне не были нужны деньги. Меня просто тошнило от той проклятой дыры. Меня всегда тошнит от Уикхэмов!
 – Ох, Чарли! – всплеснула руками Аллегра. – Ну когда ты забудешь об Уикхэмах? И о нашем ужасном прошлом? Почему бы тебе не остепениться, не обзавестись семьей?
 – Семьей? – грубо хихикнул Чарли. – Когда у меня и так есть Глори? Ты ведь еще не видела ее, верно? Это имечко как раз ей впору. Она, конечно, глупа и неотесанна. Но смотрится хоть куда. Лицо греческой богини, а тело – покорной рабыни. Чертовски искусная шлюха – у меня такая впервые. Пожалуй, стоит как-нибудь привести ее на чай в Морган-хаус. Чтобы все твои утонченные гости с ног попадали. А?
 – Чарли, если ты будешь грубить, я не стану больше беседовать с тобой, – обиделась Аллегра.
 – Ну и чума с тобой, Анни, – сплюнул он с досады. – Чума забери вас всех. Отправлюсь-ка я лучше в Белсайз: там и игра идет по-крупному, и народишко не дерет друг перед другом нос, как здесь. – И он развернулся и выскочил вон. Грей даже не успел дать волю скопившемуся гневу.
 – И ты по-прежнему веришь, что он исправится? – тоскливо вздохнула Аллегра. – Я все чаще начинаю думать, что мой прежний Чарли давно умер: жизнь выбила из него все доброе и чистое.
 Они еще немного пробыли в зале, останавливаясь поболтать с прежними сослуживцами Грея по армии. На пороге отведенного для картежников кабинета их тепло приветствовал Ричард Холфорд. Они втроем вошли внутрь.
 – Ты еще играешь нынче вечером, Дик? – поинтересовался Грей.
 – Нет, хватит. Ставки для меня слишком высоки. – И он указал на один из столов, за которым сидел сэр Генри Кромптон с двумя джентльменами. – Похоже, Кромптону сегодня везет. Он уже обобрал до нитки человек шесть, а остальных просто распугал. – Как бы в подтверждение его слов два джентльмена с расстроенными лицами бросили на стол карты и покинули поле боя.
 Самодовольно улыбаясь, Кромптон откинулся на спинку кресла и похлопал себя по обширному брюху. Щелчком пальцев он подозвал лакея и велел принести бокал вина, с нарочитой небрежностью сунув ему крупную монету. Тут его взгляд упал на Грея, и в самоуверенной улыбке проскользнула растерянность.
 – А, Ридли, – буркнул он. – Кажется, у вас было что-то такое с моим кузеном, Баттерби.
 – Я вполне удовлетворен, сэр, – отвечал Грей, снимая с рукава невидимую пылинку.
 – Ну да. – И Кромптон издал странный звук – нечто среднее между нервическим смехом и свистом. – Мой кузен до сих пор жалуется, что вы едва не избили его в кровь своей тростью, как какого-нибудь низкородного конюха!
 – И он не ошибается. – В голосе Грея зазвучали стальные ноты. – Я слов на ветер не бросаю.
 – Держу пари, сэр, – красная физиономия Кромптона приобрела багровый оттенок, – что с вами надо держать ухо востро!
 – Ну, коли так… – Грей уверенно опустился в кресло напротив, – не рискнете ли вы перекинуться со мной в карты?
 – Предупреждаю, сэр, я нынче в ударе.
 – Посмотрим.
 – Ради Бога, Грей. – Аллегра нервно хлопнула веером. – Неужели нельзя обойтись без этого? – Действительно, тратить их первый вечер в свете на карты, да еще в обществе мерзавца Кромптона!
 Он посмотрел ей в лицо. Хотя на губах играла беззаботная улыбка, в глазах читалась мрачная решимость.
 – Положись на меня, Аллегра, – мягко промолвил он. – Прогуляйся по залу с Ричардом. Отведай закуски. Обещаю, что не потрачу больше часа!
 С этими словами он вынул из жилетного кармана серебро и выложил горку монет возле одной из четырех свеч, установленных по углам стола. Тотчас же рядом возник лакей и предложил Ридли две нераспечатанные колоды карт.
 – Ну что, Кромптон, – небрежно продолжил он. – Начнем по маленькой? Скажем, пять тысяч фунтов на круг?
 Кромптон хрипло охнул, но все же кивнул в знак согласия. Возле стола уже собралась группка зрителей, чувствовавших свежую кровь. Ричард решительно повлек Аллегру прочь:
 – Идемте. Они еще не начали, а вы уже белее полотна. Я знаю, как играет Грей. Прежде всего ему нужно сосредоточиться. А не следить за женой, которая вот-вот упадет в обморок.
 Она была вынуждена согласиться и с неохотой последовала за Холфордом. В углу главного зала как раз освободился столик, и они попросили подать им чай. Не спеша попивая ароматный напиток, друзья болтали о пустяках и потешались над ужимками одного из хозяйских спаниелей, игравшего бахромой от тяжелой портьеры. Но вот Аллегра вздохнула:
 – Как жаль, что с нами нет Долли. Мне так хорошо с ней, Ричард.
 – Зато ей самой не очень-то сладко, – помрачнел тот. – Даже если удается вытащить ее на такой чудесный бал, как сегодня. – И он машинально почесал ухо, при крытое коротким седым париком. – Мою сестру словно заколдовали. То она счастлива, как дитя, а уже в следующую минуту может впасть в полное отчаяние, вздыхать и жаловаться. Я от души надеялся, что она выйдет замуж снова. Негоже женщине оставаться одной. И мне казалось, что она хочет того же, особенно после всех этих намеков и перешептываний по поводу Бриггса. Но коль скоро она придает его мнению решающее значение, ей не видать второго мужа как своих ушей.
 Аллегра заколебалась. Ведь тайна принадлежала не ей, а Долли. Но было так больно видеть отчаяние на лице лучшей подруги!
 – Что бы ни послужило причиной столь подавленного настроения, я уверена, что время вылечит ее. – Ну вот, достаточно обтекаемый ответ. Пусть Долли сама открывает брату свои чувства, если пожелает. А Ричард достал из жилетного кармана часы:
 – Не пора ли нам проведать Грея?
 В тесном кабинете давно никого не осталось, кроме двух игроков: даже зрителям прискучило однообразие игры, и он предпочли наслаждаться ужином.
 Грей выглядел таким же хладнокровным и собранным, каким был час назад. Но Кромптон изменился до неузнаваемости. Его огромный парик съехал набок, обнажая бритый череп, жилет был расстегнут, как будто ему не хватало во духа, а с багровой физиономии не сходила горестная гримаса. Наваленная горой куча расписок перед Греем красноречиво говорила о грандиозном проигрыше.
 – Еще валет, и ваша карта бита, сэр, – с улыбкой промолвил Ридли. Кромптон застонал и принялся вытирать пот со лба огромным шелковым платком.
 – Все, хватит… Вы до нитки обобрали меня, сэр. Надеюсь, вы как истинный джентльмен не станете предъявлять эти расписки моему банкиру, прежде чем я сам с вами не рассчитаюсь!
 Грей вальяжно развалился в кресле и свел вместе кончики длинных сильных пальцев:
 – А что, если я предоставлю вам возможность отыграться, сэр?
 – Отыграться?
 – Насколько я понимаю, здесь расписок на тридцать шесть тысяч фунтов. Предлагаю каждому выбрать по одной карте. Двойная ставка – или ничего. У кого карта старше – выигрывает. Согласны?
 – Это же целая прорва денег, сэр, – пробурчал Кромптон, задумчиво грызя ноготь и глядя на пламя свечи.
 – Полноте, сэр! – рассмеялся Грей. – Ведь вы игрок! Подумайте о ставке. Сто тридцать тысяч фунтов могут стать вашими. За одну-единственную карту.
 Кромптон поколебался, но все же согласился. Вытащил шиллинг и кивнул лакею.
 – Только теперь колоду покупаю я, – буркнул толстяк.
 – Как вам угодно, – согласился Грей и поманил рукой Аллегру: – Идите ко мне, мадам, вы принесете удачу!
 Она поспешила приблизиться и положила руку ему на плечо, стараясь вложить в улыбку побольше любви и уверенности. Но ее сердечко ныло от страха. Ставка и в самом деле была непомерно высока. Неизвестно, сможет ли Грей собрать сразу столько денег в случае проигрыша. И что его толкало на такие безрассудства? Но вот Кромптон распечатал колоду и выложил на стол:
 – Вы первый, сэр.
 Ридли твердой рукой вытащил карту и открыл: дама червей. Да еще мило улыбнулся, глянув ей в лицо:
 – Ну вот, я же говорил.
 Кромптон крякнул и потянулся к колоде. Его пальцы шарили в ней, как жирные черви. Но вот наконец он выбрал карту, вытащил ее и прижал к себе. Не сразу ему хватило духа взглянуть, что же попалось. А когда взглянул – ахнул и швырнул карту на стол рубашкой вверх.
 – Будьте вы прокляты, сэр… – вырвалось у него. Немного погодя он глянул на Грея. На оплывшей физиономии не осталось ни кровинки: – Лорд Ридли, если бы мы могли решить наш спор по-джентльменски…
 – Но я не джентльмен, лорд Генри, – холодно отчеканил Грей. – Я – трус из Бэньярд-Холла. Помните? – И он приказал услужливому лакею: – Подай сюда перо и бумагу. Сэр Генри будет писать долговое обязательство.
 Кромптон залопотал, глотая в спешке слова и брызжа слюной:
 – Покорнейше прошу простить меня за те глупые слова, ваша милость! И за сцену в Ладлоу! И за неловкость, и неуважение, выказанное мной вашей леди. Ведь я человек простой. Не губите меня!
 Грей медленно улыбнулся. Аллегре он внезапно напомнил водяную змею в Каролине перед решительным броском.
 – Безусловно, я и об этом подумал. Но все же предпочту проявить снисхождение. – И Ридли кивнул на прежние расписки: – Пожалуй, пока хватит и этого. В качестве свадебного подарка моей супруге.
 – Премного благодарен, сэр, – выпалил Кромптон, тряся жирными щеками.
 – Погодите, – предостерегающе взмахнул пальцем Грей. – Мне понадобится еще кое-что.
 – Только назовите это, сэр, – жалко улыбнулся Кромптон.
 – Лес Бэньярдов, что примыкает к моему поместью.
 – Да вы сошли с ума, сэр! – вскочил на ноги Кромптон. – Я уже заложил там новый особняк!
 – Что ж, придется сровнять его с землей, – презрительно повел бровью Грей.
 – Черт возьми, я не позволю… – Снова побагровев от ярости, толстяк плевался словами: – Я не позволю меня шантажировать! Да лучше занять денег под любые проценты, чтобы выплатить ваши проклятые долги! А землю я не отдам! Она приносит доход! Мой друг, лорд Эллсмер, упокой Господи его душу, продал мне этот лес за год до смерти!
 – А вот и нет, – вкрадчиво возразил Грей, качая головой. – Он подарил его, насколько мне известно. Или вы и в этом не смеете признаваться, Тибериус? Не под этим ли именем знал вас Эллсмер, когда читал ваши тайные послания?
 – Ч-что? – Кромптон без сил плюхнулся обратно в кресло. – У вас… у вас нет доказательств.
 – Увы, Джон Уикхэм оказался крайне беспечен. Он не уничтожил ваши письма и вместе с ними оставил еще кое-какие свидетельства своему сыну, Томасу. Кстати, кроме этого, у меня имеется посмертное признание самого Тома. Пожалуй, если эти бумаги показать Уолполу…
 – Но я понятия не имел о гнусном заговоре Эллсмера до тех пор, пока никого из Бэньярдов не осталось в живых! – чуть не плакал Кромптон. – И я не обязан отвечать за то, что случилось!
 – Но вы же видите: моя жена жива и здорова, и она не будет возражать против фамильного леса в качестве возмещения!
 – Да-да, конечно, – тарахтел Кромптон, – но письма Эллсмера…
 – Я оставлю их у себя. Но даю слово, что уничтожу их в тот же миг, как получу бумаги на владение лесом. Завтра с утра вас навестит мой секретарь. Ну, а теперь что касается этих бумажек. – Он небрежно махнул на громоздившиеся на столе расписки. – Леди Ридли, моя супруга, не прихватила достаточно большого ридикюля, чтобы поместилось все. Снимите-ка свой парик!
 – Черт побери, сэр, это уж слишком!
 – Ваш парик, Тибериус! – грозно ощерился Грей. И с язвительным хохотом добавил: – Теперь видите, какое грязное дело этот шантаж? Даже если шантажировать того, кого зовешь другом!
 Кромптон сорвал с головы парик и швырнул его на стол. Его бритая макушка блестела от пота и была столь же багровой, как и лицо. Сопровождаемый хихиканьем гостей, которые как раз возвращались из столовой, он помчался к дверям. На пороге толстяк обернулся и помахал кулаком:
 – Наглый безмозглый выскочка! Мерзавец без души и сердца! Жена наставила тебе рога с Осборном, а ты и ухом не повел! Чтоб она всегда снилась тебе в кошмарах!
 Грей взревел и рванулся следом, но Ричард удержал его:
 – Черт возьми, Грей, пусть его проваливает! Лучше вспомни, что ты здесь с женой. Она еле на ногах стоит от усталости!
 Аллегра, вся дрожа, бессильно прислонилась к столу. Это оказалось выше ее сил – следить за поединком Кромптона и Ридли, разрываясь между гордостью и страхом, что толстяк обнажит шпагу. Она прошептала:
 – Пожалуйста. Отвези меня домой.
 Ридли глубоко, прерывисто вздохнул и обнял Аллегру за талию. Но пока Ричард собирал расписки в парик, он уже успокоился и даже смущенно улыбнулся:
 – Как глупо с моей стороны – позволить Кромптону говорить такое. Я ведь давно подозревал Осборна и Руфь. А недавно снова восстановил в памяти нашу с ней жизнь. И все подозрительные моменты, в которых непременно участвовал Осборн. Почему-то мне показалось, что если заставить Кромптона заявить это во всеуслышание, больше не удастся скрывать правду от самого себя. – Грей снова вздохнул: – Идем, моя милая Аллегра. Пора домой, в постель.
 Ричард, улыбаясь, протянул другу набитый расписками парик:
 – Я не видел такого представления с тех пор, как ты заставил вице-короля Бенгалии уступить тебе своего призового жеребца! Господь свидетель, я жалею, что этого не видит Питер! – И он хлопнул Грея по спине: – Ну а теперь вези домой свою супругу. Увидимся завтра.
 Чтобы добраться по темным улицам до дома, пришлось пустить впереди кареты слугу с факелом. Аллегра не переставала восхищаться достоинствами сидевшего рядом с ней мужчины. Он восстановил доброе имя Бэньярдов, заставил мерзавца Кромптона заплатить за свои происки, восстановил фамильное имение. И все это не повышая голоса, не прибегая к насилию и оружию.
 – Лорд Ридли, – прошептала она, ласково пожимая ему руку, – ты самый храбрый и щедрый человек на свете!
 – Вы сильно устали, леди Ридли? – с улыбкой спросил он.
 – Устала, но не настолько.
 – Отлично. – И он нежно поцеловал Аллегру. А потом еще раз уже не просто нежно. К тому времени, как карета подкатила к крыльцу Морган-хауса, оба сгорали от страсти. И когда оказалось, что в холле с пачкой бумаг их поджидает Бриггс, Грей не сдержал горестного стона:
 – Ну почему в этом проклятом городе почта работает и днем, и ночью? Что там еще, Бриггс? Нельзя было подождать до утра?
 – Нет, – ответила за слугу Аллегра, всмотревшись в его лицо. – Он трясется как осиновый лист. Что случилось, мистер Бриггс?
 – Это всего лишь… Дальний родственник, кузен. Насколько я понял, сын сестры моего дедушки. Он недавно скончался.
 – Ах, какая жалость, – отозвалась Аллегра. – Он был вам дорог?
 – Я его даже не знал. Но… он оставил мне кое-какие деньги. Проценты от капитала. И поместье в Шотландии. – Управляющий уставился на них в растерянности.
 – Да ведь это же чудесно! – воскликнула она. – И сколько он вам завещал?
 – Он завещал триста фунтов годовых моему старшему брату.
 У Аллегры упало сердце. На триста фунтов в год можно было разве что не помереть с голоду. А поскольку Бриггс – младший брат, на его долю придется еще меньше: на свадьбу не хватит.
 – Ну а вам?
 – Две… – Он поперхнулся и продолжил: – Две тысячи. Годовых! По словам адвоката, кузен решил, что Артур и так имеет немало, а значит, основную долю наследства будет справедливо оставить мне.
 – Ох, мистер Бриггс! – Позабыв о приличиях, Аллегра кинулась ему на шею, обливаясь слезами от радости.
 – Миледи, как можно! – пыхтел он, вырываясь.
 – И из-за этого проклятого письма нам с леди Ридли до сих пор не дают лечь спать? – взревел Грей. Бриггс рассыпался в извинениях, но Ридли прервал его на полуслове: – Наверное, ты захочешь, чтобы я разрешил устроить торжество по поводу свадьбы в Морган-хаусе? Ну что ж, чем скорее, тем лучше. Постарайся успеть к Рождеству. Или в первый день святок.
 – С-свадьбы? – пискнул Бриггс. Никогда Аллегра не видела его столь счастливым. И юным.
 – Ну, наверное, ты еще спросишь согласия у Долли.
 – Да-да… Конечно. Я…
 – Насколько я знаю, Долли ложится спать очень поздно.
 – И вы позволите незамедлительно навестить ее, сэр? – Казалось, Бриггс вот-вот лопнет от избытка чувств.
 – Безусловно.
 – И не будете возражать?
 – Ах ты чертов болван! – Грей не выдержал и расплылся в улыбке. – Мне что, отвести тебя к Холфордам за руку?




 Глава 22


 – Мистер и миссис Джонатан Бриггс, эсквайр! Ну разве не чудесно звучит? – Голубые глаза Долли лучились счастьем.
 – Звучит так, как положено, – согласилась Аллегра, плотнее запахнув на подруге плащ: за дверью дышал холодом суровый декабрьский день.
 – Спасибо тебе и за праздничный обед, и за прекрасный день, и за то, что была подружкой невесты, и… – тараторила Долли, крепко прижав Аллегру к груди.
 – Ступай лучше к молодому мужу, – засмеялась Аллегра. – Он уже заждался в карете. Вы будете жить в доме на Блумсбери-сквер?
 – Неделю или две. А потом Джонатан хотел бы навестить своего брата, сэра Артура. Нам обоим так жаль, что он заболел и не смог приехать на свадьбу! – Она расцеловала Аллегру в обе щеки и поспешила к экипажу.
 Аллегра вздохнула и прислонилась к мраморной колонне в холле Морган-хауса. День и впрямь удался на славу: скромная церемония под торжественными сводами собора Святого Павла – причем невеста с трудом вела себя чинно из-за переполнявшей ее радости, а жених, не менее счастливый, ужасно смешно пытался напустить на себя серьезный вид и, наверное, щипал себя втихомолку, чтобы убедиться, что это не сон. Морган-хаус сиял праздничными огнями, вышколенные слуги щеголяли синими с алым ливреями Морганов, а повара просто превзошли самих себя. Грей, неотразимый в алой ленте и со звездой ордена Бани, самым торжественным образом открыл праздник, подняв бокал в честь новобрачных.
 – Желаю вам обрести то же благословенное счастье, что снизошло и на нас, – обратился он к жениху с невестой, и сердце Аллегры запело от любви.
 – Грустим в одиночестве? Когда в доме полно гостей?
 Она улыбнулась в ответ на голос Грея, подошедшего сзади.
 – Позволь мне передохнуть хотя бы минутку, любимый. Долли выглядит просто ослепительно, правда?
 – Совсем как ты.
 Аллегра не без удовольствия окинула взглядом свою накидку бледно-голубого шелка, расшитую бриллиантами.
 – Грей, все-таки она чересчур экстравагантна. Даже для Рождества.
 – Я хочу вернуть тебе все, чего ты лишилась, – заверил он, обнимая и целуя Аллегру. – Все, что отобрала у тебя злая судьба.
 Она вздохнула. Несмотря на радостный день, в сердце оставалась незаживающая рана, которую разбередили эти слова.
 – Я бы хотела, чтобы с нами был Чарли.
 – Потерпи, моя милая. В твоем брате все еще слишком много гнева. И нам остается только ждать, пока он иссякнет. Может быть, если у него будет какое-нибудь занятие или положение при дворе… – Он задумался, уставившись в расписной потолок. – Гиффорд отлично умеет все устраивать.
 «Гиффорд отлично умеет все устраивать». Аллегра остолбенела от внезапной догадки. Эта мысль давно не давала ей покоя.
 – Это сделал ты! Ты и Гиффорд! Этого… этого кузена, о котором мистер Бриггс не имел ни малейшего понятия. Которому сбрендило оставить наследство не старшему брату, а младшему. Воистину странная причуда. Если только это не вы с Гиффордом.
 – Глупости, – пожал плечами Грей. – У каждого из нас найдется целая куча всяких незнакомых дальних родственников, если поискать.
 – Которые только и делают, что оставляют наследство незнакомцу, с которым ни разу не встречались? Ведь это ты придумал, не так ли, Грей?
 – Не болтай ерунду. – Однако Ридли явно был чем-то смущен. Он без нужды откашлялся и поправил кружевное жабо. – С какой стати я должен вот так швыряться деньгами?
 – Но ты же готов был проиграть целое состояние Кромптону!
 – Это совершенно иное дело. Я бы стал снова и снова ставить на кон, пока не отыграл бы все обратно.
 Но Аллегра упрямо тряхнула головой. Она и сама дивилась, что не заметила всего этого раньше.
 – Это ты – тот неизвестный кузен, Грей. И не отрицай.
 – Я буду отрицать это даже на смертном одре!
 – Я так люблю тебя, Грей Ридли! – воскликнула она, обвивая руками его шею. – Ты настоящий ангел, и именно так тебя зовут в богадельне.
 – Подумаешь, – с напускной грубостью выпалил он. – Мне все равно некуда девать деньги. Того, что я имею, не истратить и за сотни лет!
 – Какая же я счастливая, что повстречала тебя! – От благодарности и любви глаза Аллегры наполнились слезами.
 – Ха! Насколько я помню, ты тогда меня чуть не убила.
 – А ты собрался выпороть меня, негодяй! – вскричала она, уперев руки в бока.
 – Вот интересно, что бы случилось, если я бы все-таки спустил с тебя штаны в тот день? – промурлыкал Грей, привлекая упрямицу к себе и похлопывая ее пониже спины. Однако это было ошибкой: в следующий миг он прижал ее еще сильнее, а его движения стали более настойчивыми и интимными. Аллегре стоило немалого труда сдержаться.
 – Ты до сих пор только об этом и думаешь, разбойник! Но я чуть не откусила тебе язык за то, что ты попытался лезть ко мне с поцелуями! Помнишь? И как по-твоему, что бы случилось, если бы вместо поцелуев ты осмелился на нечто большее?
 – Предлагаешь выяснить это немедленно? – Не выпуская ее из объятий, он припал губами к ложбинке между грудей.
 – Ради Бога, Грей. – Она попыталась вырваться, но довольно вяло. – Гости же ждут.
 – Я бы с удовольствием отправил их всех по домам, а тебя отнес в спальню. – Его слова прозвучали невнятно.
 – Скорее бы уж вернуться в мою буфетную в Бэньярд-Холле, – хихикнула она. – Там бы я запросто составила для тебя отворотное зелье. Ну, веди себя прилично. – Позволив Грею последний поцелуй, она взяла его за руку и повела к гостям.
 Большинство из них собралось уезжать следом за молодыми. Аллегра распорядилась, чтобы дворецкий пригласил оставшихся человек двадцать перейти в меньшую гостиную, и отдала приказ накрывать легкий поздний ужин.
 Эта гостиная в Морган-хаусе нравилась ей больше всего: обставленная удобно и со вкусом, она была очень уютной. Над камином висел портрет короля Георга Первого, который его величество пожаловал Грею по случаю посвящения его в рыцари за отвагу на поле брани. И пригласить сюда припозднившихся гостей казалось вполне уместным. Почти все джентльмены были старинными друзьями хозяина дома. Уговорили остаться и Ричарда Холфорда. Аллегра с радостью видела, что былая дружба стала крепче прежнего после того, как Грею удалось победить свою слабость.
 В сумерках, когда гости уже пили чай, подошел лакей и шепнул Аллегре на ухо:
 – Миледи, прибыли сэр Чарльз и леди Бэньярд.
 Не успела она прийти в себя от удивления, как в комнату небрежной походкой вошел Чарли. Его наряд был еще более вычурным и кричащим, чем в Барлингтон-хаусе: камзол и жилет сплошь покрывала вышивка, золотая мишура свисала отовсюду, где только можно было ее прицепить. Под мышкой он зажал шляпу с пышными перьями и шпагу с сиявшей самоцветами рукоятью.
 – Анни, – провозгласил он и с ухмылкой окинул взглядом удивленных гостей, неприкрыто наслаждаясь столь многочисленной аудиторией. – Мне так жаль, что я пропустил венчание твоих друзей. Но я был занят на собственном венчании. В церкви Святой Марии.
 Аллегра сердито прикусила губу. Эта церковь, старая и полуразрушенная, находилась на окраине и обычно служила для заключения тайных браков. Что заставило Чарли выбрать это место? И с кем, хотела бы она знать? Однако ей не пришлось гадать долго. Чарли указал на темную фигуру в дверях:
 – Поди сюда, женушка. Позволь честной компании воздать должное леди Глориане Бэньярд!
 Женщина, нерешительно шагнувшая в комнату, поразила Аллегру редкостной красотой. Маленький кружевной чепец не мог скрыть упрямые рыжие завитки, обрамлявшие лицо. Оно казалось фарфоровым из-за гладкой, едва тронутой румянцем нежной кожи. Точеные правильные черты лица ошеломляли и приковывали взгляд. А огромные блестящие глаза удивительно зеленого цвета напоминали два изумруда, влажные от росы. При этом она выглядела здоровой и сильной: не томный, изнеженный бутон, но яркий, полный жизненной энергии цветок. Аллегре подумалось, что в жилах этой красавицы должна течь кровь цыган – этого дикого и загадочного племени.
 Однако чистоту ее щек оскверняли два ярко-красных пятна, а вызывающе алые губы имели какую-то невероятную, противоестественную форму. Вульгарный грим довершало множество мушек на лице, огромные серьги, ожерелье и целые связки колец и браслетов. Платье, стоившее целое состояние, также бросалось в глаза: алый яркий шелк вряд ли подходил невесте. Более того, вырез платья был чересчур глубок, и выпиравшие из него пышные груди не прикрывал ни платок, ни хотя бы клочок кружев. А вышитый атласный передник только подчеркивал тот факт, что невеста была на сносях.
 Сидевшие за столом замерли, слишком удивленные и смущенные этой скандальной сценой, чтобы обмениваться мнениями. Мертвую тишину нарушил хохот Чарли. Аллегре с первой же минуты стало ясно, что ее брат изрядно пьян. Глаза его странно блестели, а язык заплетался.
 – Удивляешься, Анни? Мне пришлось водить рукой этой сучки, чтобы подписать контракт. Не умеет ни читать, ни писать. Но какова красотка, а? – Он обратился к Грею, и в его темных глазах зажглось некое потаенное чувство. – Верно, мой дорогой зятек?
 – Почему ты не отвез свою жену домой, Чарли? – холодно спросил Грей.
 – Ну уж нет! Сначала пусть все в этой комнате встанут и поклонятся моей супруге. – И он хихикнул. – Глориана. Я даже и не знал, что ее так зовут, пока не сказали викарию. – И он с грозной гримасой обернулся к женщине: – Черт побери, Глори, да иди же сюда! Чего ты мнешься?
 На лице Глорианы Аллегра читала смятение и страх, а еще желание убраться поскорее отсюда, где ей не, место. Однако женщина, не опуская головы, довольно решительно приблизилась к Чарли.
 Кто-то из гостей не сдержался и фыркнул. Грей тотчас нахмурился и шагнул навстречу Глориане, протягивая руку. Та замялась, не зная, что делать. Грей уверенно взял ее под руку и промолвил:
 – Позвольте, леди Бэньярд, представить вас компании: моя жена, леди Ридли.
 – Глориана. – Аллегра тепло улыбнулась и пожала ей руки, стараясь хоть немного ободрить бедняжку. – Дорогая сестра. Добро пожаловать в Морган-хаус.
 – Ну, Глори, вряд ли тебя прежде кто-то рисковал назвать сестрой, – чуть не лопнул от хохота Чарли. – По большей части бабы звали тебя стервой. Что, Анни, я не рассказывал тебе, где откопал эту сучку?
 – Чарли, не надо. – Глориана осмотрелась, как загнанный зверь. – Не стоит так себя вести.
 – Вот, не успели обручиться, а она уже корчит из себя занудную супругу, – осклабился Чарли. – А ну, заткнись, пока я сам тебя не заткнул!
 – Ради Бога, Чарли! – воскликнула Аллегра. – Разве так разговаривают с женой?
 – Он вовсе ничего мне не сделает, нет! – Глориана отчаянно затрясла головой. – Сердце-то у него доброе!
 – Ну да, и по доброте душевной я никогда не ленюсь выдрать тебя для твоей же пользы! – зашелся хохотом ее муж. – Не так ли, девка? Ну а теперь, Анни, позволь поведать тебе, где я впервые встретился с Глори. Ты бывала в театре на площади у таверны Линкольна?
 Аллегра торопливо кивнула, лишь бы не перечить брату, пока не придумает способ удалить его отсюда. Она тревожно переглянулась с Греем. Было ясно, что он сердит не меньше, однако не хочет унижать Чарли в его теперешнем состоянии.
 – Да, – промолвила она, – на прошлой неделе мы смотрели там чудесную пьесу.
 – Наверное, тебе невдомек, что в задней части театра частенько бывают представления иного рода. Они помогают скоротать время до спектакля тем зрителям, которые явятся слишком рано. Поединки гладиаторов, – пояснил он. – Совсем как в Древнем Риме. До пояса нагие. Они лупят друг друга дубинками и деревянными саблями, пока не появится первая кровь. Крайне забавное зрелище. И к тому же выгодное, если поставить на того, кто победит. – И он с ухмылкой потрепал Глориану по подбородку. – А бои между женщинами забавнее всего. И сколько раз я ни болел за Глори, она не получила ни царапины. Черт побери, вот это боец!
 Грей еле слышно выругался, а Глориана поникла.
 – Ну а теперь, сэр, вам пора уходить, – твердо сказал Грей.
 Чарли, злобно щурясь, схватился за шпагу.
 – Чарли, мой дорогой, – Аллегра торопливо встала между мужчинами, – умоляю тебя, поезжай домой.
 – Нет. Я приехал отпраздновать свою свадьбу! – И он похлопал Глориану по круглому животу. – И мое предстоящее отцовство. Да, да, именно мое, – грозно уставился он на одного из гостей, который с трудом сдерживал хохот. – Как только я заприметил эту шлюху, то позаботился о том, чтобы она и думать не смела подзаработать на стороне!
 – Вы запирали ее? – брезгливо уточнил Грей.
 – Ну уж нет. Просто бил всякий раз, как она засматривалась на другого.
 Аллегра охнула. Наверняка Глориану эта сцена унижала не меньше, чем ее. Ничем не оправданная грубость Чарли, его постыдная откровенность, его оскорбления и измывательства над женщиной, которую он называл своей женой…
 И тут ей стало ясно, что от брата так просто не отделаться. Все еще полный злобы и жажды мести всем и каждому, Чарли ни за что не уберется отсюда, пока не сыграет свой спектакль до конца. Она выразительно глянула на Грея, надеясь найти помощь и поддержку:
 – Идемте, сударь. Помогите мне представить лорда и леди Бэньярд гостям.
 Все сошло на удивление гладко. Большинство гостей сочувствовали их неловкому положению и старались вести себя вежливо. Кажется, это несколько утешило Чарли: он даже начал улыбаться и обменялся какими-то пустяковыми фразами кое с кем из джентльменов. А когда Ричард Холфорд церемонно поклонился ее брату и предложил вместе посетить их клуб на будущей неделе, Аллегра с облегчением перевела дух. Возможно, вечер не будет испорчен безнадежно. Чарли слегка протрезвел и, возможно, прекратит свои выходки, а Глориана, растерянная и подавленная, выказывала явные признаки усталости. Вряд ли они останутся даже на ужин.
 Но вдруг Ричард внимательно всмотрелся в Глориану и сосредоточенно сдвинул брови:
 – Тысяча извинений, мадам, но на вашем ожерелье очень необычная подвеска.
 Женщина испуганно прижала руку к груди: действительно, на ожерелье из крупного жемчуга имелась брошь – огромный, загадочно блестевший опал, обрамленный изумрудами.
 – Это Чарли мне ее дал.
 – Сказать по чести, прежде я уже видел точно такую же. Мой близкий друг, сэр Джоселин Мидлтон, специально заказал ее для жены в качестве свадебного подарка. По своему собственному рисунку. И было оговорено, что больше таких брошей сделано не будет.
 – Ну, значит, ювелир его надул! – засмеялся Чарли. – Потому как вы сами видите ее близнеца!
 – Позвольте поинтересоваться, где вы взяли ее, сэр Чарльз? – все так же озабоченно спросил Ричард.
 – Купил.
 – И где же?
 – А вам-то что? – как-то странно взглянул на него Чарли.
 – Прошлым летом на оксфордском тракте на Мидлтона с женой напал грабитель в маске с целой бандой приспешников. И среди прочего был похищен и этот опал.
 – Ах вот оно как! – с притворным удивлением воскликнул Чарли, теребя кончик носа.
 Аллегра встревожилась. Она с детства помнила, что Чарли теребит свой нос, если растерян или загнан в угол. И она спросила:
 – Что именно, Чарли?
 – Дело в том, – заговорил Чарли, не оставляя нос в покое, – что эту проклятую штуку я купил в лавке потерянных вещей Джонатана Уайлда, а он давно слывет скупщиком краденого. За этой брошью якобы никто не явился в течение года. Ну, я ее и купил.
 – За ней никто не явился, – вскричал Ричард, – потому что история семьи Мидлтон оказалась более чем печальной! Тот грабитель величал себя лордом Шершнем. И никогда земля не носила большего негодяя, чем он! После того как бандит обобрал дочиста своих жертв, он хладнокровно прикончил лорда Мидлтона, а потом жесточайшим образом надругался над его супругой. – И Ричард, поклонился Аллегре: – Извините мою вынужденную грубость.
 – Ах, как грустно, – покачал головой Чарли. – Придется запретить Глори надевать эту чертову брошь.
 – Это еще печальнее, нежели вы можете себе представить. Леди Мидлтон так и не оправилась от потрясения. И через пару месяцев скончалась, приняв огромную дозу опия.
 – Но это же ужасно! – вырвалось у Аллегры. – И что, этого лорда Шершня так и не поймали?
 – Никто не видел его без маски, – пожал плечами Ричард. – Но помнится, леди Мидлтон рассказывала мне: когда он набросился на нее, она укусила мерзавца за руку, и ему пришлось снять перчатку, чтобы перевязать рану. На руке не хватало мизинца. Это все, что осталось у нее в памяти от той ужасной ночи. Ее кучер также видел руку негодяя и может все подтвердить.
 – Боже милостивый! – выдохнул Грей.
 Аллегра побледнела как полотно. Это не мог быть Чарли. Не мог! Но с другой стороны, разве она знает теперешнего Чарли, того человека, в которого превратился ее брат с тех давних, полузабытых дней в Бэньярд-Холле?
 Ричард обвел глазами всех присутствующих и упрямо прищурился:
 – Мидлтон был моим лучшим другом. Окажите любезность, сэр Чарльз, покажите мне ваши руки!
 Чарли отшатнулся и засунул руки поглубже в карманы, приняв вид оскорбленной невинности:
 – Никогда, сэр. Как не останусь я больше в этой компании, где меня подвергают незаслуженным оскорблениям! Идем, Глори. – И они направились к двери.
 Но Ричард, упрямо выпятив подбородок, загородил ему путь:
 – Прошу прощения, сэр, но я вынужден настаивать, пока не сочту себя удовлетворенным. Можете не сомневаться, что я готов на все, чтобы получить доказательства вашей невиновности. Или виновности. Все, что требуется, – послать за кучером. После смерти леди Мидлтон я взял его к себе на службу. И он ждет в карете у крыльца.
 Оказавшись припертым к стенке, Чарли дико взглянул на Аллегру:
 – Не проклинай меня, Анни! У меня не было выбора. Меня загнали в угол!
 Из ее глаз лились ручьем слезы. Слезы жалости. И сочувствия. Разве она сама не была готова пойти на убийство недавно?
 – Мой милый, я все понимаю…
 – Черт бы тебя побрал, Чарли! – Глориана с отвращением сорвала ожерелье и швырнула его на пол. – Ты ж клялся и божился, что ни разу не пришил никого из благородных!
 Грей крепко взял Чарли за локоть и обвел глазами гостей. Судя по всему, на их перепалку никто не обратил внимания.
 – Идем. – Он мягко повел Чарли к выходу. – Нечего устраивать здесь спектакль. Мой человек, Гиффорд, найдет адвоката. Такого, чтоб были связи при дворе. Не сомневаюсь, что могу на тебя положиться, Чарли.
 – Нет! – Возле самой двери Чарли отпихнул Грея к большому инкрустированному мрамором столу и выхватил шпагу. Ричард, чертыхаясь, рванулся к ним, вынимая свой клинок, а многие гости испуганно повскакали с мест. Но Чарли уже приставил острие шпаги к горлу Грея и зычно крикнул:
 – А ну, всем стоять! Не то я его прикончу! – Это заставило прирасти к полу и Ричарда, и нескольких слуг, кинувшихся было на помощь хозяину.
 – Ох, Чарли, только не это! – взмолилась Аллегра.
 – Ну отчего же, Анни? Знаешь, что меня теперь ждет? В самом лучшем случае – новая ссылка и рабство. А скорее всего за подвиги лорда Шершня меня мигом отправят в Тайберн! [4] Теперь ты узнаешь, какая слава обо мне идет! Да я и оглянуться не успею, как буду болтаться на виселице! Нет уж, благодарю покорно. И предпочитаю избрать свой собственный путь! – Он мрачно расхохотался и ткнул Грея шпагой. – Но если мой богатенький зятек захочет меня остановить – пусть дерется за такую честь!
 – Ты рехнулся, Бэньярд! – рявкнул Грей. Прижатый спиной к массивному столу, со шпагой, приставленной к горлу, он был совершенно беспомощен и невероятно взбешен.
 – Вовсе нет! – осклабился Чарли. – Честно говоря, у меня давно чешутся руки схватиться с тобой, Ридли! Я много чего слышал про твою трусость на поле чести. Об этом сплетничает весь Лондон. И на прощание я бы хотел унести с собой хоть одно забавное воспоминание. – Он повелительно кивнул Аллегре: – Анни, ну-ка возьми у Холфорда шпагу и положи на стол перед… перед трусом из Бэньярд-Холла – так, что ли? Ведь тебя теперь так величают, Ридли? Вот и мне захотелось полюбоваться, как ты будешь ползать на коленях и обделаешься со страху!
 – Ваш вызов готов принять я, сэр, – поспешно заявил Ричард и вытащил шпагу.
 – Черта с два! – окрысился Чарльз. – Только дернись, и Ридли конец! Анни, шпагу!
 Дрожащая Аллегра взяла у Холфорда шпагу и положила на стол возле Грея. Она не осмеливалась заглянуть ему в глаза: а вдруг в их глубине уже полощется все тот же животный ужас? Повинуясь лающей команде Чарли, она отскочила подальше от мужа.
 – Ну, Ридли, бери шпагу. – Грей отрицательно качнул головой. – Бери, не то хуже будет! – И Чарли подкрепил свою угрозу быстрым колющим движением, отчего по шее у Грея потекла алая струйка. – Говорят, ты с перепугу даже слезу пускал. И ползал на карачках, как старый пропойца! Верно? – Он снова сделал выпад, и на плече у Грея расползлось кровавое пятно. – Я при всех назову тебя трусом. Жалким, ничтожным трусом! Будешь со мной драться? – И Чарли вонзил шпагу в ногу противника. От резкой боли в икре Грей невольно выругался.
 Аллегра охнула от ужаса. Как долго еще выдержит Грей эти наскоки?
 – Чарли, умоляю!
 – Зачем ты все это затеял? – спросил Грей, вытирая пот со лба.
 – Ты спишь в моем доме, – со звериной яростью прошипел Чарли. – Ты спутался с моей сестрой и вообразил, будто теперь имеешь полное право на Бэньярд-Холл! – И он снова сделал выпад.
 Грей заслонился рукой и чертыхнулся, когда острие шпаги распороло кожу на запястье.
 – Боже милостивый! – вырвалось у Аллегры, которая только теперь разгадала истинное намерение своего брата. Каким-то невероятным образом в его воображении Грей Ридли сделался символом всех несчастий и несправедливостей, что свалились на Чарли, а значит, и объектом непримиримой ненависти пополам с черной завистью. Скопившиеся за годы скитаний обвинения в адрес всего света были возложены на одного-единственного человека – Грея Ридли. Сердце Аллегры разрывалось между мужем и братом, ей оставалось только молиться. – Защищайся, Грей! – воскликнула она. – Чарли собрался тебя убить!
 Грей как во сне поднял на нее глаза. К прежнему страху примешалось некое новое чувство. Неуверенность. И Аллегра тут же вспомнила, что некогда Грей убил дорогого для его Руфи человека. И чуть не сошел с ума от ощущения вины. Ей снова захотелось обнять Ридли, прижать к себе, чтобы утешить. Но вместо этого она как можно решительнее вытерла слезы и изобразила храбрую улыбку.
 – Сделай это ради меня, Грей, – прошептала она. – И ради себя. И что бы ни случилось – я люблю тебя!
 Он машинально провел рукой по губам. Аллегра подумала, что сейчас он, наверное, вспомнил про джин. Но вот Грей набрал побольше воздуха в грудь и взял со стола шпагу.
 – Чарли, я тебя умоляю, – прерывистым от рыданий голосом продолжала Аллегра, – вспомни про старые времена!
 – А ты-то их помнишь? – зарычал он. – Ты предала нас всех, когда вышла замуж за узурпатора, когда имела полную власть над Уикхэмом и оставила ему жизнь! – И он снова ощерился на Грея: – Ну, Ридли, покажи мне, мужчина ты или нет!
 Грей поднял шпагу. Костяшки пальцев побелели от бешеного усилия, а рука тряслась, как у припадочного. Но он сжал зубы и даже умудрился отразить новый выпад Чарли. После этого ему удалось вырваться из ловушки между столом и стеной и отскочить в сторону. Он двигался вполне уверенно, но рука со шпагой все еще дрожала, когда он попытался сделать ответный выпад.
 – И это все, на что ты способен, трус? – хохотал Чарли, с легкостью парируя его удары.
 У Аллегры сложилось впечатление, что с каждым новым выпадом Чарли Грей обретал все больше сил. Его шпага уже не тряслась, а мелькала ловко и проворно. С каждым мгновением восстанавливалось былое мастерство и отвага. Он уже перешел в атаку, а не просто пытался отразить дикие наскоки Чарли.
 Чем спокойнее и увереннее дрался Грей, тем в большее неистовство впадал Чарли. Он без конца крутил финты, делал выпады, отступал, наступал, сопровождая все это потоками брани и буквально кипя от ненависти. Вот он снова сделал выпад, но провел его слишком поздно, отчего утратил равновесие и упал на колено.
 Грей был тут как тут: наступил на шпагу так, что Чарли пришлось выпустить оружие.
 – Все кончено, Бэньярд, – выдохнул он. А потом посмотрел на Аллегру со слезами облегчения и повторил: – Все кончено! – Из груди его вырвался странный сдавленный звук: не то рыдание, не то смех.
 Грей подобрал с пола шпагу Чарли, подал Ричарду оба клинка и приказал одному из слуг:
 – Кликни стражу. Пусть прихватят с собой кандалы.
 Чарли ринулся к двери. Он снова напоминал загнанного в угол хищника: плечи поникли, руки спрятаны под полы камзола. Сердце Аллегры сжалось от боли и жалости за столь жестоко загубленную жизнь брата. А потом она увидела, что в обеих руках он сжимает по пистолету.
 Бэньярд направил их на Грея и прочих и кивнул Глориане:
 – А ну, шевелись, чертова кукла! Нечего пялиться, словно ты мне и не жена! Прихвати мою сестрицу и двигай ко мне.
 Аллегра невольно вскрикнула: она и охнуть не успела, как оказалась зажатой, словно в клещи. Конечно, она попыталась вырваться, но где ей было тягаться с Глорианой! Ее уже подтащили вплотную к брату. Грей с Ричардом дернулись было, чтобы ей помочь.
 – Стоять! – рявкнул Чарли, взведя курки. – Кому дорога ее жизнь – ни с места! Не двигайтесь – и с ней ничего не будет. Глори и глазом не моргнет – враз свернет ей шею. Мне она нужна как пропуск отсюда. А эти ее прелестные бриллианты придутся как нельзя кстати в нашем с Глори семейном гнездышке!
 – Ну смотри, если ты хоть пальцем ее тронешь… – прорычал Грей, сжимая кулаки в бессильной ярости.
 – Анни – моя сестра! – захихикал Чарли. – Как-никак, родная кровь. А что до тебя… – И он прицелился в Грея. – Бэньярд-Холл мой, ты, ублюдок! У тебя нет на него никаких прав! Вот пусть он и достанется твоей вдове! По крайней мере она там не чужая!
 – Нет! – вскричала Аллегра, понимая, что сейчас Чарли спустит курок.
 Но он вдруг застыл, широко распахнул глаза и со страшным грохотом рухнул на пол. Пистолет выпал из руки, и Чарли с болезненной гримасой пытался его поднять. Аллегра увидела, что между его лопаток торчит кинжал с рукоятью в виде змеиной головы. Она вскинула глаза. В панели на стене была распахнута маленькая потайная дверца, и в ее проеме стоял Джагат Рам. Его темные глаза все еще полыхали бойцовским огнем.
 – О Чарли! – Аллегра с криком вырвалась из ослабевших рук Глорианы и ринулась к брату, чтобы обнять его и прижать к груди. – Грей, пошли за хирургом!
 – Слишком поздно, Анни. – Чарли охнул и скривился. – Дай мне умереть.
 Грей распорядился, чтобы слуги принесли раненому что-нибудь выпить покрепче и подушки, чтобы подложить под голову. Однако всем было ясно, что надежды больше нет. Глаза его уже начали стекленеть. Аллегра сняла с него парик и ласково отвела со лба влажные пряди. Она с трудом удерживалась от слез и несказанно удивлялась, как может заново испытывать столь острую боль: ведь утрату этого человека она оплакала много лет назад!
 – Не плачь, малышка Анни, – зашептал он. – Лучше уж так… Не принимать на себя позора у Тайберна. Все равно я слишком устал от такой жизни. Хочу спать. – И он прикрыл глаза, но тут же открыл их снова. На лице проступили мир и безмятежность – те самые чувства, которых он был лишен столь долго. Не осталось ни следа гнева и ненависти. – Помнишь то местечко на Уэнлок-Эдж, куда мы так часто ходили? И любовались на нашу долину?
 – Она такая же прекрасная, как и прежде, – кивнула она.
 – Похорони меня там. – И он глянул на Глориану, по-прежнему державшуюся в стороне. – Позаботься о моем ребенке. И о бедной моей милой шлюшке.
 – Даю тебе слово, Чарли, – промолвил Грей, встав рядом с ним на колени.
 – А твою руку, Ридли? – слабо улыбнулся Чарли, делая попытку шевельнуть дрожащими пальцами.
 – С радостью, брат. – И он решительно сжал руку Чарли в крепком мужском пожатии.
 – Милая младшая сестренка. – Голос раненого стал еле слышен. – Неугомонная малютка, моя Анни. Ты готова была хохотать от счастья, увидев радугу, и тут же заплакать над цепным псом. – Он обреченно вздохнул и промолвил: – Вот и поплачь надо мной, Анни. Меня чересчур долго держали на цепи!
 – Знаю… – прошептала она. – Знаю…
 Рассудок Чарли помутился. Он забормотал что-то бессвязное с такой интонацией, будто читал список или подводил итог всей жизни:
 – Безумно устал… чертовы мерзавцы… наконец-то высплюсь. – Вдруг он улыбнулся Аллегре так светло и беззаботно, словно вся боль и тоска сгинули навек: – А ты помнишь, как падает снег над Бэньярд-Холлом, малютка Анни? И ты лепила из снега ангелов? Такие белые, такие невинные, чистые… Как наша прежняя жизнь. Больше жизнь уже не была такой яркой и чистой… нигде в проклятом мире… – Он закашлялся и затих, широко распахнув невидящие глаза. Грей осторожно опустил ему веки.
 – Эх, Чарли. Ну и странный же ты был. – Глориана решилась подойти к неподвижному телу, стиснув под передником руки. Теперь она казалась растерянной и одинокой и какой-то удивительно юной. Даже грубые румяна и помада не смогли испортить первозданную красоту ее лица.
 – Идите сюда, присядьте. – Ричард осторожно взял ее под локоть. Но она покачала головой:
 – И временами он был со мной очень нежен. – Тут Глориана охнула, несвязно чертыхнулась и грузно осела на пол, обхватив живот. – Чтоб у тебя гляделки полопались, Чарли, – со страдальческой гримасой добавила она. – Ты что ж, не мог дождаться, чтоб самому увидеть свое отродье?




 Глава 23


 На рассвете небо слегка пожелтело, как топленое молоко, хотя на западном краю небосклона еще мерцала последняя звезда. Ее лучи без труда пронизывали прозрачный морозный воздух. За садовой оградой Морган-хауса звенел колокольчик мусорщика, перекрываемый пронзительными завываниями торговца рыбой. Проснулись и церковные колокола: ближний в соборе Святого Джеймса, как раз на другой стороне Пиккадилли, и приглушенный расстоянием гулкий голос звонницы церкви Святого Мартина.
 Аллегра вздохнула и плотнее закуталась в подбитый мехом плащ. Эти монотонные повседневные звуки несли успокоение, а чистый морозный воздух помогал избавиться от мрачных воспоминаний. И хотя все тело изнывало от усталости, это была благословенная усталость путника, обретшего безопасную гавань после трудного и горестного пути.
 – Почему ты не в постели? Слуги сказали, что ты так и не спала!
 Аллегра с улыбкой обернулась к Ридли. На шее у него виднелся пластырь, а рана в ноге заставляла хромать, однако лицо излучало покой – сродни ее собственному.
 – Еще минуту, любимый, – ответила она.
 Он подошел, хрустя гравием на садовой дорожке, и нежно поцеловал ее в губы:
 – До чего же у тебя доброе сердечко! Как Глориана?
 – Для нее ночь была долгой и нелегкой. Но сейчас она спит.
 – А ребенок?
 – Ох, Грей, он просто красавец! – просияла Аллегра. – И точная копия нашего отца. А Глори сказала, что назовет его Вилльямом, если я захочу. В память о папе.
 – Это тем более уместно, ведь он – новый баронет, – удовлетворенно кивнул Грей.
 – Сэр Вилльям Бэньярд, баронет, – плача от счастья, прошептала Аллегра. – Именно так это и должно звучать.
 – Так оно и будет звучать. Насколько я понимаю, ты бы хотела поселить Глориану с ребенком в Бэньярд-Холле.
 – Конечно. Она неграмотная и грубая, но вовсе не дура. И к тому же у бедняжки никого нет на этом свете. Возможно, в спокойствии и уединении Шропшира нам удастся немного приучить ее к новому положению.
 – К положению матери хозяина Бэньярд-Холла, – самодовольно ухмыльнулся Грей.
 – Что ты хочешь сказать?
 – Что пора наконец восстановить справедливость. И вернуть Бэньярд-Холл истинным владельцам. Я устрою все детали с Гиффордом. Конечно, мы тоже будем там жить. Когда будем выезжать из Лондона. Однако мы будем лишь опекунами, и со временем Бэньярд-Холл перейдет ребенку Чарли. Ты согласна?
 Онемев от радости, она смогла только кивнуть. Слава Господу, в Бэньярд-Холле снова водворится Вилльям Бэньярд!
 – Нам надо срочно выбраться из Лондона, – заметил Грей. – Пока не занесло снегом дороги.
 – Да, и как только Глори сможет путешествовать. – И она добавила, похлопав себя по плоскому животу: – И пока я могу ездить.
 – Сэр Грейстон. – У входа в сад возник Рам. Индиец дождался, когда хозяин кивком разрешит приблизиться, и приветствовал обоих легким поклоном.
 Мужчины обменялись долгим взглядом, и Грей улыбнулся:
 – Ну конечно, теперь ты вернешься в Калькутту.
 – Безусловно. Полагаю, воля самого Аллаха подвела меня к той двери именно в момент, когда… – Тут он умолк и почтительно склонился перед Аллегрой: – Я искренне сожалею о том, что это был ваш брат, миледи..
 – И я никогда тебя ни в чем не упрекну, – подхватила она. – Да простит меня Всевышний, но на твоем месте я поступила бы так же.
 Грей с чувством пожал Раму руку, а потом крепко обнял.
 – Шесть лет, дружище, – хрипло промолвил он. – Я буду по тебе скучать.
 – Но отныне я вам больше не нужен. Лорд Холфорд рассказал мне про дуэль.
 – Я сам до сих пор не понимаю, как это случилось, – покачал головой Ридли. – В первый раз я не стал думать о Руфи, когда поднял шпагу. И даже не вспомнил про Осборна. – И он взглянул на Аллегру любящим взглядом: – Я думал только о тебе. Моя милая, несравненная Аллегра…
 – Если бы с тобой что-то случилось, я бы умерла, – со вздохом призналась она.
 Он поднял к губам ее руки и надолго припал к ним в поцелуе, а когда наконец оторвался от них и оглянулся – не смог не засмеяться. Рам исчез. В саду остались только они.
 Аллегра снова вздохнула. Появление Рама напомнило ей про Чарльза.
 – Бедный мой брат. Как ужасно изуродовала его ненависть! А что, я казалась такой же ненормальной, когда рвалась убить Уикхэма?
 – В какой-то степени да. Мы оба были ненормальными в то время. И если бы не ты, то к нынешнему дню я бы рехнулся окончательно и сидел бы в сумасшедшем доме.
 – Нет. Несмотря на твои безумные выходки и упрямое самоуничтожение с помощью джина, я не переставала ду мать, что ты все же борешься за спасение своей души.
 – Но мне это не удавалось. Ведь тогда мы еще не были знакомы.
 – Ох, бедный мой, бедный! – Она ласково погладила это красивое и такое любимое лицо. – Ты что же, забыл про ангела в богадельне?
 – Весной будет много работы в саду, – улыбнулся Грей.
 – Значит, миссис Морган придется прийти на помощь мужу, – и она еще раз прикоснулась к своему животу, – если у нее хватит здоровья.
 – До чего же странной бывает жизнь, – задумчиво промолвил он. – То это рябь на воде, то повороты и пороги. Пока ты не ворвалась в мою жизнь, те часы, что я проводил в богадельне, были для меня самыми счастливыми. Единственный свет в непрерывном кошмаре… И все же… – он с удивлением поднял на Аллегру глаза, – и все же кошмар заставлял меня тянуться к свету!
 – Вот так же и я. – Аллегра согласно кивнула: ей вдруг открылось нечто важное. – Я явилась сюда ради мести, и сердце мое пылало черной ненавистью. Но вместо этого нашла любовь и счастье. Такое чудо после чудовищной боли!
 – Мне припомнилось кое-что из Шекспира о том, как можно обрести счастье в испытаниях. – Он сосредоточенно нахмурился, теребя подбородок, и продекламировал: – «Есть Божья воля в тяжких испытаниях – имеющий глаза ее увидит…» – Тут он тряхнул головой: – Нет, дальше не помню. А вот конец: «Тогда нектар он соберет и с сорных трав».
 – То же сделали и мы, любимый. И нет в жизни ничего слаще. – И Аллегра подняла глаза.
 Небо все светлело, но собирались облака – низкие, густые, они обещали скорый снегопад. Грей заботливо поднял капюшон ее плаща:
 – Пойдем, пока нас не засыпало.
 – Зима уже вступила в свои права. – Лицо Аллегры светилось радостью. – Может, в Уэнлок-Эдж уже выпал снег. – Она думала сейчас о том, как проводила зиму в Бэньярд-Холле – в уюте и тепле возле камина, под завывание ветра, наметавшего чистые белые сугробы под древними стенами, когда папа рассказывал про великие войны, а мама готовила горячий пунш, пряно пахнувший гвоздикой и апельсином.
 И в сердце вспыхнуло нетерпение. Скорее бы снова испытать неповторимую прелесть зимы под сводами Бэньярд-Холла!
 – Ох, Грей, – прошептала Аллегра, наслаждаясь теплом его объятий, – отвези меня поскорее домой!