Аннотация: Дочь герцога Ромси, прелестная Розамунда, отвергла наследника престола, но влюбилась в беглого преступника, похитившего ее в качестве заложницы при побеге из тюрьмы. Впрочем, Ричард Мэйтленд, бывший шеф Особого отдела, не похож на обыкновенного убийцу, стальной взгляд, гордость, отвага — все привлекает в нем Розамунду. Чем больше она узнает его, тем больше крепнет ее решимость доказать невиновность возлюбленного. И она не отступится от своего решения, даже зная, что ей грозит смертельная опасность.


---------------------------------------------


 Элизабет ТОРНТОН
 РОКОВОЙ МУЖЧИНА



 Пролог


 Ричард Мэйтленд решил, что еще не готов умереть. Впрочем, от его решения мало что зависело. Тьма смыкалась над ним. «Так вот что такое смерть!» — мелькнула в голове беспомощная мысль. Разум твердил ему: сдайся, усни, умри. Отчего же он борется с голосом разума?
 Оттого, что такая смерть была бы бессмысленна, а убийца или убийцы остались бы безнаказанными. Они действовали умно, и Мэйтленд помимо воли сыграл им на руку. Он всегда предпочитал работать в одиночку — опасная черта, по мнению Харпера. И на сей раз Харпер оказался прав. Никто не знает, где сейчас Мэйтленд. Ему и в голову не пришло извещать кого-то о своих намерениях, потому что дело, которое привело его сюда, никак не связано с его работой в Тайной службе. Хотя друзья Мэйтленда ни за что не смирятся с его гибелью, они никогда не смогут выяснить, кто и почему погубил его.
 Впрочем, он и сам этого не знает.
 Кто мог бы желать его смерти?
 Горький смешок сорвался с губ Ричарда Мэйтленда и тут же превратился в сухой удушливый кашель. Ричард из последних сил прижал руку к груди, чтобы унять нестерпимую острую боль. Да, за всю свою жизнь он нажил немало врагов. Солдат, секретный агент, шеф Особого отдела Тайной службы — такой человек притягивает врагов, словно падаль мух.
 Вслед за этой мыслью неизбежно пришла другая: Люси.
 Предсмертная тьма рассеялась, отступая перед растущим страхом. Люси! Где она? Что с ней сделали? Этот мальчишка…
 Кровь. Густой, тяжелый, липкий запах крови. Это кровь Люси. Его кровь. Во что бы то ни стало он должен открыть глаза, оглядеться, понять, что к чему.
 Целая вечность ушла на то, чтобы разлепить неимоверно тяжелые веки. Смутно забрезжил свет. Заплясали, отступая, тени. Ричард сморщился от усилия, пытаясь вернуть зрению всегдашнюю остроту. И увидел постель, на которой лежала полуодетая мертвая девушка. Люси.
 Грудь Ричарда разорвал короткий хриплый крик. Это несправедливо, несправедливо! Люси ни в чем не виновата! Вся ее вина была в том, что она знала его, Ричарда Мэйтленда! Люси — всего лишь пешка в этой кровавой игре. Ее убили, чтобы придать достоверность его собственной смерти.
 Теперь Ричард вспомнил все: мальчишку, который поджидал его наверху лестницы, мерзавца, который ударил его ножом; вспомнил, как эти двое затолкали его в кресло в углу комнаты и оставили истекать кровью. Рука его была все так же крепко прижата к груди, и по пальцам текло нечто теплое и пугающе липкое. Ричард опустил глаза: на рубашке расплывалось кровавое пятно. Мешкать было нельзя. Еще немного — и ему уже ничто не поможет.
 Подняться на ноги он не мог, а потому сполз на пол, зажимая рукой рану на груди, чтобы уменьшить кровотечение. Боль, которой Ричард почти не чувствовал в полузабытьи, теперь нахлынула на него с прежней силой — казалось, что в грудь воткнули раскаленную кочергу. Превозмогая боль и зловещий звон в ушах — признак большой потери крови, — Ричард на четвереньках пополз вперед и кое-как, дюйм за дюймом, добрался до кровати.
 Свободной рукой он нашарил пистолет, который упал между матрасом и изножьем кровати. Силы его быстро иссякали, и, хотя Ричард понимал, что рискует ускорить свою кончину, он все же отнял вторую руку от груди и неимоверным усилием обеими руками взвел курок. Привалившись спиной к кровати, он нацелил пистолет на окно и спустил курок.
 Грохот выстрела заметался меж стен оглушительным эхом. Снизу послышались крики, затем по лестнице затопотали торопливые шаги. Ричард даже не знал, чье он привлек внимание — спасителей или убийц. Теперь это, в общем, не имело значения.
 Тьма опять сгустилась, и у Ричарда больше не было сил с ней бороться. Черная волна забытья накрыла его с головой.




 1


 — Михаэль, почему вы хотите на мне жениться?
 Розамунда тотчас пожалела, что задала этот вопрос. Она знала, что собирается отказать поклоннику, — а теперь он, чего доброго, решит, что ей небезразличны его ухаживания.
 — Принц Михаэль, — машинально поправил он. — Потому, леди Розамунда, что, как я полагаю, вы будете идеальной принцессой.
 Идеальная принцесса! Эти слова словно ужалили Розамунду. Именно так называли ее во всех газетах с тех пор, как принц Михаэль из крошечного немецкого княжества Кольнбург избрал ее предметом своего высочайшего внимания. И ужасней всего то, что из нее и вправду вышла бы идеальная принцесса.
 Дочь герцога, Розамунда с детских лет вела уединенный образ жизни. Сызмальства ее обучали всем женским наукам, какие только могут понадобиться супруге аристократа. В отличие от многих своих ровесниц, она никогда не училась в школе, ни с кем не целовалась в укромном уголке; в ее жизни не было места ни тайным воздыхателям, ни головокружительным приключениям.
 Если б только Розамунда родилась на свет мальчиком!.. О, тогда все было бы иначе! У нее было два брата: Каспар, старший, и Джастин, тремя годами моложе ее. В их жизни было множество восхитительных занятий — например, участие в скачках и сражениях за короля и отчизну… и кое-что еще, о чем Розамунде знать не полагалось. К примеру, нынешняя любовница Каспара, которую все звали Ла Контесса, то есть Графиня, — надменная и весьма расточительная итальянка с темпераментом тигрицы.
 Губы Розамунды тронула легкая улыбка. Темперамент тигрицы не пристал дочери герцога. Ей полагается быть вежливой со всеми — от его королевского величества до последнего лакея. Она знает назубок все правила хорошего тона: где садиться за обеденным столом, кому делать реверанс, а кого одарить лишь легким поклоном, и так далее. И весьма искушена в светских разговорах ни о чем, за исключением тех случаев, когда впадает в глубокую задумчивость и забывает, где находится. Словом, если бы Розамунде нужно было описать себя одним-единственным словом, она сказала бы: «пресная».
 Пресная. Это слово не выходило из головы у Розамунды с того вечера, когда на балу у леди Таунсенд она подслушала болтовню светских дам. Речь шла о ней. «Розамунда, — сказала одна из дам, — никому не может прийтись не по вкусу — ведь она пресная, как бланманже». И все дамы согласно захихикали и закивали головами.
 А вот мать Розамунды никто не посмел бы назвать пресной. Все в один голос твердили, что Элизабет Девэр терпеть не могла ограничений, налагаемых ее высоким положением в обществе, и не желала рабски им подчиняться. Это ее в конечном счете и погубило. Она отправилась на верховую прогулку одна и упала с лошади, прыгая через изгородь. Причиной ее смерти, впрочем, стало не само падение, а то, что ее нашли только на следующее утро. У леди Элизабет началась горячка, и она угасла, словно догоревшая свеча.
 Быть может, если бы мать Розамунды была жива, ее отец не обходился бы так строго со своей единственной дочерью. И тогда, возможно, его единственная дочь не терзалась бы сейчас от сознания собственного несовершенства.
 Все это случилось двадцать лет назад, но Розамунде до сих пор недоставало матери. Порой она гадала: что сказала бы Элизабет Девэр, если б могла увидеть, какой стала ее дочь?
 — Леди Розамунда!
 Бог мой! Опять она задумалась и позабыла, где находится!
 Розамунда взглянула на принца Михаэля — и украдкой вздохнула. Не иначе как с ней что-то неладно. Принц Михаэль Кольнбургский высок, черноволос, красив. Тысячи женщин готовы драться за право пойти с ним к алтарю. Отчего же тогда его достоинства не прельщают Розамунду?
 Должно быть, потому, что она тоже высокая, черноволосая, красивая, обладает собственным весьма солидным состоянием да вдобавок ко всему еще и совсем не глупа. Скорее всего поэтому принц Михаэль и выбрал ее предметом своих ухаживаний. Между тем в следующем месяце Розамунде исполнится двадцать семь, и отец уже отчаялся увидеть ее обрученной с кем-нибудь из ее поклонников.
 Сама же Розамунда мечтала не о поклоннике, а о возлюбленном, который ценил бы ее саму, а не ее титул и состояние. Поклонников же, как она убедилась на собственном опыте, больше интересует величина приданого, прежде, чем сделать предложение, они тщательно подсчитывают доходы будущей невесты.
 Михаэль — принц Михаэль, поправила себя Розамунда, — явно принадлежит к числу таких поклонников. Между ним и троном княжества еще три законных наследника, к тому же у него нет ни гроша за душой — весьма печальное обстоятельство, если учесть его дорогостоящие вкусы. Брак с Розамундой разрешил бы все его финансовые проблемы.
 Они вели разговор в оранжерее герцогского особняка в Твикенхэме, пригороде Лондона, и Розамунда, чтобы унять раздражение, обратила взгляд за окно, где пышно рдели багряные и золотые краски осени.
 — Я англичанка, — наконец сказала она, — и, боюсь, не смогла бы прижиться на чужой земле.
 Розамунда украдкой глянула на принца и обнаружила, что он смотрит на часы. Как видно, ему так же скучно с нею, как ей с ним! И неудивительно: леди Розамунда Девэр, дочь герцога Ромси, — довольно скучная особа. Но, видимо, именно такая супруга и нужна принцу Михаэлю.
 Идеальная принцесса, пресная, как бланманже, которая никогда не совершит опрометчивого поступка, не скажет опрометчивого слова, не позволит себе опрометчивой мысли.
 Нисколько не смутившись, принц Михаэль сунул часы в карман жилета и одарил Розамунду чарующей улыбкой.
 — У меня нет возражений против того, чтобы после нашей свадьбы вы остались жить в Англии, — сказал он. — Быть может, я и сам решу поселиться здесь. Английский климат меня вполне устраивает.
 Как и английские актрисы — а впрочем, об этом ей знать не полагается. Розамунда ответила принцу не менее чарующей улыбкой.
 — Я почти готова поддаться искушению, но…
 — Но?
 — Видите ли, Ваше Высочество, вы не умеете играть в шахматы. Я решительно не могу связать свою жизнь с мужчиной, который не умеет играть в шахматы.


* * *

 Миссис Каллиопа Трэси со стуком отставила чашку.
 — Шахматы?! — переспросила она. — Бог ты мой, а шахматы-то тут при чем?
 Розамунда задумчиво взглянула на подругу.
 Прошлую ночь она провела в гостинице «Кларендон», где обычно останавливалась всякий раз, когда приезжала в город за покупками или спасалась от отцовского гнева, как в этот раз. Герцог пришел в ярость, узнав, что его дочь отказала принцу Михаэлю. Разразился скандал, причем герцог неистовствовал за четверых, предоставив детям роли почтительных слушателей. Досталось не только Розамунде, но и ее братьям. Оказалось, что его светлость вырастил троих неблагодарных детей — если только можно называть детьми особ столь зрелого возраста. Никто из них до сих пор не проявил склонности обзавестись семьей. Если так пойдет и дальше, род Девэров прервется — и что тогда со всеми ними станется?
 Как обычно, Розамунда и ее братья выслушали отцовские разглагольствования с приличествующим случаю скорбным молчанием, а затем поспешили отправиться по своим делам. «Дела» Джастина были, как всегда, разнообразны: гоняться за юбками, скакать на двуколке в Брайтон, драться на бесчисленных дуэлях, играть либо прожигать жизнь в компании закадычных друзей. Каспар, вне всякого сомнения, отправился навестить свою итальянскую тигрицу. Дочери герцога деваться было почти некуда, но все же и у нее была подруга, всегда готовая выслушать ее излияния. И вот теперь Розамунда сидела в столовой дома Кэлли на Манчестер-сквер.
 Вот что значит быть дочерью герцога! Знакомых у Розамунды было великое множество, но никого из них она не могла назвать другом. Все они так трепетали перед ее титулом, что относились к ней с чрезмерным почтением, от которого Розамунду просто мутило. Никто из этих людей ни разу не возразил ей, с готовностью принимал каждое ее слово, а это было так скучно!
 Иное дело — Кэлли. Ее покойный отец был управляющим герцога и прибыл вместе с дочкой в замок Девэр, главную резиденцию герцога Ромси, вскоре после трагической кончины матери Розамунды. Розамунда и Кэлли знали друг друга с самого раннего детства. Они даже вместе учились — не в школе, само собой, а у гувернантки Розамунды. Такое положение вполне устроило и герцога, и его управляющего: Кэлли получила образование, которое отец не мог ей дать, а Розамунда — подругу и наперсницу в детских играх. Хотя считалось, что к ним должны относиться одинаково, на деле было совсем не так. Кэлли всегда пользовалась большей свободой, чем Розамунда.
 А после того как Кэлли вышла замуж и уехала из дома, у Розамунды сменилось множество компаньонок, по большей части дряхлых старух. Только два с лишним месяца назад отец сжалился над ней и нанял в компаньонки ее сверстницу, Пруденс Драйден, — однако и тогда все вышло не так, как надеялась Розамунда. Мисс Драйден была не из тех, кто легко сходится с людьми, а поскольку и сама Розамунда была такая же, отношения между ними установились вежливо-отчужденные.
 — Роз! — Кэлли звонко хлопнула ладонью по столу. — Эй, проснись!
 Розамунда вздрогнула.
 — Что?!
 — Опять у тебя этот отсутствующий вид. И о чем же ты так задумалась?
 — О том, что обычным девушкам живется гораздо легче. Они могут пойти, куда захотят, делать, что пожелают, — взять хотя бы тебя…
 Кэлли рассмеялась.
 — Чепуха! — сказала она. — Самое печальное как раз в том, что всем женщинам живется нелегко. С самого рождения мы все должны подчиняться мужчинам — вначале отцу, потом мужу или брату. Только овдовев, женщина становится действительно свободной. Тебе бы стоило последовать моему примеру.
 Розамунда вежливо улыбнулась. Это была излюбленная шутка Кэлли: мол, женщина начинает жить по-настоящему только после того, как станет вдовой. Что же, в случае Кэлли так и было. Когда ее супруг, отвратительный тиран, упился до смерти, Кэлли переехала жить к своему брату Чарльзу и тут нашла свое истинное призвание, став хозяйкой в доме Чарльза Трэси. Она была очаровательна и неотразима; приглашение на ее званый вечер считалось великой честью, и саму ее приглашали повсюду. И уж, конечно, у Кэлли не было недостатка в поклонниках — настоящих поклонниках, а не унылых «счетоводах».
 «Что ж, — подумала Розамунда, — Кэлли как раз из тех женщин, которые нравятся мужчинам». У нее выразительные карие глаза; каштановые волосы, вьющиеся от природы, обрамляют тугими колечками ее прелестное лицо. К тому же она хрупкая и изящная, точно фарфоровая статуэтка. В жизни не бывало, чтобы Кэлли выпорхнула из кареты сама, не опираясь на услужливо подставленную мужскую руку. Ей никогда не приходится самой носить шляпные картонки или поднимать оброненные платки. Не то чтобы Кэлли сама требовала от мужчин подобной любезности — просто все мужчины, как один, считали ее слабой и хрупкой. И были при этом куда как далеки от истины.
 Правда, ей, Розамунде, мужчины оказывали не меньше любезностей — но только потому, что хотели подольститься к ее отцу. Да и хрупкой она ощущала себя лишь тогда, когда рядом были отец и братья. У Пруденс, нынешней компаньонки, было, с точки зрения Розамунды, одно неоспоримое достоинство: она была такая же высокая, как и сама Розамунда.
 — Чему ты улыбаешься? — спросила Кэлли.
 — Я думала о принце Михаэле. По крайней мере он выше меня ростом.
 — Ты так и не объяснила, при чем тут шахматы. И что сказал принц, когда ты объявила ему, что не выйдешь замуж за человека, который не играет в шахматы?
 — Я сказала «не умеет играть в шахматы», а это большая разница. Что же он мог сказать? Понимаешь, я его обыграла. Если б он во время объяснения не смотрел на часы, я бы постаралась обойтись с ним помягче, — но после такого оскорбления мне уже не было дела до его чувств.
 Кэлли непонимающе воззрилась на подругу, и та поспешно объяснила:
 — Принц Михаэль обожает шахматы и считает себя незаурядным игроком — а я дала ему понять, что он мне не ровня.
 — Что же было дальше?
 — Он щелкнул каблуками и умчался прочь, точно подожженная петарда.
 Кэлли на миг оторопела, потом залилась громким смехом. Отсмеявшись, она сказала:
 — Вы, любители шахмат, существа особого сорта. У меня вот, например, никогда не хватало терпения, чтобы научиться играть.
 — Да, я помню.
 Воцарилось краткое молчание — Кэлли подлила в чашки свежего чаю. Не поднимая глаз, она заметила:
 — Судя по тому, что ты говоришь об обычных девушках, тебе наконец-то захотелось зажить своим домом.
 — Я подумывала об этом, да только не знаю, что из этого выйдет. Стоит мне обзавестись своим домом, как туда тотчас переедут отец и братья, а если и не переедут — то замучают меня своими визитами. Я уж и не знаю, что хуже.
 Кэлли понимающе вздохнула.
 — Думаю, что ты права. Твои отец и братья чересчур ретиво опекают тебя. Будь они моей родней, я бы их, наверное, застрелила или застрелилась сама. Благодарение богу, у моих родственников хватает ума держаться от меня подальше — кроме Чарльза, конечно, но он ведь душка. Я ни разу не пожалела о том, что решила переселиться к нему.
 Розамунда в этом и не сомневалась. Хотя вместе с Чарльзом и его сестрой жила незамужняя тетушка Фрэнсис, настоящей хозяйкой в доме была именно Кэлли. Твердой рукой правила она и хозяйством, и самим Чарльзом, который, по словам герцога, был настоящим подкаблучником.
 — А, кстати, — припомнила вдруг Кэлли, — где же твоя компаньонка, мисс Как-бишь-ее-там?
 — Мисс Драйден, — уточнила Розамунда слегка раздраженно — за два месяца Кэлли даже не потрудилась запомнить имя девушки. — Она подхватила простуду и теперь не встает с постели.
 — Удивляюсь твоему отцу! Он ведь никогда в жизни не дозволял тебе ездить одной. — Кэлли допила свой чай и отодвинула чашку с блюдцем. — А впрочем, эта мисс Драйден не слишком привлекательная компания. Она такая пресная особа!
 — Сдержанная, — сердито поправила Розамунда. — Сдержанная, а не пресная. И к тому же я вовсе не езжу одна. Я прибыла сюда в герцогской карете, с целой сворой кучеров, лакеев и грумов, вооруженных до зубов. А сейчас, покуда я здесь, моей компаньонкой можешь побыть и ты.
 Кэлли уткнулась подбородком в сплетенные пальцы.
 — Знаешь, Роз, — проговорила она, — будь я на твоем месте, я бы все-таки вышла замуж. Погоди возражать, вначале выслушай. Правда, это было бы идеальное решение. Может быть, ты все-таки зря поспешила отвергнуть принца Михаэля. Судя по тому, что я о нем слышала, он был бы для тебя самым подходящим мужем. — В глазах Кэлли заплясали лукавые искорки. — Женившись на тебе, он бы тотчас позабыл о твоем существовании — и ты была бы вольна жить как заблагорассудится. Ни запретов, ни ограничений — свобода! Чего еще и желать женщине?
 — Настоящей любви, быть может? — сухо отозвалась Розамунда.
 — Любви? — Кэлли рассмеялась. — Роз, неужели ты все еще ищешь мужчину своей мечты? Поверь, его просто не существует, иначе бы ты давно уже с ним встретилась!
 — Эй, не спеши ставить на мне крест! Я пока еще не дряхлая старуха.
 Кэлли откинулась на спинку кресла и испытующим взглядом окинула помрачневшую подругу.
 — Что же, — наконец сказала она, — я вся внимание. Опиши-ка мне этого романтического героя, который способен совершить подвиг, непосильный простым смертным, то есть завоевать твое сердце.
 Розамунда так упорно уставилась в свою чашку, словно хотела прочитать по чайным листьям свою судьбу. На поверхности недопитого чая болтался один-единственный листок. Розамунда легонько ткнула его указательным пальцем. Листок ушел в глубину, однако тут же всплыл.
 — Проклятье! — вырвалось у девушки. — Никак не могу от него отделаться!
 — От кого? — опешила Кэлли.
 — Да вот из головы не выходит загадочный смуглый красавец. Излюбленный герой романов.
 — Ну, — сказала Кэлли, — я надеюсь по крайней мере, что он будет высокого роста. Нет ничего нелепей, когда женщина на голову выше мужчины. Что еще?
 Розамунда осторожно отставила чашку и горько усмехнулась.
 — А вот что, — сказала она. — Мужчина моей мечты должен быть таким, как ты, Кэлли, то есть откровенным и прямолинейным до грубости. Мне не нужно будет гадать, что он думает о том или ином предмете — потому что он прямо выскажет мне все в лицо. Его не будет заботить, что я дочь герцога. Ему будет наплевать на мое состояние. Он станет спорить со мной на каждом шагу. Он и не подумает льстить моему отцу и братьям, а если они пойдут поперек его воли — пошлет их ко всем чертям. А еще…
 — Ну?
 — Когда мы будем играть в карты, шахматы или во что угодно — он не станет дуться только потому, что его обыграла женщина.
 Кэлли расхохоталась.
 — Бог мой, да ты не шутишь!
 — Разумеется, нет. Но поскольку этот венец творения покуда еще не дал о себе знать, мне придется довольствоваться твоим обществом. А теперь скажи мне, чем мы сегодня займемся.
 Кэлли с нарочитым старанием поправила золотой браслет и, не поднимая глаз, ответила:
 — Боюсь, что часа полтора-два тебе придется обойтись без моего общества — у меня есть дело, которое я не могу отложить. — Она подняла глаза и усмехнулась. — Я бы пригласила и тебя, но если твой отец узнает об этом, он с меня голову снимет.
 Розамунда досадливо нахмурилась.
 — Кэлли, я полагала, что ты лучше знаешь моего отца. Он чаще грозится, чем приводит свои угрозы в исполнение. Если б я боялась, что он снимет с меня голову, я бы приняла предложение принца Михаэля, так ведь? Словом, предоставь мне самой объясняться с отцом и скажи ясно, куда мы сегодня отправимся.
 Кэлли покачала головой.
 — Нет. Кроме шуток, Роз, в том месте, куда я собралась, тебе делать нечего.
 — Уж позволь мне самой об этом судить.
 — Что ж, ладно. Я еду в Ньюгейт.
 — Ньюгейт?! Неужели — тот самый…
 — Да. В тюрьму.
 Перед мысленным взором Розамунды возникла отвратительная картина публичной казни. Пораженная этой мыслью, она окинула подругу испытующим взглядом. Это так похоже на Кэлли! Она всегда слыла эксцентричной особой — такой, что ради острых ощущений могла бы бросить вызов и самому дьяволу. Еще и поэтому Кэлли была так популярна в свете. У нее в запасе всегда был десяток историй, которые одновременно пугали и восхищали слушателей. Кэлли была какой угодно, но только не скучной. Она посещала балы-маскарады, о которых порядочным дамам и знать-то не полагалось; она ухитрилась даже совершить полет на воздушном шаре. Но чтобы присутствовать на казни? Нет, это уж чересчур!
 Кэлли вскинула тонкие брови.
 — Не знаю, что за мысли бродят сейчас в твоей голове, но могу побиться об заклад, что ты ошибаешься. Я еду в Ньюгейт с благотворительной целью.
 Она поднялась и отошла к буфету. Вернувшись через минуту, Кэлли подала Розамунде сложенную газету.
 — Прочти первую страницу, — сказала она. — Ричард Мэйтленд. Суд над ним продолжался целую неделю; наверняка ты читала об этом. Его признали виновным и приговорили к повешению.
 Розамунда мельком глянула на газету и подняла глаза на Кэлли.
 — Это тот самый, что убил служанку из трактира «Георгий и дракон»? Кажется, она была его любовницей?
 Кэлли покачала головой.
 — Мэйтленд это отрицает. Клянется, что они были только друзьями. Отец девушки служил вместе с Мэйт-лендом в Испании, и после его гибели она обратилась к Мэйтленду за помощью. Он утверждает, что, когда он вошел в комнату, девушка уже была мертва и один из ее убийц напал на него.
 — Убийц?
 — Да, их было двое. Мальчишка и взрослый мужчина. Разве ты не читала газет?
 — Читала, но не помню подробностей.
 Кэлли нетерпеливо фыркнула.
 — Мальчишка был участником сговора. Он заманил Мэйтленда в комнату, чтобы настоящий убийца, который прятался за дверью, мог напасть на него и прикончить.
 — Разве это не было убийство из ревности? Прокурор утверждает, что девушка собиралась бросить Мэйтленда ради другого мужчины. То же самое говорили и свидетели.
 — О да, свидетели! — презрительно выдохнула Кэлли. — Если только можно считать надежными свидетелями трактирных слуг и служанок!
 Порой Кэлли вела себя на редкость раздражающе — вот как теперь, например. Уж если она что-то вбила себе в голову, то готова была любой ценой защищать свою правоту. Розамунда читала в газетах о суде над Мэйт-лендом — правда, не слишком внимательно, потому что те же газеты вовсю сплетничали о ее будущем браке с принцем Михаэлем. И все же она помнила, что ни на минуту не усомнилась в виновности Ричарда Мэйтленда.
 — Эти слуги и служанки, — сказала она вслух, — порядочные люди, и суд поверил их показаниям.
 — Ха! В этих мошенниках порядочности ни на грош. Уж ты мне поверь, это было видно с первого взгляда. Ведь я была там, на суде. Я не пропустила ни единого дня.
 Это известие Розамунду нисколько не удивило. Светские дамы — те, что посмелее, — частенько посещали заседания, а уж Кэлли смелости было не занимать. Помолчав немного, она спросила:
 — С какой стати свидетели стали бы лгать?
 — Может быть, их подкупили. Или запугали. Мэйтленд утверждал, что у него немало влиятельных врагов.
 Розамунда покачала головой.
 — В чем дело? — с вызовом осведомилась Кэлли.
 — Почему ты так убеждена в его невиновности?
 — Да потому что он — Ричард Мэйтленд. Офицер и джентльмен. Глава Особого отдела Тайной службы, пускай и бывший. Я скорее поверю ему, чем трактирным слугам и служанкам. И я намерена сказать ему об этом при личной встрече. О, да не пугайся ты так! Он будет закован в кандалы, так что нам ничто не грозит.
 Розамунда слишком плохо знала подоплеку дела, чтобы ввязываться в спор, к тому же она давно поняла, что если Кэлли что-то решила, — переубедить ее невозможно.
 — Кто это «мы»? — спросила она вслух.
 — Тетушка Фрэн, конечно. И еще в Ньюгейте нас будет ждать Чарльз, так что я, как видишь, без присмотра не останусь.
 «Да, — подумала Розамунда, — вот прекрасный случай для Чарльза доказать, что он не подкаблучник». Впрочем, Кэлли бы его все равно не послушала.
 Кэлли, испытующе глядевшая на подругу, тихо и выразительно вздохнула.
 — Слушай, Роз, — сказала она, — мне ведь просто жаль этого человека, вот и все. Друзья бросили его на произвол судьбы. Я всего лишь хочу, чтобы он знал: есть хотя бы один человек, который верит ему. Так что я намерена напоследок угостить его роскошным ужином — шампанское, жареная утка, трюфели и все такое прочее. Да не хмурься ты так! Может, он еще и не захочет встретиться со мной. Тогда я просто оставлю корзинку с угощением у начальника тюрьмы.
 Воцарилось недолгое молчание, затем Кэлли прибавила:
 — Полагаю, ты не встречала Мэйтленда, когда вы были в Лиссабоне?
 — А Мэйтленд был в Лиссабоне?
 — Он прошел всю испанскую кампанию. Его послужной список безупречен. Об этом тоже писали в газетах.
 — Нет, я никогда с ним не встречалась. Впрочем, это и неудивительно. В Лиссабоне мы с отцом были гостями в посольстве. Если там и попадались военные, то лишь высокие чины.
 Кэлли поднялась.
 — Если хочешь перед поездкой привести себя в порядок — лиловая комната в полном твоем распоряжении. Встретимся здесь же, скажем… через полчаса, идет? Если передумаешь, я не обижусь. Я ведь хорошо знаю, как злится твой отец, когда ты забываешь о своем высоком положении. Не захочешь ехать — располагайся здесь и будь как дома. Мы вернемся через час с небольшим.
 Оставшись одна, Розамунда откинулась на спинку кресла, чего никогда не позволяла себе при посторонних. Удивительно, но рядом с Кэлли она всегда чувствует себя безвольной недотепой! Взгляд ее упал на газету, о которой говорила Кэлли. Помедлив немного, Розамунда потянулась к газете и развернула ее так резко, что едва не разорвала страницу. На газете стояла дата: «28 августа 1816 года». Розамунда начала читать:
  «Мэйтленд признан виновным и приговорен к повешению! 
 Сегодня на заседании суда в Олд Бейли полковник Ричард Мэйтленд, глава Тайной службы, был признан виновным в убийстве мисс Люсиллы Райдер. Предполагалось, что суд может рекомендовать смягчение наказания ввиду безупречного послужного списка обвиняемого, однако эти предположения не оправдались. Перед тем как огласить приговор, главный судья Робартс отметил, что преступление было совершено с особой жестокостью и что в цивилизованной стране немыслимо потакать убийствам из ревности. Надев черную шапочку, главный судья огласил приговор: смертная казнь через повешение.
 Все это время Мэйтленд держался стоически и, покуда зачитывался приговор, не произнес ни единого звука. Полковника Мэйтленда, который неизменно настаивал на своей невиновности, увели из зала заседания в цепях.
 Многие из собравшихся на ступенях Олд Бейли громко выражали свое удовлетворение смертным приговором. Общая точка зрения была, судя по всему, такова: никто не может ставить себя выше закона, а уж человек, подобный полковнику Мэйтленду, присягнувший защищать и блюсти закон, должен быть наказан за преступление с особой суровостью. Многие вслух выражали свое сочувствие жертве, служанке из трактира, в котором произошло убийство. Вынесению обвинительного приговора во многом способствовали показания друзей мисс Райдер. Хотя Мэйтленд упорно настаивал на том, что его отношения с мисс Райдер были совершенно невинными, показания свидетелей убедили суд в обратном.
 Некий высокопоставленный чиновник из Тайной службы, который предпочел остаться неизвестным, заявил, что полковник Мэйтленд был необыкновенно суров и требователен к своим подчиненным. На вопрос о том, верны ли слухи о неординарных и порой жестоких методах работы Мэйтленда, наш собеседник не дал определенного ответа.
 Казнь состоится 30 августа в восемь часов утра, на площади перед тюрьмой Ньюгейт».


* * *

 Розамунда перечла статью и отложила газету. Ни единое слово в этой статье не пробудило в ней даже тени сочувствия к Ричарду Мэйтленду. Этот человек — чудовище. Многие бывшие солдаты и офицеры могут похвастаться безупречным послужным списком, однако это не оправдывает убийства. Даже сослуживцы Мэйтленда из Тайной службы не смогли сказать о нем ни единого доброго слова.
 Сам Мэйтленд, насколько помнилось Розамунде, утверждал, что вся эта история была подстроена его врагами. Истинной их целью был он, а не мисс Райдер. Ее убили так, чтобы изобразить убийство из ревности и тем самым отвести подозрения от себя; затем убийцы ударили ножом Мэйтленда и бросили его истекать кровью. На беду обвиняемого, прокурор вызвал в суд врача, который заявил, что ножевая рана, нанесенная Мэйтленду, несмертельна. Стало быть, заключил прокурор, Мэйтленд сам нанес себе эту рану, дабы убедить суд в своей невиновности. Затем он выбросил нож из окна, чтобы избавиться от опасной улики. Нож, однако, нашли, и хитроумный замысел Мэйтленда провалился.
 Итак, казнь состоится завтра утром. Розамунду пробрал ледяной озноб. Совершенно неожиданно она посочувствовала Мэйтленду.
 Если б только отец узнал о предполагаемой поездке в Ньюгейт, он бы категорически запретил Розамунде такую выходку. С другой стороны, ей уже двадцать семь, а жизнь ее тускла, бесцветна и однообразна.
 Стоило ей подумать об этом, как она тут же приняла решение и, стремительно вскочив, направилась наверх, в лиловую комнату.




 2


 Ричард Мэйтленд размышлял о том, что английское правосудие, при всех его недостатках, вершится на редкость быстро. Его обвинили в убийстве, через неделю судили и, признав виновным, приговорили к повешению через два дня. По сути, уже завтра. При такой поспешности осужденному вряд ли останется время для того, чтобы задумать и осуществить побег.
 Растянувшись во весь свой немалый рост на жесткой тюремной койке, Ричард равнодушно разглядывал зарешеченное оконце, расположенное слишком высоко, чтобы в него можно было выглянуть. Тремя этажами ниже был тюремный двор, куда выводили на прогулку заключенных, но через закрытое окно не долетало снизу ни звука. Тишина, унылые каменные стены, спертый воздух и скудный сумеречный свет — словом, в камере, где содержали приговоренных к смерти, оставалось лишь медленно сходить с ума или размышлять о бесцельно прожитой жизни.
 Не в первый раз Ричарду грозила смертная казнь. В Испании он был захвачен в плен в расположении вражеских войск. Он был шпионом и знал, какая участь ждет его по законам военного времени. И все же тогда Ричард умер бы с честью, потому что служил своему королю и своей родине. Увы, немного чести в том, чтобы дать себя повесить за преступление, которое ты не совершал.
 Тогда, в Испании, его накануне казни спасла внезапная атака английской конницы. Где же, черт возьми, теперь эта «вся королевская конница, вся королевская рать»?!
 Ричард попытался сесть — и сморщился от боли. Рана в груди понемногу заживала, но до выздоровления было еще далеко, да и Ньюгейт — не самое подходящее место для поправки здоровья. Здесь царила ужасающая грязь — счастье еще, что он избежал заражения крови. К тому же тюремное начальство не склонно было лечить того, кто и так приговорен к смерти. Молоденький фельдшер, который осматривал Ричарда сегодня утром, неловко сострил насчет того, что наилучшее лекарство для него — полный покой. Что же, на том свете Ричард сможет вволю похохотать над этой шуткой — если только не сумеет выбраться отсюда. А уж если он окажется на свободе, то непременно восстановит свое доброе имя и узнает, кто убил Люси Райдер.
 Мысль об этой девушке неизменно вызывала у Ричарда приступ ярости, направленной, впрочем, на самого себя. Времени на размышления у него было более чем достаточно, и хотя он, к сожалению, догадался слишком поздно, что Люси тоже участвовала в заговоре, все же он не мог поверить, что она пошла на это сознательно. Нет, девушка была скорее всего лишь пешкой в умелых руках врагов Ричарда, и они без сожаления пожертвовали этой пешкой, чтобы заполучить такую добычу, как он, Мэйтленд. Если б только Ричард вовремя понял, что происходит, Люси Райдер была бы сейчас жива.
 Ричарду и самому не верилось, что он мог свалять такого дурака. Он целиком и полностью доверился Люси Райдер — он, Ричард Мэйтленд, который мог по пальцам счесть людей, достойных его доверия! Ричард и вправду принялся загибать пальцы: Харпер, Хью Темплер и его жена Эбби, Джейсон Рэдли и… все. Четверо. Ричард задумался на минуту — и прибавил к этому списку самого себя.
 Он вдруг осознал, что улыбается, и несказанно этому удивился, в камере смертника нелегко найти повод для веселья. Здесь так тесно, что невозможно даже метаться из угла в угол подобно пресловутому «загнанному зверю». Только и спасение от праздной тюремной тоски, что редкий посетитель, который явится проститься с осужденным.
 Впрочем, те, кто посещал Ричарда, не принадлежали к числу его друзей. По правде говоря, он с самого начала велел своим друзьям не только держаться подальше от Ньюгейта, но и не показываться на суде. Того же самого Ричард потребовал и от своих родителей. Не стоило им проделывать долгий путь из Абердина в Лондон только для того, чтобы увидеть своего сына приговоренным к повешению. Ричард ясно видел, к чему все идет. Он понимал, что будет признан виновным, и не собирался покорно принимать свою участь. Если же он сбежит, подозрение первым делом падет на близких и друзей.
 Мэсси, который возглавлял теперь Тайную службу, сегодня утром посетил Ричарда, чтобы проститься с ним перед казнью. Он уже не впервые навещал своего бывшего начальника.
 — Я знаю, что ты невиновен, — сказал Мэсси, — и понимаю, что ты стал жертвой заговора. Я хочу помочь тебе. Скажи только, с чего начать поиски тех, кто это сделал.
 Мэсси нравился Ричарду. Он был отличным агентом, да к тому же у них было много общего: разведка стала их призванием и делом всей жизни. В отличие от большинства сослуживцев, Ричард и Мэсси равно не могли похвастаться связями в высших кругах общества. Оба они поднимались по служебной лестнице только благодаря своему уму и упорному, тяжкому труду.
 И все же между Ричардом и Мэсси было одно важное различие. Мэсси всегда свято соблюдал правила.
 Ричард не решился довериться Мэсси. «Хороший агент» еще не значит «надежный человек». Если Мэсси работает на его врагов, то его предложение помочь скорее всего лишь ловушка, попытка выяснить, что известно Ричарду о заговорщиках, чтобы половчей замести следы.
 Замести следы!.. При этой мысли Ричард едва не расхохотался. Убийца Люси и мальчишка-сообщник исчезли бесследно, словно растворились в воздухе. У Ричарда нет ни малейшего представления, где их искать. Все свидетели говорили на суде истинную правду — так, как они ее понимали. Люси хорошо сыграла свою роль. Да, сомнений нет, это заговор, вот только кто за ним стоит?
 С той ночи, когда погибла Люси, Ричард много раз задавал себе этот вопрос, но до сих пор ни на шаг не приблизился к ответу. И вовсе не потому, что некого было подозревать. Напротив, подозреваемых было даже чересчур много.
 Он вскинулся, услышав, как в замке со скрипом провернулся ключ. Мгновение спустя тяжелая, обитая железом дверь медленно, с натугой отворилась. На пороге стоял надзиратель в тюремном мундире — зловещего вида личность с обезьяньей физиономией и кустистыми, мрачно насупленными бровями.
 — Харпер, — прошептал Ричард, и лицо его расплылось в улыбке. — Где тебя черти носили?
 — Ждал, покуда путь будет свободен. А теперь пошевеливайся — времени у нас в обрез.
 Сержант Харпер был одним из немногих людей, которым Ричард всецело доверял, что и неудивительно: Харпер состоял при нем личным телохранителем. Этим объяснялось и то, что Харпер сейчас был мрачней обычного. Человек, которого ему надлежало защищать ценой собственной жизни, бессовестно, как выразился Харпер, смылся на дело в одиночку — и вот куда его это завело.
 Ричард и Харпер были знакомы давно. В Испании оба они трудились в Тайной службе Его Величества. Не во всем они сходились во взглядах, однако после тех дел, в которых им довелось работать вместе, прониклись друг к другу величайшим уважением. Они были соратниками и с глазу на глаз держались друг с другом как равные, хотя Ричард порой подумывал, что Харпер позволяет себе чересчур много. Впрочем, спорить с Харпером было бессмысленно, потому что он напрямую не подчинялся Ричарду. Его назначил на пост лично премьер-министр — в награду за бесценные услуги, оказанные отечеству, — и Харпер никогда не упускал случая напомнить об этом Ричарду.
 Сейчас Харпер оглянулся и, убедившись, что в коридоре никого нет, вошел в камеру.
 — Давай-ка я открою замок на кандалах, — сказал он, — только, гляди, не снимай их, покуда не доберешься до уборной.
 Теперь, когда настал желанный миг побега, Ричард ощутил небывалый прилив сил. Ноющая боль в груди исчезла, дыхание участилось, голова работала ясно и четко.
 Покуда Харпер возился с кандалами, Ричард перебирал в уме каждый шаг составленного ими плана. Харпер, этот угрюмый громила, и в самом деле был тюремным надзирателем. Эту должность он получил с помощью каких-то своих подозрительных дружков, причем еще до того, как состоялся суд и приговорили к виселице. Харпер всегда был заядлым пессимистом, и порой, как сейчас, например, это шло на пользу делу. Первый шаг плана состоял в том, чтобы переодеть надзирателем и Ричарда. Харпер сопроводит его в уборную, что в конце коридора, а там уже ждет его тюремный мундир и в кобуре — заряженный пистолет. Когда Ричард переоденется, они с Харпером спустятся на три этажа вниз, в тюремный двор, и сделают вид, что наблюдают за заключенными и их посетителями. Скоро должна появиться смена, и тогда они отправятся в казарму для надзирателей, которая расположена возле апартаментов начальника тюрьмы. Там их ждала последняя запертая дверь.
 Тут-то и начиналась самая шаткая часть плана. Ричард и Харпер надеялись, что в общей сумятице, когда одни надзиратели сменяют других, никто не заметит, как они войдут в апартаменты начальника тюрьмы. Войдя, они возьмут этого почтенного господина в заложники и, угрожая убить его, вынудят надзирателей отпереть эту последнюю дверь.
 А там — свобода!..
 Харпер, само собой, продумал все до мелочей. План их был основан на том, что никто не должен узнать Ричарда. По совету Харпера он сегодня утром отказался от услуг цирюльника, и теперь на его щеках и подбородке темнела двухдневная щетина. На руку им было и то, что в Ньюгейте всегда темно и мрачно, как… словом, как в Ньюгейте. Эту тюрьму, как нарочно, возводили так, чтобы в нее не проникал ни единый лучик света. Скоро, очень скоро Ричард будет свободен.
 — Готов? — осведомился Харпер.
 Ричард усмехнулся:
 — Веди, Макдуф!


* * *

 Когда Розамунда получасом позже вошла в столовую и обнаружила, что Кэлли и тетя Фрэн ведут жаркий спор с Чарльзом Трэси, она сразу поняла: что-то неладно. Чарльз, по уговору, должен был ждать их у ворот Ньюгейта.
 Чарльзу было около тридцати — высокий, худой, со светлыми, редеющими на висках волосами. Розамунда не питала к нему особенно теплых чувств — Чарльз вечно ходил надутый и кислый, словно все вокруг безмерно его раздражало. Единственным человеком, которого он пылко и безоговорочно обожал, была его сестра Кэлли. Розамунда частенько испытывала к Чарльзу неподдельную жалость, и все же факт оставался фактом: одного часа в обществе этого человека ей хватало, чтобы впасть в полное уныние.
 В ту минуту, когда Розамунда вошла в столовую, Чарльз горячо излагал свои опасения насчет поездки в Ньюгейт.
 — Это слишком опасно! — вновь и вновь повторял он.
 — Чепуха! — отрезала Кэлли. — Все уже устроено, и я не стану менять свои планы из-за такой ерунды!
 — Какой ерунды? — спросила Розамунда, на ходу поправляя шаль.
 Все трое спорщиков разом смолкли и растерянно уставились на нее. Судя по их лицам, они совершенно не ждали ее появления.
 Первым оправился от неожиданности Чарльз.
 — Леди Розамунда! — чопорно проговорил он. — Стало быть, это вашу карету и кучера я видел на площади.
 — А я думала, что ты решила не ехать, — почти одновременно с братом сказала Кэлли.
 — Как поживаете, Чарльз? Рада вас видеть. — Розамунда ответила на его сухой поклон едва заметным кивком и добавила, обращаясь к Кэлли: — Не припомню, чтобы я говорила, что не хочу ехать с тобой, но если поездка отменяется, я не буду слишком разочарована.
 — Поездка вовсе не отменяется! — горячо возразила Кэлли. — Я не желаю идти на поводу у разбушевавшейся толпы!
 — Толпы? — Розамунда вопросительно поглядела на Чарльза.
 Брат Кэлли мрачно кивнул.
 — Властям пришлось отправить полицейские отряды на разгон этой братии. Это бунт, леди Розамунда, самый настоящий бунт. Сейчас улицы Лондона буквально запружены распоясавшейся чернью. Вначале эти люди собрались у дома принца-регента, но когда узнали, что он отсутствует, а потому не может принять их петицию, — в них точно бес вселился. Они бросали в окна камни, потом принялись швырять горшки с горящими углями, чтобы поджечь дом.
 — И чего же они просят в своей петиции?
 — Справедливой оплаты труда. Низких цен. Работы для безработных. — Чарльз выразительно пожал плечами. — По большей части это добропорядочные и законопослушные граждане, однако в любой толпе всегда найдутся подстрекатели.
 — Дом принца-регента в нескольких милях отсюда, — раздраженно возразила Кэлли, — а от Ньюгейта и того дальше.
 Тетя Фрэн, которая рылась в корзинке, висевшей у нее на локте, при этих словах подняла голову.
 — Ньюгейт!.. — проговорила она с неподдельной дрожью в голосе. — О, я хорошо помню бунты лета 1780 года! Толпа тогда вошла в раж и принялась поджигать частные дома, а затем бунтовщики направились в Ньюгейт и освободили всех заключенных.
 — Это было почти сорок лет тому назад, — хладнокровно отозвалась Кэлли. — С тех пор власти уже научились укрощать уличных буянов.
 — А впрочем, тетя Фрэн отчасти права, — вмешался Чарльз. — Сомневаюсь, что во всем Лондоне найдется хоть один наемный экипаж, который согласится отвезти нас в Ньюгейт.
 — И в самом деле… — Кэлли на миг задумалась, но тут же лицо ее просветлело. — Что ж, тогда мы поедем в карете Розамунды! Ее кучера и вооруженные лакеи будут нам отменной защитой, и бунтовщики наверняка не решатся покуситься на карету самого герцога Ромси! Бьюсь об заклад, он и сам бы захотел, чтобы его дочь ездила по Лондону только под надежной охраной.
 — Бунтовщикам наплевать на герцога Ромси! — огрызнулся Чарльз, теряя терпение. — Они кого угодно забросают камнями и подожгут!
 Розамунда, которая уже готова была предоставить отцовскую карету в распоряжение Кэлли, после этих слов заколебалась. С ужасом представила она, что скажет ее отец, когда новехонькая карета, построенная по его собственным чертежам, превратится в обугленный жалкий остов. Герцог мастерил кареты не просто ради развлечения — в это занятие он вкладывал всю душу.
 — Отчего бы нам не поехать в твоей карете? — обратилась Розамунда к Кэлли. — Лакеев, так и быть, можно взять с собой.
 — А разве я тебе не сказала? Моя карета сломалась, и ее пока еще не починили.
 Тетя Фрэн обеспокоенно встрепенулась.
 — Что же, стало быть, мы все-таки едем?
 — Едем, — твердо ответила Кэлли. — Чарльз, будь добр, прикажи, чтобы заложили карету леди Розамунды. Ну же, успокойся! Это не карета, а крепость на колесах. В ней мы будем в полной безопасности.
 Когда Чарльз нехотя вышел, тетя Фрэн осторожно откашлялась.
 — Разве мы не могли бы отложить… — начала она, но тут же осеклась. — Нет, конечно же, нет — до чего же я глупая! Если не поехать сегодня, завтра будет уже поздно.
 Похоже, тетя Фрэн жаждала навестить Ричарда Мэйтленда не больше, чем сама Розамунда. Впрочем, с Розамундой случай был иной — она сама захотела устроить себе испытание. А вот тете Фрэн вовсе ни к чему мучить себя.
 — Мисс Трэси, вам нехорошо? — с подчеркнутой озабоченностью спросила она. — Вы такая бледная…
 Тетя Фрэн ухватилась за этот намек точь-в-точь как утопающий хватается за соломинку.
 — Да, признаться, я и вправду чувствую себя неважно, — с готовностью сообщила она. — Прошлой ночью я вообще не сомкнула глаз.
 Кэлли выразительно вздохнула.
 — В таком случае, тетя Фрэн, может быть, вам лучше прилечь? Мы с Розамундой вполне сможем присмотреть друг за другом.
 Тетя Фрэн не заставила себя упрашивать. Она поставила корзину на стол и удалилась так поспешно, что едва не растянулась на пороге столовой.
 Кэлли покачала головой.
 — Я и понятия не имела, что она так боится этой поездки. Что же, Роз, вот мы с тобой и опять одни, как в старые добрые времена. Ты-то еще не передумала, трусишка?
 И Розамунда опять, как в старые добрые времена, попалась на эту приманку.
 Что ж, от старых привычек избавиться нелегко.


* * *

 По настоянию Розамунды, герцогскую карету со всеми кучерами и лакеями оставили во дворе трактира «Сорока и Пенек». Если, пояснила спутникам Розамунда, перед Ньюгейтом соберется разъяренная толпа, ее людям будет грозить опасность, а потому слугам, роскошной отцовской карете и неописуемо дорогим лошадям лучше всего не попадаться бунтовщикам на глаза. Притом же им не так уж и долго идти пешком — ворота тюрьмы как раз напротив, через улицу.
 Кэлли не слишком обрадовалась этой задержке — они, мол, и так уже опаздывают. Начальник тюрьмы, чего доброго, решит, что они вовсе не приедут. На улицах совсем безлюдно, и она просто не понимает, почему карета не может подождать их у ворот Ньюгейта.
 Чарльз неожиданно поддержал Розамунду и высказал вслух то, что и у нее самой никак не шло из головы.
 — На улицах безлюдно, — сказал он, — потому что и здесь наверняка распространились слухи о бунтах. Разумные люди сейчас сидят по домам, накрепко заперев окна и двери. Что и нам, собственно говоря, не мешало бы сделать.
 — Смотрите только ни слова начальнику тюрьмы о бунтах! — строго предостерегла Кэлли. — Чего доброго, он еще решит отменить наш визит.
 Они вошли в Ньюгейт через боковую дверь, которая вела прямо в личные апартаменты начальника тюрьмы. Кэлли волновалась совершенно напрасно — мистер Прауди ждал их. Он был дружелюбен и приторно учтив, а когда узнал, что за гостья к нему пожаловала, и вовсе рассыпался в любезностях.
 — Леди Розамунда, — восклицал он, — дочь герцога Ромси! Ну и ну! Ньюгейт, если мне позволительно будет так выразиться, с недавних пор стал в чести у аристократов. Вы представить себе не можете, сколько светского народу здесь перебывало!
 — Отчего же, — сказала Розамунда, — преступления, как я слыхала, случаются во всех кругах общества.
 Начальник тюрьмы оторопело уставился на нее.
 — А полковник Мэйтленд? — поспешно вмешалась Кэлли. — У него тоже много посетителей?
 При этих словах она одарила подругу грозным взглядом: что, мол, за неуместные шутки?!
 Мистер Прауди хохотнул.
 — Да нет, что вы! Он ведь не знаменитость какая-нибудь — самый обыкновенный убийца. Будь он, скажем, Джек Шеппард либо разбойник с большой дороги, как Дик Терпин, его почитатели выстраивались бы в очередь, чтобы пожать ему руку. Ну что ж, господа, идемте за мной.
 Они пошли за начальником тюрьмы по длинному, без окон, коридору, в конце которого брезжил тусклый свет. Розамунда плотнее запахнулась в наброшенную на плечи шаль, и дело было не только в холоде, который царил в этом угрюмом, безрадостном месте. Сам воздух здесь казался затхлым, гнилым, словно тюрьма была наглухо запертым гробом, и тюремщики наравне с узниками дышали одним и тем же воздухом с начала времен. Да и пахло здесь тошнотворно — чудовищная смесь вареной капусты и застоявшейся мочи. И всякий раз, когда за спиной Розамунды захлопывалась с грохотом очередная дверь, девушка невольно содрогалась. Она только что вошла сюда — и уже не могла дождаться той минуты, когда выйдет наружу. «Будь моя воля, я бы заперла его и выбросила ключ!» — сколько раз прежде Розамунда в сердцах повторяла эти слова? Сейчас она мысленно клялась себе, что никогда больше так не скажет.
 Хлопнула последняя дверь, и они вышли в тюремный двор. Стены, окружавшие его, были так высоки, что в этот мрачный каменный колодец не проникал ни единый лучик солнечного света. Вдоль стен были расставлены каменные скамьи, и начальник тюрьмы подвел гостей к одной из них.
 — Разве мы не навестим полковника Мэйтленда в его камере? — спросила Розамунда.
 — Нет-нет, леди Розамунда, что вы! — отозвался мистер Прауди. — Для леди это место совсем неподходящее. Очень уж там неприятно. — Он хохотнул, словно и впрямь сказал что-то смешное. — Бывало, что и зрелые мужчины рыдали, когда им случалось войти в камеру для смертников. К тому же здесь безопасней, — прибавил он, кивком указав на надзирателей, которые стояли через каждые несколько шагов вдоль стен тюремного двора. — Мои люди по большей части бывшие солдаты. Они привычны вначале стрелять, а потом уж спрашивать. Впрочем, вам опасаться нечего — здесь нет опасных преступников. Мелкая сошка: мошенники, шулера, фальшивомонетчики.
 — А должники? — спросила Кэлли.
 — Они размещены в другой части здания.
 С этими словами начальник тюрьмы знаком подозвал к себе стоявшего ближе всех надзирателя и велел сопровождать его в камеру заключенного Мэйтленда.
 Они направились к одной из лестниц, а Кэлли между тем уселась на каменную скамью; Чарльз, проворчав что-то себе под нос, поставил туда же корзину с угощением для Мэйтленда, а Розамунда окинула взглядом людей, которые находились в тюремном дворе.
 Там были три женщины — скорее всего, жены либо дочери заключенных, потому что у узниц Ньюгейта был отдельный двор для прогулок. Одна из женщин сердито выговаривала своему супругу; две другие плакали. Вид у них был безобидный и на редкость жалкий. Смех и радость были неуместны среди этих угрюмых стен. Трудно даже вообразить, каково приходилось здесь мужчинам и женщинам, приговоренным к смерти. Будь на то воля Розамунды, тюрьмы, подобные Ньюгейту, были бы стерты с лица земли.
 Она перевела взгляд на надзирателей — и сразу усомнилась в том, что это бывшие солдаты. Скорее уж они смахивали на бандитскую шайку. Изношенные мундиры висели на них мешком, треуголки лихо сидели набекрень, да к тому же эти люди, стоя на посту, как ни в чем не бывало болтали друг с другом. Розамунде доводилось видеть настоящих солдат, а этот сброд явно не знал, что такое дисциплина.
 Внимание девушки особенно привлекли двое надзирателей. Внешность того, что постарше, живо напомнила ей жуткие морды горгулий, восседавших на фасаде Твикенхэм-хаус, а вот его более молодой сотоварищ явно обладал тем, что отец Розамунды называл «незаурядностью». Он не был особенно красив, однако в нем ощущалась мужественная, почти пугающая сила. Он не болтал, не вертелся по сторонам, и его небрежное спокойствие напомнило Розамунде хищного зверя, который затаился у водопоя, поджидая добычу.
 В этот миг он едва заметно повернул голову — и глаза их встретились. Жесткий, властный взгляд незнакомца словно обдал Розамунду леденящим холодом. Да, этому человеку она не нравилась. То есть это еще мягко сказано. На самом деле он ее презирал.
 Розамунда с трудом отвела взгляд и что-то сказала Чарльзу, что — она и сама не знала, потому что мысли ее целиком занимал незнакомец с холодным жестким взглядом, который даже и не пытался скрыть своего презрения. Что ж, и поделом им! И Розамунда, и Кэлли разряжены в пух и прах — неважно, что воротник и муфта Розамунды из кроличьего меха, а туфли на высоких каблуках усажены стеклянными бусинами. Этот человек, вероятно, принял кролика за горностая, а стекло — за драгоценные камни. Если б Розамунда знала, что поедет в Ньюгейт, она оделась бы намного скромнее.
 Незнакомец, должно быть, счел их пресыщенными аристократами, которые явились в Ньюгейт, дабы пощекотать закаленные светской скукой нервы. Он бы ни за что не поверил, что в тюрьму их привело милосердие, — да и сама Розамунда этому не верила.
 Что она, боже праведный, здесь делает?
 Та же мысль вертелась в голове человека с холодным взглядом. Что, черт побери, делает здесь эта женщина? Надменная аристократка, разряженная кукла, которой вдруг взбрело в голову посетить приговоренного к смерти узника, ухитрилась, сама того не желая, поставить под угрозу весь его план. Если б не она, начальник тюрьмы пребывал бы сейчас спокойнехонько в своих апартаментах — а так Прауди вот-вот обнаружит, что Ричард Мэйтленд сбежал. С минуты на минуту этот надутый индюк кинется вниз по лестнице и подымет тревогу. И значит, надо быть готовым к тому, что все пойдет наперекосяк. Прауди не удастся захватить врасплох, и уж тем более — взять в заложники. Все входы и выходы в тюрьме перекроют наглухо, смены караула не будет, и Ричарда неизбежно поймают. И все это — из-за леди Розамунды Девэр!
 Он, конечно, сразу узнал эту «жестокосердую прекрасную даму» — именно так, на манер рыцарских романов, называли ее в Лиссабоне. Не то чтобы леди Розамунда и вправду была жестока, всего лишь холодной и равнодушной. Боже упаси, чтобы она заговорила с кем-то в чине ниже полковника либо присоединилась к кружку офицерских жен. Ричард безмолвно восхищался ее красотой, но лишь до того, как понял: это прекрасное лицо, эти холодные серые глаза всего лишь маска, за которой скрывается ледяное равнодушие и высокомерное презрение ко всему свету.
 Судя по тому, что сумел подслушать Ричард, леди Розамунда явилась в Ньюгейт ради свидания с ним. Но ведь это же совершенная нелепица! Они даже не знакомы. Тогда, в Лиссабоне, обыкновенные солдаты наподобие Ричарда — он был тогда всего лишь лейтенантом — недостойны были даже целовать подол платья дочери герцога Ромси. А если б Ричард и попытался совершить сей подвиг, прекрасная дама наверняка своей элегантной туфелькой заехала бы ему в зубы.
 Нет, появление в Ньюгейте леди Розамунды наводило Ричарда на очень, очень нехорошие мысли.
 Харпер уже занервничал. Не глядя на Ричарда, он краешком рта беззвучно прошептал:
 — Ты — командир. Что будем делать?
 — Ждать, — ответил Ричард.
 — Чего ждать?
 — Когда поднимут тревогу.
 — И что тогда?
 — Тогда, Харпер, среди всеобщего замешательства мы возьмем заложницу и, угрожая ей смертью, выберемся отсюда.
 Харпер, не выдержав, повернул к нему голову:
 — Заложницу? Дочь герцога? Леди Розамунду Девэр?!
 — А ты кого предлагаешь?
 — Да ведь она почти с тебя ростом! Давай-ка лучше выберем вторую даму. Ее-то куда легче будет укротить. Хрупкая, точно куколка.
 — Да, но ведь она — не дочь герцога, верно? Ее жизнь ценится не так высоко. И кроме того… — жесткие губы Ричарда тронула слабая усмешка.
 — Что?
 — Я всю жизнь мечтал заключить в объятия леди Розамунду Девэр. Другого такого случая, пожалуй, не представится. Тс-с, вот оно! Представление начинается. Спокойно, Харпер, спокойно. Ничего не делай, пока я не подам знак.
 Надзиратель, который сломя голову сбежал по лестнице, никак не мог отдышаться от спешки.
 — Запереть все двери! — хрипло прокаркал он и, закашлявшись, крикнул громче: — Запереть все двери! Заключенные — по камерам! Посетители — оставайтесь во дворе! Побег! Ищите Ричарда Мэйтленда!
 Надзиратели, охранявшие двор, тотчас выхватили пистолеты и угрожающе прицелились в заключенных и их гостей. Поднялись шум и крики: женщины отчаянно цеплялись за своих мужей, а стражники безжалостно оттаскивали их прочь от узников. Розамунда оцепенела, потрясенная до глубины души. Ричард Мэйтленд бежал!
 И тут она поняла, почему надзиратель с холодным жестким взглядом показался ей таким странным.
 Кэлли вскочила со скамьи.
 — Побег?! — пронзительно вскрикнула она. — Этого просто не может быть! Из Ньюгейта не бегут! Розамунда, в чем дело? Куда это ты уставилась?
 Не ответив, Розамунда попятилась. Ричард Мэйтленд — а теперь она была твердо уверена, что это именно он, — неумолимо шел прямо на нее, и в руке у него был пистолет. Девушка хотела закричать, но с губ ее сорвался только невнятный всхлип. Хищник, затаившийся у водопоя, наконец увидел добычу и вот-вот набросится на нее.
 В этот миг произошло сразу несколько событий. Розамунда отступила еще на шаг, споткнулась о поставленную Чарльзом корзину, упала навзничь и ударилась головой о каменную плиту двора. Оглушительно прогремел выстрел. Раздались крики, затем душераздирающие вопли. Ричард Мэйтленд навалился на нее, придавив к каменным плитам, и она снова ударилась головой.
 Голос его, с легким шотландским акцентом, оказался таким же холодным и жестким, как взгляд.
 — Только дернись, и я тебя прикончу, поняла?
 Розамунда не сумела бы «дернуться», даже если бы захотела. Мэйтленд оказался таким тяжелым, что у нее перехватило дыхание. От удара и боли ее мутило, на глаза навернулись жгучие слезы. Розамунда мельком глянула на свои белые перчатки и увидела, что они забрызганы кровью.
 — Кажется, меня ранили, — пробормотала она.
 — Сюда, сюда! — оглушительно кричал Харпер, тыкая пальцем на одну из лестниц. — Вон он, убегает! И с ним еще один!
 После этих слов паника во дворе усилилась. Одни надзиратели бросились под прикрытие лестниц, другие принялись сгонять заключенных и посетителей в дальний угол двора, с линии огня.
 Ричард поднялся на ноги.
 — Дочь герцога ранена! — крикнул он громко, перекрывая всеобщий хаос.
 Кэлли тоже что-то кричала, но голос ее терялся в сумятице воплей. Розамунда с трудом села и огляделась в поисках Чарльза. Каким-то образом он оказался отделен от своих спутниц и сейчас, подняв руки, стоял среди заключенных в дальнем углу двора. Потом Розамунда с ужасом увидела, что уродливый, как горгулья, спутник Мэйтленда ткнул пистолетом в грудь Кэлли. Что бы он ни сказал при этом, слова его произвели магическое воздействие. Кэлли тотчас умолкла, кивнула и тяжело опустилась на каменную скамью. И замерла, словно и сама окаменела.
 Розамунда испуганно вскрикнула, когда Мэйтленд рывком поднял ее и легко, словно перышко, подхватил на руки. И прошептал едва слышно, так, что лишь Розамунда могла разобрать его слова:
 — Если пикнешь, мой друг убьет твою подружку, а я убью тебя. Поняла?
 Его друг? Сколько же здесь его друзей?
 — Ты слышала, что я сказал? Я тебя убью.
 Розамунда кивнула. Она ни минуты не сомневалась, что он выполнит обещание. У этого человека лицо убийцы: рот искажен злобой, в глазах хладнокровная жестокость. Если он убьет ее или Кэлли, терять ему нечего. Он и так уже приговорен к виселице.
 Она вздрогнула, услышав, как заорал уродливый спутник Мэйтленда:
 — Дорогу дочери герцога! Она ранена! Ранена!
 Розамунда все еще не оправилась от падения, однако при этом отчетливо понимала, что вовсе не ранена, просто ударилась головой о камень. Впрочем, Мэйтленду наплевать, ранена она или нет. И слепому ясно, каковы его намерения. Он хочет выбраться из Ньюгейта, прикрываясь ею как заложницей.
 «Спокойно, спокойно!» — твердила себе Розамунда. Все это продлится недолго. Как только Мэйтленд выберется из тюрьмы, заложница будет ему не нужна и он ее отпустит. Надо только терпеть и сохранять спокойствие.
 А может быть, он и не выберется. Может быть, надзиратели его не выпустят. Может быть, кто-то из них опознает беглеца, его схватят и вернут в камеру.
 И Розамунда, забыв о недавнем своем отвращении к Ньюгейту, решила, что получит истинное наслаждение, увидев, как повесят Ричарда Мэйтленда.
 Ее ужаснуло то, как легко прошел он мимо надзирателей. Никто не узнал его, потому что он прижимал к себе Розамунду и не поднимал головы. Надзиратели пропустили их с неохотой. Они пока еще не знали, что Мэйтленд бежал, зато им было известно о приказе запереть все двери, и они предполагали, что у одного из узников случился приступ буйного помешательства. Тем не менее они узнали в Розамунде даму, перед которой еще недавно так стелился начальник тюрьмы, и перед дочерью герцога, как по волшебству, распахивались все двери.
 Прежде чем отправиться в покои начальника тюрьмы, похитители Розамунды наскоро посовещались. Мэйтленд сказал, что им не удастся уйти, если они скажут, что дочь герцога ранена. Часовой наверняка захочет послать за тюремным доктором, чтобы тот осмотрел рану. Лучше будет сказать, что дочь герцога Ромси упала в обморок и начальник тюрьмы велел им отнести ее в герцогскую карету.
 — Где стоит твоя карета? — спросил Мэйтленд у Розамунды все тем же холодным жестким тоном.
 Лгать не было смысла, так что она ответила правду.
 И снова этим дерзким наглым негодяям все сошло с рук. Часовой бросил один лишь взгляд на побелевшее лицо Розамунды и поспешно отворил последнюю дверь.
 Когда беглецы выбрались на улицу, Мэйтленд пошел медленней, пошатываясь под тяжестью своей ноши. Розамунду это вовсе не удивило. Толстушкой она никогда не была, но при росте в пять футов и семь дюймов — весила немало. Если для Мэйтленда такая ноша тяжела, ему следовало выбрать Кэлли. Вот уж кого можно назвать карманной Венерой!
 Словно прочтя ее мысли, Мэйтленд заметил сухо:
 — Мне бы следовало взять ту, другую. — С этими словами он без особых церемоний поставил Розамунду на ноги. — Похоже, я надорвал спину. Настоящая амазонка, верно?
 Розамунда ощутила краткую вспышку гнева, но его тут же заглушил страх. Не стоит выводить из себя этого мерзавца. Она все еще в его руках.
 — Что это такое? — спросил Мэйтленд.
 Все трое разом вскинули головы и прислушались. Из-за поворота улицы доносился невнятный, но грозный рокот: то ли раскаты грома, то ли конский топот.
 — Это бунтовщики, — с нескрываемым удовольствием пояснила Розамунда. — Они идут на Ньюгейт. На вашем месте я бы здесь не задерживалась. Что ж, полковник Мэйтленд, прощайте! Быть может, я еще когда-нибудь увижу вас. — «В петле», — добавила она мысленно.
 Мэйтленд сощурился, окинув ее все тем же жестким взглядом, и Розамунда похолодела от недоброго предчувствия.
 — Ты никуда не уйдешь, — процедил он сквозь зубы, — покуда я не узнаю, почему ты пыталась меня убить.
 На миг Розамунда лишилась дара речи, но только на миг.
 — Да вы с ума сошли! Это, должно быть, кто-то из надзирателей нечаянно выстрелил в панике.
 Мэйтленд схватил ее за запястья и стиснул с такой силой, что Розамунда едва не закричала от боли.
 — Ты расскажешь мне правду, даже если для этого придется переломать одну за другой все твои аристократические косточки! Где лошади? — обратился он к своему спутнику.
 — Там, за церковью.
 И все трое бегом бросились к церкви Гроба Господня. Розамунда едва поспевала за своими мучителями. Раза два она споткнулась, но Мэйтленд, этот бессердечный негодяй, лишь грубо дернул ее за руку, волоча за собой.
 И Розамунду вдруг охватила такая ярость, что она забыла свои страхи. Она послушно исполняла все приказы своего похитителя — и какова же награда за послушание? Без ее содействия этот висельник ни за что бы не выбрался из Ньюгейта. Нет, долой покорность, иначе она, чего доброго, станет первой жертвой беглого убийцы!..
 В это мгновение на улицу перед ними хлынула распаленная толпа бунтовщиков, и Розамунда поняла, как ей следует поступить. Отчаяние придало ей силы. Словно дикая кошка, она прыгнула на Мэйтленда и изо всех сил ударила его кулаком в спину. От неожиданности он упал на колени и разжал пальцы, железными тисками охватившие ее запястье. Розамунда вырвала руку и опрометью бросилась прочь, навстречу толпе бунтовщиков.
 — Вот дьявол! — проворчал Харпер. — Эти остолопы отрезали нам путь. Теперь нам нипочем не добраться до лошадей.
 Мэйтленд встал и оглянулся.
 — Назад нам тоже дороги нет.
 Из ворот Ньюгейта рекой хлынули вооруженные надзиратели.
 — Эге, — пробормотал Харпер, — куда это она мчится?
 И Мэйтленд увидел, как Розамунда, увернувшись от столкновения с бушующей толпой, проворно нырнула в проулок.
 — Где она оставила свою карету? — спросил Ричард.
 — В «Сороке и Пеньке».
 Беглецы переглянулись и, увертываясь от града камней и пуль, побежали вслед за Розамундой.




 3


 Розамунда бежала что есть духу. Ей не нужно было ломать голову над тем, где искать спасения. Совсем рядом, на перекрестке Олд Бейли. Там судьи, прокуроры, вооруженные служители закона. Они защитят ее от Ричарда Мэйтленда. Розамунда расскажет им, как он коварен и злобен, и они, в отличие от тюремщиков Ньюгейта, будут готовы ко всему.
 Этот человек не только кровожадный убийца, он, видимо, еще повредился в уме. Всюду ему чудятся враги, все вокруг только и жаждут убить его. В каждой случайной встрече ему видится предательский заговор. Но как мог он предположить, будто она, дочь герцога, замыслила убить его, да еще именно в Ньюгейте, причем накануне казни?
 Этот человек безумен — вот единственное разумное объяснение. А когда имеешь дело с безумцами, бесполезно взывать к здравому смыслу.
 Розамунда добежала до Олд Бейли и остановилась у первой попавшейся двери. Заперто. Она что есть силы заколотила кулаками по двери. Тишина. Розамунда так запыхалась от быстрого бега, что ее крики о помощи скорее напоминали жалкое мяуканье полузадушенного котенка.
 Девушка оглянулась. Толпа бунтовщиков все так же текла к Ньюгейту, а ее преследователей нигде не было видно. Розамунда, однако, не спешила радоваться. Она обменялась с Мэйтлендом всего несколькими фразами, но все же успела оценить характер этого человека. Ричард Мэйтленд был явно не из тех, кто легко сдается.
 Невзирая на боль, Розамунда подхватила юбки и побежала дальше. И тут впереди, из проулка, разъяренной рекой хлынули бунтовщики. От топота ног, кровожадных воплей, искаженных яростью лиц кровь Розамунды застыла в жилах. Грянул ружейный залп, и толпа пришла в неописуемое бешенство.
 Метнувшись к ближайшей двери, Розамунда что есть силы заколотила по ней кулаками. На сей раз ее старания оказались не напрасны: из окна над самой дверью раздался злобный окрик, а затем в щели между ставнями показалось дуло нацеленного в нее мушкета.
 — Помогите! — крикнула девушка. — Я леди Розамунда Девэр, дочь…
 Но тут она услышала щелканье затвора и, испуганно вскрикнув, прижалась к стене дома. Загрохотало, зазвенело стекло — это бунтовщики бросали в окна камнями. Защитники Олд Бейли отвечали им оружейной пальбой, целя покуда поверх голов, — однако это только еще больше разъярило толпу.
 Розамунда прильнула к стене, дрожа всем телом, голова у нее шла кругом, мысли путались. Что ей делать, куда бежать? И в этот миг, раздираемая сомнениями, она увидела, как из-за угла Ньюгейт-стрит вынырнули двое: Ричард Мэйтленд и его уродливый приспешник. Они бежали прямо к ней.
 Розамунду охватила паника. Не может быть, чтобы это происходило именно с ней! С ней вообще никогда ничего не происходит! Она шагу ступить не могла, чтобы не наткнуться на компаньонку. Если она отправлялась за покупками на Бонд-стрит, ее всегда сопровождала пара дюжих лакеев, дабы никто не посмел обидеть дочь герцога хотя бы неосторожным взглядом. Если Розамунда выезжала покататься верхом, при ней всегда был заботливый и внимательный грум. Если ей хотелось прокатиться в карете, кучера и лакеи получали приказ убивать без жалости всех разбойников, которые осмелятся появиться на расстоянии пистолетного выстрела.
 А теперь вот она одна-одинешенька, совсем беззащитная, между двух огней: с одной стороны спятивший убийца, с другой — разъяренная толпа бунтовщиков. Но ведь это же Англия! Здесь такого просто не может быть!
 Хватит ныть, одернула себя Розамунда. Нужно наконец собраться с духом и решить, кто для нее страшнее — Мэйтленд или бунтовщики.
 Мэйтленд. Конечно же, Мэйтленд.
 И стоило ей так решить, как паника отступила, а здравый смысл заработал с прежней силой. По ту сторону мятежной толпы Флит-лейн и трактир «Сорока и Пенек», где она оставила карету. Вот именно: карету, кучеров и лакеев. И все они вооружены до зубов. Пускай только Мэйтленд посмеет прикоснуться к Розамунде, эти бравые ребята вмиг изрешетят его пулями! Надо лишь пробиться через толпу, и тогда кровожадный безумец будет ей не страшен.
 Понимая, что преследователи вот-вот настигнут ее, Розамунда бесстрашно ринулась в самую гущу разгоряченной черни. Сейчас ей было не до светской вежливости. Страх за свою жизнь гнал ее вперед, и она ожесточенно работала локтями, расталкивая орущих мятежников. Когда кто-нибудь грубо огрызался на нее, она, позабыв о приличиях, огрызалась в ответ. И то и дело оглядывалась, не теряя из виду своих врагов.
 А они неумолимо приближались.
 В отчаянии Розамунда слепо рванулась вперед, оттолкнула кого-то и тут же поплатилась за свою дерзость. Кряжистый здоровяк, могучим сложением напомнивший Розамунде отцовского кузнеца, бесцеремонно обхватил ее мускулистыми руками.
 — Ух ты, — воскликнул он, — и куда же это тебя занесло, крошка?
 Что же, по сравнению с ним Розамунда и вправду казалась маленькой. Еще недавно она бы обрадовалась, услышав от мужчины такие слова, но только не теперь, когда Мэйтленд вот-вот настигнет ее! Уж лучше бы она и впрямь была амазонкой, легендарной девой-воительницей, которая любого мужчину могла одолеть в бою.
 Впрочем, с этим здоровяком не справилась бы никакая амазонка. Ручищи у него были словно стальные обручи.
 — Э, да ты поранилась! — заметил здоровяк. Голос у него был грубый, но совсем не злой, и Розамунда перестала вырываться. — Кто тебя обидел, крошка?
 Розамунда лишь сейчас обнаружила, что рукав ее платья на плече разорван и в прорехе видна багровая ссадина. Девушка затравленно оглянулась и беззвучно охнула, обнаружив, что Мэйтленд совсем уже близко. Она видела даже морщинки в уголках его холодных голубых глаз. Поджав губы, он в упор глядел на нее, и лицо его казалось бесстрастным, словно высеченным из камня.
 И на нем по-прежнему был мундир тюремного надзирателя.
 Розамунду осенило. Нет времени объяснять, кто она такая и почему Мэйтленд преследует ее. Этот славный кузнец явно жаждет прийти ей на помощь. Вряд ли он проявил бы такое рвение, если бы узнал, что перед ним дочь герцога.
 — Вон тот человек за мной гонится, — всхлипнула Розамунда. — Он полицейский и хочет увести меня в Ньюгейт…
 Слова ее произвели желанный эффект.
 — Полицейский?! — взревел кузнец. — Где тут полицейский?!
 Розамунда дрожащим пальцем указала на Мэйтленда.
 Кузнец толкнул ее к себе за спину и принялся целеустремленно прокладывать себе путь к Мэйтленду. Когда он добрался до цели и с кулаками обрушился на свою жертву, Розамунда позволила себе вздохнуть с облегчением. Говоря языком шахмат, она отыграла одну фигуру. Девушка торопливо окинула взглядом толпу, но уродливый подручный Мэйтленда исчез бесследно. От души понадеявшись, что его постигнет та же участь, что и хозяина, Розамунда двинулась дальше, плечами и локтями пробивая себе дорогу в толпе разъяренных бунтовщиков.
 Когда она наконец вбежала во двор трактира, во рту у нее пересохло, ноги подкашивались от усталости. В толчее она потеряла ридикюль, капор, шаль и одну туфельку, но Розамунда не стала обращать внимания на подобную ерунду. Она думала лишь об одном — поскорей добраться до кареты и уехать отсюда прежде, чем с ней стряслось еще какое-нибудь злосчастье.
 Трактир и конюшенный двор кишели бунтовщиками, которые, судя по их воплям и развязным выкрикам, решили отдохнуть здесь от трудов праведных и перед новыми подвигами подкрепиться местным пивом. Здесь царила не злоба, а шумное добродушное веселье, словно все эти люди явились сюда исключительно ради того, чтобы устроить дружескую попойку.
 Увидев отцовскую карету, Розамунда нахмурилась. Жемчужину герцогской коллекции не охраняли ни кучера, ни лакеи; один лишь конюшенный мальчик, клюя носом, держал поводья коренников. Розамунда, правда, сказала слугам, что вернется через час, но ведь этот срок не минул и наполовину. Не нужно было гадать, куда девались и лакеи, и кучера. Скорее всего, они присоединились к всеобщему веселью и сейчас как ни в чем не бывало пируют в трактирной зале.
 Ньюгейт! Олд Бейли! А теперь еще и ее собственные слуги! Как видно, она тяжко согрешила, если бог решил ее так наказать!
 Уворачиваясь от назойливых выпивох, Розамунда кое-как добралась до мальчишки, который держал поводья коренников. Она запыхалась и не сразу сумела заговорить внятно.
 — Позови сюда моих кучеров! — наконец пробормотала она. — И немедленно!
 — Твоих кучеров?! — Мальчишка окинул ее долгим и весьма выразительным взглядом, от растрепанных волос до босой ноги, и презрительно фыркнул: — Знаешь что, поди-ка ты сначала проспись!
 Розамунда хотела было уничтожить его двумя-тремя высокомерно-вежливыми словами, но тут юнец снова фыркнул, и она вдруг с изумлением обнаружила, что ухватила его одной рукой за шиворот и почти без усилий подняла в воздух. Мальчишка был ниже ее почти на целую голову. Приблизив лицо вплотную к его перепуганной мордашке, Розамунда проговорила тем же тоном, какой герцог Ромси использовал только будучи в крайнем гневе:
 — Немедленно приведи сюда моих кучеров, не то, богом клянусь, весь остаток своей ничтожной жизни ты будешь заживо гнить в Ньюгейте!
 С удовлетворением увидев, что мальчишка испугался до полусмерти, Розамунда осторожно опустила его на землю и разжала пальцы. От страха глаза у него стали круглыми, как у совы. Он отвесил Розамунде неловкий поклон и, дрожа всем телом, опрометью ринулся к трактиру. Рассеянно успокаивая лошадей, Розамунда думала о том, что никогда прежде не позволяла себе говорить с людьми таким тоном, особенно с теми, кто не мог ей ответить тем же. Она обладала неиссякаемым запасом терпения, во всяком случае, так ей казалось раньше. Подумать только, меньше часа назад она покинула эту самую карету, а вернулась сюда уже совсем другим человеком! Отныне, мысленно поклялась себе Розамунда, она ни за что не станет сетовать на те меры, которые отец предпринимает ради ее безопасности.
 При одной мысли о том, что с нею произошло, Розамунду пробирала дрожь. Впрочем, здесь, во дворе людного и шумного трактира, рядом со своими слугами, она чувствовала себя в безопасности. Более того, теперь, когда прежний безудержный страх отступил, Розамунда уже больше не мечтала насладиться казнью Мэйтленда. Не то чтобы она питала к нему добрые чувства, но и позорной смерти в петле ему не желала. Вот если бы его можно было выслать в колонии, тогда Розамунда сочла бы, что справедливое возмездие свершилось.
 Она натравила на Мэйтленда здоровяка-кузнеца, однако вряд ли этот кузнец прибил его до смерти, скорее просто поколотил. Или, может быть, сломал ногу. Даже думать об этом было приятно. В любом случае Розамунда сумела хотя бы ненадолго избавиться от своих преследователей.
 Мысли ее прервал чей-то громкий крик:
 — Да тише вы, тише! Слушайте!
 Полупьяная толпа во дворе трактира замерла в недобром предчувствии. Секунда — и тишину разорвал грозный раскат ружейных выстрелов.
 — Полиция! — пронеслось над двором. — Полиция!
 Паники не было, но развеселая пирушка прервалась как по мановению руки, трактирный двор опустел, все попрятались подальше от греха.
 И тут Розамунда увидела Мэйтленда. Стоя под раскидистым каштаном, он потягивал пиво из оловянной кружки. Он был все еще в тюремном мундире, но без галунов, и в таком виде казался неотличим от бунтовщиков. Сколько ни вглядывалась Розамунда, она не заметила у Мэйтленда никаких следов недавней драки: ни разбитого носа, ни сломанной челюсти, ни тем более переломанных рук и ног. Как видно, здоровяк-кузнец, так отважно ринувшийся на ее защиту, был не слишком силен в кулачном бою. Розамунда смутно надеялась, что Мэйтленд ее не узнает, вид у нее и в самом деле был ужасный, но эта хрупкая надежда рассеялась, когда он насмешливо взмахнул кружкой, притворяясь, будто пьет за ее здоровье.
 Что ж, она вовсе не так беззащитна, как думает этот мерзавец! Отец научил Розамунду, как следует поступать, если нападут разбойники, и сейчас она не мешкая применила его уроки на практике. Метнувшись к карете, девушка распахнула дверцу и забралась внутрь. Коренники, оставшись без присмотра, беспокойно заплясали, и карета судорожно дернулась. На миг Розамунда едва не потеряла равновесие, но все же удержалась на ногах и потянулась за пистолетом, который был спрятан в кобуре за обивкой скамьи. Стрелять она умела… или по крайней мере знала, как это делается.
 Пригнувшись, девушка осторожно выглянула в окно кареты. Мэйтленда под каштаном уже не было, но это ее ничуть не удивило. Он, конечно, уже крадется сюда, скорей всего, с другой стороны кареты, чтобы застать Розамунду врасплох. Пригибая голову, она стала пробираться к дальней дверце — и тут эта дверца распахнулась, и в карету впрыгнул Мэйтленд. Розамунда вскинула пистолет, но, вопреки строгим наставлениям отца, прицелилась не в сердце, а в плечо Мэйтленда. Она просто не могла убить человека, кто бы он ни был. Впрочем, Мэйтленд все равно оказался более проворен. Ударом ноги он выбил у Розамунды пистолет в то самое мгновение, когда она спустила курок. Пуля ушла в потолок кареты, и там, наверху, кто-то громко выругался. Потом Мэйтленд навалился на Розамунду, придавив ее своим телом, и она опять — уже в третий раз за какие-то полчаса! — больно ударилась головой. Кони заметались, обезумев от грохота выстрела.
 — Харпер! — бешено рявкнул Мэйтленд.
 Харпер? Да ведь это имя ей знакомо! Это же телохранитель Мэйтленда. Розамунда читала о нем в газетах. Хорош телохранитель! Когда Мэйтленду не нужны были его услуги, он попросту давал своему телохранителю какое-нибудь секретное поручение. Именно так случилось в ту ночь, когда была убита Люси Райдер.
 — Держу! — таким же бешеным рыком отозвался голос сверху.
 Розамунда хотела закричать, но под тяжестью Мэйтленда не могла даже вздохнуть. Болела голова, болело ушибленное запястье, перед глазами все плыло — и все же она отчетливо понимала, что происходит. Харпер был на козлах, ему удалось перехватить вожжи. Кони рванулись вперед, и Розамунда от резкого толчка лязгнула зубами, но в ту же минуту Мэйтленд приставил к ее виску дуло пистолета.
 — Не дергайся, не то я тебе мозги вышибу! — процедил он и, не услышав ответа, зло рявкнул: — Поняла?
 Розамунда поспешно кивнула.
 Наконец Мэйтленд поднялся, и ей удалось перевести дух, хотя и ненадолго: усевшись на скамью, он поставил ногу на грудь Розамунды, оставшейся лежать на полу кареты.
 Чего же он ждет? Что еще ему нужно?
 — Гони! — вдруг гаркнул Мэйтленд, да так оглушительно, что Розамунда вздрогнула.
 Громко и сухо треснул кнут, и кони понеслись, увлекая за собой карету.
 Ничего у них не выйдет, твердила себе Розамунда. Отцовские кони славятся своим неукротимым нравом. Во всех ее поездках один из лакеев обязательно ехал на кореннике, именно для того, чтобы своенравная упряжка не понесла при первом же удобном случае. В одиночку с этими лошадьми никто долго не справится. Кони непременно понесут, карета опрокинется — и для Мэйтленда и его подручного все будет кончено.
 Но если даже кони и не понесут, все равно карете не проехать через толпу бунтовщиков или полицейские цепи. Так или иначе, но скоро все кончится. Надо лишь сильней стиснуть зубы и ждать.
 Лежа на полу, Розамунда не могла увидеть, как ее карета выехала с трактирного двора, зато слышала более чем достаточно: треск, грохот, проклятия, возмущенные вопли, да еще негодяй, восседавший на козлах, то громко щелкал кнутом, то хохотал, как одержимый.
 Выворачивая на улицу, карета резко накренилась, а затем загрохотала, запрыгала по булыжной мостовой. От тряски у Розамунды громко застучали зубы. Хорошо еще, что Мэйтленд убрал свой пистолет от ее виска. Он сейчас смотрел в окошко кареты, держа оружие на сгибе локтя. Пистолет Розамунды валялся где-то на полу, теперь совершенно бесполезный: его нужно было перезарядить, а это она вряд ли могла сделать, покуда нога Мэйтленда упиралась ей в грудь.
 Внезапно он в упор, сощурясь, глянул на Розамунду, и у нее перехватило дыхание.
 — Ну, — проговорил он обманчиво мягким тоном, — что ты теперь против меня замышляешь?
 «Сварить тебя живьем в кипящем масле» — мелькнуло у нее в голове, но, помня о своем бедственном положении, Розамунда предпочла более дипломатический ответ.
 — Вы заблуждаетесь, — сдержанно ответила она. — Я ничего против вас не замышляю и не замышляла прежде. Все это лишь плод вашего воображения.
 Мэйтленд только крепче сжал и без того поджатые губы. Потом он наклонился к Розамунде, она невольно отпрянула.
 — Стало быть, плод моего воображения? — вкрадчиво повторил он.
 — Именно.
 — А то, что ты пыталась застрелить меня, когда я забрался в карету, тоже плод моего воображения?
 — Но вы же гнались за мной! И, что бы там ни было, я целилась вам в плечо.
 Тем же самым опасно-вкрадчивым тоном он осведомился:
 — И с чего бы это герцогской дочке так умело обращаться с пистолетом?
 — А с того, — ответила Розамунда, — что на карету моей матери как-то напали разбойники и мать только чудом осталась в живых. После того случая отец настоял, чтобы я научилась защищать свою жизнь.
 — Верней, как ее поскорее лишиться!
 — Именно это я и скажу своему отцу после того, как вы меня отпустите.
 Мэйтленд пропустил этот намек мимо ушей. Вскинув черные брови, он отвернулся, и Розамунда могла лишь гадать, что у него на уме. Ее вдруг охватило странное ощущение, что этот человек попросту смеется над ней. Одна эта мысль так возмутила девушку, что она начисто позабыла о страхе. Смеяться над ней, наследницей Девэров?! Все ее предки были отважны, как античные герои! Каспар Девэр вместе с Черным Принцем сражался при Пуатье, а потом, много лет спустя, посылал дамам воздушные поцелуи с плахи, на которую отправили его выскочки Ланкастеры. Леди Маргарет Девэр обороняла замок своего мужа от «круглоголовых» Кромвеля, а затем обратила их в бегство, стоя во главе собственной армии. Да что там далеко ходить, другой Каспар Девэр, отец Розамунды, спас во время Французской революции десятки обреченных на смерть аристократов, а ее мать, Элизабет Девэр, храбро бросилась на разбойника, который прицелился из ружья в ее сына. Словом, фамильное древо Девэров всегда изобиловало героями.
 Отчего же тогда она, Розамунда Девэр, трусливо валяется на полу кареты, позволив наглому, отвратительному и наверняка безродному выскочке поставить ногу ей на грудь?
 Карета подпрыгнула на дорожной выбоине, и зубы Розамунды от толчка стукнули, словно кастаньеты. И тогда ее терпение лопнуло.
 — Убери ногу, ты… мерзавец! — выкрикнула она и, размахнувшись, ударила кулаком по ноге Мэйтленда. Удивительно, но тот подчинился.
 И тут же наставил на Розамунду пистолет.
 — Лежать! — жестко приказал он.
 Ни в глазах, ни в голосе его не было и тени насмешки. Нет, Розамунда ошиблась, решив, будто Мэйтленд смеялся над ней. Этот человек просто на такое не способен. Если он открывает рот, то лишь для того, чтобы изрыгнуть очередную угрозу.
 Опираясь на руки, Розамунда все же села на полу кареты, но встать так и не решилась — Мэйтленд по-прежнему держал ее на мушке. После продолжительного молчания он повелительно бросил:
 — Начни-ка с самого начала и расскажи мне, что привело тебя в Ньюгейт.
 Розамунда помешкала, притворяясь, что хочет собраться с мыслями. На самом деле она напрягала слух, пытаясь уловить хоть какие-то признаки погони. Улицы Лондона сейчас наверняка кишат полицейскими. Отчего же тогда никто до сих пор не остановил карету герцога Ромси с хорошо видным гербом Девэров на дверцах? И почему своенравные отцовские кони до сих пор не понесли, если управляет ими только один человек? И почему…
 — Леди Розамунда, я жду.
 Девушка подняла глаза и храбро встретила его холодный взгляд.
 — В моем появлении в Ньюгейте нет ничего загадочного, — начала она. — Моя подруга, миссис Трэси, пригласила меня сопровождать ее в этой поездке. Ей было жаль вас. Она, видите ли, верит, что вы невиновны. Ей хотелось только сказать вам об этом и передать корзинку с угощением, дабы утешить вас в последние часы перед казнью.
 — Но вам-то меня не было жаль, не так ли, леди Розамунда?
 — Нет, я тоже вас жалела — до того, как встретила.
 Вот теперь Мэйтленд и впрямь усмехнулся, только в этой усмешке не было ни грана веселья. Она пугала не меньше, чем пистолет в его руке.
 — Я бы, может, вам и поверил, — сказал он, — если б собственными глазами не видел, как вы подали знак застрелить меня.
 — Какой еще знак?
 — Вы уронили ридикюль — и тогда кто-то выстрелил в меня.
 — Ридикюль? Ридикюль?! Я еще, между прочим, потеряла туфельку, шаль и капор! Может быть, и это были знаки пристрелить вас?!
 Мэйтленд снова прикусил нижнюю губу, и у Розамунды возникло то же нелепое ощущение. Если он и впрямь смеется над ней, она вскочит и вцепится ему в горло, и плевать на пистолет!
 Мэйтленд что-то проворчал себе под нос и уже громче добавил:
 — Но ведь вы узнали меня. Я прочел это в ваших глазах. Тогда-то вы и подали знак убить меня.
 Боже мой, подумала Розамунда, он не только безумец, но еще и тупица!
 — Вас должны были повесить, — терпеливо, точно диктуя, проговорила она. — С какой стати ваш враг, если только он в здравом уме, стал бы убивать вас, если стоило подождать всего один день, и королевский палач исполнил бы за него всю эту грязную работу? Если бы вас повесили вчера, со мной ничего бы этого не случилось. И, кстати говоря, я вовсе вас не узнала. Как я могла вас узнать, если мы никогда не встречались? Просто вы показались мне не таким, как остальные надзиратели, вот и все. И когда стражник закричал, что вы сбежали, я сделала самый очевидный вывод.
 Мэйтленд озадаченно насупился.
 — Не такой, как остальные? Отчего же тогда никто, кроме вас, этого не заметил?
 Розамунда вовсе не собиралась рассказывать, как поразила ее исходившая от незнакомца хищная, мужественная сила. Вот тогда бы Мэйтленд точно над ней посмеялся!
 — Да потому, что у вас бегали глаза, — ответила она. — Я только глянула — и сразу поняла, что вы убийца…
 Спохватившись, Розамунда прикусила язык, но было уже поздно. Девушка сжалась, ожидая расплаты за свои неосторожные слова, однако Мэйтленд лишь проворчал что-то себе под нос.
 — Ладно, — наконец сказал он, — начнем все сначала. Расскажите-ка мне о вашей подружке миссис Трэси и не упускайте ни единой подробности. Я хочу знать, зачем вы приехали в город и с чего бы это дочери герцога снизойти до того, чтобы навещать приговоренного к смерти убийцу. Только на сей раз постарайтесь убедить меня, не то вам будет очень и очень худо.
 Его каменно-бесстрастное лицо, недобрый прищур холодных глаз не сулили Розамунде ничего доброго, если ее поймают на лжи. Что ж, у нее нет причин лгать, но ведь этот человек так недоверчив, что не поверил бы и самому господу богу. У него просто мания преследования. Розамунда могла бы поспорить на все свое состояние, что перед сном он заглядывает во все шкафы и под все кровати, чтобы проверить: а не затаился ли там злоумышленник.
 Девушка украдкой глянула в окно. Снизу она мало что могла разглядеть, но в одном была уверена: они все еще в городе, потому что колеса кареты все так же грохочут по булыжной мостовой. Куда же они едут? И что сделает с ней Мэйтленд, когда доберется до места? Уж верно не захочет взять ее с собой, ведь она только помешает ему скрываться.
 Подумав о том, что может сделать с ней Мэйтленд, Розамунда вдруг с удивлением поняла, что ничуть не боится. Непонятно почему, но сейчас этот человек не казался ей таким страшным, как во время погони. Он по-прежнему обходился с ней жестко, и все же Розамунда ощущала в нем какую-то перемену. Женское чутье говорило ей, что либо Мэйтленд смягчился, либо на деле он вовсе не так жесток, как на словах.
 Конечно же, он отпустит ее, когда доберется до цели. Ободренная этой мыслью, Розамунда вернулась к своему рассказу.
 — Итак, — сказала она, — все началось с Михаэля, принца Кольнбургского…


* * *

 Полчаса спустя Розамунда скрежетала зубами, на все лады кляня свою непроходимую глупость. Это надо же, поверить, будто у Мэйтленда могла проснуться совесть!.. Покуда он и его уродливый подручный, уютно устроившись в герцогской карете, обсуждали, что делать дальше, сама Розамунда со связанными руками лежала под перевернутой лодкой на берегу Темзы, где-то в окрестностях Лондона.
 Что ж, по крайней мере перевернутая лодка прикрывала ее от проливного дождя.
 Розамунда уже не гадала, убьет ее Мэйтленд или нет. Куда больше сейчас ее занимали мысли о том, когда и как она сама убьет Мэйтленда. Сварить живьем в кипящем масле — эта казнь уже не могла утолить ее жажду мести. В сотый раз она мысленно клялась себе, что Мэйтленд заплатит — и еще как заплатит! — за все ее унижения. Она продрогла до костей, она умирала с голоду, и что самое унизительное, если Мэйтленд скоро не вернется и не освободит ее, у нее попросту лопнет мочевой пузырь. Ненавистный, презренный, дрянной челове-чишка! Отчего он так долго не идет? Что его задержало, будь он проклят?
 А задержало Ричарда решение весьма насущной проблемы: что им делать с леди Розамундой Девэр?
 — Я бы отдал все сокровища в мире, только б поскорей избавиться от нее, — говорил он Харперу. — От нее одни неприятности. Если она не вернется поскорее к своему папочке, тот потребует от премьер-министра выслать на поиски всю британскую армию. Я не шучу, Харпер. Герцог чрезвычайно влиятелен.
 — Постой, но ведь это ты придумал прихватить с собой дамочку! Нужно было нам оставить ее там, возле Ньюгейта!
 — Я решил, что ей что-то известно.
 — Да что ей могло быть известно?! Тебя ведь должны были повесить, так? Для чего было кому-то убивать тебя, если он мог просто подождать до завтра?
 Ричард ухмыльнулся, и в его сощуренных глазах заплясали смешинки.
 — Именно это и сказала мне леди Розамунда.
 — И она права. Видно, пока ты торчал в Ньюгейте, у тебя мозги сопрели от сырости.
 Разговор ненадолго прервался. Харпер протянул Ричарду откупоренную бутылку бренди, которую они нашли в ящике под одной из скамеек. Там же обнаружился набор серебряных кубков, серебряный же ночной горшок и теплые шерстяные одеяла.
 Отхлебнув как следует бренди, Ричард вернул бутылку Харперу. Может быть, Ньюгейт и вправду подпортил ему мозги. Сейчас, когда он допросил девушку, недавние подозрения показались ему нелепыми. Она искренне потрясена тем, как в один миг рухнуло ее размеренное, благонравное существование, и, конечно же, винит во всем его.
 Легкая улыбка тронула губы Ричарда, когда он вспомнил ее гневную, презрительную реплику: «Если б только вас повесили вчера, со мной бы ничего этого не случилось!»
 Харпер, конечно же, прав: не было и нет никакого заговора. Когда во дворе Ньюгейта, в суматохе прогремел выстрел, Ричард тотчас заключил, что его враги как-то пронюхали о подготовленном побеге и явились предотвратить его. Ричард и не думал высказывать свои подозрения Харперу, потому что о побеге знали только трое: сам Харпер и добрые друзья Ричарда, Хьюго и Эбби Темплер. Узнай они о подозрениях Ричарда, оскорбились бы не на шутку: ведь это означало бы, что кто-то из них предатель.
 Боже милостивый, до чего же он устал, да и ножевая рана в груди точно огнем горит! Совсем неподалеку отсюда ожидает его уютный домик, в котором Хьюго заранее спрятал все необходимое: чистую одежду, деньги, съестные припасы и прочие необходимые мелочи. По плану Харпера они должны были укрыться там, пока совсем не стемнеет. Потом под покровом ночи они выскользнут из домика и встретятся в Лавенхэме с Хьюго, чтобы сменить коней и сообщить ему, что все прошло удачно. Все это, увы, было условлено до того, как Ричард так необдуманно прихватил с собой леди Розамунду.
 Он шевельнулся, осторожно переменил позу, чтобы облегчить боль в груди.
 — Я считаю так, — сказал он наконец. — Оставим девушку где-нибудь на пустынной дороге, и пусть сама добирается домой.
 Харпер поскреб небритый подбородок.
 — Ну да, конечно! Я уже представляю, что из этого выйдет. Мы бросаем девушку на дороге, на нее нападают бандиты, убивают, а ее любящий папаша землю роет копытом, мечтая поскорей найти нас и выразить свою благодарность.
 — У тебя есть идея получше?
 — Правду говоря, да. Мы оба знаем, что герцог сейчас гонится за нами по пятам. Так что я возьму карету и наведу его на ложный след. Потом избавлюсь от кареты и герцогских коней, добуду свежих лошадей и вернусь за тобой и леди Розамундой.
 — И что я до того времени должен с ней делать?
 — Спрятаться в том домике и отдыхать в свое удовольствие.
 Ричард одарил Харпера долгим тяжелым взглядом.
 — Отчего бы нам не поменяться местами? Ты будешь прятаться с леди Розамундой, а я уведу отсюда карету.
 Харпер хохотнул.
 — Да ты ее боишься, что ли? Подумаешь, девчонка! Что она может сделать?
 — Посмотри на мой простреленный сюртук, может, и догадаешься.
 — И это все?! Мне она, между прочим, чуть задницу не отстрелила! Если б кони не дернули, я бы точно стал мерином.
 У Ричарда подозрительно затряслись плечи, и он снова поерзал, принимая позу поудобнее.
 — И все-таки, — сказал он, — я бы выбрал карету.
 — Нет. Если тебя поймают, повесят без разговоров. Кроме того, ты с герцогскими конями не справишься. А я, если помнишь, был у мистера Темплера кучером. Кто мог управиться с его норовистыми клячами, тот и самого черта оседлает.
 Ричард и позабыл, что Харпер когда-то служил у Хью кучером. Солдат, агент, кучер, телохранитель… что ни говори, а у Харпера богатый послужной список! Все они втроем одновременно состояли в Тайной службе. Теперь Хью вышел в отставку, он, Ричард, — беглый висельник, а Харпер — его пособник, удравший от правосудия. Превосходное завершение блестящей карьеры! Помнится, когда-то премьер-министр говорил, что будет вечно им благодарен.
 И где же теперь этот премьер-министр со своей вечной благодарностью?
 — Ну как, по рукам? — спросил Харпер. — Мне — карета, тебе — девчонка.
 Ричард понимал, что ведет себя как капризный ребенок, но ему и вправду отчаянно не хотелось оставаться один на один с леди Розамундой. Эта девушка на редкость изобретательна, и укротить ее не так-то легко. Ричард сомневался, что способен на такой подвиг, тем более в нынешнем своем состоянии.
 — Она опасна, — начал он, — и…
 Харпер театрально воздел руки к потолку.
 — Черт подери, да ведь ты был когда-то лучшим агентом Тайной службы Его Величества! Если уж ты не сумеешь справиться с одной неопытной девицей, то я могу сказать лишь одно: помоги господь несчастной Англии!
 — Ладно уж! — Ричард обреченно вздохнул. — Итак, ты вернешься со свежими лошадьми. И что мы тогда будем делать с леди Розамундой?
 — Когда стемнеет, мы отвезем ее к матушке Денди, строго-настрого прикажем не отпускать ее до утра, а сами отправимся восвояси.
 — Кто такая матушка Денди?
 — А тебе этого и не нужно знать. Не беспокойся, она содержит вполне приличное заведение. К тому же она сущая амазонка, как и наша леди Розамунда. Словом, мы избавимся от лишних хлопот, и с девицей ничего не случится. — Харпер повернул голову, прислушался. — Что это было?
 Звук был такой, словно в курятник забралась лиса.
 — Леди Розамунда, — сказал Ричард. — Я ее голосок теперь всегда узнаю.
 Харпер ухмыльнулся.
 — Тогда я, пожалуй, поеду.
 Они выбрались из кареты. Когда Харпер вскарабкался на козлы, Ричард сказал:
 — Удачи тебе, и будь осторожен.
 Харпер покосился на перевернутую лодку, из-под которой неслись яростные крики.
 — Не забудь, что она леди как-никак, — сказал он и, подмигнув, оглушительно щелкнул кнутом.
 Ричард сунул под мышку бутылку с бренди, взял в другую руку заряженный пистолет и набросил на голову и плечи одеяло, чтобы укрыться от дождя. Тяжело вздохнув, он решительно зашагал к перевернутой лодке.




 4


 Розамунде не довелось окончательно опозориться. Мэйтленд вернулся как раз вовремя, развязал ее и, указав на густой кустарник, велел поторапливаться. Розамунда не заставила себя ждать. Со всем возможным достоинством она направилась к кустарнику и там, отыскав укромное местечко, разрешила самую свою насущную проблему. Только после этого она позволила себе подумать о других, не менее важных. Она еще раньше слышала, как отъехала карета, а стало быть, теперь с ней остался один только Мэйтленд. Если б только Розамунде удалось сбежать от него, она могла бы спрятаться в зарослях и подождать до темноты. Судя по всему, они сейчас недалеко от Лондона. Чтобы избежать ненужных встреч, беглецы ехали окольными дорогами, но Розамунда все равно сумела заметить, что совсем недавно карета проезжала через деревню. Если б она только сумела…
 — Ты что, ломовая лошадь? Времени у тебя на эти дела было более чем достаточно. А ну, вылезай, не то я сам отправлюсь за тобой, и мне наплевать, в каком ты там виде.
 А ведь с него станется! Этот невежа попросту не знает, что такое деликатность. Ломовая лошадь, надо же! Вначале он обозвал ее амазонкой, теперь — лошадью. Никогда еще с Розамундой не обращались так грубо. Будь здесь ее отец, он велел бы заковать Мэйтленда в цепи и бросить в подземелья замка Девэр. Розамунде очень хотелось дать нахалу достойный ответ, но нельзя же попусту терять драгоценное время. Итак — вперед!..
 Она не успела даже двинуться с места. Мэйтленд возник из зарослей бесшумно, словно дикий кот, и Розамунда замерла, бессильно уставившись на него. Впрочем, она все же не окончательно растерялась. Ей хватило присутствия духа, чтобы незаметно стряхнуть с ноги оставшуюся туфельку. Если те, кто гонится за Мэйтлендом, доберутся до этого места, туфелька Розамунды подскажет им, что они на верном пути.
 — Пошли! — властно бросил Мэйтленд. — И не забудь подобрать свою туфельку.
 Розамунда сжала кулаки и надменно вскинула голову, но ей хватило одного лишь взгляда на мрачное лицо Мэйтленда, чтобы прикусить язык. В ее положении нельзя поддаваться безрассудным порывам, да и что проку ввязываться в бой, который все равно проиграешь?
 Но, боже мой, как же страдала ее жестоко уязвленная гордость! Мэйтленд был так невыносимо самоуверен! Он отдавал приказы, словно Розамунда была его служанкой. Впрочем, дело тут было не только в гордости. Поведение Мэйтленда оскорбляло ее чувство справедливости. Покуда она мокла под проливным дождем, он укрывался от непогоды под одеялом, которое стянул из запасов в отцовской карете.
 Правда, мокнуть под дождем — еще не худшая участь. Розамунда ни на миг не забывала, что ее похититель уже убил одну женщину. Что он потеряет, если захочет разделаться и с ней?
 Когда они выбрались из кустарника, Мэйтленд жестом указал Розамунде, куда ей надлежит идти. Как бы не так! Это был узкий болотистый овражек, уводивший в самую гущу ежевичных зарослей. Превосходное место для того, чтобы скрыть труп.
 Мэйтленд коснулся ладонью ее плеча. Розамунда резко отпрянула, поскользнулась в грязи и, не удержавшись на ногах, шлепнулась прямо в ежевичные плети.
 — Бог ты мой! — в голосе Мэйтленда прозвучало неподдельное раздражение. — Что это на тебя нашло, дуреха?
 Он в упор глянул на Розамунду и покачал головой.
 — Если б я хотел расправиться с тобой, я бы сделал это еще в кустах, куда ты отправилась облегчиться. Ты что, от страха совсем думать разучилась? Сиди смирно, покуда я не отцеплю твое платье от колючек.
 С этими словами Мэйтленд сунул пистолет за пояс, поставил на землю бутылку с бренди и принялся аккуратно отцеплять подол ее платья от колючих ежевичных плетей. Розамунда мрачно молчала, обхватив руками колени, а дождь все поливал ее, стекая ручьями по плечам и спине. Неужели только вчера она мечтала о приключениях? Если господь решил таким образом подшутить над ней, значит, у нее просто нет чувства юмора, потому что она не веселится, а кипит от злости.
 Отцепив последнюю колючку, Мэйтленд выпрямился и снова окинул Розамунду испытующим взглядом.
 — Все в порядке? — осведомился он.
 — В порядке? — самым светским тоном отозвалась она. — Поражаюсь, что вам вообще пришло в голову об этом спрашивать! Что может быть приятней, чем когда тебя похищают и, угрожая пистолетом, под проливным дождем швыряют в колючки?
 — Ты сама упала в ежевику, — хладнокровно заметил Мэйтленд и нагнулся, чтобы поднять бутылку с бренди.
 Что это? Неужели он улыбается? Терпение Розамунды лопнуло. Послав к чертям здравый смысл, она ухватила негодяя за ногу и дернула с такой силой, что он сам, вместе с бутылкой и ворованным одеялом, свалился в ежевичные заросли. Мэйтленд еще не успел выругаться, а Розамунда уже вскочила и, оскальзываясь в липкой грязи, побежала к лодке. Мэйтленд в два прыжка нагнал ее и толкнул в спину. Она упала, с разгона проехавшись животом по скользкой тропе. Впрочем, Розамунда не собиралась сдаваться. Она крепко сжала в руке злосчастную туфельку и замерла, дожидаясь подходящего момента. И дождалась, когда Мэйтленд наклонился к ней и, ухватив за плечи, рывком поставил на ноги.
 — Когда ты наконец уймешься… — начал он. Розамунда замахнулась, метя туфелькой ему в лицо.
 Мэйтленд вскинул руку, чтобы отразить удар, и, ничуть того не желая, локтем ударил ее по подбородку.
 — Черт! — только и пробормотал он, подхватив Розамунду прежде, чем та без сознания рухнула на землю.


* * *

 Тропа вела к заброшенному домику, обнесенному каменной оградой. К тому времени, когда Ричард наконец одолел крутой подъем и уложил на кровать в единственной комнате свою нечаянную жертву, он совсем выбился из сил. Двухнедельное пребывание в Ньюгейте не пошло на пользу его здоровью, да вдобавок ему пришлось, выбираясь из тюрьмы, нести на руках эту амазонку, а сейчас вместе с ней взбираться по склону холма к домику. После эдаких упражнений ножевая рана в груди Ричарда отзывалась жгучей болью.
 Отступив от кровати, он окинул Розамунду долгим испытующим взглядом. В газетах эту девушку именовали «идеальной принцессой». Что ж, сейчас идеальная принцесса выглядела так, словно побывала в уличной потасовке.
 Как же так вышло, что Ричард ударил ее? Чистой воды случайность, хотя Розамунда вряд ли в это поверит. А ведь Ричард Мэйтленд никогда в жизни не ударил ни одну женщину. И сейчас он не хотел ни пугать ее, ни причинять ей боль. Ему только и нужно было, чтобы эта строптивая девица вела себя прилично до тех пор, покуда их пути не разойдутся раз и навсегда.
 Взяв потертое одеяло, которое лежало в изножье кровати, Ричард укрыл им промокшую до нитки девушку и направился к буфету, который стоял рядом с камином. Содержимое буфета отвечало всем его ожиданиям, и Ричард мысленно поблагодарил Хьюго Темплера, который приготовил все, что только может пригодиться беглецу: чистую одежду, деньги, аптечку, бинты, бритву, съестное и — о радость! — бутылку бренди взамен потерянной в схватке с Розамундой.
 На столе перед камином стояла пара оловянных кружек. Ричард налил себе полкружки бренди, сделал изрядный глоток и… решительно направился к кровати. Приподняв голову Розамунды, он плеснул немного бренди в ее приоткрытый рот. Благодарение богу, она проглотила бренди, даже не поморщившись. Ресницы ее дрогнули, и Ричард вздохнул с облегчением. Что ж, о Розамунде можно не беспокоиться. Чего никак нельзя было сказать о себе. Голова у него кружилась, все тело ныло, как избитое. Если он не сможет взять себя в руки, то усталость и боль одержат верх над его всегдашней выдержкой, — а с такой пленницей, как Розамунда, это было куда как опасно.
 Он хотел было сменить повязку, но передумал. Не время сейчас возиться с раной, Розамунда вот-вот придет в себя. Лучше подождать, пока вернется Харпер. Уж верно двое взрослых мужчин, лучшие, по словам Харпера, агенты Тайной службы Его Величества, сумеют справиться с одной обыкновенной женщиной!
 Ричард покачал головой. Леди Розамунду никак не назовешь обыкновенной. Другие женщины на ее месте уже тряслись бы от страха, обливаясь горючими слезами. У этой аристократки есть характер. Даже испуганная до полусмерти, она не потеряла рассудка. Убегая от Ричарда, она не устрашилась ни толпы бунтовщиков, ни ружейного огня, а совсем недавно едва не оглушила его обычной дамской туфелькой. Будь Розамунда мужчиной и будь Ричард по-прежнему главой Особого отдела, он бы, не сходя с места, предложил ей работать под его началом.
 При этой мысли Ричард невольно улыбнулся, но улыбка тотчас поблекла, когда он окинул взглядом лежавшую на кровати девушку. Под тонким одеялом и промокшим насквозь платьем четко обрисовались ее соблазнительные формы. Хотя Розамунда была довольно высокой для женщины, зато великолепно сложена. Ричарду это бросилось в глаза, еще когда он увидел ее в тюремном дворе. Сейчас, когда он мог без помех и сколь угодно долго разглядывать Розамунду, он приметил в ней еще несколько восхитительных черточек — роскошные темные волосы, точеный абрис лица и тонкие изящные дуги бровей, полные нежные губы…
 Ричард вдруг осознал, что смотрит, не отрываясь, на эти губы, и с трудом отвел взгляд, сделав медленный глубокий вдох, чтобы успокоиться. Только этого ему и не хватало! Он не может, не смеет поддаваться зову плоти! Слишком многое сейчас поставлено на карту, чтобы он мог поддаться опасным чарам леди Розамунды Девэр.
 Надо сделать так, чтобы она его боялась. Только так, и не иначе, можно ее укротить.
 Эта мысль была глубоко неприятна Ричарду. Она шла вразрез со всем, что он впитал еще с молоком матери. Женщины слабы, и мужчина, который пользуется их слабостью, — не кто иной, как бессердечный негодяй. К тому же леди Розамунда ни в чем перед ним не виновата. Вся ее вина в том, что она некстати подвернулась ему под руку.
 Вот только если Ричард будет и впредь так думать, он очень скоро опять окажется в Ньюгейте.
 Она должна меня бояться!
 С этой малоутешительной мыслью Ричард стянул с себя мокрую одежду, насухо вытерся полотенцем и торопливо надел приготовленную Хьюго смену одежды.


* * *

 Когда Розамунда пришла в себя, подбородок у нее онемел от боли, а во рту стоял жгучий вкус бренди. Лежала она на кровати, но сразу же поняла, что это не ее собственная кровать: тюфяк был слишком жесткий и комковатый. «Соломенный, — подумала Розамунда. — Почему? Мэйтленд!» — внезапно вспомнила она и, как ужаленная, поспешила подняться с кровати.
 Мэйтленд рылся в буфете, который стоял сбоку от закопченного камина. Розамунда окинула взглядом комнату: столик и пара стульев, полка с нечищеной кухонной утварью, крохотные оконца по обе стороны от двери. Вид у комнаты был какой-то нежилой.
 Когда Розамунда отбросила одеяло и спустила ноги на пол, ветхая кровать предательски скрипнула. Мэйт-ленд сразу выпрямился и шагнул к Розамунде. Та не верила собственным глазам: на нем не было ни пятнышка, а ведь еще недавно он весь был вымазан в липкой грязи. Стало быть, пока она лежала без сознания, Мэйтленд вымылся и переоделся. Более того, сейчас его наружность показалась Розамунде почти приятной. Его русые волосы были аккуратно расчесаны, да и лицом он уже не смахивал на бандита с большой дороги. И тут Розамунду осенило — да ведь он побрился!
 Вид умытого, выбритого и чисто одетого Мэйтленда тем острее напомнил Розамунде о том, какое жалкое зрелище представляет она сама. Ее босые ноги были густо измазаны уже засохшей грязью, мокрая, отяжелевшая одежда неприятно липла к телу.
 Встав с кровати, Розамунда настороженно следила за тем, как Мэйтленд приближается к ней. Увидев выражение ее лица, он понимающе кивнул и предостерегающе произнес:
 — Не вынуждай меня применять силу.
 Жесткий взгляд его прищуренных глаз показался ей просто невыносимым. Розамунде отчаянно хотелось отвести глаза, но она сдержалась — из гордости. Этот негодяй только порадовался бы ее унижению.
 — Да, я знаю, на что вы способны, — ответила она, выразительно потрогав ноющий подбородок.
 Мэйтленд что-то проворчал себе под нос, с силой провел рукой по волосам и отступил на шаг.
 — Леди Розамунда, — наконец сказал он, — выслушайте меня. Если будете вести себя смирно, с вами ничего дурного не случится. Скоро вернется Харпер со свежими лошадьми, и тогда мы отвезем вас на почтовую станцию, а сами отправимся восвояси. Вы и глазом не успеете моргнуть, как вернетесь к своим родным.
 «Кое-что проясняется», — подумала Розамунда. Кто-то изрядно потрудился, чтобы отыскать этот уединенный домик и оставить тут все, что может понадобиться Мэйтленду для удачного побега. Домик, впрочем, убогий, нежилой, очевидно, что Мэйтленд не задержится здесь надолго, только чтобы перевести дух и дождаться, когда утихнет шум, вызванный его побегом.
 Он сказал, что Харпер скоро вернется со свежими лошадьми и тогда они отвезут ее на почтовую станцию. Если б только Розамунда могла поверить этому человеку!
 — Я тут подобрал для вас кое-что, — продолжал Мэйтленд. Он отошел к буфету и вернулся с охапкой чистой сухой одежды. — Предназначалось это для Хар-пера, но надо же вам во что-то переодеться, покуда не высохнет ваше платье. И вот еще сапоги, тоже его. У него не такая уж большая нога..
 Розамунда так продрогла, что с радостью сменила бы свой отсыревший наряд и на дырявую мешковину — однако ей было не по себе при мысли, что придется щеголять в одежде Харпера. Этого урода она боялась едва ли не больше, чем самого Мэйтленда.
 Впрочем, выбора у нее не было.
 Так и не дождавшись ответа, Мэйтленд нахмурился, и голос его зазвучал жестко, безо всякого намека на вежливость.
 — Пять минут, — сказал он холодно. — Даю тебе пять минут. Если к тому времени, как я вернусь, ты еще не будешь готова, я переодену тебя собственноручно. И, кстати, даже не помышляй бежать, потому что я буду стоять за дверью. Ясно? Чтобы к моему возвращению ты была готова.
 — Нет, — сказала она.
 От злости он едва не заскрипел зубами.
 — Да ведь ты же промокла до нитки! И зубы у тебя так стучат, что вот-вот вылетят! Я не желаю, чтобы ты свалилась в горячке, это-то ты хоть можешь понять?!
 — Я-то понимаю. Это вы ровным счетом ничего не понимаете.
 — Ну так будьте любезны, миледи, просветите меня!
 Розамунда едва заметно пожала плечами.
 — Я не сумею раздеться сама.
 — Что-о?!
 — Без камеристки, — сухо уточнила она.
 Наступило долгое молчание. На бледных щеках Розамунды заалел румянец, но она прямо, с вызовом смотрела на Мэйтленда — попробуй, мол, только засмейся! Он нахмурился было, но скоро сообразил, что девушка совершенно права. Мэйтленд припомнил, что ее платье застегивается на спине — длинный ряд пуговиц от ворота до талии и ниже. В одиночку с таким платьем и впрямь не справиться.
 — Я буду твоей камеристкой, — сказал он наконец.
 Розамунда оцепенела.
 — В этом нет нужды, — ровным голосом произнесла она. — Дайте мне нож или ножницы, и я сумею раздеться сама.
 — Нож либо ножницы?
 Розамунда кивнула.
 — Я что, по-твоему, спятил? Повернись, я помогу тебе раздеться.
 Девушка отпрянула, широко раскрыв глаза, и тогда у Мэйтленда лопнуло терпение. Он прекрасно понимал, чего именно она испугалась.
 — Боже милосердный! Ты что, решила, что я хочу, как говорят в романах, воспользоваться твоей беспомощностью? Что за чушь! Ты бы видела себя в зеркале!..
 Он умолк, переводя дыхание, и уже спокойней повторил:
 — Повернись.
 Розамунда зло сверкнула глазами, прикусив нижнюю губу, но все же повиновалась.
 Пуговки на платье были совсем крохотные, и грубым пальцам Ричарда справляться с ними оказалось нелегко. Этак он и до Судного дня провозится! Обеими руками Ричард ухватился за отвороты платья и с силой рванул. Пуговки дождем хлынули на каменный пол и рассыпались по углам. Платье Розамунды словно распалось «надвое, обнажив ее белоснежные плечи и кружевной корсет. До чего же тонкая у нее талия! Ричард мог бы обхватить ее всю ладонями…
 Черт, откуда взялась эта неуместная мыслишка?
 — Пять минут, — процедил сквозь зубы Ричард и поспешно вышел.
 Розамунда дождалась, пока за ним захлопнется дверь, проворно стянула с себя платье и чулки и насухо вытерлась одеялом.
 — «Видела бы ты себя в зеркале!» — передразнила она, довольно точно повторив интонацию Мэйтленда. Что ж, если она не ошибается, Мэйтленд тоже не Ромео. Он не способен даже расстегнуть на женщине платье. Впрочем, Розамунду ничуть не удивила такая неопытность. Какая женщина, будь она в здравом уме, станет связываться с Ричардом Мэйтлендом? Да никакая. Даже собственная любовница не желала иметь с ним дело. Бедная Люси Райдер!
 «Видела бы ты себя в зеркале!» А чего он еще ожидал после всех несчастий, которые выпали на долю Розамунды? Вот когда она приоденется и приведет себя в порядок, от нее глаз не оторвать… по крайней мере так говорит отец. Он, конечно, преувеличивает, но все равно Розамунда совсем не такая уродина, какой ее считает Ричард Мэйтленд!..
 Она и сама не знала, почему ее так уязвили его слова. Стало быть, она не в его вкусе? Прекрасно! Одним поводом для опасений меньше.
 Нижнее белье тоже промокло, но Розамунда не могла снять рубашку, не избавившись прежде от корсета — а он был зашнурован на спине. Она едва не вывихнула себе руки, покуда наконец не развязала шнурки. Стянув ненавистный корсет через голову, Розамунда сняла нижнюю рубашку. И как только обычные женщины ухитряются раздеваться без посторонней помощи?!
 Она надела белую, из тонкого хлопка, мужскую рубашку. Рубашка доставала ей ниже колен, но Розамунда решила, что сейчас не время привередничать. Есть сухая чистая одежда, только это и важно, а не то, что думает о ней Ричард Мэйтленд. Черные панталоны тоже выглядели на ней не лучшим образом. Они болтались на талии, собирались складками у самых стоп и чересчур откровенно обтягивали бедра. Розамунда была даже рада, что в этом захудалом домишке не оказалось зеркала, не то, увидев свое отражение, она непременно разбила бы зеркало, а ей несчастий и так хватает.
 Примеряя сапоги Харпера, Розамунда размышляла уже о другом. Если Мэйтленд потрудился подобрать для нее одежду, может быть, он и вправду не станет ее убивать, а отпустит восвояси? Тогда ей остается лишь подождать, потерпеть, и…
 Но можно ли верить Мэйтленду?
 «Конечно же, нет», — решила Розамунда, наклонившись, чтобы подвернуть чересчур длинные штанины. Ноющий подбородок тотчас напомнил ей о недавнем, не слишком приятном происшествии.
 Она потянулась за последней деталью своего нового наряда, синей шерстяной курткой, когда в комнату вошел Ричард. И окаменел, словно сраженный взглядом Медузы Горгоны. Черные панталоны так тесно облегали бедра девушки, соблазнительно подчеркнув ее длинные стройные ноги, что в голове у Ричарда помимо воли замелькали самые непристойные и обольстительные видения.
 Розамунда тоже замерла, в основном потому, что у Мэйтленда был такой вид, словно его ударили ножом в спину. Девушка не удивилась бы, если б он сейчас рухнул ничком к ее ногам.
 Вместо этого Мэйтленд нахмурился и раздраженно бросил:
 — Неужели ты не можешь подобрать волосы? Или для этого тебе тоже нужна камеристка?
 Розамунда и вправду не отказалась бы сейчас от услуг своей верной Нэн. Для чего еще, в конце концов, существуют камеристки? Опять же, если б Розамунда решила, что отныне будет одеваться и причесываться сама, то что тогда стало бы с бедняжкой Нэн? Как бы прокормила она свою престарелую мать, младших сестер и братьев? До чего же туп этот человек! Совершенно не понимает, как устроен мир.
 Мэйтленд отошел к буфету, и Розамунда погрузила пальцы в свои густые спутанные волосы. Она всегда втайне гордилась копной шелковистых черных локонов, но сейчас они отсырели и слиплись, точно пакля, и Розамунда понятия не имела, что можно с ними сделать, разве что отбросить за спину.
 И отчего это Мэйтленд так злится на нее?
 Между тем он достал из буфета корзину для пикника и, поставив ее на стол, отвязал веревку с крышки корзины. Потом он шагнул к Розамунде, и она невольно вздрогнула.
 — В жизни не встречал такой неумехи! — проворчал Мэйтленд. — Стой смирно!
 Быстро и без особых церемоний он заплел спутанные волосы Розамунды в косу и перевязал ее веревкой. Покончив с этим делом, он указал на камин.
 — Разведи огонь, а я займусь ужином.
 Розамунда с сомнением покосилась на приготовленную растопку. Она никогда в жизни не разжигала камин, зато много раз видела, как это делают другие. Справлялись они, в общем-то, без труда. Розамунда перевела взгляд на каминную полку, там лежал трут. Прекрасно! Остается лишь добыть кресалом искру и поджечь трут. Затем она положит горящий трут под растопку — и готово.
 — Ну же, пошевеливайся! Разведешь огонь, высушим твою одежду.
 Опять этот наглый, повелительный тон! Розамунда никогда не позволяла себе так разговаривать со слугами, чтобы не задеть их чувства.
 После нескольких неудачных попыток поджечь трут Розамунда исполнилась безмерного уважения к своим горничным. Как только они могут так легко справляться с этим почти невозможным делом?
 Ричард Мэйтленд крепко взял ее за запястье и отобрал кресало и трут.
 — Что за никчемное существо! — раздраженно бросил он. — Если б тебе пришлось самой о себе заботиться, ты бы замерзла прежде, чем умерла с голоду. Эти мне аристократки… — Он осекся, испустил долгий и обреченный вздох. — Вот, смотри, как это делается.
 И Розамунда стала послушно смотреть, как Мэйтленд раз за разом безуспешно пытается высечь огнивом искру.
 — Черт, — пробормотал он наконец, насупясь, — трут, должно быть, отсырел.
 Розамунда рассмеялась бы ему в лицо, но ноющий от удара подбородок напомнил ей об осторожности. И потому она позволила себе лишь выразительно приподнять брови, так она обычно обращалась к провинившимся слугам.
 — Как я вас понимаю! — невинным тоном заметила она. — Мне тоже недостает моих слуг. Поскорей бы вернулся Харпер!


* * *

 Ужин доставил Розамунде неописуемое наслаждение. Правда, им так и не довелось ни погреться у камина, ни зажечь свечи — они так и не сумели запалить трут, — но дочь герцога Ромси это ничуть не огорчало. Она согревалась одним лишь взглядом на мрачное, как туча, лицо Мэйтленда.
 Даже то, что он привязал ее за левую руку к стулу, не вызвало у Розамунды ни малейшего уныния. Подбородок у нее больше не болел. Хотя в комнате стоял промозглый холод, еда, оставленная друзьями Мэйтленда, оказалась отменной, ничем не хуже, чем на герцогской кухне, и с каждой минутой рассеивались страхи Розамунды.
 Зато Мэйтленд не находил себе места. Он то и дело вскакивал, выходил из дома, говоря, что должен, дескать, осмотреться. Его явно снедала тревога, правда, вслух он этого не сказал, но Розамунда и сама была не слепая. Она явственно видела, как растет его беспокойство. И чем беспокойней становился Мэйтленд, тем легче было на душе у Розамунды. Кто знает, быть может, спасение совсем уже близко!
 — Уходим, — вдруг сказал он.
 — То есть как? — Розамунда отложила вилку. — Я не слышала, чтобы Харпер вернулся.
 — Он и не возвращался. Потому-то нам и стоит убраться отсюда. Вряд ли он так задержался бы только для того, чтобы добыть лошадей.
 Розамунда могла лишь гадать, хорошая это новость или плохая.
 — Значит ли это, что вы меня отпустите? — медленно спросила она.
 Мэйтленд уже метался между буфетом и кроватью, запихивая вещи в седельную сумку. Даже не оглянувшись на Розамунду, он резко бросил:
 — Вряд ли. Ты приведешь сюда полицию.
 — Но вы же сказали, что оставите меня на почтовой станции!
 — Я отвез бы тебя туда, если б у нас были лошади, а лошадей должен был доставить Харпер. Без него этот план неосуществим. Придется нам искать другой выход.
 Всего лишь минуту назад Розамунда чувствовала себя почти в безопасности, и вот уже все ее надежды рухнули. Точь-в-точь как на детских качелях: только что она была наверху, а миг спустя летела в бездну.
 — А если я дам слово, что не стану ничего сообщать властям?
 Вот теперь Мэйтленд все-таки взглянул на нее.
 — И с какой стати я должен тебе верить?
 Розамунда надменно вскинула голову.
 — Да потому что я — Девэр!
 Ричард хотел уже ответить резкостью, но передумал, увидев ее лицо. Розамунда держалась гордо, но за гордостью таился самый обыкновенный страх.
 Еще бы ей не бояться! Ведь она уверена, что ее похитил убийца. Стало быть, от него можно ждать самого худшего. Само собой, она поклянется чем угодно, лишь бы поскорей избавиться от него!
 Ричарда удивляло лишь то, что в глубине души ему отчаянно хотелось ей верить.
 Как можно мягче он ответил:
 — Я не могу отпустить тебя, покуда не буду уверен, что намного обогнал своих преследователей, но, если ты дашь слово, что не попытаешься бежать, я спрячу пистолет и не стану тебя связывать.
 Казалось, Розамунда вот-вот согласится на эти условия… но тут она покачала головой.
 — Для нас, Девэров, наше слово свято, — сказала она. — А что свято для тебя, Ричард Мэйтленд?
 Эти слова ужалили его в самое сердце. Всю свою жизнь Ричард посвятил служению Англии, а теперь Англия отвернулась от него. И с какой стати ему ожидать большего от этой высокомерной девчонки?
 Розамунда не верит ему. Что ж, пускай, он-то ведь тоже ей не верит. Она, в сущности, сама подтвердила, что ей нельзя доверять. И отлично! Пусть Ричард Мэйтленд так и останется для нее безжалостным похитителем и кровожадным убийцей.
 Ричард криво усмехнулся краешком рта.
 — Моя жизнь, — сказал он, отвечая на ее вопрос. — И я советую тебе хорошенько это запомнить.
 Розамунда молча смотрела, как он снова принялся укладывать вещи. Ее не оставляло странное ощущение, словно она в чем-то виновата перед этим человеком. Что за чушь! Это ведь Мэйтленд похитил, оскорбил, даже ударил ее. Он убийца, и ему нельзя доверять.
 Отчего же ей тогда так перед ним неловко?
 — Как ты намерен со мной поступить? — негромко спросила она.
 — Что-нибудь придумаю.
 Эти зловещие слова, произнесенные таким безразличным тоном, сразу все расставили по местам. Итак, для Ричарда Мэйтленда свята лишь его собственная жизнь, и ей, Розамунде, надлежит хорошенько это запомнить!
 Она прикусила губу, стараясь не думать о том, чем может закончиться для нее это приключение, и содрогнулась, вспомнив об отце. Сейчас он, наверное, уже знает, что ее похитили, и сходит с ума от тревоги. И братья тоже.
 Розамунда глянула в окно. Скоро совсем стемнеет. Что же, в темноте ей скорее подвернется случай бежать.




 5


 Весть о том, что Ричард Мэйтленд бежал из Ньюгейта и похитил леди Розамунду, распространилась по Лондону с быстротой молнии. Хотя множество балов и вечеринок отменили вследствие беспорядков, мужские клубы в Сент-Джеймсе были многолюдней обычного. В клубе Уайте Джордж Уиверс внимательно слушал, как Чарльз Трэси рассказывает о том, чему был очевидцем: побеге Мэйтленда. Чарльз находился в Ньюгейте вместе со своей свояченицей и леди Розамундой Девэр, которая настояла на том, чтобы сопровождать их.
 Уиверс цинично размышлял о том, что Трэси упивается всеобщим вниманием, хотя в этой истории он сыграл отнюдь не героическую роль. Он, Уиверс, охотно задал бы мистеру Трэси пару-тройку неприятных вопросов, но герой дня был так тесно окружен слушателями, что к нему невозможно было пробиться.
 Оно и к лучшему, потому что Уиверс сомневался, что сумел бы при этом сохранить хладнокровие. Уже сейчас у него бешено колотилось сердце и дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. Близился приступ ярости, той неуправляемой ярости, которая нередко накатывала на него, а Уиверс меньше всего желал выдать себя перед состоятельными и знатными членами Уайтс-клуба, которые приняли его как равного.
 Они знали этого человека лишь как Джорджа Уиверса, англичанина, сколотившего состояние в Южной Каролине, где ему принадлежали обширные плантации. Рекомендательные письма, которые он привез с собой, были самые что ни на есть настоящие: он действительно принадлежал к числу самых влиятельных жителей Чарльзтауна. Вот только никому не было известно, что подлинный Джордж Уиверс скончался задолго до того, как человек, присвоивший его имя, переселился в Южную Каролину.
 Сейчас фальшивый Уиверс, натянуто улыбаясь, вернулся к своему столику и сообщил, что отправляется домой. Он удостоился нескольких небрежных кивков, но никто из соседей по столику не уговаривал его остаться — слишком уж всем хотелось дослушать рассказ Чарльза Трэси.
 Бонд-стрит, где Уиверс снимал квартиру, была недалеко от клуба, и все же он, как ни старался, не сумел сдержать ярости. Попадись ему по дороге нищий либо бродячая собака, он бы без колебаний выместил на них злобу. Однако ему повстречался лишь ночной стражник, дюжий верзила, и Уиверс ограничился тем, что походя сшиб с него шляпу.
 Ричард Мэйтленд бежал из Ньюгейта! Слова эти преследовали его, словно навязчивый звон церковного колокола. Ричард Мэйтленд бежал из Ньюгейта!
 Нельзя сказать, что Уиверс недооценивал Мэйтленда, но чтобы тот сумел бежать из Нъюгейта — такое ему и в голову не приходило. А виной всему леди Розамунда. Мэйтленд, по словам Трэси, захватил ее в заложницы и воспользовался ею, чтобы беспрепятственно выбраться из Ньюгейта. И еще у него был сообщник, его бывший телохранитель.
 Нужно было прикончить Мэйтленда раньше, когда он вошел в спальню Аюси Райдер, однако такая спешка не входила в планы Уиверса. Он хотел, чтобы Мэйтленд остался жив и, прежде чем отправиться на виселицу, в полной мере испытал все тяготы публичного унижения. Уиверс жаждал одного — сполна расплатиться с Мэйтлендом. Он так долго вынашивал свой план, размышлял, интриговал, действовал, мечтал о том, как Мэйтленд попадется с потрохами в расставленную им, Уиверсом, ловушку… и надо же было случиться такому!
 Ничего. Это еще не конец. Это еще далеко не конец. Ярость его начала стихать, когда он представил себе Мэйтленда в бегах, загнанного, отчаявшегося; ведь теперь, когда он похитил леди Розамунду, за ним будут охотиться еще более усердно, уж герцог постарается! У Мэйтленда не осталось друзей, никто ему не поможет, об этом Уиверс позаботился. Его поимка — лишь вопрос времени.
 Уиверс ничуть не опасался, что Мэйтленд выследит его, однако ему доставляло удовольствие воображать, как человек, который считался самым проницательным и хитроумным сотрудником Тайной службы Его Величества, сейчас ломает голову, пытаясь вычислить, кто стал причиной его несчастий. Пусть себе гадает хоть до Судного дня, все равно не догадается!
 Чем больше размышлял Уиверс о Мэйтленде, который, забившись в крысиную нору, в бессильной злобе перебирает имена своих настоящих и вымышленных врагов, тем веселей становилось у него на душе. К тому времени, когда он вошел в свою квартиру, он уже вполне овладел собой и с любезной улыбкой бросил лакею, что тот может быть свободен.
 Пройдя прямиком в библиотеку, Уиверс налил себе изрядную порцию бренди и с бокалом в руке уселся у ярко горящего камина. Над каминной полкой висело зеркало, и Уиверс, потягивая бренди, принялся разглядывать свое отражение. «Нет, — решил он, — никто при взгляде на него не заподозрит в нем убийцу». Красавцем его, конечно, не назовешь, но лицо у него симпатичное, приветливое, открытое. Людям с такой внешностью охотно доверяют и мужчины, и женщины. Особенно женщины. Очень кстати и то, что выглядит он старше своих лет. Его каштановые волосы обильно сбрызнуты серебром, лицо обветрено, продублено жестокими морозами канадских зим еще в те годы, когда он занимался торговлей мехами.
 Сколько тяжких, унизительных лет пришлось ему провести в Канаде, и все из-за Мэйтленда!
 Поразительно, думал Уиверс, во всей жизни ему никогда не доверяли только двое людей: его отец и Ричард Мэйтленд.
 «Я не убивал котенка, папочка! Правда, не убивал! Это все лиса, а я его только спугнул!»
 И по детскому лицу катятся неподдельные слезы. Отец тогда не слишком поверил этому объяснению, но тут вмешалась мать и защитила своего голубоглазого ангелочка.
 Женщины всегда были в его руках точно воск — мать, жена, Люси Райдер… Уиверс невольно улыбнулся, подумав о мальчишке. О, это совсем другое дело! Никогда прежде у него не было ученика; никогда прежде он не встречал человека, который смотрел бы ему в рот и восхищался его хитроумием, силой, удачливостью. Так приятно было в кои-то веки отбросить притворство и хоть перед кем-то стать самим собой! Притом же мальчишка оказался способным учеником. Вместе они могли бы достичь небывалых успехов.
 Иное дело — Мэйтленд. С первой их встречи Уиверсу в его присутствии становилось не по себе. Странное действие оказывал на него этот угрюмый шотландский увалень. Стоило Уиверсу ощутить на себе его неулыбчивый, беспощадно проницательный взгляд — и он невольно умолкал, обрывая на полуслове фразу. Он даже пытался подружиться с Мэйтлендом, завоевать его расположение, но тот не обращал на его потуги ни малейшего внимания.
 Ну да сейчас Мэйтленд ему не страшен. Он никогда не сумеет узнать правду. Кроме того, у Мэйтленда есть одна слабость, которой он, Уиверс, лишен начисто. Мэйтленд в своих поступках следует кодексу чести, пускай своеобразному, но все же незыблемому. Мэйтленд, например, никогда не пойдет на убийство для достижения своих целей. В отличие от него.
 Сидя у камина, Уиверс размышлял о том о сем — и наконец обратился мыслями к друзьям Мэйтленда. Осторожный человек этот Мэйтленд; по крайней мере эту его черту Уиверс понимал и уважал. Глава Тайной службы не может позволить себе легко сходиться с людьми. Единственными друзьями Ричарда Мэйтленда были Хью Темплер и Джейсон Рэдли. Уиверсу было известно, что Рэдли уехал в Париж еще до того, как Мэйтленд попал в переплет, и до сих пор еще не вернулся. Что до Темплера, он благополучно предал своего друга, как только начался суд.
 Или же не предал?
 Поразмыслив, Уиверс решил, что было бы слишком рискованно предоставить поимку Мэйтленда властям. Он не доверял ни полиции, ни судейским. Все они беспомощные тупицы, да и как еще назовешь тех, кто не моргнув глазом осуждает на смерть невиновного, в то время как настоящий убийца, например, он, Уиверс, уже пять раз уходил от возмездия.
 Первое свое убийство он обдумывал до мельчайших деталей — и все же испытал величайшее потрясение. Поразительно, как с каждым разом было все легче убивать, легче и приятней. Убивая, Уиверс испытывал небывалый прилив силы, он чувствовал себя богом.
 Даже сейчас, только думая об этих убийствах, он ощутил знакомое возбуждение. Впрочем, как бы ни были приятны все эти деяния, они ничто перед тем наслаждением, которое он испытает, когда Ричард Мэйтленд запляшет в петле!
 «Не торопись», — мысленно предостерег себя Уиверс. Убить Мэйтленда будет не так-то легко, как других. Этот человек по природе своей чересчур подозрителен. Если в прежних случаях Уиверс полагался на свою хитрость и природное обаяние, в деле Мэйтленда ему пришлось поработать мозгами. Он должен был все хорошенько обдумать, все предусмотреть, чтобы не дать Мэйтленду ни малейшего шанса докопаться до правды.
 Услышав голоса за дверью, Уиверс поднялся. Он с нетерпением ожидал этого гостя и жаждал получить ответы на вопросы, которые неотступно преследовали его. Где сейчас друзья Ричарда Мэйтленда? Где он может скрываться? Каким будет его следующий шаг? Кто помог ему бежать?
 И кто сейчас возглавит поиски Мэйтленда?


* * *

 Харпер облокотился на трактирную стойку, сделал щедрый глоток из кружки с элем и вытер пену с усов обшлагом рукава. Он все яснее понимал, что похищение герцогской дочки было чуть ли не самой крупной ошибкой, которую совершил его патрон за всю свою жизнь. Дорога на Челси оказалась буквально забита солдатами. Харпер успел проехать по ней едва ли милю-две, когда за ним погнался кавалерийский отряд. Как бы он ни правил наилучшей упряжкой из всех, какие когда-либо попадали в его руки, сейчас бы его уже как миленького волокли в Ньюгейт. Вместо этого Харпер успел бросить на обочине герцогскую карету и укрыться в «Шляпе набекрень» прежде, чем трактир окружила полиция.
 И вот уже наступили сумерки, в зале зажгли лампы, а Харпер все еще торчал в трактире. В зале было полно народу, а у всех дверей торчала стража. Полиция обнаружила герцогский экипаж и теперь с удвоенным рвением разыскивала девушку и ее похитителей. Всех, кто ни попадался поблизости, полицейские задерживали и препровождали в трактир для последующего допроса. Такого шума не наделало бы даже похищение самого короля.
 Впрочем, могло быть хуже, намного хуже. Например, эти стражники могли оказаться из части, расквартированной в Хорс Гардс, там же, где помещалась Тайная служба. Тогда кто-нибудь из них сразу же опознал бы Харпера — и делу крышка. По счастью, эти солдаты были из Ричмонда и Харпера никогда в глаза не видели.
 Допрашивать задержанных еще не начали, да Харпер и не намерен был дожидаться, когда начнут. Язык у него подвешен неплохо, так что он сумел бы вывернуться без труда, да только времени на это уйдет чересчур много. Нет, нужно добывать лошадей и возвращаться к патрону. Вот сейчас он допьет свое пиво и возьмется за дело. Устроит небольшой переполох и в суматохе ускользнет отсюда.
 Если повезет.
 Когда распахнулась дверь и в трактир вошли двое, Харпер понял, что теперь может не беспокоиться о том, как поскорее вернуться к патрону. Как бы случайно он повернулся так, чтобы вошедшие не разглядели его лица. Узнают они его или нет — еще вопрос, а вот Харпер их сразу узнал. Всей Тайной службе была известна эта пара выскочек: Дигби и Уорсли. Они работали в секретном третьем отделе, который в обиходе звался «испанской инквизицией», словом, это были шпионы, которые шпионили за другими шпионами.
 Эти двое вечно совали свои носы в чужие дела, и полковник Мэйтленд два-три раза больно прищемил эти носы. Дигби ненавидел патрона, поскольку считал, что по справедливости сам должен был стать главой Тайной службы. Если только он сумеет изловить полковника, то заставит его сполна расплатиться за эту выдуманную обиду.
 Харпер едва заметно повернул голову и краем глаза увидел, что Дигби и Уорсли выходят из залы с одним из полицейских офицеров. Неужели они прознали про тот заброшенный домик? Харпер покачал головой, не может быть. Только он сам, патрон и мистер Темплер знают, где находится этот домик, а уж они-то не станут болтать. Однако теперь, обнаружив герцогскую карету, выскочки из третьего отдела живо сообразили, что и сам патрон прячется где-то неподалеку.
 Харпер похолодел от недоброго, очень недоброго предчувствия.
 — Глядите-ка! — пронзительно крикнула какая-то женщина. — Вон везут герцогскую карету! А это никак сам герцог с сыновьями?
 Все, кто был в зале, бросились к окнам, толкаясь, чтобы заполучить местечко поудобней. Харпер не шелохнулся. Стоя у трактирной стойки, он и так хорошо видел все, что происходило во дворе. Герцог Ромси и его сыновья стояли как раз под фонарем.
 Все трое были на редкость хороши собой: смуглые и черноволосые, как цыгане, изящные и стройные, словно танцовщики. И все же было в их манере держаться нечто надменное, внушающее трепет. И, конечно же, Дигби и Уорсли трепетали перед ними вовсю, кланялись и расшаркивались, словно ученые собачки.
 — Лизоблюды! — сквозь зубы пробормотал Хар-пер.
 Распахнулась дверь, и вошел один из солдат.
 — Его светлость герцог Ромси, — громко объявил он, — готов заплатить пять тысяч фунтов за любые сведения, которые помогут вернуть его дочь живой и невредимой!
 На миг в зале воцарилась потрясенная тишина, а затем все разом загомонили, перекрикиваясь друг с другом. Один из стражников покинул свой пост у двери, чтобы утихомирить передравшихся выпивох. Именно такого удобного случая и дожидался Харпер.
 Как ни в чем не бывало он направился к двери, распахнул ее — и замер, услышав чей-то крик:
 — Это сержант Харпер! Сообщник Мэйтленда!
 Дигби! Значит, этот мозгляк все-таки узнал его! Даже не оглянувшись, Харпер опрометью промчался по коридору и через черный ход выскочил во двор. За ним ринулась вопящая толпа, полная решимости во что бы то ни стало заработать пять тысяч фунтов.
 Солдаты, торчавшие во дворе, при виде такого столпотворения схватились за ружья.
 — Вот он! — гаркнул Харпер, тыкая пальцем в темноту. — Эй, уходит, уходит!
 Тот же трюк он проделал в Ньюгейте, авось и на сей раз сработает.
 Отвязав первого попавшегося коня, он проворно вскочил в седло. Грянул хор ружейных выстрелов, но в Хар-пера не целился никто, солдаты стреляли по призраку, на которого он указал. Теперь у него есть драгоценных полминуты, покуда они не перезарядят ружья.
 Харпер ударил коня пятками по бокам и галопом поскакал к дороге. Мимо уха свистнула одинокая пуля. Всегда в цепи стрелков найдется смышленый паршивец, который не станет стрелять прежде, чем хорошенько разглядит цель. Именно этому когда-то Харпер учил своих солдат, так что и пенять ему не на что.
 — Не стрелять! — услышал он вопль Дигби.
 — За ним, болваны! В погоню! — вторил Уорсли.
 Теперь уже Харпер и не помышлял о том, чтобы вернуться к патрону. Долг его состоял в другом: увести погоню подальше от того места, где прячется полковник Мэйтленд.




 6


 Его светлость герцог Ромси окликнул Дигби и Уорсли и, ни на миг не усомнившись, что они последуют за ним, уверенно направился в трактир. Как только хозяин трактира провел их в отдельную гостиную и, отвесив подобострастный поклон, удалился, герцог указал своим спутникам на стулья.
 — Сядьте, — коротко бросил он.
 Дигби и Уорсли обменялись многозначительным взглядом, но лишь когда сыновья герцога тоже подсели к столу, они решились подчиниться приказу, да и то скромно пристроились на самых краешках стульев.
 Его светлость стоял посреди гостиной, широко расставив ноги, сжимая и разжимая кулаки. Он был высок, больше шести футов ростом, черные волосы на висках едва тронула седина. Харпер мысленно назвал внешность герцога цыганской, однако же его светлость вовсе не был смугл от природы. Его бронзовый загар был следствием бурной и деятельной жизни, проведенной на свежем воздухе. Герцогу было шестьдесят с небольшим, но выглядел он обычно гораздо моложе. Сейчас, однако, он казался куда старше своих лет: горе и страх состарили его жесткое, словно окаменевшее лицо.
 Сыновья герцога, лорд Каспар и лорд Джастин, так сильно походили на отца, что никто не усомнился бы в их близком родстве. После краткого молчания Каспар негромко сказал:
 — Присядь, отец.
 — Что?! — Герцог коротко глянул на старшего сына и, с видимым усилием взяв себя в руки, сел в то самое кресло, на которое указал Каспар.
 Никогда в жизни, ни при какой ситуации он не терял власти над собой. Немыслимой дерзости авантюры, совершенные им в годы Французской революции, сделали его при жизни героем легенд. Тогда герцог Ромси не страшился ничего, но сейчас все было иначе. Лишь один раз в жизни испытал он такое всепоглощающее отчаяние, когда погибла его жена. При одной мысли о том, что он может потерять еще и дочь, герцог каменел от страха. Он и забыл, что может быть уязвим, покуда майор Дигби и капитан Уорсли не сообщили ему о похищении Розамунды. Они сказали, что ее карету обнаружили брошенной где-то в окрестностях Челси, и тогда герцог, не тратя лишних слов, вскочил в седло и поехал с ними. Теперь он хотел услышать более подробный рассказ о том, что же все-таки случилось с его дочерью.
 Герцог знал, что Каспар и Джастин пребывают в таком же отчаянии, как и он сам. Они были в Лондоне, когда полицейские власти сообщили страшное известие, и прибыли в «Шляпу набекрень» почти одновременно со своим отцом.
 Один только взгляд на сыновей отчасти возвращал герцогу спокойствие — пускай даже они не всегда и не во всем сходились во мнении. Каспар, старший сын и наследник, против воли отца участвовал в Испанской кампании и вернулся в Англию изменившимся. В его характере появилась твердость, которой герцог втайне восхищался, хотя не всегда мог с ней смириться.
 Джастин, не желая отставать от старшего брата, последовал его примеру в самом конце войны, однако его военный опыт сильно отличался от обретенного Каспаром. Джастина и его сотоварищей, блестящих гусар, буквально носили на руках восхищенные бельгийцы. Война для Джастина обернулась славой и блеском; годы, проведенные Каспаром в Испании, были куда мрачнее. И все же герцог знал, что в этом бедственном положении может равно опираться на обоих сыновей. Это сейчас было важнее всего.
 И Каспар, и Джастин были убеждены в том, что Мэйтленд отнюдь не глуп и непременно постарается выторговать себе свободу ценой жизни Розамунды. Герцог молил бога, чтобы они оказались правы, однако то, что он прочел о Мэйтленде в газетах, подтверждало его наихудшие страхи. Если этот человек будет уверен в своей безнаказанности, он убьет Розамунду без малейших угрызений совести. И они должны во что бы то ни стало отыскать его прежде, чем случится непоправимое.
 Герцог перевел взгляд на Дигби и Уорсли. Хотя формально эти двое были людьми военными, служба их, судя по виду, протекала в основном за чтением бумаг. Средних лет, худощавые, преувеличенно серьезные, они чем-то напоминали герцогу Ромси его личных счетоводов. Пропади хоть медный грош, и они сна лишатся, покуда не отыщут пропажу. Герцог от души надеялся, что это мимолетное сходство — добрый признак.
 Дигби и Уорсли сообщили, что трудятся в третьем отделе Тайной службы Его Величества, причем говорили об этом с явной гордостью. Герцога, впрочем, этот факт мало ободрил. Тайная служба была так раздроблена, что правая рука порой не знала, что делает левая. Как бы иначе могли поставить во главе Тайной службы такого человека, как Ричард Мэйтленд?
 Очнувшись от размышлений, герцог вдруг осознал, что все смотрят на него, ожидая, что он скажет.
 — Майор Дигби, — медленно проговорил он, — кто такой этот Харпер?
 — Телохранитель, а теперь, очевидно, и сообщник Мэйтленда. Он помог Мэйтленду бежать из Ньюгейта. Это все, что нам покуда известно, ваша светлость.
 Герцог кивнул.
 — И какой же болван стрелял в него? Я имею в виду тот последний выстрел, что едва не попал в цель.
 Дигби развел руками:
 — Пока не знаю, ваша светлость, но когда узнаю, этот человек будет строго наказан.
 Этот ответ как будто удовлетворил герцога.
 — А теперь, — сказал он, — расскажите мне побольше о Ричарде Мэйтленде. Как вышло, что его дело разбиралось гражданским, а не военным судом?
 — Дело в том, — ответил Дигби, — что гражданские власти первыми арестовали его и отказались выдать нам. Мы могли бы настоять, однако публика желала, чтобы Мэйтленда судили открыто. Общество, полагаю я, опасалось, что мы будем слишком снисходительны к одному из нас. Как бы то ни было, наше начальство решило не проявлять излишней настойчивости.
 Герцог что-то проворчал себе под нос.
 — Так каков же он, этот Мэйтленд? — спросил он, помолчав. — Что вы можете рассказать мне о нем?
 — При всем уважении к вашей светлости, — осторожно начал Дигби, — должен заметить, что мы понапрасну тратим драгоценное время. Мэйтленд скорее всего скрывается где-то неподалеку. Нам бы следовало обыскать всю округу, улицу за улицей, дом за домом…
 Герцог вскинул голову, и голос его прозвучал неожиданно жестко:
 — Превосходная мысль, майор, если б только у вас было кому проводить обыски. Пока что все ваши люди преследуют одного-единственного беглеца. Остается лишь надеяться, что больше никто из них не вздумает в него стрелять, не то мы лишимся наивернейшей возможности отыскать Мэйтленда.
 Дигби досадливо прикусил губу, но смолчал.
 — Итак, — продолжал герцог, — покуда мы ждем возвращения ваших людей, расскажите мне о Ричарде Мэйтленде. Как мог такой человек возглавить Тайную службу? Есть ли у него друзья, родные? К кому он может обратиться за помощью?
 — Насколько мне известно, — начал Дигби, — родные Мэйтленда живут в Шотландии. Отец его — адвокат, не слишком, впрочем, известный и ничем не примечательный, словом, это люди простые. Зато сам Мэйтленд всегда был честолюбив. Он с отличием закончил школу и, отучившись в университете, поступил на армейскую службу. В конце концов его перевели в Испанию, и там началась его работа в британской разведке.
 Дигби на минуту смолк, чтобы собраться с мыслями, и тогда лорд Каспар вставил:
 — Таким жизнеописанием можно только восхищаться. Что же так испортило Мэйтленда?
 — А то, — с чувством отвечал Дигби, — что ножки надо протягивать по одежке. Мэйтленда сделали главой Тайной службы не за выдающиеся заслуги, а потому, что он в нужное время оказался в нужном месте. Короче говоря, ему попросту повезло.
 Дигби спохватился, сообразив, что позволил себе чересчур разгорячиться, и добавил уже сдержанней:
 — Вы, вероятно, слыхали, что готовилось покушение на жизнь премьер-министра?
 — Да, я слышал об этом, — ответил герцог. — Вы хотите сказать, что это Мэйтленд предотвратил его?
 — Нет, он только присвоил себе все заслуги, он и его верный пес Харпер.
 — Понимаю, — медленно проговорил герцог. — Что ж, продолжайте.
 — В награду лорд Ливерпуль назначил его главой Тайной службы. Если бы кто-нибудь пожелал узнать мнение третьего отдела, мы бы категорически высказались против этого назначения. Мэйтленд не такой, как все, не нашего круга. Он не соблюдает правил игры, потому что считает себя выше всяких правил. Что до друзей, их у него нет, во всяком случае, таких, которых мы с вами могли бы назвать настоящими друзьями. У Мэйт-ленда есть только знакомые либо сослуживцы — и все.
 — Ну нет, — перебил его лорд Каспар, — этот телохранитель Мэйтленда, как бишь его, Харпер, судя по всему, настоящий друг. Подобной преданности за деньги не купишь.
 Дигби позволил себе тонко улыбнуться.
 — Сержант Харпер? — отозвался он. — Солдат, кучер, телохранитель, а теперь еще и сообщник в преступлении. Ничего не скажешь, самый подходящий друг для таких, как Мэйтленд!
 Герцог насупился. Он числил среди своих друзей Селлерса, бывшего своего кучера, который уже удалился на покой, однако по-прежнему жил в достатке и довольстве в замке Девэр. Герцогу не понравились ни тон, ни улыбочка Дигби, да и сам этот человек вызывал у него все большую неприязнь.
 Он перевел взгляд на другого агента.
 — Ну, а вы что скажете, капитан Уорсли?
 — Э-э… — Уорсли осторожно покосился на Дигби. — Я, ваша светлость, целиком согласен со всем, что сказал майор Дигби.
 — Ваша светлость, Мэйтленд от нас не уйдет, — убежденно прибавил Дигби. — Бежать ему некуда, обратиться за помощью не к кому. Мы его скоро поймаем, и тогда он заплатит за все свои преступления.
 Герцог поднялся, и остальные из почтения к нему тоже поспешно встали.
 — А теперь, — веско проговорил его светлость, — слушайте меня. Наша цель — не поймать Мэйтленда, а вернуть мою дочь живой и невредимой. В обмен на это мы дадим Мэйтленду все, чего он ни пожелает. Если он потребует выкуп, я заплачу. Если он захочет покинуть Англию, я ему в этом помогу. Если он попросит о помиловании, он будет помилован. Чего бы ни захотел Мэйтленд, он это получит. Вам понятно?
 Оба агента кивнули: Уорсли с готовностью, Дигби с явной неохотой.
 Герцог перевел взгляд на окно гостиной, за которым сгущалась ночь.
 — Но, — добавил он тихим, внезапно севшим голосом, — если с моей Розамундой что-нибудь случится, Мэйтленд ответит за это мне и только мне.
 После этих слов в гостиной воцарилась тишина, и прервал ее только стук копыт. Герцог подошел к окну и глянул вниз.
 — Полагаю, майор Дигби, это возвращаются ваши люди, — холодно заметил он. — И, насколько я понимаю, ни с чем.
 Он повернулся от окна.
 — Я намерен пока что расположиться в этом трактире. Вы будете извещать меня обо всех своих действиях. Это все.
 Увидев, что агенты непонимающе уставились на него, герцог с нажимом добавил:
 — Вы ведь, кажется, собирались обыскать всю округу? Ну так действуйте.
 Дигби и Уорсли поклонились и поспешно вышли.


* * *

 По лестнице они спускались молча, но едва вышли во двор — не сговариваясь, дружно выругались.
 — Нет, ты слышал?! — возмущенно воскликнул Уорсли. — Мы, дескать, должны дать Мэйтленду все, что он ни попросит!
 Дигби кипел от злости.
 — Покинуть Англию! Помилование! Выкуп! Они решили облагодетельствовать этого мерзавца! Не бывать такому, пока я жив!
 Уорсли покачал головой.
 — А что мы можем сделать? Ты ведь знаешь, какой нам дали приказ: пальцем не шевельнуть без разрешения герцога. И приказ, между прочим, самого премьер-министра.
 — Любой приказ можно обойти.
 Они направлялись к отряду всадников, которые как раз спешились, — но при этих словах Уорсли остановился как вкопанный.
 — У тебя есть план?
 Дигби раздраженно фыркнул:
 — Разумеется, нет! Я только хотел сказать, что мы никак не сможем просить разрешения герцога, если самого герцога с нами не будет. И никто — никто! — не может предугадать, что произойдет, когда мы настигнем Мэйтленда. Паника, неразбериха, стрельба — разве разберешь, кто выстрелил первым? И кому до этого будет дело, если дочь герцога вернется к отцу живой и невредимой?
 — А если с ней все же что-то случится?
 — Тогда мы обвиним в этом Мэйтленда. Все равно его оправданий никто не станет слушать.
 Дигби был вне себя от унижения, которому подвергли его герцог Ромси и его сыновья. Тем больше досталось от него солдатам, которые возвращались после неудачной погони. «Мэйтленд, Мэйтленд! — раздраженно думал Дигби, распекая подчиненных. — Везде и повсюду — только Мэйтленд!» Герцог и его сыновья должны были бы ненавидеть этого выскочку, жаждать его крови, так нет же, они, хоть и помимо воли, восхищаются Мэйт-лендом, а он, Дигби, снова чувствует себя полным ничтожеством.
 Ну да ничего! Больше он не будет жить в тени Ричарда Мэйтленда. Жизнь сама доказала, кто из них более достоин возглавлять Тайную службу. Своим преступлением Мэйтленд запятнал честь службы. Вот если б его должность, причем вполне заслуженно, занял Дигби, такого бы никогда не случилось. Мэйтленда давно следовало бы назначить на какой-нибудь незначительный пост, чтобы там он никому не мог навредить.
 И вот теперь все — премьер-министр, министр иностранных дел, сослуживцы, — все следят за тем, как майор Дигби управится с делом Мэйтленда. Пусть их! Все равно он на целую голову выше Мэйтленда, и теперь ему представился случай это доказать.


* * *

 Наверху, в частной гостиной герцога, всеобщее напряжение как будто ослабло. Каспар и Джастин вольготно откинулись на спинки кресел, а сам герцог стоял перед камином и курил сигару. Джастин пошарил у себя в жилетном кармане, выудил точно такую же сигару и прикурил от свечи, горевшей в подсвечнике посреди стола.
 Герцог покосился на сына, поджал губы, но ничего не сказал.
 В конце концов, его сыновья уже повзрослели и способны сами позаботиться о себе. Да и с какой стати ему требовать, чтобы они не курили, если сам он время от времени позволяет себе насладиться хорошей сигарой. К тому же есть грехи и посерьезней, чем курение. При этой мысли герцог перевел взгляд на Каспара.
 Слишком уж красив его старший сын, и в этом нет ничего хорошего. Красота, богатство, обилие доступных женщин — вот в чем главная беда Каспара. И когда только он угомонится?
 Да и с какой стати он, герцог Ромси, тревожится о таких пустяках, если сейчас его единственной дочери грозит смертельная опасность?!
 Джастин выдохнул облачко дыма и перехватил отцовский взгляд.
 — Ты что-то сказал, отец? — осведомился он самым невинным тоном.
 — Нет! — отрывисто бросил герцог. — Просто открой окно.
 Каспар поудобнее вытянул ноги.
 — А знаете, — проговорил он, — чем больше я слушал этого Дигби, тем меньше неприязни вызывал у меня Мэйтленд. Интересно, понимает ли Дигби, что выдает себя каждым словом? Этот тип так и пышет завистью.
 — И злобой, — прибавил Джастин. — «Он не такой, как все, не нашего круга»! Знаете, что это означает? Что Мэйтленд ходил в неподходящую для них школу и не числился в подходящих для них клубах.
 — Что ж, — отозвался Каспар, — зато университет он выбрал самый подходящий. Я слыхал, что он целый год проучился в Кембридже, а потом по неизвестной причине ушел оттуда. Быть может, именно тогда он и свернул на кривую дорожку.
 — Неважно, — сказал герцог. — Главное то, что он дошел по этой дорожке до самого конца. И потому он опасен, очень опасен. Мне Дигби и Уорсли нравятся не больше, чем вам, однако же они не были обвинены в убийстве и не похищали вашу сестру.
 Он помолчал немного и продолжил:
 — Как бы то ни было, я не думаю, что мы можем предоставить этим двоим свободу действий. Сдается мне, они не слишком-то умны, а мы имеем дело с человеком незаурядного ума. Его побег из Ньюгейта был исполнен просто блестяще. Когда что-то идет вразрез с его планами, он не впадает в панику, а действует сообразно обстоятельствам. Мэйтленд никак не мог знать, что Розамунда окажется в Ньюгейте, однако, когда его загнали в угол, он использовал вашу сестру, чтобы выбраться на свободу.
 Герцог обвел сыновей долгим твердым взглядом, словно проверял, прочно ли запечатлелось в их памяти каждое произнесенное им слово.
 — Мэйтленда нельзя недооценивать, — веско проговорил он. — Этот человек однажды уже прибегнул к убийству. Если он захочет убить снова — терять ему нечего.
 — Чего же ты хочешь от нас, отец? — негромко спросил Каспар.
 — Мы пока слишком мало знаем о Мэйтленде. Какая чушь — утверждать, будто у него нет друзей! Харпер-то ему предан, верно? Должен быть, непременно должен быть еще какой-нибудь сообщник. Кто-то, кто подготовил для Мэйтленда укрытие и снабдил деньгами. Старинный друг, быть может, армейский сослуживец.
 — Так мне начать поиски с его коллег по Тайной службе?
 — Нет. Эти интриганы из Уайтхолла предпочитают помалкивать, словно в рот воды набрали. Начни с Кэлли.
 Я так до сих пор и не понял, что Розамунда и Кэлли делали в Ньюгейте. Быть может, Кэлли поможет нам отыскать Мэйтленда. А ты, Джастин, отправляйся в Твикенхэм. Если Мэйтленд захочет потребовать выкуп или что-то другое, он может дать знать о себе. Сообщи моему секретарю, где я нахожусь, и пускай он тотчас известит меня.
 — Хорошо, отец.
 — И еще нам понадобятся люди.
 — Сколько?
 — Дюжины, пожалуй, хватит.
 Джастин ухмыльнулся.
 — Это запросто. Половина наших лакеев и садовников — бывшие солдаты.
 — Надеюсь, что солдаты из них лучше, чем лакеи и садовники, — проворчал герцог. — Знаю, знаю, времена сейчас нелегкие, а мы смогли по крайней мере дать работу тем, кто вернулся с войны.
 Он проводил сыновей до двери.
 — Я останусь здесь и буду следить за тем, как развертываются события, но все же постарайтесь вернуться поскорее.
 Каспар крепко сжал ему руку.
 — Не тревожься, отец, — сказал он тихо. — С Розамундой ничего дурного не случится. Мэйтленд знает, что она — его главный козырь. Он не позволит и волоску упасть с ее головы.
 — Да, — сказал герцог, — я в этом уверен.
 И, оставшись один, понял, что солгал. На самом деле он ни в чем не был уверен.


* * *

 Герцог был прав, говоря о том, что Кэлли поможет им отыскать Мэйтленда, хотя Каспару далеко не сразу удалось вытянуть из нее нужные сведения. Она была так обозлена на Мэйтленда, что через каждые два-три слова принималась чернить его последними словами. И, само собой, ее переполняло раскаяние. Это ее должен был похитить Мэйтленд, а не Розамунду! Она, и только она во всем виновата.
 Если Кэлли думала таким способом добиться от Каспара сочувствия, то ее ждало жестокое разочарование. Еще в детстве Кэлли неизменно старалась привлечь всеобщее внимание и настолько преуспевала в этом, что гости, приезжавшие в замок Девэр, частенько принимали ее за дочь герцога. Каспара это раздражало тогда, раздражало и сейчас. Он вовсе не желал знать, каково было на душе у бедненькой Кэлли, когда злодей Мэйтленд похитил ее лучшую подругу. Его волновала не Кэлли, а Розамунда. Каспару нужны были не чувства, а факты: как именно Мэйтленду удалось бежать, и кто, кроме бывшего телохранителя, может прийти ему на помощь. В конце концов Каспар все-таки добился своего и сумел вытянуть из Кэлли одно-единственное имя. Хью Темплер.
 Это имя Каспару было знакомо. Ему доводилось встречать майора Темплера на приемах в Мадриде и Лиссабоне. Там его прозвали «ученым солдатом» — за пылкий и неумеренный интерес к древнеримским памятникам. С тех пор их пути пересекались еще раза два, уже в Лондоне, однако дальше этого их знакомство так и не пошло.
 — Я даже не знаю, друзья они или просто сослуживцы, — присовокупила Кэлли. — Они вместе служили в Испании под началом Веллингтона.
 — Многим довелось служить под началом Веллингтона, — пожал плечами Каспар. — Это вовсе не означает, что они дружили и остались друзьями после войны.
 — Да, я понимаю, но Мэйтленда и Темплера часто видели вместе. Мэйтленд даже иногда гостил у Темплера, в городском доме и в его поместье, в Оксфордшире. Есть и кое-что еще: Харпер, телохранитель Мэйтленда, служил прежде кучером у Темплера и тоже был в Испании.
 — Кто тебе все это сказал?
 — О, не помню. А разве это так важно? Это же не тайна. Должно быть, об этом говорили на каком-нибудь балу. Как бы там ни было, теперь этой дружбе пришел конец. Темплер даже не явился на суд. О, как я жалею теперь, что не последовала его примеру!
 — Охотно верю, — процедил сквозь зубы Каспар. — А теперь скажи мне, где я могу отыскать мистера Темплера.
 Оказалось, что лондонский дом Темплера находится на Беркли-сквер, в нескольких минутах езды от дома Кэлли. После недавнего бунта в городе уже воцарилось спокойствие, однако улицы все еще объезжали конные патрули. Каспар не обращал на них внимания, он напряженно размышлял о Мэйтленде и Темплере. О первом Каспар не знал почти ничего, однако, судя по тому, что было известно ему о Темплере, тот никогда не бросил бы в беде своего друга или сослуживца.
 Чем же тогда занят Темплер? Что за важные дела помешали ему явиться на суд над Мэйтлендом? И какую роль играет во всем этом Харпер? Посредник, но в чем?
 Надежда на разговор с Темплером оказалась напрасной, его городской дом был пуст. Дворецкий Темплера сообщил, что хозяин вместе с женой и сыном отправился в Стайнс, чтобы осмотреть развалины древнеримской виллы.
 Каспар и без карты отлично помнил, где находится Стайнс, небольшая деревушка на берегу Темзы, по дороге к Виндзору.
 И не так уж далеко от Челси.
 — Когда они уехали? — спросил он вслух.
 — Два дня тому назад, милорд.
 Два дня назад Ричард Мэйтленд был признан виновным и приговорен к повешению, а Хью Темплер весьма кстати уехал из Лондона.
 Каспар улыбнулся дворецкому.
 — Как вас величать, милейший?
 — Э-э… Сомс, милорд, — озадаченно ответил тот.
 — Зайдемте-ка в дом, мистер Сомс, и вы мне подробно обо всем расскажете.




 7


 «Уходим», — сказал Мэйтленд, но на самом деле ушли они недалеко. Бросив на дно лодки две туго набитые седельные сумки, он велел Розамунде сесть в лодку и погреб к дальнему берегу. Там, где склонялись к самой воде гибкие ветви плакучей ивы, Мэйтленд остановил лодку. В этом укрытии они и затаились, покуда совсем не стемнело.
 Розамунда прикидывала, не попытаться ли ей бежать, прыгнув в реку, но, поразмыслив, решила, что игра не стоит свеч. Во-первых, Мэйтленд связал ей руки, стало быть, она не сумеет плыть. Во-вторых, в Харперо-вой куртке она наконец-то согрелась и просохла. Розамунда отнюдь не оставила мысли о побеге, она просто решила подождать с этим, пока не окажется на суше.
 Мэйтленд снова сделался угрюм и зол, и за все это время они не обменялись и парой слов. Молчание уже начало тяготить Розамунду.
 Она осторожно кашлянула.
 — Чего мы ждем?
 — Не «чего», а «кого». Харпера, само собой.
 Розамунда окинула взглядом реку, но в темноте ничего не смогла разглядеть.
 — Как же он узнает, что мы здесь?
 — Узнает.
 Розамунда прикусила язык, так и не задав следующий вопрос. Разумеется, Харпер не сможет разглядеть их в этакой темноте. Просто все это было обговорено заранее, и лодка оказалась здесь совсем не случайно. Если что-то пойдет не так, как задумано, они смогут ускользнуть от погони по реке.
 Этот человек предусмотрел буквально все. Еще в домике он методично уничтожил все следы их недолгого пребывания в этих стенах. Многострадальная туфелька Розамунды и пуговицы, отлетевшие с ее платья, лежали сейчас в кармане его куртки. Корзина для пикника — вместе с остатками их ужина и прежней одеждой Розамунды — теперь, утяжеленная камнями, покоилась на дне реки. Понемногу девушка сознавала, что Ричард Мэйтленд — очень умный и чрезвычайно опасный враг.
 Но если он так умен и опасен, отчего же тогда ему не удалось самое простое и безыскусное убийство? Его ведь поймали буквально на месте преступления. Поймали, судили и приговорили к повешению. Так что, может быть, Ричард Мэйтленд не так уж и умен.
 С другой стороны, он ведь бежал из Ньюгейта, верно? Насколько знала Розамунда, до тех пор это удалось только одному заключенному, да и то случилось это еще до ее появления на свет.
 — Полковник Мэйтленд…
 — Тихо!
 Розамунда поджала губы. Не хочет разговаривать, ну и пусть его. Она давно уже привыкла оставаться наедине со своими мыслями. Порой она даже разговаривала сама с собой, хотя при этом ее окружала шумная светская толпа. И ведь никто ничего не замечал! Впрочем, эти люди никогда по-настоящему и не говорили с ней. Их занимало не то, что Розамунда могла бы им сказать, а то, что она — дочь герцога. Да будь она механической куклой, никто не заметил бы разницы!
 А потому Розамунда, чтобы развлечься, иногда играла сама с собой в одну занятную игру. Мысленно она превращала окружающих в шахматные фигурки. Одни играли на ее стороне, другие были противниками — те, что пытались удержать ее, когда она решительно устремлялась к ближайшему выходу.
 Люди, конечно, не шахматы, но такое сравнение забавляло саркастический ум Розамунды. Если б шахматные фигурки и вправду могли говорить, кто знает, что бы они высказали людям? Наверное, жаловались бы, что вечно, день за днем Движутся по одной и той же старой доске, повторяя одни и те же движения. Что, если бы одна из них взбунтовалась и захотела вырваться на свободу?
 А вот то, что произошло в Ньюгейте, вовсе не было занятной игрой. Все это произошло на самом деле. Но как такое было возможно? Розамунда поерзала, пытаясь устроиться поудобнее. Итак, Ньюгейт, тюремный двор…
 Надзиратели, заключенные и посетители сгрудились посреди доски. Это, конечно же, пешки. Такое их положение сохранится ненадолго. Пешек всегда приносят в жертву первыми.
 Ход делают фигуры.
 Мэйтленд. Розамунде очень хотелось сделать его черным королем, но такая роль ему совершенно не подходила. Шахматный король чересчур пассивная фигура, он вечно прячется за пешкой, ладьей или королевой. Мэйтленд нипочем не стал бы прятаться за чужую спину. Нет, он должен быть самой сильной фигурой на доске, стало быть, королевой. Харпер, его правая рука, — офицер.
 Она, Розамунда, была на доске Ньюгейта целью, к которой стремился Мэйтленд, то есть белым королем. Как только он заполучил ее, игра сразу закончилась его победой. Белая королева должна была защищать Розамунду, но в этой игре королева — кто же, если не напористая Кэлли? — еще не решила, на чьей она стороне. Белый офицер, мистер Прауди, был выведен из игры еще до начала гамбита. Между черной королевой — Мэйтлендом, и белым королем — Розамундой, стояли только пешки.
 Крик надзирателя: «Побег! Запереть все двери!» — вызвал у пешек панику. Они бестолково метались по доске, мешая друг другу. Харпер воспользовался неразберихой. «Сюда, сюда! Вон он, убегает!» — кричал он, и белые пешки покинули доску.
 Где же был тогда белый конь? Или ладья? Где был Чарльз? Стоял в углу двора, подняв руки вверх. И когда белая королева наконец ринулась в бой, было уже поздно. Харпер обезвредил ее.
 Никто теперь не защищал Розамунду от Мэйтленда. Мат королю.
 В этот миг грянул выстрел, и Розамунда упала.
 Что-то здесь не сходилось. Что-то было не так в последовательности событий. Какая-то из фигур оказалась не на своем месте. Какая? Где? Почему? Сейчас, еще минуту, и ей все станет ясно…
 — Черт!
 Лодка закачалась, и Розамунду тоже качнуло.
 — Черт! — повторил Мэйтленд.
 Розамунда взглянула на его смутный, едва различимый в темноте силуэт, затем перевела взгляд на дальний берег реки. Людей видно не было, зато Розамунда ясно различала мелькание фонарей, которые вспыхивали в зарослях, неуклонно приближаясь к коттеджу. Это, конечно, не Харпер, у него был бы только один фонарь. Значит, это те, кто ищет ее, Розамунду, и среди них, быть может, ее отец и братья. Она сделала глубокий вдох, готовясь крикнуть погромче… и замерла, когда в висок ей ткнулось ледяное дуло пистолета.
 — Только пикни, и это будет твой последний крик. — Свободной рукой Мэйтленд стиснул ей горло. — И к тому же этим ты ничего не добьешься, ничего, ясно? Они не сумеют до тебя добраться. У них нет лодок. Мне останется лишь столкнуть тебя в воду, и ты камнем пойдешь на дно. Ты этого хочешь?
 Глаза ее наполнились слезами.
 — Нет… — почти беззвучно простонала она. Пальцы Мэйтленда, цепко стиснувшие горло, расслабились, и Розамунда с трудом прошептала:
 — Неужели вы не понимаете, каково сейчас моему отцу?!
 Она выбрала не самое подходящее время для возражений. Мэйтленд и так кипел от досады и бессильной злости, а потому не стал церемониться.
 — А мне плевать! — огрызнулся он. — Или до тебя еще не дошло, что я спасаю свою, заметь, свою, жизнь? Если мне придется тебя убить, чтобы спастись, я это сделаю не задумываясь. Запомни это хорошенько!
 С этими словами он грубо толкнул ее на колени и заставил лечь.
 — Лицом вниз! — свирепо добавил он.
 Розамунда свернулась калачиком, уткнувшись лицом в седельную сумку. Слезы ее высохли. Сейчас она могла думать только об одном: как сильно ненавидит этого человека.


* * *

 Ричард был отнюдь не такого высокого мнения о своем уме, как Розамунда. Покуда его пленница притихла, съежившись на дне лодки, он мысленно ругал себя за совершенно непростительные промахи. Первую ошибку он совершил, когда похитил дочь герцога, вторую — когда поддался на уговоры Харпера. За третью ошибку Ричард мог винить не только себя, но и своих родителей. Это они всю жизнь учили его в любых обстоятельствах обращаться с женщинами вежливо и уважительно. И потому сейчас Ричард терзался муками совести оттого, что так грубо обошелся с Розамундой.
 Но, черт побери, эта девчонка отнюдь не эфирное создание! Кто-кто, а она сумеет за себя постоять. Что им надо было сделать с самого начала, так это выпрячь пару чистокровных герцогских лошадок и что есть духу скакать навстречу Хью, а леди Розамунду предоставить ее собственной участи. Что до предполагаемых бандитов с большой дороги, о которых говорил Харпер, то Ричард им не позавидовал бы, вздумай они хоть пальцем тронуть Розамунду…
 При этой мысли Ричард невольно улыбнулся и, осознав это, шепотом выругался. Эта девчонка затуманила его разум! Вместо того чтобы ею восхищаться, он был должен думать о том, как поскорей оторваться от погони. Дела обернулись хуже некуда. Харпер застрял невесть где, Хью, должно быть, уже сходит с ума от тревоги, а он, Ричард, не в том состоянии, чтобы сидеть на веслах.
 Всякий раз, когда он принимался грести, в груди слева вспыхивала боль. Тут еще, чего доброго, истечешь кровью! И поскольку Ричард чувствовал, что последние силы вот-вот оставят его, он сложил весла, и течение повлекло его лодку вниз по реке, то есть все дальше и дальше от укрытия, к которому он так стремился.
 Ему нужно поскорей избавиться от леди Розамунды, но так, чтобы сам он при этом успел безопасно скрыться. Ему нужно сменить повязку на ране, раздобыть коня, но более всего сейчас ему нужно как следует отдохнуть.


* * *

 Мэйтленд причалил к берегу, спрятал лодку под заброшенным паромом, и через несколько минут они уже входили в деревню, которая называлась Кеннингтон. Далеко, по ту сторону темной реки, перемигивались городские огни. Сам Кеннингтон был невелик: всего одна улица да один-единственный трактир «Черный Принц» с почтовой станцией.
 Прежде чем войти в трактир, Мэйтленд придирчиво оглядел Розамунду, непонятно зачем поправил на ней шляпу. Ее длинные волосы были все так же заплетены в косу, а теперь еще и прикрыты плащом Харпера.
 Мэйтленд объявил, что они должны назваться братьями, адвокатами, которые прибыли в эти места в поисках своего клиента. Это на тот случай, если кто-нибудь спросит, кто они такие. Розамунда, однако, ни в коем случае не должна и рта раскрывать. Говорить за них обоих будет он, Мэйтленд. Для убедительности он приставил к ее боку дуло пистолета.
 Поразительно, но никто их так ни о чем и не спросил. Никто не проявил ни малейшего любопытства. Никто не пригляделся внимательней к Розамунде, не заметил мольбы в ее глазах. Никто так и не понял, что она не юноша, а женщина, переодетая в мужское платье. И, конечно же, никто не приметил, что за седельными сумками, которые Мэйтленд небрежно перебросил через плечо, прячется пистолет. Сам трактирщик, унылый, потрепанный жизнью субъект, оживился лишь тогда, когда Мэйтленд бросил на стойку перед ним соверен и велел принести в их номер бутерброды, кофе и горячую воду. Трактирщик не спросил даже, как они сюда попали, видимо, решил, что приехали верхом и оставили своих лошадей в конюшне.
 Хотя Розамунда много путешествовала, ей еще никогда не приходилось останавливаться в самом обыкновенном трактире. Ее отец об этом и слышать бы не захотел. Отель «Кларендон», где обычно останавливался по приезде в Лондон его светлость, был не в счет, потому что герцогские апартаменты размещались на первом этаже и имели отдельный вход. Боже упаси, чтобы дочь герцога Ромси столкнулась с обычными постояльцами отеля! И во всех поездках всегда находились друзья либо знакомые отца, которые приглашали Розамунду к себе домой и обеспечивали ей должный комфорт. В душе Розамунда злилась на эти ограничения, поскольку Кэлли распалила ее воображение рассказами о «Пеликане» и «Замке» — первоклассных трактирах по дороге в Бат, где царят свободные нравы, где можно сесть за один стол с совершенно незнакомыми людьми и к концу ужина даже подружиться с ними.
 Одного оценивающего взгляда хватило Розамунде, чтобы понять: «Черный Принц» вовсе не принадлежит к тому сорту трактиров, о которых рассказывала Кэлли. Потолки здесь были низкие, пол покатый, а на лестнице едва смогли бы разминуться двое. Что до посетителей, их было немного, и все смахивали на конокрадов да еще говорили на жаргоне, которого она почти не понимала.
 Трактирщик между тем позвонил в колокольчик. Не получив ответа, он оглушительно рявкнул: «Бекки!» — и позвонил еще раз.
 Миг спустя из задних комнат вышла девушка в чепчике, вытирая руки о фартук и что-то бормоча себе под нос. Увидев Мэйтленда и Розамунду, она замерла как вкопанная и широко раскрыла глаза.
 Сердце Розамунды забилось сильнее. Вот оно! Девушка, должно быть, узнала ее или Мэйтленда! Скорее уж Мэйтленда, потому что Бекки явно не могла оторвать от него глаз.
 Трактирщик что-то сказал, но Розамунда его не слышала. Она ждала, когда девушка закричит, и лихорадочно соображала, как же поступить ей самой. Убежать? Упасть в обморок? Броситься на Мэйтленда? И Розамунда украдкой глянула на своего похитителя.
 Почему он улыбается?
 Бекки так и не закричала. Вместо этого она захлопала ресницами, глупо хихикнула и, взяв свечу, предложила им следовать за ней.
 Они флиртовали! Мэйтленд флиртовал со служанкой! Мэйтленд, который, казалось, и рта не мог раскрыть, чтобы не исторгнуть очередную угрозу, рассыпался в любезностях и комплиментах трактирной девчонке, словно он был кавалером на модном собрании у «Олма-ка», а Бекки — очаровательной аристократкой.
 Розамунде, само собой, не досталось ни единого комплимента, только дуло пистолета, уткнувшееся ей в спину, пока они поднимались по лестнице.
 Бекки первой вошла в комнату и зажгла от своей свечи свечу, стоявшую на каминной полке, затем развела огонь в камине.
 — Это наша лучшая спальня! — проворковала она и прибавила, похлопав по единственной кровати: — И постели у нас чистые. Уж будьте уверены, в этом тюфяке вы не сыщете ни единого клопа!
 Клопа?! Клопы в тюфяке?! Розамунда ужаснулась. Никогда прежде она не слыхала ни о чем подобном! Ну да это неважно. Кровать все равно одна, вот пускай Мэйтленд на ней и спит. Она превосходно устроится на полу.
 — А тут, — продолжала Бекки, приоткрыв дверцу чулана, и при этом залилась стыдливым румянцем, — тут у нас… э-э… удобства… — И она глупо хихикнула.
 — Прелестно! — восхитился Мэйтленд, одарив служанку чарующей улыбкой. Когда он обернулся к Розамунде, эта улыбка еще играла на его губах.
 Розамунда с трудом узнавала своего мучителя. Когда Мэйтленд улыбался, он становился необыкновенно хорош собой. Теперь Розамунда понимала, отчего эта служаночка тает перед ним. Благодарение богу, что у нее, Розамунды, хватает здравого смысла не подпасть под чары этого негодяя! Ничуть ее не прельщает ни эта улыбка, ни прищуренные ясные голубые глаза! Да, он превосходно сложен, широкоплеч и мускулист, однако это ее ничуть не трогает. Ее собственные братья сложены гораздо лучше, да и ростом повыше.
 Если бы сейчас в эту комнату вошел Каспар, Бекки даже не заметила бы какого-то там Мэйтленда!
 И все-таки в этом негодяе что-то есть. Незаурядность. Именно это слово пришло на ум Розамунде, когда она впервые увидела его. Незаурядность. Мужественность. Сила. Словом, это человек, с которым нельзя не считаться. И к тому же, оказывается, он изрядный ловелас.
 Отвратительно!
 Розамунда вздрогнула — ее мысли резко прервал Мэйтленд, обняв ее вдруг одной рукой за плечи и крепко прижав к себе.
 — У моего брата нарыв в горле, — сказал он. — Он потерял голос, так что я отвечу за него. Мы адвокаты, прибыли сюда по весьма деликатному делу, и больше, боюсь, я тебе не могу сказать.
 Он вложил в ладонь девушки монету и прибавил:
 — А это за хлопоты.
 — Ух ты! — выдохнула Бекки. Еще раз у нее вырвалось «Ух ты!», когда Мэйтленд отвесил ей преувеличенно вежливый поклон и распахнул перед нею дверь.
 Служанка одарила его откровенно зазывным взглядом.
 — Ежели чего захотите… словом, чего угодно, так я буду там, внизу… в зале.
 Мэйтленд выразительно вздохнул.
 — Увы, нам с братом предстоит изрядно потрудиться, чтобы подготовиться к завтрашней встрече с клиентами… однако, если ты принесешь бутерброды, которые я заказал, кофе и горячую воду, я буду тебе чрезвычайно благодарен.
 Бекки так и расцвела.
 — Сию минуточку принесу!
 Мэйтленд захлопнул за ней дверь и запер на засов. Потом взглянул на Розамунду, и его улыбка исчезла бесследно.
 — С чего это ты дуешься? — резко спросил он.
 — Дуюсь? — ахнула Розамунда, надменно вскинув голову. — Я вовсе не дуюсь! Напротив, я никогда еще в жизни так не веселилась.
 Мэйтленд оглядел ее, склонив голову набок, и в его глазах заплясали смешинки.
 — Неужели ты повесила свой аристократический носик только потому, что служанка не стала перед тобой лебезить? Так она ведь, в конце концов, не знала, что ты дочь герцога!
 Ничего-то он не понял! Розамунду злила не бесцеремонность Бекки, а его, Мэйтленда, возмутительный флирт со служанкой. Этого Розамунда говорить ему не собиралась, а потому сказала:
 — Уверяю вас, я не придаю ни малейшего значения тому, что я — дочь герцога.
 Мэйтленд оглушительно расхохотался.
 — Кто-то другой, может, этому и поверил бы, но только не я! Видишь ли, я тебя помню еще по Лиссабону. Мне довелось побывать на балу, который ты соизволила почтить своим присутствием. О да, ты блистала красотой, но боже упаси, чтобы леди Розамунда Девэр снизошла до прочих дам, не говоря уж о джентльменах! Нет, ты была одинока, горда и неприступна, словно мраморная статуя.
 Розамунде отчаянно хотелось возразить на эти несправедливые обвинения, объяснить Мэйтленду, что она вовсе не холодная и высокомерная, а напротив, застенчивая и к тому же устала от потока приторной лести. А впрочем, он бы все равно ей не поверил. И Розамунда, промолчав, повернулась к нему спиной, швырнула на кровать свою шляпу и сняла наконец тяжелый плащ. Затем она отошла к камину и остановилась у огня.
 — Полковник Мэйтленд! — начала она, круто обернувшись к нему… и осеклась. Мэйтленд стоял, крепко стиснув зубы и закрыв глаза. Он был бледен как смерть. Шляпу он снял, но так и не отошел от двери, привалившись к косяку. Розамунду ужаснула столь резкая перемена.
 — Что с вами? — вскрикнула она.
 Мэйтленд открыл глаза.
 — Сядь, — велел он кратко, указав на кровать.
 Розамунда повиновалась, но не сводила с него глаз. Вид у него был такой, будто он вот-вот рухнет без чувств.
 Мэйтленд бросил на стол седельные сумки, положил туда же пистолет — так, чтобы до него легко можно было дотянуться. Когда он избавился от плаща и с видимым усилием снял с себя сюртук, Розамунда с ужасом увидела, что рубашка на груди у него вся черна от запекшейся крови. И когда Мэйтленд медленно, стиснув зубы, стянул через голову рубашку и бросил на пол, девушка, не удержавшись, ахнула. Грудь Мэйтленда была наискось стянута полотняной повязкой, и слева на белой ткани алела свежая кровь.
 — Кто это сделал? — не выдержала Розамунда.
 Даже не глянув на нее, Мэйтленд открыл седельную сумку и принялся в строгом порядке раскладывать на столе ее содержимое: охапку чистых полотняных лоскутов, ножницы, какой-то горшочек и серебряную фляжку.
 — Кто это сделал? — наконец отозвался он. — Тот же, кто убил Люси Райдер.
 Розамунда не сразу сообразила, о чем речь. Мэйтленд говорил о той ночи, когда была убита его любовница, той ночи, когда, по словам Мэйтленда, убийца ранил и его самого.
 — Но я думала, что это легкая рана… — пробормотала она.
 Мэйтленд искоса взглянул на нее.
 — Что ж, она не смертельна, если ты это имеешь в виду. Помирать я покуда не собираюсь, просто эта дрянь никак не заживает.
 Обвинитель, вспомнила Розамунда, утверждал на суде, что Мэйтленд, разделавшись с любовницей, сам нанес себе поверхностную рану, дабы подкрепить свой бредовый рассказ о неведомом убийце. Он не мог так просто уйти, слишком многие видели, как он поднимался в комнату девушки. Вот почему он вынужден был притвориться, будто и сам подвергся нападению. Что до нападавших, мальчишки и взрослого мужчины, то это явный вымысел, иначе почему их никто не видел?
 Мэйтленд, утверждал обвинитель, убил свою любовницу в приступе ревности.
 Мэйтленд — и ревность? Мэйтленд в порыве страсти убивает женщину? В это Розамунде верилось слабо. Скорее она сказала бы, что женщины занимают в его жизни весьма незначительное место.
 И еще кое-что пришло ей в голову. Мэйтленд вполне мог бы избегнуть смертного приговора, если бы заявил, что Люси первой нанесла удар. Однако он этого не сделал. Ни на шаг не отступил он от своего рассказа: перед комнатой Люси его ждал какой-то мальчишка; и этот мальчишка вошел первым и сразу подошел к кровати. Люси была уже мертва. И тогда кто-то ударил его, Мэйт-ленда, ножом.
 — Ты убил Люси Райдер? — тихо спросила она.
 — Нет, — ответил он, — но я не жду, что ты мне поверишь.
 Глаза их встретились, и Розамунда, не отводя взгляда, так же тихо повторила свой вопрос:
 — Ты убил Люси Райдер?
 Казалось, что Мэйтленд сейчас закричит на нее, грубо одернет, но он лишь провел рукой по волосам — таким уже знакомым ей жестом — и так. же тихо, просто ответил:
 — Нет. Я ее не убивал.
 Розамунда и сама не знала, почему поверила ему. Она едва знала этого человека. Зато она хорошо знала другое: после этих слов у нее отлегло от сердца, словно черная грозовая туча прошла стороной.
 Она невольно сморщилась, когда Мэйтленд, оттянув повязку, полил рану содержимым серебряной фляжки. Лицо его исказилось от боли, он поспешно поднес фляжку к губам и сделал изрядный глоток. Во фляжке, конечно же, бренди — Розамунда издалека учуяла острый, резкий запах спиртного. Помедлив, Мэйтленд глубоко вздохнул и отставил фляжку. Потом свернул из полотняного лоскута подушечку, полил ее бренди и сунул подушечку под повязку, которая скрывала рану.
 — Ты разве не собираешься снять повязку? — спросила Розамунда. — Смотри, она ослабла и вся пропиталась кровью. Так тебе ни за что не остановить кровотечение.
 — Ну и что с того? Все равно я не сумею сам заново наложить повязку.
 — Я тебя перевяжу, — сказала она, вставая. Мэйтленд тотчас потянулся к пистолету, и Розамунда снова села на кровать.
 — Что ж, прекрасно! — сердито фыркнула она. — Пожалуйста, истекай кровью, если тебе так хочется. Откровенно говоря, я удивлена, что тебе удалось продержаться так долго. Неудивительно, что у тебя открылась рана! Тебе не следовало выносить меня на руках из Нью-гейта, и уж совсем ни к чему было садиться на весла в той дырявой лодке! Где твой здравый смысл? С такой раной нельзя перенапрягаться.
 Мэйтленд потер указательным пальцем нос.
 — Я не мог попросить тебя грести, — сказал он, — ты бы, чего доброго, огрела меня веслом по голове.
 — Я не шучу! — Розамунда злилась все сильнее. Дурочкой он ее считает, что ли? — Что тебе следовало сделать с самого начала, так это подыскать поблизости от Ньюгейта место, где ты мог бы в безопасности отдохнуть несколько дней и подлечить рану. Вместо этого мы метались по всей стране, и что толку? Да никакого!
 — Что ж, когда уходишь от погони, бывает и такое. И мы, кстати, вовсе не метались по всей стране. Челси находится в окрестностях Лондона. Знаешь что, Розамунда? В следующий раз, когда мне нужно будет бежать из тюрьмы, я предоставлю готовить побег тебе.
 Мэйтленд явно развлекался, но Розамунда вовсе не разделяла его веселья.
 — Полагаю, ты намереваешься нанять на почтовой станции лошадей и завтра же утром выехать в путь? Превосходно! Жду не дождусь этой минуты. И сколько же ты сумеешь продержаться в седле, прежде чем окончательно истечешь кровью?
 Мэйтленд прищурился, одарив ее долгим, пристальным взглядом. Помолчав немного, он коротко приказал:
 — Поди сюда.
 Когда Розамунда подошла к столу, он отодвинул подальше от нее пистолет, потом разрезал повязку и отложил ножницы, опять же так, чтобы она не смогла до них дотянуться.
 — Действуй, — коротко сказал он, протянув ей чистое полотно.
 Розамунда окинула взглядом стол.
 — Что в этом горшочке?
 — А-а… basilicum powder.
 — Отлично. По крайней мере, у тебя хватило ума подготовиться.
 Мэйтленд молча смотрел, как она открывает горшочек и щедро посыпает порошком чистое полотно.
 — Где это ты научилась перевязывать раны? — спросил он.
 Свое лекарское искусство Розамунда до сих пор применяла только в конюшнях своего отца. Если сам герцог увлеченно мастерил кареты по собственным чертежам, то его дочь находила удовольствие в том, чтобы заботиться о захворавших лошадях.
 — Ну так где же?
 — Ну, полковник Мэйтленд, — насмешливым тоном отозвалась она, — кому бы знать, как не вам! Мы, надменные аристократки, обязаны следовать традиции и заботиться о здоровье своих слуг.
 Он прикусил губу — еще одна привычка, с которой Розамунда была уже хорошо знакома.
 Она лучезарно улыбнулась и отвела руку Мэйтленда, чтобы приложить свежую повязку к ране. Увидев саму рану, Розамунда нахмурилась. «Отвратительно», — только и пробормотала она. Впрочем, это было еще мягко сказано. Края раны разошлись, и из нее сочилась свежая кровь. Бренди, правда, сделал свое дело — смыл запекшуюся кровь. Розамунда отложила посыпанную basilicum повязку, осторожно стерла остатки крови и, придвинувшись ближе, понюхала рану.
 — Тебе повезло, — сказала она, — рана чистая. Ляг, я обработаю ее.
 Мэйтленд как-то странно глянул на нее и не шелохнулся.
 — Ложись, — терпеливо повторила Розамунда.
 Он насмешливо прищурился.
 — Чтобы ты огрела меня по голове этим горшочком? Нет уж, спасибо. Просто перевяжи рану, и покончим с этим.
 Розамунда стиснула зубы, но больше ничем не выдала своего раздражения. Наложив повязку с basilicum, она велела Мэйтленду придержать ее, а сама выбрала полотняный лоскут подлиннее, чтобы завершить перевязку. И лишь тогда осознала в полной мере, что происходит. Только теперь до нее дошло, что Мэйтленд стоит перед ней обнаженный до пояса — а ведь ей придется обхватить его руками.
 И отчего это у нее вдруг так гулко забилось сердце?
 — Полковник Мэйтленд, — нарочито сурово сказала Розамунда, — мы должны остановить кровотечение. Хорошенько прижмите повязку к ране. Да, я знаю, что это больно, но придется потерпеть.
 — Слушаюсь, сударыня, — покорно отозвался он.
 Розамунда нахмурилась, обдумывая предстоящую операцию. Чтобы сделать перевязку, ей придется не только обхватить Мэйтленда обеими руками, но и тесно прижаться к нему…
 — Знаешь, — сказала она вслух, — будет лучше, если ты повернешься ко мне спиной, чтобы я могла закончить перевязку.
 — Розамунда, я ни за что на свете не соглашусь повернуться к тебе спиной.
 Розамунда вскинула голову, в упор взглянула на него. Мэйтленд был убийственно серьезен… и все же она могла бы поклясться, что в его глазах затаились веселые искорки.
 Бог мой, до чего же унизительно! Ей уже двадцать шесть, а смущается, точно дебютантка…
 Насупившись, Розамунда решительно обхватила обеими руками Мэйтленда и принялась за перевязку. Когда она прижалась к его обнаженной груди, он невольно вздрогнул и отпрянул.
 — Извини, — пробормотала Розамунда, — но повязка должна быть тугая…
 И снова приступила к делу. На сей раз Мэйтленд не отпрянул, лишь задышал шумно и часто.
 — Не шевелись, — бросила Розамунда и, с силой натянув концы повязки, завязала их тугим узлом.
 Мэйтленд не издал ни звука. Розамунда заглянула в его лицо и увидела то же странное выражение, словно ему в спину воткнули нож…
 — Прости, я не нарочно, — пробормотала она, решив, что невзначай потревожила его рану.
 Мэйтленд ничего не ответил, он так и стоял недвижно, не сводя с нее глаз. Молчание затягивалось.
 — Ты… — наконец проговорил он.
 Розамунда глядела в его глаза и никак не могла отвести взгляда.
 — Что — я?… — так же тихо отозвалась она.
 Не говоря более ни слова, они шагнули друг к другу. Мэйтленд обхватил Розамунду за плечи, и она коснулась ладонью его обнаженной груди. Какая у него теплая кожа! Дрожащими пальцами Розамунда ощущала прерывистый стук его сердца. Или это стучит ее собственное сердце? И казалось, что это так естественно, так просто — откинуть голову, подставить губы его пересохшим губам…
 Мэйтленд оттолкнул ее так резко и грубо, что она вскрикнула.
 — Черт меня подери! — воскликнул он. — Неужели ты не понимаешь, что играешь с огнем? Тебе разве не говорили, что нельзя заигрывать с мужчиной, не думая о последствиях?! Или… — он неприятно сощурился, — или ты решила соблазнить меня, чтобы обрести свободу?
 Наваждение, на миг овладевшее Розамундой, рассеялось бесследно. Перед нею снова был ее похититель, мрачный и грубый негодяй.
 Она вскинула голову, с вызовом глянула на него:
 — И это вся благодарность за то, что я пыталась помочь вам?! О нет, полковник Мэйтленд, вы глубоко заблуждаетесь! Мне и в голову не пришло бы соблазнять вас, точно так же, как не пришло бы в голову сбежать из дома с кем-нибудь из моих лакеев. Или вы забыли, кто я такая?
 «В том-то и беда», — мрачно подумал Ричард. Он и вправду забыл, кто она такая. То, что произошло между ними… недопустимо, немыслимо!
 Он раздраженно ткнул пальцем в сторону кровати:
 — Ступай туда и держись от меня подальше!
 Розамунда гневно сверкнула глазами.
 — С удовольствием! — отрезала она. — И впредь будьте любезны не называть меня Розамундой! Для вас я леди Розамунда, и лучше вам об этом не забывать!


* * *

 Вскоре после этой сцены принесли бутерброды, кофе и горячую воду. Ричард ограничился тем, что смыл грязь с лица и рук. Розамунда проявила большую чистоплотность и, надолго уединившись в чулане (с приоткрытой дверью, чтобы не остаться в полной темноте), вымылась с головы до ног.
 Когда наступило время краткого сна, который обещал себе Ричард, он растерялся, обнаружив, что в комнате не к чему привязать пленницу. То есть привязать ее он мог бы, но тогда ей пришлось бы спать стоя или скорчившись на полу. У Ричарда мелькнула было искусительная мысль запереть ее в чулане — но там было бы слишком холодно. Да и несправедливо показалось ему так обойтись с Розамундой после того, как она перевязала ему рану. Ей, в конце концов, нужно выспаться не меньше, чем ему самому. Итак, остается одно — привязать ее к себе.
 Когда Ричард повел Розамунду к кровати, она не стала устраивать сцен, не возразила ни единым словом. Собственно, с той минуты, когда Ричард велел ей держаться от него подальше, она вовсе не раскрыла рта, и это вполне его устраивало. Не то чтобы она наконец научилась покорности — такое просто не могло произойти с леди Розамундой Девэр, которая совсем недавно поставила Ричарда на место, объяснив ему, что в ее глазах он гораздо ниже любого из ее лакеев. Как будто Ричард нуждался в этом напоминании! И вот теперь Розамунда, как и пристало настоящей леди, вела себя так, словно он вдруг сделался невидимкой.
 Странное воздействие оказывала на него эта высокомерная аристократка, она то безмерно раздражала его, то вызывала искреннее восхищение. Раздражало Ричарда то, что Розамунда не желала ему подчиняться и что вынуждала его проявлять непомерную и несвойственную ему жестокость; но более всего его раздражала ее невинность. Казалось, она совершенно не сознает своей власти над мужчинами. Розамунда, наряженная по последней моде, была обворожительна; Розамунда, переодетая мужчиной, стала совершенно неотразимой! Эти длинные стройные ноги, маняще округлые бедра, эта плавная, невыносимо соблазнительная походка!.. Неужели она и впрямь не понимает, как все это действует на него, Ричарда? Судя по всему, да.
 Странно, но раздражало Ричарда в Розамунде то же, что восхищало. Да, она его боялась, и однако же от нее невозможно было добиться покорности, по крайней мере надолго. В ней чувствовалась внутренняя сила, которую невозможно было сокрушить никакими жестокостями. И невинность души ее заключалась не только в том, что ей была неведома мужская похоть. Розамунда очистила и перевязала рану Ричарда, хотя для нее было бы выгодней всего, если б он истек кровью и умер. Разве мог он остаться равнодушным к такой душевной чистоте?
 Розамунда опрокинула все его прежние представления о женщинах ее круга… во всяком случае, о большинстве таких женщин. Быть может, ее и растили как нарядную великосветскую куклу, но в трудную минуту она сумела достойно выдержать испытание. В этом отношении Розамунда была очень похожа на Эбби Темплер и Гвинет Рэдли.
 Только вот ни Эбби, ни Гвинет никогда не пробуждали в нем такого острого, нестерпимого желания…
 Желания? Неужели дело только в этом?
 Ричард умел справляться с порывами плоти. Куда больше пугало его странное томление, которое возникало всякий раз, когда Розамунда глядела на него без гнева и вражды. Эти серьезные испытующие взгляды проникали, казалось, в самую его душу.
 — Ты убил Люси Райдер?
 — Нет. Я ее не убивал.
 Поверила ли ему Розамунда? Ричарду очень хотелось, чтобы поверила. Втайне он надеялся на это, потому что… потому что…
 Черт возьми, опять начинается то же самое! Ему бы выспаться, пользуясь такой возможностью, а не возвращаться мысленно снова и снова к женщине, с которой он знаком от силы один день! С тем же успехом леди Розамунда Девэр может оказаться хитроумной интриганкой, которая умеет пользоваться мужскими слабостями. Ричард, правда, так не думал… однако же ему и раньше случалось ошибаться. Однажды он уже доверился женщине — и угодил в Ньюгейт. Он не намерен второй раз попадаться на ту же удочку! У него достаточно замыслов, дел и забот, и наиглавнейшая его забота — поскорее избавиться от этой беспокойной девицы.
 Повернув голову на подушке, Ричард поглядел на ту, которая постоянно занимала все его мысли. Засыпая, Розамунда отодвинулась от него, насколько позволяла веревка, и теперь между ними свободно могла бы проехать карета. Откинутая рука Ричарда занемела и ныла, бок болел. Нет, в такой неестественной позе заснуть просто невозможно.
 Свободной рукой он нашарил узел и кое-как развязал веревку. Розамунда вздохнула и повернулась на бок, лицом к нему. Она крепко спала. Чтобы окончательно в этом убедиться, Ричард провел пальцем по ее губам. Девушка даже не шелохнулась, зато у него от этого прикосновения захватило дух.
 Беззвучно ругнувшись, Ричард откинул пуховое одеяло и встал с кровати. Подбросил в огонь пару поленьев, подошел к окну и выглянул наружу. На дальнем берегу реки понемногу гасли огни Лондона.
 Хью, должно быть, уже не надеется его дождаться. Что ж, по крайней мере на Хью можно положиться, он все сделает, как надо. Он не станет разыскивать Ричарда, потому что понимает, что тем самым наведет на его след ищеек. Нет, Хью будет вести себя так, словно ничего не случилось.
 И один только Харпер знает, куда направляется Ричард.
 Быть может, он отупел от усталости… но никак не мог отделаться от мысли, что в чем-то совершил ошибку. Не так уж много у него друзей, чтобы он мог позволить себе роскошь их терять.
 С этой невеселой мыслью Ричард снял со спинки кресла свой дорожный плащ, запахнулся в него и не без труда улегся на полу перед самой дверью комнаты. Если Розамунда попытается сбежать, ей придется вначале пройти мимо него… а уж это ей нипочем не удастся.
 Черт, забыл пистолет! Выругавшись сквозь зубы, Ричард с усилием поднялся и побрел к кровати. Пистолет был надежно укрыт под тюфяком. Ричард вытащил его да так и остался стоять, завороженно глядя на спящую Розамунду.
 Не сразу он осознал, что улыбается… а обнаружив это, нахмурился. Вот и все, что у него осталось: чертовски мало друзей и одна беспокойная девчонка! Возвращаясь на свое скудное ложе у двери, Ричард уже точно знал, когда и в чем совершил ошибку. Не нужно было ему похищать леди Розамунду Девэр!
 Он улегся, закрыл глаза и, чтобы поскорей заснуть, принялся считать овец… но почти сразу сел и нашарил в кармане сюртука предмет, который уткнулся ему в бок. Это оказалась туфелька леди Розамунды. Никуда ему не деться от этой беспокойной девчонки!..
 С этой мыслью Ричард и заснул.




 8


 Хью Темплер вошел в дом на краю деревни, который он снял для себя и своей семьи, снял промокший плащ, взял со столика в прихожей свечу и поднялся наверх, чтобы отыскать жену. Было уже совсем поздно, слуги ушли спать, но Хью знал наверняка, что Эбби еще не легла. Он нашел жену в детской. Эбби не слышала, как он вошел, и Хью помедлил немного, любуясь женой. Она укачивала на руках сынишку, фальшиво напевая колыбельную. Слух у Эбби отсутствовал напрочь, но крошку Томаса это ничуть не волновало. Он не сводил глаз с лица матери и, покачиваясь в ее объятиях, блаженно ворковал.
 — Хью! — вполголоса воскликнула Эбби, наконец заметив мужа. — Долго же тебя не было! Я уж заждалась.
 Говоря это, она прижала палец к губам и взглядом указала на едва приоткрытую дверь соседней комнаты. Хью кивнул в знак того, что понял ее намек: няня Томаса, быть может, не спит и прислушивается к их разговору.
 — Это все Вудрафф виноват, — ответил он. — Я прождал его несколько часов, а он так и не появился. Потом у меня захромала лошадь, и почти всю обратную дорогу мне пришлось идти пешком.
 Эбби одобрительно кивнула. Никакого мистера Вуд-раффа, конечно же, не существовало. Этого якобы торговца старинными монетами придумали лишь затем, чтобы оправдать долгие отлучки Хью.
 — Погляди-ка, — отозвалась она, — по-моему, волосики у Томаса чуточку потемнели.
 Хью послушно оглядел головку сына. То, что Эбби назвала «волосиками», на деле было реденьким шелковистым пушком — и к тому же светлым, как у матери.
 — Угм-м… — тактично промычал Хью.
 — Он так похож на тебя, просто как вылитый!
 Это обстоятельство явно доставляло Эбби такое удовольствие, что Хью и не думал с ней спорить. Для него все младенцы были на одно лицо… вот только когда он брал на руки своего малыша, что-то сладко замирало в груди.
 Через несколько минут, когда Томас уже спал в своей кроватке, Хью и Эбби на цыпочках прокрались в свою спальню, расположенную напротив детской.
 Не успел Хью прикрыть дверь, как Эбби спросила:
 — Принести тебе что-нибудь выпить? Виски? Или, может быть, кофе?
 — Нет уж, я изрядно напился и того, и другого в «Соколе», покуда дожидался наших друзей.
 — В чем дело, Хью? Что случилось?
 — Эбби, все в порядке. Они благополучно выбрались из Ньюгейта, и их до сих пор не поймали. Это все, что мне известно. — Хью снял сюртук и со вздохом облегчения рухнул в одно из кресел у камина. — Правда, побег прошел не так, как мы задумывали.
 Эбби присела на скамеечку у ног мужа и испытующе заглянула ему в лицо. Вид у Хью был изможденный, но как раз это ее ничуточки не удивило. Еще днем, после обеда, Хью отправился в «Сокол», почтовый трактир в соседней деревушке. С собой он взял свежих лошадей для Ричарда и Харпера и еще один увесистый кошелек, чтобы облегчить их бегство. Эбби ждала, что муж вернется к вечеру, и не дождалась.
 — Расскажи, что случилось, — тихо попросила она.
 Хью тяжело вздохнул.
 — Я ждал их в «Соколе», как было договорено, но когда наступил вечер, а их все не было, я решил поехать верхом в город и узнать, в чем дело. На подъезде к Челси я обнаружил целую череду экипажей, полиция проверяла и допрашивала всех проезжающих по дороге. Они искали наших друзей и… — Хью едва усмехнулся, — похищенного ими заложника.
 Эбби резко выпрямилась.
 — Заложника?! Ричард и Харпер кого-то похитили? Кого же?
 — Леди Розамунду Девэр.
 На миг Эбби лишилась дара речи.
 — Дочь герцога Ромси?! — придя в себя, изумленно воскликнула она.
 — Именно! Понимаешь, мне удалось разговорить одного из полицейских. Судя по всему, сегодня в Лондоне были народные волнения. Толпа направилась к Нью-гейту, запрудив все улицы. Полагаю, Ричард и Харпер не смогли добраться до лошадей, а потому ухватились за первое, что подвернулось им под руку. Подвернулась им карета леди Розамунды, но вся беда в том, что в карете оказалась и сама леди Розамунда.
 После этих слов Хью едва не засмеялся, но сдержался, увидев на лице Эбби неподдельный испуг. Впрочем, смешного тут, действительно, было мало. Желание смеяться — просто следствие напряжения, в котором он провел полдня, изнывая от тревоги за своих друзей. А ведь он еще сказал Эбби далеко не все!
 Хью посмотрел на жену. Он знал, что большинство мужчин стараются держать жен подальше от своих дел, дабы не взваливать слишком много на их хрупкие плечи… Но с Эбби этот номер у него не пришел бы. Когда-то Хью занимался вместе с ней одним важным и смертельно опасным делом и остался жив только благодаря ее хладнокровию.
 — Эбби, это еще не все. Полиция обнаружила брошенную карету на другом конце Челси. Правил ею Харпер, но он сумел уйти. Ричарда и леди Розамунды там не было, однако солдаты теперь прочесывают всю округу.
 — Думаешь, они могут обнаружить домик?
 — Все возможно.
 Эбби с волнением заглянула ему в лицо.
 — Хью, о боже, Хью, что нам теперь делать?
 — Вести себя так, словно ничего не случилось. Посетим древнеримские руины и местные достопримечательности, а через пару дней вернемся в город.
 Эбби отчаянно замотала головой. Хью порывисто вскочил и подошел к окну.
 — Мне тоже это не по душе, — сказал он, не оборачиваясь, — но таков был наш план, и мы должны его придерживаться. Именно этого хотел от нас Ричард, и не только ради нашей безопасности, но и ради собственной. — Он обернулся к Эбби. — Ричард настаивал на том, что, если что-то пойдет не так, как задумано, — каждый сам за себя. Это значит…
 — Знаю я, что это значит! Это… это жестоко!
 Хью стиснул зубы.
 — Это не жестокость, Эбби. Это закон, по которому мы жили, еще когда служили в разведке. Он действует и поныне. Я — первый, кого власти заподозрят в содействии Ричарду. Я думал, ты это понимаешь. Полиция может быть здесь с минуты на минуту. Быть может, уже сейчас, пока мы с тобой разговариваем, за нами следят. Я не желаю рисковать тем, что по моему следу они могут выйти на Ричарда.
 — Я знаю, знаю… извини. — Эбби беспомощно пожала плечами. — Мне только жаль, что мы ничем не можем ему помочь…
 Хью решительно подошел к ней и, взяв за плечи, заставил подняться на ноги.
 — Слушай, Эбби, — сказал он, — Ричард был агентом высшего класса. В Испании он был связан с партизанами, за его голову назначили награду… и все же он всегда умудрялся хоть на шаг опережать своих врагов. То же будет и на этот раз, вот увидишь!
 Эбби попыталась улыбнуться, правда, без особого успеха.
 — Именно это Ричард мне как-то сказал о тебе.
 — Эбби, Ричарда не схватят. Клянусь чем угодно, он вывернется и на этот раз!
 — Но куда же он денется? Что станет делать? И… где сейчас Харпер?
 — Не знаю. Однако ты можешь быть уверена, что Ричард все обдумал задолго до того, как выбрался из Ньюгейта. Где-то в Беркшире у него есть дом. Ричард получил его по наследству, не знаю уж, от кого. Вполне вероятно, что он направится туда.
 — Впервые слышу об этом доме! Я всегда была уверена, что у Ричарда есть только квартира на Джермин-стрит. Ну, и где же находится этот дом?
 — Этого я точно не знаю. Ричард никогда не упоминал о нем. Просто мне однажды удалось подслушать его разговор с поверенным. Обнаружив мое присутствие, он плотно прикрыл дверь кабинета. Думаю, что он направится именно туда, а Харпер вскоре присоединится к нему.
 — Интересно, — с некоторой обидой сказала Эбби, — что такого загадочного в этом беркширском доме, что Ричард не мог рассказать о нем даже нам? В конце концов, у него не так уж много друзей, только мы да Харпер.
 — Есть еще Джейсон Рэдли и его жена.
 — Да, но с ними Ричард знаком не так уж давно, и как бы то ни было, они все равно сейчас путешествуют по Франции, верно?
 — Да, насколько мне известно. Зато я точно знаю, что Джейсон примчался бы сюда, как на крыльях, если бы только Ричард дал ему знать о том, что произошло.
 — Почему же тогда он этого не сделал? — сердито спросила Эбби.
 — Потому, — сказал Хью, — что Ричард по природе своей волк-одиночка. Ему не так-то легко обзавестись друзьями. Он такой, как я, Эбби. — Хью привлек к себе жену и легко поцеловал ее в губы. — Такой, каким был я, покуда не встретил тебя.
 Он ожидал, что Эбби в ответ улыбнется, но она лишь зябко поежилась.
 — Вот почему все это так ужасно, — тихо сказала она. — Такое могло случиться и с тобой, да с кем угодно! Но неужели власти не могли понять, что человек, занимающий такой пост, как Ричард, ни за что не стал бы убивать эту бедную девушку?!
 — Слишком уж хитроумно был составлен заговор… к тому же у Ричарда нет врага хуже, чем он сам. Он всегда держится отчужденно, особняком. Он ухитрился настроить против себя следователей. Он даже и не подумал обратиться за помощью к нам, друзьям, только предупредил нас, чтобы мы ни во что не вмешивались.
 — Что же, — с чувством произнесла Эбби, — благодарение богу, что друзья его не послушались! И все же мне так жаль, что мы больше ничего не можем для него сделать…
 — Я знаю, любовь моя. Знаю.
 — Хью, он так одинок…
 — Да, моя дорогая.
 — Кому я сочувствую, так это его родителям. Они живут так далеко и не знают, что происходит.
 Хью погладил ее по плечу.
 — Да, родная моя.
 — Если б только Ричард был женат…
 — Не думаю, Эбби, что он когда-нибудь женится. Он чересчур сдержан и слишком привык к одиночеству.
 — Все могло бы измениться, если бы он встретил женщину, которая ему нужна.
 — Побойся бога, Эбби! Сейчас об этом думать рановато. Вначале Ричард должен отделаться от женщины, которая ему совсем не нужна.
 Эбби сдвинула брови.
 — Ну да, конечно, он же все обдумал заранее!.. И где в его планах место для леди Розамунды? А?
 Хью усмехнулся.
 — Да, этого обстоятельства Ричард никак не мог предвидеть. Впрочем, леди Розамунда недолго будет ему обузой. Бьюсь об заклад, что при первом же удобном случае Ричард бросит ее в каком-нибудь захудалом трактире и благополучно исчезнет.
 — Знаешь, — строго сказала Эбби, — если бы я соглашалась биться об заклад всякий раз, когда тебе вздумается предлагать идиотское пари, я сейчас была бы уже самой богатой женщиной в Англии… Почему ты улыбаешься?
 — Да вот думаю: Ричард и леди Розамунда… Они несовместимы, как огонь и вода. Ричард терпеть не может аристократов и охотно отправил бы в ад все высокородное сословие, а леди Розамунда вот-вот станет принцессой Кольнбургской. Она — воплощение всего, чего Ричард не переносит: горда, избалованна, высокомерна…
 Хью осекся, увидев, что Эбби качает головой.
 — Ты не считаешь ее высокомерной? — спросил он.
 — Нет, не считаю. И избалованной, кстати, тоже.
 — Эбби, она же дочь герцога. Эти люди существуют в ином мире, нежели мы, простые смертные.
 — Именно об этом я и говорю! — Эбби решительно уселась на кровать, похлопала рукой по тюфяку, приглашая мужа присоединиться к ней. Когда он присел рядом, она продолжила: — Леди Розамунда, конечно же, никогда со мной об этом не говорила, но я часто наблюдала за ней на разных балах и собраниях, и мне показалось, что она… ужасно одинока. Ей не дозволяют общаться с обычными людьми, только с людьми ее круга. Она всегда вежлива, всегда улыбается, но порой на лице у нее появляется такое выражение… не знаю, как бы это выразить!.. словно она пленница, а те, кто ее окружает, не друзья, а тюремщики.
 Хью засмеялся было, но оборвал смех, увидев лицо Эбби.
 — Что ж, — сказал он неуверенно, — все возможно…
 — Ты же сам всегда говорил, что я хорошо разбираюсь в людях!
 — Нет. Я всегда говорил, что ты готова думать о людях только самое хорошее. И если бы не эта твоя склонность, мы бы никогда не поженились. Я по-прежнему был бы волком-одиночкой.
 — Вот! — ухватилась Эбби за его слова. — А кто мог знать, что ты — волк-одиночка? Только не я! Почем мне было это угадать, если вокруг тебя так и увивались легкомысленные красотки, а ты, надо сказать, весьма охотно откликался на их авансы!..
 — Эбби, но ведь это дело прошлое!
 — Я вспомнила об этом только для того, чтобы пояснить свою мысль. Ты сказал, что Ричард и леди Розамунда — огонь и вода, а мне кажется, что они очень даже похожи. Хотела бы я знать, сколько у нее настоящих друзей, наверняка не больше, чем у Ричарда!.. — Эбби смолкла, поглощенная новой мыслью. — Хью!
 — Что, сердце мое?
 — Я так надеюсь, что Ричард не напугал бедняжку до полусмерти. Я хочу сказать, мы оба знаем, что он человек чести, но иногда он может быть по-настоящему безжалостным…
 — Не тревожься, Эбби. Ричард отнюдь не дурак. У него и так довольно неприятностей, чтобы еще пробуждать высокородный гнев отца и братьев леди Розамунды. Эти трое куда опасней всех отделов Тайной службы, вместе взятых. Ричард это хорошо знает, а потому я уверен, что леди Розамунда очень скоро вернется в лоно семьи, не понеся почти никакого ущерба, разве что немножко напуганная…
 — Бедный Ромси! — негромко проговорила Эбби. — Воображаю, каково ему сейчас приходится! Он ведь не знает Ричарда так, как знаем его мы. Наверняка он опасается наихудшего… — Она резко вскинула голову. — Хью, ты думаешь, они нас найдут?
 — Наверняка, Эбби. Правда, вряд ли это будут люди из Особого отдела — им запрещено вести следствие по делу своего сослуживца. Скорее уж это будут агенты из другого отдела.
 — Хью, я не Тайную службу имела в виду. Я говорю о Ромси и его сыновьях.
 — Боже милостивый! — Хью на миг погрузился в мрачное раздумье, потом сказал: — Нет, до этого не дойдет. Они нас не тронут, если леди Розамунда скоро вернется домой. А я уверен, что Ричард отпустит ее при первой же возможности.
 — Безусловно, — кивнула Эбби, — он так и сделает.
 И в этот миг у входной двери постучали. Хью и Эбби разом замерли.
 — Может быть, это Ричард? — прошептала Эбби. — Или Харпер?
 — С парадного входа? Сомнительно. Погоди-ка…
 Хью поспешно натянул сюртук и вышел из спальни. Неведомый посетитель явно терял терпение — стук становился все громче и чаще. И когда Хью наконец распахнул входную дверь, то увидел не Ричарда и не Харпера.
 — Лорд Каспар!.. — воскликнул он, опешив, но тут же пришел в себя. — Ну и ну! Правду говорят — помяни черта… Что ж, входите, ваша светлость, входите!




 9


 Розамунда просыпалась медленно. Вдохнув запах свежесваренного кофе, она озадаченно нахмурилась. Странно! Как это Нэн ошиблась? Она ведь никогда не пьет по утрам кофе, а только шоколад, слегка подслащенный медом. И почему горят свечи? Нэн должна была бы раздернуть занавеси, чтобы в комнату лился солнечный свет… Розамунда повернула голову к окну — только-только светает… Светает?! Да ведь она никогда не встает раньше десяти!
 «Мэйтленд!» — вдруг вспомнила Розамунда и едва не застонала.
 Он сидел за столом, хладнокровно попивая кофе, и вид у него был, как никогда, здоровый и бодрый. «А ведь это моих рук дело, — подумала Розамунда. — Это я перевязала ему рану, остановила кровотечение, и вот теперь он окреп и готов на все».
 И что это на нее тогда нашло?
 — Твой кофе стынет, — сказал Мэйтленд.
 Розамунда так и подскочила.
 — Что? — отрывисто переспросила она.
 — Твой кофе. — Мэйтленд указал на чашку, стоявшую на столе. — Вставай, Розамунда. Мне нужно кое-что тебе сказать. Понимаешь, я придумал, как избавиться от… то есть как вернуть тебя домой, не рискуя собственной головой.
 Розамунда в упор, мрачно воззрилась на него. Что это — уловка? Можно ли ему доверять? А впрочем… разве у нее есть выбор?
 Она не стала тратить время на то, чтобы приводить в порядок волосы и одежду, а лишь проворно натянула сюртук Харпера. Покуда она пила кофе, Мэйтленд изложил ей свой замысел.
 — Все очень просто, — сказал он. — Я найму почтовую карету и скажу кучерам, чтобы они отвезли тебя домой, в Твикенхэм.
 Нынче утром Мэйтленд явно был в хорошем настроении. И уж конечно, Розамунда прекрасно поняла то, что он не договорил: я придумал, как избавиться от… От нее, конечно! Розамунда боялась поверить ему, боялась оказаться в ловушке… не может быть, чтобы Мэйтленд не задумал какого-то коварства!
 Откинувшись в кресле, он окинул Розамунду испытующим взглядом.
 — Я-то думал, что ты станешь прыгать от радости…
 — Хм-м… — задумчиво отозвалась Розамунда. — Меня больше всего беспокоит то, как именно ты собираешься отправить меня домой, не рискуя собственной головой. — Она обхватила ладонями чашку и, осторожно подбирая слова, продолжала: — Что помешает мне, едва только ты исчезнешь из виду, приказать кучерам ехать к ближайшему полицейскому участку? Ты не успеешь и глазом моргнуть, как по пятам за тобой будет гнаться целая армия. Не то чтобы я намерена так поступить, — прибавила она поспешно, — я только стараюсь взглянуть на дело с твоей точки зрения…
 — Я свяжу тебя и заткну рот. — Розамунда невольно ахнула, и Мэйтленд сразу нахмурился. — Послушай, Розамунда, мне нужно время, чтобы уйти, а кучера вряд ли обнаружат твое состояние прежде, чем доедут до конечной станции. Это даст мне два часа форы, а больше мне и не нужно.
 Значит, все это правда. Мэйтленд и в самом деле намерен отпустить ее. Правду говоря, Розамунда не так уж возражала против его мер предосторожности. С точки зрения Мэйтленда, это было в высшей степени разумно… а с нею могло случиться и что-нибудь похуже веревок и кляпа.
 Розамунда хотела поблагодарить Мэйтленда… сказать, что не причинит ему никаких хлопот и, даже когда вернется домой, не расскажет полиции, где его искать. Хотела сказать, что верит в его невиновность и, когда окажется на свободе, сделает все, что в ее силах, чтобы очистить его от обвинений. Хотела, и тем не менее промолчала, потому что хорошо знала: Мэйтленд ей не поверит.
 Он поднялся из-за стола.
 — Даю тебе пять минут на сборы, но не вздумай хитрить, ясно?
 Розамунда не шелохнулась, слушая, как за ним захлопнулась дверь. Мысль не подчиниться приказу Мэйтленда мелькнула-таки у нее в голове, но лишь потому, что сам Мэйтленд заговорил об этом. Розамунда не желала его предавать, ведь тогда его наверняка повесят, а она вопреки всему поверила, что он невиновен.
 Только это еще не значит, что Мэйтленд ей по душе.
 Как он там сказал — пять минут?! И Розамунда первым делом бросилась в чулан с «удобствами».


* * *

 В конюшне, где Мэйтленд хотел взять напрокат карету, его ожидало первое разочарование.
 — Да вы б поторопились, господин хороший, — заявил хозяин конюшни, он же главный форейтор. — Не слыхали разве? Кто-то там похитил герцогскую дочку, и полиция выставила кордоны на всех мостах. Никого из Лондона не выпускают, никого не впускают, пока полиция не разрешит.
 Такой оборот событий сводил на нет замысел Ричарда отправить Розамунду в Твикенхэм. Ее карету задержат на Вестминстерском мосту, а это слишком близко отсюда, чтобы он мог чувствовать себя в безопасности. Не успеешь оглянуться, а полицейские уже бросятся по следу, словно рой рассерженных ос. Менять свои планы Ричард не мог, иначе он просто не сумеет встретиться с Харпером. Что ж, придется отправить Розамунду куда-нибудь в другое место…
 В Брайтон, например. Через несколько часов карета наверняка остановится — нужно будет напоить лошадей, — и тогда кучера обнаружат связанную девушку. К тому времени гнаться за ним будет уже поздно. Да, Брайтон вполне подойдет.
 — Мне нужна карета, — сказал он вслух. — Срочно. Займись этим.
 И, чтобы смягчить свой резкий тон, подбросил в воздух серебряный шиллинг, который форейтор тотчас и поймал — с ловкостью, нажитой долгими годами практики.
 — А если карета будет готова к тому времени, когда я приду сюда с братом, — прибавил Ричард, — получишь еще один шиллинг.
 Форейтор расплылся в широкой ухмылке.
 — Так точно, сэр!
 Ричард повернулся, собираясь уйти, и едва не столкнулся с парнишкой, который опрометью вбежал в конюшню.
 Он ухватил парнишку за плечо, придержал, и тот, задыхаясь, выпалил:
 — Мистер Бличер, полиция! Сам видел! Полным-полно полицейских, приплыли в лодках! Вроде как нашли под причалом что-то такое, лодку, что ли, и теперь рыщут повсюду, шарят, ищут кого-то!
 Ричард сохранил невозмутимый вид, хотя внутри у него все оборвалось при этом известии.
 — Полиция? — с притворным любопытством переспросил он. — Здесь, в Кеннингтоне?
 Парнишка с готовностью кивнул:
 — Ага!
 Форейтор сплюнул на пол.
 — Вечно эти полицейские повсюду суют свой нос! — проворчал он с чувством. И прибавил, обращаясь к парнишке: — Ну-ка, Дэнни, берись за работу, да не забивай себе голову полицейскими штучками! Старина Бличер уж как-нибудь сам с ними разберется.
 Ричард на миг задумался, а затем небрежным тоном сказал:
 — Быть может, нам с братом стоит подождать немного, прежде чем продолжать путешествие…
 — Это с чего бы?
 — Полиция… — Ричард смолк, намеренно не стал продолжать.
 Он не ошибся в своем собеседнике.
 — Вот что, сударь, — сказал форейтор, — человек вы, я вижу, порядочный и почтенный. Что до всего этого сброда… — он снова сплюнул на утоптанный земляной пол, — так они ж в глаза не видели настоящей службы. Обрядились в красные мундиры — и довольны, а сами голову от задницы не отличат.
 «Боже милостивый, — подумал Ричард, — да неужто мне повезло наткнуться на второго Харпера?!»
 Он снова взглянул на форейтора, на сей раз уже пристальней, и увидел уже не коренастого толстячка в грязном кожаном фартуке, с загрубевшими от черной работы руками. Сейчас Ричард разглядел на морщинистом лице кирпичный загар от палящего солнца Испании; перед ним был подлинный ветеран, человек, который заслужил наивысшее уважение.
 Он протянул форейтору правую руку.
 — Какого полка? — спросил он.
 Бличер глянул на протянутую руку собеседника и, прежде чем обменяться рукопожатием, тщательно вытер свою руку о штаны. Помимо воли он расправил плечи, выпрямился, глаза бодро блеснули.
 — Девяносто пятый стрелковый! — по-военному четко отрапортовал он.
 — Прекрасный полк! — искренне сказал Ричард. — Что ж… удачи вам, сержант Бличер!
 Ветеран с достоинством кивнул.
 — Так точно, сэр, — отставной сержант Бличер! И вам удачи, сэр!
 Выйдя из конюшни, Ричард поглядел на реку. Уже почти рассвело, однако красных полицейских мундиров нигде видно не было. Тем не менее медлить нельзя… но вот куда податься? Сейчас для них закрыта не только дорога на Твикенхэм, раз полиция уже в Кеннингтоне, отпадает и Брайтон. Остается лишь один путь к отступлению, тот самый, что Ричард выбрал, чтобы скрыться самому.
 Он подумал о Розамунде и витиевато выругался. Что же теперь ей сказать? Что полиция вот-вот нападет на их след, а потому он вынужден изменить свои планы? О, Ричард уже сейчас мог представить, как это на нее подействует! Она выйдет из себя, взбунтуется, и ему придется бросить ее здесь, в Кеннингтоне… и тогда полиция уж наверняка нападет на его след.
 «Нет, — решил Ричард, — оставлять Розамунду здесь нельзя». Он сообщит ей об изменении в его планах позднее… когда они уже будут далеко от Кеннингтона. Или, может быть, чуть раньше, когда они уже сядут в карету. Розамунде, конечно, такой поворот не понравится… но она же умница, она поймет. В конце концов он заставит ее понять.
 С этой невеселой мыслью Ричард поплелся назад в трактир.


* * *

 Когда Мэйтленд вошел в комнату, Розамунда в полной готовности дожидалась его прихода. Она сразу увидела, что ее похититель мрачен, как грозовая туча, но это ее ничуть не удивило. Правду говоря, Розамунда уже настолько привыкла к мрачным гримасам Мэйтленда, что они ее ничуть не пугали. Кроме того, теперь, когда Розамунда твердо верила в невиновность Мэйтленда, ей не страшны были ни его угрозы, ни пистолет, которым он тыкал ей в бок, ни то, что он собирался связать ее и заткнуть рот.
 Истина состояла в том, что она, Розамунда, Мэйтленду доверяет, а вот он ей — нисколько.
 Она подумала о том, как увидит своего отца, как бросится в его объятия, представила себе стоящих рядом с отцом Каспара и Джастина… и на глаза у нее навернулись слезы. Всего лишь сутки прошли с тех пор, как Мэйтленд похитил Розамунду, но она хорошо знала, что это были самые длинные сутки в жизни ее отца.
 Карета ждала их во дворе трактира, кучер уже восседал верхом на кореннике. Розамунде не терпелось отправиться в путь, но Ричард прежде, чем сесть в карету, о чем-то тихо переговорил с форейтором и бросил ему монету.
 Розамунда поднялась в карету первой. На полу кареты лежали седельные мешки, и это показалось ей странным, однако не встревожило. Вслед за ней без единого слова забрался в карету Мэйтленд, молча, деловито связал Розамунде руки и засунул в рот кляп. Он не соизволил даже сказать хоть пару слов на прощание. Розамунду это слегка обидело, но мысль о скорой встрече с родными была сильней, чем мелкие обиды. И когда Мэйтленд вместо того, чтобы навсегда исчезнуть из ее жизни, как ни в чем не бывало уселся рядом с ней, захлопнул дверцу кареты и велел кучеру трогать, Розамунда от изумления потеряла дар речи.
 Когда карета, трясясь и подпрыгивая на ухабах, покатилась по дороге, Мэйтленд умиротворяюще поднял руки.
 — Послушай, Розамунда, — начал он, — мне пришлось изменить наши планы. Сейчас я не могу отпустить тебя. Видишь ли…
 И тут Розамунда перестала его слушать. Он не собирается отпускать ее, а почему — это уже было не столь важно Она сразу поняла, что Мэйтленд подстроил ей очередную западню, и если она ничего не предпримет сейчас, потом будет слишком поздно. Розамунда попыталась вскочить, но Мэйтленд с силой толкнул ее на сиденье и велел не делать глупостей. Если, дескать, она будет благоразумна, все еще, быть может, обойдется.
 Розамунда потрясенно взглянула на него, а затем, словно дикая зверушка, угодившая в силки, набросилась на своего мучителя. Она неистово брыкалась, извивалась, пытаясь высвободить руки, изгибалась, мотала головой, но все ее отчаянные выходки Мэйтленд подавил без труда, навалившись на нее всем телом… и в конце концов она смирилась и затихла.
 Тогда Мэйтленд все тем же уговаривающим тоном сказал:
 — Мне от тебя нужно только одно: обещай, что будешь вести себя разумно, и тогда я развяжу тебя и выну кляп.
 В ответ Розамунда одарила его таким убийственным взглядом, что он невольно отшатнулся. И медленно кивнул.
 — Можешь ненавидеть меня, Розамунда, но покуда я не услышу твоего обещания — будешь сидеть связанная и с кляпом. Ну же, Розамунда! Мне будет довольно одного твоего кивка.
 Словно и не слыша, она кое-как, с трудом села и, упрямо вздернув подбородок, отвернулась к окну.
 — Что ж, дело твое, — пожал плечами Мэйтленд и больше не произнес ни слова.
 Они отъехали совсем недалеко от Кеннингтона, когда в окне, на дальнем берегу реки мелькнули домишки Челси. Если ехать той же дорогой и дальше, то впереди будет Ричмонд, а там пересечь мост — и до Твикенхэма рукой подать.
 Однако в тот самый миг, когда Розамунда вновь обрела надежду, карета подъехала к перекрестку и повернула совсем в другую сторону. Теперь они ехали на юго-запад, в направлении Мортона.
 Розамунда села прямо, прикрыла глаза, чтобы спрятать подступившие жгучие слезы. Свобода, возвращение домой — все это казалось так близко, и вот теперь… Ей хотелось лишь одного — лечь и умереть.
 Мэйтленд коротко вздохнул, вынул кляп у нее изо рта и развязал руки.
 — Сиди смирно, — предостерег он, — не то я не постесняюсь тебя угомонить.
 В этой угрозе не было нужды. Розамунда и так не сомневалась, что, вздумай она бунтовать, Мэйтленд не станет с ней церемониться.
 Она скорее умерла бы, чем ответила ему, не то что словом, даже взглядом. Кипя от злости, Розамунда проклинала себя за былую доверчивость и мягкость. И она еще сделала ему перевязку! Поверила в его невиновность! Собиралась очистить его от несправедливых обвинений! И что же? Этот человек способен лишь давать обещания, которые не намерен выполнять!
 — Послушай, Розамунда, — сказал Мэйтленд, — обстоятельства изменились. Полиция вот-вот могла окружить трактир. Если б я оставил тебя там, полицейские скоро узнали бы, не от тебя, так от служанки или самого трактирщика, что я неподалеку. Розамунда, ты должна понять: у меня просто не было другого выхода. Я не допущу, чтобы меня поймали и вернули в Ньюгейт. Обещаю тебе, при первом же удобном случае я тебя освобожу.
 Розамунда одарила его уничтожающим взглядом. Мэйтленд пытается задобрить ее, переманить на свою сторону… что ж, напрасно старается! С этой минуты она больше не проявит к нему ни малейшего снисхождения.
 Отодвинувшись в угол кареты, Розамунда предалась размышлениям о своей любимой игре. По крайней мере в мыслях она может хоть ненадолго отвлечься от своего бедственного положения…
 Ричард между тем все ломал голову, как быть с Розамундой. Подобно Харперу, он содрогался при одной мысли о том, чтобы бросить девушку на произвол судьбы где-нибудь на глухой проселочной дороге. Быть может, укрыться где-нибудь до темноты, а потом оставить Розамунду в Мортоне? В темноте его не так-то легко будет выследить… Да, но к тому времени, быть может, и Мортон уже наводнит полиция. Нет, мешкать нельзя — чересчур рискованно.
 Впрочем, между Мортоном и холмами Беркшира, куда направлялся Ричард, наверняка отыщется какая-нибудь деревушка, где он сможет без лишнего риска оставить Розамунду… А если нет — что же с ней тогда делать?


* * *

 Доехав до Мортона, Мэйтленд отослал почтовую карету в Кеннингтон и нанял двух лошадей, чтобы продолжить путешествие. После Мортона они не заезжали больше ни в одну деревню, Мэйтленд, казалось, был одержим страхом перед погоней, а потому они свернули с проезжей дороги и скакали напрямик, через леса и пашни. Этот окольный путь был не только долог, но и безмерно изнурителен, а уж когда полил дождь, стало и вовсе невыносимо.
 Раза два они останавливались, чтобы передохнуть и напоить коней. Подкреплять свои силы пришлось только хлебом и сыром, утолять жажду — водой. Розамунда втайне дивилась выносливости Мэйтленда. Сама она просто падала от усталости… а он, словно ничего не замечая, гнал коня все вперед и вперед.
 Лишь когда совсем стемнело, Мэйтленд наконец милостиво согласился устроить привал, и они устроились на ночь в заброшенном коровнике… но наутро они поднялись, едва рассвело, и снова отправились в путь.
 Позже, когда они укрывались от проливного дождя под мостом, Розамунда заметила, что Мэйтленд как-то резко сдал и выглядит даже изможденней, чем она сама. Лицо у него посерело, дыхание стало неровным, свистящим, он все время беспокойно ерзал, словно искал позу поудобнее, и Розамунда всерьез заподозрила, что у него снова открылась рана.
 Она хотела уже предостеречь своего мучителя, что если он не даст себе отдохнуть, то истечет кровью, но Мэйтленд между тем уже встал и властно велел ей собираться в дорогу… а Розамунда сама была слишком измучена, чтобы с ним пререкаться.
 Вначале она еще пыталась запоминать дорогу… но с началом сумерек запуталась в своих наблюдениях и потеряла интерес ко всему, кроме чистой и мягкой постели, куда можно рухнуть и заснуть мертвым сном.
 Потом она вдруг почувствовала, что падает… и с испуганным криком очнулась от тяжелой полудремы. Мэйтленд успел вовремя подхватить ее.
 — Приехали, — сказал он, едва ворочая языком — видно, спать ему хотелось не меньше, чем самой Розамунде.
 Она так и не смогла понять, то ли Мэйтленд поддерживал ее, то ли сам незаметно опирался на ее плечо, чтобы не упасть. Кое-как протерев слипающиеся глаза, Розамунда огляделась по сторонам, но так и не поняла, где находится.
 — Приехали? — Она сощурилась, пытаясь хоть что-то разглядеть в наступившей темноте. — Приехали? Куда?
 Ответа не последовало.
 Розамунда смутно сознавала, что Мэйтленд куда-то отошел, ведя в поводу лошадей, но ей уже было все равно. Неважно, куда ее привезли, во дворец или в нищую хижину, лишь бы там нашлась свободная кровать…
 Мэйтленда не было довольно долго, но Розамунда не тронулась с места. Вряд ли у нее нашлись бы силы сделать хоть один шаг. Она уже не мечтала о мягкой и чистой кровати, она была готова лечь прямо здесь, на голой земле, и спать, спать… Потом из темноты вынырнул Мэйтленд, крепко взял ее за локоть и подтолкнул вперед. Точно слепая, Розамунда безропотно позволила ему провести ее по мощеной дорожке к дому, поднялась, еле переставляя ноги, на невысокое крыльцо. Наконец они вошли в дом. Здесь царила непроглядная темнота, но Мэйтленд, судя по всему, хорошо знал, куда направляется.
 Сквозь полудрему Розамунда слышала, как стучат по каменному полу их шаги, вдыхала слабый запах свечного воска; затем Мэйтленд чиркнул кремнем, и — о чудо! — свеча загорелась. «Да это не просто дом, — мелькнула мысль у Розамунды, — это самый настоящий особняк…» Но тут она увидела огромную кровать, и все прочее мигом вылетело у нее из головы. Сбросив на ходу тяжелый плащ, Розамунда решительно шагнула к заветной кровати… и провалилась в небытие.




 10


 Проснувшись, Розамунда обнаружила, что к ней вернулась способность мыслить ясно и здраво. Она точно помнила, где находится, и прекрасно знала, что человек, растянувшийся рядом с ней на кровати, — Ричард Мэйтленд. Руки у нее не были связаны, ничто не стесняло ее свободу. Рядом не было ни Харпера, ни слуг. Никого — только она и Мэйтленд.
 Затаив дыхание, Розамунда чуть повернула голову и посмотрела на него. Солнечный свет, лившийся в высокое окно, тронул золотом его растрепанные волосы. Спящий, он казался моложе — не старше Каспера. Подобно Розамунде, он не стал раздеваться перед сном, просто сбросил плащ и рухнул без сил на кровать.
 Розамунда приметила и кое-что другое. Рубашка на груди у Мэйтленда покраснела от свежей крови, посеревшее лицо влажно блестело испариной, дыхание было неровным и хриплым.
 Усилием воли Розамунда подавила нелепый, но вполне понятный порыв — вскочить, броситься к нему, осмотреть, перевязать рану… Это же Мэйтленд! И она, Розамунда, — его пленница! Лучшего случая бежать у нее не будет…
 Когда она соскользнула с кровати, Мэйтленд застонал, но так и не проснулся. Розамунде пришлось крепко сцепить перед собой руки, чтобы удержаться от соблазна потрогать его влажный лоб. Все же здравый смысл говорил ей, что в ухудшившемся состоянии Мэйтленда виновата не только усталость. У него жар. Нужно проверить повязку. Нужно напоить его. Нужно…
 «Хватит!» — раздраженно одернула себя Розамунда. Если она разбудит Мэйтленда, он уж найдет способ ее удержать… и прощай удобный случай бежать…
 Впрочем, она вовсе не бессердечна. Выбравшись отсюда, она доедет до ближайшей деревни и пришлет к Мэйтленду врача. Разумеется, ей придется выдумать правдоподобную историю, чтобы никто не узнал, кто такой Мэйтленд на самом деле. Она же не хочет, чтобы его арестовали. У нее одно лишь желание — бежать. И, конечно же, она никогда, никому не расскажет об этом доме, даже родному отцу! Что еще она может сделать для Мэйтленда?
 Приняв твердое решение, Розамунда повернулась, чтобы уйти, и невзначай заметила в большом, во весь рост, зеркале свое отражение. Впервые она как следует разглядела себя в мужской одежде, и это зрелище потрясло ее до глубины души. Розамунда с трудом узнала сама себя… причем дело было не только во внешнем виде.
 Неужели всего три дня назад она была одета по последней моде и источала тонкий аромат гардении? Теперь она выглядит как чучело, и от нее несет конским потом.
 Розамунда должна была бы с ужасом и отвращением взирать на свое отражение в зеркале… но отчего-то это было совсем не так. Девушка с трудом сглотнула, пытаясь понять, что же она чувствует. Да, она та же самая Розамунда, какой была три дня назад… и все-таки не совсем та. Дело не во внешности, что-то изменилось в ней самой, глубоко и бесповоротно. Внешне она смахивает на чучело, но вот в душе…
 Интересно, что сказала бы ее мать, если бы могла увидеть сейчас свою дочку?
 Мэйтленд шевельнулся во сне, и Розамунда решительно нахлобучила шляпу. Пора уходить.
 Ей, конечно, было любопытно, что это за дом. Был он намного меньше, чем Твикенхэм-хаус, однако выстроен на тот же манер. В другое время Розамунда с интересом обследовала бы его, но только не сейчас, когда так близка желанная свобода! И все же, пробираясь на цыпочках по мраморному полу вестибюля к входной двери, Розамунда успела разглядеть и вычурную лепнину на потолке, и мраморные статуи в стенных нишах, и величественную парадную лестницу с подвесными масляными лампами. Такой дом мог принадлежать только богачу.
 И какое отношение имеет к нему Мэйтленд?
 Выйдя во двор, Розамунда остановилась, чтобы оглядеться. Конюшни располагались слева, и она, не теряя времени, поспешила туда. Кони оказались в стойлах, там, куда поставил их Мэйтленд, накормленные и напоенные.
 Такая нежная забота о бессловесных тварях тронула Розамунду до глубины души. Ее отец всегда утверждал, что лучше всего говорит о человеке то, как он обходится со своими лошадьми. А ведь прошлой ночью, когда Розамунда напрочь позабыла о лошадях, Мэйтленд расседлал их, накормил, напоил и, судя по всему, почистил. Что ж, этот человек не так уж и плох. Розамунда ужаснулась, осознав, какое направление приняли ее мысли. Ни за что! Мэйтленд не заслуживает ни малейшего снисхождения! Откровенно говоря, о лошадях он позаботился куда лучше, чем о своей пленнице…
 Седлая коня, Розамунда старалась не думать о Мэйтленде, но тщетно. Казалось, все вокруг напоминает о нем. Он считал ее никуда не годной бездельницей и в чем-то был, пожалуй, прав… зато в одном деле Розамунда уж точно была на высоте: она прекрасно разбиралась в лошадях. Пускай из нее не вышла бы камеристка, зато она могла бы запросто занять место старшего конюха в конюшнях Твикенхэма, и ее отец ни за что не заметил бы подмены.
 Вот только прошлой ночью об изнуренных лошадях позаботился Мэйтленд, а ведь он, должно быть, уже тогда едва держался на ногах от усталости…
 — Убирайся! — гневно топнула ногой Розамунда, словно он и в самом деле стоял перед ней.
 Она вывела лошадь из конюшни, ловко вскочила в седло и, ударив пятками по бокам коня, послала его с места в галоп.
 Вторую лошадь она оставила Мэйтленду — чего больше он мог бы от нее ждать?!
 «Свободна, свободна, свободна!» — радостно отстукивали копыта, восторженной песней отзываясь в ее голове. И до чего же восхитительно скакать в мужской одежде, сидя по-мужски… Мэйтленд и не знает, какой он счастливчик, что родился мужчиной! Вот кабы его обрядить в женское платье, он бы тоже не сумел раздеться без посторонней помощи…
 Опять Мэйтленд! Да что же это за наказание такое?!
 На вершине холма Розамунда осадила коня и развернулась. Дом покоился в окружении деревьев, уже полыхавших осенним багрянцем; позади него вздымался крутой безлесный склон, где на чахлой траве паслись овцы.
 Теперь она точно знала, где находится, — в Беркшире. Здесь, в холмах, можно встретить лишь одинокие хутора, а до ближайшей деревни, быть может, десятки миль.
 Розамунда обвела взглядом окрестности. Нигде не видать ни хутора, ни пшеничного поля, лишь совсем далеко, на горизонте едва различимый церковный шпиль говорит о том, что там находится деревня.
 Когда Розамунда доберется до этой деревни, пути назад для нее уже не будет. Надо выдумать достоверную историю, чтобы прислать помощь Мэйтленду, не предавая его в руки полиции… вот только что бы ей ни приходило в голову, все заканчивается для него наихудшим образом.
 Нет, это не выход.
 Розамунда оглянулась на дом. Быть может, сейчас, сию минуту, Мэйтленд умирает, истекая кровью…
 У него жар.
 Кто-то должен позаботиться о нем.
 И это значит, что она должна вернуться.


* * *

 Розамунда решительно вошла в дом и направилась прямиком в спальню — с таким видом, что ее собственный отец, глянув на дочку, поостерегся бы вставать у нее на пути. Увидев Мэйтленда, она резко остановилась. За это время он успел стянуть с себя сюртук и снова лег, свернувшись калачиком, словно больной ребенок.
 Розамунда торопливо подошла к нему и перевернула на спину, что оказалось делом нелегким, и Мэйтленд, пока она возилась с ним, постанывал сквозь сон. Снять с него рубашку она не могла, а потому разорвала ее во всю длину и, распахнув полы, взглянула на рану. Повязка съехала набок, и рана опять кровоточила, правда, несильно, зато по краям покраснела и воспалилась, и это встревожило Розамунду куда сильнее. Как и в прошлый раз, она наклонилась ниже и принюхалась к ране, но, по счастью, так и не ощутила гнилостного запаха.
 Переведя дух, Розамунда огляделась в поисках седельных сумок. Они так и валялись на полу у кровати, там, где Мэйтленд бросил их прошлой ночью, прежде чем провалиться в беспробудный сон. То, что нужно было Розамунде, обнаружилось в первой же сумке. Вернувшись к своему подопечному, Розамунда тотчас принялась за дело. Сдвинув пониже повязку, она обмыла засохшую кровь лоскутом, смоченным в бренди. Она изо всех сил старалась не потревожить раненого, однако посреди этой процедуры Мэйтленд внезапно дернулся, задев руку Розамунды, и содержимое серебряной фляжки выплеснулось на рану. Мэйтленд громко застонал, попытался сесть, но тут же рухнул навзничь.
 — Мэйтленд! — требовательно окликнула Розамунда.
 Ответа не было.
 Она отставила фляжку и проверила пульс, хоть учащенный, он хорошо прощупывался. Розамунда приложила ладонь к его лбу. Жар. Значит, это не просто обморок. Неужели сотрясение мозга? Но если бы Мэйтленд упал и разбил голову, она, Розамунда, наверняка бы это заметила… Да нет, сказала она себе, вряд ли. Прошлой ночью она была слишком поглощена собой.
 Странное чувство охватило ее, когда она перебирала волосы Мэйтленда, отыскивая рану на голове. Ощутив пальцами липкую влагу, она выпрямилась и глянула на свою руку. Сомнений не было, он где-то разбил себе голову.
 Это лишь осложняло дело, потому что с сотрясением мозга Розамунда еще не сталкивалась. Впрочем, рана казалась неглубокой… и Розамунда решила, что о ней пока можно забыть. Мэйтленд, в конце концов, вынослив, как бык, и разбитая голова вряд ли сильно повредит его здоровью. Самое опасное сейчас — воспалившаяся рана на груди.
 В комнате не было умывальника, но Розамунда заметила в дальней стене приоткрытую дверь. Как она и предполагала, за этой дверью находилась ванная комната с большой медной ванной, внушительных размеров стульчиком и роскошным, красного дерева умывальником. Подобная комнатка примыкала к ее собственной спальне в Твикенхэм-хаус. Изысканность обстановки портили только валявшийся на полу смятый мужской сюртук и испачканное кровью полотенце. Очевидно, когда она ушла, Мэйтленд пытался привести себя в порядок, а это доказывало, что Розамунда права. Рана на голове не опасна, иначе бы он не сумел самостоятельно выбраться из постели.
 Взяв пару полотенец, Розамунда поспешила к своему подопечному. Ни разу еще не случалось, чтобы конь, за которым она ухаживала, испустил дух… и этому пациенту, хоть он и человек, а не лошадь, она тоже не даст умереть.
 Прижав к ране сложенное подушечкой полотенце, Розамунда натянула поверх него повязку. Это была лишь временная мера, покуда она не отыщет все необходимое, чтобы изготовить противовоспалительную мазь. Следующая задача — промыть рану на голове. Справившись и с этим делом, Розамунда решила раздеть раненого и обнаружила, что его одежда до сих пор влажная. Девушка замерла. Не так уж мало времени прошло с тех пор, как они попали под дождь, и ее одежда давно успела высохнуть. Так отчего же не высохла одежда Мэйтленда? Впрочем, она знала ответ на этот вопрос. Найдя для Розамунды укрытие от дождя, Мэйтленд позаботился о лошадях, а потом занялся и другими делами. За все время их путешествия он всегда последним укрывался от дождя, последним ел и отдыхал и первым принимался за любое дело.
 Розамунда была не права, считая, что о ней Мэйтленд заботился хуже, чем о лошадях. Хуже всего он заботился о себе самом.
 Качая головой, Розамунда вновь принялась за дело. Тяжело дыша и отдуваясь, она кое-как развернула Мэйтленда так, чтобы удобней было его раздеть. Видимо, при этом она потревожила раненого, потому что он вдруг вскинулся и стал отбиваться. Боясь, что ножевая рана от резких беспорядочных движений снова начнет кровоточить, Розамунда навалилась на него всем телом, только так и удалось его утихомирить.
 Под тяжестью ее тела Мэйтленд замер.
 — Харпер? — спросил он. И когда Розамунда ничего не ответила, уже настойчивей повторил: — Харпер?
 — Да.
 Этот тихий ответ, казалось, совершенно успокоил Мэйтленда. Больше он уже не сопротивлялся, и Розамунда без помех стянула с него сапоги и брюки. Над нижним бельем она на минуту призадумалась, но затем рассудила, что все равно ей придется обмыть раненого холодной водой, чтобы ослабить жар, а белье этому только помешает.
 Принимаясь за дело, Розамунда вдруг осознала, что у нее самой жарко пылает лицо, и не на шутку разозлилась на себя. В конце концов, не впервые она видит мужскую наготу! Ей частенько случалось видеть, как братья нагишом плещутся в рукотворном пруду Твикенхэм-хаус. Тогда она ничуть не смущалась их видом, так что незачем и теперь поддаваться ложной стыдливости!
 Да и вовсе не нагота Мэйтленда привлекла ее взгляд, а старые шрамы, которыми в изобилии была покрыта его грудь. И еще один длинный шрам, который наискось пересекал живот и доходил до самого паха.
 Да, перед ней настоящий солдат, только раненый и совершенно беспомощный. Единственная его надежда на спасение — она, Розамунда, а какой от нее прок?..
 Может быть, и никакого… но сейчас, в эту минуту она твердо решила, что не покинет Мэйтленда, пока он не встанет на ноги.
 Розамунда укрыла его простынями и выпрямилась. Она даже не пыталась разобраться в своих чувствах — слишком многое сейчас предстоит сделать. Нужно изготовить противовоспалительную мазь, унять жар и постараться, чтобы раненый как можно больше пил, позаботиться о том, чтобы он не метался в жару и не причинил себе вреда.
 Начать она решила с мази.
 Кухня отыскалась легко. Одна из дверей спальни выходила на лестницу черного хода, а внизу были комнаты для слуг. Кухня располагалась рядом с буфетной. Розамунду ничуть не удивило, что кладовая битком набита провизией. Хотя в доме явно не было ни слуг, ни постоянных обитателей, все здесь находилось в идеальном порядке.
 Но кто же в таком случае приглядывал за домом? Впрочем, об этом можно будет подумать и позже. Розамунда с сомнением уставилась на огниво, лежащее на полке большого закопченного очага.
 Она подошла к очагу тем же решительным шагом, каким недавно вернулась в дом. Этот бой ей ни в коем случае нельзя проиграть.




 11


 Он всегда умел обращаться с женщинами. Ему даже не пришлось учиться, это было врожденное умение. Еще в детстве стоило ему принять несчастный вид, и мать беспрекословно исполняла все его желания. И потому его вовсе не удивило, когда домохозяйка Ричарда Мэйтленда охотно согласилась показать ему апартаменты прежнего жильца, решив, что он, быть может, пожелает их снять.
 — Мистер Уиверс, не так ли?
 — Джордж Уиверс, — уточнил он.
 Он не видел причин называться другим именем. Если его хоть раз поймают на лжи, люди захотят присмотреться к нему пристальней, начнут задавать неприятные вопросы. Опыт научил его придерживаться правды, если только нет весомой причины лгать. В этом случае такой причины не было. Он и вправду подыскивал себе жилище попросторней, его апартаменты на Бонд-стрит были тесноваты.
 Миссис Эверетт поправила чепчик, застенчиво улыбнулась и повела своего посетителя наверх.
 — Уж и не знаю, вправе ли я показывать вам эти комнаты, — говорила она. — Мистер Мэйтленд уплатил за них до конца сентября. Он, знаете ли, платил регулярно каждые три месяца. Такой тихий, приличный джентльмен! Ну да в тихом омуте черти водятся, правда? Знаете, что мне в нем никогда не нравилось? Очень уж он холодно держался, к себе не подпускал. Общительным его не назовешь, что правда, то правда… но чтобы убить?! Никогда не думала, что этакое может случиться!
 Домохозяйке было около пятидесяти — пухлая, говорливая, некрасивая женщина. И тем не менее он обращался с ней так же галантно, как со светской красавицей-аристократкой. Глупая корова так и не поняла, что ему от нее нужны только сведения. Убедившись, что миссис Эверетт почти ничего не известно, он уговорил ее вернуться к своим делам и оставить его одного в комнатах Мэйтленда, пообещав взамен, что на обратном пути непременно заглянет к ней выпить чашечку чаю с домашними лепешками.
 Едва старая дуреха ушла, как его галантная улыбка мгновенно увяла. Полицейские, конечно, уже забрали отсюда все, что сочли важным, однако он мог бы побиться об заклад, что Ричард Мэйтленд не из тех людей, что оставляют на виду что-либо ценное. Впрочем, это лишь предположение, а опыт научил его никогда не полагаться на свои выводы, не проверив их на практике. Он прекрасно знал, что у них с Мэйтлендом много общего. И если б Мэйтленд оказался вдруг на его месте, тоже непременно пришел бы сюда.
 Сейчас, четыре дня спустя, поиски Мэйтленда велись уже без прежнего запала — точнее было бы сказать, что след беглеца остыл. Правда, конные патрули метались как одержимые по всей стране, обшаривая те места, где якобы видели Мэйтленда или его бывшего телохранителя, но в этих поисках не было никакой системы, ничего, что могло бы и впрямь навести на след. Известно было только, что Мэйтленд укрывался в заброшенном домике в окрестностях Челси, а потом ускользнул оттуда в лодке. Лишь на следующее утро лодку обнаружили под причалом в Воксхилле. Там след оборвался.
 Ходил слух — и он знал, что слух обоснованный, — что лорд Каспар привлек к поискам Мэйтленда Хью Темплера. Это и его обнадежило… однако пока что об успехах Темплера ничего не было слышно. Если бы они отыскали леди Розамунду, сейчас об этом знал бы весь свет.
 Может быть, он все-таки неверно судил о Темплере. Возможно, тот вовсе не оставил в беде старого друга и теперь тянет время, чтобы тот успел замести следы… а в один прекрасный день вернуться и отомстить за все свои злосчастья.
 Именно поэтому он и решил, что должен поторопиться. Только у него имеется самая веская причина отыскать Мэйтленда: ему есть что терять, причем больше, чем другим. Не то чтобы он всерьез верил, будто Мэйтленд вычислит своего врага и вернется с ним расквитаться… но после той давней их схватки предпочитал не рисковать.
 Несколько минут он бродил по комнатам, осматривался. То, что он обнаружил, немало его удивило. Он ожидал увидеть более спартанскую обстановку — соответственно характеру самого Мэйтленда, — однако эти комнаты были обставлены довольно уютно, обитая синим мебель из ореха и красного дерева говорила о достатке и вкусе владельца. Только библиотека выглядела именно так, как он ожидал: книжные шкафы рядами, пара потертых кожаных кресел по обе стороны от небольшого камина, письменный стол — вот почти и вся обстановка.
 Оглядев комнаты, он принялся методично, ящик за ящиком, обшаривать все шкафы и шкафчики. Все было именно так, как он предполагал: два-три письма, пара записок да несколько документов, которые не представляли для него совершенно никакой ценности. Единственное, что в конце концов привлекло его внимание, — небольшой пейзаж маслом, висевший в простенке в библиотеке. Пейзаж был исполнен довольно неплохо, хотя и не рукой мастера, и изображал великолепный дом, выстроенный в неоклассическом стиле, на фоне сельской местности. Автором его был Ричард Мэйтленд.
 В комнатах Мэйтленда были и другие пейзажи его работы, но все — виды Шотландии: угрюмые скалы, свинцово-серые озера, вересковые пустоши, по всей видимости, места, где Мэйтленд родился и вырос.
 Он еще раз обошел все комнаты, но на сей раз обращал внимание только на картины. Все они были намного лучше того пейзажа, что висел в библиотеке, и ни на одной не красовался автограф Мэйтленда.
 Ему показалось, что пейзаж с изображением дома имеет для Мэйтленда какое-то личное значение, иначе с какой стати он стал бы хранить свое посредственное творение? Тут ему пришло в голову кое-что еще: пейзаж-то скорее английский, чем шотландский…
 Он вспомнил, что на время каникул по домам разъезжались все, кроме Мэйтленда, тот уезжал к дяде, у которого был дом где-то в Беркшире.
 Как же его звали, этого дядю? И как назывался тот дом? Впрочем, едва ли это важно. Когда Мэйтленд покинул окрестности Челси, он направился вниз по течению, в обратном от Беркшира направлении.
 Уиверс задумался, прикрыв глаза и потирая пальцами переносицу. Неужели это — ложный ход, чтобы сбить погоню со следа? Что еще проделал Мэйтленд, чтобы обмануть преследователей?
 Он открыл глаза и воззрился на пейзаж работы Мэйтленда. Если б только вспомнить название этого дома… Поразмышляв немного, он снял со стены пейзаж и подошел с ним к окну.
 Так и есть — на фасаде дома, прямо над портиком виднелись крохотные буковки.
 Дансмур.


* * *

 В это время в Дансмуре Розамунда без сил растянулась в одном из кресел, стоявших по обе стороны от камина. Ночью ей чудом удалось прихватить пару часов сна, но уже с рассветом она была на ногах, ухаживала за своим подопечным и занималась другими домашними делами. Сказать, что она устала, значило бы не сказать ничего. Все ее тело гудело и ныло от полного изнеможения. Розамунда не знала даже, найдет ли она теперь в себе силы подняться из этого кресла — после того, как поддалась искушению устроить себе краткую передышку.
 Она глянула на часы, затем на кровать. Мэйтленд крепко спал… однако минут через пять нужно будет приступить к ритуалу, который Розамунда исполняла каждый час, чтобы сбить жар у раненого и очистить воспаленную рану. Каждый час она меняла примочку с противовоспалительной мазью, обмывала подопечного холодной водой, поила его с ложечки некрепким чаем, осматривала рану на голове и проверяла пульс.
 В последний раз она кое-что добавила в этот ритуал, точнее говоря, в чай. Ночью Мэйтленд спал так неспокойно, что разорвал примочку, и мазь растеклась по его груди. Будь Розамунда при этом, такого бы не случилось, но она как раз в это время готовила в кухне чай. Когда она вернулась к раненому, растекшаяся мазь уже присохла к его коже намертво, и пришлось ее долго отмывать. После этого Розамунда добавила в чай капельку лауданума. Это помогло, во всяком случае, теперь Мэйтленд спал спокойно. Вот только она совсем не была уверена, что поступила правильно.
 Если бы она могла хоть с кем-то посоветоваться, поделиться своими тревогами… хотя бы с тем же Харпером. Розамунда полагала — вернее, надеялась, — что жар у Мэйтленда немного спал, однако не была в этом твердо уверена. Так же обстояли дела и с воспаленной ножевой раной. А уж с ранениями головы Розамунда и вовсе никогда не имела дела. Да, хороший советчик ей бы сейчас очень даже не помешал…
 Одно она могла сказать с уверенностью: состояние Мэйтленда не ухудшилось.
 Усилием воли Розамунда вынудила себя подняться наконец из кресла. И тут до ее слуха донесся едва различимый скрип половицы. Девушка замерла, затаив дыхание. Скрип повторился, на сей раз уже явственней; сердце Розамунды бешено застучало. Кто-то украдкой, на цыпочках поднимался по лестнице для слуг, явно не желая, чтобы его присутствие было обнаружено. Значит, это не Харпер… но и не полиция. Полицейские не стали бы прятаться. Скорее всего, это вор, который решил, что в доме никто не живет. Или, может быть, смертельный враг Мэйтленда, тот самый, что подстроил его арест.
 Усталость, еще недавно владевшая Розамундой, улетучилась бесследно. Ей на смену пришла чуткая, почти звериная решимость защищаться. Спрятать или увезти отсюда Мэйтленда не было никакой возможности, значит, придется встретить опасность лицом к лицу. Пистолет Мэйтленда, заряженный и взведенный, лежал на туалетном столике. Куда бы ни шла Розамунда, она неизменно брала его с собой.
 Холодея от волнения и тревоги, она дрожащими пальцами стиснула гладкую прохладную рукоять пистолета и на цыпочках, подобравшись к двери, замерла сбоку, у стены. Когда пришелец распахнет дверь, Розамунду он сразу не заметит.
 Повернулась дверная ручка… Розамунда затаила дыхание. Медленно, дюйм за дюймом открылась дверь. Послышалось удивленное восклицание, затем пришелец вошел в комнату и направился прямиком к кровати.
 Розамунда вскинула пистолет.
 — Только тронь его, и я вышибу тебе мозги! Я не шучу! Ну-ка, положи свой пистолет на пол, только медленно… медленно, понял? А теперь — руки вверх и повернись ко мне.


* * *

 Харпер едва успел взглянуть на патрона и убедиться, что он жив, когда сзади его окликнул жесткий, властный голос. Он подчинился приказу, однако, поворачиваясь на голос, напрягся, готовый к прыжку. И — остолбенел, увидев своего противника. Перед ним стоял безусый юнец, причем выглядел он так, словно только что покинул поле боя. Лицо его и рубашка были забрызганы засохшей кровью и грязью, глаза покраснели и слезились, лицо было бледное, осунувшееся. И однако же рука, сжимавшая пистолет, который этот юнец направил в самое сердце Харпера, была тверда, как у полного сил ветерана.
 — Зря ты так… — начал Харпер — и осекся, потому что юнец опустил пистолет и громко фыркнул.
 — Долго же ты добирался сюда, — проговорил он, и на сей раз, вот чудеса, это был голос не юнца, но женщины, причем смертельно уставшей женщины.
 Она заговорила снова, на этот раз быстро и с неприкрытым укором:
 — Знаешь, мне бы тут пригодился помощник. Моя жизнь превратилась в бесконечную череду приготовления примочек и чая, разжигания плиты и камина, омовений, перевязок… — Она помахала в воздухе пистолетом. — Не говоря уж о том, что надо было поить и кормить лошадей. Тебе известно, что это нужно проделывать трижды в день?
 Харпер начал подозревать, что имеет дело с сумасшедшей, и хотел было броситься на нее, усмирить, но тут она опять наставила на него пистолет.
 — Он не хотел лежать спокойно, — продолжала она, — и разорвал примочку, так что я дала ему лауданум. Боюсь, что от этого больше вреда, чем пользы… но, видишь ли, мне никогда прежде не доводилось пользовать коня с сотрясением мозга.
 У Харпера голова шла кругом. Юнец с пистолетом обернулся леди Розамундой Девэр. Встряхнувшись, он наскоро извлек суть из ее почти бессмысленных речей. Глянув на своего патрона, он затем окинул долгим взглядом беспорядок, царивший в спальне. На туалетном столике громоздились окровавленные тряпки, на полу повсюду стояли тазики с водой, на небольшом круглом столике красовались бесчисленные бутылочки и склянки с неведомым содержимым. На одном кресле лежала грудой грязная одежда, на другом стояли чайничек, чашки с блюдцами, валялось недоеденное яблоко. А еще на полу у кровати стоял фарфоровый ночной горшок, изысканно прикрытый полотенцем.
 — Какого коня, ваша милость? — осторожно спросил Харпер, не в силах оторвать глаз от этого самого горшка.
 Розамунда покачала головой, слабо засмеялась и внезапно осипшим голосом проговорила:
 — Ох, Харпер, до чего же я рада, что ты здесь!


* * *

 Был уже поздний вечер, когда Ричард наконец проснулся и, открыв глаза, обнаружил, что над ним склонился Харпер. Ричарда сотрясал озноб, голова раскалывалась от боли, но все же он настоял на том, чтобы встать с постели. Он нахмурился, обнаружив, что раздет догола, однако ничего об этом не сказал.
 — Где Розамунда? — были первые его слова.
 — В комнате напротив, — ответил Харпер, — отсыпается. Думается мне, что она еще не скоро проснется.
 Помогая Ричарду надеть ночную рубашку и теплый шерстяной халат, Харпер попутно рассказал ему обо всем, что случилось с ним с тех пор, как он уехал с каретой герцога Ромси. Он рассказал о награде, которую герцог обещал за благополучное возвращение дочери, о встрече с Дигби и Уорсли, а напоследок объяснил, почему так долго добирался до Беркшира. Вся округа, сказал Харпер, так и кишит полицией, и это сильно затрудняло его продвижение. Первые две ночи он провел под открытым небом, в стогах сена, на третью ночевал в амбаре, а последнюю — в заброшенной пастушеской хижине. В Дансмур он прибыл всего часа два назад и обнаружил, что его патрон мирно почивает без задних ног, а леди Розамунда умаялась так, что едва жива…
 Харпер осекся, обнаружив, что патрон его не слушает. Ричард жадно оглядывал комнату, не упуская ни единой мелочи. В спальне горели свечи, занавески были задернуты, а беспорядок, который застал здесь Харпер, бесследно исчез.
 — Ну-ка сядь, — сказал Харпер, указав на кресло у окна.
 Когда Ричард уселся, Харпер сунул ему в руки миску с ложкой.
 — Я не голоден, — возразил Ричард.
 — Вот и ладно, потому что это не еда, а бульон, мясной бульон. В самый раз для твоего пустого желудка. Леди Розамунда сказала, что за эти два дня ты почти ничего не ел.
 Ричард воззрился на миску с бульоном, затем перевел взгляд на дверь, которая вела в комнату Розамунды. Харпер говорил о ней так, словно Розамунда была их союзницей и единомышленницей — а уж это, по мнению Ричарда, было полной чепухой.
 Харпер уселся в кресло напротив и поставил перед собой свой ужин: похлебку из говядины, густую и сытную, сваренную как раз так, как он любил. Ричард хотел было отставить свою миску, но Харпер язвительно заметил:
 — Не понимаешь ты, как тебе повезло! — Он указал ложкой на дверь комнаты, где спала Розамунда. — Эта девочка из сил выбилась, чтобы спасти твою жизнь. Она сделала для тебя столько же, сколько сделал бы я, окажись тут вовремя, а у меня, ты же знаешь, богатый опыт по лекарской части. Ей удалось сбить жар, очистить твою рану и снять воспаление, она поила тебя некрепким чаем, обмывала и делала кое-что еще, о чем лучше не поминать вслух, чтобы не вгонять ее в краску. И вот как ты, значит, намерен ей отплатить за добро? Дикарь, да и только! Словом, будь настоящим мужчиной и влей в себя этот бульон до последней ложки. И уж если тебя после этого не вывернет наизнанку, тогда можно будет подумать и насчет ужина.
 Ричард молчал, во все глаза глядя на Харпера.
 Харпер мысленно забавлялся, любуясь лицом патрона: тот явно не верил своим ушам и никак не мог взять в толк, что же произошло.
 — Ну да, — продолжал Харпер, весело блестя глазами, — ухаживать за тобой больше было некому, а потому леди Розамунда, как она сама выразилась, делала для тебя все, что сделала бы для собственного брата.
 — А тебя где черти носили? — хмуро спросил Ричард. В памяти его мелькали обрывки смутных видений. Он точно знал, что кто-то ухаживал за ним, но полагал, что это был Харпер. Неужели… Розамунда? Странно, но при этой мысли у него перехватило дыхание.
 — Говорю же тебе, задержался. Ищеек в округе многовато.
 Ричард мрачно уставился на миску с бульоном и, помедлив секунду, зачерпнул первую ложку. Голова у него шла кругом: речи Харпера смешивались с обрывками его собственных воспоминаний. Проглотив несколько ложек бульона, он поднял взгляд на Харпера.
 — Если тебя здесь не было, почему же она не сбежала, когда предоставился случай? Почему осталась и ухаживала за мной?
 — Она и сбежала, но вернулась. — Харпер протянул Ричарду толстый ломоть хлеба, и тот рассеянно взял его. — Она, видишь ли, считает, что ты невиновен, и не желает, чтобы тебя повесили.
 Ричард снова оторопело воззрился на Харпера.
 — Розамунда считает, что я невиновен?!
 — Так она сказала. — Харпер довольно хмыкнул. — Знаешь, я удивлен не меньше тебя… но кто там разберет, какие глупости могут прийти в голову женщине!
 — Но я действительно невиновен!
 — Знаю, но я не могу понять, что такого ты сказал или сделал, чтобы убедить в этом леди Розамунду.
 — Ничего. Ровным счетом ничего.
 — Что ж, по крайней мере ясно, что твое обаяние здесь ни при чем, у тебя ведь его вовсе нет. Стало быть, я прав. Женщинам вечно приходят в голову разные глупости, а как и почему, никто не может понять.
 Ричард отрешенно жевал хлеб, запивая его бульоном. До полного выздоровления ему было, похоже, еще далеко, голова опять шла кругом, мысли путались.
 — Хочешь добавки? — спросил Харпер, забирая из его рук опустевшую миску.
 Ричард покачал головой.
 — А похлебку тоже состряпала Розамунда? — спросил он.
 Харпер одарил его изумленным взглядом.
 — Ну что ты! Забыл, что она герцогская дочка? Вскипятить воды — вот и все ее таланты в стряпне.
 — Где же она тогда так хорошо изучила лекарское ремесло?
 — А в конюшне, — ехидно пояснил Харпер.
 Брови Ричарда взлетели вверх.
 — В конюшне?!
 — Ну да, на лошадях своего батюшки. Во всяком случае, так она мне сказала. Судя по всему, у Девэров считается постыдным не ухаживать за своими лошадьми, когда те захворают. Тебе еще повезло, что ты не сломал ногу, а то бы она решила по привычке избавить тебя от страданий. Раз и навсегда.
 От смеха у Ричарда затряслись плечи, и он крепко прижал руки к груди, чтобы унять вспыхнувшую боль.
 — Нет, — сказал он, — Розамунда никому не способна причинить вреда.
 Лицо и голос патрона и то, как фамильярно он назвал леди Розамунду, — все это насторожило Харпера. Не знай он Ричарда лучше, он бы заподозрил, что его патрон неравнодушен к леди Розамунде. Харпер, впрочем, искренне был убежден, что это сущая чепуха, уж полковника Мэйтленда он знал как свои пять пальцев! Хотя постель патрона никогда не пустовала, ни одна женщина не могла занять места в его сердце, все они были ему одинаково безразличны. Харпер давным-давно уже решил для себя, что его патрон когда-то крепко обжегся на женском коварстве и теперь не желает повторять сей горький опыт. Кто-кто, а уж Харпер понимал его прекрасно: он и сам столько раз обжигался, что поклялся больше никогда в жизни не связываться с юбками.
 Впрочем, Харпер все же не желал, чтобы его патрон так и помер закоренелым холостяком. Конечно, хорошо было бы, чтобы полковник Мэйтленд наконец нашел себе подругу по сердцу… но только в самых смелых своих фантазиях Харпер не мог представить, что ею окажется леди Розамунда Девэр.
 Нет уж, вот эта женщина совершенно не подходит для полковника Мэйтленда! Харпер втайне надеялся, что у патрона хватит ума это понять.
 — Почему я так долго спал? — спросил Ричард.
 Харпер пожал плечами.
 — Усталость, потеря крови, рана на голове… и вдобавок леди Розамунда дала тебе пару капель лауданума, чтобы ты не метался во сне. А кстати, — спохватился он, — как это ты ухитрился удариться головой? Леди Розамунда об этом ничего не говорила.
 Ричард неловко усмехнулся.
 — Да я заснул в седле, свалился и разбил себе голову. Как раз в ту минуту, когда я вскочил, Розамунда тоже соскользнула с коня, но я успел ее подхватить.
 Опять Розамунда?! Харперу это очень не понравилось. Может, падение с лошади повредило патрону голову, а может, это из-за лауданума что-то случилось с его здравым смыслом и часа через два он снова станет самим собой — холодным, сдержанным, циничным, как раз таким, каким Харпер знал и любил его?
 — Как это тебя угораздило привезти ее сюда? — спросил он наконец.
 Ричард пожал плечами.
 — Я все время натыкался на полицейских, а когда наконец сумел от них оторваться, мне уже было так худо, что одна только мысль в голове и осталась — поскорей добраться сюда. И я не был уверен, что это мне удастся.
 Харпер обдумал эти слова и кивнул.
 — Ладно, — сказал он вслух, — и что же нам теперь с ней делать?
 — Что делать? — эхом отозвался Ричард. Он смотрел на огонь, и на губах его играла едва заметная усмешка. — Да просто отослать ее домой и забыть о ее существовании. — Он шевельнулся в кресле, глянул на Харпера. — Она никому не скажет, где мы. Если бы она хотела нас выдать, то уже сделала бы это. Кроме того, когда мы отошлем ее домой, никто не станет гоняться за наградой, назначенной герцогом, и весь этот шум понемногу утихнет. Думаю, что это наилучшее решение.
 «Да уж, — подумал Харпер, — если учесть все обстоятельства… мысль блестящая».
 Помолчав немного, Ричард выпрямился в кресле и спросил:
 — Найдется здесь что-нибудь выпить?
 Харпер отыскал графинчик и без лишних слов налил себе и патрону. Когда он уселся, Ричард сделал большой глоток и сказал:
 — А теперь, Харпер, введи меня в курс дела. Расскажи еще раз, почему ты так долго добирался сюда, и не упускай ни единой подробности.
 «Вот это уже больше на него похоже», — радостно подумал Харпер и, устроившись поудобнее, принялся рассказывать.




 12


 Розамунда не знала, что и сказать, когда Харпер почти втолкнул ее в комнату Ричарда, а сам удалился восвояси. Мэйтленд выглядел сейчас совсем иначе: в синем, тонкой шерсти, сюртуке и черных панталонах он казался на редкость элегантным… а она-то полагала, что застанет его в кровати.
 Ее собственное платье, которое Харпер выудил из каких-то домашних запасов, принадлежало, по всей видимости, какой-нибудь гувернантке — серое, кашмировое, простого покроя и, к ее большому облегчению, с застежками впереди. Подходящих туфель для Розамунды Харперу отыскать не удалось, и она по-прежнему щеголяла в его сапогах. Она вымыла голову, но соорудить себе прическу так и не сумела, оставив волосы распущенными. Войдя в комнату, Розамунда нервным движением отбросила их назад. Мэйтленд, в отличие от нее, держался спокойно и небрежно — во всяком случае, с виду.
 — Леди Розамунда, — сказал он, — садитесь, прошу вас. Надеюсь, вы простите меня за то, что встречаемся в такой обстановке… — Сухо усмехнувшись, Мэйтленд жестом указал на уже застеленную кровать. — Впрочем, после того, что нам довелось вместе пережить… и к тому же это самая теплая комната во всем доме. Даже если растопить камин в гостиной, она будет прогреваться целую вечность… да и заняться этим некому.
 Розамунда знала, что он имеет в виду: Харпер ей уже все объяснил. Для того чтобы подготовить дом к их прибытию, были наняты местные жители, однако оставлять их в доме было бы слишком рискованно. Харпер рассказал в округе, что его хозяин страдает от болезни легких и решил перебраться в деревню, дабы поправить здоровье; слуг он привезет с собой. Никаких слуг в доме, разумеется, не было, все приходилось делать самим.
 Она присела на краешек кресла, которое указал ей Мэйтленд. Сам он сел напротив, и Розамунда исподтишка разглядывала его. Он был чересчур бледен, и ей показалось, что, меняя позу, он едва заметно поморщился.
 — Леди Розамунда, — начал он, — я должен поблагодарить вас за…
 — Ты не должен был вставать, — бесцеремонно перебила его Розамунда. — Если тебе станет хуже, весь мой тяжкий труд пойдет насмарку. Я тебя уже слишком хорошо знаю, Ричард Мэйтленд, и меня ты не обманешь! Притворяйся здоровым сколько тебе угодно, но я-то знаю, что это не так!
 Мэйтленд сделал глубокий вдох, сердито сверкнул глазами… но тут же лицо его озарила редкая, подкупающе теплая улыбка.
 — Может быть, все же позволите мне договорить? Леди Розамунда, я решил отправить вас домой. Вы уезжаете завтра на рассвете. Харпер проводит вас до Виндзора, а там наймет почтовую карету, которая доставит вас в Твикенхэм.
 Мэйтленд снова обращался к ней на «вы» и «леди Розамунда» — и отчего-то ее больно уязвила такая перемена. Видимо, таким образом он давал ей понять, что она повела себя слишком фамильярно. Мысленно стиснув зубы, Розамунда старательно улыбнулась.
 — Что ж, — сказала она небрежным тоном, — я слыхала эти слова и раньше.
 Мэйтленду хватило воспитанности принять виноватый вид.
 — Понимаю, — сказал он, — вам, наверное, кажется, что я нарушил свое слово… но ведь у меня не было выбора. Мы были окружены полицией. Что еще я мог поделать?
 Розамунда и сама не знала, почему ее так и тянет возражать ему. Она уже поняла, что Мэйтленд и Харпер числят ее в своих друзьях. Никто больше не охранял ее, она могла ходить где пожелает и заниматься чем захочет. По правде говоря, она предвидела, что именно этим все и закончится.
 И Розамунде вдруг отчаянно захотелось повернуть время вспять. Если бы она не заехала к Кэлли и не отправилась вместе с ней в Ньюгейт, то она никогда не увидела бы Ричарда Мэйтленда…
 Мэйтленд испытующе глядел на нее. Потом нахмурился.
 — Я говорю правду, — сказал он. — Я намерен отправить вас домой.
 — Я верю.
 — Я полагал, что вас это обрадует.
 — Я и радуюсь.
 — Тогда в чем же дело? О чем вы думаете?
 Розамунда думала о том, что никогда больше его не увидит.
 — Куда вы теперь подадитесь? — вслух спросила она. — Что будете делать?
 Мэйтленд одарил ее странной, чуть кривой усмешкой.
 — Этого вам лучше не знать.
 Розамунда надменно выпрямилась.
 — Полагаете, что я вас выдам? Вы же знаете, что я этого не сделаю.
 Мэйтленд пристально взглянул на нее.
 — Это, — сказал он медленно, — мне и в голову не приходило. После того, что с нами было, я доверяю вам, как никому. — Лицо его изменилось, и, помолчав, он продолжил: — Я намерен очистить от ложных обвинений мое имя.
 — Вы бы лучше подумали, как начать новую жизнь там, где вас никто не знает, — жестко отозвалась Розамунда.
 Мэйтленд ответил ей так же жестко:
 — Люси Райдер убили. Я не допущу, чтобы убийце это сошло с рук. Я не могу поступить иначе.
 — Знаю, — негромко ответила Розамунда. — Знаю.
 Глаза их встретились, и на один только краткий миг обоим показалось, что они только сейчас впервые увидели друг друга. Исчезло, отлетело прочь все незначительное, второстепенное: титул Розамунды, предубеждения Мэйтленда… Громко тикали часы, дребезжали от ветра ставни, шипел и брызгал искрами огонь в камине — а они все так же смотрели друг на друга, позабыв обо всем на свете.
 Ричард первым стряхнул наваждение. Отведя взгляд, он подозрительно охрипшим голосом проговорил:
 — Бьюсь об заклад, что Харпер оставил тут для нас графинчик с шерри… Ага, вот и он. — Он коснулся ладонью груди, поморщился. — Леди Розамунда, вас не затруднит?..
 — Вовсе нет. — Голос и улыбка Розамунды были безупречно естественны, но когда она разливала по бокалам шерри, рука ее заметно дрожала. Боже милостивый, неужели все это происходит именно с ней? Нет, только не это! Кто угодно, только не Ричард Мэйтленд!
 Нет, сказала она себе, все дело в том, что Мэйтленд ее похитил. Такого ведь с ней никогда прежде не случалось. Вначале Мэйтленд запугивал ее, затем пробудил в ней сострадание, а теперь обращался с ней как с другом и союзником, неудивительно, что ее охватило смятение! Вернувшись домой, к родным, она быстро обретет былое душевное равновесие… и все станет на свои места.
 И Розамунда поспешила прервать неловкое молчание, покуда оно не стало слишком уж неловким.
 — Так кто же твои враги, Ричард? — спросила она. Это фамильярное обращение так легко и безыскусно слетело с ее уст, что она на миг оторопела. Украдкой глянула на Мэйтленда — нет, он ничего не заметил… слишком занят собственными мыслями. — Ты ведь уже составил их список? — продолжала она.
 Мэйтленд взял бокал с шерри, который протянула ему Розамунда.
 — Разумеется, — сказал он, — и давно. В этом списке примерно с дюжину имен… а может, и больше.
 — Кто бы мог подумать, что ты такая популярная личность!..
 Мэйтленд быстро, исподлобья глянул на Розамунду, увидел на ее губах лукавую усмешку и сам, не выдержав, рассмеялся.
 — Именно столько дел я провел с тех пор, как возглавил Особый отдел, — пояснил он, отпив глоток шерри. — Впрочем, если углубиться в прошлое, Испанскую кампанию, например… профессия агента не способствует приобретению друзей.
 — Стало быть, побудительный мотив — месть?
 — Или же я могу знать что-то, о чем и сам не подозреваю, но кто-то боится, что в один прекрасный день я сложу два и два и все раскроется. Впрочем, я не думаю, что причина именно в этом.
 — Отчего же нет?
 — Оттого, что убийца Люси мог расправиться со мной там же, на месте преступления. К чему тогда плести такие сложные интриги только ради того, чтобы полюбоваться на мое бесчестие? Нет, думается мне, этот человек продумал заранее все, вплоть до моей казни.
 Розамунда покачала головой.
 — Что такое?
 — А ножевая рана? Ты ведь мог умереть от нее.
 — Да, мог. — Ричард сжал губы. — Именно это обстоятельство озадачило меня. И все же, если он хотел убить меня, почему не ударил меня ножом в спину или не разбил голову?
 — Потому что, — медленно, размышляя вслух, ответила Розамунда, — в этом случае полиция поняла бы, что в комнате, кроме тебя и Люси Райдер, был кто-то еще.
 — И то же самое случилось бы, если б этот удар ножом оказался смертельным. — Мэйтленд одобрительно улыбнулся ей. — Быть может, убийца Люси хотел, чтобы я истек кровью. Быть может, я переоцениваю хитрость и предусмотрительность этого человека… Впрочем, я так не думаю. Сдается мне, он и не собирался ранить меня так серьезно, просто я дернулся, и нож соскользнул, вонзился глубже, чем следовало… Пей-ка свой шерри, я не хочу напиваться в одиночестве.
 Розамунда лишь сейчас осознала, что так и держит в руке нетронутый бокал. Она послушно пригубила вино — исключительно для того, чтобы сделать Мэйтленду приятное. Сейчас она размышляла о том, как разительно переменился за эти несколько дней ее взгляд на историю Мэйтленда… и о том, как все встало на свои места, стоило ей поверить в его невиновность.
 — Отчего это ты улыбаешься? — спросил Мэйтленд, прервав ее размышления.
 Розамунда подняла на него глаза.
 — Вспомнила, что когда прочла в газетах отчет о суде над тобой, то решила, что ты чудовище.
 Уголки его губ подозрительно дрогнули.
 — И что же заставило тебя переменить свое мнение?
 — Ты хорошо заботился о лошадях, — легкомысленно ответила Розамунда.
 — Недурная похвала!..
 — И ты, — прибавила она, улыбнувшись, — в конце концов не причинил мне ни малейшего вреда. В этом ты похож на моего отца: он любит побушевать, и это чрезвычайно пугает тех, кто с ним плохо знаком…
 — Я это запомню. — Голос Мэйтленда прозвучал неожиданно сухо.
 Помолчав немного, Розамунда спросила:
 — Ричард, как все это было? Я хочу сказать, что читала о суде в газетах, но мне хочется услышать всю историю из твоих уст. Что же произошло на самом деле?
 — Ты же и так это знаешь. В газетах излагали и мою версию событий… беда только в том, что никто в нее не поверил.
 — Ну, я-то верю и хочу выслушать ее еще раз, так что начинай рассказ. — Перехватив удивленный взгляд Мэйтленда, Розамунда пожала плечами. — Кто знает? Я твоей версии раньше не слышала, может, и обнаружу какую-нибудь мелочь, которую ты упустил.
 Мэйтленд едва не улыбнулся, однако выражение лица Розамунды заставило его передумать, и он ответил:
 — Что ж, хорошо, только вначале налей мне еще шерри.
 Когда Розамунда исполнила его просьбу, он уселся поудобнее в кресле и начал свой рассказ.
 Лейтенант Алекс Райдер, отец Люси, служил вместе с Мэйтлендом во время Испанской кампании. Потом пути их разошлись, и встретились они снова уже в битве при Ватерлоо.
 — Тогда-то Райдер и погиб, — говорил Мэйтленд, — и я, как положено командиру, написал Люси о смерти ее отца. После того как война закончилась, я вернулся в Англию и волей случая повстречался с Люси в трактире «Георгий и Дракон», где она была служанкой. Случилось это почти год назад. Я часто обедал в этом трактире, поскольку он всего в пяти минутах ходьбы от моей квартиры. Я всегда давал Люси щедрые чаевые — в память о ее отце и потому, что ей тогда доводилось туго, — но только этим наши отношения и ограничивались.
 Он метнул взгляд на Розамунду, но она промолчала, не ответив на этот безмолвный вызов, и Мэйтленд тоже на минуту смолк, собираясь с мыслями. Потом он снова заговорил. Розамунда слушала, как он описывает события, предшествовавшие смерти Люси, и в памяти ее всплывали уже забытые подробности газетных отчетов.
 В последний месяц своей жизни, рассказывал Мэйтленд, Люси изменилась. То она нуждалась в совете, то просила в долг денег — словом, изобретала поводы видеться с ним почаще.
 — В ту ночь, когда была убита Люси, я должен был встретиться с ней. Она хотела, чтобы я помог ей написать черновик письма к какой-то знатной даме, которая якобы ищет горничную. Для Люси, конечно, это была бы величайшая удача. И вот я, не подозревая дурного, явился в «Георгий и Дракон».
 — А мальчишка? — спросила Розамунда.
 Мэйтленд сделал изрядный глоток из своего бокала и лишь тогда ответил:
 — Во всей этой омерзительной истории самая омерзительная фигура — вот этот мальчишка. Он прекрасно знал, что делает. Он был по уши замешан в эту историю. Никогда не забуду, как он улыбнулся мне, когда я осознал, что Люси Райдер мертва…
 Мэйтленд снова глотнул шерри и продолжал:
 — Мальчишка поджидал меня наверху лестницы. Я подумал тогда, что он служит здесь, в трактире, разносит посетителям пиво либо бегает по мелким поручениям. По правде говоря, мне тогда не было до него никакого дела. «Люси ждет тебя», — сказал он, и я пошел за ним в комнату Люси. Теперь-то я понимаю: мальчишка нужен был для того, чтобы отвлечь мое внимание.
 Мэйтленд шевельнулся, и Розамунда явственно ощутила напряжение, от которого лицо его словно окаменело.
 — На туалетном шкафчике горела свеча. Люси лежала на кровати… мне показалось, что она спит. Мальчишка стоял у изножья кровати и смотрел на Люси. — Мэйтленд тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. — Не знаю даже, что подтолкнуло меня потянуться к пистолету. Я выхватил его — тут все и случилось. — Он закрыл глаза. — Я увидел кровь. Взглянул на мальчишку — он улыбался. Кто-то сзади обхватил меня рукой за шею. Я начал вырываться, и тогда он ударил меня ножом в грудь. Я выронил пистолет. Потом меня толкнули в кресло, а убийца и мальчишка ушли. — Мэйтленд открыл глаза. — Не знаю, сколько я так просидел, но в конце концов мне стало ясно, что если я не позову на помощь, то истеку кровью.
 — Твой пистолет… — пробормотала Розамунда, вспомнив, что в газетах писали о выстреле.
 — Да. Он упал между матрасом и изножьем кровати. В конце концов мне удалось добраться до него и выстрелить. На шум сбежались люди. Меня арестовали на следующий день, когда нож, которым была убита Люси, нашли на земле прямо под окном ее комнаты. Остальное ты знаешь.
 Остальное — то, что мальчишка и человек, напавший на Ричарда, исчезли бесследно и никто не поверил в их существование. А потом начался кошмар наяву: суд, показания свидетелей, обвинение и наконец смертный приговор.
 При одной мысли обо всем этом Розамунда холодела… и ей казалось, что очистить от обвинений имя Мэйт-ленда почти невозможно.
 — А теперь, Розамунда, — сказал он, блеснув глазами, — одари меня плодами своих размышлений. Скажи, кто пытается меня уничтожить?
 Не приняв шутливого тона, она серьезно ответила:
 — Тот, кому нужно жестоко отомстить тебе: око за око, зуб за зуб. Кто желает, чтобы ты страдал сейчас, как когда-то страдал он, и лишь когда ты потеряешь все, что для тебя дорого и важно, твое доброе имя, уважение друзей, пост главы Особого отдела… вот тогда он с удовольствием полюбуется, как тебя отправят на виселицу.
 Впрочем, может быть, этот человек так одержим мыслью отомстить тебе, что счастлив будет, если ты до конца своих дней останешься изгоем. Но ведь может случиться и так, что ты переживешь его… нет, этого ни в коем случае нельзя допустить! Ты должен умереть, но лишь тогда, когда он тебя добьет. — Розамунда прямо взглянула в глаза Мэйтленду. — А мне думается, что он тебя еще не добил.
 — Я готов признать, что причина всего, что случилось со мной, — кровная месть… однако давай не будем приукрашать факты.
 — Ты играешь в шахматы?
 — Что?!
 — Ты играешь в шахматы?
 — Немного.
 — Немного? Что это значит? В шахматы либо играют, либо нет!
 — Ну ладно, играю, играю! И что? Какое это имеет отношение к делу?
 — Этот человек играет в шахматы… а если и нет, ему стоило бы научиться. Он думает не на ход вперед, а гораздо дальше. Он расставляет фигуры, начинает гамбит и мысленно перебирает все возможные ходы своего противника и свои ответные действия — пока не одержит победу в игре.
 — По-моему, — сказал Мэйтленд, — тебе шерри ударило в голову.
 Розамунда не огрызнулась на эту реплику, она была слишком поглощена собственными мыслями. Сейчас в ее воображении сложилась наконец целостная картина разыгранной партии.
 — Отношения между тобой и Люси Райдер были самые невинные, покуда на сцене не появился наш загадочный господин Икс. Игра началась месяц назад. Первый его ход — он превратил Люси в свою пешку. Нет, в королеву. С той минуты она вынуждала тебя двигаться с клетки на клетку, и ты ни разу не учуял опасности. Люси, однако, не была ценной фигурой, и, когда пришло время, Икс не задумываясь пожертвовал ею. В сущности, он планировал это еще до начала партии.
 А теперь перейдем к суду. Ты находился там, куда и хотел поместить тебя наш господин Икс, то есть в тюрьме, один-одинешенек. Взгляни на доску: у тебя нет ни ладьи, ни коня, ни офицера, ни даже пешки.
 Глаза Мэйтленда весело блеснули.
 — Ты забыла о Харпере и Хью Темплере.
 — Темплер?! Я полагала, что он, когда начался суд, бросил тебя на произвол судьбы.
 — Нет, не бросил. Он помогал Харперу устраивать мой побег.
 Глаза Розамунды радостно сверкнули.
 — А знаешь, с твоей стороны это был блестящий ход!
 — А кроме того, — прибавил Мэйтленд, — есть еще ты.
 Розамунда серьезно взглянула на него.
 — Да, но это уж было простое везение, а в этой партии нельзя рассчитывать на удачу.
 — А я вот верю в удачу. И всегда верил.
 Розамунда наконец разглядела в его глазах затаенные искорки смеха и сама улыбнулась.
 — Можешь насмехаться надо мной, сколько тебе угодно, но шахматы — игра логическая, и, если просчитать ходы далеко вперед, можно понять, что задумал противник.
 — Да кто же насмехается-то? По правде говоря, я тобой восхищаюсь. Что ж, продолжим. Итак, я один на доске. Как насчет господина Икс?
 — О, он расставил на доске все фигуры, с помощью которых намерен добиться успеха: свидетелей, выступавших против тебя, обвинителя, газетчиков и, как это ни печально, общественное мнение. Однако же конец партии наступит лишь тогда, когда тебя повесят.
 Розамунда смолкла, и ее серые глаза загорелись.
 — О, как бы я хотела сейчас прочитать мысли этого человека! Он, должно быть, скрежещет зубами от бессильной злобы, ведь ты переиграл его, когда бежал из Ньюгейта! Такого хода наш Икс никак не мог предвидеть, ведь из Ньюгейта не бегут.
 — Я не ослышался? — Мэйтленд шутливо приложил к уху оттопыренную ладонь. — Неужели ты меня за что-то похвалила?
 Розамунда откинула голову и рассмеялась.
 — Полагаю, до господина Икс сейчас уже дошло, что он встретил равного себе противника. И все же не стоит его недооценивать. На его стороне закон, и наверняка у него есть сообщники. Люси, конечно, мертва… но ведь того мальчишку так и не нашли. Могут быть и другие.
 Мэйтленд одним глотком прикончил шерри.
 — Чего я не понимаю, — медленно сказал он, — как ему удалось склонить на свою сторону Люси?
 — Она тебе нравилась, так ведь?
 — Очень. Она была так юна, почти ребенок, да еще сирота, но никогда не сетовала на судьбу. Мне и сейчас все еще трудно поверить, что она могла участвовать в заговоре против меня… но ведь она лгала, и другого объяснения этой лжи нет.
 — Я думаю, — сказала Розамунда, — что она влюбилась в этого человека. — Увидев, что Мэйтленд скорчил гримасу, она засмеялась. — Да, я знаю, что этому трудно поверить, но многие женщины ради любимого человека готовы на все. И к тому же нам неизвестно, какую историю сплел для Люси господин Икс, мы знаем только, что она попалась на его удочку.
 Немного помолчав, Розамунда серьезно взглянула на Мэйтленда.
 — Если бы только мы смогли выяснить, кто из людей, с которыми ты имел дело в прошлом, считает себя несправедливо наказанным по твоей вине, тогда бы мы узнали, кто такой этот господин Икс. Наверняка он когда-то потерял все, что было ему дорого, и постарался проделать то же самое с тобой.
 — Такого человека просто не существует! — уверенно заявил Мэйтленд. — Я никогда в жизни никого не передавал в суд, не собрав прежде веских доказательств его вины. — Он внезапно смолк. — Черт!
 — Совершенно верно, — кивнула Розамунда. — Именно это с тобой случилось.
 — Это безнадежно. Я понятия не имею, кем может быть Икс.
 — Но ведь должен быть в твоем прошлом хоть кто-то, подходящий для этой роли! — безнадежно проговорила Розамунда.
 — Такого человека не существует.
 — Не торопись с выводом! Подумай! Хорошенько подумай!
 Мэйтленд смолк надолго… и наконец покачал головой, словно отвечая своим невысказанным мыслям.
 — Что? — тут же спросила Розамунда.
 — Единственный человек, который соответствует этому описанию, — я сам. Это случилось много лет назад и едва не погубило именно меня… так что вряд ли тот случай имеет отношение ко всему происходящему.
 — И что же случилось?
 — Это неважно.
 Итак, ей отказано в доверии… и это после того, как она доказала, что верит в его невиновность. Для Розамунды это было как пощечина. Вспыхнув, она приподнялась из кресла, намереваясь уйти.
 — Сядь, Розамунда, — веско сказал Мэйтленд.
 Она села, отвернувшись и упорно глядя в огонь.
 Помолчав немного, он едва слышно вздохнул и негромко, медленно заговорил:
 — Это случилось на третьем семестре моей учебы в Кембридже. Мне тогда было всего лишь семнадцать, и я был полон решимости во что бы то ни стало добиться успеха. То, что я оказался в Кембридже, было для меня настоящим чудом — попасть в один из лучших университетов Британии… Мой отец не мог позволить себе оплачивать мое обучение, однако у меня нашлись благодетели, Эндрю Дансмур и его жена, которые каждый год гостили в Шотландии у ее родителей. Наша семья была с ними в дальнем родстве. Это были добрые и щедрые люди, и они приняли немалое участие в моей судьбе. Видишь ли, собственных детей у них не было.
 Когда мне исполнилось шестнадцать, супруги Дансмур пригласили меня поселиться вместе с ними вот в этом самом доме, что я и сделал с благословения родителей. Они, я имею в виду отца и мать, видели в этом соглашении одни только преимущества и ни одного недостатка. Во всяком случае, когда на следующий год Дансмуры записали меня в Кембридж, отец пришел в небывалый восторг. И я тоже.
 Мэйтленд сухо рассмеялся.
 — На деле все оказалось совсем не так, как я ожидал. Всю жизнь меня учили добиваться совершенства во всем. Отец всегда твердил, что для людей нашего круга образование — ключ к успеху. Я считал своим долгом перед родителями и четой Дансмур учиться отменно и старательно. К сожалению, юноши, с которыми я вместе учился в Кембридже, жили по иным правилам. Они поступили в университет для того, чтобы наслаждаться жизнью, а потому развлекались вовсю — вино, карты, женщины и прочие светские удовольствия. Им наплевать было, что их могут исключить, и некоторых и вправду исключили. У них всегда была под рукой надежная опора — деньги, связи и все такое прочее. Среди них я был чужаком. По правде говоря, я и сам себе немало навредил. Среди соучеников я держался особняком и всячески подчеркивал свои высокие моральные принципы.
 Он о многом недоговаривал, но заполнить эти пробелы было легко. Юноша из скромной небогатой семьи оказался вдруг в окружении сверстников, привыкших к своему богатству и знатности. С первой минуты он должен был ощущать себя среди них чужаком, а уж когда отказался присоединиться к остальным в «светских удовольствиях», его попросту исключили из тесного круга студенческого братства и он остался в гордом одиночестве. Молодые люди, о которых говорил Мэйтленд, вполне могли быть похожими на ее собственных братьев. Они вовсе не были намеренно жестокими, просто безразличными, а это наихудшая разновидность жестокости.
 Мэйтленд молчал, неотрывно глядя на свой бокал, словно это был магический кристалл, который показывает не будущее, а прошлое.
 — И однако же, — негромко продолжил он, — как бы ни куражились эти мальчики, а они все и впрямь были еще мальчиками, они строго соблюдали законы чести. Всякий, кто нарушил эти законы, почитался недостойным даже презрения, и относились к нему соответственно.
 — И ты нарушил эти законы? — негромко спросила Розамунда.
 — Нет, но мои соученики решили, что нарушил. Дело в том, что у студентов начали пропадать деньги: мелкие суммы, драгоценные безделушки и прочее. Один из юношей, Мидлер, взялся, никому не сказав, устроить вору ловушку. В нее попались двое, я и еще один студент. Оба мы, один за другим, заходили в комнату Мид-лера, оба знали, что он только что получил от отца солидную сумму. Излишне говорить, что деньги пропали… и вором, конечно же, должен был быть один из нас.
 — Зачем ты заходил в комнату Мидлера?
 — В начале семестра я одолжил ему книгу и хотел ее забрать. Что до второго юноши, Фрэнка Степлтона, они с Мидлером часто заходили в комнаты друг к другу. Они были приятелями.
 Розамунда коротко кивнула, прекрасно зная, что он скажет дальше.
 — Думаю, ты и так догадаешься, кого обвинили в краже, — продолжал Мэйтленд. — Как я уже раньше сказал, я был чужаком в этом тесном кругу. Меня-то и решили примерно наказать.
 — Тебя избили?
 — О нет, что ты, никаких варварских методов. Мне просто было велено покинуть Кембридж и никогда более туда не возвращаться. На это я ответил, что покину Кембридж тогда и только тогда, когда сам сочту это нужным. И тогда мне объявили бойкот.
 — Господи!
 — Впрочем, это продолжалось недолго, я ведь знал, что вором должен быть Фрэнк Степлтон, а потому принялся искать доказательства его вины. Можно сказать, что это было первое мое дело. — Мэйтленд криво усмехнулся, но так и не дождался ответной улыбки Розамунды и выразительно пожал плечами. — Как бы то ни было, Степлтон заложил украденные безделушки у ростовщика. В итоге этот ростовщик опознал его и очистил меня от обвинений.
 — А деньги?
 — Как только стало ясно, что вор — Степлтон, друзья вынудили его сознаться во всем. Деньги он истратил до последнего гроша, чтобы уплатить своим кредиторам. Ирония судьбы — долги он наделал именно ради того, чтобы тратить деньги на своих друзей.
 — Его должны были наказать гораздо суровей, чем тебя, — пробормотала Розамунда.
 — Откуда ты знаешь? — удивился Мэйтленд.
 — Его преступление было более тяжким, чем простое воровство. Он допустил, чтобы наказали невиновного, а это уже трусость. И как же его наказали?
 Глаза Мэйтленда потемнели.
 — Его вымазали смолой, обваляли в перьях и привязали на всю ночь к дереву посреди двора, чтобы утром весь университет мог стать свидетелем его позора. Полагаю, в то время я считал, что Степлтон заслужил такое наказание… однако очень скоро уже сожалел о случившемся. Степлтон почти сразу покинул Кембридж. Вскоре вслед за ним уехал и я и никогда уже больше туда не вернулся. Следующий семестр я начал уже в Абердинском университете, среди себе подобных.
 — Ты говоришь об этом с такой горечью…
 — Это потому, что я оживил в памяти нелегкие воспоминания. Если б я и в самом деле до сих пор испытывал горечь от той давней истории, я бы долго не протянул… — Мэйтленд оборвал себя и махнул рукой. — Все это бессмысленно, Розамунда. Ты хотела знать, стал ли я причиной чьего-то позора, вот тебе ответ. Только Степл-тон был виновен, так что, как видишь, наши истории не совсем схожи.
 Розамунда молчала, бессильно ссутулясь в кресле.
 — Ты разочарована? — мягко спросил Мэйтленд.
 — Пожалуй, да. Мне-то казалось, что мы наконец напали на след. А что сталось со Степлтоном?
 — Не имею ни малейшего понятия.
 — А с теми студентами, которые вываляли его в смоле и перьях?
 — Я встречал иногда то одного, то другого, но все случайно. Мы держались друг с другом вежливо, но не более. Что-то все время стояло между нами… думаю, ты понимаешь, о чем я. Как бы то ни было, все это случилось семнадцать лет назад. Ты и вправду уверена, что та история может быть как-то связана с нынешними событиями?
 Розамунда тяжело вздохнула:
 — Нет… к сожалению.
 После этого они говорили еще долго, перебирая события из прошлого Мэйтленда, проверяя каждую деталь в надежде на то, что выйдут на верный путь, и все напрасно. Отвлек их от этого занятия только Харпер, который принес ужин.
 — Говяжья похлебка, — сообщил он, — с пирожками и клецками.
 Он накрыл на стол и почти сразу ушел.
 — Погляжу, как там лошади, — пояснил он, подмигнув Розамунде.
 Позднее, когда с ужином было покончено, Розамунда попросила:
 — Расскажи мне про этот дом и о том, что сталось с Дансмурами.
 — Они оба умерли, — кратко ответил Ричард, — а я унаследовал дом.
 — И ты думаешь, что скрываться здесь безопасно? Я имею в виду, что если сюда явится полиция?
 — Кроме меня самого, — сказал Мэйтленд, — об этом доме знаете только ты и Харпер.
 — Да, но если ты здесь жил…
 — Не жил, — перебил он. — Покинув Кембридж, я уже не вернулся в Дансмур. Предоставь беспокоиться об этом мне, хорошо?
 Этот щелчок по носу снова застал Розамунду врасплох, и она тотчас отступила, укрылась в своем панцире, точно перепуганная черепашка. Помолчав немного, она глянула на часы, изумленно воскликнула: «Как поздно!..» и, сославшись на усталость, поднялась из-за стола. Мэйтленд проводил ее до двери.
 Розамунда услышала его вздох, а затем Мэйтленд крепко взял ее за плечи и развернул к себе.
 — Возвращайтесь домой, леди Розамунда Девэр, — сказал он тихо, — возвращайтесь, и забудьте обо мне. — На миг он с силой сжал ее плечи, затем бессильно уронил руки вдоль тела и отступил на шаг. — Забудь меня, Розамунда, — повторил он.
 Розамунда испытующе глядела на него. Нет, он совсем не хочет ее обидеть, эти слова искренни и идут от самого сердца.
 Ее же сердце разрывалось от боли. Она не может дать Мэйтленду ответ, которого он ждет, потому что никогда не забудет ни его самого, ни смертельную опасность, которая нависла над ним. Забыть об этом — все равно что его предать, а этого она никогда не сделает.
 Розамунда скрыла свою боль за принужденной улыбкой.
 — Берегись, Ричард Мэйтленд, — проговорила она. — Ты обзавелся опасным врагом, и он еще не отступился от мысли уничтожить тебя.
 И стремительно вышла из комнаты прежде, чем хлынули из глаз непрошеные слезы.




 13


 Еще не рассвело, когда Харпер разбудил Розамунду и сообщил, что ей пора собираться в дорогу. Он принес с собой чай с тостами и чистую одежду.
 — Мужское платье, — сообщил он, усмехаясь. — Ехать нам долго, а двое мужчин в дороге привлекут меньше внимания, чем мужчина и женщина. От женщин, прошу прощения у вашей милости, сплошные неприятности.
 — А полковник Мэйтленд? — быстро спросила Розамунда, прежде чем Харпер сумел выскользнуть из комнаты. — Как он себя чувствует?
 — Отменно! Лучше просто не бывает! Свеж как огурчик! — выпалил Харпер и, не дожидаясь новых вопросов, поспешно ретировался.
 Розамунда поспешно вскочила с постели. Одевание не отняло у нее много времени. И десяти минут не прошло, как она решительно шагнула в спальню Ричарда… и остановилась как вкопанная. Кровать была застелена, в камине вовсю пылал огонь, на маленьком столике у окна видны были остатки завтрака, но самого Ричарда в комнате не было.
 — Нам бы лучше поторопиться, ваша милость, — прозвучал от распахнутых дверей голос Харпера.
 Розамунда стремительно обернулась к нему.
 — Харпер, где он?
 Тот опустил глаза, упорно разглядывая носки своих сапог.
 — Э-э… наверно, пошел прогуляться…
 — Да ведь сейчас еще темно!
 Харпер насупился, вздохнул и с некоторым смущением ответил:
 — Правду говоря, миледи, я и сам не знаю, где он сейчас… да только он велел, чтобы я увез вас отсюда еще до восхода солнца.
 Розамунда вышла из комнаты, обогнув его, точно предмет обстановки, и направилась к следующей двери, за ней тоже оказалась спальня, где вся мебель была укрыта голландскими чехлами. Такой же нежилой вид был и у других комнат. Харпер следовал за Розамундой по пятам. Вначале он взывал к ее здравому смыслу, затем сетовал на то, что они попусту теряют драгоценное время, и наконец прямо заявил, что так будет лучше всего.
 — Да вы сами подумайте, миледи, что такого вы можете ему сказать, чего еще не говорили?
 «Многое», — подумала Розамунда. Она всю ночь не спала, думая о том, что хотела бы сказать Ричарду Мэйтленду. Она хотела сказать ему, что сможет убедить отца и братьев поверить в его невиновность и приложить все усилия, дабы очистить его имя от неправедных обвинений. Она хотела сказать Ричарду, что никто и никогда не сумеет поколебать ее веры в него.
 Да, это самое важное: Ричард должен знать, что никто и никогда не сумеет поколебать ее веры в него.
 Именно это и не давало Розамунде заснуть минувшей ночью. Она не перебирала в памяти рассказ Ричарда о том, что произошло с ним в Кембридже, а восстанавливала те детали, которые он намеренно пропустил. В Кембридже Ричард был чужаком. Он не принадлежал к тесному кругу богатых и знатных соучеников, и потому его избрали козлом отпущения.
 Мне объявили бойкот.
 Розамунда хорошо знала, что это означает. Если Ричард входил в общий зал, все тотчас выходили оттуда. Если он садился за стол, все дружно вставали и уходили к другому столу. Днем и ночью Ричард был один, совершенно один, наедине со своими мыслями.
 Дрянные, жестокие мальчишки!
 Впрочем, от Ричарда не так-то легко было избавиться. И все же он в конце концов покинул Кембридж и уже туда не вернулся. Не вернулся он и сюда, в этот дом. Это могло означать лишь одно: мистер Дансмур тоже поверил в его виновность. Потом, судя по всему, он переменил свое мнение, иначе бы не оставил Ричарду в наследство этот дом… однако Розамунда уже давно поняла, что Ричард никогда, никому и ничего не прощает. И это, пожалуй, самый серьезный его недостаток.
 Она обернулась к Харперу и, прервав на полуслове его излияния, спросила:
 — Ты можешь дать мне слово, что он хорошо себя чувствует?
 — Само собой! Вы хорошо потрудились, ваша милость.
 Розамунда двинулась дальше. Она знала, что в другой половине дома есть еще одна лестница, но чем дальше, тем больше казались ей бессмысленными эти поиски. Если Ричард не желает, чтобы его нашли, его и не найдешь.
 — Голубушка, — мягко, вполголоса сказал Хар-пер, — ехать пора.
 В глазах его было такое искреннее сочувствие, что Розамунда едва не разрыдалась.
 — Я тебе не по душе, верно, Харпер?
 Он прекрасно понял, что она имела в виду.
 — Миледи, полковник не ровня дочери герцога.
 Розамунда подождала, пока голос ее не обретет привычную твердость.
 — Харпер, передай от меня полковнику Мэйтленду пару слов, хорошо? Скажи ему, что я так легко не отступлюсь.
 Она помолчала и, боясь, что сейчас не сдержится, торопливо бросила:
 — Ладно, Харпер, твоя взяла. Едем.


* * *

 Услышав, что они уехали, Ричард отшвырнул заметки, над которыми усердно корпел с тех пор, как встал с постели. Он укрывался на верхнем этаже дома, в небольшом кабинете, который когда-то принадлежал ему, еще в те времена, когда юный Ричард был почти своим в семье Дансмур. Впрочем, это было целую вечность назад: до Кембриджа, до отчуждения, возникшего между Ричардом и человеком, которого он когда-то звал «дядя Эндрю».
 Он отодвинул кресло, встал… и замешкался, пережидая, когда перестанет кружиться голова. Что ж, он пока еще не вполне оправился от раны… наверняка виной всему слабость и последствия лихорадки. Головокружение скоро унялось, и Ричард подошел к окну.
 Он надеялся, что хотя бы мельком увидит Розамунду… но за окном стояла непроглядная темнота. Заря лишь занималась на востоке, да и то не обещала ясного дня, скорее уж пасмурную погоду, которая стояла в последние дни. Прольется дождь или нет, а в воздухе будет стоять сырость, которая победно воцарится во всем доме, и справиться с нею будет невозможно.
 Как невозможно справиться с Розамундой.
 Улыбка скользнула по губам Ричарда, но тут же погасла. Он всей душой надеялся, что Розамунда смирится и позабудет его. Слишком уж они сблизились за последние дни… чересчур, на его взгляд. Ричард не хотел, чтобы хоть что-то отвлекало его от предстоящего дела. Кроме того, быть с ним рядом сейчас слишком опасно. Он и друзей-то своих постарался держать подальше от этой злосчастной истории, а уж тем более не станет втягивать в нее наивную и до смешного доверчивую девчонку, которой вздумалось поиграть в сыщика…
 «Это ты убил Люси Райдер?»
 «Нет».
 И этого хватило, чтобы Розамунда ему поверила.
 Такая женщина опасна, и не только потому, что умеет мгновенно принимать решения, но и потому, что обретает поразительную власть над своими жертвами. Если б только сердце Ричарда не было защищено броней давнишнего опыта, быть может, и он испытал бы соблазн излить Розамунде все свои печали.
 Ричард вдруг услышал мысленно другой голос, который задавал ему похожий вопрос. Голос дяди Эндрю.
 «Это ты украл деньги?»
 «Нет, сэр».
 «Не лги мне! Я знаю этих мальчиков! Я знаю их отцов! Они ни за что не стали бы обвинять тебя в краже, если б ты был невиновен! И потому я спрашиваю еще раз: это ты украл деньги?»
 «Нет, сэр».
 «Я тебе не верю!»
 Потом, конечно, справедливость была отчасти восстановлена… и все же прежним отношениям с Дансмура-ми пришел конец. Так что Ричард вернулся в Шотландию и сразу после окончания университета подался в армию. Время от времени он обменивался письмами с четой Дансмур, но случалось это редко, Ричард не любил писать письма. В то время, когда он был в Испании, умерла миссис Дансмур, а вскоре за нею ушел из жизни и ее супруг, и дом Дансмуров перешел к Ричарду. Ричард, признаться, никак этого не ожидал. Он написал своему поверенному, чтобы тот сдал внаем дом и пристройки, но сам, даже когда вернулся в Англию, ни разу туда не приезжал.
 Только острая нужда вынудила Ричарда вернуться в Дансмур, и сейчас, оказавшись здесь, он втайне удивлялся тому, что так долго медлил с возвращением. Работая в Тайной службе, он повидал и пережил немало такого, в сравнении с чем его ссора с Дансмурами казалась детской обидой. Давно уже пора было бы позабыть эту старую историю. Если б Ричард тогда оказался на месте дяди Эндрю, он и сам, пожалуй, поступил бы точно так же.
 Не все же так великодушны и милосердны, как Розамунда…
 Опять Розамунда! Нахмурясь, Ричард взглянул на свои заметки, беспорядочно рассыпанные на столе. Ему бы сейчас рыться в этих записях, выискивать в прошлом человека, который подходит под описание, составленное Розамундой, человека, который захотел ему отомстить. Око за око. Зуб за зуб.
 Присев к столу, Ричард принялся писать. Через полчаса, осознав, что так и не продвинулся дальше, он поднялся из-за стола, вышел из кабинета и спустился в спальню. При виде кровати его потянуло вздремнуть, но он не поддался этому искушению. Харпер вернется невесть когда, а значит, и позаботиться о нем, Ричарде, некому, кроме него самого.
 Хотя Ричард в глубине души был твердо уверен, что никто не сумеет обнаружить подлинного владельца дома Дансмуров, все же опыт, нажитый в нелегкой жизни агента Тайной службы, научил его осторожности. Он растопил камин в спальне, развел огонь в большом кухонном очаге и, набросив плотный дорожный плащ с капюшоном, вышел из дома оглядеться.
 Восток в это время как раз совершил героическую попытку заалеть, однако эта попытка осталась почти незамеченной из-за плотной завесы серых туч. Впрочем, дело было не только в тучах, с отсыревшей земли подымался густой туман, обволакивая рощи, дом и пристройки.
 Ричард не обратил внимания ни на непогоду, ни на охвативший его озноб. Опустив голову и подавшись вперед, чтобы легче было идти против ветра, он направился к конюшне. Там сейчас стояла только одна лошадь, но после того, как Ричард налил ей воды и подсыпал корма, он устал так, словно обиходил десятка два коней.
 Осторожность осторожностью, но если он немедленно не отправится спать, то рухнет без сил прямо здесь, во дворе.
 Ричард уже поднимался на крыльцо, когда до его слуха донесся едва различимый перестук копыт. Он проворно отступил, укрывшись за колонной, и потянулся к пистолету. Разглядеть что-то в тумане было невозможно, и потому он напряженно вслушивался в доносящиеся звуки. Конь всего один… и всадник во весь опор гонит его к дому. Враг действовал бы куда осторожнее.
 С этой мыслью Ричард вышел из-за колонны — и почти одновременно из-за деревьев вылетел одинокий всадник.
 — Ричард! — раздался знакомый голос..
 Розамунда! Она пригнулась в седле, и распущенные волосы струились за ней по ветру, точно факел. Харпера с ней не было. Она осадила коня, и Ричард поспешно сбежал с крыльца.
 — Уходи отсюда! — задыхаясь, крикнула она. — Немедленно! Нас обнаружили! Некогда седлать коня, садись позади меня!
 — Где Харпер? — быстро спросил Ричард.
 — Пытается отвести погоню… Некогда объяснять! Садись!
 Ричард вскинул голову. Новые звуки донеслись до его слуха, в них не было ничего утешительного. Судя по всему, к дому скакал галопом конный отряд.
 Шепотом ругнувшись, Ричард забрался на коня позади Розамунды.
 — Скачи к холмам! — шепнул он ей на ухо и крепче обхватил руками ее талию, когда конь с места взял в галоп.


* * *

 Когда они выбрались из рощи на травянистый холм, возвышавшийся за домом, Ричард заставил Розамунду осадить коня. Разглядеть что-то в тумане было почти невозможно. Густая пелена окутывала дом, и в этой пелене различимы были лишь смутные тени. Зато видно было, что они движутся.
 — Так что же случилось? — спросил Ричард. Розамунда тяжело дышала.
 — Мы успели доехать только до деревни. Туман там такой густой, что не видно ни зги. Я и сама точно не знаю, что случилось, просто вдруг кто-то выбежал из трактира и закричал: «Харпер!» — «Дигби!» — пробормотал Харпер и велел мне скакать сюда и предупредить тебя, что в доме оставаться нельзя. Потом он свернул в сторону и поскакал прочь, надеясь увести за собой погоню.
 Развернув коня, Розамунда окинула беспокойным взглядом густую белесую пелену, затянувшую холмы. В тумане ничего не было видно, словно она вдруг оказалась на вершине огромной горы, выше облаков.
 — В таком тумане мы никуда не сможем добраться, — уныло сказала она.
 — Неподалеку отсюда есть заброшенная пастушеская хижина. Мы можем укрыться там. Давай-ка поменяемся местами, я возьму поводья.
 Розамунда спешилась, но не слишком удачно, и, не удержавшись на ногах, с размаху села прямо на землю. Конь, испугавшись резкого движения, шарахнулся от нее и затрусил вперед. Ричард уверенной рукой удержал его, однако возвращаться назад не стал.
 — Выслушай меня, Розамунда, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты вернулась в дом. Тебе там ничто не грозит. Если ты поедешь со мной, тебя, чего доброго, могут подстрелить, если начнется пальба. Эти люди гонятся не за тобой, а за мной. Возвращайся в дом. Слышишь?
 И прежде, чем Розамунда успела перевести дух, он развернул коня — и исчез в тумане.
 Розамунда поспешно вскочила и бросилась за ним.
 — Дурак, чертов дурак! — кричала она во все горло. Никогда еще Розамунда не была так зла… и напугана. — Да ведь только я могу спасти тебя от виселицы! Ты и раньше бы это понял, если б не был таким несносным упрямцем!
 Теперь она бежала изо всех сил и на бегу, задыхаясь, пронзительно выкрикивала:
 — Приставь пистолет к моему виску и скажи, что убьешь меня, если тебе не дадут уйти! Сделай так, как ты сделал в Ньюгейте!..
 Слезы ручьями текли по ее лицу. За считанные минуты Розамунда пережила немыслимые мучения: ее терзал страх, что Ричарда схватят. Деваться ему некуда. В таком густом тумане он далеко не убежит, и если его настигнет погоня, ему конец. Розамунда нужна ему хотя бы для того, чтобы выторговать себе свободу.
 И она бежала в тумане, крича изо всех сил:
 — Тебе от меня не избавиться! Куда ты, туда и я! И если в тумане меня по ошибке подстрелят, приняв за тебя, это будет на твоей совести! Никто не поймет, что я — дочь Ромси! Ты забыл, что на мне мужская одежда? Ричард, ты меня слышишь? На твоей совести! Ты пойдешь на виселицу, зная, что виноват в моей…
 Розамунда осеклась на полуслове, потому что споткнулась и с размаху упала ничком на землю. От удара у нее захватило дух, но она тут же поднялась на колени и увидела перед самым своим носом протянутую руку. Розамунда вскинула голову, на нее смотрел из седла Ричард.
 — Спасибо! — только и пробормотала она, ухватившись за его руку.
 Не сказав ни слова, Ричард рывком поднял ее на ноги и втащил в седло. Потом ударил каблуками по бокам коня, и тот рысью двинулся дальше.


* * *

 В том, что далеко убежать не удастся, Розамунда оказалась права, хотя виной тому был вовсе не туман. Конь споткнулся, и оба они кубарем полетели наземь. Розамунда первой вскочила на ноги и попыталась ухватить поводья, но промахнулась, и конь рысцой исчез в тумане. Обернувшись, она увидела, что Ричард стоит на коленях.
 Розамунда ужаснулась, лишь сейчас осознав, как он, оказывается, еще слаб. Он еще не успел оправиться от ран, а тут новые испытания… Постаравшись не выдать своих опасений, она отрывисто спросила:
 — И где же эта хижина?
 — Недалеко.
 Розамунда огляделась, пытаясь хоть что-то разглядеть в густом тумане, напрягая слух, чтобы различить шум погони. Ничего не видно и не слышно. Пока что их спасает туман… но надолго ли?
 Подавив страх, она бодро сказала:
 — Оставшийся путь мы пройдем пешком. Обопрись на мое плечо.
 Ричард подчинился, навалившись на нее всей своей тяжестью.
 — Когда доберемся до хижины, я быстро приду в себя, — уверенно заявил он. — И тогда ты вернешься в дом, слышишь?
 Розамунда не стала спорить, не стала объяснять, что не сможет уйти, даже если бы захотела: в таком густом тумане ей попросту не найти дороги. Они шли все время в гору и потому молчали, сберегая дыхание. Розамунда не представляла, как им удастся отыскать хижину, но Ричард, похоже, знал, куда идет. Раза два, когда туман ненадолго редел, он останавливался и озирался по сторонам. Сама Розамунда видела только неясные тени, но он, судя по всему, различал в них приметы дороги, и они шли дальше.
 Розамунда полагала вначале, что Ричард нуждается в ее помощи, но вскоре они поменялись местами — теперь уже она едва держалась на ногах от усталости, а он подбадривал ее.
 — Осталось уже немного, — говорил он, — держись. Скоро мы отдохнем, а затем решим, что делать дальше.
 Что делать? Вот на этот вопрос Розамунда не знала ответа. В таком состоянии Ричарду далеко не уйти. Впрочем, он не из тех, кто легко сдается. Он уже бежал из Ньюгейта… и на этот раз сумеет уйти от погони.
 На хижину они наткнулись как раз в ту минуту, когда Розамунда решила, что не сумеет больше сделать ни шагу. Хижина была сложена из камня и крыта соломой, а пол в ней вымощен булыжником — точь-в-точь лондонские мостовые. Правда, здесь было так тесно, что двоим едва разминуться.
 — Кому принадлежит эта хижина? — спросила Розамунда.
 — Всем — и никому. Пастухи ночуют здесь, когда в холмах их застигнет внезапный ливень или туман.
 В хижине была узкая кровать с соломенным тюфяком, у закопченного очага стоял грубо сколоченный табурет. С другой стороны очага обнаружились корзина с растопкой и груда поленьев.
 Розамунда заперла дверь и помогла Ричарду добраться до кровати.
 — Огонь разводить нельзя, — сказал он, — запах дыма может нас выдать. — Он смолк, покачал головой, и с губ его сорвался сухой смешок. — Впрочем, нас так или иначе скоро обнаружат. Туман редеет. Разведи огонь, если хочется.
 Розамунда едва не падала от изнеможения, но мысль о том, что туман скоро рассеется, придала ей сил, и она метнулась к окну.
 — А по-моему, он все такой же густой, — разочарованно пробормотала она.
 Обернувшись к Ричарду, она увидела, что он вытянулся на кровати.
 — Поди сюда, — сказал он, протянув к ней руки.
 Розамунда подошла к кровати, опустилась на колени и взяла его за руки.
 — У тебя жар? — спросила она, испытующе глядя в лицо Ричарда.
 — Нет.
 — Рана беспокоит?
 — Нет. Послушай, Розамунда, я просто чертовски устал. Я не спал всю ночь, ломая голову над тем, как быть с тобой.
 — И решил, — с упреком отозвалась Розамунда, — отослать меня домой, даже не попрощавшись.
 Ричард опустил взгляд на ее руки, затем поднес их к губам и поцеловал вначале одну, потом другую ладонь.
 — Я думал, что так будет лучше.
 Сердце Розамунды сжалось от страха. Он, должно быть, совсем потерял надежду на благополучный исход, если решился заговорить так откровенно. Она хотела что-то сказать, но не смогла произнести ни слова. Ричард улыбнулся, и страх в ее душе превратился в непреодолимый ужас.
 — Держись, — сказал он, — хотя бы ради меня. Как только мы услышим, что погоня приближается, ты выйдешь из хижины и скажешь им, кто ты такая. Они войдут сюда, чтобы схватить меня, но что бы ты ни услышала, оставайся снаружи. Не ходи сюда. Вернись к своим родным и забудь обо мне.
 — А если я этого не сделаю? — дрожащим голосом спросила Розамунда. — Если я останусь здесь, с тобой? Ричард, при мне они не посмеют тебя тронуть.
 — Тогда меня увезут в Ньюгейт и там повесят. — Ричард говорил медленно и внятно, словно втолковывал очевидное непослушному ребенку. — Ты этого хочешь? Розамунда, я хочу погибнуть как солдат. Позволь мне хотя бы умереть с достоинством.
 Розамунде хотелось закричать, но с губ ее сорвался только слабый стон. Глаза ее наполнились слезами.
 — Я не могу… не могу…
 — Розамунда! Розамунда…
 Ричард привлек ее к себе и заключил в объятия. Первый его поцелуй был нежен и осторожен, но когда Розамунда отозвалась на него всем своим существом, Ричард разом отбросил всякую осторожность. Розамунда обвила руками его шею. Он на миг отстранился, но лишь затем только, чтобы распахнуть ее куртку. И снова с силой сжал девушку в объятиях.
 Не отрываясь от его губ, она глухо проговорила:
 — Я еще ни разу в жизни ни с кем не целовалась.
 Ричард чуть отстранился и заглянул в ее глаза.
 — Просто не верится, — сказал он.
 Розамунда слабо улыбнулась ему.
 — Такова участь дочери герцога. Мужчины просто боятся приблизиться ко мне. Или же… дело во мне самой. Может быть, они находят меня непривлекательной. Ты же сам, помнится, сказал нечто подобное — в том домике, в Челси…
 Ричард запустил пальцы в ее густые волосы, наклонился к ее разгоряченному лицу.
 — Я солгал, — хрипло проговорил он. — Ты, вне всякого сомнения, самая прекрасная и желанная женщина изо всех, кого я встречал в своей жизни.
 От этих слов Розамунду бросило в жар, и однако же сердце ее сжалось от недоброго предчувствия. Ричард не сказал бы такое, если бы был уверен, что уйдет отсюда живым. Стало быть, эти краткие минуты — все, что дала им судьба.
 А потому она не испортит этот драгоценный дар упреками и слезами.
 Подавив свои страхи, она с улыбкой проговорила:
 — Если б только я не была дочерью герцога…
 — Да, — сумрачно отозвался Ричард, — если б только ты не была дочерью герцога.
 Розамунда моргнула, безуспешно борясь с непрошеными слезами.
 — Если б только… — снова начала она, и тут ее голос дрогнул, сорвался.
 — Тс-с, помолчи, — Ричард снова поцеловал ее. — Не мучай себя.
 Розамунда жалела, что в тесной комнатушке так мало света… потому что она жадно вглядывалась в лицо Ричарда, стараясь запечатлеть в памяти каждую его черточку — чтобы помнить его до конца своих дней. Впрочем, разве только в лице дело? Так или иначе, она никогда не забудет Ричарда Мэйтленда.
 — А ты, — проговорила она, — самый благородный мужчина изо всех, кого я знала.
 Ричард улыбнулся этим словам.
 — Расскажи мне о себе, Розамунда. Я так мало про тебя знаю.
 Ему и в самом деле хотелось узнать о ней побольше, но в то же время он стремился хоть как-то отвлечь Розамунду от горестных мыслей о скором и неизбежном расставании.
 — И с чего мне начать? — спросила она.
 — С самого начала, конечно. Какой ты была в детстве? Веселой? Печальной? Я хочу знать о тебе все.
 — В детстве я была счастлива, — негромко ответила Розамунда, — да только все стало иначе, когда умерла моя мать.
 И она начала рассказывать — вначале медленно, с запинкой, затем все увлеченней. Воспоминания детства понемногу захватили ее целиком, и Ричард, слушая Розамунду, думал о том, что, хотя ее светлость и умерла, когда дочери едва сравнялось пять, Розамунда до сих пор пребывала под сильным влиянием этой незаурядной личности. Воображение Ричарда рисовало ему образ женщины, которая обожала своих детей и страстно любила жизнь, которой тесны были строгие рамки светского этикета. А герцог Ромси, нежно любивший свою жену, был более чем снисходительным супругом.
 — Когда мама умерла, — задумчиво говорила Розамунда, — с нею, казалось, умер для отца весь мир. Нет, не думай, — торопливо добавила она, — он вовсе не замкнулся в своем горе, не забыл о моем существовании. Напротив — именно мамина смерть побудила его окружить меня такой заботой. Он винил себя в том, что слишком потакал ее прихотям.
 Она смолкла, и Ричард спросил:
 — И потому твой отец сделал все, чтобы его дочь подольше оставалась под его опекой и защитой?
 — Да, — ответила Розамунда и вздохнула.
 Потом она продолжила свой рассказ, и Ричард мысленно исправлял тот, давний портрет леди Розамунды Девэр, который остался в его памяти после случайных встреч в Лиссабоне. Теперь-то он видел, что Розамунда вовсе не холодна и не высокомерна, а всего лишь отчаянно-стеснительна и не уверена в себе. Да и кто бы мог ее в этом обвинить? Люди, которые любили ее и которых сама она, вне сомнения, любила, ласково, но безжалостно подавляли каждую попытку Розамунды быть собой. Гувернантки, лошади да шахматы — вот и все, что было в жизни подрастающей Розамунды. Хорошо хотя бы, что у ее отца хватило здравого смысла не лишать ее единственной подруги — Кэлли.
 Розамунда лукаво глянула на него.
 — Между прочим, это ведь Кэлли придумала поехать в Ньюгейт, чтобы навестить тебя. Думаю, ты в ее глазах настоящий герой, а для Кэлли это многое значит. Язычок у нее острый… но ты так захватил ее воображение, что в ее присутствии никто не смел сказать дурного слова о Ричарде Мэйтленде.
 — Весьма обязан этой леди.
 Розамунда улыбнулась этим словам.
 — А ты, Розамунда? Почему ты отправилась в Ньюгейт? Ты ведь уже сказала, что считала меня чудовищем.
 Лукавые огоньки в глазах Розамунды померкли.
 — О, это была самая обыкновенная бравада, — серьезно ответила она. — Кэлли раззадорила меня, и я приняла ее вызов. Только я хочу, чтобы ты знал вот о чем: именно об этом решении я никогда в жизни не пожалею.
 Ее слова тронули Ричарда до глубины души. Он крепче обнял Розамунду, притянул к себе и поцеловал в макушку.
 — Если б твоя мать могла тебя сейчас увидеть, — сказал он, — она бы тобой гордилась.
 Розамунда подняла голову, ошеломленно взглянула на него:
 — Ты так думаешь?
 — Я это знаю! Ты истинная дочь своей матери, и кому знать это лучше, чем мне?
 Розамунда не без труда улыбнулась… но и эта улыбка погасла, когда она ощутила, что Ричард напрягся.
 — Что случилось?
 — Слушай!
 И тогда Розамунда тоже услышала перестук копыт, приглушенный мягкой землей. К хижине приближался конный отряд.
 — Туман, должно быть, редеет, — сказал Ричард. — Пора.
 Лицо Розамунды сморщилось, как от боли.
 — Нет, Ричард, нет! Я еще так много должна тебе сказать…
 — Успокойся! — он с силой сжал ее руки. — Ради меня, Розамунда, ты сделаешь все так, как я сказал.
 И прибавил уже мягче:
 — Я бы все на свете отдал, чтобы избавить тебя от этой муки, но иного выхода у нас нет. Если ты сейчас смалодушничаешь, подумай, чем это обернется для меня. Дорогая моя девочка, все проходит. Пройдет и это. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу, чтобы ты забыла меня. А теперь — иди!
 Побелев, дрожа всем телом, Розамунда побрела к двери. Дойдя до порога, она обернулась.
 — Не беспокойся, Ричард. Я понимаю, чего ты добиваешься, но этого не будет. Я никогда не забуду тебя. И вот еще что, я так легко не сдаюсь, так что не вздумай натворить глупостей.
 — Розамунда…
 Но она уже шагнула за порог.
 Глупец, трижды глупец! Что толкнуло его изображать романтического героя? Если он хотел, чтобы Розамунда о нем Позабыла, зачем тогда целовал ее, зачем открыл ей свои истинные чувства, зачем выслушивал ее откровения?
 А с другой стороны, как он мог удержаться? Человеку, который ждет смерти, простительно желание получить хотя бы такую малость — особенно от единственной в мире женщины, которая хоть что-то для него значит. Если б даже он дожил до ста лет, Розамунда и тогда осталась бы для него единственной.
 Ричард мрачно усмехнулся этой непрошеной мысли.
 Услышав звяканье шпор — а это значило, что всадники спешиваются, — он поднялся, взвел курок пистолета и встал так, чтобы свет, когда распахнется дверь, упал прямо на него. Остается лишь надеяться, что его преследователи не промахнутся.
 Лучше бы, конечно, было оставить Розамунду в хижине, а самому выйти им навстречу. Да, так было бы лучше для него… но не для Розамунды. Ричард не хотел, чтобы она видела, как его убьют.
 До слуха его долетел голос Розамунды — звенящий, повелительный, как надлежит голосу дочери герцога Ромси. Или же дочери леди Элизабет. Розамунда все еще пытается его спасти. Ричард стиснул зубы и приготовился к неизбежному.
 Миновала, казалось, целая вечность — и вот дверь хижины медленно приоткрылась.
 — Не стреляйте, сэр! — послышался знакомый голос.
 Ричард опустил пистолет.
 — Харпер? — проговорил он, не веря собственным ушам.
 Харпер радостно хохотнул:
 — Полковник Мэйтленд, ну и везунчик же вы, сэр! Здесь мистер Темплер… и лорд Каспар. Они приехали вас спасти!




 14


 Ричард не сказал бы, что происходящее было похоже на спасение. Едва он вышел из хижины, как его тесно обступила свора угрюмых головорезов, которые явно намеревались прикончить его на месте.
 — Ричард, — окликнула его Розамунда, — они не причинят тебе зла! Они верны герцогу.
 Верны герцогу?! Она что, думает, что сейчас Средние века?! Ричард пригляделся к окружившим его людям и лишь сейчас рассмотрел, что все они одеты в синие с золотым галуном ливреи герцога Ромси. Впрочем, Ричарда это не обмануло. Он-то с первого взгляда мог распознать старого солдата, а эти лакеи и слуги герцога, судя по всему, побывали не в одном сражении.
 Тут наконец-то подал голос Хью Темплер.
 — Ричард, — сказал он, — подчинись им, и все будет в порядке.
 — Ну же, сэр, — поддержал его Харпер, — успокойтесь. Эти парни на нашей стороне. Они, конечно, злы на вас за то, что вы похитили леди Розамунду, но, ей-богу, пальцем вас не тронут. — Он хмыкнул: — Потому что знают, что иначе она их на кусочки изрежет.
 Трое людей, которым Ричард верил как себе, говорили одно и то же, и лишь теперь он позволил себе немного расслабиться.
 — Заберите у него пистолет и все оружие, какое найдете.
 Тот, кто отдал этот приказ, стоял рядом с Розамундой, и Ричард без труда понял, что это ее брат, лорд Каспар — рослый, красивый, сумрачный, надменный, как и положено аристократу. Ричард невзлюбил его с первого взгляда.
 Двое герцогских слуг бесцеремонно и со знанием дела принялись обыскивать Ричарда. У него отобрали пистолет и кинжал, спрятанный за голенищем сапога. Третий слуга хотел было завернуть ему руки за спину, но тут Харпер повелительно рявкнул, и все трое, как надлежит опытным солдатам, тотчас повиновавшись приказу, отступили.
 Розамунда рванулась было к Ричарду, но брат проворно ухватил ее за руку и удержал подле себя.
 Тогда к Ричарду подошел Хьюго и похлопал его по плечу. Ричард стоически перенес это дружеское приветствие. Ему не хотелось сейчас заводить речь о своем здоровье. Он хотел только одного — понять, что, черт побери, происходит!
 — Ричард, — проговорил с улыбкой Хьюго. — Слава богу, ты жив и ничего дурного с тобой не случилось! — И, тут же помрачнев, добавил: — Знаю, ты ждешь объяснения, почему я приехал сюда, но на это сейчас нет времени. Здесь поблизости полицейский отряд. Не думаю, что им известно о нас, но кто знает? Надо убираться отсюда, и поскорее.
 — Он не сможет ехать верхом! — крикнула Розамунда. — Разве вы не видите, что он совсем обессилел?
 Никто не обратил внимания на ее вспышку. Ричарду подвели коня, того самого, который убежал от них с Розамундой. Ричард не был уверен, что у него достанет сил взобраться в седло.
 Розамунда что-то сердито бросила брату, но тот лишь пожал широкими плечами. Хьюго нахмурился. Харпер сложил ладони лодочкой и нагнулся, чтобы помочь Ричарду сесть на коня.
 — Ну же, сэр! — горячо прошептал он. — Вы справитесь, ей-богу, справитесь!
 Этот шепот был заглушен скучающим голосом лорда Каспара:
 — Либо в седло, Мэйтленд, либо на виселицу. По мне, так все едино.
 Верзилы в синих ливреях радостно загоготали.
 Ричард стиснул зубы, оперся одной ногой на подставленные Харпером ладони и взобрался в седло.


* * *

 Немного спустя к парадным дверям Дансмура подскакал галопом конный полицейский отряд майора Дигби. Лицо майора от злости пошло красными пятнами. Осаживая коня, он с такой силой натянул поводья, что несчастное животное заржало.
 Дигби злился, поскольку лишь теперь понял, как ловко телохранитель Мэйтленда обвел их вокруг пальца. Покуда они без толку гонялись за Харпером, сам Мэйтленд наверняка уже успел скрыться. Впрочем, Дигби не был до конца в этом уверен, а потому не знал теперь, что делать дальше — то ли обыскать дом, то ли броситься на поиски Мэйтленда… если только в таком тумане им удастся отыскать его след. Правда, после встречи с Харпером Дигби был уверен по крайней мере в одном: они на верном пути. Сведения, сообщенные Джорджем Уиверсом, оказались достойными доверия.
 Проворно спешившись, он побежал к дому, за ним — Уорсли и еще несколько полицейских. С пистолетами наготове, прыгая через две ступеньки, они вмиг одолели лестницу. Дигби замолотил кулаком по входной двери и, не дождавшись отклика, велел своим людям ломать дверь.
 Ворвавшись в дом, он громко крикнул:
 — Все обыскать! Быть может, Мэйтленд еще здесь. И его телохранителя тоже ищите! Вполне возможно, что он повернул назад и теперь тоже прячется где-то в доме. А если кто наткнется на леди Розамунду, чтоб пылинки с нее сдували!
 Очень скоро они убедились, что дом совершенно пуст, но еще совсем недавно здесь были люди: в каминах даже еще не погас огонь. А уж когда Уорсли обнаружил в кабинете заметки, написанные рукой Мэйтленда, они получили неоспоримое доказательство того, что беглец был здесь не так уж давно.
 — Занятно, — проговорил Уорсли, перебирая заметки. — Мэйтленд припоминал свои прежние дела. Похоже, он пытается найти какую-то связь между ними и убийством Люси Райдер. — Он поднял взгляд на Дигби: — Как думаешь, возможно ли, что он на самом деле не убивал ее?
 Дигби выхватил у него заметки и, не читая, запихнул в карман.
 — Неважно, — сквозь зубы проговорил он. — Наше дело — найти Мэйтленда и вернуть в руки правосудия.
 — Но если он невиновен, разве не следует нам передать эти заметки…
 — Нет! С какой стати нам мутить воду? Суд признал Мэйтленда виновным, и дело его, с точки зрения закона, закрыто. Неужели ты и вправду хочешь, чтобы он вернулся на свой пост в Тайной службе? Поверь мне, если мы арестуем Мэйтленда, для службы это будет только благо.
 — И что же нам теперь делать?
 Дигби подошел к окну и выглянул наружу. С таким же успехом они могли бы сейчас оказаться на необитаемом острове. В таком густом тумане продолжать погоню в холмах попросту невозможно.
 От бессильной ярости во рту у него стало горько. Если б только они направились сразу сюда, а не потратили время на бесплодную погоню за Харпером! До чего же нестерпимо, что Мэйтленд опять, и уже в который раз, обошел его! А впрочем, далеко уйти он не сможет, ведь с ним леди Розамунда…
 Дигби настигнет его и, закованного в цепи, вернет в Ньюгейт. И тогда премьер-министр вознаградит его за труды. Глава Особого отдела Тайной службы!.. Одни эти слова пьянили Дигби, словно крепкое вино.
 Вслух же он сказал:
 — Подождем, пока туман рассеется, и тогда примемся за поиски.
 О заметках, найденных в кабинете Мэйтленда, не сказано было больше ни слова. Дигби не думал, что они могут как-то изменить участь Мэйтленда, но на всякий случай, убедившись, что его никто не видит, бросил их в огонь.


* * *

 Отряд продвигался медленно, но, как мрачно отметил Ричард, вовсе не из-за него. Причиной тому был туман… да еще Розамунда, благослови ее бог. Всякий раз, когда Ричарду казалось, что он больше не в силах удержаться в седле, она объявляла привал — дескать, ей необходимо размять ноги. Ричард прекрасно понимал, что все это делается ради него, ради того, чтобы он мог передохнуть. Он и рад был бы хоть единым словом высказать ей свою благодарность, да только стоило Розамунде спешиться, как ее сразу окружали слуги Девэров. Лорд Каспар зорко следил за тем, чтобы сестра и ее похититель не смогли больше обменяться ни словом.
 Они вернулись в реальный мир, и все стало на свои места, как, впрочем, Ричард и предвидел. Он не сетовал на такой оборот дел. Жизнь научила его, что иначе и быть не может. Ему только отчаянно было жаль Розамунду.
 Во время привалов ему удалось разузнать кое-какие подробности. Хью, как оказалось, заключил с герцогом Ромси выгодный договор, который, впрочем, вступит в силу, только когда они доберутся до места назначения. Пока что, сказал Хью, по пятам за ними следуют Дигби и Уорсли с отрядом полицейских, а это значит, что нельзя терять ни минуты.
 Харпер был более красноречив. По его словам, он буквально нос к носу столкнулся с Дигби и Уорсли, которые засели в местном кабачке, а потому отослал Розамунду предупредить Ричарда, а сам попытался отвлечь погоню на себя. Тут-то он и наткнулся на Хью и лорда Каспара.
 — Я ведь и не знал поначалу, кто это такие, — говорил он. — Я уж решил было, что конец мне пришел: позади погоня, впереди неведомо кто. И тут я услыхал в тумане, как меня окликает мистер Темплер, и понял, что это свои.
 — И что было потом?
 Харпер ухмыльнулся.
 — Я показал им короткую дорогу к дому, а Дигби со своими людьми тем временем гонялся за призраками.
 — Но откуда Хью и лорд Каспар узнали о Дансмуре?
 Харпер пожал плечами.
 — Понятия не имею. Спроси у мистера Темплера.
 Вот как раз этого Ричард сделать и не мог, потому что Хью скакал в арьергарде, на случай, если полиция их все-таки нагонит. Впереди отряда тоже ехали дозорные. Ричарду казалось, что из Англии он перенесся в охваченную войной Испанию.
 Он перевел взгляд на лорда Каспара. Ричард не мог не отдать этому человеку должное. Лорд Каспар явно знает, что делает… и, в конце концов, Ричард заслужил его враждебное отношение, ведь он же похитил Розамунду. Чего Ричард никак не мог снести, так это аристократической надменности молодого Девэра. Иные люди просто-таки родились с убеждением, что созданы править миром, и лорд Каспар явно принадлежал к их числу.
 Час за часом отряд неутомимо продвигался вперед, встречая по пути лишь редких пастухов, всецело поглощенных заботой о своих стадах. Постепенно Ричард сумел определить, что едут они на северо-восток. Он предполагал, что отряд направится на юг, к Лондону, однако всадники, миновав бесчисленные деревушки, углубились в безлюдные, унылые с виду холмы.
 Туман тем временем изрядно поредел, но уже наступали сумерки, а потому окрестности все так же тонули в его непроницаемой завесе. И вдруг из зыбкого полумрака вынырнул силуэт самого настоящего замка, с башенками, шпилями и зубчатыми стенами.
 Отряд ожидали. Едва всадники подъехали к воротам, навстречу им выбежали привратники и проворно распахнули настежь массивные чугунные ворота. Ричард мельком заметил, что на привратниках точно такие же ливреи, как на людях, охранявших его.
 Казалось, что сама средневековая Англия ожила и возродилась вновь — в облике замка Девэр.


* * *

 Ричарду хотелось только одного — спать… а вместо этого ему досталась назидательная речь. Хьюго объяснил, что теперь он должен откликаться только на одно имя — Ричард Харрис — и что его будут числить среди спасителей леди Розамунды. После Хью к Ричарду явился врач с холодными, жесткими, словно сталь, пальцами, за ним — лакей, который повелительно пригласил его принять ванну. И только после этого Ричард наконец заснул.
 Спал он беспокойно. Ему снились шахматные доски и пешки в синих с золотом ливреях, которые стремились его прикончить. Во сне Ричард знал, что если только он сумеет захватить в плен королеву противника, то расправится и с королем, и тогда тягостный кошмар закончится… но вражеская королева была чересчур умна и легко ускользала от него. Едва только Ричарду казалось, что королева в его руках, как она мгновенно изменяла облик и превращалась в одну из пешек.
 Его разбудил лязг дверного засова. Мгновенно проснувшись, Ричард вскинулся и с привычной быстротой выхватил из-под подушки пистолет.
 Это оказался все тот же лакей, который принес одежду Ричарда, выстиранную и безукоризненно выглаженную. Увидав направленный на него пистолет, лакей остолбенел.
 Ричард сунул пистолет под подушку и, не затрудняя себя объяснениями, поднялся с постели.
 — Где все остальные? — спросил он.
 Лакей оторопело моргнул, но, к чести его, ответил как ни в чем не бывало:
 — Мне было велено, мистер Харрис, сказать вам, когда проснетесь, что вас ожидают в желтом салоне.
 Ричард начал одеваться.
 — Герцог тоже там? — уточнил он.
 — Нет. Его светлость находится сейчас в Твикенхэм-хаус.
 «Хоть одна хорошая новость», — мрачно подумал Ричард.
 Десять минут спустя, подкрепившись стаканчиком великолепной мадеры, которую любезно принес ему сияющий от счастья лакей, Ричард уже спускался по лестнице. Сопровождал его другой лакей, который точно так же улыбался до ушей, да и все слуги, которые встретились им по пути, одаривали Ричарда радостными улыбками. Тех, кто вез его под конвоем в замок Девэр, среди этих людей не было. Ричард спросил у лакея, куда подевались эти люди, и узнал, что они отсыпаются после обильного угощения, которое на радостях устроил им лорд Каспар.
 Они спустились в главный зал, где вдоль стен стояли чучела лошадей, на которых восседали рыцари в доспехах и плюмажах — тоже, само собой, чучела. Над гигантским камином красовалась распятая на стене львиная шкура. Стены зала были увешаны гобеленами с изображением знаменитых битв. Серебро, хрусталь, изысканная старинная мебель, все красноречивей слов напоминало Ричарду о том, что он находится во владениях древнего, знатного и могущественного рода.
 Как будто он нуждался в таком напоминании!
 Желтый салон располагался в самом конце длинного, продутого сквозняками коридора.
 — Мистер Харрис! — громко объявил лакей.
 Ричард расправил плечи и шагнул в салон.




 15


 Поскольку все прочие уже поели, лорд Каспар велел одному из лакеев принести для Ричарда кофе и бутерброды — любезность, которую тот оценил высоко, поскольку и не помнил уже, когда в последний раз ел. В изысканно обставленном салоне их было только четверо: лорд Каспар, Хью, Харпер и сам Ричард. Покуда он утолял голод, остальные по очереди рассказывали ему о том, что и как привело их к совместным действиям.
 Лорд Каспар, как оказалось, был решительным и сметливым молодым человеком. Не прошло и суток после побега Ричарда из Ньюгейта, когда брат Розамунды постучался в дом Хью Темплера. Ричард узнал также, что рассказать лорду Каспару о Дансмуре убедила Хью его жена Эбби.
 — Ты ведь знаешь, какая она у меня, — прибавил Хью. — Хотя Эбби хорошо понимала, что ты, Ричард, не причинишь леди Розамунде зла, ей невыносимо было думать о том, как страдают родные девушки. А потому я заключил с лордом Каспаром соглашение: если в течение суток ты не освободишь леди Розамунду, я помогу ему отыскать тебя. По правде говоря, я был совершенно уверен, что ты при первом же удобном случае вернешь леди Розамунду в лоно семьи и этим все закончится. Когда этого не случилось, я стал всерьез опасаться, что с тобой стряслась беда. Так что в конце концов я решился сотрудничать с лордом Каспаром не только ради его сестры, но и ради тебя самого. Харпер, конечно, уже разъяснил нам, почему ты не сумел сразу освободить леди Розамунду, но, как бы то ни было, под защитой герцога тебе сейчас куда безопасней, чем самому по себе.
 — Полагаю, в этом нет ни малейшего сомнения, — сухо заметил лорд Каспар, державший в руке графинчик с портером. Наполнив бокал Ричарда, он налил и остальным. — Просите, чего хотите, Мэйтленд, кроме помилования, конечно, поскольку это не во власти герцога.
 — Харпера это тоже касается? — осведомился Ричард.
 Харпер явно пребывал в восторге от того, какой оборот приняли события.
 — Обо мне, полковник, можете не беспокоиться! — воодушевленно заверил он. — Я-то буду в глазах властей самым настоящим героем. Понимаете, ведь вы меня обманули, внушив, будто выполняете секретную миссию, потому-то я и помог вам бежать из Ньюгейта. После, когда вы не отпустили леди Розамунду, я смекнул, что дело нечисто, при первом же удобном случае удрал и отправился просить совета у мистера Темплера.
 — А я, — подхватил Хью, — скажу, что сразу же обратился к лорду Каспару — и вот как все обернулось.
 — Что касается вас, — прибавил лорд Каспар, обращаясь к Ричарду, — мы сообщим полиции, что вы бесследно исчезли в тумане.
 Ричард прожевал последний кусок бутерброда и запил его хорошим глотком портера. Все это время он не только слушал рассказы и объяснения своих собеседников. Он внимательно всматривался в их лица, ловил оттенки голоса, выражение глаз, угадывал то, что оставалось невысказанным. Одно Ричарду было абсолютно ясно: и Хью, и Харпер — единственные люди, которым он доверял, в свою очередь целиком и полностью доверяли лорду Каспару. Это обстоятельство отчасти ослабило опасения Ричарда, что лорд Каспар может нарушить договор, заключенный им с Хью. Конечно, такой поступок был бы величайшей глупостью… но ведь лорд Каспар может и не знать, что Хью Темплера, бывшего особого агента Тайной службы Его Величества, еще никто и никогда не обманывал безнаказанно.
 Ричард вопросительно глянул на Хью и получил безмолвное подтверждение своим мыслям. Хью не сомневался, что лорд Каспар — кто угодно, только не глупец.
 — Ты еще должен объяснить, Хью, как ты нашел меня, — жестко проговорил Ричард. — Откуда тебе стало известно о Дансмуре?
 — Ах, это… — хитро усмехнулся Хью. — Просто я однажды подслушал твой разговор с поверенным. Тогда-то мне и стало известно о существовании дома в Беркшире. Мы с лордом Каспаром отыскали мистера Хартли, и тот весьма любезно поведал нам о том, где именно находится Дансмур. Разумно было предположить, что там ты и станешь скрываться. Я попросту составил маршрут твоего бегства: Ньюгейт, Челси, Лавенхэм — чтобы повидаться со мной — и Дансмур.
 — Если б я только знал… — сквозь зубы проговорил Ричард, но тут же осекся, коротко вздохнул и возмущенным тоном прибавил: — Поверить не могу, что ты решился подслушать мою частную беседу с поверенным. Неужели в мире уже не осталось ничего святого?
 Хью коротко хохотнул:
 — Это для таких-то, как мы с тобой, прожженных проходимцев?! На самом деле, Ричард, ты должен быть мне благодарен. Не явись мы вовремя, ты неминуемо угодил бы в лапы Дигби, а удрать из Ньюгейта вторично тебе вряд ли бы удалось.
 Он увидел, как мгновенно изменилось лицо Ричарда, и поспешно покачал головой.
 — Нет, это не мы навели Дигби на твой след. По правде говоря, вышло так, что это мы следовали за ним. Он все время опережал нас, Ричард, и нагнали мы его только благодаря тому, что он решил переждать туман в местном кабачке.
 — Скорее всего, — лениво вставил лорд Каспар, — он сумел как-то выследить вас, Мэйтленд.
 — Или же, — прибавил Хью, — ему было известно о Дансмуре.
 Ричард сомневался, что Дигби мог его выследить… а впрочем, во время побега он был не в лучшей своей форме, так что, вполне вероятно, мог допустить промашку. Гораздо больше волновала его другая возможность, что Дигби откуда-то прознал о Дансмуре.
 Ричард поднял голову и обнаружил, что лорд Каспар в упор смотрит на него. Странное, озадаченное выражение мелькнуло в глазах брата Розамунды — и исчезло бесследно.
 — Ладно, — вслух сказал Ричард, — с этим мы разобрались. Что дальше?
 Лорд Каспар улыбнулся, пожалуй, на памяти Ричарда это случилось впервые.
 — Дальше, — сказал он, — мы отправимся в Тви-кенхэм. Его светлости герцогу, как вы, без сомнения, понимаете, не терпится поскорей свести с вами знакомство.
 — Мы будем лакеями его милости, — жизнерадостно сообщил Харпер. — И уж вы, полковник, ни о чем не беспокойтесь. Никто вас не опознает, поскольку никому не придет в голову присматриваться к лакею.
 — Кем мы будем? — сквозь зубы переспросил Ричард.
 — Слушай, это ведь ненадолго, — дипломатично вмешался Хью. — У тебя будет время оправиться от ран, отдышаться и решить, что делать дальше.
 Ричард помолчал, в упор глядя на друга, потом отвел взгляд. Его раздражало вовсе не то, что придется побыть лакеем, а то, что при этом он окажется на побегушках у лорда Каспара — перспектива, которая, судя по всему, тайно забавляла брата Розамунды. Когда до Ричарда дошло, что он ведет себя как обиженный школьник, он едва не усмехнулся. Будь он на месте лорда Каспара, его милости похитителя Розамунды пришлось бы отскребать от пола.
 Впрочем, быть может, герцог еще отыграется на нем за упущения своего сына?
 Следующая реплика лорда Каспара развеяла и это опасение.
 — Само собой разумеется, — сказал он, — что вы можете всецело рассчитывать на помощь моего отца. Слово Девэров свято, и его светлость не откажется от договора, который он заключил с мистером Темплером. Если вы пожелаете покинуть Англию — это можно будет устроить. Если захотите, можете взять себе другое имя и начать новую жизнь. Впрочем, все это вы обговорите позднее, когда встретитесь с моим отцом.
 Лорд Каспар явно что-то недоговаривал, однако Ричард решил не обращать на это внимания. Он обдумывал преимущества, которые даст ему прибежище в Твикенхэме, и чем больше думал, тем сильнее ему нравилась эта идея. Никому и в голову не придет искать его в Твикенхэме, и до чего же приятно будет жить, не ожидая каждую минуту разоблачения! К тому же, как сказал Хью, это ненадолго. Неделя, самое большее — две. А потом Ричард займется тем, что ему уже давно хочется сделать, — розысками своего неведомого врага.
 Остается только одна небольшая проблема. Розамунда. Разговор продолжался, а Ричард между тем погрузился в размышления о Розамунде. Придется ему поговорить с ней и втолковать: то, что случилось между ними в пастушеской хижине, не имеет ровным счетом никакого значения. Оба они позволили себе поддаться чересчур сильным эмоциям. Страх, один только страх толкнул их в объятия друг друга. Ричард успокаивал Розамунду, она успокаивала его — вот и все.
 По крайней мере, именно это он намерен был сказать Розамунде. Правда же состояла в том, что у их любви нет и не может быть будущего. Место Розамунды здесь, в замке Девэр, рядом с ее братом лордом Каспаром. В ее мире нет и не может быть места Ричарду Мэйтленду, точно так же как для Розамунды нет места в его мире.
 А его, Ричарда, место — в Тайной службе Его Величества, и хотя сейчас он лишился места в своем мире, но всем сердцем жаждет вернуться туда. Тайная служба или же другая подобная организация — вот его предел. Дансмур, конечно, вполне почтенное поместье и приносит приличный доход, но его не сравнить с той роскошью, в которой привыкла существовать Розамунда.
 Впрочем, самой Розамунде вся эта роскошь ни к чему. Она всей душой стремится жить собственной жизнью.
 «Если б только я не была дочерью герцога!..»
 Эти ее слова мучили Ричарда до сих пор, потому что он ничем не мог помочь Розамунде. Он страстно хотел освободить ее… но не знал, как это сделать, разве что жениться на ней, но это-то как раз было совершенно исключено. Их разделяет не только ее состояние. Девэры — старинный и весьма влиятельный род. При желании они с легкостью сотрут Ричарда в порошок. Его судьба и так уже в их руках. Кроме того, он знает Розамунду всего лишь неделю, и вряд ли те чувства, которые она пробудила в нем, можно назвать любовью. Симпатия, страсть, восхищение — да. Но не любовь!
 Но вот что ему непременно хотелось сделать, так это отвести его светлость в сторонку и поговорить с ним как мужчина с мужчиной. Ричард объяснил бы ему, что он недооценивает собственную дочь… а потом, дабы подкрепить свои слова доказательствами, рассказал бы, как вела себя Розамунда после похищения.
 Ричард едва сдержал смешок, припомнив, как она выстрелом в крышу кареты едва не оскопила бедолагу Харпера, как натравила на своих последователей бравого кузнеца, чтобы самой беспрепятственно скрыться; как наставительно разъясняла Ричарду, что именно он должен был сделать после побега из Ньюгейта, как у заброшенного домика в Челси набросилась на него, сбила с ног и толкнула в заросли ежевики.
 Там, в пастушеской хижине, Ричард сказал Розамунде, что она — самая прекрасная и желанная женщина изо всех, кого он встречал в своей жизни. Ему следовало бы еще добавить, что она — единственная женщина, которая заставляла его хохотать до слез.
 Розамунда, ах, Розамунда… Если б только…
 Голос лорда Каспара безжалостно пробудил его от грез:
 — Чем это я вас так позабавил, Мэйтленд?
 Ричард торопливо погасил неуместную улыбку и смущенно ответил:
 — Да ничем… меня просто слегка развезло от портвейна.
 С этими словами он встал, пожелал всем спокойной ночи и вышел.
 Лорд Каспар последовал за ним и прикрыл за собой дверь салона. На сей раз его милость не стал тратить время на любезности.
 — Сколько вы хотите, Мэйтленд? — спросил он. — Какая сумма убедит вас отказаться от мечты жениться на моей сестре?
 Ричарду показалось, что его огрели по голове увесистой дубиной. Обретя наконец дар речи, он процедил сквозь зубы:
 — Полагаю, вы меня с кем-то путаете.
 Лорд Каспар шагнул ближе, глаза его опасно сузились.
 — К черту увертки, Мэйтленд! Сколько?
 Ричард сделал глубокий вдох, силясь обрести хладнокровие.
 — Знай вы меня лучше, — резко сказал он, — вы бы поняли, что со мной эта тактика не пройдет. Если я захочу жениться на леди Розамунде, меня нельзя будет ни купить, ни запугать. Достаточно будет одного только «нет», если его скажет сама Розамунда.
 — А если не скажет?
 «Что ж, — подумал Ричард, — пора вывести его из заблуждения».
 — Между мной и леди Розамундой, — сказал он, — ровным счетом ничего нет. Никаких разговоров о нашем браке не было… и быть не может.
 С этими словами он развернулся и ушел прочь.


* * *

 Впрочем, уйти от Девэров оказалось не так-то легко. Войдя в свою спальню, Ричард обнаружил, что там его поджидает лакей, посланный Розамундой. Ее милость, сообщил лакей, настоятельно желает поговорить с мистером Харрисом.
 Что оказалось весьма кстати: у «мистера Харриса» тоже было о чем поговорить с ее милостью.
 — Где она?
 Покои Розамунды находились в самом конце коридора. Ричард стремительно шагнул в крохотную гостиную — и остановился как вкопанный.
 — Ричард!.. — не сказала, а выдохнула Розамунда.
 — Розамунда… — пробормотал он.
 Он едва узнал ее в нарядной, почти незнакомой девушке, которая порывисто шагнула ему навстречу. Изысканное нежно-розовое платье выгодно подчеркивало все достоинства ее фигуры, приоткрывая взору Ричарда куда больше, чем он готов был увидеть. Он заметил также, что Розамунда не стала делать прическу, ее темные волосы рассыпались по плечам пышными шелковистыми волнами. Сейчас в ней не осталось и следа того отчаянного мальчишки, который дерзил ему на каждом шагу. Перед Ричардом стояла соблазнительная сирена, созданная для того, чтобы разбивать мужские сердца.
 Розамунда между тем порывисто схватила его за руки, с улыбкой заглянула в глаза.
 — Досталось тебе от моего брата? — спросила она.
 Упоминание о лорде Каспаре отрезвило Ричарда не хуже, чем ведро ледяной воды. Отстранив Розамунду, он отступил на шаг и, стараясь держать себя в руках, медленно произнес:
 — Что ты наговорила о нас своему брату?
 Розамунда взглянула на его вмиг окаменевшее лицо, угрюмо насупленные брови и с запинкой ответила:
 — Я сказала ему, что мы любим друг друга и собираемся пожениться. Ну же, не смотри на меня так! Должна же я была хоть что-нибудь сказать. После того, как Каспар убедился, что со мной все в порядке, он так разозлился на тебя… словом, я испугалась и сказала ему, что…
 Она осеклась на полуслове, потому что Ричард повернулся к ней спиной и отошел к камину. Опершись одной рукой о каминную полку, он снова обернулся к Розамунде.
 — Я не намерен жениться, — холодно и ровно проговорил он, — ни на тебе, ни на какой иной женщине. Что до любви… быть может, я вел себя неосторожно, когда думал, что пришел мой последний час, однако же не припомню, чтобы при этом было сказано хоть слово о любви — уж такого я бы не забыл!
 — Ты не понимаешь, — беспомощно пробормотала Розамунда. — Видишь ли…
 Ричард вскинул руку, призывая ее к молчанию, и уже мягче продолжал:
 — Выслушай меня, Розамунда. То, что произошло с нами, было совершенно естественно. Мы оказались между жизнью и смертью. В то немногое время, которое мы провели вместе, нам довелось пережить самые сильные чувства, какие только выпадают на долю человека. Мы могли положиться только друг на друга. Оттого-то все и произошло. Теперь все иначе. Пройдет неделя, и ты забудешь о моем существовании. Ты вернешься к своей прежней жизни, а я… у меня довольно будет своих дел. Так что давай расстанемся без обид и сожалений.
 Вначале Розамунду даже позабавила эта выспренняя речь… но к концу ее девушка была вне себя от унижения и ярости. Ричард, оказывается, так ничего и не понял. У нее, конечно, и в мыслях не было выходить за него замуж… но то, что он отверг ее, словно влюбленную девчонку-несмышленыша, снести было попросту невозможно.
 Боль обожгла Розамунду нестерпимым огнем, и тогда с она с ужасом поняла, что страдает так только потому, что и вправду всей душой любит Ричарда Мэйт-ленда.
 Впрочем, сказать, что она страдает, было бы преуменьшением. Розамунда была совершенно уничтожена. Значит, все, что Ричард сказал ей тогда, в хижине, было ложью. Он только притворялся влюбленным, поскольку думал, что настал его смертный час.
 Нет, она не станет плакать, ничем не покажет Ричарду, какую он причинил ей боль. Розамунда воззвала к своей гордости… и, найдя в ней поддержку, тряхнула головой.
 — Да неужто ты и впрямь решил, что я собралась за тебя замуж?! — насмешливо сказала она и рассмеялась. — Мне это и в голову не приходило! А теперь, Ричард Мэйтленд, ты послушай меня. Когда я вышла из хижины, Каспар изнывал от желания хорошенько проучить тебя. Больше всего ему хотелось прикончить тебя на месте, но поскольку мой отец заключил договор с мистером Темплером, Каспар решил всего лишь как следует тебя поколотить. Ни мистер Темплер, ни Харпер не могли уговорить его отказаться от этого намерения. Потому-то мне и пришлось вмешаться. Я знала, что ты совсем обессилел и не сможешь защитить себя, а потому сказала брату, что люблю тебя и что мы поженимся… и что если он хоть пальцем до тебя дотронется, то я с ним больше в жизни не заговорю. Оттого-то с тобой и обо-. шлись так снисходительно.
 Розамунда на миг умолкла и принужденно рассмеялась:
 — Бедный Ричард! Мне и в голову не приходило, что ты так серьезно отнесешься к этой нехитрой выдумке.
 Ричард молчал, недоверчиво глядя на нее… и тогда Розамунда вновь рассмеялась и шагнула к нему.
 — Мне бы тоже хотелось расстаться без обид и сожалений, — продолжала она с улыбкой, надеясь, что Ричард никогда не узнает, чего стоила ей эта улыбка! — По правде говоря, я всегда с удовольствием буду вспоминать это занимательное приключение… и когда-нибудь непременно расскажу о нем своим детям.
 С этими словами Розамунда протянула ему руку.
 — Итак, Ричард Мэйтленд, — сказала она, — простимся сейчас. В Твикенхэм-хаус мы вряд ли будем видеться часто.
 Этот жест, эта небрежная речь отчего-то слишком глубоко задели Ричарда… быть может, потому, что Розамунда заговорила о своих будущих детях. Кто же станет отцом ее детей? Уж, верно, не принц Михаэль — она сама рассказывала, что он не только щеголь, но и распутник. Быть может, у нее в запасе имеется более достойный претендент на ее руку и сердце? Однако более всего уязвило Ричарда то, что ему предназначили роль героя занимательной истории для будущих детишек Розамунды.
 Черта с два!
 Он мельком глянул на ее протянутую руку.
 — Отчего же так официально? — осведомился он. — После всего, что нам довелось пережить вместе, разве я не заслужил хотя бы прощального поцелуя?
 Уж он оставит этой девчонке воспоминание, над которым не так-то легко будет посмеяться! С этой мыслью Ричард рывком притянул к себе Розамунду и впился губами в ее губы.
 На миг девушка окаменела, словно превратившись в мраморную статую… это длилось всего мгновение. Кровь в ее жилах вскипела от этого дерзкого, жгучего, пьянящего поцелуя — и, не сознавая, что делает, Розамунда прильнула к Ричарду и обвила руками его шею.
 Тонкий, сладостный, греховный аромат гардении ударил ему в голову, точно крепкое вино. Ричарда поразило даже не то, с какой страстью Розамунда отозвалась на его поцелуй — скорее уж он был до глубины души потрясен тем, что сам так легко и охотно поддался страсти.
 И куда только девалось его хваленое самообладание!..
 Задыхаясь, он осыпал поцелуями ее лицо, целовал полуприкрытые, влажно блестящие глаза, дрожащие губы, завитки волос на разгоряченных висках. Жаркий, невнятный шепот срывался с его губ, и он все теснее прижимал ее к себе, упиваясь сладостной податливостью ее нежной плоти…
 Боже, почему Розамунда не остановит его? Почему он сам не остановится? Еще немного — и будет поздно…
 Неимоверным усилием воли Ричард вынудил себя разжать объятья и отступить. Розамунда, ничего не понимая, потянулась к нему, но у него уже хватило сил отступить еще на шаг.
 — Ричард, — выдохнула она. — Почему?..
 Бог свидетель, как ему не хотелось причинять ей боль! И все же выбора у него не было. Что бы их ни связывало — все должно закончиться здесь и сейчас. И уже закончилось, если бы он не потерял голову. Поразительно, какую власть обрела над ним Розамунда! Ни одна женщина прежде не сводила его с ума.
 Он перевел дыхание и постарался принять небрежный вид.
 — Да потому, — сказал он, — что наш невинный прощальный поцелуй зашел слишком далеко. Такое порой случается между мужчиной и женщиной. Напрасно я все это затеял, вот что. — Ричард приложил все усилия, чтобы в голосе его прозвучали насмешка и легкое сожаление, но не более того. — И не вздумай придавать этому слишком большое значение. То, что сейчас произошло, ровным счетом ничего не значит.
 Если бы только Розамунда влепила ему пощечину, изругала, плюнула бы ему в лицо — ведь ничего другого он и не заслуживал! Но она, помолчав немного, посмотрела на него долгим взглядом и негромко произнесла:
 — Прощай, Ричард! От души желаю тебе удачи во всем, что бы ты ни задумал.
 С этими словами Розамунда повернулась и вышла из гостиной.
 Ричард почувствовал себя последним негодяем.
 В коридоре он лицом к лицу столкнулся с Хью Темплером. Хью только глянул на мрачное, как туча, лицо Ричарда и понимающе усмехнулся.
 — Силы небесные, что же такого сказала тебе эта амазонка?
 — Только то, чего я заслуживал. И не смей называть ее амазонкой.
 Хью выразительно приподнял брови.
 — Чем же ты заслужил ее немилость?
 — Догадайся, — сквозь зубы процедил Ричард. — Проявил, как всегда, свое несокрушимое обаяние.
 — А она, стало быть, изничтожила тебя своим острым язычком?
 — Да нет. Совсем наоборот.
 Хью озадаченно посмотрел на друга, но благоразумно промолчал.
 У двери в спальню Ричарда Хью остановился и, положив руку ему на плечо, сказал:
 — В моей комнате нас ждет Харпер, а при нем — бутылочка твоего любимого коньяка и виски для меня. Нам есть что отпраздновать, Ричард. Если хочешь знать мое мнение, дела обернулись не так уж плохо.
 — Совсем неплохо, — согласился Ричард без тени воодушевления.
 Они пошли дальше. Помолчав немного, Хью осторожно заметил:
 — Я слыхал, что принц Михаэль по-прежнему первый претендент на руку леди Розамунды. Что же, это было бы только разумно, верно? Он, как и она, знатен, да к тому же влиятелен. У них много общего, и…
 Ричард резко остановился.
 — Прекрати, — сухо бросил он. — Я знаком с этой девушкой от силы неделю… и уж поверь, у меня хватило ума не влюбляться в нее. Можешь не читать мне нотаций. Между мной и леди Розамундой ничего нет.
 Хью понимающе прищурился.
 — Разумеется, — с подозрительной легкостью согласился он.
 — И все равно, — продолжил Ричард, когда они пошли дальше, — насчет принца Михаэля ты ошибаешься. Розамунда никогда не станет его женой, потому что он глуп как пробка.
 — Это она сама тебе сказала?
 — Он ей не нравится, — буркнул Ричард, уходя от прямого ответа.
 Хью его слова явно позабавили.
 — Друг мой, для женщин ее круга чувства не имеют значения. Эти титулованные особы совсем не то, что мы, простые смертные. Они выходят замуж и женятся для того, чтобы поддержать фамильную честь и продолжить род. Леди Розамунда станет женой того, кого выберет для нее родня.
 Ричард снова остановился и в упор посмотрел на друга.
 — От души надеюсь, Хью, что ты ошибаешься, — почти ласково произнес он. — Видишь ли, если родня Розамунды принудит ее к несчастливому браку, меня это очень, очень огорчит. Думаю даже, что я просто вынужден буду вмешаться.
 С этими словами он пошел прочь, не замечая, что Хью потрясенно смотрит ему вслед.




 16


 Кареты — их было три — прибыли в Твикенхэм на следующий день, поздно вечером, после поездки, которую только любитель все приуменьшить назвал бы утомительной. Для Ричарда, впрочем, дорога оказалась еще не худшим из мучений. Он ожидал, что ему придется надеть ливрею Девэров, но никак не предполагал, что в придачу к ней идут напудренный парик и треуголка.
 — Да я скорее сдохну, чем выряжусь этаким шутом! — заявил он наутро Харперу, который пришел, чтобы помочь ему собраться в дорогу.
 На сей раз, однако, его слова не нашли в собеседнике ни малейшего сочувствия.
 — А теперь послушай-ка меня! — резко ответил Харпер. — Мне уже осточертело любоваться твоей мрачной физиономией. Фортуна улыбнулась тебе, и ты оказался под покровительством герцога Ромси, между прочим, не без помощи мистера Темплера. И что я слышу вместо благодарности? Сплошные жалобы! Вот это, — похлопал он рукой по собственной ливрее, — самая обыкновенная маскировка. Считай, в конце концов, что на тебе мундир. Кареты будут сопровождать шестнадцать кучеров и лакеев, одетых в точно такие же ливреи, так что, если нас остановят полицейские, на тебя никто даже не обратит внимания. — И вдруг рявкнул поистине сержантским басом: — Шевелись, бездельник!
 И Ричард подчинился.
 Помогая ему одеваться, Харпер продолжал:
 — Не забывай, что мы слуги, и не вздумай привлекать к себе внимание. Говори, только когда тебя о чем-то спросят, и не косись на господ, точно они наступили тебе на любимую мозоль. Помни свое место, понял?
 — Да, сэр, — покорно ответил Ричард.
 Они ехали в последней карете, куда загрузили господские сундуки. Несмотря на дурацкие ливреи, задание у них было самое что ни на есть серьезное — высматривать, не появятся ли разбойники. По мнению Ричарда, которое он благоразумно оставил при себе, опасность нападения была бы гораздо меньше, если б господа путешествовали с меньшей пышностью и размахом. Впрочем, очень скоро Ричард осознал, что лорд Каспар избрал такую манеру путешествовать отнюдь не из прихоти. Полицейские, которые повстречались им на пути, мгновенно узнали герцогские ливреи и гербы на позолоченных каретах, а потому пропустили отряд беспрекословно и даже отдали честь, а кое-кто крикнул: «Ура герцогу Ромси!»
 Покуда карета, свернув на длинную подъездную аллею, катила к дому, Харпер давал Ричарду последние наставления:
 — Так не забудь, твое имя — Патрик Дойл… чтобы никого не удивил твой акцент.
 — Это же ирландское имя, а я — шотландец.
 — А какая разница?
 — И к тому же, — продолжал Ричард, не приняв шутки, — у меня нет никакого акцента.
 Харпер шумно, страдальчески вздохнул.
 — Ты меня дослушаешь или нет?
 — Ладно уж, — махнул рукой Ричард, — говори.
 — Мы с тобой поможем занести в дом сундуки. Если кто-то заговорит с тобой, помалкивай. Предоставь отвечать мне.
 — Да кто может со мной заговорить?
 — Дворецкий, управитель, горничная — да мало ли кто? Просто держись почтительно. Помни, это все равно что армия, а мы с тобой — рядовые, пока никто не сообщил нам о повышении. И нечего дуться! Уж кому, как не тебе, знать, что такое дисциплина! Ты же сам полковник. В этом доме слугами командует дворецкий, а для тебя, рядового лакея, все, кто выше, — старшие офицеры, считай так — и не ошибешься.
 — Ты хочешь сказать, что мне волен приказывать кто угодно?!
 — Именно это я и хочу сказать… так что можешь не хмурить брови, все равно твой важный вид ни на кого не произведет впечатления.
 Едва кареты остановились, из дома высыпали лакеи и поспешили на помощь тем, кто уже выгружал вещи.
 Харпер сунул в руки Ричарду небольшой сундучок.
 — Пустой, — сообщил он, — так что не перетрудишься.
 Ричард ухмыльнулся.
 — Это Розамунда придумала? — спросил он.
 Он подозревал также, что только благодаря стараниям Розамунды он проделал весь путь в карете, а не снаружи, на облучке — под проливным дождем.
 — Нет, мистер Темплер, — оскалился в ответ Хар-пер. — А на леди Розамунду даже глянуть не смей, иначе мы оба закончим наш бренный путь на дне Темзы с мельничными жерновами на шеях.
 — Даже кошке позволено смотреть на короля.
 — А вот кот на королеву — не моги… особенно если он у нее на службе. Ладно, пошли.
 Они не успели и на шаг отойти от кареты, когда на мраморном крыльце дома появился человек, которого Ричард узнал с первого взгляда, хотя ни разу не видел. Фамильное сходство было ошеломляющим — это был, конечно же, герцог, отец Розамунды, а за ним шел ее младший брат.
 Никто не шелохнулся. На миг показалось, что все, кто был во дворе, превратились вдруг в персонажей картины неизвестного художника… но тут из второй кареты вышла Розамунда, и картина тотчас ожила. Розамунда, сопровождаемая лордом Каспаром и Хью Темплером, поднялась по широкой мраморной лестнице. Ричард и сам не знал, что ожидал увидеть, но цена, которая последовала за этим, его разочаровала. Герцог Ромси бесстрастно, почти мимоходом поцеловал дочь в щеку, а затем обнял одной рукой за плечи и увел в дом.
 — Трогательное воссоединение семейства, — пробормотал Ричард сквозь зубы, так что слышать его мог один только Харпер.
 — Так уж у них принято, у аристократов, — так же тихо возразил Харпер, но и он, похоже, был разочарован увиденным.
 В эту минуту к ним подошел лакей. Он, как и все, был в синей ливрее и черном жилете с золотым шитьем, но — как с облегчением отметил Ричард — волосы его не были напудрены.
 — Ступайте за мной, — произнес он тем же тоном, каким мог бы обратиться к ним лорд Каспар.
 Ричард невольно насупился. Харпер пригвоздил его к месту тяжелым выразительным взглядом и, убедившись, что его патрон все осознал, послушно последовал за лакеем в дом.


* * *

 Им велели ждать в небольшой приемной неподалеку от парадного входа. Полчаса спустя тот же напыщенный лакей, который привел их в приемную, явился, чтобы провести Ричарда и Харпера в библиотеку герцога, располагавшуюся на другом конце дома.
 Когда они дошли до библиотеки, лакей велел им ожидать снаружи. Дверь он оставил открытой, и до них донесся голос Хью Темплера:
 —…Робинсон и Кук, что на Маунт-стрит.
 — Я их знаю, — отвечал герцог. — Согласен с вами, они недурно работают, но лично я предпочитаю Шарпа и Бленда с Саут Одли. Они более внимательны к деталям. Могу биться об заклад, что моя старушка Лиззи прослужит еще сотню лет, а ведь ей сейчас едва сравнялось тридцать.
 Харпер расплылся в широчайшей ухмылке.
 — О чем это они толкуют? — удивился Ричард.
 — О каретах, — ответил Харпер. — И о мастерах, которые делают кареты. Ну, теперь уж, верно, мистер Темплер мне поверит!
 Разговор в библиотеке оборвался. Лакей знаком велел им войти и громко объявил о прибытии господ Доила и Харпера. Возле жарко пылающего камина полукругом сидели герцог Ромси, его сыновья и Хью Темплер. Розамунды с ними не было. Ричард в упор уставился на герцога и получил в ответ не менее жесткий и откровенный взгляд.
 — Итак, — негромко проговорил герцог, — это и есть человек, который похитил мою Розамунду.
 Лорд Каспар шевельнулся было, но не двинулся с места.
 — Ваша светлость, — сказал он, — позвольте представить вам полковника Мэйтленда, бывшего главу Особого отдела Тайной службы Его Величества.
 — Выйдите на свет, — промолвил герцог, обращаясь к Ричарду. — Не каждый день мне выпадает возможность познакомиться с убийцей, приговоренным к смерти.
 — Ваша светлость… — начал было Хью, но герцог повелительно вскинул руку, и тот умолк.
 Ричард шагнул на свет, Харпер последовал за ним — плечом к плечу.
 Герцог одарил его таким же жестким взглядом.
 — А вы кто такой?
 — Сержант Харпер, ваша светлость, — свирепо насупившись, отвечал тот. — Телохранитель полковника Мэйтленда.
 Герцог выразительно вскинул черные брови.
 — И все так же при исполнении своих обязанностей, — пробормотал он. Провел рукой по подбородку, помолчал, окинув их обоих неторопливым, изучающим взглядом. И наконец, глядя на Харпера, сказал: — Я не причиню вреда вашему патрону, сержант Харпер. Наш договор остается в силе. А посему сядьте. Оба.
 Они молча подчинились; герцог продолжил:
 — Чего вы хотите от меня, полковник? Говорите, не стесняйтесь. Я нынче настроен щедро, поскольку моя дочь вернулась ко мне живой и невредимой.
 Ричард к этому времени уже успел подавить острое нежелание принимать помощь от Девэров, а посему перешел прямо к делу.
 — Мне нужно, — сказал он, — надежное укрытие, где я мог бы переждать, пока все не утихнет.
 — Это было очевидно с самого начала. Вы останетесь здесь до тех пор, пока не сочтете нужным уехать. Что еще я могу для вас сделать?
 — К отъезду мне понадобятся деньги. Кроме того, надо бы решить судьбу Дансмура — незачем ему пустовать зря. Когда все уладится, я возмещу вам все эти расходы до последнего пенни.
 Герцог кивнул.
 — Понимаю. Вы твердо вознамерились очистить от обвинений свое доброе имя?
 — Совершенно верно.
 — В этом нет никакой необходимости. Предоставьте это мне, и могу вам твердо обещать: через неделю, не больше, вас признают невиновным в убийстве мисс Рай-дер. Не то чтобы меня волновала ваша участь, но я чувствую себя обязанным мистеру Темплеру, который так любезно помог нам отыскать вас и освободить мою дочь.
 — Ваша светлость! — вмешался Хью, всем своим видом показывая, что на сей раз не даст заткнуть себе рот. — Я помог вам разыскать полковника Мэйтленда, потому что беспокоился за него, а вовсе не за леди Розамунду. Кто-кто, а уж я-то прекрасно знал, что ей ничего не грозит!
 Герцог хладнокровно пропустил мимо ушей эту пылкую тираду.
 — Итак, Мэйтленд, каково ваше решение?
 Ричард, сощурясь, в упор поглядел на герцога… и покачал головой.
 — И как бы вы стали действовать, ваша светлость? Подкупать свидетелей, фабриковать ложные улики, направо и налево раздавать взятки?
 — А если и так, что с того?
 На лице Ричарда отразилось нескрываемое отвращение.
 — Благодарю, ваша светлость, — сказал он твердо, — но я обойдусь. Я предпочитаю свои методы. Кроме того, речь идет не только о моем добром имени. Люси Райдер была убита, и я намерен найти убийцу.
 После этих слов герцог принялся расспрашивать его уже только об одном: как была убита Люси Райдер и как вышло, что Ричарда обвинили в ее смерти. По мнению самого Ричарда, его надменный собеседник вообразил себя чуть ли не королевским прокурором. Он отвечал на вопросы все более отрывисто и кратко, порой даже не трудясь сохранять вежливый тон.
 Внезапно герцог встал, и, само собой, все, кто был в комнате, тоже поднялись на ноги.
 — Вы, — сказал он Ричарду, — поступаете в распоряжение лорда Каспара. Ему как раз нужен камердинер, стало быть, пока это наилучший выход. Обязанности ваши будут необременительны, да к тому же вам почти ни с кем из слуг не придется общаться. К тому же вы будете носить ливрею, так что вас и родная мать не узнает.
 Затем он обратился к Харперу:
 — Моя дочь утверждает, будто вы в одиночку правили моей упряжкой. Это правда?
 — Правда, ваша светлость, — осторожно ответил Харпер.
 — Выдающееся достижение!
 Видя, что герцог улыбается, Харпер осторожно кивнул.
 — Кроме того, — продолжал герцог, — мистер Темплер сказал мне, что никто не смог бы лучше вас разобрать и собрать карету.
 — И это правда, — подтвердил Харпер и, спохватившись, прибавил: — Ваша светлость…
 — Великолепно! В таком случае предлагаю вам должность, которая просто создана для вас. У нас сейчас не хватает опытных кучеров, пришлось… гм… избавиться от некоторых людей, которые сильно меня подвели. Не хотели бы вы, Харпер, занять место главного кучера?
 — Главного кучера!.. — выдохнул Харпер, расплываясь в широкой ухмылке… но тут же снова стал серьезен. — Да нет, ваша светлость, не нужно. Должность у меня уже есть — я ведь телохранитель полковника Мэйтленда. Куда он — туда и я.
 — Харпер, — сказал Ричард, — не глупи. Мы больше не работаем на Тайную службу. Ты теперь вольный стрелок, как, впрочем, и я.
 — А если вольный, то, стало быть, могу оставаться твоим телохранителем, покуда сам не передумаю.
 — Возможно, — сказал герцог, — полковник Мэйтленд не будет против променять должность камердинера на второго кучера?
 — По мне, так все едино, — солгал Ричард не моргнув глазом. С его точки зрения, убирать лошадиный навоз было для мужчины куда более достойным занятием, чем обихаживать избалованного щеголя, который сам и одеться-то не в состоянии. Харпер, сам того не зная, своим упрямством спас его от адских мук.
 — Что ж, — заключил герцог, — тогда решено: вы оба будете при конюшне. Джастин, позаботься об этом.
 Лорд Джастин жестом показал, что Ричард и Харпер должны следовать за ним. Хью проводил их до дверей.
 — Хотел бы я сделать для тебя больше, — тихо сказал он, — но ради твоей же пользы мне лучше сейчас Держаться подальше. Удачи тебе, Ричард… и тебе, Харпер, тоже.
 Ричард прекрасно понял, что имеет в виду его друг. Хью должен держаться подальше, чтобы не навести на их след врагов.
 В коридоре ожидал приказов его милости надменного вида персонаж — дворецкий Тернер. Был он уже немолод, лет пятидесяти с лишним, седоватый, с орлиным носом и пронзительным умным взглядом. Вместо ливреи на нем был серый, модного покроя камзол, и по этой примете Ричард сразу понял, что человек, стоящий перед ним, занимает весьма высокое положение среди местной челяди.
 — Дойл и Харпер, новички из Девэра, — легкомысленным тоном сообщил лорд Джастин. — Мистер Харпер будет у нас главным кучером, а мистер Дойл… ну, это уж Харперу решать, куда его определить. Вы уж помогите им освоиться на новом месте да позаботьтесь о том, чтобы они были как следует устроены. Да, и не поручайте Дойлу никакой тяжелой работы, он не вполне оправился после болезни.
 Тернер окинул новичков не менее пристальным и испытующим взглядом, чем сам герцог Ромси, однако свое суждение высказал лишь тогда, когда лорд Джастин вернулся в библиотеку.
 — Можете ничего мне не говорить, — объявил он. — Я и так знаю, что вы — безработные ветераны, решившие поискать легкой жизни на службе у герцога Ромси — поскольку весьма наслышаны о добросердечии его светлости. Только помните вот что: отвечать отныне вы будете не перед его светлостью, а передо мной — дворецким Альфредом Тернером. И ежели вы окажетесь не лучше тех, что пьянствовали в кабаке вместо того, чтобы охранять леди Розамунду, то вылетите отсюда быстрее, чем успеете сказать «мама»! Поняли?
 — Так точно, сэр! — с готовностью отозвался Харпер, метнув на Ричарда предостерегающий взгляд.
 Ричард, впрочем, слишком радовался избавлению от должности камердинера, чтобы сейчас пускаться в пререкания.
 — Спасибо, мистер Тернер, — только и сказал он.
 И новоиспеченные слуги герцога Ромси гуськом последовали за дворецким.


* * *

 Хью уехал почти сразу же — в его распоряжение предоставили одну из герцогских карет. Проводив гостя, герцог и его сыновья вернулись в библиотеку, чтобы продолжить разговор.
 Герцог угрюмо гадал, что же такое произошло за эту неделю между Мэйтлендом и Розамундой. Все это время он страшился, что дочь вернется домой сломленная, униженная, совершенно не похожая на себя. А вместо этого она выпорхнула из кареты и вошла в дом с таким видом, точно эти семь дней гостила в Хэмпшире, у почтенной тетушки Софи. Только ее жизнерадостное настроение и смогло в конце концов немного смягчить гнев герцога на человека, который похитил его дочь.
 Это да еще утверждение Розамунды, будто Мэйтленд вел себя как истинный джентльмен. Впрочем, у герцога были сильные сомнения на сей счет.
 — Итак, отец, — первым заговорил лорд Каспар, — что ты о нем думаешь?
 — О Мэйтленде? Ему явно недостает обаяния, но тем больше он мне понравился.
 — У него превосходные рекомендации, — заметил лорд Джастин. — Что Харпер, что Хью Темплер, я готов положиться за каждое их слово.
 — Что ж, — проговорил герцог, — то, что у Мэйт-ленда есть такие друзья, безусловно, говорит в его пользу. Харпер сам по себе личность уникальная, верно? Впрочем, я необъективен. На мое мнение о Харпере изрядно повлияло то, что, когда ты, Каспар, перехватил его, он вез Розамунду домой. В его преданности Мэйтленду также есть нечто весьма притягательное, что скажете? К тому же в каретном деле он разбирается так, что снискал мое искреннее восхищение.
 При последних словах герцога его сыновья исподтишка переглянулись.
 Герцог усмехнулся.
 — Не советовал бы вам даже косо глянуть на Мэйтленда, когда рядом с ним Харпер.
 — Или Темплер, — вставил лорд Джастин.
 — О да, — кивнул герцог. — Как я уже говорил, Мэйтленду повезло с друзьями.
 Разговор прервался — в библиотеку вошел лакей с корзиной угля и принялся разводить огонь в камине. Когда он наконец ушел, прерванную беседу продолжил лорд Каспар.
 — Так что же, отец, ты теперь окончательно уверился в том, что Мэйтленд невиновен?
 — О, полагаю, что в этом не может быть ни малейшего сомнения! Он прошел испытание, когда наотрез отказался от моей помощи в снятии с него обвинений. Однако же объясните мне, что такое творится с Розамундой? Что произошло между нею и Мэйтлендом? Как он сумел так быстро завоевать ее?
 Лорд Каспар ответил отцу безмятежным взглядом.
 — А разве он ее завоевал?
 — Она только и твердит о том, что мы обязаны доказать его невиновность.
 Лорд Каспар беспечно пожал плечами.
 — Спроси об этом у самой Розамунды. Не забудь, впрочем, что Харпер повез ее домой по приказу Мэйтленда. Возможно, Розамунда просто испытывает благодарность к этому человеку.
 — Хм, — недоверчиво промычал герцог.
 Лорд Джастин изумленно глянул на него.
 — Отец, не можешь же ты думать, что… Ты же собственными глазами видел этого человека! Сказать, что ему недостает обаяния, — значит не сказать ничего! Да ведь от одного его вида молоко может скиснуть! И уж с принцем Михаэлем он и вовсе не выдержит никакого сравнения… а ведь Розамунда отвергла принца!
 Герцог одарил младшего сына долгим, очень долгим взглядом.
 — Джастин, — наконец сказал он, — тебе еще очень многое предстоит узнать о женщинах. Мэйтленд — не такой, как все. Он особенный. Розамунда никогда прежде не встречала подобных ему.
 — Да не о чем вам беспокоиться! — вмешался лорд Каспар. — Сам же Мэйтленд сказал мне, что ни о каком браке между ним и Розамундой и речи быть не может. А я уверен, что он человек слова!
 Герцог ничего не ответил… но лишь теперь его и впрямь охватило нешуточное беспокойство.


* * *

 Пруденс Драйден была примерно на год моложе Розамунды и вначале казалась ей идеальной компаньонкой. Она происходила из хорошей семьи — и отец, и брат были священниками — и не испытывала ни малейшего трепета перед великолепием герцогского дома. В самом начале знакомства Розамунда сочла ее хорошо воспитанной и дружелюбной… и от души надеялась, что они станут настоящими подругами. Теперь же она осознала, что ошиблась, неверно оценив характер своей компаньонки. Либо мисс Драйден по природе своей была угрюма и неразговорчива, либо Розамунда, сама того не подозревая, чем-то оскорбила ее.
 Они сидели в небольшой гостиной, которая примыкала к спальне Розамунды. Темная головка мисс Драйден склонилась над вышиванием. На девушке было одно из платьев Розамунды, которое сама Розамунда ни разу не надела, потому что зеленый цвет был ей совершенно не к лицу. И хотя они обе были темноволосы, отчего-то Пруденс это платье шло чрезвычайно и весьма выгодно подчеркивало зеленый оттенок ее глаз. Розамунда с удовольствием отдала бы своей компаньонке и некоторые другие платья — всего-то и нужно было их немного перешить, так как они с Пруденс были почти одного роста и сложения. И все же она медлила, боясь оскорбить свою молчаливую спутницу.
 Мисс Драйден подняла на нее вопросительный взгляд.
 — И в последний раз вы видели его там, в Дансмуре, когда он запер вас в комнате?
 Они говорили о Ричарде и о том, как лорд Каспар и Хью Темплер «спасли» Розамунду.
 — Да, — неохотно подтвердила Розамунда. Ради безопасности Ричарда ей приходилось быть очень осторожной в выборе слов. — Каспар сказал, что они, судя по всему, разминулись с Мэйтлендом буквально на считанные минуты.
 Мисс Драйден склонила темнокудрую головку к плечу.
 — Вы ведь рады, что он сумел бежать, правда?
 Розамунде до смерти хотелось излить ей душу… но этого она ни в коем случае не могла себе позволить. Сейчас ей нужно было тщательно взвешивать каждое слово. Скажи она что-нибудь лишнее — и Ричард снова окажется в опасности… а с другой стороны, невозможно, невыносимо, подчиняясь всеобщему мнению, изображать его кровожадным негодяем.
 — Он обращался со мной уважительно, — сказала она вслух. — Я просто поверить не могла, что он убийца. — И, опасаясь сказать слишком много, поспешно переменила тему: — А теперь расскажи, что происходило здесь в мое отсутствие.
 Рассказывать, собственно, оказалось не о чем, вот только принц Михаэль появлялся тут каждый день, дабы узнать, нет ли новостей о Розамунде.
 Услыхав об этом, Розамунда скорчила выразительную гримаску.
 — Надеюсь, это не означает, что он возобновит свои ухаживания! — воскликнула она, скосив глаза на мисс Драйден. — Не хватало еще, чтобы мой отец поощрял его!
 Тут она увидела, что мисс Драйден смотрит на дверь и ее бледное лицо розовеет. Розамунда повернула голову. В комнату вошел лорд Каспар.
 — Розамунда, — сказал он, — отец хочет поговорить с тобой. Немедленно.
 Боже мой, подумала Розамунда, только этого и не хватало! Неужели Пруденс влюбилась в Каспара? Бедная Пруденс! Неудивительно, что она так угрюма и молчалива…


* * *

 Вернувшись в гостиную, Розамунда обнаружила, что Пруденс там нет, впрочем, нельзя сказать, чтобы ее это сильно огорчило. Она уже до смерти устала носить на лице фальшивую, точно приклеенную улыбку. Впрочем, вряд ли ей удалось кого-то обмануть. И отец, и братья, глядя на нее, не могли, против обыкновения, скрыть тревоги, наверняка они понимали, что сердце ее разбито.
 Отец редко говорил с Розамундой о матери. Слишком уж тяжелой и мучительной была эта тема… а он предпочитал прятать от других свои чувства. И все-таки в разговоре с Розамундой он упомянул ее мать.
 — Если б только она могла сейчас тебя увидеть! — сказал он. — Она гордилась бы тобой, клянусь честью, гордилась бы! И я… я тоже горжусь тем, что ты моя дочь!
 Розамунда хранила в памяти много нежных воспоминаний о матери, но живее всего помнилось ей то, как сильно отец и мать любили друг друга. То была любовь, о которой другие люди могут только мечтать.
 Что ж, по крайней мере отец намеревался поступить с Ричардом справедливо. Ричард может оставаться здесь столько, сколько сочтет нужным. Вот только Розамунде запрещено было с ним разговаривать, запрещено делать все, что так или иначе может привлечь к нему внимание. Потом, недели через две, когда Ричард совсем оправится, он уедет, и она никогда больше его не увидит.
 И она, Розамунда, выдержит все это, недаром она носит имя Девэров. Вот почему отец сказал, что гордится ею.
 Едва слышно вздохнув, Розамунда принялась бесцельно расхаживать по комнате. Отец напомнил, что на следующей неделе ее день рождения, а заодно прибавил, что считает нецелесообразным отменять бал в ее честь. Во-первых, приглашения уже разосланы, во-вторых, ей же самой праздник пойдет на пользу.
 И Розамунда, старательно улыбаясь, согласилась с ним. А что еще ей оставалось делать? Не могла же она забросить все только потому, что сердце ее разбито.
 Придется переломить себя — и жить дальше.
 Розамунда снова вздохнула. Она так надеялась, что, когда вернется к родным, в привычное окружение, все снова станет на свои места, а неделя, проведенная с Ричардом, безвозвратно канет в прошлое. Но этого не случилось. Привычный мир Розамунды оказался гораздо меньше и теснее, чем ей казалось еще неделю назад.
 Взяв пяльцы, она окинула взглядом незаконченное вышивание. Когда-нибудь это будет шаль, вышитая по краю белоснежной атласной нитью — желуди и плети дикого винограда. Розамунда была умелой рукодельницей, и об этом свидетельствовали многие вещи в комнатах отцовского дома: подушечки для иголок, вышитые скатерти и простыни, занавеси и драпировки, платки с монограммами, подаренные братьям. Если же Розамунда не занималась вышиванием, то читала либо срезала цветы и составляла букеты.
 И как только ей за все годы такой жизни удалось не сойти с ума?
 Розамунда знала еще двоих искусных вышивальщиц — Пруденс и тетушку Фрэн. Ничего удивительного, им ведь больше нечем занимать свой досуг. Да и много ли занятий у незамужней женщины? Старые девы обычно становились няньками в семьях своих женатых братьев — вот почему та же Пруденс решилась принять должность компаньонки при леди Розамунде Девэр. Должно быть, она, Розамунда, не оправдала надежд девушки. Если так будет продолжаться и дальше, обе они в конце концов повторят судьбу тетушки Фрэн… будут жить чужой жизнью за неимением своей собственной.
 Но что же им в таком случае делать?
 Розамунда уже знала ответ на этот вопрос. Не только похищение, не только дни, проведенные с Ричардом, сделали невыносимо пресной ее прежнюю жизнь. Она уже давно начала тяготиться предназначенной ей ролью. Ей надоело, что все видят в ней исключительно дочь герцога Ромси. Розамунда хотела быть обыкновенной, живой, настоящей женщиной, хотела увидеть и испытать то, что прежде было ей недоступно. Словом, она хотела жить насыщенной, полноценной жизнью.
 Девушка глубоко вздохнула. Она знала, что ей надлежит сделать.




 17


 Ричард оторвался от конторской книги и выглянул в окно каморки, отведенной ему на чердаке. Конюшни располагались с восточной стороны дома, и из окна каморки отлично были видны двор и подъездная аллея. Сейчас Ричард смотрел, как лорд Каспар, Розамунда и ее компаньонка мисс Драйден спустились с крыльца во двор и сели в ожидавшую их двуколку, собираясь на утреннюю прогулку. Через минуту двуколка уже неспешно катилась по аллее.
 Этот ритуал Ричард наблюдал уже неделю: Розамунда каждое утро каталась в двуколке своего брата. Другой ритуал совершался в послеобеденное время, когда весь великосветский Лондон съезжался к дому герцога Ромси, дабы выразить свое почтение леди Розамунде… но даже в этом параде великолепия безусловно блистал принц Михаэль Кольнбургский.
 Впрочем, сегодня днем не будет ни принца Михаэля, ни бесконечной череды роскошных карет. Все это подождет до ночи, когда гости прибудут на бал, устроенный герцогом в честь дня рождения его дочери. Между тем в доме все кипело, слуги были заняты приготовлениями к торжеству. Из окна каморки Ричарду было видно, как садовники и их помощники натягивают между деревьев гирлянды с фонарями, как лакеи несут горшки с диковинными растениями из оранжереи на крытую галерею, выходившую на рукотворное озеро.
 Ричард ошибался, полагая, будто Твикенхэм-хаус окажется похож на Дансмур, только гораздо больше. На самом деле это был хоть и небольшой, но дворец. Что до здешних обитателей… Ричард покачал головой. Порой ему казалось, что эти люди родились и выросли в совершенно ином мире.
 Его прочили на должность второго кучера, но до сих пор его услуги так и не понадобились, потому что всякий раз, когда у герцога появлялось желание прокатиться в карете, его светлость неизменно садился на облучке рядом с Харпером, а Ричарда отправляли в карету. Что до самих поездок, то они просто не поддавались никаким описаниям. Что герцог Ромси, что Харпер, едва усевшись на облучке, превращались в одержимых.
 А когда эти двое одержимых не выезжали на прогулку, чаще всего их можно было найти в старом каретном сарае, который в Твикенхэм-хаус именовался ни много ни мало «Чистилищем». Сюда владельцы сломанных карет свозили свои искалеченные сокровища — точь-в-точь как в мастерскую, — и здесь их с любовью и тщанием возрождали к жизни.
 И первым помощником герцога в этом деле был, естественно, Харпер.
 Окунув перо в чернильницу, Ричард сделал очередную запись в конторской книге. Вот, оказывается, и все, на что он пригоден! Его приставили следить за хозяйством каретного и конюшенного двора, вести счета, и все это лишь потому, что ничего больше он делать не способен. Да еще, отрываясь на минутку от опостылевших книг, он волей-неволей должен любоваться на то, как принц Михаэль во всем своем великолепии прибывает в Твикенхэм-хаус, дабы вывезти леди Розамунду на прогулку в своей не менее великолепной двуколке, запряженной гнедыми чистокровками.
 Две такие прогулки в день — это, по мнению Ричарда, было уже чересчур… но Розамунда, судя по всему, нисколько не возражала. Скорее наоборот, с удовольствием принимала эти знаки внимания.
 Чернильная капля сорвалась с кончика пера и шлепнулась прямо на столбец аккуратно выписанных цифр.
 Ричард в бешенстве уставился на кляксу, потом от души выругался. Промокнув кляксу, он отложил перо и поднялся из-за стола.
 Теперь он уже не кривился от боли при каждом движении. За эту неделю в его состоянии произошли разительные перемены. Ричард чувствовал себя так, словно заново родился на свет. Опытный врач, который занимался его раной, при первом осмотре и бровью не повел — только покачал головой и буркнул себе под нос: пора бы, мол, ветеранам на службе у герцога усвоить, что война давно закончилась, и держаться подальше от кабацких потасовок.
 Чем же ему сейчас заняться? Пойти помочь Харперу начищать до блеска упряжь? Впрочем, в прошлый раз Ричарда за то, что взял для чистки не ту мазь, изругали последними словами и велели впредь держаться подальше. Да и сейчас он искал себе не столько занятие, сколько собеседника — сидеть в одиночестве ему осточертело.
 Мысли его обратилсь к Дигби и Уорсли. Эта парочка заявилась в Твикенхэм-хаус в надежде напасть на след Ричарда или же, за неимением лучшего, арестовать Харпера. Напрасные надежды! Как следовало из рассказа Харпера, им так и не удалось добиться от Розамунды ни единого слова против Ричарда, а уж сам Харпер ни на йоту не отступил от своих показаний: он, дескать, был введен в заблуждение своим бывшим патроном и искренне считал, что помогает ему выполнять особое задание; знай он правду — нипочем не стал бы пособником в побеге Ричарда из Ньюгейта.
 Немалую роль, конечно, сыграло и то, что герцог уже успел побеседовать о судьбе Харпера с самим премьер-министром. Мало того, что Харперу не грозило никакое наказание — он еще и должен был получить награду за то, что принял участие в освобождении Розамунды! Словом, Дигби и Уорсли пришлось покинуть Твикенхэм-хаус несолоно хлебавши.
 Харпер с нескрываемым удовольствием изложил все это Ричарду, но тот все же не спешил вздохнуть с облегчением. Он-то был уверен, что Дигби на этом не успокоится. Будь этот парень столь же умен, сколь настырен, Ричард не рискнул бы сейчас оставаться в Твикенхэм-хаус.
 И потом, ему все так же не давала покоя одна мысль: каким образом Дигби узнал о существовании Дансмура?




 18


 Теперь ничто не удерживало его в Твикенхэме. Пора начинать действовать, пора смыть позор со своего имени. Однако он не желал уезжать, не попрощавшись с Розамундой. Сделав для него так много, она заслуживала большего, чем его поспешное бегство. По правде говоря, она заслуживала гораздо больше, чем он мог бы ей дать.
 Его мысли прервал звук шагов по кованым ступеням крыльца. Руки машинально потянулись к треуголке, в которой был спрятан пистолет.
 В дверь постучали.
 — Дойл, ты здесь?
 Голос принадлежал дворецкому Тернеру. Ричард опустил шляпу и распахнул дверь.
 — Да, мистер Тернер, — почтительно произнес он. — Что вам угодно?
 На этот раз почтительный тон дался ему легче. Харпер не преувеличивал, сравнивая жизнь в услужении у господ со службой в армии. Здесь Тернер был генералом. Мало что ускользало от его цепкого орлиного взора. Со дня своего приезда Ричард чувствовал на себе пристальное внимание дворецкого.
 Однако сегодня в манере Тернера что-то неуловимо изменилось. Жесткий взгляд чуть подобрел, а вечно сжатые в тонкую полоску губы смягчились. От дворецкого так и веяло едва сдерживаемой радостью.
 — Выйди-ка на свет, — велел он, — чтобы я мог рассмотреть тебя получше.
 Заинтригованный и в то же время встревоженный, Ричард повиновался. Начальник лакеев придирчиво осмотрел подчиненного с ног до головы, потом заставил несколько раз повернуться.
 — Ты, конечно, не так красив, как некоторые, но все же сгодишься, — заключил он наконец.
 — Сгожусь для чего? — настороженно спросил Ричард.
 — Чтобы прислуживать на балу. У нас не хватает людей, так что в пять часов ты явишься в лакейскую, и мы тебя облачим по всей форме.
 — По всей форме? Что это означает? — Ричард непонимающе уставился на Тернера.
 — Его светлость только что сообщил мне, что слуги должны быть в парадных ливреях. Мы берегли их для особого, торжественного случая, и вот, похоже, этот случай представился. — В ответ на недоуменный взгляд Ричарда Тернер пояснил: — На балу объявят о помолвке леди Розамунды.
 Ричарду показалось, что в его сердце вонзился нож. Не сразу он смог овладеть собой.
 — Не может быть, — только и пробормотал он.
 Тонкие губы Тернера расплылись в улыбке.
 — Ты разве не слышал, что леди Розамунда подыскала себе дом в Блумсбери? Зачем бы ей делать это, если она не собирается замуж? — С этими словами Тернер обрел свою обычную сухую, деловую манеру: — Не забудь, ровно в пять в лакейской, и ни минутой позже.
 Глядя вслед прямой, как палка, спине удаляющегося дворецкого, Ричард с грохотом захлопнул за ним дверь.


* * *

 Лорд Каспар доставил дам к дому Кэлли на Манчестер-сквер и, условившись вернуться за ними через пару часов, отбыл. Розамунда была рада, что брат уехал, потому что в его присутствии ее компаньонка, мисс Драйден, словно впадала в летаргический сон. Розамунде было ясно, что бедняжка Пруденс влюбилась в Каспара, а ничего хорошего эта любовь ей не сулила. Каспар, конечно, жаловал своим вниманием красивых женщин, однако женитьба никоим образом не входила в его ближайшие планы.
 Однако была еще одна причина, по которой Розамунда не хотела, чтобы брат остался с ними. Ей нужно было поговорить с Кэлли с глазу на глаз, а он бы только помешал. Она собиралась сообщить подруге, что наконец переезжает от отца в дом, который арендовала в окрестностях Блумсбери.
 Хотя братья и поддерживали ее стремление зажить своим домом, они немилосердно подтрунивали над ней, оставаясь наедине. Конечно, семейные узы нужно уважать, но Розамунда давно поняла, что мужчины никогда не смирятся с мыслью, что женщина может сама улаживать свои дела.
 Впрочем, Ричард Мэйтленд был исключением из этого правила.
 Нахмурившись, Розамунда постаралась выбросить воспоминания об этом человеке из головы, как делала это бесчисленное множество раз в течение последней недели.
 На площади перед домом Кэлли стоял экипаж с запряженной в него четверкой лошадей. Юноша в черно-белой ливрее держал поводья передней пары. Розамунда не знала, кому принадлежат эти цвета, лишь отметила, что ливрея ладно сидит на лакее. Честно говоря, именно на юноше в первую очередь задержался ее взгляд, а не на роскошной карете и породистых белых лошадях.
 Темные пряди волос, выбившиеся из-под головного убора, обрамляли лицо с профилем греческого воина, как на старинных фресках, виденных ею в доме лорда Элджина. На вид юноше было около четырнадцати лет. Этих мальчиков звали «тиграми» — Розамунда не знала почему — и, похоже, они выполняли скорее декоративную роль, дополняя модный экипаж джентльмена.
 — Он похож на итальянца, — прошептала Пруденс.
 — Давай узнаем это.
 Приблизившись к экипажу, Розамунда сказала:
 — Мы любовались вашими лошадьми. Я сказала, что они английские, хотя моя подруга утверждает, что арабские.
 Юноша почтительно приподнял шляпу в приветствии.
 — Понятия не имею, — ответил он, коверкая слова на французский манер. — Спросите лучше хозяина, мсье Уиверса.
 — Спасибо, — поблагодарила Розамунда и, когда их карета отъехала на несколько шагов, обменялась улыбкой с Пруденс.
 — Думаю, слишком много чести для этого Уиверса, — заметила компаньонка.
 Да и Розамунду мало интересовал хозяин вычурного экипажа. Она решила, что он, должно быть, приятель Чарльза Трэси или очередной поклонник Кэлли, явившийся с визитом к предмету своего обожания. Розамунде не терпелось поскорей увидеться с подругой. Со дня ее возвращения они виделись дважды, но оба раза в Твикенхэм-хаус, где их постоянно окружали люди и невозможно было поговорить по душам. Поэтому они условились воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы пооткровенничать, и сейчас Розамунда изнывала от нетерпения. Но ей и на этот раз не повезло.
 Когда их проводили в гостиную, они обнаружили Кэлли в компании гостей. Два джентльмена, сидевшие спиной к окну, поднялись при появлении дочери герцога Ромси. Тетушка Фрэн тоже была в гостиной, однако она, похоже, дремала в кресле у камина.
 Кэлли радостно бросилась к подруге.
 — Розамунда! — воскликнула она. — Разве сегодня не твой день рождения? Ведь ты должна вовсю готовиться к балу!
 — Успеется, — отмахнулась Розамунда, тщательно скрывая свое разочарование. Она так надеялась застать Кэлли в одиночестве. — Мы с Пруденс просто проезжали мимо и решили заглянуть к тебе.
 — И правильно сделали, — довольно засмеялась Кэлли. — Прими мои поздравления! Позволь представить тебе моих гостей. Ты, кажется, не знакома с мистером Джорджем Уиверсом?
 — Леди Розамунда, — галантно поклонился ей один из джентльменов. — Позвольте и мне поздравить вас.
 Розамунда почувствовала, как ее сердце забилось сильнее от взгляда, каким окинул ее мистер Уиверс. Интуиция подсказала ей, что подобным образом он действует на многих женщин. На ее взгляд, ему было чуть за сорок, однако он излучал энергию молодости. Розамунда нашла его улыбку обаятельной.
 — Спасибо. А это моя компаньонка, мисс Драй-ден, — представила она Пруденс.
 — Рад встрече, — его тон и улыбка были искренними. Пруденс, судя по виду, была очарована им. Она даже забыла сделать реверанс, чего требовал этикет.
 — А это, — продолжала Кэлли, — майор Дигби. Полагаю, с ним ты уже встречалась.
 Сердце Розамунды опять подскочило, хотя на этот раз по другой причине. Майор Дигби долго и пристрастно допрашивал ее в связи с ее похищением, пытаясь выведать, что она успела узнать о Ричарде Мэйтленде за неделю, которую провела его пленницей. Розамунда считала этого Дигби очень опасным человеком.
 После знакомства потекла светская беседа, причем в основном говорил мистер Уиверс. Он рассказал, что, хотя родился в Англии, большую часть жизни провел в Чарльстоне, в Южной Каролине, куда и собирался вернуться, закончив свои дела в Англии. Он приехал сюда купить несколько жеребцов для своих конюшен и повидать старых друзей.
 — Мне будет тяжело уезжать. Я забыл, как прекрасна Англия и как очаровательны англичанки.
 «Он слишком часто улыбается», — отметила про себя Розамунда, и перед глазами тотчас возникло лицо Ричарда, озаренное мимолетной и оттого особенно драгоценной улыбкой.
 Розамунда отругала себя за то, что позволила мыслям о Ричарде опять завладеть ею.
 Тут в разговор вступил майор Дигби.
 — Как вы поступите со своим «тигром», когда соберетесь уезжать? Я знаю с десяток джентльменов, готовых пожертвовать зубом, чтобы заполучить его к себе.
 — О нет, Ролана я возьму с собой. Я привязался к нему.
 И как только Розамунда решила, что беседа течет вполне гладко и безобидно, Кэлли тут же все испортила, выпалив по обыкновению:
 — Мы как раз говорили о тебе, Розамунда. Майор сказал, что ты убеждена в невиновности Мэйтленда, но я не поверила ему.
 Отец предупреждал, чтобы она проявляла крайнюю осторожность при любом упоминании имени Ричарда. Герцог благоразумно не желал, чтобы у общественности сложилось мнение, будто Девэры симпатизируют бежавшему преступнику. Незачем, сказал он, возбуждать лишние подозрения и давать пищу для слухов. Поэтому Розамунда ответила, тщательно подбирая слова:
 — Что-то не припомню, чтобы я так говорила.
 На губах Дигби мелькнула усмешка.
 — Ну, не в таких выражениях. Однако мне показалось очевидным, что вы… э-э… на его стороне.
 Уиверс кашлянул.
 — Он умеет понравиться, не так ли? Я знавал таких людей. Вы считаете их лучшими друзьями, а они в это время бессовестно вас надувают.
 Розамунда почувствовала себя оскорбленной. Она с вызовом произнесла:
 — Я бы не назвала мистера Мэйтленда очаровательным. Скорее я бы сказала, что власти поспешили объявить его виновным, не потрудившись вникнуть в суть дела.
 Майор Дигби недоверчиво присвистнул.
 — А почему вы так решили, леди Розамунда?
 — Я считаю, что у мистера Мэйтленда могущественные враги, жаждущие его гибели.
 — Чепуха, — резко возразил Дигби, едва сдерживая гнев. — Улики против него были неопровержимы. Кроме того, на тот момент военное ведомство не вмешивалось в ход следствия. Если у вас есть претензии, предъявляйте их гражданскому правосудию. Мои люди подключились к делу только после его побега из Ньюгейта.
 Его презрительная ухмылка и надменность, сквозившая в каждом жесте, вывели Розамунду из себя, и она позабыла об осторожности.
 — Настаивая на его виновности, вы ничего не добьетесь. Расследование нужно начинать заново. Если исходить из того, что полковник Мэйтленд невиновен, то перед любым мало-мальски разумным следователем сразу возникло бы множество вопросов.
 — Например?
 — Например, кто ненавидел его так сильно, что подстроил убийство с целью свалить на него вину? Кто были друзья Аюси Райдер, кроме тех, с кем она работала? Как удалось мужчине и мальчишке бесследно исчезнуть с места преступления, когда вокруг было полно народу?
 Физиономия Дигби перекосилась от ярости.
 — А у меня возникает вопрос, как вы оказались в Ньюгейте, леди Розамунда? Было ли случайным совпадением ваше появление там, или, быть может, все было спланировано заранее, а?
 Кэлли порывисто вскочила.
 — Майор Дигби, вы забываетесь! Леди Розамунда поехала в Ньюгейт по моей просьбе. Мой деверь Чарльз вам это подтвердит, как и тетушка Фрэн. Идея поехать принадлежала мне. Откуда нам было знать, что Мэйтленд задумал побег?
 И тут Пруденс, обычно тихая и болезненно-застенчивая, намеренно вызвала огонь на себя.
 — Мой брат тоже считает, что мистер Мэйтленд невиновен, — сказала она.
 Дигби медленно повернулся и уставился на мисс Драйден так, словно только что заметил ее присутствие в комнате.
 — А кто, осмелюсь спросить, ваш брат? — ядовито поинтересовался он, не пытаясь скрыть своего презрения.
 — Питер Драйден, — любезно ответила Пруденс.
 — Он банкир? — в свою очередь спросил мистер Уиверс.
 — Нет, викарий.
 — А… Тогда я его не знаю.
 Это маленькое отступление от темы немного разрядило напряженную атмосферу, и Розамунда с благодарностью посмотрела на свою компаньонку. Она и так боялась, что сказала слишком много. Еще не хватало, чтобы этот Дигби решил, будто она сообщница Ричарда.
 Уже гораздо спокойнее она произнесла:
 — Если он убийца, то почему не убил меня, ведь ему было бы нечего терять? Это обстоятельство и заставляет меня сомневаться в том, что он убил мисс Райдер.
 Дигби покачал головой. Он тоже успел поостыть.
 — Вы дочь герцога, леди Розамунда, а Люси Райдер — простая девушка. Мэйтленд отнюдь не глупец. Он понимал, что ваш отец перевернул бы землю, чтобы отомстить за вас. А кто отомстит за смерть мисс Райдер?
 «Ричард!» — хотелось закричать Розамунде. Но она лишь закрыла глаза и вздохнула.
 — Мой отец тоже так считает.
 Майор Дигби заметно расслабился.
 — Ваш отец совершенно прав.
 Вскоре мистер Уиверс поднялся и сказал, что лошади его застоялись и ему пора. Он обратился к Дигби:
 — Если вы в Хоре Гарде, нам по пути. Я подвезу вас.
 Они ушли вместе. Розамунда была уверена, что он предложил свой экипаж Дигби, чтобы избавить ее от дальнейших расспросов. Мистер Уиверс, вне всякого сомнения, был истинным джентльменом.
 Кэлли подошла к окну, наблюдая, как мужчины садятся в карету.
 — Прости, что была груба с твоим гостем, но я его не выношу, — извинилась Розамунда.
 Кэлли расхохоталась.
 — Можешь грубить, сколько захочется. Ты не единственная, кого он практически обвинил в пособничестве Мэйтленду. Дигби просто одержим Мэйтлендом, не знаю почему.
 — Было в Ньюгейте что-то странное, правда? — задумчиво сказала Розамунда.
 Кэлли резко повернулась.
 — Что именно?
 Розамунда покачала головой.
 — Не знаю. Кажется, вот-вот ухвачусь за ниточку, но нет, она снова ускользает. Лучше выгляни в окно. Что ты видишь?
 Подруга послушно выполнила ее просьбу.
 — Ничего, — удивленно сказала она. — Погоди-ка. Я скажу тебе, чего я не вижу. Я не вижу кареты твоего отца, впрочем, как и его кучеров и форейторов.
 Именно этого момента и ждала Розамунда.
 — Все это в прошлом. Теперь я буду ездить в собственном скромном экипаже, как и любая другая дама. Конечно, пока его еще нет, но он будет. И я не хочу окружать себя лакеями, которые только путаются под ногами. Словом, я собираюсь жить, как обычная женщина.
 Кэлли с сомнением покачала головой.
 — Мы уже говорили об этом раньше. Ничего не получится.
 — На этот раз я твердо решила. Я уже арендовала дом в Блумсбери, и, если мне понравится жить там, я смогу выкупить его до конца года.
 Никто не заметил, когда проснулась тетушка Фрэн, но она внезапно подала голос из своего уголка:
 — Браво, Розамунда! Вот это поступок! Как ты сказала, Блумсбери? Но это же недалеко отсюда! Почему бы нам не прогуляться к твоему новому дому?
 — Тетушка, вы опередили меня. Я и сама хотела предложить вам это, — сказала Розамунда.


* * *

 Джордж Уиверс ворвался в свой кабинет и направился прямиком к столу, где теснились графины и бокалы. Он опрокинул в себя первый бокал, наполнил второй, подошел к окну и уставился невидящим взглядом на шумевшую внизу Бонд-стрит. Руки его дрожали не от страха, а от злобы.
 Проклятый Дигби ни на что не годен! Он глупец, если вообразил себя на должности главы Особого отдела вместо Мэйтленда. Он следил за ходом событий, вместо того чтобы предугадывать их или, что важнее, подталкивать их в нужном направлении.
 Прихлебывая бренди, он вспоминал разговор, произошедший в доме миссис Трэси. Питер Драйден, викарий. Он был единственным человеком в Англии; представлявшим для него угрозу, потому что Драйден знал настоящего Джорджа Уиверса. Однако после минутного размышления он успокоился. В тех кругах, где он вращается, опасность натолкнуться на викария Драйдена ему не грозила. Но встретил же он его сестру. Да, это была случайность, но случайности не так уж редки в жизни.
 Если бы все шло по плану, Мэйтленда бы уже повесили, а он покинул бы Англию.
 Может, стоит бросить все и сбежать?
 Но эта мысль приводила его в бешенство. И еще леди Розамунда Девэр. Она может стать для него источником больших неприятностей.
 Он сделал большой глоток, размышляя над своими дальнейшими действиями. Он не станет, как Дигби, ждать сложа руки. Сначала он расправится с леди Розамундой, а уж потом примется за Драйдена.


* * *

 Они сели в дилижанс и довольно быстро доехали до дома, арендованного Розамундой.
 — Отсюда не слишком удобно ездить за покупками или к друзьям, — протянула Кэлли.
 — Чепуха, — возразила тетушка Шрэн. — До Блумсбери рукой подать. И потом, здесь тоже есть магазины, да и дилижанс останавливается.
 — Все равно, — не сдавалась Кэлли, — место выглядит заброшенным. Я люблю, когда кругом полно соседей. Так безопаснее.
 Розамунда расплатилась с кучером и догнала всю компанию уже у кованых ворот.
 — У меня пока нет ключей, — весело сказала она, — поэтому ворота закрыты. Но здесь есть сторож, Фентон. Он впустит нас.
 Они прошли через боковую калитку и пошли по подъездной аллее. Двухэтажный дом был выстроен в георгианском стиле. Большие окна выходили на южную сторону, где раскинулась огромная лужайка. Розамунда начала расхваливать достоинства поместья: рядом с домом находились конюшни, пастбище для лошадей и роща, где бродили олени.
 — Дом поэтому и называется Вудлэндс  <Woodlands (англ.) — лесок, роща. —Прим. перев.>. 
 Сторож оказался дружелюбным седым стариком. Он тут же предложил гостьям чаю и сервировал столик в розовой гостиной. Полчаса спустя дамы с чашками в руках обсуждали предстоящий поход по магазинам за материалом для штор и обивки стен.
 Некоторое время спустя Кэлли и тетушка Фрэн отправились полюбоваться на зимний сад, выходящий окнами на лужайку. Мисс Драйден и Розамунда остались одни.
 Мисс Драйден сказала своим обычным сдержанным тоном:
 — Я хочу, чтобы вы знали: я восхищаюсь тем, как вы защищали мистера Мэйтленда. Вы были великолепны, когда поставили на место майора Дигби! Хотела бы я иметь смелость сказать такие слова!
 Розамунда с интересом взглянула на свою компаньонку.
 — Вы верите в его невиновность?
 Мисс Драйден кивнула.
 — Вы никогда не говорили об этом во время процесса над ним.
 — Верно, не говорила, но лишь потому, что вы отзывались о нем не иначе как об исчадии зла. Я не хотела перечить вам.
 Вот она, расплата за титул!
 — Я разрешаю вам перечить мне, когда вздумается.
 Лицо мисс Драйден озарила мимолетная озорная улыбка.
 — Благодарю вас. Но, как я уже сказала, я тоже верю в его невиновность.
 Розамунда вздохнула.
 — С нами согласятся немногие.
 — Мой брат согласен. К тому же он помнит мистера Мэйтленда еще по Кембриджу.
 Розамунда выпрямилась на стуле.
 — Ваш брат знает мистера Мэйтленда?
 — Они вместе учились в Кембридже. Питер рассказывал, что хотя Мэйтленд тяжело сходился с людьми, он был прямолинеен, как стрела. Он бы никогда не стал убивать ту девушку. Видите ли… — мисс Драйден помедлила, затем продолжила: — Там произошла одна неприятная история, в которой обвинили Мэйтленда. — Она посмотрела прямо в глаза Розамунде. — Но его оправдали, и Питер горячо раскаивался в том, что не поверил ему. Он поклялся, что больше не допустит такой ошибки.
 С нарастающим волнением Розамунда спросила:
 — Ваш брат когда-нибудь упоминал человека по имени Фрэнк Степлтон?
 — Тот, другой студент, — медленно произнесла Пруденс.
 — Вы знаете, где он сейчас? Что с ним стало?
 — Покинув Кембридж, он отправился в Канаду и, по слухам, там умер.
 «Вот оно что», — подумала Розамунда. В любом случае не мешало бы поговорить с братом Пруденс. Возможно, у Фрэнка Степлтона остались друзья, решившие отомстить за него. Возможно, Питер Драйден имеет отношение к этому давнему делу. Не все же викарии святоши.
 Хотя, скорее всего, она хватается за соломинку.
 Мисс Драйден сказала:
 — Если бы я могла чем-то помочь мистеру Мэйтлен-ду! Ужасно быть осужденным за преступление, которого не совершал!
 Розамунда вспомнила, с каким пылом сама собиралась смыть грязь с имени Ричарда Мэйтленда. Однако решимости у нее поубавилась, поскольку отец предостерег ее, сказав, что Ричард вряд ли будет благодарен ей за вмешательство.
 — По-моему, кое-что мы все же сможем сделать, — сказала она.
 — Что? — глаза мисс Драйден загорелись.
 — То, о чем я говорила. Начать сначала и снова опросить свидетелей, но на этот раз исходя из того, что мистер Мэйтленд невиновен.
 В этот момент в комнату вошла Кэлли.
 — Сдается мне, это дело рук Ричарда Мэйтленда, — игриво заявила она. — С тех пор как он похитил тебя, произошло нечто, побудившее тебя начать новую жизнь.
 — Разумеется, ты права, — в тон ей ответила Розамунда. — Только увидев, как чья-то жизнь висит на волоске, леди может задуматься о смысле своей собственной.
 Кэлли расхохоталась.
 — Слышу голос Мисс Малодушия! Если бы Ричард Мэйтленд похитил меня, я бы смаковала каждую минуту этого приключения!
 У Розамунды не было ни малейшего желания выслушивать, как подруга превозносит Ричарда, поэтому она поспешно предложила вернуться на Манчестер-сквер, где их, должно быть, уже дожидался Каспар.




 19


 Это был самый странный день рождения, на котором когда-либо бывал Ричард. Гости принесли подарки, но не для Розамунды, а для бедных прихожан. Кажется, у Девэров было традицией устраивать благотворительные балы в честь семейных праздников. Обычно герцог Ромси удваивал сумму, собранную за вечер.
 Что ж, у богатых свои причуды.
 Погода, как всегда, была отвратительной. День начинался великолепно, но внезапный пронизывающий ветер, налетевший с Северного моря, принес с собой мелкий моросящий дождь. Дамы в воздушных бальных платьях зябко кутались в шали, и это в доме!
 На улице лакеи спешили к вновь прибывающим гостям с раскрытыми зонтами. От ветра повалило шатер, раскинутый в саду, и садовники под проливным дождем пытались закрепить его на земле, чтобы не сдуло. Словом, царившую в Твикенхэм-хаус атмосферу трудно было назвать праздничной.
 У Ричарда уж точно было мало поводов для веселья. Его разрядили, как щеголя из прошлого века. Голову его украшал щедро напудренный парик, от которого немилосердно чесалась голова. Ричард заподозрил, что в парике завелись вши, однако он не мог утолить зуд, не привлекая к себе внимания. Утешаясь, он напомнил себе, что несет караул, как в армии. Он стоял в конце огромного бального зала, у входа в зимний сад, где были накрыты столы для ужина, и должен был не пускать гостей, пока не закончатся последние приготовления.
 Герцог оказался прав, даже родная мать не узнала бы в напудренном лакее своего сына. Он остался неузнанным всеми: герцогом, братьями Каспаром и Джастином, миссис Трэси, подругой Розамунды, которой принадлежала нелепая идея навестить его в тюрьме. Их взгляды проходили сквозь него, словно его и не было вовсе. Даже Розамунда не узнала его.
 Для него же не составило труда найти ее среди пестрой толпы, наводнившей зал. Неважно, сколько понадобилось горничных, чтобы одеть ее и уложить волосы в замысловатую прическу, украшенную живыми цветами. Их усилия того стоили — никогда еще Розамунда не была такой прекрасной.
 Он не впервые был сражен ее красотой, но сегодняшний вечер был особенным. Сегодня она не казалась надменной или скучающей. Она веселилась с неподдельным оживлением. Ричард весь вечер не сводил с нее глаз. Она открыла бал вальсом с принцем Михаэлем, и гости зачарованно смотрели на них, словно впервые видели мужчину и женщину, танцующих вальс. На протяжении всего бала у Розамунды отбоя не было от кавалеров, но сейчас она стояла в стороне от кружащихся пар вместе с мисс Драйден и миссис Трэси.
 Ричард от души надеялся, что перемена в Розамунде произошла не благодаря этому пустоголовому принцу. Ему отчаянно хотелось проникнуть в мысли Розамунды.
 А мысли ее тем временем были заняты поиском партнера для Пруденс Драйден. Не то чтобы ее привлекало сводничество, просто хотелось отвлечь Пруденс от Каспара. С этой целью она пригласила на бал всех молодых людей, нанесших ей визит на прошлой неделе. Она также старалась сделать так, чтобы Пруденс попалась им на глаза, но компаньонка оказалась ее злейшим врагом в этом деле. О нет, она не напускала на себя отсутствующий вид. Она улыбалась, была безукоризненно вежлива, но никто не смог пробиться сквозь неприступную стену сдержанности, даже Розамунда, и это озадачило ее. После утренней поездки в Блумсбери они сблизились, как никогда, однако сейчас Пруденс снова отдалилась от нее.
 Возможно, дело было в Каспаре, в ее безответной любви к нему. Ей было знакомо это чувство, однако Розамунда решила, что не позволит себе стать объектом жалости, особенно со стороны мужчины, отвергшего ее.
 Именно поэтому Розамунда стала королевой бала, подавив в себе желание укрыться в своей комнате и предаться тоске. Она не хотела, чтобы семья и родные печалились о ней. Но больше всего она не хотела, чтобы Ричард жалел ее.
 Конечно, за все время пребывания Ричарда в герцогском замке они не выходили за рамки отношений слуги и госпожи. Отец предупредил Розамунду, что привлекать к нему внимание опасно. Поэтому она старалась делать вид, что не замечает его. Однако его комнатка была видна из окна ее спальни, и по ночам она не могла заснуть, покуда в его единственном окне не гас свет.
 Тут подошел Джастин, младший брат Розамунды, с которым она условилась о танце для Пруденс. Перед балом Розамунда заставила братьев поклясться, что они не сбегут в бильярдную или курительный салон. Она не желала, чтобы на ее празднике одинокие барышни подпирали стены.
 — Ну, Роз, вот и я, — весело заявил Джастин. — Беда лишь в том, что я забыл, кого именно…
 Он осекся, увидев страдальческое выражение на лице сестры. Проследив за ее взглядом, Джастин заметил Пруденс и попытался исправить положение.
 — Гм… Забыл, где оставил перчатки.
 — Посмотри в карманах, — посоветовала Розамунда, едва сдерживая смех.
 Джастин запустил руки в карманы и, словно фокусник, вытащил пару белых перчаток. Надев их, он галантно поклонился Пруденс.
 — Мисс Драйден, — церемонно произнес он, — разрешите пригласить вас на танец?
 Мисс Драйден присела в реверансе, пробормотала полагающиеся по случаю любезности и позволила закружить себя в вальсе.
 Кэлли, наблюдавшая за сменой выражений на лице Розамунды, едко заметила:
 — Очень трогательно, Розамунда, но ты зря стараешься. Из твоей мисс Драйден не выйдет королевы бала.
 — И не надо, — рассеянно отозвалась Розамунда, следя за Пруденс и Джастином. — Хотела бы я понять, что на нее иногда находит.
 Но Кэлли абсолютно не интересовалась мисс Драйден. Она сказала:
 — Ты хоть понимаешь, что все присутствующие ждут, когда герцог объявит о твоей помолвке с принцем Михаэлем?
 Розамунда удивленно посмотрела на подругу.
 — Они будут разочарованы.
 — Тогда что он здесь делает?
 — Не могла же я отменить приглашение на бал, да и не хотела. То, что я не собираюсь за него замуж, не значит, что я должна грубо обойтись с ним.
 — Будь осторожна, а то оглянуться не успеешь, как окажешься принцессой Кольнбургской.
 Розамунда пристально взглянула на Кэлли.
 — Почему ты так говоришь?
 Кэлли пожала плечами.
 — Даже когда мы были детьми, ты делала то, чего от тебя ждали другие.
 Розамунда хотела было обидеться, но тут среди гостей мелькнул парадный мундир принца Михаэля. Он явно высматривал пару для следующего танца, и Розамунда быстро схватила Кэлли за руку.
 — Пойдем прогуляемся, — сказала она и увлекла подругу прочь из зала.
 Они миновали мраморный холл, похожий на пещеру. Там были расставлены стулья, но было малолюдно. Оркестр вновь заиграл, и гости поспешили вернуться в зал.
 Они подошли к высокому окну, выходящему в парк. В темноте парк не был виден, зато хорошо были слышны завывания ветра между колоннами на внутреннем дворе.
 Появившиеся садовники начали зажигать лампы, погашенные ветром. Кэлли что-то говорила, но Розамунда не слушала ее. Она пыталась отгадать, был ли среди садовников Ричард.
 — Ты слушаешь меня, Розамунда?
 — Что?
 — Я сказала, что не удивлюсь, если ты знаешь о Мэйтленде больше, чем рассказываешь.
 Сердце Розамунды учащенно забилось.
 — Что, например? — настороженно спросила она.
 Кэлли улыбнулась.
 — Не знаю. Но когда ты говоришь о нем, у меня создается устойчивое впечатление, что за неделю, проведенную вместе, вы очень сблизились. Он доверился тебе?
 — Не будь смешной! — раздраженно огрызнулась Розамунда.
 Она услышала чьи-то шаги за спиной, обернулась и затаила дыхание. В свете свечей вырисовался зловещий силуэт мужчины, затем он шагнул вперед, и она узнала Чарльза Трэси, деверя Кэлли.
 — Чарльз, как ты напугал нас! — воскликнула Кэлли. — Ты разве не знаешь, что любители подслушивать рискуют узнать о себе много плохого? — Несколько мгновений она, сощурившись, разглядывала его, а потом устало произнесла: — Это была шутка. Ты должен был рассмеяться и остроумно отразить мой выпад.
 Чарльз засмеялся сухим коротким смешком и обратился к Розамунде:
 — Кажется, вы обещали этот танец мне. Оркестр уже начинает.
 Желая загладить грубость Кэлли, Розамунда тепло улыбнулась ему. Чарльз стал похож на больного ребенка. Она поняла, что означает этот вид. Страдания неразделенной любви накладывают на людей определенный отпечаток.
 Ах, если бы существовало лекарство от этой болезни!
 Только когда танец закончился, она вдруг осознала, что не обещала Чарльзу Трэси никаких танцев. У нее возникло странное чувство, что все вокруг — Пруденс, Кэлли, Чарльз — вели себя не так, как всегда, но она никак не могла ухватиться за ниточку и распутать этот клубок странностей.
 Отмахнувшись от тревожных мыслей, она отправилась на поиски тетушки Фрэн, будучи уверенной, что застанет ее в карточной комнате. Но она опять ошиблась. Тетушки нигде не было.


* * *

 В полночь распахнулись двери зимнего сада, и гостей пригласили к столу. Поскольку торжество было неофициальным, блюда с угощением были выставлены на длинных столах, чтобы гости могли накладывать себе сами. Предполагалось, что с наполненными тарелками они выйдут к шатру и в парк, чьи тенистые аллеи, пруд с водопадом и беседка располагали к неспешным прогулкам. Но погода перечеркнула планы, и лишь немногие смельчаки рискнули выйти на улицу.
 Розамунда не могла проглотить ни кусочка. Потеря аппетита красноречиво выдавала муки неразделенной любви, но по крайней мере они отвлекали от смутной тревоги, вдруг охватившей ее во время бала. Все было так, как и должно было быть. Тетушка Фрэн вместе с другими вдовушками бродили вокруг столов, словно стайка любопытных ласточек, высматривая самые лакомые кусочки. Кэлли не ела, зато щебетала без умолку, всецело завладев вниманием своих слушателей, в числе которых был и Чарльз Трэси. А Пруденс… Что ж, похоже, она все-таки подходила на роль королевы бала. Ее обступили Джастин и принц Михаэль, соперничая за каждый взгляд, каждую улыбку.
 Что до самой Розамунды, она ходила по залу, разговаривала с каждым из гостей не столько из приличия, сколько из желания узнать человека лучше. Она близко к сердцу приняла обвинение Ричарда в надменности и высокомерии, поразивших его на том балу в Лиссабоне. Теперь она понимала, что раньше думала только о себе, когда следовало учитывать и чувства окружающих ее людей. Однако это было тяжело. Некоторые видели в ней лишь дочь герцога, и их льстивые речи и заискивающие манеры чуть было не заставили ее вновь надеть маску безразличия.
 Она направлялась к очередному гостю, когда перед ней возник лакей, загораживая путь.
 — Бокал вина, леди Розамунда? — почтительно предложил он.
 Она взглянула на серебряный поднос со стоящими на нем хрустальными бокалами.
 — Спасибо, нет.
 Когда она попыталась пройти мимо, он вновь не пустил ее.
 — Выпей вина, Розамунда, — понизив голос, сказал он.
 Она бы узнала этот голос из тысячи.
 Ее глаза жадно впились в лицо лакея. Это был Ричард, но совершенно на себя не похожий. Изумрудная ливрея, расшитая золотом, плотно облегала его атлетическую фигуру, воротник и широкие манжеты с отворотами были щедро расшиты галуном. Белый напудренный парик необъяснимым образом подчеркивал суровую привлекательность его лица.
 Ричард был великолепен.
 Розамунда взяла бокал с его подноса, поднесла к губам и сделала большой глоток.
 — Будь в беседке через пять минут, — едва слышно прошептал Ричард и быстро удалился.
 Розамунда завороженно смотрела ему вслед. Еще раз отпив из бокала, она отправилась за своей шалью.


* * *

 Беседка располагалась недалеко от дома, но ей понадобилось некоторое время, чтобы обойти группу джентльменов, вышедших на воздух выкурить по сигаре. Садовники прекратили бесплодные попытки разжечь задутые ветром лампы и теперь занялись свертыванием шатра. До нее доносились их приглушенные голоса, на все лады проклинающие дождь и домашних слуг, ведущих райскую жизнь в сухости и тепле.
 Добравшись наконец до беседки, она от души пожалела, что вместе с шалью не захватила и зонт. С неба сыпалась мелкая изморось, и шелковая шаль от нее не спасала.
 Ричард ждал ее. Он погасил все свечи, кроме одной. На нем уже не было парика. Он негромко окликнул ее по имени, и у Розамунды защемило сердце.
 — Я не мог уехать, не попрощавшись с тобой, — сказал он.
 Она ожидала услышать все, что угодно, но не это. Не так скоро. Он пробыл в Твикенхэме всего неделю и должен был остаться по меньшей мере еще на две, пока не затихнет шумиха и не прекратятся его поиски. Его слова застигли ее врасплох.
 Розамунда взглянула на него, и ей стало трудно дышать. Неужели он не видит, что делает с ней? Конечно, нет. Ему неведомы муки любви, и не его в этом вина.
 Не уподобляйся Чарльзу Трэси, свирепо приказала она себе, пытаясь проглотить комок в горле.
 — Мой отец знает?
 — Еще нет. Я подумал, что ты должна узнать первой.
 Она кивнула, понимая, что бессмысленно спорить с Ричардом, если он принял решение.
 — Куда ты поедешь?
 — Тебе лучше не знать об этом.
 Ей каким-то образом удалось сохранить беспечный тон.
 — Мы уже говорили об этом. Тот же вопрос, тот же ответ. Заметь, на этот раз я не обиделась.
 Слабо улыбнувшись, он сказал:
 — Если я и обидел тебя, то лишь потому, что еще не знал тебя как следует. Теперь же я уважаю тебя и восхищаюсь тобой. Я считаю, что ты делаешь честь имени, которое носишь.
 Розамунда была разочарована. Ричард стал похож на льстецов, толпами вьющихся возле нее, потому что она была дочерью герцога. Полно, да разве это говорит Ричард Мэйтленд?
 Он был вежлив и обходителен, поэтому ей пришлось брать инициативу в свои руки.
 — Значит, на этот раз мы действительно прощаемся, Ричард?
 — Да.
 Кто-то должен был уйти первым, но она не могла сдвинуться с места.
 — Мне пора, — сказала она, надеясь… надеясь, что на этом все не закончится.
 Ее надежда оправдалась. Он шагнул к ней.
 — Прежде чем ты уйдешь, мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
 Сердце ее упало. В его голосе и манере не было и намека на любовное томление. Ее отец обычно напускал на себя такой же благодетельный вид, намереваясь прочитать ей нотацию во имя ее же блага.
 Этого она вытерпеть уже не могла.
 — Неужели? — холодно осведомилась она.
 Он улыбнулся.
 — Поговорить о принце Михаэле.
 Его улыбка осталась без ответа.
 — О чем именно?
 — Не выходи за него замуж, Розамунда, — без обиняков начал он. — Он не для тебя. Я говорю тебе это ради твоего же блага. То же касается всех тех молокососов, что увивались вокруг тебя всю прошлую неделю. Зачем выходить замуж очертя голову? Дай себе немного времени. Я уверен, что однажды ты встретишь подходящего человека.
 — Но каким образом, — вкрадчиво спросила она, обнажая в насмешливой улыбке безукоризненные зубы, — я узнаю, что этот человек мне подходит?
 Ричард, скрестив руки на груди, задумчиво рассматривал ее. Щеки ее пылали, грудь тяжело вздымалась, в глазах полыхал пожар. Розамунда прислонилась к двери, так что он не мог уйти, не пройдя мимо нее. Он хотел лишь предостеречь ее, потому что насмотрелся на бесконечную череду щеголей, слетавшихся к ней, словно пчелы на мед. Он желал ей счастья. Почему она не хочет понять его мотивы?
 Однако Ричард не собирался отступать.
 — Это точно не принц Михаэль, — твердо сказал он. — Во-первых, роль принцессы будет так же удручать тебя, как и роль дочери герцога. Тебе нужен мужчина, который научит тебя самой распоряжаться своей жизнью и не бояться рисковать.
 — Спасибо, — ответила она. — Но я собираюсь распоряжаться своей жизнью независимо от того, выйду я за принца Михаэля или нет.
 — С ним ты никогда не будешь счастлива! Нет, я не отрицаю его достоинств. На балах ему нет равных, но брак мало напоминает бал. Он каждую ночь будет приходить в твою постель. Ты готова к этому?
 Входя в беседку, Розамунда дрожала от холода. Сейчас ее бросило в жар. Она скинула шаль и посмотрела ему прямо в глаза.
 — Ах, это, — с гримасой произнесла она. — Мой небольшой жизненный опыт подсказывает, что тому, чем мужчина и женщина занимаются в постели, уделяется чересчур много внимания. А вот мужчина, который хорошо танцует, — это ценное приобретение. Ты умеешь танцевать, Ричард?
 — Нет!
 — Жаль.
 Его глаза потемнели.
 — Говоря о своем жизненном опыте, ты имела в виду опыт, полученный со мной?
 Она фыркнула.
 — Ты же не считаешь себя единственным мужчиной, с которым я целовалась!
 — Там, в хижине, ты утверждала именно это.
 — Это было неделю назад, — парировала она. — С тех пор я наверстывала упущенное. — Ей доставил удовольствие его испепеляющий взгляд, и она решила подлить масла в огонь: — Честно говоря, я не понимаю, к чему поднимать столько шума. Один мужчина целуется точно так же, как и другой.
 Колкость достигла цели. Он никогда не мнил себя величайшим любовником в мире, но, черт возьми, его поцелуи так легко не забываются. На его веку было достаточно женщин. Но он был уязвлен тем, что поцелуй Розамунды потряс его до глубины души. А его поцелуи, значит, не отличаются от других? С кем же она целовалась у него за спиной?
 Мысль об этом показалась ему невыносимой.
 Схватив за плечи, он порывисто привлек ее к себе. Ну, хорошо же! Он подарит ей поцелуй, который она никогда не забудет.
 Розамунда почувствовала дрожь, охватившую его, и поняла, что она тому причиной. Он был разозлен, но и она была зла на него. Она любила его. Пусть он недостоин ее, но она его любила. А он свел ее любовь к примитивной похоти. Неужели все мужчины только об этом и думают?
 — Нет, постой-ка…
 Он не дал ей договорить, накрыв ее губы своими. Его страсть граничила с яростью, но она разожгла ярость и в ней. Розамунда ответила на поцелуй со всем пылом, на который была способна. Однако, когда они на миг оторвались друг от друга и их взгляды встретились, она почувствовала, что что-то неуловимо изменилось. Она шумно вздохнула, и он в ответ глухо застонал.
 Он вновь поцеловал ее, но на этот раз уже не ярость распалила ее кровь и заставила сердце биться сильнее. Все ее тело дрожало от желания. Она вдруг поняла, что до этого момента не отдавала себе отчет в том, что это такое — близость между мужчиной и женщиной. В ней не было ничего приятного или легкого. Это была безумная смесь жара, сладкой боли и желания.
 Ричард почувствовал, как ее тело дрожит от удовольствия, и его самообладание изменило ему. Только один поцелуй, сказал он себе и тут же понял, что лжет. Он покрывал поцелуями каждую частичку ее тела, не скрытую платьем, а руки ласкали ее плечи и грудь, словно ставя на них печать в знак того, что она принадлежит ему.
 Внезапно звук ее имени донесся до затуманенного сознания Ричарда. Он поднял голову и прислушался. Ее снова позвали. Он узнал голос.
 — Принц Михаэль, — сердито пробормотал он.
 — Что? — Розамунда еще не совсем пришла в себя. Она положила руки ему на грудь, чтобы удержаться на ногах.
 — Принц Михаэль, — повторил он. — Он ищет тебя.
 Мысль о принце Михаэле отрезвила Ричарда. Он быстро разгладил одежду на Розамунде, — она все еще была слишком ошеломлена случившимся, — затем привел в порядок свою собственную и отступил на шаг.
 — Страсть — вот с чем ты расстанешься, если выйдешь замуж за Михаэля, — сказал он. — Ты женщина из плоти и крови. Так не позволяй себе довольствоваться ролью бесчувственной куклы.
 С этими словами он повернулся и вышел из беседки.
 Ноги едва держали ее, но она смогла добрести до ближайшей скамьи. Она села, глядя невидящими глазами в темноту ночи, трогая пылающие губы и прижимая ладони к груди, в которой все еще пылал костер. Она ощущала странное томление, сладкую боль в лоне. Неужели причина в его поцелуях?
 Розамунда уже собралась уходить, когда появился Ричард.
 — Я забыл поздравить тебя с днем рождения и преподнести подарок, — сказал он.
 Она машинально протянула руку, в которую он вложил какой-то предмет.
 — Это единственная вещь, уцелевшая после пожара. Я носил ее с детства как талисман. — И он вновь исчез в темноте.
 Розамунда разжала ладонь и посмотрела на подарок — это была старинная шахматная фигура, потрескавшаяся от времени, резной король из эбенового дерева. Его выражение показалось ей зловещим.
 Она не знала, плакать ей или смеяться.


* * *

 Ричард уже подошел к дому, когда услышал крики и звуки борьбы. Он завернул за угол и замедлил шаг. Шатер сорвался со своих креплений и, казалось, вот-вот улетит. Главный садовник громко отдавал команды людям, пытавшимся удержать шатер на месте.
 На помощь садовникам были брошены домашние слуги, вот тут-то разгорелась ссора. Домашние и уличные слуги не питали друг к другу нежных чувств и не преминули разругаться в пух и прах. Ричард подумал, что, если главный садовник не предпримет решительных действий, стычка может перерасти в бунт. Кто им был нужен, так это Харпер. Но Харпер следил за экипажами гостей и занимал кучеров, пока их хозяева веселились на балу.
 Ричард не горел желанием вернуться к своим обязанностям в доме и сомневался, что его хватятся, поэтому направился к себе в каморку. Дорожка должна была хорошо освещаться, но половина фонарей догорели или были задуты ветром. Однако конюшня была освещена.
 В парке мелькали и другие огни — на каретах, стоящих на подъездных аллеях, а по ту сторону озера гремели колеса уезжающих экипажей.
 Если бал закончился, Розамунда должна быть в доме, чтобы прощаться с гостями. И объявить о своей помолвке. Вот почему принц Михаэль искал ее.
 Что ж, Ричард надеялся, что преподал ей урок.
 Его губы скривились в безрадостной улыбке. Это она преподала ему урок, причинив невыносимую боль. Он всегда считал себя рациональным человеком, но последние полчаса вел себя как неопытный юнец. Предостерегая Розамунду от поспешного брака, он думал не о ее счастье. Он думал о себе. Раз она не может принадлежать ему, пусть не достанется никому. Но, конечно, он и не хотел, чтобы она умерла старой девой.
 Все это очень ему не нравилось.
 Стиснув зубы, он шел по парку, пиная на пути мокрые листья. Уже почти на пороге своей двери он услышал звук, который не спутал бы ни с каким другим. Звук выстрела, и раздался он в той стороне, откуда он только что пришел.
 Ричард развернулся и побежал обратно. По дороге он пытался убедить себя в том, что это главный садовник выстрелил вхолостую из ружья, чтобы утихомирить разбуянившихся слуг. Однако опыт не позволял ему принять первое простое объяснение, пришедшее на ум. Если в окрестностях рыскает убийца, то его самая вероятная мишень — это он.
 Тяжело дыша, он добежал до шатра. Никто не заметил его приближения. Сбившись в кучку, слуги молча взирали на толпу гостей, выбежавших из зимнего сада на террасу.
 — Что случилось? — спросил он у одного из садовников.
 — Кого-то застрелили в беседке, — ответил он. — Кажется, леди Розамунду.
 Ричард застыл. В этот момент он увидел их: принца Михаэля в щегольском белом мундире, несшего на руках темноволосую девушку. Розамунда!
 Сердце его готово было вырваться из груди, сознание сковал страх. Не понимая, что делает, он рванулся вперед.




 20


 Ричард успел сделать лишь несколько шагов, когда из темноты метнулась тень и бросилась к нему. От сильного толчка он попятился и, прежде чем смог обрести равновесие, услышал, как кто-то разъяренным шепотом приказал ему не быть глупцом. Это был Харпер.
 — Я должен увидеть ее! — Ричард, казалось, совсем обезумел, он попытался вырваться, но Харпер крепко держал его. Он увлек его в гущу деревьев, подальше от толпы.
 — Может быть, это ловушка, — заявил Харпер. — Ты об этом подумал? Может, они устроили провокацию, чтобы выманить тебя из норы. И потом, тебя к ней все равно не пустят. Ты что, собираешься пойти в дом и потребовать, чтобы тебя провели к девушке? Скорее они скрутят тебя и сдадут констеблю и магистрату. Так что спрячь подальше пистолет, пока ты не привлек к себе внимания.
 Ричард даже не сознавал, что держит в руке пистолет. Он машинально сунул его за пазуху. В Особом отделе его считали человеком со стальными нервами. Он никогда не поддавался панике и не терял головы. Похоже, он потерял ее сейчас.
 — Насколько серьезно она ранена? — спросил он.
 — Рана не смертельна, если ты этим интересуешься. Послали за доктором, а это хороший знак.
 Ричард кивнул, хотя слова Харпера не ослабили его страхов. Он не находил себе места от тревоги, и если бы захотел проникнуть в дом, то ничто не остановило бы его. Но ему пришлось бы наставить на ее родственников пистолет, а он не мог представить себя входящим в комнату Розамунды, держа всех на прицеле.
 Харпер сказал:
 — Я говорю правду. Ее рана не опасна.
 — Как это случилось?
 — Знаю лишь, что кто-то выстрелил в нее в беседке или около нее. Но поиски мерзавца в этой толпе — пустая затея.
 Мысли Ричарда потекли по новому руслу. Помолчав немного, он сказал:
 — Ты прав, это все равно что искать иголку в стоге сена.
 По подсчетам Ричарда, в парке находилось около сорока садовников. На террасе было примерно столько же гостей и домашних слуг, перешедших обратно в оранжерею. Мимо них с Харпером беспрестанно проносились кареты, спеша забрать своих пассажиров у парадного крыльца. Задача найти напавшего на Розамунду была безнадежной, если только не поможет случай.
 — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил Харпер.
 Ричард медленно выдохнул.
 — Во-первых, опроси садовников, узнай, что им известно. Выясни, не пропал ли кто из них. Если не поможет, организуй обыск. Если кто-либо начнет возражать, говори, что действуешь по приказу герцога. Сообщи мне, как только что-нибудь разузнаешь. Я сделаю то же самое.
 — Дело говоришь, — одобрительно заметил Хар-пер, радуясь, что его шеф стал больше похож на самого себя. — А ты где будешь?
 — Я собираюсь начать с беседки. Подожди несколько минут и выходи за мной.


* * *

 Беседка была пуста. Никто не охранял ее, чтобы сберечь следы, которые, возможно, оставил преступник. Ричард поднял выше принесенный с собой фонарь, освещая внутреннее убранство. Беседка была задумана как гостиная на открытом воздухе с прекрасным видом на реку. Она напоминала маленький греческий храм с колоннами у входа.
 Все было так, как он запомнил: стол, стулья и несколько пальм в горшках у высоких окон. Он вспомнил, что Розамунда сбросила шаль и кинула ее на спинку стула, но она могла снова надеть ее, или принц Михаэль завернул ее в шаль перед тем, как принести в дом. На мраморном полу не виднелось ни капли крови, только следы ее туфель и его ботинок и, возможно, ботинок принца.
 Он нашел следы крови снаружи, на дорожке из гравия. Они были слабыми и едва различимы, их уже размыл дождь. Опустившись на колено, он снял перчатку и провел рукой по мокрому гравию, чувствуя, как его захлестывает гнев. Ричард заставил взять себя в руки. Гнев не поможет найти убийцу Розамунды. Он должен действовать так, словно расследует очередное дело. Нужно перестать то и дело возвращаться мысленно в дом и представлять худшее. Все силы нужно сосредоточить на поисках хладнокровного убийцы. Когда же он найдет его, тогда и только тогда он позволит гневу завладеть им.
 Ричард осмотрел прилегающую к беседке территорию и не нашел ничего, что могло бы ему помочь в расследовании. Затоптанная земля и оборванные ветки деревьев могли остаться после толпы гостей, явившихся поглазеть на место преступления. Однако он не сдавался. Сойдя с тропинки, он попытался проникнуть в мысли человека, выстрелившего в Розамунду. Первый вопрос, который пришел ему в голову, — для кого предназначалась пуля, для принца Михаэля или Розамунды? Второй вопрос — как убийца предполагал скрыться, сделав черное дело? Обычно садовники обходят парк, чтобы не допустить посторонних в герцогские владения. Услышав выстрел, они должны были быстро сбежаться к беседке. Однако в этот вечер все силы садовников были брошены на спасение шатра, который грозил унести ветер. Знал ли убийца об этом? Или, планируя злодеяние, он надеялся на удачу?
 Возможно. Однако Ричард чувствовал, что здесь кроется трезвый расчет ясного и холодного ума, готового ухватиться за любую представившуюся возможность. Негодяй не мог полагаться на то, что застанет принца Михаэля и Розамунду в беседке. Скорее всего, он следил за ними.
 Принц Михаэль заметен издалека в своем белом парадном мундире. Кроме того, он громко звал Розамунду по имени. Но какой смысл было ее убивать? Или его? У Розамунды нет врагов, а принц — всего лишь третий или четвертый претендент на титул. Вот если бы мишенью убийцы стал он, Ричард Мэйтленд, то все встало бы на свои места.
 Размышляя о том, что ему надлежит делать дальше, Ричард увидел огни, мелькающие среди деревьев. Приближался Харпер со своими людьми. Они выполняли неблагодарную работу: шел дождь, и ветер усиливался с каждой минутой. Надвигалась буря, из тех, что вырывают с корнем деревья и срывают дымовые трубы на крышах.
 Состояние природы было созвучно тому, что творилось сейчас в душе Ричарда. Когда он найдет мерзавца, посмевшего причинить зло Розамунде, он сотрет его с лица земли.
 Мысли его вновь и вновь возвращались к тому, что происходит в эти минуты в доме. Но он приказал себе не думать об этом. Все равно, ему никогда не позволят увидеться с ней.
 Из Твикенхэм-хаус было лишь два выхода: по реке и через главные ворота, круглосуточно охранявшиеся привратниками. Подумав минуту, он принял решение и двинулся по направлению к речному берегу.
 Он валился с ног от усталости и холода, когда наконец прекратил охоту. Он прочесал весь берег и опросил привратников. Ничто не показалось ему странным, ничто не указывало на то, что преступник мог скрываться среди них. Изнеможение не позволяло строить догадки и выстраивать схемы. Пока не время.
 Первый этаж замка был погружен во тьму, как и всегда по ночам, когда закрывали ставни. Но на верхних этажах почти все окна были освещены. Укрывшись от ветра под сенью сосен, он смотрел на замок, злясь на то, что он не имел права быть с Розамундой. Его гнев был бесполезным и от этого еще более острым. Для Девэров он был никем, лишь беглым преступником. На месте отца и братьев Розамунды он бы тоже не потерпел присутствия Ричарда Мэйтленда возле нее.
 По мере того как его дыхание выровнилось, а усталость немного прошла, он начал осматриваться по сторонам. В деревьях больше не мелькали огоньки от фонарей, с которыми садовники обшаривали парк. На подъездной аллее не осталось ни одной кареты. Лишь ветер завывал в густых кронах, делая его отчаяние еще более безысходным.
 Покинув свое убежище, он, чуть пошатываясь, направился к конюшням. Если поиски прекратились, он найдет Харпера в его каморке. Уж он-то наверняка знает новости о Розамунде.
 Мысли о Розамунде придали ему сил, и ноги сами привели его к двери Харпера. Свет там не горел, но его собственное окно было освещено. Ричард вытер капли с лица, нашарил щеколду и ввалился внутрь.
 Он ожидал увидеть Харпера, но не Харпер склонился у огня, ярко пылавшего в камине. Фигура повернулась, и порыв ветра раздул искры над пламенем. Ричард захлопнул дверь.
 — Ричард! Где ты пропадал? Мы с Харпером чуть с ума не сошли от тревоги за тебя!
 — Розамунда? — прошептал он.
 Насколько он мог судить, Розамунда была невредима. Она сменила бальный туалет на теплое темное платье, расшитое галуном на воротнике и манжетах. Ее глаза подозрительно сверкнули, и по щеке скатилась слезы.
 — Это была не я, — быстро заговорила она, шагнув к нему. — Харпер сказал мне, о чем вы подумали, но вы ошиблись. Это Пруденс прогуливалась с принцем Михаэлем. Нам кажется, что убийца целился в принца, но промахнулся и попал в Пруденс. Рана не серьезна. Она сейчас спит… — Ее голос осекся. — Ричард, со мной правда все в порядке.
 Словно во сне, он подошел к ней. Он чувствовал ее тепло, жизненную силу. Он закрыл глаза и сжал ее в объятиях. Руки Розамунды шелковыми лентами обвили его шею. Они не сказали ни слова, да слова и не были нужны.
 Она отстранилась первой.
 — Ты продрог под дождем. Давай помогу снять плащ.
 Она стянула с него промокший насквозь плащ и расправила его на стуле, чтобы он просох возле огня. Встретив его взгляд, она подошла к нему, взяла за руку и подвела к постели.
 — Снимай мокрую одежду. — В ее глазах отразилось беспокойство, она никогда еще не видела Ричарда таким. — Здесь есть бренди?
 — В буфете. Но я не хочу бренди.
 Сев на кровать, он протянул к ней руки, и она в тот же миг прильнула к нему. Дрожащим голосом она прошептала:
 — О, мой дорогой, я боялась, что с тобой случилось нечто ужасное, что я потеряла тебя.
 — Я был глупцом, — ответил он и поцеловал ее.
 «Сущим глупцом», — добавил он мысленно, увлекая ее на постель. Всю свою жизнь он был окружен людьми — в школе, в университете, в армии — и оставался одинок. Пока Розамунда не ворвалась в его жизнь. Теперь для одиночества не осталось места.
 Он крепче обнял ее. Ричард не ждал, что все сложится легко. Он не знал, сумеет ли сделать ее счастливой. Но он поклялся себе, что больше никогда не будет стоять перед закрытой дверью, как жалкий проситель, гадая, жива она или мертва. Между ними больше не будет запертых дверей.
 Розамунда понимала, что Ричардом владело сильное чувство, под властью которого находилась и она сама. Узнав, что в Пруденс стреляли, она перепугалась до смерти, боясь, что убийца все еще поблизости и охотится за Ричардом, поэтому при первой возможности ускользнула из замка, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. В его комнате ее нашел Харпер, и их беспокойство переросло в настоящую тревогу. За последние несколько часов в ее сознании возникали видения одно ужаснее другого, она была близка к панике. Ричард вернулся целым и невредимым, но она все еще была под властью напряжения и волнений этой страшной ночи.
 Здесь, в его комнате, она поняла, что книги из отцовской библиотеки лгали: время не бесконечно. Их время могло истечь в любой момент. Все, что у них было, — это настоящее, и она не собиралась упускать ни одной драгоценной секунды, отпущенной им.
 Они долго сидели обнявшись. Его пальцы, все еще дрожа, гладили ее лицо, а глаза словно пытались заглянуть ей в душу. В них застыл немой вопрос.
 — Да, — просто сказала она.
 Все так же молча он начал раздевать ее.
 Розамунде не были нужны красивые слова и обещания. Она не думала об удовольствии. О скромности она позабыла. Все, чего она хотела, — полной близости, ощущения его обнаженного тела, прижатого к ее телу так тесно, чтобы даже тень не могла проникнуть между ними.
 Его прикосновения не были нежными, но она простила его за это. Переживания этой ужасной ночи были слишком сильны, они прорвали плотину так долго сдерживаемых чувств. Он овладел ею стремительно и неистово. Несмотря на вспышку боли, Розамунда почувствовала, что именно этого и хотела.
 Выскользнув из нее, он притянул ее руку к своей груди.
 — Не покидай меня, — пробормотал он и, словно. боясь, что она растает, растворится в темноте ночи, обнял ее за талию и в следующее мгновение провалился в глубокий сон.
 Он проснулся разом, в первый момент решив, что ураганным ветром снесло крышу над его чердаком. Поднявшись на локтях, он увидел распахнутую дверь. На пороге стояла Розамунда. Он услышал, как она сказала что-то, обращаясь к кому-то снаружи, но было темно, и он не разобрал, к кому именно. Она завернулась в плащ, но ее ступни были босыми, а руки — обнаженными.
 — Это был Харпер? — тихо спросил он, когда она закрыла дверь.
 Она медленно повернулась.
 — Да. Я подумала, что он будет шокирован, увидев меня здесь в таком виде. — Она откинула с лица прядь распущенных волос.
 Он усмехнулся.
 — А он был шокирован?
 — Скорее огорчен.
 — Он что-то передал для меня?
 — Да. Погоди, — она посмотрела на потолок, будто на нем были написаны слова Харпера. — Если я правильно перевела на пристойный язык, если ты еще раз уйдешь, не сообщив ему, где тебя искать, он причинит тебе серьезные увечья.
 Она хихикнула, и на щеках появились ямочки. Ричард улыбнулся.
 — Он сказал только это?
 — Нет. Он предложил проводить меня в замок, но я ответила, что еще не готова.
 При этих словах напряжение, сковавшее его, медленно отпустило. В ее глазах не было настороженности, ничто не указывало на то, что его пыл смутил или шокировал ее. Любая женщина на ее месте… но не было смысла сравнивать ее с другими… Розамунда была особенной, одной-единственной и неповторимой.
 — Я поставила чайник, — сообщила она. — Давай оденемся и поговорим за чаем.
 — Я не хочу, чтобы ты одевалась.
 Сила его пылающего взгляда заставила ее сердце забиться сильнее.
 — О…
 — Мы поговорим позже. Иди ко мне, Розамунда.
 Он протянул ей руку, и она без колебаний бросилась к нему. Такое явное проявление доверия тронуло его до глубины души.
 Вдруг сверху раздался треск и грохот, словно на крышу упала толстая ветвь или поваленное дерево. Послышалось глухое завывание ветра, неистовствовавшего снаружи.
 Розамунда вздрогнула, и Ричард нежно обнял ее и увлек за собой на постель. В нем шевельнулось странное, почти животное чувство, граничащее со страхом. Она смотрела на него такими доверчивыми глазами. Он хотел защитить ее от зла и жестокости мира, но как никогда осознавал свою и ее незащищенность.
 Он поцеловал ее долгим нежным поцелуем.
 — Что сделает тебя счастливой? — спросил он.
 — Жизнь с тобой. — Ее губы задрожали, она посмотрела ему в глаза. — Возьми меня с собой, Ричард, когда уедешь отсюда. Я не смогу жить, не зная, где ты и что с тобой. Мы начнем жизнь с чистого листа, далеко отсюда.
 — Мы так и сделаем, но прежде я поговорю с твоим отцом.
 Она ответила ему долгим взглядом, полным любви.
 — А что сделает счастливым тебя, Ричард? — прошептала она.
 — Ты, — пылко ответил он. — Только ты.
 Он смотрел на нее так, словно хотел съесть. Но ласки были нежны. Он целовал ее брови, щеки, глаза и, лишь когда она застонала в изнеможении, накрыл ее губы своими. Услышав, как она затаила дыхание, он помог ей освободиться от плаща. Под ним не было ничего. Ее тело было податливым, гибким и манящим. Он хотел показать ей, что любовные ласки — это нечто большее, чем его безумная страсть прошлой ночью. Он хотел показать ей, что любовь может быть утонченным наслаждением.
 Розамунда подумала, что близость с мужчиной сродни путешествию по теплой реке, только теперь она не была такой неопытной, как в первый раз. Теперь она знала, куда несет ее поток. Она последовала его примеру, отвечая на его ласки. Сердце ее забилось быстрее, дыхание перехватило. Тихая теплая река становилась все более бурной.
 Ричард приник губами к ее шее, пытаясь сохранить самообладание. Но ее кожа пахла тонкими духами, и их дразнящий аромат лишь обострил его чувства. «Спокойнее», — приказал он себе, но руки и губы тянулись к ней, одурманенные ее красотой.
 Розамунда протяжно застонала. Он приподнял ее колени и осторожно вошел в нее. Ее нежные тихие стоны заставляли его тело дрожать от вожделения. Он сохранял контроль над собой лишь по одной причине. В тот первый раз он был слишком возбужден и не довел ее до пика. На этот раз он думал только о ее удовольствии.
 Она хотела ласкать его так же, как и он ее, но он не позволил. Она извивалась и прижималась к нему, чувствуя, как новые ощущения захлестывают все ее существо. «О, Ричард!» — воскликнула она.
 Этот крик, полный страсти, разбудил в нем древний мужской инстинкт. Никто до него не заставлял ее испытывать эти чувства, и никто, кроме него, ее не коснется. Она принадлежит ему, так же как и он отныне принадлежит лишь ей.
 Он начал двигаться, и мир вокруг них перестал существовать. Они увеличивали темп, пока наслаждение не стало настолько острым, что они забыли обо всем, став одним целым.


* * *

 Закинув руки за голову, он лежал, откинувшись на подушки. По лицу блуждала сонная довольная улыбка. Он никогда прежде не задумывался о своих достоинствах как любовника, полагая, что соответствует уровню, и не считая нужным стремиться к большему. Но это было до Розамунды. С такой женщиной он готов был свернуть горы.
 Перекатившись на бок, он принялся наблюдать, как свет его очей готовит обещанный чай. Еще неделю или две назад она не знала даже, как разжечь огонь или вскипятить воду. Теперь же ее успехи выглядели впечатляюще. В то же время он понимал, что ему абсолютно все равно, умеет ли она хозяйничать. Последние две недели безвозвратно изменили обоих.
 Розамунда была полностью одета. Она приготовила для него свежую рубашку и брюки, и он надел их, но лишь чтобы сделать ей приятное. Взглянув на часы, он рассудил, что у них достаточно времени для ласк, прежде чем ей придется отправляться в замок.
 И, конечно, им нужно поговорить.
 Но, одевшись и сев за стол, он понял, что не все так просто. Ему было необходимо прикасаться к ней, обнимать ее, хотелось расстегнуть все пуговички на ее корсаже, чтобы обнажить потрясающе нежную кожу. О, эта женщина знала, как свести мужчину с ума. Она была такой теплой, щедрой, манящей. Он порывисто обнял ее и вдохнул пьянящий аромат ее волос.
 — Чаю? — спросил он, водя губами по ее шее. — Или, может быть, чего-нибудь еще?
 — Чего-нибудь еще! — воскликнула она и, звонко рассмеявшись, увлекла его за собой.




 21


 Спустя полчаса они пили чай.
 — Итак, — начал он, — расскажи мне, что случилось вечером, после того как я оставил тебя в беседке.
 Она отставила свою чашку.
 — Это ужасно. Мы были не единственными, условившимися о встрече в беседке. Пруденс, моя скромная недотрога Пруденс, назначила свидание принцу! Меня еще никогда так лихо не обводили вокруг пальца! Я думала, что она умирает от любви к Каспару, а она все это время сходила с ума по Михаэлю. Вот почему она вела себя так сдержанно со мной, да и с Каспаром тоже. Надо сказать, перед ней я не пела хвалу принцу и отпускала в его адрес довольно язвительные замечания, и это ранило ее. Похоже, он тоже ее любит. Он клянется, что откажется от титула, чтобы жениться на ней. Он не отходит от нее после того злополучного выстрела. В доме говорят о «несчастном случае», но это лишь для того, чтобы не допустить панику.
 — Ты, похоже, сердишься?
 — Я скорее разочарована. То есть принц Михаэль, конечно, очень мил, но Пруденс умная женщина, она могла бы сделать более достойный выбор.
 Подумав минуту, он заметил:
 — Но если он любил ее, почему собирался обручиться с тобой?
 На ее лицо набежала тень.
 — Эта помолвка существует лишь в твоем воображении. Как ты мог поверить, что я и вправду выйду за этого… нет, не буду называть его занудой, потому что он очень милый человек. Просто у нас нет ничего общего.
 Ричард не собирался спорить. Принц больше не был его соперником, и он вполне мог с ним примириться. Он протянул ей свою чашку и смотрел, как она наливает еще чаю.
 — Итак, ты осталась в беседке одна. Что случилось потом?
 — Я была не в настроении кого-либо видеть, поэтому, когда принц Михаэль позвал меня, я вышла и направилась к боковому входу, в дальнем крыле дома. Мои волосы были в беспорядке, поэтому я поднялась наверх, чтобы причесаться. Полагаю, что Пруденс тем временем шла к беседке на встречу с принцем.
 — Зачем принц искал тебя?
 — Гости разъезжались, и я должна была провожать их. Отец попросил его найти меня. В бальном зале и в зимнем саду меня не было, и он отправился на поиски на улицу. Кроме того, он спешил к Пруденс. Они пробыли в беседке недолго и вышли вместе. Раздался выстрел, пуля задела Пруденс. Принц кинулся к ней, чтобы накрыть своим телом, но опоздал. Вот и все, что я знаю.
 — Принц кинулся к ней, чтобы защитить? Видимо, я ошибался в нем.
 — Ты бы так не говорил, если бы видел синяки на теле Пруденс. Думаю, придавив ее к земле, он причинил ей больше вреда, чем пуля.
 Покачав головой, Ричард усмехнулся.
 — Скорее всего, он не видел и не слышал ничего, что могло бы указать на преступника?
 — К сожалению, нет. И никто из слуг и гостей, сбежавшихся в беседку, тоже ничего не заметил.
 Ему пришло в голову кое-что еще.
 — А куда подевалась твоя шаль? Ты оставила ее в беседке? Помню, когда я уходил, она висела на спинке скамьи.
 — Я не оставляла ее. А что?
 Он пожал плечами.
 — У мисс Драйден тот же цвет волос, что и у тебя, вы примерно одного роста. Я подумал, что, если она накинула твою шаль, ее могли принять за тебя.
 Розамунда была поражена.
 — Зачем кому-то стрелять в меня?
 — Незачем, так же как и в мисс Драйден. — Увидев, как она изменилась в лице, он обеспокоенно спросил: — В чем дело, Розамунда?
 Она медленно покачала головой.
 — Уверена, что это не имеет отношения к выстрелу, но сегодня я узнала от Пруденс, что ее брат, Питер Драйден, учился с тобой в Кембридже. Недавно он стал викарием в приходе Святого Марка в Челси. Ты помнишь его?
 — Питер Драйден? — задумчиво повторил Ричард. Имя было ему знакомо, но он не мог вспомнить лица его обладателя. Наконец он вспомнил: — Поэт! Это было его прозвище.
 — Значит, ты помнишь его?
 —Да.
 Он помнил юношу в очках, не поднимавшего головы от учебников, но это было все. Значит, Питер Драйден не был в числе тех, кто возомнил себя судьями над ним. Их имена навсегда остались высечены в его памяти.
 Он посмотрел на Розамунду.
 — А какое он имеет отношение?..
 — Пруденс говорит, что он убежден в твоей невиновности относительно убийства Люси Райдер. Он рассказал ей о том случае с Фрэнком Степлтоном и об обвинениях в твой адрес. Он также сказал — однако Пруденс в этом не уверена, — что из Кембриджа Степлтон уехал в Канаду и там умер.
 — В этом стоит покопаться, не так ли? Особенно после того, что произошло вчера вечером.
 —Да.
 Он думал не только о Фрэнке Степлтоне. Дансмур тоже был тесно связан с его учебой. В последнее время он стал все чаще задумываться о Кембридже. Ему явно стоило нанести визит Питеру Драйдену.
 Расхаживая по комнате, он расспрашивал Розамунду, узнавая подробности. Как он понял, принц Михаэль считал, что пуля предназначалась ему. В Кольнбурге хватало подстрекателей и горячих голов, готовых заварить кашу. Одним принцем больше, одним меньше — отчего бы нет?
 — Я повторяю его слова, — добавила Розамунда, и Ричард рассмеялся.
 — А что думает твой отец?
 Прежде чем ответить, она сделала большой глоток чая.
 — Он был немногословен. Знаю, что он хочет поговорить с тобой. Вчера он послал за тобой Джастина, но когда тот вернулся и сказал, что слуги прочесывают парк, а тебя нигде нет, отец решил отложить разговор до утра.
 Ричард кивнул.
 — Хорошо, потому что я тоже хочу поговорить с ним.
 — Обо мне?
 — Особенно о тебе.
 Она поправила манжеты на рукавах, заглянула в чайник, убедившись, что кипяток еще остался. Наконец, потеряв терпение, она спросила:
 — Так что же ты собираешься сказать ему?
 Ее вопрос удивил его.
 — Я собираюсь сообщить о нашей женитьбе, разумеется.
 Она выпрямилась на стуле.
 — Сообщить? Не просить моей руки?
 — Нет, — с нажимом ответил он. — Если я буду просить, он может отказать. Да он наверняка откажет. Но я не оставлю ему выбора.
 — Разве не в обычаях джентльмена сначала узнать мнение леди, прежде чем отправляться к ее отцу?
 Она спросила в шутку, но в его глазах не было и тени веселья.
 — Тебе я тоже не оставлю выбора.
 Она заглянула в его глаза, и ее сердце забилось сильнее. Не в силах отвести глаз, она продолжала тонуть в его властном мужественном взгляде.
 Наконец он насмешливо произнес:
 — Если мы не поженимся, Харпер будет шокирован, а ведь мы этого не хотим, правда?
 Она попыталась подыграть ему, Но сердце продолжало бешено колотиться о ребра.
 — Харпер в любом случае будет шокирован. Он сказал мне, что ты до сих пор тоскуешь по своей потерянной любви.
 — По какой еще любви? — удивился Ричард.
 — А разве ее не существует?
 — Нет.
 Розамунда удовлетворенно кивнула.
 — Я так и подумала. Харпер был уверен, что раз тебя не трогают чары первых красавиц света, значит, сердце твое занято. Но я сразу поняла, что причина не в этом. Харпер — настоящий романтик.
 Он улыбнулся.
 — Харпер любит совать нос в чужие дела. Он сказал тебе это для твоего же блага, надеясь, что ты выкинешь меня из головы и заживешь прежней жизнью. У тебя был такой шанс, но ты его не послушалась, а теперь уже поздно.
 Она положила подбородок на сплетенные пальцы.
 — Ричард, — спросила она, — а ты не хочешь знать, почему я считаю, что ни одна женщина еще не завладела твоим сердцем?
 Если и было на свете то, что Ричард ненавидел, так это попытки разложить по полочкам его отношения с женщинами. Дамы почему-то обожают копаться в подробностях чужой жизни, хотя лично он не видел в этом смысла.
 — Не очень, — сухо ответил он.
 Розамунда обиженно поджала губы. Он вздохнул.
 — Хорошо. Хочу.
 — Потому что, — сказала она, — ты не встретил женщину, созданную для тебя, пока не появилась я.
 Он усмехнулся.
 — Ты в этом так уверена?
 — Абсолютно. И давай будем откровенными, дело не только в женщинах. Как ты думаешь, какая женщина стала бы мириться с твоим плохим настроением, отсутствием галантности и, скажем так, чересчур резким способом выражения своих чувств? Только я. — Ее глаза сверкнули. — И знаешь почему?
 — Я весь внимание, — произнес он с насмешливым поклоном.
 — Потому что всю свою жизнь я была окружена льстецами. Ты же не льстишь, не стараешься очаровать меня, не шепчешь комплименты мне на ушко. Ты говоришь лишь то, что думаешь.
 Улыбка исчезла из его глаз.
 — Ты права. Я действительно говорю то, что думаю. Я не отступлюсь от тебя, Розамунда, и если семья заставит тебя выбирать, тебе придется выбрать меня.
 Он так резко схватил ее, что она вскрикнула. Накрыв ее губы своими, он подарил ей долгий поцелуй, в котором было столько же страсти, сколько отчаяния. Он словно говорил ей: «Если бы все было так просто».
 Все было очень непросто. Темные тучи сгущались над ними, угрожая поглотить целиком. Возможно, впереди их ждала вся жизнь, а может, судьбой им был отпущен лишь один этот вечер вдвоем. Вкус его поцелуя показался ей горько-сладким, и она ответила на него не менее исступленно.
 На этот раз они занимались любовью долго, смакуя каждую ласку. На несколько часов они отгородились от всего мира и принадлежали лишь друг другу.
 Много позже после того, как Розамунда вернулась в замок, Ричард ворочался без сна в своей постели. Он говорил себе, что ему не о чем сожалеть, он пытался отказаться от нее, она сама не позволила ему сделать это. Но Ричард понимал, что лукавил. Рано или поздно это должно было случиться, просто его потрясение от мысли, что он мог потерять ее, ускорило события.
 Но теперь, когда она принадлежала ему, его начали одолевать страхи и сомнения. Что, если ему не удастся очистить свое имя от обвинений? Тогда он до конца жизни будет скрываться от закона. И что тогда станет с Розамундой?
 Не в его правилах было печалиться о том, что могло бы быть. Нужно действовать. Для них с Розамундой обратной дороги нет, поэтому он даже не принимал в расчет возможность того, что обвинения с него не будут сняты.
 Решив для себя эту проблему, он сосредоточился на цепочке событий, приведших к его аресту. Он размышлял о событиях его студенческих дней в Кембридже, об убийстве Люси Райдер и, наконец, о покушении на Пруденс Драйден.
 Ему не давала покоя мысль, что между убийством Люси и нападением на мисс Драйден было какое-то сходство. Но вот в чем именно? Он забылся тяжелым сном, но его мозг продолжал искать ключ к разгадке.




 22


 Разговор Ричарда с отцом Розамунды пришлось отложить, пока люди из магистрата не закончили свою работу, а они уехали только к обеду. Они опросили главных свидетелей и скрупулезно записали их показания, но, по мнению Ричарда, не видели дальше своего носа. Слуги судачили, что их полностью устроила версия о том, что мишенью преступника был принц Михаэль, а самим преступником был некий фанатик, питающий неприязнь к Кольнбургской правящей династии.
 Отсрочка дала Ричарду время подумать над загадкой, терзавшей его прошлой ночью. Сходство между убийством Люси и покушением на мисс Драйден заключалось в том, что в обоих случаях нападавший исчез без следа, несмотря на толпу людей, сбежавшихся на место трагедии почти сразу после выстрела.
 Ему пришло в голову, что убийцы и не пытались сбежать, а предпочли смешаться с толпой. Раз никто из свидетелей не обратил на них внимания, значит, они не были посторонними и находились именно там, где их ожидали видеть.
 Хотя, возможно, он цепляется за соломинку, и эта версия рассыплется в прах. Тем не менее одна ниточка у него была. Майор Дигби знал о Дансмуре. Кто рассказал ему? Кто был настолько осведомлен о его частной жизни? Только тот, кто предпринял огромные усилия, чтобы узнать.
 Конечно, далеко на этой версии не уедешь, но это все, чем он располагал.
 Весь день он помогал садовникам расчищать парк после бури. Харпер тоже был с ним, хмуро косясь по сторонам. Хотя у него и не было своей версии покушения, но его не устраивал вердикт, вынесенный магистратом. Чутье подсказывало ему, что Твикенхэм перестал быть безопасным местом и пора уносить отсюда ноги.
 Лорд Джастин пришел за Ричардом, когда они с Харпером заканчивали ужин. Для разговора с герцогом он решил надеть не ливрею, а свою обычную одежду. Он хотел встретиться с отцом Розамунды на равных, а не как слуга с господином.
 Присутствие Харпера не требовалось, но он настоял на том, чтобы сопровождать Ричарда. Его внутреннее чутье требовало быть рядом со своим, пусть и бывшим, начальником. Лорд Джастин нашел это забавным, однако Ричард отнесся к этому очень серьезно. Как и Харпер, он держал одну руку в кармане плаща, где лежал пистолет. Он доверял чутью Харпера, как своему собственному.
 Герцог ждал его в библиотеке в полном одиночестве. Он молча указал Ричарду на стул. Ричард помнил, что его светлость не любил тратить слова понапрасну. Он так же молча сел.
 — Выпьете бренди?
 — Да, благодарю.
 Ричард готовился к сухому и официальному приему. Он знал, что Розамунда должна была сказать отцу об их матримониальных планах. Хотя его тон нельзя было назвать дружеским, он старался держать себя в руках, как, видимо, попросила его Розамунда.
 Протянув Ричарду бокал, герцог сел напротив.
 — Вот видите, — заметил он, — я могу запросто пить бренди с простыми смертными и вовсе не кичусь своим положением.
 Это явно были слова Розамунды, и Ричарда они позабавили бы, если бы не неловкость ситуации. Он не был завидным женихом, и герцог наверняка не преминет сказать об этом. Ричард также должен помнить наказ Розамунды, данный при прощании: во что бы то ни стало вести себя вежливо и оставаться в рамках приличий.
 — Прежде всего, — начал герцог, — расскажите мне, что вы думаете об этой чудовищной ночи. Полагаю, до вас дошла версия магистрата о том, что вероятной мишенью преступника был принц Михаэль?
 — Слышал, — кивнул Ричард. — Еще рано делать выводы, но мотивы в этом случае неясны. Если бы принц наследовал корону, тогда другое дело. С вашего позволения, я бы хотел побеседовать с мисс Драйден и принцем. Им можно сказать, что я агент из Особого отдела. Они меня не узнают.
 — Об этом не может быть и речи.
 Ричард мгновенно подобрался.
 Герцог вздохнул. Он не понимал, почему Мэйтленд так легко обижался, особенно когда он, Ромси, был пострадавшей стороной.
 — Дело в том, — с раздражением продолжил он, — что принц решил, что мисс Драйден будет в большей безопасности в доме своего брата. Они уехали вскоре после людей из магистрата. Но я могу вам сказать, что они ничего не видели и не слышали. У мисс Драйден нет врагов, да и с какой стати им быть у молодой девушки из приличной семьи? А враги принца — мужья-рогоносцы. Подумать только, я в жизни так не обманывался! Впрочем, это к делу не относится. Принц клянется, что переменился, встретив мисс Драйден.
 Ричард немного расслабился и откинулся на спинку стула. Он решил, что первым делом, уехав из Твикенхэма, отправится в Челси к мисс Драйден и ее брату.
 На виске герцога запульсировала жилка. Он в упор посмотрел на Ричарда.
 — Моя дочь сообщила мне, что вы хотите о чем-то со мной поговорить.
 Ричард не стал отводить взгляд.
 — Розамунда и я собираемся пожениться.
 — У меня есть что сказать по этому поводу!
 — Все, что вы хотите сказать, я уже сам сказал себе, — медленно произнес Ричард. — Поверьте, перспектива породниться с Девэрами радует меня не больше, чем вас — со мной.
 — По крайней мере хоть в чем-то мы единодушны! — вскипел герцог. — Но, в отличие от вас, мы, Девэры, не судим людей по их положению в обществе. Да, Розамунда сказала мне о ваших намерениях. Моя дочь ничего от меня не скрывает.
 — Тогда она сказала вам, что наша свадьба непременно состоится.
 — Свадьба неизбежна, так она сказала.
 Ричард промолчал.
 — Вы разочаровали меня, слышите, Мэйтленд! И не столько тем, что скомпрометировали мою дочь. Она заявила, что обстоятельства были особенными. Она намерена выйти за вас и без моего согласия. Полагаю, поэтому она и призналась, что вы любовники. Что я могу сделать? Она не ребенок, она сделала свой выбор, и мне остается лишь принять его.
 — Благодарю вас, — произнес Ричард, облегченно вздохнув.
 — Но это не значит, что мне это нравится! Можете поверить, я приложил все усилия, чтобы переубедить ее. Но на все его аргументы Розамунда отвечала, что уже взрослая; что она хотела бы получить его благословение, но и без него выйдет замуж за Ричарда Мэйтленда.
 Она была точь-в-точь как Каспар, вернувшийся с войны. В ней появился стальной стержень, который ему было не переломить. Конечно, герцог мог предотвратить неугодный брак, отослав ее в отдаленное поместье Девэ-ров и держа под замком, но тогда она больше никогда не назвала бы его отцом. Он не хотел платить такую цену.
 Однако герцог еще не закончил свою отповедь.
 — Меня разочаровало то, что я ошибся в вас. Я считал вас борцом, думал, что амбиции заставят вас сражаться за свое доброе имя.
 Ричард нахмурился.
 — Мои намерения не изменились.
 Герцог издал короткий презрительный смешок.
 — Да? А как вы собираетесь это сделать, живя в Италии или куда там вы хотели бежать?
 — Что вам сказала Розамунда? — медленно спросил Ричард.
 — Что вы в самое ближайшее время поженитесь и уедете в Шотландию или другое место, где до вас будет трудно добраться, и будете жить долго и счастливо, хотя… — Он осекся, увидев потрясенное лицо Ричарда. — Вы что же, не собирались бежать за границу?
 — Не понимаю, как Розамунде могла прийти в голову эта идея. О черт! — выругался он и поморщился, вспомнив их разговор. — Я говорил о начале новой жизни, но после того, как восстановлю свое имя. И я никогда не покину Англию.
 Последовало продолжительное молчание. Наконец, переварив заявление Ричарда, герцог устало произнес:
 — В таком случае вам не кажется, что мы торопим события? Вам следовало бы явиться ко мне и по всем правилам просить руки моей дочери. К чему такая спешка? Маловероятно, чтобы она была беременна. Снимите с себя обвинения, потом женитесь открыто и с моего благословения.
 — Нет. Ради Розамунды мы должны пожениться немедленно. Не хочу показаться мелодраматичным, но нужно смотреть в лицо фактам. Через неделю-другую она может стать вдовой. Если будет внебрачный ребенок, жизнь Розамунды будет погублена.
 Отец Розамунды был потрясен услышанным.
 — Ее жизнь будет погублена, если с вами что-нибудь случится, независимо от того, успеете вы пожениться или нет. Что вы задумали, на какой риск вы решили пойти, если говорите о смерти?
 — Возможно, до этого и не дойдет, — тихо ответил Ричард, — но, если все другие способы окажутся тщетны, я собираюсь стать приманкой для убийцы. И мне понадобится ваша помощь.


* * *

 Все было проделано no-дерзки открыто, без малейших ухищрений. Лорд Каспар достал разрешение на брак на имя Ричарда Мэйтленда и нашел маленькую уединенную церквушку в Чипсайде, где священником был древний старик, забывающий даже свое имя. Церемония венчания прошла в присутствии братьев невесты. Отец Розамунды не присутствовал на свадьбе дочери, опасаясь, что его узнаваемая персона привлечет внимание к скромному торжеству. Розамунда понимала, что отец прав, однако его отсутствие омрачило счастливейший день ее жизни.
 Никакого праздника по случаю свадьбы не было. Сразу после венчания Розамунда сняла с пальца обручальное кольцо, доставшееся ей от матери. На дилижансе они доехали до кучерского постоялого двора, где оставили свою карету, опасаясь, что возле церкви ее узнают, и отправились в Твикенхэм-хаус.
 В карете, кроме новобрачных, ехали и братья Розамунды, что огорчало ее, так как лишало возможности поговорить с мужем наедине, но, по крайней мере, все было пристойно. Утром родственники вели себя не столь сдержанно, узнав от единственной сестры шокирующую новость.
 Сначала она поговорила с отцом, затем ввела в курс дела братьев, и мужчины втроем принялись убеждать ее хотя бы отложить свадьбу, выдвигая аргументы один убедительнее другого. Розамунда отмела все возражения, сказав, что она явилась в коттедж к Ричарду и соблазнила его.
 — Ты любишь его, — наконец сказал отец. — Но любит ли он тебя?
 — Да, — твердо ответила она. — Ричард любит меня.
 Вообще-то, Ричард никогда не говорил ей о любви, но она ни за что не призналась бы в этом отцу, рассудив, что тогда тот не согласится на ее поспешный брак. Ричард не отличался сентиментальностью, поэтому ему тяжело давались признания. Она полагала, что он не подпускал ее к себе, потому что гордость не позволяла ему жениться на девушке много выше его по положению. Как будто ей было какое-то дело до своих титулов! И он продолжал бы держаться отстраненно, если бы не решил, что это в нее, а не в Пруденс, стреляли прошлой ночью.
 Тогда он был потрясен и потерял контроль над собой. Его чувства отражались в его глазах, в каждом его прикосновении, исполненном нежности и страсти. Одной только мысли о прошлой ночи было достаточно, чтобы желать близости с ним вновь и вновь.
 Поскольку ее братья и Ричард вели увлекательную беседу о герцогских конюшнях, она воспользовалась случаем и принялась наблюдать за ними, особенно за Каспаром и Ричардом.
 Внешне они были абсолютно разными. Каспар был высоким красавцем с цыганскими кудрями, а каштановые волосы Ричарда отливали золотом. Ричард больше походил на истинного англичанина, хотя Розамунда сомневалась, что он воспринял бы такое сравнение как комплимент. Их роднила лишь одна общая черта — мужественность и чувство собственного достоинства.
 Она перевела взгляд на Джастина, жевавшего яблоко. Он был младшей копией брата, но ему еще не хватало уверенности в себе, которая отличала его спутников.
 Розамунда любила Джастина. В его характере не было темных сторон. Он был чист, как горное озеро.
 Почувствовав внезапный озноб, она плотнее закуталась в плащ.
 — Не понимаю, — сказала Розамунда. — Я думала, что сегодня мы уедем, и уже упаковала чемоданы. Что заставило тебя передумать, Ричард?
 Они стояли в зимнем саду. У выхода в парк на страже стоял Харпер, а лорд Джастин прохаживался в картинной галерее, служившей одновременно бальным залом. Никто не мог проникнуть в зимний сад или выйти оттуда, не миновав их двоих.
 Впервые за целый день Розамунда и Ричард остались наедине. На улице стемнело, но в зимнем саду зажгли лампы. Однако их света было недостаточно, и Розамунда с трудом различала черты лица своего мужа.
 — Я не передумал, — возразил Ричард. — Просто ты неправильно поняла меня. Мы можем поговорить?
 Подхватив ее под локоть, он увлек Розамунду в глубь каменной дорожки, обсаженной по обеим сторонам экзотическими деревьями со свисающими ветвями. Клумбы пестрели гвоздиками и лавандой. Однако Розамунда не обращала внимания на окружающее великолепие.
 — Так когда мы уезжаем? Завтра? Послезавтра?
 Он не знал, как сообщить ей о своем решении, поэтому сказал прямо:
 — Я уезжаю, ты остаешься. Но ненадолго. Через пару недель я приеду за тобой, и мы начнем новую жизнь, которую пообещали друг другу.
 Она остановилась и повернулась к нему, сдвинув брови.
 — Куда ты едешь?
 — В Лондон, — ответил он. — Розамунда, я не знаю, как получилось, что ты неправильно поняла меня. Я никогда не делал секрета из того, что главное для меня — смыть грязь со своего имени.
 Он мог поклясться, что его слова застали ее врасплох. Ее глаза широко раскрылись, грудь тяжело вздымалась, словно ей не хватало воздуха.
 Он попытался смягчить удар:
 — Я буду недалеко, и Харпер станет приносить тебе весточки от меня.
 Он оставался спокоен и невозмутим, в то время как ее захлестнули смешанные чувства боли и страха. Страх был сильнее.
 — Возможно, ты никогда не освободишься от обвинений.
 — Я должен попытаться.
 — Как долго мне ждать? Месяц? Год?
 — Я же сказал, неделю или две, не больше.
 — Почему ты так уверен, что к тому времени все закончится?
 Он потер виски.
 — Потому что я собираюсь устроить западню для мерзавца, который охотится за мной.
 Белая пелена заволокла ее взгляд. Она покачнулась и едва не упала, но он успел подхватить ее. Туман в глазах исчез, в душе вскипела ярость. Розамунда скинула с плеч его руки.
 — Я твоя жена! — воскликнула она. — Мы должны принимать решения вместе. Пока все не утрясется, нам следует уехать из Англии. Это же не навсегда. Через год мы вернемся, если захочешь, и тогда ты сможешь начать свое расследование.
 — Через год? — скептически протянул он. — Через год следы остынут.
 — Тогда предоставь это дело моему отцу и братьям! — Она осеклась, услышав истеричные нотки в собственном голосе. — Предоставь это отцу и братьям, — уже спокойнее повторила она. — Пойми, сейчас ты навлекаешь на себя смертельную опасность.
 Ричард на миг закрыл глаза и покачал головой.
 — Я считал, что из всех людей ты первая поймешь меня. Я должен выполнить свой долг, и дело тут не только в моем имени. Вспомни, ведь Люси Райдер убита, а я поклялся себе, что отомщу за ее смерть.
 Возможно, если бы Розамунда не предавалась весь день мечтам об уединенной жизни с Ричардом вдали от Англии, она бы восприняла его слова спокойнее. Но рухнувшие надежды вкупе с растущей паникой подлили масла в огонь ее гнева.
 Отступив на шаг, она произнесла дрожащим голосом:
 — Значит, ты предпочитаешь мне женщину, предавшую тебя?
 Ричард начал терять терпение. Пылкая и нежная возлюбленная, понимавшая его без слов, на глазах превращалась в мегеру.
 — Розамунда, остановись, я не узнаю тебя.
 — Зато я должна была узнать тебя лучше! Ты же волк-одиночка. Харпер предупреждал меня. Если бы я его послушалась, этот разговор не состоялся бы.
 Ему показалось, будто она его ударила.
 — Наверное, стоило послушаться Харпера, — резко ответил он и в ту же секунду пожалел об этом. Он протянул к ней руки: — Розамунда!
 Но она оттолкнула его и, взмахнув юбками, убежала. Он ринулся было за ней, но остановился и со всего размаха ударил кулаком по стволу декоративной пальмы.


* * *

 Войдя в галерею, Розамунда обнаружила там отца, Джастина и Каспара. Они стояли и курили сигары.
 Она указала дрожащим пальцем на каждого по очереди.
 — Вы в ответе за это! — сквозь слезы воскликнула она. — Это вы втянули его!
 Они обменялись обеспокоенными взглядами.
 — Нет, — хором ответили они.
 — В таком случае вам следует убедить его остаться, или я никогда вас не прощу. — С этими словами она выбежала из галереи.
 Герцог выпустил струю дыма.
 — Хотел бы я посмотреть на человека, — медленно произнес он, — который заставит Ричарда Мэйтленда изменить однажды принятое решение. Я уже пытался отговорить его от женитьбы на Розамунде и больше не желаю понапрасну тратить время.
 — Ты сожалеешь о том, что этот брак состоялся? — спросил Каспар.
 — Нет, только о неудачно выбранном моменте, но, как мы знаем, у меня были веские причины, чтобы дать согласие.
 — И все же мезальянс налицо, — покачал головой Джастин. — Еще несколько недель назад все газеты величали Розамунду не иначе как «идеальная принцесса». Она променяла важного вельможу на нелепого выскочку.
 Герцог возразил:
 — Нелепый — слово, которое я никогда бы не употребил по отношению к Мэйтленду. Непреклонный — может быть. Целеустремленный — несомненно. Он никогда не сдается. Но он человек чести, и он достоин уважения. — Подумав немного, он продолжил: — Я могу выхлопотать ему титул. Конечно, когда он снимет с себя обвинения. За хорошую цену титул можно купить, а принц-регент постоянно стеснен в средствах. Барон Мэйтленд — неплохо звучит.
 — Отец, я бы не делал этого, — предостерег Каспар.
 — Что? Даже не посвятить его в рыцари?
 — Да. Он не скажет тебе спасибо. Скорее всего, даже оскорбится. Он из тех людей, которые любят сами добиваться заслуг.
 Старший Ромси окинул сына изучающим взглядом, затем сказал:
 — Он тебе нравится, я вижу?
 — Я бы не утверждал так прямо, — усмехнулся Каспар. — Скажем так, после личного знакомства мое мнение о нем улучшилось. Он из тех солдат, с которыми хорошо сражаться бок о бок в самой жаркой битве. Естественно, с другого бока должен стоять Харпер.
 — А я? — вступил в разговор Джастин. — Я тоже был солдатом.
 Каспар выпустил колечко дыма, и оно медленно поднялось к потолку.
 — Да, — согласился он. — Но ты пропустил Испанскую кампанию. Это была грязная и жестокая война. Вот почему мы с Мэйтлендом поняли друг друга. — Он ободряюще посмотрел на Джастина: — Не печалься, брат. Ты проявил себя при Ватерлоо и заслужил свои награды.
 — Но сражаться в Испании — это другое? — В голосе Джастина слышался вызов.
 — Участием в той войне нечего хвалиться, — легко ответил Каспар. Он подошел к камину и кинул окурок своей сигары на решетку. — Большинство солдат той поры стараются забыть о ней.
 Когда он повернулся к отцу и брату, на лице его играла улыбка.
 — Пора, — сказал он.
 Герцог взглянул на часы, стоящие на каминной полке, и вздохнул.
 — Да, — согласился он. — Не стоит заставлять моего новоиспеченного зятя ждать. — Он сжал правую руку Каспара. — Ваши разговоры о войне встревожили меня. Ты будешь осторожен?
 — Обещаю.
 — Удачи тебе, — пожелал Джастин.
 Каспар вышел в зимний сад и мягко прикрыл за собой дверь.
 После минутной паузы герцог обнял младшего сына, что было ему несвойственно, и предложил:
 — Давай-ка пойдем в библиотеку и опорожним бутылочку моего лучшего коньяка.
 По пути в библиотеку Джастин спросил:
 — Что случилось с Каспаром в Испании?
 — То же, что и с другими солдатами. Это война, сынок.


* * *

 Розамунда без сна ворочалась в своей одинокой постели. После ссоры с Ричардом прошло несколько часов. Сейчас собственная правота уже не была ей так очевидна. Шок сделал ее язык острее бритвы. Но она и не чувствовала себя виноватой. Чего она хотела, так это сесть и спокойно поговорить с Ричардом об их различиях, как цивилизованные люди, и прийти к компромиссу.
 Она резко села на кровати. Ричард Мэйтленд не знал значения слова «компромисс»! Она всеми силами разжигала в себе гнев, но он угас. Он никогда не притворялся кем-то другим. Это она не до конца понимала его. Она с самого начала знала, что доброе имя — самое ценное в его жизни.
 И потом, была еще Люси Райдер.
 Розамунда поморщилась, вспомнив свои резкие слова, брошенные ему в лицо: «Значит, ты предпочитаешь мне женщину, предавшую тебя?» Как могла она быть такой черствой? «Прости меня, Люси», — с раскаянием прошептала она в темноту.
 Такова была ее первая брачная ночь. Что она делает здесь, одна в своей постели, когда ее муж — она смаковала это слово — возможно, точно так же не находит себе места от одиночества. Не такой она представляла свою первую брачную ночь. Каковы бы ни были разногласия между ними, Ричард не заслужил ее холодности.
 С этой мыслью она откинула одеяло, вскочила и принялась лихорадочно одеваться. Десять минут спустя она покинула замок и медленно пошла к дому Ричарда. В окне не было света, и она представила, как он ворочается в темноте без сна. Полная раскаяния, она повернула ключ в замке и вошла внутрь.
 — Ричард?
 Нет ответа. Она сразу же почуяла неладное. В комнате было холодно, в камине не тлели угли. Она на ощупь нашла трутницу и довольно скоро зажгла свечу.
 Постель была застлана, и ничто в маленькой комнате не указывало на то, что еще недавно она была обитаема. Розамунда подошла к шкафу и выдвинула все ящики. Они были пусты.
 С тревожно бьющимся сердцем она выскочила за дверь и быстро прошла к комнате Харпера. На двери висел замок. Она открыла его, но там ее встретил такой же холод, как и в каморке Ричарда.
 Очень медленно, словно в тумане, она вернулась обратно и села на один из стульев в пустой, холодной комнатушке.
 Он покинул ее без единого слова прощания. Негодяй! Пусть она убежала, хлопнув дверью, не дав ему шанса объясниться, но ведь он мог пойти за ней, заставить выслушать его.
 «Я уезжаю, ты остаешься».
 — Ха! — звонко сказала она пустой комнате. — Это ты так считаешь, Ричард Мэйтленд!
 Он собирался ехать в Лондон, но не оставил адреса, где его найти. Он явно не доверял ей и не рассчитывал на ее помощь. После всего, что с ними случилось, он должен был знать ее лучше.
 Что ж, у нее теперь есть свой дом в Лондоне. Правда, пока нет ключей от него, но можно остановиться в Кларендоне, пока стряпчие не уладят формальности. Она заставит Ричарда прийти к ней, и уж тогда выскажет все, что о нем думает. Он относился к ней как к бесполезной игрушке, которая только и годится на то, чтобы поставить на полку и сдувать пыль, потому что она слишком хрупкая и может нечаянно разбиться.
 О, как он ошибался!
 Когда Розамунда возвращалась в замок, глаза ее были сухи, а спина гордо выпрямлена.




 23


 Джордж Уиверс был застигнут врасплох, увидев в своем кабинете майора Дигби и капитана Уорсли. Предполагалось, что они станут встречаться в нейтральных местах — в джентльменских клубах или на светских раутах. Он не хотел, чтобы сложилось впечатление об их более тесном общении.
 Внешне он излучал гостеприимство, однако в душе клокотал от ярости. Любая ниточка, связывавшая его с Ричардом Мэйтлендом, была поводом для беспокойства. А Дигби все еще занимался поисками Мэйтленда. Уиверс исполнил свою роль, подсказав, где его следует искать и кого опрашивать. Однако сделал он это под маской стороннего наблюдателя, донесшего до властей подслушанные сплетни, как и положено законопослушному гражданину. Такая тактика дала результаты. С одной стороны, Дигби продолжал держать его в курсе следствия. С другой, он делал это, соблюдая дистанцию, и Уиверс рассчитывал и в дальнейшем сохранить подобное положение вещей.
 Однако следствие не продвинулось ни на йоту, и это приводило Уиверса в бешенство. Прошло три недели, а Мэйтленд словно в воду канул. Не в его привычках было затаиваться и пережидать опасность, это Уиверс проверил на себе. Однажды он имел неосторожность пустить Мэйтленда по своему следу и горько пожалел об этом. Он хорошо усвоил урок.
 — Проходите, присаживайтесь, — приветствовал он гостей.
 Пока Дигби и Уорсли устраивались на стульях, Уиверс подошел к окну и выглянул на улицу. День клонился к вечеру, и жизнь на Бонд-стрит бурлила по обыкновению. По обе стороны улицы медленно двигались экипажи, направляясь в сторону Оксфорд-стрит или Пикадилли. Толпа хорошо одетых людей перетекала из магазина в магазин. Он не увидел ничего необычного, никто не следил за его дверью.
 Догадавшись о его мыслях, Дигби заверил:
 — Никто не видел, как мы входили в здание. Мы воспользовались черным ходом.
 Придав лицу любезное выражение, Уиверс повернулся к посетителям.
 — Рад слышать. Знаете, мистер Дигби, я уже жалею, что ввязался в расследование. Я так и не разобрался, с кем мы имеем дело. Слышал, Мэйтленд жестоко расправляется с людьми, выдавшими его. Поэтому надеюсь на вашу скрытность, так как мне не хотелось бы оказаться в числе его врагов.
 — Не беспокойтесь, мистер Уиверс, — довольно едко заметил майор Дигби. — Я никогда не выдаю своих источников, иначе они бы быстро иссякли.
 Именно это и хотел услышать Уиверс. Он посмотрел на Уорсли, который энергично помотал головой.
 — У нас много источников информации, и все они конфиденциальны.
 — Я знаю кого-то из них?
 Уорсли рассмеялся его шутке, Дигби же сохранял каменное выражение лица.
 — Что-нибудь выпьете? — предложил Уиверс на правах радушного хозяина. — Кофе, бренди?
 — Нет, спасибо, — отказался Дигби.
 Уиверс сел в кресло.
 — Тогда перейдем к делу?
 Дигби глубоко вздохнул. С перекошенным от ярости лицом он сказал:
 — У меня в запасе два дня, чтобы найти Мэйтленда. Если мне этого не удастся, меня отстранят от поисков.
 — Но это абсурд! — с неподдельным изумлением воскликнул Уиверс.
 — Тем не менее это так. Заместитель министра вызвал меня в свой кабинет меньше часа назад и раскрыл все карты. Они считают, что я провалил дело. — Дигби сжал кулаки, словно намереваясь кого-то ударить. — Самое обидное, что они не понимают: меня подставили именно те, кто громче всех требует результатов.
 Чувствуя, как злоба захлестывает его, Дигби набрал в легкие побольше воздуха.
 — Я умолял их позволить мне вызвать леди Розамунду на допрос к нам и Харпера тоже, но Ромси имеет влияние на министра и настаивает, что его дочь можно допрашивать только в Твикенхэм-хаус и лишь в его присутствии.
 — Вы считаете, что леди Розамунда и этот Харпер что-то скрывают?
 Дигби невесело усмехнулся.
 — Мэйтленд мастерски убедил девушку в своей невиновности. Думаю, она знает больше, чем говорит. А что до перебежчика Харпера, то он по уши увяз в этой истории. Сначала он помог бывшему патрону бежать из Ньюгейта, а потом позарился на награду, обещанную герцогом за освобождение дочери, и таким образом обелил себя. Неудивительно, что он переметнулся под защиту герцога. Держу пари, он боится сказать лишнее, на случай, если Мэйтленд решит расправиться с подельни-ком.
 Уиверс сочувственно вздохнул. Он самостоятельно пришел к тем же выводам, но, в отличие от Дигби, ему не хотелось, чтобы леди Розамунду допрашивали в Особом отделе. Неделю назад он думал иначе, но сейчас его одолевала тревога. Она была убеждена в невиновности Мэйтленда. Но что именно она знала?
 Вслух же он сказал:
 — Я слышал, прошлой ночью на одного из гостей леди Розамунды было совершено нападение. Мог это быть Мэйтленд?
 — Вряд ли. Ведь целились в принца Михаэля. Скорее всего, это был его земляк, затаивший на него злобу.
 Уиверс никогда не был высокого мнения о представителях власти или агентах разведки, однако на этот раз они превзошли самих себя. По крайней мере не приходилось волноваться, что они выйдут на след стрелявшего.
 — А что с Хью Темплером? — спросил он.
 — Уорсли, расскажите! — обратился Дигби к капитану.
 Уорсли откашлялся.
 — Он с женой уехал в свое поместье в Оксфордшире совершенно открыто. Мы приглядываем за ним, и если он что-нибудь задумает, мы узнаем первыми.
 Уиверс кивнул. Он забыл о присутствии Уорсли. Сыщик относился к тому неприметному типу людей, что совершенно сливаются с фоном. Однако он знал столько же, сколько Дигби, и, вздумай Уиверс предпринять что-либо против Дигби, ему придется принять в расчет и его подчиненного.
 Он посмотрел на майора.
 — Я ценю вашу откровенность, но не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне.
 Дигби словно не расслышал. Он вскинул вперед руку.
 — Мэйтленд был у меня в руках, — он сжал пальцы в кулак, — но в последний момент меня опередили Темплер и Харпер.
 — Вы считаете, они намеренно дали Мэйтленду уйти?
 — Они вполне могли сделать это. — Помолчав, Дигби посмотрел ему прямо в глаза. — Что мне нужно, так это еще один Дансмур.
 Сердце Уиверса сжалось. Произошло то, чего он и боялся — его связь с Ричардом Мэйтлендом выходила наружу.
 Между тем Дигби продолжал:
 — У меня нет выбора, кроме как настоятельно спросить вас, откуда вам известно про дом Мэйтленда.
 Уиверс развел руками.
 — Я же говорил, что услышал о нем в одном из клубов, где бываю. Разве это имеет значение?
 — Да. Мне нужно имя.
 — Что ж… — Уиверс посмотрел на свои ладони и придал лицу печальное выражение. — Я не хочу ни на кого навлекать неприятности.
 Дигби стиснул зубы.
 — Никто не собирается доставлять кому-либо неприятности. Мне нужна только информация. Если ваш друг знал о Дансмуре, он, возможно, знает, где еще его можно искать. Господи, у меня всего лишь два дня.
 Уиверс беспомощно пожал плечами.
 — Я был бы рад помочь, но это будет предательством по отношению к моему другу. Я не назову вам его имени без его разрешения.
 — А теперь послушайте меня! — Дигби подался вперед, все его тело напряглось. — На карту поставлена моя карьера. Если я не найду Мэйтленда, то могу закончить свои дни в какой-нибудь дыре на краю земли. Мне сейчас не до хороших манер, понимаете? — Он встал. — У вас есть время до восьми вечера. Вы знаете, где меня искать. Приведите своего друга или дайте какую-то зацепку, но не приходите с пустыми руками.
 От явной угрозы кровь бросилась в голову Уиверса. Никто не говорил с ним подобным тоном с тех пор, как он был неоперившимся юнцом. Он поклялся себе, что Дигби заплатит за свою заносчивость.
 Однако сейчас он умерил свой пыл и вполне хладнокровно поинтересовался:
 — Кто еще будет там?
 — Только Уорсли и я, так что скажите своему другу, что в его тайну будут посвящены лишь трое.
 Проводив гостей, Уиверс вернулся в кабинет. Он тяжело дышал, лицо исказила злобная гримаса.
 Все пошло прахом. Он собирался задержаться в Лондоне лишь до казни Мэйтленда. Надо было следовать первоначальному плану и отплыть в Чарльстон, тогда его никогда бы не нашли. Сейчас же он чувствовал, что угодил в капкан.
 Если бы мальчишка был здесь, он разочаровался бы в нем.
 Эта мысль постепенно вернула ему самообладание. Мальчишка боготворил его, считая неуязвимым. Но мальчишка тоже становился проблемой. Он быстро повзрослел, да и знал слишком много.
 Он медленно и глубоко вздохнул. Ему нужно изучить все проблемы по очереди и к каждой найти свое решение: леди Розамунда, Питер Драйден, Дигби, Уорсли, мальчишка.
 Так-то лучше. В восемь вечера у Дигби дома. Свидетелей не будет. Эту проблему он решит с радостью.


* * *

 Шагая рядом с патроном по Бонд-стрит, Уорсли спросил:
 — Вы действительно думаете, что друг рассказал ему про Дансмур?
 — Как еще он мог узнать про него? Он в Англии недавно.
 — Странно, — пробормотал Уорсли. — Очень странно.
 — Что именно? — потребовал объяснений Дигби, теряя терпение.
 — История с Дансмуром. Почему Уиверс знал о нем, когда никто не знал? Возможно, этот Уиверс не так-то прост, как кажется.
 Дигби нахмурился.
 — Сейчас уже поздно задумываться по этому поводу. У нас осталось два дня на поимку Мэйтленда. Помни, что, если меня отправят служить в какую-нибудь дыру, ты последуешь за мной. — Он глубоко вздохнул. — Послушай, давай сначала упрячем Мэйтленда за решетку, а потому вплотную займемся Уиверсом.


* * *

 Этим же днем, но немного позже, в то время как над городом сгущались сумерки, Ричард и Каспар решили сыграть партию в шахматы, чтобы скоротать время до возвращения Харпера. Они сидели в гостиной апартаментов, снятых в отеле «Черный монах», расположенном неподалеку от Ковент-Гарден. В первую ночь в Лондоне они остановились в другой гостинице, но Ричарду не понравилось расположение номеров. Там не было черного выхода, и в случае опасности они оказались бы запертыми, как звери в клетке.
 Каспар сосредоточился на игре, однако мысли Ричарда витали далеко от шахматной доски. Ему хотелось поговорить.
 — Расскажи мне еще раз, — попросил он, — что сказал хозяин гостиницы о той ночи, когда убили Люси Райдер.
 Каспар хмуро взглянул на него.
 — Ты не возражаешь, если я обдумаю свой следующий ход? Я уже рассказал тебе все, что узнал.
 — Каспар, это всего лишь игра. Мне даже не верится, что ты потрудился взять с собой шахматы.
 — Это дорожный набор. Он прошел со мной всю Испанию, и я не видел причин не взять его сейчас.
 С этим Ричард не мог спорить. Солдаты часто страдали суевериями. Он не считал себя суеверным, однако носил в сапоге охотничий нож, который отец подарил ему на пятнадцатилетие. И потом, ему многие годы служила талисманом шахматная фигура, подаренная Розамунде на день рождения. Она тоже прошла с ним всю Испанию.
 Каспар пошел ладьей, укрепляя позицию коня для атаки на короля Ричарда.
 — Твой ход. — Он был в трех шагах от победы.
 — Я не пойду, пока ты не повторишь все, что знаешь.
 Каспар сердито взглянул на Ричарда и скрестил руки на груди. Поскольку Ричард не рисковал показаться в гостинице, где убили Люси Райдер, Каспар взял на себя труд расспросить хозяина этим утром. В его визите не было ничего подозрительного, поскольку со времени процесса гостиницу буквально осаждали любопытные зеваки, а владельцу гостиницы доставляла удовольствие роль знаменитости.
 Рассказ хозяина ничем не отличался от его показаний в суде, однако у Каспара были приготовлены вопросы, которые ему не задавали.
 — Кто первым появился на месте преступления, когда прозвучал выстрел? — спросил Ричард.
 — Мистер Фрэнк Смит и его сын, — в который раз повторил Каспар Ричарду. — Или же они были в числе первых. Хозяин отослал мальчика, посчитав, что не следует в столь юном возрасте становиться свидетелем кровавого преступления.
 — На одежде мальчика была кровь?
 — По словам хозяина, в комнате трудно было не запачкаться, а паренек оказался прямо у кровати. Да, на одежде мальчика была кровь, но хозяин не увидел в этом ничего странного. Он потребовал вывести мальчика, и отец увел его.
 — Они были постояльцами?
 — Ты же знаешь, что да. Я уже говорил. Смит постоянно останавливался в этой гостинице. В этот раз он впервые приехал с сыном. Однако после убийства они не переступали порога гостиницы, и адреса тоже не оставили. Мы их никогда не найдем.
 — Возможно, но жаль, что я не знал этого раньше. Дело начинает проясняться, ты не находишь? Как мужчина и мальчишка, бывшие со мной в комнате Люси, могли исчезнуть незамеченными? Почему никто не видел, как они покидают гостиницу? Потому что они не ушли. Они были среди постояльцев, сбежавшихся на шум. А когда хозяин приказал всем выйти, они просто ушли в свой номер.
 — М-да, — протянул Каспар. — Звучит правдоподобно. Но ведь это рискованно. А если бы ты не потерял сознание?
 Ричард усмехнулся.
 — В этом слабое место моей версии. Но мне кажется, что эти двое любят рисковать.
 — И ты считаешь, что нечто подобное случилось и на балу в честь Розамунды? Убийца, выстрелив в мисс Драйден, не ушел, а вернулся в зимний сад?
 — Я выскажу свое мнение на этот счет завтра, когда задам мисс Драйден несколько вопросов.
 Бросив взгляд на доску, он сделал ход конем.
 — А что, если…
 — Не могу поверить! — перебил его Каспар. — Как же я упустил момент! Где ты научился играть в шахматы?
 Ричард улыбнулся. Ему нечасто удавалось почувствовать превосходство над своим великолепным шурином.
 — Полагаю, шах и мат через два хода. — Он заменил ладью Каспара своим конем и поставил ладью к уже выигранным фигурам. — В Испании, — ответил он на вопрос. — Меня научил наш шифровальщик. Никто не мог обыграть его. Обычные шахматы казались ему слишком медленными, поэтому он поменял поля на доске, чтобы ускорить темп. В такую игру стоило играть. Видишь ли…
 Он замолчал, услышав стук в дверь.
 — Должно быть, это Харпер, — заявил Каспар.
 Ричард открыл дверь, держа в руке пистолет. В комнату действительно вошел Харпер, но его не так-то легко было узнать. Он был в темно-красной ливрее, голову венчал безупречно белый парик, на руках красовались такие же белые перчатки. Что до Ричарда с Каспаром, они нарядились ремесленниками.
 — Есть какие-то сообщения? — спросил Ричард.
 — Одно.
 Харпер протянул записку, которую забрал в клубе Сент-Джеймс, в котором состоял Каспар. Так они получали весточки о том, что происходит в Твикенхэм-хаус.
 Ричард сломал печать и быстро пробежал глазами содержание записки.
 Каспар хладнокровно заметил:
 — Последний раз мою почту читали посторонние, когда я учился в Итоне.
 — Что? — рассеянно переспросил Ричард, не отрывая глаз от текста.
 — Записка. Кажется, она адресована мне.
 — Чистая формальность, — парировал Ричард. — Она от Джастина. Он в городе, остановился в «Кларендоне». — Он посмотрел на Каспара. — И с ним Розамунда.
 Каспар взял у него письмо и прочитал его.
 — Она приехала в город, чтобы подготовиться к переезду в свой дом.
 — Какой дом? — нахмурился Ричард.
 — А ты не знал? Она арендовала дом в Блумсбери. Еще до того, как стала замужней женщиной. Мило, правда?
 Ричард кивнул.
 — Да, я помню. Дворецкий что-то говорил мне, да у меня вылетело из головы.
 — Переделывая дом, она отвлечется. Джастин присмотрит за ней.
 Ричард постарался расслабиться.
 — Надеюсь. Но все же мне было бы спокойнее, останься она в Твикенхэме. Я не хочу, чтобы она…
 — Чтобы она… что?
 — Вмешивалась, подвергалась опасности, не знаю. — Он мрачно усмехнулся. — Думаю, мне следует навестить свою упрямую женушку и выяснить, что у нее на уме.
 Каспар расхохотался, однако Ричарду было не до смеха. Они играли не в детские игры. Через час, когда стемнеет, он собирался нанести запоздалый визит майору Дигби. Колесо завертелось, и нельзя допустить, чтобы Розамунда оказалась на его пути.
 Харпер вдруг застонал, и сообщники разом вскочили.
 — Что случилось? — спросил Каспар.
 Харпер вытянул левую руку. Белоснежная перчатка была заляпана мадерой, которую он наливал из графина в бокал. Харпер любил мадеру почти так же сильно, как пиво.
 — И только-то? — Ричард расхохотался.
 — У меня нет другой пары, — страдальчески объяснил Харпер. — О, вы можете смеяться, сударь, но мы с мистером Темплером поймали убийцу только благодаря тому, что он не знал, как важны белые перчатки для слуги. Мне придется их отстирать, или все узнают, что я притворщик.
 Он все еще пытался вернуть перчаткам утраченную белизну, когда Ричард и Каспар отправились к Дигби. Ричард был намерен появиться перед майором в одиночестве. Он был благодарен Каспару за помощь, но без колебаний заявил, что нет необходимости натравливать власти и на него. За содействие преступнику ему грозила отправка в колонии или еще что похуже.
 Выслушав пылкую речь Ричарда, Каспар похлопал его по плечу.
 — Ты просто прелесть, — сказал он и засмеялся, когда Ричард непонимающе уставился на него.
 Подъехав в кэбе к дому Дигби, они увидели множество людей, толпящихся у дверей.
 — Это ищейки с Бонд-стрит, — сказал Ричард. — Я узнал одного из них, офицера Ранкина. Поезжай мимо и остановись на углу, — велел он кучеру.
 Каспар, которому не грозило быть узнанным, подошел к дому. Он вернулся через несколько минут и молча сел в карету.
 — Дигби и Уорсли, — его голос странно дрогнул, — убиты. Уорсли выстрелили в голову, а Дигби перерезали горло. В саду нашли тело подростка, тоже с перерезанным горлом. Его не опознали.
 В мозгу Ричарда словно сверкнула молния. Вопросы и впечатления быстро сменяли друг друга.
 — Куда мы теперь? — спросил Каспар.
 — К Розамунде.


* * *

 — Сколько раз я должна повторить — я не возвращусь в Твикенхэм, и точка, — заявила Розамунда.
 Розамунда с Джастином присоединилась к Ричарду, Каспару и Харперу в «Черном монахе», и теперь все пятеро сидели за столом, на котором был сервирован поздний ужин. Розамунда и Ричард не сводили глаз друг с друга. Остальные делали вид, что увлечены едой.
 — Ненавижу брюссельскую капусту, — сказал Джастин, прерывая напряженное молчание, повисшее за столом.
 — Попробуй салат, — предложил ему брат. — Он недурен.
 — Салат с тушеной говядиной? — Джастин скорчил гримасу. — Они не сочетаются.
 — Тогда возьми ломоть хлеба, — невежливо вмешался Харпер.
 Джастин послушался, обмакнул хлеб в подливу и с удовольствием съел.
 Харпер был удивлен. Он привык есть именно так, но в столь утонченной компании всячески сдерживал себя. Теперь же он широко улыбнулся, взял кусок хлеба и последовал примеру Джастина.
 Ричард произнес:
 — Дигби и Уорсли оба убиты сегодня. Думаю, их убил человек, охотящийся за мной. А убитый юноша, скорее всего, был его сообщником. Возможно, они поссорились, или мальчик переоценил свою значимость. Ты понимаешь, с каким мерзавцем мы имеем дело?
 — Да, — тихо ответила Розамунда. — Но я не имею к ним никакого отношения. Мне ничего не угрожает.
 Она поразилась тому, как спокойно звучал ее голос, в то время как нервы были взвинчены до предела. Она перепугалась до смерти, когда в ее спальню в «Кларен-доне» крадучись вошли Ричард и Каспар, подобно двум пантерам в поисках добычи. Она приняла их за воров и закричала бы, если бы Ричард не прыгнул на нее и не закрыл ей рот рукой. Услышав о печальной участи, постигшей Дигби, Уорсли и неизвестного юношу, она испугалась, но не за себя, за Ричарда, испугалась до глубины души. Она знала, что в мире существует зло, но никогда оно еще не подбиралось к ней так близко.
 Если бы она вернулась в Твикенхэм, сейчас она не находила бы себе места от тревоги за Ричарда. Она не просила привозить ее в «Черный монах», но сейчас она здесь и уезжать не собирается.
 — Ты не можешь остаться, — настаивал Ричард. — Я опасен для всех, кто со мной связан. Если ты будешь в Лондоне, я не смогу сосредоточиться на деле, волнуясь за тебя.
 — Ты считаешь Твикенхэм безопасным местом? — Она взялась за вилку, посмотрела на свою тарелку и положила вилку на место. — Ты что, забыл, что приключилось с Пруденс?
 Каспар вздохнул.
 — Все это очень интересно, но не могли бы вы выбрать для ссоры другое место и время. Очень хочется пообедать.
 Ричард встал, схватил Розамунду за запястье и почти вытолкал в другую комнату.
 Джастин покачал головой. Понизив голос до шепота, он сказал:
 — Если они ведут себя так после свадьбы, что с ними будет через пару лет?
 — Да через пять минут станут ворковать как голубки, — вставил Харпер.
 Джастин скептически посмотрел на него.
 — Откуда тебе знать, закоренелому холостяку?
 — Не знаю, с чего вы взяли, что я холостяк, — обиженно возразил Харпер. — Я сменил трех жен и кое-что знаю о семейной жизни. Кому еще хлеба?


* * *

 Ричард привел Розамунду в маленькую спальню с узкой кроватью, комодом и стулом. Занавеси не были задернуты, и с улицы в комнату лился свет фонаря.
 Он закрыл дверь и привлек Розамунду к себе. Он тяжело дышал, неясный свет уличного фонаря рисовал причудливые тени на его лице.
 — Розамунда, — хрипло прошептал он, и в его голосе слышались мольба и упрек.
 Она взяла его ладони и прижала к своим щекам. Из ее глаз хлынули слезы.
 — Прости меня за ту глупую ссору, — покаянно сказала она. — Ты был прав, мне следовало смириться: Просто я не представляю, что буду делать, если с тобой что-то случится. Но я не хотела, чтобы мы расстались, наговорив друг другу глупостей. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустые ссоры.
 Весь стройный ряд аргументов, заготовленных им, чтобы убедить Розамунду внять голосу разума, рухнул. Пробормотав проклятие, он накрыл ее губы своими и прижал ее к себе так крепко, словно боялся, что она ускользнет.
 В жизни он постоянно сталкивался с убийствами, предательством и подлостью. Людские пороки насквозь пропитали его душу. Розамунда же была родником чистейшей воды, какая встречается лишь в горах Шотландии. Погружаясь в нее, он словно очищался.
 Розамунда испытывала похожие ощущения. В его объятиях она черпала силу противостоять любому злу.
 Не размыкая объятий, они добрались до постели и рухнули в нее. Ричард приподнялся, пожирая Розамунду глазами. Она была прекрасна — темные волосы разметались по подушке, лицо в неясном свете казалось высеченным из мрамора самых изысканных оттенков. Он с наслаждением запустил пальцы в шелк ее волос. Розамунда была красива, смела, великодушна. Он не заслуживал ее, но был не в силах от нее отказаться. Она была нужна ему как воздух.
 Когда она провела рукой по его спине, по его телу разлилась волна желания. Он коснулся губами ее шеи, вдыхая ее аромат, и она выгнулась навстречу его поцелуям. Ее нежность обволакивала его, словно бархат. Он не заметил, как она расстегнула пуговицы его рубашки, и когда ее пальцы заскользили по обнаженной коже, он едва не застонал. Но, призвав на помощь всю силу воли, он все же высвободился из ее объятий. Он привел ее сюда, чтобы поговорить. Однако Розамунда и не подумала останавливаться. Ее дрожащие пальцы уже расстегивали его брюки.
 — Ты не заставишь меня передумать, — резко сказал он, отталкивая ее руки.
 Она потрясенно посмотрела на него. Когда к ней наконец вернулся дар речи, она тихо спросила:
 — Ты думаешь, что я пытаюсь подкупить тебя своим телом?
 Она попыталась вырваться от него, но он удержал ее.
 — Прости меня, я болван. — Он быстро поцеловал ее. — Тебе следовало выйти замуж за того, кто понимает женщин. Я же безнадежен.
 Руки, которые минуту назад отталкивали его, обвили его плечи.
 — Не говори так! — пылко воскликнула она. — Ты самый храбрый и достойный мужчина из всех, кого я знаю.
 — И схожу с ума по тебе. Ты позволишь мне?
 Он поднял ее юбки и, освободив ее от нижнего белья, медленно вошел в нее. С ее губ сорвалось его имя, и она прижалась к нему, сливаясь в единое целое.


* * *

 Она очнулась первой.
 — Из всех уловок, с которыми я сталкивалась в жизни, эта была самой коварной. «О, я болван! О, я безнадежен!» — передразнила она. — Ты сказал это, чтобы соблазнить меня!
 Кровать была настолько узка, что он все еще лежал на ней. По его лицу блуждала довольная ухмылка.
 — Стоило сказать такое, чтобы услышать твой ответ. — Но в следующую минуту он поднял голову и, неуверенно глядя на нее, спросил обеспокоенно: — Ты правда так считаешь?
 Неуверенный в себе Ричард Мэйтленд! Это было что-то новенькое. Но Розамунда не могла не признать, что таким он ей очень нравился.
 — Я подписываюсь под каждым словом, — сказала она, улыбаясь.
 Взрыв смеха, донесшийся из гостиной, привлек их внимание, заставив вспомнить, где они находятся. Розамунда вздохнула.
 — Надо возвращаться к остальным.
 — Нет. — Он приподнял ее подбородок и нежно поцеловал. — Я не знаю, что принесет нам завтрашний день. Не хочу об этом говорить и даже думать. Просто давай на короткое время представим, что мы обычные люди, и посвятим это время друг другу.
 — Давай, — с жаром согласилась она.
 Он встал и оделся.
 — Ты сможешь разжечь огонь?
 — Если здесь есть трутница.
 — На каминной полке.
 — Куда ты идешь?
 — За вином и бокалами. В конце концов, это наша запоздалая первая брачная ночь.
 Когда он вошел в гостиную, разговор внезапно стих и воцарилось молчание.
 — Нам с Розамундой еще нужно многое обсудить, — просто сказал Ричард.
 Ответа не последовало. Три пары глаз следили за тем, как он подошел к буфету, взял графин с мадерой и два бокала и вышел.
 — Ну, настоящие голубки, — подмигнул Хар-пер. — А что я вам говорил?




 24


 Возвратиться в Твикенхэм пришлось Джастину, хотя он уезжал неохотно, боясь, что пропустит самое интересное, и пообещал вернуться самое позднее к вечеру. Он должен был сообщить герцогу об убийствах в доме Дигби и рассказать новости, в частности, о решении Розамунды остаться в Лондоне. Ричард прекратил попытки убедить ее вернуться вместе с Джастином, но непреклонно отстранил ее от любого участия в расследовании. Кроме того, он взял с нее слово при малейшей опасности уехать к отцу.
 Кроме того, ей запрещалось передвигаться по городу одной. Харпер должен был всюду сопровождать ее, а она, в свою очередь, — беспрекословно ему подчиняться.
 — Не вздумай ослушаться, Розамунда, — предостерег ее Ричард. — Харпер старый солдат, он беду носом чует.
 — Я не доставлю ему хлопот, — запротестовала Розамунда. — Сегодня мы с Кэлли собирались пройтись по магазинам, чтобы выбрать ткани для украшения моего нового дома. Я считала, что это дело решенное.
 Ричард не обещал ей ничего подобного, но бесполезно было спорить, приводя в качестве доводов дурные предчувствия.
 — Правда, Розамунда сама в конце концов предложила отменить встречу, но при этом у нее был такой расстроенный вид, что Ричард сдался. Нельзя было вечно держать Розамунду взаперти, а прогулка с Кэлли казалась вполне безобидной.
 — Будь начеку, — предупредил он. — Не говори ничего, что могло бы выдать нашу связь. И во всем слушайся Харпера.
 Вскоре после разговора с Розамундой Ричард и Каспар отправились в Челси, надеясь поговорить с Пруденс Драйден и ее братом викарием. Харпер уселся за стол, заваленный пистолетами различного калибра, которые он собрался почистить и проверить. До визита к Кэлли оставалось много времени, поэтому Розамунда стала наводить порядок, чтобы как-то занять себя. Наткнувшись на шахматы Каспара, оставленные на буфете, она начала праздно переставлять фигуры по доске.
 «Если бы пешки умели говорить, что они сказали бы?» — подумала она. Их переставляли с клетки на клетку, и они покорно подчинялись, не имея представления об общей картине. В этом они были схожи с Розамундой.
 Кто выиграл эту партию, Ричард или тот, кто ему мстит?
 Эта мысль вдруг придала ей решимости. Нет, она не пешка в чужой игре. Она королева, а королева не отсиживается в укрытии, когда ее королю угрожает опасность. Она нашла брешь в броне врага и ринулась в атаку.
 Возможно, она не понимала стратегию своего врага, но изучила кое-какие тактические шаги. С этого и надо начинать.
 Ее мозг заработал быстро и четко, перебирая факты, не связанные на первый взгляд. Взяв черного короля, она попыталась представить действия Ричарда в ночь убийства Люси Райдер. Она сделала ход и оказалась в Ньюгейте. Здесь в игру вступила она, Розамунда, и благодарение богу за это. Теперь мир без Ричарда казался пустым.
 Она замерла, уставившись на доску.
 Что-то, связанное с Ньюгейтом, постоянно тревожило ее. Что именно? Полностью сосредоточившись на дне побега, она начала из обрывков воспоминаний восстанавливать последовательность событий на тюремном дворе, стараясь не упустить ни одной детали, ни одного лица.
 — Заключенный сбежал! Запереть все двери! — закричал стражник.
 Перед глазами возникли надзиратели, отталкивающие посетителей от заключенных, чтобы вернуть их в камеры. Кэлли вскочила на ноги, крича, что никто еще не сбегал из Ньюгейта. Но ведь Ричард — особенный. Вот он бежит к ней. Она спотыкается о корзину; раздался выстрел, и Ричард накрыл ее своим телом.
 Она вновь прокрутила в памяти цепочку событий и поняла, какая мысль ускользала от нее все это время. До того, как раздался выстрел, паники не было. А надзиратели, расталкивающие посетителей, стояли к ней спиной. Поэтому предположение, что выстрелил напуганный надзиратель, не имело под собой почвы.
 — Харпер, — позвала она.
 — Да? — он оторвался от своего занятия и посмотрел на нее.
 — Кто выстрелил на тюремном дворе Ньюгейта, когда вы сбежали оттуда?
 — Наверное, кто-то из надзирателей запаниковал и пальнул наобум.
 — Но до выстрела паники не было, а надзиратели стояли к нам спиной.
 Харпер поскреб подбородок.
 — Это должен быть кто-то из надзирателей. Кому еще могло понадобиться стрелять?
 — Ты прав, но…
 — Но что?
 В разыгранную ею партию эта версия не вписывалась. Кто же тогда? Ричард обвинил ее в том, что она подала сигнал сообщнику, но, конечно, никакого сообщника не было. Она припомнила кое-что еще. Чарльза Трэ-си оттеснили от них, и он оказался в толпе заключенных, с поднятыми руками.
 — Ну, — сказал Харпер, теряя терпение, — вы расскажете мне, кто выстрелил?
 — Не знаю, — призналась она. — Но обязательно выясню.
 Он вдруг стал подозрительным.
 — А как, прошу прощения, вы собираетесь это сделать?
 — Мы поедем в Ньюгейт и спросим мистера Прауди, начальника тюрьмы. Может, он знает.


* * *

 Харпер решил, что у него помутился рассудок. Он поклялся себе никогда больше не переступать порог Ньюгейта, а вот поди ж ты, он снова здесь. Сидит в коридоре, словно безмозглая тряпичная кукла, пока мистер Прауди развлекает леди Розамунду в гостиной.
 Жилище мистера Прауди нельзя было назвать домом, скорее флигелем недалеко от главных ворот. Ворота были заперты и охранялись двумя привратниками. Он понимал, что ему нечего бояться, даже если его узнают. В конце концов, с него сняли все обвинения. Но от мрачного вида тюрьмы у него мороз шел по коже.
 Харпер попытался объяснить это леди Розамунде, да разве станет она его слушать, коли что задумала? Ей взбрело в голову узнать, кто стрелял, хотя какой от этого толк, он не понимал.
 Ему следовало настоять на своем, однако он не мог быть резким с женщиной. Стоило дамочкам разглядеть в нем эту слабость, как они начинали вертеть им, как хотели. Вот почему Харпер опасался и избегал этих бестий. Все друзья считали его женоненавистником, хотя на самом деле он таял как воск в их руках. От женщин одни неприятности!
 Он вспомнил жену Хью Темплера. «Открой дверь, Харпер», — умоляла она. Он послушался, и в результате их обоих чуть не убили. А жена Джейсона Рэдли? Упросила его поехать с ним в Хемпстед, и что из этого вышло! А теперь еще леди Розамунда показывает коготки.
 Он и подумать не смел о том, что скажет шеф, когда узнает об этой милой прогулке.
 Дверь отворилась, и из гостиной вышла леди Розамунда в сопровождении смотрителя тюрьмы.
 — Можете быть уверены, мистер Прауди, отец узнает об этом, — расточала она комплименты. — Ваше поведение было безупречным, и я обязательно расскажу отцу.
 — А его светлость замолвит за меня словечко коменданту?
 — Не сомневайтесь, — заверила она его и, повернувшись к Харперу, сказала: — Поехали, х-мм, Джеймс.
 Когда они вышли наружу, Харпер сделал глубокий вдох. Он никогда не задумывался о воздухе, которым дышит, пока судьба не привела его в Ньюгейт, где он изображал надзирателя. Конечно, воздух Лондона нельзя было назвать свежим, но по сравнению с Ньюгейтом это был нектар.
 Когда они сели в ожидавший их дилижанс, Харпер поинтересовался:
 — Что задержало вас?
 — Мистер Прауди. Бедняга боится, что его уволят после побега Ричарда. Я пообещала поговорить о нем с отцом.
 — И вы поговорите?
 — Я же дала слово!
 Харпер улыбнулся. Вот что ему нравилось в леди Розамунде — она никогда не изменяла своему обещанию.
 Дав кучеру указание ехать на Манчестер-сквер, к дому миссис Трэси, она продолжала:
 — Прауди считает, что стрелял ты или Ричард. Конечно, я не могла сказать ему, что он ошибается, поэтому попросила объяснить, почему он так думает. — Она говорила сбивчиво, горя желанием рассказать ему все. — Похоже, всякий раз, когда в тюрьме стреляют, об этом составляется рапорт. Выяснилось, что стреляли не из пистолетов надзирателей. У заключенных оружия, естественно, нет. Понимаешь, что это значит?
 — Вижу, в каком направлении работает ваша голова. Вы думаете, что остаются пять человек, которые могли выстрелить. Мы знаем, что это не полковник Мэйтленд, ни вы или я. Значит, это либо ваша подруга миссис Трэси, либо ее деверь.
 — Чарльз Трэси, — уточнила Розамунда. Ее глаза сияли.
 — Не стоит спешить с выводами. Дело может обстоять не так, как кажется на первый взгляд.
 — Я уверена, что это он.
 — А почему не миссис Трэси? — упрямо спросил Харпер. Его настораживал ход ее мыслей, он не понимал, куда она клонит.
 Розамунда поджала губы.
 — Кэлли не стала бы стрелять в Ричарда. Она искренне верит в его невиновность. Кроме того, между ней и Ричардом стояла я, так что она не могла попасть в него, не задев меня. А вот Чарльз Трэси мог.
 — Тогда что случилось с его пистолетом?
 — Не знаю. Но когда выстрел прозвучал, поднялась всеобщая суматоха. В конце концов, он мог положить его в карман!
 — А зачем? Если бы он застрелил шефа и тем самым помешал ему сбежать, его провозгласили бы героем. Не было нужды прятать пистолет.
 — Я думала об этом. — В пылу спора она положила ладонь на его руку. — Возможно, он не хотел лишних вопросов, или он как-то связан с Ричардом. Вокруг Чарльза Трэси происходят загадочные события. В прошлом году его брат Джеймс умер при странных обстоятельствах — таково было мнение доктора. Джеймс умеренно выпивал, но он умер один, задохнувшись собственной рвотой после выпитой бутылки бренди. Тетушка Фрэн назвала его смерть даже не странной, а подозрительной. Но от горя у нее помутился рассудок, поэтому мы не приняли ее слова всерьез. Но угадай, кому достались почти все его деньги?
 Харпер хмыкнул.
 — Чарльзу Трэси, — сказал он таким тоном, словно она заставила его произнести это имя.
 Розамунда кивнула.
 — Да. Кэлли досталась своя доля, как вдове, но и только. Есть еще кое-что. Чарльз влюблен в Кэлли. Конечно, из этого ничего не выйдет. Он не сможет жениться на вдове брата. Но что, если он избавился от брата, чтобы его жена принадлежала только ему? Хотя, мне кажется, Кэлли его презирает.
 — Во имя всего святого, — воскликнул Харпер, — какое отношение это имеет к шефу?
 — Пока не знаю. Надеюсь, Кэлли или тетушка Фрэн поможет мне.
 Харпер пришел в ужас.
 — Вы не можете прийти туда и заявить, что Трэси убийца.
 — Я прекрасно это понимаю! Я буду очень осторожна. Смерть Джеймса Трэси меня не очень волнует, если она не связана с Ричардом. Может, перед смертью Джеймс о чем-то говорил с ним. Или Чарльз боялся, что Ричард начнет расследование. Я точно не знаю, но здесь что-то нечисто, Харпер, я чувствую. Если Чарльз Трэси пытался убить Ричарда в Ньюгейте, у него должна была быть на это причина.
 «Пора ее приструнить», — подумал Харпер. Но, с другой стороны, в ее рассуждениях было здравое зерно. В самом деле, раз стреляли не надзиратели, кто, кроме Чарльза Трэси, мог сделать это? И зачем это скрывать?
 — Вы будете осторожны? — спросил он.
 — Слово чести.
 — И при малейшей опасности…
 — Позову на помощь. Но ничего не случится, Харпер. Если Чарльз там, я и рта не раскрою. — Она крепче сжала руку Харпера и бросила на него умоляющий взгляд. — Если я не выясню этого, то никто не выяснит. Ричард не может показаться в доме Кэлли и в Ньюгейте тоже. Может, ему это и не нравится, но сейчас он зависит от друзей.
 Эта маленькая речь окончательно сразила Харпера. Конечно, сказал он себе, некоторые женщины норовят обвести его вокруг пальца. Но иногда они говорят разумные вещи.


* * *

 Кабинет Питера Драйдена был таким же уютным и растрепанным, как он сам. На полу сгрудились кипы книг, а все поверхности были завалены бумагами. Он, казалось, не замечал царившего вокруг беспорядка. То же относилось и к одежде. Галстук был завязан криво, а пуговицы жилета застегнуты через одну. Но внешняя неряшливость не имела значения, подумал Ричард, потому что в глазах его светилась доброта ко всему роду людскому и прощение человеческих грехов.
 — Тогда и прекратилась моя переписка с кузеном Фрэнка Степлтона, — рассказывал Драйден. — Я переехал в Ливерпуль и стал священником в одной из тамошних тюрем. Он тоже сменил адрес, и мы потеряли друг друга из виду.
 Ричард не знал, какой его ждет прием, когда они с Каспаром явились к Питеру Драйдену без приглашения. Священник мог пригрозить магистратом или позвать на помощь соседей. Однако ему не о чем было беспокоиться. Пруденс Драйден не преувеличивала, говоря, что ее брат целиком на его стороне. Лед тронулся, когда оба признали, что за годы изменились столь сильно, что не узнали бы друг друга. Оба пополнели, светлая шевелюра Ричарда потемнела, а Питер лишился волос совсем.
 Ричард не стал ходить вокруг да около, а прямо выложил Драйдену, что, по его мнению, возможна связь между давней историей в Кембридже и убийством Люси Райдер. Священник открыто и без суеты ответил на его вопросы.
 — Выпьете еще хереса? — ворвался в мысли Ричарда голос Драйдена.
 Ричард отказался. Каспар же, напротив, протянул свой бокал. На протяжении всего разговора он стоял у окна, выходящего в сад.
 Когда Драйден, выполнив обязанности радушного хозяина, сел, Ричард спросил его:
 — Вы никогда не писали Фрэнку Степлтону напрямую?
 — Нет. Он не был моим другом, в отличие от Джорджа. Но меня всегда интересовало, как он живет. Надо сказать, дела его шли очень неплохо, пока эта трагическая случайность не оборвала его жизнь.
 Пока мужчины потягивали херес, Ричард перебирал в уме все, о чем рассказал ему Драйден. Фрэнк Степлтон покинул Англию сразу после инцидента в Кембридже. Его принял под свое крыло его старший кузен, Джордж Уиверс, успешно торговавший мехом в Канаде. Фрэнк тоже неплохо устроился, главным образом потому, что женился на дочери одного из богатейших канадских торговцев мехом. Затем разыгралась трагедия. Миссис Степлтон и ее отец погибли в кораблекрушении, и Фрэнк унаследовал кругленькую сумму.
 Смерть жены и тестя было не единственным несчастьем, затронувшим жизнь Фрэнка. Его отец погиб при пожаре незадолго до его отъезда в Канаду. Возможно, кто-то решил, что такая череда случайностей крайне подозрительна. И кто знает, не поэтому ли сам Фрэнк через некоторое время погиб при пожаре?
 — Кто унаследовал состояние Фрэнка? — спросил Ричард.
 — Полагаю, Джордж, — ответил Драйден. — Он не говорил об этом. Но я знаю, что у Фрэнка не было других близких родственников. Поэтому Джордж считал себя обязанным предложить ему кров. Но дело не только в этом, у Фрэнка был трудный характер, он вечно влипал в неприятности. Джордж обвинял отца Фрэнка за то, что тот слишком строго с ним обходился. Он считал, что Канада перевоспитает его кузена.
 — И как, его надежды оправдались?
 Викарий на минуту задумался.
 — Нет сомнений, Фрэнк процветал. Джордж не слишком охотно рассказывал о нем, и у меня сложилось впечатление, что он разочарован в кузене. Не скажу, что меня это удивило. Джордж относился к разряду людей, которых легко использовать. Знаете, он хотел стать богословом. Мы познакомились, потому что мой отец учил его греческому. Но у него не нашлось достаточно денег на обучение, поэтому вместо университета он отправился в Канаду.
 Ричард кивнул. Все вставало на свои места. Джордж Уиверс был слишком доверчив, а доверять его кузену было все равно что приласкать скорпиона. Возможно, Джордж стал подозрительным, начал задавать ненужные вопросы. Причина неизвестна, но Фрэнк скорее всего решил избавиться от него и занять его место. Предположение, что в огне погиб Джордж, а Фрэнк взял его имя, казалось неожиданным, но вполне логичным. Тогда он в придачу к собственному состоянию унаследовал еще и состояние Джорджа.
 — Когда вы получали известия о вашем друге в последний раз? — спросил Ричард.
 — Дайте подумать. Да, он написал мне о смерти Фрэнка. Он казался очень подавленным. Написал, что после похорон кузена уедет, чтобы попытать счастья в другом месте, возможно, в Джорджии. Зимы в Канаде очень суровы. Это письмо я получил около десяти лет назад. Однако, — продолжил Драйден, — сейчас он в Англии, точнее, в Лондоне. По странному совпадению, Пруденс встретила его в доме миссис Трэйси несколько дней назад. Он сказал, что приехал в Англию по делам и по их завершении возвратится в Чарльстон. Но странно то, что он притворился, будто не знает меня. Думаю, что он не хочет возобновлять знакомство со мной. Наверное, в своем последнем письме к нему я написал что-то обидное для него. Боюсь, я был не всегда снисходителен к Фрэнку. Но я не могу оставить все как есть и попытаюсь помириться с ним, даже если он прогонит меня.
 — Леди Розамунда присутствовала при разговоре Пруденс с Джорджем?
 — Разумеется. У Пруденс не было причины бывать там без нее. — Драйден слегка улыбнулся. — Там был и тот малый, что упустил вас. Майор Дигби, кажется?
 При упоминании имени Дигби Каспар повернулся от окна, а Ричард поднял голову. Они обменялись долгим взглядом, затем Ричард посмотрел на Питера Драйдена.
 — Слушайте меня внимательно, — сказал он. — Прошлой ночью майор Дигби был убит вместе с коллегой и неизвестным юношей. Люси Райдер тоже убили, а в вашу сестру стрелял неизвестный. Я уверен, что все эти события связаны с Джорджем Уиверсом.
 Он осознал свою бестактность, увидев, как краска схлынула с лица священника. Смягчив свой тон, Ричард продолжил:
 — Простите за резкость, но мне кажется, что вам угрожает опасность. Вам следует взять семью и скрыться на несколько дней. Никому не рассказывайте, куда едете, и не возвращайтесь, пока не прочитаете в газетах, что Джордж Уиверс арестован за убийство.
 Если прежде Драйден был потрясен, то сейчас он просто потерял дар речи. Он часто заморгал, не в силах найти нужные слова.
 — Вы… вы считаете, что Джордж виновен в этих убийствах? Но он не мог! Если бы вы знали его, ваши обвинения показались бы вам абсурдными!
 Ричард встал.
 — Я не считаю, что Джордж Уиверс убил кого-либо. Думаю, ваш друг погиб десять лет назад в том пожаре, а Фрэнк Степлтон украл его имя и его богатство. Думаю, дело, которое привело его в Англию, — это я.
 Каспар тихо заметил:
 — Ты немного перегнул палку, не находишь? То есть я могу признать, что мнимый Джордж Уиверс — именно тот человек, о ком ты говоришь, но его с тобой ничего не связывает, кроме Кембриджа, а это давняя история.
 Ричарда охватило нетерпение, он не мог обсуждать то, что для него было очевидным.
 — Я приберегу доказательства до того момента, как сам поговорю с этим Джорджем Уиверсом.
 Однако Питера Драйдена было трудно убедить.
 — А как же его последнее письмо? — спросил он. — Джордж писал, что остается на похороны. Фрэнк не мог показаться на собственных похоронах. Все бы узнали его.
 — Он солгал, а письмо — подделка, — заявил Ричард.
 — Тогда зачем вообще писать мне?
 — Чтобы вы ничего не заподозрили. Если бы Джордж исчез без следа, вы бы начали расспрашивать о нем, не правда ли? К делу подключились бы власти, а Фрэнк этого не желал.
 — Но… он приехал в Англию под именем Джорджа Уиверса. Он не побоялся, что его узнают?
 — А мы сегодня узнали друг друга, встретившись впервые за семнадцать лет? Кроме того, думаю, что Фрэнк Степлтон приложил усилия к тому, чтобы остаться неузнанным. Неузнанным внешне, потому что существуют другие способы узнавания. Общие переживания, воспоминания, долгая переписка. Больше всего Фрэнку не хочется встретиться с вами. Вот почему вы представляете для него опасность.
 Каспар внезапно воскликнул:
 — Что, черт возьми, здесь делает Розамунда?
 Ричард быстро подошел к окну и выглянул наружу. Две молодые женщины вошли в сад через боковую калитку. За ними спешили трое детишек, и сквозь открытое окно в гостиную доносился их заливистый смех.
 — Это не Розамунда, — сказал он. — Издали ее и правда можно принять за Розамунду.
 Издали или в плохо освещенном парке Твикенхэмхаус.
 — Это мисс Драйден, — подтвердил Каспар.
 Мгновением раньше Ричарду казалось, что он вот-вот распутает клубок загадок, доставивших ему столько головной боли. Но, глядя на приближающуюся к дому Пруденс Драйден, он почувствовал, как в сердце закрадывается тревога. Как и Розамунда, мисс Драйден была высокой и темноволосой, и в ночь нападения она была закутана в шаль, так же как и сейчас.
 Когда Питер Драйден позвал сестру в кабинет, голова Ричарда гудела от вопросов. Пренебрегая светскими манерами, он оборвал ее приветствие на полуслове и приступил к главному.
 — Мисс Драйден, вспомните ночь, когда в вас стреляли. Кого вы увидели первым после выстрела. Не торопитесь, подумайте. Вы лежали на земле. Принц Михаэль помог вам встать. Кого вы увидели?
 Она нервно посмотрела на брата, затем вновь перевела взгляд на Ричарда.
 — Собралась довольно большая толпа, — нерешительно начала она. — Я помню, как принц Михаэль отгонял любопытных.
 Он попытался расслабиться и придать лицу менее угрожающее выражение.
 — Кто-то вам запомнился особенно?
 Она кивнула, на ее губах мелькнула улыбка.
 — Миссис Трэси, подруга леди Розамунды. Она приняла меня за Розамунду и выкрикнула ее имя, поэтому все решили, что стреляли в нее. Бедная женщина. Она так испугалась. Потом к ней подошел ее деверь и увел ее прочь.
 — Спасибо, — сказал Ричард.
 Уже выйдя на улицу, Каспар спросил:
 — Куда мы едем теперь?
 — В дом миссис Трэси на Манчестер-сквер.


* * *

 В доме Кэлли Розамунду ждало разочарование. Кэлли не было дома, зато был Чарльз Трэси, поэтому, разумеется, она не могла задать тетушке Фрэн волнующие ее вопросы.
 — О, моя дорогая, — тепло приветствовала ее старушка. — Кэлли забыла, где вы договорились встретиться — здесь или в твоем доме, поэтому поехала в Блумсбери и просила передать тебе, если вдруг ты приедешь.
 — Передать, что я должна встретиться с ней в моем доме?
 Тень замешательства мелькнула на лице пожилой женщины.
 — Кажется, да.
 — Если хотите, я отвезу вас, — предложил Чарльз.
 Он сделал шаг к ней, и она поспешно отступила.
 — Это не нужно, — быстро возразила она. — Меня ждет дилижанс.
 Однако он последовал за ней. Ее тревога усилилась.
 — Леди Розамунда, подождите!
 Но она не стала ждать и побежала по лестнице. Он догнал ее на нижней площадке, схватил за руку и повернул лицом к себе.
 — Чарльз, — сказала она, пытаясь сохранить естественный тон. — Что все это значит?
 Он тут же отпустил ее.
 — Вчера вечером убили майора Дигби, с ним Уорсли и неизвестного мальчика. Я решил, что вы должны знать — если уже не знаете.
 Она молча смотрела на него, пытаясь прочесть выражение его глаз в неясном свете лампы. Сколько ему лет? Он одного возраста с Ричардом или на пару лет моложе? Интересно, какой университет он закончил.
 Его глаза сузились, пронзая ее.
 — Вам не страшно? — прошептал он. — Мне на вашем месте было бы страшно.
 И вдруг ее сковал леденящий душу, смертельный ужас. Подавив рыдание, она повернулась и побежала вниз по ступенькам, туда, где ее ждал Харпер.




 25


 Харпер скептически воспринял рассказ Розамунды о разговоре с Чарльзом на лестнице.
 — Он не преследует нас, — резюмировал он, выглянув в заднее окошко кареты.
 — Нет, но он знает, куда мы едем.
 Харпер похлопал по пистолету, засунутому за пояс брюк.
 — Если он появится, я о нем позабочусь. В кармане у меня еще один пистолет. — В доказательство своих слов он вынул оружие из кармана. — Могу дать его вам, если хотите.
 Розамунда сморщила нос.
 — Он слишком большой и тяжелый для меня. И что скажет миссис Трэси, увидев меня с этаким монстром в руке?
 — Она испугается?
 — Она покатится со смеху! А зачем вам два пистолета?
 — На случай, если я промахнусь, а перезарядить не успею. — Нахмурившись, он перевел взгляд с огромного пистолета на руки Розамунды. — При первом удобном случае достану вам изящную французскую вещицу, которую дамочка может запросто запрятать в ридикюле.
 Пока он убирал пистолет, Розамунда воспользовалась моментом, чтобы понаблюдать за ним. Он был не слишком привлекателен, скорее даже уродлив, но Розамунда так привыкла к его внешности, что почти этого и не замечала. Зато он был верен и надежен. Он не разделял ее мнения о Чарльзе Трэси, но все же предпочел не рисковать. Она была благодарна за то, что он прислушался к ее сомнениям.
 Подъехав к воротам дома, они отпустили кучера.
 — Вы идите, — велел ХарПер, — а я подожду здесь, подальше от любопытных глаз, и, если появится Трэси, возьму его на себя.
 — Я не задержусь.
 Войдя через боковую калитку, она зашагала по подъездной аллее к дому. Один вид собственного жилища придал ей сил. Ей казалось, что вся жестокость мира осталась за воротами этого маленького рая. Она представляла детей, играющих на обсаженной терном дорожке, лошадей, пасущихся на лугу. Они с Ричардом будут совершать долгие прогулки в лесу на границе поместья и считать, сколько раз прокукует кукушка.
 Если только…
 Подойдя к дому, она с удивлением обнаружила, что дверь не заперта. Она решила, что сторож забыл запереть ее, впустив Кэлли, если, конечно, тетушка Фрэн ничего не перепутала и Кэлли здесь.
 — Кэлли! — позвала она. — Кэлли!
 Секунду спустя Кэлли появилась на лестнице.
 — Почему ты опоздала? — набросилась она на подругу. — Я чуть было не ушла.
 — Меня задержали дела. А где сторож? Он оставил парадную дверь открытой.
 — Кажется, пошел в конюшню, чтобы вставить рамы в окна. Я ждала тебя в розовой гостиной и распечатала графинчик хереса. Надеюсь, ты не возражаешь?
 Вопрос был риторическим. Кэлли вспорхнула наверх, и Розамунда поднялась вслед за ней. Она подумала, что Ричарду этот дом должен понравиться. Он был солидным, простым, немного старомодным, совсем как Ричард. Возможно, именно эти качества и привлекли ее в доме.
 В розовой гостиной Кэлли стояла у окна с бокалом хереса в руке. В своей накидке глубокого сливового цвета на фоне розовых бархатных портьер она представляла собой завораживающее зрелище. Солнечный свет, лившийся из окна, позолотил мягкие черты ее лица и подчеркнул изящный изгиб шеи.
 Она повернулась к Розамунде с улыбкой.
 — Вижу, ты приехала одна, не в герцогской карете, без лакеев и мисс Драйден. Я сомневалась, что ты способна на это. Я впечатлена.
 — Мисс Драйден уехала к брату, пока не выздоровеет.
 — Я слышала. Так даже лучше, нам никто не помешает. Наливай себе херес. — Она кивнула на графин и хрустальные бокалы, стоящие на столике возле обитой парчой софы.
 Розамунда не желала отвлекаться и сразу перешла к делу.
 — Сегодня я ездила в Ньюгейт поговорить со смотрителем и услышала кое-что интересное. — Она глубоко вдохнула. — Ты помнишь, как кто-то выстрелил в тюремном дворе, когда мы приехали туда?
 Кэлли сделала глоток хереса.
 — Да, хорошо помню.
 — Смотритель сказал мне, что никто из надзирателей, заключенных или посетителей не стрелял. Я знаю, что это не Ричард… Мэйтленд, — запоздало поправилась она, — не Харпер и не я. Понимаешь, что это значит?
 Кэлли вздохнула.
 — Это значит, что стреляла либо я, либо Чарльз.
 Розамунду поразило, как быстро Кэлли уловила ход ее мыслей. Она-то думала, что ей придется объяснять подруге логику своих рассуждений.
 — Да, — подтвердила она, — и я считаю, что Чарльз пытался убить Ричарда Мэйтленда.
 Это заявление было встречено взрывом смеха.
 — Чарльз? — переспросила Кэлли и снова засмеялась. — Да Чарльз и мухи не обидит. Он ничего не делает по своей инициативе.
 — Тогда кто же?
 — А ты как думаешь?
 После долгого молчания Розамунда покачала головой.
 — Только не ты, Кэлли. Это бессмысленно. И потом, между тобой и Ричардом стояла я. Ты бы убила меня.
 — Нет. Ты наклонилась над корзиной, открыв доступ к Мэйтленду, и я воспользовалась шансом. Должно быть, пуля прошла лишь на волосок от него.
 Розамунда онемела. Когда она начала бормотать нечто невразумительное, Кэлли перебила ее:
 — Я хотела проявить милосердие. Я приехала в Ньюгейт с одной целью — убить Ричарда Мэйтленда или дать ему возможность покончить с собой.
 Розамунда тяжело опустилась на ближайший стул.
 — Но почему? — вырвалось у нее.
 Кэлли явно забавлялась изумлением подруги.
 — Если бы ты внимательно слушала меня, когда я рассказывала о процессе над Мэйтлендом, ты бы поняла. Я наблюдала за ним день за днем. Разве я не говорила тебе, как величественно он держался? Смерть не страшила его. Его презрение к обвинителям, судьям, самому процессу произвело на меня огромное впечатление. Мне казалось, что столь незаурядный человек не заслуживает жалкой участи быть повешенным. Поэтому я решила помочь ему справиться с этим затруднением. Я бы передала ему мой пистолет, поскольку была убеждена, что он предпочтет героическую смерть виселице. Но в мои планы вмешалась судьба.
 — Какой пистолет? — спросила Розамунда.
 — Тот, что был спрятан у меня в муфте. — Она показала на стул, где лежала ее шляпка и белая кроличья муфта, та же, что была с ней в день визита в Ньюгейт.
 Невидящим взглядом Розамунда уставилась на муфту, отказываясь поверить в то, что сказала ей Кэлли. Розамунда всегда знала, что Кэлли готова рисковать лишь для того, чтобы пощекотать нервы, но участие в маскарадах и полет на воздушном шаре ни в какое сравнение не шли с хладнокровным убийством человека. Она не могла смириться с этим.
 — Ты говоришь это не для того, чтобы выгородить Чарльза? — осторожно поинтересовалась она.
 Кэлли осушила бокал и подошла к столику, чтобы снова наполнить его.
 — Чарльз! — с пренебрежением воскликнула она. — Он труслив, словно женщина. Ему следовало родиться в юбке. Он знал, что я собираюсь передать пистолет Мэйт-ленду. Я сказала ему об этом, чтобы предоставить шанс проявить свою отвагу. И что же он сделал? Всеми силами пытался помешать мне. Помнишь, как он не хотел ехать в Ньюгейт, скуля о бунтовщиках? Да он просто жалок!
 Она подошла к креслу возле окна и рухнула в него. Сделав еще глоток, она продолжала:
 — Когда Чарльз понял, что я действительно намерена застрелить Мэйтленда, он отдалился от меня как мог. — Она фыркнула: — Наверное, решил, что я и его прикончу, если он вмешается.
 — Да, — безжизненным голосом подтвердила Розамунда. — Меня удивило то, что Чарльз оказался так далеко от нас.
 Не было нужды спрашивать, почему Чарльз промолчал об этом. Безответно влюбленный в Кэлли, ради нее он был готов на все.
 Тем не менее ее потрясение было не столь сильным, как этого можно было ожидать. Она вспомнила лачугу, затерянную среди холмов, и слова Ричарда, считавшего, что их окружили: «Я хочу умереть как солдат. Позволь мне сохранить достоинство».
 При воспоминании о дне, когда она почти потеряла Ричарда, горячая влага обожгла ей глаза. Она подняла взгляд на Кэлли, пристально наблюдающей за ней. Розамунда поверила подруге, и все же что-то в Кэлли беспокоило ее, словно она что-то утаила от нее. Кэлли назвала свой поступок проявлением милосердия — но так ли было на самом деле?
 Розамунда покачала головой.
 — Но ведь Ричард не собирался умирать на виселице. Он осуществил свой план побега. Ты же говорила, что веришь в его невиновность, так почему ты стреляла в него? Разве что…
 — Что?
 Слова сами вырвались из нее:
 — Разве что ты не хотела, чтобы он сбежал. Он должен был умереть.
 Кэлли склонила голову набок.
 — Я недооценивала тебя, думала, ты не догадаешься. О, я в любом случае собиралась все рассказать тебе. Услышав твой разговор с мисс Драйден в этой самой комнате, я поняла, что это неминуемо. Ты собиралась начать расследование заново, а Ньюгейт уже тогда не давал тебе покоя, словно заноза. Ты права, конечно. Я не возражала бы, окажись Мэйтленд на виселице, но не могла позволить ему сбежать. Я не хотела жить в вечном страхе, что он отыщет меня.
 Не сознавая, что делает, Розамунда вскочила.
 — Но тебе не за что мстить Ричарду! — воскликнула она.
 — Мстить? — Глаза Кэлли сверкнули. — Что ж, ты верно выбрала слово. Дело именно в мести. Но я мстила не за себя. Я появилась лишь в последнем акте пьесы. Я не имела ничего против Ричарда — так, кажется, ты зовешь его теперь? Но уготованная мне роль была столь интересна, что я не могла отказаться от нее.
 Розамунда пыталась что-то сказать, но язык не повиновался ей. Она смотрела на Кэлли, и вся картина начала проясняться перед ее глазами. Раз Кэлли не была мстительницей, существовала лишь одна роль, которую она могла сыграть. Стройная, изящная, прирожденная актриса — она была просто создана для этой роли.
 Память внезапно выхватила сцену из прошлого. Им было не больше двенадцати-тринадцати лет, и у каждой был свой номер в рождественском представлении. Розамунда сыграла на пианино, не более чем прилежно, и получила свою порцию сдержанных аплодисментов. Кэлли же выскользнула из гостиной и вернулась, переодетая в мужскую одежду. Затем она блестяще прочла знаменитый монолог Порции из «Венецианского купца». Публика была в восторге, и, конечно, Кэлли сполна заслужила устроенную ей овацию.
 Розамунде пришло в голову, что даже нынешний разговор был хорошо разыгранной сценой. Роль Кэлли была продумана заранее, она хотела поразить Розамунду и достигла своей цели, ведь она не могла жить без театральных эффектов.
 Кэлли сказала, что наступил последний акт. Чем же закончится пьеса?
 Животный ужас заставил ее содрогнуться. Кэлли не стала бы раскрывать перед ней все карты лишь для того, чтобы приятно провести время. Насладившись моментом триумфа, Кэлли покончит с ней. Она хорошо подготовилась: муфта лежала возле ее руки; весь ее облик излучал уверенность.
 Розамунда поняла, что ее заманили в ловушку. Кэлли знала, что Пруденс уехала к брату до выздоровления, а Розамунда вовсю хвалилась, что покончила с разъездами в герцогской карете с кучей лакеев и со всеми привилегиями, что давало ей высокое положение отца. Она хотела жить как обычная женщина.
 Какой же она была дурой! Хотя Харпер поехал с ней, он не следил за домом, а ждал возможного появления Чарльза Трэси.
 Но кто же тогда настоящий мститель?
 Розамунда ощутила дрожь в коленях. Усилием воли она выпрямилась и глубоко вдохнула. Мститель должен быть где-то рядом.
 — Ты побледнела, — заметила Кэлли. — Я шокировала тебя?
 «Шокировала — не то слово», — подумала Розамунда. Ее сердце сжималось от едва сдерживаемого ужаса. «Не впадай в панику, — приказала она себе. — Заставь Кэлли играть дальше, пока не придумаешь, как выйти из этого положения».
 Харпер! Нужно предупредить Харпера.
 Она заговорила и удивилась, что еще способна мыслить логически.
 — Ты была мальчишкой, которого Ричард видел в комнате Люси Райдер?
 — Да.
 — Что заставило тебя сделать это? Тот человек… он имеет власть над тобой? Он принудил тебя?
 В глазах Кэлли вспыхнул гнев.
 — Никто не может заставить меня сделать то, чего я не хочу. Ты такая посредственная, тебе никогда такого не понять. Я убила Люси Райдер, чтобы испытать острые ощущения.
 Розамунда тяжело сглотнула.
 — Но этот человек… этот человек убивает не ради острых ощущений. Он хотел наказать Ричарда, ведь так?
 Глаза Кэлли сузились.
 — Ты опять называешь его Ричардом? Вижу, и на тебя он произвел впечатление. Но ты лишь наполовину права насчет Фрэнка. Да, он хотел наказать Мэйтленда, но не только. Власть над жизнью и смертью других людей приближает человека к бессмертию. Фрэнк это понимает.
 Под влиянием внезапного озарения Розамунда вскричала:
 — Это ты убила своего мужа!
 Кэлли удовлетворенно кивнула.
 — Он был первым. Не смотри на меня так испуганно. Я напоила его и задушила подушкой. Он не страдал.
 Смятение, испытанное Розамундой, не было бы таким всепоглощающим, если бы сумасшествие, поразившее Кэлли, отражалось на ее внешности и поведении. Но она разговаривала с ней таким тоном, словно обсуждала модные новинки или последние сплетни.
 Когда Кэлли встала и взялась за муфту, Розамунда сбивчиво заговорила:
 — Кэлли, я не узнаю тебя. Что этот человек сделал с тобой?
 Кэлли усмехнулась.
 — Тебе никогда не понять. Всю свою жизнь ты жила по правилам. Мы же словно ходим по лезвию бритвы. Мы не боимся все поставить на карту, жизнь и смерть не имеют для нас значения. Встретившись с ним, я сразу разглядела в нем родственную душу. Я рассказала ему, как убила мужа, и он аплодировал мне. В ответ он поведал, как лишил жизни жену, и я пришла в восторг. Я поняла, что встретила свою вторую половину.
 — Ты убила Дигби и Уорсли!
 — Нет, Фрэнк. Я убила мальчишку.
 — Но что тебе сделал невинный мальчик?
 — Ничего. Просто подвернулся под руку, и я перерезала ему горло. Мне ничего другого не оставалось, потому что он видел нас.
 Розамунда вздрогнула — маленький, словно игрушечный пистолет уже не прятался в муфте, а был нацелен прямо ей в сердце. Она вспомнила слова Харпера об «изящной вещице, которую дамочка может запросто запрятать в ридикюле».
 «Почему, — повторяла про себя Розамунда, — ну почему я не послушалась Харпера?»
 Кэлли сказала:
 — Фрэнк, должно быть, удивляется, что задержало меня. Но я должна была просветить тебя относительно некоторых моментов, и теперь, когда я это сделала, пора покончить с тобой.
 — Как ты можешь? — с отчаянием воскликнула Розамунда. — Мы же выросли вместе, словно сестры.
 — Сестры! — с сарказмом передразнила ее Кэлли. — Я была всего лишь бедной родственницей, а ты — светом в окошке для своего отца. Да ты знаешь, что говорил мне мой отец? Что я должна всегда проявлять должное уважение и благодарность, или его уволят, и мы закончим свои дни в приюте для бедняков. Так что мне приходилось улыбаться и притворяться, что я любила тебя. На самом же деле я презирала тебя и наконец могу признаться в этом.
 В этот момент Кэлли уже не представляла собой завораживающее зрелище. Дикая злоба исказила ее черты до неузнаваемости. Что до Розамунды, то на ее лице, должно быть, отразились боль и шок. «Позже, — яростно приказала она себе, — жалеть себя будешь позже. Подумай о том, как предупредить Харпера. И куда, в конце концов, запропастился сторож?»
 Ее глаза шарили по комнате в поисках возможности побега или орудия защиты. В пределах досягаемости стоял графин с хересом, а до двери было всего два шага, но прежде чем она успеет их сделать, Кэлли убьет ее.
 Когда Кэлли взвела курок, Розамунда отшатнулась.
 — Если я умру, я хочу знать почему.
 Рука Кэлли замерла.
 — Потому что ты сказала, что докажешь невиновность Мэйтленда. Я знала, что ты не отступишься, и как права я оказалась! Ты начала с Ньюгейта, но не собиралась останавливаться. Даже ребенком ты была непреклонна, приняв решение. Я должна была тебя остановить. Однажды тебе удалось провести меня, но не в этот раз.
 — Мне? Удалось провести тебя?
 — Разве ты еще не догадалась? — с укоризной покачала головой Кэлли. — На балу в твою честь я приняла за тебя Пруденс Драйден. Это я стреляла из-за беседки.
 Розамунда уже не обращала внимания на новые признания обезумевшей женщины, которую еще недавно считала подругой. Она сосредоточилась на том, чтобы незаметно приблизиться к столику с графином.
 — Тебе это не сойдет с рук, — заявила она. — Тетя Фрэн знает, что я поехала сюда, чтобы встретиться с тобой. Чарльз знает, Харпер знает, и… и сторож тоже должен знать.
 На губах Кэлли заиграла дьявольская усмешка.
 — Фентон? О, да, но он подтвердит мою версию произошедшего. Я сказала ему, что не дождалась тебя, и он видел, как я уходила. После этого Фрэнк оглушил его и запер в угольном погребе, а я вернулась, и вот я здесь. Полиция решит, что в дом проникли воры и убили тебя, когда ты их застигла. Никто не видел ни меня, ни Фрэнка. Ты оказала мне любезность, выбрав дом в стороне от большой дороги, без докучливых соседей. Я же предупреждала тебя, разве нет?
 Все вопросы были заданы, осталась невыясненной лишь одна деталь.
 — Кто такой Фрэнк? Почему он так ненавидит Ричарда?
 — Это давняя история. Ты не знаешь его, и его имя ни о чем не скажет. Все же, думаю, вреда не будет, если я скажу тебе. Его зовут Фрэнк Степлтон.
 Это известие не стало открытием для Розамунды. Она подозревала, что именно бывший однокашник Ричарда на долгие годы затаил на него злобу. Теперь она все узнала, и пора выбираться отсюда.
 — Фрэнк Степлтон! — Посмотрев на дверь, ведущую в маленькую оранжерею, она повысила голос: — Вы все слышали, офицер Уолтере? Входите быстрее, пока она не вышибла мне мозги!
 Пистолет качнулся в сторону оранжереи, и в этот момент Розамунда схватила графин и что есть силы запустила в Кэлли. Та не успела увернуться. Розамунда одним прыжком достигла двери, ведущей в коридор, выбежала и… застыла как вкопанная. Навстречу ей по лестнице поднимался джентльмен, которого она знала как Джорджа Уиверса. В руке у него был пистолет.
 «Фрэнк, должно быть, удивляется, что задержало меня».
 Так, значит, Джордж Уиверс — это и есть Фрэнк Степлтон?
 Ноги действовали быстрее, чем голова. Резко развернувшись, Розамунда бросилась к черной лестнице.
 Как пуля вылетев из задней двери, она в изнеможении прислонилась к стене. Она слышала, как Кэлли велела Фрэнку стеречь парадную лестницу, а сама побежала за ней. Розамунда надеялась, что они станут искать ее в хитросплетении кухонь и комнат для прислуги. Тогда у нее появится шанс добраться до Харпера, а это было нелегко, потому что сейчас они находились по разные стороны дома.
 Ближайшим укрытием для нее была конюшня. Но, чтобы добраться до нее, нужно было завернуть за угол и пересечь лужайку. Если Степлтон подошел к парадной двери, он обязательно увидит ее. Однако выбора не было.
 Прокравшись за зарослями терна, она скинула туфли и стремглав помчалась по лужайке. Расстояние, которое предстояло преодолеть, сейчас показалось ей бесконечным.
 Услышав окрик справа, она поняла, что Степлтон обнаружил ее. Ответный крик за спиной говорил, что за ней гонится Кэлли. Убежать от Кэлли не составляло труда, но против Степлтона у нее не было ни единого шанса. Если бы Харпер подошел к воротам, он бы увидел ее!
 Этого не может быть, молнией пронеслась горькая мысль. Вовсю светило солнце, деревья переливались пышной зеленью, поместье словно сошло с райской картинки. А за ней гонятся два безумца, чтобы убить.
 Влетев в конюшню, она остановилась, чтобы перевести дух. Сил бежать больше не было. Здесь все и закончится. Харпер услышит выстрел и прибежит, но ей его помощь уже не понадобится! Нужно что-то сделать, нельзя отдаться на волю судьбы!
 Кэлли не солгала, сторож действительно вставлял рамы в конюшне. Он оставил наполовину сделанную работу. Отчаяние придало ей силы. Она схватила толстую широкую доску и повернулась, чтобы встретить того, кто первым завернет за угол конюшни в погоне за ней.
 Крайнее нервное напряжение многократно обострило ее слух. Она отчетливо слышала шаги по траве, сбившееся дыхание преследователя, ленивое жужжание пчелы, гулкие удары ее бешено бьющегося сердца.
 Момент был выбран безошибочно. Тяжелая доска со всего размаха ударила Кэлли по груди. Воздух со свистом вырвался из ее легких. Она упала навзничь, из бесчувственных пальцев выпал пистолет. Розамунда отбросила доску, кинулась к пистолету и отпрянула — из-за угла показался Степлтон.
 Он улыбнулся ей, словно флиртуя на балу, переложил собственный пистолет в левую руку, а затем поднял оружие Кэлли.
 — Ай-яй-яй, как нехорошо, — пожурил он Розамунду и прищелкнул языком.
 Кэлли начала приходить в себя. Она с трудом села. Лицо ее было перекошено от ярости.
 — Ах ты, мерзавка! — Она словно выплевывала каждое слово. — Фрэнк, дай мне мой пистолет.
 — Конечно, моя дорогая.
 Все кончено, ей осталось только разрыдаться. Розамунда уже открыла рот, но не рыдание прорезало воздух, а звук выстрела. Фрэнк приставил пистолет к виску Кэлли и спустил курок.
 Розамунда в ужасе отпрянула. Кэлли умерла мгновенно. На ее красивом лице застыло удивление — губы изогнулись буквой «О», а брови поднялись над темными глазами. На левом виске зияло маленькое отверстие от пули. Когда Степлтон выпрямился, тело Кэлли повалилось на землю, а ее мертвые глаза уставились в небо.
 Розамунда прижала руку к губам. Она не могла пошевелиться, заговорить, отвести взгляд от мертвой Кэлли. «Вставай! — хотелось ей крикнуть. — Представление окончено! Игра зашла слишком далеко!»
 Но это была не игра. Все было убийственно серьезно.
 Она чуть дернулась, уловив движение Степлтона. Он не спеша положил пистолет Кэлли на землю, а собственный переложил в правую руку.
 К Розамунде вернулся дар речи.
 — Она сказала, что вы родственные души, — хрипло прошептала она.
 Он безразлично пожал плечами.
 — Миссис Трэси ничего не значила для меня. Я восхищался мальчишкой, Себастьяном. Так он представился, когда мы познакомились на маскараде. Лишь недели спустя он раскрыл свой секрет. Я бы ни за что не догадался, что Себастьян — это миссис Трэси.
 Розамунда сделала беспомощный жест в сторону Кэлли.
 — Но почему…
 — Нужно было покончить с мальчишкой. Он стал безрассудным. — Степлтон продолжал называть Кэлли мужским именем. — Себастьяна ничто не пугало и не останавливало. Если бы я не убил его, он бы в конце концов убил меня. Он перестал уважать меня. Закройте глаза, леди Розамунда. Вам не будет больно, обещаю.
 Даже в такой момент он не растерял своего очарования. Она почувствовала дурноту, но отчаяние придало ей сил. Нужно было что-то предпринять. Харпер, должно быть, услышал выстрел и уже близко. Но, возможно, недостаточно близко.
 Она снова махнула рукой в сторону Кэлли.
 — Во имя любви к господу, закройте ей глаза. Она любила вас. Проявите хоть немного уважения.
 Он повернулся, равнодушно посмотрев на тело убитой им женщины. Это был шанс для Розамунды, и она его использовала. Она бросилась на него, повалив на землю. Они упали вместе, пистолет выскользнул из его руки, покатился по булыжникам и замер возле каменной урны. Она царапалась, кусалась, выдирала клочьями его волосы, но силы были неравны. Он ударил ее тыльной стороной ладони по лицу, и сквозь пелену, застилавшую глаза, она увидела, как он потянулся за пистолетом.
 В этот момент во двор ворвался Харпер. Он взглянул на Розамунду, и это стало его ошибкой. Степлтон. выстрелил первым, и Харпер осел на землю.
 Розамунде и Степлтону одновременно пришла в голову одна и та же мысль, но Розамунда успела первой дотянуться до пистолета Харпера. Она бы застрелила негодяя не дрогнув, но он увернулся и исчез прежде, чем она успела взвести курок.
 Харпер вскочил, прижав руку к плечу.
 — Проклятье! — завопил он. — Как я мог оказаться таким глупцом!
 Розамунда смахнула запоздалые слезы.
 — Я подумала, что он убил тебя.
 — Не успел. Что это? — Морщась, он встал на ноги. — Похоже на лошадей.
 Раздался еще один выстрел, и вслед за ним крики. Розамунда побежала, и Харпер, спотыкаясь, бросился за ней.
 — Оставайтесь на месте! — кричал он. — Оставайтесь на месте! Он, должно быть, перезарядил пистолет. И вы не сказали мне, какого черта тут происходит!
 Она успела добежать до угла конюшни и выглянула за него. На территорию поместья ворвались трое всадников и галопом неслись вдоль терновой аллеи, преследуя Степл-тона, который почти добрался до спасительного леса.
 — Там шеф и ваш брат, — сказал Харпер.
 — И Чарльз Трэси.
 Все было кончено через несколько минут. Ричард первым настиг Степлтона и бросился на него с лошади. Мужчины покатились по траве. Каспар и Трэси даже не успели спешиться. Ричард упирался коленом в спину Степлтона, а рукой обхватил его за шею и резко поднял его голову.
 — Шеф не причинит ему вреда, — констатировал Харпер, с беспокойством глядя на Розамунду.
 — Надеюсь, он свернет ему шею, — с диким блеском в глазах ответила она.
 Однако этого не произошло. Ричард рывком поднял Степлтона на ноги, что-то сказал Каспару, который спешился и навел свой пистолет на Степлтона. Ричард вскочил в седло и вместе с Трэси поскакал к конюшне.
 Приблизившись к ним достаточно близко, он крикнул:
 — Вы, двое, в порядке?
 — Ерунда, царапина, — ответил Харпер, показывая плечо.
 — Я в порядке, — откликнулась Розамунда. Однако это была ложь. Она смотрела на Чарльза, пытаясь приготовиться к тому, что неизбежно последует. Последний акт пьесы сыгран, занавес опущен, однако развязка оказалась совсем не такой, как ожидала Кэлли.
 Чарльз Трэси спешился. Мрачный, смертельно-бледный, он спросил:
 — Где она? Где Кэлли?
 Розамунда тихо сказала:
 — Чарльз, приготовься к худшему…
 — Я знаю, что она мертва!
 — Проводи его к ней, — негромко попросил ее Ричард.
 Розамунда показала Чарльзу дорогу. Увидев возлюбленную, он ничего не сказал, молча взял ее на руки и разрыдался.




 26


 Розамунда сидела в своей спальне в Твикенхэм-хаус, возле окна, выходящего на подъездную аллею. Прошла неделя с тех пор, как Фрэнка Степлтона взяли под стражу. Это была худшая неделя в ее жизни, не из-за Фрэнка, а из-за того, что Ричард сдался властям и его тоже посадили в тюрьму.
 Все могло бы быть и хуже. Его могли отправить в Ньюгейт или во Флит, но благодаря вмешательству коллег Ричарда из Особого отдела ему разрешили дожидаться окончания расследования в относительно сносной камере в Ричмонде, в пяти минутах от Твикенхэма. Сегодня его повезли на встречу с премьер-министром, а ее отец и Каспар отправились с ним.
 Ее беспокоило то, что правда могла никогда не выйти наружу. Фрэнк Степлтон не мог отрицать, кем он был, после ее заявления в магистрате и опознания Питером Драйденом. Но убийство Кэлли было единственным преступлением, в котором он сознался. Он понимал, что ему грозит виселица, но хотел привести на виселицу и Ричарда.
 Мистер Мэсси, сменивший Ричарда на посту главы Особого отдела, сообщил ей, что Степлтон не раскаялся в содеянном. По его словам, он убил миссис Трэси из ревности, а все остальные оговаривают его по причинам, ему неизвестным.
 — Он считает себя умнее всех, — добавил Мэсси, — самонадеян без меры.
 Розамунда вспомнила эти слова на похоронах Кэлли. Оплакать миссис Трэси пришло менее дюжины человек. Розамунда не смогла найти слов утешения для тетушки Фрэн и Чарльза, потому что ее сердце словно окаменело от предательства и сознания того, что той Кэлли Трэси, какой она представляла ее, никогда не существовало.
 Но горе Чарльза Трэси было неподдельным. Он тоже должен был сделать заявление в магистрате, но смог рассказать лишь о происшествии в Ньюгейте и нападении на Пруденс Драйден. Да, он чувствовал исходящий от нее запах пороха, но принял это за одну из ее жестоких выходок.
 Когда он обвинил Кэлли в том, что она стреляла в мисс Драйден, она со смехом признала его правоту. Вечера у Розамунды всегда скучны, и она взяла с собой маленький пистолет, чтобы развлечься. Говоря это, она расхохоталась — Кэлли больше всего на свете любила шокировать его.
 Но чем больше Чарльз думал об этом, тем беспокойнее становилось у него на душе. Пуля задела мисс Драйден и могла убить ее. Было и еще кое-что, не дававшее ему покоя, — Кэлли, несомненно, ошиблась, приняв мисс Драйден за Розамунду.
 Вот о чем он пытался ей рассказать, когда она вырвалась от него и, поддавшись панике, убежала на встречу с Кэлли. Он решил отправиться за ней и уже было сел в седло, когда приехали Ричард и Каспар. Они выехали вместе и едва успели схватить Степлтона.
 С того дня и до сих пор Розамунда не видела Ричарда и не говорила с ним, не из-за противодействия властей, а потому, что он хотел прийти к ней свободным человеком и открыто объявить ее своей женой.
 Она вертела обручальное кольцо на пальце, словно надеясь найти в нем источник душевных сил. «Ричарда оправдают, и он вернется ко мне», — повторяла она как молитву.
 Из-за слез, застилавших глаза, она чуть было не пропустила появление на аллее герцогской кареты. Смахнув слезы и убедившись, что это не ошибка, она стремглав кинулась к двери.
 — Джастин, они дома! — закричала она.
 Сбежав по ступенькам лестницы, она столкнулась с Джастином, вышедшим из библиотеки.
 — Успокойся, Роз, — попытался он охладить ее пыл, однако его слова странным образом сопровождались лихорадочным блеском в глазах. — Все будет в порядке, вот увидишь.
 Рука об руку они вошли в мраморный холл, где уже стоял дворецкий. Тернер тоже не мог скрыть волнения. Он расхаживал перед парадным входом, то и дело поглядывая на часы.
 — Пора! — вдруг сказал он швейцарам, стоящим по обе стороны от дверей.
 Они открыли двери и сбежали по лестнице в тот самый момент, когда карета герцога остановилась перед домом.
 Первым вышел ее отец. Выражение его лица было непроницаемым.
 Розамунда посмотрела в глубь кареты и увидела лишь Каспара.
 — Отец! — закричала она. — Что случилось? Ричарда простили?
 — Нет, — ответил герцог.
 Она пошатнулась. Джастин крепче сжал ее руку.
 — Его не простили, а полностью освободили от обвинений, — сказал герцог, сияя улыбкой. — Конечно, все должно быть улажено официальным путем, но остались лишь формальности. И он уже свободный человек. Тернер, прикажите подать шампанское в библиотеку и проследите, чтобы каждый мужчина, работающий у меня, получил пива, а дамы — хереса.
 Ричард и Каспар вошли в дом, за ними следовал Харпер. Слуги, которых еще минуту назад не было видно, наводнили холл, появляясь неизвестно откуда. Розамунда бросилась в объятия Ричарда, что было встречено громкими радостными криками. Все вокруг смеялись и улыбались, и лишь у Розамунды из глаз струились слезы.
 Но было не время для слез, и вскоре она тоже смеялась, с трудом пробираясь вслед за Ричардом сквозь толпу слуг, поздравляющих его со счастливым возвращением.
 Каспар вошел в библиотеку последним. Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней.
 — Никогда не видел ничего подобного, — признался он. — Слуги всегда такие степенные.
 — Сегодня особенный день, — снисходительно отозвался герцог. — Не каждый день член нашей семьи спасается из рук палача.
 При его последних словах слезы вновь навернулись на глаза Розамунды. Она не узнавала себя. Она так мужественно держалась всю неделю, а сейчас совершенно расклеилась.
 Когда все расселись, Джастин сказал:
 — Ну, рассказывайте все по порядку, не держите нас в неведении. Мы с Розамундой места себе не находили, ожидая вас.
 Ричард посмотрел на пальцы Розамунды, сплетенные со своими.
 — Случилось вот что: Особый отдел представил премьер-министру достаточно доказательств того, что произошла чудовищная ошибка правосудия, следовательно, мой приговор нужно отменить. Моему преемнику Мэсси пришла в голову блестящая идея взять с собой Степлтона, чтобы он тоже услышал эти новости из уст премьер-министра. Видите ли, по имеющимся доказательствам его можно было обвинить лишь в убийстве миссис Трэси. Мэсси хотел выбить его из колеи, и, слава богу, это ему удалось.
 Каспар добавил:
 — Он взорвался, по-другому и не скажешь. Потом его прорвало, словно плотину, и он выплеснул на Ричарда всю свою ненависть и злобу. Не слишком приятно было на него смотреть.
 — Ты прав, — согласился Ричард.
 Ненависть Степлтона простиралась гораздо дальше того злосчастного эпизода в Кембридже. Похоже, Ричард стал для него символом его собственного унижения и незначительности. Он был жертвой нападок родителей, друзей в Кембридже, но они и сравниться не могли с Ричардом, страшно отомстившим ему за глупую мальчишескую выходку.
 — Я больше никогда не стану жертвой, — поклялся тогда Степлтон.
 С тех пор в каждом, кто придирался к нему или относился с пренебрежением, он видел врага — в жене, тесте, Дигби и, наконец, в Себастьяне.
 Начав говорить, Степлтон уже не мог остановиться. Он взял себя в руки и говорил с ними, словно с неразумными детьми. Если бы не Себастьян — он по-прежнему упорно называл Кэлли Себастьяном, — они бы никогда его не поймали. Себастьян стал чересчур беспечным и вышел из-под контроля. Поездка в Ньюгейт с миссией милосердия была его собственной идеей, как и выстрел в Пруденс, которую он принял за Розамунду. Но было и еще кое-что. Миссис Трэси имела на него виды, в то время как она ничего для него не значила. Вот почему она должна была умереть. И Себастьян тоже.
 Если бы они не знали, что миссис Трэси и Себастьян — одно и то же лицо, они едва ли что-нибудь поняли.
 — Он заливался соловьем, — подытожил Ричард, — но, на мой взгляд, его объяснения были слишком банальными. Мне кажется, он не нуждался в мотиве, убийства стали для него своеобразным удовольствием. Вряд ли рана, по его словам, нанесенная мною, мучила его семнадцать лет. Думаю, он вернулся в Англию, чтобы купить лошадей, и, услышав о моих успехах, решил, что не сможет отказать себе в удовольствии уничтожить меня.
 Розамунда вздрогнула, вспомнив слова Кэлли.
 — А как же Люси Райдер? — тихо спросила она.
 Ричард стиснул ее руку, но она даже не поморщилась. Она не чувствовала боли, желая лишь разделить и облегчить боль Ричарда.
 Каспар продолжил рассказ, и все присутствующие сделали вид, что не заметили смятения, охватившего Ричарда.
 — Она влюбилась в него, и он ее использовал. Все очень просто. До встречи со Степлтоном мисс Райдер была невинной девушкой, но потом сильно переменилась. Бедняжка не подозревала, во что ее втянули.
 — Но как он нашел ее? — спросила Розамунда.
 В разговор вступил Ричард:
 — Он завязал дружбу с Дигби и разговорил его. Похоже, майор не доверял мне и следил за моими действиями. В общем, он упомянул, что я постоянно обедаю в «Георгии и Драконе». Степлтон решил начать оттуда.
 Ричард глубоко вздохнул, вспомнив крики Степлтона о том, как легко он поставил шефа Особого отдела на колени. В его душе не было ни капли раскаяния за убийство Люси Райдер.
 Он откашлялся.
 — Как сказал Каспар, Люси влюбилась в него, и он ее использовал. Она знала, что Степлтон, он же Уиверс, хотел дискредитировать меня. Однако для нее он сочинил историю о том, что я соблазнил его сестру, еще учась вместе с ним в Кембридже. Как видите, она слушалась его во всем, поэтому выполняла все указания, чтобы заманить меня в западню.
 Его идея состояла в том, чтобы представить меня ревнивым любовником, поднявшим руку на подружку в порыве ярости. Она должна была закричать, когда я вошел в ее комнату, а он притаился бы в углу и ударил меня по голове латунным подсвечником. Затем они бы вызвали сыщиков с Бонд-стрит, обвинив меня в попытке убийства, и это означало бы конец моей карьеры. Такую версию он приготовил для Люси.
 Джастин взорвался:
 — Невероятно! Кто бы поверил в убийство в порыве ревности?
 — Это говорит человек, который никогда не влюблялся, — заметил герцог.
 — Бедная Люси, — прошептала Розамунда.
 Ричард сжал ее пальцы. Он не стал рассказывать ей продолжение грязной истории. Люси, полностью доверяя мерзавцу, разделась и легла в постель, как он велел. Ее не смутило присутствие в комнате мальчишки, так как Степлтон уверил ее, что два свидетеля будут более убедительными, чем один. Потом он хладнокровно наблюдал, как мальчишка перерезал бедняжке горло. Совершив злодеяние, мальчишка спокойно снял плащ, забрызганный кровью Люси, ушел в свой номер и переоделся. Вскоре он уже был на верхних ступенях лестницы, ожидая прихода Ричарда.
 Однако под личиной мальчишки скрывалась Кэлли Трэси, лучшая подруга Розамунды, и от этого ему становилось тошно. Розамунда и Кэлли росли вместе. Моральное разложение не случается в один день, оно происходит медленно, в течение долгих лет.
 Он посмотрел на Розамунду и поблагодарил бога, что безумие, поразившее Кэлли, не коснулось его чистой, невинной жены.
 Розамунда между тем задумчиво сказала:
 — Наверное, он пообещал ей золотые горы и счастливую жизнь с ним?
 — Что-то вроде этого.
 Наступила тишина, которую нарушил Джастин вопросом:
 — Ты узнал, откуда Дигби стало известно про Дансмур?
 — Да, — ответил Ричард. — Из-за моей беспечности. Я был полным идиотом. Поддавшись глупой сентиментальности, я сохранил у себя пейзаж с видом Дансмура.
 — Дело не только в этом, — возразил Каспар. — Степлтон сразу увидел, что пейзаж, висящий в кабинете Ричарда, принадлежит кисти весьма посредственного художника, в то время как остальные картины в доме были достойны Королевской академии. Конечно, это возбудило его интерес. Название поместья, изображенного на холсте, было крупными буквами выбито на фасаде дома: Дансмур. Слово показалось знакомым, и это подстегнуло его память. Негодяй оказался неглупым малым. Он просчитал действия Ричарда и рассудил, что он отправится либо в Дансмур, либо в другое место поблизости.
 — Он действовал наугад, ему просто повезло, — раздраженно заявил Ричард.
 — А кто же тот посредственный мастер, написавший картину? — невинно поинтересовался Джастин.
 — Конечно, Ричард, — ответил Каспар, и все засмеялись.
 В этот момент в библиотеку вошел дворецкий в сопровождении двух лакеев, несших подносы с высокими бокалами, в которых пенилось шампанское.
 Когда слуги удалились, герцог поднялся. Остальные последовали его примеру.
 — Прошу вас сесть! — прогудел герцог. — У моего зятя может сложиться неверное впечатление о порядках, царящих в семье. Мы же не на официальном приеме.
 Все сели. Каспар и Джастин удержались от того, чтобы обменяться взглядами.
 Его светлость поднял бокал и приготовился произнести тост, когда его взгляд упал на Харпера, одиноко сидящего в углу и предоставленного самому себе.
 — Сержант Харпер, — обратился он к нему, — окажите нам честь, произнесите тост!
 Харпер неохотно поднялся.
 — Я не умею красиво говорить, — признался он. — Я простой человек, ваша светлость, куда мне до джентльменов вроде вас.
 — Именно поэтому вы и должны произнести тост! — настойчиво воскликнул герцог.
 — Хорошо, — согласился Харпер и начал: — Моя жена номер три любила повторять…
 — Харпер! — предостерегающе перебил его Ричард.
 Харпер послушно замолчал. Он вспомнил детство и то, чему его всегда учила мать.
 — Боритесь за справедливость! — сказал он, подняв бокал.
 Герцог просиял. Все вскочили со своих мест, хором повторив:
 — Боритесь за справедливость!
 Несколько часов спустя Розамунда и Ричард удалились в свою спальню. Им пришлось ждать, пока слуги распакуют вещи Ричарда, привезенные из его квартиры на Джермин-стрит и из гостиницы «Черный монах». Но наконец все было разложено по полкам, и они остались наедине.
 Ричард спросил:
 — Позвать горничную, чтобы помогла тебе раздеться?
 Розамунда рассмеялась и запустила пальцы в свои волосы. От выпитого шампанского слегка кружилась голова, а по телу разливалось приятное тепло.
 — Правду говорят, мужчины никогда ничего не замечают. Теперь я могу одеться и раздеться сама. Кэлли говорит… — она осеклась.
 Улыбка Ричарда исчезла. Он не знал, что сказать или сделать, поэтому просто сел на краешек кровати и осторожно произнес:
 — Мне жаль, что так вышло с твоей подругой.
 Она повернулась к нему.
 — Не стоит. Мне жаль, что она впустила зло в свою душу, но то, что она совершила, ужасно. И она совершенно не раскаивалась в содеянном.
 — Так же как Степлтон.
 — Она называла его родственной душой, — ее передернуло от отвращения. — Ко мне она испытывала лишь презрение. Она разрушила мои счастливые воспоминания детства, проведенного вместе с нею. Она всегда ненавидела меня. Но самое страшное в том, что она искренне считала меня и мою семью ответственными за то, кем стала.
 Он похлопал по кровати, она села рядом и прижалась к нему.
 — Когда люди совершают зло, — негромко сказал он, — они начинают себя оправдывать, обвиняя других и искажая события. Поверь мне, Кэлли и Степлтон сами выбрали свою судьбу. Никто не заставлял их убивать.
 — Я понимаю! Если я и грущу, так это о том, чего никогда не было. Я справлюсь с этим. — Она провела его рукой по своему лицу. — Слава богу, есть такие люди, как ты, которые посвящают свою жизнь разоблачению всех Кэлли и Степлтонов в мире.
 Он ждал этих слов. Взяв ее за руки, он поцеловал сначала одну ладонь, затем другую.
 — Я хотел поговорить с тобой об этом, — сказал он. — Думаю, пришло время перемен.
 — Перемен? — настороженно переспросила она.
 Он кивнул. Стараясь казаться воодушевленным, он продолжал:
 — Сейчас, когда я женат, мне пора начать вести более размеренную жизнь. Дансмур дает неплохой доход, но, думаю, мы увеличим его, если поселимся там. Разводя овец и лошадей, можно получать неплохую прибыль. Я много думал об этом, и, хотя я мало знаю о фермерстве, я бы мог научиться. Мы могли бы жить счастливо там, правда?
 Она была поражена до глубины души.
 — Ты — фермер? Землевладелец? — Не сдержавшись, она расхохоталась. — Не могу себе представить.
 Он резко отпустил ее руки.
 — Я не могу себе позволить жить на содержании жены.
 — Тогда мы не будем тратить мои деньги. Как ты сказал, Дансмур приносит достаточный доход. Я могу жить скромно, Ричард, и не стану требовать от тебя жертв, чтобы ты мог купать меня в роскоши.
 — Представляю, как обрадуется твой отец, — зять, охотящийся за убийцами и предателями. Предлагая тебе стать моей женой, я понимал, что мне придется изменить свою жизнь. Твоя семья будет ждать этого от меня.
 — Так вот оно что! — Розамунда вскочила и заметалась по спальне. — Я считала тебя свободным от глупых предрассудков. Дело не в том, чтобы жить на мои деньги, а чтобы сохранить внешние приличия. — Она стояла перед ним, уперев руки в бока. Глаза ее метали молнии. — Ты разочаровал меня, Ричард. Во-первых, ты оскорбил мою семью. Как будто для нее важно, как ты зарабатываешь на жизнь. Если хочешь знать, мой отец гордится тобой. Но даже если бы мои родственники были такими напыщенными, какими ты упорно пытаешься их представить, это не означает, что перед ними нужно раболепствовать. Я считала тебя борцом.
 Он явно забавлялся, слушая ее. Когда она замолчала, чтобы перевести дух, он спросил:
 — А во-вторых?
 — Что? — не поняла она, сбившись с хода своих мыслей.
 — Если я хорошо помню, ты перечисляла мои промахи.
 Розамунда с шумом выдохнула.
 — Во-вторых, неплохо было бы посоветоваться с женой, принимая решения. Если ты собираешься заживо похоронить меня в сельской глуши, пока ты будешь вести бурную жизнь, советую подумать еще раз. Не перебивай. Я знаю, как это произойдет. Сначала коллеги из Особого отдела попросят тебя разобраться в каком-нибудь трудном деле, потом еще в одном, потом ты станешь проводить все свое время в городе, а я останусь в Данс-муре раскладывать пасьянс и смотреть в окошко.
 Ричард не мог сдержать смеха.
 — Иди ко мне, — он протянул ей руки. Когда она вновь села подле него на постели, он сказал: — Хорошо. Я советуюсь с тобой. Чего хочешь ты?
 Она серьезно посмотрела на него.
 — Я хочу, чтобы ты согласился вернуться на должность главы Особого отдела. Я знаю, что премьер-министр предложил тебе ее. Каспар мне рассказал. Ричард, для тебя это не просто работа, а призвание. Без таких людей, как ты, подобные Кэлли или Степлтону захотят править миром, а этого допустить нельзя.
 — Я не единственный, кто может делать эту работу.
 — Возможно. Но ты хочешь этого, а я поняла, что мы должны делать то, что сами считаем нужным, а не то, чего ждут от нас другие. Всю свою жизнь я была лишь дочерью герцога, но больше не хочу ею быть. В этой роли мне тесно, я задыхаюсь. Поэтому, если ты отказываешься от работы ради меня, подумай, не совершаешь ли ты ошибку.
 Он улыбнулся свойственной лишь ему одному открытой и вместе с тем сдержанной улыбкой.
 — Предположим, я вернусь в Особый отдел. Где тогда будешь ты? Чем ты будешь заниматься?
 — Я буду в Вудлэндсе. Этот дом идеально подходит для воспитания детей и, возможно, выращивания лошадей. Ты будешь возвращаться ко мне каждый вечер. Что же до того, чем я буду заниматься, — ее глаза сверкнули, — я буду помогать тебе расследовать преступления. Не будешь же ты отрицать, что у меня талант сыщика.
 Улыбаясь, он провел рукой по ее волосам.
 — Если бы ты была мужчиной, — сказал он, — я бы сделал тебя своим заместителем.
 — Если бы я была мужчиной, — парировала она, — я бы претендовала на должность шефа.
 Расхохотавшись, Ричард привлек ее к себе. После долгого страстного поцелуя ему пришла в голову одна мысль, и он поспешил поделиться ею с Розамундой.
 — Ты считаешь, что сможешь жить в Вудлэндсе после того, что случилось там с Кэлли и Степлтоном?
 — А что случилось? Моя жизнь была чудесным образом спасена; Харпер и сторож излечились от ран; ты отомстил за смерть Люси и наконец вернул себе доброе имя, а двое хладнокровных, бездушных преступников понесли справедливое наказание. Если бы я была суеверной, я бы сказала, что Вудлэндс приносит счастье нам и нашим близким.
 Она встала, поискала свою сумочку и вернулась, зажав в руке точеную шахматную фигурку, подаренную ей Ричардом на день рождения.
 — Или, может быть, мы обязаны удачей этой фигурке. Теперь она со мной повсюду.
 — Ты — моя удача, — горячо прошептал он. — Если бы ты не приехала в Ньюгейт, кто знает, как бы все обернулось для меня.
 — И для меня, — отозвалась она и улыбнулась. — Какую захватывающую историю мы сможем когда-нибудь рассказать нашим внукам.
 Он склонился над ней, так что их губы соприкоснулись.
 — Ты меня опередила, я думал о наших детях. Думаю, начать нужно с них.
 — Всегда восхищалась твоим умом. — Чуть дрожа в предвкушении наслаждения, она притянула его голову к себе.


* * *

 Она проснулась от собственного крика. По щекам струились слезы. Ричард мгновенно проснулся и обнял ее.
 — Успокойся, — нежно гладя ее по голове, повторял он. — Это всего лишь сон.
 — Мне приснилась Кэлли, — она заплакала и сильнее прижалась к нему.
 — Теперь она не причинит тебе зла.
 — Ты не понимаешь. Мы плыли по морю и заплыли далеко. Я захотела повернуть назад, но Кэлли продолжала плыть. Я кричала ей, чтобы она вернулась со мной, но она меня не слушала. Она смеялась и продолжала плыть. Потом нас накрыла огромная волна, и дальше пустота. — Ее плечи сотрясались от приглушенных рыданий. — Я звала и звала ее, но она не вернулась! Она не вернулась!
 Он укрыл ее и стал убаюкивать, нашептывая нежные слова, словно напуганному ребенку. Наконец она уснула.


* * *

 Через несколько дней они были готовы к переезду в Вудлэндс. Их спальня была заставлена коробками. Розамунда заканчивала причесываться, Ричард читал вслух отрывки писем, полученных от друзей и доброжелателей.
 — Это от Хью, — сказал он. — Они с Эбби на следующей неделе возвращаются в город и хотят устроить праздник в нашу честь. Это от Джейсона Рэдли. Я, кажется, упоминал о нем и его жене Гвинет. Они вернулись из свадебного путешествия. — Он усмехнулся. — Удивляюсь, как бумага стерпела. Он употребил несколько крепких выражений о людях, не обращающихся к друзьям за помощью, оказавшись в беде. Они тоже хотят устроить вечер для нас.
 Розамунда искала новые перчатки, но они словно сквозь землю провалились. Тогда она села у одной из коробок и открыла замок.
 — Твои друзья кажутся мне отзывчивыми людьми, — сказала она. — В беде нужно обращаться за помощью к друзьям.
 — А это от моего отца. — Помолчав, он начал читать: — Он интересуется, почему я не писал ему целый месяц. Очевидно, он не получил моего письма, где я рассказываю не только о процессе и благополучном завершении дела, но и о моей женитьбе… — Он осекся, увидев, что Розамунда достала из коробки.
 — Как, во имя всего святого, это здесь оказалось? — удивилась она.
 Она вертела в руках дамскую туфельку из розовой лайки, расшитую бисером. В некоторых местах бусины были оторваны, каблук сломан, а кожа покрылась водяными разводами.
 — Последний раз я видела эту туфельку в хижине в Челси, когда ты дал мне одежду Харпера, чтобы переодеться.
 Она посмотрела на Ричарда. Он смотрел на туфельку испепеляющим взглядом. Внезапно он подошел к ней и выхватил туфельку из ее рук.
 — Есть женщины, которые не успокоятся, пока не вытрясут из мужчины все секреты, — проворчал он, кинув туфельку обратно в коробку. — Это моя коробка, а не твоя.
 Розамунда пришла в замешательство.
 — Ричард, но она окончательно испорчена. Починить ее уже нельзя, да и ни к чему, разве ты не помнишь, я потеряла ее пару во время бунта? Дай ее мне, я выброшу.
 — Нет, не выбросишь!
 Она опустила руку.
 — Но почему? Это сущая безделица. Ты же не думаешь, что она расшита настоящими камнями? Дай сюда.
 — Нет!
 Внезапно ее озарила догадка.
 — Ричард, — воскликнула она, — ты сохранил ее на память, да?
 Он скрестил руки на груди.
 — Что, если так?
 Подумав секунду, она покачала головой.
 — Если это так, значит, ты хранишь ее со дня моего похищения. Но ведь тогда ты меня презирал, насмехался и издевался надо мной.
 Он усмехнулся, но ничего не сказал.
 Она поднялась с колен.
 — Я хочу знать, почему ты не выбросил эту туфельку, — упрямо сказала она.
 — Если ты станешь смеяться, я побью тебя, — сердито предупредил он.
 — Обещаю, что не стану, — она что есть силы сжала губы и отвела глаза.
 Он вздохнул.
 — Как ты думаешь, что я чувствовал, когда через несколько часов после похищения я понял, что меня влечет к тебе? Я был сам себе отвратителен. Я поймал себя на мысли, что восхищаюсь тобой больше, чем любой другой женщиной прежде. Хуже того, я влюбился. Конечно, тогда я этого не понял — ведь до этого я никого не любил. Я считал тебя лишь источником неприятностей. Газеты называли тебя «идеальной принцессой». Я знал, что ты уйдешь к кому-нибудь вроде принца Михаэля и никогда мне не достанешься. Поэтому я был ошеломлен своими чувствами к тебе.
 Она сделала шаг ему навстречу, потом еще один, потом еще — и наконец оказалась в его объятиях. Ее лицо светилось от счастья.
 — Ричард, ты сказал, что влюбился в меня?
 — Разве ты еще не поняла? Это же очевидно. Все вокруг знают об этом — твой отец, братья, Харпер, слуги.
 — Конечно, я поняла. Я боялась, что ты не догадаешься.
 Он издал странный звук — полусмех-полустон и сжал ее в своих объятиях.
 — Я люблю тебя, — уверенно сказал он. — Зачем же еще хранить мне твою туфельку? Если бы ты знала, сколько раз я порывался выкинуть ее, но не смог. Она стала символом бесстрашия и красоты, которые ворвались в мою жизнь вместе с тобой.
 — Но, Ричард, туфелька превратилась в развалину. Разве ты не мог оставить на память мой носовой платок или что-нибудь подобное?
 — Я не хотел ничего идеального. Я хотел эту туфельку. Разве мы с тобой идеальны?
 — Нет, — мягко ответила она. — Мы не идеальны. Но мы идеально подходим друг другу.