Аннотация: Вы больше не мечтаете о рыцаре на белом коне, а следуете пошлому принципу «я тебя слепила из того, что было»? Милая, да это УЖЕ ПРОГРЕСС! Вы сели на жесткую диету и одновременно ввязались в рискованную финансовую аферу? Да это же просто ИДЕАЛ современной ЖЕНЩИНЫ! Вы — СЧАСТЛИВЫ? Ах, НЕ СОВСЕМ? Ну, знаете, тогда остается только одно — УЧИТЕСЬ БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ! И поможет вам тут лишь ЮМОР, ЮМОР — и ирония «на сдачу»! Героиня мирового бестселлера К. Грохоли «Никогда в жизни» неподражаемая пани Юдита — опять с вами!


---------------------------------------------


 Катажина Грохоля.
 Сердце в гипсе


 Посвящается моему отцу и моему брату



 Помазок для бритья


 Мне и не снилось, или я просто забыла, что жизнь с мужчиной может быть такой утомительной. А жизнь с Адамом потребовала от меня больше внимания, чем я представляла. Например, я ничего не могу найти. Конечно, когда мы жили с Тосей вдвоем, у меня тоже все пропадало, будь то блузки, юбки или черные брюки, которые мне тесны, или моя тушь для ресниц, или мои тени, а если я что-нибудь находила, так у нее в комнате.
 Я не собираюсь, упаси Боже, возводить поклеп на Адама, будто бы он приобрел привычку таскать мою одежду или тушь для ресниц. Вовсе нет. Здесь пальма первенства неоспоримо принадлежит Тосе, и дочь, без сомнения, никому ее не уступит. Но я и мысли не допускала, что помазок из барсучьего волоса так сильно изменит мою жизнь. И повседневно будет напоминать мне о том, с каким поистине ангельским терпением я отношусь к этому мужчине.
 Однако начну по порядку.
 Прошло уже несколько месяцев с той минуты, как помазок для бритья появилась в моей ванной комнате, а одновременно с ним Адам по прозвищу Голубой (я стала называть его так, потому что он писал мне послания исключительно на бумаге голубого цвета). Вместе с помазком и Адамом прибыли также второй компьютер и совершенно бесполезные предметы вроде электрической диагональной и дисковой пилы, шлифовального станка и массы других инструментов, названия которых я даже не пыталась запомнить.
 Непонятно, зачем социологу пила или шлифовальный станок. Он приволок и уйму других вещей: одежду, и книги, и наждачную бумагу, и полный бар качественного алкоголя; последнее, надо сказать, меня очень порадовало, потому что Уля тоже неравнодушна к хорошей выпивке.
 Помазку для бритья я придаю особое значение, ведь, как утверждает наша новая соседка Реня, до тех пор пока мужчина не перевезет к тебе свои бритвенные принадлежности, ты для него — ничто.
 Реня переехала в конце февраля в домик на опушке леса, строительство которого продолжалось месяцев этак семь. Домик, надо сказать, недурственный! Триста двадцать квадратных метров — первый этаж, а второй еще не закончен. Рениного мужа это строительство почти доконало, хотя впечатление он производит самое благоприятное. Еще у Рени шикарные рыжие волосы до плеч, ротвейлер, который в отличие от ее мужа производит не столь приятное впечатление. Реня — человек крайне занятой, потому что на ней все хозяйство. Вести его ей помогают кухарка, еще одна женщина, которая приходит убирать по понедельникам и пятницам, и джип. Рене катастрофически ни на что не хватает времени.
 С тех пор как Реня вписалась в наш деревенский пейзаж, жизнь приобрела более интенсивную, огненно-рыжую окраску. Мы с Улей очень полюбили новую соседку, хотя и Кшись, и Адам мгновенно ретируются, завидев ее. Может, это и к лучшему, потому что Реня необыкновенно привлекательна.
 Ну (никогда не начинай предложений со слова «ну», любит поучать моя мамочка), ну и когда Реня сказала мне об этих бритвенных принадлежностях и о том, что зубная щетка — вещь переносная, у нее в машине их несколько штук, ведь никогда не знаешь, что может произойти, — я поняла: для Адама я не пустое место, а нечто исключительное.
 Но сегодня опять чуть не опоздала из-за этого барсука. Я к помазку не прикасаюсь, хотя сама купила его Адаму на именины, так что он вроде немножко и мой, а вот крем для бритья — совсем другое дело, и я никак не пойму, почему Голубой недоволен, когда я пользуюсь кремом, ведь мы договорились, что я имею на это право. Я-то ничем не возмущаюсь, хотя не могу ничего найти на привычном месте, потому что он прячет самые необходимые вещи там, где мне и в голову не пришло бы их искать.
 Возьмем, к примеру, сегодняшнее утро. У меня была назначена встреча по очень заманчивому делу, которое могло в корне изменить мою жизнь, встреча с Очень Важной Персоной. Персона эта, Остапко, чудовищно предприимчива. Не буду продолжать — чтобы не сглазить...
 Адам оставался дома, поскольку у него исследования. Если Адам проводит исследования, это значит, что он будет слоняться по дому, пока ему не наскучит, потом выйдет во двор, подстрижет траву, опрокинет по пиву с Кшисиком и заляжет в гамак. И погрузится, конечно, в размышления.
 А я должна работать! Это несправедливо. Адам говорит, что в жизни вообще справедливости нет.
 Но вернусь к сути дела. А суть такова, что за три минуты до отхода поезда я влетела в комнату, протянула руку к полке с драматургией, на которой возле камней, привезенных с Кипра, должны были стоять мои духи. Флакона не оказалось. Ну я и крикнула:
 — Черт подери, где мои духи?
 Тогда сверху — Тося во весь голос:
 — Не ори! Я не брала!
 — Я не говорю, что ты взяла, — завопила я, — просто спокойно спрашиваю!
 — Ты не спрашиваешь, а обвиняешь! — громко возмутилась Тося. — Я же тебя знаю!
 — Если так говоришь, значит, ты их взяла! — заключила я.
 Тося хлопнула наверху дверью, а из сада донесся вопрос Адама:
 — Почему ты кричишь на Тосю?
 Ну и голосок — перебудит всю деревню! Которая, впрочем, и так не спала, потому что скоро восемь. Я подбежала к окну, открыла настежь — какой прекрасный день, солнце высоко над березами, ведь уже май, и крикнула в окно:
 — Ты чего разорался, людям спать не даешь!
 Адам отмахнулся от меня. Вот так штука — всего несколько месяцев совместной жизни, и уже отмахивается и кричит мне:
 — Не слышу!
 Это частично снимало с него вину, но я крикнула:
 — Ты не видел моих духов?
 Уля высунулась из окна и крикнула:
 — Утро добренькое!
 Адам отозвался из сада:
 — Привет, Уля! — И мне: — Они стоят на своем месте!
 Я объяснила Уле:
 — Привет, извини, что я так громко, не могу вот найти свои духи!
 Уля с пониманием:
 — Ага! Спроси у Тоси!
 Тося заорала в окно:
 — Я уже говорила, что не брала!
 Я кричу Адаму:
 — Их там нет!
 Адам кричит:
 — Посмотри получше, я их сам туда поставил!
 Я побежала обратно в комнату, еще раз окинула взглядом полку, — ну вот, пожалуйста, Виткевич стоит, о! Гемар нашелся! Шестнадцать камней, графинчик для наливок, магнитофонные кассеты, которые должны лежать совсем в другом месте, правда, не помню, где именно, а духов как не бывало.
 Я в отчаянии. Мне необходимо было выглядеть и пахнуть, как пристало деловой женщине, а из-за этого барсучьего помазка я потеряла духи.
 — Адам!
 — Они на своем месте!
 — А где их место? — Сообразительность прорезалась одновременно со свистком поезда. Он как раз отправлялся.
 Выслушав ответ, я понеслась в кладовую. Естественно, я была права. Голубой грязными руками копался в косилке. Социологические исследования!
 — Послушай-ка, — сказала я, — зачем ты взял мои духи?
 — Послушай-ка, — ответил Адасик. — Я их поставил на полочку в ванной.
 В ванной! В ванной! Я никогда в жизни не хранила духи в ванной! Там хватает и всяких других вещей! Зачем туда ставить еще и духи, которые должны быть под рукой, особенно когда я в последнюю минуту вспоминаю, что должна выглядеть элегантно? И ведь в эту последнюю минуту я чаще всего нахожусь не в ванной!
 Вот таким образом из-за этого помазка из барсучьего волоса в ванной комнате я опоздала на электричку.
 Тося убежала в школу.
 Я была в бешенстве.
 Адам прижал меня своими черными ручищами.
 — А ты не могла бы поехать попозже?
 Нет, это абсолютно, исключено, пусть он меня сию же минуту отвезет, до встречи с Остапко я должна была еще зайти в редакцию, ох и разозлятся же там, ну хватит, хотя, если честно, не так уж часто случается, чтобы мы оставались одни, совершенно одни, и на самом деле очень приятно в этой кладовой так немножко пообниматься, но мне пора уходить, меня ждут главный редактор и Остапко, это очень важный разговор, вообще нельзя опаздывать, больше ни минуты в этом чулане. Адам идет в дом, берет ключи от машины, я еще чуточку могу с ним поцеловаться, что за помеха, пара минут не решает дела, да и вообще я могла бы, наверное, поймать машину, если уж мне так срочно, но ведь не горит, совсем никакой спешки...
 Собственно говоря, я преспокойно могу поехать и на следующей электричке.
 Или еще позже.




 Есть одно дельце


 Села я в свою любимую электричку до крайности счастливая. Как много хорошего произошло со мной за этот год! Правда, я почти не помню, как выглядит Уля, потому что у меня теперь гораздо меньше свободного времени. Весь дом на мне. Мужчина тоже. Адам не любит пиццу, а значит, отпали быстрые обеды из ближайшей пиццерии. Тося довольна, я — не очень. А в общем-то приятно заниматься стряпней для того, кто от нее в восторге. И приятно посидеть с Адасиком — разумеется, уединение наше не всегда бывает полным, поскольку иногда Тося спускается из своей комнаты, если вдруг вспомнит, что у нее есть мать. А еще больше мне по душе, что Адасика совсем не раздражает то, что я выгляжу так, как есть, что Тося непрестанно чего-то от него хочет, и то, что иногда надо влить «Крот», чтобы прочистить трубы.
 Только теперь у меня почти не остается времени для остального мира. Маньку я не видела Бог знает с каких пор, Улю изредка случается перехватить у забора, чтоб перекинуться словцом, порой заскочит Реня, но кроме этого... А сколько месяцев с Агнешкой не сплетничали! Мужчина поглощает очень много времени. Я позабыла об этом напрочь.
 Сегодня воспользуюсь тем, что буду в городе, и встречусь с Остапко. Это потрясающая девушка, я познакомилась с ней когда-то в редакции. Маленькая, неказистая, с веселым личиком, вечно замотанная, она постоянно что-то затевала, что-то у нее не выходило, она бралась за очередное дело, снимала угол у знакомых — словом, чудовищно энергичная особа. Неделю назад я встретилась с ней случайно после длительного перерыва. Батюшки мои! Я не узнала ее! Прямо птица Феникс! Кто-то стал сигналить мне на улице. Я и подумала — видать, не так уж все плохо в этом мире, если кто-то трубит мне на клаксоне (была я на тротуаре). Я гордо продолжала свой путь и бровью не повела, неужели я стану реагировать на заигрывания, но сердце запрыгало от радости. Сигнал не прекращался, а я почувствовала, как у меня расправляются плечи, шаг становится упругим, — ладно, чего уж притворяться. Взяла и обернулась, изобразив негодование. Тут я увидела Еву. И в какой машине! Я не разбираюсь в них: еще совсем недавно Адам, покатываясь со смеху над моим невежеством, объяснил, чем седан отличается от хэтчбэка. Мы случайно заглянули в салон «Ниссан» — старенький «опель» Адама рассыпается на части. Зашли мы, разумеется, не для того, чтоб покупать, — да и кто может позволить себе такой автомобиль, — а только так — взглянуть. И в одном салоне я увидела сразу три модели машин фирмы «Ниссан»: с универсальным кузовом, седан и хэтчбэк. Больше всего мне понравилась третья, но у Адама начался приступ хохота, и нам пришлось уйти. Всю дорогу он мне растолковывал, что седан — тип кузова легковушки, а хэтчбэк — это модель любой марки со срезанным задом. Потом он долго говорил о лошадях, то есть лошадиных силах, и о том, как они соотносятся с объемом, мощностью, ABS, ASR, ESP и так далее. Меня это ничуть не занимало. Я до сих пор считаю, что в машине всего важнее цвет.
 В конечном счете мы с Евой осели в кафе. Квартиру она снимала, машина принадлежала ей, шмотки — мать честная! Полная финансовая независимость! А мне Адам выдавал деньги на оплату счетов, впрочем, это еще настоящее счастье. Я была заинтригована: что же это за работа, ведь не на редакторскую же зарплату она живет! Ева сказала, что уровень ее жизни — результат выгодного размещения денег, она расплатилась с долгами и подумывает внести первый взнос за квартиру. Затем взглянула на меня и предложила:
 — Если хочешь, могу и тебя приобщить.
 Само собой, я совершенно ничего не хотела. Мне хватало того, что у меня есть. Я наслышана о финансовых пирамидах и прибыльных вложениях, за которые потом расплачиваешься годами. Я не законченная идиотка. Но Ева клялась, что это не какой-нибудь «чудотворный сетевой маркетинг» и тем более не пирамида, а просто у нее оказался знакомый маклер в Берлине. Он умел инвестировать.
 Адам, несомненно, был бы против таких чудес. Он реально смотрит на вещи. Но сегодня я встречусь с Ос-тапко, раз уж собралась в Варшаву, — мне это не повредит. Приятно взглянуть на человека, которому в жизни повезло...
 В редакцию я приехала в час дня. И обнаружила, что записную книжку с телефонами забыла дома, когда искала билет на электричку и содержимое сумочки вытряхнула на стол. Но обратно положила не все. Позвонила домой. Надо до двух связаться с Остапко! От этого зависит моя будущая жизнь!
 Ах, какой обворожительный голос у моего Голубого! Я бросила взгляд на дверь кабинета и прошептала в телефонную трубку:
 — Найди мне Остапко.
 Адам ответил:
 — Ее нет.
 Я тихо:
 — Она лежит на столе.
 Адам — мне:
 — Ты меня переоцениваешь. Честное слово, на столе нет.
 — Записная книжка, — уточнила я.
 — Нашел! — удивился мой милый.
 Идиот. Ведь я говорила, что она на столе. В течение минуты в трубке слышен был только шелест страниц.
 — На букву «О» нет.
 Я согласилась:
 — Конечно, на «О» не может быть.
 Не настолько же я ненормальная, чтобы малознакомого человека, которому звонила всего раз по какому-то очень срочному делу, воткнуть на «О», где и так все забито знакомыми, начинающимися с этой буквы.
 Адам:
 — Где она может быть?
 Вполне логично, что мама записана на «М», отец на «К» — канцелярия, брат на «С», потому что там живет, сантехник на «В», как «вода», «водопровод» на «П» — проект. Педикюр у меня либо под литерой «Н» — «ноги», либо «Г» — Госька, либо на «М» — Малгося, либо на «К» — косметический салон — не помню точно, да и какое это имеет значение, если я его сразу же нахожу; горгаз на «X», потому что там было много пустого места. Значит, Остапко могла быть на «X» или на странице «Прочее».
 Адам попросил меня позвонить минут через десять, когда он, возможно, сумеет прочитать мою книжку с телефонами и познакомиться с моим необычайно трогательным стилем ведения записей.
 Я не хотела, чтобы он читал все! Но мне позарез нужен телефон Остапко. Я положила трубку и засекла время. Мой мозг крутился на ускоренных оборотах. Остапко работала когда-то в газете «Утренний экспресс», так что может быть на «У». Или на «Г» — «газета», или на «Р» — «редакции». Хотя на самом деле я познакомилась с ней через Агнешку, значит, может оказаться на «А». Хотя Агнешка у меня не на «А», а на «Г» — Гшеська. И Остапко тоже может быть на «Г». Даже вполне вероятно.
 Я позвонила домой, чтобы сказать Адаму, где нужно искать.
 Занято!
 С кем это он, к лешему, разболтался, когда я тут жду-дожидаюсь, наверное, уже часа два?
 Набирала номер. Занято.
 Вошел шеф и поинтересовался, когда он получит от меня ответы на письма, собираюсь ли я уходить и куда и известно ли мне, что Наполеон страдал странной болезнью, от которой мужской пенис становится все меньше и меньше. Я впервые об этом слышала, но проявила к заболеванию Наполеона положенный интерес, чтобы отвлечь внимание главного от первых двух вопросов. Однако Реня была права: достаточно сосредоточиться на пенисе, и забудется все остальное.
 Оказывается, мой шеф прочитал, что у Наполеона пенис был длиною два с половиной сантиметра. Я деликатно заметила, что это больше средней величины по нашей стране. Главный пришел в неописуемый восторг и сообщил, что всегда получает удовольствие от беседы со мной. О письмах не вспомнил. Он закрыл за собой дверь, а я бросилась к телефону.
 Набрала номер.
 Занято.
 Я его убью, когда приеду домой. Если бы помазок из барсука не стоял в моей ванной комнате, телефон не был бы занят, и я могла бы преспокойно звонить к себе домой! Но я тут же поймала себя на мысли, что от мужчины дома все-таки есть кое-какая польза — например, сейчас он сообщит мне номер телефона Остапко и подстрижет газон.
 А еще бывают ночи. Намного превышающие среднюю величину по стране. Я на мгновение дала волю своему воображению, и в этот момент зазвонил телефон. Адам!
 — Господи, с кем ты так долго трепался?
 — Пытался к вам дозвониться, — ответил пленительный голос. — Но телефон все время был занят. Остапко не фигурирует ни на одну букву в твоей записной книжке. А кто такой И.М.?
 О блин. Неужели я Ирека не вычеркнула навсегда? Вопрос не очень удачный.
 — Не знаю, — проворковала я. — Какой-нибудь сантехник.
 — Сантехники у тебя на «В». И почему одни инициалы?
 — Наверное, это сокращение. — Я даже пожала плечами. — Что-нибудь уже несуществующее.
 — А на «Л» у тебя есть Любимый Котик. Что за Любимый Котик?
 Вот это номер! Так меня проверять! Разве затем мы живем вместе, чтобы все время быть под контролем? Любимый Котик? Понятия не имею.
 — Зачем ты роешься в моих личных вещах. — Я решила, что пора вспылить. — Остапко может быть на букву...
 — Нет ее! Понимаешь! Нет и нет. Ни на одну букву. Зато масса всяческих сокращений, например, Шимон Г. Это кто?
 — Послушай, не могу с тобой сейчас говорить, я на работе, пойми, ради Бога!
 — А Граф? — У Адама был приступ любознательности. — Это тот, что по кошачьим яйцам?
 И тут я вдруг вспомнила: Остапко — на букву «Е», потому что зовут ее Ева, и я наверняка не записала ее фамилию, чтобы не спутать с другими Евами!
 Конечно, я оказалась права. Адам вздохнул и продиктовал мне номер.
 — Какая-то неразбериха у тебя в этой книжке, — заключил он.
 Ну уж простите! Неразбериха — у меня?! Я-то точно знаю, что у меня где! Достаточно немного поднапрячься. Когда-то я пыталась навести порядок. Потом ничего не могла найти! Он там в свое удовольствие стрижет травку возле домика, лежит на солнышке и еще делает мне замечания — вот они, мужики! Точь-в-точь как моя мама. Или мой отец! Они тоже считают, что у меня во всем кавардак.
 Он положил трубку, а я позвонила Еве Остапко. Мы договорились на четыре. А теперь, делать нечего, надо приниматься за работу: проверить, какая медицинская комиссия будет рассматривать заявление родителей отчаявшегося Роберта Г. из Пруща, который совершенно непригоден для армии, дескать, дорогая редакция, помогите нам как-нибудь!
 Я тут же позвонила Адаму, чтобы он дал мне телефон геодезиста, — может, удастся переговорить насчет плана участка. Геодезист — на «У» — «Управа». Он готов был срочно подготовить план, но завтра собрался в отпуск, а потому чертеж надо забрать сегодня. И я позвонила Адаму, чтобы тот сел в машину и съездил за чертовым планом. А заодно купил продукты. Я прекрасно знаю, что он слоняется без дела по дому, прикидываясь, будто занят делом, так ведь и я в конце концов не сижу сложа руки!
 До встречи с Остапко оставалось полтора часа, а я не знала, на что их убить. Передо мной кучка писем, начала их просматривать.
  Дорогая редакция! 
  Я всю душу вкладываю в полы, но муж этого не ценит. И на работе обо мне сложилось ложное мнение. Вот, к примеру, однажды, случилось это в понедельник, помню, как сейчас, потому что до вечера в воскресенье... 
 Нет, все это бессмысленно. Лучше работать дома, в редакции все отвлекает внимание. Этот вечно трезвонящий телефон! И разговоры, да и вообще! Тем более что я здесь одна, и не с кем даже перекинуться словом. Никаких условий для работы. Может быть, заскочить к мамочке? Я как-то по-дурацки договорилась с Евой — весь день потерян, а Адам один сидит себе посиживает в домике — ему там хорошо.
 Опять звонок.
 Йоля!!! По просьбе своего, то есть моего экс-супруга. Она хотела бы передать алименты (?), потому что он не вылезает с работы, и не могли бы мы встретиться, для нее это очень важно. Ну и дела! Я всего могла ожидать, но только не того, что придется мило отобедать в кафе с нынешней супругой моего Эксика. Я не видела ее с тех пор, как она расхаживала с животиком и, к сожалению, выглядела замечательно. Непонятно, почему мне, бывшей жене, надо встречаться с теперешней дамой его сердца, которая тем не менее тоже когда-нибудь станет бывшей. Я вовсе не желала ей такого счастья, о нет. Пусть мучается с ним до конца света.
 — Надеюсь, что для вас не так уж важно, кто передаст... потому что муж уехал и просил...
 Ну о чем речь. Какая разница, он или она. На первый взгляд никакой. Похожи как две капли воды. Не отличишь. Причинить вред она мне не могла. Пожалуй, решила я, можно встретиться, посидим немножко в кафе.
 Увидев ее в дверях, я сразу поняла, что просчиталась. Талия — не более шестидесяти, и это после родов. Ручки, как пончики, гладенькие. Ногти ухоженные. Просто супер. Хотя нет, как будто легкая синева под глазами намечается... К сожалению, это мне только показалось. Ничего не могу поделать с собой — сильной симпатии я к Йоле не питаю.
 — Добрый день, очень рада, извините, но мне проще было встретиться с вами лично, муж просил, чтобы я проследила, а Тосю я никак не могу застать дома.
 Змея. Пусть оставит моего ребенка в покое. Тосю я тоже не могу застать, потому что скоро конец учебного года и она все время занимается, главным образом у подруг.
 Йоля положила на столик конверт, который я тут же надежно спрятала. У меня не было особого желания беседовать с ней, какого дьявола я вообще согласилась встретиться? Может, я слегка шизанулась?
 —...Вы знаете, я хочу с вами, как с матерью...
 Я чуть не подавилась тунцом. Боже праведный, надеюсь, не со своей!
 — Ведь у вас тоже был маленький ребенок. — Йоля уставилась на меня своими невинными глазами.
 Почему-то раньше, стервоза, ты не подумала об этом. Тебя ничуть не беспокоило то, что ты у девочки уводишь папашку, у которого, впрочем, и так никогда не хватало времени для своей крошки!
 Честно говоря, с момента развода Тося виделась с ним чаще, чем прежде. И честно говоря, этот развод был не самым плохим выходом. И честно говоря, я напрасно разозлилась на Йолю. Ведь именно благодаря ей у меня появился Адасик.
 Но перед глазами возникали разнообразные сцены из моих любимых фильмов, когда непорядочная женщина плохо заканчивает: срывается со скалы в море в машине, сгорает вместе с замком, который погружается в трясину, выпивает яд, приготовленный ею для кого-то другого, — а потому я расплылась в сладкой улыбке и спросила, чем могу помочь.
 — Я вот решила, поскольку наша вражда осталась в прошлом, посоветоваться с вами, как женщина с женщиной. Вы ведь его лучше знаете... — прошептала Йоля, и я с досадой заметила, что шея у нее необыкновенно свежа. — Я хотела спросить, когда родилась Тося, он тоже?.. Что вы делали, чтобы его удержать дома?
 — Вы лучше всех знаете, что я не сумела удержать его надолго. — Я пристально всмотрелась в Йолю. — Появились вы.
 Какое счастье!
 — Но ведь мы... то есть... вы же знаете... Ведь я веду домашнее хозяйство, почти никого не вижу, у него действительно есть все необходимое... А когда родилась Тося... он стал исчезать сразу? — Йоля была в ужасе.
 Увы, и это ей было очень к лицу.
 — Вы понимаете, я слежу за собой да и вообще... Все удивляются, как быстро я восстановила форму после родов, ну я и подумала — узнаю у вас, как складывались ваши отношения в начале брака. Видите ли, Тося мне говорила, что у вас нет претензий к мужу, что у вас сейчас тоже кто-то есть...
 Я вырву Тосе язык, как только вернусь домой. Потом его натру солью и отнесу в сад. Зарою на глубине трех метров. И придавлю большим камнем!
 — Понимаю, что это не одно и то же, мы все-таки супруги. — Голос Йоли журчал спокойно, а у меня комок подступал к горлу. — Он не понимает, что мне больше хочется быть с ним, чем одной...
 Вот вам, пожалуйста, — мужезависимая женщина. Ни один мужик долго с этим мириться не станет! Салат из тунца по цене килограмма говяжьей вырезки! Чай с лимоном по цене двух килограммов помидоров в январе! За пирожное с кремом заплачено столько же, сколько за два килограмма картошки и зеленый салат весной! На деньги, оставленные в этом кафе, я могла бы целую неделю кормить и Тосю, и котов (Сейчаса и Потома), хватило бы и для его собачьего величества Бориса. Еще и Голубому что-нибудь перепало бы.
 Я вышла из кафе в шоке. Йоля, имея такую внешность, расспрашивала меня об Эксике? А может, ей просто захотелось мне досадить? Показать, как должна выглядеть женщина, как быстро привести себя в порядок после родов? Тренажерный зал, бассейн, косметика, а что же муж? Эксик не вылезает из командировок. Видать, у бедолаги такая работа. Может, жена не понимает его и они больше не спят вместе. Кто его знает?! С мужчинами всякое бывает. Польза от меня Иоле была небольшая, я вкратце объяснила, что она знает Экса лучше, чем я. Но когда новая жена моего мужа уходила, я смотрела на нее с завистью. Походка, как у богини. Фигура, как у Тоси. Не то что у меня. Я была взбешена. Поездки на работу дорого мне обходятся. Слава Богу, по крайней мере Остапко совершенно меня потрясла. Я напрасно рассердилась. Разве виновата Тося, что у нее такой папочка, который передает алименты через новую жену? Нет, конечно, бедняжка моя...
 Села в электричку.
 Неплохая затея была у Йоли. Мы похожи — она поступает, как я, только, к моему огорчению, выглядит лучше. Я ведь тоже сижу дома, работаю, готовлю и хочу чаще бывать с Адасиком, чем с другими. Неужели и я настолько зависима от мужчины? Даже не будучи замужем. Это не сулит мне ничего хорошего. Я не должна висеть на шее у Адасика. Почему он платит за все? Мы не женаты. Но он живет у меня. А с другой стороны, разве это имеет значение, если люди счастливы?
 Но в скором времени ему станет душно. То, что сегодня кажется таким приятным, через пару месяцев начнет его угнетать, как Йолиного супруга. Мне следует быть осторожной. Ева Остапко сказала, что может меня ввести в этот бизнес, конечно, в том случае, если Адам согласится, — и взглянула на меня как-то так... даже затрудняюсь точно определить. С сомнением. Оскорбительно. Что это значит: «Если Адам согласится»? Я не обязана выяснять его мнение. Не собираюсь взваливать на него бремя моих решений. Зато мне необходимо помнить, что я сама — человек ответственный, самостоятельный и независимый.
 Я вернулась домой поздно. Тося на кухне ела яичницу, Адам тоже там сидел, расправляясь с тунцом в собственном соку. Рядом еще не открытая банка сардин. Я прогнала Бориса, который положил передние лапы на стул и даже не соизволил меня поприветствовать. Я для него значила меньше, чем банка сардин, причем закупоренная.
 — Как дела в школе? — спросила я Тосю.
 — Нормально, — ответила Тося с набитым ртом.
 — Что значит «нормально»?
 — Как всегда. — Тося начала терять терпение.
 — Я бы хотела хоть раз услышать что-нибудь другое в ответ!
 Интересно, почему эта фраза меня так раздражает?
 — А я бы хоть раз хотела услышать другой вопрос.
 Ну вот, воспитала змею в собственной семье. Почему ребенок в пору созревания не может быть милым, нежным, спокойным и нормально отвечать на вопросы? Не понимаю.
 Адам, как выяснилось, успел сделать не так уж много и должен был срочно засесть за работу. Это же надо, весь день дома и сделал немного! Газон не подстрижен. И с Кшисиком даже не виделся. На мужчин вообще нельзя положиться!
 — Адам, ты же говорил, что будешь работать! — напомнила я с легкой укоризной. По правде сказать, я рассчитывала, что мы проведем приятно вечер вдвоем и я между прочим сообщу ему о том, как изменится моя жизнь благодаря помощи Евы Остапко. Тося взглянула на меня с осуждением.
 — Ну, мама, ты какая-то странная, он же вернулся минуту назад. А ты обещала, что сегодня заедешь за мной в школу. На тебя никогда нельзя положиться.
 На меня — меня! — нельзя положиться! На кого она всегда могла рассчитывать, как не на меня! Может быть, на своего отца, который ушел к Йоле? В моем собственном доме мне предъявляют такие обвинения! Мало того, Адам смотрел на меня исподлобья. Ну вот, уже двое против меня, в том числе моя родная дочка, плоть от плоти моей и кровь от крови моей.
 — Почему ты, моя дорогая детка, всегда встаешь на сторону Адама, а не на мою? — ехидно спросила я Тосю, потому что у меня появилось ощущение, будто все вокруг предатели.
 — Я исключительно объективна, — объяснил мой ребенок, вытирая губы посудным полотенцем. — Адам купил продукты, был у геодезиста и привез меня из школы. А тебя весь день не было дома, и у тебя, как всегда, претензии. И не обращайся ко мне «моя детка», у меня есть имя, и я уже взрослая.
 Тося встала из-за стола и демонстративно покинула кухню. Адам удивленно разглядывал меня.
 — Хорошо выглядишь, — заметил он.
 — Не отклоняйся от темы. — Я злилась. — Вы сговорились против меня, и выходит, что я плохая мать...
 — Перестань обращаться к ней «моя детка». С точки зрения психологии это не самое лучшее. У нее есть пол, женский, и вообще ты не хочешь понять, что девочка почти уже взрослая. А я действительно недавно вернулся. На завтра у меня уйма работы. Как у тебя прошел день?
 Ах вот как! Не стану рассказывать о своих планах, если ему это неинтересно! Никто меня не понимает. Только подумать, я пришла домой обрадованная и усталая, в надежде, что кто-нибудь проявит ко мне внимание, а тут одни упреки. Порядок! Я не обязана делиться ни с кем своими планами. Устрою им всем большой сюрприз. Сама буду принимать жизненно важные решения.
 — Все в порядке. — Многозначительно улыбнувшись, я открыла банку сардин, хотя есть совсем не хотелось.
 — А кто это Шимон Г., записанный в твоей книжке на букву «Г»?
 Мужчины невыносимы! Ведь это его собственный сын! На «Г», потому что от Голубого. Логично. Я не успела всего объяснить, потому что позвонила мамуля.
 — Как дела? — спросила она.
 — Нормально, — ответила я, чувствуя кожей спины, как встопорщились бы волосы на моем загривке, если бы, конечно, они там росли. Почему мама не может хоть раз спросить меня о чем-то другом?
 — Ты не звонишь.
 — Мамочка, я только что вернулась и собиралась через минуту тебе позвонить. — Я ощутила напряжение в собственном голосе.
 — Что-нибудь случилось? — заволновалась моя мама, у нее явно имелся какой-то скрытый радар, действующий независимо от расстояния.
 — Ничего, ничего. — Я старалась говорить самым спокойным тоном. — Все в порядке.
 — Я же слышу. — Мамин радар фиксировал все беспощадно. — Детка, если я мешаю тебе, могу позвонить попозже...
 — Не говори мне «детка», — ляпнула я и, разнервничавшись, увидела, как Адам, отвернувшись от раковины, начал давиться от смеха. Ну и жизнь, никаких условий, чтобы спокойно поговорить с родителями по телефону. — Перезвоню чуть позже, — пообещала я.
 Мама еще наставляла меня, что необходимо время от времени звонить отцу, потому что если я и его забываю, то... и вообще, неужели она меня так воспитывала?!
 Положив трубку, я тут же впала в комплекс вины. Действительно, уже несколько дней не звонила родителям. Это предложение Остапко меня так увлекло. Но почему мама проявляет такую заботу о моем отце, если они развелись? Им не надо было этого делать. Сколько можно было бы сэкономить на телефонных звонках.
 Я вспомнила об оставленной утром записной книжке.
 — Где моя книжка?
 Адам смотрит на меня так, как бы это сделала моя мама.
 — Перед тобой.
 Я отвернулась и засунула ее в сумку.
 — Поскольку мы оба будем заняты весь вечер, то до свидания, — произнесла я спокойно, ставя грязную тарелку в мойку, и вышла из кухни.
 Я села к компьютеру. Пока финансовые дела не пойдут в гору — а Остапко обещала, что это может наступить со дня на день, если только... впрочем, главное — не сглазить, — я должна отвечать на письма.
  Дорогая редакция! 
  Я влюбилась в Алькурира. Он —  гражданин Турции, я познакомилась с ним на дискотеке, и скоро стало ясно, что мы не можем жить друг без друга. Родители против того, чтобы я жила у него, но, несмотря на это, мы решили, что нам суждено идти по этой жизни вместе. Он турок по национальности, но заботлив и очень хорошо относится ко мне. Однако хотел бы, чтобы в будущем мы перебрались в Турцию. Мы собираемся туда поехать, чтобы я познакомилась с его родителями. Алькурир работает в посольстве. Это очень хорошо. Но одна моя подруга считает, что сначала я должна сходить туда и все проверить. Как же мне быть? 
 Ой, милая девушка... Сейчас он заботится о тебе, а вот поедешь в Турцию, а он продаст тебя в публичный дом или в лучшем случае закроет в своей квартире и потом не вздумает поинтересоваться, как у тебя прошел день, когда ты усталая вернешься с работы. Ты откроешь банку сардин и будешь прикидываться счастливой. Лучше поживи с ним лет десять или двадцать и проверь, каким он будет мужем. И не в Турции, а здесь...
  Дорогая Анита! 
  Сообщаю тебе адрес посольства Турецкой Республики: Варшава, улица Малчевского, 32... Я думаю, будет лучше, если ты сама наведешь справки в консульском отделе. Я почти ничего не знаю о тебе лично, и у меня нет необходимой информации о твоем женихе, чтобы... 
 Черт с ними, с этими сардинами. В конечном счете это еще не самое плохое в отношениях двух людей. А если она все-таки туда поедет и что-нибудь случится? Отнимут у нее паспорт, завезут куда-нибудь? А вдруг он не работает в посольстве и обманывает ее уже с самого начала? А если этот парень действительно ее любит? Почему я должна знать, как кто-то должен жить? Что ей написать?
 Я оставила компьютер и подошла к Адаму. Подсунула ему под нос письмо.
 — Что ты об этом думаешь?
 В конце концов, это он — социолог, и кому, как не ему, знать. Адам внимательно прочел письмо.
 — Если ты ее напугаешь, то она тебя не послушает и может влипнуть в какую-нибудь... Пусть проверит, действительно ли он там работает... Ведь она пишет это письмо откуда-то из-под Вроцлава, а посольство находится в Варшаве... Пусть будет поосторожнее...
 — А ты считаешь, — для меня это принципиальный вопрос, — что отношения между супругами должны основываться на контроле?
 — Одно дело контроль, а желание убедиться, что все в порядке, — совсем другое дело. Это же не какой-то парень из соседнего городка. Такое решение может повлечь за собой непредвиденные последствия. Пусть она будет благоразумна.
 Вот так-то, у нас не получается даже поссориться! Может, я ему безразлична? Часто случается, что спустя какое-то время люди становятся неинтересны друг другу. Хотя в отношении Анетки и ее письма он, в общем-то говоря, прав. Я вернулась к компьютеру.
  Единственное, что я могу тебе посоветовать, так это не отказываться от польского гражданства и не отдавать никому своего паспорта, ведь в чужой стране с тобой может произойти что-то непредвиденное. 
  Думаю, тебе следует убедиться, что у твоего жениха хорошие намерения и что он тебя не обманывает. В посольстве ты также можешь узнать о законах, действующих в Турции, чтобы, получив полную информацию, решиться на радикальные перемены в своей жизни. Я надеюсь, ты будешь счастливой женой, но никогда не следует сжигать за собой все мосты... 
 Все равно она меня не послушает. Девушки всегда все делают по-своему. Когда человек влюблен, он впадает в особое состояние. Оно подобно наркотическому или алкогольному опьянению. Любовь слепа.
 После турка-жениха пошли следующие письма: о соседе, покрасившем деревянную изгородь ядовитой краской, которую используют для пропитки железнодорожных шпал (тут должна вмешаться редакция, одного письма мало), о подвернувшейся внутрь лапке кота, о парне, который не может служить в армии, потому что воинская служба ему не по нраву, затем просьба дать рекомендации, как опротестовать отцовство и без ущерба для себя разорвать дорогущий контракт по кастрюлям.
 Когда я встала от компьютера, уже было одиннадцать. Заглянула в Тосину комнату. Она спала как сурок. Я подняла книжку, которую она уронила на ковер возле кровати. «Нелюбимые женщины, покинутые женщины».
 Пресвятая Дева Мария! Почему ее это интересует? Из-за меня? Ей известно что-то, о чем еще не знаю я? Или для себя? Еще хуже. Я тихонько подняла книжку и спустилась вниз. Адам спал. Открыла и начала читать.




 На шее у мужчины


 С утра села за компьютер. Я думала, Адам поможет мне принять решение, браться ли за дело, что предложила Остапко. Но если мне по-прежнему предстоит решать все самой, то и пожалуйста. Хотя я ума не приложу, стоит ли в это ввязываться. Не знаю, как и быть.
 Когда она мне объясняла, что этот ее знакомый из Берлина — надежный человек, все казалось вполне логичным и простым. Воображение рисовало уже солидную сумму на моем вечно скудном банковском счете. А сегодня...
 Однако вовремя я спохватилась — поняла, что не могу висеть на шее у мужчины ни в этом смысле, ни в каком другом, особенно с учетом того, что сказано в книге «Покинутые женщины». Как там написано, женщина, полностью зависимая от мужчины, непременно плохо кончит. Поразмышляю об этом чуть позже.
 А пока — очередное письмо.
  Дорогая редакция! 
  Возможно, когда вы вскроете это письмо, меня уже не будет в живых... 
 Ой, мамочки! Я не готова к подобным заявлениям! Я не могу нести ответственность за чью-либо жизнь! Эта девушка почти того же возраста, что Тося, а я в полной растерянности...
  Мне восемнадцать лет, и моей жизни пришел конец, когда ушел мой парень. Мы были знакомы два с половиной года. Собирались пожениться, как только он вернется из армии. Он отслужил, но о свадьбе даже не вспоминает. Позавчера моя подруга, которая очень хорошо ко мне относится, сказала, что видела его с другой девушкой, с которой мы когда-то дружили. Жизнь потеряла смысл. Я не могу без него жить. Поэтому решила покончить с собой, ведь жизнь без любви никчемна. Почему он так поступил со мной? Ведь мы могли бы быть так счастливы... Дорогая редакция, наверняка как-то можно его убедить, что он любит меня. Я с нетерпением жду ответа, у меня остались только вы. Вы — моя последняя надежда... 
 Ясно, как Божий день, — такая работа уже не для меня. Хотя еще не все потеряно, ведь девушка все-таки ждет ответа, и даже не обязательно в безжизненном состоянии. Но я действительно понятия не имела, чем утешить эту чужую, постороннюю девушку. Как ей объяснить, что ее жизнь не кончается, а только начинается?
 — Что с тобой происходит, мама? — Тося появилась рядом совершенно неожиданно, но даже если бы я ждала ее, у меня все равно возникли бы сомнения, она это или кто-то другой.
 Я подпрыгнула на стуле. Борис залаял как безумный. Меня это нисколько не удивило, умей я гавкать — залаяла бы вместе с ним.
 — А что с тобой? — выдавила я.
 Я знаю, мать должна быть снисходительной и терпеливой. Она не вправе передавать детям свои страхи. Если я буду спокойной, Тося мне все расскажет. Тося, моя дочь, ушла в школу в серых брюках, немного расклешенных книзу, в зеленом свитерке, в высоких темно-зеленых «мартенсах» со шнурками. Тося, у которой утром были темные волосы, едва доходившие до плеч, теперь предстала передо мной коротко остриженной блондинкой, в юбке с разрезом до середины бедра, правда, в тех же самых высоченных зеленых ботинках (ведь всего-то каких-то девятнадцать градусов по Цельсию, и лето уже на носу), белой блузке и с глазами ядовито-фиолетового цвета. Голос был, правда, Тосин.
 — А что со мной могло случиться? — Тося швырнула мешок, с которым ходит в школу, на пол и плюхнулась в кресло.
 — Ты выглядишь немножко иначе, чем утром.
 Только спокойствие, спокойствие, не нервничать, не набрасываться, дети имеют право выглядеть не так, как нам бы этого хотелось.
 — А-а-а, ты это имеешь в виду... — Тося небрежно окинула взглядом свой наряд. — Каролина мне одолжила. А она пока походит в моих старых брюках. Понимаешь, чтобы не надоедало...
 Еще один глубокий вздох. Держать под контролем интонацию!
 — А волосы?
 — Я же тебе говорю. — Тося явно разочарована моей несообразительностью. — Чтобы не наскучило.
 — Кому? — Мой голос звучал бесстрастно, я решила, что не буду ничему удивляться, что постараюсь все понять и быть снисходительной мамашей.
 — Ну, всем... — У Тоси в голосе появилось раздражение. — Как я выгляжу?
 Кошмарно! Кошмарно — это слишком мягко сказано! Вряд ли найдется подходящее слово, чтобы описать ее видок! Из красивой, скромной семнадцатилетней девушки с каштановыми волосами, из почти невинного дитя моя Тося преобразилась в черт знает какую женщину-вамп, незнакомое существо, которому дашь все двадцать лет, а посему она не могла быть моей дочерью, ведь мне нет еще и сорока, а значит, и она должна ходить с косичками и...
 — О, супер! — Из-за двери голос Адама прозвучал как орудийный залп.
 — Матери не нравится... — Тося закинула ногу на ногу, а Адам вытаращился на нее с восторгом.
 — Нет, почему же. — Я сразу поняла, что против двоих мне не устоять и для меня это может плохо кончиться. — По-моему, замечательно!
 Адам чмокнул меня в щеку. Проходя мимо Тоси, протянул ладонь, а Тося ударила по ней изо всех сил, а потом моя дочь подставила свою руку, по которой ударил он, — слишком много американских фильмов смотрят в этом доме, — надеюсь, Адам стукнул ее не так сильно, как она.
 — У нас найдется чем-нибудь поживиться? — спросили они в один голос, будто мне делать больше нечего, как только стоять у плиты.
 Конечно, найдется. Я только об этом и думаю. Вкусное картофельное пюре, свиные зразы с сыром, свекольный салат.
 Мы сели за стол. Собственно говоря, если присмотреться, то не так уж и плохо Тосе с этой прической. И в чужой юбке она выглядела отлично. Надо, чтобы у нее была такая же своя.
 — Дашь мне померить? — спросила я у Тоси тихо.
 — Тебе мала будет... — она мне шепотом в ответ, и я наконец-то почувствовала, что все в порядке.
 — Не будет, — заверила я.
 После обеда мы пошли с Тосей в ванную комнату, и, конечно, дочь оказалась права. Я не влезла в юбку.
 Интересно, где взять на все деньги. Моя зарплата в редакции оставляет желать много лучшего. Я должна была еще и писать статьи, но шеф пригласил на эту работу другого человека.
 Да, конечно, Адам зарабатывает неплохо, но не следует забывать, что у него есть сын и учеба в институте стоит немало, не могу же я тянуть деньги из мужчины, который даже не муж мне. Это достаточно серьезное препятствие.
 Пока я стояла перед зеркалом и изучала себя, во мне крепло решение, что я по-прежнему должна распоряжаться своей жизнью сама. Не буду советоваться с Адамом по поводу бизнеса Остапко. Это мое дело. Пора кое-что предпринять, чтобы заработать много денег. Завтра же пойду в банк и узнаю, как взять кредит. По правде говоря, у нас с Адамом отложены десять тысяч на отпуск. Но это неприкосновенный запас. Кредит, конечно, оформят на убийственных условиях, но Остапко заверяет, что в течение трех месяцев мы покроем затраты с лихвой. Чем больше денег я вложу сейчас, тем больше получу в ближайшем будущем. Мне просто должно повезти.
 — Мама? — Тося смотрела на меня изучающе, и я догадалась, что мысленно унеслась из нашей ванной комнаты дальше, чем следовало. — Женщина должна время от времени меняться, иначе она может наскучить, понимаешь?
 Теперь мне все стало ясно — у Тоси проблемы. Книжка, которую я вчера обнаружила возле ее кровати, не случайно там появилась. Я стащила юбку и вернула ей. Мы украдкой высунулись из двери ванной, Адам с Борисом сидели на тахте. Я проскользнула за Тосей к ней на мансарду. Закрыла дверь.
 — У тебя не ладится с Анджеем?
 Анджей — ее одноклассник. На Восьмое марта Тося получила от него букет цветов, а заодно узнала, что он уже с первого класса положил на нее глаз, только не осмеливался об этом сказать. Мама посоветовала ему подарить Тосе цветы, и все открылось. Тося с первым многозначительным букетом в руках появилась на пороге и тут же обиделась, когда я спросила, откого цветы.
 Анджей зачастил в наш дом. У меня началась паника, потому что, как ни посмотри, Тося еще ребенок, а кроме того, этот Анджей может ее обидеть, но Адам твердо стоял на том, что все в порядке вещей, дети взрослеют и надо их поддерживать, а не подавлять.
 — У тебя нелады с Анджеем? — переспросила я.
 — С Анджеем? С Анджеем мы дружим. — Тося была как будто не в своей тарелке, а мое сердце панически быстро заколотилось в груди.
 Когда я услышала слова «мы дружим», осознала, что безвозвратно уходит большая любовь, что парень — «так уж получилось» — обратил внимание на другую мерзкую особу. И поняла, что не уберегла Тосю от разочарования, которое подстерегает каждую женщину, и что моя дочь несчастлива. Однако я не знала, что сделать, чтобы утешить ее, объяснить, что жизнь не кончается, а только начинается... А вдруг она, как та девушка, что прислала письмо, уже для себя что-то решила? Например, покончить с собой? И настолько уязвлена, что даже открыться мне не может?
 — Тосенька, милая. — Я молила судьбу, чтобы голос не дрогнул... — Надеюсь, ты справишься со всем. Понимаешь, такова жизнь: порой мы думаем, что это раз и навсегда, а в действительности идут лишь поиски настоящего партнера. Самое главное — сохранить дружбу. Дружба — иногда более ценна, чем обычная влюбленность, особенно в твоем возрасте.
 Я бросила тревожный взгляд на Тосю — не намерена ли она меня прервать на полуслове. Но дочь на сей раз удивительно спокойно слушала мою тираду.
 — С этим необходимо справиться. — Я несла этот бред как по писаному. — Впрочем, взрослость проявляется прежде всего в том, насколько человек способен взглянуть на первую привязанность со стороны, и может пройти много времени, прежде чем найдешь настоящую любовь.
 Тося беспокойно ерзала в кресле. Я смотрела на нее с гордостью. У нее в глазах не было и следа отчаяния.
 — Я рада, что ты так считаешь, мамочка, — высказалась моя дочь, и мое сердце готово было радостно вырваться из груди.
 Ей-богу, мои воспитательные труды дают результат. Вот ведь есть возможность договориться с дочерью, несмотря на трудный возраст. Все это чушь, якобы всегда бывают конфликты и дочери никогда не слушают матерей. Моя прислушивается к моему мнению и соглашается. Я в самом деле до такой степени растрогалась, что готова была расплакаться.
 — В семнадцать лет еще не все потеряно, придет время и для настоящего чувства, поверь мне, — продолжала я тихо, понимая, как ей должно быть трудно.
 — Вот именно, мама, я то же самое ему сказала. Но он не хочет понять. Может, ты с ним поговоришь?
 Тося смотрела на меня своими большими карими глазами из-под фиолетовых век и робко улыбалась. Прежде чем до меня дошел смысл сказанного ею, она усадила к себе на колени Сейчаса и начала его тискать изо всех сил.
 — Мама все скажет Анджею, и все будет о'кей. — Она дунула коту прямо в серое ухо. А потом, не обращая внимания на мое оцепенение, объяснила ситуацию: — Потому что он хочет завтра прийти серьезно поговорить. Ну понимаешь, я не могу в этом возрасте связывать себя, к тому же выпускные экзамены скоро, да и вообще я на семинарах познакомилась с одним парнем, его зовут Якуб — он просто классный. То есть, ну понимаешь, между нами ничего, конечно, такого нет, но я думаю, он тебе понравится. Он приедет за мной в воскресенье, и мы всей компанией рванем в кино, потом, может, погуляем по Старому городу 1 ... Ты знаешь, Анджей совершенна не понимает, что... ну... что это как-то само собой вышло.
 Япребывала в прострации еще минуту. Не знала, что и сказать. Не было подходящих слов. Понимала только одно — моя дражайшая доченька всадила нож одному парню прямо в сердце. Вместо того чтобы оценить его чувства и дать этим чувствам развиться, она подло и коварно заинтересовалась совершенно другим молодым человеком. Мало того, она и меня поддела на удочку, потому что все, что надо в таких случаях говорить, минуту назад я совершенно опрометчиво выложила. И между прочим, относилось это к Тосе, а не к какому-то там Анджею!
 Я спустилась вниз до такой степени потрясенная, что наступила на Бориса, который, как все собаки, разлегся на самом проходе. Прошла мимо Адама, сражавшегося с банкой кошачьего корма, потому что кольцо-открывашка черт знает как сломалось, когда я вчера пыталась ее открыть. Адам поднял на меня глаза и нахмурился:
 — Эй, что-нибудь случилось?
 — Нет, — бросила я и рассказала ему историю Тоси и несчастного влюбленного, покинутого из-за какого-то неведомого мне Якуба. Ну и объяснила Адаму, как все ужасно.
 — Э-э-э, а тебе бы хотелось, чтобы они сразу поженились? — Адам наконец открыл банку и обрезал себе палец. — Ведь в этом возрасте идет накопление опыта, человек чему-то учится и так далее. Не переживай, все уладится. Но ты не вмешивайся, пусть она сама разбирается.
 Адам меня все чаще не понимает. Прежде всего я сразу догадалась, что он имел в виду, произнося «чтобы они сразу поженились». Ну конечно, это относилось не к Тосе, а к нам. Это был намек. Он вскользь дал мне понять, что не намерен никогда, даже в самом отдаленном будущем на мне жениться. Будто бы мне это очень надо! Я и так никогда в жизни не выйду замуж! Ни за кого. Сначала свадьба, а потом сердце в гипсе, и носи его, как дура, в подвешенном состоянии.
 Потрясающая книжка!
 «Если твой партнер для тебя важнее других, если у тебя не остается времени для знакомых, если ты не принимаешь самостоятельных решений, если ты звонишь ему или обижаешься, что он не звонит, если думаешь: „Что он об этом скажет?“, если твоя жизнь сосредоточена исключительно на нем...»
 Автор меня не знал, но написал обо мне. Следил за мной, что ли? Ведь все это имеет прямое отношение к Адасику. И означает, что он меня бросит. Если я немедленно не стану самостоятельной женщиной.
 Боже мой! Наконец-то позвонила Остапко! Я сидела как раз на кухне над жалкими остатками творожка с джемом и раздумывала, когда же все-таки решусь, как вдруг затрезвонил телефон. Я ринулась в комнату и, пока бежала, сильно стукнулась локтем.
 — Это ты? — Услышав голос Остапко, я подскочила от радости. — У тебя есть паспорт?
 — У меня? — Хотя я поклялась, что ничему удивляться не буду, ведь она просила меня доверять ей, тем не менее слегка опешила.
 — А у кого же еще? — засмеялась Остапко, по-моему, с чрезмерным энтузиазмом.
 — Есть, — ответила я, довольная собой.
 Паспорта мы оформили еще в феврале. Адам сказал, что этот запланированный нами отпуск мы будем помнить всю оставшуюся жизнь. Греция, или Кипр, или Крит — ему известно, что я обожаю все, где солнечно, тепло и пахнет узо.
 — Тогда слушай. — Голос Остапко четко звучал в трубке. — Мне позвонила Мажена из Берлина. Послезавтра я собираюсь к ней поехать. Ты не передумала? Едешь со мной?
 — Я? — повторила я, проклиная себя в душе за то, что не могу выдавить из себя вопроса поумнее.
 — Ну а кто же? — Остапко была немногим лучше меня. — Я же тебе звоню! Ты входишь в дело или нет?
 — Так вдруг? — пробормотала я, напрочь забыв о Тосе, которой грозит двойка по химии, а скоро конец учебного года, об Адаме, которого я весьма неохотно оставила бы одного, о собаках, кошках, обязанностях, работе, кипе писем и так далее.
 — Решайся: да или нет. — В голосе Остапко сквозило раздражение. — Такая возможность подворачивается не каждый день. Едем на машине, значит, дорога для тебя задаром. Через три дня вернемся. Конечно, если ты не раздобудешь денег к послезавтра, я предложу это кому-нибудь еще. — Ева перешла на шепот: — Если тебе нечего вложить... то делать нечего.
 Я молчала, хотя все мысли внезапно сбились в кучу. Локоть болел, заем в банке был вопросом далекого будущего, и что же — из-за того, что у меня нет денег, дело моей жизни должно выскользнуть у меня из-под носа? И Адам меня бросит? И я стану ему обузой? И он будет оплачивать мои счета, пока это ему не надоест? И у него никогда не будет хорошей машины, а все лишь потому что он повесил себе на шею женщину с ребенком? Нет. Я буду бороться за него и за свое будущее. Независимость и самостоятельность. Не впасть в зависимость — как вовремя Тося притащила домой этот бред. Я ведь уже встала на верную дорогу к утрате самого лучшего в мире мужчины.
 Я услышала подстегивающее:
 — Ну?
 — Ты понимаешь, такой неожиданный звонок... я немного в растерянности, ну о чем речь, конечно, да. — Согласие само сорвалось с языка без видимых на то причин.
 — Сколько у тебя будет?
 — Постараюсь достать десять тысяч. — Я слегка запнулась.
 — Не так уж много. Ну, как знаешь... Созвонимся завтра, заночуем у Мажены в Берлине, и никаких дополнительных расходов, поняла?
 — Ладно, — успела выговорить я и услышала треск брошенной трубки.
 Вернулась в кухню. Потом вылизывал блюдечко с моим творожком. Завидев меня, он сиганул так быстро, что даже Борис поднял морду от миски. Не пойму, почему Уля может оставить при кошках на столе творожок, подойти к телефону, не ударившись при этом локтем о край буфета, и, спокойно поговорив, вернуться к своему творогу. К сожалению, в моем доме такое даже представить себе невозможно. Я включила чайник, чтобы обдать кипятком блюдце после Потома. Затем села на стул и погрузилась в размышления.
 Если я вложу в это дело наши отпускные деньги, то, приумноженные хотя бы вдвое, они принесут мне головокружительную сумму — двадцать тысяч. Двадцать — это в худшем случае...
 Если начать это дело обсуждать с Адамом, то и решение будет совместным. А инициатива должна исходить исключительно от меня. Следовательно, я могу на коротенький срок взять наши общие сбережения, не ставя об этом в известность Адама, потом быстро вернуть десять тысяч, а остальные снова вложить, приумножить, а тратить будем вместе. Таким образом, я не буду висеть на шее у мужчины, стану полностью независимой, а он — он будет безмерно счастлив, что у него такая оборотистая партнерша. То есть я.
 Да, именно так я и сделаю.
 Это будет непросто — насколько я знаю мужиков, тут же начнутся вопросы и придирки: а куда ты сейчас уезжаешь, может, когда-нибудь в будущем, я тебя абсолютно не понимаю и прочее в том же духе. Я все это прекрасно помню по недавнему прошлому.
 Ну что ж! Я независимая женщина и, если что-то решила, так и поступлю.




 Я еду


 Адам не возражает, чтобы я прокатилась! Вот уж никак не ожидала! Неужели он меня больше не любит? Ума не приложу, что и подумать. Он искренне обрадовался, что я увижу Пергамский алтарь. Если подворачивается такая оказия, что Остапко едет и есть свободное место в машине, так за чем дело стало — езжай! Адам даже побеспокоился, чтобы я захватила с собой деньги, потому что в Германии вроде бы все дешевле. И есть полотнища для пилы. Он не знает, что я взяла десять тысяч. И никогда не узнает, поскольку я вмиг их приумножу. Остапко сказала, что это вопрос нескольких недель.
 Тося, как ни печально, тоже ничуть не расстроилась. Вернее, немного огорчилась из-за того, что Адам остается. Но потом составила мне длинный список заказов: носки, как у Каролины, в разноцветную полоску, на резиночке, сапоги выше колен, джинсы «Рэнглер» серого цвета, клешеные и так далее. В свою очередь, Адам сказал, что я могла бы привезти немного хорошего вина, потому что там дешевле, оливковое масло, потому что дешевле, коньяк, потому что там дешевле, граппу, а также сверла — и нацарапал на бумажке непонятные мне знаки, — а также полотнища для диагональной пилы, сорокамиллиметровые, потому что, хотя у нас и есть сороковка, на самом деле они не соответствуют указанным размерам.
 Я попросила Адама, чтобы не позволял Тосе возвращаться поздно. Если уж она встречается с Якубом, то он должен ее отвозить домой, и чтобы, не дай Бог, она не ездила одна ночью на электричке. Котлеты — в морозильнике, корм для Бориса под мойкой, кошачий корм — в тумбочке рядом с плитой, хлеб — в хлебнице, консервированный горошек — в буфете. Сказала, что нет сыра, и как они справятся без меня. Надо купить стиральный порошок, стиральную машину не включать на кипячение и не забывать кормить животных. И что Уля к ним заглянет, чтобы узнать, как они тут без меня.
 Тося с Адамом сидели перед телевизором и терпеливо все это выслушивали, то и дело вставляя короткое «да» и переглядываясь. Они, похоже, считали меня идиоткой.
 Когда я завела речь о том, где хранятся документы на владение домом — мало ли что, — а также страховка на случай наводнения (ближайший водоем — это Висла, в двадцати двух километрах от нас, в Варшаве) и что в кладовке — на всякий пожарный — лежат запасы круп и риса, Тося не выдержала.
 — Ты надолго уезжаешь, мама? — невинно поинтересовалась она, но я-то заметила, что вначале дочь покосилась на Адама.
 Лишь только примешь какое-нибудь решение и последовательно начнешь его осуществлять, как тебе тут же вставляют палки в колеса. Я пошла к Уле и выложила ей все начистоту, заставив прежде поклясться, что она не обмолвится ни словом моим домашним. И попросила, чтобы она зашла к ним и проверила, как они без меня живут.
 — Прости, ты на сколько дней едешь? — невинно спросила Уля. — Ведь уезжая на Кипр, ты не побоялась Тосю оставить одну. Теперь она уже не одна...
 Вот именно! Эта Уля ничего не поняла! Пока Тося была одна, я могла быть в ней уверена. А теперь Адам оставался один. И Уля могла бы быть полюбезнее и пригласить его, чтобы он, горемыка, не шлялся одиноко посвету в мое отсутствие. Потому что Тося найдет себе какую-нибудь компанию. А мне бы хотелось, чтобы Адасик не искал себе никакой новой компании.
 Остапко заехала за мной утром. Выяснилось, что мы поедем через Вроцлав, потому что у нее там дела. Во Вроцлаве она высадила меня в старой части города, которая оказалась необыкновенно красивой. Я сидела в одиночестве над тарелкой вполне съедобной жратвы, ожидая, пока она решит свои важные вопросы.
 Она прибежала, запыхавшись, через три часа. Я успела купить у торговавших на площади мужиков брелки, изготавливаемые глухонемыми: одного металлического мишку, одну Эйфелеву башню и одного маленького рыцаря, — Ты что, сдурела? — Остапко взглянула на мои безделушки с отвращением.
 Если бы ей пришлось здесь в одиночестве коротать три часа, она бы тоже кое-что приобрела. Как же иначе я могла объяснить, что вношу свой вклад в развитие их брелочного бизнеса, если они глухие?
 Мы сели в машину и поехали. Остапко вела уверенно, даже пила сок за рулем, но разговаривали мы мало, потому что она все время болтала по мобильнику. По-немецки, я в этом языке ну совсем ни бум-бум. Конечно, за исключением Hande hoch 2 . Но она, как назло, этих слов не произносила. Проехав с комфортом два часа от Вроцлава, мы сделали остановку возле последней в Польше автозаправки. Остапко залила полный бак бензина, и мы отправились в дамскую комнату привести в порядок свои туалеты, потом зашли в продовольственный магазин купить какой-нибудь провизии, потому что неизвестно, сколько придется торчать на границе, затем направились в бар подкрепиться. Сели, поехали. Лес. Огни, шоссе. Вдруг Остапко спросила:
 — Ты видела гномов?
 Мне стало не по себе. Нельзя нервировать водителя. А водитель тем более не должен выводить из равновесия пассажира, то есть меня. Но самое главное — он не должен нервничать сам.
 — Где? — сказала я безмятежно.
 — Там были!
 — Много?
 — Много, я не считала.
 Все оказалось куда хуже, чем я предполагала. На шоссе не было ни души, хоть все глаза прогляди. Впереди, на каком-то расстоянии, маячили два красных огонька. И с чего мне, собственно говоря, взбрело на ум с ней ехать?
 — Есть хочешь? — спросила я миролюбиво.
 — Вот, снова!
 — Что снова? — Я старалась не выдать голосом дрожи.
 — Ну, гномы! — возмутилась Остапко.
 — Соку хочешь? — протянула ей пакетик.
 — Ты видела? — нервно воскликнула она. — А теперь видела??
 — Конечно, видела. — С сумасшедшими не спорят. Как же я вернусь назад из этого Берлина? Наверное, оттуда ходят какие-нибудь поезда? В кошельке у меня, кроме десяти тысяч, только шестьсот злотых.
 — Хороши, правда? — Голос Остапко звучал спокойно.
 — Прелесть! — подтвердила я.
 — Тебе нравятся? — Остапко отвела взгляд от шоссе и посмотрела на меня с укоризной.
 — В общем-то ничего...
 — А я их терпеть не могу!
 Господи, только бы доехать без неприятностей!
 — У тебя есть сигареты? Может, купим, остановимся еще раз?
 Я была согласна на все. Только немного дрожали ноги. Лучше бы я поехала с Адамом. Ему не мерещатся гномы.
 — Ты что молчишь?
 — Я?
 Обратно на поезде, и только на поезде, лишь бы добраться до Берлина, все остальное уж как-нибудь образуется.
 — О, давай остановимся здесь. — Остапко затормозила. В лучах света дальних фар стали видны олени, Будды, глиняные вазоны и тысячи пластиковых гномов.
 — Гномы! — Моя радость не знала границ.
 — Так я же тебе говорила, они по всей трассе стоят вдоль шоссе. — Остапко снова посмотрела на меня с упреком.
 Мы подъехали к границе. С правой стороны стояли в очереди фуры, слева — легковые машины. Остапко пристроилась посредине.
 — Ты что делаешь? — одернула я Еву, потому что к нам уже бегом направлялись какие-то мужчины.
 — Я не знаю, где мне встать.
 — Как это?
 — Я не знаю, какая у меня машина: легковая или грузовая.
 Мне стало дурно. Я-то знаю, где сижу — в легковой, большой, шикарной машине марки «Вольво». Но не знаю, где, по ее мнению, сидит Остапко.
 — Наверное, все-таки это грузовая, — прошептала Остапко.
 Я старалась держать себя в руках.
 — Почему эта легковая машина может стать грузовой?
 — Потому что здесь есть клетка для перевозки собак, понимаешь?
 Господи, помоги!
 — Это не твоя машина?
 — С чего ты взяла! — Остапко совсем разнервничалась.
 Впервые слышу, что не ее.
 — Клетки не видно, — сказала я ей тихо.
 — Может, она в багажнике?
 — Ну, может. — Не хотелось ей перечить.
 — Ой, нет. — Остапко решительно зарулила влево. — В этой очереди я стоять не буду. Встану там, где легковые, Ну да. Пусть встает, кончится тем, что нас подстрелят, ведь не напрасно у них оружие. Мы пересекли границу. Никто не стрелял. Я обменяла все деньги на марки. Может, сапоги куплю Тосе или по крайней мере эти полотнища для пилы.
 Мы въехали в Германию. Я бросила взгляд на надпись крупными буквами: Ausfahrt. Должно быть, очень приятный городок, только его не видно.
 — В это время все спят в Германии? — интересуюсь я деликатно, чтобы не раздражать Остапко.
 — С чего это они должны спать? — Остапко не очень расположена к беседам, а потому я попыталась быстро сменить тему:
 — Ты будешь сок?
 Дорога перед нами ровная, как полотно. И снова надпись: Ausfahrt. Но мы поехали прямо. Прошло еще полчаса. Ausfahrt. Я начала беспокоиться.
 — Ты хорошо знаешь дорогу на Берлин?
 — Да, а что?
 Ничего, это я так просто.
 Прошло еще пятнадцать минут, и снова надпись: Ausfahrt. Я приняла отчаянное решение.
 — Остановись!
 — Зачем?
 — Остановись!
 Остапко резко затормозила и свернула на обочину.
 — Что случилось?
 — А то, что мы уже полтора часа ездим по кругу! Когда мы въехали в Германию, то были в километре от Ausfahrt, а теперь до него уже семь километров, — не выдержала я.
 Остапко взглянула на меня сочувственно, а потом завела машину.
 — Ausfahrt — это съезд, а не название населенного пункта.
 Я знаю, дорогой мой папочка, если бы ты был на моем месте, ты бы выучил немецкий...
 Во вторник мы колесили по Берлину в поисках какой-то фирмы. Остапко наконец-то нашла по карте дорогу, я издалека полюбовалась Ангелом Мира, станцией метро «Зоопарк», потом два часа ехали в сторону каких-то складов. Затем два часа искали место для парковки.
 — У тебя есть деньги? — уточнила Остапко.
 А то, конечно. Под предлогом, что негде спрятать деньги,я взяла у Адама контейнер, который носят на шнурке на шее. А между тем в нем почти пять тысяч марок.
 Мы спустились вниз по какой-то металлической лестнице. В самом конце — небольшой склад. Там сидел Франц — человек, с которым Остапко занимается бизнесом. Она отдала ему мои деньги, меня на долю секунды охватило беспокойство, но через минуту Остапко к моим пяти добавила свои пять тысяч марок. Они о чем-то по-своему полопотали, Франц пожал мне руку на прощание, а Остапко подмигнула:
 — Дело сделано.
 Не знаю, что сделано, не пойму, какая связь между этими складами и моими деньгами, но Остапко успокоила меня:
 — Не бойся, ты же видела, как изменилась моя жизнь. Он сказал, что через три недели пришлет первую выручку, возможно, это уже будет около четырех тысяч. Радуйся, что у тебя есть я. Он просто хорошо их прокручивает. Я далеко не каждого в это посвящаю.
 У меня осталось триста марок. Хватит на сапоги и полотнища для пилы — и все. Собственно, мне незачем начинать волноваться. Все будет хорошо.
 К дому Мажены мы подъехали ночью. Улица Поля Робсона оказалась целиком забита машинами. В половине двенадцатого ночи Остапко в отчаянии въехала на тротуар.
 — Ты что, не могла этого сделать раньше? — робко спросила я.
 — Нет, не могла, потому что забирают машины, неправильно запаркованные.
 Мне уже ни о чем не хотелось спрашивать, хотя я абсолютно не поняла, почему их забирали два часа назад, а теперь уже можно парковаться и на тротуаре. Не мое дело. Завтра мы уедем. Походим только по магазинам в центре — и домой. Я сегодня звонила, но никто не ответил. Не знаю, куда подевалась Тося и почему Адама в это время не было дома.
 Утром Остапко вынесла из квартиры Мажены бесчисленное количество свертков. Нам пришлось трижды спускаться на лифте.
 — Что это?
 — Да вот, попросила отвезти родителям, разное там... — неубедительно объяснила Остапко.
 Мы вышли из дома Мажены, дико обвешанные свертками, — и прямо на Polizei. За полицейскими виднелась очень красивая машина с подъемником. Abschleppdienst 3 . Для эвакуации неправильно запаркованных машин. Все объяснения — ясно, что не мои, потому что я по-немецки ни гу-гу, — бесполезны. Двести семьдесят пять марок как в воду канули. У Остапко уже не было ни гроша, я заплатила. Хотя они даже не зацепили тросы, с помощью которых машина Остапко оказалась бы на эвакуаторе. Мне не верилось, что они могли бы это сделать. Но пока нам выписывали штраф, тросы закинули уже на другую машину. Сделано это было в течение шестидесяти секунд. Боже мой, немцы действительно оказались очень организованными людьми. Они выписали нам штраф и, дружелюбно бросив через плечо «tschuus» 4 , исчезли. Как хорошо, что нет с нами Адасика, — он бы ужасно переживал.
 Наша поклажа не влезала в багажник. Мы затолкнули сумки на заднее сиденье. В одиннадцать сборы были закончены. Наконец-то можно было отправляться. Я захлопнула заднюю дверцу и уселась на переднем сиденье. Наконец-то! На любимую родину!
 Остапко прислушивалась. Какой-то тихий шум.
 — Что это?
 — Не знаю. Наверное, мы что-то не то нажали.
 Мы замерли. Уловили едва различимый, непрекращающийся скрежет, доносившийся откуда-то сзади. Остапко включила движок, но даже сквозь негромкое урчание мотора слышалось дребезжание. Она выключила двигатель и по очереди нажала на все кнопки.
 — Блин, совершенно не знаю эту машину. Я не знаю ее тем паче. Вышла, открыла заднюю дверцу. Наклонилась над сиденьем, оттуда, вероятно, шел этот шум.
 — Может, я включила подогрев сидений? — Остапко не переставала удивляться. — Кажется, это машина с передним приводом.
 Мы проверили, двигатель находился спереди. Но сзади что-то дребезжало.
 — Мы не можем так ехать. Я не пойму, что там такое.
 — Боже. — Я начала нервничать. — Сделай что-нибудь! — Я боюсь садиться в машину. А если мы взорвемся? Что в этих свертках?
 Остапко пошла назад. Мы вынули с таким трудом втиснутые туда сумки. Горела маленькая красная лампочка сзади возле пепельницы. Надпись «6 В».
 — Что это? — поинтересовалась я осторожно.
 — Без понятия.
 Мы прислушались. Лампочка горела, но уже ничто не дребезжало.
 Мы заткнули обратно сумки. Было уже двенадцать часов. Опять зашумело.
 — Может, нам подъехать в какой-нибудь автосервис? — У меня дрожали руки. — А если это бомба?
 Мы выгрузили сумки. Шум прекратился. На часах — двенадцать тридцать. Мы засунули все обратно. Взмокли, замучились — а сзади опять доносился шум. Остапко вползла по сверткам. Дотянулась до своей сумки, открыла молнию. Извлекла электрическую зубную щетку, которая крутилась как ненормальная. Нажала на кнопочку. Шум стих.
 Мы сели в машину и в молчании выехали из Берлина. За двадцать пять марок я в супермаркете купила оливковое масло, две бутылки дешевого белого вина для Адасика и пилинг для тела Тосе.
 Надпись крупными буквами Ausfahrt меня не взволновала. Путешествия — хорошая школа. У меня в голове пронеслось, что вот впервые с того момента, как Адасик появился в моей жизни, я отважилась на риск. Сделала что-то для нашего общего блага, собственноручно. Мне не о чем беспокоиться. Препятствия для того и существуют, чтобы их преодолевать. Через три недели поступят первые деньги. Тогда отведем душу. Как знать, может, даже съездим в Берлин за покупками и увидим тот самый Пергамский алтарь, а Тося получит от меня такие сапоги, какие захочет?
 А зубная щетка? Я бы не выдержала все это, если бы вовремя не вспомнила, как однажды, давным-давно, вызвала аварийную газовую службу, потому что у меня была утечка газа. Стояла страшная вонь, а Экс как раз куда-то отбыл. Приехали ремонтники в количестве двух симпатичных мужчин. И действительно почувствовали весьма неприятный запах. В течение трех часов они искали место утечки, обнюхивая все углы, и нашли-таки в шкафу мандарин, который туда четыре месяца назад положила трехлетняя Тося. Мандарин стал фиолетовым, и от него шел душок.
 Так что и на сей раз все обошлось не самым худшим образом.




 Я вернулась


 Ох, до чего приятно очутиться дома! Тосю слегка разочаровал крем, зато Адасик меня поцеловал и даже словом не обмолвился о полотнищах для пилы. К сожалению, они отлично без меня со всем справились. В квартире чистота, животные накормлены, Борис не отходил от меня ни на шаг, а я гадала, что будет сегодня ночью, потому что в наши планы с Адамом не входило спать вместе с собакой. Тося подозрительно поинтересовалась, почему я не купила ей сапоги. Я пообещала, что очень скоро у нее будут потрясные сапоги, и даже не одна пара!
 Я и не заметила, как наступил июнь. Жарища, как на Гавайях. У Тоси в следующем году выпускные экзамены, а итоговые оценки за этот оставляли желать много лучшего.
 Позвонила моя мама и сообщила, что Тосины оценки оставляют желать много лучшего, и тут же вспомнила, что и моя успеваемость за год до выпуска тоже была далеко не безупречной.
 Позвонил мой отец и сказал, что он, конечно, так и предполагал, что у Тоси будут такие отметки, потому что она идет по моим стопам, и что будь он на моем месте, то приложил бы все усилия...
 А я для себя решила, что у Тоси к окончанию школы все будет не так плохо. До выпускных экзаменов еще целый год, времени достаточно, чтобы чему-нибудь научиться. Не пойму, почему моего ребенка не хотят оставить в покое.
 Сегодня я вернулась домой раньше обычного. В редакции увольнения, потому что проводится реорганизация. Третья за этот год. Удивительно, что шеф не сменяется. Хорошо, что в моей жизни есть хотя бы один постоянный мужчина, пусть даже это всего лишь главный редактор. По дороге домой я купила творог, укроп и редиску и решила преобразиться в домашнюю клушу. Все вместе проведем приятный вечер за игрой в скрабл. Сегодня к нам должен приехать Шимон, а завтра Адам забирает его и Тосю в Наленчув. Я собиралась остаться дома и наконец-то отдохнуть после нервотрепки, связанной с окончанием учебного года (это же надо: когда я заканчивала школу, надеялась, что больше никогда и ни под каким видом мне не придется иметь с ней ничего общего!), с реорганизацией в редакции и состоянием дел с Остапко, которая, кстати, должна была позвонить еще на прошлой неделе, но не позвонила. Посплетничаю с Улей или, как знать, устрою дамскую вечеринку? Можно было бы пригласить Реню и Маньку. Нет ничего лучше женских посиделок. Все-таки с мужчиной жизнь совсем другая. Та же Ренька, к примеру, забежит и всегда что-нибудь интересное расскажет, вроде:
 — Ты должна ухаживать за кожей лица, это наше сокровище, поверь мне: если начнешь следить за кожей прямо сейчас, сумеешь перехитрить время! — И извлечет из сумки какой-нибудь гениальный крем.
 Адам же никогда ни слова не скажет о том, как можно перехитрить время, и ничего не знает о кремах. Женщине необходимы другие женщины наряду с мужчинами.
 Когда я сегодня вернулась домой, ни одна собака не выползла мне навстречу. Борис не ползает. Остальных как ветром сдуло, неизвестно в каком направлении. Ни записочки, ни весточки — абсолютно ничего. Я принялась готовить творожную массу с укропом. Надо сказать, что это блюдо ни для кого из моих знакомых никакой не высший пилотаж, кроме меня. У меня с ним вечные проблемы. Тося любит творожную массу с укропом, но чтобы в ней не было укропа, а был базилик и немножко чеснока. Про свежий базилик я забыла. Адам любит творожную массу с укропом, но при условии, что, кроме того, в ней будет чуть-чуть редиски и огурец, о котором я позабыла, и не будет чеснока. Шимону без разницы, но лучше всего, чтобы был один укроп, потому что он не любит творога. И я склонилась в кухне над тремя мисками, прикидывая, каким образом другие женщины удовлетворяют желания одновременно всех членов семьи. Интересно, если бы моя семья в таком составе существовала с самого начала, то есть если бы Тосиным отцом был Адам, а Шимон тоже был бы нашим ребенком, стояла бы тогда передо мной только одна миска, в которую я бы спокойно покрошила укроп, а потом добавила творог и сметану? И не переживала бы из-за того, кому что нравится?
 В этой позе над мисками застала меня Реня, которая завернула по пути, увидев меня через окно кухни. Я тут же поделилась с ней своими сомнениями, на что соседка дала короткую отповедь:
 — Какая же ты идиотка! Если бы ты стала женой Адама, сейчас бы уже ею не была, потому что развелась бы с ним. А кроме того, Шимона родила бы в семнадцать лет. А такой дурой ты раньше не была! И безусловно, тебе надо заняться собой, потому что мужчины любят перемены!
 От слов Рени у меня порой кружится голова. Мы с ней попили чаю — она объяснила, что все не так просто, нет-нет, скорее сложно и тяжело, и даже очень, затем села в свой джип, и только покрышки взвизгнули.
 Ну а я пошла к Уле за сушеным базиликом. Может, Тося не разберет. Уля стояла над худосочной куриной грудкой и раздумывала, как приготовить из нее обед для четверых. Кшисика не было дома, они уехали поиграть в теннис с Адамом. Мне захотелось поплакаться на жизнь, что никто мне не предложил поиграть в теннис, но я вовремя спохватилась — ведь меня не было дома. Тося с дочерьми Ули, Агатой и Исей, отправились в бассейн и должны были вернуться еще час назад. Уля, похоже, была больше расстроена тем, что не удается размножить куриную грудку, чем отсутствием девочек. Я ей посоветовала очень мелко порезать эту грудку, открыть зеленый горошек, на сковородку к мясу и горошку добавить три-четыре морковки. Затем хорошо обжаренную куриную грудку с овощами залить сметаной и соевым соусом и какой-нибудь острой приправой, добавить рис, и еды, вне всякого сомнения, должно хватить на шестерых взрослых человек. Уля просияла, мы быстро пожарили грудку, и действительно, даже после того как мы съели две порции, осталось еще на восьмерых. Потом Уля дала мне базилик, и я вернулась к своей творожной массе с укропом.
 Через окно я поглядывала на кустики вдоль дорожки, ведущей к калитке: маленький барбарис наконец-то начал расти после подкормки в течение двух сезонов, газон стал похожим на английский (газонокосилка плюс Адасик), а дикий виноград добрался до крыши сарая и, возможно, в следующем году его прикроет. Сарай бесформенный и безобразный. Если мои дела пойдут хорошо, надо будет построить новый. О, Уля решила вывести Дашу в поле. Сейчас они на этапе приучения своей собаки к отправлению естественных потребностей не в саду, где три недели назад Кшись посеял траву. Прошлогодняя взошла у них кругами. К сожалению, это никак не связано с НЛО, что, без сомнения, могло бы стать достопримечательностью нашей деревни, — просто ростки поедают личинки жучка.
 Шимон появился раньше всех и заявил, что уже поужинал.
 Потом приехал Адам, который сразу залез под душ и оттуда выкрикивал, что он только что съел превосходную курицу с рисом у Кшисика, и чтобы я взяла рецепт у Ули, и что он думал, что меня еще нет дома. Затем пришла Тося, засунула палец в творожную массу и скривилась:
 — Ой-ой-ой, с сушеным базиликом...
 Честно говоря, мне пришлось весь вечер мучиться, изображая из себя несчастную, которую на все выходные бросают дома одну. В глубине души я трепетала от счастья. О Господи, как ты великодушен, одна-одинешенька дома! Наконец-то! Сделаю себе маску из клубники и полежу в ванне столько, сколько захочу! С персиковым маслом. Наверняка зайдет Уля, и мы поиграем в скрабл без мужиков, которые вечно умничают! Я смогу спокойно побрить ноги станком Адама, потому что его станок лучше. А с собой он всегда берет электрическую бритву. Почитаю глупые книжки, которые стесняюсь читать при нем, потому что он говорит, что они пустые. Ох, какой чудесный выходной! И никаких обязанностей! И варить обед не надо, и пылесосить квартиру. Положу на шезлонг подушки и буду предаваться лени и безделью, пока не надоест!
 Утром Тося засунула под кран свою светлую головку и съела творожную массу с сушеным базиликом, Адам с Шимоном вымыли машину перед поездкой, чему я искренне удивилась, ведь она все равно запылится по дороге, потом все трое сели и укатили в голубую даль, а я вздохнула полной грудью. Помахала им у открытых ворот и вернулась в постель с вкуснющей булкой с творожной массой, недоеденной Адамом, за мной в кровать вскочил Борис, притащив с собой на простыню тонну песка, а я, с наслаждением кроша булкой, погрузилась в женское чтиво, незатейливое и красочное, которое мне не надо было теперь прятать от Адама. Начала с гороскопа, который обычно вызывает у него кривую усмешку. И вот что я прочитала:
 «Займись собой, приятная прогулка после того, как завершены домашние дела, несомненно, пойдет тебе на пользу. Не конфликтуй с близкими, постарайся быть снисходительной. Интересные люди, увлекательные дела — лишь от тебя одной зависит, как ты проведешь выходные».




 Не создавай себе проблем


 Крошки кололись. Не доставляла прежней радости еда в постели. В открытое окно врывался птичий гомон, на простыне в ногах был песок. Я сползла с кровати и выгнала Бориса в сад. Засунула постельное белье в стиральную машину и решила прожить день в гармонии с природой, не конфликтуя с близкими людьми, которые были уже далеко от дома и повлиять на мои решения не могли.
 И в это время позвонила Миська. Миська — женщина за тридцать, вместе с мужем она переехала под Познань и живет там вполне счастливо. Какое-то время мы переписывались, но потом наша переписка умерла естественной смертью, хотя, должна признаться честно, всякий раз, как только выдается случай, мы встречаемся. В последний раз это было годика три назад.
 Если бы мне надо было назвать человека, который избегает любых проблем, я, не задумываясь, вспомнила бы Миську. Ох, как приятно находиться в обществе такого человека! Уступит, не станет ссориться, не будет настаивать на своем, не учинит скандала — сплошное удовольствие. Я обрадовалась, когда Миська спросила, можно ли встретиться, потому что они будут проездом в Варшаве.
 — Ох, замечательно, — воскликнула я, — встречу вас на станции!
 — И речи быть не может! — прокричала мне трубка. — Скажи только, как до тебя добраться, все будет в порядке, не создавай себе проблем.
 — Никаких проблем — скажите только, когда вас ждать!
 — Ей-богу, и думать об этом не смей, тем более мы сами не знаем, во сколько точно! — В голосе Миськи сквозило волнение. — На самом деле, не беспокойся, мы взрослые люди, найдем!
 — Вы же не знаете, как ко мне ехать!
 И мы договорились в конце концов, что они приедут либо днем, либо под вечер, возможно, на поезде, но скорее на машине — не велика проблема, — но, как бы там ни было, сделают крюк и заедут в Варшаву, потому что путь держат на Мазуры 5 . Я им объяснила, как добраться ко мне из Варшавы, и спросила, что лучше приготовить.
 — Ах, это вообще выбрось из головы, нет нужды под нас подстраиваться, еда — не самое главное! Гораздо важнее то, что мы увидимся!
 Я положила трубку и впала в панику. От растерянности не знала, за что хвататься, утро, правда, стояло славное, но я решительно не была готова к приему гостей! В холодильнике весьма просторно, в доме чарующий беспорядок. Я кинулась в ванную и начала все нервно убирать. Оказалось, во всем доме нет чистого постельного белья, а потому я положила в стиральную машину все, что можно кипятить. Если весь день будет солнце, то успеет высохнуть. Я выкатила пылесос и выволокла на террасу ковры. Уля с Кшисиком сидели возле дома за своим утренним кофе.
 — Что там у тебя стряслось? — Кшись даже подошел к забору. — Ты знаешь, который час?
 Время было самое что ни на есть раннее, но паника накатывала на меня подобно большой волне.
 — Вы едете на рынок? — спросила я с мольбой.
 — Уля, поедешь с Юткой на рынок? — прокричал Кшисик в сторону террасы.
 — А что случилось? — Уля, казалось, не на шутку перепугалась. — Ты же собиралась побездельничать...
 — Не могу, — простонала я, — должны приехать гости. Уля, как обычно, взяла все в свои руки.
 — Через десять минут буду готова, — сказала она и степенно удалилась, а за ней засеменил Ойой, при виде которого уже никто не воскликнул бы: «ой-ой!», поскольку кот покрылся косматой шерстью, — Уля его вычесывала — и он превратился в нормального красивого серого перса. Правда, с повадками собаки.
 Я одолжила у Реньки двести злотых, чтобы достойно принять гостей по всем законам старопольского хлебосольства. Купила индейку, свиную корейку, чернослив, помидоры, петрушку и укроп, картошку, хорошее калифорнийское вино. Приготовила рулет из индейки, запекла свинину с черносливом — просто пальчики оближешь, — кресс-салат был промыт и помещен в холодильник, булки на воскресный завтрак припасены, бутылка белого вина охлаждалась, а я вновь принялась за уборку. Около четырех залезла под душ, жизнь не мила, ноги не держат, хоть носом в стенку упрись, квартира блестит, гости могут нагрянуть с минуты на минуту. Я жду.
 В семь вечера Уля окликнула меня через забор, не зайду ли я к ним. Какое там — я жду. Они могут появиться вот-вот, каждую секунду, дело-то уже к вечеру. Дома я одна, никто им дверь не откроет. А потому надо ждать.
 В половине второго ночи я пришла к выводу, что они уже не приедут, и легла спать. Спала я всего пару часов, ведь они могли приехать утром, а потому мне надо было как можно раньше быть на ногах. На ногах я была уже в семь, чтобы прибрать в комнате, приготовленной для ночевки: заправить постланные вчера на ночь кровати, ну и вообще. Навела уют, около одиннадцати позавтракала и села ждать. Включила телевизор, но как раз сообщали, кого и где нашли и в чем разыскиваемые провинились, так что я выключила телевизор и начала готовить все к обеду. Картошку на троих, свинину — в духовку, французский соус с чесноком для салата. В четыре дня меня уже трясло. А вдруг они заблудились? А вдруг что-нибудь с машиной? А что, если сегодня отменены мои любимые электрички, а они все-таки решили воспользоваться услугами железной дороги?
 Я пошла на станцию — поезда ходили. В половине шестого вечера съела кусочек свинины с хлебом, потому что меня мутило от голода. В семь, полностью отчаявшись, я посмотрела «Спокойной ночи» и программу новостей, чтобы узнать о происшествиях на железной дороге, а также об автомобильных авариях. Да, много всего произошло. В восемь послушала прогноз погоды. Призадумалась, не позвонить ли мне в справочную по несчастным случаям, но не знала, едут ли они на своем прелестном белом «ниссане» или на чем-нибудь другом. В девять я приготовила постели, а в десять на минуту зашла к Уле, чтобы хоть немного успокоиться.
 — Ты вообще перестала к нам заглядывать. Хорошо, Адам хоть изредка уезжает, — заметил Кшись, напоминая, что я женщина зависимая.
 Именно в этот момент они приехали. На машине. Остановились у ворот и интеллигентно посигналили.
 Мы бросились друг другу в объятия, потом я повела гостей в дом.
 — Ты, наверное, не в своем уме, столько хлопот из-за нас! — прокричали они мне.
 После чего стащили постельное белье, достали спальные мешки и разложили их на кровати. Только ополоснуться бы чуть-чуть, дорога была кошмарная, еда дрянная... Я полетела в кухню, поставила на огонь картошку и свинину, заправила соусом салат. Они плещутся в ванной, я накрываю на стол — вино, свечи и все прочее.
 — Ну к чему все эти хлопоты из-за нас! — вздохнули гости, выйдя из ванной. Она — вся свеженькая, он побрит. — Зачем? Мы же пообедали в Варшаве, Артур вообще не ест мяса, из выпивки употребляем только водку, она не так вредна для печени, да-да, и вообще не беспокойся! У нас в машине осталось пол-литра водки.
 Я принесла свинину, картошку, салат. Рулет из индейки выглядел потрясающе, меня распирало от гордости, я уже знала, что у них там что-то поменялось, но ведь они предупреждали, что все очень неопределенно, чтобы не создавать мне лишних проблем, а потому я решила: надо радоваться. Несмотря на...
 — Да зачем все это? Мы же сказали, что совсем не голодны. Может быть, только салатику.
 Я принесла салат и забрала рулет.
 — Ох, с чесноком я не ем. А не найдется ли, случайно, немножко винегрету?
 Я пошла в кухню и принесла мисочку с оставшимися листьями вымытого кресс-салата, растительное масло, лимон, соль, перец, поставила все на стол.
 — Ой, а масло только такое? Мы любим оливковое, спасибо, с таким не едим, только не беспокойся, садись, что ты все бегаешь и бегаешь.
 — Может, чаю?
 Я от всей души хотела быть гостеприимной.
 — О, чаю — с удовольствием, с пребольшим, чаек хорошо после такой долгой дороги, ха-ха.
 Я поставила кипятиться воду. Стояла над электрическим чайником, кувшин для кипятка был приготовлен, чашки тоже. Подала им чай.
 — Черный? Ой-ой, мы-то пьем только зеленый, но не беда, обойдемся и водой. Горячей...
 Я побежала за водой.
 — А у тебя только водопроводная? Из артезианского колодца намного полезнее, но, впрочем, не страшно. А может, у тебя есть минеральная?
 — Есть.
 Я направилась в кухню, достала последнюю бутылку минералки.
 — Ой-ой, газированная?
 — Нет, без газа.
 — А выглядит как газированная, правда? Почему ты не сядешь? С тобой невозможно даже словом перекинуться. У нас в машине, наверное, еще осталась вода с дороги, негазированная, Артур, сбегай-ка, а ты, Юдитка, не создавай себе проблем.
 Артур понесся за негазированной водой в машину.
 Картошка, посыпанная укропом, дымилась на столе.
 — Ты ешь картошку? — Миська предупредительна, а я голодна. — А мы едим в основном каши. И лучше всего — длиннозерный темный рис. Ох, до чего же я рада, что мы встретились!
 — Я тоже. — Наложила себе картошку и салат.
 — Мы не хотели, чтобы ты из-за нас лишний раз хлопотала, поэтому кое-что перекусили буквально минуту назад, перед выездом из Варшавы. Между прочим, к тебе так сложно добираться, мы, собственно говоря, хотели приехать еще вчера, но когда сообразили, что будем у тебя поздно ночью, то решили тебя не беспокоить. Ну, за твое здоровье!
 Я унесла свинину и картошку на кухню, индюшачий рулет остался нетронутым, водка лилась рекой, потом! что они — только водку. Заткнула вино пробкой, понадеявшись, что до завтра не выдохнется.
 — Не хочется тебя лишний раз дергать, но нельзя ли нам машину поставить поближе к дому? Поближе к дому у меня — розы и спиреи.
 — Миська, но там растут розы и спиреи, — сказала я смело, потому что, отвечая на письма, научилась быть ассертивной.
  Дорогая пани Аля! 
  Ассертивность — это умение высказывать собственное мнение, не задевая чужих чувств, умение, действуя неагрессивно, защитить свои взгляды... 
 — Ох, Артур подрулит осторожно, но если это так сложно, то, конечно, ни в коем случае... машина может стоять и возле ворот...
 — Так, может, она там и останется, я ведь ворота; запираю на ночь.
 Лицо Миськи покрылось красными пятнами.
 — Конечно-конечно, если тебе сложно, то, безусловно... хотя я заснуть не смогу, ведь машина не застрахована.
 И я узнаю, что они не заплатили за ОС, или АС, или за какие-то другие буквы. Я гостеприимна, и, разумеется, Артур подъехал поближе к дому. До спиреи всего тридцать сантиметров. Мы легли спать. Я спала как убитая несколько часов. Спозаранку меня разбудил тихий вопрос Миськи:
 — Юдитка, ты спи, скажи только, где здесь магазин, Артур съездит за булками.
 — У меня есть хлеб, — пробормотала я и сползла с кровати. Голова раскалывалась на части.
 — Но мы едим только с отрубями...
 Нет вопросов, я открыла ворота, Артур дал задний ход и раздавил одну спирею, затормозил, вышел, извинился, я помахала рукой, мол, да чего уж — пусть едет дальше, он смял крохотный барбарис, который едва успел приняться.
 Я вошла в ванную. Открыла воду, мечтая о том, чтобы подольше в свое удовольствие постоять под душем. Стук в дверь. Я закрутила кран, приоткрыла дверь. У Миськи извиняющееся выражение лица. Ей не хотелось бы мне мешать, но в кухне кое-что произошло. Я, завернувшись в полотенце, поспешила на кухню. У морозильника оторвана крышка.
 — Я подумала, может, у тебя найдется лед, — пояснила она, глядя умоляюще. — Понимаешь, по утрам я пью только сок, сок со льдом. Ах, эта вчерашняя водяра...
 Я вынула лед, пытаясь сладить с морозильником. Не удалось.
 — Можно мне принять ванну? — Миська направилась в ванную комнату. — Я совершенно разбитая.
 — Конечно. — Я показала, где стоит пена для ванны, и стала одеваться.
 Если Миська примет ванну, про душ можно будет забыть — вода в баке греется добрых пару часов.
 Они собирались уехать до обеда, потому что не хотели создавать мне проблемы, перекусить хотели что-нибудь по дороге, но им было у меня ужасно приятно.
 Когда наконец я осталась с рулетом, свининой и вчерашней картошкой, то тяжело упала в кресло и взяла в руки женский журнал.
 «Займись собой, приятная прогулка после того, как завершены домашние дела, несомненно, пойдет тебе на пользу. Не конфликтуй с близкими, постарайся быть снисходительной. Интересные люди, увлекательные дела — лишь от тебя одной зависит, как ты проведешь выходные...»
 Как я рада, что не конфликтовала с близкими людьми, которые, на счастье, укатили в Наленчув. А мне уже так хочется, чтобы они вернулись. Я с удовольствием буду готовить три разных мисочки творожка. Пусть они создают мне проблемы. Я готова была поклясться, что Миська и Артур прогостили у меня по крайней мере недели две! В связи с этим в первый момент я сделала весьма смелый вывод: у меня скверный характер. Но потом я скорректировала мнение о себе. Потому что на самом деле я очень хорошо отношусь к людям. Но мне больше по нраву те, которые любят создавать проблемы.
 И откровенно говоря, теперь я бы предпочла иметь гостей обременительных. Таких, которые позвонят и скажут: «Послушай, ты можешь встретить нас на вокзале? Мы не едим мяса, потому что мы вегетарианцы. Купи нам булки с отрубями и обезжиренный творог. Нам надо будет поставить машину поближе к дому, найдется ли у тебя там место?»
 И тогда я с радостью пересажу барбарис, поеду в магазин за продуктами и буду вместе с ними есть здоровую пищу: кашу или длиннозерный рис, а они оценят мое гостеприимство. И Адасик не будет смеяться, когда я стану ему рассказывать, как принимала гостей.




 Почему она не звонит?


 Июнь в саду — божественное время. Выдалось несколько дождливых дней, зелень дружно пустилась в рост, и траву снова придется стричь, но все равно хорошо видны стрелки упругих листьев юкки. Она будет цвести, хотя соседи убеждали, что юкка цветет только тогда, когда ей нравится, и там, где ей нравится. Видно, у меня ей хорошо. Вчера приезжала мама. Она тяжело вздохнула, увидев сорняки на моей альпийской горке, а потом все выполола. Портулак будет красив в этом году, его мясистые черешки налились соком и густо разрослись. Я не могу найти себе места: Остапко затаилась, а заверяла, что позвонит и сообщит, как обстоят дела в нашем чудесном бизнесе. Я тщательно прячу от Адама выписки со счетов, в банк не ходила — и так ясно, что там. Тося спрашивала, куда мы поедем в отпуск и когда я заплачу за путевку в турлагерь. Адам вчера сел перед компьютером и нахмурился. У него снова что-то не ладилось. Я весь вечер названивала Остапко. Последний раз — в половине двенадцатого ночи. Никто не ответил. Начала беспокоиться без всяческих на то оснований.
 Тося объявила, что не пойдет сегодня в школу, потому что и так в классе стоит сплошной смех, уроков нет, оценки давно выставлены, ребята ничем не занимаются. И она потребовала, чтобы я написала учительнице записку, потому что они решили ехать с Исей в Варшаву покупать купальник. А я решила переговорить с Улей. Пора кончать с этими теориями, что детям нужно разрешать то, что они и так сделают без нашего родительского позволения. И это Улино «соглашайся, если нет другого выхода» ни к черту не годится. Если Уля разрешила Исе не ходить в школу, это ее дело. Тося здесь ни при чем. Я позвонила подруге, настроившись по-боевому, и спросила:
 — Уля, что сегодня делает Ися и почему она не идет в школу, ведь до конца учебного года еще целых две недели?
 В ответ — ни звука, и только через минуту чуть слышный шепот:
 — Ютка, а почему ты думаешь, что Ися не идет в школу?
 Я опешила. Тоська вошла в комнату и стала делать мне отчаянные знаки руками. Я оторопела. Моя собственная дочь мне доверилась, а я, не мешкая, донесла на Исю? Моя дочь оказалась честной, а Ися ничего Уле не сказала? И как же я теперь выгляжу? Что будет с нашей дружбой? Как же теперь Исе дружить с Тосей? Что я натворила! Как же мне после этого жить? А Тося стояла передо мной в умоляющей позе, а глаза, как у серны, которую охотник взял на мушку. У меня подкосились ноги, и я бодренько в трубку:
 — Я пошутила. Хотела тебе сказать, чтобы ты написала Исе записку в школу — девочки договорились поехать в Варшаву, да и чего из-за трех уроков тащиться (что это я несу такое?), ну я и подумала, что, может, удастся тебя уговорить в виде исключения...
 Тося закатила глаза, что, видимо, должно означать ее благодарность мне по гроб жизни, а я разозлилась на себя, на нее, на то, что позволила собой манипулировать, и я готова была немедленно отказаться от собственных слов, но прикрыла трубку рукой и сказала дочке:
 — Но до конца года не пропустишь больше ни одного дня, дай слово.
 Тося в знак согласия кивнула, а Уля проговорила в трубку:
 — Вообще-то я немного удивлена, потому что до конца года еще две недели, я не вижу повода, чтобы...
 Я знала, что она хочет сказать, но запуталась еще больше:
 — Я хотела, чтобы Тося забрала у моей мамы несколько книжек, вот я и подумала, что было бы неплохо, если заодно... Может, сделаем исключение? Ты ведь сама говорила: если нет другого выхода, то надо согласиться.
 — Но у нас есть другой выход. Девочки могут пойти в школу.
 — Улька, у них всего три урока! И они обещали, что до конца года отпрашиваться больше не будут. Может, так лучше для нас? Они нам во всем доверяют, если вместо того, чтобы просто прогулять...
 — Возможно, ты и права, — пробормотала Уля. — Но я тебя не узнаю, Ютка.
 Я тоже себя не узнавала. Положила трубку, а Тося от счастья запрыгала.
 — Мамочка, как же я тебя люблю! Ты мне дашь деньги на купальник?
 Разумеется, я дала.
 Тося понеслась на станцию, я увидела в окно, как ее догоняет Ися, и погрузилась в минорное настроение. Какая же я старая! Ведь еще совсем недавно мне было семнадцать лет, и я мечтала о купальнике. Мне и в голову не приходило просить у родителей деньги на такие вещи, возможно, потому, что обычный купальник меня не устраивал. Мне виделся необыкновенно красивый малиновый купальник из «Певекса». «Певексы» — это магазины, в которых с незапамятных времен можно было купить на доллары то, чего не было в обычных магазинах ни на доллары, ни на злотые. Купальник стоил восемь долларов, которые я по секрету от родителей одолжила у состоятельной подруги.
 О, мамочки мои, как бы я выглядела в этом купальнике! Я была уверена, что весь мир упадет к моим ногам! Я произведу фурор на пляже! А пока, то есть до отъезда, мне необходимо было вернуть долг, и потому я на целый месяц устроилась сезонной рабочей в «Хортекс».
 Вот именно. А почему, собственно, Тосе не устроиться на временную работу? Почему она попросила у меня деньги, вместо того чтобы поработать помощником кондитера? Когда-то я весь июль проработала рабочей на кухне. В обязанности рабочей входила уборка, а в права — есть без ограничений все вкусные блюда, мороженое, десерты и так далее. Я пользовалась своими правами и обязанностями так усердно, что уже неделю спустя смогла вернуть долг, а кроме того, отложить на отдых в августе, когда весь мир будет лежать у моих ног. Ежедневно по вечерам я любовалась купальником, предвкушая тот миг, когда подобно богине появлюсь на нашем польском морском курорте и покорю всех на свете.
 Пирожные и мороженое мне опротивели уже через семь дней. Тогда я набросилась на консервированные ананасы и крем для тортов, которые кондитеры давали нам для пробы в розеточках. Три недели пронеслись как вихрь. Ночной пассажирский поезд целую вечность вез меня на море, а купальник лежал на дне рюкзака и радовал мне душу до тех пор, пока мы с подругой, разместившись в снятой комнате, не обнаружили, что да, безусловно, здесь дешево, ибо до моря три с половиной километра.
 На протяжении этих трех с половиной километров я воображала, что произойдет, когда я наконец-то надену свой необыкновенный купальник малинового цвета и как мир упадет к моим ногам и все застонут он восторга. До сих пор жалею, что путь к морю не был длиннее.
 А потом... На пляже, где подруга заслонила меня пледом, я довольно долго пыталась втиснуться в свой малиновый наряд. Сначала разошелся шов возле бретельки на лифчике. Затем оказалось, что лифчик невозможно застегнуть на спине. Все врезалось, давило, тянуло. В ногах у меня лежал не мир, а лишь песок. Собственна говоря, все получилось так, как я хотела. В течение двух недель я производила фурор на пляже, купаясь в коротких шортиках и майке зеленого цвета, — наряде, который мне страшно не шел.
 Я предавалась воспоминаниям о том купальнике, раскладывая разные предметы: приправы — в корзинку со специями, чистые тарелки — в стол, а грязные после завтрака бокалы — в мойку. Между делом нашла две неоплаченные квитанции, о которых совсем забыла, — они были воткнуты за разделочную доску, — и свободный поток моих мыслей снова вернулся к банкноте в сто злотых, которую я дала Тосе. Кот Сейчас запрыгнул на стол. Я тут же его шуганула — печальная история моего купальника вовсе не повод для котов разгуливать по столу! Мои финансовые запасы сократились еще на сто злотых, такова была прискорбная истина. Необходимо разыскать Остапко. Последние две ночи я почти не сомкнула глаз. Может быть, мне не следовало так опрометчиво принимать важных решений? Но я верю в порядочность людей. Она хотела оказать мне услугу. Начну работать, и плохое настроение немедленно пройдет. А может, все-таки сначала позвонить в редакцию, где работала Остапко, и что-нибудь разузнать?
 В редакции «Утреннего экспресса» мне отметили любезно. Точно, такая у них работала. Увы, уже не работает. Нет-нет, к сожалению, никаких координат ее нет. А по какому делу, может быть, они мне помогут? Вряд ли. Правда, они слышали, что она вроде бы, кажется, возможно, устроилась на Бартицкой в отделе продаж. Я позвонила в справочную, мне дали номер телефона на Бартицкую. В отдел продаж вроде бы надо звонить по внутреннему 176.
 Я включила компьютер, сию же минуту засяду за эти письма, но пока я брожу с трубкой по дому. Почему я не нахожу себе места? Ведь не из-за Тосиного купальника. На Бартицкой никто не подходил к телефону. Там всего лишь миллион торговых точек и отделов продаж, так зачем отвечать на звонки?
 Я ждала настойчиво до тех пор, пока длинные гудки не перешли в короткие. А потом набрала опостылевший номер еще и еще раз. Я не сдамся. И наконец в трубке раздался осиплый женский голос:
 — Да!
 — Соедините меня, пожалуйста, с номером 176.
 И тишина. А потом издалека тоскливые гудки одинокого телефона.
 Я жду и жду до бесконечности, но с какой стати, как любит говорить Ренька, кто-то обязан работать в это время, то есть около двенадцати, в будний день?
 Я еще раз позвонила на коммутатор. Знакомый хрип:
 — Да!
 — Извините, пожалуйста, вы не могли бы проверить, 176 — это номер отдела продаж? — Я говорила таким слащавым голосом, что еще чуточку — и саму стошнит.
 — Если номера не знаете, так чего звоните! А я почем знаю? — Баба на другом конце провода оборвала меня резко и грубо.
 — Будьте любезны, проверьте, пожалуйста, это внутренний того отдела...
 — Как же я это буду вам проверять, а? — Поразительно, с каким удовлетворением это было сказано.
 — А вы, случайно, не знаете, этот отдел работает? — предприняла я еще одну попытку.
 — Мне не докладывают. — Негодование просто залило мне ухо, пришлось немного отодвинуть трубку.
 — Я думала, вы там работаете.
 — Мое дело, уважаемая, знать, что мне со станции передают, а не шататься по Бартицкой и проверять. Сами приходите и проверяйте, работают они или нет, если у вас много времени. Я-то здесь работаю, а не глупостями занимаюсь! — И треск брошенной трубки.




 Мои деньги


 Ума не приложу, что делать. Остапко должна была позвонить несколько дней назад. Да что там. Почти две недели назад. И ничего, и тишина. Мои неприумноженные деньги в ее руках, а мой плодящийся подобно мышам страх растет каждую минуту. Теперь я даже не могу рассказать Адаму, во что влипла, ведь у нас был уговор, что все важные решения мы принимаем вместе, а я от него скрыла такое дело. Конечно, всегда можно взять кредит в банке, который меня доконает, но мы не женаты, а значит, Адам не несет финансовой ответственности, если... Я покрылась холодным потом. Даже думать не хотелось, что было бы, если... Вернулась к компьютеру.
  Дорогая редакция! 
  Как-то так получилось, что я всего в жизни боюсь. Не езжу даже на автобусе к матери, которая живет всего в двух километрах. Господь Бог одарил меня всеми недостатками, которые только может иметь человек. Я не смотрюсь в зеркало. Но хуже всего то, что я ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, вот-вот что-нибудь случится, правда, не знаю что. Я даже ходила к врачу, он сказал, что это невроз. Не знаю, что ото такое. Мне не хочется жить. Возможно, если бы я что-нибудь в себе изменила, сделала бы, например, пластическую операцию, все стало бы лучше. Я непрерывно мою руки, у меня уже образовались ранки, поэтому врач говорит, что у меня невроз. А вдруг я умру? 
 Эта женщина никому не отдала все свои, вернее не свои, деньги, и тем не менее у нее проблемы. Мне тоже кажется, что сейчас что-нибудь случится. Мне бы тоже не помешала пластическая операция. Я пошла в комнату Адама и вытащила из стопки книг одну о психосоматических расстройствах.
 «Невроз — общее название для группы функциональных и пограничных психических заболеваний, возникающих под воздействием различных отрицательных социальных и эмоциональных факторов».
 Например, того фактора, который я сама себе обеспечила. Когда, например, снимаешь с общего счета все деньги, не сказав ничего мужу, и вкладываешь их в Остапко. При том, что у меня нет мужа.
 «Кроме часто наступающих вегетативных нарушений, не наблюдается никаких типичных изменений в физическом состоянии. Даже у самых уравновешенных людей в крайне тяжелых жизненных ситуациях могут возникнуть неврастенические реакции: потливость, покраснение, спазмы кишечника, понос, заикание, чувство пустоты в голове».
 У меня появляются боли в животе, стоит подумать об Остапко. Может, это первый признак невроза? Пустота в голове. Я не в состоянии сосредоточиться ни на чем ином, кроме как на этих проклятых деньгах. Если к этому добавятся еще и спазмы кишечника...
 «Подобные симптомы часто возникают в обыденных жизненных ситуациях: экзамен и так далее. Никто в таких случаях не распознает невроза, хотя описанные расстройства...»
 Надо ли мне все это переписывать? Какой прок кому-то от этих знаний? Разве девушка, прочитав подобное, перестанет бояться автобуса? Уверится в том, что красива и ей не нужна пластическая операция, которая якобы благотворно действует на воспаленный мозг? Собственно говоря, почему я отдала деньги посторонней женщине, с которой мне только раз пришлось иметь дело и которая в общем-то не внушала мне доверия? Нельзя так думать. Спокойствие. Я должна ответить на это чертово письмо, человек ждет от меня помощи...
 «Чаще всего невроз развивается под воздействием отрицательных эмоций, повторяющихся продолжительное время. Иногда они вызваны одним и тем же фактором, порой несколько различных причин накладываются одна на другую. В зависимости от индивидуальных особенностей нервной системы или врожденной предрасположенности невроз может развиться...»
 Вот именно, врожденная предрасположенность. А у меня? Наивность? Глупость? Желание не отстать от Реньки? И чтобы Адам не обращал на нее внимания, а только на меня? Это и называется предрасположенностью?
 «...в случае разного рода тяжелых эмоциональных потрясений, например, разлада с сексуальным партнером...»
 Невроз мне обеспечен, и еще какой! Мой милый Адасик, Голубой, ведь я тебя и не хотела обманывать, а всего лишь взяла деньги на время для нашего же блага! Чтобы у тебя не возникало чувства вины, что ты не зарабатываешь столько, сколько Ренин муж... А может быть, я подсознательно именно хочу, чтобы ты зарабатывал столько же, сколько он? И чтобы ты был моим... Стоп.
 «В этом случае, впрочем, можно говорить о страхе, то есть о таком состоянии, когда существуют вполне конкретные причины для тревоги. Трудно установить границу между физиологическим и патологическим чувством страха. О патологии мы говорим тогда, когда страх присутствует постоянно и мешает нам работать...»
 В моем случае о патологии вообще нет речи. Разве страх повлиял на мою работоспособность? Ничуть. Ведь я села и работаю как ни в чем не бывало. Господи, что же мне делать, что же мне делать, Адам! Вернись с этой проклятущей работы и скажи, что бы такое умное мне написать в ответ! Я отложила письмо. Здесь должен советовать врач. Самое главное — не навредить.




 Почему Азор любит Адама?


  Дорогая редакция! 
  Вы обходите стороной важные темы, я не нашла в вашем журнале ничего такого, о чем люди должны узнавать из прессы. Вы не поднимаете серьезных проблем о тех принципах, которые указывают нам путь к правильной жизни, в том числе и в физическом плане. Например, «умеренность в привычках» полезна для здоровья (1 Тим. 3:2). А ведь если мы будем жить так, как нас учит слово Божье, то обретем счастье. И каждый, кто будет нести в себе внутреннее спокойствие, источником которого является Библия, станет хорошим мужем или женой. Вы пишете только о сексе и о том, что сделать, чтобы секс завладел всей нашей жизнью. Если вы будете и в дальнейшем работать в таком направлении, то приведете людей к деградации. Вы не несете в массы добрые, полезные, правильные идеи... 
 Что тут ответить? Приводит ли секс к деградации? Лично меня — нет. Но других вполне может, например, когда-нибудь деградирует Йолин супруг, тот, который, невзирая на семью... Стоп! Теперь я должна семь раз подумать о нем хорошо. Мне это дается с трудом, но Уля рассказала, что есть очень простой прием, который помогает излечить душу. Если подумаешь о ком-нибудь, что он свинья (либо иначе, потому что «свинья» зачастую лишь добродушный эвфемизм), немедленно нужно вспомнить семь его достоинств, чтобы не оставлять отрицательной энергии в космосе. Вообще-то Уля не верит ни в энергию, ни в космос, но считает, что это прекрасное упражнение, чтобы одернуть наше излишне раздутое  ego, «Я», которое каждый из нас лелеет в одиночестве. Увы, семь хороших вещей, связанных с моим Эксом, а ныне Йолиным мужем, никак не приходили на ум, потому что уже несколько месяцев все положительное ассоциировалось у меня только с Адасиком. Все же я решила попытаться. Во-первых, благодаря ему у меня есть Тося. Во-вторых... как-то он достал по моей просьбе из холодильника масло, чтобы оно немного оттаяло... В-третьих... он ни разу меня не ударил. Однако потрясно получается, факт. Кроме того, он никого не убил, не обокрал. Я сбилась со счета, вернусь-ка назад. В-третьих... он получит сполна, когда Йоля лет через десять подыщет себе ровесника. И отлично! И превосходно, только, увы, будет уже слишком поздно сожалеть о том, как он поступил со своей собственной бывшей женой, которая станет счастливой женщиной!
 Я широко распахнула дверь в сад. Работа дома имеет свои преимущества, особенно когда идет дождь, или мерзко на улице, или хлещет сильный ветер, или стоит зима. Но когда июнь вовсю распоясался, и солнце светит, как очумелое, и все налившиеся соком растеньица повылезали из земли, того и гляди зацветут, — работа дома требует огромной силы воли.
 Прежде чем засесть за компьютер, можно не спеша пройтись к Реньке, она звонила, хотела зайти, потому что купила слишком много роз и некоторые ей не подходят. Отдаст их просто так. Может быть, она и инструментов купила с избытком, а то лопнул черенок у моих американских грабель, и вилы совсем никудышные, может, у нее и грабли найдутся лишние... Прогулка пойдет мне только на пользу, тем более что это совсем недалеко. Порой я задумываюсь над несправедливостью жизни. У этакой Реньки есть все. Настоящий законный супруг, деньги, прислуга, ей не надо работать, она ходит к косметичке и на лимфодренаж. Единственный ее недостаток — ротвейлер, огромный и черный, и то, что он еще никого не загрыз, — слабое для меня утешение.
 Я заперла дом и вышла на дорогу. Мир в июньский предполуденный час восхитителен. До Реньки, наверное, метров восемьсот, но эти несколько сот метров проходят среди берез, их молодые свежие листья перешептываются у прохожих над головой. Я миновала дуб и огромную яму, в которую пару месяцев назад угодила машина Адама так, что лопнул масляный картер. Яма опасная, здесь что-то рыли, потом все забросили; глинистая, красноватая земля становится коварной после дождя. Именно поэтому Ренька получила от мужа внедорожник! Я остановилась у ее ворот. Азор, ее очаровательный ротвейлер, носился вдоль сетчатой ограды. И не лаял. Я позвонила. Ренька, в зеленом платье, побежала к калитке.
 — Юдита, как я рада, что ты зашла!
 — Запри собаку. — Я стояла у калитки не шевелясь. — Я пришла за розами, которые ты обещала...
 — Розы тебя дожидаются, а Азора оставь в покое, он еще никогда никому ничего не сделал!
 Слабоватый аргумент. Мой Эксик тоже до определенного момента никогда ничего мне не делал.
 Ренька закрыла Азора в большом боксе где-то в углу сада. Не знаю, почему собаку назвали Азором. Азор — эта кличка как бы сама собой подразумевает маленькую хорошенькую дворнягу, а не убийцу с огромными зубами и зловещей мордой.
 — Без истерик, — заметила Ренька, — ты одна так на него реагируешь. И он начинает нервничать. Адам, например, вообще его не боится... — Ренька собрала свои рыжие волосы, закрутила в хвост и забросила за спину. Она потрясающе хороша, и я бы предпочла, чтобы она говорила о своем муже, а не о моем Адаме. — Пошли, выпьем мартини со льдом. Ужасно жарко.
 Мартини? Со льдом? С утра? В будни? А почему бы и нет. Можно и это попробовать. Я послушно последовала за Ренькой в дом. Гостиная у нее по меньшей мере метров сорок. Я отношусь к этому уже спокойно. Но самое красивое, что у них есть, — ванная комната. Когда соседка мне ее показала, я, ей-богу, чуть не лишилась чувств. Мамочка родная, как во сне. В углу джакузи, душ, углубленный в пол, — спускаешься по ступенькам, — пара огромных плетеных кресел, дверь в сауну и сама сауна, рассчитанная на пятерых. Поперек зеркала, которое занимает всю стену, висит белая гладкая полка, а на ней целый парфюмерный магазин. Предмет моей большой зависти. Если бы у меня были такие кремы и такие духи, я бы уж точно выглядела, как Тося.
 Ренька, несмотря на то что стоял погожий июньский день, была не в настроении. Она налила мне мартини, добавила кубики льда и повела меня в сад. Мы устроились на шезлонгах.
 — У меня ни на что не хватает времени. — Вздохнув, Ренька снимает зеленое платье. Под ним купальник, тоже зеленый. Она уже загорела, что вызывает у меня прилив легкой зависти. Если б она была хоть чуточку полноватой или если б у нее был целлюлит, небольшой, едва заметный, мне было бы намного проще это перенести, хотя, по правде сказать, я не желаю ей, упаси Боже, ничего в этом роде.
 — У тебя не хватает времени? — И мои губы ощутили холод мартини. Вот это называется жизнь. Неумеренность в радости.
 — А ты как думала? За всем этим следить. — У Реньки на пальце засверкало золотое обручальное кольцо, когда она жестом обвела свой будущий сад.
 Комментарии излишни. Как объяснить абсолютно счастливой женщине, что у нее есть все, что душа пожелает? Она может следить за собой, спокойно любить своего мужа, думать о будущем, творить добрые дела в этом мире, потому что ни постоянная работа не заставляет ее отлучаться из дома, ни отсутствие денег — тревожиться и заботиться о том, что будет завтра. В отличие от меня небо ей с овчинку не кажется, как только я вспоминаю об этих чертовых, размножающихся таинственным образом злотых, марках. Но не буду думать об этом. Завтра же поеду в Варшаву и хотя бы из-под земли добуду Остапко.
 На забор над разобиженным Азором села сойка и начала его дразнить. Азор, распластав свою массивную тушу, лежал на боку и делал вид, что глупая птица его совершенно не интересует. Сойка, изогнув шейку, начала мяукать, как кошка.
 — До чего забавные эти звери, — сказала я Реньке.
 — Какие? — Ренька подняла глаза от бокала, она уже выпила мартини, который я с таким наслаждением медленно потягиваю.
 — Ну, твоя собака и сойка.
 — А-а-а, — пренебрежительно отмахнулась Ренька. — Взял бы ее и поймал.
 Любопытно, сколько раз такой душегуб может поймать одну и ту же сойку.
 — Да ты что! — возмущаюсь я. — Мой Борис знает, что на птиц нельзя охотиться. Ты должна Азора тоже приучить.
 — Собака за птичками, собака за женщинами, — бессвязно сообщила Ренька и поднялась с шезлонга. Направилась к дому — легкая и стройная. Через минуту вернулась с бутылкой мартини и льдом.
 — Нет-нет, мне сейчас за работу, — улыбнулась я.
 — Нет так нет. — Ренька взглянула на меня осуждающе. Во всяком случае, мне так кажется. — Вот прикинь — ты сидишь, уткнувшись носом в свой компьютер, а жизнь проходит мимо. Посмотри, как ты выглядишь. Совсем не следишь за собой. Все женщины думают, что будут вечно молодыми.
 Не понимаю, с чего это она. Выгляжу так, как выгляжу. Да, несомненно, мой вид оставляет желать много лучшего, но в конце концов Элла Фицджералд тоже не была красоткой. Правда, пела она лучше, чем я. Зато была старше.
 — Что конкретно ты имеешь в виду?
 — Знаешь ли, когда появляется новый мужик... С мужиками никогда до конца неясно. Займись-ка собой. Я уже это слышала.
 — Странно, но Тося сказала мне то же самое.
 — Вы просто ненормальные, — раздраженно бросает Ренька. — С любой темы перескакиваете на детей. А вот знаешь, что я тебе скажу... — Ренька наклонила бутылку с мартини и плеснула себе в бокал золотистую жидкость. —...жизнь заключается не только в детях. И не в мужчинах. На мужиков положиться нельзя. Адам, кажется, ездил в Наленчув, а ты оставалась одна? Надо быть бдительной. — Она перешла на шепот, а меня пробрала легкая дрожь.
 Я не совсем понимала, к чему этот разговор. Что за намеки? Неужели она хочет сказать, что если мы живем с Адасиком без росписи, то я хуже ее? Я-то прекрасно знаю, что брак, увы, вовсе не является надежной гарантией. Он создает еще больше сложностей, потому что приходится разводиться, вместо того чтобы просто расстаться. Но мне показалось, что Ренька говорила это вполне доброжелательно. И все же хотелось бы вернуться к письмам. У меня много работы. И опять же не так уж и сильно я боюсь потерять Адама.
 «Если начинаешь бояться, что твой партнер...»
 — Мне пора. — Я встала с плетеного кресла и горячо поблагодарила ее за мартини.
 — Я искренне советую тебе, начни следить за собой, пока еще не поздно... — Ренька протянула мне черенки.
 Злющая баба. Хотя и моложе меня. Ну что же, у меня по крайней мере характер лучше. Увидев меня, Азор встал и сделал стойку. Ведь правду говорят: какова собака, таков и хозяин. Мой Борис все-таки дружелюбное создание, хотя иногда делает глупый вид. И соек он любит.
 Я побрела домой, полная какой-то неясной тревоги. С запада над горизонтом двигалась череда темных туч. Только захочешь насладиться погожим летним деньком, как тут же погода начинает портиться. Что имела в виду Ренька, втолковывая, что я должна следить за собой? И почему она считает, что на мужчин нельзя положиться? И при чем здесь Адасик, который поехал с детьми в Наленчув? Скверная баба.
 Я вовсе не думала возвращаться домой, а зашла к Уле. Она как раз приехала с работы и стояла над тестом для вареников. Ее Даша, спокойный и добродушный боксер, набросилась на меня с безудержной радостью.
 — Даша, место.
 Я не понимаю, как это у Ули получается. Она приказывает собаке тихо и мягко, и та перестает бросаться на меня, медленно утекает на терраску и начинает во все глаза следить за бабочкой. А я ору на Бориса, но он все равно делает что хочет. Напрасно она велела Даше лежать, ведь как приятно, что хотя бы собака тебе рада.
 — Ты чего не работаешь? — Уля невозмутимо месила тесто, а у меня сразу же появились угрызения совести, ведь я не умею готовить вареники.
 — Ходила к Реньке.
 — О, что там у нее?
 И что же мне Уле сказать? Что Ренька в сговоре с моей Тосей и обе желают посеять тревогу в моей душе и что бритвенные принадлежности в доме — далеко не достаточное условие того, чтобы союз был прочным и счастливым? И что я в любой момент могу надоесть Адаму? И в этой связи мне следует что-то срочно с собой предпринять, только я не знаю, какие возможности изменить что-либо в себе имеет женщина в моем возрасте? Которая, кроме того, еще должна быть очень осторожной, чтобы не стать зависимой от мужчины, не мчаться на каждый кивок, прикидываться, что живет своей жизнью, не ждать на обед, на ужин, не заглядывать с любовью в глаза и не торчать все время дома, а уходить, иметь свой круг знакомых и так далее? Единственное, в чем я совершенно уверена, — она (то есть я) ко всему прочему не должна принимать опрометчивых финансовых решений.
 Увидев, что на этот раз ничего нового я не узнаю от Ули, я пошла к себе, включила компьютер и ответила на последнее письмо. По правде говоря, эта женщина права. Если бы люди в своей жизни руководствовались исключительно любовью, верой и надеждой, а также сохраняли умеренность и душевное спокойствие, мир был бы лучше. Начал моросить дождик. Капельки стучали по жестяной крыше, Тося промокнет, возвращаясь из школы, Адам поехал на машине. Это же надо — всего час назад стояла прекрасная июньская погода. Ни на что нельзя рассчитывать на этом Божьем свете. Почему Ренька столько говорит об Адаме? А может, он ей нравится? Артур, муж Реньки, целыми днями занят. Ренька, похоже, скучает. И почему Азор любит Адама? Я не заметила этого. Может, Адам бывает в этом доме без меня? Стоп. Срочно за работу.
  Дорогая читательница! 
  Я совершенно с Вами согласна. Очень многие считают, что необходимо соблюдать умеренность во всем, что касается радостей жизни. Я полностью с Вами согласна, что, если бы наши журналы не использовали секс как хорошо продаваемый товар, измены случались бы реже. Внутреннее спокойствие — товар не столь ходовой, как погоня за  тем, что скрывается за поворотом. Однако я боюсь, что рекламодатели быстро бы отказались от финансирования какого бы то ни было журнала, если бы люди вместо того, чтобы покупать и иметь, начали мыслить и существовать. К сожалению, Вы переоцениваете мое влияние на содержательную сторону прессы. Я покажу Ваше письмо главному редактору, может быть, он сделает соответствующие выводы... Горячий привет от имени всей редакции... 
 Должен ли наш безобидный журнал изменить свой профиль? Так и вижу, как стою перед шефом и объясняю ему, что на обложке следует поместить какую-нибудь почтенного вида замужнюю даму, закрытую с головы до ног чадрой, дабы не провоцировать мужчин.
 Я встала от компьютера. Почистила килограмм картошки и шесть морковин, потереть их я уговорю Тосю, когда она вернется из школы. А в общем-то мне не помешало бы сделать перерыв, потому что я до тошноты устала непрерывно смотреть в экран монитора.
 Тося прилетела из школы радостная, как жаворонок. И совершенно сухая. Выглянув в окно, я увидела «фиа-тик», который, резво развернувшись, умчался.
 — Кто тебя привез? — спросила я как бы между прочим.
 — Якуб, — ответила Тося и попыталась скрыться в своей комнате.
 — Он специально приехал из Варшавы, чтобы отвезти тебя домой?
 Что я могла поделать, если вопрос вырвался у меня сам собой тоном ехидно-недоверчивым?
 — Ну да. — Тося косо взглянула на меня и побежала к себе наверх.
 Только подол ее белого платья мелькнул.
 — Тося! — крикнула я в сторону лестницы. — Немедленно спустись!
 Тося появилась в дверях. Колючий взгляд не сулил ничего хорошего.
 — Ну?
 — Что это за «ну?», надо говорить: «Да, что, мама?» Ты была сегодня в школе?
 — Ой-ой-ой, мама! — Тося до глубины души оскорблена этим невинным вопросом.
 — Не хочешь ли ты сказать, что Якуб специально проехал двадцать километров, чтобы провести с тобой десять минут в машине?
 — Мы ходили в пиццерию. После школы. Да, конечно, он специально приехал.
 — Ты, наверное, пошутила?
 — А в чем дело? Ты завидуешь мне? Ох, все хорошо, что в меру.
 — Ступай к себе, — ответила я ледяным тоном.
 — Именно это я и хотела сделать вначале. — Тося резко развернулась — только я ее и видела. Ну, если этот парень так влияет на мою дочь, то ничего хорошего ждать не приходится. Уж я этого так не оставлю.
 Я потерла шесть морковин сама. Если она была в пиццерии, то все равно ничего есть не будет. Неужели все женщины, у которых есть дети, девочки, сталкиваются с подобными проблемами? Не факт. Вот, например, у Ули их нет.
 Сверху доносилась музыка в ритме диско и тонкий дискант:
 Не отвергай меня только потому...
 Нет, мне не выдержать. Тося никогда раньше не слушала диско. В своем собственном доме ни минуты покоя. Я вышла в сад. Уля как раз что-то пропалывала у забора. О, она взглянула на Тосино окно. Вот ее, кажется, ничуть не волнует, что Тося врубила такую попсу. Она улыбнулась мне слегка снисходительно.
 — Это группа «Кури», а не какая-то там попса. Они всех пародируют, ты действительно никогда их не слышала? — Улькапоразила меня в тысячу двести пятьдесят восьмой раз или что-то около этого, потому что кивнула мне, зашла в свой дом, вставила компакт в дисковод музыкального центра.
 Вы только подумайте, я мечтала немножко побыть в тишине! Через минуту из колонок в зажигательном ритме, точно таком, в каком звучит вся эта музыка, долетел призыв:
 Не отвергай меня только потому... что воняет, ах, воняет у меня изо рта.
 Не любезничай с моим другом, хотя так убийственно несет у меня изо рта.
 Не дискредитируй моей любви, хотя действительно идет вонь у меня изо рта.
 Ведь, возможно, со мной ты познаешь блаженство
 любви и тебя перестанет смущать эта вонь изо рта.
 — У них есть еще отличный текст про яйца, что два яйца — это удвоенное «я», — сообщила Уля. И защебетала себе под нос в такт четыре четверти, довольная собой, как ласточка.
 — Откуда ты все это знаешь? — Я не могла прийти в себя от удивления.
 — Ну, видишь ли, — ответила Уля, — детьми надо интересоваться.




 Я должна с ним расстаться


 — У тебя есть минутка? — Раздался телефонный звонок, и я услышала знакомый голос Аги, которая звонит довольно редко, главным образом тогда, когда жизнь дает крен, и ее одолевает грусть, и ей жить не хочется. Времени у меня особенно не было, потому что я как раз намазала бальзамом волосы, — это Ренька мне подсказала, что есть совершенно потрясающие маски для волос е витаминами, которые восстанавливают поврежденные волосы, да и вообще волосы после них становятся длиннее, пышнее и блестят. Пылесос стоял посреди комнаты, а я носилась с тряпкой в руке, пытаясь привести дом и себя в порядок накануне очередной субботы. В придачу меня ждал конец учебного года, Тося наконец-то собиралась представить нам Якуба, и то, что я находилась в состоянии стресса, можно было заметить невооруженным глазом. Конечно, если бы кто-нибудь на меня посмотрел. Но Адасик был на работе...
 — Знаешь, звоню тебе, потому что только ты можешь мне дать совет...
 Меня погладили по шерстке — и я отложила тряпку и села удобно в кресло. С волос капало. Бальзам понемножку начал стекать мне за ухо.
 — Да, конечно, — сказала я, мысленно оправдывая свое бездействие, потому что когда необходимо спасать мир, то я всегда готова, уборка может и подождать. И Адасик придерживается того же мнения.
 — Я должна с ним расстаться. Что мне делать? — застонала в трубку моя давнишняя задушевная подруга.
 — Что ты должна сделать?
 — Расстаться с ним.
 — Боже, почему? — Я расположилась поудобнее, потому что явно предстоял долгий разговор.
 — Потому что я в полной прострации, не знаю, что мне делать, — грустью повеяло из телефонной трубки. — Он меня совсем не понимает.
 — Но в чем конкретно он тебя совсем не понимает? — поинтересовалась я, преисполненная симпатии к ней.
 — Он совсем, ну нисколько меня не понимает, ни в одном вопросе! — обиженно объяснила Ага.
 — Ты можешь яснее? — Я спрашивала терпеливо, потому что, известное дело, выговорится женщина, и ей станет легче.
 Адасик того же мнения и всегда терпеливо ждет, пока я не закончу трепаться по телефону. Ну, почти всегда.
 — Что я тебе могу сказать... — Телефонная трубка зарыдала. — Мы просто стали чужими людьми.
 — Почему тебе так кажется? — Я старалась, чтобы голос звучал участливо и мягко.
 — Мне это вовсе не кажется! Это на самом деле так! — прокричала она мне в ухо.
 — Я именно об этом и спрашиваю, почему? — продолжала я настойчиво, преисполненная желания помочь ей в этой тяжелой ситуации, хотя у меня по-прежнему капало с волос.
 — Вот именно... почему... я сама все время об этом думаю... — Она простонала в телефон.
 — А что случилось? — пыталась я выудить из нее хоть какую-нибудь информацию.
 — А разве что-нибудь должно было случиться? — Голос приятельницы резанул меня, как оплеуха. — Просто он меня не понимает!
 — А я не понимаю, о чем ты говоришь, — отреагировала я не совсем корректно, чего Адасик не одобрил бы.
 — Вот именно. Меня никто не хочет понять. Даже ты. Никто! — прошипела трубка.
 — Я пытаюсь тебя понять, — не сдавалась я, черт знает зачем. — Он что-нибудь тебе сделал?
 — Конечно! А то бы я тебе звонила?
 — Ну что? — крикнула я в отчаянии. — Что он тебе сделал?
 И я услышала жалкое:
 — Ну, он меня совсем не понимает...
 Я подумала, что необходимо набраться терпения и понять, что говорит Ага. Хотя в каком-то отделе мозга трепыхалось убеждение, что все, что бы я ни сказала, обратится против меня. Напрягая все свои мыслительные способности, я пыталась вспомнить начало нашего разговора. С чего она начала? Надо повторить то, что Ага мне сказала, и тогда она поймет, какой я благодарный слушатель. О чем же она говорила? О расставании — припоминаю — она сказала: «Я должна расстаться с ним».
 — Так, может быть, ты с ним расстанешься, если тебе так плохо, — промолвила я робко, возвращаясь к началу разговора.
 — Ты что! — В голосе Аги сквозил упрек. — Ведь я его люблю!
 Она даже не поинтересовалась, как у меня дела, хотя и у меня свои проблемы, мне тоже иной раз кажется, что он меня не понимает. Ага внезапно закончила наш разговор, а я с капающим бальзамом, от которого на кресле осталось чудовищное пятно, потащилась в ванную. Я не настаиваю на том, чтобы все друг друга понимали. Ясное дело, у людей может меняться настроение, и иногда вообще невозможно понять, что с ними происходит. Видно, бальзам на голове подействовал также на мои мозги, потому что меня вдруг осенило. Я не хочу сойти с ума. Я всегда готова прийти на помощь, если пригорела еда, испорчена кастрюля или кто-то кого-то собирается бросить. Или, не дай Бог, хочет чем-то запустить. Извольте, я к вашим услугам. В конце концов за это мне и платят, накоплен опыт. Но ведь Ага не затем звонила, чтобы услышать мой бред. Я смыла бальзам и решила, что плохая из меня подруга. И, высушив волосы, набрала ее номер.
 — Ага? — спросила я доверительным тоном.
 — Да.
 — Я тебе звоню, потому что мы с тобой как-то так поговорили...
 — Я думала, ты мне что-нибудь посоветуешь... что мне делать...
 — Послушай, — сказала я и сделала глубокий вдох. Я должна была помнить о том, чтобы не завираться, не обманывать, оставаться самой собой. — Я всегда готова тебя выслушать, но я не знаю, как тебе быть, ведь я — не ты. Мне трудно что-либо советовать.
 Ну, Адасик гордился бы мной. Тем более что он наверняка предвидел бы, чем закончится разговор. На другом конце провода воцарилась тишина.
 — Ага?
 Тон моего голоса действительно располагает к доверительным беседам. Я понимала, что ей не нужны никакие мои советы и что я поступила правильно. Надо было ей сразу это сказать.
 — Вот уж не думала, что ты окажешься такой бесчувственной подругой и бессердечным человеком, с тобой вообще невозможно говорить. Привет. — Ага положила трубку.
 Мне показалось, я услышала вздох облегчения Адасика, который, правда, был на работе.




 Тройка по химии


 Сегодня конец учебного года. Уля забежала ко мне  за сахаром, потому что у нее весь вышел. Я занялась стряпней: приезжают мой отец и моя мать — вместе, хотя живут они порознь. Адам снова уехал, на этот раз в Краков, вернется в воскресенье. А значит, будем праздновать переход Тоси в выпускной класс без него. Почему он так часто уезжает?
 — Ты должна радоваться, — сказала Уля, как будто ничего не знает.
 — Чему здесь радоваться, — ответила я с грустью. — По французскому тройка, по математике тройка, по химии тройка.
 — Да брось ты! — Уля пожала плечами. — Повод для радости всегда можно найти, иначе отобьешь у нее желание учиться.
 И ушла к себе.
 Тося гордо предъявила свидетельство о переводе в последний класс лицея. Я, бросив на него взгляд, постаралась утешить себя тем, что дочь вообще его получила. Могло быть и хуже. Потом приехали мои родители. Мама извлекла из сумки вареники, к Тосиной бурной радости. Отец тут же потребовал показать свидетельство и зачитал его громко, на весь сад, попутно пытаясь объяснить Тосе, что бы он по какому предмету получил, если бы был на ее месте.
 — У твоей мамы тоже была тройка по химии, — ностальгически вспомнил он.
 Не надо было ему этого говорить. Тося влетела в кухню, где мы с мамой стояли над шипящей сковородкой.
 — У тебя тоже была тройка по химии! — Она бросила обвинение мне в лицо. — Тогда еще не ставили единиц! Значит, ты училась хуже меня.
 Ах, если бы Тося знала, сколько я положила сил, чтобы получить эту несчастную тройку по химии, она бы так опрометчиво не накидывалась на меня.
 Мама переворачивала вареники на сковороде деревянной лопаткой.
 — Я помню, сколько тебе пришлось потрудиться, чтобы получить эту тройку, — проговорила она. — Если бы ты хорошо училась весь год, не пришлось бы последнюю неделю просиживать над учебниками. По правде сказать, у тебя должен был остаться «хвост» на следующий год.
 Тося накрыла на стол и позвала дедушку. Мой отец, разумеется, никогда не садится за стол, когда его зовут, а только тогда, когда соизволит сам. Так было всегда. А в тот момент он как раз пытался внушить Сейчасу, что тот должен к нему подойти. Сейчас лежал в саду на столике и не думал подниматься с места. Наконец мы все вместе сели обедать.
 — Мне всегда нравились твои вареники, — признался мой папа моей маме.
 Так какого черта ты развелся, подумала я, хотя прекрасно знала, что не мое это дело.
 — Ты мог бы не разводиться, — ляпнула Тося и подставила тарелку.
 Мама молча накладывала вареники.
 — Я помню, как твоя мама принесла дневник, да-да, — обратился мой отец к Тосе. — Ей просто чудом удалось сдать химию. Если бы я тогда был на ее месте...
 А потом мы уже просто сидели, умирая от обжорства. Во всяком случае, я. И что же я услышала?
 — Доченька, тебе не надо было так много есть. Растолстеешь.
 Да что они все цепляются ко мне? Что мне, умирать с голоду, когда над столом поднимается соблазнительный аромат вареников?
 Тося была немножко напряжена, потому что ждала Якуба. Он должен был приехать и забрать ее в кино, и я изъявила желание, чтобы он в конце концов мне просто представился. Йолин супруг не в состоянии защитить мою дочь, но я не могу допустить, чтобы какой-то посторонний парень ее обидел. И мне надо знать, с кем она водится. Кроме всего прочего, Тося передумала ехать в турлагерь, у нее другие планы, о которых мы поговорим, когда Адам вернется. Догадываюсь, почему. Она решила, что ей проще будет его уломать, потом Адам убедит меня и так далее. Завтра утром они с Улиными девочками и Кшисиком собрались в Новую Ворону на субботу, а вернутся в воскресенье утром, как и Адам из Кракова. Ладно, посмотрим.
 Когда появился Якуб, я прекрасно поняла свою дочь. Якубу девятнадцать лет, он — свежеиспеченный выпускник, блондин, с карими глазами в пол-лица. Вдобавок малость небрит. Встреча с таким красавчиком не к добру. Тося как ангелочек.
 — Это моя мама Юдита.
 Якуб подал мне руку, очень крепко сжал мою и улыбнулся.
 — Якуб. Когда-то была водка с названием «Юдифь, Ревекка и Давид» 6 .
 Я потеряла дар речи. Но всего лишь на секунду.
 — Вот уж не думала, что я из столь знатной плеяды.
 Тося бросила на меня убийственный взгляд:
 — Не из плеяды, а из плебеев, наверное, мама.
 Якуб бросил на Тосю слегка укоризненный взгляд, но было заметно, что она ему нравится, — ах, и еще как! — а у меня похолодело сердце.
 — Ой, Тося, моя дорогая малышка, если и правда, что дети наследуют от матерей пусть даже малую частицу их внешней красоты и характера, то твоя мама скорее воспитана во дворце, чем среди прислуги.
 Что ж, он не только красив, но и наблюдателен.
 — Я привезу Тосю около одиннадцати, — сказал Якуб, — рад был с вами познакомиться.
 Тося вместе с ним исчезла в дверях, я понеслась за ними как полоумная, нервно выкрикивая:
 — Я вас очень прошу, пожалуйста, ведите машину поосторожнее!
 — Мама, — сказала моя дочь с такой мольбой в голосе, что я поспешно ретировалась.
 О Господи, если я к Тосиному парню обращаюсь на вы, значит, меня уже можно сдавать в архив. Вечером позвонил Адам и спросил, как там Тося. Лучше бы спросил, как я!
 Тося ни свет ни заря помчалась к Уле, потому что вместе с Кшисиком они договорились ехать в эту Ворону. Я сдержала себя, чтобы не кинуться за ними и не попросить Кшисика вести машину осторожно. Но с каким облегчением я вздохнула, услышав Улин возглас из-за забора:
 — Только поосторожнее!
 А затем решила — надо радоваться, что я остаюсь одна, хотя для уже не одинокой женщины я слишком часто выходные провожу в обществе Ули. Но коли пришло долгожданное лето — жаловаться грех. Птички щебечут, растеньица разрастаются вширь и ввысь, деревца машут своими лапками, да и вообще красота. Я видела, что и Уля за оградой того же мнения, — подруга прохаживалась, осматриваясь, что бы сделать. У меня тоже уйма работы, и я не знала, с чего начинать. Мы с Улей остались в деревне одни, поэтому надо было срочно придумать что-нибудь очень полезное. Разумеется, я предпочла бы остаться вдвоем с Адасиком, но тогда мне пришлось бы согласиться с тем, что я полностью и окончательно стала зависима от мужчины, а это не так.
 Мне думается лучше всего в гамаке. Вернее, думалось бы, если бы я не заснула. Проснулась я в десять и разозлилась на себя, что так бездарно трачу время. А потом мне стало нехорошо при мысли, что скоро вернется Адам и с ним вместе придется обсуждать наши планы на отпуск. Мне и в прошлом в таких случаях бывало тошно, но с теперешним Йолиным мужем вообще невозможно было договориться. А теперь надо бы радоваться, и что же? Остапко по-прежнему молчала. Ее телефон не отвечал тоже. Увы, но на это я никак повлиять не могла. А потому я натерла тело лосьоном с солнцезащитным фильтром — Ренька утверждает, что без него даже на секунду нельзя показаться на солнце, — и решила не ломать себе голову над тем, что делать, а только подумать, с чего начать. Размышлять ведь можно и на солнышке.
 И тут появилась Уля.
 — Привет, — сказала она, — можно к тебе на минуточку?
 Ох, я почувствовала что-то неладное. Уля обычно является ко мне без приглашения. И я к ней прихожу запросто. Иногда мы стоим у забора, потому что ни у одной из нас нет времени, чтобы зайти в дом, и болтаем часика полтора через сетку ограды. Но чтобы спрашивать разрешение? Похоже, у нее какие-то неприятности.
 — Да, можно, — ответила я, выволакивая второй шезлонг.
 Заварила чай — что может быть лучше чая в жару, — и мы устроились в саду.
 — Хорошо-то как на свете, правда? — начала я дружелюбно, потому что Уля помалкивала.
 — Вот-вот, я как раз по этому поводу.
 — Что жизнь прекрасна? — Я теряюсь в догадках.
 — Вот именно. Хорошо-то хорошо, да посмотри, как мы выглядим.
 Я бросила взгляд на Улю — она прелестна, как всегда, — себя я, к счастью, не вижу, значит, и она туда же гнет. Обвела себя хмурым взором — ничего нового.
 — Можешь выразиться определеннее?
 — Ты вот подумай, у нас имеются неисчерпаемые возможности, чтобы следить за собой и изменить как-то жизнь, а мы и пальцем не хотим пошевелить. Ренька не то что мы, — объяснила Уля. — А если и нам с тобой начать?
 — Можно и начать. — Я благодушно кивнула.
 — Взгляни, что тут у меня. — Подруга протянула мне какую-то изящную коробочку. — Вот что я раздобыла.
 Я посмотрела. Ну совершенно необыкновенная маска для лица, которая попросту — как утверждается в инструкции — превратит нас в юных шестнадцатилетних девушек.
 — О Боже, — восхитилась я.
 — Вот именно, — прошептала Уля. — Что мне с этим делать?
 Как это что? Четко написано, как пользоваться, и я бы радовалась, если бы заполучила такое чудо. Учитывая, что лето впереди, да и вообще.
 — Самое время, чтобы заняться собой, — сказала я совершенно серьезно.
 — Домашние все уехали, а у меня столько дел! — Уля возвела глаза к небу, она тоже чувствовала себя несчастной.
 И тогда нам в голову пришла замечательная идея. Любое дело лучше спорится, когда берешься за него вдвоем (даже секс!). Мы вмиг решили, что хватит тратить жизнь впустую, мир так прекрасен, мы можем вместе переделать все дела в саду, Уля даст мне какие-нибудь свои растеньица, а я ей кустики осенних астр, еще кое-что можно пересадить, и останется время на маску, которой Уля с радостью со мной поделится. И незачем печалиться и бездумно бродить взад-вперед — сначала скоренько наведем порядок у Ули, потом у меня, потом займемся рассадой, потом приготовим поесть что-нибудь полезное для здоровья, потом залезем под душ, соберемся вместе, намажемся маской и устроим себе женские посиделки.
 Мы принялись за работу. Сначала вытащили из земли растеньица, которые необходимо пересадить. Уля — свои, я — свои, поставили их в воду. Они непременно примутся, хотя об этом следовало бы позаботиться раньше. А пока надо подстричь траву, подмести на террасах, сложить поленья для костра в одно место, обрезать сухие ветки — ведь это пара пустяков. Ах, как приятно что-то сообща решить и сообща делать! А впереди — вечер с маской, спокойный, милый, никто нам не будет мешать, ляжем спать пораньше, завтра на рассвете вместе позавтракаем и не будем ни минуты терять зря!
 Уже к десяти вечера мы управились почти с половиной намеченных дел. В саду. До домов руки не дошли. Но ведь мы запланировали завтра встать на рассвете, так что договорились быстренько прибраться в комнатах и встретиться через полчаса, чтобы заняться маской. Через полчаса я еще продолжала пылесосить большую комнату, да и Уля крикнула через забор, что раньше чем через час у нас не получится.
 И тут Борис залаял, потому что Даша прошмыгнула между ног у Ули и радостно понеслась вдоль забора. Я схватила Бориса, Уля — Дашу, и мы разошлись еще на час. В конце концов, сегодня суббота, и мы решили устроить себе приятный вечер — так что нет проблем. В одиннадцать тридцать появилась умытая Уля с маской и с пирогом на противне. Я кинулась в душ. В течение последующих пятнадцати минут Уля разогрела свой обалденный пирог, а я пыталась отмыться после уборки. За окнами сладкая ночь, окна распахнуты настежь, наконец-то покой, тишина, и можно заняться собой. Когда был съеден вкуснющий пирог, настал тот момент, предвкушая который мы прожили весь этот день. Вскрытие баночки с гениальной маской, которая превратит нас в молодых, красивых и стройных женщин и тому подобное. Но, едва Уля окунула кончики пальцев в баночку с маской, чтобы нанести ее на лицо, мы вдруг вспомнили о выкопанных растеньицах, которые до завтра точно погибнут.
 — Стой! — крикнула я. — Рассада!
 Уля мгновенно поняла, что я имела в виду. Она побежала в гараж искать фонарь и переодеваться. Мне не нужно было искать фонарь, у меня его нет, но я, надев рабочие брюки, побежала к Уле. Борис — за мной, потому что я забыла закрыть калитку. Даша, завидев его, повела себя чрезвычайно неприлично, и в следующий момент обе наши собаки весело носились то по Улиной рассаде, то по моей. Ночь кромешная, фонарь Уля нашла, но крохотный, света от него было мало. Я пошла за подсвечником на четыре свечи, ветра не было, а растеньица надо посадить, дальше откладывать некуда. Я вернулась с подсвечником, собаки в восторге друг от друга. Мы присели на Улиной террасе, потому что Уля еще не решила, где хочет посадить эти растения. Но ведь думать можно и с рюмкой в руке, потому что это не то решение, которое принимается ad hoc 7 . Я отправилась домой за вином, оставшимся с воскресенья, глупо сидеть и прикидывать всухую. Звездная ночь...
 — Может, там? — Уля размышляла с философским спокойствием. — Или тут, рядом с барбарисом? Будет отличный контраст.
 — Барбарисы вырастут, — сказала я с видом знатока. — И заслонят дорожку.
 — Ты права. Тогда, может, под дубом?
 — Там тень.
 — Ты права, — кивнула Уля. — Ну тогда я не знаю где.
 Мы взяли подсвечник и закружили по саду. Через сетчатую ограду перелез Сейчас и направился в Улину кухню. Даша обалдела — скорее всего она подумала, что это Ойой, только чуточку другой породы.
 Когда мы точно решили, где что посадить, оказалось, мы забыли, куда побросали свои лопаты. Мы стали искать лопаты. Нашли мотыгу и стали сажать растеньица, ковыряя землю мотыгой. Затем поливать, чтобы растеньица не завяли. Мы перепачкались с головы до ног и были очень довольны собой. На востоке светало. Мы обе проголодались. Решили, что надо бы подкрепиться, прежде чем отправиться на заслуженный отдых.
 Ах, как чудесно позавтракать на рассвете! Когда зарождается жизнь, и просыпаются птицы, и в первых лучах солнца искрится роса! Мы с Улей просидели до семи, восхищаясь природой. Потом пошли спать.
 А потом приехал мой любимый мужчина и спросил, почему я трачу впустую время, валяясь в кровати, ведь мир так прекрасен! И вот что для меня остается загадкой: почему он, с такими взглядами, тоже оказался в постели, при этом в моей.




 Как я тебя люблю!


 Потом приехал Кшись с девочками и сказал Уле, выбежавшей в ночной рубашке открывать ворота, — а было уже двенадцать, — мол, жаль, что она тратит жизнь впустую, ведь мир так прекрасен. Мы с Адамом, немного сонные, но уже посвежевшие, слушали их диалог из-за забора. Мне это малость подняло настроение, но, к сожалению, ненадолго. Тося выкарабкалась из машины с ведром ранней вишни, а потом позвала Адама наверх и долго о чем-то с ним совещалась. Не пойму, почему они что-то от меня скрывают. Да и вообще куда это годится, чтобы приятель матери (давайте называть вещи своими именами, который даже ей не муж) часами беседовал с семнадцатилетней дочерью своей подруги. Это не очень полезно!
 Они спустились вниз примерно через четверть часа.
 — Сама с ней поговори, — услышала я совершенно случайно голос Адасика на лестнице.
 — А ты заступишься за меня?
 И чтобы хоть раз у Тоси были такие умоляющие нотки в голосе в разговоре со мной! Я отпрянула от лестницы и снова принялась сосредоточенно чистить овощи.
 — Мама, я хочу поговорить с тобой. — Тося остановилась в дверях с вызывающим видом.
 — Вынеси мусор, — ответила я.
 Тося вздохнула — чересчур тяжело для столь легкого черного пакета с отходами — и отправилась с ним во двор. Адам взглянул на меня и вскинул брови.
 — Ты могла бы попросить ее об этом чуть позже. — Он произнес это так рассудительно и мягко, что у меня, по-видимому, проступил легкий румянец. Я с трудом привыкаю к тому, что мужчина тоже иногда оказывается прав.
 — А ты вообще не в свои дела не вмешивайся, — добавила я на всякий случай.
 Ну вот. Так всегда — я для Тоси плохая мать, а Адасик у нее в любимчиках. Посторонний мужчина, не связанный никакими обязательствами в отношении моей дочери, который может отрабатывать на ней всевозможные социолого-педагогические изыски, а сам, кстати, оставил несчастную бывшую жену со своим сыном, чтобы та с ним мучилась. Такова правда, и ничего тут не попишешь.
 Громыхнула крышка мусорного бака. Адам пожал плечами, а выражение его лица было совершенно не таким, как утром, когда он забирался ко мне в постель.
 — Разве я вмешиваюсь?
 Тося остановилась в дверях кухни. Эта фраза звучит, как сон пьяного параноика: «Тося остановилась в дверях кухни. Тося остановилась...»
 — Мам?
 — Вложи новый пакет в ведро, — велела я, осознавая, что веду себя как последняя идиотка. Но если в мусорное ведро сразу не сунуть пакет, то через минуту туда я сброшу картофельную кожуру, и хуже от этого будет только мне. Я чувствовала, что поступаю глупо. Отложив в сторону картошку, вытерла руки. — Ну идем.
 Тося закатила глаза, сверкнув белками, и скорчила гримаску под названием «О Боже, опять». Мы расположились все вместе в большой комнате, которая на самом деле не такая уж большая. Тося и Адам сели на тахту, я — в кресло. Что тоже немаловажно.
 — Я слушаю.
 — Я не хочу ехать в турлагерь, — сообщила Тося. Слава тебе, Господи! Мне уже мерещилось, как тысяча пятьсот злотых уплывают в безоблачные Татры.
 — Хочу поехать в Колобжег. — Тося поглядывала то на Адама, то на меня. Приостановленные предыдущей фразой денежки снова устремились в синюю даль, на этот раз в сторону лазурного моря. Адам не проронил ни слова.
 — С кем?
 — С компанией, — ответила Тося, и было видно, с каким трудом она скрывает раздражение.
 — А все-таки с кем? — Я была невозмутима.
 — Ну, с Якубом, и с Каролиной, и с ее парнем...
 Да, именно таким образом среднестатистическая женщина узнает, что у нее взрослеет дочь. Но ведь Тося еще не взрослая! Всего полгода как ей исполнилось семнадцать лет, и рановато еще ездить с друзьями, которым по девятнадцать лет! И что она там будет делать?
 Перед глазами у меня замелькали сотни писем в редакцию:
  Дорогая редакция, я бы хотела предохраниться от нежелательной беременности... 
  Дорогая редакция, я бы хотела начать сексуальную жизнь, мы очень любим друг друга... 
  Дорогая редакция, как мне быть, выяснилось, что я беременна... 
  Дорогая редакция, наша несовершеннолетняя дочь ждет ребенка... 
  — И что же потом? Сама будешь воспитывать? — Слезы навернулись у меня на глаза.
 — Каролину? — Тося и Адам уставились на меня с нескрываемым изумлением.
 — Я-то знаю, чем заканчиваются такие поездки, — вздохнула я.
 — Мам, ты что, с ума сошла? Я хочу всего-навсего провести каникулы с друзьями! У Якуба в Колобжеге живет бабушка! Есть где остановиться, море совсем рядом, йод, здоровье, да и вообще я не ребенок!
 У бабушки Якуба. Ну что ж, это немного меняло суть дела. Пеленки и протертые супчики слегка отодвинулись. Прекратился писк младенца, от которого у меня уже заложило уши.
 — Бабушка?
 Должно быть, у меня был весьма глупый вид, потому что Тося улыбнулась:
 — Бабушка, бабушка. Просто у нас там есть халупа. Даже мама Каролины согласилась.
 Ну, если бабушка... И мама Каролины... Собственно говоря, если они захотят согрешить, то смогут это сделать везде, необязательно в далекий Колобжег ехать. Знаю по собственному опыту. Но с другой стороны, почему это я должна решать? И брать на себя всю ответственность за то, что ребенок поедет один отдыхать? Ведь у этого ребенка есть отец или что-то в этом роде.
 — Мне надо подумать, — вздохнула я.
 — Ты должна мне доверять, — настаивала Тося. — Вот что от тебя требуется. Я уже почти взрослая. Если хочешь, бабушка Якуба тебе позвонит. — Тося встала с тахты. — Решено?
 — Я не исключаю такой возможности, — ответила я осторожно. — Пожалуй, да, но я бы хотела, чтобы сначала...
 — Как я тебя люблю! — Моя дочь подскочила ко мне и поцеловала в щеку, чего не делала давным-давно. Было видно, что она просто потеряла голову от счастья. — Ну пока! Я бегу к Каролине, нам надо обо всем договориться...
 И след ее простыл. Я взглянула на Адама.
 — Нам светит отпуск вдвоем, — улыбнулся он. — Что ты на это скажешь?
 Что я должна сказать? Моя дочь едет отдыхать с каким-то мужчиной, а мне прикажете витать в облаках? А этому типу нечего мне больше сказать? Не успокоит меня? Не утешит?
 — Я надеюсь, ты не будешь сильно переживать. Тося действительно почти взрослая. Возможно, для тебя это удар, но ты должна постепенно с этим смириться. Впрочем, я тоже хочу с тобой поговорить. А не поехать ли нам на Крит? Радек — помнишь, он работает на радио — едет с женой, у них там есть дешевое жилье. Мы ведь с тобой отложили немного денег на наш первый отпуск вдвоем.
 Крит! Вдвоем с Адамом! Мечта моей жизни рассыпалась в прах. Как я ему скажу, что вложила десять тысяч в злополучный бизнес Остапко?!
 — Может, останемся дома? В этом тоже есть своя прелесть. — Я говорила очень тихо, стараясь вообще не смотреть ему в глаза. Я была полна сочувствия. Вот мужчина, которому за сорок, нашел себе великовозрастную подругу. Которая разбазарила его деньги и повисла у него на шее.
 — Обсудим... Но ведь ты так любишь Грецию.
 К счастью, долго говорить нам не приходится. Адасик обнял меня, а я больше всего в жизни обожаю находиться в объятиях. Особенно если рядом нет детей. Когда позвонила мама Каролины, я все еще пребывала в его объятиях и не была намерена от них освобождаться.
 — Вы согласны, чтобы дочь поехала?
 — Конечно... — отвечаю я неуверенно.
 — Ах, как хорошо, потому что свое согласие я решила дать после того, как разрешите вы.
 — А Тося уже у вас?
 — Девочки в ванной, красят волосы.
 — Ах! — только и воскликнула я.
 Положила трубку. Адасик прижал меня к себе.
 — Или на Сардинию... Говорят, там замечательно и не так чтобы очень дорого. Ведь мы отложили немного Денег.
 — Она опять красит волосы! — Я решительно освободилась из его объятий. — Тося просто облысеет. По-. том, поговорим попозже, сейчас мне все равно не дадут отпуск.
 О Господи, как же ему объяснить, что пока у нас нет ни гроша?
 Ближе к вечеру позвонила бабушка Якуба. Дескать, она безмерно рада, что у нее будет гостить моя дочь, Якуб ей столько о Тосе рассказывал, ну да молодо-зелено, ведь ничего не случится, она просто счастлива, что познакомится с Тосей, комнаты уже ждут, молодежь нынче замечательная. Приятный голос, любезный тон, придется мне Тосю отпустить.
  Дорогая редакция! 
  Я уже взрослая, но мои родители совсем не хотят этого понять. Уже год как я встречаюсь с одним парнем, но вынуждена это от них скрывать. В прошлом году, в каникулы, я поехала с ним отдыхать, а родителям сказала, что еду с подругой к ее тетке. 
  — Тося! — Я заорала на весь дом.
 — Что?
 — Сию же минуту спустись вниз!!!
 — Что случилось? — Перепуганный Адам ворвался в комнату. — Ты чего так кричишь?
 — В чем дело? — Тося сбежала вниз — один глаз подкрашен, другой нет. Вид у нее убойный. Волосы рыжие.
 — Где эта Якубова бабушка живет? Адрес, телефон! Я ей сама позвоню!
 — А ты еще с ней не говорила?
 — Да, но хочу еще раз с ней поговорить! Тося вонзила в меня взгляд, и по ее глазам я поняла, что дочь готова отправить меня к праотцам.
 — Спрошу у Якуба и скажу тебе.
 Я расплылась в саркастической улыбке. «Спрошу у Якуба и скажу тебе»! Она рассчитывала, что задуманный ею план не вызовет моих подозрений! Как бы не так! Извольте, я могу подождать.
  В этом году я решила сказать им правду. То, что происходит дома, далее трудно описать. Мама перестала со мной разговаривать. Я не хочу дальше жить в обмане. Мой парень — порядочный человек, не пьет, не курит, мы подумываем о планах на будущее. Мне двадцать семь лет, и, безусловно, хочется иметь собственную жизнь. 
 Уф.
 — Тося! — Я снова зарычала на весь дом, на этот раз почти радостно.
 — Ну что опять? — Рыжий вамп, напоминающий мою Тосю, нехотя плелся вниз.
 — Я только хотела тебе сказать, что тебе неплохо стаким цветом, у тебя хорошие волосы, — выдавила я. Тося пожала плечами:
 — Ты никогда не отличалась хорошим вкусом. У меня облом. Завтра же перекрашусь — выгляжу как кретинка.
 Почему двадцатисемилетняя девушка из моего письма в такой степени зависима от мамочки с папочкой? Вот в чем вопрос. Ответ должен быть ясным, простым и четким.
  Дорогая Марта! 
  Я не понимаю, почему так происходит, что отношения с детьми, которые уже давно выросли, носят столь бурный характер. Не знаю, почему ты продолжаешь вести себя как ребенок, который пытается обманывать, вместо того чтобы открыть глаза родителям на фактическое положение вещей. Возможно, действительно пришла пора стать самостоятельной — то есть жить отдельно, вести свое хозяйство и так далее. Я не знаю, конечно, имеются ли у тебя для этого возможности, но, оставаясь на позициях ребенка, ты даешь родителям право относиться к тебе именно так. Попробуй с ними спокойно поговорить, выяснить... 
 Вечером Тося вручила мне листок с адресом и телефоном бабушки Якуба. Отлично. А если это очередная уловка? Вдруг детки подсовывают мне несуществующую бабушку, старую аферистку, которая с ними в сговоре?
 Тося надулась. Позвонить? Не звонить? Позвонить? А если она не врала? Выставлю себя чистой дурой. Контроль — это бред. А может быть, я и не контролирую, а только хочу проверить!
 Позвоню.
 Нет, не буду звонить.
 А тем временем мы договорились с Улей, как только мужчины снова уедут, устроить женские посиделки. С какой-нибудь масочкой. И позавтракать вдвоем на рассвете...
 Помогаю Тосе сложить вещи. И все-таки я позвонила. Эта бабушка Якуба — милейшая особа. Обещала держать меня в курсе, сказала, что понимает мое беспокойство, но Якубек славный паренек и мне не стоит волноваться. Еще она пообещала, что ничего не скажет Тосе о моем звонке. Тося страшно закопалась с этими сборами. Сумка набита так, словно она уезжает по крайней мере на три месяца.
 — Зачем тебе фен?
 Тося смотрит на меня с недоверием.
 — Волосы сушить.
 — А что они, так не высохнут? Я ни в одну поездку не брала с собой фен. А зачем тебе столько косметики?
 Тося склоняется над сумкой.
 — Это крем с фильтрами. Это увлажняющий. После загара. Это ночной, а это для комбинированной кожи. Здесь тоник, здесь молочко для снятия макияжа. А вот маска для расширенных пор. Я не могу безо всего этого ехать.
 — Я никогда не брала на отдых ничего подобного.
 — По тебе и видно, — наставительно произнесла моя дочь. — Женщина в любом возрасте должна следить за собой. Тебе надо брать пример с Рени. Посмотри, как она выглядит. У тебя новый роман, а ты и не думаешь заняться собой. Даже гимнастики не делаешь, хотя я подарила тебе на именины кассету с калланетикой.
 Мое беспокойство росло с каждой минутой. Почему и Тося мне толкует о Рене? Неужели у нее те же подозрения, что у меня? Что Адам интересуется соседкой? К сожалению, я не могу дочь об этом спрашивать. А жаль. Впрочем, теперь моя голова забита более важными проблемами.
 — Ты будешь умницей, дочура, обещаешь?
 — Не понимаю, о чем ты. Говори прямо. Ты хочешь спросить, собираюсь ли я начать сексуальную жизнь?
 Бог мой! На мгновение у меня перехватило дыхание. Как она может спрашивать о таких вещах! Да и вообще я совсем не это имела в виду!
 — Держись! — бросила мне дочь, выходя в прихожую. — Адам! — прокричала она в сторону сада. — Я готова!
 Адам согласился отвезти ее, Каролину и парня Каролины в Варшаву на вокзал. Я кинулась за дочерью.
 — А может, мне поехать с вами...
 — Ой, мама, ты не поместишься. У нас же еще багаж, и мы заедем за Якубом. Прошу тебя, не создавай проблем. — Тося мимоходом чмокнула меня в щеку.
 — Позвони сразу же, как доберетесь до места! — крикнула я им вслед. Через минуту послышался скрежет запираемых ворот. Моя дочь в каникулы поехала отдыхать с парнем, окончившим школу. И я дала согласие.




 Кое-что для себя


 Борис крутился у меня под ногами. Я вошла в ванную и с пристрастием осмотрела себя. Ну что ж. Если сравнивать меня с Реней, то сравнение явно будет не в мою пользу. Она ходит в тренажерный зал. Возможно, Тося права. Может, вместо того чтобы заниматься проблемами всех и вся, мне бы следовало, к примеру, ежедневно хоть часок уделить своему телу. Женщина моего возраста должна следить за собой. Потом будет слишком поздно. Мне не надо закрывать на это глаза. И так уже поздно. Вечер обещал быть грустным. Моя несовершеннолетняя дочь укатила неизвестно куда, неизвестно с кем, Адам собирался вернуться ночью, потому что знакомый пригласил его в качестве эксперта принять участие в радиопередаче, а я осталась в одиночестве. Коты бродили где-то в саду, только у Бориса в глазах угрызения совести.
 А может, сейчас настал тот момент, когда надо не размышлять, а решиться на что-то конкретное? Например, я могла бы дома заняться калланетикой — ведь у меня есть видеокассета. Не потому вовсе, что Реня тренируется, а просто мне самой этого захотелось. И на дорогу время тратить не придется — занятия-то состоятся у меня дома, и не будет у меня чудесной отговорки, мол, нет подходящей одежды, обуви и других причиндалов, — ведь никто не увидит меня. Я решила приступить сию же минуту, а не с завтрашнего дня. И не ради того, чтобы стать похожей на Йолю, а ради себя.
 Я вытащила из шкафа все вещи, чтобы найти старые брюки, которые имеют то потрясающее свойство, что всегда мне свободны. Перерыла вороха юбок, кофточек, платьев, полотенец, простыней, скатертей, носков, и уже к вечеру у меня был полный порядок во всех шкафах. Видеокассета спокойно ждала своей очереди. Когда я разложила все юбки, кофточки, платья, полотенца, простыни, скатерти и носки, сваленные перед этим с полок, по местам, вспомнила, что черные брюки сама выбросила в апреле, когда проводила генеральную уборку и решила не хранить никаких старых и просторных вещей, которые якобы когда-нибудь мне понадобятся.
 Пришлось снова выложить на пол только что спрятанные юбки, кофточки, платья, полотенца, простыни, скатерти и все прочее, чтобы отыскать старые леггинсы, которые еще в прошлом году затолкала в самый низ шкафа, потому что до лета было далеко. Затем все, как придется, засунула в шкаф, потому что уже утомилась от бесконечных перекладываний. Кассета ждала, но время ушло. Я приготовила леггинсы и футболку на завтра, не желая покоряться судьбе, которая коварно пыталась отвратить меня от ежедневной полезной гимнастики. Адасик вернулся ночью, когда я спала как сурок.
 Я встала рано, но не слишком — спозаранку воротит с души. Адам на ходу поцеловал меня, прощаясь, только я его и видела. Поработала четыре часа.
  Дорогая редакция! 
  Я познакомилась на море с парнем. Мы поклялись, что будем любить друг друга до конца своих дней. Он живет рядом с границей и неплохо зарабатывает на приграничной торговле. Но, дорогая редакция, может, вы там, случайно, знаете, не собирается ли наш парламент ликвидировать приграничную торговлю, потому что мы хотим пожениться и лучше заранее знать, как обстоят дела... 
 Я не настолько умна. Знать не знаю, как у вас обстоят дела и как они будут обстоять. Да и парламент вам этого не скажет. И закон промолчит. Даже мне неведомо, как обстоят мои собственные дела.
  Дорогая редакция! 
  Я хочу бросить курить, была у одного гипнотизера, он взял с меня пятьдесят злотых, а я по-прежнему курю. Меня это не устраивает. Лучше уж я схожу к какому-нибудь другому, но к такому, за которого вы сможете поручиться, потому что в нашей стране и так хватает шарлатанов. Может, я оттого и курю больше, а это и дорого, и вредно. 
 Шарлатан! Боже мой! Я бы сама заплатила пятьдесят злотых, чтобы никто не вытянул у меня больше. Одна моя сослуживица знает кого-то, кто знаком с Остапко. Она обещала раздобыть ее адрес. Курение — пустяк в сравнении с тем, что моя жизнь пойдет прахом из-за Остапко. А я не могу допустить этого.
 Я решила сделать небольшой перерыв. Никого нет, можно заняться гимнастикой, никто не будет зубоскалить на мой счет. Не все сразу, уговаривала я себя. Вставать с рассветом, бросить курить и так далее. Самое важное — первый шаг. Я отложила письма.
 Я переоделась в леггинсы и футболку. Еще раз позавтракала. Начала читать биографию Хемингуэя — не оторвешься. За окном лил дождь. Самая подходящая погода для калланетики. Конечно, если бы мне сейчас пришлось куда-нибудь ехать, было бы ужасно. Ну а дома? Да ради Бога. В час дня я включила видеомагнитофон. Выгнала собаку в прихожую. Видик преспокойно ждал. Я включила музыку, вложила кассету. И тут позвонила моя мама — мол, что я делаю. И если я не очень занята, то не могла бы я к ней подъехать, потому что она слепила сто вареников.
 Я отключила аппаратуру, сняла леггинсы, надела джинсы и села в поезд. Вареники были просто объедение. Вернулась домой я вечером, одновременно с Адамом.
 Адам вошел в комнату и сразу споткнулся о груду одежды. Возле шкафа лежала кипа кофточек, про которые я забыла. Решила убрать как-нибудь потом. Ведь я намерена заняться физкультурой, притом сегодня же, а не завтра. Адаму я сказала, что в течение ближайшего часа буду занята и чтобы он мне не мешал. Он не проявил особого интереса и ответил, что раз так, он идет к Кшисику. Я сняла джинсы и надела леггинсы. И футболку. Включила видик. Вместо калланетики появился Гаррисон Форд. Я даже не предполагала, что у меня записан этот фильм! Обожаю Гаррисона Форда! Дождь забарабанил по окну. Я посмотрела весь фильм, целиком. Очень симпатичная картина, особенно когда льет без перерыва.
 В десять я сообразила, что уже десять. Немножко разнервничалась — весь мир словно в сговоре против такого человека, как я, который решил сделать что-нибудь полезное для себя. Я перемотала Гаррисона Форда — батюшки, как он на нее смотрел! — и вставила кассету, на которой должна быть калланетика. Должна быть, но ее не было. А были «Дезертиры». Я вытащила «Дезертиров» и вставила следующую. Знаю, что кассеты следовало бы надписать, но увы, у меня это не сделано. Впрочем, представилась прекрасная возможность, чтобы наконец-то навести в этом деле порядок, а потому я поудобнее уселась в кресло и занялась кассетами. Подготовила карточки, наклеила на кассеты и просто-напросто стала их подписывать. Адам просунул голову в дверь и взглянул на меня отсутствующим взглядом. Совершенно не так, как Гаррисон Форд на ту девушку, в которую был влюблен.
 — Что ты делаешь?
 — Не видишь? Навожу порядок, — ответила я сердито. Мог бы и не засиживаться так долго у Ули и Кшисика.
 — Со вчерашнего дня? Я иду спать, я почти без сознания от усталости.
 О'кей. Я вообще не буду его ревновать из-за того, что он часто возвращается домой поздно ночью. Ясное дело, он бывает на радио. И не побегу к нему тут же только потому, что он ложится. Иначе приобрету пагубную зависимость, то есть такую, при которой люди ни на миг не могут остаться одни.
 — Ты будешь ложиться? — Адасик стоял вдверях.
 «Если он для тебя важнее всего остального и ты бросаешь все по его первому зову...»
 — Мне здесь еще кое-что надо сделать...
 — Тогда спокойной ночи.
 Он даже не обиделся, не сказал: «Иди ко мне», а ведь я бы пошла.
 Просто удалился. Он обходится и без меня. Пусть спит спокойно, если ему лучше без меня. Я продолжала клеить ярлычки на кассеты. На «Тенистой долине» я обрыдалась, как корова. Был час ночи. Кассету с калланетикой я так и не нашла.
 Подписанные кассеты решила расставить по порядку, а не как попало. Освободила одну книжную полку. То есть сняла книги и поставила там кассеты. В этом тоже была своя польза — нашлась книжка Ольги Токар-чук, я-то считала, что мне ее не отдала приятельница еще полгода назад, я почти порвала отношения с этой обманщицей, которая не возвращает книг. Мне стало немного неловко. Завтра же ей позвоню. Книжки я временно положила на подоконник, потому что все равно придется их основательно перебрать. Спать легла в половине третьего.
 На следующий день я позвонила своей приятельнице и извинилась перед ней за свои подозрения. Начала с Адама, Рени, которая ходит в тренажерный зал, черных брюк, леггинсов, окружности талии, поисков кассеты и так далее. Она очень обрадовалась моему звонку, потому что как раз нашла мою Ольгу Токарчук. У себя на полке. Потому что я ей одолжила не «Былое», а «Е.Е». А потому я тоже обрадовалась. Затем она сказала, что в знак примирения и чтобы загладить свою вину она даст мне на время кассету с калланетикой. Мы договорились встретиться в среду.
 Звонила Тося, сказала, что все превосходно и можно ли ей поехать в Швецию. Нельзя! Почему?! Нельзя — и все тут! Она возразила, мол, разговаривала с Адамом, и тот не против ее поездки в Швецию. А со мной он советовался? Нет, потому что еще не вернулся. Они хотят ехать на велосипедах, паром стоит дешево, хотя бы на парочку дней, и, кстати, она уже беседовала с нынешним Йолиным, и он пришлет ей какие-то деньги, и чтобы я ничего не усложняла, а только отдала паспорт Каролине, потому что Каролина поехала за своим. И велосипеды там найдутся. Нет! Нет! И еще раз нет!
 Адам, вернувшись с работы, первым делом спросил, что с нашим отдыхом, потому что уже как-никак июль и каникулы вот-вот кончатся. Во-вторых, отпущу ли я Тосю в Швецию, раз есть такая возможность и недалеко, и чтобы я не валяла дурака, потому что, будь он на Тосином месте, ему было бы крайне неприятно, если бы ему настолько не доверяли. Я не должна так трястись над своим ребенком. Меня настолько вывел из равновесия первый вопрос, что я согласилась, чтобы Тося ехала в Швецию. Не представляю себе, как сказать ему, что мыто никуда не поедем.
 Вчера по пути из редакции я заехала к Кате за кассетой с калланетикой.
 Наступил четверг. Кассета лежала на видике и ждала. У меня жутко разболелась голова. Я выпила сегодня уже два стакана апельсинового сока, аспирин с витамином С, алка-зельцер или какую-то другую гадость, три чая с лимоном и бутылку минералки. Меня по-прежнему мучила жажда. Позвонил Адасик и выразил сожаление, что не видит моего похмелья. Он думал, что мне станет стыдно! Как бы не так, чертов социолог!
 А все потому, что вчера мы начали с коньяка, оставшегося с Катиного дня рождения. Коньяк не следовало пить вначале. Перед недопитым вином, поданным к ужину. И перед рюмкой настойки аира, поданной на десерт... Я приняла также магнезию и кальций. Мне ничуть не полегчало. Я поглядывала на книжки на подоконнике, которые надо было срочно убрать, потому что окно не открывалось. Думаю, что и кофточки надо будет завтра убрать, — я о них напрочь забыла, и они так и лежали горой возле шкафа. Хотя спортивное облачение наготове. Но кассета, полагаю, своим ходом ко мне не придет, а поэтому небольшое оправдание у меня имеется. О Боже, как хочется пить. О Господи, как болит у меня голова.
 Но послезавтра я точно встану пораньше и начну заниматься, коль у меня, как на беду, появилась кассета. Разве что позвонит моя мама и скажет, чтобы я приехала отведать запеченные ребрышки. Мамуля отлично их готовит.




 Вылезу вон из кожи


 Сегодня прямиком из редакции я помчалась к Остапко. Без звонка, без предупреждения. Она должна вернуть мои деньги. Ну что за дела! Остапко открыла мне дверь в халате. Отпрянула, завидев меня, но меня мало занимало то, как она выглядела. Кошмарно. Я просто протиснулась в открытую дверь, она пропустила меня и явно была не довольна.
 — Юдита?
 — Послушай. — Я остановилась в прихожей, заняв боевую стойку. — Я уже месяц не могу тебя найти. Отдай мои деньги! Что с нашим чудесным бизнесом? Выкладывай! — Я была зла как черт и сыта всем по горло.
 — Проходи. — Ева отворила дверь в маленькую комнату, в которой громоздились кипы каких-то бумаг, стоял телевизор, повернутый экраном к стене, а на нем громоздились всяческие коробки. — Извини за такой бардак, я складываю вещи.
 Она говорила словно не своим голосом, я это только теперь заметила.
 — Кофе, чаю хочешь?
 — Я хочу, чтобы ты отдала мне мои деньги. Не желаю иметь с тобой никаких дел!
 Тогда Ева Остапко, замечательная Ева Остапко, которая должна была изменить мою жизнь и с чьей помощью мне предстояло заработать двадцать тысяч, не пошевелив при этом пальцем, в чем была, в том и плюхнулась на первый попавшийся стул и разрыдалась.
 — Я не могу тебе отдать, — причитала она, — у меня их нет.
 Сердце у меня подскочило к горлу, а потом очень медленно опустилось на свое место.
 — У тебя нет? Как это нет? — Я тяжело рухнула на другой стул, но говорила при этом еле слышно. — Как это нет? — повторила я тупо. Непонятно, как я могла хотя бы на миг подумать, что она сильная и пробивная. Остапко вытерла глаза.
 — Нас обманули.
 — Ева. — К горлу снова подступил комок. — Я понимаю, что у тебя что-то не получилось, но я не в состоянии делать такие подарки.
 Ева стояла надо мной, как палач.
 — Я не могу тебе отдать, потому что у меня нет. Я надеялась, что мы с тобой обе заработаем. Я тоже на этом деле много потеряла. Мошенников полно, разве ты не смотришь новости?
 Разумеется, не смотрю. Разве то, что я не смотрю новостей, должно сломать мою жизнь? А мой союз, который основан на доверии и искренности? Почему я тогда не посоветовалась с Адамом?
 — Ты мне об этом не говорила, когда брала у меня деньги, ты заверяла меня, что это надежный бизнес! — Я хотела крикнуть, но из моих уст вырвалось шипение. Я почувствовала, как страх сжал мне горло и появилось ощущение, похожее на то, когда Экс сказал мне, что полюбил другую. — Отдай мне долг...
 — А у тебя есть доказательства, что ты мне давала? — Остапко вскинула голову, и я увидела ее лицо, перекошенное гримасой бешенства. — Есть? Перестань меня преследовать, у меня и без того масса проблем!
 Я увидела в ее голубых глазах дно своей глупости.
 — Я вынуждена отсюда съехать! Я не в состоянии даже снять квартиру! Мне придется вернуться в Щетинек, домой! Я оказалась в значительно худшем положении, чем ты!
 Я плелась по проспекту в сторону вокзала как пьяная. На ватных ногах. Люди, спешившие мимо, проплывали будто видения из снов. Я не различала их лиц, все утратило резкость, став размытым пятном. Дома и трамваи, машины и люди маячили, словно во мгле. Стояло начало июля, мне было тридцать восемь лет, и моя жизнь пошла под откос.
 Уход Экса к Иоле был ничем. Не в счет и то, что приходилось спать с ним в холодной постели, и отсутствие оргазма в течение долгих лет. Сущая безделица и мое заявление шефу, сделанное три дня назад, что я в любом случае буду искать себе место получше. Это же надо, я повела себя как наивная, безответственная кретинка, разрушив свое светлое будущее. Адам уйдет от меня, узнав, что я наделала. Я не имела права прикасаться к нашим общим деньгам. Я обманула его по всем статьям. Дотащившись до вокзала, я села в последний вагон. Бездумно смотрела в окно. Пейзаж быстро сменялся. РУТЕК ЗАБЕРЕМЕНЕЛ ОТ СТАСИКА — мелькнула надпись на стене. ВОЗДАЙ ГОРОДУ СЕКСА И БИЗНЕСА.
 Бизнес! Почему я сосредоточилась на бизнесе, а не на сексе?
 Я наблюдала за тем, как входили и входили люди, пока вагон не набился битком. Рядом со мной какой-то молодой человек вытащил плеер и заткнул себе уши наушниками, а затем запустил какую-то музыку так громко, что у меня остановились мысли. Я должна была предотвратить беду. Адам не должен ничего узнать. Я вылезу из кожи вон. Приду к шефу с повинной головой и извинюсь перед ним за идиотские шуточки. Буду отвечать на все-все письма, — вчетверо больше чем сейчас. Пойду в уборщицы. Стану посудомойкой. Трудно сказать, чего я только не сделаю, чтобы Адасик ни о чем не узнал. На полпути к дому план на ближайшие три месяца был уже готов: одолжу где-нибудь эти десять тысяч и положу их обратно на счет. Потом подумаю, как возвращать долг.
 Адам поджидал меня с ужином. Приготовил бадью салата из сардин, насыпав туда огромное количество приправ, зажег керосиновую лампу в саду и широким жестом пригласил меня к столу. Я мыла руки с чувством глубокой вины. А затем, нацепив на лицо улыбку номер пять, радостно вышла в сад. Салат был потрясающий. Сейчас сидел на другом конце стола и смотрел на нас, казалось бы, довольно спокойно, но подозрительно широко открытыми глазами. Адам сделал движение, видно, желая прогнать кота, но, взглянув на меня, лишь сказал:
 — Ладно уж. Как-никак каникулы.
 Мы просидели в саду до двенадцати. Обнимались и любовались небом.
 И я знала — расшибусь в лепешку, но не допущу, чтобы мы расстались.
 Аля согласилась одолжить мне на месяц деньги! Мир не настолько жесток, и он так чудесно пахнет! Каждый год я разыскиваю колосья различных злаков, чтобы их срезать перед жатвой. Якобы хлебные колосья, поставленные в углу комнаты, служат залогом изобилия на весь год. Возможно, это лишь предрассудок, но с некоторых пор у меня стоят и овес, и пшеница, и рожь. Жаль, что Остапко об этом не знала. Ей удалось бы избежать многих проблем. Лето в разгаре — не стану сегодня предаваться думам о быстротечности времени и сокрушаться о том, что осень уже не за горами.
 Я поехала в Варшаву, чтобы встретиться с Алей. Аля — единственная моя знакомая, у которой имеются деньги, и я упросила ее дать мне в долг. Аля работает со мной, она — заместитель ответственного секретаря редакции и замечательная подруга. У нее есть лишь один недостаток. Стоит ей куда-нибудь поехать — она мгновенно влюбляется. В этом году она поехала на море уже в начале июня — пляж, шум моря и всякое такое — и, как водится, вернулась влюбленная. Ладно бы ей еще приглянулся какой-нибудь порядочный мужик из своего же города! Так нет! Ее избранником всегда становится кто-нибудь, живущий самое меньшее в двухстах километрах от нее. Я ей очень сочувствую. Хотя она влюбляется всегда удачно! Уже много лет! И разумеется, каждый год в нового мужчину.
 И всегда, ну просто всегда — независимо от того, куда едет (даже с курса похудения привезла большую любовь!), она встречает именно самого что ни на есть подходящего мужчину. Свободного. Интересного. Симпатичного. Которой тоже от нее без ума. Чудеса да и только — сколько уж лет подряд ее жизнь изобилует большим количеством незабываемых романов. С некоторыми из ее мужчин я знакома. Нет чтобы ей попался какой-нибудь недотепа! Или хотя бы дурак! Или же чтобы у него были какие-нибудь очевидные изъяны. Так нет. Порядочные, милые люди, не чающие в ней души, но — увы! — расстояние делает свое, и очередной роман всегда заканчивается одним и тем же.
 Он приезжает, потом звонит, потом приезжает все реже, потом у нее то есть время, то его нет, потом они звонят друг другу уже не по три раза на день, а раз в неделю — чему я особенно не удивляюсь, как только посмотрю, что вытворяют наши службы связи, — и, глядишь, где-то под Рождество — всего лишь открытка с поздравлениями. Ничего не значащая.
 Но при всем при этом Аля отлично держится. Не плачет, не психует. Проявляет достойную удивления рассудительность.
 — Ну что же, такова жизнь. Расстояние. Мы не выдержали испытания временем, — заключает она.
 А потом наступает чудный июль и август — и она снова уезжает.
 И весь цирк начинается заново.
 Этим летом Аля отправилась в отпуск уже в июне. Отдыхала на прелестном, холодном польском море. И там повстречала любовь, о которой мечтала всю жизнь. Она вернулась мало того что загорелая, но вдобавок и окрыленная.
 — На этот раз это именно он! — убеждала она меня, вернувшись с моря. — Мы будем вместе до конца жизни.
 Мужчина на этот раз живет где-то на Одре. Это было две недели назад. Что произошло за эти две недели? Даю слово, я знаю о жизни немало (из писем в редакцию, ясное дело), но такое даже в голове не укладывается. Дело в том, что мужчина ее мечты примчался в столицу, едва лишь вернулся с моря. Не знаю, успел ли он постирать свои вещи или просто сменил рубашку и сразу сел в поезд, направляющийся прямо в Варшаву. Он позвонил, что приехал. Аля чуть с ума не сошла от счастья. Хотя не скрывала, что он застал ее врасплох, ведь у нее и работа, и в парикмахерскую надо успеть, да и виделись они всего-то два дня назад. Но потеряла голову. Все выходные они бродили по Старому городу и Лазенкам 8 и клялись друг другу в вечной любви.
 Он уехал. Звонил ежедневно в течение последующих четырех дней. В пятницу пригласил ее к себе. Аля изящно выкрутилась, — пусть даже это большая и единственная любовь, но ведь они совсем недавно виделись. Придумала сто восемь причин: мама, срочная работа, дом и так далее. Тогда он сказал, что приедет сам. Вот тут у нее началась легкая паника. Потому что они виделись всего четыре дня назад.
 Он приехал. С четким планом. Он поменяет работу, уже говорил с начальником, есть филиал в Варшаве. Снимет квартиру в столице. Сообщил, как и когда может сюда переехать. Потому что, если у них все это действительно серьезно, то ведь не на таком расстоянии. Им надо попробовать быть вместе. Жить. Рискнуть. Проверить. Ведь они взрослые люди. Она это все пересказала мне в понедельник — страшно возмущенная.
 Я приписала это несказанной радости, что вот наконец ей попался мужчина ее мечты, солидный и страстно в нее влюбленный. О, наивность моя! Я приехала к ней под вечер. Аля выглядела прелестно — загорелая, в красной блузке, открыла мне дверь и затащила в комнату.
 — Садись, садись, я приготовлю кофе! — воскликнула она и исчезла в кухне.
 Я побрела за хозяйкой, даже не осмеливаясь сказать, что я не пью кофе.
 — Деньги на столе, — бросила она мне, ковыряясь в кофеварке. — Ты, должно быть, погуляла от души. Только запомни, мне они понадобятся через месяц. Я должна внести первый взнос за машину.
 Я вернулась в комнату, спрятав пять тысяч в бюстгальтер. За мной засеменила Аля. Поставила на стол чашки.
 — А как Роберт? — поинтересовалась я робко.
 — Сама понимаешь, нам пришлось расстаться! А ведь так прекрасно все начиналось! — Дрожь в голосе выдавала с трудом сдерживаемое разочарование, я терялась в догадках, что могло произойти.
 — Расстаться? — повторила я. — Так ведь он хотел быть с тобой...
 — Вот именно! Как можно планировать жизнь с посторонней женщиной? Он хотел меня тут же привязать к себе, лишить самостоятельности, чтобы я погрязла в кастрюлях, обедах, — я и глазом моргнуть не успею, как стану никем! — Она возмущалась, обиженная на ни в чем не повинного мужчину.
 — Мне кажется, он тебя любит, и у него серьезные намерения. — Я робко пыталась вставить свое словцо, — Если бы он меня любил, то не заставлял бы жить с ним вместе, — вырвалось у нее.
 Ну и все стало ясно.
 Несомненно, бывают в природе такие случаи, когда мужчина, который любит женщину, должен держаться от нее на расстоянии. Например, психопат или алкоголик. Но этот мне не показался агрессивным. Совсем наоборот, он проявлял некие редкие признаки зрелости: ответственность, умение принимать решения и рисковать.
 — Мне не везет на мужиков, — вздохнула Аля. — Хорошо, хоть тебе повезло.
 Я хотела сказать ей, что она принадлежит к женщинам, которых увлекает только любовная интрига — не более. К женщинам, которым нравятся поклонники — каждый раз новые. К женщинам, которые делают вид, что хотят быть  с кем-то. А потом мне вдруг стало ее ужасно жаль — ведь Аля действительно необычайно хороший человек. Настолько, что с ней хочется быть рядом. Никогда никому она не отказала в помощи. Никогда не подвела друзей. Как часто случалось в редакции, что в компьютере у кого-то ненароком стерли текст, который как раз должен был верстаться, или же не получились снимки, — Аля решала с шефом все вопросы так умело, что никогда не доходило до скандала. А вот с мужчинами...
 Я посидела у нее полчаса и ушла с деньгами. Положила их в банке на счет и подумала, что в общем-то ничем не отличаюсь от нее. Она боится быть с мужчиной по-настоящему, а я боюсь быть с Адамом откровенной. Счастье еще в том, что я Адасику обо всем расскажу, как только подвернется удобный случай. А сейчас самой надо было как-то из этого выпутаться. Адам ни за что в жизни не взял бы общих денег только потому, что кто-то пообещал ему быстрый и легкий заработок. Я и правда не предполагала, что могу быть такой наивной, и я не хотела, чтобы он об этом узнал. Все наладится. У меня оставался месяц на то, чтобы взять кредит в банке и отговорить Адасика от совместного отпуска. За глупость приходится расплачиваться.




 Наконец-то мы одни


 Наконец-то все дни станут полностью нашими. Разумеется, после прихода с работы. Никто нам не будет мешать, мы будем рано ложиться спать и вставать с рассветом, вскопаем землю возле забора со стороны Ули, и я быстренько посею там какую-нибудь зелень. Нет, слишком поздно. Куплю рассаду базилика в горшках и посажу. Адам чинит газонокосилку — шестой раз в этом году. У газонокосилки мотор от стиральной машины, ножи изготовил какой-то ножовщик, мастер по этим агрегатам, они, правда, постоянно забиваются и перестают вращаться. Адасик подошел ко мне.
 — Послушай, Ютка... — И сделал многозначительную паузу.
 Когда он так замолкает, у меня разливается тепло в животе и появляется легкая слабость в коленках.
 — Ну, что? — ответила я. Отчего бы мне его не послушать?
 — А что, если нам задернуть шторами окна и притвориться, будто мы куда-то уехали, и не включать свет? И все подумают, что нас нет дома, ведь правда?
 Я уже догадывалась, что у него в мыслях, потому что иногда мы поступали именно так. Когда Тося дома, это невозможно. Я не понимаю, почему у нас с этим столько проблем, вот, к примеру, ни Реньке, ни Артуру не нужно занавешивать окон и делать вид, будто их нет. Уля с Кшисиком тоже попросту идут в спальню, когда им того захочется. А нам приходится что-то изобретать, хотя не буду скрывать, что в этом есть и своя прелесть, и пробегает легкая дрожь, и в результате у меня возникает ощущение, будто я участвую в эротическом триллере. Возможно, если бы он в конце концов женился на мне, чего я, конечно, совсем не желаю, то некоторые вещи утратили бы свою остроту. Разумеется, я этого совсем не хочу — никаких свадеб, никаких мужей, никакой зависимости от мужчины, пусть он даже не помышляет!
 — А что, если мы так и сделаем? — прошептала я.
 И мы сделали. Несмотря на то что начало июля, Адам растопил камин. Я задвинула шторы, приняла ванну, зная, что меня ждет романтический вечер с сексуальным акцентом, кроме того, ребенка нет дома, что придает ситуации особую пикантность. Не хотелось думать о том, чем сейчас может заниматься Тося. Я вошла в спальню, Борис развалился на кровати. Прогнала его в большую комнату, зажгла свечу. Адам суетился в кухне, открыл вино, принес бокалы. Деньги лежали на счете в банке, и только теперь я могла с чистой совестью начать его уговаривать отложить наш отпуск, например, до зимы. До зимы далеко. Адам, обнаженный, склонился надо мной, мамочка родненькая, я надеюсь, что моя дочь Тося проводит сегодняшний вечер иначе, не так, как я!
 Откинула одеяло жестом, который я подсмотрела в одном американском фильме. Адам запрыгнул, мы зарылись в постель, он обвил руками мою (мне бы хотелось сказать: мой гибкий стан) шею и... вместо романтического вздоха я услышала:
 — Черт побери! Откуда здесь эта песочница?
 Он вскочил и включил свет. Действительно, в ногах горы песка, оставшиеся после Бориса, песок занимал половину тахты. Весь романтизм тут же рассеялся, потому что мы принялись менять постельное белье. После чего, весело хихикая, нырнули в чистую постель и погасили свет. Горела только крошечная свечка. Я потянулась за вином, а Адам раскинулся, как султан.
 — Не знаю, полагается ли в нашем возрасте заниматься такими вещами.
 — Какими? — поинтересовалась я, сделав большие глаза, и выпила вино.
 — Я уже и не помню, что хотел сказать. Склероз, — ответил он и ущипнул меня за попку.
 В этот момент затрезвонил телефон. Мы замерли.
 — Я подойду. Кто-то заметил свет.
 — Убью тебя, если ты не вернешься через две минуты.
 Я сорвалась с постели, обозленная, что именно в это время, в половине десятого, когда мы настроились на романтический вечер (первый с тех пор, как уехала Тося), кому-то вздумалось нам позвонить. Таким образом резко падал среднестатистический показатель по сексу в нашей стране, который и так оставляет желать много лучшего и который до сих пор мы стремились поддерживать на хорошем уровне!
 Накинув рубашку Адама, я бросилась к телефону.
 — Алло?
 — У тебя есть минутка?
 Нет, я не могу терять ни минуты. В конце концов не всегда тридцативосьмилетнюю женщину ждет в постели мужчина, и у меня абсолютно не было времени на всякие глупые телефонные разговоры. Звонила Агнешка, и голос у нее был грустный, будто перед ней лежало шесть килограммов картошки, которую надо почистить.
 — Ну естественно, — сказала я, припоминая с трудом, что обязана уделить подруге время, потому что именно она меня поддержала, когда я оказалась в трудном положении. — Подожди минутку. — Я положила трубку на столик и побежала к Адаму.
 — Это Агнешка, мне надо с ней минутку поговорить, у нее что-то случилось. — Я чмокнула его в лобик и налила себе вина. — Подождешь?
 — Буду терпелив, как Годо 9 .
 — Там все ждали Годо, а не он ждал остальных, — напомнила я.
 — Я не уверен. На самом деле все могло быть иначе. — Адам повернулся на бок и лежа стал потягивать вино. — Беги и поскорее возвращайся.
 С бокалом в руке я устроилась в кресле и схватила телефонную трубку.
 — Ну что там у тебя? — Я старалась, чтобы мой голос не выдал нетерпения.
 — Не знаю, ехать мне или нет в Белосток?
 Боже! Я думала, что эта тема уже закрыта. Дело в том, что Агнешка месяца три назад ездила в командировку в Белосток, где расположен филиал ее фирмы. В этом самом Белостоке public relation 10 возглавляет некий господин Гвидон. И этот мистер Гвидон на банкете по случаю пятилетия фирмы усиленно за Агнешкой ухаживал. Даже целовал ее возле гостиницы, в такси, так что Агнешке пришлось собрать всю свою силу воли к кулак, чтобы не пригласить его к себе в гостиницу, на чем он очень настаивал. Ну и у Агнешки, которая, безусловно, ужасно любит мужа, немного закружилось в голове. Мы провели с ней шестьсот тысяч бесед типа: я Гвидона не люблю, но ты не можешь понять, что значит быть целованной пятнадцать лет одним и тем же мужчиной!
 Она меня слегка задела, потому что это было еще до эпохи Адама (он меня ждет, быстрее, Агнешка!), но я поняла, что в ней взыграли эмоции, а потому не придала этому особого значения. Потом какие-то телефонные звонки, когда же он оказался в Варшаве, они посидели за чашкой кофе, и это, пожалуй, все. К несчастью, три недели назад в ее головной фирме в Варшаве состоялся съезд всех ви-ай-пи 11 . Но на этот раз мистер Гвидон уже не бросал на Агнешку томных взглядов, а просто забрал в гостиницу секретаршу, и эта секретарша ушла от него утром. Агнешка точно белены объелась.
 — Но он же влюблен в меня! — стонала она. — Как он мог так поступить на моих глазах?
 Агнешка провела небольшое расследование, оказалось, что у Гвидона есть жена, очаровательный сынишка, а еще он любитель одноразовых контактов на ночь и без обязательств. А теперь снова планировалась поездка в Белосток, и шеф спросил, едет ли она, потому что необходимо заранее заказать гостиничный номер.
 — Тебе не надо ехать, — ответила я просто.
 — Мне не надо ехать? — Я поняла по голосу, что Агнешка изумлена.
 — Нет, не надо, — повторила я.
 — Ты можешь это как-то обосновать? Легко сказать: нуте нате!
 — Если не поедешь, то сама будешь рада и счастлива как человек, не имеющий угрызений совести перед мужем.
 — Мой муж здесь ни при чем! — Агнешка обиделась. Помолчав секунду, она добавила: — Но если я не поеду, то буду отчаявшейся, одинокой и брошенной женщиной. Где же здесь истина?
 — Не надо ехать.
 — Я пыталась поговорить с Манькой, она сказала, что я ненормальная. Что же мне делать?
 — Не ехать.
 — Я тебя не понимаю. Мне нужно какое-то решение, а не просто чтобы мне сказали: нет. Я рассчитывала, что ты мне поможешь.
 — Не надо ехать.
 Я поджала под себя ноги и отхлебнула вина.
 — А то, что поедет Ася, разве это не аргумент? Скажешь, нет? Ведь если я не поеду, начнутся сплетни на мой счет. Секретарша... Ведь между нами возникла какая-то неуловимая связь, а ты все опошляешь. Если я не поеду, у него сердце разорвется на части.
 — Может быть, и разорвется, но не с тобой, а с секретаршей.
 — Ты права. Наверное, мне лучше не ехать. Так что же мне делать?
 — Не надо ехать, — бубнила я тупо.
 — Значит, если будет и следующая командировка, придется шефу сказать, что я опять не поеду? Ты в состоянии предложить мне другой вариант, посоветовать что-нибудь умное?
 — Ты ждешь, чтобы я сказала тебе: поезжай? — осенило меня.
 — Да!
 — Но этого я не скажу. Ехать не надо.
 — Тебе что, очень надо так меня изводить?
 — Нет. Но ехать не надо.
 — Ты становишься слишком однообразна. Разве мне так будет намного лучше? Что я, по-твоему, совсем пропащая? Не понимаю, что творю? Ты должна сказать: поезжай!
 — Но я тебе говорю: не надо ехать. — У меня кончилось вино, и мне хотелось к моему Адаму немедленно, сию же секунду.
 — А все-таки почему? И на такой простой вопрос у тебя нет нормального ответа? Вообще в природе существуют три вопроса, которые я бы хотела тебе задать. Есть ли Бог и загробная жизнь и надо ли мне ехать? Или все-таки лучше нет? Первые два мы можем обсудить с тобой как-нибудь в другое время. Как же мне быть, скажи мне в последний раз, и, пожалуйста, покороче! В конце концов, ты даешь людям советы, не так ли?
 — Нет! — прокричала я в телефон. — Тебе не надо ехать. Если твой муж вдруг временно стал для тебя никем, то пусть до тебя дойдет, что Гвидон плевать на тебя хотел!
 — Откуда ты знаешь? — огорчилась Агнешка. — Думаешь, это из-за той бабы? Ты, наверное, права... Если он был с этой мерзкой секретуткой. Но ведь она не постыдилась... — Голос Агнешки и впрямь прозвучал печально. Но через минуту в нем появились нотки уверенности: — Значит, я должна поехать и дать ему понять, что между нами ничего не было, что он мне безразличен. — На этот раз в ее голосе зазвучала надежда.
 Я взглянула на часы. Двадцать бесценных минут пролетело.
 — Не надо ехать. Ему все равно, что ты сделаешь. Он даже не позвонил.
 — Мне и так не во что одеться.
 — Тем лучше, тебе будет проще отказаться от командировки.
 Агнешка молчала.
 — Наверное, я не поеду, — раздалось в телефонной трубке. — Ну пока, как-нибудь созвонимся.
 Я выдернула телефонную вилку из розетки и вернулась к Адаму с пустым бокалом в руке. Мой милый лежал, развалившись, поперек кровати. В ногах на только что застланной чистой простыне устроился Борис. Свечка потрескивала, фитиль погрузился в воск. Наполовину наполненный бокал стоял на полу. Я села на кровать и ласково дотронулась до плеча Голубого.
 — Иди, иди сюда, я тебя жду... — Голос Адама был сонный.
 Я задула свечу и легла с ним рядом. Он обхватил меня рукой так, чтобы моя грудь удобно покоилась в изгибе его локтя, и засопел мне в ключицу, обдавая уютным теплом. Во сне.
 Я лежала неподвижно, размышляя, почему когда-то, давным-давно, мечтала иметь телефон. Что за дурацкое желание. А потом я подумала с надеждой, что Тося именно так проводит вечера. А потом я заснула.


* * *

 Почему, когда я была молодой, двадцатилетней женщиной, не хотела заниматься любовью по утрам, ведь это так приятно? Не знаю. Все чаще я не нахожу ответа на этот и другие вопросы, а ведь мне платят за ответы. Может быть, мне надо самой себе написать письмо?
 Я поехала в редакцию и постучалась в кабинет главного.
 — Мой приятель был на сессии «Плейбоя», — сказал он с отвращением. — Вы знаете, что им, этим моделям, приклеивают попки скотчем?
 — Зачем? — спросила я, сообразив, что никакой скотч в мире не в состоянии удержать ягодицы в вертикальном положении.
 — Не знаю. Но выглядит это безобразно. — Шеф, похоже, и впрямь испытывал отвращение. — Да-да, жизнь разрушает иллюзии. А вы по какому делу, пани Юдита?
 Я вкратце изложила ему свои финансовые трудности и то, какое пагубное воздействие они оказывают на мою психику, горячо раскаялась в прежних своих выходках, извинилась за угрозы, что поменяю работу, и попросила дополнительные заказы.
 — А может, вы напишете что-нибудь о сексе? — оживился шеф, но прежде чем я успела что-нибудь ответить, он махнул рукой. — Нет, в таком состоянии это бессмысленно...
 — С удовольствием напишу, — выдавила я. Тот, над кем висит неоплаченный долг, способен настрочить что угодно на любую тему, хотя я стала бы тысяча двести пятнадцатым человеком, кропающим о сексе. Если бы все, кто пишет, занялись бы не теорией, а практикой... Просто приятно подумать.
 — Ну и отлично. Хотя, честно говоря, мне бы хотелось вернуться к вечным ценностям в изменчивых превратностях судьбы, — вздохнул главный. — Как сохранить отношения, как прийти к взаимопониманию с партнером... Сейчас есть книги об этом... Словом, напишите. Период отпусков, никто не работает, — вздохнул главный и посмотрел в окно. — Мне тоже придется ехать отдыхать. Ничего не поделаешь, такова жизнь. — Казалось, он был не в восторге.
 Я поблагодарила его и тихонечко удалилась. Разумеется, напишу! Сочиню, буду строчить и строчить, я должна работать, потому что спокойно жить с таким долгом не могу. По дороге домой я зашла в книжный магазин и приобрела массу полезных книжек, которые бы наверняка купила Бриджит Джонс, окажись она на моем месте. Но мне все равно Адасик больше по душе, чем Хью Грант.
 Как его обольстить. Как от него уйти. Как его заманить. Как ему опротиветь. Женоненавистник и женщина, которая любит. Найди общий язык с партнером. Найди общий язык с мужем. Найди общий язык с любовником. Понять, что он говорит. Понять, что он чувствует. Догадаться, чего он не сказал, и так далее. К этим книжкам продавщица отдела добавила еще две. «Знаки Зодиака. Как подобрать спутника жизни, чтобы жить долго и счастливо» — эта показалась мне самой интересной. И еще одну книжку о сексе. Потратила я сто шестьдесят четыре злотых, потому что покупала все в отделе уцененных книг.
 Я подготовлю цикл статей. Главный придет в экстаз и предложит мне вести постоянную рубрику. Воображение уже рисовало заголовок большими буквами: «Советы Юдиты». Нет, все это бессмыслица — когда кто-то кому-то дает советы, люди уж точно не станут это читать. Юдита понимает. Никто этому не поверит. Юдита и ты. Ты и Юдита. Юдита не дает советов. Юдита, которая никогда никому ничего не советует.
 Юдита, которой нужен совет.
 Юдита тебя поймет. Ты, он и Юдита. Обожаемые треугольники. Ты в треугольнике с Юдитой. Твой партнер и Юдита. Любовь Юдиты. Адам и Юдита. Юдита и Адам Голубой. Интересно, как бы выглядела наша общая визитка на двери? Я бы никогда, конечно, не поменяла своей фамилии, тем более на фамилию Адама, потому что Тося носит мою, то есть Экса — нынешнего Йолиного мужа, и ей было бы немножко неловко, если бы я вдруг стала носить фамилию Адама. Ведь Тося, наверное, так скоро не поменяет своей. И я тоже нет. Никогда за него не выйду, потому что не хочу. Я не стану носить никакой дурацкой фамилии какого бы то ни было типа, пусть даже им окажется мой Адасик!
 Я немножко разволновалась. Столько всего на мне. Адам должен был подъехать к пяти на угол Маршалковской и Иерусалимских аллей, и нигде его не было видно. А здесь нельзя парковаться. Я больше не желаю с ним договариваться. Ведь еще совсем недавно я могла на него рассчитывать, он был пунктуален. И ведь даже никакой дурацкой свадьбы у нас не было, после которой мужчины начинают опаздывать, разбрасывать носки где попало и перестают менять прокладки в кранах, чем Адасик занимается с удовольствием и с видом знатока социологии и чего никогда не умел делать мой предыдущий.
 Я торчу на углу, как дура, и действительно чувствую себя покинутой женщиной. Книги оттягивают мне руки, и наверняка все посматривают на меня и думают: о, взгляните, еще одна брошенная наивная баба. Не буду выставлять себя на посмешище. Подожду еще пару минут и пойду на электричку. Вот как влияет утренний секс на мужчин. Я бросила взгляд на часы — семнадцать сорок. У-у-у, вот так дела! Но хотя бы пару минут он мог бы меня подождать? Было время — ждал. Интересно, долго я тут стою? Минут пять? Собственно, незачем дольше стоять. Он уехал.
 — Моя сладкая крошка, у тебя есть часы?
 Я обернулась и увидела своего ненаглядного Голубого.
 И не подумала устраивать ему скандал из-за того, что я опоздала. Только развела беспомощно руки с двумя тяжелыми пакетами с надписью: «Дешевая книга».
 — Мне пришлось поставить машину возле универмага «Смык».
 — Пошли.
 Он подхватил мои сумки с книгами и заглянул внутрь одной. На самом верху «Секс и все, что ты должна знать о нем».
 Голубой расплылся в улыбке — чертов социолог!
 — Надо было спросить у меня утром, а не литературу на эту тему покупать. Здесь важен эмпиризм. — Когда он хочет меня поддеть, то выражается именно так.
 — Эмпиризм, — начала я, — то есть опыт, следовательно... — Я по-дружески хлопнула его по плечу, ничуть не упрекая за то, что он должен был вчера ждать меня с этим вином. Потому что Адасик очень, ну просто очень классный. Я вообще порой не знаю, как вести себя с ним, потому что даже не могу с ним поссориться, что у меня получалось неплохо с теперешним Йолиным супругом.
 Мы приехали домой поздним вечером. На западе небо струилось оранжевым цветом. Мы сели под ивой и стали обгладывать курочку из какой-то столовки, запивая апельсиновым соком. Адам допил вчерашнее вино.
 — Юта, ты серьезно не хочешь никуда ехать в отпуск? Будем сидеть дома?
 Ну вот так всегда, даже спокойно поесть нельзя, потому что тебе тут же припомнят, что ты сболтнула в минуту слабости. А может, ему на руку то, что я не хочу ехать на этот Крит?
 — А ты хочешь поехать? — спрашиваю его осторожно.
 — Я бы поехал... Но...
 Я замерла. Сейчас он скажет, что не со мной или что хотел бы поехать с одним Шимоном или с бывшей женой, потому что по ней соскучился.
 — Шимону срочно нужен компьютер. Я подумал, если ты действительно не прочь остаться, то хватило бы на компьютер из тех денег, что мы с тобой отложили на отпуск, а мы бы могли махнуть куда-нибудь зимой, как ты и говорила. У меня появилась постоянная подработка на радио, так что расходы быстро возместятся... Что ты на это скажешь?
 Я? Ничего. Не могу же я признаться, что должна Але деньги. Мне пришло в голову, что я могу ему соврать, будто моей маме и моему отцу срочно понадобились деньги и не могли бы мы им... Наврать еще успею.
 — Естественно, — ответила я спокойно, — так и сделаем. Сейчас в теплых странах слишком жарко.
 — Отлично. Шимон обрадуется. Кстати, я подумал, что Тосе тоже пригодился бы свой компьютер. Ведь у нее уже год идут занятия по информатике, а ты ей не разрешаешь пользоваться своим!
 — Разрешаю, — обиделась я. — Конечно, разрешаю, но в пределах нормы.
 — Ну да. — Адам схватил меня за ногу. — Только норма у тебя совсем небольшая.
 — Адам, это моя работа, а не инструмент для игры. Сколько можно держать компьютеров дома? Твой, мой и еще Тосин?
 — Ну, — соглашается Адам, — старый компьютер Шимона, если заменить у него память на более мощную и жесткий диск, станет вполне сносным, и денег на это больших не нужно. Что-нибудь около тысячи двухсот.
 Ровно столько, сколько мне предстоит выплачивать ежегодно в течение ближайших двух лет, если получу этот чертов кредит в банке, чтобы вернуть Але долг. Боже милостивый, что я наделала?
 Скрипнула калитка, и из-за георгинов показался Кшисик. Он взмахнул рукой, указывая в небо.
 — Приглашаю к нам на скромное барбекю, — сказал сосед. — Отпразднуем этот закат.
 И мы отпраздновали.




 Обретаю независимость


 — Вы и в самом деле не хотите никуда ехать? — Голос Конрада прозвучал так зычно, что даже Уля, копавшаяся в земле на своем участке, подняла голову от растеньиц.
 Конрад с женой заехали к нам в субботу днем. Было совершенно очевидно, что я становлюсь зависимой от Адама и пора исправлять положение. Теперь наш дом будет полон гостей.
 «Если ты перестаешь видеться с друзьями, потому что он для тебя всех важнее...»
 — Я им ничуть не удивляюсь. — Жена Конрада окинула взглядом наш садик, который, по правде говоря, еще до конца не обустроен, но всякая всячина уже цветет, например, тыква, посаженная в дальнем углу, протянула к дому шестиметровые плети с чудесными светло-желтыми цветами.
 — Можно узнать, почему? — опрометчиво поинтересовался у супруги Конрад. До сих пор я считала себя слишком болтливой. Это вовсе не так, в сравнении с женой Конрада я могла бы сойти за жену Лота. Прежде чем кому-то из нас удалось предотвратить, казалось, витающую в воздухе ссору, супруга Конрада затрещала со скоростью пулемета:
 — Ох, дорогой, вспомни, как ты заявил, что отпуск мы проведем без детей? В прошлом году... — Вопросы сыпались один за другим, но ответа дама не ждала. — Ты сказал, что они уже вполне взрослые, могут ехать в лагерь или на турбазу, к счастью, нам это по карману, а мы — ну что же, хоть самую малость нам следует подумать и о себе. Ты ведь именно так говорил, дорогой, разве я не права? И представь себе. — Тут она обратилась ко мне, слегка подавшись в мою сторону корпусом. — Дети уехали, а он принес рекламные проспекты туристических фирм, сказал, раз уж это наш столь долгожданный медовый месяц, то экономить не станем. Помнишь, милый?
 Конрад хотел ее остановить, но я заметила, как Адам одернул его под столом. И Конрадова половина продолжала:
 — У нас нет кровати. Ведь правда, дорогой? До сих пор. А знаете отчего? — Она обвела нас торжествующим взглядом. — Оттого, что он, — она выставила указательный палец и жестом обвинителя почти ткнула им в грудь мужа, — утверждает, что воспоминания важнее новой кровати. На двуспальную мы копили деньги с прошлого года, когда наша старая развалилась, и с тех пор мы спим на матрасе для йоги, купленном лет двенадцать назад! Разве не так, дорогой?
 — Но... — пытался отважно защищаться Конрад, и это все, что ему удалось вставить.
 — У этого матраса с одной стороны торчат пружины, кто бы мог подумать, что нечто подобное в нем есть, зато с другой образовалась яма. Прикинь, неужели на этом можно спать, а? — Последняя реплика была снова адресована мне.
 Я согласно кивнула, бросив взгляд на Адасика. Он слушал с непроницаемым лицом. Супруга Конрада просияла.
 — Мы присмотрели очень миленькую кровать за две тысячи триста, к сожалению, без ящика для постели. Но мой благоверный считает, — ведь правда, дорогой, — что кровать может подождать! Проспекты — просто фантастика! Мы вырвемся на свободу! Почувствуем себя независимыми! Все будет так, как когда-то мы себе рисовали в мечтах! Ну и отличная погода обеспечена, например, в каком-нибудь Египте! А перелет на самолете? Первый раз в жизни! Полный улет! Были спецпредложения на туры в Египет, к деньгам, отложенным на кровать, две тысячи добавила свекровь, и, наверное, это был единственный в жизни ее подарок нам, верно, дорогой?
 — Неправда! — Конрад чуть-чуть рассердился на жену. Борис вырыл себе ямку неподалеку от плакучей ивы и улегся прямо на календулу.
 — Ах да, еще эта кофеварка, просто сердце кровью обливается. Конрад разбил об нее заварочный чайник, и кофеварки до сегодняшнего дня у нас так и нет! — Конрадова женушка развела руки и рассмеялась. — Ты прав, милый.
 Мы с Адамом переглянулись. Наши взгляды встретились на миг, и я поняла, что мы на Крит не поедем. Никогда.
 — Мне стало плохо уже в самолете, не так ли, дорогой? — Благоверная Конрада неумолимо продолжала.
 — Только без подробностей, моя пчелка. — Конрад пытался урезонить жену. Безуспешно.
 — А когда мы приземлились, обдало жаром, как из раскаленной печи. По дороге в гостиницу нас просто атаковала ватага смуглых ребятишек, клянчивших бакшиш. У детишек был такой жалкий вид, что я дала им конфет.
 — Ну конечно. Ты никогда не слушаешь, что говорит гид. Он же четко предупредил: ничего не давать. — Конраду весьма удачно удалось воткнуть одну фразу перед очередным потоком слов. Мой социолог помалкивал  с вежливым видом, чего не скажешь про мой видок, но, похоже, гости этого не заметили, во всяком случае, это не остановило рассказчицу.
 — Ну конечно, дорогой. Ребятишки — кошмар, до чего грязные и оборванные, а ты им ничего не давай! Узнаю мужиков. А я, дорогуша, все-таки женщина. — Конрадова половина расправила плечи и, взмахнув руками, изобразила что-то вроде кругов в районе бюста. А потом, скривившись, добавила: — С тех пор они нам нигде не давали проходу. Мы ни на минуту не оставались одни. В гостинице вышел из строя кондиционер, поэтому мы не спали из-за духоты. Муж не послушал гида, который предупреждал: не есть никаких сырых фруктов. Яблочки оказались хороши, не правда ли, милый? Ну и свершилось. — Она трагически понизила голос. Конрад съежился за столом. — Муж захворал!
 Меня так и подмывало расхохотаться во весь голос, но это было бы неприлично. В конце концов, гость тоже человек и имеет право, любит говорить мой отец.
 — Следующие два дня он провел в кровати, которая, по правде говоря, была намного удобнее той, что дома, похудел, наверное, килограммов на пять. А все дело в яблочках! Невообразимо. Я сидела возле него, задыхаясь от жары. И завидовала детям, которые остались где-то там, в милой зеленой стране, где идут дожди и можно отдохнуть, — иначе говоря, в Польше. Через два дня нас запихнули в туристический автобус. Экскурсия в Долину царей — я обрадовалась. Три автобуса с туристами и три машины с вооруженными солдатами, которые должны были защищать нас от террористов! Вот так выглядела наша свобода! Потому что, как тут же выяснилось, два месяца назад там произошло нападение на туристов, а мы прозевали это сообщение в новостях. Мужу нездоровилось, а я молилась Богу, чтобы благополучно вернуться домой. У входа в Долину царей есть туалеты, ну и Конрад туда зашел по нужде и...
 — Дорогая! — Конрад схватил супругу за руку. — Пожалуйста!
 —...и те самые яблоки по-прежнему давали о себе знать. А я все время озиралась по сторонам, не прячутся ли где террористы с бомбами наготове, а потому мало что видела. Через неделю мы были при последнем издыхании. Сорок градусов в тени. Дожди пойдут через полгода. Время не самое лучшее для отдыха, это признал даже наш гид, но он выразил нам благодарность за то, что мы воспользовались предложением его фирмы. Когда мы вернулись из этого путешествия, муж взял еще три дня к отпуску, чтобы отдохнуть, не так ли, дорогой? А потом оказалось, что его мать не собиралась нам дарить эти две тысячи, а всего лишь одолжила. Я вышла на работу и всем расписывала, каким чудесным было наше свадебное путешествие в Египет. — Она на миг затихла, а потом от души рассмеялась: — Однако, скажу вам откровенно, когда я увидела зависть в глазах у своих сослуживиц, стало намного проще смириться с мыслью, что ближайший год мы проведем на нашем стареньком матрасе. А потому я совсем не удивляюсь тому, что вы не стремитесь на Крит. Ведь у вас здесь так прелестно!
 Мы очень мило провели вечер. И договорились, что хотя на Крит Конрад и его супруга поедут без нас, но мы как-нибудь непременно встретимся за партией бриджа, они обожали эту, правда, уже немодную игру. Жена Конрада, прозванная им пчелкой, распрощалась со мной очень тепло.
 — Вообще-то я думала, что ты рыжая, Адам любит рыжих. Но ты мне ужасно понравилась. Приезжай как-нибудь ко мне одна, дорогая, — сказала она. — Мужики ведь слова вставить не дают, хоть поболтаем в свое удовольствие.
 Адам стоял у нее за спиной и строил мне дурацкие мины. Закатывал глаза, изображая, будто теряет сознание.
 Почему жена Конрада ожидала, что я рыжая?!!
 Это Реня рыжая. Может, мне покраситься?
 Почему же все-таки Адасик передумал ехать со мной в отпуск? Хотя, с другой стороны, только все распланируешь, как что-нибудь обязательно сорвется. Помню, как еще до свадьбы с будущим Йолиным мужем мы четко все распланировали. Всю нашу совместную жизнь в деталях: трехкомнатную квартиру (была двух-), окна на восток и на запад (были на юг), зеленые кушетки (он ненавидел кушетки, и я долгое время обходилась жесткой табуреткой), сосновые книжные полки (он сам купил белые пластиковые). Пока все ограничиваюсь планами, наши мнения во всем совпадали. И вот наступил тот памятный июнь. Нынешний Йолин муж хотел ехать в горы, я — на море. Мы поссорились. Но потом я опомнилась. Компромисс — самая лучшая вещь, скрепляющая союз, даже будущий (если это будущее — не пустые прожекты), и я подумала: если хочу, чтобы все было чудесно, место не имеет значения, только бы с ним, можно поехать и в горы. Окрыленная, я помчалась на очередное свидание и объявила своему будущему мужу, ставшему теперь Йолиным, что согласна и на горы.
 — Как так? — удивился он. — Мне казалось, что ты хочешь на море. Ты как-то определись.
 — Тогда, может быть, на Мазуры? — промолвила я робко, ведь будущая совместная жизнь — это компромисс.
 — Мазуры? Еще минуту назад ты говорила, что мы едем в горы.
 — Ладно, пусть будут горы, — согласилась я.
 — Что значит «ладно»? — обиделся он. — Я ведь тебе ничего не навязываю.
 Мы поругались. Он купил розы — мы помирились.
 — Так куда мы поедем?
 — Поедем, куда хочешь ты, — пролепетала я, потому что была молодой и глупой.
 — Как это — куда хочешь? Мы должны это вместе решить. Я вижу, ты еще всего не обдумала. Куда хочешь ты?
 — Я хочу на море, — выдохнула я.
 — На море? Мы вроде уже выяснили, что ты хочешь на Мазуры, но если ты снова что-то передумала...
 В июне мы купили палатку. Отъезд катастрофически приближался.
 — Так куда же мы едем? — спросил мужчина, позже отошедший к Йоле. — У меня есть прекрасная идея, вот только не знаю, не станешь ли ты возражать, ведь с тобой вообще невозможно договориться.
 — В любое место, — пробормотала я, — лишь бы с тобой.
 Страшно подумать, что я такое говорила. Иначе-то я не могла.
 — Ну вот, — возмутился он, — с тобой так всегда. Разве нам может быть все равно?!
 Это были очень славные каникулы. Я провела их с Элей, ее парень тоже ей дал отставку. Мы поехали в За-копане, и там среди гор я встретила Болека, но потом, когда я вернулась с отдыха, тот, будущий Йолин, признался, что любит меня больше жизни. И что необходим компромисс.
 Почему я вышла за него замуж? Дурацкий вопрос, и у меня нет на него ответа. Важнее, пожалуй, до конца разобраться в причинах развода, чем брака.
 Может, оно и к лучшему, что мы с Адамом отложили отпуск. К тому времени, возможно, произойдет чудо — я заработаю эти чертовы десять тысяч и никогда больше не возьмусь ни за какое дело, сулящее быстрое обогащение.


* * *

 Я сидела дома и билась над текстом о женоненавистниках и их партнершах, который требовал от меня шеф. Женоненавистник — это мой Эксик, то есть мужчина, не любивший меня, а значит, и других женщин. Если я напишу этот текст и мне заплатят, это будет единственная польза, которую я извлеку из своего брака, который давно следовало бы вычеркнуть из памяти, но он не вычеркивается. Я как раз дошла до середины одной из книг, купленных на прошлой неделе, там было четко написано, что мужчина — хоть ты тресни — не сможет удовлетворить всех потребностей женщины. И что лучше всего найти себе другое хобби. Хобби сплачивает союз. Есть о чем побеседовать вечерами, это то, на чем строится будущая семейная жизнь. И когда у меня уже почти вертелся на языке текст, готовый вылиться в яркое бытописание наших супружеских отношений, в которых я являла пример унижаемой женщины, зашла Ренька.
 — Ты можешь кое-что для меня сделать?
 — Естественно, — ответила я, а в памяти тут же всплыли розы, которые она мне дала, и то, что Адам любит рыжих.
 — Ты не могла бы поиграть со мной в теннис?
 Как по заказу! Ясное дело, с огромным удовольствием.
 Таким образом, у нас с Адамом будут разные увлечения, и мы друг другу не наскучим. То есть я буду играть в теннис с Ренькой, а он с Кшисиком. Уля не умеет.
 Адам будет избавлен от необходимости удовлетворять все мои потребности. А кроме того, возможно, мне следовало бы немного сблизиться с Ренькой и чему-нибудь у нее поучиться. Ренька рыжая. Как же жена Конрада об этом узнала? Мне необходимо держать себя в руках, чтобы не впасть в паранойю. Никакого контроля, но проверка не помешает, так, на всякий случай.
 Ренька взяла первое попавшееся письмо, которое еще ждало ответа, и начала читать. Нельзя ей читать письма, никому нельзя, кроме меня. Я деликатно ее одернула. Она неохотно вернула мне розовый листок.
 — Тося уехала на каникулы со своим парнем?
 Ну и дела — Ренька начала интересоваться Тосей!
 — Угму-у-у, — промычала я.
 — Ты не побоялась отпустить ее одну?
 Боялась и признаюсь, я до сих пор не нахожу себе места. Я вздрагиваю при одной мысли, что...
 — Да что ты, она взрослая девушка.
 — А тебя не пугает, что она вернется беременная?
 Да уж, эта Ренька, верно, особой любви ко мне не питает!
 — А-а-а! — отмахиваюсь я. — Есть беды и покруче.
 — Беды? У тебя, видимо, совсем крыша съехала. Какая же это беда!
 Я не знала, что и ответить. Как Ренька может быть такой идиоткой? У самой нет детей, и всю злость из-за этого выливает на меня и на мою дочь. Как она посмела желать мне, чтобы Тося вернулась беременной? Мать честная!
 — Так я заеду за тобой в субботу. — Ренька пристально взглянула на меня. — До свидания.
 Я вытащила из шкафа в прихожей свою ракетку. Нет струн, потому что полопались. Ручка слегка прогнулась, оттого что на ней лежал чемодан. Словом, ракетки у меня не было. Я достала из шкафа свою юбчонку для тенниса. В последний раз надевала ее три года назад. Тесновата. А значит, не в чем играть в теннис. Я нырнула в тумбу с обувью и извлекла оттуда «адидасы». Для корта они не годились — я ходила в них по кипрскому пляжу, и вид у них был непрезентабельный.
 В четверг после работы я носилась по магазинам. Одолжила ракетку у своего отца. Хотела купить шорты. Нет, при моих долгах это не идеальный вариант. Я решила купить теннисные туфли, а к ним еще носки, естественно, белые. Возвратившись домой, радостно сообщила Адаму, что в субботу еду играть в теннис. Зато вечер мы проведем вместе, когда я уже чуточку похудею.
 Корт Ренька, чтоб было проще, арендовала в Варшаве. Наше время — с половины седьмого. Мы встретились уже в три, чтобы поехать пораньше, перекусим что-нибудь в городе, обед я не готовила. Перебросила через плечо сумку с новой ракеткой, новой юбкой, новыми кроссовками и новыми носками. Как приятно начинать новую жизнь! Мы будем играть в теннис два раза в неделю. Я стану стройной, привлекательной женщиной, которая не обольщается, что партнер ей даст все, которая и в теннис, к примеру, играет с другими!
 Ренька повезла меня в отличный китайский ресторанчик, расположенный, правда, в противоположном от кортов конце города, но ведь мы на машине. Заказываем там превосходную говядину под кисло-сладким соусом — почему бы не съесть, мы же сбросим все это через каких-то два часа! Ренька завела разговор о мужиках, что иногда с ними трудно. Интересовалась, какие у меня отношения с Адасиком. Спрашивает про Экса: догадывалась ли я, что у него начался роман. Я насторожилась и буркнула что-то невнятное.
 Когда мы пили чай, Ренька между прочим бросила взгляд на часы. Оставив недопитый чай, мы понеслись к машине. Сначала не могли выехать. Стоянка заполнилась. На проспекте застряли в пробке. Пробка без конца и без края — куда ни посмотри. Реня свернула на боковую улицу — срежем, так будет быстрее. Быстрее не получилось, потому что улица оказалась тупиком. Реня попыталась развернуться и вырулить обратно, но это было не так просто.
 — Куда прешь, дура! — заорал какой-то тип, наверняка женоненавистник. — Какого черта сюда вперлась, там же был знак, что это тупик! Идиот и тот заметил бы!
 Знак и впрямь был, но упал и лежал на тротуаре. Этот умник, видно, решил, что легко из машины разглядеть дорожный знак, который лежит перевернутый на дороге. Мужик вопил, Реня дала задний ход, мы вернулись на проспект. Пробка зашевелилась, но вклиниться в ряд оказалось очень трудно. Поехали. На площади Сибирских ссыльных встали. Ссыльных там не было, но подошел ребенок и на чужом языке стал клянчить милостыню. За малышом — мужчина, за мужчиной — женщина. Мы сидели в закрытой машине и ждали. Лучше уж ребенок, мужчина и женщина, чем грабители, как на соседней площади, где выбивали стекла, чтобы забрать сумки с задних сидений.
 Мы свернули. Вот невезуха. Поскольку середина лета, то ремонтные работы на проезжей части в разгаре. Именно в ту минуту, когда мы так торопимся на корты, кому-то понадобилось заливать асфальт! Мы встали. Тронулись. Постояли. Чуть-чуть проехали. После следующего перекрестка Реня поддала газу. За шесть минут нам нужно было проделать два километра. Спустя тридцать секунд позади раздался вой сирены, Реня сбросила скорость и прижалась к тротуару. Ревущая сирена тоже, потому что оказалось, что этот вой был адресован нам. К джипу подошел полицейский, постучал в стекло. Реня попыталась объяснить ему, что у нас нет времени. Полицейский приказал нам въехать на тротуар. Мы въехали. Страж порядка достал нечто, напоминающее штрафные квитанции. Поинтересовался, знаем ли мы, что скорость в городе не должна превышать пятидесяти километров. Разумеется, да. Вся Польша об этом знает! Мы начали канючить. Предложили патрульному, чтобы он ограничился замечанием, а не выписывал квитанции. Ведь министру, который мчался сломя голову, он просто сделал внушение, нам-то за министрами не угнаться!!! Мы уламывали полицейского еще десять минут. Блюститель закона оказался сговорчивым и в течение последующих семнадцати минут пространно и нудно читал нам нотации, мы ждали, пока поток его слов не иссяк. Наконец-то можно было отправляться. Без штрафа. Реня попыталась встроиться в ряд. Безуспешно — вереница машин все не кончалась. В конце концов удалось. Понемножку. Возле кортов парковка оказалась запрещена. Въезд на стоянку со стороны бассейна. Мы поехали обратно, пробка, постояли, свернули, сделали круг. Припарковались. Примерно в половине восьмого выхватили из багажника наши сумки, обежали здание бассейна. Весьма любезный дежурный весьма любезно нам сообщил, что корт занят, — да, действительно, был заказан, но мы опоздали. Очень любезно принял у нас плату за час неиспользованного времени. Мы вернулись в машину. Поехали к себе, в деревню. Стемнело. Меня ждал Голубой, но Реня попросила — она умоляла, — чтобы я хотя бы на минутку зашла к ней. Конечно, пусть Голубой не думает, что я от него целиком и полностью зависима и жить без него не могу. Могу. Реня начала мне рассказывать про своего мужа, которого не было дома. Я ее слушала вполуха, а сама думала о том, чем занимается Адасик, и в общем-то радовалась своему счастью. Пусть у меня и нет мужа, но меня ждет некий мужчина, а у Рени есть муж, но она одна. И выглядит очень грустной.
 — Ну так что ты по этому поводу думаешь? Мы сможем это сделать?
 — Да, но что? — Я замечталась.
 — У тебя наверняка подобные вещи есть в компьютере?
 — Какие? — недоумевала я.
 — Ну, какая диета самая лучшая. Что делать, чтобы выглядеть более или менее... Я рассчитывала, что мы вместе... вдвоем всегда веселее. — Когда Реня наклонилась в мою сторону, чтобы сменить пепельницу и подлить бордо, я ощутила изумительный аромат стойких духов.
 — У тебя прекрасные духи, — заметила я. — Нежный запах корицы? И не знаю, чего-то еще.
 — «Кензо», «Джангл элефант», — пожала плечами Реня, — мне они не особенно и нравятся. Ну что? Тебе бы тоже не помешало начать вести здоровый образ жизни. Адам говорит, что ты целыми днями сидишь за компьютером и у тебя вообще не остается времени для себя.
 Так и говорит? Я устроилась в кресле поудобнее. Ну что ж, у меня есть время, и я абсолютно не намерена спешить домой только из-за того, что там находится какой-то мужчина. Когда это у Адама нашлось время, чтобы обсуждать меня с Реней? И с чего это вдруг? Я решаю, что буду не хуже ее. Естественно, мы можем вместе тренироваться, бегать или лопать всякую гадость, с огромным удовольствием.
 Мы трепались до двенадцати ночи. У Реньки блестели глаза. Может, ей и впрямь не с кем было пообщаться? Она не чувствует себя здесь счастливой и, верно, потому так часто ездит в город. Мы с Улей дружим давно, а она как бы немного в стороне. И хотя Реня весит чуточку меньше меня, не беда, и я стану такой же тростинкой, как она. Можно начать с диеты. Потому что у нормального человека нет никакой возможности доехать до кортов. Я робко заметила, что ведь есть корты и совсем рядом с нами, всего в трех километрах отсюда.
 — Э, брось ты, — возразила Реня, — кто станет ездить сюда, в нашу дыру?
 Ну, Адам с Кшисиком. Они же играют там в теннис.
 После второй бутылки вина Ренька, прихватив Азора — в целях моей безопасности, — проводила меня домой. Безопасности! И это когда Азор ковылял рядом! Я шла, вытянувшись в струнку, и с каждым шагом трезвела. Но Реньке пришлось взять собаку, потому что она сама боялась возвращаться. Ее мужа все еще не было, он работал допоздна. Пожалуй, это уже сверх меры. Я тихо радовалась, что не замужем и не должна ждать мужа, который не возвращается. Чудная ночь, а спорт — это здоровье и радость. Дома было темно. Пожалуй, я перестаралась.
 Осторожно открыла калитку, но Борис начинает лаять. Тьфу ты пропасть, не получатся пробраться незаметно, чтобы скрыть, в котором часу я вернулась. Адасик стоял на пороге. Похоже, он был недоволен. И прекрасно. Пусть знает, что я независимая женщина и у меня есть своя жизнь!
 — Господи, где ты пропадала? Я уж подумал — что-нибудь стряслось, ведь ты же говорила, что идешь играть в теннис!
 И как ему, черт подери, объяснить, что я как раз возвращаюсь с кортов?




 Уборка, убытки и Кшись


 Агнешка не поехала в Белосток, а на десять дней отправилась в Италию с семьей и с друзьями. Не понимаю, почему взрослые люди, желая отдохнуть, едут в отпуск мало того, что со своим выводком, так еще и с чужим. Четверо детей и четверо взрослых могут прикончить человека на месте, для этого не обязательно дополнительно тратить тяжело заработанные деньги. В редакции пустынно. Все в отпусках, даже главный отбудет не сегодня, так завтра. Мне нет нужды торопиться со статьей. Писем мало.
  Дорогая редакция, мне надо очень быстро загореть... 
  Дорогая реакция, я слишком быстро загорела, и сейчас у меня со всего тела кожа слезает клочьями, появились небольшие белые пятнышки, что мне делать?.. 
  Дорогая редакция, я хотела бы загореть до отъезда, чтобы не выглядеть бледной поганкой, сообщите мне, какой автозагар самый лучший... 
  Дорогая редакция, я намазалась автозагаром, и у меня выступили желтые пятна, что сделать, чтобы они прошли?.. 
  Дорогая редакция, в связи с тем, что я никуда не еду, я бы хотела ходить в солярий, сколько времени можно лежать там на кушетке?.. 
  Дорогая редакция, я посещала солярий целый год, и теперь кожа стала сухая, как пергамент... 
 Я откинула голову. Боже, как болит шея! Невозможно повернуть голову ни вправо, ни влево. Но я старательно выполнила несколько вращательных движений. Теперь надо опустить голову на грудь... Возле лампы лежал розовый листок бумаги. Я взяла его в руки. Выпало какое-то письмо, которое я не заметила, еще из предыдущей партии. Интересно, почему в этом доме нет порядка?
  Дорогая редакция! 
  Помогите, пожалуйста. Уже два года, как я лечусь от бесплодия в Центре матери и ребенка. Трудно перечислить, что я не делала и где не была, чтобы вылечиться. Я не отчаиваюсь и верю, что в конце концов мне удастся забеременеть. Но в последнее время у меня возникла одна проблема, с которой я не могу справиться. Как убедить моего мужа, что ему необходимо тоже пройти обследование? Он считает, что все дело во мне, так оно, видимо, и есть на самом деле. Мой лечащий врач просил его сдать сперму, но муж отказывается... 
 Да, вот то, чего я в этом мире понять абсолютно не способна. Если уж у мужчины завелся какой-нибудь крошечный комплексик, то он будет в триста раз тяжелее любого самого большого комплекса женщины. И поди заставь мужика скомпрометировать себя обследованием, которое может помочь ему стать отцом! Нет никакой возможности, ибо всегда и во всем виноваты женщины. В Афганистане несчастных баб карают за то, что стук их сандалий под черными балдахинами привлекает внимание сильной половины, а у нас их наказывают всегда и за все. Пусть Адам ответит на это письмо. Поменяй мужика, если собственные комплексы для него важнее тебя и твоего здоровья. Трудно вообразить все страдания этой женщины и то, как мучительно и тяжело лечится бесплодие, а этот болван не может сделать удовольствие в пробирку. Так и хотелось выхватить нож из кармана! И шея болела все сильнее.
 Я на минутку прилегла на одеяле в саду, мой позвоночник и я утомились. По правде сказать, я мечтала куда-нибудь уехать. Хотя бы на миг вырваться из дома. Вчера звонила Тося, мол, можно ли остаться еще на две недели, потому что здесь так чудесно, мамуля, просто расчудесно. Потом со мной поговорил Якуб, сказал, что действительно там замечательно, и спросил, не могла бы Тося остаться еще, затем он передал трубку бабушке, и та заверила, что все отлично, и спросила, не могла бы Тося побыть еще.
 У Адама постоянные подработки на радио, по ночам он ведет передачу, а в другие дни возвращается очень поздно, потому что все в отпусках, он практически один на работе. Мне не совсем понятно, почему он на такое согласился. Разумеется, у меня своя жизнь, и я не мчусь со всех ног домой, как прежде, так ведь это ради его же блага. Вдобавок сломалась машина, он снял со счета две тысячи триста, и я в очередной раз благословила Алю. Вопрос с кредитом был почти решен, ответ из банка я должна получить в течение двух недель, тогда верну долг.
 Мне не выдержать за компьютером столько часов, а передо мной еще двадцать писем. Воспользовавшись тем, что никто не крутится у меня под ногами, я задумала навести порядок в шкафах. Медленно сползла с одеяла, вытряхнула все из нашего шкафа в спальне и осознала, что значит, когда в доме появляется мужчина. По-видимому, я об этом немножко забыла. Адаму были выделены три ящика, столько же, сколько и мне. В одном должны были лежать майки, носки и всякие подштанники, в другом — рубашки и джемперы, в третьем — брюки. Но оказалось, что мой Голубой не способен отличить брюк от дрели (она лежала на самом дне), а джемперов от кальсон. Я отвела ему место на кухне для дрели и коробки с шурупами, а кое-что из кухонной утвари — электропечь и большие кастрюли — отправила в шкаф в нашу маленькую прихожую. Я не пожалела сил и переворошила весь дом в поисках всяческих важных приспособлений, которыми можно сверлить, заколачивать, вытаскивать, гнуть, выпрямлять, резать, клеить, и отнесла их по местам. Например, в ванной на нижней полке лежали самого разного калибра отвертки и клещи. В подсобке — банки с гайками неизвестного назначения. Гаечный ключ оказался в ящике со столовыми приборами. Под мойку были засунуты какая-то грязная ветошь, которую я немедленно оттуда извлекла, и непонятный старый черный шнур. При этом я обнаружила, что раковина все-таки подтекает, неудивительно, что вода не сливается так хорошо, как раньше. Я не стала ничего класть в тумбу под мойку. Адаму будет удобнее подобраться к трубе, ведь дальше так жить невозможно. Я вышвырнула весь лишний хлам: остатки каких-то креплений, некую изогнутую штуковину, ненужные винтики и куски изоляции для труб.
 На полке в шкафу у Адама я обнаружила двенадцать маленьких серебристых шурупчиков и переложила в баночку, где находились их сородичи.
 Когда Адам появился в дверях, меня просто распирало от гордости. Правда, в кухне был кавардак, потому что предметы, вытащенные из-под мойки, были свалены в кучу посредине кухни. Вот уж не предполагала, что шкафик под мойкой такой вместительный. Я гордо продемонстрировала Адаму, какой у нас теперь порядок. Он побледнел.
 — Ты что-нибудь выбрасывала? — спросил он таким спокойным тоном, что у меня дрожь пробежала в области поясницы.
 — Только то, что уже не нужно, — утешила я его.
 Он швырнул сумку и ринулся в комнату. Открыл письменный стол и взглянул на меня так, словно увидел впервые в жизни.
 — Здесь лежали такие маленькие винтики, что ты сделала с ними?
 Ну уж простите! Хочешь хоть раз сделать что-то полезное, навести порядок, так нет чтобы похвалить, на тебя набрасываются с унизительными расспросами!
 — Я положила их к другим винтикам, в ту баночку, что на кухне, в первой тумбе справа.
 Адам метнулся на кухню и еще больше побледнел.
 — Это были винтики от дисковода.
 А затем он принес банку с винтиками в комнату и высыпал все содержимое на пол.
 — Я должен их найти, — бросил он через плечо, — я должен их немедленно разыскать.
 Винтиков было с тысячу или больше. Те крошечные серебристые совершенно затерялись в общей массе. Адам встал на колени и кропотливо, по одному, стал их сортировать.
 Мне-то зачем лезть в мужские дела.
 — Ну так я, может быть, схожу к Уле? — предложила я. — Или ты все-таки что-нибудь сначала поешь?
 — Нет, сначала я хочу навести здесь порядок, — буркнул Адам, не глядя на меня. Он почти уткнулся носом в пол.
 Меня это задело. Как же так, я день-деньской убиралась, наводила уют, а из него доброго слова не вытянешь!
 Уля и Кшись утюжили фотографии. Тоже хороша работка, мне бы ни в жизнь такое в голову не пришло — гладить утюгом снимки. Впрочем, я вообще не люблю гладить. Уля усадила меня за стол и принесла чай с мятой.
 — Вы всегда так, простите, обновляете фотографии? — Я постаралась произнести это не очень ехидным тоном.
 — Нет, только по средам и по пятницам, — ответил Кшисик. — А ты что, никогда этого не делаешь?
 — Отдаю в гладильную мастерскую, — парировала я.
 — Ой, Ютка. — Уля ткнула Кшисика в бок. — Из стиральной машины вытекла вода, и коробки подмокли, вот и приходится теперь разглаживать, фотографии покоробились. Глянь, какая я здесь была еще худенькая. — Она протянула мне фото.
 Я распрямила рулончик и взглянула на черно-белую фотографию. Уля и Кшисик двадцать лет назад, когда я еще не была с ними знакома. Он обнимает ее за талию, а она с него глаз не сводит. Действительно, Уля здесь стройнее, ну и что? Я смотрела на этот снимок, и мне стало грустно. Время так быстро летит, а у нас с Адамом нет ни одной фотографии двадцатилетней давности. У нас нет прошлого. И замечательно. Уж лучше пусть будет прекрасное будущее, чем прекрасное прошлое. Я обвожу взглядом Улину комнату. На ковре — свернувшиеся в трубочку фотографии, рулончики возле пианино, около Дашиной подстилки — коробка с отвратительными подтеками.
 — Я могу вам помочь, — предложила я, — хотя целый день провозилась с уборкой. Навела порядок у Адама в инструментах, но...
 — О Боже! — Кшиштоф застыл над столом. — Что ты сделала?
 — Навела порядок! — твердо ответила я.
 — И что он теперь делает? — Кшиштоф по-прежнему пристально и враждебно таращился на меня, будто я убила его родных. Он еще никогда на меня так не смотрел.
 — Ищет винтики.
 — Ну я побежал к нему. — Кшись протянул мне утюг.
 — Зачем? — Уля схватила мужа за плечо.
 — Он мне поможет снять крышку клапанов, — отмахнулся Кшись и, бросив на меня уничтожающий взгляд, скрылся на террасе.
 Я тяжело вздохнула. Да-да, в жизни все непросто. Сделаешь что-то кому-то, а на тебя потом смотрят, как черт знает на что.
 — Держи. — Уля подала мне еще фотографии. — Только осторожно, гладь через тряпочку. Знаешь что, Ютка?
 — Ну? — спросила я интеллигентно, помахивая утюгом.
 — Мы уже двадцать лет живем вместе, но я бы никогда не рискнула наводить порядок в его инструментах.
 — Даже если бы они валялись в твоем шкафу, где должны лежать брюки?
 — Тем более. Мужчины, как дети. Сложишь у них все, а они потом ничего не могут найти. — Уля вздохнула. — Видишь, и мой кинулся на подмогу, потому что Адаму как бы нанесли обиду. Ты небось переложила его дрель бог весть куда. Мужская солидарность.
 — Не бог весть куда, а на кухню. — Я рьяно наглаживала фотографии.
 — Он устроил тебе скандал? — посочувствовала мне Уля.
 — Да ты что!
 Утюг у меня просто застыл в воздухе. Адам? Скандал? Из-за чего?
 Уля смотрела на меня и задумчиво улыбалась.
 — Господи... как же он тебя любит. — Ее голос дрогнул от волнения.
 К вечеру мы покончили с фотографиями. Испекли картошку и позвонили мужчинам. Кшись пришел первым и, направляясь в ванную, шепнул мне:
 — Дорогуша, в следующий раз посоветуйся, прежде чем на такое решиться, а то неприятностей не оберешься...
 Адам пришел сразу же за ним, с Потомчиком на плече. Потом, крохотный черный кот, давно уже не котенок, но как только приближается к дому, начинает себя вести, как дитя, просится на руки или, к примеру, лижет щеку. Ну а обычно он шатается где-то по соседним полям, Уля говорила, что видела его даже за железнодорожными путями, возможно, поэтому, когда раз в несколько дней он появляется дома, всем своим видом показывает, как сильно нас любит. После отъезда Тоси он был дома только три раза.
 Я решила вести себя по-взрослому и подошла к Адаму.
 — Понимаешь, я хотела как лучше...
 — Ей-богу, мать, если бы я этого не понял, тебя давно не было бы в живых. — Адам похлопал меня по плечу. — А что ты сделала с дополнительным коленом?
 Я взглянула на свои ноги. Обе коленки были на месте.
 — У меня нет дополнительного колена, — сказала я с возмущением.
 — Это такой согнутый кусок трубы. — Адам пристально смотрел на меня.
 — Ничего такого там не было, — лгала я без зазрения совести.
 — Кшиха, у тебя есть колено? — крикнул Адам Кшисику.
 — Наверное, есть в гараже, давай перекусим что-нибудь и поищем! — отозвался Кшись. — Поможешь мне потом прикрутить крышку клапанов.
 Адам просиял.
 Хороший характер у Кшисика. Мне всегда греет душу сознание того, что на свете есть такие мужчины, как Улин муж. Положительные свойства их характера могут проявляться по-разному. Вот, например, Кшись купил себе совершенно за бесценок вторую машину — «бедфорд». Отдал за него три тысячи, автомобилю двадцать лет, и он английского происхождения. От приобретения этой машины в выигрыше оказалась прежде всего Уля.
 Драндулет, о котором я веду речь, купленный по случаю, имел свои недостатки. Одиниз них, в частности, — жутко важные винтики от крышки клапанов. (Я понятия не имею, что это значит, но как звучит!) И вот эти страшно важные винтики абсолютно невозможно купить в нашей чудесной стране. Послушайте, какая вышла история у Кшисика с «бедфордом».
 Он открутил эту самую крышку клапанов месяц назад, один винтик, второй винтик, третий винтик, а четвертый сломался. Сверло, вставленное в винт, чтобы его раскрутить, тоже сломалось. Кшисику пришлось спешно искать, где бы изготовить точно такой же, но, поскольку задача оказалась невыполнимой, он возобновил свои старые знакомства с автолюбителями начиная со школьных друзей и заканчивая коллегами по институту.
 За свою юность школы Кшись менял раза три, а потому и друзей набралось немало, и с каждым из них он договорился попить пива, чтобы поговорить на тему винтика. Ладно еще, что не превратился в алкоголика, хотя все шансы были. Но в конечном счете человеку, взявшемуся за ремонт колымаги английской марки с двадцатилетним стажем, приобретенной по случаю, распивать пиво особо не на что. Проблема с винтиком была решена, и оставалось его только вкрутить.
 И в то время, когда мы, женщины, пытались насладиться теплым вечером, Кшисик и Адам в молниеносном темпе проглотили картошку с укропчиком, Кшись достал из холодильника пару бутылок пива, и оба, как по команде, сорвались из-за стола. Мы с Улей помыли посуду. Из Варшавы вернулась Улина дочка Агата, которая еще только послезавтра собирается ехать отдыхать на Мазуры со знакомыми (с большой компанией, разумеется), я вытирала тарелки, Агатка ковырялась в кастрюле с картошкой.
 — Ты отпустила Тосю на целый месяц, — сказала она мне с надеждой.
 — Агата, две недели, больше мы не потянем. — Уля поставила кипятиться воду для чая.
 — Ну да, — кивнула я, потому что так оно и есть, — но она там у знакомых, не платит за комнату.
 — Дорогая детка, — начала Уля, а мне тут же загорелось сделать подруге замечание, что к девушке-подростку не следует обращаться «детка», но я промолчала, — если ты сумеешь прожить на эти пять сотен до конца августа, то поезжай. Но на большее не рассчитывай.
 Агата, вздохнув, допила остатки простокваши.
 — Вот видишь, — пожаловалась она мне, — у нас две машины, а мне на каникулы дают всего пятьсот злотых. А все потому, что я сама за год накопила восемьсот и мне есть на что ехать. А Ися вообще не работала, у нее нет своих денег, и тем не менее поехала на три недели в водно-спортивный лагерь, путевка туда стоит в три раза больше. Это несправедливо.
 — Агатка, ты же знаешь, что мы заплатили только за питание в этом лагере, потому что папин знакомый работает там инструктором.
 — Да-да, естественно, — соглашается Агата, — но если бы у папы там не было знакомого, вы заплатили бы по крайней мере тысячу пятьсот, а мне даете всего треть этого.
 — Если бы у папы там не было знакомого, то Ися вообще не поехала бы в этот лагерь.
 — Неужели?
 Мне показалось, что Агата обрадовалась этому, но я заблуждалась.
 — То есть торчала бы дома? И это после напряженного учебного года? Хотя у нас есть и дом, и две машины! Вы очень к ней несправедливы, — сказала девица, дожевывая последний кусочек картошки. — Я иду к себе в комнату, если позвонит Дамиан — меня нет дома.
 — Агатка! — Уля заварила чай. — Я не собираюсь врать!
 — Ой, мамочка, — донеслось из-за двери, — какое же это вранье!
 Уля со вздохом взяла поднос с чаем. Мы отправились на террасу.
 Совсем стемнело, но возле «бедфорда» горела лампа, принесенная из гостиной. От нее падал круг света на Кшисика, который лежал на земле и ковырялся в чреве машины, на Адама, который расположился рядышком, лампа высвечивала землю под автомобилем и часть газона с рододендроном. Сценка выглядела весьма живописно.
 Винтик от крышки клапанов надо было закрепить специальной шайбой, и та как назло пролетела «насквозь», в траву. Потому что когда крышка отодвинута, то под двигателем видна земля. У машины низкая подвеска кузова, переставить ее невозможно, а найти винтик в траве — настоящее искусство. Любая женщина отчаялась бы, да и только, если бы драгоценный винтик от крышки клапанов упал на землю, — я-то уж знаю точно. Но те двое абсолютно не пали духом, что мы и лицезрели собственными глазами. Кшисик поднялся, принес из гаража саперную лопату, Адам снял с лампы абажур и взял какое-то сито. Оба работали в полном молчании, а мы наблюдали за ними как зачарованные. Из-под машины доносились только отрывистые приказания:
 — Пиво!
 — Осторожно!
 — Даю землю!
 — Не опрокинь пиво!
 Кшисик под кузовом делал легкий подкоп, Адам, словно золотоискатель, кропотливо перетрясал землю, чтобы не пропустить шайбочку от крайне важного винтика. И где-то около одиннадцати часов в ту знойную июльскую ночь раздался радостный вопль:
 — Нашел! — И Кшись выполз из-под автомобиля, купленного по случаю, с шайбой в руке.
 Я прониклась к нему уважением. Впрочем, к Адаму тоже. Но сильнее всего поразила меня Уля, которая просияла, увидев шайбочку, кинулась к ним и расцеловала Кшисика. Потом вернулась ко мне и подмигнула.
 Ой, чувствую, еще многому мне надо учиться и учиться. Я наклонилась к подруге и потихоньку спросила:
 — Между нами, тебя не раздражает иногда то, что Кшись непрерывно ковыряется с этой машиной?
 Уля взглянула на меня, и в ее голубых глазах вспыхнули веселые искорки. Она ответила мне тоже шепотом:
 — В конце концов лучше, когда мужчина ковыряется с машиной, чем с другими женщинами.
 И тут до меня дошло, почему Уля так безумно обрадовалась, когда он, проведя подкоп, нашел эту окаянную шайбочку. Она решила отметить это событие. Мы отметили водкой «Фиддлер» 12 , которая знаменита тем, что при розливе выводит «Если б я был богат», после третьей рюмки нас это очень, ну просто очень развеселило. Из распахнутого окна Агаты только раз донесся громкий крик:
 — Потише, спать невозможно!
 Лампочка до поздней ночи освещала кусочек сада, подкоп под машиной и нас, радостно обмывающих шайбу от столь важного винтика к крышке клапанов.
 Вот так обстояли дела у Кшисика и Ули.
 А как-то раз, когда Доктор Мартене, черный Улин котище, прикончил сороку, бедняжка пролежала два дня под дубом, — ведь чтобы ее похоронить, нужна была мужская рука, и Кшись, взяв саперную лопатку, отошел подальше, а потом крикнул:
 — Дорогая, я зарыл, как ты и просила, эту дохлую птичку!
 Уля на это прощебетала:
 — Она была очень дохлая?
 — Очень! — отозвался он, что свидетельствует об исключительно хорошем характере; попробуй-ка я спросить у Йолиного мужа, является ли что-то очень дохлым, уж он бы мне ответил, что я идиотка. А потому я уже нисколечко не люблю Экса, а только Голубого. Вечер оказался весьма поучительным. Стоило провести уборку в доме.




 Долой комплексы!


 Ур-ра! Мы с Улей на парочку дней собрались в Ворону! Мужчин оставляем одних и на их попечение весь наш зоопарк, а мы немножко развеемся. Эта была идея Адасика. Я его убеждала, что отдыхаю и дома, но, что там ни говори, стоит лето, а я бледная, словно живу в подвале, и от компьютера болит голова. Однако он — мой любимый — заботится обо мне, ведь я и впрямь валюсь с ног от усталости. Вчера закончила работу в два часа ночи. Пусть только кто-нибудь скажет, что завидует моему ненормированному рабочему дню!
 Я рылась в шкафу, пытаясь отыскать купальник, — наконец-то смогу, не комплексуя, спокойно позагорать. Новая Ворона тем хороша, что это настоящая деревня. У наших друзей в тех краях семь гектаров полей, из них полгектара занимает старый фруктовый сад, в нем допотопная халупа, без ванной, отхожее место — во дворе, стоит обычно с распахнутой дверью, потому что смотрит на сад, и проводить там время сплошное удовольствие. Неподалеку есть озеро, в котором можно купаться, и завтра Кшись на эти несколько дней нас туда отвезет. Вместо Крита. Адам должен работать. Не понимаю, почему теперь у него работы больше, чем обычно.
 В тот момент, когда я была поглощена поисками купальника, — со времен знаменитой генеральной уборки ничего не могу найти, — зашла Реня.
 — Мы ведь вместе собирались заняться собой, — напомнила она. — Я каждый день по полчаса трачу на гимнастику, и несмотря на это... Знаешь ведь, мужчинам нравятся привлекательные женщины!
 Вот это она как раз могла бы мне не говорить. Я и так знаю, почему Экс ушел к Йоле. Увы, к сожалению, не потому, что у нее было рябое лицо от оспы, и не потому, что она была безобразна, глупа и толста. Увы. Характер у него не настолько хорош, чтобы ценить исключительно красоту духа и с равнодушием взирать на тело. У моего Эксика характер был скверный, на экстерьер он обращал внимание тоже. О чем я не преминула поставить в известность Реньку.
 — Заскочу посмотреть, как ваши мужья здесь себя ведут, — пообещала Реня, выпуская клубы дыма. — За мужчинами нужен глаз да глаз.
 При этих словах меня передернуло. Не затем я собралась уехать на парочку дней, чтобы какая-то привлекательная рыжеволосая дама присматривала за моим мужчиной! Реня, должно быть, заметила тревогу в моих глазах, потому что добавила, желая меня успокоить:
 — Понимаешь, если он захочет тебе изменить, то может это сделать в любом месте, ты и знать не будешь.
 Ну конечно, я тут же успокоилась. Перед моими глазами прошествовал Эксик с колясочкой рядышком с очаровательной Йолей. Просто чудесный бальзам для моей, казалось бы, исцеленной души. Однако я с готовностью поддакнула.
 — А что ты ответила по поводу сперматозоидов? Ренькин вопрос просто сразил меня наповал.
 — Каких сперматозоидов?
 — Ну, баба там хочет, чтобы муж сделал анализы, а тот не желает.
 Это письмо, которое она прочитала! Так вот кто сбросил его под стол!
 — Ренька, нельзя читать чужие письма! У людей настоящие трагедии, это совсем не смешно. Адам считает, ей следовало бы поговорить с кем-нибудь из его друзей, с мужчиной, который должен ему объяснить... а вообще почему это тебя интересует?
 Ренька залилась румянцем.
 — Потому что меня выводит из себя, что каждая женщина должна родить ребенка, должна состояться как мать, должна...
 — Не каждая, — возразила я. — Но та хочет именно этого. И будет за это бороться. Ее право.
 По-видимому, тон у меня был неприязненный, потому что Ренька вдруг сменила тему:
 — Адам, кажется, работает на радио?
 — Да, два раза в неделю, по ночам. Классная передача, ему звонят люди, а он с ними беседует. Нечто вроде телефона доверия.
 — Тебя не настораживает, что он не ночует дома? До сих пор мне и в голову не приходило, что этого надо бояться. Но в эту минуту, склонившись над горой кофточек, главным образом Тосиных, непонятно откуда взявшихся в моем шкафу, я вскинула голову.
 — А с чего это я должна беспокоиться?
 — Знаешь, когда мужик ищет себе занятие где-то на стороне... — Ренька была не в духе.
 — Ты в своем уме? — возмутилась я. — Мужику, как правило, приходится зарабатывать деньги на стороне, разве что он... — Я лихорадочно пыталась припомнить работу, которую выполняют дома. — Проводник, летчик, пожарный, полицейский, врач, трубочист, — выпалила на одном дыхании, — работают не у себя дома.
 — А про что эти передачи? — поинтересовалась как бы между прочим Реня и загасила окурок в горшке с фикусом.
 — Обо всем. У них был штатный психолог, но уволился, потому что ну что там за деньги. А люди, случается, нуждаются в помощи, но не хотят обращаться к специалисту. Им проще позвонить. Тогда это всего лишь анонимный голос, а не конкретный человек.
 — И туда любой может позвонить?
 — Любой.
 — Я тоже?
 — Говорю же тебе, что без разницы. — Она меня вывела из равновесия, с какой стати Рене понадобилось звонить Адаму?!
 — Ага, — кивнула соседка и обернулась уже в дверях, уходя. — Тебе не помешало бы похудеть, впрочем, мне тоже. Мы с Артуром уезжаем на море на несколько дней.
 Я осталась у открытого шкафа, и беспокойство сжало меня, как паук зазевавшуюся муху. Может, не стоит ехать? Да и, собственно говоря, почему это я уезжаю и оставляю Адама одного? И почему это Реня не занимается своим мужем, а собралась присматривать за чужим? Да и не муж он мне вовсе, а всего лишь свободный человек, который живет со мной совершенно случайно. Онне обязан со мной считаться. Кто сказал, что Адаму нравятся рыжие женщины? И с какой целью это было сказано? О, и вообще эта затея с поездкой в Новую Ворону мне перестала нравиться. Хотя, с другой стороны, сообразила ли я вовремя, когда была еще женой Эксика, что он положил глаз на Йолю? Нет. А ведь следовало догадаться, что если муж чересчур внимателен, значит, у него завелась какая-то баба. Внимателен, но не всегда. Адам ко мне внимателен. Значит ли это, что он хитрит? Но мы с ним не женаты, и он может быть внимателен ко мне без всякой на то причины. Почему это Реня так досконально расспрашивала про Адама и его ночные передачи? Никуда я не поеду. Но ведь она не может присматривать за Адамом, потому что уезжает на море со своим мужем. Мне все это не очень нравится. Зачем мне худеть? Почему у нее комплексы, если она худее меня? Возможно, Ренька хочет открыть мне глаза, что если я ничего в себе не изменю, то Адам меня бросит?
 ...Полнейшая расслабуха. Никаких мыслей о деньгах, шефах, долгах и мошенниках. С неба струится зной, тот самый, который в городе отвратителен. Воздух полон жужжания, потому что вокруг мельтешит всяческая летающая живность. Правда, у нас она тоже снует, по как-то потише и поскромнее. Очевидно, оттого, что у нас нет пасеки. В саду висит гамак, и если вести себя осторожно с тем, что летает и жужжит, то им можно воспользоваться. В холодном подвале отличная простокваша. Выпив такую, не заразишься коровьим бешенством. А еще ее можно просто резать ножом, есть или смазывать кожу в случае ожогов.
  Дорогая редакция! 
  Я слышала, что в домашних условиях ожоги можно вылечить, если смазать кожу простоквашей, но я в это не верю и моя подруга тоже, она смеется надо мной, и что же мне делать... 
 Загорать я не могла (ну как это вдруг обнажиться?), хотя это и входило в мои планы. Несомненно, Адам и Кшисик остались дома — работать-то кому-то нужно, — но хозяин следил за мной, как черт. Минуту назад принес компот из спелой вишни и поинтересовался, почему это я загораю в одежде. Мужчины не перестают меня удивлять. Как же нам оголиться — мне и моему лишнему весу?
 Вечером нас покусали комары, а в общем все было чудесно. Почему Адасик не поехал с нами? Мне, признаться, одиноко. А кроме того, чем он там занимается?
 Теперешний Йолин супруг тоже уезжал. И вот пожалуйста, чем это кончилось? Я не могла заснуть.
 «Если ты не можешь прожить спокойно и дня без своего партнера...»
 На следующий день приехала приятельница нашего хозяина из Швеции. С мужем-поляком и троицей малышей. Мелюзга вмиг исчезла из поля зрения, разбежавшись кто в лес, кто в овин, кто в поле, — я и разглядеть их не успела, так быстро это произошло. Шведка ослепительно улыбнулась, поприветствовала всех и скрылась в доме. Минуту спустя появилась раздетая. Вернее, в купальнике, а поверх платок или что-то в этом роде. В руках — два ножа и ведерко картошки. Подошла ко мне и спросила: не почистим ли мы вместе? Отчего же, с удовольствием! Что может быть приятнее, чем чистить шесть килограммов картошки в саду! И когда корнеплод весело забулькал на огне, я была полностью очарована шведкой. Что за прелестная женщина! Сколько в ней обаяния! Сколько шарма! Какое чувство юмора! До чего хороша!
 Ребятня то и дело ненадолго появлялась, дети щебетали что-то, как стайка птичек, и уносились в леса и поля.
 Гамак осиротел, потому что с корзинами и стремянкой мы отправились к яблонькам и нарвали яблок, уже пошли ранние, и хозяева их продают на рынке. Хоть какая-то польза будет от нас. Потом мы сложили поленницу из дров, которые наколол хозяин. Потом отдраили крыльцо и деревянный стол, ведь нельзя допустить, чтобы хозяйка умаялась из-за гостей до смерти.
 Вечером, разумеется, нас заели комары у костра, на котором мы жарили колбасу и хлеб. На следующий день, в полдень, я стянула джинсы и надела купальник. Шведская мелюзга укатила с хозяевами на рынок продавать яблоки, а мы остались втроем. Шведка потчевала нас рассказами о Швеции и о том, какой у нее чудесный муж и какие замечательные дети, и что она очень рада, и что мы тоже ну просто супер. Словом, когда небо пылало жаром, мы пошли собирать вишню и черешню, чтобы ягода не пропала, потому что с утра скворцов налетела туча. Мы рвали ягоды, слушая болтовню шведки, которая то и дело разражалась смехом, ей-богу, воздух аж звенел. Я смотрела на эту женщину и не могла надивиться, как это у нее получается, что мир вокруг становится краше. Ничего удивительного, что и я похорошела.
 Через три дня мы подружились навеки, и Уля, и я получили приглашение в Швецию, как только у нас появятся время, охота да и вообще. Это же надо — ведь Тося как раз поехала в Швецию на велосипеде!
 На четвертый день приехал Адам, потому что соскучился. Только на выходные чуточку отдохнуть. Он попросил мою маму, чтобы та присмотрела за Борисом и кошками. Мама ответила, что с удовольствием отдохнет в деревне. Возможно, отец тоже приедет, потому что и он не прочь отдохнуть в деревне. Адам уже через полчаса не мог отвести глаз от шведки, хохотал вместе с ней, будто они знакомы лет сто, и если бы не тот факт, что муж для нее был самым обаятельным мужчиной, меня бы просто скрючило. Ну и вся эта мелочь в виде двух мальчишек и одной девочки также делала шведку не столь опасной. Адам заметил:
 — Ты сожгла себе нос. — И поверьте, в этом было столько нежности!
 Адам собирался немножко отдохнуть, но утром пришлось встать ни свет ни заря и попрятать оставшиеся дрова, потому что выяснилось, что собирается дождь. Адасик с хозяином нервно стали возводить что-то наподобие навеса, а мы с Улей и шведкой кидали сено в овин, чтобы не намокло. В четыре часа начал моросить дождик — навес был готов, а сено лежало в укрытии. У меня отнимались руки, спина и ноги. Мы съели легкий обед, и я перемыла десять глубоких тарелок, десять мелких, шестнадцать кружек от простокваши, шесть кастрюль, пару сковородок, бессчетное количество ложек и вилок и подмела пол на кухне. Отдых надо заработать. В шесть вечера прибыл сосед наших хозяев с известием, что у него корова телится и нужна помощь. Я поехала с хозяином — такое не каждый день случается. Корова разрешилась от бремени в четыре часа утра. Я помогла теленочку встать. Какое замечательное событие!
 Мы возвращались домой. Рассвет едва забрезжил, на лугах искрилась трава, а я чувствовала, что живу. Поспав часа два, я проснулась от того, что меня грубо растолкали — мол, пора идти за грибами. Хозяйка напомнила, что я хотела насобирать лисичек на яичницу к завтраку. Что может быть лучше яичницы с этими грибами, Голубой обожает это блюдо! Ну что же, в любом партнерском союзе имеются свои изъяны.
 А поскольку шведка своей улыбкой озарила весь дом, возвестив: «Wonderful, mushrooms!» 13 — то и я сползла с кровати, чтобы такое приятное утро не пропало зря.
 Лисички — это такие небольшие желтые грибочки, которых мы не нашли. Мы вернулись только к обеду, потому что шведке захотелось увидеть, что находится за березовой рощей. За березами был сосновый лес. Ей захотелось также узнать, что за ним. И так далее и так далее. Мы вернулись около двух. Детвора играла с собаками, вид у которых был в общем-то грозный. Шведка согнала детей к столу, муж, завидев ее, засиял, как солнышко, а я почувствовала ни на чем не основанную зависть, ведь и Голубой мог бы изобразить радость, — как-никак я помогла появиться на свет теленку, ходила за грибами и вернулась целехонька и невредима.
 В полдень мы решили немного отдохнуть и выползли на солнце. Шведка была в купальнике, мелкие — Бог знает в чем, потому что мигом исчезли, я, разумеется, в длинном платье, правда, индийском, легком хлопковом. Хозяин поставил перед нами два ящика гороха в стручках, предназначенного для лущения, — не сидеть же нам праздно.
 — Ты чего так оделась? — поинтересовался Адам, сверкая своим оголенным, слегка загоревшим за время стрижки газонов торсом.
 — Не стану я раздеваться в присутствии шведки и так вижу, что ты не сводишь с нее глаз, — вздохнула я с завистью.
 — Да ведь она как две ты, — изумился Адасик и окинул меня критическим взглядом, — и, как видишь, не комплексует. Это в ней самое привлекательное.
 Я взглянула на шведку. И обнаружила то, чего не замечала, работая не покладая рук в последние дни. Она и впрямь была толстой! И сколько шарма, сколько в ней обаяния! До чего хороша! От избытка чувств я поцеловала Голубого и натянула купальник. Комплексы лишали меня радости бытия. И все из-за Реньки! Это у нее тараканы в голове, хотя она красива и рыжеволоса, а мне, как закомплексованной ученице, они передаются, даже когда я от нее в ста километрах! А кроме того, важна не фигура, а характер! А характер у меня наверняка во много раз лучше. Да и вообще я — женщина, не зависимая от мужчины!
 Мы возвратились домой в отличном настроении. Хотя как-то раз, вечером, я чуть было не выложила Адаму всю правду о том, что натворила, но удержалась. Теперь у меня появились силы работать. С завтрашнего дня.
 Начался ливень, я распахнула настежь окна. Как красиво, когда так вдруг зарядит дождь после жары, слышно, как земля пьет воду, корешки, наверное, зашевелились в земле и разевают свои ротики, мир становится прозрачнее — обожаю летние дожди! Я помыла два килограмма черешни и уселась перед телевизором. И тут неожиданно позвонила Реня.
 — Ты уже дома? — охнула она мне в ухо.
 — Ой, Реня! — обрадовалась я. — Ты вернулась?
 — Вот именно. Мы вернулись раньше, — добавила она немного погодя.
 — Превосходно, — опрометчиво воскликнула я. — Давай встретимся! Я так прекрасно отдохнула в деревне!
 В трубке повисло молчание. Я почувствовала что-то неладное.
 — Как ты отдохнула? — спросила я, нарушив молчание.
 — Хуже не бывает.
 Мне стало все ясно. Просто она там, на море, не повстречала замечательной толстушки. По пляжу наверняка перед ней дефилировали стройные загорелые шестнадцатилетние красотки на длинных ногах, без признаков целлюлита. И бедная Реня, видно, впала в летний комплекс! Ей не повезло так, как мне!
 — Может, встретимся? — спросила соседка замогильным голосом.
 — Приходи немедленно, у меня потрясающая черешня! — обрадовалась я Правда, пришла бы скоренько ко мне, ведь на самом деле никуда не годится из-за своего внешнего вида так печально смотреть на мир! Я приведу ее в чувство!
 Реня вскоре притормозила у ворот, поднимая снопы брызг из глубоких луж. Борис радостно повис на ней передними лапами, а я смотрела на нее исключительно с сочувствием. Синева под глазами, бледнющая — после отпуска! Ни следа свежего загара, ни легкости, будто и не отдыхала вовсе!
 Я усадила ее в кресло и достала масленое печенье с сахаром, необычайно вкусное. Приготовила чай. Реня вошла за мной в кухню, но я видела, в каком она состоянии.
 — Ничего не говори, — попросила я ее. — Сейчас сядем, и ты мне все расскажешь.
 Бедняжка! Воображение рисовало мне ее на пляже, закутанную в плед или один Бог знает во что. Ведь даже лицо ничуть не загорело!
 Реня поплелась за мной в комнату и надкусила черешенку. Печенье оставила без внимания.
 — Ну, рассказывай, как там было. — Я устроилась поудобнее.
 — У тебя не найдется что-нибудь выпить? Не было ничегошеньки.
 — Мы выехали в понедельник. Но понимаешь...
 — Ох, Реня, — участливо воскликнула я, — нельзя до такой степени замыкаться на себе!
 — Минутку. — Соседка потянулась за печеньем и метнула на меня неодобрительный взгляд.
 Борис сидел не шевелясь у ее ног и деликатно обнюхивал краешек юбки. Он на расстоянии чуял Азора-убийцу.
 — Подожди, — успокоила я ее жестом руки, — для начала я расскажу тебе о своей деревне, тогда поймешь, к чему я клоню! — Меня охватило желание помочь заблудшей душе и направить ее на единственно верный путь.
 Реня взяла еще одно печенье, а я почувствовала себя как рыба в воде.
 Из меня так и полилась история о толстой шведке, дескать, никто и не замечал ее полноты, потому что характер у нее превосходный! Я не забыла ни о детках, ни о любящем муже, упомянула что-то о том, как приревновала Голубого, только затем, чтобы тут же, спустя час, прийти к выводу — все мы прекрасны тогда, когда живем в мире с собой.
 Реня уплетала черешню и поглядывала на меня как-то странно. Молчала. Я поняла, как тяжело ей было, вероятно, находиться на пляже с мужем, который знал, что, хотя она привлекательна и рыжеволоса, но все же не выдерживает сравнения с моделями из телевизионных клипов. Я осознала без слов, что сравнение ее с шестнадцатилетними девушками не принесло ничего хорошего ее в целом удачному замужеству. А может, они все время ссорились? А может, Реня повела себя непредсказуемо и вообще отказалась ходить на пляж, а отсиживалась, бедняжка, одна в каком-нибудь бунгало и страдала? Вот какую жизнь может устроить себе женщина, если повергнет себя в водоворот собственных иллюзий и потеряет связь с окружающим миром! Адасик любит рыжих, но я все равно сочувствовала соседке. Чего уж там!
 — Ренечка, дорогая, — воскликнула я под конец, — не переживай! Скажи честно, сколько раз ты была на пляже?
 — Я и пытаюсь тебе это сказать...
 — Ну и сколько? — не сдавалась я.
 — Ни разу! Но...
 — Постой, — успокаивала я ее, — расскажи мне все по порядку.
 — Я ни разу не была на пляже! — Реня вскочила так внезапно, что Потом, лежавший до этого момента у меня на коленях, вздрогнул и поднял мордашку. Казалось, она была в бешенстве, потому что выпалила на повышенных тонах: — Не была, потому что все время шел дождь! Лил не переставая пять дней, нон-стоп! А на обратном пути сломалась эта хреновина, и пришлось ехать на попутке, в кузове под брезентом! Я измотана до чертиков! У меня насморк, чувствую себя отвратительно, думала поболтать с тобой о том о сем. А ты меня начала грузить объемом бедер и какой-то там шведкой!




 С Тосей мне лучше


 Тося вернулась через три дня. Я ждала дочь с нетерпением. Дом без нее казался пустым. Да, безусловно, я безмерно рада, когда меня на минутку оставляют в покое, но только на минутку! А не на целый месяц. И эта Швеция! А кроме того, чем она занимается на море, если там все время идут дожди? У нас тоже лило уже третий день. Я пригласила Гжесика с семейством на ужин, они вернулись из Италии, надеюсь, от зависти не умру. Адасик обещал вернуться пораньше, то есть часам к восьми. Почему он все реже бывает дома? Вначале все было совершенно иначе. Я написала ответы на шестнадцать писем и пыталась закончить два текста до возвращения шефа из отпуска. Не могла даже обсудить их с Адамом, потому что если главный их одобрит и заплатит, то гонорар пойдет на погашение долга.
 Гжесик пришел с домочадцами. Все отливали бронзовым цветом, но из-под загара проступала бледность. Агнешка увела меня в кухню, дети остались в комнате, за окнами сырость, дождь мог бы и прекратиться, ведь как-никак середина каникул. Бедные растеньица захлебнутся.
 Я резала помидоры и — увы! — с завистью посматривала на похорошевшую от загара Агнешку. Подруга расправлялась с луком.
 — В последний раз так по-дурацки провожу отпуск, — проворчала она, вытирая слезы.
 — Так плохо было?
 — Дорогая! — вздохнула Агнешка. — Мы ездили на двух машинах: мы с Гоноратой (это моя малолетка племянница) и Юниором (это мой малолеток племянник) и они со старшей дочерью и младшим сыном.
 — О, это идеальный вариант, — позавидовала я, хотя несколько дней, проведенных в Новой Вороне, освежили меня невероятно.
 — В последний раз в жизни я на такое иду — решили, неплохо бы отдохнуть вместе, и детям будет веселее, и нам. Первый и последний раз, — повторяла запальчиво Агнешка, кроша несчастный лук. Она так яростно орудовала ножом, что мне даже стало жалко луковицу.
 — Дети — разногодки: мальчикам — семь и девять лет, девочкам — тринадцать и пятнадцать. На автозаправке, где мы заливали бензин, их дочура заявила, что хочет ехать с нашей. Мы не возражали, но наши приятели были против. Их доченька устроила скандал, и мы переложили вещи, освобождая для нее место. Тут Юниор заартачился, что своего места не уступит, тогда с их сынулей случилась истерика, что он не останется в их машине, раз сестра поедет с нами. — Агнешка размахивала ножом. — Приятели разозлились и вообще запретили дочери ехать с нами, раз наш сынуля не пожелал общаться с их отпрыском. Обстановка накалилась, их дочь пересела обратно, обиженная на своего братца и на родителей, наша обиделась на своего и на нас за то, что мы его не заставили. Мы тронулись. На границе стояли шесть часов.
 — Ты всегда преувеличиваешь. — Гжесик возник в дверях. — Пять часов и пятнадцать минут.
 — А что я говорю, — Агнешка оборотилась к Гжесику, — шесть часов. Как ты думаешь, что можно успеть за это время?
 Его как раз хватит на секс, пронеслось у меня в голове, но я благоразумно промолчала.
 — Так вот, времени достаточно много... — продолжала неутомимо Агнешка, Гжесик присел на табуретку возле стола, Адам оперся на косяк двери. Все вдруг столпились в кухне, в доме-то ведь всего лишь три комнаты. —...для того, чтобы наша и их девочки ухитрились подкупить Юниора, чтобы тот согласился ехать в машине наших знакомых. Юниор согласился, но я была против — спокойнее, если наши дети поедут с нами.
 — То-то и оно, — встрял Гжесик и вскрыл банку пива, — то-то и оно. Все из-за тебя: если бы ты согласилась, не заварилась бы вся эта каша.
 — Как я могла согласиться, чтобы Юниор ехал с чужими? — Агнешка смотрела на меня, ожидая поддержки.
 Я взглянула на Гжесика и закивала. Ну как же она могла на это согласиться?
 — Приятели обиделись, что я им не доверяю. — Агнешка снова принялась за лук.
 — Так оно и было! — Гжесик, запрокинув голову, отхлебывал пиво. Я достала и подала ему стакан. Адам обычно пьет из банки.
 — Не доверяла!!! Естественно, не доверяла! Но это не имеет никакого отношения к делу. И тут Гжесик, — Агнешка жестом прокурора указала ножом на мужа, — предложил свой вариант: он поедет с приятелями, а все дети пусть едут со мной! Разве затем у меня отпуск, чтобы ехать с кагалом детей и переругиваться с ними всю дорогу? Разразился скандал, что я всему помеха, раз уж дети между собой поладили, к чему весь этот базар?
 — Вот-вот, к чему?
 — Дай ей закончить. — Адам сел напротив Гжесика. — Пусть все скажет.
 Порой, хотя и нечасто, я размышляю над тем, что он под этим подразумевает. Потому что для меня эта фраза — возможно, я не права — звучит как оскорбление. Для Агнешки, к счастью, нет.
 — Поскандалив, я согласилась, чтобы Юниор пересел к ним.
 — Надо было согласиться сразу. — Гжесик съежился и умолк под испепеляющим взглядом супруги.
 — Наступила ночь. Дети разнылись, что не могут спать в машине. Кемпинга поблизости не было, зато была дешевенькая гостиница. Мы заплатили баснословную сумму, радуясь, что до Италии уже недалеко.
 — Ну и было недалеко, — улыбнулся Гжесик.
 — Да, действительно, что-то около тысячи километров. Мы добрались. Сняли миленький домишко за сказочные деньги, зачем палатка, коли так удобнее. Мы хотели на экскурсию, но наши доченьки заявили, что приехали сюда не для того, чтобы куда-то ездить, они хотели на пляж. Наша приятельница тоже изъявила желание пойти на пляж, а сынули сообщили, что могут поехать с нами посмотреть Рим при условии, что мы им что-нибудь купим. Мне не терпелось увидеть Рим, а потому я истратила бешеные деньги на прихоти мальчиков, которые послушно сели в машину и весь день не переставая хныкали, что у них болят ноги, и достали нас вопросами, когда же мы будем купаться. Не так, что ли, было?
 Гжесик кивнул. В кухню — как будто бы нас там мало — притащился Борис и развалился под столом. Агнешка продолжала повествование:
 — Вечером выяснилось, что девочки хотят спать вместе. Мы уложили их вместе. Наш сынуля заявил, что ему страшно спать одному, в связи с чем улегся с нами в одной кровати. Всем тесно. Их сын сказал, что один спать не будет, и пошел к родителям. Приятели тоже не выспались. На следующий день девочки поссорились, так что приятели отправились на пляж со своей дочкой и нашим сыном, потому что мальчики подружились. Мы же отправились путешествовать, потому что хотелось кое-что посмотреть. Вечером девочки ни в какую не желали спать вместе, зато мальчики не разлей вода, в итоге наша дочура спала с нами, а их дочь с ними. Одна комната снова осталась пустой. Утром встали невыспавшиеся. Девочки помирились. Мы пошли на пляж, но теперь мальчики поссорились. И так все время! На, держи. — Агнешка сердито всунула салатник Гжесику. — Не люблю я Италию, да и вообще оставим эту тему,ладно?
 Вечером, прижимаясь к Адасику, я думала: может, оно и лучше, что мы не поехали?
 Но Агнешка меня удивила. До меня совершенно не доходит, как можно отдыхать с кучей горластых ребятишек разного пола и разных возрастов. То, что мне в голову не приходили подобные идеи, свидетельствовало не только об отсутствии средств, но и о моей исключительной прозорливости. Мне стало чуточку жаль друзей. Они ведь так радовались этой поездке. Все складывалось так чудесно: с погодой не подведет климат, о достопримечательностях позаботились римляне, Средиземное море обеспечили ледники... при чем здесь ледники, ведь Средиземное море вовсе не ледникового происхождения.. а какого? Завтра спрошу Улю, она знает все.
 В этом году я не буду отмечать дня рождения — ни своего, ни Адасика. И вообще никаких празднеств, что печально. Нет денег. Но думать об этом не стану.




 За покупками


 Я позвонила своей маме и спросила, почему она мне не звонит. Набрала номер отца и поинтересовалась, что бы он сделал на месте моей подруги, которая под честное слово дала в долг одному человеку некоторую сумму...
 Отец оборвал меня на полуслове:
 — Сколько тебе надо? Я потеряла дар речи.
 — Наскребу тысячу, ну, может, полторы, тебя это устроит?
 — Ой-ой, папочка, — с трудом выдавила я в трубку, — это не имеет ко мне никакого отношения...
 — Если бы я был на твоем месте, — проговорил отец, и я почувствовала себя сильным человеком, — не стал бы врать. Когда тебе понадобятся деньги, скажи заранее, я сниму со сберкнижки.
 Вот как живет нынче интеллигенция. Отец, который всю жизнь трудился в поте лица, может мне дать в долг свои сбережения, составляющие тысячу пятьсот злотых. Слезы навернулись у меня на глазах, в этой связи я отрезала, что он никогда мне не верит, и положила трубку.
 Тося вернулась с моря черная, как негритенок, похудевшая и счастливая. Я поглядывала на нее украдкой, но не улавливала следов греха. Может, я напрасно? Может, она благоразумна? Может, с этим, каким ни на есть, Якубом их связывает не более чем дружба, а невинности она лишится только после свадьбы, хотя и побывала в Швеции? Что за бред у меня в голове, нет, такой напасти я ей не желаю. Как я рада, что она успела к нашим дням рождения. «Нашим» — звучит классно, хотя не совсем соответствует правде. День рождения Адама еще только через три недели, но какие-то гости будут, парочка, не больше. Тося деловито помогала мне подготовиться к приему. На стол будут поданы шкварки, которые я как раз готовила, вареники — фирменное блюдо моей мамы, алкоголь, обещанный моим отцом, салат, принесенный гостями, и красный борщ, изготовленный фирмой «Хортекс».
 Тося стояла рядом со мной на кухне, где на трех сковородах жарилось сало. На одну из них, за минуту перед тем как снять, я добавлю лук, на вторую — яблоко с луком, а на третью — ничего. Тося внимательно наблюдала за мной — искоса.
 — Ты собираешься что-нибудь делать с собой? — бросила она как бы между прочим, а я чуть было нож не выронила.
 — Что именно?
 — Сама знаешь, — сказала Тося, а я и понятия не имею.
 — Что именно? — упрямо повторила я, в конечном счете от кого, как не от собственной дочери, я уж наверняка услышу правду.
 — Буду откровенна. — Тося глубоко вздохнула. — С тобой все не так уж хорошо. Ты стареешь.
 Вырастила я умницу на свою голову! Понятно, что не молодею.
 — Ты тоже, — бросила я смело вместе с очередной порцией лука на смалец.
 — Я — другое дело, — серьезно ответила мне дочь. — Ты ведь, наверное, не хочешь выглядеть хуже Рени?
 Не хочу, но выгляжу. Такова правда, и скрыть ее никому не удастся.
 — Мама, — произнесла Тося умоляющим голосом, — хоть немножко начни следить за собой. Йоля, например...
 Мне совершенно нет дела, что там сделала с собой «Йоля, например». Оставив Тосю одну на кухне, я отправилась прибрать немного в доме. Непостижимо, почему дети так относятся к родителям. Не умеют объективно смотреть на вещи, не говорят правду, только навязывают свою волю. Нет, не желаю, чтобы меня к чему бы то ни было принуждали.
 Мы с Тосей поехали покупать подарок Адаму. Нельзя было оставить его без презента только потому, что я влезла в долги. Мой шеф заплатил семьсот злотых за текст, значит, есть деньги и на квартплату, и на подарок. К сожалению, ни у меня, ни у Тоси не было ни намека на идею, что бы такое ему купить. Тося решила, что не стоит расстраиваться, — окажемся в магазине, так идеи моментально сами полезут в голову. Она захватила все свои сэкономленные деньги, потому что мы редко ходим по магазинам вместе.
 Мы решили, что купим какую-нибудь милую вещицу, что-нибудь этакое, что и нам доставит радость. Уже в первом парфюмерном магазине я купила своей маме флакончик духов — в самый раз под елку на Рождество.
 Тося воскликнула:
 — Тогда и я себе что-нибудь куплю!
 Ну и отлично, ведь не каждый день женщина попадает в магазин парфюмерии. Заодно и я взглянула на эти «Кензо», которые не выносит Ренька, но которые так понравились мне. Ну и купила, потому что жизнь меня научила: никому и в голову не придет мне их подарить, а так я сама себе сделаю приятный подарок. Воспользовавшись случаем, мы обзавелись также ночными и дневными кремами (рекламная скидка), тушью для ресниц (Тося свою потеряла, а у меня и не было), чудненькими тенями для век (хоть чем-то надо себя в этой жизни порадовать), а также маслом для ванн (с огромной рекламной скидкой). Мы так и не придумали, что же купить Адаму, и наконец Тосю осенило:
 — Не надо ему покупать никакой парфюмерии, это банально. Лучше купим какой-нибудь классный ремень.
 В магазине кожгалантереи мы переворошили буквально все и не обнаружили ничего примечательного, пожалуй, кроме дамского поясочка, который был сшит как будто для меня, и кошелька для Тоси.
 — Не переживай, — успокоила дочь, — пошли в магазин с инструментами.
 Туда мы и отправились. В том магазине не было ничего интересного, лишь какие-то дурацкие инструменты, а потому мы, чтобы не терять времени, быстро оттуда ушли.
 По пути заглянули в хозяйственный — кто знает, а вдруг чего приглядим? И впрямь, наконец-то попались стаканы из толстого стекла, о каких я всегда мечтала, а Тося присмотрела вазочку в свою комнату. Потом мы решили устроить себе перерыв на кофе. Выпили по апельсиновому соку, и оказалось, что возле кафе находится магазин одежды. Правда, женской, но что нам мешало зайти. Нечасто выпадает оказия поглазеть на шмотки. Не то чтобы мы собирались что-нибудь покупать, а только так, взглянуть. На беду, едва я вошла, замерла от восхищения. Там висело платье моей мечты — насыщенный оливковый цвет, воздушное, до самой земли. Я охнула. Тося покосилась на меня с отвращением.
 — Не стони, возьми да примерь — такая возможность, — заявила она авторитетно.
 Я примерила, сидело как влитое. Я не собиралась его покупать, но Тося меня убедила, что в другой раз буду специально искать и ничего лучше не найду, и к тому же у меня день рождения. Себе же она выбрала две блузочки, на которые мне пришлось ей добавить. В магазине мужской одежды не было ничего интересного, кроме потрясного блейзера цвета спелой сливы, но Тосе он был велик, а Адам не любит слив.
 Мы вернулись домой усталые, но довольные. На вокзале купили у русских настоящий военный бинокль. Адасик должен был обрадоваться — пусть это и не практичный подарок, зато приятная безделица для души.
 Тося, унося свои покупки наверх, заметила:
 — Ну, что я тебе говорила? Достаточно только войти в магазин, и идеи сами приходят в голову!
 Счета за квартиру оплачу из денег, которые получу за договорные работы.
 В итоге «наш» день рождения вылился в чудесный праздник. Мы выставили на окно колонки, Адам купил в гипермаркете факелы, сад наполнился теплым гостеприимным светом. Кое-какие соцветия тыквы уж пуза-тились плодами, и все выглядело, как в хорошем фильме, ей-богу. А мой Адась, не обращая внимания на присутствие моей собственной дочери, танцевал, прижав меня крепко, под звездами, и все было так, как и должно быть испокон веков, всегда. Наконец-то!
 Позвонила Аля. Ей срочно позарез понадобились деньги, у нее заболела мать, и она была в безвыходном положении. Я поехала в Варшаву, взяла в банке эти злополучные десять тысяч и отдала. Может, Адам не бросится сию же минуту покупать компьютер. У Шимона каникулы. Тося уехала с Эксом. Одна! Йоля как пить дать обрадовалась, знаю это из своего жизненного опыта. Ее благоверный сказал, что ему необходим отдых. Я бегом вернулась домой и села за компьютер.
 Если не платить за телефон, то я сэкономлю сто сорок злотых. Если не платить за свет — еще двести двадцать. Деньги на оплату этих квитанций мы держим в ящике стола на кухне. Надо думать, сразу телефон и свет не отключат. А это уже триста шестьдесят. В редакции я должна получить по крайней мере восемьсот двадцать по этим идиотским договорным работам, за сверхнормативные письма — двести тридцать пять, а если пойдет статья, которую мне пришлось править всю прошлую ночь, то, возможно, шеф мне заплатит за нее триста злотых. Ну никак не набираются эти десять тысяч.  Отец может две одолжить. Мало. Мне не выпутаться. Не могу ничего сказать Адаму — это я знаю абсолютно точно. Я не вставала от компьютера девять часов подряд.
 Ренькин муж искал кого-нибудь, кто бы вносил данные на дискеты. Зашел вчера после обеда, поинтересовался, может, какая-нибудь машинистка в редакции хочет подработать. Хочет, еще как. Он не догадался, что это я. Если успею к среде, заработаю еще триста двадцать, и это «чистыми», без налогов. Мало.
 Когда Адам заснул, я встала и включила компьютер, собираясь выполнить заказ Артура. Цифры прыгали перед глазами. В три часа надо было закончить, а то я слишком часто начала ошибаться. Вдруг услышала — хлопнула дверь — и подскочила на стуле. Передо мной возник Адам; не очнувшийся от сна, он тер глаза.
 — Ты в своем ли уме? Я улыбнулась:
 — Не могла уснуть. На меня снизошло вдохновение.
 Выключила компьютер и вмиг заснула.
 Необходимо все хорошо продумать. И не допустить, чтобы Адаму на глаза попались выписки с банковских счетов.




 Ты должна что-то с собой сделать


 Ну и в довершение всего сам Адасик сказал мне:
 — Ты должна что-то с собой сделать!
 Я издала стон, это было подобно приказу взглянуть на небо. А ну-ка попробуйте задрать голову вверх, когда что-то вступило в шею! Абсолютно невыполнимо. Не пойму, почему из всех, кого я знаю, только у меня что-то не так с этой шеей. Может, потому, что я часами сижу за компьютером вместо того, чтобы, например, играть в теннис. Ежедневно. Независимо от времени года. Разумеется, я бы и сама предпочла погонять мячик на корте, а не маяться перед экраном! Утешаю себя тем, что у других еще хуже. Вот, к примеру, моя приятельница из соседней редакции. Их начальник стер им все игры в компьютере. Неужели главному редактору больше нечем заняться?
 Адасик отправил меня к врачу. Ну и, само собой, выяснилось, что у меня дегенеративные позвонки. Сначала мужчины-дегенераты, а потом дегенеративные позвонки.
 Адам вчера приехал с книжкой весьма поучительного свойства на тему позвоночника. Жирным шрифтом, черным по белому на обложке значилось: «Ключ к здоровому позвоночнику — полная его подвижность. Сидячий образ жизни приводит к тому, что позвоночник утрачивает гибкость». И так далее. А внутри перечень упражнений. Делать нечего. Решила их выполнять. Без кассеты, с книжкой в руках. Движение — это здоровье. Извольте. После девятичасовой вахты у компьютера мне надо и о себе позаботиться.
 Облачившись в спортивный костюм, я легла на пол в исходную позицию. Лежу «на правом боку, голова — на правой руке, согнутой в локте. Левой рукой слегка опереться на произвольную опору на уровне живота». Отчего бы и нет? Ноги согнуты в коленях. «Поднимаем вверх ноги, ступни вместе, одновременно поворачиваем бедра». Ну и пожалуйста. Нет ничего проще. Поднимаю.
 И тут на меня набросился Борис, решивший, что я легла на пол исключительно для того, чтобы доставить ему удовольствие, поиграть с ним. Он гавкал. Рычал. Схватил меня за соединенные вместе ступни. То наскакивал, то отбегал. Прыгал! Никогда в жизни большей радости он не испытывал! Я встала и вышвырнула его в прихожую. Легла на пол на правый бок, голова — на правой руке, согнутой в локте. Пес в прихожей завыл. С отчаянным лаем начал скрестись в дверь. Я встала. Он накинулся на меня, словно мы не виделись год. Сел. Я попыталась внятно его образумить. Борис вертелся вокруг меня, дергая когтями брючину моих спортивных штанов. Я объяснила глупой псине, что мне нужно тренироваться, приказала ему спокойно лечь. Он мирно растянулся, я ушла в комнату, легла на правый бок, голова — на правой, согнутой в локте, руке. Собака завыла. Я решила не обращать на нее внимания. Пес заходился воем. Я поднимала ноги.
 — Юдита! — донеслось из сада.
 Я вскочила и открыла дверь на террасу. Борис, радостный, как жаворонок, вылетел из дома. У забора стояла Уля.
 — Что ты там вытворяешь с собакой?
 Уместно было бы спросить, что пес вытворяет со мной. Борис остановился у ограды, виляя хвостом. Я извинилась за него. Возможно, набегавшись, он даст мне спокойно позаниматься.
 Борис забрался в крошечный прудик и с наслаждением забултыхался там в грязи.
 Он никогда раньше этого не делал — знал, что нельзя! Я подбежала, закричала, но было уже поздно. Борис, вымазанный по уши, терся возле астр, как раз в том месте, где самая симпатичная глина. Я орала на него что было сил, и Борис наконец соизволил догадаться, чего я от него хочу. Широко распахнув двери в дом, я вернулась к своей гимнастике. Подлый пес успел прошмыгнуть раньше меня и обтереть всю грязь об ковер, на котором я собиралась, несмотря ни на что, лечь, согнув локоть, как положено, и так далее.
 Я затолкала Бориса в ванну и вымыла. После чего полтора часа драила ванную комнату. Пятнадцать минут расправлялась с запачканным ковром с помощью специального моющего средства. Пятна не смывались. «Незаменим для чистки ковров». Ковер влажный, хотя в инструкции написано, что должен быть сухим. Проверила через час. Не высох. У меня чудовищно разболелся позвоночник из-за того, что я таскала Бориса, спина после уборки ванной и колени заныли — ведь я ползала на четвереньках, пытаясь оттереть пятна.
 Не отступлюсь! Ни за что! На сей раз нет! Нет, коли уж речь идет о здоровье! Но сначала я должна отдохнуть, а кроме того, ужасно захотелось пить. Заварила чай, принесла таз с горячей водой, включила телевизор и опустила ноги в таз. Божественно! Отдохну самую малость и немедленно приступлю к гимнастике для позвоночника, ведь если его не расшевелить, можно стать калекой.
 И тут позвонила моя мама с вопросом, как дела. Удивилась, зачем я купаю собаку, если у меня проблемы с позвоночником. Я выплеснула воду из таза и улеглась на кровать. Там ведь не сказано, что нельзя тренироваться в кровати. Я легла на правый бок, правую руку, согнутую в локте, положила под голову. Осталось только поднять ноги, не разводя ступни.
 Я проснулась под утро. Было холодно. Правая рука по-прежнему лежала под головой. Она вконец занемела. Половина пятого. В комнате воняло мокрой псиной. Свет горел. На автоответчике четыре сообщения, три от Адама. Что он не приедет домой, передача затягивается, он прямо с радио должен ехать на работу.
 У меня болела шея, спина, отваливались ноги и рука и начала трещать голова. Я впустила в дом Сейчаса и Потома, потому что коты, сбитые с толку, сидели за окном на карнизе, погасила свет и натянула до ушей одеяло. Даже зубы не почистила.
 Я навела порядок в доме. Если придется возвращаться теперь в семь, то уж точно не будет оставаться сил на уборку. Прихожая, абсолютно вся, перепачкана красновато-бурой землей. Ботинки Адама пришлось засунуть в стиральную машину, на них столько же грязи, сколько, с позволения сказать, недавно было на Борисе. Я согласилась замещать сослуживицу, которая ушла в отпуск. В течение двух недель мне придется изо дня в день ездить в редакцию и отсиживать там с утра до вечера. Но все-таки получу половину ее зарплаты. Адаму я сказала, что меня попросил об этом главный в порядке исполнения служебных обязанностей и в рамках договорных соглашений и что мне очень жаль.
 — Я-то надеялся, что теперь мы немножко отдохнем, — недоверчиво отозвался Адам, — из-за денег переживать не стоит, ты ведь знала, что у меня на этой неделе будет посвободнее.
 Он, должно быть, подумал, что я намеренно его избегаю. Мне совсем не грела душу работа с семи утра до семи вечера — с учетом дороги. И именно сейчас, когда подходило к концу лето, стояли последние теплые деньки, Тося вот-вот должна вернуться с гор, и снова начнутся повседневные хлопоты. Но в моем положении нельзя сбрасывать со счетов тысячу пятьсот злотых.
 Это мой долг. Я взглянула на моего милого.
 — Что-нибудь произошло, о чем я не знаю? — Адам не сводил с меня глаз, и я почувствовала, что меня загнали в угол.
 — А что могло произойти? — пожала я плечами. — Полный порядок. Не могла же я сказать шефу, чтобы он отвязался!
 — Ладно. — Адам встал с кресла. — Ты ведь говорила, что в каникулы у тебя нет такого завала работы.
 Тогда, может, мне пока заняться компьютером для Шимона...
 — Нет! — вырвалось у меня. — Подожди, — добавила я уже спокойнее. — На работе мне сказали, что в сентябре будут специальные скидки, ждут начала учебного года, — плела я в надежде, что отвлеку внимание Адама от пустого счета. Но одновременно ощущала кожей — нечто повисло в воздухе. Понятия не имела — что.
 К концу сентября у меня появятся уже две тысячи. Еще две одолжит отец. Что-нибудь придумаю, лишь бы Адам не приблизился к той улице, где размещается наш банк.
 — А что за фирма? — поинтересовался он.
 — Ой-ой-ой, ты же знаешь, я плохо запоминаю названия. Но завтра я тебе скажу. Воздержись, — заключила я, изо всех сил стараясь произносить это легко и вместе с тем правдиво.
 — Можно и воздержаться, — ответил Адам, но по-прежнему смотрел на меня как-то странно.
 Ну а я ушла в комнату и включила компьютер.
 А потом из Улиного сада до меня долетел громкий смех Кшисика и голос Адама. Ну что же. Я сама во всем виновата.
 Не знаю, как я высижу на работе и выдержу ли эти ежедневные путешествия в электричке. Я не могу наклоняться и не могу поворачивать голову. Пришла Реня. Каждый раз, когда я с ней говорю, у меня возникает впечатление, что она от меня что-то скрывает. Возможно, имея горький опыт брака, я просто все воспринимаю слишком болезненно, и мне отовсюду мерещится опасность. Да я и не думаю о нем часто, но каждый раз при встрече с Реней у меня появляются ощущение тревоги и страх потерять Адама.
 Реня уселась в кухне, в комнате у меня была разложена работа, я заваривала чай. Реня вытащила и положила возле себя на столе мобильник. Красный. Нечто новенькое. Выясняется, подарок мужа. Ей не пришлось самой в одиночку тащиться ни в какую расхваливающую себя фирму, которая якобы доплачивает тебе за все разговоры, до того она замечательная и так о тебе печется. Незачем. Солидный подарок. Без повода, из большой любви. Я слегка ей позавидовала. Йолин муж тогда, в нашем прошлом, много бы дал порой, чтобы только меня не слышать. А ее Артур, по-видимому, совсем наоборот. И такое случается. Или что-нибудь к лучшему изменилось в их отношениях, или наоборот. Если мужчина допоздна засиживается на работе, это значит, что его не тянет домой — давайте смотреть правде в глаза.
 Она просидела у меня сорок пять минут. Отгадайте, сколько раз он звонил? Пять! Пять, в среднем — через каждые девять минут.
 — С лимоном? — спросила я, потому что как раз вскипела вода.
 Бзыыы-бзыыы-бзыыы.
 — Котик? Это я. Я тебя тоже. Я у Юдиты, зашла на минутку. Нет. Недолго. Я тебя тоже. Ну пока.
 Я готовила чай. Чайник шумел. Согнала со стола кошек, положила две соломенные салфетки, насыпала сахар в пустую сахарницу.
 — Ну рассказывай, как дела, я так давно тебя не видела, — сказала Рене.
 Бзыыы-бзыыы-бзыыы.
 — Котя? Да, это я. Мы пьем чай. Скоро буду. Я тоже соскучилась. Хорошо. Скажу. Ну пока.
 — Привет тебе, — прощебетала Реня.
 Я сказала «спасибо», налила в стакан заварку, нашла не доеденные по чистой случайности орешки в меду и попыталась выйти на связь с соседкой.
 — Нет, я не ем орешков: Котя говорит, что я прибавила в весе.
 Бзыыы-бзыыы-бзыыы.
 — Котя? Юдита угощает меня орешками в меду, но я есть не стану. Я тебя тоже. Целую. Пока.
 Я смотрю на гостью — ничуть она не прибавила, скорее, я бы даже сказала, сбавила — в умственном плане. Меня бы мужик доконал, если бы названивал каждые три минуты, пусть даже каждые девять. Хотя если бы у Адама был телефон, мне было бы проще с ним общаться.
 — Может, лучше выключить телефон? — предложила я робко.
 — Да ты что, ведь он мне затем и купил его, чтобы в любую минуту со мной поговорить.
 И впрямь.
 Бзыыы-бзыыы-бзыыы.
 — Котя? Это я.
 А кто, Боже милостивый, мог бы еще ответить на звонок.
 — Да, скоро приду. Мы заканчиваем пить чай. Как дела у Юдиты? Наверное, все в порядке. Я тебя тоже. Пока.
 Телефон чудненький. Маленький. Что же, черт подери, произошло? До сих пор она редко заводила разговор о муже, и его никогда в это время не было дома, а тут надо же! Я проводила ее до машины. Реня швырнула сумку на заднее сиденье, запустила двигатель, обернулась, пошарила, потом, найдя то, что искала, поднесла к уху. Тронулась. Уехала.
 Ну и ладно, по крайней мере не успела вывести меня из себя своей болтовней о мужчинах, которые всегда могут тебе изменить, а ты даже и не догадаешься, что они тебе изменяют. А все же, если бы этот Артур был настолько влюблен, то возвращался бы домой раньше. Ведь Реня все время одна. Ничего удивительного, что придумала этот теннис в Варшаве.
 Вспомнилось мне, как Бася и ее муж пригласили меня на ужин вместе с Адамом, еще зимой. У них была пятнадцатая годовщина свадьбы, и они решили это событие отпраздновать. Мы уже давно заказали роскошные креветки с чесноком, которые готовят на масле и подают в теплом виде, а Бася все водила пальчиком по меню, муж пытался заглянуть через плечо. Официант стоял и ждал.
 — Может, сначала вы закажете? — Официант, не выдержав, обратился к ее супругу.
 — О нет, только после жены, — ответил мужчина ее жизни.
 Она показывала на что-то в меню, муж утвердительно кивал. И я помню, как подумала, что вот ведь бедняжка, без его согласия не может даже съесть то, что ей нравится. Должно быть, нечто особенное мелькнуло в моем взгляде, и они тут же пустились в объяснения.
 — Ты знаешь, — сообщил он, — для меня гораздо важнее, что закажет Бася.
 Она заулыбалась.
 — С тех пор как мы побывали во Франции.
 Чему тут улыбаться, не понимаю!
 Он:
 — Мы до изнеможения осматривали замки на Луаре.
 Она:
 — Вымотались, да и поесть нормально не всегда удавалось.
 Он:
 — И я решил пригласить Басю на шикарный ужин.
 Она:
 — В чудесный ресторанчик.
 Он:
 — И мы пошли.
 Она:
 — Но официант был очень слаб в английском.
 Он:
 — А меню только на французском.
 Она:
 — А у нас с французским плоховато.
 Он:
 — И Бася заказала что-то вроде  les pommes de...  14 
 Она:
 — А ты что-то другое...
 Он:
 — К счастью.
 Она:
 — Ты понимаешь? Я ненавижу одно-единственное блюдо: картошку и отварную говядину с хреном. Именно это мне и подали. Я думала, что разревусь.
 Он:
 — И есть пришлось мне. После того случая я с особым вниманием слежу за тем, что заказывает моя женушка. Всегда существует опасность, что блюдо будет ей не по вкусу и помогать супруге придется мне.
 Интересно, чего не желает кушать Ренькин муженек, который, надеясь себя обезопасить, снабдил ее телефоном. Красным.
 Я приезжаю домой буквально выжатая как лимон. Ни на что нет сил. Вчера пришлось ждать поезда почти целый час. Адам сунул мне под нос бутерброды с сыром и помидором, а у меня не было сил даже есть.
 — Позвонила бы, я бы за тобой заехал, — посочувствовал он.
 Но как я могла узнать, сидя в редакции, что на Иерусалимских аллеях будет такая пробка и что я опоздаю на электричку? У мужчин полностью отсутствует воображение. Если знаешь, где упадешь, то можно и соломки подстелить?
 Я приняла ванну и решила почитать в постели, хотя было всего лишь десять. Не помню, как заснула. Проснулась в шесть совершенно неотдохнувшей. Шеей и пошевелить не могу.
 Адасик позвонил в редакцию в два.
 — Я договорился с мануальным терапевтом, — сообщил он и дал мне адрес — на другом конце города. — Ты должна пойти к нему обязательно, он записал тебя именно на сегодня. Я подъеду, заберу тебя оттуда.
 При других обстоятельствах у меня бы возникли подозрения, что он что-то затеял. Но я была растрогана тем, что кто-то обо мне позаботился, и, конечно, ушла пораньше с работы и потащилась на другой конец города. Дверь мне открыл приятный мужчина, который велел мне раздеться. Честно говоря, мне уже давно никто не предлагал этого прямо с порога.
 Оказалось, что у меня сместился какой-то позвонок, который если уж выскочит, то вообще не понятно, почему ты еще живешь. Больно было до чертиков, но мануалыцик видал виды и пострашнее. Правда, когда он надавил на мой хребет, мне захотелось, чтобы его лечение хоть чуточку напоминало заговор. Он пытался вправить мои позвонки. Я лежала на кушетке, а он колдовал над моим измученным телом. Ах, если бы от этого можно было еще и похудеть!
 Вначале он взглянул на меня и охнул. Мамочка родная, спасибо, что Голубой так не охает, когда видит меня раздетой! Он разохался из-за моих искривлений. Затем немножко меня выпрямил и объяснил, что и как я должна упражнять. И это не имело ничего общего с калланетикой, черт подери!
 Стоит начать новую жизнь, в которой все должно покатиться гладко, как вмиг тебе что-нибудь запретят! Ладно уж, буду лежать на ковре и махать ногами так, как мне велел костоправ, которому ничего не известно о долгах, о Рене и о прочих моих неурядицах.
 — До шеи мы доберемся позже. — Тон повелительный, а потому я ему поверила. — Пока займемся поясничным отделом, — разъяснил он.
 Многообещающее предложение со стороны мужчины, пусть даже он всего лишь ваш лечащий врач.
 — Вам бы не помешало немножко подтянуть мышцы живота, — сказал мне на прощание мануальщик, — тогда и позвоночнику стало бы легче.
 Вот вам, пожалуйста! Приходишь, как человек, к врачу, а он тебе так по слабому месту врежет, что и не нужно будет читать женские журналы о всяческих диетах и из них узнавать, что себя лучше рядом с Клаудией Шиффер не ставить, нет уж, простите! От него и услышишь, что ты всего-навсего жирная баба и надо худеть.
 К сожалению, даже то, что за мной туда приехал Адам, не подсластило пилюлю. Адам вел себя как-то странно. Может, права Ренька, пора заняться фигурой?




 Худею тайком


 Я договорилась с Улей, что она тайком от Кшисика тоже будет худеть. Тайком от Адама раздобыла книжку о здоровом образе жизни. Прочитала в ней, что трехнедельное очищение должно пойти на пользу моему организму. В первый день — кефир и хлебцы из ржаной муки, на второй день — вышеупомянутые сухарики и яблочный сок, на третий — отварные овощи. Можно начать в пятницу, субботу и воскресенье я как-нибудь перетерплю дома, а потом уже пойдет само собой. Даже Тосе я ничего не сказала, впрочем, после приезда из Закопане она почти все время проводит у Ули, потому что ее дочери, Ися и Агата, тоже вернулись.
 Целую неделю я гонялась за хлебцами из муки грубого помола — найти их не так-то просто. Наконец дочь соседки моей мамы сказала, что свекровь ее знакомой живет в Грохове 15 и там они вроде бы есть. В связи с этим, вежливо извинившись, я обратилась к дочери соседки моей мамы, чтобы та попросила свою знакомую, свекровь которой живет в Грохове... И та согласилась.
 Хлебцами я запаслась, и теперь уже ничто не могло мне помешать. Никому ничего говорить не буду! Хлебцы поначалу я хотела спрятать в буфете. Потом подумала про духовку. В конце концов засунула их на дно тумбы, стоящей возле плиты, чтобы избежать дурацких расспросов, зачем мне сухари в таких количествах. Что же касается вопросов, то Адасика интересует исключительно состояние моего позвоночника. Вряд ли он установит какую-либо связь между моей диетой и рекомендациями костоправа, ведь, как правило, пока женщина не скажет, что она толстая, мужчина сам этого не обнаружит. Я купила три литра кефира. Осведомилась мимоходом у Ули, не желает ли она вместе со мной перейти на сухари. Она ответила, что не может быть и речи, у нее сейчас очень много энергии поглощает гимнастика для похудения и она питается нормально. Ну и ладно.
 Господи, какая же голодная я проснулась! Выпила кефир и поела хлебцев. Выдержу! Выдержу! Погрызла сухарики и запила кефиром. Втихомолку от Бориса и Голубого. И от Тоси, само собой. Продержусь как-нибудь до понедельника... В понедельник я сидела в редакции и делала вид, якобы не замечаю того, что все занимаются исключительно жратвой. Я была ужасно голодная. Мечтала об обеде, состоящем из пары эскалопов с картофельным пюре. И пила кефир.
 Вернулась домой, и вот тут-то и начались проблемы. Тося и Адам ждали меня с аппетитно пахнущими котлетками, которые приготовила Тося под диктовку моей мамы по телефону, а мне пришлось придумать отговорку, мол, я уже пообедала.
 Адам, как только покушал, разложил свои бумаги в кухне на столе, чтобы поработать, потому что Тося заняла его компьютер. И у меня не было никакой возможности подобраться к сухарям! Я выпила кефир и начала бродить из угла в угол, как третий лишний. Пока он не спросил, чего это я тут слоняюсь взад и вперед. Мужики так устроены, что не обратят внимания, если ты отрежешь свои косы длиной до полу и станешь лысой, как коленка, но стоит захотеть подобраться к тобой же припрятанным сухарям, как они вмиг становятся подозрительны.
 Я, умирая от голода, спросила Адасика, не сходит ли он со мной в кино. Разумеется, но не сегодня, потому что работает. Я спросила Тосю, не сходит ли она со мной в кино. Сходит, но с Якубом и не сегодня. Я позвонила Уле, может быть, она составит мне компанию. Все-таки лучше, чем сидеть дома, где лежат сухари, которые недосягаемы. Уля прокричала в трубку, что с удовольствием пойдет со мной в кино. Мы пошли на новую картину с Гаррисоном Фордом. В фильме Гаррисон был просто милашка и приглашал свою жену на ужин. И они были на вечеринке. И было там много вкусной еды. Потом его жена приготовила корзинку с провизией и понесла это все соседке, чтобы та забрала. Но соседки не оказалось дома, зато был сосед, который эту корзину со всякой вкуснятиной утащил из-под двери. Потом она наблюдала в подзорную трубу за неким типом, который ночью одиноко сидел за ужином. Затем она что-то достала из холодильника. Потом он открывал вино. Это был какой-то фильм о питании, не уверена, что правильном. Между делом кто-то кого-то убивал, но при этом не ел, а у меня тут же пропадал всяческий интерес к происходящему на экране. Единственное, что не позволило мне умереть, было сознание, что на кухне, в тумбочке, самой дальней, возле духовки, припрятаны хлебцы и сразу же после прихода домой я при первом удобном случае запрусь с ними в ванной комнате.
 Я влетела в дом поздно вечером, готовая проглотить целого быка, не зараженного бешенством, потому что и без того бесилась от голода. Кухня опустела, Голубой ушел с головой в очередные плохие новости со всего света, Тося висела на телефоне. Я кинулась к тумбочке — моих сухариков и след простыл!
 Ой, мамочки, куда же я их засунула? Может, мне только казалось, что они здесь? А может, все-таки переложила их в буфет? Вытащила всю посуду из буфета. Нет как нет. Вынула все содержимое из шкафа под мойкой. Нет. Нет! И еще раз нет!!!
 В этот момент появился Адам. Бросил взгляд на вываленные на пол кастрюли и крышки, жаропрочную посуду, картошку, щетку и мусорное ведро и сообщил:
 — Ищешь хлебцы? Я скормил их Борису. Он целый вечер лежал возле тумбы. Даже не представляешь, с каким аппетитом он их грыз!
 О Боже!!!
 Мне не оставалось ничего другого, как только съесть две котлеты. Тося отлично готовит. И три кусочка хлеба. По-видимому, стоит подумать о каком-нибудь более радикальном голодании.
 Тося закончила говорить с Якубом.
 — Надеюсь, что это он звонил, — без злого умысла бросила я через плечо. Не хотелось думать о сумме, на которую придет следующий счет за телефон.
 Тося взглянула на меня с укором, а потом перевела взгляд на бутерброд у меня в руке, и в ту же минуту догадка блеснула у нее в глазах.
 — Так ты на диете? Это были твои сухари, да? Ну и кино!
 Ну а я ушла к себе и включила компьютер.
 Адам больше не заводил речь о компьютере для Шимона. К сожалению, он взял дополнительное дежурство на радио, и таким образом из семи две ночи в неделю я проводила в одиночестве. Не знаю, с чем связано его решение. Очевидно, я ему надоела. А возможно, он понял, что я все-таки не женщина его мечты.
 Тося принесла сегодня книжку «Представь, что ты стройная женщина» и оставила на столе в кухне.
 — Что это? — Я открыла.
 — Да так, кое-что... — объяснила она доходчиво. — Я прочитала.
 — Бред какой-то, — заметила я.
 — Тебя никто не заставляет читать. Просто глянь, — бросила на ходу дочь и помчалась к машине, откуда ей уже сигналил Адам. И уехали. Тося в школу, он на работу.
 Я осталась одна. Работы прорва, но я решила взглянуть.
 Свернувшись калачиком, устроилась в кресле. Открыла книжку, попивая чаек с сахаром и с творожным пирогом — от Ули. Самое главное — надлежащая литература. Так вот как раз в этой брошюре поразительно умной авторши было четко написано, что организм знает сам, как ему выглядеть. Тебе ничего не надо делать! Твоя задача сводится исключительно к тому, чтобы представить себе, что ты худая! Разве это не чудесно???
 Пирог у Улиной свекрови удался. Я прикрыла глаза и вообразила: вхожу я в шикарный магазин, в котором висят изумительные платья. Ко мне подплывает грузная продавщица.
 — Какой размер? — спрашивает она. В реальной жизни я знаю, что размеры начинаются с сорокового, а в мечтах — не сочтите за дерзость.
 — Тридцать шесть, — отвечаю. Вхожу в примерочную, надеваю прелестное платьишко тридцать шестого размера, ну и как я выгляжу? Восхитительно! Только вот цвет немного не мой... А рядом висит потрясающее платье кораллового цвета из тонюсенького шелкового бархата... И я обращаюсь к толстухе продавщице и прошу дать мне вот то, цвета коралла. Очень жаль, говорит толстушка, но красные только большого размера, начиная с сорокового и выше...
 ...Звонок в дверь. Толстуха из магазина исчезла, как мыльный пузырь. Ну вот, пожалуйста, мне все-таки не хватает воображения! Я знала всегда, что изменения на физическом уровне наступают по прошествии некоторого времени. Встала — ах, это Уля. Прямо с работы, поэтому не через нашу садовую калитку.
 — Чем занимаешься?
 Я прикрываю книжку, зачем ей знать, что я тренирую свое воображение, которое меня так подводит. Наливаю подруге чай — она пьет без сахара. Ничего удивительного, что сахарные заводы прогорают и несчастные люди, которые там работают, того и гляди останутся не у дел.
 Между тем Уля опустилась в кресло, поправила одеяло, книжка соскользнула на пол. Абзац! Она внимательно ее просмотрела, а затем столь же внимательно посмотрела на меня.
 — Ты это читаешь?
 Естественно, не картинки же смотрю. Я покачиваю головой, что может значить, что я и понятия не имею, откуда она здесь взялась, а также что я и не думала читать, мне ее кто-то подсунул, интересно, кто бы это, а также то, что, возможно, и читаю, а может, и нет, тебе-то какое дело.
 — Нет, — промямлила я, — так просто листаю.
 — Ты, похоже, совсем свихнулась, — вздохнула Уля. — Неужели веришь в такую белиберду?
 Вот уж действительно, эта Уля полностью лишена духовности. Чистая материалистка. Как ей объяснить, что организм мудр сам по себе, он сам знает, что ему нужно? И стоит только представить, что ты худенькая, как организм мигом подхватит эту мысль?
 — Ты ела пирог? — прокурорским тоном осведомилась подруга.
 Ну уж простите, по мне лучше, когда звонит моя мама. Она хотя бы не видит по телефону, что я ем!
 — Ты же сама принесла, — пробормотала я.
 Вот она, дружба. Сначала тебе дают что-нибудь приятное, а потом высказывают претензии, что ты употребила подарочек по назначению.
 — Вкусный, а?
 Ну конечно, мое воображение заработало, потому что Уля не обвиняла меня, а всего лишь мне улыбалась.
 — Великолепный.
 — У тебя не осталось немножко?
 В принципе нет. То есть, конечно, там в кухне в шкафу остался маленький кусочек, но его уж точно никак не разделишь еще на две части. А это почти то же самое, как если бы его вообще и было. Но с другой стороны, творожный пирог испекла Улина свекровь, и Уля принесла почти половину противня. Иначе говоря, я должна была этот крошечный, почти невидимый кусочек быстро положить на тарелочку и поставить перед Улей. Но если бы Уля сама хотела его съесть, то зачем поделилась? А кто дарит, а потом забирает, тот в аду... Преисподняя наверняка состоит из множества маленьких кусочков творожного пирога, к которым нормальный грешник подобраться не может. Я живо представила себе Улю в пекле среди аппетитных, подрумяненных, аккуратно нарезанных кусков пирога, начиненного чудесными изюминками, — как она протягивает руку, но они все где-то очень-очень...
 — У тебя не осталось чуть-чуть?
 Делать нечего, я пошла в кухню и нарезала этот жалкий остаток пирога.
 Вышло по два с половиной кусочка на душу. Принесла. Угостила.
 — Объедение. Я дома не ела, он бы стал надо мной смеяться.
 Он, то есть Кшисик. Несчастная Уля. Рассказала все мужу. Теперь он над ней подшучивает. Не то что мой Адам, который высмеял бы меня открыто, если бы Тося ему сказала про мою диету. Стоит пожениться, как все меняется к худшему.
 — Знаешь... — Уля в раздумье. — У меня теперь все так сложно. Он записался в тренажерный зал, чтобы не отстать от меня...
 — О Боже!
 — Мало того, купил абонементы в бассейн, будем два раза в неделю плавать... Дескать, просто замечательно, что я его мобилизовала. А еще подавай ему здоровую пищу. Полнейший кошмар. Остается лишь сесть и вообразить, что я свободная женщина...
 Уля ушла, а я осталась с книжкой «Представь себе, что ты стройная женщина» и с его собачьим величеством Борисом, который, несомненно, решил, что я буду носиться с ним по саду, несмотря на то что сегодня холодно. Вообразимо ли, чтобы в середине сентября была такая температура?
 Я спокойно представила, что Голубой тоже захочет меня стимулировать. Например, сегодня вернется, откроет дверь, нежно поздоровается с Борисом, может быть, и меня поцелует и объявит, что теперь мы будем ходить в семь часов утра в бассейн. А после обеда в тренажерный зал. А также что он записал меня на аэробику. А питаться мы будем только овощами и травками, потому что он стал вегетарианцем. Царица небесная, что мне приготовить ему на обед? Из овощей есть только сельдерей, но в конце концов, если уж он так решил, я не должна ему препятствовать!
 Я поплелась на кухню и начала тоскливо тереть на терке сельдерей, потом потушила его на сковородке без жира, пусть ест, к лешему, раз уж он решил жить по-новому. Почистила картошку и разморозила зеленый горошек. Да ради Бога. О мужчинах тоже иногда надо заботиться.
 Тося первая вернулась из школы. Поздоровалась с собакой и уже в дверях крикнула:
 — Я не буду обедать, худею!
 Адам пришел в четыре. Поцеловав меня, помчался в кухню, поднял крышку и слегка разочарованно сказал:
 — Ну и запах! Сегодня у нас здоровая пища?
 Я, посмотрев на него обиженно, заявила:
 — Но в бассейн в семь утра я уж точно с тобой ходить не стану!
 И только в этот момент осознала, что с моим воображением все в порядке. И даже лучше, чем я думала. Я спокойно могу себе представить, что я стройная!




 Все раскроется


 Я избегала Адама. Впрочем, это было несложно, потому что Адам избегал меня. Я боялась взглянуть правде в глаза. Много работала, а ведь на дворе бабье лето.
 Меня страшил любой разговор с ним. Как знать, в какой момент все раскроется. В банке мне отказали в кредите.
  Дорогая редакция! 
  Есть ли какая-нибудь возможность открыть общий счет, хотя мы с ним не состоим в браке? 
  Дорогая читательница! 
  Открыть общий счет нетрудно. Необходимо отправиться в банк вдвоем, заполнить соответствующие документы, заключить договор и оставить образцы подписей. Банк выдаст вам две персональные карточки и две чековые книжки, а спустя некоторое время вы получите две магнитные карточки для банкоматов. Если у вас есть общий счет, возрастают также ваши шансы на получение кредита в банке... 
 К сожалению, подобные операции в банке невозможны, если один из вас ничего об этом не знает.
  Случается, что партнер (или партнерша!!!) окажется легкомысленным и расточительным человеком и начнет сорить направо-налево деньгами. Существует и другая опасность, что без твоего ведома партнер снимет со счета все общие сбережения. Если ты решилась открыть общий счет, у тебя нет возможности себя обезопасить... 
 Мой отец дал обещанные две тысячи, но нужно было больше, много больше. Вернувшись домой, я застала Адама перед телевизором, а Тося стояла, опершись на стол. Обмен мнениями между ними продолжался, по-видимому, уже изрядное время, потому что Тося пребывала в своем любимом настроении, а именно: вы все ненормальные.
 — Мам, скажи ему, как называются такие маленькие, — запнулась Тося, — ну, такие небольшие в газете.
 — Статьи? — подсказала я миролюбиво.
 — О Боже! — Тося закатила глаза. — Да не статьи, а такие маленькие, черненькие...
 — Объявления? — подхватил Адам с готовностью.
 — Вы что, не знаете? Ну такие маленькие, черненькие в газете?
 — Буковки? — не сдавалась я.
 — Да не буквы, блин, ну маленькие, ну чуть побольше размером, такие с орнаментом, с крестиками.
 — Вышивка? — спросил Адам и убавил звук в телевизоре.
 Тося раздосадован но мотнула головой и впустила Бориса в комнату.
 — Может быть, заголовки?
 — Не заголовки, по-другому, ну как их...
 — Что по-другому?
 — Вы какие-то ненормальные, не понимаете, о чем я говорю, такие маленькие, черные, о смерти!
 — Некрологи?
 — Ну! Как трудно с вами общаться. — Тося развернулась и ушла к себе.
 — А зачем тебе некрологи? — прокричала я ей вслед.
 — Если тебя интересует мой, могу надиктовать текст, но не рассчитывай, что сможешь его использовать в ближайшие тридцать — сорок лет! — прокричал Адам.
 — Да я просто забыла, как это называется! — отозвалась Тося.
 Я вошла на кухню, помыла руки и принялась резать мясо на завтра.
 Адам пошел следом, обнял меня — я уж и забыла, как это бывает, — и промолвил:
 — Юдита, что с тобой происходит? Ты не хочешь со мной поговорить? Что-нибудь случилось? Мы же обещали друг другу всем делиться...
 Сейчас терся об мои ноги, Потом терпеливо карабкался вверх по ногам, цепляясь за штанину. Я переложила мясо в миску и ополоснула руки. Адам повлек меня в комнату. А через минуту я услышала топот на лестнице и стук дверцы холодильника в кухне. Вспомнила об оставленном на столе мясе и о котах.
 — Тося, задвинь куда-нибудь мясо, — крикнула я в сторону кухни.
 Снова хлопнула дверца холодильника.
 — Я просто устала, — пожаловалась я Адаму. — Может, по телику идет какой-нибудь легкий фильм, чтоб мозги отдохнули?
 Черный котик Потом выскочил из кухни, задрав хвост, и спрятался под батареей. Тося еще раз хлопнула дверцей холодильника, и снова ее шаги загромыхали по лестнице. Адам смотрел на меня так, как уже давно этого не делал.
 Я поднялась и направилась в кухню. На столе сидел Сейчас и преспокойненько расправлялся с вырезкой в миске. И вот как тут рассчитывать на то, что кто-нибудь спасет мясо, даже если ты работаешь не покладая рук?! Я шуганула кота и поплелась к Тосе.
 — Тося, я же тебя просила задвинуть куда-нибудь мясо! Сейчас умял почти все!
 Тося сидела, уткнувшись в книжку.
 — Я и двинула Потомчику! — ответила она, воззрившись на меня с несусветным изумлением.
 — Тебе надо было не выставлять кота, а переставить мясо, чтобы кошки не могли дотянуться до миски!
 — Ага... — Тося сунула в рот кусочек сыра. — А я тебя не поняла. Значит, Потому досталось зря.
 И снова углубилась в книжку. С той минуты, как Якуб сказал, что ему нравятся умные женщины, Тося в сногсшибательном темпе решила наверстать упущенное. Я спустилась вниз.
 — Я заказал компьютер для Шимона, — сообщил Адам и переключил канал.
 Я почти упала в обморок, но виду не подала. Единственная надежда была на Артура. Только у него водились деньги. Попробую занять у него, хотя мы близко не знакомы. Позвонила Реньке.
 Я даже не спросила Тосю, как у нее дела в школе, а принялась за мытье посуды. Какое-то время хлопотала на кухне, а потом как бы между прочим сказала, что иду к Реньке.
 — Ты же хотела спокойно посидеть дома у телика, — удивился Адам, и стало ясно, что он недоволен. Но я оказалась в безвыходном положении. Необходимо к завтрашнему дню раздобыть эти три с половиной тысячи, хоть удавись. А потому я ушла.
 За путями я угодила в яму, мои хорошенькие замшевые прошлогодние туфельки измазались красной глиной. Я прокляла яму, дом на опушке леса, темень, деньги, долги, банки и компьютеры. Попросила Артура сохранить конфиденциальность. Он выписал мне чек, сказал, что могу отдать, когда появится возможность, я поблагодарила и очень довольная вернулась домой. Адам сидел перед компьютером, был уже весь в работе. Я включила свой и уткнулась в экран.
  Дорогая редакция! 
  Мне изменяет муж, я почти не сомневаюсь в этом. Он стал каким-то другим, я его просто не узнаю. Возвращается с работы довольно поздно, а когда я ему звоню, никто не подходит к телефону. На мой вопрос, почему никто не берет трубку, отвечает, что секретарши уже не работают. Мне-то известно, с чего все начинается. Я на грани нервного срыва — обнюхиваю его одежду, проверяю записи в ежедневнике, просматриваю его вещи. В наших отношениях возник какой-то разлад. Лучше иметь ясность, чем теряться в догадках. Однажды я даже дошла до того, что вечером подъехала к зданию его фирмы. Он был там, но это еще ничего не значит. Не знаю, что мне делать. Я в отчаянии и любой ценой хочу спасти нашу семью. 
 Ей-богу, я бы на месте ее мужа не выдержала. Разве можно настолько не доверять партнеру и придираться по пустякам? Даже если он ей еще не изменяет, она, без сомнения, доведет его до этого.
 Раздался телефонный звонок. Я сняла трубку. Мужской хрипловатый голос:
 — Я бы хотел заказать очистку выгребной ямы.
 — Очень приятно, — идиотничаю я.
 — Запишите адрес...
 — Я не чищу отхожих мест.
 — Девушка, у меня уже льется через край! Я понимаю, что позднее время, но может, вы утром приедете...
 — Это квартира, — отрезала я и бросила трубку. Снова путаница с номерами. Чтоб ей пусто было, нашей телефонной станции...
  Дорогая читательница! 
  По-настоящему хороший и равноправный брачный союз должен строиться в первую очередь на доверии. Взрослые люди не должны контролировать друг друга. У меня сложилось впечатление, что Вы ищете оправдание своей подозрительности, доказательств измены. Такая степень недоверия с Вашей стороны приведет лишь к тому, что супруг начнет Вас чуждаться. Натянутость в отношениях и Ваша неосознанная неприязнь к нему лишь усугубят ситуацию... 
 Вот так-то, оказывается, я способна взвешенно и без эмоций отвечать на такие письма. А если он действительно ей изменяет? У женщин есть интуиция, а я ей тут впариваю небылицы о доверии и необходимости посмотреть на себя... Звонок. На этот раз Адаму. Говорит минуту, чем-то взволнован.
 — Мне придется ехать на радио. — Адам взглянул на меня и начал переодеваться. — У нашей сотрудницы начались роды, а Конрад должен через два часа уйти. Вернусь примерно после двух. — Он подошел и чмокнул меня в ухо. — Не беспокойся ни о чем, — бросил он на бегу, и вскоре послышался скрежет запираемых ворот.
 Чуть погодя сверху спустилась Тося.
 — Ты знаешь, что такое столетний юбилей числа «пи»?
 — Не знаю.
 — Ну, мамуля, подумай.
 У меня не было сил думать. Я могла только размышлять над тем, что сказал Адам. Почему он просил меня ни о чем не беспокоиться? Никогда раньше он так не говорил. Значит, у меня должны быть какие-то причины для беспокойства?
 — Пистолет.
 — У меня нет, — ответила я машинально.
 — Столетний юбилей числа «пи» — это пистолет! — Тося посмотрела на меня как на недобитую интеллигентку. — А Якуб догадался. А вот еще. Отступление армии?
 — Тося! — простонала я жалобно. — Только не сегодня.
 — Драпировка! С тобой вообще ни о чем нельзя поговорить. Я иду спать. Адам куда-то уехал?
 — На радио.
 — Он ведь сегодня не должен был дежурить.
 Тося взяла Сейчаса на руки и пошла к себе. Я выключила компьютер и набрала в ванну воды. Лето прошло. А ведь оно должно было стать для нас незабываемым, и я-то уж точно его никогда не забуду. Два дня, проведенных в Берлине, уничтожили все. Как же мне не беспокоиться?
 Мужчина, который слишком часто исчезает из дома, не любит этот дом. Отчего это у Адама вдруг так много работы? Я легла в ванну и прикрыла глаза. Мне следовало бы ему все рассказать. Из маленьких недомолвок вырастают настоящие проблемы. Он, наверное, даже не предполагал, что я могу оказаться такой идиоткой. Это были наши общие деньги, а не мои, я не имела права так поступать. Я и в самом деле его избегаю, потому что всего боюсь. Ни к чему хорошему это не приведет. Так я и лежала в этой ванне, пока вода не стала холодной. Забралась в пустую постель, и мне стало ужасно грустно. Борис улегся на коврике, он уже не пытался влезть к нам в кровать. Наконец я, окончательно решив, что должна что-то предпринять, заснула.
 — Мам, ты когда-нибудь считала, сколько за свою жизнь ты съела животных?
 Тосин вопрос меня потряс. Она стала вегетарианкой, потому что Якуб не употребляет мяса. Безусловно, я не в состоянии посчитать всех съеденных мной животных, но результат был бы шокирующим.
 — За последний год ты как ни в чем не бывало съела четверть небольшого теленка, стайку или две чудненьких пестреньких курочек, а про говяжьи бифштексы вообще лучше не вспоминать, — не отставала от меня дочь. — Ничего странного, что ты превратилась в токсикогенную мамашу.
 — А картошка, съеденная мной, могла бы зацвести на площади в десять соток, если бы я ее посадила, а сахар, если бы я сыпала его на пол, а не в чашку, мог бы покрыть весь наш дом, — спокойно парировала я. — Я не могу винить за это своих токсикогенных родителей. Они не могут быть в ответе за все.
 — Э-э-э, — пожала плечами Тося, — с тобой вообще серьезно не поговоришь. — И, вынув из холодильника зеленый хвостик сельдерея, начала его смачно грызть.
 Я ответила на девятнадцать писем и устала до смерти, мне пора носить очки, и совершенно бессмысленно становиться вегетарианкой. Когда Адам узнает, что я наделала, он просто уйдет. Позвонила Уле, она обещала зайти вечером. Но пришла немедленно. Для настоящей дружбы важна твоя душа, а не ошибки в питании. А моя душа, прикрытая лишними килограммами, рыдала. Уля вопрошала меня с изумлением:
 — При чем здесь полкоровы?
 — Не половина, а четверть. Я причастна к убийству, принимаю активное участие в уничтожении, перерабатываю живых птичек на бедрышки с ананасом, и должен был настать тот момент, когда мне кто-то откроет на это глаза.
 — Ты хочешь стать вегетарианкой? — догадалась Уля. — Если я правильно тебя поняла.
 Не знаю, кем  я хочу стать. А становлюсь одинокой женщиной. Обманула мужчину, которого люблю...
 Уля не понимает меня. Никто меня не понимает. Так будет всегда. Что из того, что я не одна, если это может произойти каждую минуту? Моя собственная дочь, и та пытается что-то изменить в своей жизни, а мне не под силу даже маленький решительный шаг.
 Уле тоже живется несладко. Мы решили включить телевизор. На экране сплошь стройные женщины. Которые стирают в самых лучших порошках. Пользуются самыми тонкими прокладками. Чистят и без того белоснежные зубы. Ставят пятна, проливая на себя и на окружающих разные соки, а потом изящно потягиваются возле стиральных машин. Или возле холодильников. Или подают мужьям масло, которое красиво мажется на хлеб. Или едят что-нибудь легкое, содержащее всего две калории. Или в мини-юбочках подают пиво. На длинных, стройных ногах. Прыгают с парашютом, а ведь они могли бы и без парашюта плавно парить в воздухе, потому что они невесомы. Мы выключили телевизор.
 Уля протянула руку к вазочке и захрустела соленым орешком — миллион калорий. Взяла и я.
 — Вот видишь? — сказала я ей.
 — Вижу, — ответила Уля. — И знаешь что? Я бы не хотела, чтобы моя жизнь свелась только к этому. И тебе бы посоветовала заняться чем-нибудь другим.
 Но чем? Чем все-таки? Хищением? Мошенничеством? Пачкать и стирать? Переодеваться и разносить алкоголь? Жевать самую лучшую резинку — при условии, что талия у тебя пятьдесят три сантиметра? Так ведь это все не для нас!
 — Знаешь что? — Уля начала рассуждать вслух. — Какие же мы с тобой идиотки. Верим рекламе. Вот в чем беда. Если бы ты не смотрела телевизор, была бы счастливой, незакомплексованной женщиной. Подумай, кто пропагандирует голодание? И богатство, которое важнее всего?
 Одно я знала точно — это не я.
 — А между тем, — у Ули заблестели глаза, — речь идет вовсе не о том, чтобы выглядеть именно так!
 Разве?! Это весьма любопытная теория, которая, увы, не подтверждается практикой.
 — А о чем?
 — Грубо говоря, о том, чтобы быть счастливой. — И она отправила в рот следующий орешек. — А ты видела, чтобы хоть один толстый человек был счастлив?
 О мошенниках-толстосумах я и вспоминать не хочу.
 — Я знаю одну манекенщицу, которая рассказывала, что уже семь лет сидит на диете, но их карьера скоротечна, а значит, когда-нибудь, в будущем, она наконец-то сможет нормально питаться. Ты бы хотела так? Худоба нужна для того, чтобы делать счастливыми других, — жизнерадостно продолжала Уля. — А жизнь состоит в том, чтобы стать счастливой самой. Тогда и другим жить лучше.
 Доела орешки и ушла.
 А я снова принялась подводить годовой итог, оставив в покое статистику, коров, курочек и сахарные комбинаты. Несомненно, я выгляжу так, как оно есть, правда, стала на год старше. Дружу с Улей. Есть Адам. Я люблю его. Тося взялась за ум. Я связала две кофточки на спицах, божественные. Радовалась, когда Ева купила машину, и плакала, когда Марту бросил мужик. Бессчетное количество раз встречалась со своими друзьями. Звоню родителям. Не так уж и плохо.
 — Не так уж и плохо! — повторила я вслух.
 — У тебя все не так уж хорошо. — Тося бесшумно, как дух, появилась в комнате, я абсолютно этого не заметила. — Не пытайся делать вид, что у тебя все отлично, мамочка. Я дам тебе классную диету. После нее хочется жить и радоваться. А кроме того, муся, сделай что-нибудь с волосами. Давай я поставлю тебе компресс из рыбьего жира.
 — Завтра, — скривилась я. — Да и вообще, польза от него какая-нибудь будет?
 — Это из твоей базы данных! Ну тогда другое дело.




 Скучаю по нему


 Наверное, прохудился мешок со скверной погодой. Уже неделю льет дождь, Адам на целых шесть дней укатил в командировку в Кельце! Это несправедливо, потому что чаще его нет, чем он есть. А может быть, это самый подходящий момент — отсутствие мужчины дома, — чтобы на что-то решиться. И я приняла решение. Во-первых, само собой разумеется, эти проклятые овощи. Во-вторых, день без стресса. В-третьих, минимальный уход за своей внешностью — компрессик на голову из рыбьего жира с лимоном, — нет ничего лучше старых рецептов. А вот потом, когда я похорошею, побеседую с ним. Сознаюсь во всем. Я взяла отгул в редакции, чтобы поработать дома. Больше успею сделать. Тут вам, пожалуйста, и рабочий день не нормированный, и голодать можно, сидя за компьютером с намасленной головой. Почему бы и нет? После завтрака. На завтрак — чай без сахара. А там уже и обед. На обед — две отварные морковки, тертый сельдерей, зеленый салат — без ограничений — с ложкой оливкового масла. Без соли. Фантастика. Зато негазированная вода в огромных количествах. Извольте. Я приступаю. Четыре пузырька рыбьего жира, лимон, витамин Е. Полиэтилен на башку. Усаживаюсь перед компьютером. Но! Через четыре недели я стану неотразимой! Сброшу килограммов восемь, волосы приобретут блеск и так далее. Тогда, даже если я обо всем расскажу Адасику, его сердце растает, как кусок масла на сковородке. Он подумает: «Ютка такая красоточка, не беда, что наделала глупостей. Ведь я другой такой не найду». Хотя с другой стороны, этого вполне достаточно, чтобы он ушел.
 Мне захотелось пить. В холодильнике — ни капли воды без газа. Пожалуй, я бы даже удивилась, если бы она там обнаружилась, потому что я ее не покупала. И ни единой морковки. Вернее, морковь там была, но заплесневела, бедняжка. Даже не помню, когда я ее купила. Может, Адам из вредности подложил мне ее в холодильник? Выбросила. Пленка сползает с головы. Поправила. Захотелось есть. Я выпила полстакана воды из-под крана. Ядовитая гадость. Села за работу. Поставила рядом стакан с отравой и поудобнее устроилась в кресле. С волос капало. Маслянистые струйки ползли за шиворот.
  Дорогая редакция! 
  Боюсь, что не забочусь не только о своей душе, но и о теле. Не могли бы вы мне рассказать, как считать калории... 
  Дорогая читательница! 
  Сообщаю Вам, сколько калорий содержится в следующих продуктах: 
  100 г свиной вырезки... 
  100 г мясного рулета... 
  100 г мяса дичи... 
  100 г... 
 Через четыре часа я встала от компьютера. Хотелось есть. Меня мутило. Позвонила Ренька.
 — Юдита! — сказала она жалобно. — Ты знаешь, что он сделал?
 Нет, я не знала ни кто, ни что.
 — Я болею, а он уехал, — застонала в телефонную трубку Ренька.
 — Что ты?
 Из-за этого дурацкого колпака, который должен был спасти меня от поползновений рыбьего жира, я ничего не слышала. В животе урчало от голода.
 — Ничего, я просто плохо себя чувствую...
 — Может, зайдешь? — предложила я, но тут же воскликнула: — Перезвоню тебе через минуту! — почувствовав, что моя маска струится уже по спине.
 — Я? — изумилась Реня. — Но я не могу... Болею... Приходи сама.
 Я даже не заикнулась ей о том, что начала новую жизнь.
 Пообещала зайти, а что же еще я могла сказать? Залезла под душ и попыталась смыть рыбий жир с волос. На это ушла почти целая бутылка шампуня. Думаю, что питательные свойства масляного компресса были в значительной степени нейтрализованы двумястами миллилитрами шампуня, затраченными на четырехкратную помывку головы. Я высушила волосы. Вид у меня был — не приведи Господь. Голод не отступал.
 Наш пес Борис смотрел на меня презрительно. И тут я почувствовала, что мной овладевает депрессия.
 — Мать честная, ну у тебя и видок! Что-нибудь случилось? — поприветствовала меня на пороге Ренька, и впрямь немного простуженная. — У меня есть обалденные сардельки, запеченные с сыром, составишь мне компанию?
 Мой желудок зычно заурчал — он хотел сардельку!
 — Спасибо, я на диете, — отказалась я, корчась от искушения.
 — Ну ты даешь! Мы же договорились, что сядем на диету одновременно. Это же я тебя надоумила. — Реня явно на меня обиделась.
 Да, действительно, мы собирались начать вместе. Мое твердое решение было слегка поколеблено. Очень кстати пришлась бы сейчас рюмочка коньяка, но я была на диете.
 — Выпьешь что-нибудь?
 — Я пью воду, — прошипела я сдавленным голосом.
 — Ты как-то неважно выглядишь. — Реня достала стаканы. — Может, тебе голову помыть? Волосы какие-то ужасно жирные.
 И тут я не выдержала. Какая нелегкая принесла ко мне этот окаянный рыбий жир для наружного применения, морковь, сельдерей и подругу с сардельками! Без стресса?! Нет, выше моих сил прожить день без еды, без питья и при этом еще не нервничать!
 — Ладно, налей коньяку, — процедила я сквозь зубы.
 — Я не пью, — сказала Ренька, а я потеряла дар речи.
 Ну так вот. Одно мне известно совершенно точно: съеденные сардельки благотворно подействовали на мой характер. Я вернулась домой в отличном настроении. В конце концов, главное то, что я немножко приободрила Реню. Она уже никого не хотела бросать. А кроме того, вся эта затея с голоданием перед праздниками действительно была глупой. Реня теперь тоже захотела жить нормально. Хотя до праздников в общем-то еще далеко.
 Я больше не могу так жить. Пришел счет за свет, и я вижу, что на меня действуют деньги (те, что надо платить). Расскажу обо всем Адаму. Деваться некуда. Скучаю по нему.
 Адама нет уже четвертый день. Почему я не работаю там, где посылают в командировки в Кельце? Потому что я толстая. Стою перед зеркалом и действительно не вижу ничего привлекательного. За исключением отражения Бориса — пес стоит рядом, правда, задом к зеркалу, потому что головой повернулся ко мне. Смотрела я, смотрела на себя и пришла к выводу, к которому мне следовало бы прийти давненько, если бы мои полушария работали в нужном направлении: здесь уже ничто не поможет.
 Я позвонила Реньке и заявила, что все без толку. Что я не намерена ни очищать организм, ни голодать, ни тренироваться. Она была по-прежнему простужена и попросила, чтобы я немедленно к ней зашла. Я сказала в ответ, что не только не буду очищаться, тренироваться, голодать, но и ходить я никуда не стану, потому что вся наша трепотня — пустая трата времени. И бросила трубку.
 Чувствовала я себя отлично, просто превосходно. Где это сказано, что я должна выглядеть на двадцать три года и иметь пятьдесят кило недовеса? Нигде! И что за чушь, будто я должна быть безупречной партнершей, которая не делает никаких глупостей?!
 Через пять минут звонок в дверь. Открыла. Реня. Волосы всклокочены, платье нараспашку. В глазах безумие. Нараспашку, конечно, куртка, которую Реня набросила поверх спортивного костюмчика.
 — Господи, что случилось? — причитала она.
 А что могло случиться? Ничего. Просто у меня никогда ничего не получается. Борис, и тот с радостью сменил бы меня на кого-нибудь другого, только у бедняжки нет такой возможности.
 Ренька была ошарашена. Не понимаю почему. Пора бы реально посмотреть на вещи.
 — Одевайся скорее, — скомандовала она, — идем ко мне обедать.
 Еще чего. Чтобы ее муженек поглядывал на меня и сравнивал. Пусть сама идет обедать, пусть ест, пока не лопнет. И станет такой же толстой, как я. Ренька, повесив куртку в прихожей, направилась к нам в кухню. Разрази ее гром! Пусть проваливает к своему благоверному и к своему обеду, я абсолютно не намерена выслушивать ее нравоучения. Что якобы все зависит только от меня. И что достаточно настроиться позитивно. В последнее время Ренька твердила об этом без умолку. Взбалмошная баба. К счастью, теперь я, выйдя наконец из депрессии, нахожусь в отличной форме, и у меня все в полном порядке.
 В семнадцать десять позвонил Адам. Как жаль, что я не с ним. И отчего у меня такой голос? Я смело ему объявила, что приняла жизненно важное для себя решение: не стану больше худеть и ничего в этом роде.
 — Так ты собиралась худеть? — Адам не мог прийти в себя от удивления. — А с чего это?
 Вот так номер! Я не собиралась вдаваться в подробности, которых хоть отбавляй.
 — Я-то думал, вы с Ренькой ходите куда-то там ради удовольствия, что ты просто любишь играть в теннис, ну и вообще. Ты у меня в самый раз, — сказал Адасик. А потом добавил, что он меня любит и скучает.
 Приехал Адам. Мне было без него тоскливо. Я втянула живот и поздоровалась с ним. Радушно.
 — Ты чего какая-то странная? — спросил он, когда я примостилась возле него на подлокотнике кресла. И сделал то, о чем я мечтала последние несколько недель. Сказал: «Иди сюда» — и посадил меня к себе на колени.
 Я подпрыгнула как ошпаренная, и, прежде чем успела подумать, у меня вырвалось:
 — Я буду сидеть у тебя на коленях только после того, как похудею!
 — Э-э-э, — рассмеялся он. — А потом, через десять лет, скажешь мне, что уже старая. Всегда найдешь повод для переживаний.
 О Боже, если бы он знал...




 По-прежнему худею


 Я правда собиралась с ним поговорить, но мне опять не хватило мужества. А кроме того, раз уж только мое нутро имело значение — и характер, и настроение, — а не только внешность, то я, устроившись поудобнее с крепким чаем, позволила себе погрузиться в перипетии занимательной любовной мелодрамы. Адасик не скрывал недовольства. Кто бы мог подумать: когда я была одна, меня тяготило одиночество! В телевизоре он ее любил, а она нет, а потом, когда она его, то он ее уже нет. Но затем когда наконец... то и он ее, и она его. Это был весьма поучительный фильм, который, несомненно, обогатил меня внутренне.
 — Надеюсь, что твое нутро не уподобится этому. — Голубой махнул в сторону целующейся на фоне заходящего солнца пары.
 Я всегда придерживалась мнения, что мужчины должны не фильмы смотреть, а заниматься полезным делом. Забить гвоздь или заменить прокладку. В общем, слово за слово — мы поругались. Он утверждал, что я лишь пускаю ему пыль в глаза с этим здоровым образом жизни и в общем-то, если разобраться, о душе я мало забочусь. То я хотела похудеть, то мечтала хорошо выглядеть, а ведь думать надо прежде всего о здоровье. И что я с собой выделываю!
 Я жутко на него обиделась и немедленно позвонила специалисту по китайской медицине. Врач, правда, был русский, зато лечил по китайской методике и говорил по-польски. Никто меня не упрекнет, что я не забочусь о себе! Извольте. Вот возьму и пойду к нему и выполню все его рекомендации!
 Русский специалист по китайской медицине прописал мне индийские травы, китайский жемчуг, а также диету, самую что ни на есть нам знакомую, которая, к сожалению, не снизит мой вес, а лишь снимет нагрузку с моей перенесшей желтуху печени. Диета строгая, чудовищная, невыносимая! Кашка утром, зато с зародышами пшеницы и кунжутом, ни грамма соли, рис днем, алоэ, овощи — да и то отварные, никакого чая, кофе, — из напитков — липа, женьшень с солодкой.
 Я вернулась домой. Повторила рекомендации доктора Голубому, тот ухмыльнулся себе под нос и заключил:
 — Я понял, это не для тебя.
 Вот уж увольте, не бывать тому, чтобы какой-то мужчина диктовал, что для меня, а что нет! Ни в жизнь!
 — Хотелось бы знать почему?
 — Да ты и недели не выдержишь, — ответил Адасик и уткнул нос в газету.
 Я хлопнула дверью и ушла в кухню. Мужчины не вправе оценивать мои возможности. Ведь я спокойно могу есть и кашку, и рис, отказаться от чая (с сахаром!), кофе я и так не пью, а значит, одной заботой меньше. Я ему покажу!
 Весь день я провела, скитаясь по магазинам. Пришла навьюченная, как ишак, усталая и с тощим кошельком — не предполагала, что маленький пакетик полезного для здоровья риса стоит пятнадцать злотых!
 Адам внимательно окинул взглядом мои покупки.
 — Зачем ты столько всего накупила? Пропадет. Ведь завтра же тебе захочется мяса.
 Я промолчала. Главное — не поддаваться на провокацию. Докажу ему и всему свету.
 Потом Тося вернулась из школы. Развалилась в кухне, взглянула на свертки и заключила:
 — Зачем ты все это накупила? Пропадет.
 Утром я сварила себе кашку из дробленого ячменя. Без соли.
 Посыпала кунжутом и отрубями. Выглядело блюдо отвратительно. Я поднесла первую ложку ко рту... и в кухню вошел Адам.
 — Ха! — удивился он.
 — Доброе утро, — промолвила я и изобразила улыбку счастливой и довольной переменами в жизни женщины.
 — Вкусно? — спросил он изумленно. Каша начала набухать у меня на глазах, миллионы зернышек росли и заполняли кухню.
 — Объедение, — ответила я и приступила к еде. Не придется ему ликовать!
 Прошло шесть дней. Я ела омерзительную кашу, не пила любимого мною чая, не сдавала позиций. Мое нутро здоровело с минуты на минуту. Вчера пришла Ренька. Я заварила для нее чай, себе залила кипятком женьшень с солодкой. Ренька понюхала мой напиток, и ее передернуло — так же, как и меня всякий раз.
 — Ты пьешь эту дрянь? — спросила подруга, желая меня поддержать.
 — Вполне сносное питье, — соврала я, не моргнув глазом. — А кроме того, хорошая подзарядка для организма или что-то вроде того. — Это уже была правда.
 — Рехнулась ты, что ли? — Ренька была неумолима.
 Я рассказала ей о китайском целителе русского происхождения, о новой жизни, о здоровье, о том, что следует обращать внимание не на пустяки, а только на важные вещи. А также об Адаме, который не верил, что я смогу продержаться хотя бы три недели. Потом мне можно будет уже есть отварную куриную грудку. Если, конечно, в ней не обнаружат веществ, вызывающих коровье бешенство. Или ящур. Или что-нибудь еще новенькое. Ведь мир не стоит на месте. Я была полна решимости доказать Адаму, что способна на все.
 Ренька, попивая вкусный чаек, вдруг от души расхохоталась.
 — Нормально же он тебя поднакрутил, а ты и рада стараться! — воскликнула она.
 И ушла.
 А во мне все аж заклокотало. Так дать себя провести! Терплю адские муки лишь потому, что позволила мужчине посадить себя на кашку! Чего греха таить, вела себя как ребенок, мечущийся в потемках! Он использовал то, что я ему говорила, в своих целях! Нет, не бывать тому, чтобы я плясала под дудку какого-то там мужика!
 Когда он вернулся с работы, я как раз жарила (нельзя!), налив побольше растительного масла (нельзя!), куриные бедрышки (нельзя!), обваляв их в карри (нельзя!).
 — Быстро же у тебя прошло, — заметил Адасик.
 У меня чуть было не сорвалось с языка, что я не позволю больше так над собой измываться, как вдруг снизошло озарение.
 — Так ведь это для тебя, — ответила я и накрыла на стол.
 Он положил себе бедрышко, я — отварной рис с редисом, морковкой и свеколкой. Без соли. Отрава.
 И с улыбкой начала есть. Ну и постная же у него была мина! Тося навернула два куриных окорочка и попросила, чтобы мы ни слова не проронили об этом Якубу. Будто мне больше нечего делать, как только сообщать ему о Тосином дневном рационе. Впрочем, мне думается, дочь с уважением относится к моей диете. Бросив взгляд на мою тарелку, она сказала:
 — Сначала худеем, чтобы потом спокойно толстеть.
 — Отцепись от матери, — накинулся на нее Адам. Значит, уже дошло до того, что ему безразлично, как я выгляжу.




 Зуб и дантист


 Существуют, наверное, на этом свете умные и предусмотрительные люди. Я, во всяком случае, к ним не принадлежу. Если с чем и ассоциируются у меня такие мудрые и дальновидные головы, так это с зубами. Им никогда не приходится испытывать зубной боли — зуб еще не успеет разболеться, а они ать-два — и уже у дантиста.
 У меня все происходит с точностью до наоборот.
 Мой зуб вначале деликатно напомнил о себе. Я не настолько глупа, чтобы не знать, что он сидит в том месте уже не первый год, а потому я не проявила к нему внимания. Вероятно, зуб обиделся, потому что затих, будто там его никогда и не было. Я восприняла этот факт с радостью. А в своей краткосрочной памяти оставила заметку — как-нибудь, в неопределенном ближайшем будущем, следует сходить к врачу. Но чуть позже подумала — что это я, разве мне больше ходить некуда? В конце концов в этом чудесном мире есть масса других мест. Зуб точно сквозь землю провалился, а меня увлек поток жизни.
 Так меня носило и крутило, пока однажды, проснувшись утром, я не ощутила свой зуб. Лизнула его языком, мол, здравствуй, он не утихал. Ах, ты так — подумала я. Выпила горячего чаю — он взбунтовался. У меня все позеленело перед глазами. Ладно, твоя взяла. Я разбавила чай холодной водой — он успокоился. Решила его задобрить. Ты мой самый любимый зубик. Ты совсем у меня не болишь. Здоровенький. Видно, он понял, потому что теперь только ныл.
 В субботу мы с Адамом поехали в гости к его приятелям с радио, я съела там миллион калорий — поверьте мне, их и не видно было, так ловко они были спрятаны в пирожных наполеон. Я решила перехитрить свой зуб и жевала только левой стороной. Но, на беду, он оказался смышленым. Взбрыкнул на крем и словно шило вонзил мне в челюсть. Я побежала в ванную и долго полоскала рот теплой водой. Комнатной температуры, потому что на холодную мой зуб воскликнул «нет!» и дал пинка прямехонько в нижнюю челюсть справа.
 Вернувшись домой, я приняла болеутоляющее. И поклялась ему, что в понедельник с рассветом отправлюсь к дантисту. Зуб обрадовался и перестал выкидывать фортели. Это было еще в позапрошлый понедельник.
 Разве я виновата, что зуб о себе ничем не напомнил?
 Позавчера он схватил тяжелый молот и начал размеренно им лупить вокруг. Обезболивающие таблетки решительно отвергал. Я дошла даже до того, что решила его споить. Напросилась к Уле на коньяк. Мы выпили полбутылки, потому что она добрый человек, и боль стихла. Спала я превосходно.
 Утром проснулась с дикой головной болью с похмелья. К сожалению, в сравнении с зубной болью это было ничто. Под веками словно разряды молнии, зуб обезумел. Раскалывался. Подпрыгивал. Взял сверло и пытался вонзить его в мозг. Я поехала к врачу на прием cito 16 с острой болью. Дантист взглянул на меня с сочувствием.
 — Да, долго же вы дожидались. Жаль, но придется удалить.
 Долго? Ну уж простите, я ведь уже на следующий день к нему примчалась! С позавчера до сегодня — разве долго?
 Расставание с зубом было болезненным. А кроме того, мне нужно было прийти еще раз.
 Три дня я принимала обезболивающее. Рана кровила. Сердце обливалось кровью. Не переношу разлук. Ах, до чего же я была не благоразумна! Он остался бы со мной, если бы я его не упустила!
 В таком состоянии застала меня Анита. Заехала вечером, Адам был на радио, Тося — в кино с Якубом, а потому я обрадовалась.
 — Привет! Роберт переехал к Божене, — сообщила она с порога.
 Горечь потери зубика притупилась в связи с фактом переезда ее мужа к незнакомой мне даме.
  — Бог ты мой! — воскликнула я.
 — Так будет лучше для нас обоих, — сказала Анита и взяла на колени моего кота, которому это пришлось по нраву.
 Вот и рассчитывай на преданность своих, вскормленных чуть ли не собственной грудью животных.
 — Борись за него! — пробормотала я с окаменевшим лицом.
 — Какой смысл. — Анита гладила моего кота, а он урчал. — С каждым годом было все хуже и хуже. Мы перестали обращать друг на друга внимание, — всхлипнула она. — Я даже не знаю, в какой момент мне стало его недоставать.
 — Еще не все потеряно, — бормотала я убежденно.
 — Единственное, что теперь остается, — расстаться, не причинив друг другу боли. В прошлом году у меня был очень выгодный контракт, и я не захотела ехать отдыхать. Он поехал один. Думала: жизнь длинная — успеется. Потом я вообще перестала планировать что-либо для нас двоих. Работа в рекламном бизнесе так меня захватила! И я была довольна, что Роберт не дергает меня, что он тоже где-то крутится, что у него своя жизнь... Не говори ничего, мне самой нужно выговориться...
 Я приготовила чай. Когда вернулась с заварным чайником, мой пес положил морду к Аните на колени. Я не знала, что и сказать.
 Глотнула чаю, и дырка от зуба напомнила о себе пронзительно и неожиданно.
 — Ты плохо себя чувствуешь? — Анита взглянула на меня с сочувствием.
 — Мне вырвали зуб, — промолвила я тихо, чтобы не бередить рану.
 — Тогда ты поймешь, о чем я говорю. Именно так все и происходит: ты ничего не предпринимаешь, ждешь до последней минуты, потому что тебе кажется, что еще успеешь. А потом остается лишь вырвать. А не удалишь, так какая-нибудь гангрена или...
 Анита вздохнула, а меня холод пробрал до костей.
 Всем нутром почувствовала — нельзя ждать, пока мои отношения с Адамом начнет разъедать какая-нибудь зараза.
 А может, уже слишком поздно что-либо менять?
 Интересно, почему почти пятнадцать лет выдержал со мной нынешний Йолин муж? Был слеп? Еще год назад мне казалось, что на сей раз у меня все складывается удачно. Почему я в самом начале не сознавала, что принадлежу к женщинам, которые моментально привязываются к мужчине, а тот даже хорошую машину купить себе не может, и в итоге получается, что другие мужики ему сочувствуют, а он чувствует себя хуже других? И я причина всех его бед? Несомненно, ему было бы лучше без меня, только теперь он уже не знает, как из этой истории выпутаться, хотя я все больше времени провожу с женщинами и не требую от него, чтобы сидел дома, перестал так много работать и почаще бывал со мной.
 Но в данный момент я измотана болью и не могу думать об Адаме и о том, что мне делать дальше.
 Сегодня снова была у своего зубного врача. Он улыбнулся, увидев меня. Сердечко трепыхнулось — все-таки не так часто встречаешь мужчин, улыбающихся тебе при встрече. Зубы у него красивые — я сделала правильный выбор.
 — Ложитесь, пожалуйста, — проговорил он бархатным голосом.
 Лежачее кресло. Уже в одной этой фразе, произнесенной спокойно и уверенно, таилось нечто, заставляющее содрогнуться. Трепет из фразы перешел на мою спину, но я легла, опять же нечасто приходится слышать подобное предложение от обаятельного мужчины, который к тому же творит добрые дела.
 Легла я и стала ждать. Доктор отошел к другой женщине, расположившейся на втором кресле, но меня это не удивило, потому что у меня и в жизни так — стоит довериться какому-нибудь мужчине, и картина, как описанная выше.
 Лежала я, глазея на лампу и на оборудование, и услышала издалека голос доктора:
 — Может, снимете свитер? Здесь жарко.
 Это не мне, а той. Ха-ха, зашевелилось у меня в мозгах, — неплохое начало.
 Потом он подошел ко мне. Я моментально спохватилась, что обязана помнить о том, что у меня под блузкой ничего нет, и блузку я снимать не собиралась! Он улыбался, улыбка у него обворожительная.
 — Давайте откроем ротик, — попросил он.
 Никто никогда в жизни мне так не говорил. Меня просили, скорее, закрыть, и форма «ротик» в тех предложениях была неуместна.
 Я открыла. К сожалению, пришлось замолчать, что всегда мне давалось с трудом. Он ковырялся и ковырялся в моем ротике, а потом вздохнул:
 — В шестом тоже придется чистить канал.
 Ну вот вам, пожалуйста. Приходишь так, между прочим, для профилактики, заботясь о состоянии своей ротовой полости, а мужчина, как водится, разрушает все иллюзии. Милости просим, я ему полностью доверяю, и глаза у меня становятся масляными, ведь женщина у стоматолога становится женщиной абсолютно незащищенной, как бы обнаженной, то есть оставленной на произвол судьбы.
 — Я не причиню вам боли, — мягко пообещал мужчина, и в этот момент должна бы включиться сигнальная сирена: Йолин супруг тоже заверял, что меня не обидит. Никому в голову не пришло бы начинать знакомство с этой фразы. Разве мы, женщины, встречая чудесного мужика, заявляем ему тут же, что не будем бриться его станком, что он не увидит нас с краской на волосах? Разве может нам стукнуть в голову гасить сигарету о его плечо? Этот, конечно, тоже соврал. Больно стало на счет «раз». Он всадил иглу в невинное небо, меня аж бросило в жар, и я пожалела, что на мне нет свитера, который можно было бы снять.
 — Успокойтесь, больно не будет. — Бархат голоса смягчал мои страдания.
 Возможно, не будет, когда-нибудь в будущем, но сейчас боль прошила меня, как молния. Он отошел к той женщине, я ждала, когда прекратится боль. Мне это моментально напомнило мое замужество, и выходило в общем-то, что оно состояло из сплошного ожидания той минуты, когда стихнет боль. Хорошенькая перспектива! Ладно, пустяк. Действительно, много времени не понадобилось, чтобы у меня онемела правая часть лица. Став женщиной, частично парализованной, я снискала расположение дантиста, он удерживал меня в лежачем положении сорок минут. Потом улыбнулся и сказал:
 — В следующий раз в среду. Двести восемьдесят злотых. Спасибо.
 Затем поприветствовал очередную пациентку точно такой же улыбкой, какой чуть было не соблазнил меня. Эта дама пришла менять челюсть, и на вид она была лет на сорок старше, чем я.




 Снова кое-что для себя


 Тося прекрасно выглядит, у нее отрастают волосы, она стала какой-то спокойной, счастливой, много занимается. Зайдя вечером к Уле (Адам был на радио), я похвасталась своим ребенком. А Уля мне в ответ:
 — Послушай-ка, ты должна рассказать Адаму о тех деньгах.
 Впервые с тех пор, как я доверила ей тайну самой крупной аферы в своей жизни, она открыто об этом заговорила. Меня это задело. Но Уля не хотела мне досадить. Сказала мне то, что я и сама знала: нехорошо утаивать некоторые вещи. Что я в конце концов никого не убила, что затем и нужен мужик, которого любишь, чтобы понимал ошибки. А иначе я изведу и себя, и мужика, и делу конец. Я расплакалась, и, честное слово, мне полегчало.
 — Сделай это ради себя, — посоветовала Уля.
 — Я в любую минуту могу что-нибудь сделать ради себя!
 — Так сделай! — настаивала Уля.
 — Я могу встать перед зеркалом и повторять: все это неправда, неправда, неправда!
 Уля, которая как раз в ту минуту отхлебнула кофе (который, конечно, она вскоре бросит пить), поперхнувшись им, залилась смехом, потом спросила, нет ли у меня и для нее какого-нибудь мудрого совета. И, как верная подруга, я ответила, что такой непременно найдется. Пусть не питает иллюзий.
 — Я могу и тебя поставить перед зеркалом и повторять: все это правда, правда, истинная правда!
 Я впервые за несколько недель тоже веселилась от всей души. И окончательно решила — завтра обо всем расскажу Адаму.


* * *

 Я возвращалась домой под вечер. Читать не могла — напротив сидел парень с сотовым телефоном в руке и трепался во весь голос. Я никак не могла сосредоточиться. Раздумывала, как на все то, в чем я собиралась сознаться, отреагирует Адам. Люди входили и выходили. На станции «Осмотри» состав стоял чуточку дольше обычного. Я оторвала взгляд от окна и у входа в вагон обратила внимание на очень древнюю старушку. Она медленно взбиралась по ступеням, держа перед собой допотопные ходики, кто-то ей как раз помогал сесть в электричку. Не знаю, видела ли я когда-нибудь кого-либо столь дряхлого. Старые, поблекшие глаза, некогда голубые, морщина на морщине, кое-где между ними проступали пигментные пятна. Парень не умолкал. Противный тип. Такой-то уж точно сделает вид, что не заметил бабушку. Юноша поднял глаза и увидел направлявшуюся в нашу сторону старуху. Встал, не отрывая мобильника от уха. Бабушка села, и тут моему взору открылось видение. Видение — блондинка на длинных ногах — метнулось к поезду и, запыхавшись, в последнюю секунду вспорхнуло на подножку. Поезд тронулся, а я не могла оторвать от нее глаз. Видение мало того, что было прелестно и гордо несло свое двадцатилетнее, улыбающееся, интеллигентное личико, — мамочка родненькая, ладно бы только лицо! Это создание было облачено в платьице, связанное крючком. Желтое. Дыряво-ажурное. Под которым не было лифчика. Возмутительно! Хотя если бы у меня была такая грудь, я бы не надевала платья даже с дырочками. Через них просвечивало прекрасно загоревшее, грациознейшее тело в мире. Вагон замер, хотя катил дальше.
 Старушка подняла глаза. Я взглянула ей в лицо и помертвела. Свирепое выражение, глубокие складки возле губ, уголки опущены, взгляд, если бы мог убивать, сразил бы ту девушку наповал. Я ощутила такую неприязнь к этой дряхлой перечнице, что озноб прошиб меня до костей. Девушка в желтеньком платьице, ясное дело, что коротюсеньком, проехала только одну остановку. Протиснулась к выходу и исчезла на следующей станции. Старуха уставилась на меня и разжала губы. Я живо представила, что такая скажет о хамстве, о молодежи, которая никого в грош не ставит, которая не способна, не умеет, не знает, о молодежи полуголой, выставляющей все напоказ, и так далее, а я промолчу или поддакну.
 А старуха растянула губы, морщины еще глубже разрезали лицо, грозный взгляд готов был убить. Потом наклонилась ко мне и сказала блеклым голосом:
 — Боже мой! Вы видели? Как прекрасна молодость...
 Значит, я вся во власти воображения. Пора с этим кончать.
 Вчера ночью вернулся Адам. Я уже легла спать, но решила не откладывать разговор. Все равно, когда бы он ни вернулся — решение я приняла. Хватит лжи.
 Услышав скрежет ключа в замке, я зажгла ночник. Он вошел в комнату и улыбнулся:
 — Не спишь?
 — Жду тебя, — ответила я, а он вновь улыбнулся, и мне показалось, что вижу в его глазах то, чего уже давно в них не было, а я даже не замечала, что это отсутствует. Адам, вместо того чтобы отправиться в ванную, сначала подошел ко мне и поцеловал. И тогда я почувствовала сильный, поразительно стойкий запах. К сожалению, я мгновенно его узнала.
 Адам пошел в душ, а я лежала как парализованная. Потому что от него пахло дамскими духами — духами, которые я купила себе, чтобы Тося через несколько месяцев положила их мне под рождественскую елку. Это был аромат, который я впервые уловила в ванной, где имелись сауна, джакузи и плетеная мебель.
 Адам пах духами «Джангл элефант» фирмы «Кензо».
 Я даже никому об этом сказать не могу. Если мужчина возвращается домой в два часа ночи и пахнет дамскими духами, все мучительно ясно. Нет нужды проверять, контролировать, искать, рыться в его вещах и спрашивать у подруг совета. Тем более если одна из них пользуется такими духами.
 Во мне словно все умерло, и я не знала, как мне быть. С Эксом все было ясно и просто: с ним я не могла оставаться ни минутой дольше. Но при мысли, что я могу потерять Адама, меня охватывало оцепенение. Я уже его потеряла. Я вспомнила все — Ренькино неожиданное стремление подружиться, ее недомолвки, ее слова: «Если он захочет тебе изменить, ты и знать не будешь, следи за собой, каждый мужчина похож на собаку, охотящуюся на женщин». Я вспомнила, с какой радостью он выслал меня в деревню с Улей и что Артур поздно возвращается домой. И как Ренька допытывалась, может ли она позвонить ему на радио.
 Неужели всю жизнь я буду такой идиоткой? А эти его чертовы ботинки, перемазанные красной грязью? Только в одном месте есть эта красная глина — в этой проклятой яме рядом с Ренькиным домом. А я еще эти ботинки мыла! И жена Конрада, которая была крайне удивлена, что я не рыжая. Потому что видела его с рыжеволосой. Или это Конрад их встретил и сказал супруге: «Адам завел себе хорошенькую рыжую киску». Мой Адам.
 Нет, уже не мой. Мне вдруг стало безразлично, как я выгляжу, могу быть и толстой. Стройная и рыжая у него уже есть. Ума не приложу, что делать. Нет сказок на свете, одна лишь суровая действительность. Не существует моногамии, сплошные измены. Каждый всегда кому-то изменяет. И так сделалось погано на душе, стоило лишь об этом подумать. Может, мне следовало бы поступать так, как я другим советую в письмах. Не принимать решений в порыве эмоций. Ренька — идеальная кандидатка в ни к чему не обязывающие любовницы: у нее нет детей, зато есть замотанный работой муж, которого не волнует, чем занимается жена. А я? С Тосей? Быть постоянно между молотом и наковальней? Ренька неплохо устроилась. Реньке и замуж не хочется, потому что муж у нее есть. Наверняка разводиться не станет и не поставит его в неловкое положение, и желанием она не горит, чтобы их отношения были прочными и хорошими. Надо это перетерпеть. У них банальный роман. Только секс. Секс не в счет. Там, где прочно, не рвется. Люди совершают ошибки. И Адам не без греха. Если бы он не хотел оставаться со мной, его бы здесь не было.
 Ну все же — как? После той рыжей девки... У меня разорвется сердце.




 Помни о том, что ты любишь


 И в итоге я повела себя так, как поступают самые глупые женщины в мире. Я решила докопаться до истины, поехала к жене Конрада. Та призналась, что видела Адама, правда, очень давно, еще до каникул, с какой-то рыжей вертихвосткой, очень эффектной (не отрицаю), молоденькой (это преувеличение), он нес за ней сумки. Так же, как когда-то мой Экс за Йолей. Вовсе не помазок для бритья в ванной комнате является мерилом отношений, а поклажа, которую мужчина носит за женщиной.
 А значит, пусть забирает свое и сматывается. Мне не придется переезжать, начинать все сначала, строить дом, следить за собой. Мы с Тосей как-нибудь справимся. Мне всегда приходилось справляться самой. Расскажу об этом проклятом счете, верну ему в конце концов эти деньги, в худшем случае — немного подождет. По крайней мере я вылезу из этого болота, в котором увязла.
 Я села в электричку. Безо всякого желания. Впервые я столь неохотно возвращалась домой. Шел дождь, началась настоящая осень. Окна, которые было невозможно открыть летом, теперь не удавалось закрыть. Хлестал ветер, мокло сиденье рядом. Тоскливо. Сумеречно.
 Обычно я утешала себя тем, что в моей прекрасной стране нет хотя бы вулканов, ураганов и землетрясений, но оказалось, я жила бок о бок с вулканом, и землетрясения не нужны, если рядом поселится этакая Ренька. Но между нами, коль не она, была бы другая. И ведь не она заверяла меня в своей искренности и любви.
 Тряслась я в своей электричке, и мысли у меня невеселые. Вдобавок ко мне подсели двое мужчин далеко не первой свежести. Вчерашней, а может быть, позавчерашней. Хорошо усвоенный алкоголь в сочетании со свежим пивом — сногсшибательная смесь для моего носа. Мало того, что вокруг толпа, мало того, что возле меня в проходе улегся ротвейлер (правда, в наморднике), мало того, что дождь за окном, солнышка — ни слуху ни духу, до следующего лета еще далеко, — так мне еще и жить не хотелось.
 И так мне жить не хотелось и не хотелось четыре остановки, целых двадцать минут, и тут ротвейлер вышел вместе со своим хозяином. Первое радостное событие за этот день. На следующей станции вышло немного народу, стало чуть-чуть свободнее, но те, затрапезного вида господа сидели рядом, и я не могла притворяться, будто я их не вижу, не слышу, не чувствую. Хотя я и не городская. Терпеливо сидела, глядя в окно. Но до моих ушей долетали обрывки разговора этих, вчерашней свежести, мужчин.
 Один другого спросил:
 — А чего ты ей скажешь?
 — Без понятия. — Голос второго звучал грустно. — А ты?
 — Тоже не знаю, — проговорил тот, первый.
 — Может, правду?
 — Не поймет.
 — Ну придумай чего-нибудь...
 — Да чего там придумывать... — пожаловался первый.
 Я сделала вид, что не обращаю на них внимания, да и какое мне в конце концов дело до двух мужиков вчерашней свежести, раз вообще весь мир против меня. Но ведь уши не заткнешь, и волей-неволей я косвенным образом стала участницей их беседы.
 — Если чего-нибудь выдумаю, то в другой раз она мне ни за что не поверит, — закончил первый попутчик.
 — Конечно! — поддержал второй. — Лучше уж не бреши. А то как начнешь брехать, так и не кончишь.
 — Ну! — согласился первый. — Да и не люблю я врать.
 Попутчики замолкли, а мне интересно, что им еще придет в голову.
 Всегда чему-нибудь можно научиться в пригородном транспорте.
 — А любишь ее?
 — Больше всего на свете, — признался первый, а голос у него был такой же печальный, как и вид за окном.
 — Ну, брат! — Второй от радости аж заговорил во весь голос. — Так чего ты, брат, киснешь? Главное дело, чтоб любовь была! Раз ты знаешь, что любишь ее, то полный порядок! — И он, наклонившись к приятелю, начал что-то шептать, размахивая руками.
 За окном было серо, до моего дома еще три остановки. Первый мужчина встал — он не похож на дегенерата, исходящий от него запах гораздо хуже, чем его одежда, он попрощался с товарищем. Вышел из вагона, поезд тронулся, а второй высунулся из окна, которое не закрывается, и прокричал:
 — Только не забывай, что ты ее любишь! Помни об этом!
 Затем каким-то чудом задвинул окно и на следующей остановке вышел.
 А потом вышла и я.
 Ничто не изменилось в этом мире. По-прежнему сумрачно и дождливо. Холодно. И до лета почти целый год. И Адам забыл, что меня любит. А может быть, он вовсе и не любил? Может, он не способен любить? Но я-то уж точно умею любить. И буду об этом помнить. Из-за того, что какой-то мужик оказался обычным перебежчиком, я не позволю загнать себя в сточную канаву, из которой жизнь будет выглядеть как куча дерьма. Ни за что. На этот раз нет. Не будет так, как после разрыва с нынешним Йолиным. Никакому мужчине меня не сломить!
 Я вошла в дом, собака бросилась навстречу, совсем не обращая внимания на то, что у меня сумки в руках. В кухне возвышалась гора немытой посуды, моя дочь уселась перед телевизором и уплетала пиццу. Я была на грани срыва и почти готова устроить разнос. Потому что Тося сидит дома бог весть с каких пор, а я тут и так далее. Но перед глазами возник тот второй собутыльник, и я услышала его голос с хрипотцой: «Не забывай, что ты ее любишь!»
 Я поставила сумки с покупками, поздоровалась с этой глупой псиной, которая любит меня больше жизни. Потом направилась в комнату и поздоровалась с Тосей. Раз я ее люблю, то не стану начинать с ругани.
 — Я оставила тебе пиццу в духовке, — сообщила мне дочь. — Я буквально только что вернулась.
 Я поела пиццу. Посуда громоздилась в мойке. Никуда не денется — это уж точно.
 «Не забывай, что ты ее любишь!» — назойливо преследует меня.
 Позвонил Адам, что немножко задержится, вернется около восьми, он хотел бы, однако, чтобы я нашла время с ним побеседовать, могла бы я не договариваться ни с Улей, ни с Ренькой... Первый раз такое от него слышу.
 Ну что ж, хорошо, так происходит разрыв в отношениях между людьми, которым под сорок. Впрочем, это был неофициальный союз, ведь мы не женаты. Я не сержусь, мне всего лишь грустно. Под вечер позвонила брату, который живет в четырехстах километрах отсюда.
 — Что-нибудь стряслось? — услышала его удивленный голос и сообразила, что обычно звоню ему по праздникам, дням рождения или на именины, или же... Словом, не беспокою его без повода — да и зачем. Как будто забыла, что я его люблю.
 Мы поболтали минуту-другую ни о чем — очень мило, — потом я перемыла посуду, а дочь навела порядок в ванной. Я позвонила Уле, теперь я могла ей сказать, как сильно ошиблась в Адаме, но оказалось, что за ней приехала Манька и на три дня забрала ее в Красностав, к друзьям, на «хмеляки» — замечательный праздник пива.
 — А ты не поехал? — спросила я Кшисика.
 — Мне надо закончить проект до завтра, но я загляну к вам вечерком, — объявил Кшись, и я даже не осмелилась его предупредить, что «к нам» он уже никогда не заглянет.
 Он сможет зайти ко мне. К Тосе. К нам — то есть ко мне с Тосей. А он имел в виду Адама. Потом зазвонил телефон.
 — Я хочу подтвердить бронь на рейс номер...
 — Вы ошиблись! — сказала я излишне громко, и у меня появилось сильное желание ликвидировать телефон, поменять номер, я не хотела заниматься очисткой выгребных им, проверять бронь, я больше никогда в жизни не стану ни с кем разговаривать.




 Никогда в жизни


 Адам приехал в восемь. Я встретила его, затем попросила Тосю, чтобы нам не мешала. Адам крутил в руках упаковку пива, собираясь ее открыть, но я и его предупредила, чтобы не открывал. Ведь не поведет же он машину под хмельком.
 Он сел напротив меня, я закрыла дверь в прихожую, Борис растянулся под столом. Становилось душно. Адам смотрел на меня серьезно, и я поняла, что не могу начинать с претензий, первым долгом надо признаться в своих похождениях, ему не нужно было мне ничего объяснять, все уже решено, оставалась только формальная сторона дела.
 — Я хотела тебе сказать, что взяла наши десять тысяч, на счете сейчас только две с половиной, остальные отдам, как только заработаю, возможно, это затянется, — выпалила я на одном дыхании, мне было уже все равно, лишь бы с этим покончить.
 — Я знаю. — Адам вздохнул с облегчением. — Господи, я уже переживал, что ты мне никогда об этом не скажешь! Может, объяснишь, что произошло?
 О, если бы он меня любил... Боже... Мы могли бы быть так счастливы! Но он даже не разозлился.
 — Прости меня. Остапко предложила мне заняться бизнесом, я не хотела тебе об этом говорить. Ну и плакали наши денежки. Но ты не волнуйся, я тебе все верну.
 И только теперь до меня дошло, что ему все известно. Откуда?
 — Глупышка, — успокаивал Адам, и если бы я не догадывалась, что еще нежнее он обращается к другой, то растаяла бы как воск, — ведь именно потому я заключил договор на радио, чтобы ты не убивалась из-за денег.
 И он перехватил мой взгляд, подошел ко мне, хотел обнять, я отстранилась, он удивлен, не понял, что и мне все известно.
 — Как ты узнал? — спросила я, хотя мне это в общем-то было безразлично.
 — Когда ты уехала в Берлин, Шимону срочно понадобились деньги на поездку, я пошел в банк, ну и...
 — И ты не спросил меня, почему я растратила наши деньги? — Мой голос прозвучал безжизненно.
 Что он еще придумает, чтобы продемонстрировать, какой он безупречный человек?
 — Нет... — ответил Адам, слегка запнувшись. — Ты уже взрослая и сама решаешь, что тебе делать. Видно, у тебя были основания, чтобы мне об этом не говорить.
 Ах, вот так-то. Взрослые люди живут вместе, но у них могут быть основания, чтобы быть неискренними, утаивать друг от друга важные вещи, лгать и обманывать. В этом и заключается их взрослость. Значит, я могу украсть наши общие деньги, а он может спать с моей подругой. Благодарствую.
 — И тебя это не интересовало?
 — Если бы ты захотела, то рассказала бы, не так ли?
 — Я сглупила. Остапко меня надула. Обокрала. Она не вернет тех денег, тебе придется подождать, пока я не заработаю, может, так быстро и не получится, — повторила я.
 — Ой, Ютка, — проговорил Адам, а его голос по-прежнему отливал бархатом. — Может, в следующий раз ты мне хоть на ушко шепнешь? С этим чудотворным бизнесом надо быть очень осмотрительной. Ладно, как-нибудь выпутаемся.
 Иуда. Сил не было его слушать, я хотела, чтобы он поскорее собрал свои вещи, ушел и никогда не возвращался.
 — Тебе не надо переживать, потому что...
 Домофон разгуделся, как ненормальный. Борис встал у дверей, завыл. Адам поднялся.
 — Я тебе тоже давно хотел кое-что сказать, но ты меня избегала... — Адам обернулся от двери. — Ты кого-нибудь приглашала?
 Я втянула голову в плечи. Какое благородство. Какая забота обо мне. Какое великодушие. Такая жизнь вызывает у меня уже только отвращение. Во всем сквозит фальшь.
 И в эту минуту я услышала оживленные голоса в прихожей, волосы у меня встали дыбом. Ренька и Артур. Как она посмела сюда прийти?
 Я вскочила, и меня захлестнула волна бешенства. Не стану сдерживаться, не буду милой, всепрощающей, благородной идиоткой! Все им выложу! Если Артур пребывает в неведении, так наконец-то узнает. Ренька влетела в комнату с букетом цветов и мне, остолбеневшей, эти цветы вручила:
 — Поставь их в воду, это для Адама, он не знает, где у вас стоят вазы! Я так счастлива! Так счастлива!
 Ну-ну. Наглость имеет свои границы, но в этот миг она перешагнула их на все три тысячи километров.
 А затем в дверях появился Артур. Таким я его никогда не видела. Глаза горели, он похлопывал Адама по спине, в другой руке держал шампанское. Протянул бутылку мне:
 — Отпразднуем. Ну, старик, можно считать, ты стал отцом нашего ребенка!
 У меня подкашиваются колени. Уж не сцена ли это из какого-нибудь американского фильма? Артур, муж Реньки, является ко мне с шампанским, чтобы выпить за отцовство своего дружка со своей неверной женой в компании обманутой подруги жизни будущего папаши?
 — Доставай бокалы, Ютка, я ужасно рад! — воскликнул Адам, и действительно глаза у него сияли. Ренька бросилась Адаму на шею.
 Артур стоял рядом с таким видом, будто собирался сделать то же самое. Мне стало не по себе. Я, вскинувшись, понеслась в ванную, расталкивая всех по пути. Наклонилась над раковиной и ополоснула лицо холодной водой. И в это время почувствовала, как кто-то дотрагивается до моего плеча. Я не закрыла дверь. В зеркале отражалось взволнованное лицо Реньки.
 — Что с тобой, Ютка? Ты вдруг так побледнела...
 — Ты беременна? — спросила я тихо. Ренька села на край ванны.
 — Ты плохо себя чувствуешь?
 Вот еще — она мне будет отвечать вопросом на вопрос!
 — Все в порядке. Ты беременна от Адама?
 Ренька посмотрела на меня изумленно, а потом расхохоталась. И впрямь смешно, дальше некуда.
 — Ю... Ютка, — силилась произнести она. Никто не имеет права так меня называть, кроме Ули и Адама, а теперь только Ули! — Да ты... да ты... в своем уме?
 И там, в ванной комнате, я узнала обо всем. Как Ренька много лет лечилась, потому что очень хотела иметь детей. Этот дом они для того и построили в деревне, чтобы поменять климат, воздух, избавиться от стрессов. Она лечилась десять лет. Не говорила, потому что мы с Улей без умолку болтали о детях, а у нее сердце разрывалось на мелкие части. Она была нам как бы чужой. И Артур стал от нее отдаляться, когда она его попросила, прочитав у меня письмо, пришедшее в редакцию, чтобы он обследовался. Потому что Артур не хотел сдавать анализы. Но поскольку я написала той женщине, чтобы она уговорила приятеля мужа, то и она решила обратиться к Адаму, чтобы тот побеседовал с Артуром, ведь Адам почти психолог, иначе говоря, почти врач. И Адам с ним встретился. И оказалось, что это Артуру нужно принимать какое-то лекарство, а сейчас все отлично, потому что уже три недели, как она забеременела, а сегодня они ходили на УЗИ, и уже виден, различим малыш, и они пришли поблагодарить Адама, который просто потрясающий, и он станет крестным отцом, а я могу быть крестной мамой, и они безумно счастливы!
 У меня голова пошла кругом, как же так? Ведь Рень-ка должна была встречаться с Адамом в Варшаве.
 — Да никогда я не встречалась с ним в Варшаве, ты что, ненормальная? — возмутилась Ренька. — Мне было бы неудобно перед тобой.
 Но я должна была разобраться во всем до конца. А эти чертовы духи фирмы «Кензо»?
 — Я не пользуюсь этими духами, могу тебе их отдать, — заявила Реня и потащила меня в комнату.
 — Адам, с какой это рыжеволосой видела тебя жена Конрада? — спросила я с порога. У Артура в глазах мелькнул испуг. Кому же приятно участвовать в домашних разборках. Адам смотрел на меня изумленно.
 — С рыжей?
 — Жена Конрада мне сказала!
 — А-а-а. — Его лицо прояснилось. — С Тосей. Мы встретились на вокзале, когда Тося уезжала на море.
 Я ощутила себя дирижаблем, из которого улетучился гелий. Еще миг — и упаду, и разобьюсь в пух и прах. Ну естественно, Тося тогда была рыжей, около трех недель.
 — А те духи? Когда ты пришел ночью? От тебя несло «Кензо»!
 Не обращая внимания на их перепуганные лица, я подбежала к тумбочке, вскрыла упаковку с духами, которые собиралась сама себе подарить на Рождество, и подсунула их под нос Адаму.
 — Этими!
 — Прекрасный запах. У нас на радио так пахнет Мариоля.
 — Прекрасный запах! От тебя несло этим, как...
 Адам подносит руки к ушам и смотрит на меня, вздернув брови.
 А я в эту минуту вспомнила, как выглядят наушники, в которых прослушивают записи. Толстые, мохнатые, пухлые. Если женщина сильно надушена, они непременно пропитаются этим ароматом. Ни один мужик, который изменяет, не принесет с собой чужой запах. Хоть в луже, но он умоется, если не хочет, чтобы другая женщина догадалась об измене. А этот пришел и благоухал как ни в чем не бывало.
 Я опустилась в кресло, Адам состроил гримасу Артуру, мол, извини, старик, уж эти женщины. Я не в обиде. А потом кто-то постучал в окно, и Адам открыл дверь на террасу. Кшисик вошел, улыбаясь во весь рот.
 — За что пьем?
 — За нашего ребенка, — сообщил Артур и обнял Реньку.
 Ну до чего красивая пара! Потом мы позвонили Исе и Агате, Тося спустилась сверху, Адам налил всем понемножку шампанского. Потому что это такое событие, в котором могут и даже должны участвовать семнадцатилетние дети. И внезапно шумно и весело стало в нашей большой комнате, которая вовсе не большая. Адам каждый раз, когда мы встречались взглядом, с недоверием покачивал головой.
 — Я просто сражен наповал! — прошептал он, подходя ко мне с шампанским. — Думаю, мне за тобой не угнаться. Неужели ты и впрямь считала, что я с Ренькой? Ах ты моя сладкая, да если бы я захотел...
 А я совсем не хотела слушать, что бы он сделал, если бы захотел.
 Ися подняла свой бокал и смотрела на отца.
 — Я еще маленькая, а ты меня спаиваешь, все расскажу маме.
 — Ну! — обрадовалась Агата, опрокидывая свою порцию.
 — За новую жизнь, — поднял тост Кшисик, опрокинул бокал, а потом суровым тоном обратился к дочерям: — Так вот, с сегодняшнего дня у вас новая власть. Мужская, а не бабская. В этом доме брюки ношу я, ясно? И теперь так будет всегда!
 Тут Агата поставила свой бокал на стол и прервала отца:
 — Папа, но...
 — Не перебивай, когда говорят мужчины! — одернул ее Кшись и сделал очень грозную мину.
 — А мама об этом знает? — Агата взглянула на отца и улыбнулась.
 — Кому-то придется ей об этом сказать. Только не мне. Я боюсь, — прыснул Кшись.
 Я смотрела на лица друзей в своем собственном доме, на девочек, Исю, Тосю и Агату, у которых уже второй день одинаковый цвет волос — что-то наподобие фиолетового, — на лучезарную Реню и счастливого Артура, на Кшисика, который взял в руки гитару, на Бориса, который сидел, не сводя глаз с Адама, на Сейчаса и Потома, взобравшихся на подоконник с намерением поскорее удрать в сад, и думала, что я самая счастливая женщина в мире. При условии, разумеется, что я помню об этом и не загоняю себя в угол.
 Но вечером, когда в первый раз за последние несколько недель смогла безмятежно прижаться к Адасику, я услышала:
 — Ютка, но я тебе тоже кое-что хочу сказать. Нам надо расстаться.
 Перед глазами промелькнули Анна Каренина, спешащая на вокзал, дочь гондольера с шестипалой ладонью, машущая с Большого канала, Агата, бросающаяся под трамвай, Джульетта, вонзающая в себя кинжал, потому что Ромео, конечно, один вылакал всю отраву, не оставив ей ни капли, обнаженная Маргарита верхом на борове, а потом спокойно, не отодвигаясь от него, я спросила:
 — Почему?
 — Мне предложили на полгода стажировку в Чикаго. Это невероятная возможность для моего профессионального роста. Я хочу поехать. Уже пришло подтверждение...
 Он решил это сам, без меня. Ну что же, он не обязан считаться со мной, я даже ему не жена.
 И в эту минуту я осознала, что люблю его, потому что откуда-то снизу, от сердца, во мне разлилось радостное тепло. Я знаю, что Адам всегда восхищался чикагской социологической школой. Чувствую, что он, должно быть, безумно доволен, и радуюсь оттого, что рядом со мной находится счастливый человек. Я крепко прижалась к нему, а Голубой обнял меня, и никакие слова были не нужны.
 — Но прежде я хотел бы тебя кое о чем спросить. — Адам прошептал мне это прямо в ухо. — Я уже говорил об этом с Шимоном и с Тосей... Потом, когда я вернусь... мы могли бы подумать... ты не могла бы подумать... — Впервые с тех пор, как мы знакомы, Голубого не слушался язык. — В общем, не настало ли время, чтобы на почтовом ящике появилась наша общая фамилия?
 Я лежала неподвижно и не находила что ответить. Знала только, что он поедет и что ему надо ехать. И то, что мы вместе, никоим образом не должно нас никак ограничивать.
 Но жениться? Разве это обязательно? Ведь после свадьбы начинаются сплошные проблемы.
 — А потом сердце в гипсе? — вырвалось у меня невольно.
 — Малышка, оно у тебя сейчас в гипсе. Я другой, не сравнивай с тем, прежним. Неплохо было бы пройти курс специальной терапии, но это тебе самой решать, я не стану уговаривать. Все дело в проекции и трансформации. Поступай как знаешь. Ты сама себя порядком изводишь, поскольку беспрестанно сравниваешь с кем-то и боишься на что-то решиться. И по-видимому, тебя точно так же пугает любое лечение, которое могло бы все поставить на свои места.
 Я боюсь? Чего здесь бояться? Замужества? А зачем мне оно? Зачем мне свадьба? Никогда в жизни. Это уж точно.
 Нет, наверное, все-таки нет.
 Нам и так хорошо...
 Надо будет устроить грандиозный прием. Пригласить Гжесика, Улю, Кшисика, Реньку с Артуром, Маньку — я ведь даже не знаю, что там у нее, — всю редакцию и главного. Терапия? На черта мне какая-то терапия? Почему он думает, что я не решусь на лечение? Чего я испугалась? А Тося должна прийти с Якубом? А с кем приедет Шимон? Терапия... Интересно... Я ему еще покажу...
 Свадьба? Через полгода?.. Еще уйма времени...
 Подумаю об этом послезавтра.