Аннотация: С раннего детства Ленор поняла необычность своего положения в богатом доме, принадлежащем «шелковому» магнату. Многое пришлось пережить героине – любовь, потери, предательство, разочарования. Но судьба оказалась милостива к ней – она нашла свое счастье!


---------------------------------------------


 Виктория Холт
 Шелковая вендетта



 ШЕЛКОВЫЙ ДОМ


 Мое детство кончилось, когда я начала осознавать необычность своего положения в Шелковом доме. Я не принадлежала к этому дому, хотя и была к нему страстно привязана. Шелковый дом постоянно питал мою фантазию: я часто воображала себе события, которые здесь происходили, и людей, – которые жили здесь на протяжении веков.
 Конечно, с тех пор многое переменилось. Стараниями Сэланжеров дом претерпел значительные изменения за сто с лишним лет, что прошли с того времени, когда предок сэра Фрэнсиса купил этот дом. Именно он переименовал его в Шелковый дом – удивительно нелепое название, даже если принять во внимание, что на то были свои причины. Я видела кое-какие старые документы – мне показал их Филипп Сэланжер, который не меньше моего интересовался историей дома, – ив них дом именовался Охотничьей резиденцией короля. Какого короля? На этот вопрос я не сумела найти ответ. Может быть, негодный Руфус совершал сюда верховые прогулки? Или сам Вильгельм Завоеватель? Норманны любили свои леса и обожали охоту. Впрочем, кажется, они жили несколько раньше.
 Итак, дом гордо возвышался среди деревьев, которые словно расступились, чтобы освободить ему место. Со всех сторон его окружали сады, существовавшие здесь со времен Тюдоров. Во всяком случае, один такой сад был несомненным подтверждением этому – в глубине его прятался пруд в окружении клумб, обрамленных красным кирпичом. На высоком берегу пруда возвышалась статуя Гермеса, – с противоположной стороны казалось, будто она парит над прудом.
 Из окон верхнего этажа дома открывался чудесный вид – великолепные дубы, буки и каштаны – такие прекрасные весной и летом и просто великолепные осенью в их пышном разноцветном наряде из листьев, которым вскоре суждено выстелить землю пестрым пружинистым ковром. Мы так любили носиться по тропинкам, загребая листья ногами, а потом слушать, как они с шелестом опадают, и вдыхать горьковатый аромат осени. И даже, когда зима вступала в свои права, обнаженные силуэты деревьев зачаровывали взор, таинственно вырисовываясь на фоне серых и зачастую грозных небес.
 Дом был очень большим, но Сэланжерам этого показалось мало, и они расширили его. Впрочем, они пользовались домом только как загородной резиденцией – в городе у них был особняк, и сэр Фрэнсис предпочитал жить там, когда ему не надо было колесить по стране, что случалось довольно часто, так как, помимо штаб-квартиры в Спитэлфилдсе, он владел заводами в Макклесфилде и других частях Англии. Его дед получил рыцарское звание благодаря тому, что был одним из крупнейших производителей шелка в стране, а следовательно, являлся довольно ценным приобретением для общества.
 Женщины этой фамилии всегда считали, что лучше бы им не иметь ничего общего с торговлей, но для сэра Фрэнсиса шелк всегда стоял на первом месте. Предполагалось, что Чарльз и Филипп последуют его примеру, когда наступит их черед присоединиться к делу. Преисполненный благодарности к материалу, обогатившему семью, сэр Фрэнсис пренебрег историческим прошлым дома, и старинные ворота увенчали большие бронзовые буквы, которые складывались в название – «ШЕЛКОВЫЙ ДОМ».
 Шелковый дом был моим единственным домом. Когда я осознала, в каких отношениях состоят окружавшие меня люди, то была удивлена моим собственным положением, но еще больше тем, что я не задумывалась об этом раньше. Наверное, дети принимают все как должное. Да иначе и быть не может, ведь им известно только то, что их окружает.
 Я проводила время в той же детской, что и Чарльз, Филипп, Джулия и Кассандра, которую все называли Касси. Мне не приходило в голову, что я – кукушонок в их гнезде. Сэр Фрэнсис и леди Сэланжер, которые были для них папой и мамой, для меня являлись сэром Фрэнсис и леди Сэланжер. Няня, командир нашей детской, частенько посматривала на меня, поджав губы и издавая неодобрительные звуки, что, на мой взгляд, несомненно, свидетельствовало о критическом складе ума. Меня называли просто Ленор, без мисс, тогда как к другим обращались – мисс Джулия и мисс Касси.
 Эми, горничная, прислуживавшая в детской, всегда обслуживала меня последней. Мне доставались игрушки, которыми пренебрегли Джулия и Касси; правда, ради справедливости надо сказать, что к Рождеству я всегда получала в подарок куклу или что-нибудь еще, предназначенное лично мне. Иногда я читала на лице гувернантки, мисс Эвертон, выражение, граничащее с презрением, и мне казалось, что она находит оскорбительным тот факт, что учеба дается мне легче, чем Джулии или Касси. Таким образом, все эти мелочи должны были послужить мне предупреждением.
 Кларксон, дворецкий, меня не замечал, но он так же не замечал и других детей. Он был очень важной персоной и правил в нижней части дома вместе с миссис Диллон, нашей поварихой. Они были своеобразной аристократией среди прислуги, которая, как известно, соблюдает классовые различия еще более рьяно, чем сами господа. Каждый человек в иерархическом устройстве дома занимал строго определенную нишу, которая отводилась ему раз и навсегда. Кларксон и миссис Диллон следили за соблюдением протокола так же сурово, как это было, наверное, при дворе королевы Виктории. За столом для прислуги у каждого было свое место – Кларксон восседал за одним его концом, миссис Диллон – за другим. По правую руку от миссис Диллон сидел лакей Генри. Мисс Логан, личная горничная леди Сэланжер, занимала место слева от Кларксона. Правда, она редко спускалась в кухню, так как имела привилегию обедать в своей комнате. Грейс, прислуживавшая за столом, сидела рядом с Генри. Затем следовали Мэй и Дженни – просто горничные; Эми, в чьи обязанности входило следить за детьми; и Кэрри – помощница на кухне. Когда в поместье наведывался сэр Фрэнсис, к ним присоединялся кучер Кобб, большую часть года проводивший в Лондоне, где у него были собственные владения – конюшни, пристроенные к дому. За общий стол садились и конюхи, которым было отведено жилье не в доме, а за конюшнями. Конюшни эти были очень обширны, так как сэр Фрэнсис содержал очень много лошадей: верховых для прогулок и ездовых для кабриолета и догкарта [1] . И, конечно же, наведываясь в Шелковый дом, он всегда приезжал в карете.
 Так было внизу, а в ничейном пространстве между верхним и нижним эшелонами общества, словно подвешенная в невесомости, пребывала гувернантка, мисс Эвертон. Я часто думала, как ей должно быть одиноко. Она питалась отдельно от остальных, в своей комнате, еду ей доставляла одна из горничных. Няня, разумеется, тоже ела в своей собственной комнате, примыкающей к детской; там у нее была маленькая спиртовка, на которой она иногда готовила, если ей не нравилось то, что приносили из кухни; и сколько я себя помню, в камине у нее всегда горел огонь, а на каминной полке подогревался чайник, заваривший за свою службу бессчетное количество чашек чаю.
 Я часто думала о мисс Эвертон, особенно после того, как осознала, что нахожусь в таком же положении.
 Джулия была старше меня всего на год, и мальчики, из которых старшим был Чарльз, казались нам очень важными и взрослыми. Филипп, как правило, не замечал нас, но Чарльз любил нас подразнить, когда у него было настроение. Джулия, с ее склонностью командовать и во всем быть первой, была вспыльчива и временами впадала в безудержную ярость. Мы с ней частенько ссорились. В таких случаях няня говорила: «Пожалуйста, мисс Джулия. Пожалуйста, Ленор. Прекратите. Это действует мне на нервы». Няня гордилась своими нервами и требовала от других, чтобы с ними считались.
 Касси, самая младшая из нас, совсем не походила на остальных. До меня доходили разговоры о том, как нелегко было леди Сэланжер произвести девочку на свет и что после нее леди Сэланжер уже не могла иметь детей. Неудачные роды послужили причиной болезни Касси. Я слышала как слуги шептались о каких-то «инструментах», когда смотрели на нее, и это наводило меня на мысли об орудиях пыток времен Инквизиции. Дело в том, что у Касси правая нога была короче левой, отчего она немного прихрамывала. Она была маленькой, бледной, с тихим нежным голосом. Болезнь нисколько не озлобила ее доброе сердце. Я обожала ее, и она отвечала мне такой же горячей любовью. Мы вместе читали и шили. Что касается шитья, то тут мы с ней были мастерицами, и этим я, конечно же, обязана только своей бабушке.
 Бабушка являлась самым главным человеком в моей жизни. Она была только моя – единственный человек в доме, кому я принадлежала. Мы с ней стояли особняком от остальных домочадцев. Ей нравилось, когда я обедала вместе с остальными детьми, хотя я любила обедать с ней; ей доставляло радость, что я беру уроки верховой езды, так же, как и дети хозяев дома; но особенно она хотела, чтобы я вместе с ними училась. Бабушка была для меня загадкой. Она была моей бабушкой, но не их.
 Она жила на самом верху, в большой комнате с огромными окнами и стеклянной крышей, построенной специально для нее одним из Сэланжеров. Бабушке был нужен свет. В этой комнате-мастерской бабушка проводила почти все время, сидя за швейной машинкой. Помимо швейной машинки, в комнате были еще портновские манекены, казавшиеся настоящими людьми – три разновеликих женских фигуры, как правило, облаченные в необычайно красивые одеяния. Я придумала для них имена: Эммелина – для самой маленькой, леди Инглбай – для средней и герцогиня Мэлфи – для большой. Из Спитэлфилдса приходили тюки с тканями. У этих тканей были странные экзотические названия, которые я старалась запомнить. Наряду с лучшими шелками, атласом и парчой приходили люстрин, шелковые ткани «алямод», padua-soys, бархат и ducapes. Я часто сидела и слушала, как крутится колесо машинки, и наблюдала, как бабушкина нога в маленьком черном тапке нажимает на педаль.
 – Передай мне вон те ножницы, ma petite [2] , – говорила она. – И принеси иголки. Ах, что бы я делала без своей маленькой помощницы!
 В такие минуты я чувствовала себя счастливой.
 – Ты очень много работаешь, бабушка, – сказала я ей однажды.
 – О, я такая счастливая женщина, – ответила она.
 Она говорила на смешанном французском с английским, что делало ее речь совершенно особенной, не такой, как у всех, кого я знала. На занятиях французским мы произносили вымученные фразы вроде того, что у нас есть ручка или собака, или кошка, или спрашивали, как пройти на почту. Джулии и Касси приходилось прилагать гораздо больше усилий, чем мне: ведь я так много общалась с бабушкой, и французские слова сами собой всплывали в моей голове. Мое произношение не походило на произношение мисс Эвертон, и, по-моему, ей это было неприятно.
 Бабушка продолжала:
 – Я живу в этом красивом доме с моей малышкой. Я счастлива. Она счастлива. Она растет способной леди. О, это так. Именно здесь ты получишь тот багаж, который поможет тебе выжить в этом мире. Нам здесь хорошо, mon amour [3] .
 Мне нравилось, как она произносила топ amour. Это напоминало мне, как сильно она меня любит – больше всех на свете.
 Бабушка почти никогда не присоединялась к остальным домочадцам. Это случалось только в тех случаях, когда она шила для семьи. Тогда она спускалась в гостиную, чтобы повидаться с леди Сэланжер, так как та была слишком хрупкого здоровья, чтобы карабкаться по лестнице на примерку.
 Каждый день бабушка совершала прогулку по саду. Обычно я присоединялась к ней; мы сидели в саду, у пруда, и разговаривали. У нас с бабушкой всегда находилось множество тем для беседы. Бабушка делилась своими портняжными секретами, рассказывала, как производят ткани и для каких платьев годится каждая из них. Она была большая мастерица придумывать новые фасоны платьев и часто подсказывала, какая нужна была ткань, чтобы она как можно лучше соответствовала ее задумкам. И тогда к дому подкатывала груженая повозка, которую тащили усталые лошади (от Спитэлфилдса до Эппинг Форреста было не меньше шестнадцати миль), и тюки с тканями поднимали наверх. В какой бы части дома я в этот момент ни находилась, я тут же мчалась к бабушке, чтобы вместе рассмотреть наши сокровища.
 Бабушка в такие минуты впадала в состояние, близкое к экстазу. Она подносила ткань к щеке и вздыхала. Потом окутывала ею меня и в восторге всплескивала рука ми, ее яркие карие глаза горели от увлечения. Мы ждали подвоза новых тканей, как праздника.
 Бабушка являлась очень важной персоной в доме и жила по своим собственным правилам. Наверняка, если бы она захотела, то могла бы присоединиться к семейным обедам. Но она была по-своему не менее заносчива, чем Кларксон или миссис Диллон.
 Она требовала, чтобы поднос с едой приносили к ней наверх, и держалась с таким достоинством и важностью, что ни одна горничная не осмеливалась выказать и тени недовольства этим обстоятельством. О да, она и впрямь была важной персоной в доме. Услуги горничных она воспринимала совсем иначе, чем мисс Эвертон, для которой это было чуть ли не единственным подтверждением разницы в их положении. Бабушка же, напротив, вела себя так, словно не было никакой нужды подчеркивать ее значительность, поскольку все и так должны осознавать это.
 Когда я начала понимать, что отличаюсь от других детей, сознание того, что у меня есть бабушка, облегчило это нелегкое открытие. Сэр Фрэнсис, посещая Шелковый дом, всегда заходил к ней. Они разговаривали о тканях, и он всегда прислушивался к ее мнению.
 Это являлось главной причиной того, что к бабушке в доме относились с таким почтением. Верхние комнаты принадлежали нам с ней. Их было четыре: большая светлая мастерская; наши спальни – две маленькие смежные комнатки с узкими просветами окошек и небольшая гостиная. Три маленькие комнаты были частью старого дома, мастерская же, конечно, добавлена Сэланжером.
 – Здесь наш с тобой дом, – говорила бабушка, – наше маленькое королевство. Он твой и мой; здесь мы как короли в нашем маленьком замке... или, может быть – королевы, а?
 Бабушка была невысокой, с густой копной черных волос, в которых уже начала пробиваться седина. Она высоко зачесывала их кверху и закрепляла блестящим испанским гребнем. Волосы являлись предметом ее особой гордости.
 – Прическа всегда должна быть... elegant, – учила она меня, – ты можешь быть одета в самый превосходный шелк и в великолепный атлас, но они никогда не произведут должного эффекта... если в твоей прическе не будет стиля.
 Большие бабушкины глаза могли сверкать от радости или гореть гневом, могли выражать ледяное презрение и зажигаться любовью. В них отражались малейшие движение ее души. У нее были красивые длинные пальцы, и я всегда буду помнить их точные движения, когда она кроила платья на своем большом столе в мастерской. Она была такой тонкой и легкой, что я побаивалась, как бы ее не унесло ветром. Однажды я сказала ей об этом и добавила:
 – А что тогда будет со мной?
 Обычно она смеялась над моими фантазиями, но на этот раз она вдруг стала очень серьезной.
 – С тобой все будет хорошо... всегда... так же, как это было со мной. Я с юных лет крепко стою на своих ногах. И все потому, что есть нечто, что я умею делать хорошо. Вот как это должно быть. Что-нибудь... неважно что... но лучше других, и тогда ты всегда сумеешь устроиться как следует в этой жизни. Понимаешь, то, что я делаю из тюка с нитками при помощи ткацкого станка и пары ножниц, сродни искусству... И даже более того. Многие умеют обращаться с иголкой, любой может разрезать кусок материи – раз-раз. Но нужно кое-что еще... вдохновение... талант, которые каждый должен привносить в свое занятие: Тогда ты действительно сможешь сделать что-то стоящее. И если этот талант есть у тебя... ты всегда будешь иметь кусок хлеба. Ты, моя малышка, пойдешь по моим стопам. Я научу тебя всему. И тогда... что бы ни случилось, тебе нечего бояться. Я всегда присмотрю за тобой.
 И я знала, что так и будет.
 Мне было легко учиться у нее. Когда приходили ткани, она делала эскизы и спрашивала мое мнение. Однажды я попыталась сделать эскиз сама, и она осталась им очень довольна. Показав мне мои ошибки и исправив их несколькими точными штрихами, она поздравила меня с дебютом. «Платье Ленор»... Я очень хорошо помню его, оно было моего любимого лавандового цвета. После бабушка рассказывала мне, что сэру Фрэнсису очень понравилась моя модель. Фасон платья в точности соответствовал типу ткани.
 После того, как сэр Фрэнсис и его ассистенты просматривали платья, их упаковывали и увозили на фабрику. А вскоре прибывали новые ткани. Наши платья продавались в модном лондонском салоне, который тоже был частью шелковой империи Сэланжеров.
 Я хорошо помню день, когда бабушка рассказала мне, как мы очутились в Шелковом доме.
 В тот день я поднялась к ней в комнату озадаченная. Мы катались верхом, – занятия верховой ездой проводились ежедневно. Джулия была хорошей наездницей. Я, в общем, тоже. Касси, конечно, не могла угнаться за нами. Она побаивалась лошадей, несмотря на то, что у нее была самая смирная лошадка в конюшне. Я всегда присматривала за ней, когда она пускала лошадь в галоп, и точно знаю, что это служило ей поддержкой.
 После занятий Джулия повела носом и сказала:
 – Я чувствую, что на кухне готовится что-то вкусное.
 И мы отправились туда.
 – Ботинки у вас грязные? – вопросила миссис Диллон.
 – Нет, ботинки у нас не грязные, миссис Диллон, – в тон ей ответила Джулия.
 – Что ж, рада это слышать, так как мне не нужна грязь на кухне, мисс Джулия.
 – Как вкусно пахнет булочками, – проворковала Джулия.
 – Как им и положено... хорошие булочки и пахнут хорошо.
 Мы уселись за стол, с надеждой глядя, как миссис Диллон достает из духовки очередную партию булочек.
 – Ну ладно, – мрачно согласилась миссис Диллон.
 – Но эта мисс Эвертон будет недовольна. И няня тоже... еще бы, перехватывать булочки между едой. Вам бы следовало дождаться своего законного чая.
 – До него еще так далеко, – вздохнула Джулия. – Вот эту мне.
 – Вы – мисс Обжора, вот что я вам скажу, – сказала миссис Диллон. – Это же самая большая.
 – Вам это должно быть приятно, – заметила я.
 – Благодарю, Ленор, я не нуждаюсь в комплиментах. Я и сама знаю, какие булочки пеку... Ну вот. Одну вам мисс Джулия. Одну вам, мисс Касси. И одну тебе, Ленор.
 И вот тут я впервые обратила внимание. Мисс Джулия. Мисс Касси... и Ленор.
 Некоторое время я раздумывала над этой странностью и наконец, когда мы с бабушкой сидели в саду у пруда выбрала подходящий момент, чтобы заговорить об этом Я спросила, почему ко мне никогда не обращаются «мисс», а называют просто по имени, как какую-нибудь Грейс или Мэй, или еще кого-нибудь из слуг.
 С минуту бабушка молчала.
 – Эти слуги, – наконец заговорила она, – очень как бы это сказать... чутки к таким вещам. Вот как. Они очень хорошо чувствуют такие тонкости... как кого называть... где чье место... Ты – моя внучка. А это не то же самое, что дочь сэра Фрэнсиса и леди Сэланжер. И поэтому такие люди, как миссис Диллон... и решают: «А-а, обойдется без «мисс»!
 – Ты хочешь сказать, что я стою на одной ступеньке с Грейс и Мэй?
 Она поджала губы, подняла руки вверх и закачалась из стороны в сторону. Она всегда очень живо жестикулировала, что придавало ее речи большую выразительность.
 – Мы с тобой не должны придавать значения мнению таких, как миссис Диллон. Мы улыбаемся. Мы говорим: «Ах, вот как, да? Очень хорошо». В конце концов, что тебе до того, что тебя не называют «мисс»? Что такое это «мисс»? Ничто. Ты все равно такая, какая есть, и без этой приставки.
 – Да, но почему, бабушка?
 – А, ну это просто. Ты ведь не дочь хозяев этого дома, поэтому для миссис Диллон ты не «мисс».
 – Да, но, когда девочки Дэлингтон приходят на чай или поиграть с нами, они называют их «мисс», а ведь они тоже не дочери хозяев этого дома. Мы с тобой слуги, бабушка?
 – Мы здесь работаем... и если это означает быть слугами, то возможно. Но мы с тобой вместе... ты и я... и мы живем хорошо. Спокойно. Так стоит ли волноваться из-за какого-то «мисс»?
 – Просто я хочу знать, бабушка, что мы делаем в этом доме, к которому не принадлежим?
 Она колебалась всего мгновение, прежде чем пришла к какому-то решению.
 – Мы приехали сюда, когда тебе было восемь месяцев от роду. Ты была таким милым ребенком. Здесь мы могли быть вместе... бабушка и ее малышка. Я думала, что в этом доме мы сможем быть счастливы, и к тому же они обещали, что ты получишь образование... и воспитание такое же, как у господских детей. Но мы как-то не обсуждали приставку «мисс». И, наверное, поэтому ты ее не получила. А ты хочешь быть «мисс»? Успокойся, малышка. Это короткое слово – не самое главное в жизни.
 – Расскажи мне, как мы попали сюда. Почему у меня нет ни отца, ни матери?
 Она вздохнула.
 – Вот и пришло время, – тихо сказала она как бы самой себе. – Твоя мать была самой красивой и очаровательной девушкой, которая когда-либо рождалась на свет. Ее звали Мари-Луиза. Моя дочь, моя крошка, mon amour. Мы жили в окрестностях Виллер-Мюр. Там тепло и часто светит солнце. В Виллер-Мюр лето – действительно лето. Ты просыпаешься и знаешь, что весь день будет светить солнце. Не то, что здесь... когда оно выглянет ненадолго и уходит и никак не может решиться выглянуть снова.
 – Ты бы хотела жить в Виллер-Мюр?
 Она энергично тряхнула головой.
 – Я хочу быть здесь. Теперь я принадлежу этому дому... и ты тоже, ma petite. Здесь ты будешь счастлива... и наступит день, когда тебя перестанет волновать, называют тебя «мисс» или нет.
 – Меня и сейчас это не волнует, бабушка. Я просто хотела знать.
 – Виллер-Мюр далеко отсюда, во Франции, и ты должна знать, а если не знаешь, то это тебе скажет и любезная мисс Эвертон, что Франция – большая страна... больше, чем этот маленький остров. Там есть горы и небольшие па и деревни, а Виллер-Мюр находится почти на границе с Италией. Там хорошо растут шелковицы, а это означает, что там есть шелк. Эти маленькие червячки, которые прядут для нас шелк, любят шелковичные листья, и везде, где растет шелковица, есть шелк.
 – Так, значит, ты всегда была знакома с шелком?
 – Виллер-Мюр – родина шелкопрядов... и шелк в тех местах – основное средство существования. Семья Сент-Аланжер жила там всегда и, если так будет угодно Господу, будет жить и дальше: Вот что я тебе скажу. Дом Сент-Аланжеров похож на этот... только вокруг не леса, а горы Сент-Аланжеры живут там уже несколько столетий. Это очень красивое место – лужайки с цветами, раскидистые деревья, через поместье бежит река. Повсюду разбросаны домики, где живут работники со своими семьями. Есть там и большая фабрика – здание из белого камня, увитое олеандрами и бугенвиллиями [4] , которые растут повсюду. Но главное – mureraies – шелковичные рощи, где водятся лучшие в мире шелкопряды, лучше, чем шелкопряды Индии или Китая... где, возможно, и есть настоящая родина шелка. Виллер-Мюр – один из поставщиков лучшего шелка в мире.
 – И ты там жила и работала на Сент-Аланжеров?
 Она кивнула.
 – У нас был хорошенький маленький домик... нам он казался самым лучшим. Весь в цветах... Моя дочь, Мари-Луиза, была там очень счастлива. Казалось, она была прямо-таки создана для счастья. Ее глаза играли и смеялись, но никогда не бывали такими грозными, какими становятся иногда твои, моя малышка. Они были темно-темно синие... как у тебя, а волосы почти черные... темнее твоих, мягкие и волнистые. Настоящая красавица... И совершенно не умела видеть зла. Она была наивна и доверчива... и умерла.
 – Как она умерла?
 – При твоем рождении. Такое случается. Она не должна была умереть. Я бы оберегала ее так же, как оберегаю тебя. Я сумела бы устроить ее счастье. Она умерла... но оставила мне тебя... и я счастлива этим.
 – А мой отец? – спросила я.
 Она помолчала, и потом произнесла:
 – Иногда так случается в жизни. Ты поймешь это позже. Иногда дети появляются на свет, а отец...
 – Ты хочешь сказать... он бросил ее?
 Она взяла мою руку и поцеловала ее.
 – Она была очень красивой. Но что бы тогда ни произошло, она оставила мне тебя, дитя мое, и это лучший подарок, который она могла мне сделать на прощание. У меня осталось ее дитя, которое стало моей единственной отрадой.
 – О, бабушка, это так грустно, – сказала я.
 – Было лето, – продолжала она. – Мари-Луиза уходила гулять по полям, где так сладко пахнет цветами, и подолгу не возвращалась. Она была совершенно невинна. Наверное, мне следовало предупредить ее.
 – И мой отец ее бросил?
 – Этого я не могу тебе сказать. Почти до самого твоего рождения я не знала о том, что она ждет ребенка. А потом это произошло... и она умерла. Я помню, как сидела возле ее постели, опустошенная и отчаявшаяся, а потом пришла акушерка и вручила мне тебя. Ты стала моим спасением. Я поняла, что потеряла дочь, но получила взамен ее ребенка. С тех пор ты была для меня всем.
 – Хотелось бы мне знать, кто мой отец.
 Она покачала головой и пожала плечами.
 – И поэтому ты приехала сюда? – предположила я.
 – Да, я приехала сюда. Мне показалось это самым лучшим решением. Когда такое случается в небольших поселениях, то человеку, с которым произошла беда, приходится очень нелегко. Ты могла бы это уже понять по Кларксону и миссис Диллон. Они шепчутся... болтают. Я не хотела, чтобы ты росла среди всего этого.
 – Ты хочешь сказать, что они стали бы презирать меня из-за того, что мои родители не были женаты?
 Она кивнула.
 – Сент-Аланжеры – богатая семья... могущественная семья. Виллер-Мюр – это Сент-Аланжеры. Вся округа работает на них. Их имя известно по всей Франции, и в Италии тоже. Так что месье Сент-Аланжер, который стоит во главе этой семьи, всем нам был как отец... а производители шелка по всему миру поддерживают между собой связь. Они все знают друг друга. Сравнивают. Они – соперники. Ну, ты знаешь, что я имею в виду: «мой шелк лучше твоего шелка» и все такое.
 – Да, – машинально отозвалась я, все еще думая о своей матери и о человеке, который предал ее, и о том скандале, который произошел когда-то в Виллер-Мюр.
 – Сэр Фрэнсис... наносит Сент-Аланжерам визиты время от времени. Между семьями существует видимость дружбы... но дружба ли это на самом деле? Каждый хочет, чтобы его шелк был лучше. У каждого свои секреты... Они могут поделиться тем и этим... но так, совсем чуть-чуть, чем-нибудь незначительным.
 – Понимаю, бабушка, но я хочу услышать о своей матери.
 – Она, должно быть, счастлива, когда смотрит с небес и видит нас вместе. Она знает, что мы значим друг для друга. Так вот, сэр Фрэнсис приехал тогда в Виллер-Мюр. Я хорошо помню это. Между их семьями существует некая связь. Понимаешь, говорят, что много-много лет назад они были одной семьей. Прислушайся к их именам. Сент-Аланжер... на английский манер – Сэланжер.
 – Вот как? – взволнованно вскричала я. – Так, значит, существует родство между этими семьями?
 И снова легкое пожатие плечами.
 – Я думаю, ты слышала от мисс Эвертон о так называемом Нантском эдикте.
 – О, да, – воскликнула я. – Он был подписан королем Франции Генрихом Четвертым в... ах, кажется, в 1598 году.
 – Да, да, но что он значил? Он дал гугенотам свободу вероисповедания.
 – Да, я помню это. Генрих и сам был гугенотом, но когда парижане отказались признать королем протестанта, он сказал, что Париж стоит мессы, и принял католичество.
 Она улыбнулась очень довольная.
 – Вот что значит быть образованной! Да, но потом все изменилось.
 – Потом, много лет спустя, Луи Четырнадцатый отменил эдикт.
 – И тысячи гугенотов были вынуждены покинуть Францию. Одна из ветвей фамильного древа Сент-Аланжеров осела в Англии. Они привезли с собой свои знания и открыли фабрики по производству шелка. Они много работали и добились процветания.
 – Как это все интересно! Так, значит, сэр Фрэнсис навещает своих родственников во Франции?
 – Крайне редко. Эти семьи редко вспоминают о своем родстве. Между англичанами Сэланжерами и французами Сент-Аланжерами существует соперничество. Когда сэр Фрэнсис приезжает во Францию, они демонстрируют ему свои успехи... так, кое-что, и пытаются выведать, чего сумел добиться он у себя... Они – соперники. Это неизбежно в таких делах.
 – И ты видела сэра Фрэнсиса, когда жила там?
 Она кивнула.
 – Там я работала, так же, как и здесь. У меня был свой станок, свои секреты... Я была хорошей ткачихой. Все местные жители так или иначе занимались производством шелка... и я тоже.
 – А моя мать?
 – Она тоже. За мной прислал месье Сент-Аланжер и спросил меня, как я посмотрю на то, чтобы переехать в Англию. Сначала я не знала, что сказать. Никак не могла поверить в это, но когда наконец поняла, что это правда, то подумала, что так будет лучше. И лучше всего это будет для тебя, а то, что хорошо для тебя, то хорошо и для меня. Поэтому я приняла его предложение переехать сюда... жить в этом доме... работать за станком, когда требуется что-то особенное... и создавать модные фасоны шелковых платьев, чтобы наш материал лучше раскупался.
 – То есть сэр Фрэнсис предложил нам поселиться в своем доме?
 – Так они вместе решили – он и месье Сент-Аланжер, – что у меня будет собственный станок и швейная машинка и что я буду жить здесь и выполнять у сэра Фрэнсиса ту же работу, что и во Франции.
 – И ты оставила свою родину?
 – Родина там, где находятся дорогие тебе люди. Со мной была моя малышка, и поскольку я уезжала вместе с тобой, я была довольна. Здесь нам с тобой хорошо. Ты получаешь образование вместе с дочерьми господ... и насколько я знаю, неплохо преуспела, а? Мисс Джулия... разве не испытывает некоторую зависть, что ты способнее ее? Ты любишь мисс Касси, разве нет? Она тебе как сестра. Сэр Фрэнсис – хороший человек. Он сдержал свое слово, а леди Сэланжер... она требовательна, я признаю это, но ее нельзя назвать бессердечной. Мы многое имеем и должны что-то отдавать в свою очередь. Я никогда не устану благодарить Господа за его доброту ко мне.
 Я обвила ее шею руками и прильнула к ней всем телом.
 – Нам ничто не страшно до тех пор, пока мы вместе, ведь правда? – шепнула я.
 Так я получила первые сведения о своем прошлом; но чувствовала, что это лишь малая часть того, что мне предстоит узнать.
 Бабушка оказалась права. Наша тихая, размеренная жизнь не лишена была приятности. Я примирилась со своим положением, и незначительная разница в обращении не так уж меня и волновала. Что ж, я не являлась одной из Селанжеров и приняла это как факт. Они были добры к нам. Они дали нам возможность покинуть место, где каждый знал, что мать родила меня, не будучи замужем. Я прекрасно осознавала, каким пятном это должно было лечь на мою жизнь, так как не раз с девушками из соседних деревень случалась такого рода «неприятность». И даже если девушке удавалось выйти замуж за человека, на которого она указывала, то в этом случае, несмотря на то, что потом все дети рождались в законном браке, люди продолжали помнить о ее позоре.
 Меня сильно интересовал мой отец. Иногда мне казалось очень романтичным не знать его имени. Ведь тогда можно представлять себе человека куда более интересного и красивого, чем он мог быть в действительности. Однажды, говорила я себе, я поеду и разыщу его. Это дало новое направление моим мечтам. После разговора с бабушкой я нафантазировала себе уйму воображаемых отцов. Пусть я и не могла рассчитывать на то, что со мной будут нянчиться так же, как с мисс Джулией и мисс Касси, но зато насколько интереснее была моя жизнь в сравнении с их скучным происхождением. Ведь это не они были рождены самой красивой девушкой на свете и у них не было загадочного безымянного отца.
 Я поняла и то, что в некоторой степени мы были слугами. Бабушка стояла на высшей ступеньке, возможно, она принадлежала к той же категории, что и Кларксон или даже миссис Диллон, – но, тем не менее, мы были слугами. Бабушку высоко ценили благодаря ее умению, а меня терпели благодаря ей. Что ж... я приняла свою долю. Мне была уготовлена участь горничной леди Сэланжер, особы требовательной и капризной. Некогда она слыла красавицей, лицо ее все еще хранило следы былой красоты. Каждый день начинался с того, что мисс Логан тратила массу времени на то, чтобы сделать хозяйке прическу и помочь одеться. После чего леди медленно перебиралась в гостиную, тяжело опираясь на руку Кларксона, в то время как Генри нес ее корзинку с вышиванием и, в случае необходимости, всегда был к ее услугам. Она частенько посылала за мной, чтобы я почитала. Казалось, ей доставляет удовольствие занять меня каким-нибудь делом. Леди Сэланжер была со мной очень мягкой, говорила усталым голосом, в котором слышался упрек судьбе, которая так безжалостно обошлась с ней при рождении Касси и сделала из нее инвалида.
 Обычно это выглядело так.
 – Ленор, принеси мне подушку. О, так лучше. Сядь здесь, деточка, хорошо? Пожалуйста, укутай мне ноги пледом, что-то они замерзли. Позвони горничной. Пусть подбросит угля в камин. И принеси мое вышивание. О, дорогая, ты неправильно положила стежок. Ты должна это переделать. Может быть, у тебя получится лучше. Я сама терпеть не могу что-то переделывать. Но ты все-таки займись этим попозже. А сейчас почитай мне...
 Я читала ей часами. Частенько она начинала клевать носом, и, думая, что она заснула, я замолкала, но она тут же вскидывала голову и велела продолжать. Ей нравились произведения миссис Генри Вуд. Я хорошо помню «Чэннингов» и «Неприятности миссис Хэллибертон», а также «Ист Линн». Все эти книги я прочитала ей вслух. Она говорила, что у меня более успокаивающий голос, чем у мисс Логан.
 И все это время я ни на минуту не забывала, сколь многим мы обязаны этим Сэланжерам, позволившим нам сюда приехать и скрыться от позора, который навлекла на нас моя мать. Все это было очень похоже на романы миссис Генри Вуд, и мне, естественно, нравилось находиться в центре подобной драмы.
 Человек, занимающий скромное положение, часто более внимателен и чуток к другим людям. Джулия была слишком высокомерна, и слишком снисходительна для того, чтобы стать мне настоящей подругой, но Касси... Она нуждалась в моей помощи и пробуждала лучшие стороны моей натуры. Мне нравилось командовать, заботиться о ком-то. Я понимала, что мои чувства не были совсем бескорыстными. Мне нравилось ощущение собственной значительности, появляющееся у меня, когда я кому-нибудь оказывала помощь; поэтому я часто помогала Касси делать уроки. Во время прогулок я примеривала свои шаги к ее, в то время как Джулия с мисс Эвертон уходили вперед. На уроках верховой езды я не спускала с нее глаз. Она платила молчаливым обожанием, которое доставляло мне неизмеримое удовольствие.
 В доме все приняли как должное тот факт, что я присматриваю за Касси так, как должна была бы присматривать за леди Сэланжер.
 В доме был еще один человек, возбуждавший во мне чувство жалости, – «пащенок Минни Уордл», как называла его миссис Диллон. Минни Уордл была во всех смыслах легкомысленной особой, которой пришлось пожинать плоды своего поведения, когда у нее на руках оказался Вилли.
 Ребенок явился результатом ее дружбы с торговцем лошадьми, который околачивался в округе до тех пор, пока Минни не забеременела; узнав о ее беременности, он исчез. Минни Уордл думала, что знает, как разрешить эту проблему, и посетила мудрую старушку, которая жила в лесной хижине, примерно в миле от Шелкового дома. Но на этот раз старушке не удалось отличиться – меры, предпринятые ею, не принесли успеха; и когда Вилли родился, то он оказался (опять же цитирую миссис Диллон) «недоумком». Ее светлость проявила милосердие и разрешила девушке остаться вместе с Вилли; но ребенку еще не исполнилось и года, как в один прекрасный день вновь появился торговец лошадьми, и на этот раз вместе с ним исчезла Минни, предоставив другим расплачиваться за ее грехи. Ребенка отправили в конюшни на воспитание к миссис Картер, жене старшего конюха. После безуспешных попыток заиметь собственного ребенка, она была рада принять хотя бы чужого. Но сразу после появления Вилли у нее один за другим пошли дети, и к настоящему моменту их было целых шестеро. Вполне естественно, что она быстро утратила интерес к Вилли, тем более, что он был «немного того».
 Бедный Вилли оказался никому не нужен, никому не было до него дела. Я часто думала, что он не так уж глуп, как могло показаться. Он не умел читать и писать, но ведь таких людей множество, а между тем их не считают слабоумными. У него была собачка – дворняжка, которая ходила за ним по пятам и была прозвана миссис Диллон «этой противной псиной». Я была рада, что у мальчика есть хоть одно живое существо, которое любит его и кому он сам мог подарить свою привязанность. С тех пор, как у него появилась собака, он стал гораздо оживленнее. Мальчик любил сидеть с ней у лесного озера, неподалеку от Шелкового дома, и смотреть на воду. Всякий, кто шел по лесу, натыкался на это озеро неожиданно. Сначала среди деревьев появлялась прогалина, а потом вдруг перед вами открывалась водная гладь. Дети вечно торчали там со своими банками, издавая радостные вопли, когда им удавалось поймать головастика. Ивы полоскали в воде свои косы, и вербейник со своими цветами-звездочками соседствовал с растениями, которые мы называли «шапочками»; и повсюду были заросли вездесущего чистеца. Я никогда не уставала удивляться лесным сюрпризам. Можно ехать по лесу и вдруг наткнуться на небольшую деревушку или живую изгородь. Когда-то здесь, должно быть, спилили деревья, собираясь устроить поселение, но по каким-то причинам передумали, а когда это было, никто уже и не помнит.
 С течением времени лес изменился, но не сильно. Во времена вторжения норманнов вся территория Эссекса была покрыта дремучими лесами; но теперь здесь попадались и большие дома, и старые деревеньки, и церкви, и женские школы, и даже несколько небольших городов.
 Общаться с Вилли было непросто. Если с ним кто-нибудь заговаривал, он вздрагивал как испуганный олень и замирал, будто перед взлетом. Мальчик никому не верил.
 Даже странно, как некоторым людям нравится обижать слабых. Может быть, этим они хотят утвердиться сами? Миссис Диллон принадлежала к породе таких людей. Именно она впервые подчеркнула тот факт, что я занимаю более низкое положение на общественной лестнице, чем мои подруги. Теперь с таким же удовольствием старалась привлечь внимание к неполноценности Вилли.
 Естественно, ожидалось, что он будет помогать по дому. Он носил воду из колодца, убирал двор, и с этими обязанностями успешно справлялся – они были ему привычны. Но однажды миссис Диллон приказала ему:
 – Вилли, сходи в кладовую, принеси мне кувшин со сливами. И посчитай, сколько кувшинов там еще осталось.
 Она ждала, что Вилли вернется без слив с обескураженным лицом; тогда можно было бы воззвать к Господу или к кому-нибудь из ангелов (судя по составу присутствующих в эту минуту) и спросить, что же такого она сделала, за что ей выпало в наказание иметь дело с таким идиотом.
 Вилли замер в замешательстве. Сосчитать кувшины было выше его сил. Я отправилась с ним в кладовую, дала ему сливы и показала шесть пальцев. Он молча смотрел на меня, и я снова показала шесть пальцев; наконец лицо его осветилось улыбкой.
 Он вернулся на кухню. Полагаю, что миссис Диллон была разочарована, когда он принес ей именно то, что она просила.
 – Ну, – спросила она, – и сколько там осталось?
 Я просунула голову в дверь и за спиной миссис Диллон показала ему шесть пальцев. Вилли сделал то же самое.
 – Шесть, – воскликнула миссис Диллон, – так мало. Боже, чем я заслужила такое наказание, почему приходится иметь дело с таким идиотом.
 – Все правильно, миссис Диллон, – сказала я, – я заходила туда. Там действительно осталось шесть кувшинов.
 – Ох, это ты, Ленор. Как обычно, суешь свой нос не в свое дело.
 – Да нет, миссис Диллон, просто я подумала, что вы хотели это знать.
 Вскинув голову, я вышла из кухни и прошла мимо маленькой собачки Вилли, которая терпеливо ждала своего хозяина.
 При каждом удобном случае я старалась помочь Вилли. Часто я ловила на себе его быстрые взгляды, но он тут же отводил глаза.
 Мне было очень жаль этого беднягу. Я решила попробовать учить его, так как он казался мне умнее, чем считали его люди.
 Иногда мы говорили о нем с Касси, которую было легко склонить к жалости, и она тоже начала оказывать мелкие услуги, например, как-то она показала ему, какие кочаны капусты нужно сорвать для кухни, когда миссис Диллон послала его на огород с этой целью.
 Меня всегда интересовала логика поведения людей, и я удивлялась, почему такая благополучная миссис Диллон так стремилась осложнить жизнь бедняги Вилли, и без того обиженного судьбой. Вилли рос забитым и запуганным. Если бы он смог избавиться от своего страха перед людьми, он сделал бы значительный шаг к нормальной жизни.
 Касси неизменно соглашалась со мной. Возможно, поэтому я так любила бывать с ней.
 Казалось, миссис Диллон была напрочь лишена жалости. Она твердила, что Вилли нужно удалить из дома, потому что слоняющиеся по двору идиоты совсем не украшают такое место, как Шелковый дом. Она сказала, что поговорит на этот предмет с сэром Френсисом, когда тот приедет. Неумолимая повариха понимала, что говорить об этом с ее светлостью или с мистером Кларксоном – бесполезно, так как вопрос увольнения людей находился вне их компетенции.
 Потом она решила начать атаку с другого конца. И вот наступил день, когда она заявила, что собака стащила у нее со стола кусок козлятины, и потребовала для нее смертной казни.
 Кларксон возмутился. Он восседал за столом как судья.
 – Вы видели, как дворняга взяла мясо, миссис Диллон?
 – Да почти что так.
 – То есть вы не видели непосредственно, как это случилось?
 – Ну, я видела как это животное сшивалось вокруг... глядя, что бы стащить, когда я повернулась спиной, она как молния подскочила, схватила со стола мясо и убежала с куском.
 – Это могла быть какая-нибудь другая собака, – предположил Кларксон.
 Но миссис Диллон это не устраивало.
 – О, я-то знаю, кто это был. Не надо морочить мне голову. Я видела ее там своими собственными глазами.
 – Но, миссис Диллон, ведь вы же не видели, как она взяла мясо, – не удержалась я.
 Она со злостью повернулась ко мне.
 – А ты что здесь делаешь? Вечно тебе нужно во все вмешаться. Можно подумать, что ты член семьи, тогда как на самом деле...
 Я пристальным взглядом уперлась в нее.
 – Это не относится к делу, – смутился Кларксон. – Если вы не видели, как собака взяла мясо, значит, не можете быть уверены, что это сделала она.
 – Я позову кого-нибудь из лесников. Пусть они пристрелят это животное. Я не позволю ей шастать повсюду и таскать с кухни куски.
 На этом дело не окончилось. Обитатели дома разбились на два лагеря. Одни говорили, что собаку нужно прикончить, – в конце концов, это всего лишь несчастная маленькая дворняжка. Нет, возражали другие, пусть у бедного парня останется его собака. У него и так немного радости в жизни.
 Бедный Вилли совсем потерял голову от страха, и в конце концов убежал, забрав с собой свою собаку. Была зима, и все очень беспокоились за его жизнь. Миссис Картер приснилось, что он лежит где-то в лесу... замерзший до смерти.
 Мэй слышала какие-то странные звуки в доме; ей показалось, что это был вой собаки. А Дженни в лесу привиделся Вилли с собакой на руках. Они походили на призраков и неожиданно исчезли.
 Миссис Диллон чувствовала себя не в своей тарелке. Ведь все произошло из-за нее. Она вовсе не была так уверена насчет этой козлятины. Возможно, там и вправду была другая собака. Теперь она уже жалела, что угрожала пристрелить животное. На самом деле она не хотела этого. И вообще она не виновата: она только выполняла свой долг по отношению к хозяевам дома.
 Все вздохнули с облегчением, когда Вилли вернулся. Вид у него был оборванный и истощенный. Миссис Диллон сварила ему размазню и сказала, чтобы впредь он больше не был таким дурачком, убегая незнамо куда. Никто и не собирался убивать его собаку.
 После этого случая к мальчику стали относиться добрее. Таким образом, инцидент принес даже некоторую пользу, и Вилли с собакой скоро оправились.
 Жизнь шла своим чередом. Джулия иногда становилась дружелюбной, но потом начинала важничать, будто вспомнив, что я не принадлежу к их семье. Она бывала нетерпелива с Касси, которая легко уставала; однако она не стеснялась списывать у меня домашние задания или просить подсказки на занятиях с мисс Эвертон. Но, в общем, отношения между нами были сносные, и я думаю, она была даже рада иметь такую компаньонку, как я, потому что с Касси ей не в чем было состязаться. Мы с Джулией преодолевали в паддоке препятствия, и тут между нами было настоящее здоровое соперничество.
 Касси часто требовался отдых среди дня. Тогда я снимала с нее ботинки и садилась рядом. Мы играли в загадки, иногда я рассказывала ей о неприятностях миссис Хэллибертон или об испытаниях, выпавших на долю Изабеллы в «Ист Линн». Она любила эти беседы и тихонько плакала, переживая за этих несчастливых женщин.
 Мальчики большую часть года проводили в школе. Мы всегда с нетерпением ждали каникул, но когда мальчики приезжали домой, все оказывалось совсем не так чудесно, как это нам представлялось, и часто я была рада, когда они уезжали обратно, – во всяком случае, Чарльз. Филипп мне нравился больше.
 Он был очень похож на Касси, с таким же добрым и мягким характером. Мне кажется, они пошли в леди Сэланжер, которая, возможно, тоже была такой же до того, как несчастье с Касси не сделало ее несколько сварливой.
 Чарльз, бывший шестью годами старше меня, был очень важным и с видом собственника расхаживал по дому. Впрочем, дом и в самом деле должен был перейти к нему. Он свысока посматривал даже на брата и сестер, так что не удивительно, что он подчеркивал свое презрение ко мне.
 Во время каникул мальчики большую часть времени катались верхом и ловили рыбу в Ривер Роудинг. Нам казалось, что у них так много интересных занятий, которые недоступны для нас. Я завидовала их свободе. Филипп, однако, иногда ездил кататься и с нами. Он расспрашивал меня, чем занимается моя бабушка. Его очень интересовала ее работа. Иногда он заходил к ней посмотреть, как она работает. Он ей нравился, и она говорила мне, что он чувствует материал и умеет отличить хороший шелк.
 – Его отец будет им доволен, когда он войдет в дело, – сказала она.
 – А Чарльз, кажется, вовсе не интересуется этим, – высказала я свое наблюдение.
 – Это еще может прийти. Сейчас он чувствует, что стал взрослым... и теперь очень значительная персона. Таков он здесь... со своими сестрами и братом, которые моложе его. Но, может быть, с другими он и сам другой, а? Посмотрим. По крайней мере, хорошо, что хотя бы Филипп станет утешением для своего отца.
 Я заметила, что Чарльз очень интересуется горничной Грэйс, довольно хорошенькой девушкой. Однажды я застала их за болтовней. Раскрасневшаяся Грэйс хихикала, а он был очень добродушен и ласков в своей снисходительной манере. Таким образом, мне стало ясно, что Чарльз презирает далеко не всех женщин.
 Однажды Чарльз не приехал на каникулы. Он остался у какого-то друга. Филипп вернулся один, и это было действительно замечательно, потому что когда рядом не было Чарльза, Филипп не чувствовал себя обязанным пренебрегать нашим обществом.
 Помню, как мы сидели все вместе – он, Джулия, Касси и я – на берегу озера и говорили об их семье и о том, как это здорово, что много лет назад их предки, вынужденные покинуть родину из-за религиозных разногласий, поселились именно здесь.
 – Единственное, что мы умели делать – это производить шелк, и когда мы перебрались сюда, пришлось все начинать с нуля, потому что все, что у нас было, пришлось оставить. Мы стали развивать производство шелка в этой стране. И разве плохо мы с этим справились?! – воскликнул Филипп.
 Я горячо заверила его, что отлично. Он улыбнулся мне и продолжал:
 – За несколько лет мы настолько преуспели, что научились производить шелк, не уступающий по качеству тому, что ввозился из Франции. Нам приходилось нелегко, но мы хотели работать. Процветание пришло не сразу, долгое время мы были бедны.
 – Я рада, что мы добились успеха, – сказала Джулия, – мысль о бедности меня угнетает.
 – Ведь это просто потрясающая история, правда, Ленор?
 – О, да, конечно, – согласилась я с ним.
 – Приехать в незнакомую страну, не имея при себе ничего, кроме веры, надежды и решимости, добиться успеха.
 Его лицо светилось воодушевлением, и я подумала: «Все-таки есть в нем что-то очень приятное. Мне будет жаль, когда он уедет».
 – Но нас преследовали нескончаемые беды, – продолжал он. – Когда разрешили ввоз в страну французского шелка, рабочие в Спитэлфилдсе оказались на грани нищеты. Всем был нужен только французский шелк, хотя тот, что делали мы, был ничуть не хуже. Просто они считали, что фраза «я купил французский шелк» звучит лучше, чем «я купил спитэлфилдский шелк». Отец рассказывал мне о тех событиях. Люди бывают очень жестоки. Начались бунты. Рабочие без дела слонялись по улицам. Для их станков не было работы. Когда они видели женщину в ситцевом платье, они срывали его. «Шелк! Шелк! – кричали они. – Все должны носить спитэлфиддский шелк!»
 – Как это жестоко, – сказала я. – Я бы не хотела, чтобы с меня срывали платье по какой бы то ни было причине.
 – Они боролись за выживание. Люди переехали сюда, бросив все, что имели; здесь они построили новые станки, начали производить красивые ткани, и как раз тогда, когда дела пошли в гору, правительство разрешило ввоз в страну французского шелка.
 – Но если их ткани были так хороши, почему же люди предпочитали покупать французские?
 – Англичане всегда предпочитают иностранное отечественному. И кроме того, у французов установившаяся репутация. Почему-то считается, что французские наряды и ткани должны быть лучше, чем английские. В любом случае, они чуть не вышибли нас из шелкового бизнеса.
 – Почему же ты так переживаешь теперь? – спросила я. – Ведь все это в прошлом.
 – Я сочувствую этим людям, потому что знаю, как они страдали. И знаю, что это может случиться снова.
 – Бедняжки, – вздохнула Касси, – как это, должно быть, страшно – голодать. И ведь у них были дети.
 – Дети всегда страдают первыми, – сказал Филипп. – То были долгие и трудные времена. Сто лет прошло с тех пор. Правительство как раз подписало тогда так называемое «Соглашение в Фонтенбло», по которому французам предоставлялось право ввозить свой шелк в Англию беспошлинно; и наши рабочие были в отчаянии. Когда король ехал в парламент, они решили представить петицию в палату общин. Они придерживались мнения, что герцог Бэдфорд, подписавший соглашение, подкуплен французами. Рабочие добились отсрочки выполнения договора, направились к дому Бэдфорда и устроили там погром. Прибыла гвардия, и был зачитан Риотский акт [5] . Рабочие разбежались, но многих из них затоптали лошади. Не мало народу погибло тогда. Покидая Францию, они думали, что обретут мир и спокойствие, но и здесь их ждали тяжелые испытания.
 – Они вышли из них победителями, – сказала я, – и теперь у них все хорошо.
 Филипп пожал плечами:
 – Никогда нельзя знать, с какими трудностями придется столкнуться завтра. В жизни все происходит неожиданно, Ленор.
 – Но ведь люди всегда находят какой-то выход.
 – Некоторым это удается, – ответил он.
 Джулия зевнула.
 – Нам пора возвращаться, – сказала она.
 В эти каникулы я полюбила Филиппа. В отсутствие Чарльза все было совсем по-другому. Филипп часто заходил к бабушке, со знанием дела он разбирал тюки с материалами и говорил об искусстве ткачества. Его очень заинтересовал ее станок.
 – Вы пользуетесь им? – спросил он.
 – Только когда сэру Фрэнсису требуется что-нибудь особенное.
 Она рассказала ему о Виллер-Мюр, о фабрике со стенами, увитыми бугенвиллиями, о больших светлых мастерских с огромными окнами.
 Филипп был полностью поглощен беседой. Он говорил о каком-то новом способе прядения, который позволяет перерабатывать залежавшиеся на прилавках ткани.
 – Некий мистер Листер из Брэдфорда изобрел для этой цели специальный станок, – рассказывал он нам. – Это произведет революцию в нашем деле, потому что должно быть большое количество chassum шелка, залежавшегося на наших складах в Лондоне.
 Я мало что понимала в этих разговорах, но мне было приятно слушать их. У бабушки начинали гореть щеки, Филипп был преисполнен энтузиазма. Они нравились друг другу, а для меня не было ничего приятнее, чем видеть, что дорогие мне люди хорошо ладят между собой. Бабушка приготовила чай, и мы перешли в ее маленькую гостиную, продолжая разговор. Филипп делился своими планами, когда он наконец войдет в дело. Его раздражала необходимость ждать. Он приступит к делу, как только закончит университет. Отец обещал ему. Он бы с радостью пожертвовал последними ступенями своего образования, но отец был неумолим в этом вопросе.
 – А что твой брат? – спросила бабушка.
 – О, он больше склонен развлекаться. Надеюсь, что это пройдет.
 – Он не разделяет твоего энтузиазма, – заметила бабушка.
 – Он изменится, мадам Клермонт, – поспешил уверить ее Филипп. – Когда начнет во всем разбираться, то не сможет остаться равнодушным к нашему делу. Вы согласны со мной?
 Бабушка улыбнулась.
 – Я счастлива, что у сэра Фрэнсиса есть сын, который пойдет по его стопам. Это должно служить ему большим утешением.
 – Возможно, что брат окажется лучшим специалистом в другой области нашего бизнеса. Меня завораживает сам процесс производства шелка. Эти червячки, прядущие свои коконы, из которых потом получается самый изумительный материал в мире...
 Он много говорил о тонкостях производства, в которых я не разбиралась. Я сидела и затуманенным от счастья взглядом наблюдала, как Филипп и бабушка с каждой минутой все больше проникаются взаимной симпатией. Когда он ушел, она сказала, что получила удовольствие от общения с ним. Мы мыли посуду, и она тихонько напевала про себя:
  En passant par la Lorraine 
  Avec mes sabots 
  J’ai rencontre dans la plaine 
  Avec mes sabots dondaines 
  Oh, Oh, Oh, 
  Avec mes sabots. 
 Она всегда пела эту песню, когда бывала в хорошем настроении. Однажды я спросила ее, почему, и она ответила, что пела ее ребенком и каждый раз при этом радовалась, что солдаты решили, будто певунья некрасива. Они не знали, что ее полюбил королевич.
 – А она вышла за королевича замуж? – спросила я.
 – Неизвестно. За это я и люблю эту песню. Королевич подарил ей bouquet de marjolaine. Если он расцветет, девушка станет королевой. Мы не знаем, что было дальше, потому что на этом песня заканчивается.
 Она продолжала улыбаться.
 – Хорошо, что есть кто-то, кому нравится эта работа. Он такой же, как отец. Сэру Фрэнсису повезло, что у него есть такой сын.
 – Он тебе очень понравился, бабушка, да?
 Она кивнула, глядя на меня и задумчиво улыбаясь, и глаза ее мечтательно затуманились.
 Мы повзрослели. Джулии было уже около семнадцати лет. Мне стукнуло пятнадцать. Джулия изменилась и всячески старалась подчеркнуть, что она уже не маленькая девочка.
 В этом году ей предстоял первый сезон в Лондоне.
 Леди Сэланжер часто говорила об этом. В доме была традиция собираться у нее в гостиной на чай. Я часто приходила туда намного раньше других и читала, прерываясь время от времени, чтобы вставить ей в иголку нитку нужного цвета. Она требовала, чтобы я уделяла ей все больше и больше времени.
 Джулия и Касси спускались ровно в четыре и проводили у нее час. Кларксон вкатывал чайный столик и приходила Грэйс, чтобы разлить чай; но леди Сэланжер частенько отсылала ее, возлагая приготовление чая на меня.
 – Ленор сама справится, – говорила она. И начиналось: – Ленор, еще немного сливок, пожалуйста. О, и подай мне одну из тех булочек.
 И вот она сидела, ни к чему не притрагиваясь, и крошила булочку к себе на тарелку. Все разговоры в то время велись только о предстоящем сезоне Джулии.
 – Дорогая, я сама должна была бы вывести тебя в свет... но это невозможно. Ленор, у меня затекли ноги. Ты просто, сними с меня шлепанцы и разотри их, хорошо? Ах... так лучше. Какое облегчение. При моем здоровье это совершенно невозможно. Платья, которые тебе понадобятся, Джулия... мадам Клермонт их тебе сошьет. Ей нужно будет заказать образцы тканей. Возможно, твой отец пошлет за ними даже в Париж...
 Джулия всплеснула руками, с восторгом слушая мать. Она горела желанием «выезжать». Она говорила об этом нам с Касси. Балы, банкеты... веселье... и армия поклонников, жаждущих заполучить ее руку.
 Я слышала, как однажды мисс Логан, которая разбиралась в этих вещах, говорила с мисс Эвертон.
 – Ну, конечно, это торжище, где все уже сказано и сделано... и это портит все удовольствие. Понимаете, это тот случай, когда за человека говорят его деньги... и деньги решают все.
 Так, значит, Джулию вывозили на ярмарку невест, чтобы продемонстировать, что она имеет в активе. На одной чаше весов сосредоточивались ее молодость и красота (а она могла быть очень привлекательной, когда бывала в хорошем настроении) и страстное желание выйти замуж, а на другой – ярлык «Сделка», утяжеленный словом «деньги».
 – Я слышала, что графиня Бэллэдер может помочь в таком деле, – сказала леди Сэланжер. – Бедняжка, ей так нужны деньги – теперь, когда умер граф. Он оставил ее практически без пенни... Игрок, говорят... и пьяница... промотал все свое состояние, и после его смерти все это выплыло наружу. Бедная графиня. Конечно, она не совсем то... для первого выхода. Актриса или что-то я этом роде. Она была у графа третьей женой, он начал впадать в детство, когда женился на ней. Да, теперь ей приходится зарабатывать на жизнь таким способом. Ее услуги стоят дорого, но она очень помогла Марии Крэнли. Та была такой простушкой, а как удачно вышла замуж... благодаря деньгам, конечно, а не голубой крови.
 Я не удержалась от замечания, что, вероятно, деньги приносят больше пользы, чем голубая кровь.
 – Да, это так, Ленор. Ты не подложишь мне еще одну подушку под спину? Так лучше. Я так устала. И уронила свой веер. Ох, вот он. И еще чашечку чая, Ленор. Убери эту булку. О, дорогая, кажется, она раскрошилась по всему полу. А это что, пирожное «Мадейра»? Я съем кусочек... Нет. Думаю, мне лучше попробовать фрукты. И побольше сливок, пожалуйста. Да, графиня подойдет идеально. Она хорошо знает свет, а ее происхождение... сделало ее пробивной... и практичной. Но, похоже, что все об этом забыли, и имя Бэллэдер на хорошем счету. Это такая трагедия, что я, твоя мама, Джулия, не могу сделать для тебя то, что должна была бы сделать.
 Потом она начала обсуждать, какие понадобятся платья.
 – Нужно будет попросить мадам Клермонт прийти ко мне посоветоваться. Так много всего предстоит сделать. Даже не знаю, как я со всем этим справлюсь.
 Я не сдержала улыбку, зная, как мало придется беспокоиться леди Сэланжер, которая прекрасно понимала, что за нее все сделают другие.
 Почти все разговоры вертелись вокруг Джулии. Бабушка тоже волновалась из-за платьев, которые она должна была сшить для нее. Она сделала много набросков на бумаге. Я тоже придумала один фасон. Бабушка обещала вынести его на суд вместе с остальными, но ничего не сказала до окончательного выбора.
 Почти каждый день мы вместе отправлялись верхом на прогулку – Джулия, Касси и я. Когда мы были втроем, нам разрешали обходиться без грума, который должен был следить, чтобы мы не ездили дальше деревни Брэнчс Барроу с одной стороны и Кингз Амз – с другой.
 Мы хорошо изучили лес в пределах пяти миль вокруг, но дальше этой границы можно было легко заблудиться, поэтому мы не решались заходить за нее.
 Никогда не забыть мне ужас, который мы пережили в тот день. Мы ехали через лес, и все вокруг дышало спокойствием. Солнце, пробиваясь сквозь листья, рисовало узоры на траве, в воздухе стоял чудесный запах сырой земли. Джулия всю дорогу болтала о предстоящем выходе в свет, что в последнее время вошло у нее в привычку. Касси была задумчива, возможно, ее мучили опасения, не придется ли и ей когда-нибудь пройти через это. Меня не беспокоили подобные страхи. Даже не знаю, радовало это меня или огорчало. Думаю, бабушка надеялась, что меня попросят разделить первый выход в свет... пусть не Джулии, но хотя бы Касси, который, как я предполагала, не должен был стать таким выдающимся событием.
 Мы приближались к озеру и уже почти достигли его, когда я услышала шумные возгласы и взрывы хохота.
 – Наверное, мальчишки из деревни разыгрались, – предположила Джулия, – это их любимое место.
 Наконец они заметили нас. Едва ли их можно было назвать детьми – скорее, это были подростки лет шестнадцати-семнадцати. Мы поехали вперед во внезапно наступившей тишине. То, что я увидела, поразило меня. Перед нами стоял привязанный к дереву Вилли.
 – Вилли, что ты здесь делаешь? – закричала я.
 Ребята, их было шестеро, несколько секунд смотрели на нас. Я почувствовала, что здесь происходит что-то дурное, прежде чем поняла, что они здесь делали.
 – Они из Дома, – закричал один из них, и они врассыпную бросились наутек.
 Я спрыгнула с лошади и подошла к Вилли. Он потерял дар речи: пытался что-то сказать нам, но не мог. На лице его застыло выражение ужаса. Джулия и Касси тоже приблизились к нему.
 – О, смотрите, – Джулия указала куда-то в сторону. И теперь я увидела. Это была дворняжка, привязанная к другому дереву. На шерсти у нее запеклась кровь. Она не шевелилась.
 Я развязала Вилли.
 – Что случилось? – спросила я.
 Вместо ответа он подбежал к своей собаке и взял ее на руки. Она не издала ни звука и ничем не выдала, что узнает его; я поняла, что она мертва. Эти мальчишки убили ее.
 – Расскажи нам, что произошло, – попросила Джулия.
 Но он по-прежнему не мог говорить. Мальчик стоял, прижав к себе собаку. Я заметила, что одна нога у нее сломана.
 – Вилли, – мягко обратилась к нему Касси, – пожалуйста, что здесь случилось?
 Вилли покачал головой, совершенно убитый своим горем.
 – Это мальчишки, – сказала Джулия, – ох, какие же негодяи. Вилли, почему они это сделали?
 Но разговаривать с ним было бесполезно. Он думал только об одном: его собака умерла.
 Никого на свете Вилли так не любил, как эту собаку; и никто не был так привязан к мальчику, как эта маленькая дворняжка. Они нашли друг друга, были нужны друг другу и жили друг для друга. И вот теперь она бессмысленно убита безголовыми мальчишками с единственной целью – причинить боль беспомощному животному и бедному пареньку, которого они считали низшим существом.
 Я не знала, как мы сможем его утешить.
 Касси молча плакала. Наверное, это помогло ему понять, что нам небезразлично его горе.
 – Вилли, – взмолилась я, – если бы ты попытался объяснить нам что случилось...
 Он вдруг заговорил.
 – Мы были у озера... сидели... смотрели. Они пришли и стали смеяться над нами. Я не смотрел на них. Потом один сказал: «Ах, значит, тебе так нравится это озеро? « И они взяли меня и попытались бросить в воду.
 Он посмотрел на собаку, лежавшую у него на руках, и продолжал:
 – Она укусила его... когда он дотронулся до меня... она укусила его.
 – Надеюсь, что сильно, – сказала я.
 – Потом они связали меня веревками, схватили ее, привязали к дереву и стали бросать в нее камни.
 – Нужно рассказать об этом Картеру, – сказала я. – Они должны быть наказаны.
 – Это не вернет к жизни беднягу, – благоразумно заметила Джулия.
 – Зато покажет им, что бывает с хулиганами.
 Но я знала, что власть Картера не распространяется на мальчишек, не принадлежавших к нашим конюшням.
 – Нам придется похоронить ее, Вилли, – сказала я.
 Вилли зашагал прочь с собакой на руках.
 Мы снова сели на лошадей и направились к конюшням, нашли старшего конюха Картера и рассказали ему о случившемся.
 – Вы запомнили этих мальчишек? – спросил Картер.
 – Мы их не знаем. Они разбежались при нашем появлении.
 – Для него весь мир сводился к этой собаке.
 – Именно поэтому они ее и убили, – сказала я. – Как бы я хотела, чтобы их нашли и наказали.
 – Если бы это был кто-нибудь из моих парней с конюшни, я бы ему показал. Но надеюсь, что никто из моих ребят не способен на такое.
 – С Вилли сейчас нужно обходиться помягче.
 – Моя жена проследит за этим. Нужно будет избавиться от этой собаки. Боюсь, что он не захочет с ней расстаться. Он ведь не понимает таких вещей.
 Глубоко потрясенные, мы печально побрели к дому. Даже Джулия за целый день ни разу не упомянула о своем выходе в свет.
 Я хорошо знала Вилли, чтобы понять, что он не захочет отдать собаку, расстаться с ней, даже мертвой.
 Но скоро у него отберут ее насильно. Надо было что-то придумать. Я раздобыла небольшую коробку из жесткого картона и кусок бечевки и отправилась на поиски Вилли. Я не думала, что найду его около озера, но он был там. Он сидел под деревом, под которым погибла его собака, и держал ее на руках.
 – Вилли, мы должны похоронить ее, – обратилась я к нему. – Так ей будет плохо.
 – Они отнимут ее у меня.
 – Да, – сказала я. – Поэтому давай устроим ей настоящие похороны, и тогда они не сделают этого. – Я показала ему коробку. – Она хочет отдохнуть, – продолжала я, – она устала. – Нужно дать ей упокоиться с миром.
 К моему удивлению он положил собаку в коробку.
 – Мы похороним ее, и я сделаю маленький крест. Вот палочки, видишь? Если я перекрещу их и свяжу бечевкой, то получится крест. Это значит, что мы похороним ее по-христиански.
 Он наблюдал за мной, и я была готова к тому, что он в любой момент может выхватить у меня коробку.
 – Каждый должен когда-нибудь умереть, – мягко сказала я ему, – и к отошедшим в мир иной нужно относиться с уважением. Их с почестями кладут в могилу, потому что они хотят покоя.
 Он молча и с некоторым удивлением слушал меня.
 – Я знаю, что мы сделаем. Здесь есть мавзолей, – сказала я.
 Он непонимающе смотрел на меня.
 – Это дом для умерших. Ты знаешь его. Он находится недалеко отсюда. Это место, куда отправляются все Сэланжеры, когда умирают. Это красивое место. Ты, наверное, видел там ангелов. Они охраняют его. Мы отнесем ее туда и похороним там, хорошо?
 Он продолжал удивленно смотреть на меня, и я обняла его и притянула к себе. Он дрожал.
 – Так будет лучше всего, – сказала я. – Ей будет покойно, и ты сможешь ее навещать. Ты будешь знать, что она здесь, под землей. Ты сможешь сидеть у ее могилы и говорить с ней к, как-будто она рядом с тобой, с единственной разницей, что ты не увидишь ее.
 Он продолжал внимательно изучать меня. Это казалось хорошим планом. Собаку нужно было похоронить, но я не хотела, чтобы ее отобрали у него силой. Мы могли выкопать ямку под стеной мавзолея, это должно было придать похоронам более достойный вид.
 Он крепко сжимал в руках коробку.
 Я встала и сказала:
 – Пойдем, Вилли. Сделаем это сейчас. Потом ты сможешь остаться там и поговорить с ней, и ты будешь знать, что она отдыхает. Ей будет лучше в этой коробке. Сейчас ей хочется быть там.
 Я зашагала прочь, почти не надеясь, что он последует за мной, но он пошел. И я повела его к фамильному склепу Сэланжеров.
 Это место всегда завораживало меня с тех пор, как я увидела его впервые и бабушка объяснила мне его назначение.
 – Когда кто-нибудь из семьи умирает, его или ее переносят в это место. В этих гробах лежат кости давно умерших Сэланжеров. Они были вместе при жизни и остались неразлучными в смерти. Великие семьи часто строят фамильные склепы.
 Я приходила, чтобы посмотреть на него, всякий раз пытаясь уговорить Джулию или Касси составить мне компанию. Я находила очаровательными ангелов с огненными мечами, походивших на таких же ангелов в садах Эдема на картинке в моей Библии. Они охраняли мавзолей от вторжения непрошенных гостей.
 Вход украшали железные резные ворота, на стенах мавзолея также были вырезаны различные фигуры. Несколько раз, будучи ребенком, я видела это место во сне... будто я заперта там и не могу выбраться, потом открываются гробы и из них встают давно умершие Сэланжеры и смотрят на меня.
 – Мы выкопаем могилку здесь, Вилли, под стеной мавзолея, и твоя маленькая собачка будет лежать совсем рядом с Сэланжерами. Ей будет хорошо здесь, потому что у нее будет настоящая могила. Мы поставим на ней крест, и тогда ты сможешь легко найти ее. Можно положить на нее цветы, и тогда все будут знать, как сильно мы ее любим.
 Вилли медленно кивал головой.
 Я захватила с собой небольшой совок. Вручив его Вилли, я сказала:
 – Копай ты, Вилли. Она бы захотела, чтобы ты сделал это сам. Ведь ты любил ее больше всех.
 Вот как мы похоронили собаку Вилли.
 Я знала, что он часто ходит к ней на могилу. Он садился и подолгу разговаривал с ней.
 Собаки на конюшнях часто приносили щенков, и я попросила Джулию взять одного, чтобы подарить его Вилли. Она с радостью согласилась.
 Я знала, что мы найдем его сидящим рядом с мавзолеем.
 – Привет, Вилли, – сказала я. – Вот маленькая собачка. Она пришла, чтобы жить с тобой... если ты, конечно, захочешь.
 Вилли смотрел на собаку без особых эмоций. Касси погладила щенка и сказала:
 – Ведь ты хочешь к Вилли, правда?
 Она приблизила к нему лицо и неожиданно чихнула. Потом снова.
 – «Загадай желание и поцелуй», – пропела Джулия.
 – В таком случае я уже поцеловала, – сказала Касси и снова чихнула. – Ты прямо как перец, щеночек, – сказала она. – Вон как я от тебя расчихалась. Придется назвать тебя Перцем.
 – Вполне подходящее имя для собаки, – подтвердила Джулия.
 Я взяла щенка и протянула его Вилли.
 – Ну, Перец, надеюсь, что вы с Вилли понравитесь друг другу, – сказала я.
 Вилли осторожно взял щенка. Тот тявкнул и лизнул Руку мальчика. Я увидела, как лицо Вилли озарилось радостью, и поняла, что мы поступили правильно.
 – Теперь он твой, Вилли, – проговорила я. – Ему нужен дом. Ты возьмешь его к себе?
 С этого момента он перестал печалиться о покинувшем его друге.
 Приехал сэр Фрэнсис. Его приезд всегда обставлялся с помпой. Большой экипаж помещали туда же, где стояли кабриолет и догкарт, которые на его фоне, казалось, уменьшались в размерах. Кобб брал бразды правления конюшнями в свои руки. Я думаю, он производил такое же впечатление на конюхов, как и сэр Фрэнсис на домашних. Кобб, приезжавший из Лондона, считал наших конюхов деревенщиной и держался с очень важным видом. Прием пищи превращался в целую церемонию. Леди Сэланжер уделяла еще больше внимания своим туалетам; еще больше, чем всегда, изображала из себя инвалида и с томным видом, облаченная в кружева и ленты, возлежала на диване. Сэр Фрэнсис садился рядом и называл жену «моя дорогая», гладил ее руку и терпеливо выслушивал ее жалобы. Кларксон становился еще более величественным, а миссис Диллон лютовала на кухне, то отдавая приказания, то отменяя их, пока Грэйс, наконец, не сказала, что уже не знает, на голове она стоит или на пятках.
 На некоторое время сэр Фрэнсис уединился с бабушкой в ее мастерской.
 Он пробыл недолго... всего несколько дней, хотя нам показалось намного больше из-за суматохи, которая была с этим связана. Все испытали облегчение, когда Кобб во всем блеске своего великолепия уселся на козлы и повез сэра Фрэнсиса обратно в город.
 После его отъезда бабушка поделилась со мной своими соображениями о состоявшейся у них беседе.
 Его мучают какие-то мысли. У меня есть подозрение, что дела идут не очень хорошо.
 – Он чем-то рассержен?
 – О, нет... но он показался мне обеспокоенным. Он сказал, что в делах сейчас застой и их нужно как-то подтолкнуть. Это были его слова. Нужно какое-то движение. Нельзя стоять на месте. Наше прежнее направление может быть замечательным, но люди хотят нового. «Что нам сейчас необходимо, мадам Клермонт, – сказал он мне, – так это найти новый способ переплетения шелковых нитей... который даст миру новый материал... какого никто еще не делал». Нечасто мне приходилось видеть его в таком настроении.
 – Ты думаешь, он беспокоится из-за выхода Джулии в свет? Это, наверное, очень дорого обходится.
 Бабушка засмеялась.
 – Не думаю, ma cherie. Все это пустяки по сравнению с тем, что держит в голове сэр Фрэнсис. Скорее, это означает только то, что в этом году он получил меньшую прибыль, чем в прошлом. Он мыслит большими цифрами. О, у него все наладится. Просто он ищет что-нибудь новое. Этого хотят все... изобрести нечто, что оставит их конкурентов далеко позади.
 – Значит, в этом они тоже соревнуются?
 Она возвела глаза к потолку.
 – Ну конечно, ma cherie, так было всегда... между домами Сент-Аланжеров и Сэланжеров всегда существовало соперничество. Они соревнуются уже многие годы. Каждый хочет быть лучше. Католики Сент-Аланжеры и протестанты Сэланжеры. Ты можешь себе представить семью, в которой не начался бы раздор, если бы одна ветвь решила отколоться и принять другую религию? Большинство бед происходит из-за религии, ma petite.
 – Но мне казалось, они дружат. Ведь они навещают друг друга.
 Она поджала губы.
 – Как бы это сказать... они соблюдают нейтралитет, но всегда готовы напасть друг на друга. И мечтают переплюнуть друг друга. Каждый стремится быть лучше. Это Давняя история.
 – Ты жила там. Сэр Фрэнсис часто приезжал в Виллер-Мюр?
 – Очень редко, должна тебе сказать.
 – Но ты переехала к нему сюда. Я до сих пор не понимаю этого.
 – О... представилась такая возможность... и с тех пор здесь мой дом. Я работаю на Сэланжера, а не на Сент-Аланжера.
 – Я очень многого не понимаю.
 Она взяла мое лицо в свои руки и с нежностью посмотрела на меня.
 – Это удел большинства из нас, cherie.
 В доме снова воцарился обычный порядок. Все лето прошло под знаком грядущего дебюта Джулии. Сезон обычно длился от пасхи до августа, таким образом Джулия должна была быть готова к весне. Графиня Бэллэдер почтила нас недельным визитом – полагаю, с тем, чтобы убедиться, стоит ли ей приниматься за обучение Джулии.
 Это была высокая женщина с представительной внешностью; всякого, кто встречал ее впервые, поражала ее необычайная жизненная сила. Я слышала, что граф был тридцатью годами старше ее и умер через пять лет после женитьбы, не оставив ей ничего, кроме титула. Ее рыжеватые волосы казались ярче того оттенка, который могла дать им природа, зеленые глаза сверкали; и хотя Сэланжеры наняли графиню для того, чтобы она ввела Джулию в свет, она сумела поставить себя так, словно оказывает им большую услугу, снисходя к их положению.
 Мисс Логан говорила, что графиня колебалась, стоит ли ей связывать свое имя с семьей, занимающейся «торговлей», но, без сомнения, она очень нуждается в деньгах; и поскольку сэр Фрэнсис богат, мисс Логан была уверена, что графиня займется Джулией. Мисс Логан напустила на себя еще больше важности. Когда-то она была личной горничной у герцогини и говорила о ее светлости как о каком-то божестве. Если мне случалось невольно подслушать беседу мисс Логан с мисс Эвертон без риска быть обнаруженной, я не упускала такой возможности.
 У графини состоялось несколько совещаний с леди Сэланжер. Иногда на них присутствовали и мы – Джулия, Касси и я. Зеленые глаза графини оценивающе следили за нами во время этих бесед. Поначалу она явно собиралась добиться от леди Сэланжер беспрекословного подчинения, но вскоре поняла, что встретила в ее лице достойного противника. Леди Сэланжер длительное время наслаждалась покоем, перекладывая ответственность на других, и теперь она так же мягко и осторожно переложила ее на плечи графини. Они говорили о балах... о списках гостей... о нарядах. Джулия должна научиться двигаться более грациозно, особое внимание придется уделить реверансу. Прежде чем графиня назначит окончательную дату выхода Джулии в свет, она должна быть совершенно уверена в ее успехе.
 – Все мои девушки пользовались несомненным успехом, – объявила она.
 Леди Сэланжер улыбнулась и назвала ее счастливицей, ведь у нее есть здоровье. Если бы только у нее самой было побольше сил. Ей даже удалось вынудить графиню подложить ей подушку под спину и поднять с пола веер, который она наловчилась ронять, когда ей это было удобно. Меня все это забавляло.
 – Через два-три года придет и твоя очередь, – сказала я Касси.
 Касси пожала плечами.
 – Надеюсь, со мной этого не случится, – продолжила я. – Если я захочу найти себе мужа, мне придется заняться этим самостоятельно.
 – Счастливая, – вздохнула Касси.
 Я постаралась ее утешить.
 – Тебе пока рано думать об этом, к тому же, когда очередь дойдет до тебя, ты уже наберешься опыта от Джулии.
 В мастерской кипела работа. Джулия часто приходила на примерку.
 – А не может так выйти, что платья, которые ты шьешь, к следующему сезону уже выйдут из моды? – спросила я бабушку.
 – Я не стараюсь угнаться за модой, – ответила она. – Я делаю то, что человеку идет. Джулии идут ленты и оборки... Я буду шить не модный фасон, а платье для Джулии. Ах, если бы это была ты... какое бы я сделала платье!
 – Это никогда не буду я. Я ведь только Ленор, не мисс.
 Мне пришлось пожалеть о своих словах, потому что лицо у бабушки приобрело печальное и испуганное выражение. Я обняла ее и прижала к себе.
 – Как было бы замечательно, если бы... – начала она. – Если бы что? – спросила я.
 Но она так и не договорила. Я хорошо знала ее и догадывалась, что ее беспокоит, будет ли когда-нибудь сезон у меня и каким образом я сумею найти себе богатого и красивого мужа.
 В то же лето в Шелковом доме появился Дрэйк Олдрингэм. Казалось, с его появлением в доме все сразу переменилось. Нам было сказано, что в этот раз Чарльз привезет на каникулы друга. Филипп, приехавший первым, знал Дрэйка.
 – Его визит добавит Чарльзу шикарное перо к его шляпе, – сказал он.
 – Почему? – хором спросили мы.
 – Почему? – воскликнул Филипп почти возмущенно. – Да потому что это – Дрэйк Олдрингэм.
 – А что в нем такого особенного? – взволнованно спросила Джулия. С тех пор, как начались разговоры о ее выходе в свет, она стала страшно интересоваться молодыми людьми, что, в общем, вполне естественно для девушки, которую родители собирались вывозить в свет с целью заманить кого-нибудь из этих юношей и женить на ней.
 – Ну, во-первых, он – Олдрингэм, – сказал Филипп.
 – Ну и что? – спросила Джулия.
 – Ты хочешь сказать, что никогда не слыхала об адмирале Олдрингэме? Это отец Дрэйка?
 – Он что, очень знаменит? – спросила я.
 – Ну... думаю, не более, чем необходимо.
 Ответ показался нам уклончивым. Но вытянуть из него больше нам не удалось.
 Предстоящий визит обсуждался за чаем. Я разлила чай и Филипп подал чашку матери.
 – Спасибо, дорогой, – сказала она. – Еще немного молока... и я бы съела кусочек хлеба с маслом. Они принесли несли мед? Густой или прозрачный?
 Мед был густой.
 – О, дорогой, скажи, пусть пришлют прозрачный... и укрой меня, пожалуйста, пледом, Ленор. Я знаю, что на улице светит солнце, но здесь прохладно.
 Прозрачный мед был принесен. Я налила ей новую чашку чая, и леди Сэланжер заговорила о грядущем визите.
 – Как ты думаешь, Филипп, когда они с Чарльзом приедут?
 – Не знаю, мама. Они собирались побродить по Лэйк Дистрикт. Впрочем, я думаю, что уже очень скоро Чарльз со своим гостем будет дома.
 – Я с нетерпением жду их приезда. Наверняка, это необыкновенный молодой человек. Сын адмирала... Кажется, в правительстве тоже есть Олдрингэм?
 – О да, мама, сэр Джеймс – дядя Дрэйка. У них весьма примечательная семья.
 – Дрэйк! Какое необычное имя!
 – Вызывает ассоциации с уткой [6] , – непочтительно заметила я.
 – Но ведь возможны и другие ассоциации. Как насчет знаменитого сэра Фрэнсиса Дрэйка? Кстати говоря, его назвали в честь него.
 – Должно быть, странно носить имя героя прошлого. Наверное, чувствуешь себя обязанным соответствовать его славе.
 – По крайней мере, одного от него точно не ждут – я имею в виду поражение испанской армады. Но у этого имени есть еще и другое значение. Дракон. Староанглийское слово. Draca, a no-латыни, конечно же, Draco. Дракон.
 – Какой ты начитанный.
 – Просто я этим интересовался.
 – Из-за Дрэйка?
 – Мне показалось это любопытным.
 – Интересно, каким он окажется, – сказала Джулия.
 – Морским капитаном... или драконом? – спросила я.
 – Возможно, он мягкий и деликатный человек... ничуть не похожий на сэра Фрэнсиса Дрэйка или дракона, – сказала Касси. – Очень часто люди не соответствуют своим именам.
 – В таком случае ты будешь удивлена, – пообещал ей Филипп.
 – Ленор, принеси мне тартинку с джемом, – попросила леди Сэланжер.
 Я повиновалась.
 – О, это малиновый джем, а я люблю черносмородиновый. Интересно, есть у них черносмородиновый?
 Это было ее обычной практикой, поэтому я позвонила, и появилась Грейс. Вскоре она вернулась с новыми тартинками.
 Я с улыбкой наблюдала, как леди Сэланжер потянулась к тарелке. Если бы тартинки оказались с черносмородиновым джемом, она потребовала бы с малиновым. Впрочем, на кухне тоже привыкли к ее прихотям.
 Я была почти уверена, что Дрэйк Олдрингэм нас разочарует. Потом я начала сомневаться, приедет ли он вообще. Чарльз не сообщил о времени своего приезда. Дни шли за днями, и мы уже перестали ждать их.
 Чарльз вернулся один. Это было совсем обидно. Мы так много говорили об этом Дрэйке Одцрингэме и так терпеливо его ждали... Ни Чарльз сказал, что Дрэйк должен обязательно провести несколько дней у своей престарелой тетушки, после чего при первой возможности приедет к нам.
 Чарльз изменился. Каждый раз, когда они с Филиппом приезжали домой, я удивлялась происшедшим в них переменам, – они стремительно взрослели, особенно Чарльз. Теперь он был уже совсем взрослым; расхаживал с важным видом и слегка растягивал речь, играя роль искушенного молодого человека. Меня это забавляло. Я замечала, как его глаза с одобрением следят за Грэйс. Как-то я услышала, как мисс Логан говорила мисс Эвер-тон, что ей хотелось бы знать, что у него на уме... хотя, может быть, лучше этого и не знать. Мисс Эвертон вздохнула и сказала:
 – Они недолго останутся молодыми.
 Она произнесла это с чувством. Я поняла, что она думает о том, что скоро в Шелковом доме отпадет необходимость в гувернантке.
 Филипп очень отличался от своего брата, он был гораздо серьезнее. Мне казалось, что Чарльз не особенно интересуется семейным делом и вряд ли когда-нибудь заинтересуется. Зато у него был совершенно ненормальный интерес к женским формам.
 Однажды, к своему ужасу, я поймала его взгляд на себе... взгляд был такой, словно он рассматривал возможность... чего? Я даже представить себе не могла. Но мне не понравился этот опаляющий взгляд, под которым мне стало жарко.
 Однажды я сидела в саду на том самом месте, где мы обычно сидели с бабушкой. На этот раз я была одна и ждала, что она присоединится ко мне, как это часто бывало в это время дня. Заслышав шаги, я подняла глаза, ожидая увидеть ее. Однако передо мной стоял незнакомый юноша.
 Он был очень высок и светловолос... хорош собой... в нордическом стиле.
 – О, надеюсь, я не нарушил ваше уединение, – мило улыбнулся он мне.
 – Нет, – ответила я. – Что... вам угодно? Вы кого-то ищете?
 – Чарльза Сэланжера. Я не успел сообщить ему о своем приезде. Я оставил вещи в холле, и, поскольку никого из семьи не оказалось дома, я решил прогуляться по саду. Здесь так чудесно! Мне говорили, что дом расположен прямо в лесу, но и вообразить не мог, что это на самом деле так и есть.
 – Вы здесь... с визитом? Должно быть...
 – Дрэйк Олдрингэм, – представился он.
 – Мне следовало догадаться.
 – А вы... Джулия?
 – Нет. Я – Ленор Клермонт.
 По его лицу я поняла, что мое имя ему ни о чем не говорит, и пояснила:
 – Я не являюсь членом семьи. Здесь работает моя бабушка, и этот дом всегда был моим домом.
 Он кивнул.
 – Я добирался сюда со станции пешком и всю дорогу восхищался великолепием здешних мест.
 – Да, я очень люблю наши леса.
 – Чарльз говорит, что это загородный дом. У них есть еще дом в Лондоне?
 – На Грэтнэм-сквер. Я была там всего пару раз. Сэр Фрэнсис, отец Чарльза, живет там почти все время.
 Мне понравилось его дружеское обращение, и особенно то, что его манеры ничуть не изменились после того, как он обнаружил, что я не принадлежу к этой семье.
 – Наверное, Чарльз или Филипп скоро появятся.
 – Я хотел засвидетельствовать почтение леди Сэланжер, но мне сказали, что она отдыхает.
 – О да, она обычно отдыхает в это время. У нее очень хрупкое здоровье.
 Дрэйк кивнул.
 – Мы так ждали вашего приезда, – сообщила я ему, после минутной паузы.
 – Очень мило с вашей стороны.
 – Мы много говорили о вас... о сэре Фрэнсисе Дрэйке и вашей семье.
 Он состроил гримасу.
 – Можете себе представить, каково мне жить с таким именем.
 – Такое имя должно воодушевлять.
 – Меня оно слегка пугает. Все считают, что я должен отправиться в море.
 – А вы этого не хотите?
 Он покачал головой.
 – Я хочу заняться политикой.
 – Не сомневаюсь, это очень увлекательное занятие. Вершить судьбу страны...
 Дрэйк засмеялся.
 – По вашим словам выходит, что это громадная ответственность... но, в общем, это действительно так. Мне всегда хотелось знать, как будут развиваться политические события и каким образом мы будем строить свои отношения с Европой. Мой дядя часто беседовал со мной на эти темы и знает о моих планах.
 – Хорошо, когда знаешь, чего ты хочешь. Тогда и силы появляются. А сколько людей, которые так и не решили, чего же они хотят.
 – Многие сталкиваются с сопротивлением родственников или обстоятельств.
 – Но это же еще интереснее. А с чего начинают будущие политики?
 – Ну, начинают они с университета. Я состою в разных организациях, связанных с политикой – в дискуссионном обществе, в политическом клубе. Наблюдаю за своим дядей, хожу в парламент и слушаю его выступления. Читаю газеты и составляю собственное мнение о текущих событиях. Потом обсуждаю все это с дядей, который всячески меня поддерживает и ободряет. Мне повезло, что у меня такой дядя. Это страшно увлекает – быть в курсе всего, что происходит. Люди склонны замыкаться в своих маленьких коконах. Они знают только то, что происходит в их непосредственном окружении. Ну, еще им известно, что был разрушен Тай-Бридж. Что Гладстон победил Бэконсфилда и что сейчас он в силе. Что Парнелла судят за участие в заговоре. Но они не знают того, что в действительности происходит в Африке. То есть я хочу сказать – они не знают истинных причин происходящего. Простите, я, кажется, увлекся. Меня иногда заносит.
 – Что вы, мне было очень интересно, – сказала я. – Из вас наверняка получится блестящий политик.
 В этот момент в саду появилась бабушка. Она искала меня.
 – Бабушка, – окликнула ее я, – это мистер Дрэйк Олдрингэм. Он приехал, но все куда-то исчезли и его никто не встретил.
 Бабушка величественно направилась к нам. Человек, не знакомый с обитателями дома, мог принять ее за хозяйку.
 – Мы так много слышали о вас, – сказала она. – Чарльз будет огорчен, что не смог приветствовать вас по приезде.
 – Я сам виноват, – сказал он. – Мне следовало предупредить его, но я подумал, что быстрее будет просто приехать.
 – Так, значит, вас встретила моя внучка.
 – Да, и мы очень интересно побеседовали. Боюсь только, что слишком много говорил о себе.
 – Этим грешат все политики, – заметила я, и он рассмеялся.
 Мы сели поближе к воде.
 – Мистер Олдрингэм рассказывал мне, кем бы он хотел стать, бабушка, – объяснила я.
 Потом мы заговорили о лесах, и он сказал, что сгорал от желания увидеть Шелковый дом. Его заинтриговало само название дома. В этих словах слышится шелест шелка... как в какой-нибудь сказке.
 – Вы, конечно, знаете, что Сэланжеры – крупнейшие производители шелка у нас в стране, – сказала моя бабушка.
 Оказалось, что он этого не знает. Он заинтересовался, и я рассказала ему романтическую историю о том, как гугеноты Сент-Аланжер перебрались в Англию и превратились в Сэланжеров.
 – Им пришлось бросить все, что они имели, – сказала я, – единственное, что остались при них, это их умение производить шелк.
 Он нашел это очень романтичным и сказал, что теперь, после того, как он узнал замечательную историю этого дома, пребывание в нем доставит ему еще больше удовольствия.
 Я видела, что бабушке он понравился. В глазах у нее появился особый блеск; она улыбалась, кивала и поддерживала с ним оживленную беседу, вставляя в свою речь французские словечки.
 Не знаю, сколько бы мы еще так проговорили, если бы не появился Чарльз. Дома ему немедленно сообщили, что его гость уже прибыл и ушел прогуляться по саду. Поэтому Чарльз отправился разыскивать его; думаю, наши голоса послужили ему хорошим ориентиром.
 Он остановился у входа в сад и с удивлением взирал на Дрэйка Олдрингэма, который сидел между мной и бабушкой и разговаривал с нами так, словно мы были старыми знакомыми.
 – Дрэйк, старина, – воскликнул он.
 Дрэйк встал.
 – Ну вот и ты, – сказал он. – Наверное, нужно было дать тебе знать о моем приезде, но я решил, что разумнее будет просто приехать.
 – Как я рад тебя видеть. Прости, что тебя никто не встретил.
 – О, но здесь были мисс Ленор и ее бабушка. Мы очень интересно провели время.
 Чарльз едва взглянул на нас и издал резкий смешок.
 – Пойдем в дом, – сказал он, взяв Дрэйка под руку.
 Дрэйк оглянулся на нас через плечо и улыбнулся.
 – Мы еще увидимся, – сказал он, и они удалились.
 Бабушка смотрела на меня, глаза ее улыбались.
 – Но он просто очарователен. Очень... interessant... Мне он понравился. Очень приятный молодой человек.
 – Я так и думала, что он окажется таким.
 – Хорошо, что он появился в доме, – сказала бабушка, мечтательно глядя на меня. Я уже начала понимать, До какой степени она озабочена моим будущим. По дороге домой она напевала про себя «En passant par la Lorraine».
 Дрэйк Олдрингэм околдовал всех обитателей дома. Живой, естественный, загоравшийся энтузиазмом по любому поводу, он мог очаровать любого. Даже Касси вылезла из своей ракушки и с легкостью общалась с ним. Леди Сэланжер тоже была довольна. Она любила усаживать его подле себя и говорить с ним.
 – Мой дорогой мальчик, вы должны рассказать мне о себе все. Меня так волнуют эти рассказы. Ведь я здесь узница... приговоренная всю свою жизнь провести прикованной к этой кушетке, а у вас... у вас такие заманчивые планы. Расскажите мне о вашем дядюшке... и, конечно же, об отце. Когда вы намерены войти в парламент? Вы должны стать нашим представителем в парламенте, правда, Джулия? Мы со своей стороны сделаем для этого все, что понадобится, правда?
 – О да, в самом деле, – горячо согласилась Джулия. Джулия почти влюбилась в него, но я думаю, что дело было не столько в нем самом, сколько в ее смутном желании любить. На его месте мог оказаться любой, кто появился бы в это время на ее небосклоне.
 Природа наделила Дрэйка огромным обаянием; он с одинаковой легкостью мог шутливо отвечать на кокетливые речи леди Сэланжер и вести серьезные беседы с Филиппом; иногда я слышала, как он от души смеется вместе с Чарльзом; с каждым он находил общий язык и чувствовал себя свободно. Для меня у него всегда находилась особенная улыбка, и я частенько обнаруживала его около себя, когда мы сидели в гостиной. Я относила это на счет нашей первой встречи, после которой между нами завязалось нечто вроде дружбы.
 Джулию это немного задевало. Ей не хотелось делить внимание Дрэйка с кем бы то ни было; тем более непростительно было мне, чужому, в сущности, человеку, отбирать его у нее. Когда я сидела с ним, к нам часто присоединялась Касси, и было занятно смотреть, как в его компании исчезает ее всегдашняя застенчивость. Часто я ловила на себе взгляд Чарльза, от которого мне становилось не по себе. Казалось, этим взглядом он напоминал мне, где мое место.
 Все согласились, что нужно устроить какое-нибудь развлечение для гостя, и леди Сэланжер остановила свой выбор на званом обеде. Мы должны были пригласить человек двадцать гостей; вместе с домашними выходило значительное количество народу. После обеда можно устроить танцы – без особой торжественности, так как компания будет сравнительно небольшой. Домашняя бальная зала не использовалась и наполовину, но после замужества Джулии такое положение вещей, конечно, изменится. Леди Сэланжер решила, что лучше всего пригласить соседей, что живших неподалеку, и после обеда они смогут вернуться домой. Не исключено, что один-два человека приедут из Лондона, и их, конечно, придется оставить на ночь. Но особого беспокойства это не вызывало, Шелковый дом был достаточно вместительный. Леди Сэланжер испытывала приятное возбуждение, строя эти планы.
 Мне было велено принести ей блокнот и ручку.
 – Только не эту, Ленор... вон ту, что побольше, на моем бюро.
 Наконец были найдены нужный блокнот и нужная ручка, и составление списка началось.
 Весь дом охватило волнение. Пригласили на прием и меня, возложив при этом на меня определенные обязанности.
 – Ты займешься Баркерами, Ленор, – распорядилась леди Сэланжер. – Сомневаюсь, что кто-нибудь еще захочет с ними общаться... и в то же время я не думаю, что им будет приятно, если они почувствуют к себе пренебрежение. У людей может создаться впечатление, что у нас скучно. Может быть, мне и не следовало их приглашать, но они очень, очень богаты... правда, разбогатели исключительно на строительстве. Люди могли бы забыть об этом, но Джек Баркер сам не дает им такой возможности. Он постоянно говорит о расширении собственности и об упадке промышленности. Я приглашаю их только потому, что они живут от нас достаточно близко.
 Страдая от неизвестности, бабушка с волнением ждала, пригласят ли меня на этот вечер.
 – Это станет знаком, будут ли тебя приглашать и дальше, – говорила она. – Я хочу, чтобы ты была там.... Я так хочу, чтобы ты там была.
 И когда я сообщила ей про Баркеров, она была вне себя от радости.
 – Я сошью тебе платье, mon enfant. Такое платье, что ты будешь сиять среди них как звездочка.
 – Вряд ли Джулии это понравится, – возразила я ей.
 – О, она об этом не догадается. Ей недостает стиля, этой девочке. Она не сумеет распознать совершенство, даже когда увидит его. Ее привлекает все показное, блестящее... но это не имеет ничего общего со стилем. Настоящий chic [7] в другом...
 И она сшила платье. Мое первое взрослое платье из шелка огненного цвета выгодно оттеняло мои темные волосы; у него были короткие пышные рукава и плотно обтягивающий лиф; но главное его достоинство заключалось в юбке, которая ниспадала с талии бесчисленными оборками, вспыхивающими как язычки пламени при малейшем движении.
 – Ты выглядишь в точности, как твоя мать, – смахивая наворачивающиеся слезы, сказала бабушка, – мне даже кажется...
 Я обняла ее, заверив, что платье великолепно и что оно будет у меня самым любимым до конца жизни.
 Наступил долгожданный вечер. Леди Сэланжер принимала прибывающих гостей на кушетке, но держалась с таким достоинством, что эта кушетка начала мне казаться королевским троном. Чарльз и Филипп стояли рядом с ней, и Дрэйк Олдрингэм, конечно же, тоже. Все было просто замечательно.
 Столы с легкими закусками накрыли в столовой. В зале уже играли музыканты, и леди Сэланжер перешла туда, тяжело опираясь на руку Чарльза.
 Как можно догадаться, я вовсю развлекала Баркеров. Мистер Баркер все время рассказывал о своем бизнесе. Миссис Баркер говорила очень мало; она сидела, обхватив руками свой обширный живот, похожая на китайского Будду, и смотрела на своего мужа так, будто слова, вылетающие из его никогда не закрывающегося рта, были божественной проповедью.
 И все-таки мне не было скучно. Я узнавала, чем отличаются кирпичные здания от каменных, о том, как трудно найти рабочих, знающих свое дело, и о том, что люди теперь уж не работают как раньше, до всех этих разговоров о реформе [8] . Все пошло на спад с тех пор, как любой Том, Дик или Гарри получил право голосовать.
 Я не очень внимательно слушала его рассказы, но воспользовавшись подсказкой миссис Баркер, делала вид, что полностью поглощена разговором, в то время как мысли мои блуждали далеко.
 Я увидела Дрэйка Олдрингэма рядом с Джулией. Касси сидела с матерью. Из-за своей ноги она не могла танцевать. Бедняжка Касси, подумала я, такие развлечения вряд ли доставляют ей много радости.
 Чарльз смотрел куда-то в моем направлении, и когда он небрежной походкой подошел к нашей группе, я не могла прийти в себя от удивления.
 – Добрый вечер, мистер Баркер, миссис Баркер, – сказал он. – Надеюсь, вы не скучаете.
 – Чудесный вечер, чудесный, – ответил мистер Баркер. – у этой комнаты прекрасные пропорции. Сразу видно, что дом строили со знанием дела.
 – Вам виднее, – сказал Чарльз, бросая на меня заговорщический взгляд. – Как жаль, мистер Баркер, что, когда его строили, вас еще не было. Не сомневаюсь, что, займись вы его строительством, он был бы еще лучше.
 Мистер Баркер выслушал это с удовольствием.
 – О, я бы его немного осовременил. Например, камин. Взгляните на него. Я просто уверен, что он пожирает уголь тоннами. Его надо было сделать менее глубоким.
 – Не сомневаюсь, что вы правы. Я собираюсь похитить у вас Ленор и сделать с ней круг по залу. По-моему, она уже истосковалась по танцам.
 Я повернулась к миссис Баркер. Мне показалось странным, что Чарльз проявляет такую заботу обо мне.
 – Конечно, – сказала миссис Баркер, – молодежь должна веселиться. Развлекайтесь, мисс Клермонт.
 Чарльз крепко ухватил меня за руку.
 – Вот так, – сказал он, увлекая меня за собой, – ах, это вальс. Я люблю вальс, а ты?
 Он положил руку мне на талию и вплотную притянул к себе.
 Сердце мое заколотилось. Я была полна подозрений и не могла понять, откуда вдруг такая внимательность после полнейшего равнодушия с оттенком презрения, которое он так часто мне демонстрировал.
 – Надеюсь, ты благодарна мне за то, что я избавил тебя от этих двух старых зануд, – сказал он.
 – О, они не такие уж скучные, – возразила я, – мистер Баркер настоящий специалист в строительстве.
 – Не представляю, зачем маме понадобилось приглашать их, а потом вынуждать тебя развлекать их! Это жестоко по отношению к молодой девушке, скажу я вам. Ты сегодня прелестно выглядишь, Ленор.
 – Спасибо. Наверное, из-за платья.
 – Если бы ты спросила об этом меня, я бы сказал, что, скорее, из-за того, что находится под платьем.
 Его пальцы прокрались к обнаженному участку у меня на шее, и, почувствовав их прикосновение к своей коже, я содрогнулась.
 Он это заметил.
 – Ты очень молода, Ленор, – сказал он. – Совсем еще девчонка, можно сказать.
 – Мне скоро будет шестнадцать.
 – Бог мой! Какой серьезный возраст! И в свои прекрасные шестнадцать лет еще ни разу не целовалась. А может быть, уже?..
 Он кружил меня по залу со страшной скоростью. Я любила танцевать. Мисс Логан учила танцам Джулию, и я была ее партнершей. Я надеялась, что ближе к сезону к ней пригласят настоящего преподавателя. Умение танцевать было приятной светской обязанностью, поэтому, входя в общество, каждый должен был овладеть им в совершенстве. Танцуя с Джулией на уроках, я получала настоящее удовольствие. Но сейчас, с Чарльзом, я испытывала чувство совершенно противоположное. Он ничуть не походил на молодых людей, которых я знала. К тому же я всегда думала, что он считает меня недостойной своего внимания.
 Кружась в вальсе, мы приближались к двери, и когда поравнялись с ней, он еще крепче сжал мою талию и почти вынес меня из бальной залы, увлекая по коридору.
 Я задохнулась.
 – Что ты делаешь? Куда ты меня тащишь?
 – Терпение, – пропел он.
 Он открыл какую-то дверь, и мы оказались в маленькой комнатке, в которой горничные занимаются составлением букетов. Здесь было очень холодно и темно. Кроме раковины с краном и стола, в комнате ничего не было. Неожиданно я почувствовала его губы на своих губах. Такой ужас я испытывала всего несколько раз в своей жизни.
 – Пусти меня, – закричала я.
 – С какой стати?
 – Я не знала...
 – Ты знаешь, что я нахожу тебя довольно хорошенькой. Ты пока новичок в любви, но, думаю, ты способная ученица, и я многому могу тебя научить.
 – Я... я... не думаю, что мне стоит это слушать. Я хочу вернуться в зал. Мне нужно убедиться, что Баркеров накормили ужином.
 – Баркеры в состоянии позаботиться о себе сами. Ну же, Ленор. В чем дело? Ведь ты знаешь, что нравишься мне, разве нет?
 – Я уверена в обратном, – сказала я. – Ты всегда презирал меня.
 – Разве я могу презирать хорошеньких девушек, – говорил он, пытаясь просунуть пальцы в вырез моего платья.
 – Как ты смеешь! – воскликнула я. – Я ухожу... сейчас же.
 Он загородил мне дорогу.
 – Нет, сейчас мы продолжим. Я не позволю тебе дразнить меня. Я не люблю девушек, которые меня дразнят.
 – А я не люблю насилие.
 – О-о, да ты заносчивая штучка, а?
 – Какая есть, и я сама выбираю себе круг общения.
 – Ты – маленькая негодяйка, – сказал он.
 Я опять задохнулась, и он недобро засмеялся.
 – Ты шокирована? Отчего же? Я только сказал, кто ты есть на самом деле. Не знаю, почему тебя держат в нашем доме. Ты позволяешь себе слишком много... отказываясь от дружеского поцелуя... после того, как сама заманила меня.
 Я была слишком потрясена, чтобы говорить. В темноте он не мог видеть моего лица. Он опять заговорил, уже мягче.
 – Не глупи, Ленор. Ты мне нравишься. Ты должна радоваться этому. Конечно, ты рада. Я собираюсь доставить тебе удовольствие. Мы будем друзьями. Это только начало. Жаль, что ты спишь рядом со своей бабушкой. Как ты думаешь, старушка услышит, если я потихоньку пройду к тебе ночью?
 – Не понимаю, почему ты считаешь возможным разговаривать со мной в таком тоне, – выкрикнула я.
 – Потому что ты становишься привлекательной, и пора тебе узнать, какое удовольствие могут получать хорошенькие девушки.
 Мой гнев начал утихать. Я поняла, зная тайну моего рождения, он решил, что я должна с радостью ответить на внимание сына принявших меня людей. Он никогда мне не нравился. Но теперь я его ненавидела.
 – Постарайся, пожалуйста, понять, что я хочу уйти отсюда немедленно и что я не намерена терпеть подобное обращение впредь.
 – О, как она высокомерна, а? Кем ты себя возомнила? Французское отродье... вот ты кто. И только потому, что я добр к тебе... потому, что я хочу показать тебе, что джентльмен может сделать для тебя... ты позволяешь себе заноситься.
 – Беда в том, что ты не джентльмен.
 Он грубо схватил меня за руку.
 – Послушай меня, моя девочка. Все, что мне от тебя нужно, это немного удовольствия. Такие девушки, как ты, именно для этого и созданы. У тебя нет никаких прав в этом доме. И если твоя бабушка работает на нас, это не означает, что ты можешь строить из себя важную даму... во всяком случае до тех пор, пока не заработаешь это право. Ну же, Ленор, говорю тебе, ты мне нравишься. Поцелуй меня. Я так много всего могу тебе показать.
 Я запаниковала. В этом темном закутке мы были с ним совершенно одни. Резко замахнувшись, я ударила его по лицу. От неожиданности он ахнул и отпустил меня. Не теряя времени, я проскользнула мимо него и вылетела в коридор. Я бежала, не останавливаясь, чувствуя, что он может пуститься вдогонку, вихрем ворвалась в свою комнату и, бросив случайный взгляд в зеркало, увидела свое пылающее лицо и растрепавшуюся прическу. Я умылась холодной водой и с облегчением увидела, что красные пятна на руках начинают бледнеть. Вскоре мое волнение начало утихать, и хотя руки у меня еще тряслись, чувствовала я себя уже гораздо спокойнее.
 Возможно, он перебрал крюшона за ужином. Мне было трудно поверить, что я в самом деле могла ему понравиться. Он вел себя со мной как с горничными, которые начинали хихикать, стоило ему взглянуть в их сторону, и делали загадочное лицо, словно между ними существовало какое-то тайное взаимопонимание. Видимо, он ждал и от меня того же.
 Пора было возвращаться в бальный зал, так как меня могли хватиться. Вряд ли мое отсутствие могло долго оставаться незамеченным. Я спустилась вниз и проскользнула в зал. Никто не удивился моему появлению. Баркеры были по-прежнему одни. Я подошла к ним.
 – Хорошо потанцевали? – спросила миссис Баркер.
 Я слабо улыбнулась и спросила, не хотят ли они пройти к столу.
 По дороге в столовую мне попался Чарльз, оживленно болтающий о чем-то с Амелией Бэррингтон, дочерью нашего ближайшего соседа. Его взгляд прошел сквозь меня, как сквозь пустое место.
 – Отличная комната, – говорил Баркер, – но наверху есть признаки сырости. Вам следует выяснить, в чем причина.
 К нам присоединились Филипп и Касси. Касси выглядела немного усталой. Она будет рада, когда вечер закончится, подумала я. Как ей, должно быть, грустно сидеть и наблюдать, как другие танцуют, зная, что она не может к ним присоединиться. Филипп разговаривал с-мистером Баркером, скорее, предоставил ему возможность говорить, а сам слушал с заинтересованным видом о перспективах строительства, – хотя, возможно, он просто старался быть вежливым.
 Впоследствии он говорил мне, что испытывает большую симпатию к людям, которые увлечены своим делом, как сам он, например, увлечен шелком.
 Весь оставшийся вечер прошел как в тумане. Я никак не могла выбросить из головы неприятное происшествие с Чарльзом.
 Когда я смогла наконец удалиться к себе, ко мне пришла бабушка и присела на край кровати. На ней была элегантная шелковая накидка, которую она сшила себе сама.
 – Ну, что случилось? – спросила она. – Ты танцевала?
 – Мало. Мистер Баркер не танцует, а мне нельзя было от него отходить.
 – Ты танцевала с мистером Олдрингэмом?
 – Нет... он почти все время был с Джулией.
 Она разочарованно вздохнула.
 – Я танцевала с Филиппом после ужина. Мы вместе сидели за ужином – он, Баркеры, Касси и я.
 Бабушка была чем-то недовольна.
 – Ты устала, тебе надо поспать, – сказала она, вставая.
 Мне хотелось поскорее остаться одной, обдумать все, что произошло сегодняшним вечером, и понять, что же могло означать поведение Чарльза.
 Бабушку постигло разочарование. Юная девушка, придя после своего первого бала, должна быть переполнена возбуждением и гореть желанием поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. А я думала только о тех ужасных минутах в темном чулане. Просто не могла избавиться от этих мыслей.
 Когда я встретила Чарльза на следующий день, он, казалось, не замечал меня. Я испытала облегчение. Он забыл. Это было его обычное обращение с женщинами, которых он ставил ниже себя. Возможно, я преувеличила значение этого события. Он сделал попытку меня соблазнить и потерпел неудачу. Наверное, ужасно разозлился, когда его ударила. Этой пощечиной я не только причинила ему физическую боль, но и нанесла оскорбление.
 Наутро Джулия была раздражена из-за того, что Чарльз с Филиппом куда-то уехали и забрали с собой Дрэйка; и похоже, на весь день.
 Днем Джулия, Касси и я отправились кататься верхом. Джулия всю дорогу только и говорила, что о вчерашнем вечере.
 – Вечер получился превосходный, – щебетала она. – Не дождусь, когда же наконец я буду выезжать. Тогда у меня будет еще много таких вечеров. Дрэйк живет в Лондоне, и его обязательно будут всюду приглашать благодаря его отцу и дяде. Все предпочитают дружить с кабинетом министров, а не с генералами.
 – Судя по тому, что пишут о министрах в прессе, я бы этого не сказала, – возразила я.
 – Как раз поэтому люди ими интересуются. Моряки выходят на первый план только во время войны. Я очень надеюсь, что Дрэйк все-таки пойдет в политику. Мне кажется это таким волнующим.
 Касси задумчиво произнесла:
 – А ты хочешь там оказаться для того, чтобы тоже испытать приятное волнение?
 Джулия покраснела.
 – Я... я всегда хотела вести такой образ жизни. Понимаешь, это возбуждение выборной компании... выступления в парламенте и встречи с такими людьми, как лорд Бэконсфилд и мистер Гладстон. Мэри Энн Уиндэм Льюис впоследствии стала женой мистера Гладстона. Но все продолжали называть ее Мэри Энн, даже когда она стала леди Бэконсфилд. Это ужасно романтично. У нее было огромное состояние. Вот почему он женился на ней.
 – Очень романтично, – саркастически заметила я, – ты согласна, Касси?
 – Ну, очень часто браки по расчету в конце концов оказываются удачными, – сказала Джулия. – У них так и получилось, и она сама говорила, что, может быть, у них был брак по расчету, но после нескольких лет совместной жизни он женился бы на ней по любви. Дрэйку; все это страшно интересно. Тебе, наверное, тоже понравился вечер, Касси... и тебе, Ленор. Хотя тебе пришлось заниматься этими скучными Баркерами.
 – Меня выручили Филипп и Касси. После того, как они к нам присоединились, стало значительно веселей.
 – Вот тоже счастливая семья, – сказала Касси. – Миссис Баркер просто обожает своего мужа. Это сплошное очарование – наблюдать, как она его слушает, все время кивая головой. Мне кажется, если кто-нибудь скажет хоть слово против него или попытается ему противоречить, она просто сотрет этого человека в порошок.
 – Такая разновидность брака, когда один из партнеров полностью подчиняется другому, как правило, подразумевает благополучие, – сказала я. – Полагаю, что все мужчины стремятся именно к такому браку.
 – Не думаю, что Дрэйк хотел бы этого. Я заметила, как ему нравится, когда с ним споришь.
 – А я нет, – сказала Касси.
 – Касс, дорогая, ты не проводишь с ним столько времени, как я. – Она демонстрировала нам свою исключительность. – Он так занятно рассказывает. Мне понравилась история про жену Бэконсфилда. Думаю, что тогда он еще был просто мистер Бенджамин Дизраэли. Бедняжка сломала руку, когда садилась в экипаж, чтобы ехать в парламент с мужем, где тому предстояло выступить с важной речью. Она ничего не сказала ему, хотя боль, должно быть, была ужасной, и продолжала болтать и улыбаться как ни в чем не бывало, потому что боялась, что он расстроится и не сможет выступать.
 – Какая красивая история, – сказала Касси. – Мне она нравится, а тебе, Ленор?
 – Да, – ответила я. – Но я не хотела бы быть тенью своего мужа... как миссис Баркер, например. Лучше оставаться самой собой. Возможно, я бы тоже захотела чем-то заниматься... помимо домашних дел.
 – О, я вовсе не хочу быть чьей-нибудь тенью, – горячо возразила Джулия. – Но жены политиков сами по себе занимают в обществе видное место. Мэри Энн Дизраэли следила за всем, происходящим в парламенте, и часто дожидалась там мужа, чтобы вместе поехать домой; что бы ни случилось, дома его всегда ожидал холодный ужин и жена, готовая выслушать, как проходили дебаты в парламенте. И миссис Гладстон тоже известна в обществе. Она в первую очередь следит за комфортом своего мужа. Дрэйк говорит, что у них в доме только она отдает приказания. Так что, как видишь, это очень интересная жизнь.
 – Почему это ты вдруг так заинтересовалась политикой? – спросила Касси.
 Джулия слегка покраснела.
 – Ну, наверное, потому что много говорила об этом с Дрэйком.
 Мы с Касси переглянулись. Нам было ясно, что Джулия влюблена. Этого следовало ожидать. Ей уже исполнилось семнадцать, а Дрэйк на четыре года старше, так что оба они находились в подходящем возрасте для брака.
 Недалеко от дома мы встретили Дрэйка с Чарльзом, возвращающихся с верховой прогулки.
 – Привет, – сказал Дрэйк. – Почему так поздно?
 – Мы уехали только после обеда, – объяснила Джулия.
 – Как красиво в лесу! – Дрэйк улыбался всем нам в своей обычной приветливой манере. Джулия не сводила с него глаз. Она слишком открыто проявляет свое обожание, подумала я. Наверное, все-таки следует ей намекнуть, чтобы она хоть немного прятала свои чувства.
 – Вы уже домой? – поинтересовался Чарльз.
 – Домой, – подтвердила Джулия.
 Я молчала. Чарльз вел себя так, словно меня не существовало. Интересно, он так и будет теперь меня игнорировать? Меня бы это устроило. Больше того, я была бы очень этим довольна.
 Мы направились к дому. Дрэйк ехал между Джулией и мною.
 – Вчера был чудесный вечер, – сказал он.
 – Да, действительно, – немедленно откликнулась Джулия.
 – Я видел, что вы были очень заняты, – продолжил он, поворачиваясь ко мне.
 – Ленор получила указание от мамы, – объяснила Джулия. – Мама боялась, что Баркеры покажутся гостям скучными. Поэтому Ленор поручили ими заняться.
 – Как это благородно с ее стороны, – сказал Дрэйк.
 – Вовсе нет. Просто мне было приказано.
 – Не преувеличивай, – встряла Джулия. – Ты тоже; танцевала – с Чарльзом и с Филиппом. Мы все прекрасно провели время, правда, Дрэйк?
 – Было очень мило, – ответил он.
 – А как тебе понравилось, Чарльз? – спросила Джулия.
 – О-о, все было замечательно.
 – Развлекался, обхаживая хорошеньких женщин?
 – Бесконечно.
 Мы подошли к мавзолею.
 – Какое необычное здание, – заметил Дрэйк.
 – Это мавзолей, – объяснила Джулия – Интересный стиль.
 – Его построили около ста лет назад, – сказал Чарльз. – Довольно жуткое место, да?
 – Да, наверное, – согласился Дрэйк. – Он открыт?
 – Господи помилуй, конечно, нет. Его открывают очень редко... вероятно, только когда туда кого-нибудь кладут. Только подумать, что я когда-нибудь там окажусь... И Филипп тоже. Какая жуткая мысль. А вы, девочки... ну, вы, полагаю, выйдете замуж и уже не будете Сэланжерами... так что вам это место не грозит.
 – Мавзолеи всегда интересовали меня, – сказал Дрэйк, спешиваясь. – Я бы хотел осмотреть его. Необычная резьба по камню. Столько труда... для последнего пристанища умерших.
 – Я называю его Домом мертвецов, – сказала Касси.
 – Это звучит слишком жутко, – вздрогнула Джулия.
 – Не хотела бы я оказаться здесь ночью, – прибавила Касси. – А ты, Ленор?
 – Думаю, мне тоже было бы не по себе, – призналась я.
 – Интересно, почему его называют мавзолеем? – спросила Джулия. – Но ему подходит это название, правда? Да, трудно себе вообразить бал в мавзолее.
 – Я думаю, что это слово звучит так пугающе только из-за своего назначения, – предположил Дрэйк.
 – Любопытно было бы узнать происхождение этого слова, – сказала Касси.
 – А вот это я могу вам рассказать, – оживился Дрэйк. – Одно время я подумывал заняться археологией. Если из меня не получится политик, возможно, займусь ею снова. Когда-то вдова Карийского царя Мавзола воздвигла на горе Галикарнас сооружение, куда поставили гроб с телом ее мужа. Было это примерно в триста пятьдесят третьем году до нашей эры. Захоронение оказалось таким пышным и таким великолепным, что его прозвали одним из семи чудес света.
 – Как бы я хотела на него посмотреть! – воскликнула я.
 Он с улыбкой повернулся ко мне.
 – Это совершенно невозможно. Мавзолей разрушился где-то между тринадцатым и четырнадцатым столетиями. Отдельные его части разобрали местные жители на строительный материал для своих домов.
 – Мистеры Баркеры тринадцатого-четырнадцатого веков, – пробормотала я про себя.
 – Конечно, они не считали себя вандалами. Но когда вы будете в Лондоне, Ленор, я свожу вас в Британский музей. Место, где был построен Мавзолей, было обнаружено не так давно, в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, и все, что сумели спасти, перевезли в Англию, в Британский музей.
 – Мне бы очень хотелось посмотреть.
 – Когда-нибудь увидите.
 – Я бы тоже хотела, – сказала Джулия.
 – Для меня будет огромным удовольствием сводить туда вас обеих.
 – И меня? – спросил Чарльз.
 – Ну конечно. Я вижу, мне удалось заинтересовать вас. – Он повернулся к Чарльзу: – А нельзя зайти внутрь?
 – Думаю, что можно, – сказал Чарльз. – У кого-нибудь должен быть ключ. Наверное, Кларксон знает, где он.
 – Почему бы тебе не сходить за ним, Чарльз, – предложила Джулия, – тогда мы могли бы посмотреть прямо сейчас.
 – Я был бы так рад, – сказал Дрэйк.
 – Очень хорошо, я схожу, – сказал Чарльз.
 И он зашагал по направлению к дому.
 – Надеюсь, я не наскучил вам со своими разговорами, – обратился к нам Дрэйк.
 – То, что вы говорите, весьма отличается от профессиональных выкладок Баркера, – сказала я.
 Он засмеялся, а Джулия вмешалась в наш разговор.
 – По-моему, прошлое – это так увлекательно. Как, должно быть, приятно делать разные открытия.
 – Да, действительно увлекательно. Как здорово по-настоящему участвовать в каком-нибудь открытии... откопать какой-нибудь затерянный город... храм или захоронение. Конечно, я понимаю, такие вещи случаются только раз в жизни. А в основном это тяжелая утомительная работа без надежды на вознаграждение.
 – Чувствую, что политика все-таки перевесит, – сказала я.
 Он невесело улыбнулся.
 – Наверное, вы правы.
 Мы еще немного поговорили о старых захоронениях и вчерашнем вечере; потом вернулся Чарльз, триумфально неся в поднятой руке ключи.
 – Ну вот, – сказал он, – ваше нездоровое любопытство будет удовлетворено.
 Мы все спешились и проследовали за Чарльзом, мимо ангелов с огненными мечами, к воротам. Когда мы подошли к мавзолею, Дрэйк заметил торчащий из земли крест.
 – Похоже на миниатюрную могилу.
 – Это и есть могила, – сказала ему Джулия. – Здесь похоронена собака.
 – Кто-нибудь из ваших любимцев?
 – Нет, это... не наша собака, – ответила Джулия.
 – Собака принадлежала одному мальчику с конюшен, – решила объяснить я. – От был к ней очень привязан, а какие-то мальчишки забили ее камнями... недалеко отсюда. Это его просто убило. Мальчик не очень развитый, и собака была для него всем. Не представляю, почему люди могут быть так жестоки.
 Боюсь, что говорила слишком горячо, живо вспомнив всю эту историю. Я до сих пор не могла ее забыть. Мне было известно, что Вилли часто навещает могилу и сидит на ней, разговаривая со своей собакой. Я часто слышала там его голос. Теперь у него был маленький Перец, которого он очень любил, но я подозревала, что забавный щенок так и не смог заменить ему ту, другую собаку.
 На мои глаза набежали слезы, и мне стало неловко за свою чувствительность.
 – Какая низость, – возмутился Дрэйк. – Только безмозглые идиоты способны на такие вещи.
 Он взял мою руку, ободряюще пожал ее и зашагал рядом.
 – Ну что, готовы? – спросил Чарльз. – Великий момент наступает.
 Он вставил ключ в замок и с усилием повернул его.
 – Замок заедает, – объяснил он, – им редко пользуются... только когда какой-нибудь бедняга Сэланжер присоединяется к своим предкам.
 – Там, наверное, тяжело дышать, – сказал Дрэйк.
 – Полагаю, в здании есть какая-нибудь вентиляция воздуха, – предположил Чарльз.
 Дверь распахнулась. Перед нами оказалась крутая лестница, уходящая в темноту. Мы спустились на один пролет, Чарльз шел впереди.
 – Осторожнее, – закричал он. – Не поскользнитесь там. Кто знает, что может оказаться внизу.
 Мы шли все дальше вниз и вниз, пока не оказались в подземелье с высоким потолком. Прямо перед нами возвышалась огромная статуя Мадонны с младенцем и скульптурная группа, состоявшая из фигуры женщины и двух ангелов. Рядом с этой группой находилась фигура, явно изображающая сатану. Со скипетром в руках он нападал на ангелов. По-видимому, они боролись за душу умершей женщины. Все это было довольно жутко, тем более что комната освещалась лишь слабым лучом света, пробивавшимся сверху. Вдоль стен в ряд стояли гробы.
 Мелкая противная дрожь начала сотрясать мое тело. Я чувствовала себя так, словно прошлое поймало меня в свои сети.
 – Впечатляет, – прошептал Дрэйк. – А знаете, он построен в тех же пропорциях, что и захоронение Мавзола. Я видел его рисунки и нахожу, что оба мавзолея очень похожи.
 – Как вам понравится идея переночевать здесь? – спросил Чарльз. – Касс... а, как ты на это смотришь?
 – Я думаю, мои волосы поседели бы за эту ночь, – вздрогнула Касси. – Знаешь, такое бывает от сильного потрясения.
 – Интересно было бы посмотреть на тебя с белыми волосами, – хмыкнул Чарльз. – Ну что, оставим ее здесь?
 – Нет, – испуганно вскрикнула Касси.
 – Конечно же, нет, – успокоил ее Дрэйк, – это все из-за темноты и мыслей о мертвецах. Поэтому здесь так жутко. В действительности это всего лишь подземный склеп.
 – Интересно, что здесь происходит ночью, – прошептала Джулия. – Как вы думаете, они встают из своих гробов и танцуют?
 – Сомневаюсь, чтобы им понравилось такое времяпрепровождение. В одном саване здесь будет холодновато, – заметил Чарльз.
 Дрэйк, громко восхищаясь, осматривал помещение.
 – Пожалуй, нам нужно открыть мавзолей для туристов, – заключил Чарльз.
 – Но здесь так холодно, – зябко передернула плечами Джулия.
 – Трусихи вы все, – сказал Чарльз, – впрочем, чего еще ждать от стайки изнеженных девиц?
 Я чувствовала, как сырость просачивается мне в кости. Ряд гробов на помостах наводил на грустные мысли о том, что в этой комнате осталось еще много места для новых захоронений.
 Вдруг кто-то схватил меня за плечи.
 – Gotcher, – прошептал мне голос в самое ухо, – я призрак мавзолея. Я собираюсь оставить тебя здесь, ты будешь моей невестой.
 Я резко обернулась и встретилась с блестящими глазами Чарльза. Его лицо было совсем близко, и меня охватила дрожь.
 – Ага, испугалась, – засмеялся он.
 – Кто угодно испугается, если на него наброситься в таком месте, – сказал Дрэйк, – брось свои шутки, Чарльз.
 – Я не думал, что ее так легко напугать, – ответил Чарльз. – Ты всего лишь маленькая напуганная малышка, Ленор, несмотря на всю твою браваду.
 – Давайте уйдем отсюда, – сказала Джулия, – с меня хватит. Мы уже все посмотрели. Ты доволен, Дрэйк?
 – Да, было страшно интересно. Я бы хотел прийти сюда снова. В следующий раз нужно будет захватить с собой свечи.
 – И теплые пальто, – добавила Касси. Джулия начала подниматься по ступенькам.
 – Я пойду первым, – объявил Чарльз, – и буду показывать дорогу.
 – А я – замыкающим, – подхватил Дрэйк.
 – Я все думал, кто решится пойти последним, – сказал Чарльз. – Девочки наверняка испугаются, что кто-нибудь схватит их и утащит обратно вниз. И поделом вам за ваши плохие манеры: будете знать, как являться без приглашения в частный дом.
 – Я буду следить, чтобы призраки до меня не добрались, – пообещал Дрэйк. – Пойдем, здесь действительно холодно.
 Мы выбрались наверх, тяжело дыша после подъема и щурясь от яркого света.
 – Ну, надеюсь, ты доволен, – сказал Чарльз. – Все на своих местах. – Он взглянул на меня. – У тебя такой вид, словно ты видела призрака. Я уже начинаю верить, что ты видела его в самом деле.
 – Нет, – ответила я, – я испугалась только от неожиданности.
 Он состроил гримасу.
 – Мне придется отдать этот ключ Кларксону. Он очень настаивал на этом. До скорой встречи.
 Он сел на лошадь и ускакал.
 – Это была поучительная экскурсия, – сказал Дрэйк, глядя на меня.
 На следующий день Чарльз с Филиппом увезли Дрэйка на какое-то чисто мужское развлечение. Огорченная разлукой с Дрэйком, Джулия пребывала в плохом настроении.
 Я взяла книгу и направлялась к пруду, когда ко мне, задыхаясь, подбежал молодой паренек с конюшен.
 – О, мисс, я как раз шел в дом, чтобы найти вас. Мне нужно вас видеть.
 – Что случилось? – спросила я.
 – Вилли! Он потерял свою собаку.
 – О, нет...
 – Да, мисс. Он в таком состоянии... Он целый день искал ее в лесу. Я подумал, что, кажется, знаю, где она может быть.
 – Ну, и где же?
 – Она в этом похоронном месте, мисс. Там вчера были люди. Может, тогда она и проскочила в дверь. Мне кажется, я слышал ее там... через щель в стене. Я приложил ухо...
 – Хорошо, ты сказал об этом Вилли?
 – Я не смог найти его. Я подумал, потому как вы... хорошо к нему относитесь... так.... а сам я не хотел бы туда спускаться.
 – Хорошо, мы должны сходить туда и посмотреть. Он держал ключи.
 – Я взял их у мистера Кларксона... Я бы не хотел идти туда один... я подумал, потому как вы...
 Мне показалось вполне возможным, что Перец заскочил в мавзолей. Должно быть, это произошло, когда мы находились внизу и дверь была открыта. Он вполне мог крутиться там, обнюхивая все вокруг. Он часто приходил туда с Вилли.
 Меня совсем не радовала мысль снова спускаться в подземелье.
 – Идем... мы пойдем туда вместе, – обратилась я к мальчику.
 Он колебался.
 – Ну, идем, – нетерпеливо сказала я, – я с тобой. Ты не будешь один.
 Мальчик открыл дверь, оставив ключ в замочной скважине, и мы начали спускаться по ступенькам; осторожно ступая, я шла впереди.
 – Ступеньки могут быть влажными и скользкими, – сказала я.
 Он не ответил. Потом я поняла, что он и не думал идти за мной. Я услышала голоса через открытую дверь и почувствовала облегчение. Там был кто-то еще.
 – Перец, – позвала я, – Перец, где ты?
 За мной мелькнула тень.
 – Возможно, он прячется, – сказала я. – Он, наверное, испугался, когда обнаружил, что не может отсюда выбраться.
 Спустившись вниз, я обернулась и... похолодела от страха. За мной стоял Чарльз.
 – Чарльз, – воскликнула я.
 – Собственной персоной.
 – Как... как ты здесь оказался?
 – Обычным способом... на своих двоих.
 – А где мальчик?
 – Я отослал его. О, не беспокойся, ключ у меня.
 Он держал его, улыбаясь мне.
 Я решила не показывать ему, как мне страшно находиться в таком месте... наедине с ним. Это был не просто страх. Это уже походило на ночной кошмар.
 – Перец, – позвала я, – где ты?
 – Он, должно быть, прячется. Мы найдем его... если только он здесь. Перец! Иди сюда!
 Нет ответа. Наши голоса звучали как чужие в этом странном месте.
 – Ну, раз его здесь нет, нам лучше уйти отсюда, – сказала я. – Мальчику показалось, что он слышал здесь лай собаки, и мы решили, что пес мог проскочить вчера в открытую дверь. Он часто бывает здесь с Вилли.
 – Не думаю, что он здесь.
 Он повернулся и посмотрел на меня.
 – Ты испугана, – сказал он.
 – Мне не нравится это место.
 – Здесь не очень уютно, правда? А оттого, что ты находишься здесь наедине со мной, оно нравится тебе еще меньше.
 Я судорожно прикидывала, смогу ли обойти его и прорваться к ступенькам. Успею ли взбежать наверх прежде него? Я знала, что не смогу сделать этого – в такой темноте можно было передвигаться только с величайшей осторожностью.
 – Ты не должна меня бояться, – ласково сказал он. – Я уже говорил тебе, что хочу быть твоим другом. Но ты не хочешь позволить мне этого.
 – Меня не устраивает та дружба, которую ты мне предлагаешь.
 – О, я знаю, что ты – очень чистая юная леди. Какая жалость. Чего ты боишься?
 – Я думаю, нам лучше уйти. Собаки здесь нет. Она бы уже давно прибежала на зов.
 – Ты думаешь, что я собираюсь наброситься на тебя, да? Что я собираюсь принудить тебя удовлетворить свою низменную страсть. Разве не так? Признайся. Ты считаешь меня способным на это, да?
 – Да, считаю.
 Он засмеялся.
 – Ты наглая девка. Позволь сказать тебе, что у меня нет нужды выпрашивать подобного рода милости.
 – Не сомневаюсь в этом. Так почему бы тебе не обратиться к тем, кто хочет... возможно, даже жаждет оказать их тебе?
 – Таких сколько угодно, уверяю тебя. И тем не менее, я не стану делать этого, хотя здесь, моя маленькая гордая негодяйка, ты находишься в полной моей власти. Какая обстановка для любви! В окружении мертвецов...
 – Я немедленно ухожу.
 – Не так быстро. Тебя, верно, ужасает мысль, что я украду твою невинность... потому что ты невинна. Или нет? Какой великолепный удар ты мне тогда нанесла, до сих пор больно. Но нет. Я не стану тебе говорить, что сделаю с потаскушкой, которая не ценит моего внимания.
 – Я все понимаю. Мне жаль, что я ударила тебя. Но ты меня спровоцировал. А теперь, когда мы во всем разобрались, давай постараемся забыть об этом инциденте.
 – Я не забываю оскорбления так легко.
 – Да? Мне казалось, что оскорбление было нанесено мне.
 – Это потому, что у вас есть некий амбиции относительно своего положения, маленькая мисс Клермонт?
 – Возможно, – сказала я, – но я очень надеюсь, что мне больше не придется напоминать вам о них.
 – Ну тогда пойдем.
 Он шел немного впереди меня. Неожиданно он обернулся и сказал:
 – Послушай. Ты слышишь?
 Я стояла очень тихо, прислушиваясь, и обернулась назад, чтобы всмотреться в темноту.
 – Нет, я ничего не слышу, – сказала я и услышала его смех. В то время как я отвернулась, он рванул вверх по лестнице и опередил меня на значительное расстояние. Дверь со стуком захлопнулась как раз в ту секунду, когда я достигла ее. В замке повернулся ключ.
 Дикий ужас объял меня.
 Я была одна... запертая в Доме мертвецов.
 Я начала колотить в дверь кулаками.
 – Выпусти меня! Выпусти меня отсюда! – кричала я.
 Он стоял рядом с дверью, мне был слышен его смех.
 – Ты вела себя слишком грубо со мной, моя маленькая негодяйка, – прокричал он. – Ты должна быть наказана за это. Оставайся здесь с отошедшими в мир иной и подумай о том, как ты вела себя с сыном людей, которые были твоими благодетелями на протяжении стольких лет. Ты маленькое неблагодарное животное. Тебя следует проучить, моя прелесть.
 – Нет... нет! – закричала я.
 Теперь смех был слышен тише. Чарльз уходил, оставляя меня одну.
 Я села на каменные ступени и закрыла лицо руками. Теперь, когда дверь была закрыта, здесь было очень темно. В голове стучала одна мысль: «Этого не может быть. Это сон. Я скоро проснусь».
 Но я знала, что это не сон. Я поняла, что он задумал этот кошмар вчера. Мальчишка наверняка действовал по его указке. Теперь стало ясно, что история с собакой была абсолютной выдумкой.
 – Помогите! Помогите! – закричала я.
 Голос мой прозвучал так слабо, отдавшись эхом в подземелье. Если бы кто-нибудь оказался в непосредственной близости от мавзолея, возможно, он и услышал бы меня. Но кто сюда придет? И сколько мне предстоит здесь пробыть?
 Я боялась пошевелиться. Мне вовсе не хотелось спускаться вниз, к гробам. Лучше уж сидеть на ступеньках, подальше от них.
 Вскоре в доме заметят мое отсутствие. Бабушка начнет беспокоиться. Она будет настаивать, чтобы организовали поиски. Меня найдут, обязательно найдут. Но мысль о том, чтобы пробыть даже недолго в таком месте, ужасала меня.
 И почему я оказалась такой доверчивой дурочкой? Почему не заставила мальчишку спускаться первым? Но мне так хотелось найти собаку Вилли... Я была готова сделать что угодно, лишь бы вернуть ее хозяину.
 Я сидела, уставившись в темноту. Тишина тоже может быть пугающей. Я поняла, что прислушиваюсь, не раздадутся ли какие-то звуки из могил.
 Мне вспомнились все рассказы о призраках, которые я когда-либо слышала. Если привидения и правда существуют, то здесь им самое место.
 Я услышала свой голос, бессвязно бормочущий молитву: «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы кто-нибудь сюда пришел... побыстрее... сейчас... прямо сейчас».
 Я встала на затекшие ноги и снова заколотила в дверь до тех пор, пока у меня не заболели руки. Я понимала тщетность своих усилий, но продолжала стучать. А что, если сюда никто не придет... до тех пор, пока не умрет кто-нибудь из Сэланжеров; и тогда они откроют дверь, чтобы внести гроб, и найдут здесь меня... мертвой.
 Но ведь они будут искать меня. Они должны найти меня. Но кому придет в голову искать здесь? Мальчишка с конюшен скажет им. Нет. Его нанял Чарльз. От ненависти к Чарльзу я даже забыла о страхе. Почему люди бывают такими отвратительными? Как можно так издеваться над другими людьми? Эти жестокие мальчишки, забившие камнями собаку Вилли... Чарльз, который так обошелся со мной из-за того, что я не уступила его домоганиям.
 Сколько времени прошло с тех пор, как я попала сюда? Пятнадцать минут? Тридцать? Я настолько обезумела от страха, что не знала, что предпринять. В самых страшных кошмарах я не могла предположить, что он так поступит со мной. Я была готова к тому, что он накинется на меня, и тогда я бы боролась с ним изо всех своих сил, но мне и в голову не приходило, что его месть будет такой страшной.
 Насколько вероятно, что кто-нибудь появится здесь до захода солнца? Вечером уже никто не придет. С наступлением сумерек слуги обходили это место стороной. Неужели мне предстоит провести здесь ночь? А потом... что потом?
 Но они все-таки должны прийти сюда. Бабушка проследит за поисками. Но она может не заметить моего отсутствия до... до отхода ко сну. И только тогда она забьет тревогу.
 Я снова подошла к двери и в бешенстве заколотила в нее. Я звала на помощь. Как глупо. Как будто кто-нибудь мог услышать меня. Я подумала, что внизу должно быть немного светлее – из щели в потолке пробивался тонкий лучик. Но потолок был таким высоким, а щель такой маленькой...
 Я вдруг решила спуститься вниз.
 И вот я вновь оказалась в подземелье... в окружении гробов на помостах. В моем теперешнем состоянии духа статуи казались живыми. Мне почудилось, что скипетр в руке сатаны пошевелился. Я не могла отделаться от ощущения, что дьявол наблюдает за мной.
 Я отвела глаза и посмотрела на щель в потолке. Возможно, если я подойду иоближе и закричу, кто-нибудь услышит меня. Но какой смысл? Там все равно никого нет.
 Я больше не могла находиться в этом помещении, где царили мрак и смерть. Если бы кто-нибудь там, наверху, мог меня услышать... Я смотрела на щель в потолке. Казалось, она предлагает мне использовать единственный шанс связаться с внешним миром.
 Как долго мне придется здесь пробыть? Разумеется, Чарльз прекрасно сознает, что я должна чувствовать. Он скоро вернется, понимая, что я уже достаточно наказана. Я вспомнила, как Касси сказала, что она поседела бы здесь за одну ночь. Никто не может так поступить, никто... даже Чарльз.
 Но люди жестоки. Вспомнить хотя бы, как мальчишки убили собаку Вилли. Такая бессмысленная жестокость была следствием их скудоумия и невежества. Но ведь Чарльз не такой. Чарльз – образованный человек. Его поступок не был бессмысленной жестокостью. Это хорошо рассчитанная месть.
 Я, плебейка по рождению, оттолкнула его, он воспринял это особенно болезненно и решил преподать мне урок.
 Я снова начала молиться, едва сдерживая желание помчаться наверх и спрятаться от этого мрачного помещения с его статуями и останками мертвецов.
 Мой взгляд остановился на стене, и я увидела, как с нее упало две капли. Как можно в такие моменты думать о мелочах?
 Неужели я должна здесь умереть? Предположим, что они не найдут меня. Я вспомнила историю о новобрачной, которая в день своей свадьбы во время игры в прятки спряталась в сундуке; замок захлопнулся, и она не смогла выбраться. Играющие искали ее, но не нашли... А много лет спустя кто-то открыл этот сундук и обнаружил останки в свадебном платье.
 Эта история всегда занимала меня. Бедная невеста! Каково ей было, когда она поняла, что не сможет выбраться? В конце концов мой случай не был так безнадежен.
 Он вернется, уверяла я себя. Он просто дразнит меня.
 Продержит меня здесь с часок, а потом вернется, отопрет дверь и посмеется надо мной.
 Сколько времени прошло? Я не имела об этом ни малейшего представления. В таком положении трудно определить время.
 Тишина... эта ужасающая тишина. Я чувствовала, что за мной наблюдают невидимые призраки. В щель все еще пробивался свет. На улице должно быть солнечно. Значит, ночь еще не наступила.
 Когда станет совсем темно, здесь что-нибудь произойдет.
 В отчаянии я снова села на ступеньку.
 Было ли это галлюцинацией, или я действительно слышала лай собаки? Я насторожилась, прислушиваясь. Да... слабый... в отдалении. Он шел извне. Я пересекла помещение и встала под самой щелью.
 – Помогите! Помогите! – закричала я. – Я в мавзолее... меня заперли.
 Молчание.
 Затем я снова услышала собаку. На этот раз более отчетливо, и я закричала изо всей мочи. Мне почудилось, что щель на мгновение закрыла чья-то тень.
 – На помощь! На помощь! Выпустите меня отсюда.
 Тень исчезла.
 Я постояла какое-то время, напрягая слух. Но теперь я уже ничего не слышала.
 Я совсем обессилела от отчаяния и страха. Действительно там кто-то был или мне это только почудилось? Возможно, я пребывала в таком состоянии, что мне это почудилось.
 Снова наступила тишина, а с ней вернулось отчаяние. Меня затрясло – от холода ли, от страха, – не знаю.
 Сюда никто не придет, сказала я себе. Если бы здесь кто-то был, он бы услышал меня. Я останусь здесь на ночь... если только Чарльз не вернется. Он должен вернуться.
 Шло время. Силы мои иссякали. От холода руки и ноги потеряли чувствительность. Холод, идущий от камней, пропитал мою одежду.
 Бабушка может еще не знать. Она, должно быть, занята в своей мастерской. Работа всегда поглощает ее целиком. Она до смерти испугается, когда узнает, что я пропала, будет настаивать, чтобы обыскали все вокруг. Но кому в голову придет мысль о мавзолее?
 Неожиданно я услышала шум. На лестнице, казалось, стало светлее. Послышался скрежет отпираемого замка. Дверь распахнулась, и в темноту ворвался сноп света.
 – Ленор, вы здесь?
 Я услышала лай собаки. Спотыкаясь, я вскарабкалась по ступенькам. Меня поймали чьи-то руки.
 – Дрэйк... – пробормотала я, – Дрэйк...
 – Теперь уже все хорошо, – говорил Дрэйк. – Боже мой, вы совсем замерзли.
 Собака все лаяла, меня вытащили наверх. От свежего воздуха у меня закружилась голова. Я подумала, что вот-вот упаду в обморок.
 – Теперь уже все хорошо. Теперь уже все хорошо.
 Это был голос Дрэйка. Потом я увидела Вилли... и снова услышала собаку.
 – Я отнесу вас в дом, – сказал Дрэйк.
 Затем все поплыло перед глазами, и я соскользнула на землю. Когда я пришла в себя, то обнаружила, что сижу на приступке за воротами, и Дрэйк держит мою голову.
 – Так вам будет лучше. Бедное, бедное дитя. Как это могло случиться? Ладно, не думайте об этом. Теперь все позади.
 – Дрэйк, – прошептала я.
 – Да, я – Дрэйк.
 – Вы спасли меня.
 – Идемте. Надо поскорее добраться до дома. Вам нужна теплая постель и что-нибудь успокоительное. Вы можете стоять на ногах?
 Я сделала два нетвердых шага. Мне стало неловко, когда я поняла, что Вилли все еще здесь и с удивлением смотрит на меня.
 – Да, не очень уверенно, – заключил Дрэйк и подхватил меня на руки.
 – Вы не сможете...
 – Еще как смогу. Вы легкая как перышко. Ну, идем. Не будем терять время.
 Мы двинулись к дому.
 – Чарльз... это он вам сказал? – спросила я.
 – Чарльз?
 – Это Чарльз меня запер.
 Дрэйк ничего не ответил; оставшийся путь он прошел в полном молчании. Когда мы вошли в холл, он сказал, обращаясь к Вилли:
 – Ты молодец, Вилли. Ты поступил хорошо. Спасибо тебе. Мисс Клермонт поблагодарит тебя сама, когда ей станет лучше.
 – Так это был Вилли, – сказала я.
 – Он услышал ваш голос, и у него хватило сообразительности пойти в дом. Он встретил меня и все рассказал. Поэтому я добыл ключи и немедленно отправился туда.
 От пережитого волнения я была не в силах говорить. Потом я увидела миссис Диллон и Кларксона.
 – Боже милостивый! – всхлипнула миссис Диллон. – Что же это делается?
 А потом появилась бабушка.
 Она сразу же взяла на себя заботы обо мне. Меня отнесли в спальню, и в скором времени я уже лежала в своей постели, укрытая одеялами, с грелкой в ногах.
 Бабушка сидела у моей постели.
 Я забылась беспокойным сном. Мне снилось, что я опять в мавзолее. В страхе я закричала. Бабушка не отходила от меня всю ночь. Она дала мне успокоительный отвар на травах, и я наконец заснула. Меня успокоило сознание того, что, если я проснусь от страха, со мной рядом будет бабушка, готовая меня утешить.
 Наутро я чувствовала себя лучше, но бабушка настояла, чтобы я оставалась в постели.
 – Ты промерзла до костей, – сказала она, – и пережила сильный испуг.
 Я рассказала ей обо всем, начиная с происшествия на балу.
 – Понимаешь, бабушка, это было его местью, – объяснила я.
 – Mon Dieu, – промолвила она, – подумать только, что он оказался способен на такое! Он из тех людей, кого следует опасаться. По крайней мере, ma petite, мы теперь знаем, с кем имеем дело. Жаль, что я не могу увезти тебя отсюда. Филипп – хороший, добрый мальчик... совсем другой. Но этот... настоящий злодей. Хорошо, что все закончилось благополучно, ma cherie. Когда я думаю, что ты была там совсем одна, и о том, что он мог с тобой сделать... я давно хотела предупредить тебя об опасности. Теперь ты уже не маленькая девочка. Ты и впредь будешь ловить на себе взгляды... подобные тем, что бросал на тебя Чарльз. Я благодарю Господа, что все не обернулось еще хуже. О, я знаю, это было суровым испытанием для тебя... какой ужас ты пережила! Да и как можно не испугаться... оказавшись запертой в таком месте? Но все позади. Это был плохой сон, очень плохой сон... Но когда я думаю о том, что мог сделать с тобой человек с такими наклонностями... Он мог причинить тебе очень большой вред. И если бы он сделал это, я бы убила его. Правда, за то, что он запер тебя, его тоже следовало убить... но если бы произошло самое страшное, я бы его убила, это точно.
 Я понимала, что она имеет в виду, и понимала, что мне есть за что благодарить Бога.
 – Скоро его здесь не будет, – продолжала бабушка, – он уедет, и мы избавимся от него. Я не могу быть спокойной, пока он живет в доме.
 – Он ненавидит меня, бабушка.
 – Ты задела его тщеславие, отказав ему. Да... он хитрый и лживый, этот юноша. Он считает себя настолько красивым, что против него невозможно устоять. Таких людей нужно опасаться. Но теперь мы знаем, с кем мы имеем дело. Это было предупреждением. Когда ты оправишься, ты забудешь об этом. Это событие сотрется из твоей памяти, как ночной кошмар. Но иногда бывает полезно знать, что из себя представляют люди, с которыми приходится близко общаться. Таким образом... зло порой тоже приносит пользу. По крайней мере, мы теперь знаем, чего можно ждать от этого Чарльза.
 – И мы будем держаться вместе, бабушка.
 – Я всегда буду рядом, если ты этого захочешь. Когда ты станешь взрослой, у тебя появятся муж и дети, и тогда бабушки... отходят на второй план. Но я ничего не имею против. Это естественно и правильно. Так и должно быть. Но пока... мы еще побудем вместе, правда? Я всегда буду заботиться о тебе, и ты всегда будешь мне рассказывать о своих опасениях и страхах. Я знаю, что придет время и ты будешь счастлива. Я хочу, чтобы ты умела то, чего лишена была твоя мать. Она была так беспечна, так доверчива... Ну, ладно, все это в прошлом, а мы должны жить настоящим.
 На следующее утро я проснулась от внезапного страха. Мне показалось, что я снова нахожусь в мавзолее. Потом знакомые очертания предметов в моей комнате начали обретать форму. К моей кровати подошла бабушка.
 – Ты сегодня хорошо поспала, – сказала она.
 – Ты опять провела здесь всю ночь.
 – Я прекрасно устроилась в кресле. Сейчас я собираюсь дать тебе кое-что очень приятное и успокаивающее. Немного овсяной каши, я думаю... и бутерброд с маслом. Миссис Диллон предложила сварить тебе каши. Она говорит, что овсянка действует успокаивающе. Они все очень стараются быть полезными. Кларксон недоволен, потому что Чарльз взял ключи, не спросив у него разрешения.
 Я съела завтрак и собралась вставать, но бабушка удержала меня в постели.
 – Ты слишком сильно промерзла в этом склепе. Я не хочу, чтобы ты простудилась.
 Я все еще чувствовала слабость, происходящее представлялось нереальным, и потому я не стала возражать ей. Она принесла мне «Джен Эйр». Я уже читала ее раньше, но, перечитывая вновь, получала огромное удовольствие и, как всегда, страшно жалела Джен и думала, как мне повезло, что я не одна на белом свете.
 Я попросила бабушку не сидеть со мной целый день – от этого мне начинало казаться, что я инвалид. Мне достаточно просто знать, что она находится поблизости, в мастерской.
 – Ты пережила сильнейший шок, – сказала она, – и дело не только в том, что ты там замерзла. Ты пробыла в склепе целых три часа. Вполне достаточно, чтобы промерзнуть до костей; но то, что ты вообще находилась там, возможно, еще страшнее. Поэтому теперь ты будешь отдыхать.
 Меня пришла навестить Касси. Она стояла у моей кровати и смотрела на меня с нежностью и удивлением.
 – Все хорошо, Касси, – сказала я. – Я уже выбралась оттуда.
 – Я не могу передать тебе, что я почувствовала, когда мне сказали, что ты пробыла там три часа. Я бы, наверное, умерла.
 – Я тоже думала, что мне придется там умереть.
 – Но твои волосы ничуть не изменились.
 Она пристально вглядывалась в меня.
 – Ни капли седины... а она была бы сразу заметна в твоих темных волосах.
 – Кажется, я уже начинаю приходить в себя... хотя всю предыдущую ночь мне снилось это подземелье, и когда я проснулась, мне показалось, что я опять нахожусь там.
 – Не могу представить себе ничего ужаснее того, что тебе пришлось пережить.
 – Случаются и более ужасные вещи.
 – Ты очень храбрая, Ленор.
 – Видела бы ты, как я тряслась от страха... думая обо всех этих ужасах... о мертвецах и привидениях... тогда я была далеко не такой храброй.
 – В доме из-за этого было много неприятностей, – сказала она. – Это было ужасно. Мама совсем расстроилась. Она лежит в своей комнате с задернутыми шторами и никого, кроме мисс Логан, не подпускает к себе.
 – И что же произошло?
 – Дрэйк... и Чарльз... они подрались. И все из-за тебя. Дрэйк повалил Чарльза на землю и заставил рассказать, как он запер тебя в мавзолее. Чарльз сказал, что это его личное дело и что он хотел преподать тебе урок. Он сказал, что тебя нужно было осадить, так как для прислуги ты слишком много себе позволяла.
 Дрэйк кричал на него и назвал его хамом... и еще похуже. Он говорил, что Чарльз велел мальчишке с конюшен заманить тебя в это место, чтобы потом запереть там. Чарльз сказал, что не собирается отрицать этого, но какое Дрэйку до этого дело? А Дрэйк ответил, что до этого есть дело любому порядочному человеку и что коли Чарльз так любит учить других, то он со своей стороны тоже преподаст ему урок. Мы не могли поверить своим глазам. Их обоих нельзя было узнать. Дрэйк крупнее Чарльза, поэтому он схватил его и тряс как грушу. А в заключение швырнул его в озеро. Джулия плакала. Я тоже была готова заплакать. Мне никогда не приходилось видеть таких сцен.
 – Как Чарльзу понравилось в озере?
 – Он быстро выбрался из воды. Дрэйк забросил его не очень далеко, но все равно, к тому моменту, как Чарльз вышел из воды, Дрэйк был уже в доме. Он упаковал свой чемодан и зашел к маме попрощаться. Он сказал ей, что его отзывают срочные дела. Мама была в ужасном состоянии. Но, конечно, ей пришлось вежливо проститься с Дрэйком. Потом он вышел из дома и попросил одного из конюхов отвезти его на станцию...
 – Как... ужасно! А что Чарльз?
 – Он уезжает сегодня вечером. Не говорит куда; сказал только, что поедет к другу и прямо от него в университет.
 – Значит... они оба уехали... и все это из-за меня.
 – Дрэйк не мог оставаться в доме после того, как подрался с хозяином. Что же касается Чарльза, то, возможно, ему стыдно за случившееся. Филипп очень волнуется за тебя.
 – Филипп всегда был добр ко мне.
 – Я думаю, он тоже скоро появится здесь. Он хотел повидать тебя вчера вечером, но мадам Клермонт сказала, что лучше тебя не тревожить.
 – Как ужасно закончились каникулы!
 – Никогда не думала, что такое может случиться. – Надеюсь, все это останется в прошлом.
 Она ушла, а я снова легла, вспоминая, как Дрэйк вошел в мавзолей, взял меня на руки и отнес в дом. Возможно, я больше никогда его не увижу. Он, конечно, уже не приедет в Шелковый дом в качестве гостя Чарльза. Теперь они должны ненавидеть друг друга. Я испытывала смешанные чувства. Я была благодарна ему за то, что он заступился за меня; это было похоже на средневековый турнир или на дуэль и давало мне ощущение собственной значимости; а после того, как Чарльз так унизил меня, мне было это особенно необходимо. Но я сожалела, что больше не увижу Дрэйка.
 Филипп тоже зашел меня проведать.
 – Ленор, дорогая моя, – сказал он, – как это все неприятно. Какой ужас тебе пришлось пережить!
 – Очень мило, что ты зашел, – ответила я. – Ведь ты мог и не захотеть меня видеть после такого скандала, причиной которого невольно явилась я.
 – Так, значит, ты уже знаешь про Дрэйка?
 – Мне рассказала Касси...
 – Мне стыдно за своего брата, Ленор.
 – Я всегда знала, что ты лучше его.
 – Думаю, что он сейчас находится в стадии самоутверждения. И потому совершает довольно глупые поступки. Я не сомневаюсь, что это пройдет. На самом деле он не такой уж плохой.
 Я улыбнулась. Филипп был из той породы людей, которые стараются сохранять хорошие отношения со всем миром, и думают, что и другие живут по тем же законам.
 – Как ты теперь себя чувствуешь?
 – Бабушка совсем меня избаловала, и все остальные тоже ко мне очень добры. Даже миссис Диллон сказала, что приготовила мне овсянку.
 Он засмеялся, потом снова стал серьезен.
 – Как тебе должно было быть страшно.
 – Да уж. Я и сейчас была бы там, если бы не Вилли и Перец.
 – Слава Вилли! Полагаю, Дрэйк почувствовал, что не может здесь больше оставаться после такой ужасной ссоры с Чарльзом.
 – Да и Чарльз, кажется, тоже уезжает.
 – Сегодня вечером.
 – Боюсь, что расстроила всеобщие надежды на приятное времяпрепровождение.
 – Чарльз вел себя как грубиян, и в этом его вина. Я ничуть не удивлен, что Дрэйк так разозлился и дал выход своему гневу.
 – Можешь себе представить, каково мне быть в центре таких событий.
 – В центре всего этого отвратительное тщеславие Чарльза. Он получил хороший урок.
 – Но Дрэйку пришлось уехать.
 – Он не мог остаться после такого скандала. Как можно... ведь он был гостем Чарльза. Чарльз получил хорошую трепку и искупался в озере. Не бойся, что Чарльз опять будет докучать тебе. Я считаю, что он должен немедленно покинуть дом. А ты поправляйся.
 – Я не больна... просто нервный шок.
 – Это потрясло бы кого угодно. Через пару дней ты оправишься. Я буду присматривать за тобой. Мы с Касси так решили. Скоро сюда приедет отец. Он хочет серьезно поговорить с нами о деле. Конечно, с Чарльзом он тоже захочет поговорить.
 – Но Чарльз уезжает.
 – Не думаю, что Чарльза интересует семейный бизнес. И хотя он старший брат, отец в основном надеется на меня. Я попробую убедить его, чтобы он позволил мне уйти из университета, у меня уже есть достаточное образование. Я хочу войти в дело... как можно скорее.
 – Ты думаешь, он согласится?
 – Надеюсь, что да. Он очень доволен, что я интересуюсь делами. А Чарльз нисколько, и это его огорчает. Но, по крайней мере, хотя бы на одного из нас он может рассчитывать.
 Мне было приятно поболтать с Филиппом. Мне нравились его увлеченность и доброта. В нем было что-то очень естественное. Когда он ушел, я почувствовала себя намного лучше. Я была рада, что Чарльз уезжает и что пройдет еще много времени, прежде чем мы снова с ним встретимся.
 Визит Джулии оказался для меня неожиданным.
 Как только ушел Филипп, она вошла в мою комнату. Лицо ее было заплаканным и очень сердитым. Она встала в ногах моей кровати, уставившись на меня.
 – Это все ты виновата, – сказала она. – Я думала, Дрэйк убьет Чарльза.
 – Я уже слышала об этом. Мне жаль, что так случилось.
 – Это все по твоей милости.
 – По моей? Я не просила, чтобы меня запирали в мавзолее.
 – Ты кормила его своими баснями. Ты занимала Дрэй-ка своими россказнями. Я наблюдала за тобой. Ты все время пыталась привлечь его внимание... и решила, что это лучший способ добиться этого.
 – Джулия, что ты говоришь? Неужели ты думаешь, что я по своей воле оказалась запертой в этом ужасном месте? Я так испугалась, что чуть не сошла с ума. Это было ужасно... все эти гробы.
 – Но потом пришел Дрэйк и освободил тебя, верно? Вот чего ты добивалась.
 – Он пришел потому, что Вилли услышал меня и пошел в дом. Чистая случайность, что он напал на Дрэйка.
 – Он уехал, и не думаю, что когда-нибудь увижу его снова.
 У нее дрожали губы.
 – Все было так хорошо... а ты все испортила.
 – Джулия, – сухо сказала я, – в этом не было моей вины. Это Чарльз...
 Она смерила меня ледяным взором и вышла из комнаты. Я видела, что она готова разрыдаться.
 Конечно, я знала, как глубоко было ее чувство к Дрэйку, и понимала, что теперь она будет винить меня в том, что потеряла его.




 ПОМОЛВКА


 Я все еще не могла спокойно пройти мимо мавзолея, не вспомнив ужас своего заточения, однако меня перестали мучить сны, в которых я сидела в подземелье в окружении гробов и оживших статуй.
 Чарльз долго не показывался в доме. Даже Рождество он провел у какого-то друга, приехав домой только на Боксинг-дэй [9] , да и то уехал в тот же день, даже не оставшись на ночь. При первой встрече мы оба чувствовали себя немного неловко, но он явно решил вести себя так, словно ничего не произошло, и я с радостью сделала то же самое. Он был холоден, держался на расстоянии, но никаких других признаков неприязни не проявлял. При сложившихся обстоятельствах такой стиль отношений, наверное, был наилучшим.
 Джулия тоже залечила душевные раны; тем более что к Пасхе ее должны были представить ко двору, и это выдающееся событие теперь занимало все ее мысли. Думаю, у нее просто не оставалось времени, чтобы думать о Дрэйке. Его имя больше никогда не упоминалось, за исключением одного раза, когда леди Сэланжер вдруг сказала:
 – А как звали того довольно приятного молодого человека, который гостил у нас однажды? Кажется, Нельсон или что-то в этом роде?
 – Что-то в этом роде, леди Сэланжер, – ответила я.
 – Мне бы хотелось, чтобы ты почитала мне, Ленор. Это поможет мне заснуть. Я провела довольно беспокойную ночь. Мне будет удобнее, если ты подложишь мне еще подушку... нет, не эту зеленую... голубая помягче.
 Так Дрэйк Олдрингэм, казалось, скрылся с нашего горизонта.
 Было решено, что Джулия проведет неделю в Лондоне под опекой графини Бэллэдер. Ей предстояло многому научиться, чтобы всесторонне подготовиться к великому событию.
 Бабушка должна была ехать с ней, чтобы изучить последние веяния современной моды, потому что, хотя она и была отличной портнихой и имела то, что французы называют «je ne sais quoi», все-таки имелись опасения, что платья Джулии окажутся несколько старомодными. В Лондоне бабушка могла также подобрать ткани, отличные от тех, что поступали из Спитэлфилдса. Мисс Логан служила когда-то в семье аристократов и разбиралась в таких вещах. Она убедила леди Сэланжер, что эта поездка необходима.
 Я, как обычно, сидела с леди Сэланжер, когда в комнату вошла бабушка. Меня всегда поражало, с каким достоинством и величием она себя держала.
 – Простите, что беспокою вас, леди Сэланжер, – сказала она, – но я должна поговорить с вами о деле, которое для меня очень важно.
 – О, дорогая, – вздохнула леди Сэланжер, которая была не расположена к важным делам, так как они могли потребовать от нее принятия важных решений.
 – Дело вот в чем. Я уезжаю в Лондон. Да, это necessaire [10] для мисс Джулии. И мы должны знать, что сейчас носят и что мы можем сделать, чтобы у нее были лучшие наряды сезона... да, да. Я счастлива помочь, но я не могу ехать без своей внучки. Она всегда должна быть рядом, это necessaire для меня.
 Леди Сэланжер широко раскрыла глаза.
 – Ленор, – воскликнула она, – но Ленор нужна мне здесь. Кто будет мне читать? Мы перечитываем сейчас «Ист Линн». Она нужна, чтобы ухаживать за мной.
 – Я знаю, как вы нуждаетесь в услугах Ленор, леди Сэланжер, но я не смогу работать, если ее не будет рядом... и ведь это только на одну неделю... ну, может быть, еще на день-два. Мисс Логан очень услужлива. И есть еще мисс Эвертон. Они обе могут прислуживать вам.
 – Это совершенно невозможно.
 Они пристально смотрели друг на друга – две упрямые женщины, каждая из которых привыкла поступать по-своему. Возможно, благодаря своему характеру или необычности своего положения в доме бабушка победила. Полностью занятая своими личными проблемами, леди Сэланжер, однако, понимала всю важность представления Джулии ко двору. Бабушка должна ехать в Лондон, и было ясно, что она не тронется с места без меня.
 Наконец леди Сэланжер недовольно надула губы и сказала:
 – Полагаю, что смогу отпустить ее, хотя мне это и неудобно.
 – Я знаю, как высоко вы цените мою внучку, – сказала бабушка с едва заметной иронией в голосе, – но она нужна мне. В противном случае я не смогу ехать.
 – Я не понимаю, почему...
 – Ах, миледи, не всегда можно понять «почему», когда дело касается других людей. Я, например, не понимаю, почему мисс Логан не может быть вам помощницей; и раз уж Ленор вам так необходима, то вы должны понимать, почему и я не могу обойтись без нее в таком важном деле.
 Бабушка одержала полную победу.
 Тебе не помешает немного отдохнуть от нее, – сказала она мне, когда мы остались наедине. – Она становится все более и более требовательной к тебе. Я чувствую, что через несколько лет она превратит тебя в свою рабыню. Это совсем не то, чего я хотела бы для тебя.
 Меня очень обрадовала перспектива поездки в Лондон. Касси была подавлена, ее не пустили вместе с нами. Мы предложили леди Сэланжер взять ее с собой, но она очень жестко возразила, что Касси понадобится ей, чтобы вместе с мисс Логан разделить мои обязанности.
 – Это только на неделю, – сказала я Касси, – и я обо всем расскажу тебе, когда вернусь.
 И вот в ненастный мартовский день Джулия, я и бабушка тронулись в путь. Мы путешествовали на поезде, что было гораздо удобнее, чем ехать в экипаже. Кобб встретил нас на станции и отвез домой на Грэнтэм-сквер.
 Я жадно вглядывалась в лондонские улицы. Казалось, все люди куда-то торопятся. Двухколесные кебы и кареты мчались по улицам с такой скоростью, что я все время опасалась, что они наедут на кого-нибудь. Но никто из пешеходов, казалось, не видел в этом ничего экстраординарного, из чего я сделала вывод, что это обычное положение вещей.
 На Регент-стрит бабушка заметно оживилась. Она громко произносила названия магазинов: «Питер Робинсон», «Дикенс и Джонс».... «Джейс». Я крутила головой, не успевая рассмотреть все изумительные товары, выставленные в витринах. Бабушка мурлыкала как довольная кошка.
 Грэнтэм-сквер представляла собой одну из самых фешенебельных улиц Лондона. Дом, построенный в георгианском стиле, был высок и элегантен. К портику вели ступеньки, по обеим сторонам лестницы стояли вазоны, поддерживаемые нимфами в легких одеждах; в самих вазонах росли тюльпаны. Кобб высадил нас у дома и повез экипаж вокруг конюшен на задний двор.
 В холле нас встретили дворецкий, лакей и несколько слуг – немного больше, чем у нас в Шелковом доме. Сэра Фрэнсиса не было дома, поэтому экономка отвела нас в приготовленные нам комнаты, попросив сообщить ей, если нам что-то понадобится. Это была внушительного вида леди в черном бомбазиновом платье, которое шуршало при ходьбе. Ее звали миссис Кэмден.
 Нам с бабушкой выделили общую комнату на верхнем этаже, большую и светлую. В ней были две кровати и небольшой альков, где стояли кувшин с тазиком.
 – Я думаю, нам здесь будет удобно, – сказала бабушка. – И во всяком случае, мы вместе.
 Я улыбнулась ей, подумав, что она ни за что не оставила бы меня одну в доме, куда в любой момент мог возвратиться Чарльз.
 Сэр Фрэнсис приехал домой вечером. Он был очень любезен с бабушкой. Извинившись за то, что его задержали дела, он выразил надежду, что о нас тут как следует позаботились. Он сообщил, что графиня Бэллэдер приедет завтра и сразу же начнет заниматься с Джулией.
 Он хотел свозить бабушку в Спитэлфилдс, чтобы она посмотрела производственные мастерские, хотел показать ей новые станки и современный способ ткачества, внедрение которого поначалу вызвало страх у рабочих, которые считали, что все новое угрожает им безработицей.
 – Никогда нельзя быть спокойным, все время что-нибудь происходит, – сказал сэр Фрэнсис.
 Бабушка объяснила ему, как ценит она мою помощь, мое природное чутье и чувство стиля.
 – Значит, это будет вторая мадам Клермонт, – заключил сэр Фрэнсис, с одобрением глядя на меня.
 – Надеюсь на это, – ответила бабушка.
 Я так устала в этот день, что заснула, как только голова моя коснулась подушки; и на следующее утро проснулась, предвкушая новые впечатления.
 Приехала графиня Бэллэдер и сразу взялась за Джулию. Она должна была пробыть в доме до нашего отъезда. С Джулией предстояло много работы. Когда мне случалось ее видеть (а это происходило нечасто, поскольку она почти все время отрабатывала походку под неусыпным вниманием графини), я слышала разговоры о том, что в тот знаменательный день, когда ее представят ко двору, она должна сделать себе прическу, украсив ее тремя перьями, и обязательно надеть вуаль, что реверанс ее графине чем-то не нравится, хотя она никак не может понять, чем же именно. Да что такое этот реверанс, думала я. Всего лишь приседание. Почему этому так трудно научиться? И ее талия была недостаточно тонкой; ей следует сшить новые корсеты; правда, они будут стягивать ее так сильно, что у нее покраснеет лицо, а в этом тоже мало хорошего.
 Бедная Джулия! Вхождение в светскую жизнь, казалось, больше походило на суровое испытание, чем на приятное развлечение. Тем не менее, она с восторгом ожидала своего дебюта, хотя и признавалась, что боится провала на первом балу и ужасается от мысли, что ее могут не пригласить танцевать.
 Я была счастливее ее. Мы с бабушкой обследовали весь Лондон. Мы заглядывали в витрины магазинов и обходили все прилавки. Глядя на туалеты женщин, попадавшихся нам на улицах, бабушка отмечала последние направления в моде. Всем им не хватает шика, говорила она. Ей нечему было у них поучиться.
 Она купила ткани и обсудила со мной, что с ними можно сделать.
 Сэр Фрэнсис свозил бабушку в Спитэлфидцс, откуда она вернулась полная впечатлений.
 Я радовалась, что мы живем в одной комнате, мне нравилось разговаривать с ней перед сном.
 – Столько суматохи... из-за одной молодой девушки, – говорила она. – Какой странный обычай, тебе не кажется? Девушка не может выезжать в свет и общаться с людьми своего класса до тех пор, пока ее не одобрят при дворе. А что будут одобрять? То, как она присела и прошлась. И все это... в специально сшитом для этого случая платье, в перьях, в вуали... а перед этим несколько месяцев подготовки. Что ты об этом думаешь? Ну разве все это не нелепо?
 – Я думаю, в этом есть что-то недостойное.
 – Недостойное? Как это?
 – Ну, я имею в виду – так выставлять ее... демонстрировать со всех сторон в надежде, что какой-нибудь мужчина сочтет для себя достойным жениться на ней.
 – Ах, вот ты о чем. Ты думаешь, что это... как это будет по... унизительно по отношению к нашему полу?
 – А разве нет?
 Бабушка надолго задумалась и сказала:
 – Мне это говорит о том, ma petite, что мы должны хорошенько побороться, чтобы занять свое место в мире. Чтобы женщина заняла равное положение с мужчиной, она должна быть намного лучше и умнее его. Я всегда это знала. Вот у меня талант во всем, что касается тканей, стиля; и благодаря этому я – гостья, или почти гостья, в доме сэра Фрэнсиса Сэланжера. Он всегда относился ко мне с уважением. Кроме того, он, конечно, джентльмен. Но благодаря пресловутому месье Чарльзу мы могли видеть, как ненадежно наше положение. Мы должны принять меры предосторожности на такой случай. Да, в некотором роде это унизительно... выставлять мадмуазель Джулию на подобный аукцион, но, ma cherie, я бы очень хотела, чтобы все это затевалось ради тебя, потому что, если бы тебя ввели в общество, у тебя появился бы шанс познакомиться с людьми, с которыми ты больше нигде не сможешь познакомиться. Меня это очень тревожит. Я часто думаю об этом. Пока... ты в безопасности. У тебя есть я. Но я уже немолода... и наступит день...
 – Нет! – непроизвольно вырвалось у меня. Мысль о том, чтобы жить без бабушки, была для меня невыносима, и я не хотела даже думать об этом.
 – О, ну пока я еще в силах... и у меня впереди много лет. Но к тому времени, когда это случится, моя самая заветная мечта – видеть тебя устроенной. Я хочу для тебя мужа необязательно богатого, но... хорошего. Доброго. Я хочу увидеть твоих малышей. Потому что, поверь мне, дети – самое большое сокровище для женщины. У меня была моя Мари-Луиза. Ее отец был хорошим человеком. Но он умер молодым, и я осталась одна со своей дочкой. Когда она умерла, я думала, что тоже умру, потому что у меня ничего не осталось... пока мне не положили на руки тебя... и с тех пор мы с тобой были вдвоем против этого мира.
 – О, бабушка, – сказала я, – никогда не говори о том, что покинешь меня.
 – Я смогу покинуть тебя только в одном случае. Но до тех пор я хочу видеть тебя счастливой... и знать, что о тебе есть кому позаботиться. Я хочу быть уверенной в этом прежде, чем уйду.
 – Я сама могу о себе позаботиться.
 – Да... ты можешь. Я тоже говорю себе это, Я сама позаботилась о себе, когда осталась одна. Работала на Сент-Аланжеров. Им было важно, чтобы я на них работала... из-за того, что у меня талант и я хорошо разбиралась в шелке. Я была им очень полезна.
 – И все-таки они тебя отпустили.
 – Да, из-за тебя. Они знали, что я должна уехать... и попросили сэра Фрэнсиса взять меня к себе.
 – И он взял.
 – Он заключил хорошую сделку. Он знал, какой я работник. И, кроме того, его попросил об этом месье Сент-Аланжер. И хотя между двумя ветвями этой семьи существуют соперничество и религиозные разногласия, все-таки кровные узы очень сильны, они уходят корнями в прошлое.
 – Как странно все это – что есть две ветви одной семьи, обе занимаются одним делом... и изредка встречаются, несмотря на то, что они конкуренты.
 – Это... как бы сказать... символично. Это как Церковь. Случился раскол. Одна ветвь идет одним путем, другая – другим. После Реформации в семье появилась трещина. Она раскололась на католиков и гугенотов. Члены семьи являются противниками и в религии, и в бизнесе. И хотя они живут в разных странах, соперничество между ними не утихает. Я полагаю, что в Англии не придают столь большого значения религии, как в Виллер-Мюр. Да, они находятся в раздоре, но время от времени навещают друг друга, и каждый из них хочет знать, чем занимается другой. Они – враги, но живут в мире.
 – И на чьей стороне ты, бабушка? Ты ведь родом из Виллер-Мюр?
 – Моя религия – заботиться о тех, кого я люблю. Я принадлежу к той части человечества, которая больше любит людей, чем догмы. Возможно, я неправа, но меня никогда особенно не заботило, чьему Богу я поклоняюсь. Я знаю, что Бог един для всех, и он меня поймет.
 – Я тоже так думаю, – сказала я. – И знаешь, я считаю тебя более примерной христианкой, чем те, кто на всех углах кричат о своей вере в Господа.
 – Какие пошли у нас серьезные разговоры! А с чего мы начали? Ах, да. С Джулии. Надеюсь, что у нее все пройдет удачно и она найдет себе мужа, который понравится всем... и, в первую очередь, ей самой.
 На некоторое время воцарилось молчание, потом она продолжила:
 – Мне было очень интересно съездить с сэром Фрэнсисом на фабрику. У них теперь такие замечательные новые станки. Он очень гордится ими, но...
 Я подождала, но бабушка молчала.
 – Ты что-то хотела сказать, бабушка, – напомнила я.
 – Ах, да... что сэр Фрэнсис немного... как бы это сказать... обеспокоен.
 – О чем же ему беспокоиться?
 – Есть кое-что. Я подозреваю, что бизнес процветает не так успешно, как раньше.
 – Но ведь он очень богат. У него есть Шелковый дом... этот дом и столько слуг.
 – И всех их нужно содержать. Дом, слуг, сыновей, дочерей и леди Сэланжер. У него очень много обязательств, ты не находишь?
 – Все равно он должен быть очень богат, бабушка.
 – Тот, кто многое имеет, многое и теряет.
 – Неужели ты и вправду думаешь, что он волнуется из-за денег?
 – Ну, полагаю, что, если завтра его бизнес прогорит, он все равно останется сравнительно богатым человеком. У него есть собственность, он сделал много ценных приобретений. Но он все-таки беспокоится о своем бизнесе.
 Он намекнул, что скоро в страну начнутся большие поступления шелка. Это все еще эхо договора, подписанного в Фонтенбло. Видишь ли, у французских производителей всегда была хорошая репутация, и один только факт, что материал произведен во Франции, дает ему преимущество перед нашим.
 – Он сам сказал тебе, что обеспокоен?
 – Нет, но он подтвердил, что отчаянно нуждается в чем-нибудь новом... в открытии, что обрушится на покупателей как шквал... что-нибудь не очень дорогое, чтобы можно было привлечь разные слои покупателей, а не только elite [11] ... что-нибудь совершенно особенное и очень дорогое для избранных... и более дешевый вариант для среднего клиента.
 – И он сумеет это сделать?
 – Моя дорогая Ленор, – первое, что требуется, – найти этот чудесный материал. Он думает, что во Франции тоже над этим работают, так же, как и люди у него на фабрике. Здесь идет настоящая гонка. Кто изобретет материал первым, тот получит на него право собственности.
 – Так он беспокоится из-за этого?
 – Я уверена, что его бизнесу требуется мощная поддержка. Иначе он может потерять все. Я так понимаю это. Сначала я думала, что он просто немного устал. У него покраснело лицо и сбилось дыхание... и он говорил со мной с большей горячностью, чем обычно. Mon Dieu! Ты слышала? Часы пробили полночь. Эти ночные разговоры, конечно, очень хороши, но мы не должны затягивать их до утра. Спокойной ночи, сокровище мое. Вскоре я уснула.
 Это случилось двумя днями позже.
 Мне показалось, бабушка знала, что этим все закончится. У сэра Фрэнсиса случился удар, – не очень сильный, от которого он должен был оправиться; к несчастью, это произошло вне дома.
 Он был в это время в доме миссис Дарси в Сент-Джонс Вуд. Миссис Дарси пришла в ужас и немедленно вызвала доктора. Доктор нашел нежелательным перевозить сэра Фрэнсиса в таком состоянии, поэтому его оставили на несколько дней в доме миссис Дарси. Личный врач навещал больного там же. Послали за Чарльзом и Филиппом. Насколько проще все было бы, если бы это случилось с ним на Грэнтэм-сквер. Тот факт, что ему стало плохо в два часа ночи, породил массу слухов.
 Чарльз сразу же взял бразды правления в свои руки. Он счел делом первостепенной важности без промедления перевезти отца на Грэтнэм-сквер. Наконец это было устроено, и все задышали свободнее, особенно, когда стало ясно, что сэр Фрэнсис поправляется.
 Графиня высказалась на этот счет довольно откровенно. Дело в том, что она подружилась с бабушкой, а значит, и со мной тоже. Они много времени проводили вместе, обсуждая, что требуется для Джулии, и поскольку графиня согласилась, что ни одна портниха не сошьет таких потрясающих и в то же время элегантных платьев, как моя бабушка, между ними тут же установилось согласие.
 Графиня заявила, что предпочла бы «ввести в общество» меня. Ей казалось, что во мне больше оригинальности, чем в Джулии. Джулия слишком явно проявляла свое желание понравиться. «Ей приходится прилагать слишком много усилий, – объяснила она, – и это сразу видно. Слишком стараться, чтобы понравиться кому-нибудь – грех, которого свет не прощает. Конечно, нельзя упускать возможность, если таковая представится, и нужно быть начеку, но следует притворяться при этом безразличной. Нелегко найти верный тон, но это единственный путь к успеху». И в этом отношении она считала меня способнее Джулии.
 Со временем она стала настолько откровенной, что рассказала мне о себе; у нее была очень колоритная манера выражаться, которую вряд ли можно было ожидать от графини.
 – Я родилась не для пурпурных одежд, – разоткровенничалась она однажды, – меня звали просто Далей Дорман. Во мне было нечто, неизменно привлекающее мужчин, особенно немолодых. Бывают женщины, которые нравятся молодым, бывают такие, которые нравятся мужчинам средних лет, а я была из тех, кто нравится старикам. Я выступала на сцене. Для таких девушек, как я – хорошеньких и с головой на плечах, это шанс. Граф обратил на меня внимание. Он внешне походил на утку, начинал впадать в детство... и был на целых тридцать пять лет старше меня. Но он любил меня до безумия, а мне очень хотелось, чтобы меня любили до безумия. Поэтому я вышла за него замуж... и десять лет была его нянькой. В общем, я его любила, я была... графиня, жила с моим старым графом в доме, почти таком же огромном, как Паддингтонгский вокзал, так же насквозь продуваемом сквозняками. Дом был не очень удобным и уютным, но мне нравилось быть леди. Потом он умер, и что мне осталось? Долги... долги... долги, и неизвестно откуда взявшийся кузен, которому достался дом. Что же касается меня, то я все еще была хорошенькой, даже в тряпье... насколько это возможно. Я стала осматриваться вокруг себя и думать, что можно предпринять. В конце концов, я была графиней Бэллэдер, а это само по себе уже немало. Поэтому я начала вывозить молодых девушек в свет и тем зарабатывать себе на жизнь. Мне удалось найти несколько хороших клиентов. У меня были свои взлеты и падения, и я рада этому. Я была просто Далей Дорман, которая умела задирать ноги не хуже других девчонок; и я была женою графа. Можно сказать, что я посмотрела на жизнь с обеих сторон. И мне это помогает. Я могу понять проблемы других людей. И я научилась одной вещи: никогда никого не осуждать и не обвинять, потому что мы всегда знаем только половину истории. Взять хотя бы сэра Фрэнсиса. – Она улыбнулась нам. – Он мне нравится. И я знаю, как обстояло дело. Хорошо, что все так обошлось. Но если бы он умер в постели этой женщины, то это подлило бы масла в огонь. Выход Джулии пришлось бы на время отложить. Конечно, теперь, после смерти Альберта, при дворе уже не так строго соблюдаются условности. Тот был ярым поборником строгой морали и любил перекладывать грехи отцов на головы их детей. Ее Величество не настолько сурова. Но если бы сэр Фрэнсис умер в постели любовницы, как бы мы сумели удержать прессу от обнародования такого пикантного факта? Да, это стало бы концом дебюта Джулии.
 – Эта их связь, – спросила бабушка, – она давно продолжается?
 – О, годы и годы. У них устойчивые отношения. Сэр Фрэнсис не заводил никаких случайных связей. Бедная миссис Дарси, она так расстроена.
 Из-за болезни сэра Фрэнсиса нам пришлось продлить наше пребывание в Лондоне, и мы задержались, по меньшей мере, еще на неделю. В одну из наших ночных бесед бабушка заговорила со мной о сэре Фрэнсисе.
 – Как говорит графиня, его нельзя в этом винить, – сказала она. – Он хороший человек. Он полюбил миссис Дарси, и она его тоже. Это было похоже на брак.
 – Но как же леди Сэланжер?
 – Леди Сэланжер замужем за своими недугами. Ты же сама видишь. После рождения Касси она заявила, что больше не хочет иметь детей. У мужчин есть свои потребности... и если он не может удовлетворить их там, где это положено, тогда он начинает искать выход в другом месте.
 – Значит, сэр Фрэнсис нашел миссис Дарси?
 – Можно сказать и так, – кивнула она. – Но его нельзя винить за это. Он заботится о леди Сэланжер. Выполняет все ее прихоти. Он никогда не был к ней недобрым, недобрые люди – настоящие грешники.
 В моей памяти всплыло воспоминание о том, как Чарльз убегал по ступенькам, оставляя меня в пугающей темноте; и я подумала о мальчишках, которые убили собаку Вилли.
 Она была права. Недобрые люди – настоящие грешники.
 Чарльз жил с нами в одном доме, но мой страх перед ним пропал. При встречах со мной он держался прохладно, как бы показывая, что больше не интересуется мной и не держит на меня зла. Филипп же всегда был рад меня видеть.
 Братья много времени проводили с отцом, который, хотя и был прикован к постели, по крайней мере, на месяц, все же достаточно окреп, чтобы принимать посетителей; и так как он очень тревожился, что не успеет переговорить с сыновьями, доктор решил, что отказав ему в этом, можно только ухудшить его состояние.
 А поговорить им нужно было о многом.
 Бабушка сказала, что принято какое-то важное решение. Филипп стал очень серьезен, хотя со мной он был по-прежнему очарователен и мил. Однажды утром, спустившись к завтраку, я застала его одного. При виде меня глаза его вспыхнули от радости.
 – Как хорошо, что ты пришла, Ленор. Так много всего случилось.
 – Ты имеешь в виду своего отца?
 Он кивнул. Потом подарил мне одну из своих самых обворожительных улыбок.
 – Я так люблю с тобой разговаривать. Ты умеешь слушать и понимать. Скоро у нас все изменится. Мы с Чарльзом прекращаем учебу, тем более, что срок обучения уже почти подошел к концу. Это как раз то, о чем я хотел попросить отца. И немедленно приступаем к делам.
 – Да, я думала, что так оно и будет.
 – Наш отец поправляется, но он уже не сможет заниматься делами, как прежде. Доктор говорит, что теперь ему нужно следить за своим здоровьем. Это было предупреждение. Итак, отныне и навсегда мы вступаем в дело. Конечно, я не хотел, чтобы это произошло именно так. И еще, я хотел поговорить с тобой как-нибудь. – Он огляделся. – Здесь неудобно. Возможно, мы могли бы пойти куда-нибудь.
 – Куда? – спросила я.
 – Например, в Гринвич. Я знаю одну гостиницу – «Корона и скипетр». Говорят, что там готовят лучших в Лондоне снетков. – Он слегка поморщился. – Я бы предпочел, чтобы мы поехали одни. Но, полагаю, это не возможно.
 Я не ответила.
 – С нами должен поехать кто-то еще, иначе это будет нарушением приличий, – продолжал он.
 – Ну тогда, давай поговорим здесь.
 – Нет. Мы пригласим твою бабушку. Она знает, о чем я хочу поговорить с тобой.
 – Замечательно.
 В столовую спустилась Джулия.
 – Привет, – сказал Филипп, – готовишься к схватке?
 Джулия взяла себе завтрак с буфета.
 – Графиня – настоящий дракон, – пожаловалась она, – я получила небольшую передышку.
 – Все это ради доброго дела, – легкомысленно заметил Филипп.
 – Тебе хорошо, – Джулия, взглянула на меня, – тебе не приходится так страдать. Я никогда не похудею, а эти корсеты меня просто убивают.
 – В таком случае на твоем месте я не стал бы естъ столько ветчины, – посоветовал Филипп.
 – Мне нужно поддерживать силы. Мне очень понравилась парча лавандового цвета, которую купила твоя бабушка.
 – Да, красивая, – согласилась я, – а ты видела эскиз платья, которое она собирается из нее сшить?
 – Нет, они не считают нужным советоваться со мной. Твоя бабушка с графиней будто парочка старых ведьм... они делают то одно, то другое... и ничего мне не говорят.
 – Бабушка наверняка показала бы тебе все выкройки, если бы ты попросила.
 – Иногда я чувствую, что устала от всего этого и мне хочется домой. Но потом начнутся балы и все такое прочее...
 – И ты полюбишь их, – договорила за нее я, – ведь ты всегда этого хотела.
 – Я думала, что хочу... раньше.
 Она вздохнула и положила себе еще ветчины.
 – Я чувствую, что графиня вывезет в свет не юную леди, а индийского слона, – сказал Филипп с братской прямотой. То что Джулия сильно прибавила в весе, ни у кого не вызывало сомнений. Я думаю, что она нервничала и поэтому ела больше, чем обычно.
 Я хотела выйти из-за стола, но Филипп поймал меня за руку.
 – Может быть, сегодня, – сказал он, – ближе к вечеру. Мы могли бы добраться туда к половине седьмого. Тебе там понравится. Попроси свою бабушку.
 Когда я сообщила бабушке о приглашении Филиппа, она обрадовалась.
 – Он мне нравится, – сказала она, – больше всех в этой компании.
 Уж если бабушке понравилась эта идея, то я и подавно была рада.
 Филипп оказался опытным гребцом. Он сказал, что ему нравится сидеть на веслах и что он часто катался на лодке в университете, поэтому мы со спокойной душой доверили ему себя.
 – Теперь я буду много времени проводить в Лондоне, – говорил он нам. – Сегодня утром я ездил в Спитэлфилдс. Так много всего предстоит изучить.
 – Твой брат не разделяет твоего энтузиазма, – сказала бабушка.
 – Я знаю, – признал Филипп, – и в некотором смысле даже рад этому. Мне это дает большую свободу действий. Я не люблю, когда кто-нибудь вмешивается в мои планы.
 – У тебя будет как бы спящий партнер, – сказала я.
 – Иметь спящего партнера – слишком большая роскошь даже для более успешного бизнеса, чем ваш, – заметила бабушка, – нужно, чтобы каждый из вас вносил свою лепту.
 – Не думаю, чтобы он испытывал влечение к шелку... или вообще к делу. Чарльзу лучше пойти в парламент, заняться юридической практикой... или чем-нибудь еще в этом роде.
 – Я уверена, что ты добьешься успеха, – сказала я ему.
 Он слегка нахмурил лоб.
 – Ты знаешь, – сказал он, – я думаю, что удар с отцом случился оттого, что у него было много волнений.
 – Весьма вероятно, – согласилась бабушка.
 – Ты хочешь сказать, что он волновался из-за проблем в бизнесе? – спросила я.
 Филипп кивнул.
 – Дела идут не совсем так, как нам хотелось бы. Я бы не сказал этого никому другому, но ты всегда все понимала, Ленор, так же как и вы, мадам Клермонт, ведь вы – часть нашего дела. Нет сомнения, что дела принимают нежелательный оборот.
 – Некоторое время назад я догадалась об этом по некоторым высказываниям твоего отца, – сказала бабушка.
 – Проблема в том, что к нам поступает импортный шелк, – объяснил Филипп. – Уровень продаж нашего шелка упал и продолжает падать.
 – Ты считаешь, что нужно ввести налог на ввозимые товары? – спросила я.
 Он размышлял.
 – Конечно, для нас это было бы хорошо. Тогда мы могли бы устанавливать более высокие цены на свои ткани. И нам не пришлось бы подлаживаться под своих конкурентов. Но вопрос разрешения свободной торговли – весьма спорный. Нужно спросить себя, хотел бы ты этого, если бы речь шла о каком-нибудь другом товаре. Наверное, несправедливо ожидать, чтобы таможенные тарифы отвечали только нашим личным интересам. Ведь мы хотим, чтобы ввели налог на шелк только потому, что наш бизнес начал хромать.
 – Что нам нужно, – заговорила бабушка, – так это найти новый способ переплетения нитей... который позволил бы производить очень красивую ткань... лучше, чем все, что мы делали до сих пор.
 – Открыть секрет, – предположила я.
 – Точно! – воскликнул Филипп с сияющими глазами. – Секрет производства такой ткани, какую еще никто не делал и никто не знает, как сделать.
 – А что, если вскоре до этого додумаются другие?
 – Вполне возможно, но они не смогут воспользоваться своим открытием. Существует такая вещь, как патент. Он в законном порядке охраняет изобретение от воровства.
 – Как это хорошо!
 – Но для начала нам нужно сделать это изобретение, – с сожалением сказал Филипп. – О, вот мы и добрались.
 Мы привязали лодку и, поднявшись по лесенке, вышли на тропинку.
 – Гринвич всегда притягивал меня, – сказал Филипп, – потому что в нем располагалась одна из штаб-квартир эмигрировавших гугенотов. Я часто спрашивал себя, жили ли здесь мои предки до того, как они переехали в Спитэлфилдс. Здесь у французов была даже своя церковь. Но не думаю, что она сохранилась до нынешних времен. А вот и «Корона и скипетр».
 Мы вошли в зал с большими окнами, расположенными так, чтобы можно было любоваться видом реки, не вставая из-за стола.
 – Они прославились своим искусством готовить снетка, – сказал Филипп, – поэтому мы просто обязаны его попробовать. Вы любите снетка, мадам Клермонт?
 – Только свежепойманного.
 – Здесь вы можете быть уверены в этом.
 Жена владельца гостиницы подошла к нам. Она знала Филиппа, из чего я сделала вывод, что он был здесь частым гостем.
 – Я как раз только что уверял своих друзей, что у вас подают только свежепойманного снетка, – сказал он.
 – Конечно, в этом я могу поклясться, – сказала женщина, – еще сегодня утром рыба плавала в море.
 – И что вы владеете секретом его приготовления?
 – О, в этом нет никакого секрета. На мой взгляд, существует только один способ приготовления снетка. Я помню, что еще моя мать сначала бросала рыбу в муку, рассыпанную на столе, и встряхивала ее, чтобы убедиться что она хорошо обвалялась. Потом ее опускают в горшок с кипящим маслом... только на одну минуту... потом дают ей стечь, и рыба готова. Только есть ее нужно сразу, а то она будет не такой хрустящей. А если ее еще побрызгать лимоном да добавить щепотку кайенского перца, это будет настоящее лакомство. К снетку нужно еще правильно подобрать вино... считается, что это должен быть какой-нибудь пунш или шампанское со льдом.
 – Что мы выбираем? – спросил Филипп.
 Мы выбрали шампанское со льдом.
 – Скоро мы с братом поедем во Францию, – сообщил Филипп, когда мы приступили к еде. – Отец надеется, что наши родственные связи позволят нам поработать некоторое время в Виллер-Мюр. Он считает, что мы там многому можем научиться... узнать, как работают другие люди... и поднабраться новых идей для нашего бизнеса.
 Он посмотрел на бабушку.
 – Ведь это ваша родина. Как вы думаете? Нам стоит туда поехать?
 – Никогда не помешает знать, как работают люди в других местах, – сказала бабушка.
 – Я бы предпочел, чтобы мы могли контролировать весь процесс производства шелка с самого начала. Я часто думал, что мы могли бы обосноваться в Индии или Китае, где наиболее подходящий климат для шелкопрядного производства. В некоторых областях Китая шелковичных червей культивируют в естественных условиях. Наверняка это дает наилучшие результаты. А вместо этого нам приходится импортировать сырье.
 – Даже в Виллер-Мюр для шелковицы приходится создавать специальные условия, чтобы она не замерзла, – сказала бабушка. – Так не проще ли покупать сырьё и основное внимание сосредоточить на ткачестве?
 – Конечно, вы правы. – Филипп повернулся ко мне: – Ленор, мы, наверное, наскучили тебе своими разговорами?
 – Ничуть.
 – Ленор тоже интересуется шелком, и я считаю, что у нее есть чутье в том, что касается конечного продукта, – сказала бабушка.
 – Надеюсь, что теперь вы будете часто приезжать в город.
 – Почему? – спросила бабушка.
 – Ну, ведь здесь будет Джулия.
 – Она не нуждается в нашем обществе, – сказала я, – она будет вовлечена в светскую жизнь.
 – К которой Ленор не имеет отношения, – добавила бабушка.
 – О, Ленор еще слишком молода для этого.
 – Мне скоро будет уже шестнадцать, – напомнила я.
 – Ты выглядишь старше, правда, мадам Клермонт? Она настолько разумнее Джулии.
 – Мое воспитание, – сказала бабушка. – И потом, Ленор находится в ином положении, чем Джулия. – Ее ведь не будут вывозить в свет.
 – Я этому рад, – серьезно сказал Филипп.
 – Почему? – резко спросила бабушка.
 – Я не думаю, что Ленор это подошло бы... выставлять себя на чей-то суд. Это годится для Джулии... но не для Ленор.
 – Ты считаешь, что если Ленор не является членом вашей семьи, то...
 – Слава Богу, что она не является членом нашей семьи.
 Он взял мою руку и пожал ее. Я увидела в глазах бабушки затаенную радость.
 – Я думаю, что мы с тобой оба сходимся во мнении, что... как это сказать... что моя внучка не совсем такая, как другие девушки.
 – Похоже, что мы с вами согласны почти во всем, мадам Клермонт.
 Бабушка откинулась на спинку стула и подняла свой бокал.
 – За будущее, – сказала она.
 У меня возникло ощущение, что эти двое заключили между собой какое-то соглашение.
 По дороге домой мы все были задумчивы. Когда мы уже лежали в постели, бабушка сказала:
 – Какой замечательный молодой человек получился из этого Филиппа.
 – Он всегда был добрым и чутким.
 – Как же он не похож на своего брата. Просто удивительно, какими разными могут быть люди. Некоторые считают, что все зависит от воспитания, но эти двое воспитывались вместе... а погляди, какая между ними разница.
 – Да, – сказала я, вспоминая Чарльза и мавзолей.
 – Мне кажется, он любит тебя. То есть я хочу сказать... я знаю, что он любит тебя. То, что он сказал сегодня вечером...
 – Он сказал, что рад, что я не принадлежу к их семье.
 – Ты прекрасно знаешь, что он имел в виду. Он влюблен в тебя. И медлит с признанием только потому, что ты еще очень молода. Возможно, через год... тебе будет уже почти семнадцать, и тогда...
 Я засмеялась.
 – О, бабушка, какая же ты мечтательница. Неужели тебе так хочется поскорее сбыть меня с рук?
 – Больше всего на свете я хочу тебе счастья. Я хочу, чтобы о тебе заботились и любили. Вот чего я хочу... прежде, чем умру.
 – Я не хочу, чтобы ты говорила о смерти.
 – Я и не собираюсь пока покидать этот мир, но нужно быть практичной. Посмотри на сэра Фрэнсиса... еще вчера он был совершенно здоров, а назавтра его хватил удар. Да, врачи говорят, что он поправится, но он уже никогда не будет прежним. Я была бы так счастлива, если бы знала, что ты устроена. Филипп всегда был к тебе неравнодушен. Я давно это заметила. Как хорошо, что он интересуется делом. Он будет предан своей работе, своей жене и семье.
 – Бабушка, по-моему, ты опережаешь события и подстраиваешь их к своим желаниям.
 Она покачала головой.
 – Сегодня вечером он ясно дал понять, что чувствует к тебе. Это было почти предложение.
 – Мне представляется это в другом свете. По-моему, он просто старается быть внимательным ко мне, потому что боится, что я чувствую себя чужой в их семье.
 – Нет, нет. Сегодня я счастлива. Я вижу значительно дальше тебя.
 – В любом случае, я рада, что ты счастлива.
 – Спокойной ночи, дитя мое, и да благословит тебя Господь.
 Я лежала без сна, думая о том, что она сказала. Я пыталась восстановить в памяти каждую секунду нашего пребывания в «Короне и скипетре». Что такого сказал Филипп, чем он проявил свои чувства? Я знала, что нравлюсь ему. Он всегда был со мною приветлив и мил, и я смотрела на него и Касси как на своих лучших друзей в этом доме.
 Было ли на самом деле что-то значительное в его словах, или бабушка принимала желаемое за действительное? Все же я склонялась к последнему.
 Только представить, что я... замужем за Филиппом! Почти все девочки, не успев проститься с детством, начинают думать о замужестве. Они мечтают о рыцарях и романтических героях. Святой Георгий... нет, святых никто не хочет. Сэр Ланселот больше годится для этой роли. Он был великий грешник, но и великий любовник. Безрассудная любовь более привлекательна, чем битвы с драконами. Людям нравятся Нельсон... Дрэйк...
 Дрэйк, конечно же, Дрэйк. При упоминании этого имени меня все еще охватывало волнение. Джулия тоже была знакома с этим чувством. А что было бы, если бы это Дрэйк произнес те слова, которые сказал в «Короне и скипетре» Филипп? Что бы я тогда почувствовала?
 Я бы чувствовала себя страшно взволнованной. Правда, я и сейчас взволнована, потому что, когда тебя любят, это всегда приятно... если только за этой загадочной фразой и в самом деле стоит любовь.
 Дни бежали невероятно быстро. Чарльз с Филиппом уехали во Францию, так как сэр Фрэнсис достаточно окреп, чтобы вернуться к нормальной жизни, а мы с бабушкой и Джулией вернулись в Шелковый дом.
 Леди Сэланжер встретила меня довольно холодно, не преминув сообщить, как трудно ей было без меня обходиться. Голос мисс Логан быстро утомлял ее, а Касси читала без выражения. К тому же мы отсутствовали дольше, чем договаривались. И у нее было столько волнений из-за случившегося с сэром Фрэнсисом.
 – Если бы я могла поехать в Лондон и ухаживать за ним, я была бы счастлива сделать это, – сказала она. – Но я всего лишь несчастный инвалид, не способный сдвинуться с кресла... и все покинули меня. Такое впечатление, что никто не осознает, что я не в состоянии передвигаться по дому самостоятельно. Я совершенно замерзла. Позвони им, чтобы подбросили угля в камин. А что, окно открыто? Закрой его, пожалуйста, и принеси мне красный плед... я не выношу этот голубой... О, займись камином, Генри... Красный плед, Ленор... этот голубой так колется... а у меня такая нежная кожа. Поищи что-нибудь мне, почитать.
 Итак, все возвращалось на круги своя. Бабушка была права, когда сказала, что леди Сэланжер становится более требовательной, чем когда бы то ни было. Она настаивала на том, чтобы я была рядом с ней почти все время, когда была не занята уроками.
 Но мне все-таки удавалось забегать к бабушке в мастерскую. Я говорила леди Сэланжер, что бабушке нужна моя помощь в подгонке платьев для Джулии, Единственное, что могло воздействовать на леди Сэланжер, это выезд Джулии в свет. Она сама когда-то дебютировала в свете и знала, как много всего было нужно, хотя, конечно, при жизни принца Консорта это требовало еще больших затрат и усилий. В то время этикет был более строгим. Она сама дебютировала с огромным успехом и была главным событием сезона. Предложения сыпались одно за другим...
 Увлекаясь описаниями лондонского общества во времена своей молодости, она переставала изводить меня своими бесконечными капризами, поэтому я всячески поощряла ее рассказы. Из этих разговоров я почерпнула много сведений о жизни молодой девушки в те времена. Воспоминания увлекали леди Сэланжер, и я открыла для себя, что она может быть хорошей рассказчицей.
 – Тогда было принято устраивать приемы, куда приглашенные должны были являться непременно в вечерних туалетах. Это называлось официальным приемом. Королевская семья оставила наконец свои ужасные темные и тесные апартаменты в Сент-Джеймском дворце, и приемы стали проводить в Тронном зале Букингемского дворца. Приглашенных для этих приемов выбирали с особой тщательностью. Какое это было время... нас учили делать реверанс и грациозно отступать к выходу. Это был просто кошмар... особенно когда нужно было пройти расстояние в три-четыре ярда длиной. А все эти перья и вуали! А как нас затягивали в корсеты! Для некоторых девушек это было равносильно смерти. У меня-то была и без того очень тонкая талия. И все это ради нескольких минут представления Ее Величеству. О, дорогая, какое это было время! Сэр Фрэнсис сбил меня с ног своим натиском, не дав мне возможности увлечься кем-нибудь другим. Я наверняка смогла бы выйти за герцога, если бы он не окрутил меня так быстро. А как мы тогда танцевали! У меня затекла нога. Помассируй ее, Ленор.
 Так мы снова вернулись к действительности, и воспоминания о славе былых дней улетучились.
 И все-таки мне удавалось проводить немного времени с бабушкой. Эммелина теперь постоянно щеголяла в роскошных нарядах. Касси, которая часто бывала с нами, была от нее в восторге. Она сочиняла разные истории и была уверена, что с наступлением темноты все три манекена оживали и рассказывали друг другу о своих победах в те времена, когда злая ведьма еще не превратила их в куклы. Она уверяла нас, что Эммелина всегда затаенно улыбается, когда ее одевают в голубой шелк.
 Вернувшись домой, Джулия повеселела. Ей нравились уроки танцев, на которых я должна была заменять ей партнера. Касси смотрела, как мы танцуем, и аплодировала нам. Но больше всего я любила сидеть в мастерской бабушки за швейной машинкой, ощущая мягкость шелковых тканей и немного жалея, что эти платья шьются не для меня.
 Джулия поправлялась. Она тревожилась о своем будущем и потому ела больше, чем обычно. Я представляла, что скажет графиня, когда увидит, как сильно располнела Джулия. Бабушка опасалась, что платья станут ей тесны, когда наступит время их носить.
 Пришла Пасха, и мисс Эвертон доставила Джулию в Лондон и передала ее под покровительство графини. Дебют Джулии состоялся, начался ее первый сезон.
 В мастерской стало очень тихо. Касси говорила, что Эммелина затосковала. Бабушка сшила два платья для Касси и меня из остатков материй, купленных для Джулии. Мы назвали их своими парадно-выходными платьями.
 Подошел август, близился конец сезона. Ни один герцог, виконт, баронет или хотя бы просто рыцарь королевского ордена не сделал Джулии предложения. Она должна была вернуться в родные пенаты, чтобы несколько недель отдохнуть и снять напряжение, после чего ей предстояло снова вернуться в Лондон и под неусыпным вниманием графини Бэллэдер осуществить новую атаку на лондонское общество.
 Филипп и Чарльз вернулись из Франции. Филипп то и дело наезжал в Шелковый дом. Он проводил много времени в мастерской. Мы с Касси тоже часто приходили туда и слушали его восхищенные рассказы о том, что он повидал во Франции.
 Его огорчало здоровье отца. Филипп считал, что ему необходимо больше отдыхать, так как он легко утомлялся, но отдыхать сэр Фрэнсис отказывался наотрез и настаивал на регулярных поездках в Спитэлфилдс.
 Вскоре у них в Лондоне случилось грандиозное событие – Чарльз внес неоценимый вклад в дело, придумав способ производства совершенно новой шелковой ткани.
 – Не кто-нибудь, а Чарльз, – удивлялся Филипп, – кто бы мог подумать, что он так интересуется этим? Он изобрел новый способ. И сказал, что уже давно работал над ним. Все это очень странно. Он ничем не выдавал своего интереса. Никогда не думал, что он может быть таким скрытным... Держать такое в секрете! Сначала я был настроен довольно скептически, но похоже, что это действительно то, над чем столько лет бились наши люди. Я сейчас занимаюсь изготовлением нового станка, мадам Клермонт, и думаю привезти его к вам, но прошу вас держать это в секрете до тех пор, пока он не будет готов. Я не хочу, чтобы раньше времени начались разговоры. При использовании нового метода ткань получается с необычной блестящей выработкой. Думаю, мы сможем производить ткани, не имеющие аналогов в мире. И надо же, чтобы ключ к этому совершенству нашел именно Чарльз!
 Когда привезли новый станок, бабушка мне все уши прожужжала.
 – Филипп так радуется, – говорила она каждый вечер, когда мы оставались одни. – Я думаю, что скоро мы еще больше усовершенствуем станок. Нет, но кто мог ожидать такое от Чарльза! И что удивительно: как только он поделился с нами своим секретом, он как-будто сразу же утратил к нему интерес. Филипп гораздо больше занимается делом. Я думаю, что теперь создание новой ткани – дело нескольких дней. Главное, чтобы изобретение осталось за Сэланжерами.
 – Филипп упоминал о патенте, когда мы были в «Короне и скипетре».
 – Да, верно.
 Филипп пробыл в Шелковом доме две недели. Он был полностью поглощен делами.
 – Материал может оказаться совершенно уникальным, – постоянно твердил он.
 Наконец великий день настал. Бабушка вручила Филиппу кусок шелковой материи, и они уставились друг на друга сияющими глазами.
 – Эврика! – закричал Филипп.
 Он схватил бабушку и сжал ее в объятиях. Потом повернулся ко мне, подхватил меня на руки и закружил. А потом вдруг наклонился и запечатлел у меня на губах страстный поцелуй.
 – Это будет началом новой эпохи в нашем деле, – сказал он. – Мы должны это отпраздновать.
 – В «Короне и скипетре», – сказала бабушка. – Со снетком и шампанским.
 Вошла Касси и изумленно уставилась на нас.
 – Касси, произошло великое событие! – закричала я. – Мы нашли то, что так долго искали.
 – Касси должна тоже участвовать в нашем празднике, – добавила я.
 Филипп поднес ткань к губам и благоговейно поцеловал ее.
 – Она принесет Сэланжерам процветание, – сказал он.
 – Не забудь о патенте, – напомнила я.
 – Мудрая девушка, – воскликнул он, – я займусь этим сегодня же. Мы должны придумать ей имя.
 – Почему бы нам не назвать ее «шелком Ленор»? – сказала бабушка. – Ленор тоже участвовала в создании этого шелка.
 – Нет, нет, – воскликнула я, – это нелепо. В действительности он твой и Чарльза... и бабушкин тоже. Я всего лишь стояла рядом и была на подхвате. Давайте назовем его «Салонным шелком». С одной стороны, это часть вашей фамилии, а с другой – оно будет иметь некоторый смысл [12] и подчеркнет его исключительность.
 По некоторым размышлениям все согласились, что это хорошее название. Тем же вечером мы отправились в Гринвич и отпраздновали это событие снетком и шампанским.
 В течение нескольких недель мы только и говорили, что о «Салонном шелке». В обществе эта тема тоже пользовалась неизменным успехом, а в газетах в разделе мод ему стали посвящать обширные статьи. Сэланжеров хвалили за предприимчивость и приумножение славы родной страны. «Этому шелку нет равных, – заявляли авторитеты в области моды, – ни один шелк, будь он из Индии или Китая, Италии или даже Франции, не может сравниться с «Салонным». «Салонный» уникален, и мы гордимся, что это изобретение британской компании».
 Мы собирались у бабушки в мастерской, и Филипп часто обсуждал с нами новые возможности применения этого изобретения. На настоящий момент «Салонный шелк» стоил очень дорого и был неотъемлемой частью гардероба каждой светской женщины; но Филипп хотел изыскать возможность производить более дешевый вариант ткани, чтобы каждая женщина могла позволить себе платье из «Салонного шелка».
 Выпуск ткани был поставлен на поток. На фабрике установили новые станки, а бабушка, к огромному своему удовольствию, занялась экспериментами по созданию более дешевого варианта.
 Бабушка, Касси и я были увлечены этим проектом. Джулия пока жила в Лондоне. Графиня переехала в дом на Грэтнэм-сквер и сопровождала ее на балы.
 Мы проводили Старый год и вступили в следующий. В этом году мне должно было исполниться семнадцать. Бабушка считала, что в этом возрасте с девушками происходят всякие удивительные события.
 А потом случилась беда. У сэра Фрэнсиса был новый удар, на этот раз оказавшийся роковым.
 Тусклым январским днем его привезли в Шелковый дом. Гроб с телом два дня простоял в доме, после чего его должны были перенести в мавзолей. В местной церкви отслужили службу, после которой сэр Фрэнсис был перенесен к месту своего последнего упокоения.
 Вся семья была в сборе. Леди Сэланжер изображала глубокую скорбь, которая вряд ли могла быть искренней: они виделись так редко, и она никогда не скучала по мужу. Она настояла на том, чтобы лично присутствовать на заупокойной службе, дабы последний раз, как она выразилась, «взглянуть на дорогого Фрэнсиса». Ее вынесли к экипажу; она казалась такой хрупкой в своем черном одеянии и шляпе, на которой развевались черные страусовые перья. Она прикладывала к глазам белый платок и требовала, чтобы ее с обеих сторон поддерживали Чарльз с Филиппом...
 В церкви было холодно. Во время службы гроб стоял на помосте, после чего его перенесли в экипаж, и мы совершили траурное шествие к мавзолею.
 Когда я стояла там на жестоком ветру, на меня нахлынули воспоминания. Проводить сэра Фрэнсиса пришло несколько слуг, и среди них я заметила Вилли с собачкой.
 Позади толпы я увидела незнакомку, одетую в черное, с вуалью на лице. Ее фигура выглядела трагично. Я сразу же поняла, кто она, и видела, что бабушка тоже заметила ее.
 – Бедная женщина, – прошептала она.
 Это была миссис Дарси.
 Наступило лето. Филипп часто бывал в Шелковом доме. Бабушка розовела от удовольствия, заслышав в холле его голос. Он рассказывал нам о своих делах.
 – Теперь уже не вызывает сомнений, – сказал он однажды, – что «Салонный» спас нас от разорения. Да, дела в самом деле обстояли очень плохо. Неудивительно, что отец заболел от переживаний. Французы обходили нас по всем статьям. Их шелк стоил им дешевле, к тому же они нарочно сбрасывали на него цену, чтобы вышибить нас с рынка. Ну ничего, слава Богу, мы выжили. «Салонный» нас спас.
 – Чарльз, наверное, ужасно горд этим.
 – Он редко бывает в офисе. Говорит, что придет, когда снова изобретет что-нибудь новое, что произведет революцию в шелковой индустрии.
 – Однако как это все же странно, – заметила я, – что именно он, который никогда не интересовался шелком, – во всяком случае, так казалось, – что именно он совершил это удивительное открытие.
 – Действительно, странно. Но я начинаю думать, что он просто очень скрытен. Сейчас он, по его словам, отводит душу, развлекаясь. Я должен признать, что он заслужил это, и коль скоро он готов приступить к делам в свое время, то пусть себе развлекается.
 Приближался день моего семнадцатилетия, и я опасалась, что вместе с ним закончится мое образование. Я надеялась, что хотя бы смогу больше работать с бабушкой. Меня все больше и больше очаровывало наше открытие, и я любила моделировать платья, выгодно подчеркивающие новую ткань. На основе этого шелка мы разработали несколько видов материй, и Филипп занимался подбором оттенков каждого из них. Он был в постоянных разъездах, отыскивая опытных красильщиков, а также районы с подходящей водой, где можно было добиться наилучших результатов.
 Я с нетерпением ждала, когда он придет к бабушке и мы сможем поговорить. Часто с нами была и Касси. Она тихонько садилась на низенькую скамеечку, обхватывала руками колени и слушала нас. Она была счастлива участвовать в происходящем.
 В ноябре мне должно было стукнуть семнадцать. Джулия говорила, что я выбрала не лучшее время для появления на свет – слишком близко к Рождеству. Лучше всего родиться в середине года, утверждала она. Возможно, она и была права, но я не могла дождаться своего семнадцатилетия, потому что в этот день я перестану быть для всех девочкой, а превращусь в молодую женщину.
 Если бы я была дочерью Сэланжеров, меня бы ожидал дебют в свете, но в моем настоящем положении об этом, конечно, не могло быть и речи.
 Выход в свет Джулии пока нельзя было назвать успешным. Ее по-прежнему, по циничному выражению бабушки, продолжали выставлять «на торги». Она была раздосадована и начала падать духом, поскольку за целый год не получила ни одного предложения. Конечно, это должно оказывать на девушку деморализующее действие.
 Что же до меня, то я вступала в новую фазу своего существования. Леди Сэланжер была этим крайне удовлетворена. Она изобретала для меня все новые занятия. – Это абсурдно... чтобы девушка твоего возраста... каждый день занималась уроками. Я не сомневаюсь, что сейчас ты и сама могла бы кое-чему поучить мисс Эвертон. Я хочу, чтобы ты взглянула на мой гобелен. Мне кажется, я ошиблась в выборе рисунка.
 Это означало, что она неверно положила стежки, но винила в этом не себя, а рисунок.
 Ты можешь приходить ко мне по утрам, сразу после уроков. Мне бывает так одиноко за стаканом вишневки.
 – Леди Сэланжер придумывает, чем бы меня занять сразу после уроков, – пожаловалась я бабушке.
 – Надо попробовать урезонить ее, – ответила бабушка.
 Мы готовились отпраздновать мой семнадцатый день рождения. Бабушка решила устроить у себя в гостиной небольшую вечеринку – только она, Касси и я. Если в доме в это время окажется Филипп, то она намекнет ему об этом, и при желании он, то сможет присоединиться к нам.
 И вот этот день настал. Стояла обычная ноябрьская погода, которая для меня всегда ассоциировалась с днем рождения. В воздухе висел туман, и лес из моих окон казался загадочным.
 Леди Сэланжер подарила мне свою шелковую шаль, которой она давно перестала пользоваться.
 – Мы должны были бы отпраздновать твой день рождения, Ленор, если бы не траур по сэру Фрэнсису, – сказала она.
 – Понимаю, – ответила я, – да мне и не надо никакого празднования. Я просто рада, что мне уже семнадцать.
 – Семнадцать! Я помню свой семнадцатый день рождения. Какой день! В усадьбе был праздник. Я тогда еще не выезжала. Тебе бы понравилась наша усадьба. Она была очень большой, настоящее баронское поместье. Конечно же, был страшный шум, когда я вышла за сэра Фрэнсиса. Мои родители возражали. Торговец... понимаешь... и они считали, что я могу сделать самую блестящую партию. Я бы могла рассказать тебе несколько историй.
 – Полагаю, что я услышу их непременно, – не удержалась я.
 Она не уловила иронии. Правда, она никогда не слушала, что говорят другие.
 Я поблагодарила ее за шаль – она была действительно прелестна, – вручную расписанный голубыми и розовыми бабочками на зеленых листьях шелк. Но мне уже начинало казаться, что быть семнадцатилетней не так уж чудесно, если тебя заваливают обязанностями.
 Днем у леди Сэланжер разыгралась сильная мигрень, означавшая, что она весь день не выйдет из комнаты и будет лежать в темноте. Мы с мисс Логан помогли ей добраться до постели и оставили ее отдыхать.
 Выйдя из ее комнаты, я увидела Филиппа, поднимающегося по ступенькам.
 – О, Филипп, – обрадовалась я, – как мило, что ты приехал в мой день рождения!
 – Я не мог пропустить такой день. А где мама?
 – Она только что легла в постель. У нее разболелась голова.
 – Значит, ты свободна. Я хотел поговорить с тобой.
 Он открыл дверь в гостиную своей матери.
 – Давай здесь, – сказал он, – где нам не помешают.
 Мы вошли в комнату. Он закрыл дверь, обнял меня и поцеловал.
 – С днем рождения!
 – Спасибо, Филипп.
 – Наконец-то ты его дождалась.
 – Да, уже семнадцать. Мне показалось, что ждать пришлось слишком долго.
 Он взял мое лицо в свои руки.
 – Я дал себе слово дождаться этого дня.
 – Зачем?
 – У меня кое-что есть для тебя.
 Он порылся в кармане и извлек оттуда обитую бархатом коробочку.
 – Что это? – спросила я.
 – Это тебе. Надеюсь, понравится. Если не подойдет по размеру, его можно будет подогнать.
 Я открыла коробочку и замерла. Передо мной сверкало кольцо. Оно было чудесное: изумруд, окруженный бриллиантами.
 – Я подумал, что зеленый цвет тебе пойдет, – сказал он, – твои глаза иногда тоже бывают зеленоватыми.
 – Это мне, Филипп?
 – Подарок не так прост. Это – обручальное кольцо.
 Он взял мою левую руку, надел кольцо на средний палец и поцеловал.
 – Я так давно хотел это сделать, Ленор.
 Я была ошеломлена. Правда, бабушка давно намекала на это, но я никогда не думала о замужестве всерьез. Мне казалось, что она принимает свои мечты за реальность.
 – Ленор, я так давно люблю тебя, и все те треволнения, которые мы недавно пережили, только больше сблизили нас. Ты чувствуешь это?
 – Ну... да.
 – Значит...
 – Но, Филипп... я не ожидала этого. Я чувствую себя гак... я не знаю... так глупо... так неуверенно... не знаю.
 – Ты не знала, что я жду этого дня?
 – Нет.
 – Мне казалось, это так очевидно. У тебя потрясенный вид. Но ведь это просто от удивления, правда? То есть я хочу сказать, я тебе не безразличен?
 – Ну конечно, нет. Ты всегда был со мной так добр. Наверное, я просто к этому не готова.
 Я сняла с пальца кольцо.
 – Филипп... а нельзя ли подождать?
 Он покачал головой.
 – Я достаточно долго ждал и больше ждать не могу. Я хочу, чтобы мы поженились. Я хочу разделить свою жизнь с тобой. Нам нравятся одни и те же вещи... и твоей бабушке тоже. Не могу передать, как много для меня это значит.
 Я положила кольцо в коробочку и отдала ему.
 – Совсем немного, пожалуйста, Филипп.
 Он грустно улыбнулся.
 – Только не очень долго... обещай мне, что недолго.
 – Нет, – сказала я, – недолго.
 Он пошел к себе в комнату, уже не такой радостный, а я поднялась наверх.
 – Филипп приехал? – спросила у меня бабушка. – Эй, да что случилось? У тебя такой вид... что это?.. Ты будто не в себе.
 – Филипп сделал мне предложение.
 Ее лицо вспыхнуло от радости, глаза засверкали, на щеках появился румянец, она вдруг стала совсем молодой женщиной.
 – Я так счастлива, – воскликнула она, – я мечтала об этом. Теперь я счастливейшая женщина на земле.
 – Я еще не дала согласия, бабушка.
 Она отпрянула назад и уставилась на меня в изумлении.
 – Что?
 – Ну, это было так неожиданно. Я...
 – Ты хочешь сказать, что отказала ему?
 – Ну, не совсем.
 Она явно испытала безмерное облегчение.
 – Я была слишком удивлена.
 – Меня это не удивляет. Господи, да вы просто рождены друг для друга.
 – Но мне ведь только семнадцать, бабушка. Я чувствую, что еше недостаточно пожила.
 – Я знаю... я пожила уже достаточно. Он хороший молодой человек. Он будет хорошим мужем. У него есть цель в жизни. Каждую ночь я молила об этом Господа и всех святых. Что ты ему сказала?
 – Он подарил мне кольцо.
 Бабушка всплеснула руками, улыбаясь.
 – Надел его мне на палец, но я не могла... это было слишком рано.
 – Нет, нет. Он правильно выбрал время. Твой день рождения! Что может быть романтичней? О, Ленор, ведь ты не сглупишь, правда? Если ты отвернешься от него, ты будешь жалеть об этом всю жизнь.
 – Как я могу быть уверена...
 – Я могу, и я знаю, что это для тебя самое лучшее. Ленор, умоляю, не будь дурочкой. Ты больше никогда не встретишь такого хорошего человека... такого стоящего мужчину. Я знаю. Я много повидала на своем веку.
 – Давай пока забудем об этом. Скоро он будет здесь, и Касси тоже.
 Этот вечер стоит особняком в моей памяти. Нас было четверо – я, бабушка, Касси и Филипп – и нам было хорошо вместе.
 О чем мы разговаривали? Я думала потом об этом. Глаза Филиппа постоянно встречались с моими, и я видела в них любовь и нежность. Я чувствовала себя любимой и была счастлива находиться с теми, кто так нежно меня любил.
 Филипп много рассказывал о Виллер-Мюр, чем окончательно пленил бабушку. Эта местность произвела на него глубокое впечатление, и не только благодаря шелковому производству. Бабушка внимательно слушала его, потом тоже начала рассказывать. Я видела, что она мыслями возвращается в свое детство. Касси тихонько сидела, обхватив руками колени, переводя взгляд то на одного, то на другого, и время от времени устремляла быстрый взор на манекены, словно и в самом деле считала их частью нашей компании. Она была фантазеркой, эта Касси, и очень радовалась, что мы включили ее в свой тесный кружок.
 Филипп говорил, что в Виллер-Мюр, скорее, итальянский, чем французский колорит.
 – Так всегда бывает в пограничных областях, – согласилась бабушка. – Там много итальянцев, да и сама Италия совсем близко. Поэтому некоторое количество итальянской крови неизбежно течет в жилах местных жителей, хотя они и живут под французским флагом.
 – Обитатели Виллер-Мюр очень музыкальны, – продолжал Филипп, – и я чувствую, что это тоже пришло из Италии. Знаете, они поют во время работы на полях, и иногда попадаются просто великолепные голоса. Часто они поют арии из итальянских опер. Однажды я заслушался пением «La Donna e mobile», в другой раз я восхищался чудесным исполнением дуета из «Травиаты». – Он начал напевать, – «Ai nostri monti ritorneremo».
 Мы захлопали.
 – Если бы вы, как я, могли слышать, как это звучит на открытом воздухе, – мечтательно сказал Филипп.
 – О, да, – согласилась бабушка. – Там все любили музыку. Любили петь и танцевать.
 – Об этом я и говорю, – сказал Филипп, – они добродушны и веселы, но легко поддаются гневу, иногда из-за совершеннейших мелочей. И они в самом деле способны на убийство. И в то же время в них сильна французская кровь... реалисты соседствуют с романтиками. Не могу передать вам, как сильно меня покорило это сочетание. Я не говорю уже об их методах работы и мастерских.
 – А что, месье Сент-Аланжер был с тобой откровенен? – спросила бабушка.
 Филипп засмеялся.
 – До определенных пределов. Естественно, они не собираются выдавать свои секреты. Интересно, что они думают теперь, когда мы изобрели «Салонный».
 – А они знают об этом? – спросила я.
 – Знают ли они об этом? Да весь мир уже знает об этом. Это же гигантский прорыв в производстве. Я не сомневаюсь, что они скрежещут зубами от ярости, что не додумались до этого первыми.
 – Как хорошо, что вы запатентовали свое открытие, – сказала я.
 – Они тоже когда-нибудь додумаются до этого, – сказала бабушка, – но мы опередили их, и это большое преимущество.
 Филипп о чем-то задумался.
 – И все-таки самая большая загадка для меня – это то, что открытие сделал Чарльз.
 – Вероятно, он обладает скрытыми талантами, – предположила я.
 – Он никогда не обнаруживал их ранее. Даже когда мы были во Франции, он казался почти безразличным.
 – Это лишний раз доказывает, как можно ошибаться в человеке.
 – Я бы с радостью побывал там еще, – сказал Филипп. – Съездил бы в Италию. Я был в одном-двух итальянских городах, но очень недолго. Рим... Венеция... и Флоренция. Особенно поразила меня Флоренция. Как здорово подняться к высотам Фьезолы и оттуда сверху смотреть на город. Я вернусь туда когда-нибудь. – Он улыбнулся мне. – Тебе понравится там, Ленор, – добавил он.
 Волнение кружило мне голову. Он смотрел на меня с такой любовью, и бабушка была счастлива...
 В этом вечере было что-то волшебное... мы сидели с бабушкой, глаза ее затуманивались мечтами, и Касси радовалась, глядя на нас. Бабушка с Филиппом обменивались взглядами, словно между ними существовала какая-то очень приятная тайна.
 Мне хотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался. Так замечательно было сознавать себя взрослой. Филипп взял мою руку и сжал ее. Я прочитала в его глазах вопрос.
 Бабушка ждала, затаив дыхание; я видела, как шевелились ее губы в беззвучной молитве.
 – Ленор, – сказал Филипп, – ну скажи: ты согласна?
 – Да, – ответила я.
 Сколько было радости!
 Филипп достал кольцо и снова надел его мне на палец. Бабушка немного всплакнула, но, как она нас уверяла, только от радости.
 – Осуществилась моя самая заветная мечта, – сказала она.
 Касси обняла меня.
 – Теперь ты будешь мне настоящей сестрой.
 Бабушка разлила по бокалам шампанское. Филипп обнял меня за плечи и крепко держал; в то время как Касси и бабушка поднимали за нас бокалы.
 – Да благословит вас Господь, – сказала бабушка, – отныне... и навсегда.




 ПРИКЛЮЧЕНИЕ ВО ФЛОРЕНЦИИ


 Новость о нашей помолвке различными путями достигла всех обитателей дома. Леди Сэланжер поначалу была склонна изображать шок. Но к тому времени я уже хорошо изучила ее и знала, что она всегда оценивает ситуацию по тому, как она в конечном счете скажется на ней лично. Поначалу она заявила, что Филипп должен был поискать невесту познатнее. Кто бы мог подумать, что его выбор падет на ту, что в ее понимании была чем-то вроде высшей прислуги. Правда, мадам Клермонт находится в доме на особом положении... Но все равно она числилась в слугах. Леди Сэланжер была раздражена – это жестоко ставить ее в такое трудное положение, когда бедный сэр Фрэнсис покинул их и вся тяжесть ответственности легла на ее плечи. Она слишком измучена, чтобы решать сейчас такие вопросы. Нельзя же быть такими легкомысленными. Но вскоре она сменила гнев на милость. Я стану ее невесткой. Буду благодарна ей за то, что возвысилась до такого положения в доме. Она сможет предъявлять ко мне еще больше требований, и я буду ей очень полезна. Так что, возможно, все оборачивается не так уж и плохо. Во всяком случае, она получит некоторую компенсацию, да и Филипп всего лишь младший сын.
 Джулия была в отчаяния. Ее бесила мысль о том, что она, пройдя через столько мучений, не получила ни одного предложения, а я без труда, без всякой посторонней помощи была обручена в день своего семнадцатилетия. В глазах общественного мнения я получала гораздо больше, чем заслуживала. Таким образом я выиграла главный приз и обскакала Джулию.
 Слуги были тоже недовольны. Им не понравилось, что какая-то выскочка вдруг заняла место очень значительное, став женой одного из сыновей хозяина дома. Это было из того же разряда, что и женитьба на гувернантке, что время от времени случается в некоторых богатых домах.
 – Это несправедливо, – заявила миссис Диллон, – это против всех правил природы.
 Касси, конечно, была рада.
 На очередной уик-энд в Шелковый дом Джулия приехала с графиней Бэллэдер. Улыбаясь, графиня отвела, меня в сторонку.
 – Отлично сработано, – сказала она, и в голосе ее звучало такое одобрение, что можно было подумать, будто единственный смысл существования девушки – это заполучить богатого мужа. – Я с самого начала говорила, что предпочла бы иметь дело с тобой.
 Джулия во время этого уик-энда была со мной холодна, и я была рада, когда они уехали.
 А потом появился Чарльз. С тех пор, как Дрэйк Олдрингэм выказал ему свое презрение, он относился ко мне с деланным безразличием. Он словно забыл о моем существовании. Когда ему сказали о нашей помолвке, он растянул губы в улыбке, будто услышал забавный анекдот.
 Филипп занялся приготовлениями к нашей свадьбе с той же энергией, которую он проявлял в делах. Когда он видел перед собой какую-то цель, то отдавался ей полностью. Мне нравилась эта черта. Мне вообще многое нравилось в Филиппе. Я думала, что люблю его, хотя и не была в этом уверена. Мне нравилось быть с ним вместе, говорить с ним, но особенно мне нравилось его отношение ко мне как к величайшей драгоценности, благополучию которой он был готов посвятить свою жизнь.
 Наша свадьба должна была состояться в апреле. Так что у нас оставалось пять месяцев на подготовку.
 – Нет абсолютно никакого смысла ждать, – говорил Филипп.
 Бабушка подолгу беседовала с ним и обсуждала «условия». Я была неприятно поражена, когда поняла, что подразумевается под этим словом.
 – Ты что, хочешь, чтобы Филипп заплатил какие-то деньги? – спросила я, не поверив своим ушам.
 – Во Франции все так делают. Там люди смотрят фактам в лицо. В день, когда ты станешь женой Филиппа, он положит на твое имя определенную сумму денег, которая станет твоей, если... если с ним что-нибудь случится.
 – Случится?
 – Ах, mon enfant, никогда нельзя знать, что тебя ждет. Человек может проявить неосторожность. Может произойти несчастный случай... и что тогда делать бедной вдове? Отдать себя на милость родственников мужа?
 – Это так низко.
 – Ты должна проявлять практичность в таких делах. Тебя это не коснется. Всем займутся адвокаты, Филипп и я... или я уже не твоя опекунша?
 – О, бабушка, я бы не хотела, чтобы ты занималась этим. Я не хочу, чтобы Филиппу пришлось платить деньги.
 – Это просто контракт... и ничего больше. Он означает, что, выйдя за него замуж... ты будешь в безопасности...
 – Но ведь я не ради этого выхожу за него!
 – Ты – нет... но есть люди, которые обязаны проследить, чтобы были соблюдены твои права. Мы должны быть практичными. Впрочем, это дело касается твоей опекунши, а не тебя.
 Как только мы с Филиппом оказались наедине, я заговорила с ним об этом.
 – Твоя бабушка – проницательная деловая женщина. Она знает, что делает. Она хочет тебе добра... а поскольку я хочу того же, то наши желания совпадают.
 – В этих разговорах об условиях есть что-то торгашеское.
 – Это только кажется, в действительности это необходимо. Не думай об этом. Я выполню все условия твоей бабушки. Я думаю провести наш медовый месяц в Италии. Тогда во Флоренции я часто думал о тебе. Я мечтал показать тебе всю эту красоту. И теперь собираюсь это сделать. Так что соглашайся, и пусть это будет Флоренция.
 – Ты такой милый, Филипп.
 – Я собираюсь быть таким всегда... и надеюсь, что ты тоже будешь добра ко мне. Из нас получится отличная пара.
 – Надеюсь, что не разочарую тебя.
 – Чепуха! Как будто ты можешь меня разочаровать! Так, значит – Флоренция, родина величайших художников. Ты чувствуешь это, когда бродишь по улицам. Мы сходим в оперу. Нужно будет сшить тебе красивое платье из «Салонного шелка». Попросим об этом твою бабушку. Специальное платье, для оперы.
 Я засмеялась:
 – В таком случае ты должен приготовить себе для оперы черный плащ и шляпу... такую... с загнутыми полями, которые так чудесно смотрятся на красивых мужчинах.
 – А потом мы пойдем по улицам к нашему albergo. Мы снимем для себя номер с балконом, выходящим на площадь, и, сидя на этом балконе, будем думать о великих флорентийцах, которые работали в этом необыкновенном городе и дарили миру свое великое искусство.
 – Это будет замечательно, – сказала я.
 Полетели недели. Я была счастлива. Теперь я знала, что бабушка не ошиблась. Это было самое лучшее, что могло случиться со мной. Филипп много времени проводил в Лондоне. Он спешил подготовить дела, так как собирался взять трехнедельный отпуск на время медового месяца. Отлучиться на больший срок он не мог.
 Потом мы должны были ненадолго приехать в Шелковый дом, а оттуда – в Лондон. Теперь в лондонском доме жили Чарльз с Филиппом. Филипп подумывал о том, чтобы позже обзавестись собственным домом. Я была с ним согласна. Сама мысль о том, чтобы жить бок о бок с Чарльзом, была мне неприятна. Я по-прежнему не доверяла ему. И никогда бы уже не смогла доверять, хотя Чарльз, казалось, желал забыть инцидент с мавзолеем, я же не могла этого сделать.
 Бабушка с энтузиазмом занялась моим гардеробом. Во-первых, она сшила мне свадебное платье из белого атласа и хонитонского кружева. Это платье было слишком великолепным для той скромной свадьбы, которую мы запланировали. Но бабушка настаивала, чтобы я была в нем. Потом нужно было приготовить мое приданое. Слушая наши разговоры об Италии и планирующихся походах в оперу, она сшила мне голубое платье из «Салонного шелка», а к нему черную бархатную накидку. Когда Филипп вернулся из Лондона, я встретила его в выходном голубом платье. Он, в свою очередь, развернул принесенный сверток и облачился в черный плащ и «оперную» шляпу.
 Мы рассмеялись. Потом, взявшись за руки, несколько раз торжественно обошли бабушкину мастерскую, исполняя отрывки из «Травиаты». Касси в восторге хлопала в ладоши, а бабушка молча смотрела на нас, такая счастливая, какой я никогда ее раньше не видела. Я догадывалась, что она думает о том, что моя история так счастливо отличается от истории моей матери.
 Мы собирались устроить скромную свадьбу. В этом наши с Филиппом желания совпадали. Совсем немного гостей, и сразу же после церемонии мы отправимся в свадебное путешествие.
 Леди Сэланжер, казалось, смирилась, хотя все еще была немного обижена. «Три недели, – говорила она, – это так долго. Мы должны закончить «Женщину в белом» до твоего отъезда».
 – Вам будет читать мисс Логан, – напомнила я ей.
 – Она быстро охрипнет... и читает она как-то невыразительно.
 – Касси...
 – Нет, Касси читает еще хуже. У нее вообще нет никакого выражения, так что даже непонятно, кто говорит – героиня или крестьянин. О, дорогая, не знаю, зачем только людям нужны эти свадебные путешествия. Иногда это так неудобно.
 – Я польщена тем, что вы будете скучать без меня, – улыбнулась я.
 – С тех пор, как нас покинул сэр Фрэнсис, обо мне совсем некому позаботиться...
 – Мы все о вас заботимся, как и раньше, – запротестовала я. Теперь у меня был другой статус: я была не внучкой женщины, которая работала на них, а будущей невесткой. И я намеревалась воспользоваться этим новым преимуществом.
 Так счастливо проходили недели, пока не наступил день моей свадьбы.
 Стоял ясный апрельский день. Моим посаженным отцом был доктор, друг семьи, шафером Филиппа – Чарльз.
 Когда мы с Филиппом стояли в церкви, в помещение через витражи проник луч света и осветил табличку, установленную здесь в память о том Сэланжере, который купил дом и назвал его Шелковым домом. Филипп взял мою руку, надел мне на палец кольцо, и мы поклялись любить друг друга, пока смерть нас не разлучит.
 Под звуки свадебного марша Мендельсона мы прошли к выходу, среди гостей я заметила сияющее лицо бабушки.
 Потом мы вернулись в Шелковый дом, где был устроен небольшой прием в нашу честь. Нас поздравляли и желали нам счастья; и в назначенный час пришло время готовиться к отъезду.
 Бабушка помогла мне снять мое чудесное свадебное платье и переодеться в темно-голубой костюм из шерсти эльпаки, который она считала идеальным для путешествия.
 – Ты такая красивая, – сказала она, сияя от счастья и гордости, – это счастливейший день в моей жизни.
 Мы с Филиппом отбыли во Флоренцию.
 Эти дни стали нашим сокровищем и памятью на всю жизнь. Я была счастлива. Теперь я уже нисколько не сомневалась в том, что бабушка была права, когда убеждала меня выйти замуж за Филиппа. Теперь, когда мы стали настоящими любовниками, я открыла для себя новые стороны своего счастья. Эта близость с другим человеком, эта новая интимность оказалась волнующей, приятной и радостной. Я никогда не испытывала настоящего одиночества. Со мной всегда была бабушка, она стояла в центре моей жизни. Но теперь у меня появился Филипп, и с ним нас связывали более тесные отношения. Филипп был таким милым со мной и так старался сделать меня счастливой. Несмотря на некоторую робость от такого непривычного внимания к своей особе, я испытывала глубочайшую радость оттого, что так сильно любима. Бабушка, вероятно, знала, что так будет, и поэтому страстно мечтала выдать меня за Филиппа.
 Он обворожил меня не только тем, что был нежным и страстным любовником. У него оказался неисчерпаемый запас знаний обо всем на свете. Я всегда знала, что он кровно заинтересован в шелковом производстве, и знала, что если Филипп чем-то заинтересовался, то не успокоится, пока не изучит этот предмет до мельчайших подробностей. Для меня стала открытием его любовь к музыке. Я знала об этом и раньше, но не понимала, как много она для него значит; и только став его женой, я поняла и оценила его истинную страсть к музыке. Он любил искусство, хорошо знал художников-флорентийцев, имена некоторых из них – например Чимабуэ и Maттезаччо, – были мне неизвестны. Он интересовался прошлым и умел так живо рассказывать об истории Флоренции, что мне казалось, будто я видела все это своими глазами.
 В апреле во Флоренции не бывает много приезжих. Я догадывалась, что позднее улицы наполнятся толпами людей, потому что это действительно было одно из самых достопримечательных мест Европы. А в это время в отелях обычно останавливается мало народу, поэтому персонал гостиницы «Реджия», в которой мы поселились, относился к нам с полной предупредительностью, на какую мы вряд ли могли рассчитывать, если бы попали сюда в разгар сезона.
 Мы разместились в просторных комнатах с высокими потолками; стены в спальне были выложены розовато-лиловой и голубой мозаикой. Французское окно выходило на большой балкон, откуда мы могли обозревать улицу. Думаю, эта гостиница когда-то была дворцом, потому что чувствовалось в ней обветшалое величие. В этом здании меня охватывал какой-то безотчетный страх, который, наверное, был бы еще сильнее, будь я одна. Но я была с Филиппом и потому наслаждалась нашим уединением; и то странное, довольно жуткое ощущение, будто в этом месте людьми овладевают сильные, иногда жестокие страсти, только прибавляло очарования нашему пребыванию.
 Мы переживали золотые дни своей любви. Филипп умел придавать самым обыденным вещам волнующий и таинственный смысл. Раньше мне казалось, что он целиком захвачен бизнесом – и до определённых пределов так оно и было. Мы часто бродили по улицам, заглядывая в витрины магазинов, которые торговали шелком. Он никогда не мог устоять, чтобы не остановиться, а иногда и зайти в магазин, спросить цену, взвесить ткань на руке и осторожно погладить ее пальцами. Я смеялась над ним и как-то сказала, что владельцы магазинов наконец разозлятся, потому что он никогда ничего не покупает.
 – Ну, знаешь ли, – ответил он, – это было бы все равно, что покупать уголь в Ньюкастле.
 Я обожала маленькие магазинчики на Понте-Веккио. Мы разглядывали безделушки и иногда покупали какой-нибудь камешек, браслет или небольшую шкатулку, покрытую эмалью. Это доставляло нам массу удовольствия.
 В гостинице нас обслуживал один жизнерадостный итальянец. Не знаю, чем он занимался, когда в гостинице хватало постояльцев, но на тот момент, когда там проживало всего несколько человек, он обслуживал только нас.
 По утрам он приносил завтрак. Он раздвигал занавески и вставал посреди комнаты, глядя на нас со снисходительной улыбкой. Если мы оставляли разбросанную одежду, он аккуратно развешивал ее, тем более, что он очень интересовался нашими нарядами, особенно костюмами Филиппа. Он говорил с нами по-английски, пересыпая свою речь итальянскими словами. Ему явно нравилась возможность попрактиковаться в английском. Мы находили его речь ужасно забавной и по прошествии нескольких дней уже сами вызывали его на разговор.
 Он был высок... примерно одного сложения с Филиппом, с темно-каштановыми волосами и большими, темными, будто проникающими в душу глазами.
 Очень быстро он выяснил, что мы проводим здесь медовый месяц.
 – Как вы догадались? – спросила я.
 Он пожал плечами и возвел глаза к расписанному потолку.
 – Это можна сказата. – Большинство слов он заканчивал на «а» и произносил их в такой певучей манере, которую вряд ли можно было назвать английской.
 – Оченна хороша, – сказал он, – оченна хороша. – Казалось, он думал, что очень здорово пошутил.
 Он смотрел на нас как на своих подопечных. Когда мы ели в ресторане, он спускался туда же и стоял рядом с официантом, глядя на нас. Если мы не отдавали должного внимания какому-нибудь из блюд, он качал головой и обеспокоенно спрашивал: «Нетта? Не хороша? « – таким голосом, что нам хотелось смеяться.
 Он любил прифрантиться и был настоящим денди. Его постоянно можно было видеть любующимся на свое отражение в зеркале. Звали этого человека Лоренцо. Филипп окрестил его Лоренцо Великолепный.
 С каждым днем он становился все более и более разговорчивым. Филипп немного понимал по-итальянски, и благодаря этому и английскому Лоренцо нам удавалось общаться. В ту пору все нам казалось невероятно забавным и мы много смеялись. Это был самый лучший смех в мире, потому что причиной его было переполнявшее нас счастье. Мы оба были тогда рады, что родились на свет.
 Лоренцо чувствовал это и словно желал быть частью нашего блаженства.
 Он хотел дать нам понять, какой он отличный парень и как его любят женщины. Правда, его огорчает, признался он нам, что иногда их приходится немножко встряхивать. У него были выразительные руки, и он часто делал ими движения, будто отгонял назойливых мух. Во время этих разговоров он всегда удобно устраивался где-нибудь рядом с зеркалом, чтобы можно было иногда бросить в него взгляд и удовлетворенно пригладить свои кудри. Но, несмотря на ужасное тщеславие, было в нем что-то располагающее, и мы не могли удержаться, чтобы не заговорить с ним.
 Как я уже сказала, он очень интересовался нашей одеждой. Однажды мы вошли в комнату и обнаружили его в оперной шляпе Филиппа.
 – Оченна хороша, – сказал он, нимало не смущенный тем, что его застали врасплох.
 Мы попытались не выказывать удивления, хотя Лоренцо вряд ли мог нас чем-нибудь удивить.
 – Вам идет, – сказала я.
 – В этом... Лоренцо... сделала бы большую добычу, а?
 – Не сомневаюсь. От женщин не было бы отбоя. Чтобы избавиться от них, вам пришлось бы взлететь.
 С унылым видом он снял шляпу, смял ее почти с детским наслаждением и неохотно положил в картонку.
 Он любил давать нам советы, какие места посетить, а потом расспрашивал, как нам там понравилось. Лоренцо был для нас неиссякаемым источником веселья. Мы беззлобно посмеялись над тем, как он охорашивался в шляпе Филиппа.
 – Ты встречал когда-нибудь более тщеславного человека? – спросила я.
 Филипп ответил, что он, возможно, не тщеславнее других но в отличие от них не скрывает этого.
 – Он считает себя великолепным любовником, – продолжил он свою мысль, – что ж, почему бы и нет? Эта мысль делает его счастливым. В этом нет никакого сомнения.
 В этом и в самом деле не было никакого сомнения.
 Иногда мы сидели в каком-нибудь ресторанчике на открытом воздухе и пили кофе или потягивали аперитив, вспоминая, где побывали в этот день и обсуждая, куда направить свои стопы завтра. Не было случая, чтобы во время этих бесед мы не вспомнили один из последних подвигов Лоренцо.
 Сказочные дни в волшебном городе. Когда я думаю о Флоренции, то вспоминаю высоты Фьезоле, прекрасные виллы и маленькие домишки на склонах гор, сплошь покрытых садами и виноградниками; я вспоминаю довольно строгие флорентийские здания; придававшие улицам какой-то зловещий вид. Особенно мне запомнилось посещение Дуомо – храма – и церкви святого Лоренцо с великолепными мраморными плитами и украшениями из ляпис-лазури, халцедона и агата; я нашла там статую Лоренцо Медичи – Лоренцо Великолепного.
 Могу поклясться – у него был взгляд нашего Лоренцо, Мы попробовали найти в нем какое-нибудь другое сходство, спрашивая себя, наведывается ли сюда Лоренцо изучать своего знаменитого тезку.
 Флоренция была просто изобилием сокровищ. В этом городе нужно прожить не меньше года, постепенно впитывая его в себя. Мы посетили множество дворцов – Иль Барджелло, который когда-то был тюрьмой; Палаццо Веккио; дворец Уффицци и Палаццо Питти; мы любили бродить по Пьяцца делла Синьориа, где была великолепная коллекция статуй, и по Лоджия дей Ланци, под портиком которого находились самые великолепные скульптуры, которые я когда-либо видела.
 Погода стояла теплая и мягкая, без изнуряющей жары. На фоне вечно голубого неба величественные здания казались еще более внушительными.
 Однажды, когда мы разглядывали скульптуры в Пьяц-ца делла Синьориа, я заметила стоявшего неподалеку человека. Он перехватил мой взгляд и улыбнулся.
 – Какая замечательная коллекция, – сказал он по-английски с сильным итальянским акцентом.
 – Прекрасная, – ответила я.
 – Где еще, кроме Италии, можно найти такую? – добавил Филипп.
 – Осмелюсь предположить, что нигде, – ответил мужчина. – Вы проводите здесь отпуск?
 – Да, – ответил ему Филипп.
 – Это ваше первое посещение Италии?
 – Я здесь не в первый раз... но моя жена действительно впервые.
 – Вы заговорили с нами по-английски, – заметила я, – как вы догадались, что мы англичане?
 Он улыбнулся.
 – Это не так уж трудно. Скажите, а из какой части Англии вы прибыли? Я бывал там однажды.
 – Мы живем вблизи Эппинг Форрест, – ответил Филипп. – Вы бывали там?
 – О да. Там очень красиво... и совсем рядом находится большой город, я не ошибаюсь?
 – Я вижу, вы хорошо информированы.
 – Вы здесь еще долго пробудете?
 – До конца этой недели и еще следующую.
 Он приподнял шляпу и поклонился.
 – Вы должны как следует насладиться городом за оставшееся время.
 – Он был очень любезен, – сказала я Филиппу, когда он ушел.
 – Ему понравилось, что мы восхищаемся его страной.
 – Ты думаешь, что дело именно в этом? А мне показалось, что он заинтересовался нами... он спросил, откуда мы приехали и когда уезжаем.
 – Это был совершенно праздный интерес, – сказал Филипп.
 Он взял меня под руку, и мы отправились искать уличный ресторанчик, где можно было бы хорошо поесть, наблюдая за жизнью улицы.
 Наконец мы посетили оперу. Я облачилась в свое голубое платье из «Салонного шелка», а Филипп – в черный плащ и шляпу, по поводу которой Лоренцо высказал столь горячее одобрение.
 Лоренцо пришел к нам в номер под каким-то предлогом, когда мы уже собрались уходить. Он всплеснул руками и застыл, восхищенно изучая наши наряды; я знала, что он воображает себя в плаще и шляпе Филиппа. Он захлопал в ладоши и пробормотал:
 – Magnified Magnified [13] .
 Это был изумительный вечер – последний из таких вечеров. Когда я оглядываюсь назад, мне кажется невероятным, что можно быть так близко от несчастья, ничего не подозревая об этом.
 В опере давали «Риголетто»; артисты были выше всяких похвал, публика благодарно внимала. Я была совершенно околдована великолепными голосами Герцога и его трагического шута, исполнением Джильдой арии «Саго Nome»; меня до глубины души потрясла сцена, где обезумевшая от горя Джильда наблюдает за герцогом, обольщающим девушку из таверны. Я слушала и думала: обязательно расскажу все это бабушке.
 В антракте я посмотрела на верхние ложи и в одной и Них увидела человека, который заговорил с нами в Пьяцца. Он встретился со мной глазами и дал понять, что тоже узнал меня, поклонившись мне как знакомой.
 – Смотри, вон тот человек, – сказала я Филиппу. – Ты помнишь, мы видели его в Пьяцца?
 Филипп с отсутствующим видом кивнул.
 Когда мы вышли на улицу, я увидела его снова. Он стоял у здания оперы, словно в ожидании кого-то. Ми снова кивнули друг другу.
 – Возможно, он ждет свой экипаж, – сказала я.
 Сами же мы решили дойти до «Реджии» пешком. Это был колдовской вечер. Мне хотелось, чтобы он подольше не кончался. Мы постояли немного на балконе.
 – Здешние улицы кажутся зловещими, когда они безлюдны, – сказала я. – В голову начинают приходить мысли о тех жестоких деяниях, которые творились здесь когда-то.
 – То же самое можно сказать о любом другом месте, – отреагировал прагматичный Филипп.
 – Но мне кажется, что здесь как-то особенно...
 – Какая же ты фантазерка, дорогая, – ответил Филипп, увлекая меня в комнату.
 Весь следующий день мы гуляли по городу и к вечеру чувствовали себя изрядно уставшими. Когда мы ужинали в почти пустом зале гостиничной столовой, над нами навис Лоренцо.
 – Вы не идете в опера эта вечера? – спросил он.
 – Нет, мы бьии там вчера, – сказал ему Филипп.
 – Там было замечательно, – добавила я.
 – Оченна хороша. «Риголетто», да?
 Да. Пение было выше всех похвал.
 И сегодня ваша снова не пойдета?
 – О, нет, – сказал Филипп, – сегодня мы уйдем к себе рано. Нам еще нужно отправить несколько писем. Мы здорово устали и собираемся лечь пораньше.
 – Это хороша...
 Мы вернулись к себе в номер и занялись письмами. Я написала длинное письмо бабушке, расписывая чудесные виды Флоренции и поход в оперу. Филипп получил известия с фабрики и, изучив их, углубился в ответ.
 Потом мы немного посидели на балконе и рано легли спать.
 На следующее утро завтрак запоздал, и когда его наконец подали, его принес незнакомый нам человек.
 – А что случилось с Лоренцо? – спросила я.
 – Лоренцо... ушел, – коверкая английские слова, сообщил тот.
 – Ушел? Куда ушел?
 Он поставил поднос на столик и смущенно сделал беспомощный жест руками.
 Когда он ушел, мы заговорили о Лоренцо. Что могло с ним случиться? Не может быть, чтобы это означало, что он ушел совсем.
 – Я думаю, он предупредил бы нас, если бы собрался взять выходной, – сказал Филипп.
 – Да, странно, – согласилась я. – Но Лоренцо вообще довольно странный. Я думаю, скоро все выяснится.
 Но когда мы спустились вниз, никто не знал о его местонахождении, и было ясно, что его исчезновение явилось для них таким же сюрпризом, как и для нас.
 – Наверное, пустился в какое-нибудь романтическое приключение, – предположил Филипп.
 Мы вышли из гостиницы и побрели по городу. Из головы у нас не выходил Лоренцо, и когда мы проходили дворец Медичи, то вспомнили о том, другом Лоренцо – отпрыске недобро прославившегося семейства, которое имело исключительную власть во Флоренции пятнадцатого века.
 – Лоренцо Великолепный, – задумчиво произнес Филипп, – нужно было быть действительно великим человеком, чтобы получить такое прозвище. Да, он был великолепным. Он потратил огромную часть своего богатства на поддержку литературы и искусства и сделал Флоренцию центром просвещения. Знаешь, он вложил огромные средства в библиотеку, которую сам и основал; он окружил себя самыми знаменитыми скульпторами и художниками, которых знал мир. Это действительно великолепно. Полагаю, что к концу жизни он стал слишком могущественен, а это никогда не доводит до добра; и к концу своего правления он потерял свою безраздельную власть над Флоренцией. К сожалению, сыновья великих людей редко достигают высот своих родителей, и во Флоренции наступили смутные времена.
 Меня не покидала мысль о нашем Лоренцо.
 – Надеюсь, у него не будет неприятностей, когда он вернется, – сказала я. – Думаю, управляющему не очень понравится... что он ушел, никому не сказав, куда и насколько.
 Мы прошлись по магазинам на Понте-Веккио и посмотрели Арно, где, как сказал Филипп, Данте впервые встретил Беатриче.
 Я была рада вернуться в «Реджию», так как не могла отделаться от тревоги за Лоренцо.
 Там нас ждало страшное известие.
 Не успели мы войти в гостиницу, как сразу же поняли, что что-то случилось. Один из официантов с двумя горничными поспешил нам навстречу. Мы с трудом понимали, что они говорят, так как они говорили все сразу и на итальянском, лищь иногда вставляя английские, слова.
 Мы не могли поверить, что поняли их правильно. Лоренцо был мертв.
 Судя по всему, на него напали прошлой ночью, вскоре после того, как он покинул гостиницу. Его тело было брошено на небольшой аллее позади здания. Обнаружил его только сегодня утром какой-то человек, направлявшийся на работу.
 К нам подошел управляющий.
 – Хорошо, что вы вернулись, – сказал он. – Polizia хочет поговорить с вами... Я должен сказать им, что вы здесь. Они хотят побеседовать...
 Мы были потрясены и гадали, зачем им понадобилось встретиться с нами; но нас настолько подавляла мысль, что жизнелюбивый, вечно смеющийся Лоренцо мертв, что мы вряд ли были способны как следует осмыслить происходящее.
 Прибыли полицейские, и двое из них подошли к нам. Один прекрасно изъяснялся по-английски. Он сказал, что они не сразу смогли идентифицировать личность Лоренцо, поскольку на нем был плащ, на подкладке которого обнаружили ярлык с именем лондонского портного. Они подумали, что жертвой нападения оказался иностранный гость. Но поскольку в городе многие знали Лоренцо, то вскоре его все-таки опознали. Они высказали предположение, что нападение было совершено с целью ограбления, но пока трудно сказать, было ли что-то украдено.
 Мы не знали, что думать. Потом я вспомнила, как Лоренцо любовался собой в оперной шляпе Филиппа. Я сказала, что хочу пройти в свой номер. Поднявшись к себе, я обнаружила, что шляпная картонка пуста и плащ из платяного шкафа исчез.
 Я поспешила вниз, чтобы сказать им об этом.
 Нам предложили осмотреть залитый кровью плащ. Не было сомнения в его принадлежности. Это был плащ Филиппа. К тому времени нашлась и шляпа. Как только я увидела ее, мне стало ясно, что случилось.
 Мы были глубоко огорчены этим происшествием. Мы привязались к Лоренцо и радовались каждой встрече с ним. Я вспомнила, что он с особой настойчивостью расспрашивал нас в тот день, собираемся ли мы куда-нибудь уходить; узнав, что мы остаемся в гостинице, он взял шляпу и плащ Филиппа и нашел свою смерть, принятый по ошибке за богатого туриста.
 Мы так тяжело восприняли эту трагедию еще и потому, что тоже оказались невольно в нее вовлечены, ведь Лоренцо был убит в одежде Филиппа. Мне все время представлялось, как он шел в тот вечер по улицам, уверенный в своей неотразимости. Тщеславие погубило его; но ведь это было такое безобидное, такое милое и непосредственное тщеславие.
 Бедный Лоренцо – жизнь била в нем ключом, он так любил ее маленькие радости, и вдруг... из-за какого-то дурацкого случая... эта жизнь оборвалась.
 Это событие прервало наше свадебное путешествие. Мы больше не могли быть счастливы во Флоренции. Теперь это место представлялось нам совсем в другом свете. Эти улицы с великолепными зданиями, в которых бродили тени славного прошлого, в самом деле оказались зловещими.
 Куда бы я теперь ни пошла, мне везде мерещился Лоренцо... гордо вышагивающий по улице, радующийся жизни и самому себе; а потом... я видела нож, занесенный над ним убийцей.
 – Думаю, будет лучше, если мы вернемся домой, – решил наконец Филипп.




 ТРАГЕДИЯ В ЛЕСУ


 Как отличалось наше настроение на обратном пути от того, с каким мы ехали в Европу! Я не сомневалась, что Филипп также, как и я, думает о Лоренцо. Он вошел в нашу жизнь мимоходом, но мы никогда не забудем его, потому что он встретил свою смерть в плаще и шляпе Филиппа.
 Он все время стоял перед моими глазами – беспечно собирающийся на прогулку... воображающий себя эдаким загадочным незнакомцем... и потом эта внезапная смерть... Меня преследовала одна мысль: успел ли он осознать, что с ним произошло. Возможно... на одно ужасное мгновенье...
 Это было жестокое нападение. Ему нанесли несколько ударов ножом, при этом ничего не было украдено. То-то и странно. Возможно, это не ограбление, а результат какой-то старой вражды. Может, его рассказы о любовных победах были не такой уж выдумкой, и в этой истории был ревнивый соперник? Нет. Ведь он был неузнаваем в шляпе и плаще Филиппа. Должно быть, его все-таки приняли за туриста.
 До меня вдруг дошло, что на его месте вполне мог оказаться Филипп, и вот тут я испугалась по-настоящему. Я поделилась с мужем своими страхами, прильнув к нему так, словно боялась отпустить от себя.
 – Как жаль, что теперь воспоминания о Флоренции всегда будут связаны для нас с этим событием, – огорченно сказал он.
 И я согласилась с ним.
 Мы вернулись домой.
 Бабушка уже ждала нас; встревоженно сложив руки, она окинула меня беспокойным взглядом. И тут же заулыбалась, прочитав на моем лице явное удовлетворение.
 – Я так счастлива... так счастлива, – сказала она. – Сбылась моя мечта. О, как редко это случается в жизни! Кто-то строит планы... кто-то надеется, и ничего не сбывается. Но на этот раз... да. Ты счастлива, mon amour. Он оказался хорошим, этот юноша, правда? Такие люди редко встречаются... и найти такого человека – большое везение.
 – Все было замечательно. Я должна тебе все рассказать о Флоренции. Прекрасные здания... картины... скульптуры... все... красивые мосты над рекой... маленькие магазинчики... улицы... – я умолкла на полуслове. Темные узкие улицы, по которым идет человек, влюбленный в жизнь и в самого себя... идет в счастливом неведении... и встречает свою смерть.
 – Что такое? – заволновалась бабушка.
 Я рассказала ей о Лоренцо, и она внимательно меня выслушала.
 – И на нем были плащ и шляпа Филиппа?
 – Да. Должно быть, его по ошибке приняли за богатого туриста, вот почему...
 – Mon Dieu... это мог оказаться...
 Я кивнула.
 – То же самое подумала и я. Вот почему мы вернулись домой раньше, чем предполагали.
 – Слава Богу, что с вами ничего не случилось. Слава Богу, что вы счастливы. Так все и должно оставаться. Я скучала по тебе, все время о тебе думала. И волновалась. Замужество так много значит для женщины. Многие не находят в браке своего счастья, но я вижу, что у тебя все в порядке, и я счастлива.
 Но происшествие с Лоренцо омрачило радость бабушки. Я видела, что тревожные мысли тоже поселились у нее в голове.
 Леди Сэланжер обрадовалась моему возвращению.
 – Тебя так долго не было, – сказала она. – Надеюсь, что больше ты никуда не уедешь. С твоей стороны это было бы бездушно.
 Но я больше не была старшей прислугой. Теперь я стала женой ее сына. Ленор Клермонт больше не существовала, ее сменила миссис Ленор Сэланжер.
 – Филипп хочет подыскать для нас дом в Лондоне, – сказала я. – Ему придется проводить там большую часть времени, и, конечно, я буду жить вместе с ним.
 – Он может приезжать сюда, когда захочет, – возразила она. – Для него это такой же дом, как и для всех нас.
 – Я знаю. Но мы собираемся жить отдельно.
 – Как это утомительно, – вздохнула леди Сэланжер. – Ну ладно, пока все это устроится, пройдет еще немало времени. Я приобрела «Лунный камень». Говорят, необыкновенно захватывающая вещь. Думаю, мы могли бы начать прямо сегодня.
 Я видела, что она вновь хочет обратить меня в рабство, хотя, надо признать, из всех обязанностей чтение всегда вызывало у меня наименьший протест.
 Тем не менее леди Сэланжер пора было осознать, что жизнь переменилась.
 Касси тепло обняла меня.
 – Здесь было так скучно без тебя, Ленор. Я не могла дождаться твоего возвращения. Мы с твоей бабушкой даже начали считать дни. Я завела календарь и зачеркивала в нем каждый прожитый день. Мы так обрадовались, когда узнали, что ты приедешь пораньше.
 Удивленно распахнув глаза, она выслушала мой рассказ о Флоренции и об ужасном происшествии с Лоренцо.
 – Если бы он не взял плащ, этого бы не случилось, – с благоговейным страхом сказала она.
 – Как знать. Но, судя по всему, его приняли за туриста. Хотя, с другой стороны, это могла быть старая ссора, Он постоянно говорил о своих победах, а итальянцы – горячий народ. У них всегда существовало понятие кровной вражды и вендетты.
 – Ромео и Джульетта и все такое. Но как это, должно быть огорчило тебя!
 – Конечно. Если бы ты только видела его, Касси... Невозможно было даже представить, что с ним такое случится.
 – И все из-за того, что на нем был плащ Филиппа. А ведь это могло случиться и с ним.
 – Прошу тебя, не надо об этом.
 – Ты по-настоящему любишь его? Я так рада. Я тоже его люблю. Теперь ты стала членом нашей семьи.
 – Да, и я очень рада этому, и бабушка тоже.
 – Значит, все счастливы.
 Приехала Джулия, сопровождаемая графиней. Последняя приветствовала меня очень тепло, встреча с Джулией прошла намного прохладнее. Она смотрела на меня с завистливым восхищением. Мне кажется, эта погоня за мужем становится для девушек из «общества» навязчивой идеей. Мне повезло. Эта участь меня миновала. Мое вхождение в мир, возможно, нарушало обычай, но ни я, ни Филипп, ни бабушка не жалели об этом. Я должна избавиться от тени, которая нависла надо мной после смерти Лоренцо; нужно принять свое счастье и жить с ним.
 В Шелковый дом приехал Чарльз. Они с Филиппом удалились на некоторое время в кабинет, так как Филиппу нужно было знать состояние дел на настоящий момент. Приехал управляющий с целым чемоданом бумаг, и Филипп решил остаться пожить в Шелковом доме вместе с управляющим и Чарльзом, пока не изучит все документы.
 Мы пробыли дома всего три дня, когда в усадьбе неожиданно появилась Маддалена де Пуччи.
 Было время обеда. Поскольку в доме гостили Чарльз, Джулия и графиня, за столом собралось довольно много, народу. Как и в «лучшие времена» коляску леди Сэланжер привезли в гостиную и она обедала вместе с нами.
 Примерно к середине обеда вошел слуга и доложил, что произошел несчастный случай. Прямо у ворот нашего дома перевернулся экипаж. Пострадавшие оказались иностранцами, поэтому понять их было трудно, но, судя по всему, они просили о помощи.
 Леди Сэланжер встревожилась.
 – О, Боже... как это утомительно, – пробормотала она.
 Со словами, что лучше всего пойти самим и посмотреть, что там такое, Чарльз вышел из-за стола.
 В холле стоял темноволосый человек. Вид у него был обеспокоенный. Он говорил по-итальянски очень быстро: из его несвязной речи мы поняли, что экипаж, которым он управлял, перевернулся. Его хозяйка вместе со своей горничной получили ушибы.
 Мы быстро добрались до места аварии. Экипаж лежал на боку, однако лошади вели себя спокойно и терпеливо стояли рядом. На обочине дороги сидела молодая темноволосая женщина ослепительной красоты. Она держалась за лодыжку, лицо ее исказилось, видимо, от сильной боли. Рядом сидела средних лет женщина и, ломая руки, успокаивала свою хозяйку, хотя молодая женщина казалась совершенно спокойной.
 Чарльз подошел к ней.
 – Вам больно? – спросил он.
 – Si... si [14] ... Она трогательно вскинула на него свои прекрасные глаза.
 – Пойдемте в дом, – предложил он. Было заметно, что красота незнакомки произвела на него впечатление.
 – Давайте посмотрим, можете ли вы стоять, – сказал он – Если можете... то, скорее всего, кости не сломаны.
 – Я позову кого-нибудь с конюшни посмотреть, что можно сделать с экипажем, – сказал Филипп.
 Горничная громко заговорила по-итальянски, молодая женщина встала на ноги и тут же повалилась вперед. Чарльз подхватил ее.
 – Наверное, нужно показать ее доктору, – сказала я.
 – Это мысль, – поддержал меня Чарльз, – пошлите за ним кого-нибудь из слуг. Пусть объяснит ему, что случилось. – Он повернулся к молодой женщине: – А вы тем временем можете зайти в дом.
 Она тяжело оперлась на Чарльза, который повел ее к дому. Горничная побежала за ними, без умолку тараторя.
 Кое-кто из слуг вышел из дома, чтобы посмотреть на экипаж. Филипп остался с ними, а я пошла с Чарльзом и неожиданной гостьей в дом.
 – За доктором послали? – спросил Чарльз.
 – За ним поехал Джим, – ответила ему Касси.
 – Вы так добры, – поблагодарила итальянка.
 – Все будет хорошо, – мягким ласкающим голосом ответил ей Чарльз.
 Леди Сэланжер, брошенная в столовой, ворчливо вопрошала, что же происходит. Она послала за мной, и я пошла к ней с объяснениями.
 – Так что случилось? – спросила она.
 – Не знаю. Мы послали за доктором. Женщина повредила лодыжку, и Чарльз считает, что ее должен посмотреть врач.
 Врач вскоре приехал. Он осмотрел лодыжку и сказал, что кости наверняка целы, у нее лишь небольшое растяжение. Он перебинтовал ей ногу и сказал, что через несколько дней все будет в порядке.
 Чарльз заявил, что останется в Шелковом доме до тех пор, пока она не сможет ходить. Тем временем Филипп выяснял, откуда приехала прекрасная незнакомка и с какой целью. Они были итальянцами – это мы уже знали – и приехали навестить английских родственников. Молодая женщина, Маддалена де Пуччи, гостила у друзей, и теперь направлялась в Лондон. В Лондоне ее ждет брат. Оттуда они собирались вместе вернуться в Италию.
 Был выработан план действий.
 Чарльз настаивал, чтобы она задержалась у нас до тех пор, пока окончательно не поправится. Она слабо протестовала, но Чарльз был неумолим. Они с Марией, так звали горничную, должны остаться у нас. Экипажу требуется небольшая починка, и наши люди сделают это немедленно. Возница съездит в Лондон и объяснит брату причину ее задержки, а через несколько дней Маддалена со своей горничной сможет и сама вернуться в город.
 Наконец, она согласилась с этим планом, и для Маддалены и ее горничной приготовили две смежные комнаты. Женщина рассыпалась в неумеренных благодарностях, все время твердя о нашей доброте.
 Слуги были рады этому приключению, внесшему некоторое разнообразие в их серую жизнь, поэтому они со своей стороны сделали все возможное, чтобы выразить свое радушие, впрочем, как и все мы, особенно Чарльз, который и не пытался скрыть, что поддался чарам юной синьорины.
 Одна только леди Сэланжер была удручена появлением в доме еще одного инвалида, который оттягивал от нее львиную долю внимания. Но поскольку речь шла всего о нескольких днях, то и она вскоре смирилась и в течение последующих дней даже получала удовольствие от присутствия в доме гостей. Она любила поговорить с Маддаленой о своих страданиях, которые, как она уверяла молодую женщину, были гораздо ужаснее, чем она может себе представить; и Маддалена, которая не понимала и половины из всего сказанного, была слишком вежлива, чтобы выказывать что-нибудь, помимо глубочайшего интереса и искренней симпатии.
 Я думаю, что ее визит был приятен всем нам. Вскоре стало ясно, что повреждение лодыжки было довольно легким, – девушка вполне могла выйти из своей комнаты и доковылять до стола; когда мы сидели в гостиной, она пристраивала свою ногу на скамеечке или лежала на Диване. Маддалена была очень грациозна, элегантна и, несомненно, хорошо образована.
 Ее горничная, Мария, оказалась менее приятной особой. Она держалась с полным отчуждением. Полагаю, что в ее положении это было естественно, так как слуги относились к ней с подозрением. Она была иностранкой и не говорила по-английски – этого было достаточно, чтобы возбудить у них неприязнь. Кроме того, она держалась очень угрюмо, и все попытки как-то угодить ей наталкивались почти на открытую враждебность с ее стороны. Она любила уходить в лес и часто подолгу гуляла там в полном одиночестве. Мария беззвучно передвигалась по дому; иногда можно было поднять глаза и увидеть ее прямо перед собой, хотя приближения ее не было слышно. Маддалена поведала нам, что впервые покинула Италию, и потому чувствовала себя не в своей тарелке, а несчастье, случившееся с ней, расстроило ее совершенно.
 Миссис Диллон заявила, что у нее от этих гостей мурашки ползут по спине.
 Мы с Филиппом благодаря недавнему путешествию в Италию находили общение с Маддаленой особенно интересным. Ей страшно хотелось услышать, что мы думаем о Флоренции, и глаза ее засветились от удовольствия, когда мы стали восхищаться ее красотами. Однажды я чуть было не рассказала о Лоренцо, но в последний момент удержалась. Эти воспоминания были для меня еще слишком печальными. А кроме того, я побоялась, что Маддалена сочтет это критикой в адрес своей страны, где законопослушные граждане не могут чувствовать себя в безопасности на улицах родного города.
 Мне казалось, что ее больше тянет ко мне, чем к Джулии или Касси. Скорее всего, это было из-за того, что я недавно побывала у нее на родине. Ей захотелось познакомиться с бабушкой, и я повела ее в мастерскую. Ей все показалось там страшно интересным: и станок, и швейная машинка, и манекены, и тюки с тканями. Бабушка рассказала ей о своей работе. Маддалена пощупала ткань.
 – Как красиво, – с восхищением сказала она.
 – Это «Салонный шелк», – ответила я ей.
 – «Салонный шелк»? А что это значит? – спросила она.
 – Наша последняя находка. Видите, какой у него блеск? Мы очень гордимся им. Мы первые появились на рынке с этим материалом. Это в самом деле великое изобретение. Мой муж считает, что оно произведет революцию в шелковой индустрии.
 – Неудивительно, – сказала Маддалена. – Это inter-essante... что такое изобретение... было сделано в этом доме.
 – Правда, это удивительно! – согласилась я. – Моя бабушка живет в этой семье уже многие годы. А я провела здесь всю свою жизнь.
 – И теперь Вы миссис Сэланжер.
 – Да, мы с Филиппом поженились около шести недель назад.
 – Это очень... romantieo.
 – Да, наверное.
 – Надеюсь, вы позволите мне навестить вас еще раз, – обратилась она к бабушке.
 Бабушка заверила, что всегда рада ее видеть.
 Чарльз не отходил от Мадцалены ни на шаг. Он любил сидеть рядом с ней, когда мы были в гостиной, и болтать на своем кошмарном итальянском вперемешку с английским, заставляя синьорину весело смеяться; ей, безусловно, нравилось его внимание.
 Однажды вечером, когда мы остались одни, я спросила Филиппа, не кажется ли ему, что Чарльз влюбился в Маддалену.
 – Чувства Чарльза так эфемерны, – скептически заметил он, – но он, несомненно, находит ее очень привлекательной:
 – Все произошло так романтично, – вздохнула я. – Несчастный случай прямо у нашего дома. Ведь это могло случиться где-нибудь в пяти милях от нас, и тогда они никогда бы не познакомились. Мне кажется, это знак.
 Филипп посмеялся надо мной.
 – Несчастный случай может произойти где угодно. Просто упряжь была слабовата.
 – Мне больше нравится думать, что это судьба.
 – Я бы только приветствовал женитьбу Чарльза...
 Честно говоря, мне до сих пор неприятно вспоминать о том, как он поступил с тобой, и я частенько спрашиваю себя не забыл ли он о том, как Дрэйк Оддрингэм отправил его купаться в озеро.
 Маддалена прожила в доме уже четыре дня, когда однажды вечером из Спитэлфидцса прибыл управляющий с тревожным сообщением. Было похоже на то, что на фабрике наступил кризис, и необходимо присутствие Филиппа и Чарльза.
 Чарльз был раздосадован. Обычно он радовался любой возможности улизнуть из Шелкового дома, но на этот раз здесь была Маддалена, и ради нее он был бы счастлив задержаться. Ему очень не хотелось уезжать в Спитэлфилдс, но в конце концов убедили, что его присутствие там необходимо.
 Я слышала, как он говорил об этом Маддалене:
 – Я уверен, что они могут прекрасно обойтись и без меня. Но в любом случае это только на один день. Я вернусь очень скоро.
 – Буду ждать этого с огромным нетерпением, – ответила она, и Чарльз, казалось, утешился этим. Рано утром следующего дня они уехали.
 Вскоре после этого, случайно взглянув в окно, я увидела Марию. Она шагала по направлению к лесу быстрыми, короткими, решительными шагами, как будто очень торопилась.
 Я наблюдала за ней, пока она не скрылась за деревьями. Мне было жаль Марию. Должно быть, ей трудно общаться со слугами, поскольку те были настроены решительно недружелюбно. Ее жизнь в доме разительно отличалась от жизни ее хозяйки, которую все были рады ублажить – и особенно Чарльз.
 Ближе к полудню за нашими гостьями прибыл экипаж. Мы с Касси катались верхом в лесу и, подъезжая к дому, сразу увидели его. Я узнала кучера. Он сошел с козел и поклонился мне. Затем сказал, что ему срочно нужно увидеть синьорину.
 – Идемте, – сказала я, – ей уже намного лучше.
 Он что-то пробормотал о Боге и святых, и я предположила, что он возносит им благодарение.
 Маддалена сидела в гостиной, положив ногу на скамеечку. Леди Сэланжер, как обычно, в это время пила вишневку. В тот момент, когда мы вошли, она была примерно в середине своего монолога о ее теперешних страданиях и былых успехах.
 Завидев своего кучера, Маддалена вскрикнула и вскочила на ноги. Потом резко покачнулась и снова села на место. Она быстро заговорила по-итальянски, он что-то отвечал. Потом она повернулась к нам.
 – Я вынуждена немедленно вас покинуть. Брат сообщает, что мы должны встретиться в Лондоне. Завтра мы уезжаем в Италию. Это необходимо. Мой дядя умирает и хочет меня видеть. Надеюсь, что мы успеем вовремя. Мне так жаль уезжать вот так... но...
 – Дорогая, мы понимаем, – сказала леди Сэланжер. – Нам тоже очень жаль. Вы должны к нам приехать еще... когда ваша нога будет в порядке. И тогда мы могли бы вам все у нас показать, правда, Ленор?
 – Да, конечно, – согласилась я. – Могу я предложить вам свою помощь? Вы хотите уехать прямо сейчас?
 – Уже почти время ланча, – сказала леди Сэланжер, – да... вы должны остаться на ланч.
 – Не думаю... – сказала Маддалена, – брат передает, что мы должны уехать завтра рано утром. Нам нужно как можно скорее вернуться в Италию. Не исключено, что мы тронемся сегодня же ночью. Нет, мы должны ехать без промедления. Леди Сэланжер, как мне благодарить вас? Вас... вашу семью... за вашу доброту ко мне. Я не могу выразить, как благодарна...
 Леди Сэланжер оборвала ее:
 – О, но мы все были так рады вашему обществу, дорогая. Это не причинило нам никаких неудобств.
 – Пойду сообщу Марии, – сказала я, – я видела, как она возвращалась с прогулки.
 Маддалена было запротестовала, но я пошла впереди нее. Мое стремительное появление в комнате напугало Марию, которая укладывала вещи в дорожный чемодан.
 – Ах... я пришла сказать вам, что прибыл ваш экипаж... и ваш кучер ждет вас внизу. Синьорина де Пуччи хочет уехать немедленно.
 Она не отрываясь смотрела на меня и, конечно, ничего не понимала из моих слов. Я застала ее врасплох. Она никак не ожидала меня увидеть.
 Странно было то, что она укладывала вещи, словно уже знала об отъезде. Мне подумалось, что в ней есть что-то жутковатое. Почему она готовилась к отъезду? Откуда она могла знать?
 Да, все-таки было в этой женщине что-то странное.
 – Мария! – воскликнула вошедшая Маддалена и быстро заговорила на итальянском. Мария вскинула руки к потолку. Совершенно сбитая с толку, я оставила их одних.
 Через час они были готовы к отъезду. Касси, Джулия, графиня и я спустились вниз проводить их. Маддалена вновь выразила свою признательность.
 – Я напишу вам, – пообещала она.
 Тем же вечером вернулись Филипп и Чарльз. Последний, услышав о том, что произошло, побелел от злости, Он бешено взглянул на Филиппа.
 – Не было никакой необходимости тащить меня в Лондон, – сказал он, – Ты все мог сделать и без меня.
 – Дорогой мой, твое присутствие было необходимо. Не забывай, что мы партнеры. Нам нужна была твоя подпись на документах.
 – Куда они уехали? – потребовал ответа Чарльз.
 – У нее заболел дядя, – сказала Джулия, – они вернулись в Италию.
 – Я мог бы сам отвезти их в Лондон.
 – Они уехали в собственном экипаже. Его прислал за ними брат.
 – И куда они поехали?
 – В Лондон, конечно... чтобы переночевать там... а может быть, и нет, – ответила ему я. – Она сказала, что ни исключает того, что им придется уехать сегодня же ночью. Они страшно торопились.
 Чарльз круто развернулся на каблуках и ушел. В этот вечер я сказала Филиппу:
 – Думаю, он и в самом деле неравнодушен к ней. Но Филипп был настроен скептически.
 – Он просто раздосадован, что добыча ускользнула из его рук.
 – Тебе не кажется, что ты становишься несколько циничен, когда дело касается твоего брата?
 – Позволь мне сказать, что я знаю его лучше. Через несколько недель он едва ли вспомнит, как она выглядела. Он не принадлежит к типу мужчин, которые всю жизнь хранят верность одной женщине, – в отличие от своего брата.
 – Я рада, что ты относишься к другому типу, Филипп, – с жаром сказала я. – Я видела, что на тебя ничуть не подействовали чары этой сирены.
 – Для меня существует только одна женщина... и так будет всегда.
 Я была так счастлива, что могла даже пожалеть Чарльза.
 Через три дня после их отъезда пришли два письма – одно для Чарльза, второе – для леди Сэланжер.
 Леди Сэланжер никак не могла найти свои очки, поэтому зачитать его поручили мне. Это было небольшое формальное послание, в котором говорилось, что Маддалена никогда не забудет ту доброту, с которой к ней отнеслись в нашем доме.
 В качестве обратного адреса была указана одна из лондонских гостиниц.
 Письмо к Чарльзу, скорее всего, носило такой же характер. На следующий же день он отправился в Лондон и зашел в гостиницу, но к этому времени они, конечно, уже уехали.
 – Этот маленький эпизод можно считать законченным, – прокомментировал это известие Филипп.
 Филипп собрался в Лондон, и я поехала вместе с ним. Бабушка немного взгрустнула, провожая меня, но радость от моего счастливого замужества заслоняла ей все, и она получала неизменное удовольствие, наблюдая за нашими отношениями.
 Лондонский дом на этот раз показался мне другим. До этого я считала его чужим и холодным – уж очень он был величественный, этот городской дом Сэланжеров. Но теперь я тоже стала Сэланжер. И этот дом, пусть частично, принадлежал моему мужу, а следовательно, он был и моим домом.
 Элегантная георгианская архитектура показалась менее неприступной; почти обнаженные нимфы, поддерживающие вазоны по обе стороны от дверей, радушно улыбались, приветствуя миссис Сэланжер. Мне казалось, что я никогда не привыкну к имени Сэланжер.
 Дворецкий был почти добродушен. Действительно я различила некое уважение в том, как шуршали бомбазиновые юбки миссис Кэмден, или мне это только показалось?
 – Добрый вечер, мадам. – Как сильно отличалось это «мадам» от простого «мисс» во время моего последнего посещения, когда я была не то, чтобы прислугой, но и не настоящей леди – так, неудачница.
 Теперь все переменилось. Золотое кольцо у меня на пальце гордо провозглашало меня Сэланжер.
 – Добрый вечер, Эванс. Добрый вечер, миссис Кэмден, – сказал Филипп. – Мы пройдем в свои комнаты. Пошлите туда, пожалуйста, горячей воды. Нам нужно смыть с себя дорожную пыль. – Он взял меня за руку. – Пойдем, дорогая. Если ты хоть в чем-то похожа на меня, то должна умирать от голода.
 Я ощущала свой новообретенный статус в каждой мелочи. Когда увижусь с бабушкой, обязательно расскажу ей об этом. Мы здорово посмеемся, когда я изображу ей, как миссис Кэмден подчинялась моим указаниям – очень любезно, однако не без некоторых колебаний.
 Мне очень нравилось жить в Лондоне с Филиппом. Он воспринимал жизнь с таким живым интересом, так горячо рассказывал о своих делах, что мне не нужно было притворяться, что я увлечена разговором. Он обещал свозить меня на фабрику в Спитэлфилдс.
 – Как это замечательно, – сказал он, – иметь жену, которая разделяет твои интересы.
 Я поклялась себе, что буду учиться. Мне хотелось сделать приятное Филиппу, и я очень радовалась, что прошла бабушкину школу.
 Моя радость была бы совсем полной, если бы не присутствие в доме Чарльза. Он все еще вздыхал по Маддалене и, казалось, считал, что мы нарочно не стали выяснять, куда она уехала. Письмо, предназначавшееся ему, определенно не содержало ничего нового: там были те же изъявления благодарности, что и в письме к леди Сэланжер, – обычная дань условностям. Таким образом, он знал о ее теперешнем местонахождении не больше нашего. Единственное, что ему было известно, это то, что ее последнее письмо написано из этой гостиницы. Филипп говорил мне, что Чарльз наведывался туда еще несколько раз, но так и не сумел получить никакой информации относительно ее итальянского адреса.
 Иногда я ловила на себе его испытующий взгляд... и было в его глазах нечто, чего я не могла для себя определить; однако сомневаюсь, чтобы это нечто означало братскую любовь.
 Поэтому я была рада, когда в доме остановились Джулия с графиней. Джулия после небольшой передышки снова пустилась на поиски мужа.
 Мы с графиней все больше сближались. Она сказала, что восхищается моей бабушкой, которая сумела найти свою нишу, не утратив при этом достоинства; а теперь вот и ее внучка вышла замуж за члена семьи Сэланжеров. Графиня радовалась такой счастливой развязке.
 Они с Джулией активно участвовали в светской жизни. Наряды Джулии были постоянным предметом обсуждения. Часто графиня обращалась за советом ко мне.
 – У тебя есть чутье в этих вопросах, – говорила она.
 Она все больше мне нравилась. Однажды утром, когда Джулия еще лежала в постели – после исполнения светских обязанностей она всегда подолгу спала – мы с графиней разговорились. Она призналась мне, что считает свою работу несерьёзной и с большим удовольствием занялась бы чем-нибудь действительно стоящим. Она с восхищением вспомнила бабушку:
 – Какая портниха! Ни одна придворная портниха не идет с ней в сравнение. Как бы мне хотелось заняться делом, которое мне по душе.
 – Каким, например? – поинтересовалась я.
 – Что-нибудь связанное с одеждой. Хорошо бы иметь свой магазин... дорогой одежды. Я бы сделала его самым знаменитым в городе.
 Потом я часто вспоминала эту утреннюю беседу.
 Но в тот период большую часть своего времени я посвящала Филиппу. Он дал мне почитать книгу о романтических истоках шелкоткацкого производства. Я с интересом узнала о царице Хуанхэ, жившей за три тысячи лет до Рождества Христова, которая первая начала разводить шелкопрядов и убедила императора в том, что из этих коконов можно делать одежду. Искусство шелкопрядения было известно с глубокой древности. Однако на Западе знания об этом ремесле появились только в шестом веке нашей эры благодаря двум персидским монахам.
 Филипп с энтузиазмом рассказывал о начальной стадии процесса – о том, как важно выбрать нужный сорт шелковицы для разведения шелкопрядов. Он ужасно сожалел, что климат не позволяет эффективно разводить ее в наших краях и что нам приходится импортировать сырье.
 Он свозил меня на фабрику, и я увидела, как происходит весь процесс создания ткани. Я видела большие бобины, которые называются мотовилом, и видела, как работают люди. Я наблюдала за тем, как из мотков сбегаются и переплетаются в ткань шелковые нити, и Филипп был очень доволен моим растущим интересом к его любимому делу.
 Он свозил меня и в магазин. Едва ли его можно, было назвать магазином в прямом смысле слова. Своими скромно занавешенными окнами он, скорее, напоминал какую-то контору. Управляла всем некая мисс Дэллоувэй, известная среди сотрудников как Мадам. Эта женщина была сама элегантность. В магазине я увидела выставленные на продажу платья, сделанные бабушкой. Это было приятно – все равно что встретить старых друзей, только здесь они смотрелись куда представительнее, чем в мастерской нa Эммелине, леди Инглбай и герцогине де Мэл-фи.
 Магазин понравился мне еще больше, чем мастерские, и я засыпала мисс Дэллоувэй вопросами. С момента появления на рынке «Саллонного шелка» дела здесь пошли в гору с невероятной быстротой. Магазин завоевал хорошую репутацию, а когда дело касается одежды, то репутация имеет первостепенное значение. Ярлык известной фирмы на подкладке сразу поднимает стоимость вещи. Людям нравились наши платья, потому что они были от Сэланжеров. Попробуйте выставить на продажу точно такое же платье, но без этого магического ярлыка, и вы сможете продать его максимум за полцены.
 Я не согласилась с мисс Дэллоувэй, возразив, что если платья совершенно одинаковы, то и стоить они должны одинаково. Она улыбнулась мне мудрой всезнающей улыбкой.
 – Большинство людей основывается на суждении других, не полагаясь на собственное мнение, – объяснила она. – Скажите им, что эта вещь замечательна, и они поверят вам. Если бы вы занимались бизнесом, то сразу поняли бы, что я имею ввиду.
 Позже я заговорила об этом с Филиппом, и он согласился с мисс Дэллоувэй.
 – Если ты надеешься преуспеть в жизни, то должна усвоить одну истину. Ты ничего не добьешься, если не научишься понимать психологию людей, ход их мыслей, предугадывать их реакцию по тому или иному поводу.
 О да, это были счастливые дни, но меня по-прежнему смущало присутствие Чарльза. Он был неизменно вежлив, но я чувствовала себя неловко, когда его взгляд задерживался на мне.
 Он всегда будет здесь, думала я. Этот дом принадлежит как нам, так и ему.
 Конечно же, он омрачал мою жизнь в Лондоне. Филипп догадывался о моих чувствах.
 – Пожалуй, нам стоит немедленно подыскать себе дом, так как нам придется подолгу жить в Лондоне.
 – О, это было бы просто прекрасно!
 – Мы могли бы начать поиски прямо сейчас. Найти удобный дом не так просто, и поиски могут занять некоторое время. Впрочем, у меня есть один-два на примете, которые стоило бы посмотреть.
 Как я наслаждалась этими днями! Мы просмотрели несколько домов – ни один из них нам не подошел.
 – Нужно найти дом, который будет в точности соответствовать нашему вкусу, – говорил Филипп. – И он должен находиться где-нибудь неподалеку.
 Каждый раз, когда мы осматривали новый дом, мне было немного грустно. Наш дом. И я думала о бабушке, которая останется в Шелковом доме. Я знала, как сильно она будет скучать по мне. Она ни разу не упомянула об этом и ничем не проявила свою печаль от предстоящей разлуки; в ее любви ко мне не было и тени эгоизма. Она верила, что мое замужество – лучшее, что могло произойти со мной, и была счастлива уже этим.
 Филипп был очень восприимчив к моим настроениям. Он знал, что мне неприятно жить под одной крышей с Чарльзом, и знал, почему, хотя я никогда не рассказывала о его домогательствах, предшествовавших эпизоду с Дрэйком.
 Мы смотрели все новые и новые дома. Я бродила по пустым комнатам, воображая людей, которые жили здесь когда-то, и гадая, что с ними произошло потом. Наконец мы нашли дом – неподалеку от реки. В нем было восемь комнат – по две на каждом этаже; на последнем этаже была еще одна комната со стеклянной крышей и очень большими окнами. Нам сказали, что раньше дом принадлежал художнику, и в этой комнате у него была студия.
 – Как чудесно! – воскликнула я. – Это напоминает мне бабушкину мастерскую в Шелковом доме.
 – Она идеально подходит для мастерской, – согласился Филипп, – мне кажется, твоей бабушке было бы в ней очень удобно. К тому же, смотри-ка, к ней примыкает еще одна комната – ее можно переделать в спальню.
 Я обернулась и посмотрела на него.
 – Ты хочешь сказать, что бабушка тоже переедет к нам?
 – Но ведь ты этого хочешь, разве нет?
 – О, Филипп, – вскричала я, – это просто чудо!
 – Я рад, что ты счастлива.
 Тогда я рассказала ему, как я переживала из-за грядущей разлуки с бабушкой.
 – Я хорошо тебя изучил, – ответил он, – поэтому прекрасно знал, о чем думает эта головка.
 – Ты так добр ко мне.
 – Просто практичен. Она сможет здесь работать. Для меня это гораздо удобнее, чем если бы она жила в Шелковом доме.
 – Я расскажу ей... О, Филипп, я хочу вернуться... мне не терпится поскорей рассказать ей новость.
 Каким счастливым было наше возвращение домой! Мне кажется, что после этих минут ослепительного счастья пережить последующие затем трагические события оказалось еще тяжелее.
 Первым делом я помчалась к бабушке. Она была у себя в мастерской и не слышала, как мы приехали.
 – Бабушка! – закричала я, и тут же оказалась в ее объятиях.
 Она внимательно вглядывалась в меня и улыбалась. – О, бабушка, – торопливо сообщила я, – мы искали себе дом и наконец нашли именно то, что нам нужно.
 Что удерживает нас временами от того, чтобы сразу сообщить хорошие новости? Почему я не выложила ей все сразу? Возможно, чтобы еще больше усилить впечатление, а может быть, для того, чтобы подготовить ее к радости. Она даже намеком не выдала своей печали, хотя понимала, что, купив дом в Лондоне, мы окончательно разлучимся с ней, так как наши визиты в Шелковый дом будут нечастыми.
 Но дольше я уже не могла сдерживаться.
 – Мы остановились на нем из-за комнаты на верхнем этаже. Она во многом напоминает эту. Стеклянная крыша, великолепное освещение с северной стороны. Она была спроектирована специально как студия художника. Как только Филипп увидел ее, он сразу сказал: «Это как раз то, что нужно для нашей бабушки».
 Она в замешательстве смотрела на меня.
 – Ты рада? – спросила я.
 Она, запинаясь, ответила:
 – Но... вы с Филиппом... не захотите...
 – Мы очень хотим. Я не смогу быть совершенно счастлива без тебя.
 – Дитя мое... mon amour...
 – Это правда, бабушка. Мы прожили вместе всю мою жизнь. Я не могу перемениться к тебе... только потому, что я вышла замуж.
 – Но ты не должна идти на такие жертвы.
 – Жертвы! Что ты хочешь этим сказать? Когда дело касается бизнеса, то Филипп становится самым практичным человеком на свете. Он только и говорит, что о делах. Он только и думает, что о своем бизнесе. И я чувствую, что становлюсь такой же. Он сказал, что ему будет удобнее, если ты будешь жить в Лондоне. Это всегда было неудобно – отсылать сюда все эти ткани. Ты по-прежнему будешь находиться в руках наших рабовладельцев... и тебе опять придется работать... только работать... в этой комнате, освещенной северным светом.
 – О, Ленор, – тихо сказала она и заплакала.
 Я с досадой смотрела на нее.
 – Нечего сказать, хорошенькое у нас получилось возвращение! Ты вся в слезах.
 – Это слезы радости, любовь моя, – сказала она, – это слезы радости.
 Мы пробыли дома три дня. То, что случилось затем, выпало из моей памяти, и надеюсь, что мне больше не придется такое пережить.
 Было утро, мы с Филиппом катались верхом. Майский лес был необыкновенно красив. В это время цветут пролески, и мы постоянно натыкались на их куртины под деревьями, издалека казавшиеся синеватым туманом.
 По дороге мы оживленно разговаривали о нашем будущем доме и о том, как мы его обставим. Филипп говорил, как ему хочется найти новый материал, который имел бы такой же успех, что и «Салонный».
 – Как здорово, Ленор, что я могу обо всем этом с тобой разговаривать, – сказал он, – большинство женщин не поняли бы из нашего разговора ни слова.
 – О, но я же внучка Андре Клермонт.
 – Когда я думаю о том, как мне повезло...
 – Мне тоже повезло.
 – Мы с тобой, наверное, самые счастливые люди на земле.
 Какое это было радостное утро! Поэтому воспоминания о том, что произошло в дальнейшем, становятся еще более невыносимыми.
 Леди Сэланжер разделила с нами ланч. Мы договорились не рассказывать ей пока о новом доме. Она не захочет меня отпускать. Казалось, теперь, когда я стала ее невесткой, она считала, что имеет дополнительное право на мои услуги.
 У нее с утра болела голова, поэтому она была несколько капризна. Я положила ей на лоб смоченную одеколоном вату, и ей заметно полегчало; после чего я отвезла ее в спальню.
 Мне пришлось провести с ней довольно много времени, так как обычно при сильных головных болях она не отпускала меня до тех пор, пока не засыпала, поэтому прошел почти час, когда я на цыпочках вышла из ее комнаты.
 В доме было очень тихо. Я направилась в наши комнаты, предполагая, что Филипп уже заждался меня. Но его там не было. Меня это удивило, потому что буквально перед этим он говорил о том, чтобы пойти прогуляться вместе по лесу, когда я освобожусь.
 В дйеръ постучали. Это была Касси.
 – Ты одна, – сказала она, – хорошо. Я хотела поговорить. Мы ведь теперь с тобой почти не видимся. А скоро ты совсем уедешь в Лондон и будешь жить там. Теперь твой дом будет там... а не здесь.
 – Касси, ты сможешь приезжать к нам и жить столько, сколько захочешь.
 – Мама будет против. Когда тебя здесь нет, она становится особенно требовательной.
 – Она требовательна и тогда, когда я здесь.
 – Я так рада, что ты вышла за Филиппа, потому что мы стали сестрами. Но теперь ты отдалишься от меня.
 – Ты же знаешь, женщина должна быть рядом со своим мужем.
 – Я знаю. Не представляю, как это будет, когда ты все время будешь жить в Лондоне. Что я буду делать? Для меня даже не пытаются найти мужа. Они и для Джулии-то найти его не сумели. Так что говорить обо мне?
 – Никогда нельзя знать, что ждет тебя завтра.
 – Я знаю, что ждет меня. Присутствовать на приемах, которые устраивает мама, до тех пор, пока я не состарюсь и не стану такой же, как она.
 – Этого никогда не случится, потому что ты никогда не станешь такой, как она.
 – Помнишь то время, когда мы все собирались у твоей бабушки и говорили о том, чтобы открыть собственный магазин... шить хорошую одежду и продавать ее? Разве не здорово было бы, если бы мы взяли Эммелину, леди Инглбай и герцогиню и вместе открыли свое дело? Я мечтала об этом раньше, но теперь ты вышла замуж за Филлиппа, и этим мечтам пришел конец.
 – Касси, когда я уеду в Лондон, бабушка тоже переедет к нам.
 Она с досадой посмотрела на меня. Я продолжила:
 – Я уже сказала, что, когда бы ты ни пожелала, ты можешь приехать и оставаться у нас.
 – Я приеду, – воскликнула она, – и неважно, что скажет мама.
 Потом я рассказала ей о доме и о большой комнате наверху, которую обустраивали специально для художника. Она жадно слушала, и поскольку я сумела внушить ей, что она всегда будет для нас желанной гостьей, немного повеселела и уже легче воспринимала мысль о нашем отъезде.
 На протяжении нашего разговора я все время ждала, что сейчас войдет Филипп, но его все не было. Я не имела ни малейшего представления, где он. Если бы он куда-нибудь собрался, то обязательно сказал бы мне.
 Он не пришел к обеду, который задержали из-за его отсутствия на полчаса; но и через полчаса его все еще не было.
 Мы пообедали в молчании, которое с каждой минутой становилось все более тревожным.
 Наступил вечер. Мы сидели в гостиной, тщетно пытаясь уловить его шаги. К нам присоединилась бабушка. Все были встревожены.
 Мы расспросили слуг, не видел ли кто-нибудь, как он уходил. Никто ничего не знал. Где же он? Что с ним могло случиться?
 Время шло, и наша тревога все возрастала.
 От дурного предчувствия меня охватил озноб. Бабушка обняла меня за плечи.
 – Мы должны что-то делать, – сказала я.
 Она кивнула.
 Кларксон предположил, что с ним мог произойти в лесу несчастный случай... может, он сломал ногу или с ним случилось еще что-нибудь в этом роде. Возможно, он лежит где-то... беспомощный. Он сказал, что соберет людей и организует поиски.
 Я почувствовала слабость в ногах. Сердцем я уже знала, что случилось что-то ужасное.
 Было уже почти двенадцать часов ночи, когда его нашли. Он был в лесу, совсем рядом с домом.
 И он лежал там... с простреленной головой. Рядом валялось ружье, взятое из оружейной комнаты Шелкового дома.
 Даже по прошествии стольких лет я не могу подробно описать, что было дальше. Я окаменела от горя. Трагедия, произошедшая со мной, не укладывалась в сознании. «Почему? « – не переставала я себя спрашивать.
 Так, не успев насладиться своим счастьем, я стала вдовой.
 Дни и ночи слились для меня в одно целое. Бабушка не отпускала меня от себя ни на минуту. Я почти не вставала с постели. Она готовила мне питье из трав, от которого я все время спала, а когда просыпалась, то вновь вспоминала весь этот кошмар, и мне хотелось поскорее снова спрятаться в сон.
 Потом было дознание, и я должна была на нем присутствовать. Я поехала на него вместе с бабушкой и Чарльзом. Он поспешно приехал из Лондона, как только ему сообщили страшное известие. Я плохо помню, о чем они спрашивали. Мои мысли были далеко... в лесу, где цвели пролески... он был таким счастливым; он говорил, что мы самые счастливые люди на земле, а теперь... что случилось? Было так много вопросов, на которые не находилось ответа; но заключение коронера гласило, что Филипп взял ружье из оружейной комнаты, пошел в лес и застрелился, так как эксперты показали, что рана была подобна тем, какие бывают при самоубийстве.
 Это невозможно... невозможно, твердила я себе. Мы были так счастливы. Будущее казалось таким ясным. Мы собирались купить дом. Как он мог это сделать? Если бы у него были неприятности, он сказал бы мне о них. Но он ничего не говорил. Он был счастлив... он был счастливейшим человеком на земле.
 Вердикт гласил: «Самоубийство на почве внезапного помешательства».
 Я не поверила этому. Это не могло быть правдой. На суде я хотела встать и крикнуть им всем об этом. Бабушка удержала меня.
 Я позволила увезти себя домой. Она сказала, что позаботится обо мне, уложила меня в постель, раздела и легла рядом.
 – Это неправда, – твердила я снова и снова.
 Она ничего не говорила, просто крепко обнимала меня.
 Шли дни... серые и тоскливые. Леди Сэланжер плакала настоящими слезами и спрашивала, что она сделала такого, за что Господь так ее наказывает. Чарльз во многом помог нам. Он взял на себя все формальности, которые неизбежны при подобных обстоятельствах. Касси пыталась меня утешить, говоря, что нам следует быть благодарными за то, что остался Чарльз. Бедная девочка, ее сердце было разбито. Филипп был ее любимым братом.
 – Почему он сделал это? – спрашивала я. Никто не мог ответить мне на вопрос.
 – Он был так счастлив, – говорила я.
 – Чарльз считает, что это умопомрачение. Иногда оно находит на людей, и тогда они совершают дикие поступки.
 – Филипп был самым уравновешенным человеком, которого я знала.
 – Иногда это случается и с уравновешенными людьми.
 – Должна же быть какая-то причина, – не соглашалась я. – Но какая?.. Какая? Неужели он мог быть настолько несчастен, чтобы решить расстаться с жизнью?
 Я не верила в случившееся. Это было совершенной нелепостью. Насколько нужно устать от жизни, чтобы пойти на такой шаг?
 Люди много говорили об этом... шептались. Испытующе смотрели на, меня. Что-то должно было быть.
 Люди терялись в догадках, и, как всегда в таких случаях, сами придумывали объяснение случившемуся. Я была ближе всех к нему. Мы только поженились. Конечно, я должна знать. Не связано ли это со мной? Он был страстно влюблен в меня. Почему же вдруг захотел оставить меня, если...
 Я начала думать, что в глубине души они считают меня виноватой. Леди Сэланжер... Кларксон, миссис Диллон... я могла себе представить, какие разговоры ведутся среди слуг.
 – Должно быть, ему стало что-то известно про нее... Кто она такая в самом деле? Она не имела права входить в семью, на которую работает ее бабушка.
 Временами мне было безразлично, что про меня говорят. Они всегда были склонны к сплетням. Единственное, что имело значение, это то, что Филиппа больше нет, и я потеряла его навсегда.
 Я жила в состоянии, близком к летаргии. Так больше не могло продолжаться. Что-то нужно было делать.
 Однажды ночью я вдруг проснулась. Тело мое покрылось испариной, я вся дрожала. Это был сон. Мне снилась Флоренция, и я шагала по улице. Впереди я увидела человека в оперной шляпе и в плаще. Я видела, как к нему подкрадывается злодей, как он заносит над ним нож. А потом я поняла, что это Лоренцо... и когда он упал, то превратился в Филиппа.
 Только через несколько секунд я осознала, что это был сон. Он казался таким реальным.
 Я полежала какое-то время. Потом надела халат и тапочки и пошла к бабушке.
 Она вскочила.
 – Ленор, что такое?
 – Мне приснился сон.
 Она выскользнула из-под одеяла и взяла мои руки в свои.
 – Ты дрожишь, – сказала она.
 – Я не хотела тебя беспокоить, но мне нужно поговорить. Я должна рассказать тебе об этом.
 – Конечно. Давай, забирайся ко мне.
 Я легла рядом с ней, и она крепко обняла меня.
 – Я рассказывала тебе об этом человеке в Италии – Лоренцо. Он надел плащ и шляпу Филиппа, и его убили..
 Мне вдруг все стало ясно. Он был такого же роста, как и Филипп, и сзади их вполне можно было перепутать. Это не было ограблением... потому что ничего не взяли. Кто-то подкрался к нему сзади и ударил... возможно, он только потом узнал, что убил не того человека...
 – Не того человека. Что ты хочешь сказать?
 – Филипп не мог совершить самоубийство. Я уверена, что кто-то убил его.
 – Но ружье...
 – Не так уж трудно было представить это как самоубийство. Теперь я думаю, что Лоренцо убили по ошибке вместо Филиппа. Я знаю, что это было убийство. Теперь я уверена в этом. Я слишком хорошо его знала.
 – Никто из нас не знает, какие тайны хранят чужие сердца.
 – Ты по-прежнему считаешь, что я чего-то не знала о Филиппе?
 – Возможно, и так. Но теперь это уже позади. Не стоит ворошить все снова. Тебе лучше заснуть.
 – Этот сон... этот кошмар... Бабушка, то была разгадка тайны. Я уверена. Кто-то собирался убить Филиппа еще во Флоренции. Но вместо него убил Лоренцо. И теперь... теперь ему это удалось, он убил его в лесу.
 – У кого могло возникнуть желание убить такого человека, как Филипп?
 – Не знаю. Но кому-то это было нужно.
 Она погладила меня по голове.
 – Я приготовлю травяной настой. Он успокоит тебя. Тебе нужно поспать.
 Я не отвечала. Невозможно было убедить ее в том, в чем я была теперь совершенно уверена.
 Я покорно приняла из ее рук чашку с питьем.
 – А теперь я отведу тебя в твою комнату. Там тебе будет удобнее. И не вставай утром до тех пор, пока я к тебе на зайду.
 Я вернулась в свою постель.
 Питье оказало свое действие, и я вскоре уснула, но утром проснулась с твердым убеждением, что гибель Лоренцо каким-то загадочным образом связана со смертью Филиппа.
 Как ни странно, эта мысль помогла мне прийти в себя.
 Я больше не верила, что Филипп совершил самоубийство, потому что жизнь со мной была для него невыносимой.
 Я отчаянно хотела узнать, почему. Но как? Я прокрутила в голове все события. Ту ночь во Флоренции. Как мы там жили. Воспоминания о том счастливом времени разрывали мне сердце. Лоренцо воспользовался представившейся ему возможностью и выскользнул из гостиницы, облачившись в шляпу и плащ Филиппа. Кто-то притаился возле гостиницы и выжидал... потом пошел за ним по улицам и потом... набросился на него с ножом. Должно быть, он слишком поздно понял, что ошибся в выборе жертвы. И продолжил преследование? И потому Филипп погиб в чаще... от своего собственного ружья? Как такое могло произойти?
 Если принять эту версию, то у убийства могло быть несколько причин. Но какую бы из них я ни начинала обдумывать, сразу наталкивалась на препятствие. Мне не с кем было обсудить свои подозрения. С бабушкой? С Касси? Обе они говорили одно и то же. Филипп взял ружье из оружейной комнаты в Шелковом доме; а как мог сделать то же самое неизвестный злодей? Он определенно пошел в лес и застрелился.
 Это было единственным объяснением, но я упорно отказывалась принять его.
 Я размышляла над этим. Иногда просыпалась среди ночи, думая, что нашла разгадку; но потом при свете дня она казалась мне совершеннейшей чепухой.
 Я чувствовала, что плыву по течению. Дальше так не могло продолжаться. Бабушка очень тревожилась за меня.
 – Пришла пора что-то менять, – сказала я.
 И перемены наступили.
 У меня зародилось подозрение. Я не смела поверить в это. Но вскоре оно превратилось в уверенность.
 У меня должен был родиться ребенок.
 Поначалу это был лишь слабый проблеск в моей мрачной жизни. Я чувствовала, что потеряла Филиппа не насовсем. Его жизнь могла продолжиться в его ребенке.
 Бабушка, узнав об этом, была вне себя от радости, потом забеспокоилась.
 – Теперь мы должны особенно следить за тобой, – сказала она.
 Касси тоже была очень рада.
 – Ребенок, – воскликнула она, – милое маленькое дитя. О, это самое лучшее, что только может быть!
 И я была с ней полностью согласна. Ребенок поможет мне забыть мое горе. Теперь все мои дни были заняты планированием того, что нужно сделать для ребенка. Бабушка вспоминала, как у нее родилась моя мать. Отношение слуг ко мне тоже изменилось. Все с нетерпением ждали появления в доме малыша.
 Вместе с беременностью на меня снизошла безмятежность. Теперь я в основном размышляла, какое приданое приготовить моему малышу и какую для него выбрать колыбель. Я была полностью поглощена мыслями о ребенке.
 Леди Сэланжер ворчала. Она не любила, когда в доме происходили какие-нибудь перемены, но в данном случае ей представилась возможность вспомнить о тех ужасных временах, когда у нее родилась Касси, что по большому счету было не очень-то тактично, если учесть, что в доме находилась женщина, которая готовилась стать матерью.
 Лето пролетело незаметно, наступила осень.
 Джулия нашла себе мужа. Он был на тридцать лет старше ее и сильно пил, но при этом обладал одним очень ценным качеством – был богат. Графиня, довольная, что ее миссия наконец завершилась, приняла под свое покровительство следующую клиентку.
 Мне стало трудно передвигаться. Теперь, когда позволяла погода, я, как правило, сидела в саду с бабушкой и Касси, и мы вели разговоры о будущем ребенке.
 Доктор находил меня вполне здоровой и сильной. «Все будет хорошо», – говорил он.
 Бабушка пригласила акушерку, которая должна была оставаться в доме до рождения ребенка. Я уже считала дни, предчувствуя, как изменится моя жизнь, когда родится ребенок.
 В пасмурный февральский день Кэтрин появилась на свет. Едва ли ее можно было назвать красивой – вся в морщинках, со сморщенным личиком, с колючими светлыми волосиками и крохотным носиком; но мне она показалась совершенством. Потом с каждым днем она все больше менялась и уже через неделю была настоящей красавицей.
 Я редко видела бабушку такой счастливой. Касси почитала за большую честь, когда ей давали подержать малышку. Леди Сэланжер сказала, что необходимо взять няню, чтобы у меня оставалось больше свободного времени для себя, что в действительности означало – для нее; но я хотела растить свою девочку сама.
 – Это нонсенс, – заявила леди Сэланжер, – только слуги и люди подобного им сорта поступают таким образом.
 Но я была непреклонна. Кэтрин стала моим утешением и принадлежала только мне.
 У меня теперь было столько дел, что весь мой день был расписан по минутам. И я была этому рада. Мы назвали малышку Кэти – Кэтрин звучало слишком солидно для такого крошечного существа. Когда я держала Кэти на руках и наблюдала за изменениями, происходившими в ней, когда я увидела ее первую улыбку, поняла, что она узнает меня, что чувствует себя в счастливой безопасности рядом со мной... тогда я ощутила, что утешена.
 С Кэти моя печаль начала утихать. Она была для меня не просто любимым ребенком – она была смыслом моей жизни.




 САЛОН


 Когда Кэти исполнился год, я решила уйти из Шелкового дома. Этот дом был связан для меня со страданиями. Леди Сэланжер никак не могла забыть, что я всего лишь внучка женщины, которая работала на их семью. Бабушкина машинка стучала теперь не переставая, потому что она постоянно шила что-нибудь для Кэти. От меня ожидалось, что я буду выполнять свои обязанности по отношению к ее милости. Я по-прежнему читала ей, подносила и уносила и следила за тем, чтобы ей было удобно. С Касси она обращалась точно так же. И несмотря на то, что теперь я была ее невесткой, я продолжала чувствовать себя бедной родственницей.
 У нее вызывало негодование то, что я столько времени уделяю своей дочери. Если мне требовалось отлучиться к Кэти в то время, когда я читала ей, мое место занимала Касси, что отнюдь не доставляло удовольствия леди Сэланжер. Я начинала понимать, что эти капризы тяготят меня не меньше, чем взаимоотношения с Чарльзом.
 Я всегда знала, что он относится ко мне как-то по-особенному. Когда-то он попытался меня склонить к любовной связи, а потом, после моего отказа ему, запер меня в мавзолее. Вся эта история закончилась для него страшным унижением. Я догадывалась, что Чарльз принадлежит к тому типу мужчин, которые не забывают обид. В таком случае, он должен помнить, что своим купанием в озере он обязан мне. Я часто замечала, что он наблюдает за мной, и от этого мне было не по себе.
 Несмотря на полную занятость с Кэти, я продолжала думать о смерти Филиппа, и чем больше я думала о ней, тем чаще связывала ее со смертью Лоренцо; и постепенно я абсолютно уверилась в том, что Филипп лишь случайно не стал жертвой еще тогда.
 У меня вошло в привычку приходить к тому месту в лесу, где нашли тело Филиппа. Здесь густо росли деревья. Я спрашивала себя, действительно ли он умер здесь или злодей перетащил его сюда позже.
 Все указывало на самоубийство. Положение ружья... и то, что оно было взято из оружейной комнаты в доме... Но даже перед лицом этих фактов я по-прежнему отказывалась верить, что он сам убил себя.
 Я знала, что моя версия прозвучит для других неубедительно. Даже бабушка думала, что у Филиппа была какая-то тайна и он боялся предания ее гласности больше смерти, а смерть Лоренцо она считала чистой случайностью.
 – Ты должна посмотреть правде в лицо, – говорила она, – ты должна видеть жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой ты хочешь ее видеть. Это единственный способ собраться с силами и продолжать жить.
 Поэтому я держала свои мысли при себе. Когда-нибудь я найду новые подтверждения своему открытию. Как? Когда? Во мне просыпался скепсис. Но я отказывалась слушать его. Когда-нибудь я получу ответы на свои вопросы.
 Не знаю, почему я считала, что смогу найти их на месте его гибели. Филипп теперь лежал в мавзолее вместе со своими предками. Но если бы он мог вернуться и рассказать мне обо всем, то сделал бы это именно здесь.
 Я думала: если бы деревья могли говорить, они рассказали бы мне правду. Я часто смотрела на их высокие кроны. «Как это произошло? – шепотом спрашивала я. – Вы должны были видеть».
 И надо же было так случиться, что именно там я наткнулась на Чарльза.
 – Привет, Ленор, – сказал он, – ты, кажется, часто приходишь сюда?
 – Да, – ответила я.
 – Почему? Своего рода паломничество?
 Я покачала головой и отвернулась, как всегда, чувствуя себя неловко в его присутствии. Он поймал меня за руку.
 – Не уходи, – сказал он, – я хочу поговорить с тобой.
 – Да?
 – Тебе, наверно, очень одиноко.
 – У меня есть дочь... и бабушка.
 – Но ты скучаешь по Филиппу?
 – Конечно.
 – Я всегда завидовал ему.
 – Завидовал ему? Почему?
 – Потому что у него была ты.
 – Думаю, мне лучше уйти.
 – Пока нет. Ленор, почему ты так упряма? – Он притянул меня к себе и крепко держал.
 – Я хочу вернуться в дом, – сказала я.
 – Еще не время. – Он улыбнулся и поцеловал меня. – Ты по-прежнему несколько вспыльчива, а?
 Я пыталась освободиться.
 – Чарльз, я не потерплю...
 – Тебе должно быть очень одиноко. Я могу изменить это.
 – Я уже давно сказала тебе. Ты знаешь, что за этим последовало.
 Он нахмурился, вспомнил Дрэйка Олдрингэма, своего знаменитого друга, которым он так гордился, и обстоятельства, при которых тот покинул его дом.
 – Ты опять задаешься, – сказал он, – кто ты такая, в конце концов?
 – Я Ленор Сэланжер, вдова твоего брата.
 – Тебе удалось заманить его в свои сети. Он оказался легкой добычей, не так ли?
 – Как ты смеешь говорить мне такие вещи!
 – О?! – сказал он, оглядываясь вокруг. – Ты думаешь, я боюсь призраков? Здесь нашли его тело. Почему он сделал это, Ленор? Что он такого узнал про тебя? Почему? Если кто-то и знает это, то только ты.
 Я повернулась, чтобы уйти, но он снова перехватил меня.
 – Я никогда не мог устоять перед тобой, – сказал он. – В тебе есть что-то непостижимое. Я хочу разгадать, что это такое. Я хочу знать, чем ты взяла Филиппа и почему он ушел из жизни. Я знаю, что он сделал это из-за тебя.
 – Это неправда, неправда, – закричала я.
 Потом мы боролись. Он потянул меня за блузку. Неожиданно проснувшаяся во мне ярость пересилила страх. Зная его извращенный ум, я поняла, чего он хочет. Он собирался заняться со мной любовью прямо здесь... на том месте, где было найдено тело Филиппа. Ненормальность этой ситуации только подстегивала его дикую натуру. Я яростно сопротивлялась, но он был сильнее меня. «Господи, спаси меня, – мысленно взмолилась я, – помоги мне освободиться от этого ужасного человека».
 – На этот раз ты никуда не уйдешь, – сказал он. – Да и с какой стати я должен тебе это позволить? Ты вошла в наш дом... живешь в роскоши... вы должны отработать все это, мадам Ленор. Не будь же дурочкой. Мы просто созданы друг для друга. Мы с тобой одного поля ягоды.
 Силы мои убывали. Он повалил меня на землю и навалился всем телом.
 – Ленор! – Голос, раздавшийся в лесу, прозвучал в моих ушах словно глас небесный.
 Это была Касси. Она пошла в лес искать меня. Господи, помилуй Касси, подумала я.
 Растерявшийся и взбешенный Чарльз отступил. Я с трудом встала на ноги, пытаясь прикрыться обрывками одежды.
 Касси вышла на поляну.
 – Я так и думала, что ты здесь. Господи, Ленор... Чарльз...
 – Касси, слава Богу, что ты пришла. Я сейчас же иду домой. Пойдем.
 Мы вместе пошли по тропинке, ведущей к дому, а Чарльз остался стоять, пристально глядя нам вслед.
 Касси была в ужасе.
 – Он... он напал на тебя?
 – Касси, я никогда не перестану благодарить тебя за то, что ты так вовремя появилась.
 – Конечно, я очень рада этому, но... это ужасно. Чарльз...
 Чарльз никогда не любил меня, и его неприязнь выражалась в странной форме. Я не могу говорить сейчас об этом.
 Мы подошли к дому.
 – Мне нужно срочно поговорить с бабушкой, – сказала я. – Пойдем со мной.
 Бабушка была у себя в мастерской. Когда она увидела меня, у нее вырвался крик ужаса. Я упала к ней на руки. Нервы мои были напряжены до предела, я была близка к истерике.
 – Это все Чарльз. Если бы не Касси, он бы... он совсем озверел. Это было в том месте, где нашли Филиппа. Мне кажется, он получал какое-то сатанинское удовольствие от того, что напал на меня именно там.
 – Он сделал это с тобой? Это он порвал на тебе одежду?
 Я кивнула.
 – Ты должна мне все рассказать.
 – Меня спасла Касси, – сказала я.
 – Я пошла искать Ленор, – сказала Касси, – я знаю, что она там часто бывает. Поэтому пошла туда и увидела...
 Бабушка наполнила три стакана какой-то настойкой из своих запасов и сказала:
 – Мы все пережили сильное потрясение, и теперь нам надо обдумать, что делать дальше.
 Касси переводила взгляд с бабушки на меня.
 – Я больше не останусь в этом доме, – твердо сказала я. – Это его дом. Я никогда не буду чувствовать себя здесь в безопасности.
 Бабушка кивала.
 – С недавних пор я тоже думаю над этим, – сказала она, – я всегда знала, что мы не будем жить здесь вечно. Кэти уже год, и мы можем уехать. Что ж, давай готовиться к отъезду.
 Я смотрела на нее, и мне хотелось плакать. Она всегда была рядом, готовая решить все мои проблемы. Я молча поблагодарила Господа за то, что она у меня есть, как совсем недавно благодарила за Касси.
 – У тебя есть неплохое обеспечение, – продолжала бабушка, – деньги, которые Филипп положил на твое имя. Это приличная сумма, да и я скопила кое-что. Возможно, этого нам будет достаточно, чтобы прожить.
 – И какой у тебя план, бабушка?
 – Мы откроем собственное предприятие. У нас будет салон дамского платья. Нужно съездить в Лондон и подыскать помещение. Мы можем работать вместе. Это то, чего я всегда хотела... независимость. У меня достаточно опыта во всем, что касается одежды: этого никто не посмеет отрицать.
 – О, бабушка, – воскликнула я, – думаешь, мы справимся?
 – Мы должны справиться, mon amour. Должны.
 Касси внимательно слушала нас и вдруг сказала:
 – Я хочу поехать с вами.
 – Мое дорогое дитя, – ответила бабушка, – это рискованная затея. У нас может ничего не получиться.
 – Я верю в вас, – воскликнула Касси. – У меня есть свой собственный небольшой капитал. И я хорошо шью, вы сами это говорили, мадам Клермонт. Вам не нужно мне платить. Я просто хочу участвовать в вашем деле.
 – Мы еще подумаем над этим, – сказала бабушка.
 Касси встала, подбежала к манекенам и обняла Эммелину.
 – Я уверена, что они понимают наш разговор, – сказала она. – И они очень рады этому.
 Мы обнаружили, что еще способны смеяться. И я подумала: «Ни за что не останусь здесь ни минутой дольше, чем это необходимо. Нужно поскорее уехать отсюда. Как можно скорее».
 Жизнь, которая текла по заведенному распорядку со времени рождения Кэти, вдруг круто переменилась, наполнившись новыми событиями.
 В первую очередь нам нужно было увидеться с адвокатами и выяснить, на каких условиях мне предоставляется обеспечение. Мы были очень довольны, узнав, что я имею полное право вложить эти деньги в бизнес. Это был первый шаг. Чарльз, как я и ожидала, удалился из дома в тот же день после происшествия в лесу. Может быть, ему было стыдно. В любом случае, я была рада его отъезду, потому что не представляла, как мы сможем смотреть друг на друга; но даже в его отсутствие мне было неприятно думать, что я живу в его доме.
 Мы подыскали помещение для нашего салона. Леди Сэланжер было решено ничего не сообщать до тех пор, пока все не будет готово. Мы заранее знали, что наша затея встретит у нее резкое неприятие.
 Мы с бабушкой поехали в Лондон, оставив Кэти на попечение Касси, которая прекрасно управлялась с ней. Я дала ей подробные инструкции относительно того, как нас найти в случае надобности. Мы собирались пробыть в Лондоне два дня и остановиться в гостинице «Вишенки».
 Подходящий магазин мы нашли совсем рядом с Бонд-стрит. Он оказался меньше, чем мы себе представляли, но в нем была большая комната, которую можно было приспособить под мастерскую, и демонстрационный зал. Кроме того, там были и жилые комнаты – небольшие но вполне удобные. Цена за помещение показалась нам непомерной, но, походив еще по городу, мы поняли, что если снимем жилье в более фешенебельном районе, оно обойдется нам еще дороже. А вопрос денег на тот момент, по мнению бабушки – и я соглашалась с ней, – был для нас жизненно важен.
 Итак, мы нашли помещение. Первым делом мы купили кое-какие ткани, да у бабушки было огромное количество остатков от тех материалов, из которых она шила в Шелковом доме. Эти остатки считались ее законной собственностью. Она складывала их годами в надежде когда-нибудь открыть собственную мастерскую. Таким образом, мы имели стартовый капитал, чтобы начать свое дело.
 В Шелковом доме, Касси с нетерпением ждала новостей. Она сказала, что Кэти вела себя безупречно и с ней не было никаких проблем. Казалось, все было готово.
 На следующий день я решила сообщить неприятную весть леди Сэланжер. Касси пошла со мной.
 – Леди Сэланжер, у меня есть для вас новость, – собравшись с духом, сказала я, – мы с бабушкой собираемся открыть свой магазин.
 – Что? – возопила она. Я рассказала ей наш план.
 – Боже, какая нелепость! – отрезала она: – Леди и магазин – понятия абсолютно несовместимые.
 – Насколько я помню, вы всегда сомневались, можно ли считать меня леди.
 – Вам лучше поскорее выкинуть из головы эту затею.
 – У нас уже есть помещение под магазин.
 Она была не на шутку рассержена. Мне даже польстило, что ей так не хочется расставаться со мной. Но, конечно же, в этом не было личного чувства. Просто я была ей очень полезна.
 Бабушка должна была сделать. Сэланжерам официальное уведомление о том, что больше не будет у них работать. Это известие вызвало настоящую бурю среди работников компании. Тот факт, что она жила в Шелковом доме, служил как бы гарантией того, что они могут всегда рассчитывать на ее услуги. Она действительно была очень нужна, и они пытались убедить ее подумать еще немного.
 Но мы уже решили. Чарльз сделал невозможным для нас дальнейшее пребывание в доме, и мы хотели начать свое дело. К тому же в Шелковом доме все напоминало мне о Филиппе, и, возможно, самым правильным решением было полностью порвать с этим местом.
 Наступило интересное время. Мы переехали в свой новый дом. Касси плакала и умоляла мать отпустить ее вместе с нами, но леди Сэланжер была неумолима. Касси пришлось остаться. Леди Сэланжер сказала, что если мы с бабушкой оказались настолько неблагодарными, что можем бросить ее после всего, что она для нас сделала, то, по крайней мере, ее собственная дочь этого не сделает.
 Поэтому мы простились с убитой горем Касси, пообещав ей, что, когда бы она ни надумала к нам приехать, она всегда будет желанной гостьей. Бабушка будто помолодела.
 – Я всегда мечтала об этом, – сказала она, – хотя никогда не думала, что смогу осуществить свою мечту.
 Оглядываясь назад, я вижу, как мы были наивны. Бабушка шила платья, которые пользовались успехом у придворных дам, но на этих платьях стояла марка Сэланжеров. А начинать свое дело, не имея имени, было полным безумием. Бабушка захотела назвать магазин «Ленор». «Он твой, – сказала она, – и в будущем это тебе пригодится». Но «Ленор» – не «Сэланжер». У нас было много платьев на продажу, но дела продвигались очень медленно.
 Мы держали всего одну служанку – маленькую тоненькую девушку, кокни, по имени Мэйси. Она очень старалась помочь и обожала Кэти, но как бы много она ни трудилась, ее помощи было нам недостаточно.
 Где-то через полгода мы начали осознавать, что занялись делом, в котором не имеем достаточного опыта. Бабушка притворялась бодрой и полной оптимизма, но я видела, что она переживает.
 И наступил день, когда она сказала:
 – Ленор, думаю, нам нужно пересмотреть свои финансовые дела.
 Я знала, что она имеет в виду, и согласилась.
 Нам пришлось наконец серьезно взглянуть на свое положение. Мы истратили большую часть своего капитала и почти ничего не заработали.
 – Может быть, мы слишком низко оцениваем свои платья? – сказала я.
 – А ты думаешь, мы сможем их продать, если повысим цену? – сказала бабушка. – Нужно трезво смотреть на факты. Наш магазин расположен в фешенебельном районе Лондона, но мы до сих пор не приобрели клиентуру из высших слоев, для которых, собственно, я и шью свои вещи. Может быть, нам попробовать сделать что-нибудь попроще...
 Я понимала, что мы поступили необдуманно. Бабушка, конечно, могла и сама шить вещи, но ей был необходим помощник. Несмотря на помощь Мэйси, мне приходилось много времени уделять Кэти. Мы взяли на себя больше, чем могли потянуть. Наш капитал убывал буквально, на глазах.
 – Если так пойдет дальше, мы все растратим по мелочам, – сказала наконец бабушка.
 – И что ты предлагаешь?
 – Мы не вернемся в Шелковый дом?
 – Никогда, – твердо сказала я.
 – Может быть, спросить у Сэланжеров, нельзя ли мне работать на них здесь, как я работала когда-то в Шелковом доме.
 – В этих дорогущих апартаментах?
 – Возможно, нам удалось бы найти дом поменьше – может быть, даже с небольшой мастерской.
 Мы постепенно впадали в депрессию и с каждым днем все больше отчаивались, как вдруг однажды к нам явилась посетительница... Я поспешила ей навстречу в надежде, что это покупатель, и к своему несказанному удивлению столкнулась с графиней Бэллэдер. Она тепло обняла меня.
 – Как я рада вас видеть, – искренне сказала я.
 Она обвела помещение рукой.
 – Я увидела имя Ленор... а я слышала от Джулии, что вы уехали, чтобы открыть собственное дело. Так это правда, да?
 – Пожалуйста, входите. Бабушка будет вам очень рада.
 Бабушка и графиня весьма экспансивно приветствовали друг друга, после чего я спросила, чем она сейчас занимается.
 – На этот раз у меня красавица, – сказала она, – дочь мультимиллионера. У нее есть все – лицо, фигура, деньги... но, увы, ни капли голубой крови. Моя задача состоит в том, чтобы она ее получила. Я обещала найти графа, но сама рассчитываю заполучить для нее герцога.
 Она рассказала нам последние светские новости, а потом пожаловалась, что устала от бесконечных балов и раутов, и от своей профессии тоже.
 Она вдруг пронзительно посмотрела на нас.
 – Кажется, дела у вас идут не очень-то хорошо, а?
 Мы с бабушкой переглянулись.
 – Да, не очень, – призналась я.
 – Неудивительно, – сказала она.
 – Но наши вещи... они ничуть не хуже, чем то, что мы делали раньше...
 – Вещи продаются не только благодаря хорошему качеству, дорогая. Их должен окружать некий ореол. Вот чего вам не хватает. Так вы никогда не преуспеете, вот вам мое слово.
 Наверное, испуг отразился на наших лицах, потому что она сказала:
 – Ну-ну, успокойтесь. Это еще не конец света. Просто вы должны направить дело в нужное русло.
 – Мы чувствуем себя совершенно беспомощными в торговле.
 Она осмотрела наше помещение с гримаской неудовольствия.
 – Слушайте. Если вы собираетесь войти в серьезный бизнес, вам нужно уяснить себе человеческую логику. Люди редко полагаются на собственное суждение. Им нужно сказать: это хорошо, эта вещь действительно особенная. Нужно уметь преподнести вещь, расписав ее достоинства, и они поверят вам. Ведь когда вы работали у Сэланжеров, ваши платья пользовались успехом, так? Каждая девушка, которой предстояло быть представленной ко двору, обязательно шила себе платье из «Салонного шелка».
 – Здесь у нас тоже есть платья из «Салонного», но их никто не покупает. Бабушка придумала такие интересные фасоны, но они до сих пор висят в зале.
 Графиня милостиво посмотрела на нас и медленно проговорила:
 – Думаю... думаю, что смогу вам помочь. Покажите мне, что у вас есть.
 Мы провели ее по залу, и она просмотрела наш товар.
 – Хорошо, – сказала она наконец, – завтра я привезу к вам Дебби.
 – Дебби?
 – Свою протеже. Это очаровательная девушка. Она понравится вам. Из всех моих воспитанниц я люблю ее больше всего. Ей бы чуть-чуть аристократической крови, и она была бы просто совершенством. Но, видно, абсолютного идеала в природе не существует.
 – Вы думаете, она купит у нас что-нибудь?
 Она улыбнулась нам.
 – Думаю, весьма вероятно. Предоставьте это мне. Скоро ваши дела пойдут на лад. Одно-два платья ей точно подойдут. Ну не стоит загадывать, завтра будет видно.
 На следующий день, верная своему обещанию, графиня привезла к нам свою протеже.
 Дебби действительно оказалась красавицей. У нее были большие зеленоватые глаза, опушенные тяжелыми темными ресницами, и темно-каштановые вьющиеся волосы; но самым привлекательным в ней было выражение лица – открытое, чистое и доверчивое.
 Они прибыли в блестящем экипаже с необыкновенно важным кучером и маленьким пажом, который тут же спрыгнул на землю и открыл дверцы.
 Графиня, когда хотела, умела держаться поистине царственно, и это был именно тот случай.
 – Мисс Дебора Меллор, – представила она, – Дебора, мадам Ленор и мадам Клермонт.
 Дебора кивнула нам очаровательной головкой.
 – Я уговорила мадам Ленор сшить тебе бальное платье, если она сумеет выкроить для тебя время.
 – Очень любезно с вашей стороны, – сказала Дебора.
 – Давай сначала взглянем, что есть из готового платья, может быть, присмотрим что-нибудь сразу.
 – С удовольствием.
 – Я тебе уже говорила, что мы с мадам Ленор и мадам Клермонт – старые друзья. Только поэтому они согласились уделить тебе особое внимание.
 Мне ужасно хотелось рассмеяться, но графиня была очень серьезна.
 – Может быть, вы будете так любезны и покажете нам что-нибудь из своих образцов, – как ни в чем ни бывало продолжала она.
 – Конечно, с удовольствием, – сказала я, – идемте, мисс Меллор.
 – О, взгляни-ка! – воскликнула графиня. – Я в жизни не видела такой отделки рюшем! Что скажешь, Дебора?
 – Да, графиня, я тоже не видела.
 – Это будет потрясающе эффектно смотреться. Мы должны его примерить... и вон то розовое тоже.
 Какое необыкновенное утро! Я никогда не забуду его. В этот день к нам наконец повернулась удача, и мы обязаны этим только графине. Дебора Меллор купила два платья и сделала заказ на костюм для королевского бала.
 Конечно, выполнить этот заказ было для бабушки элементарной задачей – она перешила горы таких платьев.
 В тот же день графиня снова заехала к нам. Она захвата с собой бутылку шампанского.
 – Несите бокалы, – скомандовала она. – Мы будем праздновать. Это только начало. Ах вы, святая простота! Я собираюсь сделать из вас коварных деловых женщин. Дебби очень довольна. Она так благодарна мне, что я познакомила ее с вами. Она говорит, что ваши вещи восхитительны. А то, что у вас такое маленькое помещение, я объяснила ей, сказав, что, де, салон у вас исключительный и шьете вы далеко не для всех, а только для избранного круга... короче, для самой верхушки. А на других вы даже не смотрите. Скоро она поймет, что это действительно так. Так что, мои дорогие, готовьтесь. Вам понадобится помощь. Придется взять еще пару портних, я думаю, в Лондоне их тысячи пропадает без работы. Дебби будет теперь о вас рассказывать, и я тоже. И я буду привозить к вам людей в виде особого одолжения.
 – Даже не верится, что это может быть так просто, – сказала бабушка.
 – Все может быть просто, если знать, как за это взяться. Посмотрите вокруг. Какие-то вещи считаются хорошими только потому, что принято так считать. Поймите, вам нужно иметь какую-то базу. Деньги – это еще не все. Если вы выложите перед человеком две совершенно одинаковые вещи и спросите его мнение, то вы увидите, что он одобрит ту, которая несет на себе ореол некоего имени, а на вторую даже не обратит внимания. И так во всем. Людям нужно говорить, что вот это хорошо, и если это действительно хорошо, то они согласятся с вами. Но если вы ничего не скажете, то они и не обратят внимания. У Ленор прекрасные модели... поэтому нам есть, с чего начать. Мы сделаем из Ленор самую модную портниху в Лондоне.
 Мы дружно рассмеялись, и наше настроение начало подниматься, чему немало способствовали деньги, вырученные от продажи платьев Деборе. Правда, тогда мы еще не очень верили обещаниям графини.
 Но как же она оказалась права!
 Бальное платье Деборы имело колоссальный успех: ей сделал предложение герцог. «Это платье оказалось счастливым для меня», – сказала Дебора.
 – Она выглядела в нем прелестно, – рассказывала нам потом графиня, – все спрашивали, у какой портнихи она его сшила. Я сказала, что это секрет, потому что мы не хотим ее ни с кем делить... Но потом, будто случайно, все-таки проговорилась. И все начали упрашивать меня представить их вам.
 – Просто невероятно, – удивлялась я, – раньше мы готовы были упрашивать каждого, чтобы у нас что-нибудь купили, а теперь все готовы упрашивать нас, чтобы мы что-нибудь продали.
 – Так уж устроен мир, – сказала графиня.
 С этого дня наши дела пошли в гору. Мы смогли взять на работу несколько портних и снять помещение в соседнем доме. Оно было больше, и мы устроились там с большим комфортом. Платья «от Ленор» стали исключительно модными.
 Дебора заказала нам подвенечное платье. Она была в нем очаровательна, и мы искренне желали ей счастья с ее герцогом. Эта девочка стала нашей спасительницей. Вернее, спасительницей была графиня, и на протяжении всего последующего года она продолжала поставлять нам все новых клиентов.
 Однажды она заехала к нам и сказала:
 – Меллор сделал мне хороший подарок в благодарность за то, что я так удачно пристроила его дочь. Но мне никогда не нравился этот способ зарабатывания себе на жизнь. Я бы с большим удовольствием занялась торговлей... в таком магазине, как ваш.
 – Вы хотите войти к нам в дело? – вскричала я.
 – Ну... а как бы вы к этому отнеслись?
 – Мы никогда не сможем выразить вам свою благодарность, правда, бабушка? – Бабушка согласно кивнула.
 – Я могла бы в качестве своей доли, внести подарок Меллора. Тогда я стала бы вашим партнером. А у тебя, Ленор, появилось бы время для Кэти.
 Так графиня присоединилась к нам. Вскоре после этого умерла леди Сэланжер. Она отошла тихо, во сне. Я была искренне опечалена, так как, несмотря на все ее капризы, все-таки любила ее. Мы с бабушкой поехали в Шелковый дом на похороны.
 Теперь ничто не удерживало Касси от переезда в Лондон, и назад мы вернулись вместе. Она с легкостью освоилась у нас, и мы с бабушкой были счастливы иметь подле себя такого верного друга.
 Через пять лет после того, как мы с бабушкой отправились завоевывать Лондон, наше предприятие прочно стояло на ногах. Я по-прежнему часто вспоминала Филиппа и наши счастливые дни, проведенные вместе. Кэти была на него очень похожа и служила мне постоянным напоминанием о погибшем муже. Но я уже оживала. У меня была дочь, бабушка и хорошие друзья; и я сделала для себя открытие, что из меня получилась весьма деловая женщина. У меня было чувство стиля, я могла правильно подобрать ткань и, кроме того, научилась умело лавировать в мире бизнеса.
 Графиня вывела нас на верную дорогу, и Ленор стала одной из самых модных лондонских портних.
 Наша популярность все возрастала. Частым гостем у нас стала Джулия. Она сильно изменилась. Ее тенденция к прибавке в весе сохранилась, и теперь она была, что называется, «крепко сбитой». У нее был очень яркий цвет лица, и бабушка высказывала предположение, что она переняла у мужа привычку много пить. Джулия не переставала удивляться нашему успеху.
 – Я просто не могла в это поверить, – говорила она, – все вокруг говорили о какой-то Ленор... о ее замечательных моделях... каких-то изумительных шляпках... (мы начали делать шляпки по предложению графини – немного, только в комплекте с костюмами)... и все это говорилось про вас!
 Она тратила у нас много денег: ее муж был богат, и она могла себе это позволить. Я часто вспоминала, какой она была раньше – неуверенная девочка, переживающая из-за своих неудач в первый сезон.
 Графиня считала, что Джулия сделала хорошую партию. «В конце концов, у Джона Грантли есть деньги, и он ни в чем ее не ограничивает», – говорила она.
 А потом муж Джулии умер, и она стала богатой вдовой. Она и не скрывала, что восприняла свое вдовство с облегчением.
 – Замужество Джулии было очень удачным, – заметила по этому поводу графиня.
 В своем элегантном доме рядом с площадью Пиккадилли Джулия начала устраивать званые вечера. Среди ее гостей были преимущественно политики, слегка «разбавленные», как она их называла, «представителями богемы» – художниками, музыкантами, писателями и прочими представителями искусства. Иногда она приглашала и меня. Вечера ее подразделялись на музыкальные, карточные и просто ужины. На музыкальных вечерах у нее играли виолончелисты и пианисты (каждый раз кто-нибудь из знаменитостей), и вскоре Джулия стала хозяйкой самого известного и занимательного салона.
 Касси очень нравилось жить в Лондоне. Она много работала, и бабушка считала ее ценным приобретением. Был недолгий период, когда Джулия загорелась найти ей мужа, но Касси так испугалась, а шансы на успех были так малы, что Джулия, которая быстро охладевала к своим затеям, если им не сопутствовал немедленный успех, вскоре оставила свои попытки.
 Я не играла в карты и не особенно жаловала гостей Джулии – среди них было довольно много заядлых картежников и горьких пьяниц; но музыкальные вечера мне очень нравились. Джулия вскоре поняла это и только на них меня и приглашала.
 Кэти исполнилось семь лет. У нее был блестящий характер и очаровательная внешность – не то, чтобы ее можно была назвать красивой в строгом смысле слова, но внутреннее обаяние делало ее черты необыкновенно привлекательными. Она любила весь мир и считала, что весь мир любит ее. Я очень гордилась дочерью. Каждый вечер я читала ей перед сном и пела церковный гимн – она почему-то очень любила гимны, а потом ложилась с ней рядом, и она вкладывала свою ручонку мне в руку. В эти минуты я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Если бы так могло быть всегда, я была бы довольна своей жизнью.
 Джулия прислала мне приглашение на музыкальный вечер. Я раздумывала – идти или не идти. Подошла бабушка и сказала:
 – Ты же любишь эти вечера. На твоем месте я бы пошла. Касси тоже с удовольствием пойдет.
 И мы с Касси отправились к Джулии.
 Я никогда не забуду этот вечер – элегантный зал с пальмами в углу, огромный рояль на возвышении и Джулию – любезную хозяйку в лиловом бархатном платье с отделкой из небеленого кружева. Это платье сшила ей бабушка.
 Джулия скомандовала какому-то джентльмену средних лет заняться Касси, и он неохотно подчинился, определенно предпочитая обойтись без своей подопечной. Пианист заиграл Шопена, и раздались вежливые аплодисменты. Я прослушала весь концерт до конца, не вставая с места. После того, как затихли заключительные аккорды, я увидела, что ко мне направляется человек. Он был высок, очень красив и чем-то смутно знаком мне.
 – А ведь мы уже встречались, – сказал он с лукавой улыбкой.
 И тут я узнала его.
 – Да, да. Дрэйк Олдрингэм собственной персоной, а вы – Ленор. Я узнал бы вас, где угодно, хоть вы и изменились. Как я рад, что снова встретил вас.
 Он взял мою руку и с чувством пожал ее.
 – Тогда я уехал, не попрощавшись. Вы помните? Я не мог оставаться там долее ни минуты.
 – Я все хорошо помню.
 Он засмеялся.
 – Как это было давно. – Он посерьезнел. – Я знаю о Филиппе. Джулия рассказала. Мне очень жаль.
 – А как поживаете вы? – спросила я.
 – Жил за границей. Вернулся около года назад. У моего отца свои интересы на Золотом берегу. Ну, теперь я вернулся насовсем. Недавно на дополнительных выборах был избран членом парламента от Свэддингхэма.
 – Поздравляю вас.
 – Спасибо. Мне нравится это занятие. Я всегда к этому стремился, но мои родители считали, что я должен сначала попутешествовать... посмотреть мир. Возможно, они и правы. Но как бы там ни было, теперь я здесь.
 – Вы живете в Свэдцингхэме?
 – У меня дом поблизости... мне повезло, что я живу рядом со своими избирателями. У меня есть дом и в городе... недалеко отсюда. У каждого члена парламента должно быть два дома – один там, где его избрали, а второй – в парламенте. Я слышал, у вас преуспевающий салон модного платья.
 – Да, но не только мой – там работают моя бабушка, Касси... вы помните Касси?... И графиня Бэллэдер.
 – Ну, я вижу вы стали действительно серьезной деловой женщиной.
 – Что ж... можно сказать и так.
 – Это редкость в наше время.
 – Для женщины это всегда нелегко. Ей приходится работать вдвое больше, чем мужчине, чтобы добиться равного успеха.
 – Очень несправедливое положение вещей, но полагаю, что это действительно так. Я часто думал о вас.
 – Правда?
 – Да. Вы остались в этом доме, где вам угрожала такая опасность. С моей стороны было непростительно. Уехать вот так. Я должен был набраться мужества и остаться.
 – Но как вы могли? Вы ведь были гостем Чарльза.
 – Он поступил отвратительно. У меня до сих пор вскипает кровь в жилах, когда я думаю об этом.
 – Было очень любезно с вашей стороны заступиться за меня.
 – Слишком поздно... ведь злодеяние все равно совершилось.
 – И все равно спасибо.
 – Мне бы хотелось зайти к вам как-нибудь, посмотреть, как вы устроились. Вы позволите?
 – Конечно. К нам заходят и мужчины, – правда, обычно они сопровождают дам.
 – Тогда я попрошу Джулию привезти меня к вам.
 – Отличная мысль.
 – Джулия говорит, у вас маленькая дочка.
 – Ей уже семь лет. Она очаровательна. – Я почувствовала, что начинаю светиться, как бывало всегда, когда речь заходила о Кэти.
 – Глядя на вас, я мог бы об этом догадаться, – с улыбкой сказал он.
 К нам подошла Джулия.
 – О, Дрэйк... так ты нашел Ленор.
 – Да, мы предавались воспоминаниям.
 – Ну, это совсем старая история.
 – Не такая уж старая.
 – Послушай, Дрэйк, все мы были тогда детьми. Иди поговори с Роскоффом. Он, конечно, божественно играет, но разговорить его трудновато. Увидимся позже, Ленор.
 Он улыбнулся мне и ушел вместе с Джулией.
 Меня взволновала эта встреча.
 В этот вечер нам больше не представилось шанса поговорить. Касси захотела домой, и так как мы никогда не задерживались после концерта, я уехала вместе с ней.
 По дороге я спросила у нее:
 – Ты видела Дрэйка Олдрингэма?
 – Дрэйка Олдрингэма? Это не того...
 – Да, тот самый, что приезжал к нам когда-то с Чарльзом. Потом был скандал, и он кинул твоего брата в озеро.
 – Да, я помню. Он наказал Чарльза за то, что тот запер тебя в мавзолее. Так он был здесь сегодня?
 – Да, и он определенно подружился с Джулией.
 – Как странно! Но вряд ли между ними есть что-то серьезное. Джулия встречается с таким количеством народу. Они неизбежно должны были когда-нибудь встретиться.
 Когда мы приехали домой, я рассказала об этой встрече бабушке. Она всегда любила послушать, как мы провели вечер.
 – Я так удивилась, когда увидела его, – сказала я.
 – Ты сразу его узнала?
 – Конечно. Он из тех людей, кого не забудешь. В нем всегда было что-то особенное. Помнишь, как Чарльз гордился, что он соблаговолил провести каникулы в Шелковом доме?
 – Интересно, увидитесь ли вы с ним снова, – произнесла бабушка, внимательно глядя на меня.
 – Он сказал, что заедет, – ответила я, – с Джулией.
 Он и правда заехал – и действительно с Джулией. Бабушка с Касси вышли их встречать, я представила ему графиню.
 – Ну разве не странно видеть Ленор в таком месте? – сказала Джулия. – Кто бы мог подумать такое лет десять назад?
 – С тех пор мы все изменились, – напомнила я ей. – Не хотите ли выпить кофе? В это время мы часто пьем кофе.
 – Да, пожалуйста, и мне хотелось бы здесь все осмотреть.
 – О, Дрэйк, – воскликнула Джулия, – ты же не интересуешься модой.
 – Зато я интересуюсь Ленор, – парировал он.
 – Это просто чудо, что им удалось такое сделать, – заметила Джулия.
 – Они очень способные, – улыбнулся мне Дрэйк.
 Бабушка была очень радушна.
 – Графиня Бэллэдер вывела меня в свет, – сказала Джулия.
 – Сейчас я оставила это занятие, – объяснила графиня, – мне больше по вкусу этот магазин.
 Касси приготовила кофе, и мы расселись в приемной с красными коврами и белой мебелью. Обстановку выбрала графиня – она считала, что эта комната должна производить впечатление роскоши.
 Дрэйк часто задерживал на мне взгляд. Я догадывалась, что он сравнивает меня с той маленькой испуганной девочкой, которую когда-то заперли в склепе.
 – Ну и как у вас идут дела? – спросила Джулия.
 – Прекрасно, – ответила графиня.
 – Да, ваши платья действительно в моде, – сказала Джулия, – я только вчера разговаривала с леди Бронсон, она по чьему-то совету купила себе бальное платье в другом месте... не у Ленор, и, Боже, как теперь расскаивается в своей ошибке.
 – Надеюсь, у нее достаточно здравого смысла, чтобы не повторить ее, – улыбнулась графиня.
 – Мне хочется заказать себе новое утреннее платье, – сказала Джулия. – Нужно будет потом посмотреть, что у вас есть, раз уж мы заехали.
 Беседа текла легко и непринужденно. Дрэйк рассказывал о своем загородном доме:
 – Это совсем небольшое поместье, которое принадлежит нашей семье уже несколько поколений. До меня там жила моя тетя, недавно она умерла, и я переехал туда. Его расположение просто идеально, учитывая, что там живут мои избиратели.
 – Да, в этом вам повезло, – согласилась я.
 – А мой городской дом еще меньше. Поэтому я, по возможности, живу загородом.
 – Как это, наверное, интересно – находиться в центре всех событий, – сказала я. – Мы только читаем о них в газетах, а вы являетесь их непосредственным участником.
 – Это меня всегда и привлекало в политике. Честно говоря, я не ожидал, что пройду на выборах с первого раза. Отчасти мне повезло. Я оказался в нужное время в нужном месте.
 – Это общее правило жизненного успеха, – включилась в разговор бабушка, – оказаться в нужном месте в нужное время.
 – И как редко это удается, – добавила я.
 – Но когда удается, следует быть благодарным судьбе. Нужно хватать удачу и держаться за нее обеими руками.
 – Когда вы хотели бы посмотреть платья? – спросила у Джулии графиня.
 – Может быть, прямо сейчас? – предложила Джулия.
 – Пойдемте, я провожу вас.
 Джулия с графиней ушли, и я почувствовала себя свободнее. У меня вызывало легкую досаду ее поведение по отношению к Дрэйку. И мне все время казалось, что она наблюдает за нами обоими, когда мы обращаемся друг к другу.
 – Вы – либерал, – сказала я, когда они ушли, – а это значит, что ваша партия сейчас не у власти.
 – Мы исправим это на следующих выборах.
 – Ив кабинет снова придет мистер Гладстон. Кажется, уже в третий раз?
 – В четвертый.
 – Он уже немолод, вы так не считаете?
 – Это величайший политик нашего столетия.
 – О, слова истинного последователя! Но я думаю, что кое-кто на верхних ступенях власти не согласится с вами.
 – Вы намекаете на Ее Величество королеву.
 – Разве я не права?
 – Она – человек стойких пристрастий и предубеждений. К сожалению, последнее относится к мистеру Гладстону.
 – А это не повлияет на его назначение премьер-министром?
 – Конечно, повлияет. Никак не могу понять, почему она так настроена против него.
 – Полагаю, все мы питаем к одним людям необъяснимую привязанность, а к другим – стойкую антипатию.
 – Вы тоже?
 – К большинству людей я отношусь с симпатией, но есть отдельные личности, которых я никогда не полюблю.
 В эту минуту я думала о Чарльзе. Даже до инцидента с мавзолеем я испытывала к нему неприязнь.
 – Мистер Гладстон – не столь блестящий придворный в том смысле, в каком им был лорд Мельбурн. Юная королева была ему предана.
 – А позже – Дизраэли, – прибавила я.
 – Никогда этого не понимал. Но он ловко манипулировал словами.
 – А Гладстон – нет?
 – Он был хорош как оратор... но не как льстец. Гладстон – великий человек, и ради торжества своих идеалов он готов рискнуть даже своей политической карьерой. Такие люди – большая редкость.
 Его глаза горели энтузиазмом. Мне нравилась его пылкость. Я находила, что прекрасно провела это утро.
 Бабушка извинилась и ушла по делам, прихватив с собой Касси; мы с Дрэйком остались одни.
 Мы говорили легко и естественно. Я рассказала Дрэйку про магазин и про то, как, оставшись вдовой с ребенком на руках, я не захотела жить в Шелковом доме. Я жаждала независимости, и в конце концов пришло время, когда отъезд стал просто необходим.
 – Так я бухнула весь свой капитал в это предприятие, – закончила я.
 Он внимательно меня слушал. Я была благодарна ему за то, что он ничего не спросил о Филиппе. Потом я рассказала ему, как трудно мы начинали и как графиня спасла нас от краха.
 – Салон очень много значит для вас, да, Ленор? – спросил он.
 – Этим я зарабатываю себе на жизнь.
 – Но ведь дело не только в этом, правда? Магазин знаменует для вас свободу и что-то еще, что вы хотите доказать всему миру.
 – Что же это?
 – То, что женщина по своим деловым качествам ни в чем не уступает мужчине.
 – Я не задумывалась об этом, но думаю, вы не ошиблись.
 – Уверен в этом. Вы ненавидите всякую несправедливость и во всем хотите докопаться до истины. Вы хотите, чтобы в любом деле преобладала логика.
 – Полагаю, что так.
 – Я разделяю этот взгляд на вещи. Поэтому и пошел в парламент. Я хочу справедливости... для всех. Я не принимаю на веру расхожие мнения, а предпочитаю основываться на собственных суждениях. Такой же тактики придерживается и Гладстон. Он стал очень непопулярен, когда выдвинул законопроект о самоуправлении в Ирландии. Это и позволило консерваторам во главе с Солсбери победить на последних выборах.
 – Я нахожу все это очень интересным, – сказала я.
 – Хорошо бы нам встречаться иногда... чтобы вот так посидеть, поговорить. Я часто бываю в Лондоне. Что вы на это скажете?
 – Скажу, что мне нравится эта мысль.
 – Значит, решено.
 Вошла Джулия и вклинилась в наш разговор:
 – Оно поистине божественно. Бледно-лиловое с лентами более глубокого оттенка – не гелиотроп, а скорее, лаванда, правда, графиня?
 – И сидит на вас великолепно, – сказала графиня. – Мы пришлем вам его.
 – У тебя такой серьезный вид, – сказала Джулия, бросив быстрый внимательный взгляд на нас обоих. Видимо, ее удивило, что мы одни, и я сочла необходимым объясниться.
 – У бабушки срочная работа, и она попросила Касси помочь ей.
 – У нас туг была очень интересная беседа, – сказал Дрэйк, – о политике.
 Джулия состроила гримаску.
 – Об этом ты мог и не говорить. Я и сама бы догадалась. Твоя излюбленная тема, Дрэйк. Ни о чем другом ты говорить не способен.
 – Наверное, ты права. – Он посмотрел на меня. – Надеюсь, я не наскучил вам?
 – Отнюдь.
 – Ленор всегда очень вежлива, – сказала Джулия.
 – Причем тут вежливость, я просто сказала то, что думаю, – запротестовала я.
 – Дрэйк так предан лидеру своей партии, верно, Дрэйк? – сказала Джулия.
 – У меня есть на то веские основания.
 – Какая жалость, что не все разделяют твою преданность, – рассмеялась Джулия.
 – Но многие, – защищался Дрэйк.
 – И многих удивляют его ночные похождения, – продолжала веселиться Джулия.
 Дрэйк повернулся ко мне.
 – Джулия говорит о кампании мистера Гладстона по спасению падших женщин.
 – Да, – усмехнулась Джулия, – он бродит по ночным улицам, выискивая дам легкого поведения.
 – Чтобы спасти их, – быстро проговорил Дрэйк. – Он очень хороший человек. Конечно, он уже немолод, но он в течение сорока лет ходил по маршруту от Пиккадилли до Сохо, по набережной Темзы, где обычно встречаются такие женщины. Он приглашал их к себе домой, кормил ужином и укладывал спать, а наутро они с миссис Гладстон беседовали с ними и пытались убедить их прекратить вести такой образ жизни.
 – Очень опасная разновидность филантропии, – заметила Джулия, – могут найтись люди, которые заподозрят, что он преследовал при этом совсем иные цели.
 – Это еще больше делает ему честь. – Дрэйк повернулся ко мне. – Вы согласны, Ленор?
 – Да, люди всегда готовы подозревать в других дурное и из имеющихся у них фактов всегда выстраивают самую неприглядную версию.
 Мне вспомнилось, какие взгляды бросали на меня после загадочной гибели Филиппа. Когда совершает самоубийство человек, который совсем недавно женился, в этом обязательно как-то замешана его жена.
 – Ленор явно на твоей стороне, – сказала Джулия.
 – Я сказала, что думаю.
 – Что ж, Дрэйк, а я думаю, что нам пора. Ведь ты в это время занимаешься делами, верно?
 – Я провел чудесное утро, – он задержал мою руку. – Аи revoir.
 – А где остальные? – спросила Джулия. – Нужно же с ними попрощаться.
 Я позвала их, и мы проводили Джулию с Дрэйком до дверей, где их ожидал экипаж.
 Глядя вслед удаляющемуся экипажу, я вдруг подумала, что Джулия обращалась с Дрэйком так, словно имеет на него какие-то права. И они, кажется, очень хорошо знали друг друга.
 Я вспомнила, как он ей нравился когда-то и как она злилась на меня из-за того, что он уехал. «Наверное, она в него влюблена, – подумала я. – Она кажется мягче, добрее. И тогда, давно, она тоже была к нему неравнодушна».
 – Какой очаровательный мужчина! – заметила графиня.
 – Он был очень привлекателен еще юношей, – сказала Касси.
 – Мне он нравится, что-то есть в нем хорошее. – Бабушка посмотрела на меня с любящей улыбкой. – Надеюсь, он еще придет.
 По пятницам мы обычно устраивали совещания, на которых обсуждали текущие дела и новые идеи, если таковые имелись. С некоторых пор графиня регулярно ездила в Париж. «Париж – центр мировой моды, – говорила она, – и мы должны следить за тем, что у них там происходит в этом направлении».
 Раза два вместе с графиней во Францию ездила бабушка. Графиня была знатоком по части фасонов, в которые вносила свои поправки – или улучшения, как она их называла, а бабушка прикидывала, насколько реально осуществить эти улучшения на практике.
 Я не могла ездить вместе с ними из-за Кэти. Мне не хотелось оставлять ее одну. Из этих поездок бабушка каждый раз возвращалась помолодевшей. Думаю, помимо радости от свидания с родиной, она получала огромное удовольствие от всего, что было связано с одеждой и модой.
 На этот раз по возвращении графиня потрясла нас заявлением.
 – Мы откроем филиал в Париже, – сказала она.
 Мы молча уставились на нее. Открыться в Париже! Нам и в Лондоне было неплохо – с каждым годом мы расширялись и постепенно стали хорошо известны в придворных кругах.
 – Во-первых, – продолжила графиня, – большинство фирм имеют там свои магазины. А во-вторых, я сама берусь все это устроить и до самого открытия магазина буду проводить там почти все время. Я знаю, как все это сделать. Поймите, нашим вещам нужно придать французский блеск. «А это, мадам, только что доставили из нашего парижского салона... « – и так далее в том же духе.
 – И сколько нам все это будет стоить?
 – Недешево.
 – И где же мы возьмем для этого деньги? – спросила бабушка.
 – Займем.
 Я вздрогнула, бабушка побледнела.
 – Никогда! – хором воскликнули мы.
 – Почему?
 – Кто даст нам деньги?
 – Да любой банк. Мы заложим этот магазин... процветающее предприятие.
 – А как мы будем выплачивать проценты по ссуде?
 – Придется много работать.
 – Я всегда была против того, чтобы занимать деньги, – сказала бабушка, и я с ней согласилась.
 – Вы что же, собираетесь навсегда застрять на достигнутом?
 – Сейчас мы очень хорошо устроены, – напомнила я ей.
 – Но развитие необходимо как воздух любому предприятию.
 – Иногда это кончается крахом.
 – Жизнь – вообще рискованная штука.
 – Лично я не хочу никакого риска, – решительно заявила бабушка.
 Я поддержала ее. Мысль о ссуде приводила меня в ужас.
 – А через сколько лет это парижское предприятие начнет приносить доход? – спросила я.
 – Года через три... четыре...
 – И все это время мы будем платить проценты по ссуде?
 – Мы справимся с этим, – завершила графиня.
 – А если нет?
 – Мы еще даже не начинали, а ты уже предрекаешь поражение.
 – Надо трезво смотреть на вещи. Я вижу, что мы можем разориться, а я должна думать о ребенке.
 – Не волнуйся, когда придет время, я выведу ее в свет бесплатно.
 – Но до тех пор я должна кормить и одевать ее, и дать ей образование – сейчас это для меня дело первостепенной важности.
 – В тебе нет ни капли авантюризма, – сказала графиня.
 – Скорее, я предусмотрительна, – ответила я.
 – Значит, вы обе против?
 Мы кивнули.
 – Хорошо, придется на время отложить этот вопрос.
 – Да уж, придется, – сказала я.
 – А пока, – продолжила графиня, – я буду ездить в Париж и потихоньку присматривать помещение.
 – Каким бы оно ни было, мы не можем себе этого позволить.
 – Как знать, – не унималась графиня.
 Мы перешли к другим вопросам.
 Позже, оставшись вдвоем, мы с бабушкой снова вернулись к этой теме.
 – Конечно, она права, – сказала бабушка. – Все известные фирмы имеют дочерние предприятия в Париже. Это действительно центр моды, и иметь там магазин – вопрос престижа. И в самом деле, было бы замечательно, если бы мы могли продавать там свои вещи. Это был бы триумф... и для нашего дела тоже было бы неплохо. Насколько лучше пошли бы у нас дела...
 – Бабушка, тебя тоже захватила эта идея? – сказала я.
 – Просто я хорошо осознаю все положительные стороны этого дела, но тем не менее я против того, чтобы занимать деньги. Я всегда придерживалась этого правила. Уж лучше оставаться как есть, чем нервничать из-за этих ссудных процентов. Помнишь, как мы начинали и думали, что уже не выбьемся?
 – Никогда этого не забуду.
 – А сейчас у нас все хорошо. Удобно. И пусть все остается, как есть.
 Но несмотря на это, мы обе продолжали думать о предложении графини, и периодически этот разговор повторялся. Мысль об открытии салона в Париже крепко засела в наших головах. Графиня помалкивала, строя планы пока про себя. Я начинала склоняться к мысли, что со временем мы с бабушкой наконец поддержим ее точку зрения.
 Неделю спустя бабушка и графиня отправились в очередную поездку в Париж.




 ВСТРЕЧИ В ПАРКЕ


 Одной из самых приятных сторон нашего процветания было то, что я смогла больше времени посвящать Кэти. Мы наняли гувернантку, мисс Прайс, – очень достойную леди, серьезно относившуюся к своим обязанностям; но очень часто я отпускала ее и занималась с Кэти сама, потому что она любила бывать со мной не меньше моего.
 Каждый день после уроков мы ходили на прогулку. Иногда кормили уток в Сент-Джеймском парке, а иногда гуляли у Серпентина [15] . Кэти росла очень общительным ребенком и везде находила себе друзей. Мне нравилось наблюдать за тем, как она играет с детьми.
 Как-то, дня через два после отъезда бабушки и график ни, мы с Кэти сидели на скамейке и вели свой обычный разговор, который состоял из бесчисленных «почему» да «что», как вдруг перед нами остановился человек и, приподняв шляпу, произнес:
 – Итак, я нашел вас.
 Это был Дрэйк Олдрингэм.
 – Я зашел к вам, – сказал он, – и мисс Кассандра сообщила, что вы гуляете в Сент-Джеймском парке или здесь. К сожалению, я начал с Сент-Джеймского парка, но, наконец, вознагражден.
 Я была страшно рада этой встрече.
 – Это моя Кэти, – сказала я. – Кэти, познакомься с мистером Дрэйком Олдрингэмом.
 Она посмотрела ему прямо в лицо.
 – Вы не утка, – сказала она, – вы всего лишь человек.
 – Кажется, я разочаровал вас, – ответил он.
 – Да как вам сказать... просто я слышала, как они говорили о каком-то селезне [16] .
 Я ужасно смутилась, но он, похоже, был доволен, что стал предметом нашего обсуждения.
 Кэти улыбнулась ему своей обольстительной улыбкой.
 – Не обращайте на меня внимания, – сказала она.
 – Постараюсь не принимать это близко к сердцу.
 Я видела, что девочка нравится ему, и была рада этому.
 – Мы любим это место, правда, Кэти? – сказала я. – И часто здесь бываем.
 – Да, – подтвердила Кэти, – тут как в деревне... только слышен топот лошадиных копыт, и от этого здесь еще лучше. А бабушка во Франции, – сообщила она Дрэйку.
 – Да, – сказала я, – они с графиней уехали в Париж.
 – Когда-нибудь я тоже поеду, – заявила Кэти. – С мамой, конечно.
 – Конечно, – сказала он. – Тебе очень этого хочется?
 Она кивнула.
 – А вы там были?
 Он утвердительно кивнул и стал увлеченно рассказывать о Париже. Она с интересом слушала. К нам подошел маленький мальчик, который часто играл вместе с Кэти. По ее вопросительному взгляду я поняла, что ей хочется пойти с ним.
 – Хорошо, – разрешила я, – только недалеко. Находись в пределах видимости, чтобы мне не пришлось разыскивать тебя.
 Она повернулась к Дрэйку, улыбнулась ему и убежала. – Какой прелестный ребенок! – сказал он.
 – Мне так повезло, что она у меня есть.
 – Могу понять ваши чувства.
 У меня навернулись слезы на глаза, и мне стало стыдно за свою несдержанность.
 – Наверное, она для вас – большое утешение.
 Я кивнула.
 – Да, она всегда была моим утешением. Не представляю, что бы я без нее делала.
 – Мне жаль, что так случилось. Должно быть, это было для вас страшным ударом.
 – Его смерть была бы для меня ударом в любом случае, но...
 – Не говорите об этом, если вам не хочется.
 Несколько минут я молчала. Как ни странно, мне хотелось ему рассказать. Я чувствовала, что могу ему довериться.
 – Все думают, что это самоубийство. Все так думают. Таков был вердикт коронера. Но я никогда не поверю в это.
 – Вы знали его лучше, чем кто бы то ни было.
 – Он не мог это сделать! Мы были так счастливы. Мы как раз только что решили купить собственный дом. Как можно быть таким счастливым, а через несколько часов... Это бессмысленно.
 – Вы ни о чем не подозревали?
 – Абсолютно. Все это было совершенной загадкой. У меня есть своя версия: кто-то намеревался убить его... и пытался сделать это раньше.
 Я рассказала ему про Лоренцо, который был найден убитым в одежде Филиппа.
 – Как странно! – задумчиво сказал он.
 – Кажется, все считали, будто я что-то знаю, но не хочу разглашать. Я была так несчастна... Никаких причин... ничего! Все было просто прекрасно.
 Он накрыл мою руку своей и пожал ее.
 – Простите, – сказала я, – меня что-то занесло.
 – Мне не следовало заговаривать об этом.
 – Вы этого и не делали.
 – Боюсь, что делал. Может быть, когда-нибудь... вы забудете о своем горе.
 – Я уже забыла до некоторой степени. Мне помогла Кэти. Но... иногда она так на него похожа... Так напоминает мне его... Наверное, я никогда его не забуду.
 – Конечно, не забудете. Но ведь вы сейчас по-своему счастливы?..
 – Да, наверное, счастлива. У меня есть Кэти, бабушка... добрые друзья...
 – И дело, – закончил он. – Вы убежденная деловая женщина, и для вас это многое значит.
 – Вы правы. Мы начали через год после смерти Филиппа. Я больше не могла жить в этом доме. Это дом Чарльза, и я никогда не забывала об этом.
 – Конечно.
 – Графиня была для нас просто бесценным приобретением. Конечно, мне повезло.
 – Я уверен, что успех в делах тоже вносит радость в вашу жизнь.
 – Поначалу наше дело вряд ли можно было назвать успешным. Мы с бабушкой были новичками в Лондоне. А графиня оказалась весьма искушенной особой, и я считаю, что своим успехом мы обязаны ее руководству.
 – Только не станьте слишком уж искушенной, – сказал вдруг он.
 – Это необходимо, чтобы работать в таком деле, как наше... да и в любом другом тоже.
 – Успех много значит для вас?
 – Конечно. Он означает, что я смогу дать Кэти любое образование, какое захочу... смогу ввести ее в свет... открыть для нее неограниченные возможности.
 – Вы очень амбициозная мама.
 – Я амбициозна, потому что хочу ей счастья. Но мы слишком много говорим обо мне. Расскажите о себе, о своих избирателях и о обо всем, что приходится делать добросовестному члену парламента.
 Дрэйк умел заинтересовать слушателя. Он рассказал о письмах, которые шлют ему его избиратели.
 – Они думают, что член парламента, как джинн из лампы Алладдина, может все. – Потом упомянул о своих заграничных путешествиях, о том, как жил на знойном Золотом берегу и мечтал о возвращении домой, и о том, как запел от счастья, завидев скалистые белые утесы английских берегов, чем немало позабавил остальных пассажиров корабля.
 Так, за приятной беседой, прошел час. Кэти бегала и прыгала вокруг нас, время от времени оглядываюсь через плечо и одаривая нас улыбкой.
 Я уже давно не чувствовала себя такой счастливой.
 Дрэйк проводил нас до дома, Кэти шла между нами, держа нас за руки.
 На прощанье он поблагодарил нас за приятную прогулку.
 – Вы каждый день ходите в парк? – спросил он.
 – Очень часто.
 – Буду к вам приходить.
 Он поклонился и улыбнулся Кэти.
 – Надеюсь, я прощен за то, что родился всего лишь человеком.
 – Какая я глупая, – засмущалась она, – мне следовало догадаться. Ведь утки не наносят визитов, правда?
 – Правда. Они только крякают. – Он проиллюстрировал последние слова, издав негромкий звук, похожий на кряканье уток. Кэти была страшно довольна. Она тоже крякнула и, продолжая крякать, пошла в дом.
 Я последовала за нею.
 – К тебе заходил этот Дрэйк Одцрингэм, – сказала Касси.
 – Знаю, он нашел нас в парке.
 – Я сказала ему, что вы там и чтобы он искал вас где-нибудь у воды.
 – Ну вот он и нашел нас.
 – Очень приятный мужчина, – одобрила нового знакомого Кэти, – он крякает как настоящая утка... только он не утка, конечно... а всего лишь человек.
 Касси сияла от радости.
 – Хорошо, что он нашел вас, – сказала она, – он был так разочарован, когда вас не застал.
 На следующий день мы встретились снова.
 Фактически с этого дня мы постоянно виделись в парке.
 Две недели спустя бабушка с графиней вернулись домой. На этот раз их пребывание во Франции продлилось дольше обычного. Я видела, что бабушка озабочена какими-то мыслями. Я слишком хорошо ее знала, к тому же она никогда не умела скрывать свои чувства, поэтому я поняла, что произошло что-то – уж не знаю, плохое или хорошее, но это что-то явно занимало все ее мысли.
 Графиня, как обычно после этих поездок, была переполнена новыми идеями.
 – Я нашла одно место, которое нам идеально подходит, – сказала она, – на улице Сент-Оноре... это, то что нам нужно. Здание небольшое, но весьма элегантное.
 – Мы, кажется, уже решили, что не будем рисковать, – напомнила я ей.
 – Знаю, – вздохнула она. – А жаль. Такой шанс бывает только раз в жизни. Видела бы ты его... прекрасная светлая мастерская... я уже представляю, как мы отделаем демонстрационный зал белым и золотым. Это было бы просто идеально.
 – За исключением одной вещи, – упорно твердила я, – а именно: у нас нет денег, и мы с бабушкой не собираемся брать в долг.
 Графиня мрачно покачала головой, но промолчала. Когда мы с бабушкой остались одни, я сказала:
 – Ну давай. Расскажи мне, что произошло.
 Она удивленно взглянула на меня.
 – Я знаю, что-то произошло, – повторила я, – у тебя это на лице написано. Поэтому лучше расскажи мне сразу.
 Несколько минут она молчала, потом проговорила:
 – На меня вдруг что-то нашло. Я чувствовала, что должна туда съездить. Мне захотелось увидеть все еще раз. И я бросила графиню в Париже и поехала в Виллер-Мюр. Так вот оно что. Вот почему ты приехала такая задумчивая.
 – Есть какая-то манящая тайна в том месте, где человек родился...
 – Конечно. Но ведь тебе пришлось проделать туда неблизкий путь.
 – Я сделала это.
 – Ну и как тебе там?
 – Многое осталось прежним. Мне показалось, что я вернулась на много лет назад. Я сходила на могилу твоей матери.
 – Это было тяжело для тебя.
 – Не так тяжело, как ты думаешь. Там растет розовый куст... кто-то посадил его. Я ожидала найти могилу заброшенной. Но за ней следят, и было приятно узнать об этом.
 – И кто же за ней следит?
 Она пожала плечами. Мне было непривычно видеть ее такой задумчивой и печальной.
 – Может быть, тебе не стоило туда ездить?
 – О нет... нет... – Она сменила тему. – Касси говорит, что к вам заходил этот мистер Олдрингэм.
 – Да, я встречаю его время от времени в парке. Кэти совершенно освоилась с ним и очень ждет этих встреч... и он тоже.
 – Мне он понравился.
 – Да, я знаю.
 Она улыбнулась.
 – Я рада, что вы встречаетесь. Не можешь же ты вечно быть вдовой, – добавила она.
 Теперь пришла очередь мне сменить тему.
 – Кажется, графиня не сомневается, что когда-нибудь добьется своего.
 – Никогда не соглашусь занимать деньги.
 – Я тоже. Так что она напрасно тратит время, подыскивая магазин в Париже.
 – Когда мы начинали, она поступила правильно, заставив нас потратить некоторые деньги для того, чтобы в будущем преуспеть.
 – То было другое дело. Тогда мы были в отчаянии. А теперь уже крепко стоим на ногах. И я не хочу пройти через все это снова.
 – Я согласилась бы на это только в одном-единственном случае, – сказала бабушка.
 – В каком же?
 – Если бы у нас были деньги. Например, какой-нибудь благодетель вложил бы их в наше дело.
 – Это из области невозможного.
 – Это маловероятно, но не абсолютно невозможно.
 Она опять впала в задумчивость, и я спросила:
 – Бабушка, о чем ты думаешь?
 – Только о том, что идея купить этот магазинчик на улице Сент-Оноре меня ужасно соблазняет.
 – Выкинь это из головы. У нас и здесь полно работы.
 – Я не могла дождаться, когда снова смогу приступить к ней. – Она поцеловала меня. – Как хорошо дома.
 Жизнь вернулась в свое обычное русло. Дрэйк часто приходил в парк, чтобы погулять со мной и Кэти, и я с радостью ждала этих встреч. Обычно он появлялся раньше и ждал нас. Кэти подбегала к нему и громко крякала, он отвечал ей тем же. Так они решили приветствовать друг друга. Эта шутка каждый раз веселила Кэти.
 Потом она шла играть к своим друзьям, а мы разговаривали. Нам было что рассказать друг другу. Я чувствовала себя с ним совершенно свободно и не сомневалась, что он чувствует себя так же. Какое-то время он был вынужден проводить в Свэддингхэме.
 – Как мне хотелось бы показать вам этот дом, – говорил он. – Он был построен еще при Елизавете. В начале пятнадцатого века это была гостиница, а потом его сделали частной резиденцией и расширили, так что часть его, безусловно, саксонская, а нижние этажи относятся ко временам Тюдоров. А поскольку к нему прилегает еще небольшой клочок земли, то я в некотором роде даже сквайр. Если когда-нибудь я потеряю свое место в парламенте, то посвящу себя делам поместья.
 – А это отвечает вашим наклонностям? – спросила я. – Это стоит для меня на втором месте. – Он серьезно взглянул на меня. – Но иногда приходится мириться и со вторым местом.
 – Да. Но, по крайней мере, у вас есть запасной вариант. Это тоже неплохо.
 – Я все думаю: а не могли бы вы с Кэти приехать ко мне в Свэдцингхэм погостить?
 – Заманчивая идея.
 – Может быть, вы и ваша бабушка могли бы привезти ко мне Кэти.
 – Не сомневаюсь, что это была бы замечательная поездка.
 – Тогда, как только парламент распустят на каникулы, и поедем. Можно, конечно, и раньше, но лучше этого не делать: я не переживу, если меня не окажется в городе во время решения принципиальных вопросов.
 – Будем ждать приглашения.
 Затем я поведала ему о наших сомнениях.
 – Мы с графиней такие разные. В ней энергия бьет ключом, и она очень азартна. Она считает, что мы должны расширяться и открыть магазин в Париже.
 – А вы не согласны с этим? Вы меня удивляете.
 – В общем, я тоже этого хочу... и даже очень, но я боюсь рисковать.
 – Это такой большой риск?
 – Не то слово. Нам придется снять магазин и, разумеется, в престижном районе, а за престижный район нужно и платить соответственно. Потом его нужно будет оборудовать и нанять штат сотрудников. Весь магазин должен быть выдержан в определенном стиле. Первое время мы будем не известны парижской публике, и доходы от магазина окажутся весьма и весьма скромными. Мы не можем себе этого позволить. Но графиня ничего не хочет слушать. Она говорит, что если мы не сделаем этого, то только навредим себе, потому что если мы хотим держаться в ранге преуспевающих предприятий, то просто обязаны открыть филиал в Париже. Мы с бабушкой понимаем, что она имеет в виду. И конечно, в случае удачи это было бы великолепно, но если нет, то мы будем разорены. Мы с бабушкой не хотим так сильно рисковать.
 – Возможно, это мудрое решение.
 – Не знаю. Графиня считает, что мы начисто лишены предприимчивости.
 – Это лучше, чем быть банкротами.
 – Я тоже так думаю.
 – Так значит, вы стоите перед дилеммой.
 – Не совсем. Мы с бабушкой не собираемся менять свое решение.
 – И все-таки вам жаль отказываться от этой мысли.
 – Да, жаль.
 Мы так увлеклись разговором, что не заметили, когда к нам подошла Джулия. На ней был изящный костюм цвета ночного неба с соболиной отделкой и шляпа для верховой езды со страусовым пером. Этот костюм висел у нас в зале, но когда я увидела его на ней, то решила, что бабушка гений.
 Джулия сделала удивленные глаза, но я сразу догадалась, что она притворяется, – было ясно как Божий день, что она пришла сюда с намерением отыскать нас. Должно быть, нас видел здесь кто-нибудь из ее знакомых, и возможно, наши встречи уже вызывали некоторый интерес. Будучи вдовой, да еще с ребенком, я могла более свободно общаться с мужчинами, чем молодая незамужняя девушка, но тот факт, что меня неоднократно видели на одном и том же месте с неженатым человеком, вполне мог вызвать некоторые предположения.
 – О, какой сюрприз! Конечно... ты приходишь сюда с Кэти. Дети любят гулять в парке.
 Она присела рядом с нами. Я сразу смокла, почувствовав, как невзрачно смотрится мое простое прогулочное платье на фоне ее великолепия.
 – Люблю иногда прогуляться, – сказала она. – Ходить пешком вообще полезно. Здесь неподалеку меня ждет экипаж. А я думала, что ты в Свэддингхэме, Дрэйк.
 – Через пару дней я действительно туда собираюсь.
 – Конечно. Тебе надо создать нужное настроение перед выборами. Когда они будут?
 – В недалеком будущем.
 – Я приеду тебе помогать, – сказала Джулия.
 – Ты очень добра.
 – Все-таки интересная вещь – эта политика, – продолжала она. – Человек ходит, общается с людьми, целует их детей – и пожалуйста, полдела уже сделано.
 – Это не так легко, как тебе кажется, – засмеялся Дрэйк. – Наши оппоненты тоже умеют восхищаться чужими детьми.
 – Бедный Дрэйк! Как ему тяжело приходится, – сказала Джулия, кладя руку ему на плечо. – Он в самом деле замечательный.
 – У тебя сложилось обо мне слишком высокое мнение.
 – Тебя невозможно переоценить. Ты должен прийти ко мне завтра на обед.
 – Спасибо за приглашение.
 Она улыбнулась мне.
 – Извини, что не приглашаю тебя, Ленор. Понимаешь, мужчин всегда не хватает, а приглашать женщину, да еще одинокую...
 – О, конечно, я понимаю.
 – Ты должна выйти замуж. Как ты считаешь, Дрэйк?
 – Я думаю, это должна решать сама Ленор.
 – Конечно, но ведь ей можно помочь.
 Я посмотрела на часы и подозвала Кэти.
 – Здравствуйте, тетя Джулия, – приветствовала родственницу подбежавшая девочка.
 – Здравствуй, дорогая. – Джулия изобразила любящую тетю и поцеловала Кэти.
 – Как ты хорошо пахнешь, – восхитилась Кэти.
 – Правда, дорогая? Ты должна как-нибудь навестить меня, малышка.
 – Когда? – спросила Кэти.
 – Мы должны подождать конкретного приглашения, Кэти, – сказала я.
 – Но ведь нас только что пригласили.
 – Тетя Джулия потом скажет нам, на какой день она нас приглашает.
 – Но ведь она сказала...
 – Нам в самом деле пора идти, – прервала я дочь.
 – Конечно, – сказала Джулия. – Мы вас извиним, правда, Дрэйк?
 – Я провожу Ленор с Кэти домой. – Дрэйк поднялся с места.
 Джулия надула губки, но тут же взяла себя в руки и весело сказала:
 – Вот что я вам скажу. Мы поедем вместе в моем экипаже.
 Я собралась отказаться, но Кэти закричала:
 – О, да... пожалуйста!
 И мы поехали домой в экипаже.
 Джулия постаралась дать мне понять, что ей не нравятся наши встречи с Дрэйком. Я вспомнила, как сильно она была увлечена им когда-то, и догадалась, что она любит его до сих пор.
 Я не была уверена в чувствах Дрэйка, но мне показалось, что ему не доставило удовольствия ее вторжение.
 А Кэти была довольна. Всю дорогу до дома она болтала о лошадях и пела в такт цоканью копыт.
 С этого дня мы часто встречали Джулию. Конечно, ей было известно время наших прогулок, и она находила нас где-нибудь возле Серпентина; если мы уходили в Сентджеймский парк, она знала, что мы будем кормить там уток.
 – Я так люблю эти прогулки, – говорила она, – они очень полезны. И как приятно встретить знакомые лица, досидеть вместе и поболтать.
 В разговоре она всегда брала инициативу в свои руки и умудрялась обсуждать только тех людей, которых я не знала, исключая таким образом меня из беседы.
 Мне было интересно, как к этому относится Дрэйк. Его воспитание не позволяло ему выдать свои чувства, и я никак не могла догадаться, рад он видеть Джулию или нет. Он часто улыбался, слушая ее непоследовательные высказывания. Конечно, это очень по-женски, думала я, и он, возможно, находит это привлекательным.
 Джулия нашла способ унижать меня, делая это под видом комплиментов.
 – Ленор стала такой деловой женщиной. Я бы никогда не смогла быть такой. Наверное, это замечательно – полагаться только на себя, управляться с делами... совсем как мужчина. Нет, правда... Ленор совсем не нуждается в чьей-то опеке.
 Сама не знаю, почему, но меня это задевало. Такими высказываниями она старалась подчеркнуть собственную беспомощность и женственность, столь привлекательные для противоположного пола.
 Одним словом, наши прогулки были безнадежно испорчены. Я испытывала горькое разочарование и пыталась проанализировать свои чувства к Дрэйку. Мне было очень приятно бывать с ним, меня искренне интересовали все его дела, и я чувствовала, что с радостью разделила бы его заботы.
 Он, в свою очередь, проявлял живой интерес к моим магазинам. Правда, графиня настаивала, чтобы я не употребляла слово «магазин». «Запомни: у нас – салон, а не Магазин», – говорила она. «Какая разница? – спрашивала я. «Разница огромная, – уверяла она, – сколько раз тебе повторять, что людям нужно внушать определенные Мысли. Магазин – это место, где стоит человек за прилавком и что-то там продает. А салон – это место, где художники оказывают вам честь, предлагая свои работы». «Я поняла, пусть будет салон», – сдалась я наконец.
 Дрэйка очень позабавил мой пересказ этого разговора. Он любил слушать о том, как мы начинали. Его интересовало все, что я делала. Он любил играть с Кэти, и я видела, что она обожает его. Однажды мы вместе возвращались домой, держась за руки, Кэти между нами, и чувствовали себя очень уютно. В глазах встретившей нас графини я прочитала одобрение. «Вы так хорошо... смотрелись... вместе», – сказала она потом.
 Что касается бабушки, то она никогда не умела скрывать свои чувства, и ее мнение можно было не спрашивать.
 Теперь, когда у меня была Кэти, я понимала, как много значит для бабушки мое счастье. Ее подкосила смерть Филиппа; она так надеялась, что мы будем счастливы. Но я уже достаточно долго была одна, и теперь она начала строить планы насчет Дрэйка.
 Я не могла не задумываться о том, что меня ждет. Наши постоянные встречи в парке, наша крепнущая дружба, то, как вспыхивали его глаза, когда он видел нас с Кэти, – все это говорило о том, что он, возможно, любит меня.
 Он очень хотел, чтобы мы погостили в его поместье в Свэддингхэме, и мы решили, что поедем туда в первую неделю после роспуска парламента на каникулы.
 А что чувствовала я сама? Я не могла забыть свой медовый месяц с Филиппом во Флоренции, и чем сильнее становилось мое чувство к Дрэйку, тем чаще я вспоминала те дни.
 Я сильно повзрослела со времени своего замужества. Тогда я была простой и наивной девочкой и совсем не знала жизни. Во многом Филипп был так же неопытен, как я. Мы оба были детьми. Как долго могло это продолжаться? Этого узнать мне было не дано. Потом я стала матерью, и появился человек, счастье которого стало для меня дороже собственного. Я научилась зарабатывать, чтобы обеспечивать себя и своего ребенка, а хорошо знакомая с жизнью графиня научила меня разбираться в людях. Я больше не жила в идеальном мире, который окружал нас с Филиппом; теперь я знала, что в жизни есть много безобразного и отвратительного, и с этим приходилось мириться.
 И вот я спрашивала себя: неужели со времени смерти Филиппа моя любовь к нему так ослабела? Не я ли говорила, что никогда не смогу полюбить другого?
 Знала ли я Филиппа по-настоящему? И возможно ли, чтобы в его жизни и правда была какая-то мрачная тайна, ради сокрытия которой он готов был умереть? Неужели это возможно? Нет, я не могла в это поверить. Филипп был таким открытым, правдивым и искренним... и я тоже. Так почему же все так случилось? И если он не застрелился, то кто сделал это? И почему? Но в любом случае за всем этим скрывалась какая-то страшная тайна, неведомая мне.
 Я любила Филиппа, но знала ли я его? С ним я впервые узнала, что такое любовь между мужчиной и женщиной. Наши отношения были нежными и романтичными. Но он умер. Возможно, пора перестать оплакивать его. Встречаясь с Дрэйком, я начала понимать, что не хочу больше жить как монахиня.
 Когда я видела Дрэйка, идущего нам навстречу, все мое существо устремлялось к нему. Я пыталась посмотреть на него беспристрастно: просто высокий, хорошо одетый мужчина. В нем всегда было что-то мальчишеское, а последнее время это особенно бросалось в глаза. Я не могла им не восхищаться и чувствовала себя совершенно счастливой, когда сидела рядом с ним и он держал мою руку. Да, меня очень тянуло к нему: дни без него казались мне безрадостными и пустыми. Я с нетерпением ждала уик-энда, в который мы должны были поехать к нему в Свэддингхэм, и была не в состоянии скрыть это так же, как Кэти.
 Наш салон посетила Джулия. Она всегда приезжала в собственном экипаже с услужливым кучером и таким же услужливым мальчиком для мелких поручений.
 Меня страшили ее визиты, что с моей стороны было глупо: ведь она часто делала у нас покупки. По ее словам, она просто обожала новые наряды.
 Она стала ужасной транжиркой и уже ничем не походила на ту Джулию, которую мы знали в детстве. Она и тогда была вспыльчивой и во всем потакала своим слабостям, но в те давние годы ей не хватало сокрушительной уверенности в себе, которой она в избытке обладала сейчас, став богатой вдовой.
 Графиня всегда шумно приветствовала ее.
 – Как я рада, что ты пришла. Мы только что говорили с мадам Клермонт, что винный – это твой цвет, я сказала, что прежде, чем этот бархат увидит кто-то еще, мы обязательно должны показать его Джулии.
 Графиня потащила ее в демонстрационный зал, откуда раздались ее охи-ахи. Бархатное платье цвета бургундского вина едва сошлось на располневшей талии Джулии.
 – Милое мое дитя, – графиня часто говорила тем тоном, который усвоила с Джулией в то время, когда готовила ее к выходу в свет, – ты должна умерить свой аппетит.
 Джулия засмеялась, в компании графини она и впрямь чувствовала себя девочкой.
 Графиня не сомневалась, что Джулия купит это платье, и она его действительно купила. Потом она разыскала меня.
 – Чарльз собирается жениться, – сообщила она.
 – О-о... неужели?
 – Пора уже. Так называемый брак по расчету. Ты понимаешь, о чем я. До меня дошел слух, что дела у Сэланжеров идут уже не так хорошо, как раньше. Ты же знаешь, Чарльз не Филипп. Поэтому ему нужны деньги, и благодаря этому браку он их получит. Она немного старше и не красавица, но зато преподнесет ему себя на золотом блюде.
 – Надеюсь, что у них сложится все хорошо.
 – Она тоже получит свое... то есть мужа... а он будет продолжать жить в свое удовольствие, как всегда это делал. Я как-то сказала ему, что он безжалостный сердцеед. А он рассмеялся в ответ: «Рад, что ты заметила это, сестренка».
 – Может быть, он теперь остепенится.
 – Кто? Чарльз? Неужели ты в это веришь? Жаль, что не удалось выдать замуж Касси.
 – Касси устраивает такая жизнь.
 – Не исключено, что ты тоже получишь приглашение на свадьбу.
 Я промолчала, и она продолжила:
 – Ты, кажется, часто видишься с Дрэйком Олдрингэмом, да?
 – Ты же знаешь: мы встречаемся в парке. Ты и сама часто с нами бываешь.
 – А ты знаешь, Дрэйк – бывалый мужчина.
 – Очень может быть.
 – В некотором смысле он такой же, как Чарльз.
 – Как Чарльз?
 – Да, кое в чем все мужчины одинаковы...
 Я смотрела на нее в немом изумлении.
 – Я имею в виду их слабость к женскому полу. Я очень хорошо знаю его, а ты... несмотря на свою искушенность в бизнесе... в некоторых вопросах совершенно наивна.
 – Я не понимаю, о чем ты.
 Она засмеялась.
 – Да неужели? Подумай как-нибудь на досуге о том, что я сказала. Дрэйк мне очень большой друг... очень близкий друг. По правде говоря... хотя, ладно, не стоит об этом. Как ты считаешь, этот винный бархат в самом деле мне идет? Я бы предпочла, чтобы графиня прекратила прохаживаться на счет моей талии. Некоторым полнота даже нравится. – Она выразительно посмотрела на меня. – Мне говорили, что это очень пикантно и женственно. Мужчинам не очень-то нравится, когда женщина похожа на жердь.
 Продолжая насмешливо улыбаться, она оглядела мою фигуру, которую никак нельзя было назвать пышной. Бабушка все время сокрушалась, что я мало ем.
 Я еле дождалась ее ухода, но и оставшись одна, продолжала прокручивать в голове сказанное ею.
 Меня бесила мысль, что Джулия – моя соперница. Мало того, что она мешала нашим встречам в парке, ей еще понадобилось заявить, что он ее друг... близкий друг как она подчеркнула. Как это понимать? И о чем она предупреждала меня, сравнивая Дрэйка с Чарльзом?
 Джулия ревновала, и я вспомнила ее злобные нападки на меня после того, как Дрэйк уехал из Шелкового дома подравшись из-за меня с Чарльзом.
 После этого странного разговора с Джулией прошло несколько дней. Мы гуляли в парке, когда я заметила этого человека. Он сидел на соседней скамейке, и когда бы я ни взглянула на него, его глаза были устремлены в нашу сторону. Я пыталась вспомнить, не встречала ли его раньше.
 Он был лет сорока, темноволосый, с легкой сединой на висках. Что-то в покрое его платья, во взгляде подсказало мне, что этот человек – не англичанин.
 Джулия, как обычно, была с нами. Кэти играла с детьми; Дрэйк, который до прихода Джулии начал рассказывать мне что-то очень забавное, умолк и пристально смотрел на воду.
 Я сидела и думала, что раз Джулии так неприятна моя дружба с Дрэйком и она постоянно преследует нас, мне лучше найти какой-нибудь предлог и перестать ходить сюда. Касси будет только счастлива, если я попрошу ее гулять с Кэти.
 На следующий день я снова увидела этого человека. У меня уже не было сомнений, что он внимательно следит за мной. Я могла бы приписать это своему воображению, но Джулия тоже заметила.
 – У Ленор появился обожатель, – воскликнула она.
 – Что? – переспросил Дрэйк.
 – Вон тот не очень молодой джентльмен. Он просто не сводит с нее глаз. Я и вчера его заметила. Ленор, У тебя появился тайный воздыхатель?
 – Я понятия не имею, кто это, – сказала я.
 – Да, он смотрит на тебя с явным восторгом.
 – Какая чушь! Я уверена, что он думает о чем-то своем и даже не замечает нас.
 – Нас, возможно, моя дорогая, но только не тебя. Мне захотелось уйти.
 – Мы сегодня собирались вернуться домой пораньше, Кэти! – позвала я.
 Кэти не хотелось отрываться от игры, но она была послушной девочкой и никогда не жаловалась.
 – Мы уходим, – сказала я.
 Дрэйк встал, чтобы идти вместе с нами.
 – Оставайтесь, если вам еще не хочется уходить, – предложила я.
 Джулия положила руку Дрэйку на плечо.
 – Мы еще немного посидим, – сказала она, – а потом я хочу, чтобы ты вернулся ко мне на ланч. У меня будет очень немного народу. Я рассчитываю на тебя, Дрэйк.
 Я больше не стала ждать и, схватив Кэти за руку, поспешила прочь.
 – Посмотри на эту маленькую уточку, мама, – закричала Кэти. – Она чистит перышки. Мне кажется, она злится. Наверное, голодная. Ой, как жалко, что мы не взяли хлеб.
 – Возьмем в следующий раз, – пообещала я.
 – У тебя красное лицо, – сказала она. – Ты сердишься?
 – Нет, конечно.
 – На тетю Джулию?
 – Нет.
 – Тогда на Кря-Кря.
 – Нет, милая, я вовсе не сержусь.
 – Но у тебя сердитое лицо.
 – Нет. Просто я тороплюсь. – Я услышала шаги позади себя и подумала, что это Дрэйк решил нас догнать, и оглянулась. Это был человек, который наблюдал за нами.
 Мне стало не по себе. Похоже, у меня начали сдавать нервы. Конечно, он не может преследовать меня. Зачем это могло ему понадобиться?
 Мы вышли из парка, пересекли улицу, завернули за угол. Я опять оглянулась. Он по-прежнему шел позади нас. Мы пошли дальше, а он перешел на другую сторону и продолжал медленно двигаться за нами.
 Судя по всему, на следующий год должны были состояться досрочные перевыборы. Никто не сомневался, что Гладстон в свои восемьдесят два года наконец уйдет с политической сцены, так как находился уже не в том возрасте, в котором можно руководить страной.
 Дрэйк был очень взбудоражен предстоящими выборами и считал, что у либералов прекрасные шансы на победу. Несмотря на преклонный возраст, Гладстон был весьма популярен среди населения. «Великий старик» и «Наш Вильям» – так называли его в народе. И Великий старик отказался сойти со сцены.
 Дрэйк был теперь очень занят, и я почти не видела его. С наступлением холодов сидеть в парке стало невозможно, поэтому мы с Кэти гуляли по аллеям; Джулия тоже перестала появляться, так как знала, что Дрэйк сейчас работает с избирателями в Свэддингхэме.
 Наш визит к нему в гости пришлось отложить, – но только на время, как заверил нас Дрэйк.
 Осенью женился Чарльз. Я получила приглашение на свадьбу и хотела послать отказ, но Касси, естественно, не могла не пойти на свадьбу родного брата и упросила меня составить ей компанию. Поскольку его невеста заказывала у нас свое свадебное платье, была приглашена и графиня.
 Они обвенчались с большой пышностью в церкви Святого того Георгия на Гановер-сквер, а затем был дан грандиозный прием в Кларидже. Чарльз казался очень довольным, его невеста – счастливой. Все присутствующие женщины не могли оторвать глаз от ее платья, и я видела, как в глазах нашей графини мелькают цифры – не в силах забыть о бизнесе, она уже подсчитывала в уме, сколько новых клиентов нам принесет эта свадьба.
 Джулия тоже была там и чудесно выглядела. Она подошла к нам перекинуться словом.
 – Теперь твоя очередь, – сказала она Касси.
 – Я не собираюсь вставать ни в какую очередь, – резко ответила Касси.
 – Если ты так цепляешься за свою девственность, никто не собирается у тебя ее отнимать, – успокоила ее Джулия.
 – Я не хочу ничего менять в своей жизни.
 – Ничто не приносит такого удовлетворения обоим сторонам, как удачный брак... такой, например, как сегодня.
 – Надеюсь, они будут счастливы, – сказала я.
 – Конечно, если постараются быть благоразумными. Она очень хотела найти себе мужа, а Чарльз отчаянно нуждался в деньгах. И то, что она оказалась мисс «Денежный мешок», решило все их проблемы.
 Джулия засмеялась.
 – Тебя шокируют мои слова. Как тебя легко смутить. – Она оглядела зал. – А Дрэйка здесь нет. Его не пригласили. Чарльза можно понять, тем более, что он никогда не забывает обиды. Я говорила ему, что нельзя быть таким мстительным, ведь прошло уже столько лет с тех пор, как они подрались.
 – Я думаю, Дрэйк все равно не смог бы прийти, – сказала Касси, – у него слишком много дел перед выборами.
 – Избиратели предпочитают, чтобы у их представителя в парламенте была жена, – сказала Джулия. – Это всем известно. Жена нужна каждому человеку, которому приходится много работать. – Она вызывающе посмотрела на меня. – Нужно будет напомнить ему об этом. Я знаю кое-кого, кто мог бы ему подойти в этом качестве. Эта женщина хорошо знает свет и у нее есть деньги, чтобы жить на широкую ногу... она вращается в обществе и очень неплохо смотрится... так что ему будет не стыдно с ней показаться.
 Я промолчала.
 – Он и сам скоро придет к этой мысли, – продолжила она. – В общем, можно сказать, что он уже подумывает об этом и... с моей помощью... полагаю, сделает правильный выбор.
 – Ради его же блага я тоже надеюсь на это, – сказала я.
 – Я говорю о женщине, которая могла бы ему помогать. Ты же знаешь, Дрэйк – очень здравомыслящий мужчина. Он не из тех, кто может влюбиться в горничную. Даже в любви он не потеряет рассудка.
 – Это свидетельствует о незаурядном уме, – заметила я.
 – О, Дрэйк – очень умный человек. Самое главное в жизни для него – карьера. Я бы не удивилась, узнав, что он мечтает пойти по стопам нашего дорогого старика Гладстона. О, не прямо сейчас, конечно. Великий Старик еще не сдался, и у Дрэйка впереди много работы. Но он будет зорко следить за ситуацией, чтобы не пропустить свой шанс. Вот увидишь. Он женится на женщине, которая знает толк в светских приемах... и если у нее к тому же есть деньги, то они вряд ли будут ему некстати.
 – Мне ненавистна сама мысль, что мой друг может поддаться таким торгашеским рассуждениям.
 – Ты неверно истолковала мои слова. Разве я сказала, что он корыстен? Я называю это мудростью. Посмотри на Дизраэли. Когда-то он был просто умным человеком. Затем женился на деньгах Мэри-Энн. Ему были нужны эти деньги. Если ты собираешься высоко подняться, как тот же Дизраэли, то, чтобы удержаться там, наверху, тебе понадобится мощная поддержка в виде денег. Кстати, эта счастливая парочка проведет свой медовый месяц во Флоренции. И почему это все ездят в свадебное путешествие в Италию?
 Я унеслась мыслями в прошлое и представила, как прогуливаюсь по набережной Арно. Я внутренне снова переживала ту ночь, когда исчез Лоренцо.
 – Наверное, потому, что это одно из самых прекрасных мест на земле, – услышала я голос Касси. – Вот почему оно так нравится влюбленным. Величайшие произведения искусства... великолепная природа...
 – Чарльз вряд ли заинтересуется искусством. Он будет подсчитывать свои барыши, а его новобрачная думать о том, какая же она счастливая, что сумела на деньги своего папочки купить себе такого красивого муженька.
 Я посмотрела на Касси.
 – Пошли домой, – предложила я ей.
 – Вы должны посмотреть, как молодые отправятся в свадебное путешествие, – напомнила нам Джулия. – Уйти раньше будет нарушением этикета. Осталось уже совсем недолго.
 – Мне хочется посмотреть на нее в нашем дорожном костюме темно-красного цвета, – сказала Касси. – Он такой красивый.
 – Странно, что вы стали такими знаменитыми портнихами.
 – В основном это заслуга моей бабушки и графини, у которой врожденный талант бизнесмена.
 – Однако салон носит твое имя, и ты наверняка очень гордишься этим обстоятельством.
 – Разумеется.
 – Как было бы здорово съездить в Париж, – вздохнула Касси.
 – Это невозможно, – резко оборвала я ее. – У нас нет денег.
 – Но твоя бабушка так не думает, и графиня тоже. Да и тебе этого хочется, признайся, Ленор? Я видела, как у тебя загорелись глаза, когда графиня рассказывала про магазин на улице Сент-Оноре.
 – Поехать в Париж! – воскликнула Джулия. – Это бесподобно. Я бы там не вылезала из магазинов и накупила бы кучу всяких вещей.
 – Пока мы будем довольствоваться своим салоном в Лондоне.
 – Нет, все-таки в этом что-то есть, когда платье куплено во Франции. Даже если оно точно такое же, как то, что вы продаете здесь, все равно будет ощущение, что оно чем-то отличается. Это платье будет пропитано атмосферой Парижа.
 Мы с Касси обменялись взглядами. Графиня говорила практически теми же самыми словами.
 – А знаете, – вдруг рассмеялась Джулия, – я почти уверена, что вы откроете салон в Париже – раз у вас появилась такая мысль, то это лишь вопрос времени. Вот увидите, что-нибудь подтолкнет вас к этому.
 – Как бы мне хотелось, чтобы твои слова сбылись, – сказала Касси.
 – Слушайте, – воскликнула Джулия, – я даже не заметила, когда новобрачная исчезла, а она уже переоделась и готова к отъезду. Этот костюм... о-о... потрясающий. Даже она кажется в нем хорошенькой. А серебристо-серый гофрированный воротник и рукава – вообще что-то гениальное.
 Наконец, суматоха, вызванная отъездом новобрачных, улеглась.
 Я повернулась к Касси:
 – Ну, теперь мы можем идти.
 Я получила письмо от Дрэйка. У него было много работы в связи с предстоящими выборами, и он пока не мог вырваться в Лондон. Он писал, что скучает по нашим прогулкам в парке, и спрашивал, не согласимся ли мы (то есть я, Кэти, Касси и бабушка, и, если пожелает, – графиня) встретить Рождество в Свэддингхэме.
 Разумеется, мы были согласны. Графиня не могла поехать с нами, потому что получила приглашение встретить Рождество у Мэллоров в их загородном доме и уже дала согласие. Поэтому мы поехали вчетвером – я, бабушка, Касси и Кэти.
 Мне не терпелось посмотреть усадьбу в Свэддингхэме. Наши встречи с Дрэйком в парке отошли в прошлое, и я все больше и больше понимала, как мне их не хватает.
 – Даже без графини мы едем довольно большой компанией, – сказала я. – Интересно, будут ли там еще какие-нибудь гости?
 – Ну, вряд ли он решился бы пригласить тебя одну, – сказала графиня, – и разумеется, в качестве твоей компаньонки он должен был пригласить мадам Клермонт. И ты не можешь поехать без Кэти. А поскольку Касси в таком случае останется на Рождество совсем одна, то получается, что вопрос о ней тоже стоит вне обсуждения. Мужчина с головой не мог не подумать об этом – поэтому он и прислал приглашение вам всем. Ты должна сшить себе что-нибудь новенькое для такого случая, Ленор.
 – Я уже думала об этом, – сказала бабушка. – По-моему, ярко-красный бархат – как раз то, что нужно. – Она посмотрела на графиню, и та утвердительно кивнула.
 Я замечала, что они стали часто обмениваться какими-то загадочными взглядами, и догадывалась, чего они ждут. Мне было ясно, что это связано со мной и Дрэйком.
 Мы с Кэти гуляли почти в безлюдном парке. Кэти бросала разноцветный мячик, а потом бежала за ним, чтобы успеть его схватить, до того как он упадет на землю.
 Девочка бегала, напевая себе под нос какую-то песенку, хохотала и издавала отчаянные крики, когда ей не удавалось поймать мяч.
 Я с сожалением вспоминала те дни, когда было еще тепло и мы гуляли здесь с Дрэйком. Теперь в парке почти не было детей. На скамейках не сидели няни с вязаньем в руках и не рассказывали друг другу о проделках своих подопечных.
 Я думала о Рождестве. Бабушка шила мне красное бархатное платье, мобилизовав на него всю свою фантазию. Она надеялась, что в нем я буду выглядеть красивой, как никогда.
 Я так ждала этой поездки. Для меня самой явилось неожиданностью, что я могу так сильно скучать по Дрэйку. Я подумала, как это будет, если я вместе с ним займусь политикой. А как же салон? Конечно, я не оставлю его без внимания.
 У меня было предчувствие, что в это Рождество Дрэйк сделает мне предложение. И если интуиция меня не обманывает – что я отвечу? Если скажу «да», – впереди меня ждет счастье. Я и не смогла окончательно забыть Филиппа, но прекрасно понимала, что его не воскресить. Мне нужно попытаться заново построить свое счастье, и Дрэйк, которого я уже полюбила, мог мне в этом помочь.
 Кэти огорченно вскрикнула. Она подбросила мяч слишком высоко, и он упал за железную ограду в гущу розовых кустов, на которых даже в это время года распустилось несколько бутонов.
 Я побежала к Кэти, но меня опередил какой-то человек, который перегнулся через ограду и пытался подтащить мяч своей прогулочной тростью. Кэти подпрыгивала от нетерпения у него за спиной.
 Наконец ему удалось подцепить мячик рукояткой трости и подтянуть поближе. Он нагнулся, подобрал мяч и вручил его Кэти.
 – О, спасибо, – радостно закричала она, – какой вы добрый. Какая замечательная у вас трость. Она волшебная?
 – Ах, – произнес мужчина с иностранным акцентом, – волшебная? Как знать?
 Кэти одарила его благодарным взглядом и повернулась ко мне.
 – Мне достали мячик, мама.
 Он тоже обернулся. Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Это был тот самый человек, который когда-то следил за нами.
 – Вы очень любезны. Спасибо, – только и смогла я сказать.
 Кэти опять запрыгала с мячиком, а он изучающе смотрел на меня. У меня возникло подозрение, что наша встреча и на этот раз не была случайной.
 – Мне кажется... кажется, я уже видела вас как-то в парке, – сказала я.
 – Да, я приходил сюда. Это в самом деле bonne chance [17] , что я оказался рядом, когда мяч перелетел через ограду – Не сомневаюсь, что моя дочь думает так же.
 – Она просто чудо.
 – Ну что ж, огромное вам спасибо. Пойдем, Кэти. Больше не подкидывай мяч так высоко.
 Кэти подошла к нам и взяла меня за руку, другой рукой она крепко прижимала к себе свой драгоценный мяч.
 – Еще раз спасибо, до свидания, – сказала я незнакомцу.
 Он снял шляпу и замер в поклоне, ветер трепал его седеющие волосы.
 Удаляясь по дорожке, я чувствовала на себе его взгляд. Судя по акценту и галантным манерам, он должен быть французом.
 – Какой смешной человек, – сказала Кэти.
 – Смешной?
 – Он смешно говорит.
 – Это оттого, что он иностранец. Зато он помог тебе с мячиком.
 – Да, – согласилась Кэти, – он подтянул его своей палкой. Хороший человек.
 Когда мы пришли домой, Кэти рассказала бабушке о человеке, который достал ей мячик.
 – Очень любезно с его стороны, – сказала бабушка.
 – Он иностранец, – болтала Кэти, – он говорит так же, как ты, бабушка... Не совсем, но похоже. Вместо «удача» он сказал bonne chance.
 – О-о... француз!
 – Он был очень вежлив и мил, – сказала я.
 – Еще бы, – пожала плечами бабушка.
 Мы прибыли в Свэддингхэм за два дня до Рождества. Дрэйк встретил нас на станции. Все казались радостно взволнованными. Бабушка была тише обычного, но лицо ее светилось счастьем.
 – Надеюсь, вам понравится у меня, – приветствовал нас Дрэйк. – Я все больше и больше привязываюсь к этому дому. Сейчас у меня гостит сестра Изабелла с мужем. Она решила, что раз у меня будут гости, то в доме должна быть хозяйка. Думаю, она вам понравится. Ей не терпится познакомиться со знаменитой Ленор – и конечно, со всеми вами, не исключая и Кэти.
 Кэти игриво улыбнулась ему и подпрыгнула на сиденье.
 – Как здорово – ездить в экипаже. Я так люблю лошадей!
 – Мы должны научить тебя ездить верхом, – сказал Дрэйк.
 – О, да... да!
 – В Лондоне не так просто научиться верховой езде, – заметила я.
 – Зато это просто здесь.
 Он улыбнулся мне, и я почувствовала себя счастливой.
 Его дом пленил меня с первого взгляда. Он был выдержан в позднем готическом стиле – белые панели с черными перекладинами, верхняя его часть немного выступала вперед.
 Дрэйк внимательно наблюдал за тем впечатлением, которое произвел на меня дом.
 – Он просто замечательный. – Я повернулась к нему, улыбаясь. – У меня такое чувство, словно я перенеслась лет на триста в прошлое.
 – Да, он на всех производит такое впечатление. Изабелла, правда, жалуется, что кухня неудобная и все такое. Но я не собираюсь ничего менять. Я так рад, что вам нравится здесь.
 Он спрыгнул на землю и помог нам выйти.
 Большая дубовая парадная дверь открылась, и на крыльцо вышла женщина, удивительно похожая на Дрэйкa. Я сразу поняла, что это и есть его сестра Изабелла.
 – Добро пожаловать, – тепло улыбнулась она нам. – Как я рада, что наконец познакомлюсь с вами. Входите.
 Мы вошли в холл с высоким сводчатым потолком. В огромном камине ярко пылал огонь.
 – Вы, наверное, замерзли и проголодались, – сказала она. – Ах, а вот и мой муж. Гарри, иди познакомься с гостями.
 Гарри Дэнтону было лет тридцать пять. У него были приятные простые манеры, и я сразу полюбила его – так же, как и сестру Дрэйка.
 Я чувствовала, что это будет очень счастливое Рождество.
 Изабелла настояла, чтобы мы выпили с дороги по стакану горячего пунша.
 – А после вы можете пройти в свои комнаты.
 – Панч? – закричала Кэти. – Как же можно выпить Панча [18] ?
 – А вот увидишь, как, – сказала ей Изабелла.
 Я разрешила дать Кэти немного пунша, предварительно разбавив его водой.
 Кэти была страшно заинтригована. Она думала, что попала в очень странный дом: мало того, что хозяина зовут Селезнем (ну ладно, к этому она уже привыкла) – но чтобы пить Панча!
 – Смешной у вас дом, – сделала она вывод.
 – Дорогая, не смешной, а замечательный, – мягко поправила я ее.
 – Да, замечательный... но смешной.
 Изабелла показала нам наши комнаты! Мы поднялись по лестнице, сделанной из цельного дуба. Дрэйк не удержался и рассказал нам, что эту лестницу построили специально для короля; и действительно Генрих Восьмой останавливался здесь и провел в этом доме целых две ночи. Примерно в то же время дом был реконструирован, и саксонские развалины сменило великолепное здание в стиле Тюдоров. По правую сторону на лестничных перилах были вырезаны тюдоровские розочки, а по левую – геральдические лилии.
 Лестничный марш закончился, и мы оказались на втором этаже. Здесь располагались наши спальни – небольшая для бабушки и Касси, и для нас с Кэти – побольше с высоким полукруглым потолком и широкими подоконниками, на которых можно было сидеть и любоваться садом.
 – Мы будем здесь спать? – прошептала Кэти.
 Это так потрясло ее, что она на некоторое время утратила дар речи.
 Нам принесли горячую воду.
 – Вы сможете спуститься через полчаса? – спросила Изабелла. – Надеюсь, за это время вы успеете умыться и распаковать вещи. – Она улыбнулась мне. – Как я рада, что наконец познакомилась с вами. Дрэйк так много рассказывал мне о вас.
 – Вы часто здесь бываете? – спросила я.
 – Да, с тех пор, как Дрэйка выбрали в парламент, часто. Ему нужна хозяйка. Нам с Гарри здесь нравится. Этот дом – часть моего детства. Он принадлежит Олдрингэмам с тех пор, как его реконструировали под тюдоровский стиль... так что можете себе представить, как трепетно мы относимся к нему.
 – Да, понимаю.
 – Я бы с удовольствием показала вам его, но, боюсь, что Дрэйк не позволит мне этого. Он так гордится, что у него старинный дом. Ведь это сама история. Когда Чарльз Первый скрывался от людей Кромвеля, он жил здесь и ночевал в одной из наших спален. Конечно, он останавливался во многих домах... но мы сохранили его комнату и никогда не пользуемся ею. Там все осталось так, как было при нем.
 – Как это замечательно – знать, что ты принадлежишь к такой семье.
 – Ну, все мы принадлежим к какой-нибудь семье, не правда ли? Там, в холле, на стене висит наше фамильное дерево. Я покажу его вам. Оно уходит корнями в шестнадцатый век. Когда будете готовы, берите с собой остальных и спускайтесь вниз.
 Кэти внимательно прислушивалась к нашему разговору. – А кто такие люди Кромвеля? – спросила она.
 – Потом объясню, – сказала я, – это долгая история, сейчас у нас нет времени.
 – А нас они тоже будут преследовать... как этого Первого?
 Я засмеялась.
 – Никто не собирается нас преследовать. Все это было давным-давно.
 Когда мы спустились в холл, Изабелла уже ждала нас.
 – Обед будет подан через десять минут, – сообщила она.
 Я узнала, что Гарри – владелец очень большого поместья в тридцати милях от Свэддингхэма, и только благодаря очень толковому управляющему может себе позволить оставлять его так надолго.
 – Поэтому, – сказала Изабелла, – мы можем бывать здесь почти всегда, когда Дрэйк просит нас об этом. Будучи членом парламента, он просто обязан время от времени устраивать здесь приемы и праздники. Здесь проводятся различные встречи и мероприятия. Конечно, он много времени проводит и в Лондоне, но я постоянно твержу ему, что он, может во всем на меня рассчитывать. Я всегда была для него чем-то вроде матери. Наша мама умерла, когда ему было всего восемь лет. Мне тогда было тринадцать, но я чувствовала себя намного старше.
 – Дрэйк, наверное, очень благодарен вам за все, что вы для него делаете.
 – Он мой самый любимый мужчина, после Гарри, конечно. Надеюсь, что он будет так же счастлив в браке, как я. Дрэйк – необыкновенная личность.
 У меня возникло чувство, что она оценивает меня и постепенно склоняется к заключению, что я то, что ему нужно; к последнему выводу я пришла, видя ее явное расположение ко мне.
 Кэти разрешили обедать вместе со всеми, потому что мне не хотелось оставлять ее одну в незнакомой комнате. Она пришла в восторг оттого, что ей разрешили сидеть за общим столом, вместе со взрослыми, и чинно восседая между мною и Дрэйком, она чувствовала себя совсем как дома.
 Столовая представляла собой старинный зал с обитыми простым полотном стенами и высокими окнами в белых рамах. На стенах висели газовые рожки, на столе стоял огромный канделябр с зажженными свечами.
 Мы говорили о доме, саде, конюшнях и принадлежащих поместью землях. Кэти с интересом слушала наши разговоры. Дрэйк пообещал найти для нее пони и давать ей уроки верховой езды. Кэти загорелась этой идеей и все приставала к нему с вопросами. Мы смеялись, слушая ее болтовню, однако скоро она начала сонно хлопать глазами. Девочка героически боролась со сном, боясь пропустить такой интересный вечер. Наконец я сказала, что пойду уложу ее спать и, скорее всего, останусь с ней на случай, если она проснется.
 Уже совсем сонную я привела ее в нашу комнату и раздела. Она продолжала что-то бормотать про пони, но как только коснулась головой подушки, сразу же провалилась в сон.
 Я села у окна. Слабый лунный свет освещал видневшиеся вдалеке деревья. На лужайке под окном были разбиты цветочные клумбы. Летом они наверняка являли глазу великолепное зрелище.
 Я начинала влюбляться в этот дом, и интуиция подсказывала мне, что Дрэйк, так настойчиво приглашая меня сюда, очень на это рассчитывал. Я попробовала представить, как буду распоряжаться этим домом и помогать Дрэйку в его политической деятельности и как его продвижение вверх по политической лестнице станет для меня главной заботой. Если я выйду за него замуж, салон отойдет для меня на второе место. Но, в конце концов, я всего лишь партнер, к тому же далеко не самый необходимый.
 Главными людьми в нашем деле были бабушка и графиня. Бабушка разрабатывала новые модели, а графиня их продавала. Я вполне могу отойти в сторону или взять на себя более скромную роль... Бабушка меня поймет. Она сама этого хочет, да и графиня, видимо, будет рада моему замужеству.
 Несмотря на усталость, мне совершенно не хотелось спать. Я легла в постель и некоторое время пролежала без сна: какое-то неясное волнение не давало мне уснуть. Я не сомневалась, что Дрэйк пригласил меня сюда, чтобы сделать предложение. Но он не знал, как я отреагирую, если попросит меня оставить салон или хотя бы заниматься им значительно меньше. Я чувствовала, что его что-то удерживает от решительного шага, но могла только догадываться, действительно ли причина его колебаний в моей занятости.
 На следующее утро после завтрака Изабелла повела нас на экскурсию по дому. Он оказался даже больше, чем мне показалось сначала. Мы начали с кухни, большую часть которой занимала невероятных размеров духовка, сделанная из кирпича, и вертел для дичи.
 – Судя по этой духовке, у людей в те времена был аппетит Гаргантюа, – пошутила Изабелла. – Но я все-таки взяла на себя смелость ввести здесь некоторые усовершенствования, чтобы можно было готовить, не испытывая неудобств.
 Потом мы осмотрели надворные постройки, включая маслобойню и прачечную, и вернулись в парадный зал с его каменными стенами и сводчатым потолком.
 – Мы пользуемся им только во время больших приемов, – пояснила Изабелла. – Иногда нам приходится Давать званые обеды для местной знати. А когда гостей немного, мы предпочитаем столовую. На Рождество к нам приедет еще несколько человек, поэтому рождественский Ужин мы устроим здесь. Вон та лестница ведет в столовую и гостиную, а этажом выше находятся спальные комнаты. У нас их целых двадцать – самых разных размеров; а еще выше по периметру всего дома проходит длинная галерея; ну а на самом верху находятся служебные помещения и чердак.
 К нашей компании присоединился Дрэйк.
 – Ты все-таки опередила меня, Изабелла, – посетовал он. – Вы должны посмотреть галерею, – обратился он к нам. – Это самая старая часть дома... еще саксонской постройки. Ее не затронула реконструкция.
 Галерея показалась мне жутковатой. Несмотря на яркий солнечный свет, здесь то и дело чудились тени.
 – Окна, конечно, очень маленькие, – сказал Дрэйк – можно было бы увеличить их, но мы предпочитаем этого не делать. Если здесь что-нибудь изменить, галерея утратит свою историческую ценность.
 – А здесь водятся привидения? – спросила Касси.
 Изабелла с Дрэйком переглянулись.
 – А вам приходилось видеть когда-нибудь старинный дом, где бы они, по слухам, не водились?
 – Значит, водятся, – заключила Касси.
 – Видите ли, это самая древняя часть дома, и поскольку люди жили здесь на протяжении нескольких веков, то, конечно, с этим местом связаны некоторые легенды.
 Касси вздрогнула. Я посмотрела на Кэти. Мне не хотелось ее пугать, но она рассматривала в окно конюшни и не слушала наш разговор. Дрэйк тоже подошел к окну.
 – Да, это конюшни, – сказал он. – Там живет твой пони.
 Он встал позади Кэти и начал ей что-то рассказывать.
 – А кто спит наверху? – спросила Касси.
 – Слуги, – ответила Изабелла.
 – А они когда-нибудь...
 – Мы стараемся не поддерживать таких разговоров. Вы же знаете, какие бывают люди. Кому-нибудь одному померещится что-нибудь во тьме, и вот уже люди рассказывают друг другу целые истории.
 Бабушка спросила про картины.
 – Это все фамильные портреты, – сказал Дрэйк.
 Они с Кэти отошли от окна и присоединились к нам.
 – А ваш портрет здесь висит? – спросила я.
 Он покачал головой.
 – Наше настоящее родовое гнездо находится в Вустершире. А в этом доме жила сестра моего отца. Когда-то таено она перебралась сюда, и было решено оставить дом за ней. Она была незамужем и полностью посвятила себя поместью и нуждам графства. А поскольку я, как говорится, очень «носился» с этим местом, то все сочли большой удачей, что этот дом принадлежит семье. Я часто приезжал сюда и жил вместе с тетей. Она любила во всем жесткую дисциплину... это вообще была женщина с сильным характером; но мы с ней любили друг друга и находили общий язык, ну а когда она умерла, дом отошел ко мне.
 – Это просто замечательный дом, – сказала я.
 Дрэйк просиял.
 – Вы не представляете, как я этому рад.
 Он сдержал обещание и стал обучать Кэти верховой езде. Девочка была на вершине блаженства от счастья. Я тоже не могла нарадоваться, глядя, как она сидит верхом на пони, а Дрэйк водит ее в поводу по площадке. Вместе со мной за их занятиями наблюдали Касси и бабушка.
 – Смотрите, как я катаюсь, – кричала Кэти. Это было чудесное утро.
 После ланча я отправила Кэти спать. Она очень устала – не столько от физических упражнений, сколько от возбуждения. Дрэйк предложил мне прокатиться верхом по окрестностям. Я с удовольствием согласилась. Когда мы жили в Шелковом доме, я ездила верхом почти каждый день, но со времени переезда в Лондон такая возможность представлялась мне крайне редко.
 Бабушка сказала, что тоже пойдет приляжет, а Касси вызвалась посидеть с Кэти, чтобы та не испугалась, проснувшись одна в незнакомом доме.
 Дрэйк подобрал мне подходящую лошадку, и мы отправились на прогулку.
 – Я хочу показать вам наши места, – сказал он. – Вы увидите, здесь очень красиво. Трудно поверить, что находишься совсем рядом с Лондоном. В этом смысле Мне очень повезло.
 – Да, и сестра вам так помогает.
 – Мне очень хотелось, чтобы она вам понравилась Изабелла – хорошая женщина.
 – Я нахожу ее очень приятной.
 – Вы ей тоже понравились.
 – Она еще слишком мало меня знает.
 – Она много слышала о вас... от меня. Изабелла восхищается тем, что вы сумели организовать свое предприятие и достигнуть таких успехов собственным трудом.
 – Знаете, моя работа доставляет мне огромное удовольствие.
 – А вы думаете, можно чего-нибудь достичь, если работа не доставляет удовольствия?
 – Наверное, нет.
 – Вы все еще не решились расширять ваше предприятие?
 – Ну, мы все думаем об этом, но никак не решимся. Графиня вообще ни о чем другом и говорить не может, а бабушка, я знаю, в душе тоже считает, что это необходимо. В целом, конечно, я тоже...
 – Да, серьезная дилемма.
 – До этого нам везло. А самым большим везением для нас была графиня.
 – Эта работа дала вам возможность забыть... о своем горе.
 – Да, это действительно так.
 – Но сейчас... сейчас эта боль утихла?
 – Ну... наверное. Время лечит.
 – Но тем не менее вы часто вспоминаете прошлое.
 – От прошлого никуда не скрыться.
 – Понимаю. А что бы вы сказали... – Он замолчал, а я ждала продолжения. Но он, казалось, раздумал говорить об этом. – Вот здесь кончаются наши земли.
 – У вас очень обширные владения.
 – Они требуют много внимания. К счастью, мне повезло с управляющим. Но все равно приходится отдавать половину своего времени делам поместья.
 – Большая часть вашего времени, полагаю, принадлежит политике.
 – Да, конечно, часто приходится бывать в Лондоне, но здесь и без меня все идет своим чередом.
 – Вы все очень красиво устроили.
 – Я так боялся, что вам не понравится у меня... вы будете вспоминать Лондон. Но мы здесь тоже часто устраиваем развлечения. Сестра мне очень помогает... но ей нужно следить и за своим домом.
 – Она вас очень любит.
 – Да, она всегда была моей маленькой мамой.
 Мне хотелось петь от счастья. Он собирается сделать мне предложение, и я намереваюсь ответить «да». Скоро в моей жизни наступят перемены. Он станет хорошим отцом для Кэти. Детям необходимо иметь отца, а некоторым женщинам вроде меня – мужа.
 Мы выехали в поле.
 – Давайте прокатимся галопом, – предложила я.
 И мы помчались. У самой кромки поля я редко осадила лошадь. Мы оба были в приподнятом настроении и радовались всему, что нас окружало.
 Мне казалось, я понимаю его. Он хочет сделать мне предложение, но не решается. Наверное, это призойдет перед нашим отъездом. Он хочет, чтобы я поняла, какой будет моя жизнь, если я стану его женой. И ему нужно убедиться, что я действительно готова порвать со своим прошлым. Вот почему он так хотел, чтобы я провела здесь рождественские праздники. Он никак не мог забыть, что я Ленор и что имя это связано с одним из самых дорогих в Лондоне салонов женского платья. Он так хотел быть уверенным, что мы оба... стремились к этому. Мне захотелось сказать ему, что, как бы много ни значило для меня наше предприятие, любовь и брак гораздо важнее.
 Мы вернулись обратно очень довольные прогулкой и друг другом, и я никак не думала, что в доме меня ожидает неприятный сюрприз.
 Мы отвели лошадей в конюшню и передали их конюху, а потом неспешно отправились к дому. Когда мы вошли в холл, то увидели Изабеллу, а рядом с ней какую-то женщину в изумительных соболях. Это была Джулия.
 Она метнулась навстречу Дрэйку.
 – Вот и я, – сказала она, – рада тебя видеть.
 Дрэйк застыл как вкопанный.
 – Я пробуду у тебя все Рождество. Не можем же мы встречать его врозь. Я прекрасно поняла, что ты имел в виду, когда сказал, что проведешь праздники дома.
 – Привет, Джулия, – сказала я. – Я и представить себе не могла, что ты тоже здесь будешь.
 – Ну, мы с Дрэйком понимаем друг друга. Он всячески намекал, что именно здесь собирается встречать Рождество, и я догадалась, для чего ему это нужно – он надеялся, что я приеду к нему. Дрэйк, дорогой, прости, что не смогла раньше. Вчера Хэрринггоны давали званый обед. Пришлось пойти, они так упрашивали. А так бы я приехала еще вчера.
 – Нужно приготовить вам комнату, – сказала Изабелла.
 – Как это любезно с вашей стороны.
 – Вы привезли с собой свою горничную?
 – Аннетт... да, она тоже здесь.
 – Ей придется спать наверху, в мансарде. Там есть одна свободная комнатка.
 – Прекрасно! Дрэйк, что же ты такой невнимательный? Почему ты не предупредил миссис Дентон, что я приеду?
 – Я сам не ожидал.
 – О, Дрэйк... когда ты сказал мне... мне казалось, это так ясно...
 – Что ж, ты все равно уже здесь...
 Изабел обо всем позаботится.
 – Ну разве здесь не чудесно? Я обожаю этот дом. С такой необычный, оригинальный. А Касси тоже приехала?
 Я кивнула.
 – Как это приятно. Семьи должны собираться вместе... особенно на Рождество.
 Радость моя тут же померкла. Джулия все испортила.
 Рождество! Оно могло быть таким счастливым для всех нас! Как только сгустились сумерки, под окнами дома появились певцы с зажженными фонариками и пропели все самые известные рождественские гимны: «Однажды в царстве царя Давида», «Придите, правоверные», «Добрый король Венцеслав» и много других.
 Кэти была в восторге и пела вместе с ними, а потом помогала обносить их горячим вином и мясными пирогами. В этот вечер она легла спать как обычно и вскоре уснула. Она уже чувствовала себя здесь как дома.
 После ужина мы поднялись в галерею, где были зажжены огни.
 – Мы всегда поднимаемся сюда в сочельник, – объяснила Изабел, – здесь мы жарим каштаны и пьем портвейн. Иногда чувствуешь необходимость следовать древним традициям, которые дошли до нас через столетия.
 – Довольно жутковато, – поежилась Джулия. – Так и кажется, что вон тот пожилой джентльмен сейчас сойдет с картины и устроит нам хорошенькую взбучку.
 – Да, у него суровый вид, – согласился Дрэйк. – Это великий прапрадедушка Вильям. Он был адмиралом. У нас в семье очень сильны морские традиции.
 – А вы не боитесь, что они каким-нибудь образом выразят вам свое недовольство, что вы пошли против этих традиций? – спросила Касси.
 – Все они давно лежат в могилах.
 – Некоторые считают, что покойники иногда возвращаются, – сказала Касси.
 – Даже если и так, я буду жить, как читаю нужным. Они в свое время поступали точно так же, – заявил Дрэйк.
 – Интересно, почему привидения всегда появляются только в старинных особняках? – спросила я. – Мне никогда не приходилось слышать, чтобы привидение жило в Коттедже. Они живут только в больших домах.
 Мертвые – мертвы, – сказала бабушка. – И как бы ни хотелось некоторым их оживить, это невозможно.
 Я знала, что она думает о моей матери и Филиппе.
 – Насколько я поняла, в этой галерее тоже водятся привидения, да? – спросила Касси, которую очень занимал этот предмет.
 – Считается, что да, – ответил Дрэйк.
 – С этим связана какая-нибудь история?
 Дрэйк вопросительно посмотрел на Изабеллу, и она ответила:
 – Ну, в общем, да.
 – Расскажите нам, пожалуйста, – взмолилась Касси.
 – Касси, ты потом не сможешь спать ночью, – предупредила я ее.
 – Неважно, мне хочется послушать.
 – Расскажи ты, – попросил Дрэйк сестру.
 – Ну, считается, что в этой галерее появляется призрак молодой девушки... тоже из нашего рода, конечно. Это случилось примерно двести лет назад. Ей было шестнадцать лет, и она была влюблена в молодого человека. Отец не разрешал ей выйти за него замуж. Он нашел ей другого мужа – богатого и немолодого. В то время девушки не смели противиться воле отца.
 – Теперь они себе это позволяют, – заметила бабушка.
 – Думаю, и тогда находились такие, кто не подчинялся запретам, – высказалась я.
 – Так вот, Энн Одцрингэм была послушной дочерью. Она распрощалась со своим возлюбленным и обвенчалась с человеком, которого ей навязал отец. После венчания гости пришли сюда на свадебный пир. – Изабелла закрыла глаза. – Иногда я слышу здесь песни менестрелей. Внизу, в огромном холле, устроили танцы; вдруг» в самый разгар веселья, гости обнаружили, что невеста исчезла.
 – Прямо как в «Ветке омелы» – пробормотала Касси.
 – Не совсем. Она не оказалась запертой в сундуке не пролежала там сто лет. Девушка поднялась в эту галерею и выбросилась из окна. – Изабелла показала я окно. – Говорят, из этого. И разбилась насмерть.
 – О, бедная, бедная Энн, – прошептала Касси.
 – Лучше бы она сбежала со своим возлюбленным, – сказала Джулия. – Лично я бы сбежала. – Она нежно посмотрела на Дрэйка, но так и не дождалась ответного взгляда.
 – Она не сбежала, – сказала Изабелла, – вместо этого она выбросилась из окна.
 – И теперь, – предположила Касси, – она бродит по этой галерее.
 – Говорят, что она появляется здесь, когда кто-нибудь из семьи собирается вступить в брак, который может оказаться несчастным. Она входит через окно, двигается вдоль галереи, ломая руки, и выкрикивает: «Берегись! Берегись!»
 – Вы когда-нибудь видели ее? – спросила я Изабеллу.
 Она покачала головой.
 – Из этого можно предположить, что все браки, заключенные в вашей семье, были счастливыми, – сказала Касси.
 – Если верить этой легенде, то да. Не думаю, что привидение покажется нам.
 Джулия пристально смотрела на меня.
 – Да, веселенькую тему мы выбрали для рождественской ночи, – сказала она. – Надеюсь, моя комната находится не слишком близко от этой беспокойной леди.
 – Что бы здесь ни происходило, внизу все равно ничего не слышно, – успокоила ее Изабелла.
 – Слава Богу.
 – Давайте выпьем еще, – предложил Дрэйк.
 – Какой уютный вечер, правда? – Джулия улыбнулась, оглядывая нашу компанию. – Встречать Рождество в таком замечательном доме... с замечательными людьми... – Она подняла свой бокал. – Счастливого Рождества... всем нам.
 Ее взгляд остановился на Дрэйке, и, не сводя с него глаз, она выпила свой бокал до дна.
 Рождественским утром мы пошли в церковь. Я удивилась, когда увидела, что Джулия тоже собирается с нами и поняла, что она твердо решила не оставлять меня с Дрэйком наедине.
 Я чувствовала себя немного неловко. Мне никогда не забыть, как она взбесилась, когда Дрэйку пришлось уехать из Шелкового дома, как ненавидела меня тогда.
 Теперь я уже не сомневалась, что она сама хочет выйти за Дрэйка. Я верила, что он действительно не приглашал ее, хотя она и пыталась представить все в таком свете. И я не верила, что он мог сказать ей хоть что-то такое, похожее на приглашение. Объяснение Джулии звучало неправдоподобно. Если он действительно хотел, чтобы она приехала, то сказал бы об этом прямо и не стал бы, приглашать ее таким странным способом, с помощью туманных намеков. В действительности Джулия узнала, что я нахожусь в гостях в Свэдцингхэме, и примчалась сюда.
 Я знала, что она много пьет. Об этом свидетельствовали чересчур яркий цвет лица, внезапная агрессивность и шокирующие реплики, которые она себе позволяла, стоило ей немного подпить.
 Интересно, замечает ли это Дрэйк? Он всегда был безупречно галантен и ни разу, за исключением первых минут, когда не сумел справиться с шоком, не отошел от роли гостеприимного хозяина.
 После похода в церковь мы собрались в столовой за традиционным рождественским обедом. Сначала подали индейку с разнообразным гарниром, за ней последовал рождественский пудинг с зажженными свечами и, наконец, пироги с мясом. К обеду были приглашены соседи и друзья Дрэйка, которые поддерживали его в избирательной борьбе; поэтому разговор за столом, в основном, шел о политике и приближающихся выборах.
 После обеда все разошлись по комнатам, чтобы немного отдохнуть.
 Я была очень благодарна Дрэйку, что он нашел время для Кэти и повел ее в паддок кататься на пони. Для меня ре было большей радости, чем видеть их вместе и знать, что они нравятся друг другу.
 Вечером приехали новые гости. По этому случаю прибыли музыканты и в столовой накрыли стол с холодными закусками. В галерее устроили танцы, и в присутствии такого большого количества народу она утратила всю свою таинственность.
 Дрэйк, как хозяин, должен был пригласить по разу всех присутствующих дам, поэтому мне удалось протанцевать с ним только один танец. Он спросил, нравится ли мне у него в гостях, и я заверила его, что очень довольна всем. Он сказал, что очень рад этому. Потом попросил меня откровенно высказать свое мнение относительно карьеры политика.
 – Я уже говорила, – ответила я ему, – политика кажется мне очень интересным занятием.
 – Интереснее, чем создавать дамские наряды?
 – Это разные вещи.
 – Наверняка.
 – Изабелла просто умница – так замечательно все организовала.
 – У нее большой опыт. Сначала она принимала гостей у нас дома, когда была незамужем, потом в качестве жены Гарри, а теперь выручает меня. Сестричка у меня молодец.
 – И так прекрасно владеет собой – даже бровью не повела, когда неожиданно появилась Джулия.
 – Мне бы такую выдержку.
 Я ждала от него уверений, что он не приглашал ее. Мне было очень важно услышать это от него лично.
 Но он ничего не сказал, а я не спросила.
 Позже я увидела его с Джулией. У нее было разгоряченное лицо, и она беспрерывно смеялась; он вежливо улыбался и делал вид, что танец доставляет ему удовольствие. По лицу Дрэйка невозможно было догадаться о его истинных чувствах.
 Когда я пришла к себе в комнату, Кэти уже спала. Я склонилась над ее кроваткой и поцеловала невинное личико. Потом стала медленно раздеваться. Я знала, что мне будет трудно сегодня заснуть. Чувство горького разочарования охватило меня. С первой секунды, как я увидела в этом доме Джулию, меня не отпускала тревога.
 Я легла и стала думать о Дрэйке и Джулии. Она усвоила по отношению к нему собственнический тон, и он казалось, этому не противился. Или я этого просто не замечала? Он ничем не проявлял своих чувств, манеры его были безупречными, и он все время играл роль любезного хозяина. Так приглашал он ее или нет? Теперь я уже ни в чем не была уверена.
 Сон все не шел ко мне. Я лежала в своей кровати, уставившись в окно. Кэти мирно спала. «Хоть ты моя целиком и полностью, – думала я, – и пока ты у меня есть, я буду счастлива... несмотря ни на что». Но чувство опустошенности и разочарования не покидало меня.
 Вдруг наверху раздался какой-то шум. Что-то случилось. Я спрыгнула с кровати, набросила халат и побежала по лестнице. В галерее горело несколько свечей, вставленных в стенные рожки. Я увидела Изабеллу. Она сидела на скамье рядом с плачущей девушкой и успокаивала ее.
 – Все в порядке, – сказала она, увидев меня. – У Пэтти легкая истерика.
 – Но я точно слышала, мадам. Я слышала это совершенно отчетливо. Это были такие сверхъестественные звуки, как будто...
 К нам торопливо направлялся Дрэйк.
 – Что здесь происходит?
 – Пэтти привиделся кошмар, – объяснила Изабелла.
 – Нет, мне не привиделось... – сказала Пэтти. Откуда-то из темноты, как тени, показались три горничные.
 – Я тоже слышала, – сказала одна из них. – О, это было ужасно. Я никогда не слышала, чтобы так... здесь раздавались такие ужасные крики: «Берегись! Берегись!.. « Она прокричала это три раза. О, это было ужасно, мадам, меня мороз пробрал по коже, когда раздались эти крики.
 – Просто ты была раздета, поэтому тебе и стало холодно.
 От лестницы к нам направлялась Джулия. Она придерживала рукой прелестный бледно-сиреневый пеньюар, волосы были распущены и красиво падали ей на плечи.
 – Что-то случилось? О, Боже. Что здесь происходит?
 Бедная девушка. Похоже, она совсем обезумела от страха.
 – Пэтти приснился кошмар, – повторила Изабелла.
 Пэтти снова отрицательно покачала головой, у нее стучали зубы.
 – Говорю вам, я не спала, мадам...
 – Ей нужно дать немного бренди, Дрэйк, – сказала Изабелла. – О, Гарри, ты тоже здесь. Гарри, Пэтти приснился страшный сон. Теперь все девушки перепуганы. Принеси, пожалуйста, бренди. Оно поможет им успокоиться.
 Появилась миссис Граттен, повариха. Она величест-. венно вплыла в галерею, ничуть не смущаясь тем, что ее волосы накручены на папильотки.
 – Что такое? – спросила она одну из девушек. – Что это с Пэтти?
 – У нее небольшая истерика, миссис Граттен, – сказала Изабелла. – Не стоит вам всем так беспокоиться из-за этого. Я думаю, они запугивали друг друга перед сном, рассказывая страшные истории о привидениях.
 – Нет, мы ничего не рассказывали, мадам, – вступила в разговор еще одна девушка. – Никто ни слова не сказал о призраках. Просто Пэтти вдруг услышала этот крик. И я тоже его услышала. Это не было нашей фантазией. Эти вопли были совершенно реальны. Я уверена в этом.
 – А это был не тот призрак, о котором вы нам рассказывали... девушка, которая проходит в окно и плачет, выкрикивая: «Берегись! «? – спросила Джулия.
 – Да, мадам, тот самый, – сказала Пэтти. – Ее шаги отдавались по всей галерее. Она кричала что-то ужасное и еще произнесла: «Берегись». Я точно это слышала.
 – А вот и Гарри с бренди, – сказала Изабелла. – Спасибо, дорогой. Ну, девочки, выпейте и ложитесь спать.
 – Я прослежу за этим, миссис Дэнтон, – успокоила ее повариха. – Уж не знаю, что такое должно было случиться, чтобы поднимать на ноги весь дом.
 – Но это было привидение, миссис Граттен, – оправдывалась Пэтти. – Правда, я его видела.
 – Думаю, нам всем не помешает чего-нибудь выпить, – сказал Дрэйк. – Давайте спустимся в гостиную.
 Мы пошли вниз. Он налил всем бренди.
 – Надеюсь, хоть Кэти не проснулась от этого шума.
 – Нет, я заглянула к ней. Она спит, – сказала Изабелла.
 – О... слава Богу.
 – Какое необыкновенное происшествие, – сказала Джулия. – И как раз после того, как мы говорили об этом... Как вы думаете, она правда что-то слышала?
 – Наверное, кто-нибудь рассказал ей это предание, – предположила я.
 – Вполне вероятно, – согласилась Изабел.
 – Но это и в самом деле странно, – продолжала Джулия, – в любом случае это было тебе предупреждением, Дрэйк.
 Дрэйк удивленно выгнул брови.
 – Да, ведь появление этого призрака связывают с предстоящей женитьбой кого-нибудь из членов семьи... считается, что он предостерегает от неудачного брака. Ты здесь единственный неженатый мужчина, значит, предостережение относилось к тебе. Ты так не думаешь?
 – Я всегда считал Пэтти склонной к истерии.
 – И все равно, это странно, – гнула свое Джулия. – Ах, бренди так хорошо согревает.
 – Может быть, еще? – предложил Гарри.
 – Да, пожалуйста, – обрадовалась Джулия.
 – Ну ладно, пойду лягу, – сказала я. – Как бы Кэти не проснулась. Она испугается, если меня не будет в комнате.
 – Бедная Ленор, – посочувствовала Джулия, – у тебя такой испуганный вид. Надеюсь, ты не веришь в привидения?
 – А ты? – спросила я.
 Джулия засмеялась и неопределенно махнула рукой.
 – Не так, чтобы очень. Тем не менее это было довольно странно. Интересно, может, она и вправду подслушала наш разговор...
 – Она могла услышать эту историю от кого угодно. Спокойной ночи.
 Я покинула комнату.
 Кэти по-прежнему спала. А мне не стоило и пытаться, этой ночью я уже не смогла бы заснуть. Я лежала в кровати и прислушивалась к дому... раздавались какие-то шорохи, поскрипывали половицы, как это всегда бывает в старых домах... и ветер то завывал, раскачивая деревья за окном, то тихо шептал: «Берегись».
 Оставшиеся дни прошли довольно мрачно. Все чувствовали неловкость. Единственным исключением была Кэти. Дрэйк учил ее кататься на пони, и она была совершенно счастлива.
 На следующий день Изабелла не разрешила Пэтти подниматься с постели.
 – Бедная девушка так потрясена, – сказала она. – Ей нужно отлежаться, тем более, что она склонна к истерии.
 Наше пребывание в гостях у Дрэйка так разнилось с тем, как я это себе представляла. Я видела, что бабушка и Касси разочарованы тоже и не знают, что думать. Все испытали даже некоторое облегчение, когда пришла пора прощаться, – только Кэти была огорчена.
 – Здесь было так хорошо, – сказала она, обхватив руками Дрэйка. – Ты присмотри за Колокольчиком до Моего возвращения.
 Дрэйк заверил ее, что лично проследит, чтобы Колокольчик ни в чем не нуждался.
 Джулия не уехала вместе с нами. Она была единственной из всех, кто получил в это Рождество удовольствие.
 Дня через два после того, как мы вернулись домой бабушка сказала, что хочет поговорить со мной наедине так как у нее есть для меня важное сообщение.
 – Ленор, – начала она, – ты знаешь, что в эту поездку во Францию я была в Виллер-Мюре.
 – Да, бабушка.
 – Там... я встретилась с одним человеком.
 – С кем?
 – Я встретилась... с твоим отцом.
 – Бабушка!
 – Да, это правда.
 – Я всегда считала, что ты не знаешь, кто мой отец.
 Она молчала.
 – Я рассказывала тебе кое-что об истории нашей семьи. Такие вещи не всегда можно объяснить ребенку. Мне было очень горько говорить об этом, и, должна тебе признаться, я просто трусила.
 – Ну так расскажи теперь.
 – Ты знаешь, что твоя мать, а моя дочь – Мари Луиза, была девушкой исключительной красоты. Вполне естественно, что она нравилась мужчинам. Мы были бедны. Я очень рано стала вдовой, и мне приходилось много работать, чтобы прожить, и, как большинство жителей Виллер-Мюра, я работала в усадьбе Сент-Аланжеров. Когда Мари-Луиза подросла, она тоже получила там место. Дальше ты знаешь, что случилось. Она полюбила. Родилась ты. А она умерла... может быть, от горя и страха. Хотя женщины умирают при родах, даже когда будущее их совершенно безоблачно. Не знаю... Знаю только, что она умерла, и мое сердце было разбито, потому что в ней заключалась вся моя жизнь. А потом я поняла, что она оставила мне тебя... и это все изменило.
 – Да, бабушка, но это ты мне уже рассказывала.
 – Ты знаешь, что сам Альфонс Сент-Аланжер переправил меня в Англию, чтобы я работала на Сэланжеров. А сделал он это потому, что не хотел, чтобы я оставалась жить в тех краях.
 – Почему?
 Я чувствовала, что ей трудно ответить мне; на этот раз самообладание изменило ей. Наконец она хмуро проговорила:
 – Потому что ты была дочерью его младшего сына.
 – Так... так, значит, ты знала, кто мой отец!
 – Мари-Луиза сказала мне... перед самым твоим рождением.
 – И он не женился на ней?
 – Он был еще совсем мальчишка, ему только исполнилось семнадцать, а месье Альфонс Сент-Аланжер, уж можешь мне поверить, был страшным человеком. Весь Виллер-Мюр дрожал перед ним. Он всех нас держал в кулаке. Все страшились его гнева, и его сыновья не меньше остальных. Не могло быть и речи о том, чтобы Сент-Аланжер женился на девушке с фабрики. Твой отец сделал все, что было в его силах. Он любил Мари-Луизу, но его отца ничто не трогало. Юношу отослали в Бургундию, к дяде, где он занялся виноделием. Приехав в Виллер-Мюр, я навела справки. Мне невероятно повезло, потому что в это время он как раз гостил дома, и мне удалось переговорить с ним. Я рассказала ему о тебе... о том, что ты уже вдова и у тебя есть маленькая дочка. Он был очень растроган.
 – Я чувствовала, что ты что-то недоговариваешь.
 Это было видно по твоему лицу.
 – Сейчас он в Лондоне.
 Я ошеломленно уставилась на нее. Она закивала.
 – Да, да, он сказал, что должен увидеть тебя. Вполне – естественно, что ему хочется познакомиться со своей дочерью. Он придет к нам.
 Она вглядывалась в мое лицо, пытаясь определить мою реакцию на это поразительное известие. Надо признать оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. Не так-то просто встретиться лицом к лицу со своим отцом, о котором ты никогда раньше не слышала. Я не могла разобраться в своих чувствах: с одной стороны меня сжигало нетерпение, с другой – я боялась этой встречи.
 – Нельзя же, чтобы такие близкие люди не знали друг друга, – сказала бабушка.
 – Но столько лет, бабушка...
 – Ma cherie, он безумно хочет познакомиться с тобой. Ты можешь его осчастливить. Не отказывайся от этой встречи, ведь он проделал такой путь, чтобы увидеть тебя.
 – И когда он придет?
 – Сегодня вечером. Я пригласила его поужинать с нами.
 – Но... Боже... ведь это уже совсем скоро! Это так неожиданно для меня...
 – Я решила, что будет лучше, если ты узнаешь обо всем в самый последний момент.
 – Почему?
 – Я не знала, как ты к этому отнесешься. Боялась, что откажешься видеть его. Ведь столько лет вы не знали друг друга... Для нас это были годы борьбы. А он очень богатый человек. У него виноградники по всей Франции. Сент-Аланжерам всегда сопутствовал успех, чем бы они ни занимались. Теперь его отец им гордится. Но когда тот был юношей, он относился к нему по-другому.
 – Мне нет никакого дела до его отца... мне он приходится дедушкой, как я понимаю.
 – Он обладал огромной властью. Иногда это не доводит людей до добра. Сейчас он постарел, но ничуть не изменился: все тот же Альфонс Сент-Аланжер, каким я его знала в молодости. Ему принадлежит весь Виллер-Мюр и крупнейшая в мире фабрика по производству шелка.
 – Так значит, сегодня вечером...
 Она кивнула.
 Я была на грани обморока и не могла проанализировать свои чувства. Должна ли я сказать об этом Кэти? И что я ей скажу? «Это твой дедушка». Она засыплет меня вопросами... И где он был все это время?
 Потом я сообразила, что к тому времени, когда он придет, Кэти будет уже в постели, поэтому я смогу постепенно ее подготовить к тому, что у нее вдруг откуда ни возьмись появился дедушка.
 Я надела свое красное бархатное платье, тщательно причесалась и, волнуясь, стала ждать его прихода. Бабушка тоже боролась с волнением. Меня утешало, что с нами будут ужинать графиня и Касси. Они помогут разрядить обстановку, если мы с бабушкой будем чувствовать себя скованно.
 В назначенный час раздался звон дверного колокольчика.
 – Мистер Сэланжер, – провозгласила наша горничная Рози, произнося его имя на английский манер.
 Он вошел, и я онемела от изумления. Это был тот самый человек, которого я видела в парке и считала, что он следит за мной. А потом мы встретили его снова и он помог достать Кэти мячик.
 Какой незабываемый вечер! Столько всего было сказано, что мне трудно теперь восстановить все это в памяти по порядку. Я помню, как он взял меня за руки и смотрел мне в глаза. Потом сказал: – Мы уже встречались... в парке.
 Я молча кивнула.
 – Несколько раз я готов был признаться, что я ваш отец, но все не решался. И вот... мы вместе... наконец.
 Как удивительно, что там, в парке, я считала его чужим человеком! И даже представить себе не могла, что всего в нескольких шагах от меня находится мой отец!
 За ужином он рассказал нам о своих виноградниках он говорил с нами по-английски, то и дело теряясь в поисках нужного слова. Его интересовало все, что связано с нашим салоном, и графиня охотно удовлетворила его любопытство. Мне даже показалось, что она была более разговорчива, чем обычно.
 Она очень забавно изображала наших клиентов, посмеиваясь над их стадным чувством. Если кто-то покупал платье от Ленор, то следом платье от Ленор приобретали все. Я опасалась, что вскоре она перейдет к своей излюбленной теме, и, как показало дальнейшее, не напрасно.
 – Так или иначе, но мы откроемся в конце концов в Париже. – Она села на своего любимого конька. – Это центр мировой моды, и все солидные фирмы поддерживают с ним связь. Это просто необходимо для долговременного успеха.
 – Безусловно, – сказал он. – А на данный момент вы не поддерживаете... связей с Парижем?
 – Нет, но обязательно будем.
 – И когда вы предполагаете там обосноваться?
 – Когда нам улыбнется удача... я имею в виду, когда нам посчастливится... это сделать, – сказала графиня. – Лично я – «за» обоими руками, но мои партнеры осторожничают. Они хотят дождаться того момента, когда мы сможем обойтись без кредита. А когда это будет, одному Богу известно.
 Он задумчиво кивал. Бабушка вдруг резко сменила тему.
 После ужина Касси с графиней ушли, и мы остались втроем – отец, бабушка и я. Мы перешли на французский, которым я владела довольно свободно благодаря бабушке.
 – Я часто думал о вас, – сказал он. – Мне так хотелось разыскать вас, и когда ваша бабушка приехала в Виллер-Мюр, мне показалось, что нами двигала рука Провидения. Она много рассказывала мне о вас, о вашем замечательном магазине. Сент-Аланжерам всегда сопутствовала удача в делах.
 – Своим процветанием мы во многом обязаны графине, правда, бабушка? Даже не знаю, что бы мы без нее делали. Если б не она, мы бы разорились.
 – Мне бы хотелось узнать поподробнее о ваших делах. Но сначала давайте поговорим о нас с вами. Вы должны понять, что я очень любил вашу мать. Всю жизнь мне было стыдно, что я позволил тогда так с собой поступить. Я должен был воспротивиться воле отца и остаться рядом с ней. Но я был молод... слаб и глуп. Мне нужно было жениться на ней, а вместо этого я позволил отправить себя в Бургундию.
 Бабушка кивала.
 Он посмотрел на нее и сказал:
 – Как вы должны были проклинать меня, когда я уехал.
 – Да, – честно призналась бабушка, – так и было. Но Мари-Луиза нисколько не винила вас. Наоборот, она выгораживала вас передо мной. Она говорила, что вы поступили правильно. Так решил ваш отец, а он был очень властным и безжалостным человеком.
 – Он и сейчас такой, – мрачно отозвался он. – Мне повезло, что я оказался вдали от его влияния. Жизнь в окружении виноградников понравилась мне больше, чем существование в шелковичных рощах. Но все это было очень давно.
 – И ничто не вернет к жизни Мари-Луизу.
 – Возможно, она умерла бы в любом случае, – сказала я.
 Они замолчали.
 Потом он рассказал нам, как жил у дяди и изучал виноделие.
 – Я полностью отдался работе, стараясь найти в ней утешения. Дядя говорил, что из меня получится хороший винодел. И я остался у него. Теперь у меня уже собственное дело. Я много работал, потом женился. У жены был свой дом, поэтому я смог перебраться от дяди.
 – Вы счастливы? – спросила я его.
 – Не жалуюсь. У меня есть сын и дочь.
 – Я видела, что кто-то ухаживает за могилой Мари-Луизы, – сказала бабушка.
 – Я всегда навещаю ее, когда приезжаю к отцу. А так плачу одной крестьянке, чтобы она ухаживала за могилой. Если души и правда не умирают, то Мари-Луиза знает что я не забыл ее.
 Они с бабушкой еще поговорили, вспоминая мою мать Отец сказал, что она гордилась бы мной и Кэти, которую он нашел совершенно очаровательной. Ему было приятно сознавать, что у него есть внучка.
 – Вы тоже много страдали, – сказал он мне. – Мадам Клермонт рассказала мне о гибели вашего мужа, о том, что вы посвятили себя ребенку.
 – Кэти – самая большая радость в моей жизни.
 После минутной паузы он снова заговорил:
 – Я с большим интересом слушал, как графиня рассказывала о вашем салоне. Вы знаете, она права. Вам действительно нужно открыть магазин в Париже.
 – Да, конечно, в этом есть смысл, но мы с бабушкой против... до тех пор, пока не сможем обойтись без ссуды. Мы еще так неопытны в этих делах... а в начале и вовсе чуть не разорились. Поэтому теперь так осторожничаем.
 – Этот шаг вам необходим, – сказал он. Бабушка пристально смотрела на него, и мне показалось, она знает, что он собирается сказать.
 И он произнес.
 – Возможно, я мог бы вам помочь.
 Я потеряла дар речи.
 – Я был бы счастлив сделать что-то для вас. Вы знаете, я не беден. У меня есть мои виноградники. Иногда выдаются хорошие годы, когда все складывается удачно: погода нас балует, тля и другие вредители оставляют нас в покое... и тогда мы получаем большую прибыль. У меня неплохо идут дела. Я почел бы за честь, если бы вы позволили мне помочь вам.
 – О, – быстро сказала я, – вы очень добры, но мы не хотели бы занимать деньги...
 – В этом вы совершенно правы. Как говорил ваш Шекспир: «Не будь заимодавцем и должником не будь... « Но я не думал о кредите, когда предложил вам свою помощь. Вы – моя дочь. Разве не может отец сделать подарок своей дочери? Позвольте мне профинансировать ваше парижское предприятие... пусть это будет вашим приданым.
 Я в ужасе отшатнулась. Потом подозрительно посмотрела на бабушку. Она сидела, опустив глаза долу, скромно положив руки на колени. Но из-под этой смиренности пробивалось с трудом сдерживаемое торжество.
 – Я не могу принять такой подарок, – резко ответила я.
 – Для меня это огромное удовольствие.
 – Прошу вас, даже не думайте об этом.
 Он с грустью смотрел на меня.
 – Вероятно, вы не хотите признать меня своим отцом.
 Путаясь в словах, я заговорила:
 – Я вижу вас первый раз в жизни. Те встречи в парке не в счет. И вы сразу же предлагаете мне такое! Вы представляете, сколько это может стоить?
 – У меня сложилось мнение, что эта сумма не выходит за пределы моих возможностей.
 – Нет, нет, об этом не может быть и речи. У нас здесь очень доходный бизнес. Меня это вполне устраивает. Это очень хорошее вложение капитала, который оставил мне муж. Я смогу вырастить свою дочь если не в роскоши, которую считаю в любом случае излишней, то, по крайней мере, в комфорте.
 – Подумайте об этом.
 – Нет, пожалуйста, забудьте. Это очень щедрое предложение, и я искренне благодарна вам за него. Но принять его я не могу.
 Он покачал головой.
 Желая переменить тему разговора, я стала расспрашивать его о виноградниках. Он с увлечением начал рассказывать о своем любимом деле. Я узнала, какое губительное влияние на виноград оказывают капризы погоды. Погода могла быть очень серьезным врагом, но, как и большинство врагов, она могла быть и другом. Люди приходили в отчаяние, когда выдавалось сырое лето, и каждый день молились в церкви о солнечной и теплой осени, которая могла бы спасти урожай. Он сумел заразить меня своим энтузиазмом, когда стал рассказывать о ven-dange [19] .
 – Вы сами увидите на это, когда приедете ко мне в гости – вы и ваша малышка. Теперь, когда мы нашли друг друга, мы не должны потеряться в этом мире. Малышке понравятся виноградники.
 – О, не сомневаюсь.
 – Каким это будет счастьем для нас.
 – А как же ваша жена, семья?
 – Моя жена умерла два года назад. Она была старше меня. Наш брак продлился достаточно долго. Дети – Жорж и Бриджит – уже имеют свои семьи. Думаю, они будут счастливы узнать, что у них есть сестра.
 – Тогда мы должны поехать. – Я повернулась к бабушке: – Как ты думаешь?
 Она энергично закивала.
 Было уже поздно, когда он собрался уходить.
 – Завтра я снова приду к вам, – сказал он. – Вы ведь не станете возражать, правда?
 – Вы можете заходить к нам в любое время, – решительно заявила бабушка.
 Бабушка пришла ко мне в комнату, когда я была уже в постели. Я знала, что она придет, и ждала ее. Она выглядела моложе своих лет в простом элегантном пеньюаре, с заплетенными по-школьному косичками.
 – Какая ночь! – сказала она. – Из тех, что запоминаются на всю жизнь.
 – Конечно, не каждый день женщине приходится знакомиться с отцом, о котором она никогда не слыхала. Ведь это ты все подстроила, да, бабушка?
 – Ну... – начала она.
 – Я слишком хорошо тебя знаю. К тому же тебя всегда выдает твое лицо. У тебя самое выразительное лицо на свете. Ты поехала во Францию специально затем, чтобы найти его. И сказала ему, что он должен познакомиться со мной, так?
 – Его не пришлось уговаривать.
 – Да? А что же он столько лет...
 – Откуда ему было знать, где ты?
 – Так, значит, ты сказала ему, где я нахожусь, и попросила приехать и повидаться со мной.
 – Как только он узнал, где ты, то сразу же захотел познакомиться с тобой.
 – А не упоминала ли ты ему каким-нибудь образом про наш салон... и те трудности, которые связаны с открытием филиала в Париже?
 – Так ведь графиня сказала об этом за ужином.
 – Да, но мне показалось, что он слышит об этом не впервые.
 – Ну, может, я и обронила как-нибудь фразу...
 – И поэтому он сделал мне это предложение. По-моему, он принял решение гораздо раньше.
 – Ну к чему этот допрос? Что плохого в его предложении?
 – Значит, все-таки ты посоветовала ему это сделать?
 Она пожала плечами.
 – Он хотел знать, как твои дела... какие у тебя трудности... вполне понятное желание отца. Ну ладно, хватит об этом. Ты должна взять эти деньги.
 – Я не могу этого сделать, бабушка! Это стыдно. Это все равно что попрошайничать. Как будто я прошу его заплатить мне за то, что он бросил мою мать.
 – Ты думаешь только о себе, ma cherie. Ты должна подумать и о других. Это доставит ему громадное удовольствие. Почему он должен страдать из-за твоей гордыни?
 – Бабушка, я не верю, что ты и вправду хочешь, чтобы я взяла эти деньги!
 – Ты не представляешь себе, как я была бы этому рада. Это даст нам все, о чем мы мечтали... у нас будет салон в Париже. Я всегда знала, что это необходимо, и все говорила себе: «Когда-нибудь... « – и вот теперь у нас появилась такая возможность, а ты ее отвергаешь. – Я не могу этого сделать.
 – Значит, мы все будем страдать из-за твоего каприза. Ты, я, графиня, Касси... и твой отец.
 – Но зато...
 Она покачала головой.
 – Подумай о нем. Он раскаивается в своем поступке. Он так обрадовался возможности хоть как-то исправить то зло, которое причинил твоей матери. Воспоминание об этом столько лет камнем лежало у него на совести. Он был бы счастлив сделать это для тебя. Он бы чувствовал, что сумел хоть как-то компенсировать свое отсутствие все эти годы. Но мадам Ленор... она говорит: «НЕТ». Ее гордость, ее драгоценная гордость... должна быть на первом месте.
 – Бабушка, зачем ты представляешь все в таком свете?
 – Я представляю это в том свете, в каком оно есть. Хорошо, я ухожу, мой маленький упрямый мул. Спокойной ночи. Приятных сновидений. И пусть тебе приснится, сколько всего хорошего можно сделать на те деньги, от которых ты отказываешься из-за своей дурацкой гордости, от которой не станет лучше ни Богу, ни женщине.
 – Спокойной ночи, бабушка.
 Она пошла к двери, послав мне на прощание воздушный поцелуй.
 – Да хранит тебя Господь, сокровище мое.
 Когда графиня узнала о предложении, которое сделал мне отец, она в восторге захлопала в ладоши и сжала бабушку в объятиях.
 – Не очень-то радуйся, – сказала ей бабушка. – Ленор решила не брать эти деньги.
 – Что? – закричала графиня.
 – Кажется, это называется гордостью.
 – О, нет! Нет!
 – Да... увы. – Бабушка опустилась на стул и принялась раскачиваться из стороны в сторону; в уголках ее губ притаилась улыбка.
 – Несчастный человек, этот любящий отец, – снова заговорила она. – Много лет назад он совершил поступок, который покрыл его имя позором. Теперь он нашел дочь и хочет показать ей, как он счастлив. И в знак своей радости делает этот зримый дар... а его дочь говорит: «НЕТ. Ты по-прежнему должен корить себя за содеянное. Я ни в коей мере не собираюсь облегчить твою совесть». Несчастный. Гордость – жестокая вещь. Между прочим, это один из семи смертных грехов.
 – Все совсем не так, как ты говоришь, бабушка. Я знаю, что ты только за этим его разыскала. Ты решила найти его, потому что нам были нужны эти деньги для открытия парижского магазина. Признайся, наконец, что это так.
 – Мы встречаемся. Он хочет знать, чем занимается его дочь. Я рассказываю ему... как я могла не рассказать? Он слушает... очень внимательно... и говорит себе: «Ах, вот шанс исправить то зло, которое я причинил моей бедной Мари-Луизе. Это ее дочь... наша дочь... и я помогу ей стать счастливой. Я дам денег для ее предприятия. У меня их полно. Мне это ничего не стоит». Но нет, она не возьмет их. Ее останавливает гордость. Подумаешь, он мучается, страдает. Она не поможет ему из-за своей страшной, упрямой гордости...
 Не выдержав, я рассмеялась и вместе со мной засмеялись все.
 Графиня, как всегда, предложила отпраздновать это событие.
 – Касси, – крикнула она наверх, – неси сюда шампанское.
 – Но я еще не согласилась...
 – Такую возможность нельзя упускать. Ты не можешь быть так жестока к нам.
 – Но разве вы не понимаете?
 – Я понимаю, какое будущее нас ждет. Я уже вижу наш парижский салон. То, чего нам так недоставало, станет наконец нашим.
 Вошла Касси с шампанским.
 – Что, случилось?
 – Отец Ленор предложил оплатить все наши расходы по открытию парижского салона.
 Лицо Касси вспыхнуло от радости. Она поставила поднос и повернулась ко мне.
 – Ленор, это же замечательно!
 «Ты тоже замечательная, Касси», – подумала я. И мне пришлось сдаться.
 С этого момента у нас началась беспокойная жизнь. Но это были приятные хлопоты и приятное волнение. Постепенно я убеждалась, что поступила правильно. Отец почти все время проводил у нас в салоне. Он с увлечением строил вместе с нами планы.
 Заехала Джулия.
 – Могу сообщить тебе одну распрекрасную новость, – похвасталась ей графиня, – мы открываемся в Париже.
 Джулия широко распахнула глаза.
 – У нас появился меценат, – весело продолжала графиня. – Отец Ленор дает нам деньги.
 – Отец Ленор!
 – Да, у нее объявился отец... совершенно неожиданно. Очень приятный и щедрый человек.
 Вскоре пришел отец, и я представила его Джулии.
 – Я уже где-то видела вас, – сказала она.
 – Мы были вместе тогда в парке, – напомнила я ей.
 – Ах да, вспоминаю. Поклонник. Мы еще шутили на этот счет, что у Ленор появился поклонник.
 – Вы не ошиблись, – сказал мой отец.
 – Как чудесно! Вы должны мне все рассказать. Графиня говорила, не умолкая. Даже меня уже целиком захватила эта идея, и когда я увидела, сколько радости доставило отцу мое согласие, я поняла, что все они были правы, убеждая меня принять деньги.
 – Это правильно, – сказала Джулия, – все известные фирмы имеют свои магазины в Париже. Теперь вы сильно продвинетесь вперед.
 Она вспомнила прошедшее Рождество.
 – Как приятно мы провели тогда время, правда?.. Пока у той девушки не случилась истерика в галерее. Кажется, все это приняли слишком близко к сердцу. Там, в деревне, придают очень большое значение всяким предрассудкам. Полагаю, Дрэйку сейчас приходится много работать в округе. Он сказал, что ему надо «поноситься» со своими избирателями. Нужно готовиться к выборам... и он должен внушить людям, что ему небезразличны их проблемы.
 Она с притворной нежностью поцеловала меня и ушла.
 В тот же день было решено, что я должна ехать вместе с отцом и графиней в Париж. Предполагалось, что мы пробудем там до тех пор, пока на найдем помещение и не запустим дела.
 Теперь я уже не меньше других сгорала от нетерпения поскорее устроить все это; отец был счастлив.
 – Он может нам здорово помочь, – сказала графиня, – не только потому, что сам имеет большой опыт в бизнесе, но и потому, что он – француз. Не следует забывать, что нам придется иметь дело с французами, – добавила она.
 – Вряд ли мы сможем забыть об этом, – со смехом ответила я.
 Она всплеснула руками и так благоговейно произнесла: «Париж», будто упомянула само царствие небесное.
 И вот, оставив Кэти на попечение бабушки и Касси, я тронулась в путь. С той минуты, как мы покинули Гар дю Норд, меня охватило волнение в ожидании встречи с самым прекрасным городом в мире. Теперь я уже не сомневалась, что наше предприятие будет успешным. Мы чувствовали себя очень уютно под покровительством моего отца. Париж оказался таким большим, что в нем было легко потеряться. Отец взял на себя все заботы; он знал, что нужно делать. Видя, с каким удовольствием он занимается нашими делами, я осознала, что действительно осчастливила его своим согласием, не говоря уж об остальных, которые не простили бы мне, если б я отказалась принять его деньги.
 Он усадил нас в кеб, велев cocher отвезти в гостиницу на Рю де Лафайетт. Я до сих пор помню, как мы ехали по парижским улицам, бурлившим жизненной энергией. Мы проезжали мимо рынков, о приближении к которым можно было догадаться по множеству тележек на тротуарах, мимо кафе и ресторанов, где летом столики выносили на улицу, чтобы посетители могли дышать свежим воздухом («парижане не любят сидеть в четырех стенах», – сказал мне отец). Движение транспорта было очень интенсивным, и кучера беспрерывно что-то кричали друг другу, перекрывая шум улицы.
 Отец обратил мое внимание на дорожные указатели.
 – О, вы полюбите Париж. Я покажу вам Монмартр... Нотр-Дам... здесь так много интересного.
 – Но сначала мы должны подыскать помещение, – напомнила ему графиня.
 – Ах да, я помню об этом, дорогая графиня, – это основная цель нашего визита.
 Мы поселились в гостинице. Мне достался большой номер с высоким потолком и балконом, с которого я могла наблюдать за жизнью улицы. Отец предложил лечь пораньше, чтобы с самого утра заняться поисками дома.
 Мне были приятны новые впечатления, но я все время думала о Кэти и о том, скучает ли она обо мне. Думала я и о Дрэйке – вспоминала, как мы гостили у него на Рождество и как я обманулась в своих ожиданиях. Конечно, меня очень радовала перспектива открытия салона в Париже, но душой и сердцем я была в Лондоне. Из-за Дрэйка? Возможно. Как ни странно, но мое чувство к нему стало еще сильнее после Рождества. До этого я еще не была до конца уверена в своей любви, но жестокое разочарование, которое я испытала, когда он так и не сделал мне предложения, открыло истинную глубину моих чувств к нему. Приезд Джулии все испортил, а непонятное происшествие с девушкой еще больше ухудшило дело.
 Но сейчас нужно полностью отдаться воплощению нашего парижского проекта. Я дождусь, когда здесь все устроится, думала я, и тогда... выйду замуж за Дрэйка. Занятие бизнесом никогда не потеряет для меня интереса, но моей главной заботой всегда будет семья. Кэти... и Дрэйк. Мне очень хотелось иметь много детей... еще сына... и еще одну дочку. Я посвящу «сю себя семье. Я стану женой политического деятеля; и как истинная жена политика, всю свою жизнь подчиню его карьере.
 На следующий день мы встали рано. Кофе с булочками подали прямо в номер, поэтому на сборы ушло совсем немного времени. Отец успел получить адреса двух домов, сдававшихся внаем, и мы отправились их смотреть. Один дом находился совсем рядом с гостиницей, и мы пошли туда пешком.
 Есть что-то очень бодрящее в парижских улицах. Было яркое солнечное утро, слишком теплое для этого времени года. В воздухе носился аромат кофе; улицы постепенно заполнялись людьми и экипажами.
 – Вы начинаете проникаться атмосферой Парижа? – спросил нас отец. – При первой возможности я покажу вам самую высокую точку города – Иль де ла Сите. Это крыша Нотр-Дама: оттуда виден весь центр города.
 – Спасибо, это было бы чудесно.
 Графиня горела нетерпением. Мы приехали сюда, чтобы заниматься делом, и она была против малейшего отступления от нашей программы.
 В течение нескольких последующих дней мы осматривали различные помещения – ни одно из них не подошло. Отец показал мне массу интересных мест; иногда и графиня отрывалась от беспрерывного хождения по магазинам и составляла нам компанию. Но даже тогда все ее мысли были заняты делами.
 – Она очень энергичная женщина, – сказал мой отец, – но иногда бывает неплохо от нее отдохнуть. Правда?
 Я согласилась. Мне было приятно быть с ним вдвоем. Мы все лучше узнавали друг друга. Он был очень нежен со мной и стремился восполнить годы нашей разлуки; а я чувствовала, что не могу не восхищаться им, потому что это был человек очень образованный и талантливый. Графиня тоже так считала. Им приходилось часто общаться по делам будущего магазина. Мне было ужасно занятно слушать их разговоры, но я все больше и больше склонялась к мысли, что никогда не достигну компетентности графини. У нее был только один интерес в жизни – бизнес, а меня привлекало и многое другое.
 Я была способна предаваться удовольствиям парижской жизни, много гуляла по городу с отцом. Мы прогуливались под руку по набережным Сены, и он рассказывал мне об истории страны, столь горячо им любимой. Он показал мне дворец в Тюильри и поразительное сооружение, воздвигнутое несколько лет назад Густавом Эйфелем. Эта башня, возвысившись над Парижем, стала главной его достопримечательностью.
 – Она построена на средства месье Эйфеля, – отец, как обычно, глядел на вещи с практической точки зрения, – правительство оплатило лишь небольшую часть ее стоимости. Я слышал, что Эйфель рассчитывает окупить вложенные деньги в течение двадцати лет, – в основном за счет туристов.
 – Ты думаешь, это реально?
 – Не уверен. У него сейчас серьезные неприятности, связанные с нарушением договора по Панамскому каналу. Месье Эйфель – спекулянт... и иногда это занятие бывает опасным.
 – Согласна. Вот почему...
 – Я знаю, что ты хочешь сказать. Конечно, нужно быть предусмотрительным... и чем провернуть спекуляцию и прогореть, лучше не заниматься этим совсем. Но с другой стороны, говорят же: кто не рискует, тот не имеет.
 – Это верно, – согласилась я. – Потому и трудно бывает принять решение.
 Он рассказал мне немного о своей семье, которая теперь, кстати сказать, стала и моей.
 – Мой отец – довольно тяжелый человек, – говорил он. – Он руководил семьей много лет... то есть и теперь ею руководит. Он считает себя справедливым и живет в соответствии со своими убеждениями. Но у него нет жалости к людям и нет понимания хрупкости человеческой жизни. В общем, это трагичная фигура. Отец самый могущественный в Виллер-Мюре человек, и в то же время его никто не любит. Все боятся его... и даже сейчас, став уже взрослым, я трепещу перед ним. В его присутствии я становлюсь совсем другим человеком. Вот почему я так редко езжу в Виллер-Мюр. Мои виноградники граничат с его владениями. Думаю, теперь он стал уважать меня больше, так как я порвал с семьей и преуспел без его помощи. Он ни за что не признается в этом... но это так. Он принимает меня в своем доме только по этой причине.
 – Неужели он до сих пор помнит!
 – Он никогда этого не забудет. Он никогда не забывает и не прощает. Достаточно один раз вызвать его неудовольствие, и он уже этого не забудет. Мои сестры и братья до сих пор трепещут перед ним. Крестьяне начинают трястись при его приближении и стараются поскорее убраться с его дороги.
 – По вашим словам, это монстр какой-то. Ведь нельзя же в наше время...
 – Он живет в прошлом. Главное дело его жизни – шелк. Он крупнейший в мире производитель шелка. Вот кем он всегда стремился быть и кем намерен оставаться и дальше.
 – Должно быть, он уже стареет.
 – Ему семьдесят лет.
 – И он до сих пор ведет себя как тиран?
 Отец кивнул.
 – Это уже стало некой традицией в деревне и на фабрике. На нее работает почти весь Виллер-Мюр. Люди зависят от отца. Если они потеряют работу, то будут голодать. Так он стал властителем всего Виллер-Мюра.
 – Да, похоже, он действительно – монстр. Вообще-то я надеялась когда-нибудь встретиться с ним.
 – Это маловероятно. Он никогда не примет вас.
 – Он не захочет посмотреть на свою внучку?
 – Он не признает вас внучкой. Отец очень верующий человек... если только это можно назвать верой. Он не терпит так называемых аморальных поступков. Когда девушка выходит замуж, он высчитывает, сколько времени прошло между брачной церемонией и рождением первенца. Если проходит меньше девяти месяцев, он устраивает допрос.
 – Я чувствую, что не могу испытывать к нему расположение.
 – Это и неважно, вы все равно никогда не встретитесь.
 – Жаль, мне хотелось бы посмотреть Виллер-Мюр.
 – Вы будете совсем близко от него, когда приедете ко мне. Моя замужняя сестра тоже живет недалеко оттуда, и она будет рада принять вас у себя.
 – То есть я не увижу только этого старика?
 Он кивнул.
 – Не стоит огорчаться из-за этого. Вы будете гораздо счастливее, не зная его. Он очень много времени проводит в церкви... каждый день ходит к обедне и дважды по воскресеньям. У него странный взгляд на вещи, который слабо согласуется с христианской верой. Полагаю, его обрадовало установление Инквизиции. Всех, кто не принадлежит к католической церкви, он считает грешниками. Ту ветвь семьи, которая откололась когда-то... и покинула Францию, он так и не простил. Тем не менее внимательно следит за их успехами в Англии. О, он все равно считает их своей семьей, хотя они и признали Англию родиной и называют себя Сэланжерами. Отец видится с ними, когда они приезжают во Францию. И каждый раз надеется вернуть их в лоно католической церкви.
 – Интересно узнать о своей семье. А раньше у меня была только бабушка.
 – Она хорошая женщина, – сказал он. – Единственный человек на моей памяти, который осмелился по собственной воле предстать перед моим отцом. Думаю, он испытывал невольное восхищение перед ней. Ведь это Он отправил вас в Англию к Сэланжерам. А теперь... вы вдова одного из них.
 С каждым днем мы становились все ближе, и я узнавала все больше о своей семье.
 Тем временем графиня нашла дом, который в точности соответствовал нашим целям. Это был небольшой элегантный магазин рядом с Елисейскими полями.
 – Хорошее место, – высказалась графиня. – Именно то, что нам нужно.
 Ей очень хотелось показать его отцу. Он посмотрел и одобрил ее выбор.
 Я полюбила Елисейские поля, королевский дворец и великолепную Триумфальную арку. Мне нравилось ходить в парк и наблюдать за играющими в серсо детьми. Смотрела на них и думала, как привезу сюда Кэти, летом, когда здесь появятся маленькие столики с яркими разноцветными зонтиками.
 Теперь, когда мы нашли дом, я с головой ушла в работу. Увеселительные прогулки стали реже. Отец увлекся организацией салона не меньше графини. Она без устали работала целыми днями и, кажется, даже не ложилась спать. Ей не терпелось поскорей раскрутить это дело; любые задержки выводили ее из себя. Она хотела как можно скорее увидеть гениальные творения бабушки в витринах нашего парижского магазина, а в мастерской в глубине дома – сидящих за машинками портних.
 На устройство всех дел ушло больше времени, чем мы рассчитывали. В результате мы пробыли во Франции полтора месяца. Мне казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как я последний раз видела Кэти, и я рвалась домой. Я накупила девочке подарков; среди них была Необыкновенная кукла – элегантная парижская дама. Когда ее клали на спину, она закрывала глаза, и ее прекрасные шелковые ресницы ложились на нежно-розовые щечки.
 Как чудесно возвращение домой! Я подпрыгнула от радости, завидев белые скалы родных берегов.
 А потом мы поехали в Лондон.
 Дома нас уже ждали. Кэти выбежала мне навстречу и повисла у меня на шее.
 – О мама!.. Как долго тебя не было!
 – Мы больше никогда не разлучимся так надолго, – пообещала я ей.
 Потом я перешла в объятия бабушки... и сразу почувствовала – что-то случилось. Это читалось в ее глазах.
 – Как вы тут? – спросила я, пристально глядя на нее. – Очень хорошо.
 Очень хорошо.
 Ее ответ прозвучал слишком бодро, из чего я сделала вывод, что она говорит неправду. Бабушку всегда выдавало лицо.
 Весь день прошел в рассказах. Графиню распирало от желания поведать всем о нашей замечательной находке в Париже. Скоро мы уже сможем открыться. Соблюдение формальностей выводило ее из себя. Ну почему нужно так усложнять вопрос покупки дома? Постоянно всплывает то одно, то другое... от этого с ума можно сойти.
 Касси была счастлива, что мы снова собрались вместе.
 – Мы вас так ждали, так ждали... Правда, Кэти? Кэти кивнула. Она не отходила от меня ни на шаг и на всякий случай держала за руку, чтобы я больше никуда не исчезла. Я была растрогана этим до слез:
 Поздно ночью, когда все разошлись по своим комнатам, у нас с бабушкой состоялся разговор. Я пошла к ней в комнату и потребовала рассказать мне, что произошло в мое отсутствие.
 Несколько секунд она пристально смотрела на меня, а потом сказала:
 – Дрэйк женится.
 – Что? – закричала я.
 – На Джулии.
 Я только молча смотрела на нее, чувствуя, как рушатся все мои мечты о будущем.
 – Она рассылает приглашения на свадьбу. Венчание будет через две недели.
 – Так... скоро... – только и смогла я сказать.
 – Да. Похоже, они очень торопятся.
 Она боялась встретиться со мной взглядом.
 – О-о... хорошо... спокойной ночи, – сказала я и вылетела из комнаты.
 Мне было необходимо побыть одной. Это известие убило меня. Я буквально окаменела от горя. Только теперь я поняла, как сильно люблю его.
 Не знаю, как я прожила весь следующий день. Я с трудом заставляла себя улыбаться Кэти. А ей хотелось, чтобы я рассказала про Париж. Я рассказала ей многое из того, что узнала от отца. По тому, как Касси и графиня избегали любого упоминания о Дрэйке, мне стало ясно, что они тоже в курсе и тоже потрясены этим известием.
 Моим чувствам был нанесен жестокий удар. Я думала, что больше никогда не смогу доверять своей интуиции. Мне казалось, что он любит меня.
 Весь день я держалась, но притворяться перед бабушкой было совершенно невозможно. Когда все улеглись, она пришла ко мне в комнату, как всегда делала, если хотела со мной поговорить.
 – Дорогая, тебе не нужно притворяться передо мной. Я знаю, что ты чувствуешь. Это огромное потрясение для тебя. Я не знала, как получше сказать тебе об этом. Боюсь, что справилась с этим не очень удачно.
 – Нет... нет, все правильно. Я должна была узнать об этом сразу.
 – Ты любишь его? Я кивнула.
 – Ничего не понимаю. Я думала, что, может быть, ты что-то знаешь... думала, может, ты сказала ему, что не выйдешь за него замуж... и тогда он повернулся к ней. Я думала, что ты любишь его и была счастлива, потому что считала его хорошим человеком. О, mon amour, не держи в себе свои чувства... Поплачь... Ведь я – твоя старая бабушка... мы с тобой слишком близки, чтобы притворяться друг перед другом.
 – О, бабушка... дорогая бабушка... я чувствую себя такой... такой потерянной и сбитой с толку. Не понимаю что происходит.
 Она подошла ко мне, обняла и стала укачивать как маленькую.
 – Все пройдет, – говорила она, – все проходит. Это даже хорошо, что ты не вышла за такого человека. Он оказался непостоянным... не таким, как мы о нем думали.
 – Только из-за того, что он предпочел Джулию.
 – Но он так ясно давал понять, что любит тебя. Поэтому его поступок необъясним. Он вернулся в город в тот день, когда ты уехала. И сразу зашел к нам. Касси говорила с ним. Я заставила ее пересказать мне весь разговор. Бедная Касси! Она подумала, что сказала что-то не так. Он пробыл всего пять минут. Спросил, где ты. Касси ответила: «Она уехала в Париж вместе с месье Сент-Аланжером и графиней. Они будут открывать салон в Париже и очень волнуются из-за этого». Он сильно побледнел и сказал: «Понимаю. Я не смогу остаться. Я должен немедленно уйти». Касси пыталась уговорить его не торопясь, но он был настроен решительно.
 – Как странно. Он всегда был так дружелюбен со всеми вами.
 – И с тех пор он больше не заходил. А недавно они объявили о своей помолвке. Джулия приходила к нам заказывать свадебное платье.
 – О... нет!
 – Я не смогла отказать ей. Это выглядело бы странным. Тем самым мы признали бы, что это нам небезразлично. Оно уже сделано, и она забрала его. Знала бы ты» чего мне стоило сделать его. Но... какое теперь это имеет значение?
 – Она говорила что-нибудь обо мне?
 – О да. Она трещала, не умолкая ни на минуту. Ну разве это не замечательно, что ты наконец побывала в Париже? Она знает, как ты этого хотела. Разве жизнь не чудесна?.. И не полна неожиданностей? Она вот выходит замуж за этого замечательного Дрэйка Оддрингэма. Она сказала, что это будет так прекрасно, что всегда мечтала быть вовлеченной в политику, и вот мечта ее сбылась. У нее будет такая интересная жизнь. Каждому мужчине нужна женщина... женщина, которая ему подходит. Она сказала, что собирается посвятить себя его карьере.
 – Нельзя отрицать, что у нее громадный опыт в организации больших приемов.
 – Думаю, поэтому он и женится на ней.
 – Ты считаешь его таким расчетливым?
 Она медленно кивнула.
 – Мы сильно в нем ошиблись, но нет худа без добра. Джулия прохаживалась и на твой счет. Она сказала, что тебе не следует надолго засиживаться во вдовах. «Знаете, какой у меня план? – сказала она. – Я собираюсь найти ей мужа».
 Я закрыла лицо руками.
 – Знаю, солнышко мое. В ней всегда было что-то... что-то недоброе. О, я не доверяю ей. Она – как бы это сказать... змея подколодная, вот кто она. Не думай о них, ma cherie. Они стоят друг друга. Вряд ли в этом браке будет счастье.
 – Они будут понимать друг друга, – сказала я. – А я, очевидно, не понимала его.
 – Он женится на Джулии из-за денег.
 – Почему-то мне в это не верится, бабушка.
 – Это общее мнение. На днях заходила леди Трэверс, ты знаешь, какая она болтушка. Ей известно обо всем, что происходит. Естественно, она заговорила о предстоящей свадьбе Джулии. «Бедная Джулия, – сказала она, – Для нее уже миновал первый цвет юности, но она по-прежнему влюбчива. Она всегда вздыхала по Дрэйку Олдрингэму и, наконец, заставила его понять, чем она может быть ему полезна». «И чем же? « – с невинным видом спросила я. «Дрэйк – многообещающий молодой человек, – пояснила она, – из таких выходят министры. Возможно, он даже стремится занять место премьера... это предел мечтаний большинства политиков. И Джулия знает об этом. Кому не понравится быть женой премьер-министра! Она уже видит себя Мэри-Энн Дизраэли или Кэтрин Гладстон. Хотя я уверена, что она в подметки им не годится. Но у нее есть деньги. Это именно то, чего недостает Дрэйку. У него достаточно богатая семья, но он очень горд и хочет обойтись без родительской поддержки». «Однако он не прочь жениться на деньгах», – заметила я. «Ну, это совсем другое дело, моя дорогая мадам Клермонт». Я сказала, что не вижу разницы, но она не обратила на мои слова внимания. «Она будет устраивать развлечения для нужных им людей. Даже не имея ни малейшего представления, чем занимается ее муж, она все равно сумеет проталкивать его вверх. Вот увидите. Они выбрали очень удачное время – в преддверии выборов. Люди любят свадьбы. Джулия хочет Дрэйка, а Дрэйк хочет ее денег, – прекрасное сочетание для удачного брака. Правда, ей придется бросить пить. Она слишком увлекается спиртным. Но, возможно, Дрэйк сумеет остановить ее».
 – Бабушка, я не могу поверить, что Дрэйк женится на ней из-за денег.
 – Не вижу никаких других причин для этого.
 – О, бабушка, что мне делать?
 Она погладила меня по голове.
 – Единственное, что ты можешь сделать, ma cherie, это жить дальше. Помнишь, как это было, когда погиб Филипп? Тогда ты думала, что никогда не сможешь быть счастлива. Но время лечит, верно? И здесь... вроде бы, у тебя был шанс... правда, это только показалось. Сейчас мы будем заниматься нашим парижским проектом. У нас полно работы, и у тебя есть Кэти, которая очень рада, что ты вернулась. Бедный ребенок, она тосковала и каждый день спрашивала, когда ты приедешь домой. Он обманул тебя, Ленор, любовь моя, но есть и другие, те, кто любит тебя.
 Я немного поплакала, не в силах прятать свои чувства от бабушки. Она напоила меня одним из своих снадобий и сидела рядом до тех пор, пока я не уснула.
 Графиня день и ночь мечтала о Париже. Она была так занята делами, что даже не заметила перемены во мне, а может быть, я хорошо скрывала свои чувства.
 Кэти, как всегда, была моим утешением. Ей хотелось как можно больше узнать о Париже.
 – Я тоже там побываю, правда? Я твердо пообещала ей это.
 Отец вернулся в Париж, чтобы продолжить подготовительные работы. Было решено, что я присоединюсь к нему позже вместе с бабушкой и графиней. Касси должна была остаться дома, и мы наняли опытную экономку ей в помощь.
 Джулия прислала нам приглашение на свадьбу.
 – Я не могу пойти, – сказала я.
 Бабушка молчала, и я знала, что это значит. Она считала, что я должна туда пойти. Я прямо спросила ее об этом.
 – Ты не можешь не пойти... как ты это объяснишь? – ответила она. – Зачем выставлять свои чувства напоказ? Касси пойдет обязательно. Она ей сестра... а ты? Вы вместе росли. Люди скажут: «А где Ленор? Уж не вздыхает ли она тоже по этому молодому человеку? Может, она ревнует... или завидует? Очень странно, что ее нет на свадьбе».
 – Как это ужасно, что люди так много знают о делах, которые их совершенно не касаются.
 – В этом нет ничего странного... они очень наблюдательны, а мы живем открыто.
 – Если я пойду...
 – Я сделаю тебе изумительное платье. Бархат и соболя. У меня есть хороший кусок голубого бархата... такой приятный оттенок... не слишком яркий... пастельного тона.
 Этот цвет тебе очень пойдет. Маленькая шляпка со страусовым пером... я уже вижу, как это будет выглядеть на тебе.
 – Мне противна сама мысль о том, чтобы пойти туда.
 – Я знаю. Просто покажись там. А потом можешь уйти. Там будут газетчики. Как же, он – очень перспективный политик, а она прославилась своими светскими приемами. «Невеста была прелестна и элегантна в платье от Ленор... Примечательно, что самой Ленор, которая является близкой подругой невесты, на свадьбе не было». Этого не должно быть. Ленор обязана быть там, потому что это не пройдет незамеченным.
 – Ты права, бабушка.
 Она кивнула, довольная, что сумела переубедить меня.
 Все время после того, как я узнала о предательстве Дрэйка, я жила как во сне, надеясь на скорое пробуждение от этого кошмара. Дрэйк не женится на Джулии... Он не может... после стольких знаков внимания, которые он мне оказывал. Я часто думала о наших встречах в парке, о том, как они украшали мою жизнь. И вот... все кончено. Эти свидания, которые так много значили для меня, оказывается, ничего не значили для него.
 В день свадьбы я надела голубое бархатное платье, которое сшила мне бабушка, и шляпку со страусовым пером.
 Бабушка с графиней захлопали от восторга, когда увидели меня.
 – Прекрасно, прекрасно, – пробормотала графиня, тоже разодетая в пух и прах.
 Графиня, разумеется, тоже была приглашена. Джулия являлась ее протеже; графиня лично устроила ее первый брак, но я знала, что ее вторичное замужество не порадовало графиню. Как и бабушка, она предназначала Дрэйка для меня.
 Я не присутствовала на обряде венчания, это было выше моих сил. Свадебный прием проходил в гостиной дома Джулии, которая как нельзя лучше подходила для такого случая.
 Я бросила взгляд на Дрэйка, который стоял рядом с ней и помогал ей отрезать кусок торта. Звучали поздравительные речи и заздравные тосты. Меня неприятно поразило, что он не выглядел счастливым, несмотря на свою дежурную улыбку.
 У меня тревожно стало на сердце, когда он через стол перехватил мой взгляд. Я опустила глаза, не доверяясь себе и боясь, что лицо выдаст мои чувства.
 Пора уходить, подумала я и посмотрела на Касси. Она стояла в компании друзей. Нужно подойти к ней и спросить, готова ли она ехать.
 И вдруг он оказался рядом со мной.
 – Ленор.
 – О... – Я заставила себя посмотреть на него. – Дрэйк. Мои поздравления.
 – Мои также.
 – И с чем ты меня поздравляешь?
 – С открытием в Париже.
 – А-а, ты слышал об этом?
 – Да, об этом все говорят. Какая удача.
 – Да... разве нет?
 – Как хорошо иметь богатых друзей.
 – Мой отец будет получать свою долю прибыли от нашего бизнеса.
 – Твой отец?
 – А разве ты не знал? Разве Касси не сказала тебе об этом, когда ты заходил?
 – Касси сказала, что ты в Париже... налаживаешь дело. Я ничего не знал о твоем отце.
 – Ты видел его в парке.
 У него было непонимающее лицо.
 – Не помнишь? Он несколько раз был в парке и все смотрел на меня. Мы заметили это. Джулия еще назвала его моим обожателем.
 – Твой отец, – повторил он.
 – Да, это очень романтичная история. Я никогда не видела его раньше. Моя мать умерла при родах. Они не были женаты, и семья моего отца отправила нас с бабушкой жить в Англию.
 – Твой отец... – снова повторил он.
 – А в чем дело, Дрэйк? Почему у тебя такой потрясенный вид?
 – Джулия сказала... – Он смотрел на меня застывшим взглядом. – Мы должны поговорить. Давай уйдем куда-нибудь.
 – Ты не можешь уйти с собственной свадьбы. Вам скоро уезжать в свадебное путешествие.
 – Я понятия не имел, что это твой отец, Ленор, – тихо заговорил он. – Я думал, это твой поклонник... и ты взяла у него деньги для своего парижского проекта; ведь для тебя он так много значил.
 – Ты подумал...
 – Да, я подумал, что он твой любовник.
 – Как тебе могла прийти в голову подобная мысль?! Нет, ты не мог подумать такое... Я даже у отца долго не решалась взять эти деньги, пока бабушка с графиней не уговорили меня... и он тоже умолял не отказываться. Он очень переживает, что столько лет держался вдали от меня и так поздно вошел в мою жизнь.
 – Это... это невозможно. – Он беспомощно огляделся. – Что я наделал?
 Я, кажется, начинала понимать, что произошло. Ему рассказали, что я согласилась стать любовницей того человека в парке для того, чтобы укрепить свое финансовое положение. И как он мог поверить таким измышлениям? Видите ли, потому, что ему сказала об этом Джулия.
 Я ненавидела тогда эту женщину, которая с ярко пылающим лицом торжествующе улыбалась гостям. Она победила.
 Мне стало трудно дышать.
 – Я хочу уйти отсюда, – сказала я.
 – Нет, – умоляющим голосом сказал он, – я должен поговорить с тобой. Я должен объяснить.
 – Больше нечего объяснять, Дрэйк. Все и так уже ясно.
 – Ничего не ясно. Ты должна знать.
 – Что знать?
 – Что я любил и люблю только тебя. Я оказался таким идиотом. Я хотел признаться тебе, но думал, что ты все еще оплакиваешь Филиппа... и что ты так занята своим делом, что не выйдешь снова замуж. Я хотел жениться на тебе. Что мне теперь делать?
 – Постараться быть хорошим мужем для Джулии, – сказала, я и потом добавила с ноткой горечи, – а она будет устраивать приемы, на которые ты сможешь приглашать влиятельных людей. Это как раз то, что необходимо всякому политику с честолюбивыми устремлениями. Возможно, когда-нибудь она сможет повторить слова жены Бэконсфилда: «Он женился на мне из-за денег, но, если бы ему пришлось сделать это снова, он женился бы на мне по любви».
 – Из-за денег! – закричал он. – Похоже, все просто помешались на деньгах!
 – Это очень полезная вещь.
 – Так ты думаешь, я женился на ней из-за денег!
 – Но ведь ты же поверил, что я отдалась за них.
 – Это было чудовищное недоразумение. О, Денор, мы должны встретиться.
 – Не думаю, что теперь мы сможем встречаться наедине.
 – Мне надо столько всего тебе рассказать.
 – Я знаю, что ты решил, будто я завела себе богатого любовника для того, чтобы открыть свое дело в Париже. Мне дико, что ты счел меня способной на подобный поступок. Это говорит о том, что ты совсем не знал меня. Я могу понять, как ты ужаснулся этому. Но потом ты сказал себе: «Если она продалась за деньги, то почему бы и мне не поступить так же? « При этом ты считал, что выбрал для себя более достойный способ, чем я; но знай, что в моих глазах это одинаково аморально.
 – Ленор...
 – Мы оба чересчур горячимся. Это слишком тяжелый разговор для такого светлого вечера. Тебе следовало бы рассказать мне о том, куда вы поедете в свадебное путешествие, о своих надеждах на благоприятную погоду и так далее, в том же духе.
 – Когда я услышал об этом, – сказал он, – то был просто убит. Я помчался к тебе домой. И по словам Касси выходило, что Джулия сказала правду.
 – Но Джулия прекрасно знала, что это был мой отец. Она знала, что он собирается вложить деньги в наше дело.
 – Как она могла? – простонал он. – Я ненавижу ее.
 – Ты говоришь о своей жене.
 – Да. Господи, помоги мне.
 – Как ты мог! – закричала я. – О... как ты мог!
 – Так вышло. Я был убит... сбит с толку... я думал, что сойду с ума, когда зашел к вам и мне сказали, что ты уехала в Париж... с этим человеком. Я знал, что с вами поехала графиня. Я вообразил себе, что пока она будет заниматься устройством салона, а ты – любовью, чтобы расплатиться за его....
 – Дрэйк!
 – Я знаю... теперь. Но тогда я был не способен рассуждать здраво. Я бродил по улицам... пытаясь убедить себя, что счастливо избежал ужасной ошибки.
 – То же самое говорила себе я.
 – Как мы могли, Ленор... мы оба!
 Я промолчала.
 – Я пошел к Джулии и остался у нее на ужин. За ужином я много пил. Джулия тоже. Она часто пьет. Мне казалось, что это лучший способ забыть обо всем. На следующее утро я проснулся в ее постели. Мне было так стыдно. Мне хотелось поскорее уйти. Я вернулся в Свэддингхэм и попытался выбросить этот эпизод из памяти... Она написала мне. В письме она сообщала, что ждет ребенка... что это результат той ночи. Мне оставалось только одно... и я женился на ней.
 – О, Дрэйк... что же мы натворили...
 – Что же теперь делать?
 – У нас есть только один выход. Нужно жить дальше. Мне стало немножко легче после того, как я узнала, что ты любишь меня... это меня утешает. Хоть в этом я не ошиблась.
 – Я люблю тебя; Всегда любил тебя. С той самой минуты, как вытащил тогда из мавзолея.
 – Как странно, – сказала я. – Мы объясняемся друг другу в любви на торжестве, устроенном в честь твоей женитьбы на другой женщине. Интересно, случалось ли когда-нибудь такое?
 Он взял мою руку и сжал ее.
 – Ленор, я никогда не забуду тебя.
 – Как раз это мы должны сделать как можно скорее.
 – Это невозможно.
 К нам подошла Джулия.
 – Привет, Ленор. Все в порядке? Дрэйк как следует ухаживает за тобой?
 – Мне пора уходить, – холодно ответила я.
 – Все занимаешься своим парижским проектом! Мы тебя извиним, правда, Дрэйк? Нам тоже пора переодеваться к отъезду.
 Он молчал. На его несчастное лицо было жутко смотреть, и когда Джулия взяла его за руку, я заметила, как его передернуло.
 – Пойду разыщу Касси. До свидания, – сказала я и оставила их одних.




 КАРСОНН


 Я пыталась забыться, с головой погрузившись в организацию парижского салона. Весь последующий год я напряженно работала. Мне не хотелось думать о Дрэйке. Бабушка, моя неизменная утешительница, думала только о том, как облегчить мою жизнь. Графиня, напротив, была решительно против того, чтобы я поддалась чувству жалости к себе. В ее глазах парижский салон был куда более ценным приобретением, чем муж. Мой отец всячески баловал меня своим вниманием, и я не могла остаться равнодушной к его трогательным попыткам восполнить те годы, которые я провела без него. И, конечно же, у меня была Кэти. Отвечая на ее бесчисленные вопросы и видя, как ее личико загорается интересом, я чувствовала, что, как бы ни была велика моя потеря, мне есть ради чего жить.
 Все они нянчились со мной, и постепенно дни стали казаться мне терпимыми, хотя по ночам я все еще грустила и думала... Да, когда-то я любила Филиппа. Это была романтическая юношеская любовь. Мы не успели обнаружить недостатки друг друга, как это неизбежно случилось бы при более длительной совместной жизни. Мы пребывали в состоянии эйфории и верили в идеальную любовь. Могло ли так продолжаться вечно? Наверное, нет. Но наша любовь навсегда осталась в моем сердце такой, как была... Он умер трагической, неожиданной смертью, никто не знал, почему. Теперь же у меня могли сложиться более зрелые отношения с человеком, которым я восхищалась, которого любила и уважала; но события повернулись так, что я потеряла и его. Временами начинало казаться, что мне на роду написано терять своих возлюбленных и приносить им несчастье. Филипп погиб от смертельной раны, а Дрэйку выпал, быть может, еще более тяжкий жребий: он женился на женщине, которую возненавидел в самый день своей свадьбы.
 Я должна была забыть свою несбывшуюся мечту и начать жить сначала.
 В каком-то смысле мне повезло, потому что наш проект требовал от меня полной отдачи, и времени на размышления почти не оставалось.
 Бабушка считала, что мне будет легче забыть обо всем, если я на время перееду в Париж. Последнее время в нашем лондонском салоне управляла делами новая женщина, которой мы были очень довольны. Поэтому все мы, за исключением Касси, которая осталась присматривать за салоном, смогли уехать во Францию.
 Время от времени графиня наезжала в Лондон, чтобы проверить, все ли в порядке, и, убедившись, что все идет своим чередом, возвращалась обратно.
 Кэти была в восторге от Парижа. Я наняла ей двух гувернанток – француженку и англичанку. Девочке предстояло довольно часто жить в Париже, и она должна была в совершенстве овладеть языком; в то же время я не хотела, чтобы она забросила английскую грамматику. Мисс Прайс была серьезной и ответственной особой. Некоторая ее чопорность резко контрастировала с говорливостью и жизнерадостностью мадмуазель Леклер – нашей Французской гувернантки. Она приехала из Лиона и уверяла меня, что только там говорят на чистейшем французском языке.
 В целом Кэти была довольно серьезным ребенком. Ей очень нравилась мадмуазель Леклер, но строгие принципы мисс Прайс вызывали у нее большее уважение. Обладая сердцем любвеобильным, Кэти одинаково сильно привязалась к ним обеим; но меня забавляло, как она преображалась, переходя от одной гувернантки к другой степенная и уравновешенная с мисс Прайс, она становилась веселой и беззаботной, как только попадала в руки мадмуазель Леклер.
 С мадмуазель они гуляли по парку, играли в серсо и катались на пароходиках по Сене. Кэти быстро познакомилась с другими детьми и вскоре уже настолько хорошо изучила язык, что могла с легкостью с ними общаться. С мисс Прайс они совершали неспешные прогулки по набережной, заходили в книжные магазины и посещали исторические места. Мисс Прайс, взяла за правило рассказывать Кэти полную историю каждого места, которое они посещали; и когда нам с Кэти случалось там проходить, она пересказывала мне все, что узнала об этом месте. Я была благодарна мисс Прайс.
 На первых порах после открытия салона у нас то и дело возникали какие-нибудь трудности, но нас всякий раз выручал богатый опыт графини; и вскоре я обнаружила, что мы уже надежно обосновались на новом месте.
 Я вспоминала свой лондонский дом. На выборах, состоявшихся вскоре после свадьбы Дрэйка, победу одержал Гладстон, – хотя и с меньшим количеством голосов, чем надеялся. Как ни была огорчена его победой королева, ей все же пришлось принять его и позволить поцеловать свою руку. «Восьмидесятидвухлетний старик, упорствующий в своих заблуждениях, – говорила она потом, – он думает, что эти несчастные демократы могут править страной. Он выглядит смешно и нелепо».
 – Это усилит влияние их партии, – прокомментировала событие графиня.
 Мне было интересно, чем сейчас занимается Дрэйк. И еще мне хотелось знать, сумела ли Джулия, всячески поддерживая его политические амбиции, заменить ему мою любовь.
 – Но они недолго продержатся, – продолжила свою мысль графиня, – Гладстон одержим своей идеей насчет Исландии, которая в корне расходится с чаяниями британцев.
 Я часто думала о ребенке, который вот-вот должен был появиться на свет. Он мог бы стать утешением для Дрэйка. Но вскоре стало известно, что никакого ребенка нет и не будет – таким образом, даже того шаткого основания, на котором построился их брак, больше не существовало.
 Мне не терпелось узнать все новости. Я постоянно думала о Дрэйке. До меня дошел слух, что билль о самоуправлении в Ирландии, выдвинутый Гладстоном, был поддержан палатой общин, но не получил одобрения в палате лордов.
 Прошел еще год, но я так и не смогла забыть Дрэйка, несмотря на то, что салон отнимал все наше время. Отец периодически навещал нас в Париже. Ему очень хотелось, чтобы наше начинание оказалось успешным, и он много помогал нам – и деньгами, и просто дельными советами.
 Он сильно привязался к Кэти и относился к ней с большой нежностью. Ему было очень приятно, что она учит французский и может разговаривать с ним на его родном языке. Он постоянно уговаривал меня посмотреть его виноградники, уверяя, что Кэти там очень понравится. Впоследствии я убедилась в его правоте.
 Он владел несколькими виноградниками, из которых самым любимым был Виллер-Карсонн, находившийся совсем рядом с Виллер-Мюр. Мне казалось, что он потому и любит его, что тот расположен по соседству с его родным домом, привычными с детства местами. Его голос звучал мягче и глуше, когда он рассказывал мне о Виллер-Карсонне, но в первый раз мы поехали не туда, а на плантацию, которая была ближе всего от Парижа.
 Он надеялся, что Кэти будет интересно посмотреть на vendange [20] . И она действительно была заворожена этим зрелищем. Там же она по-настоящему научилась верховой езде. Отец поручил одному из конюхов заняться ее обучением, и я знала, что если она в данный момент не на винограднике, то наверняка поехала кататься верхом Иногда память возвращала меня в то время, когда Дрэйк учил ее кататься на пони в Свэддингхэме, и мне станови лось грустно при мысли об утраченной любви.
 Для меня было счастьем видеть смеющееся личико девочки. День, когда ей разрешили кататься одной, стал великим днем в ее жизни. Отец говорил, что она прирожденная наездница и прекрасно разбирается в характере лошадей. Они вместе ездили по плантации: он – на высоком черном жеребце, она – на своем пони. Он рассказывал ей о винограде и с радостью отвечал на бесконечные вопросы; а вечером она приходила ко мне и пересказывала все, что увидела и узнала за минувший день.
 Это был старый виноградник, и виноград здесь давили традиционным способом. Я думаю, что отец привез нас именно сюда, потому что ему хотелось, чтобы Кэти познакомилась с этим старинным обычаем.
 Отец покорил сердце Кэти тем, что всегда разговаривал с ней, как со взрослой. Он объяснил ей, что в основном у него на плантациях используются специальные давильные машины для винограда. Эти машины представляют собой два деревянных цилиндра, которые крутятся в разных направлениях. При таком способе не может уцелеть ни одна виноградина. Но некоторым больше нравится старый способ, который выдержал испытание столетиями.
 Какая это была ночь! Виноград, который вылеживался перед этим десять дней на ровном настиле под солнцем, чтобы вобрать в себя его свет и тепло, поместили в большие корыта, и крестьяне с песнями танцевали на нем. Сок стекал по желобкам в большой чан, установленный внизу.
 Кэти заворожило это зрелище. С разметавшимися волосами и горящими от восторга глазами она следила за происходящим.
 – Вы должны почаще приезжать ко мне на vendange, – сказал отец, с нежностью глядя на нее.
 Кэти с огорчением приняла известие о том, что нам пора возвращаться в Париж, но через некоторое время абыла свои сожаления и снова была весела, как всегда.
 Я хорошо запомнила день, когда в наш парижский магазин заглянула клиентка, знакомая нам еще по Лондону. Это была леди Боннер, хозяйка известного салона, посвященная в частную жизнь лондонского света более, чем кто-либо. Ее склонность посплетничать была общеизвестна, и на этот раз она тоже горела желанием поведать нам о разразившемся недавно скандале.
 Она знала о том, что мы с Джулией близко знакомы, и спросила, давно ли я получала от нее известия.
 Я сказала, что давно ничего о ней не слышала.
 – О, дорогая моя! Какой скандал. Бедный Дрэйк, какую ужасную ошибку он совершил. Конечно, здесь сыграли роль ее деньги. Он очень нуждался в них. Дрэйк очень честолюбивый мужчина. И заметьте себе, у него – богатая семья, но он из тех, чья гордость говорит: «Нет. Я добьюсь всего сам». А добиться всего самому означает: жениться на деньгах. Что он и сделал. Но какую же обузу на себя взвалил бедняга. Она пьет, вы, наверное, знаете.
 – О-о? – только и смогла вымолвить я.
 – Да, моя дорогая. Вы не знали? У нее всегда были с этим проблемы, но сейчас это зашло уже слишком далеко.
 – У них должен был быть ребенок... – начала я. – Может быть, это оттого, что она его потеряла...
 – Ребенок! Боже милостивый, какой ребенок?! Это совсем не похоже на Джулию. Нет, у них был большой прием. Она ужасно напилась... Ее шатало, когда она разговаривала с лордом Роузбери, и если бы Дрэйк не подхватил ее, она упала бы лицом вниз. Можете представить, какие пошли разговоры. Бедный Дрэйк не знал, куда деваться от стыда. Это могло бы стоить ему поста в правительстве... если бы он у него был. Он рассчитывал, что ее деньги помогут ему... и так бы оно и было, окажись она хорошей женой. Все эти политики думают, что получат в жены вторую Мэри-Энн Дизраэли. Бедный молодой человек, он совершил ужасную ошибку, которая может положить конец его карьере.
 – Но он очень толковый политик, – возразила я.
 – Это решает только половину дела, моя дорогая.
 Она стала рассказывать о последних театральных постановках, но я уже едва слушала ее. Мои мысли были заняты Дрэйком, который попал в такую ужасную переделку.
 Бедный Дрэйк, он был еще несчастнее меня, потому что не имел детей, которым мог бы посвятить свою жизнь. А теперь и его политическая карьера висела на волоске.
 Время от времени в Париж наезжала Касси, а графиня ездила в Лондон. Мы уже начали получать некоторую прибыль от своего парижского предприятия, хотя основным источником дохода продолжал оставаться наш лондонский салон, ставший со времени открытия парижского филиала еще более знаменитым. Постепенно мы становились известными в мире моды.
 Со времени женитьбы Дрэйка на Джулии прошло три года. Кэти исполнилось одиннадцать лет.
 Однажды мой отец сказал:
 – Я хочу свозить вас в Виллер-Карсонн.
 Когда речь заходила об этом месте, отец всегда замыкался в себе, и мне казалось, что какая-то причина удерживает его от того, чтобы показать нам эти края.
 Но теперь, очевидно, пришла пора познакомить нас с Виллер-Карсонн. Он дождался момента, когда мы могли поговорить наедине, и сказал:
 – Ты, наверное, удивлена, что я никогда не приглашал вас туда раньше.
 Я призналась, что меня это интригует.
 – Виноградник расположен недалеко от того места, где я вырос. Это моя любимая плантация. Там мы производим наши лучшие вина. Я часто туда езжу, но ни разу не брал с собой тебя и Кэти. Ты, наверное, спросишь, почему?
 – Нет, – сказала я, – но мне было бы интересно это узнать.
 Он мгновение поколебался, потом сказал:
 – Я не делал этого потому, что тогда мне пришлось бы многое тебе рассказать. Твой дед, Альфонс Сент-Алан-ясер, имеет большое влияние в этой части страны. В народе говорят, что Виллер-Мюр это он. Тебе, наверное, трудно понять, но Виллер-Мюр сильно напоминает феодальную общину. В Виллер-Мюре мой отец – полный властелин, так называемый grand seigneur [21] . Monsieur le Patron. Он могущественен как средневековый король. Это ограниченное сообщество людей, где почти каждый так или иначе зависит от шелковой мануфактуры; отец является ее владельцем, поэтому именно ему они обязаны своим пропитанием.
 – Довольно страшная картина.
 Он мрачно кивнул.
 – Он не примет тебя, Ленор.
 – Я уже поняла, что он не признает меня своей внучкой. Но ты, кажется, хочешь сказать, что это является также препятствием к тому, чтобы я побывала на твоем винограднике? Он же не принадлежит ему, разве нет?
 – Виноградник мой. Когда я там бываю, то вижусь с отцом. Дело в том, что, с тех пор, как я стал известным виноделом – один, без его помощи, он начал испытывать ко мне некоторое подобие уважения. И хотя по-прежнему считает меня непутевым сыном, но, тем не менее, разрешает навещать родной дом.
 – Я бы на твоем месте отказалась от этой милости.
 – На твоем месте я бы не говорил так уверенно. Видишь ли, он влияет на людей таким образом... что, как бы они ни возмущались его поведением... они вдруг обнаруживают, что готовы подчиниться его требованиям.
 – Я вполне готова к тому, что он меня не примет.
 – Моя сестра Урсула будет рада встретиться с тобой.
 – А ей это позволено?
 – Урсула живет в Виллер-Карсонн. Отец давно отрекся от нее. Дело в том, что она пошла наперекор его воле.
 – Прости меня, папа, но твой отец кажется мне человеком, с которым лучше не встречаться.
 Он кивнул.
 – Он отрекся от Урсулы вскоре после скандала со мной. Луи Сагон, ее теперешний муж, реставрировал картины отца. Он влюбился в Урсулу, когда писал ее портрет, и она тоже. Но у отца были другие планы. Он запретил им встречаться. Тогда они сбежали, и отец от нее отказался. Она вышла замуж за Луи Сагона, и они поселились в Виллер-Карсонне. Отец с тех пор с ней больше не виделся. Она оказалась смелее, чем я.
 – И они живут счастливо?
 – Да, у них дети – сын и дочь. Я знаю, она захочет познакомиться с тобой. Мы много времени проводим вместе, когда я приезжаю на виноградник.
 – Значит, ты был не единственным ребенком, от которого он отрекся.
 – Да, двое детей разочаровали его. Однако мой старший брат – Рене – вполне устраивает его. Он взвалил на себя большую часть работы на фабрике, хотя отец до сих пор формально является главой производства. Рене оказался хорошим сыном: он произвел на свет двух сыновей и двух дочерей-двойняшек. Правда, одна из них, Элоиза, умерла.
 – Давно?
 – Двенадцать лет назад или около того.
 – Видимо, она была совсем молодой.
 – Ей было всего семнадцать. Она... утопилась. Мы все с трудом перенесли этот удар, особенно переживала Адель – ее сестра. Они были так близки между собой.
 – Почему она это сделала?
 – Какая-то любовная история, и довольно загадочная, надо сказать.
 – Какая печальная семейная хроника. Но, знаешь, мне кажется, когда во главе семейства стоит такой человек, как твой отец, иначе и быть не может.
 Он мрачно кивнул.
 – В общем, я хотел подготовить тебя до того, как мы туда отправимся.
 – Я не буду думать об этом человеке. Если мой дед не хочет видеть меня, то и я не желаю его видеть.
 – Урсула будет очень рада тебе. Она давно спрашивает меня, когда же наконец я привезу тебя познакомиться.
 – Значит, и я буду рада с ней познакомиться. Полагаю, мне следует называть ее тетей.
 – Она понравится тебе, и Луи Сагон тоже. Правда, он слишком поглощен своей работой и может показаться, что ничем больше не интересуется, но на самом деле это очень тихий, мягкий, добрый человек.
 – С меня будет довольно встречи с дядей и тетей. И забудем об этом людоеде – моем дедушке.
 Несмотря на то, что отец постарался подготовить меня, мне показалось, что он ждет предстоящего визита с некоторым трепетом.
 Я попрощалась с бабушкой и графиней, и мы с Кэти отправились в путь.
 А путь нам предстоял неблизкий. Мы путешествовали поездом, и Кэти в восторге прилипла к окошку, а отец сидел рядом с ней и перечислял названия мест, проносящихся мимо нас. Мы проезжали небольшие города и фермы, реки и холмы. Когда за окном мелькали виноградники, отец сразу оживлялся и оценивал их взглядом знатока. Мимо нас промелькнуло несколько старых замков, каких не увидишь нигде, кроме Франции – из серого камня, с высокими резными башенками. По мере нашего приближения к Виллер-Карсонну отец становился все задумчивее и тише, и я решила, что его угнетают мысли о разобщенности семьи и о том, как воспримет его отец известие о моем прибытии.
 На станции в Карсонне нас должен был ожидать экипаж. Отец сказал, что туда ходит только один поезд в день, поэтому время нашего прибытия точно известно.
 Станция оказалась совсем небольшой.
 – Хорошо, что есть хотя бы такая, – сказал отец. – Это граф де Карсонн добился, чтобы к нам провели дорогу. Полагаю, ему пришлось выдержать основательную борьбу, но он пользуется очень большим влиянием и всегда добивается своего.
 Мы вышли на перрон.
 – Альфредо! – помахал отец человеку в темно-голубой ливрее. – Он – итальянец, – объяснил он мне. – у нас тут половина слуг – итальянцы. Здесь проходит граница с Италией, поэтому в каждом из нас есть что-то от итальянцев.
 Альфредо подошел к нам.
 – Это моя дочь, мадам Сэланжер, – представил нас отец, – а это внучка, мадмуазель Кэти Сэланжер.
 Мы улыбнулись ему, и Альфредо с поклоном взял наши сумки.
 Мы шли через станцию, со всех сторон сопровождаемые приветственными возгласами. Судя по тому уважению, которое все выказывали моему отцу, я сделала вывод, что он весьма значительная персона в этих местах.
 Экипаж покатил по сельской дороге.
 Перед нами во всю ширь горизонта простирались виноградники. Уже начался сбор урожая, и мы видели, как сборщики винограда осторожно придерживают лозу, чтобы лишним движением не повредить виноградные грозди.
 – Мы выбрали удачное время для поездки, как раз попадем на vendange.
 Услышав это, Кэти радостно захлопала в ладоши. Впереди я увидела величественное сооружение на квадратной площадке, окруженной глубокими рвами.
 – Какой великолепный замок! – воскликнула я.
 – Замок Карсонн, – сказал отец.
 – Тот самый граф, который настаивал на проведении сюда железной дороги? Это он здесь живет?
 – Тот самый.
 – Он все время живет здесь?
 – Да. Наверное, у него есть дом и в Париже... и может, где-нибудь еще, но это – их родовое поместье.
 – А ты познакомишь меня с этими Карсоннами?
 – Вряд ли. Наши семьи не очень дружны.
 – Между вами существует какая-то вражда?
 – Да не то, чтобы вражда. Земли моего отца граничат с землями Карсоннов. Между ними существует что-то вроде холодной войны... никто не открывает огонь, но обе стороны готовы приступить к боевым действиям при малейшем нарушении границ.
 – Что-то уж очень воинственно вы все тут настроены.
 – Тебе с твоим английским воспитанием трудно понять горячую натуру здешних жителей. Сказывается латинская кровь... и хотя в тебе она тоже есть от рождения, видимо, английское воспитание несколько охладило ее.
 Я засмеялась.
 – Как это все интересно.
 – Скоро увидите наш дом. Вот, смотрите, вон там, впереди.
 Кэти подпрыгивала от нетерпения. Отец обнял ее за плечи и притянул к себе.
 Это был замок в миниатюре, все с теми же знаменитыми французскими башенками. Серый камень, зеленые ставни на окнах, балконы с резными чугунными загородками. Я была очарована.
 Когда мы приблизились к дому, я увидела, что на пороге его стоят мужчина и женщина.
 – Урсула, дорогая, как мило, что вы пришли встретить нас. Здравствуй, Луи. – Отец повернулся ко мне. – Ленор, это твоя тетя Урсула и ее муж Луи. – Он улыбнулся им. – А это Ленор и Кэти.
 – Добро пожаловать в Карсонн, – приветствовала нас Урсула.
 Эта темноволосая женщина была очень похожа на отца, и я сразу же полюбила ее. Луи, как и рассказывал отец, оказался мягким и деликатным человеком. Он взял меня за руки и сказал, что очень рад познакомиться.
 – Мы вас давно ждали, – сказала Урсула. – Наш дом в полумиле отсюда. Я решила, что мы должны встретить вас.
 Мы вошли в дом и оказались в длинном, обшитом панелями холле.
 – Я приготовила комнату для Ленор, – сказала Урсула. – Мне показалось, что лучше сделать это самой, чем полагаться на слуг. Комната Кэти будет рядом.
 – Как хорошо, что вы об этом подумали.
 Кэти с восторгом оглядывала все вокруг. Урсула повела нас в наши апартаменты. Мне досталась чудесная светлая комната с невысоким потолком. Портьеры на окнах и легкое шелковое покрывало на кровати были бледно-зеленого цвета; на полу лежал светло-серый ковер со штрихами того же бледно-зеленого оттенка. Особенно меня порадовало то обстоятельство, что наши с Кэти комнаты были смежными.
 Я открыла дверь и вышла на балкон. В отдалении виднелись башенки замка Карсонн и терракотовые крыши домиков ближайшего городка. Все остальное пространство занимали виноградники.
 Я вдруг испытала непривычное чувство умиления. За пределами замка простирался Виллер-Мюр – с шелковичными рощами и фабрикой... край, где я впервые увидела солнечный свет. Наверное, любой был бы взволнован этим событием.
 Нам принесли горячую воду. Мы умылись и сменили дорожные костюмы на домашние платья. Кэти отмечала громкими восклицаниями каждое новое открытие.
 – Ну разве не удивительно найти своего дедушку в парке? – говорила она. – И он такой интересный, я все время узнаю о нем что-то новое. У других дедушки довольно скучные. Они всю жизнь прожили в Англии.
 – Некоторым это нравится, – сказала я.
 – А мне – нет. Мне нравится, как у нас.
 После обеда на свежем воздухе нас повели знакомиться со слугами. Их было изрядное количество. Потом мы пошли прогуляться, и по дороге Урсула объясняла мне домашний уклад.
 – Обычно мы накрываем стол на улице, пока не становится слишком холодно. Мы все любим свежий воздух. Жорж – сын твоего отца... твой сводный брат... очень часто здесь бывает. У него свой дом в пятнадцати километрах отсюда. Его сестра Бриджит недавно тоже вышла замуж и живет в Лионе. Надеюсь, вы подружитесь. Я так рада, что вы с отцом теперь вместе. Он никогда не забывал, что где-то на свете живет его дочь; и когда твоя бабушка разыскала его, он так разволновался... был так счастлив. Это прекрасно, что вы приехали сюда.
 – Отец так добр ко мне.
 – Он чувствует, что никогда не сможет загладить свою вину.
 – Он уже сделал это, и даже больше того.
 Потом Урсула спросила, умею ли я ездить верхом на лошади, и обрадовалась, когда я утвердительно кивнула.
 – Это хорошо. Здесь нелегко передвигаться каким-либо другим способом, а гуляя пешком, мало что можно увидеть.
 – Мне бы хотелось посмотреть Виллер-Мюр.
 Немного помолчав, она сказала:
 – Я не была там уже двадцать лет.
 – А ведь это так близко.
 – Ты не слышала эту историю? Я навлекла на себя гнев отца, выйдя замуж без его согласия. Он до сих не забыл этого.
 – По-моему, это так ужасно. Прошло столько лет.
 – Тут уж ничего не поделаешь.
 – А вы пытались когда-нибудь наладить отношения?
 – Сразу видно, что ты не знаешь моего отца. Этот человек гордится тем, что не нарушает своего слова. Он сказал, что больше никогда не увидит меня – и так будет.
 – Наверное, многое в жизни проходит мимо него. Он должен быть очень несчастлив.
 Она покачала головой.
 – У него есть все, что ему нужно. Он – владелец Виллер-Мюра. Он – король на своей территории, где каждый обязан ему подчиняться, а в случае неповиновения будет наказан. Я думаю, он доволен своей жизнью. Ну, и я тоже никогда не жалела о своем выборе.
 – Так значит, вы никогда там не бываете?
 Она покачала головой.
 – Никогда.
 После того, как Урсула показала нам дом, отец повез нас на небольшую экскурсию по виноградникам. Потом мы ужинали во дворе. Ночной воздух наполнился ароматами трав, цветов и нагретой земли. Мы сидели и смотрели, как на небе одна за другой зажигаются звезды; летучие мыши летали над нами, и мы тихо блаженствовали, отдыхая от дневного пекла.
 Я знала, отец очень доволен тем, что мы наконец приехали сюда. Урсула и Луи решили задержаться у него на несколько дней. «Проследить, как вы устроитесь, – сказала Урсула, – иногда твоему отцу не хватает в доме хозяйки, и сейчас именно такой случай».
 Мы лениво переговаривались, время от времени бросая отдельные фразы. Основным предметом разговора был городок Карсонн. Отец говорил о том, что здесь прекрасный климат для выращивания винограда; ведь город стоит на самой границе с Италией.
 Лучшее вино из запасов отца, которое он по случаю нашего приезда велел достать из подвалов, начинало оказывать свое действие; я заметила, что Кэти сонно хлопает глазами. Мы распрощались со всеми и ушли спать.
 Я уложила Кэти и пообещала ей не закрывать дверь, соединяющую наши комнаты, чтобы она чувствовала, что я рядом. Она обрадовалась этому; возможно, ей казалось, что здесь, в сельской глуши, с наступлением темноты начинают происходить всякие страшные вещи. Когда я зашла поцеловать ее перед сном и поправить одеяло, она уже почти заснула.
 Затем я вернулась в свою комнату и разделась, но, прежде чем лечь в постель, открыла окна и вышла на балкон. Ночь была темна и таинственна; черный небесный купол, усыпанный бриллиантами звезд, казалось, опустился совсем низко. А вот и замок Карсонн – надменный, могущественный и грозный. Я с трудом отвела от него зачарованный взгляд.
 Наконец я легла, но сон мой был прерывистым и тяжелым. Я продолжала прокручивать в памяти все события прошедшего дня. Мне снилось, что мой дед вырастает до огромных размеров и преследует меня, а замок Карсонн – тюрьма, в которую он хочет меня засадить за то, что я осмелилась нарушить запрет и зашла на его территорию.
 Проснувшись, я не сразу поняла, что это был только сон. Мне стало не по себе, и первое, что я сделала встав с кровати, – вышла на балкон посмотреть на замок Карсонн.
 Незаметно пролетело несколько дней. Урсула и Луи распрощались и уехали домой. Урсула взяла с меня обещание навестить их в самом ближайшем будущем. Я с удовольствием приняла приглашение. К этому времени мы стали добрыми друзьями.
 Сбор винограда подходил к концу.
 – Все мы становимся немного сумасшедшими во время vendange, – рассказывал отец. – Возбуждение охватывает весь дом. Это кульминация нашей работы... после всех трудностей, всех тревог относительно будущего урожая... И вот все это позади, и мы видим результаты своей работы за год.
 – Могу понять ваши чувства.
 – Если б ты знала, сколько нам пришлось выстрадать! Начало лета было довольно сырым, и мы следили, чтобы на листьях не появилась плесень. Но в целом сезон выдался неплохой. Теперь основная работа закончилась, урожай собрали. С этого момента начинается всеобщее ликование в предвкушении праздника.
 Нам с Кэти выделили лошадей, и мы полюбили ездить по окрестностям, разведывая новые места. К этому времени Кэти была уже опытной наездницей, но я часто ездила одна, потому что ее больше всего интересовали виноградники и урожай. Поэтому, когда отец объезжал свои плантации, от частенько брал ее с собой А я обследовала Вилле-Карсонн самостоятельно.
 Я знала, что Кэти с отцом находится в полной безопасности, поэтому беззаботно наслаждалась покоем и одиночеством.
 Как-то днем, четыре дня спустя после нашего приезда, когда все жители, казалось, укрылись в домах на время дневной сиесты, я спустилась к конюшням и поехала прокатиться. Отец предложил мне для верховых прогулок гнедую лошадку – маленькую, не очень резвую, однако с норовом. Мы вполне подходили друг другу, и на этой-то лошадке я и отправилась в тот день прогуляться.
 Мы поехали в направлении Виллер-Мюра, к вершине холмистой гряды, откуда была видна вся долина. Я полюбила это место, знала, что наступит день, когда я не смогу устоять и поддамся искушению спуститься в деревню.
 В тот день я снова поехала туда. Сверху открывался вид на шелковичные рощи и фабрику вдалеке, отсвечивающую стеклянными окнами. Трудно было поверить, что это красивое здание является фабрикой. За деревней протекал небольшой ручей; через него был переброшен мостик, увитый вьюнками. Я видела башенки господского дома и спрашивала себя, чем занят в настоящую минуту мой дед и догадывается ли он, что его внучка находится от него так близко.
 Однажды я спущусь туда и пройдусь по деревне, думала я, и найду дом, где жили бабушка и моя мать. Мне было интересно, приходила ли когда-нибудь моя мать на то место, где я сейчас стояла, где она повстречалась с моим отцом и где зародилась моя жизнь. Мне было обидно, что моя родина находится так близко, а я не имею права посетить ее.
 Я отвернулась. Солнце в тот день палило немилосердно. Немного правее деревья росли гуще и манили под свою прохладную сень, напоенную сладким смолистым ароматом сосны. Я направила туда свою гнедую. Деревья все теснее сдвигались вокруг нас, пахло влажной землей, прелыми листьями, разогретой на солнце хвоей. Я все дальше углублялась в лес. Сначала он показался мне небольшой рощицей, и я не сомневалась, что, двигаясь в одном направлении, скоро выберусь на открытое пространство.
 Вдруг я услышала собачий лай. В лесу кто-то был. А может быть, это только собака? Лай – неистовый и злобный – приближался. Внезапно между деревьями показались два эльзасских дога. Завидев меня, они издали победный возглас и огромными прыжками направились ко мне. Прямо передо мной они резко остановились, не переставая угрожающе лаять. Я чувствовала, что моя гнедая дрожит. Она запрокидывала назад голову и беспокойно била копытом.
 – Прочь, – закричала я собакам, пытаясь вложить в свой голос властные нотки, но мой окрик только распалил их – они залаяли еще яростнее и, казалось, вот-вот накинутся на меня.
 Между деревьями показался всадник, и я испытала громадное облегчение. Он резко натянул поводья и уставился на меня пристальным взглядом.
 – Фидель, Наполеон! Ко мне! – позвал он собак.
 Они немедленно прекратили лаять и вернулись к хозяину.
 За эти несколько секунд я успела хорошенько разглядеть незнакомца. Он как влитой сидел на своем великолепном черном коне, и они так ладно подходили друг другу, что казались одним целым и рождали сравнение с кентавром. У незнакомца были очень темные глаза с тяжелыми веками и четко очерченные брови. Волосы, выбивавшиеся из-под шляпы, также были почти черными. Светлая кожа составляла резкий контраст с темными глазами и волосами. Полагаю, это было одной из причин, почему его внешность так поражала. Форму его носа я бы, пожалуй, назвала агрессивной; этот длинный патрицианский нос напоминал изображения Франсуа Первого. Красивый рот не уступал по выразительности глазам – я одинаково легко могла представить его как жестоко смеющимся, так и ласково улыбающимся. Мне впервые встретился человек с такой необычной внешностью.
 С первого же взгляда мне стало ясно, что этот человек ставит себя значительно выше других и привык к повиновению столь же беспрекословному, как то, которое только что продемонстрировали мне его собаки. Теперь он изучающе смотрел на меня, приподняв свои замечательные брови. Я слегка поежилась под пронизывающим взглядом. Это бесцеремонное разглядывание начинало меня раздражать, и я с трудом удерживалась от того, чтобы не высказать свое неудовольствие.
 – Полагаю, это ваши собаки, – сказала я наконец.
 – Это мои собаки, а также мой лес, на территорию которого вы непрошенно вторглись.
 – Простите.
 – Мы наказываем нарушителей.
 – Я понятия не имела, что нарушила чью-то границу.
 – Здесь есть указатели.
 – Боюсь, что не заметила их. Я здесь недавно.
 – Это не извиняет вас, мадемуазель.
 – Мадам.
 С ироничной улыбкой он поклонился.
 – Тысяча извинений, мадам. Могу я узнать ваше имя?
 – Мадам Сэланжер.
 – Сент-Аланжер. Значит, вы имеете отношение к этим торговцам шелками.
 – Я сказала Сэланжер, а не Сент-Аланжер. Это фамилия моего мужа.
 – А ваш муж... он тоже здесь с вами?
 – Мой муж умер.
 – Простите.
 – Это вы меня простите за причиненное вам беспокойство. Если вы будете так любезны пропустить меня, я немедленно покину ваши владения.
 – Я провожу вас.
 – В этом нет необходимости. Я сумею найти дорогу.
 – В этом лесу недолго и заблудиться.
 – Мне он не показался таким уж дремучим.
 – И тем не менее... если позволите.
 – Ну конечно. Вы, вероятно, хотели бы лично убедиться, что я и в самом деле покину ваш лес. Ну что ж, я могу только снова принести свои извинения. Это больше не повторится.
 Он подъехал ко мне. Я похлопала свою гнедую и прошептала ей слова одобрения. Она все еще побаивалась его собак.
 – А лошадка-то с норовом, – сказал он.
 – Ей не нравятся ваши Фидель с Наполеоном.
 – Эта парочка исполнена сознания своего долга.
 – Они могут быть очень жестокими.
 – Когда выполняют свой долг.
 – Который состоит в том, чтобы наказывать нарушителей.
 – И в этом тоже. Здесь сворачиваем.
 Он ехал рядом со мной; собаки тащились сзади, признав меня и гнедую субъектами, не представляющими опасности для их хозяина.
 – А скажите мне, мадам Сэланжер, вы приехали сюда погостить?
 – Я здесь в гостях у своего отца – Анри Сент-Аланжера.
 – Значит, вы все-таки – одна из них.
 – Полагаю, что так.
 – Понимаю. Тогда, думаю, могу сказать точно, кто вы такая. Судя по вашему акценту и иностранному облику, вы – та девочка, которую бабушка увезла когда-то в Англию.
 – Прошу прощения за мой акцент.
 – Ну что вы, он очарователен. Вы хорошо говорите по-французски, но этот едва заметный акцент выдает в вас иностранку. Мне он нравится. А что до иностранного облика... то он нравится мне не меньше. Vive la difference [22] .
 Я улыбнулась.
 – Вы, наверное, спрашиваете себя: что это за надменный тип, который осмелился приблизиться ко мне да еще выпроваживает из своего леса? Я прав?
 – Ну так и кто же он?
 – У него не очень приятный характер, как вы скоро заметите.
 Он выжидательно смотрел на меня, но я не ответила. Это его позабавило, и он засмеялся. Я смотрела на него и не верила своим глазам. Теперь это был совершенно другой человек. Его глаза смеялись и лучились весельем. Линия рта стала более мягкой и нежной.
 – И будете совершенно правы, – сказал он. – Меня зовут Гастон де ла Тур.
 – Вы живете где-то поблизости?
 – Да, совсем рядом.
 – И владеете этим лесом, которым так гордитесь, что никого и близко к нему не подпускаете.
 – Верно, – согласился он. – Я возражаю против того, чтобы по моему лесу ходили чужие.
 – Здесь очень красиво, – сказала я. – Стыдно быть таким жадным.
 – Как раз потому, что красиво, я и не хочу здесь никого видеть. Я и правда совершенно испорченный человек.
 – Какой вред могут причинить вашему лесу?
 – Полагаю, что небольшой. Хотя дайте подумать. Они могут поломать деревья... станут разводить костры. Но главная причина в том, что я хочу, чтобы мое было только моим. Вы находите это предосудительным?
 – Думаю, это общечеловеческий порок.
 – А вы интересуетесь проявлениями человеческой натуры?
 – А вы – нет?
 – Я слишком поглощен собой... нет, в самом деле, у меня совершенно невозможный характер.
 – Но одно достоинство у вас точно есть.
 – Умоляю, скажите мне, что же хорошего вы сумели во мне обнаружить?
 – Самокритичность. А понимание собственных недостатков – достоинство, которым обладают немногие.
 – Ну до чего ж очаровательная нарушительница! Я так рад, что в вашу прелестную головку пришла мысль заехать в мой лес. Пожалуйста, скажите мне, мадам Сэланжер, как долго вы пробудете у нас?
 – Мы приехали посмотреть vendange.
 – Мы?
 – Я и моя дочь.
 – Так у вас есть дочь.
 – Да, ей уже одиннадцать лет.
 – Выходит, у нас есть нечто общее. Моему сыну – двенадцать. Так что мы оба родители. Есть и другое сходство. Вы – вдова, а я – вдовец. Вам это не кажется интересным?
 – Не знаю. Разве? По свету ходит множество вдов и вдовцов, и, полагаю, они встречаются друг с другом довольно часто.
 – Как вы прозаичны – само спокойствие и логика. Сказывается английское влияние?
 – Я получила английское воспитание и образование, но по рождению я – француженка.
 – Думаю, первое оказывает наибольшее влияние на формирование характера. Я скажу вам еще кое-что. Я уже я точно знаю, кто вы. Мне было тогда восемь лет. Кстати, теперь вы можете догадаться о моем возрасте. В таком месте, как это, люди знают друг о друге все. Это событие произвело настоящий фурор. Анри Сент-Аланжер и эта юная девушка... одна из местных красавиц... злобный старик отравил им жизнь. Надо сказать, что отравлять людям жизнь – одно из главных пристрастий старого Альфонса Сент-Аланжера. Местное чудовище, настоящий монстр.
 – Вы правильно догадались. Это мой дед.
 – Мои соболезнования.
 – Я вижу, вы его не любите.
 – Любить его? Как можно любить гремучую змею? Здесь его все хорошо знают. Если вы зайдете в церковь, то увидите витражи на окнах, отреставрированные на пожертвования Альфонса Сент-Аланжера. Аналой – тоже дар от него. Крыша церкви теперь в отличном состоянии. Он объявил войну древесному жучку, ему церковь обязана своим возрождением. Лучший друг ему – Бог, злейший враг – человек.
 – Разве такое возможно?
 – А вот об этом, моя дорогая мадам Сэланжер, вам с вашим знанием человеческой натуры судить легче, чем мне.
 – Как долго мы выбираемся из этой чащи, – сказала я. – Я рад этому. Это дает мне возможность наслаждаться интересной беседой.
 Я тут же преисполнилась подозрений. Я забралась вовсе не так далеко, когда наткнулась на его собак. Он перехватил мой недоверчивый взгляд, разгадал его и раздвинул губы в чарующей улыбке.
 – Ив каком месте мы выедем из леса? – строго спросила я.
 – Вы скоро увидите.
 – Я не очень хорошо знакома с этими землями. Надеюсь, я сумею найти обратную дорогу?
 – Со мной вы будете в безопасности.
 – Думаю, пора возвращаться. Обо мне могут беспокоиться.
 – Предоставьте это мне.
 – Мне казалось, я заехала не так далеко.
 – В лесу так красиво... вы сами сказали об этом.
 – Да. Но я не собиралась здесь задерживаться.
 – Я разрешаю вам гулять у меня в лесу в любое время, когда у вас появится такое желание.
 – Спасибо. Вы так великодушны.
 – Мое предложение не бескорыстно.
 – Не сомневаюсь в этом.
 – Ваши слова говорят о том, что я успел достаточно проявить себя за столь короткое знакомство.
 – Безусловно. Все это время после того, как вы обнаружили меня, вы были чрезвычайно галантны. А теперь, если вы покажете мне, как выбраться отсюда... и побыстрее... я буду вам очень благодарна.
 – Ваша благодарность для меня драгоценна. Едемте. Деревья начали редеть. Мы выехали на открытое место, впереди виднелся замок.
 У меня перехватило дыхание и невольно вырвалось:
 – Как он великолепен.
 – Он уже несколько столетий является собственностью Карсоннов.
 – Знаю. Мне рассказывали о них. Мы проезжали мимо, когда ехали со станции, и он еще тогда потряс меня.
 – Это один из прекраснейших и древнейших замков в этой части страны.
 – Насколько я поняла, граф бывает здесь весьма часто.
 – Да, хотя так же часто он бывает в Париже.
 – А это его виноградник?
 – Да, совсем маленький в сравнении с виноградниками месье Сент-Аланжера... но, надо вам заметить, вино с этого виноградника имеет особенный вкус.
 – Возможно. Ну, думаю, теперь я знаю, где мы находимся. Примите мою благодарность за избавление от этих ваших монстров.
 – Вы имеете в виду моих преданных гончих?
 Я кивнула.
 – И спасибо, что проводили меня из леса.
 – Вы так любезны. Попробую ответить тем же. Повторяю: в моих лесах вы всегда – желанная гостья.
 – Действительно – очень мило.
 – Быть может, мне повезет встретить вас снова.
 Я не ответила. Там, в лесу, когда мне показалось, что он пытается меня удержать, я немного испугалась; теперь же было жаль, что это приключение уже закончилось.
 Мы остановились на невысоком холмике, и я огляделась.
 – Вон там, – сказал он, – виноградники вашего отца. Вам нужно спуститься с холма, затем пересечь поле – и вы дома.
 – Хорошо, спасибо. До свидания, месье де ла Тур.
 – Аи revoir, мадам Сэланжер.
 Направляясь к дому, я знала, что он наблюдает за мной, и ощущала какой-то радостный трепет. Он произвел на меня сильное впечатление. Нельзя сказать, чтобы он мне понравился – я не любила самодовольных мужчин. Ни Дрэйк, ни Филипп никогда не были такими. Филипп был душевно мягким и чутким, Дрэйк, в сущности тоже. А здесь я встретила человека совершенно иного: у меня все время было такое чувство, будто он подсмеивается надо мной; и в обращении, и в голосе его проглядывала яркая чувственная натура. Он слишком явно подчеркивал свою принадлежность к мужскому полу... в физическом смысле, и я чувствовала, что его добродушное подтрунивание как бы приглашает к чему-то большему. Это смущало и волновало меня; однако, надо признать, это волнение не было мне неприятным.
 Подъезжая к дому, я увидела отца. Он шел от конюшен.
 – Ленор, – позвал он, – как хорошо, что ты вернулась. Я уже начал волноваться.
 – Что-нибудь с Кэти?
 – Нет... нет. С ней все в порядке. Мне сказали, что ты уехала на прогулку, но прошло уже так много времени.
 – У меня было настоящее приключение. Ты знаешь тот лес...
 Он кивнул.
 – Я забралась в него, и вдруг появились два огромных свирепых пса. Я думала, они набросятся на меня. Маррон испугалась до смерти. – Я похлопала лошадь по холке; она в ответ повела боками.
 – Собаки! – сказал отец.
 – Жуткие зверюги. К счастью, с ними был хозяин. Он отозвал их и сказал мне, что я нарушила – границу его владений. Оказывается, этот лес принадлежит ему. Он немного поговорил со мной и назвал свое имя – Гастон де ла Тур. Ты его знаешь?
 Отец удивленно смотрел на меня.
 – Гастон де ла Тур и граф Карсонн – одно и то же лицо. Этот лес в самом деле – его собственность. Впрочем, как и большинство здешних земель.
 – Ты хочешь сказать – это был сам граф? Но он не сказал... просто назвался – Гастон де ла Тур.
 – Мне не нравится, что ты встретилась с ним, – сказал отец.
 – Забавная получилась встреча.
 – Не сомневаюсь. Он умеет позабавить женщину, если на него найдет охота.
 Отец обеспокоенно вглядывался в мое пылающее лицо.
 – Ну, может, вы больше и не увидитесь. Хорошо бы так. Он не может похвастаться очень хорошей репутацией... в отношении женщин.
 – Ах, вот как? – рассмеялась я. – В это легко поверить.
 Я передала Маррон конюху и пошла вместе с отцом в дом, продолжая вспоминать свою встречу с этим безнравственным графом.
 Урожай винограда был уже собран, все прошло на удивление гладко. Теперь виноградные кисти лежали на ровном настиле, впитывая солнце. Каждый день люди с тревогой вглядывались в небо, но солнце каждое утро милостиво всходило на небосвод и изливало свои лучи на собранные ягоды. Все шло хорошо.
 Кэти волновалась вместе со всеми, все больше проникаясь заботами виноделов. Отец показал ей огромные цилиндры для давления ягод. Она была немного разочарована, ей больше нравился старинный обряд. Но отец объяснил ей, что современный метод более эффективен.
 Однако вскоре нас ожидал удар. Сезонные работники, которые каждый год приходили на помощь, на этот раз не появились. Отец был вне себя, когда узнал, что явилось тому причиной.
 – Они будут работать в замке, – сказал он. – Обычно у графа vendange бывает на неделю-две позже нашего; у нас более солнечная сторона, поэтому мы начинаем раньше. В этом году он решил начать процесс приготовления вина одновременно с нами, и как следствие этого – работники, которые должны были работать у нас, пошли к нему.
 – Ты хочешь сказать, что люди, которые столько лет работали на тебя, переметнулись к нему, как только он поманил?
 – Это же граф. Он требует полного подчинения.
 – А как же их лояльность по отношению к тебе?
 – Их я не виню. Им приказали – они подчинились.
 – Как это низко с его стороны!
 – Он хочет дать понять всем нам, кто здесь хозяин. Большинство здешних земель принадлежит ему. Из-под его влияния выпадаем только мы и, конечно, Виллер-Мюр. И ему захотелось напомнить нам о своей власти в этих краях.
 – А ты не можешь объяснить ему, что тебе нужны эти люди?
 – Я не собираюсь просить об одолжении. Справимся как-нибудь сами.
 – Ты думаешь?
 – Надо постараться сделать все, что в наших силах.
 Отец занялся перераспределением обязанностей среди работников, но тут случился второй удар. Работников перевозили с места на место на телегах. И вот как-то лошадь ни с того ни с сего понесла, перемахнула через изгородь, сломала ногу и перевернула телегу. В результате пострадало четверо человек – у старшего работника была сломана нога, еще у одного – рука, а двое получили царапины и ушибы.
 Отец был в отчаянии.
 – Можно подумать, что в этом году на наш vendange наложили проклятие.
 А потом случилось неожиданное. Когда отец снова пытался все реорганизовать, в поместье прибыла телега с десятью работниками.
 Я увидела телегу из окна и поспешила вниз узнать, что случилось на этот раз. Отец был уже там.
 Один из людей сошел с телеги.
 – Господин граф передает вам привет. Он услышал о вашей беде и послал нас поработать у вас, пока в этом будет необходимость.
 Отец недоверчиво смотрел на них.
 – Но... – пробормотал он, – я не понимаю. Почему же вы сразу не пришли ко мне?
 – Таков был приказ господина графа, месье Сент-Аланжер. Мы не могли отказать ему. Но теперь он сам послал нас. Ему рассказали о несчастном случае, и он хочет помочь вам. Когда мы закончим работу здесь, то вернемся в замок на его vendange.
 Отца раздирали противоречивые чувства. Я видела, какая в нем происходит борьба. Ему очень хотелось отказаться от предложения графа, но здравый смысл возобладал над гордостью. Это был шанс спасти урожай, и было бы глупостью отказаться от него.
 – Очень любезно со стороны графа, – наконец невнятно выговорил он.
 – Мы можем приступить к работе немедленно, месье Сент-Аланжер.
 Они послезали с телеги. Их не было нужды инструктировать. Каждый из них прекрасно знал, что нужно делать.
 Вернувшись вместе с отцом в дом, я положила руку ему на плечо:
 – Значит, все обойдется?
 – Мне непонятны мотивы его поступка.
 – Он прослышал о несчастном случае. Я думаю, граф прекрасно осведомлен обо всех трудностях, которые должны были за этим последовать. Видимо, это вызвало у него сочувствие, и он решил проявить добрую волю.
 – Ах, ты не знаешь этого человека. Мы конкуренты. Он будет страшно доволен, если наш урожай пропадет.
 – Возможно, ты неверно судил о нем.
 Отец покачал головой.
 – Нет, у него есть на то свои причины. Он ничего не делает просто так.
 Пришла Кэти и, выслушав новости, высказалась, как всегда, прямодушно:
 – Он что, действительно такое чудовище?
 Отец угрюмо кивнул.
 – Вот бы посмотреть на него. Он живет в том замке? Он великан?
 – Никаких великанов не существует, Кэти, – напомнила я ей.
 Кэти была разочарована.
 – Он хотя бы ест людей? – спросила она.
 – В фигуральном смысле – да.
 – Ну ладно, забудем о нем, – сказала я. – Теперь у нас полный комплект рабочих, и мы можем приступить к делу.
 Отец согласился со мной, но я видела, что его очень насторожил тот факт, что спасение пришло к нему от графа.
 Это была незабываемая ночь. Урожай был спасен, и это вызывало всеобщее ликование. Несмотря на препятствия, все в конце концов устроилось благополучно. Казалось, на торжество собралась вся округа. В теплом вечернем воздухе тускло мерцал свет от ламп фонарей. На лужайке перед домом скрипачи играли народные песни и пританцовывали; народ подпевал им. Увлеченная происходящим, Кэти тихо сидела рядом со мной.
 На всеобщее угощение выставили вино прошлогоднего урожая и огромные торты, украшенные фруктами и орехами. Чем ближе подступала ночь, тем громче становилось пение и неистовее – пляски. Я сидела на скамье и слушала песню, которую пела мне бабушка, когда я была маленькой.
 En passant par la Lorraine Avec mes sabots...
 Кто-то присел рядом со мной. Я повернулась, и сердце у меня подпрыгнуло от удивления, испуга и – пришлось себе признаться – радостного волнения. Я услышала свой запинающийся голос:
 – Граф де Карсонн...
 – Собственной персоной, – ответил он, приблизив свое лицо к моему. – Ну пожалуйста, скажите, что рады мне. – Он взял мою руку и поцеловал ее. Только теперь он увидел Кэти. – Не говорите. Я знаю. Это прелестная мадмуазель Кэти. Счастлив познакомиться, мадемуазель. – Он поцеловал руку Кэти.
 Глаза Кэти вспыхнули беспокойным огнем. Я видела, что ее взволновал этот поцелуй. Ей еще никогда не целовали руку, тем более такие представительные и красивые мужчины.
 – Я знаю, кто вы, – сказала она.
 Кэти никогда не лезла в карман за словом.
 – Выходит, мы уже хорошо знакомы.
 – Вы в самом деле такое чудовище?
 – Вынужден ответить: скорее всего, да.
 – Но вы не похожи на великана.
 – Сожалею, что не оправдал ваших ожиданий.
 – А вы едите людей?
 – Я похож на каннибала?
 – Мама, что такое «каннибал»?
 – Это тот, кто ест людей.
 – Но, как правило, люди не входят в мой рацион, – сказал он ей.
 – А меня вы съедите?
 – Это – глупый разговор, – сказала я. – И ты знаешь об этом, Кэти.
 Он засмеялся и, взяв ее за подбородок, улыбнулся:
 – Только не на завтрак.
 – А на обед?
 – Для начала я вас откормлю.
 – Фе, фи, фо, фам, – нараспев проговорила Кэти, – здесь пахнет английской девочкой...
 Она хихикнула.
 – Вы хотели повидаться с отцом? – обратилась я к нему.
 – Нет, я хотел убедиться, что у вас все хорошо и что он сумел преодолеть это фатальное невезение.
 – Он благодарен вам, – сказала я.
 – С меня довольно знать, что у вас все в порядке. А что вы думаете обо всем этом... – он указал на танцующих, – об этом обычае праздновать сбор урожая?
 – Мне очень нравится.
 – Довольно занятно... но, верно, не слишком – для женщины, у которой свой бизнес в Лондоне и в Париже?
 – Занятно слышать это от вас.
 – Я вижу, мадемуазель Кэти в восторге. Мадемуазель... я могу предложить вам посмотреть настоящий vendange... такой, каким он был на протяжении столетий... как это делают в моем замке. Не окажете ли вы мне честь, почтив своим присутствием наш праздник?
 – Прийти к вам? О да, пожалуйста. Мы придем, правда, мама?
 – Там видно будет, – сказала я.
 – Но почему мы не можем пойти?
 – Мы должны узнать, какие планы у твоего дедушки.
 – У него нет никаких планов.
 – Значит, решено, – быстро сказал граф. – Мадам Сэланжер, мадемуазель Кэти, вы должны быть моими гостьями. Событие ожидается через три дня.
 Кэти захлопала в ладоши.
 – Обещаю, что не съем вас, – прибавил он.
 Кэти пожала плечами и засмеялась.
 Нас уже заметил отец и торопливо направлялся к нам.
 – Господин граф.
 Он поднялся, широко улыбаясь, – так, словно это было самым естественным делом – зайти между прочим на территорию своего давнего врага.
 – Рад, что у вас все обошлось, Сент-Аланжер.
 – Я должен благодарить вас, – сдержанно начал отец.
 – Не берите в голову. Разве могло быть иначе. Я услышал про несчастный случай. В такое время! Я представил себе, в каком затруднении вы оказались, и послал людей.
 – Они прибыли как раз вовремя.
 – В таком случае я удовлетворен.
 – Теперь я у вас в долгу, – снова начал отец.
 Граф показал рукой на нас с Кэти.
 – Мадам Сэланжер и мадемуазель Кэти только что дали свое согласие прийти к нам в замок на vendange. Это сполна вознаградит меня за ту незначительную услугу, которую я сумел вам оказать.
 Услышав это, отец на мгновение окаменел. Придя в себя, он сказал:
 – Я уверен, что вам будет интересно посмотреть нашу усадьбу. Не соблаговолите ли пройти со мной, граф?
 – С удовольствием.
 Сдерживая улыбку, он поклонился – сначала мне, потом Кэти; после чего они удалились, а мы с Кэти остались сидеть, глядя им вслед.
 – Он не великан, – сказала Кэти. – Он даже лучше. Он рассмешил меня. Мне он понравился, а тебе? Мама?!
 Я промолчала.
 У нее был разочарованный вид.
 – Конечно, он не может есть людей. Это была только шутка.
 – О-о? – сказала я.
 – Да, мне он понравился, – повторила она чуть ли не вызывающе.
 В тот вечер я его больше не видела.
 Я была рада побыть наконец одна в своей комнате. Не вызывало сомнений, что человек этот смущал мой душевный покой. Я пыталась найти ответ на вопрос, почему он прислал к нам на помощь своих людей и зачем появился здесь этой ночью. Сперва он отзывает сезонных рабочих, которые должны были работать у нас, а затем делает этот великодушный жест. Я чувствовала, что граф затеял какую-то игру.
 Я долго пролежала без сна, продолжая думать о нем.
 Наутро отец дождался, когда мы остались одни, и сказал:
 – Граф ведет себя очень странно... заявился к нам, как будто мы с ним старые друзья. У нас никогда не было с ним ничего, даже близко похожего на дружбу.
 – И он прислал тебе людей.
 – Почему? По логике вещей он должен бы тыкать в нас пальцем и радоваться, что мы потеряли урожай. В некотором смысле мы конкуренты. Более того, между нашими семьями существует давняя вражда.
 – Но не между вами лично.
 – Он на ножах с моим отцом. Они без колебаний подставили бы ножку друг другу. С чего это вдруг такая перемена? – Он испытующе посмотрел на меня, и я почувствовала, что краснею. – Ну конечно же. Он встретил тебя.
 – Да, в лесу. Я же говорила тебе.
 – Думаю, все это имеет непосредственное отношение к тебе. Ты должна быть осторожна, Ленор.
 – Не беспокойся, папа.
 – Видимо, он решил преследовать тебя. Говорят, он очень влюбчив, а ты привлекательная женщина.
 – Мне показалось ему понравилась Кэти. Наверное, он любит детей.
 – Это – лишь часть его игры. Он не интересуется даже собственным сыном.
 – Граф произвел на Кэти сильное впечатление. Они играли с ней в чудовищ с людоедскими наклонностями. По-моему, он от души забавлялся.
 – Мне это не нравится. Я так хотел, чтобы вы приехали сюда, а теперь я думаю, что смогу спокойно вздохнуть только после того, как мы вернемся в Париж.
 – Не волнуйся. Я ведь не маленькая неопытная девочка. Не забывай, что я вдова, имеющая дочь.
 – Знаю. Но его считают очень привлекательным мужчиной.
 – Во всяком случае он себя видит именно в таком свете.
 – Боюсь, что другие тоже.
 – Говорю тебе – не волнуйся.
 – Но ты пообещала пойти к нему на vendange.
 – Кэти приняла приглашение прежде, чем я успела придумать благовидный предлог для отказа.
 Отец снова покачал головой.
 – Не нравится мне это, – повторил он.
 – Все будет хорошо, – заверила я его.
 А про себя подумала: «Мне-то все это очень даже нравится». При этом я прекрасно понимала, что отец прав и что граф, вероятно, смотрит на меня всего лишь как на легкую добычу.
 Всем сердцем я жаждала доказать ему обратное.
 Эта ночь ясно запечатлелась в моей памяти. По прошествии времени она стала мне казаться какой-то нереальной, но даже сейчас я могу закрыть глаза и представить себе все до мельчайших подробностей. Воздух был прозрачен, и звезды казались совсем низкими; было тепло и безветрено. До нас доносились отдаленные голоса пирующих – пение под аккомпанемент скрипок, аккордеона, треугольников [23] и барабанов.
 Но отчетливее всего я помню самого графа. Он умудрился устроить так, что мы с ним сидели отдельно в небольшом дворике; окружавшие его серые стены были увиты цветущей бугенвиллеей, в воздухе разливалось благоухание красного жасмина. Я потягивала особое, по его словам, вино, которое он принес из подвалов, и ела торт, приготовленный специально по этому случаю и являлю-щийся одной из достопримечательностей vendange.
 Этот вечер был волшебным с самой первой минуты, когда мы с Кэти сели в присланный за нами экипаж. Это был чарующий вечер. Экипаж представлял собой громоздкое сооружение с выгравированным на дверцах фамильным гербом. Несмотря на некоторую нескладность, вид он имел внушительный. Отец очень волновался, и я снова попыталась успокоить его. «Все будет в порядке, – твердила я, – к тому же со мной едет Кэти». Я обещала вернуться к полуночи; он пробормотал что-то насчет того, что это слишком поздно для Кэти, на что я ответила, что один раз можно нарушить привычный распорядок и никакого вреда ей от этого не будет.
 Он уже не сомневался, что граф взял курс на обольщение. В целом я была с ним согласна и не собиралась стать легкой добычей волокиты. Но я чувствовала, что слишком долго была серьезной и легкое развлечение мне не повредит.
 Сколь великолепен был этот замок! Он поражал воображение своей древностью. Когда мы приблизились к холму, на котором он стоял, меня охватило предчувствие чего-то фантастического. Эта ночь обещала быть не похожей ни на какую другую. Высокая главная башня основного крыла, окруженная бруствером, цилиндрические башни по бокам здания, массивные стены, узкие проемы окон... все это сохранилось со времен средневековья. Мне показалось, будто я вступила в другой мир.
 Граф вышел встретить нас вместе со своим сыном Раулем. Кэти и мальчик окинули друг друга оценивающими взглядами. Потом Кэти взяла инициативу в свои руки и сказала:
 – Здравствуй, Рауль. Неужели ты и правда здесь живешь? – Затем она поинтересовалась, случается ли им лить кипящее масло на головы своих врагов.
 – О, мы используем эти бойницы в более мирных целях, – ответил граф.
 Очутившись посреди древнего зала, я почувствовала, как мной завладевает прошлое, и граф был тоже частью его – сюзерен, всемогущий сеньор, который мог потребовать соблюдения права первой ночи, которым, несомненно, пользовались в прошлом его прародители.
 Я рассматривала оружие, висевшее по стенам, огромный камин с фамильным гербом над ним, глубокие ниши с каменными скамьями, которые, должно быть, простояли здесь несколько столетий. Все это действительно впечатляло.
 Граф разработал план наших развлечений. Он предположил, что Кэти захочется понаблюдать процесс приготовления вина в замке.
 – Мы здесь соблюдаем традиции, – сказал он. – Все должно происходить так, как несколько веков назад. Вы увидите, как будут давить виноград.
 Он попросил Рауля развлечь свою гостью и поручил месье Гренье, домашнему учителю Рауля, заняться детьми. Появилась экономка, мадам ле Гранд, и граф познакомил меня с ней. Она обещала проследить, чтобы детям посильнее разбавили вино, и сказала, что им не терпится попробовать торт vendange.
 Таким тактичным способом граф подстроил так, чтобы мы остались одни.
 Потом последовало незабываемое зрелище.
 Мы видели, как люди с полными корзинами шагают к корытам и складывают в них виноград. Они наполнили их примерно на три фута в глубину, когда появились давильщики.
 Граф внимательно наблюдал за моей реакцией.
 – Вы, должно быть, думаете, что это негигиенично. Позвольте заверить вас, что были приняты все меры предосторожности. Все предметы продезинфицированы. Давильщикам отскоблили ступни и ноги выше колен. Видите, какие на них короткие шорты... у всех – и мужчин, и женщин. Так всегда поступали. Они будут танцевать на винограде и петь народные песни. Ага, вот они начинают.
 Я смотрела, как они танцуют, ритмично погружая ноги все глубже и глубже в темно-красный сок.
 – Это продлится до полуночи.
 – Кэти...
 – Она прекрасно проведет время с Раулем. Гренье и мадам ле Гранд проследят, чтобы с ней все было в порядке.
 – Я думаю, мне...
 – Давайте хоть немного насладимся свободой. Это так же хорошо для нас... как и для детей. Не бойтесь. Прежде, чем пробьет полночь, вы будете живая и невредимая ехать домой. Даю вам слово. Клянусь, если хотите.
 Я засмеялась.
 – Это необязательно. Я верю вам.
 – Давайте уйдем куда-нибудь подальше от этого шума. Я хочу поговорить с вами.
 Вот как я оказалась в благоухающем дворике в эту звездную ночь... наедине с ним... хотя вокруг царило веселье и то и дело раздавались чьи-то вскрики и смех; на заднем Дворе, не переставая, звучала музыка.
 Слуга принес нам вина и торт vendange. Все это он красиво сервировал на столе, где уже лежали маленькие вилки и салфетки с вышитым Карсоннским гербом.
 – Это наше лучшее вино, – сказал он. – Я выставляю его только по особым случаям.
 – Таким, как vendange, например.
 – Это бывает каждый год. Что в этом особенного? Особенным я считаю то, что сегодня мадам Сэланжер – моя гостья.
 – Вы очень любезный хозяин.
 – Я умею быть обаятельным, когда делаю то, что доставляет мне удовольствие.
 – Думаю, это относится ко всем людям.
 – Да, характер и его недостатки проявляются в обратном случае. Мне хочется послушать про вас. Вы счастливы?
 – Как и большинство людей.
 – Это очень уклончивый ответ. Люди по разным причинам бывают удовлетворены своей жизнью.
 – Счастье редко бывает перманентным состоянием. Нужно родиться уж очень удачливым, чтобы достичь этого. Чаще оно приходит на время. В какой-то момент своей жизни человек с удивлением обнаруживает, что может сказать: «Вот теперь я счастлив».
 – Вы могли бы сказать это сейчас?
 Я колебалась.
 – Для меня это интересный вечер. Vendange, замок... все это так ново...
 – Могу я из этого заключить, что если это и не счастье, то, по крайней мере, приятное волнение?
 – Конечно.
 Он наклонился ко мне.
 – Давайте дадим сегодня клятву.
 – Клятву?
 – Что мы будем абсолютно откровенны друг с другом. Скажите, вы чувствуете, как вас притягивает это место?
 – Я хотела здесь побывать с тех пор, как впервые увидела его. Видите ли, я родилась недалеко отсюда. Для меня Виллер-Мюр – тайна за семью печатями. Каждый раз я испытываю волнение, оказываясь поблизости от него.
 – А я родился здесь, в этом замке. Так что мы появились на свет совсем рядом. Скажите, что вы чувствуете к своему деду?
 – Мне становится грустно, когда я думаю о нем.
 – Не позволяйте себе жалеть его. Я нахожу некое удовольствие, наблюдая за ним. Я не могу относиться к нему спокойно, он принадлежит к тому типу людей, которых я не выношу. По-моему, у людей, которые способны на сильные чувства, жизнь гораздо полнее и интереснее. Я – один из таких людей. Я могу любить или ненавидеть... и то, и другое – с одинаковой силой.
 – Такая жизнь отбирает много сил.
 Он пристально изучал меня.
 – Ваше воспитание, должно быть, сильно отличалось от моего. Англичане – меньшие формалисты, чем мы. Хотя и прячут свои чувства под маской невозмутимости. Я бы назвал это некой разновидностью лицемерия.
 – Возможно, так легче жить – по крайней мере, легче совладать со своими чувствами – будь то ненависть, любовь или что-то другое.
 – Возможно, – задумчиво согласился он. – Мне было интересно, как поведут себя при встрече ваша Кэти и мой Рауль. Она держалась совершенно свободно.
 – Это ее обычное поведение.
 – А Рауль был, как обычно, серьезен.
 – Кэти всегда чувствовала себя в полной безопасности. Она знает, что может рассказать мне о себе все. Я всегда готова прийти к ней на помощь. Думаю, поэтому она ведет себя так непосредственно. Моя поддержка придает ей уверенности.
 – Вы хотите сказать, что Раулю этого не хватает?
 – Вам это должно быть виднее, чем мне.
 – Я никогда не был таким примерным родителем, как вы.
 – Для меня это естественно.
 – Полагаю, ребенок для вас – все.
 – Вы правы.
 – Этой девочке повезло.
 – Хотелось бы надеяться.
 – А вас воспитала мадам Клермонт.
 – Да, мне тоже повезло.
 – Она хорошая женщина.
 – Вы говорите так, будто знаете ее.
 – Я знаю почти всех местных жителей. Она уезжала отсюда после большого скандала. Ваша мать слыла местной красавицей. Я был тогда ребенком, но природа наградила меня длинными ушами, и я с толком использовал их. Так, например, я узнал, что Анри Сент-Аланжер влюбился в деревенскую красавицу, а злобный старый Альфонс отказался благословить эту пару и что вот-вот появится ребенок, а Анри должен либо бросить девушку либо убираться из дома. Анри предпочел бросить девушку. Бедная Мари-Луиза! Она жила с матерью, для которой вся жизнь была сосредоточена на ней. Говорили, что она была убита горем, когда Мари-Луиза умерла при родах.
 – Я послужила причиной этого несчастья.
 – Без вины виноватая. – Он улыбнулся. – Когда ваша бабушка захотела, чтобы вас признали законной внучкой и предъявила свои требования старому тирану, он отправил вас к дальней английской родне из отколовшейся ветви гугенотов. Мадам Клермонт была приманкой, против которой они не смогли устоять – она была гением швейной машинки, и Сент-Аланжеры ее очень ценили. Старый Альфонс согласился уступить ее Сэланжерам, если они возьмут к себе девочку и дадут ей такое же воспитание, как собственным детям. Таким образом он избавился от этой обузы и постоянного напоминания о проступке своего сына. А потом вы вышли замуж за одного из Сэланжеров, и это должно было стать счастливым концом. Но, видно, что-то пошло не так.
 Я ощутила болезненный толчок в сердце при воспоминании о днях и ночах во Флоренции, проведенных с Филиппом... когда я с каждым днем все больше влюблялась в него... даже ужасная смерть Лоренцо не смогла надолго затмить нашего счастья.
 – А теперь вы загрустили, – сказал он. – Вспомнили о своем замужестве?
 – Оно так страшно и внезапно закончилось. И было совсем недолгим.
 Неожиданно я обнаружила, что рассказываю ему об исчезновении Филиппа из дома и о том, как обнаружили в лесу его тело.
 – Почему? – спросил он.
 – Не знаю. И никогда не узнаю этого. Мы были счастливы. Мы только хотели купить себе дом. Его смерть так и осталась загадкой.
 Я рассказала ему о том ужасном времени и о вердикте дознания.
 – Невероятно, – сказал он. – Должно быть, у него была какая-то тайна, и для него было невыносимо, чтобы вы узнали ее.
 – Я никогда не поверю, что это было самоубийством. Иногда я размышляю, кто же мог убить его.
 – Почему?
 – Потому что, если это не самоубийство, значит, его кто-то убил.
 Я рассказала ему о гибели Лоренцо.
 – Понимаете, иногда я думаю... хотя это пришло мне в голову только после того, что случилось с Филиппом... что во Флоренции тоже покушались на него, но по ошибке приняли за него Лоренцо.
 Я видела, что его потрясло это сообщение.
 – Это, безусловно, проливает новый свет на все случившееся, – сказал он. – Вы когда-нибудь сможете забыть все это?
 – Думаю, что никогда.
 – А вы никогда не пытались разгадать эту тайну?
 – Я без конца ломала над этим голову, но не видела абсолютно никаких причин. По всему выходило, что этому есть только одно объяснение, но и оно казалось невозможным.
 – Да, ни одному мужчине не удастся выдержать сравнение с вашим мужем. Он навсегда останется в вашей памяти... таким, как в те недели вашего счастья. Вы слишком недолго пробыли вместе, чтобы обнаружить какие-то недостатки друг у друга. Говорят, молодыми умирают те, кого возлюбили боги.
 – Вы верите этому?
 – Этим людям даруется вечная юность, потому что для тех, кто их знал, они навсегда останутся молодыми.
 – В ваших словах звучит зависть. Надеюсь, вы не жалеете о том, что живы?
 – Только не я. Я бы на его месте рискнул выдать свои грехи. Вы рассказали мне о своем муже. Я расскажу вам о своей жене. Вы, наверное, знаете, что в таких семьях как моя, браки устраиваются родителями.
 – В общем, да.
 – Мне было восемнадцать, когда мне нашли жену.
 – Меня удивляет, что вы допустили подобную ситуацию.
 – Я взбунтовался. Эта юная леди не сумела внушить мне любовь. Но она принадлежала к одному из величайших домов Франции. Они сохранились у нас, несмотря на Liberte, Egalite, Fraternite [24] . Мы придерживаемся старых традиций. После той бойни, которая была в прошлом веке, уцелело всего несколько таких домов. Карсоннскому замку повезло. Возможно, мы слишком далеко запрятались. А может быть, наши крестьяне оказались слишком ленивыми. Замок не тронули. Ну и кроме того, мы находимся практически на границе с Италией. Но выжили не только мы. Эти семьи стали держаться вместе, как во времена наполеоновских войн... до падения монархии и после. Поэтому я был обязан жениться на девушке, которую для меня выбрали родители. Отец объяснил мне, что не стоит из-за этого особенно убиваться. Все, что от меня требуется – это выполнить свой долг и произвести на свет наследника Карсонна, в жилах которого будет течь необходимое количество голубой крови. Как только я это сделаю, сказал мой отец, я могу поискать удовольствия в любом другом месте. Каждый французский дворянин обязан сначала выполнить долг перед женой, а уж потом волен завести себе любовницу. Таков обычный порядок вещей.
 – Весьма приемлемый для вашего пола.
 – Вы правы. Итак, я женился. Бедная Иветта. Она была совсем ребенком, ей не исполнилось и семнадцати; едва ли она была готова к материнству.... так же, как и я был не готов стать отцом. Тем не менее мы выполнили свой долг, и в надлежащее время появился Рауль. Иветте это стоило жизни. Так я и стал вдовцом.
 – А вас не хотели женить вторично, чтобы вы произвели новых наследников с голубой кровью?
 – Хотели. А я – нет. Свой долг я уже исполнил. Теперь я был сам себе хозяин, поскольку отец к тому времени уже умер. Жизнь в браке не для меня. Я наслаждался своей свободой.
 – Но, насколько я поняла, вы не рассматривали брак как нечто, способное подавить вашу свободу?
 – Ну, в общем, да. Но я из тех людей, которые предпочитают идти по жизни в одиночку. Так что я доволен своей жизнью и безумно наслаждаюсь, когда меня начинают преследовать дамы, которым взбрело в голову заполучить титул графини и эти древние камни. До сих пор мне удавалось счастливо избегать их силков.
 – Думаю, преследования бывают очень настойчивыми.
 – Когда как. А вы, дорогая мадам Сэланжер, тоже предпочитаете одиночество?
 – Во всяком случае это лучше, чем несчастливый брак.
 – Думаю, в вашем случае домогательств тоже хватало?
 Я молчала, думая о Дрэйке. В эту ночь, впервые за долгое время, я могла думать о нем почти спокойно.
 – Вижу, что возбудил неприятные воспоминания. Простите.
 Он захотел снова наполнить мой бокал.
 – Нет, спасибо, мне уже хватит.
 – Вино оказывает свое действие?
 – Оно очень крепкое.
 – Вы находите? А может быть, это действие воздуха, ночных ароматов и компании, в которой вы находитесь?
 – Возможно.
 – Хотел бы я, чтобы ваш дед увидел, как вы тут сидите со мной. Каждый раз получаю невыразимое удовольствие наблюдая, как он бесится.
 – Вам это так нравится?
 – Невероятно. Если что-то кроме удовольствия находиться в вашей компании и может доставить мне наслаждение, так это возможность полюбоваться на вашего деда.
 – Вы так сильно его ненавидите?
 – Гораздо больше, чем вы думаете. Между нашими семьями существует вражда. Вендетта. Я не знаю человека, который был бы мне более неприятен. Бывают вполне терпимые грешники... как я, например. Но злодей под маской добродетели мне отвратителен. Он – жестокий, безжалостный эгоист. Его рабочие живут в постоянном страхе, и его семья тоже. Он думает, что они с Богом – союзники и большие друзья и что место в раю ему уже обеспечено. А когда он окажется там – в чем лично он не сомневается – то вытеснит оттуда самого Иисуса Христа и займет место по правую руку от Всемогущего. Он, наверное, думает, что, когда придет пора отправляться на небо, Господь пришлет за ним целую толпу ангелов. Он каждый день ходит к мессе; вся челядь обязана собираться на долгие молитвы, во время которых он напоминает им о греховности их пути и о том, как он – наместник Божий – позаботится о том, чтобы каждый ослушник был наказан столько раз, сколько он согрешил, – ибо око за око. В своей домашней часовне он общается с Богом, которого создал по образу и подобию своему и который столь же отвратителен, как и он сам. Лично я предпочел бы иметь дело с самим дьяволом, чем с таким человеком.
 Я вдруг заметила, что смеюсь.
 – Он наш враг уже многие годы, – продолжал граф, – и мой отец передал свою ненависть мне. Vive la vendetta [25] .
 – Как вы ненавидите его! Неужто в нем нет ничего, что хоть как-то искупало бы эти грехи?
 – Мне приходит в голову только одно. Он ваш дед, а следовательно, косвенным образом способствовал вашему появлению на свет.
 Я промолчала, и он снова заговорил:
 – Это даже к лучшему, что он не хочет вас видеть. Вы познакомились с тетей Урсулой?
 – Да, с ней и с ее мужем.
 – Она обладала мужеством, которого не хватило в свое время вашему отцу. Потом он порвал с этим деспотом, но должен был сделать это раньше. И жил бы тогда счастливо со своей Мари-Луизой. Только представьте, что было бы, если бы он это сделал! Мы с вами могли бы узнать друг друга намного раньше. Урсула, конечно, была смелой девушкой. Когда она сбежала с Луи Сагоном, мой отец помог им. Он пригласил Сагона отреставрировать наши картины и в качестве оплаты предложил им дом. Он сделал это назло старому Альфонсу. У этой семьи было много трагических моментов, и все они так или иначе провоцировались этим стариком. А потом случилась история с Элоизой. Это было не так давно. Я говорю о дочери Рене. У него было две дочери – Элоиза и Адель, и сын – Патрис. Патрис – такой же, как его отец, – беспрекословно подчиняется старику. Он унаследует все состояние Сент-Аланжеров... после Рене, конечно. За это им пришлось изрядно попотеть. Не дай Бог прогневить чем-нибудь тирана или ослушаться его приказания! Видимо, они считают, что ради такого наследства стоит помучиться.
 – Расскажите мне об Элоизе.
 – Она была такая хорошенькая... нежная милая девушка. Утопилась в реке. Речка настолько мелкая, что о несчастном случае не могло быть и речи. Она просто покончила жизнь самоубийством. Говорили, что ее обманул возлюбленный. Для Рене это был страшный удар. Он молился на нее, любил ее больше Адели. В той нежности не было и в помине. Девушки были очень близки между собой, и Адель всячески оберегала сестру. Mon Dieu, в этом доме это всем необходимо. Адель очень интересовалась шелковым производством и на какое-то время уехала в Италию. Говорят, эта девушка играет большую роль в семейном бизнесе. Так вот, она уехала изучать итальянский опыт этого производства. В ее-то отсутствие и случилась беда с Элоизой.
 – А возлюбленный Элоизы?
 – О, что до него, то тут все окутано тайной. Элоиза не назвала его имени. Если бы Адель знала, кто это, она убила бы его. У этой женщины горячая кровь, а после смерти сестры она была на грани помешательства от горя.
 – Так значит, виновник остался неизвестным? Разве это возможно здесь – где все знают друг друга?
 Он молчал, и меня вдруг осенила мысль: этим мужчиной был он!
 Я смутилась. Он опасен, но как же он умеет обольщать. Мне была известна его репутация, и тем не менее я не могла противиться его обаянию. Пора уходить отсюда, думала я. Это – предупреждение. Я увидела, что он пристально смотрит на меня, как бы пытаясь угадать, что у меня на уме.
 – Уже поздно, – сказала я.
 – Время пролетело незаметно. Как обманчиво время. Когда хочешь его остановить, оно летит, а когда хочешь, чтобы оно побыстрее прошло, – еле тянется. Вы подарили мне замечательный вечер. Спасибо.
 – Все было очень интересно, но теперь я должна найти Кэти. Ей уже давно пора спать.
 Я поднялась со своего места, он тоже встал рядом со мной. Потом взял меня за руки и притянул к себе. Мы стояли очень близко. У меня хороший рост, но он был дюймов на шесть выше, поэтому мне пришлось поднять голову, чтобы взглянуть на него. Мне очень хотелось ему показать, что меня ничуть не трогает его близость.
 – Это был очень приятный вечер, – суховато сказала я. – Большое спасибо.
 – Это я должен благодарить вас.
 Я подумала, что сейчас он меня поцелует, и испугалась – особенно когда поняла, что боюсь этого не столько из-за него, сколько из-за того, что мне самой этого хочется.
 Я с раздражением попыталась стряхнуть с себя то воздействие, которое он оказывал на меня. Я знала, что он – опытный соблазнитель. И почему меня так тянет к нему? Почему я надеюсь, что он поцелует меня и открыто заявит о своей страсти? Возможно, я слишком долго была одна. Возможно, мне хотелось нормальной замужней жизни. Когда-то я вкусила ее... но лишь ненадолго. Когда-то я думала о Дрэйке... но не совсем так, как сейчас.
 Неожиданно он наклонился ко мне и легонько поцеловал в лоб. Я притворилась, что приняла этот целомудренный поцелуй за французский обычай.
 – Ну а теперь мне пора найти свою дочь, – я постаралась придать своему голосу бодрость.
 Он взял меня за руку и повел к месту пиршества.
 Кэти была там вместе с Раулем и месье Гренье.
 – Мама, правда здесь замечательно? – закричала она, увидев нас. – Это самый лучший vendange, который я видела.
 По всему было видно, что она подружилась с Раулем и что ему приятна ее компания. Бедный мальчик, подумала я, наверняка ему не очень-то сладко живется с таким отцом. Наверное, все время приходится помнить, какие обязанности будут возложены на него в один прекрасный день. Ему придется научиться всем мужским забавам; в этом у него будет хороший учитель. Должно быть, жизнерадостность Кэти стала для него откровением.
 Кэти была явно перевозбуждена. Действительно, самое время уходить, подумала я.
 Граф послал за экипажем. Они с Раулем собрались проводить нас до дома. Я села рядом с Кэти и обняла ее за плечи. Она положила голову ко мне на колени и вскоре задремала под мерное покачивание экипажа.
 Я чувствовала, что граф не сводит с меня глаз. Рауль вел себя довольно скованно рядом с отцом.
 Мы встали.
 – Ну вот мы и дома, – сказала я.
 Кэти открыла глаза и тут же вскочила, вспомнив, где она находится.
 – Рауль, – сказала она, – можно я приду к тебе посмотреть твоего сокола? Ты обещал показать мне его. Можно я приду в замок? Я не очень хорошо его рассмотрела.
 Вместо сына ответил сам граф:
 – Пожалуйста, приходите в любое время, когда пожелаете, мадемуазель Кэти. У нас вам всегда будут рады.
 Кэти восторженно улыбнулась.
 – Это была самая счастливая ночь в моей жизни, – заявила она.
 Граф победоносно улыбался.
 Отец испытал заметное облегчение, когда увидел, что мы приехали. Он сидел в холле, ожидая нашего прихода.
 – Дедушка, – закричала Кэти, не успев войти в дом, – там было так здорово! Видел бы ты, как они танцевали на винограде. Красный сок брызгал им на ноги и поднимался все выше и выше...
 – Я вознагражден этим отзывом, – сказал граф.
 Мы распрощались, и я прислушалась, как экипаж, погромыхивая, укатил в ночь.
 – Вы, наверное, устали, – сказал отец.
 – Очень.
 – Я – нет, – заявила Кэти.
 – Конечно, ты устала, – сказал ей отец, – тебе уже давно следовало быть в постели.
 – Сейчас полночь, – сказала Кэти, – первый раз в жизни я не сплю в полночь.
 – Отправляйся к себе, – скомандовала я, – ты уже наполовину спишь.
 Я помогла ей раздеться, и она уснула, едва коснувшись головой подушки. Сама же я спала беспокойно. Это была памятная ночь и в чем-то даже знаменательная. Этот искушенный в удовольствиях французский дворянин совершенно не походил на всех, кого я знала.
 Потом я подумала об Элоизе, которая, должно быть, также пережила несколько недель исступленной страсти... прежде, чем обнаружила, что доверила свое сердце ветреному донжуану.
 Я попыталась вспомнить его лицо, когда он говорил об Элоизе. Мог это быть он? Вполне возможно.
 Я знала, что должна быть очень осторожна.
 На следующий день за Кэти прибыл экипаж. Мадам ле Гранд, которая должна была сопровождать Кэти, заверила меня, что моя дочь будет находиться под ее личным присмотром. Господин граф уже проинструктировал ее, чтобы она не спускала с девочки глаз, поэтому я могу с легким сердцем отпустить ее в гости.
 – Не уверена, стоит ли мне отпускать ее, – засомневалась я.
 – О, мама, мне так хочется пойти туда, – взмолилась Кэти. – Я хочу увидеть Рауля. Он обещал показать мне замок, своего сокола и собак.
 – Я лично прослежу, чтобы с вашей дочерью не приключилось никакой беды, мадам, – снова заверила меня мадам ле Гранд.
 Я поблагодарила ее и, не представляя, какую причину могу придумать, чтобы не пустить Кэти, дала свое согласие.
 Когда они уехали, ко мне пришел отец.
 – Это так странно, – сказал он. – Наши семьи никогда не были в приятельских отношениях.
 – По-моему, довольно глупо поддерживать огонь старой вражды.
 – Моя дорогая Ленор, граф де Карсонн поддерживает этот огонь едва ли не старательнее нашего. И то, что он вдруг так переменился, меня очень настораживает. Это началось с тех пор, как ты прогулялась по его владениям.
 – Кэти подружилась с его сыном.
 – Он сам же это устроил.
 – Но они всего лишь дети. Что же плохого, если они подружатся. Они сразу понравились друг другу. Вряд ли у бедного мальчика много друзей среди сверстников.
 – Я уверен, что его воспитают таким же, как все они. Они укрепят в нем мысль, будто он ниспослан свыше, дабы вершить судьбы других людей.
 – Мне показалось, он думает то же самое о Сент-Аланжерах. О, правда, папа, по-моему, эти семейные распри давно ушли в прошлое вместе с Ромео и Джульеттой.
 – Думаю, нам лучше вернуться с Париж. Здесь теперь справятся и без нас. По-моему, несправедливо, что графиня одна тянет на себе весь салон. Когда вино разольют по бочкам и заставят ими первый погреб, здесь уже не будет такой необходимости в моем присутствии.
 – И когда это произойдет?
 – Видимо, в конце этой недели. И тогда мы сразу уедем отсюда.
 Я согласилась, что, действительно, пора возвращаться.
 Уже вечерело, когда из замка вернулась Кэти, переполненная впечатлениями.
 – У них там есть сторожевая башня, мама. Ты знаешь, что это такое?
 Я кивнула.
 – Мы обошли весь замок с месье Гренье. Он рассказал нам много исторических фактов... но это было очень интересно. А потом он повез нас кататься. У них есть oubliette. Ты знаешь, что такое oubliette? – Она не стала дожидаться, когда я отвечу, ей не терпелось поделиться своими знаниями. – Это значит – забытый. Туда сбрасывали людей... это такая темная-темная яма с отверстием наверху. Люди оставались там, пока не умирали... Забытые, понимаешь.
 – Должно быть, это мрачное место.
 – О, да, – радостно сказала Кэти. – А у Рауля есть сокол. Он собирается научить меня с ним обращаться. Мы поднимались на парапет. Оттуда видны шелковичные рощи и дома у реки. Там живут Сент-Аланжеры. Эта фамилия немножко похожа на нашу.
 Собравшись с духом, я сказала:
 – Кэти, в конце недели мы уезжаем.
 – О, нет, мама... как раз, когда здесь стало так интересно.
 – Все хорошее когда-нибудь кончается, Кэти.
 – Ничего бы не кончилось, если бы не ты.
 – Нам надо ехать, Кэти.
 – В конце недели, – упавшим голосом сказала она и в течение целых пяти минут ходила с несчастным видом.
 На следующий день за ней снова прислали экипаж из замка.
 В этот день я поехала кататься одна. Через два дня меня уже здесь не будет. Вряд ли я смогу забыть время, проведенное здесь. Я так часто думала о тех местах, где жила и умерла моя мать, где я сама появилась на свет. Но с тех пор, как я встретила графа, к моей радости пребывания здесь добавился элемент приключения.
 Я не сильно удивилась, когда увидела, что ко мне приближается граф верхом на своем черном коне. Скорее всего, он поджидал меня здесь давно, зная, что рано или поздно я выеду на прогулку.
 – Добрый день, мадам Сэланжер, – сказал он. – Как приятно видеть вас снова.
 – Спасибо.
 – Я слышал, вы скоро уезжаете.
 – Наверное, моя дочь упоминала вам об этом.
 – Рауль безутешен.
 – Он найдет себе других товарищей.
 – Как можно найти другую Кэти? Я опечален не меньше.
 – Скоро вы забудете, что мы вообще здесь были.
 – Это утверждение насквозь фальшиво, и вы сами прекрасно это понимаете.
 – Думаю, вы льстите нам обоим.
 – Говорю от чистого сердца. – Я улыбнулась, а он продолжил с самым серьезным видом. – Я чувствую, мы могли бы стать хорошими друзьями... если бы вы позволили. С тех пор, как мы встретились, я много думал о вас.
 – Это большая честь для меня, но мне странно, что я дала такую богатую пищу для размышлений.
 – Это совершенно естественно, если учесть, что вы абсолютно не похожи на всех женщин, которых я знал.
 – Ну, абсолютно похожих людей вообще не бывает.
 – Большинство из них не возбуждают во мне интереса.
 – Это оттого, что вы слишком заняты собой.
 – Вы действительно так думаете?
 – Возможно, я сужу опрометчиво. Мы так мало знакомы.
 – Полагаю, вам будет интересно открыть во мне что-то новое.
 – Какая жалость, что ввиду скорого отъезда мне не удастся совершить эти открытия.
 – Думаю, при желании вы могли бы остаться.
 – У меня есть дела, которые настоятельно требуют моего внимания.
 – И вас никто не может заменить?
 – Я не могу оставить дела на неопределенный срок.
 – Мне кажется, вы избегаете меня.
 – С какой стати мне это делать?
 – Возможно, потому, что вы немного боитесь.
 – Вы такой страшный?
 – Очень.
 – Для тех, кто зависит от вашего расположения – возможно; но я, господин граф, не принадлежу к этой категории.
 – Вы боитесь меня по другой причине. Вам уже нашептали о моей репутации. Кроме того, всем известно, что я – враг вашей семьи.
 – Я знаю, что вы недруг моего отца, но почему враги моего отца должны быть моими врагами?
 – Так значит... я ваш друг?
 – Скорее, приятный знакомый.
 – Так вот какую роль вы мне отвели.
 – Если не ошибаюсь, это наша четвертая встреча. Какую же роль я могу вам отвести после столь краткого знакомства?
 – Но каждая наша встреча была неординарной.
 – О да. В первый раз вы натравили на меня своих собак, во второй – были гостеприимным хозяином, и вот сегодня мы случайно встретились... Ах, да, была ещё одна, когда вы без приглашения явились в дом моего отца.
 – Я затоскую, когда вы уедете.
 – Приятно это слышать, – беспечно ответила я.
 – Это правда. Пожалуйста, уговорите своего отца задержаться еще на неделю... и мы с вами будем встречаться каждый день.
 – Боюсь, это будет неразумным посягательством на ваше время... и мое тоже.
 – Прекратите смеяться. Вы знаете, как сильно я пленен вами. Вы для меня – загадка. Такая холодная... уверенная в себе... и все равно я чувствую, что под этим ледяным спокойствием скрывается пылкая натура.
 – По вашим словам выходит, что я – тлеющий костер, который разгорится от первого дуновения ветра.
 – Мне кажется, я влюблен в вас.
 – Господин граф изволит шутить.
 – Я никогда не шучу такими вещами. Вы собираетесь вечно носить траур по своему мужу?
 Я ничего не ответила. Мне было так приятно встретиться с ним. Он стимулировал во мне жизненные силы. С ним я чувствовала себя такой же юной, как в счастливые дни своего замужества. Мне нравилась эта словесная перепалка. Элемент опасности только добавлял ей остроты. Я знала, что все, что он говорит мне, он говорил уже тысячу раз, и все равно мне было интересно его слушать. Этот человек притягивал меня. Вряд ли перед ним могла устоять хоть одна женщина. Он в совершенстве овладел искусством обольщения, но, возможно, главным, что привлекало в нем женщин, было ощущение силы, исходившей от него. Он производил впечатление человека, привыкшего во всем следовать своим убеждениям и всегда добиваться своего. Я подумала о несчастной Иветге и других женщинах, которые на беду себе сумели внушить ему недолгую страсть. С некоторых пор мне стало ясно, что он собирается включить меня в этот список. Но как раз этого я не собиралась допустить. И все же... я не могла устоять против некоторого кокетства. Это был легкий флирт, который, с одной стороны, волновал, с другой – не влек за собой никаких последствий.
 Безусловно, все наши встречи доставляли мне наслаждение.
 Неожиданно перед глазами у меня всплыла картина, как река выносит на берег тело несчастной Элоизы. Интересно, у нее с ним так же все начиналось?
 – Я могу показать вам другую жизнь, – услышала я его голос. – Вырвитесь из плена своего прошлого. Я даю вам шанс оставить все это позади.
 «Может, он прав? – подумала я. – Может быть, я действительно слишком долго жила прошлым? Сейчас я могла бы быть женой Дрэйка. И, наверное, считала бы себя счастливой. Дрэйк очень галантный и добрый, такому мужчине можно довериться. Он был бы нежным мужем и хорошим отцом для Кэти. Конечно, граф тоже очень галантен с Кэти, но это лишь поверхностное внимание. Он использовал Кэти как средство приблизиться ко мне. Как сильно он отличался от Дрэйка!»
 – О чем вы сейчас думаете? – спросил он.
 – О возвращении, – ответила я.
 – Вы думаете, от меня так легко сбежать?
 – Сбежать? Почему вы употребили это слово? Я не пленница.
 – Нет, – сказал он. – Это я ваш пленник.
 Я засмеялась.
 – Вы жестокая женщина.
 – Вы же сами просили меня быть откровенной. Я понимаю, чего вы хотите, и мне известны ваши мотивы. Но я не деревенская девица, которую можно увлечь дворянским гербом... и, в отличие от ваших знакомых дам, не претендую на древний замок и графский титул. Все эти вещи не имеют для меня ровно никакого значения.
 – А как насчет их владельца?
 – Как я уже сказала, я мало знаю его. Он для меня... забавный знакомый.
 – Так я вас забавляю?
 – Вы сами знаете это.
 – Я очарован вами. И вы тоже знаете это.
 – Вы уже взрослый человек, месье, и я тоже. Для меня миновала пора цветения юности. То же можно сказать и про вас. Я только хочу, чтоб вы поняли, что напрасно теряете время и силы, надеясь на легкую добычу в моем лице. Не сомневаюсь, что, если вы обратите взор на любую другую женщину, вам повезет больше.
 – Вы меня неправильно поняли.
 – Я поняла вас очень хорошо и скажу вам правду. Мне были бесконечно приятны наши встречи, но я не придавала им ни малейшего значения.
 Он вздохнул.
 – Я вижу, как трудно убедить вас в моих чувствах.
 – Вовсе не трудно. Я прекрасно их понимаю. А теперь мне действительно пора. Нужно готовиться к отъезду.
 – А что вы скажете, если я приглашу вас и вашего отца на музыкальный вечер в замок? Ради такого случая я могу раздобыть несколько очень известных музыкантов. Вы любите музыку?
 – Люблю. Но мы не сможем принять вашего приглашения. Мы уезжаем в конце этой недели.
 – Мне очень хочется узнать, что же все-таки произошло с вашим мужем. Никак не могу отделаться от этой мысли. Мы могли бы попытаться вместе разгадать эту тайну. Если вы узнаете истинную причину его смерти, то перестанете постоянно думать о нем. Вы забудете об этой трагедии и поймете, что живые должны жить, а не тяготиться прошлым и думать о том, как все могло бы быть.
 – Я не вижу связи между своим прошлым и нашими с вами отношениями.
 – О, ну разумеется.
 – Я, пожалуй, сверну здесь с дороги. Отсюда ближе к дому.
 Мы подъехали к развилке, откуда начинались виноградники моего отца и был виден дом. Я натянула поводья.
 – На случай, если мы больше не увидимся, говорю вам до свидания.
 – Это звучит как отставка.
 – Ну что вы. Просто... до свидания.
 Он поцеловал мне руку.
 – Но знайте, это еще не конец, – предупредил он.
 Мне стало легко на сердце, потому что мысль об окончательном расставании мне и самой была ненавистна.
 Я убрала руку.
 – Аи revoir, – сказал он.
 Я отвернулась и поехала прочь.
 В Париже я окунусь в работу и забуду о нем, говорила я себе по дороге. Что у нас может быть, если я уступлю его просьбам? Короткая связь. И уж никак не брак. Мысль о браке вывела меня из душевного равновесия. Жизнь рядом с таким человеком наверняка была бы яркой и незаурядной. Но он ни словом не упомянул о возможности брака. Это было еще одной причиной, по которой мне следовало уехать.
 Конечно, он не собирается жениться. Он заговорил об этом только однажды, в связи с Иветтой, на которой он женился по указанию родителей. Теперь у него есть наследник, и он больше никогда не навесит на себя брачные цепи. Хотя мне было непонятно, почему он испытывает к браку такую антипатию: ведь он не считал нужным хранить верность своей жене. Из него получился бы типичный французский муж – галантный, внимательный к жене и свято исполняющий свой так называемый долг по отношению к ней, а в остальное время разъезжающий от любовницы к любовнице.
 Это был так называемый manage a la mode [26] , весьма распространенный среди французской знати.
 Но такая жизнь была не для меня.
 До отъезда я хотела успеть сходить на могилу своей матери. Я знала, что она похоронена на церковном кладбище в Виллер-Мюре. Отец не желал, чтобы я приближалась к дому моего деда. Думаю, он опасался этого, так как не знал, какова будет реакция его отца в случае, если он узнает об этом. Поэтому я решила сходить туда, не посвящая его в свои планы.
 За день до отъезда я отправилась туда. Я поднялась на холм, с которого были видны владения Сент-Аланжеров. Деревня находилась почти вплотную с фабрикой; маленькая речушка обегала каменные здания и спускалась под мост. Прелестный пейзаж для картины.
 Разглядев шпиль церкви, я направилась к ней. Здесь было безлюдно. По-видимому, в это время все находились на работе. Около церкви я спешилась и привязала лошадь. Мои шаги гулким эхом разнеслись по каменным плитам. Я с благоговением рассматривала церковь, зная, что много раз здесь стояли на службе мои бабушка и мать. Взгляд мой задержался на великолепных витражных окнах. Вот витраж с изображением Иессея, подаренный Жаном Паскалем Сент-Аланжером в шестнадцатом веке; а это – сцена из притчи о земных благах, – дар, преподнесенный Жаном Кристофом Сент-Аланжером сто лет назад. А вот Сент-Джон, баптист. «Подарок Альфонса Сент-Аланжера». Я замерла, глядя на это имя. Мой дед! Я вспомнила, что говорил о нем граф, и не смогла сдержать улыбки.
 Имя Сент-Аланжер встретилось мне несколько раз. Они поддерживали церковь уже несколько столетий. Я знала, что нарушила границы частных владений и не должна здесь находиться. Отец был бы недоволен. Интересно, что сказал бы мой дед, если бы узнал, что я посмела зайти на его территорию.
 Мне вдруг стало жарко, и я сняла шарф. Я рассмотрела резной алтарь, аналой... – еще один подарок моего благочестивого деда. Повсюду были свидетельства его щедрости.
 Это была его церковь. Должно быть, в замке есть своя часовня, поэтому граф здесь никогда не бывает. А если в том легкомысленном разговоре он высказал свои настоящие убеждения, то, скорее всего, он вообще неверующий.
 Я вышла из церкви и направилась к кладбищу.
 Многие могилы украшали резные ограды. Повсюду были изображения ангелов и фигуры святых. Некоторые из них были такими большими и так искусно выполнены, что, казалось, вот-вот заговорят.
 Я не думала, что найду могилу своей матери среди этих многочисленных захоронений, среди которых самыми великолепными были те, что принадлежали моим предкам. На многих надгробиях встречалась фамилия Сент-Аланжер. Я подошла рассмотреть поближе особенно красивую могилу. Марта Сент-Аланжер, жена Альфонса, 1842-1870. Моя бабушка. Она умерла молодой. Видимо, рождение детей и жизнь с Альфонсом сделали свое дело. Я пошла дальше и уперлась в могилу Элоизы. Здесь не было ни статуй, ни надгробия с орнаментальной резьбой. Это была небольшая, ничем не примечательная могила, но за ней, очевидно, кто-то ухаживал. В белом горшке росли бледно-розовые розы. Бедная Элоиза! Как же она должна была страдать. Я подумала о графе. Конечно, это мог быть и не он. Несправедливо обвинять именно его в трагедии. У меня не было никакого повода так думать, кроме его легкомысленного характера. Элоиза была красивой девушкой, и его самолюбию наверняка бы польстило соблазнить красавицу из вражеского клана.
 Я прошла дальше. Наконец я нашла могилу матери – она находилась в той части кладбища, что победнее. Простой могильный камень с надписью: «Мари-Луиза Клермонт. Умерла в возрасте 17-ти лет». От внезапно нахлынувших чувств у меня подкосились ноги. Сквозь пелену слез я увидела рядом с камнем цветущий розовый куст.
 Ее история не так уж отличалась от истории Элоизы. Но, по крайней мере, моя мать умерла естественной смертью. Я была рада, что она не покончила жизнь самоубийством. Это я украла у нее жизнь. Будь она жива, мы были бы все вместе – она, бабушка и я. Бедная Элоиза не нашла в себе сил жить дальше. Она находилась в другом положении, хотя начало ее истории было таким же, как у моей матери, и ее тоже бросил возлюбленный. Это должно быть уроком всем нам, слабым доверчивым женщинам.
 Постояв еще немного, я пошла назад к церкви, где оставила Маррон. Проходя мимо участка Сент-Аланже-ров, я вдруг увидела у могилы Элоизы мужчину и испуганно отпрянула назад.
 Он поздоровался, и я с некоторой задержкой ответила на приветствие.
 – Хороший день, – сказал он. – Вы заблудились?
 – Нет, решила заглянуть в церковь. Я оставила лошадь у входа.
 – Хорошая старинная церквушка, правда?
 Я согласилась.
 – Вы не живете здесь. – Он вгляделся в меня внимательнее. – Кажется, я знаю, кто вы. Вы, случайно, не гостите на виноградниках?
 – Да, – ответила я.
 – Тогда вы дочь Анри.
 Я кивнула, заметив, что он немного волнуется.
 – Я слышал, что вы приехали, – сказал он.
 – А вы, должно быть... мой дядя.
 Он кивнул.
 – Вы такая же, как ваша мать... вы настолько похожи, что в первый момент мне показалось, что это она.
 – Мой отец тоже находит, что между нами есть сходство.
 Он опустил взгляд на могилу, у которой стоял.
 – Вам нравится здесь?
 – Да, очень.
 – Жаль, что все так случилось. А что мадам Клермонт, здорова?
 – Да, она сейчас в Лондоне.
 – Я слышал, у вас – салон. Наверное, процветает.
 – Мы открыли филиал в Париже. Завтра я туда возвращаюсь.
 – Вас зовут мадам Сэланжер?
 – Да.
 – Конечно, я знаю вашу историю. Вы воспитывались у них в семье, а потом вышли замуж за одного из сыновей. За Филиппа, надо полагать.
 – Вы очень хорошо осведомлены. Да, вы правы. Я вышла замуж за Филиппа.
 – И теперь вы – вдова.
 – Да, уже двенадцать лет.
 Шарф зацепился за куст ежевики и выпал у меня из рук. Он поднял его. Шарф был шелковый, бледно-лиловый, из тех, что мы продавали в салоне. Он пощупал фактуру ткани и пристально посмотрел мне в лицо.
 – Красивая ткань. – Он все еще не выпускал его из рук. – Простите. Не могу равнодушно видеть шелк. Ведь мы здесь живем им.
 – Да, конечно.
 – Этот шелк очень высокого качества. Полагаю, это – тот самый «Салонный»?
 – Да, это он.
 – Замечательная выработка. На рынок еще не попадало ничего подобного. Наверное, это было изобретение вашего мужа. Мы знаем, что впоследствии он запатентовал его как собственность Сэланжеров.
 – Изобретение действительно сделано Сэланжером, только не моим мужем. «Салонный» – исключительная заслуга Чарльза.
 Дядя поднял на меня удивленный взгляд.
 – Я всегда считал, что это сделал ваш муж. Вы уверены, что здесь нет ошибки?
 – Конечно, уверена. Я прекрасно помню, как это было. Мы все удивились тогда, потому что Чарльз никогда особенно не интересовался шелком и уделял мало внимания семейному бизнесу. А для моего мужа это было делом всей его жизни. И если кто-то и мог сделать открытие, то это должен был быть Филипп. Однако этим блестящим изобретением мы обязаны Чарльзу.
 – Чарльзу, – повторил он. – Он сейчас является главой производства?
 – Да, оно должно было перейти к ним обоим, а когда мой муж... умер... Чарльз стал единоличным владельцем.
 Он молчал. Я заметила, что он страшно побледнел и руки его дрожали, когда он отдавал мне шарф.
 – Это могила моей дочери, – сказал он, глядя мне в лицо.
 Я соболезнующе склонила голову.
 – Это было для нас большим горем. Она была красивая, нежная девушка... и умерла.
 Мне захотелось как-то утешить его; у него был совершенно расстроенный вид. Неожиданно он улыбнулся:
 – Было интересно побеседовать с вами. Жаль... что я не могу пригласить вас к себе.
 – Я понимаю. Мне тоже было приятно встретиться с вами.
 – Значит, завтра вы уезжаете?
 – Да. Возвращаюсь в Париж.
 – До свидания, – сказал он. – Я многое... узнал для себя.
 Он медленно пошел к дому, а я вернулась к Маррон.
 Последний вечер мы провели в гостях у Урсулы и Луи в их небольшом домике.
 Это был приятный вечер. Урсула сказала, что она всегда радуется приезду Анри, и надеется, что теперь, побывав здесь, я тоже буду приезжать сюда вместе с ним.
 Я заверила их, что мне здесь было очень интересно, а потом призналась, что ходила на могилу матери и встретила там Рене. Отец начал было меня укорять, но тут же спохватился.
 – Бедняга Рене, – сказал он. – Иногда мне кажется, он жалеет, что ему не хватило мужества порвать с отцом.
 – Он марионетка в его руках, – отрезала Урсула. – Он сделал все, что от него требовалось, и за это получит в награду всю собственность Сент-Аланжеров.
 – Если только сумеет ничем не прогневить старика прежде, чем тот умрет.
 – Как я рада, что выбрала свободу, – сказала Урсула. Чуть позже разговор коснулся графа.
 – Он хороший хозяин, – сказал Луи. – Граф предоставил мне полную свободу рисовать, лишь бы его коллекция картин была в отличном состоянии. Иногда он устраивает мои выставки. Не знаю, как бы мы жили, если бы не его отец, а теперь – и он сам.
 – Он делает это назло Альфонсу Сент-Аланжеру – заметила я.
 – Не думаю. Граф – большой ценитель искусства, – сказал Луи. – Он уважает художников, и, мне кажется, мои работы тоже не оставили его равнодушным. Я ему очень многим обязан.
 – Мы оба, – добавила Урсула. – Так что, Анри, не говори о нем плохо в нашем доме.
 – Я признаю, что он был вам полезен, – согласился отец. – Но его репутация в округе...
 – Что поделаешь, у них это – семейная традиция, – сказала Урсула. – Все графы Карсонны были большие охотники до женщин. По крайней мере, он не такой ханжа, как наш собственный папа... который своим благочестием принес куда больше несчастья.
 – Осмелюсь предположить, что де ла Тур тоже причинил немало беспокойства в некоторых домах.
 – Слушай, Анри, если ты говоришь об Элоизе, то ведь никто в точности не знает, имел ли он к ней какое-нибудь отношение.
 – Это и так ясно, – сказал отец. – А теперь он подбирается к Ленор.
 – В таком случае, – сказала мне Урсула, – тебе, наверное, следует поостеречься.
 – Кэти завела дружбу с его сыном Раулем, – продолжал отец. – Она и сегодня там была. Он каждый день присылает за ней экипаж. Если я его еще раз увижу, то скажу, чтоб он держался подальше.
 – Анри, надо быть более дипломатичным, – сказала Урсула. – Тем более, что завтра вы с Кэти и Ленор уедете в Париж, где будете в полной безопасности.
 Мне было интересно послушать, что говорят про Карсонна. По правде, разговор о графе – единственное, что мне запомнилось из того вечера, проведенного с Урсулой и Луи.
 На следующий день мы уехали в Париж.
 Графиня бросилась мне навстречу и заключила в свои объятия.
 – Ленор, – воскликнула она, – ты выглядишь такой помолодевшей. Что с тобой произошло?
 Я почувствовала, что краснею.
 – Там было очень хорошо, – ответила я.
 – Мы гостили в замке, – принялась рассказывать Кэти, – там живет сокол и столько собак... и маленькие щеночки. А еще у них есть oubliette, куда они сбрасывали людей, когда хотели, чтобы о них навсегда забыли.
 – Жаль, что у нас нет такой ямы, – сказала графиня. – Мадам Делорм вернула назад платье из розовато-лилового бархата. Говорит, оно слишком тесное. Если бы у меня был этот oubliette, она была бы первой, кого я туда отправила бы.
 – Если человека там оставить, то он умрет, – сказала Кэти.
 – Хорошая мысль! – подтвердила графиня. – Но мне хотелось бы услышать и другие подробности вашего визита.
 Кэти разразилась точными и красочными описаниями vendange.
 – Больше всего мне понравилось, как это делают в замке. Люди танцуют в корытах, графиня. Огромные корыта, и сок плещет им прямо на ноги. Но они перед этим их отскабливают. Они давят ягоды, и получается такая темно-красная мешанина.
 – Такого же цвета станет платье мадам Делорм, когда нам наконец удастся его подогнать под ее возрастающие объемы.
 Она много рассказывала о том, что произошло за наше отсутствие в салоне. Я заметила, что временами она задерживает на мне взгляд, словно думает, будто я скрываю какую-то тайну.
 Не прошло и трех дней, как к нам явился некий посетитель. Графиня пошла его встречать и поспешно вернулась, сияя улыбкой.
 – К тебе мужчина. Он не представился. Сказал, что хочет сделать тебе сюрприз. Какие манеры! Какой стиль! Кто этот человек?
 – Я лучше пойду посмотрю, – сказала я, уже зная, кого там увижу.
 Он улыбался мне улыбкой фавна.
 – Моя дорогая мадам Сэланжер, я был в Париже и не мог вернуться в Карсонн, не повидав вас.
 Рядом стояла графиня, дрожа от любопытства.
 – Графиня Бэллэдер – граф де Карсонн.
 – Очень приятно познакомиться, – сказала графиня.
 – Я также счастлив, графиня.
 – Могу я предложить вам освежиться? – сказала она. – Немного вина?
 – Граф очень разборчив в винах, он сам занимается виноделием. Вряд ли у нас найдется вино, которое удовлетворит его изысканный вкус.
 – Что бы вы ни предложили, мне это покажется нектаром, – возразил он. – Я так счастлив, что снова в Париже.
 – Это ваш любимый город? – спросила графиня.
 – Сейчас – да... любимый.
 Графиня удалилась, оставив нас одних. На ее губах играла загадочная улыбка. Я повернулась к нему.
 – Ну пожалуйста, сделайте хотя бы вид, что вы рады меня видеть, – взмолился он.
 – Я очень удивлена вашим визитом.
 – Неужели? Не могли же вы думать, что я позволю вам сбежать от меня.
 – По-моему, слово «сбежать» здесь неуместно.
 – Простите. Я неправильно употребил выражение. Как чудесно видеть вас снова. А знаете, у вас тут очень элегантно.
 – В Париже не может быть иначе.
 – Я принимаю это как комплимент городу. И раз уж я здесь, то покажу вам его.
 – Я здесь уже довольно давно и многое видела.
 – Знаю. Но наверняка сумею удивить вас.
 – Не сомневаюсь, что вы попытаетесь сделать это.
 Графиня принесла вино, бокалы и пирожные.
 – Давайте перейдем в гостиную, – предложила она. – Там будет удобнее.
 Она налила вино в два бокала.
 – А теперь, – сказала она, – я оставлю вас. Думаю, вам хочется побыть наедине.
 – Вы очень добры, – поблагодарил граф.
 Она лукаво улыбнулась. Я видела, что он произвел на нее сильное впечатление, но она не стала пускать в ход свои чары, решив, что этот мужчина – мой. Ее профессией долгое время было составление счастливых пар, и я видела, что она уже строит планы насчет меня и графа.
 Увы, она не знала, с кем имеет дело.
 – Какая прелестная женщина, – заметил он.
 – Да, мы знакомы уже много лет. Она, что называется, выводила девушек в свет. Это значит, что она готовила их к представлению королеве, а затем подыскивала им мужей.
 – Какая полезная профессия.
 – Теперь она оставила это занятие. Она – совладелица нашего салона. Как долго вы пробудете в Париже?
 Он улыбнулся и пожал плечами.
 – Как знать? Все зависит от обстоятельств.
 – И где вы остановились?
 – У меня дом на улице Фобурж Сент-Оноре, на пересечении Сент-Оноре и Рояль.
 – Я знаю этот дом.
 – Он принадлежит нашей семье уже лет пятьдесят. Наша старая гостиница сгорела во времена революции.
 – Вы часто бываете в Париже?
 – Когда меня призывают дела – или удовольствия.
 Я услышала голосок Кэти. Она о чем-то громко спорила с графиней.
 – Мама занята.
 Кэти просунулась в дверь.
 – О, – радостно воскликнула она, – это граф. – Она подбежала к нему и протянула руку для поцелуя.
 Граф, как всегда галантный, не обманул ее ожиданий.
 – А где Рауль? – спросила она.
 – Увы, он остался в Карсонне.
 – А почему вы не привезли его с собой?
 – У меня здесь важные дела, а у него есть свои обязанности в замке.
 – Жаль.
 – Ему будет приятно, когда я передам ему эти слова.
 Вошла мадемуазель Леклер. Она искала Кэти.
 – Это мадемуазель Леклер, французская гувернантка Кэти, – сказала я.
 Мне стало стыдно за тот укол ревности, который я почувствовала, увидев, как он смотрит на нее оценивающим взглядом. Гувернантка была очень хорошенькой и значительно моложе меня. От его взгляда она вспыхнула, глядя на него сияющими глазами. Да, с таким мужем никогда не будешь чувствовать себя спокойно, подумала я.
 Мадемуазель Леклер сказала, что пришла забрать Кэти на прогулку.
 – Хорошо, иди, Кэти, – разрешила я.
 – Вы еще будете здесь, когда я вернусь? – спросила она графа.
 – Надеюсь, что да, – ответил он.
 Довольная, она последовала за гувернанткой.
 – Какой очаровательный ребенок, – сказал он. – Только у вас мог быть такой. Мне бы хотелось, чтобы она чаще виделась с Раулем.
 Я все еще думала о гувернантке.
 – Так вот, раз уж я в Париже, – продолжил он прерванный разговор, – я покажу вам этот город.
 – Я уже сказала вам, что знаю его.
 – Я говорю о настоящем Париже... который может показать только француз. Я знаю столько мест, в которых вам необходимо побывать.
 Все последующие дни я была безумно счастлива. Я знала, что начала поддаваться его обаянию, но уверяла себя, что мне нечего бояться. Я уже не та неопытная девочка и все время буду помнить, с кем я имею дело...
 Но когда он оказывался рядом, все становилось другим. Он был неутомим в своих попытках доставить мне удовольствие, и все эти дни стали сплошным калейдоскопом сменяющих друг друга эмоций... слишком приятных, чтобы оставить их без внимания. Счастливая и беззаботная, какой уже не была много лет, я сквозь пальцы смотрела на его капризы, но всегда, даже на самой вершине счастья, меня предостерегал мой внутренний голос. Даже сейчас меня посещал образ Элоизы, лежащей у кромки воды. Она любила бездумно и безрассудно. Я могла понять ее чувства. С таким человеком можно забыть обо всем.
 Но, несмотря на это, я всецело отдалась удовольствиям этих золотых дней. Я многое узнала о нем. Он мог быть серьезным, и нельзя сказать, чтобы он предавался только чувственным удовольствиям. Он был прекрасно образован и разбирался в искусстве. Его очень занимала история горячо любимой им Франции и, находясь рядом с ним, нельзя было не разделить его увлеченности. Он обладал критическим складом ума, и с ним было интересно беседовать. Общаясь с ним, я многое узнала – в том числе, и о себе.
 Как я радовалась нашим встречам! Отца это страшно тревожило, но я уверяла его, что бояться нечего. Однако мои уверения его слабо успокаивали. Графиня тоже была как в лихорадке. Граф умел обращаться с женщинами, умел с помощью нехитрых приемов завоевывать их расположение. Он преподносил графине цветы, а Кэти – подарки. Я видела, что скоро он примется за отца. В его стратегию входило стать добрым другом для всех в этом доме.
 Он сводил нас в оперу на «Орфея и Эврйдику», сказав, что это его любимая опера, потому что в ней человек смеется над богами. Нам тоже понравился спектакль. Смеялся даже отец. Когда мы ехали домой, у меня в ушах все еще звучала завораживающая музыка, ставшая с этого дня моей любимой.
 Графиня все время выпроваживала меня, как только появлялся граф. Я говорила, что мне надо работать, но она не хотела и слышать об этом.
 – Мы прекрасно обойдемся без тебя, – уверяла она. – Ведь обходились же как-то, пока тебя не было. Считай что тебе продлили отпуск. У тебя еще будет масса времени, чтобы поработать... потом.
 Дни летели с невероятной быстротой. Я знала, что никогда не забуду их. Париж сам по себе замечательный город, но, узнав его лучше под руководством графа, я была покорена окончательно. Иногда я брала с собой Кэти, но чаще мы бывали одни.
 Мы посетили Монмартр, и он держал меня под руку, когда мы поднимались по крутому спуску. Побывали в Кафедральном соборе. Это довольно причудливое здание в восточном стиле, которое всегда было одной из главных достопримечательностей Парижа. Граф рассказал мне о Сен-Дени – покровителе Франции, и о мучениках, которые расстались здесь с жизнью. Он показал мне большой колокол в девять футов высотой. Назывался он Франсуаза-Маргарита, или La Savoyarde de Montmartre. Граф дал мне послушать его необычный тембр. Я уже была здесь с отцом, но теперь все воспринимала в каком-то новом радостном свете. Многое я видела раньше, но только теперь обратила на это внимание. С ним все обретало иной смысл, и то, что раньше казалось незначительным, теперь вдруг становилось необычайно интересным.
 Рассказывая о прошлом, он будто окунался в то время. Он с грустью говорил о Революции, которая разрушила старый уклад жизни и покалечила судьбы стольких его предков. Он считал, что только исключительное везение помогло сохраниться их роду.
 – Они жаждали крови и разрушения, – говорил он о революционерах, – потому что их бесило, что мы имеем то, чего не было у них.
 Мы побывали с ним в зале Сен-Луи со сводчатым потолком. Этот зал называли еще Залом Ушедших, видимо, потому, что через него должны были проходить приговоренные к гильотине. Он грустно усмехнулся, когда мы подошли к келье, в которой закончила свои дни Мария-Антуанетта. «Униженная со всем тщанием, на какое способны только мелкие тираны», – с горечью сказал он.
 Теперь я узнала другие стороны его натуры. Он не переставал удивлять меня.
 Посетив Лувр, я обнаружила, что он прекрасно разбирается в искусстве. С ним я по-новому увидела картины, которые уже знала. Он обожал Леонардо да Винчи, и мы долго простояли в Большой галерее, обсуждая «Мадонну в гроте». Конечно, у него нашлось много, что сказать и о «Моне Лизе», которая находилась в стране с 1793 года. Он рассказал мне, как Франсуа вывез Леонардо из Италии с тем, чтобы иметь преимущественное право на его работы.
 – Любовь к живописи была его недостатком, – сказал он, – в этом мы с ним похожи. Правда, у меня есть еще множество других.
 – За исключением, пожалуй, одного – вы знаете свои недостатки, – сказала я ему.
 Какие счастливые дни! Каждое утро встречало меня новыми приключениями. В этом нет ничего особенного, говорила я себе, это просто образ жизни. Но по сто раз на дню я думала о том, что все это временно. Этому должен прийти конец... и скоро.
 И я упивалась каждой секундой этой жизни, стараясь насладиться ею сполна. У меня было смутное чувство, что я все-таки стала его жертвой, как он того и хотел. Я как-то упустила этот момент, занимаясь изучением новых сторон его натуры.
 Мы побывали на кладбище Пэр-Лашез. Я давно хотела узнать, кто такой этот Пэр-Лашез, и он поведал мне, что это был любимый духовник Луи XIV и что кладбище названо его именем, потому что на месте теперешней часовни раньше стоял его дом. Мы посмотрели памятники и могилы разных знаменитостей.
 – Урок всем нам, – сказал он, глядя на могилы, – жизнь коротка, и мудрец тот, кто сполна наслаждается каждой ее секундой.
 Он сжал мою руку и улыбнулся.
 Я очень любила открытые пространства. Любила элегантный парк Монсо, полный детей с их гувернантками и самых необыкновенных скульптур – таких, например, как Шопен за роялем или «Ночь и гармония», «Гуно и Маргарита». Детям там очень нравилось, и когда я сводила туда Кэти, то с трудом смогла увести ее оттуда.
 Как-то днем, когда мы все вместе были в Ботаническом саду, я вдруг поняла, что безмятежные дни на исходе. Мы сидели на скамейке и смотрели на воробьев; и мне вспомнилось, как однажды я сказала ему, что бывают моменты, когда человек понимает, что он счастлив. Я чувствовала, что для меня этот момент наступил.
 – Скоро я должна буду уехать домой, – сказала ему я.
 – Домой? А где ваш дом?
 – В Лондоне.
 – Почему вы должны ехать?
 – Потому что давно уже там не была.
 – Но Париж тоже стал вашим домом, разве нет?
 – У человека может быть только один дом.
 – Значит, вы скучаете по дому?
 – Просто я чувствую, что должна ехать. Я уже очень давно не видела бабушку.
 – Надеюсь, вы не уедете вот так сразу. Мы провели вместе столько хороших дней, вы согласны?
 – Очень хороших. Но боюсь, что вы потратили на меня слишком много своего времени.
 – Я потратил его так, как мне хотелось. Вы же знаете – эти встречи были необходимы мне так же, как, надеюсь, и вам.
 – Давайте говорить прямо, – сказала я. – Вы тем самым преследовали некую цель, поэтому я и говорю, что, возможно, вы зря потратили время.
 – Моей целью было получить удовольствие. Я получил его, следовательно, потратил время не зря.
 Я молчала. Едва ли я смогла бы отказать ему в том, о чем он так и не попросил... разве что в завуалированной форме.
 – О чем вы задумались?
 – Я думаю о доме.
 – Этого я не могу вам позволить. Куда мы идем завтра?
 – Завтра я буду готовиться к отъезду.
 – Прошу вас, останьтесь. Подумайте, как одиноко мне тут будет без вас.
 – Мне почему-то кажется, что вы быстро найдете себе другое развлечение.
 – Вы считаете себя... развлечением?
 – Нет. Это то, чем я не намерена стать.
 – Вам известны мои чувства к вам.
 – Да, вы их выразили предельно ясно.
 – Вам нравились наши экскурсии?
 – Они восполнили пробелы в моем образовании.
 – Вы будете скучать, когда уедете?
 – Наверное, буду. Но у меня очень много дел в Лондоне. Там многое нужно будет переделать на новый лад.
 – Значит, вы забудете меня?
 – Конечно, я буду думать о вас.
 Он взял меня за руку.
 – Почему вы боитесь? – спросил он.
 – Боюсь? Я?
 – Да. Боитесь. Вы... боитесь подпустить меня слишком близко.
 – Просто я не такая, как знакомые вам женщины.
 – Это и в самом деле так. И это является одной из причин, почему я нахожу вас такой привлекательной.
 – По этой же причине я и веду себя иначе, чем вы того ожидали.
 – Как вы можете знать, чего я ожидаю?
 – Потому что ясно представляю себе ваш образ жизни.
 – Вы так хорошо меня знаете?
 – Достаточно, чтобы сделать некоторые выводы.
 Он крепко сжал мою руку.
 – Не уезжайте. Давайте узнаем друг друга... действительно хорошо.
 Я понимала, что он мне предлагает, и устыдилась того, что мне ужасно хотелось согласиться. Сердясь сама на себя, я попыталась стряхнуть это наваждение. Любовная связь? Она будет жаркой и иссушающей... до тех пор, пока не спалит сама себя без остатка. Такие приключения – не для меня. Я хотела устойчивых отношений. Несколько недель, возможно, месяцев, пылкой страсти не могли мне их заменить.
 А если предположить, что он предлагает брак? И даже в этом случае я бы заколебалась. Чувство здравого смысла подсказывало мне, что я должна обдумать все самым тщательным образом, прежде чем решиться вступить в какие-либо отношения с этим человеком. Но он, конечно, не предлагал мне замужество. Он женился когда-то по настоянию семьи, а теперь хотел только свободы... и никаких обязательств. У него уже есть сильный здоровый наследник. Он выполнил свой долг перед Карсоннами и больше не свяжет себя брачными узами. Он будет свободен.
 «И почему я позволила зайти этому так далеко? – думала я. – Как я допустила, чтобы он завладел моими чувствами? « Но это случилось, и я понимала, что этот человек может погубить меня.
 Я смотрела на горделивого воробья, важно распушившего свой хвостик, и на маленькую воробьиху, неотступно скакавшую за ним чуть позади.
 Почему-то это придало мне силы.
 Никогда. Никогда, сказала я себе.
 Думаю, нам уже пора, – произнесла я довольно холодно, поднимаясь со скамьи.




 ШАНТАЖ


 Вскоре после этого разговора мы с Кэти вернулись в Лондон. В пути нас сопровождал отец, который был категорически против того, чтобы мы путешествовали одни. Я знала, что он рад нашему отъезду, потому что настойчивое преследование графа, особенно после того, как он появился вслед за нами в Париже, вызывало у него безумную тревогу за меня.
 – Ты рада, что побывала во Франции? – осторожно спросил он меня.
 Я ответила, что это был один из интереснейших периодов в моей жизни, после чего он замолчал и больше уже ни о чем не спрашивал.
 Я была очень рада снова видеть бабушку. Она внимательно приглядывалась ко мне, и как только мы остались вдвоем, приступила к допросу.
 – Ты очень изменилась... стала выглядеть как-то моложе. Я заметила это, как только ты вошла.
 Я рассказала ей, что видела Рене на кладбище.
 – Я ходила туда посмотреть на могилу матери, – объяснила я ей.
 – Так значит, ты виделась с братом твоего отца. Он говорил с тобой?
 – Да, и был очень приветлив. Он приходил на могилу Элоизы. Он сразу понял, кто я такая, так как до него доходили слухи, что я нахожусь в гостях у отца. Он сказал, что я очень похожа на маму. Она растроганно кивнула.
 – Интересно, что он подумал, когда увидел тебя там. Вряд ли он рассказал об этом старику. Иначе бы тот уже поднял шум.
 – Знаешь, мне показалось, его больше заинтересовал мой шарф, чем я сама.
 – Шарф?
 – Да. Я уронила его, а он поднял и увидел, что это «Салонный». Тогда он заговорил о Филиппе. Он думал, что это было его изобретение. И когда я сказала, что изобрел его Чарльз, он был просто потрясен.
 – Это семейство не в состоянии думать ни о чем, кроме шелка. Их, должно быть, здорово выбило из колеи, когда они узнали, что кто-то другой, а не они, сделал такое изобретение. Но, по-моему, случилось что-то еще?
 – Знаешь, там есть замок?
 – Карсонн? Конечно. Все знают замок и де ла Туров.
 – Я познакомилась с Гастоном де ла Тур.
 – С нынешним графом!
 Я кивнула.
 – О-о, – с непонятной интонацией произнесла ба бушка.
 Я рассказала ей, как наткнулась на его собак в лесу и о том, что он пригласил нас к себе на vendange и Кэти очень подружилась с его сыном.
 – Да, это интересно, – сказала она, пристально глядя мне в лицо.
 – А потом я встретила его в Париже.
 То есть он последовал за тобой в Париж.
 – Нет, просто мы оказались там в одно и то же время.
 – И там вы тоже иногда виделись.
 В подтверждение я опустила голову.
 – Понятно. Так вот оно что.
 – Что ты хочешь этим сказать... бабушка?
 – Я хочу сказать, что перемены, которые произошли в тебе, следует отнести на его счет.
 – Не знаю, о каких переменах ты говоришь.
 – Уж поверь мне, они есть. О, Ленор, это самое страшное, что могло с тобою случиться. Я так волновалась за тебя. Ведь со времени смерти Филиппа ты все время была одна.
 – Одна! С тобой, Кэти, графиней и Касси?
 – Ты тосковала по мужу.
 – Конечно, мне не хватало его.
 – И этот Гастон де ла Тур... кажется, он произвел на тебя сильное впечатление.
 – Это действительно впечатляющая личность.
 – Тебя ошеломили его титул и положение... его власть...
 – Думаю, все эти понятия просто неразделимы с ним.
 – Вы много встречались?
 – В Париже – каждый день. Он возил меня по разным местам. Он так много знает об искусстве, истории и архитектуре. Благодаря ему я на многие вещи взглянула иначе.
 – О, Ленор, неужели ты сама-то не видишь?..
 – Послушай, бабушка, ты напрасно волнуешься. Ведь я вернулась в Лондон, правда? Хотя могла остаться в Париже. Он все еще там.
 – Я знаю, что он очень привлекательный мужчина и имеет подход к женщинам. Но все его связи очень поверхностны. Такой мужчина не для тебя, Ленор. Я хорошо знаю их семью. Они уже многие поколения владеют этими землями и считают, что имеют право на любую женщину, которая им понравится. Так было в старину, но и сейчас мало что изменилось.
 – Я все понимаю, бабушка. И я помнила об этом все время, но мне было приятно встречаться с ним. Он такой... энергичный... интересный... и совсем не похож на тех мужчин, которых я знаю. Как ты сама сказала, моя жизнь была довольно тусклой с тех пор, как умер Филипп. Мне очень нравилось бывать с ним, но я никогда не упускала из виду, что наша дружба мало что значит для него и какова его конечная цель. Я была настолько же решительно настроена, чтобы он не добился ее, насколько он стремился к обратному. Чтобы это случилось нужно два человека, бабушка, а мы не пришли к согласию в этом вопросе. Я знаю, о чем ты думаешь, поэтому могу тебя заверить, что я по-прежнему честная вдова.
 – Если это не так, у тебя будет разбито сердце. Я жалею, что ты его встретила.
 – Не надо жалеть, бабушка. Мне было с ним интересно... и я ничего не потеряла от этого.
 Она облегченно вздохнула.
 – Слава Богу, что ты дома.
 – Он был очень галантен с Кэти, и она в восхищении от него.
 – Неудивительно, что он добивался ее расположения. Через нее он хотел подобраться к тебе. Mon Dieu, если бы я знала, что это зашло так далеко, я бы себе здесь места не находила.
 – Я никогда не забывала, что это за человек.
 – Но я вижу, что он не оставил тебя равнодушной.
 – Ну, если честно, противиться его обаянию довольно трудно. Когда я жила там, мне рассказали о дочери Рене – Элоизе. Она покончила с собой из-за неверности возлюбленного. Все считают, что этим человеком был граф. Говорят, ему было бы приятно соблазнить дочь Сент-Аланжера. У них старая семейная вражда. По-моему, это так бессмысленно. Полагаю, мой дед далеко не такой святой, каким себя считает.
 – Ты права. Большего лицемера свет еще не видел.
 – Я пришла к такому же выводу. У тебя на родине, бабушка, людьми владеют сильные страсти. И зная об этом, я вряд ли могла дать волю своим чувствам, ведь правда, бабушка?
 – Надеюсь, что так. Я часто вспоминаю, как я была рада, когда вы с Филиппом поженились. Каким он был хорошим человеком. Я думала, что твоя жизнь устроена навсегда. Я была так счастлива.
 – Ну разве можно знать, что с нами случится завтра, бабушка.
 – Увы, это правда. Подумать только, как все перевернулось... А потом я хотела, чтобы ты и Дрэйк Одцрингэм... Этому мужчине тоже можно было доверять. Я никогда не перестану жалеть, что у вас ничего не вышло.
 – Ты не можешь заставить жизнь идти так, как тебе хотелось бы.
 Она кивнула. Я расспросила ее о делах и о том, что происходило в мое отсутствие, а потом начала думать о Дрэйке. Его образ значительно побледнел с тех пор, как я встретила Гастона де ла Тур.
 Касси была очень рада, что мы вернулись. Она сказала, что очень скучала по нам с Кэти.
 – Иногда я жалею, что мы уже не можем быть все время вместе, как в самом начале, – сказала она. – Этот парижский салон разъеденил нас.
 – Ты тоже должна съездить в Париж, Касси. Тебе там понравится.
 Она покачала головой.
 – Мне лучше остаться здесь.
 Это было правдой. Касси была бесценна для нашего лондонского салона. Из нее получилась прекрасная деловая женщина; она решила забыть о своих недостатках и сосредоточиться на достоинствах. Они с бабушкой очень сблизились, пока нас не было, и прекрасно ладили вместе.
 После того, как она показала мне мастерскую, где была полностью ее территория, так как Касси старалась избегать общения с клиентами, она рассказала мне, что ее очень беспокоит Джулия.
 – Она пьет много, как никогда. О ней уже стали поговаривать. Все говорят, что Дрэйк совершил ужасную ошибку, женившись на ней. Он женился, чтобы продвинуться вверх, а получилось, что она стала препятствием для его карьеры. Я навещаю ее. Дрэйк редко бывает дома.
 Джулия несчастна. Я думаю, она очень любит его... но он не может ответить ей тем же. Он почти все время живет в своем загородном доме. Вряд ли это способствует его политической карьере: Иногда я застаю их вместе... и тогда мне кажется, что он почти ненавидит ее.
 – Как это все печально.
 – Ты должна сходить к ней как-нибудь. Возможно, она узнает, что ты вернулась, и ей будет больно, если ты не зайдешь повидаться.
 – Не думаю, что она захочет видеть меня.
 – Она хочет. Она каждый раз говорит о тебе.
 – Ну тогда я зайду как-нибудь.
 И в один из дней мы с Касси пошли к Джулии домой, где теперь был и лондонский дом Дрэйка.
 Когда нас проводили в гостиную, я была поражена произошедшими в Джулии переменами. Она очень располнела, цвет лица стал еще ярче и имел уже багровый оттенок, глаза немного слезились.
 Она выразила большую радость по поводу того, что я зашла.
 – Ленор... ты недавно вернулась из Парижа! Это сразу видно, моя дорогая, правда, Касси? Такая элегантная! Как тебе удается быть такой тоненькой? А я расплылась... даже моя горничная уже видит, что бесполезно пытаться затянуть меня в корсет. Однажды наступает момент, когда бросаешь попытки выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. Давайте выпьем шерри. Касси, позвони, пожалуйста. Скажи, чтобы нам принесли к вину сухого печенья.
 Касси позвонила, а Джулия разлила шерри – себе изрядное количество.
 – Ну, это здорово! – сказала она, поднимая бокал. – Как в старые времена. Помните... в Шелковом доме? Сколько с тех пор всего произошло. Бедного Филиппа уже нет... а-ты, Ленор, – вдова. Ты никогда не думала снова выйти замуж?
 Действительно ли в ее глазах промелькнуло некое сожаление? Хотела ли она показать, что помнит о том, что было когда-то между мной и Дрэйком?
 – Я осталась вдовой, – ответила я.
 – Бедная Ленор! Должно быть, ты сама сделала этот выбор.
 Я промолчала. Она снова наполнила свой бокал и быстро выпила.
 – Быть женой политического деятеля оказалось не так уж занятно, – сказала она. – Иногда я думаю, что лучше бы уж я, как ты, осталась вдовой. – Она пожала плечами. – Ну, я хотя бы знаю, как порадовать себя.
 Касси чувствовала себя неловко, и я уже подумывала, как бы поскорее уйти, когда в гостиную вошел Дрэйк.
 – Это ты, Ленор, – сказал он, ринувшись ко мне и беря меня за руки.
 – Рада видеть тебя, Дрэйк, – сказала я.
 – Я слышал, что ты была в Париже.
 – Я не так давно вернулась.
 – Выпей с нами шерри, дорогой, – сказала Джулия.
 – Нет, благодарю.
 Она поджала губы.
 – Полагаю, ты считаешь, что я уже выпила слишком много.
 – Я не упоминал этого обстоятельства.
 – Нет, но ты говоришь это всем своим видом. Когда ты выйдешь замуж, Ленор, сначала убедись, что твой муж не будет к тебе относиться слишком критически. Это так надоедает.
 Дрэйк не ответил на это и повернулся ко мне.
 – Надеюсь, в Париже дела идут хорошо.
 – Да, очень. Графиня – прекрасный организатор.
 – Полагаю, ты тоже. Касси держит нас в курсе ваших дел.
 Повисло тягостное молчание.
 – Тебе следовало выбрать тот же род бизнеса вместо политики, Дрэйк, – сказала Джулия. – Может быть, тогда ты чаще появлялся бы дома... если тебя удерживает только это.
 Румянец на ее щеках становился все ярче. Я подумала, сколько она успела выпить до нашего прихода. Она повернулась к нам:
 – Он так редко бывает дома... так, залетает ненадолго, когда ему необходимо быть в городе. И рвется скорее обратно в деревню. Я верно говорю, Дрэйк? Вечно носится со своими глупыми старыми избирателями. Не очень-то благодарная работа, верно? В последний раз ему еле-еле удалось наскрести голоса.
 Дрэйк попытался внести ноту светскости в этот разговор.
 – Обычная на выборах ситуация, – сказал он.
 – Он, конечно, надеялся на пост в правительстве. Но в политике ничего нельзя предугадать заранее. Проигрывает твоя партия – проигрываешь ты. Ни один здравомыслящий человек не стал бы этим заниматься.
 Дрэйк примирительно засмеялся.
 – Боюсь, ты права, – сказал он.
 – А я думаю, что это очень интересная профессия, – сказала я. – Конечно, здесь многое зависит от удачи и от того, какая партия пользуется популярностью, но следить за развитием страны должно быть очень интересно.
 – Еще шерри? – спросила Джулия.
 Мы с Касси отказались, а она наполнила свой бокал до краев.
 Дрэйк нахмурился.
 – Джулия, может, не стоит?
 Она засмеялась.
 – Он говорит – не стоит! Это потому, что здесь вы. А так ему безразлично, сколько я пью. Она надеется, что однажды я напьюсь до смерти.
 Неожиданно она заплакала. Все это было ужасно неловко. Я знала, что она изрядно перебрала. Дрэйк подошел к ней и положил руку ей на плечо.
 – Джулия не очень хорошо себя чувствует, – сказал он.
 Он достал платок, вытер ей глаза и мягко отобрал у нее бокал.
 Она страстно приникла к нему. Касси поднялась.
 – Ну, нам пора. Мы еще зайдем к тебе, Джулия.
 Джулия кивнула.
 Дрэйк проводил нас до дверей. Он взял меня за руку и сказал:
 – Ленор, мы должны встретиться. Можно я буду ждать тебя в парке... где мы когда-то... там, где утки?
 Я кивнула.
 Когда мы вышли из дома, Касси сказала:
 – Как неудачно все вышло. У нее было тяжело на душе. Ты видела, как она пьет. Она очень несчастлива. Так страстно любит Дрэйка... а он ее не любит. Он – очень хороший и пытается притворяться, но ведь это видно, правда? Обычно она не так плоха. Думаю, это из-за тебя. Она всегда ревновала его к тебе, Ленор. Я уверена, что если бы Дрэйк смог полюбить ее, это спасло бы ее.
 – Он – ее муж.
 – Это не имеет значения. Он никогда не любил ее по-настоящему. Он женился на ней из-за карьеры, это все знают.
 – Не думаю, что все было именно так.
 – Когда-то все мы считали, что он любит тебя.
 Я не ответила.
 – Но он женился на Джулии. Наверное, потому что она богата. Люди делают ошибку, вступая в брак по этой причине. Он тоже понял это, но слишком поздно.
 – Я думаю, ты неверно судишь о нем. Никто не знает истинных причин, по которым люди совершают те или иные поступки.
 – Конечно, ты права, и мне отчаянно жаль их обоих. Должно быть, он тоже думал, что все будет совершенно иначе, когда женился на ней... и она тоже так думала. Но у них сразу не заладилось... а теперь стало «овеем плохо. Тяжелая атмосфера их дома подействовала на меня очень угнетающе.
 Мне было не по себе от предстоявшей встречи с Дрэйком. Так странно было встретиться с ним в нашем парке при таких грустных обстоятельствах. До сих пор это место ассоциировалось со счастливыми временами.
 Он ждал меня на одной из скамеек, где мы любили сидеть.
 Когда я подошла к нему, он взял меня за руки и тревожно посмотрел в лицо.
 – Как хорошо, что ты пришла, Ленор, – сказал он.
 – Как в старые времена, – ответила я.
 Он вздохнул.
 – Как бы я хотел их вернуть. Я бы все сделал по-другому.
 – Иногда всех нас посещают такие мысли.
 – Я должен был поговорить с тобой. Я должен был рассказать тебе, что в действительности произошло. Иногда жизнь кажется мне невыносимой, и когда я думаю о том, как все могло бы быть... Ленор, я не знаю, как я вообще могу жить.
 – У тебя есть твоя работа.
 – Слава богу. Я все время стараюсь чем-то занять себя, но работать здесь очень тяжело. Я почти все время живу в Свэддингхэме и все равно потерпел поражение по всем статьям.
 – Бедный Дрэйк! Мне так жаль.
 – Это замечательно, что ты снова в Лондоне. Я так скучал по тебе. Ленор, если бы все могло быть иначе. Пожалуйста, не уезжай больше от меня.
 – Наверное, я пробуду здесь еще какое-то время, – сказала я.
 – Ты догадываешься... насчет Джулии. Очень быстро я понял, что никакого ребенка не будет. Она обвела меня вокруг пальца. Господи, прости меня, но я ненавижу ее за это. Я пытался бороться с этим чувством. Иногда она бывает очень трогательна. Когда ты была у нас, ты видела, какой она может быть, но ты даже представить себе не можешь, до какого неистовства она может доходить. Отчасти это моя вина. Она очень привязана ко мне. Если бы я только мог ответить на ее чувства... если бы только мог убедить ее... но я не могу, Ленор. Все это – сплошная фальшь. Я не могу притворяться до такой степени.
 Она знает, что я никогда не любил ее. Знает, что женила меня на себе обманом, и ненавидит себя за это. Бедная Джулия, я хочу помочь ей. Я хочу вылечить ее от этого пьянства... но это выше моих сил, и иногда я не могу скрыть своего отвращения. Я постоянно думаю о тебе. И все время говорю себе: если бы только... мы должны встречаться иногда, Ленор. Пожалуйста, не отказывайся.
 – В подобных обстоятельствах едва ли это будет разумно, Дрэйк.
 – Я был уверен, что ты небезразлична ко мне и хотел попросить тебя стать моей женой. Но я колебался. Я много думал о твоем первом муже. Я знал, что ты любила его, и говорил себе: я должен подождать... подождать, пока не придет время... пока ты полностью не порвешь со своим прошлым. Но я ждал слишком долго...
 Я не могла говорить. Если бы он тогда спросил меня, я бы ответила: «Да». Я была уверена, что люблю его; он был частью моего прошлого: галантный молодой человек, который освободил меня из мавзолея и который потом снова вошел в мою жизнь, чтобы увести меня из прошлого, в котором была трагедия с Филиппом – так же, как он увел меня когда-то из того ужасного места. Я бы с благодарностью пошла за ним. Я не сомневалась, что буду с ним счастлива... тихим, спокойным счастьем, как того желала для меня моя бабушка. Мы растили бы детей в его чудесном загородном доме, иногда наезжая в Лондон. Я бы продолжала заниматься салоном. Да, я понимала, что это была бы счастливая жизнь.
 Но теперь я находилась в смятении. Было ли бы мое счастье действительно полным? Перед моими глазами возник смеющийся, ироничный и смущающий образ графа. Я по-прежнему находилась под впечатлением его темной, довольно мрачной красоты, его магнетического обаяния и неординарной личности. Теперь я уже никогда не смогу вести тихую мирную жизнь, не думая о нем и о том, от чего отказалась, побоявшись выйти за рамки своего благородного воспитания.
 С его появлением в моей жизни все изменилось. Глупо было думать о нем. Эти мысли были для меня столь же запретны, как и мысли о Дрэйке.
 – Все в прошлом, Дрэйк, – сказала я. – Если все время думать о том, что могло бы быть, ничего хорошего не выйдет.
 – Мне было бы легче, если бы я знал, что ты любишь меня. Если бы я предложил тебе, ты бы вышла за меня замуж?
 Я кивнула.
 – Ленор, ты меня осчастливила.
 – Мы не должны говорить о таких вещах.
 – То, что ты сказала, сделает для меня жизнь в Лондоне более приемлемой... я смогу думать о тебе. Нам надо снова встречаться здесь.
 – Не думаю, что это будет правильно.
 – Мы могли бы встречаться... как бы случайно... у пруда. Если б я только мог видеть тебя время от времени...
 Я покачала головой.
 – Пожалуйста, – сказал он. – Мне бы это так помогло.
 – Но это не должно войти у нас в привычку.
 Его лицо просветлело.
 – Мне о стольком хочется с тобой поговорить. О политике. Об избирателях. В парламенте я часто смотрю на верхнюю галерею и представляю, что там сидишь ты. Ведь ты ходила бы на заседания, правда? Ты так хорошо помогала бы мне. По-моему, Джулия ненавидит мою работу. Ты вернулась, и теперь я чувствую себя намного лучше.
 Он казался очень уязвимым, и мне было странно видеть таким Дрзйка. Он был сильным, когда приезжал в Шелковый дом. Джулия разрушила свою жизнь пьянством. Мне было жаль ее, но теперь я видела, что Дрэйк стал почти таким же беспомощным, как она.
 А ведь и в самом деле: ничего страшного не случится, если мы иногда будем встречаться в парке?
 Отец вернулся во Францию, а я снова окунулась в работу, которая уже столько раз спасала меня в трудные времена. Мне было чем занять свои мысли, и я старалсь не думать о графе. Бабушка была права насчет него. Я была для него всего лишь приятной забавой на некоторое время. Скорее всего, после столь непродуктивной охоты он переключит свое внимание на другой предмет. Но несмотря на эти трезвые рассуждения, у меня все время было подавленное настроение, и каждое утро я вставала с надеждой, что он примчится за мной в Лондон и докажет бабушке, как она в нем ошибалась.
 Дрэйк был на данный момент более конкретной проблемой. Он стал безрассудным и, не таясь, приходил к нам в салон. Бабушка очень любила его, но она не хотела, чтобы я связалась с женатым мужчиной. Это было еще нежелательнее, чем моя дружба с графом.
 Несколько раз я говорила Дрэйку, что мы не должны встречаться, но он каждый раз становился таким грустным, что я не находила в себе сил решительно отказать ему в этих встречах.
 – Видеть тебя... говорить с тобой... я не могу объяснить, как много это значит для меня. Иногда я боюсь, что сделаю с собой что-нибудь, если не порву с ней.
 – Ты всегда был таким уравновешенным, – говорила я, – ты умел справляться с любой ситуацией.
 – Я никогда прежде не сталкивался с такой ситуацией, и оттого, что я понимаю, что сам виноват в этом, мне не становится легче. Иногда я боюсь, что не выдержу и убью ее.
 – Ради бога, не говори так.
 – Теперь я понимаю, как некоторые люди доходят до этого. Я хочу, чтобы ты знала о моих чувствах, Ленор. Эти встречи так много значат для меня. Я должен тебя видеть.
 Теперь я уже по-настоящему боялась за него. Он был мне очень дорог. В нем были все лучшие качества, которые так ценила бабушка. В конце концов, он оказался в этом ужасном положении, став жертвой собственного благородства. Он женился на Джулии, потому что считал, что она ждет ребенка. Как он мог знать, что она одурачила его?
 Мне было отчаянно жаль его, и отчасти – Джулию. Касси часто бывала у них и рассказывала мне, что там происходит. Джулия, напившись, бывала очень откровенной.
 Теперь мне все было ясно: Джулия страстно любила мужа, который ее ненавидел. Она любила его до беспамятства – еще с тех времен, когда он почти мальчиком приехал в Шелковый дом – красивый герой, школьный авторитет, на которого снизу вверх смотрел Чарльз, считавший за большую честь, что тот соблаговолил провести у него каникулы. Я помнила, как она тогда разгневалась на меня после его отъезда. Джулия заинтересовалась Дрэйком с первой минуты, как только увидела его. И наконец ей удалось заполучить его – но завладев им, она его потеряла.
 Бедная Джулия! Могу себе представить, какие кошмарные ночи ей пришлось пережить, когда он был в доме и спал отдельно. Она рассказывала Касси, что ходит по своей комнате, проклиная его равнодушие и прикладываясь к бутылке, с которой не расставалась теперь ни на миг. Касси рассказывала мне о ссорах между ними и о том, как Джулия каждый раз укоряла его за то, что он ее не любит, а он ни разу не оскорбил ее в этих ссорах. «Он просто сбегает! Он всегда хочет сбежать от меня, – плакала Джулия. – Он все время хочет убраться от меня подальше, но я никогда не позволю ему этого. Он будет моим до тех пор, пока я жива. Если я не могу владеть им, то и никто другой его не получит».
 Я много размышляла об их несчастном браке и перестала думать о графе и каждую минуту представлять себе, чем он сейчас занимается. Я предполагала, что он вернулся в Карсонн. Интересно, думает ли он иногда обо мне. Возможно, и вспоминает – как о холодной бесстрастной женщине, которая отказалась от искушения... и на которую он впустую потратил столько времени.
 Итак, я продолжала видеться с Дрэйком. Это было неизбежно. Когда я выходила из дома, то неизменно обнаруживала, что он ждет меня на улице. Увещевать его было бесполезно. Я видела, как сильно он нуждается в моем обществе. Мы разговаривали о положении в правительстве и о том, что делает Солсбери и что сделал бы Глад стон; но как-то незаметно мы всегда переходили на их отношения с Джулией.
 Неподалеку от Пиккадилли располагалась небольшая чайная – очень приятное местечко. Столики там были утоплены в нишах, что давало посетителям возможность поговорить, не опасаясь, что кто-нибудь невольно подслушает их беседу. Там подавали чудеснейшие ватрушки и маленькие фигурные кексы. Когда я водила туда Кэти, она считала это за особый случай.
 Однажды мы пошли туда с Дрэйком. Мы тихо сидели и разговаривали. Он рассказывал мне о своих делах. Я все время старалась заставить его забыть о семейных неурядицах и надеялась, что ему это удастся, если он как можно глубже погрузится в политику.
 Он значительно повеселел, когда стал рассказывать о своих планах и о том, чего он уже достиг. Он поделился со мной своими опасениями по поводу здоровья Гладс-тона, которое быстро ухудшалось.
 – Роузбери не сможет быть ему полноценной заменой, – сказал он. – Да и кто может?
 – Гладстон никогда не умел основательно сплотить партию, а теперь уж он совсем старый человек.
 – Многие, кто пробивает дорогу к власти... готовы на все, на самые низкие поступки, лишь бы подняться ступенькой выше.
 – Но ты ведь не такой, Дрэйк.
 – Возможно, этого мне и не хватает.
 – Не говори так.
 – О, Ленор, как все могло бы быть по-другому. Когда я думаю об этом, я начинаю сходить с ума от бешенства. Ведь это было так возможно, и все-таки этого не произошло.
 – Назад пути нет, Дрэйк.
 – Я любил тебя с тех самых пор, как вынес тогда из мавзолея. Ты была такой маленькой и напуганной. А потом я не видел тебя годы... но чувства мои не измени-373 лись. Почему она оказалась рядом со мной? Если бы я был свободен, ты бы вышла за меня замуж. Я молчала.
 – Ведь вышла бы, правда, Ленор? – серьезно спросил он. – Ведь ты любишь меня?
 Мне показалось, что напротив меня сидит граф и смеется надо мной: «Этот мужчина вас волнует? Находясь рядом с ним, вы чувствуете привкус опасности? Чувствуете, что хотите быть с ним больше всего на свете? Ко мне вы чувствуете все это, мадам Сэланжер. А к нему вы чувствуете то же самое? Скажите же правду, наконец».
 – Я очень люблю тебя, Дрэйк. Люблю, но влюбленность – это все-таки нечто иное, правда?
 Он пристально смотрел на меня.
 – Ты хочешь сказать, что любишь меня, но не как мужчину?
 – Я была влюблена в Филиппа и, думаю, что навсегда. Но в любом случае, Дрэйк, мы не должны говорить об этом.
 – Я мог бы сделать тебя счастливой, Ленор, если бы...
 – Это невозможно.
 Он замолчал, и я тоже. Я старалась избавиться от наваждения скептической улыбки на смуглом лице, представшем перед моим мысленным взором. Но я понимала, что никогда не забуду его, и... как же отличалось мое чувство к нему от всего, что я испытывала ранее!
 Он протянул руку через стол и взял меня за руку.
 И вдруг я услышала свое имя.
 – Ленор! Как здорово, что я встретил тебя!
 У нашего столика стоял Чарльз. Смутившись, я поспешно отняла руку.
 – Ленор... и мой уважаемый шурин! Как поживаешь, Ленор? Выглядишь ты хорошо.
 Я покраснела от досады, что он застал нас здесь вдвом. Он был не один. С ним была женщина, которая показалась мне смутно знакомой.
 – Это синьорина де Пуччи, – сказал он.
 Она улыбнулась и склонила головку. Это была женщина выдающейся, редкой красоты. Одета она была элегантно и небанально: платье в черно-белую полоску с белой шелковой накидкой из-под белой соломенной шляпки с черными и голубыми лентами выбивались почти угольно-черные кудри.
 – А это мадам Ленор из салона «Ленор», о котором, дорогая синьорина, вы обязательно услышите, если подольше пробудете в Лондоне. Ленор – очень неглупая деловая женщина. А это мой шурин – Дрэйк Олдрингэм.
 Она выразила глубочайшую радость по поводу нашей встречи. У нее был легкий акцент – такой же очаровательный, как и все остальное. Ее имя показалось мне знакомым, так же как и лицо... хотя я не видела ее уже много-много лет.
 – Теперь я вспомнила, – сказала я. – Вы останавливались когда-то в Шелковом доме. С вами произошел несчастный случай.
 Она вспыхнула.
 – Так вы помните.
 – Вряд ли такой необычный эпизод можно забыть.
 – Вы тогда только-только вышли замуж. О, я вспоминаю... вы были такой приятной парой. А ваш муж?.. – Она в замешательстве посмотрела на Дрэйка.
 – Да, – сказала я, – Филипп Сэланжер. Он умер вскоре после вашего отъезда.
 – О... как грустно.
 Чарльз окинул меня столь хорошо знакомым мне оценивающим взглядом.
 – Мы зашли сюда выпить чаю, – сказал он. – Обожаю их ватрушки. И я решил, что синьорина де Пуччи должна обязательно их отведать, раз уж она оказалась в Лондоне.
 – Мне теперь живо все вспомнилось, – сказала я. – Ваш отъезд был таким неожиданным.
 – Не думаю, что это было неожиданно. Брат прислал за мной... и я уехала.
 – А я был вне себя от злости, помнишь, Ленор? – сказал Чарльз.
 – Прекрасно помню.
 – Но почему? – спросила она. – Почему вы рассердились?
 – Потому что вы уехали от нас. Я хотел познакомиться с вами гораздо ближе, чем мы успели за то время. У нас сложились такие хорошие отношения.
 – А Джулия уже виделась с синьориной? – спросила я.
 Чарльз покачал головой.
 – Но еще увидится. Ей будет интересно. Мы все очень хорошо помним ваш визит.
 – Надеюсь, ваши повреждения не имели неприятных последствий?
 – Повреждения? – недоуменно пробормотала она.
 – Разве вы не повредили ногу, когда экипаж перевернулся?
 – Да... да. Она вскоре зажила. – Она обворожительно улыбнулась Дрэйку. – Не знаю, что бы со мной было, если бы не мои добрые друзья.
 – Мы были рады вам помочь, – сказал Чарльз. – По счастливому стечению обстоятельств я встретил синьорину недалеко от дома. Мы долго смотрели друг на друга, пока наконец не узнали. Боюсь, что вел себя довольно невежливо.
 – Нет... нет, – запротестовала она.
 – Я так обрадовался, – сказал Чарльз.
 – И как долго вы пробудете в Лондоне на этот раз? – спросила я.
 – Все зависит от брата. У него много дел. Он поехал в глубь страны. Когда он приедет, мы вместе вернемся в Италию.
 – Я помню вашу горничную... Марию. Она все еще при вас?
 – Мария со мной.
 – Ну, надеюсь, вы приятно проведете здесь время.
 – Я прослежу за этим, – пообещал Чарльз. – Ну... было очень приятно повидать вас обоих. – Он со значением посмотрел на каждого из нас. – Надеюсь, мы еще встретимся. А сейчас я повезу синьорину к Джулии. Аи revoir.
 Я посмотрела, как они уходят, и сказала:
 – Как неудачно получилось. Я имею ввиду... что Чарльз встретил нас вместе.
 Дрэйк пожал плечами. Думаю, он находился тогда в таком отчаянном положении, что не замечал опасности. Но мне очень не понравилось то, как посмотрел на нас Чарльз, и в словах его явно прозвучала угроза.
 Я рассказала Дрэйку про синьорину – как у нее сломался экипаж, и как она жила в Шелковом доме, а потом уехала вместе с братом и прислала нам из Лондона два письма с изъявлениями благодарности, после чего окончательно исчезла с нашего горизонта.
 – Вскоре после этого произошло несчастье с Фил-липпом, – сказала я. – Этот случай как-то выпал у меня из памяти. По правде, я даже не сразу вспомнила, кто она такая, хотя лицо ее показалось мне знакомым.
 – Интересно, что Чарльз опять встретил ее... и совершенно случайно.
 – Мне кажется, почти все в жизни выходит случайно. Вернувшись в салон, я никак не могла выкинуть из головы эту встречу в чайном магазине. Мне было неприятно, что Чарльз застал меня наедине с Дрэйком, зная какие выводы может сделать из этого такой человек, как он.
 Через несколько дней я услышала о Чарльзе и Маддалене де Пуччи от Касси.
 – Она остановилась в гостинице вместе со своей горничной и ждет возвращения брата.
 – Да, она говорила об этом, когда я видела ее. – Я рассказала Касси о встрече в чайной, куда мы с Дрэйком зашли выпить чаю.
 Касси знала о нашей дружбе с Дрэйком. Можно сказать, она знала почти все. Касси жила чужими проблемами, ее очень интересовало все, что происходило с другими людьми. Она была доброй и хорошо понимала движения человеческой души – наверное, потому, что люди были ей интересны, и потому, что она любила их.
 – Чарльз очень увлечен ею, – сказала она мне, – конечно, она очень красива... исключительно красива... и то, что она иностранка, только добавляет ей очарования. Мне очень жаль Хелен, если это действительно так. – Хелен была женой Чарльза. – Он никогда не был верным мужем, и до сих пор она мирилась с этим. Но на этот раз он увлечен слишком сильно.
 – Он увлекся ею еще в Шелковом доме, – сказала я. – Помнишь, как он взбесился, когда узнал, что она уехала, ничего не сказав ему на прощанье.
 – Все кругом плохо. Когда я думаю об этом браке... Джулии и Дрэйка... то прихожу к заключению, что лучше остаться одинокой.
 – Конечно, когда ты один, жить проще, – согласилась я. – Все течет гладко и ровно. А когда ты связываешь свою жизнь с другим человеком, это влечет за собой как взлеты, так и падения.
 – Я бы ни за что не хотела оказаться на месте Хелен и жить с неверным мужем... или как Джулия – страстно любить своего мужа и быть отвергнутой им. У тебя с Филиппом было по-другому. У вас были замечательные отношения, но он умер.
 Я кивнула.
 – Прости, мне не следовало напоминать тебе об этом, – сказала Касси. – О, дорогая, тебе надо было выйти за Дрэйка. Всякому ясно, что он любит тебя. Этого так хотела твоя бабушка.
 – Обстоятельства часто складываются иначе, чем мы того хотим.
 – Я бы очень хотела, чтобы Джулия была счастлива. Но это вряд ли когда-нибудь произойдет. Боюсь, ей становится все хуже. Она пьет все дни напролет... гораздо больше, чем мы можем себе представить. Когда я в последний раз была у нее, она лежала ничком на полу. Я пошла в гардеробную, чтобы принести плед, и увидела там несколько бутылок. Он пьет и на виду у всех, и потихоньку. Как она дошла до этого, Ленор? Потому ли это случилось, что она не нашла с Дрэйком счастья?
 – Вспомни, ее первый муж тоже сильно пил. Она могла перенять эту привычку у него. Думаю, тогда это ей просто нравилось, а теперь она находит в этом забвение, не понимая того, что губит этим пьянством и здоровье, и жизнь, и надежду на счастье.
 – Это настоящая трагедия. Я часто вспоминаю, как она готовилась к выходу в свет. Помнишь, как она волновалась? Потом приехала графиня и напугала ее еще больше. Бедная Джулия. Тогда она слишком много ела, теперь – слишком много пьет. Помнишь, каким ужасным был ее первый сезон – она то загоралась надеждой, то впадала в отчаяние; и как она была подавлена, когда этот сезон в результате не оправдал ее ожиданий!
 – Я хорошо это помню.
 – А потом она вышла за старика, который сделал ее богатой. Мне кажется, если бы она нашла кого-нибудь помоложе, у нее не развился бы комплекс, будто она не столь привлекательна, как другие женщины... и может быть, тогда она была бы другой. Она никогда не была особенно счастлива, и у меня такое чувство, словно я должна ее опекать.
 – Думаю, ты испытываешь это чувство ко всем.
 – Я очень хочу, чтобы ты как-нибудь сходила к ней вместе со мной. Пожалуйста, Ленор. Я знаю, что она хочет повидать тебя.
 – Я в этом не уверена.
 – Но это действительно так. Она все время говорит о тебе. Пойми, Ленор, она очень несчастна.
 И мы пошли. Джулия встретила меня очень радушно и была гораздо жизнерадостней, чем в первый раз. Возможно, она поняла, какой вред наносит себе пьянством, и делала попытки к исправлению.
 Она готовилась к приему и была возбуждена. Последнее время стало модным устраивать фортепьянные концерты. Она считала это прекрасной идеей. Предполагалось, что придут многие коллеги Дрэйка. «Фортепьянный концерт, а потом – буфет, – радостно восклицала она. – Ну разве не чудесно я все придумала!»
 Касси была безумно рада, что она чем-то заинтересовалась, и всячески старалась поддержать ее.
 – Ты придешь? – просительным голосом сказала она мне.
 Я согласилась.
 В последние дни бабушка ходила подавленная. Она знала, что я опять встречаюсь с Дрэйком, и волновалась. Видимо, она считала, что я слишком долго жила как монахиня. Я была молода и уже вкусила радости замужней жизни. Но бабушке хотелось видеть меня благополучно устроенной, замужем за хорошим человеком. Это было главным ее желанием. Дрэйка она считала в этом отношении идеальным, но он был женат.
 Я чувствовала, ее мучает страх, что мои эмоции могут завести меня слишком далеко. Наверное, мне следовало объяснить ей, что мои чувства к Дрэйку никогда не доведут меня до безрассудных поступков. Я любила его, но спокойной сестринской любовью. Теперь я знала, какие разные чувства можно испытывать к мужчинам...
 Мы с Касси пошли на вечер к Джулии. Касси была рада тому, что Джулия занялась делом, которое прекрасно соответствовало ее натуре.
 – Это придаст ее жизни какой-то смысл, – сказала она. – Это именно то, что ей нужно.
 Джулия с Дрэйком, плечом к плечу, встречали гостей. Меня несколько насторожил тот факт, что щеки Джулии горели каким-то неестественным, с багровым оттенком, румянцем. Глаза сверкали от возбуждения.
 – Касси, дорогая! Ленор! Прекрасно выглядишь. Такая элегантная, правда, Дрэйк?
 Дрэйк грустно улыбнулся.
 Я сказала, что мы горим желанием послушать концерт. Потом они занялись другими гостями, а мы проследовали в зал.
 Откуда-то рядом с нами вынырнул Чарльз. С ним опять была Маддалена де Пуччи. Она выглядела ослепительно в красном бархатном платье, выгодно оттенявшем ее жгучую красоту.
 Чарльз бурно приветствовал нас.
 – Как здорово, что вы тоже пришли. Джулия наверняка очень рада. – Он коварно улыбнулся. – И Дрэйк тоже. Сегодня здесь собралось довольно большое общество, верно? Здесь должно быть несколько самых известных – или, скорее, печально известных – политических деятелей. И все это в честь Дрэйка. – Он повернулся к своей спутнице. – Дорогая моя, здесь вы можете наблюдать один из пластов английского общества. Здесь собрались те, кто создает законы, и те, кто подчиняется им. Надо сказать, Дрэйк выглядит очень довольным собой... и своим окружением.
 И снова он бросил на меня этот многозначительный взгляд. Я начинала всерьез его опасаться.
 Он задержался в нашей компании, и я чувствовала себя скованно. С Маддаленой он разговаривал так, словно они были накоротке, а на меня бросал взгляды, от которых мне становилось тяжело на сердце.
 Через некоторое время к нам подошла Джулия.
 – Ну как, вам весело? Я пригласила фотографа. Хочу, чтобы он сделал несколько фотографий... в начале вечера... пока все еще не сникли. А потом мы попросим сыграть нам синьора Понтелли; затем будет ужин и танцы. Я получила истинное удовольствие, когда составляла меню на сегодняшний ужин.
 – Ты все замечательно устроила, – сказала я ей.
 Она тепло улыбнулась.
 – Я рада, что ты так думаешь.
 – Я как раз только что говорила, как должен радоваться этому Дрэйк.
 – Надеюсь, что так... о, я очень надеюсь на это. О, смотрите, вот и фотограф. Пойду приведу его. Стойте здесь, никуда не отходите. Я хочу сфотографировать вас всех вместе.
 Так я оказалась рядом с Чарльзом и Маддаленой, когда фотограф стал делать снимки. Было много суматохи, пока нас расставляли; фотограф велел нам улыбаться, и мы стояли, растягивая губы в улыбке, изображающей огромное удовольствие. Но пока он хмыкал и угукал, эти улыбки застыли и превратились в неестественные гримасы.
 Наконец это кончилсь.
 Затем прибыл пианист и отыграл концерт, в основном состоявший из произведений Шопена. Играл он с большим профессионализмом и выразительностью и, на мой взгляд, заслуживал большего внимания со стороны публики, чем получил.
 По окончании концерта его наградили довольно скудными аплодисментами, после чего за инструмент сел другой музыкант, и начались танцы. Через некоторое время нас пригласили на ужин. Я была с Касси и Дрэйком, потом к нам присоединилось двое друзей Дрэйка из политических кругов. После того, как все отдали должное лососю в шампанском, завязалась интересная беседа. Я с удовольствием участвовала в разговоре, пока не заметила, что на другом конце стола за нами пристально наблюдает Джулия. На протяжении всего вечера, когда бы я ни взглянула на нее, у нее в руках всегда был бокал.
 После ужина продолжились танцы. Джулия очень удачно приспособила одну из комнат под бальную залу и украсила ее экзотическими растениями, взятыми напрокат специально для этого вечера. После ужина танцы проходили под оркестр.
 Я знала, что Дрэйк не упустит возможности потанцевать со мной. Последнее время он стал безрассудным, что в принципе было ему несвойственно. Я думаю, ему столько пришлось пережить, что он стал безразличен к условностям. Он не мог не знать, что Джулия ревнует его ко мне. Я не сомневалась, что в одном из пьяных скандалов она ясно дала ему это понять. Иногда мне казалось, что их ссоры с Джулией ему безразличны – возможно, он даже специально подталкивал ее к разводу.
 Он пригласил меня на вальс. Когда этот танец только начинал входить в моду, общество было шокировано, найдя его слишком откровенным.
 Дрэйк закружил меня по залу.
 – Как замечательно, что ты пришла, – сказал он.
 – По-моему, вечер удался. Джулия все прекрасно устроила.
 – Да, вечер проходит удачно... пока. Что ты думаешь по поводу того, что говорил Джеймсон?
 Вопрос явился продолжением разговора за ужином.
 – Я нахожу это интересным.
 – Слушая его, можно подумать, что он агитирует за партию Солсбери.
 – Но ведь он из ваших либералов.
 – В любой партии полно перебежчиков.
 Мы помолчали немного, после чего он сказал:
 – Какое блаженство... держать тебя в своих объятиях.
 – Дрэйк, – взмолилась я, – будь осторожен.
 – Иногда я не могу быть осторожным... иногда мне становится все равно. Я чувствую, что скоро что-то произойдет. Почему бы нам не уехать вместе?
 – Ты не можешь говорить это всерьез.
 – Не знаю. Я много думал об этом. Строил планы.... иногда мне кажется это единственным выходом.
 – Подумай о своей карьере.
 – Мы могли бы уехать отсюда... и начать все сначала.
 – Нет, это будет неправильным. И кроме того... – Он выглядел таким несчастным, что я не смогла сказать ему, что будь он свободен, я и тогда, возможно, не согласилась бы выйти за него замуж. Мне было жаль его. Я так любила его. Мне не хотелось сделать ему больнее, чем ему уже было, сказав, что я не люблю его как мужчину.
 – Временами я чувствую, что могу сорваться, – сказал он. – Джулия бывает невыносима. С каждым днем терпеть это становится все труднее. Иногда я чувствую, что могу сделать что-нибудь... что угодно, лишь бы это все прекратилось. Теперь, когда ты здесь, жить среди этого кошмара стало еще невыносимей.
 – Возможно, будет лучше, если на некоторое время я уеду в Париж. Это можно легко устроить.
 – Нет, нет. – Он прижал меня крепче. – Не уезжай. Я знала, что Джулия наблюдает за нами. Она не танцевала: ухватившись за спинку стула, будто только он и поддерживал ее в вертикальном положении, с неизменным бокалом в руке, она опасно раскачивалась и уже несколько раз плеснула себе на платье.
 Неожиданно она выкрикнула:
 – Слушайте, все. Я хочу сказать кое-что.
 Она взобралась на стул. В любой момент она могла оттуда свалиться. Повисла напряженная тишина. Музыка смолкла. Она указала на Дрэйка.
 – Вот, – сказала она, – вот мой муж, Дрэйк Олдрингэм, политик с непомерными амбициями. – У нее заплетался язык, и к ужасу своему, я поняла, что она совершенно пьяна. – Он не хочет меня. Он хочет вон ту... которая танцует с ним... он так крепко ее держит... и шепчется с ней... рассказывает, как ужасно ему живется со мной. Он хочет ее, эту портниху, эту негодяйку Ленор. Нет, он не хочет меня. Я всего лишь жена. А она – любовница. Она отняла его у меня.
 В зале воцарилась глубокая тишина. Я чувствовала, как в нашу сторону летят любопытствующие взгляды. Дрэйк подошел к ней и с отвращением произнес:
 – Джулия, ты пьяна.
 Она дико захохотала. Если бы Дрэйк не подхватил ее, то она бы упала. Потом она тихо выскользнула у него из рук и легла на пол, уставившись в пространство остекленевшим взглядом.
 Я увидела, что к ней пробирается Чарльз.
 – Нужно отнести ее наверх, – сказал он.
 Мне показалось, что он изумлен не меньше других выходкой Джулии.
 Сзади ко мне подошла Касси.
 – Нам надо ехать домой, – сказала она.
 Так плачевно закончился этот вечер.
 У меня путаются мысли даже теперь, когда я думаю о том, что случилось после пьяной выходки Джулии. Я была потрясена до глубины души. Вокруг меня стояли люди и избегали смотреть на меня.
 В этой ситуации Касси повела себя спокойно и твердо. Она взяла меня за руку, и я пришла в себя, когда мы были уже на улице. Экипаж должен был приехать за нами еще не скоро, поэтому добраться домой мы могли только пешком.
 – Ну что ж, пошли пешком, – сказала Касси.
 И мы отправились домой по темным улицам; она держала меня за руку и ничего не говорила. Я была благодарна ей за молчание.
 Когда мы вошли в дом, бабушка поспешно спустилась вниз, чтобы узнать, почему мы так рано. Мы пошли к ней в комнату, где я все рассказала ей. Она пришла в ужас.
 – Бедная Джулия! – сказала Касси. – Она не понимала, что творит... не отвечала за свои слова.
 – Должно быть, это давно запало ей в голову, – сказала я. – Как она могла бросить мне в лицо такие лживые обвинения перед всем народом!
 – Все видели, что она пьяна.
 – Это было очевидно. Но что она наговорила: Конечно, люди поверят этому.
 – Мое дорогое дитя, – сказала бабушка, – успокойся. Мы найдем какой-нибудь выход. Возможно, тебе стоит уехать. Ты могла бы снова пожить в Париже. – Она остановилась и нахмурила лоб. Я поняла, о чем она подумала: в Париже я могла попасть в капкан графа. Я буквально чувствовала, как она взвешивает в уме ситуацию. Наконец она пришла к выводу, что, несмотря на скандал и проблемы, которые он за собой повлечет, здесь я буду находиться в большей безопасности.
 – Люди сочтут это бегством, – сказала я.
 Она кивнула.
 – Вот что я тебе скажу. Сейчас я приготовлю нам хорошее успокоительное питье. Мы выпьем его и хорошенько выспимся. Утро вечера мудренее.
 Несмотря на бабушкино питье, уснуть я не смогла. Лишь на рассвете слегка задремала и проснулась с чувством тяжести в голове и на сердце. Воспоминания о кошмаре, который я пережила прошлой ночью, лишали меня сил и путали мысли.
 Ехать или не ехать, колебалась я. Какая жалость, что графиня в Париже. С ее опытностью и умом она бы лучше нас оценила ситуацию. Возможно, граф тоже еще в Париже. Тогда он подумает, что я вернулась, чтобы быть поближе к нему, и возобновит преследование. Я не могла поручиться, что на этот раз устою перед его натиском.
 К сожалению, я была не в состоянии трезво оценить события прошлой ночи. Но в одном я была твердо уверена: все, кто видел эту сцену, уже направо и налево рассказывают о ней знакомым. Чтобы женщина публично обвинила своего мужа в измене и указала на любовницу, присутствовавшую там же, – такого еще не случалось. Свидетели происшедшего будут счастливы поделиться со всеми этой сплетней в качестве очевидцев.
 Я терялась в догадках, что теперь будет. Поверят ли в обществе, что я действительно – любовница Дрэйка? Скорее всего, да.
 Возможно, все-таки лучшим решением будет уехать.
 Я подумала о Париже... о том, что, возможно, увижусь с ним, и все эти неприятности останутся позади. Все решат, что я сбежала – и они будут правы!
 Прошел день, мы занимались делами. Наши предположения, что после скандала от нас отвернутся клиенты, не оправдались. Оказалось, что многим не терпится посмотреть на виновницу скандала, и они заходили к нам под предлогом того, что хотят что-нибудь купить. Я избегала показываться в зале для посетителей.
 А еще через два дня, к моему несказанному удивлению, к нам заявилась Джулия.
 Ко мне пришла Касси сказать, что она хочет поговорить со мной.
 – Я не выйду к ней, – сказала я. – Нам лучше не видеться.
 – Она очень подавлена, – сказала Касси, – и плачет. Говорит, что должна поговорить с тобой, что ей не будет покоя, пока она не увидит тебя.
 Я сомневалась, стоит ли мне идти к ней, но Касси смотрела на меня умоляющим взглядом. С годами у Касси появилось ко всем нам какое-то материнское чувство, и мне казалось, она видела свое предназначение в том, чтобы опекать нас.
 – Пожалуйста, выйди к ней, – попросила Касси. – Меня просто убивает, когда в семье кто-то ссорится.
 И я сдалась.
 Джулия была довольно бледна, румянец сошел с ее лица, отчего голубые прожилки на щеках стали еще заметнее. Она выглядела старше своих лет, и вид ее жалкой фигуры смягчил меня больше, чем я сама от себя ожидала.
 Мы молча приветствовали друг друга и так же молча сели. Неожиданно она разразилась целым потоком слов:
 – О, Ленор, я ужасно жалею о том, что наделала. Я не понимала, что говорю... Я почти ничего не помню об этом. Помню, что стояла на стуле... но не помню, как я там оказалась.
 – Ты прокричала ужасные обвинения в адрес меня и Дрэйка.
 – Я не хотела этого.
 – Как ты могла подумать такое? – возмущенно воскликнула я. – Раз ты сказала это, значит, ты так думала.
 – Я так несчастлива, Ленор. Наверное, я всегда ревновала его к тебе. Дрэйк полюбил тебя с первого... сильнее, чем он когда-нибудь любил меня.
 – Он женился на тебе, Джулия.
 – Я знаю, но это мало что значит, правда? Он не любит меня. Иногда я схожу от этого с ума. Я боялась, что он женится на тебе. Поэтому я пыталась остановить его... как тогда, когда приехала в Свэдцингхэм, и заставила свою горничную притвориться, что она видела привидение в галерее... призрак, который появляется, чтобы предупредить о несчастном браке...
 Я не сразу поняла, о чем она, но потом вспомнила.
 – О, Джулия, как ты могла поступить так... глупо. Все это выглядело совершенно неправдоподобно.
 – Я жалею об этом, Ленор.
 – От твоих сожалений теперь мало пользы. Что скажут люди? Наверняка все поверили твоим обвинениям.
 – Я всем скажу, что не понимала, что говорю. Иногда я думаю, что Дрэйк ненавидит меня. Это сводит меня с ума... я становлюсь просто безумной.
 Я видела, что у нее начинается истерика, и попыталась как-то успокоить ее.
 – Хорошо, Джулия. Попробуем забыть об этом.
 – Ты правда этого хочешь?
 – Да, правда. И позволь тебе заметить – я никогда не была любовницей Дрэйка.
 – Но он когда-то хотел жениться на тебе.
 – Он не делал мне предложения, Джулия. Забудь об этом. Он женился на тебе.
 – Да, – сказала она, – он женился на мне. Женился. – У нее на губах появилась коварная усмешка, – вероятно, она вспомнила о том, как одурачила его.
 Несмотря ни на что, мне было жаль ее. Она превратилась в несчастную истеричную женщину. Она могла быть богатой, но от этого жизнь ее не стала лучше. Она полюбила Дрэйка с первого взгляда и использовала все доступные средства, включая и обман, чтобы заполучить его в мужья.
 – Да, давай постараемся забыть об этом, – улыбаясь, сказала она.
 «А все лондонское общество перестанет меня уважать, – подумала я. – И какой вред это уже нанесло карьере Дрэйка? Политик с такой взбалмошной женой не может рассчитывать на успех. Возможно, на этот раз его карьере был нанесен непоправимый урон».
 Со дня скандала я не видела Дрэйка, да и не хотела этого. Я боялась того, что он мне скажет, так как после того, что случилось, он более, чем когда-либо, будет стремиться уехать от Джулии подальше. Его карьера была под угрозой. И, возможно, теперь ее уже ничем не спасти.
 Но Джулия и тут опередила меня. Она искренне сокрушалась по поводу происшедшего. Я верила, что она горько раскаивается. Она и в самом деле была пьяна и плохо сознавала свои действия. Какой смысл с ней ругаться? Она была жалка.
 – Я попытаюсь бросить пить, – сказала она. – Я уверена, что смогу, если как следует постараюсь. Это поможет мне, понимаешь, Ленор. Поможет мне забыть. Я так хотела помочь Дрэйку, а в результате закатила скандал.
 Это вышло из-за того, что я увидела, как он танцует с тобой... у него было такое счастливое лицо. И я спрсила себя: «Почему со мной он не бывает таким? « И прежде, чем осознала, что делаю...
 – Пожалуйста, Джулия, постарайся понять, что он для меня просто хороший друг. Он женился на тебе...
 – Да, он женился на мне. Значит, мы снова подруги, да, Ленор?
 Касси умоляюще смотрела на меня.
 – Да, – отозвалась я, – мы – подруги.
 Но прежде, чем закончилась эта неделя, случилась такая трагедия, которая заставила всех забыть об этом пустячном скандале.
 У Чарльза сгорел дом.
 Он был один в верхней части дома. Вся прислуга находилась в подвале. Чарльз ждал к обеду гостью и велел, чтобы его не беспокоили. В моменту пожара гостья, должно быть, уже ушла, так как ее нигде не обнаружили. Чарльз счастливо избежал гибели. Его личный слуга, которого он отпустил на этот вечер, вернулся раньше времени и почувствовал запах дыма, который тянулся из спальни Чарльза. Когда он открыл дверь, оттуда вырвалось пламя. Он окликнул Чарльза по имени, ему никто не ответил. Однако он был уверен, что хозяин находится где-то в комнате. Поэтому он обмотал голову мокрым полотенцем и стал искать его. Чарльз, раскинувшись, лежал на кровати; слуга решил, что тот наглотался дыма и потерял сознание. Слуга был крепкого телосложения и сумел перетащить Чарльза в безопасное место. Там он сделал ему искусственное дыхание и тем самым спас жизнь.
 Чарльз действительно родился в рубашке. Он запросто мог погибнуть в огне и наверняка так бы и случилось, если бы не верные действия слуги.
 Джулия отбросила свои страдания и предприняла энергичные действия. Хелен, жена Чарльза, была в это время на севере Англии. Не стоит ее беспокоить, сказала Джулия. Чарльз может пожить у нее, пока все не встанет на свои места.
 Кэти была слишком наблюдательным ребенком, чтобы не заметить, что что-то случилось.
 – А что сделала тетя Джулия? – спросила она. Я притворилась, что не понимаю вопроса.
 – Но ведь что-то было, – настаивала она. – У всех губы вытягиваются в ниточку, когда говорят об этом – как-будто она сделала что-то не так и они радуются этому.
 – О... она не очень хорошо себя чувствует.
 – Ас виду не скажешь. У нее такие красные щеки. Даже, скорее, пурпурные.
 Вдруг я импульсивно спросила ее:
 – Как ты отнесешься к тому, чтобы еще раз съездить в Париж?
 – А когда мы уезжаем?
 – Я не сказала, что мы поедем. Я хотела узнать, хочешь ли ты поехать туда и пожить там вместе с графиней.
 – И оставить здесь тебя? – эта мысль вызвала у нее неудовольствие.
 – Я... я думала, ты обрадуешься.
 – А почему ты не можешь поехать?
 – Ну, меня здесь задерживают некоторые дела, а тебе, наверное, хочется поехать.
 – Я смогу снова увидеть Рауля и графа. Я хочу поехать, но мне бы хотелось поехать с тобой. И к тому же граф ведь не станет приходить ко мне, правда? Он всегда приходил к тебе.
 Меня удивило, что она так хорошо все понимает. Дети понимают значительно больше, чем мы от них ожидаем. Мне было бы интересно узнать, что она думает по поводу преследований графа и моих отношений с Джулией и Дрэйком.
 Вошла бабушка.
 – Бабушка, – сказала Кэти, – мама думает, что я могла бы поехать в Париж.
 Бабушка посмотрела на меня, и я поспешно сказала:
 – Я подумала, что Кэти, может, захочется пожить там немножко с графиней.
 – Без тебя? – спросила бабушка.
 – Мне почему-то кажется, что я должна быть здесь.
 Бабушка кивнула.
 – Но мне не хотелось бы ехать без мамы, – сказала Кэти.
 – Я думаю, вам обоим лучше побыть пока здесь, – добавила бабушка.
 После того, как Кэти ушла, она сказала:
 – Ведь не хочешь же ты, чтобы ребенок поехал без тебя.
 – Просто я подумала, что она, возможно, понимает больше, чем мы думаем. Она понимает, что что-то происходит. Она могла услышать какие-нибудь разговоры. Детей часто не принимают в расчет. Может быть, будет неплохо, если она уедет отсюда на какое-то время. Бабушка медленно покачала головой.
 – Нет... нет, лучше вам держаться вместе.
 Я сильно встревожилась, когда в один прекрасный день к нам заглянул Чарльз. Несмотря на недавнее происшествие, вид у него был очень веселый.
 Был полдень. Касси повела Кэти на прогулку в парке. Бабушка отдыхала у себя в комнате. Я была одна и занималась счетами. После скандала у Джулии я не решалась показываться людям на глаза.
 Горничная доложила, что ко мне пришел мистер Сэланжер.
 Я уже собралась сказать, что меня нет, как он сам появился в дверях, что было для него весьма характерно. Догадываясь о моем нежелании видеть его, он решил действовать напролом.
 – Ленор, как чудесно, что я снова вижу тебя!
 Он прошел в комнату, горничная закрыла за ним дверь, и мы остались одни.
 – Ну, – сказал он, – поздравь меня. Ты хоть понимаешь, что я чудом вырвался из тисков смерти?
 – Поздравляю.
 – Джед – отличный парень. Если бы не он, я бы уже был на том свете.
 – Представляю, как ты ему благодарен.
 – О, бесконечно. У меня пока нет желания отправиться в царство мертвецов. А ты, Ленор, как всегда, очаровательна. Я тебе кое-что принес.
 Он вручил мне фотографический снимок.
 – Момент той памятной ночи, – сказал он.
 Это была фотография, сделанная на приеме у Джулии. Снимок был очень четким, и всех можно было хорошо разглядеть: Чарльз, Касси, Маддалена, еще двое мужчин и я.
 – Получилось очень хорошо, не находишь?
 Я вовсе не хотела иметь у себя напоминание о той ночи. Мне и так стоило немалых усилий позабыть о ней.
 – Все очень хорошо получились, – сказала я, мельком взглянув на фотографию, и тут же убрала ее в стол. Смотреть на нее было выше моих сил.
 – Я так и думал, что тебе захочется иметь ее у себя, – издевательски сказал он.
 – Я бы предпочла забыть о том вечере.
 – Ах, ты переживаешь из-за выходки Джулии. – Он рассмеялся. – Бедная Джулия! Боюсь, что на этот раз она зашла слишком далеко. Честно говоря, я тоже – в ту ночь, когда чуть не сгорел. Должно быть, это у нас семейное. Я развлекался с одной леди, diner a deux [27] ... и ничего не могу вспомнить. Да, Джулия, конечно, дала себе волю. Но она – хорошая сестра. Ты, наверное, знаешь, от моего дома почти ничего не осталось. Сгорел мой письменный стол... сгорел дотла... и весь мебельный гарнитур в спальне. У меня была неплохая обстановка в том доме.
 – Думаю, ты мог бы переехать на время в Шелковый дом.
 – О, у меня так много дел в Лондоне.
 – А когда возвращается Хелен?
 – Я не думаю, что ей стоит торопиться. Мы лучше ладим, когда не видимся друг с другом. Это один из рецептов удачного брака.
 – Ты – страшный циник.
 – Я – реалист. Вот как это называется. Джулия взяла на себя роль доброй самаритянки, Дрэйк не возражает; поэтому я могу пожить у них, пока не совью себе другое гнездышко. Но я, собственно, пришел сюда не за этим.
 Я удивленно приподняла брови. Он улыбнулся и подошел к столу, за которым я стояла. Я до сих пор не села сама и не предложила сесть ему.
 – Ты, вероятно, спрашиваешь себя, зачем я пришел. Что ж, я удовлетворю твое любопытство. Я пришел поговорить о нас.
 – О нас?
 – Да... о тебе и обо мне.
 – А что ты можешь сказать мне о нас?
 – Что мы должны стать более близкими друзьями. Я немного ревную тебя... к Дрэйку. Ты, кажется, так любишь его... а ведь, по совести говоря, не должна бы. Он ведь как-никак муж Джулии, а ты – член семьи... более или менее. Меня разбирает злость, когда я думаю о вас с Дрэйком и о том, как ты холодна со мной.
 – Ты говоришь чепуху.
 – Не думаю, что с тобой согласятся в свете после того, как...
 – Я думаю, нам больше не о чем говорить.
 – Нам о многом надо поговорить. Не знаю, почему, но ты притягиваешь меня, Ленор. Никак не могу выбросить тебя из головы. Но ты упорно мною пренебрегаешь. Ты такая непорочная... с виду. Каким невинным ребенком ты казалась, когда окрутила Филиппа. Слушай, а скажи-ка: почему все-таки он покончил с собой?
 – Я не думаю, что он это сделал.
 – Ой, да будет тебе. Может быть, это я убил его? С досады, что ему достался предмет моего вожделения. Нет, дорогая, я не убивал его. Я думаю, что он узнал что-нибудь о тебе. Он придерживался довольно строгих воззрений на мораль, наш Филипп. Это был рыцарь в блистающих латах. Малейшее отступление от совершенства огорчало его до глубины души. Что же он такое узнал о тебе, Ленор, а?
 – Твои предположения нелепы.
 – Ох, какая ты темная лошадка. Ведь кем ты была? Незаконной дочерью одного из Сент-Аланжеров. Правда, недавно тебе подвернулся папа, причем, именно тогда, когда тебе была нужна его помощь. А до этого ты была маленьким подкидышем – достаточно умным, однако, чтобы выйти замуж за одного из наследников Сэланжеров. Этакая романтично-мелодраматичная история, особенно в том месте, где муж кончает жизнь самоубийством. Казалось, на этом пора и остановиться. Но нет, это не для Ленор. Ей надо еще соблазнить несчастного мужа Джулии. Многообещающего политика. И у бедняги появляются проблемы. Что же ему остается: весь мир за любовь?
 – Я не собираюсь слушать продолжение.
 – Боюсь, что придется. Разве ты не знаешь, что я не очень хороший человек?
 – Пожалуй, в этом я с тобой соглашусь. Он схватил меня за руку.
 – Но даже нехорошие люди могут быть привлекательными, моя дорогая.
 – К тебе это не относится.
 – Поосторожней в выражениях. Предупреждаю тебя: я могу быть еще и очень мстительным человеком. Помнишь мавзолей?
 – Я никогда его не забуду.
 – Да, и наверняка помнишь, как храбрый добрый Дрэйк освободил тебя; но не удовлетворившись этим, он решил получше продемонстрировать свои рыцарские качества и кинул меня в озеро. Я тоже этого не забыл. Пора свести старые счеты.
 – Чарльз, я требую, чтобы ты ушел.
 Я вырвала руку, но он подошел еще ближе, так что его лицо оказалось почти вплотную с моим. Его похотливые глаза насмехались надо мной. Мне стало страшно.
 – Но я хочу остаться.
 – Что, прекрасная Маддалена уже уехала?
 – Она по-прежнему радует нас своим обществом.
 – Мне казалось, ты занят сейчас его.
 – О, у меня зверские аппетиты. Маддалена – сладкая, ароматная, чудная; но, как ни странно, меня безумно тянет к тебе.
 – В таком случае перестань, ты напрасно теряешь время.
 – Нет... нет. На этот раз я прекрасно проведу время.
 – Послушай, Чарльз: если ты сделаешь это, я больше близко к тебе не подойду.
 – Я заставлю тебя изменить свое мнение.
 – Я в состоянии сама принимать их.
 – Ленор, с меня довольно этих споров. Я вполне серьезен. Если ты и дальше будешь отвергать меня, то сделаешь хуже только себе... и Дрэйку Олдрингэму. Ты подумала, что будет, если Джулия затеет развод с Дрэйком и укажет тебя соответчицей?
 Я похолодела от страха. Я знала, что он не бросает слов на ветер.
 – Это – очевидная ложь, – быстро сказала я.
 – Да неужто? Встречи в парке. Выходка Джулии на званом вечере. Этот развод прикончит политическую карьеру Дрэйка, а тебя заклеймит как распутную женщину.
 – Джулия и так уже поставила карьеру Дрэйка под угрозу.
 – Его еще можно спасти... ты могла бы это сделать... если бы была благоразумна.
 – Каким образом?
 Он плотоядно смотрел на меня.
 – Ты сама знаешь ответ на этот вопрос. С помощью моей дружбы, конечно.
 – Под этим ты подразумеваешь..
 – Предположим, что ты станешь мне очень дорогим другом.
 Я засмеялась.
 – Ты, наверное, сошел с ума.
 Он пожал плечами.
 – Это уже напоминает шантаж, – сказала я.
 – Зачастую это эффективное оружие.
 – Не будь так мелодраматичен.
 – Ты заинтригована, а?
 – Ничего подобного. Все это полный абсурд и бессмыслица.
 – Моя дорогая сводная сестричка сомнительного происхождения, которую совсем маленькой и слабенькой привезла в семью Сэланжеров ее бабушка, оказалась настолько ловкой, что сумела окрутить их сына-наследника и женила его на себе.
 – Как ты смеешь выдвигать такие лживые обвинения!
 – Лживые? Разве ты не вышла за моего брата? Разве он не был сыном-наследником? Разве ты не поднялась из самых низов до положения члена семьи?
 – Я не завлекала Филиппа, чтобы он женился на мне.
 – Завлекала, завлекала – и своими прелестями, и разными уловками. Он всегда был твоим рабом. Ты решила, что он более надежен, чем я. И бедный Чарльз был отвергнут. Потом Филипп умирает при загадочных обстоятельствах. Говорят, это было самоубийством. Но так ли это на самом деле? Берегись, Ленор. Твое положение очень ненадежно. Я имею большое влияние на Джулию и могу уговорить ее подать на развод. Она послушается меня. Теперь я – ее лучший советчик.
 – Она не сделает этого. Она и так уже значительно навредила Дрэйку и теперь раскаивается в этом.
 – Раскаивается? Возможно, но это недолго продлится. И тогда она опять впадет в дикую ревность. Это зависит от того, сколько она выпьет. Я наблюдал ее в различных состояниях под действием бутылки – слезливом, сентиментальном, обезумевшей от ревности и злости. Так что мне будет нетрудно это сделать. Жаль, конечно, потому что все говорят, что из Дрэйка мог бы получиться блестящий политик. Развод погубит его карьеру. И твою тоже, дорогая. Подумай о своем положении. Опять всплывут разговоры о Филиппе. Женщина, муж которой покончил самоубийством через несколько недель после свадьбы. Наверное, это не очень приятно прозвучит, особенно в зале суда?
 – Ты не сделаешь этого.
 – Не сделаю? Я-то думал, что ты уже достаточно хорошо меня изучила. Учти, история с мавзолеем может повториться. Тогда ты тоже меня оттолкнула. И если бы не Дрэйк, то сколько бы ты там оставалась – в этом сыром холодном склепе, наедине с останками Сэланжеров?
 – Ничто на свете не заставит меня стать твоим «добрым другом», как ты это называешь.
 – Посмотрим, Ленор, дорогая моя. Посмотрим.
 – Ты уйдешь наконец?
 Он утвердительно кивнул головой.
 – Но, – сказал он, – я вернусь. Когда ты как следуешь обдумаешь мое предложение и поймешь, какие последствия могут быть в случае твоего отказа, ты изменишь свое решение.
 – Никогда.
 – Аи revoir, Ленор, моя сладкая.
 Когда он ушел, я в изнеможении упала на стул. Меня колотила дрожь. Я всегда знала, что он опасен, но до этого разговора не осознавала, до какой степени.
 Я не стала никому рассказывать об этом визите Чарльза. Просто не могла заставить себя говорить об этом. С того дня, как он побывал у меня, я пребывала в постоянной тревоге. Я точно знала, что Чарльз никогда не делает пустых заявлений. Он всегда испытывал ко мне смешанное чувство, которое состояло из вожделения и неприязни. Ему хотелось унизить меня, оскорбить, и он искал подходящего случая, как тогда, в мавзолее; но на этот раз дело обстояло намного серьезнее.
 Я бы с радостью поделилась своими тревогами с бабушкой, но мне не хотелось волновать ее. Я и так уже причинила ей много беспокойства с графом и Дрэйком. Она принимала слишком близко к сердцу все, что имело ко мне отношение. Поэтому, сохранив от нее в тайне кизит Чарльза, сама я приготовилась к тому, что события вскоре начнут развиваться самым ужасным образом.
 Потом я получила письмо от Дрэйка.
 «Я должен увидеть тебя, – писал он, – но после скандала, который устроила Джулия на приеме, лучше, чтобы нас не видели вместе. У меня есть одна мысль. Моя старая няня живет в Кенсингтоне. Все эти годы я навещаю ее. Не могли бы мы встретиться там? Она сохранит это в полной тайне и вообще сделает для меня все, что угодно. Она всегда была мне как мать. Ее зовут мисс Браунли, она живет в доме 12 на Парсонс-Роуд. Пожалуйста, приходи туда. Сможешь ли ты завтра утром? Тогда я приеду туда. Скажем, в два тридцать. Я должен поговорить с тобой, Ленор. Пожалуйста, приходи».
 Я не могла проигнорировать его просьбу, к тому же мне и самой было что сказать Дрэйку. Я также понимала, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы нас увидели вместе, тем более, после угроз Чарльза.
 Я никому не сказала, куда поеду, и наняла кеб. Поездка оказалась короче, чем я ожидала, и мы подъехали к дому даже на десять минут раньше назначенного времени. На улице я заметила нескольких людей. Когда я выходила из кеба, к дверям дома подъехал еще один кеб. Дом был небольшой, со скромными тюлевыми занавесками и до блеска начищенным дверным молотком.
 Мне открыла приятная розовощекая женщина лет шестидесяти, с совершенно белыми волосами и ярко-голубыми глазами. Она тепло улыбнулась мне.
 – Вы, должно быть, миссис Сэланжер, – сказала она.
 – Да, а вы – мисс Браунли.
 – Правильно. Мистер Дрэйк сказал мне, что вы придете. Он вот-вот подойдет. Он всегда очень пунктуален. Пойдемте ко мне, в мою маленькую гостиную.
 Гостиная оказалась довольно неряшливой маленькой комнаткой с окнами на улицу. Кушетка, несколько стульев, букет роз на столике возле камина. Большие каминные часы на каминной полке стояли между двумя огромными вазами с ангелочками. В одном углу комнаты стояла резная, с бесчисленными завитушками, этажерка для безделушек, а в другом углу красовался еще более вычурный резной буфет с застекленными дверцами.
 Мисс Браунли пригласила меня сесть.
 – У меня хорошенький маленький домик, вы не находите? Я горжусь им. Это он купил мне его, мистер Дрэйк.
 – О, что вы говорите. Она улыбнулась.
 – Мой мальчик. Он был самым замечательным из всех моих детей.
 – Я знаю, вы были его няней.
 – Няня Браунли... вот кто я была. У меня было после него еще несколько херувимов, но с Дрэйком никто уже не мог сравниться. Я часто говорила ему: «Вот вырастешь, пойдешь в школу, заведешь себе новых друзей и забудешь меня». «Никогда, няня Браунли», – говорил он. И он говорил правду, благослови его Господь. Он всегда помнит... про дни рождения... рождество... и потом, когда я перестала работать, он купил мне этот маленький дом и навещает меня здесь. Он рассказывает мне о себе. Расскажите мне, какие у него неприятности. Я хочу увидеть его когда-нибудь премьер-министром. Если бы они там что-нибудь понимали, то сделали бы его премьером уже завтра.
 – Я вижу, в вашем лице он имеет самую горячую поддержку.
 – Ну да, я знаю его. Он скоро придет. Минута в минуту. Это я научила его. «Будь пунктуальным, мистер Дрэйк, – говорила ему я. – Опоздание свидетельствует о плохих манерах. Это все равно, что сказать, что ты не очень-то хочешь приходить, а что может быть невежливее? « И он запомнил. Он всегда все помнит. Мне приятно думать, что это я помогла ему стать тем, кем он стал. – Она испытующе посмотрела на меня, ее ярко-голубые глаза прожгли меня насквозь. Я подумала, что ей известно о наших отношениях с Дрэйком. Если он и правда делится с ней своими проблемами, то, вероятно, довольно много.
 – Он сейчас все время ходит грустный, и это длится уже довольно давно. С ним произошла ужасная вещь. Я молюсь, чтобы у него все наладилось и он получил то, что заслуживает... все самое лучшее.
 В дверь позвонили. Она победоносно посмотрела на часы.
 – Минута в минуту, – сказала она. – Как я и говорила.
 Она оставила меня сидеть, а сама пошла открывать дверь. Я услышала, как она говорит: «Она здесь». Она провела его в гостиную.
 – Ленор, – сказал он, – значит, ты пришла.
 Я улыбнулась ему. У него был усталый и измученный вид.
 – Ну, я оставлю вас одних, чтобы вы могли поговорить, – сказала мисс Браунли. Может быть, часа в четыре выпьете по чашечке чая? Как вы на это посмотрите?
 – Спасибо, няня, – сказал Дрэйк.
 Она посмотрела на него с такой любовью и гордостью, что я была глубоко тронута.
 Когда дверь за ней закрылась, Дрэйк повернулся ко мне.
 – Мне ничего другого не оставалось, – сказал он. – Я понимаю, что теперь мы не можем встречаться на людях.
 – Я была рада познакомиться с мисс Браунли. Она так преданно любит тебя.
 – Она всегда была мне как мать. Полагаю, ближе человека у меня и нет. В тот вечер... это было ужасно.
 – Я знаю.
 – Теперь ты понимаешь, что мне приходится выносить?
 Я кивнула.
 – Она непредсказуема, Ленор. От нее невозможно скрыться. Я стараюсь почти все время жить в Свэддингхэме, но она приезжает и туда. С той самой ночи я постоянно думаю. Что-то надо делать. Какой же я дурак, что послушал ее тогда.
 – Ты сделал то, что считал правильным. Ты чувствовал, что должен жениться на ней.
 – Она одурачила меня, Ленор.
 – Я знаю, знаю.
 – Я думал тогда, что тот человек – твой любовник, а не отец... Каким я был идиотом! Я не могу тебе передать, что я тогда чувствовал. Меня раздирали боль, унижение и ярость. Я никогда до этого не сомневался в тебе, но все сходилось на том, что она говорила правду, к тому же она так хитро все преподнесла. А потом мне стало все равно, что будет. И я остался у нее на ночь. Остальное тебе известно.
 – Бесполезно переживать все это заново, Дрэйк. Все это в прошлом, а мы живем в настоящем времени.
 – Она притворилась, что любит меня, а сама пытается меня погубить.
 – Просто она очень ревнива и в состоянии опьянения способна на все. В ту ночь она ясно показала это. Мы должны быть осторожными, Дрэйк.
 Он кивнул.
 – Я все думал и думал. И пришел к заключению, что должен положить этому конец. Я собираюсь оставить ее.
 – Будет страшный скандал.
 – Он уже состоялся.
 – Возможно, его еще можно загладить.
 – Ты так думаешь?
 – Я не исключаю такой возможности. Если ты будешь осторожен. Если мы не будем встречаться. Я могла бы надолго уехать в Париж. И все станет на свои места.
 – Я меньше всего этого хочу. Я расстанусь с политикой. Я понимаю, что мне рано или поздно придется это сделать... даже если я останусь с Джулией. Она совершенно невозможна и с каждым днем становится все хуже.
 – Возможно, она возьмет себя в руки. Я думаю, она могла бы это сделать, если бы ты любил ее.
 – Я не люблю ее. И не могу притворяться.
 – Некоторые скандалы забываются. Вспомни лорда Мельбурна.
 – На него всегда ссылаются в таких случаях, но, я думаю, он обладал особыми качествами. Он был прирожденным борцом. Я не хочу ничего заглаживать. Я готов бросить все. Ленор, давай уедем вместе.
 – Нет, Дрэйк, это не выход.
 – Было время, когда я думал, что ты любишь меня.
 – Я и сейчас люблю тебя, Дрэйк. Ты – мой самый лучший друг.
 – Ты хочешь сказать, что недостаточно любишь меня.
 – Это значит, я не люблю тебя так, как мне хотелось бы. Люди, которые бросают все ради того, чтобы быть вместе, должны любить друг друга особенной любовью. Ты мне очень, очень дорог. Я всегда восхищалась тобой, но...
 – Ты изменилась, Ленор. Должно быть, появился кто-то еще.
 Я молчала.
 – Я почувствовал это, – сказал он. – Теперь мне понятно.
 – Нет, нет, ты не понимаешь. Я действительно встретила одного человека, и он оказал на меня странное воздействие.
 – Ты влюблена в него.
 Я покачала головой.
 – Не знаю. Если так, то это глупо с моей стороны. Нет, я не влюблена в него. Но мне приятно быть рядом с ним, он пробуждает во мне желание жить, и я много думаю о нем. Возможно, это нелепо, даже наверняка это так. Он – несерьезный человек. Но я считаю, что раз я могу испытывать такие чувства к нему, вряд ли я могу быть влюблена в кого-то еще.
 У Дрэйка был непонимающий вид.
 – Вряд ли я смогу объяснить лучше, – продолжила я. – Это было просто... приключение, но оно оставило во мне глубокий след. Нет, между нами не было никаких отношений. А если бы и были... то вскоре это ему надоело бы. Такой уж он человек. Я не могла принять таких отношений, и все же – я хочу быть с тобой откровенной, Дрэйк, – я не могу забыть его и поэтому чувствую, что тебе не следует жертвовать чем бы то ни было ради такой неуверенной в своих чувствах женщины, как я.
 – Я всегда чувствовал, что мы созданы друг для друга.
 – Когда-то мне тоже так казалось. Так думает и моя бабушка. Она была ужасно огорчена, когда ты женился на Джулии.
 – Она – очень мудрая женщина.
 – Все ее мысли – обо мне. Твоя мисс Браунли чем-то напомнила мне ее. Она так же нежно любит тебя.
 – Я знаю.
 – И ты позаботился о ней. Она так благодарна тебе.
 – Это я должен быть благодарен ей.
 – Дрэйк, – сказала я, – что ты собираешься делать? Джулия может затеять бракоразводный процесс.
 – Я буду только приветствовать это.
 – Чарльз предполагает, что сможет убедить ее сделать это и... указать меня соответчицей.
 Он схватил меня за руку.
 – Это будет выходом для нас обоих, – сказал он. – Я буду рад всему, что положит конец этому положению. Иногда я думаю, что способен на все.
 – Пожалуйста, Дрэйк, не говори так. Подумай, что это означает. Это было бы концом твоей карьеры.
 – Я уже решил бросить ее.
 – Ты сейчас так думаешь, но что ты скажешь лет через пять-десять? Политика у тебя в крови. Это – твоя жизнь, Дрэйк. У тебя все время будет чувство, что тебе ее не хватает.
 – Я мог бы быть счастлив, если бы со мной была ты. Ты забудешь этого человека. Я забуду о политике. Мы будем счастливы вместе. Я знаю это.
 – Давай не будем принимать поспешных решений, Дрэйк. Возможно, что-нибудь еще произойдет.
 Так мы все крутились вокруг одного и того же предмета, все время возвращаясь к одному и тому же. Моя неуверенность... и решимость Дрэйка положить всему этому конец, и уверенность в том, что скоро что-то произойдет, потому что если этого не случится, то он сам сделает что-нибудь.
 Я была уже готова рассказать ему все о Чарльзе, но вовремя остановилась. Я не хотела добавлять ему еще одну заботу, к тому же я не знала, какие действия он предпримет. Много лет назад он зашвырнул Чарльза в озеро, зародив в нем страшную злобу и жажду мщения. Я считала, что и так уже хватает неприятностей, и потому промолчала.
 В четыре часа мисс Браунли принесла большой коричневый чайник, булочки и пирожные с кремом.
 – Он всегда любил мои булочки, – сказала она, – правда, Дрэйк? А пирожные с кремом – были особым лакомством. Помнишь?
 Я сидела в этой маленькой комнатке, смотрела на него и на эту женщину, любовь которой к нему была так очевидна, и думала, какой же он хороший человек и какая это трагедия, что волею обстоятельств он оказался в таком положении. Возможно, если бы я вышла за него замуж, вместе мы стали бы счастливее.
 Уходили мы порознь. Дрэйк заказал для меня кеб. Сам он остался в доме у няни и должен был уехать позже.
 Я попрощалась с няней Браунли, и она сказала, что будет рада видеть меня в любое время; я вышла и села в кеб.
 Когда мой кеб отъезжал, вдоль дороги напротив дома прогуливался человек. В тот момент мне это не показалось странным.
 Я пребывала в постоянной тревоге, и сохранять внешнее спокойствие становилось мне все труднее. Главной моей заботой была Кэти. Она уже многое понимала и была весьма наблюдательна. Иногда я ловила на себе ее внимательный взгляд. Полагаю, она догадывалась о том, что что-то должно случиться. Ей очень нравился Дрэйк, но ей нравились многие люди; во Франции она восхищалась графом. Кэти была готова любить весь мир и свято верила, что и другие люди такие же. Оставшись без отца, она, тем не менее, всю свою жизнь была окружена любовью и не могла себе представить, что может быть как-то иначе. Мне было нестерпимо думать, что она может столкнуться лицом к лицу с жестокой реальностью, особенно если в эти неприятные события будет вовлечена ее мать.
 Как-то мы пошли с ней в парк кормить уток – это было ее любимым занятием; и вот, когда мы стояли у воды и крошили хлеб, появился Чарльз. Видимо, он шел сюда следом за нами.
 Он картинно сорвал с головы шляпу.
 – Утро доброе, Ленор. Доброе утро, Кэти.
 – Доброе утро, дядя Чарльз, – крикнула Кэти, радостно улыбаясь ему. – А мы собираемся кормить уток.
 – Да вы просто ангелы милосердия, – сказал Чарльз, возводя глаза к небу.
 Кэти нашла это очень смешным.
 – Некоторые из них довольно прожорливые, – сказала она.
 – Весьма распространенный недостаток всех живущих на земле, – ответил ей Чарльз.
 – Тут есть одна особенно прожорливая. Она пытается забрать себе все... и хватает чужие куски как свои собственные. Я пытаюсь остановить ее. Это так интересно.
 – Я должен остаться и посмотреть, как это интересно, – сказал Чарльз.
 – Тебе это покажется скучным, – сказала я.
 – Вовсе нет. Меня вдохновляют такие добрые деяния. Бросать хлеб на воду.
 – Это всего лишь черствый хлеб, – сказала Кэти и добавила, – я знаю, это фраза из Библии.
 – А я надеялся прослыть оригинальным.
 – Черствый хлеб и корки, – сказала Кэти.
 – Но эти прожорливые существа находят их вполне приемлемыми.
 – Хотите тоже покидать, дядя Чарльз? Только смотрите, чтобы этой прожорливой не досталось.
 – Я думаю оставить это занятие тебе, дорогая Кэти. Я знаю: в деле кормления уток ты проявишь мудрость Соломона.
 Кэти находила этот разговор очень забавным.
 – У меня есть идея, – сказал он. – Мы с твоей мамой посидим вон на той скамеечке и оттуда будем следить, чтобы справедливость восторжествовала.
 Он потащил меня на скамью, и я не видела другой альтернативы, кроме как сесть рядом с ним.
 – Твоя дочь очаровательна, – сказал он.
 Я молчала.
 – И такая жизнерадостная, – добавил он. – Интересно, что она понимает из того, что происходит с тобой сейчас, и как она отнесется к тому, что может произойти.
 Это было почти сверхъестественно, как точно он угадал мои мысли.
 – Но она, конечно, может и не услышать об этом, если ты будешь благоразумна, – успокоил он меня.
 – Чарльз, тебе лучше уйти.
 – Но я так наслаждаюсь нашей беседой. Кэти – очаровашка. Горжусь своей маленькой племянницей. Мне будет в самом деле больно, если до нее дойдут все эти неприятные слухи.
 – Ты получишь огромное удовольствие, если это случится.
 – Надеюсь, этого не произойдет – но ты должна принять решение побыстрее. Я уже говорил с Джулией. Пока она колеблется, причем, колебания ее зависят от количества выпитого шерри. Но теперь, когда у меня есть свидетельство, думаю, ее не придется особенно уговаривать.
 – Какое свидетельство?
 – Относительно любовного гнездышка.
 – О чем ты говоришь?
 – Дом 12 на Парсонс-Роуд.
 Я онемела от ужаса.
 – Я вижу, мои открытия тебя огорчили. Я следил за тобой, дорогая Ленор. На это пришлось потратить некоторое время, но зато мои старания принесли хорошие плоды. У меня есть свидетельство, что вы с Дрэйком раздельно прибыли в дом 12 по Парсонс-Роуд и через два с половиной часа так же раздельно и с большими предосторожностями покинули этот дом. Все это имеет письменное подтверждение.
 Мне стало плохо. Я вспомнила, как из кеба напротив дома высунулся какой-то человек, когда я вышла из своего кеба. Должно быть, он проследил мой путь до Парсонс-Роуд, а затем стал ждать, когда я выйду. Он видел, как прибыл Дрэйк, и видел, как мы уезжали. Я представляла себе, как истолковал эти факты Чарльз.
 Он пристально смотрел на меня.
 – У тебя есть один очень простой выход, – сказал он.
 – Ты ошибаешься.
 Он пожал плечами.
 – Ведь не станешь же ты отрицать, что вы были вместе.
 – Если ты такой всезнающий, то должен знать, что это домик няни Дрэйка.
 – Старые нянюшки бывают очень удобны, когда их подопечные ищут прикрытие для своего греха.
 – Неужели?
 – О, да... особенно, когда их подопечные такие ангелочки, как Дрэйк.
 Ко мне подбежала Кэти.
 – У меня кончился хлеб, – сказала она.
 – Тогда пошли домой.
 – Так скоро, мама?
 – Да, нам необходимо вернуться. У меня есть кое-какие дела.
 – Я провожу вас, – сказал Чарльз.
 Кэти щебетала всю дорогу до дома, и Чарльз отвечал ей все в том же легкомысленном тоне. Но я чувствовала, что эта болтовня не отражает его истинного настроения. На этот раз он был смертельно серьезен.
 Я притихла. По правде говоря, меня переполняли мрачные предчувствия.
 Что я могла сделать в моем положении? Беспокоить бабушку я не хотела. Ей и без того было нелегко; что бы с ней стало, если бы она узнала, как далеко все зашло.
 Мне вдруг пришла в голову мысль, что, если бы я повидалась с Джулией, мне, возможно, удалось бы внушить ей, что, нанося вред Дрэйку и мне, она делает хуже и себе. Если мне повезет и она будет в состоянии понимать меня, если она все еще любит Дрэйка (а я полагала, что это так), она, безусловно, не захочет терять его.
 Я решила зайти к ней днем. Она могла отдыхать в это время, но зато в эти часы затихал весь дом, а мне хотелось, чтобы о нашей встрече узнало как можно меньше народу. Возможно, она откажется видеть меня, но, если она согласится, у меня будет шанс поговорить с ней. И если она будет в податливом настроении, возможно, мне удастся добиться некоторого прогресса. Я могу намекнуть ей, каковы действительные мотивы Чарльза. Так много зависело от того, в каком состоянии я застану ее.
 Меня охватила легкая дрожь, когда я позвонила в дверной колокольчик и горничная впустила меня в дом. Мне сказали, что миссис Оддрингэм у себя в комнате. Горничная сказала, что посмотрит, не спит ли она и может ли она меня принять.
 Через несколько секунд она проводила меня в спальню Джулии. Она сидела на стуле у окна и, увидев меня, улыбнулась.
 – Входи, Ленор.
 – Надеюсь, я не помешала тебе отдыхать.
 Она отрицательно помотала головой.
 – Я собиралась прилечь... но это не имеет значения.
 На ней был пеньюар ее любимого сиреневого цвета, который так гармонировал с оттенком ее щек. Возможно, она и выпила, но ее никоим образом нельзя было назвать пьяной.
 Я заметила неизменный графин на ночном столике и рядом с ним недопитый стакан.
 – Я рада, что ты пришла, – сказала она. – Я давно хотела поговорить с тобой. Я так волнуюсь за тебя... и Дрэйка.
 – Джулия, тебе не о чем волноваться. Мы с Дрэйком – добрые друзья... и не более.
 Она покачала головой.
 – Я знаю: он все время думает о тебе.
 – Он женат на тебе, Джулия. Если бы только ты...
 – Да, – сказала она, – что?
 Я невольно посмотрела на графин.
 – Я поняла, что ты имеешь ввиду, – вскрикнула она. – Бросить пить. Я пытаюсь. Мне это удается... на какое-то время, а потом я возвращаюсь к этому снова. Я не могу совладать с собой. У меня ничего не выходит.
 – Если бы только ты смогла...
 – Ты думаешь, это имело бы какое-то значение?
 – Я думаю, тогда все было бы иначе.
 – Как это может быть, если он любит тебя?
 – Ты – его жена, Джулия. И это важно.
 – Нет. Всегда была ты... даже когда мы были детьми, ему нравилась ты.
 – Но он женился на тебе. Это то, чего ты хотела. Ты должна быть счастлива. Если бы ты только попыталась... бросить пить... делала бы все, что в твоих силах, чтобы помогать его карьере, а не...
 Она заплакала.
 – Я знаю. То, что я сделала – ужасно. Он никогда не простит меня. И ты тоже.
 – Я понимаю твое состояние, Джулия, но если бы ты вела себя более разумно... попыталась понять его... Он очень честолюбив и может далеко пойти. Все так думают... а все, что ты делаешь, уменьшает его шансы на успех.
 – Чарльз говорит, что мне надо развестись с ним.
 – Если ты сделаешь это, ты потеряешь его навсегда.
 – Я знаю.
 – Я не верю, что ты действительно этого хочешь.
 Она колебалась.
 – Не знаю. Иногда я начинаю злиться, и тогда все мне видится в другом свете. В такие минуты я ненавижу его. Мне хочется, чтобы ему было больно... так же больно, как мне. Чарльз говорит, что мне будет легче, если я разведусь с ним.
 – Не Чарльз, а ты сама должна решить, чего ты хочешь.
 – Чарльз всегда влиял на меня, я восхищалась им. Филипп был слишком мягким. А Чарльз был настоящим мужчиной. Он женился на Хелен. Их даже нельзя назвать добрыми друзьями, но его это нисколько не волнует. Он совершенно счастлив этой сделкой. Он безбожно ей изменяет и наслаждается жизнью. Как бы мне хотелось быть такой же, как Чарльз... безразличной.
 – Ты не можешь этого хотеть.
 – Нет, я очень хочу. Тогда мне было бы все равно, любит меня Дрэйк или нет... Я была бы такой же, как Чарльз. Заводила бы себе любовников. Ему нет никакого дела до своей жены. У него сейчас роман с этой итальянкой.
 – С Маддаленой де Пуччи?
 – Да, с ней. Они встречаются. Она часто здесь появляется. И идет в его комнаты. Наверное, он дал ей ключи, чтобы она могла приходить, когда захочет.
 – Да, действительно... но ведь это – твой дом, Джулия.
 – Это и его дом до тех пор, пока он здесь живет. О, он очень увлечен ею. Но это ничего не значит. Он бы никогда не стал так убиваться из-за женщины. Как бы я хотела быть такой, как он.
 – Ты не должна поддаваться его влиянию, Джулия. Ты сама должна управлять своей жизнью.
 – Иногда я думаю, что Чарльз прав. А потом мне кажется, что он ошибается. Иногда мне кажется, что мне все равно, что мне хочется только сделать Дрэйку так же больно, как он сделал мне... а в другие дни мне все представляется другим.
 – Ты погубишь и себя, и его карьеру.
 – Я знаю... знаю. Я убеждаю себя, что не должна этого делать, а потом говорю, что я сделаю это. Раз я несчастна, пусть все будут такими же.
 – О, Джулия, если бы ты перестала пить и стала такой, как раньше.
 – Это так помогает, Ленор. Чувствуешь себя такой несчастной, а когда выпьешь, становится все равно... а потом становишься такая веселая и уже ничто не имеет значения. Но иногда мне бывает так плохо, что хочется покончить со всем этим... не только ради себя, но ради всех.
 – Джулия, еще не поздно...
 – Правда? – с надеждой спросила она. – Правда?
 – Действительно, Джулия, еще не все потеряно.
 – Я поговорю сегодня с Чарльзом. Я скажу ему, что собираюсь сделать попытку исправиться. Я стану хорошей женой Дрэйку. Стану помогать ему. Я всегда этого хотела. Да, сегодня вечером я скажу Чарльзу. Скажу, что приняла решение и собираюсь стать другой. Что больше не буду пить... так много. Я отучусь от этого. Это невозможно сделать быстро, когда ты привыкаешь к этому так, как я. Да, я поговорю с ним сегодня.
 – И никогда не забывай, Джулия: я хочу быть твоей подругой.
 – О, я знаю. Знаю, Ленор. – Она была близка к слезам. – Я собираюсь стать другой. Я скажу Чарльзу сегодня вечером, что не сделаю того, что он предлагает. Я хочу попытаться и стать хорошей женой Дрэйку. Я постараюсь заставить его полюбить меня...
 Я поднялась, собираясь уходить. На прощанье я поцеловала ее и сказала:
 – Не отказывайся от своего намерения. А мне, пожалуй, пора идти.
 Выйдя на улицу, я сказала себе, что сходила к ней не напрасно.
 Но на следующее утро Джулия была мертва.
 Дни, которые за этим последовали, походили на гротеск ночного кошмара. Я твердила себе, что сейчас проснусь и пойму, что все это только сон.
 По факту смерти Джулии было возбуждено уголовное дело. Ее нашли в гостиной Чарльза. После пожара Джулия выделила ему несколько комнат, которые включали спальню, гардеробную и гостиную. Комнаты эти располагались в конце коридора на втором этаже и были как бы обособлены от всего дома благодаря отдельному входу и черной лестнице. Поэтому Чарльз чувствовал себя здесь как в личных апартаментах. Джулия выделила их ему, чтобы он чувствовал себя свободно, пока не подыщет себе новое жилье.
 Слуга, который спас в свое время Чарльза от пожара, сказал Джулии, что Чарльз собирался прийти домой часам к семи.
 Джулия прошла в его гостиную, так как хотела поговорить с ним незамедлительно. Там она собиралась дожидаться его. Должно быть, она увидела там графин и не смогла устоять. Ее пристрастие к спиртному погубило ее. Смерть ее была мгновенной. Когда пришел Чарльз, она была уже мертва. Судя по всему, она выпила отравленного шерри, которое предназначалось для Чарльза.
 Новость о смерти Джулии обрушилась на меня как гром с неба. Я ушла к себе в комнату, чтобы обдумать, что все это могло означать. Кто-то пытался отравить Чарльза, а вместо этого умерла Джулия.
 Ко мне пришла бабушка.
 – Девочка моя дорогая, – сказала она, – что все это значит?
 – Это значит, что хотели убить Чарльза, – прошептала я. – Они не хотели убивать Джулию.
 – Но почему кто-то захотел убить Чарльза?
 – У него наверняка полно врагов. Его нельзя назвать хорошим человеком. Он – злобный... вредный... и любит подстраивать всякие каверзы.
 Бабушка внимательно присматривалась ко мне.
 – Расскажи мне все, Ленор, – умоляюще сказала она, – меня так тяготит эта неизвестность.
 Тогда я рассказала ей, как он преследовал меня, как выследил меня на Парсонс-Роуд и как пытался уговорить Джулию развестись с Дрэйком и выставить меня соответчицей.
 – Mon Dieu, – пробормотала она, – О, mon dieu.
 – Бабушка, только не подумай... я не знаю, как... даже если... я никогда не заходила в его комнаты.
 – Будет расследование, – сказала бабушка. – Тебе начнут задавать вопросы. Ведь ты виделась с ней в тот день, когда она умерла. Возможно, ты вообще была последним человеком, который видел ее живой.
 – Я поговорила с ней, сказала, что она поступит неразумно, если подаст на развод с Дрэйком. Она сказала, что собирается поговорить с Чарльзом. Вот почему она оказалась в его комнатах.
 – Когда происходят такие вещи, всегда задают очень много вопросов и проводят тщательное расследование.
 – Бабушка, – сказала я. – Я боюсь, что это дойдет до Кэти.
 – Кэти должна уехать в Париж.
 – Я не могу уехать, бабушка. Это будет выглядеть бегством. Скорее всего, мне вообще не разрешат выехать из страны. Может быть, ты могла бы поехать с ней.
 Бабушка замотала головой.
 – Мое место здесь, рядом с тобой. С ней поедет Кас-си... и две гувернантки. Это – самый лучший выход. В нашем положении нужно выверять каждый шаг... и делать его только тогда, когда мы уверены, что поступаем правильно. Первым делом мы должны отправить из страны Кэти.
 Я знала, что она права.
 Касси была совершенно расстроена. Она любила Джулию, и случившееся стало для нее большим потрясением.
 – Я все вспоминаю, какой она была, когда мы были детьми, – сказала она. – Вспоминаю всякие мелочи. Надо же такому случиться! Я рада, что мамы уже нет в живых и она не узнает об этом.
 Я попыталась представить себе, как бы восприняла это известие леди Сэланжер. Думаю, спокойно. Она никогда не позволяла себе принимать близко к сердцу чужие несчастья. Поэтому Джулия просто исчезла бы из жизни ее милости.
 – Касси, – сказала я, – нам нужно кое-что быстро сделать.
 Мне пришлось повторить свой рассказ. Она пришла в ужас от того, какую роль играл во всей этой истории Чарльз, хотя и не очень удивилась. Она знала своего брата. В детстве ему доставляло удовольствие дразнить сестер, и часто он доводил их до слез. В нем всегда было что-то садистское.
 Касси стала очень мудрой женщиной за те годы, которые прошли с тех пор, как она покинула Шелковый дом. Она сразу же поняла необходимость поскорее увезти Кэти из Лондона и стала готовиться к отъезду.
 Кэти засыпала нас вопросами.
 – Почему ты не можешь поехать с нами, мама?
 – У меня здесь есть кое-какие дела. Я смогу приехать попозже.
 – А почему бы нам не подождать тебя?
 – Будет лучше, если вы уедете теперь. С тобой будут тетя Касси и мадемуазель и мисс...
 – Я бы лучше поехала с тобой, мама.
 – Я знаю, но сейчас это не совсем удобно.
 – Тогда…
 Я заставила ее замолчать поцелуем и сказала:
 – Ты же так любишь Париж... к тому же это ненадолго.
 – А мы съездим на дедушкин виноградник?
 – Наверное... как-нибудь.
 – А он будет в Париже?
 – Не знаю.
 – Надеюсь, мы съездим к нему. Я хочу повидаться с Раулем.
 Она продолжала щебетать, но я видела по ее глазам, что мои объяснения ее не удовлетворили. Мне было ясно, что будет очень трудно утаить от нее печальные новости.
 Нас с Дрэйком вызвали на дознание. Это было нелегким испытанием: помимо того, что это было неприятно само по себе, тот факт, что Джулия была женой политического деятеля, который был довольно известной личностью, означал так же, что весь ход судебного разбирательства будет освещаться прессой.
 У Дрэйка было бледное напряженное лицо. У него не было предположений, кто мог желать смерти его шурину. Он вообще его плохо знал. Да, он жил у них в доме, но, по существу, ему было отведено совершенно отдельное помещение, а поскольку оба они были занятыми людьми, то виделись крайне редко. Он отвечал на вопросы с таким спокойствием и достоинством, что произвел очень хорошее впечатление на следователя.
 Мне задали несколько вопросов относительно Дрэйка. Затем меня попросили рассказать о последней встрече с Джулией и сообщить им причину моего визита к ней в тот день. Я сказала, что мы вместе воспитывались и, повзрослев, продолжали часто видеться. Спросили, обсуждали ли мы ее брата и почему, на мой взгляд, его хотели убить? Я ответила, что мы упоминали его в разговоре и что она сказала мне, что его сейчас нет дома. Потом я сказала, что она собиралась поговорить с ним тем же вечером и с нетерпением ждала его прихода.
 Я вздохнула с облегчением, когда вышла оттуда.
 Чарльз был главным свидетелем, поскольку это он нашел ее. Он тихо и с глубокой печалью в голосе объяснил, как случилось, что он жил в доме сестры и шурина. Причиной этого был пожар. В тот день он вернулся домой только к вечеру и обнаружил ее в своей комнате мертвой.
 В должном порядке был вынесен вердикт: убийство неизвестным или неизвестными лицами.
 С этого момента началось настоящее расследование.




 РАЗГАДКА


 С того дня я больше не видела Дрэйка. Бабушка сказала, что это опасно и если он будет настолько неразумен, что зайдет к нам, она не позволит ему увидеться со мной.
 Зато явился Чарльз. Он был вне подозрений, так как, в сущности, покушались на него.
 Бабушка пришла ко мне в комнату и объявила о посетителе.
 – Придется встретиться с ним, – сказала я.
 – Это так необходимо?
 – Думаю, да. Я должна знать, что он затевает.
 Мы перешли в маленькую комнатку, где обычно принимали заказы. У него был подавленный вид, из чего я сделала вывод, что даже он не остался равнодушным к трагедии.
 Когда мы остались одни, он сказал:
 – Так значит, ты подумала, что сможешь избавиться от меня. Под этой невозмутимой внешностью притаилась настоящая мегера.
 – Я никогда не была в твоих комнатах.
 – У тебя был мотив. Ты ничего так не хотела, как избавиться от меня. В тот день ты приходила к Джулии. Никто не видел, когда ты ушла. Ты хорошо ориентируешься в доме. Выйдя от Джулии, ты могла запросто пройти в мои комнаты, а потом уйти через черный ход. Тебе, должно быть, стало известно о моей привычке выпивать перед сном рюмку шерри.
 – Понятия об этом не имела.
 – Слуги болтливы. А может быть, ты просто поняла, что рано или поздно я выпью из этого графина. Моя дорогая Ленор, ни у кого не было более серьезного мотива, чем у тебя. Я собирался доставить тебе неприятности. Но это была очень неуклюжая попытка, моя дорогая. И твой любовник не чаял, как избавиться от Джулии. Думаю, он был не против развода. И ведь, знаешь, это могло сработать. Но туда пришла Джулия и увидела графин... против шерри она никогда не могла устоять. Тебе следовало быть похитрее. Надо ж додуматься воспользоваться ядом, который будет немедленно обнаружен. Как ты собиралась выкрутиться?
 – Ты говоришь так, как если бы...
 – Так с тобой буду разговаривать не только я, Ленор. Ты окажешься под подозрением, как только начнется настоящее расследование. Ведь ты хотела от меня избавиться, верно?
 – Чепуха.
 – Все сходится. Кто хотел убрать меня с дороги? Ты! Кто хотел убрать с дороги Джулию? Дрэйк и ты. Полагаю, вы не могли дождаться, когда сможете наконец встречаться открыто, а не в тайном убежище на Парсонс-Роуд. Вы хотели прикрыться плащом респектабельности, и, возможно, никто никогда не узнал бы, что вам пришлось сделать, чтобы достичь своего счастья.
 – Как ты смеешь говорить мне такие вещи!
 – Я только констатирую очевидное.
 – Чарльз, уходи отсюда. Я скажу правду, когда меня об этом попросят. Я действительно была у Джулии. Я открыто вошла и так же открыто вышла по главной лестнице. Я никогда не была в твоих комнатах и ничего не понимаю в ядах.
 – Нет? Вот почему ты сделала это так неуклюже. Где ты его достала? Немного мышьяку... Говорят, ты могла получить его из бумаги от мух. Полагаю, есть и средства от вредителей, которые могут быть очень эффективны.
 – Пожалуйста, уходи.
 – Уйду, когда сочту нужным. Может быть, вы это и обсуждали в доме 12 на Парсонс-Роуд? Няня, случайно, не дала своему любимчику несколько добрых советов? Может быть, она снабдила вас листками от мух... или ядом для паразитов? Эти нянюшки часто подсказывают нестандартные решения.
 – Убирайся! Убирайся! – закричала я.
 – Тебе изменяет твоя обычная предусмотрительность. Подумай о том, что мне известно. Я мог бы затянуть веревку на твоей шее, моя сладкая Ленор... а может быть, и на шее твоего любовника.
 – Я не желаю слышать больше ни слова из твоих мерзких уст.
 – Что ж, скажу тебе аи revoir. Благодарю за теплый прием и гостеприимство. Я еще приду к тебе, Ленор. Как знать, быть может, мы сумеем придумать что-нибудь вместе.
 Дрожа от негодования, я захлопнула за ним дверь и упала на стул, закрыв лицо руками. Мне хотелось отгородиться от мыслей о нем и забыть об этой страшной трагедии, об угрозе, которая нависла теперь надо мной и Дрэйком... над всеми, кто был нам дорог.
 Я боялась Чарльза, его глаза горели недобрым огнем. Я знала, что он не задумается ни на секунду, чтобы уничтожить меня, и никогда не пожалеет об этом.
 Наутро я проснулась с тяжелым сердцем. Хорошо, что Кэти в Париже и хотя бы о ней я пока могу не беспокоиться.
 Я знала, что меня снова вызовут на допрос. Я также знала, что вокруг моего имени уже ходят сплетни. Слуги украдкой бросали на меня любопытные взгляды. Видимо, суммировав все известные им факты, они пришли к выводу, что я являюсь центром этой бури.
 Слуг знают о с почти все. Они как частные детективы... знают о каждом нашем движении, их уши всегда наготове, чтобы подслушать какие-нибудь откровения; слуги хозяев, которые дружат между собой, также знакомы и делятся друг с другом своими наблюдениями.
 Всем было известно, что Дрэйк и Джулия давно не ладили. Многое, что говорилось ими во время ссор, должно быть, было подслушано, а после музыкального вечера о моей дружбе с Дрэйком знали уже буквально все.
 По поводу этого дела высказывались самые немыслимые предположения. Из всего, что говорилось, я поняла главное: мы с Дрэйком были любовниками и задались целью избавиться от Джулии. И она умерла. Выпив яд, который предназначался ее брату, она умерла, а именно это, по мнению всех, и было нужно нам с Дрэйком.
 Наконец пришлось отвечать на вопросы, которые мне неминуемо должны были задать. К нам в дом пришли полицейские офицеры.
 Они задали мне множество вопросов. Да, я видела Джулию в день ее смерти. Я зашла к ней без предупреждения и пробыла там совсем недолго. Какой она была? В целом такой, как всегда. Не пила ли она в этот день? Не так много, чтобы опьянеть. Их вопросы были вполне разумны и было нетрудно на них отвечать. Что стало предметом нашей беседы? Я знала, что должна отвечать правду и сказала:
 – Она собиралась развестись с мужем. Я попыталась убедить ее сделать еще одну попытку спасти брак.
 – Вы были очень дружны с ними обоими – как с миссис, так и с мистером Олдрингэмом?
 – Да. Мы с ней вместе воспитывались и знали мистера Оддрингэма с самого детства.
 – Понятно, понятно, – человек сдержанно улыбнулся. – И вы были одинаково дружны с ними обоими?
 – Я... я была дружна с ними обоими.
 – Были ли вы когда-нибудь помолвлены с мистером Олдрингэмом?
 – Нет.
 – Между вами существовало некое понимание?
 Я колебалась.
 – Да, – ответила я. – Но он женился на этой женщине, которая так безвременно и нелепо умерла.
 – Его женитьба на ней была для вас неожиданностью?
 – Я знала, что они друзья.
 Он кивнул.
 – Думаю, пока у нас больше не будет к вам вопросов, миссис Сэланжер. Но мы еще обязательно придем к вам.
 Когда они ушли, бабушка дала мне выпить какие-то сердечные капли и уложила меня в постель, присев у изголовья.
 – Только до тех пор, пока ты не заснешь, – сказала она, предупреждая мои возражения.
 Как будто я могла заснуть!
 Я пыталась хоть немного забыться, но мне это не удавалось. Внезапно я услышала внизу какие-то разговоры на повышенных тонах. С минуту я прислушивалась, потом поднялась с постели и подошла к дверям. Голоса доносились из приемной комнаты. Дверь туда, должно быть, была открыта.
 Я поспешила вниз. Мне показалось, что я грежу наяву. Я увидела разгневанную бабушку – на щеках у нее горели два ярких пятна, глаза метали молнии. Но столь сильное потрясение вызвала у меня не она, потому что ее собеседником был не кто иной, как граф.
 При моем появлении наступило молчание. Он подошел ко мне со светской улыбкой на губах, так, словно то, что он здесь находился, было самой естественной вещью на свете.
 – Граф де Карсонн! – воскликнула я. – Что вы делаете в Лондоне?
 – Пожалуйста, не так формально, Ленор, – ответил он. – Я приехал в Лондон, чтобы повидать вас. – Он метнул быстрый взгляд на бабушку и добавил: – И я был решительно настроен это сделать.
 Он взял мои руки в свои, и я вдруг почувствовала, что сейчас упаду в обморок от внезапного облегчения и какой-то нелепой радости. На один чудный миг все мои страхи и сомнения растаяли. Я могла думать только об одном: он здесь, он приехал, чтобы увидеть меня.
 – С вами все в порядке? – он тревожно заглянул мне в лицо.
 – У нас тут возникли некоторые проблемы.
 – Это то, о чем я ему говорила, – коротко сказала бабушка. – И больше нам нечего добавить. – Она снова начала закипать от гнева. – Я говорила графу, что сейчас у тебя нет времени, чтобы принимать знакомых.
 – Да, – грустно сказал граф, – мадам говорила мне, что я буду нежеланным гостем.
 – У нас и так хватает неприятностей, – продолжала бабушка. – Моей внучке надо отдохнуть. – Она повернулась ко мне. – Тебе очень многое нужно обдумать. Вот почему я сказала месье графу, что ты не сможешь увидеться с ним.
 – Поэтому, – беспечно оборвал ее он, – вы спустились как раз вовремя, чтобы предотвратить мое изгнание.
 – Бабушка, – сказала я, – мне надо поговорить с графом.
 Она молчала, и мне было очень неприятно идти наперекор ее желаниям, которые к тому же были направлены исключительно на мое благополучие. Я знала, как она любит меня и как боится этого человека, который может ранить мои чувства. Но мне нужно было поговорить с ним... наедине. Я чувствовала, что он каким-то образом может мне помочь. Я не знала как, но он излучал такую силу, что даже просто находиться рядом с ним было для меня большой поддержкой.
 – Пожалуйста, бабушка... со мной ничего не случится. Обещаю.
 Она беспомощно взглянула на меня и пожала плечами. Потом развернулась и метнула ядовитый взгляд на графа.
 – Только недолго, – умоляюще сказала она мне.
 – Хорошо, – ответила я.
 Когда она покидала комнату, граф склонился перед ней в учтивом поклоне.
 – Я не понравился ей, – с сожалением сказал он.
 – Она много слышала о вас.
 – Обо мне? Я был ребенком, когда она уехала из наших мест.
 – Она слышала разные истории о вашей семье и думает, что вы такой же.
 – Грехи отцов, – пробормотал он. – Но вот я здесь. Я победил дракона – правда, временно – и добрался до вас.
 – Как долго вы уже в Лондоне?
 – Час.
 – Значит, вы сразу пришли ко мне. – Я понимала, что глупо чувствовать себя такой счастливой. Ничего ведь не изменилось... кроме того, что он здесь.
 До этого момента я не осознавала, как сильно задето мое сердце.
 – Я покинул Париж вскоре после вас. Вернулся в Карсонн. С Раулем произошел несчастный случай. Он упал с лошади.
 – Рауль? Как он?
 – Повреждения могли оказаться смертельными, но он уже поправляется. Я вернулся в Париж, где мадемуазель Кассандра многое рассказала мне о вас.
 – Понимаю. Тогда вы должны знать...
 – Я прочитал в прессе. Эта жена политика – она ваша родственница?
 – Мы вместе росли и воспитывались. Вы же знаете историю Сэланжеров и Сент-Аланжеров.
 – Я хотел бы узнать побольше, потому что собираюсь помочь вам.
 – Но что вы можете сделать?
 – Я найду способ. Что происходит в настоящий момент?
 – Полиция пытается найти убийцу Джулии.
 – И подозревает?..
 – Я была одной из последних, кто видел ее живой. Ее тело обнаружил в своей комнате брат. Она выпила отравленного шерри, предназначавшегося ему.
 – У него есть враги?
 – Бесспорно.
 – И вас можно отнести к их числу?
 – Он обвинил меня в любовной связи с мужем Джулии.
 Он приподнял брови.
 – И эта связь действительно была?
 – Конечно, нет.
 – Я рад этому. Если бы это было правдой, я бы ужасно разозлился.
 – Прошу вас, не шутите этим. Все это слишком серьезно. Мне сейчас совсем не до смеха.
 – А можно сказать про этого Чарльза, что он герой-любовник?
 – Вы хотите сказать, много ли у него было романов? Да, у него такая репутация. Они с женой редко видятся. Он женился на ней из-за денег, и они сошлись на том, что каждый будет жить своей жизнью.
 – Возможно, это была преступная страсть. Вы знаете кого-нибудь из его любовниц?
 – Мне немногое известно о его личной жизни. Но есть одна женщина...
 – Ах, одну все-таки знаете.
 – Я слышала, что она ходит к нему. Ее зовут Маддалена де Пуччи. У меня есть ее фотография. Нас вместе сфотографировали на одном вечере.
 – Мне бы хотелось взглянуть на нее. Возможно, она знает что-то об этом деле. Думаю, нам стоит ее разыскать и порасспросить.
 – Не думаю, что ее можно найти. Она была здесь... недавно. Но последнее время о ней не слышно, наверное, вернулась в Италию.
 – Так значит, она – итальянка. Итальянцы – горячий народ. Где фотография? Вы покажете мне ее?
 – Побудьте здесь. Я принесу.
 Меня поразил тот эффект, который произвела на него фотография.
 – Маддалена де Пуччи! – сказал он. – Какая потрясающе красивая женщина.
 Это откровенное восхищение меня разозлило. Я отняла у него фотографию, но он взял ее у меня и продолжал разглядывать.
 – Она явно произвела на вас впечатление, – холодно заметила я.
 – Да... я поражен. Маддалена де Пуччи. Мне кажется, я встречал ее во Франции.
 – У меня создалось впечатление, что она много путешествует. Поэтому она вполне могла побывать и там вместе с братом... по делам.
 – А вы знакомы с ее братом?
 – Нет... нет. Он уезжал куда-то в глубь страны, как она сказала. Она ждала его в Лондоне.
 – Расскажите мне еще о Мадцалене де Пуччи.
 Вы действительно находите ее столь интересной?
 Исключительно.
 – Впервые я увидела ее, когда с ней произошел несчастный случай рядом с Шелковым домом. Ее экипаж перевернулся, и она растянула ногу. Мы пригласили ее в дом, и она пожила у нас несколько дней.
 – Когда это было?
 – Сразу после моего замужества.
 – Значит, ваш муж был тогда еще жив?
 – Он умер вскоре после этого.
 – Вы говорите, она пробыла у вас несколько дней?
 – Да, она тогда произвела сильное впечатление на Чарльза... также, как, очевидно, на вас.
 – Такая совершенная красота не может не произвести впечатления. Продолжайте.
 – Ну, Чарльз был очень увлечен ею. Я помню, как они с моим мужем уехали по делам в Лондон – всего на один день, и как раз в тот же день ее брат прислал за ней экипаж. Она должна была вернуться в Лондон, откуда они вместе собирались безотлагательно отправиться в Италию.
 – И вы говорите, ваш муж умер вскоре после этого?
 – Да, совсем скоро. Я тогда как-то сразу забыла о Мадцалене де Пуччи.
 – Естественно. И вы говорите, вашего мужа нашли застрелившимся.
 – Да, в лесу.
 – Из его собственного ружья?
 – Не совсем, это ружье всегда висело в оружейной комнате у нас в доме.
 – И вот теперь эта женщина незадолго до трагедии с Джулией вернулась в Лондон.
 – Да, Чарльз случайно встретил ее на улице.
 – Какое удачное совпадение, не находите?
 – Он был очень доволен.
 – Могу его понять, а вы?
 – Она пленила его так же, как вас.
 Он улыбнулся, как будто мои слова были ему приятны. Он все еще не мог оторвать взгляд от снимка.
 – И как далеко зашел их роман?
 – Не знаю. Джулия упомянула, что она часто заходит к Чарльзу. В его комнаты можно было попасть через отдельный вход... к ним ведет черная лестница.
 – Так значит, туда можно было попасть двумя способами?
 – Совершенно верно. Его комнаты находятся в конце коридора на втором этаже. Из коридора туда ведет дверь, через которую можно попасть к нему в гостиную, а если воспользоваться черным ходом, вы окажетесь в гардеробной. Я никогда не пользовалась этим входом, но Джулия рассказала мне о нем после того, как дом Чарльза сгорел и он перебрался жить к ней. Она говорила, что ему будет удобно иметь отдельные комнаты.
 – А что, его дом сгорел?
 – О да. Он чудом сам избежал гибели. И наверняка бы тоже сгорел, если бы его слуга не вернулся домой раньше времени. Чарльз был сильно пьян... возможно, поэтому он не смог покинуть загоревшееся помещение.
 – Как драматично! И это отравленное вино... оно предназначалось ему. Вам не кажется странным, что он чуть не сгорел заживо, а вскоре после этого кто-то предпринял попытку отравить его?
 – Вы думаете, что пожар был кем-то подстроен?
 Он внимательно посмотрел на меня и пожал плечами.
 – Это уже смахивает на некий заговор, – медленно проговорила я. – Сначала мой муж. Я никогда по-настоящему не верила в это самоубийство. У него не было мотива. Тем более странно, что немногим раньше погиб другой человек... в Италии...
 – Расскажите мне.
 Я напомнила ему о Лоренцо, который был заколот на улице Флоренции в плаще и шляпе моего мужа.
 – А потом, когда мы вернулись домой, погиб Филипп.
 Граф стал очень задумчивым.
 – Интересно. Этого Лоренцо могли по ошибке принять за вашего мужа. А потом вскоре после этого ваш муж был застрелен. Теперь Чарльз... он мог сгореть, если бы не слуга. А потом отравление шерри... и вместо него умерла сестра. Неужели у вас не возникало мысли, как все это странно, Ленор?
 – Все это очень таинственно.
 – А теперь я хочу услышать о вашем политическом деятеле.
 Я рассказала ему все, начиная с нашей детской встречи и заканчивая тем, как мы стали впоследствии добрыми друзьями.
 – Насколько добрыми?
 – У нас были особые отношения.
 – И он был влюблен в вас?
 Я кивнула.
 – А вы?
 – Я думала, это будет хорошо для меня... и для Кэти... если мы будем не одни.
 – Бедная моя Ленор! Вам было так одиноко?
 – Нет... нет. У меня были бабушка, дочь, хорошие друзья, но...
 – И процветающее дело. Да, у вас было многое. Но вы думали, что этот Дрэйк сможет сделать вас счастливее. Но он женился на Джулии... вам было больно, и вы вместе с отцом поехали во Францию... и там вас нашел я. Теперь обстановка ясна. Знаете, я немного ревную вас к этому Дрэйку.
 – Пожалуйста, это слишком серьезный предмет для подобных шуток. Мне сейчас не до флирта.
 – Так вот за кого вы меня принимаете... за легкомысленного ухажера?
 – Где вы остановились? – спросила я.
 – В Парк-отеле.
 – Вам там... удобно?
 – Пока не знаю. Я заказал номер, оставил вещи в холле – и сразу к вам.
 – Как приятно это слышать.
 – Я сейчас уйду, но мы скоро увидимся. Не переживайте так. Все образуется. В конце концов правда все равно всплывет наружу.
 – Я очень ценю вашу помощь, – поблагодарила я.
 – Вы же знаете: я не мог не прийти.
 Он поцеловал мне руку.
 Когда он ушел, я поняла, что он унес с собой фотографию, и вся моя радость от встречи с ним разом померкла. На меня снова навалились все мои проблемы.
 Как долго тянулись дни! Мне казалось, что я живу в сонном царстве. Меня терзали самые мрачные предчувствия.
 Ко мне пришли из полиции – человек со стальным взглядом; за его прохладной вежливостью ощущались неприязнь и подозрение. Снова начались бесконечные вопросы. Я понимала, что они пытаются поймать меня на какой-нибудь оговорке, которая выдаст мою причастность к убийству.
 Я спрашивала себя, сколько времени пройдет, прежде чем они придут к какому-то определенному заключению.
 Дрэйк, по-видимому, подвергся такому же пристрастному допросу. Газеты сообщали, что дело находится пока в стадии расследования. Они также печатали подробности относительно политической карьеры Дрэйка, его женитьбы на Джулии (в девичестве – Сэланжер), дочери шелкового магната. Мистер Чарльз Сэланжер, писали они, произвел революцию в шелковом производстве и выбросил на рынок материал, которому до сих пор не было равных. Были статьи, в которых рассказывалось, как я вышла замуж за Филиппа Сэланжера, который вскоре после женитьбы застрелился. Они выставляли меня драматической фигурой – женщина, муж которой застрелился почти сразу же после женитьбы, должно быть – настоящая femme fatale [28] .
 Люди перестали посещать наш салон, а я прекратила выходить из дома: мне было неловко показываться на улице.
 Единственное, что меня радовало, это то, что Кэти была в Париже и находилась в полном неведении относительно того, что здесь происходило.
 Я не знала, что со мной станет, но чувствовала, что на меня легло подозрение. Снова, как уже тысячу раз в жизни, я благодарила Бога за то, что у меня есть бабушка. Если со мной что-нибудь случится, она позаботится о Кэти и сделает для нее все, что только возможно при сложившихся обстоятельствах. Так же, как Касси и графиня. Мне хотелось, чтобы они тоже были сейчас со мной, но, с другой стороны, я была рада, что Кэти находится на их попечении.
 Иногда я ловила себя на том, что думаю о графе. Я – снова и снова переживала тот миг, когда вошла в комнату и увидела его. Какая радость меня охватила! Я позволила себе зайти слишком далеко в своих чувствах к нему. И сколько бы я ни притворялась сама перед собой, я знала, что он мне небезразличен. В эти несколько секунд мне стали ясны мои чувства.
 Уж лучше бы он оставался во Франции. Я жалела, что не нашла в себе смелости остаться в Париже, когда он просил меня об этом. Если бы я тогда согласилась, то не было бы нынешнего кошмара. Но когда я увидела его и узнала, что он приехал в Англию только для того, чтобы встретиться со мной, безмерная радость охватили все мое существо, заслонив на время все остальное. Не было никакого смысла отрицать, как сильно меня влечет к этому человеку.
 Но потом он разочаровал меня, и я знала, что так будет всегда. Он не способен хранить верность одной женщине. Приехав в Лондон, по его заверениям, только для того, чтобы увидеть меня, он настолько увлекся фотографией прекрасной итальянки, что забыл и обо мне, и о всех моих затруднениях.
 И уходя, забрал фотографию с собой.
 Мне показалось очень странным совпадением, что он знал ее, но, с другой стороны, он много путешествовал, к тому же жил на границе с Италией и наверняка часто бывал там. Должно быть, они встречались на каком-нибудь приеме, потому что он узнал ее, как только взглянул на снимок, и с этой минуты уже не мог сосредоточиться ни на чем другом.
 Я знала, что так будет всегда. Глупо мечтать о нем, не имея на то никаких реальных оснований.
 Бабушка была права. Какой была бы моя жизнь с ним? Несколько недель счастья, после которых он принесет мне свои извинения, – о, конечно, очень учтиво и обходительно, – и примется за обольщение новой жертвы.
 Прошло четыре дня, он все не приходил. Куда он подевался? Он же сказал, что придет ко мне... и вот его нет.
 Надо забыть его. Но как?
 Я чувствовала, что больше не в силах выносить неизвестность. Мне необходимо увидеться с ним, сказать ему, как мне плохо оттого, что он не пришел, как обещал. Это было унизительно, но я ничего не могла с собой поделать. Я должна была увидеть его.
 С наступлением сумерек я оделась и вышла на улицу. От нашего дома до Парк-отеля можно было дойти пешком. Войдя в гостиницу, я быстро прошла к регистрационной стойке.
 – Да, мадам? – поднял голову клерк.
 – Я хочу знать: граф де Карсонн у себя в номере?
 Он удивленно взглянул на меня.
 – Мадам, граф съехал от нас несколько дней назад.
 – О-о, вот оно что, – тихо ответила я.
 Он сверился с журналом регистрации.
 – Да, он отбыл в полдень четырнадцатого числа. Значит, он уехал на следующий день после того, как был у меня. Он взял фотокарточку и вернулся в Париж... даже не поставив меня в известность о своем отъезде. Должно быть, от меня он сразу же пошел в гостиницу и стал готовиться к отъезду.
 Я чувствовала себя ужасно несчастной.
 Как это типично для него, со злостью говорила я себе. Но злость мне не помогла. Я чувствовала себя растерянной и сбитой с толку; возможность ареста еще никогда не казалось мне такой близкой и страшной. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой несчастной.
 Напряжение возрастало. Ко мне все чаще приходили из полиции и задавали все больше вопросов. Я чувствовала, что кольцо вокруг меня сжимается. С Дрэйком мы не виделись, поэтому я не знала, как он относится к тому, что с нами происходит.
 Газеты выдвигали свои предположения. Все ждали, что полиция вот-вот огласит результаты расследования, за которыми скорее всего последует арест. Кого они обвинят в убийстве? Дрэйка? Мужей всегда подозревают в первую очередь. Или это будет Ленор Сэланжер – «таинственная вдова», как они меня называли, – знаменитая портниха, муж которой покончил с собой после свадьбы? Я устала от всего этого... устала.
 А жизнь, тем не менее, продолжалась.
 По вечерам мы с бабушкой молча сидели у меня в комнате, даже не зажигая свет. Мы сидели с ней в темноте и держали друг друга за руки. Так же, как и я, она еще никогда не переживала такого страха и не чувствовала себя такой несчастной.
 Мы избегали разговоров о том, что нас ждет в скором будущем. Все уже было сказано. Иногда она начинала вспоминать прошлое, рассказывала мне какие-то эпизоды из моего детства, но часто голос ее неожиданно прерывался, и она была не в силах продолжать дальше.
 Вопреки своим намерениям, я часто возвращалась мыслями во Францию. Я представляла себе замок Карсонн и гадала, что граф делает в настоящий момент и удалось ли ему разыскать Маддалену. Я уговаривала себя, что все к лучшему, я узнала, каков он, до того, как поставила себя в глупое положение. Мысли о графе были слишком горькими, поэтому я старалась больше думать о Дрэйке.
 Бабушка, как всегда, читала мои мысли.
 – Когда все это закончится, – сказала она и тут же оговорилась, – если закончится хорошо.... Дрэйк будет свободен. И тогда, со временем...
 – Я не хочу сейчас думать об этом, бабушка.
 – Когда настоящее тяжело, всегда лучше смотреть в будущее. Неприятности не могут продолжаться вечно. Ну пусть через год... Он хороший человек, Ленор, а хорошие люди – такая редкость. Он любит тебя, это я знаю наверняка. Он действовал тогда слишком поспешно. Ему нужно было сказать тебе о своих подозрениях насчет твоего отца. Он поступил глупо, но все мы иногда так поступаем. Mon Dieu, этот несчастный молодой человек уже достаточно заплатил за свою ошибку. Но наступит время, когда он будет свободен... и тогда...
 – Пожалуйста, бабушка, не надо об этом. Я не могу выйти за Дрэйка.
 – Чепуха, девочка. Он любит тебя. Он будет лучшим из мужей. Ты уже достаточно настрадалась. Филипп тоже был хорошим мужем... ты могла бы быть так счастлива, если бы он был жив. Ты должна перестать думать об этом графе. С ним тебя не ждет ничего хорошего.
 – Пока я ничего не могу сказать определенно, бабушка.
 – Конечно, сейчас тебе угрожает такая опасность. Но когда все останется позади, тебя будет ждать Дрэйк... и все ваши беды покажутся вам далеким сном.
 Я не ответила. Не было смысла объяснять бабушке свои чувства, тем более, что я и сама не понимала их.
 А потом случилось чудо.
 «Новый поворот в деле Олдрингэма, – гласили заголовки газетных статей. – В настоящий момент полиция разыскивает женщину, которая несколько раз появлялась в доме. По всей видимости, она может оказать важную помощь в расследовании».
 Прошло две недели, в течение которых о деле больше не вспоминали.
 Меня перестали беспокоить визитами полицейские. Казалось, дело на время отложили в сторону.
 А потом наступил тот замечательный день, когда в Лондон вернулся граф. Он пришел в салон и сказал, что должен увидеться со мной немедленно... и наедине.
 Каким-то образом ему удалось отвлечь внимание бабушки и передать свою просьбу через одну из портних. Когда я услышала, что он ждет меня в приемной комнате, первым моим желанием было отказаться от встречи. Как он посмел как ни в чем не бывало являться ко мне! Бабушка была права. Ни к чему с ним встречаться. И конечно же, я со всех ног побежала вниз.
 И вот он стоит передо мной, обходительный, как всегда, с улыбкой берет мою руку и целует ее с такой очаровательной галантностью, которая присуща только ему и которая каждый раз оказывала на меня расслабляющее действие, на которое он и рассчитывал.
 – Так вы снова в Лондоне? – спросила я.
 – Похоже, что так. – В его взгляде я уловила ласковую насмешку. Это выражение было хорошо мне знакомо с первой нашей встречи во Франции; но, глядя на него сейчас, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову, что он разговаривает с женщиной, которую подозревают в убийстве.
 – Надеюсь, ваше пребывание во Франции было приятным.
 – Я бы сказал, полезным.
 – Ваши поиски Маддалены де Пуччи оказались успешными?
 – Более чем. Я даже представить себе не мог, что эта встреча будет такой приятной.
 – Мои поздравления.
 – Довольно шуток. У меня есть новости, которые будут вам чрезвычайно интересны.
 – Относительно вас и этой женщины?
 – Это действительно имеет к ней отношение...
 «О нет, – подумала я, – это уж слишком. Как он может быть таким жестоким? Он наверняка догадался о моих чувствах, я слишком плохо умела их скрывать. Он хорошо изучил женщин. Ему хочется помучить меня. Сначала Чарльз... теперь он».
 – Это также имеет отношение и к вам... и самое непосредственное, – продолжил он. – Вы можете говорить серьезно? Это очень важный вопрос.
 – Для вас и Маддалены де Пуччи. А меня он не...
 – Это также касается и вас. Пожалуйста, сядьте вот здесь, чтобы я мог видеть ваше лицо. Я изрядно потрудился на ваше благо. Мне было грустно видеть вас в таком подавленном настроении, поэтому я решил сделать все возможное, чтобы вернуть вам былую жизнерадостность. И я приступил к делу. Для начала давайте разберемся с прекрасной итальянкой. Я уже говорил вам, что встречал ее раньше.
 – Да, вы говорили об этом. И взяли с собой ее фотографию.
 – Это была так же и ваша фотография, это не приходило вам в голову? А теперь послушайте меня – Меня очень заинтересовала эта женщина, потому что я знал ее... но не как Маддалену де Пуччи. Это вымышленное имя, и я сумел это доказать.
 – В таком случае, кто же она?
 – В некотором роде ваша родственница. Ее настоящее имя – Адель Сент-Аланжер.
 Я смотрела на него в немом изумлении.
 – Конечно, это было чистой случайностью, что я увидел ее у вас на фотографии. И тем не менее этого оказалось достаточно. Стоит совершить один промах, и рушится весь план, казалось бы, продуманный до мельчайших подробностей. Вы видели Виллер-Мюр и Карсонн и знаете, что люди там подвержены сильным страстям. Вам также известно о той вражде, которая существует между домами де ла Туров и Сент-Аланжеров. Вендетта. Это слово можно часто услышать у нас благодаря соседству с таким взрывоопасным народом, как итальянцы. Мы любим и ненавидим... со всей силой страсти. Боюсь, что мой рассказ затянется надолго. Картина начала складываться у меня в голове по кусочкам, по мере того, как я все больше узнавал о вашей жизни. Но когда я увидел вас такой несчастной, подозреваемой в тяжком преступлении, которого вы не совершали, я решил наконец разгадать эту тайну. К тому же мне хотелось снять с вас подозрение, которое висело над вами уже столько лет, – в вашей причастности к самоубийству мужа. Ну и конечно же, мне было просто интересно. Я передал признание в совершенном преступлении французской полиции, которая, должно быть, уже связалась со своими лондонскими коллегами. Скоро тайна будет публично раскрыта, но мне хотелось рассказать вам обо всем первой.
 – Вы интригуете меня.
 – Вы заслужили это за то, что думали, будто я покинул вас ради прекрасной итальянки. Ведь вы действительно так подумали, правда? И были правы. Но не по той причине, которая пришла вам в голову. И это вам очень-очень не понравилось.
 – Пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете.
 – Все это называется вендеттой и организовано злобным стариком, который уже в значительной степени наказан. Вы не ошиблись. Я вернулся во Францию, чтобы найти Ацель Сент-Аланжер. Мне хотелось услышать обо всем из ее собственных уст. Для меня это не составило большого труда. На меня работает много народу. Я уже говорил вам, что у нас сохранились феодальные порядки.
 В этой части страны мое слово – закон, и если я сказал: «Найдите мне Адель Сент-Аланжер», ее найдут.
 – Я никак не могу понять, что из этого следует.
 – Должно быть, я плохо рассказываю. Начну с начала. Два брата еще при жизни своего отца отправляются во Францию. Старшего из них зовут Чарльзом, младший – Филипп – впоследствии стал вашим мужем. Чарльз был любителем удовольствий. Филипп больше интересовался делом и тонкостями шелкового производства. Они приехали в Виллер-Мюр, где были приняты как дальние родственники... из отколовшейся ветви гугенотов. Старик, фанатик католицизма, осуждал их за это – так же, как и все его предшественники Сент-Аланжеры на протяжении трехсот лет, минувших после раскола семьи. Однако эти молодые люди являлись членами клана, и, кроме того, старому Альфонсу Сент-Аланжеру было интересно узнать технологию шелкового производства у англичан. Итак, их приняли в доме как гостей. Старик вскоре понял, что из них двоих только Филипп по-настоящему интересуется делом. Чарльза он сразу отверг как не представляющего для него интереса.
 Идем дальше. На фабрике Сент-Аланжеров группа людей уже несколько месяцев работала над созданием нового шелка, которому еще не было аналогов в мире. Работы велись в строжайшем секрете. Один из тех, кто занимался этим проектом, ухаживал за внучкой старика – Элоизой – и держал ее в курсе того, как продвигается эта работа. Более того, с его помощью она получила информацию о тех разработках, в которых они уже добились значительного успеха. Разумеется, если бы это стало известно, он был бы строго наказан. Так вот. Красавец Чарльз Сэланжер совершенно не походил на знакомых Элоизе молодых людей. Она влюбилась. Должно быть, она как-нибудь проговорилась, что ей известно о ведущихся на фабрике исследованиях, и Чарльз уговорил ее показать ему формулу технологического процесса, что и сделала бедная, потерявшая от любви голову девушка. А потом... братья отбыли домой, в Англию. Элоиза поняла, что отдала свое сердце ветреному волоките. Но что самое страшное – она выдала ему семейный секрет. Когда стало известно, что англичане выбросили на рынок новый шелк и запатентовали способ его производства как собственное открытие, в доме Сент-Аланжеров поднялся страшный шум. Бедная Элоиза сгорала от стыда, понимая, что предала свою семью ради неверного возлюбленного, и утопилась в реке, протекавшей по их владениям. Перед смертью девушка оставила записку, в которой объясняла причину своего поступка. К несчастью, она забыла указать имя соблазнителя. Но поскольку Чарльз проявлял полное равнодушие к производству, все пришли к естественному выводу, что обманщиком и вором был Филипп. Вы уже имеете некоторое представление о том, каков этот старик. Он объявил вендетту и составил план мщения.
 – Так значит, Филиппа должны были убить...
 – Да. Первая попытка оказалась неудачной – в случае с Лоренцо. Затем с помощью обмана Адель вместе со своей служанкой проникла в дом и похитила ружье из оружейной комнаты. Уезжая, они захватили его с собой. После чего наемный убийца, подосланный Альфонсом, заманил Филиппа в лес и убил его, обставив все как самоубийство.
 – Как это все ужасно просто и ясно.
 – И вдруг, совсем недавно, выясняется, что настоящим виновником происшедшей трагедии был Чарльз.
 Меня вдруг осенило.
 – Я знаю, – воскликнула я, – я рассказала об этом Рене, когда была на кладбище.
 – Было решено, что на этот раз Чарльз заплатит за все. Адель снова отправили в Англию. В первый раз ей не повезло: пожар, устроенный ею, не принес желаемого результата из-за того, что лакей Чарльза вернулся раньше времени. И Адель совершила следующую попытку.
 – И отравила вино. Но как вы можете утверждать это с такой определенностью?
 – Все сведения получены от самой Адели.
 – Почему она рассказала вам это?
 – На фотографии я сразу узнал ее и понял, что она появилась здесь неспроста. Меня очень заинтриговал ваш рассказ о гибели Лоренцо, особенно в связи с тем обстоятельством, что вскоре после ее визита в Шелковый дом умер ваш муж. Ну и конечно, главное, что убедило меня в ее причастности к этому делу, это то, что после ее последнего приезда в Англию жизнь Чарльза дважды подвергалась опасности. Я знаю, на что способны Сент-Аланжеры, и понял, что эта женщина несет с собой несчастье.
 – Но у вас нет никаких доказательств.
 – А вот здесь вы ошибаетесь. У меня есть письменное признание Адели.
 – Вы хотите сказать, что она сама дала его вам?
 – Если я решил чего-то добиться, меня очень трудно остановить. Я был уверен, что Сент-Аланжеры приложили руку к этому делу. Это вполне в духе старика. Не буду излишне скромен. Мы, де ла Туры, правим в этой местности на протяжении веков. Когда-то наша власть была безраздельна, и хотя времена изменились, привычка повиноваться нам все еще очень сильна. Поэтому, когда я захотел, чтобы ко мне доставили Адель, мое пожелание было исполнено.
 – Вы что же, держали ее своей пленницей?
 – Да, и требовал, чтобы она сказала правду. Я сделал вид, что мне известно гораздо больше, чем это было на самом деле. А потом я пошел поговорить со стариком. – Его глаза заблестели. – Это был великий день. Встретиться лицом к лицу со старым злодеем. Это была встреча двух титанов... хотя вы, конечно, назовете сравнение нескромным. Но ведь я действительно являюсь представителем древнейшего рода владельцев Карсонна, а он – глава клана Сент-Аланжеров, которые обладают почти королевской властью на своей небольшой территории. Виллер-Мюр – это как бы независимое государство в государстве Карсонн... как в старину Бургундия и Франция. Это – еще одна причина, по которой он так ненавидит мою семью. Мы всегда препятствовали расширению границ их власти.
 – Итак, вы наслаждались этой конфронтацией.
 – Верно. От бешенства он потерял дар речи. Я обвинил его в убийстве и сказал, что он нарушил одну из заповедей... самую главную из них. Он продал свою душу за вендетту. Я объяснил ему, что, убив Филиппа, он загубил невинную душу, а тем самым загубил и свою, так как основная ответственность за это деяние лежит на нем – те, кто совершил убийство, действовали по его приказу. И держать ответ перед Творцом придется ему. Он стал кричать, что эти двое пришли к нему в дом как гости и в ответ на его гостеприимство выкрали секрет и соблазнили его внучку. Справедливый Бог назвал бы это возмездием. Французы сделали всю работу, а вероломные англичане воспользовались результатом, когда открытие находилось уже в стадии совершенствования; и чтобы добиться этого, один из этих негодяев соблазнил девушку из их клана. И, естественно, понес за это заслуженное наказание. С последним утверждением я был вынужден согласиться. На его месте граф де Карсонн поступил бы точно так же.
 – Но, – заметил я ему, – вы убили человека, не виновного в этом преступлении, и за это вам придется держать ответ на небесах.
 Он не верил мне до тех пор, пока я не сказал ему, что Адель мне во всем призналась. Тогда он стал кричать и осыпать меня оскорблениями, выдвинув обвинение, что я в свою очередь соблазнил Адель. Как странно, что человек, совершенно неспособный любить, усматривает это чувство во всем, что происходит вокруг него. Когда я уходил, он был разъярен и напуган. Его лицо стало пепельно-серым, когда я упомянул о Божьей каре. Он представил, что, невзирая на всю свою добродетельную, по его понятиям, жизнь, будет гореть в геенне огненной, и все потому, что совершил один-единственный грех, но грех страшный – убийство.
 Граф остановился, и я видела, что, рассказывая мне об этом разговоре, он заново наслаждается им.
 – В тот же вечер, – продолжил он свой рассказ, – он заболел. Его хватил удар. Такого сильного потрясения он еще не испытывал. Он жил по своим собственным правилам и считал себя праведником. Грех должен быть наказан – таков его девиз, и он полагал, что может выступать в роли судии, – этакого наместника Божия. Справедливость для него заключалась в том, чтобы небесный хор воспевал хвалы достойнейшему Альфонсу Сент-Аланжеру, а все другие горели бы в адском пламени. И вдруг выясняется, что он совершил смертный грех, приговорив невинного человека к смерти. Он понял, что здесь уже не будет компромисса. Несмотря на долгую, безупречно добродетельную жизнь (в течение которой он принес несчастье тысячам людей), он сам оказался среди грешников. Мысль о том, что он может умереть с таким грехом на душе, была ему невыносима. И он отчаянно боролся, чтобы восстановить свой былой статус у Всемогущего. Я намекнул, что не мешало бы ему искупить свой грех. И, должен вам сказать, перемена, которую я в нем наблюдал, сама по себе – чудо.
 – И по этому поводу вы злорадствуете.
 – Разумеется. Это ведь справедливость, за которую он так ратовал. Его страх может принести некоторую пользу. Он целиком возьмет на себя ответственность за все, что случилось: и за смерть вашего мужа... и за смерть Джулии Олдрингэм. Это его грех. Люди, чьими руками были совершены эти преступления, – всего лишь марионетки в его руках.
 – Вы считаете, это их извиняет?
 – Не совсем. Но я уверен, что к ним будет проявлено снисхождение. Не знаю, как события будут развиваться дальше... и переправят ли Адель в Англию, чтобы она предстала перед судом. Возможно, что так. Не знаю также, будут ли полицейские настаивать на том, чтобы старик назвал имя того, кто застрелил вашего мужа... Единственное, что я знаю наверняка, это имена истинных виновников преступления и то, что с вас снято подозрение... так же, как и с Дрэйка Олдрингэма. Ваша полиция уже знает об этом. Возможно, эта история получит огласку... возможно, и нет. Может быть, обнародуют только некоторые детали этого дела. Что же касается месье Чарльза, то, боюсь, его ждут неприятности. Сент-Аланжеры могут возбудить против него судебное разбирательство по поводу кражи их производственного секрета, что может привести его к финансовому краху... во всяком случае, он понесет значительный урон. Пока об этом трудно судить. И это будет лишь слабым воздаянием за ту печальную цепь событий, которую повлекли за собой его действия. Но это уже не наша забота. Так как же, сумел я вас осчастливить?
 – В настоящую минуту я испытываю растерянность. Не знаю, могу ли я этому верить.
 – Вы хотите сказать, что сомневаетесь в моих словах?
 – Конечно, нет, но, узнав так много за столь короткое время, я никак не могу прийти в себя.
 – Чтобы выяснить все это, понадобилось гораздо больше времени, чем пересказать. Так вы благодарны мне или нет?
 – Если все это правда...
 – Разве я не сказал вам?
 – Да... да... но... – Что?
 – Я не знаю, как выразить вам свою благодарность за то, что вы для меня сделали.
 – Могу подсказать вам.
 Я вопросительно взглянула на него.
 – Очень скоро, – сказал он, – я дам вам знать, как это сделать.
 Я подумала о бабушке и ее предубеждении против него.
 – Мне надо рассказать обо всем бабушке, – сказала я ему. – Она столько выстрадала из-за меня.
 – Да, нужно рассказать доброму дракону. И скажите ей, что это я все выяснил. Я знаю, она изрыгнет пламя всякий раз, как произносится мое имя. Мне будет приятно, если в дальнейшем она не будет проявлять ко мне столь явной враждебности. Пожалуйста, расскажите ей все, что узнали от меня. Пусть она знает, что все ваши беды остались позади.
 – Сейчас же пойду к ней.
 – Да будет так, раз таково ваше желание. Завтра вы получите подтверждение многому из того, что я сказал, и тогда я зайду, чтобы увидеться с вами опять. Я уже представляю себе газетные заголовки... «Шелковая вендетта»... какая пища для прессы. За сим, аи revoir, мадам Сэланжер, до завтра.
 Бабушка отнеслась к моему рассказу с подозрением.
 – Ты веришь этому? – спросила она.
 – Он уверяет, что это – правда. У него есть признание Адели. Оно полностью подтвердило его предположения.
 – Он мог придумать эту историю, чтобы обмануть тебя.
 – Зачем ему это нужно?
 – Не забывай, что я росла в тех же краях, где живет его семья. И я знаю этих де ла Туров. В прошлом они частенько выступали даже против короля. И на своих землях были такими же деспотами, как и сам король. Если они чего-то хотят, то считают себя вправе это получить. И твой дед тоже из таких. Мстительный, безжалостный, готовый превратить других людей в убийц ради достижения собственных целей. Если все, что ты рассказываешь, правда...
 – Бабушка, я чувствую, что это правда.
 – Тогда вы с Дрэйком теперь свободны. Он... граф понимает это. Зачем он это сделал? Ведь он знает о вас с Дрэйком, верно?
 – Он просто хотел, чтобы восторжествовала справедливость.
 – У этих де ла Туров всегда был только один мотив – их собственная выгода. Значит, он сильно интересуется тобой.
 – Думаю, он был заинтригован, увидев фотографию Адели, и захотел выяснить, почему она представляется чужим именем.
 Она серьезно посмотрела на меня и с твердостью в голосе сказала:
 – Мужчина, который тебе нужен – это Дрэйк.
 – После всего, что случилось, я чувствую, что мы не можем быть вместе. Думаю, он понимает это.
 – Нет, нет. Он любит тебя. Он сделает все ради твоего счастья. Он хороший человек, ты можешь на него положиться. В нем тебе никогда не придется сомневаться, а душевный покой – самое лучшее, что только может быть. С ним ты обретешь этот покой.
 «Так ли это? – подумала я. – Даже если я выйду за Дрэйка, какая-то частичка меня все равно навсегда останется в Карсонне. Этот человек околдовал меня, и ни к кому другому я уже не смогу испытывать ничего подобного».
 – Я знаю, что отчасти ты права, – сказала я ей.
 – Так будь благоразумной.
 – Это будет несправедливо по отношению к Дрэйку.
 – Скажи мне правду. Ты всегда была со мной откровенна. Этот граф сумел тебя увлечь. Он кажется тебе воплощением силы и власти и может предложить жизнь, полную волнений и... романтики, полагаю. Мне известна его репутация. Она у него такая же, как у его прародителей. Ни один из них не был верным мужем. Да он и не женится на тебе никогда. Де ла Туры всегда женились только на себе подобных. Ты быстро ему надоешь, так уж он устроен. В Карсонне сохранились феодальные порядки, несмотря на то, что во Франции уже давно не существует королей. Очнись от своих грез. Тебя ждет Дрэйк. Я всегда умела распознать хорошего человека, и говорю тебе, что Дрэйк Олдрингэм – то, что тебе нужно.
 Я ничего не ответила. Здравый смысл подсказывал мне, что она права.
 В тот же день новости стали известны. Тайна была разгадана. Газетные заголовки провозгласили «Шелковую вендетту». «Старинная вражда между ветвями одной семьи. История «Салонного шелка», который должен был называться «шелком Сент-Аланжер».
 Повсюду строились предположения. У Сэланжеров теперь будут неприятности. Это приведет их к банкротству, так как французская фирма потребует возмещения убытков. Но главный интерес вызывало раскрытое преступление.
 Дрэйк пришел ко мне повидаться. Я со страхом ждала этой встречи.
 Он взял меня за руки и серьезно посмотрел мне в лицо. У него был вид человека, которого внезапно освободили от тяжелой ноши.
 – Я ощутил себя на свободе, Ленор, – сказал он, – и никак не могу к этому привыкнуть.
 Но я не чувствовала себя свободной. Я была поймана сетью, из которой не могла выпутаться, – сетью, которой оплел меня Гастон де ла Тур. Я знала, что поступаю глупо. Что с Дрэйком меня ждет мирная и достойная жизнь. Но я не могла принять ее, зная, что всеми своими мыслями буду стремиться в Карсонн.
 – Это так много значит для нас, Ленор, – продолжал он.
 Я молчала, боясь встретиться с ним глазами.
 – Ты не хочешь выходить за меня, да? Из-за графа? И зачем только он приехал сюда! Ты собираешься за него замуж?
 – Замуж! Он никогда не предлагал мне этого. Дрэйк, прости меня. Я так люблю тебя, но чувствую, что это будет неправильно. Ты уже совершил одну ошибку и не должен повторять ее.
 – С тобой, Ленор, я готов встретиться с чем угодно. Я знаю, что после всего, что случилось, нам будет нелегко. Даже если человека публично признают невиновным, на нем все равно остается тень вины. Но если мы будем вместе, все это не так важно. Может быть, ты еще передумаешь?
 – Дрэйк, пожалуйста, пойми меня.
 – Я понимаю. Я знаю, что нам будет хорошо вместе.
 – Люди все равно никогда не забудут того, что нас подозревали в любовной связи, когда Джулия была еще жива. Нам никто не поверит. И это повредит твоей карьере.
 – Мы сумеем это пережить. Вместе мы сможем бороться. Я смогу наверстать все, что потерял... только бы мы были вместе.
 Я кивнула. Может быть, подумала я.
 На следующий день к нам зашел граф. Он поцеловал мне руку, гладя на меня с тем полунасмешливым выражением, которое было мне так хорошо знакомо.
 – Итак, – сказал он, – новости получили огласку. 4Из этого сделали увлекательное чтение. Весь Лондон взапой читает про «Шелковую вендетту». Каково вам чувствовать себя центральной фигурой этой истории?
 – Довольно неловко.
 – Поверьте моему опыту – через несколько недель все будет забыто. Случится что-нибудь еще и вот уже!.. Кто такие эти Сэланжеры? Конечно, для месье Чарльза это так не пройдет. Думаю, ему придется заплатить за свои грехи весьма дорого. Но стоит ли нам тратить свое время, обсуждая проблемы этого джентльмена? Я пришел сообщить вам, что намерен жениться. Мне захотелось, чтобы вы первой узнали об этом.
 Я тешила себя надеждой, что сумела не выдать своих чувств. Внезапно я почувствовала себя ужасно несчастной. Конечно, мне следовало догадаться. Должно быть, ее семья принадлежит к старинной французской аристократии... по-видимому, их роду тоже удалось уцелеть после Революции.
 – Да, – продолжил он, – этой осенью, когда Рауль заболел и чуть не умер, я задумался. Мне всегда казалось, что я выполнил свой долг, произведя на свет наследника. Но иметь только одного наследника – мало, ведь человеческая жизнь так хрупка и может легко оборваться.
 – Понимаю. И поэтому вы решили жениться вторично?
 Он кивнул.
 – Мы всегда совершали браки по расчету. Это считалось нашим долгом. Noblesse oblige [29] и тому подобное. И вот для меня пришло время заключить такой брак. Но сперва я должен посоветоваться с вами.
 – Почему?
 – Да потому, что это касается вас, разумеется.
 Он привлек меня к себе и крепко обнял.
 – Собственная выгода всегда была моей главной заботой... а вы устраиваете меня как нельзя лучше. Что вы скажете? Сможете ли вы отказаться от своих деловых интересов ради того, чтобы стать графиней де ла Тур? Согласитесь ли изменить модный стиль жизни на феодальный уклад? Предупреждаю, что бесполезно говорить – нет. Я уже обещал Раулю, что он сможет ежедневно наслаждаться обществом прелестной мадемуазель Кэти. Ну, что вы скажете?
 – Вы просите меня...
 – Разве может меня устроить какая-нибудь женщина, кроме той, что сумела пробудить во мне чувство, которого я никогда не знал прежде? Полагаю, его называют любовью.
 Волны безмерной радости захлестнули меня. Я вознеслась на вершину блаженства. Но где-то глубоко внутри пульсировала мысль: этого не может быть наяву.
 – Дорогая; что-то я не вижу на вашем лице особенной радости.
 – Я слишком рада, чтобы испытывать что-нибудь, кроме шока.
 – Так вы согласны?
 – Ну... вы ведь уже все решили за меня.
 – Как хорошо вы меня изучили! Да, я не позволил бы вам отказать мне. Это хорошо, что вы понимаете, за кого выходите замуж.
 Я склонила голову ему на плечо и позволила себе наконец полностью отдаться своему счастью.
 – Нужно рассказать об этом нашей бабушке, – сказал он. – В замке много места. Она должна жить с тобой, я же знаю, что она значит для тебя. Мне также известно, что она не одобрит твой выбор. Я уже предвижу отчаянную схватку с этой доблестной леди. Правда, есть кое-что, в чем мы с ней сходимся, потому что самое важное для нас в этой жизни – наша драгоценная Ленор. Учти, она сделает все возможное, чтобы отговорить тебя.
 – Я знаю.
 – Она будет говорить, что ты совершаешь страшную ошибку. 4Тебе следовало бы выбрать добропорядочного Дрэйка. Со мной тебя ждет жизнь, совершенно не похожая на ту, что ты вела прежде, жизнь с мужчиной, которого она сама никогда бы не выбрала для тебя. Что ты ей скажешь, Ленор?
 – Скажу, что это то, чего я хочу... и что с тобой я обрету то, чего мне недоставало всю мою жизнь.
 – Я надеялся это услышать, – сказал он. – Так пойдем же и вместе бросим вызов дракону.