Аннотация: Флейм Беннет – ослепительная, огненно-рыжая, уверенная в себе женщина, вице-президент рекламной компании, и Ченс Стюарт – глава крупной строительной фирмы, увидели друг друга впервые на светском приеме в Сан-Франциско. Им не понадобилось много времени, чтобы понять – их тяга друг к другу непреодолима. Но их любовь подверглась серьезным испытаниям и искушениям, едва не рухнув под лавиной взаимных подозрений и столкнувшихся деловых интересов.
 Но и Флейм, и Ченс в последний момент сумели понять, что же было главным в их жизни.


---------------------------------------------


 Джанет Дейли
 Соперники



 1


 За ней кто-то наблюдал. Она почти физически чувствовала на себе тяжесть чьего-то взгляда. Впрочем, нет ничего удивительного, что в зале, где полно народу, одному из собравшихся вздумается глазеть на тебя. И все же она явственно ощущала, что…
 Двадцать минут назад Флейм Беннет прибыла в апартаменты Деборгов – двенадцать комнат в одном из сияющих огнями небоскребов на Телеграфном Холме Сан-Франциско. Задержавшись в отделанной мрамором передней вместе со своим другом и компаньоном Эллери Дорном, она торопливо начала снимать перчатки – с каждого пальца по очереди, – одновременно обращаясь к ожидавшей горничной в накрахмаленном форменном платье:
 – Мисс Колтон уже здесь?
 – Уже около пятнадцати минут, мисс Беннет.
 Этот ответ подтвердил опасения Флейм. Они опоздали больше, чем допускалось этикетом. Сегодняшний вечер был не просто встречей избранных – городского комитета попечителей оперного театра. Это был официальный прием в честь мировой знаменитости, Лючанны Колтон, примадонны, приглашенной петь на открытии осеннего сезона – в спектакле «Трубадур». Опоздать к моменту ее появления было равнозначно опозданию на аудиенцию к королеве. Это было просто недопустимо.
 – Очень жаль, что мы не успели ее приветствовать, – сухо проговорил Эллери, протягивая пальто и белый шелковый шарф прислуге. При этом он машинально стряхнул с рукава черного пиджака незаметную ниточку.
 Флейм бросила на него быстрый взгляд. В его легкой улыбке сквозила ирония. В этом был весь Эллери – циничный, утонченный и элегантный, изощренный и язвительный насмешник. И как всегда, он был безукоризненно причесан – светло-каштановые волосы лежали прядка к прядrке.
 – Узнаю Эллери, – рассмеялась Флейм, когда он подошел к ней сзади, чтобы помочь снять манто из чернобурки. – Твое сожаление так же лицемерно, как слезы крокодила, из чьей кожи сделаны твои ботинки.
 – Ну, конечно. – Он передал манто прислуге, а затем, как подобает кавалеру, взял Флейм под руку. – Пошли?
 – У нас нет выбора, – проговорила Флейм с оттенком сожаления, которое Эллери отнюдь не разделял.
 Они пересекли большое фойе и вошли в примыкавшую к нему гостиную. Взгляд Флейм скользнул по традиционному ярко-желтому дивану, черным стульям эпохи Регентства и паре восточных шкафчиков восемнадцатого века. Интерьер комнаты – благородное сочетание разных стилей – был типичным для этих просторных апартаментов на крыше небоскреба. Тут внимание Флейм привлек гул голосов – веселая беседа, прерываемая легким смехом, – доносившийся из большой гостиной справа.
 Она инстинктивно расправила плечи, задержавшись в арочном дверном проеме, ведущем в отделанную в вишневые тона освещенную комнату. Флейм привыкла к тому, что на нее оборачиваются. Ее внешность давно привлекает пристальные взгляды – и восторженные, и завистливые.
 Причиной тому были не только рост, фигура фотомодели и очень красивое лицо. Нет, Флейм отличало поразительное сочетание матовой кожи, нефритовых зеленых глаз и золотисто-медных волос.
 Однако сейчас в обращенных на нее взглядах чувствовалась доля осуждения за опоздание. Она была знакома со всеми гостями. В основном это были давние друзья семьи, знавшие ее чуть ли не с младенчества. Флейм была здесь одной из немногих, кто принадлежал к числу прямых потомков отцов-основателей Сан-Франциско. Благодаря именно этому обстоятельству она была вхожа в высшие круги, что было доступно далеко не всем богачам-выскочкам. По едкому замечанию Эллери, в Сан-Франциско зелень долларов не так ценится, как голубизна крови, и если с последней все в порядке, то необходимость в первой отпадает.
 Хозяйка дома Памела Деборг, эдакая птичка-невеличка с пепельно-белыми завитками волос-перышек, выпорхнула им навстречу – за спиной крылышками затрепетала шаль, наброшенная поверх панбархатного платья.
 – Флейм, мы тебя заждались.
 – Честное слово, я никак не могла освободиться раньше, – извинилась Флейм. – Агентство снимало рекламный ролик во Дворце изящных искусств. И к сожалению, не все шло гладко.
 – Что правда, то правда, – мелодично поддакнул Эллери. – Наша примадонна оказалась сущим тигром, вернее тигрицей. Надеюсь, ваша не столь капризна и несговорчива.
 – Лючанна само очарование, – заявила Памела, восторженно заломив руку, при этом ее потрясающее бриллиантовое кольцо вспыхнуло. – Флейм, она тебе понравится. Она такая сердечная, такая милая… Ну да что говорить. Ты должна сама с ней познакомиться. Пойдем. Она в зимнем саду с Питером. – Ухватив Флейм за руку, она потянула ее за собой, затем задержалась ровно на столько, чтобы обронить Эллери: – Вы тоже, разумеется. – И опять вспорхнула, умудряясь постоянно на полшага опережать Флейм и лопоча без умолку. – Знаешь, она полностью изменила программу поездки и прилетела сюда на частном самолете. Это было совершеннейшим безумием – все перекроить сегодня днем. – Флейм вежливо улыбнулась, зная, что другой реакции не требуется. – Подожди, сейчас ты увидишь ее платье. Оно восхитительно, а какое на ней ожерелье – ты умрешь от зависти! Просто фантастические бриллианты и рубины. Жаки намекнула, что, мол, это подделка, – добавила она, заговорщически понизив голос при упоминании о Жаки Ван Клив, в прошлом, до развода, светской львице, ныне журналистке, ведущей раздел светской хроники Сан-Франциско. – Но камни натуральные, это точно. Поверь мне, уж я-то знаю.
 Флейм в этом ни секунды не сомневалась. Говорили, что драгоценности Памелы Деборг не уступали ни размерами, ни качеством коллекции герцогини Виндзорской.
 Несколько стеклянных дверей, выходивших в зимний сад, были открыты. Памела проскользнула сквозь них и на долю секунды остановилась. Из огромных окон роскошно обставленной просторной комнаты открывался строгий вид на залив и мост Золотые ворота. Среди растений в кадках и китайских вазах интимными группами были расставлены плетеные кресла, утопавшие в этой зелени.
 В центре, приковав к себе всеобщее внимание, стояла дива – в алом платье, плотно облегавшем ее пышные формы, с вырезом на спине.
 Она обернулась, и Флейм увидела колье из бриллиантов и рубинов, а также примелькавшееся по фотографиям лицо – безусловно, незаурядное, однако из-за излишней резкости черт его нельзя было назвать красивым.
 Разумеется, все они сейчас заняты ею, подумала Флейм, оглядывая членов комитета попечителей оперного театра, сгрудившихся вокруг Лючанны Колтон, среди них находился и хозяин дома, светловолосый финансист Питер Деборг.
 – Вот она, – зачем-то сказала Памела и устремилась вперед. – Простите, что перебила вас, Лючанна, но вы непременно должны познакомиться еще с одной представительницей нашего комитета, Флейм Беннет.
 – Прекрасно. – Во взгляде ее темных глаз отразился тот же поверхностный интерес, что и в улыбке. – Очень рада.
 – Я чрезвычайно польщена знакомством с вами, мисс Колтон. И надеюсь, вы примете мои извинения за опоздание.
 – Да-да, – затараторила Памела. – Флейм снимала рекламный ролик, и у них возникли какие-то неприятности то ли со львом, то ли с леопардом.
 – Значит, вы актриса?
 – Нет, – вступил в разговор Питер Деборг. – Флейм работает в национальном рекламном агентстве «Боланд и Хейз», в его местном филиале.
 – Я не вполне понимаю. – Примадонна вопросительно смотрела то на одного, то на другого. – Вы фотомодель?
 Флейм чуть улыбнулась:
 – Нет. Я вице-президент компании.
 – Ах, вице-президент… – теперь певица полностью сосредоточилась на одной только Флейм, как бы заново ее оценивая. – Это просто замечательно – познакомиться с женщиной-руководителем.
 Флейм поблагодарила за комплимент грациозным кивком головы, затем обернулась к Эллери, желая тем самым привлечь к нему внимание.
 – Позвольте представить еще одного члена администрации компании, моего ближайшего друга Эллери Дорна.
 – Мисс Колтон. – Эллери изящно шагнул вперед и поднес к губам ее пальцы с покрытыми красным лаком ногтями. – Мы с нетерпением ждем вашего выступления в роли Элеоноры. И осмелюсь предположить, вы не только заставите Сан-Франциско лежать у ваших ног, вот так, – он указал рукой на сияющие городские огни за огромными окнами, – но и поставите его на ноги в бесконечных рукоплесканиях.
 – Эллери, какое остроумное сравнение! – воскликнула Памела, похлопав в ладоши.
 – И столь же лестное, – добавила Лючанна Колтон, царственно склонив голову.
 – Для меня это будет самым большим чудом, – произнес Эллери. В зимний сад продолжали стекаться гости. Привлекала их сюда, разумеется, не панорама города, которой они любовались уже неоднократно. Сегодня вечером им хотелось рассмотреть поближе заезжую знаменитость. Вспомнив об этом, Эллери грациозно взял Флейм под руку.
 – Как бы нам ни хотелось завладеть вашим временем, мисс Колтон, боюсь, придется лишить себя этого удовольствия. Слишком многие жаждут выразить вам свое восхищение.
 После обмена обычными любезностями Флейм и Эллери удалились. Тотчас же их место было занято, и Флейм услышала излияния Андреа Крейн:
 – В прошлом году в «Ла Скала» я слышала ваше божественное исполнение «Тоски»…
 Когда они переступили порог большой гостиной, Эллери, оглянувшись, грустно улыбнулся:
 – Просто невероятно!
 – Что именно вам кажется невероятным? – Флейм посмотрела на него с удивлением.
 Отведя ее в сторонку, он кивнул на сидевших и стоявших гостей.
 – Список сегодняшних приглашенных напоминает справочник «Кто есть кто в Сан-Франциско». И эти люди заискивают перед женщиной из захолустного городка где-то на Среднем Западе только потому, что она может чисто взять верхнее фа.
 – Дело не только в этом, – отозвалась Флейм, вновь испытывая странное ощущение, что за ней наблюдают. – Она необыкновенно талантливая артистка.
 – С каких это пор артистический талант стал облагораживать низкое происхождение?
 Она по-прежнему и даже еще отчетливее чувствовала на себе пристальный взгляд.
 – Не хочешь ли ты затеять философский спор, Эллери? По-моему, момент не самый подходящий.
 Она слегка повернула голову, пытаясь определить, откуда исходит это жутковатое ощущение, и оказалась лицом к лицу с официантом – человеком средних лет, похожим на ястреба. На какое-то мгновение ее смутил тяжелый взгляд его глубоко посаженных карих глаз из-под выступающего лба. Он тут же опустил глаза и, шагнув вперед, протянул поднос с бокалами вина, лежавший на его правой ладони.
 – Не желаете ли, мадам, бокал шардонэ?
 Даже эти сообразные случаю почтительные слова не могли скрыть грубоватость его голоса.
 – Благодарю. – Она взяла с подноса стакан и вновь бегло оглядела официанта. Не он ли на нее смотрел? Она подозревала, что он, хотя с уверенностью сказать это не могла. Но почему это ее так встревожило? Отчего ей стало не по себе? Она привыкла к пристальным мужским взглядам – мужчины есть мужчины. И чем, собственно, официант отличается от остальных? Он предложил вина Эллери и перешел к другой группе гостей.
 – Коричневые ботинки с черными брюками? – Эллери осуждающе вскинул бровь. – Управляющему следовало бы внимательнее следить за тем, как одет персонал.
 Флейм посмотрела вслед удаляющемуся официанту, на сей раз заметив цвет ботинок. Тот внезапно повернул голову, и их взгляды встретились. Он мгновенно отвернулся.
 Флейм почувствовала прикосновение чьей-то руки, знакомым жестом скользнувшей от ее плеча к локтю.
 – Ну наконец-то я тебя нашел.
 Узнав голос, Флейм на секунду напряглась, затем широко улыбнулась самому важному и влиятельному своему клиенту. Мальком Пауэлл в свои пятьдесят шесть лет – внешний вид вполне соответствовал этому возрасту – обладал поистине могучим телосложением при среднем росте и выглядел весьма внушительно. Его густая темная шевелюра была чуть тронута сединой, лишь усиливающей впечатление о нем как о человеке властном и решительном. Каковым он и становился, когда дело касалось колоссальной сети универмагов по всей стране – унаследованное им семейное дело, на котором он заработал себе имя, – правда, в настоящее время это была лишь малая часть его владений.
 – Мальком, я и не знала, что вы уже в городе.
 – Я прилетел вчера вечером. – Его серые глаза впились во Флейм в ожидании хоть какой-то реакции, но она была само спокойствие, и во взгляде Пауэлла мелькнуло раздражение. – Сегодня днем я настоятельно просил вашу секретаршу сообщить о моем возвращении, но вы так и не позвонили.
 – Всю вторую половину дня я была занята на съемках рекламного ролика. У меня не было времени справиться у секретарши о сообщениях. Вы ведь не думаете, что я нарочно проигнорировала ваш звонок. – Она сопроводила свой ответ сияющей улыбкой.
 Она давно научилась обращаться с Малькомом Пауэллом – надо было просто не позволять давить на себя. Надо уметь противостоять ему, но делать это с умом.
 – Нет-нет, мне такое и в голову не приходило!
 – И что же вы хотели мне сказать?
 Его взгляд скользнул на Эллери.
 – Принесите Флейм еще вина. – Он взял у нее из рук хрустальный бокал и поставил его на лакированный столик у стены. – И позаботьтесь, чтобы на этот раз его хорошенько охладили.
 – Непременно. – Эллери склонил голову с преувеличенной почтительностью. – Я сделаю нагоняй буфетчику и от вашего имени выскажу ему неудовольствие. – И, обращаясь к Флейм, добавил: – Это займет не больше пяти минут.
 Когда он удалился, Флейм повернулась к Малькому, который являлся краеугольным камнем всей ее карьеры. Она была ему многим обязана, и он это знал. Восемь лет назад ее приняли на работу в агентство благодаря вовсе не университетской степени или высокой квалификации. Просто она способствовала престижу фирмы – с ее ценными связями и знакомствами ее демонстрировали клиенту в полном блеске во время каждой презентации. Тогда-то, более пяти лет назад, ее увидел Мальком. Не прошло и года, как по его настоянию она стала единолично распоряжаться его счетом. Кроме того, он рекомендовал ее другим компаниям, и в первую очередь тем, с которыми сам имел дело. Через три года она уже контролировала несколько крупнейших счетов агентства. Естественно, ее сделали вице-президентом.
 Флейм беглым взглядом окинула его лицо, каждая черта которого выражала силу: широкая квадратная челюсть, выдававшийся вперед подбородок с ямочкой, глубоко посаженные серые глаза.
 Она испытывала к нему благодарность, восхищение, уважение и… легкую обиду.
 – Поужинаешь со мной в понедельник вечером? – Приглашение прозвучало то ли как просьба, то ли как приказание.
 – Пообедаете со мной во вторник?
 – У тебя уже есть планы на вечер в понедельник?
 – Да, – солгала она.
 – Нет, у тебя их нет. Я справился у твоей секретарши, когда звонил сегодня. Мы поужинаем вместе в понедельник вечером.
 – Мы пообедаем во вторник, – отрезала она.
 У нее вновь возникло ощущение, что за ней наблюдают, но она не позволила себе отвлечься.
 – Зачем вечно спорить из-за пустяков? – с раздражением буркнул Мальком. – Нет бы тебе взять и согласиться поужинать со мной в…
 – Пообедать во вторник днем. Мы внесли некоторые изменения в программу праздничных показов. Я хочу их с вами согласовать.
 В его серых глазах вспыхнуло желание.
 – Разве обязательно все время говорить о делах, Флейм? – спросил он.
 – Да, вы же знаете, Мальком. – Весь этот разговор был повторением сотен ему подобных.
 – Будь по-твоему, но мы продолжим наш спор… во вторник, – уступил он, поставив точку резким кивком. – Артур заедет за тобой ровно в двенадцать тридцать.
 – Буду ждать.
 – Я тоже.
 Флейм знала, что во вторник они опять будут мериться силами. Уж себе самой она могла признаться, что это столкновение воль и само будоражащее общество Малькома доставляли ей известное удовольствие.
 Завидев возвращающегося Эллери, она вновь почувствовала на себе чей-то взгляд.
 – Ваше вино, моя госпожа. – Он протянул ей бокал. – Охлаждено точно до тридцати шести градусов по Цельсию. Или по Фаренгейту.
 – Между ними есть некоторая разница, мой дорогой, – ответила Флейм, украдкой обводя глазами комнату.
 Как она и подозревала, официант с ястребиным профилем в коричневых ботинках находился в дальнем конце комнаты, теперь уже обнося гостей закусками.
 Ее взгляд скользнул дальше и внезапно скрестился со взглядом мужчины, стоявшего неподалеку от официанта, небрежно прислонясь плечом к стене. Его волосы были такими же черными, как смокинг. И несмотря на ленивую позу, он напоминал грациозную и поджарую черную пантеру, напружинившуюся и готовую к прыжку в любую секунду.
 Он не отвел глаза. Она глотнула вина, но не распробовала его вкуса; единственное, что она чувствовала, так это внезапно участившееся биение пульса.
 Она-то думала, что всех здесь знает, а кто же он? Она опять посмотрела на него, убеждая себя в том, что ею движет только любопытство, и совершенно этому не веря. Не сводя с нее глаз, он рассеянно кивнул своему собеседнику и поднес бокал ко рту. Тут только Флейм заметила рядом с ним миниатюрную блондинку.
 Жаки Ван Клив, журналистка.
 Кто же он? Явно важная птица.
 – Мальком, вы не знаете, кто это там с Жаки?
 Но Эллери упредил ответ.
 – Кажется, я слышал, что он здесь с мисс Колтон.
 – Тогда это, верно, Ченс Стюарт, – заключил Мальком, все еще пытаясь отыскать глазами пару, о которой шла речь.
 – Кажется, я знаю его. – Но Флейм не помнила откуда и почему.
 – Еще бы! – заявил Мальком. – За последние десять лет Ченселлор Стюарт стал руководителем одной из крупнейших строительных компаний страны. Он обладает сверхъестественной способностью появляться в нужном месте в нужный момент. – Его лицо приняло задумчивое выражение. – Сейчас он строит новый курортный комплекс в Тахо. Интересно, что привело его в Сан-Франциско?
 – Полагаю, именно это и пытается выведать у него милашка Жаки, – предположил Эллери.
 – Причина моего появления здесь вряд ли является секретом, мисс Ван Клив. – Ченс Стюарт взглянул на настырную блондинку, вспомнив предупреждение Лючанны, что эта дамочка известна тремя качествами: острым зрением, острым носом и острым языком. Надо признать, вопросы, которые она задавала, тоже были довольно острыми.
 – Называйте меня Жаки, – предложила она. – Как все.
 – Тогда позвольте снова вам объяснить, Жаки. Я как раз собирался в Тахо посмотреть, как продвигается мой проект, когда Лючанна упомянула о том, что едет в Сан-Франциско. И я предложил составить ей компанию, так как Сан-Франциско мне почти по пути.
 – Значит, вы не охотитесь за недвижимостью?
 – Здесь я не за тем, хотя всегда смотрю по сторонам. – С отрешенным видом он вертел стакан с «чивас», слушая мелодичное позвякивание кубиков льда о хрустальные стенки. – Если бы вы, находясь на отдыхе, прознали о скандальной истории, неужели бы вы пропустили ее мимо ушей?
 – Нет, – признала она.
 – Вот вам и объяснение, не так ли? – Он сделал глоток, чувствуя, как холодное виски щекочет и обжигает горло.
 – Вы неплохо знакомы с мисс Колтон, верно?
 – Да, довольно давно. – Он отнял стакан ото рта, и его взгляд непроизвольно скользнул в сторону ослепительной рыжеволосой женщины на другом конце комнаты.
 Она вызвала в нем интерес, как только вошла – ее быстрая походка, в которой угадывалось едва уловимое самолюбование, гибкие движения тела производили впечатление необычайной грациозности. А ее плечи, прямые и широкие, как и вся осанка, выражали спокойную уверенность.
 Безусловно, то была женщина до кончиков ногтей!
 – Справедливо ли мое предположение, что ваш то затухающий, то разгорающийся роман с мисс Колтон сейчас опять переживает расцвет? – игриво спросила журналистка.
 – Мне жаль вас разочаровывать, Жаки, но все эти затухания-возгорания – измышления вашей журналистской братии. Вот уже в течение многих лет у нас неизменно ровные отношения.
 – Пытаетесь уверить меня в том, что вы просто добрые друзья? – Она откровенно усмехнулась.
 – Что, звучит не слишком сенсационно?
 – Если это правда, то не слишком.
 Пропустив эту реплику мимо ушей, Ченс указал стаканом в дальний конец комнаты:
 – Это случайно не Мальком Пауэлл?
 Все фотографии рожденного под знаком Льва истинного льва торговых джунглей изображали несколько полноватого, сурового человека. В повседневной жизни он являл собой настоящее воплощение силы; его физическая мощь не лишала его изящества, даже несмотря на широченную грудь.
 – Да, это Мальком, – подтвердила Ван Клив. – Честно говоря, я не ожидала его здесь встретить сегодня. Дьедр сказала мне, что он вернулся из деловой поездки только вчера вечером.
 – Дьедр? – Он вопросительно поднял брови.
 – Его жена.
 – Это она? – Он ощутил укол раздражения, и его взгляд стал колючим.
 – Нет, это Флейм, Флейм Беннет. – Последовала короткая пауза, и Ченс почувствовал, что журналистка внимательно наблюдает за его реакцией. – Восхитительна, верно?
 – Абсолютно верно. – По-прежнему привалясь к стене и радуясь возможности беспрепятственно смотреть на женщину, которой как нельзя более подходило ее имя [Флем – пламя. ], он ощутил приятный жар в крови.
 – Вы хотите меня о ней расспросить?
 Не успел этот нагловатый вопрос слететь с языка Жаки Ван Клив, как Ченс уже понял, что она представит ему полный отчет о Флейм Беннет. Ведь это ее работа – по кусочкам собирать любую информацию, будь то слухи или факты, о всякой мало-мальски значительной личности.
 А когда человек располагает столь исчерпывающими сведениями, ему трудно удержаться от того, чтобы ими не поделиться.
 – Мне всегда внушали, что джентльмену не пристало расспрашивать о женщине, – мягко возразил он.
 В ее коротком смешке прозвучал легкий вызов.
 – Я слышала, вас обвиняют во многих грехах, Ченс Стюарт, но только не в излишней щепетильности. По манерам, лоску и стилю одежды вас легко можно принять за джентльмена, но вы таковым не являетесь. Вы ведь ведете себя слишком смело. Ваш следующий шаг всегда непредсказуем, и уж больно вы напористы. Словом, редкостный экземпляр.
 – Расцениваю это как комплимент.
 Он вновь почувствовал, что она за ним пристально наблюдает.
 – Интересно было бы посмотреть, как вы поладите с Флейм.
 – Почему? – Его взгляд выражал любопытство.
 – Потому что… она женщина резких контрастов. – Теперь внимание Жаки полностью сосредоточилось на предмете разговора. – Она может воспламениться, как зарево ее волос, и тут же стать холодной, как зелень ее глаз. По-моему, в этом и секрет ее неотразимого влияния на мужчин. Они вьются вокруг нее как мотыльки. Но она подпускает их к себе лишь до определенной черты.
 – Почему?
 – Трудно сказать, но почему-то никто надолго не удерживается в ее поклонниках. И не то, чтобы она меняла старых на новых. Все происходит так быстро, что новые даже не успевают стать старыми. И вот вам снова контраст: ее романы редки и непродолжительны, ее никак не назовешь безрассудной, но в привычные рамки ее поведение тоже не укладывается. – Поколебавшись с долю секунды, она добавила: – Разумеется, она была замужем, около девяти лет назад, совсем недолго. Вероятно, один из тех скоропостижных браков, которые всегда лопаются. По крайней мере, такова была в то время официальная версия.
 – А неофициальная?
 – Честно? У меня никогда не было повода считать иначе, – призналась Ван Клив. – Неудачное замужество отпугивает многих женщин от попытки попробовать еще раз. Это самое простое объяснение, но есть еще одно – ее карьера.
 – Чем она занимается?
 В последнее время в высшем свете была мода на деловых женщин. Однако на своем опыте Ченс убедился, что женщины в бизнесе, как правило, не более чем дилетантки: они подвизаются в фотографии или выступают в роли манекенщиц, владеют картинными галереями, антикварными лавками или обыкновенными магазинчиками дорогой одежды, – но их делами неизменно управляет кто-нибудь другой.
 – Флейм – вице-президент рекламной фирмы «Боланд и Хейз». Разумеется, всем известно, что ей приходится зарабатывать на жизнь. Хотя она и происходит из семьи одного из отцов-основателей самого Сан-Франциско, наследства ей фактически не осталось. Безусловно, ей приходится нелегко, но, смею вас уверить, она не слишком страдает. Последние знакомства оказались для нее весьма полезными.
 – Вы имеете в виду Малькома Пауэлла, – догадался Ченс.
 – Она самостоятельно распоряжается его рекламным счетом. И в последнее время многих интересует, чем еще в его жизни она может самостоятельно распоряжаться. – В ее голосе он различил нотки сомнения.
 – Вы-то сами в это, похоже, не верите?
 – Нет, – призналась она. – Как не верю и Дьедр, когда она утверждает, будто Мальком питает к Флейм чисто отцовские чувства. Однако что еще остается говорить жене с тридцатипятилетним стажем? Поверьте, если бы отец смотрел на дочь так же, как Мальком на Флейм, его бы арестовали. Он ее добивается, но пока не добился.
 – Почему вы так уверены?
 – Если бы у Флейм был с ним роман, она бы этого не скрывала. Не в ее стиле. – Жаки нахмурилась, словно была недовольна собой за столь невнятное объяснение. – Другими словами, если бы Флейм хотела вступить в связь с женатым мужчиной, она бы не испытывала ни стыда, ни угрызений совести.
 – А как насчет того, второго? Ее новое увлечение?
 – Эллери Дорн? Помилуйте! – Жаки хихикнула, затем пояснила: – Каждая замужняя женщина выбирает себе в кавалеры Эллери, когда муж почему-либо не может ее сопровождать. Он хорош собой, остроумен, мил, но… голубой. Удивлены? – Она бросила на него понимающий взгляд. – Не огорчайтесь. Мало кто умеет это определить сразу. Потому-то он так незаменим.
 – Значит, он просто провожатый. – Ченс спрятал в сознании эту деталь, как и всю остальную информацию. Чем больше он узнавал о Флейм Беннет, тем сильнее она его интриговала.
 – Кроме того, они хорошие друзья. Пожалуй, никого ближе Эллери у нее нет. Конечно же, он вице-президент того же агентства, что и она, и, я уверена, совместная работа играет не последнюю роль в их дружбе.
 – Вероятно. – Легким движением он откинулся от стены. – К вопросу о кавалерах… Лючанна уже, наверное, недоумевает, куда это я запропастился. Приятно было с вами поболтать, Жаки.
 – Мне тоже. С сегодняшнего дня я буду с большим интересом следить за вашими успехами.
 – Надеюсь, не слишком пристально.
 Подмигнув ей, он удалился.




 2


 Флейм незаметно наблюдала за тем, как Ченс Стюарт не спеша идет между гостями. Он оказался выше ростом, чем ей сначала показалось. Она поймала себя на мысли, что ей нравится, как он движется – пластично и мягко, как спортсмен. И телосложение у него в высшей степени спортивное – широкие плечи, узкие бедра и стройный мускулистый торс.
 По мере его приближения Флейм могла отчетливо разглядеть его лицо и синие глаза. Именно эта голубая синева, решила она, и производит впечатление, подобное электрическому разряду.
 Его лицо было словно отлито из бронзы, его не портили ни грубоватые очертания скул, ни тяжелая челюсть. Но было в нем и кое-что еще – некая скрытая опасность: этот человек мог играючи довести любую из присутствующих здесь женщин до сладострастного стона.
 Вдруг она заметила, что он удаляется от нее. Оказывается, он направлялся вовсе не к ней. Только сейчас, испытав внезапное и горькое разочарование, она осознала, как сильно хотела с ним познакомиться. Она постаралась взять себя в руки – ее как будто в чем-то обманули: ну, можно ли быть такой самовлюбленной дурочкой, почему, собственно, Ченс Стюарт должен был непременно к ней устремиться? Очевидно, она придала слишком много значения этим взглядам. Ей просто показалось. Это было бы смешно, если бы она не чувствовала такой обиды.
 Однако она не успела на этом сосредоточиться, так как поймала на себе суровый взгляд Дьедр Пауэлл. Подобные взгляды были ей не в новинку. Большинство жен боялись ее как огня, особенно те, что постарше, вроде Дьедр Пауэлл, и за чьими мужьями тянулся длинный шлейф амурных похождений.
 Как это часто бывает, Дьедр сумела сохранить брак, расточая взгляды и улыбки отнюдь не своему мужу; но в один прекрасный день она взглянула на себя в зеркало – и ее охватил панический ужас…
 Теперь-то кожа у нее на лице была туго натянута, второй подбородок исчез, спрятались ранее выпиравшие скулы, морщины на веках разгладились, ее голубое креповое платье от Шанель свободными складками ниспадало по фигуре, почти такой же стройной, как прежде. Каштановые волосы вновь обрели живой блеск, если не считать белой полоски у самого лба.
 Внутренняя жизнь этой женщины была адом. Интересно, знает ли об этом Мальком, подумала Флейм, а если да, то понимает ли? Вряд ли.
 Этот алчный властный взгляд явно свидетельствует о том, что он хочет Флейм, однако – она прекрасно отдавала себе в этом отчет – это вовсе не означает, что он готов на развод. Для него эти две вещи никогда не были взаимосвязаны.
 – Вот ты где, Мальком, – Дьедр подплыла к ним, сияя дежурной улыбкой и фамильными сапфирами Пауэллов на шее и в ушах. – Тебя только что разыскивал Сид Рэйберн. Может, это насчет встречи в яхт-клубе в четверг?
 – Да, мне надо бы с ним поговорить. Где он? – Вскинув голову, он поверх Дьедр обвел глазами комнату.
 – В последний раз я видела его возле столовой. – Она махнула в ту сторону рукой, унизанной кольцами.
 Мальком заспешил прочь, как бы мимоходом коснувшись плеча жены. Когда она повернулась к Флейм, в ее взгляде мерцал едва уловимый огонек торжества.
 – Очень рада видеть вас вновь, Флейм. Как вы поживали все это время?
 – Была занята… как всегда, – невозмутимо отозвалась Флейм, зная, что в течение предстоящей любезной беседы каждая из них должна будет вести свою игру притворства.
 – Да, я наслышана. – Дьедр лишь на мгновение выпустила когти и, снова спрятав их, мило улыбнулась.
 Несколько лет назад Флейм задело бы подобное отношение Дьедр, но не сейчас. Жизнь ее закалила. Если мужья начинали оказывать ей признаки внимания – неважно, поощряла ли их Флейм или нет, – жены неизменно обвиняли в этом ее. Видимо, обвинять соперницу всегда проще, чем собственного ищущего приключений мужа.
 Это было несправедливо, но что в этой жизни справедливо?
 Из зимнего сада, перекрывая гул голосов, донесся мелодичный смех. Он привлек внимание Дьедр Пауэлл.
 – Кажется, это Марго разговаривает с мисс Колтон. Мы не можем найти друг друга весь вечер. – Она направилась было прочь, но остановилась и с притворной нежностью коснулась руки Флейм выше локтя, улыбнулась Эллери. – Вам следовало бы позаботиться о том, чтобы Флейм меньше уставала.
 И она удалилась, оставив в воздухе густой аромат «Джорджио».
 – Какая забота, какое участие! Просто удивительно, – насмешливо произнес Эллери. – Не знаю, как ты, а я обожаю бывать в таком вот тесном, интимном кругу. Настолько обожаю, что мне требуется что-нибудь покрепче, чем это вино. Что ты на это скажешь?
 – Мне достаточно вина, спасибо. – Она улыбнулась, поднося к губам стакан шардонэ.
 – Как знаешь. – Пожав плечами, он отправился на поиски бара.
 Флейм проводила взглядом его изящную фигуру до середины комнаты, затем рассеянно посмотрела в сторону зимнего сада, отгороженного рядом стеклянных дверей. В одной из них появился Ченс Стюарт и стал не спеша осваиваться с обстановкой. На мгновение у нее внутри вдруг все замерло.
 Флейм стояла слева от него и, пока он ее не замечал, разглядывала его сильное своенравное лицо и черный глянец волос, коротко подстриженных, словно в наказание за непокорство. В нем угадывалась некая вкрадчивость, лукавство, и Флейм подумала, что хорошо бы повесить на него табличку в предостережение простодушным: опасен, способен больно задеть ваше сердце.
 Продолжая оглядывать гостей, он извлек из внутреннего кармана смокинга золотой портсигар. Портсигар со щелчком открылся, и Ченс медленно, словно в нерешительности, повернул голову, взглянув прямо на нее.
 – Хотите сигарету? – Он протянул ей портсигар.
 – Спасибо, я не курю, – отказалась она, слегка покачав головой.
 В уголках его рта заиграла улыбка.
 – Вы не против, если я закурю?
 – Вовсе нет. – Быстрым движением Флейм указала на хрустальную пепельницу на низком столике возле себя.
 Она наблюдала за тем, как его сильные смуглые пальцы извлекли из портсигара сигарету и поднесли ее к губам, линия которых была столь же мужественной и резко прочерченной, как и весь он.
 Вспыхнувший огонек зажигалки исчез в его сложенной чашечкой ладони, когда он наклонил голову, чтобы прикурить. Взвилось тоненькое облачко дыма. Проследив за этим движением, Флейм вновь встретилась с лениво-внимательным взглядом его синих глаз – горячим, полным откровенного мужского восхищения.
 – Нас, кажется, не представили друг другу. – Он приблизился к ней, в его худых щеках притаилась легкая улыбка. – Меня зовут Ченс Стюарт.
 – Я знаю, – сказала она, улыбаясь в ответ и чувствуя, как по телу растекается тепло – ощущение, почти забытое. Она уже давно не испытывала ничего подобного.
 Он вскинул бровь.
 – В таком случае преимущество на вашей стороне. – Он произнес это чуть нараспев, понизив голос.
 – Судя по тому, что я о вас слышала, мистер Стюарт, вы крайне редко уступаете кому-либо преимущество. – Она смягчила это замечание улыбкой и добавила: – Меня зовут Флейм Беннет.
 – Флейм, – повторил он, как бы проверяя на слух звучание имени, при этом его взгляд скользнул по золотому пламени ее волос. – Гораздо оригинальнее, чем Ред [Красный, рыжий ( англ .).].
 – Возможно, мистер Стюарт, я такая же оригиналка, как и вы.
 – Не стану спорить. Это было первое, что бросилось мне в глаза.
 Ченс явственно чувствовал, что она взвешивает каждое его слово, каждый взгляд. Тем не менее, сколь бы заинтересованной она ему ни казалась, ее защитная броня, которую, очевидно, мало кому удавалось пробить, оставалась несокрушимой. Он вспомнил реплику Жаки Ван Клив относительно Флейм и Малькома Пауэлла.
 Пауэлл был из тех мужчин, которые всегда добиваются своего, однако эта женщина, видимо, оказалась ему не по зубам.
 – В самом деле? – Улыбка, игравшая в уголках ее рта, привлекла его внимание к ее губам – мягким, пухлым и в то же время упрямым. – А что же вам бросилось в глаза во вторую очередь? – В вопросе прозвучал скрытый вызов.
 – То, что в меньшей степени доступно зрению – я понял, что хочу присмотреться к вам получше.
 Она мягко засмеялась – ее взгляд одновременно и дразнил, и поощрял.
 – Если не ошибаюсь, мистер Стюарт, вы пытаетесь за мной ухаживать.
 – Вовсе нет, я лишь попытался выразить свои намерения. Кроме того, меня зовут Ченс.
 Прежде чем она опустила длинные ресницы, он успел углядеть едва заметную перемену в выражении ее лица – в глазах мелькнуло истинное удовольствие, подогревшее его интерес.
 – У вас вполне заслуженная репутация. Вы действуете без промедлений… Ченс. – Она намеренно промолчала перед тем, как произнести имя, выделив его и добавив тепла в голосе.
 – По-вашему, я слишком решителен?
 – Чрезвычайно прямолинейный вопрос, – ловко парировала она, фактически оставив его без ответа, однако в ее взгляде по-прежнему сквозил явный интерес.
 – Потому-то я его и задал. – В его глазах плясали шаловливые, насмешливые огоньки.
 – Вы надолго в Сан-Франциско?
 – На этот раз нет. Я должен вылететь рано утром.
 Ченс пожалел об этом, глядя на шикарные пышные медно-золотистые волосы, обрамлявшие ее лицо. Их цвет, необычный сам по себе, оттенялся мраморной матовостью лица.
 Интересно, подумал он, окажется ли ее кожа такой же гладкой на ощупь, как и на вид. Он перевел взгляд на кружевной лиф ее платья, прихотливо расшитый мелким черным жемчугом. Кое-где сквозь неплотное кружево проступала живая плоть.
 – Мне нравится ваше платье. – Почти машинально он провел кончиком пальца по длинному рукаву, ощутив тепло ее внезапно напрягшегося тела. Он посмотрел ей в глаза. Они светились живым блеском, в полной мере отвечая ему взаимностью. – Странно, почему черное кружево так будоражит мужчин.
 – Полагаю, вам лучше знать, вы мужчина до мозга костей.
 – Все-таки заметили!
 Она коротко рассмеялась.
 – Как и все прочие представительницы женского пола, присутствующие в этой комнате.
 – Извините, сэр, – их перебил официант. – Мистер Стюарт, если не ошибаюсь?
 – Да. – Он затушил сигарету в хрустальной пепельнице.
 – Вас к телефону, сэр. Телефон в большом фойе. – Официант отступил на шаг, не поднимая глаз. – Если позволите, я провожу.
 Ченс взглянул на Флейм.
 – Вы меня извините?
 – Разумеется, – ответила она; в ее улыбке сквозило чуть заметное сожаление.
 Кивком головы он дал понять официанту, что готов идти. По пути Ченс пытался сообразить, кто ему мог звонить, да еще сюда. Уходя из отеля, он не оставил своих координат. Но Сэм мог достать его из-под земли.
 Сэм Уэтер именовался всюду старшим вице-президентом «Стюарт корпорейшн», однако его роль выходила за рамки даже этого звания. Сэм Уэтер был его доверенным лицом, правой рукой, опорой – еще с тех пор, когда они вместе служили в Наме, затем в колледже и, наконец, в бизнесе.
 Ченс обычно заключал сделки, а Сэм проводил их в жизнь.
 Наверняка это Сэм. Значит, что-то не в порядке.
 Официант остановился за пару шагов от арочного проема и указал на временно придвинутый к стене столик справа от входа.
 – Телефон, сэр.
 Ченс тут же увидел снятую с телефона коричневую трубку и коротко кивнул официанту.
 Стараясь не зацепиться за острые, источавшие горько-сладкий аромат ветви цветка, стоявшего в нежно-зеленой фарфоровой вазе посреди комнаты, он подошел к столику и взял трубку.
 – Алло…
 Не успел он представиться, как голос на другом конце провода пролаял:
 – Долго же ты добирался до телефона, Стюарт!
 Ченс натянулся, мгновенно узнав характерный недовольный голос, крепкий, как виски, вечно осуждающий и недобрый.
 – Привет, Хэтти, – пробормотал он сквозь зубы, чувствуя, как в нем поднимаются жгучий гнев и горькая обида. Он перестал называть ее тетушкой Хэтти почти тридцать лет тому назад.
 – Как ни странно, все еще жива, – язвительно ответила она.
 Он без труда представил себе ее: шишковатые пальцы сжимают трость с золотым набалдашником, черные глаза сверкают ненавистью, седые завитки обрамляют лицо, изрезанное морщинами от накопившихся за долгие годы огорчений. Он не помнил, чтобы Хэтти хоть раз ему улыбнулась или хотя бы взглянула с оттенком доброжелательности.
 – Я в твоем отеле, – объявила она. – И жду тебя здесь ровно через тридцать минут.
 Вслед за властным требованием раздался резкий щелчок – на другом конце повесили трубку. На мгновение Ченса парализовала ледяная ярость. Затем он быстро нажал на рычаг и, услышав гудок, набрал прямой номер Сэма.
 Сэм ответил после первого же сигнала.
 – Да, Сэм Уэтер слушает. Говорите.
 – Сэм, это Ченс.
 – Ченс?! – В голосе прозвучало искреннее удивление. – Я собирался связаться с тобой, как только узнал…
 – Мне только что звонила Хэтти. Она в Сан-Франциско.
 – Так вот, значит, куда она отправилась. – В трубке послышался знакомый громкий скрип его рабочего стула – Сэм откинулся на спинку.
 – Что происходит? – требовательно спросил Ченс.
 – Я как раз пытаюсь это выяснить. – Сэм тяжело вздохнул. – Я знаю, что сегодня утром она встречалась со старым Беном Кэноном. И просидела у него в кабинете больше двух часов. Когда ее водитель приехал, чтобы отвезти ее обратно в Морганс-Уок, ему ответили, что она отбыла в аэропорт на такси. Мы до сих пор проверяем списки пассажиров на все сегодняшние рейсы из Талсы. – Он помолчал. – Но, как видно, теперь это уже не имеет значения.
 – Как она узнала, где я? – Нахмурившись, Ченс произносил вслух вопросы, теснившиеся у него в голове. – И… для чего хочет со мной встретиться?
 – И есть ли связь между ее встречей с Кэноном и этой поездкой? – добавил Сэм. – Ченс, мне все это не нравится. Было бы приятно думать, что она наконец-то хочет мира, но что-то мне не верится.
 – Мне тоже. – Он говорил резко. – Может статься, Кэнон обнаружил, что холдинговая компания, недавно купившая землю Тернера, принадлежит мне.
 – Для того чтобы до этого докопаться, нужно быть гением от юриспруденции. Бен человек проницательный, но его представления о земельном праве такие же древние, как и он сам.
 Ченс не мог этого отрицать.
 – Не будем гадать. Я узнаю это из первых уст через двадцать пять минут, – сказал он, взглянув на часы.
 – Позвони мне как только сможешь.
 – Хорошо.
 Услышав щелчок, означавший конец разговора, Сэм Уэтер медленно положил трубку на рычаг, откинулся на своем вращающемся стуле и, не обращая внимания на его ворчливый скрип, приложил руку ко рту в тревожной задумчивости.
 – Так… где же она?
 Словно очнувшись от собственного вопроса, он взглянул на женщину со щеками-яблочками, сидевшую напротив. На секунду он было забыл, что не один. Сэм улыбнулся при мысли о том, что на Молли Мэлон, личную секретаршу и беззаветно преданную помощницу Ченса, всегда можно положиться, не говоря уже обо всем остальном.
 Сэм рывком подал стул вперед и убрал руку от рта.
 – В Сан-Франциско.
 – Как? Почему?
 На вечно жизнерадостное лицо наползла несвойственная мрачность. Впрочем, Сэм никогда не обманывался насчет веселой внешности пухленькой Молли. За этими карими глазами спаниеля скрывался ум столь же острый, как только что заточенная бритва. Мало кому удавалось проникнуть Молли в душу. Если она к кому-то и была слепо привязана, так это к Ченсу. Она тряслась над ним, как над собственным ребенком, и часто, с гордостью указывая на седые прядки в своих темно-каштановых волосах, утверждала, что виной тому он.
 – Что она там делает?
 – Я бы и сам хотел это знать. – Сэм откинул со лба непокорный завиток. Но, как и все его вихры, тот не желал оставаться, где ему было велено, и упал обратно. – Она позвонила Ченсу и сказала, что хочет с ним встретиться. Как раз сейчас он к ней едет.
 – Эта… у меня даже язык не поворачивается назвать эту противную старую курицу женщиной. Она оскорбляет мой пол, – с раздражением бросила Молли. – Но, помяни мое слово, она что-то замышляет.
 – Согласен. – Отсутствующим взглядом он уставился на фотографии жены и детей, которыми был уставлен его стол. – Но что?
 Вскоре после ухода Ченса вернулся Эллери.
 – Я даже не спрашиваю, скучала ли ты без меня. Я заметил, что ты была не одна. Неужели причиной твоего румянца является неподражаемый Ченс Стюарт? – Он вскинул брови.
 – Вечно ты преувеличиваешь, Эллери. – Она и вправду ощущала лихорадочное возбуждение, но не думала, что оно бросается в глаза.
 – В самом деле? Ты хочешь сказать, что он не показался тебе привлекательным?
 – Не вытягивай у меня признания, мой дорогой, невозможный Эллери! – ласково проговорила Флейм. – Я нашла его очень симпатичным, и только.
 – Будь по-твоему.
 – Вот и хорошо. – Флейм продолжала с улыбкой следить глазами за входом в гостиную в ожидании скорого появления Ченса.
 Но дверной проем внезапно загородила Лючанна Колтон, вышедшая из зимнего сада в окружении поклонников. Она остановилась, озираясь по сторонам, словно ища кого-то.
 – Ведь Ченс был здесь всего минуту назад, – проговорила она, не обращаясь ни к кому в отдельности, затем резко повернулась к Флейм. Несмотря на улыбку, ее глаза смотрели испытующе. – Разве он только что не беседовал с вами?
 Но не успела Флейм объяснить, что его позвали к телефону, как Ченс появился в дверях.
 – Вот он, Лючанна, – отвлекла внимание певицы от Флейм Памела Деборг.
 Отыскав глазами Флейм, он ненадолго задержал на ней взгляд, затем перевел его на Лючанну, идущую ему навстречу. Флейм с раздражением наблюдала за тем, как Ченс заговорил. Она неотрывно следила за двумя темными склоненными друг к другу головами.
 Улыбнувшись, Лючанна кивнула в знак согласия со словами Ченса, затем провела пальцами по его щеке – так, как будто имела на это право.
 Когда они присоединились к остальным гостям, его рука скользнула по обнаженной спине Лючанны и привычным жестом приобняла талию.
 Флейм усомнилась, что он вкладывал хоть долю искренности в обращенные к ней слова во время их недавнего разговора. Возможно, для него это была всего лишь игра, способ убить время. Ей не хотелось в это верить, но, похоже, так оно и было. Наверно, она получила по заслугам.
 Однако в одном она была уверена: радость, которую она только что испытывала, исчезла.
 Краем уха она слышала, что они прощаются с хозяевами. В ответ на чьи-то протесты по поводу слишком раннего ухода Ченс заметил:
 – Для вас, может быть, это и рано, но вы не забывайте, что Лючанна еще не перестроилась с нью-йоркского времени. А завтра у нее репетиция. Я ее знаю, если она задержится надолго, то будет говорить, пока не охрипнет. Мы не можем этого допустить.
 Взгляды Ченса и Флейм на мгновение встретились. Но на сей раз Флейм хватило ума не придать этому значения.
 Она допила вино и поставила пустой бокал на поднос проходящего мимо официанта.
 Поворачиваясь к Эллери, она заметила, что Дьедр Пауэлл смотрит в ее сторону. Несомненно, Мальком где-то поблизости, подумала она и неслышно вздохнула.
 – Пойдем и мы. Сегодня был трудный день, я устала.
 Как ни странно, это было действительно так. Она чувствовала себя сейчас разбитой, как физически, так и морально.
 Эллери собрался было отпустить одно из своих колких замечаний, но передумал.
 – Да, день и правда был трудный, – подтвердил он. – Пожалуй, тебе стоит извиниться перед Деборгами, пока я подгоню машину.
 – Хорошо, – согласилась она с улыбкой, в которой проглядывало утомление.
 – Я буду ждать тебя у входа, скажем, через… – он приподнял рукав пиджака, чтобы взглянуть на часы, но замешкался, так как заметил что-то под ногами. – Это не твой листок?
 – Какой листок? – Она отступила назад, в то время как Эллери наклонился и поднял с пола аккуратно сложенный вдвое лист бумаги.
 – Весьма загадочно, – пробормотал он и вскинул брови, развернув листок.
 – Что это?
 Слегка поколебавшись, он протянул ей записку:
 – Видимо, это предназначалось все-таки тебе.
 – Что еще за загадки? – пропела она, но, прочитав наспех нацарапанное послание, вздрогнула: «Держись от него подальше!»
 – Коротко и мило, не правда ли? – отозвался Эллери.
 – Предельно, – сухо откликнулась Флейм и метнула взгляд в сторону Дьедр Пауэлл.
 Но выходка казалась чересчур ребяческой даже для нее. Однако если не Дьедр, то кто?
 – Прости. – В потемневших глазах Эллери отразилось беспокойство. – Мне не следовало тебе это показывать.
 – Ничего. – Она скомкала листок, зажав его в кулаке. – Злые, бесчувственные люди, Эллери, злые и бесчувственные.
 Но оба понимали, что это детские проделки. Взрослый человек никогда бы так не поступил.




 3


 Когда лимузин выехал на дорогу, Ченс взглянул на моросивший за тонированными окнами дождь и вновь задумался о причинах неожиданного появления Хэтти.
 Что могло побудить ее преодолеть полконтинента? Она явилась сюда явно не затем, чтобы поговорить с ним о погоде.
 Он знал, что Хэтти Морган скорее предпочла бы увидеть его в аду.
 Чуть слышно вздохнув, он почувствовал рядом с собой легкое движение – Лючанна откинулась на мягкую спинку велюрового сиденья.
 – Как хорошо, Ченс, что нам удалось пораньше улизнуть. – Она тихонько вложила свою руку в его, их пальцы переплелись. – Эти приемы так утомительны.
 – Особенно бесконечные комплименты. – Он поддразнивал ее взглядом.
 – Как раз нет. – Она в шутку шлепнула его по руке. – Это то, что мне нравится.
 – Так я и думал, моя примадонна.
 Она улыбалась, оставив эту реплику без ответа, откинула назад голову, обнажив белоснежный изгиб длинной шеи, и ее лицо приобрело задумчивое выражение.
 – Утомительна роль примадонны. Тут мало облачиться в костюм, эту роль надо еще и сыграть – быть всегда приветливой и улыбчивой, притворяться дружелюбной, но не слишком – иначе потеряешь загадочность. Но самое главное для примадонны – оставаться равнодушной к критике. Улыбаться и никогда не подавать вида, что тебе больно.
 – У тебя это хорошо получается.
 Ченс внимательно всмотрелся в маску самоуверенности, словно навсегда приросшую к ее лицу. В этой сидевшей рядом женщине не осталось почти ничего от той деревенской девчонки с арканзасских скал, которую он впервые увидел пятнадцать лет назад выступающей в прокуренном баре и о которой приходской священник говорил, что она поет в церковном хоре как настоящий ангел. Но все это, как и грубый деревенский акцент, и неблагозвучное имя Люси Ковальски, осталось далеко позади. Сегодня немногие догадались бы о ее прошлом. Как, впрочем, и о прошлом Ченса.
 – По правде говоря, – она со вздохом сбросила с себя шелковые бальные туфельки, алые, под цвет платья, – я устала улыбаться. Я даже не знаю, что у меня болит сильнее – щеки или ноги. – Повернув к нему голову, она кокетливо потупилась. – Ты их мне не помассируешь?
 – Щеки? – Ченс игриво улыбнулся.
 – Какая восхитительная мысль, дорогой. – Она выпростала руку и нежно погладила его по лицу. – Но только начни с ног, а потом дойдешь до щек, – предложила Лючанна и, подобрав под себя ноги, встала перед ним на колени. – Как ты делал раньше, помнишь?
 – Разве ты позволишь забыть. – Однако он не возражал, и она, вытянув ноги, положила ему ступню на колено. Привычным жестом он обхватил ее ступню ладонями и начал ласково массировать подошву большими пальцами.
 Она издала грудной стон удовольствия.
 – М-м-м, как хорошо, Ченс!
 Он молча улыбнулся.
 Затем Лючанна проговорила:
 – Это было девять или десять лет назад, когда ты совершил первую по-настоящему важную сделку – ту, что принесла тебе несколько миллионов долларов?
 – Около десяти.
 Приподняв ее ногу, он опустил ее на сиденье. Она тут же положила ему на колено другую.
 – Я изо всех сил старалась за тебя радоваться. По-своему я была рада. – Она как-то вяло пожала плечами. – Но одновременно я тебя ненавидела. Ты добился успеха, а я нет.
 – Я знаю.
 С тех пор их пути разошлись. Они перестали быть любовниками, и ревность больше не отравляла их дружбу.
 – Теперь я тоже процветаю. – В ее голосе чувствовалось удовлетворение. – Лимузины с шоферами, шубы из соболей, платья от лучших модельеров, личный парикмахер, и все первоклассное – все признаки успеха. Мне тридцать пять лет. К счастью, для оперной певицы это не возраст. Голос будет в силе еще добрых пятнадцать лет, а если его беречь – то и дольше. Но знаешь, что самое забавное, Ченс? У меня есть все, чего я хотела, кроме одного – быть снова с тобой. Я только сейчас осознала, как одинока.
 – Одинока? – Он бросил на нее скептический взгляд. – С твоей-то армией прислуги, парикмахеров и аккомпаниаторов? Это невозможно.
 – Верно. Но они все чужие, не то что ты. Мы должны пожениться, Ченс.
 Его большие пальцы замерли посередине ступни. Затем он возобновил массаж и дошел до пятки.
 – И что же? Встречаться в аэропортах? Ты знаешь, сколько мне приходится разъезжать. Да и ты говорила, что занята в ста с лишним спектаклях в будущем году. По-моему, это будет не самый счастливый брак.
 – Но, Ченс, неужели ты не понимаешь, как много для меня это значит?! Если я выйду замуж за кого-нибудь другого, он будет возражать против моих бесконечных гастролей. Может быть, не сразу, но со временем обязательно. Ситуация, типичная для певцов – и мужчин, и женщин. А ты будешь к этому относиться иначе. Согласись, Ченс, мы прекрасно ладим.
 – На самом деле тебе незачем выходить за меня замуж, Лючанна.
 Но он понимал, что она имеет в виду. За долгие годы они притерлись друг к другу, как притираются старые друзья. Они с легкостью возобновляли и прекращали любовные отношения. Он знал, что найдет покой и утешение в ее объятиях – без каких-либо требований, обещаний или ожиданий с ее стороны.
 – Мы слишком хорошо знаем друг друга, – заключил он.
 – Разве это плохо? – Она произнесла это без тени обиды, что доказывало его правоту. – Мы с тобой сделаны из одного теста.
 – Посмотри правде в глаза, Лючанна. Действительно ли ты хочешь выйти замуж за человека, который знал тебя еще Люси Ковальски, когда ты была никем и ничем, лишь девчонкой, полной гордости и амбиций? Мы оба вышли из низов и вскарабкались на самый верх. Мы оба изменились. Я не хочу, чтобы мне напоминали об этом каждое утро. Думаю, ты тоже.
 – Я этого не вынесу. – Ее голос дрогнул от избытка чувств, она отвернулась, и он увидел ее сильный профиль. – Хотя идея была неплохая, – добавила она с легкой грустью.
 Глядя на нее и наслаждаясь непринужденностью этого дружеского общения, он вспомнил Флейм, ее манящие зеленые глаза, точеные черты лица и холодное спокойствие – признак умения владеть собой, – под которым, однако, таился кладезь глубочайших чувств. У этой женщины сильный характер, возможно, даже более сильный, чем у него. Одно это могло восприниматься как вызов, но все же не объясняло природу его влечения к ней, влечения, основанного на чем-то, что их объединяло.
 Те несколько минут, что он провел с ней, зародили в нем не только желание.
 Но зачем позвонила Хэтти? Какого черта ей надо? Он помрачнел.
 Лимузин свернул на частную дорогу к отелю, прорезав фарами белые клочья тумана. Выйдя из задумчивости, Ченс напоследок ласково сжал обтянутую шелковым чулком ножку Лючанны и положил ее на сиденье.
 – Давай-ка обувайся. Мы приехали.
 – Ну и что? – В ее голосе опять послышались нотки раздражения, однако, когда она вышла из лимузина, на ногах у нее были красные туфельки.
 Каждый из них занимал отдельный люкс в разных концах коридора на одном этаже. Когда они вышли из лифта, Лючанна задержалась и, склонившись к нему, медленно провела рукой снизу вверх по лацкану его смокинга, ее темные глаза откровенно зазывали.
 – Эта твоя деловая встреча вряд ли займет больше часа. У меня в номере охлажденная бутылка «Тэтенже».
 Ченс задержал взгляд на ее капризных полных губах. Лючанна была женщиной чувственной и привыкшей ему угождать. Пару часов назад, а может и того меньше, он, несомненно, согласился бы приятно провести время в ее постели. Но сейчас эта перспектива его совершенно не привлекала.
 – В другой раз, – предложил он.
 Она с сожалением улыбнулась, однако ее взгляд был задумчив.
 – Всегда успеем, правда?
 – Да, – согласился Ченс, зная, что при каждом расставании оба были уверены: где-нибудь, когда-нибудь они встретятся снова, случайно или намеренно.
 – До следующего раза.
 Приподнявшись на цыпочки, она поцеловала его, вложив в это нежное многозначительное прикосновение все то, что вкладывала всегда. Реакция Ченса была скорее автоматической – его голова была занята предстоящей встречей с Хэтти.
 Не успел он отвернуться от Лючанны, чтобы пройти к своему номеру, как забыл о ней, предавшись мыслям о Хэтти Морган – она подчинила себе его сознание, как когда-то подчинила его самого. Когда-то, но не сейчас. Все давно кончилось.
 Кончилось?
 Его губы изогнулись в грустной улыбке – вот опять она велела ему явиться, и он не ослушался ее приказания. Однако на этот раз – по собственной воле. Он должен был выяснить, что привело ее в Сан-Франциско. Ченс был убежден, что только смерть могла вынудить ее покинуть Морганс-Уок.
 Как видно, он ошибался.
 Он повернул ключ в замке. Из глубины комнаты доносилась мягкая музыка – убаюкивающие звуки скрипок, а в гостиной горел свет – трогательная забота ночной горничной. Войдя в номер, Ченс закрыл за собой дверь, поднес ключ к карману и замер на месте.
 В кресле с подголовником сидела Хэтти. Он оглядел ее отороченный норкой допотопный дорожный костюм и уличные туфли на низком каблуке. Голубоватая седина ее коротко остриженных волос мягкими волнами обрамляла лицо.
 На первый взгляд она могла показаться добренькой тетушкой, однако при ближайшем рассмотрении ее гордая прямая осанка, негорбившиеся плечи и обтянутая перчаткой рука, сжимавшая набалдашник трости, как королевский скипетр, говорили о другом.
 – Ты опоздал. – В ее хриплом голосе слышалось не просто неудовольствие, но и упрек.
 – Ну и что?
 У Ченса на щеке дернулся мускул – он вспомнил, как восьмилетним мальчиком содрогался от ее слов, подобных ударам кнута и всегда исполненных жуткой злобы, и от черной ненависти, горевшей в ее глазах. Он взглянул на второе кресло, повернутое к Хэтти, и отошел от него к небольшому бару.
 – Мне, безусловно, придется выговорить портье за то, что он впустил в мой номер постороннюю женщину. – Он плеснул в стакан бренди. – Как тебе удалось сюда проникнуть, Хэтти? Неужели он поверил в то, что ты моя милая старая тетушка? – Ченс цинично ухмыльнулся, взяв стакан и обхватив рукой его округлое дно.
 – Все гораздо проще, – бросила она. – Я просто-напросто подкупила горничную. Я никогда не прибегаю ко лжи, чтобы добиться своего. Я не из породы Стюартов.
 Он улыбнулся этой колкости, которая на самом деле его не рассмешила – стоя в центре, он испытывал лишь холодный гнев.
 Он с удовлетворением заметил, что ее губы сжались в еще более тонкую ниточку.
 – Ты торжествуешь, не так ли? Поскольку думаешь, что у меня нет другого выбора, кроме как оставитъ тебе в наследство Морганс-Уок.
 – А тебе ведь не дает покоя мысль, что Морганс-Уок достанется Стюарту. Однако ты связана условиями наследования поместья. После твоей смерти оно должно перейти к кровному родственнику. Если такого нет, оно становится собственностью штата Оклахома. Но этому не бывать, верно? – Ченс помолчал и отхлебнул бренди, почувствовав, как оно окутывает язык теплом. – Жаль, что у тебя нет детей, Хэтти. Тогда бы тебе не пришлось завещать поместье племяннику, которого ты презираешь.
 Оба знали, что она не могла иметь детей в результате тяжелой травмы, полученной в юности во время прогулки верхом. У него сохранилось туманное воспоминание о ссоре между Хэтти и его отцом.
 Отец, в числе прочих оскорблений, издевательски заметил, что она только наполовину женщина: потому ее и снедают зависть и злоба, что ей никогда не произвести на свет собственное дитя. Лишь много позже Ченс понял смысл этих слов. Тогда же он понял, что ненависть Хэтти имеет гораздо более глубокие корни.
 – Морганс-Уок ничего для тебя не значит, – мягко поправил он. – У меня сохранилось множество воспоминаний о доме, где я прожил одиннадцать лет… о доме, где умерла моя мать. Ее тело еще не успело остыть, когда ты вышвырнула нас вон.
 – Я вышвырнула вон злого волка с детенышем. Если бы не сестра, я бы сделала это гораздо раньше. – На ее лице не отразилось ни малейших угрызений совести.
 – Ты никогда не скрывала этого ни от кого из нас. Даже матери не дала умереть спокойно, – вспомнил Ченс, и к нему вернулась вся горечь детства.
 – Твой изысканный наряд, утонченная внешность и фальшивая улыбка могут обмануть кого угодно, но только не меня. Пусть другие изумляются твоей способности отыскивать у людей слабые места и использовать их, но я прекрасно знаю, что волчья хитрость и злоба – твои врожденные качества. Неужели ты думаешь, что я не догадывалась о твоих намерениях в отношении Морганс-Уока? Каждый из Стюартов разрушает дотла все то, на что накладывает лапу.
 Медленно вращая в руке бокал, Ченс рассеянно смотрел на переливающуюся в нем янтарно-коричневую жидкость.
 – Кое-что заслуживает уничтожения, Хэтти, – сказал он, не соглашаясь и не отрицая ее слов. – Например, безрассудная, неутолимая ненависть. – Он одним глотком осушил стакан.
 Ее пальцы сильнее сжали трость.
 – Морганс-Уок никогда не будет твоим, – заявила она охрипшим от гнева голосом.
 Изумившись, Ченс скептически поднял брови.
 – Ты можешь помешать мне вступить во владение ранчо, разве что убив меня. Нравится тебе это или нет, Хэтти, но я твой единственный кровный родственник, единственный наследник.
 – В самом деле? – Никогда прежде он не видел на ее лице такого умиротворенно-самодовольного выражения. – На твоем месте я бы не была так уверена.
 Ченс ощутил внезапную тревогу, желая скрыть ее, улыбнулся.
 – Что ты хочешь этим сказать?
 – Лишь то, что, возможно, ты не являешься единственным из моих живых родственников.
 – И ты думаешь, я в это поверю? – усмехнулся он.
 – Как выяснилось, тебе придется поверить, – произнесла она с холодной уверенностью.
 Он смерил ее долгим пристальным взглядом.
 – Ты здорово придумала, Хэтти. Но, если бы другой родственник действительно существовал, ты бы не преминула сообщить мне об этом давным-давно.
 – А что, если я сама только что узнала об этом человеке?
 Он сомневался в правдивости ее слов, однако его настораживал блеск ее глаз. Он собрался было поинтересоваться, как она отыскала этого так называемого родственника, но, вспомнив, что сегодня утром она встречалась со старым пронырой, адвокатом Беном Кэноном, решил воздержаться. Вместо этого он спросил:
 – Именно эта причина – точнее сказать, особа – и заставила тебя приехать в Сан-Франциско?
 – Я решила, что ты должен первым услышать эту новость… а кроме того, мне хотелось видеть, как перекосится твоя физиономия от этого сообщения. Видишь ли, – она сделала еще одну выразительную паузу, поднялась с кресла и тяжело оперлась о трость, – мне известно твое стремление заполучить Морганс-Уок. Алчность любого из Стюартов нельзя недооценивать. Как нельзя недооценивать и решимость любого из Морганов тебя остановить – ты должен был это предвидеть.
 – Я это запомню.
 Она направилась к выходу, и Ченс, опередив ее, открыл перед ней дверь. Ритмичное постукивание трости об пол прекратилось, когда Хэтти остановилась у порога, ее глаза светились истинным удовлетворением.
 – Это был единственный раз, когда встреча с тобой доставила мне удовольствие, Стюарт.
 – Ну так наслаждайся этим чувством до поры, Хэтти, – отозвался он с холодной улыбкой.
 – Что я и делаю.
 Вновь раздался стук трости. В три шага она вышла вон. Долю секунды он смотрел ей вслед – на ее твердую негнущуюся спину, затем закрыл дверь. После короткого колебания Ченс приблизился к телефону и набрал прямой номер Сэма.
 Как и в предыдущий раз, трубку сняли после первого же гудка.
 – Алло!
 – Это Ченс. – Назвавшись, он метнул взгляд на дверь. – Похоже, у нас может возникнуть проблема, Сэм.
 – Хэтти, – мгновенно догадался тот.
 – Верно. Она утверждает, что существует другой родственник, к которому может отойти Морганс-Уок.
 – Что?! О Господи, Ченс, разве можно этому верить?
 – Не знаю, но собираюсь выяснить.
 – Не исключено, что она просто блефует.
 – Я не могу рисковать, Сэм. Ставки слишком велики, – мрачно бросил он. – Свяжись с Мэттом Сойером. Скажи ему, пусть все бросит и немедленно займется этим. Если у Морганс-Уока есть второй законный наследник, то, вероятно, его откопал Кэнон. Пусть Мэтт начинает копать отсюда.
 – Хорошо.
 – Молли там? – осведомился Ченс после короткой паузы.
 – Вот, сидит напротив меня, – было слышно, что Сэм улыбается.
 Ченс тоже не мог удержаться от улыбки, когда в его воображении всплыл образ миловидной женщины, которая только сейчас, в пятьдесят пять лет, стала замечать седые прядки в своих каштановых волосах.
 Бездетная вдова, Молли Мэлон поступила к нему на работу около пятнадцати лет назад – подменяла секретаршу по пятницам и убирала кабинеты. И как-то незаметно в течение первых же нескольких месяцев в исполнение своих обязанностей она стала вносить материнскую заботу. Сейчас она контролировала весь его персонал – по словам некоторых, железной рукой – в то время как ему прощала любые прихоти. Стрелки часов ничего для нее не значили. Она работала в любое время. «Столько, сколько нужно», – было ее любимым выражением. Она жила жизнью «Стюарт корпорейшн» не из преданности делу, а из преданности лично ему. Ченс это знал. Равно как и то, что ни одна мать не любит своего сына так самоотверженно, как Молли любит его – до такой степени, что его враги становились ее врагами, и самым страшным, смертельно ненавидимым была Хэтти.
 Он взглянул на свои золотые часы «ролекс».
 – В Талсе уже за полночь. Полагаю, она задержалась, чтобы узнать, что хочет Хэтти.
 – Именно.
 – Раз уж она там, пусть садится за телефон и обзванивает все отели Сан-Франциско до тех пор, пока не выяснит, в каком из них остановилась Хэтти. Эту информацию надо будет срочно передать Мэтту. Пусть он свяжется с детективным агентством, с которым сотрудничает здесь, на Западном побережье. Я хочу знать о каждом ее шаге, встрече или разговоре с момента приезда и до момента отъезда.
 – Другими словами, вряд ли Хэтти проделала такой путь только для того, чтобы повидаться с тобой, – сообразил Сэм. – По-твоему, этот новоявленный родственник живет в тех краях?
 – Мы не должны сбрасывать со счетов такую возможность. – И затем без всякого перехода: – Я вылетаю в Тахо рано утром. Скорее всего целый день буду занят с архитектором и инженером – надо обсудить все вопросы, связанные с дизайном главного отеля и казино. Надеюсь, нам не придется вносить изменения, от которых пострадают жилые дома и коттеджи для лыжников. В случае чего ты знаешь, как меня найти. Вообще я собираюсь вернуться в Талсу в воскресенье поздно вечером. Передай Мэтту, что я жду его у себя в понедельник в девять часов утра с полным отчетом.
 – Договорились.
 После прощальной фразы Сэма «береги себя» Ченс повесил трубку. С минуту он стоял возле телефона, лениво разглядывая пустой стакан из-под бренди. Затем направится в другой конец комнаты, на ходу ослабляя галстук и расстегивая верхнюю пуговицу на воротничке. Подойдя к бару, вновь плеснул себе глоток бренди из графина все в тот же стакан. Обхватив стакан за дно, он поднял его, но не поднес ко рту.
 Стоя на месте, он повернулся одним торсом к креслу с подголовником, где сидела Хэтти, и тихо произнес:
 – Ведь не могла же ты на самом деле рассчитывать, что у тебя это легко получится, а, Хэтти? Неужели ты забыла обещание, данное тебе одиннадцатилетним мальчиком? Может быть, ты меня больше и не увидишь, но Морганс-Уок увидит обязательно.




 4


 Шелковый восточный халат мягко зашуршал, когда Флейм направилась в черную с белым гостиную своей обставленной в викторианском стиле квартиры, рассеянно держа обеими руками первую утреннюю чашку кофе. Спросонок она с интересом рассматривала расставленную как бы в случайном беспорядке мебель вокруг полосатого, как зебра, шерстяного коврика – эффектный, белый на белом узор обивки мягкого дивана повторялся на подушках броских, выпиленных из рога и покрытых черным лаком стульев с тяжелыми латунными украшениями.
 Она знала, что интерьер комнаты в какой-то мере является отражением ее характера: легкость и открытость белого резко контрастировали с броской тяжестью и чувственностью черного. Флейм знала также, что его элегантный современный интерьер не сочетался с кондитерской вычурностью внешнего облика дома. Выстроенный на рубеже веков особняк, подобно множеству других особняков на Русском Холме, названном в честь кладбища русских моряков, появившегося на его вершине на заре истории города, вероятно, был свадебным подарком какого-нибудь любящего отца своей дочери. Двенадцать лет назад многочисленные комнаты особняка были поделены на просторные частные квартиры.
 Оглядываясь вокруг, Флейм подумала, что это пристанище – единственный положительный результат ее катастрофического замужества. Теперь квартира принадлежала ей. Хотя некоторое время тому назад она охотно бы рассталась с ней, как и со всем остальным, лишь бы получить развод. К счастью, этого не потребовалось.
 Внезапно в утреннюю тишину врезалось жужжание дверного звонка. Нахмурившись, Флейм взглянула на черные часы, стоявшие на белом мраморном камине. Еще не было девяти.
 По субботам никто не появлялся у нее так рано.
 Ее друзья знали, как она дорожит утренним покоем по выходным – просыпается когда ей вздумается, одевается когда заблагорассудится и выходит из дому, если захочется. Ее будни были расписаны между встречами, совещаниями и деловыми завтраками, в то время как уик-энды – если не было срочной рекламной кампании или вызова работу – она проводила как ей заблагорассудится: ходила по магазинам или уплывала на яхте к друзьям, иногда выбиралась посмотреть интересную выставку, а то и просто слонялась по квартире или просматривала книжные новинки.
 Вечером – другое дело: обычно это был либо ужин в узком кругу друзей, либо светский или благотворительный прием, а порой концерты или спектакли.
 Снова раздался звонок, на этот раз более настойчивый и требовательный, Флейм поставила чашку на стеклянную столешницу лакированного черного с бронзой столика и легко выбежала из гостиной в прихожую, почти бесшумно касаясь босыми ступнями паркетного пола медового цвета. Она по привычке посмотрела в дверной глазок.
 За дверью стояла пожилая дама, мягкое облачко ее седых волос было скрыто под шляпкой оливкового цвета. Даже несмотря на небольшие оптические искажения, Флейм была уверена, что видит эту женщину впервые.
 Та в третий раз потянулась к звонку. Флейм откинула со лба спутанные волосы и вместо расчески провела по ним пальцами, затем начала отпирать замки и цепочки. Во время третьего звонка Флейм распахнула тяжелую дубовую дверь.
 – Что вам угодно? – Она выжидательно посмотрела на пожилую незнакомку, не сомневаясь, что та ошиблась адресом.
 Однако непрошеная гостья внимательно изучала своими темно-карими глазами каждую деталь внешности Флейм – ее взгляд скользнул вверх по лиловому с розовым халату и задержался на волосах.
 – Вы кого-то ищете? – спросила Флейм, когда молчание слишком затянулось.
 На секунду она усомнилась, слышит ли ее женщина – уж не глухая ли она. Но в этот момент незнакомая посетительница словно очнулась.
 – Простите, что я на вас так откровенно глазею, – проговорила она с приятной хрипотцой в голосе. – Но ваши волосы… точно такой же земляничный отлив был у Келла Моргана. Его портрет висит над камином у меня в библиотеке.
 – Кто вы? – звенящим голосом спросила Флейм. Теперь, когда она узнала эти глаза, она была несколько взвинчена. Точно такие же – темно-карие, всегда полные жизни – были у ее отца. Но это невозможно. У нее не осталось никого из родственников – ни теток, ни дядек, ни двоюродных братьев или сестер.
 – Меня зовут Хэрриет Фэй Морган, – провозгласила дама, приветливо улыбнувшись, при этом прорезались крошечные трещинки, которыми была испещрена ее почти пергаментная кожа. – А вы, несомненно, Маргарет Роуз Морган.
 – Беннет, – механически поправила Флейм.
 – Вы замужем? – Седые брови вопросительно изогнулись.
 – Разведена.
 – Да-да, вспомнила. Бен мне говорил. – При этом мимолетном воспоминании ее лицо омрачилось.
 Отметив для себя, насколько легко ее лицо выдает любую ее эмоцию, Флейм подумала: при всей живости этой женщины ей лет восемьдесят, а то и больше, и она слишком стара, чтобы держать ее за дверью, тем более что Флейм не терпелось задать ей множество вопросов.
 – Проходите, миссис Морган. – Флейм пошире распахнула дверь и посторонилась, пропуская гостью.
 – Спасибо.
 С неспешным достоинством женщина вошла в прихожую, прямо держа плечи, фасон ее отороченного мехом костюма вышел из моды лет двадцать назад. Трость служила ей скорее дополнением к туалету, чем опорой. Степенно повернувшись к Флейм, она произнесла:
 – Пожалуйста, называйте меня просто Хэтти. Я никогда не была замужем, однако обращение «мисс» в моем возрасте звучит довольно нелепо.
 – Конечно. – Флейм проводила ее в гостиную. – Я заварила свежий кофе. Хотите чашечку?
 – Если не возражаете, я предпочла бы горячий чай.
 – Вовсе не возражаю. Пожалуйста, располагайтесь. Я мигом.
 Флейм появилась минут через пять с подносом, на котором стояли чайник, сливки, сахар, блюдечко с лимоном, чайная чашка с блюдцем, а также чашечка кофе для нее самой. Хэтти Морган величественно восседала на одном из роговых стульев. Сдержав улыбку, Флейм отметила, что Хэтти держится с почти королевской надменностью.
 – Лимон, сливки или сахар?
 – Сахар, пожалуйста, – ответила Хетти, взяв из рук Флейм чашку с блюдцем тонкого севрского фарфора и обведя глазами комнату. – У вас очень мило, – заметила она, вновь обратив взгляд на Флейм и сняв с блюдца изящную чашку. – Разумеется, это не имеет ничего общего с Морганс-Уоком.
 – Морганс-Уок – это ваш дом?
 – Да, наш фамильный дом. Он простоял без малого сто лет и, Бог даст, простоит еще столько же.
 – Где он находится?
 – Штат Оклахома, примерно в двадцати минутах езды от Талсы.
 Тут Хэтти замолчала, давая Флейм понять, что ждет от нее вопросов.
 – Некоторое время тому назад вы упомянули человека по имени Бен. Кто он? И кто такой Келл Морган? – Флейм взяла кофе и села на уголок дивана поближе к Хэтти.
 – Бен Кэнон наш семейный адвокат, вот уже много лет.
 Его-то стараниями я вас и отыскала. А Келл Морган, – ее темные глаза вновь остановились на мерцающих золотом волосах Флейм, – был моим дедом. Его брата звали Кристофер Морган.
 Последняя фраза была произнесена весьма многозначительно, однако ничего не говорила Флейм.
 – Мне следует знать это имя?
 – Он был вашим прадедом. – Она потягивала чай, поглядывая на Флейм поверх золотой каемки на чашке. – Вы, верно, незнакомы с историей семьи своего отца?
 – Не слишком, – призналась Флейм, задумчиво нахмурившись. – Из всех рассказов отца о деде я помню лишь то, что он приехал в Сан-Франциско в конце прошлого века и без памяти влюбился в Хелен Флеминг, происходившую из семьи одного из отцов-основателей города. Через три месяца они поженились. А больше… – Флейм пожала плечами, тем самым признавая свою неосведомленность, и откинулась на пышную белую диванную подушку, подобрав под себя ногу. Несмотря на непринужденность позы, ей было не по себе. – Кое-кто из моих друзей очень увлечен поиском своих семейных корней, пытается проследить фамильную историю. Будто бы это помогает познать собственное «я». Я с этим никогда не соглашусь. По-моему, каждый человек – самостоятельная уникальная личность. Кем были мои предки и чем они занимались, не имеет никакого отношения к моему «я».
 Однако, невзирая на это весьма пылкое отречение от прошлого, она знала, что зачастую опровергала его свой жизнью. Ее происхождение обеспечивало ей определенный престиж. И заслужила его не она, а ее предки. И хотя в глубине души она на это обстоятельство досадовала, тем не менее в полной мере им пользовалась – открывала любые двери, заводила нужные знакомства, продвигалась в карьере. Она уставилась на стынущий кофе, чувствуя, что молчание затягивается – в этот момент она не слишком-то гордилась своими достижениями.
 – Простите, если я вас обидела, Хэтти. Вы, вероятно, разделяете их интерес к прошлому своей семьи, иначе не пришли бы сюда.
 – Интерес, может быть, но не мотивы. Полагаю, что и подходы у нас разные. Как вы поняли, я стремилась отыскать живого потомка Кристофера. – Однако она не стала развивать эту мысль. – Поверьте, это было нелегко. Вскоре после того, как много лет тому назад Кристофер Морган покинул Морганс-Уок и уехал на Запад, семья потеряла с ним связь. Мы не можем быть до конца уверены даже в том, что он сохранил фамилию Морган.
 Флейм нахмурилась.
 – А почему, собственно?
 – Кто знает? – Эти острые глаза неотрывно следили за лицом Флейм, завораживая ее светившимся в них огнем. – Среди уезжающих на Запад было много таких, кто менял фамилию и начинал жизнь заново. Зачастую таким образом люди стремились скрыть свое преступное прошлое, а иногда это служило лишь символом обновления.
 Флейм их понимала. После развода она решила оставить фамилию мужа, создавая иллюзию, что отныне не принадлежит к роду Морганов.
 Но все знали, каких она кровей.
 – Расскажите мне о себе, – попросила Хэтти. – Насколько я понимаю, вы работаете.
 – Да. Я вице-президент и распорядитель финансов городского филиала национального рекламного агентства.
 – Вице-президент… Вы, должно быть, очень умны.
 Умна? Или просто достаточно сообразительна, чтобы перестать наконец бороться против своей девичьей фамилии и начать пользоваться ею к своей собственной выгоде? Будучи вице-президентом, Флейм получала высокую зарплату, но этих денег не хватило бы и на половину того, что она имела. Практически всю дорогую обстановку для квартиры, как и гардероб от именитых модельеров, она приобрела у клиентов агентства, а не в розничной торговле. Нет, она пользовалась своим положением как в компании, так и в обществе для получения особых льгот. Таковы были правила игры, и она их хорошо усвоила. Иначе в большом городе сегодня не выжить.
 – Это помогает заводить полезные знакомства, – отозвалась она, выразительно пожав плечами. От комплимента Хэтти ей стало немного не по себе.
 – Насколько я понимаю, вы единственный ребенок в семье?
 – Да.
 – И оба родителя умерли?
 Флейм кивнула.
 – Погибли в автокатастрофе одиннадцать лет назад. Отец умер сразу же. А мама несколько дней была в коматозном состоянии, то есть без сознания. Так и умерла, не приходя в себя.
 За все эти годы острое чувство утраты так и не притупилось. Даже сейчас ей не хватало родителей. Бывали моменты, когда ей казалось, что она слышит мамин смех и поддразнивающий голос отца.
 Они любили ее. Не за голубую кровь или красоту, а просто так, за то, что она была самой собой. С тех пор как она их лишилась, Флейм научилась ценить этот редчайший вид любви.
 – Думаю, мы с вами во многом схожи, – заметила Хэтти. – Мы обе стали совершенно самостоятельными с самого раннего возраста. Моя мать умерла через несколько часов после рождения моей младшей сестры. Мне было тринадцать лет – на мои плечи легли уход за малюткой и хозяйство. В девятнадцать лет я потеряла отца. Морганс-Уок неожиданно стал моим. Я должна была не только воспитывать сестру, но и управлять ранчо.
 – Морганс-Уок – это только ранчо?! – Флейм была удивлена. – А я-то думала, что это… ну что-то вроде большого поместья.
 Хотя она и не представляла себе, какое поместье может быть в Оклахоме. Но, разумеется, ей и в голову не пришло, что это ранчо.
 – И то, и другое. Его площадь составляет около тысячи двухсот акров. Когда-то оно было в двадцать раз больше, но время и обстоятельства сыграли роковую роль. В основном это пойменные луга. Ручаюсь, вы в жизни не видели такой цветущей долины – истинный земной рай! – Теперь настороженное любопытство Хэтти уступило место оживленности, восторженности, ее лицо осветилось, а глаза разгорелись еще сильнее. – Эта земля прекрасна, Маргарет Роуз, – покатые холмы, поросшие деревьями, на фоне синего неба. И – зелень невероятная, я сама бы не поверила, что такая возможна, если б не любовалась своими глазами! Большой дом стоит в верхней части долины. О, какой дом! Кирпичный, в три этажа, с возносящимися вверх белыми колоннами. Проект был создан вашим предком Кристофером Морганом до того, как он уехал в Калифорнию. Печь для обжига кирпича находилась здесь же, его изготавливали из местной красной глины. Да вы все увидите собственными глазами. Я знаю, вам понравится.
 – Я в этом не сомневаюсь. – Флейм улыбнулась, тронутая такой любовью к родному очагу. – Правда, вряд ли я его когда-нибудь увижу.
 Хэтти, казалось, испугалась.
 – Что значит, вряд ли? Непременно увидите. После моей смерти Морганс-Уок перейдет к вам.
 На мгновение Флейм остолбенела.
 – Что вы сказали? – наконец произнесла она, уверенная, что ослышалась.
 – Морганс-Уок перейдет к вам, когда…
 Этого было достаточно.
 – Неужели вы это всерьез? Вы ведь меня даже не знаете, – запротестовала она.
 – Вы из рода Морганов. Я поняла это, как только вас увидела. Рыжие волосы и высокие скулы – не единственное тому свидетельство. Узнаю в вас эту моргановскую гордость и волю к успеху.
 – Это ничего не объясняет. – Флейм нахмурилась. – К тому же это не имеет никакого смысла.
 – Вовсе нет. Морганс-Уок должен достаться Моргану. В случае отсутствия прямых наследников земля должна перейти в собственность штата. Вот почему для меня было так важно разыскать вас. Некоторое время тому назад… – Она осеклась и помотала головой, не докончив фразу. – Но сейчас мне не о чем беспокоиться. Я нашла вас.
 Звучало вполне убедительно. Даже слишком. Однако Флейм не могла побороть скептицизм.
 Так не бывает – вдруг раздался звонок в дверь и тебе объявляют, что ты наследуешь ранчо в Оклахоме или где-нибудь еще.
 – Это что, хитроумная уловка, чтобы выманить деньги? – повысила голос Флейм. – Если так, то вы зря теряете время.
 – Вы недоверчивы по натуре. Это хорошо, – заявила Хэтти, ее глаза сияли от удовольствия. – Морганс-Уок попадет в надежные руки. Вы… никому не позволите его у вас отнять.
 От Флейм не ускользнуло это секундное колебание.
 – А разве кто-нибудь пытается отнять его у вас?
 Наклонившись вперед, Хэтти поставила на столик чашку с блюдцем.
 – Как я уже сказала, это богатая земля. Всегда кто-нибудь да будет ее добиваться. Люди боролись за землю со времен Моисея, не так ли? – Она невозмутимо улыбнулась. – Что касается денег, не стану вам лгать, будто Морганс-Уок сейчас процветает так же, как в былые времена. Нет. В лучшем случае после всех расходов у вас будет оставаться микроскопическая прибыль. Разумеется, вам придется платить налог с наследства, но это будет ваше наследство. Может быть, вам стоило бы выяснить, во что он выльется.
 Она продолжала говорить так, будто дело уже слажено. Неужели ей невдомек, как нелепо это звучит?
 – Хэтти, я действительно дитя города, – попыталась объяснить Флейм. – И ровно ничего не знаю ни о коровах, ни о ранчо.
 – Мне восемьдесят один год. Надеюсь, вы не думаете, что в моем возрасте я пасу коров. Смею вас уверить, я все еще могу сесть верхом и объехать с проверкой свои владения. Однако у меня есть приказчик – назовем его управляющим ранчо, который за всем следит. Чарли Рэйнуотер хороший малый, честный и преданный. Вы оставите его вместо себя, и вам ни о чем не придется беспокоиться. Со временем вы почерпнете у него все необходимые знания. Итак… – Она как-то по-особенному сложила руки, видимо, желая показать, что пора переходить к более насущным вопросам. – Как скоро вы могли бы приехать в Морганс-Уок?
 Этого вопроса Флейм ожидала меньше всего.
 – Не знаю, получится ли. Ведь у меня…
 – Простите, – перебила ее Хэтти. – Я вовсе не имела в виду, что вы должны все бросить и сегодня же со мной вылететь. Я знаю, что у вас есть определенные обязательства, которые вы не можете нарушить. Но наверняка в ваших силах присоединить к выходным пятницу и приехать. Как это ни эгоистично с моей стороны, но мне хочется успеть показать вам Морганс-Уок самой.
 Уклоняясь от прямого обещания, Флейм сказала:
 – Мне надо будет проверить свое расписание.
 – Вы приедете, – с уверенностью произнесла Хэтти. – Вы из рода Морганов. И хотите ли вы этого или нет, но вы накрепко связаны корнями с этой землей. Корни и притянут вас обратно.
 – Возможно, – согласилась Флейм, хотя и не слишком во все это веря.
 Через несколько минут после того, как Хэтти исполнила свою миссию, она попрощалась и отбыла в аэропорт. Флейм предложила ей вызвать такси, но Хэтти отказалась, так как у входа ее ждала машина с шофером.
 Оставшись одна, Флейм вернулась в гостиную. Но от утренней умиротворенности не осталось и следа. Ее охватило ощущение нереальности происходящего. Казалось, что весь последний час – плод ее воображения. Ну, разумеется, обыкновенная галлюцинация от переутомления…
 Да, нет же! Вот чайник стоял на подносе рядом с чашкой, из которой пила Хэтти. Правда, это еще ничего не доказывало.
 Глупости! Скорее всего эта Хэтти просто сумасшедшая старуха. Вероятно, у нее и ранчо-то никакого нет. И вообще, уж слишком все это притянуто за уши.
 И тем не менее… Флейм оглядела комнату, и к горлу подступило одиночество. Все из-за этих разговоров о семье. После некоторых колебаний она подошла к белому лакированному книжному шкафу и достала семейный альбом с фотографиями. Она не заглядывала в него уже несколько лет, с тех пор как… Отогнав от себя воспоминания, она раскрыла альбом.
 Флейм улыбнулась, глядя на фотографию четырехлетней девочки, чьи рыжие завитки выбивались из-под новой пасхальной шляпки.
 Малышка была слишком поглощена своими глянцевыми черными туфельками из настоящей кожи, чтобы смотреть в объектив. То были более простые и более счастливые времена. Она продолжала переворачивать страницы, время от времени задерживая взгляд то на снимке, где она была вдвоем с матерью, то – с отцом, а порой попадались редкие фото, где они были все втроем. Вот они: на Рождество и в дни рождений, на лыжах в Скалистых горах или в Сьерра-Неваде, под парусом в море, а вот ее первый танец, первое причастие, окончание восьмого класса, вечеринки, прогулки, мальчики. И с каждой фотографии глядят веселые смеющиеся лица.
 Ее глаза наполнились слезами, когда она взглянула на последнее фото. Она стоит рядом с отцом перед огненно-красным «транс-аммом» – подарок родителей к окончанию школы. Он доверху набит ее одеждой и тысячей мелочей, которые, как она была убеждена, должны пригодиться ей в университете. Хотя она и отправлялась всего-то на другую сторону залива, в Беркли. Но ей требовалось взять с собой все. Отец хохочет и крепко обнимает ее за плечи. По щеке скатилась слеза. Флейм смахнула ее тыльной стороной ладони, шмыгнула носом и мягко рассмеялась, вспомнив, как в семилетнем возрасте споткнулась и ушибла коленку. Она разревелась, и отец дал ей носовой платок. Высморкавшись, она задала ему один из своих нелепых вопросов:
 – Папа, почему у меня всегда течет из носа, когда я плачу?
 У него был готов ответ, неизменно, пусть и неправильный, но ответ.
 – Наверно, носу грустно от того, что носу больно.
 – Тогда почему же изо рта не течет? Ему что, не грустно?
 – А рот-то у тебя никогда не закрывается. Болтает, болтает, болтает.
 Она долго-предолго смеялась. Вечно он ее смешил…
 С ее губ слетел легкий вздох сожаления о тех временах, когда она была счастлива, любима… и так надежно защищена. Хотя тогда она этого не ценила.
 Нескольких страниц не хватало – когда-то, в приступе обиды и гнева, она выдрала их из альбома. Кончиками пальцев она ощупала неровные края плотной бумаги, вовсе не сожалея о недостающих страницах. Ни к чему ей фотографии, служившие напоминанием о Рике.
 Трагическая гибель родителей была тяжелейшим потрясением. После двух подряд похорон она еще долго находилась в оцепенении, ничего не чувствуя. Затем пришли горе, боль, жуткое одиночество. Это ощущение затерянности, бесприютности было невыносимее всего.
 Она лишилась родительской любви так внезапно, что вокруг нее образовалась ужасная, зияющая пустота.
 Она отчаянно нуждалась в новой любви. И принялась искать ее. Малейшее проявление внимания и нежности, от кого бы оно ни исходило, находило в ней живой отклик. В университете стали поговаривать, что она ведет себя легкомысленно. Возможно, все так и выглядело со стороны, но в действительности ничего похожего не было.
 Однажды на вечеринке какого-то студенческого братства она познакомилась с Риком Беннетом. В тот вечер он ее рассмешил – точно так же, как смешил отец.
 И еще у него были темные глаза и волосы – так же, как у отца.
 И еще он был хорош собой и ухожен – словом, настоящий американец, что внушало чувство надежности, стабильности. В тот вечер Рик отвез ее домой, в женское общежитие, потом позвонил пожелать спокойной ночи. На следующее утро он снова позвонил – пожелать доброго утра.
 Почти с самого начала они были неразлучны. Единственное, что они делали врозь, это посещали занятия. Он был аспирантом юридического факультета, она – скромной второкурсницей, специализировавшейся, как она любила шутить, на Рике. Что было истинной правдой.
 Сейчас ей казалось вполне закономерным, что Рик сделал ей предложение первого апреля. Конечно же, он нашел этому весьма романтическое объяснение: мол, она сыграла с ним первоапрельскую шутку, полностью покорив. За время непродолжительной помолвки он сдал экзамен по юриспруденции и уговорил Флейм представить его старшему партнеру одной из самых престижных юридических фирм Сан-Франциско, который был давним другом ее семьи.
 То ли из дружеского расположения и симпатии к Флейм, то ли объективно оценив профессиональные качества Рика, адвокат пригласил его на работу в фирму.
 Близился день свадьбы. Рик настаивал на том, чтобы отпраздновать ее пышно. Флейм была против. Не имея родственников, она считала себя не вправе на это, однако он взывал к ее сословной гордости и здравому смыслу – ведь они получат кучу свадебных подарков и будут избавлены от необходимости самостоятельно обзаводиться многими вещами на обустройство дома. Она пыталась возражать, что серебро и хрусталь отнюдь не являются предметами первой необходимости для молодых супругов, но в конце концов сдалась, и список гостей не уступал справочнику «Кто есть кто в Сан-Франциско».
 Выйдя замуж, Флейм вступила в полное владение родительским состоянием, составлявшим немногим более четверти миллиона. Первое, что они купили, была эта дорогая квартира – клетушка в многоквартирном здании из стекла и бетона их не устраивала. Второе – «порш» для Рика.
 Он всегда о нем мечтал, и кроме того, честолюбивый начинающий адвокат должен был создать соответствующий имидж. А это означало дорогую одежду. Костюмы от Брукс Бразерс были для него недостаточно хороши, ему подавай от Кардена, Бласса или Ладжерфельда.
 Как ни странно, но ее совершенно не смущали эти траты. Квартира была не только выгодным вложением денег, но и уютным гнездышком. Машина… Но Флейм любила Рика и радовалась за него – ведь он мечтал о такой всю свою жизнь. Одежда – она и сама грешила тем, что хотела носить все самое лучшее.
 Нет, проблема была не в деньгах. Как только они вернулись из свадебного путешествия в Грецию, Рик убедил ее возобновить семейные связи и уговорить кое-кого из своих друзей рекомендовать его в члены яхт-клуба. Вскоре они начали выходить чуть ли не на каждый вечер – то прием, то ужин, то вернисаж, то балет, то благотворительный вечер, то гала-концерт. Они ужинали в самых шикарных ресторанах и появлялись лишь на приемах для самых избранных.
 Поначалу она приняла его объяснение – мол, полезные знакомства важны для карьеры. В Сан-Франциско полно молодых способных адвокатов, но без влиятельных покровителей лишь немногие из них реализуют свой потенциал. А Рик не хотел становиться состарившимся способным адвокатом, вечно ожидающим, когда его сделают партнером фирмы. Флейм была с ним согласна, и с ее одобрения он стал планировать также и ее время – теперь она участвовала в нужных благотворительных и городских организациях, обедала, играла в теннис или ходила за покупками с женами, с которыми должна была дружить по его настоянию.
 После семи месяцев этой светской карусели Флейм устала и воспротивилась. Они должны были ехать на какой-то благотворительный бал, но, когда Рик вернулся вечером домой с работы, она была не готова.
 – Почему ты не одета? – Он взглянул с некоторым удивлением сначала на нее, потом на золотые часы «пиже», которые она подарила ему на Рождество. – Поторапливайся, иначе мы опоздаем.
 – Нет, не опоздаем. – Не обращая внимания на его нетерпеливый взгляд, она приблизилась к нему, решительным жестом положила его руки себе на талию и обняла его за шею. – Вместо бала давай лучше останемся дома и побудем вдвоем… только ты и я. – Она приподнялась на цыпочках и легонько укусила его за ухо. – Мы не были одни уже Бог знает сколько. В холодильнике стоит бутылка «Дом Периньона» и белужья икра. А потом приготовим феттучини или бифштекс. Сними галстук, и я…
 Она начала было развязывать ему галстук, но Рик ее остановил.
 – Дорогая, идея прекрасная, но нам придется осуществить ее как-нибудь в другой раз. А сегодня вечером благотворительный бал, нас там ждут.
 – Можно подумать, если мы не появимся, бал отменят. Уверяю тебя, что нет, – поддразнивала она, ласково улыбаясь. – Так почему бы нам его просто-напросто не пропустить?
 – Нет. – Он отстранил ее от себя – и интонация и жест были оскорбительны.
 Однако Флейм не отступала.
 – Почему?
 – Потому что мы обещали там быть, и мы там будем.
 – Рик, но ведь это всего лишь благотворительный бал. За последние шесть месяцев мы посетили несколько сот подобных светских раутов. Я от них устала. А ты, неужели нет? – Она нахмурилась.
 – Устал, не устал – не важно, – резко ответил он, затягивая галстук. – Эти приемы имеют для меня большое значение. Я думал, ты это понимаешь.
 Флейм покоробил его тон, ее так и подмывало спросить – неужели все это важнее, чем провести время с ней, но, сдержавшись, она отвернулась и с притворным равнодушием пожала плечами.
 – Тогда иди один. Я останусь дома.
 – Не будь смешной, Флейм, – рявкнул он. – Ты ведь Морган. И должна там быть.
 Ты – Морган. Сколько раз она от него это слышала? Она потеряла счет, но сейчас эти слова больно задели. И она дала волю ярости.
 – Моя фамилия Беннет. Или ты забыл эту маленькую деталь?
 Он виновато покраснел.
 – Ты же знаешь, что я имею в виду.
 – Нет. – Она резко мотнула головой. – Похоже, не знаю. Почему бы тебе не объяснить мне, что я для тебя такое? Твоя жена? Любимая женщина? Соратница? Или… визитная карточка? – гневно крикнула она, вдруг припомнив, что Рик в последнее время постоянно умудрялся ввернуть ее девичью фамилию в бесчисленных, даже самых пустых светских разговорах. Она поняла, что он был лучше ее осведомлен об истории ее семьи.
 Их размолвка вылилась в шумную ссору, оскорбления и упреки сыпались с обеих сторон. В конце концов Рик хлопнул дверью, и в течение последующих нескольких дней они разговаривали друг с другом сквозь зубы. Потом они помирились, но их отношения уже никогда не были прежними.
 Одна неделя сменяла другую, и постепенно Флейм пришла к выводу, что во время той ссоры бессознательно попала в точку. Если Рик и любил ее, то лишь за то, что она служила входным билетом в мир, который иначе оставался бы для него закрытым. Ее самое он не любил. Никогда. Спустя два месяца она подала на развод.
 Замужество оставило шрамы, но и придало мудрости. Она получила ценный урок, который впоследствии частенько выручал ее в затруднительных ситуациях. В течение всех этих лет она то и дело убеждалась, что мало кто ищет ее общества бескорыстно.
 Некоторые, вроде Рика, хотели бы использовать ее как средство достижения власти и престижа. Иные – откровенные светские честолюбцы. Третьих привлекает ее красота, и им льстит иметь Флейм рядом с собой как символ их возможностей. А для таких, как Мальком Пауэлл, она – вечно вожделенная цель, постоянно осаждаемая крепость, которая никак не хочет сдаваться. Она быстро вычеркивала из своей жизни всех этих людей – как только разгадывала их мотивы, что было гораздо проще, чем большинство из них думало.
 В результате круг ее друзей был чрезвычайно узок. А истинным другом она считала одного только Эллери. Ему ничего от нее не было нужно, и он ни разу не воспользовался их дружбой к своей выгоде. Напротив, Эллери постоянно отдавал – знания, ум, время, свое общество.
 Флейм медленно закрыла альбом и крепко прижала его к себе. Извечная потребность любить и быть любимой по-прежнему оставалась неудовлетворенной, но надо было глубоко ее прятать.
 Друзья, прелестный дом, потрясающий гардероб и, безусловно, удавшаяся карьера не могли заполнить пустоту. Они мало значили, если рядом не было человека, с которым их можно было бы разделить. Но с кем?
 Внезапно в голове мелькнул образ Ченса Стюарта. Она вновь увидала перед собой плутоватый блеск синих глаз, чуть порочное очарование кривой улыбки и ощутила исходившую от него силу, казавшуюся столь естественной. Она улыбнулась, признавшись себе в том, что он произвел на нее вполне определенное впечатление, и задалась вопросом: увидит ли она его когда-нибудь еще или он забыл о своих словах уже через несколько минут. Скорее всего.
 Флейм со вздохом убрала альбом обратно в шкаф, проведя пальцами по его потертому кожаному переплету, когда она повернулась, ее взгляд упал на стул. Этот поток воспоминаний был вызван странным визитом Хэтти Морган и ее разговорами о семейных корнях. Странно, сколь о многом напомнила ей незнакомая женщина.




 5


 Гордый небоскреб «Стюарт-Тауэр» – из стекла и черного мрамора – высился на небосклоне многонациональной Талсы, являясь важным штрихом в колорите городской панорамы. На нем, как и на любой вещи, принадлежащей Ченсу Стюарту, красовалась его золотая монограмма. Многие не раз предлагали, причем отнюдь не в шутку, перечеркнуть завиток буквы двумя вертикальными полосками, обратив его в обозначение доллара, так как, по всеобщему убеждению, фамилия Стюарт и слово «деньги» были синонимами.
 Когда серебристый «ягуар» въехал в ворота подземного гаража, молодцеватый парень, дежуривший в будке, подтянулся, козырнул водителю и проводил автомобиль взглядом, полным вожделения и зависти. «Ягуар» мягко затормозил под табличкой с надписью «Забронировано. Ч. Стюарт».
 Выйдя из машины, Ченс направился к частному лифту. Лифт останавливался только на двадцатом этаже, где работали служащие «Стюарт корпорейшн».
 Двери лифта, бесшумно вознесшегося на последний этаж, открылись в кабинете Молли. Таким образом Ченс мог миновать приемную и множество кабинетов различных отделов компании. Молли, как всегда, уже сидела за столом, охраняя вход в его кабинет, ее полные щеки округлились в приветственной улыбке.
 – Доброе утро, Молли. Мэтт Сойер еще не появился? – спросил он, сразу направляясь к себе.
 – Пока нет.
 – Сразу же проводите его ко мне. – Ченс открыл дверь и остановился. – И сообщите Сэму, что я здесь.
 – Сообщу немедленно. – Она потянулась к селектору.
 Ченс, не дожидаясь, шагнул к себе в кабинет, механически закрыл за собой дверь и по светлому паркетному полу прошел к стоявшему в углу столу. Он быстро взглянул на большую стопку писем и записей с телефонными сообщениями на гранитной столешнице.
 Отвернувшись, он подошел к стене из дымчатого стекла – противоположная стена в этой огромной комнате была сделана из того же материала.
 Из его углового кабинета открывался вид на здания в стиле «арт-деко», чрезвычайно популярном в тридцатые годы. Когда-то здесь размещались конторы таких нефтяных магнатов, как Уэйт Филипс, Билл Синклер и Дж. Поль Гетти. Затем его взгляд скользнул вдаль, на округлые холмы зеленых просторов Оклахомы.
 У многих вызвало недоумение его решение разместить свою штаб-квартиру в Талсе, ведь он мог легко обосноваться в Далласе или Денвере – если уж выбирать крупный город. Мало кто знал о той слабости, которую он питал к Талсе.
 Она прошла долгий путь – от скромного поселения животноводов, пятном расползшегося вдоль пыльной дороги, до бурных безумных дней нефтяного бума. Сейчас все грубые углы сгладились. Талса стояла, изысканная и элегантная, с алебастровыми контурами небоскребов – технократический город в технократическом мире. У них с Талсой было много общего. Не то, чтобы юноша вернулся в родной городишко после того, как преуспел – нет, здесь присутствовало гораздо большее.
 Раздался короткий стук в дверь и щелчок замка. Ченс обернулся, ожидая увидеть Сэма. Но это была Молли с чашкой дымящегося кофе.
 – Этого-то мне и не хватало. Никто не умеет варить такой вкусный кофе, как вы, Молли.
 – Вы говорите это только затем, чтобы я не забастовала и не отказалась впредь готовить вам кофе.
 Молли пересекла комнату и поставила чашку на стол, просияв от похвалы, – щеки округлились еще больше, и он припомнил то время, когда в шутку называл ее своей кругляшкой – круглые щеки, круглые глаза, круглое лицо и круглая фигура. Но тут ее взгляд потускнел, в нем мелькнуло неодобрение, и Ченс понял, что сейчас ему прочтут нотацию.
 – Одно я знаю наверняка. Эта Люси…
 – Лючанна, – поправил он, переключившись на записи телефонограмм, которые теперь держал в руке.
 – Как бы там она себя ни называла, не приносила вам кофе по утрам.
 – Нет. Это делала горничная.
 Молли пропустила это замечание мимо ушей.
 – Вы уже давно знакомы с этой Лючанной, знаю, но она не будет вам хорошей женой. А между тем вам пора жениться.
 – Что же мне делать? Я постоянно делаю вам предложение, а вы все отказываете.
 – Гадкий. – Она притворилась, будто сердится. – Когда же наконец вы откроете глаза и поймете, что вам уже тридцать восемь лет? А у вас нет ни жены, ни детей.
 В кабинет вошел Сэм, худой и подтянутый, с копной непослушных светло-каштановых волос.
 – По крайней мере таких, о которых знала бы Молли.
 Она обернулась.
 – Да уж знала бы. Как и все остальные, потому что мамаша подала бы в суд на алименты.
 – Если тебе невтерпеж обзавестись ребенком, Ченс, мы с Пэтти дадим тебе взаймы одного из наших. Выбрать можешь сам. Думаю, сейчас Пэтти с удовольствием отдала бы всех четверых. Весь уик-энд в доме творилось что-то невообразимое. Слава Богу, большую его часть я провел здесь. – Ченс встрепенулся.
 – Что-нибудь удалось выяснить?
 Сэм покачал головой.
 – Я уже рассказал тебе все, что знаю. До прихода Мэтта… – Он пожал плечами.
 – Молли, посмотрите, не появился ли Мэтт Сойер.
 – Конечно. – Она мгновенно перевоплотилась в профессиональнейшую секретаршу и вышла в свой кабинет.
 Сэм проводил ее взглядом и, повернувшись к Ченсу, широко улыбнулся и изумленно покачал головой.
 – Она ни за что не отступится, верно?
 – Иначе она не была бы Молли.
 Сэм подошел к столу и сел напротив Ченса на обтянутый черной замшей стул.
 – В Тахо ты сделал все, что хотел?
 Рот Ченса изогнулся в улыбке.
 – Скажем, сделал все. А вот так ли, как хотел, покажет время.
 На сегодняшний день главные свои надежды он связывал с проектом Тахо.
 По завершении это будет круглогодичный курортный комплекс с шикарным отелем и казино, примыкающим к набережной и яхт-клубу, с роскошными домиками и коттеджами для лыжников в стиле шале, от которых будут разветвляться лыжни всех принятых на соревнованиях степеней сложности.
 – Сегодня я разговаривал с Кайли, – Сэм имел в виду управляющего строительством в Тахо. – Он упомянул о твоей небольшой стычке с Ником Борелло.
 – Стычка – это мягко сказано, – подтвердил Ченс. – Наряду со всем прочим он обвинил меня в том, что я украл у него казино.
 По правде говоря, Ченс купил его за бесценок, но казино несло убытки вот уже три года – в силу целого ряда причин.
 Одна из них заключалась в плохом управлении, другая – в том, что оно примыкало к главной игровой зоне Тахо. Как маленькое самостоятельное заведение оно не могло конкурировать с теми казино, что принадлежали крупным отелям, и переманивать их клиентуру.
 Ченс никогда бы не заинтересовался этим казино как таковым. Но, взглянув на раскинувшееся перед ним озеро, окружавший его лесной массив и возвышавшуюся позади гору, а также учтя его близость к игровым центрам, он мгновенно понял, что местечко это было из тех, что на жаргоне строительных подрядчиков называлось жирным кусочком.
 – Как видно, он запел по-другому, – заметил Сэм. – Меньше шести месяцев назад он готов был от счастья целовать тебе ноги за то, что ты избавил его от этой обузы. – Его лицо растянулось в милой мальчишеской улыбке. – Тогда большинство твоих конкурентов были убеждены, что ты выбросил деньги на ветер.
 – Знаю. – Ченс улыбнулся в ответ; в свое время он не очень-то торопился изменить это мнение.
 Он объявил о своей строительной программе лишь по прошествии трех дней после того, как комиссия по игорным заведениям штата Невада дала согласие. Тогда же он подписал договор о долгосрочной аренде с лесничеством, уступившим ему гору позади казино. И уже с этими козырями на руках дал пресс-конференцию, где и огласил свои планы.
 Неожиданно все проснулись и по-новому взглянули на заключенную им сложную сделку. Только тогда до людей дошло: мало того, что он совершил покупку по баснословно низкой цене, но и не вложил сюда ни гроша своих денег. Объединение крупных отелей, жаждавших вторгнуться в этот район, предоставило все необходимые средства, а национальная страховая компания ждала за кулисами, чтобы довершить финансирование проекта.
 Через два года, когда строительство будет завершено и курорт войдет в эксплуатацию, прибыль начнут измерять сотнями миллионов. Большинство землезастройщиков разошлись, качая головами и злясь на себя за то, что не разглядели этих возможностей, а также признавая, пусть и неохотно, что Ченс вытащил из шляпы очередного кролика – в типичной стюартовской манере.
 Однако бывший владелец казино, Ник Боррело, который поначалу гордился своей удачной сделкой, думал иначе. Он метал громы и молнии. Но для Ченса такое было не впервой.
 Двери кабинета распахнулись, и в них появилась Молли, объявившая:
 – Мистер Сойер. – Она посторонилась, давая посетителю пройти.
 Мало кто дважды взглянул бы на Мэтта Сойера, и еще меньше нашлось бы таких, кто догадался бы, что он бывший агент ФБР, который после ухода из бюро возглавил одно из наиболее престижных частных агентств безопасности в стране. Внешность этого человека не поддавалась описанию – он был среднего роста, среднего телосложения и средней бесцветности, однако его искусство сыщика ценилось очень высоко.
 Ченс впервые нанял Мэтта Сойера пять лет назад для того, чтобы найти неизвестно где пропадавшего владельца маленького, но жизненно важного для его планов объекта недвижимости. К тому времени его люди занимались поисками почти месяц. Мэтт Сойер отыскал этого человека меньше чем за сорок восемь часов. С тех пор Ченс то и дело прибегал к его услугам, и Мэтт доказывал свою незаменимость в добывании остро необходимой для преуспевающего бизнесмена информации.
 – Привет, Мэтт. – Ченс вышел из-за стола, быстро пожал ему руку и указал на стоявшие рядом диваны и кресла, где он часто проводил совещания. – Что тебе удалось выяснить?
 – Пока немного, но мы продолжаем работать. – Он подтянул брюки, усаживаясь в лазурно-голубое кресло, и поставил чемоданчик на колени. – Я разговаривал с секретаршей Бена Кэнона. Она весьма охотно отвечала на мои вопросы, однако, либо она многого не знает, либо не пожелала рассказать. – Он открыл чемоданчик и извлек из него две папки. – Она подтвердила, что Кэнон встречался с Хэтти в пятницу в девять часов, но о чем шла речь, ей якобы неизвестно. По ее словам, Кэнон велел ни с кем его не соединять и закрыл за собой дверь, так что она ничего не слышала. Разговор за закрытыми дверьми продолжался около девяноста минут. В этом она уверена, поскольку на одиннадцать часов у Кэнона была назначена другая встреча, и Хэтти ушла до появления следующего клиента. – Он протянул одну папку Ченсу, другую Сэму. – Где-то около девяти тридцати – тут она не уверена – Кэнон вызвал ее по селектору и попросил забронировать для Хэтти билет на самолет до Сан-Франциско на тот же день. Она также вызвала такси, чтобы доставить Хэтти в аэропорт. Однако, как она утверждает, он не объяснил ей ни цель, ни причину срочности поездки.
 – Она наверняка знает больше, – Ченс бросил папку с содержащимся в ней подробным докладом на кофейный столик, так и не открыв ее, так как знал, что здесь излагаются сухие факты, его же интересовали живые впечатления. – Ведь она его секретарша. И видит все, что лежит у него на столе. Она просто обязана знать, над чем он работает.
 Мэтт покачал головой.
 – К Бену Кэнону это не относится. Судя по ее рассказам, он все держит в тайне, не посвящая ее в подробности дел клиентов. Он сам просматривает почту, а в кабинете у него стоит запирающийся на ключ картотечный шкаф, где хранятся письма и вся документация по текущим делам. – Он помолчал, невесело улыбнувшись. – Вы не поверите, но у него есть старая механическая пишущая машинка, которой он пользуется, когда надо напечатать какое-нибудь важное письмо.
 – Тогда зачем ему вообще секретарша? – буркнул Сэм.
 – Наверно, чтобы отвечать на телефонные звонки, – пожал плечами Мэтт.
 Ченс не спускал с него глаз.
 – Но что-то ты все-таки выведал, не так ли?
 Мэтт посмотрел на него и позволил одну из своих редких слабых улыбок.
 – Помимо того, что она отвечает на звонки, она еще и опорожняет мусорную корзину у него в кабинете. В пятницу вечером она обнаружила в ней большой конверт то ли от Уитни, то ли от Уиттьера – что-то в этом духе. Она обратила на него внимание, поскольку в обратном адресе значилось: Солт-Лейк-Сити, а у нее там живет тетка. Она считает, что отправитель, по-видимому, врач, скорее всего гинеколог.
 Она не уверена, но помнит, что нечто подобное было напечатано под его фамилией. Я же думаю, что там было написано не гинеколог. А генеалог.
 Сэм подался вперед.
 – Бьюсь об заклад, ты прав, Мэтт. Бьюсь об заклад, Кэнон нанял его, чтобы отыскать кровного родственника Хэтти.
 – Логично, – согласился Мэтт. – В Солт-Лейк-Сити собрана колоссальная коллекция семейных архивов, уступающая разве что вашингтонской. Как бы то ни было, если там есть генеалог по фамилии Уиттьер или Уитни, найти его не составит особого труда.
 – А что насчет пребывания Хэтти в Сан-Франциско? – спросил Ченс.
 – Здесь нам повезло меньше. Как вам известно, она остановилась в центре, в отеле «Картрайт». Когда мой помощник в районе залива наконец дозвонился туда в субботу утром, она уже выписалась. По словам портье, сразу после восьми. Швейцар припомнил, что за ней заехал темно-зеленый седан с шофером. Он не уверен насчет его марки или модели, но, кажется, номерные знаки были калифорнийские. Примерно через два с половиной часа автомобиль, отвечающий данному описанию, доставил Хэтти в аэропорт. Агент не рискнул приблизиться настолько, чтобы разглядеть номер. К сожалению, нам неизвестно, что она делала, где была и с кем встречалась в течение этих двух с половиной часов – между отелем и аэропортом.
 – Никаких описаний внешности водителя?
 – Никаких. Но наверняка либо у нее, либо у Кэнона в Сан-Франциско есть знакомые. Сейчас мой человек в телефонной компании выясняет, не звонил ли кто-нибудь из них раньше в район, прилегающий к заливу. – Он захлопнул чемоданчик, давая понять, что разговор окончен. – Как я уже сказал, точной информации у нас пока немного, но зато мы над многим работаем.
 – Это дело первостепенной важности, Мэтт, – напомнил ему Ченс, стальной блеск его глаз не оставлял сомнений в истинности его слов. – Если не получится добыть информацию одним способом, пробуй другим, но добудь. Запертый картотечный шкаф – не помеха.
 – Понятно, – спокойно кивнул Мэтт, не нуждавшийся в дальнейших разъяснениях.
 После его ухода Сэм, глубоко засунув руки в карманы, повернулся к Ченсу с встревоженно-задумчивым выражением лица.
 – Не похоже, чтобы Хэтти блефовала, верно? Но ты и не подозревал ее в этом с самого начала. Почему?
 – Ты бы ее видел. Она напоминала кошку, все еще слизывающую сливки с усов. – Он взял отчет Мэтта и перенес его на свой рабочий стол.
 – И все же я в это не верю, – заявил Сэм, приглаживая волосы. – Чтобы отыскался какой-то пропавший родственник, связанный с Морганс-Уоком… Ченс, что ты намерен предпринять?
 – В крайнем случае, я выкуплю ранчо.
 – А если этот человек не согласится?
 – Дело лишь в цене, Сэм. Здесь-то Хэтти и допустила промах. Кто бы ни был этот родственник, на Морганс-Уок как таковой ему наплевать. Все, что его будет интересовать, так это во что оценивается наследство.
 – Если Хэтти с ним уже встречалась, то могла настроить против тебя. А если нет, то не преминет сделать это в будущем.
 – Пусть. Для заключения сделки мы используем третье лицо. Этот родственник не узнает, что настоящий покупатель я.
 Сэм недоверчиво хмыкнул:
 – Хотел бы я в это верить.
 – Мы разыграем комбинацию, когда выясним, кто этот человек, и наведем о нем справки. Может быть, мы будем уже кое-что знать к моменту моего вылета в Сан-Франциско на премьеру Лючанны. Да, кстати… – Он снял трубку и по селектору связался с Молли.
 – Да? – живо откликнулся голос.
 – Молли, закажите для меня цветы.




 6


 В маленькой комнате для совещаний художественно-графического отдела агентства стояла напряженная тишина, когда Флейм изучала черновые эскизы, лежащие перед ней на столе. Предлагаемые макеты новой печатной рекламы соседствовали с раскадровкой телевизионных коммерческих роликов. Художник в рубашке с короткими рукавами и взъерошенными каштановыми волосами нетерпеливо заерзал на стуле, нервничая в ожидании ее приговора.
 Это движение привлекло к себе острый и в то же время сочувственный взгляд составительницы текстов. Эллери не обращал внимания ни на того, ни на другую, а Флейм их и вовсе не замечала – все ее внимание было сосредоточено на разложенных перед ней вариантах рекламы. Она медленно и недовольно покачала головой.
 – Тебе не нравится, – заключил Эллери под сдавленное чертыхание художника.
 Флейм глубоко, печально вздохнула.
 – Честно? Нет. – Она взяла раскадровку. – Этот новый ролик – всего лишь чуть приукрашенный вариант того, что мы уже даем по телевидению.
 – И с успехом.
 – Знаю, но мы мусолим эту тему вот уже год. Нужно искать новый угол зрения, новый подход к молодежи. Результаты маркетинговых и демографических исследований, которые мы провели нынешним летом, показали, что процент покупателей в возрасте между двадцатью и тридцатью в магазинах Пауэлла крайне низок. С моей точки зрения, именно этот рынок мы и должны завоевывать. Цель любой рекламной кампании – оживить торговлю и расширить потребительский спрос. И если какой-то сектор рынка остался неохваченным, значит, надо постараться его охватить.
 – У тебя есть на этот счет какие-нибудь идеи? – Эллери приблизился к ней.
 – Идеи – твоя сфера. – Она протянула ему раскадровку, улыбаясь уголками рта. – Моя же работа заключается в том, чтобы объяснить, в каком направлении желает двигаться наш клиент.
 – Спасибо, – буркнул он.
 Текстовичка перестала что-то рассеянно чертить и поправила очки.
 – Это исследование, о котором вы упомянули, выявляет причину нежелания покупать у Пауэлла? – Она положила руку на спинку стула и с предельным вниманием смотрела на Флейм, мысленно уже сосредоточившись на предстоящей задаче.
 – В основном ответы опрошенных распадаются на две группы. Одни считают магазины Пауэлла слишком добропорядочно-консервативными. Другие – и это неудивительно – слишком дорогими. – Она посмотрела на Эллери. – Я передам тебе копии отчетов.
 – Они могут пригодиться.
 – Подумаешь, – фыркнул художник, пожав плечами с деланным равнодушием. – Мы даже во сне сможем это осилить, а, Энди? – обратился он к текстовичке. – Проблема лишь в том, что нам, похоже, не придется спать.
 Разговор был прерван стуком в дверь. Обернувшись, Флейм увидела просунувшуюся голову своей помощницы Дебби Коннорс, чьи белые длинные кудряшки падали на лицо.
 – Извините, Флейм, но вы просили напомнить о ленче с мистером Пауэллом. Машина уже ждет у входа.
 Флейм со вздохом посмотрела на часы.
 – Скажи, сейчас иду.
 – Великого человека нельзя заставлять ждать, – сухо проговорил Эллери.
 В ее глазах мелькнула ирония.
 – В твоей шутке есть доля правды. – Она направилась к дверям. – Дебби забросит к тебе в кабинет эти отчеты. Если потребуется что-нибудь уточнить, мы обсудим, когда я вернусь.
 Эллери кивнул и, лукаво улыбнувшись, добавил:
 – Желаю приятно провести время.
 Серебристо-серый, до блеска отполированный лимузин уже ждал ее у тротуара, когда Флейм вышла из здания. Коренастый шофер торопливо выбросил сигарету и открыл перед ней заднюю дверцу.
 – Добрый лень, мисс Беннет. – Он взял под козырек, и его широкое лицо расплылось в улыбке.
 – Привет, Артур. – Она улыбнулась в ответ и автоматически протянула ему портфель. – Как внуки?
 – Замечательно, мэм, – от гордости он заулыбался еще шире. – Растут прямо как на дрожжах.
 Она засмеялась – отчасти тому, что ей захотелось доставить ему удовольствие и удалось этого добиться.
 – Им так и положено. – Она взглянула на полоску синего неба, видневшуюся между вздымавшимися по обеим сторонам улицы небоскребами. – Чудесный день, не правда ли?
 – Да, мэм. Чудеснейший.
 Он поддержал ее под локоть, вышколенно помогая сесть на заднее сиденье. И, дождавшись, когда она поудобнее устроилась, захлопнул дверцу.
 Шум уличного движения ненадолго проник в автомобиль, когда он открыл переднюю дверцу и сел за руль, положив изящный портфель на сиденье рядом. Затем они влились в поток машин, и тишину нарушал лишь шепот кондиционера.
 Откинувшись на бархатном сиденье, Флейм воспользовалась минуткой затишья, чтобы расслабиться после необычайно лихорадочного утра. Она рассеянно смотрела в окно на запруженные тротуары и суету обеденного перерыва.
 По обеим сторонам улицы стеной стояли небоскребы.
 Месторасположение агентства было не случайным – на границе финансового центра, который многие называли «Западный Уолл-стрит», и зоной элитных магазинов вокруг Юнион-сквер с ее модными универмагами и роскошными отелями.
 Флейм улыбнулась, вспомнив замечание Эллери относительно соседства с этими двумя районами, которое, по его словам, было единственно правильным выбором, так как, с одной стороны, господствовали высоченные здания, с другой – высоченные цены.
 – Где мы сегодня обедаем, Артур?
 Чуть приподняв голову, он встретился с ней глазами в зеркальце заднего вида.
 – Не знаю, мэм. Мне было велено доставить вас в магазин.
 – Понятно.
 Она слегка удивилась этому нарушению традиции. Обычно они обедали в клубе Малькома. Однако она не возражала. Напротив, была почти рада. Возможно, смена обстановки поможет ей избавиться от беспокойства, не оставлявшего ее последние несколько дней.
 Через каких-нибудь пять минут Артур высадил ее у входа в главный универмаг Пауэлла, от которого разветвлялась национальная сеть магазинов.
 С портфелем в руке Флейм вошла в здание и, миновав парфюмерный отдел, где витал густой аромат, направилась прямо к служебным кабинетам, расположенным между первым и вторым этажами.
 Когда она вошла в приемную Малькома, суровая брюнетка за столом подняла голову и позволила себе улыбнуться.
 – Проходите, мисс Беннет. Мистер Пауэлл ждет вас.
 – Спасибо.
 На долю секунды Флейм задержалась у двери в кабинет, затем без стука вошла.
 Паркетный пол был покрыт персидским ковром, а каждый дюйм вертикальной поверхности облицован калифорнийской сосной ручной обработки – дерево было тонировано, тщательно ошкурено и покрыто воском. Это придавало шикарному, импозантному кабинету сходство с капитанской каютой. Это сходство еще больше усиливалось картой Южно-Китайского моря в раме, висящей на стене над массивным антикварным столом в дальнем конце комнаты. Несмотря на гигантские размеры стола, сидевший за ним человек не казался карликом.
 Мальком поднялся, приветствуя Флейм, которая бесшумно приблизилась к нему по ковру.
 – Ты, как всегда, прелестно выглядишь, Флейм. – Он окинул ее быстрым, оценивающим взглядом серых глаз. – Мне, собственно, нравится твой костюм.
 – Еще бы. – Улыбаясь, она жестом манекенщицы вскинула руку, демонстрируя бирюзовый трикотажный костюм от Адольфо. – Ведь он с вашего четвертого этажа.
 От улыбки ямочка на его подбородке углубилась.
 – Я всегда знал, что ты женщина с тонким вкусом. – Он смотрел на нее алчно, по-хозяйски, словно хотел включить в реестр своего имущества.
 Заметив это, Флейм с прежней улыбкой обронила:
 – С очень тонким, Мальком… в отношении всего и вся. – Она поставила кожаный портфель на стул с жесткой спинкой, стоявший около стола. – Обговорим изменения до обеда?
 И, не дожидаясь его согласия, стала открывать металлические замки.
 – Харрисон их одобрил? – спросил он, имея в виду директора маркетинговой службы.
 Она утвердительно кивнула.
 – Мы обсудили их в прошлый четверг.
 – Тогда мне незачем их просматривать. Если он остался доволен, значит, все в порядке.
 Она не ожидала такого поворота дела. Прежде Флейм всегда согласовывала с ним любой пустяк. Это был способ поддерживать иллюзию, будто их ленчи носят деловой характер, хотя она прекрасно понимала, что бизнес не имеет никакого отношения к его желанию с ней встречаться.
 Что может означать эта перемена – в сторону явно личностных, частных отношений? Она не понимала. Возможно, он хочет усилить натиск с тем, чтобы склонить ее к более интимной дружбе.
 Несмотря на внезапно овладевшее Флейм беспокойство, она решительно захлопнула портфель все с той же милой улыбкой.
 – Как хотите, Мальком. – Повернувшись к нему, она улыбнулась еще шире. – Я никогда не вступаю в спор с клиентом.
 – Это очень мудро, Флейм. – Он не сводил с нее серых пристальных глаз. – Потому что клиент всегда прав. А кто в этом сомневается, пусть попробует обойтись без него.
 Что это, угроза? Прозвучало именно так, но его ласковый взгляд, казалось, говорил обратное.
 Флейм решила отнестись к этому всего лишь как к остроумному ответу.
 – Рекомендую включить это изречение в следующий информационный бюллетень вашей компании – в качестве афоризма Пауэлла. Будет выглядеть весьма эффектно, особенно если учесть, что его автор – председатель совета директоров.
 – Я над этим подумаю.
 – Тут и думать нечего. – Она взяла портфель. – Итак, где мы сегодня обедаем? Вы не сказали.
 – Мы никуда не поедем. – Он вышел из-за стола и остановился перед ней. – Мы пообедаем здесь. Я решил, что сегодня использую свою личную столовую в более приятных целях, нежели сухие и скучные деловые ленчи. Ты не против?
 – Разумеется, нет. – Флейм не выказала ни малейшего беспокойства, хотя до сих пор они всегда обедали на людях. – По крайней мере не будет повода жаловаться на обслуживание.
 – Надеюсь, на кухню тоже, – добавил Мальком, в чьих глазах мелькнул веселый огонек.
 – Говорят, у вас такой великолепный повар, что наверняка нам не придется жевать один хлеб.
 – Что ж, попробуем?
 Взяв Флейм под руку, он повел ее в соседнюю приемную, которую, по слухам, переоборудовал в столовую за пятьдесят тысяч долларов, однако благодаря безупречному вкусу это не бросалось в глаза. Великолепные деревянные панели его кабинета повторялись и здесь.
 Намерение придать обстановке сходство с корабельным интерьером проявлялось и в выборе сюжета картины, написанной маслом, – китайский парусник мчится по волнам в преддверии бури. Полотно висело над столиком в эдвардианском стиле.
 Небольшой круглый стол в центре комнаты был покрыт ирландской полотняной скатертью – он был сдвинут, чтобы двое чувствовали себя за ним более уютно. Но ни свечей, ни роз в хрустальных ведрах не было, зато над головой ярко горела бронзовая люстра, подчеркивая отсутствие малейшей романтической интимности. Флейм вздохнула с некоторым облегчением.
 Как только они сели за стол, официант открыл бутылку вина. Мальком отмахнулся от предложения взглянуть на пробку и продегустировать вино, велев официанту сразу наполнить оба бокала жидкостью глубокого красного цвета.
 Мальком молча поднял бокал – обычная для него форма приветствия, а затем подождал, пока Флейм отпила из своего.
 – Каберне, – одобрительно произнесла она.
 – Нравится? – Интонация, с которой был задан этот вопрос, предполагала, что в противном случае они закажут другое.
 – Вино отличное.
 Хотя многие, следуя моде, пили только сухие белые вина, Флейм всегда предпочитала полнокровный вкус хорошего красного.
 – Прекрасно. – Мальком кивнул нависающему над ними официанту, затем наконец сделал глоток сам.
 – Можно начинать подавать, сэр?
 Мальком согласно кивнул. Официант удалился в буфетную, откуда почти тотчас вернулся, неся две порции салата из свежего шпината с земляникой. Флейм расправила на коленях полотняную салфетку и взялась за салатную вилку.
 – Как прошли выходные? – спросил Мальком.
 – Слава Богу, спокойно. – Она принялась наматывать лист шпината на зубцы вилки. – Однако, Мальком, у меня была одна весьма странная посетительница.
 Флейм вкратце поведала ему о пожилой женщине, которая явилась к ней в субботу утром и утверждала, что она ее дальняя родственница. А когда Флейм дошла до предполагаемого наследства в виде ранчо в Оклахоме, Мальком согласился, что все это слишком притянуто за уши и старуха, вероятно, не в своем уме, если вообще из него не выжила.
 – А как вы провели выходные? – спросила она. – Как обычно, в доме, полном гостей?
 Его жена, как было всем известно, обладала страстью принимать, а приглашение в фамильную резиденцию Пауэллов, входящих в закрытое островное сообщество Бельведер, было предметом зависти, поскольку подразумевало принадлежность гостей к кругу избранных, а также позволяло насладиться целительным климатом и живописной панорамой Сан-Франциско, открывавшейся с юга, и видом знаменитого моста Золотые ворота – с запада.
 Основанный на рубеже веков старой гвардией богатых жителей Сан-Франциско, которые хотели укрыться здесь от летних туманов, Бельведер славился историческими особняками, узкими, извилистыми дорогами и красивыми садами, а местная жизнь, типичная для большинства островных сообществ, проходила главным образом на воде и тем самым породила элитарный яхт-клуб Сан-Франциско.
 – На этот раз нет, – ответил Мальком. – Я провел выходные спокойно, как и ты. Признаюсь, я решил напоследок выйти на лодке в море. – Судно, столь уничижительно именуемое лодкой, было шикарной сорокафутовой парусной яхтой, которая пару лет назад участвовала в состязаниях на Кубок Америки. – Судя по тому, как плотно расписаны мои следующие несколько месяцев, мне вряд ли удастся это повторить до прихода зимы.
 Парусный спорт интересовал их обоих. И разговор вращался вокруг этой темы, пока они ели салат. Официант подал горячее.
 – Телятина с соусом из зеленого перца – это же одно из самых любимых моих блюд! – воскликнула Флейм, послав Малькому мимолетную улыбку.
 – Теперь ты можешь сказать, что я знаю твой вкус!
 Только сейчас Флейм поняла, что все меню было составлено с учетом ее предпочтений – от выбора вин и салатов до горячего, значит…
 – На десерт будет шоколадное суфле? – догадалась она, стараясь говорить непринужденно, чтобы скрыть впечатление, которое произвели на нее его внимание и желание угодить.
 – А еще что? – Он сиял от удовольствия и удовлетворения.
 Она мягко рассмеялась – у нее значительно поднялось настроение, от прежней тревоги не осталось и следа. Она решила, что обязана этим отличным вину и еде, богатой и в то же время штатной обстановке столовой, а главное, столь утонченной заботе Малькома о мелочах.
 Остаток обеда – шоколадное суфле и кофе – они болтали о делах вообще, время от времени касаясь политики и экономики.
 Подобный обмен взглядами и мнениями, характерный для большинства их совместных обедов, Флейм ценила больше всего – эти спокойные разговоры будили в ней мысль и позволяли отвлечься от бесконечных рабочих дискуссий и злых сплетен в агентстве.
 – Еще кофе? – Мальком потянулся к серебряному кофейнику, который официант оставил на столе.
 Она отказалась, слегка качнув головой, затем улыбнулась.
 – Нужно ли говорить, что обед был превосходным.
 – Я рад, что тебе понравилось. – Он оглядел ее быстрым восторженным взглядом. – Этот бирюзовый цвет тебе невероятно идет. Он оттеняет твои зеленые глаза. Ты должна чаще его носить.
 – Если вы всегда будете подавать после десерта еще и комплимент, то стоит чаще обедать здесь, – откинулась она, с улыбкой сворачивая салфетку и кладя ее на стол.
 – Я это запомню. – И затем, после непродолжительной паузы: – Кстати, я хотел бы тебе кое-что показать. – Бросив салфетку на стол, он встал. Флейм вернулась за ним в его кабинет. – Я уже некоторое время подумываю о том, чтобы расширить меховые отделы в наших основных магазинах. – Мальком остановился, чтобы закрыть двери в столовую. – Естественно, что я всегда обязан любыми способами поддерживать репутацию товаров от Пауэлла. Вот почему меня интересует твое мнение об этом манто.
 Просьба не выходила за рамки обычного. Мальком и раньше консультировался с ней в подобных вопросах, говоря, что она представляет сразу два слоя его клиентуры – деловых женщин и светских львиц.
 Ее интерес возрос, когда вслед за Малькомом она приблизилась к небольшому столу для совещаний. На одном из стульев лежала темная шубка.
 Мальком поднял ее и набросил на руку, чтобы Флейм могла внимательно ее рассмотреть. Как только Флейм увидела темное, почти черное манто с длинными запашными полами, у нее перехватило дыхание.
 – Мальком, это просто изумительно, – выдохнула она и, ощупав мех, устремила на него понимающий взгляд. – Это соболь, да?
 – Да, русский соболь. Примерь.
 Флейм не надо было уговаривать, она повернулась к Малькому спиной, позволив ему помочь ей облачиться в манто. Проведя ладонями по стоячему воротничку и полочке – ее пальцы скользили, утопая в ворсе, – она пришла к выводу, что подобное чувственное ощущение рождает только прикосновение к меху – мягкому, шелковистому и такому роскошному. Ничто другое не позволяет женщине ощутить себя до такой степени женщиной, элегантной и такой невероятно соблазнительной.
 Она порывисто повернулась к Малькому.
 – Потрясающе!
 – На тебе – да.
 Он произнес это довольно спокойно, однако огонь в глазах вполне выражал его чувства. Она отвернулась, зная, что не должна выказывать восторга, который, однако, сделал ее беспечной. Она плотно завернулась в манто, утопив пальцы в его глубоком меху.
 – У меня есть предложение. – Она почувствовала у себя на плечах его руки. – Почему бы тебе не надеть эту шубу в оперу в пятницу вечером?
 После мгновенного искушения она с сожалением вздохнула.
 – Не могу. Это было бы нечестно по отношению к тебе, – сказала она, решительно тряхнув головой.
 Она заметила, что он тихонько привлек ее к себе, только тогда, когда ощутила теплое дыхание около уха. Ей бы отстраниться, но она этого не сделала.
 – По отношению ко мне? Поверь, что это – более чем честно. – Он говорил полушепотом, ласково. – Ты рождена для таких вещей, Флейм.
 Он прикоснулся губами к ее волосам, и она почувствовала их чуть щекочущее скольжение к шее.
 Инстинктивно она повернула голову.
 – Не надо.
 Однако протест прозвучал еле слышно, так как его рот уже отыскал ее мочку, и от неожиданного прикосновения она безудержно задрожала.
 Флейм и не знала, до какой степени она уязвима, податлива. В минувшие выходные ей не следовало столько времени оставаться одной, предаваясь воспоминаниям и размышлениям о своей отчаянной потребности в любви и о том, что нет звука более одинокого, чем смех, который слышит только смеющийся, и победы более ничтожной, чем та, что празднует только победитель.
 Независимости, когда никого нет рядом, не бывает; бывает лишь одиночество. Прикосновение рук Малькома, ощущение его нежных губ вновь напомнили ей обо всем этом.
 – Я хочу тебя, Флейм. – Он горячо дышал ей в шею. – Хочу с того самого момента, когда пять лет назад ты вошла в этот кабинет. Тогда же я поклялся, что ты будешь моей. Ты моя, Флейм. Пора это признать.
 Она поняла, что созрела. Да и Мальком так все идеально обставил – вино, обед, легкая беседа и соболья шуба, напомнившая о том, что она женщина, не чуждая обычных женских слабостей.
 Но можно ли ему доверять? О ней ли он печется? Или подобно Рику стремится удовлетворить лишь свои желания?
 Его руки скользнули вниз по меховым рукавам, он обнял ее, продолжая мучительно сладко ласкать ее ухо и щеку. Но она откликалась не столько на эти ласки, сколько на те нежности, что он нашептывал.
 – Разве я не показал тебе, как все может быть между нами? Тихие ужины. Интимные вечера вдвоем. Это будет восхитительно, Флейм, стоит только тебе согласиться.
 Она колебалась не более доли секунды.
 – Нет, – сказала она и затем более решительно: – Нет.
 Сделав шаг, она высвободилась из его объятий, еще два шага – и между ними образовалась расстояние.
 Она торопливо сняла манто и, повернувшись, протянула его Малькому; она держалась абсолютно прямо, чтобы скрыть страшную внутреннюю дрожь.
 – Шуба прелестна, Мальком, но условия, на которых она предлагается, мне кажутся неприемлемыми.
 – Минуту назад ты ничего против них не имела, – напомнил он с довольным блеском в глазах.
 Флейм нечего было возразить, а потому она оставила эти слова без ответа.
 – Мы через это уже проходили. – Он отказался взять у нее шубу, и она бросила ее на спинку ближайшего стула. – Я не буду вашей любовницей, – сухо проговорила она. – Не позволю использовать себя подобным образом.
 – Ты не позволишь себя использовать! – Вспыхнувший в нем гнев еще сильнее утяжелил его черты. – Что ты о себе возомнила, черт побери?! Без меня ты никто, одна из многих благородных девиц, у которых за душой нет ничего, кроме гордыни. Твоя работа, зарплата, вице-президентство, вся твоя так называемая карьера – моих рук дело, от начала и до конца!
 Она поняла, что оттолкнула его от себя слишком резко. Но пути назад – даже при всем ее желании – уже не было.
 – Я никогда не просила вас об одолжениях, Мальком.
 – Однако быстренько их принимала. Я купил тебя уже десять раз.
 – Когда вы изъявили желание, чтобы я распоряжалась счетом Пауэлла, я ясно дала понять, чтобы вы не рассчитывали на что-либо большее. Иначе нам не о чем говорить. Я дала тогда слово, что ваш счет станет для меня проблемой номер один. Так оно и было. Я мчусь к вам, когда бы вы ни позвонили. Но только по делу! Запомните, пожалуйста, что единственное место, куда я никогда не мчалась и не помчусь, так это ваша постель.
 Его улыбку никак нельзя было назвать приятной.
 – Даже если это будет означать, что ты лишишься счета Пауэлла… и всех прочих счетов, которыми управляешь благодаря мне? Я открыл для тебя двери многих корпораций, Флейм, и могу так же легко их закрыть – раз и навсегда.
 – Это ультиматум, Мальком? – Тонкая нить, сдерживавшая ее гнев, порвалась. – Вы хотите сказать, что, если я не буду с вами спать, вы загубите мою карьеру? Неужели вы желаете меня до такой степени, что вам безразлично, буду ли я испытывать чувство ненависти, лежа в ваших объятиях, или нет? Ненависть, вы этого добиваетесь?
 – Нет, черт побери, не этого!
 Он отвернулся, проведя рукой по своей серебристой гриве.
 Флейм наблюдала за ним, внутри у нее все кровоточило, она дрожала от обиды и гнева.
 Она резко повернулась на каблуках и решительной походкой направилась к стулу с высокой спинкой, стоявшему около стола.
 Взяв портфель, она двинулась к двери. Там ее уже ждал Мальком.
 Она остановилась на расстоянии вытянутой руки.
 – Честно признаться, я не считаю, чтобы у вас могли быть претензии к моей работе, Мальком. Или к работе агентства. Если вы полагаете, что имеете право на большее, закройте счет. И не держите надо мной этот дамоклов меч.
 – Я и не держу, – нетерпеливо бросил он.
 – Правда? – Она невесело улыбнулась. – Вы недвусмысленно дали понять, что собираетесь применить силовой прием.
 Одним шагом он преодолел разделявшее их расстояние и взял ее за руки.
 – Черт побери, Флейм, ведь ты ко мне неравнодушна. Я убедился в этом, держа тебя в объятиях.
 – Я никогда не отрицала, что мне приятно ваше общество. Я всегда восхищалась вами, уважала вас, Мальком, и неизменно вам симпатизировала. Именно поэтому я не буду с вами спать.
 – Ты сама себе противоречишь.
 – Разве? Мальком, давайте называть вещи своими именами. Мне кажется, что вы предлагаете мне обыкновенную банальную интрижку, скандальную связь. Возможно, я слишком на многое претендую, но меня не привлекает перспектива стать чьей бы то ни было любовницей, даже вашей. Короткие романы, где мне будет отведена роль  вещи , – не для меня. Я хочу большего, уверенности… или по крайней мере надежды… на прочные, глубокие отношения с человеком, который бы был искренне привязан ко мне. – Сейчас, глядя на него, она ощущала окружавший ее вакуум острее, чем когда бы то ни было. – Может быть, какое-то время я была бы с вами счастлива… не знаю. Но рано или поздно вы мною пресытитесь, и все будет окончено. И что тогда станет со мной? Мы не сможем больше работать вместе, так как оба будем испытывать неловкость. В конце концов вы переведете свой счет в другое агентство. И я потеряю вас и ваши заказы.
 – Откуда ты знаешь?
 – Не надо заниматься самообманом, Мальком. Именно так все и произойдет. – Ее гнев все еще не улегся, однако теперь стал ледяным. – В любом случае проигравшей стороной буду я. Я всегда это знала.
 Он ослабил, а затем и вовсе опустил руки.
 – Ты не проиграешь, Флейм, я умею быть очень щедрым.
 В его взгляде читалось столь же сильное желание обладать ею, как и прежде. Ее слова не произвели на него никакого впечатления.
 – Я не товар, Мальком. По-моему, я четко это объяснила, – бросила она и решила прекратить спор, видя его бесплодность. – Если вы не возражаете, я теперь вернусь на работу.
 Он не возражал.
 – Я распоряжусь, чтобы Артур подал машину.
 – Спасибо, я предпочитаю пройтись.
 Она и в самом деле пошла пешком, быстрым шагом преодолевая расстояние около десяти кварталов между универмагом «Пауэллс» и агентством, в надежде на то, что это поможет ей успокоиться.
 Но надежда оказалась тщетной. Когда она достигла дверей своего кабинета, ее раздражение лишь усилилось – она негодовала на Малькома за то, что он пытался ей угрожать, и на себя – за то, что дала ему повод. Как можно быть такой дурой, так распуститься?
 Когда она вошла в маленькую приемную, которую занимала ее секретарша, юная блондинка вскинула голову, и на ее лице отразилось облегчение.
 – До чего я рада, что вы вернулись. – Флейм прошла мимо, открыла дверь своего кабинета и остолбенела. – Из цветочного магазина доставили кое-что, – запинаясь закончила Дебби.
 Кое-что? Цветы были повсюду! Каждый фут горизонтальной поверхности был занят вазой с пышным букетом орхидей.
 Флейм медленно вошла в кабинет, опьяненная нежным цветочным ароматом.
 – Невероятно, правда? – пробормотала появившаяся в дверях Дебби.
 Повернувшись, Флейм наконец-то смогла произнести:
 – От кого цветы?
 – У вас на столе лежит карточка. – Девушка только тут сообразила, что вся столешница уставлена орхидеями. – Я положила ее на телефон.
 По пути к столу Флейм вдруг осенило, что только один из ее знакомых мог позволить себе такое расточительство. Она схватила карточку и, разворачивая ее, прошептала:
 – Господи, помоги мне, если Мальком…
 Затем прочитала послание:
 «До скорой встречи» и подпись:
 «Ченс Стюарт».
 Потрясенная, она облокотилась о край стола, пытаясь подавить смешок недоверия.
 – От кого это? – спросила Дебби, рядом с которой появился Эллери.
 – Флейм вернулась? – Тут он увидел океан цветов. – Привет, что бы это значило? Ты решила превратить свой кабинет в цветочный рай или открыла филиал государственного казначейства?
 Зазвонил телефон.
 – Я подойду. – И Дебби заторопилась к своему столу в приемной.
 – Невероятно, совершенно невероятно, правда? – Еще не придя в себя и не в состоянии подобрать слова, Флейм провела рукой по стеблю орхидеи, усыпанному экзотическими белыми соцветиями.
 – Кто их прислал – Тарзан или Мермен Олсен? – Эллери вошел в кабинет и заглянул в карточку, которую Флейм держала в руке.
 – Ченс Стюарт. – Она все еще не могла в это поверить.
 В дверь снова просунулась голова Дебби.
 – Флейм, междугородный звонок, вас просит к телефону мистер Стюарт. Вторая линия.
 На секунду она встретилась глазами с Эллери. Затем, отвернувшись, стала искать телефон среди леса свисающих ветвей.
 Наконец она сняла трубку и нажала на кнопку с мигающей лампочкой – ощущая приступ глупого волнения.
 – Алло! – Она пыталась говорить спокойно, но кому бы это удалось, когда кабинет утопает в цветах, а тот, кто их прислал, на проводе.
 – Флейм? Это Ченс Стюарт. Как дела? – Его густой голос словно тек по проводам, медлительный и волнующий, похожий на крепкий горячий бренди.
 Она мгновенно представила себе его опасную улыбку и притягательно красивое лицо.
 – В настоящий момент я утопаю в орхидеях. Они повсюду и необыкновенно красивы.
 – Я рад, что вам они нравятся.
 – Еще бы!
 – Я знаю, потому что у меня случайно оказался лишний билет в оперу на пятницу. Прекрасное место в партере… рядом с моим. Не хотите ли воспользоваться им и пойти со мной в оперу?
 Флейм в нерешительности взглянула на Эллери – она собиралась пойти с ним. Кроме того, она хорошо помнила, чем закончилась ее первая и единственная встреча с Ченсом Стюартом: тот ушел с приема Деборгов, обнимая за талию примадонну.
 – А как же мисс Колтон? – спросила она с деланным безразличием.
 – Полагаю, Лючанна будет петь на сцене. Но где бы она ни была, я приглашаю вас. Пойдете?
 – У меня были другие планы… – Она еще раз взглянула на Эллери. Он печально улыбнулся и жестом предложил ей принять приглашение. – Но, думаю, я без труда смогу их изменить.
 – Прекрасно.
 Продиктовав ему свой адрес и условившись о времени, Флейм эхом откликнулась на его прощальную фразу:
 – До скорой встречи.
 Она повесила трубку, задержав на ней руку, а другой рукой все еще сжимала карточку.
 – Знаешь ли ты, – Эллери запрокинув голову, задумчиво в нее всматривался, – что твой вид недвусмысленно свидетельствует: ты влюбилась?
 – Это смешно. – Однако ее щеки как-то странно горели. – Я его даже не знаю толком.
 – Моя дорогая Флейм, можно любить человека, даже не зная его. Любовь – это химическая реакция. Между двумя людьми либо что-то происходит, либо нет.
 – Ты говоришь о любви или о внезапной нахлынувшей страсти? Впрочем, это не имеет значения. – Флейм пожала плечами. – И то и другое способно здорово задеть. – У нее был слишком богатый опыт, чтобы доверять своим ощущениям. – По-моему, гораздо безопаснее сначала присмотреться и проверить. Это избавит от лишней боли.
 – Осторожнее, дорогая. Мне кажется, что не стоит ковыряться в своих старых ранах.
 – Я их припудрю, – ответила она и огляделась вокруг, вновь поразившись обилию орхидей. – Что же мне с ними делать? – спросила она вслух сама себя.
 – Радоваться им, дорогая, – посоветовал Эллери. – Просто радоваться.
 Флейм бросила на него насмешливо-грустный взгляд.
 – Знаешь, Эллери, я почти уверена, что ты романтик, маскирующийся под циника.
 Он улыбнулся и лукаво ей подмигнул.
 – Точь-в-точь как ты.
 Она рассмеялась, инстинктивно отрицая это. Но Эллери не обратил на ее смех никакого внимания и вышел. Она шутливо-сердито покачала головой и, повернувшись к ближайшей вазе с орхидеями, вдохнула нежный аромат, на ее лице отразилась легкая грусть по утраченным иллюзиям.
 Она продолжала сжимать в руке карточку Ченса.




 7


 Фонари, висевшие на столбах кованых ворот с узорчатой решеткой, освещали подъезд к оперному театру «Уор-Мемориал». Его стрельчатые окна сияли огнями, возвещая миру об открытии осеннего сезона. Шикарные лимузины стояли в ряд по всей Ван-Несс-авеню, в то время как их хозяева, сливки общества, собрались в театре.
 Это культурное событие означало, что светский сезон в Сан-Франциско начался. Кто что-то значил или претендовал на то, чтобы что-то значить, пожаловал на спектакль. Все пришли себя показать и на других посмотреть – к вящему восторгу всех модельеров мира.
 Шелк от Райбса в ансамбле с тафтой от Унгаро, бархат от Валентина – с наброшенным на плечи атласом от Сен-Лорана. Все это сочеталось со сверканием бриллиантов, мерцанием рубинов и сапфиров и искристостью изумрудов, украшавших пальцы, запястья, шеи и уши любителей оперы.
 Когда Флейм появилась под руку с Ченсом Стюартом, тут же были отмечены вниманием ее высокая прическа, гроздевидные бриллиантовые серьги, узкое декольтированное платье от де ла Рента – расшитый бисером шелковый креп, поверх которого было надето болеро с длинными рукавами и подбитыми плечами.
 Однако всеобщий интерес возбуждал ее кавалер – облаченный в черный вечерний костюм темноволосый красавец с ярко-синими глазами и дерзкой насмешливой улыбкой. На какой-то момент Флейм превратилась в объект завистливых взглядов. И эти взгляды доставляли ей удовольствие.
 Сверкнула фотовспышка, на мгновение ослепив Флейм. Прикрыв рукой глаза, она быстро заморгала.
 – Наверно, у меня теперь будет рябить в глазах целый вечер после того, как мы прошли сквозь строй фотографов у входа.
 – Их можно понять – любой фотограф не прочь обогатить свою частную коллекцию вашим снимком, – пропел Ченс, нежно глядя на нее.
 В ответ на это лестное, но неверное замечание она иронически улыбнулась.
 – Мне кажется, их в большей степени интересовал мой дьявольски красивый спутник.
 – Дьявольски… Значит, таким я вам представляюсь? – На его щеках появилось некое подобие ямочек, свидетельствовавших о том, что он вот-вот собирается улыбнуться.
 – Недавно я прочла о вас в газетах… Пишут, что сам дьявол посылает вам удачу… А когда видишь вашу улыбку, рождающую самые греховные мысли, напрашивается предположение – уж не сменили ли вы рога и хвост на черный смокинг.
 Он посмотрел ей в глаза полным нежности взглядом, словно отгородившим их обоих от всего вокруг.
 – Может быть, это и есть объяснение.
 – Чему? – У нее неожиданно перехватило дыхание.
 – Дьявола всегда влечет к огню, и чем он жарче – тем сильнее. – Его губы изогнулись в улыбке. – Сегодняшний вечер может обернуться черт знает чем.
 – Флейм, дорогая! – от толпы отделилась Жаки Ван Клив.
 Флейм отвернулась от Ченса, взволнованная его многозначительной репликой больше, чем сама себе в том признавалась, и сосредоточила внимание на журналистке светской хроники, одетой в несколько вызывающее шелковое платье: черный с розовым цветочек и турнюр сзади – по мнению Флейм, этот туалет как нельзя более подходил к Жаки – сплетнице с острым язычком.
 – Я была разочарована вашим отсутствием на ужине у Гилда перед началом спектакля. Эллери уверил меня, что сегодня вечером вы будете здесь. Разумеется, сейчас нет нужды объяснять, в чем дело. Я все поняла, – заявила Жаки, повернувшись к Ченсу. – Добро пожаловать в наш город снова.
 – Жаки, – оделив ее одной из своих особых улыбок, он почтительно склонил голову, – сегодня вы чертовски проницательны.
 Она рассмеялась, большие кольца, свисающие у нее из ушей, покачивались в такт ее движениям.
 – Что я могу сказать? Меня притянуло назад, как мотылька на огонь, – ответил он, переведя взгляд на Флейм. Яркий блеск его глаз, как и произнесенные слова, указывали на то, что причиной его возвращения была она.
 Флейм пыталась скрыть, как она счастлива, пыталась умерить свои ожидания. Она боролась с собой всю неделю. Но это оказалось нелегко, особенно сейчас, когда она была с ним и близость его волновала ее так же, как и в первый раз.
 – Вижу, что вы не зря заслужили репутацию человека, умеющего взять быка за рога, – полушепотом заметила Жаки.
 – А разве можно чего-нибудь добиться выжиданием удобного случая? – мягко возразил Ченс. – Как по-вашему?
 – Нет, нельзя, – согласилась она, окинув журналистским глазом сверкающую драгоценностями публику. – Таскают на себе прямо-таки каменные глыбы, верно? Впрочем, сразу можно определить, где натуральные украшения, а где – нет. Надо лишь поискать глазами, есть ли рядом дюжий телохранитель с едва оттопыренным карманом. – Улыбнувшись, она помолчала. – Я вспоминаю один элитный благотворительный бал для избранных в Далласе. Там была женщина, буквально сверху донизу увешанная бриллиантами. Я сделала осторожное замечание, что, по-моему, она перестаралась. В ответ эта прелестная техасская барышня пропела со своим протяжным акцентом: «Жаки, дорогая, когда речь идет о бриллиантах, «меньше» не всегда означает «лучше». Судя по сегодняшней публике, эта истина вполне универсальна. Смотрите-ка, – она тронула Флейм за руку выше локтя, указывая на изящную блондинку у окна, одетую в шедевр от Лакруа – сплошную шифоновую пену, – Сандра Хэлси. Какое на ней божественное платье!
 – Да, действительно, – отозвалась Флейм.
 – Оно было доставлено на «конкорде» специально для этого случая. Можете себе представить, во что ей обошелся этот наряд, – заявила Жаки и замолчала, плотно сжав губы и всем своим видом выражая неодобрение. – Не мешало бы, чтобы кто-нибудь посоветовал ей не пересыпать речь французскими словечками. Это ужасный моветон.
 – А «моветон» разве не французское слово?
 Но Жаки Ван Клив осталась полностью глуха к легкой насмешке.
 – Нет. Мы заимствовали его из французского давным-давно. И сейчас это такое же американское слово, как «саботаж». Простите?! Готова поклясться, что на ней фамильные рубины Хэлси, а ведь Клаудиа поклялась, что они никогда не прикоснутся к ее шее! Если эти двое наконец-то поладили после многолетней вражды, то это настоящая сенсация. – И она поспешно удалилась.
 Ее турнюр подрагивал, словно хвост гончей, идущей по следу.
 Чуть заметно улыбаясь, Флейм повернулась к Ченсу.
 – Вы, видимо, заметили, что единственным знаком отличия Жаки от обычных охотников за новостями является ее ожерелье из искусственных бриллиантов. Чужие секреты, даже те, что не предназначаются для печати, – ее ремесло.
 – Несомненно, многие предпочли бы, чтобы она знала меньше.
 – Мягко говоря, – отозвалась Флейм. «Интересно, – подумала она, – что Жаки знает – или думает, что знает – о ней?»
 Этот вопрос встал перед ней еще острее, когда она заметила неспешно приближавшегося к ним Малькома Пауэлла. Она не виделась и не говорила с ним с того самого вторника, когда выскочила из его кабинета. Она встретилась с ним глазами, внезапно ощутив исходящую от него силу. Он не привык получать отказ.
 Мальком бегло посмотрел на Ченса, затем снова перевел взгляд на Флейм – в его глазах читалось нечто среднее между требованием и упреком.
 – Привет, Мальком. – Она поприветствовала его первой, с холодной учтивостью в голосе.
 – Флейм… – Он коротко кивнул, при этом яркий свет люстры упал на его седые пряди, и они блеснули серебристым отливом.
 – Полагаю, вы уже познакомились с Ченсом Стюартом на прошлой неделе… – начала она.
 – Да, у Деборгов, – подтвердил Мальком и протянул руку. – Я как раз думал: интересно, вернетесь ли вы на спектакль к мисс Колтон?
 Когда они обменивались рукопожатием, Флейм почувствовала в воздухе электрический разряд – словно два противника, впервые встретившись, молча оценивали друг друга.
 – Спектакль – одна из причин, – ответил Ченс. – И я не назвал бы ее главной.
 – Вот как? – в короткой фразе Малькома прозвучал вызов, но Флейм его не заметила – ее вновь охватило странное ощущение, будто за ней наблюдают.
 – Где Дьедр? Разве она не с вами? – спросила Флейм и, воспользовавшись этим предлогом, принялась оглядывать публику в поисках следившего за ней человека.
 – Ветер испортил ей прическу. Она восстанавливает ее в дамской комнате.
 Однако Флейм расслышала только первую часть объяснения Малькома, так как ее взгляд сначала бегло скользнул по мужчине в темно-синем костюме, а затем был притянут обратно неотрывно смотревшими на нее глазами.
 В его лице, в этих крупных заостренных чертах, было что-то знакомое, однако она не могла припомнить, кто он такой и где она видела его прежде.
 Он резко, почти виновато отвернулся и пошел прочь. Его наряд был отнюдь не вечерним, что навело ее на мысль, не состоит ли он в охране здания. Но представители службы безопасности обычно носили черные костюмы.
 Ну и что? Она давно привыкла к тому, что незнакомые мужчины заглядывались на нее всю ее сознательную жизнь. Она заставила себя повернуться к Малькому, когда тот сказал:
 – Вот и Дьедр. Если позволите…
 – Разумеется! – Флейм улыбнулась, все еще занятая своими размышлениями. Она позволила себе проводить Малькома мимолетным взглядом.
 – Ваше агентство рекламирует его магазины, не так ли? – осведомился Ченс.
 – Да, – подтвердила Флейм, ей было любопытно, дошли ли до него слухи об ее мнимом романе с Малькомом. Но весь его вид указывал на то, что это был лишь праздный вопрос. – Например, в прошлом месяце мы работали над праздничной рекламой и коммерческими роликами для его главного универмага. Для нас Рождество начинается еще летом, задолго до Дня Благодарения.
 – Другими словами, вы заранее погружаетесь в рождественскую атмосферу?
 Она насмешливо уточнила:
 – Только мы имеем дело с коммерческой точкой зрения на Рождество, подтверждающей старую истину: давать всегда лучше, чем получать. Тем более что она поощряется звоном монет, звучащих не хуже звона серебряных колокольчиков. Нашим рекламодателям каждая округлая буква в слове «Рождество» сулит кругленькую сумму.
 – Дядюшка Скрудж гордился бы ими, – широко улыбнулся Ченс.
 Она рассмеялась и добавила:
 – К счастью, ворчуны и нытики на этот спектакль не допускаются. Хотя он бы идеально сюда вписался.
 – А вы? Вы не нытик? – спросил Ченс, глядя на нее с любопытством.
 – Да вообще-то нет. – Она слегка помрачнела. – Но, откровенно говоря, со смертью всех моих близких Рождество утратило для меня свою прелесть.
 – У вас не осталось родных?
 Она отрицательно покачала головой.
 – Несколько лет назад я потеряла обоих родителей. А поскольку я была единственным ребенком… – Она пожала плечами в довершение фразы, отогнав от себя нахлынувшее чувство одиночества. – А у вас, наверно, большая семья?
 Ни в одной из статей не упоминалось о его семье. Да и вообще Флейм не могла припомнить каких-либо ссылок на его прошлое, кроме как исполнение гражданского долга во Вьетнаме.
 – Нет. Так же, как и вы, я – единственный ребенок, лишившийся обоих родителей. И праздники меня тоже не слишком-то радуют. – Его рот изогнулся в улыбке, но Флейм тронуло то понимание, которое она прочла в его глазах.
 Сид Баркер стоял напротив телефона-автомата и нетерпеливо попыхивал сигаретой, его правое плечо нервно подергивалось. С беспокойством оглядывая каждого, кто проходил мимо, он не сводил взгляда с богатой публики.
 Чувствуя себя не в своей тарелке в этой разодетой, надменной толпе, он непроизвольно потер ботинком по синей брючине, чтобы зачистить оцарапанный носок. Докурив сигарету до самого фильтра, он выпустил – после последней затяжки – дым через нос, напоминавший длинный клюв.
 Как раз в тот момент, когда он сунул окурок в пепельницу с песком, зазвонил телефон. После первого же звонка он схватил трубку.
 – Да, это я. – Его интонации были грубоватыми, как у не слишком образованного человека. – Почему так долго?!. Да, я видел их вместе меньше пяти минут назад. И, по-моему, она просекла… Как скажете, – он несогласно помотал головой. – Хотя не думаю, что от этого будет много толку… Если хотите, я так и сделаю. Деньги-то ваши.
 Он повесил трубку, быстро огляделся вокруг, повернулся и провел рукой по редеющим волосам. Его плечо снова начало дергаться. Ввинчиваясь глазами в толпу, он пошел обратно – ему надо было отыскать эту рыжеволосую и во что бы ло ни стало остаться с ней наедине.
 Наконец-то удача ему улыбнулась. Подходящий случай подвернулся сразу же – не успел Сид подумать, что ему придется дожидаться целую вечность. Рыжеволосая стояла чуть в сторонке, слушая, но явно не принимая участия в разговоре.
 Двигаясь как можно проворнее, но в то же время стараясь не привлекать к себе ненужного внимания, Сид Баркер описал круг и приблизился к ней сбоку. Когда он был от нее на расстоянии двух шагов, она наконец его заметила, взглянув на него сначала с испугом, потом с любопытством. Может, она его и не узнала.
 Приблизившись к ней вплотную, он осторожно вынул из кармана клочок бумаги.
 Ее гладкий лоб прорезала морщинка, когда зеленые глаза скользнули по записке. Он тут же растворился в многолюдной нарядно одетой толпе.
 «Образумьтесь, пока не поздно, и держитесь от него подальше. Иначе пожалеете».
 Ошеломленная этой угрозой, Флейм посмотрела ему вслед. Фраза «держитесь от него подальше» стучала у нее в голове. Те же слова были нацарапаны на клочке бумаги на приеме у Деборгов неделю назад. Прежде чем хаотично движущаяся толпа сомкнулась за незнакомцем и скрыла его из виду, она успела разглядеть его коричневые ботинки.
 Это был официант с ястребиными чертами лица, тот самый, что так нагло на нее пялился.
 Однако в нынешней записке смысла было не больше, чем в предыдущей. Держаться подальше от кого? От Малькома? От Ченса? И кто мог это написать? Если это «от него» относилось к Малькому, значит – Дьедр. А если к Ченсу? Лючанна Колтон? Неужели она считала Ченса своей личной собственностью?
 А вдруг это… Мальком?
 Он не терпел соперничества. Чем больше она об этом думала и вспоминала его угрозы во вторник, тем более вероятным ей это представлялось. Он не брезговал прибегать к запугиванию, чтобы добиться, чего хотел. Очевидно, все то, что она сказала ему во вторник, не возымело на него никакого действия. Он хотел ее. А чувства Флейм, так же как и ее будущее, были ему безразличны. Хотя, безусловно, он вынашивал некую туманную идею о том, что он о ней как следует позаботится.
 – Наверное, пора занимать места. – Ченс легонько положил руку ей на талию – и голос, и прикосновение заставили ее вздрогнуть. Она быстро повернула голову и встретила горячий взгляд, который мгновенно стал острым.
 – Что-нибудь случилось?
 – Нет. – Она поспешила улыбнуться, и, возможно, слишком поспешила. – Просто я подумала, что вам, наверно, захочется пройти за кулисы, чтобы пожелать мисс Колтон успеха.
 Ченс улыбнулся и отрицательно покачал головой.
 – Лючанна запирается от всех как минимум за три часа до спектакля. Единственные люди, кого она впускает к себе в гримерную, это парикмахерша и костюмерша.
 – Вы давно знакомы, да? – На эту мысль ее натолкнула та легкость, с какой он ответил.
 – Дольше, чем нам обоим хотелось бы. – Рука, лежавшая у нее на талии, чуть потяжелела, и это было приятно Флейм. – Пойдем?
 Улыбнувшись, она слегка вскинула голову, твердо решив не обращать внимания на всякую ерунду и не портить себе вечер.
 – По-моему, это отличная идея, мистер Стюарт.
 Вскоре после того, как они сели на свои места, свет в зале медленно погас и из оркестровой ямы раздались первые звуки увертюры «Трубадура». Смолкли последний шумок и шепотки задержавшихся зрителей. Взвился занавес, открыв декорацию окутанного тайной ночи замка пятнадцатого века в арагонских садах.
 Начальник стражи глубоким басом повествует собравшимся вокруг него воинам мрачную историю о старой цыганке, сожженной на костре за то, что навела порчу на одного из двух маленьких сыновей графа. Дочь цыганки отомстила за смерть матери, украв второго мальчика и бросив его в огонь на том же месте, где сгорела ее мать; так у Верди завязывается романтический сюжет цыганского отмщения.
 Когда Феррандо заканчивал рассказ, раздался зловещий звон колокола, бьющего полночь. Тут на сцене в роли Леоноры, благородной придворной дамы, появилась Лючанна Колтон.
 Ее выход был встречен аплодисментами, и Флейм украдкой взглянула на сидевшего рядом Ченса. В темном зале свет со сцены словно заточил его черты, высветив выдающиеся скулы и подбородок и образовав тени на худых щеках. В его правильном профиле чувствовалась сила.
 Флейм отметила, что он почти не отреагировал на появление Лючанны. Может быть, между ним и сопрано вышла размолвка, и он пригласил Флейм сегодня вечером, только чтобы досадить Лючанне? Однако в его поведении не было ничего, что могло бы укрепить ее в этом подозрении. Казалось, он был рад сорванным Лючанной аплодисментам, но не больше, чем любой добрый знакомый примадонны.
 С легкой досадой Флейм подумала, что не так-то просто отделаться от этих таинственных предостережений и наслаждаться вечером. Словно почувствовав на себе ее взгляд, Ченс слегка повернул голову.
 В этот момент Флейм осознала, что их разделяют какие-то дюймы – они почти соприкасались плечами. Ей вдруг захотелось, чтобы опера уже заканчивалась, а не начиналась, и она с трудом заставила себя вновь сконцентрировать внимание на сцене, где Лючанна Колтон, не выходя из образа, дождалась, когда стихнут аплодисменты, и запела свою вступительную арию, исполненную любовной страсти.
 Второй акт – цыганский табор в горах – начался со знаменитого цыганского хора. Когда хор умолк, зазвучала печальная песнь уже состарившейся дочери старой цыганки.
 Ченс слушал этот проникнутый ненавистью и ожесточением скорбный рассказ Азучены «Страшное пламя к небу несется», однако не мог заставить себя сосредоточиться на меццо-сопрановой арии. Слишком многое в характере Азучены напоминало ему Хэтти – она вся была словно соткана из ненависти, поедавшей самое себя.
 Это было бы еще полбеды, но он никак не мог смириться с тем, что недельное расследование не дало никаких результатов – он по-прежнему не знал имени нового наследника Хэтти, способного увести Морганс-Уок у него из-под носа.
 Мэтт Сойер установил личность генеалога из Солт-Лейк-Сити, некоего Бартоломью Т. Уиттьера. Но, к сожалению, он уехал в Англию на поиски предков одного из своих клиентов. В конце концов Мэтт разыскал его в какой-то глуши на севере Англии, но от Уиттьера было мало толку.
 Да, помнится, он составлял информацию о западной ветви семьи Морганов, но адвокат из Талсы, с которым он имел дело, потребовал передачи всех бумаг и черновиков. Так что у него не осталось никаких материалов. Хотя он вполне уверен, что единственный живой представитель этой ветви – женщина, правда, после замужества сменившая фамилию. Нет, он не помнит фамилии, для этого ему нужно посмотреть в записи. Но он мог бы заново собрать всю информацию. И на этот раз гораздо быстрее, так как источники в основном были бы те же самые. Вчера генеалог вылетел в Солт-Лейк-Сити за счет Ченса, чтобы заново начать поиски потомка Морганов.
 Перед поездкой сюда Ченс надеялся, что узнает имя новоявленного Моргана. Увы…
 Однако то обстоятельство, что ему придется иметь дело с женщиной, несколько успокаивало. Вряд ли женщину из Калифорнии заинтересует скотоводческое ранчо в Оклахоме, сколь бы романтичным оно ей ни показалось поначалу. Рано или поздно новизна исчезнет, а уж он постарается, чтобы это произошло как можно быстрее.
 Ему придется чаще бывать в Сан-Франциско, но – он покосился на Флейм – теперь эти поездки его, пожалуй, даже привлекали. Почему бы не сочетать полезное со столь приятным?




 8


 После спектакля Флейм с Ченсом прошли за кулисы, чтобы вместе с прочими друзьями и поклонниками, набившимися в гримерную Лючанны Колтон, выразить ей свои восторги.
 Флейм готова была присоединиться к каждому их слову. Виртуозно исполненные каденции, дивные трели, потрясающее рубато и свободно льющийся голос убедили Флейм в том, что Лючанна воистину достойна самых пылких комплиментов.
 У нее на глазах Лючанна Колтон, все еще в гриме, но уже в изумрудно-зеленом кимоно порывисто обняла Ченса.
 – Не правда ли, я была великолепна? – заявила она с поразительным простодушием.
 – Более чем великолепна. И если пятнадцать выходов на поклон этого тебе не доказывают, то уже никто не докажет. – Когда Ченс высвободился из ее объятий, у него на щеке осталась полоска алой помады.
 – Это было невероятно! Зал аплодировал и аплодировал. Казалось, это никогда не кончится. – Она заметила след от помады и состроила милую, виноватую гримаску. – Смотри, что я наделала. Оставила на тебе отметину, дорогой.
 Она попыталась было стереть пятно большим пальцем, но только размазала его.
 – Не огорчайся. – Он отер щеку носовым платком.
 – Я и не огорчаюсь, – промурлыкала она, изогнув алые губы в легкой улыбке.
 – Блестящий успех, мисс Колтон, – вставила Флейм. – Ваше имя заслуживает того, чтобы его произносили в одном ряду с Каллас, Силлз и прочими мировыми величинами.
 – Вы очень любезны. – Однако, судя по холодности взгляда, дива была недовольна тем, что Флейм явилась сюда вместе с Ченсом. Лючанна тут же вновь переключила внимание на него. – Ты будешь на приеме?
 – Боюсь, что опоздаю.
 – Лючанна, дорогая… – В комнату влетел мужчина, широко раскинувший руки в знак преувеличенного обожания. – Ты была божественна, восхитительна, поистине непревзойденна!
 – Оскар! – воскликнула Лючанна и устремилась к нему. – Я тебе понравилась?
 – Понравилась?! Дорогая, ты меня просто потрясла!
 В этот момент Ченс взял Флейм под руку и, проведя сквозь толпу, вывел из гримерной.
 Темные глаза Лючанны следили за его уходом. Боюсь, что опоздаю, сказал он. Но она слишком хорошо его знала. Он не придет. Останется с этой рыжей. Внутри у нее все похолодело, но почему-то этот холод жег.
 Почему?
 Она и раньше видела его с другими женщинами. Однако какое-то чутье подсказывало ей – с этой у него все иначе. Неужели она его потеряла?
 Нет. Это невозможно. Они были любовниками – и друзьями – уже долгие годы. Никакая другая женщина не будет любить и понимать его как она.
 Он к ней вернется.
 Вскинув подбородок, она улыбнулась сияющей улыбкой.
 – Я неподражаема, верно, Оскар?
 Покинув толпу поклонников Лючанны, Ченс сказал:
 – Я взял на себя смелость заказать столик на вечер. Надеюсь, вы не возражаете?
 Его заявление застигло ее врасплох. Она-то думала, что он отвезет ее домой – судя по его ответу Лючанне по поводу приема.
 – Ничуть. – Она радостно улыбнулась.
 Но, очевидно, он заметил секундное раздумье, предваряющее ее ответ.
 – Если вы предпочитаете пойти на какой-нибудь прием, я могу отменить заказ.
 – Нет. Хотя мне показалось, что вы не прочь поднять бокал за сегодняшний триумф мисс Колтон.
 – С какой стати? – Он с удивлением посмотрел на нее, вскинув черные брови.
 – Между вами близкие отношения, – постаралась она произнести как можно более непринужденно. – Это всем известно.
 – Вы верите сплетням? – Он подался вперед, чтобы открыть перед ней дверь, затем, задержавшись в проеме и склонившись к ней, сказал: – А ведь кому, как не вам, знать, что сплетни – это всегда вздор.
 Он произнес это легко, лишь с намеком на улыбку. Флейм мгновенно поняла, что до него дошли слухи о ней и Малькоме Пауэлле. Он их слышал, но отмел. Она улыбнулась – ей вдруг стало очень легко.
 Те, кому не хотелось присутствовать ни на одном из приемов после оперного спектакля, обычно отправлялись в «Трейдер Викс», «Этуаль» или в какое-либо другое популярное заведение, – разумеется, если удавалось заказать столик.
 К удивлению Флейм, Ченс не предпочел ни то, ни другое. Он остановил «ягуар» перед нарочито скромным французским ресторанчиком, который был тем не менее всем известен превосходной кухней.
 – Одобряете? – спросил он, помогая ей выйти из машины.
 – В высшей степени. – Ее в взгляд скользнул по барочным дверям ресторанчика. – Однако я не знала, что он открыт в такой поздний час.
 – Он закрывается гораздо раньше, – от слабой улыбки у него на щеках обозначились складки, – сегодняшний вечер – исключение.
 На мгновение она усомнилась, затем изумилась, сообразив, что имелось в виду: его стараниями ресторан был открыт специально для них. Однако, когда они вошли, Флейм убедилась, что это действительно так.
 Столики в зале пустовали, в фойе же из каждой вазы свисали пышные ветки орхидей, точно таких же, как и те, что он послал ей раньше.
 – Остатки из цветочного магазина.
 От Флейм не ускользнуло, что эта мимоходом брошенная реплика имеет иносказательный смысл. Ясно, что каждая мелочь была тщательно продумана заранее.
 – Мсье Стюарт, мадемуазель Беннет, добро пожаловать к нам во «Франсуа». Понравилась ли вам опера?
 – Очень, Луи, – ответил Ченс, произнеся это имя на французский манер.
 – Ваш столик, он готов. Будьте любезны следовать за мной.
 Он подвел их к столику для двоих, освещаемому мерцающим пламенем свечи. У прибора Флейм стояла хрустальная вазочка с одинокой орхидеей. Усадив гостей, Луи шагнул к серебряному ведерку для льда, стоявшему на специальной подставке, вынул из него охлажденную бутылку шампанского и показал Ченсу.
 – «Каритон пеше», мсье, как заказывали.
 – Отлично, спасибо, Луи, – ответил он, кивнув в знак одобрения.
 С профессиональной ловкостью Луи откупорил бутылку персикового шампанского и, наполнив граненые бокалы шипучим напитком, удалился. Ченс поднял бокал.
 – Что ж, выпьем за следующую встречу?
 – За скорую встречу! – откликнулась Флейм, повторив слова записки, приложенной к орхидеям, и сдвинула свой бокал с его. Она сделала глоток бодрящего, легкого, но в то же время пьянящего вина и тихо засмеялась. – По-моему, у меня начинает кружиться голова. Орхидеи, ресторан для двоих, заграничное персиковое шампанское. Вы всегда затрачиваете столько усилий, чтобы произвести впечатление на женщину?
 – Только тогда, когда для меня это важно.
 Вновь в его глазах вспыхнул озорной огонек, влекущий ее больше, чем те сладострастные взгляды, которые бросали на нее мужчины, сгоравшие от нетерпения затащить ее в постель.
 – Я польщена.
 Более того, она ощутила, как между ними сверкнула яркая электрическая искра, от которой возгорелись редкие, полузабытые чувства: желание угождать, все делить пополам, соприкасаться и… Может быть, это и называется любить?
 Но, как всегда, этот порыв мог оказаться безрезультатным, неразделенным. Разве прошлый опыт не научил ее этому?
 У Ченса могло быть много причин искать ее общества. Впрочем, в их число вряд ли входило стремление появиться на людях с красивой женщиной. А если его интересовали ее знакомства, то здесь, в этом ресторане, он уж никак не мог ими воспользоваться. Однако он знал о Малькоме. Не исключено, что между ними идет какая-то борьба. Что, если он хочет заполучить нечто такое, чего добивается Мальком?
 Ей были противны эти подозрения, однако в прошлом подобная осторожность не раз избавляла ее от боли. Как известно, обжегшись на молоке, дуешь и на воду.
 – По вашему виду не скажешь, – заметил Ченс. – Мне показалось, вы скорее встревожены, чем польщены. Чем же?
 – Ничем. Пожалуй, ваш жест вызывает во мне некоторое недоумение. Он прекрасен, но… излишен.
 – Все зависит от того, какой смысл вкладывать в понятие «необходимость», – мягко возразил он. – Взять, к примеру, орхидеи. Окружив вас ими, я мог рассчитывать на то, что в тот момент, когда я позвоню и буду уговаривать вас изменить планы на сегодняшний вечер, вы отнесетесь к моему предложению более внимательно.
 Она рассмеялась.
 – Мягко сказано! Мой интерес был подогрет до предела.
 – Что касается приглашения сюда… – Он улыбнулся. – Согласитесь, что, если бы мы пошли в другое место, к нам бы все время подходили друзья и знакомые. Здесь же мы можем спокойно поужинать вдвоем. Так что, хоть на первый взгляд это и может показаться излишним, на самом деле все вполне логично.
 Убедившись, что спорить с ним невозможно, Флейм подняла бокал.
 – За логику – стиль Стюарта.
 После этого Флейм почувствовала себя на удивление легко и бездумно наслаждалась вином, едой и беседой. Разговор не затихал ни на минуту.
 – Вы видели новую постановку «Турандот» Франко Дзеффирелли! – воскликнула она с завистью. – Я умираю от желания ее посмотреть. Говорят, декорации потрясающие.
 – Еще бы, на спектакль угрохали добрый миллион, а то и больше, – сухо заметил Ченс. – Я всегда думаю: не лучше ли было бы потратить эта деньги на то, чтобы пригласить на сцену «Метрополитен» кого-нибудь из мировых знаменитостей.
 – Вы правы, – согласилась она. – Если хочешь их послушать, надо ехать в Европу.
 – Потому что в Европе звездам платят гораздо больше, чем здесь.
 – Знаю, но все равно обидно, – она печально вздохнула. – У меня были билеты на «Турандот», когда я в прошлый раз приезжала в Нью-Йорк. К сожалению, в последний момент поход в театр сорвался, и мне пришлось отдать билеты одному из друзей.
 – Вы были в Нью-Йорке по делам или для развлечения?
 – По делам. В Нью-Йорке находится штаб-квартира агентства, и я приезжала на совещание.
 – Вы часто там бываете?
 – Три-четыре раза в год. А вы?
 – Раза в два чаще…
 – Где вы останавливаетесь? – полюбопытствовала она.
 – В «Плазе». – Он чуть склонил голову набок. – А почему вы спрашиваете?
 Слегка улыбаясь, она раскачивала бокал с шампанским, наблюдая за поднимавшимися на поверхность пузырьками.
 – Вдруг вы останавливаетесь в отеле своего конкурента.
 – Конкурента? – Он удивленно прищурился.
 – Дональда Трампа. – Она озорно улыбнулась поверх бокала.
 – Хотя мы занимаемся одним и тем же бизнесом, – сказал он с улыбкой, – я не считаю его своим конкурентом. Меня не интересуют ни Манхэттен, ни Атлантик-Сити. Пускай он делает там все, на что его хватает. Я же оставляю за собой всю прочую территорию страны.
 Озорной огонек у него в глазах исключал даже намек на тщеславие, что вызвало легкий смех Флейм.
 – Странно, что не всего мира.
 – Надо же оставить какое-то пространство для роста, – заметил он, и складки на его щеках прорезались четче.
 – Как я могла упустить это из виду? – Она притворно вздохнула.
 Официант, стоявший на почтительном расстоянии от столиков, подавил зевок. Флейм заметила, как поспешно он прикрыл рукой рот, и сразу отвернулась – лучше бы она этого не видела. Ей не хотелось думать о том, что уже очень поздно.
 – Что вы делаете завтра, а точнее сказать, сегодня?
 Встретив его взгляд, она обратила внимание на его мужскую настойчивость. Одновременно ей бросилось в глаза множество других подробностей – как, например, отблеск низкого пламени свечи на его черных волосах или природная сила пальцев, спокойно державших стакан с бренди.
 – В Музее современного искусства сейчас проходит архитектурная выставка Марио Ботта, я хотела бы ее посмотреть. Говорят, зрелище весьма впечатляющее.
 – А что, если я попрошу вас пересмотреть свои планы и пообедать со мной в Кармел?
 – Надеюсь, на сей раз вы не утопите меня в орхидеях, чтобы я согласилась? – спросила она со смехом. – Я просто не знаю, что буду с ними делать.
 – Не утоплю, если вы примете приглашение поехать в Кармел и, говоря словами его знаменитого мэра, скрасите мои будни.
 Она подняла руки, как бы капитулируя:
 – Соглашаюсь безоговорочно.
 – Вот и прекрасно. – Он улыбнулся шире. – С утра мне надо сделать несколько неотложных звонков. Я мог бы за вами заехать, скажем, около половины одиннадцатого.
 – Замечательно. Мы можем поехать вдоль побережья, насладиться живописной дорогой и вполне успеть к обеду.
 Официант вернулся к их столику, изо всех сил стараясь казаться предупредительным.
 – Что-нибудь еще? Может быть, бренди? – предложил он, глядя на почти пустой стакан Ченса.
 – Мне – нет. – Он посмотрел на Флейм, но она отрицательно покачала головой. – Думаю, этим мы ограничимся.
 Его ответ означал, что ужин и вечер закончены. Большая часть пути к ее викторианскому дому прошла в молчании, на удивление приятном. У входной двери он протянул руку к ключам.
 – Можно мне?
 Она с готовностью позволила ему отпереть дверь. Когда он повернулся, чтобы отдать ей ключи, она знала, даже без подсказки собственного участившегося пульса, что момент настал.
 Она поняла это по своей боязни показаться неуклюжей, по сомнениям – вдруг она переоценила непринужденную интимность вечера, по неуверенности – хочется ли ей, чтобы он ее поцеловал.
 Когда его рука скользнула по ее щеке, она откинула голову – старое, как мир, движение женщины в ожидании поцелуя.
 Он приблизил к ней лицо, похожее на бронзовую скульптуру, и медленно провел взглядом по ее чертам.
 Линию его рта смягчила слабая улыбка.
 – Завтра в десять тридцать.
 Его голос прозвучал многообещающе, но не мог сравниться с поцелуем, когда он легко коснулся губами ее губ, а потом впился в них чувственно и властно.
 Еще долгое время после его ухода она чувствовала вкус этого поцелуя.




 9


 В четверть одиннадцатого раздался звонок в дверь. Флейм быстро направилась в прихожую, поспешно завязывая сзади на шее шелковый шарф. Она справилась с узлом уже у самой двери. Когда она открыла, на пороге стоял Ченс. Тут ее сердце бешено подпрыгнуло.
 До сих пор она видела его только в вечерних костюмах. Сейчас он впервые предстал перед ней в спортивной одежде: рубашка с расстегнутым воротничком, из-под которого выбивались черные волоски, и хлопчатобумажные брюки, плотно облегающие изящные мускулистые бедра. Через плечо была перекинута синяя, под цвет глаз, ветровка, висевшая на пальце.
 Он производил впечатление не столько лощеной элегантности, сколько грубоватой мужественности.
 – Я не рано? – Его губы сложились в теперь уже знакомую улыбку, в то время как глаза медленно ее оглядывали. – Вы выглядите отдохнувшей и посвежевшей.
 – Так и есть.
 Хотя на самом деле она так и не поняла, спала ли вообще. Впрочем, это не имело значения, так как она проснулась с ощущением, будто ей принадлежит весь мир.
 – Я только накину жакет, и можем ехать.
 В гостиной она взяла уже приготовленный жакет в тон длинной твидовой темно-бежевой юбке. Флейм уже направлялась в прихожую, когда зазвонил телефон. Скорее всего это был Эллери, желавший полюбопытствовать, как прошел вечер. Решив, что поговорит с ним позже, Флейм, не обращая внимания на звонки, быстро вернулась в прихожую.
 Тома в кожаных переплетах заполняли книжные шкафы Морганс-Уока, усиливая своей тяжеловесностью мрачный колорит комнаты. Хэтти Морган, восседавшая за викторианским столом-тумбой красного дерева – ни дать ни взять музейный экспонат, – слушала раздававшиеся в трубке гудки, постукивая пальцем по кожаному подлокотнику кресла.
 – Где эта противная девчонка? – Она сердито бросила трубку, прервав противное гудение в ухе.
 Повернувшись, она бросила недовольный взгляд на портрет Келла Моргана, висевший над каминной полочкой. От въевшейся с годами пыли ярко-медный оттенок его волос потускнел, но Хэтти помнила их настоящий цвет – сколько раз она сожалела, что не унаследовала его.
 Он достался этой девчонке, Маргарет.
 – Надо было позвонить раньше. Не следовало ждать. – Она потянулась к золотому набалдашнику своей трости, прислоненной к столу рядом с ней. Ухватив его шишковатыми пальцами, она с силой ударила тростью о деревянный пол, давая выход обиде и ярости. – Как он умудрился так быстро ее отыскать?.. Но она его раскусит. Обязательно раскусит!
 Хэтти еще раз хватила тростью об пол, и громкий звук усилил головную боль. От нее хорошо помогало лекарство, которое прописал доктор Гиббс, но Хэтти не любила его принимать. Снадобье вызывало отупение, с чем она не желала мириться, особенно сейчас, когда ей надо было подумать.
 Раскинувшийся на берегу Тихого океана под пышными монтерейскими соснами Кармел Приморский издавна был любимым прибежищем писателей и художников, которых влекла его деревенская простота в сочетании с буйной природой. Бредя по запруженному туристами тротуару мимо многочисленных, ломящихся от всевозможных товаров магазинов, Флейм пришла к выводу, что подлинное очарование Кармела заключается в его эксцентричности.
 Этот городок прихлопнул ладонью рекламные щиты, неоновые огни и большие торговые вывески, повернулся спиной к таким привычным удобствам, как тротуары и отделяющие их от мостовых бордюры, и, наконец, надменно пренебрег даже недостатком светофоров и знаков дорожного движения.
 Однако, взглянув на витрину продуктового магазина для гурманов, Флейм поняла, что около ста пятидесяти городских магазинов гостеприимно распахивают двери не столько для местного населения, сколько для туристов, которые и являются основными покупателями. К тому же треть лавочек – это своеобразные галереи, выставляющие на продажу работы местных художников.
 Кармел не был чужд прогресса, если таковой не шел ему в ущерб. Может быть, именно это нравилось Флейм больше всего, а отнюдь не внешнее очарование или живописное расположение.
 – Осторожно. – Небрежно обвивавшая ее плечи рука Ченса напряглась.
 В следующее мгновение он притянул ее к себе, освободив дорогу девятилетнему велосипедисту. Флейм заметила мальчика только тогда, когда тот промчался мимо, и одновременно обнаружила – надо сказать, к своему большому удовольствию, – что Ченс крепко прижимает ее к себе.
 Подняв глаза, она увидела его улыбку, такую же томную и нежную, как и его взгляд.
 – Нет ничего опаснее девятилетнего лихача.
 – Я впервые слышу об этом, – сказала она, отчетливо осознавая, что участившееся биение ее пульса не имеет никакого отношения к только что миновавшей опасности. – По-моему, есть вещи куда опаснее, я могла бы привести пару примеров.
 – Правда? – Его взгляд скользнул на ее губы, где и остановился. – А я могу привести только один пример. Надо будет сравнить наши наблюдения и посмотреть, сходятся они или нет.
 – А если разнятся, то в чем, – подхватила она, непроизвольно глядя на его рот.
 Он уже не так крепко держал ее за плечи, и у Флейм больше не было повода прижимать ладонь к его твердому, как камень, животу. Она неохотно опустила руку, и они продолжили прогулку по оживленной улице. Флейм по-прежнему ощущала приятную тяжесть его руки у себя на плечах.
 – Проголодались?
 Она чуть не рассмеялась. Его прикосновение, близость, тепло его тела вызывали в ней не просто чувство голода, а прямо-таки волчий аппетит. Но не могла же она ему это сказать.
 – Чуть-чуть. Если я не ошибаюсь, где-то впереди должен быть прелестный итальянский ресторанчик. Можно заглянуть туда.
 – Почему бы и нет?
 Память ее не подвела, и после пятиминутного ожидания их усадили за угловой столик. Флейм улыбнулась при виде традиционной скатерти в красную клетку и бутылки «Кьянти», залитой разноцветным воском от воткнутой в нее свечи.
 – Здесь ничегошеньки не изменилось, – сказала она, усаживаясь на стул и узнавая знакомую репродукцию с видом Неаполя, висевшую на стене. – В последний раз я была здесь с девчонками из университетского землячества накануне весенних каникул. Нас догнала толпа ребят из студенческого братства. И все мы зашли сюда поесть. Сначала кто-то кинул кусочек фарша, а потом все уже бросали спагетти друг другу в волосы. Эдакая баталия с применением пищевого оружия, вполне в итальянском стиле. Странно, как ресторанчик остался цел. Просто удивительно, что люди вытворяют, когда они молоды и глупы.
 – Да уж.
 – В каком университете вы учились? – полюбопытствовала она. – Нет, лучше я отгадаю. Когда-то у меня это здорово получалось. Где-то на Среднем Западе, верно? – Он кивнул, явно забавляясь. Она улыбнулась. – Наверняка это был не самый элитный университет, но довольно престижный. Вероятно, Огайо?
 – Висконсин.
 – Почти угадала.
 – А вы что заканчивали?
 – Беркли. – Тут ее улыбка слегка померкла, поскольку слишком мало хороших воспоминаний было связано с этим периодом ее жизни. – Мама хотела, чтобы я поступила в Вассар, ее альма-матер, но я отказалась уезжать из солнечной Калифорнии на суровый Восток. И поступила в Беркли – пристанище свободного духа всего лишь на другой стороне залива. Думаю, я выбрала его потому, что, хоть и стремилась покинуть родительское гнездо, не хотела улетать слишком далеко. И слава Богу. – Она заколебалась, потом объяснила: – На следующий год мои родители погибли в автокатастрофе.
 – Вам, наверно, было очень тяжело.
 – Да. Такое нельзя забыть, но постепенно я смирилась. – Как бы в подтверждение она заговорила о них не как о мертвых, а как о живых. – Жаль, что не можете познакомиться с папой. Замечательный был человек. – Она помолчала и улыбнулась. – Знаю, все дочери хвалят своих отцов, но мой был действительно замечательным. Всегда, когда я о нем думаю, вспоминаю постоянные смеющиеся искорки в глазах. Они не исчезали даже в самые серьезные моменты, а были у самой поверхности, готовые вырваться наружу.
 Весело, в лад ее поднявшемуся настроению, Ченс заметил:
 – Держу пари, один взгляд зеленых глазок его любимой малышки – и вы получали все, что хотели.
 Она со смехом согласилась:
 – За редким исключением. А вы? Каким вы были в детстве? Наверное, милый шалун, в котором сидел чертик и беспрестанно толкал его на озорство.
 В ответ брови вскинулись насмешливо-вызывающе:
 – А кто вам сказал, что оно у меня было?
 Прежде чем Флейм успела как-то отреагировать, к их столику подошла официантка, чтобы принять заказ. Открыв меню, Флейм раздумывала над тем, валяет ли Ченс дурака или говорит серьезно.
 Что-то неуловимое в его голосе подсказывало ей, что эта, оброненная ненароком, полушутливая фраза была правдой. Она с опозданием вспомнила, что он говорил ей: его мать умерла после долгой болезни. Ему тогда было одиннадцать лет. Значит, она была больна большую часть его детства. Возможно, он помогал за ней ухаживать, насколько это по силам семи-, восьми-, девяти– или десятилетнему ребенку. И, уж конечно, эта пора не была счастливой и безоблачной.
 Обед закончился долгой беспечной беседой за чашечкой кофе по-капуцински – они говорили обо всем и ни о чем. День уже клонился к вечеру, когда они наконец вышли из ресторана и направились к пляжу – пройтись после еды.
 Чайки то кружили над водой, то вдруг стремительно падали вниз к волнам прибоя, с шумом накатывавшего на берег. Флейм, лениво наблюдая за их акробатическими упражнениями, шла по сахарно-белому песку рядом с Ченсом, который обнимал ее за плечи. Она же обвила его рукой за талию, просунув большой палец в брючную петлю для ремня.
 Раскинувшийся перед ними пейзаж – волны с белыми гребешками и длинная изогнутая линия берега, охраняемые древними монтерейскими кипарисами, склоненными под беспрерывным морским ветром, – был красив первозданной классической красотой.
 Он воздействовал на все органы чувств – ветер, трепавший ее волосы, был пронизан острым привкусом океана, волны с приглушенным шумом накатывали на берег, солнечные лучи играли на обманчивой глади залива. Все это заставляло ее острее ощущать близость идущего рядом мужчины, их нечаянные соприкосновения бедрами, исходившее от его тела тепло. Она вынуждена была признать, что ни один мужчина уже давно не волновал ее так сильно, как Ченс.
 – Красотища, правда? – произнесла она, лишь бы только нарушить молчание, пускай даже самым банальным замечанием.
 – Невероятная.
 – Как хорошо, что здесь, вдоль берега, не настроили отелей и коттеджей. Тогда пропала бы вся эта первозданная красота.
 Он хмыкнул.
 – И как хорошо, что не все придерживаются того же мнения, иначе я, как и многие другие землезастройщики, остался бы не у дел.
 – Ах, так вы именно этим занимаетесь? – произнесла она с оттенком досады. – Строите грандиозные курортные комплексы. Как вы к этому пришли? Ведь перед вами открывался богатейший выбор – жилищные, промышленные, торговые центры.
 – Наверно, тут есть целый ряд причин. – Он помолчал, задумчиво оглядевшись вокруг, с редким для него серьезным выражением лица. – Сколько себя помню, я всегда придавал земле наиважнейшее значение. Однако о курортах я впервые задумался еще в колледже. Вы когда-нибудь слышали о Висконсин-Деллз?
 – Кажется. Знакомое название, но не более того.
 – Это курортная зона в Висконсине – место очень живописное и очень популярное среди жителей прилегающих штатов. Там огромный торговый центр. Будучи студентом, я повидал Деллз и имел возможность сравнить его со знаменитыми, воспетыми поэтами, курортами на Женевском озере. Я понял, что люди обожают играть, молодые, старые, богатые, бедные – словом, все. Хорошие времена или плохие, игра продолжается. Более того, в тяжелую пору – война или депрессия – потребность убежать от реальности усиливается. Вот почему люди потоком устремляются на пляжи, в горы или куда-нибудь еще, где царят красота, непривычная атмосфера и, желательно, роскошь.
 – А это как раз то, чем славятся курорты Стюарта. – Флейм попыталась припомнить: – Над сколькими курортными зонами реет флаг Стюарта? Над шестью?
 – Семью, – поправил он, вновь улыбнувшись ей своей ленивой кривой улыбкой. – Плюс тот, что строится в Тахо, и еще два в стадии разработки.
 – Весьма внушительно, – признала Флейм, склонив голову с шутливой почтительностью.
 Впрочем, не такой уж и шутливой, так как вспомнила: в статьях о нем говорилось, что он выстроил все эти курорты, которые обошлись ему во много миллионов, менее чем за двенадцать лет, причем на строительство некоторых из них ушло всего два года – поистине неслыханный рекорд.
 Он резко остановился.
 – Почему, собственно, мы непрерывно ведем речь обо мне? И совсем не говорим о вас и о вашей жизни?
 – Моя жизнь далеко не такая интересная, как ваша.
 – Может быть, для вас, но не для меня, – произнес он, медленно тряхнув головой и повернувшись к ней; его рука непроизвольно скользнула под ее жакет и легла на талию.
 В этот момент Флейм не могла бы с уверенностью сказать, что она чувствовала острее – теплую тяжесть его руки или его ребра под своей ладонью.
 – Мне еще многое предстоит о вас узнать, – он проговорил это тихо, чуть насмешливо, с едва уловимым вызовом.
 – Например?
 – Например… Как вам удалось стать вице-президентом и при этом не зачерстветь в грязной борьбе за власть? – Его взгляд медленно и с нескрываемым интересом скользил по ее лицу. – Кто виной той настороженности, что иногда я замечаю в ваших глазах? Почему ваш бывший муж был таким идиотом, что позволил вам уйти? – Он коснулся пальцами ее волос. – Всегда ли ваши волосы вот так пламенеют на солнце? Были ли у вашей матери такие же губы, как у вас? И каждому ли мужчине так же трудно, как и мне, удерживаться от того, чтобы беспрестанно вас не касаться?
 Она забыла о всякой осторожности, когда придвинулась к нему, позволив себя обнять, и почти вплотную приблизила к нему лицо. От сладостных сомнений вчерашней ночи не осталось и следа.
 На этот раз их губы жадно слились воедино, она ощущала привкус соленых брызг и шелковистость его языка. Внутри ее все всколыхнулось, и кровь стремительно помчалась по жилам, до предела обострив все чувства.
 Ее ладони, уже давно оказавшиеся у него под ветровкой, угадывали игру его спинных мышц. Изогнувшись, она тесно прильнула к нему, вся целиком, охваченная еще большим жаром. Она смутно ощущала ласку его искушенных рук. Они словно распространяли по ее телу таинство поцелуя.
 Когда же он разомкнул губы, а потом начал покрывать нежными, влажными поцелуями ее лицо, Флейм охватила дрожь, в ней пробудилась та страсть, что так долго спала, но не умерла – Флейм всегда это знала.
 Кто разжег ее в ней последний раз? Флейм не помнила. Зато не сомневалась – еще ни один мужчина не был способен взволновать ее так, как Ченс.
 Хотела ли она этого? Могла ли себе это позволить? Она вновь почувствовала его губы в уголке рта, и вновь ее заполнило горячее, сладостное нечто.
 Внезапно, будто взрыв, раздался истошный вопль рок-музыки, заглушивший мерный шум прибоя. Она неохотно позволила Ченсу разомкнуть губы и выпрямиться. После горячего поцелуя морской ветер показался неожиданно холодным.
 Продолжая смотреть на Ченса, Флейм уловила мелькнувшее в его глазах раздражение, вызванное тройкой хихикающих девиц – они фланировали по пляжу и оглядывались на них через плечо. Но, когда он снова взглянул на нее, раздражение бесследно исчезло, синева его глаз потемнела от того, что произошло между ними – слишком личного и слишком интимного для этого открытого посторонним взглядам пляжа.
 Он все еще обнимал ее, не желая вот так сразу от себя отпускать.
 – Какие у тебя планы на вечер? – спросил он слегка севшим голосом.
 – Не знаю, – мягко проговорила она с чуть заметной улыбкой. – А у меня они есть?
 Бороздки на его твердых щеках углубились.
 – Безусловно. Ты ужинаешь со мной… и будь, что будет.
 Он откровенно желал ее, это читалось в его глазах, но молча оставлял за ней последнее слово. Для нее же подобный шаг был всегда сопряжен с глубоким чувством. Но разве оно еще не зародилось?
 Почему бы честно не признаться самой себе, что она испытывала нечто гораздо большее, чем просто влечение плоти? То было стремление доверять. Стремление верить, особенно сейчас, когда этот человек уже не был ей безразличен.
 – В таком случае, не пора ли нам возвращаться? – Она отстранилась от него с легкой улыбкой. – Мне бы хотелось принять душ и переодеться перед этим знаменательным ужином.
 В знак молчаливого согласия Ченс повернулся, и они зашагали по тяжелому песку, где уже пролегла дорожка их следов. Он снова прижал ее к себе. Некоторое время Флейм вглядывалась в оставленные ими отпечатки ступней – одни большие, другие маленькие, они располагались вплотную друг к другу, что пришлось ей по душе.
 Она подняла голову и посмотрела на гигантские кипарисы впереди с причудливо изогнутыми ветром стволами. У ближайшего дерева какой-то человек в желтовато-коричневой куртке курил сигарету и… наблюдал за ними. Она это ясно видела. Он быстро бросил сигарету, затоптал ее, повернулся и пошел прочь в том же направлении, что и они. Но когда он оглянулся, то четко обозначился его ястребиный профиль.
 Это был официант в коричневых ботинках, тот самый человек, который вчера вечером сунул ей предостерегающую записку. От неожиданности Флейм споткнулась, нарушив ритм их шага.
 – Осторожно. – Он крепче обнял ее, думая, что ей что-то попалось под ноги.
 Она почувствовала на себе его взгляд и постаралась быстро стереть со своего лица выражение шока. Но, как видно, недостаточно быстро.
 – Что-нибудь случилось? – спросил он.
 – Нет, ничего.
 Не могла же она сказать ему, что какой-то человек ехал за ними до самого Кармела, особенно, если учесть, что его, как она подозревала, нанял Мальком.
 – Ты уверена?
 – Абсолютно.
 Флейм широко улыбнулась. Однако она сомневалась, что Ченс ей поверил.




 10


 В полутемном зале маленький оркестрик наигрывал мечтательную балладу, нежную и томно-чувственную. Несколько пар медленно двигались по танцплощадке размером с носовой платок, которую частенько именовали интимной.
 Флейм была полностью согласна с этим определением – они с Ченсом танцевали, тесно прижавшись друг к другу, расслабленно покачиваясь в такт музыке и соединив головы, время от времени Ченс ласково касался губами ее виска или щеки.
 Она медленно провела пальцами по упругим мышцам его шеи и по коротко остриженным черным волосам. В его чудесных объятиях она забыла обо всем на свете, в том числе и о темно-зеленом седане, неотступно следовавшем за ними от самого Кармела, соблюдая дистанцию в три машины, и потом, когда Ченс за ней заехал, припаркованном на углу. Сейчас ничего этого не существовало, только обхватившие ее руки и наполнявшая ее томная музыка.
 Его губы легко потерлись об ее лоб, и Флейм улыбнулась.
 – Прогулки по берегу, ужины при свечах, джунгли орхидей, нежная музыка, мягкое освещение, танец в обнимку… У меня складывается впечатление, будто за мной старательно ухаживают, – прошептала она и увидела, как его губы изогнулись в улыбке.
 – Ты должна доверять своей интуиции, – шепнул он пересохшими губами, в его глуховатом голосе была та же томительная нежность, с какой он погладил ее по спине.
 – Значит, ты это все-таки признаешь?
 – Ты не оставляешь мне выбора. Приходится признаваться, когда не удается скрыть.
 – А ты уверен, что тебе есть в чем признаваться? – Ее поддразнивание было всего лишь частью их словесной игры – способ скрыть возраставшее волнение, которое возбуждало и будоражило кровь. – Мне кажется, вы пытаетесь заманить меня в ловушку, мистер Стюарт.
 – Ошибаешься, – он чуть заметно тряхнул головой, – я добиваюсь, чтобы ты меня в нее заманила.
 Ченс отстранился, желая увидеть ее реакцию, и пристально всмотрелся в сильные, чистые черты ее лица. Сама мысль о ней волновала его, а нежное прикосновение мягкого округлого тела, прильнувшего к нему, вызывало неистовое желание. Впервые ее зеленые глаза не туманила настороженность. Ясные и лучистые, они смотрели на него, суля такую радость, что вся его сдержанность готова была улетучиться. Он с трудом совладал с охватившим его порывом, повинуясь внутреннему голосу, который подсказывал с самого начала: эту женщину ни к чему нельзя ни принудить, ни склонить пышной лестью или страстными поцелуями.
 Он был накрепко связан с землей. Всю свою жизнь. А земля учит человека терпению – добродетели, необходимой для того, чтобы дать срок плодам взрасти и созреть.
 Он очень рано узнал, что никакой дом нельзя выстроить за одну ночь.
 – Какая волнующая задача, – мягко проговорила она, и он был не в силах отвести взгляд от ее полураскрытого рта. – Заманить в ловушку самого Ченса Стюарта!
 – Она тебя привлекает? – Распрямив их сплетенные пальцы, он нежно коснулся губами ее губ.
 Флейм смотрела на него с полуулыбкой, как будто тайно радуясь такой внезапной мысли.
 – У меня в голове какой-то тоненький голосок все время внушает: «Не упускай случая».
 – Какой славный голосок! Нельзя ли уговорить его пищать погромче?
 – В этом нет нужды. Я и сама хочу воспользоваться случаем. – Она приблизила к нему лицо, ища его рот.
 Он едва ощутил медовую шелковистость ее губ, как оркестрик умолк, и раздались жидкие аплодисменты. Ченс слегка отстранился от нее, но не выпускал из объятий.
 – Почему бы нам не отправиться туда, где меньше народу, в какой-нибудь гораздо более укромный уголок? Например, в мой гостиничный номер?
 – По-моему, самое время.
 Ченс открыл ключом свою дверь и посторонился, пропуская Флейм. Она решительным шагом прошла в гостиную, затем, остановившись, повернулась к нему с грацией модели, всколыхнув оборки своего изящного черного шелкового платья. Воротник ее мехового жакета закрывал шею, черный как сажа, он резко контрастировал с медным отливом ее волос.
 Она внимательно оглядела комнату, после чего посмотрела на него, в мягкой линии ее рта проскользнула озорная улыбка.
 – Я-то думала, что меня будет ждать полная орхидей комната! Или уж, по крайней мере, персиковое шампанское в ведерке со льдом.
 Он приблизился к ней, дотронулся до нее, и все его спокойствие мгновенно исчезло.
 – Нам не нужны все эти штучки, Флейм, – сказал он, проводя рукой по ее щеке и забирая волосы за ухо. – У нас есть нечто гораздо лучше.
 И пока он целовал ее долгим, медлительным поцелуем, их обоих словно окутало теплом. Для него не было такой орхидеи, чей аромат был бы столь же восхитителен, как аромат ее волос, и не было такого вина, которое пьянило бы так же, как вкус ее губ.
 На сей раз не было никаких сомнений, никаких попыток убедиться, выдержит ли фундамент возводимое на нем здание.
 Сошлись две силы – каждая могущественна по-своему, – которые пытались постичь друг друга, обнажая чувства с той открытостью, для достижения которой недостаточно было обычной страсти.
 Она прильнула к нему, но толстый мех все еще скрывал от Ченса ее манящую плоть. С неохотой разомкнув губы, он снял с нее жакет и, неотрывно глядя ей в лицо, бросил его на ближайший стул. Его обуревало неизвестное ему доселе чувство – неистовое и в то же время нежное.
 Он попытался было подыскать подходящие слова, но все они когда-то уже были сказаны – в других гостиничных номерах, другим женщинам. Он не хотел повторять их Флейм. С ней ему хотелось быть иным, и это его удивило.
 Однако существовало и нечто неизменное, он понял это, когда ласково взял ее на руки и перенес в спальню. Там, опустив ее на пол, он целовал ее снова и снова, наслаждаясь вкусом ее чувственных, волнующих губ.
 Когда он выпрямился, чтобы развязать галстук, она с многозначительным спокойствием посмотрела ему в глаза и, подняв руки, расстегнула верхнюю пуговку на платье. Так и не развязав галстук, Ченс развернул ее к себе спиной и потянул «молнию», с волнением наблюдая, как платье расходится и обнажает молочную белизну ее кожи и черное кружево комбинации. Платье заскользило в его ладонях – с плеч, вниз по рукам, это скольжение ускорялось шелковистостью ее кожи. Ченс наклонился к ее обнаженному плечу, и платье с мягким шуршанием упало на пол.
 В то время как под его пальцами тоненькие бретельки комбинации сползали с ее плеч, его губы нежно двигались к основанию шеи. Ее откинутая назад голова была чуть склонена набок, обнажая быстро пульсирующую жилку. Он слышал ее учащенное, поверхностное дыхание и чувствовал слабую дрожь, которую она пыталась унять. Он хотел большего, гораздо большего.
 Он развернул ее лицом к себе и увидел соблазнительную прозрачность ее комбинации.
 – Черное кружево, – прошептал он, глядя на паутинку нитей, едва прикрывавших ее медленно, но взволнованно вздымавшуюся грудь.
 – Ты сказал, что черное кружево на женщине разжигает в мужчине кровь, – ее голос прозвучал хрипловато, – и я это запомнила.
 – Умница, – в его собственный голос откуда-то из глубины естества прокралась дрожь.
 С бесконечной нежностью он снял с нее тонкое белье, продлевая миг предвкушения для обоих. Предвкушение превратилось в реальность, когда он увидел ее – обнаженную, в снопе света, падающего из гостиной. С минуту он просто любовался ею – рот полуоткрыт, глаза обращены на него, округлые очертания тела выгодно подчеркиваются мягкой подсветкой. Ему захотелось коснуться ее руками, чтобы убедиться, что эта точеная фигурка – не сон.
 Сначала он дотронулся до ее шеи – провел кончиками пальцев по изящному изгибу, потом по ямочке у ее основания. Затем – по округлым выпуклостям ее грудей, которые оказались на удивление упругими. Она сделала резкий, глубокий вдох и задержала дыхание, опустив ресницы.
 Он стал ласкать большими пальцами ее твердые тугие соски, от чего она затрепетала и издала полувздох-полустон, выгнувшись под его руками. Теперь его пальцы ласкали плоский живот, напрягшийся от этого прикосновения. Положив руки на ее упругие ягодицы, он притянул ее к себе.
 Его сомнения рассеялись. Она была живая, реальная, сквозь одежду он чувствовал ее груди. Разгоряченная плоть вздрагивала под его пальцами, когда она приникла к нему, ища его губы, дыша пьянящим, сладостным ароматом. Он крепко сжал ее в неистовом страстном порыве. Ее губы раскрылись под его языком – рот был горячим, мягким, отдавал вином и каким-то неповторимым, ее собственным привкусом.
 Наконец Ченс отстранился, и рядом с ней выросла горка его одежды. Флейм не сводила с него зачарованного взгляда, отяжелевшего от желания.
 Он поднял ее, и она обвила его шею руками. Оба молчали – язык их глаз, рук, тел был красноречивее всяких слов. Ченс отнес ее на кровать, где манящим уголком уже было откинуто одеяло. Он уложил ее – матрац прогнулся под его коленкой – и лег рядом.
 Она прижалась к нему, ее тонкая рука гладила его грудь, завитки волос, шею. Он запечатал поцелуем ее зовущий, полуоткрытый рот, она ответила ему горячо и страстно.
 Она крепко сжала ногами его ногу, в то время как он, обхватив рукой ее грудь и замирая от восторга, ласкал сосок большим и указательным пальцами. Он поцеловал пахнущую духами выемку за ухом. Нежно укусив ее мягкую мочку, покрыл поцелуями ее длинную шею. Она же была само движение: ее руки оглаживали его плечи, шею, спину, тело было напряжено, бедра вздымались в любовном ритме, он был охвачен и ее жаром, и своим.
 Под тяжестью его бедер она раздвинула ноги, и он приподнял ее повыше на кровати, так, чтобы можно было касаться ее полных грудей.
 Ее подвижные пальцы впились ему в волосы, в то время как он, поцеловав ямочку под самой шеей, стал ласкать языком твердый от возбуждения сосок. Она выгнула спину, все ее тело требовало, жаждало ласки. Возбуждаемый ее гортанными стонами и частым дыханием, Ченс оторвал руку от ее второй груди – его рука скользнула по плоскому животу к шелковистому гнездышку золотистых волос, крепко прижимавшемуся к его бедру.
 Он желал ее. Боже, как он ее желал, сейчас же, сию минуту. Он уже почти поддался силе этого порыва, но все же обуздал его. Это была их первая близость, и он хотел целиком разделить ее с ней. Он не способен был думать ни о чем, а лишь бессознательно стремился продлить миг наслаждения, чувственно осязая ее божественное тело, задыхаясь ее дразнящим запахом, жадно вслушиваясь в ее всхлипывания и стоны, впитывая губами сладковатый вкус ее кожи. Когда возбуждение стало невыносимой мукой, он вошел в нее. Она поглотила его, окутав тугим теплом. Целуя ее в губы, он поднял ей руки высоко над головой и переплел свои и ее пальцы. Он не хотел спешить. Этим моментом следовало насладиться сполна. Он глубоко вонзался в нее медленными движениями, ощущая ответное покачивание ее бедер.
 Казалось, этот участившийся ритм был больше неподвластен им, он полностью растворился в ощущениях – чувствовал ее язык, слизывавший капельки пота над его верхней губой, зубы, вонзившиеся в плечо, когда она испустила сдавленный крик; сильные, требовательные руки на спине и ягодицах; мягкую, бесконечную податливость тела, слившегося воедино с его собственным.
 Казалось, поплыл и закружился весь мир, и, чтобы она не уплыла от него вместе с этим миром, Ченс крепко сжал ее в объятиях.
 Не в состоянии уснуть, Флейм сняла с себя руку Ченса и неслышно выскользнула из постели.
 Она постояла, желая убедиться, что не потревожила его. Во сне его черты обрели еще большую силу, четче проявили его мужественную гордость, обычно скрытую под небрежной улыбкой. С минуту она смотрела на него, баюкая в себе воспоминание о наслаждении, заполнившем все ее существо, таком всевластном и прекрасном… Это было нечто гораздо большее, чем просто вспышка физической страсти и блаженное облегчение.
 Она с трудом оторвала взгляд от его лица и чистых мужских линий мускулистого тела. У ее ног лежала белая рубашка. После недолгих колебаний она подняла ее с пола и надела, улыбаясь чересчур длинным рукавам. Потом закатала манжеты и потихоньку прошла в темную гостиную, по пути застегнув две пуговицы.
 Подойдя к окну, она взглянула на ночные огни Сан-Франциско, мерцающие в чернильной темноте. Она бессознательно подняла воротничок рубашки и уткнулась в него лицом, вдыхая головокружительный запах мужского одеколона.
 Сегодня перед приходом сюда у нее не было и тени нерешительности. Она хотела, чтобы он любил ее. Хотела его и не собиралась этого скрывать. Слишком долго она подавляла в себе отпущенную природой страсть.
 Но она никак не ожидала, что их близость вызовет такой бурный поток чувств. И глубина этого чувства к нему немного пугала. Флейм боялась слова «любовь». Оно означало, что Ченс обладает властью над ней и способен причинить боль. Но, Боже праведный, если она больше его не увидит, как же больно ей будет тогда!
 – Вот ты где! – донесся из темноты его голос, и Флейм напряглась, внезапно ощутив, что он где-то рядом.
 Когда его руки легли на свободные рукава рубашки, она повернулась к нему до того, как пальцы успели сомкнуться. Его глаза светились лениво-собственническим выражением.
 – Я уже начал думать, что ты мне приснилась.
 – Мне не спалось.
 Стоя рядом и глядя на него, она чуть не задохнулась от нежности. Когда он обнял ее за талию, она провела рукой по его твердой, мускулистой груди, вспомнив, какой он сильный… и ласковый…
 – Ченс, я…
 Но она не успела объяснить причину своей бессонницы.
 – Страшно до смерти, да?
 Пораженная тем, как точно он отгадал ее мысли, она не сопротивлялась, когда он, обхватив ее за ягодицы, притянул к себе.
 – Как…
 – …я догадался? – с улыбкой закончил он за нее. – Ты думаешь, это произошло только с тобой? На всякий случай напомню, что я тоже при этом присутствовал и принимал некоторое участие.
 – Это уж точно! Но я не была уверена, что на тебя это так же сильно подействовало.
 – Точно так же. – Он крепко обнял ее и потерся щекой и ртом о ее волосы. – Хотим мы этого или нет, но наступит завтра, Флейм. И мне надо будет уезжать.
 – Я знаю. – Гордость не позволила ей теснее к нему прильнуть.
 – Нам обоим предстоят одинокие ночи. И я не хочу, чтобы сегодняшняя стала одной из них.
 В его голосе не было и тени насмешки, поддразнивания или подшучивания: он был абсолютно серьезен. Тронутая этой серьезностью, Флейм посмотрела на человека, с которым ей было так необыкновенно хорошо и тепло.
 – Я тоже. – Теперь она не сомневалась – одинокие ночи впереди будут тяжелым испытанием на фоне волнующих воспоминаний об этой.
 – Тогда пойдем обратно.
 Его повелительный тон не допускал какой-нибудь романтической глупости типа с тобой хоть на край света. Вместо этого Флейм слегка повернулась в его объятиях и обняла его за талию, готовая вернуться в спальню – ее действия были красноречивее ненужных слов.
 В спальне Флейм скинула с себя его рубашку и повернулась к постели.
 Ченс был уже там, его длинный силуэт достигал до самого края матраца, а из-под простыни вырисовывался мужской торс – сплошные упругие мускулы и бронзовая кожа.
 Она постояла с секунду, зная: он смотрит на нее, и ему нравится на нее смотреть.
 Когда она приблизилась к постели, Ченс немного подвинулся и протянул ей навстречу руки. Его лицо было на расстоянии всего лишь нескольких дюймов.
 Она видела, как его взгляд лениво проследил за движением собственной руки, скользнувшей по ее ребрам и обхватившей грудь, вызвав в ней уже знакомое острое желание.
 Затем он задумчиво всмотрелся в ее лицо.
 – Никак не могу определить, – прошептал он.
 – Что? – Она провела пальцами вдоль его руки, восхищаясь твердыми мускулами.
 – В тебе тут дело или во мне? С одной стороны, мне хочется навесить на тебя ярлык и объявить своей личной собственностью. – Он помолчал. – С другой – я робею. И это чувство для меня совершенно новое.
 – Для меня тоже, – шепнула она.
 – Флейм… – это было единственное, что он успел произнести, прежде чем впился губами в ее рот с сумасшедшей страстностью, на которую она тут же откликнулась. Ее снедал тот же голод, что и его, и она ответила на поцелуй всем своим существом.
 На этот раз их близость потрясла ее своей могучей гармонией, она была подобна сильной буре, которая обрушивает потоки и оставляет после себя ощущение возрожденной жизни и свежести.




 11


 Церковный колокол призывал к заутрене, когда Ченс затормозил у ее крыльца. Флейм увидела сбегающего по ступенькам Эллери. Она помахала ему рукой и, не обращая внимания на его изумление, повернулась к Ченсу.
 – Нет нужды провожать меня до дверей. – Она не хотела затягивать неминуемое прощание.
 – Я тебе позвоню.
 В этом можно было не сомневаться. Ченс никогда не бросал слов на ветер. Она это уяснила, как и многое другое.
 – Если вдруг меня не застанешь, не отступайся. Где бы я ни была, я вернусь.
 – Я никогда ни от чего не отступаюсь.
 Он обхватил рукой ее затылок и притянул к себе. Флейм ответила на жаркий поцелуй, полный страсти и обещания счастья. Когда Ченс отнял губы, она ощутила тепло во всем теле. Блеск его темно-синих глаз был столь же красноречив, как и поцелуй.
 – До скорой встречи, – тихо сказал он.
 – До скорой встречи, – откликнулась она – эта фраза звучала для нее как талисман – и взялась за ручку дверцы.
 Вылезая из машины, она слегка удивилась тому, что глаза у нее оставались сухими, слезы и не думали на них наворачиваться, и в груди не было никакой тяжести. И все это благодаря полнейшей уверенности в том, что встреча действительно будет скорой.
 Подойдя к крыльцу, она проводила взглядом отъезжавшую машину.
 – Твой наряд слишком шикарен для церкви, значит, он был надет еще с вечера, по-видимому, потрясающего. – Эллери спустился еще на пару ступенек и встал позади нее.
 – Почему ты думаешь, что потрясающим был только вечер? – Она сама слегка смутилась, поняв, сколько легкомысленного самодовольства было в этой шутливой реплике. Она так давно не была влюблена, что забыла, какое это прелестное чувство.
 Эллери завел руку за спину, глаза его расширились, а брови вскинулись, когда она повернулась и начала подниматься по ступенькам.
 – Сегодня утром мы настроены немножко игриво, не так ли?
 Флейм пропустила это замечание мимо ушей, так как ее отвлек темно-зеленый седан, въехавший на пустую автостоянку по другую сторону улицы.
 – Эллери, посмотри как бы ненароком на тот темно-зеленый седан – кажется, «форд», – что затормозил на спуске холма. Ты видишь водителя? – Она стояла спиной к улице и к седану и делала вид, что ищет ключи в вечерней сумочке.
 – Не очень отчетливо, – сказал Эллери после короткой паузы. – А в чем дело?
 – Ты помнишь того официанта в коричневых ботинках на приеме у Деборгов? С большим ястребиным носом?
 – Помню. – В его голосе слышались вопросительные нотки, ожидание объяснения.
 – Посмотри внимательно – это не тот официант?
 – Слишком далеко. Все, что я вижу, – это очертания головы человека за рулем.
 – Ну и Бог с ним. – Она с раздражением пожала плечами и извлекла ключ из сумочки. – Пойдем в дом.
 Нахмурившись, Эллери напоследок взглянул на машину и пошел за Флейм, мягко взбежавшей по ступенькам к своей двери.
 – Что все это значит? С чего ты взяла, что это официант?
 – Он отправил ту мерзкую записку, а вернее, доставил. – Быстро повернув ключ в замке, она открыла плечом дверь.
 – Откуда ты узнала?
 Она влетела в прихожую, предоставив Эллери закрывать дверь, затем остановилась у стенного шкафа и сбросила меховой жакет.
 – В пятницу вечером он вручил мне другое сообщение. На этот раз – лично.
 – Другое сообщение?
 – Да. Суть все та же – держись от него подальше. Но только теперь добавилось предостережение: если не послушаюсь, то пожалею об этом. – Она понимала, что из-под ее беспечности проступает беспокойство, но не могла притворяться хладнокровной. – Более того, он следовал за мной по пятам весь уик-энд.
 Она повесила жакет на плечики и убрала в шкаф.
 – Повсюду?
 – Нет, слава Богу. – Несмотря на напряжение, а может быть, благодаря ему она взглянула на Эллери и рассмеялась, вновь обнаружив в себе это новое удивительное чувство. – И не надо вскидывать брови, Эллери Дорн.
 – А разве я их вскидываю? – с шутливой невинностью произнес Эллери.
 – Беспрестанно.
 – По крайней мере, теперь мне ясно, почему все выходные тебя невозможно было застать дома. Хотя в данный момент меня больше интересует, от кого ты должна держаться подальше. Вторая записка не была вразумительнее первой?
 – Нет. Но наверняка имелся в виду Ченс.
 – А кто отправитель?
 С минуту она колебалась, глядя в глаза Эллери.
 – Я думаю, Мальком. Кто же еще? Сначала я подозревала Лючанну, но она скорее бы набросилась на меня с выпущенными коготками, если бы хотела драться за своего мужчину. – Она помолчала и как-то сникла. – После этой… ссоры, которая на днях произошла между мной и Малькомом, я знаю: он не погнушается угрозами. А вся эта слежка за мной – попытка доказать, что он не остановится ни перед чем, добиваясь своего.
 – И что ты намерена теперь делать? – Эллери посерьезнел.
 – Я знаю, что я хотела бы сделать. Я хотела бы пригрозить ему, что немедленно подам в суд за сексуальное преследование.
 – Но ты не осмеливаешься, – догадался Эллери.
 – Нет, если хочу остаться вице-президентом «Боланд и Хейз». – Она грустно улыбнулась уголком рта. – Кроме того, подобный процесс моей репутации и карьере навредит куда больше, чем его. Какое агентство захочет меня нанять после вполне определенных газетных заголовков? Какой клиент захочет иметь со мной дело? Никакой. А посему… у меня нет выбора, кроме как не поддаваться и показать ему, что меня запугать не удастся – ни ему, ни кому бы то ни было другому.
 Эллери поставил на пол свой «дипломат», освободив таким образом руки для того, чтобы зааплодировать.
 – Блестящая речь, дорогая. Твердая верхняя губа и все прочее.
 Она метнула на него несколько раздраженный взгляд.
 – Если ты закончил, то можешь сказать, с чем пожаловал. Наверняка не с визитом вежливости, иначе бы не прихватил с собой вот это. – Она указала на кожаный чемоданчик у его ног.
 – Может, тебе покажется странным время, которое я выбрал, но я принес несколько новых идей относительно праздничной рекламы для Пауэлла.
 Его рот искривился в скорбно-извиняющейся гримасе.
 – Я подумал, что было бы неплохо предварительно просмотреть их вдвоем, тогда, если ты завернешь их, как в прошлый раз, мой персонал не будет до такой степени обескуражен.
 – Ты прав, Эллери. Время выбрано довольно странное. Извини.
 – Если ты предпочитаешь дождаться…
 – Нет. Дай мне несколько минут на то, чтобы принять душ, переодеться и… забыть, что Мальком может быть мне чрезвычайно неприятен. – Она направилась к спальне, бросив через плечо: – Если хочешь, свари кофе!
 Аромат свежего кофе разносился по квартире, когда Флейм вышла из спальни – в коричневых брюках и просторном бежевом свитере. Она не удосужилась высушить волосы, а лишь зачесала их назад; мокрые, они пламенели еще ярче. Она нашла Эллери в гостиной, где на кофейном столике были разложены черновые эскизы макетов и раскадровок.
 – Я налил тебе кофе. – Он указал на чашку с блюдцем на стеклянной столешнице другого столика.
 – Спасибо.
 Она отхлебнула дымящейся жидкости. Этот запах и вкус напомнили ей о завтраке с Ченсом всего несколько часов назад. Она ела, сидя у него на коленях, – и все из-за того, что отказывалась от еды, уверяя его, что не ест по утрам. Ченс воспринял это как вызов, усадил ее на колени и стал кормить датским пирожным с ананасовой начинкой. Она, якобы в отместку, заставила его съесть пирожное с малиной.
 Дело кончилось тем, что они слизывали начинку друг у друга с пальцев и сцеловывали с губ, перемешивая малину с ананасом.
 Это был самый замечательный завтрак в ее жизни.
 Взглянув на черные полированные часы на каминной полочке, она решила, что Ченс уже, наверно, в аэропорту. Возможно, даже взлетел. Интересно, когда он позвонит, подумала она.
 – Ну что? – Эллери ждал ее замечаний. – Это то, чего ты хотела?
 Вздрогнув, Флейм осознала, что смотрит на эскизы, но ничего не видит.
 – Извини, я…
 Тут раздался телефонный звонок, и она бросилась к телефону, уверенная, что это Ченс звонит из аэропорта.
 Но оживленный грубоватый голос на другом конце провода явно не принадлежал Ченсу.
 – Это вы, Маргарет Роуз? Я звонила все выходные. Это Хэтти Морган.
 – Хэтти… – Флейм не сразу вспомнила горделивую старушку, которая явилась к ней с невероятной историей о родстве и о ранчо в Оклахоме. Флейм не предполагала еще когда-нибудь ее или о ней услышать. – Где вы? – осведомилась она.
 – Разумеется, в Морганс-Уоке, – резко прозвучало в ответ.
 – Ах, ну конечно. Как я сразу не догадалась. – Ей стало жаль бедняжку, которая продолжала цепляться за свою фантазию. Скорее всего она находилась в доме для престарелых и все это было попыткой убежать от одиночества. – Хэтти! Там никого нет, с кем я могла бы поговорить? Служителя иди сиделки…
 – Сиделки?! Нет, сиделки здесь нет!
 – Это не значит, что я не хочу разговаривать с вами, Хэтти. – Флейм попробовала еще раз: – Просто мне хотелось бы…
 – Вы, как видно, мне не верите! – с упреком бросила Хэтти. – По-вашему, все, что я говорила, – выдумки выжившей из ума старухи. Но вы убедитесь, что я в таком же здравом уме, как и вы.
 – Я не сомневаюсь…
 – Нет, сомневаетесь. Однако я могу подтвердить каждое свое слово. У вас найдется листок бумаги и карандаш?
 – Да. – Блокнот и ручка лежали возле телефона.
 – Я звоню вам из Оклахомы. Запишите номер. – Она продиктовала цифры в темпе быстрого стаккато, затем приказала: – А теперь повторите вслух.
 Флейм не могла сдержать улыбку, читая цифры, наспех нацарапанные в блокноте.
 Эта женщина и в самом деле была в здравом уме – сообразила, что Флейм могла ее обмануть и ничего не записать. Теперь Хэтти убедилась в обратном.
 – Хорошо, – бросила она. – Сейчас я положу трубку, а вы перезвоните мне по этому номеру.
 – Хэтти…
 – Нет. У вас не должно остаться никаких сомнений насчет того, что я говорю из Оклахомы. Можете проверить по справочнику – я дала вам код Оклахомы.
 – Я знаю, что…
 – Тогда перезвоните. Если хотите, за мой счет. – Раздался резкий щелчок – на другом конце провода повесили трубку.
 Внезапно Флейм охватили сомнения, и, хмуро глядя на трубку, она медленно опустила ее вниз. Неужели она ошиблась относительно Хэтти Морган? Возможно ли, чтобы все это было правдой?
 – Что-нибудь случилось?
 От этого вопроса она еще сильнее нахмурилась.
 – Не знаю.
 Она нажала на рычаг, пару секунд подержала на нем палец, отпустила его и дождалась гудка. Затем нажала на кнопку О – оператор.
 – Да, код Оклахомы, пожалуйста, – попросила она, как только в трубке раздался голос. – Район Талсы… Девять-один-восемь, – повторила Флейм, глядя на тот же набор цифр в блокноте. – Спасибо, – механически пробормотала она, вешая трубку.
 – Кто это звонил? – Эллери уже стоял на ногах. – Что происходит?
 Она повернулась к нему вполоборота, все еще пытаясь переварить услышанное.
 – Помнишь, я рассказывала тебе о пожилой женщине, которая явилась ко мне неделю назад с нелепой историей: мол, я ее единственная живая родственница, и она собирается завещать мне ранчо в Оклахоме? Она мне только что и звонила.
 – Чего она хотела?
 – Чтобы я ей перезвонила – номер, который она мне дала, начинается с кода Оклахомы. – Флейм издала тихий, скептический смешок. – Ты ведь не думаешь, что это реально? Я решила, что она улизнула из богадельни или какого-нибудь частного заведения по уходу за стариками. Она вполне могла где-то вычитать, что моя девичья фамилия Морган или что мои предки по линии Морганов породнились с одной из старейших семей Сан-Франциско. – Она посмотрела на телефон, вспомнив, с какой легкостью вычеркнула из памяти эту встречу. – Мне показалось самым логичным объяснением, что одинокая старушка придумала, будто она моя родственница, особенно когда увидела мои рыжие волосы – точно такие были у кого-то из ее дедов.
 – Ты что, в самом деле веришь, что она намерена оставить тебе ранчо в Оклахоме? – Брови Эллери опять выгнулись дугой, выражая сомнение.
 – Сама не знаю, – призналась Флейм и взялась за телефон, набирая номер Хэтти. – Если она ответит, то, по крайней мере, я буду знать, что она действительно живет в Оклахоме. Первый же гудок был прерван требовательным:
 – Алло?
 – Алло! Хэтти? – Флейм испытывала странное беспокойство.
 – Да, – резко прозвучало в ответ, а затем еще резче: – Это вы, Маргарет Роуз?
 – Да, я.
 – Значит, вы все-таки потрудились мне позвонить.
 – Я сделала, как вы просили, предварительно удостоверившись, что код, который вы мне дали – код Оклахомы.
 – Хоть в этом вы можете быть уверены. – Она даже не пыталась скрыть возмущение и досаду.
 – Да. – Флейм старалась сохранять терпение.
 – Я намеревалась поинтересоваться, как скоро вы смогли бы приехать в Морганс-Уок, но сейчас ясно вижу, что вы не верите ни в его существование, ни в наше родство.
 – Хэтти, вам должна быть понятна моя реакция.
 – Она мне понятна. Хотя я и надеялась, что во время нашего разговора сумела убедить вас в правдивости моих слов. После всех усилий, потраченных на то, чтобы вас разыскать, я… Но это к делу не относится, не так ли? Моего слова вам недостаточно. Вам, несомненно, нужны доказательства, но, может, оно и к лучшему. Всегда оставайтесь начеку, Маргарет Роуз. Никому не доверяйте до конца.
 – Вы уже говорили мне нечто подобное, – припомнила Флейм.
 – И была права… как вы убедитесь сами. Однако, так или иначе, раз вам нужны доказательства, вы их получите. Я немедленно распоряжусь, чтобы вам были пересланы копии документов, подтверждающих нашу с вами прямую принадлежность к семье Морганов. Документы будут у вас не позднее конца этой недели.
 – Хэтти, в этом нет необходимости…
 – Нет, есть. И к тому же острая. Вы должны удостовериться, что я вам не лгу и каждое мое слово подкреплено доказательством.
 – Я вам верю, – сказала Флейм, начиная терять терпение.
 – Нет. Еще не вполне, но поверите. К тому же вам незачем слепо верить чему бы то ни было. Итак, когда получите бумаги, внимательно их изучите. А потом поговорим о вашей поездке в Морганс-Уок.
 – Вы от меня что-то скрываете? – требовательно спросила Флейм. – Что-то, что мне следовало бы знать?
 – Теперь, когда вы становитесь наследницей Морганс-Уока, вам следует знать многое. Слишком многое для того, чтобы это можно было обсудить по телефону. Мы все обговорим, когда вы приедете.
 – Но…
 – И еще одно я должна выяснить, Маргарет Роуз, это крайне важно!
 Флейм плотно сжала губы, раздосадованная тем, что Хэтти ушла от ответа на ее вопрос. Между тем пауза затянулась, и Флейм поняла, что должна отреагировать.
 – Я слушаю, Хэтти, – произнесла она несколько суховато.
 – А то я уже было засомневалась. Так вот, скажите – не обмолвились ли вы, пусть даже вскользь, о моем визите и о нашем… коротком разговоре кому-нибудь – кому бы то ни было?
 – Обмолвилась. А что, разве это тайна? – Она нахмурилась.
 – Скольким людям вы об этом рассказали? Подумайте хорошенько.
 – Только двоим.
 – Вы уверены?
 – Абсолютно, – ответила Флейм с оттенком нетерпения. – Это не то, о чем можно болтать с каждым встречным.
 – Эти двое – кто они? И пожалуйста, поймите: если бы это не было важно, я бы не спрашивала.
 Флейм помолчала – может, все-таки она была права в отношении Хэтти Морган? Весь этот допрос и разговоры о доказательствах начинали казаться несколько подозрительными.
 – Один из них – мой ближайший друг, которого я знаю много лет, мистер Эллери Дорн. Второй – деловой партнер и мой хороший знакомый, мистер Мальком Пауэлл.
 – Вы говорили об этом только с ними? Больше ни с кем?
 – Ни с кем. Я же уже сказала! – Она изо всех сил старалась помнить, что ее собеседница – старый человек и к тому же слегка не в себе.
 – В таком случае я хочу заручиться вашим честным словом, что вы больше ни с кем не будете это обсуждать. А когда получите копии документов, никому их не показывайте… Разве что вашему адвокату, если захотите проверить их подлинность, разумеется. Но больше никому, обещаете?
 – А к чему такая таинственность? Когда вы были здесь, вас не беспокоило, с кем я могу беседовать на эту тему.
 – Тогда я не видела в этом нужды. А сейчас вижу. У меня есть свои причины, Маргарет Роуз, я изложу их вам, когда вы приедете в Морганс-Уок. Как я уже сказала, тогда мы все и обговорим. И вы полностью поймете, для чего мне понадобилось ваше честное слово. Вы мне его даете?
 Флейм вздохнула, зная, что единственный возможный ответ:
 – Да, даю.
 – Вы не пожалеете. До свидания, Маргарет Роуз. Поговорим в следующие выходные, после того, как изучите бумаги.
 – До свидания, Хэтти. – Она повесила трубку, весь этот разговор казался невероятным.
 – Беседа была престранной, – подал голос Эллери.
 Флейм повернулась к нему, выразительно пожав плечами.
 – Я даже не пытаюсь сделать вид, будто что-то понимаю. Хотя у меня такое чувство, словно я только что поклялась на крови, что никому, включая тебя, не передам наш разговор.
 – Почему? – Он полуудивленно-полушутливо нахмурился.
 – Не знаю. – Она тряхнула головой. – Все это окутано страшной тайной. Настолько страшной, что она мне даже не объяснила. Может, это уловка, с тем чтобы меня заинтриговать и заманить к себе.
 – Заинтриговать? Любопытное словечко.
 – Думаю, оно самое точное.




 12


 Когда Хэтти положила трубку на рычаг, она услышала, как в большой гостиной, примыкавшей к ее кабинету, скрипнула половица. На мгновение она замерла, прислушиваясь. После восьмидесяти одного года она знала каждый вздох и стон этого старого дома, однако донесшийся до нее звук не принадлежал к его естественным жалобам.
 – Кто здесь?
 Ответа не последовало. Плотно сжав губы, она схватила трость и поднялась с вытертого кожаного кресла. Ступая на три счета и постукивая тростью, она дошла до арочного проема с двойными дверями в резной раме. Ее взгляд обежал пространство справа, затем стрелой вонзился в полную седовласую женщину.
 – Я знала, что здесь кто-то есть, – объявила Хэтти. – Ты опять подслушивала мой телефонный разговор, а, Мэксайн?
 Женщина обернулась, с возмущением расправив плечи и выпятив и без того пышную грудь.
 – При всем моем уважении к вам, мисс Хэтти, у меня есть более важные занятия, чем слушать ваши разговоры.
 – В таком случае, что ты здесь делала и почему не откликнулась, когда я позвала? – Глаза Хэтти подозрительно сузились, при всей кажущейся убедительности опровержения Мэксайн, она не верила ни одному ее слову.
 – Я не ответила, поскольку думала, что вы с кем-то говорите по телефону. И не поняла, что ваши слова адресованы мне.
 – Значит, ты все-таки знала, что я говорю по телефону.
 – Да, знала. Как и то, что надо вытереть пыль. Именно этим я и занималась.
 Хэтти на секунду растерялась, не в состоянии придраться к объяснению экономки, но тут голову ее стиснула внезапная острая боль, Хэтти побелела и, не видя света, поднесла руку ко лбу, чувствуя, как на нее наползает темная пелена.
 – Вы, видимо, не приняли таблетку, – с упреком произнесла Мэксайн Сондерс. – Сейчас я вам ее принесу.
 – Нет. Никаких таблеток. Не хочу. – Хэтти боролась с мраком и в очередной раз одержала победу.
 – Вы же знаете, доктор сказал…
 – Какая трогательная забота, Мэксайн. Можно подумать, ты и действительно обо мне печешься, – поддела ее Хэтти.
 – После того как я провела последние тридцать лет своей жизни, ухаживая за Морганами, это вошло в привычку, мисс Хэтти, – парировала та не менее резко. – Множество раз я пыталась на это наплевать. Может быть, когда-нибудь мне это и удастся.
 – Неужели уже тридцать лет? – постаралась припомнить Хэтти, несмотря на пульсирующую боль в голове. – Да, верно. – Она медленно кивнула. – Ты вечно пекла сладкое печенье для… этого щенка. Его любимое.
 Лицо женщины потускнело.
 – Он был маленьким мальчиком.
 При этих словах Хэтти откашлялась и повернула обратно, затворив за собой дверь и таким образом лишив экономку возможности подслушивать ее дальнейшие разговоры.
 Трость отстукивала каждый шаг, чуть опережая поступь хозяйки, когда Хэтти вернулась к большому вращающемуся стулу у стола красного дерева и опустилась на него.
 Она вновь взялась за телефон, на этот раз набрав домашний номер Бена Кэнона. Ответила экономка, и Хэтти нетерпеливо ждала, когда подойдет Бен.
 Она сразу заговорила о деле.
 – Снимите копии с документов и с той справки, которую прислал нам этот человек из Юты, и немедленно отправьте их Маргарет Роуз. Ни в коем случае не упоминайте о Стюарте. Если сочтете нужным, можете написать о смерти моей сестры, но о ее замужестве и о ребенке – ни слова.
 – Это не слишком разумно при сложившихся обстоятельствах, Хэтти, – ответил он. – Она встречается со Стюартом…
 – Да, да, я знаю, – нетерпеливо перебила она. – Вы мне говорили.
 – Вам надо с ней объясниться, Хэтти.
 – Надо. Поэтому-то я и прошу вас переслать ей эти документы.
 – Нет, я имел в виду то, что вы должны предупредить ее о Стюарте.
 – Не могу. Она и так считает меня выжившей из ума старухой, которая не соображает, что говорит. Она даже до конца не убеждена, что мы состоим в родстве. Как будто я все это выдумала. Одному Богу известно почему. Если я скажу ей правду о Стюарте и попытаюсь предостеречь от подстроенной им ловушки, она ни за что не поверит. Скорее всего сочтет меня сумасшедшей. И, что еще хуже, все передаст Стюарту. Он же все перевернет с ног на голову и потихоньку настроит ее против меня. Нет, для этого разговора она должна приехать сюда. Мне необходимо убедить ее в правдивости моих слов.
 – Откуда вы знаете, что Стюарт с ней уже не поговорил?
 – Она бы мне сказала.
 – Вы не можете с уверенностью это утверждать, – возразил Бен.
 – Могу. Она бы непременно привела любой его рассказ в качестве контраргумента, однако не сделала этого. Она поклялась, что сообщила о моем посещении только двум людям, и Стюарт не в их числе.
 – Он играет в эту игру очень тонко, не так ли? – буркнул Бен. – Меня все же интересует, каким образом он ее так быстро вычислил. Где-то произошла утечка информации, Хэтти.
 – Когда вы подготовите мое новое завещание? – требовательно спросила Хэтти. – Я знаю Стюарта. Он будет оспаривать то, что мы написали от руки у вас в кабинете.
 – Я как раз заканчиваю его печатать здесь, дома. И привезу его вам на подпись сразу, как управлюсь. Я решил, что будет лучше, если никто из моего персонала ничего не узнает.
 – Хорошо. И поторопитесь с этими копиями, Бен. Мое время истекает.
 – Я знаю, Хэтти. Знаю.
 Она повесила трубку, и вновь в доме воцарилась привычная тишина. Однако сейчас, когда самим стенам грозила опасность, безмолвие не приносило облегчения. Хэтти взглянула на пару старинных овальных рамок, стоявших на столе рядом с телефоном. Серебряная филигрань обрамляла свадебную фотографию ее родителей.
 Однако внимание Хэтти было приковано ко второму снимку. На нем была изображена темноволосая девочка с большими доверчивыми глазами и светившимся невинностью личиком.
 – Все из-за тебя, Элизабет. – Любовная нежность смягчила ее голос, в котором прозвучало невысказанное прощение; Хэтти протянула руку и провела обезображенным артритом пальцем по щеке девочки, ее младшей сестры.
 Элизабет Морган хворала чуть ли не с самого рождения. Хэтти выхаживала свою слабенькую сестренку бесконечные дни и ночи – во время ангин, лихорадок, воспалений легких и гриппов. Временами казалось, что хрупкая Элизабет подхватывала любой микроб и переносила любую болезнь тяжелее, чем кто-либо другой. Хэтти часто задавалась вопросом: не была ли бы ее сестра крепче, если бы не хворь матери накануне родов? Она смотрела на фотографию, навсегда запечатлевшую оттенок болезненности.
 – Зачем только я отпустила тебя в город в тот день? Зачем? То была невинная поездка за какими-то пустяками, которые могли бы и подождать, но Элизабет непременно хотела ехать, хотела сделать что-то полезное, не быть вечной обузой. И Хэтти отпустила ее одну.
 Элизабет задерживалась – задерживалась слишком долго. Воображение Хэтти не давало ей покоя – рисовало десятки самых жутких картин, но правда оказалась еще ужаснее. Взвинченная до предела, она напустилась на Элизабет, не успела та вернуться.
 – Где ты была? Ты что, не знаешь, который час? Почему такая пустяковая поездка заняла у тебя столько времени?
 Элизабет, как всегда, рассмеялась в ответ, вовсе не обескураженная резкостью Хэтти.
 – Не сердись, я же не наемная работница, Хэтти. Я бы вернулась раньше, но по пути домой у меня спустила шина.
 – Спустила шина? – Хэтти взглянула на машину и только тут заметила, что левое переднее колесо было темнее остальных и не заляпано засохшей красной грязью. – Но ты же не могла сама поменять колесо!
 Хэтти знала, что Элизабет не под силу поднять машину домкратом и свинтить гайки.
 – Нет! Один парень на мотоцикле остановился и помог, иначе я все еще торчала бы там.
 – Надеюсь, он не из той шпаны, что носят черные кожаные куртки. – Она внутренне содрогнулась при мысли о том, что ее Элизабет находилась в обществе кого-нибудь из этих хулиганов с безобразно длинными волосами.
 – Он славный, Хэтти. А кожаная куртка предохраняет от вылетающего из-под колес гравия и тому подобное.
 Но Элизабет ничего не сказала Хэтти о том, как он выглядел, когда снял куртку, как выделялись под его тонкой футболкой бугры мышц, когда он менял колесо, как блестели на солнце его глянцевые черные волосы, как он ходил – чуть вразвалочку и как смотрел на нее – будто она кусок сладкого пирожного. В свои двадцать семь лет Элизабет почти не имела опыта общения с мужчинами – в школе она редко ходила на свидания, отчасти из-за того, что без конца болела, а отчасти из-за Хэтти, которая диктовала ей, когда и с кем встречаться. Но главная причина заключалась в ее болезненной застенчивости.
 И она знала, что этот парень Хэтти никогда не понравится. Хотя он был уж не парень, а мужчина, лет за двадцать, однако – моложе ее. Когда он подкатил к ней, она немного испугалась. Всем известно, что парни, разъезжающие на мотоциклах, пользуются дурной славой. Но в то же время это ее приятно взволновало. Вот почему она поддалась на его уговоры примерить его черную кожаную куртку.
 Ей это понравилось, а еще понравилось, как он провел ладонями по ее рукам, когда она надела куртку.
 – Вы когда-нибудь в жизни катались на мотоцикле? – спросил он.
 – Нет.
 – Так давайте я прокачу вас на своем.
 – Я… не могу. – Она знала, что ей не следует даже беседовать с ним, не говоря уже о куртке, а о мотоцикле и подавно.
 Однако в его присутствии она чувствовала себя такой смелой и… хорошенькой. Хотя, конечно, она такой не была. Она была некрасивая – серая мышка, не то что сильная, полная жизни Хэтти.
 – Иначе я вернусь слишком поздно!
 – А где вы живете?
 – В Морганс-Уоке.
 – Это ваш дом? – Он еще раз посмотрел на машину, потом на нее.
 – Да.
 – Как вас зовут?
 – Элизабет. Элизабет Морган.
 Он приподнял бровь.
 – Стало быть, вы младшая сестра этой бабы-яги?
 – Не называйте ее так! – На мгновение она пожалела о том, что позволила втянуть себя в этот разговор.
 – Простите. – Он улыбнулся, и от этой улыбки она чуть не растаяла. – Уже одно то, что она ваша сестра, говорит в ее пользу.
 – Она хорошая. Она замечательная. – Но чувство вины не покидало ее. – Я должна ехать. Она будет волноваться. – Элизабет поспешно скинула куртку и протянула ему.
 – Неужели мы расстанемся просто вот так? – запротестовал он, когда она, приблизившись к машине, открыла водительскую дверцу.
 – Я… Спасибо за помощь… За то, что поменяли мне колесо. – Но он смотрел на нее так, что Элизабет показалось, будто он хочет большего, чем слова благодарности. – Я… позвольте мне вам заплатить… – Она потянулась к сумочке, лежавшей на сиденье.
 – Не беспокойтесь, – сказал он. – Я не беру денег за помощь женщине, попавшей в беду, особенно такой красивой.
 Еще никто не называл ее красивой. Никто. И никогда.
 Но обо всем этом она умолчала в разговоре с Хэтти, как и о том, что ее рыцарь в сияющих доспехах, кажется, только что проехал мимо на своем мотоцикле. Это прозвучало бы слишком глупо, тем более что она не знала его имени.
 В течение последующих дней Элизабет жила тайной надеждой увидеть его снова. Она придумывала разные предлоги для поездок в город, уповая на то, что их вновь сведет случай. Наконец она отыскала его на параде в честь Дня Колумба.
 И когда он опять предложил ей прокатиться на мотоцикле, ей хватило решимости согласиться. Она наслаждалась каждой минутой этой езды со скоростью под девяносто километров в час, ветром, ревевшим в ушах и состязавшимся с бешеным ритмом ее сердца, но больше всего тем, что крепко за него держалась. Он свернул на какую-то проселочную дорогу и остановился у тихой речки. Там, под игравшим на воде солнцем и кроной осенних желто-красных листьев, он ее поцеловал.
 После этого, все еще пылая от его поцелуя, она прошептала:
 – Я даже не знаю, как тебя зовут.
 – Я не хочу тебе говорить, – выдохнул он у ее шеи. – Когда ты узнаешь, кто я такой, я больше никогда тебя не увижу.
 – Нет! Как ты можешь так говорить?
 – Потому что, – он поднял голову, казалось, его взгляд проникал ей в самое сердце, – я – Ринг Стюарт.
 На мгновение Элизабет похолодела от страха, предвидя, что будет с Хэтти, если та узнает, с кем встречается ее сестра. Однако после его поцелуя для нее самой это уже не имело никакого значения.
 – Твое имя мне безразлично, Ринг Стюарт, – пылко заверила она, и он поцеловал ее еще раз, словно для того, чтобы она крепче запомнила свои слова.
 В течение последующих недель она старалась использовать любую возможность для встречи с ним, где бы то ни было и когда бы то ни было, но все равно их свидания были редки и коротки. Однако именно это и придавало им особую сладость.
 Поглощенная осенними работами на ранчо, Хэтти не догадывалась о происходившем до тех пор, пока однажды не велела Элизабет поехать верхом вместе с ней, чтобы проверить одно из зимних пастбищ. С ними был Чарли Рэйнуотер, один из работников.
 Он-то и обратил внимание Хэтти на произошедшую с ее младшей сестрой перемену.
 – Мисс Элизабет, похоже, завела себе дружка? – спросил он.
 – Нет, – отрезала Хэтти, отметая эту дикую идею. Не то, чтобы она была против поклонника у Элизабет. Просто она уже распрощалась с надеждой когда-нибудь выдать свою сестру замуж, смирившись с уготованной им обеим ролью старых дев.
 В конце концов, Элизабет было уже двадцать семь лет, а у нее еще никогда не было постоянного ухажера. Хэтти это в общем-то не удивляло. При всей ее любви к Элизабет она видела, что та слишком некрасива, слишком тщедушна, слишком застенчива и слишком болезненна – кому нужна такая жена?!
 И все же замечание Чарли ее встревожило.
 – С чего ты взял, что у нее появился приятель?
 Он пожал плечами и кивнул в сторону Элизабет.
 – Да вы только взгляните на нее: что-то мурлычет себе под нос, собирает букеты из сухой сор-травы, а глаза-то печальные, как у лани. Прибавьте к этому все ее поездки в город за последнее время; ясно – она где-то прячет парнишку.
 От Хэтти не ускользнул скрытый смысл этого замечания – ее Элизабет с кем-то встречается втайне от нее. Ее маленькая сестричка не способна на такое! Если бы у Элизабет появился парень, она бы пригласила его в Морганс-Уок, чтобы Хэтти могла с ним познакомиться. Или нет?
 Она начала кое-что подмечать – пустяки вроде невнятного лепета Элизабет насчет ее отлучек в город; сияющих глаз и румянца, заливавшего ее щеки, когда она возвращалась. Наконец, не в силах больше выносить эти подозрения, Хэтти велела Чарли Рэйнуотеру проследить за Элизабет во время ее следующей поездки в город и выяснить раз и навсегда – есть ли причина для беспокойства.
 – Ринг Стюарт?! Сын Джексона Стюарта?!
 – Он самый, – подтвердил Чарли, явившийся к ней с докладом.
 – Ты, наверное, ошибся. – Не может ее Элизабет встречаться со Стюартом!
 – Никакой ошибки нет, мэм. Это был точно Ринг Стюарт. Я и сам не хотел в это верить. Пока не убедился окончательно. Нет другого такого человека, который шел бы по улице с таким видом, словно он ее хозяин. Нету.
 – А что, значит, она с ним встретилась?
 – А то и значит, что встретилась. Она отнесла блузку обратно в магазин, как и говорила. А потом пошла к парку, где он ее дожидался.
 – Может, он там случайно оказался?
 – Может, и так, мэм, – поддакнул Чарли, переминаясь с ноги на ногу и уставясь на заостренные носы своих башмаков.
 – Но ты так не думаешь, – догадалась Хэтти.
 – Нет, мэм.
 – Почему?
 Чарли мялся, но наконец взглянул на нее из-под полей своей поношенной шляпы.
 – Когда она его увидела, мэм, она бросилась прямо ему в объятия, как если бы вернулась домой после долгой отлучки.
 В тот момент Хэтти не могла скрыть своего потрясения – потрясения от такого страшного предательства.
 – Довольно, Чарли. – Она отпустила его, не в состоянии больше задавать вопросы и не желая больше ничего слышать – не желая знать всю степень предательства Элизабет… со Стюартом.
 – Я знала, что ты отнесешься к этому именно так, Хэтти, – сказала Элизабет, когда Хэтти потребовала от нее объяснений. – Поэтому я тебе ничего и не говорила. Я не утаивала это от тебя нарочно, просто не хотела причинять боль. Я понимала, что ты не в состоянии отнестись к Рингу без предвзятости.
 – Он – Стюарт!
 – Да, он носит эту фамилию. Ну и что?
 – Как ты можешь так говорить! Ты же знаешь…
 – Все это случилось много-много лет тому назад, Хэтти. Ни меня, ни Ринга тогда еще и на свете не было. Нельзя возлагать на него ответственность за поступки его отца. Ринг – другой.
 – Он – Стюарт. Он сделан из того же теста, и это поганое тесто!
 – Это неправда! Ринг хороший…
 – Он хорош разве что для всякой пакости, как и вся их семейка.
 – Прекрати так о нем говорить. Ты ведь его даже не знаешь!
 – Я знаю о нем достаточно!
 – Как можно осуждать человека только за то, что он имеет несчастье носить фамилию Стюарт? Почему это автоматически служит причиной зачисления его в разряд плохих людей? Почему ты не можешь забыть то, что произошло более пятидесяти лет назад? К тому же не с тобой.
 – Но я видела Стюарта, когда его выпустили из тюрьмы. Я присутствовала при его встрече с дедом. Я слышала, что он сказал, и видела ненависть в его глазах…
 Она отчетливо помнила равнодушие, написанное на лице Элизабет. Для нее все это не имело никакого значения. Она была убеждена, что эти давние угрозы не имеют к ней никакого отношения. Но Хэтти понимала, какое это глубокое заблуждение. И она применила другую тактику.
 – Ты видела, где живет этот молодой Стюарт?
 – Нет, – тихо ответила Элизабет.
 – В лачуге, запрятанной в горах, в конце длинной пыльной дороги. Когда он был маленький, эта лачуга служила пристанищем для всех гангстеров, начиная с Клайда Бэрроу и заканчивая Красавчиком Флойдом. Во время войны, когда ковбои с этого самого ранчо погибали на берегах Нормандии, оттуда заправляли черным рынком. Ринг Стюарт происходит из прекрасной семьи с твердыми моральными устоями, не правда ли?
 – Это вовсе не означает, что он будет такой же, как его отец.
 – Он воспитывался отцом.
 – Но у Ринга есть планы, замечательные планы…
 – Прибрать к рукам Морганс-Уок, что уже пытался сделать его папаша!
 – Это неправда!
 – Правда.
 Хэтти хватило мудрости осознать, что никакие споры, угрозы или аргументы с ее стороны не могут пошатнуть абсурдной веры Элизабет в этого мерзавца. Ее сестренка, романтичная глупышка, наивно считала, что их любовь с Рингом Стюартом ниспослана судьбой, невзирая на многолетнюю семейную вражду, – в поэтических традициях Монтекки и Капулетти. Его пороки и недостатки не имели для нее никакого значения – она была убеждена, что ее любовь изменит его.
 Но Хэтти знала жизнь. Люди не меняются, хотят они того или нет. По крайней мере, в глубине души, то есть в самом главном.
 Она приняла мудрое решение – не запрещать Элизабет встречаться со Стюартом, признавая, что основная вина за случившееся лежит на ней. Она чрезмерно оберегала свою младшую сестру от житейских трудностей, все взваливала на себя, пытаясь по возможности облегчить ей жизнь. Держала ее в наивном неведении, порой завидуя ему, и тем самым косвенно избавляла ее от тяжелого бремени ответственности за Морганс-Уок.
 Нет, запрещать Элизабет встречаться со Стюартом бесполезно. Единственный способ положить конец этим опасным встречам – нанести визит тому, кто воспользовался невинной доверчивостью ее сестры.
 Ворона встревоженно каркнула и слетела с ветки дуба, захлопав черными крыльями, когда на неровную колею вползла машина Хэтти. Белка перестала искать орехи в опавшей листве и метнулась к ближайшему дереву, о чем-то громко сообщив Хэтти, когда та проходила мимо. Густые заросли деревьев и кустарника, обрамлявшие с обеих сторон узкий проход, расступались впереди, образуя поляну, заваленную проржавевшими остовами автомобилей, пустыми канистрами из-под машинного масла и грудами изношенных автомобильных покрышек среди желтых сорняков.
 Этому пейзажу вполне соответствовал полуразвалившийся дом, стоявший посередине. Вся краска с него давно облупилась, и доски серели грязью и гнилью.
 Перед домом стоял мощный мотоцикл. Эта черная сияющая машина с невероятно мощным двигателем казалась здесь совершенно неуместной. Стоя на коленях рядом с мотоциклом, Ринг Стюарт возился с мотором. Он медленно поднялся на ноги, когда машина Хэтти затормозила в десяти футах от его огромного «харлея».
 Он сделал несколько шагов ей навстречу, вытирая промасленные руки о такую же промасленную тряпку. Она оглядела его с железным спокойствием, нимало не удивившись тому, что открылось ее глазам.
 Вытертые джинсы нахально обтягивали его узкие бедра, не оставляя места воображению. Из-под грязной футболки, короткие рукава которой были закатаны по самые плечи, а правый – оттопыривался пачкой сигарет, проступал каждый грудной мускул.
 Ее взгляд скользнул по отвратительной татуировке на его левом бицепсе – с лезвия ножа капает кровь. Затем она внимательно изучила его лицо. Сам дьявол наградил его этими тонкими, красивыми чертами, черными как смоль волосами и глазами такой пронзительной синевы.
 – Что я вижу! Сама герцогиня пожаловала. – Его губы искривились в язвительной улыбке. – Вообще-то я тебя поджидал еще вчера.
 – Вот как? – пробормотала она, испытывая к нему еще более острую неприязнь, чем предполагала.
 – Да. – Он сделал несколько ленивых шагов вперед, ступая с носка на пятку, что придавало его походке озорную пружинистость. – Я тут же вычислил ковбоя, которого ты подослала шпионить за Элизабет. У него глаза чуть не вылезли на лоб, когда он увидел, как она меня целует – целует и целует.
 – Ты омерзителен!
 Он улыбнулся еще шире.
 – А вот Элизабет так не думает. Наоборот, она сходит от меня с ума. Ей нравится со мной целоваться… и все такое прочее…
 Хэтти нахмурилась от этого нарочито прозрачного намека.
 – Ты знаешь, что я не допущу продолжения.
 – Ты ничего не сможешь сделать, герцогиня, – сказал он, вызывающе откинув голову. – Она достаточно взрослая, чтобы решать самой. Она не нуждается в твоем согласии или одобрении.
 – Сколько?
 – Сколько? – переспросил он, слегка забавляясь. – Боже мой, герцогиня, ты невероятна. Знаешь, я часто думаю, каково будет жить в этом огромном доме с угодливыми слугами, которые подают тебе кофе в чашечках тонкого фарфора и приносят утреннюю газету. Замечательная, наверно, это жизнь.
 – Сколько ты хочешь, Стюарт, за то, чтобы оставить в покое мою сестру?
 – Ты и вправду думаешь, что можешь от меня откупиться, герцогиня?
 Она выразительно взглянула на поросшую сорняками поляну и обветшалый дом с покосившимся крыльцом.
 – Твоя цена, Стюарт? Говори.
 – Я уже получил то, что хотел. Я получил Элизабет. Она моя, и тебе не удастся отнять ее у меня. Если бы ты думала иначе, ты бы не стояла сейчас здесь. – Он помолчал, а потом продолжал еще увереннее: – Поначалу она была со мной очень застенчива, а сейчас – нет. Меня это даже малость удивило. Но после знакомства с тобой я понял, что она унаследовала всю страстность, отпущенную вам на двоих. Что ты за сестра? Она любит меня, а ты пытаешься заставить меня ее бросить.
 – У вас все равно ничего не выйдет. Ничего.
 – Она другого мнения. Видишь ли, она в меня верит, а для меня это важнее всех твоих денег, герцогиня.
 – Я тебя предупреждаю…
 – Нет, это я тебя предупреждаю: полегче с будущим зятем, а то ведь я могу навсегда отнять у тебя твою малышку.
 Она пристально посмотрела ему в глаза, затем бросила:
 – Ты дурак, Стюарт, – и, резко повернувшись, зашагала к машине.
 Уезжая, она видела его отражение в зеркале заднего вида – он стоял посреди колеи, с самоуверенным видом глядя ей вслед.
 Примерно на полпути к хижине длинная дорога расширялась. Там ее дожидался грузовичок, в котором сидели Чарли Рэйнуотер и еще с десяток работников, живущих на ранчо.
 Хэтти остановила машину.
 – Он не послушал меня, Чарли, – были ее единственные слова.
 – Как и следовало ожидать, мисс Хэтти. – Он повернул ключ зажигания, и мотор медленно заурчал. – Урезонивать Стюарта – все равно, что пытаться убедить быка. Здравым смыслом его башку не прошибешь.
 Он подал пикап назад, а затем покатил по грубой колее. Хэтти дожидалась в машине, слушая, как одиноко вздыхает в деревьях ветер.
 Пятнадцать минут? Двадцать? Она не могла с уверенностью сказать, сколько прошло времени, прежде чем раздалось тарахтение возвращавшегося грузовичка.
 Чарли затормозил рядом с ней, губа у него была рассечена, а на щеке красовался синяк, однако он улыбался от уха до уха.
 – Когда мы уезжали, он мало на что годился, мисс Хэтти, но твердо вам говорю: до него дошло.
 Вернувшись в Морганс-Уок, Хэтти ничего не сказала Элизабет, а принялась за свои обычные дела. Во второй половине дня Элизабет позвонила одна из ее подруг. Хэтти ничего не подозревала о том, что Ринг Стюарт уговорил по телефону Садли Эванс кое-что передать Элизабет. После полуночи Элизабет улизнула из дома и встретилась с Рингом Стюартом. Хэтти заметила ее отсутствие только утром. Она начала ее разыскивать, но их обоих и след простыл.
 На следующий день Элизабет позвонила – сообщить, что они со Стюартом поженились, и просила разрешения вернуться домой в Морганс-Уок.
 – Ты можешь вернуться домой когда хочешь, Элизабет, но без него. Я не допущу, чтобы Стюарт спал под этой крышей.
 – В таком случае вернуться не сможет ни один из нас, потому что я теперь тоже Стюарт.
 Прошло два месяца, два горьких, одиноких месяца, когда в каждой комнате Хэтти преследовали воспоминания об Элизабет. Она не пыталась связаться с сестрой, уверенная, что со временем та одумается и поймет, какую совершила ошибку. И тут позвонил Ринг Стюарт, который сообщил Хэтти, что Элизабет больна.
 Кухня была завалена грязной посудой с остатками еды. Пустые бутылки из-под пива не умещались в мусорном ведре и стояли около каждого стула; пепельницы были полны окурков, в лачуге царило запустение. При мысли о том, что ее Элизабет живет в этой кишащей микробами грязной хибаре, Хэтти стало дурно; Ринг Стюарт провел ее по облезлому коридору в одну из комнат.
 Здесь Хэтти переступила через кучу сваленной на полу одежды. Пружины громко и недовольно взвизгнули, когда Ринг Стюарт присел на край кровати и взял Элизабет за руку.
 – Милая, Хэтти пришла.
 Хэтти остановилась в двух шагах от кровати, сдерживая подступившие к глазам слезы – изнуренное болезнью лицо Элизабет было таким же бледным, как подушка под ее головой.
 – Это же самый настоящий свинарник. Как ты можешь жить в такой грязи?
 – Прости. Я знаю, что здесь не убрано. – Она говорила почти шепотом. – Последнее время я неважно себя чувствую, а…
 – … а он слишком ленив, – презрительно бросила Хэтти Стюарту.
 – Хэтти, это не мужское дело, – мягко возразила Элизабет.
 – Я никогда не считала его мужчиной, а сейчас, когда вижу, как он о тебе заботится, убедилась в этом окончательно.
 Она приблизилась к кровати и ощупала щеки Элизабет тыльной стороной ладони, проверяя температуру и не обращая внимания на сердитый взгляд Стюарта.
 – Ты несправедлива, Хэтти, – запротестовала Элизабет. – Ринг старается, очень старается. Но он не может и работать, и ухаживать за мной.
 – Хорошо же он старается, нечего сказать, – язвительно заметила Хэтти, не в состоянии сдержать гнева при виде этих ужасных условий, на которые он обрек ее Элизабет. – Ты еще не вызывала врача?
 – Я была у него вчера. – Элизабет ухватила Хэтти за руку и слабо попыталась сжать пальцы. На ее лице отразилась слабая улыбка. – Хэтти, у нас будет ребенок. Так что, как видишь, я не больна. Я беременна.
 Несколько долгих секунд Хэтти неотрывно смотрела на девочку, которую взрастила с пеленок, не веря тому, что ее сестра родит ребенка, зачатого Стюартом. Ей хотелось закричать, спросить, понимает ли она, что натворила, понимает ли все ужасные последствия этого шага. Вместо этого она обратилась к Стюарту:
 – Я хочу поговорить с тобой. Немедленно!
 Повернувшись на каблуках, она вышла вон из комнаты. В гостиной она не мешкая объявила:
 – Я забираю ее из этого хлева, который ты именуешь домом, сегодня же!
 – Без меня она не поедет, герцогиня, – уверенно ответил он. Хэтти, слегка приподняв голову, смерила его ледяным взглядом. – Похоже, мой отец все-таки был прав, а? Морганс-Уок достанется Стюарту.
 – Только не тебе! Тебе он никогда не будет принадлежать! – поклялась она.
 – Зато будет принадлежать моему сыну.
 – Бог даст, ребенок не доживет до своего первого крика. А ты молись, чтобы Элизабет не умерла вместе с ним.
 – Типун тебе на язык. Я люблю ее!
 – Любишь? Или тебе просто выгодно ее любить?
 – Я люблю ее, – запальчиво повторил он.
 – Однако не настолько, чтобы оставить ее в покое и сделать так, как лучше для нее. Ты ведь специально ее обрюхатил. Зная, как она слаба здоровьем, все же подверг риску ее жизнь.
 – Все будет хорошо. Вот увидишь.
 – Да будет так, Стюарт. Иначе ты мне ответишь.
 Несмотря на то, что большую часть беременности Элизабет была прикована к постели, она доносила ребенка до положенного срока и родила на удивление крепкого, здорового мальчика. Однако роды, по-видимому, пагубно сказались на ней самой. С каждым месяцем она становилась все слабее. Первоначальным диагнозом была анемия, но, когда она не поддалась лечению, Элизабет положили в больницу на обследование.
 Вернувшись после консультации с доктором, Хэтти нашла Ринга в библиотеке – ноги на столе, изо рта поднимаются колечки голубоватого сигарного дыма.
 – Раздумываешь над тем, как будешь управлять Морганс-Уоком? Если так, то теряешь время. Тебе не удастся выяснить это на практике, – провозгласила она, стаскивая перчатки.
 Он улыбался ей сквозь дым, не двинувшись с места.
 – Как знать, герцогиня. В конце концов, ты же не вечна.
 – Клянусь, скорее ты попадешь в ад, чем наступит тот день, когда Стюарт получит право сидеть за этим столом. А теперь – марш с моего стула!
 Он спустил ноги со стола и, медленно встав, склонил голову с преувеличенной почтительностью.
 – Возвращаю вам ваш трон.
 – Вероятно, тебя это вовсе не интересует, но получены результаты анализов.
 Волей-неволей она заметила вспыхнувшее в его глазах беспокойство.
 – Что с Элизабет?
 Холодно и совершенно безучастно Хэтти произнесла:
 – У твоей жены белокровие.
 И внезапно Стюарт потерял весь свой уверенный вызывающий вид. Перед Хэтти стоял раздавленный, ошеломленный, окончательно выбитый из колеи человек.
 – Бедняжка Элизабет, – прошептала она девочке на снимке в серебряной рамке, затем медленно отвела руку и встала со стула.
 Одиночество старого дома словно давило на нее, его тяжесть усугублялась ее усталостью от слишком долгой борьбы. Тяжело опираясь на трость, она подошла к портрету над камином.
 – Я сожалею только об одном – о том, что велела лишь избить его хорошенько. Я должна была приказать прикончить его. – Она склонила голову. – Это я виновата. Элизабет тут ни при чем. В отличие от меня она не ведала, что творила. Надо было уничтожить его еще тогда.




 13


 Утреннее солнце проникало сквозь дымчатые стекла на последнем этаже «Стюарт-билдинг», отбрасывая косые лучи на небольшую группу людей, сидевших за круглым деревянным столом для совещаний в рабочем кабинете. Все слушали тщедушного человека с ангелоподобным лицом и ласковыми, как у спаниеля, глазами. Обычно молчаливый, сейчас он увлеченно говорил о том, в чем был общепризнанным экспертом. По мнению многих, он являлся одним из лучших, если не самым лучшим, инженером-строителем в стране.
 – Когда я подал эти предварительные чертежи плотины на одобрение Зорински из инженерной инспекции, он усмотрел проблему только в одном. – Фред Гарвер перелистал страницы с чертежами на высокой подставке, затем, найдя ту, что искал, убрал с нее остальные, и присутствующие увидели поперечное сечение плотины. – Он считает, что бетонные стенки должны уходить в глубину еще на три фута, чтобы сама плотина не пострадала ни при каких обстоятельствах. Если мы с этим соглашаемся, то речь может идти о дополнительной сумме приблизительно в полмиллиона долларов – расчеты покажут более точно. – Он помолчал, бросив взгляды на Ченса и Сэма Уэтера. – Без пробного бурения на строительной площадке я не могу с уверенностью сказать, на что мы наткнемся, когда начнем земляные работы. Там может оказаться скальная порода, песок, глина и так далее. Все расчеты по строительству, которые я вам представил, – не более чем предварительные прикидки.
 Сэм ждал, что Ченс прокомментирует это замечание. Когда тот промолчал, он метнул в его сторону быстрый взгляд и слегка нахмурился, увидев, что Ченс, забывшись, что-то черкает в блокноте у себя на коленях. Он был поглощен этим занятием большую часть совещания, которое созвал для того, чтобы обсудить последние данные Гарвера. Однако он не задал ни единого вопроса и не проявил ни малейшего интереса к инженерному проекту. Это было на него не похоже. Совсем не похоже.
 – Да, понятно, Фред, – заполнил паузу Сэм.
 – Ну и хорошо. – Инженер вновь обратился к поперечному сечению. – Я лично не вижу необходимости в углублении стенок. Хотя если мы последуем рекомендации Зорински, то скорее всего нам гарантировано быстрое одобрение со стороны инженерной инспекции. Мне представляется, что тут есть два варианта: мы можем либо внести это изменение сейчас, либо дождаться пробного бурения и выяснить, с чем имеем дело. Как скоро вы получите право собственности и мы сможем начать предварительные земляные работы?
 Сэм опять посмотрел на Ченса в надежде на то, что тот отреагирует на этот вопрос, но, похоже, Ченс его даже не слышал.
 – Пока мы не сможем назвать дату. – Он не счел возможным превысить свои полномочия и предупредить инженера, что, судя по тому, как разворачиваются события, Ченс может и вовсе не получить право собственности.
 – Вы хотите некоторое время подождать или внести изменения немедленно?
 Черт побери, почему Ченс молчит?! Подобно рода решения на предварительной стадии проекта не входили в компетенцию Сэма. Он взглянул на Молли, сидевшую на должном расстоянии от стола, как бы спрашивая у нее совета. Она состроила легкую гримаску и растерянно пожала плечами. Сэм беспокойно поерзал на стуле и нервно кашлянул. Этот звук, похоже, разбудил Ченса, и он оторвался от своего блокнота с несколько рассеянным видом.
 Однако Сэм сомневался, расслышал ли Ченс вопрос.
 – Фред, что, если мы дадим вам ответ через пару дней, когда хорошенько все обдумаем? – предложил он, пытаясь оправдать невнимательность Ченса во все время обсуждения.
 – В этом нет необходимости, – возразил Ченс. – Вносите изменения в проект. Когда придет время, я хочу, чтобы все шло как по маслу. Нас ничто не должно задерживать. – Положив блокнот на стол, он встал. – Оставьте комплект чертежей с тем, чтобы я изучил их тщательнее, и присылайте нам копии любых изменений. Будем держать связь.
 Словно подталкиваемый каким-то внутренним беспокойством, он отошел от стола и приблизился к окну. Повернувшись к присутствующим спиной, он тем самым положил конец совещанию.
 Сэм и Молли опять обменялись встревоженными взглядами, затем Сэм помог Фреду Гарверу и его молодому помощнику собрать чертежи, удостоверившись в том, что в его распоряжении остался полный комплект документов. К Фреду вернулась его обычная неразговорчивость, и, когда Сэм провожал его до дверей, оба едва произнесли несколько слов.
 О рассеянности Ченса во время совещания упомянуто не было, однако Сэм счел своим долгом за него извиниться.
 – Не сердитесь на Ченса, – сказал он уже в дверях. – Последнее время у него множество проблем.
 – Я это понял, – Фред кивнул, взглянув через плечо на Ченса; когда он снова повернулся к Сэму, его губы сложились в понимающую улыбку.
 После их ухода Сэм с минуту постоял у двери, затем вернулся к столу. Ченс по-прежнему стоял у окна, небрежно всунув руки в карманы брюк. Молли молча составляла грязные кофейные чашки на поднос.
 Сэм взял скатанные рулоном чертежи и повертел их в руках.
 – Мне оставить это здесь или положить на стол с остальными чертежами у себя в кабинете? – Последовало молчание, и недоумение Сэма по поводу поведения Ченса уступило место раздражению. – Черт побери, Ченс, ты уже целый час никого не слышишь!
 – Никого не слышит, – весьма выразительно подтвердила Молли, в то время как Ченс устремил на них отсутствующий взгляд. – Он без конца что-то рассеянно чертил в своем блокноте. Когда он это делает, можно не сомневаться – он никого не слушает.
 – Извините… – Ченс нахмурился. – Я в самом деле отвлекся.
 – Мягко сказано, – проворчал Сэм, покачав головой. – Твои мысли заняты другим с тех пор, как ты вернулся из Сан-Франциско. Что там произошло?
 – Все дело в этой Беннет, верно? – предположила Молли, поглядывая на него с любопытством. – Которой вы послали орхидеи.
 Ченс несколько секунд смотрел ей в глаза с рассеянно-задумчивым выражением; его молчание, похоже, подтверждало ее догадку.
 – Может статься, Молли, ваше пожелание наконец исполнится.
 На мгновение она остолбенела, а затем осторожно спросила:
 – Вы хотите сказать, что подумываете о женитьбе?
 Сэм, как и Молли, уставился на Ченса, до конца не веря, что он именно это имел в виду. Ченс отвернулся от окна, бросил на обоих рассеянный взгляд, и его губы изогнулись в грустной улыбке.
 – Подумываю, – признался он, словно тоже удивляясь самому себе. – В кофейнике не осталось кофе?
 – Кажется… кажется, нет…
 Сэм ясно видел, что Молли буквально распирает от любопытства в отношении женщины, сумевшей пленить сердце того, кто был ей дорог как сын.
 Сэм был бы и сам не прочь кое-что узнать. За все годы их знакомства с Ченсом он не помнил, чтобы тот всерьез намеревался жениться. Он всегда говорил, что женат на своей работе, а его единственная любовница – его компания, и другой ему не надо. По мнению Сэма, если кто-нибудь и мог довести Ченса до алтаря, так это Лючанна. Они знали друг друга без малого пятнадцать лет, а никакие отношения не длятся так долго, если их не скрепляет взаимное сильное чувство.
 Так кто же эта Беннет?
 – Заварите нам свежего кофе, Молли. Мне бы хотелось кое-что обсудить с Сэмом. И принесите мне протокол совещания с Гарвером, как только он будет отпечатан. – Этот решительный тон больше подходил прежнему Ченсу, который во главу угла ставил дело, а уж потом – все остальное.
 От Молли это не ускользнуло, и она с трудом подавила любопытство.
 – Непременно.
 Когда она вышла из кабинета, унося поднос и блокнот со стенограммой, Ченс повернулся к Сэму и указал на рулон чертежей у того в руках.
 – Это тот комплект, что оставил нам Гарвер?
 – Да, – кивнул Сэм, не в состоянии так быстро переключиться на другую тему. – Ченс, минуту назад ты всерьез говорил об этой девчонке из Сан-Франциско?
 – О женщине, – поправил он. – О женщине, Сэм. Умной, тонкой, сердечной… – Он помолчал, и лицо его слегка погрустнело. – Она не идет у меня из головы. А мне еще никогда в жизни не приходилось переплетать вопросы бизнеса и женщин.
 – Ты собираешься на ней жениться?
 – Не знаю. – Похоже, он был не расположен это обсуждать. – Зато я знаю одно – я не могу забыть о том, каково быть рядом с ней. Не только в постели, а вообще – с ней. – На этот раз он более решительно тряхнул головой, словно отгонял мысли о ней, хотя бы на время. – Это пустой разговор. Разверни карту строительства. Я хочу взглянуть, где, по мнению Гарвера, должен оказаться берег, когда за плотиной образуется озеро.
 Сэм развернул на столе чертеж, прижав два его края сахарницей и молочником, оставленным Молли.
 – Особых изменений по сравнению с первоначальным вариантом нет. Разве что с северной стороны уровень воды оказался ниже, чем предполагалось. А все остальное то же самое – Морганс-Уок будет фактически целиком затоплен водой. – Включая дом, хотя Сэм этого не сказал.
 – Это вряд ли существенно повлияет на генеральный план Дилани, – заметил Ченс, продолжая неотрывно изучать карту, в то время как Молли вошла в кабинет с кофейником свежего кофе. – Но на всякий случай стоит снять копию и отправить ему в контору, – сказал он, имея в виду архитектора и планировщика предполагаемого курортного комплекса. Затем он постучал пальцем по северо-западному краю искусственного озера. – Нам наверняка понадобится собственность Фергюсонов. Как здесь обстоят дела? Они еще не согласились на предложенный нами вариант?
 – Они наотрез отказываются продавать – какие бы деньги им ни предлагали. Сейчас хозяйство ведет их сын, и они собираются перевести на него всю землю и на следующий год перебраться в город. Та же история с участком Макэндрюсов.
 – Кто является держателем их закладных?
 – Одна из сберегательно-кредитных компаний, точно не помню. Мне надо посмотреть справки.
 – Выкупи закладные.
 – Ченс, речь идет о сумме примерно в полмиллиона долларов, – запротестовал Сэм.
 – Нам нужны эти участки. Мы бы заплатили больше, если бы можно было купить их прямо сейчас.
 – Дело не в этом. – Сэм колебался. – Ченс, ты должен быть реалистом. В данный момент дело повернулось так, что мы даже не можем быть до конца уверены, достанется ли тебе Морганс-Уок. А без него нам не создать плотины, без плотины не будет озера, без озера… Давай смотреть на вещи трезво: без Морганс-Уока проекта нет. Мы угрохали деньги на прилегающие земли, строительные планы и чертежи зазря.
 – Мы получим Морганс-Уок. Так или иначе.
 – Ты постоянно это твердишь, и, вероятно, ты прав!
 – Сэм, опять ты осторожничаешь, – с упреком бросил Ченс.
 – Но кто-то же должен быть осторожным, черт побери!
 – Выкупи закладные, Сэм, и перестань беспокоиться по поводу Морганс-Уока.
 – Легко сказать, перестань беспокоиться, – проворчал он, встретившись глазами с Молли и покачав головой.
 – Если Ченс говорит «перестань беспокоиться», значит, перестань. – Молли собралась было развить эту мысль, но ей помешал телефонный звонок. Она автоматически направилась к отводному телефону, стоявшему на подставке из розового дерева рядом со столом для совещаний.
 – Приемная мистера Стюарта, – произнесла она, и лицо ее приняло строгое, деловое выражение. Затем она взглянула на Ченса с внезапной тревогой. – Да, он здесь. Минутку – Нажав на кнопку «пауза», она протянула Ченсу трубку. – Это Мэксайн. Ей надо с вами поговорить.
 При упоминании об экономке из Морганс-Уока он резко вскинул голову. Двумя быстрыми шагами он был возле телефона.
 – Привет, Мэкс. Как дела?
 – Честно? Иногда мне хочется ее придушить. Последнее время она невыносима.
 – Что случилось? – Если бы ничего не случилось, она бы не стала звонить – это было рискованно.
 – Я подслушала ее телефонный разговор с какой-то женщиной, которую она называла Маргарет Роуз. Наверняка это та самая, так как она говорила, что пошлет ей копии документов, доказывающих их родство.
 – Просто Маргарет Роуз. И все?
 – Да, – на другом конце провода раздался вздох сожаления. – Если она и назвала фамилию, то я не расслышала.
 – Когда это было?
 – В прошлое воскресенье. Я бы позвонила раньше, но она следит за мной ястребиным оком. Стоит мне придумать предлог для поездки в город, как она посылает кого-нибудь другого. В конце концов мне пришлось сломать очки для чтения. Так что сейчас я в магазине оптики, где мне их чинят.
 – Как только смогу, отблагодарю тебя по заслугам, Мэкс, – пообещал он.
 – Отблагодарите, не отблагодарите – не важно. Я это делаю не ради вознаграждения, Ченс. Потому что после ее смерти Морганс-Уок должен по праву достаться вам, а не какой-то незнакомке из Калифорнии. Этого пожелала бы ваша матушка, упокой Господи ее душу. Хэтти же просто вредничает и злобствует. Конечно, такой уж у нее характер, но в последнее время он стал еще хуже.
 – Как она?
 – Мучается от болей. Она старается не подавать вида, но я-то знаю. Похоже, она забыла, что задолго до того, как я стала экономкой, меня наняли в качестве сиделки. Она так страдает, что временами мне ее даже жалко. Скорее всего она просто обезумела от боли, вот и творит невесть что. Она похожа на смертельно раненного зверя – что-нибудь да хочет прихватить с собой.
 – Может, с твоей помощью ей это и не удастся.
 – Будем надеяться.
 – Что-нибудь еще?
 – Не-ет… – протянула она несколько неуверенно. – Поговорив с этой Маргарет Роуз, она сделала еще один звонок. Вероятно, Бену Кэнону, хотя я в этом до конца не уверена.
 – С чего ты взяла, что это был Кэнон?
 – Потому что позже в тот же день он явился в дом. Когда я открыла дверь, он сказал, что она его ждет.
 – Ты не знаешь, зачем он приходил?
 Прежде чем ответить, она помолчала.
 – Думаю, чтобы подписать новое завещание. Они позвали в библиотеку старого Чарли Рэйнуотера и Шорти Томпсона – наверно, в качестве свидетелей. Потом я у них спросила, но у обоих рот на замке, что-то буркнули – и все.
 – Не скажу, чтобы меня это удивило, – мрачно заметил Ченс. – Более того, я ожидал, что она распорядится составить новое завещание сразу после того, как отыскалась эта Маргарет Роуз.
 – Я и сама думала, что вы скорее всего это предвидели, – сказала она и снова помолчала. – Пожалуй, пора закругляться. Она послала со мной в город Чарли. Он может появиться здесь с минуты на минуту, а мне бы не хотелось, чтобы он застал меня с телефонной трубкой в руках.
 – Береги себя, Мэкс, и спасибо за новости.
 – Вы же знаете, помогу чем только смогу. Всего хорошего, Ченс.
 – Спасибо. – Он повесил трубку.
 – Хэтти составила новое завещание, верно? – угрюмо и встревоженно бросил Сэм.
 – Да. – Ченс задумчиво на него посмотрел, затем повернулся к Молли. – Соедините меня с Мэттом Сойером, – распорядился он и медленно добавил: – По крайней мере, мы можем назвать ему имя. Интересно, сколько женщин, нареченных Маргарет Роуз, проживают в районе Сан-Франциско; в частности, таких, у которых есть домашний телефон. Компьютерная проверка регистрационных списков телефонных компаний поможет нам это выяснить.




 14


 Копии свидетельства о рождении, крещении, браке и смерти, выписок из церковноприходских книг и некрологов были разложены перед ней на столе. Флейм жевала морской салат, заказанный в ближайшем кафе, и одновременно сверяла имена с теми, что значились в генеалогическом древе, приложенном Хэтти к остальным документам. И хотя у нее не было времени проверять всех и каждого, доказательство было неопровержимым. Они с Хэтти Морган состояли в родстве, пусть и дальнем.
 Короткий стук в дверь отвлек ее внимание от бумаг на столе.
 – Да?
 Дверь тут же открылась, и в ней появилась беловолосая Дебби Коннорс, выглядевшая встревоженной и взволнованной.
 – Извините, Флейм, но за дверью стоит мистер Пауэлл. Он хочет вас видеть. Я не знала, что ему сказать. – Слова скороговоркой слетали у нее с языка.
 – Он здесь? – Флейм была изумлена не меньше своей помощницы.
 – Да, я… – Дверь медленно отворилась, оттащив за собой Дебби. Та поспешно посторонилась, дав пройти Малькому Пауэллу.
 Флейм поднялась со стула, не зная, как расценить этот неожиданный визит. Она, разумеется, понимала, что гора пошла к Магомету.
 – Мальком! – приветствовала она его, затем холодно добавила: – Вам следовало бы предупредить меня о своем визите заранее.
 Он остановился посреди комнаты. Серый, сшитый на заказ костюм такого же стального оттенка, что и волосы, безупречно сидел на его крепкой фигуре.
 – Я, по-видимому, прервал твой поздний ленч, – заметил он, бросив свой острый взгляд на недоеденный салат у нее на столе.
 – Я закончила. – И действительно, у нее исчез аппетит, как только Мальком возник в дверях.
 Она убрала со стола пластиковую коробочку с остатками салата, одноразовый прибор и бумажную салфетку и выбросила все это в корзинку для мусора.
 Повернувшись к Малькому, Флейм заметила отчаянный взгляд Дебби, вопрошавший: «Что, по-вашему, я должна делать?»
 – Спасибо, Дебби, – сказала она. – Сообщи мне, когда появится Тим Херрингтон.
 – Сообщу незамедлительно, – пообещала та и поспешила вон, на сей раз плотно притворив за собой дверь.
 – Я впервые у тебя в кабинете, – сказал Мальком, с любопытством оглядываясь вокруг. Его взгляд скользнул по белому полированному столу и таким же стульям, обтянутым бледно-голубой материей, затем задержался на висевшей над столом абстрактной картине, потом на статуэтке в стиле арт-деко, стоявшей на маленьком столике, и, наконец, на расшитых подушечках небольшого, строгой формы, дивана.
 – Зачем вам понадобилось со мной встретиться, Мальком?
 По ее предположениям, существовала только одна причина, которая могла вызвать этот неожиданный визит; Флейм собрала разложенные на столе документы и сунула их обратно в конверт.
 – Я уже собрался было позвонить и отправить за тобой Артура. Потом передумал. – Он стоял в задумчивой позе, заложив руки за спину. – После нашего обеда в прошлый вторник ты бы вряд ли благосклонно отнеслась к подобного рода приглашению. Ты бы приехала, но только потому, что, по-твоему, у тебя нет выбора. Ты бы это не приняла. А твоего неприятия я не хочу.
 Флейм нарочно воздержалась от вопроса, чего же он хочет. Она и так знала. Всегда.
 Не отходя от стола, она ждала продолжения, ее нервы были напряжены, и она начинала медленно закипать от гнева.
 – Думаю, тебе следует знать мое мнение, Флейм. Счет Пауэлла твой, покуда ты им грамотно управляешь. Я не стану держать его над тобой дамокловым мечом.
 Возмущенная его снисходительным тоном, она с вызовом спросила:
 – Я должна вас за это благодарить?
 Он повернулся к ней вполоборота.
 – Да, – сказал он, его глаза вызывающе сузились, сверля ее испытующим взглядом. – То, что ты сказала во вторник, было достаточно смело, но не более того. Я знаю, ты в этом никогда не признаешься, но я мог бы воспользоваться счетом для того, чтобы получить от тебя все, чего хочу.
 – Вы в этом уверены? – бросила она.
 Мальком лишь улыбнулся.
 – Ты даже не понимаешь, как легко на тебя можно надавить. – Он примирительно пожал плечами. – Но я не буду этого делать. Победа, одержанная подобным образом, – не победа. Но это не означает, что я сдался, – быстро добавил он, как бы предостерегая. – Я только хотел сказать, что когда ты ко мне придешь, то придешь по своей воле.
 Пропустив последнюю фразу мимо ушей, Флейм воинственно склонила голову набок и требовательным тоном переспросила:
 – Означает ли это, что вы отзовете свою ищейку?
 – Извини, я не понял. – Он повернулся к ней лицом, сдвинув брови, которые густо нависли над глазами.
 – Вы удивляете меня, Мальком, – тихо проговорила Флейм с оттенком сарказма.
 – Ты о чем?
 – О том человеке, который следит за мной всю неделю и которого вы для этого наняли, – выпалила она, не в состоянии больше сдерживать свои эмоции.
 – Я никого не нанимал следить за тобой. С какой стати?
 И слова, и смущение казались искренними. Она нахмурилась.
 – Или в вас проснулся спавший до сих пор актерский талант, или вы говорите правду…
 – Это правда. Кто следит за тобой и почему?
 В растерянности она внимательно на него посмотрела.
 – Какой-то мужчина. Впервые я увидела его у Деборгов, на приеме в честь Лючанны Колтон. Он был там официантом; ему между сорока и пятьюдесятью, у него каштановые волосы и большой крючковатый нос. Он ездит на темно-зеленом седане, одной из последних моделей «форда». – Ничто в выражении лица Малькома не указывало на то, что он узнает это описание. – И он дважды передавал мне записки с предупреждением держаться подальше от Ченса Стюарта. Я думала… они от вас. Но это не так, верно?
 – Верно. – Глаза его резко сузились. – А что, ты много времени проводила со Стюартом?
 – Да, пока он был в городе, – призналась она.
 – У тебя с ним серьезно? – было видно, как на его сильной квадратной челюсти дернулся мускул.
 Вопреки собственным ожиданиям, она ответила без тени сомнения:
 – Очень серьезно, – и сама удивилась тому радостному чувству, которое при этом в ней поднялось.
 После короткого молчания Мальком отрывисто рассмеялся.
 – О, Господи, я и не думал, что все еще способен ревновать. – Легкая морщинка пролегла у него на лбу, когда он посмотрел на Флейм задумчивым пристальным взглядом. – Хотя чему тут, собственно, удивляться. С тобой всегда все было иначе. Возможно, поначалу я и испытывал азарт от преследования и стремления тебя завоевать, но все давно изменилось…
 – Прекратите, Мальком, – одернула она.
 Он увидел сверкнувшую в ее глазах ярость и улыбнулся.
 – Ты возбуждаешь меня, как никакая другая женщина, включая жену.
 – Мальком, меня это не интересует! Ваши чувства – это ваша проблема, не моя. И я не собираюсь ее решать любой ценой. – Она изо всех сил старалась говорить спокойно и держать себя в руках.
 Отойдя от окна, Мальком приблизился к ее столу, от него исходила такая сила, что Флейм поняла – с ней придется считаться. Она смело встретила его властный взгляд, смеривший ее с головы до ног.
 – Стюарт не для тебя, – заявил он.
 Взбешенная подобной наглостью, она воскликнула:
 – Это уж мне решать!
 – Пока что у тебя в каждом глазу по Стюарту. Но это ненадолго. Ты придешь ко мне… в свое время.
 Ее поразила уверенность, с какой он это сказал, и она постаралась развеять ее.
 – Вы упустили одну очень важную деталь, Мальком. Независимо от того, надолго ли Ченс Стюарт появился в моей жизни или нет, мой ответ вам будет тот же, что и всегда: нет!
 Его этот ответ не устраивал, но стук в дверь помешал ему возразить. Зная, что ее щеки пылают от гнева, Флейм отвернулась, радуясь передышке, которую принесло собой появление Тима Херрингтона, возглавлявшего отделение агентства в Сан-Франциско.
 – Извини за беспокойство, Флейм, – начал он и осекся, изобразив удивление при виде Малькома Пауэлла. – Мальком, я не знал, что вы здесь. – Он двинулся ему навстречу, протянув руку для дружеского приветствия, его темные глаза казались неправдоподобно большими под толстенными линзами золотых очков.
 – Привет, Тим. Как дела? – рассеянно отозвался Мальком.
 – Отлично. А вы? Проблем нет, я надеюсь. – Он бегло взглянул на Флейм, словно адресуя ей свою последнюю реплику, обеспокоенный тем, не возникло ли непредвиденных осложнений с крупнейшим клиентом агентства.
 – Никаких, – заверил его Мальком.
 – Хорошо, – он вздохнул с видимым облегчением, и его широкая улыбка стала менее фальшивой.
 Мужчины несколько минут поболтали о делах, после чего Мальком закончил разговор:
 – Прошу прощения, Тим, но у меня назначена еще одна встреча. – Он посмотрел на Флейм. – Пообедаем вместе на следующей неделе. Моя секретарша позвонит и сообщит тебе день, – сказал он так, словно то, что она найдет для него время, подразумевалось само собой. И, конечно, так оно и было.
 В тот вечер, одна у себя в квартире, Флейм еще раз просмотрела пачку документов, присланных Хэтти. Когда она дошла до фотокопии собственного свидетельства о рождении, то задержала его в руках, вглядываясь в имя, которым ее нарекли, – Маргарет Роуз. Ее губы тронула улыбка, мягко заигравшая в уголках рта. Единственный, кто ее так называл, была мама.
 Для всех остальных она всегда была Флейм.
 Но только не для мамы. Для мамы – никогда.
 Ее взгляд скользнул на сумочку, лежавшую открытой на стеклянном столике рядом с креслом. После некоторых колебаний Флейм извлекла из нее маленькую пудреницу – мамин подарок на тринадцатилетие.
 «Особое событие требует особого подарка», – любила говорить мама.
 А этот был действительно особенный. На пудренице была изображена ваза с букетом маргариток и роз. Где-то когда-то ее мать прочла или услышала, что по-французски Маргарет означает «маргаритка».
 Отец же, погладив в очередной раз ее ослепляюще-рыжие волосы, пошутил, что свеча с высоким пламенем была бы куда уместнее, но мама нашла это замечание не очень-то остроумным.
 Мама, по-видимому, считала, что со временем Флейм избавится от своего прозвища.
 Однажды – Флейм уже не помнила, когда именно – мама сказала ей, что выбрала имя Маргарет Роуз за его гордость и достоинство, которые ей импонировали.
 Разумеется, Флейм считала его ужасно старомодным и всякий раз поеживалась, когда мама называла ее Маргарет Роуз.
 Сейчас никто ее так не называл, никто, кроме Хэтти Морган.
 Зазвонил телефон.
 – Легка на помине, – пробормотала Флейм, подходя к телефону. Прижав трубку к плечу, она сунула пудреницу обратно в сумочку. – Да, алло!
 – Флейм? Это Ченс.
 – Ченс, какой приятный сюрприз. – Она придвинула трубку ко рту, взяв ее обеими руками.
 – Правда? – Было слышно, что он улыбается. – У меня высвободилось несколько минут перед началом встречи, и я решил позвонить, чтобы справиться о твоих планах на выходные.
 – Я надеюсь, что… у нас будут общие планы, – она улыбнулась собственной беззастенчивой навязчивости. – Ты прилетишь?
 – Вообще-то расстояние порядочное. Но придется, чтобы только забрать тебя с собой.
 – Куда мы едем?
 – Секрет.
 – Это несправедливо, – запротестовала Флейм. – Я же должна знать, что мне взять с собой. Хотя бы намекни: мне понадобятся лыжи или купальник?
 – Купальник. И может быть, простое вечернее платье и что-нибудь, чтобы набросить сверху.
 – И все?
 – Об остальном догадайся сама.
 – В таком случае я захвачу с собой какую-нибудь вещицу из черного кружева. – Она улыбнулась в трубку.
 – Совсем ничего – тоже подойдет, – многозначительно добавил Ченс. – Я пришлю за тобой машину на работу к четырем часам. Хорошо?
 – Я буду готова.
 – Я тоже.




 15


 Когда лимузин въехал на бетонированную площадку, заправочная машина откатила от сияющего белого самолета «Гольфстрим» с монограммой «Стюарт корпорейшн», золотом выгравированной на фюзеляже. Флейм почти тотчас же увидела Ченса – он стоял у крыла с одним из членов экипажа. Заслышав звук приближающегося автомобиля, он быстро повернул голову. На долю секунды напряженно замер, затем что-то сказал своему собеседнику – человеку крепкого телосложения, и двинулся навстречу лимузину.
 Когда она выходила из машины, он встречал ее у дверцы. И вновь Флейм ощутила эффект электрического разряда, заглянув в его синие глаза, а потом пьянящее тепло его губ во время медленного властного поцелуя. Когда он отстранился, Флейм оглядела его дерзкие черты, такие тонкие и резкие одновременно. Флейм со страхом гадала, испытает ли она тот же прилив чувств, когда снова увидит его, не изменилось ли что-то за минувшую неделю. Но нет, ничего не изменилось. Ее пульс бился так же бешено, и дыхание перехватывало от того же необъяснимого волнения. Но то были физические, легко распознаваемые проявления. Гораздо труднее поддавалось определению сильное эмоциональное влечение, ликование, словно при возвращении домой – то самое, которое подпадает под диагноз «любовь».
 Бороздки на его щеках углубились, выдавая улыбку, хотя губы остались почти неподвижными.
 – Ну, здравствуй.
 Удивительно, как много можно сказать таким вот ласковым тихим приветствием.
 – Ну, здравствуй, – прошептала она в ответ.
 Она бы с радостью прижалась к нему, но его взгляд в сторону напомнил ей о том, что они не одни.
 Слегка обернувшись, Флейм увидела, как шофер вынул из багажника два ее чемодана и передал их второму человеку в летной форме, моложе и стройнее первого, с ярко выраженными чертами латиноамериканца.
 – Хуан Эйнджи Кордеро, – представил его Ченс, полностью назвав испанское имя. – Но мы зовем его Джонни Эйнджел. В кабине его место справа. Джонни, познакомься, Флейм Беннет.
 – Рад приветствовать вас на борту, мисс Беннет, – отозвался он на безупречном английском, восторженно глядя на нее горячими темными глазами.
 – Спасибо.
 – А это наш главный пилот, Мик Донован, – сказал Ченс, указывая на подходившего к ним мужчину, того самого, с которым он разговаривал, когда она подъехала. – Флейм Беннет.
 – Здравствуйте, капитан.
 Она сразу отметила, что его сильные широкие черты словно скопированы с гравюры, выполненной спокойными и сдержанными линиями. Его лицо внушало доверие, а чуть тронутые преждевременной сединой виски усиливали это впечатление.
 – Мисс Беннет… – Уголки его рта приподнялись в легкой дружелюбной улыбке, а прозрачно-голубые глаза смотрели ласково. – Я только что получил прогноз погоды. Похоже, я могу обещать вам приятный полет.
 – Понятно. Куда? – спросила она.
 Он в нерешительности бросил беглый взгляд в сторону Ченса, потом улыбнулся.
 – В рай, мисс Беннет. В рай по-стюартовски.
 – Ты так и не скажешь мне, куда мы направляемся, а, дьявол?! – В ее глазах читался легкий упрек.
 – Пусть это будет для тебя сюрпризом. – Он улыбнулся ей и обратился к пилоту:
 – Все готово?
 – Как только Джонни разместит багаж мисс Беннет, мы будем готовы отбыть по вашему первому слову.
 – Тогда пошли. – Положив ей руку на талию, он повел ее к ожидавшему самолету.
 В этот момент Флейм показалось, что она видит ястребиный профиль, преследующий ее вот уже на протяжении десяти дней. Она еще раз посмотрела на мужчину, направлявшегося к диспетчерской частной авиакомпании. С такого расстояния она не могла сказать наверняка, что узнала его, однако ей стало не по себе.
 Поначалу она отмахнулась от шпика, как от назойливой мухи, думая, что все это организовал Мальком. Но она ошибалась. Она понятия не имела, кто же все-таки за этим стоит. Может, и никого. В городе полно сумасшедших, и не исключено, что этот – один из них. А такая вероятность пугала еще сильнее.
 Она что-нибудь предпримет, когда вернется, но не сейчас. Ей не хотелось, чтобы ее уик-энд с Ченсом был отравлен чем-то или кем-то. Тем более что она даже до конца не уверена, тот ли это человек. Ей могло померещиться. Да и по пути в аэропорт зеленого седана позади не было. Это точно. Улыбаясь, она подошла с Ченсом к трапу.
 Частный самолет всегда предполагает определенную роскошь интерьера, однако элегантнейший салон явился для Флейм неожиданностью.
 Стены были покрыты замшей цвета бледной слоновой кости. Тот же оттенок повторялся в обивке вращающихся кресел, но уже с добавлением нитей цвета морской волны и парижской лазури. Это сочетание цветов служило выгодным фоном для множества скульптур, составленных здесь и незаметно закрепленных; среди них были работы Бранкузи, Джакометти и Мура.
 Коллекция являла собой поистине созвездие имен скульпторов двадцатого века. В то же время не было ощущения излишней, показной роскоши. Напротив, возникало впечатление изысканности.
 – Нравится? – Ченс стоял сзади, обхватив ее за руки и дыша ароматом ее волос.
 – Невероятно. Здесь чувствуешь себя как… в маленькой гостиной частного дома – удобной, красивой, предназначенной для отдыха и удовольствия.
 – Дело в том, что это и есть мой второй дом, – признался он. – Неизвестно, где я провожу больше времени – здесь или в Талсе. – У них за спиной раздался звук поднимающегося трапа, затем – мягко закрывающейся двери. – Нам лучше сесть, – заметил Ченс. – Мик не любит мешкать после того, как ему дадут зеленый свет. Когда мы взлетим, я проведу тебя по моему «дому вдали от дома».
 – Замечательно.
 И действительно, вскоре после того, как они набрали высоту, Ченс показал ей самолет. Интерьер являл собой восхитительное сочетание сдержанной роскоши, компактности и современной техники. Тонкая кожа, того же бледно-кремового оттенка, что и замша на стенах, обтягивала кофейный столик, который нажатием кнопки превращался в стол для совещания. Помимо оснащенного всем необходимым уголка для отдыха, здесь же находился персональный компьютер, с помощью которого Ченс мог по факсу передавать информацию в свою штаб-квартиру в Талсе и постоянно находиться в курсе деловых операций.
 А содержимое небольшой буфетной, как сообщил ей Ченс, позволяло полностью накрыть стол на восемь персон. Шкафы в буфетной были обтянуты такой же кожей цвета слоновой кости, что и столы в основном салоне; здесь был столовый сервиз итальянского фарфора и набор серебра, а также достаточное количество полотняных скатертей и салфеток.
 Туалетная комната являла собой то же сочетание замши и кожи с прожилками цвета морской волны и парижской лазури, а на полу лежал золотистый ковер.
 Наконец, Ченс провел ее в хвостовой отсек самолета, отделенный от буфетной и салона дверью. Оглядывая небольшой служебный отсек, Флейм заметила двустворчатый стенной шкаф рядом с обтянутым кожей столом, также вмонтированным в стену. Движимая любопытством, она распахнула дверцы. Весь кронштейн был увешан плечиками с мужскими костюмами, спортивными куртками, пиджаками и брюками.
 – Я держу на борту полный гардероб, – пояснил Ченс.
 – Как удобно! – Она закрыла дверцы и теперь рассматривала мягкий диван с бархатистой обивкой цвета парижской лазури.
 – Таким образом я избавлен от необходимости без конца укладывать и разбирать чемоданы, – сказал он. И добавил: – Диван раскладывается в двуспальную кровать.
 – А это еще более удобно, – насмешливо произнесла Флейм, присоединившись к нему уже в дверях.
 – Во время международных перелетов особенно, – обнимая ее шею обеими руками под волосами, он смотрел на нее нежно и в то же время по-хозяйски. – Ты представить себе не можешь, как я скучал.
 Услышав хрипотцу в его голосе, она с легкостью призналась:
 – А ты не можешь себе представить, как скучала я.
 Она запрокинула назад голову, и он сразу же отыскал губами ее рот. В тот же миг Флейм ощутила разлившееся по телу тепло, которое он так умело вызывал даже тогда, когда их тела почти не соприкасались.
 – Мне надо было бы устроить все так, чтобы продлить полет, – сказал он, с явной неохотой разжав губы и приблизив их к уголку ее рта. – Тогда у нас было бы время убедиться, что эта кровать годится не только для того, чтобы спать.
 – Это означает, что мы уже почти прилетели? – Она положила ему руки на грудь, под пиджаком чувствуя тепло его стройного мускулистого тела.
 – У нас в запасе еще около часа, может быть, больше. – Он с усилием отстранился от нее. – Но после целой недели ожидания я не хочу никакой спешки. Я хочу любить тебя в свое удовольствие.
 – Но любовь наспех может быть только закуской, – изрекла Флейм, глядя на него без смущения, откровенно маня взглядом. – Разве ты не подаешь своим гостям закуску, прежде чем угостить их основным блюдом?
 – Только я хочу и то, и другое в один присест. – Половинка его рта изогнулась в улыбке.
 Со вздохом она опустила глаза на его рубашку и, забравшись рукой под галстук, провела по ряду пуговиц.
 – Вряд ли ты сможешь ускорить полет.
 – К сожалению. – Он мягко усмехнулся и поймал ее запястье.
 – Мечтать никогда не вредно, – сказала она, покорно отправившись за ним в салон. Но, вспомнив боль утраченных иллюзий, оговорилась: – Во всяком случае, почти никогда.
 – Обязательно надо мечтать, – откликнулся Ченс. – Иначе твои мечты не сбудутся.
 – А твои мечты сбываются? – полюбопытствовала она.
 – Некоторые – да. Над осуществлением иных я все еще бьюсь.
 – Например? – Она попыталась угадать, о чем он мечтает.
 – Чтобы этот самолет летел быстрее!
 Она одобрительно засмеялась.




 16


 Солнце висело низко, озаряя облака на горизонте, когда самолет коснулся частной посадочной полосы на западном побережье Мексики. О том, что это Мексика, Флейм догадалась по тому, что они взяли курс на юг от Сан-Франциско – прибрежные горы находились слева, а Тихий океан – справа. Ченс подтвердил ее догадку в отношении Мексики, но и только.
 Рядом с беговой дорожкой среди пальм и зарослей бугенвилеи стояло небольшое открытое сооружение. Когда самолет выруливал по посадочной полосе, Флейм заметила надпись на здании, которое явно было аэровокзалом. Однако надпись промелькнула слишком быстро, а ее познания в испанском были слишком ограничены. А потому она так и не узнала, где они находятся. Впрочем, это ее не беспокоило.
 Напротив, налет таинственности лишь возбуждал ее интерес и усиливал приятное волнение в предвкушении выходных вдвоем с Ченсом.
 На асфальте их уже ждала машина. На дверце со стороны водителя красовался уже знакомый вензель «Стюарт корпорейшн». Не успели Флейм и Ченс подойти к машине, как их багаж уже выгрузили из самолета и уложили в багажник лимузина.
 Меньше чем через пять минут с момента посадки они уже отъезжали от аэропорта по мощеной дороге, зигзагами спускавшейся с гор к океану.
 Когда они приблизились к смотровой площадке, Ченс что-то сказал водителю по-испански. Машина тут же сбавила скорость и съехала на крытую гравием обочину у самой площадки.
 – Тебя по-прежнему интересует, куда мы едем? – Ченс выгнул бровь, искоса поглядывая на нее с легким самодовольством.
 Она угадала его желание что-то ей показать – желание, порожденное гордостью и стремлением поделиться. Что же до нее самой, то она умирала от любопытства, а потому быстро откликнулась:
 – Да, да, да!.. – и широко улыбнулась.
 Он помог ей выйти из машины, затем подвел к краю смотровой площадки, не переставая крепко обнимать за талию.
 Перед ними раскинулся Тихий океан, на котором золотой дорожкой играли косые солнечные лучи. Там, где заканчивалась солнечная дорожка, начиналась небольшая бухта, вокруг которой ослепительно полыхало золотое зарево, перебегавшее вверх, на черные холмы. От этого зрелища у Флейм перехватило дыхание, она не верила своим глазам – золотое сияние исходило от зданий, ярус за ярусом опоясывавших горы. Кое-где рубиновыми вкраплениями вторгались красные соцветия вьющихся растений, а кое-где виднелась изумрудная зелень могучих пальмовых ветвей.
 – Добро пожаловать в… золотой город Стюарта!
 – Ченс!.. Это невероятно!.. – Она смотрела на золотую башню многоэтажного отеля рядом с жемчужно-белым пляжем; с его балконов свешивались густые гирлянды рубиновых цветов. – Такое впечатление, будто здания покрыты позолотой. Неужели это и в самом деле так?
 – Нет. После шести месяцев экспериментов мы наконец-то изобрели компонент штукатурки, состоящий главным образом из слюды, которая отражает солнечный свет. В это время суток эффект довольно любопытный.
 По мнению Флейм, эта характеристика была излишне скромной.
 – У меня такое чувство, словно я смотрю на волшебный золотой город.
 – Подожди, ты еще не видела его ночью, когда он отражает серебряное свечение луны и звезд!
 Вернувшись в машину, они продолжили спуск по извилистой горной дороге к стоявшему особняком курортному комплексу – мимо бухты, где стояли яхты, мимо причала с катерами напрокат – для выхода в открытое море и рыболовного спорта. Бродячий мексиканский оркестрик играл на пляже для тех, кто задержался здесь, чтобы погреться в лучах заходящего солнца.
 А в распоряжение тех, кто избегал соленой воды, отель-небоскреб предоставлял огромных размеров бассейн, напоминавший скорее причудливую тропическую лагуну, где были даже водопад и скалистые уступы. Наискосок от отеля находилась небольшая деревня с магазинами, фонтанами и обсаженной деревьями площадью, где продавались традиционные мексиканские товары. На близлежащих холмах ярусами располагались коттеджи, рассчитанные на несколько семей, и частные виллы. К одной из таких вилл водитель их и подвез.
 Как талько они въехали в ворота, Флейм была поражена красотой окружавшего виллу сада. Пышная бугенвилея с красными и лиловыми цветками так разрослась, что в ней терялись ароматные мальвы и высокие грациозные пальмы. А струйки золотистого фонтана под лучами солнца превращались в алмазные брызги.
 Но она была еще сильнее зачарована самим домом. Выстроенный в монументальном стиле вокруг отделанного кораллами внутреннего дворика, внутри он изобиловал архитектурными и художественными украшениями – окна, спрятанные в нишах; резные, сводчатые потолки; старинные деревянные двери; коралловые камины; полы, выложенные испанской мозаикой и дубом. Произведения сохаканского искусства и искусства ацтеков ненавязчиво довершали интерьер – например, среди тропических растений стояла терракотовая кадка, усиливавшая эффект открытого пространства прохладной просторной виллы, а великолепная бронзовая чеканка в виде солнечного диска словно подчиняла себе всю комнату.
 Лоджия спальни выходила на выложенный мозаикой бассейн, окруженный бортиком из белого итальянского известняка. За бассейном сверкал залив, отражавший алый свет закатного неба.
 – Как тебе это скромное пристанище?
 При этом чуть насмешливом вопросе Флейм отвернулась от раскинувшейся внизу панорамы и постаралась ответить тем же беспечным тоном.
 – Простенькое… но милое, – она с деланным равнодушием пожала плечами, но не в силах даже в шутку продолжать притворяться, обняла его за шею, соединив пальцы у него на затылке. – Ченс, это восхитительное совершенство совершенно восхитительно!
 – Я рад, что ты так думаешь, любимая.
 Она прочла в его глазах щемящую нежность, и ее собственные глаза потемнели. Он обхватил ее за талию, и она уже было придвинулась вплотную к нему, но тут заметила дородную мексиканку – его экономку, – приближавшуюся к открытым дверям лоджии из стекла и кованого железа.
 – Простите, сеньор Ченс. – Она остановилась в проходе, низенькая толстушка, казавшаяся еще ниже и толще из-за крепко накрахмаленного белого передника, надетого поверх черного форменного платья. Застенчивые темные глаза извиняясь взглянули на Флейм. – У телефона сеньор Род. Спрашивает, приехали ли вы. Хотите с ним поговорить?
 Ченс с сомнением и сожалением посмотрел на Флейм.
 – Да, передайте ему, что я сейчас подойду, Консуэло. Я возьму трубку в кабинете.
 – Si [Да( исп .). ], – проговорила она и вышла из комнаты.
 – Извини, – обратился он к Флейм. – Род Вега – мой местный управляющий. Я быстро. Ты пока можешь принять душ или отдохнуть, встретимся в большой гостиной, скажем, через тридцать минут.
 – Так долго? – Она игриво-недовольно выпятила нижнюю губу.
 – Так долго, – улыбнулся он.
 И вновь ей пришлось довольствоваться горячим, но коротким поцелуем. После того как он ушел, она ненадолго задержалась на балконе – она знала, что он вернется и вечер будет принадлежать им. Она повернулась к панораме и вдохнула бодрящий чистый морской воздух. Рай по-стюартовски, – сказал капитан Донован. Это было отлично сказано.
 Она услышала, как открылась дрерь в спальню, и подумала, что если она хочет переодеться и привести себя в порядок, то тридцати минут едва хватит. Она вошла в комнату и увидела, что вернулась экономка.
 – Рамон принес ваш багаж, – сказала женщина, указывая на два чемодана, лежавших на украшенной богатой резьбой подставке. – Сеньора желает, чтобы я их распаковала?
 – Будьте так добры, – Флейм подошла к подставке и из чемодана поменьше извлекла сумочку с косметикой. – Когда достанете голубой шифоновый костюм, приготовьте его, пожалуйста. Я хочу его надеть.
 Примерно через тридцать минут Флейм вышла из спальни, ее голубая свободная юбка из набивного шифона тихо шелестела вокруг щиколоток. Она увидела свое отражение в зеркале, висевшем в холле, и улыбнулась – с удовольствием ощутив себя соблазнительной.
 Цокая высокими каблуками по мозаичному полу широкого холла, она увидела впереди марш покоящихся на колоннах арок, которые окружали большую гостиную, придавая ей сходство с галереей. Приблизившись к ней, она услышала, как хлопнула пробка шампанского. Улыбнувшись, она ускорила шаг – Ченс был уже там и ждал ее.
 Флейм вошла в первую арку. Ченс повернулся к ней, держа в каждой руке по бокалу с шампанским. Она с удовлетворением заметила, что он быстро опустил веки, однако его взгляд задержался на вырезе блузки, обнажавшем ложбинку. Когда он вновь поднял глаза, они потемнели от сильного желания – именно этого она и ожидала.
 – Ты чертовски соблазнительна, – тихо произнес он, когда Флейм остановилась перед ним.
 Она взяла у него из рук бокал шампанского, взглянув на него с притворным разочарованием.
 – А я-то надеялась на то, что соблазнять будут меня!
 Он поднял черные брови:
 – Вечер только начинается.
 – Обещания, обещания… – поддразнила она и сделала глоток искристой жидкости. И в тот же миг узнала его неповторимый вкус. – Персиковое шампанское!
 – Конечно, – улыбнулся он и тоже отпил из бокала.
 Она с преувеличенным вниманием оглядела гостиную, которая, как и остальные комнаты, свидетельствовала о безупречном вкусе хозяина.
 – Что?! Нет орхидей?
 – Хорошо, что помнишь. – Он запустил руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда длинную и узкую коробочку для драгоценностей. – Вот.
 Она посмотрела на футляр, затем подняла глаза на его худощавое мужественное лицо, не в силах скрыть свое изумление.
 – Что это?
 – Открой, – было все, что он сказал.
 После минутного колебания Флейм поставила бокал на стол и подняла откидывающуюся крышку футляра. Искорками вспыхнуло яркое сияние. Она полувдохнула-полувскрикнула, увидев великолепную бриллиантовую брошь в форме ветки орхидеи, а по бокам – пару таких же бриллиантовых сережек.
 – Теперь у тебя всегда будут орхидеи.
 Она неотрывно смотрела на брошь, на ее глаза навернулись слезы – Флейм была тронута как выбором подарка, так и его великолепием.
 Если бы Ченс просто хотел вручить ей что-нибудь дорогое, он мог бы купить любую побрякушку. Однако он поступил иначе – он выбирал с толком и чувством, желая преподнести ей нечто особое, понятное только им двоим.
 Она не сопротивлялась, когда он взял футляр из ее онемевших пальцев и вынул брошь из выемки в лиловом бархате. Когда он пристегнул украшение к ее блузке, Флейм подняла на него глаза, затуманенные слезами. Он неторопливо снял ее длинные серьги и вместо них вдел бриллиантовые. Закончив, он окинул взглядом результат, ласково положив ей руки на плечи. Это прикосновение, нежность и желание, светившиеся в его глазах, взволновали Флейм не менее глубоко, чем подарок.
 – Прекрасно, – проговорил он хрипловатым полушепотом.
 – О, Ченс, я… я не знаю, что сказать, – призналась она, не в состоянии выразить словами свои изумление, радость и благодарность.
 – Ничего и не говори.
 И она не стала. Вместо этого она обняла его за шею и поцеловала – ее руки, губы и тело были красноречивее всяких слов. Он крепко прижал ее к себе, его беспокойные жадные руки гладили ее плечи, спину, бедра, обдавая ее жаром сквозь тонкую материю ее одеяния. Те чувства и желания, которые так долго сдерживались, теперь нашли выход. Она прильнула к нему теснее, запустив пальцы в его волосы, поцелуй становился все настойчивее, требовательнее, неистовее. Но он не утолял страсть. Оторвавшись от его губ, она покрыла поцелуями его лицо, забыв обо всем на свете и ощущая лишь то, как напряжено ее тело и как громко колотится сердце.
 – Ты не представляешь себе, как я хочу тебя – сейчас, сию минуту, – прерывисто прошептал Ченс, горячо дыша ей в ухо, от чего она сладостно содрогнулась. – Я тщательно спланировал весь вечер – шампанское, ужин при свечах, непринужденная беседа, прогулка под луной… которая приведет нас в спальню. Теперь же из всей программы я хочу оставить одну спальню, и к черту все остальное.
 Флейм улыбнулась ему в щеку, она чувствовала почти то же, что и он, правда, с некоторой разницей:
 – Где написано, что женщину нельзя напоить вином, угостить ужином и предложить прогулку под луной  потом ?
 – А и в самом деле, где? – Он чуть отклонился назад и всмотрелся в припухлость ее мягких губ и зелень глаз, потяжелевших от желания. – Я давно научился ценить импровизации.
 – Да? – Она провела ногтем по его подбородку.
 – Да. – Одним ловким движением он подхватил ее на руки. – А с тобой я только и делаю, что импровизирую.
 – У тебя это прекрасно получается… как и все остальное, – добавила Флейм, уже лаская его сильную шею.
 В спальне все неистовые порывы, вся жажда и нетерпение куда-то исчезли, уступив место нежности. Они смотрели друг на друга, стоя на расстоянии меньше трех футов, в снопе света от единственной лампы. Не произнося ни слова, они стали медленно раздеваться, избавляясь от одного слоя одежды за другим. Но они сбрасывали с себя нечто большее, чем одеяние, и обнажали нечто большее, чем тела. Они открывали друг другу свои чувства, сердца и души.
 Когда он протянул ей руку, она почувствовала, что к горлу подкатил комок. Этот миг и это движение были столь прекрасны, что ей захотелось плакать. Она дала ему руку, и они приблизились друг к другу, соприкоснувшись телами. Наконец-то она ощутила исходивший от него жар. Твердые, как стены, мускулы его груди и мощные колонны бедер. Подняв руки, она вынула шпильки из волос, и они рассыпались по плечам.
 Он смотрел ей в глаза, тихонько лаская большими пальцами впадинки за ее ушами.
 – Я люблю тебя. – В этой единственной фразе была заключена вся сила его чувства.
 – Я тоже тебя люблю, – прошептала она в ответ, подставляя лицо под его жадные губы.
 Позже, гораздо позже, они откупорили еще одну бутылку персикового шампанского, поужинали при свечах, гуляли под звездами, а затем вновь вернулись в спальню, чтобы заново открыть для себя восторги любви.




 17


 Свежий утренний ветерок проникал в комнату сквозь открытые балконные двери. Ченс остановился в дверном проеме, наблюдая за тем, как тучная мексиканка ставит на стол, накрытый для завтрака на балконе, вазу со свежими фруктами. Он смотрел на уютную сервировку стола: друг против друга на салфетках стояли тарелки, хрустальные стаканы, фарфоровые чашки, рядом с которыми сверкали столовые приборы. Обычно на завтрак он ограничивался черным кофе, иногда выпивая еще и сок; он редко ел по утрам. Но сегодня все было иначе. Он будет завтракать не один. С ним будет Флейм. Удивительно, как это возбуждало его аппетит.
 Застегнув браслет часов, он слегка повернул голову, чтобы увидеть Флейм.
 Она сидела на обтянутой клетчатой тканью скамеечке перед освещенным туалетным зеркалом, на ней было кимоно ярко-голубого шелка, такая же лента была обвязана вокруг головы, чтобы волосы не падали на лицо, пока она накладывала косметику – ей оставались последние штрихи.
 Глядя на нее, Ченс вновь ощутил невыразимую нежность и потребность быть рядом и оберегать. Тысячу раз он пытался найти определение этим чувствам, но они были слишком неуловимы. Находиться с Флейм было все равно что выйти на улицу после сильного дождя, когда свежий бодрящий воздух обостряет ощущение радости бытия. Да, рядом с ней ему было хорошо, очень хорошо.
 – Мы сегодня завтракаем на балконе, – сказал он, поймав на себе ее взгляд. – Я попросил Консуэло накрыть там, пока ты была в душе. Ты ведь не против? Такое чудесное утро. – Она отвернулась к зеркалу и поднесла к ресницам щеточку для туши. – И ты такая красивая.
 Он подошел к ней сзади и, глядя на ее отражение в зеркале, снова залюбовался ее смелой, полной жизни красотой.
 Они встретились глазами в зеркале, в ее взгляде читалась затаенная радость.
 – Буду красивая… всего лишь через пару минут. – Она сунула щеточку в тюбик с тушью и положила его на туалетный столик.
 Среди помад, кремов и теней Ченс заметил плоскую пудреницу.
 – Какая оригинальная вещица.
 Он поднял ее, чтобы получше рассмотреть причудливый рисунок – вазу с цветами.
 – Да, правда, – утвердительно откликнулась Флейм, кладя на стол кусочек ваты и беря губную помаду. – Это мамин подарок на тринадцатилетие, когда мне разрешили пользоваться косметикой. То есть пудрой, помадой и тушью.
 – А что это за буквы на вазе?
 – Мои инициалы – М. Р. М.
 – М. Р. М.? – Он не отрываясь смотрел на инициалы, внутри у него все замерло.
 – Маргарет Роуз Морган. Это мое настоящее имя после крещения. Флейм – меня называл папа, когда мне было года полтора. Так это прозвище ко мне и приклеилось. – С улыбкой развязав ленту, она тряхнула головой, и волосы рассыпались огненными прядями. – Мама всегда надеялась, что с возрастом оно забудется и все пройдет само собой.
 Она взглянула на его отражение, рассчитывая встретить ответную улыбку. Однако его лицо словно окаменело, челюсти были плотно сжаты. Озадаченная такой реакцией, Флейм повернулась на скамеечке.
 – Что-нибудь не так, Ченс? – Она заметила, как побелели суставы на сжимавших пудреницу пальцах. Она даже не была уверена, слышит ли он ее. Любимые синие глаза вдруг стали ледяными. – Ченс, в чем дело?
 Он быстро отвел взгляд.
 – Просто я понял – у меня от матери ничего не осталось. Совсем ничего. – Секундой позже он вернул ей пудреницу.
 Эта пудреница всегда была ей дорога. Однако только сейчас, когда чья-то невидимая рука сжала ей сердце, Флейм поняла, как много для нее она значила.
 – Ченс, я… – начала она, не зная, что сказать.
 Его рот слегка скривился в подобии улыбки.
 – Не обращай внимания, – произнес он с непроницаемым выражением лица.
 Он коснулся ее волос, приподняв пальцами прядку, словно зачарованный их огненным цветом. Легкий стук в дверь вывел его из оцепенения.
 – Да? – произнес он резко, и Флейм почувствовала все скрытое в его голосе волнение.
 – Телефон, сеньор Ченс, – донесся приглушенный ответ Консуэло с сильным акцентом. – Просят вас. Звонит сеньор Сэм. Говорит, очень важно.
 – Я поговорю из кабинета. – Он пристально смотрел на ее волосы еще с секунду, прежде чем их глаза встретились. Выражение его лица оставалось по-прежнему непроницаемым. – Я быстро.
 – Хорошо, – согласилась она с наигранной легкостью, видя, что сочувствие было бы ему неприятно. – Мне все равно понадобится еще несколько минут, чтобы закончить одеваться.
 Он выпустил прядку ее волос и опустил руку, слегка коснувшись при этом ее щеки, затем повернулся и вышел. Флейм смотрела на пудреницу, подаренную матерью много-много лет тому назад.
 Гнев, обида и злая ирония кипели у Ченса в душе, когда он направлялся к массивному столу тикового дерева. Черт побери, ну почему именно Флейм! Она была единственным источником радости в его жизни. С ней он забывал почти обо всем. Черт побери, это несправедливо! Но разве жизнь когда-нибудь была к нему справедлива? Взглянув на черный телефон, он с усилием разжал кулак и снял трубку.
 – Да, Сэм, – проговорил он намеренно равнодушно.
 – Ченс, извини за беспокойство, но… ты должен знать. Мы установили личность Маргарет Роуз. Ченс, это Флейм.
 – Я знаю.
 – Знаешь?! Откуда? Когда?
 – Неважно. – Он потер лоб. Сейчас, когда он запретил себе какие-либо эмоции, в его мыслях царила сумятица.
 – Она знает, кто ты? Она тебе что-нибудь говорила? Что ей рассказала Хэтти?
 – Очевидно, ничего.
 Он пытался припомнить все их разговоры с Флейм. В них не было даже намека на то, что она знает о его взаимоотношениях с Хэтти. Почему? Ведь Хэтти его так ненавидит – почему она не попыталась отравить той же ненавистью Флейм? Ему в голову приходила только одна причина: еще не успела. А значит, он должен позаботиться о том, чтобы и впредь не дать ей такой возможности.
 – Неужели Хэтти не знает о том, что ты с ней встречаешься? – спросил Сэм.
 – А откуда ей знать?
 Вряд ли Флейм упомянула о нем Хэтти. У нее не было для этого никакого повода. Логично предположить, что за столь короткий промежуток времени Хэтти и Флейм не успели затронуть личные темы.
 – Ченс, что ты намерен делать? Ведь она непременно узнает.
 – Может быть, и нет. Может быть, я сумею это предотвратить.
 – Каким образом?
 Вот это ему еще и предстояло обдумать в первую очередь.
 – Поговорим позже, Сэм.
 Он стоял у кованых дверей лоджии, глядя на залив и на золотистый курорт далеко внизу. Вся его поза свидетельствовала о глубокой задумчивости: голова откинута назад, глаза уставились в морскую даль, руки глубоко всунуты в карманы брюк. Флейм остановилась, подумав, что он, наверно, все еще грустит о матери, затем приблизилась к нему. Он не слышал глухого стука ее каблучков и не замечал ее присутствия до тех пор, пока она не дотронулась до его руки.
 Тут он повернул голову, и в то же мгновение его взгляд приобрел знакомое небрежно-интимное выражение, от которого у нее всегда так прыгало сердце. Она улыбнулась, надеясь, что все опять хорошо.
 – Видимо, твой телефонный разговор не занял много времени.
 – Нет.
 Его взгляд медленно скользнул по ее лицу, словно пытаясь зафиксировать в памяти каждую подробность. Затем он наклонил голову и жадно вобрал в рот ее губы, она ответила так же страстно, приникнув к нему всем телом под его сильными руками. Она ощутила какой-то привкус отчаяния, но не смогла определить его источник. Однако оно было неотъемлемой частью их обоюдного стремления слиться воедино. Когда это стремление стало нестерпимым, его губы скользнули с ее щеки к мочке уха; оба горячо и учащенно дышали.
 – Сколько времени мы знакомы? – прошептал он.
 Ей пришлось сделать усилие, чтобы суметь ответить на этот простой вопрос, так как ее единственным желанием было отдаться чувству.
 – Три недели.
 Он поднял голову, обхватив ее лицо ладонями.
 – А я уже не представляю себе жизни без тебя.
 – Я знаю… Я испытываю то же самое! – Ее немного удивило, с какой легкостью она сделала это признание.
 – Ты так же уверена в своих чувствах, как я?
 Она тщетно попыталась отыскать в себе какое-нибудь сомнение.
 – Да.
 – Тогда выходи за меня замуж. Сегодня.
 Если бы она захотела, то могла бы отыскать с десяток веских причин, по которым ей не следовало бы очертя голову во второй раз выходить замуж. Но ни одна из них – ни их короткое знакомство, ни ее карьера, ни каждое в отдельности, ни все вместе – не могла перевесить то, что она любила его и, что гораздо важнее, была любима.
 – Да, – просто отозвалась она.
 – Ты уверена? – Он пристально на нее смотрел. – Насколько я знаю, женщина всегда мечтает о грандиозной, пышной свадьбе. Если хочешь подождать…
 – Нет. – Она тряхнула головой, насколько ей позволили его ладони. – Однажды на мне уже было белое шелковое платье и подвенечная фата. На этот раз антураж меня не волнует, Ченс. Твоей любви более чем достаточно.
 – Я в самом деле люблю тебя, Флейм, – твердо сказал он. – Обещай, что будешь помнить об этом.
 – Только если ты пообещаешь, что не дашь мне забыть, – поддразнила она.
 – Я серьезно, Флейм. За все эти годы я нажил себе достаточно врагов. Кто бы и что тебе обо мне ни говорил, помни – я люблю тебя. И хочу любить тебя всю оставшуюся жизнь.
 – Милый, я не позволю ни тебе, ни себе от этого отречься всю нашу оставшуюся жизнь, – уверенно и весело заявила она.
 Сид Баркер плотно прижимал к уху трубку телефона-автомата, даже когда отирал пот совершенно уже промокшим носовым платком со лба и с верхней губы. «Черт бы побрал эту тропическую жару, – подумал он, – хорошо бы сейчас выпить добрую кружку холодного пива».
 Телефон по-прежнему молчал, и он уже начал бранить нерадивого мексиканского оператора, но тут услышал приглушенный гудок на другом конце провода и сразу же – знакомый голос.
 – Алло, это Баркер, – сказал он, метнув быстрый взгляд на дверь в десяти футах от него. – Наконец-то мне удалось отыскать их в Мексике. Но у вас возникают осложнения. Я стою у какого-то правительственного учреждения, где они только что зарегистрировали брак. – Он предвидел растерянный, сердитый ответ и недоверие своего собеседника. – Клянусь, это правда. Я стоял так близко, что мог бы сойти за свидетеля… Как бы я этому помешал? – рявкнул он, обороняясь. – Я не знал, что происходит, а потом было уже слишком поздно. Я-то думал – он повез ее на небольшую экскурсию по деревне, чтобы показать, как живет другая половина населения, те, кто убирает комнаты в его дорогих отелях и ждет приказаний его богатых гостей. – Обида исчезла из его голоса, и он стал задумчивее. – Мне следовало бы заподозрить неладное, когда я узнал, что его частный самолет взлетел. И вернулся меньше чем через три часа. Теперь-то я понимаю, что он посылал за обручальными кольцами. Вы бы видели камень у нее на пальце! – За дверью послышалось какое-то движение, и пара сияющих государственных чиновников проводила новобрачных из комнаты. Баркер, прикрыв ладонью рот, быстро проговорил: – Все закончилось. Мне надо идти.
 Не дожидаясь ответа, он повесил трубку и, быстро покинув здание, подошел к взятой напрокат машине, которую охраняли двое бесстрашных мексиканских парней.
 Тяжелые гардины на окнах спальни были наполовину задернуты, не пропуская полуденное солнце. Мэксайн остановилась в дверях, удивленная неестественной тишиной в комнате. Бессознательно затаив дыхание, она прислушалась к звукам, доносившимся с богато украшенной кровати с пологом. Розовый шелк стеганой ночной блузки с кружевными вставками подчеркивал бледность морщинистого землистого лица Хэтти, изможденного страданием.
 Судьба воздавала Хэтти Морган по заслугам.
 Бесшумно двигаясь – резиновые подошвы ее простых рабочих туфель почти беззвучно ступали по твердому полу, – Мэксайн приблизилась к огромной кровати, занимавшей чуть ли не всю комнату. Хэтти спала здесь уже больше восьмидесяти лет – с тех пор, как рассталась с колыбелью, хотя расположенная по соседству просторная спальня пустовала уже без малого шестьдесят лет. Мэксайн всегда этому удивлялась.
 Она нерешительно посмотрела на больную, затем взяла с ночного столика коричневую пластиковую упаковку назначенных врачом пилюль. Она попыталась пересчитать, скольких таблеток недостает в коробочке – если вообще их оттуда вынимали.
 – Во все-то ты суешь свой нос, – нарушило тишину едкое замечание.
 Мэксайн повернулась к кровати.
 – Я думала, вы спите. – С притворным спокойствием она поставила коробочку обратно на ночной столик.
 – Тогда что ты здесь делаешь? – Глаза, обычно такие острые, сейчас были затуманены болью. – Я слышала, как звонил телефон. Кто это был?
 – Мистер Кэнон. Он все еще ждет. Но я не хотела вас тревожить, если…
 Хэтти громко выдохнула, выражая тем самым презрение и недоверие, и протянула дряблую морщинистую руку.
 – Дай мне телефон и иди вон.
 Плотно сжав губы, Мэксайн сняла телефон с ночного столика и поставила на кровать рядом с Хэтти, затем повернулась, чтобы уйти. На прощание Хэтти словно хлестнула ее кнутом:
 – Я не до такой степени напичкана таблетками, чтобы не понять, подслушиваешь ли ты на втором аппарате.
 Когда экономка отошла от кровати, Хэтти только и могла разглядеть что расплывчатый темный силуэт. Сзади на глаза что-то жутко давило и туманило зрение. Хэтти это пугало, как пугала мутная тусклость ее нового мира. В ожидании, когда Мэксайн закроет за собой дверь, она раздумывала над тем, что труднее перенести – боль или страх. Прошли бесконечные секунды, прежде чем Хэтти услышала щелчок, означающий, что внизу положили трубку. Она нащупала телефон и, стиснув пальцами трубку, поднесла ее к уху.
 – Да, Бен! Ну, что там? – Она говорила резко, пытаясь совладать с охватившими ее страхом и растерянностью.
 – Они здесь, в Талсе, – был ответ. – Он привез ее с собой.
 – Значит, это правда. – В ее голосе слышалась сокровенная надежда на то, что все окажется не так.
 – Да. Она вышла за него замуж.
 – Она обещала мне… – почувствовав, как дрогнул ее голос, Хэтти резко осеклась, понимая, что обещания Маргарет Роуз не имеют уже никакого значения. – Надо подумать, что мы можем предпринять, верно? – сказала она, стараясь не терять самообладания.
 – Верно, – ободряюще ответил Бен Кэнон.
 Через несколько минут он повесил трубку, и все стихло. Как и у нее внутри. Но она не имеет права сдаться. Не имеет права позволить Стюарту одержать верх, ведь она так долго и упорно боролась и была так близка к победе. На ощупь она отыскала старомодный колокольчик рядом с кроватью. Нетерпеливо потянув за него, она позвала:
 – Мэксайн, Мэксайн!
 Тотчас до нее донесся приглушенный звук бегущих шагов.
 Дверь резко распахнулась.
 – С вами все в порядке, мисс Хэтти? – Голос экономки был проникнут тревогой. – Мне вызвать доктора?
 – Нет, – рявкнула Хэтти. – Позови Чарли Рэйнуотера.
 – Но…
 – Сейчас же! – Когда дверь громко захлопнулась, Хэтти откинулась на подушки и удрученно пробормотала: – Как ты могла оказаться такой дурочкой, Маргарет Роуз? Я-то думала, тебе достанет ума, чтобы его раскусить. – Она закрыла глаза и прижала к ним руку, пытаясь справиться с мучительной головной болью.
 Она оставалась в такой позе минут пятнадцать, пока не услышала приближающееся к двери шарканье ботинок. Она опустила руку и подняла подбородок, воинственно выпятив его вперед.
 – Войдите, – сказала она в ответ на легкий стук в дверь, постаравшись, чтобы в голос не прокрались ни страх, ни подавленность. Гордость не позволяла ей показать Чарли, что она сломлена. Он верил в нее. Все эти долгие годы.
 Он постоял у кровати.
 – Мэксайн сказала, что вы хотите меня видеть.
 – Да. – К сожалению, его лицо расплывалось у нее перед глазами, но ей было достаточно слышать его успокаивающий протяжный выговор и ощущать смешанный запах седельной кожи и табака, всегда исходивший от его одежды. – У нас неприятности, Чарли. Она вышла за него замуж. – Услышав, как он выругался себе под нос, она слабо улыбнулась и пересказала свой последний разговор с Беном Кэноном.
 – Что я должен сделать?
 Его огрубевшие от работы пальцы легко коснулись ее руки, и Хэтти ухватилась за них.
 – Он привез ее с собой в Талсу, Чарли. Я знала, что он тщеславен. И это его слабое место.
 – Так, значит, вы не думаете, что уже слишком поздно?
 – Ни в коем случае. – Она отчаянно на это надеялась. – Но нам придется действовать не мешкая. Времени у нас немного.
 – Можете на меня рассчитывать, мисс Хэтти, – произнес он дрогнувшим голосом и крепко сжал ее руку.
 – Я знаю. – Она кивнула, чувствуя то же волнение и то же смутное раскаяние.
 – Мы справимся.
 – Конечно, справимся, – произнесла она уже более уверенно, черпая силы из его веры в нее… как и всегда.
 Она выпустила его руку и откинулась назад, слушая мягкое урчание телефонного диска, когда он набирал для нее номер Бена Кэнона.
 – Привет, Эллери. Это Флейм. – Она сидела, скрестив ноги, на коленях у Ченса, медленно, с чувством собственницы перебирая пальцами короткие прядки его густых черных волос.
 – Как прошел твой уик-энд? Поджарилась на солнышке? Или ты поджаривалась в постельке? – суховато спросил Эллери. – Судя по твоему голосу, ты все еще витаешь в облаках.
 Она засмеялась и посмотрела в иллюминатор самолета, за которым плыли пышные облака.
 – В общем-то, да – как в буквальном, так и в переносном смысле.
 После паузы раздалось недоуменное:
 – Где ты?
 Она прикрыла рукой трубку и взглянула на Ченса.
 – Где мы?
 – Примерно на высоте тридцати тысяч футов над Далласом. – Слабая улыбка играла в уголках его рта, в то время как он медленно поглаживал ее бедро.
 Когда Флейм передала этот ответ Эллери, он со смешком откликнулся:
 – Я искренне надеюсь, что ты в самолете.
 – В самолете, в самолете. – Она снова рассмеялась – ей было так хорошо, что хотелось смеяться чему угодно.
 – Если вы сейчас пролетаете над Техасом, это значит, что ты будешь в Сан-Франциско не раньше, чем через два с половиной часа.
 – Вот почему я и звоню тебе, Эллери. – С одной стороны, ей не терпелось поделиться с ним новостями, с другой – хотелось оттянуть этот момент. – Я не прилечу в Сан-Франциско. По крайней мере, сегодня вечером.
 – Почему? Куда же ты летишь?
 – В Талсу. – Она не могла больше сдерживаться. – Мы с Ченсом поженились.
 – Что?
 Она рассмеялась, услышав его удивление.
 – Невероятно, правда?
 Она отняла левую руку от волос Ченса и подняла ее, любуясь обручальным кольцом, соединенным с бриллиантовой маркизой в пять каратов в платиновой оправе на своем безымянном пальце.
 – Невероятно – мягко сказано, – ответил Эллери. – Флейм, ты сознаешь, что делаешь?
 Она снова посмотрела на Ченса. В глубокой синеве его глаз отражалась вся ее любовь.
 – Вполне сознаю, – тихо произнесла она и, отодвинув ото рта трубку, наклонилась к мужу – их губы слились в сладостном поцелуе.
 – Надеюсь, – донесся приглушенный ответ Эллери.
 Но этого было достаточно, чтобы внимание Флейм вернулось к неотложной проблеме.
 – Можно попросить тебя об одном одолжении, Эллери? С утра скажи Тиму, что пару дней меня не будет на работе. Объясни ему, что у меня непродолжительный медовый месяц. И Дебби тоже передай – пусть она отменит все мои встречи.
 – Когда тебя ждать?
 – Ченс должен уехать по делам – когда, ты сказал? В среду? – Он утвердительно кивнул. – Тогда я и прилечу. То есть появлюсь на работе в четверг утром. Ладно?
 – Твой медовый месяц такой же короткий, как и помолвка, – заметил Эллери. – Да, кстати, Флейм…
 – Что?
 – Поздравляю и желаю счастья, дорогая.
 – Спасибо, Эллери.
 – И надеюсь, Стюарт понимает, как ему повезло. Так ему и передай!
 – Хорошо, Эллери, – улыбнулась она. – Поговорим в среду вечером, – и, положив трубку на аппарат, спрятанный в потайном шкафчике рядом с кушеткой, посмотрела на Ченса и соединила свои пальцы у него на затылке. – Эллери потребовал, чтобы я напомнила, как тебе повезло.
 – Не то слово, – мягко согласился он.
 – Мне тоже…
 Она замолчала и принялась разглядывать его лицо, любуясь скульптурными линиями, сильными и чистыми – от точеного подбородка до прямого носа. Она заметила его взгляд – горделивого обладателя. И улыбнулась, так как испытывала то же самое. Теперь они принадлежали друг другу, и это было прекрасно. Она медленно откинула прядку волос с его высокого лба.
 – Сколько еще лететь до Талсы?
 Он с усилием отвел глаза от ее лица и посмотрел в окно.
 – Похоже, под нами Ред-Ривер, значит, мы уже в Оклахоме. Вероятно, мы приземлимся минут через двадцать.
 – Так скоро! – посетовала она с шутливым сожалением.
 – Да. – Его взгляд скользнул на ее губы, а в голосе послышалось нечто большее, чем разочарование. – Давай-ка лучше перейдем в салон. Оттуда тебе удобнее будет разглядывать свой новый дом, когда мы будем подлетать.
 – Что-то не хочется, я так удобно устроилась, – мягко проговорила она и потерлась губами о его щеку, вдыхая мужской аромат его одеколона.
 – Мы же еще не дома, – напомнил он, повернув голову и отыскав ее губы.
 Через десять минут их прервало жужжание селектора. Это был пилот Мик Донован, сообщивший Ченсу, что идет на снижение в Талсе. Флейм с неохотой переместилась с колен Ченса на кресло с богатой обивкой.
 Пристегнувшись ремнем, она наклонилась вперед, чтобы посмотреть в окно– внизу раскинулась широкая панорама покатых холмов.
 Длинные косые лучи заходящего солнца воспламеняли осенние краски, усиливая их оттенки – золотистый, коричневый и красный – и придавая пейзажу величественный вид.
 «Где-то в этих краях, – вспомнила она, – живет Хэтти Морган. За эти дни надо будет ей позвонить, если, конечно, найдется время».
 Тут Ченс обнял ее за талию, и все мысли о Хэтти улетучились, когда он наклонился к окну вместе с ней.
 – Вот он, мой город, – сказал он. – Смелая и деятельная Талса.
 На фоне красного закатного неба вырисовывались поблескивающие башни, они вздымались среди холмов, словно стряхнув их с себя могучим движением плеч. Флейм неотрывно смотрела на высокие глянцевые здания, чей горделивый вид чем-то напоминал ей Ченса.
 – Ну, что скажешь?
 Она почувствовала прикосновение его подбородка к волосам и в легкой растерянности подумала: как сказать ему, что на первый взгляд Талса кажется ей напористой и безудержной и в то же время в чем-то изящной, бурной и беспокойной – именно эти качества она иногда ощущала в нем самом.
 Но впечатление было слишком смутным и расплывчатым, чтобы облечь его в слова. И потому она выбрала нейтральный ответ.
 – Мне уже нравится. Здесь чувствуется кипение жизни.
 – Черное здание справа – Башня Стюарта, штаб-квартира моей компании. – Он успел указать ей на нее как раз вовремя, потому что самолет пошел на посадку. Ченс по-прежнему обнимал Флейм за талию, когда оба они откинулись на спинки кресел. – Утром можешь пойти туда со мной. Я хочу познакомить тебя с Сэмом и Молли.
 – С удовольствием, милый. – Из того немногого, что он ей о них рассказывал, она сделала вывод – эти двое почти заменяли ему семью. – Надеюсь, я им понравлюсь.
 – Понравишься. Хотя, наверное, стоит тебя предупредить, что Молли может вполне сойти за свекровь.
 – О, будущая моя кровопийца? Какие в связи с этим будут предложения?
 – Ты только скажи ей, что считаешь меня необыкновенным, и она будет есть у тебя из рук. – Он широко улыбнулся, уверенный, что Молли полюбит ее так же, как и он, – не желая думать о неизбежных трениях, которые возникнут в противном случае.
 Флейм рассмеялась.
 – Вот почему ты не ешь у меня из рук – ведь я тебе никогда не говорила о том, что считаю тебя необыкновенным!
 – Главное, чтобы ты действительно так считала.
 Она почувствовала, что в нем произошла какая-то перемена – он стал серьезнее, нежнее.
 – А как насчет Сэма? Как мне его приручить?
 – Расспроси его о машинах. Парень без ума от всего, что имеет четыре колеса и мотор, – почти так, как я от тебя. – Он поцеловал ее, и Флейм не заметила, как шасси самолета коснулись земли.




 18


 Сэм cтоял, привалившись к столу Молли. Он еще раз глубоко затянулся сигаретой и с беспокойством посмотрел на дверь частного лифта, затем перевел взгляд на Молли, которая суетилась с букетом свежих цветов на подставке позади ее стола. Она отступила на шаг, чтобы оценить результат, и удовлетворенно кивнула, хотя, по мнению Сэма, в букете ровным счетом ничего не изменилось. Повернувшись, она окинула комнату тем же оценивающе-критическим взглядом. Когда Сэм увидел, что она уставилась на поднос с аккуратно расставленными фарфоровыми чашками и блюдцами, непременными молочником и сахарницей – оставалось только налить свежий кофе в парадный кофейник, – у него сдали нервы.
 – Помилуйте, Молли, оставьте в покое эти чашки на этом подносе…
 – Я и не думала к ним прикасаться, – возразила она, метнув на него нетерпеливый взгляд. – Я подумала, не заказать ли в кондитерской несколько датских пирожных… Пепел!.. – Ее глаза расширились от ужаса. – Сейчас он упадет на пол!
 – Отец небесный, – пробормотал он, подставив под сигарету сложенную чашечкой руку и поднеся ее к керамической пепельнице на столе Молли. Затем, убрав руку, стряхнул пепел на сияющее дно пепельницы. – Вызовите еще уборщицу с пылесосом!
 – И не собираюсь.
 Она тут же схватила пепельницу и высыпала пепел в корзинку для мусора, стоявшую под столом, затем вынула салфетку из салфетницы, которую держала на подставке, и до блеска протерла керамическое блюдечко.
 – Молли, хватит суетиться.
 Он затушил сигарету в пепельнице, как только Молли водрузила ее на место. «Она сплошной комок нервов!» – Раздраженный Сэм резко отстранился от стола.
 – Я просто не хочу ударить в грязь лицом, – парировала она, снова схватив пепельницу.
 – Да где же они? – Он приподнял манжету и посмотрел на часы. – Ченс обещал быть здесь в десять тридцать. А уже больше!
 – Неужели вы рассчитывали, что они появятся минута в минуту? – возразила Молли. – В конце концов, они молодожены. – Она вздохнула, и от улыбки в уголках ее глаз собрались морщинки. – А я не могу дождаться, когда с ней познакомлюсь.
 Сэм несогласно потряс головой и потер занемевший от напряжения затылок.
 – Боюсь, я не смогу сказать того же.
 Молли взглянула на него с удивлением.
 – Почему?
 – Потому, что… – Сэм колебался, но он слишком долго держал это в себе. И ему надо было выговориться. – У меня дурное предчувствие. – Он повернулся к Молли и, опустив руку, в беспомощном отчаянии сжал кулак. – Черт побери, не понимаю, зачем он на ней женился, почему предварительно не обсудил свои планы со мной?
 – Он ее любит. – Что касалось Молли, других объяснений не требовалось.
 – В этом-то все и дело, Молли, неужели вы не видите? Это первый случай, когда Ченс, как видно, не сумел продумать все до конца.
 Она помотала головой, не разделяя его осуждения.
 – Он знает, что делает!
 – Сомневаюсь. Забудем о том, что она не подписала брачный контракт, а лучше подумаем о ее реакции, когда она узнает о Хэтти и о ранчо. Вы знаете, что он ей ничего не сказал про Хэтти? А когда я разговаривал с ним вчера вечером по их возвращении, он уверял меня, что и не собирается ничего говорить.
 – Ну и что?
 – А то, что рано или поздно она все равно узнает. И если он это от нее утаит, подумайте, как это будет выглядеть.
 – Когда придет время, Ченс найдет выход. Как всегда, – заявила она с непоколебимой уверенностью. – Вы зря так беспокоитесь, Сэм.
 – Может быть. – Но с его мальчишеского лица не исчезло выражение тревоги; он откинул со лба выбившийся вихор, который тут же упал обратно. – Не знаю, Молли… Я не перестаю винить себя за случившееся. Ченс полагался на меня, когда попросил выяснить, что затевает Хэтти, а я его подвел. Если бы только я внимательнее отнесся к ее встречам с Кэноном! Но я-то думал, что она пытается отыскать какую-нибудь лазейку в законе и лишить Ченса права наследования. А это я уже проверил вдоль и поперек и знал, что тут у нее ничего не выйдет. Мне и в голову не могло прийти, что она ищет другого наследника. Я был совершенно уверен – его не существует. Эх, если бы я установил за ней слежку с того момента, как она вышла из конторы Кэнона, мне было бы известно о ее поездке в Сан-Франциско, о том, с кем она там виделась, обо всем. А тогда и Ченс знал бы с самого начала, что Флейм и есть Маргарет Роуз. И наверняка нам бы удалось избежать всех нынешних осложнений.
 – Какой вы пессимист, Сэм. – Молли поцокала языком. – Вы рассматриваете брак Ченса как осложнение, я же вижу в нем идеальное решение…
 Зажглась лампочка лифта.
 – Ну вот и они! – Молли торопливо села за свой стол, схватила ручку и блокнот, затем пригладала седеющие волосы. – Быстрее! Делайте вид, что вы заняты, – бросила она Сэму.
 – Занят? – Он недоуменно сдвинул брови. – Но они уже поднимаются!
 – Знаю. Но пусть она не догадается, что мы тут стояли и дожидались ее прихода.
 – А почему бы и нет? Ведь именно этим мы и занимались последние двадцать минут.
 – Но она не должна об этом знать. – Ее взгляд остановился на его пиджаке. – У вас на лацкане то ли пепел, то ли нитка!
 Сэм отряхнул лацкан одним движением руки, удивляясь желанию Молли придать всему чинный, благородный вид, невзирая на его мрачные прогнозы.
 – Надеюсь, что мне вы чистить зубы и вытирать нос пока не собираетесь, – пробормотал он.
 Раздался тихий звонок, и двери лифта с мягким звуком открылись, помешав Молли съязвить в ответ – она обратила сияющую улыбку входящей паре. Сэму достаточно было одного взгляда на жену Ченса, чтобы понять, почему ей удалось похитить его сердце, в то время как многие до нее терпели поражение. Одним словом, она была сногсшибательна. Яркая, утонченно-сексуальная – особенно в этом закрытом платье из мягкой, как котенок, ангоры – и все же… Чем пристальнее Сэм к ней приглядывался, тем больше находил сходства с Хэтти под этим лучившимся обаянием обликом. Всего лишь такие мелочи, как гордая посадка головы, острый взгляд зеленых глаз и эти уверенно расправленные плечи. Как это ни банально звучит, но ее характер, по-видимому, вполне соответствовал огненному цвету волос – попытайся кто-нибудь сесть ей на голову, и она вспыхнет. Дай Бог, чтобы Ченс понимал, что творит.
 – Можно мне поцеловать новобрачную? – спросил Сэм после того, как закончились первые представления и приветствия.
 – Разумеется, – весело согласилась Флейм.
 Сэм бросил на Ченса удивленный взгляд и попытался скрыть охватившее его дурное предчувствие, когда прикоснулся губами к подставленной щеке и вдохнул пряный аромат ее духов. Казалось, Ченсу было все равно, но с точки зрения Сэма это, разумеется, служило предупреждением – мол, перед вами женщина, которая сама в состоянии принимать решения и не позволит другим думать за нее.
 – Кофе готов, – предложила Молли. – Хотите по чашечке?
 – С удовольствием, у меня в кабинете, – сказал Ченс, вопросительно взглянув на Сэма: – Ты к нам присоединишься?
 – Конечно. Да, кстати, – начал он, идя вслед за ними к кабинету Ченса. – Пэгги просила передать вам обоим приглашение к нам на ужин в воскресенье. Она очень хочет с вами встретиться.
 – Ужин в воскресенье? – Ченс с нежностью взглянул на Флейм. – К этому времени мы должны вернуться.
 – Вернуться? Откуда? – Сэм нахмурился, затем вспомнил. – Ах, да. В среду ты улетаешь на остров Падре.
 В подтверждение Ченс рассеянно кивнул – по-видимому, он был настолько увлечен своей молодой женой, что не мог полностью ни на чем и ни на ком сосредоточиться.
 – Пока я буду там, Флейм съездит в Сан-Франциско, чтобы разобраться с делами. Это означает, Молли, что вам придется забронировать для нее билет на самолет, на среду, но только в один конец. Я прилечу к ней в пятницу, и обратно мы вернемся вместе.
 – Я себе это помечу.
 Сэм, не одобрявший план Ченса, вмешался:
 – Ченс, мне надо кое-что с тобой обсудить. – Он посмотрел на Флейм с извиняющимся видом. – Вы должны простить меня за то, что так скоро его у вас похищаю. Но дела есть дела. Вы не сердитесь?
 – Конечно, нет.
 – Обещаю, что долго его не задержу.
 – Молли, не провести ли вам Флейм по кабинетам и не представить ее нашим сотрудникам? – предложил Ченс. – Но только обязательно вернитесь к полудню. У нас назначена встреча за ленчем.
 – С этим поручением я справлюсь без труда.
 Он крепче обнял Флейм за плечи, и в уголках его рта заиграла озорная улыбка.
 – Молли убеждена, что я само совершенство. Постарайся ее в этом не разуверять.
 – Как же я могу ее разуверять, если я с ней полностью согласна? – отозвалась Флейм тем же шутливым тоном.
 – Ченс, она мне уже нравится, – заявила Молли.
 – Я в этом не сомневался. – Но его улыбка была адресована Флейм, а в глазах светилась знакомая гордость обладания.
 – Ну, пойдем. Пусть они занимаются своими делами.
 Сэм заметил, что Ченс провожал глазами Флейм, когда Молли уводила ее прочь, словно не желая выпускать из виду. Впрочем, как и Сэм – руководствовавшийся, правда, другими мотивами.
 Когда женщины свернули по коридору, Ченс с усилием повернулся к Сэму.
 – Поговорим у меня в кабинете, – сказал он и, не сомневаясь в согласии Сэма, направился к тяжелой ореховой двери.
 Сэм вошел в кабинет следом за ним и закрыл за собой дверь. Ченс тут же приблизился к столу и начал перебирать сообщения, накопившиеся в его отсутствие.
 – Так что ты хотел со мной обсудить. Сэм?
 – Для начала, мне не нравится, что ты отпускаешь ее одну в Сан-Франциско. Что, если Хэтти попытается там с ней связаться?
 – Я уже думал об этом. Разыщи, пожалуйста, Сойера, и пусть он ждет ее в среду в аэропорту. Я хочу, чтобы кто-нибудь присматривал за ней двадцать четыре часа в сутки и чтобы на телефоне было установлено подслушивающее устройство. Если кто-то из них, Хэтти, Кэнон или этот детектив Баркер, попытаются с ней связаться, Сойер не должен этого допустить. К пятнице я буду там.
 – А как быть до пятницы или после нее? Ты же не можешь дежурить при ней неотлучно, Ченс, – возразил Сэм.
 – Когда она будет дома, контролировать все звонки может Эндрюс. А когда будет выходить – за покупками или сыграть партию в теннис, – то, вероятно, в компании Пэгги. Она здесь больше никого не знает. А когда обоснуется, будет встречаться только с теми, с кем я ее познакомлю.
 – Как у тебя все элементарно просто! Но в жизни так не получается, Ченс. – Сэм умоляюще поднял руку. – Что, если все сложится по-другому? Если Флейм сама свяжется с Хэтти? А она может, ты это прекрасно знаешь. У нее наверняка есть номер телефона. Ты же не можешь запретить ей позвонить Хэтти, узнать дорогу, сесть в машину и поехать туда?
 – Сначала она скажет об этом мне.
 – А если не скажет? Если ей это неожиданно придет в голову? – Сэм оперся обеими руками о гранитную столешницу, пытаясь донести до Ченса свою мысль и пробить эту стену отчужденности и упрямства. – Как ты об этом узнаешь?
 – Узнаю.
 Глядя на Сэма, Ченс бросил на стол стопку сообщений, и листки рассыпались по столешнице – после всех переживаний двух последних дней, когда он пребывал одновременно и в раю, и в аду, у него сдали нервы.
 – Узнаю, если напичкаю свой дом подслушивающими устройствами и найму людей, которые будут непрерывно за ней следить. Черт возьми, Сэм, я понимаю, что не могу устранить опасность, но я могу свести ее до минимума. – Он продолжал говорить на той же ноте, однако тембр голоса стал глубже, звучнее. – И именно это я намерен сделать.
 – Извини, – неуверенно начал Сэм, чей сдерживаемый гнев постепенно утихал. – Просто я…
 – Знаю, – резко оборвал его Ченс и, глубоко вздохнув, отошел к окну, сожалея о том, что сорвался. – За этот уик-энд я понял, какой я жадный, Сэм. – Он смотрел в окно на раскинувшийся внизу город. – Я хочу иметь и Флейм, и эту землю. И сделаю все, от меня зависящее, чтобы не потерять ни то, ни другое.
 – Понимаю.
 – В самом деле? – Он грустно, с сомнением улыбнулся.
 Тут раздался телефонный звонок.
 – Я подойду. – Сэм обошел стол и снял трубку – Да, это Сэм Уэтер. – Почти тотчас он опустил трубку, зажав рукой микрофон. – Ченс, это Мэксайн.
 Ченс резко повернулся и шагнул к телефону.
 – Дай я с ней поговорю. – Он взял трубку. – Да, Мэксайн. – С напряженной неподвижностью он вслушивался в ее торопливое сообщение. – Спасибо за информацию. – Он медленно опустил трубку на рычаг.
 – Какую информацию? – спросил Сэм, пристально глядя на Ченса.
 Ченс задержал руку на телефоне.
 – Хэтти. По словам Мэксайн, она очень плоха. И вряд ли долго протянет.
 Сэм медленно выдохнул.
 – Боюсь в это поверить. И, стыдно признаться– надеюсь, что это правда.
 – А мне не стыдно.
 – Похоже, все раскрутится быстрее, чем я предполагал. Дело непростое, Ченс.
 – Знаю.




 19


 Бриллиант играл на солнце, отбрасывая зайчики на щиток управления в машине Флейм. Она рассеянно отвернулась к окну, глядя на все еще незнакомые очертания огромной оживленной Талсы. Флейм еще предстояло освоить этот город, привыкнуть к грандиозному куполу бледно-голубого неба, всегда выглядевшего одинаково, не затянутого ни облачком, ни туманом, набежавшим с океана.
 В такие моменты, когда она чувствовала себя чужой в этой новой обстановке, все происходящее представлялось ей нереальным. Она дотронулась до кольца, надетого ей на палец Ченсом. Оно служило физическим доказательством того, что это не сон.
 Она была его женой. Флейм Стюарт.
 Она радостно улыбнулась.
 Несмотря на то, что она уволится из агентства, она продолжит свою карьеру здесь, в Талсе. Не сразу, конечно. Следующие несколько месяцев она постарается как можно больше времени проводить с Ченсом. А позже ей, возможно, удастся устроиться в одно из местных агентств. Или начать работать в компания Ченса – проводить рекламные кампании по его новым проектам. Как бы то ни было, она знала, что ей необходимы чувство уверенности в себе и творческая деятельность. Такое могла предоставить только работа.
 Она улыбалась – ну и подходящий же она выбрала момент для таких мыслей! Но все произошло так внезапно – свадебная церемония сразу вслед за тем, как он сделал ей предложение, затем почти двенадцатичасовой перелет сюда, в новый дом, с мужем. Ах, какой восхитительный это был дом, – изящнейший особняк 30-х годов, стилизованный под античность. Она вспомнила, как по приезде Ченс перенес ее через порог, в отделанный мрамором холл с величественной витой лестницей, а потом в ее спальню. Вздохнув, она пробежала пальцами по волосам и убрала их за ухо, только сейчас осознав всю важность сделанного шага.
 О Боже, она оставляла дом, работу, друзей – все, чем жила. Но она знала, на что шла, когда выходила замуж за Ченса. Правда, тогда это все не имело никакого значения, потому что он был рядом.
 Над головой небо прорезал след от самолета, и Флейм подумала, что Ченс уже на полпути к Техасу. Как бы ей хотелось, чтобы он был здесь, в машине, тогда она могла бы взять его за руку и убедиться, что она не одна. Вместо этого она потрогала кольцо и печально вздохнула.
 – Что-нибудь не в порядке?
 Вздрогнув от этого неожиданного вопроса, Флейм растерянно посмотрела на человека за рулем. Не могла же она объяснить Сэму Уэтеру, что она находятся в обычном для новобрачной восторженном состоянии, особенно если учесть, что в глубине души у нее не было ни малейших сомнений в правильности сделанного выбора.
 – Нет. Просто я думаю о том, сколько дел на меня навалится в Сан-Франциско. – Видя его пристальный взгляд, она сосредоточилась на дороге. – Еще далеко до аэропорта?
 – Около десяти минут. А это значит… – Он помолчал и взглянул на часы на щитке управления. – Что мы будем на месте за добрых сорок пять минут до вашего вылета.
 – Не знаю, зачем Ченс настоял на том, чтобы вы отвезли меня в аэропорт. Я бы могла взять такси или доехать с Эндрюсом. Не было никакой необходимости вас затруднять. Наверняка у вас есть дела поважнее.
 – Вы не дождетесь от меня жалоб, – Сэм оторвался от дороги и посмотрел на Флейм, широко, по-мальчишески, улыбнувшись. – Для меня это приятное разнообразие.
 – Ну что ж, рада слышать, Сэм. – Она надеялась, что он не лицемерит.
 Временами ей казалось, что Сэм не слишком-то рад женитьбе Ченса. Он ничего такого не говорил. Нет, просто иногда вопросительно на нее смотрел, словно пытаясь отгадать мотивы ее поведения. Вероятно, Сэм думал, что она вышла за Ченса из-за денег. Что, конечно, не соответствовало истине. Богатство Ченса не имело для нее никакого значения, но Сэм об этом не знал.
 – Жаль, что Ченсу пришлось уехать сразу после свадьбы, – заметил Сэм, взглянув на нее с искренним сочувствием. – Вам бы отправиться вдвоем в долгое свадебное путешествие.
 – Ничего. – Флейм решительно тряхнула головой. – Я с самого начала знала, что его работа требует частых разъездов. Может, оно и к лучшему, что наша семейная жизнь начинается вот так естественно.
 – Может быть. Но я все-таки считаю, что молодожены должны какое-то время побыть наедине. Я сказал Ченсу перед тем, как уехал, что мы с Молли постараемся переделать его расписание, чтобы выкроить для вас три-четыре недели. Это не составит особого труда, за исключением, разумеется, неотложных дел.
 – Сэм… – начала было Флейм, тронутая его предупредительностью. Видимо, она его недооценила.
 Но он не дал ей договорить.
 – Вы бы лучше подумали, куда вам хочется поехать, а то за нас все решит Молли, – сказал он, весело поблескивая карими глазами. – Она уже заявила Ченсу, что он должен повезти вас в Венецию.
 – Вы с этим согласны? – с улыбкой спросила Флейм, ее забавляла эта закулисная игра.
 – Да. – Тут Сэм, похоже, засомневался. – Временами в Молли просыпается диктатор, особенно когда речь заходит о Ченсе. Но она желает только добра. Надеюсь, вы это понимаете.
 – Ченс говорил мне то же самое. – При этом воспоминании она разулыбалась шире. – Вообще-то он сказал, что Молли станет мне почти свекровью.
 Сэм хихикнул.
 – Это недалеко от истины. Для Молли, как говорится, свет клином сошелся на Ченсе. И лучше никому не пытаться осложнять ему жизнь, иначе он будет иметь дело с Молли.
 – У меня сложилось точно такое впечатление. И откровенно говоря, мне она нравится.
 – Молли не может не нравиться. Замечательная женщина. Вы это поймете, когда узнаете ее ближе. – Он помолчал, искоса посмотрев на Флейм, и по-мальчишески улыбнулся уголком рта. – Хотел бы я в ее годы иметь ту же энергию и бодрость. Знаете, когда она впервые отправилась на охоту и на рыбалку, ей было за сорок. Более того, она принесла в ягдташе добычу. Я сам видел. Я ведь и повел ее на охоту. Невероятная женщина, – заявил он и добавил: – И независимая до мозга костей. Когда она только поступила на работу к Ченсу, то посещала вечерние курсы для автомехаников. Она решила, что в местном гараже ее обводят вокруг пальца, пользуясь тем, что она женщина и ничего не смыслит в машинах. Кстати, о машинах: когда будете у нас с Ченсом в воскресенье, напомните, чтобы я показал вам свой «порше»-ветеран.
 – Ченс говорил, что ваше хобби – реставрировать старые спортивные машины.
 – Пэгги называет это страстью. – Его улыбка опять стала мальчишеской. – Не знаю, стоит ли об этом говорить, но я люблю возиться с машинами. Всегда любил. Для меня это лучший способ расслабиться, к тому же я могу заниматься этим вместе с сыновьями, как и охотой и рыбалкой. У нас с Пэгги четверо мальчишек. Младшему одиннадцать, а старшему шестнадцать. Как раз сейчас мы ремонтируем «корвет» семьдесят шестого года выпуска, нашу самую древнюю старушку. – На машине, ехавшей перед ними, замигали тормозные огни, и она примкнула к длинной веренице автомобилей на дороге. – Вот те на, – Сэм нахмурился, нажав на тормоза и опустив ручку переключения скоростей. – Неподходящее время для дорожной пробки.
 Но это была самая настоящая пробка – машины, проползая какое-то расстояние, останавливались, образуя затор протяженностью в добрые сто ярдов.
 Флейм показалось, что она слышит вой сирены.
 – Вы думаете, что это результат аварии?
 – Не исключено. – Повернув голову, Сэм посмотрел в боковое зеркало. – Ага, вон едет полицейский на мотоцикле. Может, что-нибудь удастся выяснить. – Он опустил окно и помахал полицейскому, медленно прокладывавшему путь среди стоявших машин. – В чем дело, офицер?
 – Тягач с прицепом заблокировал переезд, – ответил тот, перекрывая рокот мотоцикла. – Его уже взяли на буксир, так что путь будет расчищен максимум через десять минут.
 – Хорошо бы, – Сэм взглянул на часы. – Нам надо успеть к самолету.
 Им ничего не оставалось, как пережидать – они были зажаты со всех сторон. Десять минут вылились в пятнадцать, а потом и в двадцать. Наконец, почти через двадцать пять минут они тронулись с места.
 Когда Сэм затормозил у здания аэропорта, у Флейм в запасе едва оставалось пятнадцать минут.
 – Если повезет, то рейс задержат. Как обычно, – сказал он, вынимая из багажника ее чемоданы. – Но лучше сдадим багаж у выхода на посадку, чтобы его успели погрузить.
 Они направились к стеклянным дверям, но тут их остановил дежурный службы безопасности.
 – Извините, сэр, но здесь стоянка запрещена. Эта зона предназначена только для разгрузки.
 – Я ровно пять минут. Клянусь, – тщетно пытался уговорить его Сэм. Обреченно вздохнув, он повернулся к Флейм:
 – Похоже, вам одной придется идти к выходу на посадку, пока я поставлю машину. Ему бесполезно что-либо доказывать. Сможете сами дотащить чемоданы? Он утверждает, что внутри есть тележки.
 – Я справлюсь, – заверила его Флейм.
 – Хорошо. – Он с неохотой передал ей два чемодана. – Я сразу примчусь к выходу.
 – В этом нет нужды, Сэм…
 Но он резко ее перебил:
 – Я подойду в любом случае – вдруг вы опоздаете или отложат рейс.
 Поняв, что спорить бесполезно, Флейм сдалась. Неся в каждой руке по чемодану, она вошла в здание и сразу направилась к электронному табло с расписанием вылетов и номерами выходов.
 Флейм искала глазами свой рейс, когда услышала мягкий, протяжный голос:
 – Прошу прощения, мэм.
 Она рассеянно взглянула на остановившегося рядом с ней человека – пожилого ковбоя в костюме из коричневого полиэстера, какие носили только на американском Западе.
 – Вы Маргарет Роуз, верно? – водянистые глаза скользнули вверх к ее волосам. – Мисс Хэтти сказала, что я вас сразу узнаю по рыжим волосам.
 – Хэтти Морган? – Она почему-то вздрогнула при упоминании этого имени. – Я собиралась позвонить ей по возвращении, – сказала она скорее самой себе, чем старому ковбою. – Вы ее знаете? – спросила она и улыбнулась нелепости своего вопроса.
 – Да, мэм, – словно внезапно вспомнив о хороших манерах, он снял молочно-белую широкополую шляпу и, держа ее перед собой, склонил голову, обнажив седые редкие волосы, прилизанные шляпой. – Мисс Хэтти, кажется, говорила вам обо мне. Я Чарли Рэйнуотер, управляющий Морганс-Уоком.
 – Да-да, говорила. Рада с вами познакомиться, мистер Рэйнуотер.
 Флейм с любопытством его рассматривала – поджарое, худое тело, белые усы в форме полумесяца, загар, въевшийся в загрубелую от солнца и ветра кожу. У него было сильное, худое лицо, на котором выделялись кроткие и добрые глаза.
 – Как вы узнали, что я буду… – но тут раздалось объявление по громкоговорителю. – Мой рейс. Я должна идти. Пожалуйста, передайте…
 – Вы не можете лететь, мэм. – Он поднял руку, словно страраясь ее остановить. – Вам непременно надо повидать мисс Хэтти Морган.
 – Но…
 – Мэм, она умирает, – настойчиво сказал он, не дав ей возразить.
 – Что? – Флейм уставилась на него, остолбенев от этой простой констатации факта.
 – Это правда, мэм. К сожалению…
 – Но… Я говорила с ней по телефону только на прошлой неделе. И мне показалось, что она вполне в добром здравии. – Флейм пыталась оправиться от шока. – Что случилось? Сердечный приступ?
 – Нет, мэм. – Он наклонил голову, на мгновение спрятав лицо. – Опухоль мозга. Еще прошлой весной врачи сказали, что ничего нельзя сделать.
 – Нет, – прошептала она, вспомнив, какое отчаяние чувствовалось в этой старой женщине, отчаяние, которое Флейм объяснила одиночеством. Но теперь-то она понимала, в чем дело.
 – Она хочет вас видеть, мисс Маргарет. – Его водянистые глаза смотрели с мольбой. – Не согласитесь ли вы поехать со мной в Морганс-Уок? Я обещал ей, что найду вас и привезу. Бог даст, мы еще успеем.
 – Я…
 Флейм растерянно взглянула на табло. Мигающая цифра указывала на то, что на ее рейс идет посадка. Но не обязательно же ей возвращаться в Сан-Франциско именно этим рейсом. Она может полететь и другим… позже. Она повернулась к седому управляющему и слабо улыбнулась.
 – Я еду с вами.
 В его взгляде отразилась глубокая благодарность.
 – Для мисс Хэтти это очень важно. Спасибо. – Он надел шляпу и взял ее чемоданы. – Снаружи меня ждет машина. Если мы выйдем вместе…
 Она колебалась – ей пришло в голову, что, возможно, стоило бы дождаться Сэма и сообщить ему об изменившихся планах. Но озабоченное выражение морщинистого, загрубелого лица управляющего выдавало его нетерпение поскорее отправиться в Морганс-Уок. Каждая минута имела значение. Кивнув в знак согласия, Флейм пошла к стеклянным дверям.
 По извилистой дороге они подъехали к величественному особняку в георгианском стиле из красного кирпича, стоявшему на небольшой возвышенности над длинной золотистой долиной, окаймленной грядами холмов, окрашенных в золотые, алые и багряные краски осени. Справа, примерно в сотне ярдов, утопая в зелени дубовой рощицы, стояли надворные постройки – грубо отесанные подсобные помещения резко контрастировали с изысканным величием хозяйской усадьбы.
 В окно машины Флейм разглядывала внушительное трехэтажное сооружение с портиком и ослепительно белыми ставнями. Это был Морганс-Уок, выстроенный ее прадедом, Кристофером Морганом. Она нахмурилась, задавшись внезапным вопросом: почему он отсюда уехал? Зачем отправился в Сан-Франциско? Хэтти так ей этого и не объяснила. По правде говоря, его мотивы всегда казались Флейм очевидными – Сан-Франциско куда притягательнее Оклахомы, этого огромного пустыря. Но она же не знала, что он покидает такую красоту. Почему?
 «Линкольн» затормозил позади двух машин, припаркованных на подъездной аллее. Мотор еще не заглох, как Чарли уже выскочил из машины и открыл перед Флейм заднюю дверцу. Ей передалось его нетерпение, и, не теряя времени, она вылезла из машины.
 – Доктор Гиббс все еще здесь. Надеюсь, это хороший знак. – Он кивнул в сторону машины, стоявшей прямо перед «линкольном», затем взял Флейм за руку и повел ко входу с колоннами.
 – Я тоже надеюсь, – пробормотала она. На нее нахлынули воспоминания о другой поспешной поездке – после автомобильной катастрофы, которая унесла жизнь отца, а потом и матери.
 Солнечные лучи, падавшие сквозь толстые оконные стекла, образовывали золотой узор на великолепном паркете просторной передней. Флейм рассеянно разглядывала лепные потолки, сверкающую хрустальную люстру и старинную мебель, убеждаясь в том, что внутреннее убранство особняка соответствовало его внешнему облику. Во всем присутствовала та же изысканная строгость. Однако самое сильное впечатление оставляло царившее в доме молчание – полнейшая тишина. Она повернулась к старику управляющему, который снял шляпу и прошелся пальцами по волосам, слегка их взъерошив.
 – Я сейчас же внесу ваши вещи, мэм, но будет лучше, если сначала провожу вас к мисс Хэтти.
 – Конечно.
 Он подвел ее к сияющей дубовой лестнице, величественным маршем восходившей на второй этаж. Поднимаясь по ступенькам, Флейм вела ладонью по гладким перилам, до блеска отполированным множеством касавшихся рук… рук Морганов. Она вновь ощутила дыхание прошлого и любопытство – кто же здесь жил?
 «Ваши корни притянут вас обратно». Вот что сказала ей Хэтти. Не это ли с ней сейчас и происходит? Хэтти назвала бы это так… Думая о ней, Флейм подняла глаза на лестничную площадку второго этажа.
 Уже наверху она выжидательно посмотрела на двустворчатые двери, вероятно, ведущие в спальню, но Чарли Рэйнуотер указал шляпой направо.
 – Комната мисс Хэтти там, – сказал он.
 Он пошел впереди. Как только Флейм переступила порог комнаты, у нее сдавило горло от внезапного приступа страха. Все занавеси были задернуты и не пропускали солнечные лучи, и в углах комнаты царил глубокий сумрак. Лампа на ночном столике отбрасывала тусклый свет.
 – Почему здесь так темно? – Флейм захотелось раздернуть шторы и прогнать отсюда призрак смерти, притаившийся где-то в черном углу.
 – От света у нее болят глаза. – Это произнес высокий усталый человек, стоявший справа от нее. Рукава его рубашки были закатаны кверху, а жилет плотно облегал выпирающий живот.
 – Это доктор Гиббс, мэм.
 Но Флейм уже догадалась – по стетоскопу. Улыбка печали и сожаления тронула его губы.
 – Вы, верно, Маргарет Роуз, – предположил доктор, его голос звучал тихо, сдержанно-успокаивающе. – Я рад, что вы смогли приехать. Она о вас спрашивала.
 Флейм смотрела на неподвижную фигуру на кровати с пологом, наполовину скрытую тенями.
 – Не лучше было бы отвезти ее в больницу?
 – Уже ничего невозможно сделать. – Он признался в этом с неохотой и нескрываемым огорчением, происходившим от беспомощности, которую, несмотря на весь свой профессионализм, был не в состоянии отрицать. – А кроме того, это желание Хэтти – оставаться в собственном доме и в собственной постели. – Он дотронулся до медицинского саквояжа на столике. Возле него лежал уже приготовленный шприц. – Я хотел ввести ей обезболивающее, но она и слышать об этом не желает.
 – Она хотела сохранить ясную голову к вашему приезду, миссис Стюарт, – раздался из тени третий голос.
 Вздрогнув, она обернулась, и в этот момент из темноты выступил маленький круглый человечек.
 Он чем-то напоминал гнома. Может, маленьким ростом, едва достигавшим пяти футов двух дюймов, или белыми носками в сочетании со старым костюмом и ярко-зеленым галстуком, или сияющей лысиной, обрамленной бахромой каштановых волос, или детской округлостью лица. Однако таких проницательных глаз Флейм еще никогда не видела.
 – Это Бен Кэнон, адвокат мисс Хэтти, – пояснил Чарли Рэйнуотер.
 – Мистер Кэнон, – вспоминая, прошептала она.
 Когда он ей кивнул, с кровати донесся тонкий, похожий на писк голос.
 – Кто это? Кто здесь?
 Словно повинуясь этому слабому, но повелительному возгласу, управляющий быстро двинулся к кровати. Наклонившись вперед, он нежно накрыл ладонью ее руку.
 – Это я, мисс Хэтти. Чарли, – произнес он с трогательной теплотой. – Она здесь. Я привез ее, как и обещал. – Вслед за вздохом раздалось обеспокоенное:
 – А Мэксайн?
 – Ш-шш, – шепнул старик, желая ее успокоить. – Сегодня утром я отправил ее домой, сказал, что после того, как она две ночи от вас не отходила, ей нужно отдохнуть.
 – Хорошо. – Она одобрительно кивнула. Затем внезапно окрепшим голосом распорядилась: – Подведи ее ко мне, Чарли. Подведи ко мне Маргарет Роуз.
 Управляющий посмотрел на Флейм, затем бросил недоверчивый взгляд на врача.
 – А как насчет доктора, мисс Хэтти?
 – Пусть… пусть уйдет. – Она слабо попыталась взять управляющего за руку. – А ты и Бен останьтесь.
 – Хорошо.
 Указав доктору на дверь, Чарли Рэйнуотер подозвал Флейм к кровати.
 Доктор был явно недоволен, но спорить не стал.
 – Если я понадоблюсь, то я – за дверью, Чарли.
 Он тихонько вышел, притворив за собой дверь, и Флейм медленно приблизилась к кровати со смутным чувством, будто когда-то все это с ней уже происходило. Обстановка, обстоятельства, люди – все было другое. Она находилась не в больничной палате. И в постели лежала не ее мать. Перед этим не было автомобильной катастрофы. Однако чувство горечи была то же самое – чувство, подсказывавшее ей, что она видит Хэтти в последний раз.
 Чарли Рэйнуотер посторонился, уступая Флейм место у кровати. Тени словно отлетели прочь, и теперь было ясно видно утопавшую в пудовых подушках женщину. Облачко белых волос было все то же, но лицо постарше, страшно постарело по сравнению с тем, каким его помнила Флейм. Пергаментную кожу избороздила боль, побелевшие губы были плотно сжаты. Мертвенную бледность подчеркивал розовый шелк старомодной ночной рубашки.
 Пытаясь сглотнуть комок, Флейм выдавила из себя улыбку.
 – Здравствуйте, тетя Хэтти. Это я, Маргарет Роуз.
 Трепещущие веки приподнялись, открыв темные, почти черные глаза, пытавшиеся на ней сфокусироваться.
 – Маргарет Роуз? – Глубокая складка прорезала и без того морщинистый лоб. – Подойдите ближе. Я вас не вижу. – Флейм покорно присела на край кровати и наклонилась вперед. В темных глазах старухи засветилось облегчение. – Эти волосы… – Шишковатая рука потянулась было к волосам Флейм, но тут же бессильно упала на кровать. – Это вы, – едва слышно выдохнула она.
 – Да. – Флейм нежно сжала костлявую, покрытую пигментными пятнами руку.
 Внезапно глаза Хэтти потемнели от гнева, теперь они смотрели с болью и упреком.
 – Вы обещали мне. Вы дали слово. Как же вы могли?
 – Могла что? Я не понимаю. – Она нахмурилась, смутно припоминая какое-то обещание.
 Хэтти, явно нервничая, приподняла голову и продолжила свою тираду, обратив внимание на слова Флейм.
 – Вы поклялись, что до нашего следующего разговора ничего не предпримете. Как вы могли попасться на его удочку? Я-то думала, вы умнее. Я пыталась вас предостеречь. Пыталась.
 – О чем вы говорите? О ком вы говорите? – требовательно спросила Флейм, почти уверенная, что Хэтти бредит от боли.
 – Зачем вам понадобилось выходить за него замуж? – Она с силой сжала пальцы Флейм. – Неужели вы его не раскусили?
 – Ченса? Вы говорите о Ченсе? – Она напряглась, не веря своим ушам.
 – Еще не поздно, Маргарет Роуз. – Темные глаза сверлили ее. – Мы можем расторгнуть ваш брак. Это может сделать Бен.
 – Но я не хочу его расторгать. – Флейм отдернула руку и метнула взгляд на управляющего. – Она сама не знает, что говорит!
 – Послушайте, – тихо попросил тот, белые концы его свисающих усов слегка колыхнулись, когда он сочувственно улыбнулся.
 – Он использует вас, Маргарет Роуз, – вновь раздался скрипучий голос. – Стюарт женился на вас только для того, чтобы заполучить Морганс-Уок.
 – Этого не может быть! – Флейм встала, каждый мускул ее напрягся от возмущения.
 – Это правда, поверьте. – В этот момент в голосе Хэтти послышалась властная сила, но она тут же слабо опустилась на подушки, и ее лицо вновь исказила боль. – Это правда, – прошептала она. – Он думал, что мне придется завещать Морганс-Уок ему. Но я обвела его вокруг пальца. Я нашла вас. – Она закрыла глаза. – Правда, он тоже вас нашел. Уж не знаю как. Вы не можете передать ему Морганс-Уок. Вы должны остановить его, Маргарет Роуз. – Она мотнула головой из стороны в сторону, голос ее слабел. – Я поклялась деду, когда он лежал на смертном одре, что никто из Стюартов никогда не наложит лапу на эту землю. Вы должны исполнить эту клятву. Вы слышите меня?
 – Да, я вас слышу.
 Старуха рехнулась. Только так Флейм могла все это объяснить. Они с Ченсом любили друг друга. Именно это лежало в основе их брака, а не весь этот бред насчет Морганс-Уока. Но почему она так настойчиво это твердит? Что она имеет в виду?
 – Никогда… никогда не доверяйте ему. Стюарты беспощадны. Они способны на все… даже на убийство ради того, чтобы… чтобы добиться своего. – На нее все сильнее наползала чернота. Похоже, она это понимала, когда сделала последнюю мужественную попытку ее преодолеть. – Бен вам объяснит. Бен и Чарли. У них есть доказательства. Они их вам предъявят. Правда? Бен? Чарли? – Впервые в ее голосе прозвучал страх.
 – Мы здесь. – Старый управляющий быстро шагнул к кровати. Когда он обхватил ее руку своими грубыми ладонями, у него на глазах блестели слезы. – Мы с Беном все объясним, точно так, как это сделали бы вы.
 – Какая боль, Чарли, – произнесла она, чуть не плача. – Мне кажется, я больше не вынесу.
 – И не надо, мисс Хэтти. – Повернув голову, он взглянул через плечо на адвоката, стоявшего поодаль. И сказал хриплым надтреснувшим голосом: – Проводите мисс Маргарет Роуз вниз, в библиотеку, Бен, и позовите доктора Гиббса.
 – Конечно.
 Тщедушный адвокат приблизился к Флейм и дотронулся до ее руки. Ошеломленная от горя, недоумения и нереальности всего происходящего, Флейм позволила вывести себя из комнаты.




 20


 Библиотека занимала укромный уголок первого этажа. Ее высокие, в тонких рамах окна выходили на тенистую лужайку за домом. Три стены комнаты были отделаны богатыми панелями мореного дуба, а четвертая – целиком занята книжными стеллажами. Пара обитых красной кожей стульев с высокими спинками, тускло посвечивая медными шляпками гвоздей, стояли по обеим сторонам камина из нездешних мест мрамора и составляли ансамбль со стоявшим напротив диваном «честерфильд».
 Оставшись одна в библиотеке, Флейм подошла к большому столу красного дерева, занимавшему целый угол. Однако ее не покидало чувство, что за ней кто-то следит. Резко повернувшись, она оказалась лицом к лицу с портретом, висевшим над камином. Вот он, взирает на нее с немым упреком. Куда бы она ни переместилась, эффект оставался тот же.
 Она присмотрелась к человеку на портрете. За долгие годы краски потускнели от пыли и копоти, но эта сильная челюсть и проницательные глаза остались прежними. А выбивавшиеся из-под широкополой шляпы волосы отливали в рыжину, хотя Флейм и не была уверена, что первоначально они имели тот же огненно-золотистый оттенок, что и у нее.
 – Хэтти частенько вот так же глядела на портрет.
 Голос донесся из дверного проема. Вздрогнув, Флейм обернулась и увидела адвоката, державшего в коротких руках большой поднос с серебряным кофейным набором и фарфоровыми чашками.
 – Впечатляет, не правда ли? – Он вошел в комнату, бесшумно ступая толстыми резиновыми подошвами.
 – Полагаю, это Келл Морган. – Ее нервы были взвинчены до предела.
 – Хэтти рассказывала вам о нем? – Он вопросительно на нее посмотрел, неуклюже поставив поднос на низкий столик рядом с одним из стульев, при этом фарфоровые чашки звякнули.
 Флейм еще раз отметила проницательность его глаз и подумала, что этот человечек не так уж добродушен и безобиден, каким кажется на первый взгляд.
 – Она упоминала, что портрет ее деда висит над камином в библиотеке.
 – Да, конечно. – Пухлой рукой он взялся за кофейник. – Вы говорили, что не пьете со сливками, но я все равно принес немного. Чарли приготовил кофе заранее, а здешние ковбои любят, чтобы кофе был черный и крепкий. Так что лучше вам разбавить его сливками.
 Но Флейм не интересовал разговор о кофе и сливках. Она хотела объяснений нелепым обвинениям Хэтти.
 – Что за чушь плела Хэтти о Ченсе?
 Поколебавшись с долю секунды, Бен Кэнон долил доверху одну из чашек.
 – Боюсь, что это не чушь.
 – Ошибаетесь! – Ну конечно, он ошибался. – Прежде всего, Ченс не мог бы рассчитывать на получение в наследство Морганс-Уока, даже если бы и знал о его существовании. Она, верно, говорила это в бреду. Она объяснила мне, что Морганс-Уок может перейти только к прямому родственнику.
 – Ваш муж – племянник Хэтти.
 – Но… как же так? – Насколько знала Флейм, у Ченса не было родственников.
 – Его мать была младшей сестрой Хэтти. – Адвокат посмотрел на нее с пониманием. – Очевидно, он вам этого не сказал.
 – Нет!
 Почему? Почему он ей не сказал? Почему утаил? Намеренно? Или – как и она, просто потому, что о Хэтти не заходила речь?
 – Боюсь, он не сказал вам и о многом другом.
 – Чепуха! – выпалила она. – Я вам не верю. Ничему не верю! Где те доказательства, о которых говорила Хэтти? Предъявите их мне, если можете!
 Он посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом, затем покачал головой.
 – Я бы предпочел дождаться Чарли.
 – Зачем? Какая разница, здесь Чарли или нет? Или он и есть ваше доказательство? – Флейм вспомнила слова Ченса: «Кто бы что тебе обо мне ни говорил, помни – я люблю тебя», и они придали ей сил. – И не рассчитывайте на то, что я приму его слова на веру, этого не будет!
 Словно по сигналу она услышала тяжелые шаги, направлявшиеся по коридору к библиотеке. В дверях появился Чарли Рэйнуотер. Горе согнуло ему плечи и затуманило выцветшую голубизну глаз.
 – Хэтти?
 И хотя Бен Кэнон произнес одно только имя, было ясно, что он имел в виду. Флейм непроизвольно замерла, собираясь с духом в предчувствии ответа старого управляющего. Как бы глубоко ни ранили ее безосновательные обвинения Хэтти в адрес Ченса, она не могла притворяться, даже перед самой собой, что смерть этой старой женщины оставит ее равнодушной.
 Обвислые усы Чарли Рэйнуотера слегка приподнялись, когда он постарался взять себя в руки.
 – Сейчас она спит, – сказал он. – При ней побудет доктор.
 Лишь кивнув в ответ, адвокат повернулся к подносу на столике.
 – Я принес кофе, который вы приготовили, Чарли. Налить вам чашечку? Я, кажется, был заочно избран для оказания этих мелких услуг.
 Глухой стук его каблуков эхом отдавался в этой высокой комнате, усиливая ощущение Флейм, будто все они собрались здесь, чтобы нести почетный караул у смертного одра.
 – Может, передумаете, Маргарет Роуз, и выпьете с нами чашечку? – Адвокат держал носик кофейника над третьей чашкой.
 – Нет. И пожалуйста, прекратите меня так называть. Единственным человеком, кто обращался ко мне по имени, была моя мама.
 Мама – и Хэтти.
 – Я знаю. Все называют вас Флейм, верно? – вспомнил Бен Кэнон, скользнув своим острым взглядом по ее рыжим волосам. – На редкость меткое прозвище.
 – Мистер Кэнон, ваше мнение меня интересует гораздо меньше, чем те объяснения, которые вы обещали дать в присутствии мистера Рэйнуотера.
 – Да, действительно. – Он глотнул кофе и снизу вверх посмотрел на высокого управляющего. – Похоже, ее муж не упомянул о том, что он – племянник Хэтти.
 – Но это так и есть. Все верно, мэм. – Чарли Рэйнуотер быстро и шумно отхлебнул из чашки, затем отер концы усов тыльной стороной указательного пальца. – Он родился здесь, в этом доме, в комнате по соседству с комнатой мисс Хэтти. Если не верите мне, спросите у доктора Гиббса. Он принимал роды. – Он замолчал, уставившись на свой кофе. – Это был грустный день. Никто из нас не хотел, чтобы в этом доме на свет появился еще один Стюарт.
 – Но его отец…
 Чарли не дал ей договорить, в его глазах вспыхнула холодная ярость.
 – Ринг Стюарт был бездельником, никчемным разгильдяем. Ему было наплевать на мисс Элизабет. Единственное, чего он хотел, так это легкой жизни, которую ему мог бы обеспечить Морганс-Уок. Мисс Хэтти пыталась это объяснить сестре, но мисс Элизабет не желала слушать. Она была настолько ослеплена Стюартом, что ничего не видела. – Он печально покачал головой и невесело улыбнулся. – Думаю, это и неудивительно. У этих Стюартов в одном мизинце больше привлекательности, чем у других мужчин во всем теле. И что делает мисс Элизабет? Сбегает и выходит за него замуж. Она уже достигла совершеннолетия, и мисс Хэтти не могла этому воспрепятствовать. Хотя и пыталась. Мы все пытались. Когда мисс Элизабет стала его женой, мисс Хэтти ничего не оставалось, как выставить ее из дома. Она переживала. Очень переживала. Ведь она любила сестричку. Воспитывала ее с рождения, хотя и сама была ребенком.
 – Но как же Ченс мог родиться здесь, если Хэтти выгнала его мать?
 – Потому что мисс Хэтти привела ее обратно. Мисс Элизабет сильно заболела, а он о ней не заботился как следует. Мисс Хэтти не могла такого вынести, а Стюарту только того и надо было. Когда она привезла их обоих в Морганс-Уок, я предупреждал ее, что она играет ему на руку, но она сказала: лучше пусть дьявол будет на глазах – так можно узнать, что у него на уме. Мы все понимали, что он задумал. Мисс Хэтти была намного старше мисс Элизабет, и он надеялся, что она умрет первая, тогда Морганс-Уок достанется его жене, а он приберет все к рукам. Но ничего из этого не вышло. У мисс Элизабет обнаружили белокровие. Много раз он хотел ускорить кончину мисс Хэтти, но с ее головы не мог упасть ни один волос, без того, чтобы кто-нибудь этого не видел. Тогда он начал пить – в основном от отчаяния. – Чарли обхватил обеими ручищами изящную чашку. – И было от чего отчаиваться – ему не удавалось заполучить Морганс-Уок, как он намеревался.
 – Позвольте-ка уточнить, – сквозь зубы проговорила Флейм. – Только потому, что отец Ченса женился с расчетом прибрать Морганс-Уок к рукам, вы и Ченса мажете той же краской? Это и есть ваше доказательство?
 – В этом скрыт гораздо больший смысл… Флейм, – вмешался Бен Кэнон, после секундного колебания все же назвав ее привычным именем. – Гораздо, гораздо больший. Вообще-то говоря, неприятности со Стюартами начались еще в его времена. – Чарли почтительно повернулся и в упор посмотрел на портрет мужчины.
 – По-видимому, это каким-то образом связано с той самой клятвой у смертного одра, о которой говорила Хэтти. – Она почувствовала едкие, саркастические нотки в собственном голосе.
 С одной стороны, она сожалела об этом, с другой – ирония служила ей единственным средством защиты. Не принимать же все это всерьез!
 – Полагаю, вернее было бы сказать, что это связано с предшествовавшими событиями. – Его улыбка не могла смягчить твердый пытливый взгляд. – Возможно, для начала мне стоило бы вкратце поведать вам историю возникновения ранчо и рассказать об этих краях. Так или иначе, после смерти Хэтти Морганс-Уок перейдет к вам. Поэтому вам следовало бы кое-что о нем узнать, хотя бы из уважения к Хэтти.
 При упоминании этого имени она ощутила укол совести – вероятно, адвокат считал ее бессердечной. Но он заблуждался. Просто ее раздирали слишком противоречивые чувства – гнев, растерянность, жалость, тоска и – как бы она этому ни противилась – страх. Страх перед тем, что Хэтти могла оказаться права – вдруг Ченс действительно ее использует. Ее так и подмывало выбежать из этой комнаты, из этого дома, чтобы не слышать всей их лжи о нем. Но она осталась. Хотела она этого или нет, ей надлежало все выяснить.
 – Вы правы, мистер Кэнон, – объявила Флейм, вскинув голову. – Если Морганс-Уоку суждено быть моим, я должна узнать о нем больше.
 – Хорошо. – Он одобрительно кивнул.
 Она машинально взглянула на портрет и замерла, у нее по спине пробежал жутковатый холодок. Эти глаза – глаза человека на портрете – смотрели уже без упрека, а с одобрением. Флейм попыталась внушить себе, что это игра воображения, пустая фантазия, но ощущение не исчезало. Потрясенная, Флейм подошла к кофейному столику.
 – Пожалуй, я все-таки выпью чашечку.
 – Конечно, угощайтесь, – адвокат указал на серебряный кофейник и отошел к камину.
 Кофе полностью соответствовал его описанию, однако она не влила в него сливок, предпочитая выпить крепким. С чашкой в руке она села на ближайший стул. Чарли Рэйнуотер последовал ее примеру, и оба сидели лицом к карлику-адвокату. Тот стоял на краю запачканного золой коврика, его макушка едва достигала каминной полки. Она не сводила с него глаз, запрещая себе смотреть на портрет, главенствовавший в комнате и – в настоящий момент – в ее мыслях.
 – Как вам известно из документов, которые я отправил вам по просьбе Хэтти, – начат адвокат, – Келл Морган – точнее Келл Александр Морган – родился в тысяча восемьсот шестидесятом году на маленькой ферме – хотя южанин назвал бы ее плантацией – неподалеку от Геттисберга, штат Миссисипи. Когда разразилась гражданская война, его отец, Брэкстон Морган, вступил в армию Конфедерации, а жену с мальчиком отправил в Новый Орлеан к своей сестре. Когда город заняли войска Союза, она с сыном бежала на ферму дяди, неподалеку от Далласа, штат Техас. Примерно через шесть месяцев после окончания войны к ним присоединился Брэкстон Морган… без руки и с покалеченной ногой. Нет нужды объяснять, что обстоятельства вынудили их жить у родственников жены. Спустя год родился ваш прадед, Кристофер Джон Морган.
 – Это был тысяча восемьсот шестьдесят шестой год, – сказала Флейм, вспомнив дату на свидетельстве о крещении.
 – Да. – Семеня короткими ножками, адвокат отошел от камина к книжным полкам, скрывавшим целиком всю стену. – Много написано о годах реконструкции Юга, поэтому достаточно будет сказать, что дети – ваш прадед и его брат – росли в трудное время. Уж не знаю, сумели ли вы прочесть между строк тот некролог Брэкстону Моргану из далласской газеты, что я вам посылал, но, похоже, он был убит в пьяной драке, когда, несомненно, продолжал отстаивать честь Юга. Это был шестьдесят девятый год. Два года спустя умерла его жена, вероятно, от переутомления и истощения. К чести ее дяди, он оставил у себя и воспитал обоих мальчиков. В семьдесят пятом году Келл Морган начал самостоятельную жизнь – в нежном пятнадцатилетнем возрасте. Однако не будем забывать, что в те времена он считался почти взрослым мужчиной.
 Он посмотрел на портрет, притянувший также и взгляд Флейм. Как ни старалась, она не могла найти и следа того сурового осуждающего выражения, которое увидела поначалу. Теперь с портрета на нее взирал гордый и сильный человек, чьи резкие черты носили на себе отпечаток неукротимой воли… а его темные глаза буквально пронзали ее, словно пытаясь любой ценой навязать какое-то чуждое ей решение.
 – Он нанялся погонщиком скота – перегнать стадо лонгхорнов на север, к погрузочной железнодорожной станции в Уичито, штат Канзас, – продолжал Бен Кэнон. – Это был самый разгар перегона скота на север. Что вовсе не означает, будто скот из Техаса и раньше не гнали на северные рынки. Гнали – начиная с пятидесятых годов прошлого века. И в основном по Шони-Трейл, которую еще называли Техасской дорогой. Она пролегла по всей восточной половине штата – от Техаса до самого Сент-Луиса. И широченная же это была дорога! Да и как могло быть иначе, ведь по ней шли военные обозы, грузовые фургоны и целые караваны поселенцев.
 Однако в ту весну Келл Морган отправился по Чисоли-Трейл. И лишь поздней осенью, на пути домой, он впервые увидел эту землю. – Кэнон смотрел на портрет рассеянным и в то же время пристальным взглядом. – Я часто пытался себе представить, что он думал, когда взошел на гряду этих холмов и увидел открывшуюся ему долину – пышное осеннее золото ее высоких трав и струящуюся меж них серебристую речку. Имея за плечами всего лишь три класса школы, он едва умел читать и писать, а потому его впечатления никогда не были переданы бумаге. Но он говорил Хэтти, что образ долины продолжал жить в нем с того самого дня.
 Тут, кивнув в сторону портрета, заговорил Чарли Рэйнуотер:
 – По словам мисс Хэтти, на этом портрете он проигрывает – не то, что в жизни. Он был шести футов и одного дюйма росту без башмаков, и она утверждала, что ширина плеч у него вполне соответствовала его росту. При всяком взгляде на него он напоминал могучее дерево с прямым стволом. И никто никогда не называл его Рыжим. Нет, он всем был известен как Келл Морган. – Он быстро посмотрел на Флейм. – Я не имел чести знать его, как вы понимаете. Он скончался задолго до того, как я поступил сюда на работу. Однако все, кого ни спроси, говорили, что он был человек суровый, но справедливый. Покуда вы не нарушали моральных принципов, он отстаивал ваши интересы. Мисс Хэтти рассказывала, что он был неулыбчивый и что за него всегда говорили глаза. Когда он был в ярости, они были черны, как у дьявола, а в счастье – сияли… словно их подсвечивали изнутри. И еще он любил эту землю. Он объезжал ее верхом, осматривал пастбища, до самого последнего дня. А было ему шестьдесят пять.
 Портрет утратил свою трехмерность, и теперь на фоне голубоватой дымки можно было видеть лишь плоское изображение рыжеволосого человека в парусиновой одежде, типичной для западных штатов. И тот черный огонь, о котором упомянул Чарли, сейчас мерцал в его глазах, смотревших, казалось, прямо на нее.
 – Несмотря на свою необразованность, Келл Морган был наделен природным умом и острой наблюдательностью, – продолжал Бен Кэнон. – Когда он возвращался в Техас, то подмечал, как меняется жизнь. Времена вольного пространства уходили в прошлое. С каждым годом вырастало все больше новых заграждений. А в результате длинных перегонов на север, к погрузочным железнодорожным станциям, скот терял драгоценный вес. Четыре года подряд Келл совершал долгие утомительные путешествия на север с чужими лонгхорнами. И неизменно останавливался осмотреть долину – с каждым разом эти задержки становились все протяженнее.
 Тут надо напомнить о том, что вся эта земля принадлежала государству индейского племени крииков. Слово «государство» я употребил сознательно. Криики жили обособленно – у них были свои границы и свои законы. В тридцатых годах прошлого века федеральное правительство, а точнее президент Эндрю Джексон, со свойственной нам самонадеянностью решило, что для блага цивилизованных индейцев-крииков, ирокезов, чероки, чакто и чикасо – надо переселять их с Юга – их исконной родины задолго до того, как первый белый человек ступил на этот континент, – на Запад, чтобы таким образом они избежали тлетворного влияния диких европейцев. Посредством целого ряда бесчестных договоров индейцев согнали сюда.
 В соответствии с законодательством и традициями крииков индивидуальное пользование землей было запрещено. Ею владели сообща. А значит, Келл Морган не мог сразу купить всю долину. Но во время его приездов и остановок в расположенной неподалеку деревне крииков Таллахасси, которую ковбои-погонщики окрестили Талси-Таун, он познакомился с влиятельным полукровкой из крииков по имени Джордж Перримэн. Через него Келлу Моргану удалось взять долину в аренду. На сбереженные деньги он купил сто голов тощего скота, перегнал его на север, в свою долину, богатую зимними пастбищами, а весной совершил короткий перегон на рынок. – Он помолчал, не без лукавства улыбнувшись. – Не такое уж грандиозное начало, скажете вы, однако примите во внимание: он купил их по цене семьдесят пять центов за голову, а продал – более чем по пятнадцать долларов. На вырученную прибыль он взял в аренду еще земли, купил еще скота и повторил весь цикл с тем же результатом.
 К тысяча восемьсот восемьдесят второму году Келла Моргана справедливо считали скотоводом-миллионером. Тремя годами раньше Почтовая служба США открыла свое отделение в Талсе, снова слегка изменив название городка. А к восемьдесят второму году железнодорожная компания «Фриско» протянула к Талсе ветку. Келлу Моргану больше не надо было гнать скот к погрузочной станции, она сама приблизилась к нему. – Не прерывая повествования, лысеющий адвокат осмотрел ряды книг на двух полках прямо перед собой. – Все это время он не забывал о своем младшем брате Кристофере, который остался в Техасе. Кристофер уже подрос. Он превратился в шестнадцатилетнего энергичного юношу. Разбогатев, Келл отправил его в колледж на Востоке, твердо решив дать Кристоферу возможность получить образование, каковой сам был лишен. – Бен Кэнон достал с полки толстый фолиант и, раскрыв его, снова подошел к Флейм. – Закончив колледж и получив диплом инженера, Кристофер приехал сюда, в Морганс-Уок. В тот промежуточный период Келла приняли в криикскую общину. Теперь, будучи полноправным хозяином долины – наравне с любым из крииков, – он поручил Кристоферу спроектировать и выстроить этот дом. До сих пор единственными постройками здесь были собачья конура да барак для ковбоев. – Остановившись у стула Флейм, он протянул ей фолиант в кожаном переплете – старый альбом с фотографиями. – Хэтти думала, что, возможно, вы захотите взглянуть на изображения кое-кого из своих предков. Вот один из ваших предков, Кристофер Морган.
 Он постучал пальцем по толстой черной бумаге прямо над наклеенной старой фотографией. Молодой человек сидит в напряженной позе, большая рука лежит на колене, другая держит темную широкополую шляпу. На нем темный костюм-тройка, под расстегнутым пиджаком видна блестящая цепочка для часов и тугой воротничок. Несмотря на серьезность его лица, оно выражает страстную любовь к жизни. Его лицо менее замкнуто и сурово, чем у человека на портрете, при всей схожести их сильных, резких черт. И, конечно, цвет волос у них был разный. На коричневатой фотографии волосы Кристофера Моргана казались светло-каштановыми с видневшимися в них еще более светлыми прядками.
 – Сразу можно сказать, что они – братья, – задумчиво произнесла Флейм, переворачивая страницу – ей было любопытно взглянуть на другие старые снимки.
 – По словам мисс Хэтти, они были настолько близки, насколько это вообще возможно между братьями, – вставил Чарли Рэйнуотер, тряхнув головой, с оттенком зависти. – Хотя были не слишком-то схожи. Говорят, такие же разные, как день и ночь. Но подобно тому, как дневной свет и темнота слагаются в сутки, так и они дополняли друг друга.
 – Что касается вашего прадеда, – добавил Бен Кэнон, – он благоговел перед старшим братом. А Келл Морган, вероятно, видел в младшем воплощение своей мечты об образованности. Они щедро делились друг с другом своими знаниями – Кристофер обучал Келла истории и философии, а Келл давал ему уроки животноводства.
 На следующих страницах были фотографии строящегося дома. На двух снимках Флейм узнала Кристофера Моргана. А затем нашла фото, где были запечатлены оба брата. Когда они стояли рядом, различия в их характерах бросались в глаза – Келл Морган выглядел нетерпеливым и недовольным, Кристофер счастливо улыбался.
 – Я не понимаю, – Флейм вопросительно обратила нахмуренное лицо к адвокату. – Если они были так близки, то почему же Кристофер Морган уехал и больше не вернулся?
 – Я и до этого дойду, – заверил тот.
 Она нетерпеливо перевернула страницу, раздраженная всеми этими тайнами и загадками. Она хотела побыстрее добраться до сути, а не ходить вокруг да около. Тут ее взгляд упал на одинокий снимок на раскрытой странице.
 Он изображал молодую женщину, одетую по тогдашней моде. Изысканная и утонченная – вот те два определения, которые сразу пришли к Флейм в голову. Она была хрупкой, как фарфоровая чайная чашка, и Флейм легко представила себе ее элегантно изогнутый пальчик, когда она пила чай. Ее темные волосы были забраны наверх, под высокую шляпку, выбиваясь колечками из-под узких полей, украшенных страусовыми перьями и яркими бантами. Ее лицо с узким подбородком казалось матово-белым, его фарфоровая прелесть не нуждалась ни в какой косметике.
 – Эта женщина, кто она? – Флейм выжидательно посмотрела на адвоката.
 Тот ответил, не глядя в альбом.
 – Энн Комптон Морган, жена Келла Моргана. Видите ли, когда дом был закончен и обставлен привезенной мебелью, Келл решил, что ему пора обзавестись женой. Разумеется, на эту роль годилась далеко не всякая женщина. Его жена должна была соответствовать целому перечню требований. Прежде всего, он хотел взять в жены девицу утонченную и благовоспитанную, культурную и образованную, обладавшую хорошим вкусом и изяществом, предпочтительно красивую, но он удовольствовался бы и привлекательной. Но главное, она должна была происходить из семьи, активно занимавшейся политикой, банковским делом или железными дорогами. Иными словами, ему нужна была леди и полезное родство. – Заметив, как неодобрительно Флейм приподняла брови, Бен Кэнон улыбнулся. – Сколь бы грубым и эгоистичным ни показался вам такой подход, вы должны помнить, что Келл Морган был прагматиком. Кристофер – идеалистом.
 – Пожалуй, – пробормотала она.
 – Осенью восемьдесят девятого года, после первой крупной раздачи земель– так называемых свободных земель фермерам из поселенцев, – то было предыдущей весной, когда возникли города Гатри и Оклахома-Сити, Келл Морган отправился в Канзас-Сити на поиски невесты.
 – И весь его перечень требований вылетел в окошко, как только он увидел Энн Комптон, – заявил Чарли Рэйнуотер, сопроводив свое замечание довольным смешком. Он поднялся со стула и подошел к кофейному столику, чтобы налить себе еще кофе. – Его словно пронзило стрелой, так он в нее влюбился, – добавил управляющий, подмигнув Флейм.
 – Это правда? – обратилась Флейм к адвокату за подтверждением – она не столько усомнилась в словах Чарли, сколько удивилась им. Келл Морган относился к той категории мужчин, которые женятся не по любви, а по расчету.
 – Истинная правда, он безнадежно в нее влюбился. Но, поскольку ее отец, известный в округе врач, не обладал важными связями в деловом мире, она не соответствовала основному требованию, предъявляемому Морганом к будущей жене. Тот факт, что он все же женился на ней после месяца стремительного ухаживания, лишний раз доказывает: у Келла Моргана, как и у большинства мужчин, были свои слабости.
 Бен Кэнон опять подошел к полкам и достал тоненькую книжечку в розовом матерчатом переплете, вытертом по краям.
 – Однако во всех прочих отношениях она идеально подходила ему на роль жены – образованная, знавшая толк в литературе и искусстве, с прекрасными манерами, притом необыкновенно хороша собой. Если вы почитаете ее дневники, то увидите, что Келл Морган совершенно вскружил ей голову. Да и что тут удивительного – за молоденькой девушкой пылко ухаживает миллионер-скотовод, обладатель великолепного особняка в прериях. И особняк этот только и ждет, чтобы женское тепло обратило его в уютный дом. В дневниках она часто описывает свои романтические представления о жизни на границе. Она ожидала, что это будет восхитительное приключение. А Келл Морган, похоже, не старался развеять ее иллюзии. Он был слишком поглощен тем, чтобы завоевать ее расположение и руку. – Он помолчал и глубоко вздохнул – ради театрального эффекта, подумала Флейм. – Позже, много позже, он винил себя за постигшее ее разочарование. Судя по ее дневнику, в их первые месяцы новизна обстановки притупилась. Молодая женщина совершенно не была готова к однообразной и лишенной впечатлений жизни на ранчо, к долгим часам, а порой и дням одиночества – когда ее муж уезжал на пастбища. Воспитанная в городе, она привыкла к званым вечерам, светским визитам, балам и посещениям друзей. Здесь друзей у нее не было, гости заглядывали редко, а до ближайшего соседа надо было полдня трястись в экипаже. Она не имела ничего общего с загорелыми женщинами, которые ее окружали. Большинство из них никогда прежде не видывали зонтика от солнца и ничего не знали о классической или камерной музыке. Ближайшим более или менее крупным городом была Талса, однако тамошние развлечения, за исключением воскресной обедни или приема в частном доме, были рассчитаны в основном на местных скотоводов, жаждавших выпустить по субботам пар – выпить, сыграть в карты и приволокнуться за какой-нибудь городском красоткой с сомнительной репутацией.
 Флейм рассеянно погладила матерчатую обложку дневника. Как ни странно, она не могла заставить себя открыть его и прочесть сокровенные мысли этой молодой женщины. Почему-то ей казалось, что она не имеет на это права.
 – Из всего рассказанного вами у меня сложилось впечатление, что у нее было гораздо больше точек соприкосновения с Кристофером, чем с собственным мужем. – Не успела она произнести это вслух, как ее осенило. – Не в этом ли дело? Он уехал и не вернулся из-за нее? – Тут она нахмурилась, сбитая с толку сильнее прежнего. – Но тогда при чем тут Стюарты?
 Пухлые щеки адвоката округлились в добродушно-терпеливой улыбке.
 – Опять вы меня опережаете, Флейм.
 – По-моему, Энн Морган никогда не была здесь счастлива. – Чарли Рэйнуотер отошел к камину и, прислонившись к нему, смотрел на портрет. – Разумеется, он-то всегда считал, что она бы полюбила Морганс-Уок, если бы не понесла в первый же год замужества.
 – Да, ее заточение в связи с беременностью, уже знакомые одиночество и скука усугубили ее хандру, – согласился Бен Кэнон. – Не помогла даже радость, когда на свет появился здоровый младенец. Кстати, этот мальчик, Джонатан Роберт Морган, был отцом Хэтти, – добавил он как бы между прочим, затем продолжил: – Естественно, маленький Джонни по-своему удерживал Энн дома, хотя она могла бы найти для него кормилицу. Келл не скупился ради нее ни на что. У нее было все: эти книги, рояль черного дерева в гостиной, собственный экипаж с упряжкой серых породистых лошадей. Все, кроме того, что было ей так необходимо, – общества мужа. Как она часто замечает в дневнике, сын не заменяет мужа. И к началу осени девяносто третьего года вы явственно ощущаете ее одиночество, неудовлетворенность и… я бы сказал, отчаяние. – Он указал на закрытый дневник в руках Флейм. – Хэтти пометила страницу, откуда все начинается.
 После некоторых колебаний Флейм взглянула на томик, с запозданием заметив изящную, пожелтевшую от времени тесемку, прикрепленную к задней корочке. Несколькими стежками тесемка была пришита к сплетенной вручную закладке, вложенной между страницами ближе к концу дневника. Флейм было неприятно, что адвокат подспудно подталкивал ее прочитать эти интимные записи, однако, подумав, она поняла – это часть тех доказательств, о которых говорила Хэтти.
 Она с неохотой скользнула пальцами по закладке и открыла дневник на нужной странице. С минуту она смотрела на мелкий аккуратный почерк – буковка к буковке. Затем начала читать.




 21


  29 августа 1893 года. 
  Я еду! Келл в конце концов разрешил мне сопровождать его в Гатри, куда он погонит табун лошадей для продажи поселенцам, собравшимся там, чтобы попытать счастья в гонках за право получить участок на Чероки-Стрип. Он ничего мне не сказал, но я-то знаю, что его уговорил Крис. Во время нашего последнего спора он был столь непреклонен – я должна остаться в Морганс-Уоке, так как подобные события притягивают к себе не только самых лучших, но и самых худших, – что я уже отчаялась получить его согласие. Какое счастье, что у меня есть такой деверь, как Крис! Если бы он за меня не заступился, я наверняка сошла бы с ума, запертая в этом доме одна на две недели. 
  Моему дорогому Джонни придется остаться здесь с Сарой. Я буду по нему безмерно скучать, но трехлетний малыш не выдержит такого тяжелого путешествия. Ужасно, когда тебя раздирают столь противоречивые чувства: сильное желание поехать и страх оставить сына. Но это всего лишь на две недели. 
  Наверно, впечатления будут яркими. Судя по папиным письмам, его пациенты только и говорят, что о распределении Чероки-Стрип между поселенцами. Я слышала, что туда стекаются люди со всей страны – попытать удачи в гонках. По оценкам некоторых, на старте соберется около ста тысяч человек. Сто тысяч! И мне не терпится увидеть это зрелище. 
  9 сентября 1893 года .
  Наконец-то мы в Гатри. Временами мне казалось, что мы никогда не доедем. Жара стояла (и стоит) невыносимая. Целое лето не было дождя, и все окутано толстым слоем пыли. Моя дорожная одежда тоже. Когда я вошла в гостиницу, то напоминала ходячую подушечку для пудры. С каждым шагом вокруг меня взвивалось облако пыли. Боюсь, суровая жизнь за стенами дома не для меня. В пути повозка так подпрыгивала и дребезжала, тряслась и грохотала, что можно только удивляться, как у меня остались целы кости. Крис знает, что мне пришлось вынести во время этого путешествия, но Келлу я ни разу не осмеливалась пожаловаться. Он бы тут же отправил меня обратно в Морганс-Уок, и я бы лишилась всех удовольствий. (Хотя, конечно, возвращаться я буду поездом.) 
  Здесь царит невероятное оживление. Улица у нас за окном запружена всеми средствами передвижения, какие только можно себе вообразить. На холщовых покрытиях многих повозок написаны краткие, легкие, остроумные изречения. По дороге нам встретилось такое: «Я не смогу финишировать быстрее, чем самый первый». А на другой было написано так: 



   Бог нам давал,
   Техас отнимал.
   Но давай поднажмем
   И в Стрипе заживем.



  Надо видеть эту решимость, это воодушевление на лицах. Келл называет это земельной лихорадкой. Она, несомненно, заражает, ибо я чувствую в себе то же волнение. Келл запретил мне выходить из комнаты, если рядом нет его или Криса. Он говорит, что в городе полно головорезов, мошенников и жуликов, съехавшихся сюда, чтобы отнять у бедных простодушных поселенцев их последние сбережения, и он опасается за мою безопасность. Когда я смотрю из окна, то вижу целые семьи в тесных повозках, молодых людей верхом на лошадях, мальчиков на пони, стариков на семенящих осликах и женщин, да, женщин, приехавших сюда, чтобы участвовать е гонках в одиночку! От одной этой мысли мне становится дурно. Однако те из них, кого я вижу, представляются мне порядочными женщинами – вопреки ожиданиям. 
  Более того, нас остановила женщина у дверей в гостиницу. Ей можно было дать лет под тридцать, и, несмотря на слой окутывавшей ее пыли, я сразу обратила внимание на ее изысканный туалет… 
 – Пожалуйста, купите у меня шляпку? – Женщина, неловко приподняв крышку шляпной коробки, извлекла из нее шляпку, чтобы показать ее Энн. – Я везла ее от самого Чикаго и надевала только дважды. Видите, она совсем как новая.
 Энн было отпрянула и от шляпки, и от женщины, заговорившей с ней на улице. Хотя вовсе не потому, что испугалась – как-никак ее сопровождали двое высоких, сильных мужчин – с одной стороны Келл, с другой – Крис. Но тут она разглядела шляпку – красный фетр, отделанный бархатом и украшенный перьями и серой шелковой лентой. Она идеально подходила к ее жемчужно-серому платью.
 – Какая красивая, – сказала Энн и снова посмотрела на женщину; все это время Келл крепко сжимал ей локоть, всем своим видом выражая неодобрение, однако Энн не хотелось спешить в гостиницу. – Зачем вам понадобилось ее продавать?
 – Мне… – женщина вскинула чуть поникшую голову и гордо произнесла: —…мне не хватает пяти долларов, чтобы заплатить регистрационный взнос и дерзнуть.
 – А где ваш муж? – бесцеремонно спросил Келл, что смутило Энн.
 – У меня нет мужа.
 Старая дева. Энн сочувственно на нее смотрела и только тут поняла, что женщина имеет в виду.
 – Вы что, сами будете принимать участие в гонках?
 Она не принадлежала к тем крепким селянкам с румяными и огрубевшими от солнца лицами. И манера обхождения, и костюм свидетельствовали о благородном происхождении и образованности.
 – Именно это я и собираюсь сделать, – заявила она. – Я намереваюсь обзавестись углом и стать собственницей. – Она объяснила, что учительствовала в техасской глуши и вынуждена была квартировать в семьях своих учеников. – Я хочу спать в своей кровати, иметь свои занавески на окнах и готовить себе еду на своей плите. И это мой единственный шанс. Пожалуйста, купите мою шляпку!
  … Келл купил мне шляпку, хотя и ворчал потом, что не стоило поощрять этот безрассудный план. Он полагает, что, когда раздастся пистолетный выстрел, возвещающий начало гонок, начнется давка. Скорее всего он прав. Я поразилась отваге этой женщины. Мне бы ни за что не хватило характера на такое предприятие. Однако мне понятно отчаяние, которое я прочла в ее глазах, потребность изменить опостылевший ей образ жизни, пока он окончательно не сломил ее дух. 
 Уже почти четыре часа, и я должна встретиться с Крисом в холле. Пожалуй, я надену новую шляпку.
 Мне надо еще столько всего записать. Надеюсь, я ничего не забуду, но это потом, а сейчас меня ждет Крис, и я сгораю от нетерпения вырваться из этой комнаты и вновь оказаться среди людей.
 Остановившись на нижней ступеньке лестницы, Энн оглядела битком набитый маленький холл. В красной фетровой шляпке поверх заново уложенных завитков и со сложенным зонтиком от солнца в руке, она медленно обмахивала лицо пропитанным лавандой носовым платком, время от времени промокая им капельки пота, то и дело выступавшие над верхней губой. Над головой вращался вентилятор, от которого было мало толку – он лишь гонял раскаленный воздух. Криса нигде не было видно. Обычно его можно было легко различить в любой толпе – как и Келл, он был добрых шести футов и одного дюйма росту, его голова и плечи возвышались почти над всеми остальными. Он не имел привычки опаздывать. Может быть, он вышел на улицу глотнуть свежего воздуха? Энн решила проверить. Пробираясь через переполненный холл, Энн направилась к дверям, которые были открыты, чтобы в них проникал хоть какой-то ветерок. Снаружи передней вновь предстала улица во всей своей красе. Никогда в жизни она не видела ничего подобного: ковбои верхом на всхрапывающих полудиких лошадях, щеголи в клетчатых костюмах и котелках, женщины в шляпках с полями козырьком и поношенных льняных платьях на маленьких и больших телегах, набитых всеми их пожитками. От нескончаемого потока движения пыль облаком висела над землей. Громыхание повозок, позвякивание цепной упряжи, стук копыт, скрип кожи, щелканье кнутов и окрики кучеров ударяли в уши, а густой запах человеческого и конского пота шибал в нос.
 Энн прижала к лицу пропитанный лавандой носовой платок и оглядела дощатый настил в поисках Криса. Но здесь был только один мужчина. В черном пиджаке и черной шляпе, он стоял на краю тротуара лицом к улице. Он был высок, но все же не так, как Крис. И плечи у него были не такие широкие. И в волосах, когда на них падало солнце, не было того золотистого отлива, что у Криса. Напротив, они были глянцево-черными, цвета воронова крыла. Он повернул голову, разглядывая что-то в начале улицы, и Энн увидела его гладко выбритый профиль. Тут, словно почувствовав ее взгляд, он повернулся к ней – между полами его расстегнутого пиджака блеснул шелк серой жилетки.
 Она ощутила легкое волнение в груди. То был самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела, и к тому же, судя по его платью, джентльмен. Но приличия не позволяли замужней женщине засматриваться на незнакомцев. Энн отвернулась со стыдливым румянцем на щеках и, пытаясь скрыть смущение, начала открывать зонтик. Она отвела его в сторону, и в этот момент из гостиницы вышел тучный человек в твидовом костюме и котелке. Не заметив зонтика, он выбил его у нее из рук.
 В ужасе раскрыв рот, Энн наблюдала за тем, как зонтик падает на тротуар прямо к ногам этого красавца джентльмена. Он тоже, чуть улыбаясь, смотрел на него, и Энн готова была провалиться сквозь землю. Она бросилась поднимать зонтик, не слыша потока посыпавшихся извинений.
 Но не успела она нагнуться, как к тротуару протянулась рука в черном рукаве.
 – Позвольте мне. – Теплый низкий голос, казалось, волной пробежал по ней.
 Она тут же выпрямилась и, горделиво расправив плечи, попыталась взять себя в руки – в какой-то мере ей это удалось. Когда наконец они посмотрели друг на друга, она не разочаровалась в его внешности. Напротив, ее поразила глубокая синева его глаз, обрамленных темными, по-мужски густыми ресницами, такими же черными, как брови.
 – Благодарю вас. – Она протянула руку за зонтиком.
 Но он не сразу вернул его ей. А сначала открыл и наклонил так, чтобы прикрыть ей лицо от низкого послеполуденного солнца.
 – Право же, грешно, чтобы солнце испортило такую кожу, как ваша. Я не видел ничего подобного уже с год – с тех пор, как побывал в Сент-Луисе. – Неожиданно он поднял руку и легко провел пальцем по ее щеке. – Ее молочную белизну и шелковистость можно сравнить разве что с лепестком магнолии.
 Она знала, что подобная дерзость должна ее рассердить. Или, по крайней мере, шокировать. Однако Энн была скорее потрясена. К счастью, ей хватило ума оставить без ответа как его реплику, так и воздушное прикосновение. Она надеялась, что ее молчание произведет должное впечатление – если у него сложилось о ней ложное мнение.
 – Вы здесь для того, чтобы принять участие в гонках?
 – Слава Богу, нет. – Она рассмеялась – в основном от невыносимого нервного напряжения. – Мой муж прибыл сюда, чтобы продать лошадей поселенцам.
 – Я ему завидую.
 – Сэр? – Она с недоумением заморгала, а к недоумению добавилось ощущение, будто его взгляд обволакивает ее, всю целиком.
 – Я позавидовал бы всякому, кому выпала честь назвать своим столь редкий и прекрасный цветок.
 Взволнованная, она опустила глаза и постаралась произнести как можно более хладнокровно:
 – Вы мне льстите, сэр.
 Он несогласно вскинул голову.
 – Правду нельзя путать с лестью. А мои слова – правда: вы действительно редкий и прекрасный цветок, который странно видеть здесь, в прериях.
 А Энн и в самом деле была здесь чужая. Она ненавидела эту пустоту, оторванность от мира и местное грубое общество. Она тосковала по приемам в саду, светским разговорам за чаем и прочим изысканным удовольствиям, оставшимся в Канзас-Сити. Ей хотелось вновь оказаться за обеденным столом, где бы гости не рыгали, не засовывали салфетку под воротник и не обсуждали банковский кризис или цены на коров и перевозку.
 Внезапно очнувшись и поняв, что пауза затянулась, Энн быстро пролепетала:
 – Пожалуй, – и неестественно радостно улыбнулась. – Я передам это при встрече моему мужу. Несомненно, он найдет ваше замечание весьма интересным.
 – Так это вы его ждете?
 – Нет. Его брата. Келл… мой муж, присоединится к нам позже, за ужином.
 – Келл. Это его имя?
 – Да, Келл Морган. Вы его знаете? – с любопытством спросила она.
 – Я знаю о нем, – ответил он как можно мягче, – однако мало кто из жителей здешних мест не слыхал о Морганс-Уоке. Это ваш дом, не правда ли, миссис Морган?
 – Да. – Она на мгновение задержала дыхание, прежде чем осмелилась произнести: – А вы кто?
 – Джексон Ли Стюарт. – Он коснулся полей своей шляпы. – Всегда… к вашим услугам.
 Трое верховых проскакали мимо, подгоняя лошадей кнутами и пронзительными криками во все горло, словно гонки на Чероки-Стрип уже начались. Привлеченная шумом, Энн взглянула на улицу и сразу увидела Криса, верхом подъезжавшего к гостинице. Она почувствовала острое и горькое сожаление. Его появление означало конец разговора с мистером Джексоном Ли Стюартом, а она этого не хотела… пока не хотела.
 Она заставила себя широко улыбнуться.
 – Вот и мой деверь.
 Джексон Стюарт обернулся и снова посмотрел на нее.
 – Ну что ж, раз у вас появился другой защитник, я пойду.
 – Приятно было познакомиться, мистер Стюарт. – Прощаясь, она автоматически протянула ему руку.
 – Волей Провидения, может статься, мы еще встретимся.
 Ее сердце дрогнуло, когда он, слегка наклонив голову и неотступно глядя ей в глаза, поднес к губам ее обтянутую перчаткой руку. Вместо того чтобы поцеловать ее, как было принято, он повернул ее ладонью вверх и прижался губами к самой середине. От неожиданности и чувства вины за запретное удовольствие у нее перехватило дыхание.
 – Будем надеяться на благосклонность судьбы, – сказал он.
 Она не могла, по крайней мере вслух, с этим согласиться. Чуть приподняв черную шляпу, он влился в поток пешеходов на дощатом тротуаре. Энн с усилием оторвала от него взгляд и подошла к краю настила, где уже спешивался Крис.
 – Ну наконец-то, – весело сказала она. – А то я уже думала, что ты меня забыл.
 – Исключено. – Улыбнувшись, он быстро привязал лошадь к коновязи и приблизился к ней. – А что, собственно, ты здесь делаешь? По-моему, мы условились встретиться в холле.
 – Верно. – Переложив зонтик на другое плечо, она взяла его под руку. – Но, когда я спустилась, тебя там не было, вот я и вышла на улицу.
 – Это неосмотрительно, Энн. Если не ошибаюсь, когда я подъезжал, с тобой разговаривал мужчина?
 Она с трудом встретилась с ним глазами, молча ругая себя за это глупое чувство вины. Ведь она не сделала абсолютно ничего дурного.
 – Да, – откровенно призналась она. – Он поднял мой зонтик, когда какой-то прохожий выбил его у меня из рук. Он был очень любезен.
 – И все равно, выходить одной небезопасно. Город наводнен сомнительными типами. Келл прав.
 – Безусловно. – Она вдруг разозлилась. И, как всегда, выплеснула свое раздражение на Криса. – Но я вытерпела эту ужасную поездку вовсе не за тем, чтобы сменить одну тюрьму на другую. Неужели не понятно, что я не испытываю ни малейшего желания все время торчать одной в своем гостиничном номере? Я хочу быть на людях, смотреть по сторонам, а не сидеть сиднем. Столько всего происходит… всюду брызжет жизнь. И я хочу принадлежать ей, Крис.
 – Знаю. – Он понимающе сжал руку, лежавшую у него на локте.
 Энн взглянула на него снизу вверх, еще раз убедившись, что может всегда рассчитывать на его сочувствие. Милый, замечательный Крис, так похожий на Келла и в то же время совсем другой. Обоих отличали одинаково сильные черты и темные глаза, однако у Келла они были суровыми и холодными, а у Криса – нежными и солнечными, точь-в-точь как его волосы. Он все поймет, что бы она ему ни сказала.
 – Келл тревожится за тебя, Энн. Нельзя его за это винить. Он тебя любит.
 – Я знаю. – Она потупила взор – с Крисом хоть и можно поделиться чем угодно, необязательно рассказывать все до конца, и она решила умолчать о Джексоне Стюарте.
  Как странно, что столь короткое знакомство не идет у меня из головы. Интересно, увижу ли я еще когда-нибудь мистера Стюарта? Подобает ли мне на это надеяться? 
  Надо заканчивать. Келл зовет меня спать. 
  14 сентября 1893 года. 
  Сейчас, когда Келл перегнал табун на двадцать миль к северу, в маленький городок Орландо, лошади продаются бойко. Здесь расположено местное регистрационное бюро, и все поселенцы съехались сюда, чтобы записаться на участие в гонках. Келл содержит лошадей в полном порядке, и они выглядят холеными и резвыми. Осталось продать всего десять из ста наших лошадей. Что поистине поразительно, если учесть, что Келл просит по двести долларов за голову. Шесть месяцев назад цена за лошадь той породы равнялась тридцати! 
  Теперь, когда лошади представляют собой такую ценность, за ними нужен глаз да глаз. А в этом маленьком местечке, где собрались буквально тысячи людей, негде жить, и потому я вынуждена по-прежнему оставаться в гатринской гостинице. Каждый вечер либо Крис, либо Келл приезжают ко мне верхом, преодолевая расстояние в двадцать миль, так что, по крайней мере, завтракаю и ужинаю я не одна. 
  Я так кипятилась по поводу того, что вынуждена черпать сведения о событиях, происходящих за стенами гостиницы, из газет, что Келл наконец смилостивился и позволил мне поехать с ним сегодня в Орландо, чтобы собственными глазами увидеть столпотворение стриперов – так в газетах называют поселенцев, намеревающихся принять участие в гонках на Чероки-Стрип. 
  Признаюсь, не успели мы выехать со двора, как я усомнилась в разумности этого решения. Жара приближалась к ста градусам  [Около 36 градусов по шкале Цельсия. ]  в тени, если таковую удавалось обнаружить. И непрерывно дул ветер, такой же сухой и раскаленный, как и все вокруг. Нет нужды упоминать о том, что пылища была невыносимая. Мне до сих пор кажется, что она въелась мне в кожу. 
  Зрелище, представшее в конце утреннего путешествия, преследует меня даже сейчас. Бесчисленные палатки превращали прерию в море коричневого холста, волнами трепетавшего на ветру. Я уже не говорю о средствах передвижения всех сортов – здесь были телеги, крытые повозки, коляски, тележки для пони и даже быстроходные двуколки. Я прочла, что в Орландо расположились лагерем чуть ли не десять тысяч человек. По-моему, их там было гораздо больше. Присовокупите к этому людскому океану еще и животных, и вы поймете, что это за неописуемое зрелище. 
  Однако самое большое сочувствие вызывали те, кто толпился в бесконечной очереди на регистрацию. Некоторые из них простояли здесь сорок восемь часов кряду. Они не решались отойти, чтобы не потерять очередь. Но, когда передние получали свои свидетельства, хвост не уменьшался, а увеличивался с каждым часом. Для меня навсегда останется загадкой, как эти люди могли час за часом стоять в адском пекле без малейшего признака тени, задыхаясь от пыли, нагоняемой сильным ветром. Многие падали в обморок – прямо в пыль. Если бы все это – особенно женщин – видел мой бедный папа, у него бы разорвалось сердце. Среди них была дама, которая продала мне шляпку. Она так переменилась, что я едва узнала ее… 
 Энн, натянув вожжи, остановила свой экипаж и посмотрела на женщину в изодранном грязном платье. Ее лицо почернело от спекшихся слоями пыли, пота и слез. Ее прямые, доходившие до плеч волосы болтались спутавшимися клоками. Энн не могла поверить своим глазам. Но это была та самая женщина. Обеими руками она сжимала расшитый ярким бисером ридикюль, в который спрятала пять долларов, что Келл заплатил ей за шляпку. Вряд ли существовал второй такой же ридикюль.
 Женщина повернула голову и уставилась на крытый экипаж пустыми красными глазами. Тут ее зрачки закатились, и она рухнула наземь. Энн чуть не задохнулась от ужаса, который усилился, когда она поняла, что никто не собирается рисковать своим местом в очереди, чтобы помочь женщине. Она торопливо привязала вожжи к столбу и, подобрав юбки, вылезла из коляски, не теряя времени на то, чтобы позвать ковбоя, которому Келл велел ее сопровождать.
 Она подбежала к женщине и опустилась возле нее на колени, на мгновение потеряв способность соображать от зноя и слепящей пыли. Она попыталась приподнять женщину с земли и положить ее голову себе на грудь, но ей это оказалось не по силам.
 – Пожалуйста. – Она с трудом поднялась на ноги и обратилась к стоявшим в очереди. – Кто-нибудь, приведите доктора. В городе обязательно должен быть доктор. Она упала в обморок от жары. Ей нужна помощь.
 – Вот. – Человек, стоявший перед ней, сунул ей в руки грязное одеяло. – Скатайте и подложите ей под голову. Она очухается через пару минут.
 Энн смотрела на него, потрясенная такой черствостью, но он повернулся к ней спиной и на фут продвинулся вперед вместе с очередью. Энн обратилась к следующему очереднику, который тоже было двинулся вперед.
 – Нет! – Она порывисто схватила его за руку. – Вы не можете вот так пройти мимо.
 Он посмотрел на нее воспаленными глазами.
 – Миссис, ни черта вам не удастся меня остановить. И перехватить ее место в очереди тоже. Если хотите зарегистрироваться, то передвиньте свою нежную задницу в конец очереди.
 Он впился железными пальцами ей в плечо и грубо оттолкнул назад. От этого неожиданного, сильного толчка Энн упала лицом в грязь.
 Шокированная таким хамством, она с минуту неподвижно лежала на земле, затем поднялась на колени – как раз в тот момент, когда черный жеребец, вскинувшись на дыбы, резко остановился меньше чем в трех футах от нее. Верховой спрыгнул с седла. Ее сердце чуть не выскочило из груди при виде Джексона Стюарта. Он был без пиджака, в одной тонкой хлопчатобумажной рубашке, влажной от пота на рукавах и груди.
 Подойдя к ней, он поднял ее за плечи с такой легкостью, словно она весила не больше пушинки.
 – С вами все в порядке, миссис Морган?
 Поля его низко надвинутой шляпы отбрасывали тень на бронзовое лицо, усиливая глубокую синеву глаз.
 – Я… прекрасно себя чувствую.
 Она неуверенно кивнула, зная, что ее шляпка сбилась набок, а красивое платье испачкано грязью. Когда Энн наклонилась, тщетно пытаясь отряхнуть пыль, то заметила висевшую у него на бедре кобуру. Она была удивлена тем, что он носит оружие. Келл – другое дело, для него пистолет был столь же естествен, как для этой почвы – каменистость. Но Джексон Стюарт!.. Вид его с пистолетом настолько поразил Энн, что она даже не стала указывать на несчастную женщину без сознания, которая лежала в нескольких футах от нее.
 Джексон Стюарт стремительно повернулся к мужчине, оттолкнувшему ее.
 – Полагаю, что вам следовало бы извиниться перед этой леди!
 Его голос прозвучал с такой ледяной решимостью, что Энн даже вздрогнула. Однако тот мужчина, видимо, отупев от раздражения, уставился на нежданного заступника недоуменным взглядом, не подозревая о грозящей ему опасности. Молниеносное движение – и пистолет оказался уже в руке Стюарта, а затем уперся дулом под подбородок разгневанного тупицы. Раздался характерный звук взводимого курка.
 – Я сказал, что вам следовало бы извиниться перед этой леди, мистер!
 Все вокруг замерло, только пыль продолжала крутиться под порывами ветра. Кто-то из очереди выкрикнул:
 – Лучше извинись, Джо! Это ведь сам Джек Стюарт – Стюарт Очко!..
 Что бы это значило? Его имя, оказывается, всем известно и наводит ужас? Кто он? Благородный разбойник? Энн в замешательстве глядела на него во все глаза. Поселенец, запинаясь на каждом слове, сбивчиво извинялся перед нею, но она не видела ни его самого, ни ужаса, написанного на широкоскулом лице.
 – Вот так-то лучше, – Джексон Стюарт широко улыбнулся и мягко спустил взвод курка, затем освободил вспотевшего от напряжения мужчину и молниеносным движеним спрятал пистолет в кобуру.
 Когда он вновь повернулся к Энн, его лицо выражало ласковую почтительность:
 – Мне очень жаль, мэм. Приходится время от времени учить их правилам приличия.
 – Да, я понимаю, – пробормотала она, не находя нужных слов. И вдруг, словно опомнившись, добавила: – Пожалуйста, помогите этой женщине, она приехала издалека… У нее, кажется, солнечный удар… Сначала ее надо перенести в тень, а потом, наверное, позвать доктора, если он, конечно, здесь есть…
 Опустившись на одно колено рядом с лежавшей без сознания женщиной, он подхватил ее под плечи и под колени.
 – Отнесите ее в мой экипаж, – предложила Энн, когда подъехал приставленный к ней ковбой.
 – Простите, миссис Морган. Я не видел, что вы остановились.
 В знак уважения ковбой быстрым движением дотронулся до мятых полей шляпы, после чего попытался удержать на месте свою лошадь, которая шарахнулась от колыхавшихся на ветру юбок женщины на руках у Стюарта.
 – Что случилось?
 – Эта дама упала в обморок. Мы везем ее к доктору.
 Джексон Стюарт кивнул на смирно стоявшего черного жеребца, чьи удила лежали на земле.
 – Привяжите мою лошадь к коляске сзади. И если в вашей фляге есть вода, она нам пригодится.
 – Да, сэр.
 Отвязав флягу от седла, он передал ее Энн, затем подвел свою лошадь к жеребцу и поднял удила.
 Энн самостоятельно забралась в экипаж и повернулась к Джексону, помогая ему уложить женщину на сиденье. В руках Энн она казалась бескостной тряпичной куклой. Стюарт быстро вскочил в коляску и избавил Энн от тяжкого груза.
 – Откройте мне флягу, – попросил он.
 Сняв пробку и протянув ему флягу, Энн наблюдала за тем, как он поднес ее к пересохшим и растрескавшимся губам женщины и, слегка наклонив, тонкой струйкой вливал ей в рот теплую воду. Энн с трудом могла поверить, что этот заботливый человек минуту назад приставил дуло к лицу другого. И вообще, если бы не отсутствие пиджака, он вполне мог бы сойти за благообразного джентльмена, к тому же невероятно красивого.
 – Возьмите. – Он вернул Энн флягу, затем развязал желтый шейный платок. – Намочите его. Будем надеяться, это поможет, а заодно оботрем ей лицо.
 Обращенная к ней улыбка и это «оботрем» словно говорили: мы вместе – и на душе у Энн потеплело. Она как-то не подумала о том, что они и в самом деле вдвоем помогают женщине. Она быстро смочила кусок материи, затем осторожно промокнула им лицо пострадавшей.
 Женщина пошевелилась, приходя в сознание то ли от прохладной воды, то ли от того, что была теперь укрыта от солнца крышей коляски.
 – Где… где я? Что случилось? – Она чуть приподняла руку, но глаза были по-прежнему остекленевшими.
 – Тише. Вы упали в обморок, – мягко объяснила Энн, посмотрев на Джексона, который наклонился вперед, отвязал одной рукой вожжи и хлестал лошадей. – Мы везем вас к доктору. Вы поправитесь.
 – Нет, – простонала она, замотав головой из стороны в сторону. – Я не могу. Моя очередь… Она пропадет… Нет, – разрыдалась она, из последних сил пытаясь подняться, чтобы вернуться на прежнее место.
 – Прекратите. Вам нельзя. – Слегка растерявшись от столь неожиданной реакции, Энн попыталась утихомирить женщину, прижав ее к сиденью.
 Та начала сопротивляться, но мгновенно выбилась из сил. Грязными ногтями она вцепилась в платье Энн.
 – Моя земля, – простонала она, ее плечи сотрясались от беззвучных рыданий. – Я почти достигла цели… – Ее голос был настолько слаб, что Энн пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его в вое ветра и немыслимом гвалте лагеря. – Уже подходила… моя очередь.
 Энн высвободилась из хватки женщины и сильнее смочила платок, на ухабе расплескав немного воды себе на юбку. Она быстро посмотрела вперед, затем на Джексона.
 – Сколько еще ехать? – Она была дочерью врача, но ей ни разу не доводилось ухаживать за больным. – Она не в себе, сокрушается по поводу того, что потеряла место в очереди на землю. Ей нужны покой и отдых, но я не могу ее в этом убедить. – В голосе Энн слышалось отчаяние, отчасти передавшееся от женщины, а отчасти вызванное ее собственной беспомощностью.
 – Вот. – Он вынул из кармана листок бумаги и протянул его Энн. – Отдайте ей. Это ее успокоит.
 – Что это? – нахмурившись, спросила Энн.
 – Регистрационное свидетельство. Тпру! – Он осадил лошадей перед навесом. – Ведь она стояла в очереди ради него и теперь сможет официально принять участие в субботних гонках. – Он привязал вожжи к коновязи и спрыгнул на землю.
 – Но… – Энн вспомнила постоянно удлинявшуюся вереницу людей под палящим солнцем, – ведь оно ваше.
 Он коротко улыбнулся, вынимая из экипажа еще не пришедшую в себя женщину.
 – Я достану другое.
 Он стоял, держа на руках безжизненное тело. Энн только сейчас закупорила флягу и выбралась из экипажа, сражаясь с многочисленными юбками и не замечая протянутой руки спешившегося ковбоя-телохранителя. Когда она приблизилась к Стюарту, ее обтянутая перчаткой рука все еще сжимала драгоценный клочок бумаги.
 – Каким образом? Не будете же вы стоять в этой очереди?
 Его взгляд скользнул по лицу Энн – она беспокоилась за него. Обрадовавшись, он хотел было заставить ее поволноваться подольше, но передумал.
 – В этом нет нужды: если есть деньги, то свидетельство можно купить. Вы удивитесь, узнав, сколько людей из этой очереди продают свои свидетельства, а потом снова становятся в хвост.
 – Зачем? – Она не могла представить себе мучительного выстаивания в очереди.
 – Чтобы заработать.
 Он внес женщину под навес и уложил на свободную койку. Продолжая протестующе бормотать, та попыталась подняться, но он ласково уложил ее обратно и, взяв клочок бумаги у Энн, вложил ей в руку.
 – Вот ваше свидетельство.
 Женщина с трудом сосредоточила на нем взгляд. Из-под слоя грязи на ее лице проступило облегчение – ей больше не надо было бороться.
 – Спасибо, – прошептала она, сотрясаясь от рыданий. Слез у нее уже не осталось.
 – Я положу его к вам в сумочку.
 Он ослабил ремешок, стягивавший запястье женщины, сунул свидетельство внутрь и вложил ридикюль ей в руку. Крепко прижав сумочку к груди, она закрыла глаза.
 Какой-то человек в рубашке с закатанными рукавами и в клетчатой жилетке, туго натянутой на круглом животе, подошел к койке, отирая пот с обрамленных бакенбардами щек. Он равнодушно взглянул на женщину.
 – Солнечный удар, – буркнул он и посмотрел на Энн со Стюартом. – Родственники?
 – Нет, – ответила Энн. – Думаю, она здесь одна.
 – Очередная одиночка. – Он устало поморщился. – Им приходится труднее всех. Люди забыли о благородстве после первого же дня. Теперь каждый – или каждая – думает только о себе. – Он провел намокшим от пота носовым платком под воротником рубашки. – Ее имя?
 – Не знаю, – призналась Энн с оттенком грусти.
 Он вздохнул и тряхнул головой, в его кривой усмешке было что-то скорбно-циничное.
 – Неизвестный мужчина уже умер сегодня от солнечного удара. Мы до сих пор пытаемся отыскать кого-нибудь, кто бы знал его имя. – Тут он, похоже, оживился. – Что ж, вы свое дело сделали. Теперь мой черед помочь ей по мере сил. Хотя особо тут не разбежишься. Я один. Никого больше не осталось. Все хотят участвовать в гонках и получить свой надел – или погибнуть.
 Нащупав пульс женщины, он вынул из жилетного кармана золотые часы и открыл их. Энн онемела от такого равнодушия. Где же сострадание, участие? Неужели эти знойные прерии высосали их из него так же, как из тех, кто стоит в очереди?
 – Он прав, миссис Морган. Вы больше ничего не сможете для нее сделать. – Джексон Стюарт легонько сжал ее локоть, давая понять, что надо идти.
 Она покорно вышла из-под навеса, затем, миновав поддерживавшие его опоры, остановилась, не покидая тени. На нее налетел вихрь, горячий, как печной жар. Мимо брели поселенцы – головы опущены, плечи пригнуты от ветра, лица покрыты слоем пыли.
 – Какие странные люди, – проговорила она полушепотом. – Половину из тех, кого я видела в очереди, следовало бы тоже доставить в лазарет. Как они могут выносить подобные условия?
 – Говорят, на канзасской границе, в Арканзас-Сити, еще хуже. Там в два, а то и в три раза больше поселенцев. Только за один день пятьдесят человек потеряли сознание от перегрева, шестеро из них умерли до наступления темноты.
 – Почему? – Она повернулась к нему. – Почему они на это идут?
 Он задумчиво оглядел лагерь. Затем посмотрел на нее.
 – Ради того, чтобы получить кусок земли и назвать его своей собственностью, почему же еще? – Уголки его рта опустились в печальной полуулыбке. – Вы бы видели их ночью, вокруг костров, когда, склонившись над картами Чероки-Стрипа, они изучают каждую излучину реки или ручейка, выбирая себе участок. Они прослеживают маршрут и запоминают окрестный рельеф, чтобы не ошибиться, когда начнутся гонки… разумеется, если их не опередит кто-то другой. Они только об этом толкуют и думают, только это и придает им силы.
 – Но почему?
 Она вспомнила женщину, которую он только что отнес в лазарет, – грязная, ободранная, чуть живая от жары, она, не помня себя, рвалась обратно в очередь. Ей было наплевать на свой неряшливый вид, на пыль и пот, въевшиеся в лицо, на мучительное многочасовое стояние в очереди под палящим солнцем, покуда ей светил этот дурацкий клочок бумаги.
 – Почему это для них так важно?
 Он смерил ее долгим, пристальным взглядом, затем снова перевел его на окутанный облаком пыли пейзаж.
 – Перед вами проигравшие, миссис Морган, проигравшие и нищие. Бывшие рабы с Юга, солдаты Конфедерации, вернувшиеся к выжженным домам, жертвы реконструкции и те, кому не досталось или кто опоздал к раздаче богатых западных земель – Айовы, Канзаса и Миссури. Для них это единственный шанс – единственное место, где мужчина или женщина могут обзавестись собственностью в сто шестьдесят акров по цене всего лишь доллар за акр – в зависимости от месторасположения. Мальчик на побегушках, учительница и подмастерье – все хотят завладеть землей. Эта территория наводнена проигравшими. Им больше некуда податься, и они это знают. Если они не урвут свой клочок сейчас, то скорее всего не смогут уже никогда. Вот почему они так отчаянно цепляются за эту возможность, за свои свидетельства. – Он помолчал. – Хотя это место не для малодушных.
 – Да, – рассеянно согласилась она, признавая собственное малодушие.
 Поначалу она такой не была. Выходя замуж за Келла, Энн, подобно этим людям, была преисполнена энтузиазма начать новую жизнь на границе, думая, что она будет сплошным долгим приключением.
 – Но они не представляют себе, каково здесь жить. Не представляют всего одиночества, однообразия и примитивности этого существования, – заявила она, тоскуя в душе по той жизни, которую оставила в Канзас-Сити.
 Джексона Стюарта не удивили скрытые в ее голосе нотки неудовлетворенности и отчаяния. С первого взгляда на нее он понял, что она несчастна и часто чувствует себя одинокой. А тот интерес – вернее, любопытство, – который она проявила к нему у входа в гатринскую гостиницу, лишь подтверждал его догадку. Женщина, довольная жизнью, могла бросить на него восхищенный взгляд, но никогда бы не выказала любопытства. Более того, в ее глазах не было бы такой тоски по общению.
 Итак, хозяйка Морганс-Уока была глубоко несчастна и одинока. Что сулило весьма богатые возможности.
 – А вы почему здесь? – Энн видела, что он не такой, как другие. Его отношение к происходящему было слишком сдержанным и отстраненным. – Неужели вы тоже добиваетесь земли?
 – Наверное, меня привлекает азарт. Высокие ставки.
 В этих гонках приз достанется самому быстрому, самому сообразительному и самому удачливому. Для того чтобы заполучить особо лакомые кусочки, например пригородные участки, не обойтись без быстрого коня, головы на плечах и госпожи удачи.
 Однако он умолчал о том, что чуть ли не каждый из потенциальных фермеров захватил с собой все свои сбережения и что мешок в его седельной сумке вмещает около двух тысяч долларов, которыми ему удалось разжиться во время дружеского перебрасывания в картишки.
 – Так, значит, вот чего вы хотите? Пригородный участок?
 – Да.
 – И что вы с ним будете делать?
 – Скорее всего продам кому-нибудь, кто опоздал к началу записи на гонки – с выгодой, разумеется.
 – И не будете на нем строиться?
 – Нет.
 – А чем вы вообще занимаетесь, мистер Стюарт? – Склонив набок голову, она с любопытством на него смотрела. – Там, в очереди, кто-то назвал вас Стюарт Очко.
 – Я профессиональный игрок в «двадцать одно», миссис Морган, игра, известная больше под названием «очко»… Отсюда и прозвище.
 – Понятно, – пробормотала она.
 – Сомневаюсь, миссис Морган. Игрок обречен на одиночество. Хотя в этом есть и свои преимущества – я исколесил всю страну вдоль и поперек. Сент-Луис, Сан-Франциско, Новый Орлеан, Нью-Йорк… Я везде побывал – останавливался в лучших отелях, ужинал в самых дорогих ресторанах, курил иностранные сигары и пил тончайшие вина. Бриллиантовые булавки, костюмы от сент-луисского портного и даже конь, самый быстроногий в округе. – Он кивнул в сторону черного жеребца, привязанного к коляске и нетерпеливо бьющего копытом. – Но все эти радости жизни бессмысленны, если ты вынужден наслаждаться ими в одиночку.
 – Я… я уже такое слышала. – Она попыталась скрыть от него, до какой степени все это созвучно ее переживаниям.
 – Волею судеб, мне невероятно везет в картах, но я не ведаю, что такое любовь женщины.
 – В это трудно поверить, мистер Стюарт. Простите мне мою нескромность, но вы красивы. И я не сомневаюсь, что могли бы покорить любую женщину.
 – К сожалению, когда я встречаю женщину, которую мог бы полюбить, она уже принадлежит другому.
  …Когда он это произнес, то смотрел мне прямо в глаза. Я была так взволнована, что, признаюсь, не нашлась, что ответить. И хотя он не сказал прямо, что эта женщина – я, это было ясно. При сложившихся обстоятельствах мне ничего не оставалось, как удалиться. Остаться означало бы, что я его поощряю. Однако это не так. В конце концов, я замужняя женщина. Но мне было приятно, что незнакомый мужчина мог мною увлечься. Наверно, я ужасно тщеславна, но это правда. 
  16 сентября 1893 года. 
  Случилось невероятное. Келл достал билеты в один из пассажирских вагонов. Наконец-то я увижу начало великих гонок. Последнее время было столько противоречивых слухов – то поезда подадут, то не подадут, то подадут, но только для поселенцев со свидетельствами, – что я уже начала сомневаться, увижу ли что-либо вообще. Какое бы это было разочарование – провести целую неделю в Гатри, заразиться лихорадкой предстоящих гонок за землю и не увидеть этого исторического момента. 
  Теперь я спокойна. К сожалению, Келлу не удалось заказать частный вагон. Почему-то они запрещены. Я подозреваю, что власти опасаются, как бы владельцы частных вагонов не заработали на продаже билетов поселенцам, лишив железнодорожную компанию прибыли. Как бы то ни было, мы едем. Интересно, увижу ли я Джексона Стюарта? 
 Защищенная от напора других любопытных живой стеной из полудюжины ковбоев с ранчо, Энн сидела на самом краешке кресла, глядя в открытое окно поезда. По ее убеждению, ничто в анналах истории не могло сравниться с представшим перед ней зрелищем. Крытые телеги, легкие повозки, двуколки, коляски, верховые и несколько отчаянных голов на своих двоих стояли неровной колонной, насколько хватал глаз. При этом они так жались друг к другу, что между ними нельзя было протиснуться.
 Да и в поезде – в три локомотива и сорок два вагона – нечем было дышать, не говоря уже о том, чтобы повернуться. Вагоны для скота были в буквальном смысле слова набиты до отказа будущими поселенцами, которые висели на дощатых стенках и заполняли крыши. Через два окна от Энн какой-то человек уцепился за подоконник, уперевшись ногами в перекладину.
 При одном воспоминании о бешеной давке, когда поселенцам было разрешено занять вагоны, она содрогнулась. Это было настоящее стихийное бедствие – все толкались, работали локтями, хватались за что попало, сбивали других с ног и наступали на них в жестоком пренебрежении к возрасту и полу. А несчастные железнодорожники и представители власти ничего не могли поделать, кроме как стоять в стороне – или быть раздавленными.
 Сейчас, когда солнце неумолимо ползло вверх, все ждали. Вдоль нескончаемой вереницы на страже порядка до назначенного часа стояли солдаты кавалерии США. Хотя минувшей ночью в кавалеристах было мало толку – сотни так называемых скороходов под покровом темноты проскользнули мимо патрулей, чтобы успеть к самым лакомым участкам прежде других.
 – Вот-вот начнется, да, Келл?
 Она крепче сжала его пальцы, не в состоянии оторваться от зрелища за окном. Все это скопище народу безмолвствовало – в напряженном молчании чувствовалось, как тела и сердца замерли перед рывком. Энн непроизвольно задержала дыхание.
 – Да, остались считанные мгновенья, – подтвердил Келл.
 Ровно в полдень восемь миллионов акров земли, известной под названием Чероки-Стрип, или Чероки-Аутлет, будут предоставлены в распоряжение поселенцев. По сообщению утренних газет, Чероки-Стрип будут оспаривать более ста тысяч претендентов, собравшихся в нескольких пунктах вдоль северных и южных границ.
 В этой сверхъестественной тишине казалось, что ее сердце колотится громче, чем лениво пыхтит паровоз. То здесь, то там нетерпеливо ударял копытом или беспокойно покусывал удила конь. Любой шум, который в другое время потонул бы в гвалте этой многотысячной толпы, сейчас казался необычно громким, действуя на и без того натянутые нервы. Энн еще раз оглядела длинную цепь, уверенная, что где-то здесь стоит Джексон Стюарт, но где?
 На расстоянии примерно ста ярдов показался круп лошади, затем она рванулась вперед, нарушив шеренгу, – яркое солнце играло на ее черной, взмокшей от пота шее. Верховой в черной шляпе и с кобурой на боку – как и большинство других всадников, без труда вернул нетерпеливое животное обратно. И хотя Энн увидела его лишь мельком, она не сомневалась – это Джексон Стюарт. Она наклонилась ближе к окну, пытаясь разглядеть его.
 Как только раздались первые звуки горна – певучие и сильные, – вдоль всей колонны резко и отрывисто прогрохотали ружейные залпы. В ту же секунду нестройная колонна взорвалась, устремившись вперед бурлящей лавой. Гром тысяч копыт, грохот колес, громыханье телег, визг паровозных свистков, ржание испуганных лошадей, вопли, крики, проклятия и гиканье поселенцев – все смешалось в один ужасающий рев. Оглушительный и безумный, он прокатился над землей с устрашающей яростью и неслыханной мощью. Красная пыль, взметнувшись гигантским облаком, окутала обезумевшую орду, оставлявшую после себя опрокинутые телеги, упавших лошадей и распростертых всадников.
 Энн смотрела во все глаза, парализованная и видом и звуками происходившего. На какое-то мгновение ей почудилось, что все заметено красным песком. Но тут из адского облака рваной шеренгой вырвалась группа верховых и помчалась вперед быстрее ветра. И один из них… Да, одни из них был Джексон Стюарт. Сковывавший ее страх уступил место внезапному облегчению. Он был невредим. Более того, он скакал впереди, рассекая прерию верхом на быстроногом черном жеребце.
 Все новые телеги и верховые возникали из оседающего облака пыли, веером растекались по пустынной равнине; чудовищный рев несметной толпы постепенно стихал, и теперь слышался только грохот колес и копыт, перекрываемый громким пыхтением паровоза. За спиной у Энн раздались голоса – потрясенные зрители делились впечатлениями.
 – Это мечты несутся по прерии – сколько же их! – пробормотал Крис.
 – Однако до захода солнца погибнут не одни только мечты, – мрачно и холодно отозвался Келл.
 С Джексоном Стюартом этого не случится. Он скакал там, впереди, ведя, за собой остальных. Он добьется своего. У других, может, и не получится, но не у него. Опьяневшая от возбуждения, Энн отстранилась от окна и повернулась к мужу.
 – Это потрясающе, Келл. Просто потрясающе. Незабываемое зрелище! Впечатление, которое я бы не променяла ни за какие сокровища.
 То, что она видела риск и страсти с безопасного расстояния, не мешало ей чувствовать свою причастность к этому событию – ведь она воочию видела, слышала и испытывала жару и ветер, учащенное сердцебиение и волнение, сокрушительный рев толпы и отчаянное стремление к победе.
 – В таком случае я рад, что взял тебя с собой. – У него на лице заиграла одна из его слабых редких улыбок. – Завтра мы отправимся домой, в Морганс-Уок, и для разнообразия насладимся покоем и тишиной.
  Он смотрел на меня с такой любовью, что я устыдилась своего, пускай даже и минутного, нежелания возвращаться. Что со мной? Я страстно хочу вновь увидеть сына и взять его на руки, но меня пугает мысль о том, что мне вновь предстоит день за днем проводить в этом доме. 




 22


 По оставшейся трети страницы расплылось черное пятно; вероятно, подумала Флейм, Энн Морган в смятении и отчаянии бросила ручку. Она тоже была раздираема жгучими противоречиями, мучима тем же жутким страхом. Флейм не хотела читать дальше, догадываясь об остальном.
 Она уже закрывала дневник, когда замечание Бена Кэнона внезапно вернуло ее к реальности:
 – Интересное чтение, не правда ли?
 – Да, – рассеянно отозвалась она, заметив яркий огонь и веселое потрескивание дров в камине, а также терпкий аромат трубочного табака.
 В окнах, затемненных сгущавшимися сумерками, отражались уже включенные лампы. Где-то в доме послышался неторопливый приглушенный бой часов. Интересно, подумала Флейм, слышала ли Энн Морган тот же ежечасный звук?
 – Хотите еще кофе, Флейм?
 Адвокат стоял возле массивного камина, зажав в ладони трубку из корня вереска. Он указал изжеванным мундштуком на серебряный кофейник.
 – Я заварил свежий и гарантирую – он не такой крепкий, как предыдущий.
 Его лоснящиеся щеки округлились в улыбке, но глаза смотрели с хитринкой. Всякий раз, глядя на него, Флейм ожидала увидеть острые рожки, пробивающиеся сквозь бахрому волос вокруг лысины. И то, что их не было, казалось странным.
 – Если вы проголодались, – вставил Чарли Рэйнуотер, удобно усаживаясь на стуле поближе к огню, – то примерно через час подадут бутерброды.
 – Нет, не беспокойтесь. – Она взглянула на полузакрытый дневник у себя на коленях, где заложила страницу пальцем. – Полагаю, мне нет нужды читать дальше. Очевидно, она бросила мужа и сбежала с этим Джексоном Стюартом.
 – В жизни нет ничего очевидного, – уверенно возразил Бен Кэнон. – Я предложил бы вам почитать дальше. Если вы уже дошли до гонок, то теперь начните – да, с ноября, числа с десятого.
 Она разозлилась.
 – Не будет ли быстрее и проще, если вы перескажете мне суть, мистер Кэнон?
 – Да, – с готовностью согласился он. – Но в сложившихся обстоятельствах, миссис Стюарт, вам лучше узнать об этом из первоисточника. Я бы не хотел, чтобы меня обвиняли в односторонности и предвзятости.
 В ответ на его улыбку Флейм сверкнула глазами и вновь обратилась к дневнику. Пытаясь отогнать от себя какое-то странное дурное предчувствие, она открыла книжицу и отыскала страницы с ноябрьскими датами.
  9 ноября 1893 года. 
  Сегодня произошли две совершенно невероятные вещи! За завтраком Келл объявил, что на праздники мы поедем домой, в Канзас-Сити! Я мечтала, надеялась и стремилась к этой поездке с первого дня своего пребывания в Морганс-Уоке. В первый год мы не могли ехать, поскольку я ждала появления на свет моего драгоценного Джонни. А во второй и третий годы он был еще слишком мал, чтобы взять его с собой, а оставить его я не могла. К тому же вряд ли бы папа мне обрадовался, если бы я не привезла с собой его внука. А сейчас Джонни – здоровенький трехлетний крепыш, и мы едем все втроем. Келл уже позаботился о том, чтобы мы путешествовали в частном вагоне. Мы выезжаем третьего декабря и вернемся почти через месяц. 
  Праздничный сезон в Канзас-Сити… Я не могу его дождаться! Там будет столько вечеринок и приемов, столько праздничных увеселений – какое это будет радостное и прекрасное время! 
  Но что взять с собой и что надеть? Боюсь, пока я жила здесь, мои платья безнадежно вышли из моды. У меня нет выбора, кроме как внимательно изучить последний номер «Харперса» и что-нибудь придумать. На другое нет времени, а я не хочу, чтобы все мои тамошние друзья говорили, будто я превратилась в деревенщину. 
  Сегодня я ничего не смогла предпринять в отношении своего гардероба, так как… У нас был гость. И вы ни за что не отгадаете кто. Я с трудом могла поверить своим глазам. Когда Джонни проснулся после дневного сна, я вывела его на улицу поиграть. Стоял теплый солнечный день – из тех, что бывают прекрасной осенней порой, и я подумала: свежий воздух пойдет малышу на пользу. Боже правый, всего через месяц налетит ужасный северный ветер и нагонит мрачные, серые тучи с градом и снегом, а в такой холод уже носа не высунешь. 
  Как бы то ни было, по чистой случайности, пока Джонни резвился со щенками одной из охотничьих собак Келла, я оказалась на лужайке перед домом. Почему? Сама не знаю. Похоже, меня увлекла туда некая таинственная сила. Я взглянула в конец лужайки и увидела, как какой-то человек ведет прихрамывающую лошадь. По его платью я сразу определила, что он не из наших ковбоев или соседей-фермеров. Более того, я сразу поняла, хотя и не могла разглядеть его лицо с такого расстояния, что это Джексон Стюарт. Как часто я думала о нем в течение минувших недель, гадала, чем закончились для него Великие Гонки. Газеты пестрели сообщениями об убитых в спорах за землю. Некоторые из них были «скороходами» и не заслуживали лучшей участи, иные же, такие, как мистер Стюарт, были честными поселенцами. Столько раз я внушала себе, что он жив-здоров – и вот он явился! 
  Мистер Стюарт направлялся в Талсу, когда его прекрасный жеребец стал припадать на одну ногу. К счастью, он вспомнил, что находится поблизости от Морганс-Уока. День клонился к вечеру, и я знала, что ему не добраться до Талсы засветло, а потому предложила Келлу пригласить мистера Стюарта у нас переночевать, а утром он пустится в путь на одной из наших лошадей. Разумеется, Келл согласился… 
 Ужин в тот вечер был одним из самых приятных, если не лучшим для Энн за все время ее пребывания в Морганс-Уоке. Стараясь все получше устроить для их неожиданного, но желанного гостя, она не успела посвятить своему туалету достаточно времени. Но, судя по частым и одобрительным взглядам, которые бросал на нее Джексон Стюарт, он, очевидно, находил ее внешность вполне привлекательной. Она чувствовала себя цветком, распустившимся под лучами его внимания.
 Естественно, разговор за столом беспрестанно вращался вокруг Великих Гонок в Чероки-Стрип, к которому все они так или иначе были причастны. Впервые Энн хотелось болтать без умолку, делясь многочисленными и разнообразными впечатлениями о начале гонок.
 – Шум стоял поистине оглушительный, – говорила она. – Я слышала, что некоторые сравнивали его с сильной канонадой. Я не берусь судить, правильно ли это сравнение, но я знаю одно – этот грохот меня точно поглотил. Не могу себе представить, каково было находиться в самой гуще. Начало гонок и в самом деле было столь же опасным, как казалось со стороны? Вы ведь находились в самой гуще, мистер Стюарт. Расскажите нам, как это было.
 – Какое-то массовое помешательство. У каждого участника на уме было только одно – вырваться вперед и при этом уцелеть. Но в первые несколько минут после ружейного залпа колеса заклинило, лошади заупрямились, телеги опрокинулись, верховые попадали с седел. Вспомнив эту жуткую сцену, Энн вздрогнула.
 – И все это ради собственного клочка земли… Не могу понять, как можно ради мечты рисковать жизнью?!
 – А что за жизнь без мечты? – мягко возразил Джексон Стюарт. – Жалкое существование, миссис Морган, без надежд на нечто значительное. А значительное обязательно должно произойти. Если нет, к чему и жить?
 – А какая мечта у вас, мистер Стюарт? – спросил Крис.
 Джексон Стюарт откинулся на спинку стула и обвел взглядом столовую с ее длинным столом из вишневого дерева и сияющей люстрой.
 – В один прекрасный день стать обладателем такого же прекрасного дома, как Морганс-Уок. Попутешествовать, повидать мир.
 – Крупно замахиваетесь, – заметил Келл.
 – Стоит ли мечтать о малом, мистер Морган? – возразил Стюарт. – Вы же сами наверняка мечтали о большем!
 Для Энн ужин закончился слишком скоро. Ей хотелось бы провести за столом еще часок, наслаждаясь приятным обществом Джексона Стюарта, однако, когда Келл поднялся, ей ничего не оставалось, как последовать его примеру. Не успела она об этом подумать, как Джексон Стюарт уже оказался рядом, чтобы отодвинуть для нее стул. Она поблагодарила его за предупредительность легким кивком головы, заметив полный откровенного восхищения взгляд, скрытый черными ресницами. Скрытый не от нее – от ее мужа. Пытаясь унять внезапно участившееся сердцебиение, она повернулась к Крису и вышла с ним из столовой, ее золотисто-коричневое платье мягко зашуршало от плавных движений.
 – Каково было положение на новой территории перед вашим отъездом, мистер Стюарт?
 При этом вопросе Келла Энн подавила вздох. Дела. Рано или поздно разговор неминуемо переходил на скот, урожай или политику.
 – По-прежнему идут споры, кому принадлежит тот или иной участок. Видимо, пройдет не один месяц, прежде чем все утрясется. А те, что уже осели, с нетерпением ждут весны. Если у вас есть лошади на продажу, особенно рабочие, то там вы найдете обширный рынок, Морган. После гонок вряд ли осталась хоть одна незагнанная лощадь.
 – Неплохая идея, Келл, – сказал Крис. – Вероятно, мы бы смогли снять со стогования дюжину голов. Молодняк оставить, а тех лошадей, что постарше, продать.
 – Над этим стоит подумать, – уклончиво, как обычно, ответил Келл.
 Задержавшись в дверях гостиной, Энн обернулась, непроизвольно взглянув на красавца гостя.
 – С вашего позволения, джентльмены, я оставлю вас наедине с бренди и сигарами.
 Похоже, для Джексона Стюарта это явилось неожиданностью, однако удивление мгновенно исчезло с его лица.
 – Честно говоря, миссис Морган, я бы предпочел, чтобы вы не покидали наше общество. Я заметил рояль и надеялся, что сегодня вечером вы что-нибудь сыграете. Ведь вы музицируете, не так ли?
 Из скромности Энн умолчала о том, что была хорошей пианисткой:
 – Да, немного.
 – В таком случае, могу ли я просить вас сыграть для меня? Я уже давно не слышал другой музыки, кроме бренчания по клавишам в салуне.
 – Я… – Она нерешительно взглянула на Келла, но, судя по ласковому выражению его лица, он не был против. – Я с радостью что-нибудь для вас исполню, мистер Стюарт.
 – Вы окажете мне честь, миссис Морган. – Он слегка поклонился, вдохновляя ее блеском глаз.
 Вспыхнув от удовольствия, Энн вошла в гостиную и направилась к украшенному богатой резьбой роялю черного дерева. Усевшись на скамеечку, она оправила юбку и потянулась к нотам на пюпитре.
 Слыша позвякивание хрустального штофа с бренди и приглушенный гул голосов за спиной, Энн обернулась.
 – У вас есть какие-либо определенные пожелания, мистер Стюарт?
 – Нет, – пропел он, подняв бокал за ее здоровье. – Я полагаюсь на ваш вкус.
 – Тогда, пожалуй, из Баха.
 Она выбрала концерт, исполненный затаенной страсти, и начала играть, ни на минуту не забывая о слушателях и стараясь показать себя с наилучшей стороны.
 Когда она закончила, Стюарт зааплодировал.
 – Превосходно, миссис Морган. Просто превосходно. – Она просияла от похвалы, выражавшейся как голосом, так и взглядом. – Но прошу вас, сыграйте еще.
 – Да, Энн, исполни что-нибудь еще, – поддакнул Келл, быстро вставая с кресла. – Если позволите, мистер Стюарт, я оставлю вас на попечение жены. В библиотеке меня ждут неотложные бумаги. – И, повернувшись к Крису, добавил:
 – Мне надо с тобой поговорить до того, как ты отправишься спать.
 Энн попыталась было его удержать, но, поняв, что это бесполезно, плотно сжала губы. Вечно он так! Как же ей это надоело! Целыми днями он разъезжает верхом по своему любимому ранчо, а вечерами корпит над счетами и бухгалтерскими книгами, почти не уделяя времени жене.
 Она повернулась к роялю и заиграла, бессознательно выбрав легкую пьеску. Примерно на середине она увидела, что Крис уходит, – он быстро ей улыбнулся, как бы обещая вернуться. Она в этом сомневалась – вряд ли ему удастся выбраться из лап Келла. Ну и пусть. Здесь был Джексон Стюарт. Она улыбнулась, зная, что его внимание безраздельно принадлежит ей.
 Крис Морган вошел в библиотеку.
 – Я только сейчас понял, кто сидит у нас в гостиной, Келл. – Он непроизвольно понизил голос. – Это Стюарт Очко. Поговаривают, будто он связан с бандой Дэлтона.
 Келл оторвался от бухгалтерской книги с неразборчивыми, но подробными записями, – казалось, эта новость его вовсе не удивила.
 – Думаю, эта связь оборвалась в прошлом году, когда банду Дэлтона уничтожили в Коффивилле.
 Индейские территории издавна служили пристанищем для преступников. Эммет Грант и Боб Дэлтон большую часть своей жизни провели в Талсе. Местные жители старались не придавать значения этому обстоятельству. Слишком уж много времени и хлопот требовалось для того, чтобы заявить о злодеях ближайшим федеральным властям в Форт-Смите, штат Арканзас, расположенном за добрую сотню миль – три дня пути верхом или поездом. И обычно, когда полицейские приезжали на место действия, преступники, которых успевали оповестить, исчезали. Судья Паркер, по прозвищу Палач, изо всех сил старался поддерживать закон и правопорядок на вверенной ему территории, однако он да те сорок помощников, что были в его распоряжении, не могли должным образом справиться с этой задачей – блюстителей порядка требовалось раз в двадцать больше.
 Крис остановился перед большим столом красного дерева.
 – Ты с самого начала знал, кто он такой, верно?
 – Да.
 Крис отвернулся и провел рукой по золотистым волосам, на его лоб набежала морщинка.
 – В таком случае, зачем же ты предложил ему остаться на ночь? Не исключено, что Стюарт Очко поставлял Дэлтону сведения о перевозках золота и тому подобное. Возможно, сейчас он занимается тем же самым для кого-нибудь другого.
 – Его пригласила Энн. А я не мог выставить его вон без риска нанести ему обиду. Может, Дэлтона больше и нет, но у Стюарта остались другие дружки. А в это время года нам не хватит людей, чтобы установить ночной дозор за скотом, если он решит отомстить за воображаемое оскорбление.
 Крису нечего было возразить против таких доводов. Вот уже не один год между местными жителями и преступными шайками существовало своего рода джентльменское соглашение: неприкосновенность имущества в обмен на убежище.
 Но то было в теории. На практике же банки по-прежнему подвергались ограблениям, путешественников подстерегали засады, а скот угоняли, причем не всегда именно те отщепенцы, которые скрывались в этом районе. Царившее беззаконие подогревало всеобщее стремление передать земли крииков полностью под юрисдикцию правительства Соединенных Штатов и положить конец нынешней системе двоевластия.
 – Ты намерен предупредить Энн? Вряд ли его лощадь захромала вблизи Морганс-Уока по чистой случайности.
 – Может быть, – согласился Келл. – Но он не первый человек с сомнительным прошлым, кто здесь останавливается. Некоторые у нас даже работали. Не вижу смысла что-либо говорить Энн и заставлять ее попусту волноваться. Утром Стюарта здесь не будет. – Он вложил ручку в специальный стаканчик и кивнул на кресло напротив. – Сядь-ка и расскажи, как прошла сегодняшняя встреча.
 Крис помолчал, вздохнув и собираясь с мыслями, затем опустился в кожаное кресло.
 – Как и следовало ожидать, криики продолжают упорствовать. Они отказываются от переговоров с представителями комиссии Доса. Не знаю, к счастью это или к несчастью, но Закон Доса, принятый в марте прошлого года, предписывает провести переговоры со всеми пятью племенами, чтобы достичь соглашения об отмене коллективного владения землей и раздаче земельных участков – приблизительно ста шестидесяти акров – в индивидуальное пользование отдельным семьям. Криики на переговоры не идут. Как и остальные, они намерены драться.
 – Где в этом случае оказываемся мы с нашим Морганс-Уоком?
 – Посередине. – Крис беспомощно поднял руку. – Мы оба знаем, что племенные земли неизбежно раздробятся. Нашествие на Чероки-Стрип показало всю степень земельного голода. А сколько тысяч людей остались за бортом! И теперь они поглядывают в эту сторону. Правительство уже заявило, что все излишки земли будут проданы поселенцам.
 – Я намерен сохранить эту долину за собой, Крис, – это прозвучало скорее клятвой, нежели констатацией факта.
 – Я знаю. – Иногда Крису казалось, что для его брата Морганс-Уок важнее самой жизни. – Надо лишь позаботиться о том, чтобы мы первыми стояли в списках, а также о том, чтобы наверху у нас было побольше друзей.
 Энн играла уже третью пьесу, а Кристофера Моргана все не было, когда Джексон Стюарт подошел к роялю и, облокотившись о него, стал рассеянно вертеть в руке стакан с бренди. Энн чрезвычайно смущала его близость, но еще больше – его взгляд, изучавший каждую деталь ее внешности: от дорогого черепахового гребня в прическе до изящных линий лифа шелкового платья. Она споткнулась на одном из труднейших пассажей, но доиграла уже без запинок.
 – Великолепно, – прошептал он. – Просто великолепно.
 Все это время он не сводил с нее глаз, и Энн охватило радостное чувство от того, что его слова относились не только к музыке. Она сняла руки с клавиатуры и постаралась спокойно держать их на коленях.
 – Я рада, что мое исполнение доставило вам удовольствие.
 Она подняла глаза, и от его взгляда у нее перехватило дыхание.
 – Мне доставляет удовольствие не только ваша игра. – Мягкость его голоса была подобна ласковому прикосновению. – Как только я увидел вас тогда, у гостиницы в Гатри, среди грубой толпы поселенцев, я понял, что это не ваша стихия. Вот достойное вас окружение – богато обставленная гостиная и море поклонников! – Он помолчал, медленно обведя взглядом комнату; когда он снова на нее взглянул, в его синих глазах плясали насмешливые огоньки. – Правда, боюсь, что в настоящий момент все море состоит из одного только меня.
 – Мне следовало бы рассердиться на вас за подобные речи, – заявила она, позволив себе слабую улыбку, – но у меня почему-то не получается.
 – А все потому, что я говорю правду. Ведь вы рождены не в этих краях, миссис Морган. Ваша манера одеваться, музыкальный вкус, утонченная внешность – все говорит о том, что вы произошли из другой, более культурной среды.
 – Вы правы, – Энн встала из-за рояля, и дорогая материя ее вечернего платья мягко зашуршала. – Моя родина – Канзас-Сити.
 – Вы, верно, очень по нему скучаете?
 – Иногда, – гордость не позволила ей признаться, как она была здесь несчастна. – Приемы, театр… Вы когда-нибудь бывали в оперном театре «Коутс»? О, он великолепен! – воскликнула она, не дав ему ответить. – Надеюсь, в декабре, когда мы с Келлом будем в Канзас-Сити, там дадут какой-нибудь спектакль.
 – Вы… и ваш муж собираетесь в Канзас-Сити?
 – Да, в декабре, мы едем на целый месяц. – Она повернулась к нему, и весь ее облик выражал необычайную радость по поводу предстоящей поездки. – Мы проведем праздники с моим отцом.
 – Вы, должно быть, очень взволнованы?
 – О, да. Я не была дома более четырех лет, хотя временами мне кажется, что прошла уже целая вечность.
 – Когда вы отбываете? – Он рассеянно вертел стакан, глядя на нее с задумчивым интересом и уже выстраивая план.
 – Третьего, – радостно отозвалась она.
 Крис вернулся в гостиную, и Джексон Стюарт тут же откланялся.
 – Уже поздно, а я продолжаю злоупотреблять вашим прелестным обществом. Пора идти спать, а не то у вас иссякнет терпение.
 – Что вы, мистер Стюарт! – искренне возразила Энн.
 – Благодарю вас. – Он взял ее руку и слегка сжал пальцы. – Я уеду рано утром, задолго до того, как вы проснетесь, миссис Морган. И навсегда сохраню воспоминания об этом вечере. Спасибо.
 Он поднес ее руку к губам и задержал ее чуть дольше, чем то допускалось приличиями.
 От такой дерзости на глазах у Криса и от теплого прикосновения его губ ее сердце вновь затрепетало.
 – Ваше общество было чрезвычайно приятным, мистер Стюарт, – проговорила она, пытаясь дышать ровно.
 Поклонившись Крису, он вышел из комнаты. Энн прислушалась к звуку его шагов, направлявшихся к лестнице, затем повернулась к Крису, чувствуя на себе его взгляд. Он смотрел на нее чересчур пристально.
 – Он чрезвычайно любезен, не правда ли? – заметила она как можно более непринужденно.
 – Он незнакомый человек, Энн, – напомнил Крис.
 – И при этом очень симпатичный.
 Верный своему слову, Джексон Стюарт уехал до того, как Энн закончила свой утренний туалет. Из окна спальни она видела, как он покидает Морганс-Уок верхом на одном из их крепких коричневых пони. Она пыталась внушить себе, что испытываемое сейчас ею щемящее чувство утраты – глупость. Однако, как бы то ни было, она не могла его преодолеть.
 Спустя четыре дня Джексон Стюарт вернулся за своим жеребцом. Энн находилась в столовой, помогая Коре Мэ чистить серебро. То было препротивное занятие, однако иначе лентяйку было не заставить тщательно удалить темный налет. Заслышав неравномерный цокот копыт по лужайке, Энн нахмурилась и приблизилась к окну, смотревшему с фасада дома. Она знала, что для Келла было еще слишком рано.
 При виде черного жеребца, так и норовившего перейти с рыси на галоп, она затаила дыхание. Верхом на лошади сидел Джексон Стюарт, он был в черном пиджаке и черной шляпе, а серебристый шелк его жилетки переливался на солнце. Когда он осадил беспокойного жеребца и спешился у парадного, ее вновь поразила его мужественная красота.
 Он направлялся к двери! Отпрянув от окна, она быстро шагнула к выходу, но резко остановилась, с ужасом оглядывая рабочий передник, надетый поверх домашнего шерстяного платья в коричневую полоску, и перчатки, черные от окиси на серебре. Из передней донесся стук медного кольца о парадную дверь.
 – Кора, открой дверь, быстро! – бросила она черной прислуге, поспешно стягивая перчатки и моля Бога, чтобы чернота не въелась в кожу.
 – Да, мэм. – Стройная негритянка заторопилась вон, радуясь случаю прервать ненавистное занятие.
 Энн сорвала с себя передник и, бросив его на стол вместе с перчатками, побежала к резным дубовым дверям, тут она вновь остановилась и пригладила забранные кверху волосы, дабы убедиться, что ни одна прядка не выбилась и не испортила прическу. Услышав, как Кора открывает дверь, она потерла щеки, чтобы они разрумянились. Хотя, пожалуй, в этом не было нужды – они и так горели от возбуждения. Затем, напустив на себя безмятежно-спокойный вид, она выплыла в прихожую и весело спросила:
 – Кто там, Кора?
 Негритянка стояла в дверях, заслоняя собой проход.
 – Какой-то мистер Джексон Стюарт. Спрашивает господина Келла, а я говорю, что его сейчас нет.
 Быстро приблизившись к прислуге, Энн отпустила ее коротким кивком головы и с приветливой улыбкой повернулась к стоявшему за дверью человеку, слыша, как часто бьется ее сердце. При ее появлении он сразу снял шляпу, обнажив блестящие черные волосы.
 – Мистер Стюарт, какой приятный сюрприз, – сказала она. – Входите, пожалуйста. – Она шире распахнула дверь, приглашая его в дом.
 Но он улыбнулся и отрицательно покачал головой.
 – Не стоит, миссис Морган. – И голос, и взгляд, скользнувший по ней со знакомым жадным выражением, говорили о явном сожалении. – Горничная сообщила мне, что вашего мужа нет дома, я же не хочу вас компрометировать – какой-нибудь проезжающий мимо сосед может подумать, что вы принимаете поклонника в отсутствие мужа.
 – Разумеется, вы правы.
 Энн ощутила жар во всем теле, осознав, что это именно то, чего она хочет – не пересудов соседей, разумеется, а другого: радостного возбуждения в присутствии поклонника; притворного негодования от его комплиментов, поощряющего на новые; деланной рассеянности, когда он слишком долго задержит ее руку в своей – словом, волнующего предвкушения. После четырех лет замужества все это исчезло из их взаимоотношений с Келлом. Да, по правде говоря, ее муж никогда и не смотрел на нее так, как Джексон Стюарт – точно жаждал ее похитить.
 – Не могли бы вы передать вашему мужу мою благодарность за одолженную мне лошадь и заботу о моем жеребце? – попросил Джексон Стюарт.
 – Конечно, – согласилась она с чрезмерной готовностью.
 – Тогда прощайте, миссис Морган.
 Когда он наклонился к ее руке, которую она машинально ему протянула, ее охватила паника.
 – Увижу ли я… мы… вас еще когда-нибудь, мистер Стюарт?
 Его губы едва коснулись тыльной стороны ее ладони, прежде чем он выпрямился.
 – У меня такое чувство, что наши пути неминуемо пересекутся, миссис Морган, если судьба будет ко мне благосклонна.
 Когда он отъезжал, Энн втайне надеялась на то, что его слова сбудутся – она хотела снова с ним встретиться и признавалась себе в этом без тени раскаяния.




 23


 Канзас-Сити. Шум, веселье, суета, многолюдье – Энн хотелось вобрать в себя все без остатка. Экипажи, телеги и фургончики торговцев теснили друг друга на мостовых. Деревянные и каменные особняки – трех-, четырех– и пятиэтажные – высились по обеим сторонам улиц. То были основательные, прочные сооружения – не чета хлипким домишкам с декоративными фасадами, какие строили в Талсе. Тротуары были запружены людьми: бородатыми мужчинами в цилиндрах и котелках и женщинами в отороченных мехом пальто и муфтах. И всюду слышались лязг фургонов, крики мальчишек – продавцов газет, громыхание колес – словом, шум большого, кипящего жизнью города.
 Первые четыре дня состояли из калейдоскопа магазинов, ленчей, чаепитий, ужинов, приемов и вечеринок. Уже на четвертый день Энн с таким же знанием дела, как и ее друзья, судила о фантастической электрической лампочке на Чикагской выставке, знала наизусть слова и музыку «Велосипеда для двоих» и не понимала, как все это время она могла обходиться без телефона.
 В длинной накидке, скрывавшей нижнее белье, нижнюю юбку, манишку и новый вечерний корсет, обильно украшенный кружевными оборками и розочками, Энн разглядывала два платья, лежавших на кровати. Она никак не могла решить, какое из них ей выбрать – то ли небесно-голубого дамаста, то ли темно-зеленого китайского шелка. Заслышав приближавшуюся по коридору твердую поступь, она обернулась к двери. Из-под распущенных волос, свободно ниспадавших на плечи, она подняла сосредоточенный взгляд на Келла, вошедшего в первую из предоставленных им отцом комнат.
 – Я рада, что ты вернулся, – произнесла она, когда он бросил шляпу на стул с выгнутой спинкой и рассеянно провел рукой по волнистым рыжим волосам. – Мне нужна твоя помощь. – Отступив назад, она в очередной раз задумчиво взглянула на платья. – Как, по-твоему, которое из них мне лучше надеть сегодня вечером к Холстонам?
 – Неужели мы и сегодня будем ужинать в гостях? – Он нахмурился, а рыжеватые брови недовольно сомкнулись в густую линию.
 – Да, у Холстонов. Я же сказала тебе утром, что нас пригласили. – Она взяла платье из дамаста и, приложив его к себе, повернулась к большому зеркалу. – Этот цвет мне идет, как ты думаешь?
 – Энн, мы находимся здесь уже четыре дня и еще ни разу не ужинали с твоим отцом.
 – Почему же? Он был и у Тэйлоров, и у Дэнби.
 – Это не то же самое, что ужин дома.
 – Папа наверняка меня понимает, – парировала она, зная, что ее мужу уже прискучили бесконечные светские рауты.
 Ну и пусть. После четырех лет одинокого прозябания на ранчо ей был отпущен месяц удовольствий, и она не позволит Келлу его испортить.
 – Он понял бы тебя гораздо лучше, если бы ты посвятила ему вечер.
 Энн пропустила это замечание мимо ушей, критически оглядывая платье безнадежно устаревшего фасона.
 – Цвет хорош, но вот турнюр – мне кажется, он слишком велик. Жаль, что мое новое платье еще не готово, – посетовала она. – Если б только можно было переделать вот это, но я не решаюсь снести его к портнихе. Она орудует языком так же споро, как иголкой, и через два дня все в Канзас-Сити узнают, что я перешила старое платье. – Она прикусила нижнюю губу, пытаясь найти решение. Тут она вспомнила об экономке отца. – Ну конечно же, – миссис Фланаган. Она прекрасно шьет. Я попрошу ее взглянуть на платье.
 Найдя выход из положения, она бросила дамастовое платье на кровать и подняла шелковое. Услышав быстрые шаги по коридору, она было повернулась к двери, но решила, что поговорит с миссис Фланаган завтра. К темно-зеленому платью еще надо подобрать соответствующие украшения.
 Торопливые шаги внезапно замерли у двери, вслед за этим раздался резкий требовательный стук. Энн прервала свои раздумья, пока Келл открывал. Перед ним стояла низенькая круглолицая ирландка в белом чепце с оборкой, скрывавшем ее рыжие, изрядно посеребренные годами волосы.
 – Простите за беспокойство, мистер Морган, но вам только что принесли телеграмму. И я подумала, что вы захотите прочесть ее немедленно.
 – Спасибо, миссис Фланаган, – взял у нее телеграмму Келл.
 – Не за что, мистер Морган. Не за что. – Махнув рукой, она заспешила по другим неотложным делам.
 – Телеграмма, – повторила Энн с легким любопытством. – От кого?
 Она равнодушно взглянула на Келла, силившегося ее прочитать.
 – От Криса, – ответил он, раздражаясь оттого, что слишком медленно разбирает слова; он протянул телеграмму ей. – Прочти ты!
 Она несколько удивилась – как правило, он стыдился своего неумения бегло читать. Гордость не позволяла ему признаться в недостатке образования – по крайней мере, перед ней.
 «ПОСТРАДАЛ ОТ НАЛЕТЧИКОВ ТОЧКА ЛОШАДЕЙ УКРАЛИ ТОЧКА МАЛЫШ БИЛЛИ И ЧОКТО ПОГИБЛИ ТОЧКА ТРОЕ РАНЕНЫХ НУЖНА ПОМОЩЬ ТОЧКА… «Энн медленно опустила телеграмму и, леденея от страха, произнесла последнюю строку: «ЕСЛИ МОЖЕШЬ ЗАПЯТАЯ ПРИЕЗЖАЙ».
 Никогда еще она не видела у него такого каменного лица и таких холодных глаз. Она уже знала, что он скажет.
 – Начинай-ка собираться.
 – Нет!
 Она непроизвольно скомкала телеграмму и отпрянула от Келла, пытаясь удержать навернувшиеся на глаза жгучие слезы.
 – Я не поеду! Ты обещал, что мы пробудем здесь месяц. А прошло всего четыре дня.
 – Энн, кто-то украл наших лошадей, двое из моих людей убиты, а еще трое ранены. Судя по всему, один из них – Крис.
 Помолчав, она продолжала гнуть свое:
 – Ну и пусть.
 – Ты не соображаешь, что говоришь. Как ты можешь?! – рявкнул он. – Неужели ты думаешь, что я останусь здесь и буду таскаться по всем этим ужинам и приемам, когда я нужен в Морганс-Уоке!
 – Вот и поезжай! – крикнула она и осеклась, поняв, что нашла ответ. Повернувшись к нему, она повторила уже более спокойно: – Поезжай один, Келл, а мне позволь остаться здесь. – Она подошла к нему – сама мольба: слезы струятся по щекам, пальцы сжимают лацканы сюртука в безмолвном заклинании. – Пожалуйста, Келл. Пожалуйста, позволь мне остаться. Ни я, ни маленький Джонни все равно ничем не сумеем помочь.
 Он посмотрел на обращенное к нему лицо, на темные, блестящие от слез глаза. Келл никогда и ни в чем не мог ей отказать. Не смог и на этот раз.
 Келл отправился на юг ближайшим поездом, один. Энн с сынишкой остались в Канзас-Сити, в доме отца.
 Высший свет Канзас-Сити съехался в оперный театр «Коутс» на спектакль «Манон». В перерывах между действиями люди встречались, чтобы показать себя в полном блеске и посплетничать об общих знакомых и знаменитостях. Мужчины в черных смокингах собирались группками и, стоя в небрежных позах, с элегантной непринужденностью попыхивали гаванскими сигарами, похвалялись последними деловыми успехами или ворчали по поводу краха банков, зачастую не скрывая злорадства в отношении неудач своих конкурентов. Женщины в шелках и бархате перешептывались, прикрываясь веерами, на счет мужей и рассыпались в комплиментах друг другу.
 – Энн, как я рада снова тебя видеть!
 К ней подплыла белокурая дама в платье, украшенном кружевами и перьями, с таким тугим корсетом, что Энн невольно подивилась, как это бедняжка дышит. Элен Каммингс не была ее подругой – после того, как пять лет назад увела у Энн жениха, а потом еще и вышла за него замуж.
 – Элен, как поживаешь? – Энн вежливо улыбалась в тайной надежде на то, что эта особа глубоко несчастна.
 – Все так же – бесконечно счастлива. – Она взмахнула кружевным с перьями веером. – Я только вчера узнала, что ты приехала погостить. Как долго ты здесь?
 – С неделю.
 – Тогда понятно, – заявила Элен. – Нас с Бобби не было.
 – Да, кажется, я слышала, что вы в Нью-Йорке.
 – Нет нужды спрашивать, как ты там, в диких краях. В этом платье ты выглядишь просто потрясающе, – чуть суховато отметила Элен. – Я восхитилась им еще издали, а кто-то сказал, что оно от Уорта.
 Вообще-то фасон был скопирован с иллюстрации модели Уорта, но, если Элен Каммингс думала, что это оригинал, Энн не собиралась ее разубеждать. К тому же она знала, что ее платье лилового дамаста было самым элегантным и броским в сегодняшнем собрании. Лиф с треугольной кокеткой был обрамлен белым тюлем и кружевом по всей линии низкого выреза на груди. Двойная тюлевая оборка, расшитая бусинками с нежными хрустальными подвесками, шла слева направо от груди к талии, где была схвачена пряжкой в форме раковины. Подобные же гирлянды – из бусинок и хрусталя – спиралью спускались по юбке до кружевного волана. Такой же узор из бусинок украшал и темные волосы, расчесанные на прямой пробор и уложенные крупными волнами.
 Было очевидно, что Элен Каммингс ей завидует, а у Энн не было ни малейшего желания поднять ей настроение.
 – Красивое, верно? Мой муж, когда увидел это платье, настоял, чтобы я его купила, невзирая на цену, – солгала она.
 Келл лишь бегло взглянул на иллюстрацию, а готового платья и в глаза не видел. Она забрала его от портнихи только сегодня днем, устроив ей порядочный разнос.
 – Кстати, о твоем муже – где же он, миллионер-скотовод? – чуть язвительно спросила блондинка.
 – Его вызвали… по какому-то срочному делу, – Энн пожала плечами – мол, она не в курсе.
 – Уж не хочешь ли ты сказать, что ты здесь одна? – Элен была по-настоящему шокирована.
 – Нет. – Энн спокойно улыбнулась. – Меня привез папа.
 – Твой отец? Я целую вечность не видела нашего славного доктора. Где он? Я должна с ним поздороваться.
 – Он…
 Энн посмотрела в другой конец комнаты, где мужчины стояли маленькими группками в облаке сигарного дыма. В то же мгновение ее взгляд упал на человека в однобортном черном пиджаке с белым галстуком-бабочкой и рядом запонок на накрахмаленной рубашке. Он стоял, слегка отставив ногу, его волосы блестели в отблесках газовой люстры, а глаза, эти синие глаза…
 – Моя дорогая, ты прямо рот разинула, – попеняла ей Элен. – На кого это ты так засмотрелась?
 Энн оправилась от потрясения, вызванного видом Джексона Стюарта, и улыбнулась.
 – Всего лишь мой добрый приятель, – ответила она, несколько преувеличив истину. – Я и не подозревала, что он в городе.
 К несказанной радости Энн, Джексон Стюарт заметил ее и сразу же к ней двинулся. Ей не терпелось представить своего обворожительного знакомого Элен Каммингс и насладиться ее завистью. Однако в следующее мгновение она смутилась и метнула на нее встревоженный взгляд. Элен – изящная блондинка, принадлежавшая к одной из старейших и наиболее влиятельных семей в Канзас-Сити и породнившаяся через мужа с другими не менее важными особами. Если Джексон Стюарт выкажет к ней хоть малейший интерес, Энн поклялась себе, что больше никогда с ним не заговорит.
 Но, подойдя к ней, он не обратил ни малейшего внимания на Элен.
 – Миссис Морган! А я все думал, не пересекутся ли наши пути, пока я буду в Канзас-Сити.
 Он склонился к ее руке, нежно глядя ей в глаза.
 Элен Каммингс принялась обмахиваться веером, чтобы привлечь к себе его внимание. Энн знала, что она умирает от нетерпения быть представленной Стюарту, но ничего – пусть подождет!
 – Похоже, судьба благосклонна к нам обоим, мистер Стюарт.
 – В самом деле. – Он выпрямился и одарил ее легкой, невероятно чувственной улыбкой. – Как быстро летит время! Кажется, вы с мужем совсем недавно принимали меня в Морганс-Уоке, а между тем прошел уже целый месяц. – Он помолчал и быстро огляделся по сторонам. – Ваш муж здесь? Кажется, я его не встретил.
 – Нет, Келл уехал по делам. И, вероятно, вернется не раньше чем через неделю.
 – Что вы говорите?
 Джексон Стюарт сделал вид, что удивлен… и причина отсутствия Моргана ему неизвестна. Но его пояс был туго набит выручкой от продажи краденых лошадей одному не слишком щекотливому перекупщику в Чероки-Стрип. Благодаря своему быстроногому жеребцу Стюарт поспел в Талсу к приходу поезда, с которого сошел Келл. Он не без некоторого самодовольства убедился в том, что все идет по задуманному им плану. Правда, он испытывал легкие угрызения совести из-за тех двух ковбоев, которых пришлось убить, но это был единственный верный способ вынудить Келла Моргана вернуться, оставив жену и сына в городе из-за опасности нового ночного налета конокрадов. Он не сомневался, что Энн Морган захочет задержаться в Канзас-Сити, и не ошибся.
 – Элен, позволь представить тебе мистера Джексона Стюарта – моего нового знакомого по индейской территории в Оклахоме.
 Когда Энн представляла ему блондинку, Джексон уловил враждебные нотки в ее голосе и обратил внимание на то, что она не назвала эту особу подругой.
 – Миссис Элен Каммингс. Мы вместе учились в пансионе для девиц.
 – Миссис Каммингс. – Он вежливо поклонился, но и только.
 – Мистер Стюарт, мне очень приятно познакомиться с другом Энн… тем более что он так хорош собой. – Она смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы.
 И хотя он никогда не упускал случая поволочиться, сейчас лишь улыбнулся. Краем глаза он заметил мелькнувшее на лице Энн удовлетворение и понял, что она одобряет его холодность. Но от Элен Каммингс не так-то легко было отделаться.
 – Чем вы занимаетесь, мистер Стюарт?
 – Несколькими вещами сразу – породистыми лошадьми, скотом, землей… – неоконченная фраза повисла в воздухе, словно его интересы были слишком обширны, чтобы все их можно было перечислить.
 – Что вас привело в Канзас-Сити?
 Он был избавлен от необходимости отвечать на этот вопрос, так как к ним приблизился пожилой господин.
 – Энн, вот ты где. А я тебя ищу.
 – Папа, я так рада, что ты появился. Я хочу кое с кем тебя познакомить. – Она быстро взяла его под руку и потянула вперед.
 Джексон Стюарт с любопытством разглядывал новое препятствие, которое ему предстояло преодолеть. Доктору Фрэнку Комптону было за пятьдесят. Его глаза были того же черно-карего оттенка, что и у дочери, а чертам – присущи те доброта и мягкосердечие, которые сопутствуют его профессии. Он казался несколько рассеянным: похоже, его мысли были заняты вовсе не знакомством с Джексоном Стюартом, хотя Энн Морган и намекнула, что он давний, близкий знакомый ее мужа, а это как нельзя лучше вписывалось в план Стюарта.
 – Рад познакомиться, мистер Стюарт, однако боюсь, вам придется нас извинить, – сказал он любезно, но твердо.
 – Папа, что случилось?
 – Мне очень жаль, малышка, но мы должны ехать. – Он погладил руку, сжимавшую его локоть. – Мне надо успеть к миссис Стэнхоуп. Ее карета уже ждет у крыльца.
 – Но… неужели прямо сейчас? Опера еще не закончилась, – умоляюще запротестовала Энн. – Осталось всего одно действие. Там такая красивая ария – пожалуйста, давай останемся. Один час все равно ничего не решит!
 – Для миссис Стэнхоуп он решит многое, – возразил отец, терпеливо улыбнувшись.
 – Я тоже должна ехать? – Она капризно выпятила нижнюю губу.
 – Ты же знаешь, тебе не следует здесь оставаться. Дама без сопровождающего… Если, конечно, миссис Каммингс и ее муж…
 Джексон Стюарт вмешался прежде, чем доктор Комптон успел перепоручить Энн Каммингсам.
 – С вашего позволения, доктор Комптон, я счел бы за честь сопровождать миссис Морган остаток вечера. – Под острым, оценивающим взглядом доктора он старался выказать всю почтительность и кротость, на какую только был способен. – Я был бы чрезвычайно рад случаю отплатить за приют и гостеприимство, когда-то оказанные мне мужем вашей дочери.
 – Как любезно с вашей стороны, – просияла Энн и, не сводя с него глаз, обратилась к отцу: – Уверяю тебя, папа, мистер Стюарт достойнейший человек. Будь Келл здесь, он, несомненно, поручился бы за него.
 Поколебавшись, славный доктор улыбнулся.
 – В таком случае с моей стороны было бы непростительно отказаться от вашего предложения, мистер Стюарт. Оставляю мою дочь на ваше попечение.
 – Обещаю, что вы не пожалеете.
 – Я в этом не сомневаюсь. – Затем обратился к дочери: – Передай миссис Фланаган, что скорее всего я вернусь очень поздно, но к утру надеюсь быть дома.
 – Хорошо, передам.
 Задолго до начала последнего акта они заняли места в ложе.
 Джексон Стюарт сел в кресло ее отца. Энн знала, что они находятся в центре всеобщего внимания, хотя притворялась, что не замечает этого. Театр пришел в волнение, веера так и колыхались, все обсуждали только одно: кто же этот красивый незнакомец рядом с ней? Энн упивалась всеобщим вниманием. Слишком долго она обходилась без него! В последний раз она явилась причиной подобной сенсации, когда за ней стал ухаживать Келл – другой незнакомец, только с рыжими волосами, миллионер-скотовод с индейской территории. Никто из ее друзей не предполагал, что она так удачно выйдет замуж после того, как Элен Тэрстон отбила у нее Роберта Каммингса. Она всем им утерла нос! Теперь, когда рядом с ней сидел Джексон Стюарт, они строили догадки о ее жизни в Морганс-Уоке. Она не сказала бы им правды ни за что на свете. Пусть думают, что она вращается там среди подобных Джексону Стюарту.
 Что же до Стюарта, то для него вечер удался как нельзя лучше. По пути домой в двухколесном экипаже Энн осведомилась, сколько времени он намеревается пробыть в городе.
 – Все будет зависеть от того, как у меня пойдут дела, – ответил он. – Я подумываю о том, чтобы податься в Чикаго, Нью-Йорк или на юг, туда, где тепло, например, в Новый Орлеан. А вы? Еще погостите здесь? Недели три?
 – Не меньше, – подтвердила она.
 – В таком случае, возможно, я тоже задержусь. – Он улыбнулся, увидев, как искренне она просияла.
 – Завтра днем Троклеортоны устраивают прием. Если у вас нет других планов, то вы могли бы к ним пожаловать.
 – Если это означает удовольствие видеть вас, то буду непременно.
 Экипаж дожидался его, пока он не проводил Энн до дверей и почтительно не поцеловал ей руку в перчатке. Вернувшись, он поздравил себя с удачей. Энн и не подозревала, что подыгрывает ему.
 – Куда теперь, мистер? – спросил кучер.
 Джексон Стюарт посмотрел на ночное небо, такое черное, точно было окутанно бархатом, по которому мелкими хрустальными осколками разбросаны звезды. Ночь только начиналась, а ему уже везло. Давным-давно он научился выжимать из полосы везения все, что только можно.
 – Я слышал, у мадам Чемберс есть игорный стол, – медленно проговорил он и улыбнулся извозчику. – Угол четвертой улицы и Виандот.
 Это было в самом центре городского квартала злачных мест. Интересно, подумал он, устраиваясь на сиденье, вспомнит ли его Энни Чемберс, хозяйка роскошного борделя.




 24


 В течение следующих десяти дней Джексон Стюарт превратился в постоянного кавалера Энн, сопровождавшего ее везде и всюду – по магазинам, на каток, на ужины и праздничные балы. Оставалось лишь два места, куда он не был вхож – в церковь и в ее постель. Последнее никуда не денется, всему свой черед. События разворачивались именно так, как он и предполагал, вплоть до того, что по ее предложению они стали называть друг друга просто по именам.
 – Вы еще никогда не были красивее, чем сейчас, Энн, – сказал он, кружа ее по зале и не заботясь о том, чтобы соблюдать должное расстояние.
 Впрочем, он заметил, что она совсем не против – во время танца она подставляла то висок, то щеку, ожидая легкого прикосновения его губ.
 – Вы тоже никогда еще не были так хороши, – она откровенно, пусть и в рамках приличий, кокетничала.
 – Если даже вы одна так думаете, я совершенно счастлив этим.
 Тут он посерьезнел, и от него не ускользнул ее быстрый вздох, после которого она приникла к нему ближе.
 Ничего не говоря, он смотрел ей в глаза до окончания танца. Когда музыка стихла, молчание тут же нарушил поднявшийся гул голосов. Стюарт медленно проводил Энн на место, затем, резко остановившись, обвел глазами танцевальную залу, украшенную праздничными гирляндами – зелеными с красным бархатными бантами.
 – Вы помните, что я сказал вам в тот вечер в Морганс-Уоке? – Он не дал ей ответить. – Увидев вас здесь, я убедился окончательно – индейская территория не для вас. – Он поднял руку, удерживая ее от замечания, готового слететь с языка. – Это правда, Энн. Вы – драгоценное сокровище, пропадающее в глуши, под бурой пылью. Но здесь, сегодня, вы сияете для всех и каждого – пусть любуются. Ваше место там, где всегда горят люстры и играют скрипки.
 – Хотела бы я, чтобы было так. – Она попыталась скрыть отзвук тоски в голосе. – Но Морганс-Уок – дом моего мужа… и мой. – Наконец-то она вспомнила о человеке, чью фамилию носила.
 – Ну так что? – Джексон пожал плечами. – Пусть он и остается вашим домом, вашим прибежищем в глуши. Вовсе необязательно проводить там каждый день своей жизни. Ваш муж может, подобно многим другим, назначить управляющего, который и будет вести дела на ранчо. А еще лучше, оставить вместо себя своего брата Кристофера, пока вы будете путешествовать. На месте вашего мужа я бы так и сделал.
 – Мы с вами очень похожи, Джексон, – грустно проговорила она, затем мило сморщила носик. – Только вот Келл думает иначе. Он и слышать не захочет, чтобы оставить Морганс-Уок хотя бы ненадолго. Он любит его. – В ее низкий голос прокралась горечь, и она отвела глаза, в которых блеснули слезы. – И уж гораздо сильнее, чем меня.
 – Энн…
 Она откинула голову, глядя на него с не свойственной ей смелостью.
 – Морганс-Уок далеко отсюда. К тому же это слишком скучная тема. Потанцуйте со мной, Джексон!
 Он обнял ее и вывел на середину комнаты, втайне торжествуя победу. Да, все выходит как нельзя более удачно!
 Около полуночи многочисленные гости начали разъезжаться. Шел снег. Землю запорошило белым пухом, а снег все валил мягкими, крупными хлопьями. Энн и Стюарт прошли к нанятому экипажу, Джексон подал ей руку и, прежде чем усесться самому, плотно укутал ее колени меховой полстью.
 Когда кеб отъехал от сияющего огнями особняка, громкие голоса других гостей сменились молчанием снежной ночи. Казалось, ничто не нарушало эту волшебную немую тишину – ни поскрипывание колес, ни позвякивание бубенцов. Как будто во всем мире существовали только Энн и Джексон Стюарт.
 Тепло укутавшись в нарядную шубу, отороченную черным куньим мехом, Энн смотрела в окно экипажа, и ее дыхание превращалось в клочковатые облачка пара.
 – Джексон, взгляните, какими белыми кажутся снежные хлопья в ночной темноте. Есть ли на свете что-нибудь прекраснее?
 – С этим может сравниться только одно.
 Она повернула голову – он смотрел в ее окошко, и его лицо было всего лишь в нескольких дюймах от нее. Она внезапно ощутила участившееся сердцебиение и внезапный жар в крови.
 – Что же? – спросила она, прекрасно зная, что услышит комплимент и что сама на него напросилась.
 – Безупречная белизна вашей кожи, оттененная черным бархатом волос, – это и есть совершенство. – Голос его ласкал, словно прикосновение.
 Его лицо тоже казалось ей идеалом мужской красоты: гордый благородный профиль, четко очерченные скулы и скульптурная линия подбородка. Ее душу глубоко волновали откровенные взгляды, которые он так часто на нее бросал.
 Как замужняя женщина она не имела права на эти чувства. Но, глядя на его красивый рот, она понимала, почему запретный плод сладок.
 – Энн… – вот и все, что он произнес. Только ее имя. Сколько раз он произносил его вот так, и она ощущала себя самой желанной женщиной на свете. Какие порочные, однако, мысли! Она хотела бы прогнать их. Порочные, порочные, порочные… Но как они прекрасны!
 Ей хотелось поцелуя. Джексон понял это по ее напряженной неподвижности. Он распознал бы это желание и в самой что ни на есть благородной леди, и в рябой размалеванной потаскухе. Слава Богу, все женщины скроены на один манер. Большинство мужчин искали в них различия, но только не Стюарт.
 Ее губы, тронутые дыханием зимы, были прохладными. Согревая их своими, он разогнал все ее сомнения и смутный, безотчетный порыв отстраниться, которому она, однако, не поддалась. В следующее мгновение ее губы сделались податливыми и страстными, а сама она прильнула к нему как гибкая ива. Воспользовавшись моментом, он довел ее до исступления, разрушил барьер, который она хотела бы сохранить; наконец, она, внезапно отяжелев, отпрянула от него и отвернула лицо – ее пальцы в перчатках сжимали воротник его пальто.
 – Нет! – Ее слабый протест был похож на стон. – Ты не должен… мы не должны.
 – Я знаю.
 Он отыскал губами ее висок. Она порывисто вздохнула, и он испытал спокойное удовольствие, словно от глотка хорошего бренди.
 – Я твержу себе это вот уже несколько дней, но мои чувства от этого не меняются. – Он по-прежнему не отнимал губ от ее лица, нашептывая ей слова, от которых она сладостно вздрагивала. – Энн, ты должна была понять, догадаться, что я приехал в Канзас-Сити только из-за тебя. Я хотел снова тебя увидеть, поговорить с тобой, хоть мгновение. Я не мог поверить свалившейся на меня удаче, когда ты сказала, что твой муж уехал. Была ли это просто удача, Энн? Не судьба ли это?
 – Не знаю, – прошептала она.
 – Я тоже. Я знаю лишь то, что влюблен в тебя.
 – Нет…
 Оставив этот еле слышный протест без внимания, он сжал ее в объятиях, чтобы не дать отстраниться.
 – Это правда. Я люблю твое лицо и лучезарную улыбку. Люблю нежность твоей кожи и аромат волос. Люблю звук своего имени у тебя на устах и биение твоего сердца рядом с моим. Люблю касаться тебя кончиками пальцев и люблю вкус твоих губ. Энн, милая, дорогая…
 В его голосе слышалась такая мука, такое исступление страсти, что Энн была потрясена. Последнее время он частенько с ней заигрывал и говорил двусмысленности, однако она и не подозревала, что вызвала в нем такую страсть. Это открытие пьянило и околдовывало так же, как его поцелуи. Она слегка повернула голову, снова позволив ему отыскать свои губы, и уже не боялась разгоравшегося в ней желания, дав волю столь сладостным, хоть и запретным чувствам.
 Он вобрал в рот ее губы, но не нежно и просительно, как в первый раз, а жадно, жаляще, властно, и целовал до тех пор, пока она полностью не растворилась в этом поцелуе. Какое восхитительное это было чувство и совсем новое – она не могла ни дышать, ни думать, а сердце колотилось так, что не оставалось сил.
 Когда он оторвался от нее, она, ослабев, опустила голову ему на плечо – с Келлом она никогда не испытывала ничего подобного, никогда. Стюарт по-прежнему крепко прижимал ее к себе, гладя ей плечи и спину беспокойными руками, сильными и в то же время ласковыми.
 – Что мне делать, Энн? – прошептал он, касаясь губами ее аккуратных темных завитков. – Мысль о том, что ты вернешься в Морганс-Уок, невыносима. Я знаю, как ты там одинока и несчастна. Однако могу ли я просить тебя уехать со мной, когда мне нечего предложить? – Из его груди вырвался стон отчаяния. – Когда я думаю о деньгах, что прошли через мои руки за игорными столами, я ругаю себя на чем свет стоит – почему я не предвидел день, когда встречу такое прелестное создание, как ты? Мне одному денег хватает, но, чтобы задаривать тебя красивыми платьями, драгоценностями и мехами, для которых ты создана, или путешествовать с тобой в достойные тебя прекрасные города, их ничтожно мало. Я бы все отдал за то, чтобы иметь состояние твоего мужа, все, кроме своего сердца, потому что оно уже принадлежит тебе. Энн, Энн…
 Он хрипло и властно шептал ее имя, приподняв ее голову и положив ладонь на щеку. Ее лицо было исполнено мечтательной чувственности – губы полуоткрыты, взгляд отяжелел. Он покорил ее. Какой же дурак Морган, какой дурак!
 – Мне жаль…
 Она побоялась докончить фразу, побоялась признаться в том, что раскаивается в своем замужестве. Келл любил ее и по-своему был добр к ней. С ее стороны было бы эгоистично желать жизни, которую описал Джексон, и грешно наслаждаться его поцелуями, но как же она ими наслаждалась! Да, наслаждалась.
 – Мне тоже жаль, любимая. Но я не имею права просить тебя оставить мужа, когда так мало могу предложить взамен. Но, если я отыщу выход, скажи, что у меня есть основания надеяться?
 – Да, да. – Она была не в силах это отрицать.
 И вновь его восхитительные поцелуи, вновь томный жар лихорадочного желания. Экипаж слишком скоро подкатил к дому ее отца. Они поцеловались на прощание, и Джексон, проводив ее до дверей, учтивейшим образом простился.
 Энн придвинулась к нему, не желая расставаться, но он с улыбкой ее остановил, пообещав:
 – До завтра.
 – Да, до завтра, – прошептала она, глядя на его удаляющуюся в снегопад фигуру.
 В это мгновение Энн знала наверняка – нет чувства более сильного, чем сладостные любовные муки.
 Следующие два дня были самыми счастливыми в жизни Энн – тайные взгляды, произносимые шепотом слова любви, поцелуи украдкой и ежеминутный риск разоблачения. Однако он лишь обострял чувства. Мир стал поистине волшебным.
 Но на третий день утром очарование разрушилось, разбилось вдребезги, а вместе с ним и душа Энн – на тысячи мелких кусочков. В смятении она спешила по гостиничному коридору, глядя на номера комнат и беспрестанно оглядываясь в страхе, что ее могут увидеть, а хуже того – узнать, несмотря на скрывавшую лицо плотную вуаль. У двери с номером двадцать два она остановилась и, еще раз осмотрев коридор, быстро и тихо постучалась.
 – Минутку, – донесся приглушенный, раздраженный ответ – голос явно принадлежал Джексону.
 Она беспокойно ждала у двери – секунды тянулись целую вечность – и наконец услышала его приближающиеся шаги. Когда дверь распахнулась, Энн в тревоге подалась вперед.
 – Да, в чем дело? – Увидев ее, Джексон Стюарт, натягивавший белую полотняную сорочку, застыл на месте. – Энн?!
 Похоже, он был в такой же растерянности при ее появлении, как и она – застав его в полуобнаженном виде. Она уставилась на покрытую темными волосами грудь, затем отвернулась, сгорая от смущения и непристойных мыслей, вихрем проносившихся у нее в голове.
 – Мне… мне не следовало приходить.
 Она нерешительно направилась было прочь, но он удержал ее за руку.
 – Подожди. Войди, пока нас никто не видит.
 Она не сопротивлялась, когда он втащил ее в номер и закрыл дверь. Теперь его голая грудь была прикрыта рубашкой, но Энн, чье сердце и так норовило выпрыгнуть из груди, по-прежнему не поднимала глаз.
 Он ухватил ее за руки чуть выше локтя, там, где заканчивались огромные буфы бархатных рукавов ее пальто.
 – Энн, ты дрожишь. В чем дело? Что случилось? – Он наклонил голову, пытаясь заглянуть ей в лицо, скрытое черной вуалью.
 – Я… я не знаю, что мне делать. – Поколебавшись, она вынула из муфты сложенную телеграмму. – Вот, принесли сегодня рано утром. От мужа.
 Молча выпустив ее руки, он взял телеграмму. Энн не стала дожидаться, пока он ее прочтет.
 – Он приезжает дневным поездом.
 Отчаяние, которое ей до сих пор удавалось сдерживать, прорвалось наружу.
 – Я должна была тебе сообщить. Я не хотела, чтобы ты перед приемом у Уиллетов заехал за мной и нашел Келла. Я должна была…
 – Я знаю, – сказал он, остановив поток ее слов.
 Она подняла глаза и, пристально глядя на него, произнесла:
 – Мы не сможем больше видеться, Джексон.
 Он небрежно улыбнулся, не в состоянии поверить, что она и в самом деле была здесь, в его гостиничном номере. К чему сомневаться в удаче, когда прошлой ночью он сорвал банк и вышел из-за игорного стола с большим кушем!
 – Когда прибывает поезд?
 – По расписанию в два десять пополудни.
 – Значит, у нас в запасе еще три часа. – Он бросил на пол телеграмму и завернул вуаль на поля ее шляпки. – Так не будем же терять их на разговоры, Энн!
 Скоро рядом с телеграммой оказались шляпка, муфта и длинное бархатное пальто. А немного спустя – и полосатое платье переливчатого шелка, что не составило труда, покуда его губы заглушали ее слабые протесты.
 Опьяненная его поцелуями, Энн ощущала во всем теле сонную невесомость. Она прильнула к нему, чтобы не упасть, он крепко обхватил ее за туго стянутую корсетом талию, его мускулистая плоть под полотном рубашки сводила Энн с ума.
 Он покрывал поцелуями ее глаза, щеки, губы, а его рука скользнула к ее высокому, отделанному кружевом, воротничку. Когда верхняя пуговица была расстегнута, Энн затаила дыхание, чувствуя, что его ловкие пальцы уже принялись за следующую. Никто, кроме ее личной горничной, никогда не помогал ей раздеваться. Даже Келл такого себе не позволял. В пансионе ей внушали, что благородная женщина не должна обнажать перед мужчиной – даже перед собственным мужем – интимных частей тела. Просторные ночные сорочки с длинными рукавами и высоким воротником, какими бы неуклюжими и громоздкими они порой ни казались, помогали соблюсти целомудренность на супружеском ложе.
 Но сейчас, с Джексоном, ей нечем будет прикрыть наготу. При этой мысли ее бросило в жар – предстать перед мужчиной в нижней юбке считалось верхом неприличия. Однако, к ее ужасу, этот жар не был вызван смущением. Какая же она порочная женщина, если хочет возбудить его еще сильнее своей наготой… Но именно этого она и желала. Именно этого.
 Лиф больше ее не стеснял. Она тихо застонала, когда он разнял ее руки, а затем снял с нее шелковое платье – его ладони были мягкими, а не загрубевшими, как у Келла. Его пальцы безошибочно отыскали на спине шнуровку корсета. Краем сознания она подивилась тому, что в женском туалете для него не было тайн. Но она не могла думать ни о чем, только вздохнула полной грудью и мелко задрожала.
 Справившись с корсетом, он развязал тесемки на ее розовой нижней юбке из стеганого шелка, и та с мягким шуршанием упала к ее ногам. Он поднял Энн на руки, и она ощутила себя легкой как перышко. Тонкий муслин и торшон ее сорочки не мешали ей чувствовать его мускулистое тело, приникшее к ней. Пока он нес ее те несколько футов, что отделяли их от кровати, она угадывала малейшее движение его мышц. Опуская ее на пол к себе лицом, он заставил ее осязать каждую выпуклость мужской плоти.
 Она едва могла дышать – до такой степени все ее чувства были подчинены ему. Эту муку не облегчил его нежный и страстный поцелуй. В нем была такая сила, что она не сразу ощутила проворные пальцы Джексона у выреза сорочки. Но тут они прикоснулись к ее коже. От неожиданности и восторга Энн задрожала, обмякла, припав к нему, но он опустился на край кровати, притянув ее к себе.
 Она смотрела на него сверху вниз, сжимая его плечи, чтобы не потерять равновесия, так у нее кружилась голова. Она сжалась, увидев, как он расстегивает сорочку у нее на груди. Часто и быстро дыша в такт биению пульса, Энн опустила руки.
 Он обнажил ее плечи, и тонкий муслин, на мгновение задержавшись на выпуклостях грудей, соскользнул вниз. Видя, как его глаза пожирают ее грудь, она опустила веки – сокрушительный жар, зарождавшийся где-то в глубине ее естества, разлился по телу. Она нетерпеливо ждала его ласк, пока он медленно стягивал с нее верхнюю часть сорочки. Внезапно, у запястий, он рванул сорочку назад, заломив ей руки за спину.
 Потрясенная, Энн впилась в него взглядом, но не успела ни о чем спросить, как его рука уже скользнула вверх по ее плоскому животу и поползла к набухшим грудям. Он поднял голову и встретил ее взгляд. Заглянув в темную синеву его глаз, она чуть не лишилась чувств – такое они сулили блаженство. Энн не обманулась – когда он начал ласкать ей груди, целуя их и играя с сосками языком, она сладостно содрогнулась.
 Наконец, рванув сорочку вниз, он высвободил ей руки. Она тут же впилась пальцами ему в волосы и прижала к груди его лицо. Она склонила голову, словно покорившись нараставшей в ней неимоверной силе. Из-под отяжелевших полуприкрытых век она видела, как он сбросил с себя рубашку и отшвырнул ее в сторону. Затем вновь ощутила на себе его руки, стягивавшие с нее панталоны. Она не в состоянии была отдавать себе отчет в происходящем и только смутно догадывалась. Все плыло у нее перед глазами точно во сне, и она не заметила, как оказалась в постели.
 Однако, как бывает в снах, отдельные картины вырисовывались с поразительной ясностью, каждый миг, словно отстоял отдельно во времени – вот он оставил ее, чтобы скинуть с себя брюки и исподнее, а вот вновь предстал перед ней. Энн еще никогда не видела голого мужчину. Она смотрела на его широкие плечи, стройный мускулистый торс. Ее взгляд скользнул вниз – на твердый плоский живот, затем еще ниже… У нее перехватило дыхание. Она и не знала, что мужское тело может быть так прекрасно. Из глубин памяти всплыл образ Келла – неужели и он выглядел бы так же соблазнительно без длинной ночной рубашки, которую, по ее настоянию, всегда надевал, прежде чем лечь в постель.
 Но эта мысль мгновенно исчезла, когда Джексон опустился на нее, раздвинув ее ноги. Окутывавший ее жар отхлынул под тяжестью его тела. Это уже было ей слишком хорошо знакомо. Когда его губы приблизились к уголку ее рта, обжигая кожу горячим дыханием, она ощутила первый укол разочарования. Однако вопреки ее отчаянию он не стал пристраиваться поудобнее, чтобы неуклюже и неловко попытаться в нее войти. Вместо этого он продолжал ласкать и оглаживать ее тело – его руки двигались легко и свободно, не встречая препятствия, каким оказалась бы просторная ночная рубашка. Энн расслабилась и вновь предалась наслаждению, теперь уже и ее руки скользили по его мускулистым плечам, и она с удовольствием ощущала его кожу.
 Когда он оторвался от ее губ и стал ласкать шею, а потом выемку у ее основания, Энн издала легкий стон удовольствия – ее плоть сладостно подрагивала от его нежного покусывания. Когда же он вновь вернулся к ее соскам, она страстно выгнулась. Но сосков ему, казалось, было мало – он хотел ощутить на вкус ее всю; его жадный рот двинулся ниже, задерживаясь на каждом ребре. Влажные губы уже ласкали ее живот, когда она конвульсивно вздрогнула, а охватившая ее сладкая мука усилилась до такой степени, что Энн едва сдержала крик. Но Джексон не делал ничего, чтобы облегчить эту муку. Напротив, он все целовал и целовал каждый дюйм ее тела.
 Только тут Энн поняла, что эти поцелуи влекут его в запретную зону, и в ужасе попыталась его остановить.
 – Нет…
 Содрогнувшись от внезапного томного жара во всем теле, Энн прикусила кулак, пытаясь подавить рвавшийся из груди животный крик.
 Она превратилась в самку. Неподвластная самой себе, она полностью отдалась безумию плоти, извиваясь, вздрагивая и впиваясь пальцами в простыню, все ее тело покрылось испариной. Когда ей стало казаться, что она больше не вынесет, он легко скользнул в нее, а затем глубоко вонзился. На этот раз она уже не пыталась сдержать ни судорожный вскрик, ни утробные стоны.
 Распростертая на постели – бедра чуть прикрыты простыней, – Энн ощущала блаженную слабость и опустошенность. У нее все еще слегка кружилась голова от только что пережитого чуда, и она взглянула на того, кто разделил это чудо с ней. Он смотрел на нее с довольным и веселым выражением. Она повернулась на бок и прижалась к нему, готовая замурлыкать.
 – Гордишься собой, да? – проговорила она, глядя на него сквозь ресницы. – За то, что мной овладел?
 Он обхватил ее рукой за талию и еще крепче прижал к себе.
 – А ты?
 – Я так просто умираю от гордости. – Она потерлась щекой о его плечо, точь-в-точь довольная кошечка. – Я и не знала, что так может быть. – Она улыбнулась, уверенная, что открыла самый невероятный секрет.
 – Для того чтобы тебе это доказать, требовался всего лишь настоящий мужчина.
 Она согласно вздохнула – ее муж никогда не был с ней таким. Сдержанный по натуре, Келл всегда скрывал свои чувства за непроницаемой стеной невозмутимости. Она вспомнила моменты их близости, скупую нежность его поцелуев и прикосновений. Он ни разу не попытался довести ее до безумия, как это сделал Джексон Стюарт. Пожалуй, Келлу всегда казалось, что ей все это не в радость, и он старался побыстрее с этим покончить из уважения к ней.
 Но разве это ее вина? Энн вспомнила первую брачную ночь, когда буквально цепенела от страха. Келл покрывал ее страстными поцелуями, его руки ласкали ее пылко и смело, однако она оставалась полностью безучастной. Многие из ее замужних подруг намекали на то, как это ужасно. И даже отец прочел Энн лекцию о долге жены покоряться всем требованиям мужа: ее священный долг – терпеть. А потом эта ужасная пронзительная боль, подтвердившая ее опасения. А потом она плакала и плакала, а Келл тщетно пытался ее утешить, но ей было противно даже прикосновение его рук, не говоря уже об объятиях.
 Возможно, в том, что ее муж не стал пылким любовником, не было ничего удивительного. Так пожелала она.
 Ей вовсе не хотелось думать сейчас о Келле. Однако придется. Он приезжает сегодня днем. Вдруг ее одолели тревоги и сомнения.
 – Джексон, я… я тебя еще увижу? – Если нет, она этого не вынесет!
 Взяв ее за подбородок, он нежно посмотрел ей в глаза.
 – Неужели ты думаешь, что теперь… после этого… я отступлюсь от тебя?
 – Я не знала. Не была уверена, – призналась она, улыбаясь своим сомнениям. Вдруг улыбка исчезла с ее лица. – Но как?.. Ведь здесь будет Келл!..
 – Не здесь. Не в Канзас-Сити. – Его пальцы ласково гладили ее щеку и губы, любовно останавливаясь на каждой впадинке, на каждом бугорке. – Сегодня днем, когда твой муж вернется, ты должна убедить его, что устала от города, соскучилась по тишине и покою Морганс-Уока… Словом, что ждешь не дождешься возвращения домой.
 – Он ни за что не поверит. – Она отвернулась – мысль о возвращении домой была ей глубоко отвратительна.
 – Поверит, – уверенно заявил Джексон Стюарт. – Поверит, потому что сам этого хочет.
 – Как ты можешь просить меня вернуться, зная, что я ненавижу это место?
 Он улыбнулся тому, с какой обидой блеснули ее глаза. Она ни разу не произнесла, что готова оставить ради него своего мужа. Если такая мысль и мелькнула у нее в голове, Джексон Стюарт не сомневался – она тут же была отметена. Энн не могла решиться на это из гордости. Она, дочь врача, сделала очень удачную партию. И какой бы несчастной и одинокой она ни была, Энн Морган ни за что не бросит обретенные богатство и положение в обществе ради любви, тем более что любимому больше нечего ей предложить. В каком-то смысле Энн Морган была не менее корыстной, чем он.
 – Ты должна вернуться, дорогая, потому, что там – самое безопасное место для наших свиданий.
 В ее взгляде отразилось замешательство.
 – Безопасное? О чем ты говоришь? Если ты будешь бывать в доме…
 – Не в доме. Мы будем встречаться в Талсе. Два раза в месяц ты ездишь в город за покупками и почтой, верно?
 – Да.
 – И разве ты обычно не снимаешь номер в гостинице, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок?
 Он заранее знал ответ. Более того, не сомневался, что изучил ее привычки лучше, чем она знает их сама.
 – Да.
 – Вот мы и будем встречаться у тебя в номере, где нам никто не будет мешать.
 – А что, если… это выплывет наружу?
 – Не выплывет. Портье – мой приятель. Он предупредит нас об опасности. И не беспокойся, любимая. Нам не придется долго прятаться… Надо лишь подождать, пока я не сумею найти способ обеспечить нам достойное существование, – шепнул он у ее губ, а затем поцеловал их долгим томительным поцелуем.
 Он уже знал, какой это будет способ, но без полной уверенности в Энн не собирался предпринимать решительных шагов.
 Энн приехала на вокзал к поезду Келла. И, как и предсказал Джексон Стюарт, без труда убедила мужа в том, что истосковалась по дому. Через три дня весь багаж Морганов был загружен в поезд, отправлявшийся в Морганс-Уок.
 А через десять дней она поехала в город, где, как обычно, сняла номер в Талса-Хаус. Едва она успела скинуть запыленные пальто и шляпку, как раздался осторожный стук в дверь. С забившимся сердцем она поспешила открыть. Меньше чем через минуту дверь была снова заперта, а Энн – в объятиях Джексона Стюарта.




 25


  27 марта 1894 года. 
  Боюсь, что Крис обо всем узнал. Мне не следовало ехать в город спустя всего неделю после прошлой поездки, но мне показалось, что не вынесу еще семь дней ожидания встречи с Джексоном, и я решилась. Нам редко удается провести вдвоем больше часа, но эти тайные часы – единственное, что скрашивает мое существование в течение последних нескольких месяцев. Какой я стала распутницей! Но мне не стыдно, я испытываю лишь чувство вины за то, что обманываю Келла. 
  А теперь еще и страх – что, если Крис поделится своими подозрениями с Келлом? А он наверняка что-то заподозрил. Он так странно на меня посмотрел, когда я открыла ему дверь. И неудивительно – мои одежда и волосы были в беспорядке, а подбородок покраснел от жесткой щетины Джексона. В следующий раз мне придется настоять, чтобы он побрился накануне свидания. Следующее свидание… Я буду молиться, чтобы оно состоялось, все мои страхи рассеялись, а странное молчание Криса на обратном пути оказалось ничего не значащим. И все же я уверена, что, раз Крис приехал сразу после того, как от меня вышел Джексон, они столкнулись в холле. А что, если он видел, как Джексон выходит из моей комнаты? 
  Он ничего не сказал. Даже насчет того, как я выгляжу. Естественно, я объяснила, что долгая поездка меня утомила, и я прилегла отдохнуть. Но вряд ли он мне поверил. 
  Что бы он там ни думал и ни подозревал, я знаю, что у него еще не было случая поговорить с Келлом, так как сегодня вечером Крис с нами не ужинал. Сопроводив меня в Морганс-Уок, Крис почти тотчас уехал, якобы к одному из соседей. Может, это и так, поскольку Келл, похоже, в курсе. 
  Какой это был долгий и тягостный вечер! Вскоре после ужина Келл, как обычно, заперся в библиотеке со своими драгоценными бухгалтерскими книгами, оставив меня наедине с моими мыслями. 
  Я сижу у окна нашей спальни и смотрю на зарождающуюся луну и первые звезды. Я знаю, что где-то их видит Джексон. Интересно, думает ли он обо мне, как я о нем? 
  Как странно… Сквозь деревья я вижу, что к дому приближается всадник. Кто это может быть в столь поздний час? И почему он скачет не по лужайке? Это не Крис. Он уехал на своем гнедом, а эта лошадь вороная, такая же вороная, как у… 
 Фраза осталась незаконченной. Флейм с любопытством перевернула страничку, но она была пуста, как и вся оставшаяся часть дневника. Она подняла голову и увидела, что Бен Кэнон наблюдает за ней с пристальным вниманием. Его ясные глаза как будто оценивали ее реакцию, пытаясь измерить степень ее любопытства. Она ощутила укол раздражения от того, что в ней нарочно возбудили интерес. Но сейчас это не имело значения. Она должна была узнать все до конца.
 Но она не доставит ему удовольствия – не покажет, что она на крючке. С деланным спокойствием Флейм закрыла дневник и положила его на стол вишневого дерева рядом с блюдом с холодными сандвичами.
 Бен Кэнон наверняка знал, на каком месте обрывается дневник Энн Морган, а потому Флейм не стала это уточнять.
 – Очевидно, всадник, которого она увидела, был Джексоном Стюартом.
 – Да.
 Одной рукой Бен снял очки для чтения, убрал их в нагрудный карман пиджака и указал ей на толстую тетрадь, которую держал открытой в другой руке.
 – И что же случилось дальше?
 Она надеялась, что пожелтевшие от старости страницы не являются еще одним дневником, однако не могла определить, что это за записи.
 Адвокат неторопливо подошел к ее стулу.
 – Полагаю, вам лучше узнать ответ из стенограммы свидетельских показаний вашего прадеда на суде.
 – На каком суде? – Нахмурившись, она с недоверием взяла у него тетрадь.
 – Над Джексоном Стюартом – за попытку убийства Келла Моргана.
 Она внутренне содрогнулась и быстро перевела взгляд на портрет над камином. По-видимому, ей следовало ожидать чего-нибудь в этом роде, но она не ожидала. Бен Кэнон сказал «попытка убийства». Значит, Стюарт потерпел неудачу? Он намеренно хотел лишить Келла Моргана жизни, или это произошло в результате случайного столкновения? Из дневника Энн Морган Флейм заключила, что та узнала своего любовника и выскользнула из дома ему навстречу. Глядя на сурового гордого человека на портрете, она легко могла вообразить гнев, унижение и обиду, которые он испытал, застав любимую жену в объятиях другого. Он должен был отстоять свою честь. Не это ли и случилось?
 Ответы на вопросы содержались в записях, которые она держала в руках. Оторвав взгляд от портрета, она перевела его на документ столетней давности.
 В. Пожалуйста, назовите свое имя для протокола.
 О. Кристофер Морган.
 В. Вы брат жертвы покушения, не так ли, мистер Морган?
 О. Да, сэр.
 В. И проживаете на ранчо, известном под названием Морганс-Уок?
 О. Да.
 В. Пожалуйста, сообщите суду, где вы были вечером 27 марта сего года?
 О. Ранним вечером я находился на соседнем ранчо Биттерменов. И вернулся в Морганс-Уок уже поздно. Где-то между десятью и одиннадцатью часами.
 В. Опишите суду, что произошло, когда вы вернулись в Морганс-Уок. Напоминаю вам, что вы поклялись на Библии.
 О. Да, сэр. Как я уже сказал, было между десятью и одиннадцатью. Я расседлал лошадь и отвел ее в загон. Затем направился к дому. Я заметил, что в библиотеке горит свет. И подумал, что Келл, мой брат, все еще трудится над бухгалтерскими книгами. Я пошел между деревьями к крыльцу на задах дома. Там находится вход в библиотеку. Я хотел поговорить с братом, так как в течение дня у нас не было такой возможности.
 Когда до дверей оставалось с полтораста футов, я увидел, как кто-то, крадучись, огибает дом. Приближался день расчета, и я знал, что у нас больше наличных, чем мы обычно держим на ранчо. У меня мелькнула мысль поднять тревогу, но я не был уверен, что кто-то уже не проник в дом и не наставил на Келла ружье, – я подкрался ближе…
 Достав пистолет, Крис пробирался между деревьями и тут заметил большое белое пятно, метнувшееся у самой земли к темной мужской фигуре; Крис замер. Это была Энн в наброшенной на белую ночную рубашку темной шали. Ему стато противно. Он бессильно опустил пистолет и прислонился к стволу дерева.
 Сто раз он внушал себе, что ошибся сегодня – Энн была слишком целомудренной и порядочной женщиной, чтобы опуститься до грязной интрижки. В тот день она во что бы то ни стало хотела поехать в город. Якобы ей необходимо было срочно заказать себе какое-то кружево. Однако по прибытии в город она не пошла в магазин, а вместо этого сразу отправилась в отель, чтобы привести себя в порядок. Когда спустя час она не появилась, он решил справиться о причинах ее задержки. Он спешил вернуться на ранчо и ехать к Биттерменам.
 Он не удивился, увидев в холле Стюарта Очко. Игрок околачивался в Талсе всю зиму. Проходя мимо него, Крис уловил нежный цветочный аромат и улыбнулся, догадавшись, что Стюарт провел час-другой в обществе какой-то женщины.
 Когда Энн открыла ему дверь, от нее исходил тот же самый запах. И выглядела она так, словно только что побывала в мужских объятиях. Она сказала, что отдыхала, но глаза ее блестели, а лицо светилось радостью утоленного желания. Кроме того, Крис заметил следы, которые иногда оставляет мужская щетина на женской нежной коже.
 Он не хотел в это верить. Он боролся с собой – однако вот она, мчится в объятия Стюарту! Где-то за деревьями тревожно всхрапнула и беспокойно забила копытом лошадь, вороша прошлогоднюю прелую листву.
 Крис взглянул на дом – сквозь застекленные двери библиотеки проникал свет. Келл был там. Как сказать ему о жене? И как можно это от него скрыть? Внутри у него все сжалось, а горло перехватила ярость. Лучше бы он ничего не знал! Лучше бы он никогда не входил в этот гостиничный номер. Лучше бы все что угодно, лишь бы не сообщать Келлу о предательстве Энн.
 Вслед за тем как всхрапнула лошадь, Джексон Стюарт заслышал шорох. Пригнувшись, он резко повернулся, нацелив длинное дуло револьвера туда, откуда доносился шум, и выругался, увидев бегущую к нему по траве Энн. Еще бы чуть-чуть, и он бы отыскал нужный угол, а затем сделал бы ее вдовой, очень богатой вдовой.
 Он опустил пистолет, однако не спрятал его в кобуру и обнял Энн свободной рукой, когда она бросилась ему на грудь.
 – Дорогой, я не могу поверить, что ты здесь, – шептала она, покрывая бесчисленными поцелуями его шею и лицо, в то время как он уводил ее глубже в тень, не сводя глаз с библиотеки. – Зачем ты так рискуешь? Но я все равно рада. Мне необходимо было тебя видеть. Я так волновалась. – Но он не слушал ее, больше всего на свете желая, чтоб она заткнулась и дала ему подумать, как же теперь быть. В голове пульсировала мысль, что удача ему изменила – он должен был понять это еще вчера ночью, когда ему явно не шла карта и он проиграл в очко четыре раза подряд. Он бы проиграл и в пятый, если бы не припрятал туза, с которым его чуть не поймали. Тогда он вышел из-за стола, не желая больше испытывать судьбу.
 Ему следовало прикончить Моргана раньше, но он хотел дотянуть до расчетного дня. Он мог бы десять раз пристрелить его из засады, но надо было создать видимость грабежа. На него, Джексона, не должно пасть никаких подозрений, когда он позднее женится на вдове Моргана. По словам Энн, деньги были в библиотеке. Морган запирал их в несгораемом ящике, который держал в нижнем отделении своего большого стола. Сам Морган тоже был там. Черт побери, он уже почти у цели, ему нельзя отступать…
 Завтра. У него не было другого выбора, кроме как ждать до завтра, так как его видела Энн. Черт бы ее побрал!
 Внезапно он напрягся, заметив в библиотеке какое-то движение. Затем у дверей появился Морган – высокий и плечистый, он занял собой почти весь дверной проем. Он открыл одну дверь и вышел на крыльцо. Услышав, как о кирпичное покрытие шаркнул ботинок, Энн оглянулась и издала слабый сдавленный крик, плотнее прижавшись к Джексону. Тому хватило секунды, чтобы сообразить, какую идеальную мишень представляет собой Морган – силуэт, освещаемый сзади. Нет, удача ему не изменила – он вскинул пистолет и большим пальцем взвел курок.
 Как только Крис увидел Келла, его взгляд тут же скользнул в сторону обнимавшихся любовников. Даже плотная ночная мгла не могла скрыть белизну ночной рубашки Энн. Замерев от ужаса, он понял, что Келл непременно ее заметит. И тут лунный свет блеснул на дуле револьвера. Криса пронзил ледяной страх. Келл не был вооружен. Он всегда снимал ремень с кобурой, как только переступал порог дома.
 – Это ты, Крис? – позвал Келл, а затем удивленно добавил: – Энн?
 Голос брата вывел Криса из оцепенения. Прицелившись, он крикнул:
 – Осторожно, Келл! Он вооружен!
 Стюарт нажал на курок в тот момент, когда ночную тишину прорезал подобный взрыву предупредительный выкрик. Стюарт едва слышал, как завопила Энн, – он, не отрываясь, следил за Морганом, которого поглотили стлавшиеся по земле ночные тени. Тогда Стюарт резко повернулся туда, откуда донесся голос; несмотря на то, что в висках у него стучало, каждое его движение было подчинено железному самообладанию. Брат Моргана отделился от дерева и ступил прямо под лунный свет, дуло его пистолета было нацелено на Стюарта. В состоянии лихорадочного возбуждения от того, что он может порешить обоих Морганов, Стюарт оттолкнул от себя Энн, не желая подставлять ее под шальную пулю, и одновременно сделал подряд два выстрела.
 Он взвел курок, чтобы выстрелить в третий раз, но тут грохнул пистолет Моргана. Пуля угодила Стюарту в правое плечо, и от резкого толчка он повалился на бок, выстрелив наугад. Боли не было, просто очень жгло. Он попытался подняться и вновь наставить дуло на младшего Моргана, но тут из теней возникла Энн и, выкрикнув его имя, бросилась к нему под звуки пальбы и поднявшейся тревоги. С трудом стоя на ногах, он не смог удержать равновесие, и они оба упали на землю. От пронзительной боли в плече он выпустил из рук револьвер.
 Чей-то ботинок наступил ему на запястье, пригвоздив его к земле. Стюарт приподнял голову и уперся взглядом в дуло пистолета. Его окружали несколько полуодетых ковбоев, у одних свободно болтались подтяжки, у других ремни с кобурой опоясывали красные фуфайки. Он уронил голову на твердую землю. Его попытка завладеть Морганс-Уоком провалилась. Он проиграл.
 Потрясенный, Крис подошел к ним и уставился на темное, влажное пятно, медленно расползавшееся вокруг маленького отверстия на белой ночной рубашке Энн. Он взглянул на свой пистолет. Пуля, попавшая в Энн, была выпущена из него. Похолодев от ужаса, Крис разжал пальцы и, выронив пистолет, опустился на колени рядом с Энн. Она лежала обмякшая и неподвижная, словно тряпичная кукла, заслоняя собой человека, чью жизнь хотела спасти.
 – Энн. – Он легко коснулся ее. – Я не хотел. Я не видел тебя! Почему? Почему?!
 – Он что, – заговорил один из ковбоев, – прикрылся ею? – Крис не ответил – пусть они думают, что думают, он же своим молчанием надеялся спасти Келла от бесчестья, причиной которого была его жена. Он начал поднимать ее, нежно и ласково, стараясь не причинить ей боль – он забыл, что она уже не чувствовала боли.
 – Не прикасайся к ней.
 Крис не сразу понял, что голос принадлежит Келлу, такой он был хриплый. Он поднял голову – над ним возвышался его брат, чья левая рука безжизненно висела, а с кончиков пальцев медленно стекала кровь.
 – Хозяин, вы ранены, – произнес кто-то.
 Однако никто не осмелился к нему приблизиться – все словно приросли к земле при виде такого обнаженного глубокого горя, превратившего его лицо в камень. Крис отошел от тела, его рот и шея конвульсивно дергались – он пытался подобрать слова, чтобы выразить, как безмерно его сожаление, но не мог – да Келл их скорее всего и не услышал бы.
 Молча страдая, он наблюдал за тем, как Келл опустился на колени возле жены, поднял ее здоровой рукой и, прижав к груди, уткнулся лицом в ее темные распущенные волосы. Его могучие плечи сотрясались, согбенные горем, но он не издал ни единого звука, ни единого.
 Краем глаза Крис видел, что Стюарта подняли на ноги, но не обращал на него внимания до тех пор, пока кто-то из людей не спросил:
 – А с этим что делать? Может, вздернуть?
 С секунду он колебался. Его захлестнул гнев. В течение этой секунды он готов был поддаться соблазну и обвинить Стюарта в смерти Энн – ведь если бы не он, ничего бы этого не случилось. Но казнь Стюарта не избавит его от угрызений совести. На курок нажал он, а не Стюарт. И нечего притворяться, будто это не так.
 – Свяжите его и посадите в амбар, – сказал он. – Гас, а ты поезжай в город и привези доктора для брата. А заодно скажи шерифу, пусть свяжется с начальником полиции – у нас есть пассажир для полицейской кареты.
 – Ее убили, – задумчиво и чуть грустно прошептала Флейм. – Бедная женщина.
 – Чистая случайность, – адвокат поднес спичку к трубке и с силой втянул в себя воздух, раскуривая спрессованный табак. – По версии следствия, – он затушил спичку и бросил ее в камин, – она увидела, что Стюарт ранен, и устремилась ему на помощь, нечаянно оказавшись на линии огня. С моей точки зрения, это куда более логично и куда более соответствует ее характеру, чем то, что она, благородно жертвуя собой, спасла ему жизнь.
 Прочитав дневник Энн Морган, Флейм с этим согласилась, хотя сомневалась, что Келлу Моргану было от этого легче.
 Поворачиваясь к портрету, она заметила, что в наружной стене нет дверей – только окно.
 – Но в комнате нет дверей на улицу!
 – Больше нет. – Чарли Рэйнуотер указал на отделанную панелями стену слева от камина. – Они были вон там, но спустя неделю после гибели жены Келл Морган велел их заложить, а мощенную кирпичом дорожку разобрать. Видно, их вид не давал ему покоя: он все вспоминал ту ночь и каждый раз заново переживал ее смерть. – Откинув голову, он посмотрел на портрет. – Говорят, он очень тяжело пережил ее смерть. А по-моему, ничего в этом удивительного нет, ведь он ее буквально обожал!
 Бен Кэнон согласился с этим мнением и, вынув изо рта мундштук трубки, добавил:
 – Да и Стюарт вряд ли помог его горю – в тюремной камере в Талсе он похвалялся тем, что чуть было не отнял у Кента Моргана все – и деньги, и дом, и жену. – Тут он поднял брови и взглянул на Флейм. – Вот почему Келл Морган и включил в завещание это условие наследования: собственность должна перейти к кровному родственнику или ее бывшему владельцу – племени крииков. Позднее, в тысяча восемьсот семидесятом году, когда территория перешла под юрисдикцию правительства, он внес поправку: штату Оклахома.
 – Понятно. – Флейм быстро наклонила голову, и ее взгляд упал на записи, лежавшие у нее на коленях. – А что стало с Джексоном Стюартом?
 – Его судили – судьей был Айзек Паркер – в Форт-Смите и признали виновным в попытке убийства. С присущей ему суровостью судья приговорил его к тридцати годам принудительных работ. Десятью-пятнадцатью годами раньше Паркер скорее всего приговорил бы его к повешению, обвинив в гибели человека, пусть даже Стюарту и не удалось убить Келла Моргана. Однако времена изменились, и Паркер перестал быть последней инстанцией на индейской территории. Слишком многие его решения пересматривались Верховным судом. – Лоснящиеся щеки адвоката, отражавшие огонь в камине, округлились в улыбке. – Наверно, вы скажете, что к Стюарту вернулась удача. Тюремное заключение все-таки гораздо лучше веревки висельника.
 – А Крис Морган, мой прадед?
 – Он покинул Морганс-Уок вскоре после суда и больше не вернулся. Не сомневаюсь, вы понимаете, как он терзался угрызениями совести по поводу гибели Энн Морган. Пускай непреднамеренно, пускай случайно, но ее убил выстрел из его пистолета. А Келл Морган, как сказал Чарли, очень тяжело переживал ее смерть. Причем страдал молча. Сообразно кодексу чести американского Запада, он ни с кем не делился своим горем и мучился в одиночку много печальных лет. Крис Морган считал себя виновником ее смерти и думал – уж не знаю, прав он был или нет, – что его присутствие служило брату постоянным напоминанием о той ночи. Потому и уехал. – Адвокат помолчал, указав трубкой на массивный стол красного дерева. – Он написал об этом в письме, если хотите, можете прочесть.
 – Нет, это излишне. – Она отрицательно помотала головой, не сомневаясь, что такой документ действительно существует.
 Сложив в стопку альбом с фотографиями, дневник и протокол заседания суда, Флейм встала и отнесла их на стол, затем повернулась к обоим мужчинам.
 – Что ж, история весьма интересная… – начала было она.
 – О, это еще не конец, миссис Стюарт, – перебил ее Бен Кэнон, в глазах которого опять отразились превосходство и уверенность. – Фактически это только начало. Видите ли, Стюарт Очко был освобожден из тюрьмы после двадцати лет заключения вместо тридцати. К тому времени маленький Джонни Морган превратился в Большого Джонни Моргана. К сожалению, он унаследовал от матери не только темные глаза и волосы, но и многие безрассудные порывы. В нежном шестнадцатилетнем возрасте он вынужден был жениться на дочери соседнего фермера. Хэтти была одной из тех чудо-младенцев, что рождаются через шесть месяцев после свадьбы.
 – Но она была молодым побегом старого дуба, – вставил Чарли Рэйнуотер. – Моргановский отпрыск – от пяток до макушки. Старый Келл сразу это понял. К тому времени, когда ее ног стало хватать, чтобы обхватить седло, он стал повсюду брать ее с собой. Старики поговаривали, что пятилетняя малышка могла гнать стадо наравне с лучшими ковбоями, а затем отрезать от него быка или вернуть отбившуюся корову. Она была воистину тенью Келла Моргана и дружила с ним ближе, чем со своим папашей.
 Управляющий говорил о Хэтти Морган с нескрываемым восхищением. Упоминание этого имени вернуло Флейм к мыслям об умирающей и к брошенным ею обвинениям в адрес Ченса. Она коснулась кольца, повернув его вокруг пальца, и вновь почувствовала досаду – весь этот разговор не имел никакого отношения к Ченсу.
 – Надеюсь, эта история чем-нибудь закончится. – Подталкиваемая беспокойством и безотчетным раздражением, она подошла к камину.
 – Да, – заверил ее Бен Кэнон. – Как я уже говорил, Очко, или Джексон Стюарт, как предпочитала называть его Энн Морган, вышел из тюрьмы в девятьсот четырнадцатом году. Он вернулся в до неузнаваемости изменившуюся Оклахому. Она больше не была индейской территорией. В девятьсот седьмом году ее присоединили к Союзу в качестве сорок шестого штата. В девятьсот пятом году было открыто нефтяное месторождение Глена Пула, а в девятьсот двенадцатом – Кушинга, это превратило Талсу из пыльного животноводческого городка в мировую нефтяную столицу. Здесь появились мостовые и трамваи, а вдоль главной улицы выросли по тогдашним меркам небоскребы – в пять-шесть этажей. Открылось множество всевозможных магазинов, предлагавших покупателям лучшие товары на любой вкус.
 – А Морганс-Уок… – Адвокат сделал театральную паузу и выразительно посмотрел на Флейм. – С введением государственного законодательства Келл наконец-то получил право собственности на тысячу двести акров земли в этой долине. Ему принадлежали также две тысячи акров прилегающих земель, а еще пять тысяч он арендовал под пастбища. Таким образом, Морганс-Уок превратился в крупнейшее ранчо в окрестностях Талсы. И задавал тон всей округе. Новоявленные нефтяные магнаты приезжали посмотреть на дом – один из лучших образчиков георгианской архитектуры к западу от Миссисипи – и строили свои особняки по его образу и подобию. – Улыбнувшись, чтобы разрядить обстановку, он продолжал: – Итак, в погожий майский день Келл Морган повез семилетнюю внучку в Талсу, чтобы она выбрала себе подарок ко дню рождения, – событие вдвойне памятное, так как он усадил ее к себе на колени и позволил править его «шевроле» по пути в город…
 Маленькая Хэтти Морган, крепко держа деда за руку, гордо шествовала по многолюдным улицам. Всякий раз, когда они проходили мимо витрины какого-нибудь магазина, она не могла удержаться, чтобы украдкой не взглянуть на свое отражение и не восхититься смотревшей на нее нарядной девочкой. На ней было надето все новое – от сияющих кожаных туфелек с бантами до украшенной цветами и лентами шляпки из итальянской соломки, но лучше всего было платье в горошек – с длинной юбкой и кружевными оборками. Дедушка сказал, что в этом наряде Хэтти была самой красивой девочкой в Талсе. И она в этом не сомневалась. Дедушка никогда не ошибался. По крайней мере, новая одежда не уступала замечательному седлу ручной работы, которое он подарил ей на Рождество.
 Внезапно он с силой сжал ее руку и, резко остановившись, притянул к себе.
 – Вот это сюрприз! Келл Морган собственной персоной?
 Им преградил путь какой-то незнакомец. Хэтти задрала голову, чтобы разглядеть его как следует из-под мягких полей своей новой шляпки. Седые волосы выбивались из-под шляпы, а лицо носило ожесточенное и мрачное выражение. Однако самым примечательным был темный блеск его синих глаз. В нем было что-то недоброе, несмотря на широкую улыбку.
 – А я-то думал, когда же мы наконец повстречаемся, Морган.
 – Что ты делаешь в городе, Стюарт? – Дед произнес это ледяным тоном. А Хэтти знала, что он разговаривает так только тогда, когда по-настоящему сердится.
 Она решила, что этот незнакомец по фамилии Стюарт не отличается большим умом, если продолжает улыбаться и не соображает, что разъярил деда. Он об этом пожалеет!
 – То же, что и ты, Морган, – разгуливаю на свободе, – ответил он. – Хотя я заметил, что ты уже не отбрасываешь такую могучую тень, как прежде, когда вокруг не было всех этих нефтяных магнатов.
 Озадаченно нахмурившись, Хэтти повернулась к деду.
 – Дедушка, что такое «магнат»?
 Тут незнакомец обратил свои пытливые синие глаза на нее.
 – А это кто? – Он присел на корточки и потрепал ее кружевной воротник. – Какая красивая маленькая леди.
 – Я Хэрриет Морган, – сдержанно и серьезно сообщила ему Хэтти. – Но дедушка называет меня Хэтти.
 – Хэтти? Очень милое имя. – Незнакомец выпрямился и вновь обратил сверкающие глаза на деда. – Твоя внучка, верно? Я слышал, твой сын настрогал девчонок. – Потом подмигнул ей. – Может, мне стоит подождать, пока она вырастет, и жениться на ней?
 – Это тебе не поможет, Стюарт. Морганс-Уок ты все равно не получишь.
 – Да, я слышал, ты внес изменения в завещание – он перейдет только к кровному родственнику. – Он разулыбался еще шире. – Но я на удивление терпеливый человек. Меня вполне устроит, если он достанется моему сыну.
 Тут дед вышел из себя. Хэтти видела, как у него на шее вздулась вена.
 – Этому не бывать, Стюарт!
 Незнакомец перестал улыбаться. Внезапно от него повеяло опасностью.
 – Может, и через твой труп, Морган, но клянусь тебе, придет день, когда Морганс-Уок будет принадлежать Стюарту!
 – Примерно месяц спустя Стюарт женился на вдове, на двадцать пять лет моложе его. Покойный муж оставил ей ферму в сто шестьдесят акров. То была не слишком-то хорошая ферма – пахотная, удобная земля не превышала шестидесяти акров, остальное занимали скалы и заросли. Поговаривали, что Стюарт женился, так как рассчитывал найти там нефть – через шесть месяцев после свадьбы на ферме выросли буровые вышки. Пробурили шесть скважин, но все они оказались пустыми – сухие дыры и больше ничего. Вдова же родила ему сына – Ринга Стюарта.
 – Да, – подхватил Чарли Рэйнуотер. – Угроза, под которой мисс Хэтти жила всю свою жизнь, вдруг стала реальностью, когда ее младшая сестра Элизабет сбежала с Рингом Стюартом и вышла за него замуж. – Помолчав, он добавил, желая донести до Флейм всю важность сказанного: – Ринг Стюарт был отцом вашего мужа.
 – Ах вот оно что?! – вспылила она. – Это и есть ваше доказательство против Ченса – угроза чуть ли не семидесятилетней давности? Раз он женился на мне, значит, ему нужен Морганс-Уок!
 – Не только потому, что он на вас женился, – возразил адрокат. С долю секунды он колебался, пристально глядя на нее. – Есть и другие факты… Как долго вы его знаете?
 – Около месяца. – Она чуть подняла подбородок, понимая, что это не срок.
 – Удивительное совпадение! – заметил Бен Кэнон с насмешливым изумлением. – Примерно месяц назад мы узнали о вашем существовании и Хэтти сообщила Ченсу, что он не является ее наследником.
 – Она назвала ему мое имя?
 – Нет. Но для человека с такими источниками информации и такими средствами, как у Стюарта, установить вашу личность, вероятно, не составило особого труда.
 Не в состоянии это отрицать, Флейм предпочла оставить замечание адвоката без ответа.
 – Почему вы так уверены, что он хочет заполучить эту землю? С его деньгами он мог бы купить сотни, тысячи таких ранчо.
 – Безусловно, – согласился Кэнон. – Задайте этот вопрос ему. А заодно поинтересуйтесь, зачем он купил или собирается купить все земли к югу и к востоку от Морганс-Уока. Даже для него это изрядные траты. Не заблуждайтесь, Флейм, ему нужен именно Морганс-Уок.
 Она хотела было возразить, вступить с ним в спор, но уж слишком уверенно Кэнон это произнес, и она насторожилась.
 – Почему?
 – Вы хотите сказать, что он не показал вам проект застройки этой земли в понедельник, когда вы были у него в кабинете?
 – Какой проект? – требовательно спросила она, стараясь не выдать раздражения.
 – Выстроить речную плотину и превратить всю эту долину в озеро, с набережной, курортными отелями, жилыми домами и роскошными приозерными коттеджами. Насколько я понимаю, это весьма крупный проект.
 – Я вам не верю! – Она быстро и сильно тряхнула головой. – Все ваши обвинения против Ченса основываются на том, что когда-то один из Стюартов попытался посредством женитьбы прибрать к рукам Морганс-Уок. Даже если бы Ченс и хотел завладеть им, он мог бы добиться этого другим способом. Ему не обязательно было на мне жениться!
 – Верно, – согласился адвокат. – Например, он мог бы попытаться купить у вас землю. Хотя и без уверенности, что вы захотите ее продать. А это значит, ему пришлось бы применять различные методы экономического давления. Или воспользоваться своим немалым политическим влиянием, чтобы добиться отчуждения земли. Или оспорить завещание. Но на все это могли бы уйти годы, причем без гарантии, что в конце концов земля таки достанется ему. А брак – сами подумайте, насколько он ускоряет и упрощает дело.
 – По-видимому, вы не допускаете возможности, что он мог меня по-настоящему полюбить, – сказала она с оттенком горечи.
 – Простите, я вовсе не имею в виду, что вы лишены привлекательности. Не сомневаюсь, ему вдвойне приятно любить вас.
 Она ненавидела его за эти слова. Мысль, что ее использовали, была противна.
 – Я вам не верю, – запальчиво повторила она.
 – Поверьте, Флейм. Он намеревается разрушить Морганс-Уок. И если ему это удастся, все ранчо окажется глубоко под водой. Вы – единственный человек, который может его остановить.
 К библиотеке приближались тяжелые и медленные шаги. Флейм повернулась к двери, а Чарли Рэйнуотер поднялся со стула, напряженно замерев на месте.
 Появившийся в дверном проеме доктор помолчал и быстро обвел всех троих взглядом.
 – Она отошла спокойно. Без мучений, Чарли.




 26


 Ченс быстро вышел из лифта, не дожидаясь, пока двери полностью откроются. Взглянул на Молли, которая привстала ему навстречу, ее обычная широкая улыбка уступила место тревоге и сочувствию. Не обратив внимания на выражение ее лица, он резко спросил:
 – Ее нашли?
 Она слабо помотала головой. Не останавливаясь, он прошел мимо ее стола к двери своего кабинета и бросил через плечо:
 – Найдите Сэма и скажите ему, что я жду его у себя.
 Он направился к своему столу; его пожирал гнев – гнев, граничивший с отчаянием. Услышав шаги, Ченс резко повернулся к двери. Вошел Сэм, а за ним – Молли.
 Сэм подошел к столу, у него был изможденный, помятый вид, как будто он полночи не спал, что, впрочем, соответствовало действительности.
 – Ченс, извини… – начал он.
 Но Ченс уже выслушал его извинения в три часа утра, когда Сэм позвонил ему с сообщением, что Флейм пропала. Дурное предчувствие возникло у него еще вчера утром, когда ее домашний телефон в Сан-Франциско не отвечал. Но тогда Сэм уверил его, что беспокоиться не о чем – у Мэтта Сойера он выяснил, что по техническим причинам рейс задержали в Далласе, и в Сан-Франциско она прилетит только после полуночи по тихоокеанскому времени.
 – Черт побери, Сэм, мы оба знаем, где она! – Снедаемый гневом и отчаянием, он резко отвернулся к дымчатому окну – он был почти у цели, и в последний момент у него уволокли все, что он стремился заполучить, буквально из-под носа. – Она в Морганс-Уоке.
 – Мы не можем быть в этом уверены, – успокаивающе произнесла Молли. – В Лапласе она могла пересесть на друтой самолет или решила там переночевать, чтобы вылететь утром. Можно найти множество объяснений…
 – Нет. – Ченс отмел их, решительно тряхнув головой, и мрачно уставился на унылые серые тучи, нависшие над городом. – Каким-то образом Хэтти до нее добралась.
 – Господи, Ченс, что будет, если она узнает? Если поймет, что тебе нужно ранчо?
 Встревоженный вопрос Сэма вывел его из себя. Он набросился на него.
 – Она бы ничего, черт побери, не узнала, если бы ты выполнил мои поручения и не отходил от нее! Хэтти никогда бы не смогла добраться… Флейм?!
 Она стояла в дверях его кабинета, неподвижная, как статуя, и охваченная холодной яростью, которая лишила ее последних сомнений. Не глядя на двух его сообщников, она полностью сосредоточила свое внимание на человеке, который обманул, использовал и предал ее.
 Быстро оправившись от изумления, Ченс колебался не больше секунды, прежде чем выйти навстречу ей из-за стола, выражение шока у него на лице мгновенно сменилось облегчением.
 – Бог ты мой, где ты была? Мы перевернули вверх дном полстраны. – Когда-то этот нежно-властный взгляд заставил бы ее тут же броситься к нему в объятия, но сейчас она даже не пошевелилась. – Я чуть с ума не сошел – думал, что что-то стряслось.
 – Я случайно услышала, о чем ты беспокоился, Ченс, – холодно ответила она, видя, что он остановился в добрых двадцати футах от нее и настороженно поднял голову. Она направилась к нему, ступая медленно и твердо.
 – Что именно я не должна была узнать? Что Хэтти Морган твоя тетка? Или что тебе предстояло наследовать Морганс-Уок, прежде чем я появилась в списке действующих лиц? А когда это произошло, ты решил, что самым простым и быстрым способом решить проблему будет женитьба на мне?
 Прищурившись, он заметил холодный блеск ее зеленых глаз и чуть презрительный изгиб губ.
 – Флейм, я понимаю, как все это выглядит и как звучит со стороны, – осторожно начал он. – Но в действительности все обстоит совсем иначе.
 – Правда? – Она остановилась перед ним, ее голос дрожал от гнева, который она уже не пыталась скрыть. – Воображаю, каким легким препятствием я оказалась: жадно впитывала всю твою ложь и сама же просила еще, искренне веря в то, что ты любишь меня и что я могу на тебя положиться. Покорить меня, пустив в ход все свое обаяние. Таков был твой замысел, верно?
 – Ты ошибаешься, Флейм.
 – Нет, ошибся ты.
 Она приехала сюда сегодня утром, уверенная в том, что разговор с Ченсом рассеет ее сомнения. Так оно и вышло, только совсем в другую сторону. Резким движением она сдернула с пальца оба кольца и подняла их перед Ченсом.
 – Теперь они значат для меня не больше, чем для тебя. – Флейм хладнокровно разжала пальцы, кольца упали на пол, и она с удовлетворением отметила мелькнувший на лице Ченса гнев. Она было направилась прочь, но остановилась. – Считаю своим долгом сообщить, что твоя тетка скончалась нынешней ночью, в двенадцать сорок пять. Я новая хозяйка Морганс-Уока, правда, пока не официально, и клянусь тебе, Ченс, ты не получишь и дюйма этой земли.
 На этот раз, когда она повернулась, чтобы уйти, он схватил ее и развернул к себе лицом, его пальцы вонзились в мягкую плоть ее рук.
 – Черт побери, Флейм, может, ты все-таки меня выслушаешь?
 Она не отпрянула от него и не попыталась высвободиться.
 – В чем дело, Ченс? Ты решил, что, коль обольщением меня не взять, надо прибегнуть к силе? Хэтти предупреждала меня, что ты способен на все, лишь бы завладеть Морганс-Уоком.
 Он мгновенно убрал руки – его челюсти были плотно сжаты, глаза смотрели холодно. И не попытался ее остановить. Задержавшись в дверях, она оглянулась.
 – Похороны в субботу утром. Не приезжай. Тебе не будут рады.
 И ушла, закрыв за собой дверь.
 Какое-то время он смотрел ей вслед, затем, подняв с пола кольца, подержал их на ладони. Сверкание бриллианта словно оскорбляло его, как оскорбила Флейм. Он зажал их в кулак и направился к своему столу.
 – Неужели ты отпустишь ее? – нахмурился Сэм. – Нельзя позволить ей уйти вот так. Ты должен с ней поговорить, убедить ее.
 – Не сейчас. Она не в состоянии слушать. – Он никогда не видел ее такой – рассерженной, обиженной, полностью закрытой от него, готовой швырнуть ему в лицо любое его слово.
 – Ченс прав, – быстро поддержала его Молли. – Она оскорблена. И хочет только одного – оскорбить в ответ. Нельзя разумно разговариватъ с человеком, которому больно. Надо подождать – через пару дней боль стихнет, тогда и встретитесь.
 – Надеюсь, вы правы, – сказал Сэм, явно не разделяя ее убежденности.
 – Права, права. – Она уверенно улыбнулась. – Флейм любит вас, Ченс. Это так же ясно, как то, что солнце встает по утрам.
 – А что, если вы ошибаетесь? – пробормотал Сэм, качая головой.
 – Не ошибается, – заявил Ченс, подняв сжимавшую кольца руку. – Я снова надену их ей на палец. Возможно, на это потребуется время, но я добьюсь своего. Я не намерен терять ни ее… ни Морганс-Уок.
 Однако Сэм оставался безутешен и со вздохом провел пальцами по своим взъерошенным волосам.
 – Во всем виноват я.
 Зазвонил телефон, мигающая лампочка указывала на то, что набран прямой номер Ченса.
 – Я подойду, – сказал Ченс, опережая Молли. – Вероятно, это либо Мэксайн, либо Мэтт Сойер – с известиями о Хэтти. – Он поднял трубку.
 – Ченс, дорогой, это Лючанна – донесся до него знакомый вибрирующий голос. – Может, я не вовремя, но ходят нелепые слухи, будто ты женился, ничего не сказав своим друзьям? Это правда, дорогой?
 Он посмотрел на кольца у себя на ладони.
 – Кажется, в данный момент это под вопросом.




 27


 Пелена холодных серых облаков покрывала послеполуденное небо, предавая внушительному трехэтажному особняку мрачный вид и усиливая общее впечатление безрадостности и уныния. Мертвые коричневые листья вихрем неслись по лужайке, гонимые сильным северным ветром.
 Около дома Ченс притормозил. Других машин видно не было, значит, если кто-то из соседей и наведывался после похорон, то уже отбыл. И Флейм должна быть одна.
 Он много и серьезно думал относительно целесообразности сегодняшнего визита. По сведениям Мэтта Сойера, завтра Флейм улетала в Сан-Франциско. Возможно, имело смысл дождаться ее возвращения в город, где они встретились, но он решил иначе. Момент сейчас был самый подходящий. Ее отрезвил ритуал похорон, а после – возможность поразмышлять наедине с собой – наверняка она будет более восприимчива, чем во время их последней встречи. И, черт возьми, он хотел ее видеть! Она его жена.
 Он остановил машину у крыльца и вышел, порывистый северный ветер взлохматил ему волосы и взметнул новый вихрь листьев; Ченс смотрел на дом, в котором когда-то жил. На входной двери висел траурный венок. Подобный венок висел здесь почти на том же самом месте, когда Ченс последний раз стоял на этом крыльце. Тот вывесили по случаю смерти его матери.
 Внезапно он вновь ощутил себя маленьким мальчиком, пытаясь сглотнуть слезы, для которых был уже слишком взрослым, и чувствуя, как горло перехватило от детской ненависти. Рука отца, от которого сильно разило виски, лежала у него на плече.
 – Ты видел ее лицо, когда сказал ей, что в один прекрасный день вернешься сюда? Она побледнела. Побелела, как эти колонны. А ты вернешься, малыш. – Отцовские пальцы больно впились ему в плечо. – Посмотри на этот дом, посмотри и запомни, потому что и он, и вся эта земля будут твоими. И эта тварь ничего не сможет сделать. Ничего.
 – Я ненавижу ее. – Эти слова были исторгнуты горечью и жгучей обидой. – Ненавижу и ее, и этот дом. Когда он будет мой, я его спалю.
 – Не говори глупостей. Кирпич не горит. – Он подтолкнул Ченса к пыльному пикапу. – Пошли. Уберемся отсюда.
 – Где мы будем жить, пап?
 – Найдем что-нибудь, не беспокойся.
 И они нашли – старые меблирашки в Талсе, ветхий пережиток времен бума, когда нефтяные компании строили дешевое жилье для своих рабочих. Зимой здесь было страшно холодно, а летом – жарко, и почти всегда воняло отцовской блевотиной. Хотя арендная плата была низкой, на нее как раз хватало его месячного заработка от продажи газет. Отец тоже работал время от времени, чтобы заработать на хлеб, одежду и бутылку виски. Но он и этим перестал себя утруждать, когда Ченсу исполнилось четырнадцать. Бутылка дешевого спиртного – вот все, что ему было нужно; а напившись, он принимался поносить Хэтти и уверял Ченса, что все это – явление временное. В конце концов через два года он допился до смерти.
 Вот что Хэтти сотворила с его отцом – лишила его гордости и достоинства, втоптала в грязь. Еще в Морганс-Уоке Ченс видел, как отца постепенно уничтожают бесконечные хлесткие удары ее языка. Он ее за это ненавидел. Конечно, он неизменно отвечал: «Да, мэм. Нет, мэм», но всегда с вызовом, без тени уважения.
 Это было давным-давно. Однако сейчас ему казалось, что совсем недавно. Глубоко вздохнув, Ченс отогнал от себя воспоминания и подошел к парадной двери. Он дважды поднял и опустил медное кольцо – ветер заглушал его глухой стук.
 Ему открыла Мэксайн, чье удивление сменилось тихой радостью.
 – Ченс… Эти два дня я беспрестанно о вас думаю. И вот вы здесь.
 Войдя, он взял пышнотелую экономку за обе руки и улыбнулся своему единственному другу.
 – Как дела, Мэксайн?
 Припухлость вокруг ее глаз свидетельствовала об уже пролитых в горе слезах, а их влажность – о том, что она вот-вот расплачется.
 – Временами она бывала очень жестокой, Ченс, но последние дни она так страдала, что я… – Ее подбородок задрожал, и она осеклась. Затем натужно улыбнулась. – Трудно поверить, что ее больше нет. Я постоянно жду, что она меня позовет.
 – Я знаю.
 Он обвел взглядом переднюю – здесь ничего не изменилось, вплоть до зеленой фарфоровой вазы на круглом столе. Более того, он ощущал присутствие Хэтти, ее извечную враждебность.
 – Это несправедливо, Ченс, – прошептала Мэксайн. – Я всегда думала, что, когда вы заново переступите порог этого дома, это будет к добру. А теперь… – Ее голос прервался, а взгляд скользнул в направлении большой гостиной. Ченс мгновенно понял, что Флейм была там.
 – Я приехал, чтобы встретиться с миссис Стюарт, Мэксайн.
 – Она не захочет вас видеть. – Мэксайн сочувственно покачала головой. – Она строго-настрого наказала, что если вы позвоните или…
 – Мэксайн, мне кажется, я слышала…
 Флейм остановилась в арочном дверном проеме, и их глаза встретились. Она была в черном платье с длинными рукавами, чрезвычайно простом и элегантном, ее рыжие волосы были забраны в классический пучок. Никаких драгоценностей и минимум косметики. Никогда она еще не казалась ему такой поразительно красивой. Он выпустил руки Мэксайн, которая отступила назад, и оставил без внимания ее виноватый и тревожный взгляд.
 – Здравствуй, Флейм.
 – Что ты здесь делаешь?
 Может быть, по хрипотце в голосе или по складкам, чуть заметно залегшим у рта, Ченс понял, как она устала и что сейчас переживает. Впрочем, он не был в этом уверен. Как бы там ни было, он видел, что она утомлена и, как он надеялся, более податлива.
 – Я приехал тебя повидать. – Он отошел от двери, направляясь к Флейм. – Ты по-прежнему моя жена.
 – На сей счет с тобой свяжется мой адвокат.
 И хотя он ожидал услышать нечто подобное, эти слова, произнесенные вслух, его разозлили.
 – Полагаю, под твоим адвокатом подразумевается Бен Кэнон.
 – Это имеет значение? – Она тоже была раздражена, но в то же время холодна, как тогда, у него в кабинете. – По какой бы причине ты сюда ни явился, это не играет роли. Пожалуйста, уходи, или тебя вышвырнут вон.
 – Почему ты так боишься разговора со мной, Флейм?
 – Я не боюсь! – Ее гнев прорвался наружу, но она тут же овладела собой. – Но не собираюсь это доказывать, стоя здесь и выслушивая тебя.
 – Ненависть – жутко заразная штука. Ею пронизаны сами стены этого дома.
 Он прошел мимо нее в столовую, окинул взглядом знакомую обстановку – рояль черного дерева, викторианские диван и стулья и шелковый коврик на полу с пятном от чая, который он давным-давно разлил.
 – Ничего не изменилось, – задумчиво проговорил он, затем обернулся. – Я жил здесь мальчишкой. Хэтти тебе не говорила? – Она как-то настороженно кивнула. – Меня не пускали в гостиную за исключением редких случаев, но я проникал сюда, когда Хэтти не было поблизости. Однажды она застала меня за тем, что я прыгал с рояля, и огрела тростью. Наверно, я это заслужил. Но она не имела права запрещать мне видеться с матерью в течение трех дней. – Ченс помолчал, вспоминая, и его рот искривился в горькой улыбке. – Как ни странно, то, что моя мать была Морган, не имело для Хэтти никакого значения. Я был урожденным Стюартом, и за это она превращала мою жизнь в ад. Если на небесах есть справедливость, то сейчас она сама должна пребывать в аду.
 – Уж не следует ли мне тебя пожалеть? – насмешливо отозвалась Флейм, стоявшая в дверном проеме со скрещенными на груди руками, словно бросая вызов. – Не эту ли цель преследовал твой рассказ о бедном затравленном ребенке? Знаешь, что самое печальное, Ченс? – Она приблизилась к нему все с тем же вызывающим видом. – Если бы ты рассказал мне об этом раньше, если бы не лгал, я бы, может, тебе и поверила… Что было бы еще глупее. Думаю, мне следует тебя поблагодарить.
 Теперь насторожился он.
 – Я совершил ошибку.
 – И крупную. Ты использовал меня. Как быстрый и легкий способ получить Морганс-Уок. Я никогда тебе этого не прощу и никогда – не забуду.
 – Ты заблуждаешься. Когда мы познакомились, я понятия не имел о том, что ты каким-то образом связана с Хэтти.
 – Когда ты это выяснил – до или после нашего знакомства, – не имеет значения. Важно то, что ты ни слова мне не сказал. Наоборот, старательно скрывал.
 – Я признаю свою вину. Наверно, я боялся, что ты не поймешь. Хотел, чтобы сначала прошло какое-то время. Но я не лгал, когда признавался тебе в любви.
 Она рассмеялась – отрывистым, коротким смехом.
 – Не верю. После того что ты сделал, ты являешься сюда, уверяешь меня в своей безграничной любви и думаешь, будто я брошусь к тебе в объятия? Неужели, по-твоему, я настолько глупа и простодушна, что позволю тебе второй раз меня провести?
 Ее губы были зловеще сжаты, на подбородке дергался мускул.
 – Я надеялся на то, что ты прислушаешься к доводам разума.
 – Чьим? Твоим? Меня от тебя тошнит, лгун, ублюдок!
 Она повернулась, чтобы уйти, ненавидя его так же сильно, как когда-то любила.
 – Перестань, Флейм!
 Он схватил ее за руку. Она остановилась, застыв при его прикосновении, и, не говоря ни слова, холодно глядела на его пальцы. После нескольких секунд напряженного молчания он убрал руку.
 – Ты заразилась ненавистью, которой пропитан этот дом, правда?
 – Не потому ли ты так решительно настроен уничтожить его – это средоточие ненависти – и выстроить на его месте свой грандиозный курорт? – Флейм уловила мимолетное изумление, которое Ченс не успел скрыть при упоминании о предполагаемом курортном комплексе. – Думаешь, я не знаю, что ты собираешься сотворить с Морганс-Уоком и остальной землей, которую купил?
 – Каковы бы ни были мои намерения в отношении этой земли, не они привели меня сюда.
 – В самом деле? – усмехнулась она. – Другими словами, ты здесь не затем, чтобы меня вернуть? Позволь полюбопытствовать, Ченс. Как ты намеревался убедить меня в необходимости затопить долину и уничтожить Морганс-Уок? Подождать пару месяцев, а потом прийти и сказать: «Дорогая, у меня появилась великолепная идея – превратить унаследованную тобой землю в шикарный курорт; подумай, какие ты наживешь миллионы, разве их можно сравнить с жалкими доходами от ранчо?» А может, сыграл бы еще и на моем честолюбии: «Мы сделаем это вместе, дорогая, – будем работать бок о бок, как партнеры». Естественно, что я, ослепленная любовью, согласилась бы. Ведь ты на это рассчитывал, да?
 – К чему мне отвечать, если ты все равно не поверишь? – тихо сказал он.
 – Ты прав. Не поверю.
 Он нежно взял ее за руки. Флейм инстинктивно напряглась, готовая сопротивляться, если он вздумает применить силу, но этого не произошло. Она почти сожалела об этом. Ей было больно, и боль рвалась наружу. Флейм хотелось топать ногами, вопить и царапаться. Но спокойное тепло его рук не давало повода.
 – Я обидел тебя, Флейм. Я знаю. – Теперь его голос звучал серьезно и обволакивающе, он ласкал и гипнотизировал. – Ты имеешь полное право сердиться…
 – Я получила разрешение тебя ненавидеть – как мило, – язвительно вставила она, нарочно перебив его, чтобы не попасть под очарование этого голоса.
 – Полно, Флейм! Я приехал, чтобы извиниться и сказать, что я люблю тебя… что ты нужна мне.
 – Тебе нужен Морганс-Уок, который сейчас принадлежит мне, – выпалила она и увидела, как он вскинул голову и прищурился.
 – Ну и язык у тебя, – пробормотал он. – Кого ты пытаешься убедить в том, что разлюбила меня, – себя или меня? Если меня, то напрасно – я знаю, что по-прежнему тебе не безразличен.
 Она почувствовала, как внутри ее шевельнулась неуверенность, – почему в ней так взыграла кровь: пульс учащенно забился, все чувства обострились! Это перед битвой, подумала она, и все же ей удалось холодно встретить его взгляд.
 – Ты убежден в этом из-за своего тщеславия.
 – Любовь нельзя выключить, нажав кнопку, как бы ты ни пыталась уверить меня в обратном.
 – Все зависит от обстоятельств, – возразила Флейм, но Ченс отмел это утверждение, мотнув головой.
 – Нет, твои чувства ко мне не исчезли, просто они скрыты стеной гнева и уязвленной гордости. И пусть ты предпочитаешь это отрицать, но стремишься ко мне так же, как и я к тебе.
 Он сжал ей руки, и ее первым порывом было с силой его оттолкнуть. Но Флейм мгновенно овладела собой, решив, что только полное равнодушие с ее стороны преподаст ему урок. Однако когда он обнял ее, ей стоило неимоверных усилий сохранять холодность. Его губы приближались к ее рту, но в последний момент она отвернулась, и они скользнули по щеке.
 Ченса это не остановило – он стал ласкать пульсирующую жилку на ее шее. Все было до боли знакомо – чувственное покусывание, нежные руки, мускулистое, стройное тело. Она с трудом удерживалась от того, чтобы не обнять его, борясь с воспоминаниями о том, как все было между ними. Ей по-детски хотелось прижаться к нему и чтобы его поцелуи залечили обиду. Но только ребенок мог наивно верить в целебную силу поцелуев. Она же давно утратила эту наивность. Физическая близость, какой бы сладостной она ни была, могла принести лишь временное облегчение, но не могла восстановить нанесенного морального урона. Ченс использовал ее и таким образом предал. Ему больше нельзя доверять.
 Она закрыла глаза, стараясь преодолеть внутреннюю дрожь желания, однако сомневалась в своих силах.
 – Ты закончил? – Флейм произнесла это со всей холодностью, на какую только была способна.
 Она почувствовала, как он замер, потом медленно выпрямился, чтобы взглянуть на нее, однако она намеренно не поворачивала к нему лица, дабы скрыть от него всю хрупкость ее защитного барьера.
 – Пока да, – отозвался он со знакомой ленцой в голосе. – Но ты не до такой степени ко мне равнодушна, как хочешь. Я мог бы тебе это доказать, но тогда ты бы меня возненавидела. А твоя ненависть мне ни к чему, Флейм. Мне нужна твоя любовь.
 Возмущенная такой самоуверенностью, Флейм резко вскинула голову и гневно посмотрела ему в глаза.
 – Хэтти была права. Я только сейчас начинаю понимать, как хорошо она тебя знала. Ты ничем не погнушаешься, верно? Будешь лгать, жульничать, красть, лишь бы наложить лапу на Морганс-Уок. – Пожатием плеч она стряхнула с себя его руки и отступила назад, не в состоянии вынести его прикосновение. – Думаю, вам лучше уйти, мистер Стюарт. Вы никогда не будете здесь желанным гостем.
 Несколько секунд Ченс оставался неподвижен и молчалив. И когда она уже было подумала, не позвать ли ей Чарли Рэйнуотера и еще нескольких парней, он медленно кивнул.
 – Я уйду. Но скажу тебе то же, что говорил Хэтти. Я вернусь. Между нами еще не все кончено.
 – Звучит как самая настоящая угроза. – Она чуть выше подняла голову – пусть он видит, что ее не запугать. Его губы сложились в улыбку – отнюдь не ласковую.
 – Я никогда не прибегаю к угрозам, Флейм. Я думал, ты знаешь меня лучше.
 Она не двинулась с места, когда он вышел в переднюю. Услышав, как закрылась входная дверь, она медленно повернулась, чтобы посмотреть ему вслед. Спустя несколько секунд до нее донеслось урчание мотора отъезжающей машины. А потом ее обступила тревожная тишина дома. Не находя себе места, Флейм принялась мерить шагами гостиную, затем остановилась у окна и стала смотреть на бегущие за окном темно-серые тучи.
 Вот так же и у нее на душе – темно и неспокойно. Она находилась в этом муторном состоянии последние три дня. Прежде ей удавалось заставить себя отвлечься, но встреча с Ченсом разбередила ей сердце. Наконец Флейм призналась себе в том, что нутром чувствовала с самого начала: им никогда не избавиться друг от друга. Из-за Морганс-Уока.
 Если у нее и оставались какие-то сомнения относительно его притязаний на эту землю, то его приезд сюда их развеял. Решимости заполучить Морганс-Уок у него ничуть не убавилось. Именно об этом ее и предупредила перед смертью Хэтти. Но что же он намерен предпринять? Эту проблему Хэтти оставила в наследство ей.
 Флейм отвернулась от окна, охваченная внезапной тревогой. Бен Кэнон что-то ей говорил. Она прижала руку ко лбу, силясь вспомнить. Он упоминал, что Ченс может оспорить завещание и… да, оказать финансовое давление с целью вынудить ее продать землю. Было еще что-то третье. Флейм перестала хмуриться и отняла руку ото лба – она вспомнила: «… воспользоваться политическим влиянием, чтобы добиться отчуждения земли». Вот что сказал Бен.
 Но для чего это нужно? Конечно же, для озера.
 Она должна его остановить. Но как? Что это за проект? Если она намерена бороться и победить, надо подробнее узнать о планах Ченса. Для борьбы с ним ей нужна полная информация. Иначе ей нечего будет ему противопоставить. Не может же она без конца обороняться. Надо найти способ перейти в контрнаступление.
 Подумав об этом, Флейм решила, что мало не дать ему завладеть Морганс-Уоком. Она заставит его заплатить – и не только за себя, но и за своего прадеда. Пора Морганам расквитаться, и уж она постарается.
 Она ощутила странное спокойствие: боль и гнев, душившие ее последние три дня, наконец нашли выход, обрели направленность. Сейчас рано думать, как она ему отомстит. Там видно будет. Сначала надо как можно больше узнать о планах Ченса на эту землю.
 Но как? Бен Кэнон намекнул, что в кабинете у Ченса хранятся чертежи и проекты. Как бы раздобыть их копии? Ведь наверняка существует несколько экземпляров, если бы можно было как-нибудь пробраться к нему в кабинет… Она сделала резкий вдох – кажется, она нашла способ.
 Надо действовать без промедления. И приступить сегодня же. Одежда – ей понадобится вечерний туалет, что-нибудь сногсшибательное. Из того, что у нее с собой, ничего не годится. Она укладывала чемоданы в расчете на уик-энд в теплых краях, а не на неделю в осенней Оклахоме. То платье, что на ней, было куплено вчера перед похоронами. Есть ли у нее время, чтобы сейчас же отправиться по магазинам? Она взглянула на старинные часы, стоявшие у дверей. Почти пять. Открыты ли магазины, где продаются вечерние туалеты? И где они находятся? Флейм не хотелось терять время на поиски, тем более что в ее гардеробе в Сан-Франциско висело по крайней мере три таких платья.
 Гардероб. Вот выход из положения. Гардероб Хэтти до отказа забит одеждой на все случаи. Если бы ей удалось отыскать что-нибудь подходящее, какой угодно давности! Стиль вечерних платьев почти не изменился. Что касается размера, то она сумеет подогнать его по своей фигуре при помощи булавок.
 Быстро выйдя из гостиной, Флейм столкнулась с Мэксайн.
 – Я слышала Че… мистер Стюарт уехал. Прикажете подавать ужин, миссис Стюарт?
 После короткого колебания Флейм направилась к лестнице.
 – Ничего не надо готовить, Мэксайн. Я не голодна.
 – А я и не собиралась готовить. Соседи принесли столько жарких и салатов, что на неделю хватит.
 – Я и забыла. – На секунду остановившись внизу лестницы, Флейм повернулась к экономке. – Если проголодаюсь, то найду что-нибудь сама. Вы можете идти. Сегодня был трудный во всех отношениях день. Наверно, вам хочется домой.
 – Я устала… – Мэксайн колебалась. – Если вы уверены, что сегодня я вам больше не понадоблюсь, то я, пожалуй, пойду.
 – Не могли бы вы по пути заглянуть во флигель и попросить мистера Рэйнуотера зайти в дом?
 – Конечно.
 Уладив эту мелочь, Флейм начала подниматься по лестнице, чтобы приступить к осуществлению дальнейших планов – она лихорадочно вспоминала, какие же вечерние наряды видела в гардеробе у Хэтти.




 28


 С улицы не было видно, есть ли свет в окнах на двадцатом этаже «Стюарт-Тауэр». В субботу вечером вряд ли там кто-нибудь работал, разве что уборщица. Но на всякий случай она медленно объехала вокруг здания.
 Быстро проскочив по подземному гаражу, она убедилась, что арендованная Ченсом стоянка пустует. Все было спокойно, и Флейм, подогнав «линкольн» с ранчо к центральному входу, затормозила у тротуара. Она обхватила руль обеими руками в перчатках и сделала глубокий вдох, пытаясь унять разыгравшиеся нервы, сердце и чувства.
 И прежде чем она успела задуматься о разумности, а вернее, о безумии своих действий, она вышла из машины и нервно оправила юбку кофейного платья. Судя по его крою, оно было сшито в средине пятидесятых, но благодаря простоте фасона было как бы вне времени и, уж конечно, подходило для ее цели – не в свете же ей в нем появляться. Она нагнулась к машине, чтобы взять вечернюю сумочку в тон платью и лисью шубу до пола. Шуба была просто находкой. Она была не в лучшем состоянии – рукава и воротник немного обтрепались, – зато идеально годилась для того, что задумала Флейм.
 Набросив шубу на плечи, она украдкой оглядела улицу – все было спокойно, лишь проезжали редкие машины. Она направилась к застекленному входу, ведущему в холл, освещаемый лампами дневного света. Остановившись, она ощупала перед платья и убедилась, что бриллиантовая ветка орхидеи была приколота прямо над треугольным вырезом. Слава Богу, ей не надо было притворяться озабоченной, встревоженной и растерянной – она находилась именно в таком состоянии, двигаясь быстро, насколько позволяло ей узкое платье с разрезом спереди. Подойдя к дверям, Флейм подергала их, потом побарабанила пальцами по стеклу. Наконец дежурный в форме, сидевший на посту службы безопасности, поднял голову, не успев донести до рта сандвич.
 Флейм постаралась улыбнуться одной из своих самых обворожительных улыбок и снова подергала дверь.
 Посомневавшись с долю секунды, охранник положил бутерброд на целлофановую обертку, поспешно отер крошки со рта тыльной стороной ладони и вышел из-за стойки. Ему было лет шестьдесят с небольшим, его волосы, видневшиеся из-под фуражки, были коротко острижены, а двойной подбородок нависал над воротничком рубашки так же, как пивной животик над ремнем брюк. Когда он приблизился к двери, Флейм услышала громкое побрякивание – охранник держал в руке большое металлическое кольцо, унизанное ключами.
 Остановившись по другую сторону двери, он начал искать нужный ключ. Флейм беспокойно оглядывалась – в любую секунду мог подъехать Ченс и застигнуть ее на месте преступления. Не в состоянии поторопить охранника, она ждала – во рту у нее пересохло, нервы были напряжены до предела, – пока наконец он не отделил один ключ от остальных и не вставил его в замок. Не успел он открыть дверь, как Флейм ужом проскользнула в щелку.
 – В чем дело, мисс? – Склонив голову, он с любопытством оглядывал ее поверх очков в темной оправе.
 – Вы не представляете, как я рада вас видеть. – Она ухватила его за руку и потянула за собой к лифтам. – Я боялась, что здесь не окажется никого, кто мог бы меня впустить. Я прямо не знала, что делать. Стряслась ужасная беда. – У поста дежурного она его отпустила и расстегнула замок ювелирной работы на вечерней сумочке. Она уже запустила туда руку, но тут остановилась, как будто ее осенило. – Вы, верно, и не догадываетесь, кто я? А я тут ломлюсь в дверь. Я Флейм Стюарт, жена Ченса Стюарта.
 Он мгновенно просиял, его обвислые щеки приподнялись в улыбке.
 – Ну, конечно, миссис Стюарт. Тут все только и говорят, что о женитьбе мистера Стюарта, – заявил он. На это Флейм и рассчитывала, а также на то, что новость об их разрыве распространится не столь быстро. – Говорили, мистер Стюарт нашел себе рыжеволосую красавицу, и, уж конечно, не соврали.
 – Будьте так добры, мистер… – Она взглянула на его именной значок.
 – Дэнлоп. Фрэд Дэнлоп.
 – Мистер Дэнлоп. Позвольте объяснить вам мою проблему. Как я уже сказала, стряслась ужасная беда, – затараторила она, снова запустив руку в сумочку и вытащив оттуда одну бриллиантовую серьгу из гарнитура с брошью. – Я потеряла вторую серьгу. Ченс, мистер Стюарт подарил их мне вместе с этой брошкой. Через час мы с ним встречаемся, а он просил меня их надеть. Я все обыскала. Потом вспомнила, что они были на мне в тот день, когда я приходила сюда. Не могли бы вы провести меня в кабинет мужа, чтобы я поискала там? Мне становится дурно при мысли, что я должна буду сказать ему о потере.
 – Разумеется, мисс Стюарт. Никаких проблем. – Он переместил свое тучное тело к лифтам и вновь начал перебирать многочисленные ключи. – Идите за мной – я вас провожу.
 – Вы представить себе не можете, как я вам признательна, мистер Дэнлоп. Я чуть с ума не сошла от этих треволнений. – Она чувствовала, что несет вздор, но ее понесло. – Я знаю, что гарнитур обошелся ему в целое состояние. Но, что самое главное, это был его первый подарок. Вообще-то нет. Сначала он прислал мне орхидеи. Вот почему он и заказал брошь с серьгами в форме орхидей, потому что сначала прислал мне орхидеи.
 Флейм даже не была уверена, слушает ли ее охранник, открывший одним из ключей какой-то электрический щиток и нажавший на какие-то кнопки. Стрелка «вверх» замигала над лифтом прямо перед ней, и двери бесшумно открылись. Она буквально влетела в кабину лифта, но ей опять пришлось дожидаться неуклюжего охранника. Он нажал на кнопку двадцатого этажа. Прошло несколько нескончаемых секунд, прежде чем двери наконец закрылись.
 Пока она смотрела на загоравшиеся над дверью номера этажей, молчание казалось еще неестественнее, чем ее прежняя болтовня.
 – Я никогда раньше не замечала, как медленно ползут эти лифты, – заявила она с самой неподдельной искренностью.
 – Когда торопишься, всегда так бывает. Кажется, что все еле движется.
 – Будем надеяться, что это только кажется, – сказала она и нервно рассмеялась.
 Наконец лифт остановился на последнем этаже. Замирая от страха, Флейм ждала в тускло освещенном холле, пока охранник возился с выключателем. И опять секунды тянулись целую вечность; наконец он вернулся и повел ее по широкому коридору к кабинету Ченса. Там ей снова пришлось дожидаться, пока он найдет ключ и отопрет дверь.
 Когда он вошел в кабинет следом за ней, Флейм хотелось с криком прогнать его вон. Но вместо этого она заставила себя улыбнуться.
 – Большое спасибо, мистер Дэнлоп, – сказала она, повернувшись к нему и давая понять, что его присутствие необязательно. Он колебался.
 – С удовольствием помогу вам поискать недостающую сережку, миссис Стюарт.
 – В этом нет нужды, – залопотала она. – Вы и так уже столько для меня сделали, что мне неловко продолжать отвлекать вас от работы. Я понимаю, что у вас есть другие обязанности. И не имею права вам мешать.
 – Хорошо, – неохотно согласился он. – Если я вам все же понадоблюсь, наберите тридцать один – тридцать один, это мой внутренний номер. Я тут же поднимусь.
 – Я запомню. Спасибо, мистер Дэнлоп.
 Она не двинулась с места и не вздохнула с облегчением до тех пор, пока до нее не донеслось отдаленное «дзынь». Тогда она торопливо закрыла дверь на случай, если вдруг ему вздумается ее проверить.
 Повернувшись, она сбросила с плеч длинную лисью шубу и оглядела комнату, пытаясь решить, откуда начать поиск предварительных чертежей по предполагаемой застройке. Она начала с рабочего стола Ченса, вернее, с длинной подставки за ним. Но ни одна из бумаг не содержала в себе и намека на проект; бесплодными оказались также поиски в ящиках и тумбах.
 Понимая, что время работает против нее, Флейм метнулась к стенному шкафу в углу, предназначенному для неформальных бесед. За одной из дверок она обнаружила целую кипу чертежей, потратив драгоценные минуты на то, чтобы их посмотреть, она опять осталась ни с чем.
 Где же они? Она быстро справилась с охватившей ее паникой и расширила зону поиска – перешла к книжным шкафам рядом со столом для совещаний. Ничего. Господи, что, если их здесь нет? Что, если они в кабинете Сэма?
 Тут она заметила рядом с подставкой по другую сторону стола для совещаний, в шкафу с вертикальными перегородками, картонные трубы – здесь хранились скатанные в рулоны чертежи. Стараясь справиться с нервным возбуждением, Флейм бросила на один из стульев шубу, сумочку и приступила к осмотру.
 Через три минуты в трех тумбах она обнаружила подробные чертежи застройки, предварительные проекты плотины и планировки роскошного отеля, набережной, коттеджей и жилых домов. А на подставке оказался весь комплекс информационных материалов – от экологических исследований до экономических расчетов. Помимо этого, Флейм нашла несколько пояснительных записок с кратким изложением ситуации с прилегающими участками, которые Ченс намеревался приобрести.
 Ее поразило, сколько времени, труда и денег уже было затрачено на этот проект. Это доказывало уверенность Ченса в получении Морганс-Уока – тем или иным способом. Из замечаний Бена Кэнона не явствовало, что Ченс так далеко зашел в своих планах. Интересно, знал ли об этом сам адвокат?
 Отрезвленная своим открытием, Флейм еще раз проглядела чертежи, проекты и доклады, затем нашла дубликаты, свернула их в рулон, чтобы взять с собой, – а остальное разложила по местам. Вряд ли Ченс хватится нескольких недостающих копий. К счастью, все материалы, за исключением цветных схем, предварительных инженерных исследований и топографической карты, были представлены в двух экземплярах. Что касается схем, то здесь были их черно-белые копии. Повторное инженерное исследование во многом повторяло первое, а на карте был показан рельеф местности и естественный водосток.
 Внезапно из приемной донеслось приглушенное «дзынь» – приехал лифт. Она замерла. Это был частный лифт, тот, что поднимался прямо из подземного гаража и открывался ключом, – им пользовался Ченс! Она похолодела от ужаса, а сердце застряло в горле.
 Сейчас ее разоблачат! Она в панике оглядела комнату, ища места, где бы можно было спрятаться. Но здесь не было ни встроенного шкафа, ни затемненной ниши, ни одного скрытого от глаз уголка. Кабинет был весь как на ладони. Она не могла залезть под этот стол – Ченс наверняка к нему подойдет. Нельзя было спрятаться и за диваном – он увидит ее, когда будет проходить мимо.
 В кабинете Молли раздались шаги. Надо было срочно действовать. Скорость в данном случае была важнее бесшумности, и Флейм сгребла в кучу рулон и бумаги и сунула их в угол – авось не бросятся в глаза, затем, схватив шубу и сумочку, уволокла их с собой под круглый стол для совещаний, где лихорадочно придвинула к себе стулья, уповая на то, что лес ножек скроет ее из виду.
 Когда дверь в кабинете Ченса открылась, Флейм съежилась у центральной подпорки. Она не смела пошевелиться и даже вздохнуть из страха, что шелковое платье Хэтти зашуршит и выдаст ее присутствие.
 Но это был не Ченс, а какая-то женщина. Флейм видела ее отражение в дымчатых оконных стеклах. Наверное, уборщица, подумала она, слава Богу. Ей она сумеет заморочить голову. Но тут она узнала Молли Мэлон – нечего было и пытаться втолковать секретарше Ченса, что она ползает тут под столом в поисках пропавшей бриллиантовой сережки.
 – Ох уж эти уборщики, – вслух проворчала Молли. – Одному Богу известно, сколько времени оставался включенным свет. Заплатить бы им за месячный расход электричества, так стали бы побережливее.
 Раздался щелчок, и стало темно – теперь свет падал только из двери, ведущей в кабинет Молли. В зеркальных окнах Флейм увидела ее силуэт, на мгновение задержавшийся в дверном проеме, но тут дверь захлопнулась, и кабинет погрузился почти в кромешную тьму.
 Флейм судорожно выдохнула и слегка расслабилась. Теперь она была вне опасности – зато в ловушке. Она не могла уйти раньше Молли. Что она здесь делает в субботу вечером? Сколько еще она тут проторчит? А что, если поднимется охранник – справиться, не нашла ли она сережку? И почему она, собственно говоря, решила, что ей все это сойдет с рук? Зачем надо было так долго разглядывать бумаги? Почему она не схватила то, что нашла, и не бросилась вон? Если бы она так поступила, то сейчас была бы в безопасности на пути в Морганс-Уок.
 Она прислушалась к звукам в приемной – Молли выдвигала и задвигала ящики. Вслед за коротким молчанием раздался треск машинки. Флейм беспомощно сидела под столом в давящей темноте.
 Но машинка клацала недолго. Было слышно, как заперли ящик стола и громко скрипнул стул. Снова шаги, и еще какое-то движение.
 Сколько времени Молли пробыла здесь? Пять минут? Десять? Двадцать? В потемках Флейм утратила ориентацию во времени, но ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем раздался похожий на звонок звук открывающихся дверей лифта. Затем все смолкло, только громко стучало ее сердце. Убедившись, что из-под двери не пробивается свет, Флейм на ощупь выбралась из-под стола.
 На сей раз она не мешкала – двигаясь быстро, насколько это возможно в темноте, она взяла бумаги, шубу и сумочку. Пробираясь по стене, она нашла дверь. Открыла ее, повернув ручку. И быстро вошла в такой же темный кабинет Молли.
 Каким-то образом ей удалось добраться до коридора, ни на что не налетев. В дальнем конце коридора она увидела слабый свет – там находились лифты. Подхватив кофейную юбку длинного платья Хэтти, она припустилась туда бегом. Расстояние было небольшое, однако когда она подлетела к лифтам, то совсем запыхалась и ее сердце бешено колотилось о ребра. Паника, вот что это было.
 Воспользовавшись драгоценными секундами, она велела себе успокоиться – несколько раз глубоко вдохнуть и медленно выдохнуть. Затем расстелила шубу на полу и завернула в нее доклады, планы и чертежи. Она вызвала лифт, которого не было довольно долго, подняла шубу и перекинула ее через руку в надежде на то, что бумаг не видно.
 Когда двери лифта открылись, она быстро вошла в него и нажала на кнопку первого этажа, затем, заметив свое отражение в зеркале, внимательно к нему присмотрелась. Боже правый, лицо было изможденным и бледным. Она торопливо потерла щеки, чтобы к ним прилила кровь, и вспомнила про голые мочки. Серьги: они по-прежнему были в сумочке. Неуклюже зажав одной рукой громоздкий меховой сверток, она открыла сумочку, порылась в ней и извлекла обе бриллиантовые сережки. Она как раз застегнула вторую, когда двери лифта открылись.
 Флейм осторожно выглянула – надо было убедиться, что охранник один. Затем с лучезарной улыбкой она устремилась к нему.
 – Я нашла ее! Представляете? – Она повертела головой, чтобы он увидел сверкание бриллиантов.
 – Замечательно, миссис Стюарт.
 – Что да, то да. – Крепко прижимая к себе шубу, она кокетливо взмолилась: – Пожалуйста, не говорите ничего мистеру Стюарту. Лучше ему не знать, что я посеяла его подарок.
 – Не беспокойтесь, миссис Стюарт. – Охранник широко улыбнулся и заговорщически ей подмигнул. – Это будет наш маленький секрет. У меня рот на замке.
 – Спасибо, мистер Дэнлоп. Вы просто душка, – сказала она, уже направляясь к выходу.
 Ей пришлось снова ждать, пока он отопрет дверь, после чего она буквально бегом бросилась к «линкольну». Она открыла дверцу, бросила драгоценный меховой сверток на пассажирское сиденье и торопливо уселась за руль. У нее так дрожали руки, что она с трудом вставила в гнездо ключ зажигания. Она повернула его, и мотор заурчал. Охранник стоял у стеклянных дверей, глядя на нее. Она помахала ему, выруливая на пустынную улицу. Он помахал в ответ.
 Превратившись в сплошной комок нервов, она чувствовала слабость, возбуждение и облегчение одновременно. Она взглянула на часы на щитке управления – прошло всего двадцать три минуты. Она же была уверена, что провела в здании как минимум час. Как бы то ни было, она это сделала. Выкрала планы прямо у Ченса из-под носа. Она безудержно расхохоталась.




 29


 В воскресенье рано утром Флейм вошла в зал ожидания международного аэропорта Сан-Франциско и направилась к встречавшему ее Эллери. Тот чмокнул ее в щеку. Как обычно, он не задавал вопросов. В этом не было нужды. К тому времени, когда они добрались до ее дома на Русском Холме, она поведала ему обо всех своих невзгодах.
 Ее чемоданы так и стояли в коридоре у входа в спальню, куда поставил их Эллери. Однако длинная коробка, которую она привезла с собой, была вскрыта, а ее содержимое – разложено на стеклянном кофейном столике.
 Флейм подлила себе шампанского. Искристое вино, подарок Эллери, предназначалось для того, чтобы отпраздновать ее вступление в счастливую семейную жизнь, но вместо этого служило средством охладить клокочущую в ней ярость. Она повернулась к небрежно развалившемуся на диване Эллери – такому элегантному в кашемировом свитере цвета лаванды.
 – Еще шампанского? – спросила она.
 В знак отказа он рассеянно показал ей наполовину полный стакан.
 – Знаешь ли, я впервые пью шампанское на свадебном пиршестве. Опыт весьма неожиданный. – Однако его сардоническая улыбка поблекла, а обращенный к Флейм взгляд стал задумчивым и сочувственным. – У тебя был такой счастливый голос, когда ты позвонила в прошлое воскресенье, что мне и в голову не могло прийти…
 – Мне тоже, – перебила она, чтобы он не успел произнести неприятное слово.
 Он наклонился вперед и, уперев локти в колени, на которых красовались идеально отглаженные белые стрелки, стал рассматривать разложенные на столике черно-белые эскизы.
 – Значит, это и есть его план застройки. – Он с неожиданным любопытством поднял голову. – Как тебе удалось раздобыть все эти документы и чертежи?
 – Главное, что они у меня. А остальное не имеет значения. – Флейм пожала плечами.
 Он грустно улыбнулся.
 – Бессмысленный вопрос. Ясно, что в этой ситуации он бы тебе их не отдал. Значит, ты их, мягко говоря, похитила.
 – Это копии. Он их не хватится.
 Эллери оставил замечание Флейм без ответа, вновь сосредоточившись на бумагах.
 – Одно меня озадачивает – почему Талса? Почему Оклахома? Этот проект, должно быть, обошелся ему не в один миллион. Зачем ему вкладывать такие деньги в эту область?
 – Ты не прочел экономический и маркетинговый анализы. – Флейм приблизилась к столику и вытащила документ из стопки. Она открыла его на странице с картой Соединенных Штатов, где было помечено место застройки, а прилегающее пространство – заключено в окружность. – Обрати внимание: эта территория находится в радиусе четырехсот пятидесяти миль – примерно день езды на машине – от всех крупных городов Среднего Запада – Далласа, Хьюстона, Канзас-Сити, Сент-Луиса, Денвера, Мемфиса, Нью-Орлеана, – Чикаго всего на дюйм отстоит от магической черты. В пределах этой окружности живет почти треть нации. Он запросто может превратить эту зону в курортную Мекку на Среднем Западе.
 – Пожалуй, ты права, – проговорил Эллери, слегка изумившись этому открытию. – Вот умный, черт!
 – Но без Морганс-Уока ему не обойтись. – Она перебрала чертежи и нашла генеральный план застройки. – Потому что плотина, образующая озеро, находится прямо здесь – на моей земле. Если Ченс осуществит задуманное, то вся она, чуть ли не до последнего акра, окажется под водой.
 – Что именно ты собираешься делать со всеми этими планами и чертежами? Наверно, повесишь их на стену и будешь играть в дротики или сделаешь из них чучело Стюарта, а потом спалишь его. Ничего другого…
 – Я собираюсь отдать их на экспертизу в инженерную компанию с хорошей репутацией.
 – Зачем? – Эллери нахмурился. – Ты и так знаешь, что они собой представляют.
 – Но больше-то я не знаю ничего. Я не инженер. И не могу прочесть комплект чертежей. Может, в них есть что-то такое, чего я не вижу… Какая-нибудь зацепка, с помощью которой Ченс может отнять у меня землю.
 – Ты говоришь так, будто убеждена, что он непременно попытается осуществить проект. Но ведь сейчас, когда ты унаследовала землю, это совершенно невозможно. Если ты ему ее не продашь – а я полагаю, не продашь, – ему придется от него отказаться и подсчитать убытки.
 – Отказаться? Ты не представляешь, каким он может быть беспощадным! Это у него в крови. Не забывай, что он женился на мне в надежде прибрать к рукам Морганс-Уок. Ему нужен Морганс-Уок, Эллери. – Сжав бокал, она продолжала звенящим от сдерживаемого гнева голосом: – Его поведение объясняется не только затраченными временем и деньгами. Нет, тут много сугубо личного. Он ненавидит Морганс-Уок. Вот почему он искал и нашел способ его уничтожить. То, что он наживет на этом миллионы, уже не так важно. Он будет добиваться и не отступит, Эллери. Потому-то я и должна его остановить.
 – Все это попахивает кровной местью, – заметил Эллери с той же скорбной гримасой. Флейм нахмурилась, почувствовав оттенок насмешки. – Месть сладостна, я понимаю.
 – Нет, Эллери, ошибаешься, – заявила она с ледяным спокойствием. – Месть включает в себя все остальные чувства.




 30


 Молли Мэлон смотрела на человека, стоявшего у ее стола, с подозрением, скрывавшимся за одной из ее дежурных милых улыбок.
 – К сожалению, мистер Стюарт еще не пришел. В четверг по утрам он играет в «сквош», а потому задерживается. – Она сделала вид, что просматривает сегодняшний распорядок встреч, хотя помнила его наизусть. – А потом, знаете ли, ему сразу надо будет идти на совещание. Боюсь, он будет занят целый день. А какое у вас к нему дело? Может быть, я смогу помочь?
 – Вряд ли. Дело личное.
 На посетителе был грязный и поношенный рыжевато-коричневый плащ, на котором не хватало пуговицы, костюм из синтетики выглядел не лучше, однако незнакомец держался спокойно и уверенно.
 – Понятно, – буркнула Молли и еще раз взглянула на него, пытаясь определить возраст.
 Чуть больше пятидесяти, подумала она. Несмотря на узкий галстук и ковбойские сапоги, она была уверена, что он не скотовод и не фермер. Если бы он большую часть жизни проводил на открытом воздухе, его лицу был бы присущ красновато-смуглый оттенок, а от уголков глаз разбегались бы морщинки от постоянного прищуривания.
 – В таком случае, почему бы мне не вписать вас на завтра? – предложила она.
 – В этом нет необходимости. – Мешки под глазами и опущенные уголки рта придавали ему вид утомленного, но чрезвычайно терпеливого человека. – Я его дождусь.
 – Но у него…
 – Ничего. – Он отмел ее возражение равнодушным взмахом руки. – Я отниму у него не больше пары минут, а такую малость он наверняка сможет уделить мне до совещания.
 Молли плотно сжала губы, видя, что добром его ни за что не уговорить. Она подавила в себе легкий приступ раздражения и занялась бумагами, лежавшими рядом с пишущей машинкой, краем глаза наблюдая за незнакомцем, который теперь рассматривал картину на стене.
 – Молли? – крикнул Сэм из кабинета Ченса, в его голосе слышалось недоумение.
 Вставая со стула, она метнула еще один подозрительный взгляд на посетителя и вошла в кабинет Ченса. Сэм стоял у стола для совещаний, держа под мышкой рулон чертежей. Когда она вошла, он обернулся.
 – Эти планы лежат не на своих местах. – Он нахмурился. – Архитектурные проекты там, где должны быть чертежи плотины, а чертежи плотины… Впрочем, это неважно. Кто-то здесь рылся. Это был точно не Ченс. И уж тем более не я. Тогда кто?
 – Чего-нибудь не хватает?
 Сэм помотал головой.
 – Это-то я проверил прежде всего.
 – Тогда это скорее всего уборщики. Они вытирают пыль в самых немыслимых местах, а по углам оставляют паутину на всеобщее обозрение. – Она пожала плечами – мол, пустяки, и кивнула в сторону полуоткрытой двери в свой кабинет. Понизив голос, она сказала: – Там какой-то человек хочет во что бы то ни стало встретиться с Ченсом, как только тот появится. Он отказывается назвать фамилию и не говорит, по какому делу явился, но могу поклясться – он судебный исполнитель. Я их носом чую.
 Сэм нахмурился сильнее.
 – Вы думаете, кто-то собирается предъявить иск компании?
 – А что же еще? – Она воздела руки и добавила: – По-моему, вам следует спуститься и предупредить Ченса до того, как он войдет в лифт. Он должен подняться с минуты на минуту.
 – Хорошо. – Он сунул ей рулоны чертежей. – Возьмите это и отнесите ко мне в кабинет.
 При этом два чертежа чуть было не развернулись. Молли на секунду замешкалась, и тут раздался похожий на звонок звук остановившегося лифта. Они переглянулись, поняв, что опоздали.
 – Ченс Стюарт? – послышался голос.
 – Да?
 – Это для вас. – Вслед за этим раздались удаляющиеся шаги.
 Молли посмотрела на дверь – Ченс вошел в кабинет, тревожно хмурясь и просматривая какой-то документ.
 – Судебный исполнитель, – сказала Молли Сэму. – Я же говорила, я их носом чую.
 Но Сэму было не до прозорливости Молли – по выражению лица Ченса он пытался определить, насколько серьезна новая неприятность.
 – Насколько я понимаю, нам предъявлен иск. Кем?
 Ченс бросил в него беглый взгляд – его глаза были убийственно холодны, лицо напряжено. Однако он не сразу ответил на вопрос – подойдя к столу, он бросил на него бумаги, затем отвернулся к окну, чуть откинув назад голову и сунув руки в карманы.
 – Это не иск, Сэм, – отрезал он. – Флейм подала на развод.
 – О, черт, – тихо буркнул Сэм.
 – Ченс, – сочувственно прошептала Молли, направляясь к нему. – Мне очень жаль.
 Он резко повернулся на каблуках, глядя на обоих горящими глазами.
 – Разве я сказал, что согласен?
 – Конечно, нет. – Молли мгновенно выпрямилась и подняла голову в знак полной поддержки и доверия.
 – Кто ее адвокат?
 – Догадайся, – саркастически предложил Ченс.
 – Бен Кэнон, – тихо проговорил Сэм и тяжело вздохнул. – Ты прав. Мне следовало бы знать. – Он нерешительно взглянул на Ченса. – В субботу, когда ты встречался с ней, она дала понять, что собирается предпринять нечто подобное?
 – Да. Только я не думал, что так скоро.
 – Что ты намерен делать? – Сэм нахмурился. – Что ты можешь сделать?
 – Затормозить это дело, – сказал он и обратился к Молли: – Свяжитесь по телефону с Квентин Уорти и скажите, что выступаете от моего имени. Пусть он во что бы то ни стало найдет мне лучшего юриста по бракоразводным делам. А пока любые действия по этому заявлению должны быть приостановлены. Объясните ему, что я пытаюсь склонить жену к примирению.
 – Хотя на самом деле ты не думаешь, что тебе это удастся, верно? – скептически спросил Сэм.
 – Конечно, удастся, – вступила в разговор Молли. – Сейчас Флейм обижена, рассержена и расстроена, и все из-за этой старухи Морган. Но она любит Ченса. Я-то знаю. И она сама это поймет. Вот увидите! Разлука смягчает сердце.
 Неистощимый оптимизм Молли заставил Сэма покачать головой.
 – Если уж вы так любите поговорки, Молли, не забудьте и такую: с глаз долой – из сердца вон. А их разделяет полконтинента. Куда уж больше.
 – Если вы исчерпали свой запас народной мудрости, то я хотел бы узнать, какие из запланированных на завтра встреч нельзя отложить, – вмешался Ченс.
 Молли взглянула на него с виноватым видом.
 – Вы завтракаете с губернатором – в его особняке в Оклахома-Сити. Остальные встречи можно легко перенести на другой день. Ничего срочного я не припоминаю.
 – В таком случае после разговора с Квентином Уорти позвоните Мику Доновану и скажите ему, что завтра утром мы вылетаем в Сан-Франциско.




 31


 В четверг днем, когда Флейм вышла из машины, шофер Малькома Пауэлла держал наготове зонтик, чтобы укрыть ее от моросящего дождика.
 – Спасибо, Артур. – Она торопливо улыбнулась и взяла зонтик у него из рук.
 Он поднес руку к козырьку.
 – Увидимся на следующей неделе.
 Она коротко кивнула в знак согласия и двинулась ко входу в агентство наперерез потоку спешащих пешеходов. Эллери стоял на крыльце, открыв перед ней стеклянную дверь, – очевидно, он сам только что вернулся с ленча.
 Уже под навесом Флейм остановилась, чтобы закрыть зонтик. Эллери посмотрел вслед отъезжавшему «лимузину»:
 – Как видно, сегодня ты обедала с Великим.
 – Да.
 Услышав односложный ответ, он вскинул брови, но она оставила это без внимания и быстро вошла внутрь. Эллери нагнал ее двумя шагами, и оба быстро двинулись к лифтам.
 – Что, плохо тебе?
 – Прости? – Она сделала вид, будто не понимает, о чем идет речь.
 – Ты до сих пор скрежещешь зубами. А это наводит на мысль, что обед с мистером Пауэллом был не особенно приятен.
 Она начала было это отрицать, но Эллери слишком хорошо ее знал.
 – К сожалению, Мальком оказался менее тактичен, чем другие заказчики и коллеги.
 – Приставал с вопросами насчет твоего разрыва со Стюартом, да? – догадался Эллери.
 – Да, пожалуй, сказано довольно точно.
 Все началось, как только она вошла в его кабинет – ее длинная юбка из цветного бархата колыхалась у голенищ сапожек. Не доходя до массивного антикварного стола, возле которого стоял Мальком, она остановилась и повесила сумочку на стул.
 – Простите за опоздание, Мальком. – Она стянула перчатки и расстегнула плащ типа пончо, старательно избегая его пристального взгляда. – Дебби, моя помощница, слегла с гриппом. Ее временно замещает другая секретарша. Когда снизу позвонили и сказали, что меня ждет Артур, я разговаривала по телефону с заказчиком. И она мне ничего не передала до тех пор, пока сама не пошла на обеденный перерыв. – Флейм улыбнулась извиняющейся улыбкой. Мальком вышел из-за стола и направился к ней.
 – Я понимаю, – однако от Флейм не ускользнуло скрытое в голосе раздражение, которое напоминало о том, что Мальком Пауэлл – не из тех, кого можно заставлять ждать.
 Когда она повернулась к нему, на нее повеяло силой. Она смотрела на его мускулистые грудь и руки, могучую шею, широкую квадратную челюсть и сильную линию отмеченного ямочкой подбородка, свидетельствовавшего о железной воле. Как она могла все это забыть за какие-то две недели? Она с трудом встретила пристальный взгляд его серых глаз.
 – Откровенно говоря, я уже начал было думать, что ты снова сбежала со своим любовником. Или мне следовало бы назвать его мужем?
 Задетая этой едкой насмешкой, Флейм опустила глаза, воспользовавшись тем, что ей надо было снять пелерину и повесить ее на стул рядом с сумочкой.
 – Я совершила ошибку. – За последние несколько дней это стало ее дежурным ответом. – Но уже приняла меры, чтобы исправить ее как можно быстрее. – Она улыбнулась с притворным равнодушием и посмотрела на двери личной столовой Малькома, где уже был накрыт стол. – Мы обедаем здесь? Замечательно.
 – Я же говорил, что Стюарт – не для тебя.
 Все остальные прекращали разговор, понимая, что она не намерена распространяться на эту тему. Но не таков был Мальком.
 – Говорили – и были правы, – произнесла она резче, чем хотела. – Но если вы пригласили меня сюда, чтобы позлорадствовать…
 – Не злорадствовать, а просто напомнить о своем существовании. – Его глаза оценивающе скользнули по ней и потеплели. – Флейм, мои чувства не изменились… желания тоже.
 – Думаю, вы догадываетесь, что я не собираюсь вслед за одной ошибкой совершать вторую.
 – А я думаю, то, что произошло у вас со Стюартом, сильно ударило по твоему самолюбию.
 – Задето гораздо больше, чем самолюбие! – вспыхнула она, затем резко отвернулась и постаралась взять себя в руки. – Если вы не против, Мальком, я бы предпочла это не обсуждать, – бросила она.
 – Вижу. Но не могу сдержать любопытства. Я никогда не видел тебя в таком бешенстве, Флейм. Даже когда мы повздорили и ты вышла из себя.
 – Значит, на то есть причины.
 – Вероятно, – участливо проговорил он. – И, вероятно, бокал твоего любимого «шардонэ» тебя немного успокоит.
 Они перешли в столовую, но на этом разговор не окончился. За столом Мальком несколько раз возвращался к Ченсу и их разрыву, словно знал или догадывался, что она чего-то не договаривает.
 – Наверно, Мальком надеялся, что я разрыдаюсь у него на плече, – сказала Флейм Эллери, когда они примкнули к толпе служащих, ожидающих лифта. – Но ни в чьей поддержке я не нуждаюсь.
 – Кстати, о плечах, мы закончим разработку эскизов по рекламе для Шоддерли на следующей неделе. – Тут подошел лифт, и Эллери замолчал, затем, когда они в него втиснулись, продолжил: – Хочешь взглянуть в следующую пятницу?
 – Прямо с утра. Потому что днем у меня встреча в Окленде.
 – А что за дела у тебя в Окленде? – хмуро спросил Эллери.
 – Инженерная компания «Тургуд».
 – Впервые слышу. С каких пор эта компания стала заказчиком нашего агентства?
 – Они не являются нашим клиентом. У меня личная встреча. – Лифт остановился на их этаже.
 – Это по поводу тех планов Стюарта, да? – спросил он.
 Утвердительно кивнув, Флейм миновала стол дежурной секретарши агентства и направилась к своему кабинету.
 – По крайней мере, они смогут предугадать возможные шаги Ченса по отчуждению земли и в дальнейшем затоплению ее водохранилищем.
 – Я вижу, ты не теряешь времени даром, – заметил Эллери.
 – Нет. И могу побиться об заклад, он тоже. Вот почему я не могу сидеть сложа руки и ждать, когда он начнет…
 Эллери ухватил ее за руку, задержав у дверей в приемную, примыкавшую к ее кабинету, и пристально на нее посмотрел.
 – Почему-то интуиция подсказывает мне, что ты уже кое-что задумала. И это не связано с инженерной компанией.
 Флейм улыбнулась с чуть заметным самодовольством.
 – Вчера в разговоре с Беном Кэноном, моим адвокатом из Талсы, я попросила его выяснить, не может ли Морганс-Уок быть включен в перечень исторических памятников. Если он попадет в этот перечень, вряд ли такой дом окажется на дне озера.
 – Здорово, – Эллери одобрительно склонил голову.
 – Мне тоже так кажется. – Но она знала, что еще рано поздравлять себя с победой. И все же испытывала легкую радость, когда вошла в кабинет своей помощницы. – Кто-нибудь звонил, пока меня не было, мисс Остин? – После сегодняшней оплошности временной секретарши она решила ее перепроверить.
 – Вот два сообщения. – Брюнетка с блестящими глазами проворно взяла их со стола и протянула Флейм, затем искоса посмотрела на Эллери долгим многозначительным взглядом.
 – Спасибо. – Флейм на ходу просмотрела сообщения.
 – О, мисс Беннет, подождите. – Флейм обернулась на встревоженный голос брюнетки. – Я забыла, – виновато проговорила та. – В кабинете вас дожидается какой-то мужчина.
 – У меня в кабинете? Кто?
 – Кажется, его фамилия Стюарт. Он сказал, что вы его знаете.
 Онемевшая от ярости Флейм готова была придушить девицу. Но вместо этого повернулась к Эллери.
 – Знаю. – Он поднял руку, пресекая ненужный поток слов. – Я позвоню в соответствующую службу, чтобы вам прислали замену.
 – Я что-нибудь не так сделала?
 Направляясь к кабинету, Флейм услышала слова Эллери:
 – Боюсь, что да, мисс Остин.
 Когда она вошла, Ченс стоял у окна спиной к двери. Он оглянулся, а потом повернулся к ней лицом. На какой-то момент под его взглядом она ощутила прилив былых чувств. Но быстро отогнала их прочь и захлопнула дверь.
 – Что ты здесь делаешь? – крикнула она.
 – Если мне не изменяет память, ты задала тот же вопрос во время нашей последней встречи. – Бороздки на его щеках углубились, выдавая насмешливую улыбку. – И у меня все тот же ответ – я здесь, чтобы тебя видеть.
 – По-моему, я ясно выразилась, что не хочу с тобой видеться. – Флейм подошла к столу.
 – Но я-то с этим не согласен! – Он приблизился к ней и стоял напротив.
 – У тебя нет выбора, – бросила она. – И вообще, что это такое – являешься ко мне в кабинет, ведешь себя здесь как у себя дома, словно…
 – … словно твой муж?
 – Я не это хотела сказать!
 – Допустим… Я решил, что лучше подождать здесь, чем в приемной, где меня может увидеть кто-нибудь из твоих коллег. Я подумал, это избавит тебя от множества лишних вопросов.
 – Меня бы тронула подобная заботливость, если бы она исходила не от тебя. – Сев за стол, Флейм взялась за стопку писем, притворяясь, будто разбирает их, на самом же деле не видела ни единого слова.
 – Флейм, я пришел не для того, чтобы огорчить или рассердить тебя…
 – Тогда для чего же? – Она наконец подняла на него глаза и увидела знакомые черты – правильные, смелые, такие сильные и властные.
 – Я пришел поговорить.
 Она презрительно вскинула брови.
 – Иными словами, уговорить меня отказаться от Морганс-Уока?
 – Нет. – Она не могла не отметить какое-то особое спокойствие в его голосе. – Ты меня осудила, не выслушав. Я не утверждаю, что ты непременно должна изменить свое мнение. Но хотя бы выслушай меня, Флейм!
 – Я придерживаюсь другой точки зрения, – процедила она.
 – Пусть так, но ты ничем не рискуешь, если меня выслушаешь, верно? Давай поужинаем вместе сегодня вечером.
 Сгоряча она начала было отказываться, но тут ей в голову пришла другая мысль, и, чтобы скрыть волнение, она встала со стула и отошла в сторону.
 – Где ты остановился?
 – В «Каррингтоне».
 Она повернулась к нему, по-прежнему в нерешительности, и, не желая во второй раз поддаться порыву, сказала:
 – Я подумаю и позвоню тебе в гостиницу.
 Ченс чувствовал, что она склонна согласиться. Но чутье подсказывало ему так же и то, что, если он будет продолжать настаивать, она откажется. И он сдался.
 – Хорошо. – Он медленно кивнул. – Буду ждать твоего звонка.
 То, что он так легко согласился, удивило ее. Она ожидала, что он будет настойчивее. «Интересно, в чем тут дело?» – подумала она, когда он выходил из кабинета. Неужели он до такой степени уверен в себе? Впрочем, какое это имеет значение? Вряд ли он догадывается о причинах, побудивших ее с ним встретиться.
 Не успел Ченс выйти из кабинета, как туда вошел Эллери. Он быстро окинул ее озабоченным взглядом.
 – С тобой все в порядке?
 – А как ты думал?
 – Я не был уверен.
 – Обещаю тебе, Эллери, я не сломаюсь только из-за того, что снова его увидела.
 Она вернулась к столу.
 – Чего он хотел?
 Ее рот изогнулся в недоброй улыбке.
 – Приглашал поужинать сегодня вечером, чтобы поговорить.
 – Ты, конечно, отказалась?
 – Пока нет.
 Несколько секунд Эллери молча и пристально на нее смотрел.
 – В твоей голове вращаются какие-то хитрые колесики.
 Флейм улыбнулась.
 – Он сделал первый шаг. Он собирается попытаться вернуть меня. Однажды он уже убедил меня в том, что любит – почему бы не попробовать еще разок? Что случится, Эллери, если я подам ему надежду? – рассуждала она вслух.
 – Ты соображаешь, что говоришь?
 Она пропустила этот вопрос мимо ушей и продолжала делиться мыслями по мере того, как они возникали в ее голове.
 – Если я буду водить его за нос, он не осмелится опротестовать завещание или откровенно попытаться прибрать к рукам Морганс-Уок. И подумай, сколько я выиграю времени.
 – Стюарт – не тот человек, которого легко провести.
 – Знаю, – отмахнулась Флейм. – Но он ожидает, что я буду строить из себя обиженную недотрогу. А это совсем нетрудно.
 – Это не игра, – предупредил Эллери.
 Она посмотрела на него своими ярко-зелеными глазами, в которых сверкало озлобление.
 – Самая настоящая игра. Под названием «мошенничество», и ее правила мне преподал величайший знаток.
 Флейм дотянула почти до шести часов, потом позвонила Ченсу и приняла приглашение. Он предложил заехать за ней, но она отказалась:
 – Почему бы нам не поужинать в твоем отеле? Встретимся в ресторане в восемь.
 Ченс наблюдал за тем, как Флейм в сопровождении метрдотеля идет по переполненному залу к его столику. Он почти не замечал обращенные в ее сторону взгляды, ибо был полностью поглощен созерцанием Флейм в черно-белом муаровом костюме. Величественная посадка головы и уверенная стать прямых широких плеч были даны ей от природы, как и огненная золотистость волос. Неудивительно, что она привлекала к себе всеобщее внимание. Что до Ченса, то она его просто ошеломила, вызвала в нем душевное смятение, разбудила мужские инстинкгы – обладать и оберегать. Он и не осознавал этого в полной мере, пока она не ушла. Он хотел вернуть ее. Это превратилось для него в такую же навязчивую идею, как Морганс-Уок.
 Когда она приблизилась к столику, он встал, чтобы поздороваться. Она смерила его холодным взглядом, процедила слова приветствия и позволила метрдотелю отодвинуть для нее стул напротив него. Тут же подошел официант, поинтересовался, не желает ли она чего-нибудь из бара. С минуту она колебалась, глядя на стакан виски перед Ченсом, затем заказала бокал «шардонэ».
 Когда они остались одни, она наконец встретила его взгляд с хорошо отрепетированным равнодушием.
 – Полагаю, это все, – сказала она. – Ни персикового шампанского, ни орхидей.
 – Я не счел это уместным.
 Всматриваясь в черты ее лица, он пытался отыскать брешь в ее сдержанности. Но не мог проникнуть в тайну зеленых глаз, ставших такими холодными и отчужденными. Он предпочел бы этому терпеливому равнодушию гнев и огонь, с которыми столкнулся в ее кабинете.
 – Ты прав. Это было бы неуместно.
 Она отвлеклась, когда официант принес ее вино. Она поблагодарила его и улыбнулась – это была первая улыбка с тех пор, как Ченс поцеловал ее на прощание перед отъездом в Техас в то утро, которое ознаменовало собой конец удивительному счастью. Когда она снова повернулась к нему, от улыбки не осталось и следа. Его захлестнула жаркая волна гнева, но он моментально с ним справился, понимая, что злость ему только помешает.
 Он поднял бокал, чтобы произнести тост.
 – Спасибо, – сказал он.
 – За что? – Она держала бокал так, словно не собиралась притронуться к его содержимому прежде, чем узнает ответ.
 – За то, что пришла.
 – Ченс Стюарт – и такое смирение? – усмехнулась она. – Прямо не верится.
 Он глотнул виски, и оно обожгло ему горло так же, как были обожжены его чувства. Но он давно научился их скрывать.
 – Я получил уведомление о том, что ты подаешь на развод.
 Теперь и она отпила вино.
 – По всей вероятности, ты намерен бороться.
 – Не вижу в этом смысла. – С его точки зрения оттяжка и борьба были разными вещами.
 Ее губы тронула вызывающая гримаска:
 – Другими словами, ты бы стал бороться, если бы это помогло тебе заполучить Морганс-Уок?
 – Флейм, я пригласил тебя сегодня не для того, чтобы говорить о Морганс-Уоке.
 – В самом деле? – недоверчиво спросила она.
 – Я хочу поговорить о нас с тобой.
 – Никаких «нас» больше нет, если ты имеешь в виду себя и меня вместе. – Она помолчала, и в глазах ее мелькнул насмешливый огонек. – Надеюсь, под этим местоимением ты не подразумеваешь меня и Морганс-Уок?
 – Я уже признал, что совершил ошибку, когда скрыл от тебя, что Хэтти Морган была моей теткой и Морганс-Уок достался бы мне, если бы она не отыскала тебя. Я был не прав также и в том, что умолчал о своем желании заполучить эту землю. Но все же главная ошибка заключалась не в этом. – Он тщательно подбирал слова. – Мне нужно было и то, и другое. Я пожадничал, Флейм. Но я не лгал, когда говорил, что люблю тебя. Если бы никакого Морганс-Уока не было, я бы все равно искал твоей руки.
 На мгновение ее лицо отразило удивление, сменившееся настороженным сомнением. Она внимательно вглядывалась в его лицо. Спустя несколько секунд Флейм опустила глаза на бокал с вином, иронически поджав губку.
 – Не правда ли, безопасная формулировка, Ченс? Звучит почти убедительно. Только вот ведь какая незадача – Морганс-Уок есть. И всегда будет. Так что все это – пустые разговоры. – Она подняла бокал, с насмешкой глядя на Ченса. – Видишь, как тебе повезло.
 – О каком везении ты говоришь, если я потерял и тебя, и Морганс-Уок?
 – Может, и так, – согласилась она. – Только точки над «i» еще не расставлены. Ты по-прежнему можешь опротестовать завещание Хэтти. И кто знает – возможно, ты даже выиграешь.
 Он сидел перед ней, темноволосый и элегантный, в отлично сшитом на заказ темно-синем костюме в тонкую полоску и светлом шелковом галстуке, а мягкий свет свечей, отбрасывавший тени на его скульптурное лицо, еще рельефнее обозначал его черты. Пожалуй, сегодня больше, чем когда-либо, он походил на игрока – человека, который осмеливается совершать то, о чем другие только мечтают. Он жил на острие ножа, и ему это нравилось. Но ее это не завораживало, как прежде, – ведь игроки славятся обманом и жульничеством.
 – Я не собираюсь оспаривать завещание, Флейм. Это ни к чему хорошему не приведет, мы завязнем на долгие годы в судебных тяжбах, на радость адвокатам.
 Она слегка расслабилась – судебная баталия была ей не по карману. У Ченса было в этом преимущество – он мог позволить себе потратить на каждую ее тысячу десять своих и вернуть каждый цент. В то же время она не знала, можно ли полностью доверять тому, что он говорит.
 – Но ведь планы имеют свойство меняться, правда?
 Она надеялась только на то, что сумеет водить Ченса за нос достаточно долго, а тем временем Бен Кэнон успеет оформить все бумаги – юрист из Оклахомы старался управиться как можно скорее.
 – В данном случае это возможно, – согласился он, – но почти невероятно.
 – Значит, ты все же не сбрасываешь со счетов такую возможность?
 – Я ничего не сбрасываю со счетов. И хотел бы, чтобы и ты придерживалась того же принципа.
 – Я? – Она нахмурилась, не понимая, к чему он клонит. Когда он взглянул на нее, в его глазах появились боль и искренняя тревога.
 – Тебе не приходило в голову, что я могу говорить правду, действительно любить тебя и желать остаться твоим мужем, независимо от того, являешься ли ты наследницей Хэтти или нет? – Она собралась ответить, но он ей не позволил. – Не отвечай, просто отнесись к этому как к возможному варианту. Вот и все. Иначе мы проспорим всю ночь. Почему бы нам не заключить перемирие? Я не буду пытаться изменить твое мнение обо мне, если ты не будешь то и дело возвращаться к Морганс-Уоку и к тому, что я хотел якобы тебя обмануть. Согласна?
 Флейм задумалась, стоит ли ей уступить. Отказ означал бы проявление слабости.
 – Ну что ж, – произнесла она. – По крайней мере, это позволит нам спокойно поужинать.
 Ченс улыбнулся.
 – Думаю, мы найдем, о чем поговорить. – Он взял меню. – Кстати, об ужине. Давай-ка выберем, что будем заказывать. Говорят, здесь отличное баранье рагу.
 Ужин оказался более тяжким испытанием, чем Флейм предполагала. Она забыла, как невероятно трудно устоять перед обаянием Ченса. Она неоднократно ловила себя на том, что помимо воли откликается на его обольстительную улыбку или томный взгляд. Привычка, вот что это такое, условный рефлекс на знакомые стимулы. Она сердилась на себя за это. Но в то же время ее непроизвольная реакция служила достижению поставленной цели – заставить его поверить в то, что, приложив некоторые усилия, он сможет ее вернуть.
 Когда Ченс пригласил ее выпить после ужина, Флейм отказалась. Однажды она уже задержалась, желая продлить пребывание вдвоем, – и хватит. Она извинилась, объяснив, что завтра ей рано вставать, а сегодня еще предстоит закончить кое-какую работу. Вряд ли он ей поверил. Впрочем, это не имело значения. Если он решил, что она хочет от него удрать – тем лучше.
 Но от Ченса было не так-то просто отделаться – он настоял на том, чтобы посадить ее в такси. Ей пришлось ждать, пока он подозвал официанта и подписал чек. Когда они пересекали холл и Ченс легко обнимал ее за талию, Флейм вспомнила, как однажды поднялась с ним в этом лифте в его номер. Ее снова захлестнуло волной отвращения и ярости – как же он ее одурачил своей сладкой ложью! Больше этому не бывать.
 На улице, где было по-вечернему прохладно, швейцар свистком вызвал такси. Когда оно было подано, Ченс сам открыл перед ней дверцу.
 – Спасибо за ужин, – сказала она и начала усаживаться в машину.
 Он остановил ее, взяв за руку выше локтя.
 – Я хочу снова увидеть тебя, Флейм. – Это не было просьбой или мольбой, просто он выразил свое желание.
 Она повернулась к нему – он смотрел на нее с тем безмолвным волнением, которое когда-то заставило ее поверить в серьезность его чувства.
 – Я не знаю.
 – Утром я вылетаю в Тахо – проверить, как идет строительство. Может, полетишь со мной?
 – В твоем самолете? Чтобы ты мог увезти меня в далекую страну на безумно романтичный уик-энд? Нет уж, спасибо, – заявила она, решительно тряхнув головой. – Это мы уже проходили.
 – Тогда приезжай ко мне туда, – настаивал он.
 Поколебавшись, она отстранилась от него и села в такси.
 – Я подумаю.
 Ченса не удовлетворил ее ответ, но, как она и ожидала, он не стал добиваться большей определенности.
 В зеркальной глади озера отражались сапфировая голубизна неба и заснеженные вершины Сьерра-Невады. Но тишина открыточного пейзажа нарушалась грубым шумом машин и выстрелами сварочных пистолетов – работа кипела вовсю, так как надо было успеть возвести стальную конструкцию до первого настоящего снега.
 Ченс в защитном шлеме шел среди привычного строительного гвалта на месте будущего высотного отеля. С обеих сторон его сопровождали инженер и архитектор, сзади – управляющий строительством, подрядчик и прораб. Он остановился посмотреть, как кран водрузил на место стальную перекладину, а затем, перекрикивая шум, спросил у архитектора, на сколько машин рассчитан подземный гараж отеля.
 К ним спешил какой-то сварщик, помахавший рукой, чтобы привлечь к себе внимание. Увидев его, Ченс выжидательно замолчал.
 Подрядчик выступил вперед.
 – В чем дело?
 Сварщик взглянул на Ченса и кивнул на вагончик, где размещалась контора.
 – Там какая-то дама хочет видеть мистера Стюарта, – прокричал он.
 Ченс резко поднял голову и посмотрел на вагончик, внутри у него все замерло: «Флейм! Неужели она приехала?» Не говоря ни слова, он отделился от остальных и быстро зашагал к конторе. Живо и ясно представляя себе образ Флейм, не чая увидеть ее, он распахнул дверь.
 И остолбенел.
 – Лючанна? – Он испытывал раздражение и разочарование, обидные слова так и рвались у него с языка. – Что ты здесь делаешь?
 – Приехала повидать тебя, разумеется. – Сияя радостной улыбкой, она приблизилась к нему. Он протянул ей навстречу руки, напрягшиеся, удерживая ее от поцелуя. – Сэм сказал мне, что ты здесь. Только не сердись на него. Он хотел как лучше. В такой момент друзья должны быть рядом.
 – Тебе бы следовало сначала позвонить, – сухо вымолвил он. – Я пригласил сюда Флейм.
 – Прекрасно. – Лючанна небрежно пожала плечами и улыбнулась. – Когда она приедет, я обещаю бесследно исчезнуть.
 Но Флейм не приехала.




 32


 Флейм энергичным шагом вошла в кабинет Карла Бронски из инженерной компании «Тургуд» – она не пыталась сдержать стремительность своей походки. Ее взгляд сразу же машинально отметил чертежный стол в углу, затем – рулоны на письменном столе, и наконец– худого смуглого человека, поднявшегося ей навстречу.
 – Рад снова вас видеть, мисс Беннет. Садитесь, пожалуйста. – У Карла Бронски было веснушчатое лицо, мягкие глаза и привычка часто кивать головой во время разговора, на вид ему было между сорока и пятьюдесятью. – Движение на Бэй-Бридж, наверно, убийственное. Как всегда по пятницам, когда все рвутся выехать из города.
 – Да. – Но она не собиралась терять время на обмен любезностями, пустые разговоры об уличном движении или о погоде. – Когда я позвонила вам сегодня утром, вы мне сказали, что закончили анализ представленных мною материалов.
 – Да. – Он опять резко кивнул головой, возвращаясь за свой рабочий стол.
 – И что вы о них думаете?
 – Что думаю? Думаю, это чертовски заманчивый проект. Любой инженер мечтал бы принять в нем участие.
 – Значит… – Она помолчала, тщательно подбирая слова. – Вы не обнаружили в нем никаких просчетов?
 – Вы должны понять, мисс Беннет, что это лишь предварительная разработка, а не законченные рабочие чертежи. Хотя это и не означает, что они не продуманы. Конечно же, продуманы, и тщательно. С моей точки зрения, это вполне реальный проект.
 – Понятно. – Она постаралась не выказать разочарования.
 – Теперь о проекте плотины, на который вы просили обратить особое внимание. – Он принялся перебирать чертежи на столе. – Как вам известно, ни один из них не содержит названия фирмы, ответственной за проектировку, или указания на ее местонахождение.
 – Да, я знаю.
 Прежде чем отдать чертежи на анализ, она позаботилась о том, чтобы все ссылки подобного рода были стерты. Флейм не хотела рисковать – могло оказаться, что кто-нибудь из компании «Тургуд» знал кого-нибудь из инженерной фирмы, сотрудничавшей с Ченсом. Ведь мир бизнеса тесен, а Флейм не должна была допустить, чтобы распространился слух о том, что эти планы оказались в ее руках.
 – Как бы то ни было, я не знаю, кто проектировал плотину, но, судя по всему, это в высшей степени компетентный специалист или группа специалистов. – Развернув один из рулонов, он придавил углы пресс-папье, коробкой с карандашами, скоросшивателем и стаканчиком для ручек. – В общем, у меня возник один-единственный вопрос… Это вовсе не означает, что автор проекта не прав. Не владея в полной мере данными фактами, невозможно определить, какими мотивами он руководствовался.
 – Что это за вопрос? – Флейм заметила, что он развернул генеральный план строительства.
 Бронски склонился над ним, и на его солнечные веснушки набежала легкая озабоченность.
 – Вы сказали, что являетесь собственницей долины и некто предлагает вам этот крупный проект.
 – Да.
 – Я не могу определить для себя одно – по крайней мере, без дополнительной информации: почему для плотины выбрано именно это место и какая необходимость затапливать долину целиком?
 – Что вы имеете в виду? – Она постаралась умерить вспыхнувшую в ней надежду, которая могла оказаться преждевременной. – А где же еще ее можно выстроить?
 – Опять-таки, мисс Беннет, учтите, что я не видел местность. Я сужу только по чертежам. И мне представляется, что наиболее логичным месторасположением плотины мог бы стать вот этот перешеек. – Он указал ей точку на плане. – Значительно севернее предполагаемого строительства. Это позволит сохранитъ всю южную часть долины нетронутой.
 Именно там находится дом и все служебные постройки, сообразила Флейм. Она смотрела на карту, не в состоянии произнести ни слова от неожиданности.
 – Подумайте, ведь здесь можно было бы устроить площадку для гольфа и загородный клуб, а как выиграет от этого весь проект! И, уж конечно, оросительная система, которую не придется прокладывать через горы. – Он продолжал фантазировать: – Естественно, озеро изменит форму – вытянется к северо-западу. Но, по-моему, это более выгодное место для набережной и отеля, так как оно защищено горами от сильных ветров. Изменение месторасположения плотины открывает целый ряд новых перспектив. Можно выстроить взлетно-посадочную полосу для частных самолетов, и наверняка сюда устремятся те, кто их имеет. А если оставить плотину там же, где сейчас, то для взлетно-посадочной полосы придется срыть гору – расход скорее всего неоправданный.
 – Тогда почему же…
 Но она знала, почему. Ченс ненавидел Морганс-Уок и хотел его уничтожить. Утопить на дне озера.
 Карл Бронски выпрямился, его лоб прорезали две тонкие морщинки раскаяния.
 – Мне не следовало высказываться в таком духе, но, опять-таки, я должен подчеркнуть, что инженер, выполнявший заказ и выбравший такое расположение, вполне мог иметь на это очень серьезные основания.
 – Например?
 – Буровые пробы могли показать, что для строительства плотины там, где предлагаю я, понадобится укрепить берег – весьма дорогое удовольствие. А здесь можно установить ее в скальном основании почти задаром. – Он пожал плечами, давая понять, что вариантов может быть множество. – Без осмотра местности и необходимых проб можно только гадать, мисс Беннет.
 – Мистер Бронски, – она говорила медленно, так как мысленно перебирала в голове самые невероятные возможности, – не могли бы вы в течение ближайших двух недель вылететь со мной в Оклахому и взглянутъ на долину собственными глазами?
 – Оклахома – вот, значит, где, – сказал он, глубоко вздохнув. Предложение его явно заинтересовало. – Думаю, я мог бы найти пару дней.
 – Хорошо. Я должна знать наверняка, есть ли необходимость затоплять всю мою землю водой. – Она слабо улыбнулась. – Не то чтобы я не доверяла работе этого инженера, – просто мне хочется услышать другое мнение.
 – Я вас не упрекаю. Напротив, думаю, что вы поступаете мудро.
 На светофоре загорелся красный свет, и лимузин плавно затормозил у перекрестка. Сидя на заднем сиденье, Флейм наблюдала за тем, как перед ними прополз фуникулер. Она медленно перевела взгляд на Артура, шофера Малькома, сидевшего за опускающейся стеклянной перегородкой. Он включил радио и поймал легкую музыку. Из стереоколонок полилась полузабытая нежная мелодия.
 Повернув лежавшую на спинке сиденья голову в сторону Малькома, она улыбнулась.
 – Кажется, стоит мне закрыть глаза, и я усну.
 Ямочка на его подбородке слегка углубилась, глаза повеселели.
 – А я думал, ты уже спишь.
 – Можно ли меня за это винить после такого дивного обеда? – Она улыбнулась шире, но ее блаженная сонливость – сытая и томная – не исчезла. – Сейчас меня без труда можно было бы обратить в поклонницу сиесты.
 Он изучал ее лицо с привычным волнением.
 – Ты выглядишь усталой.
 Она этого не отрицала.
 – Последние десять дней я кручусь как белка в колесе, чтобы успеть завершить все дела к завтрашнему дню, до отъезда в Талсу. И впервые за все это время я могу спокойно расслабиться благодаря вам.
 – Талса? Ведь это территория Стюарта. – Он внимательно следил за тем, как она отреагирует на имя Ченса.
 Флейм улыбнулась с долей холодного безразличия.
 – Он не обладает на нее исключительными правами, Мальком.
 – Ты намереваешься с ним там увидеться? – спросил он, зная о том, что она продолжает с ним встречаться.
 – Возможно. – Хотя Флейм и согласилась встретиться с Ченсом, это ничего не значило. Она отменяла их договоренности и раньше. – Все будет зависеть от моего расписания. Мне предстоит куча дел в связи со вступлением в права наследования имуществом Хэтти – надо подписать бумаги и тому подобное.
 Она умолчала о том, что инженер Карл Бронски вылетит следом за ней, чтобы осмотреть Морганс-Уок, в частности, предполагаемое и альтернативное места расположения плотины. Однако ей предстояло поведать Малькому о причинах своего разрыва с Ченсом и об ожидавшей ее битве с целью сохранить за собой Морганс-Уок, ради которого Ченс на ней женился.
 Мальком, прищурившись, задумчиво нахмурился.
 – Я не понимаю, зачем ты встречаешься с ним, если говоришь, что между вами все кончено?
 Она улыбнулась, а ее глаза озорно сверкнули.
 – Вы говорите так, словно мы с ним неразлучны, Мальком. А между тем мы виделись всего дважды. И вопреки последним слухам ни о каком примирении не может быть и речи.
 В ее голосе не было и тени сомнений. «Неужели она им переболела?» – подумал Мальком. Она и вправду перестала враждебно вскидываться при одном только упоминании имени Стюарта, зато всякий раз в ее глазах вспыхивал мстительный огонь.
 Зажегся зеленый свет, и лимузин тронулся так плавно, что пассажиры этого даже не заметили.
 – Надолго ты в Талсу?
 – Только на выходные. Вернусь в начале следующей недели. – Она с любопытством посмотрела на него. – А что?
 – Просто хотел узнать, каковы твои планы – ведь ты теперь собственница и имеешь независимый доход. – Он улыбнулся, желая скрыть свое неодобрение этой, пусть и короткой, поездки в Талсу, как и того, что она может встретиться там со Стюартом. – Не предшествует ли это переезду навсегда?
 Мысль о том, что она может выскользнуть из его поля зрения (и из-под его влияния), не давала Малькому покоя с того момента, как она сообщила ему о том, что унаследовала крупное ранчо в Оклахоме.
 – Скромный независимый доход, – легко поправила она. – Который, конечно, не позволит мне уволиться из агентства.
 – Хорошо. – Мальком улыбнулся с тайным облегчением. – Значит, мне не придется иметь дело с новым распорядителем счета.
 Она взглянула на него с шутливым укором.
 – Осталось только внушить мне, что вас привлекает исключительно мой ум.
 – Признаюсь, твое общество возбуждает мысль, – ответил он тоже шутливо, потом помолчал, медленно обведя взглядом ее всю – с ног до головы. – К сожалению, у меня не было повода убедиться, как… ты можешь возбуждать.
 Она чуть отрывисто засмеялась.
 – Вы ни перед чем не отступаете, а, Мальком? Если считать упорство добродетелью, то вы – самый добродетельный из всех, кого я знаю.
 Он широко улыбался.
 – Это называется «брать измором».
 – Вижу, в этом вы настоящий дока, – заметила Флейм, все так же поддразнивая.
 Его взгляд стал серьезным и страстным.
 – Означает ли это, что наметился некоторый прогресс?
 Она начала было это отрицать, но замолчала, внезапно вспомнив, как хорошо и легко себя чувствовала последние два часа. А разве это не редкость? Такая же редкость, как пьянящая близость с Ченсом.
 Она ответила предельно честно:
 – Не знаю, Мальком.
 Он молча поднес ее руку к губам и поцеловал в ладонь, как раз когда лимузин затормозил у входа в агентство. Артур открыл перед ней дверцу. Флейм высвободила руку и вышла из машины, на ходу обернувшись.
 – Спасибо за ленч… и за компанию, Мальком.
 – Поговорим на следующей неделе, когда ты вернешься из Талсы, – пообещал он, глядя на нее более властно и дерзко, чем когда-либо.
 Медленно и задумчиво Флейм двинулась к дверям.




 33


 В среду утром – предварительный осмотр местности был уже завершен – Флейм проводила Карла Бронски до дверей. Чарли Рэйнуотер уже ждал снаружи, чтобы отвезти его в аэропорт.
 – Еще раз спасибо за гостеприимство, – сказал Бронски. – Надеюсь, я им не злоупотребил.
 – Хорошо. – И он вышел.
 Чувствуя себя победительницей, Флейм закрыла за ним дверь и повернулась, не в состоянии скрыть возбуждение. Тут она заметила наблюдавшую за ней Мэксайн.
 – Мистер Бронски уже уезжает? – Экономка нахмурилась.
 – Да.
 Флейм внезапно насторожилась, вспомнив предупреждение управляющего о том, что Хэтти давно сомневалась в преданности Мэксайн. По его словам, Мэксайн никогда не скрывала своей симпатии к Ченсу. Если из Морганс-Уока и была утечка информации, ее источником скорее всего была Мэксайн.
 – Чарли повез его в аэропорт.
 – По-моему, так нечего ему было и приезжать, – заявила экономка. – Вчера вечером вы появились к ужину, а рано утром Чарли куда-то его отвез, и он пропадал целый день. Часа – и того с вами не провел. Так с хозяйкой не поступают – вот вам мое мнение.
 – Карл вырос в городе. Он никогда не видел настоящего ранчо и был зачарован. Может, он всегда мечтал стать ковбоем. – Флейм равнодушно пожала плечами.
 – А чем он зарабатывает на жизнь? – полюбопытствовала Мэксайн.
 – Чем зарабатывают на жизнь все горожане? Работает в конторе, сидя в четырех стенах.
 Если Мэксайн и заметила, что Флейм уклонилась от прямого ответа, то не подала виду.
 – Бен дожидается вас в библиотеке.
 – Вы не могли бы принести…
 – Я уже отнесла ему кофейник и вторую чашку для вас.
 – Спасибо, Мэксайн. Больше ничего не нужно.
 Широкой и в то же время плавной походкой Флейм пересекла переднюю и двинулась по коридору к библиотеке – ее не покидала тайная радость торжества.
 Войдя в библиотеку, она почти на ходу повернулась и закрыла двери. В камине горел огонь, его веселое потрескивание отвечало ее приподнятому настроению. Она подошла к массивному столу. Сидевший за ним Бен казался совсем карликом. Она остановилась, увидев перед ним только кофейный поднос и юридические документы.
 – А чертежи? Где они?
 – Я скатал их и убрал в угол.
 Кивнув вправо, он указал на рулон, прислоненный к стеллажам позади него и наполовину скрытый ореховой подставкой, поддерживающей глобус.
 – Мэксайн их не видела?
 – Нет. Они уже стояли там, когда она принесла кофе.
 – Хорошо. – Флейм вздохнула с некоторым облегчением.
 – Ваш друг, инженер, сделал все, что от него требовалось?
 Она рассеянно кивнула, разворачивая на столе план строительства.
 – Чарли повез его в аэропорт. Боюсь, Карл оставил бедного Чарли без ног. – Ее губы тронуло подобие улыбки. – По его словам, Карл исходил каждый холм на обоих участках и даже спускался к реке, чтобы осмотреть берега. Перед отъездом Карл сказал, что после тщательного осмотра не находит причин, которые делали бы строительство плотины в северной части долины невозможным. Я разрешила ему взять все необходимые пробы, но попросила набрать бригаду на побережье, а не из местных. Я не хочу, чтобы Ченс узнал о наших замыслах.
 – А каковы ваши замыслы? – Бен Кэнон откинулся на спинку стула и сложил пухлые ручки на груди, глядя на нее любопытствующими проницательными глазами. – Вам не кажется, что, как ваш адвокат, я должен был бы о них знать?
 – Я хочу доказать, что есть другое место для плотины. Вы уже предупредили меня о том, что Ченс пользуется мощным политическим влиянием. И если нам придется отстаивать землю, это может стать нашим оружием – альтернативное предложение, которое, по крайней мере, сохранит дом и часть долины.
 У нее был и другой замысел, который она вынашивала с тех самых пор, как Карл Бронски указал ей на возможность иного выбора места для строительства плотины. Но Бену Кэнону она об этом не сказала. Наверняка ему это показалось бы нелепым и неосуществимым.
 И скорее всего он был бы прав, но пока она не могла полностью себя в этом убедить.
 – Может, и получится. – Он одобрительно кивнул – медленно и задумчиво. – И это все?
 – Я еще кое о чем подумываю, – призналась она, придвинув к нему план. – Что касается северо-западной части долины, то она вроде бы не принадлежит Ченсу и он на нее не претендует. Я бы хотела выяснить, кто ее владелец.
 – Кажется, Старрет, но я заеду в местный суд и проверю по налоговым отчетам.
 – Пусть лучше это сделает кто-нибудь другой, Бен. Если Ченс узнает, он может заинтересоваться, зачем вам это понадобилось, а нам нельзя дать ему зацепку.
 – Вы невероятно похожи на Хэтти, – заметил адвокат, издав короткий смешок. – Наверное, она бы перевернулась в гробу, узнав, что вы пригласили его сегодня вечером сюда на ужин.
 – Возможно, – согласилась Флейм, сворачивая чертеж. – А возможно, и одобрила бы.
 Это будет их третья встреча с Ченсом с момента разрыва, и первая – наедине. Но последнее ее не беспокоило. Она была уверена в том, что сумеет с собой справиться, хотя порою ее к нему и влекло. «Нет, не к нему!» – быстро решила она. Ее влекло к воспоминанию об их близости до того, как Флейм узнала, что он всего лишь ее использует. Тогда она находилась под обаянием иллюзии, что любит и любима.
 Бен Кэнон подался вперед, его лицо приобрело не свойственное ему угрюмое выражение.
 – Хорошо бы обезопасить себя от других зацепок Стюарта.
 Зная, что старый опытный адвокат никогда не болтает попусту, Флейм пристально на него посмотрела, отметив, с какой сосредоточенностью – об этом свидетельствовали морщинки у него на лбу – он изучает бумаги – те, что он читал, когда она вошла.
 – Верно, у вас есть основания, чтобы так говорить, Бен. Какие?
 – Как вам известно, завершены опись и оценка имущества Хэтти, а также подсчеты по всем крупным долгам, закладным и векселям. Когда я просматривал их, чтобы установить общую стоимость ее имения, я наткнулся на одну штуку, которая меня беспокоит.
 – На какую?
 – Прошлой весной банк продал закладную на Морганс-Уок.
 Она мгновенно напряглась.
 – Кому? Ченсу?
 – Этого я не знаю, потому и тревожусь. У меня есть название корпорации – нового держателя закладной, но я не могу выявить подлинного владельца. Однако подозреваю, что лабиринт холдинговых компаний и трестов приведет к Ченсу. К сожалению, я не могу этого доказать.
 Флейм отвернулась, с горечью осознав, сколь пустым и преждевременным было ее ликование.
 – Он умеет тасовать карты, не правда ли?
 – Пожалуй, да.
 – По-видимому, он может потребовать всю сумму взносов по закладной.
 – Может и, вероятнее всего, потребует.
 – А что там с деньгами Хэтти по страховому полису?
 – Их хватит, чтобы заплатить налог на недвижимость и поддерживать жизнь на ранчо в течение шести месяцев. Боюсь, единственный способ выкупить закладную у Ченса – это найти другого кредитора. И, должен прямо сказать, Флейм, это будет нелегко.
 – Почему? Ведь ранчо стоит этих денег.
 – Как недвижимость – да. Но любой кредитор в первую очередь будет смотреть на уровень управления и платежеспособность в будущем – особенно сейчас, когда столько семейных ферм и ранчо разоряются. А ведь вы практически ничего в этом деле не смыслите.
 – Я-то нет, но Чарли Рэйнуотер…
 – … уже стар. Ему пора на пенсию. Настало время взглянуть правде в глаза, Флейм. – Он протянул ей стопку бумаг. – Морганс-Уок, и особенно этот старый особняк – что-то вроде белого слона. Как вы сами можете убедиться по этим приходно-расходным ведомостям, последние несколько лет ранчо приносит ничтожную прибыль. Да и та почти целиком уходит на то, чтобы содержать дом. – Он помолчал, и на его лице отразилось сожаление. – Я знаю, как Хэтти любила это место, и со своей стороны боролся так же рьяно, как и она, чтобы спасти его от рук Стюарта. Но если быть реалистом, то я бы рекомендовал вам принести этот дом в дар какому-нибудь местному историческому обществу для создания музея – лишь бы избавиться от расходов на его содержание. Я не пророк, Флейм, но, если рыночные цены на скот упадут, или весенние потери молодняка будут значительными, или здоровье Чарли пошатнется, а новый управляющий окажется не таким толковым, у вас могут быть неприятности. Я говорю вам все это для того, чтобы вы поняли – при нынешнем положении дел вас ожидают большие трудности… особенно в связи с закладной.
 – Ясно, – пробормотала она, затем грустно добавила: – По крайней мере, я уже начинаю кое-что понимать. – Она взглянула на бумаги, которые держала в руках. – Я могу оставить это у себя, чтобы внимательно просмотреть?
 – Разумеется, – кивнул Бен. – Это ведь только копии. – Поставив чемоданчик на стол, он откинул крышку. – Тут есть кое-какие документы, где требуется ваша подпись. – Он выложил их и дал ей ручку. – При благоприятном стечении обстоятельств и невмешательстве Стюарта к концу следующей недели Морганс-Уок со всем его имуществом будет официально принадлежать вам.
 – Хорошо, – сказала она, хотя сейчас уже начала сомневаться, так ли это хорошо.
 – Да, и еще. – Он вынул из чемоданчика газетную вырезку. – Это было напечатано в одной из свежих римских газет. Я подумал, что вам это может пригодиться, если вдруг Стюарт вздумает чинить препятствия с разводом.
 Газетный снимок изображал улыбающегося Ченса и сияющую Лючанну, а надпись под ним гласила: «Земельный магнат Ченс Стюарт и примадонна Лючанна Колтон снова вместе – на недавнем благотворительном балу в поддержку сценического искусства». Флейм не стала читать дальше – сначала она оцепенела, потом закипела от ярости. Все его разговоры о том, как он ее любит, нуждается в ней и как хочет ее вернуть, были очередной ложью! И сегодня вечером он явится сюда и будет продолжать лгать!
 После ужина Ченс стоял перед камином в гостиной со стаканом бренди в руке и смотрел на занимавшееся пламя: пляшущие огоньки беспорядочно набрасывались на солидные поленья. Какая уютная картина – бренди и кофе вдвоем, потрескивание огня в очаге, легкая тишина дома, приглушенный свет в комнате.
 Горел только торшер, его обрамленный бахромой абажур рассеивал электрический свет, отбрасывая янтарный отблеск на кресло, в котором, забравшись с ногами, сидела Флейм. Ченс искоса смотрел на нее.
 Она напоминала довольную кошечку, свернувшуюся клубочком, – рукава свитера подтянуты кверху, широкие белые брюки мягко облегают длинные ноги. Копна золотисто-рыжих волос в легком беспорядке обрамляет прелестное гордое лицо. От одного ее вида у него внутри все переворачивалось.
 Однако сейчас он думал не о Флейм. Он проигрывал сегодняшний разговор с Сэмом, состоявшийся у него в кабинете.
 – Ченс, прошел целый месяц. Тебе не кажется, что пора что-то предпринять? – кипятился Сэм. – Мы не опротестовали завещание. Если в ближайшие пару дней мы ничего не сделаем, суд передаст Морганс-Уок во владение Флейм. Ты это понимаешь, надеюсь?
 – Задержка дела по введению ее в право наследования на эту землю ни к чему не приведет. Я не буду его оспаривать, это окончательное решение.
 – Ты не хочешь отвоевывать у нее право наследования и не борешься против расторжения брака. Черт возьми, Ченс, я знаю, что ты любишь ее и добиваешься ее возвращения. Я тебя понимаю, но как же быть с Морганс-Уоком?
 – А что с Морганс-Уоком?
 Сэм беспомощно поднял плечи.
 – Мне кажется, ты зациклился на том, чтобы вернуть Флейм. И ничего другого в отношении земли не предпринимаешь.
 – Если сейчас я предприму против Флейм какие-либо действия, то нечего и думать о том, что она ко мне вернется. Она окончательно убедится, что все, чего я хочу, это получить землю.
 – Может, и так, – Сэм вздохнул тяжело и раздраженно, – но время-то идет, вот что меня беспокоит. Я не предлагаю тебе потребовать выплаты по закладной, но ведь можно слегка припугнуть Флейм – потребовать финансовые отчеты и пересмотра условий кредита. Попробуй надавить на нее, а то и немного прижать.
 – Флейм невозможно прижать, она лишь рассвирепеет.
 – Ченс, с моей точки зрения, бездействовать – это ошибка. Сколько мы еще можем сидеть сложа руки?
 – Столько, сколько нужно.
 Сэм взглянул на него.
 – Ты хоть как-то продвинулся вперед? Или она просто водит тебя за нос?
 Он не мог бы ответить на этот вопрос ни тогда, ни сейчас, когда взболтал бренди и почти до дна осушил стакан.
 – Еще бренди?
 Ее мягкий голос проник в него, всколыхнув чувства, однако он понял, что вопрос был не более чем любезностью.
 – Нет.
 Он повернулся к ней лицом и обвел ее взглядом. Этот взгляд вызвал в ней какую-то смутную тревогу – от настороженности ее зеленые глаза сделались непроницаемыми, а на лицо наползла маска вежливости.
 – В течение последних четырех недель мы ужинали, разговаривали, а иногда даже смеялись вместе. Так почему же у меня такое чувство, словно между нами стена и ты делаешь все это чисто механически?
 С неторопливой грацией она спустила ноги и встала с кресла, затем, сунув руки в карманы, приблизилась к камину.
 – Видимо, ты забыл, что эти встречи – твоя инициатива, а не моя.
 – Мне кажется, для тебя они ровно ничего не значат – ты сожалеешь о каждой адресованной мне улыбке. – Он поднес стакан ко рту и говорил поверх него. – Однако ты улыбалась. В минуты слабости – когда забывала о том, что должна меня ненавидеть.
 – В таком случае, это происходило действительно редко, – холодно бросила она.
 Ченс улыбнулся, допил бренди, подошел к кофейному столику и поставил на него пустой стакан.
 – Что ты хочешь от меня, Флейм? – С предельным напряжением он ждал ответа, но его не последовало. Он заговорил вновь – с нарастающей силой и нотками гнева. – Я что, должен ползать на коленях? Умолять? Но о чем?
 – Я ничего от тебя не хочу, Ченс. Абсолютно ничего. – Когда он повернулся, она стояла к нему спиной и смотрела на огонь. Он не мог оторваться от ее высокого, напоминавшего иву силуэта.
 – Я не верю, что стал тебе безразличен, Флейм.
 Подойдя к ней, он увидел, как она напряглась, насторожилась, точно отгородившись от его живого присутствия.
 – А мне безразлично, во что ты веришь.
 – Я заставлял тебя смеяться. Улыбаться. Сердиться. И, несомненно, заставлял плакать.
 – Не забудь прибавить к списку своих достижений и то, что ты заставил меня тебя возненавидеть.
 – Но тебе не все равно. Я тебе не безразличен, точно так же, как и ты мне.
 Он ласково положил ей руки на плечи, вспомнив, какая она на ощупь, и почувствовав, как напружинилось ее тело. Опьяненный ее близостью, он коснулся губами ее волос, вдохнув их чистый аромат.
 – Я не могу без тебя. – Он не собирался этого говорить, но теперь, когда слова сорвались с языка, договорил до конца. – Я всегда считал, что женщина должна быть для мужчины или всем, или ничем. Ты для меня все, Флейм. Все.
 Его руки скользнули к ее локтям, сомкнулись спереди и привлекли ее к себе. Она склонила голову набок, как бы отстраняясь, но он отыскал губами нежный изгиб ее шеи и пульсирующую жилку.
 – Здесь, в этом доме, мне не дано было познать, ни что такое семья, ни что такое любовь. Но ты научила меня… показала, как оно бывает.
 – Нет.
 Она и сама не знала, к чему относится это «нет» – к нему ли, к воспоминаниям или к тому волнению, которое он в ней вызывал. Его слова, голос, прикосновение разрушали воздвигнутые в ней барьеры. Она не сопротивлялась, когда он развернул ее к себе и обнял.
 – Да. – Он окинул ее быстрым взглядом.
 Она была так близко, что Ченс мог видеть трепетание ее ресниц, изгиб рта и морщинки в его уголках, которые – по ее прихоти – придавали ей то грустный, то горделивый вид. Ее грудь соприкасалась с его, и он чувствовал ее частое сердцебиение и быстрое дыхание. Ее лицо было непроницаемым, однако от него не укрылись не свойственные ей беспокойство и неуверенность. Он же не испытывал ни малейших сомнений. Она была нужна ему. Являлась для него олицетворением мягкости и бесконечности, огня и зеленых прохладных глубин.
 – Ты нужна мне, Флейм, – прошептал он и поцеловал ее – горячо и властно.
 То ли от неожиданности, то ли от внезапного желания Ченс не мог бы сказать точно – она страстно ответила на его поцелуй. Но тут же отстранилась и высвободилась из его объятий.
 – У тебя здорово получается, Ченс. – Из ее голоса еще не исчезла хрипотца, выдававшая сильное волнение. – Очень здорово. – Она не понимала, как могла забыть, пусть даже на секунду, о том, что этот человек – великий соблазнитель, – но на этот раз ничего у тебя не выйдет. Потому что я знаю – тебе нужна не я, тебе нужен Морган-Уок.
 – Одно с другим не связано.
 – Разве? – Она вынула из кармана газетную вырезку с фотографией Ченса и Лючанны и протянула ему. – Бедняжка, я разбила тебе сердце.
 Он взглянул на снимок, затем – ей в глаза.
 – Это ни о чем не говорит. С Лючанной нас связывает давняя дружба. Тебе это хорошо известно.
 – Вот пусть она тебя и утешает. Наверняка ей это неплохо удается.
 – Перестань, Флейм… – Он шагнул к ней.
 Но она вылила на него ушат холодной воды.
 – Думаю, тебе лучше уйти, Ченс. Ты поужинал и наговорился, а больше ничего не получишь.
 Он колебался. Она видела, что он не может решиться продолжать натиск и воспользоваться ее уязвимостью. Наконец он скомкал газетную фотографию и бросил ее в огонь.
 – Я ухожу, – сказал он. – Поговорим об этом в следующий раз.
 Но она-то знала, что следующего раза не будет. Правда, ему она об этом не сказала. Она оставила его в неведении – выходя из гостиной, он верил, что где-нибудь когда-нибудь они встретятся. Она выиграла нужное ей время.
 Услышав, что за ним захлопнулась входная дверь, Флейм повернулась к огню, наблюдая за тем, как языки пламени жадно набросились на клочок бумаги. На мгновение осветилась фотография Ченса и Лючанны, стоявших рука об руку. В следующую секунду она превратилась в черный пепел.




 34


 После того как Флейм вернулась в Сан-Франциско, Ченс дважды пытался с ней связаться, но оба раза она была на совещаниях и не удосужилась ему перезвонить. Она знала: рано или поздно он поймет, что она намеренно его избегает, но у нее не было времени об этом беспокоиться.
 Всякий свободный час, всякую свободную минуту она посвящала встречам, телефонным звонкам и разговорам с Карлом Бронски и его помощником Девлином Скоттом. Результаты буровых исследований показали, что северное расположение плотины вполне возможно. Но Флейм уже не рассматривала этот вариант в качестве оружия для борьбы с Ченсом на случай, если он затеет судебное дело. Северная плотина стала краеугольным камнем нового проекта застройки, который она не обсуждала ни с кем, кроме Карла Бронски и Девлина Скотта, и который постоянно шлифовала и дорабатывала сама, пока не пришла к выводу, что он готов. Но даже сейчас она не сказала всего Карлу – во всяком случае, главного.
 Поняв, что она вполне подготовилась, Флейм сделала решающий звонок, в результате которого ее план либо будет приведен в исполнение, либо она будет отброшена назад.
 – Привет, Мальком. Это Флейм.
 – Если ты звонишь, чтобы отменить обед в четверг, то это будет уже второй раз подряд за две недели.
 – Я звоню не за этим. – Меньше всего ее занимал обед. – У меня есть деловое предложение, которое я бы хотела с вами обсудить.
 – Деловое предложение? – В его голосе прозвучала настороженность. – Относительно чего?
 – Оно касается меня лично. И никак не связано с агентством. Я бы предпочла показать вам бумаги вместо того, чтобы объяснять суть по телефону.
 – Когда бы ты могла со мной встретиться?
 – В любое время. И чем скорее, тем лучше.
 – Как насчет сегодняшнего вечера? – предложил Мальком. – В шесть часов у меня переговоры, но к восьми я освобожусь. Я ночую в своей городской квартире, а не еду на Бельведер. Мы можем встретиться там, скажем, в восемь тридцать.
 – Значит, в восемь тридцать, – мгновенно согласилась Флейм.
 Когда она повесила трубку, в селекторе раздался голос секретарши:
 – Флейм, на второй линии мистер Кэнон из Талсы. Будете говорить сейчас или мне сказать, что позвоните ему позже?
 – Сейчас. – Она быстро сняла трубку и нажала кнопку рядом с мигающей лампочкой. – Привет, Бен.
 – У меня только что состоялся телефонный разговор, который, я думаю, вас заинтересует.
 – С кем? – полюбопытствовала она, зная, что Ченс не стал бы ему звонить.
 – С местным агентом по продаже недвижимости. Он хотел выяснить, не согласится ли новый владелец Морганс-Уока рассмотреть предложение о продаже ранчо. Вроде бы у него есть клиент в Техасе, скорее всего в Далласе, которого интересует эта земля.
 – В самом деле? – Она вдруг разозлилась. – Бьюсь об заклад, что за этим стоит Ченс. – Напрасно Ченс думает, что она настолько глупа, чтобы не разгадать его уловку.
 – Я в этом не сомневаюсь, – согласился Бен. – Он знает, что ему вы никогда не продадите землю. Вероятнее всего, он надеется, что вы продадите ее кому-нибудь другому – ему назло, особенно если предложение щедрое. А оно таким и будет.
 – Что вы ответили агенту?
 – Ничего конкретного.
 – Позвоните ему и скажите… – Она поборола порыв, вызванный раздражением, в пользу более разумного шага. – Скажите ему, что новая владелица не очень заинтересована в продаже, но все же пусть далласcкий клиент свяжется с ней напрямик. И намекните: мол, ее можно уговорить, если цена будет хорошая.
 – Будь по-вашему.
 – Видите, – она слабо улыбнулась, – существует не один способ водить Ченса за нос.
 Городская квартира Малькома Пауэлла на восемнадцатом этаже небоскреба из стекла и стали для человека его положения была не такой уж большой, но обставлена шикарно. Просторная комната служила гостиной и столовой одновременно. Интерьер был скорее современным, но содержал в себе также классические тенденции. Мальком коллекционировал мраморные обелиски и бьедермейерскую деревянную мебель. Здесь преобладали серые тона, что подчеркивало красоту панорамы города, сияющего вечерними огнями.
 Но Флейм, явившаяся ровно в восемь тридцать, ничего этого не замечала. Вежливо поинтересовавшись, как прошли переговоры, она не стала терять время на любезности.
 – Вы не против, если я воспользуюсь столом для того, чтобы разложить чертежи? – и, не дожидаясь ответа, направилась по перламутрово-серому мрамору к полированному обеденному столу.
 – Пожалуйста. – Мальком пошел за ней и стал с любопытством наблюдать, как она извлекла из небольшого кожаного портфеля комплект чертежей и разложила их на столе. – Тебе налить чего-нибудь?
 Она начала отказываться, но тут заметила у него в руке стакан.
 – Джин с тоником.
 Когда Мальком вернулся с ее стаканом, она поставила его на стол, даже не притронувшись, затем открыла свой кейс и вынула оттуда брошюру с кратким описанием и анализом застроечного плана Ченса.
 – После нашего утреннего разговора, – Мальком наблюдал за ее действиями, стоя на некотором расстоянии от стола с разложенными на нем бумагами, – я подумал, что ты хочешь обсудить со мной создание твоего собственного агентства, однако чутье подсказывает мне, что я ошибался.
 – Оно вас не обманывает. – Она одарила его мимолетной улыбкой. – Как вам известно, недавно я получила в наследство землю в Оклахоме. В этих бумагах, – она указала на чертежи, – описано то, как Ченс Стюарт собирался распорядиться землей.
 Придвинувшись к столу, Мальком бегло взглянул на планы, затем повернулся к ней – его взгляд стал испытующим.
 – Насколько я понимаю, ты получила наследство после того, как рассталась с ним.
 – Это правда. – Хотя ей было нелегко, она встретила его взгляд прямо и гордо – ее самолюбие не было сломлено жестоким ударом. – Но, судя по тому, сколько мысли и труда было затрачено на эти чертежи, он, очевидно, составил этот проект задолго до нашего знакомства. Из генерального плана явствует, что он уже приобрел соседние участки. Остановка только за долиной.
 – Потому-то он на тебе и женился?
 – Да. – Не было смысла это отрицать, к тому же на данном этапе Мальком имел право знать правду о Ченсе – обо всем. – Я просила бы вас, Мальком, ознакомиться с этим проектом и честно высказать о нем свое мнение.
 Он смерил ее долгим взглядом, словно пытаясь определить суть ее просьбы. Наконец кивнул.
 – Хорошо.
 Когда Мальком достал из нагрудного кармана своего темно-серого пиджака очки в металлической оправе, Флейм взяла стакан и перешла в ту часть комнаты, которая служила гостиной, не желая стоять у него над душой. Как ни странно, она не волновалась. Нетерпение – да. Решимость – безусловно. Но нервозности не было. Она точно знала, чего хочет, почему и что должна для этого сделать – без колебаний и сожалений.
 И хотя ей не сиделось на месте, она устроилась на мягком кожаном диване лицом к Малькому. Потягивая джин, она совершенно не чувствовала его вкуса. Она старалась не смотреть на Малькома, однако улавливала любое его движение – мягкий свет вспыхивал в седых прядках при каждом наклоне его головы.
 Ожидание становилось невыносимым. И все же она не двигалась с дивана – лед в ее стакане превратился в воду. Когда ее терпение лопнуло, Мальком снял очки и, напоследок оглядев стол, повернулся к ней.
 – Ну что? – замерла она.
 – Думаю, Стюарт преподнес бы очередной сюрприз деловому миру и положил бы в карман не один миллион. – Он помолчал. – Или эти предположения – из области фантастики?
 – Нет, это не фантастика. – Она встала с дивана и подошла к обеденному столу. Там она открыла портфель и вынула из него еще один комплект чертежей. – А это то, что хочу выстроить я. – Она разложила их поверх чертежей Ченса, не обращая внимания на изумление Малькома. – Как видите, концепция та же, что и у него. Но изменено месторасположение некоторых объектов. Плотина перенесена севернее, что сохраняет долину, где реально умещаются площадка для гольфа в тридцать шесть лунок, отель, он же загородный клуб, коттеджи и многоквартирные дома, а также посадочная полоса для частных самолетов. Перенос плотины обусловливает также перенос курортного отеля и набережной – они перемещаются сюда. И кроме того, – она с трудом удержалась от злорадных ноток в голосе, – перенос плотины означает, что большая часть земель Ченса остается, в буквальном смысле слова, голой.
 – А ведь ты не шутишь, – наконец понял Мальком.
 – Я еще никогда в жизни не была так серьезна, – призналась Флейм. – Как бы то ни было, я должна указать на то, что курортный отель и набережная выходят за территорию Морганс-Уока. Строительная площадь охватывает семь частных земельных участков, включая долину, которая будет затоплена. Естественно, эти земли надо приобрести как можно скорее.
 – Зачем тебе все это, Флейм? – тихо – слишком тихо – спросил он. – Ведь тут дело не в деньгах, верно?
 – Ченс по-прежнему хочет захватить мою землю. Тот факт, что ради этого он женился на мне, показывает всю степень его решимости. Он не остановится только потому, что попытка оказалась неудачной. Он пойдет до конца. Он уже стал держателем закладной Морганс-Уока. Сегодня позвонил мой адвокат и предупредил, что, вероятно, я получу очень выгодное предложение о продаже ранчо – предположительно из Далласа. Несомненно, за этим стоит Ченс. Когда я откажусь, он просто потребует выплаты по закладной. Если же мне удастся найти другой кредит – а это будет нелегко, – Ченс скорее всего выкупит и его. Он сделает все возможное, чтобы я сдалась. Если я буду только обороняться, то в конце концов проиграю. А значит, у меня есть единственный выбор, – заключила она. – Я должна играть по его правилам.
 От нее не укрылось новое выражение глаз Малькома – уважение и восхищение. Затем он чуть заметно улыбнулся.
 – А кроме того, ты хочешь отомстить.
 – Отчасти, – искренне призналась она.
 – Что касается делового предложения, о котором ты упомянула по телефону, то как я вписываюсь в твой план?
 – Мне нужен партнер, – продолжала она. Само собой разумелось, что имелся в виду человек влиятельный и богатый. – Я могла бы осуществить этот проект самостоятельно, но мы оба знаем, как это трудно, а то и невозможно, особенно, если о нем дознается Ченс. Но если я смогу опереться на имя и деньги Пауэлла, даже Ченсу Стюарту будет нелегко со мной тягаться.
 – Но с какой стати я должен тебя поддерживать, Флейм? Что я получу, кроме прибыли?
 – Меня, – спокойно ответила она.
 Он язвительно ухмыльнулся.
 – Я заранее знал ответ. – Флейм впервые стало не по себе. – Сколь ни заманчиво твое предложение, честно говоря, идея послужить орудием для сведения твоих счетов со Стюартом меня не слишком вдохновляет.
 – Мы всегда были откровенны друг с другом, Мальком, – сказала она, тщательно подбирая слова. – Вряд ли вы понимаете, как это редко бывает. Во всяком случае, я не осознавала. Вы ни разу не солгали мне, что хотите чего-то большего, чем роман. Наоборот, открыто признавали, что вовсе не собираетесь оставить жену. Я научилась ценить подобную честность – наряду со многим другим. Я всегда уважала вас и восхищалась вами, Мальком, как бизнесменом и как человеком. Кроме того, нам хорошо вместе. Как вы однажды сказали, мы прекрасно ладим. Существует ли более прочная основа для взаимоотношений, чем взаимное уважение и восхищение?
 Он глубоко вздохнул, и на его лице отразилась легкая настороженность.
 – Я хочу тебя, Флейм, как не хотел ни одну женщину. Я так тебя хочу, что готов тебе поверить. Ты говоришь очень убедительно.
 – И я хочу быть с вами. Меня подтолкнула к этому жажда мести, Мальком. Не отрицаю. – Она медленно приблизилась к нему, теперь их разделяло лишь несколько дюймов. Однако она все еще не касалась его. – Но это не все. Я устала быть одна. Устала от одиночества. Я хочу, чтобы рядом был человек, с которым я могла бы делить и работу, и досуг. Неужели в это так трудно поверить?
 – Нет.
 – Тогда… можем ли мы стать партнерами?
 Он молча притянул ее к себе и нашел ее рот. Она ответила на его поцелуй, правда, без той страсти и того накала чувств, какие когда-то дарила Ченсу. Но пережитая боль научила ее, что лучше любить разумно и спокойно, чем отдаваться вихрю эмоций.
 Когда он привел ее в спальню – в тех же сдержанных, серых тонах, – она слегка пожалела о том, что постель – непременное условие договора. Скидывая одежду под его горящим взором, она успокоила себя тем, что впереди еще много времени – они успеют обсудить и стратегию, и тактику. Но вот они и рядом. Она знала, что ему нужна не пассивная любовь. И искренне старалась ему угодить. Она отвечала страстностью на страстность, что помогало избавиться от воспоминаний. В конце концов, это было неотъемлемой частью сделки.
 Если его руки и губы были не слишком искушенными, если в его порывах было больше силы, чем утонченности, если ее наслаждение уступало тому, которое она познала прежде, она запретила себе об этом думать. Потом, положив голову на его могучую грудь, она испытала успокоение и легкость. Что ж, ей и этого было довольно.




 35


 Сэм вышел из своего кабинета и, увидев, что двери Ченса закрыты, постоял в нерешительности, а затем подошел к столу Молли.
 – Ченс занят?
 – Занят? – Она со вздохом посмотрела на светящуюся лампочку телефона, указывавшую на то, что одной из линий пользовались. – Он опять пытается дозвониться до Флейм.
 – А в ответ все те же отговорки, да? – догадался Сэм и, покачав головой, вздохнул в унисон с Молли. – За последние два месяца он разговаривал с ней всего один раз, да и то наверняка случайно. Если бы она знала, что звонит он, ни за что не сняла бы трубку.
 – Он беспокоит меня, Сэм, – призналась Молли. – Вы замечаете, как он похудел? И по ночам не спит. Неудивительно, что он такой раздражительный и…
 – … и с ним невозможно разговаривать, – закончил за нее Сэм.
 – Зачем же она с ним так обращается? Неужели она не понимает, как он мучается?
 – Вы такая же, как Ченс, – буркнул Сэм, глядя на нее с грустью и раздражением одновременно. – Вам обоим даже не приходит в голову, что ей-то скорее всего просто наплевать.
 – Видимо, я в ней ошиблась. – Такое признание со стороны Молли дорогого стоило, и Сэм это знал. – Мне казалось, она его по-настоящему любит. Наверное, она притворялась. Другого разумного объяснения я найти не могу.
 – Да нет, есть еще парочка объяснений.
 Но Сэм не стал ими делиться. Молли все равно никогда не согласится с тем, что такое отношение Флейм может быть вызвано поведением Ченса – тем, как он обманул ее с Морганс-Уоком. Что до Молли, то она бы ему это простила.
 – Я считала жестокой и бессердечной эту Хэтти, – сказала Молли. По тому, как сжались ее челюсти, было видно, что она сердится. – Теперь я начинаю думать, что это фамильная черта. Подумать только, сколько обе они принесли ему страданий… – Она снова вздохнула и посмотрела на Сэма. – Что же нам делать?
 – Не знаю, как вы, а я должен войти к нему и объявить, что наконец-то получил известие от Дж. Т. И если он в дурном настроении, что ж – тем хуже.
 – Что произошло? – спросила она и мгновенно догадалась: – Она отказалась продать землю.
 – Нечто в этом роде. – Он подошел к дверям и коротко постучал.
 Но Ченс не слышал стука – он в сердцах бросил трубку, когда голос на другом конце провода принялся объяснять, что мисс Беннет на совещании, ее нельзя беспокоить – он глотал это уже слишком много раз. Еще ни одна женщина не изводила его до такой степени, что он не мог думать ни о чем другом, – только как бы ее вернуть. Она раздавила его, словно молот. Тихо выругавшись, он провел рукой по коротко остриженным волосам и откинулся на спинку стула, пригнув плечи от неутихающей боли.
 – Послушай, Ченс… – от неожиданного звука Ченс резко поднял голову, рявкнул:
 – В чем дело? – и, повернувшись на стуле, постарался овладеть собой.
 – Я только что говорил с Дж. Т. из Далласа. – Ченс развернул стул.
 – Он видел Флейм? – Ченс удержался от того, чтобы спросить, как она. – Что она сказала? Она согласна продать Морганс-Уок?
 – Нет. – Сэм помолчал. – Она сказала – я цитирую:
 «Передайте Ченсу Стюарту, что Морганс-Уок не продается ни за какие деньги». Естественно, Дж. Т. отрицал твою причастность к этому делу. Но, полагаю, она лишь улыбнулась и указала ему на дверь.
 – Черт… – Он произнес это почти шепотом.
 – Ты не считаешь, что нам пора снять перчатки, Ченс?
 Откинувшись на стуле, он вынул из кармана свадебные кольца, которые носил с собой каждый божий день с тех пор, как Флейм швырнула их к его ногам. Он сжал их в кулаке, чувствуя, как края бриллианта впиваются в ладонь.
 – Требую выплаты по закладной, – сказал он, затем медленно выдвинул ящик стола и бросил в него кольца. Когда он захлопнул ящик, то подумал, что хорошо бы вот так же выкинуть из головы Флейм. – Заморозь все кредиты Морганс-Уоку. Пусти в ход любые уговоры и угрозы, но добейся этого. У нее не должно остаться никаких наличных. Одновременно постарайся переманить с ранчо побольше работников.




 36


 Услышав звук поворачивающегося в замке ключа, Мальком опустил газету, снял очки и посмотрел в сторону передней своей квартиры. Дверь захлопнулась, раздался твердый постук высоких каблуков по мраморному полу, и перед ним появилась Флейм в том же коричневом с белым костюме от Адольфа, в котором была днем, – это сочетание цветов эффектно подчеркивалось пламенем ее волос.
 – Я ждал тебя час назад.
 – Я знаю, дорогой. – Бросив шерстяное с альпакой пальто на стул, она подошла к спинке дивана и наклонилась, чтобы чмокнуть Малькома. – Извини. Моя встреча с Эллери заняла больше времени, чем я предполагала. Надо было столько всего обсудить. Тебе подлить чего-нибудь? – спросила она, беря его стакан.
 – Да, пожалуйста, – сказал он, когда она уже направлялась к столику-бару.
 – Завтра мне придется провести в агентстве почти весь день. – Она щипцами положила из ведерка несколько кубиков льда сначала ему, потом себе. – К сожалению, у меня нет выбора. Ужасно много работы.
 – Ты доводишь себя до изнеможения. Пора тебе уйти из агентства.
 Глядя, как она подливает ему виски, Мальком отметил, что в ней совершенно не чувствуется усталости – ни умственной, ни физической. Напротив, он никогда не видел ее такой оживленной и энергичной. Это впечатление усилилось, когда она повернулась к нему и посмотрела прямо в глаза. В тот момент она олицетворяла собой все то, чем была для него: идеалом и образом красоты – ровным огнем, горящим в ночи, совершенным и прозрачно-чистым. Он хотел бы верить в то, что был причиной яркого блеска ее глаз. Но знал, что это не так, и ее слова подтвердили его догадку.
 – Не могу, надо еще немного подождать. А вдруг Ченс установил за мной слежку? И если я уйду из агентства, он заинтересуется, чем я занимаюсь. – Она подошла к нему и протянула стакан. – Не можем же мы с самого начала вызвать его подозрения. – Она сбросила туфли из крокодиловой кожи и, подобрав под себя ноги в шелковых чулках, уселась на диванную подушку рядом с ним. – Кроме того, в агентстве у меня сейчас не так уж много работы – я передала большую часть моих клиентов другим распорядителям счетов, за исключением счета Пауэлла, разумеется. – Она коснулась кончиками пальцев его мочки, а затем провела по щеке.
 – Разумеется.
 Он машинально улыбался, думая о том, перестанет ли когда-нибудь болезненно воспринимать то, что каждая третья ее фраза содержала упоминание о Стюарте. Мальком неизменно ощущал его незримое присутствие. Его не было разве что в постели. Впрочем, и в этом Мальком не был до конца уверен. Сколько раз он задавался вопросом: получает ли она такое же наслаждение с ним, как когда-то со Стюартом? Он никогда не сомневался в своей мужской силе… до недавних пор. Вновь и вновь он внушал себе, что Флейм с ним, а не со Стюартом. Однако не мог отделаться от мысли, что она бы никогда к нему не пришла, если бы не отчаянная жажда мщения. Вероятно, ему следовало быть благодарным Стюарту, но он презирал его так же, как и Флейм, – по крайней мере, так она говорила. Сказать по правде, он готов был открыто схлестнуться со Стюартом и доказать, кто из них достойнее.
 – Кстати, о Ченсе. – Она медленно вращала стакан, и льдинки позвякивали о его стенки. – На прошлой неделе я получила уведомление с требованием выплаты по закладной. У меня есть шестьдесят дней на то, чтобы найти семьсот с лишним тысяч долларов.
 – На прошлой неделе? – Мальком нахмурился. – И ничего мне не сказала!
 – Забыла – закрутилась с инженерами и проектировщиками. У нас еще достаточно времени, так что ничего страшного. Я собираюсь заплатить в последнюю минуту. Наверняка он считает, что загнал меня в угол, вот и пусть себе считает.
 – И хитра же ты, Флейм!
 Мальком понимал, что каждый ее шаг был продиктован ожиданием того или иного ответа, той или иной реакции со стороны Стюарта.
 – Без хитрости и без элемента внезапности его не одолеть. – Ей не сиделось на месте – она опустила ноги и грациозно поднялась с дивана, избегая его взгляда. – Между прочим, Карл не забросил тебе новый генеральный план? Он обещал закончить его к сегодняшнему дню.
 – Он на столе.
 – Много там изменений?
 Она подошла к столу и стала изучать чертеж.
 – Порядком, но они незначительные. – Поколебавшись, Мальком поставил стакан на кофейный столик и приблизился к Флейм в той части комнаты, что служила столовой. – Он закончил также чертежи плотины. Я дал Карлу визитку одного вашингтонского знакомого и сказал, чтобы на следующей неделе он их ему показал.
 – Ты не торопишься…
 – Нет, – перебил ее Мальком, – если у нас и возникнут какие-то серьезные проблемы, то в связи с плотиной. И я хочу знать о них как можно раньше.
 Она пожала плечами, якобы в знак согласия с его решением, но он видел, что она его не одобряет.
 – Твой адвокат не получал никаких новых известий от агентов по продаже недвижимости в Талсе?
 Мальком поручил своему адвокату использовать семь различных агентств по продаже недвижимости, чтобы приобрести семь участков, где должны были располагаться отель и набережная.
 – Со вчерашнего дня – ничего.
 – Я не понимаю, в чем загвоздка. Мы смогли добиться соглашения о покупке только трех участков. А работа ведется уже без малого месяц.
 – А тебе не приходит в голову, что люди не горят желанием продавать землю? – урезонил он.
 – Зато я горю желанием ее купить, – заявила она. – Мальком, ведь ты до сих пор не видел Морганс-Уок. Твои представления о нем основываются лишь на этих чертежах и планах. Почему бы нам не слетать туда на пару дней?
 – Думаю, я смогу перекроить свое расписание.
 В данном случае ему скорее нравилось то, что два-три дня Флейм будет всецело принадлежать ему.
 – Там мы сможем встретиться с агентами по недвижимости и выяснить причину задержки. Если дело в цене, то уполномочим их предлагать больше. Если в чем-то другом, то попытаемся найти выход, – рассуждала она вслух. – Мне кажется, мысль и в самом деле неплохая. Когда я в последний раз говорила с Чарли, он сказал, что испытывает некоторые трудности. С ранчо ушло большинство работников. И неважно обстоит дело с кормами. Может, и это удастся уладить там же, на месте.
 – Ты думаешь только о делах, – проворчал Мальком, понимая, что в их взаимоотношениях ничего не изменилось.
 На секунду она застыла неподвижно. Затем повернулась к нему, полностью расслабившись.
 – Нет, не только.
 В уголках ее рта играла улыбка. Она обняла его за шею, покручивая пальцем прядку волос на затылке.
 – Я отчетливо помню, что множество раз меньше всего думала о делах, а ты – нет?
 Она легонько коснулась губами его губ, а потом провела по ним влажным кончиком языка.
 Он было воспротивился, но в следующее мгновение грубо прижал ее к себе, целуя с такой страстью, что у нее захватило дух, и надеясь, что на этот раз между ними не будет третьего.




 37


 Последний доклад о положении дел в Тахо свидетельствовал о том, что проект продвигается с опережением графика, однако Ченса не радовали ни цифры, ни отчет о строительстве. Они не могли заполнить физическую и духовную пустоту, рассеять чудовищное одиночество, которое было виной его постоянного беспокойства и раздражительности. В нем шевельнулись воспоминания, он стиснул зубы, отгоняя их. Она не вернется к нему. Он с этим смирился, как смирился и с тем, что до конца дней обречен на пустоту и гложущие его воспоминания о Флейм. Он ничего не мог изменить. Ему не оставалось ничего другого, кроме как жить, горько сожалеть о содеянном.
 Внезапно дверь его кабинета распахнулась. Ченс оторвался от доклада, раздосадованный вторжением.
 – Черт возьми, Молли! – но женщина, задержавшаяся в дрерях, а потом смело вошедшая в комнату, была не Молли. – Лючанна? – Он встал, не пытаясь скрыть раздражения ее неожиданным появлением. – Что ты здесь делаешь?
 – Ну и приветствие, Ченс! – Она потрясающе выглядела в кашемировом пальто под леопарда, воротник, рукава и подол которого были оторочены лисьим мехом, а на голове – меховой ток. Небрежно бросив сумочку на стул, она приблизилась к столу. – Ты должен был сказать: «Лючанна, дорогая, какой дивный сюрприз!»
 Он и не подумал ее поцеловать, и она, медленно опустив руки, искусно скрыла обиду под маской горделивого равнодушия.
 – Я приехала пригласить тебя пообедать. И не говори мне, что ты слишком занят. Я уже выяснила у твоей бабы-яги, что на ближайшие два часа у тебя не запланировано никаких встреч. Вообще-то говоря, – она понимающе улыбнулась, – ты относительно свободен ближайшие четыре дня: ни поездок, ни важных совещаний – ничего. Значит, к уик-энду можно прихватить еще пару деньков.
 – Я думал, в этом месяце ты будешь в Европе.
 – Я там и была, – произнесла она с деланным безразличием и отошла к окну. – Но у меня что-то с горлом. Врач велел мне дать голосу трехмесячный отдых, я же сказала ему, что отменю все выступления только на один месяц. – Уловив нотки страха в ее интонации, Ченс смягчился.
 – Три месяца, – проговорил он. – На тебя бы следовало надеть смирительную рубашку и заткнуть рот кляпом.
 Она благодарно на него посмотрела.
 – Я ему так и сказала. – Лючанна беспомощно воздела руки. – Однако же вот я здесь, и у меня впереди целый месяц. Я подумала, что лучше всего провести его с тобой. Как в старые времена, а?
 Взглянув на нее, он вспомнил их былую страстную увлеченность друг другом и свое нынешнее одиночество – мрачное и унылое.
 – Может быть, – согласился он, слабо улыбнувшись. – Как бы то ни было, добро пожаловать.
 Когда Лючанна отошла от окна, выражение ее лица было уверенным и ласковым.
 – Куда ты собираешься пригласить меня на обед?
 – Если не ошибаюсь, приглашаешь ты.
 – В таком случае, – она приблизилась к нему и взяла под руку, – придется найти местечко очень уютное и очень тихое. – Она уже повела его к двери, когда в кабинет влетел Сэм.
 – Ченс, я… – он осекся при виде дамы, – Лючанна? Что ты здесь делаешь?
 Она вздохнула с наигранной досадой.
 – То, как меня здесь приветствуют, оставляет желать много лучшего. Я ожидала от тебя другого, Сэм.
 – Извини, я… – выражение сожаления мгновенно сменилось прежней встревоженностью, и он снова перевел взгляд на Ченса. – Только что позвонил Фред Гарвер и потребовал объяснений. Его друг Зорински из инженерного корпуса утверждает, что по отделу гуляет другой комплект чертежей плотины.
 – Это невозможно. Вероятно, кто-то просто перепутал похожие географические названия, вот и все.
 Сэм кивнул.
 – Я сказал то же самое. Как и Фред. Но Зорински клянется, что трижды перепроверил, прежде чем позвонить Фреду. Речь идет о строитедьстве плотины в Морганс-Уоке – примерно в миле к северу от нашей. Дом и большая часть долины остаются незатопленными.
 – Что? – Ченс внезапно насторожился, весь его скептицизм улетучился, и он высвободил руку, на которую опиралась Лючанна. – Откуда взялись эти чертежи? Фред выяснил?
 – Их выполнила инженерная фирма под названием «Тургуд». Фред почти уверен, что это компания с Западного побережья. А значит, за этим стоит Флейм. – Он помолчал и запальчиво продолжал: – Многое становится на свое место, Ченс. Например, упоминания работников, которых мы переманили из Морганс-Уока. Помнишь, они говорили, что туда приезжал какой-то человек и брал образцы грунта? Тогда я от этого отмахнулся, думая, что по ее просьбе нефтяные или газовые компании прислали своих геологов поискать, нет ли там залежей, но теперь очевидно…
 – … они брали пробы для строительства плотины, – закончил Ченс за него.
 – Вот именно. – Сэм выразительно щелкнул. – К этому добавляется и другое. Фред сказал, что если дамба будет передвинута вверх по реке, то окажется затопленной большая часть северо-западной территории. Помнишь, до нас доходили слухи об оживившихся агентствах по недвижимости? Кто-то скупает или пытается скупить те холмистые земли. А мы думали, что этот кто-то, прослышав о нашем проекте, хочет подогреть руки на спекуляции. Примерно так же мы отнеслись к слухам о крупном курортном комплексе, который кто-то собирается возводить на Среднем Западе. Мы думали, что болтают о нашем проекте. Но бьюсь об заклад, она задумала что-то похожее.
 – Твоя версия имеет одно слабое место, Сэм. У Флейм нет на это денег. Мы видели ее налоговую декларацию. Помимо Морганс-Уока и квартиры в Сан-Франциско, у нее всего и есть-то, что двадцать тысяч долларов. Она могла пустить в ход кое-что из страховки Хэтти, чтобы оплатить заказ на эти чертежи, но, Сэм, она не может набратъ денег даже на оплату закладной. Так откуда же она их возьмет, чтобы купить всю эту землю?
 – У Малькома Пауэлла. – Лючанна сидела возле стола Ченса, с открытой пудреницей в одной руке, и помадой – в другой, открытая сумочка лежала у нее на коленях. Она на мгновение встретилась с ним глазами. – Этот вывод напрашивается сам собой, дорогой, поскольку их роман в самом разгаре.
 – Об этом шли сплетни еще тогда, когда я с ней познакомился, – нетерпеливо бросил он. – Но у них чисто деловые отношения. Она распорядитель его счета, вот и все.
 – Может быть, тогда так оно и было, – Лючанна с притворной небрежностью пожала плечами и закрыла помаду колпачком. – Но сейчас все иначе. Оскар сказал мне, что их постоянно видят вместе.
 – Я же говорю, что она распоряжается счетом по рекламе его универмагов. Естественно, она должна с ним встречаться.
 – Естественно, – она насмешливо-покорно улыбнулась. – И наверняка он вручил ей ключ от своей городской квартиры только для того, чтобы проводить закрытые деловые совещания в спальне.
 – Я в это не верю, – холодно проговорил он.
 – В существование ключа или в то, что они любовники? Любовники – это факт. Но ты не обязан мне верить. – Убрав пудреницу и помаду в сумочку, она решительно защелкнула замок. – Позвони Жаки Ван Клив или почитай ее колонку за последние две недели. Она не печатает ничего, что не было бы абсолютной правдой. И уж поверь, у нее такая сеть осведомителей, что ей позавидовал бы КГБ.
 Он посмотрел на нее пристальным требовательным взглядом, словно хотел, чтобы она признала свою неправоту, созналась, что преувеличила. В ее черных глазах читалась печаль, намек на раскаяние и сожаление о том, что именно ей выпала роль сказать ему об этом. И тут до него дошло. Она говорила правду! Его захлестнула ревность. Он отвернулся, сжав кулаки, ему хотелось врезать кому-нибудь, что-нибудь разбить, но это можно было сделатъ только камнем, давившим ему на сердце.
 – Ченс, я… – неуверенно начал Сэм.
 Ченс медленно к нему повернулся.
 – Позвони, пожалуйста, Фреду. Скажи ему, что если он не сможет раздобыть эти чертежи, то пусть нанесет на план примерное месторасположение нового озера. Прямо сейчас, – распорядился он, слыша, как безжизненно и тускло звучит его голос.
 – Хорошо, – кивнул Сэм, направляясь к двери.
 Ченс нажал на кнопку селектора.
 – Молли, зайдите ко мне.
 – У меня такое странное чувство, словно наш обед отменяется, – пробормотала со своего стула Лючанна.
 Он пропустил ее замечание мимо ушей и обратился к вошедшей Молли:
 – Свяжитесь с Келби Грантом. И пригласите его ко мне. Мне надо, чтобы он купил для меня кое-какую землю – срочно.
 – Да, сэр.
 – И еще, Сэм, – бросил Ченс вдогонку. – Скажи Фреду, чтобы проектировка нашей плотины была закончена в кратчайший срок. И чтобы на чертежах стояла печать и виза инженерной инспекции на следующий же день – пусть как хочет, так и выкручивается.
 – Но он не может завершить проектировку без буровых проб на местности, – запротестовал Сэм.
 – Пусть наберет бригаду прямо там и сделает то что надо.
 – Но земля ведь нам не принадлежит. – Он посмотрел на Ченса как на сумасшедшего.
 – Тебе не доводилось слышать о том, что такое правонарушение, Сэм? – устало отозвался тот. – Как только разберешься с Фредом, позвони Мэтту Сойеру. Скажи ему, что мне нужна подробная информация о Малькоме Пауэлле.
 – Будет сделано.
 Молли вышла из кабинета следом за Сэмом.
 – Сэм, что все это значит? Что случилось?
 Он кратко обрисовал ей ситуацию. Когда он закончил, Молли была вне себя от ярости.
 – Что она понимает в застройке? У нее ничего не выйдет, даже с деньгами Малькома Пауэлла.
 – Я в этом не уверен, Молли. Судя по тому, что я читал о Малькоме Пауэлле, на каждый доллар Ченса он может накинуть свой. Кроме того, за ним стоят традиции, семейные связи… У Ченса нет даже телефонных номеров тех, к кому Мальком Пауэлл обращается на «ты». И если он стоит за спиной у Флейм, то это будет самая настоящая война. А Морганс-Уок превратится в поле боя.
 – Ее надо остановить.
 – Как? – спросил он, растерянно покачав головой.
 – Ну кто-то же должен попытаться, – настаивала она.
 – Я знаю. – Он тревожно вздохнул. – Я не могу избавиться от чувства вины, Молли. Если бы я не подвел Ченса, если бы внимательнее следил за Хэтти, мы бы знали о Флейм с самого начала. И тогда, может быть, ничего этого не случилось бы.
 – Раскаянием делу не поможешь, – сухо ответила Молли. – Поэтому нечего терять драгоценное время на эти раздумья. Лучше сосредоточьтесь на том, как ее остановить. Кстати… – она повернулась к столу, – с сегодняшней почтой пришла весточка от Мэксайн. Новая хозяйка Морганс-Уока должна пожаловать в четверг с друмя гостями. Интересно бы узнать, с кем.




 38


 Возбужденная от быстрого галопа, Флейм – в обнимку с Малькомом – возвращалась от конюшни во внушительный кирпичный особняк Морганс-Уока. Ее походка была веселой и легкой, как и ее настроение. Когда они приблизились к крыльцу, она отстранилась и подождала, пока Мальком откроет в передней дверь, затем впорхнула в переднюю. Там она остановилась и, стягивая перчатки, наблюдала за тем, как он закрывает дверь.
 – Замечательная прогулка верхом, – сказала она, прислонившись к Малькому, когда он вновь хозяйским жестом обнял ее за талию. – Как насчет глотка спиртного?
 Он помотал головой.
 – Я предпочитаю принять душ и переодеться. Почему бы тебе не сделать то же самое?
 – Я поднимусь через пару минут, – пообещала она. – Хочу справиться у Мэксайн, не было ли телефонных звонков, и посмотреть, чем занят Эллери.
 Флейм чмокнула Малькома в щеку и пошла в гостиную к Эллери.
 – Вернулись великая наездница и ее могучий спутник? Привет, Хо Сильвер! – серьезно произнес Эллери, развалившийся на диване перед камином со свойственной ему непринужденностью.
 – Это было восхитительно, – сообщила она, оставив его шутливое замечание без внимания. – Повсюду набухли почки. Мне казалось, что на каждом деревце вот-вот раскроются листочки. Мы доехали до места плотины, и я показала Малькому, где будет озеро. – Она подошла к бару и плеснула себе тоника, добавив несколько кубиков льда из ведерка. – Жаль, что ты не поехал с нами.
 – Нет уж, спасибо! Когда я отправляюсь на прогулку, то предпочитаю лошадиные силы в виде мотора.
 Что-то зашелестело. И Флейм с запозданием увидела, что у него на коленях лежит развернутая газета.
 – Ты читал газету, – упрекнула она, – а сказал, что не хочешь ехать, потому что тебе надо поработать над схемой площадки для гольфа.
 Услышав нотки нетерпения в ее голосе, он поднял брови.
 – Не могу понять, в кого тебя превращает твой проект – в мегеру или в надсмотрщицу.
 – В мегеру? – Она возмущенно насупилась. – Как тебе не стыдно, Эллери. Я никогда не веду себя как мегера.
 – В самом деле? – Его брови поднялись еще выше. – Ты, видно, забыла, как грубо выбранила сегодня по телефону этих несчастных.
 – Ты имеешь в виду агентов по продаже недвижимости? – Она без всякого сожаления вспомнила, как язвительно говорила с ними. – Они это заслужили. Подумать только, не дожидаясь ответа на первое предложение, они только из боязни упустить сделку через некоторое время делали новое и поднимали цену. Им-то что? Не они же покупают землю, а я. Бен предупреждал меня, что здесь мало профессионалов, но сегодня утром, как я узнала, дело приобрело просто смехотворный оборот.
 – А мы не очень сдержанны, – буркнул Эллери.
 Она хотела резко ответить, но со вздохом передумала.
 – Извини. Просто это выводит меня из себя: потеряно столько времени, и все из-за того, что они, видите ли, не хотели оказывать нажим, а то вдруг о них плохо подумают. Но теперь-то они выкинут это из головы. – Она глотнула тоника со льдом и подошла к камину. – Ты не ответил на мой вопрос по поводу эскизов. Тебе удалось что-нибудь сделать?
 – Хотя и предполагалось, что это будет развлекательная поездка, я кое-что сделал, чтобы отработать свой ужин, – усмехнулся он. – Эскизы на столе у окна.
 Флейм подошла посмотреть. Всего здесь было шесть карандашных набросков, на которых долина, пастбища и редкий лесок превращались в зеленую гладкую площадку для гольфа.
 – Эллери, ты просто молодчина, – сказала она, просматривая эскизы заново.
 – Значит, сегодня вечером я не останусь голодным.
 Она взглянула на него с добродушной улыбкой.
 – Ты перестанешь или нет? Я пытаюсь сделать тебе комплимент.
 – Благодарю. – Он смиренно поклонился.
 Покачав головой, она положила эскизы на стол – надо будет не забыть показать их Малькому.
 – Эллери, они и вправду очень хороши. Иногда я думаю, что в агентстве «Боланд и Хейз» твой талант пропадает зря.
 Он лишь небрежно пожал плечами.
 – К вопросу об искусстве. – Он взял газету. – Ты не видела сегодняшний выпуск?
 – Не успела. А что?
 – Здесь есть заметка, по-моему, небезынтересная.
 – О чем? – Флейм подошла к дивану и заглянула ему через плечо, туда, где лежал большой палец его правой руки. – Ты имеешь в виду вот эту, о том что тенор Себастьян Монтебелло поет «Отелло» в Талсе? Кажется, я видела афишу… – Она осеклась, увидев фотографию в левом углу – Ченса Стюарта и Лючанны Колтон.
 Флейм смотрела на ласковую медленную улыбку на лице Ченса – когда-то она считала, что эта улыбка принадлежит ей одной. Теперь она была адресована Лючанне. Надпись внизу сообщала о легком заболевании горла певицы, а также о ее намерении посетить «Отелло» с участием ее дорогого друга Себастьяна Монтебелло – в сопровождении земельного магната Ченса Стюарта.
 – Интересно, можно ли успеть заказать хорошие места? – пробормотала она.
 – Неужели ты собираешься пойти?
 – Почему бы и нет? – вскинулась она. – Не пропускать же мне спектакль только потому, что там будет он.
 – Боже правый, – только и прошептал Эллери.
 – Если мы с Малькомом сумеем достать, ты составишь нам компанию?
 – Моя дорогая Флейм, я не пропущу такое зрелище ни за что на свете.
 Почитатели оперного искусства заполняли фойе концертного зала имени Чапмена, время от времени приглушенный гул их голосов нарушал громкие приветственные возгласы. Из зала до Чена доносились нестройные звуки настраиваемых оркестровых инструментов. Он сделал последнюю глубокую затяжку и торопливо выпустил дым. Вот уже в который раз он задавал себе вопрос, зачем согласился прийти сюда. Ченс посмотрел на часы. До начала оставалось восемь минут. Его движение не ускользнуло от стоявшей рядом Лючанны.
 – Тебе не очень скучно, Ченс, дорогой? – ласково пропела она.
 – Нет, – солгал он.
 – Прости, что мне пришлось тебя сегодня вытащить. – И она снова принялась объяснять: – К сожалению, Себастьян узнал, что я в Талсе. Если бы я пропустила его спектакль, он бы никогда мне этого не простил. Я бы это пережила, но осенью мне предстоит петь с ним «Аиду». И я содрогаюсь при мысли о том, в какой ад он может превратить мое пребывание на сцене, если начнет вредничать. Терпеть его бесконечные издевки не слишком-то приятно.
 – А ты для них идеальная жертва, да? – догадался Ченс. – Ты работаешь с полной отдачей, даже на репетициях, так входишь в образ, что становишься болезненно восприимчива к обстановке.
 – Он нарочно мне мешает, чтобы я его не затмевала, – заявила она, затем, глубоко вздохнув, искоса взглянула на Ченса. – Как бы мне это ни претило, я должна зайти за кулисы до начала спектакля и пожелать ему удачи. Ты ко мне присоединишься?
 – Разумеется. Только я думаю, ты попалась в засаду, – ответил он, заметив, что прямиком к ним направляетея высокая анемичная брюнетка; ему бы следовало предвидеть, что Гейл Фредерик сразу набросится на Лючанну. Эта особа воображала себя меценаткой. А значит, была слишком богата, чтобы «бегать за знаменитостями».
 – Ченс, как я рада вас видеть. – Подплыв к нему, она расцеловала его в обе щеки с присущей ей театральностью. – Мисс Колтон, – она захлебывалась от восторга, – вы не представляете, как я счастлива вас встретить. Вот это спектакль – Себастьян Монтебелло на сцене, Лючанна Колтон – в зале!
 – Вы очень любезны, – улыбнулась Лючанна, уже надев маску примадонны.
 – Вовсе нет, просто мне повезло. Хотя, конечно, не так, как вам, – добавила она, быстро взглянув на Ченса. – Вас сопровождает главный сердцеед Талсы.
 – Вот уж это верно, – согласилась Лючанна, слегка сжав локоть своего спутника.
 Заметив некоторое оживление у входа, Ченс повернул голову. И напряженно замер, забыв обо всем своем нетерпении и раздражении – он увидел Флейм. Казалось, прием, на котором они познакомились, состоялся только вчера. Ченс вновь не мог оторвать от нее глаз, как тогда, в переполненной комнате, завороженный сочетанием огненно-золотистых волос и нефритовых глаз.
 Однако сегодня она выглядела недоступной – далекой и отстраненной. Нахмурившись при виде такой перемены, Ченс внимательно к ней пригляделся. У нее была другая прическа. Вместо ниспадавшего на плечи бурного потока волосы были забраны назад и схвачены широкой заколкой на затылке. Не то чтобы в этом чувствовалась строгость – скорее утонченность, обуздавшая огонь. То была не Флейм. Этот эффект подчеркивался невероятно элегантным костюмом медного оттенка ламе и полным отсутствием драгоценностей. Прямой длинный жакет полностью скрывал женственные округлости ее фигуры, и Ченсу показалось, что она закована в медные латы.
 Кто-то загородил от него Флейм. С секунду Ченс смотрел как бы сквозь этого человека, пока сознание не зафиксировало такие детали, как ямочку на подбородке, квадратную челюсть и железные глаза. Это был Мальком Пауэлл, ее новый любовник. Застыв от напряжения, Ченс взглянул на горящий конец своей сигареты.
 Когда он вновь поднял глаза, то заметил обращенную к Малькому улыбку Флейм… такую нежную, восторженную и щемяще откровенную. Все это время он пытался убедить себя в том, что она бросилась в объятия Малькома от злости, из желания отомстить… Может быть, даже пытаясь вызвать в нем ревность. Но то, как сейчас она смотрела на Пауэлла… Ченс порывисто отвернулся и затушил сигарету в пепельнице, глубоко воткнув ее в белый песок.
 – Смотрите-ка, Мальком Пауэлл со свитой, – объявила Гейл Фредерик, когда Ченс, выпрямившись, снова повернул к ним голову.
 Он тревожно натянулся, увидев, что Мальком и Флейм направляются прямо к ним, хотя, вероятно, Флейм его еще не заметила.
 – Я же сказала, что это будет спектакль на славу, – добавила брюнетка звенящим от возбуждения голосом. – Вы ведь знаете его, Ченс?
 – Да.
 Пальцы Лючанны впились ему в руку.
 – Может… – начала было она.
 Но Ченс, предугадав ее предложение – уйти, чтобы избежать встречи с Флейм и Пауэллом, – отрицательно тряхнул головой. Пожиравший его гнев требовал выхода в скорейшем столкновении с Флейм.
 – Он гостит здесь у друзей, – скороговоркой шепнула Гейл, повернувшись к приближающейся троице, которая, как оказалось, включала в себя также Эллери Дорна. – Мистер Пауэлл, какой восхитительный сюрприз – встретить вас сегодня здесь. Пускай и не в числе первых, хоть в числе последних я могу приветствовать вас в Талсе.
 – Спасибо… миссис Фредерик, если не ошибаюсь? – отозвался Пауэлл, слегка склонив голову.
 – Да, – подтвердила Гейл, гордясь тем, что он ее узнал. – Полагаю, вы знакомы с великолепной певицей Лючанной Колтон и, разумеется, с Ченсом Стюартом.
 – Безусловно. – Серые глаза с железным спокойствием откровенно смерили Ченса с головы до ног.
 Коротко кивнув, Ченс встретил этот взгляд и быстро пожал руку человеку, чья сила чувствовалась не только в рукопожатии.
 Гейл продолжила представление:
 – А это Флейм Беннет, владелица Морганс…
 Но Флейм не дала ей договорить.
 – Мы уже встречались с мистером Стюартом.
 Ченс взбесила эта холодность, что же до Гейл, то она, вспыхнув, повернулась к нему.
 – О Боже, – пробормотала она, вспомнив, кто такая Флейм Беннет.
 – Все в порядке, Гейл, – сказал он, скрывая гнев под напускной вежливостью. – У бывшей миссис Стюарт привычка ссылаться на прошлое, которое бы следовало забыть. – Ченс твердо посмотрел Флейм в глаза. И заметил, что ей не удалось скрыть мелькнувшую в ее взгляде ярость.
 – Мне очень жаль…
 – Не извиняйтесь, миссис Фредерик, – холодно перебила Флейм. – В этом нет нужды. Мистер Стюарт славится короткой памятью.
 Ченс повернулся к Пауэллу.
 – Что привело вас в Талсу, дела или развлечения? – осведомился он, вновь взглянув на Флейм и отметив ее легкую скованность.
 – Я бы сказал, удачное сочетание того и другого, – спокойно прозвучало в ответ.
 – Флейм занимается вашей рекламой, не так ли? – сказал он и после секундной паузы добавил: – Наряду со всем прочим, как я понимаю.
 Эта колкость полностью ускользнула от Гейл Фредерик, которая вклинилась в разговор.
 – Надеюсь, вы собираетесь открыть в Талсе один из своих универмагов, мистер Пауэлл. Вы же не хотите, чтобы ваша торговая сеть уступала вашим конкурентам Найману-Маркусу и Саксу.
 – Посмотрим, – ответил он, по-хозяйски взяв Флейм под руку, его спокойный и уверенный взгляд ясно говорил об их близости. – Не пора ли нам идти, Флейм, дорогая? Эллери? – Затем, обращаясь к Ченсу: – С вашего позволения, мы отправимся занимать места.
 Когда они присоединились к толпе у входа в зал, Гейл вздохнула:
 – Какой ужас! Я так и не познакомилась с красивым джентльменом, что был вместе с ними. Это важная птица, не знаете?
 Ченс оставил ее вопрос без внимания и повернулся к Лючанне.
 – Ты, кажется, хотела пройти за кулисы?
 – Как мило, что ты вспомнил, – чуть насмешливо отозвалась она. – А то я уж думала, ты обо мне совсем забыл.
 – Лючанна, у меня все в порядке с памятью.
 Впрочем, сейчас он об этом сожалел.
 Флейм тщетно пыталась сосредоточиться на пении тенора и вместо того, чтобы смотреть на освещенную сцену, то и дело скользила взглядом по первым рядам темных силуэтов.
 Жаль, что она не знала, где сидит Ченс. Судя по покалыванию в затылке, наверняка где-то сзади.
 Она вновь и вновь спрашивала себя, почему фотография Ченса и Лючанны подтолкнула ее прийти сюда. Может, она хотела, чтобы Ченс увидел ее с Малькомом и понял – в ее жизни есть другой мужчина? Или желала убедиться, что все газетные сплетни о его романе с Лючанной Колтон – правда: так называемая хорошая подруга снова стала его любовницей?
 Если так, то доказательство она, конечно же, получила. Судя по тому, как Лючанна льнула к нему, по самодовольно-торжествующему блеску в ее глазах, словно говоривших: «Он мой», а также по тому, как по-хозяйски он обнимал ее за талию, любой, даже совершенно посторонний человек, мог сделать вывод о характере их взаимоотношений. Неужели Лючанна была его любовницей все это время – даже тогда, когда он ухаживал за Флейм? Она похолодела при этой мысли, ненавидя их обоих.
 Вокруг нее раздались аплодисменты. Она с опозданием к ним присоединилась, в то время как в зале медленно загорался свет, что означало начало антракта. Она с притворной небрежностью оглянулась. Но многочисленные зрители вставали, протягивали друг другу руки, оборачивались поболтать или двигались к проходу. Если Ченс и был среди них, она его не увидела.
 После некоторых сомнений Флейм, чувствуя нараставшее в ней напряжение, сунула под мышку сумочку из кожи ящерицы и коротко улыбнулась Малькому.
 – Пожалуй, я выйду на воздух.
 Мальком собрался было предостеречь, что там она скорее всего столкнется со Стюартом, но тут понял: она сама это знала, равно как и то, что сегодня вечером Стюарт будет в опере. Он лишь кивнул и остался сидеть на своем месте, поджариваясь на медленном огне. Да, он обладал ею, и в то же время она никогда ему не принадлежала.
 На улице ветер стих до едва ощутимого дуновения, и теплый вечер веял весной. Огни городского центра превращали звезды во множество бледных пылинок, которым было не по силам тягаться со светом, струившимся из окон бетонных громад перед Центром исполнительского искусства.
 Издалека донесся сигнал какой-то машины, одной из немногих на центральных улицах. Отдаленный шум звучал приглушенно. Флейм вдохнула ночной воздух, чувствуя, как он обволакивает ее покоем.
 – Последнее время до меня доходят кое-какие слухи. – Казалось, томный обволакивающий голос Ченса нежно коснулся ее, выплыв из темноты.
 Спокойствие Флейм мгновенно улетучилось, уступив место тревожной настороженности. Ее первым порывом было резко обернуться, но ей удалось с собой справиться и продолжать неподвижно смотреть в темноту.
 – В самом деле? – спросила она, не сомневаясь, что он имел в виду ее связь с Малькомом.
 – Да.
 По мягким шагам она поняла, что Ченс у нее за спиной. Она порывисто вздохнула, ощутив пьянящий аромат его мужского одеколона. Затем медленно повернулась к нему, осознавая, что не только готова к схватке, но жаждет ее.
 Он стоял перед ней, темноволосый и элегантный в своем черном вечернем костюме.
 – И эти слухи весьма любопытны.
 – Правда? – Она попыталась прочесть выражение его лица, но оно было непроницаемо-любезным.
 – Да, ходят всевозможные разговоры о плотинах, курортных отелях, набережных.
 Она напряглась, ее сердце учащенно забилось. Меньше всего она ожидала услышать это. Как ему удалось так быстро все выяснить?
 Словно отгадав ее мысли, Ченс сказал:
 – Неужели ты думала, что я не узнаю о твоем проекте? Временами мир действительно тесен, Флейм.
 – Пожалуй, – сквозь зубы выговорила она.
 – Ты что, в самом деле рассчитываешь на успех?
 – А по-твоему, ты один на это способен? – парировала она.
 – Поначалу я не придавал этим слухам значения до тех пор, пока не узнал, кто твой партнер. – Он чуть склонил голову набок. – Ты улеглась к Пауэллу в постель как в буквальном, так и в переносном смысле слова, не так ли?
 – А тебя, как видно, бесит, что я собираюсь выстроить курортный комплекс, сохранив нетронутым Морганс-Уок, – запальчиво бросила она.
 – Вопрос в том, удастся ли тебе это. – Он насмешливо улыбался.
 – Удастся.
 – Ты уверена? Ты ввязалась в игру больших мальчиков, Флейм. А там, где друг другу перерезают глотки, нет правил.
 – Вероятно, я должна испугаться?
 – Ты уже совершила ошибку начинающего. Тебе следовало блефовать, притворяться, будто ты не понимаешь, о чем я веду речь, до тех пор, пока не выяснишь степень моей осведомленности – или неосведомленности – о твоем проекте. А ты взяла и сразу призналась. – В его медленной улыбке сквозила грусть. – Ты сыграла мне на руку, Флейм.
 – Значит, счет равный. Отныне мне не надо беспокоиться, знаешь ли ты о моих планах. Ты мне сам об этом рассказал.
 – Это первое и последнее предупреждение, Флейм, – тихо проговорил он. – Ради твоего же блага, выйди из игры, пока не поздно.
 – И позволить тебе завладеть Морганс-Уоком? Я раньше увижу тебя в аду! – заявила она, вызывающе вскинув голову.
 В ответ он лишь пренебрежительно пожал плечами.
 – Как бы там ни было, я занимаюсь этим бизнесом большую часть своей жизни. – Он помолчал. – При встрече передай Пауэллу, что выжиданием он ничего не добьется. Кроме того, ему не мешало бы выписать мне чек по закладной. Я никогда не любил тратить собственные деньги. А его деньги мне пригодятся, чтобы тебя остановить.
 – Ты получишь их в срок, и ни днем раньше.
 – Будь готова ко всему. – Он уже собрался было уйти, но тут резко обернулся. – Кстати, о Пауэлле. Он наслаждается преимуществами совместной деятельности в спальне так же, как и я когда-то?
 Задетая за живое, Флейм с такой силой отвесила ему пощечину, что у нее онемела рука до самого плеча. В тот же миг его пальцы больно впились ей в руку сквозь стеганую ткань рукава. Флейм не сопротивлялась, дав ему насладиться торжеством своей физической силы; она, непобежденная, молча встретила его исполненный ледяной ярости взгляд.
 – Он тоже доводит тебя до такого бешенства? – требовательно спросил Ченс.
 – Не твое дело. – Она заметила, как на его крепкой челюсти дернулся мускул, и поняла – она попала в точку.
 – Не мое? – насмешливо откликнулся он. – Ты слишком холодна. А значит – полностью к нему равнодушна. Ты не питаешь к нему никаких чувств, верно?
 – Я испытываю к нему доверие и уважение, чего никогда не могла сказать о тебе, – с горечью отозвалась она.
 На это Ченс лишь улыбнулся.
 – Доверие? Уважение? Все это подделка. А вот это – настоящее.
 Он развернул ее к себе лицом и запечатал рот поцелуем, прежде чем она успела отвернуться. Ее поразила свирепая требовательная страсть его поцелуя. Как она ни извивалась и ни пыталась вырваться, ей так и не удалось избежать его горячей силы. Внезапно она с ужасом поняла, что хочет продолжения влажного слияния их губ. Гордость не позволяла ей ответить на поцелуй, в то время как снедавший ее изнутри голод алкал утоления.
 Ченс резко отстранился. Сделав глубокий вдох, она откинула назад голову и посмотрела на него, плотно сжав губы. «Заметил ли он, как у меня блестят глаза? – подумала она. – Догадался ли, что виной тому жгучие слезы?»
 – Неужели ты не осознаешь, в каком забавном положении оказалась, Флейм? – резко спросил он. – Ты отвергла меня за то, что я использовал тебя как средство для получения Морганс-Уока. Однако же ты оправдываешь себя, используя Пауэлла как средство, чтобы сохранить ранчо.
 Ее затрясло от ярости – как он осмелился на подобное сравнение?! Ей хотелось закричать, что это совершенно разные вещи. В их взаимоотношениях с Малькомом никто не притворялся влюбленным и не пытался обмануть другого. Это было нечто вроде соглашения, устраивавшего обоих. Но Ченс уже шагал прочь. Она смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся в здании, ненавидя его за то, что он пытался измазать ее своим дьявольским черным дегтем.
 Повернувшись спиной к освещенному входу, она глубоко втянула в легкие вечерний воздух, пытаясь успокоиться. Как она позволила ему настолько выбить себя из колеи? Почему попросту не проигнорировала его колкости? Ведь в них не было и доли правды.
 – Ты еще не надышалась свежим воздухом? – Мальком, как ни пытался, все же не сумел полностью избежать укоризны в голосе.
 Остановившись позади нее, он учуял сильный запах мужского одеколона вперемешку с ароматом ее духов. Она обернулась на звук его голоса, являя собой воплощение полыхающего пожара. Он с удовлетворением отметил, что, если Стюарту и удалось что-то от нее получить, он вырвал это против ее воли. И все же его раздражало то, что Стюарт ухитрялся вызывать в ней такую бурю эмоций, в то время как он сам – только слабую рябь.
 – Он знает, Мальком. – Она явно прилагала усилие, чтобы говорить спокойно.
 – Знает о чем?
 – О нашем проекте.
 – Ты ему рассказала? – Он посмотрел на нее с удивлением.
 – Я не сказала ему ничего, чего бы он уже не знал. – Она сжала обеими руками ридикюль так, что суставы побелели. – Это меняет ситуацию, Мальком. Он будет делать все, чтобы нас остановить.
 – Я с ним справлюсь. Не беспокойся. Сразу по возвращении я потребую от Бронски, чтобы он добивался разрешения на строительство плотины, и лично сделаю несколько звонков, чтобы дать проекту зеленую улицу. Финансирование фактически наготове. Он ничем не может нам помешать.
 – Да как ты не понимаешь! – не успокаивалась Флейм. – Он бросит против нас все свои силы. Мы не можем вести борьбу с дальнего расстояния. Отныне один из нас должен находиться в Оклахоме. Очевидно, это буду я.
 Он отвергал ее логику, понимая, впрочем, что логика здесь ни при чем. Флейм утверждала, что ненавидит Стюарта, однако хотела бороться с ним здесь. Он молча вглядывался в нее – такую неприступную и гордую. Он хотел бы разрушить эту стену неприступности поцелуем, но не был уверен, что ему будет приятен вкус чужих губ.
 – Тебе ведь всегда этого хотелось, верно? Переехать сюда, – сказал он с нотками обреченности.
 – Нет! – воскликнула она, возмущенная таким предположением.
 – Таков был твой план, когда ты выходила за него замуж.
 – Но сейчас я не замужем, – гневно возразила она.
 – Да, я знаю. Но порою мне кажется, что ты об этом забываешь. – Он взял ее под руку. – Давай войдем внутрь. По-моему, ночной воздух нам ни к чему.




 39


 Меньше чем через неделю Флейм вылетела в Сан-Франциско, где уложила вещи, известила управляющего домом о том, что ее не будет несколько месяцев, договорилась о пересылке почты, уволилась из агентства, разобрала документы из своего рабочего стола и вернулась в Талсу. Что касается счета Пауэлла, то, к счастью, она заранее подготовила себе замену – Руди Галлагера, а поскольку Пауэлл оставался ее единственным крупным клиентом в течение последних нескольких месяцев, перевод счетов не занял много времени. Что до всего остального, то у нее не было свободной минуты – это была сплошная бешеная гонка.
 Она продолжалась и по прибытии в Морганс-Уок. В пятницу утром служба перевозок доставила коробки с ее личными вещами. Три коробки были помечены буквой Д и содержали в себе документы и канцелярские принадлежности – их она отнесла в библиотеку. А остальные поручила Мэксайн распаковать.
 Едва держась на ногах из-за разницы времени и постоянного недосыпания в течение последних пяти дней, Флейм стояла посреди библиотеки, уставившись на коробки; она потрясла головой, пытаясь решить, с какой начать. Впрочем, это не имело значения. Все равно предстояло разобрать все три.
 Взяв со стола ножницы, она разрезала клейкую ленту и откинула картонные крышки. Из передней донесся громкий стук медного кольца о входную дверь. И почти в тот же момент зазвонил телефон.
 Услышав торопливые шаги Мэксайн вниз по лестнице, Флейм крикнула:
 – Я подойду. – Оставив открытую коробку на полу, она приблизилась к столу и после второго звонка сняла трубку. – Морганс-Уок, Флейм Беннет слушает.
 – Я знаю, что ты пытаешься сделать. – Изумившись странному, незнакомому голосу на другом конце провода, Флейм сильнее прижала трубку к уху и нахмурилась. – Лучше прекрати, а не то горько пожалеешь.
 – Кто вы? – возмущенно спросила Флейм. – Что вам нужно?
 Но на другом конце повесили трубку.
 Флейм, отняв трубку от уха, уставилась на нее. В этом зловещем звонке было что-то от наспех нацарапанных записок, которые она получала в прошлом. Человек с ястребиным носом – вот уже несколько недель, как она о нем не вспоминала. Но он докучал ей в Сан-Франциско до ее замужества. Неужели «ястребиный нос» следовал за ней до самой Талсы? Если так, то почему же он изменил тактику и позвонил вместо того, чтобы сунуть ей очередную записку с угрозой?
 И этот голос, какой-то чужой… механический – как у робота. Он явно не принадлежал человеку. Нет, это был какой-то синтезатор – его использовали, чтобы скрыть личность звонившего. Но она никогда не слышала голос «ястребиного носа». И не смогла бы его узнать.
 Она отогнала от себя эти мысли и водрузила трубку на место, решив не придавать этому чрезмерного значения. Скорее всего этот звонок – шутка какого-нибудь юнца. К тому же весьма неостроумная.
 – Вижу, вы устраиваетесь.
 Флейм резко обернулась и с секунду смотрела непонимающим взглядом на Бена Кэнона, неизвестно откуда, словно по волшебству, возникшего в дверях.
 – Мэксайн сказала, что вы здесь. – Его глаза внезапно сузились, а слова напомнили ей о том, что кто-то стучал в дверь, когда она подняла трубку. – Что-нибудь случилось?
 – Нет, – выпалила она. – Позвонил какой-то болван. Вот и все. – Она пожала плечами, пытаясь забыть неприятный звонок. – Входите… и простите за беспорядок. Как видите, я переселилась со всеми своими пожитками.
 – Да, я заметил часть багажа в передней. – Он доброжелательно улыбнулся, приблизившись к креслу с высокой спинкой.
 – Что вас ко мне привело?
 – Есть хорошие новости. – Он поставил чемодан на кресло.
 – Это весьма кстати.
 «Особенно после этого мерзкого телефонного звонка», – подумала она, но не сказала этого вслух, а, обойдя коробку, присоединилась к Бену Кэнону у камина под неотступным взглядом человека на портрете.
 Адвокат вынул из чемоданчика какое-то письмо и протянул ей.
 – Мы получили предварительнос разрешение на занесение Морганс-Уока в разряд исторических памятников. Я подчеркиваю, предварительное. Мы все еще можем получить отказ. К сожалению, здесь не ночевал Уилл Роджерс и не работала над своим «Симарроном» Эда Фербер. Тогда можно было бы не сомневаться в успехе. Однако, я полагаю, это хороший признак.
 – Я тоже.
 Когда Флейм начала просматривать письмо, в библиотеку вошла Мэксайн, неся поднос с кофе – толстые резиновые подошвы ее ортопедических туфель почти бесшумно ступали по твердому полу.
 – Вы ничего не сказали, но я подумала, что вам захочется кофе, – заявила она, бросив острый взгляд на адвоката.
 – Очень мило с вашей стороны, Мэксайн.
 Она только шмыгнула носом.
 – Я решила: лучше принести его сюда, чем потом подниматься по лестнице под ваши окрики.
 Не успела она поставить поднос на стол вишневого дерева, как снова раздался стук в дверь. Экономка вышла из комнаты, проворчав:
 – Этот дом превращается в центральный вокзал.
 – Вы кого-нибудь ждете? – поинтересовался Бен, наливая себе кофе.
 – Нет. Но вы ведь тоже явились неожиданно.
 Мэксайн почти тотчас вернулась.
 – Там какой-то агент по недвижимости, Гамильтон Флетчер. – Она протянула Флейм его визитную карточку. – Он хочет с вами встретиться, но не говорит зачем.
 Флейм узнала название агентства на карточке – в свое время она обратилась туда с просьбой о покупке земли. Не обращая внимания на пристальный взгляд Мэксайн, она сказала:
 – Проводите его сюда.
 С белой соломенной широкополой шляпой в руке и в сияющих черных ковбойских сапогах Гамильтон Флетчер походил на джентльмена-скотовода, тихого и непритязательного; у него было худое интеллигентное лицо.
 – Простите за подобное вторжение, миссис Беннет, – первым делом извинился он, растягивая слова. – Мы говорили по телефону, но никогда не встречались. Я Гэм Флетчер… из агентства по продаже недвижимости «Грин-Кантри».
 – Добро пожаловать, мистер Флетчер. Я вас помню, – ответила Флейм, затем представила его Бену Кэнону, с которым Флетчер был уже знаком.
 – Я только что от Краудеров – вы поручали мне купить у них землю. Поскольку это неподалеку, я решил заехать к вам, чтобы кое-что прояснить. После телефонного разговора с вами на прошлой неделе я отправился к Краудерам и сделал им новое предложение. Однако сегодня они мне ответили, что не собираются продавать землю… И что уже отказали другому человеку.
 – Кому это? – нахмурилась Флейм.
 – Я бы и сам хотел это знать, – ответил он, беспокойно улыбнувшись. – Если вы поручили покупку земли еще кому-нибудь, то мне лучше умыть руки и не вмешиваться. Вы были недовольны, что я так долго не мог…
 – Мистер Флетчер, – перебила Флейм, – я никому больше не поручала купить землю у Краудеров.
 Он поднял голову, и его карие глаза слегка округлились.
 – В таком случае, мэм, кто-то еще хочет купить у них землю.
 – Тогда позвольте попросить вас вернуться к Краудерам и сделать новое предложение, значительно повысив цену, – резко проговорила Флейм.
 Он медленно, нерешительно вертел в руке шляпу.
 – В последний раз я и так предложил им за акр на сто долларов больше реальной стоимости.
 – Значит, увеличьте разницу до пятисот. Мне нужна эта земля, мистер Флетчер.
 Он снова опустил голову.
 – Несомненно, если делаете такое предложение.
 – Хорошо. Если у вас больше нет вопросов, мистер Флетчер, – пробормотала она, подняв брови.
 Он понял намек.
 – Я еду к Краудерам. Не буду отнимать у вас время, миссис Беннет, мистер Кэнон. – Поклонившись обоим, он удалился.
 Беспокойство и нетерпение, которые ей удавалось скрывать в присутствии Флетчера, прорвались наружу, не успел тот ступить за порог. Она начала мерить шагами комнату.
 – Ченс узнал, что мне нужна эта часть долины.
 – Наверняка, – кивнул Бен Кэнон.
 – И кажется, я знаю, каким образом, – угрюмо проговорила она, повернувшись к нему лицом. – Накануне моего отъезда из Сан-Франциско я встретилась с Карлом Бронски. Похоже, наше ходатайство и все чертежи плотины таинственно исчезли. Надо все затевать заново. Если в распоряжении Ченса нет оригиналов, то наверняка есть копии. А значит, он полностью в курсе дела. – Таким же методом она сама когда-то узнала о его проекте. – Вот почему он, опережая нас, поручил кому-то скупить оставшуюся часть долины. Слава Богу, мы уже подписали договор на три участка. Но участок Краудеров – основной. Без него нам ни за что не обойтись.
 – Уверен, что Стюарт понимает это так же хорошо.
 – Что вам известно о Краудерах, Бен?
 Он посмотрел на нее задумчивым взглядом и покачал головой.
 – Не более чем имя. Этот вопрос надо бы задать Чарли. Он знает все обо всех, кто живет в радиусе двадцати миль от Морганс-Уока.
 В Морганс-Уоке весна была горячей порой. Чарли был постоянно занят, и Флейм смогла поговорить с ним только на следующий день. Она нашла управляющего в загоне для скота – или, как называл его Чарли, в операционной, – где работники метили, прививали и клеймили молодняк и кастрировали бычков.
 Чарли стоял у изгороди, взявшись руками за верхнюю перекладину и поставив ногу на нижнюю. Когда Флейм подошла к нему, он взглянул на нее, не поворачивая головы, и кивнул, при этом его белые усы приподнялись в короткой улыбке.
 – Вы уже устроились, мисс Флейм? – протяжно проговорил Чарли, не удосужившись повысить голос, чтобы перекричать мычание беломордых телят и их мамаш.
 – Почти. – Она наблюдала за тем, как один из ковбоев тычет в бока недоумевающему бычку, загоняя его в узкое стойло. – Как работают эти новенькие?
 Чарли презрительно фыркнул.
 – От большинства из них столько же проку, как борову от титек. – Он тут же посмотрел на нее с извиняющимся видом. – Прошу прощения, мисс Флейм, но так оно и есть. С этих лентяев нельзя спускать глаз.
 Взвилась бурая пыль – мимо них промчался выпущенный из стойла бычок. Чарли мгновенно выпрямился и нетерпеливо крикнул одному из ковбоев:
 – Холстнер? Ты выпустил бычка без метки. Загони его обратно. – Затем он опять расслабился, приняв прежнюю небрежную позу, и обратился к Флейм, не поворачивая головы: – Теперь вы понимаете, что я имею в виду?
 – Да.
 – Но не беспокойтесь. Я заставлю их работать.
 – Не сомневаюсь. – Помолчав, она спросила: – Чарли, что вам известно о Краудерах?
 – О которых?
 – О семье Краудеров, которым принадлежит ферма в долине к северо-западу от нас.
 – Вы говорите о старом Дэне Краудере и его жене. – Он кивнул. – Да, они все еще живут в своем родном доме, как они его называют. Правда, фермой-то занимаются дочь с мужем, поскольку старик Дэн тяжело болен. У них было еще двое сыновей, но оба померли. Старшего они потеряли малышом. А второй погиб в автокатастрофе… лет десять назад. Вот у них и осталась только дочка. У нее, конечно, тоже есть дети, трое. Не припомню ее имени – Марта… Мэри… Марджори… Что-то в этом роде.
 – Вы сказали, что мистер Краудер болен?
 Чарли кивнул.
 – В прошлом году ему сделали операцию – рак горла. Семья пережила тяжелые времена. Но они хорошие люди – честные, трудолюбивые. Такие, как они, заслуживают достойного места под солнцем.
 – Их ферма оценивается в очень большую сумму, верно?
 Он отрицательно помотал головой.
 – Земля слишком бедная. Многие думают, что плодородна вся долина, но это не так. Скорее всего их доходов хватает только на то, чтобы держаться на плаву, вот и все.
 – По-вашему, они могли бы продать ферму, чтобы купить землю в другом месте?
 – Так бы и надо было поступить. Но Краудеры обрабатывали эту землю еще тогда, когда территория не принаддежала штату. Правда, они поселились здесь позднее Моргана.
 – Эй, Чарли! – крикнул один из ковбоев. – Не заказать ли повару птичье жаркое на ужин?
 – Вы бы шевелились поживей, ребята, – крикнул в ответ Чарли, – а не то мы проторчим здесь до рассвета.
 – Не буду отвлекать вас от работы, Чарли, – сказала Флейм, воодушевленная его рассказом о Краудерах.
 Из-за болезни отца и недавней операции семья, должно быть, испытывала финансовые затруднения. Флейм не сомневалась, что они не устоят против ее весьма щедрого и заманчивого предложения.
 Однако в тот же день телефонный звонок Гэма Флетчера не принес никакого ответа – ни положительного, ни отрицательного. Он сказал, что передал предложение миссис Краудер и, если до понедельника они не дадут о себе знать, он позвонит им сам. Он обещал связаться с Флейм, как только получит какой-то ответ.
 Но прошло воскресенье, а никаких известий от него так и не поступило.
 Флейм нахмурилась во сне от оглушительного звонка, который ее разбудил. Она попыталась было снова задремать, и на мгновение ей это удалось. Но звонок раздался снова – еще громче и пронзительнее прежнего. Она со стоном перевернулась на другой бок, чувствуя, что утро еще не наступило. Ей казалось, что она только что уснула. Но вся ее сонливость улетучилась, когда до нее дошло, что звонит не будильник, а телефон.
 Она нащупала выключатель ночника и, с трудом разомкнув веки, посмотрела на светящиеся зеленые цифры электронного будильника: 23.36.
 – Мальком, разница во времени два часа, – простонала она и поднесла трубку к уху. – Алло! – произнесла она как можно бодрее.
 – Ты меня не послушала, – донесся до нее странный механический голос – неестественно монотонный и скрежещущий. Флейм подскочила на кровати, окончательно проснувшись. – Тебя предупреждали. Лучше прекрати, а не то пожалеешь.
 – Если это шутка, – возмущенно выкрикнула она в трубку, – то неудачная.
 Но ответа не последовало, раздался лишь легкий щелчок, означавший, что связь прервалась. Флейм еще некоторое время сжимала трубку, затем с силой швырнула ее на телефон. Кто этим занимается? «Ястребиный нос»? Но зачем? Сначала он предостерегал, чтобы она держалась от него подальше. Тогда она решила, что речь идет о Ченсе. О Ченсе ли? Теперь он требует, чтобы она прекратила. Что? Какая-то бессмыслица. Одно с другим не увязывается.
 А если это не «ястребиный нос», то кто же? Ченс? Он пытался ей угрожать в тот вечер в опере. Может, таким образом он хочет ее запугать? Возможно. Однако, как она ни старалась, не могла вообразить его в подобной роли.
 В среду Флейм пораньше отослала Мэксайн домой. Через двадцать минут после ее ухода зазвонил телефон. Флейм мгновенно замерла – каждый ее нерв натянулся. Она не отрывала глаз от телефона, который зазвонил во второй раз. Звонков с угрозами не было вот уже три дня. Значит ли это, что они прекратились? Или опять повторяются? Ругая себя за нервозность, она сняла трубку.
 – Кто у телефона? – Секундное молчание. – Я…
 – Флейм? Это ты?
 – Мальком… – Узнав его голос, она устыдилась своей агрессивности. Эти звонки встревожили ее сильнее, чем она думала. – Извини, я не знала, что это ты.
 – Ты ждешь какого-нибудь звонка?
 – Неважно. – Ей не хотелось вдаваться в подробности по этому поводу. Надо было обсудить множество других, более важных вещей. – Я рада тебя слышать. Я собиралась позвонить тебе позже, вечером. Как дела? Все в порядке?
 – Все замечательно… Разве что ленчи стали сухими и скучнющими.
 – Значит, такую ты водишь компанию.
 – Это точно, – согласился Мальком.
 – Слушай, у меня хорошие новости. Мы подписываем договор на покупку еще одного участка. По крайней мере, есть устная договоренность. Сейчас Бен составляет соглашение, и сегодня за ужином мы его обговорим. Надеюсь, что утром смогу прислать тебе текст телексом.
 – А почему бы тебе не прихватить его с собой в пятницу? Один день погоды не сделает.
 Флейм опешила, не понимая, о чем идет речь. Потом вспомнила свое обещание вернуться на уик-энд, чтобы покончить с делами.
 – Я не могу приехать, Мальком. Извини. Но тут полно дел.
 – Это доходит до смешного, Флейм. – Тон Малькома выдавал его дурное настроение. – Ты была слишком занята, чтобы повидать меня перед отъездом. Теперь ты слишком занята, чтобы вернуться. За последнюю неделю ты ни разу не сказала мне, что скучаешь. Мы заключили договор, Флейм, но эти междугородные переговоры в него не входили.
 – Поверь, мне это тоже не доставляет никакого удовольствия. Я скучаю по тебе, Мальком. Пусть я в этом не признавалась, но ты и представить себе не можешь, сколько раз я жалела о том, что тебя нет рядом. Ты мне нужен, нам столько всего надо обсудить. Похоже, возникает проблема с приобретением собственности Краудеров. Они отвергли наше последнее предложение. Я знаю, что они нуждаются в деньгах. У них нет медицинской страховки, а между тем они задолжали больнице изрядную сумму за операцию, которую сделали мистеру Краудеру в прошлом году. Медицинские счета плюс постоянное лечение – они наверняка по уши в долгах. Я пытаюсь выяснить, сколько они должны. Наряду со всем прочим я хотела бы обговорить с тобой и это. Может быть, если мы предложим им деньги на оплату всех счетов и еще немного про запас, они согласятся продать землю. Как ты думаешь?
 – Звучит вполне логично, – ответил он, с горечью думая, что он, несомненно, нужен ей, но только для деловых разговоров. Нет бы ей просто сказать, что она соскучилась.
 – Это значит, что мы переплатим за ферму. Но эта земля нам насущно необходима, и, по-моему, любые затраты в конце концов окупятся. – После короткой паузы она продолжала:
 – Мальком, почему бы тебе не прилететь сюда? Когда я сведу воедино все цифры, будет намного легче обсудить их с глазу на глаз, чем по телефону.
 – Да уж, конечно, – сухо буркнул он.
 – Мальком, я не хочу принимать это решение без тебя. Ты можешь приехать?
 – На эти выходные – нет. В субботу утром мне надо быть на заседании совета директоров.
 – А на следующие?
 Мальком колебался. На следующий уик-энд был назначен День открытия, символизировавший начало парусного сезона в Сан-Франциско. За все годы супружества они с Дьедр ни разу не пропустили этого события и частенько устраивали приемы на борту своей яхты. Но он хотел видеть Флейм. Что случится, если он пропустит День открытия – впервые за столько лет?
 – Думаю, я сумел бы вырваться.
 – Превосходно. Мы включим кондиционер, погасим яркий свет и проведем уютный вечер вдвоем у камина, потягивая старый бренди, который я отыскала.
 Казалось, она была счастлива. «Может, Дьедр права, – подумал Мальком, – я в самом деде стал капризным и привередливым». В конце концов, Флейм звала его. А она никогда не была беспомощной, цепляющейся за мужчину женщиной. Отчасти это-то его в ней и привлекало – ее гордость и независимость.
 – Куда тебе можно позвонить сегодня вечером? – спросила она.
 – Во сколько?
 – Не думаю, что ужин с Беном займет больше двух часов. Я вернусь в Морганс-Уок не позднее десяти. Десять часов центрального времени.
 – То есть восемь часов здесь – я ужинаю у Деборгов. Почему бы тебе не позвонить мне утром на работу?
 – Первым делом, – пообещала она. – И постарайся приехать на следующие выходные, Мальком.
 – Обязательно. Я хочу попробовать твой бренди у огня… рядом с тобой.




 40


 Когда Флейм вышла из ресторана в центре города, ее взгляд автоматически скользнул в сторону гигантского черного здания в соседнем квартале. Матовый блеск мраморного фасада словно давил на нее, а золотая буква S словно издевалась. Она резко отвернулась и стала ждать Бена.
 – Спасибо за ужин, – поблагодарила она. – Он доставил мне удовольствие.
 – После всех одиноких ужинов в Морганс-Уоке я подумал, что для вас это будет приятным разнообразием.
 – Так оно и есть. – Она открыла сумочку и вынула оттуда ключи от машины. – Утром я позвоню Малькому и предупрежу его, что вы незамедлительно вышлете ему телексом окончательный вариант соглашения.
 – Я прямо сейчас отправлюсь в контору и внесу те мелкие поправки, на которых мы остановились сегодня вечером, – ответил он, подняв кверху папку с документом. – Где вы оставили машину? Я вас к ней провожу.
 – На стоянке через дорогу. – Она кивнула в сторону светло-голубого «континенталя» прямо под фонарем. – Нет нужды меня провожать, тем более что ваша контора находится в противоположном направлении.
 – Просто я хотел быть галантным кавалером. – Он равнодушно пожал плечами – мол, нет так нет.
 – Будьте уж лучше моим адвокатом и закончите это соглашение прежде, чем Ченс успеет встрять и увести землю у нас из-под носа.
 Он усмехнулся.
 – С каждым днем вы все больше мне напоминаете Хэтти. Спокойной ночи, Флейм.
 Он помахал ей папкой и бодрой походкой двинулся прочь.
 Рассеянно улыбнувшись, она с минуту смотрела ему вслед, затем направилась к стоянке. Яркий свет фонаря, рассеивавший ночные тени, освещал небесно-голубой «линкольн».
 Флейм остановилась, чтобы отпереть дверцу автомобиля, и внезапно испытала неприятное, странное и в то же время знакомое ощущение, будто на нее смотрят. Она не испытывала его с тех пор, как уехала из Сан-Франциско, где ее преследовал «ястребиный нос». Она оглядела стоянку и улицу, ожидая увидеть, как под ее взглядом «ястребиный нос» съежится. Но кругом было пусто – ни пешеходов, ни людей в машинах, ни темных силуэтов в тени зданий.
 Чуть ли не со злостью она попыталась отогнать от себя это чувство, приписав его телефонным звонкам с угрозами, которые чрезмерно взбудоражили ее воображение; она открыла дверцу и села за руль. Однако это же ощущение подгоняло ее убраться прочь со стоянки.
 Через четыре квартала от ресторана в зеркале заднего вида отразился яркий свет фар идущей позади машины. Флейм мгновенно напряглась. Откуда взялась эта машина? Флейм была уверена, что на последнем перекрестке машин не было. Она появилась из небытия. «Однако, – подумала Флейм, – это абсурд – пугаться такого пустяка, как машина на улице». К счастью, до въезда на магистраль, пролегавшую между штатами, было рукой подать. По мере приближения к ней даже здесь, в тихой центральной части города, движение становилось оживленнее.
 Флейм изо всех сил старалась не обращать внимания на следовавшую за ней машину, однако та тоже свернула на магистраль. Ну и что – то же самое сделала и третья машина.
 Отрезок шоссе протяженностью в пятнадцать миль до ее поворота сейчас казался намного длиннее. По пути она обгоняла медленно ползущие машины, и другие машины обгоняли ее, однако зеркало заднего вида по-прежнему отражало яркий свет фар. Флейм беспрестанно твердила себе, что это могут быть фары любой другой машины.
 Однако, когда машина свернула за ней на проселочную дорогу, Флейм подумала, что, пожалуй, интуиция ее не подвела – за ней следили. До Морганс-Уока оставалось пять миль – пять миль по узкому, друхрядному, почти пустынному, особенно ночью, шоссе.
 Флейм становилось все больше не по себе. Она сбавила скорость, пытаясь вынудить другую машину пойти на обгон. Но та тоже притормозила. Флейм прибавила скорость – машина не отставала, сохраняя ту же короткую дистанцию. У Флейм вспотели ладони, «ястребиный нос» еще никогда не вел себя так нагло. Что изменилось? Тут она поняла, что ее преследователь, кто бы он ни был, действовал с нарочитой откровенностью, желая растревожить ее, испугать. И самое ужасное, что ему это удалось.
 Флейм напряженно вглядывалась в темноту в ожидании поворота, который укажет ей расстояние до Морганс-Уока. Впереди шоссе резко уходило вправо. Флейм знала, что отсюда до подъездного пути к Морганс-Уоку меньше мили. Сбавляя скорость перед поворотом, она попыталась расслабить побелевшие пальцы, сжимавшие руль.
 Но другая машина не последовала ее примеру – слепящий свет фар внезапно приблизился.
 – Сумасшедший! – крикнула Флейм. – Впереди поворот!
 В следующую секунду машина врезалась в задний бампер – от толчка Флейм повалилась на руль, и «линкольн» выскочил на изгиб дороги. Скорость была слишком велика! Машине ни за что не удержаться на повороте!
 Флейм лихорадочно нажала на тормоз, и «линкольн» занесло в сторону – на встречную полосу. Она изо всех сил старалась не потерять управление – страх сдавил ей горло, нервы были натянуты до предела. Но ей не удалось удержать машину на дороге. Резко накренившись, та зависла над канавой. На секунду Флейм парализовал ужас – сейчас она перевернется. Но каким-то образом «линкольн» выровнялся, выскочив передними колесами на другую сторону канавы и, подпрыгивая, покатил вниз.
 Он резко остановился на открытом пастбище в двадцати ярдах от дороги. С секунду Флейм оставалась неподвижной, ее онемевшие от страха руки сжимали руль. Затем ее затрясло – от облегчения и от осознания того, что она только что была на волосок от смерти. Она откинулась на спинку сиденья и замерла, вспомнив машину, столкнувшую ее с дороги. Все, что она могла видеть, так это удалявшиеся красные огни задних фар.
 Она понятия не имела, сколько времени просидела так, пережидая, когда пройдет шок, – мотор тихо урчал, ручка переключения скоростей замерла на нейтральном положении. Флейм не помнила, как ее переставила. Наконец на трясущихся ногах она вышла из машины и осмотрела повреждения. Но заметила лишь несколько царапин на хромированном бампере и прилипшие местами комки земли вперемешку с травой.
 В такой час нечего было и рассчитывать на проезжавшие мимо машины – надо было либо идти пешком за помощью, либо постараться выехать на дорогу самой. Флейм выбрала последнее.
 Миля, остававшаяся до Морганс-Уока, была самым длинным отрезком пути в ее жизни: руки, плечи и шея болели после ужасной встряски. Она не сомневалась, что ее украшают несколько отличных синяков – хорошо, хоть так легко отделалась. Могло быть гораздо хуже, но это-то и пугало.
 Не успела Флейм войти в дом, как зазвонил телефон. Она, цепенея от страха, уставилась, на бежевый аппарат, стоявший на столике в прихожей. Медленно приблизившись к нему, она сняла трубку.
 – Алло! – сдавленно произнесла она.
 Все тот же жутковатый голос ответил на одной ноте:
 – Это было предупреждение. В следующий раз тебе может не повезти.
 Флейм сжимала трубку, не в состоянии пошевелиться – она словно приросла к полу, когда поняла весь смысл этой фразы. Связь прервалась, и она почувствовала, как болят ушибленные места, ноют мышцы… и горло снова сдавливает страх.
 Пытаясь с ним справиться, она нажала на рычаг и услышала знакомый гудок. Она торопливо стала нажимать на кнопки с цифрами, но в спешке перепутала номер, и ей пришлось начинать все заново.
 – Бен! – Она держала трубку обеими руками. – Кто-то… кто-то нарочно столкнул меня с дороги.
 – Что?! Когда?
 – Только что. Когда я возвращалась в Морганс-Уок. Это было преднамеренное действие, Бен. Кто-то пытается меня убить.
 – Флейм, где вы? Откуда вы знаете, что это было сделано преднамеренно? Почему вы так уверены? – вопросы сыпались один за другим, что выдавало степень потрясения Бена.
 – Я здесь… в Морганс-Уоке. Мне только что позвонили и сказали… – она осеклась, но, преодолев панику, договорила: —… и сказали, что это было предупреждение, и в следующий раз может не повезти.
 – Что? – Похоже, Бена это поразило не меньше, чем ее. – Кто звонил?
 – Не знаю.
 – Голос мужской? Или женский?
 – Механический, – ответила она и нервно рассмеялась, пытаясь прогнать страх.
 – Что? Я серьезно, Флейм.
 – Я тоже. Для этих звонков используют синтезатор.
 – Звонков? – повторил Бен. – Значит, были и другие?
 – Это четвертый, может быть, пятый. Я точно не помню.
 – Черт побери, Флейм, почему же вы до сих пор молчали?
 – Я не придавала этому значения. Я думала, это розыгрыш. А сейчас… – она глубоко вздохнула, – сейчас я думаю, что надо звонить в полицию.
 – Я этим займусь. Оставайтесь на месте, я привезу к вам детектива. И сразу позвоните Чарли. Я не хочу, чтобы вы находились одна в доме.
 Она начала было возражать – мол, это излишняя мера предосторожности, но потом согласилась.
 – Буду через тридцать, максимум сорок минут, – пообещал Бен.
 Флейм сидела в гостиной, обхватив обеими руками третью чашку крепкого черного кофе, который приготовил для нее Чарли. Время и крепчайший кофе помогли ей успокоиться и взять себя в руки – она снова и снова пересказывала все по порядку детективу из талсинского полицейского управления.
 – Нет. Я уже сказала, что не могла разглядеть марку машины, – повторила она предыдущий ответ. – Он ехал за мной почти вплотную. И свет фар…
 – Он? За рулем был мужчина?
 – Я сказала «он», вовсе не имея в виду именно мужчину, – пояснила Флейм, уже начиная терять терпение. – Я не видела водителя. И не знаю, кто это был – мужчина или женщина.
 – На шоссе были друтие машины?
 – Нет, – ответила она, тряхнув головой. – Ни до, ни после того, как меня столкнули с дороги.
 – Давайте вернемся к телефонным звонкам с угрозами.
 – Опять? – проворчала она, раздраженно вздохнув.
 – Да, мэм, опять, – невозмутимо ответил он и продолжал с вежливым упорством: – Что говорил звонивший?
 – Он… – Флейм спохватилась, – … то есть оно предупредило меня, что лучше мне прекратить, иначе я пожалею – или что-то в этом роде.
 – Прекратить что?
 – Не знаю! – вырвалось у нее, и она быстро втянула в себя воздух, стараясь восстановить самообладание.
 – Но вы же что-то предполагаете, – не унимался детектив.
 – Я предполагала, что эти звонки – розыгрыш. – Она в сердцах поставила чашку на край стола и поднялась с дивана – из-за нервного возбуждения ей не сиделось на месте. Не обращая внимания на боль в коленке, она негнущейся походкой подошла к камину и повернулась к детективу. – Сегодня вечером кто-то пытался меня убить, мистер Барнс, и я хотела бы знать, что вы намерены в связи с этим предпринять?!
 Он откинулся в кресле, положив голову на спинку, обитую розовой парчой.
 – Кто заинтересован в вашем убийстве, мисс Беннет?
 С долю секунды Флейм колебалась. Затем, резко повернувшись к детективу спиной, уставилась на украшенный причудливым узором каминный экран.
 – Я переехала сюда всего несколько недель назад. И почти никого здесь не знаю. – Она опять умолкла в нерешительности и повернулась к нему лицом. – Я не уверена, что одно с другим взаимосвязано, но накануне моего переезда сюда, еще когда я была в Сан-Франциско, за мной следил какой-то человек. Он дважды вручал мне записки с угрозами.
 Детектив смотрел на нее с возросшим интересом, занеся ручку над маленьким черным блокнотом.
 – Как он выглядел? Вы смогли бы его описать?
 – Он был… среднего роста и среднего телосложения, лет около пятидесяти. Кажется, у него были каштановые волосы и карие глаза. А нос – с крутой горбинкой. Про себя я всегда называла его «ястребиным носом».
 – Что касается записок, они были того же содержания, что и телефонные звонки?
 – Нет, другого. Потому-то я и не уверена, что одно имеет отношение к другому. «Ястребиный нос» предупреждал меня – я цитирую: «Держись от него подальше».
 – От кого вам следовало держаться подальше?
 – Я…
 – Простите, – вступил в разговор Бен Кэнон. – Наверное, я сумею внести ясность. Видите ли, по поручению моей покойной клиентки Хэтти Морган я обратился к услугам частного детектива из Сан-Франциско, Сида Баркера, сначала для того, чтобы найти мисс Беннет, потом… чтобы присматривать за ней.
 Флейм резко вскинула голову.
 – Вы наняли шпика? – воскликнула она разгневанно и недоуменно.
 Он примирительно улыбнулся.
 – В то время вы были наследницей Морганс-Уока. И Хэтти беспокоилась, чтобы… с вами ничего не случилось. – По его интонации Флейм поняла, что Хэтти пыталась уберечь ее от Ченса.
 – Почему вы не сказали мне об этом раньше?
 Но сердиться было бессмысленно, особенно если учесть, что Хэтти была абсолютно права в отношении Ченса.
 – Мне не приходило в голову, – грустно проговорил Бен, – простите.
 – В таком случае, кто мне угрожает сейчас? Кто пытается меня убить?
 Она не хотела верить, что за всем этим стоит Ченс. Но теперь, когда «ястребиный нос» отпал, кто же это мог быть?
 – Вы кого-то должны подозревать, мисс Беннет, – настаивал детектив. – Бывшего мужа или приятеля, ревнивого любовника, обозленную жену – кого-нибудь. – Дьедр? Неужели жена Малькома настолько напугана их романом, что могла решиться на такое? Нет, это невозможно. Она в Сан-Франциско – слишком далеко. То же самое можно сказать и о Лючанне… Если она или Дьедр кого-нибудь не наняли. Но Флейм отмела и эту возможность, не в состоянии представить себе, что любая из этих женщин способна на подобную низость…
 Она вызывающе вскинула голову.
 – Мой бывший муж – Ченс Стюарт. Это вам поможет?
 Детектив сделал глубокий вдох.
 – Мм-м, Стюарт…
 – Да, – произнесла она срывающимся голосом, выдававшим нервное напряжение. – Скажите мне, мистер Барнс, что именно вы намерены предпринять в связи с покушением на мою жизнь сегодня вечером?
 Он неуверенно пожал плечами.
 – Обследовать вашу машину – может, экспертиза выявит следы краски другого автомобиля и мы сумеем определить, по крайней мере, его марку. – Он помолчал. – Но, по правде говоря, мисс Беннет, даже если нам повезет и мы найдем владельца автомобиля, может оказаться, что за рулем был вовсе не он. Более того, единственное, в чем его можно будет обвинить, это в нарушении правил дорожного движения.
 – А как насчет телефонных звонков? Угроз? – требовательно спросила она. – Вы что, их попросту игнорируете?
 – Для того чтобы возбудить дело о попытке убийства, надо сперва доказать, что звонил водитель машины. Мы могли бы установить подслушивающее устройство и фиксировать все ваши звонки, но, судя по вашим словам, звонивший никогда не говорит дольше пятнадцати-двадцати секунд. А значит, мы не успеем определить его номер.
 По мере того как до Флейм доходил смысл сказанного, ей становилось все больше не по себе.
 – А если определите, то что?
 Детектив был явно смущен, и за него ответил Бен Кэнон:
 – Звонившего, вероятно, обвинят в хулиганстве.
 – В хулиганстве, – озадаченно повторила она.
 – Если не удастся доказать, что звонивший и водитель машины, пытавшейся вас сбить, – одно и то же лицо, – объяснил детектив. – Простите, мисс Беннет, но покуда преступление не совершено…
 – Иными словами, пока этот человек меня не убьет, вы ничего не сможете сделать. – Флейм трясло от гнева и жуткого ощущения полной беспомощности.
 Детектив отмолчался, закрыв блокнот и убрав его в карман пиджака.
 – Если вспомните что-нибудь важное, вот вам моя карточка. Вы знаете, как со мной связаться. И если звонки с угрозами повторятся, запишите время и точный текст и держите меня в курсе дела.
 Бен встал.
 – Я провожу вас, мистер Барнс.
 – В этом нет нужды. – Детектив поднялся с кресла и вежливо поклонился Флейм. – Я сам найду дорогу.
 В гостиной воцарилось молчание, нарушаемое только доносившимся из передней звуком шагов, затем раздался щелчок захлопнувшейся двери. Флейм чувствовала, что Чарли и Бен не отрывают от нее глаз.
 – По-моему, ясно, что от полиции мало толку. – Она старалась говорить небрежно и насмешливо, но получилось резко и взвинченно.
 – Вы думаете, это Ченс, верно? – осведомился Бен.
 – Не знаю, что и думать, – ответила она таким же звенящим голосом.
 Она не хотела верить, что за этим стоит Ченс, даже если альтернативы и не было. Ведь он поклялся ее остановить. И все же она не могла представить себе, что ради этого он способен прибегнуть к насилию. Неужели она до такой степени в нем ошиблась?
 – Флейм, я… – начал Бен.
 Но она его оборвала:
 – Простите, но я не в силах больше обсуждать эту тему. Я устала и… просто хочу переодеться. – «И забыть», – подумала она, хотя знала, что это совершенно невозможно.




 41


 С легкостью и проворством, которые даются многолетним опытом, Чарли Рэйнуотер наклонился и оттянул задвижку ворот на выгоне, не сходя с лошади. Флейм ждала, восседая на своем жеребце, пока он их распахнет. Проехав в ворота, она посторонилась, уступая дорогу Чарли, который закрыл их с обратной стороны, опять-таки не спешиваясь. Убедившись, что задвижка на месте, он выпрямился в седле и посмотрел на пару беломордых телят, резвившихся под любящими взглядами своих херфордских мамаш.
 – Моим старым глазам никогда не надоест это зрелище, – заявил Чарли, отъехав от ворот и присоединившись к Флейм. Его блекло-голубые глаза задумчиво смотрели на нее. – Вы на самом деле собираетесь осуществить свой план застройки?
 – Если сумею. – «Если меня не успеют убить», – подумала она. Воспоминания о недавней встрече со смертью были еще слишком свежи.
 Последние пять дней Флейм ни на чем другом не могла сосредоточиться, она стала взвинченной, раздражительной и подозревала всех и вся. Она заставила Чарли и Бена поклясться хранить тайну – они обязались не упоминать о телефонных звонкахи, о покушении на ее жизнь никому, включая Малькома. Если он узнает, то наверняка потребует ее возвращения в Сан-Франциско. Она же считала, что бежать от этих угроз равнозначно капитуляции, а капитулировать она не собиралась. Кроме того, нельзя было полностью сбрасывать со счетов возможную причастность жены Малькома ко всему этому. Как, впрочем, и Мэксайн, которая нянчила Ченса с малолетства и была убеждена, что Морганс-Уок должен был достаться ему. Или Лючанны Колтон, которая хотела раз и навсегда вычеркнуть Флейм из жизни Ченса. Это мог быть и какой-нибудь сумасшедший защитник экологии, стремившийся воспрепятствовать строительству плотины и созданию озера. Черт побери, это мог быть кто угодно. А не один только Ченс.
 Окончательно запутавшись, Флейм направила лошадь к величественному особняку, стоявшему на вершине покатого холма и словно свысока взирающему на долину – к особняку, спроектированному и выстроенному ее прадедом. Вдруг ее осенило. Морганс-Уок должен был перейти к кровному родственнику! Все это время Ченс был явным подозреваемым, но только сейчас она поняла, что у него были действительно все основания желать ее смерти – Морганс-Уок автоматически достанется ему. Факты говорили сами за себя: он один окажется в выигрыше, если она сложит оружие или погибнет.
 Однако, вспоминая их близость, нежную силу его рук и их ласковые прикосновения, Флейм, как ни старалась, не могла поверить в то, что Ченс способен принести ей физические страдания. Он пытался ее запугать. Вот чего он добивался. Он думал, что от страха она задерет лапки кверху. Тут она разозлилась – как он мог вообразить, что ее можно сломить угрозой насилия. С другой стороны, что в этом удивительного? Он не в первый раз ее недооценивает.
 Она была настолько поглощена этими мыслями, что едва расслышала слова Чарли:
 – Всякий раз, когда я смотрю на коров на зеленом пастбище, я пытаюсь представить себе кучку богачей, разъезжающих здесь на электрических картингах за мячом для гольфа. Но никак мне это не удается. Я вижу лишь реку, деревья и скотину. – Его лошадь фыркнула и прижала уши. – Похоже, у вас гости, мисс Флейм.
 – Что? – Флейм, нахмурившись, смотрела на него отсутствующим взглядом.
 – Я говорю, у вас гости. – Он кивнул в сторону запыленного пикапа, стоявшего перед домом.
 – Интересно, кто бы это мог быть?
 Кто-то стоял у входной двери – женщина. Похоже, Мэксайн с ней спорила. Флейм пришпорила лошадь, и та припустилась рысью через лужайку; густая трава поглощала стук копыт коня Чарли.
 Приближаясь к дому, Флейм услышала разгневанный женский голос:
 – Я знаю, что она здесь. Отправляйтесь к ней и скажите, что я никуда не уеду, пока с ней не поговорю!
 – Да нет ее, – утверждала Мэксайн. – Она уехала… – тут она осеклась, завидев Флейм и Чарли.
 Женщина обернулась, и Флейм, осадив лошадь у самого крыльца, смогла как следует ее разглядеть. Женщине было чуть больше тридцати, ее отличали высокий рост и крепкое телосложание, она была в синтетических трикотажных брюках с простроченными стрелками и хлопчатобумажной цветной блузке навыпуск, которая ее полнила. Светло-каштановые волосы были коротко подстрижены и мелко завиты – такая прическа не требовала особого ухода. Выражение ее лица было сердитым, губы плотно сжаты.
 – В чем дело, Мэксайн? – Флейм спрыгнула с лошади и передала поводья Чарли.
 – Эта особа… – начала было Мэксайн, но ей не дали договорить.
 – Значит, вы и есть Беннет, новая хозяйка Морганс-Уока, – презрительно бросила женщина. – Хэтти здесь хватало места. Почему же его не хватает вам?
 – По-моему, мы незнакомы.
 – Нет. Вы ведь слишком важная птица, чтобы приехать к нам самой. Вы послали своего агента побренчать монетами у нас перед носом. – Она на шаг приблизилась к Флейм, на ее широком лице читалась горькая обида. – Если вы еще не догадались, я – Марта Краудер Мэттьюс.
 – Дочь, – непроизвольно прошептала Флейм.
 – Да, дочь, – выпалила женщина. – И говорю вам в лицо: наша ферма не продается! Не знаю, что уж вы там о себе возомнили, что позволяете себе совать нам свои деньги. Четыре поколения Краудеров обрабатывали эту землю, и наступит день, когда семейное дело продолжат мои сыновья или дочь. Здесь похоронены мои дед и прадед и будет похоронен отец. Все недоумевают, почему исчезают семейные фермы, – да потому, что их разрушают такие, как вы.
 – Миссис Краудер… миссис Мэттьюс, – быстро поправилась Флейм. – Я не пытаюсь разрушить…
 Но женщина не желала слушать.
 – Сегодня утром я выставила вашего агента вон. И если только он еще раз явится и начнет приставать к отцу насчет продажи земли и портить ему настроение, дескать, отец не может как следует позаботиться о семье, – вы будете иметь дело со мной! Так что я вас предупреждаю: прекратите и лучше не упрямьтесь.
 Флейм вздрогнула – последняя фраза почти слово в слово совпадала с угрозами, которые она получила по телефону. Не эта ли женщина ей звонила? И столкнула ее с дороги? При воспоминании о жутких секундах, когда на нее налетела машина, Флейм рассвирепела.
 – Не угрожайте мне, миссис Мэттьюс.
 – Я и не угрожаю, а просто говорю! – сказала та и, сойдя с крыльца, направилась прямо к грузовичку, покрытому слоем красной пыли.
 – Похоже, вам не получить землю Краудеров, – заметил Чарли, лениво прислонившийся к седлу.
 Она метнула на него острый взгляд – всякое сочувствие к женщине бесследно исчезло после очередной угрозы.
 – Еще посмотрим.
 – О чем спор?
 При этом осторожном вопросе Мэксайн Флейм поняла, что экономка все слышала.
 – Вас это не касается, – обронила она, поднимаясь на крыльцо и стаскивая перчатки. – Вы разобрали коробки наверху? Завтра вечером приезжает мистер Пауэлл, и я не хочу, чтобы он застал такой кавардак.
 – Нет еще, мэм, но все будет убрано.
 Прогрохотавший вдалеке гром почти заглушил звук мотора, когда Чарли подал «линкольн» к дому. Подойдя к окну передней, Флейм взглянула на зловещие черные тучи, затянувшие небо. Однако дождь еще не начался, а потому она не стала надевать перекинутый через руку плащ и не раскрыла зонтик. Приблизившись к подножию лестницы, она крикнула:
 – Мэксайн, я уезжаю в аэропорт встречать мистера Пауэлла. Поменяете полотенца и можете идти домой.
 Сверху донесся приглушенный ответ, подтвердивший, что Мэксайн все поняла. Флейм уже направилась к двери, когда зазвонил телефон. Поколебавшись, она подошла к столику и сняла трубку.
 – Морганс-Уок.
 – Тебя же предупредили, – раздался механический голос. – Почему ты не послушалась?
 – Я вас не боюсь! – возмущенно воскликнула Флейм, но связь, как всегда, уже прервалась.
 Она бросила трубку и, дрожа, осталась стоять возле телефона. Зачем эта Мэттьюс опять позвонила? Неужели вчерашнего разговора ей недостаточно? Тут Флейм окаменела – ведь она могла только предполагать, что за этими звонками стоит дочь Краудеров. У нее не было никаких доказательств. Ее вновь захлестнул гнев. Кто это делает?
 – Мисс Беннет? – Мэксайн стояла на лестничной площадке, удивленно нахмурившись. – Я думала, вы уехали.
 – Нет еще. – Флейм покосилась на телефон. – Мэксайн… не приходилось ли вам отвечать на какие-нибудь… странные телефонные звонки?
 – Странные? Что вы имеете в виду? – Она начала спускаться по лестнице, недоуменно глядя на Флейм.
 – Ну, не было ли каких-нибудь странных голосов или не бросали ли трубку, как только вы отвечали?
 – Нет. – Она уверенно помотала головой. – Ничего подобного не было. – Она внимательно пригляделась к Флейм. – С вами все в порядке, мисс Беннет?
 Похоже, она решила, что Флейм сходит с ума.
 – В порядке, – бросила Флейм и тут же направилась к двери.
 Чарли Рэйнуотер поднимался по ступенькам ей навстречу.
 – Вот и вы, – сказал он. – А то я не знал, слышали ли вы, как я подъехал. Держите ключи.
 – Спасибо. – Взяв ключи, она двинулась к машине, затем нерешительно остановилась, повернувшись к Чарли. – Вы случайно не знаете, какая машина у Краудеров?
 – У них нет легковой машины – уже нет. Они продали ее прошлой осенью, чтобы оплатить часть медицинских счетов Дэна. Все, что у них есть, это пикап, на котором вчера приезжала их дочь. – Он нахмурился. – А что?
 – Просто так. – Она пожала плечами и зашагала к «линкольну», встревоженная сильнее прежнего.
 Даже не разглядев чуть было не опрокинувшую ее машину, Флейм была уверена, что это не пикап. Предположим, женщина позаимствовала машину у соседей – но как она узнала, что Флейм была в том ресторане, если, конечно, не следила за ней? Однако это показалось ей абсурдным – у женщины муж, дети и больной отец, требующий ухода. К тому же эта Мэттьюс скорее была склонна сразу все высказать ей в лицо, что вчера и сделала, а не пытаться перевернуть ее машину. Это ерунда.
 Усаживаясь за руль «линкольна», Флейм тяжело вздохнула. Если отмести версию насчет Марты Краудер Мэттьюс, то снова остается Ченс.
 В дороге ее застал ливень. Чудовищные раскаты грома чередовались со вспышками молнии, словно показывая Флейм, что представляет собой гроза на Среднем Западе.
 Из-за сильного дождя частный самолет Малькома задерживался. Флейм воспользовалась этим, чтобы позвонить детективу Барнсу из полицейского управления и сообщить ему о новом телефонном звонке, назвав точное время и передав его содержание. Вернувшись в роскошно обставленный зал ожидания в крыле для частных рейсов, она с горечью подумала, что вряд ли имело смысл звонить. Полиция все равно ничего не могла сделать, разве что пришить и эту угрозу к делу. Она села в одно из кожаных кресел и стала слушать, как по крыше барабанит дождь и зловеще гремит гром.
 Дождь лил как из ведра, и Ченс, пробежавший от серебристого «ягуара» до крытого входа своего талсинского особняка, успел промокнуть насквозь. Он остановился, чтобы отряхнуть с себя воду, затем потянулся к двери. Но в этот момент она открылась изнутри, и на пороге появился его домоправитель Эндрюс в плаще и с черным зонтом в руках.
 – Мистер Стюарт, я как раз собрался вас встречать с зонтом. – Угрюмый и знающий свое дело человек посмотрел на него с мягким упреком.
 – Он мне уже не нужен, – живо откликнулся Ченс.
 – Вижу, – проворчал Эндрюс, уступая ему проход и глядя, как с него струится вода.
 – А где мисс Колтон? – Ченс машинально передал чемоданчик домоправителю, обведя глазами мраморную переднюю своей резиденции. – Я не заметил «мерседеса».
 – Она вернулась из магазинов приблизительно сорок пять минут назад, сэр. – Эндрюс вынул из кармана носовой платок и отер им дно чемоданчика, прежде чем поставить его на пол из заграничного мрамора. – Она тоже попала под дождь и пошла наверх переодеться. Слава Богу, вы благополучно добрались до дому, сэр. При таком ненастье я боялся, что вы можете застрять на несколько часов.
 – Мы приземлились за час до того, как разразилась гроза. – Он быстро провел пальцами по волосам, откинув мокрые прядки со лба.
 – Так, значит, ты уже давно вернулся, – попеняла Лючанна, приняв театральную позу на середине величественной витой лестницы. Когда она продолжила спуск, длинная шелковая блуза ее домашнего костюма развевалась сзади. – Почему ты не позвонил и не сообщил нам, что приехал? Ты не представляешь себе, как я волновалась, думая, что ты в облаках, среди грома и молний. Где ты был все это время?
 – Мне надо было кое-что обсудить с Сэмом и Молли. – Его легкая приветливая улыбка не могла скрыть беспокойства.
 Не обратив на это внимания, Лючанна обняла его за шею, но, почувствовав, что у него мокрый пиджак, отстранилась.
 – Дорогой, ты промок до нитки.
 – Видишь ли, идет дождь, – буркнул он, иронично изогнув губы.
 Лючанна повернулась к домоправителю и повелительно распорядилась:
 – Эндрюс, набери мистеру Стюарту хорошую горячую ванну.
 – Не утруждайся, Эндрюс, – отменил ее распоряжение Ченс. – Просто приготовь мне чистую сухую одежду.
 – Очень хорошо, сэр, – ответил домоправитель, то ли поклонившись, то ли кивнув.
 – Ты уверен, дорогой? – нежно промурлыкала Лючанна, приблизившись к нему и одновременно стараясь, чтобы ее шелковая блуза не касалась его мокрого костюма. – А я хотела потереть тебе спинку… помимо всего прочего. – Ее руки скользнули к нему под пиджак и поглаживали его сшитую на заказ рубашку, в то время как Эндрюс молча поднимался по лестнице, направляясь в спальню.
 Ченс ухватил ее за руки и отстранился.
 – Как-нибудь в другой раз, – сказал он.
 Она рассмеялась, чтобы скрыть мимолетное смущение, затем взяла его за руку и повела к лестнице.
 – В один прекрасный день ты пожалеешь об этом, Ченс Стюарт. Я не так часто делаю подобные предложения.
 Однако он не отшутился, поднимаясь по лестнице светлого дуба, и Лючанна пристально на него посмотрела, пытаясь определить причину его странного, подавленного настроения. После стольких лет ей казалось, что она знает все его душевные состояния наизусть, но нынешнее ее озадачивало.
 – Что-нибудь случилось, Ченс?
 – Конечно, нет. С чего ты взяла? – Излишне резкий тон указывал на то, что ответ не вполне искренен.
 – Я чувствую, что ты чем-то обеспокоен.
 А его настороженный взгляд, который он попытался замаскировать небрежной улыбкой, укрепил ее в этом подозрении.
 – Как говорится, женская интуиция.
 – Дорогой, ты же не будешь отрицать, что я женщина. И мое чутье подсказывает мне: ты чем-то расстроен, а отсюда – эти напряженные складки у рта, – уверенно заявила она, глядя на необычайно тонкую линию его губ.
 Он посмотрел на нее, оставив ее замечание без ответа. Тут раздался сильный удар грома, от которого затренькали хрустальные бра на стенах.
 – Видимо, в этом виновата гроза и электрические разряды в воздухе, – сказал он.
 Внезапно Лючанна поняла: какова бы ни была причина его тревоги, она каким-то образом связана с Флейм. Ее захлестнула ярость – ревнивая ярость. Она отвернулась, зная, что спорить с ним бесполезно. Флейм Беннет была запретной темой. Ченс не желал обсуждать ее с Лючанной даже в самых общих чертах. Неужели он с ней виделся? Говорил? Но это было невозможно. Он приехал прямо из аэропорта. Нет, перед приездом домой он встречался с Молли и Сэмом. Значит, эта встреча была посвящена Флейм. Никого и никогда она не ненавидела так, как эту женщину. Однако она сумеет заставить Ченса позабыть о ней. Надо только создать подходящую атмосферу.
 Спустя двадцать минут Ченс стоял около двуспальной кровати, заправляя полосатую рубашку в итальянские брюки.
 Гроза превратилась в размеренный дождь. Сверкнувшая молния привлекла его внимание к мокрому окну.
 Перед внутренним взором мелькнула другая зигзагообразная вспышка, осветившая ночное небо, когда он выходил из аэропорта после встречи с Сэмом и Молли, молния осветила также голубой «линкольн» на стоянке и удалявшуюся от него женщину под зонтиком, защищавшим ее от проливного дожда. По высокому силуэту и знакомой походке он узнал Флейм – он сразу понял, что это она, даже не видя ее лица. Только одна причина могла привести ее в аэропорт: на выходные к ней прилетал Мальком Пауэлл.
 Из соседней гостиной донесся резкий хлопок бутылки шампанского, прервавший его воспоминания об этой сцене под дождем. Ченс резко отвернулся от кровати, на которой несколько драгоценных ночей они спали как муж и жена, – он прогнал от себя воспоминания, как когда-то она прогнала его.
 Двойные двери в гостиную были закрыты. Когда Ченс их распахнул, Эндрюс бросил на него беглый взгляд, продолжая разливать шампанское в два фужера из бутылки, обмотанной полотенцем, которое впитывало в себя капельки пузыристой пены. А развалившаяся на диване Лючанна приняла соблазнительную позу: положив руки на пышные диванные подушки, она чуть подалась вперед и запрокинула назад голову.
 – Тебе лучше, дорогой? – Ее темные глаза восхищенно его оглядывали.
 – Суше, – буркнул Ченс и вошел в комнату; Лючанна, взяв оба бокала, поднялась с дивана ему навстречу. – Шампанское! По какому случаю? – спросил он, беря у нее стакан.
 – Дорогой, когда это нам нужен был особый случай, чтобы выпить шампанского? – С этими словами она коснулась его хрустального бокала своим.
 Ченс поднес бокал ко рту, но не успело искристое вино коснуться его губ, как он резко его отдернул.
 – Какого черта… – Он осекся на полуслове, бросив свирепый взгляд на Лючанну.
 Она засмеялась.
 – Это не яд, дорогой, а персиковое шампанское.
 Он резко повернулся к домоправителю, когда тот, аккуратно обернув бутылку полотенцем, ставил ее в ведерко со льдом на специальной подставке.
 – Сколько бутылок у нас осталось, Эндрюс?
 – Вы велели мне купить два ящика, когда…
 – Выброси. Все без остатка!
 Эндрюс заморгал от такой чудовищной расточительности.
 – Но, сэр…
 – Я сказал, чтобы в доме его не было!
 Ченс грохнул бокал о столик с такой силой, что сломал хрустальную ножку, шампанское расплескалось на серовато-бежевый ковер, бокал упал на пол и разбился вдребезги. Но Ченс, направлявшийся к двери, казалось, этого не заметил.
 – Ченс, куда ты? – окликнула его пораженная и сбитая с толку Лючанна.
 Остановившись у двери, он обернулся. Его взгляд был обжигающе холоден.
 – В библиотеку. – Затем обратился к Эндрюсу: – Отвечай на телефонные звонки. Я не хочу, чтобы меня беспокоили.
 Лючанна вздрогнула, когда он с силой захлопнул за собой дверь. Она медленно перевела взгляд на персиковое шампанское в своем бокале.
 – Он велел тебе купить его, когда привез ее сюда, верно, Эндрюс? – тихо и с упреком проговорила она.
 После короткой паузы домоправитель ответил:
 – Да, мэм, кажется, это было тогда.
 Она подошла к ведерку для шампанского и, вылив содержимое бокала на лед, посмотрела на Эндрюса.
 – Что ты стоишь? Ты же слышал мистера Стюарда. Выкинь его. Сейчас же!
 Повернувшись к нему спиной, она, все еще держа пустой бокал, крепко прижала руки к груди.
 Послышалось легкое движение, затем почти бесшумно щелкнула дверь. Оставшись одна, Лючанна взглянула на бокал. В припадке гнева она швырнула его об стену и зажала уши, чтобы не слышать звон дорогого хрусталя, разлетевшегося на мелкие кусочки.




 42


 Когда Мальком вышел из своего самолета, Флейм встречала его у трапа. Она быстро приподняла зонтик, чтобы укрыть их обоих от ливня, и чмокнула его в знак приветствия – он продлил этот поцелуй, вкладывая него гораздо больший смысл.
 – Вижу, ты цел и невредим. – Она улыбнулась. – А я за тебя боялась.
 – Я тоже, – ответил Мальком.
 – Сильно качало? – спросила она, глядя на него с прежней тревогой.
 – Нам удалось обогнуть самые черные тучи.
 – Слава Богу. Моя машина на стоянке. Мы вернемся за твоим багажом.
 – Вернемся? Откуда?
 – Мы должны были встретиться с Беном Кэноном и Гэмом Флетчером десять минут назад, – сказала она, торопливо ведя его по лужам на асфальте к стоянке напротив крыла для частных рейсов. – Гэм Флетчер – агентство по продаже недвижимости, который пытался приобрести для нас землю Краудеров – правда, безуспешно. Он настаивает на разговоре с нами. Я собралась было встретиться с ним сама, но подумала, что будет лучше, если ты узнаешь все из первых уст, а не от меня.
 – Где мы с ними встречаемся?
 – В гостинице при аэропорте.
 Усаживаясь на заднее сиденье машины, Мальком ощутил укол раздражения.
 – Оказывается, я проделал огромный путь лишь для того, чтобы, едва сойдя с самолета, попасть на очередное заседание. Честно говоря, я ожидал другого, Флейм. А как насчет замечательного старого бренди и уютного вечера перед камином, о котором ты говорила по телефону, чем и сумела выманить меня сюда?
 – Извини, дорогой, обещаю, что мы устроим это в какой-нибудь другой вечер, – и она тут же начала рассказывать о положении дел с Краудерами.
 Мальком лишь притворялся, что слушает. Он вспомнил, как она чмокнула его – на ходу, – когда он сошел с самолета. С легкой иронией он подумал, что в свое время представлял себе роман с Флейм как страсть, в которой можно будет укрыться от повседневных стрессов. А вместо этого их взаимоотношения стали дополнительным источником таковых. Он занимался делами по шестнадцать часов в день. И проделал весь этот путь, чтобы продолжить их? Он усмехнулся про себя тому, что ради этого отказался от редкого отдыха у себя на яхте.
 Улыбка исчезла с его лица, когда он вспомнил реакцию Дьедр на его сообщение о том, что на Дне открытия его не будет. Он предупредил ее об этом всего за два дня. Он и сам не знал почему. Может быть, чтобы подчеркнуть срочность поездки. Но она не поверила ни одному его слову.
 – В эту пятницу? Значит, тебя не будет на Дне открытия, – сказала она, не в состоянии скрыть разочарования.
 – Мне жаль, но ничего не поделаешь.
 – Куда ты едешь?
 После секундного раздумья он ответил:
 – В Талсу.
 В это мгновение она отчетливо поняла, к кому и зачем он мчится, хотя и не произнесла ни слова. Обо всем сказало отразившееся в ее глазах страдание. Она отвернулась от него, чуть приподняв плечи, словно это помогало унять боль.
 – Если ты должен ехать, поезжай. – Она пыталась говорить непринужденно. – Будет ведь и следующий год. – И тихонько добавила: – Правда?
 – Конечно, – грубовато отозвался он, скрывая за этой грубоватостью угрызения совести.
 Интересно, что она сейчас делает.
 – Ну вот и приехали, – вывела его из задумчивости Флейм. – Стараниями Бена нам предоставили одну из комнат для переговоров. Он обещал встретить нас в холле.
 Стеклянный кувшин с ледяной водой и четыре стакана стояли на блюде в центре длинного стола. На отдельном подносе были приготовлены высокий кофейник, пластиковые чашки и пакетики с сахаром и сухими сливками. Остальную поверхность стола занимали открытые кейсы, блокноты и пепельницы.
 Мальком откинулся на спинку стула, стоявшего во главе стола, скрестив руки на животе. На противоположной стороне поднимались колечки дыма из вересковой трубки, зажатой в зубах у адвоката. Подобно Бену Кэнону, Мальком главным образом смотрел и слушал; совещание вела Флейм – напористо и решительно. Она напоминала ему тигрицу, стремившуюся ухватить любую добычу, сулившую искомый результат.
 – Но, мистер Флетчер, вы же говорили, что, по-вашему, мистер Краудер не прочь продать землю.
 – Я помню, – ответил агент. – Однако его дочь категорически против.
 – Какое она имеет право диктовать ему, продавать землю или нет? Ведь владельцем является он. И не нуждается в ее разрешении.
 – Нуждается. Она все контролирует.
 – Это смешно. Она всего лишь его дочь, – сказала Флейм с явным нетерпением.
 – Я не знаю, в чем там дело. Наверно, мистер Кэнон лучше вам объяснит, но она… является чем-то вроде официальной опекунши. Они договорились об этом в прошлом году, перед тем как ему лечь на операцию. И эта договоренность остается в силе. Бедняга едва может говорить и большую часть времени настолько слаб из-за лекарств, что напишет пару слов, и ему нужна передышка. А миссис Краудер прямо голову теряет, переживает и за него, и за все счета, не знает, как расплатиться, и что будет с семьей.
 – Эта женщина что, плохо соображает? – Флейм поднялась со стула. – Неужели она не понимает, что если примет наше предложение, то ее родители смогут в покое дожить свои дни и перестать нервничать из-за этих счетов? Ей бы следовало беспокоиться не о том, где будет покоиться прах ее отца, а о том, как ему жить.
 – Верно, – поддакнул агент, – но она хочет во что бы то ни стало сохранить ферму.
 – Это опекунство или что бы там ни было, – спросила она, обращаясь к Кэнону, – нельзя аннулировать?
 – Можно. – Он вынул изо рта трубку. – Для этого, вероятно, придется обратиться в суд и доказать, что она не справляется. А это долгая история. К тому времени мистер Краудер может умереть.
 – А если он подпишет контракт на продажу, согласившись на наши условия, мы можем заставить их его выполнить?
 – Вряд ли.
 – Они не продадут землю, миссис Беннет, – заявил агент. – Полагаю, вам лучше с этим смириться. А если вы рассчитываете сделать им еще одно предложение, то вам придется найти для этого другого посредника. В прошлый раз она гналась за мной с дробовиком и сгоряча могла бы из него выстрелить. Боюсь, в следующий раз она так и сделает. И никакие комиссионные – пусть даже они составят целый капитал – не стоят моей жизни. Извините, но так оно и есть.
 – Понимаю. – Но ее взгляд говорил, что она считает его дезертиром.
 Он встал, закрыл чемоданчик и, взяв ковбойскую шляпу, почтительно держал ее перед собой.
 – Желаю удачи.
 – Спасибо. – Она стоя смотрела ему вслед.
 Бен Кэнон, задумчиво вытряхивая пепел из трубки, поднял глаза на Флейм.
 – Во всей этой истории утешает только одно: если она не продает землю нам – значит, не продает и Стюарту.
 Флейм плавно повернулась к нему.
 – Это слабое утешение. Нам нужна эта земля. Она лежит в основе всего проекта. Это не оставляет нам выбора, – твердо заявила она. – Мы должны выкупить закладную Краудеров и вынудить их убраться отсюда.
 – А почему? – Мальком, смотревший на нее критическим взглядом, уловил недоумение, проступившее сквозь ее негодование.
 – Что за вопрос? – возмутилась она. – Ты прекрасно знаешь почему.
 – В самом деле? Что-то я сомневаюсь. – Всю свою деловую жизнь он слышал подобные утверждения. Однако такая безжалостность с ее стороны его покоробила. – Эти люди хотят сохранить свою землю. А ты собираешься их оттуда согнать.
 – Я не настолько бессердечна, Мальком, – сказала она с нарастающим гневом. – Я хочу выкупить закладную и вынудить их продать землю, а не выкинуть на улицу без гроша. Мы заплатим им гораздо больше, чем стоит их земля.
 – По-твоему, это оправдание?
 – К чему ты клонишь? Если у тебя есть другие соображения, поделись ими. Что касается меня, я не вижу иного выбора – разве что сдаться. А если мы на это пойдем, Ченс…
 – Я все думал, кода же наконец дело дойдет до Стюарта, – не сдержался Мальком.
 – Мальком, с кем, по-твоему, мы боремся? Кто стремится заполучить Морганс-Уок любыми путями?
 – А кто, по-твоему, становится таким же беспощадным, как Стюарт?
 – У меня нет выбора! – гневно вскричала она. – Он же меня пытается уничтожить.
 – И поэтому ты хочешь сломать жизнь Краудерам?
 – Я… мы… не ломаем им жизни! В конечном счете мы им помогаем.
 – И ты намерена навязать им эту помощь, независимо от того, хотят они ее или нет…
 – С каких пор ты стал таким праведником? Сколько универмагов ты вытеснил с рынка и разорил? Сколько компаний прибрал к рукам? Железный Пауэлл – не белоснежная лилия!
 – Бизнес есть бизнес. Но тобою движет просто месть. Мне потребовалось время, чтобы понять: все твои действия направлены на то, чтобы расквитаться со Стюартом. Может, я просто не хотел видеть этого раньше.
 – Это неправда, – возразила она; от его упрека ей стало не по себе.
 – Разве? – с легкой грустью отозвался Мальком. – Единственная причина, которая привела тебя ко мне, Флейм, заключается в том, что я могу помочь тебе отомстить Стюарту. Ты используешь меня… почти так же, как он использовал тебя.
 – Как у тебя поворачивается язык? – Гнев темным облаком наполз ей на лицо, затуманив зеленые глаза.
 – Потому что это правда. И я пришел к выводу, что она мне не по душе. – Он встал, удивляясь тому, что не испытывает к ней ничего, кроме жалости. – Давай, выкупай закладную, заставляй Краудеров продать землю. Делай все что угодно, Флейм. Ты изменилась. Ты одержима желанием отомстить. А я не хочу принимать в этом участие. – Когда он направился к двери, она требовательно спросила:
 – Куда ты?
 Постояв секунду, он повернулся к ней.
 – В Сан-Франциско, провести выходные на яхте со своей женой. И хочешь верь, хочешь нет – я с нетерпением этого жду.
 Она напряженно вскинула подбородок.
 – Ты бросаешь меня, Мальком? Я считала, что мы партнеры!
 В уголках его рта заиграла улыбка.
 – Однажды ты сказала мне, что наши отношения должны быть сугубо деловыми. Ты добилась своего. В следующий раз, когда тебе понадобится со мной встретиться, свяжись с моей секретаршей. Она назначит время.
 Флейм отвернулась, чтобы не видеть, как он вышел. Ее руки сжимали спинку стула, в ушах звенел его упрек. Она почувствовала на себе взгляд Бена Кэнона.
 – Он не понимает, – огорченно заявила она, но рассказывать Малькому о телефонных звонках с угрозами было слишком поздно.
 – Вижу, – ответил Бен, лениво попыхивая трубкой.
 Схватив свои вещи, она устремилась к выходу.
 – Вы слышали, что он сказал. Выкупайте закладную на ферму Краудеров, и чем скорее – тем лучше.
 Боль, причиненная словами Малькома, не утихала, когда Флейм выскочила из комнаты и бросилась по коридору в холл. Мелькнул знакомый профиль, на свету блеснули серебристые виски. Мальком усаживался в такси. Ее вновь захлестнула обида, жгучая и саднящая. Она была с ним честна. Призналась ему с самого начала, что сведение счетов с Ченсом – неотъемлемая часть их договора. Неужели он не верил, что она говорила всерьез? Неужели думал, что это всего лишь игра, которая надоест ей через несколько недель? Не потому ли он повернул все с ног на голову и представил так, будто она его обманула? Но она его не обманывала никогда. Она подозревала, что его фантазии разбились об истинную природу их взаимоотношений, и он, со свойственным ему высокомерием, обвинил в этом ее. Ну и пусть.
 Выйдя на улицу, она задержалась, набросила на голову плащ, вместо того, чтобы возиться с зонтом, и побежала к своей машине. Она включила «дворники» и выехала с гостиничной стоянки, направляясь к выезду на шоссе в квартале отсюда. Там среди размытых красных огней она заметила просвет и, мгновенно прибавив скорость, в него встроилась.
 Подвластные ей скорость и сила мотора принесли облегчение – гнев и отчаяние наконец-то нашли выход. Она вцепилась в руль, то сжимая, то разжимая пальцы; стиснув зубы, она смотрела сквозь завесу дождя на мелькание задних огней едущих впереди машин.
 Ее догоняла машина, чьи фары были включены на полную мощность. Флейм заморгала от их слепящего света, отраженного в зеркале заднего вида, – мрак дождливой темной ночи усиливал их яркость. Она раздраженно буркнула, обращаясь к невидимому водителю:
 – Из вежливости принято приглушать свет фар, если ты следуешь за другой машиной, неужели тебе никто этого не говорил? – Она несколько раз помигала фарами, затем помахала в зеркало заднего вида, призывая другого водителя к соблюдению дорожной этики, но он, видимо, не понял. – Черт побери, притушишь ты их или нет?
 Пытаясь избежать слепящего света, Флейм свернула на другой ряд. Назойливая машина последовала за ней, оставаясь «висеть на хвосте». Флейм снова встроилась в правый ряд и сбавила скорость в надежде, что машина ее догонит. Но отражение слепящих фар не исчезло.
 Тут Флейм поняла – с прежней досадой, негодованием и тревогой, что ее преследуют!.. И скорее всего преследователь тот же, что однажды уже столкнул ее с дороги. И, как в прошлый раз, он ясно давал ей это понять.
 – Черт возьми, кто ты?! – воскликнула она со смешанным чувством ярости и отчаяния.
 Она пыталась разглядеть марку машины, но из-за струй дождя, стекавших по заднему стеклу, и яркого света фар так и не смогла определить, был ли это серебристый «ягуар» Ченса или нет. Флейм увидела знак, показывающий, что пограничное шоссе заканчивается через одну милю, а за ним другой – обещавший бензин, еду и ночлег… и, что гораздо важнее, помощь.
 Она нажала на акселератор и помчалась к выезду с автострады. Ее преследователь не отставал. Она решила не сбавлять скорость и не сигналить в знак того, что собирается остановиться. В самый последний момент она резко повернула и стала тормозить.
 Ее окружали темнота и проливной дождь. Но где же свет фар? Его не было. Машина проскочила мимо! Быстро взглянув в сторону шоссе, Флейм попыталась различить машину, прежде чем та исчезнет из виду.
 Но ничего не увидела. Машины не было. В то же мгновение у нее появилось жутковатое ощущение, что за ней наблюдают. Какой-то звук, какое-то движение, какой-то инстинкт подсказывали ей, что машина где-то здесь, на широкой развилке. Непроизвольно нажав на тормоз, она оглянулась.
 Раздался тихий, похожий на хлопок звук, и ветровое стекло словно расползлось на тысячи кусочков мозаики.
 Она больше не видела сквозь него!
 Стараясь совладать с бешеной паникой, Флейм остановила машину. И только тут заметила в ветровом стекле два пулевых отверстия – точно такие же зияли в боковом окне со стороны водителя.
 На следующий день на небе не было ни облачка, солнце сияло вовсю, и единственным свидетельством вчерашнего ненастья были лужи вокруг станции технического обслуживания Хэнка у выезда с пограничного шоссе. Однако для Флейм кошмар предыдущей ночи оставался реальностью, когда она наблюдала за тем, как полицейский эксперт измерял диаметр пулевых отверстий в ветровом стекле небесно-голубого «континенталя».
 Она непроизвольно содрогнулась, и Чарли дотронулся до ее руки.
 – С вами все в порядке?
 Она чуть выше подняла подбородок, старательно избегая его взгляда.
 – Кто-то пытается меня убить, Чарли, – сухо проговорила она. – Хэтти предупреждала, что он не остановится ни перед чем, даже перед убийством. А я ей не верила!




 43


 Его хлопчатобумажная майка прилипла к груди из-за струек пота, стекавших по лицу и шее. Ченс отвел ракетку назад и, со всей силой ударив по быстро летящему мячу, отбил его в стену. Отпрыгнув назад, он напружинился, полностью сосредоточившись на мяче и в то же время не забывая о своем противнике – тренере в спортивном зале. Тот хотел отбить мяч снизу, но промахнулся. Одно очко!
 Ченс выпрямился, опустив ракетку и расслабившись, он дышал глубоко и ровно. Он взглянул на своего противника, распростертого на полу корта для игры в сквош. Обессиленный, тот медленно поднялся на ноги и, посмотрев на Ченса, покачал головой.
 – Все. С меня хватит, – сказал он, признавая поражение. – Не знаю, в чем тут дело, парень, но ты будто жаждешь крови!
 В памяти Ченса всплыл образ Флейм, сильной и гордой, с холодным вызывающим блеском в зеленых глазах. Он, отвернувшись, потянулся за полотенцем.
 – Просто у меня был трудный день.
 – Понятно. Впредь никогда не предлагай мне играть с тобой в конце дня.
 На лице Ченса появилось подобие улыбки, когда он поднял лежавшее в углу мохнатое полотенце и отер им лицо и шею. Краем глаза он заметил, что открылась дверь, и обернулся с рассеянным любопытством. Вошел Сэм, и Ченс, ощутив внезапную тревогу, на мгновение замер с полотенцем у шеи, затем продолжил вытирать пот.
 – Что случилось? – спросил он.
 Сэм взглянул на тренера. Тот, поняв намек, поднял в знак прощания руку с полотенцем и направился к двери.
 – Пока.
 Ченс кивнул в ответ и внимательно посмотрел на Сэма, моментально заметив, что тот избегает его взгляда.
 – В чем дело?
 – Я опоздал на три часа. – На его мальчишеские черты наползла виноватая угрюмость. – Она заблокировала закладную Краудеров. В банке сказали, что сегодня утром она была там и подписала все бумаги.
 – Черт бы ее побрал! – В бессильной ярости он задрал голову и уставился на потолок.
 – Я-то думал, мы ее одолели, когда в прошлый уик-энд купили два участка, но они не так важны для ее проекта. Нам нужен был участок Краудеров, – сказал Сэм, наконец-то встретившийся глазами с Ченсом. – Она выиграла, верно?
 – Может, еще что-нибудь удастся предпринять? – Он стянул с шеи полотенце. – Позвони Доновану – пусть готовит самолет. Сегодня же вечером я вылетаю в Вашингтон и сам буду пробивать разрешение на строительство плотины.
 – Бесполезно. – Сэм покачал головой. – Перед тем как прийти сюда, я разговаривал с Молли. От нее-то я и узнал, где ты. Звонил Фред, он разговаривал с Зорински. Морганс-Уок включен в перечень национальных исторических памятников. Он утверждает, что теперь нам ни за что не добиться разрешения.
 На это Ченс ничего не ответил. Он стоял, уставившись в одну точку, и лихорадочно соображал. Она приперла его к стенке.
 Сэм неловко переступил с ноги на ногу.
 – Тебя подождать?
 – Нет, – бросил он спокойно и твердо. – Мне надо кое-что обдумать.
 Поколебавшись, Сэм оставил его одного.




 44


 Ночной сумрак запечатал черными ладонями окна библиотеки. Флейм, плотно прижимая к уху телефонную трубку и неподвижно застыв от ледяной ярости, ждала, когда знакомый голос завершит угрожающую фразу. После того как раздался слабый щелчок, означавщий, что связь прервана, она повесила трубку и нажала на кнопку перемотки на подключенном к телефону магнитофоне. Послышалось короткое урчание пленки, потом щелчок – перемотка закончилась. Флейм прослушала запись, убедившись, что записано каждое слово, отмотала на начало и, сняв телефонную трубку, набрала номер по записной книжке.
 – Да? Стюарт.
 Этот резкий, нетерпеливый голос принадлежал Ченсу. Она холодно улыбнулась.
 – Поразительно. Ты так быстро ответил, что, верно, сидишь на телефоне в буквальном смысле слова. Или, может, ты только что кому-то звонил?
 – Флейм? – В голосе слышалось явное удивление.
 – Ты не ожидал, что я позвоню, да? – вкрадчиво проговорила она. – А я вот решила позвонить и сказать тебе, что обо всем догадалась. Только ничего у тебя не выйдет, так что можешь не утруждать себя угрозами по телефону. Ты не получишь Морганс-Уок, даже если тебе удастся меня убить.
 – Убить тебя? О чем ты говоришь? Какие звонки?
 Она улыбнулась шире.
 – Другого я от тебя и не ждала. Ведь ты учил меня блефовать и притворяться, будто я ничего не знаю.
 – Черт возьми, я ничего не понимаю, – рявкнул он.
 – Может, это освежит твою память.
 Флейм поднесла телефонную трубку к магнитофону и включила запись, снова ощутив, как по коже пробежал холодок при звуках мертвящего, монотонного голоса: «Удача тебе изменила. Я остановлю тебя навсегда».
 – Господи, что это за голос?
 – То, что он не принадлежит тебе, это точно. К тому же так гораздо безопаснее. Но тебя это не спасет. Полиция получит копию пленки. Им известно о предыдущих покушениях на мою жизнь. Если со мной что-нибудь случится, Ченс, полиция выйдет прямо на тебя. А я, по крайней мере, буду знать, что ты никогда не получишь Морганс-Уок. – Она помолчала, вспомнив последнюю угрозу. – Тебе не остановить меня. Это я тебя остановлю.
 Она повесила трубку, с удивлением обнаружив, что у нее дрожит рука. Подержав ее на телефоне, она вынула из магнитофона кассету, а из ящика стола – конверт и лист бумаги. Запретив себе отвлекаться на какие-либо мысли, она развернулась на стуле и вставила листок в портативную пишущую машинку, которую привезла с собой. С жутковатой отрешенностью Флейм перечислила относящиеся к делу подробности: время угрозы, ее содержание, последующий звонок Ченсу и ее нынешнее действие. Вынув листок из машинки, она поставила подпись и плату, спрятала его в конверт вместе с кассетой и заклеила его.
 Со странным чувством приближающейся развязки она отложила конверт в сторону и откинулась на спинку стула, глядя на портрет Келла Моргана над камином.
 – Обещаю тебе, – прошептала она, – Стюарт никогда не завладеет Морганс-Уоком.
 Она ощутила спокойствие, опустошенность, полную бесчувственность. Она так долго не желала верить в то, что Ченс способен на подобную низость, что теперь, когда она вынуждена была это признать, ее оставили последние силы. Она осознала, что в глубине души всегда верила: он любит ее, несмотря на обман и предательство. Но он не любил. Теперь она это ясно видела. Ее последние иллюзии исчезли. Она продолжала смотреть на портрет.
 – Ты пережил нечто подобное, правда? Энн тоже тебя не любила. И так же, как и я, ты остался один в этом доме. Твои родители давным-давно умерли, а Кристофер бежал от твоей боли и ненависти, точно так же, как… – Она закрыла глаза, что-то сдавило ей горло. – Точно так же, как Мальком.
 Боже, в кого она превратилась? В холодную, озлобившуюся женщину во власти навязчивой идеи об отмщении. Она вспомнила семью Краудеров и решимость их дочери сохранить землю и свою решимость отнять ее у них. Мальком был прав – она стала беспощадной и мстительной. Она ненавидела Ченса, но ничем от него не отличалась.
 Как ни странно, она ощущала себя уже мертвой – в ней не осталось ни чувств, ни любви. Ее ждали дела, но сейчас, когда она смотрела на портрет, они казались мелкими и незначительными.
 Наконец ее вывел из оцепенения бой старинных часов в передней. Она выпрямилась и потерла лоб, затем взяла доклад Карла, который читала, когда зазвонил телефон. Но не могла на нем сосредоточиться.
 Из глубины дома донесся протяжный звук, похожий на скрип дверных петель. Флейм прислушалась – верно, это просто застонал старый дом. Однако ее инстинкты напряглись – теперь она слышала десятки других звуков: от громкого биения своего сердца до тихого шелеста бумаги у нее в руке.
 Тут в кустах за окном раздался какой-то шум, и Флейм вздрогнула. В окне показалось чье-то лицо! Ченс!.. Потрясенная, она всматривалась в синеву его глаз; его твердое худое лицо выражало нетерпение и гнев. Она заметила у него в руке пистолет. Взглянув на портрет над камином, она прочла страх в глазах Келла Моргана. Она снова посмотрела на Ченса. Он что-то прокричал и дернул за оконную ручку, но толстое стекло поглотило звук его голоса.
 Забыв о докладе, она схватила телефонную трубку и начала набирать номер Чарли, но гудков не было. Она нажала на рычаг. Безрезультатно. Телефон молчал. Когда она поднималась со стула, Ченс с силой барабанил по стеклу, явно намереваясь влезть. Ее ноги словно налились свинцом, а стол, казалось, разросся до невероятных размеров, когда она пыталась из-за него выйти, чтобы добраться до дверей.
 На сей раз он крикнул так громко, что она расслышала:
 – Флейм, нет!!!
 Она смотрела на него всего лишь долю секунды, затем повернулась к дверям. Фигура в черном с пистолетом в руках загораживала дверной проем. В следующее мгновение во Флейм что-то вонзилось. Сквозь туман до нее донесся выстрел и звук бьющегося стекла, а потом она повалилась куда-то вниз… вниз… вниз… в качающуюся, черную бездну.




 45


 Чьи-то сильные пальцы сжимали ей руку, их тепло проникало в нее, и она пошевелилась. Она медленно, словно пробуждаясь от глубокого сна, приходила в себя. Разомкнув тяжелые веки, Флейм сфокусировала взгляд на мужской фигуре около больничной кровати.
 – Эллери, я думала…
 Поплыли смутные воспоминания… фигура в черном… пистолет… Ченс пытался ее убить. Она находилась в больнице. Она вспомнила склоненное над ней, улыбающееся лицо медсестры, которая сказала, что операция прошла успешно и теперь все будет хорошо. Она взглянула на капельницу, присоединенную трубочкой к ее руке, потом нахмурилась.
 – Как ты сюда попал?
 – Бен позвонил Малькому, а Мальком мне. Я вылетел ночным рейсом, и вот я здесь. – Его обычно циничный рот изогнулся в нежной улыбке. – Ты нас изрядно перепугала, но ты выкарабкаешься. Пуля задела артерию, не коснувшись жизненно важных органов. Ты потеряла много своей голубой крови, но врач говорит, что, вероятно, уже через пару дней ты будешь на ногах.
 – Ченса… арестовали? – Она с трудом произнесла этот вопрос, так как должна была знать правду.
 – Ченса? – Он удивленно поднял брови. – С какой стати? – Его лицо погрустнело. – Или в Оклахоме спасение чужой жизни считается преступлением? Моя дорогая, если бы не Стюарт, ты бы истекла кровью до того, как приехала «скорая помощь».
 – Но… – Она нахмурилась, стараясь решить эту головоломку. – Он был там, Эллери. И у него был пистолет. Я видела.
 – Бедняжка Флейм. – Он легонько сжал ее руку, в его глазах мелькнула жалость. – Ты, наверное, думала, что он был с ней заодно. Это не так. Он примчался, чтобы ей помешать.
 – Ей? – Окончательно сбитая с толку, она смотрела ему в лицо, желая и боясь верить. – О ком ты?
 Она лихорадочно соображала. Мэттьюс или Мэксайн? Но если Ченс действительно пытался помешать одной из них, как ему стало известно о ее намерении… если он не состоял с ней в заговоре? А может, это была Лючанна? Но зачем ей хотеть ее смерти? Ченс не любит ее… или любит? В последнем слове было скрыто столько хрупкой надежды, что Флейм опять ощутила боль во всем теле. Если он в самом деле ее спас, значит, она ему не безразлична? О, Боже, пусть будет так.
 – Я говорю о секретарше Стюарта, Молли Мэлом, – мягко ответил Эллери.
 – Молли? – Она отказывалась что-либо понимать. – Но почему? Зачем ей понадобилось меня убивать? Я не сделала ей ничего плохого.
 – Не ей – Стюарту.
 При этих словах она задержала дыхание, внезапно вспомнив слова Ченса: «Молли вполне может сойти за свекровь», и Сэма: «Ченс ей как сын, вся ее жизнь посвящена ему, его враги становятся ее врагами».
 Эллери продолжал:
 – Насколько я понимаю, она считала, что Морганс-Уок по праву принадлежит Стюарту и если она тебя устранит, то восстановит справедливость. Кроме того, еще одна женщина из рода Морганов перестанет причинять ему страдания.
 – Как Хэтти, – прошептала она и, прижав голову к подушке, со слезами на глазах уставилась в потолок.
 Хэтти ненавидела его: а сколько раз Бен Кэнон замечал, что Флейм стала такой же, как Хэтти. Она вспомнила, как однажды – в день похорон Хэтти – Ченс рассказывал о своем детстве, о беспощадности Хэтти и о том, что ей было все равно, какую фамилию носила его мать – он-то был Стюартом, и за это она превращала его жизнь в ад. А Флейм ответила ему жестоким презрением.
 – Ну и натворила я дел, Эллери. Ты только взгляни, в кого я превратилась. – Посмотрев на него сквозь слезы, она ухватила его за руку. – И он еще меня защищал. – Она попыталась улыбнуться, но у нее лишь задрожал подбородок. – А как он узнал о ее намерениях?
 – Ты ему позвонила и дала прослушать какую-то пленку – голос был точь-в-точь, как у говорящего компьютера, который они недавно приобрели для какого-то слепого служащего. Сначала он попытался связаться с Молли, потом приехал в Морганс-Уок. Когда он обнаружил ее машину в полумиле от дома… – Эллери помолчал, криво улыбнувшись. – Вся эта история напоминает новеллу Дэшилла Хэммета.
 Она снова попыталась выдавить из себя улыбку.
 – В самом деле…
 Он сжал ее руку.
 – Меня впустили всего на пару минут. Боюсь, мое время истекло.
 – Ты придешь еще?
 – Сегодня вечером, после того как ты отдохнешь. – Он прижал ее пальцы к губам, затем с сомнением на нее посмотрел. – Стюарт ждет за дверью. Вообще-то сестры сказали мне, что он сидит здесь с тех пор, как тебя привезли из операционной. Он хочет тебя видеть.
 Она чуть не задохнулась от радости, но постаралась умерить свои ожидания.
 – Я… я тоже хочу его видеть.
 – Я ему передам.
 Когда Ченс вошел в палату и Флейм увидела, что резкие черты его лица оттеняет отросшая за ночь щетина, ей захотелось плакать. Но даже сейчас, осознав всю степень своей неправоты, она из гордости не могла позволить себе расслабиться. Он остановился у изножия кровати, его синие глаза потемнели от тревоги. Она заметила, что у него перевязана правая рука.
 – Ты ранен?
 Он взглянул на повязку, точно только что о ней вспомнив, затем дотронулся до нее другой рукой.
 – Пустяки. До завтра заживет.
 – Слава Богу. – Она колебалась, чувствуя напряжение и неловкость между ними и желая от них избавиться. – Мне жаль, что так вышло с Молли. Я знаю, как вы были близки.
 – Значит, тебе все известно. – В его глазах отразились мука и раскаяние.
 Она кивнула.
 – Эллери мне рассказал. Он сказал, что ты спас мне жизнь.
 – Это я виноват в том, что ты подвергалась опасности.
 Вина – вот что он чувствовал? Она не могла сказать точно; приблизившись на шаг, он слегка наклонился к ней, его челюсти были плотно сжаты.
 – Флейм, я хочу, чтобы ты знала… Морганс-Уок твой. – От этих слов ее надежда начала таять. Снова Морганс-Уок!
 – Я больше не буду пытаться отнять его у тебя. Клянусь, он не стоит твоей боли, и, видит Бог, мне дороже твоя жизнь. – От убежденности, с какой он это произнес, у него дрожал голос.
 – Но мне эта земля тоже не нужна, – возразила она, дивясь собственной искренности. – Ей было принесено слишком много жертв – с обеих сторон.
 – Прошлой ночью я пришел к тому же выводу. – Он медленно кивнул, не сводя с нее глаз.
 – Через день-другой, – рассуждала она вслух, глядя на него, – я поговорю с Беном насчет того, чтобы передать ранчо штату… Может быть, в качестве национального парка.
 – Передай ему, что… что я окажу любую поддержку.
 – Обязательно передам.
 Ну вот и все. Теперь, когда между ними не стало Морганс-Уока, у нее больше не будет повода с ним видеться. А как ей хотелось его видеть! Боже правый, она по-прежнему любила его…
 Вошла сестра, шурша накрахмаленным халатом, улыбнулась Ченсу любезно, но твердо.
 – Простите, но вам пора идти.
 Когда он повернулся, чтобы уйти, Флейм поняла, что не может его отпустить.
 – Ченс. – Она ухватила его руку. Он оглянулся, прижав к ее руке большой палец, на его лице на мгновение отразилась мучительная боль. – Еще… не слишком поздно, Ченс?
 Внезапно синева его глаз стала теплой, как прежде. Но он тотчас опустил взгляд на ее пальцы, обвившие его руку.
 – Никогда не бывает слишком поздно, Флейм, если мы не хотим предавать себя.
 Волнение, проступавшее за его сдержанностью, всколыхнуло в ней надежду.
 – Я не хочу.
 Он взглянул на нее, словно желая удостовериться в ее искренности, и хрипло отозвался:
 – А я никогда не хотел.
 Молча сжав его руку, она увидела, как его рот изогнулся в медленной ласковой улыбке, которая всегда ее так волновала. Впервые она по-настоящему поверила в то, что еще действительно не слишком поздно.
 – Простите, сэр, но… – снова начала сестра.
 – Я ухожу, – сказал Ченс, не сводя с Флейм нежного взгляда. – Но я вернусь. – Наклонившись, он прижался губами к ее лбу и, не отрывая их, прошептал: – До скорой встречи.
 – До скорой встречи.
 Откликнувшись эхом, она испытала настоящее глубокое чувство. В ней жила надежда. Господи, нечто гораздо большее, чем надежда!