Аннотация: Любовь и ненависть, измена и разлука, драматические события далекого XII века слились воедино в судьбах свободолюбивой дочери нормандского дворянина и отважного английского рыцаря. Случайная встреча у стен средневекового монастыря буквально перевернула их жизнь, в которую стремительно врываются удивительные приключения. На пути к счастью возникают самые непредсказуемые препятствия…


---------------------------------------------


 Мэри Джо Патни
 Странные клятвы



 ПРЕДИСЛОВИЕ


 После смерти короля Генриха Первого в 1135 году наступили времена, именуемые анархией. Генрих яв­лял собой пример безжалостного, жестокого, но спо­собного и деятельного монарха. Он имел больше двад­цати внебрачных детей, но единственной законной наследницей была дочь Матильда, в юном возрасте вышедшая замуж за германского императора. На ро­дине мужа Матильду любили и почитали. В возрасте двадцати лет она овдовела и вернулась в Англию, где ее стали называть императрицей.
 Затем Генрих выдал дочь замуж за Жоффрея, че­тырнадцатилетнего наследника герцогства Анжу. Этот союз вызвал бурю негодования среди политических группировок и всего нормандского дворянства. Нор­мандия и Анжу считались заклятыми врагами. Но король не изменил своего решения – у него было достаточно власти, могущества и денег, чтобы откры­то бросить вызов своим баронам и заставить их при­сягнуть на верность Матильде, наследнице трона.
 Но как только Генрих скончался, о своих правах на престол заявил его племянник, герцог Стивен из Блуа, первым, в свое время, присягнувший на вер­ность своей кузине Матильде и даже бывший какое-то время ее возлюбленным. Дружелюбный, привет­ливый, прекрасный воин, он привлек на свою сторону церковь и знатных землевладельцев. Однако амбиции Стивена опережали его возможности, и через несколь­ко лет церковь отвернулась от него, как и большинст­во других сторонников.
 Роберт Глостер, старший внебрачный сын короля Генриха, был одним из наиболее крупных английских землевладельцев, сыскавшим всеобщую любовь и ува­жение за честность и справедливость. Весной 1138 года он выступил в поддержку своей сестры по отцу и, фактически, против притязаний Стивена на трон. Роберта поддержали запад и юг Англии, и в стране началась гражданская война.
 Сражения велись в основном между западными сторонниками Матильды и восточными привержен­цами Стивена. Многие землевладельцы приветство­вали анархию, без зазрения совести принимая от обеих партий подарки, титулы и поместья. Имели место массовые убийства, леденившие кровь очевидцев даже в тот жестокий век. Роберт Глостер, однако, сделал очень много для поддержания порядка в своих зем­лях.
 Матильда была близка к победе, но получить же­ланную корону ей все же не удалось. Высокомерие, властность и предательство – черты, типичные для королей-мужчин, – не позволили Матильде достичь желаемого. Мужчины не терпели подобных качеств в женщине. С тех пор ситуация почти не изменилась.
 После смерти Роберта Глостера в 1148 году Ма­тильда вернулась в Нормандию. Она больше не посе­щала Англию, однако за дело взялся ее сын Генрих, правивший герцогством Анжу, доставшимся ему в на­следство от отца.
 Настоящий последователь Вильгельма-завоевате­ля, он в возрасте четырнадцати лет завоевал Англию. Не прибегая к силе, юноша даже уговорил короля Стивена выплатить жалованье его наемникам.
 В романе «Странные клятвы» описываются собы­тия, происходившие в 1148 году. К этому времени страна разделилась на два противоборствующих ла­геря, причем оба не могли добиться победы. Запад по-прежнему поддерживал Матильду, восток – Сти­вена, а на границах их владений вспыхивали крова­вые стычки.




 ПРОЛОГ


  Аббатство Фонтевиль, 
  Шропшир, 
  25 декабря 1137 года. 
 Бледное рождественское солнце садилось, знаме­нуя окончание ужасного дня, когда два рыцаря, осед­лав коней, отправились в далекий путь. На темном небе все еще виднелось зарево – кровавое, мрачное, торжественное. Рыцари мчались во весь опор, остав­ляя за собой мили родной английской земли, ехали молча, не произнося ни слова.
 В полночь добрались до последнего на их пути хол­ма. Не сговариваясь, юный рыцарь и его старший то­варищ натянули поводья, останавливая взмыленных коней и вглядываясь в пустынную долину внизу, где лежало аббатство Фонтевиль, освещенное холодным серебряным светом луны.
 – Хотел бы я, чтобы ты оказался законнорожден­ным, – с горечью проговорил старший. Уолтер Эвешем, капитан стражи де Лэнси, был почти членом их семьи, и теперь, когда разразилась катастрофа, же­лал умереть вместе с ними.
 Уголки рта юного рыцаря опустились в горькой гримасе – он с ранних лет страдал от своего дву­смысленного положения.
 – Ты не можешь желать этого больше, чем я, но одного желания мало, оно не может изменить тот факт, что моя мать была не женой, а лишь служанкой отца.
 Капитан перевел взгляд на спутника. Несмотря на худощавую фигуру, Ричард Фитц-Хью считался за­каленным, опытным и храбрым бойцом. На прошлой неделе его посвятили в рыцари, и все были уверены, что юноша заслужил это право, а ведь ему исполни­лось всего лишь восемнадцать лет.
 – Ричард, ты лучший из сыновей лорда Хью, – мрачно проговорил Уолтер. – Для Уорфилда было бы гораздо лучше, если бы наследником являлся ты.
 Юный рыцарь не обратил внимания на эти слова и махнул рукой в направлении аббатства.
 – Ты недооцениваешь моего брата Адриана, а зря.
 – Он болезненный, хрупкий, набожный мальчишка, – проворчал старый капитан. – Было бы лучше, если бы он остался в Фонтевиле и принял обет. Что он может сделать, чтобы держать в руках власть над землями, словно сошедшими с ума?
 – Очень многое. Я знаю Адриана, он дьявольски умен и хорошо владеет мечом, – Ричард плотнее за­кутался в плащ, наброшенный поверх доспехов. На декабрьском ветру металл был холоден, как лед, но из-за катастрофы, разразившейся в поместье, они не решились ехать не вооруженными. – Думаю, несмотря на молодость, брат сумеет удержать власть над Уорфилдом и будет управлять не хуже отца.
 – Я и забыл, что вас вдвоем направили на воспи­тание в Кортеней, – сэр Уолтер пришпорил коня и, нахмурившись, раздумывал над оптимизмом Ричарда.
 – Да, мы жили в одной комнате и вместе тренировались все пять лет, пока Адриан не решил обратить­ся в лоно церкви, – Ричард последовал за спутником, вспоминая, как двое мальчиков, втайне друг от друга страдающих от тоски по дому, держались вместе, ок­руженные множеством незнакомых и, зачастую, враж­дебных лиц. Они по праву считали себя братьями, крепко сдружились и привязались друг к другу. Неза­коннорожденный сын сэра Хью чувствовал себя хо­рошо с Адрианом, чего нельзя было сказать о других сыновьях лорда.
 – Адриан хорошо владеет оружием? – в голосе капитана слышалось недоумение, потому что это ни­как не вязалось с образом, сложившимся в его пред­ставлении.
 – Да, очень хорошо. К тому же, у него сильная воля. Мы проверяли свое мастерство друг на друге, ну, как делали все остальные ученики, – Ричард хит­ро улыбнулся. – Не будь я старше и опытнее, мне бы никогда не удалось победить его. Так что наши силы были практически равны.
 – Он мог победить тебя? – сэр Уолтер изумленно взглянул на молодого человека – не шутит ли тот, но выражение лица юноши было серьезным.
 – Адриан пришел в Фонтевиль потому, что любит Бога, а не потому, что боится человека, – Ричард понимал – он не в силах объяснить истинные причи­ны, побудившие брата стать монахом. – Кроме того, ему, как младшему сыну, нечего было наследовать. Теперь все изменилось.
 Сэр Уолтер, упорно не желавший изменить свою точку зрения, уже открыл рот, чтобы возразить, но, взглянув на луну, пробормотал:
 – Пресвятая Матерь Божья, – капитан натянул поводья, останавливая коня.
 Юный рыцарь поднял глаза к небу и задохнулся от ужаса, увидев, что напугало его спутника. На правиль­ной формы серебряно-белый диск луны надвигалась тень. Затемненный участок тускло мерцал зловещим багряным светом – так, наверное, горит пламя в аду.
 – Это ничего не значит, – торопливо проговорил сэр Уолтер, тщательно скрывая беспокойство и не отрывая глаз от страшного видения. – Я уже видел такое раньше, это пройдет, и ровным счетом ничего не значит, – однако капитан сам не верил своим сло­вам. Затмение всегда трактовалось как предзнамено­вание великих и зловещих событий и, возможно, впол­не подходило для такого трагического дня. Пришпорив усталого коня, мужчина размышлял, хорошее ли это предзнаменование для юноши, неожиданно для себя ставшего новым владельцем Уорфилда.
 Сторож недоверчиво рассматривал двух рыцарей и долго расспрашивал о цели визита, прежде чем впус­тить их. В те времена даже служители Господа были осторожны, и это казалось вполне обоснованным. Двое усталых людей спешились и пошли через двор аббат­ства , направляясь к жилищу монахов. Ветер подни­мал сухие листья, с тихим шорохом носившиеся по промерзлой земле. Тень закрыла уже половину луны, посылая на землю зловещий кровавый свет.
 Из церкви доносилось стройное пение монахов. Согласованность и красота звуков напомнили о су­ществовании высшего, лучшего мира и принесли ус­покоение измученной душе сэра Уолтера. Рука креп­че сжала рукоять меча, бывшего свидетелем многих жестоких битв. Кто знает, может, Ричард и прав на­счет Адриана.
 Зала для посетителей отличалась простотой и скромностью убранства. Ее украшением служили лишь незатейливая мебель и распятие. Однако к услугам и вящей радости мирян там имелся очаг и вино, чтобы согреть промерзшие кости. Опустившись на скамью, сэр Уолтер попивал божественный, как ему сначала показалось, нектар, на самом деле являвшийся дрян­ным винишком, годным лишь для нищих бродяг. Фонтевиль принадлежал цистерцианскому монашескому ордену, славившемуся своим аскетизмом и равноду­шием к мирским заботам, богатству и славе. Капита­на удивило, что юноша питал нездоровую страсть к отсутствию удобств.
 Ричард Фитц-Хью мерил шагами сумрачную залу, время от времени прикладываясь к вину – мрачные мысли не давали покоя его усталому телу. Эвешем восхищенно смотрел на юношу. Великолепное телос­ложение, золотистые волосы и красивое лицо рыцаря прекрасно дополнялись мужественным характером. Именно капитан настоял на том, чтобы этот молодой человек после окончания Кортенея вступил в ряды стражей Уорфилда. В глубине души сэр Уолтер ду­мал о нем как о сыне, которого у него никогда не было. У лорда Хью имелось достаточно детей муж­ского пола, конечно, он мог пожертвовать наименее важным и дорогим из них. Эвешем вздохнул и отпил вина. Его хозяин уже на небесах, а Ричард Фитц-Хью никогда не сможет занять его место на земле. Неко­торые вещи невозможно изменить. Незаконнорожден­ность – одна из таких проблем.
 Когда заутреня и хвалебные гимны были законче­ны, аббат Вильям прошел в залу. Предупрежденный о посетителях, он мрачно хмурился. Аббаты обязаны заботиться о благополучии своего монастыря, но Виль­ям считал, что на первом месте должен стоять Гос­подь.
 Обменявшись приветствиями с гостями, аббат по­интересовался:
 – Вы хотите видеть Адриана де Лэнси?
 Коротко сэр Уолтер объяснил причину, добавив:
 – Он ведь еще не принял обет?
 – Нет, юноша сможет сделать это лишь через месяц, когда ему исполнится шестнадцать лет, – длинное лицо аббата сморщилось. – Я так понимаю, что теперь Адриан потерян для нас. Жаль, у него к этому настоящее призвание, – повернувшись, настоятель приказал монаху привести послушника, затем уселся и молча ждал, положив руки на стол и полуприкрыв глаза.
 Через несколько минут юноша вошел в комнату. Горел один единственный факел, посетителей скры­вала тень, поэтому у капитана имелась возможность внимательно рассмотреть Адриана, устремившего взгляд на аббата. В прошлом рыцарь обращал мало внимания на младшего сына лорда, а сейчас старался как можно быстрее понять его.
 Адриан де Лэнси оказался не худеньким низко­рослым юнцом, каким помнил его Уолтер. Прибли­зившись к возрасту возмужания, юноша подрос, до­стигнув среднего роста, и под грубой белой рясой цистерцианского ордена вырисовывалось здоровое, крепкое тело. Он прошел по комнате с изящной, тиг­риной грацией воина, а не смиренной походкой слу­жителя Господа.
 Юноша унаследовал золотые волосы отца и стар­ших братьев, но у него они были намного светлее и казались почти серебряными. На правильных чертах лица лежала печать спокойствия и умиротворения, не отражая ни удивления, ни тревоги от того, что его вызвали в такой поздний час. То же выражение отчужденности и спокойствия было присуще Адриану с детства, наверное, поэтому под взглядом этих холод­ных глаз сэр Уолтер никогда не чувствовал себя спо­койно.
 Адриан поклонился аббату.
 – Вы хотели поговорить со мной, отец? – его ни­зкий голос был приятен и казался таким же холод­ным и спокойным, как и внешность.
 – К тебе посетители, – отец Вильям указал на едва различимые силуэты.
 Юноша обернулся. При виде брата его серые гла­за потеплели.
 – Ричард! – с уважением и явным удовольствием он пожал протянутую руку.
 Брат радостно ответил на рукопожатие. Вглядев­шись в полумрак, Адриан узнал сэра Уолтера, и с его лица исчезло выражение радости, сменившись выжи­данием и тревогой – присутствие капитана стражи родового замка говорило о весьма необычной причи­не визита. Отпустив руку Ричарда, послушник прого­ворил:
 – Сэр Уолтер, рад приветствовать вас. Вы привез­ли новости из Уорфилда?
 Старый воин тяжело поднялся.
 – Сэр Адриан, я привез плохие вести, – выйдя на свет, мужчина протянул юноше фамильный меч с гра­вированной рукоятью. Не было нужды объяснять, что оружие взято из окоченевших рук мертвого хозяина.
 Угрюмое приветствие рыцаря красноречиво гово­рило о беде. Проходили бесконечные минуты, а юный послушник все еще не отрывал глаз от рукояти меча.
 Молчание стало почти невыносимым, когда Адри­ан спросил ровным голосом:
 – Что произошло?
 – Две ночи назад на поместье Киркстол было совершено нападение, и мы с Ричардом отправились в погоню за разбойниками, взяв с собой почти всех рыцарей. По какому-то дьявольскому совпадению все три ваших брата приехали в Уорфилд на рождество, поэтому я сказал сэру Хью, что ему нет абсолютно никакой необходимости ехать вместе с нами, пусть наслаждается обществом сыновей и недавно появившегося внука, – голос капитана звучал глухо, в нем ясно чувствовались осуждающие нотки. – Теперь я уверен, что набег на Киркстол являлся чистой воды уловкой, чтобы выманить нас из Уорфилда. В наше отсутствие замок был атакован, прямо на рождество, на заре, когда все спали. Главное здание сожжено, все находившиеся в нем погибли. Несколько крестьян, разбуженных звуками битвы, видели происходя­щее из леса. Ваш отец и братья храбро сражались тем оружием, что сумели найти, но шансов на спасе­ние не оставалось. Это была хорошо спланированная резня, – мужчина кивком головы указал на меч. – Мы нашли оружие вашего отца рядом с его телом. Это одна из немногих вещей, переживших пожар.
 На лице Адриана появилось иное выражение. На нем не дрогнул ни единый мускул, однако скулы по­белели и заострились. Теперь капитан видел перед собой не мальчика, а взрослого мужчину. Холодность и отчужденность исчезли, глаза излучали жар раска­ленного металла.
 – Кто? – голос прозвучал спокойно, однако в нем ясно слышались боль и невероятное напряжение.
 – Ги Бургонь, – громко произнес сэр Уолтер, и имя обидчика прозвучало словно ругательство или проклятие. – Разбойник, стремящийся создать собственное королевство на севере, – забыв, где он находится, старый рыцарь сплюнул на пол. – Он один из сильнейших сторонников короля Стивена и знает, что тот не накажет его. Но кто бы мог пред­положить, что Бургонь заберется так далеко на юг и убьет крупного землевладельца в его собственном поместье?
 Адриан повернулся и встал на колени перед абба­том Вильямом, который молча наблюдал за происхо­дящим.
 – Милорд, мне необходимо покинуть Фонтевиль, как бы это ни огорчало меня. Вы дадите свое благословение?
 – Да, конечно, мой мальчик, – положив руку на светлые волосы юноши, аббат пробормотал несколь­ко латинских фраз и вздохнул. – Сражайся за себя, сын мой. Ты и есть свой собственный злейший враг.
 – Я знаю об этом, – Адриан встал с колен, взял меч из рук сэра Уолтера и резким движением извлек клинок из ножен. Осторожно проведя пальцами по острию, измазанному кровью, юноша поцеловал за­зубренный металл.
 Не отрывая глаз от нового владельца Уорфилда, капитан вздрогнул, потрясенный увиденным несомнен­ным сходством – в бешеной, слепой ярости Адриан был копией своего деда, легендарного воина, прекрас­ного, как ангел, и порочного, как сам дьявол. Его дочь, леди Элинор, славившаяся кротостью и добротой, была женой владельца Уорфилда и матерью его сыновей. Сэр Уолтер не ожидал увидеть черты ее отца в детях. Старого вояку поразило такое сходство, надо сказать, не очень приятное.
 Когда Адриан поднял голову, его глаза сверкали не меньше, чем клинок.
 – Сэр Уолтер, посвятите меня в рыцари.
 – Но… вам только пятнадцать лет. Вас еще не подготовили к этому, – капитан покачал головой. – Посвящение в рыцари – одно из величайших собы­тий в жизни мужчины, это следует делать не торо­пясь.
 – Я учился владеть оружием и преуспел, кроме того, два года молюсь и очищаю душу и мысли от грязных помыслов, – голос юноши звучал сухо. – Может быть, именно сейчас Бургонь отправляется в поход, чтобы захватить земли Уорфилда, поэтому у нас нет времени. Если я теперь владелец родового поместья, меня следует посвятить в рыцари. Вам при­дется исполнить обряд посвящения.
 Капитан в нерешительности молчал – он слиш­ком устал, чтобы принять такое быстрое и ответствен­ное решение. Тишину нарушил голос Ричарда, про­звучавший из темноты:
 – Адриан прав. Перед ним стоит трудная задача, и он должен разрешить ее как равный среди равных. – Старый рыцарь все еще колебался, поэтому Ричард продолжал: – Если ты не сделаешь этого, придется мне. Однако, я считаю, что ты более подходишь, что­бы удостоить его этой чести.
 На это капитан не сумел возразить. Юноша, го­товящийся стать владельцем поместья или накану­не битвы, должен быть посвящен в рыцари. Тем более, что молодому человеку предстояло и то, и другое.
 Обычай велел произнести несколько напутствен­ных слов, и старый воин, откашлявшись, встретился взглядом с юношей, неподвижно стоящим перед ним, словно каменное изваяние.
 – Быть рыцарем – очень большая привилегия и такая же ответственность. Рыцарь должен служить Богу и церкви, выказывать любовь и лояльность к своему суверену [1] и защищать слабых.
 Он замолчал, а Ричард, шагнув вперед, закрепил пояс с мечом на талии брата. Сэр Уолтер продолжал:
 – Пусть Господь даст тебе мудрость и силу, что­бы ты мог жить и умереть с честью. Так стань же рыцарем, сэр Адриан, – капитан хлопнул юношу по плечу, что являлось ритуальным знаком посвящения, и церемония на этом завершилась.
 Должно быть, зрелище было нелепым и несураз­ным – монах в белом одеянии с мечом, однако при­сутствующим так не казалось. Ричард сделал шаг впе­ред и заключил брата в объятия, затем, взяв Евангелие аббата , присягнул на верность новому владельцу Уорфилда. Растерявшись на мгновение, сэр Уолтер опом­нился и сделал то же самое.
 Выслушав их клятвы с самым серьезным видом, Адриан повернулся к простому скромному распятию, висевшему на стене, и встал на колени. Вытащив меч из ножен, юноша протянул его вперед так, чтобы тень от меча совпадала с крестом.
 – Клянусь перед Богом и человеком, что сделаю Уорфилд сильнее, чем прежде, – голос от напряже­ния звучал хрипло. – Клянусь, что моя семья и все, кто погиб вместе с нею, будут отомщены независимо от того, сколько это займет времени, даже если бу­дет стоить мне жизни.
 Из троих мужчин, присутствующих при этой сце­не, лишь Ричард оценил значение того факта, что Ад­риан поклялся не только восстановить замок и ото­мстить врагам, но и твердо намеревался достичь цели любой ценой. Прекрасно зная брата, Фитц-Хью не сомневался, что клятва будет выполнена.
 Вслед за монахом сэр Уолтер и Ричард вышли из залы и, пройдя через двор, попали в помещение для гостей, где можно было как следует отдохнуть. Ад­риану претила мысль улечься в постель и забыться сном, слишком противоречивые чувства овладели им. Взглянув на небо, он увидел, что луна практически исчезла, оставив вместо себя дьявольскую усмешку. По поверью, затмение предвещает большие переме­ны. В нынешней ситуации в этом не приходилось сомневаться: завтра его жизнь круто изменится.
 Повернув направо, новоиспеченный рыцарь направился к церкви.
 Просторное помещение освещалось лишь несколькими свечами, чье пламя колыхалось на сквозняке, а холод камней внутри навевал ужасную тоску не меньше, чем зимняя стужа снаружи. Часом раньше Адри­ан находился здесь вместе с другими послушниками и певчими, воздавая хвалы Богу. От тел окружающих исходило тепло, в пении звучала гармония, а вера в то, что вся его жизнь пройдет здесь, вызывала уми­ротворение. Теперь умиротворение и спокойствие исчезли, может быть, навсегда.
 Адриан поставил несколько свечей за упокой души усопших и зажег первую из них в память о погибшем отце, лорде Хью, владельце Уорфилда. Лорд славился своей непреклонностью и жесто­костью, вызывая к себе больше уважения и страха, нежели любви, однако верил в доблесть и честно исполнял свой долг.
 Затем зажег еще три свечи за упокой души старшего брата Хью, его жены и младенца, погибшего вместе с родителями на Рождество. Хью-младший был точной копией отца, унаследовал его дерзость и отва­гу. Должно быть, люди Бургоня дорого заплатили за его смерть.
 Еще одна свеча зажжена в память Эмори де Лэнси, второго сына лорда Хью, на год моложе первенца. Отказываясь признавать свое второе место, безземелье и безденежье, он всеми силами старался ни в чем не уступать старшему брату. И действительно, Эмори был равен ему во всем.
 Болдуин – младший из погибших братьев. Одно­годок с Ричардом, он всегда с презрением относился к незаконнорожденному брату. По иронии судьбы бас­тард выжил потому, что на пронизывающем декабрь­ском ветру преследовал напавших на поместье, а за­конные сыновья наслаждались уютом и теплом волшебного праздника.
 Адриан полной грудью вдохнул воздух, наполнен­ный запахом горящих свечей. Он злился на себя, не понимая, горевать ли ему или радоваться, что един­ственным членом семьи, оставшимся в живых после ужасной бойни, был бастард, наиболее любимый из братьев.
 Рот юноши искривился в горестной усмешке. Пусть он испорчен и его мысли греховны, нельзя же отри­цать собственные чувства.
 Затем, следуя заведенному ритуалу, юноша за­жег свечу в память своей матери, хотя ее душа уже и не нуждалась в молитвах, поэтому он воззвал о всепрощении. Когда годом раньше Элинор ушла в мир иной, причем настолько быстро, что Адриан не успел к смертному одру, юный послушник чуть не сошел с ума от горя и тоски, упрекая Бога в несправедливости – зачем забирать к себе женщину столь добрую и сердечную? Наверное, надо было больше верить Господу, ведь именно благодаря его милосер­дию мать умерла быстро и спокойно, не мучаясь в судорогах от адского пламени, унесшего жизни жи­телей Уорфилда, вопящих от боли и корчившихся в страшных муках.
 Наконец юный владелец поместья, единствен­ный оставшийся в живых из законных наследни­ков, зажег остальные свечи. Взметнувшееся пламя рассеяло мрак, наполняя воздух запахом воска и теплом. Таким образом Адриан почтил память ку­харок и посудомоек, конюхов и горничных, приняв­ших смерть от рук Бургоня и его людей. Он помнил их, с некоторыми играл и набирался жизненного опыта от других. Пусть Господь будет к ним мило­серден. Они заслужили право искать защиты у сво­его господина, однако лорд Хью не сумел этого сде­лать. Так, дай Бог, чтобы его сын не повторил подобных ошибок.
 Стуча грубыми башмаками, юноша направился в часовню Божьей Матери, где перед ее статуей горело множество свечей. Ему всегда нравилось это место. Спокойствие и бесконечная доброта святой напоми­нали ему собственную мать, которая была символом всего светлого и чистого в его жизни. В том, что люди искренне верили в церковь и милосердие Гос­подне, заключалась правда жизни и смысл существо­вания, потому как церковь и вера являлись движу­щей силой цивилизации и сострадания у всех народов, как и женщины, приносящие доброту и мягкость в земное существование.
 Адриан встал на колени и положил меч перед ста­туей. По обычаю, посвящаемые в рыцари молятся над своим оружием ночью перед церемонией, прося у Всевышнего силы и смирение, но новый владелец Уорфилда был вынужден изменить порядок. Склонив голову, он закрыл лицо руками и судорожно вздох­нул, не замечая могильного холода камня, на кото­ром стоял.
 Пытаясь молиться, юноша никак не мог сосредо­точиться, его мысли путались, смешивая планы на будущее с мучившими его чувствами. Ему следует подать протест королю, доложив о недостойном пове­дении Бургоня. Стивен, конечно же, не накажет сво­его фаворита, но, возможно, его участие уменьшит боль и облегчит страдание юноши, унаследовавшего большое состояние такой жуткой ценой. Кроме того, суверен может уменьшить налог на наследство. Ад­риану крайне необходимы деньги, чтобы отстроить Уорфилд и сделать его из камня, навсегда исключив опасность пожара. У него и раньше возникали мысли об уязвимости замка, однако лорд Хью мало обращал внимания на слова бесправного сына.
 Налоги, восстановление замка – мирские, вполне разрешимые проблемы. Ломать голову необходимо над тем, что теперь он вступил во владение огромным по­местьем, в его распоряжении и полной власти оказа­лись сотни людей. Жизнь монаха нелегка, но проста, и здесь, в Фонтевиле, можно обуздать свои страсти.
 Мать сумела разглядеть в младшем сыне дикие, неуправляемые черты характера своего отца и поста­ралась обуздать их любовью и нежностью. Идея от­править Адриана в Фонтевиль принадлежала именно леди Элинор. Теперь ему стала понятна мудрость этого решения, потому как, даже несмышленым юнцом, забавляясь со сверстниками и беря уроки владения оружием, он испытывал страсть к убийству, кипевшую в крови. С ранних лет Адриан приучал себя к жесткому самоконтролю. Некоторое время он искрен­не верил, что может одновременно быть и воином, и верующим. Но мужая, все больше убеждался – его жажда крови сильнее способности контролировать себя.
 Молодой человек шумно вздохнул при мысли, что он меняет не только образ жизни, но, возможно, и душу. Адриан присоединился к лону церкви в надеж­де, что посвятит свою жизнь Богу и найдет в этом успокоение.
 Кроме того, юноша испытывал настоящую радость от того, что проведет всю жизнь в трудах и молитвах, отгородившись от мирской суеты, от насилия и жес­токости, от необузданных страстей в стенах Фонтевиля, среди тишины, нарушаемой лишь песнопения­ми монахов, будет познавать окружающий мир и его красоту. Здесь мало искушений, битвы ведутся лишь среди умов.
 Даже в тишине и уединении монастыря злейши­ми врагами были собственные сладострастие, горды­ня и гнев, которые, по его мнению, однажды могли одержать верх.
 Сейчас в его жизнь ворвался мир, почитающий смертные грехи, которые юноша старался подавить в себе. Гордость считалась неотъемлемой чертой чело­века благородного происхождения, ярость – отличи­ем воина, а сладострастие – признаком зрелости. Стать чудовищем, похожим на деда, вселявшего ужас в души жителей Кореи, очень легко. Адриан чувство­вал, что Бог не желает оставлять его в Фонтевиле, приюте тишины и благочестия, как неподходящего для этой участи.
 Распростершись на каменном полу, ощущая щекой могильный холод, Адриан молился, прося о силе, которая понадобится ему для борьбы, не имея в виду, однако, силу отстоять права на наследство, на пос­тройку нового Уорфилда или на защиту людей – это он вполне сможет сделать и без божьей помощи.
 Об одном молодой человек молил Бога – чтобы тот помог ему обуздать собственные страсти.




 ГЛАВА 1


  Монастырь Ламборн, 
  Уилтшир, 
  июль 1143 года. 
 Стоял прекрасный летний день. Мериэль де Вер остановилась на вершине холма и подбросила вверх сокола, сняв с его головы колпак. Птица взмыла ввысь, подхваченная потоком теплого ветра. Отбросив накид­ку, девушка закрыла глаза, радуясь солнцу и шаловли­вому ветру, играющему ее прямыми черными волоса­ми. Первую часть поручения она уже выполнила, а теперь намеревалась насладиться каждым мгновением свободы. Мать Роуз не станет ругать ее за задержку – настоятельница всегда терпимо относилась к некото­рым мирским привычкам молодой послушницы.
 Мериэль вздохнула, вспомнив, как быстро бежит время. Когда она прибыла в монастырь Ламборн, ей было всего десять лет, и за последние пять лет де­вушка провела больше времени с сестрами-бенедиктинками, чем со своей семьей в Болейне. Сэр Виль­ям де Вер отправил сестру в Ламборн в надежде, что та, в конце концов, примет монашество, поэтому год назад Мериэль стала послушницей, готовясь к постригу.
 Монастырь был не очень большим и, наверное, по­этому не мог называться аббатством. Обстановка в нем царила миролюбивая. Девушке нравились сестры и их размеренная жизнь. Однако чем ближе подходило вре­мя пострига, окончательного принятия обета, тем труд­нее было представить, что всю жизнь она проведет в строгом монашеском клобуке [2] . От этой мысли стано­вилось трудно дышать, и горло сдавливал спазм.
 Наверное, настоятельница чувствовала это и час­тенько отправляла Мериэль с различными поручени­ями в деревню и поместье, стараясь отвлечь послуш­ницу от мрачных мыслей.
 Почувствовав, что подобные мысли лишь портят настроение, девушка отбросила их, не желая омрачать такой чудесный день. Подобрав юбки своего черного одеяния, она уселась на траву, скрестив ноги и наблю­дая за полетом сокола. Птицу звали Руж [3] из-за крас­новато-коричневых перьев на горле. Мериэль не учи­ла ее охотиться. Во-первых, тренировки занимали много времени, которого не было, и требовали тщательнос­ти и терпения, а во-вторых, соколиная охота и мона­шеский клобук – вещи несовместимые. Для нее было достаточно просто побыть с питомицей.
 Мериэль любила животных – лошадей, птиц, со­бак и даже кошек. К сожалению, у нее не хватало мудрости и смелости по достоинству оценить пауков, но, может быть, повзрослев, научится любить и их.
 Руж парила теперь на высоте около двадцати фу­тов [4] над лугом, распушив веером хвост и пристально всматриваясь в траву в поисках неосторожной мыши. Среди охотничьих соколов и ястребов женские особи встречались редко – они были крупнее и спокойнее самцов.
 Мериэль мечтательно улыбнулась и, сорвав тра­винку, прикусила ее зубами. Мягкий стебель на вкус оказался нежным и сладким, как и полет ее фанта­зии. Интересно, хорошо ли быть соколом, иметь сво­боду, летать и парить над лугом, лишь изредка взма­хивая крыльями, а увидев жертву, стрелой бросаться вниз?
 Усмехнувшись, девушка решила не заходить в сво­их фантазиях слишком далеко, а то еще придется думать, каков на вкус кузнечик. Именно эту сторону жизни сокола она не хотела бы разделить.
 Обхватив колени, послушница влюбленными гла­зами смотрела на Руж. Соколы летают не очень вы­соко над землей, ниже, чем все остальные ловчие птицы, и их иногда презрительно называют бестолко­выми парящими бездельниками. Но отсутствие досто­инства эти пернатые компенсируют очарованием. Руж, очень игривое и ласковое создание, пользовалась в монастыре всеобщей любовью.
 Управляющий имением по весне нашел умираю­щего сокола, и Мериэль, проводившая много време­ни в конюшнях и скотном дворе Болейна, выходила птицу. Теперь Руж не отходила от нее ни на шаг, перелетая с куста на куст, чтобы быть рядом со своей госпожой, иногда даже залетая в церковь, где моли­лись сестры.
 Однажды во время молебна она уселась на ста­тую Божьей Матери. После службы мать Роуз дово­льно сухо заметила, что святая, несомненно, простит птицу, но будет лучше, если Руж останется вне церкви, особенно, во время визита епископа. Мериэль согласилась, подумав про себя, что этот служитель Господа не считает зазорным вносить в божий храм своего ястреба и усаживать его на алтарь в то время, пока сам служит мессу.
 Посидев полчаса и помечтав, девушка спохвати­лась и неохотно поднялась, чтобы отправиться обрат­но в монастырь. Руж прекрасно поняла намерение хо­зяйки и спустилась на затянутую в перчатку руку, затем перелетела на плечо, издавая тихий клекот. Девушка поморщилась, когда острые когти впились в плечо, но не могла удержаться от улыбки – Руж осторожно за­хватила клювом мочку ее уха. Большие ястребы и соколы – великолепные птицы, обладающие красотой ангелов мщения, однако они не могут сравниться в скромности и покорности с карликовыми соколами и мерлинами.
 Мериэль погладила птицу, затем взглянула на со­лнце. Девушка нахмурилась – если она не поторо­пится, то пропустит службу.
 Подобрав накидку, Мериэль поспешила по тропе, ведущей к монастырю через высокий холм, поросший деревьями. Четверть часа она поднималась вверх, разгорячась от быстрого шага, несмотря на то, что шла в тени.
 На вершине холма послушница остановилась, что­бы перевести дух, немного отдохнуть и окинуть взгля­дом раскинувшуюся внизу долину, где вдоль реки тянулась дорога, ведущая на север. Гражданская вой­на практически не тронула эту часть Англии, однако все же следовало соблюдать осторожность.
 Вспышка солнечного света, отраженная от метал­ла, заставила прищурить глаза и внимательно вгля­деться. Ее брат Алан неоднократно говорил, что сестра, проведя много времени с соколами, приобрела их зоркость. Возможно, он прав, иначе ей не удалось бы разглядеть притаившуюся внизу засаду.
 Поежившись, девушка вздохнула полной грудью, поняв, что вооруженные люди спрятались по обеим сторонам дороги севернее поворота к монастырю. Догадаться, кто эти воины и кого именно они поджи­дают, было невозможно, однако по облаку пыли, клу­бящемуся над дорогой, можно предположить, что их жертва уже близко и идет прямо в ловушку.
 Прошло несколько секунд, и вот уже появилась группа из двух дюжин рыцарей и вооруженных во­инов, находившихся в сотне ярдов [5] от засады. До монастыря дошли слухи о сражении на юге, и Мери­эль поняла, что сейчас перед ее глазами начнется бой между сторонниками короля Стивена и привер­женцами императрицы Матильды.
 Вообще-то, для нее не имело никакого значения, кому служили эти люди. Любой вооруженный чело­век представлял немалую угрозу для простого смер­тного, убийства случайных прохожих ради забавы или на всякий случай не являлись большой ред­костью, их совершали обе враждующие партии. Вся Англия была поделена на части, где не только сра­жались рыцари за своих суверенов, но и бесчинство­вали изгои, служащие только своим прихотям и своей алчности. Люди с тоской вспоминали правление ко­роля Генриха, державшего своих баронов в желез­ных рукавицах.
 Почувствовав напряжение хозяйки, сокол беспо­койно зашевелился на плече, и девушка быстро наки­нула на голову птицы колпак, чтобы та не волновалась. Первой мыслью было побежать в монастырь и предупредить об опасности, но подумав, Мериэль ре­шила остаться, надеясь узнать побольше.
 Всадники, скачущие в облаке пыли, выглядели ус­талыми и побывавшими не в одном сражении, и де­вушка, затаив дыхание, боролась с нахлынувшим желанием предупредить их об опасности, хотя пони­мала, что они слишком далеко и ветер отнесет ее крик. Она не знала всадников, но испытывала состра­дание к тем, кто может попасть в ловушку.
 Когда они подъехали почти вплотную к засаде, мужчина, возглавляющий отряд, поднял руку и, рез­ко натянув поводья, остановил лошадь. В то же са­мое мгновение сидящие в засаде выехали из своего укрытия.
 Началась жестокая схватка. Трое из нападавших упали замертво, а девушка задрожала при мысли, что оказалась свидетелем массовой бойни, так как засада превосходила свои жертвы числом и на их стороне была внезапность. Она схватилась за ствол дерева, укрывавшего ее, с ужасом глядя на развертывающу­юся внизу драму. Ей приходилось видеть тренировки рыцарей, но результаты их мастерства – никогда. Маленькие фигурки падали наземь, размахивали ме­чами, протыкали друг друга. Лишь изредка ветер до­носил звон оружия, яростные крики людей и ржание лошадей.
 При появлении нападавших головной всадник на­чал отдавать своим людям команды, и те построились таким образом, чтобы защитить спину другого. Было совершенно очевидно – этот рыцарь обладал смер­тельным ударом, много тренировался и был искусен в бою. Он ухитрялся поспевать везде, метался, слов­но обезумевший демон, сбивал врагов с лошадей, найдя слабину в тактике их нападения. В его действиях была какая-то дикая, варварская красота.
 Очнувшись от шока, всадники принялись за дело, и вскоре наступило равновесие. Несколько нападав­ших оказались без лошадей, и неожиданно их отряд отступил, повернув на север.
 Мериэль не стала больше ждать. Путь в Ламборн лежал на север, и, возможно, обратившиеся в бегст­во могут избрать именно эту дорогу и наверняка ре­шат, что монастырь, обнесенный вполне неприступ­ной стеной, будет хорошим укрытием.
 Мысленно извинившись перед Руж, послушница завернула ее в накидку и сунула за пазуху – там питомица будет в безопасности. Приподняв юбки, девушка припустила вниз, в монастырь. Казалось, что миля до Ламборна тянется целую вечность. Кусты задерживали ее стремительный бег, рвали клобук и один раз, зацепившись, девушка упала, расцарапав ладони и колени, однако птица не пострадала.
 Почти добежав до монастыря, Мериэль останови­лась – боль в боку стала невыносимой. Входя в воро­та, она слышала колокол, созывающий на службу. Собрав последние остатки сил, девушка поспешила навстречу настоятельнице, выходившей во двор.
 – Матушка Роуз!
 Монахиня обернулась, удивленно глядя на тонень­кую фигурку, бежавшую через двор.
 – Да, дочь моя?
 Девушка остановилась, сделав неуклюжий тороп­ливый книксен, и, задыхаясь, проговорила:
 – Два отряда рыцарей только что сражались на дальней стороне холма. Одни из них отступили на север, а другие, наверняка, их преследуют.
 Изумление исчезло с лица женщины. Повысив голос, она обратилась а одной из проходивших сес­тер:
 – Скажи сторожу позвонить в колокол и собрать наших людей, работающих на полях, – затем повер­нулась к послушнице: – Дитя, расскажи, что ты ви­дела.
 Мериэль описала засаду, количество рыцарей, про­должительность и исход боя. Когда она закончила, мать Роуз поинтересовалась:
 – Рассмотрела ли ты их гербы?
 Закрыв глаза, девушка попыталась вспомнить:
 – Мне кажется, главарь нападавших имел герб, изображающий дикого кабана на голубом фоне, – мед­ленно и не очень уверенно проговорила она. Размыш­ляя дальше, мысленно представила сверкающий под­нятый щит предводителя защищавшихся, спасшего своих людей от гибели. – Вожак другого отряда имел герб с изображением серебряного сокола, – открыв глаза, она с надеждой спросила:
 – Вы знаете их?
 – Кабан на голубом принадлежит Ги Бургоню, а серебряный сокол, это, должно быть, Адриан Уорфилд, – нахмурившись, задумчиво произнесла насто­ятельница. Затем, переведя глаза на испуганную, за­пыхавшуюся послушницу, мать Роуз проговорила:
 – Вижу, за пазухой у тебя Руж. Думаю, надо освободить бедную птицу.
 Мериэль опустила глаза и увидела, что верхняя часть ее одежды негодующе шевелится. Девушка то­ропливо достала птицу и попыталась одной рукой развернуть накидку.
 – Простите, матушка, – пробормотала она, пок­раснев, откидывая с лица растрепанные темные воло­сы. – Мне не следовало задерживаться.
 – На все воля Господа. Если бы ты пришла вовремя, то не увидела бы сражения. А сейчас иди и при­веди себя в порядок. Если поторопишься, то успеешь к началу службы.
 Правильно поняв выражение сомнения на лице послушницы, настоятельница мягко заверила:
 – Конечно, служба состоится. Нет лучшего вре­мени для молитвы, когда опасность стучится в дверь.
 Адриан чувствовал себя в родной стихии, нанося яростные удары и ощущая, как сталь вонзается в плоть, а враг через мгновение падает замертво. Юно­ша потерял счет поверженным врагам. Рубя мечом, он сбил с коня воина, рухнувшего на землю и ле­жавшего без движения. Наклонившись, де Лэнси при­ставил клинок к горлу врага и намеревался вонзить его, когда услышал предостерегающий крик сэра Уол­тера:
 – Адриан!
 Укоризненные нотки в голосе капитана заставили молодого человека остановиться. Убрав меч, он рас­смотрел наконец лежавшего перед ним врага. Это оказался не рыцарь, а испуганный мальчишка, не пред­ставлявший никакой угрозы для опытного воина.
 Тем более, что схватка завершилась, большинст­во нападавших скакали прочь, а оставшиеся не пред­ставляли опасности. Тяжело дыша, Адриан приказал мальчишке:
 – Встань и отдай мне свое оружие.
 Дрожа, с лицом, бледно-зеленым от ужаса, юно­ша повиновался и подал меч рукоятью пленившему его рыцарю. Взяв оружие, де Лэнси расслабился. При мысли, что вот так, спокойно, мог убить слабого маль­чишку, он почувствовал спазм в животе. Хотя ему приходилось много убивать, Адриан никак не мог при­выкнуть к смерти и всегда старался избегать кровоп­ролития. Слава Богу, сэр Уолтер вовремя его остано­вил.
 Расспросив пленника хриплым, отрывистым голо­сом, скрывая охватившие его чувства, владелец Уорфилда узнал, что юноша приходится племянником гра­фу Сассекса. Поручив его сэру Уолтеру, де Лэнси подумал: все, что ни делается, все к лучшему. За живого родственника известного богача можно выру­чить кругленькую сумму. Такие выкупы помогут от­строить Уорфилд.
 Спешившись, молодой человек окинул взглядом своих людей, подсчитывая потери. Двое были серьез­но ранены, четверо получили легкие повреждения Нападавшие пострадали более серьезно – трое уби­ты, два смертельно ранены, и еще трое ранены серь­езно. Среди его воинов были люди, выросшие в этой части Уилтшира, они рассказали о находящемся поб­лизости монастыре Ламборн. Это оказалось как нель­зя кстати – монашки помогут раненым, а остальные отдохнут за стенами монастыря.
 Неумело, но надежно – сказывалась большая прак­тика – раны были перевязаны, мертвые тела прито­рочены к седлам, и путешествие продолжалось. Сэр Уолтер поравнялся со своим господином.
 – Это люди Бургоня?
 – Да, и лорд Ги находился среди них. Я его ясно видел, прежде чем тот обратился в бегство. Как он хорошо замаскировался, а? Оставив короля Стивена в Вилтоне, Бургонь решил, что у него получится от­личная засада. Нам повезло. Если бы одна из его ло­шадей не заржала, тем самым предупредив нас, он мог бы убить меня.
 – Удача всегда на твоей стороне, – сэр Уолтер тяжело вздохнул и потер бедро, куда во время схват­ки был нанесен удар. Для своих лет капитан держал­ся молодцом. – Я уже сбился со счета, сколько раз схватывались между собой Бургонь и Уорфилд за эти годы. Он претендует на твои земли, и пока кто-либо из вас не умрет, вражда будет продолжаться.
 – Этот «кто-либо» – не кто иной, как сэр Ги, —мрачно сказал Адриан. Он не забыл о данной Богу и самому себе клятве уничтожить человека, погубив­шего его семью, однако с тех пор, как молодой де Лэнси унаследовал Уорфилд, перед ним встали дру­гие, не менее важные задачи, поэтому месть была на время отодвинута на задний план. В первые сутки после отъезда из Фонтевиля Адриан принял первый бой, получил первую рану, в следующие сутки у него появилась первая женщина.
 Молодой наследник, заново познакомившись с ми­ром, старался сосредоточить силы и внимание на вос­становлении Уорфилда, укреплении его мощи. Пока у него не было ни времени, ни средств на долговре­менную осаду замка Ги. Но когда-нибудь придет час, он займется этим бандитом с большой дороги, и тог­да песенка Ги спета.
 Мать Роуз ушла с вечерней молитвы, чтобы со­брать людей, работающих в монастыре. Отправив одного из лучших охотников на разведку, она беспо­койно ожидала его возвращения. Случаи ложной тре­воги уже были, но опасность обходила стороной их тихую обитель, поэтому сейчас настоятельница мо­лилась, чтобы тревога вновь оказалась ложной. Од­нако лицо женщины оставалось спокойным и безмятежным, когда она сидела, левой рукой перебирая четки, а правой придерживая младенца, мирно поса­пывающего на ее коленях.
 Молитва давно закончилась, когда наблюдатель на стене предупредил о приближении отряда. В голо­се слуги не чувствовалось страха, лишь насторожен­ность. Роуз передала спящего ребенка монахине и неторопливо направилась к воротам. У главного вхо­да стоял рыцарь, за которым угрюмо наблюдали во­оруженный управляющий монастыря и его слуги.
 На доспехах воина сверкал серебряный сокол, и настоятельница поняла, что перед ней предводитель попавших в ловушку всадников. Лицо покрывала зо­лотистая щетина, словно рыцарь неделю не слезал с седла, однако держался он прямо, не выказывая ус­талости.
 Увидев настоятельницу, рыцарь приблизился и поч­тительно поклонился.
 – Я Адриан из Уорфилда. Недалеко отсюда мы попали в засаду, и я прошу помощи и содействия от монастыря Ламборн и его обитателей.
 – Я слышала о вас, Адриан из Уорфилда. У вас репутация человека, уважающего церковь, – настоя­тельница наклонила голову. – Все божьи люди – наши гости.
 Женщина с любопытством разглядывала мужчи­ну. Он совсем не был похож на искушенного в бое­вом искусстве воина, славившегося своей бешеной яростью. За щетиной и пылью угадывались прекрас­ные, словно выполненные резцом талантливого скуль­птора черты лица, одухотворенного, как у святого схимника. Кроме того, воин казался совсем юным. «Может быть, он кажется мне таким молодым, пото­му что мои годы уже близятся к закату», – уныло подумала Роуз. Холодные серые глаза Уорфилда на­помнили ей, что воины взрослеют либо очень быстро, либо никогда.
 – Сколько раненых?
 – Одиннадцать, двое – смертельно. Кроме них я оставлю троих вооруженных людей для охраны плен­ных.
 Правильно поняв выражение лица монахини, Ад­риан добавил:
 – Не волнуйтесь, те, кого я оставлю, будут вести себя пристойно и помогать ухаживать за ранеными.
 – Вы можете поручиться за них? – настоятельни­ца дружелюбно улыбалась. – Простите мою насторо­женность, лорд Адриан, но в это смутное время даже угрозы гнева Божьего не всегда достаточно, чтобы защитить его слуг.
 – Обещаю, что не будет никаких неприятностей, – с легкой улыбкой проговорил молодой человек. – Мои люди могут усомниться в неизбежности и силе гнева Господня, зато прекрасно знают глубину моего.
 – Очень хорошо, милорд, – глаза настоятельницы сверкнули. В этом юном рыцаре чувствовались сила и властность, и женщина поверила ему. Подняв руку, она жестом приказала управляющему открыть ворота.
 Начались осмотр и размещение раненых, а мать Роуз, покусывая губы от нетерпения, завела разговор на интересующую ее тему.
 – Говорят, на юге произошло сражение?
 – Да, – подтвердил Уорфилд. – У стен Вилтона. Стивен бежал из города, дабы избежать плена, а в бегство его обратил Роберт Глостер. Если бы Уильям Мартель не защищался так умело и так хорошо не организовал оборону, то этого Стивена вновь бы пой­мали. А вместо него попался Мартель.
 – Король не пожалеет денег, чтобы вызволить такого преданного слугу, – задумчиво произнесла на­стоятельница, размышляя над словами рыцаря. – Вы сражались вместе с графом Робертом?
 – Да. Мой брат и большая часть моих людей все еще с ним, помогают преследовать противника, – лорд Адриан сардонически улыбнулся, дьявольский огонь зажегся в его глазах. Без сомнения, он знал, что жена короля, королева Мод, является патронессой монас­тыря Ламборн, но по молчаливому соглашению ни настоятельница, ни де Лэнси не заявляли в откры­тую о своих симпатиях и антипатиях.
 Мать Роуз вздохнула.
 – Итак, произошло еще одно сражение, погибли люди, а мир и спокойствие так и не воцарились.
 – Слишком много людей выигрывают от хаоса, – цинично заметил Адриан. – Поскольку король и им­ператрица никак не могут разобраться и поделить трон, для стервятников находится много еды, а люди меня­ют свои убеждения и политические симпатии как перчатки.
 Так поступали многие, настоятельница знала об этом, однако было общеизвестно, что Уорфилд упор­но стоял на стороне Матильды. Дочь Генриха слави­лась властолюбием и дерзостью, но, очевидно, у нее имелись какие-то другие, чудесные качества, иначе такие честные и уважаемые люди, как Роберт Глос­тер и Адриан Уорфилд, не встали бы под ее знамена.
 Рассказав о последних новостях и заплатив из­рядную сумму за помощь, рыцарь приказал подать лошадь, выказывая признаки нетерпения. Удивившись, настоятельница поинтересовалась:
 – Вы не останетесь на ночь? Солнце уже зашло, и ваши люди очень устали.
 – Сегодня полнолуние, мать-настоятельница. Нам надо ехать без остановки всего несколько часов.
 – Хорошо. Пусть Бог хранит тебя, Адриан Уор­филд, – монахиня уважительно склонила голову в знак признательности и почтения и отошла.
 Молодой лорд посмотрел на своих людей, и те, правильно расценив взгляд хозяина, начали поспеш­но строиться и седлать лошадей.
 Пока предводитель отряда беседовал с матерью Роуз, среди рыцарей сновали монашки с вином и едой. Дошла очередь и до Адриана. Неправда, что все Христовы невесты похожи друг на друга, как две капли воды, в своем черном строгом одеянии, потому как еще раньше де Лэнси заметил эту де­вушку. Сгущались сумерки, тени углублялись, но ее можно было отличить по легкой походке и неповто­римой грации. Черные юбки струились вокруг строй­ных ног. Разговаривая с настоятельницей, рыцарь не отрывал глаз от монахини, следя за ней с тем же удовольствием, с которым любовался бы цветком или закатом.
 Остановившись возле него, молоденькая монахи­ня наполнила кубок вином и протянула его рыцарю. Она казалась совсем юной.
 – Выпьете вина, милорд?
 – Благодарю вас, мадам, – Адриан был безукориз­ненно вежлив, используя для обращения светский ти­тул, применимый ко всем сестрам. Одним глотком выпив вино, он про себя отметил, что бенедиктинки имеют гораздо лучшее вино, чем цистерцианцы из Фонтевиля, затем вернул кубок.
 – Я была на холме над дорогой, когда вы попали в засаду, и видела сражение, – девушка сунула руку в мешок и протянула собеседнику хлеб и сыр. – Это вероломное, трусливое нападение, а вы и ваши люди храбро отбили атаку. Великолепное зрелище!
 В сумраке овал ее личика казался идеальным, а клобук опускался почти до темных, изящных бровей. Красавицей девушку можно было назвать с натяж­кой, но на лице написано столько невинности, кро­тости и простодушия, что, несмотря на усталость, Адриана это тронуло.
 – В бою нет великолепия, как нет его в крови и смерти, – резко возразил он, беря еду. – Глупо с ва­шей стороны выходить за стены монастыря и шатать­ся по округе.
 Изумленная грубостью, она смотрела на него, широко раскрыв большие голубые глаза.
 – По всей Англии, – продолжал рыцарь, – рушат­ся аббатства и церкви, проливается кровь, когда это устраивает одну из сторон. Группы людей, лишенных богатства и почестей, рыщут по стране, словно стаи голодных волков, и ваш клобук не защитит вас от опасности.
 Смех девушки оказался похож на мелодичный пе­резвон колокольчиков, такой же милый, как и она сама.
 – Если стены Ламборна не могут защитить меня, то зачем мне вообще здесь оставаться? – но под тя­желым, напряженным взглядом собеседника ее игри­вое настроение испарилось. – Спасибо вам, милорд. Прошу простить мое легкомыслие. Если говорить начистоту, то я очень редко получаю разрешение выйти из Ламборна, и далеко никогда не захожу.
 – В будущем будьте более осторожны, мадам, – Адриан, подняв руку, дал знак своим людям и, повер­нув коня, выехал за ворота. Проезжая по тропинке, ведущей через лес к главной дороге, он жевал хлеб с сыром и удивлялся своей грубости. Маленькая мона­хиня была мила и очаровательна, так нежна и граци­озна… Неожиданно де Лэнси осознал, что она поро­дила в нем не только заботу о ее безопасности, но и желание.
 Вместе с этими чувствами Адриан испытал и от­вращение к себе. Покидая Фонтевиль, он знал, что в миру невозможно остаться целомудренным. Молодой человек уже успел понять, что плотское удовольст­вие является одним из даров божьих, чтобы заста­вить человека страдать, чтобы научить в муках ве­рить, и что вовсе нет никакого греха для мужчины и женщины находить удовлетворение и покой друг в друге. Однако страсть к Христовой невесте считалась кощунством и преступлением против веры. А это еще хуже, чем один из смертных грехов – прелюбодея­ние.
 За его спиной один воин сказал другому:
 – Ты видел ту маленькую сестру с огромными го­лубыми глазами? Жаль, что такая красотка предна­значена Господу, а не кому-нибудь из смертных.
 – Да, – отозвался другой, – ей следовало бы со­гревать постель смертного.
 Оба рассмеялись, но смех застрял у них в горле, когда по ним прошелся взгляд холодных серых глаз хозяина. Адриан славился благочестием, жил скром­но, как монах, и не позволял богохульствовать в сво­ем присутствии. Умные люди старались не злить его без всяких на то оснований.
 Всадники продвигались все дальше на север, пол­ная луна освещала их путь, но белый, серебристый свет ничуть не улучшил настроение Адриана, знав­шего, что он виновен в грешных помыслах точно так же, как и любой его рыцарь.
 Мериэль шевелила губами, читая тщательно вы­писанные строки перевода любимых латинских изре­чений:
 – Вначале было Слово и Слово было с Богом, за­тем Слово стало Богом, – девушка не вполне понима­ла, что означала эта фраза, но для нее это всегда было таинством и радостью веры. Сегодня, когда до начала церемонии осталось всего двое суток, эта ра­дость и таинство просто необходимы.
 Скрестив ноги, Мериэль сидела на постели, дер­жа тяжелую книгу на коленях, и рассеянно водила пальцем по странице с рисунками. Они изображали лесных зверей и рыб, а заглавная буква представляла собой рыбу с причудливым хвостом, изящно выпол­ненную голубой краской. Мастерство изображения восхищало девушку, однако даже такая красота не могла снять камень с души.
 В монастыре Ламборн послушница, готовящаяся к постригу, проводит три дня в одиночестве в уедине­нии кельи и освобождается от всех обязанностей, за исключением пения гимнов. Похожую церемонию проходят юные дворяне, готовящиеся стать рыцаря­ми. В распоряжении Мериэль была одна из самых дорогих книг монастыря – евангелие и свечи. Ей раз­решили взять с собой сокола, и сейчас Руж дремала на жердочке в углу.
 Когда она начала очищение, мать Роуз посовето­вала глубже заглянуть в себя и разобраться в своих помыслах и стремлениях. Несомненно, настоятель­ница, постоянно общаясь с людьми и интересуясь по­литикой, была знатоком человеческих душ и прекрасно понимала, что послушницу раздирают сомнения.
 Мериэль, закрыв книгу, встала и подошла к двери кельи – четыре шага в ширину и шесть в длину. Если пожелать, то можно открыть дверь и выйти. Если на дворе белый день, можно отправиться на монастырс­кие поля и помочь в уборке урожая. Однако келья почему-то казалась тюрьмой, из которой невозможно убежать. Отчего же послушница не может спать – сон бежит от нее и она боится, что перестанет ды­шать, когда закроет глаза?
 Но самое страшное – девушка не может молить­ся. Мериэль всегда было легко, приятно разговари­вать со святой Божьей Матерью, Отцом и Сыном, будто с собственной семьей. Но сегодня, когда следу­ет готовить душу для самого торжественного собы­тия в жизни, она не находила успокоения в вере, бывшей всегда центром, смыслом ее существования. Ее мысли беспорядочно мечутся.
 Остановившись у жерди, Мериэль сняла колпак с сокола и погладила шейку птицы, а та сонно заморга­ла. Девушка никогда не была полностью уверена, что хочет стать монахиней и, вспоминая прошлое, могла точно определить время, когда поняла, что ей не сле­дует этого делать: два месяца назад, в день прибытия рыцарей. Он наиболее запомнился своей значимостью, все остальное время в Ламборне проходило тихо и без особых происшествий. А тогда Мериэль испыта­ла радость летнего дня, ужас от кровавой схватки на дороге, затем страх, когда обитатели монастыря ожи­дали непрошенных гостей.
 Позже страх сменился облегчением, когда прибы­ли не те, кого опасались, и это был приятный сюрп­риз – прибывшие выказали уважение и почтение слу­гам Господа. Мериэль вызвалась подавать пищу и вино, летая, словно пушинка, едва касаясь земли.
 Гости напомнили ей, как она любила и как скучала по мужской половине человечества. Девушке нрави­лось поддразнивать рыцарей, нравились их добродуш­ные шутки и легкий флирт с застенчивым молодым дворянином, так и не посмевшим поднять на нее гла­за. Понравился и резкий предводитель отряда с ли­цом падшего ангела, чье замечание насчет неосто­рожности живо напомнило ей старших братьев.
 Послушница вновь начала мерить шагами келью, проводя нежными пальчиками по шероховатым сте­нам. Ей, конечно, приходилось видеть и красивых мужчин, и не очень. На монастырских полях труди­лись крестьяне, в Ламборне часто бывали посетите­ли, кроме того, представители сильного пола встре­чались во время прогулок. А сам монастырь был женским царством.
 Девушка заговорила с соколом:
 – Ты же знаешь, Руж, мне придется дать обет, у меня просто нет выбора. Мой отец был небогат – Болейн может прокормить только Вильяма и его семью, но и они едва сводят концы с концами. Пока удалось удачно выдать замуж Элис и Изабель, но на их приданое ушло все состояние семьи. Самая млад­шая из пятерых детей, я и так должна быть благодар­на, что семья нашла деньги, чтобы заплатить за мое пребывание в Ламборне.
 Сокол с глухим клекотом запрокинул голову, за­тем опустил ее вниз, будто соглашаясь с мнением хозяйки. Мериэль продолжала:
 – Как монахиня, я буду пользоваться уважением, наслаждаться компанией и дружелюбием сестер и служить Господу нашему, – она повысила голос: – У меня нет другого выхода. Завтра вечером мои родные приедут на церемонию. Вильям уже организовал празднество. Это должно быть здорово, и менять свое мнение слишком поздно. По-моему, это было невоз­можно с самого первого дня моего прибытия сюда.
 Руж зашевелилась, и Мериэль поняла, что ее воз­буждение, передалось птице.
 – Здесь мое место, – более спокойно проговорила послушница, стараясь убедить птицу в том, в чем сама не была уверена. – Теперь моя семья – мать Роуз, сестры, послушницы. Если бы папа был жив, все было бы по-другому. Конечно, он отругал бы меня за отъ­езд из Ламборна, но порадовался бы моему возвраще­нию. А вот Вильям и его жена… Брат, конечно, не откажется принять меня обратно, а вот Халева ска­жет, что я вырываю кусок изо рта ее детей, и будет обращаться со мной, как со служанкой. Я не могу вернуться!
 Мериэль судорожно вздохнула, затем неожидан­но решительно произнесла:
 – Когда я стану невестой Христовой, то буду уве­рена, что совершила правильный поступок, – она со­рвала с себя головной убор. Волосы послушницы ос­тригаются перед самым принесением обета как символ отречения от мира. Обрезав их сейчас, она докажет самой себе, что приняла окончательное решение.
 Мериэль подняла нож, предназначенный для за­тачивания перьев. Схватив одну косу, она туго натя­нула ее, чтобы нож сразу отсек волосы, блестевшие в свете свечи, как эбеновые. Чтобы считаться краса­вицей, нужно быть высокой и белокурой, как ее сес­тры, но в глубине души девушка всегда верила, что у нее чудесные волосы, несмотря на цвет. Они спадали почти до колен блестящей черной волной.
 Тщеславие! Чем скорее волосы будут обрезаны, тем лучше. Девушка поднесла лезвие ножа чуть ли не к корням волос, сжав рукоятку так, что костяшки пальцев побелели. Но рука застыла, и Мериэль поня­ла, что не сможет осуществить задуманное.
 Однако заминка произошла вовсе не из-за любви к себе. Мериэль чувствовала, будто грудь придавил тяжелый камень, мешая дышать и двигаться. Пыта­ясь успокоить бешено колотящееся сердце, она на мгновение закрыла глаза, но результат получился противоположный – будто стены сошлись у нее над головой, не давая дышать и лишая жизни.
 Иллюзия казалась настолько полной, что, открыв глаза, несчастная и наяву видела сомкнувшиеся сте­ны, повисшие над головой, словно рок, грозящий не­минуемой гибелью.
 Мериэль еще никогда не испытывала такого ужа­са. Нож выпал из ослабевших рук, и она, рухнув на колени, спрятала лицо в ладонях и зарыдала, содро­гаясь. В отчаянии девушка закричала:
 – Матерь Божья, помоги мне, помоги мне!
 Вначале казалось, будто на ее горячие мольбы не будет ответа, и паника целиком поглотит ее. Но ужас уступил место умиротворению. Сначала послушница ощутила какие-то теплые потоки, несущие покой, за­тем словно легкое покрывало опустилось на девуш­ку, будто Божья Матерь спустилась на землю и обня­ла, стараясь успокоить свою несчастную дочь.
 Совершенно отчетливо Мериэль увидела себя, сто­ящей на перекрестке. Дорога направо вела в монас­тырь – чистая, безопасная.
 Левая казалась такой же темной и неизведанной, как правая – светлой и чистой. Эта дорога лежала перед ней, окутанная таинственным туманом, в котором таились радость и опасность, свобода и смерть. И все же выбора не было. На мгновение перед глазами встало видение неземной красоты – ангел с горящим мечом и безжалостно-великолепным лицом, преграждающий путь в монастырь, к благочестивой и праведной жизни.
 Не успела Мериэль перевести дыхание, как виде­ние исчезло. Девушка просила помощи и совета и получила их. Теперь ей следует идти неизведанной тропой, пробираясь сквозь туман, невзирая на ловушки и опасности, подстерегающие ее на пути.
 Слезы все еще блестели на щеках, когда Мери­эль, взяв свечу, пошла по длинному узкому коридору на первое в жизни судилище. Звон колоколов возве­щал о заутрене, а послушница уже стучалась в дверь к настоятельнице.
 Матушка Роуз пригласила ее войти. Она готови­лась к выходу в церковь, и даже в этот глухой пред­рассветный час казалась существом из другого мира. Взирая на послушницу без всякого удивления, мать Роуз мягко спросила:
 – Да, дитя мое?
 Мериэль пыталась найти слова, чтобы объяснить причину своего прихода, но смогла только выдавить из себя:
 – Я не могу этого сделать, матушка, просто не могу.
 Сразу все поняв, настоятельница заключила де­вушку в объятия.
 – Все в порядке, дитя мое, все в порядке.
 Мериэль поставила свечу и, зарывшись лицом в темную одежду настоятельницы, заплакала, бормоча сквозь слезы:
 – Я люблю Бога и Божью Матерь, и монастырь, но монахиней быть не могу.
 – Есть много путей служения Господу, – мягко произнесла мать Роуз, поглаживая плачущую Мериэль по спине. – Мария была женой и матерью, а что­бы последовать ее примеру, лучше жить вне стен мо­настыря – женщины стригутся в монахини по многим причинам, но ты, дитя, совершишь большую ошибку, став одной из нас. Для этого нужно иметь призвание.
 – Где-то в глубине души я понимаю, что посту­паю верно, – прошептала Мериэль, – но не имею ни малейшего представления, что со мной станет. Мой брат Вильям будет очень недоволен.
 – Нисколько не сомневаюсь, что у Господа другие планы на твой счет, и в свое время ты поймешь, что он задумал, – мать-настоятельница ничуть не удиви­лась такому решению послушницы. Хорошо зная че­ловеческую душу, она давно поняла – девушка не предназначена для ношения клобука, однако несчаст­ное создание вполне может дать обет, ведь ничего другого ей не остается. Из нее получилась бы сми­ренная и благочестивая монахиня, но лучше, если она найдет в себе мужество покинуть монастырь.
 Мать Роуз с сожалением подумала, что ей будет не хватать милой, простодушной Мериэль, принося­щей с собой свет и веселье, однако окружающий мир больше нуждается в радости, чем Ламборн.
 – Утром я пошлю сообщение в Болейн, чтобы твоя семья знала о решении и не приезжала на церемонию.
 Мериэль кивнула, затем с видимой неохотой ото­шла от настоятельницы. Прекрасно понимая, что де­лает правильный выбор, она не осмеливалась думать о последствиях.
 День, когда послушница де Вер должна была дать обет, настал. Ее отказ произвел в Ламборне настоя­щий фурор. Лишь немногие сестры выражали одобрение и желали удачи, большинство избегали ее, как прокаженную. Продолжая выполнять поручения на­стоятельницы, молясь Божьей Матери и умоляя о заступничестве, Мериэль с нетерпением ожидала того времени, когда нужно будет сделать первые шаги по незнакомой, окутанной туманом дороге. Это время скоро придет.
 Тремя днями позднее один из слуг пришел в ком­нату, где монахини занимались перепиской догматов, и объявил о приезде брата Мериэль. Девушка огляде­ла большое помещение, где полдюжины монахинь занимались кропотливым трудом. Ей больше не при­дется переступить порог этой комнаты, и мысль об этом тревожила. Она осторожно положила перо, вне­запно опечалившись. Кто-то другой должен будет за­кончить эту страницу, а де Вер так никогда и не уви­дит результат.
 Машинально она поправила накидку. Мериэль все еще носила клобук. У нее просто не было другой одеж­ды. По возвращении в Болейн она перешьет одеяние послушницы в обычный наряд, который еще послу­жит долгие годы.
 Перед входом в гостевую комнату девушка остано­вилась в нерешительности, надеясь, что Вильям согла­сен с ее решением и не будет настаивать на постриге. Без сомнения, все эти три дня брат и Халева спорили о ее дальнейшей судьбе. Может, Вильям все же будет рад видеть ее? Он очень серьезно относится к своим обязанностям, но хоть улыбнуться-то ей может?
 Открыв дверь, девушка шагнула внутрь и остано­вилась в изумлении при виде красивого молодого че­ловека, ожидавшего ее.
 – Алан! – воскликнула она и бросилась в объятия брата.
 Рассмеявшись, тот схватил ее и легко, словно пу­шинку, поднял и закружил по комнате.
 – Не удивительно, что они не хотели, чтобы ты стала монахиней, мадам проказница!
 Алан, на пять лет старше Мериэль, был ее люби­мым братом. Будучи самыми молодыми из де Веров, они постоянно держались вместе, и именно благода­ря брату девушка научилась ездить верхом, охотить­ся с соколом и плавать.
 Алан, как и Мериэль, унаследовал иссиня-черные волосы и ярко-голубые глаза – типичную уэльскую внешность. Девушка во всем походила на мать – и лицом, и тонкой, хрупкой фигуркой, а брат унаследо­вал рост и силу их отца-нормандца.
 – Зачем ты приехал? Я думала, что ты с сэром Теобальдом на севере, – Мериэль нахмурилась. – Ты все еще один из его рыцарей или уже нет?
 – Как много вопросов! – брат осторожно поста­вил девушку на пол, и оба уселись на скамью. – Не бойся, он достаточно мудр, чтобы не выгонять такого хорошего парня, как я, Алан де Вер, – посерьезнев, молодой человек продолжил: – Ему надо было отпра­вить послание в Винчестер, и милорд поручил это мне, разрешив на обратном пути заехать в монастырь и присутствовать на церемонии принятия пострига. Когда я приехал в Болейн, следом прибыло сообще­ние от матери-настоятельницы. Честно говоря, я был рад услышать эту новость, потому что никогда не представлял тебя монахиней. В тебе слишком много сил и энергии, чтобы провести всю жизнь за стенами монастыря.
 Девушка благодарно взглянула на брата.
 – Если ты и мать Роуз считаете меня непригод­ной к монашеству, то почему никто раньше не сказал мне об этом? Это намного облегчило бы мою жизнь в последние несколько месяцев.
 – Я очень мало знаю о монахинях, обетах, пос­тригах и молитвах, но мне кажется, а мать Роуз в этом, несомненно, уверена, что человек должен сам принять решение, каким бы трудным оно ни было. Кроме того, – Алан вздохнул, – в твоем положении у тебя просто не оставалось выбора.
 Мериэль нахмурилась, вспомнив нелегкую в про­шлом жизнь.
 – Вильям и Халева, наверное, ужасно сердятся на меня?
 – Ну, Халева снова ждет ребенка, а ты прекрасно знаешь, как это отражается на ее характере.
 Сестра кивнула – жена брата никогда не отлича­лась дружелюбием, а к концу беременности станови­лась просто невыносимой.
 Алан продолжал:
 – Она не хочет, чтобы ты возвращалась, и отка­зывается принять тебя обратно.
 Мериэль молча смотрела на брата, лишившись дара речи. Затем выдавила:
 – Но я буду много работать и не причиню беспо­койства и неприятностей. Даже Халева как-то при­знала, что я хорошо справляюсь с детьми и они лю­бят меня, – девушка с трудом сглотнула. Ей и в голову не приходило, что семья будет недовольна и откажет­ся принять ее обратно. – Сказала ли Халева, почему не желает моего возвращения?
 Брат поднял руки:
 – Да не волнуйся ты так, все будет в порядке, даже лучше. Что касается нежелания Халевы видеть тебя… – молодой человек усмехнулся. – Да она просто ревнует, опасаясь, что ты затмишь ее.
 – Ревнует! – девушка нервно хихикнула. – Алан, ты шутишь. Она прекрасна, и я никак не могу за­тмить ее.
 – Халева не уродлива, но все портит ее острый язычок. Но ты… ты, Мериэль… – не давая сестре открыть рот, он продолжил: – Не волнуйся, ты мо­жешь поехать со мной в замок лорда Теобальда и находиться при его жене, леди Алиции. Думаю, в Мортоне тебе будет гораздо лучше, чем в Болейне. А позднее, через пару лет… – Алан намеренно тянул время. – Ты сможешь жить со мной в моем собствен­ном поместье.
 Девушка, затаив дыхание, пыталась найти нуж­ные слова, никак не желая поверить в правдивость предложения брата. Безземельные младшие сыновья шли в рыцари к богатым землевладельцам в надежде получить за верную службу и воинскую доблесть со­бственную землю, однако везло немногим. И уж ко­нечно, не таким зеленым юнцам, как Алан.
 – Ты хочешь сказать, что лорд Теобальд подарит тебе поместье?
 Брат кивнул, торжествующая улыбка появилась на его лице.
 – Как чудесно! – не в силах больше сдерживаться, Мериэль вскочила и сжала брата в объятиях. – Рас­скажи подробнее. Ты совершил геройский поступок и заслужил благодарность лорда Теобальда?
 – На нас напали враги, и я пришел на помощь милорду. Так поступил бы любой рыцарь на моем месте.
 – Значит, ты спас ему жизнь?
 – Может быть. Знаю точно, что сохранил ему сво­боду и деньги, которые он заплатил бы в качестве выкупа, – Алан пожал плечами. – Милорд решил, что меня следует наградить. Одно из его поместий, Эвонли, находится в восточном Шропшире. Рыцарь, которому принадлежит эта земля, уже стар, слаб здо­ровьем и не имеет наследников. Поэтому лорд Тео­бальд пообещал после смерти нынешнего владельца отдать поместье мне.
 – Я так рада за тебя! – улыбнулась девушка. – Ты скоро станешь настоящим лордом, сможешь же­ниться на девушке из богатой семьи, чье приданое увеличит твое состояние, – глаза Мериэль сияли от радости. – Станешь еще богаче, чем твой хозяин.
 – Ты слишком шустра, моя маленькая сестрен­ка, – остудил Алан ее пыл. – Это маленькое поместье, и дохода едва хватит, чтобы прокормиться. Не забы­вай, оно еще пока что не принадлежит мне. Если все пойдет так, как задумано, и лорд Теобальд подарит его мне, придется сделать очень многое, потому как ны­нешний хозяин не слишком хорошо его содержит, – он наклонился, глядя на сестру. – Ты нужна мне, Мериэль. Когда Эвонли будет принадлежать мне, я хочу, чтобы ты жила со мной, вела хозяйство, следила за замком, пока я буду служить милорду. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять, а таких людей, кроме тебя, у меня нет. Люди с радостью подчинялись тебе, даже когда ты была маленькой девочкой, – Алан хит­ро улыбнулся. – Если я когда-нибудь женюсь, мне нужно быть уверенным, что моя будущая жена понра­вится тебе и ты с радостью назовешь ее сестрой. И кто знает, может, мне удастся захватить богатого плен­ника и потребовать большой выкуп, который составит твое приданое.
 – Я не уверена, что хочу замуж, Алан, ведь из меня вряд ли получится послушная жена, – девушка рассмеялась, с благодарностью думая, что брат нуждается в ней. Хотя, в действительности, она нуждает­ся в нем намного больше. – Буду счастлива, если смогу хоть чем-то помочь тебе.
 Она откинулась назад, прислонившись спиной к стене. Впереди ее ждало окутанное тайной будущее, но сейчас начало пути стало хоть немного яснее и понятнее.




 ГЛАВА 2


  Замок Монфор, 
  Шропшир, 
  март 1148 года. 
 – Милорд, с юга движется большой отряд всадни­ков.
 Поднятый по тревоге дозорным, Ричард Фитц-Хью, приставив ладонь ко лбу, пытался разглядеть девиз, начертанный на знаменах. Стояла ранняя весна, и молодой человек решительно взялся за оборону за­мка, стараясь подготовить его к лету, к любым не­предвиденным событиям. Он напряженно всматривал­ся вдаль – гражданская война не утихла, и весна могла принести неприятные сюрпризы.
 Дозорный сообщил:
 – Это Уорфилд, милорд, – но его зрение оказа­лось ничуть не острее, чем у хозяина, потому что в то же самое мгновение Фитц-Хью разглядел на зна­менах серебряного сокола. Ему даже показалось, что он видит блестевший на солнце серебряный шлем бра­та, скачущего впереди отряда.
 – Адриан вернулся рано! – радостно воскликнул Ричард. – Я не ожидал увидеть его в Англии раньше апреля.
 Он торопливо начал спускаться по каменной лес­тнице, чтобы отдать распоряжения управляющему к подготовке пира в честь возвращения брата, хозяина Монфора. Жаль, что во время поста запрещается есть мясо и придется ограничиться рыбой, но это даже к лучшему – в конце зимы невозможно отыскать жир­ного, откормленного быка. Вздохнув полной грудью, Ричард довольно улыбнулся – хорошо после долгой разлуки увидеть брата и узнать, к каким выводам тот пришел после поездки в Нормандию.
 Пир удался на славу, невзирая на слишком боль­шое количество рыбы.
 После еды оба брата уединились для беседы, по­кинув обитателей Монфора и рыцарей Уорфилда, про­должавших пировать и веселиться.
 Весна вступала в свои права, и днем было тепло, но ночи все еще напоминали о зиме, и Ричард скло­нился над очагом, разжигая огонь, а Адриан устроил­ся в кресле, радуясь возвращению. Как всегда, он воз­нес хвалы небу за то, что у него такой брат, чья пре­данность, любовь и воинское искусство не вызывают никаких сомнений.
 Дел в последние годы оказалось очень много. Ког­да восстановление Уорфилда находилось в полном раз­гаре, его владельцу пришло в голову, что для защиты южных владений требуется еще один замок. Назна­чив Ричарда управляющим, Адриан был в полной уве­ренности, что все будет в порядке и работа продол­жится под неусыпным надзором брата. Неудивительно, что Монфор строился по замыслу и вкусу незаконно­рожденного де Лэнси, а Уорфилд – Адриана.
 Разведя огонь, Ричард поднялся и отряхнул руки:
 – Как императрица?
 Брат переплывал через пролив в эскорте Матиль­ды, возвращавшейся домой после девяти бурных лет в Англии. Подвинув кресло, Адриан ответил:
 – Она не поддается отчаянию, не показывает вида, что переживает смерть брата.
 – Огромная потеря для всех, кто знал его, – пе­чально подтвердил Ричард. Внезапная смерть графа Глостера оказалась сокрушительным ударом по на­деждам императрицы. Решив встать на сторону свод­ной сестры, он бросил к ее ногам свое богатство, вли­яние, могущество, преданность и военное мастерство. Для Адриана и других землевладельцев, поддержива­ющих Матильду, потеря их главного сторонника мог­ла означать катастрофу, особенно, если королю Сти­вену удастся захватить корону.
 – Матильда может одержать победу, просто сидя в Руане, – Адриан коварно улыбнулся. – Клянусь, Сти­вен – самый худший из всех врагов. Как только у него появляется какое-то преимущество, он тут же его те­ряет, причем, делает это совершенно сознательно. Он, должно быть, сошел с ума, если в теперешнем своем положении решился на конфликт с церковью.
 Ричард согласно кивнул, разливая по кубкам от­личное французское вино из собственных запасов.
 – Конфликтуя с архиепископом Кентерберийским, Папой и Бернардом Клерво, он с трудом может ожи­дать, что церковь с энтузиазмом воспримет конфир­мацию его сына.
 – Несомненно, Юстас – самый лучший союзник Матильды. Стивен, пожалуй, единственный человек, который не видит, что его сын будет плохим королем, способным сбросить Англию в пропасть. Юноша унас­ледовал все пороки отца и ни одного достоинства.
 Адриан рассеянно отпил глоток вина и блаженно вытянулся в кресле, думая о рыжеволосом юноше, которого он посетил в Анжу. Желание как можно лучше узнать сына Матильды, чтобы сделать соот­ветствующие выводы, и явилось главной причиной, побудившей его сопровождать императрицу в Нор­мандию.
 – Мне понравился сын Матильды Генрих. Ему всего пятнадцать, но через несколько лет из него по­лучится прекрасный король, ничуть не хуже деда. Если настанет время выбирать между Юстасом и Генри, думаю, Англия предпочтет Генриха. Даже самые алч­ные из землевладельцев начинают уставать от граж­данской войны и анархии.
 – Будем надеяться на это, – довольно пессимис­тично заметил Ричард.
 – Когда Генрих унаследует земли отца, у него хватит сил взять Англию силой, если ее не отдадут ему добровольно. Союзникам Матильды здесь, на за­паде, необходимо просто держаться вместе и ждать, пока не победит их партия, – в голосе Адриана ясно слышалось удивление. – Чтобы удерживать сторон­ников, Матильда не скупится на подарки. Хотя такие дары вряд ли обходятся ей дороже, чем пергамент или бумага, на которых они написаны.
 – Что же она подарила тебе? – заинтересованно спросил Ричард.
 – Письменную дарственную на Уорфилд и Монфор и разрешение на строительство еще одного за­мка, если возникнет необходимость.
 Брат тихо присвистнул.
 – Ценное добавление.
 – Да, если учесть, что Генрих, став королем, раз­рушит все постройки, на которые нет письменного разрешения. Так он сказал мне сам, – Адриан усмех­нулся. – У парня нет ни уверенности, ни доверия, ни здравого смысла.
 – Матильда наградила тебя еще чем-нибудь?
 – Несколько привилегий, таких как право охотить­ся в королевском лесу, и самую главную, – юноша намеренно медлил, смакуя вино, но затем сжалился над собеседником и небрежно бросил: – Она сделала меня графом Шропширским.
 – Господи! – новость на несколько секунд лиши­ла Ричарда дара речи. – А ее решение не связано с тем, что после вашего отъезда из Англии король сде­лал графом Шропширским Ги Бургоня?
 – Именно. Когда новость достигла Руана, меня это совсем не обрадовало, – голос юноши стал сухим и жестким. – Догадываясь о моих чувствах и мыслях, Матильда предложила мне этот титул, надеясь под­толкнуть к решительным действиям – расправиться с Бургонем и взять в свои руки власть над графст­вом, – глядя на бушующий у камине огонь, Адриан успокоился, на лице вновь появилось невозмутимое выражение. – Она не знает, что меня не надо подтал­кивать.
 Уже не в первый раз король и императрица назна­чали своих сторонников на одни и те же земли. Власть и титул доставались сильнейшему из соперников.
 Ричард кивнул, одобряя стратегию императрицы.
 – С тех пор, как Ги силой женился на наследнице Честена и контролирует половину Шропшира, ты будешь самым подходящим человеком, чтобы держать все в кулаке.
 – Верно, – Адриан вздохнул. – Бедная Сесили из Честена, ей остается только посочувствовать. Снача­ла похищение, потом изнасилование – это слишком для наследницы богатого состояния. Будь она самая сварливая женщина во всех христианском мире, и это не остановило бы Ги.
 Собеседник пожал плечами – все богатые наслед­ницы были игрушками в руках короля, и он раздавал их как призы для своих сторонников, не принимая во внимание желания самих девушек. Наследница Честена оказалась самой несчастной.
 – Когда мы убьем Ги, она станет свободной, – Ричард наполнил свой кубок. – Кстати, говоря о на­следнице… теперь ты официально помолвлен с Изабель Руанской?
 – Я вновь говорил с ее отцом, но к окончательно­му решению мы не пришли.
 Брат удивленно поднял брови.
 – А я-то думал, что ты помешался на женитьбе. У нее большое приданое, и, говорят, она красива.
 – Она хорошая партия, однако мне не очень нра­вится. Красива, да, но слишком большая и шумная, – Адриан вспомнил девушку, неприятную встречу с ней и насмешливо улыбнулся. – Я ей тоже не понравился.
 Ричард знал брата достаточно хорошо, чтобы не напоминать ему – жена не обязательно должна нра­виться, для этого существуют любовницы. Вместо этого он спросил:
 – Существуют ли другие богатые наследницы, ко­торые могут сравниться с Изабель?
 – Увы, нет, – Адриан пожал плечами. – Нам с ней придется научиться быть вместе. Мысль о же­нитьбе никто не отметал, она просто отложена на некоторое время, – юноша махнул рукой. – На этот момент женитьба мало для меня значит. Скоро на­чнется самая настоящая война между Уорфилдом и Бургонем. Придется охранять границу наших владений, чтобы Ги не разорил наши деревни и поля. Я решил разместить маленькие отряды рыцарей в не­скольких поселениях, чтобы они давали своевремен­ный отпор Бургоню. Что ты на это скажешь?
 – Думаю, лучше напасть на владения Бургоня и сжечь его деревни и урожай.
 – Это больше повредит простым людям, чем ему. Нет никакой нужды охотиться за Ги, потому что ско­ро он сам начнет охоту за нами, – спокойно объяснил Адриан. Нападение на вражескую территорию было обычным делом, но бывший послушник еще не за­был, что в глазах Бога души и жизни крестьян цени­лись так же высоко, как и жизни людей благородного сословия. Юноше неоднократно приходило в голову, что такие мысли не должны посещать богатого и знат­ного землевладельца.
 – В каких деревнях лучше разместить отряды?
 Беседа повернулась в практическое русло – братья говорили о предстоящих сражениях до тех пор, пока дрова в камине не превратились в угли. Наконец Ад­риан поднялся и зевнул.
 – Хорошее начало. Завтра я возвращаюсь домой и хочу, чтобы ты через две недели приехал в Уорфилд. У нас есть что обсудить, – затем пожелал бра­ту спокойной ночи.
 Но сон бежал от усталого лорда. Сегодня он от­мел в сторону мысли о женитьбе, но все же когда-нибудь подумать об этом придется. Пять лет назад Адриан обручился, но, к сожалению, девушка умер­ла, не достигнув брачного возраста, а он пока не .вы­брал другую по душе.
 Де Лэнси ворочался на пуховой перине, прекрас­но понимая причину своих колебаний. Все-таки глу­по желать от женитьбы большего, чем хорошее приданое и здоровую жену, способную родить сильных сыновей. Для людей его ранга брак являлся практи­ческим и политическим выбором, а любовь и удовольствия можно найти вне супружеской постели. Но, к несчастью, такое решение не подойдет человеку, решившему следовать догмам святой церкви, предписывающим моногамию, поэтому Адриану придется как следует постараться, чтобы найти подходящую жену. Он хотел спутницу жизни, способную стать другом и любовницей одновременно и, к тому же, богатую.
 Он попытался представить идеальную жену – ес­тественно, она должна быть из знатной семьи, но не обязательно очень богатой, к тому же, должна нра­виться мужчинам, однако быть необыкновенной кра­савицей вовсе не обязательно. Более важным Адриа­ну представлялись мудрость, благочестие и доброта, – как у его матери. Изящество и очарование – как у юной монахини, которую видел всего лишь раз и так и не смог забыть. Чувственность и добродушие – как у Олвин – своей первой любовницы.
 Пятью годами старше Адриана, вдова незнатного происхождения, женщина находилась у него в услу­жении и соблазнила своего юного господина плот­скими утехами. Именно Олвин научила его, как убла­жать женщину, и убедила, что в любви нет места стыду и вине.
 Несколько лет эта женщина была его любовни­цей, однако пришел день, когда она захотела выйти замуж за мельника, овдовевшего и оставшегося с че­тырьмя детьми. Спокойно, как поступала всегда, Ол­вин объяснила хозяину, что без ума от мельника, и кроме того, мечтает вырастить четырех ребятишек. Ее материнская забота о чужих детях объяснялась бесплодием. И хотя женщина не упомянула об этом, но ей, несомненно, хотелось вновь называться досто­почтенной женой, а не любовницей господина.
 Адриан дал бывшей подруге большое приданое в память о былых отношениях, втайне сожалея о раз­рыве. Он очень скучал по ней – одно только воспоми­нание об Олвин заставляло его сгорать от желания, ведь прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он имел женщину.
 Теперь де Лэнси воочию осознал, что такое физи­ческая потребность в женщине, однако его аскети­ческое религиозное воспитание не позволяло провес­ти ночь с женщиной, а наутро забыть ее. Для него было бы гораздо проще продолжать жизнь монаха-схимника или же вовсе не приходить в монастырь.
 Поразмышляв о качествах, необходимые для жены, Адриан улыбнулся – не удивительно, что ему так и не удалось отыскать девушку, подходящую для бра­ка: вряд ли такая существует. А если она все же есть, то ей, несомненно, захочется иметь мужа себе под стать. Адриан, естественно, не подойдет для этой роли.
 Перевернувшись на живот, он зарылся лицом в подушку. С Изабель Руанской все было в полном по­рядке. Женитьба на ней даст ему необходимые владе­ния в Нормандии. Без сомнения, мысль о свадьбе покажется ему более привлекательной, если он не будет ее видеть несколько месяцев.




 ГЛАВА 3


  Эвонли, 
  Шропшир, 
  апрель 1148 года. 
 Предыдущим вечером у Мериэль было много ра­боты, и на следующий день ей пришлось подняться рано, чтобы закончить самые неотложные дела – ей хотелось улизнуть на несколько часов. В надежде по­охотиться она взяла с собой сокола, однако в душе девушка лелеяла мечту просто насладиться весенним погожим деньком.
 Дав поручения слугам на целый день, Мериэль пош­ла к конюшне, оглядывая двор хозяйским взглядом. Жизнь била ключом – крестьяне пекли хлеб в откры­тых печах, плотники возводили леса для постройки но­вого здания, на высокой крыше балансировал кровель­щик, и его фигурку с трудом можно было разглядеть среди железа, сверкающего на солнце. Сердце радова­лось при виде такой кипучей деятельности, особенно, если вспомнить картину уныния и упадка, царившего в Эвонли при прежнем владельце. С тех пор как Алану подарили это поместье, прошло два года, наполненных трудной работой для него самого и сестры.
 Сейчас де Вер с лордом Теобальдом находился в Нормандии и будет отсутствовать еще два месяца, поэтому Мериэль была и хозяином, и хозяйкой замка до его возвращения. На пути к конюшне ей пришлось остановиться, чтобы оценить курицу, которую при­нес крестьянин в качестве арендной платы. Управля­ющий уверял, что птица больна, а ее хозяин клялся, что она толста не от болезни, а от жира.
 По обычаю, птица считается здоровой, если при сильном испуге может перелететь через забор или стул, и Мериэль наблюдала, как крестьянин пытался продемонстрировать возможности своей питомицы, од­нако, по мнению девушки, речь шла не о здоровье, а о глупости курицы. Три попытки были сделаны, что­бы заставить ее лететь в нужном направлении. При­крыв глаза, чтобы не выдать душивший ее смех, Ме­риэль приняла подношение, сочтя плату за аренду достаточной, затем со всех ног бросилась в конюш­ню, чтобы больше никто не смог ее задержать.
 Закрыв за собой дверь, она повернулась к соколь­ничему, но вынуждена была остановиться – Эдмунд зашивал веки недавно пойманному соколу.
 Когда птицу временно ослепляют, она чутко реа­гирует на прикосновения и звук. Через несколько дней, когда сокол привыкнет к неволе и командам, швы с век будут сняты.
 Им повезло с сокольничим. Эдмунду было уже не­мало лет, и он провел большую часть своей жизни в услужении у знатного землевладельца, но тот неспра­ведливо обвинил его в гибели ценного норвежского сокола и выгнал. А теперь соколиная охота в Эвонли процветала, благодаря птицам, великолепно трениро­ванным Эдмундом.
 Когда сокольничий закончил заниматься с птицей, Мериэль сказала:
 – Я пришла за Чансон, чтобы вывезти ее прогу­ляться.
 Мужчина встревоженно взглянул на хозяйку.
 – Будьте осторожны, она сегодня нервничает.
 – Когда я не была осторожной? – изумленно под­няв брови, спросила девушка, осторожно идя по тем­ному помещению и стараясь не побеспокоить никого из животных.
 – Вы пока не испортили ни одного сокола, – ми­лостиво согласился Эдмунд, не пытаясь скрыть дру­желюбной улыбки. Сначала у него возникли некото­рые сомнения по поводу такой добровольной помощницы, но со временем он убедился в ее боль­шой любви к животным и птицам и особенном даре общения с ними, равнявшимся его собственному мас­терству. Ее знаний, естественно, было недостаточно, но под его мудрым руководством пробел легко было заполнить.
 Издавая тихие горловые звуки, Мериэль взяла со­кола с колпаком на голове и посадила на левое за­пястье. Чансон заворковала от удовольствия, распу­шив перья и позванивая колокольчиками, затем вытянула шею, чтобы хозяйка погладила ее. Птица была одной из самых больших и благородных соко­лов, имевшихся в Британии, их иногда называли дво­рянскими соколами, потому что правом иметь их обладали только знатные землевладельцы.
 Чансон была одной из двух пищавших птенцов, ко­торых Мериэль нашла прошлой весной, когда гостила у кузины матери в южном Уэльсе. Одного сокола обучили и преподнесли лорду Теобальду в качестве благодарности за подаренное поместье. Чансон была собственностью девушки, и Мериэль любила и пестовала ее не меньше, чем Руж, погибшую два года назад.
 Мериэль направилась к конюшне, где ее лошадь находилась под присмотром Эйлофа. Она приказала сменить дамское седло на мужское, которое обеспе­чивало устойчивое положение всадника – важней­шее условие для соколиной охоты. Усадив хозяйку в седло, Эйлоф сказал:
 – Я буду готов через минуту, госпожа.
 – Занимайся своими делами, я хочу ехать одна, – остудила его пыл Мериэль.
 Конюх с сомнением окинул взглядом хрупкую фи­гурку.
 – Сэру Алану не понравится ваше решение.
 – Но он ведь в Нормандии и не узнает об этом, не так ли? – возразила девушка, и спорить с ней было бесполезно. – Я не выеду за пределы Эвонли, так что беспокоиться не о чем.
 Все еще сомневающийся Эйлоф нашел более вес­кий аргумент.
 – Когда два графа рыскают по Шропширу, словно голодные дворняги, каждый раз устраивающие драку из-за кости, неразумно женщине одной отправляться на охоту.
 – Я буду в полной безопасности – от лордов-со­перников нас отделяет королевский лес, – ее губы искривились в хитрой усмешке. – Если один из них решит напасть на Эвонли, то его не остановят даже совместные усилия наших рыцарей и крестьян.
 – Я беспокоюсь не о замке, а о вас, – упрямо возразил конюх. – Что, если вам встретятся разбой­ники?
 – Ой, хватит! – Мериэль хихикнула и любовно погладила шею лошади. – Если я встречу разбойни­ков, Розалия легко унесет меня.
 Эйлоф не успел возразить, а девушка, пришпорив лошадь, уже ехала по двору, вытянув левую руку, на которой спокойно сидела Чансон – сразу чувствова­лась немалая практика. Почему мужчины все время суетятся возле нее, как встревоженные старые дядюшки? А все слуги, и мужчины и женщины, обращаются со своей госпожой со смесью уважения и пок­ровительства, что иногда раздражало Мериэль.
 Проезжая мимо полей, где трудились крестьяне, девушка дружелюбно улыбалась и, отвечая на их приветствия, махала рукой в ответ. Все работники прекрасно знали, что хозяин и его сестра трудились в поте лица, ничуть не меньше их самих.
 Проехав поля, Мериэль отпустила поводья, пре­доставив Розалии полную свободу. Ветер, несущий с собой дурманящий запах цветов, отбрасывал назад ее длинные косы и приятно холодил лицо. Девушка сме­ялась от удовольствия. Невозможно было представить, что такой блистательный день может таить угрозу. Каждый час свободы – это счастье, недоступное монахине. Бывшая послушница очень редко ощущала тоску по спокойной жизни Ламборна. Закрыв глаза, она вспомнила свое видение, архангела с горящим мечом, и еще раз подумала, что сделала правильный выбор.
 Временами ее мучили сомнения. Сразу после отъ­езда из монастыря Мериэль прислуживала леди Тео­бальд, принимая участие в шумной, заполненной событиями жизни замка, с удовольствием выполняя приказания дружелюбной и рассеянной хозяйки, но теперь ей нравилась жизнь в Эвонли, где каждый день приносил радость и удовлетворение. За полями и обширными пастбищами лежали ничейные земли, кото­рые возделывали за много лет до нормандского заво­евания и которые Алан надеялся вновь освоить. Выехав на такое место, Мериэль, натянув поводья, остановила лошадь и сняла колпак с головы Чансон.
 – Можешь поиграть, дорогуша.
 Погладив шею птицы и дождавшись порыва вет­ра, девушка подбросила сокола. Шумно хлопая крыль­ями, птица взмыла ввысь, рассекая воздух редкими взмахами, явно наслаждаясь свободой. Хозяйка на­блюдала за ее полетом, испытывая острую зависть и чувствуя самую настоящую боль. Нет ничего прекрас­нее свободного полета.
 Наконец Чансон взмыла над головой Мериэль так высоко, что стала похожа на точку в небе. Затем, заметив жертву, птица замерла на мгновение и рину­лась вниз, как стрела, а ветер звенел ее колокольчи­ками, и этот звук невозможно было спутать ни с ка­ким другим.
 Чансон была в прекрасной форме, и в сумке хо­зяйки нашлось место для двух зайцев, куропатки и тетерева. Короткокрылые соколы были лесными охот­никами, а длиннокрылые охотились на просторе. Для них самым обычным делом был перелет на большие расстояния.
 В самый разгар дня Мериэль взобралась на холм и взглянула вниз, туда, где простирался лес. Хотя раньше ей никогда не приходилось заезжать так да­леко, девушка знала, что это должен быть королевс­кий лес. Мериэль с сожалением произнесла:
 – Розалия, нам надо возвращаться.
 Королевские леса занимали огромные территории, и только король и его приближенные, имеющие спе­циальное разрешение, могли охотиться там или до­бывать древесину. Люди терпеть не могли этот закон и старались всячески обходить его стороной, однако с известной долей опаски. Крупные землевладельцы и архиепископы платили огромные штрафы за убий­ство оленя из королевских лесов, а простые смерт­ные могли даже сесть в тюрьму за поимку такого маленького существа, как заяц.
 Мериэль вытащила деревянные свисток и птицу на веревке – приманку, помогающую вернуть сокола владельцу. Сначала девушка издала серию трелей, привычных для уха питомицы, затем для верности описала над головой несколько кругов привязанной на веревке птицей. Посмотрев вверх, она увидела, что Чансон начала быстро снижаться.
 Она уже спустилась на руку хозяйки, как вдруг ее внимание привлекла испуганная сорока, выглянув­шая из соседних кустов. Неспособный противостоять зову инстинкта, сокол ринулся на жертву, но про­махнулся. Лихорадочно хлопая крыльями и зигзага­ми взмывая ввысь, сорока полетела к лесу, и в глазах девушки зарябило от чередования черно-белых цве­тов.
 Чансон превзошла саму себя в попытке изловить ускользающую жертву, бросившись за пронзительно кричащей сорокой.
 – Святая Дева Мария, – огорченно произнесла Мериэль. – Почему Чансон приспичило охотиться именно здесь? – нет ничего проще, чем потерять со­кола в лесу, где птица не в силах разглядеть приман­ку, а кроме того, это был королевский лес, последнее место на земле, где Мериэль хотелось охотиться. Про­езжая по Эвонли и невспаханному полю, она чув­ствовала себя в полной безопасности, однако на ок­раине леса сталкивались интересы двух враждующих графов и обоих следовало опасаться.
 Стараясь убедить себя, что все ее страхи и опасе­ния напрасны – господи, за весь день девушка не встретила ни единой живой души, – Мериэль спустилась по холму вниз и въехала в лесное царство. Она дви­галась в западном направлении, следуя за звуком колокольчиков, время от времени останавливаясь и свистя в тайной надежде, что питомица услышит и вернется. Это оказалось достаточно трудным делом, ведь шум деревьев заглушал звук колокольчиков и судить о расстоянии было практически невозможно. Даже Мериэль со своим прекрасным зрением не ви­дела сокола, поэтому все больше склонялась к мыс­ли, что Чансон попросту играет с ней в прятки.
 Чем дальше девушка углублялась в лес, тем боль­ше ее одолевали сомнения – скупые солнечные лучи с трудом пробивались сквозь густую листву, едва ос­вещая влажную землю, и в таком сумраке деревья казались угрожающими. Было легко поверить, что здесь таились неизведанные опасности – бездомные бродяги, изгои, прячущиеся в чаще и промышляющие разбоем. На открытой местности Розалия в состоя­нии перегнать любого грабителя, но в лесу…
 В конце концов, убедив себя, что все страхи на­думанны, Мериэль углубилась дальше в лес. Трудно сказать, сколько времени прошло, но настал час, ког­да девушка решила вернуться. Она была одна и нахо­дилась очень далеко от дома, ее страх усиливался с каждым шагом. Разумнее вернуться сюда с Эйлофом и Эдмундом, надеясь, что Чансон не залетит слиш­ком далеко. Колокольчики слышались не ближе, чем за полмили, поэтому лишь несколько человек смогут заманить сокола обратно.
 Наконец приняв решение вернуться, девушка опе­шила от неожиданности – из кустов послышалось гром­кое хрюканье, и оттуда выскочил огромный кабан, наиболее злобное и опасное животное в лесу, без разбора убивающее и людей, и даже лошадей одним взмахом страшных клыков. Мгновенно ударив Роза­лию в брюхо, вепрь остановился, а напуганная ло­шадь осела на задние ноги.
 Мериэль считалась опытной наездницей, однако все ее внимание было сосредоточено на поисках со­кола, поэтому ее выбросило из седла прежде, чем девушка успела отреагировать на нападение. Проле­тев несколько метров, она рухнула на землю.
 Сильный удар лишил дыхания и сил, она без дви­жения лежала на земле, а яростно хрюкающий кабан кружил вокруг. Мериэль скользнула взглядом по жел­тым клыкам, несущим смерть, заглянула в маленькие, близко посаженные сумасшедшие глазки. На испуг не было времени, только на отчаянную молитву:
 – Господи, прими мою душу!
 Когда, казалось, все было кончено, кабан пробе­жал совсем рядом с девушкой, и мокрая земля, летя­щая от копыт, попала ей в лицо. Мериэль даже ощу­тила неприятное дыхание животного. Однако в качестве обеда вепрь предпочел Розалию, поэтому погнался за лошадью. Стук копыт и испуганное ржа­ние, временами сменяющееся ужасающим ревом, еще долго слышались в тишине чащи.
 Оправившись от шока, девушка села.
 – Святая Дева Мария, – пробормотала она, пыта­ясь встать. – Если только Алан узнает, что я так легкомысленно потеряла лошадь и сокола, то всю жизнь будет укорять меня за это.
 Завтра на теле выступят синяки, в ушах уже сей­час звенит, ее простое коричневое платье испачкано, однако она осталась в живых и ничего не сломала. Попытавшись встать, Мериэль вскрикнула от боли в правой голени и вновь опустилась на землю. В глазах потемнело, когда девушка начала ощупывать повреж­денную ногу. Скорее всего, это просто ушиб. Она оторвала кусок ткани от юбки и туго перевязала лодыжку.
 Сумка с добычей лежала в стороне. Поднявшись, Мериэль перебросила ее через плечо и заковыляла по тропе. Ноша оттягивала плечо, и девушка от всей души желала, чтобы охотничьи трофеи оказались чуть поскромнее, однако у нее не поднималась рука вы­бросить еду.
 Обратная дорога в Эвонли обещала быть долгой и трудной, и вряд ли ей удастся добраться до дома за­светло. Обитатели замка будут в ужасе при виде ло­шади без седока. Губы девушки сложились в печаль­ной усмешке – больше не удастся ускользнуть из поместья без сопровождения, впрочем, так ей и надо. Святая Дева Мария, до чего она легкомысленна! Уж лучше бы осталась дома и помогла печь хлеб.
 Через четверть мили следы кабана и лошади раз­делились: вепрь свернул в кусты, а Розалия продол­жала свой путь к дому. Не было видно никаких сле­дов схватки – похоже, лошади удалось уйти невредимой. Если Мериэль повезет, она отыщет ее где-нибудь на опушке, либо животный инстинкт без­ошибочно приведет Розалию в конюшню.
 Проковыляв примерно милю, Мериэль услышала знакомый клекот. Подняв голову, она увидела Чансон, сидевшую на дереве в дальнем конце поляны и беззаботно вертевшую головой – сама невинность! Едва сдерживаясь, девушка воскликнула:
 – Ты, проклятая ощипанная ловушка для мух!
 Сокол опустил голову, будто устыдясь слов хо­зяйки. Не желая терять время на дальнейшие оскор­бления, Мериэль надела тяжелую кожаную рукавицу и подбросила приманку. Чансон пронеслась по опуш­ке в надежде поймать ее и несколькими секундами позже уже уселась на запястье хозяйки. Нести птицу довольно тяжело, но она была напоминанием, что еще не все потеряно. Теперь вся надежда оставалась на Розалию – только бы лошадь находилась поблизости!
 Позже, раздумывая над своим поведением и вспо­миная последовательность событий, Мериэль поня­ла, что все ее мысли были заняты соколом и возвра­щением домой, поэтому она и не услышала стук копыт приближающихся лошадей, однако через мгновение поняла, что опасность еще не миновала. Сжимая кол­пак, надетый на Чансон, девушка, раскрыв рот, во все глаза смотрела на разноцветную толпу, слишком изумленная, чтобы испугаться. Болевшая лодыжка помешала вовремя уйти с дороги.
 – Стой! – послышался мужской голос, и группа всадников мгновенно остановилась – ближайшая ло­шадь находилась не более, чем в шести футах от де­вушки.
 Потребовалось некоторое время, чтобы она смог­ла немного прийти в себя и понять, что ей повстреча­лась компания охотников. Судя по коням и одежде, всадники принадлежали к высшему сословию. Все уставились на нее и Чансон, не скрывая любопытст­ва. Мериэль напряглась – она оказалась единствен­ной женщиной в окружении совершенно незнакомых мужчин. Считалось, что рыцарь никогда не обидит девушку, но, на самом деле, идеалы рыцарства со­блюдались далеко не всегда.
 Несомненно, в этой компании находился граф Шропшира, но вот вопрос – который из них? Де Вер напряглась, лихорадочно пытаясь вспомнить, что слы­шала о каждом, но память, как нарочно, отказывалась сообщить что-либо, кроме того, что оба соперни­ка прекрасно владеют мечом. Как член семьи, лояль­ной к королю Стивену, девушка может спокойно уйти домой, в Эвонли, если ей повстречался сторонник короля, сэр Ги Бургонь. Но если на ее пути стоит человек императрицы, у девушки могут появиться большие проблемы.
 Всадники окружили ее, и Мериэль решила, что мужчина в самом богатом наряде у них главный. Та­кого красавчика ей еще не приходилось видеть – вы­сокий, золотоволосый, он казался героем романти­ческой баллады. Пытаясь сдержать рвущуюся вперед лошадь, всадник изумленно воскликнул:
 – Господи Иисусе, у девчонки соколиха!
 Мериэль прекрасно поняла причину его удивле­ния, потому что только люди благородного происхож­дения могли иметь птиц женского рода. Слава Богу, в его лице читалось скорее изумление, нежели не­одобрение и злоба. Однако не успела она облегченно вздохнуть, как пожилой мужчина с седыми волосами сказал:
 – Ага, и она охотится с ней! – человек слез с коня, передал поводья одному из слуг и подошел к Мериэль. – Итак; девочка, кто ты и что скажешь в свою защиту?
 Де Вер не успела даже открыть рот, как другой мужчина спокойно произнес:
 – Она может не говорить по-нормандски.
 Мериэль огорченно взглянула на свое простое, к тому же испачканное платье – ей нечего было ска­зать в свое оправдание, она действительно походила на простолюдинку. Седой мужчина произнес по-ан­глийски с сильным нормандским акцентом.
 – Поклонись графу Шропширскому, девочка.
 Все еще раздумывая, какой из графов находится перед ней, де Вер приготовилась сделать реверанс перед золотоволосым юношей, затем остановилась, увидев выражение его лица. Несомненно, он ждал развлечения и, при таких обстоятельствах, конечно, его получит, однако насмехаться будут над ней.
 Что, если это не граф? В этом случае всадники упадут с коней от смеха. Мериэль лихорадочно пере­водила взгляд с лица на лицо, пока, наконец, не оста­новилась на невысоком юноше со светлыми, почти серебристыми волосами, который высказал предпо­ложение, что она не говорит по-нормандски. Он сто­ял рядом с золотоволосым красавчиком, и поначалу девушка посчитала его обычным рыцарем, но, при­глядевшись, изменила свое мнение. Ему не хватало великолепия спутника, его одежда была намного про­ще, а выражение лица непроницаемо. Но от него не­возможно отвести взгляд – он будто приковывает к себе внимание. В этом человеке было нечто – про­чность стали, чувство уверенности и превосходства.
 Моля Бога, чтобы выбор оказался верным, Мериэль присела в глубоком реверансе перед этим юно­шей. Всадники разразились одобрительным хохотом, а золотоволосый красавец произнес:
 – У девчонки глаз наметан, ишь, как выбрала гра­фа, а, Адриан?
 – Очень может быть, – совершенно спокойно, го­лосом, лишенным эмоций проговорил тот. – Скорее всего, она видела меня раньше, – глаза юноши, не отрываясь, смотрели на незнакомку, и было в его взгляде какое-то странное напряжение.
 Между двумя светловолосыми всадниками было явное сходство – может, братья? Рассматривая пра­вильные, словно высеченные резцом скульптора черты мужчин, девушка решила, что белокурый граф так же красив, как и его спутник, однако они очень отли­чаются – как холодный лед от теплого солнечного света.
 Седой рыцарь подошел к Мериэль и протянул руку:
 – Дай мне свой охотничий подсумок.
 Зная, что сопротивляться бесполезно, девушка сня­ла сумку с плеча и протянула мужчине.
 Тот, заглянув внутрь, вытащил тетерева и одного из зайцев.
 – Браконьер, – вынес он вердикт, хмуро глядя на неподвижные тельца. – Как тебя зовут, девочка, и откуда ты?
 Браконьер! Потеряв дар речи от такого обвине­ния, девушка даже не пыталась оправдаться. Она пой­мала этого зайца на земле брата, однако кто может с уверенностью сказать, откуда он прибежал? Если они не поверят ей…
 Страх охватил девушку. Браконьерство считалось серьезным нарушением – таким серьезным, что в эти неспокойные времена приверженец императрицы мо­жет принять нарушение границ как вызов и напасть на Эвонли. Для жадного, алчного и бессовестного лорда сущий пустяк может послужить веским пово­дом для того, чтобы отобрать землю у противника, тем более что охота в королевском лесу является жестоким оскорблением короля.
 Седовласый рыцарь нетерпеливо прикрикнул:
 – Ты что, немая? Как твое имя?
 За молчавшую девушку ответил граф.
 – Судя по всему, она, похоже, из Уэльса, поэтому может не знать ни английского, ни нормандского, – затем, к большому удивлению де Вер, он обратился к ней на правильном уэльском наречии, очень медленно произнося слова: – Как твое имя и где ты жи­вешь?
 Мериэль мгновенно приняла решение. Алан отсут­ствует, поэтому, при всем желании, не может защитить свою собственность, а в поместье на данный момент находится лишь половина людей, способных владеть оружием. У графа не будет веских причин напасть на Эвонли, если он не узнает, что она оттуда. Раз уж они считают ее простой крестьянкой, пусть будет так – уж эту роль де Вер сумеет сыграть. Еще раз сделав реве­ранс, девушка произнесла по-английски:
 – Я действительно из Уэльса, но английский знаю. Меня зовут Мериэль.
 Слишком поздно де Вер поняла, что ей следовало назваться чужим именем, но она не знала уэльских имен. Вложив в свои слова как можно больше ис­кренности, девушка продолжила:
 – Клянусь, я не занималась браконьерством, ми­лорд – заяц и куропатка пойманы к востоку от леса, где может охотиться любой.
 Седовласый рыцарь презрительно фыркнул:
 – Хорошая история для пешего, пойманного в за­падной части леса, – шагнув к Мериэль, он сказал: – В Англии запрещено законом иметь слуге сокола женского рода. Дай мне птицу.
 – Нет! Я не английская служанка, а сокол при­надлежит мне, – девушка пыталась защитить Чансон, ужаснувшись при мысли, что попала в сети со­бственной лжи. Будучи дочерью знатного землевладельца или, вернее, нормандского рыцаря, она имела право иметь соколиху, хотя, конечно, это совершенно необычно для женщины любого звания. Для простого же смертного это вообще противоза­конно.
 Открыв было рот, чтобы все объяснить, Мериэль тут же передумала. Признавшись в своем происхож­дении, она может накликать беду на Эвонли. Вполне возможно, ее страхи и опасения напрасны, но кто знает? Понимая, что в ее распоряжении всего несколь­ко секунд для принятия решения, девушка подняла глаза на графа Адриана, не отрывавшего от нее хо­лодного взгляда.
 Неожиданно Мериэль вспомнила слова Алана, ко­торые он сказал управляющему перед отъездом в Нормандию. Она пряла шерсть и не вслушивалась, однако сейчас память услужливо подсказала реплику брата: «Новый граф Шропширский – один из самых ужасных людей в Англии, способный на все, на лю­бую низость и подлость».
 Неужели этот человек, с виду такой сдержанный, воплощает в себе все зло мира? Мериэль пытливо посмотрела на молодого человека и ужаснулась, за­глянув ему, как показалось, не в глаза, а в душу. Какие необузданные страсти бушуют в нем, как об­манчиво спокойствие и как опасно сверкают серые глаза!
 Святая Дева Мария, этот человек действительно способен на все! Внешне – лед, но внутри – пламень. Ей мгновенно вспомнилось видение – ангел с горя­щим мечом, преградивший путь в монастырь. Но если этим ангелом является граф, то он, несомненно, при­надлежит к числу падших, к клану Люцифера, потому как она не увидела в нем ни жалости, ни сострадания. Его замаскированная, отлично скрываемая напряжен­ность пугала даже больше, нежели открытая свире­пость. Горло девушки перехватило от страха.
 Лица обитателей Эвонли пронеслись перед мыс­ленным взором Мериэль – они доверили ей свои жизни, и она должна исполнить свой долг перед ними. Мысли путались в голове, однако из всеобщей сумя­тицы родилась клятва: она не скажет ни слова, не сделает ничего такого, что может повредить Эвонли. Нет, пусть граф даже прикажет выпороть ее или за­ключить в темницу.
 Горестные размышления заняли всего несколько секунд, однако этого хватило, чтобы седовласый ры­царь подошел вплотную.
 – Я охотилась законно, – упрямо повторяла Мериэль, отступив на шаг. – В Уэльсе нет глупых зако­нов о том, кто может, а кто не может иметь сокола.
 – Ты в Англии, девочка, – нетерпеливо возразил мужчина.
 – Нет! Птица моя! – снова повторила де Вер, про­должая отступать. Пути назад не было – если она захочет убежать, всадникам ничего не стоит ее поймать. – Я нашла ее в гнезде на вершине скалы и сама выучила. У вас нет права отбирать ее у меня.
 Золотоволосый рыцарь успокаивающе произнес:
 – Если все, что ты сказала, правда, ты получишь свою питомицу обратно, но позволь сэру Уолтеру подержать ее у себя, пока не решится вопрос.
 Будто знатный рыцарь снизойдет до того, чтобы вернуть соколиху девушке, которую считает крестьянкой! Можно надеяться на милосердие графа, однако, по справедливости, Чансон не будет принадле­жать никому. Прикрывая свои действия тяжелой рукавицей на левой руке, Мериэль проворно отвязала колокольчики на лапах птицы.
 – Ты слышала, что сказал сэр Ричард? – спросил седой рыцарь, протягивая затянутую в перчатку руку. – Мы отдадим тебе птицу, если ты докажешь, что имеешь право держать ее.
 Пока он говорил, девушка сняла колпак с головы Чансон и со всей силы подбросила ее в небо, но не в поток воздуха, а против ветра – так соколу дают знать, что отпускают его на волю.
 – Она вам не достанется! – закричала Мериэль. – Если птица не моя, то пусть она не принадлежит ни­кому!
 Мгновение Чансон помедлила, затем почувство­вала, что путы, связывающие ее целый год, исчезли. Птица взмыла ввысь, используя всю силу крыльев, оставив на земле лишь тень, а в душе Мериэль – тоску.
 Смелый полет Чансон приковал внимание всех всадников.
 – О Господи! – задохнулся от изумления Ричард. – Девчонка запустила его против ветра!
 Мериэль отчаянно моргала глазами, стараясь смах­нуть слезы, наблюдая за полетом любимой птицы, но в душе не было сожаления, а лишь желание иметь крылья. С трудом переведя дыхание, она посмотрела на графа.
 Оказывается, граф так и не отвел от нее глаза.
 – Тебе не следовало этого делать, – низким голо­сом проговорил он, будто никого больше рядом не было.
 – Она принадлежала мне, я могла поступить с ней, как мне хотелось, милорд.
 Хотя девушка говорила тихим, извиняющимся то­ном, но в ее осанке, в высоко поднятом подбородке и глазах, спокойно встретивших взгляд Адриана, не было ни робости, ни испуга. Она не вела себя вызывающе – вызов подразумевал гнев, но граф не видел гнева. Темно-голубые, почти синие глаза светились внутрен­ним огнем, чистотой и отвагой, и юноша понял, что в душе девушка так же смела и свободна, как и выпу­щенный на волю сокол.
 Разглядывая хрупкую фигурку и спутанные воло­сы цвета воронова крыла, Адриан внезапно ощутил, как что-то темное и опасное шевельнулось в его душе. Он хотел ее, хотел сильно, с какой-то дикой, необуз­данной страстью – так люди сражаются за свою жизнь. В глубине души юноша знал, что сумасшествие ско­ро пройдет, потому что человек не может жить в та­ком напряжении. Но в этот момент его эмоции ничем не сдерживались.
 Он прекрасно понимал – ему следует отпустить девчонку домой, предупредив об осторожности в тех местах, где она охотилась, но не мог так поступить. Голосом, странно прозвучавшим для его собственных ушей, Адриан хрипло произнес:
 – Как браконьер, любезная, вы находитесь в моей власти, и теперь я решаю вашу судьбу, – юноша взял поводья. – Мы и так потеряли много времени. Отве­зите ее в замок, – самому дотрагиваться до девушки казалось слишком опасным, поэтому Адриан, пришпо­рив коня, поскакал вперед.
 Он не решился обернуться и размышлял, что же такого необычного увидел в этой простушке. Разга­дав секрет ее очарования, он сможет относиться к ней как к обычной крестьянке. Однако как ни пытал­ся объяснить свое внезапное бешеное влечение к пленнице, ничего не получалось. Девушка по имени Мериэль обладала чем-то особым, какими-то неведо­мыми чарами, и слово, преследовавшее его всю доро­гу до дома, было «непобедимая».




 ГЛАВА 4


 Мериэль смотрела в спину удаляющего графа, не веря своим ушам и тому, что ее так небрежно лиши­ли свободы. Он всегда жила в обществе монахинь, либо домочадцев, подчиняясь общим правилам, но и права у нее имелись. Теперь девушка понимала, что испытывает неопытный котенок – страх, растерян­ность. Еще хуже было осознавать, что под вопросом не только ее свобода, но и честь, а возможно, и сама жизнь.
 Сэр Ричард и сэр Уолтер с изумлением восприня­ли приказ графа. Затем Фитц-Хью пожал плечами и, пришпорив коня, поехал вслед за Адрианом.
 Прежде чем сесть в седло, сэр Уолтер приказал одному из сопровождающих:
 – Ральф, ты возьмешь ее.
 Юноша подъехал к Мериэль и протянул руку:
 – Давай, милочка, поднимайся, – беззлобно про­изнес он.
 Конечно, только слуге можно дать гнусный при­каз довезти до замка грязную оборванную браконьершу, рыцарь, прости Господи, никогда не замарает по­добным ни свою честь, ни свои руки. Ей опять пришла в голову мысль убежать, но в попытке улизнуть, словно пойманному воришке, не было ни достоинства, ни надежды. Поэтому де Вер ухватилась за протянутую руку и легко поднялась на круп лошади.
 Сидеть впереди юноши в седле оказалось очень неудобно, и чувствуя себя неловко и неуютно, она направилась к замку графа. Лошадь шла размерен­ным шагом, и вскоре ее мерная поступь несколько успокоила девушку, вернула ей хорошее расположе­ние духа, несмотря на боль в ноге и во всем теле. Мериэль вдруг почувствовала такую усталость, что с трудом могла усидеть на лошади.
 Группа всадников быстро миновала лес, что край­не удивило девушку – она не ожидала, что в пылу погони за соколом забралась так далеко на запад. Не­удивительно, что сэр Уолтер выказал столько песси­мизма по поводу ее заявления об охоте на востоке.
 Выехав на просторные, прекрасно возделанные поля, де Вер решила не терять времени даром и раз­глядеть, что лежит впереди. Ральф казался прилич­ным молодым человеком – ну, по крайней мере, он держал руки на поводьях, а не на ее талии, поэтому она решилась задать вопрос.
 – Как ты думаешь, что граф сделает со мной?
 – Так как нет доказательств, что ты охотилась и поймала зверей в лесу, то тебе нечего беспокоиться Граф Адриан суров, но справедлив, – успокаивающе проговорил Ральф. – Скорее всего, он поругает тебя и отпустит, или назначит штраф, – юноша хмыкнул. – Наверное, разговор был бы другим, если бы тебя пой­мали за свежеванием оленя.
 Мериэль суеверно скрестила пальцы.
 – У меня нет денег на штраф, даже четверти пен­ни, – тихо призналась она.
 – Ну, тогда хозяин не сможет заставить тебя заплатить, верно? – невозмутимо произнес Ральф. – Не волнуйся, граф считает, что держать человека в тюрь­ме – пустая трата времени. Лишь серьезные преступ­ления должны караться заключением под замок.
 Однако девушку не так легко было убедить в не­серьезности своего проступка – она не принадлежит к числу его слуг, поэтому граф не станет жалеть ее время и труд и посадит в темницу до созыва следую­щего суда, а на это могут уйти недели, даже месяцы. Обычно землевладельцы освобождали мелких нару­шителей, и де Вер считала, что вполне может удосто­иться такой чести. Почему бы и нет, ведь она не сде­лала ничего плохого!
 Заметно повеселев, Мериэль попыталась подсчи­тать, сколько времени уйдет на дорогу домой после освобождения – два или три дня, если не встретится кто-нибудь, едущий в том же направлении. Ее доне­льзя огорчала мысль, что в Эвонли будут беспокоить­ся о ней, но ничего не поделаешь, подать о себе вес­точку нельзя, поэтому она решила продолжить расспросы.
 – Граф и сэр Ричард – братья? Похоже, они кров­ные родственники.
 – Они наполовину братья. Сэр Ричард старше, но он незаконнорожденный, – ответил Ральф. – Он уп­равляющий в другом замке, принадлежащем графу Адриану, Монфоре, находящемся к югу отсюда, а сей­час гостит в Уорфилде.
 Уорфилд! Святая Дева Мария, граф Адриан из Уорфилда являлся приверженцем императрицы. Пять лет назад он привез в Ламборнский монастырь своих ра­неных и отругал Мериэль за прогулку в одиночестве. Девушка мысленно вернулась на несколько лет в про­шлое, о котором практически забыла. Неудивительно, что она не узнала графа. Тогда были сумерки, его удивительные серебристые волосы прикрывал шлем, а бородка, покрывавшая подбородок, была гораздо более темного оттенка, чем сейчас, почти золотая.
 Мать Роуз сказала тогда, что отряд воинов воз­главляет Адриан де Лэнси, барон Уорфилд, но инци­дент казался столько незначительным в жизни мо­настыря, что скоро о нем забыли. Однако именно ему была благодарна Мериэль за решение отказаться от монашества, хотя сам лорд Адриан не произвел на нее особого впечатления. Теперь очень странно ви­деть его графом.
 Много лет девушка не вспоминала о том сраже­нии, но теперь живо представила себе лорда Адриа­на, командующего рыцарями, чтобы с наименьшими потерями выйти из боя, и размахивающего мечом, будто в него вселился дьявол. Новоиспеченный граф Шропширский несомненно заслужил репутацию опыт­ного, искушенного в военном искусстве воина, и ни­когда не верил женщинам, особенно, путешествую­щим в одиночестве по полям и лесам.
 Может, в этом де Лэнси и прав. Несколькими ча­сами раньше она наслаждалась тихим, спокойным днем и соколиной охотой, а теперь находится под стражей. Именно о такой ситуации предостерегал тогда лорд Адриан, рекомендуя соблюдать осторожность. По­ложение казалось нелепым и смешным, однако Ме­риэль почему-то не хотелось улыбаться.
 – Сэр Уолтер принадлежит к числу придворных рыцарей графа?
 – Он капитан стражи замка и служит уже много лет. Говорят, граф предложил ему в награду поместье, но старик не захотел ни заводить семью, ни иметь собственный замок. Я часто слышал, как он говорил, что женщины – исчадия ада, – юноша хмыкнул и дружески хлопнул девушку по плечу. – Старик не знает, чего лишает себя.
 Мериэль постаралась не обратить внимания на хло­пок по плечу – девчонка из народа спокойно отнес­лась бы к подобным вещам. Тут лошадь Ральфа до­стигла вершины холма, и то, что увидела Мериэль, на мгновение лишило ее дара речи.
 – Святая Дева Мария! – выдохнула изумленная пленница. – Это и есть замок Уорфилд?
 – Ага, – с гордостью проговорил Ральф, останав­ливая лошадь и давая спутнице возможность насла­диться великолепием открывшегося зрелища. – Лорд Адриан нашел каменщика, совершившего паломничес­тво в Святую Землю и изучавшего укрепления сарацинов. Вряд ли в Англии имеется другой такой мощ­ный замок.
 Юноша, несомненно, немного преувеличивал, од­нако Мериэль была совершенно уверена в справедли­вости его слов. Уорфилд стоял на холме, с трех сто­рон омываемом рекой. Ров, заполненный водой, превращал его в остров, так что попасть в замок можно было только по подъемному мосту. Два ряда стен за­щищали сторожевую башню и внутренний двор, де­ревня, находящаяся ниже замка, имела собственную защитную стену.
 – Сколько башен! – удивленно воскликнула Ме­риэль. – А почему они круглые, а не квадратные?
 – Каменщик сказал, что круглые башни гораздо прочнее, – Ральф снова пустил лошадь вперед. – За стенами достаточно съестных припасов, чтобы выдер­жать годовую осаду, а запас воды никогда не иссяк­нет.
 – Находился ли Уорфилд хоть раз в осаде?
 – Нет, да разве найдется такой смельчак? – фыр­кнул юноша. – Во всей Англии не отыщется такой землевладелец, который способен собрать столь гро­мадную армию, чтобы поставить Уорфилд на колени.
 Путь всадников лежал через процветающую де­ревню, но по мере продвижения ужас, охвативший девушку, все возрастал. Трудно было представить, что кто-нибудь осмелится штурмовать эти стены, такие высокие и грозные, нависшие над рекой и глубоким рвом. Подковы лошадей зловеще звучали в тишине, отдаваясь гулким эхом, когда всадники проехали по подъемному мосту. Миновав массивные ворота, Мериэль не смогла удержать дрожи. Эти стены не толь­ко не позволят непрошенным гостям войти внутрь, но и не выпустят обитателей замка без ведома и же­лания лорда.
 При близком рассмотрении было видно, что за­мок совсем новый – несколько зданий все еще не за­кончены. Все постройки каменные, крыши покрыты железом и черепицей, а не соломой. Этот замок ни­когда не сгорит дотла, скорее, его обитатели умрут от голода или его разрушит сильная буря.
 Мериэль всегда считала, что в Эвонли очень шум­но, многолюдно и вовсю кипит жизнь, но двор Уорфилда представлял собой целый городок мастеровых и огромный скотный двор. Здесь могло поместиться сразу несколько таких подворий, как у лорда Тео­бальда. Еще одна стена защищала внутренний двор.
 Миновав ворота, всадники ехали по внутреннему двору, на который падала тень от башен. Перед мас­сивной сторожевой башней граф остановился, чтобы перекинуться словом с братом и капитаном стражи. Ральф, натянув поводья, остановил лошадь и спешил­ся, но не успел помочь пленнице спуститься, потому что граф самолично подошел и помог ей, подхватив за талию и легко опустив на землю.
 Мериэль надеялась, что сумеет скрыть свою сла­бость, но ушибленная нога, успокоившись за время пути, при соприкосновении с землей дала о себе знать. Руки графа сжали ее талию, и он держал девушку, пока та не обрела равновесие. Взглянув в его глаза, Мериэль с облегчением увидела, что в них нет скры­того огня, так встревожившего ее в лесу, а лишь над­менное участие.
 Узнает ли ее лорд Адриан, ведь все-таки прошло пять лет? Если это произойдет, он поймет, что его узница – нормандка по происхождению, ибо мона­хини в основном были представительницами высших классов общества. Но тогда, пять лет назад, сумер­ки скрывали фигуру девушки, облаченной в бесфор­менное платье, и лицо, частично скрытое накидкой. Конечно, рыцарь тут же забыл о ее существовании, не успев даже покинуть Ламборн – Мериэль никог­да не считала свою внешность запоминающейся и броской.
 Граф холодно поинтересовался:
 – Вы ушиблись?
 – Несерьезно, милорд, – объяснила она. – Про­сто подвернула лодыжку.
 – Вы можете пройти несколько ступенек?
 За Мериэль говорила гордость:
 – Конечно, милорд, – однако нога отказывалась повиноваться, и, пытаясь взойти по каменной лес­тнице, девушка снова едва не упала.
 Тихо выругавшись, граф подхватил ее на руки пре­жде, чем она упала. Не говоря ни слова, он понес ее вверх по лестнице в большую залу при сторожевой башне. Адриан казался очень сильным – без видимых усилий он нес девушку, правой рукой обнимая за тонкую талию, левой подхватив под колени.
 Уставшая и, казалось, не способная испытывать какие-либо эмоции, Мериэль все же удивилась: с чего бы это вдруг такой сиятельный вельможа стал помо­гать оборванной безродной простолюдинке? Ее не обнимали и не касались руки мужчины с тех пор, как она была ребенком и ее укладывал в постель отец. Прикосновение рук графа к ее дрожащему телу ока­залось успокаивающим и приятным.
 Однако Мериэль давно вышла из детского возрас­та и понимала, что может значить такая близость мужчины и женщины. За несколько мгновений де­вушка успела рассмотреть нежную загорелую кожу и серебристые пряди, видневшиеся в его светлых воло­сах. Немного сдвинув руку, он мог погладить ее грудь или колено или поцеловать в губы.
 Направление мыслей смутило Мериэль, потому как, если разобраться, в прикосновении графа не было ничего сладострастного. Он не выказал никаких эмо­ций, с таким же успехом на ее месте мог оказаться мешок зерна. За это девушка воздала хвалы Богу и ее поработителю. В таких странных мыслях следует ви­нить лишь усталость.
 Изучая точеный профиль лорда Адриана, девушка пришла к выводу, что он слишком уж холоден и не эмоционален для столь необычной ситуации. Ей до­велось увидеть сокровенный огонь, горевший в его глазах и требующий выхода. Тот факт, что граф тща­тельно скрывал его, был скверным признаком.
 Мериэль устало закрыла глаза и прислонила го­лову к груди графа, прикрыв лицо правой рукой и чувствуя, что ее несут вверх уже по другой лестнице. В конце подъема располагалась небольшая площадка с несколькими дверями. Остановившись у одной из них, граф толкнул ее ногой и внес девушку внутрь.
 В комнате находилась кровать, и на секунду узни­ца всполошилась, думая, что он принес ее в собствен­ную спальню, однако здесь пахло нежилым помеще­нием – замок Уорфилд достаточно велик, чтобы позволить роскошь иметь комнату для гостей.
 Адриан бережно опустил ее на пуховую перину. Затем, не спрашивая разрешения, осмотрел повреж­денную ногу, скептически улыбаясь при виде наспех наложенной повязки. Прикосновение рук мужчины было нежным и осторожным, но, тем не менее, Ме­риэль поморщилась, кусая губы, чтобы не закричать.
 – Кость цела, но лучше денек провести в посте­ли, – наконец вынес вердикт хозяин замка.
 Когда он оставил ее ногу в покое, девушка тут же одернула юбки.
 – Спасибо за заботу, милорд.
 Его пристальное внимание настораживало. Бу­дучи знатоком животных и птиц, в частности, лоша­дей и соколов, девушка чувствовала, что его холод­ное равнодушие – притворство, за которым таилась дикая разнузданность. Но пока граф не представлял угрозы.
 – Отдыхай, – спокойно проговорил он. – Я пого­ворю с тобой завтра.
 Не успел мужчина дойти до двери, как Мериэль забылась тяжелым сном.
 Остаток дня Адриан провел как всегда, занима­ясь обычными делами, но все это время не переста­вал думать о спящей наверху узнице, и эта мысль не давала ему покоя. После ужина он извинился и поки­нул Ричарда и других рыцарей, обсуждающих, как лучше прорыть подземный ход в замок. Его уход не возбудил подозрений, так как все знали, что хозяин любит уединение.
 Осторожно открыв дверь комнаты для гостей, Ад­риан вошел внутрь. Темнело, однако света, проника­ющего в окна, хватало, чтобы различить пленницу. Она лежала на боку, а тень от длинных ресниц пада­ла на щеку. Толстая черная коса спускалась до та­лии, второй же не было видно – видимо, девушка лежала на ней. Адриан не хотел разбудить пленницу и облегченно вздохнул, заметив равномерное спокой­ное дыхание спящего человека. Призвав на помощь все свое самообладание, граф старался держать в узде бушующие в нем желания, и к тому времени, как они прибыли в Уорфилд, уже смог спокойно, не опасаясь потерять над собой контроль, коснуться девушки. Теперь он вознаградил себя за долготерпение, рас­сматривая спящую девушку.
 Мериэль… Это имя звучало, словно музыка, и как нельзя лучше подходило ей. Хотя девушка была хруп­кой, в ней не было угловатости подростка, она смот­релась как вполне оформившаяся женщина. Адриан решил, что ей уже исполнилось восемнадцать, может, даже чуть больше. В таком возрасте обычно выходят замуж, но на ее пальце не было кольца. Принимая во внимание возраст и общественное положение, девуш­ка, по всей видимости, уже не девственница, и это радовало де Лэнси.
 Что же в этой женщине так привлекало его? Она хороша собой, но далеко не красавица. А может быть, ее грациозность напомнила ему молодую монахиню, которую он видел несколько лет назад, вызвавшую грешные, но незабываемые мысли?
 Адриан рассматривал безмятежное хорошенькое личико пленницы, затем покачал головой. Большинство мужчин невинностью называют неопытность, но в Мериэль была ясная чистая простота, светящаяся во взгляде и поведении. Как говорили служители Бога, это не дар молодости, а мудрая честность, идущая от невинной души.
 Вполне возможно, он ошибается, наделяя простую крестьянку качествами, которых не нашел у предста­вителей своего класса, может, ее уэльская внешность так выделяет девушку из основной массы. Уэльсцы – дикий, странный народ, влюбленный в свободу, поэ­тому их женщины обладают большими правами, чем англичанки и нормандки.
 Де Лэнси с трудом подавил желание коснуться Мериэль, а лишь смотрел, вспоминая, какие чувства испытал при прикосновении к нежной коже, когда нес ее наверх, и ярко-голубые глаза кельтов, по срав­нению с которыми летнее небо кажется бледным. Изящная фигурка, блестящие волосы цвета воронова крыла, безукоризненная белая кожа – все напомина­ло об Уэльсе, чей идеал красоты был абсолютно про­тивоположен нормандскому.
 Ночь обещала быть холодной, а пленница лежала на расшитом покрывале, ничем не прикрытая, кроме своего потрепанного платья. Двигаясь осторожно, чтобы не разбудить ее, Адриан взял шерстяное одея­ло у подножия кровати, сложил его пополам и на­крыл девушку.
 Находясь так близко, он не смог преодолеть же­лания коснуться Мериэль и осторожно положил ла­донь на ее щеку. Спящая девушка пошевелилась, за­трепетав ресницами, будто собираясь проснуться, затем повернулась, его пальцы скользнули по щеке, и со стороны казалось – юноша ласкает ее. Когда девушка успокоилась, он ощутил под кожей хрупкие, тонкие скулы и осторожно убрал руку. Его пальцы дрожали от нарастающего желания.
 Вместе с желанием мужчина чувствовал нежность, стремление оградить девушку от бед и тревог. Под­давшись искушению, Адриан наклонился и коснулся губами лба в братском поцелуе. Волосы Мериэль пахли мятой.
 Де Лэнси выпрямился, кляня себя за то, что поддался сумасшедшему порыву и привез девушку сюда. Раньше он отпускал нарушителей посерьезнее, огра­ничившись предупреждением. В действительности Мериэль не совершила никакого преступления, и не было причины не верить ей. Завтра он узнает, где она живет и отправит домой, дав охрану.
 Молодой человек направился к двери, затем по­вернулся и взглянул на спящую, чья фигурка едва вырисовывалась под сложенным вдвое шерстяным оде­ялом. Ради спасения ее души и своей он должен от­править ее домой, однако прекрасно понимал, что никогда не сделает этого.
 Проснувшись, Мериэль изумленно моргала, удив­ляясь, почему она одна, а не с горничной, с которой обычно делила постель, и почему гобелены ярко-го­лубого цвета, а не выцветшие серые? Она села на постели, и занывшие мышцы тут же дали о себе знать, напомнив о событиях предыдущего дня: соколиная охота, несчастный случай в лесу, освобождение Чансон, упрямый граф, захвативший ее с собой в замок Уорфилд.
 Солнце только-только взошло, и домочадцы скоро проснутся. Откинув шерстяное одеяло, де Вер раз­мышляла о человеке, укрывшем ее во время сна. Ос­торожно опустив ноги на пол, она с радостью отмети­ла, что лодыжка уже почти не болит. Кроме массивной кровати, в комнате находились еще маленький сто­лик и два стула, вешалка для одежды, ширма, закры­вающая деревянную лохань для купания и велико­лепно вырезанное деревянное распятие. Половики были чисто выстираны и приятно пахли.
 Но наибольшее удивление вызвал встроенный в стену камин. Ей приходилось слышать, что у францу­зов обладание таким камином не является роскошью, но в Англии она еще не встречала такого. Лорд Адриан полагал, что его замок должен иметь все совре­менные удобства и быть хорошо укрепленным. Два узких окна выходили на реку. Очевидно, эта часть замка была построена на уступе скалы, поднимаю­щемся прямо над водой. Это, должно быть, Северн, но Мериэль не могла сказать с уверенностью. Эта часть страны не была знакома девушке, точно так же как и просторы Ирландии, хотя она и так близко от ее дома.
 Мериэль стояла у окна и наблюдала, как сереб­ристая рыбка резвилась в реке, когда открылась дверь и в комнату вошла горничная с кувшином эля и кус­ком свежего хлеба.
 – Доброе утро, – поздоровалась она и поставила еду на стол. – Меня зовут Марджери. Вам уже луч­ше? Я видела ваше прибытие вчера, выглядели вы неважно.
 – Спасибо, я хорошо себя чувствую. Мне просто нужно было отдохнуть. Но скажи мне, неужели все подозреваемые в нарушении закона принимаются с таким гостеприимством, – Мериэль обвела рукой комнату.
 – Нет, – весело ответила Марджери. – Обычно их сажают в темницу, но сейчас там находится парочка пьяных крестьян, и лорд Адриан совершенно правильно рассудил, что это неподходящая компания для вас.
 – Как заботливо с его стороны, – довольно сухо проговорила Мериэль, размышляя о том, что наилучшим проявлением заботливости было бы отпустить ее на свободу.
 Не обращая внимания на едкое замечание, горничная согласилась:
 – Да, он хороший хозяин.
 – А кто хозяйка?
 – Ее нет, – с сожалением произнесла Марджери. – Говорят, лорд Адриан почти договорился о бра­ке с Изабель Руанской. Я буду рада, когда они поже­нятся. Хорошо, когда в замке есть хозяйка.
 Мериэль вчера уже спрашивала Ральфа, но его мнения оказалось недостаточно, поэтому спросила гор­ничную:
 – Меня привезли сюда как подозреваемую в бра­коньерстве, хотя я невиновна. Как ты думаешь, что со мной сделает граф?
 – В вашем подсумке не находилось ничего, кро­ме зайцев, поэтому, скорее всего, граф отругает вас и отпустит. Хозяин уехал утром, но днем вернется. Он не любит, когда люди бездельничают, – Мар­джери склонила голову набок. – Миссис Адель, эко­номка, сказала, что вы можете просить у меня все, что угодно.
 Однако так не обращаются с заключенными. Ме­риэль начала отказываться, затем решила воспользо­ваться предложением Марджери.
 – Можно попросить приготовить ванну?
 – Ванну? – горничная удивилась, но через неко­торое время, овладев собой, пожала плечами. – Не вижу причины, почему нельзя. Я принесу горячую воду и полотенца, – она оглядела пленницу. – И рас­ческу.
 Через полчаса горничная принесла обещанную воду, и вскоре девушка погрузилась в ванну, вдыхая аромат трав. Вода ласкала измученное тело, давая успокоение болевшим мышцам, и Мериэль лежала в ванне, блаженно вытянувшись, пока вода не остыла.
 Вымыв волосы, Мериэль раздумывала, что делать с платьем, но решила ничего не предпринимать – шерсть долго сохнет. Вытряхивая одежду и счищая наиболее заметные пятна, она попыталась привести платье в божеский вид. Одевшись и причесавшись, девушка стала выглядеть более-менее прилично.
 Съев еду, принесенную Марджери, она встала на колени перед распятием. Обычно ее молитвы состоя­ли из благодарности Богу за многочисленные милос­ти, но сегодня де Вер молилась, чтобы ее отсутствие не расстроило обитателей Эвонли. Для себя она поп­росила силу и мудрость, чтобы с честью выдержать предстоящее испытание.
 Мериэль всегда представляла Отца, Сына, Свято­го духа и Божью Матерь как точки света в глубине сердца, и во время молитвы свет распространялся, наполняя все тело и душу, убирая пятна вины, горя и страха, а все ее существо приходило к гармонии. За­кончив молиться, девушка чувствовала такое удов­летворение, что не могла поверить в серьезное нака­зание, ожидающее ее. Подвинув один из стульев к окну, она уселась около него, подставляя легкому ветерку влажные пряди.
 Когда Алан находился в отъезде, Мериэль сама вершила правосудие в Эвонли, и из собственного опы­та знала, что граф будет допрашивать ее. Она, естес­твенно, скажет, что родом из Уэльса, приехала в Англию, чтобы навестить родственников в Линкольне, что она охотилась на ничейной территории, а вовсе не в королевском лесу. Мериэль будет говорить прав­ду, скрыв свое нормандское происхождение и место­жительство, потому что опасность запутаться во лжи очень велика. Ральф и Марджери говорили, что лорд Адриан – справедливый человек и, убедившись, что она не преступница, тут же освободит ее.
 Вспоминая события предыдущего дня, де Вер при­шла к неутешительному выводу: не отпусти она Чансон, ее ни за что не призвали бы к ответу. Сейчас трудно вспомнить причину такого дикого, первоздан­ного страха, испытанного ею лишь вчера. Наверное, падение с лошади помутило ее разум.
 Невзирая на довольно дружелюбный прием, Ме­риэль все еще сомневалась в целесообразности рас­сказывать графу правду о том, что она принадлежит к владельцам Эвонли. Как бы ни был справедлив де Лэнси, он политический противник ее брата, сторон­ник императрицы. Теперь все внимание нужно сосре­доточить на том, чтобы не заговорить по-нормандски. Ее удивило, что Адриан свободно говорит на англий­ском и уэльском языках, потому что большинство землевладельцев говорили только на нормандском и могли отдать лишь несколько английских команд. Мериэль научилась уэльскому от матери и выросла в таком маленьком поместье, где не считалось зазор­ным играть с детьми крестьян, говоривших по-англий­ски. По этой же причине Алан тоже владел несколь­кими языками, и лорд Теобальд ценил его не только за боевое мастерство, но и за знание языков.
 Успокоившись, девушка сидела, сложив руки на коленях, глядя на плывущие по небу облака. Ее уми­ротворенные мысли прервал вошедший слуга.
 – Граф желает немедленно видеть вас. Встрепенувшись, Мериэль встала, инстинктивно поднеся руку к голове.
 – Мне нужно привести в порядок волосы.
 – Нет, пойдемте прямо сейчас, – быстро прогово­рил мужчина. – Хозяин не любит ждать.
 «Так мне и надо, размечталась посреди бела дня, – горько подумала девушка. – А теперь придется пред­стать перед де Лэнси с непокрытой и непричесанной головой. Словно ребенок». Несомненно, граф не изба­вится от нее так скоро, как она хотела бы.
 Слуга повел ее к двери в дальнем конце залы и доложил о прибытии. Де Вер стояла в дверях, с лю­бопытством оглядывая большое помещение. Оно ка­залось больше, чем гостиная – место сбора всей семьи, и на самом деле было спальней графа, его личными покоями. Такого она, пожалуй, еще не ви­дела.
 Постель и гобелены не были безумно дорогими – лорд Теобальд имел похожие, но на полу лежал ро­скошный яркий ковер, видимо, такой, как Алану до­велось видеть в Нормандии, и восхищенный брат кра­сочно описывал его сестре. Возле стены высился красивый шкаф, заполненный книгами. На его пол­ках размещалось больше книг, чем имелось в монас­тыре Ламборн. А у дальней стены…
 Мериэль была настолько изумлена, что забыла об этикете, о том, что ее вызвали для допроса, обо всем, глядя широко раскрытыми глазами на громад­ное окно в стене напротив. Оно оказалось застек­ленным разноцветным стеклом, напоминая церков­ные витражи. В этом роскошном окне лишь верхняя честь была цветной, все остальное сияло чистотой, пропуская в комнату потоки солнечного света.
 Очарованная необычным зрелищем, Мериэль про­шла через комнату и села на покрытую подушками скамью у окна. Куски стекла держались вместе бла­годаря узким металлическим полоскам, и девушка осторожно коснулась их соединения. Стекло казалось несколько волнистым и искажало внешний мир, но картина, находящаяся прямо перед глазами восхищен­ной узницы, отражала мир таким, каков он есть. Как и комната для гостей, личные графские покои выхо­дили на серо-зеленые воды реки, а вдали виднелись очертания уэльских гор.
 – Удивительный вид, не так ли?
 Низкий мужской голос, принадлежавший лорду Адриану, вывел девушку из задумчивости и заставил вздрогнуть. Повернувшись, она увидела его сидящим за широким деревянным столом, представлявшим со­бой настоящее произведение искусства. На губах мужчины играла улыбка, делавшая его правильные черты мягче. У графа было задумчивое, строгое лицо монаха-схимника, однако даже в расслабленном со­стоянии Адриан имел присущий рыцарям вид челове­ка, постоянно готового к отражению атаки. К тому же, он сдерживал себя, и это было заметно.
 Покраснев от смущения, Мериэль присела в глу­боком реверансе.
 – Простите меня за любопытство, милорд. Про­сто мне никогда не доводилось видеть такое окно, да и слышать о нем тоже.
 – Наверное, нигде еще нет ничего подобного, – граф положил свиток пергамента, который изучал. – Мне пришло в голову, что в замке можно сделать то же, что и в церкви, но использовать прозрачное стек­ло, чтобы проникало больше света.
 Такое стекло стоило, по всей видимости, немало.
 Большинство дворян предпочитали показывать свое богатство обычным способом – демонстрацией золота и драгоценностей, но девушка начинала понимать, что де Лэнси не относится к их числу. Она вновь посмот­рела на окно, восхищаясь солнцем и великолепным зрелищем.
 – Разве нельзя во время осады забросить камень или пустить стрелу?
 – Поверх стекла могут висеть ставни. К тому же, широкая река – надежная преграда.
 Мериэль оторвала наконец взгляд от окна и обра­тила внимание на собеседника, вновь поразившись простоте его наряда: темно-синяя туника была отлич­ного качества, но сшита весьма незатейливо и укра­шена лишь серебряной тесьмой. Возможно, он про­сто не любил производить впечатление, а может, знал, что для привлечения к себе внимания ему не требу­ется никакая золотая мишура.
 Девушка прошла по комнате и остановилась воз­ле стола, скромно опустив глаза.
 – Вы хотели поговорить со мной?
 Дружелюбие, с которым граф общался с ней при обсуждении окна, мгновенно улетучилось, и милый юноша превратился в судью, жаждущего правдивого рассказа.
 – У тебя есть какое-нибудь другое имя, кроме Ме­риэль?
 Она почти произнесла: «Де Вер», но вовремя спох­ватилась, вспомнив, что такой ответ выдаст ее нор­мандское происхождение. Поэтому ничего не остава­лось, как соврать.
 – В Уэльсе мы не пользуемся фамилиями, милорд.
 – Где твой дом?
 Девушка помедлила с ответом – семья матери жила недалеко от Кидуэла в контролируемой норман­дцами верхней части Уэльса, и она достаточно хоро­шо знала эту местность, однако крайне неразумно и неблагородно натравливать людей графа на родствен­ников. Когда молчание затянулось, его первым нару­шил Адриан:
 – Ты не знаешь, где живешь?
 – Это очень милый маленький уголок, милорд, по­этому его название будет вам незнакомо. Он лежит к северу от Уэльса в местности Гуайнед, – затаратори­ла Мериэль, наугад называя имена собственные. – Может, вы слышали о Долвидилане, находящемся недалеко от фермы моего отца?
 – Как получилось, что ты вчера упала и повреди­ла ногу?
 – Моя лошадь испугалась кабана и сбросила меня.
 – Ты ехала верхом? – удивленно спросил лорд Адриан.
 Господи, так глупо попасться, не подумав, что крестьянка не может позволить себе купить лошадь.
 – Это очень старое и измученное животное, уже не способное пахать, – вдохновенно сочиняла девуш­ка. – Отец позволил мне покататься.
 – Однако хватило же у него здоровья домчать тебя из Уэльса в Англию, – заметил де Лэнси. – Куда ты ехала?
 – В Линкольн, – похоже, односложным объясне­нием тут не ограничиться. Зачем она поехала туда? Немного поразмыслив, де Вер добавила: – Моя сест­ра должна вскорости разрешиться от бремени и по­желала, чтобы я находилась рядом с ней.
 – И ты держала сокола всю дорогу от Гуайнеда до Линкольна? – с сомнением спросил лорд Адриан.
 – Я… я взяла ее с собой, чтобы поохотиться по дороге, – когда золотистые брови графа недоверчиво поползли вверх, Мериэль торопливо продолжила: – И еще подумала, что путешествие поможет ей овла­деть нужными навыками, – естественно, де Лэнси не был удовлетворен таким объяснением, даже самой сочинительнице собственные слова показались край­не неубедительными.
 – Ты ехала одна?
 – Да, милорд.
 – Какой же отец решится отпустить хорошень­кую молоденькую девушку одну путешествовать по Британии?
 – Сказать честно, мой отец недавно умер, а жена брата не горит желанием видеть меня на ферме, – призналась девушка, взяв из жизни несколько прав­дивых фактов. – Я взяла лошадь, зная, что сестра позволит мне остаться у нее в Линкольне.
 – Несомненно, с рождением ребенка у нее поя­вится много хлопот, – заметил Адриан. – Как зовут твою сестру?
 Сочинить правдоподобную историю оказалось го­раздо труднее, чем она предполагала. Никогда пре­жде Мериэль так не допрашивали, и под скептичес­ким взглядом графа она поняла, что ее мозги работают довольно медленно. Лихорадочно перебирая в уме уэльские имена, она затянула паузу.
 – Бронвен, милорд.
 – У тебя больше нет родственников в Уэльсе? Неужели ты оказалась в столь безвыходном положе­нии, что предприняла такое рискованное путешест­вие через всю страну, разрываемую на части войной и кишащую грабителями? – ироничный огонек в гла­зах лорда как-то не вязался с верой в ее слова.
 – Я не думала, что путь окажется таким длинным, милорд, – призналась Мериэль, затем добавила: – Тем не менее, я не встретила никого опаснее, чем вы.
 Уголки губ мужчины изумленно поползли вверх, пока он размышлял над дерзким замечанием девуш­ки. Видимо, не найдя ответа, сменил тему:
 – Твоя сестра замужем за нормандским рыцарем?
 – Конечно, нет, милорд. Он английский сапож­ник, – широко раскрыв глаза, пытаясь притвориться удивленной, сказала девушка. – Вообще-то, его дела идут хорошо.
 – Судя по твоим словам, в Уэльсе нет ничего про­тивозаконного во владении соколихой, но что ты де­лала с птицей в Англии. В этой стране запрещено иметь такое благородное создание сапожникам. Даже таким процветающим, как муж твоей сестры.
 – Я не знала, что простолюдинам запрещено иметь таких птиц, до вчерашней встречи с вами, – Мериэль изо всех сил старалась говорить убедительно и при­нять жалобный вид. – Вы сказали верно, милорд, Чансон была нужна мне не для охоты, а только лишь потому, что я не хотела расставаться с ней. Если бы я оставила ее с братом, Дэффидом, то никогда бы уже не увидела ее.
 Граф откинулся на спинку кресла, положив локти на деревянные подлокотники, а пальцы скрестил на груди.
 – Где ты поймала зайцев и куропатку?
 – К востоку от королевского леса, милорд, на ничейной земле, – теперь Мериэль говорила уже более уверенно. – Брат сказал мне, что она никому не принадлежит и потому каждый имеет право охо­титься там.
 – Ты говорила, что едешь из западной части Уэль­са в восточную Англию и клянешься, что охотилась на востоке леса. Но как ты оказалась на несколько миль западнее?
 Еще раз обращаясь к правде, Мериэль объяснила:
 – Мой сокол погнался за сорокой и исчез в лесу, а я искала его. Затем кабан напугал лошадь, и та сбросила меня. Вы и ваши люди нашли меня почти сразу же после этого происшествия. Я надеялась найти лошадь на тропе, поэтому и шла на восток.
 – Измученная старая кляча не могла убежать да­леко, – согласился лорд Адриан, но затем его лицо посуровело. – В твоем рассказе присутствует опре­деленная доля истины, но это может быть и искусно сплетенная ложь. Сумеешь ли ты объяснить, почему я не могу запереть тебя в темнице за браконьерство и воровство?
 – Воровство?! – девушка судорожно всхлипнула, начиная испытывать настоящий ужас. – Но я ничего не украла и не охотилась без разрешения!
 Золотистые брови лорда взметнулись вверх.
 – По твоим собственным словам, ты украла ло­шадь брата. По всей видимости, это было сильное животное, потому что довезло тебя из Гуайнеда до Шропшира, если, конечно, ты едешь оттуда, в чем я сомневаюсь. Еще вчера я заметил, что, несмотря на падение с лошади, твое платье слишком чистое и ак­куратное для человека, путешествующего несколько дней.
 В душе проклиная графа за проницательность и наблюдательность, Мериэль объяснила:
 – Я не спала на земле, а останавливалась на пос­тоялых дворах при монастырях. И я не крала лошадь!
 – Нет, ты просто «взяла» ее, а это, конечно, со­всем другое дело, – с иронией произнес лорд. – Как назывались те монастыри, где ты останавливалась?
 Девушка замялась – нужные названия не шли в голову. В северном Уэльсе было несколько монасты­рей, но по дороге из Гуайнеда она не знала ни одного, за исключением самого близлежащего, однако граф мог легко проверить правдивость ее рассказа. И все же, лживый ответ лучше, чем никакого.
 – Две ночи назад я находилась в аббатстве бенедиктинок в Шрусбери. Другие монастыри в Уэльсе настолько малы, что вы вряд ли их знаете.
 – Думаю, что я знаю о них гораздо больше, чем тебе хотелось бы, – сухо проговорил лорд. – Инте­ресно, в Шрусбери кто-нибудь помнит тебя?
 Мериэль пожала плечами.
 – В аббатстве все время много народа, очень мо­жет быть, что такая скромная личность, как я, не произвела никакого впечатления.
 – Я буду чрезвычайно удивлен, если кто-нибудь узнает тебя, – пробормотал граф. Возвращаясь к делу, он продолжал: – Тебя, конечно, нельзя обвинить в краже лошади, потому что никто этого не видел. Но все же на тебе еще обвинение насчет сокола. Самое подходящее объяснение – ты либо украла его, либо поймала потерявшуюся птицу, затем отпустила, что­бы не быть обвиненной в преступлении. Разве ты не знаешь, что наказанием за находку сокола и невоз­вращение его владельцу является разрешение птице съесть шесть унций [6] живого мяса из груди обвиняе­мого?
 Де Вер никогда не приходило в голову, что судеб­ный приговор может быть таким нелепо жестоким, и девушка почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Щеки стали белее полотна, и она едва могла держаться на ногах. До этого ее не пугало само наказа­ние, а мучило отвращение при мысли, что лорд Адри­ан вынесет приговор за пустяковый проступок как за серьезное преступление. Что он за человек? Ах да, «человек, способный на все».
 Видя реакцию узницы, граф произнес:
 – Не волнуйся, я никогда не вынесу такой приго­вор, даже если у меня будет под рукой сокол, – муж­чина осмотрел фигуру девушки. – Это будет непро­стительной глупостью, – де Лэнси перешел на уэльский, тщательно выговаривая слова. – Я дам тебе еще один шанс сказать, кто ты и откуда пришла. Ты откроешь мне правду?
 Отвечая на том же языке, девушка с достоинст­вом произнесла:
 – Большинство из сказанного мной правда, а то, что я скрыла, касается только меня. Клянусь Святой Девой Марией, что невиновна в браконьерстве и во­ровстве, и если вы честный человек, то поверите мне. У вас нет доказательств совершения преступления.
 – Найди я тебя за пределами леса и без сокола, тогда другое дело, – не отрывая глаз от девушки, возразил мужчина. – А раз дело обстоит не так, то у меня достаточно доказательств, чтобы засадить тебя в тюрьму.
 – Тогда поставьте меня перед судом присяжных, как полагается законом в Англии, – потребовала Мериэль. – Ни один честный суд не обвинит меня в преступных действиях. Господь свидетель, я не сде­лала ничего плохого!
 – Если ты что-то знаешь о законе, – холодно от­ветил граф, переходя на английский, – то должна также знать, что нормандские лорды обладают не­сравненно большей властью, чем другие землевладельцы. Я, как граф Шропширский, могу вершить суд и, если пожелаю, то могу отрезать тебе ухо или отру­бить руку в наказание за браконьерство. Я могу так­же забрать твою жизнь, и никто не осудит и не ста­нет преследовать меня.
 – Человеческие законы могут дать вам право, но в глазах Господа это несправедливо! – воскликнула Мериэль, в гневе забыв про страх.
 Не обращая внимания на ее слова, лорд задумчи­во произнес:
 – Хотя я и не считаю себя знатоком уэльского, но мне кажется, у тебя акцент южного Уэльса, а не се­верного, а вот английский безупречен. Ты англичан­ка, рожденная от уэльских родителей? Может, слу­жанка, убежавшая от хозяина, украв у него лошадь и сокола?
 Де Вер глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, затем взглянула прямо в непроницаемые холодные серые глаза.
 – Нет, милорд, вы ошибаетесь, я свободнорож­денная женщина, а не английская служанка, и никог­да в жизни ничего ни у кого не украла.
 – Тогда представь свидетелей, способных подтвер­дить твою личность. Это еще одно положение англий­ского закона. Я пойду на уступки и не стану требо­вать десять человек – если ты сумеешь привести хотя бы пять свидетелей, которые поручатся за тебя, я тут же тебя освобожу.
 Совсем недалеко жили люди, всего в нескольких часах езды, способные поручиться за нее, но этот странный допрос убедил Мериэль, что раскрытие ее инкогнито может повредить Эвонли.
 – Я не могу представить свидетелей, милорд, и вы это хорошо знаете. Все мои друзья и соседи живут далеко отсюда, а здесь я ни с кем не знакома, – отве­тила девушка, задрав подбородок и говоря со спокой­ствием и достоинством нормандской знатной дамы. – Почему вы так жестоко обращаетесь со мной? Могу дать голову на отсечение, что не со всеми мелкими нарушителями порядка обходятся так грубо. Почему вы выбрали для этой цели именно меня?
 Лорд Адриан встал и, пройдя по комнате, подо­шел к окну, выглянул из него, затем повернулся к узнице.
 – Я не преследую тебя, а просто демонстрирую серьезность ситуации, в которой ты оказалась. Тебя поймали со свидетельствами серьезного преступле­ния, и ты отказываешься давать правдивые показа­ния, – спокойно объяснил он. Из-за яркого солнца де­вушка не могла видеть его лицо, но зато ощущала напряжение его худощавого тела. – У меня на руках достаточно доказательств и власти сурово наказать тебя, однако я не хочу этого делать.
 – Тогда чего же вы хотите, милорд? – удивленно спросила Мериэль, совершенно сбитая с толку этим странным лордом и его не менее чудным заявлением, тем более что иногда он высказывал вполне разум­ные мысли, но излагал их очень необычно.
 Последовала долгая пауза, затем мужчина подо­шел к ней – изящный силуэт на фоне ослепительного света. Остановившись на расстоянии вытянутой руки, он глубоко вздохнул.
 – Я хочу, чтобы ты стала моей любовницей.




 ГЛАВА 5


 Мериэль смотрела на него, не мигая, в огромных голубых глазах застыло бесконечное изумление.
 – Вы сошли с ума, – убежденно произнесла де­вушка.
 – Вовсе нет, – возразил Адриан, понимая, что излишняя прямота не всегда помогает объясниться и в данной ситуации не совсем уместна, однако не мог придумать лучшего способа выражения мыслей. – Для мужчины и женщины совместная жизнь, разделен­ные радости и страдания – самая естественная вещь на свете.
 – Но почему я? – с неподдельным изумлением спросила де Вер. – Я далеко не красавица и никогда не вызывала в мужчинах сладострастные мысли. Если вы хотите иметь любовницу, то есть сотни женщин на ваших землях, которые гораздо красивее меня и, главное, желающих ваших ласк. Они подойдут вам больше, чем я.
 Адриан некоторое время рассматривал тоненькую фигурку девушки и каскад блестящих черных шелко­вистых волос, удивляясь, что эта простолюдинка и не подозревает о своей привлекательности.
 – Я не хочу другой женщины, я хочу тебя.
 – Но я не хочу вас, лорд Адриан, – твердо произнесла Мериэль, встретившись с ним взглядом. – Я хочу только свободы.
 Что-то изменилось в их отношениях. До этого он был знатным бароном, а она – девушкой из на­рода. Сейчас друг против друга стояли мужчина и женщина.
 – У тебя есть муж?
 Мериэль покачала головой.
 – Возлюбленный?
 Тот же отрицательный жест.
 Весьма красноречивый ответ обрадовал лорда, хотя он и почувствовал жалость к честности девушки, де­лавшей ее такой уязвимой. До этого она наглядно продемонстрировала свою способность беззастенчи­во лгать, однако не сделала ни малейшей попытки покривить душой ради свободы
 – Прежде чем нахально лгать, советую лучше ду­мать. Конечно, я мог бы принять и понять твой отказ, если ты отвергаешь меня ради кого-то другого. Но раз ты не связана супружескими узами, мне хочется получить такой лакомый кусочек для себя, завоевать тебя.
 – Я не приз, который нужно завоевывать, – дерз­ко парировала Мериэль. – Если угрозы – ваше из­любленное средство достижения цели, не удивитель­но, что вам трудно найти любовницу. Наверное, вам все-таки лучше попросить слугу подыскать послуш­ную и услужливую женщину, мечтающую разделить ложе со своим господином, – глаза девушки сузи­лись от гнева. – Конечно, если мысли об изнасилова­нии не возбуждают вас, потому как это единствен­ный способ овладеть мной.
 – Меня не интересует насилие. Я все-таки надеюсь уговорить тебя пойти на уступки, – мужчина, не в силах совладать с собой, шагнул вперед и по­ложил руки на плечи Мериэль. Та напряглась и, под­няв голову, взглянула на него. Ее глаза находились всего лишь в нескольких дюймах от его лица, длин­ные ресницы подчеркивали чистоту их голубизны – маленькая, хрупкая девушка, полная упрека и него­дования.
 Насчет ее красоты, конечно, можно было поспо­рить, однако де Лэнси не интересовало мнение дру­гих, а только то, что девушка упрямо не хотела сда­ваться. Он наклонился и поцеловал ее, однако в поцелуе не ощущалось дикой, необузданной страсти, которую вызывала в нем узница с первых минут зна­комства, а только нежность, осторожность и жела­ние держать себя в руках.
 Какое-то время Мериэль стояла, не шевелясь, ис­пытывая невинное удовольствие от нежного прикос­новения его губ. Эта реакция сбила Адриана с толку, зажгла в его душе пусть слабую, но надежду, на мгно­вение ему показалось, что в девушке горит тот же огонь желания, который сжигает и его. Он обнял Мериэль и притянул к себе.
 Девушка немедленно напряглась и вырвалась, дви­гаясь так быстро, что роскошные черные волосы взмет­нулись вверх. Отскочив на достаточно большое рас­стояние, она сказала дрожащим голосом:
 – Ни в английском, ни в нормандском законе нет такого права, которое позволяло бы вам насиловать подозреваемую, лорд Адриан.
 Тот боролся с желанием последовать за ней, од­нако сдержался.
 – Я уже говорил, что не желаю насиловать тебя, а предлагаю честное и уважаемое положение вместе с деньгами и удобствами, которые только может дать власть.
 – Честное положение? Положение шлюхи? – с изумлением в голосе переспросила Мериэль. – А когда женитесь на вашей богатой невесте, то станете пре­любодействовать со мной? Вы, очевидно, еще не ду­мали о своей грешной душе, лорд Адриан, однако я постоянно размышляю об этом.
 Ей удалось найти слабину в его позиции, несколь­ко остудившую пыл, потому что давным-давно де Лэн­си поклялся, что грех прелюбодеяния никогда не ля­жет камнем на его душу, и в ближайшем будущем не собирался этого делать. Не в силах сосредоточиться, мужчина дал себе обещание позже подумать над этой проблемой, подавив внутренний голос, говоривший ему о его лицемерии.
 – Прелюбодеяния нет в случае, если мужчина и женщина свободны, как мы. Жизнь вне брака – не такое уж страшное преступление. Некоторые вообще не считают это грехом.
 – Мужчины более склонны не смотреть на отно­шения вне брака как на грех, милорд, потому что их, как правило, не волнуют последствия. А женщина, не позаботившаяся о себе, обычно остается с носом. Мужчины всегда используют приведенные вами до­воды для соблазна юных девушек.
 – Меня никогда не интересовал соблазн, как не интересует и сейчас. Если ты поверишь мне, то мо­жешь быть уверена, я никогда не предам и не покину тебя.
 – Ложь, милорд, да и с какой стати я должна верить вам?
 – Я не лгу, – напряженно произнес Адриан, пони­мая, как важно убедить девушку.
 Мериэль надменно подняла брови. – Почему я должна верить вам больше, чем вы мне?
 – В отличие от тебя я говорю правду.
 Девушка отвела глаза. Это движение выдало ее с головой – она была слишком честна, чтобы настаи­вать на лжи. Не нужно было уметь заглядывать в душу, чтобы понять – узница говорит неправду, но Адриан не мог узнать, о чем умалчивает девушка. Однако его вовсе не интересовало прошлое этой неумелой лгу­нишки – она, возможно, совершила не одно преступ­ление, но даже это не могло охладить пыл барона.
 – Я говорю правду, утверждая, что не сделала ничего плохого, – произнесла Мериэль тихо, но твер­до. – И сейчас тоже говорю правду. Если бы я не заботилась о своей чести и добром имени, то все рав­но по доброй воле никогда не легла бы в постель с человеком, посадившим меня под замок.
 Граф шагнул вперед, Мериэль попятилась, упер­лась спиной в книжный шкаф и замерла, вцепившись руками в полку.
 – Если я отпущу тебя, а затем вновь попрошу стать моей возлюбленной, ты согласишься? – мягко поинтересовался лорд Адриан.
 Глаза де Вер сверкали от гнева.
 – Освободите, тогда и узнаете.
 – Ты думаешь, что сможешь живой и невредимой одна добраться до Линкольна, если, конечно, на са­мом деле едешь туда? – де Лэнси не мог не восхи­щаться ее мужеством, но, в то же время, упрекал за отсутствие здравого смысла. – Ты считаешь меня жестоким сластолюбцем, однако я не воспользуюсь тобой так грубо и бессовестно, как шайка разбойни­ков или пьяные солдаты.
 – Вы хотите сказать, что не собираетесь отпус­кать меня? – упавшим голосом спросила девушка, побледнев как мел.
 – Ты можешь стать либо моей пленницей, либо возлюбленной, – ровно произнес де Лэнси. – Выбор за тобой.
 У Мериэль перехватило дыхание, когда она нако­нец поняла, что он не шутит.
 – Это не выбор, лорд Адриан, потому что в обоих случаях я остаюсь в вашей власти, то есть вашей пленницей.
 – Жизнь – заключение, – с некоторым раздраже­нием в голосе произнес де Лэнси. – Все мы связаны узами ответственности и положением в обществе, сде­ланным выбором и теми людьми, которые полагаются и рассчитывают на нас. Только те, кому наплевать на все и всех, действительно свободны по эту сторону могилы, однако вечность они проведут в цепях.
 В другом месте и в другое время Мериэль могла еще с этим согласится, если не со всем утверждени­ем, то хотя бы с его частью, но не сейчас и не здесь.
 – Ваши мысли слишком туманны, а намеки слиш­ком тонки для меня, – парировала она. – Я простая девушка и знаю одно – еще вчера я была свободна выбирать свою дорогу, решать, отдавать ли свое тело кому-нибудь, рисковать жизнью или нет, отправля­ясь путешествовать. Теперь мне приходится выбирать между темницей и вашей постелью, и из этих двух я предпочитаю первое. По крайней мере, моя честь ос­танется незапятнанной.
 – Я слышал, что женщины Уэльса гордятся свои­ми корнями и родством с древними королями. Они считают, что нет никакого греха, если люди любят друг друга, причем там и тогда, когда им хочется. Много говорят о их мужестве и настойчивости, с ко­торой они следуют зову сердца, – брови барона на­смешливо поднялись. – Или это не так?
 Мериэль в нерешительности молчала – на нее про­извело большое впечатление его знание людей, в корне отличающихся от него самого. Ее мать, уэльская жен­щина, полностью соответствовала его описанию, а дочь очень походила на мать.
 – Но больше, чем любовь, они ценят свободу. По­этому я никогда не подарю любовь человеку, отобрав­шему мою свободу.
 – Никогда – это очень долго.
 Мериэль закрыла глаза, потерла виски, в душе проклиная упрямство, с которым барон добивался ее. Возможно, такие внезапные взрывы страсти у него случались часто, через неделю ему приглянется дру­гая женщина, и тогда он забудет о ней. Она должна молиться об этом и надеяться, что де Лэнси действи­тельно никогда не прибегнет к таким крайним мерам, как насилие.
 Будто прочитав ее мысли, мужчина сказал:
 – Ты считаешь, что я раб собственных капризов и прихотей и скоро мои чувства перейдут на какую-нибудь другую женщину, но уверяю тебя, этого не случится. Я твердый человек, устойчивый в своих привычках. Надеюсь, хорошенько обдумав мое пред­ложение, ты с радостью согласишься.
 – Время не изменит мое решение, – твердо произнесла девушка, открывая глаза, такая же упрямая в своих действиях, как и он.
 Адриан осторожно спросил:
 – Ты находишь меня непривлекательным?
 Мериэль пристально посмотрела на его черты, словно высеченные резцом талантливого скульптора, на светлые волосы, худощавое, стройное, но вместе с тем мускулистое тело. В нем угадывалась красота хищной птицы, грациозность, дышащая смертью и таившая угрозу, которая затрагивала некие тайные струны ее души.
 – Вы красивы, – призналась она наконец, – но согласитесь, как я могу выискивать добродетели у своего тюремщика?
 – Может, несколько дней пребывания под замком помогут ответить на твой вопрос, – сухо произнес Адриан. – Идем.
 Мериэль молча шла за бароном в комнату для гостей. Граф, дойдя до двери, шагнул в сторону, уступая дорогу, затем еще некоторое время стоял, не отрывая глаз от пленницы. Девушка повернулась, устало глядя на тюремщика. Де Лэнси больше не пытался поцеловать ее, а только слегка коснулся виска, где пульсировала боль, и осторожно откинул с лица и груди роскошные темные пряди.
 Мериэль, дрожа, отпрянула, и Адриан немедлен­но убрал руку. Ее поразило выражение муки на его лице. Возможно, душа Мериэль разрывалась бы на части от жалости, если бы не сама была предметом его необузданных страстей.
 – Отдыхай спокойно, – тихим, лишенным эмоций голосом произнес Адриан. – Мы поговорим об этом позже.
 Мужчина вышел и закрыл дверь. Поворот ключа в замке казался громом небесным.
 Тяжелый разговор лишил Мериэль сил, и она лег­ла на кровать в надежде уснуть, однако сон не шел. Конечно, можно внушить себе, что это кошмар, вы­званный незрелыми яблоками, однако поместье Уорфилд и его необычный хозяин были слишком яркими и живыми, чтобы не думать о них. Лорд Адриан очень отличался от всех мужчин, с которыми довелось встре­чаться Мериэль, и некоторое время она пыталась понять, в чем суть этого отличия – понимание может либо оказаться фатальным для нее, либо помочь.
 Самое большое впечатление на девушку, конеч­но, произвело громадное, во всю стену, окно в лич­ных покоях де Лэнси. Однако другой отличительной чертой был книжный шкаф, до отказа заполненный книгами. Удивительно, что граф вообще умел читать, но еще более удивительно наличие библиотеки, сде­лавшей бы честь любому монастырю. Наверное, та­кое непроницаемое лицо схимника у всех гениев. Как ни странно, но Мериэль казалось, что если бы у нее хватило ума объявить о любви к другому мужчине, граф освободил бы ее.
 Тем не менее, в нем уживались ученый монах и безжалостный воин, привыкший навязывать свою волю. Девушка вздрогнула, припомнив напряжение и страсть в глазах графа, которые она заметила еще при первой встрече в лесу. Хотя сегодня он сдержи­вал себя, но Мериэль чувствовала под оболочкой спо­койствия дремлющего демона, ждущего своего часа.
 Церковь утверждала, что в каждом человеке есть частичка дьявола. Наверное, это так, потому что де­вушка какое-то мгновение наслаждалась поцелуем графа. Она долго размышляла, какое ощущение ей доведется испытать, если позволить ему продолжать. Почти всю свою жизнь Мериэль провела среди ро­дственников и в монастыре и, достигнув двадцати одного года, еще не знала, что поцелуй может быть таким приятным. Она как-то не задумывалась о взаи­моотношениях мужчин и женщин, о любви и страс­ти, но ей вдруг стало понятно, почему многие крестьянские девушки выходят замуж, уже нося под серд­цем ребенка.
 Мериэль плотно сжала зубы от отвращения к себе за свою слабость. То, как лорд Адриан вел себя се­годня, наглядно свидетельствовало, что он опасный и непредсказуемый человек. Мериэль – слабая женщи­на, но Матерь Божья даст ей силы, чтобы Эвонли процветало, а этот прекрасноликий падший ангел ничего не сможет с ней сделать.
 Адриан понял, что у маленькой уэльской женщи­ны сильная воля и она твердо решила не уступать его домогательствам. Скука может оказаться не менее полезным союзником, чем угроза насилия. Поэтому де Лэнси решил запереть узницу в комнате и целую неделю не разговаривать с ней. Ей будут предостав­лены все удобства, кроме общения.
 Граф отдал распоряжение, чтобы служанка, прино­сившая Мериэль еду, не задерживалась в комнате и чтобы никто не навещал узницу. Девушка занимала все его мысли, но, тем не менее, он лично возглавил отряд рыцарей, расположившийся на границе его зе­мель и Ги Бургоня. Соперник совершил несколько на­бегов, борьба, схватки, приказы, звон мечей и боевые кличи занимали почти все внимание, однако мысли о девушке не выходили из головы. По ночам, лежа в постели, он представлял себе Мериэль, и кровь бурли­ла в жилах, составляя странную смесь желания и вины.
 Адриан вдруг осознал, что обращался с девушкой очень плохо, как никогда бы не позволил себе по от­ношению к коню или соколу. Но того, что сделано, не исправить. Освободить Мериэль сейчас – значит, потерять ее, а вполне возможно, и послать на верную смерть. Мужчина или женщина, не имеющие хозяи­на, а значит, и поддержки – легкая добыча для граби­телей и бездомных бродяг, для которых человеческая жизнь мало что значит. Именно по этой причине каж­дая деревня нуждалась в сильном защитнике. Сейчас ситуация осложнилась – два соперника сражались не на жизнь, а на смерть, и Ги Бургонь держал под контролем дороги, ведущие на северо-восток. Если Мериэль действительно собиралась ехать в Линкольн, то может попасть прямо в смертельную ловушку.
 Нет, если уж начал, надо продолжать. Если де­вушка поддастся на уговоры, то через некоторое вре­мя у нее может появиться привязанность, обычно воз­никающая между любовниками. Девушка считала его красивым, и Бог тому свидетель, он не желал ей зла. Большинство женщин, вступивших в незаконную связь, могут только мечтать об этом.
 Платой за уступчивость будет богатство и почет, о которых женщины ее круга не смеют и мечтать. У Мериэль впереди достаточно времени для размышле­ния, а такое заманчивое предложение трудно не при­нять. Его должно быть достаточно, чтобы сломить ее волю. Если же этого не произойдет… Нет, Адриан даже отказывался думать, что он сделает, если Ме­риэль отвергнет его.
 Когда лошадь хозяйки Эвонли вернулась в замок без всадницы, это не произвело сильного волнения, однако настоящий страх слуги испытали позже, ког­да стемнело, а Мериэль так и не появилась. Ночью уже ничего нельзя было сделать, но утром следующе­го дня начались поиски, возглавляемые Генрихом, управляющим.
 Предыдущей ночью шел дождь, затруднивший по­иски, и лучшие гончие Генриха оказались не в силах отыскать следы хозяйки за пределами замка. Поиски продолжались еще несколько дней, отчаяние людей нарастало, они избороздили всю ничейную землю, по­сетили близлежащие поместья, заезжали в королевс­кий лес – и все безрезультатно, никто не слышал о Мериэль де Вер и не знал, жива она или мертва.
 Когда надежды не осталось, управляющий послал одного гонца в замок лорда Теобальда, а другого во Францию с запиской сэру Алану де Веру, где сооб­щал, что его сестра исчезла и, скорее всего, мертва.
 Исполняя обязанности хозяйки Эвонли, Мериэль иногда мечтала о целом дне безделья и частенько думала о добровольном заточении, чтобы отдохнуть. Теперь, просидев целый день без работы, она убеди­лась, что ее мечты были глупыми.
 Первый день заточения оказался не так уж плох. Девушка хорошо выспалась и проснулась свежей и здоровой. Нога практически не болела, остались лишь синяки и ссадины. Затем пришел час молитвы, и она просила Божью Матерь защитить ее. Но уже на сле­дующий день Мериэль изнывала от тоски. Господи, как люди могут годами сидеть в темнице? Де Вер предпочитала не думать об этом – у нее все же име­ется какой-никакой выбор.
 От безделья она начала мерить шагами комнату – пять шагов в длину, шесть в ширину, затем занялась подсчетом камней в стене. Мериэль просила у свя­той заступницы терпения, однако у нее это плохо получалось. Каждый день она требовала ванну и ле­жала в воде часами, пересчитала все засохшие цветы, лежащие на полу и на половиках. Все это время ее снедала мысль о библиотеке лорда Адриана в его комнате, но о том, чтобы попросить хоть одну книгу, не могло быть и речи – уэльская простолюдинка не может уметь читать.
 На четвертый день девушку осенило, и она прило­жила все усилия, чтобы убедить служанку принести ей шерсть, прялку и веретено. Горничная сначала отказалась, но де Вер была настойчива. Аргументом послужило то, что лорд Адриан терпеть не может лодырей, теряющих драгоценное время. Поэтому, по­лучив желаемое, она остаток дня провела, сидя у од­ного из узких окон, из которых было видно небо.
 Время от времени пролетала птица, и тогда руки узницы замирали, а сердце разрывалось от жела­ния выйти на свободу. Не способная выдержать за­точение в четырех стенах, Мериэль покинула Ламборнский монастырь, а сейчас ее держали в гораздо меньшем помещении. Прогнав горькие мысли, она вновь садилась за работу – это помогало отвлечься днем, но ночью ее преследовали мрачные думы. Уз­ница часто просыпалась среди ночи, крича и зады­хаясь от ужаса. Надолго ли хватит мужества, даже с помощью Божьей Матери? Сколько пройдет вре­мени, пока Мериэль не ослабеет и душой, и телом? Пленница искала и не находила ответа, оставалось лишь молиться и надеяться, что лорд Адриан уста­нет от своей жертвы раньше, чем ее покинут остат­ки мужества.
 Сесили Честен напряглась при звуке тяжелых зна­комых шагов в зале и подняла голову. Ее лицо было абсолютно непроницаемо. Она надеялась, что дела задержат ее мужа на несколько дней, однако ее надеждам не суждено было сбыться.
 Дикое выражение лица Ги Бургоня, входившего в комнату, подтвердило опасения женщины. Ги был настолько огромен и волосат, что Сесили частенько думала, не согрешила ли его мать с медведем.
 Следом за Бургонем шел лейтенант сэр Венсан де Лаон, француз и ближайший приспешник ее мужа, которого Сесили ненавидела и презирала не меньше, чем Ги. Оскалясь, Бургонь нетерпеливо махнул рукой, и три служанки жены немедленно схватили свое шитье и исчезли, найдя менее опасное место для занятий.
 Едва взглянув на женщину, владелец замка швыр­нул ей свой шлем.
 – Сними доспехи.
 Наклонясь, чтобы она могла стянуть кольчугу, рыцарь не прекращал беседы с Венсаном. Он, наверное, не снимал доспехи несколько дней, потому что от него пахло, как от животного.
 Даже для такой большой и сильной женщины до­спехи были слишком тяжелыми. Когда Сесили с трудом повернулась, тяжелая броня выпала из ослабевших рук и с грохотом упала на каменный пол. Разъяренный не­уклюжестью жены, Ги с размаху ударил ее кулаком. Женщина могла увернуться, но по опыту знала, что лучше не делать этого, иначе Ги, если промахнулся в первый раз, ударит второй, еще сильнее.
 В углу стояла деревянная рама для доспехов. С трудом разместив на ней кольчугу, Сесили вслушива­лась в разговор двух негодяев, удивляясь, что могло привести ее мужа, и так не отличавшегося добродуш­ным нравом и вечно всем недовольного, в столь мрачное и злобное расположение духа.
 – Проклятие! – Ги с грохотом швырнул остальные доспехи, чтобы жена могла подобрать их. – Мы должны были разорить и сжечь по крайней мере три деревни Уорфилда, но этот ублюдок оказался там раньше, чем мы смогли сжечь первую. Как это ему удалось узнать, где произойдет нападение?
 – Сделка с дьяволом? – предположил сэр Венсан, сняв с головы шлем. Он родился и вырос в Париже и даже не пытался скрыть презрение к северным варва­рам, среди которых ему теперь приходилось жить.
 – Ба, да этот жалкий целовальник креста упадет в обморок при одной только мысли о таком! – рявк­нул Бургонь. – Он монах во всем, кроме имени.
 – Для монаха он слишком хорошо владеет мечом, – пробормотал Венсан. Француз был единственным человеком, кто разговаривал со своим темперамент­ным хозяином, а не только молча подчинялся прика­зам, как остальные. Иногда де Лаон даже осмеливал­ся противоречить.
 Ги издал звук, похожий на собачий лай – так он смеялся.
 – Ага, надо отдать ему должное, Уорфилд непло­хо дерется, хотя не так хорошо, как я. Когда-нибудь я встречусь с ним один на один в поединке, вырву сер­дце и скормлю собакам. Но сейчас дело отправки его к праотцам откладывается на второй план. Главное – захват его земель. Я ему покажу, кто настоящий вла­делец Шропшира. Он собирает огромные подати – каж­дый третий пенни с доходов графства идет ему в кар­ман. В этом ублюдок обскакал меня, – Ги пригладил свои темные, сальные волосы. – Победить я его могу, только наняв наемников.
 – Вы думаете привести сюда отряд чужих людей? – удивленно спросил Венсан. – Это дорого обойдется.
 – Именно поэтому я пока этого не сделал. С пятьюдесятью опытными наемниками я отниму земли у Уорфилда, а самого замурую до конца лета в его во­нючем замке. Шансов захватить Уорфилд у нас нет никаких, жаль, конечно, но ладно. Если мне хотя бы, на месяц-другой удастся устранить ублюдка от дел, то Шропшир станет моим.
 – А как же Ричард Фитц-Хью и его Монфор? – осторожно спросил Венсан. – Он ходит на поводу у братца, и его нельзя сбрасывать со счетов.
 – Все, что я могу сделать, это осадить Уорфилд в то время, когда там будет гостить Ричард. Тогда нам удастся вывести из строя сразу обоих. Есть еще одна мысль – Фитц-Хью можно подкупить, переманив на свою сторону обещанием подарить один из замков брата. Однако меня мучает вопрос – где найти золо­то для наемников. Худшие из них представляют для хозяина еще большую угрозу, чем враги, а лучшие вряд ли станут довольствоваться пустыми обещани­ями, не подкрепленными звоном монет.
 – Разве у хозяйки Честена, – Венсан преувели­ченно вежливо, явно издеваясь, кивнул в сторону Сесили, – не имеется стоящих драгоценностей?
 – Большинство из них в прошлом году ушло на ремонт стены, если только она не припрятала кое-что, как хитрая корова, которой, впрочем, и являет­ся, – Бургонь повысил голос. – Жена, подойди!
 Сесили не посмела ослушаться – желание бунто­вать было выбито из нее сразу же после первой брач­ной ночи. Подойдя к мужу, она тут же поморщилась от боли – Бургонь схватил ее руку и заломил за спину.
 – Хорошая и послушная жена не станет скрывать свои сокровища от мужа, не так ли?
 Сесили попыталась сохранить на лице бесстрастное выражение, зная, как наслаждается супруг зре­лищем чужих страданий.
 – Нет, милорд, – проговорила женщина и судо­рожно вздохнула, когда боль пронзила плечо. – Вы забрали почти все из моего приданого и драгоценнос­тей, оставшихся от матери, за исключением безделу­шек, не имеющих ценности.
 – Принеси свою шкатулку, – потребовал муж, от­толкнув жену с такой силой, что та чуть не упала.
 С трудом удержавшись на ногах, Сесили подошла к шкафу и вытащила небольшой ящик, в котором ког­да-то лежали драгоценности ее матери. Взяв ключ, висевший на шее, она открыла шкатулку и только тогда подала ее мужу. Не надеясь отыскать там что-нибудь ценное, он неохотно порылся внутри, ухмыля­ясь при виде простеньких эмалевых брошей и стек­лянных бус.
 – Ба, да у деревенских шлюх украшения и то бо­гаче.
 – Очень может быть, – сухо проговорила женщи­на и опустила глаза, когда Ги взглянул на нее.
 – Для такой жирной коровы, как ты, и они слиш­ком хороши, – с этими словами мужчина взял краси­вую круглую брошь. – Я возьму это.
 – Да, милорд, – пробормотала леди Честен, ставя шкатулку на место. Она прекрасно знала, что он от­даст это очередной шлюхе. Брошь подарил ей отец, когда Сесили была еще ребенком, и женщина берег­ла драгоценность как память, но если это поможет провести еще одну ночь в постели без мужа, то не жалко и отдать.
 – У кого есть деньги, кроме Адриана Уорфилда? – размышлял Венсан и сам ответил на свой вопрос: – У церкви, у евреев, вот у кого.
 – Ну и что? – рявкнул Бургонь, усаживаясь в высокое кресло. – Если только церковь наложит свои жадные лапы на золото, то уже никогда не выпустит его, а все евреи в Лондоне.
 – Согласен, со святыми отцами ссориться нельзя, будет кощунством украсть сокровища церкви, – со­гласился де Лаон, усаживаясь в соседнее кресло, где обычно сидела Сесили. – Но евреи – нечто другое.
 – Ты что-то задумал, да? – заинтересованно спро­сил Ги.
 Женщина нисколько не сомневалась, что в голове хитрого француза созрел план: его злобный, ковар­ный и изворотливый ум являлся одним из достоинств, делавших этого человека бесценным для ее мужа. Молча разлив вино по серебряным кубкам, она под­несла их мужчинам и, взяв шитье, удалилась в даль­ний конец комнаты. Конечно, лучше бы уйти совсем, но Бургонь не позволял этого делать, желая, чтобы жена была всегда под рукой.
 – Да, действительно, евреи живут в Лондоне с тех пор, как их пригласил король. Однако я слышал в королевском восточном суде кое-что, стоящее внима­ния. За последние несколько лет евреи начали разъ­езжаться по маленьким городкам, и теперь их общи­ны находятся в Норвиче, Линкольне, Оксфорде и других подобных местах, – француз на мгновение замолчал, делая глоток вина. – Может, нескольких удастся уговорить переехать и перевести свое золото в Шрусбери.
 – А мне-то что с того? Шрусбери – собственность Уорфилда, а не моя, – от злости Бургонь чуть не за­выл. Для него это была больная тема – его соперник контролировал большую часть графства.
 – Но часть дороги от Лондона до Шрусбери проходит по вашей земле. Когда они будут проезжать по ней, можно спокойно освободить их от золота, в свою очередь отобранного у добрых христиан.
 На лице Ги появилась неприятная улыбка.
 – Неужели ты думаешь, что сумеешь уговорить парочку богатых евреев согласиться на переезд?
 – Я думаю, это вполне возможно, но только, если их удастся убедить, что их берет под свое покрови­тельство граф Шропшира, – Венсан протянул пустой кубок. Сесили, сидящая в дальнем конце комнаты, увидела это и быстро наполнила кубок вином.
 – Если вам понравилась моя мысль, я отправлюсь в Лондон и разузнаю, смогу ли найти ягненка для заклания, продолжал француз, дьявольски усмеха­ясь. – Будет особенно приятно представиться дове­ренным лицом Адриана Уорфилда. А потом его мож­но обвинить в грабеже. Естественно, такое обвинение не украсит его незапятнанную репутацию святого.
 Бургонь разразился громовым хохотом. Куда де­валось дурное настроение!
 – А что, мне по душе твое предложение. Королю, конечно, не понравится, что я ограбил нескольких евреев, но он никогда не узнает правды, – чтобы слу­хи о его преступлениях не дошли до Стивена, Ги ре­шил вместе с золотом взять и жизни несчастных. – Поезжай в Лондон, используй свой сладкоречивый язычок и убеди ростовщиков переехать в Шрусбери.
 Сесили поджала губы, с силой вонзая иголку в шитье. Пусть это всего-навсего евреи, но она не мог­ла не испытывать жалости к любому, имевшему не­осторожность попасть в лапы к ее мужу.




 ГЛАВА 6


 Мериэль удивленно подняла голову при звуке клю­ча, поворачивающегося в замке, ведь Марджери уже принесла обед и не должна прийти до ужина. Ее не­ожиданным посетителем оказался лорд Адриан. При виде мужчины в душе девушки поднялась целая буря чувств, но не было ни страха, ни радости, скорее, нетерпеливое ожидание, потому что, кажется, в ее жизни и должна произойти перемена.
 Граф вошел и закрыл за собой дверь. Де Вер уви­дела, что, несмотря на висевший на боку меч, он по­ходил на монаха и находился в добродушном настро­ении, а в глазах не сверкали бешенство и необузданная ярость. Мелькнула мысль об изумительной красоте, которой Бог наградил Люцифера и Адриана, но де­вушка быстро отогнала ее.
 – Добрый день, Мериэль, – ласково сказал Адри­ан. – Тебе хорошо прислуживали в мое отсутствие?
 Девушка хмыкнула.
 – Когда это тюремщик интересовался удобствами заключенного?
 Де Лэнси поежился.
 – Я не тюремщик.
 Темные брови девушки удивленно взметнулись.
 – Тогда кто?
 – Возможно, я – твоя судьба.
 – Вы льстите себе, милорд, – во время разговора де Вер оставалась сидеть, вцепившись в веретено.
 – Кто заставил тебя работать? – спросил граф, недовольно глядя на прялку.
 – Никто. Я хотела быть полезной. Все ваши слуги знают, что вы не любите бездельников, поэтому лег­ко удалось уговорить принести мне пряжу.
 Губы мужчины сжались, и Мериэль поспешно до­бавила:
 – Это моя вина, милорд, поэтому не наказывайте никого из своих людей.
 – Хорошо, но, наверное, мне следовало отдать более точные распоряжения, – говоря это, граф смот­рел так пристально, что девушка начала ощущать смутное беспокойство. Может, это ее вина, что лорд рассердился? Мериэль постаралась взять себя в руки, ожидая вопроса, примет ли она его предложение, но Адриан удивил ее.
 – Хочешь покататься?
 Не веря своим ушам, девушка спросила:
 – Вы имеете в виду, выехать за стены замка?
 – Конечно, – Адриан улыбнулся. – Я слышал о рыцарях, катающихся во дворе своих замков, но мне не хотелось бы этого делать, так как я считаю такое поведение недостойным мужчины.
 Мериэль рассмеялась, обрадованная возможностью хоть ненадолго вырваться из комнаты и немного развлечься. Отложив прялку, девушка последовала за хозяином замка вниз по лестнице, прошла через ог­ромный зал, вышла во двор к конюшням, радуясь, как ребенок, сценкам жизни и новым лицам. Она обрати­ла внимание, что все, начиная от рыцаря и заканчивая конюхом, обращались к своему хозяину уважительно и почтительно, но без страха. Люди с улыб­кой приветствовали лорда и его гостью. Этим они были похожи на слуг Эвонли в отношении Алана – то есть графа любили больше, чем она могла себе представить.
 Мериэль изучали с любопытством, однако к это­му вполне понятному чувству примешивалась еще и враждебность со стороны нескольких служанок. То, что люди предполагают об их отношениях с графом, смущало, однако де Вер высоко держала голову. Она не по своей воле находится здесь и не несет никакой ответственности за то, что лорд забыл о своих парт­нершах.
 Две оседланные лошади уже ожидали наездников. Конечно, лорд не сомневался, что узница примет его предложение. Или все-таки намеревался силой заста­вить ее ехать, независимо от желания? Де Вер ни на секунду не забывала, что любезность де Лэнси, его предупредительность и вежливость не меняют факта ее полной зависимости от него.
 Лорд Адриан выбрал для нее такую же прекрас­ную и добродушную кобылу, как и Розалия. Мериэль уже открыла рот, чтобы поинтересоваться, почему не видит дамского седла, но вовремя оборвала себя, вспомнив, что девушка низкого происхождения поня­тия не имеет о таком седле. Но она умела ездить и на обычном, кроме того, была согласна ехать вообще без седла, лишь бы вырваться из замка.
 Не желая испытывать прикосновение рук графа на своем теле, де Вер взобралась в седло, не дожида­ясь его помощи.
 – Как ее зовут?
 – Назови, как тебе нравится, – бросил Адриан, вскочив в седло своего великолепного вороного ска­куна.
 – Роза? – решила девушка несколько изменить имя прежней лошади.
 День был солнечный, легкий ветерок разгонял в небе пушистые облачка. Выезжая из ворот, Мериэль запрокинула голову и радостно рассмеялась. Еще ни­когда в жизни она так не ценила природу и свободу. Ей казалось, что небо стало ярче, цветы красивее, а воздух манил ароматом свободы и свежести.
 Подъехав к огромному цветущему лугу, раскинув­шемуся вдоль реки, лорд Адриан заметил:
 – Думаю, мне не стоит предупреждать тебя о бес­полезности побега.
 – Нет, милорд, – ответила Мериэль, искоса взгля­нув на быстрого, изящного жеребца. – Никакая ло­шадь не сможет обогнать вашего черного дьявола, – в глазах девушки мелькнуло отчаяние. – Но, все равно, я хочу ощутить, как ветер играет моими волосами.
 Мериэль отпустила поводья и пустила лошадь впе­ред. Роза развила хорошую скорость, и девушка наслаж­далась скачкой, чувствуя себя свободной. Ей помогал ветер, развевавший косы и поднимавший юбки до ко­лен. Граф не отставал, следуя по пятам, однако остано­вить не пытался, и она была благодарна ему за это.
 Доехав до стада мирно пасущихся овец, де Вер натянула поводья, заставляя лошадь замедлить бег, чтобы не потревожить миролюбивые создания. С сия­ющими глазами девушка повернулась к спутнику.
 – Это чудесно, Роза очень хороша в скачке.
 Лорд Адриан остановил жеребца.
 – Это лишь часть того, что ты можешь иметь, приняв мое предложение.
 Радость Мериэль тут же померкла, она отвернулась, сделав вид, что ничего не слышала. Но, к ее удивлению, мужчина больше не произнес ни слова, не пытаясь настаивать. Дорога уходила в сторону от реки, и вскоре молодые люди уже ехали по редколесью. Подходящее место для ястребов, но не для соколов.
 Мериэль наслаждалась скачкой, но одна частичка ее ума не работала в унисон с остальными, выиски­вая возможность для побега. Роза не смогла бы обог­нать вороного в честном поединке. Но что, если за­ставить графа спешиться и ускакать прежде, чем тот сумеет пуститься по ее следу? Или лучше увести жеребца, лишив тем самым возможности броситься в погоню? Тогда он ее никогда не поймает.
 Бросив косой взгляд на спутника, де Вер вздохну­ла. Несмотря на легкомысленное поведение на про­гулке, лорда Адриана, практически, невозможно за­стать врасплох. Все же, если представится возможность, она воспользуется ею.
 Через две-три мили началась полоса ничейной зем­ли. Мериэль нахмурилась – когда-то здесь пахали и собирали урожай, но после нормандского завоевания забросили. Эти поля стали заброшенными не так уж давно – судя по кустарнику, тут и там разбросанно­му среди травы, можно говорить о десяти-двенадцатилетней давности.
 Затем она увидела руины башни, черневшие на вершине холма. Направо темнели остатки внутрен­ней галереи, на развалинах конюшен бурно зеленела трава, рабочие мастерские, домики простолюдинов заросли бурьяном. Неестественная тишина повисла над тем, что раньше было нормандским замком. Каза­лось, даже птицы и насекомые старались избегать это страшное место.
 Тропинка, ведущая к замку, тоже заросла, и де Вер, осторожно управляя Розой, внимательно осмат­ривала руины.
 Подъехав ближе, граф печально произнес:
 – Это останки старого Уорфилда.
 Девушка удивилась:
 – Вы разрушили замок после постройки нового, чтобы грабители не смогли поживиться?
 – Его сжег Ги Бургонь, – Адриан говорил ровным, спокойным тоном, но в нем ощущалось нечто такое, от чего Мериэль внимательно взглянула на него. Уловив ее взгляд, лорд улыбнулся: – Другой граф Шропширский. Ты знала, что на это место два претендента?
 – Я слышала об этом, – осторожно ответила Ме­риэль. – Говорили, что вас назначила императрица, а Бургоня – король.
 Адриан кивнул.
 – Такая же ситуация сложилась и в других граф­ствах – Корнуэле, Уилтшире и Герфорде. Так Стивен и Матильда убеждают своих сторонников сражаться за их интересы, – цинично проговорил он. – Англий­ское графство – высокая цена, потому что граф стоит недалеко от короля и освобождается от двух третей налога, если, конечно, слушается суверена.
 – Итак, вы с Бургонем ссоритесь и упираетесь друг в друга лбами, как бараны на мосту, а жители Шропшира живут в постоянном страхе, – в голосе девушки послышалось открытое презрение. – Госпо­ди, если бы правили женщины, мир был бы намного лучше. Несомненно, вы будете спорить до тех пор, пока кто-нибудь из вас не умрет. Жаль, что простые люди не могут сами выбирать того правителя, кто им больше нравится.
 Адриан не рассердился, просто вздохнул и взгля­нул на темнеющие руины.
 – Мне говорили, что большинство населения хо­чет выбрать правителем меня и желает мне быстрой победы. До тех пор пока не началась гражданская во­йна, Ги возглавлял шайку разбойников, однако у него хватило ума стать одним из нескольких рыцарей на западе, решивших поддержать короля. Конечно, за поддержку Стивен его щедро вознаградил. Следующим ратным «подвигом» Ги было принуждение богатой на­следницы на брак, сделавший его хозяином большой части Шропшира и огромных владений в Нормандии. Сейчас он один из самых могущественных и влиятель­ных землевладельцев в Англии, но у него в груди по-прежнему бьется сердце разбойника и убийцы.
 – Неужели вы лучше, чем Бургонь? – насмешли­во спросила Мериэль.
 Лорд пожал плечами.
 – Я поддерживаю порядок в своих владениях, не сжигаю дома и не убиваю тех, кто спасся от огня.
 Несколько мгновений девушка раздумывала над его словами, затем поняла тайный смысл несказанно­го. Взглянув на руины, она перевела глаза на точеный профиль графа.
 – Это все сделал Ги Бургонь?
 Лорд Адриан долго не отвечал, затем безучастно проговорил:
 – Он напал на рассвете, на Рождество. Вся моя семья находилась в замке, за исключением одного не­законнорожденного брата Ричарда, – безучастность, даже холодность и равнодушие в его голосе не могли скрыть печали. – Ги позаботился о том, чтобы никто, ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, ни нормандс­кий лорд или английский слуга, не ускользнули.
 Девушка почувствовала, что боль и горечь Адриа­на, пронесенные через годы, кольнули в сердце.
 – Как вам удалось выжить?
 – Я находился в аббатстве Фонтевиль, готовясь стать монахом.
 – Вы – монахом?! – недоверчиво воскликнула Мериэль.
 – Да, хотя тебе это и кажется странным, – едва заметно улыбаясь, ответил мужчина, поворачивая коня и отъезжая от руин.
 Мериэль поехала следом, размышляя о том, что слова лорда Адриана объясняют многое – его умение читать и богатую библиотеку, простоту и непритяза­тельность в одежде, даже, возможно, странную двой­ственность его характера. Девушка чувствовала стран­ное духовное родство с де Лэнси – они оба познали жизнь в монастыре. Интересно, рвался ли он на сво­боду, томила ли его неволя, невидимые узы?
 – Жизнь монаха строга и ограничена, – отъехав на приличное расстояние от развалин, заметила де Вер. – Вы с радостью покинули аббатство?
 – Жизнь там только кажется ограниченной. Кро­ме молитв и книг, есть еще огромный мир, прекрас­ный и влекущий, намного интереснее того, что окру­жает тебя. Что касается моих чувств при уходе из монастыря, одна частица моей души противилась это­му, другая же с радостью рвалась на свободу, – Ад­риан виновато поднял руку. – К сожалению, я не могу лучше и понятнее ответить на этот вопрос.
 Похоже, Уорфилду нравилась жизнь затворника, и он не так ценил свободу, как Мериэль, никогда не жалевшая, что не стала монахиней.
 – Какая ваша часть пожалела об уходе, а какая – нет?
 – Скорбела моя лучшая часть, – мужчина хитро улыбнулся. – Несомненно, я уже заработал несколько лишних десятков лет в чистилище, потому как бренный мир предлагает гораздо больше искушений, чем аббатство, а я не святой, и у меня не хватает силы воли и присутствия духа противиться искушениям, – Адриан окинул взглядом хрупкую фигурку девушки. – Твое присутствие в моем замке – лучшее доказательство того, что я не могу противиться соблазну.
 – Тогда, ради спасения вашей души, отпустите меня, – мгновенно отреагировала Мериэль слабым, но твердым голоском.
 Веселье исчезло с лица графа, а серые глаза сра­зу посерьезнели.
 – Никогда.
 Пресвятая Матерь Божья, но почему именно она? Вздрогнув, девушка отвела глаза и не произнесла больше ни слова. Лорд последовал ее примеру, и они в молчании перебрались через журчащий ручей.
 Несколькими минутами позже граф решил нару­шить тишину.
 – Ты голодна?
 – Немного, – призналась девушка. – Во время обеда у меня не было аппетита.
 Мужчина нащупал небольшой мешок, привязан­ный к седлу, сунув в него руку, поискал что-то и, наконец, бросил ей.
 – Лови!
 Мериэль, не ожидавшая ничего подобного, расте­рялась и подбросила предмет вверх, чуть не уронив.
 – Яблоко! – обрадовалась она и впилась зубами в сочную мякоть. Откусив большой кусок, девушка удив­ленно взглянула на графа. – Оно свежее и не похоже на последний урожай, однако не слишком ли рано для яблок?
 – Его прислали из Франции, – Адриан с наслаж­дением откусил кусок от своего яблока.
 Мериэль взглянула на плод с благоговением.
 – Господи, даже не знаю, есть его или нет. Похо­же, оно сохранилось лучше, чем я, проехав столько миль без приключений.
 Граф рассмеялся. Де Вер никогда прежде не виде­ла его смеющимся. Добродушный смех изменил его аскетически красивое лицо, мало-помалу сделав ча­рующе привлекательным. Она тоже смеялась до тех пор, пока внезапно не поняла его намерений. Пос­кольку открытая попытка затащить ее в постель про­валилась, Адриан изменил тактику, стараясь очаро­вать манерами, усыпить бдительность. Наверное, он думал, что через пару часов беседы, одного-двух по­дарков она легко уступит ему.
 Мериэль сердито впилась зубами в сочное ябло­ко, откусив большой кусок. Неужели граф считает ее глупой, несмышленой девчонкой, не имеющей ни ума, ни морали? Затем, подумав, девушка поняла, что на­прасно обвиняла де Лэнси в таком поведении – она ведь изо всех сил старалась выдать себя за обычную деревенскую девчонку.
 Отбросив огрызок, Мериэль размышляла над тем, кого имел в виду ее брат, говоря о злобном, коварном хозяине Шропшира – Ги Бургоня или Адриана? Она пожала плечами – нет никакой возможности узнать, кто из них хуже, потому что нельзя судить о челове­ке со слов его врага. Кроме того, на данный момент ей все равно, кто из них отвратительнее. Пусть Уорфилд лучше, честнее и порядочнее, чем Бургонь, од­нако это никак не отражается на пленнице – для нее он олицетворяет жестокость, безжалостность и пред­ставляет немалую угрозу.
 Слизывая с пальцев яблочный сок, Мериэль поста­ралась утешить себя мыслью, что своими чарами граф добился не большего, чем угрозами. Если он действи­тельно честный рыцарь-христианин, каким иногда на­зывает себя, то со временем его можно пристыдить и заставить освободить пленницу, особенно, если его помыслы займет другая женщина. Мериэль будет усер­дно молиться, прося Бога, чтобы это произошло как можно быстрее. Они поднялись по другой тропе, пет­ляющей по поросшей лесом земле. Отъехав примерно милю от сожженного замка, всадники приблизились к нескольким десяткам больших камней, выложенных кругом. Заинтересованная девушка подъехала к бли­жайшему и спрыгнула с седла. Она была вынуждена поднять голову, чтобы посмотреть на его вершину – камень в два раза превышал ее рост.
 – Я слышала о каменных кругах, которым покло­нялись наши предки, но мне еще не приходилось их видеть.
 – Твои британские предки могли поклоняться им, но мои были норманнами, чьи корни восходят к силь­ным духом и телом викингам, проводившим годы в лодках и жившим чистой жизнью.
 Граф тоже спешился и привязал коня. Он указал на центр круга, где виднелись следы костра.
 – Это могло быть построено в давние времена, но им еще пользуются, по крайней мере, несколько не­дель назад пользовались.
 – Неужели вы действительно думаете, что неко­торые ваши люди поклоняются старым богам?
 – Я уверен в этом, но не буду стараться разубе­дить их, – он вошел в круг. – Наказание или казнь подозреваемого в поклонении языческим богам не спа­сет их души, а вот землю лишит рабочих рук.
 – Это мудрое и правильное решение вопроса, – похвалила Мериэль, затем хмыкнула и приложила ла­донь к шероховатой поверхности камня, ощущая теп­ло солнца, нагревшего его. – Жизнь слуг тяжела. Несомненно, люди, приходящие сюда, добрые хрис­тиане, они просто не хотят рисковать и гневить ста­рых богов, которые могут быть все еще могущественными.
 Внезапно девушка заметила нечто более важное, чем поклонение старым богам. Жеребец графа нахо­дился всего лишь в нескольких шагах от нее, уздечка была привязана рядом с ее рукой, а лорд Адриан ото­шел в дальний конец круга, исследуя камни и повер­нувшись спиной к пленнице.
 Стараясь ничем не выдать свое возбуждение, Ме­риэль обдумала дальнейшие действия. Поводья своей лошади она держала в руке. Ей следует отвязать же­ребца, вскочить на Розу и увести обоих коней. Таким образом, она вернется домой – граф не сможет до­гнать ее без лошади.
 Быстро отвязав жеребца, она вскочила на спину Розы. Итак, пока все по плану. Но в следующую се­кунду все переменилось. Встревоженный стуком ко­пыт, мужчина повернулся, мгновенно оценил ситуа­цию и незамедлительно начал действовать. Резкий, пронзительный свист разрезал тишину, вороной взвил­ся, вырвав поводья из рук девушки, и встал перед Ро­зой, загораживая ей дорогу. Лорд Адриан с ужасаю­щей быстротой сокращал разделявшее их расстояние.
 Мериэль уже не надеялась, что удастся увести жеребца, поэтому все внимание сосредоточила на Розе, впавшей в панику от укусов жеребца. Вороной загораживал дорогу, и девушка, повернув кобылу, ста­ралась объехать живое препятствие. Но прежде чем она смогла пуститься галопом, граф уже был рядом, схватив Розу за уздцы.
 Мериэль вытащила ногу из стремени и изо всех сил ударила по правой кисти графа. Тот застонал и отпустил поводья, дав ей еще один шанс.
 Однако он изогнулся, как кошка, и прыгнул на девушку. Цепкие, сильные руки вцепились в ворот ее платья. Под весом мужского тела тонкая ткань разо­рвалась. Только после этого Адриан сумел обхватить ее талию рукой. Мериэль вылетела из седла и с си­лой ударилась спиной об землю.
 Мужчина упал рядом с ней, но одним быстрым и ловким движением прижал беглянку к земле, накрыв своим телом и плотно прижимаясь вздымающейся грудью к груди девушки. Мериэль едва могла дышать, но не только из-за веса мужчины. До этого Мериэль уже при­ходилось видеть опасное напряжение графа, но сейчас бешеная ярость, бушующая в нем, испугала. Их лица почти соприкасались, она четко видела темный ободок вокруг его зрачков и жесткие складки возле рта.
 В воздухе чувствовалось напряжение. Рубашка и лиф Мериэль были разорваны почти до пояса, обна­жив правую грудь. Граф, приподнявшись, пожирал глазами обнаженное тело.
 – Ты зря пыталась бежать.
 Девушка прекрасно понимала, что Адриан близок к тому, чтобы овладеть ею. Собрав все свое мужест­во, она прошептала:
 – Вы правы, я поступила глупо. Честно говоря, не думала, что вы так быстро двигаетесь.
 Мужчина немного расслабился, все еще горя яростью, но уже начиная остывать.
 – Рыцарь долго не протянет, если медленно сооб­ражает и медленно двигается.
 – Мне не хватает опыта в организации побегов, – спокойно сказала Мериэль, словно тело мужчины не прижималось так тесно к ее телу.
 Глаза Адриана заискрились смехом.
 – Это не совсем так. Сказать точнее, у тебя его вообще нет.
 Мужчина опустил голову, и пленница напряглась, опасаясь поцелуя. Ощутив ее напряжение, граф за­стыл в нерешительности, затем коснулся ее уха язы­ком и губами, повергнув Мериэль в бездну наслажде­ния. Она всхлипнула, растерявшись от неожиданных ощущений, их остроты и истомы, от реакции собствен­ного тела.
 Граф провел губами по нежной шее с бьющейся голубоватой жилкой, а рукой ласкал обнаженную грудь, согревая ее. Девушка ощутила жар в теле. Сначала мужчина провел ладонью по груди, словно определяя ее размеры и очертания, затем нашел сосок и боль­шим и указательным пальцами осторожно дотронулся до него. Теплая волна наслаждения нахлынула на де­вушку, и она вскрикнула, смущенная и испуганная.
 – Пожалуйста… пожалуйста, остановитесь, – дро­жащим, прерывающимся голосом умоляла Мериэль, боясь, что ее тело уступит вопреки сопротивляюще­муся разуму. Эта мысль пугала ее еще больше, чем мысль о насилии: изнасилование – это физическое насилие, а реакция собственного тела – это насилие над духом. – Не наказывайте меня подобным обра­зом! Лучше побейте.
 К ее удивлению граф остановился.
 – Я, вообще-то, не считал это наказанием, – на­конец выдавил он, и по его голосу девушка поняла, что опасность миновала.
 Граф откатился в сторону и сел. Мериэль напряглась, когда он протянул руку, но Адриан прикрыл обнаженную грудь, не касаясь ее. Когда мужчина поднялся, его движения были медленны и осторож­ны, словно он представлял собой сосуд, до краев на­полненный водой, которая могла расплескаться при быстром или резком движении. Рыцарь протянул руку, чтобы помочь ей встать. Рукав его рубашки задрался, и Мериэль увидела, что правая рука перевязана, и через повязку сочится кровь. Девушка задохнулась от жалости, прикрыв рот рукой.
 – Кровь потекла, когда я ударила вас ногой?
 Уорфилд взглянул на свою кисть.
 – На прошлой неделе я повредил руку в бою. Тебе удалось задеть самое больное место, и рана вновь открылась.
 Мериэль закусила губу.
 – Прошу прощения, я просто хотела убежать и вовсе не желала причинить вам боль.
 – Нет? – золотистые брови графа скептически поднялись, когда он делал повязку туже, стараясь ос­тановить кровь.
 – Нет, – твердо проговорила девушка. – Я никогда не смогла бы намеренно попасть в рану, – граф смотрел на нее, иронически улыбаясь, а Мериэль тем временем развязала повязку и осмотрела рану. Та была глубокой, от нее останется большой шрам, однако загрязнения не наблюдалось. Запястье должно адски болеть, причем постоянно, так что ее удар не особен­но ухудшил его ощущения.
 Поскольку платье уже было безнадежно испорче­но, еще одна оторванная полоса не играла никакой роли. Де Вер аккуратно сложила повязку, сжала края раны и, положив на нее сложенную ткань, забинто­вала руку.
 – Это должно остановить кровотечение, а в Уорфилде мы сменим повязку.
 – Ты закончила? – мягко спросил Адриан.
 – Да, милорд, – в голосе пленницы слышалось разочарование. – Если возникнет подобная ситуация, постараюсь больше не бить по уязвимым местам.
 – Я тоже надеюсь на это. Кстати, есть вещи, бо­лее чувствительные, чем раненая рука, – мужчина пронзительно свистнул. Жеребец, топтавшийся непо­далеку, нерешительно поднял голову. Граф издал не­сколько звуков, и вороной подошел к кобыле, стояв­шей у дальнего края поляны, и положил голову на ее круп.
 Мериэль восхищенно смотрела на скакуна.
 – Замечательно! Вы часто выезжаете на нем в доспехах?
 – Дар Гедеона заключается в удивительной быс­троте. Он недостаточно силен, чтобы выдержать ры­царя в доспехах. Но вороной способен на многое, даже знает несколько уловок. Сама видишь, обычная про­гулка может перерасти в настоящее сражение.
 Отказавшись от словесной перепалки, девушка по­дошла к Розе и погладила изящную шею, бормоча нежные слова на уэльском. Лорд Адриан снял с себя плащ и бросил его спутнице:
 – Накинь это на себя, иначе я не могу поручиться за свое поведение.
 Бросив взгляд на разорванное платье, де Вер пок­раснела и надела плащ, закутавшись в плотную ткань, полностью скрывавшую ее фигуру. Поставив ногу в стремя, она собиралась сесть в седло, но граф оста­новил ее.
 – Ты поедешь со мной на вороном.
 Девушка повернулась к нему.
 – Неужели это обязательно?
 – Мне почему-то кажется, что урок не пошел тебе впрок, – с этими словами мужчина легко вскочил в седло.
 – Разве вы не позволите несчастной заключенной испытать свои силы еще раз?
 – Конечно, – простодушно согласился граф. – И именно поэтому я не верю тебе ни на грош.
 В раздумье узница закусила губу, раздражаясь при мысли, что ее повезут переброшенной через седло, как мешок или малолетнего ребенка.
 – А если я пообещаю не пытаться убежать, вы позволите мне сесть на Розу?
 – Обещаешь вообще никогда не убегать?
 – Обещаю не делать этого по дороге отсюда до Уорфилда, – честно призналась Мериэль, не желая лишать себя последнего шанса.
 Адриан молчал, обдумывая ее слова, взвешивая, можно ли доверять такой отчаянной лгунье. Нако­нец, к ее неимоверному облегчению, он произнес:
 – Хорошо, – и едва заметно улыбнулся. – Сегод­ня я не собираюсь предоставлять тебе еще одну воз­можность.
 Между ними возникла какая-то непонятная дру­жественная связь, и всю дорогу до замка они мирно беседовали. Подъехав к Уорфилду, Мериэль обнару­жила, что не в состоянии въехать в ворота. Стены угрожающе нависли над ней, и она ощутила паничес­кий, животный страх. Разум подсказывал повернуть лошадь и скакать от этого страшного места во весь опор. Интересно, будет ли у нее возможность вновь покинуть замок? После сегодняшней неудачной по­пытки граф вряд ли возьмет ее на прогулку.
 Ей следовало бы приготовиться для следующей попытки, но Мериэль не успела. Вернувшись в ком­нату, граф взял веретено и прялку, приговаривая:
 – Что это за хозяин, заставляющий гостей рабо­тать? Отдыхай, мой маленький уэльский сокол, – по­добрав плащ, он вышел.
 Девушка плотно сжала губы – Адриан знал, что делать, ведь прядение помогало скрасить тоску и ску­ку. Если просить оставить работу, граф удивится и посочувствует, но своего решения не изменит.
 Он вышел, заперев за собой дверь, и узница поня­ла, что ей объявили войну. Началось сражение силы воли и ума, как при игре в шахматы. Его последнее решение явилось очередным ходом в игре, где пере­вес был на его стороне, однако девушка не могла поз­волить себе проиграть.




 ГЛАВА 7


 Вернувшись в свою комнату, Адриан положил пряжу и, подойдя к окну, смотрел на раскинувшийся внизу пейзаж, размышляя, как великолепно выглядела Мериэль на породистой лошади. Боже, какая все-таки она необычная женщина. Удивительно сильная воля, независимый и свободолюбивый, как у сокола, харак­тер. Ее невозможно держать взаперти, как нельзя удержать солнечный луч. Улыбка исчезла с лица муж­чины. Дикую птицу можно приручить, но удастся ли это в отношении Мериэль? Девушку нельзя отнести к диким созданиям, она все-таки цивилизованна, но воспитать в ней послушание, скорее всего, невозмож­но. Она останется такой, как сейчас, сопротивляясь мягко, но настойчиво.
 Вздрогнув, мужчина оборвал свои мысли. Очевидно, вначале он обошелся с девушкой слишком круто и откровенно. Сокольничий приручает птицу, обра­щаясь с ней мягко и осторожно, первым делом при­учая ее к своему присутствию. В отношении с плен­ницей необходима такая же тактика. Прогулка верхом прошла более-менее успешно, если, конечно, не счи­тать попытки сбежать. Девушка расслабилась, смея­лась, живо реагируя на его реплики. Уорфилд с радостью отметил в ней такие черты, как быстрота ре­акции, жизнерадостность и упорство. Если вести себя согласно намеченному плану, приучая к себе посте­пенно, то скоро она уступит сама.
 Адриан рассеянно потер раненую руку и попытал­ся выбросить из головы образ ее чудесного тела, ощу­щение тонкой фигурки под собой и красоту обнажен­ной груди. Несомненно, Мериэль заслуживала роскошных нарядов, и он решил подарить ей несколько платьев.
 Находясь полностью в его власти, она не выказа­ла страха, сумела развеять его ярость, когда он нахо­дился на грани совершения насилия. Воспоминание об этом было пыткой и желанием, и Уорфилд заста­вил себя трезво взглянуть на происшедшее. В реак­ции девушки на ласку было удовольствие – он давал голову на отсечение, однако отчаяние там тоже при­сутствовало.
 Это наводило на мысль о девственности, хотя по возрасту Мериэль уже давно должна иметь мужа и детей. Поэтому в обращении с ней приходится быть вдвойне осторожным. Господи, как же трудно кон­тролировать себя, держа в объятиях чудесное, трепе­щущее тело. Сейчас это казалось гораздо проще, но только потому, что ее не было рядом.
 Во внешнем дворе замка находилась большая цер­ковь, в деревне имелась своя, но, за исключением мессы, Адриан предпочитал уединение в собственной молельне. Надеясь успокоить дух и тело, он последо­вал в дальний угол комнаты, где узкая дверь вела в небольшое святилище. Часовня выходила на юго-за­пад, и дневное солнце проникало в помещение через маленькое оконце, бросая цветные блики на пол и алтарь.
 После постройки нового Уорфилда его владелец никогда не отступал ни от христианской веры, ни от традиций христианства. Он следовал законам церк­ви, давая деньги аббатству Фонтевиль и другим мо­настырям. Один-два раза в году Адриан на несколько дней уезжал в Фонтевиль, чтобы напомнить себе,  ЧТО действительно имеет большую ценность.
 Но, тем не менее, он понимал, что все больше отдаляется от Бога. Несмотря на постоянные молит­вы, Адриан чувствовал, что в душе нет больше мира и покоя, составляющие основу его существования. И очень сожалел об этом.
 Еще в детстве он представлял свою душу в виде серебряного кубка. В те дни, когда душа была напол­нена святым духом, кубок блистал, как отполирован­ное и начищенное серебро, лишь кое-где на сверкаю­щей поверхности виднелись темные пятна. Но с годами серебро потускнело. Неужели душа почернела от того, что жить приходилось в миру, а не в монастыре, и эта жизнь полна коварства, лжи и насилия? Или же его дух столь несовершенен, что с годами это стано­вится все более очевидным?
 Адриан стал на колени и попытался прочесть мо­литву, прося у Бога силы и мудрости, терпения и доброты для завоевания Мериэль, однако никак не мог успокоиться. Через некоторое время, открыв гла­за, он взглянул на маленькую статуэтку Божьей Ма­тери. Она всегда успокаивала его.
 Адриан начал молиться, но сегодня слова не име­ли никакого значения. Чем усерднее он старался со­средоточиться, тем больше нервничал, перед ним вста­вало лицо Мериэль – сначала доброе и честное, потом несчастное и печальное.
 Глаза девушки, полные упрека, все еще смотрели на него, заглядывая прямо в душу, когда мужчина вновь закрыл глаза Тяжело дыша, он старался вы­бросить этот образ из памяти, но не мог. Адриан знал упрямых, черствых монахов-аскетов, утверждающих, что все женщины – исчадия ада, и именно они сказа­ли бы, что Мериэль послана Сатаной, чтобы украсть его душу. Однако Уорфилд понимал, что проблема не в ней, а в нем самом.
 С годами молитвы потеряли святость, но в этот раз граф вообще не мог молиться. В отчаянии мужчи­на открыл глаза. Его взгляд скользнул мимо статуи Богоматери, мимо золотого распятия, висевшего на стене. Выше находилось небольшое оконце с разноц­ветными стеклами, выполненное в форме голубя, оли­цетворявшего Святой Дух.
 Уставившись в стену немигающими, ничего не ви­дящими глазами, лорд услышал жесткий властный внутренний голос: «Освободи ее».
 Дрожь пробежала по телу и устремилась, как ему казалось, прямо в душу. Сердце словно сжали ледя­ные пальцы, когда Уорфилд встал перед фактом, ко­торый пытался скрыть от самого себя: независимо от своего высокого положения, дающего много прав и свобод, независимо от тех чувств, которые испыты­вал к Мериэль, невзирая на заточение девушки яко­бы ради ее собственной безопасности, то, что он де­лал, изначально было неправильным. Это грех самонадеянности, совершенный против невинности из-за дьявольского искушения.
 Неудивительно, что в последнее время граф не находил времени для исповеди – как он мог признаться в таком черном поступке, если даже не испытывал настоящих угрызений совести. Боже, помоги заблуд­шему грешнику!
 Адриан знал, что, отпустив Мериэль, вновь смо­жет молиться. Освобождение девушки не очистит душу от греховных помыслов, но, по крайней мере, Уорфилд сумеет без смущения смотреть на статую Божьей Матери. Тогда он будет прощен и вновь получит Божье благословение.
 Дыхание молящегося участилось. Адриан так стиснул пальцы, что из-под ногтей показалась кровь. «Ос­вободи ее», – господи, так просто, но он не в силах это сделать, и Господь Бог покарает его, потому что даже ради спасения своей души он не позволит де­вушке уйти.
 Сэру Венсану де Лаону еще не приходилось бы­вать в доме еврея, и он неохотно ехал туда, не зная, чего ожидать. Прибыв по адресу, рыцарь увидел, что дом Бенжамина Левески ничем не отличается от жи­лища любого другого богатого купца, за исключени­ем того, что построен из камня, а не из дерева. На­верное, для прочности и защиты.
 Бенжамин Левески оказался человеком преклон­ного возраста с огромным хищным носом и темной бородой, в которой мелькали серебряные пряди. Вре­мя от времени он ссужал деньги, занимаясь ростов­щичеством, но основным его занятием являлась тор­говля. Самым примечательным в лице были глаза – проницательные, живые угольки, выдающие челове­ка, умеющего распознать выгоду в любом деле.
 Даже желая воспользоваться кошельком и жизнью еврея, сэр Венсан не мог заставить себя поклонить­ся. Черт побери, он все-таки рыцарь и христианин. В дальнейшем, конечно, он постарается пустить в ход все свое красноречие, чтобы убедить собеседника. Это поможет Ги Бургоню приобрести богатство и власть, да и самому удастся погреть руки.
 После ритуала знакомства и угощения вином Бенжамин сказал:
 – Я слышал, вы наводили обо мне справки в ев­рейской общине.
 Собеседник кивнул.
 – Да, до меня дошли слухи, что вы хотите пере­браться в провинцию и развернуть там торговлю. Именно поэтому я старался разузнать о вас как мож­но больше.
 Лицо еврея осталось непроницаемым.
 – Я думал о переезде, – признался он, – но даль­ше мыслей дело не дошло.
 – Мой лорд Адриан, граф Шропширский, хочет облагодетельствовать свой город Шрусбери, – тор­жественно проговорил сэр Венсан. – Поэтому люди вроде вас, удачливые купцы и банкиры, будут там почетными горожанами.
 – Какие привилегии я буду иметь, если решу пе­ребраться в Шрусбери, а не поселюсь где-нибудь в Линкольне или Йорке?
 – Шрусбери – развивающийся и растущий город. В его процветание большой вклад внесла торговля уэльской шерстью, – француз на секунду замолчал, отпив глоток вина и восхищаясь его великолепным букетом. – Там еще нет еврейской общины, поэтому вам открыты все дороги. К тому же, ваша семья бу­дет находиться под личным покровительством графа. Лорд Адриан даже выделит вам охрану от Линкольна до Шрусбери, если вы надумаете приехать.
 Черные глаза-угольки насмешливо блеснули.
 – Сейчас мои домочадцы находятся под покрови­тельством короля. Неужели граф могущественнее?
 Сэр Венсан пожал плечами.
 – Лондон – рассадник всех пороков, общеанглийская помойка. Все отбросы – пьяницы, оборванцы и грабители нашли себе здесь приют, и даже бравые ко­ролевские солдаты не всегда могут с ними справиться. У короля много других дел, кроме защиты евреев.
 Выражение глаз Бенжамина не изменилось, но сэр Венсан понял, что сумел заинтересовать собеседни­ка. Сейчас лучше не нажимать и не настаивать, а позволить купцу поговорить с семьей. Рыцарь допил вино и поднялся.
 – Я пробуду в Лондоне еще несколько дней. Могу ли я навестить вас, возможно, у вас возникнут какие-нибудь вопросы о Шрусбери?
 Старик тоже встал.
 – Возможно, в предложении вашего лорда есть здравый смысл. Действительно, на западе Англии не так много купцов, как на востоке и в центре. Однако принятие такого решения не должно быть поспеш­ным.
 Сэр Венсан покинул собеседника в хорошем рас­положении духа. Из собранных ранее сведений он знал, что старик заинтересован в переезде, но окон­чательно не решил. Перспектива стать главным куп­цом графства должна помочь ему сделать это.
 Несколько дней – Мериэль уже сбилась со счета – ее держали взаперти, и никто не навещал девушку, кроме Марджери. Мериэль не заблуждалась на тот счет, что граф забыл о ней. Нет, в одиночном заклю­чении таился коварный умысел дать ей почувство­вать себя невыносимо одиноко, чтобы потом она с благодарностью приняла его общество.
 Мериэль даже думать не хотела о том, что будет, если ее терпение лопнет до того, как утихнет его желание. Девушка занимала себя благочестивыми размышлениями, молитвами, наслаждалась ежеднев­ной ванной. Когда она не могла сидеть на одном мес­те, то вскакивала и мерила шагами комнату, двигаясь легко и непринужденно. Она вспоминала различные города и поместья, где ей довелось бывать, до мель­чайших деталей восстанавливала особенности строе­ния и убранства помещений, красоты природы Болейна, Ламборна, Мортона, очертания знакомых холмов и деревень.
 Чтобы занять руки, привычные к работе, она при­вела в порядок порванное платье, затем расплела поло­вики и принялась плести из них новые коврики и неуклюжие корзинки. Когда «сырье» закончилось, Мериэль расплела свои поделки и начала заново, придумывая новые узоры.
 За этим занятием ее и застала Марджери, вошед­шая в комнату с подносом и корзиной.
 – Для вас есть аппетитный кусочек цыпленка, – в голосе горничной прозвучало явное удивление при виде занятий пленницы.
 Мериэль встала и потянулась.
 – Почему бы тебе не съесть его самой? В такие тихие, спокойные дни у меня не бывает аппетита, – но затем ее внимание привлекли странные звуки из корзины. Мгновение спустя оттуда выбрался котенок и спрыгнул на пол. Девушка с удивлением поинтере­совалась:
 – Это твой?
 Горничная с отсутствующим выражением лица по­вернулась к ней:
 – Что?
 Возможно, одиночество пагубно отразилось на моз­гах Мериэль, но осознание этого заняло всего не­сколько секунд. Затем она впервые за несколько дней улыбнулась.
 – Ой, наверное, у меня разыгралось воображение. Мне показалось, что на полу что-то мелькнуло, – взяв с тарелки куриную ножку, девушка оторвала кусок мяса и поднесла его к котенку, жадно набросившему­ся на еду.
 – На кухне столько котов, что сосчитать невоз­можно, однако здесь, наверху, мне еще не приходилось видеть ни одного, – вздохнув, проворчала Мар­джери, забирая пустую чашку, оставшуюся после завтрака.
 – Наверное, здесь водятся крысы, – поморщив­шись, сказала Мериэль. – А мне всегда нравились коты.
 – Ладно, мне пора идти, – произнесла Марджери, закрывая за собой дверь.
 Мериэль решила поближе познакомиться с котен­ком. Это оказалась кошка, маленькая и очень милая, серая пушистая шерстка кое-где была покрыта рыжи­ми пятнами. Она назовет ее Кестрел.
 В ее положении даже мышь может оказаться под­ходящей компанией, а Кестрел тем более. Кошка была на удивление ласковой и добродушной, спала на ко­ленях хозяйки, когда та молилась и размышляла, прыгала на грудь, когда девушка ложилась на постель, укладывалась клубком и радостно урчала.
 Кестрел, как и любой котенок, обожала играть. Особенно ей нравилось бегать за длинной ниткой, кото­рую дергала Мериэль, В отсутствии других развлечений она играла с собственным хвостом. Одно было плохо – кошка вставала слишком рано и тыкалась любопытным мокрым носом в лицо хозяйки. Однако это небольшая цена за такую чудесную компанию.
 Ободренная присутствием живого существа, Мериэль сплела длинный узкий половик и положила его на подоконник окна так, чтобы конец свисал наружу. Покрошив недоеденный хлеб, она ссыпала на него крошки. Уже через несколько минут начали слетать­ся птицы, лакомясь угощением. Сначала кошку при­ходилось держать, чтобы та не пообедала гостями, но очень скоро сообразительная Кестрел поняла, что охота на птиц запрещена, хотя все же бросала на них жадные взгляды.
 Иногда птица залетала в комнату и кружила по ней, отчаянно трепеща крыльями в поисках выхода. Мериэль прекрасно понимала чувства несчастной жер­твы, ее тщетные попытки избежать неотвратимого. Они являлись отражением ее собственной судьбы, поэтому девушка старалась как можно быстрее пой­мать птицу и выпустить ее.
 Проводя дни таким образом, Мериэль убедила себя, что сумеет выдержать и не будет сломлена ни телом, ни духом. Пусть граф не обольщается и ищет себе более подходящую любовницу. Но ночами, лежа на постели и бессонно глядя в потолок, девушка ду­мала о том, что барьер, удерживающий ее страх, очень непрочен, и эта мысль приводила в отчаяние.
 Прошло несколько дней, и вот на пороге появи­лась Марджери, держа в руках кучу одежды.
 – Лорд Адриан прислал вам платья, – торжес­твенно объявила она, кладя одежду на постель. – Он хочет, чтобы вы переоделись в одно из них и выбро­сили старое. Вскоре милорд пришлет за вами.
 – Моя собственная одежда меня вполне устраи­вает, – Мериэль смотрела на разноцветную груду с таким выражением, как рассматривала бы гнездо разъ­яренных диких ос. – Можете отнести все обратно.
 Марджери, ошеломленная, взглянула на узницу.
 – Ой, нет, не могу. Для нормандца он ведет себя вполне разумно, но не любит, когда его обижают и прекословят, – горничная восхищенно провела рукой по платьям. – Кроме того, они так красивы!
 – Тем не менее, они мне не нужны, – видя отча­яние в глазах девушки, Мериэль продолжила: – Не волнуйся, ты не будешь говорить ему об этом. Я это сделаю сама, когда он пошлет за мной.
 Марджери открыла было рот, но передумала и ушла, сокрушенно качая головой.
 Мериэль разглядывала разноцветную одежду, поджав губы. Как она и предполагала, граф постарался подкупить ее. Но почему ему пришло в голову, что ее можно купить за новое платье? Девушка настолько рас­сердилась, что всерьез решила выбросить подарки и даже собрала вещи в кучу и понесла к окну. Но затем, все обдумав, решила не выбрасывать хорошую одежду. Та­кая расточительность – непростительный грех.
 Марджери права, платья действительно были вос­хитительны. К ним прилагались две белые рубашки из тончайшего полотна, одна – с воротом и рукава­ми, отделанная золотой тесьмой. Накидка из темно-красной шерсти оторочена мехом горностая. Две про­зрачные вуали были прекрасным дополнением к золотому обручу, пояс расшит золотыми нитями, лен­ты соответствовали по цвету с платьями – ярко-голу­бые, изумрудно-зеленые, ярко-красные. Любой наряд во много раз превосходил самое красивое платье, которое когда-либо было у Мериэль.
 Такой гардероб могла иметь либо принцесса, либо шлюха. При этой мысли девушка вновь вздрогнула от отвращения и решила навсегда избавиться от подарков. Но в самый последний момент бережливая, экономная натура одержала верх, погасив гнев. Де Вер бережно перенесла роскошные платья к двери и ак­куратно сложила их на полу. Настроение поднялось при виде любопытной Кестрел, забравшейся в кучу платьев и запутавшейся в тонкой вуали.
 Размотав ткань и освободив котенка, Мериэль по­чесала его шейку, животное довольно заурчало и от­правилось спать под кровать. Если глупое создание останется там, то неожиданный визит не раскроет его присутствия. Затем узница уселась, сложив руки на коленях и закрыв глаза, и начала размышлять. Ей нужно найти в себе силы противостоять бурному на­тиску графа и обрести спокойствие.
 Несколько мгновений спустя вошел Адриан. Мериэль подняла голову и увидела по его лицу, что в нем произошла какая-то перемена, но не физическая – он по-прежнему походил на прекрасного падшего анге­ла. Что-то изменилось в его душе, причем далеко не в лучшую сторону – в нем ощущалось явное напряже­ние. Неужели борьба с соперником – претендентом на графский титул – шла так плохо? Он потерпел поражение и теперь переживает? Или его неприят­ности носят личный характер?
 При виде заштопанного старого платья девушки лицо мужчины стало похожим на маску.
 – Почему ты не переоделась?
 Мериэль не спеша встала.
 – Я предпочитаю не принимать ваши щедрые дары, милорд. Моя одежда вполне соответствует моему те­перешнему положению.
 – Во-первых, твое платье было порвано и теперь все в заплатах. Поскольку в этом виноват я, то вполнесправедливо, что я заменил его.
 Разумные слова, но девушка не стала терять время на восхищение умными доводами.
 – Если бы я не пыталась бежать, то ничего бы не случилось. Вы не обязаны заботиться о моем гарде­робе, милорд, – Мериэль немного помолчала, выдер­жав паузу, затем продолжила: – И я тоже ничем вам не обязана.
 Эти слова задели мужчину, он подошел вплотную к девушке и, не говоря ни слова, схватил за ворот платья и с силой дернул вниз. Ткань порвалась почти до колен, платье едва не упало к ногам.
 Мериэль качнулась вперед, и граф схватил ее за плечи, удерживая от падения. Девушка смотрела на него, затаив дыхание, и со страхом ожидала последу­ющих действий. Она прекрасно понимала, что ее тело прикрывает лишь старая рубашка, чиненная-перечи­ненная, настолько ветхая, что могла порваться от любого резкого движения.
 Горячий, опасный огонь, вспыхнувший в глазах Адриана, показал, что он тоже это прекрасно пони­мает. На мгновение мужчина сильнее сжал ее плечи, впившись пальцами в нежную кожу, но затем разжал руки.
 – Если ты не переоденешься в новое платье, я разорву и рубашку, и тогда не смогу поручиться за свое дальнейшее поведение, – с этими словами Уорфилд повернулся к двери. – Скоро я вернусь и надеюсь, что к тому времени ты будешь выглядеть при­лично.
 Мериэль размышляла, стоять ли ей на своем и отказываться повиноваться, либо спокойно подчиниться. Наконец она сдалась, отчасти потому, что ее со­бственную одежду уже нельзя было надеть, отчасти из-за того, что вещи сами по себе ничего не значили, являясь незначительными, ничего не выражающими символами. Граф и так чем-то рассержен, уж лучше не гневить его, искушая судьбу.
 Мериэль быстро переоделась, опасаясь возвраще­ния Адриана. Надев рубашку, девушка вздрогнула от удовольствия – тонкая ткань приятно холодила кожу. Затем пришла очередь платья. Она выбрала самое простое, с отделкой из золотой каймы на горловине и рукавах. Портниха верно рассчитала ее размеры – платье чудесно сидело на девушке, соблазнительно подчеркивая грудь.
 Пояс был сделан на более крупную женщину, и Мериэль пришлось второй раз обернуть его вокруг талии, иначе свободные концы спадали бы до пола. Она отказалась от мысли вплести в волосы ленты, но надела вуаль, закрепив ее обручем.
 Возможно, если она хотя бы одеждой станет по­ходить на леди, то отношение к ней будет другое.
 Мериэль едва успела сложить вещи в сундук, как стук возвестил о прибытии графа. Стоя в дверях, он не отрывал от девушки восхищенного взгляда. Та смутилась и покраснела.
 – Именно так ты и должна выглядеть, – лорд Адриан подошел к Мериэль и приподнял ее подборо­док. – Почему ты стараешься идти наперекор мне, сопротивляешься? – нежно спросил он. – Я хочу об­ращаться с тобой хорошо, но твое сопротивление будит во мне дьявола.
 Мериэль, не мигая, смотрела на рыцаря, не веря своим ушам.
 – Как вы смеете! – взорвалась она, отбросив его руку. – Вы насильно увезли меня, можно сказать по­хитили, посадили в темницу, угрожали, и еще смеете упрекать меня за плохое поведение?
 Господи, узница совсем забыла о своем решении незлить Уорфилда по пустякам. Когда лорд Адриан повернулся на каблуках, девушка собралась с духом, ожидая последствий. Но мужчина неожиданно оча­ровательно улыбнулся, и дьявольские искры исчезли из глаз:
 – Конечно, я виню тебя. Это гораздо удобнее, нежели признаться, что я вел себя, как последний осел.
 Его ответ настолько поразил Мериэль своей не­ожиданностью, что та даже рассмеялась:
 – Ну, у каждого есть недостатки.
 – Верно, – согласился Адриан и вновь посерьез­нел, однако в глазах осталась смешинка. Он собирался сказать еще что-то, когда Кестрел пулей вылетела из-под кровати, напала на одной ей видимого врага на полу, сделала сальто и остановилась перед графом.
 Удивленный, тот посмотрел вниз, нагнулся и под­нял котенка. Обеспокоенная за безопасность питоми­цы, Мериэль вскрикнула:
 – Пожалуйста, не делайте ничего Кестрел!
 Лорд внимательно разглядывал животное, которое тут же лизнуло его запястье. Девушка в отчая­нии вздохнула: что понимает глупое создание, ласка­ясь к чудовищу? Не воспользовавшись чудесным убежищем, выскочила из-под кровати, затем прибе­жала к ногам тюремщика.
 Спустя мгновение она поняла, что котенок посту­пил мудро, потому что граф не рассердился.
 – У меня создается впечатление, что ты ценишь это глупое животное больше, чем меня, или того, что я могу предложить. Не отвечай, – перебил мужчина девушку, хотевшую что-то сказать в свое оправда­ние, опуская котенка на пол. – Сейчас я не желаю знать твое мнение. Сегодня такой чудесный день. Не хочешь ли прогуляться по стенам?
 – Заставите ли вы меня, если я не захочу идти?
 Граф внимательно посмотрел на нее.
 – Нет, если ты не желаешь, не буду настаивать.
 – Хорошо, в таком случае я принимаю ваше пред­ложение, – с этими словами Мериэль прошла мимо
 него к двери.
 Граф усмехнулся.
 – Ты непоследовательна и неразумна, мой малень­кий сокол.
 – Я и не говорила, что обладаю такими достоин­ствами. Знаете, наш святой отец как-то сказал, что ни одна женщина не может поступать разумно и ло­гично.
 – Священники всегда так говорят, – пробормотал лорд Адриан, открывая дверь. – Они забыли, каков мир на самом деле.
 Мериэль вновь рассмеялась, спускаясь в большой зал.
 – Монахи, никогда не видевшие и не знавшие жен­щин, могли это сказать, но никак не священники. Все эти проповедники, предписывающие женщинам пос­лушание и полное повиновение, идут на поводу у святых отцов, у их нравов и мыслей.
 – Нет, не у святых отцов, а просто у мужчин, – лорд печально взглянул на девушку. – Я думаю, боль­шинство представителей сильного пола иногда меч­тают, чтобы у женщин вообще не было разума.
 – Женщины созданы из ребра Адама, поэтому близ­ки мужчинам, однако их нельзя топтать ногами.
 Уорфилд хмыкнул, и молодые люди поднялись по лестнице, ведущей на крышу. С графом приятно об­щаться, когда не проглядывают его темные, неизведанные стороны. Поднимаясь первой по узкой, крутой лестнице, Мериэль украдкой бросила взгляд на Адриана и поразилась новой мысли, пришедшей в голову.
 Будучи младшей дочерью небогатого рыцаря и с юных лет отданная в монастырь, она никогда не смотрела на мужчин как на возможных партнеров, зная, что не выйдет замуж. Даже после ухода из Ламборна свадьба казалась далекой, нереальной перспективой и останется такой еще несколько лет, пока Алан не сможет приобрести ей приданое. Однако Мериэль вовсе не была уверена, что хочет замуж.
 Но сейчас она думала о том, как бы смотрела на своего поработителя и как бы относилась к нему при других обстоятельствах. Что, если бы Адриан де Лэнси оказался бы бедным рыцарем с одним замком и сначала попросил бы ее руку и лишь затем тело? И что, если бы ей прежде не пришлось познакомиться с темной сторо­ной его души, захотела бы она быть его женой?
 Девушка ответила на это положительно, потому что не встречала еще такого привлекательного мужчины, как лорд Адриан. Если не принимать во внимание опасное, странное, волнующее наваждение, которое он испытывал к ней, граф казался умным, начитанным, обладал чувством юмора и обаянием. Хотя Мериэль не понимала, почему лорд так желал получить ее, и ненавидела его за свое заключение, все-таки в его отношении к ней было что-то интригующе-влекущее. Мужчины всегда относились к Мериэль как к млад­шей сестре, и никто никогда не преследовал ее своей любовью. Граф же впервые в ее жизни заставил де­вушку поверить, что она красива и желанна.
 Мериэль вздохнула и сосредоточила внимание на крутой и опасной лестнице, прекрасно зная, что та­кие рассуждения приносят мало пользы. Она пленни­ца графа, а не гостья, его намерения исключительно грязны и бесчестны. Даже если бы он знал, что ее настоящее имя де Вер, они все еще находились бы по разные стороны стены, разделенные политикой и об­стоятельствами. Ее семья стоит внизу нормандской социальной лестницы, то есть, говоря проще, де Вер ближе к своим английским слугам, чем к знатным нормандским баронам. Для лорда Адриана уже вы­брана невеста из семьи, чья знатность и богатство равны его собственным.
 Вступив на парапет, окружающий башню, Мериэль отбросила мрачные мысли, наслаждаясь каждой минутой, проведенной на свежем воздухе. Ветер поднимал прозрачную вуаль, швыряя в лицо и прак­тически ослепляя. Лорд Адриан пришел на помощь, осторожно свернул тонкую ткань, снял с головы и засунул за вытканный пояс.
 Девушка поблагодарила, удивившись, что его рука не лежит на ее талии. Граф, кажется, пришел в хоро­шее настроение. Мериэль с удовольствием разгляды­вала окрестности.
 Башня была самым высоким местом замка, стоя­щего на уступе скалы. Крыша или, лучше сказать, обзорная площадка, выходила на деревню и холмы Шропшира. Сколько миль отсюда до Эвонли? Де Вер сказала вслух:
 – Какой чудесный вид! Я еще никогда не была так высоко от земли.
 – Да, красиво, – согласился рыцарь. – Кроме того, невероятно удобно. Дозорный видит на мили вперед.
 Мериэль огляделась и увидела стражника. Тот уважительно поклонился хозяину замка, затем удалился на другой конец площадки.
 Молодые люди прошли через площадку и подошли к краю, выходившему на реку. Девушка выглянула в узкое пространство между зубцами и едва не задохнулась от страха – скала была совсем отвесной.
 – Если я уроню камень, то он упадет прямо в реку?
 Граф кивнул.
 – Вполне вероятно. Скала внизу такая же крутая и недоступная для подъема, как и стены замка.
 Девушка нахмурилась.
 – Мы находимся как раз над вашей комнатой. Почему вы построили башню на самом краю скалы, а не посередине? Наверное, из соображений безопасности?
 – Нет, – Уорфилд прислонился к зубцу стены, задумчиво глядя на реку. – Мне просто хотелось иногда приходить сюда и любоваться окружающим видом, а не натыкаться взором на спины вооруженных стражей.
 – Думаю, я понимаю вас, – Мериэль посмотрела на реку. Вначале она увидела двух рыбаков, сидящих влодке, но больше не нашла следов человеческого присутствия. Лишь дикая, первозданная красота. Зато в другом направлении жизнь кипела ключом.
 Девушка взглянула на точеный профиль спутни­ка. Его лицо напоминало ничего не выражающую маску, белокурые волосы вбирали в себя солнечный свет и сверкали, словно нимб святого. Мужчина олицетворял собой идеал красоты, воспетый норманнами. Единственным недостатком был невысокий рост. Может, у него будут дочери, унаследовавшие от отца прекрасную внешность – огромные чистые серые глаза и золотистые волосы.
 Немного помолчав, Мериэль заметила:
 – Никто не сможет напасть на Уорфилд с этой стороны.
 – Не совсем верно, – Адриан указал в направле­нии скалы. – Чтобы доказать своим людям, что не­приступных замков не бывает, однажды я взобрался по скале со стороны реки. Если смог я, то и другие вполне сумеют сделать это.
 Удивленная донельзя, девушка взглянула на реку, затем перевела глаза на собеседника.
 – Вы шутите?
 – Клянусь Богом, – заверил он. – Я сделал это ночью, и никто не ожидал нападения. Хотя, между прочим, я не поднимался до конца, а выбрал место под стеной, которое довольно легко проломить.
 – Святая Дева Мария! – в ужасе воскликнула Мериэль. – Вас могли убить! Зачем вы это сделали?
 – Я вполне мог пережить падение в реку. Что касается «зачем», – мужчина улыбнулся, – когда стражник, которому я приставил кинжал к горлу, уди­вился, что мягко сказано, а его друзья просто потеря ли дар речи, то поняли, что я был прав.
 – Вы ведь не убили его?
 – Конечно, нет. Иначе, зачем этот урок?
 Девушка нерешительно рассматривала графа, раз­думывая, являются ли его слова доказательством хлад­нокровия или черного юмора. Скорее всего, здесь присутствует и то, и другое.
 – Все-таки, несмотря на ваши заверения, я очень сомневаюсь, что кто-то мог взобраться по отвесной скале.
 Граф пожал плечами.
 – Даже в самых отвесных скалах есть трещины и выступы. Если тебе приходилось подниматься за птенцами сокола, то должна знать об этом.
 Она покачала головой.
 – Я никогда не взбиралась по такой скале. Когда мы с братом брали птенцов, то брат обычно спускал меня вниз на веревке, – думая о расстоянии до реки, девушка вздрогнула. – Так гораздо легче.
 Золотистые брови графа взметнулись вверх:
 – Брат позволял тебе рисковать жизнью подобным образом?
 – Я находилась в полной безопасности. К тому же, у меня не хватило бы сил удержать его при спуске.
 Де Лэнси изумился еще больше.
 – Теперь я понимаю, что рассказы о диких, не­обузданных уэльсцах – чистая правда.
 – Да, милорд, это правда, мы дикие и свободные, – Мериэль взглянула на реку, затем посмотрела на едва видневшиеся вдали холмы родины. – Уэльс никогда не кланялся нормандцам.
 – Ошибаешься. Несмотря на беззаветную храб­рость – надо признать, они сильны и мужественны, – твой народ в конечно итоге проиграет, потому что уэльсцы разобщены и слишком независимы, чтобы выбрать одного суверена, – граф покачал головой. – Бессмысленная и жестокая борьба между братьями за лишний надел уносит много жизней и требует много крови.
 – Поэтому было бы справедливо делить наследство отца поровну между сыновьями, – резко ответила де Вер, думая о своих братьях. – Где же справедливость по-нормандски, когда старший наследует абсолютно все, а младшие вынуждены идти в услужение иедва не просить милостыню?
 – Разделение наследства на равные части – действительно, справедливо, – согласился Адриан, – но не совсем правильно и мудро. Нормандский обычай делает человека сильнее. Посмотри, как страдает Англия при слабом правителе. А кто мучается боль­ше всех? Конечно, простой народ, не имеющий высо­ких каменных стен для защиты. И в то же время они составляют основную часть богатства страны. Если некому будет возделывать землю, многие лорды ока­жутся на положении нищих, – выражение лица Адри­ана стало серьезным. Возможно, он вспомнил, что ему удалось увидеть за годы гражданской войны. – Когда у Англии вновь будет сильный король, Север­ный Уэльс подчинится ему, как это сделали южные земли. Только дикие горы помогают северянам сопро­тивляться, но это временное укрытие. И хотя ты не согласишься со мной, под пятой нормандцев Уэльс будет жить лучше и процветать.
 – Никогда, милорд. Свобода – в нашей крови, – Мериэль разозлилась. Ее всегда восхищало свободо­любие и отвага соотечественников матери, и она совсем забыла, что сама является наполовину норманд­кой. В данный момент в ее жилах текла чистая кельтская кровь. – Настоящее дитя Уэльса лучше умрет, чем станет жить в цепях.
 Уорфилд изучающе смотрел на пленницу.
 – У меня такое впечатление, что беседа от поли­тических аспектов перешла на личные.
 – Как вы мудры и проницательны! – его вера в то, что соотечественники матери будут жить лучше при нормандцах, попиравших все мыслимые и не­мыслимые человеческие законы, столь же оскорби­тельна, как и его убеждение, что она будет чувство­вать себя лучше, став его любовницей. Гнев, поселившийся в душе с первых же минут плена, вы­рвался наружу:
 – Как долго вы собираетесь держать меня в заточении, лорд Адриан? Я не совершала никакого пре­ступления, меня не судили. Клянусь, что не изменю своего мнения и не стану вашей любовницей. Точно так же мои уэльские родственники ни за что не со­гласятся подчиниться нормандцам и будут сопротив­ляться и сражаться до последней капли крови.
 Холодные серые глаза лорда впились в ее лицо.
 – Я буду держать тебя в заточении до тех пор, пока в этом будет необходимость – то есть пока ты добровольно не согласишься на мои условия.
 – Какая наглость! – воскликнула Мериэль, затем взяла себя в руки, надеясь, что разум подскажет вы­ход. Ярость этого дать не могла. – Вы кажетесь ум­ным и ученым человеком, лорд Адриан. Вы почти ста­ли монахом и, по вашим собственным словам, оставили монашескую рясу только по необходимости, – глаза девушки сузились. – Где ваша нравственность, где христианская мораль? Более того, где ваша гордость? Как вы можете позволить, чтобы вами управляло сла­дострастие? Конечно, я незначительная простушка, я не красива и не богата. Насилие надо мной не приба­вит вам доблести как рыцарю, а у меня нет опыта проститутки в любовных делах, я не умею вызывать страсть.
 В воздухе явно ощущалось напряжение.
 – Но то, что я чувствую к тебе, нельзя назвать обычной похотью, – мягко проговорил Адриан. – Для меня ты необычна, неповторима и незаменима. Для меня ты единственная женщина в мире, я никем не могу заменить тебя. Ты уже слышала это, но почему-то не веришь мне, – голос графа стал жестче. – Чем скорее ты примешь мое предложение, тем скорее уз­наешь свое будущее.
 Мериэль отпрянула.
 – Если вы действительно собираетесь держать меня под замком всю жизнь, я лучше сброшусь со скалы.
 Уорфилд быстро шагнул вперед и схватил ее за руку.
 – Хочется верить, что ты не поступишь подобным образом, но я не желаю рисковать. Пора возвращать­ся в свою комнату.
 – В свою темницу, – с горечью уточнила девуш­ка, презрительно усмехаясь, и начала спускаться по крутой каменной лестнице. – Если я уступлю вашим домогательствам из-за угроз, то будет ли это легче, чем покорность под угрозой меча?
 Граф промолчал, и в напряженной тишине они подошли к дверям темницы. Войдя внутрь, граф за­крыл за собой дверь и отпустил руку Мериэль. Де­вушка тут же повернулась к нему.
 – Даже если я настолько глупа, что соглашусь стать вашей любовницей, какое будущее меня ждет? Неужели ваша жена согласится жить под одной кры­шей с соперницей? Или вы спрячете меня в каком-нибудь другом месте, чтобы не задеть ее самолюбие? Что вы будете делать с незаконнорожденными деть­ми? – Мериэль воздела руки к небу. – Граф, вы же умный и практичный человек, есть ли у вас ответы на эти вопросы?
 Она видела стыд и вину в его глазах и поняла, что за его дерзостью скрываются остатки благородства. Наконец Уорфилд выдавил из себя:
 – Ты всегда будешь уважаема и почитаема, как и твои дети.
 – Такова плата шлюхе? – презрительно сказала Мериэль. – Я никогда не уступлю вам по доброй воле, милорд, и чем скорее вы поймете это, тем быстрее подумаете о своем будущем и достойной нормандс­кой наследнице, которая станет вашей женой.
 Губы Адриана скривились в восхищенной улыбке.
 – У тебя безрассудная смелость сокола. Большин­ство женщин кудахтали бы и тряслись от страха.
 – Какой толк от страха? – горько спросила де­вушка. – Вы хозяин в своем замке и можете делать все, что угодно, но насилие не изменит мое решение, наоборот, я буду сопротивляться еще больше.
 – Я уже говорил и повторяю, что вовсе не собира­юсь насиловать тебя, – мужчина напряженно всмат­ривался в лицо Мериэль. Так, наверное, он смотрел на противника в бою. – Ты упряма, но я тоже, и буду ждать, сколько нужно. Со временем ты изменишь свое решение.
 Девушка не отрывала от него глаз.
 Запомните мои слова, милорд – вы можете на­силовать меня, можете убить, сломать кости, но в таком состоянии я не смогу пригодиться вам, – ее голос понизился до драматического шепота. – Кля­нусь могилой матери, что вы не сломите мою волю.




 ГЛАВА 8


 С первой минуты знакомства с Мериэль страст­ное желание поколебало его присутствие духа. Те­перь, когда девушка, гордо выпрямившись и став от этого еще желаннее, бросила ему в лицо такие обви­нения, последние тонкие нити, державшие Адриана в рамках, порвались, и темные демоны взбунтовались в крови.
 – Будь ты проклята! – рявкнул он. – Если ты не уступишь сама, я сломаю тебя!
 Мериэль уже была не женщиной, которую он хо­тел завоевать, а врагом, которого нужно победить. Не думая о последствиях, действуя неосознанно, ру­ководствуясь лишь желанием завоевать, Адриан шаг­нул вперед, поднял ее на руки, швырнул на пуховую перину и упал на нее, прижав хрупкое тело к посте­ли. Он рывком обнажил грудь девушки, порвав и платье, и рубашку.
 Мериэль молча сопротивлялась – кричать и звать на помощь в его собственном замке не имело никако­го смысла. Она извивалась и царапалась с удивитель­ной, непонятно откуда взявшейся нечеловеческой силой, и когда мужчина приподнялся, чтобы развя­зать пояс штанов, Мериэль ударила его в пах.
 Однако быстрая реакция, ни разу не подводившая Уорфилда, спасла его и на этот раз. Он успел увер­нуться. Удар пришелся в бедро. До того, как девушка успела ударить еще раз, Адриан упал на нее, чтобы она не смогла больше даже пошевелиться.
 – Будет лучше, если ты перестанешь сопротив­ляться, – тяжело дыша, предупредил он.
 – Никогда! – прошипела девушка, не собираясь сдаваться. Их лица почти соприкасались, и Адриан видел, что в ее огромных голубых глазах горели вы­зов и отчаяние.
 Свободной рукой мужчина разорвал платье донизу, и погладил бедро. Его пальцы ощутили шелко­вистую, нежную кожу. Рука скользнула вниз, и де­вушка почувствовала, как дрожь побежала по телу, однако не вскрикнула и не заплакала, не стала умо­лять остановиться. Прерывающимся голосом она про­бормотала:
 – Матерь Божья, молись за нас, грешных, сейчас и в час кончины.
 На Адриана слова молитвы подействовали, слов­но удар кинжала. Он хотел закрыть ей рот поцелуем, чтобы девушка замолчала и не будила спящую со­весть, но было поздно. Теперь, глядя на ее лицо, ры­царь видел лишь черты скорбящей Девы Марии, лю­бящей и всепрощающей матери, молящейся за грехи неблагодарных людей, просящей за них перед Богом.
 Хотя тело и душу сжигал огонь, который способ­на погасить лишь Мериэль, Адриан не мог продол­жать. Он ясно понял, что насилие – непроститель­ный грех, оно уничтожит ту часть его души, которая отличалась человеколюбием, порядочностью, и отбро­сит его прямиком в ад, лишив надежды на прощение и любовь.
 Дрожа, Адриан отпустил узницу и встал.
 – Господи, – задыхаясь, проговорил он. – Госпо­ди, помоги мне!
 Однако слова не могли успокоить его бешенство. Он резко повернулся, схватил изголовье кровати и с силой ударил его о каменную стену. Мышцы буквально звенели от напряжения, а душа трепетала от возбуж­дения. Изголовье разлетелось на куски, а железные прутья погнулись. Кровать с треском упала, блестя­щие шарики рассыпались по полу.
 Это несколько облегчило его состояние, но для разрядки явно было недостаточно. Адриан взглянул на Мериэль, смотревшую на него широко раскрыты­ми глазами, в которых застыл ужас.
 – Прости меня, – прошептал он, – прости меня, мой маленький сокол.
 С этими словами Уорфилд, шатаясь, вышел, за­хлопнув за собой дверь. По плану, составленному на день, он намеревался поупражняться во внутреннем дворе, проверяя искусство владения мечом своих ры­царей, но сейчас не мог заниматься этим. В тепереш­нем состоянии он мог кого-нибудь убить.
 Молиться за успокоение души бесполезно. Только действие могло смягчить его муки, поэтому, почти ни­чего не видя, Уорфилд направился к конюшням. Слуги, бросив один единственный взгляд на лицо хозяина, ис­каженное яростью, спешили убраться с дороги.
 Оседлав Гедеона, Адриан выехал из конюшни, едва сдерживаясь, чтобы с ходу не пустить коня галопом – во внутреннем дворе находилось слишком много лю­дей. Выехав за пределы замка и миновав деревню, он отпустил поводья и направил коня на север. Скакун как будто вторил хозяину, заразившись его сумас­шествием.
 Адриан потерял счет времени, доверившись ин­стинкту жеребца, который не позволит им обоим свер­нуть себе шеи, но когда наконец пришел в себя, то обнаружил, что конь весь в мыле от бешеной скачки. Да и сам всадник был не в лучшем виде. Его трясло при мысли о содеянном, он содрогался от отвраще­ния к самому себе. Но, несмотря на это, по-прежне­му чувствовал желание. Уорфилд все еще хотел Ме­риэль, и страсть перешла в боль. Но его поведение еще дальше отодвигало девушку, и та вряд ли когда-нибудь сможет доверять ему. Бог свидетель, де Лэнси уже не в состоянии доверять самому себе.
 Когда ярость улеглась, уступив место отвращению, Адриан натянул поводья и огляделся, стараясь опре­делить, как далеко умчал его вороной. Спустя мгно­вение рыцарь понял, что находится совсем близко от дома Олвин, своей бывшей любовницы. Она всегда могла успокоить вспышки его бешенства.
 Иногда, находясь неподалеку, Уорфилд заезжал к ней. Их отношения закончились, когда женщина вы­шла замуж за Бруно, мельника, но они по-прежнему оставались друзьями. Олвин обладала даром успока­ивать хозяина. В супружестве она обрела счастье, и ее всегда было приятно видеть. Адриан доверял Ол­вин и, как женщине, мог рассказать то, чем не су­мел бы поделиться с мужчиной. Теперь он нуждался в ее участии и доброте.
 Мельник – важный человек, поэтому его дом был больше остальных и стоял в некотором отдалении от деревни. Подъехав ближе, Адриан искренне обрадо­вался Олвин, работающей во дворе. Женщина что-то варила, ее темные волосы упали ей на лоб, когда она склонилась над небольшим чаном, но, услышав стук копыт, подняла голову, и широкая улыбка озарила лицо.
 – Здравствуйте, милорд, – весело сказала она. Адриан собрался вести себя, как подобает лорду, но его решение испарилось, как дым, при виде такого сердечного приветствия. Не говоря ни слова, он слез с коня, привязал Гедеона и заключил Олвин в объ­ятия. Поначалу та застыла от изумления, но тут же поняла, что мужчина ищет успокоения, а не физичес­кой близости, и ответила на объятие.
 – Ах, милорд, что-то случилось, да? – осторожно спросила женщина и мягко погладила его по щеке.
 Граф долго не мог произнести ни слова, а только крепче прижимал к себе женщину, нуждаясь в ее тепле и дружелюбии.
 Олвин была практически одного роста с ним, пух­ленькая и миловидная, но когда эмоции чуть улег­лись, он обратил внимание, что она казалась полнее, чем обычно. Адриан разжал объятия:
 – Ты ждешь ребенка?
 – Ага, – счастливо ответила Олвин, похлопав себя по округлившемуся животу. – Кто бы мог подумать, что такая старуха, как я, способна на подобное?
 Новость ошеломила Уорфилда. Олвин считала себя бесплодной, подтверждением тому были годы заму­жества, затем связь с лордом, но Бруно преуспел там, где не смогли другие. Впервые в жизни Адриан усом­нился в своей способности зачать ребенка. В черный для него день такая мысль ранила еще больнее.
 Но для Олвин, чей возраст перешел тридцатилет­ний рубеж и потерявшей надежду иметь собственное дитя, это было огромной радостью. Адриан улыбнул­ся и коснулся губами ее лба.
 – Мои поздравления. Я рад за тебя.
 – Ты не должен винить себя, что я не смогла зачать от тебя, – как всегда прямо заявила Олвин. – Очевидно, я та кобыла, которую нелегко ожере­бить.
 Адриан был вынужден рассмеяться.
 – Да, ты никогда не изменишься, – бывшая любо­вница знала его лучше других, понимала тайный смысл сказанного и даже умела отгадывать мысли. – Если хочешь, я стану крестным отцом ребенка.
 На лице женщины засияла радостная улыбка, но потом она нахмурилась.
 – Это будет великая честь, но люди могут непра­вильно понять, милорд.
 – Тебе лучше обсудить это с Бруно, – согласил­ся де Лэнси. – Даже если я не буду крестным от­цом, то смогу оказать помощь позже, когда ребенок подрастет.
 – Да, знаю, – Олвин благодарно улыбнулась. – Старший сын Бруно, тот, которому вы помогли по­пасть в аббатство Шрусбери, стал настоящим уче­ным. По нему не скажешь, что когда-то он работал как обычный крестьянин.
 – Мальчик всегда отличался умом и достоин луч­шей участи. Может быть, со временем он вернется сюда уже священником.
 – Ого, представляю себе! Но сейчас пока рано говорить об этом, – при булькающих звуках она по­вернула голову к чану. – Я позволю себе отлучиться на минуту, милорд? Вода закипела, я должна доба­вить туда солод.
 – Давай я это сделаю, – предложил Адриан.
 – Не графское это дело, милорд, – вежливо отка­залась женщина, смутившись. – Я вовсе не изящная, избалованная леди, не способная поднять ведро.
 Адриан хмыкнул и все-таки помог бывшей подру­ге всыпать солод в горячую воду. Его действиями руководила Олвин, которая опытной рукой помешивала напиток, пользуясь веничком из трав, попутно объяс­няя, что такое новшество помогло прославиться на всю округу – ее эль был бесподобен. Чтобы не ка­заться голословной, она налила две полные чаши на­питка, и собеседники, усевшись на деревянную скамью, пили чудесный эль. Время от времени Олвин поглядывала на варившийся напиток, поддерживая ничего не значащий разговор.
 Именно благодаря бывшей любовнице Уорфилд так хорошо знал английский, ведь в постели быстрее за­поминаешь язык любимого человека. Кроме языка, он много знал о жизни простого народа и его мыслях и желаниях, и это знание помогало управлять земля­ми и крестьянами. Другие лорды, живущие среди сво­его окружения, ограниченного светскими условнос­тями, не могли этим похвастаться. Возможно, Олвин поможет заглянуть в душу Мериэль.
 Несмотря на заметно улучшившееся настроение и спавшее напряжение, Уорфилд не мог начать разго­вор о том, что его мучило, пока за него это не сдела­ла собеседница.
 – Когда приехали, вы выглядели обеспокоенным и расстроенным. Это связано с девушкой, живущей в вашем замке?
 Рыцарь изумленно взглянул на Олвин:
 – Откуда ты узнала о Мериэль?
 – Дела хозяина интересуют его слуг, – женщина усмехнулась. – Одна из дочерей Шепрета служит в замке и во время последнего приезда в деревню рас­сказала всем о вашей новой любовнице. Она надея­лась, что сама займет это почетное место, и потому очень ревнует. Хорошенькая девушка, но очень тщес­лавная.
 Адриан задумчиво отпил эль. Он совершенно за­был, что все его деяния находятся на виду, вернее, вовсе предпочитал не думать об этом.
 – Мериэль – не любовница.
 – Тогда в чем дело?
 Мужчина поднял голову и посмотрел в ореховые глаза Олвин.
 – Ты очень много знаешь, много понимаешь.
 – Я мало что знаю и понимаю, милорд, потому что слухи большей частью оказываются неправдой.
 – Не могла бы ты хоть сейчас не называть меня милордом? – спросил Уорфилд, желая почувствовать близость, которая когда-то существовала между ними.
 – Хорошо, Адриан, – спокойно ответила женщи­на, – расскажите мне о своей Мериэль.
 – Она не моя Мериэль, хотя я очень хочу, чтобы именно так и было, – лорд заглянул в чашу, словно желая утопить печаль в янтарных глубинах эля. – Я почти ничего не знаю о ней. Она похожа на уэльских женщин, но хорошо владеет и английским. Мне ка­жется, девушка – не служанка, а возможно, дочь уэльского купца или ремесленника. Мериэль не из этой части Шропшира, потому что я спрашивал о ней в округе, и никто не сказал мне ничего вразумитель­ного. Никто также не помнит ее в аббатстве, где, по ее словам, она останавливалась. Сама она рассказала очень немногое, и ее речь состояла из одной лжи.
 – Как она выглядит?
 Уорфилд пожал плечами.
 – Невысокого роста, прямые черные волосы, ог­ромные голубые глаза, словно глубокие озера, в кото­рых можно утонуть. Не красавица, но очень… – он поискал нужное слово. – …привлекательная.
 Олвин немного изменила положение и потерла спину. В ее возрасте неудивительно иметь хрупкое здо­ровье.
 – Я не совсем то имею в виду. Что Мериэль из себя представляет?
 Адриан вздрогнул и откинулся на спинку скамьи.
 – Это уже труднее. Скажу одно – умная, живая, добрая и приветливая, дружелюбная, но становится злой, когда я начинаю обижать ее.
 – Вы обижали ее? – Олвин, видевшая от него только добро, не могла поверить этому.
 Мужчина с трудом сглотнул.
 – Сегодня днем я чуть не изнасиловал ее, был очень близок к этому. И хотя сумел вовремя остано­виться, Мериэль была очень напугана, – Адриан, за­крыв глаза, вздохнул, затем продолжил: – Я нашел девушку в лесу, с соколом и охотничьей сумкой. Это послужило предлогом для заключения ее в моем за­мке. Когда я предложил стать моей любовницей, она оскорбилась и отказалась. Я считал, что со временем девушка сдастся – она призналась, что не имеет ни мужа, ни любовника, ни семьи, ее никто не ждет, ­– граф вздохнул и потер виски руками. – Я собирался действовать медленно, чтобы она постепенно привы­кла ко мне, но чем дольше я с ней общаюсь, тем больше мысль о ее потере приводит меня в бешенст­во. А в результате я обижаю девушку с каждым ра­зом все сильнее. Она… словно сумасшествие в кро­ви. Но вина не ее, Мериэль неповинна. Это сумасшествие во мне.
 Олвин с жалостью смотрела на Адриана. Будучи простой женщиной, она не могла до конца понять сложности характера бывшего любовника, но знала, что имеет дело с человеком, требующим многого от себя, ограничивающего во всем тело и дух, чтобы достичь совершенства, готового простить недостатки других, но не свои. Не могли не сказаться годы аске­тизма и повышенной требовательности к собствен­ным слабостям. Казалось, эта незнакомая девушка разрушила стены, которыми он отгородился от мира, и нашла путь к его сердцу.
 – Вы хотите переспать с ней? – осторожно поин­тересовалась Олвин, проверяя правильность своей до­гадки. – Может другая заменить ее?
 – Если бы все было так просто, – Уорфилд про­вел рукой по волосам. – Такие чувства, примитивные животные инстинкты я всегда мог контролировать. Нет, я хочу большего.
 – Иными словами, вы влюблены в нее.
 – Влюблен? Но я не хочу писать песни о том, как тоскую о ней и ловлю ее взгляд, – мужчина говорил медленно, пытаясь совладать со своими чувствами. Слова бывшей любовницы резали слух, неприятно поражали своей прямотой. – С самых первых минут я ощущал, что эта девушка – недостающая часть меня самого, и понял, что никогда не узнаю покоя, если ее не будет рядом, – Уорфилд горько рассмеялся. – А теперь не могу обрести покой с той самой минуты, как увидел ее.
 – Адриан, это похоже на любовь. У вас никогда не было времени на такое чувство, поэтому сейчас вам так больно, – Олвин вздохнула, немного завидуя юной девушке, сумевшей вызвать в нем подобное чувство. Де Лэнси никогда не испытывал ничего такого по отношению к самой Олвин. – Есть простое реше­ние – жениться на ней.
 – Жениться? – рыцарь в изумлении открыл рот.
 – Да, ведь не существует закона, запрещающего жениться на женщине низкого происхождения, – бывшая любовница с вызовом глянула на него. – У вас огромная власть и деньги. Зачем вам жена, кото­рая лишь принесет еще большее богатство?
 Последовало долгое молчание – де Лэнси разду­мывал над ее словами, затем, запрокинув голову, до­пил эль.
 – Наверное, ты считаешь меня полным идиотом, если я сам не додумался до этого.
 – Не более, чем другие мужчины. Женитьба – дело серьезное, даже беднейший из слуг подсчитыва­ет, что принесет ему невеста. Воспитанный в духе подчинения собственных интересов интересам семьи, вы, что не удивительно, забыли о себе, об обязаннос­тях перед самим собой. Если женитьба на девушке неблагородного происхождения принесет вам покой и удовлетворение, то свяжите свою судьбу с ней, не задумываясь. Это бесценный дар, лучшее приданое.
 Уорфилд нахмурился.
 – Я не уверен, что предложение руки и сердца изменит ее отношение ко мне. Возможно, Мериэль не захочет иметь меня ни мужем, ни любовником.
 Олвин окинула внимательным взглядом стройную худощавую фигуру Адриана, волосы цвета белого зо­лота, мускулистые ноги, вспоминая ощущения при близости с ним. По телу пробежала сладостная дрожь при мысли об испытанном наслаждении. Поэтому ей трудно было поверить, что какая-то простолюдинка могла отвергнуть такого красивого, богатого и могу­щественного мужчину, к тому же, влюбленного в нее.
 – Спросите девушку и узнаете. Уверяю вас, пред­ложение руки и сердца растопит ее ледяное сердце и разогреет холодную кровь. Скромная, набожная деви­ца задумается, прежде чем стать чьей-нибудь любо­вницей, но быть женой – совсем другое дело. Такое предложение сделает честь любой женщине, а предло­жение лечь в постель считается оскорблением.
 – Мериэль не похожа на других женщин, – Уор­филд криво улыбнулся. – Она ненавидит меня, и это вполне заслуженно.
 – Девушка все время вела себя так, словно испы­тывала отвращение и неприязнь?
 Адриан постарался вспомнить то время, когда они были вместе.
 – Нет, иногда мы шутили и смеялись, забыв о своем положении, и испытывали удовольствие от об­щения. Кажется, ей нравилось мое общество.
 – Значит, есть надежда. Вы можете стать любо­вниками и друзьями. Разве не говорил святой Петр, что лучше жениться, чем сгореть?
 Адриан от души рассмеялся, чувствуя себя легко и непринужденно, словно с души свалился огромный камень.
 – Да, это его слова. Бог знает, что я уже горю, а перспектива женитьбы на Мериэль похожа на сумас­шествие.
 Олвин усмехнулась.
 – Вы прекрасно знаете, знатные нормандские лор­ды решат, что вы спятили, женившись на английской простолюдинке.
 – Понимаю. Но никто, за исключением императ­рицы, не имеет права судить меня, а она нуждается в моей поддержке больше, чем я в ее, – де Лэнси под­нялся и поцеловал женщину. – Ты чудо, Олвин, спа­сибо тебе.
 Подняв голову, он увидел Бруно, возвращающего­ся домой. Мельник остановился при виде графа, и его лицо сразу стало угрюмым. Адриан, не торопясь, поднялся, понимая чувства мужа его бывшей любовницы. Бедняк должен терпеливо сносить визиты лорда к жене, хотя Уорфилд не соблазнял горничных и крестьянок в своих владениях, но все знали, в ка­ких отношениях он был с Олвин раньше.
 – Добрый день, Бруно. Я поздравил Олвин с буду­щим ребенком. Похоже, у тебя получается лучше, чем у меня.
 Мельник был слишком осторожен, чтобы ответить прямо, но его лицо прояснилось после ироничной реплики графа.
 – Да, мы все рады, особенно моя младшая. С не­терпением ждет появления человечка еще меньшего, чем она сама, – он влюбленно посмотрел на жену. – Вы хотели поговорить со мной, милорд?
 – Нет, я заехал, чтобы поздороваться с Олвин. Хорошенько заботься о ней, Бруно, – с этими слова­ми лорд вскочил на коня. – Счастливо оставаться! – и уехал, размышляя, как лучше предложить руку и сердце женщине, которую неоднократно обижал и едва не изнасиловал.
 Когда лорд Адриан вылетел из ее комнаты, хлоп­нув дверью, Мериэль свернулась клубком на крова­ти, дрожа всем телом и часто дыша. Она думала о том, что весталки, предпочитавшие смерть бесчестью, были не совсем разумны, особенно святая Катерина, отвергшая предложение руки и сердца императора Максимилиана. Если все женщины дадут обет без­брачия, что станет с человечеством?
 Теперь Мериэль поняла, что настоящий ужас за­ключается не в самом факте потери девственности, а в насилии над духом, сопровождающем насилие над телом. Самое ужасное состояло в том, что граф вовсе не злой, отвратительный человек. В нем была частич­ка доброго, светлого, что привлекало девушку. Но темная сторона его натуры преобладала.
 Лорд Адриан – сумасшедший, ведомый дьяволом, и его безумие становится с каждым днем все силь­нее. Какая-то крохотная частичка души Мериэль все же испытывала к нему нечто, похожее на симпатию. Очевидно, это дело рук дьявола – подавление со­бственной воли и преобладание слабости, похоти и демонической страсти над здравым смыслом.
 Но самое опасное чувство, которое ей доводилось испытать, – страх, потому что стена, выстроенная ею против натиска графа, рушилась на глазах. Сегодня он пришел к ней в хорошем расположении духа, и ничто не предвещало беды, однако, как оказалось, самообладание может легко его покинуть, и тогда мужчина сломит ее сопротивление. Может, Мериэль повезет, и она умрет от оскорбления или насилия, но, скорее всего, девушка останется в живых и будет снова и снова подвергаться унижению.
 Уорфилд признался, что никогда не отпустит ее, и ничего не остается, кроме как поверить ему. Бог знает почему, он будет держать узницу в темнице, словно птицу в клетке, и вскоре девушка потеряет интерес к жизни и уступит ему. Мериэль не обретет свободу до самой смерти. Такая перспектива наводила животный страх, и сама смерть бледнела перед ним.
 Кестрел прыгнула на кровать, мяукнула и, подой­дя к хозяйке, ткнулась влажным носом ей в щеку. Девушка обняла котенка и прижала к себе теплое пушистое тельце. Кестрел немедленно заурчала, но Мериэль никак не могла успокоиться, вновь и вновь вспоминая пережитый ужас и дрожа от страха за будущее.
 Интересно, что самое худшее может произойти? Потеря достоинства, физическая боль, принуждение носить под сердцем ребенка сумасшедшего? Нет, по­жалуй, наихудшее – сидение под замком. Больше она никогда не увидит небо, не будет гулять и разговари­вать как свободный человек.
 Открыв глаза, Мериэль оглядела нависшие над ней стены и вздрогнула, вновь испытав страх, как случалось в Ламборне – стены сдвигались, грозя раз­давить и похоронить ее под обломками. Но на этот раз собственное решение уже не сможет помочь – она находится во власти человека, навязывающего ей свою волю. И это самое ужасное.
 Сердце забилось сильнее, гулко отдаваясь в ушах, а дыхание стало прерывистым – Мериэль начинала впа­дать в панику. Ее преследовала сумасшедшая мысль – умереть. Если бы был нож, она, не раздумывая, вонзи­ла бы его себе в грудь, но нож забрали еще в лесу.
 Внезапно девушка очнулась, покрывшись холод­ным потом, испугавшись собственных мыслей. Само­убийство ввергнет ее душу в пучину вечных страда­ний, заставит гореть в аду. Этого Мериэль не могла допустить.
 И все же, вспоминая библию, девушка подумала о святой Урсуле, заколовшей себя кинжалом, чтобы из­бежать насилия. Она совершила тяжкий грех, за кото­рый на веки вечные попадают в ад, но, тем не менее, она святая. Может быть, самоубийство как средство защиты невинности от поругания все же возможно? Мериэль попыталась поразмыслить над этим, но ни один проповедник никогда не затрагивал этого вопроса.
 Проходили часы, а узница все думала о том, ка­кие последствия повлечет самоубийство, и возмож­ные способы совершить его. Может быть, повеситься на поясе, который подарил лорд? Но его некуда при­вязать.
 Время от времени девушка пыталась убедить себя, что ее положение должно постепенно улучшиться. Лорд Адриан устанет от пленницы и освободит ее. Однако она сама себе не верила – где-то в глубине сознания таилось странное чувство сопричастности с непонятной страстью графа, ощущение необъяснимой близости.
 Свобода… она так же близка, как небо за окном, и так же далека, как это небо. Захлебываясь от слез, Мериэль думала о том, будет ли она когда-нибудь свободной.
 Когда Марджери принесла ужин, узница никак не отреагировала на ее приход, не отвечала ни на какие вопросы, и вскоре ошеломленная служанка ушла. Мериэль тут же поднялась и поставила еду на пол. Онемевшими пальцами она сняла разорванную одеж­ду и, надев свою старую рубашку и платье, улеглась в постель, желая одного – уснуть.
 Еще не стемнело, когда повернулся ключ, и этот звук заставил девушку подскочить от страха при мыс­ли, что возвращается граф. Но вместо него вошел незнакомый рыцарь и объявил:
 – Прошу следовать за мной, госпожа.
 Мериэль медленно встала. Руки не ощущали ше­роховатости грубой ткани и складок, когда она поп­равляла платье. Двигаясь, словно во сне, девушка пошла за рыцарем через зал в комнату лорда. Солнце уже клонилось к закату, и золотой свет лился внутрь через огромное окно, однако согреть дрожащую узни­цу не мог.
 Граф ожидал, стоя у стола, довольно далеко от нее. Он заговорил, глядя на девушку, но Мериэль не понимала слов. Сдавленным голосом мужчина изви­нялся за свое поведение. Ну конечно, Уорфилд сна­чала сделает, а потом жалеет об этом.
 Мужчина обошел вокруг стола, но узница, собрав все свое мужество, осталась стоять неподвижно, не пытаясь отступить. Странно, что такой красивый, похожий на ангела человек может быть так опасен. Он все еще что-то говорил, но слова пролетали мимо ее ушей, словно поток воздуха.
 Затем де Вер увидела ножны с кинжалом, и взгляд ее стал осмысленным. Если граф подойдет ближе, возможно, удастся вырвать у него оружие. Только надо действовать очень быстро.
 Согласно легенде, святая Урсула пронзила себе грудь, но Мериэль отвергла эту мысль – на пути к смерти слишком много ребер. И если удар получится неверным, у нее может не хватить времени для вто­рой попытки. Лучше перерезать горло. Возможно, будет больно, но это не имеет никакого значения. Скоро она вообще не будет ничего чувствовать, за исключением свободы.
 Адриан несколько повысил голос.
 – Мериэль, ты слышишь, что я говорю? Он считал, что узница не желает с ним разгова­ривать, но, подойдя ближе, увидел пустоту в ее голу­бых глазах и понял, что девушка ушла в себя, погру­зилась в свои мысли, где ничто и никто не в силах помешать ей.
 Уорфилд ощутил болезненный укол совести. Он хотел коснуться девушки, но побоялся напугать ее еще больше. «Отпусти ее». Если Мериэль откажется принять его предложение, у него не останется выбора. Придется повиноваться внутреннему голосу и ос­вободить пленницу, даже если она заберет с собой часть его души.
 Адриан остановился на расстоянии вытянутой руки. Мериэль не отпрянула и не вздрогнула, а про­сто смотрела вперед, устремив взгляд куда-то ему в грудь. Она походила на нищенку в своем старом по­ношенном платье, но для графа девушка по-прежне­му была олицетворением изящества и красоты.
 Говорить, когда собеседник не слышит и не отве­чает, невероятно трудно, но он упрямо продолжал:
 – Мериэль, я неправильно относился к тебе с пер­вых минут знакомства. У меня не было веского осно­вания для заключения тебя в темницу. Единственное разумное объяснение моего поступка – непреодоли­мая… страсть к тебе, – лорд Адриан так и не смог произнести слово «любовь», когда девушка, которой он говорил о любви, стоит, как каменный истукан. – Я пытался убедить себя, что…
 До того, как Уорфилд закончил предложение, Ме­риэль с невероятной скоростью рванулась вперед и выхватила кинжал из ножен, висевших у него на по­ясе. Отступив на шаг, девушка занесла над головой руку с зажатым в ней оружием. Адриан мгновенно занял оборонительную позицию, будучи совершенно уверен, что узница хочет заколоть его. Он надеялся выбить кинжал, не причинив при этом вреда нападав­шей.
 Но Мериэль поднесла оружие к своему горлу. Мужчина, прыгнув вперед, схватил ее руку прежде, чем она успела ударить. Девушка сопротивлялась бук­вально с нечеловеческой силой, но опытному воину удалось быстро вывернуть ее руку, и удар пришелся по платью.
 – Если вы не даете мне свободы, так хоть поз­вольте умереть! – закричала девушка. Глаза ожили, в них появились отчаяние и страх, когда она попыта­лась вырваться из крепких рук.
 – Мериэль, ты не должна так поступать. Клянусь, я больше не буду держать тебя в заключении, – стра­дая от необходимости причинить боль, Адриан вывер­нул ее кисть, пальцы разжались, и кинжал выпал.
 Уорфилд отпустил девушку и решительно произ­нес:
 – Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
 Ее огромные глаза стали еще больше:
 – Вы хотите жениться на мне?
 – Да, ты нравишься мне и я хочу исправить то, что натворил, – он облегченно вздохнул, увидев, как изменилось выражение ее лица. Олвин оказалась пра­ва – предложение руки и сердца возымело должный эффект. – Ты станешь графиней Шропширской, и все будут относиться к тебе с почтением, как и полагает­ся для такой знатной особы.
 Девушка сделала шаг назад, потом еще один, и Уорфилд вдруг понял, что отнюдь не удовольствие написа­но на ее лице, а признаки начинающейся истерики.
 – Святая Матерь Божья, вы хотите жениться на мне?! И я никогда не стану свободной? Господи, надо было позволить вам изнасиловать меня. Тогда еще осталась бы надежда, что я вам, в конце концов, на­доем. Если вы отдадите меня стражникам, то появит­ся возможность убежать. Не подходите! – закричала она, когда Адриан невольно шагнул к ней.
 Тот остановился, не желая рисковать.
 – Мериэль, пожалуйста, успокойся, – мягко про­изнес де Лэнси. – Клянусь перед Богом, что никогда больше не обижу тебя.
 – Вы и прежде сожалели о содеянном, затем воз­вращались и поступали еще хуже, еще ужаснее! – выдохнула девушка, отступая еще дальше.
 Упавший кинжал находился в опасной близости от нее. Боясь причинить боль или даже просто кос­нуться ее, Адриан прыгнул вперед, чтобы схватить оружие.
 Думая, что он собирается напасть, девушка от­скочила назад. Адриан упал. Мериэль лихорадочно оглядывалась в поисках возможного убежища.
 – Я больше никогда не попаду в клетку, никогда! – Мериэль шагнула в полосу света, льющегося из окна. Подобно цветку, поворачивающему головку к солн­цу, она взглянула на заходящее светило, и ее лицо, ка­залось, озарилось неземным светом. Затем Мериэль блаженно улыбнулась, словно перед ней открылись двери рая.
 Раскрыв объятия, будто готовясь к встрече с воз­любленным, она подбежала к огромному окну. Время замедлило свой ход, и каждое движение девушки было отчетливо видно. Узница прыгнула в окно, грациоз­ная, как лань, и казалось, что она исполняет краси­вый, странный танец, прикрыв лицо правой рукой.




 ГЛАВА 9


 Зрелище, представшее перед Адрианом, напоми­нало сцену ада. Небо полыхало оранжево-золотым ог­нем заката. Хрупкая фигурка девушки на мгновение отчетливо высветилась на этом фоне. Казалось, про­тяни руку и забери ее с неба одним движением.
 – Мериэль, не делай этого! – закричал Адриан, подбегая к окну, но опоздал.
 Ее тело изогнулось и наклонилось вперед, послы­шался звон разбитого стекла, и девушка исчезла. В окне зияла дыра, от которой расходились многочис­ленные трещины и оборванные полосы свинца. Лег­кий ветерок залетел в комнату, обрадованный вне­запно появившейся возможностью.
 Какое-то мгновение мужчина стоял, парализован­ный ужасом, не в силах поверить в то, что произош­ло на его глазах. Затем рванулся к окну и высунулся в дыру в стекле.
 Река внизу отличалась удивительной глубиной. С высоты башни Уорфилд видел, что девушка пролете­ла совсем рядом со скалой, не зацепившись, и ушла под воду. Она не вынырнула, и маловероятно, что ей удастся это сделать. Тяжелое шерстяное платье по­тянет ее ко дну. Если Мериэль жива, то должна быть без сознания от удара о стекло и об воду. Если она еще не умерла, то через несколько минут все равно покинет этот бренный мир.
 На то чтобы спуститься вниз по лестнице, выйти и найти лодку, потребуется слишком много времени, и пока он это сделает, Мериэль все будет безразлично.
 Адриан – хороший пловец, если прыгнуть из окна, у девушки останется пусть ничтожный, но все-таки шанс. Не раздумывая, мужчина сорвал с себя одеж­ду, путаясь в застежках, обернул плащ вокруг руки и расширил дыру в окне, чтобы не порезаться.
 Перед тем, как прыгнуть, Адриан мгновение запо­минал, куда упала Мериэль. Высота была чудовищ­ной, но если войти в воду правильно, то возможно не потерять сознание от удара о поверхность. Если же это ему не удастся и он тоже утонет, то лучше уме­реть, чем жить, мучаясь угрызениями совести.
 Еще одно мгновение помедлив, мужчина помянул Бога и Святую Деву Марию, чтобы те помогли Мери­эль, затем прыгнул. Вечерний ветер обдувал его об­наженное тело, стрелой летящее вниз в бесконечном падении. Адриан услышал сдавленный крик со стены замка – его заметил стражник.
 Уорфилд достиг воды со страшной скоростью, ко­торая вышибла воздух из легких и унесла его тело далеко вниз, почти на самое дно. Стремительно под­нимаясь на поверхность, он открыл глаза, пытаясь отыскать девушку. Достигнув поверхности, Адриан не увидел тела Мериэль. Набрав полные легкие воз­духа, он нырнул опять, осматривая пространство меж­ду местом, где он нырнул, и скалой, не забывая о течении, которое могло унести девушку вниз по реке. Слава Богу, в это время года вода была относительно чистой и прозрачной.
 Легкие болели от напряжения – пришлось нырять еще дважды, прежде чем де Лэнси обнаружил Мериэль – она плыла в нескольких футах под водой, как тряпичная кукла. Глаза девушки были открыты и явно ничего не видели, распущенные волосы плавно колы­хались от движения воды, на лице появилось умирот­воренное выражение.
 Адриан обнял ее, вытолкнул на поверхность. Когда они вынырнули, мужчина держал голову девушки над водой, а сам разглядывал берег, чтобы определить, куда их отнесло течение. Замок находился выше, но на бе­регу кричали люди, а по реке кто-то плыл на лодке.
 Устало делая взмахи руками, Уорфилд поплыл к берегу. Глубина уже не была такой огромной, и едва он приблизился к берегу, как двое мужчин бросились в воду, чтобы помочь. Адриан узнал в них рыбаков.
 – Я в порядке, лучше займитесь ею, – задыхаясь, проговорил он.
 Один из рыбаков положил Мериэль животом на свое согнутое колено и стал нажимать на спину. На­конец, изо рта девушки хлынула вода. Мужчина про­должал жать, пока жидкость не перестала вытекать, затем поднес ладонь ко рту девушки.
 – Не думаю, что она дышит, милорд, – угрюмо проворчал он.
 Желая прикрыть наготу графа – будто от этого его станут меньше уважать – второй рыбак, сняв с себя рубашку, натянул ее на лорда. Мужчина был намного крупнее Адриана, и одежда мешком висела на продрог­шем ныряльщике, однако все еще хранила тепло тела хозяина. Граф встал на колени возле Мериэль, чувст­вуя себя беспомощным, затем положил руку ей на гор­ло – пульс все еще бился, хотя был очень слабым.
 Дальше Адриан действовал, руководствуясь инстинктом. Так как девушка нуждалась в дыхании, он ре­шил поделиться своим. Уорфилд поглубже вдохнул и, наклонившись, вдул воздух ей в рот. Губы Мериэль были холодны, как сама смерть. Подняв голову, муж­чина нажал на грудную клетку, и тонкая струйка воды опять потекла изо рта. Еще несколько вдохов, девуш­ка закашлялась и начала дышать самостоятельно.
 Ослабев от облегчения, граф закрыл глаза и скло­нил голову, бормоча благодарности Богу за спасение любимой. Кровь испачкала ей волосы и одежду, значит, имеются царапины и раны, может быть, серьезные.
 Но на данный момент девушка была жива.
 Проехав долгий путь, Ричард Фитц-Хью ранним вечером наконец прибыл в Уорфилд и нашел его оби­тателей, погруженными в напряженное, тревожное молчание. Отправив рыцарей отыскивать себе еду и ночлег, он пошел к сэру Уолтеру Эвешему, чье пос­лание и привело Ричарда в Уорфилд.
 Войдя в комнату, юноша увидел, как посветлело утомленное лицо старика.
 – Слава Богу, ты приехал.
 – Что случилось? – резко спросил Ричард, сни­мая перчатки. – Ты сказал, Адриан в отчаянии. Он что, болен?
 – Не совсем, – сэр Уолтер дал знак слуге, чтобы тот налил вина, затем отправил его за едой. – Ты помнишь девушку, которую мы нашли в королевском лесу? Ту, с соколом?
 Юноша кивнул.
 – Конечно, милое создание по имени Мериэль, если я не ошибаюсь, – он отпил изрядный глоток вина. – Я тогда еще удивился, что брат отправил ее в тюрьму за столь пустяковое преступление. Однако, видимо, у него были на то причины.
 – Да, Адриан безумно хотел ее, – с отвращением сказал Уолтер. – С тех самых пор он держал девушку взаперти, пытаясь уговорить стать его любовницей. Бог знает почему, но упрямая девчонка отвергла лорда. Четыре дня тому назад глава семьи де Лэнси предло­жил ей стать его женой. Господи, вельможа и деревен­ская простушка! А она ответила тем, что выбросилась из этого чертова окна, – старик, кисло улыбаясь, от­пил глоток вина. – Я знал, что добром дело не кончит­ся. Стеклянные окна должны быть только в церкви.
 – Святые духи хранят нас, – буркнул Ричард, не способный представить себе, что его холодный рассу­дительный брат мог испытывать такую страсть.
 – Адриан рисковал собственной жизнью, прыгнув за ней из окна, чертов дурак. Ему удалось вытащить Мериэль на берег, но девчонка разбила голову и с тех пор не приходит в сознание.
 Слуга вернулся с подносом, заставленным едой, и Ричард занялся огромным куском мяса. Прожевав, он высказал свое мнение:
 – Странная история, но зачем ты послал за мной?
 – Да потому, что твой брат сошел с ума, – резко ответил сэр Уолтер. – Все время он проводит либо у ее постели, либо в часовне, молясь о ее здоровье. Он выбросил одного лекаря за то, что тот пытался пус­тить девушке кровь, сказав, что она и так потеряла слишком много. Затем послал за доверенным лицом аббата Вильяма. Господи, подумать только, и это все из-за простолюдинки! Да в окрестных деревнях Адри­ан мог найти сотню девушек!
 Старый рыцарь хмуро рассматривал кубок.
 – Что, если нападет Бургонь? Молю Бога, чтобы девчонка скорее почила с миром и эта история закон­чилась.
 – Если нападет Бургонь, ты и я будем защищать замок, если не сможет брат, – твердо возразил Ри­чард. Его больше беспокоило состояние души Адриа­на, чем вопрос, касающийся обороны, с которым он мог легко справиться. Но его брат, сложный, рассу­дительный, держащий эмоции в узде, снедаемый внут­ренним огнем и никогда не позволяющий себе рас­слабиться… Что будет с ним, если девушка умрет? На этот вопрос лучше не искать ответа.
 – Где я могу найти его?
 – Посмотри в часовне. Если там нет, то загляни в комнату для гостей, там, где ты обычно останавлива­ешься. Там и лежит Мериэль, – сухой тон говорил о том, что сэр Уолтер не одобряет эту затею.
 Ричард допил вино, поставил кубок и отправил­ся на поиски брата. Комната Адриана освещалась свечами. Дыра в окне была заделана пергаментом. Юноша поморщился – до чего нужно довести чело­века, чтобы тот, пробив стекло, бросился в воду с такой высоты.
 Подойдя к двери часовни, он заглянул внутрь и увидел Адриана, со склоненной головой стоявшего на коленях перед алтарем. Он стоял спиной к двери, на рубашке виднелись следы крови. Ричард сжал зубы при мысли, что брат мог погибнуть сам.
 Он никогда не разделял набожности законного на­следника и иногда сожалел об этом, полагая, что вера в Бога должна быть хорошим утешением, но в этот момент его охватило огромное облегчение – вместе с верой человек испытывал и мучительное чувство вины.
 – Добрый вечер, Адриан, – тихо произнес Ричард.
 Тот вздрогнул и повернулся. Лицо осунулось, резче обозначились скулы, потемнели впадины на висках – оно стало похоже на череп.
 – Наверное, это Уолтер послал за тобой?
 Ричард кивнул, стараясь не впадать в панику при виде ужасного состояния брата. Теперь ему стало понятно, почему старый капитан обратился к нему за помощью.
 Адриан медленно поднялся.
 – Не беспокойся, пусть Уолтер говорит, что хо­чет, но я не сошел с ума. По крайней мере, пока.
 – Как Мериэль?
 Адриан немного расслабился.
 – Я рад, что ты помнишь ее имя. Уолтер все вре­мя называет ее «эта девушка». К лошадям он отно­сится с большим уважением.
 Ричард обнял брата за плечи.
 – Пойдем в другую комнату, и ты все расскажешь.
 Уорфилд послушался и, говоря короткими отры­вистыми фразами, поведал печальную историю, не вы­казывая никаких эмоций, лишь тоска светилась в его серых глазах.
 Ричард молча слушал, попивая вино и удивляясь тому месту, которое заняла Мериэль в сердце брата. Странно, что скромная крестьянская девушка вызва­ла к жизни страсти, тщательно скрытые в глубине души. Что испытывал к ней Адриан, обычную похоть? Однако Ричард, более опытный в таких делах, знал, что похоть – далеко не простое чувство. Припомнив, как выглядела Мериэль, отпустившая на волю соко­ла, Фитц-Хью поверил, что эта девушка может вы­звать бурю в душе мужчины.
 Окончив рассказ, Уорфилд бессильно откинулся на спинку стула, прикрыв лицо рукой.
 – И самое худшее… – голос мужчины прервался. – Самоубийство – тяжкий грех, отправляющий душу на вечные муки. Я молюсь за то, чтобы взять грех на свою душу, ведь если она умрет, это уже будет не самоубийство, а убийство. Я несу такую же ответ­ственность за ее гибель, как если бы вонзил кинжал ей в сердце. Думаю, Бог все поймет и не будет наказы­вать ее за мое преступление, как ты считаешь?
 – Не могу поверить, чтобы Матерь Божья не поня­ла и не заступилась бы за нее, – хотя Ричард сомне­вался по поводу существования ада и рая, но, если Бог существует, невинные не должны быть наказаны в за­гробной жизни, иначе угрызения совести, мучившие брата, терзают его напрасно. Осторожно Фитц-Хью добавил: – И она простит тебя, Адриан. Быть глуп­цом – не то же самое, что быть злобным дьяволом.
 – Однако результаты могут быть дьявольскими, – горько возразил Адриан.
 – Я не богослов, но мне кажется, то, что находит­ся в душе человека, более важно, чем его поступки.
 Брат вздохнул и убрал руку с лица.
 – Может, ты прав, а мне ничего не остается, кро­ме как уповать на милость Божью, – он поднялся. – Пойду к Мериэль. Хочешь увидеть ее?
 Ричард не горел желанием, но совершенно оче­видно, что Адриан хотел этого, и Фитц-Хью кивнул и пошел за братом. У постели больной сидел монах-цистерцианец, скорее всего, доверенное лицо аббата Вильяма. Девушка казалась очень маленькой и хруп­кой, с белым, как повязка, закрывавшая голову, ли­цом. Лишь дыхание, едва вздымавшее грудь, показы­вало, что в ней еще теплится жизнь.
 Единственная свеча, чей неверный свет бросал пе­ременчивые блики на лица мужчин, не позволяла Ри­чарду рассмотреть пушистый клубок в ногах больной.
 – Это котенок? – удивленным шепотом спросил он, хотя пробуждение умирающей явилось бы благом.
 – Это кошка Мериэль. Она назвала ее Кестрел. Девушка очень любила ее.
 Будто понимая, что речь идет о ней, кошка подня­ла голову и взглянула на вошедших золотистыми гла­зами, затем вновь прикрыла розовый носик хвостом. Ричард понимал, что глупо положить кошку в ноги больной, но не менее глупо поместить туда же свя­тые мощи. Очевидно, их привез с собой монах в на­дежде, что они помогут исцелению.
 Фитц-Хью цинично заметил, что Фонтевиль дела­ет все возможное, чтобы ублажить лорда, одаривав­шего аббатство деньгами, но не стоит сбрасывать со счетов и то, что аббат Вильям и Адриан были хоро­шими друзьями. К тому же, настоятель монастыря всегда славился добродушием и сочувствием к страж­дущим. Ричард вновь перевел глаза на неподвижное лицо-маску девушки. Мощи являлись таким же ле­карством, как и любое другое, и дай Бог, чтобы они помогли сохранить жизнь, едва теплившуюся в теле.
 Монах поднялся и подошел к Адриану.
 – Она не доживет до утра, милорд. Вам следует позвать священника, чтобы причастить ее.
 Ричард почувствовал, как острая боль пронзила сердце брата, однако голос был спокоен и тверд.
 – Хорошо, брат Питер.
 Спустя несколько минут прибыл священник, тут же начавший бормотать на латыни фразы причастия, смачивая глаза, уши, ноздри, губы, руки и ступни Мериэль святой водой. Если он и знал, что перед ним самоубийца, то мудро решил не упоминать об этом и относился к умирающей как к праведной христианке.
 Оставалось лишь ждать. Только сейчас Уорфилд осознал, что брат все еще рядом, сидит у стены. По­дойдя к нему, лорд ласково проговорил:
 – Тебе вовсе не обязательно оставаться здесь, ты, наверное, устал – путь от Монфора неблизкий. Ло­жись на мою кровать, мне все равно не придется спать.
 Фитц-Хью поднял глаза, мутные от усталости и вина.
 – Ты думаешь?
 – Да, – когда Ричард поднялся, Адриан пожал его руку. – Спасибо, что приехал.
 Брат ответил на рукопожатие и ушел. Ушел и свя­щенник, оставляя в комнате дремавшего в углу мона­ха и Адриана. Граф подвинул кресло к постели и сел. Мериэль не могла воспротивиться его действиям, поэ­тому он позволил себе погладить ее изможденную щеку. Мысль, что безжалостная коса смерти скоро настиг­нет ее и удивительная красота и жизнерадостность навеки скроются под землей, была непереносима.
 Уорфилд свято верил в то, что между ними все-таки возникли моменты искренней симпатии, но его необдуманные действия навсегда испортили их отно­шения, погубили будущее. Изучая лицо девушки, ста­раясь запечатлеть в памяти каждую черточку, муж­чина внезапно подумал о том, что часто тосковал по потерянной жизни в монастыре, но никогда не раз­мышлял о возможности рождения простолюдином. Если бы он занимал такое же положение в жизни, что и Мериэль, если бы встретил, полюбил и стал бы ее мужем, то познал бы больше радости и счастья, чем будучи графом. Проходили бесконечные часы, замок погрузился в сон. Девушка дышала тяжело, каждый вздох давался ей с трудом, но все-таки она жила. Беспомощность была пыткой, такой же ужас­ной, как на дыбе, и Уорфилд ощущал растущее напряжение. Когда Мериэль умрет, дыба тут же разо­рвет его на части, или же он сойдет с ума, как и боялся сэр Уолтер.
 Мужчина с тоской оглядел прекрасную мебель гос­тевой комнаты, прочные каменные стены. Многие из его посетителей считали, что никогда не находились в более роскошном помещении, а что чувствовала Мериэль? Какие мысли одолевали ее во время оди­ночного заключения?
 Он стиснул зубы, когда чувство вины охватило его при воспоминании, как легко он лишил девушку человеческого общества и свободы, пытаясь заставить броситься к нему в объятия просто от скуки. А Мери­эль ухаживала за кошкой, кормила птиц, постоянно находила занятие, чтобы не сидеть без дела. Она ока­залась жизнерадостной и дружелюбной. Уорфилд вспомнил, как она сидела у окна и смотрела на небо.
 Смотрела на небо… Внезапная догадка озарила Адриана. Зная теперь, что надо делать, мужчина под­нялся и сорвал одеяло с Мериэль. Ее тонкое, хруп­кое тело было неподвижно. Взяв покрывало, он бе­режно завернул ее в него.
 Разбуженный шумом, цистерцианец удивленно спросил:
 – Милорд?
 – Неудивительно, что она не может умереть, за­пертая в этих стенах, как в ловушке, – хрипло произ­нес Уорфилд, взяв на руки хрупкую фигурку. – Пос­леднее и единственное, что я могу сделать для Мериэль, – это позволить ей умереть под открытым небом. Она бы очень этого хотела.
 – Но ночной воздух может убить ее, – предупре­дил монах.
 Адриан горько улыбнулся.
 – Как это может ухудшить ее положение?
 Секунду поразмыслив, брат Питер кивнул:
 – Хорошо, – взяв свечу у изголовья кровати, он последовал за графом, освещая путь, проходя мимо спящих слуг и рыцарей, миновав зал и подойдя к ог­ромной железной двери.
 В небе висел мертвенно-желтый полумесяц, пусть недостаточно, но все же освещавший путь к воротам. Спокойное объяснение цистерцианца со стражника­ми спасло графа от разговора, и за это он был благо­дарен монаху. Стражник у ворот хотел послать со­провождающих, но Адриан грубо отказался. Затем отправил восвояси и монаха.
 Адриан нес девушку вверх по тропинке вдоль реки до тех пор, пока хватило сил, затем отыскал живо­писное местечко. Он сел под дерево, держа Мериэль на коленях и положив ее голову себе на плечо. Это был прелестный, тихий уголок. Лунный свет отра­жался на поверхности реки, слабый, прохладный ве­терок шелестел в траве, и стебли что-то печально шептали друг другу. Время от времени раздавался негромкий всплеск, мелькала серебристая рыбка.
 Может, это лишь игра воображения, но дыхание Мериэль стало ровнее. Уорфилд коснулся ее щеки – она стала теплее, но его пальцы были холодны как лед. При белом лунном свете лицо девушки поража­ло невинностью и чистотой спящего ребенка. Напря­жение, охватившее его в стенах замка, медленно уходило, уступая место спокойному ожиданию.
 В это время года солнце встает рано, и когда пер­вые лучи осветили горизонт, Адриан начал говорить. Так как Мериэль все равно была без сознания, он перешел на нормандский, язык его матери, язык его сердца.
 – Аббат Вильям говорит, что самая чистая, вы­сшая любовь принадлежит богам, потому что смерт­ные люди любят смертных и часто убивают то, чем больше всего дорожат. Именно это я и сделал, – с глубокой печалью в голосе говорил мужчина, устре­мив взгляд на бледное лицо девушки. – Я полюбил тебя с первого взгляда, но был глупым слепцом и не смог понять собственное сердце, – вздохнув, Уорфилд прислонился к стволу дерева. – Будучи смертным и, к тому же, грешным, я вознамерился завладеть тобой, подрезать крылья и посадить в клетку, чтобы ты сво­ими песнями услаждала мой слух. Но ты нашла спо­соб улететь и победила меня… – он судорожно всхлип­нул. – Пусть ангелы унесут тебя на своих крыльях к вечному покою, любовь моя.
 У него создалось впечатление, что божьи послан­ники находятся где-то рядом, ожидая, пока душа Мериэль отлетит от тела. И тогда они возьмут ее и уне­сут прочь, оставив Адриана в безутешном одиночестве.
 – Боже, если бы только можно было повернуть время вспять! – в сердцах вскричал лорд. – Если бы начать все сначала! Я бы сделал все по-другому, я бы завоевал твою любовь добротой, а не насилием, и если бы это не получилось, то отпустил бы тебя!
 Мериэль пошевелилась в его руках, будто устраи­ваясь поудобнее. Уорфилд изумленно взглянул на нее, зная, что это движение не может быть игрой его во­ображения. Дыхание девушки стало ровнее, не таким тяжелым, как раньше. Возможно ли, что ей лучше? Положив два пальца на нежную шею, он нащупал пульс. Надежда возродилась в сердце Адриана, он закрыл глаза и начал горячо молиться вслух, произ­нося слова прерывистым, сдавленным голосом:
 – Святая Матерь Божья, я знаю, что доброта и жизнерадостность Мериэль нужны тебе на небесах, но если это не противоречит воле Господа, отпусти ее. Отпусти ее, дай мне шанс искупить мои прегре­шения, клянусь, я сделаю все, что в моих силах, что­бы загладить вину. Какое бы ни было ее желание, я исполню его, даже если она попросит вырвать мое собственное сердце. Я люблю ее, Святая Дева Ма­рия, я люблю ее, и ты, заступница людей и знаток душ, должна знать, что это правда.
 И произошло чудо. После долгих лет внутренней пустоты Адриан вновь познал божественное вдохно­вение. Он отошел от Бога, но теперь снова воззвал к нему, и на него сошла благодать. Без сомнения, Ме­риэль будет жить, спасены ее тело и душа.
 Уорфилд почувствовал, будто ангел коснулся его своим крылом или мать поцеловала, как ребенка на ночь, и в то же мгновение понял, почему Мериэль так много значила для него. За последние годы Адри­ан потерял связь с любящей и доброй частичкой себя, которая развилась в Фонтевиле. Девушка была сим­волом его потерянной души, неудивительно, что он полюбил ее так отчаянно. Если бы она умерла, оста­лась бы надежда, что он встретится с ней на небесах.
 – Благодарю тебя, Матерь Божья, – хрипло про­бормотал мужчина, – благодарю тебя.
 Долгое время Уорфилд не мог ни думать, ни дви­гаться, а просто сидел и наслаждался душевным по­коем. Мериэль пошевелилась, и он открыл глаза. Со­лнце уже поднялось достаточно высоко, и его лучи осветили бледное, изможденное лицо девушки. Она вновь пошевелилась, ресницы дрогнули, глаза откры­лись.
 Адриан затаил дыхание, не веря, что произошло чудо.
 – Мериэль? – робко позвал он.
 Девушка молча смотрела на него, широко раск­рыв глаза, как маленький совенок. Она не узнала гра­фа, однако в глазах светился разум и первозданная мудрость, как у младенца, только что появившегося на свет. На ее щеках появился румянец, и она каза­лась почти такой же здоровой и хорошенькой, как и в день знакомства.
 – Мериэль, ты узнаешь меня?
 Та задумчиво сдвинула брови и заморгала глаза­ми. Вспомнив, что произнес фразу на нормандском, он повторил ее по-английски, но девушка не отвеча­ла. Неужели ее мозг пострадал? Мериэль сильно уда­рилась головой, и брат Питер предупреждал, что это вполне возможно.
 Затем Адриан расслабился.
 – Я молился о милости Божьей, и если ты навсег­да останешься в состоянии невинного младенца, я все равно буду любить тебя. В этом есть нечто не­обычное и божественное, если ты не сможешь вспом­нить мои прегрешения, – он улыбнулся и поцеловал девушку в лоб. – Клянусь, что всегда буду заботить­ся о тебе, любовь моя, и никто не причинит тебе зла.
 И свершилось еще одно чудо – Мериэль улыбну­лась ему.
 Алан де Вер остановился, чтобы купить горячий яблочный пирог на улице Эвро, и продавщица ласково улыбнулась молодому человеку. Юноша ответил тем же – девчонка была чертовски хорошенькой. Возмож­но, он придет сюда еще раз, когда будет более свобо­ден. Но сейчас необходимо спешить к лорду Теобальду.
 Алан быстро шагал, жуя на ходу и чувствуя себя превосходно. Лорд Теобальд прибыл в Нормандию для переговоров с Жоффреем Анжуйским и преуспел. Жоффрей был мужем императрицы, и поскольку меж­ду супругами не было любви, он очень умно исполь­зовал притязания жены на земли ее отца, сделав себя властелином Нормандии. С согласия Жоффрея лорд Теобальд отобрал замок у одного из его вассалов, надоевших суверену.
 Во время осады Алану повезло захватить в плен богатого рыцаря и получить на удивление большой выкуп. Значительная часть денег пойдет в Эвонли, а сегодня он заехал в город, чтобы купить Мериэль хороший подарок. Она так много работает, но никог­да не грустит и не жалуется. В награду за это брат решил преподнести ей дорогую вещичку.
 Однако сделать это оказалось весьма затрудни­тельно, потому как местные купцы славились богат­ством и разнообразием товара.
 Алан решил остановиться на серебряном зеркаль­це. Оно никогда не износится, подобно шелку или бархату, и Мериэль всегда сможет увидеть в нем свое хорошенькое личико. Он усмехнулся, вспомнив, как она переживала, что не похожа на высоких светлово­лосых сестер. Никто из них, даже жена Вильяма, не мог сравниться с Мериэль красотой.
 Через год-два Алан сумеет собрать неплохое при­даное, чтобы выдать сестру замуж за такого же рыца­ря, как он сам, хотя будет сильно скучать по ней. Первый встречный не подойдет на роль ее мужа, им должен быть человек достойный и добрый, который будет любить жену и относиться к ней с уважением.
 И только тогда можно подумать и о собственной судьбе. Юноша облизал пальцы, перепачканные по­видлом. Лорд Теобальд намекнул, что может замолвить за него словечко перед королем. Не все невесты принадлежат к богатым семьям, некоторые наследу­ют небольшие, как у него, замки. Нет ничего лучше такого союза равных. Через полчаса, умытый и при­чесанный, он прошел в комнату лорда и нашел того в мрачном настроении. Старик, взглянув на молодого человека, кивком указал на соседнее кресло.
 – Утром пришло сообщение от леди Алиции. Пло­хие новости, мой мальчик.
 Алан уселся в кресло.
 – Кто-нибудь заболел? Не может быть, чтобы ва­шему замку грозила опасность.
 – Нет, плохие новости для тебя, – Теобальд был невысоким, коренастым мужчиной, бесстрашным во­ином, а сейчас он вертел в руках кинжал, боясь встре­титься взглядом с Аланом. Наконец решился.
 – Моя жена получила послание из Эвонли. Леди Мериэль уехала на прогулку и исчезла. Лошадь вер­нулась домой без нее, но твои люди, несмотря на долгие поиски, не смогли отыскать следов девушки. Ее считают погибшей, – лорд мгновение помолчал, затем продолжил: – Алиция приносит свои соболез­нования. Ты знаешь, как она любила Мериэль. Да мы все любили ее, похожую на весенний солнечный день. Я очень сожалею, сын мой.
 Нет, это невозможно. Лишившись дара речи, Алан попытался осознать услышанное. Она не могла ис­чезнуть, не могла умереть, кто угодно, но не Мери­эль, с ее тягой к жизни. Кто посмел убить ее?
 – Нет, она жива, – хрипло произнес де Вер. – Вы сказали, ее тело не нашли. Они просто плохо искали. Наверное, произошел несчастный случай, и какой-нибудь крестьянин ухаживает за ней до выздоровле­ния. А может, сестра уже дома.
 – То, что ее не нашли, не играет никакой роли, Алан, и ты знаешь об этом, – сочувственно произнес лорд Теобальд, не желая вселять в молодого человека напрасную надежду. – Разбойники могли убить ее и закопать тело в лесу. Девушка могла упасть с лошади и сломать себе шею, а волки не оставляют следов.
 – Нет! – воскликнул Алан, представив себе страш­ную картину. – Я не поверю в ее смерть до тех пор, пока не увижу тело! – эта мысль придала ему силы. Никто не сможет так тщательно искать Мериэль, как он сам. Алан хорошо знал привычки сестры и надеял­ся преуспеть там, где другие оказались бессильны.
 Юноша умоляюще посмотрел на лорда.
 – Вы выполнили то, что намечали, и больше ни­чего не планировали. Пожалуйста, милорд, дайте мне отпуск, я вернусь в Англию.
 – Конечно, я справлюсь без тебя, – вздохнул Те­обальд, печально глядя на любимца. – Но не обманы­вай себя, Алан. Как может Мериэль остаться в жи­вых, и твои люди при этом ничего о ней до сих пор не слышали?
 – Не знаю, – угрюмо ответил де Вер. – Но буду искать ее.
 Покинув лорда, Алан быстро собрал немногочис­ленные пожитки, собираясь уехать на рассвете. Вид серебряного зеркальца едва не вывел его из равнове­сия. Пальцы осторожно гладили блестящую повер­хность. Пока сестра не отыщется, он будет носить с собой подарок как талисман.
 Но если Мериэль действительно мертва и погиб­ла от руки человека, он не успокоится до тех пор, пока не отомстит.




 ГЛАВА 10


 Сначала был свет – чистый, струящийся поток, наполнивший ее радостью и покоем. В нем кружили прекрасные, диковинные, никогда не виданные про­зрачные существа, касающиеся ее тела прозрачными нежными крылышками и забиравшие боль. Девушка хотела улететь вместе с ними, но чей-то голос поме­шал ей. Она не поняла значения слов, но чувства проникли ей прямо в душу.
 Заинтригованная, Мериэль возвращалась к реаль­ности, с трудом вырываясь из искрящегося рая про­зрачных созданий, идя на голос, и наконец увидела прекраснейшего из людей. По сути, он был первым существом из плоти и крови, которое ясно различила девушка. Восходящее солнце сверкало в его сереб­ристо-белых волосах. Мужчина смотрел на нее с та­кой любовью, что Мериэль решила, будто перед ней ангел. Затем разум затуманился – она не помнила точно, кто такие ангелы и кто рассказал ей об этом.
 Но это уже не имело никакого значения – белоку­рый мужчина коснулся губами ее лба, и девушка поня­ла, что находится в безопасности, и погрузилась в сон.
 Когда Мериэль проснулась, белокурый ангел сно­ва был рядом, но не держал ее в объятиях, как при первом знакомстве. Она взглянула на него с упре­ком, и мужчина подошел ближе. Он снова заговорил, но девушка опять не поняла значения слов.
 Мериэль напряженно всматривалась в лица лю­дей, сновавших по комнате. Среди них был мужчина в светлом одеянии, без волос на макушке и с удиви­тельно мягкими руками. Его называли Братпитер. Время от времени заходила девушка, приносящая еду, причесывавшая ее и говорившая утешительные сло­ва. Ее звали Марджери. Было еще одно симпатичное создание, оно спало у нее на груди и будило по ут­рам. Мериэль радостно улыбнулась, довольная собой, вспомнив, что существо зовут кошкой. В комнату заходили еще несколько человек и с любопытством посматривали на нее, будто перед ними диковинная штучка. Может, именно так оно и есть?
 В конце концов, она поняла, что ангела называют Лордадриан. В его глазах были печаль и нежность. Он ни разу не коснулся ее – и это не нравилось.
 Только в его объятиях Мериэль чувствовала себя спокойно и в полной безопасности.
 Когда она проснулась в следующий раз, ангел си­дел на кровати. Увидев, что больная открыла глаза, он мягко проговорил:
 – Доброе утро, Мериэль.
 На этот раз девушка поняла, что означает эта фраза, и радостно улыбнулась, донельзя довольная тем, что рука мужчины лежит на краю постели, со­всем рядом с ней. Де Вер крепко ухватилась за нее.
 – Меня зовут Мериэль? – заинтересованно спро­сила она. Собственный голос резал ухо, звучал странно и непривычно.
 Лицо Лордаадриана просветлело. У него были чу­десные серые глаза, в их глубине отражались чувства, которые он испытывал. Девушка, даже закрыв глаза, прекрасно знала, чего он хочет, о чем думает и что чувствует. В данный момент ангела переполняли счастье, радость и облегчение.
 – Да, твое имя Мериэль. Ты… ты помнишь, что произошло?
 Она на мгновение задумалась: Мериэль – звучит неплохо.
 – Мы сидели под деревом. Ты… – поискав подхо­дящее слово, де Вер закончила фразу: – Целовал меня, а я спала. Затем очутилась здесь.
 – И это все, что ты помнишь?
 Девушка знала, что белокурый ангел почувствовал разочарование, смешанное с облегчением. Это показа­лось странным. Позже она спросит об этом, но сейчас время еще не настало – вряд ли затуманенный разум способен понять смысл речи Лордаадриана. Мериэль пока еще с трудом подбирала нужные слова.
 – Я должна помнить больше?
 – Произошел … несчастный случай. Значит, ты не помнишь ни об этом, ни о своей прошлой жизни?
 Мериэль на мгновение задумалась.
 – Помню… ангелов.
 – Если ты способна запомнить одну единствен­ную вещь, то ангелы – вовсе не плохой выбор, – Лордадриан улыбнулся, и Мериэль захотелось, что­бы он вновь поцеловал ее. Внезапно в голову пришла блестящая мысль – наверное, теперь ее очередь, и бе­локурый ангел не будет целовать ее первым.
 Мериэль с трудом села на постели. Обнаружив, что не может дотянуться до его лба, она нахмурилась и поцеловала его в щеку.
 Когда ее губы коснулись щеки мужчины, де Вер почувствовал изумление и напряжение, пробежавшие волной по его телу. Отпрянув, она обеспокоенно спро­сила:
 – Я сделала что-то не так?
 Девушка физически ощутила его попытку рассла­биться.
 – Да нет, я просто удивился. Я вижу, ты поправ­ляешься. У тебя болит что-нибудь?
 Мериэль коснулась затылка. На нем была повяз­ка, он болел, но не очень. Девушка обнажила левое плечо – еще одна повязка. Коснувшись ее, она со­дрогнулась от боли. Пошевелившись, де Вер ощутила похожую боль в левой ноге и, подняв подол рубашки, увидела третью повязку.
 – Мне не очень больно, – решила она, подняв голову. Взглянув на мужчину, заметила, что тот вос­хищенно рассматривает ее ноги. Мериэль, заинтере­сованная не меньше, чем он, провела рукой от пятки до бедра, но ничего удивительного не обнаружила – ноги как ноги. Подняв неуверенный взгляд на Лорда­адриана, она спросила:
 – Что-то случилось?
 Мужчина поднял голову и, встретившись глазами с собеседницей, вновь улыбнулся, хотя, как ей пока­залось, ему было трудно это сделать.
 – Ты поправляешься очень быстро. Еще вчера ты лежала и вообще не разговаривала, и мы уже реши­ли, что ты больше никогда не сможешь это делать. А сейчас ты почти здорова, хоть вставай с постели.
 Чудесная мысль! Подвинувшись на край постели, Мериэль соскользнула вниз, однако ноги не желали повиноваться. Наверное, поэтому Лордадриан так внимательно их рассматривал.
 Лордадриан едва успел подхватить ее. Он прижал хрупкое тело к груди, и Мериэль улыбнулась – именно этого она и хотела. Обняв его за талию, девушка еще теснее прижалась к нему, наслаждаясь теплом и силой его объятий. От этого человека исходил прият­ный запах. Мериэль поинтересовалась:
 – Разве сейчас не твоя очередь целовать меня?
 – Что? – сдавленным голосом переспросил муж­чина, и девушка вновь ощутила нарастающее в нем напряжение. Она прижалась еще сильнее, удивляясь, что в нижней части его живота стало чувствоваться что-то твердое.
 – Сначала ты поцеловал меня, потом я тебя, – объяснила Мериэль, немного повышая голос – в нем слышались вопросительные интонации. Она подняла голову и заглянула в глаза собеседнику, пытаясь ра­зобраться. – Мне казалось, что теперь твоя очередь целовать меня. Разве не так?
 Губы мужчины находились всего лишь в несколь­ких сантиметрах от ее губ. Может, поцелуй станет лучше и приятнее, если партнеры прижмутся друг к дугу губами? Ей определенно нравился его рот. Инте­ресно, каков он на вкус?
 К своему разочарованию Мериэль так и не удалось это выяснить, потому что Лордадриан подхватил ее на руки и уложил в постель. Не успел он это сделать, как девушка схватила его руку, и ему ничего не остава­лось, как присесть на краешек кровати. Сохраняя серь­езное выражение лица, мужчина объяснил:
 – Поцелуи – очень интересная вещь. Влюблен­ные люди часто ими обмениваются, но это не делает­ся постоянно и не всеми.
 Она нахмурилась – объяснение ей явно не понра­вилось.
 – Я не нравлюсь тебе, поэтому ты не хочешь меня целовать?
 Мужчина выглядел довольно беспомощно, и со­беседнице пришла в голову мысль – возможно, ему так же трудно понять ее, как и ей его? Затем, одарив Мериэль нежнейшей и очаровательнейшей из своих улыбок, он нежно провел рукой по ее щеке.
 – Ты мне очень, очень нравишься. Но ты была тя­жело больна, поэтому время для поцелуев не совсем подходящее. Тебе нужно окрепнуть, набраться сил и тогда… тогда мы снова вернемся к этому разговору.
 Наверное, белокурый ангел знал, о чем говорил, потому что она действительно очень устала. Лордад­риан немедленно поднялся, осторожно высвободил руку и укрыл девушку одеялом.
 – А теперь отдыхай. Завтра я снова приду.
 Девушка протянула руку и коснулась его необыч­ных волос. На ощупь они оказались такими же чудес­ными, как и на вид – мягкими и шелковистыми.
 – Может, только один поцелуй – на счастье?
 – Один на счастье, – согласился мужчина, наклоня­ясь, чтобы поцеловать лоб девушки. Прикосновение его мягких губ пробудило у Мериэль желание замурлыкать, как кошка. Оно действовало успокаивающе и, в то же время, невероятно возбуждало ее. Лордадриан сказал, что они вернутся к проблеме поцелуев позже, когда она окончательно окрепнет. Девушка решила, что для вы­здоровления у нее имеется отличный стимул.
 Мериэль почти мгновенно погрузилась в сон и ус­нула с улыбкой на лице. Адриан молча смотрел на нее, ошеломленный такой переменой. Он никогда не думал, что произойдет чудо, но теперь, похоже, это так. Еще вчера он опасался за умственные способ­ности Мериэль, считая, что единственное, на что та будет способна – это молча взирать на мир бессмыс­ленными глазами.
 Сегодня перед ним словно появился новый чело­век. Ну, не совсем иной – девушка пока все еще Мериэль, лишившаяся памяти длиной в жизнь. Вспомнит ли она что-нибудь? Теперь ему следует отыскать брата Питера и обрадовать его улучшением состояния боль­ной. Может, у монаха есть соображения по поводу дальнейшего хода событий или состояния здоровья девушки.
 Печально улыбаясь, Уорфилд вышел из комнаты. Любой ребенок, умеющий ходить и говорить, имеет представление о том, что можно делать, а что нельзя, но Мериэль, казалось, вместе с памятью потеряла способность различать, что прилично, а что, нет.
 Рассматривая раны, синяки и ушибы, вызванные падением с большой высоты, девушка демонстриро­вала чудесное тело с невинностью маленькой девоч­ки, доставляя Адриану ужасные муки. Он сдерживал­ся усилием воли. Резкий переход от яда открытого раздора к нежности, объятиям и поцелуям не может пройти бесследно. Господи, кажется, Мериэль нрави­лись его объятия.
 Адриан понимал, что Бог вознаграждает его за муки – сначала неразделенной любви, ослепляющей, бешеной страсти, затем совести, но вместе с поощре­нием должно идти наказание.
 Господи, Иисусу присуще странное чувство юмо­ра – он мечтал, чтобы Мериэль добровольно приняла его любовь, и вот теперь его желание осуществилось. Хотя, как порядочный человек, Уорфилд не мог при­нять такой щедрый дар судьбы – девушка не вполне оправилась, не понимает, что творит. Это и явилось самым изощренным и жестоким наказанием, которое только можно вообразить. Тот факт, что он не при­нял приглашение Мериэль к поцелуям, свидетельствовал – Уорфилд гораздо ближе к канонам христианс­кой морали, чем ему казалось.
 Наступивший день принес новые радости – состояние девушки заметно улучшилось. Похоже, че­рез пару дней она полностью поправится и к ней вернется память вместе с открытой ненавистью к Адриану. Если мужчина воспользуется ее невин­ностью, то остаток жизни будет считать себя него­дяем и глупцом. Он должен заботиться исключитель­но о здоровье Мериэль. Однако со временем, когда она окончательно поправится и если все еще будет жаждать поцелуев и близости… Ведь Уорфилд пок­лялся выполнять любое желание бывшей узницы, а у него даже не возникало мысли нарушить данное слово.
 Адриан нашел брата Питера в саду, где тот обре­зал цветы, и описал удивительное выздоровление де­вушки.
 Монах слушал с неподдельным интересом.
 – При сильном ушибе головы часто наблюдается частичная потеря памяти, но обычно это относится лишь к событиям, непосредственно предшествующим или последующим несчастному случаю. Мне прихо­дилось слышать о случаях полной потери памяти, но сам я с этим не сталкивался. Не исключаю возмож­ности, что со временем к ней вернется память, но все в руках Господа, – монах перекрестился. – То, что юная леди выжила, уже само по себе чудо, поэтому лишь Бог знает, что произойдет дальше. Я осмотрю Мериэль, когда она проснется. После этого уеду в Фонтевиль – мне здесь больше нечего делать.
 Адриан кивнул и, вернувшись в свою комнату, вы­звал слугу. Обговорив повседневные дела, лорд пре­дупредил, чтобы никто из обитателей замка не вздумал сказать девушке, каким образом она оказалась в Уорфилде и что произошло дальше.
 Мериэль понадобится служанка, и Адриан пору­чил это отлично зарекомендовавшей себя Марджери. Может быть, они уже успели подружиться, и внача­ле лорд приказал запрятать девушку как можно даль­ше, но потом, зная по собственному опыту, что за­преты иногда легко нарушаются, отменил приказ. А чтобы она не рассказала узнице правду, решил заво­евать ее расположение.
 Марджери покорно склонила голову, когда при раз­говоре с ней лорд приказал не посвящать узницу в неприятные подробности, однако в глазах горел ого­нек несогласия и непокорности. Адриан откинулся на спинку кресла.
 – Я думаю, ты не согласна со мной. Хочешь что-нибудь сказать? Говори спокойно, ты не будешь нака­зана.
 Девушка подозрительно взглянула на хозяина, но затем решилась.
 – Вы очень плохо с ней обращались, милорд. Ей надо знать об этом.
 – Я с тобой полностью согласен. Мериэль заслу­живает того, чтобы знать правду, и я отвечу на все ее вопросы. Однако сделаю это сам и в свое время, ког­да она полностью выздоровеет.
 Марджери закусила губу, задумавшись над его сло­вами.
 – Вы все еще держите ее взаперти?
 Адриан покачал головой.
 – Дверь в комнату не заперта и никогда больше не будет заперта. И хотя я всем сердцем надеюсь, что Мериэль останется, у нее есть полная свобода выбо­ра, и она может уйти, когда захочет.
 Вопросительный взгляд Марджери задержался на лице хозяина.
 – Почему вы так разговариваете со мной, милорд? Я всего лишь горничная.
 – Ты видела Мериэль? – когда служанка кивну­ла, Адриан продолжил. – Тогда ты должна понять, что ей требуется подруга, а не просто служанка, чтобы научить ее всему необходимому. Ты, по-моему, зна­ешь ее лучше всех, и я решил, что ты будешь моим союзником, а не врагом.
 – Хорошо, милорд, я ничего не скажу ей о ее прошлом, если вы решили сделать это сами. Это прав­да, что вы предложили ей стать вашей женой?
 – Да, и когда Мериэль поправится, я снова сде­лаю ей предложение.
 Марджери вышла из комнаты хозяина, широко улыбаясь, несомненно, довольная, что высокочтимый лорд женится на девушке низкого происхождения. Вообще-то, Адриану больше понравилась реакция гор­ничной, нежели сэра Уолтера, совершенно убежден­ного, что его хозяин сошел с ума.
 Остаток дня Уорфилд провел, тренируясь с новыми рыцарями. Постоянные упражнения закаливали бойцов, повышали их искусство владения мечом, а Адриану помогали находиться в хорошей форме. К нему присо­единился Ричард, и два брата долго сражались. По силе, выносливости и умению бороться они не уступали друг другу, а новички стояли, раскрыв рты от изумления и восхищения, смешанного с благоговейным ужасом.
 Немаловажным был тот факт, что рыцари уважа­ли своих хозяев, а не оценивали их достоинства по туго набитому кошельку. Даже сэру Уолтеру пришлось признать, что если состояние разума графа и нахо­дится под вопросом, то с руками все нормально.
 Сэр Венсан де Лаон возвратился в замок Честен после приятного путешествия в Лондон. Его с нетер­пением поджидал Ги Бургонь.
 – Как ты долго! Нашел богатого еврея, заинтере­сованного в переезде в Шропшир?
 Француз, потягивая вино, намеренно медлил с от­ветом, набивая себе цену.
 – Да, одного, по имени Бенжамин Левески.
 Граф удовлетворенно кивнул.
 – Чем он занимается?
 – Многим – торгует шерстью, вином, деревом и, конечно, дает деньги в рост. Жирный гусь для жаркого.
 – Когда он приедет?
 Сэр Венсан предостерегающе поднял руки:
 – Терпение! Этот человек далеко не глупец, если сумел сколотить такое состояние. Он хочет приехать в Шрусбери, поговорить с нашими купцами, найти подхо­дящее жилье, – помолчав немного, рыцарь добавил с нескрываемой злобой. – И, конечно, еврей мечтает по­говорить со своим покровителем, графом Адрианом.
 – Святые мощи, Венсан, что за игру ты ведешь? – в сердцах вскричал Ги. – Ему ни в коем случае нельзя позволить посетить Уорфилд, и, черт меня возьми, я не желаю притворяться этим придурковатым монахом.
 – В этом нет нужды, – француз насмешливо улыб­нулся, довольный собой. – Бенжамин навел справки, и его заверили в том, что Уорфилд – достойный ува­жения землевладелец, а вверенный ему Шрусбери – хорошо защищенный город. Я встречу еврея в Шрус­бери и объявлю, что граф занят защитой своих подо­печных от посягательств соседа-негодяя. Думаю, са­мое время напасть на маленький замок Уорфилда, забыл его название, и это уведет Адриана далеко от города. Передав ему глубочайшие извинения от ва­шего имени, что не смогли лично встретить и попри­ветствовать дорогого гостя, я покажу Бенжамину пустующий дом, принадлежащий вам. Даже богатого и не нуждающегося в деньгах купца полезно убла­жить. Я скажу ему, что он может жить в этом доме бесплатно, если переведет свои дела в Шрусбери. Этого будет вполне достаточно, чтобы убедить его. Евреи – безумно жадные дьяволы.
 Ги размышлял над словами подручного. Иногда утон­ченный, хитрый и изворотливый ум лейтенанта стражи раздражал его, но сейчас план казался безупречным. Все это было необходимо, чтобы еврей переехал в Шрус­бери. Как только Бенжамин со своим золотом въедет на территорию Бургоня, его сотрут в порошок.
 – Ты думаешь, он клюнет?
 – Конечно. Я наводил справки и узнал, что ему не терпится переехать из Лондона, но он пока не нашел подходящего города. Бенжамин опасается, что лондон­ское жулье может устроить еврейские погромы, как это случилось в Норвиче несколько лет назад, – сэр Венсан пожал плечами. – Евреи находятся под лич­ным покровительством короля, но Стивен никогда не был полным хозяином в собственном королевстве, а после стольких лет гражданской войны он устал. Ле­вески полагает и, очевидно, не без основания, что в маленьком городе, где люди хорошо знают друг друга, жить гораздо спокойнее, меньше насилия – гораздо проще убить незнакомца, чем соседа, которого хоро­шо знаешь.
 Граф презрительно фыркнул – к нему это не от­носилось. Если Бенжамину Левески дорога жизнь, он не пожалеет денег ради ее спасения. Если еврей хорошо заплатит, то Ги даже может позволить ему остаться в живых, хотя, скорее всего, этого не слу­чится – жизнь и благополучие ростовщиков не пред­ставляли никакой ценности для Ги Бургоня.
 На следующее утро до отъезда в Монфор Ричард встретился с Адрианом. Они обсуждали вопросы ох­раны своих владений. Затем незаконнорожденный брат перевел разговор на тему, давно его волновавшую.
 – Я знаю, что сейчас ты занят совершенно другим, но ты заметил, как странно ведет себя Ги Бургонь?
 Адриан изумленно взглянул на брата.
 – О чем ты? Он, конечно, ведет себя спокойно, и это удивительно, – помолчал, обдумывая свои слова, затем кивнул. – А, теперь я тебя понял. Ги слишком миролюбив, да?
 – Именно, – Ричард поднялся и подошел к боль­шому окну. Светлые свинцовые полоски показывали, где было заменено разбитое стекло. Адриан отвел глаза от окна, принесшего ему столько несчастий. Фитц-Хью вновь вернулся на свое место. – Ги постоянно совершает вылазки и причиняет нам немало неприят­ностей, однако большой стычки так и не было. Как только мы начинаем атаковать, он немедленно отсту­пает. Интересно, что замышляет этот негодяй?
 Де Лэнси откинулся на спинку кресла и нахму­рился. С тех пор как в его жизнь вошла Мериэль, он не задумывался о причине спокойного благоденствия и мира с буйным соседом. Однако такое положение вещей было, действительно, ненормальным.
 – Не думаю, что он наконец успокоился, поумнел и понял, что ему не победить нас.
 – Поумнел? Ги? Да у него не больше ума, чем у сумасшедшего борова, – презрительно хмыкнул Ри­чард. – Скорее всего, Бургонь пытается усыпить нашу бдительность. Для того чтобы серьезно угрожать Уорфилду или Монфору, ему потребуется раза в два боль­ше людей, поэтому мне кажется, он замышляет не­что другое.
 – Может, это и есть ответ на вопрос, – медленно произнес Адриан. – Когда в начале зимы я был в Нор­мандии, то слышал, что какой-то английский лорд рас­спрашивает о группах наемников, но это столь привы­чное дело, что я ничего не заподозрил. А что если Бургонь думает об усилении своего отряда, о пополне­нии его наемниками и о завоевании Шрусбери?
 – Если ты не ошибаешься, то нам лучше нанести удар первыми. Игра в ожидание справедлива, когда силы соперников равны, но если Ги собирается нару­шить равновесие, мы должны разгромить его.
 – Может, ты и прав, – неохотно признал Адриан. Он избегал подобной тактики, поскольку она прино­сила огромные разрушения, но, наверное, настало вре­мя перемен, когда тактику пора менять. – Я не готов выступить вот так, без подготовки, но пошлю гонца в Нормандию и узнаю у друзей, действительно ли Бур­гонь нанимает отряд.
 Не успел Ричард и рта раскрыть, как дверь отво­рилась и показалось хорошенькое личико Мериэль. Увидев своего белокурого кумира, она чарующе улыб­нулась и вошла. Голубое роскошное платье, его по­дарок, было настолько искусно зашито, что следов починки не было видно. Ничего, кроме неуверенной походки, не выдавало в ней человека, стоявшего на волосок от смерти.
 – Можно я немного посижу с вами? – спросила она. – Я буду вести себя тихо.
 – Конечно, – безропотно согласился Адриан, со­вершенно не способный противостоять ее очарова­нию. Он указал на собеседника: – Это мой брат, сэр Ричард Фитц-Хью. Он сейчас уезжает. После его отъ­езда, если захочешь, мы можем прогуляться.
 – О да, конечно, – Мериэль присела перед Ричар­дом в глубоком реверансе. – Большая честь познако­миться с вами, милорд.
 Фитц-Хью, в свою очередь, почтительно покло­нился девушке. С таким же почтением он мог пок­лониться императрице. Его брат с радостным изум­лением наблюдал за этой сценой – помнила ли Мериэль правила хорошего тона, или же сказались уроки Марджери? Ему следует спросить об этом. Мужчины продолжили незаконченный разговор, а девушка не села, а стала бродить по комнате, иног­да беря в руки и с любопытством рассматривая без­делушки, которыми та была заставлена. Адриан мо­лился, надеясь что она так никогда и не узнает, что произошло с ней здесь.
 Когда Ричард наконец поднялся, Мериэль нере­шительно подошла к ним.
 – Прошу прощения, но я случайно подслушала ваш разговор. Вы собираетесь воевать?
 – Да нет, это не совсем война, а скорее ссора с плохим соседом-забиякой, – объяснил де Лэнси. – Уорфилд не пострадает. Это один из самых укреплен­ных замков в Британии.
 Наверное, мужчина сказал бы больше, но его осе­нила удивительная мысль, на время лишившая дара речи. Они с братом говорили по-нормандски, а Мери­эль не только поняла их разговор, но и заговорила на этом языке, причем так же грамотно, как и они. Девушка изумленно смотрела на белокурого ангела, чувствуя, что случилось нечто неожиданное. Беря себя в руки, Адриан произнес:
 – Я не знал, что ты говоришь по-нормандски.
 – По-нормандски? – с любопытством переспроси­ла Мериэль, затем ее лицо просветлело. – Ах да, это же другой язык. А до этого мы говорили по-английс­ки, разве нет?
 – Да, – де Лэнси перешел на уэльский. – Ты ведь знаешь еще и этот язык? Можешь сказать что-нибудь?
 – Да, – по-уэльски ответила девушка. – А это на латыни, – подойдя к книжному шкафу, она вытащила том, открыла его и прочла несколько строк на латы­ни. Затем подняла глаза, словно щенок, выучивший и показавший новый трюк.
 Так как Адриан на некоторое время лишился дара речи, на помощь пришел Ричард.
 – Ты знаешь, о чем эти слова?
 – Конечно, это из Евангелия: «Вначале было Сло­во, и Слово было с Богом, и Слово и есть Бог», – извиняющимся тоном она продолжила: – Я не совсем понимаю, что означают эти слова, но чувствую, они важные и существенные. И звучат красиво, правда?
 – Правда, и ты их правильно прочитала, – Уор­филд с трудом сглотнул. – Мериэль, ты не могла бы подождать меня в своей комнате? Я приду через не­сколько минут.
 – Конечно, – радостно улыбаясь, согласилась та. Еще раз присев в реверансе перед Ричардом, кокет­ливо взглянула на Адриана и вышла из комнаты, а двое мужчин изумленно смотрели ей вслед.
 – Она похожа на кельтку, – дрожащим голосом произнес Уорфилд.
 – Но говорит как нормандская знатная дама. Ты как-то сказал, что у нее южно-уэльский акцент, так что девушка могла выучить язык там, прислуживая нормандской леди, – Фитц-Хью усмехнулся. – Тогда на охоте ты поймал весьма необычную добычу. Может быть, вскоре узнаешь, что она говорит по-гречески.
 – У тебя отличное чувство юмора, – Адриан ни­сколько не обиделся на ироничное замечание брата.
 – Ну да, – сердечно произнес Ричард. – Прощай, желаю тебе удачи в разгадке тайны твоей Мериэль.
 После ухода брата де Лэнси погрузился в размыш­ления. Кто такая Мериэль на самом деле и что еще скрывает от него? Размышляя над этим, мужчина пришел к выводу, что пленница не отрицала своего знания нормандского, но и ничем его не объясняла.
 Конечно, способность девушки говорить на этом языке удивила Уорфилда, но способность читать про­сто поразила. За этими знаниями стояло прекрасное образование. Однако нельзя сбрасывать со счетов, что Мериэль вполне могла оказаться уэльской простолю­динкой – ее соотечественники считались грамотны­ми людьми, ценящими образование, но она могла быть кем угодно. Несмотря на кельтскую внешность, де­вушку вполне можно считать нормандкой или полу­кровкой, однако это казалось маловероятным. Нор­мандская знатная дама никак не могла очутиться одна в лесу, да и одежда оставляла желать лучшего.
 Вздохнув, де Лэнси направился к загадочной плен­нице. Вряд ли та могла раскрыть ему тайну своего происхождения – он не знал, а девушка не помнила, но размышляя над ее словами, случайно сорвавши­мися с языка, над поведением, вполне возможно уз­нать правду. Теперь, по крайней мере, Мериэль ниче­го не пытается утаить.
 Девушка улыбнулась при виде входящего белоку­рого ангела, а тому показалось, будто засияло солнце. Не каждый мужчина способен так покорить жен­ское сердце, более того, Адриан считал себя недо­стойным такого отношения, принимая во внимание причиненное ей зло.
 – Как ты себя чувствуешь? Выдержишь ли про­гулку по саду?
 – О да, я сегодня чувствую себя совсем хорошо.
 В глазах Мериэль светилась надежда, а Уорфилд вспомнил свои слова относительно поцелуев: «Мы поговорим об этом позже, когда ты поправишься». Интересно, что победит – его совесть или ее невин­ная чувственность? Спускаясь по лестнице и держа изящную ладонь девушки в своей руке, мужчина по­думал, что не стоит уповать на свою честь. Лорд Адриан счел нужным извиниться:
 – Боюсь, тебе вряд ли понравится сад. Видишь ли, замок только недавно построен, и саду уделялось мало внимания.
 Несмотря на заверения в полном выздоровлении, Мериэль чрезвычайно быстро устала. Молодые люди нашли укромную каменную скамью в тени деревьев, стоящую в уголке большого, обнесенного стеной сада. Живая изгородь из колючего кустарника разделяла пространство на две половины: в одной росли травы, необходимые кухаркам для приправы блюд, фрукто­вые деревья и виноград, а на другой располагались цветочные клумбы с пышными цветами, однако боль­шая часть поросла травой.
 – Да, здесь еще многое нужно сделать, – задумчи­во сказала Мериэль. – Может, построить фонтан? – она указала на участок земли. – Как вы думаете, можно провести сюда воду?
 – Если ты хочешь, я сделаю это.
 – А вокруг него разбить цветочные клумбы и засадить их розами, такими же прекрасными, как эти, —Мериэль поднесла чудесный цветок к лицу и вдохну­ла нежный аромат. Может быть, он пахнет так пре­красно потому, что его подарил Лордадриан? – Но здесь нужно еще посадить фиалки, лилии, маргарит­ки – в общем, много разных цветов, чтобы сад зеле­нел и пестрел красками от ранней весны до поздней осени. Многолетние растения можно на зиму перене­сти в дом, – заметив удивление на лице спутника, девушка смутилась и замолчала. – Простите меня, Лордадриан, за мою болтовню – я не имела права вмешиваться в ваши дела.
 – Не извиняйся, дорогая. Я большую часть времени провожу в сражениях и охране границ, поэтому не ус­певаю смотреть за садом, – мужчина указал на усажен­ные цветами немногочисленные клумбы. – За садом замка должна следить хозяйка. Поскольку ты обнару­жила большие познания в этой области, то можешь заняться этим делом, если оно нравится тебе. И не зови меня «лордадриан». Мне больше нравится Адриан.
 – Адриан – это прозвище? А лорд?
 – Лорд – это титул, – объяснил де Лэнси, сохра­няя серьезное выражение лица, однако в глазах поя­вились искорки. – Мое имя – Адриан де Лэнси.
 – А, это как с Братомпитером. Брат – это тоже титул, а Питер – имя, да?
 – Именно так, но «брат» означает другой титул, – мужчина задумчиво посмотрел на нее. – Ты сразу вспо­минаешь о некоторых вещах, стоит тебе только упомя­нуть о них. Может, если я задам тебе несколько во­просов о твоем прошлом, ты вспомнишь что-нибудь?
 – Хорошая мысль, – Мериэль почесала затылок и терпеливо ждала начала разговора.
 – Ты помнишь, где твой дом?
 Она задумалась, но безрезультатно. Тогда Уорфилд попытался снова.
 – Ты помнишь, как звали твоего отца?
 Опять тот же результат, вернее, его отсутствие. Расстроившись, Мериэль закусила губу.
 – Ты прекрасно владеешь тремя языками, но ка­кой из них твой родной? Ты нормандка? – девушка не ответила, и Адриан продолжил: – Кельтка?
 – Простите меня, – несчастным голосом сказала девушка, жалобно наморщив лоб. – Я не могу ничего сказать. Я помню латынь и то, что нужно делать с цветами, но не помню прошлое.
 – Не волнуйся, дорогая, – быстро произнес Адри­ан, обняв ее за плечи. – Может, память еще вернется к тебе. А если нет, то не вижу особой причины пере­живать.
 Мериэль прильнула к Адриану, чувствуя тепло его тела. В это же самое время у нее возникло странное ощущение, что мужчина испытал облегчение от того, что она мало что помнит. Как такое может быть? Размышляя над этим, девушка пришла к выводу, что в Уорфилде сложилась довольно странная ситуация. Чем больше девушка думала над этим, тем все более необычной она ей казалась.
 – Адриан, можно спросить вас кое о чем?
 – Конечно, о чем пожелаешь. Если смогу, то от­вечу.
 – Как получилось, что ничего не известно ни обо мне, ни о моей семье? Ведь у меня должны быть ро­дные?
 Граф тщательно выбирал слова.
 – Тебя нашли одну в королевском лесу недалеко отсюда. Ты немного пострадала от неудачного падения с лошади и отказывалась говорить о себе, только упомянула, что приехала из Гвайнеда, который находится в Уэльсе. По твоим словам, у твоего брата там неболь­шое хозяйство, еще у тебя есть сестра в Линкольне.
 – Но ведь вы не поверили мне? – уверенно сказа­ла девушка, правильно поняв подоплеку сказанного.
 Уорфилд покачал головой.
 – Ты противоречила самой себе, говорила бессмыс­лицу. Возможно, часть сказанного – правда, но ка­кая, не знаю.
 – Зачем мне было лгать? – возмутившись, вос­кликнула Мериэль. – Не могу поверить, чтобы я бес­причинно сказала неправду.
 – Нет, конечно, у тебя имелась веская причина, но не могу себе представить, какая, – де Лэнси лука­во улыбнулся. – Если я спрошу, то вопрос и будет являться ответом.
 Девушка, нахмурившись, вновь поднесла розу к лицу, вдохнув нежный аромат. Чем больше мужчина говорил, тем больше она смущалась. Но самый глав­ный вопрос еще не был задан. Мериэль нерешитель­но сказала, указав на высокий замок.
 – Я не понимаю своего положения здесь. Это ваше поместье, вы самая важная персона в Уорфилде, а я —таинственная незнакомка, которую вы подобрали в лесу, ничего из себя не представляющая и, к тому же, отъявленная лгунья. Вы уделяете мне много вре­мени и внимания, но почему? Кто я для вас?
 Последовало долгое, напряженное молчание. На­конец Уорфилд сказал:
 – Ты женщина, на которой я хотел жениться.
 Ошеломленная, Мериэль взглянула на собеседни­ка, полагая, что тот шутит, однако чистые, серые гла­за оставались абсолютно серьезными. Видя ее реак­цию, Адриан спросил:
 – Ты помнишь, что такое женитьба, или мне объ­яснить?
 Мериэль с трудом сглотнула и опустила глаза, теребя лепестки розы. Мысль о том, чтобы стать же­ной этого доброго прекрасного человека, заставила ее задрожать от радости.
 – Я… я помню, что это означает. Но почему вы хотите жениться на мне? Насколько я помню, люди обычно женятся на равных себе, поэтому лорд, вла­делец огромного поместья, может вступить в брак со знатной богатой леди, а я совсем не такая. Наверное, я даже не знатная дама.
 Адриан накрыл своими ладонями ее хрупкие руки, останавливая нетерпеливые движения пальцев, пере­биравших лепестки.
 – Мериэль, мне все равно, кто ты по рождению, потому что я полюбил тебя с первого взгляда. Ты казалась такой красивой, обаятельной и свободной, как птица, что я сразу понял – моя жизнь будет пус­та и бессмысленна без тебя.
 Не осмеливаясь поверить в услышанное, Мери­эль подняла глаза и увидела искаженное любовной мукой и страстью лицо мужчины. Это очень смутило ее. Припомнив, как обычно проходят свадьбы и что им предшествует, она спросила.
 – Мы помолвлены?
 – Нет, помолвка еще не объявлена.
 Девушка все мгновенно поняла, и радость исчез­ла с ее лица.
 – Вы сказали, что надеялись сделать меня своей женой, но это было раньше. Значит, теперь вы этого не хотите, да? Вы изменили свое решение, – Мериэль отвела глаза, пытаясь не расплакаться. – Я все пони­маю. Сейчас я не та, что раньше. Вам нужна мудрая и сильная жена, способная управлять замком, – она вновь опустила глаза. – Возможно, даже до несчас­тного случая я не смогла бы этого делать.
 – Я не переменил своего решения, – быстро воз­разил Уорфилд. – Причина, по которой мы так и не были помолвлены, в том, что ты не хотела выходить за меня замуж.
 Отпрянув, словно от удара, Мериэль подняла глаза:
 – Вы шутите, – прошептала она. – Я не могла отказать вам.
 – Нет, я не шучу, – прекрасные губы Адриана искривились в горькой усмешке. – Причем ты отка­зала мне… очень решительно, – он хотел сказать боль­ше, но опомнился и покачал головой. Мериэль почув­ствовала его боль.
 – Если я говорила, что вы ненавистны мне, то вновь солгала, – убежденно заявила девушка. – Могу ничего не помнить, но одно знаю наверняка – так сильно я не могла измениться.
 – Хотелось бы верить этому, – осторожно произ­нес Уорфилд, не отрывая глаз от лица собеседницы.
 Желая уменьшить его боль, де Вер подняла руки и, прижав их к его щекам, притянула голову мужчи­ны к себе. Де Лэнси судорожно вздохнул и сжал ее в объятиях, не в силах больше держать себя в руках.
 Теперь Мериэль нашла подтверждение своей до­гадки, что будет гораздо приятнее, если двое человек прижмутся друг к другу губами, нежели обычный дру­жеский поцелуй в щеку или лоб. Новое, незнакомое ощущение наполнило ее невыразимой радостью, отк­рыв целый мир неведомых ранее чувств.
 Помня о собственной неопытности, девушка сле­довала примеру Адриана, приоткрыв губы, как делал он, осторожно пользуясь язычком, руками лаская его спину. Результат оказался сногсшибательный – во­лна сладкой истомы, наслаждения и желания разли­лась по телу, хотя Мериэль и не имела понятия, чего именно ей хочется. Интересно, целовались ли они ког­да-нибудь подобным образом? Мысль еще не успела оформиться в мозгу, как Мериэль уже знала ответ – конечно, нет. Такое наверняка бы запомнилось.
 Однако Уорфилд, быстро взяв себя в руки, ото­рвался от желанных губ, оставив девушку в полном недоумении.
 – Почему? – задыхаясь, пробормотала она, ду­мая, что сделала что-то не так.
 Адриан прижал ее к себе, однако целовать не стал. Мериэль слышала стук его сердца и поняла, что он испытывает такие же чувства, что и она сама.
 – Прости меня, но ты сводишь меня с ума.
 – Почему вы извиняетесь? – обиженно надувшись, спросила девушка, не понимая. – Мне казалось, все было очень хорошо.
 Уорфилд хрипло рассмеялся.
 – Это так, но через пару минут я не смог бы оста­новиться.
 – Вы можете считать меня полной идиоткой, но я никак не возьму в толк, почему мы перестали.
 – Потому… потому что мы могли сделать то, что разрешено только между мужем и женой.
 Заинтересовавшись, Мериэль спросила:
 – Вы хотите сказать, что только женатые люди могут так поступать?
 – Вообще-то мужчины и женщины часто спят вмес­те, даже если не связаны семейными узами, – при­знался де Лэнси. – Но в глазах церкви брак и физи­ческая близость мужа и жены священны, с ними не может сравниться ни один союз.
 Глаза девушки широко раскрылись.
 – Вы хотите сказать, что это будет еще лучше, если мы поженимся?
 Адриан засмеялся.
 – Ах, дорогая, ты слишком хорошо обо мне дума­ешь, – держа Мериэль за плечи, он отстранил девуш­ку от себя и заглянул в лицо. – Я никогда не был женат, поэтому не знаю разницы, но брак – серьез­ное дело, клятва вечной любви и верности. Это не­что, лежащее за пределами обычной физической бли­зости, гораздо выше и сильнее.
 Мериэль, до этого заигрывающая с ним, сказала совершенно серьезно, скромно опустив глаза:
 – Если вы все еще желаете жениться на мне, Ад­риан, то на этот раз я с радостью приму ваше предло­жение, даже больше, чем с радостью, – немного поду­мав, она закончила: – Я очень и очень буду счастлива.
 Печально улыбнувшись, граф отпустил ее плечи.
 – Нельзя решать так быстро. Что если память вернется к тебе и ты вспомнишь, как ненавидела меня?
 – Я не могла ненавидеть вас, – твердо возразила девушка.
 Не обращая внимания на ее слова, Уорфилд про­должал:
 – Я… не всегда честно и благородно поступал с тобой, а в этот раз собираюсь исправиться, – помол­чав, де Лэнси взял ее руку и прижал к щеке. – Прой­дет время, ты окончательно выздоровеешь и, если все еще будешь желать стать моей женой, то я буду счас­тлив обвенчаться с тобой.
 – Я всегда буду желать этого, – нежно прогово­рила она. – Клянусь, – взглянув на его лицо, такое прекрасное и дорогое, Мериэль не могла даже поду­мать, что ее решение когда-нибудь изменится.




 ГЛАВА 11


 Далеко за полночь раненый гонец, прибывший в замок, сообщил Адриану, что Ги Бургонь взял неболь­шое поместье Честон. Бесцеремонно разбуженный среди ночи, Уорфилд выслушал известие достаточно спокойно, но в душе отругал себя за беспечность – ведь Ричард предупреждал его.
 Граф быстро отдал распоряжения, кому из рыца­рей следует готовиться выступить. Честон – доволь­но маленький замок – башня и небольшой двор, поэ­тому его люди могут спокойно отвоевать его обратно, если выступят скоро, до того как соперник организу­ет оборону. Адриан обсудил с сэром Уолтером путь к месту тревоги, а тем временем оруженосец Уорфилда надевал на него доспехи.
 Замок гудел, как муравейник, повсюду, бряцая ору­жием, сновали вооруженные люди. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Мериэль тоже просну­лась и примчалась в комнату белокурого ангела, босая и одетая лишь в тонкую сорочку. Адриан не знал, сколько времени она тихо стояла в углу, когда наконец заметил ее. В глазах любимой светилось отчаяние.
 На то чтобы отдать последние распоряжения ры­царям и отпустить их, потребовалось несколько минут. Когда все ушли, граф подошел к Мериэль. Всю неделю после ее чудесного выздоровления они каж­дый день проводили много времени, беседуя и гуляя по окрестностям. Уорфилд вел себя на удивление сдер­жанно, как и подобает воспитанному, галантному кавалеру. Это было очень нелегко – Мериэль довер­чиво тянулась к нему. Однако, признаться честно, де Лэнси сдерживало не столько понятие о чести, сколько страх, что однажды утром она проснется, все вспом­нив и ничего не простив.
 Когда он приблизился, девушка встревоженно спро­сила:
 – Ты вернешься?
 – Конечно, – удивился Адриан. – Я хотел разбу­дить тебя, чтобы попрощаться, а не просто раство­риться в ночи.
 Мериэль заметно расслабилась. Обняв девушку, Адриан отвел ее в комнату, где у изголовья горела одинокая свеча.
 – Это опасно – я говорю о ссоре с вашим сосе­дом?
 Уорфилд хотел было возразить, но передумал. Про­стодушие Мериэль было частью ее натуры, но вовсе не означало, что он должен говорить с ней как с глу­пым ребенком.
 – Конечно, когда человек отправляется на войну, он всегда рискует жизнью, но рыцаря в полном бое­вом вооружении не так легко убить, – немного поду­мав, де Лэнси продолжил: – В большинстве сраже­ний рыцари находятся в относительной безопасности, потому что ценны только живыми, мертвые же стоят мало или, честно сказать, ничего не стоят. Но здесь другой случай – между Ги Бургонем и мной сущес­твует кровная вражда. Однажды я убью его.
 Сверкая глазами, Мериэль обняла мужчину, ут­кнувшись лицом ему в грудь.
 – Или он убьет вас.
 – И это возможно, – признал Адриан, прижавшись к ней. – Но я так не думаю, потому что справедливость на моей стороне. На этот раз меня не будет несколько дней. Отвоевать Честон не представляет особой слож­ности, если, конечно, действовать быстро.
 Мериэль едва слышно пробормотала:
 – Ваши доспехи не очень-то приятно обнимать.
 – Что верно, то верно, – рассмеялся Уорфилд, разомкнув объятия и укладывая девушку на кровать. Накрыв ее одеялом, он наклонился.
 – Я вернусь к тебе, дорогая, и очень скоро. Не беспокойся ни о чем. Сэр Уолтер будет охранять за­мок в мое отсутствие, а он опытный воин.
 Притянув ближе его голову, безумно желая невы­разимой сладости поцелуя, Мериэль вызвала в нем страстное желание сбросить с себя доспехи, забыть про врагов и соединиться с ней. К действительности рыцаря вернула появившаяся откуда-то Кестрел, кос­нувшись щеки Адриана пушистым хвостом. Засмеяв­шись, мужчина выпрямился.
 – Здесь есть кое-кто, кто не будет по мне скучать. Твоя кошка ревнует тебя ко мне.
 – Она женского рода и скоро тоже влюбится в вас, – возразила девушка, провожая взглядом уходя­щего белокурого ангела.
 В ее действиях и словах ясно читалась любовь, а человеку, идущему воевать, необходимо считать себя нужным кому-то. И коль скоро это маленькая война, небольшой конфликт, он скоро вернется домой, что­бы познать все прелести нового состояния – любить и быть любимым.
 На захват Честона ушло только два дня, еще два – на устранение повреждений и похороны погибших. К разочарованию Адриана Ги Бургонь возглавил нападение на замок, но после удачного наступления хозя­ина поместья удрал восвояси. Итак, их поединок вновь откладывался на неопределенное время. Несколько раз им удавалось скрестить мечи, но сражающиеся рядом рыцари не давали возможности решить вопрос жизни и смерти. Однажды им пришлось встретиться лицом к лицу в доме сэра Рейнолфа Честера. Сопер­ники вынуждены были вежливо и учтиво общаться друг с другом, то есть вести себя, как подобает циви­лизованным людям. Их поведение немало насмешило сэра Рейнолфа. Адриан несколько лет ждал главной, решающей встречи, однако сейчас обнаружил, что его терпению пришел конец. Сейчас он желал исполнить клятву мести, затем запрятать злобу и мстительность в глубину души, чтобы начать новую счастливую жизнь с Мериэль.
 Шел дождь и уже стемнело, когда Адриан, нако­нец прибыл в Уорфилд, сопровождаемый всего лишь шестью всадниками. Остальные остались в Честоне, чтобы дождаться, пока обитатели поместья оконча­тельно придут в себя и организуют надежную защи­ту. Когда слуги сняли с него доспехи, граф заглянул в комнату Мериэль, жадно глядя в нежное лицо спя­щей любимой, но разбудить не решился. Утром будет больше времени на приветствия. Едва положив голо­ву на подушку, Уорфилд немедленно погрузился в тяжелый сон.
 Мериэль проснулась, задыхаясь от ужаса. С тех пор как уехал Адриан, ее мучили кошмары, и девуш­ка боялась спать. Сегодня сквозняк, проникший че­рез щель, задул свечу, и темнота казалась еще страш­нее оттого, что воздух был тяжел и влажен.
 Девушка пыталась успокоиться и внезапно поня­ла, с облегчением вздохнув, что он вернулся.
 Соскочив с кровати, даже не разбудив Кестрел, свернувшуюся в ногах, Мериэль побрела по коридо­ру, подгоняемая сквозняком и абсолютной тишиной, царившей в замке.
 Инстинкт не обманул ее: белокурый ангел спал в своей комнате. Занавески были подняты, и она мог­ла ясно различить мужчину, лежавшего на постели лицом вниз, раскинув руки. Лунный свет падал на распростертую фигуру, и ночные тени придавали Ад­риану вид неземного существа, некоего божества. Дрожа от холода, девушка замерла от охватившего ее восхищения. В голову снова пришла мысль о спус­тившемся на землю ангеле, скрывавшем свою силу, чтобы смертные, окружавшие его, не были сожже­ны пламенем.
 Мериэль осторожно присела на край кровати, ста­раясь не потревожить его сон. Одно только присутст­вие Адриана способно оградить ее от кошмаров.
 Все-таки ей следовало бы знать, что воин пробуж­дается от малейшего шороха. Не успела она присесть, как Адриан мгновенно проснулся и, схватив за пле­чи, прижал ее к постели. Его пальцы больно впились в тело, а рельефные, словно вылепленные мышцы обнаженных рук и плеч казались произведением та­лантливого скульптора.
 Мериэль судорожно вздохнула от неожиданнос­ти, но не испугалась. Лицо Адриана склонилось над ней, и Мериэль поняла, что мужчина, окончательно проснувшись, узнал посетителя. В то же мгновение он отпустил ее плечи.
 – Тебе больно? – участливо спросил Уорфилд.
 Девушка покачала головой.
 – Нет, – отдышавшись, ответила она. – Прости­те, я не хотела потревожить вас.
 – Я тоже не хотел причинять тебе боль, – улыб­нулся Адриан. Де Лэнси провел рукой по теплой щеке девушки, ощущая под ладонью нежную кожу. – Тебе холодно, дорогая? Что-то случилось?
 – Я просто… видела дурной сон, – к своему ужа­су девушка начала плакать.
 Адриан обнял ее, прижал к себе, стараясь успоко­ить и согреть своим теплом.
 – Не волнуйся, – нежно прошептал он. – Никто и ничто не обидит тебя здесь.
 Когда Мериэль перестала плакать, он спросил:
 – Ты помнишь сон? Иногда, если о кошмаре рас­сказать вслух, ночные демоны теряют власть.
 – Я… была узницей в каменной клетке, очень по­хожей на мою комнату, и стены начали сдвигаться, ломая мне кости и хороня под обломками. Я слышала хруст костей, не в силах набрать в легкие воздуха, чтобы закричать.
 Девушка вздрогнула от пережитого ужаса и со­брала все свое мужество, чтобы не заплакать вновь:
 – Там был демон, он насмехался надо мной, гово­рил, что я должна довериться ему, и если сделаю это, он освободит меня, но я знала, что он лжет. Но самое ужасное, – девушка почувствовала, как дрожь пробе­жала по телу, – у него было ваше лицо.
 Уорфилд застыл, затем опустился на подушки, при­жав девушку к себе и поглаживая плечо любимой, стараясь успокоить своими ласковыми прикосновени­ями.
 – Это дурной сон, дорогая, и только. Ты же зна­ешь, я никогда не обижу тебя, и говори мне «ты».
 – Хорошо. Да, я знаю, что ты не сделаешь этого, – растерянно прошептала Мериэль, несказанно удивив­шись, что Адриан мог такое предположить. Положив голову ему на плечо, она расслабилась. – Вот почему сон показался мне ужасным – зло приняло личину добра и красоты.
 Коснувшись губами ее лба, Уорфилд нежно про­изнес:
 – Это всего лишь сон. Тебе следует забыть его.
 Кошмар был уже почти отогнан на задворки со­знания, потому что Адриан находился рядом, такой добрый и нежный. Ощущая, как спадает напряжение, девушка прижалась к нему, надеясь, что он не попро­сит ее уйти.
 Умиротворенная, Мериэль провела пальцами по обнаженной груди мужчины, лаская нежную, глад­кую кожу, ощущая под пальцами жесткие волосы. Она нахмурилась, обнаружив на ребрах шрамы. Что ж, шрамы – украшение и непременный атрибут во­ина, однако почему ими должен быть отмечен люби­мый? Что, если бы меч вошел глубже? Нет, об этом лучше не думать.
 Нежные пальчики Мериэль провели по соску, и она почувствовала, как тот твердеет от ее прикосно­вения. Прижав голову к груди Адриана, девушка ощу­щала неуловимые для постороннего изменения в его теле – частое дыхание и сердцебиение. Но еще более интересной оказалась собственная реакция – зеркальное отражение его ощущений. Проводя по своей гру­ди, Мериэль почувствовала, что ее соски также от­вердели.
 – Наверное, – задыхаясь, произнес Адриан, – бу­дет лучше, если ты перестанешь. Я теряю контроль над собой.
 Она послушно закрыла глаза, однако рука про­должала непроизвольно двигаться. Мужчина лежал полностью обнаженный, и только тонкая простыня разделяла их. Девушку привлекли короткие светлые волосы на его груди, узким клином спускавшиеся к животу.
 Добравшись до живота, Мериэль игриво описала пальчиками круг и спустилась ниже. Она уже согре­лась, а тело любимого полыхало жаром. Тыльной сто­роной ладони девушка коснулась раскаленной плоти, и та мгновенно напряглась. Адриан застонал и схва­тил ее руку, сплел пальцы вместе и прижал к груди.
 – Прости меня, – с раскаянием прошептала Ме­риэль. – Тебе надо спать, а я мешаю.
 Уорфилд хрипло рассмеялся.
 – Наоборот, именно потому, что ты мешаешь, я не буду спать. Лучше, – поднеся ее руку к губам, он поцеловал ладонь, – буду делать вот так.
 Девушка издала вздох от удовольствия. Крепко обняв, Адриан осторожно уложил ее на постель и лег сверху.
 – Или лучше это, – пробормотал он, отыскав ее губы.
 Вначале поцелуй был очень нежным, но когда рот Мериэль приоткрылся от наслаждения, его губы ста­ли тверже, а поцелуи более страстными. Дыхание молодых людей слилось в одно, сердца забились в унисон, и Мериэль ощутила, как внутри разгорается пламя, когда рука мужчины скользнула на ее грудь. Отыскав сосок сквозь тонкую ткань рубашки, Уор­филд осторожно провел по нему указательным паль­цем. Эти движения заставили девушку всхлипнуть от наслаждения, она ощутила, как внизу живота появи­лось новое, неизведанное ранее чувство.
 Застонав, Мериэль выгнулась и прижалась к Ад­риану. Его бедро находилось между ее слегка раздви­нутых ног. Мериэль чувствовала, что по его телу про­бежала дрожь. Собрав все свои силы, мужчина с трудом оторвался от нее.
 – Наверное, за все мои грехи Бог назначил такое наказание. Ты сводишь меня с ума, дорогая.
 – Я не хотела сердить тебя, – прошептала Мери­эль. – Я не всегда могу понять, что хорошо, а что плохо.
 – Ты вовсе не рассердила меня, – Уорфилд еще находил в себе силы шутить. – Просто ты разрушила мои добрые намерения. То, что мы делаем, не всегда считается ужасным, просто это… немного не вовремя.
 Сев на постели, она опустила ноги на пол.
 – Я пойду в свою комнату, а ты спи.
 – Нет! – Адриан схватил Мериэль за руку, заста­вив лечь. Перевернувшись на бок, он прижал хруп­кое тело к себе, обняв девушку за талию. – Мы бу­дем лежать здесь и замаливать грехи.
 Мериэль, хихикнув, успокоилась, умиротворенная его близостью и ощущением мускулистого тела. Не­возможно волноваться и беспокоиться, когда Адриан рядом.
 Уорфилд проснулся с первыми лучами солнца, об­наружив, что во время сна его рука переместилась и теперь покоилась на нежной округлости груди. Де­вушка все еще спала, и улыбка озаряла ее лицо. Вспом­нив о мучивших ее кошмарах, мужчина поморщился, опасаясь, что ненависть к нему могла затаиться в дальних уголках сознания Мериэль. Теперь она пол­ностью доверяет ему, причем без всяких на то осно­ваний. Если память ее вернется, вид искаженного ненавистью лица, которое теперь выражает любовь и доверие, будет подобен удару меча.
 Однако вполне возможно, что этого никогда не произойдет. За исключением кошмаров ничего не го­ворило о возвращении памяти, и если Мериэль дей­ствительно полностью выздоровела, то вполне веро­ятно, что вместе с болезнью исчезла и неприязнь.
 – Дорогая, я исправлю все зло, которое когда-то причинил тебе, – нежно прошептал он.
 Утром человек обычно испытывает прилив чувств, и страсть достигает апогея, к тому же, Адриан уже отдохнул и не чувствовал себя таким усталым, как ночью, когда к нему пришла Мериэль. Поэтому, во избежание недоразумений, он отнес девушку в ее комнату, стараясь не разбудить и, не без основания, опасаясь за последствия.
 Первая половина утра ушла на выяснение того, что произошло в замке во время его отсутствия. Од­нако никаких особых происшествий за столь корот­кое время не случилось, поэтому у Уорфилда появи­лось много свободного времени. Он решил посвятить его Мериэль и отвести ее в конюшни и сокольничью. С первой встречи он понял, что девушка любит птиц, и теперь ему было интересно, как она отреагирует на них. Уорфилд лелеял смутную надежду, что если и после этого к ней не вернется память, то ему больше нечего опасаться.
 Мериэль с радостью принимала все его предложе­ния. Он вовсе не удивился, когда девушка ловко на­тянула охотничью кожаную перчатку с видом челове­ка, давно привыкшего к этому. Войдя в сокольничью, она огляделась и уверенно подошла к ближайшему насесту. Не прикасаясь к большой птице, чья голова была покрыта колпаком, Мериэль нежно сказала:
 – Это ведь самка, не так ли? Я слышала о таких, но никогда прежде не видела.
 Это означало, что таинственная леди ни разу не была в сокольничьих короля или богатого лорда.
 Адриан вздохнул с облегчением. Похоже, она не нормандка.
 – Ее мне подарила императрица Матильда. Она очень быстра, наверное, самая лучшая птица, кото­рую я когда-либо видел.
 Будто поняв, что речь идет о нем, сокол встрепе­нулся, гортанно вскрикнул и, хлопая крыльями, при­поднялся. Остановленный возгласом хозяина, он поч­ти успокоился, опустился на место, однако продолжал кричать. Мериэль поспешно отошла, ус­тупив дорогу сокольничему, подбежавшему, чтобы успокоить птицу.
 В другом конце помещения девушка увидела ма­ленького ястреба и, не раздумывая, сняла путы с его лап и усадила на руку в перчатке.
 – В ястребах есть что-то величественное, – про­бормотала Мериэль, когда когти птицы впились в пер­чатку. – Они часто злы и раздражительны, но безрас­судно смелы. Однажды я видела, как ястреб уселся на спину бегущему оленю. В другой раз была свиде­телем сражения с зайцем, хотя тот значительно пре­восходил птицу по размерам.
 – Ты помнишь, где это произошло? – спокойно спросил Адриан. Мериэль застыла, и ее чувства пе­редались птице, которая мгновенно успокоилась. Де­вушка вернула ее на насест, двигаясь чрезвычайно осторожно.
 – Нет. Я помню, что видела эти сцены, но когда пытаюсь вспомнить больше, ничего не получается.
 Уорфилд обнял ее, и молодые люди продолжили осмотр. Главный сокольничий следовал за ними на почтительном расстоянии и наконец, осмелившись, подошел к графу.
 – Ходят слухи о соколе, живущем на границе леса. Говорят, это обученная птица, улетевшая от хозяина. Я отправился туда, чтобы посмотреть собственными глазами, нашел ее и приманил. Птица спустилась, но не далась в руки, – сокольничий изредка посматри­вал на Мериэль.
 – Да? – Адриан обменялся с ним взглядом, пре­красно понимая, на что тот намекает. Соколы, как известно, всегда реагируют на зов, независимо от того, как давно улетели от своих хозяев. Если эта птица раньше принадлежала Мериэль, то способна вернуться к бывшей хозяйке. Повернувшись к девушке, он спро­сил:
 – Хочешь попробовать поймать сокола?
 Удивившись, польщенная девушка с радостью от­ветила:
 – Ну конечно!
 Узнав о точных координатах места, где видели пти­цу, Адриан взял все необходимые приманки и в со­провождении Мериэль направился к конюшням.
 Они уже бывали здесь, но девушка не выказала желания сесть в седло и, теперь, с опаской погляды­вая на странное приспособление, спросила:
 – Как ты думаешь, я умею ездить верхом?
 – Ты прекрасная наездница, – заверил граф, по­могая ей усесться на лошадь.
 Некоторое время Мериэль неуверенно раскачива­лась в седле, затем ее лицо просветлело:
 – Ах! – счастливо улыбнулась она и, наклонив­шись, погладила шею кобылы. – Мне этого так не хватало!
 Усмехнувшись, Уорфилд вскочил в седло, и моло­дые люди покинули замок.
 Проехав деревню, девушка поинтересовалась, как зовут лошадь.
 – Можешь выбрать любое имя.
 Она задумалась.
 – Гм, я назову ее Розалией.
 Волосы мужчины встали дыбом – это имя оказа­лось созвучно тому, которое пленница выбрала до по­тери памяти – Роза. Наверное, в прошлом у нее была лошадь по кличке Розалия или Роза, но где? Почему-то граф сомневался, что Мериэль ехала на старой заезженной кляче, которую якобы взяла из конюшни брата.
 Всю дорогу до королевского леса Адриан размыш­лял о прошлом девушки, о ее окружении, хотя в глу­бине души надеялся никогда об этом не узнать. Жен­щина, знающая латынь, любящая и умеющая обращаться с соколами и ездить верхом, не могла обойтись без покровителя. Но где он был в тот день, когда Уорфилд нашел Мериэль в лесу?
 Девушку не терзали мрачные мысли, она явно на­слаждалась скачкой и обществом Адриана, а тот за­видовал ее беспечности.
 Через час они подъехали к огромному лугу, за которым раскинулся королевский лес, и напряженно начали всматриваться вдаль, пытаясь обнаружить сокола. Их кони неспешно двигались вдоль кромки леса, а всадники наслаждались поездкой. Время шло, но поиски не увенчались успехом. Адриан хотел было предложить вернуться в замок, когда Мериэль вне­запно вскрикнула:
 – Там! – и указала на небо. – Это сокол, которого мы ищем!
 Уорфилду хотелось надеяться, что это так и есть, но его глаза не могли ничего различить. У Мериэль не было сомнений. Она спешилась.
 – Дай мне колпак, манок, путы и отъезжай, – скороговоркой выпалила девушка, не отводя глаз от точки в небе.
 Мало кто осмеливался командовать графом Шропширским, однако тот беспрекословно повиновался, удивленный ее привычкой повелевать. Он отдал Мериэль все необходимое и отъехал. Когда мужчина удалился на приличное расстояние, девушка стала свистеть в манок, и было видно, что это для нее при­вычное занятие.
 Сначала казалось, что птица никак не реагирует на призыв, но девушка не унывала и размахивала приманкой. Адриан, прищурившись, смотрел на небо, сомневаясь в успехе.
 Птица изменила угол полета, будто задумавшись и решаясь на что-то, затем начала спускаться вниз. По всем признакам перед ними действительно был сокол. При виде такой смелости и быстрого падения вниз человек не мог не ощущать благоговейного ужа­са перед Богом, сотворившим такое великолепное создание.
 Через несколько секунд сокол с силой врезался в приманку, вцепившись в нее мертвой хваткой и прижимая к земле. Даже находясь на приличном расстоянии, Уорфилд услышал громкий радостный смех до­вольной девушки. Когда птица жадно ухватилась за мясо, привязанное к приманке, Мериэль подбежала и связала ей лапы. Сокол не возражал и через мгно­вение был окончательно пойман.
 Когда граф подъехал ближе и спешился, Мериэль взглянула на него сияющими глазами:
 – Она вернулась ко мне, Адриан, вернулась! Нет ощущения прекрасней, когда дикое существо идет к человеку по доброй воле!
 Намеренно небрежно он спросил:
 – Как ее имя?
 – Чансон, конечно, – сказав это, девушка запну­лась, переводя взгляд с мужчины на птицу. – Но как… я узнала об этом?
 – Я, наверное, еще не говорил, что в лесу, когда мы нашли тебя, ты держала сокола, но отпустила его, швырнув против ветра? – Уорфилд улыбнулся, вино­вато опуская глаза. – С первой встречи ты не доверя­ла мне, поэтому освободила птицу. Хотя я не могу поклясться, что это тот самый сокол, но сомневаюсь, чтобы другая птица могла послушаться тебя.
 Мериэль нахмурилась, и при виде складок между ее бровей сердце мужчины сжалось. Девушка пока­чала головой.
 – Я не помню… – сокол доел мясо, и она усадила его на руку, почесав шею, покрытую перьями. Чансон издала довольный звук и вся распушилась.
 – У нее нет сомнений в том, что она вернулась к хозяйке.
 Девушка надела колпак на голову Чансон, затем подняла на графа счастливые глаза.
 – Может, нам тоже пора домой?
 При этих словах боль отпустила его сердце. Если даже после поимки сокола и напоминания о встрече в лесу к Мериэль не вернулась память, то, скорее всего, не вернется никогда. В первый раз за все вре­мя Адриан почувствовал себя в полной безопаснос­ти. Теперь можно думать и о будущем.
 – Да, моя дорогая, пора возвращаться домой.
 Молодые люди отправились в Уорфилд. Доволь­ная Мериэль любовно поглядывала на Чансон, спо­койно сидевшую на руке, и напевала какую-то мело­дию.
 Она показалась Адриану знакомой и, вслушавшись, мужчина ощутил, как тучи вновь нависли над его го­ловой. В мелодии он узнал латинский гимн, который поют монахини-бенедиктинки.




 ГЛАВА 12


 Открыв в себе любовь к лошадям, Мериэль горе­ла желанием вновь отправиться на прогулку, и на следующее утро Уорфилд опять повез ее покататься. Они ехали вдоль реки и, добравшись до ее притока, повернули на восток. День стоял удивительно теп­лый, даже жаркий, поэтому молодые люди выбрали тропинку, идущую вдоль ручья. Адриан взял с собой запас еды, и они пообедали под сенью деревьев, сме­ясь и болтая о всякой чепухе.
 Усевшись на расстоянии вытянутой руки от лю­бимой, мужчина не мог припомнить, когда он был так доволен миром и собой. Нет, не просто доволен, а счастлив. Ему очень не хотелось уезжать, но все-таки, вздохнув, де Лэнси объявил:
 – Пора возвращаться.
 Солнце палило нещадно – такой жаркий день в начале лета был редкостью. Адриан с сожалением посмотрел на ручей, думая о том, что если бы был один или с Ричардом, то обязательно искупался бы.
 Мериэль, казалось, угадала его мысли.
 – Давай еще немного побудем здесь, – с этими сло­вами она встала, развязала пояс и уронила его к ногам. Удивленный таким поведением, граф тоже поднялся.
 – Что ты делаешь?
 Стянув платье, девушка сняла чулки и туфли.
 – Собираюсь искупаться. Сегодня так жарко, – она замолчала, увидев изумленное лицо мужчины. – Это одна из тех вещей, которые нельзя делать?
 – Иногда можно, – пришлось ему признаться. Граф не отрывал глаз от хрупкой фигурки, облаченной лишь в тонкую рубашку, облегающую тело.
 Не успел Адриан пуститься в объяснения по по­воду того, как следует поступать в подобных случа­ях, как девушка, сказав: «Вот и хорошо», подняла подол и сняла рубашку. Она нисколько не смущалась и не робела, а наоборот, казалась вполне довольной как своим телом, так и поступком. Так, наверное, вела себя Ева в раю перед падением.
 Зачарованный зрелищем чудесного тела, Уорфилд на время лишился дара речи, но увидев, как смело пошла девушка к воде, тут же обрел его:
 – Господи, Мериэль, ты умеешь плавать?
 Та оглянулась.
 – Не знаю, но собираюсь выяснить, – подобрав волосы и закрутив их в узел, девушка осторожно во­шла в воду.
 Разрываемый между изумлением и опасением за ее жизнь, де Лэнси быстро сбросил одежду, думая, что защита Мериэль от возможной опасности – хо­рошее оправдание для того, что он давно намеревал­ся предпринять. Через несколько секунд мужчина разделся донага и уже собирался войти в воду, как его остановил взгляд девушки.
 Она стояла в реке по плечи, уставившись на него широко раскрытыми глазами, будто никогда не виде­ла обнаженного мужчины. Вполне вероятно, что так оно и есть.
 Смущенный изучающим взглядом, Адриан размыш­лял, что сделать – идти вперед или отступить. Так и не решив, услышал нежный голос:
 – Я никогда не думала, что мужчина может быть так прекрасен.
 Девушка говорила совершенно искренне. Уорфилд почувствовал прилив нежной благодарности, хотя несколько смутился ее откровенным восхищением и густо покраснел. Лучше всего было войти в воду, Ад­риан последовал голосу разума, нырнул и подплыл к Мериэль. Схватив девушку за лодыжки, Уорфилд ус­лышал ее радостный визг и почувствовал, что она вырывается.
 За ее жизнь можно было не опасаться – девушка плавала, как рыбка. Некоторые считали, что купание в открытых водоемах вредно для здоровья, однако дети часто нарушали запреты взрослых. Молодые люди вели себя, как дети, ныряя и плавая наперегонки, брызгая водой и задыхаясь от восторга. Смех уничто­жил болезненные воспоминания о безрассудном прыж­ке Мериэль из окна и не менее безрассудных попыт­ках вспомнить прошлое.
 Когда Мериэль попыталась окунуть Адриана с го­ловой и это ей не удалось, тот схватил ее за плечи:
 – Теперь я поймал тебя, речная фея! Требую вы­купа.
 – У меня нет ничего, чем я могла бы заплатить, сэр рыцарь, – ответила Мериэль, невинно моргая. – Что может дать бедная девушка?
 Адриану стало не до смеха, когда он взглянул на девушку. Очертания чудесного тела Мериэль отчет­ливо вырисовывались в прозрачной воде. Роскошным его нельзя было назвать, однако оно казалось удиви­тельно женственным.
 Эта девушка была для него самой желанной из всех женщин на свете.
 – Ах… Мериэль, – прошептал Адриан. – Я так тебя люблю. Тебе не нужно платить никакой выкуп, потому что ты сама – лучший приз и самая дорогая и почетная награда, на которую может рассчитывать мужчина.
 Став такой же серьезной, девушка ответила:
 – И я люблю тебя и буду любить всегда, – подняв руки, она притянула к себе его голову.
 Прекрасно понимая, что не имеет права подда­ваться искушению, Адриан, тем не менее, забылся, ощутив вкус ее губ, таких зовущих, таких нежных и страстных. Начав, он уже не мог остановиться и пок­рыл поцелуями любимое лицо, лаская языком мочку уха. Девушка издала сдавленный, горловой стон, и мужчина немедленно приник к нежной шее, ощутив, как пульсирует тонкая жилка.
 Безупречная кожа Мериэль была покрыта капель­ками воды, и Адриан предпринял короткое, но очень приятное путешествие до груди. Лаская сосок, он почувствовал, как отзывается на поцелуи ее тело, как оно расслабляется. Сначала Уорфилд поцеловал одну грудь, затем вторую, а рукой ласкал спину и бедра. Под водой кожа была удивительно мягкой, как шелк.
 Остановившись, чтобы перевести дыхание, Адри­ан выпрямился, а Мериэль откинулась на его руку, влюбленно и доверчиво глядя ему в глаза. Одними губами, не говоря вслух, она произнесла: «Я люблю тебя».
 Адриан уже не мог остановиться. Левой рукой под­держивая плечи девушки, он наклонился и вновь по­целовал ее. Тело, лишенное опоры, легло на воду рядом с ним. Правая рука скользнула вниз, лаская живот и нежную кожу под коленями.
 Когда мужчина достиг внутренней поверхности бед­ра и, не останавливаясь, поднялся выше, Мериэль не вздрогнула и не отстранилась. У нее не было обыч­ных предрассудков и опасений, и ее поведение воз­буждало больше, чем охотное разрешение на воль­ности опытной женщины. Осторожно проводя по шелковистому треугольнику, пальцы Адриана сколь­знули внутрь.
 Она судорожно вздохнула, но не от страха, а от удовольствия. Адриан оторвался от девушки, чтобы оба могли перевести дыхание и, сильнее прижав Ме­риэль к груди, вошел глубже, лаская ее естество. Мужчина не отрывал глаз от искаженного желанием лица Мериэль, по ее реакции решая, где действовать быстрее, а где не торопиться.
 По телу девушки пробежала дрожь, затем она вскрикнула и напряглась, судорожно обхватив Адри­ана руками. Через несколько секунд она расслаби­лась и не открыла глаза даже, когда Уорфилд потя­нул ее к берегу и упал на траву. Их тела лежали на берегу, а ноги оставались в воде.
 Мериэль лежала на груди Адриана подобно язы­ческой речной нимфе, стараясь отдышаться. Затем открыла глаза и заглянула ему в лицо.
 – Я не знала, что существует подобное наслажде­ние. А ты?
 – Для меня самое большое удовольствие – дарить тебе наслаждение.
 – Есть правда сердца, но существует и правда тела. Пожалуйста, Адриан, займись со мной любовью, – девушка обняла его, – не лишай меня возможности подарить тебе такое же наслаждение.
 Уорфилд дрожал от желания. Мериэль просила о том, чего он так давно хотел, но Адриан не мог согла­ситься. Глубоко вздохнув, мужчина приказал себе не поддаваться безумию. Это оказалось трудно, почти невыносимо, когда девушка с такой нежностью и обо­жанием смотрела на него, а ее чудесное тело находи­лось так близко.
 – Любовь с тобой будет самым большим удоволь­ствием, моя дорогая, – Адриан буквально задыхался. – Но больше, чем наслаждения, я хочу сделать то, что справедливо в глазах людей и Бога. Ради этого я го­тов подождать до первой брачной ночи.
 Ее глаза засветились от счастья.
 – Значит, теперь ты не думаешь, что еще слиш­ком рано говорить о свадьбе?
 – Думаю, дорогая, но не в силах больше ждать, – сегодня Адриан чуть не лишил Мериэль невинности, и чем дальше он станет откладывать свадьбу, тем больше риска, что это произойдет без благословения церкви. Уорфилд поклялся относиться к девушке с уважением, а ласки в воде вряд ли являются лучшим способом со­блюдения клятвы. Но он также дал слово выполнять все ее желания, и теперь Мериэль хочет, чтобы они любили друг друга. Однако Адриан отбросил коварную мысль, считая ее оправданием собственной слабости. Брак – серьезное дело, а он заслужил пытки ожидания.
 – Когда мы назначим дату свадьбы?
 Сияющая Мериэль прошептала:
 – Давай, дорогой, поженимся побыстрее!
 Наклонившись, она поцеловала его, а мужчина со­дрогнулся от желания. Он понимал, что должен пре­рвать ласки, иначе чувства возьмут верх над разу­мом. Это будет проще простого, на пути к торжеству тела лежит только совесть.
 Однако Адриан не успел ничего сделать – рука девушки скользнула вниз, под воду, и нашла то, что искала.
 Мужчина уже давно достиг вершины возбужде­ния, и тело его напряглось еще больше. Задыхаясь, он прошептал:
 – Мериэль… – желая сказать, что этого не нуж­но делать, но опомнился, потому что не хотел оби­деть или напугать девушку. Однако лицо Мериэль не выражало беспокойства, а лишь удовольствие от того, что она сумела довести его до такого состояния.
 Ее прикосновения сначала были нежными и ро­бкими, затем стали все более уверенными. Уверен­ность росла с каждой новой лаской. Девушка внима­тельно следила за его реакцией на свои движения. Адриан достиг экстаза неожиданно быстро и позже удивлялся, как Мериэль могла дышать, когда он схва­тил ее и сжал в объятиях.
 На этот раз девушка была довольна тем, что суме­ла довести его до вершины блаженства. Они лежали, обнявшись, и теплая волна обдавала их разгорячен­ные тела. Наконец Уорфилд сказал:
 – Чем скорее мы поженимся, дорогая, тем лучше. Если такое вновь произойдет, мы утонем.
 Мериэль радостно рассмеялась, затем встала и от­жала волосы.
 – Это лучшая из смертей.
 – Говори за себя, – строго ответил Адриан, но улыбнулся, выходя на берег. – Я не уверен, что мне хочется предстать перед святым Петром с такой счас­тливой улыбкой. Объяснить причину, вызвавшую ее, будет весьма затруднительно.
 Мериэль снова рассмеялась и обняла его, вложив в объятие всю свою любовь.
 Адриан тоже обнял девушку, не желая отпускать, но удовольствие портила мрачная мысль. Он считал ее девственницей, но вполне возможно, что ошибал­ся. Может, во время объятий она полагалась на ра­нее изученный опыт – такое ведь было с ней во вре­мя поимки сокола. Мысль испортила настроение, но Уорфилд понимал, что у девушки до него была со­бственная жизнь, и за ней оставалось право самой решать свою судьбу. Между прочим, он сам далеко не безупречен, но что, если у Мериэль есть муж? То, что на пальце не было кольца, еще не говорило о ее свободе.
 Отогнав печальные мысли, мужчина поцеловал де­вушку. Мериэль принадлежала ему, и оба знали это. Неважно, какую жизнь она вела раньше, ничто не переменит его решения.
 Сэру Венсану де Лаону по чистой случайности довелось быть в Шрусбери, когда Адриан де Лэнси и его невеста приехали в город. Горожане любили Уорфилда, и толпа одобрительно гудела, когда граф ехал по улицам вместе с будущей женой, улыбающейся и приветствующей жителей города.
 Сэр Венсан старался держаться на расстоянии, хотя новая одежда изменила его до неузнаваемости. Даже если бы его узнали, де Лэнси не предпринял бы никаких шагов – в отличие от Ги Бургоня став­ленник императрицы был мягкосердечным человеком, не способным из-за такого пустяка перерезать горло. Хотя, с другой стороны, все богатые лорды – люди довольно непредсказуемые.
 Как всегда, горожане судачили буквально обо всем. К концу дня сэр Венсан уже знал, что свадьба состоятся в самое ближайшее время, и граф привез невес­ту в Шрусбери, чтобы та выбрала себе ткань и драго­ценности из запасов лучших купцов, а сам догово­рился с мэром.
 Сэр Венсан покачал головой, разглядев будущую жену Уорфилда – маленького роста, черные, как смоль, волосы, да, к тому же, кельтка. Даже самая богатая уэльская невеста не имела нормального, по меркам нормандцев, приданого. Адриан мог выбрать себе жену получше. Невозможно поверить, чтобы ставленник императрицы отверг такую красавицу, как Изабель Руанская, ради этой замарашки.
 Но все, что ослабляло де Лэнси, шло на пользу Ги Бургоню и его сторонникам. По дороге в Честенский замок хитроумному французу пришла в голову мысль проверить преданность Ричарда Фитц-Хью со­бственному неразумному, но могущественному бра­ту. Ги согласился и отправил лейтенанта стражи в Монфор.
 Сэр Ричард принял де Лаона с должным почтени­ем, сохраняя на лице приветливое выражение. Они однажды уже скрестили шпаги в схватке, но до этого еще ни разу не встречались на светских раутах. Пос­ле обмена любезностями, обычного в таких случаях, сэр Венсан пришел к выводу, что его собеседник го­раздо искуснее владеет мечом, нежели мозгами. Фитц-Хью был самым обычным нормандцем, имеющим не­малый опыт в сражениях, но по уму уступающим такому хитрому человеку, как де Лаон. Французу нравился процесс соблазна, неважно, уговаривал ли он строптивую красавицу к любовным утехам или склонял мужчину на измену хозяину, на бесчестный поступок. «Да, этого простачка легко уговорить про­дать брата», – мелькнула у него радостная мысль.
 Отведав прекрасный обед, сэр Венсан попросил хозяина замка остаться с ним с глазу на глаз. Его желание было немедленно исполнено. Фитц-Хью, может, и не обладал большим умом и хитростью, од­нако у него хватило ума понять, что это вовсе не визит вежливости.
 Мужчины удалились в комнату и за хорошим ви­ном начали беседовать о политике и текущих делах. Сэр Венсан понял, что его собеседник без особого восторга служит императрице. Скорее всего, он дела­ет это только из-за брата.
 Когда было выпито достаточно вина, чтобы раз­мягчился разум, сэр Венсан небрежно бросил:
 – Я слышал, ваш брат собирается жениться?
 Фитц-Хью ласково потрепал ухо грейхаунда, поло­жившего голову ему на колени.
 – Ничего удивительного. Он уже давно ищет спут­ницу жизни. Единственное, что ему остается сделать, – это выбрать подходящую женщину.
 – В Шрусбери я видел Уорфилда с простолюдин­кой и не могу понять, почему его выбор остановился именно на ней, – де Лаон надеялся, что эта фраза, оброненная будто бы случайно, даст ему какую-ни­будь новую информацию, мерзкую сплетню, потому что интуиция подсказывала французу – за всем этим кроется какая-то тайна. Однако выражение лица со­беседника не изменилось. Вполне вероятно, тот сам не в курсе событий.
 Слегка разочарованный, сэр Венсан, тем не ме­нее, продолжил:
 – Думаю, для вас наступило тяжелое время. До­лгие годы вы честно служили Уорфилду. Если с ним что-то случится, вы можете заявить о своих правах на наследство, поскольку у него нет прямых наслед­ников, – француз пожал плечами. – Однако через год все может перемениться.
 В голубых глазах Фитц-Хью мелькнуло удивление.
 – Законности еще не достаточно, чтобы удержать наследство, нужна сила. Пройдут годы, пока сын Адри­ана подрастет, чтобы защитить свои права, а дочь достигнет брачного возраста, когда ее интересы бу­дет защищать муж. Долгие годы, за это время многое может измениться.
 Сэр Венсан с изумлением понял, что Фитц-Хью вполне мог оказаться не таким глупым ослом, как он предполагал. Внешность обманчива. Прощупывая поч­ву, де Лаон осторожно произнес:
 – Вам вовсе не нужно ждать годы, чтобы добить­ся лучшей участи.
 Атмосфера мгновенно изменилась, когда стала из­вестна истинная причина его приезда в Монфор. Ричард прищурился:
 – У вас есть предложения по поводу того, что мне надо делать, чтобы улучшить свое положение?
 Сэр Венсан едва заметно поморщился, не одобряя такой откровенности.
 – Думаю, это можно обсудить. Но нормандцы не до конца понимают тонкости дипломатии и искусства ведения переговоров. Ги Бургонь – щедрый человек, и он хорошо наградит рыцаря, желающего… переме­нить хозяина и присягнувшего ему на верность.
 Выдержав значительную паузу, Фитц-Хью отве­тил:
 – Вы заинтересовали меня, однако я пока ничего не вижу, кроме пустых слов. Чего ваш хозяин ждет от меня и что может предложить взамен?
 – Лорд Ги желает, чтобы вы отдали ему Монфор и все прилегающие к нему земли, а сами останетесь здесь и будете поддерживать порядок.
 – Как, интересно, может улучшиться мое поло­жение? – спросил Ричард, продолжая гладить грейхаунда.
 – Во-первых, он очень хорошо заплатит, замок целиком и полностью останется в вашей власти, вы не будете зависеть от капризов брата и быть у него на побегушках. Во-вторых, присоединение к Бургоню означает покровительство короля, переход в число его сторонников. Муж императрицы объявил себя хозяином Нормандии. Однако Матильда потеряла Англию, а ее сыну Генриху придется довольствовать­ся титулом герцога Нормандского. Королем Англии будет сын Стивена Юстас. У вас нет земель в Нор­мандии, поэтому кого вам выгодно иметь покровите­лем?
 Сэр Венсан выдержал продолжительную паузу для придания большей значимости своим словам и подо­шел к кульминационному моменту:
 – Кроме того, лорд Ги замолвит за вас словечко перед королем, чтобы тот подыскал вам богатую не­весту. Я не слышал, чтобы подобным образом посту­пил ваш брат, хотя вы много лет служите ему верой и правдой, – отпив глоток вина, он оттягивал главное предложение, словно змей, искушающий Еву. – Если Уорфилд не может вознаградить вас за мужество и верность, отдайте их человеку, который сделает это.
 Фитц-Хью откинулся в кресле и скрестил руки на груди:
 – Почему вы решили, что я хочу жениться?
 – Потому что настоящая власть находится в ру­ках женатого человека, вы сами это знаете. До тех пор, пока вы не вступите в брак, останетесь для всех «юным рыцарем» независимо от возраста, человеком малозначительным и невлиятельным, – де Лаон на­клонился и понизил голос. – Если вы присоедини­тесь к лорду Ги, то начнете крепнуть, наращивать мощь и перестанете проводить остаток жизни, ожи­дая милостей от Уорфилда.
 Выражение лица собеседника оставалось бесстрас­тным.
 – Хорошее предложение, но факт остается фак­том – из двух графов Адриан находится в более вы­годном положении, он сильнее и могущественнее, держит под контролем большую часть Шропшира. Уорфилд также является владельцем неприступного замка. Я не уверен, что присоединение к Бургоню улучшит мое положение.
 Сэр Венсан почувствовал удовольствие от того, что требуется пустить в ход все свое красноречие. Он задумался. Фитц-Хью, несомненно, обижается на брата, и семена обиды должны упасть на плодород­ную почву. Понизив голос, француз доверительно сказал:
 – Мы с вами находимся в похожей ситуации – безземельные рыцари, вынужденные ради спасения жизни зарабатывать на хлеб умом, не такие удачли­вые, как Адриан, имеющий счастье родиться богатым. Я сочувствую вам и потому открою секрет – до конца лета равновесие будет нарушено. Лорд Ги нашел в Европе лучших наемников. Когда они прибудут в Шропшир, Уорфилд будет сметен с лица земли. Ду­маю, взять его замок окажется невыполнимой зада­чей, однако все остальное перейдет к Бургоню.
 Де Лаон удовлетворенно откинулся на спинку крес­ла, уверенный в успехе своего предприятия.
 – Если вы перейдете на сторону Бургоня сейчас, он отблагодарит вас. Но если вы станете увиливать, ожидая, куда подует ветер, будет слишком поздно, – рыцарь указал рукой на стены. – Монфор, безуслов­но, укрепленный замок, но не такой, как Уорфилд, и он явится первой мишенью Ги.
 Фитц-Хью раздумывал некоторое время и нако­нец произнес:
 – Вы умеете уговаривать, сэр Венсан. Но где га­рантия, что Ги выполнит обещание? – помолчав, муж­чина с иронией продолжил: – Простите за упомина­ние об этом, но у меня имеются примеры его отнюдь не рыцарского поведения.
 Конечно, Ричард говорил истинную правду, хотя сэр Венсан постарался ответить с негодованием:
 – Граф клянется сдержать слово и как доказа­тельство посылает вам скромный дар.
 Француз сунул руку в сумку на поясе и вынул высокий золотой кубок. Это было настоящее произ­ведение искусства, творение мастера, вложившего душу в филигранную работу. Выгравированные завит­ки виноградных лоз щедро перемежались разноцвет­ными драгоценными камнями. Кубок был одним из самых ценных предметов приданого Сесили Честен, достойный короля, и Ги специально хранил его для особого случая.
 Когда Фитц-Хью взял золотой кубок, де Лаон с удовлетворением отметил дрожь его пальцев. Очень хорошо, жадность всегда правила миром.
 Нормандец поднялся, подошел к окну, вниматель­но рассматривая кубок и восхищаясь талантом мас­тера. Переливались и горели сапфиры и рубины, блес­тело начищенное тяжелое золото.
 – Хорошая игрушка, – наконец произнес Ричард. – Гораздо более ценная, чем тридцать сереб­ренников.
 Де Лаон не успел раскрыть рот, как его собесед­ник спросил:
 – Скажите, сэр Венсан, сколько лет вы вместе с Бургонем? Всего пять или шесть?
 Француз кивнул.
 – Тогда, наверное, вы не знаете тонкостей кров­ной вражды между Бургонем и Уорфилдом. Вы пони­маете, что они больше, чем просто соперники за ти­тул графа Шропширского?
 Удивившись, сэр Венсан сказал:
 – Да, я слышал, что вражда существует уже мно­гие годы, – он нахмурился, пытаясь вспомнить, что ему рассказывали. – По-моему, лорд Ги сжег старый Уорфилд в те дни, когда был обычным разбойником? Кажется, лорд Адриан находился тогда в монастыре, собираясь принять монашество, и тут ему повезло – он стал наследником, – француз злобно рассмеялся. – Наверное, лучше бы ему остаться монахом. У него не хватает мужества бороться, ведь для того, чтобы жениться, он слишком долго ждал. Очевидно, как у большинства монахов, у него нет тяги к женщинам. Было бы гораздо лучше, если бы он оставил Уор­филд вам.
 Успокоившись, Фитц-Хью ответил:
 – Возможно, никто и словом не обмолвился о том, что когда Ги Бургонь сжег Уорфилд, он убил всех его обитателей, включая отца Адриана и всех его сыно­вей, за исключением Адриана. И меня, конечно, – с этими словами Ричард со стуком поставил кубок на дубовый стол перед гостем.
 Затем, действуя нарочито медленно, он вытащил из ножен меч. Солнце сверкало на отточенном клинке. Осознав, что неправильно оценил ситуацию, сэр Венсан открыл рот в страхе, что сейчас его разрубят пополам, как поросенка.
 Не успел он вскочить на ноги и дотянуться до собственного оружия, как Ричард изо всех сил уда­рил по драгоценному кубку так, что тот сплющился, и продолжал наносить удары, отбивая камни, со сту­ком падавшие на пол.
 Быстро вложив оружие в ножны, Фитц-Хью схва­тил искореженный кубок и ломал в руках до тех пор, пока драгоценное произведение искусства уже невоз­можно было узнать.
 – Ги забыл, что убитая им семья была не только Адриана, но и моя, – мой отец, мои браться, мои друзья и мои родственники погибли в тот день, и я вытаскивал их тела из-под дымящихся руин.
 С этими словами Ричард швырнул остатки иско­верканного кубка в грудь де Лаону.
 – Это мой ответ вашему хозяину. Я скорее увижу его в аду, нежели пальцем шевельну ради него. Если бы Адриан не наметил Ги в качестве своего трофея, я бы самолично убил его. Возможно, если повезет, мне это еще удастся.
 Сэр Венсан пытался отдышаться, раздумывая над тем, не сломал ли ему ребро брошенный кубок. Но так как владелец Монфора вовсе не собирался его убивать, француз решил пустить в ход все свое крас­норечие, дабы загладить вину – он неверно рассчи­тал ход.
 – Если вы ждете, что Уорфилд отомстит за своих родных, то напрасно, – рявкнул де Лаон. – Ваш брат – трус, а вы – либо трус, либо дурак, если хотите заставить его действовать, – с этими словами Венсан поднялся, схватил плащ и швырнул изуродованный кубок в сумку, предпочитая не искушать судьбу. К удивлению, его дерзость не разгневала хозяина. Фитц-Хью только рассмеялся.
 – Если вы или Ги так думаете об Адриане, то вы еще хуже, чем глупцы – вы мертвецы. А теперь уби­райтесь, иначе я забуду законы гостеприимства и от­правлю вас прямиком к вашему праотцу – дьяволу.
 Собеседнику не оставалось ничего, кроме как по­виноваться. Ричард с отвращением наблюдал за его уходом. Единственное, что спасло тонкую шею фран­цуза, – его не было с Бургонем во время массового побоища в старом Уорфилде.
 Наверное, следовало бы принять дар Ги и в самый решительный момент отвести войска, не придя на помощь, но Ричард прекрасно знал свой характер – он не способен вести двойную игру. Адриан, возмож­но, сумел бы, однако Фитц-Хью радовало сейчас то, что он узнал о наемниках. Предупрежденный заранее всегда вооружен.
 Спустя два месяца после исчезновения сестры уг­рюмый Алан де Вер прибыл в Эвонли для возобнов­ления поисков. Он начал с того, что определил район возможного исчезновения и узнал, где раньше иска­ли девушку. Его люди дошли до королевского леса, а в других направлениях еще дальше.
 Сестра проехала поля Эвонли и как в воду кану­ла. Интересно, въезжала ли она в лес, ведь в против­ном случае кто-нибудь должен был увидеть ее.
 Огромный лес разделял восточный и западный Шропшир на две части, словно широкая зеленая река. Мериэль не могла углубиться так далеко на запад, войдя в лес, или заехать на территорию людей императрицы. Но вдруг, при неожиданных обстоятельст­вах, сестра поступила подобным образом – спасаясь от разбойников или встретив кого-то, нуждающегося в помощи – господи, ведь могло случиться все, что угодно. Мериэль проехала через лес и оказалась на другой стороне. Если произошло нечто подобное, из­вестие не дошло до Эвонли, потому что в условиях гражданской войны расстояние в двадцать миль почти такое же непреодолимое препятствие, как Ла-Манш.
 Алан решил, что отправной точкой поисков будет рыночная площадь в Шрусбери.
 Следующим утром он отправился туда и в тече­ние часа обнаружил то, что искал.
 Первый встреченный торговец ничего не слышал о пропавших нормандских дамах, однако его болтли­вая жена сказала:
 – Странное совпадение. Вы говорите, имя вашей сестры Мериэль?
 Когда Алан кивнул, она продолжила:
 – Граф Шропширский, я имею в виду нашего гра­фа, Адриана Уорфилда, а не его злобного соперника, женится на девушке по имени Мериэль. Но она из Уэльса, а не нормандка. Я видела ее, когда они вместе приезжали в город на прошлой неделе.
 Заинтересовавшись, Алан спросил:
 – Как выглядит невеста графа?
 Женщина пожала плечами.
 – Ну, вы же знаете кельтов – темные волосы, голубые глаза, – посмотрев на собеседника, она добавила: – Похожа на вас, только поменьше ростом. Добрая душа, глянула на меня и улыбнулась.
 Стараясь не выдать охватившего его волнения, Алан спросил:
 – Что известно о ее семье?
 – Говорят, она из Гвайнеда. Конечно, девушка из благородных, потому что графы не женятся на ком попало. И все же… – женщина таинственно подмиг­нула, наклоняясь к собеседнику. – Говорят, лорд Ад­риан нашел ее в лесу, подобно сказочной принцессе, и так был очарован, что взял девушку с собой в за­мок и запер в башне, пока та не согласилась выйти за него замуж. Но я не верю ни единому слову – граф еще ни разу не изнасиловал ни одну девчонку, – женщина хихикнула. – Ему и не надо этого делать, он красив, как демон. Наверное, будет правильнее сказать, что это девицы охотятся за ним.
 Алан похолодел, убедившись, что невеста графа и есть его сестра, потому что рассказ почти повторял его мысли. За исключением романтических дополне­ний, это была история о похищении и насилии, ибо по доброй воле Мериэль не могла покинуть друзей и пренебречь своими обязанностями, если только ее не увезли силой. Гораздо проще поверить в то, что знат­ный лорд похитил случайно встретившуюся девушку. Однако невозможно поверить, что палач женится на жертве. Неужели отъявленный злодей будет испыты­вать угрызения совести от насилия над девушкой?
 – Вы говорите, они собираются пожениться, – сухо произнес Алан. – Вы не знаете, была ли свадьба?
 – Не знаю, парень, меня не пригласили, – жен­щина засмеялась собственной шутке. – Но я слыша­ла, что она состоится очень скоро, возможно, невес­та беременна. Даже лорды имеют совесть, хотя не всякий со мной согласится.
 Плохо видя, что делает, Алан вынул горсть сереб­ряных монет и, сунув изумленной женщине, пошел прочь, кипя от гнева. У графа репутация честного человека, однако это могло оказаться лишь слухами, редко отличавшимися правдивостью, потому что чес­тные люди обычно не похищают юных девушек.
 Ускорив шаг, Алан направился к постоялому дво­ру, где оставил коня. Сейчас он отправится в Уорфилд на поиски сестры. Пусть де Вер – только ры­царь, а де Лэнси – граф, но если тот не предоставит вразумительных объяснений, Алан де Вер разнесет его замок голыми руками.




 ГЛАВА 13


 – Держите руки над головой, леди Мериэль, – попросила Марджери.
 Девушка покорно исполнила просьбу, и голубое шелковое платье, шурша, облекло ее хрупкую фигур­ку. Зная, что сегодня она станет женой Адриана, Мериэль не могла думать ни о чем другом, находясь в состоянии мечтательного ожидания. Разве тут до какого-то платья? К счастью, Марджери и другие женщины помогают ей.
 Приняв окончательное решение жениться на Ме­риэль, Уорфилд представил домочадцам будущую хо­зяйку. Некоторые поначалу не приняли ее всерьез, но вскоре переменили свое мнение. Адриан утверж­дал, что у Мериэль врожденное чувство такта, она не оскорбляла достоинство слуг, поэтому все стали от­носиться к ней хорошо.
 – Не слишком тесно, миледи? – спросила одна из горничных, зашнуровывая платье, чтобы оно облега­ло фигуру, как перчатка.
 – Помни, что мне надо целый день дышать и, весь­ма вероятно, что-нибудь съесть, – ответила Мериэль. Горничная хихикнула и ослабила шнуровку, а Мери­эль опять погрузилась в мечты. Быть графиней почетно и привлекательно, но в последнее время Адри­ан уделял ей слишком мало внимания, целиком от­давшись делам и ограничиваясь поцелуем на ночь. Хорошо, что скоро свадьба, иначе она обязательно пришла бы к нему ночью, чтобы проверить, не изме­нил ли он свое решение.
 Девушка вздохнула, прекрасно понимая, как важ­но для Уорфилда вести себя соответственно прави­лам приличия и чести. Возможно, если бы она пом­нила больше, ее собственная мораль была бы крепче, но сейчас Мериэль не совсем понятно его настойчи­вое желание дождаться свадьбы. И в то же время она знала, что соблазнить Адриана – наихудший способ доказать свою любовь к нему.
 Мериэль невольно улыбнулась, вспомнив ночь, про­веденную в его постели. Сегодня эта ночь повторит­ся, и так будет всегда, никакие препятствия больше не встанут перед двумя любящими людьми.
 Ее мечты прервала Кестрел, ворвавшаяся в ком­нату и с разбегу прыгнувшая на один из рукавов, окаймленных золотом и спускавшихся до пола. Ме­риэль хотела взять кошку на руки и приласкать, но Марджери явно не одобрит этого – тонкий шелк вовсе не предназначен для острых когтей. Судьба Кестрел решилась, когда шаловливая кошка выбра­ла новую игрушку – пояс, расшитый золотом и ук­рашенный драгоценными камнями, которые, по по­верью, приносят счастье. Самая молодая горничная схватила кошку.
 – Миледи, я отнесу ее туда, где она не сможет натворить бед.
 Мериэль улыбнулась, глядя, как уносят негодую­щую Кестрел – они обе будут несказанно рады, когда закончатся свадебные приготовления. У девушки такие же обязанности, как и у ее питомицы – вести себя прилично и не путаться под ногами.
 Марджери приподняла волосы невесты, наброси­ла на плечи накидку и закрепила ее на груди золотой брошью. Затем принялась за роскошные темные во­лосы и расчесала их.
 Мериэль вновь погрузилась в мечты, рассеянно поглаживая край бархатной накидки. Если бы девуш­ки узнали о ее мыслях, то пришли бы в ужас. А мо­жет, и нет – ничто человеческое им не чуждо, к тому же, горничные сделали пару игривых замечаний по поводу того, что молодая графиня должна чувство­вать в объятиях лорда Адриана.
 Причесав хозяйку, Марджери взяла тонкую вуаль, казавшуюся невесомой, опустила ее на струящийся каскад волос, искусно подобрала концы и закрепила диадемой из шелковых бело-голубых цветов – един­ственной уступкой со стороны Мериэль, всегда пред­почитавшей живые цветы.
 Марджери обошла вокруг хозяйки, проверила, все ли в порядке, поправив складочку здесь, расправив материю там. Наконец она улыбнулась.
 – Вот и все, миледи. Вы прекрасны, как утренняя заря.
 Мериэль не удержалась от ироничного замечания:
 – Как только выйду на ветер, вся красота исчез­нет.
 Горничная рассмеялась и смахнула слезу.
 – Но я все сделала правильно, миледи.
 – Конечно, – Мериэль поцеловала Марджери, затем остальных горничных. – Спасибо за все.
 Эти слова вызвали поток слез, и будущая графи­ня вышла из комнаты под дружные всхлипывания. Девушка знала, что женщины на свадьбах обычно плачут, но не понимала, почему – сама она была на седь­мом небе от счастья.
 В зале находилось множество людей, но Мериэль видела только Адриана, ожидающего ее у лестницы. Сегодня он отбросил в сторону свою непритязатель­ность в одежде и нарядился в шелка и бархат, как и полагается графу и жениху. Туника и накидка были темно-голубого цвета, расшитые серебром, прекрас­но сочетающимся с белокурыми волосами. В своем великолепии он походил на архангела, и у девушки захватило дух от этого зрелища.
 Мериэль остановилась на предпоследней ступень­ке, внезапно оробев, не веря, что на ней может же­ниться такой человек. Наверное, Адриан понял ее мысли, потому что подошел, взял ее руки в свои и тихо, чтобы никто не слышал, сказал:
 – Говорят, все невесты красивы, но никогда не было невесты столь прекрасной, как ты, не было и не будет, моя дорогая, – с этими словами Адриан поце­ловал по очереди обе ее руки.
 Дрожь пробежала по телу Мериэль, и она сжала пальцы.
 – И не было женщины более счастливой, чем я, – прошептала девушка. – Потому, что ты выбрал меня.
 Плечом к плечу пошли они к лошадям, где их ожи­дал Ричард, одетый так же великолепно, как и граф. Поскольку у невесты не имелось родных, Фитц-Хью помог ей сесть в седло, исполняя обязанности отца.
 Впереди процессии ехали музыканты, затем же­них и невеста, рядом Ричард, ведущий лошадь невес­ты, позади – приглашенные на торжество. Процес­сия направлялась в деревенскую церковь. Улицы заполнял простой люд. Обычно свадьба богатого лор­да проходит в доме невесты, но так как у этой невесты его не было, жители получили возможность на­блюдать брачную церемонию во всей красе.
 Ричард помог Мериэль сойти с лошади и, ласково улыбаясь, сказал:
 – Держись, маленькая сестренка, скоро все за­кончится.
 Если бы у нее был брат, Мериэль очень хотела бы, чтобы тот походил на Фитц-Хью. Ей в голову при­шла мысль, что вполне возможно, у нее есть брат, а то и не один. Это болезненно отозвалось в сердце, и невеста отбросила такие мысли. Лучше думать о том, что она приобретает, а не о том, о чем не узнает никогда.
 Молодые люди стояли на крыльце церкви, и Ад­риан держал маленькую ручку девушки в своей. Он надеялся, что различия между нормандцами и англи­чанами исчезнут и выбрал официальным языком бра­косочетания английский, используя те же самые сло­ва, что и простой крестьянин.
 Мериэль казалось, что все происходит во сне, и она зачарованно смотрела на Уорфилда, приносяще­го клятву верности.
 – Я беру тебя в жены… обещаю делить с тобой радости и печали, богатство и бедность, обещаю быть вместе с тобой в болезни и здоровье, начиная с этого момента до гробовой доски, и только смерть разлу­чит нас. Перед лицом Бога и святой церкви клянусь любить тебя и заботиться о тебе, – однако слова зна­чили мало по сравнению с выражением серых пре­красных глаз, в которых отражалась вся его любовь.
 Потом настала ее очередь. Повысив голос, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений в ее жела­нии и доброй воле, Мериэль принесла свои клятвы. Они походили на слова Адриана, но включали обещание «быть послушной в постели и покладистой дома». Дойдя до этого места, девушка покраснела. Лицо Уорфилда было совершенно серьезно и торжествен­но, но пальцы крепко сжали руку невесты, и в его глазах ясно читалось одобрение.
 Священник освятил кольца, и Уорфилд, взяв ле­вую руку девушки и надевая золотое кольцо пооче­редно на пальцы, говорил:
 – Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – с этими словами он окончательно надел кольцо на безымян­ный палец невесты.
 Адриан заглянул в глаза Мериэль. Внешне моло­дожены казались совершенно спокойными, но оба зна­ли, что их связывают тесные духовные узы, они чув­ствовали родство душ, сердец и тел. Только теперь девушка поняла, почему Уорфилд хотел дождаться свадьбы, чтобы сделать ее по-настоящему своей, и осознание этого вызвало слезы радости.
 Молодые люди стояли бы так еще долго, если бы Ричард не начал раздавать традиционную милостыню. Вернувшись к действительности, граф и графиня во­шли в церковь, где должна была проходить свадебная месса. Там буквально негде было яблоку упасть – куда ни кинь взгляд, всюду толпились люди. Молодоженам отвели почетные места на хорах. Мериэль не обращала внимания на звучные слова латинского гимна, единственное, что сейчас имело для нее значение, – то, что рука Адриана сжимала ее ладонь, их пальцы переплелись и, казалось, так будет всегда, он никогда не отпустит ее.
 После службы священник наградил Уорфилда поцелуем мира и спокойствия, который тот передал жене. Поцелуй при таком скоплении народа не мог вызвать страсть, но все равно отличался какой-то болезненной, непередаваемой сладостью. Граф, накло­нившись, прошептал ей на ушко:
 – Теперь и навсегда, маленькая женушка.
 Мериэль не могла удержаться и обняла Адриана. Тот прижал ее к груди так сильно, что приподнял над полом, и все увидели красивые кожаные туфли не­весты. При виде такого зрелища присутствующие разразились смехом и шутливыми замечаниями, не­смотря на суровое лицо священника.
 И еще одно отклонение от обычая запомнили лю­бопытные зеваки. Выйдя из церкви, молодые подо­шли к колокольне, где внизу свисали веревки, привя­занные к языкам колоколов. Уорфилд остановился, сверкая глазами, и схватил одну из веревок.
 – Я хочу, чтобы весь Шропшир знал о свадьбе.
 Большой Том – огромный басовый колокол, гудел над их головами с такой силой, что содрогались сте­ны башни. Мериэль не могла удержаться. Чудесный солнечный день, возбужденная, радостная толпа, сия­ющий мир вокруг – все наполняло ее душу радостью и восторгом, и девушка схватила другую веревку, дернув изо всех сил. Подала свой голос Маленькая Нелли, сопрано.
 Еще несколько минут молодожены, счастливые и смеющиеся, звонили в колокола, и их трезвон разно­сился по всему Шропширу до тех пор, пока не прибе­жали запыхавшиеся звонари. Вытирая со лба пот и отдуваясь, они объяснили, дрожа от страха, что не могли выбраться из толпы.
 Они принялись за свое дело, и над округой поп­лыл мелодичный перезвон.
 Уорфилд и Мериэль, рука в руке, отправились на деревенскую площадь, где их по обычаю осыпали зер­ном.
 Поездка домой затянулась, они ехали медленно, ведь жители Шропшира хотели лицезреть счастли­вую пару. Добравшись до замка, Адриан, помогая жене сойти с лошади, шепнул:
 – Всего несколько часов пиршества и танцев, моя дорогая, и мы останемся одни.
 – И ты научишь меня быть веселой и послушной в постели, мой дорогой милорд, – в тон ему ответила Мериэль. Она надеялась, что эти несколько часов пролетят, как одна минута.
 Внешние ворота Уорфилда охраняли только два рыцаря, а площадь, видневшаяся за воротами, была пустынна, когда Алан подъехал к замку. Стражник добродушно поинтересовался причиной приезда, и тот ответил:
 – Я брат леди Мериэль.
 Стражник внимательно посмотрел на гостя – его одежда выдавала человека, много проехавшего вер­хом, а лицо и манеры говорили в пользу нормандско­го рыцаря.
 – Да, вы похожи на молодую графиню, – весело сказал воин. – Почему вы опоздали? – не дожидаясь ответа, он продолжал: – Вы пропустили бракосочета­ние, но пир еще не начался. Проходите и поцелуйте невесту за себя и за всех нас, кто не попал на праздник.
 Алан ехал через пустынную площадь, стиснув зубы – он действительно опоздал. А может, и нет, потому что празднество только начинается. На внеш­нем дворе установили большой навес – там пировал простой люд. Поджаривались на вертеле бараны, а повара отрезали от туш огромные куски. Всюду стоя­ли бочки с элем и слышалась музыка.
 Оставив коня у стойла, Алан направился в глав­ную башню. Огромная зала была оформлена более красочно, чем двор, да и музыка казалась лучше. Жон­глеры, акробаты, музыканты выступали перед пирую­щими. Сновали с подносами слуги.
 Алан стоял в дверях, не привлекая внимания, пока глаза не привыкли к полумраку. В дальнем конце залы на возвышении стоял стол, и сердце мужчины сжа­лось при виде хрупкой темноволосой невесты. Ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным, но она удиви­тельно походила на его сестру.
 Де Вер быстро прошел вдоль стены, никем не ос­тановленный, хотя на свадьбе обычно не увидишь та­кое суровое лицо. С этого места он уже мог бы рас­смотреть лица невесты и жениха и ощущал бессиль­ную ярость от того, что все еще не понял, кто перед ним – невеста отвернулась, а роскошная копна чер­ных волос, покрытых вуалью, мешала видеть лицо.
 Невеста была поглощена разговором с человеком, сидевшим рядом с ней, и Алан внимательно вглядел­ся в него. Граф казался очень молодым и удивитель­но довольным миром, собой и происходящим. Алан изучал его холодное, красивое лицо, размышляя, спо­собен ли такой человек воспользоваться неопытностью и молодостью девушки и насильно заставить ее вый­ти за себя замуж, и понял, что способен.
 Затем невеста рассмеялась и сделала быстрый, едва уловимый жест рукой – так всегда выражала свою радость его сестра. Подойдя к молодоженам, де Вер громко позвал:
 – Мериэль!
 Невеста повернулась и взглянула на мужчину. Сер­дце Алана сжалось при виде сестры, живой и невре­димой, с сияющими от счастья глазами. Ему никогда не приходилось видеть ее более счастливой, но как и почему она здесь оказалась?
 Мериэль вежливо улыбнулась ему, как невеста, получающая поздравление от незнакомца.
 – Добро пожаловать. Вы опоздавший друг моего мужа?
 Ничего не понимая, Алан спросил:
 – Мериэль, что с тобой?
 – Ничего, – удивленно ответила та.
 И внезапно, будто его ударили по голове, Алан понял, что сестра не узнает его. Это было непонятно, невероятно, однако лицо невесты не походило на лицо человека, потерявшего и вновь нашедшего родствен­ника.
 – Господи, Мериэль! – вскричал де Вер. – Неужели ты не узнаешь меня?
 Улыбка сошла с ее лица.
 – Простите… – она помедлила с ответом, и глаза затуманились от горя. – Я не помню вас.
 К этому времени их диалог начал привлекать вни­мание людей, сидевших неподалеку, и самого графа. Уорфилд резко спросил:
 – Вы знаете мою жену?
 Алан повернулся и сверху вниз заглянул в серые глаза де Лэнси. И лишь потом ему пришло в голову, что у него в голосе была странная смесь чувств: удив­ление, гнев и страх, хотя и не совсем обычный – страх потери, но тогда Алану было не до того.
 – Ты, ублюдок! – зарычал он. – Что ты сделал с Мериэль?
 Пальцы рыцаря сжались в кулак, и он замахнулся, готовясь ударить, когда чья-то рука схватила его за локоть. Обернувшись, он увидел высокого золотоволосого рыцаря, смотревшего ему прямо в глаза.
 Учтиво улыбаясь и произнося слова мягким голо­сом, однако крепко сжимая его локоть, молодой чело­век сказал:
 – Мы будем рады услышать от вас, что вы знаете о прошлом Мериэль, но давайте отыщем более подхо­дящее место для беседы.
 Граф тоже поднялся, помогая встать жене.
 – Прекрасная мысль, Ричард.
 Четверо молодых людей вышли из залы, но их уход остался практически незамеченным. Наверху рас­полагалась пустая гостиная. Как только дверь закры­лась, Алан резко повернулся, высвободив руку. Не обращая внимания на мужчин, де Вер обратился к сестре.
 – Во имя Бога, Мериэль, что случилось? Если ты здесь по своей воле, то почему ничего не сообщила в Эвонли? – его голос прервался. – Мне сказали, что ты умерла.
 Побледнев, девушка буквально упала в кресло, го­рестно качая головой.
 – Простите, но… произошел несчастный случай, и я забыла обо всем, что было в моей жизни до него.
 Адриан подошел к Мериэль, положив ей руку на плечо.
 – Вы уверены, что это та самая девушка? Вы не ошибаетесь?
 С отвращением посмотрев на графа, Алан отбро­сил волосы Мериэль, обнажая небольшой шрам на правом виске.
 – Она споткнулась и ударилась о камень. А это… – подняв рукав платья, он показал тоненький, почти незаметный шрамик на левой руке. – Это осталось от кровопускания, когда у нее был жар.
 Будто давно привыкнув к прикосновениям этого человека, Мериэль не отпрянула, а только смотрела на него, сдвинув брови, пытаясь вспомнить что-то, ускользающее из памяти.
 Адриан крепче сжал ее плечо. Он будто получил смертельный удар и кровь хлестала из раны на пол. Де Лэнси хрипло спросил:
 – Кто вы Мериэль? Друг, любовник, муж?
 – Конечно, нет! – рявкнул де Вер. – Я ее брат. Вы что, ослепли?
 Пришло такое облегчение, что у Уорфилда подко­сились ноги. Он внимательно изучал де Вера, чей рост и мощь отличалась от хрупкой девичьей фигур­ки, затем взгляд перешел на черты лица.
 – Да, вы правы, я должен был догадаться. Стран­но, вы так же похожи на нормандца, как и Мериэль на кельтку, но ваше сходство бесспорно.
 Тонким, прерывающимся голосом девушка сказала:
 – Перестаньте говорить так, будто меня здесь нет, – она повернулась к темноволосому незнаком­цу. – Вы говорите, вы мой брат? Как ваше имя? И как мое имя?
 Алан встал на колени, смягчаясь при виде ее отча­яния.
 – Ты – леди Мериэль де Вер, а я твой брат Алан. У нашего старшего брата Вильяма есть замок Болейн в Уилтшире, наша мать была кельткой, а ты похожа на нее как две капли воды. Несколько лет назад мать умерла. Ты и я – младшие из пяти детей. Последние два года ты жила со мной в замке Эвонли. Пока я служил своему суверену, ты занималась хозяйством в мое отсутствие. Ничего не помнишь об этом?
 Девушка покачала головой.
 – Простите, – прошептала она. – Но это действи­тельно так.
 Раньше Алан думал только о том, жива ли Мери­эль и как он будет рад, узнав, что жива. Но ему не приходило в голову, что случится такое, никогда он не думал, какую боль это может причинить. Вспом­нив о серебряном зеркальце, которое купил в пода­рок, мужчина вынул его из сумки, висевшей на поя­се. С тех пор как исчезла Мериэль, зеркало было его талисманом.
 Граф молча отступил назад, когда Алан обнял сес­тру за плечи, затем поднял зеркальце на уровне глаз, чтобы на полированном серебре отразились их лица. Девушка смотрела на огромные голубые глаза, тем­ные волосы, очертания подбородка и носа – те гово­рили сами за себя.
 – Понимаю, – тихо произнесла Мериэль. Посмот­рев на Алана, она радостно улыбнулась и бросилась в его объятия.
 Мужчина обнял ее, облегченно вздохнув. Может, сестра и не помнит его, но поверила ему, и де Вер почувствовал огромное облегчение.
 Отстранившись, девушка ласково улыбнулась.
 – Сегодня я мечтала, чтобы у меня был брат, кото­рый видел бы мою свадьбу, и благодарю Бога, что ты нашел меня в такой радостный и счастливый день, – на лице появилось озабоченное выражение. – Прости, что ты вынужден был поверить в мою смерть. Навер­ное, пережить подобное было очень тяжело. Если это по моей вине, я всем сердцем прошу у тебя прощения.
 Алан покачал головой.
 – Уверен, в этом нет твоей вины. Ты всегда отли­чалась добротой и заботливостью, именно поэтому все в Эвонли считали тебя погибшей. У них не укла­дывалось в голове, что ты могла уйти, не сказав ни слова.
 С этими словами он повернулся и угрожающе ска­зал:
 – Но вы, милорд, должны ответить на много вопросов. В Шрусбери говорят, что вы нашли Мериэль в лесу и держали в заключении до тех пор, пока она не согласилась выйти за вас замуж. Как вы ос­мелились подобным образом обращаться с девушкой благородного происхождения? – его голос окреп. – И что вы сделали с ней, что она напрочь забыла о прошлом?
 Адриан с уважением рассматривал неожиданно об­ретенного родственника. Находясь в хорошо укрепленном замке, окруженный вооруженными людьми, де Вер смело бросал вызов хозяину. Не будь они так похожи, в Алане все равно можно было бы узнать брата Мериэль, ибо красивая внешность сочеталась в нем с безрассудной смелостью.
 Он вздохнул, подумав, не настал ли день, когда придется отвечать за свои грехи.
 – Рассказ, который вы слышали в Шрусбери, в общем-то, правдив, хотя очень запутан. Я действительно нашел вашу сестру в лесу во время охоты. Мериэль слегка пострадала от падения с лошади, которая убежала. Она шла пешком, несла сокола и охотничью сумку. Все говорило о том, что девушка браконьерствовала. Назвавшись кельткой, она сказала, что едет в Линкольн, но я не поверил ей, – слабая улыбка тронула губы графа. – Ваша сестра – ужас­ная лгунья. Не зная, кто она, и опасаясь за ее без­опасность, я не мог отпустить ее.
 Алан озабоченно взглянул на сестру.
 – Почему ты солгала?
 Едва слышно Мериэль ответила:
 – Не помню, – девушка казалась такой несчастной, что Адриан вновь взял ее за руку. Холодные пальцы конвульсивно сжали его ладонь.
 Ричард облокотился на стол, скрестив руки на груди.
 – Вы упомянули Эвонли. Это владения Теобальда Мортона? – когда де Вер кивнул, Фитц-Хью продол­жил: – Лорд Теобальд – сторонник короля, а Адриан поддерживает императрицу. Может, Мериэль боялась за безопасность замка и поэтому солгала? Особенно, если учесть, что вы отсутствовали.
 Алан прищурился.
 – Да, она вполне способна поступить так, – мед­ленно проговорил он. – Если на то имелась веская причина.
 Пораженный таким заявлением, Адриан возразил:
 – Почему Мериэль могла решить, что я нападу на замок без всякой причины?
 – Хочу тебе заметить со всем почтением, брат мой, что твое поведение не всегда вызывает доверие, – с иронией произнес Ричард. – Да и кто теперь может сказать, о чем она думала тогда? Я говорю только о возможной причине.
 – Кстати, вполне логично, – де Вер сузил глаза. – Я хочу услышать больше о несчастном случае. Как можно упасть с лошади, чтобы ничего не помнить?
 – Она ударилась головой, – резко ответил Адри­ан и, не дожидаясь, пока его перебьет де Вер, продол­жил: – Прошу прощения за горе, которое причинило вам исчезновение сестры, но клянусь, если бы знал подлинное имя и место жительства, то вернул бы ее домой и только тогда сделал бы предложение, как полагается воспитанному человеку.
 Он сжал пальцы Мериэль:
 – Обстоятельства сложились неудачно, но это все позади. Ваша сестра согласилась выйти за меня замуж по доброй воле. Мы неплохая пара, как говорят все, и у вас не будет причин жаловаться на мое отношение к Мериэль, – он сделал паузу, чтобы до собеседника дошел смысл сказанного, затем закончил: – Поскольку свадьба – свершившийся факт, я надеюсь, вы примете его, как полагается.
 В голубых глазах Алана де Вера, столь похожих на глаза Мериэль, горела ярость.
 – Вы предлагаете мне спокойно отнестись к тому, что вы соблазнили мою сестру? И закон на моей стороне, потому как церковь утверждает, что брак, свершившийся в результате похищения одной из сторон, либо по принуждению, недействителен, даже если мужчина, в конце концов, освобождает женщину.
 Ситуация складывалась взрывоопасная. Адриан ощутил тяжесть в желудке, прекрасно понимая, что мораль и закон явно не на его стороне и почва под ногами очень зыбка. Но это всего лишь закон. Если для того, чтобы сохранить и удержать Мериэль, потребуется бросить вызов Папе, королю и императри­це, он сделает это.
 – Я не соблазнял вашу сестру, – возразил Уорфилд, решая воспользоваться самым сильным оружи­ем. – Дорогая, ты хочешь уйти со своим братом?
 Растерявшаяся девушка перевела взгляд на его лицо и, найдя поддержку, взяла руки Алана в свои.
 – Пожалуйста, если я дорога тебе, не пытайся изменить то, что произошло. Адриан – мой муж, он очень хорошо ко мне относится, и я люблю его. Ты можешь это понять и принять?
 Наверное, даже каменное сердце смягчилось бы от такой мольбы. Гнев де Вера исчез, оставив лишь печаль и уныние.
 – Хорошо, Мериэль, если, конечно, ты действительно этого хочешь. Но помни, что у тебя есть дом – Эвонли. Если ты когда-нибудь передумаешь, если что-нибудь случится, тебя всегда примут с радостью, – его голос прервался. – И, возможно, ты приедешь навестить нас.
 – Конечно, – девушка тепло улыбнулась. – Все очень странно. Хотя я не помню ничего из прошлого, но знаю, что мы были очень близки, и хочу, чтобы так было и впредь. Наверное, со временем я вспомню больше.
 – Вы можете приезжать сюда, когда пожелаете, сэр Алан, – добавил Адриан. Независимо от того, насколько неприятен этот визит, он обязан де Веру многим.
 Выражение лица де Вера ясно говорило, как он относится к такому приглашению, однако рыцарь про­молчал, не желая расстраивать сестру.
 – Обращайтесь с ней хорошо, – сдавленно произ­нес он, затем повернулся к девушке. – До свидания, Мериэль, да хранит тебя Господь.
 – Ты останешься на пир? – спросила она.
 Брат натянуто улыбнулся.
 – У меня не совсем праздничное настроение, – вспомнив о серебряном зеркальце, он достал его и вручил сестре. – Вот подарок для невесты. Я купил его для тебя во Франции, когда еще не знал, что ты исчезла.
 Мериэль, встав на цыпочки, поцеловала его.
 – Спасибо за то, что ты искал меня, а теперь смог понять и простить.
 Желая задать еще несколько вопросов, на кото­рые давно искал ответ, Адриан поспешно спросил:
 – Полагаю, если ваша сестра уже замужем или помолвлена с кем-нибудь, вы скажете мне об этом?
 Де Вер кивнул.
 – Я подыскивал подходящего мужа для Мериэль, но пока ни на ком не остановил свой выбор.
 Очевидно, это означало, брат не сумел собрать подходящее приданое, но гордость мешала ему признаться в этом. Уорфилд хорошо знал, что такое гордость. Не подавая вида, что понял мысли собеседника, он сказал:
 – Меня также интересует, где Мериэль получила образование, не в монастыре ли?
 Алан остановился, держа руку на дверной ручке.
 – Более чем образование. Несколько лет она про­вела в монастыре Ламборн и за два дня до пострига ушла оттуда, – с этими словами рыцарь вышел, закрыв за собой дверь с несколько большей силой, чем требовалось.
 Теперь понятно, почему Мериэль знала гимны бенедиктинок. И Господи, опять монастырь Ламборн! Адриан посмотрел на свою жену. Та провожала взглядом уходившего брата и повернулась к нему, растерянная и обиженная.
 Ричард наконец отошел от стола, у которого сто­ял все это время.
 – Думаю, никто из вас не в состоянии продолжать пировать или отправляться спать. К счастью, никто не станет упрекать графа за его поведение. Может, мне взять на себя обязанности хозяина и проследить, чтобы вино продолжало литься, люди пировали и танцевали, а певцы пели?
 – Я буду очень тебе благодарен, – улыбнулся Уорфилд. – Мне необходимо побыть наедине с женой.
 Взяв Мериэль за руку, он повел ее в свою комнату.




 ГЛАВА 14


 Закрыв за собой дверь спальни, молодые люди об­нялись. Адриан был так же потрясен неожиданным визитом Алана де Вера, как и Мериэль.
 Девушка обрадовалась появлению брата. Алан ка­зался прекрасным человеком – она не сомневалась в их родстве, к тому же, рыцарь всем своим поведением ясно показал, что они любили друг друга. Однако каким блис­тательным обещал быть день, каким безоблачным и счас­тливым. Мериэль долго ждала этого счастья и не пред­ставляла себе жизни без Адриана. То, о чем говорил Алан, казалось далеким и нереальным.
 Уорфилд резко отстранился и подошел к огромно­му окну. В каждом его движении чувствовалось на­пряжение.
 – Ты хочешь о чем-нибудь попросить меня? Мо­жет быть, брат затронул какие-то темы, задал вопро­сы, на которые ты хотела бы получить ответ?
 Ну вот, теперь понятно, почему его так расстроил визит Алана. Мериэль задумалась, потом покачала головой.
 – Я думаю, ты боишься того, о чем я могу спро­сить. Но я ни о чем не желаю знать, кроме того, любишь ли ты меня.
 Адриан резко обернулся и взглянул на девушку глазами, полными боли и любви.
 – Ты просто чудо, – его голос прервался. – Я не могу понять, чем заслужил такое счастье.
 Мериэль улыбнулась, когда муж подошел к ней.
 – Неужели любовь – это нечто такое, что нужно заслужить?
 – Ну, может, не на небесах, но на земле некото­рые вещи нужно заработать, – Адриан снял с ее головы обруч с искусственными цветами и положил на стол.
 Опустив глаза, Мериэль спросила:
 – Есть кое-что, о чем я хотела бы знать. Я очень отличаюсь от той, какой была до несчастного случая?
 Де Лэнси некоторое время стоял, не двигаясь, за­тем положил руки ей на плечи.
 – Нет, твоя сущность – нежная, добрая, любящая и свободная – осталась такой же. Наверное, потеря памяти сделала эту сущность более острой, но не изменила тебя.
 – Но тогда… если вернется память, и я вновь ста­ну прежней, ты не перестанешь любить меня?
 – Господи, Мериэль, конечно, нет, – Адриан при­жал ее к себе. – Когда твой брат упомянул о монас­тыре Ламборн, я понял, что уже встречал тебя пять лет назад. И хотя мы обменялись всего несколькими фразами, я запомнил тебя и часто вспоминал. Скорее всего, ты была послушницей, но я подумал, что ты – монахиня,и постоянно корил и ругал себя за возжелание невесты Христовой.
 – Правда? – с радостным изумлением спросила Мериэль.
 Он кивнул.
 – Не случай свел нас, моя дорогая, а судьба. Если бы я знал, что ты не приняла монашество, то уже тогда сделал бы тебе предложение стать моей женой. Несколько лет назад у меня не было шанса, но сей­час он появился – судьба дала нам его, – Адриан усмехнулся. – Или даже два.
 Девушке нравилась эта мысль. С тех пор, как она проснулась после таинственного несчастного случая, ощущение, что их связывает какая-то непонятная нить, не проходило. Может, стоит воспользоваться предос­тавленной возможностью и спросить, что же все-таки произошло? Однако мужества задать этот вопрос не хватило – Мериэль чувствовала, что для нее лучше не знать подробностей.
 Адриан снял с нее вуаль и отбросил в сторону. Воздушная ткань плавно опустилась на пол. Мериэль слышала звуки музыки и веселые голоса пирующих – празднество продлится до утра. Ей очень хотелось остаться наедине с Адрианом, об этом она мечтала много дней и ночей, но теперь, мучаясь от усталости и стыда, поняла, что еще не совсем готова познать таинства супружеской жизни.
 Внимательно посмотрев на жену, Уорфилд пред­ложил:
 – Давай просто ляжем и немного отдохнем в объ­ятиях друг друга. Я часто размышлял о том, что же­ниться и в тот же день познать радости супружест­ва – ошибка. Жених и невеста слишком устают, чтобы насладиться друг другом, а сегодня нам повезло на­много меньше, чем любой другой паре.
 Мериэль кивнула и, облегченно вздохнув, напра­вилась к постели – она хотела лечь, не раздеваясь.
 Адриан обнял ее, затем помог развязать пояс и начал расшнуровывать платье.
 – Без него тебе будет гораздо легче дышать.
 Уорфилд, как всегда, оказался прав – ей стало гораздо легче, когда платье было снято. «Интересно, предложит ли он снять еще и рубашку?» – мелькнула мысль, но муж обнял ее и прежде, чем новоиспечен­ная графиня успела произнести хотя бы слово, уло­жил на постель. Осторожно сняв туфли и чулки, он начал растирать ее ноги.
 – Ой, как хорошо! Я чувствую прилив сил, – при­зналась Мериэль, радостно взвизгнув.
 Адриан усмехнулся.
 – Нашим ногам приходится туго – они выдержи­вают наш вес с утра до вечера. Поэтому заслужива­ют немного заботы.
 Лежа на мягкой перине и наслаждаясь покоем, Мериэль улыбалась. Когда Адриан снял обувь и вер­хнюю одежду, она отвернулась и посмотрела в окно. Заходящее солнце наполнило комнату оранжевым светом. Ей что-то не нравилось в этой картине, напоминало нечто тревожное и волнующее, и, несмотря на тепло, царящее в комнате, девушка вздрогнула.
 Но не успела понять причину беспокойства – Уор­филд лег рядом и крепко обнял, притянув ее голову себе на плечо. Мериэль вздохнула и вытянулась, поло­жив руку ему на грудь и вслушиваясь в биение его сердца. Адриан ласково поглаживал темные волосы жены, и тревога отступила от прикосновений его рук. Она даже не представляла, насколько устала, до тех пор пока не легла. Прошло несколько минут, и Мери­эль погрузилась в сон.
 В комнате царил мрак, когда она вновь открыла глаза. Слышались веселые голоса пирующих, звон куб­ков и смех, но девушку это не интересовало. Все, что ее волновало – это присутствие мужа, ощущение его расслабленного тела, его теплота и едва слышное дыхание.
 Когда Мериэль пошевелилась, Адриан поднял руку и отвел волосы, рассыпавшиеся по лицу.
 – Чувствуешь себя лучше, дорогая?
 В комнате стало прохладнее, но Мериэль согрева­ло тепло его тела. С видимой неохотой она села на постели.
 – Гораздо лучше, однако твоя рука, наверное, ус­тала держать меня.
 – Тысячелетие, проведенное в таком положении рядом с тобой, покажутся мне несколькими минута­ми, – Адриан потянулся, чтобы зажечь длинную све­чу на столе возле постели. Затем, повыше положив подушку на изголовье, откинулся на нее. Свет падал на его точеное лицо и серебристые волосы. – Хочешь поесть или выпить немного вина? Я приказал, чтобы здесь оставили еду и вино.
 – Мудрое решение, – Мериэль улыбнулась, удив­ленная и тронутая его заботой. Даже расслабившись и находясь в тени, Адриан привлекал ее внимание, и девушка не могла отвести от него глаз.
 Почему-то ей вспомнилось, как жарким летним днем они купались в реке, и образ его гибкого строй­ного тела был настолько ярким, что ей показалось, будто и сейчас он лежит перед ней обнаженный. Мериэль прекрасно знала, какие широкие плечи скры­ты под рубашкой, какие тугие и мощные мускулы, узкие бедра и тонкая талия.
 Посмотрев на Адриана, она почувствовала, как что-то нежное и мощное шевельнулось в груди, и ожида­ние, мучившее ее целый день, возродилось с новой силой. Мериэль улыбнулась.
 – Не еда и вино нужны мне.
 В мозгу девушки неожиданно появилась фраза из песни Соломона [7] . Наклонившись, она взяла лицо мужчины в ладони и слегка коснулась его губ:
 – Подари мне свои поцелуи, твоя любовь лучше вина.
 Спокойствие Адриана мгновенно улетучилось при прикосновении ее губ, он схватил девушку и прижал к себе так, что та упала прямо на него.
 – Я спал, но мое сердце проснулось, – нежно от­ветил он, цитируя дальше «Песнь песней». – Меня зовет голос моей возлюбленной: «Откройся мне, моя любовь, моя голубка, моя…»
 В поцелуе мужчины воедино слились страсть, тре­бование отдать и получить. Казалось, он никогда не сможет насытиться ею, и Мериэль пыталась понять, сколько сил ему стоило сдерживать свои чувства и желание, чтобы сохранить ее честь. Его руки ласка­ли ее тело, и где бы они ни касались ее, девушка изгибалась, радостно удивляясь глубине чувств.
 Их тела разделяла лишь тонкая материя, но даже этого казалось слишком много. Руки мужчины нащу­пали подол рубашки, потянув вверх, остановились на округлости груди. Мериэль крепче прижалась к нему, и мужчина застонал от удовольствия. Быстрым дви­жением он снял рубашку.
 – Ты прекрасна, любовь моя, ты прекрасна.
 – И ты, – девушка улыбнулась – такая улыбка могла вызвать зависть и святой, и распутницы, – за­тем потянула за его одежду. – Твои губы самые слад­кие, ты самый прекрасный из всех мужчин.
 Адриан сел, чтобы жене было удобнее снять с него рубашку. Эту задачу молодая графиня выполнила с видимым удовольствием, нежно касаясь пальчиками обнаженной кожи. Даже легкие, едва ощутимые при­косновения ее рук вызвали в Адриане огонь жела­ния.
 И снова молодые люди оказались друг с другом наедине, совершенно обнаженные и лишенные стыд­ливости, словно Адам и Ева в раю. Хотя любовь, ко­торую Адриан испытывал к Мериэль, была чувством гораздо более глубоким, нежели страсть, желание являлось самым лучшим способом доказать, что она держит в руках его сердце и душу. Вид тонкого, хруп­кого тела девушки заставил его дрожать от нетерпе­ния и боли.
 Отбрасывая назад ее темные длинные волосы, что­бы видеть все тело любимой, он сказал:
 – Я так давно и с таким нетерпением ждал тебя, что теперь твое присутствие кажется сном. Но мне еще не приходилось видеть столь яркий и живой сон, как сейчас.
 – Но я не сон, не мечта, я твоя жена, – возразила Мериэль, глядя на него огромными голубыми глаза­ми, горя от желания. Улыбка стала еще шире, когда она процитировала:
 – Его левая рука должна быть под головой, а пра­вая должна обнимать меня.
 Адриан рассмеялся и повиновался, целуя и лас­кая жену.
 – Как прекрасно и приятно твое искусство, моя любовь, источник моих наслаждений.
 Адриан искренне радовался тому, что не в первый раз они исследуют тела друг друга, потому что сей­час его сердце замирало от радости, чувствуя знако­мые линии. Ласкать живот, нежную кожу бедер, исследовать влажную теплоту естества было самым приятным занятием на свете.
 Тяжело дыша, Мериэль не осталась равнодушной к его прикосновениям и отвечала на ласки, натяну­тая, словно струна. Беспокойные руки девушки гла­дили его лицо и плечи, пальцы перебирали волосы, приближая мужчину к состоянию, близкому к сумас­шествию.
 Собрав все свое мужество, Адриан откинулся на­зад, переводя дыхание и положив голову на мягкую грудь жены. Затем поднялся.
 – Мериэль, посмотри на меня.
 Девушка открыла затуманенные глаза и сосредо­точила внимание на муже.
 – Первая близость не всегда приятна, иногда де­вушке даже больно. Прости меня за это, я желал бы взять на себя боль, если бы мог.
 Тень пробежала по лицу Мериэль.
 – Что, если для меня это не впервые? Я ведь не помню, поэтому ничего не могу обещать. Для тебя это имеет большое значение?
 Адриан понимал, что она может и не быть дев­ственницей. Отсутствие стыдливости и ее страстный ответ говорили о том, что Мериэль – женщина, уже имеющая опыт в любовных утехах, и мысль о другом мужчине, наслаждавшимся ее телом, наполнила сер­дце болью. Но что бы ни совершила девушка, это уже принадлежит прошлому, о котором она ничего не помнит.
 Уорфилд медленно произнес:
 – Одна мудрая женщина сказала, что любая де­вушка – девственница, если впервые занимается лю­бовью с человеком, которого любит. Для нас это очень важно – первая брачная ночь. То, что твое тело делало раньше, осталось в прошлом, и не имеет никакого значения. Единственно важно лишь то, что сейчас чувствует твое сердце.
 – Сейчас в моем сердце поселилась любовь, – девушка поднесла его руку к губам и по очереди пе­рецеловала все пальцы. – «Я принадлежу своему лю­бимому, а он принадлежит мне».
 – Тогда давай займемся любовью, – одной рукой Адриан обнимал ее, а другой ласкал бедра, ягодицы и влажную плоть, пока тело Мериэль не загорелось огнем ответного желания. Передвинувшись, мужчи­на вошел в нее и остановился, ожидая, пока девушка привыкнет к новому ощущению.
 Уорфилд думал, что Мериэль с отвращением от­вергнет его, но когда та открыла глаза, в них свети­лось лишь полное доверие. Улыбнувшись, девушка приподняла бедра ему навстречу. Адриан судорожно вздохнул от напряжения, охватившего все его тело и парализовавшего разум настолько, что в глазах по­мерк свет. Заставив себя дышать размеренно, он пос­тарался взять себя в руки, зная, как легко потерять контроль над собой и руководствоваться одной лишь страстью.
 Невзирая на мужское самолюбие и чувство со­бственничества, Адриан все-таки надеялся, что его жена не впервые занимается любовью, потому что мысль о том, что он причинит ей боль, вызывала от­вращение. Действуя чрезвычайно осторожно, Уорфилд продвигался вперед до тех пор, пока не был останов­лен естественной преградой.
 На мгновение радость наполнила его душу, но затем сменилась тревогой и озабоченностью.
 – Спокойно, любовь моя, будет больно только не­сколько мгновений, – прошептал он, надеясь, что так и произойдет, потому как никогда не имел дела с дев­ственницей, проявляя такое же невежество, как и она.
 Адриан напрягся, глядя в ее широко раскрытые глаза, в которых не было страха. Затем, совершенно неожиданно для него, тонкая преграда поддалась, и он оказался внутри. Мериэль судорожно всхлипнула и содрогнулась от неожиданной боли.
 Действуя инстинктивно, Адриан остановился.
 – Прости, любовь моя, – прошептал он, сжав ее лицо в ладонях.
 – Не за что, мне не так уж больно, – девушка улыбнулась, и при свете свечей он увидел, как блес­нули слезы на ее ресницах. – Эта боль означает, что ты у меня первый? Я рада, что ты единственный, до­рогой мой.
 Адриан не нашел достойных слов, чтобы выразить глубину своих чувств, поэтому только поцеловал жену, и на мгновение их дыхания слились. Мужчина начал двигаться, сначала медленно, затем все быстрее. Мериэль отвечала на его страсть движениями всего тела и наслаждалась первым уроком любви. Боль быстро отступила, и родились новые, сладостные ощущения, нарастая с каждым мгновением. Девушка открыла для себя новый мир чувств и эмоций, напол­няющих душу радостью и счастьем.
 Молодые люди двигались в унисон, разделяя жар, глубину и прелесть любовного дуэта. Мериэль чув­ствовала, как где-то внутри зарождается и растет новое, неизведанное ощущение, в котором растворя­лись мысли, а тело живет своей собственной жизнью, не подчиняющейся разуму. Она сжала мужа в объ­ятиях, трепеща от чудесного открытия.
 Впервые Адриан коснулся той части ее тела, которая горела огнем желания, когда они начали изу­чать друг друга. Подчиняясь его опытной руке, Мери­эль растворилась в мире радостных ощущений и вскрикнула, совершенно потеряв контроль над собой. В это же мгновение она почувствовала, как и Адриан уступает своему телу, прижимая ее к себе и шепча ее имя. Мир закружился, изменил очертания, сливая воедино двух любящих людей.
 Испытав блаженство, Мериэль ощущала себя сла­бой и разбитой, не способной пройти по комнате и пары шагов, даже если бы это требовалось для спасе­ния жизни. Она расслабилась и ждала, пока Адриан ляжет рядом. Он тяжело дышал и вытирал с лица бисеринки пота. Мериэль молча смотрела, как муж стянул салфетку со стола у кровати и осторожно вытер кровь с ее ног. Боль, испытанная при первых мину­тах близости, казалась далекой и нереальной.
 Накинув на жену простыню, Адриан улегся ря­дом.
 – Именно поэтому люди и женятся, – пробормо­тала Мериэль.
 Он усмехнулся.
 – Это одна из причин.
 – Мне надо кое в чем признаться, – Адриан по­ощрительно кашлянул, и девушка продолжила: – Я сделала вольный перевод песни Соломона.
 – Да, я тоже немного видоизменил ее.
 Мериэль улыбнулась.
 – Образование – удивительная вещь, – она за­думчиво провела по выступающим ребрам мужа, ощу­щая тепло его тела. – Может, в эту ночь мы зачали ребенка.
 Девушка почувствовала, что мужчина слегка от­странился.
 – Возможно, – последовало долгое молчание, за­тем Адриан произнес: – Мне следовало сказать это раньше, но я говорю теперь. Я не вел жизнь монаха, у меня была женщина, но не было ребенка. Возмож­но, я не могу иметь детей.
 Мериэль была настолько поглощена своей ра­достью, что ничто не могло ее смутить.
 – Не думаю, что ты принадлежишь к числу муж­чин, каждую ночь ложащихся в постель с новой женщиной. Скорее всего, ты не очень старался.
 Уорфилд рассмеялся.
 – Какая удивительная точка зрения! Я имел толь­ко одну любовницу, а не бросался за каждой встреченной юбкой.
 Девушка почти спала, однако сумела прошептать:
 – Все будет хорошо, вот увидишь.
 Следующим утром Мериэль проснулась со странным чувством, будто что-то не так, и через мгновение поняла – рядом нет Адриана. Она села на постели и огляделась. Его нигде не было видно, но если бы муж ушел, она непременно услышала бы скрип двери. Внезапно в голову пришла мысль, она соскользнула в постели и натянула измятую сорочку.
 Осторожно прошла через комнату к узкой двери в маленькую часовню. Там, перед алтарем на коленях стоял Адриан, босой и в одной рубашке.
 Понимая его чувства, Мериэль опустилась рядом. Не поднимая головы, Адриан взял ее за руку, и молодожены вместе вознесли хвалы Богу за свою любовь и счастье. Мериэль могла прочесть молитвы, впрочем как и гимны, и цитаты из библии, но всегда предпочитала просто открыть свой разум и душу божественному свету и миру, окружавшему ее, и теперь поступила точно так же.
 В отдалении слышались звуки колокола, созыва­ющие людей к утренней мессе. Адриан осторожно высвободил пальцы и поднялся. Жена последовала его примеру и внимательно огляделась. Стены оказа­лись побеленными, как в простой часовне, но убран­ство было превосходным – искусно вырезанные крес­ла и окно из цветного стекла.
 – Как здесь хорошо, как легко чувствуешь себя.
 Адриан задумчиво взглянул на жену.
 – Это потому, что в моей душе воцарился мир. Так было не всегда. Когда мой дух находился в смяте­нии, метался в поисках чего-то непонятного и стран­ного, в поисках спокойствия и блаженства, даже ве­ликолепное распятие и освященные иконы не могли заставить меня молиться.
 Мериэль встревоженно нахмурилась.
 – Почему твой дух метался?
 – Потому что я боролся с демонами внутри себя и проигрывал схватку. Годы, проведенные после ухо­да из Фонтевиля, я жил довольно неплохо, сражался, завоевывал новые земли, богател и удостаивался но­вых почестей от императрицы. Наверное, поэтому темные стороны моей души становились сильнее, – губы Адриана искривились в усмешке. – Что выигры­вает человек, если он должен приобрести целый мир и потерять душу?
 Мериэль решительно покачала головой:
 – Я не могу поверить, что у тебя есть темная сторона.
 – Зато все остальные верят в это, и, хочу ска­зать, демоны очень сильны, – Адриан, обняв жену, притянул ее к себе. – Отец моей матери, сэр Корси, считался одним из коварнейших людей во Франции, самым порочным из рыцарей, виновным во множестве тяжких преступлений против Бога и человека. Он грабил церкви, изменил своему суверену, пытал и мучил всех, кто мешал удовлетворению его желаний, и умер в одиночестве. В Корси, бывшем владе­нии деда, крестьяне до сих пор крестятся при одном упоминании его имени. Или при виде меня. Это я обнаружил, когда навещал моего кузена, занявшего место деда.
 – Почему? – поинтересовалась Мериэль. – Ты так на него похож?
 – Очень, и не только внешне, – он поморщился, вспомнив встревоженные лица крестьян. – Моя мать была набожной, очень доброй и милой женщиной. Она опасалась, что я унаследовал худшие черты ха­рактера ее отца. С раннего детства мать предупреждала меня, что во мне живет дьявол, и боролась с ним. Именно она предложила мне вступить в лоно церкви. Мать решила очень мудро, выбрав Фонтевиль, ибо только там, среди монахов-аскетов, я смог бы справиться с собой. Однако после ухода из монасты­ря темные стороны моей души взяли верх.
 Мериэль снова покачала головой.
 – Я все еще не могу поверить, что ты так ужасен, как говоришь.
 Уорфилд вздохнул, печаль снедала его сердце.
 – Ты должна поверить, любимая, я плохо вел себя по отношению к тебе. И ты еще ни разу не видела меня в сражении, когда какое-то сумасшествие нахо­дит на меня, и я способен на многое. Это одна из причин, почему я сражаюсь только в случае крайней необходимости, чтобы не совершить что-либо непро­стительное.
 Мериэль обняла мужа и положила голову ему на плечо.
 – Разве нет достоинства и высшего блага в том, что ты постоянно борешься с дьяволом и побеждаешь в своем стремлении не совершить плохой поступок?
 – Да, – признал Адриан. – Но мне не всегда уда­ется победить.
 – Ну, если бы ты был само совершенство, то не стоило приходить на землю, чтобы жить между гре­хом и добродетелью, – заметила девушка. – Даже сам Господь Бог совершил несколько ошибок, когда спус­тился на землю. Уверена, ты не настолько соверше­нен, как он, поэтому, несомненно, тебе удастся полу­чить прощение.
 Де Лэнси задумался над ее словами и улыбнулся.
 – Я никогда не рассматривал эту проблему с та­кой точки зрения. Ты хорошо рассуждаешь, моя до­рогая. Но более того, ты сама – антипод темноты, божественный свет, изливающийся на мою душу и раны. С тех пор, как ты полюбила меня, впервые в жизни я нашел умиротворение и душевное равнове­сие. До совершенства, конечно, далеко, но теперь я уже не чувствую себя на краю пропасти, отчаянно балансируя, чтобы не свалиться, находясь на волоске от свершения непоправимого поступка.
 Мериэль прикусила губу.
 – Не знаю, радоваться ли, что в моих силах по­мочь тебе, или же задуматься, могу ли я нести такую ответственность за твою душу? А если со мной что-нибудь случится?
 – Лучше не думать об этом, – Адриан крепче при­жал жену к себе. – Забудь обо всем, что я наговорил. Я сам должен отвечать за свою душу, а вовсе не ты. Просто с тобой мне легче держать себя в руках.
 Адриан перевел взгляд на алтарь, и когда загово­рил, тема его монолога оказалась весьма отдаленно связана с предыдущей.
 – Церковь – огромная сила цивилизации. Без нее человек был бы ничем не лучше зверя, а может, даже хуже. Одно из лучших качеств христианства – то, что оно дает нам различные аспекты божественнос­ти, а мы приспосабливаем их к нашим нуждам. Есть Бог-отец, которого я опасаюсь больше всего, когда считаю, что поступил неверно.
 Указав на изящное распятие, с которого смотрело лицо Христа, искаженное страданием, а глаза свети­лись верой и счастьем, Адриан продолжал:
 – Есть Бог-сын, он жил на земле и прекрасно знал о слабостях, злобе и искушениях человеческих, о стра­хах и сомнениях, мучивших нас.
 И наконец указал на окно в виде белого голубя.
 – И есть Святой Дух, чистые идеалы мудрости и доброты души.
 Мериэль улыбнулась и кивнула на статуэтку Божьей Матери.
 – Не забывай ее.
 Адриан изумленно взглянул на жену.
 – Мне кажется, это ересь, – хмыкнув, он продол­жал: – Возможно, ты права. Мы в ней нуждаемся, потому что это всепрощающая любовь. Как и ты, – Уорфилд повел жену из часовни. – Думаю, у церкви есть только один недостаток – богословы, монахи и священники, живущие обособленно от нужд людей. Поэтому часто она порицает страсть, отрицает тело и осуждает женщин за соблазн мужчин, отвлечение их от высших целей, хотя, на самом деле, человеческая любовь – единственное, что возносит на небеса и приближает к Богу.
 – А что насчет смертной женщины? – игриво по­интересовалась Мериэль, обняв Адриана и прижав­шись к нему.
 У мужчины перехватило дыхание, он поцеловал жену.
 – Наверное, тебе следует поработать над разви­тием новой религиозной теории для смертной жен­щины, – пробормотал он, поднял жену на руки и по­нес на постель.
 – Я начну думать над этим позже, – она стянула с него рубашку. – Намного позже…




 ГЛАВА 15


 Бенжамин Левески закрыл книгу и откинулся на спинку кресла, потирая усталые глаза. Он начинает стареть. Купец лелеял надежду, что умрет прежде, чем не сможет читать талмуд. Когда кто-то другой, пусть даже сын, делает это за него, теряется что-то неуловимо важное.
 Открылась дверь, но Бенжамину не нужно было смотреть в том направлении. Левески прекрасно знал, что вошла Сара, его жена, и принесла два кубка вина.
 Женщина молча поставила один перед ним и, присев, мелкими глотками отпивала из второго. То, что в теплую летнюю ночь перед ним стояло подогретое вино, было вторым признаком старости. Муж и жена сидели молча. Им не нужно было разговаривать, они понимали друг друга без слов. Покончив с напитком, Бенжамин нарушил молчание.
 – Я пришел к выводу, что нам следует перебрать­ся в Шрусбери. Из всех городов это наилучший. Ду­маю, мы не прогадаем.
 Сара посмотрела на мужа. Этот вопрос они часто обсуждали в последнее время.
 – Хорошо. Мне безразлично, куда мы отправим­ся, лишь бы подальше от Лондона. Этот город заставляет нервничать. В любом другом месте я буду чув­ствовать себя лучше – и безопаснее.
 – Мир сам по себе довольно небезопасен, особен­но для евреев, но в Шрусбери нам будет лучше, чем здесь, – согласился Бенжамин. – Стивен заботится о нас, но я не склонен доверять его сыну Юстасу. Ко­роль уже не молод и может умереть в любой момент. Что тогда будет с нами? Все правители выжимают из евреев деньги, но Юстас может потребовать больше­го. Жизнь в городе, контролируемом одним из людей императрицы, окажется лучше. Говорят, сын импе­ратрицы довольно практичный и разумный юноша, не способный убивать своих сторонников. Если нам по­везет, он станет королем, – Бенжамин взглянул на свои морщинистые руки и вздохнул. – Если бы речь шла только о нас, я был бы спокоен, но Арон ведь еще очень молод.
 – Да, и слишком нетерпелив и неопытен, чтобы понять, где нужно уступить, – Сара едва заметно улыб­нулась при упоминании о сыне. Поздний ребенок всег­да любим, а его родители уже отчаялись когда-либо иметь детей, поэтому рождение первенца являлось для них огромным, значительным событием, и они берегли свое дитя как зеницу ока. Вернувшись к теме разговора, Сара спросила:
 – Так когда мы уезжаем?
 – Ты можешь упаковать все вещи и организовать отъезд за три недели? – когда жена кивнула, Левески продолжил: – Сэр Венсан посоветовал нам ехать ста­рой римской дорогой, так как это кратчайшее рассто­яние. И предложил охрану из рыцарей графа.
 Зная, о чем думает муж, Сара склонила голову набок:
 – Но ты предпочитаешь поехать другим путем?
 – Чем больше людей будут знать, какой дорогой мы отправляемся в путь, тем больше шансов встре­тить грабителей. Я считаю, лучше нанять людей для охраны и заплатить им самому.
 – Вот что значит мудрое решение, – согласилась Сара.
 – Если мы поедем через Оксфорд и Уорчестер, то можем остановиться у друзей, которых давно не ви­дели, – Бенжамин погладил свою черную бороду. – До Уорфилда мы сможем добраться южной дорогой. Жаль, что мне не удалось повидать Адриана де Лэнси, когда я был в Шрусбери. У него хорошая репута­ция, однако предпочтительнее личная встреча. Луч­ше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
 И вновь Сара согласно кивнула. Ее муж сколотил состояние и стал таким удачливым дельцом неспрос­та, его трудно обвести вокруг пальца.
 – И если он тебе не понравится, мы всегда можем вернуться или найти другое место, – однако в душе женщина надеялась, что все будет хорошо. Ей вовсе не хотелось возвращаться в Лондон.
 Мериэль нравилась жизнь замужней женщины. Она не перегружала себя хозяйственными заботами, ибо постоянно руководить домочадцами и следить за выполнением приказов было не нужно. Девушка смут­но помнила, как она делала это в замке брата. К со­жалению, заботы на некоторое время отдалили от нее Адриана, но зато оставшуюся часть дня молодожены проводили вместе, ели из одного блюда и пили из одного бокала, разговаривали на общие темы и спали на одной подушке.
 В их жизни не происходило никаких знаменательных событий, да те и не были им нужны. Молодые люди гуляли, охотились, беседовали и смеялись, а однажды Мериэль заметила, что Адриан приказал прорубить отверстие внизу двери, чтобы Кестрел могла в любое время зайти и выйти. Дыру прикрывал кусок кожи, который шуршал, когда кошка выходила на поиски приключений. Но гораздо чаще Кестрел оста­валась в комнате и быстро поняла, когда можно при­ласкаться к хозяевам, а когда лучше полежать в сто­ронке.
 Через солнечные дни и бурные ночи Мериэль про­несла тайное убеждение, которое пришло ей в голову еще в первую брачную ночь. Она немного подождет и, только убедившись, расскажет Адриану, чтобы на­верняка не разочаровать его. Мериэль молила Бога, чтобы ее предположение подтвердилось. Ребенок – самый лучший подарок мужу за все, что тот дал ей.
 Дважды Уорфилд выезжал из замка с рыцарями, облаченными в полное боевое снаряжение, а однажды уехал почти на неделю. Молодая графиня с ужасом думала о том, что вокруг замка царит совсем другой мир, действуют совсем другие законы, властвуют на­силие и жестокость. Муж совершенно спокойно отно­сился к сообщениям о стычках и небольших сражени­ях, вел себя абсолютно непринужденно, но Мериэль не могла не волноваться за его безопасность, особен­но после того, как узнала о кровной вражде между ним и Ги Бургонем. Но Уорфилд всегда возвращался живым и невредимым, и она встречала его как самого дорогого человека, каким он и был для нее.
 Каждый день она молилась, прося у Бога поща­дить мужа, и все чаще думала, что такое безоблачное счастье не может длиться вечно. Однако Мериэль старалась подавить такие мысли, боясь накликать беду.
 Но все же это не смогло удержать меч, занесен­ный над их головами.
 День подходил к концу, когда Адриану сообщили, что Бенжамин Левески желает видеть графа Шропширского. Уорфилд с Мериэль гуляли по саду, строя планы на будущее.
 Конечно, существовали определенные законы гос­теприимства, но владельцу большого и богатого по­местья не было нужды лично приветствовать гостя, к тому же, де Лэнси без особого энтузиазма воспринял известие о неожиданном визите. Адриан поинтересо­вался у слуги:
 – Имя кажется знакомым, но никак не могу вспом­нить. Кто такой Бенжамин Левески?
 – Еврей, милорд. Он сказал, что вы знаете его.
 Заинтригованный такой уверенностью посетите­ля, Адриан приказал:
 – Раз так, приведите его сюда.
 Когда слуга ушел, Мериэль поинтересовалась:
 – Это ростовщик, у которого ты занимал деньги?
 Муж покачал головой.
 – Когда строил замок, я брал деньги у другого ростовщика, Жерве из Корнхилла, но долг давным-давно уплачен, а я больше ни с кем не имел дела. Не могу представить, почему Бенжамин Левески так уве­рен, что я жду его.
 Через несколько минут слуга вернулся. За ним следовали темноволосый смуглый пожилой мужчина и юноша, несомненно, его сын.
 – Я расстроился, когда не смог встретиться с вами в Шрусбери, лорд Адриан. Мне очень приятно, что вы согласились принять меня сегодня, чтобы я побла­годарил вас за ваше предложение.
 Удивленный, де Лэнси ответил:
 – Простите меня, уважаемый Бенжамин, но я что-то не помню, чтобы приглашал вас к себе. У вас ка­кие-то дела к моему управляющему?
 – Не думаю, что сэр Венсан – ваш управляющий.
 Адриан нахмурился.
 – Вы говорите о сэре Венсане де Лаоне?
 – Конечно, – в свою очередь удивился Левески.
 – Он не живет в моем замке и не принадлежит к числу моих друзей. Сэр Венсан – лейтенант стражи Ги Бургоня, графа Шропширского, назначенного коро­лем Стивеном, – Уорфилд еще больше помрачнел. – Скажите, в чем дело?
 Старик вкратце рассказал о посещении де Лаона, о предложенном гостеприимстве, описал дом в Шрус­бери и сообщил, что повозки с его имуществом нахо­дятся во внешнем дворе замка.
 Де Лэнси грубо выругался, но, видя, что встрево­жены не только посетители, но и Мериэль, постарал­ся взять себя в руки.
 – Уважаемый Бенжамин, вы стали жертвой заго­вора. Дом, о котором вы упомянули, по описанию по­хож на дом Бургоня. Несомненно, и приглашение исходило от него. Зная Бургоня, я могу заверить вас, что ничего хорошего он для вас не придумал, – мгно­вение помедлив, Уорфилд продолжил: – Сэр Венсан знает, какой дорогой вы сюда отправились?
 Левески покачал головой.
 – В такие смутные времена никому нельзя ни о чем рассказывать.
 – Ваша осторожность выручила вас и, скорее все­го, спасла жизнь, – видя, что старик совершенно потрясен, де Лэнси предложил: – Вам лучше присесть. Я слышал, Ги очень нуждается в деньгах и, возмож­но, решил, что проще украсть их, нежели занять под проценты. Вам следует побыстрее уехать из Шроп­шира, и другой дорогой.
 Юноша беспокойно склонился над отцом, чье лицо стало серым. На соседней скамье стояли два кубка, и Мериэль один из них подала Бенжамину.
 – Выпейте немного вина, вам станет легче.
 Вино вернуло нормальный цвет лица, щеки купца порозовели, и через некоторое время Левески нере­шительно произнес:
 – Лорд Адриан, вы позволите нам остаться в Шрус­бери? Хотя намерения Ги Бургоня не относились к раз­ряду добрых, но мысль сэра Венсана имела под собой резонное обоснование. Ваш город находится в удобном месте и будет процветать с помощью моей торговли.
 Просьба застала Уорфилда врасплох. Нахмурив­шись, он повернулся и зашагал по траве, сложив руки за спиной и обдумывая предложение. Действитель­но, Шрусбери только выиграет от расширения тор­говли, и теперь, вспоминая отзывы о Левески, он поду­мал о его связях с Англией, Нормандией и Францией.
 Но его посетитель – еврей. Адриан не принадле­жал к числу тех, кто возлагает бремя ответственнос­ти за распятие Христа на иудеев, хотя, как сказал аббат Вильям, кто-то должен отвечать за смерть Иису­са. Евреи не были католиками – единственная общи­на неверующих в Спасителя в царстве христиан. Они отвергают обвинения, не понимая, какие муки грозят их душам. Из-за евреев опасности могут подвергать­ся души других людей. Никакое экономическое бла­гополучие Шрусбери не стоит такого риска. Де Лэн­си повернулся к гостям.
 – Вы можете поселиться в Шрусбери только в том случае, если вы и ваши родные примут христиан­ство.
 Бенжамин вздохнул, и Мериэль показалось, буд­то он стареет на глазах.
 – Вы думаете, я соглашусь на такое условие?
 Адриан покачал головой.
 – Нет, но надо же мне хотя бы предложить это. Евреи – упрямый народ, уважаемый Бенжамин.
 – Если бы мы не были упрямыми, нас уже давно стерли бы с лица земли, – с помощью сына старик поднялся со скамьи.
 Юноша вызывающе посмотрел на графа.
 – Неужели христианская вера настолько слаба, что одна еврейская семья может угрожать целому го­роду?
 – Арон! – старик сжал руку сына. В темных муд­рых глазах появился страх. – Простите его, милорд. Он слишком молод и дерзок.
 Адриан прищурился, но в его голосе не слыша­лось ни гнева, ни раздражения.
 – Христианство вовсе не слабая и беззащитная вера, но среди слуг господних много языческих пред­рассудков. Я не желаю рисковать.
 Старый еврей покорно склонил голову.
 – Мы немедленно уезжаем из замка.
 Мериэль, встав на цыпочки, что-то горячо шепта­ла на ухо мужу. Уорфилд кивнул, затем повернулся к гостям
 – Моя жена напомнила мне, что я нарушаю законы гостеприимства. Оставайтесь на ночлег вместе со своими домочадцами, а еще лучше, располагайте моим домом столько, сколько нужно. Может, придумаете другой выход. А когда соберетесь уезжать, позвольте дать вам эскорт, который будет охранять вас на об­ратном пути.
 Юный Арон хотел что-то возразить, но суровый взгляд отца остановил его.
 – Уже поздно, мы с радостью примем ваше пред­ложение, однако у меня есть своя собственная охра­на, и ваши люди не понадобятся.
 – Вы уверены? Если Ги Бургонь узнает о вашем прибытии, то вполне возможно, бросится в погоню.
 – Мы здесь долго не задержимся, – в голосе Левески слышались нотки грусти. Он поднялся и вы­шел из сада, тяжело опираясь на плечо сына.
 Когда посетители скрылись, Адриан, повернув­шись, встретился глазами с женой, смотревшей на него очень серьезно.
 – Неужели ты и вправду думаешь, что их присут­ствие может развратить христиан?
 – Не знаю, – честно признался де Лэнси. – Но не хочу испытывать судьбу.
 Девушка отвернулась и, сорвав розу, вдыхала не­жный аромат.
 – Иисус был евреем. Почему мы должны отвер­гать его народ?
 – Мериэль, – резко сказал Адриан, – я не хочу это обсуждать.
 Девушка подняла глаза.
 – Прошу прощения, милорд, – спокойно произ­несла она. – Я не собиралась оспаривать ваше мне­ние. Просто не могу понять, почему вы не позволили им остаться в Шрусбери.
 – Там, где дело касается души, нет места ком­промиссу, – это была первая размолвка между суп­ругами, и Адриан, желая сгладить неприятное впе­чатление, успокаивающе сказал: – Я не заставляю их умирать с голоду. В других городах уже есть ев­рейские общины, и Бенжамина с его богатством при­мут там с распростертыми объятиями, если он не захочет возвращаться в Лондон. И говори мне «ты».
 – Конечно, – Мериэль улыбнулась. – Я знаю, что ты не можешь совершить бесчестный поступок.
 Ее абсолютная вера в его добродетель больно коль­нула Уорфилда. Господи, если она когда-нибудь пой­мет, на что способен ее муж, то никогда не простит. Стараясь, чтобы в голосе не прозвучало беспокойст­во, де Лэнси спросил:
 – Какой фонтан ты хочешь построить здесь? На это уйдет немало времени, но мы можем заказать его в Италии, – в глубине души мужчина знал, что его вину не загладит даже мраморный фонтан.
 Ночью Мериэль проснулась от собственного кри­ка. Она вырывалась и сражалась, отчаянно пыта­ясь вырваться из рук черного ангела, схватившего ее. Девушка была близка к истерике, когда крики «Мериэль, Мериэль! Проснись!» заставили ее оч­нуться.
 – Адриан? – прерывающимся голосом прошепта­ла она. При свете свечи Мериэль увидела лицо мужа, склонившегося над ней. Колышущееся, неверное пла­мя высвечивало его белокурые волосы и подчеркива­ло скулы.
 На какое-то мгновение девушка не могла понять, где находится, потому что лицо демона, терзавшего ее душу и тело, было похоже на Уорфилда. Закрыв глаза, она попыталась взять себя в руки, иначе могла разразиться катастрофа.
 – Господи, Мериэль, с тобой все в порядке?
 Адриан обнял жену, и та прильнула к нему, все еще дрожа.
 – Тебе приснился дурной сон, – мягко проговорил он. – Расскажи, тебе станет легче.
 – Не могу точно припомнить, но кажется… я сидела в клетке, словно птица. Демон… хотел, чтобы я пела для него, но я не могла, – Мериэль не смогла признаться мужу, что у черного ангела было его лицо. – Наконец мне удалось сломать клетку, но у меня не было крыльев. Я падала в бесконечную черную пропасть и знала, что разобьюсь.
 Адриан крепко прижал жену к себе, поглаживая по плечу.
 – Все в порядке, дорогая, ты в безопасности. Это просто дурной сон. Я никому не позволю причинив тебе боль. Замерзла?
 Мериэль, прижавшись к груди Уорфилда, слышала стук его сердца.
 – Нет, – прошептала она, удивляясь, как может дрожать в руках Адриана.
 – Позволь мне согреть тебя, – де Лэнси приподнял ее подбородок и нашел дрожащие губы. Поначалу поцелуй был осторожным и нежным, но затем стал настойчивым и страстным.
 На секунду Мериэль охватила паника, она пыталась вырваться, но желание взяло верх. Она ответила на поцелуй так же страстно, лаская стройное мускулистое тело мужа, желая, чтобы тот вошел в нее и победил страх.
 Адриан походил на бушующий смерч, мощный ураган. К его страсти и искусству любви прибавилось знание ее тела и реакции. Для Мериэль перестало существовать время, исчезли страх и отчаяние, остались только ощущения тела, прикосновения и вкус, мольба и желание отдать и получить. И все это на­столько сильно, что исчезли стены, потолок, все на свете. И уж, конечно, она не думала о черном демоне, терзавшем ее.
 Когда момент их экстаза прошел, Мериэль вытя­нулась на постели, радостная и счастливая. Ее стра­хи остались далеко в прошлом, засели в глубинах сознания. Она погрузилась в сон.
 Сэр Венсан де Лаон справедливо гордился сетью доносчиков, которую создал в Шрусбери и ближай­ших деревнях. Известно, что у Адриана Уорфилда шпионы не хуже, поэтому казалось вдвойне прият­нее собирать сведения прямо под носом графа. К со­жалению, на этот раз новость была не очень хоро­шей. Француз грязно выругался и некоторое время ломал голову, пытаясь сообразить, что надо предпри­нять, чтобы исправить положение. Наконец, собрав­шись с духом, он отправился к Ги Бургоню.
 Граф натачивал лезвие меча. Вообще-то рыцари не марали рук черной работой, которая больше под­ходит кузнецу, но Ги она нравилась, и тот не однаж­ды хвастался, что может сделать самое опасное ору­жие в христианском мире. Наверное, это так. Сэр Венсан остановился на почтительном расстоянии на случай, если плохие новости испортят настроение хозяину.
 – Наш еврейский купец – хитрая птичка, – опас­ливо косясь на оружие в руках суверена, протянул де Лаон. – Он почти ускользнул из расставленных се­тей.
 Ги перестал затачивать лезвие и поднял голову:
 – О чем ты?
 – Бенжамин Левески приехал в Шропшир другой дорогой и в другое время, чем мы договаривались, – не спуская глаз с хозяина, Венсан добавил: – И сейчас он в Уорфилде.
 – Что?! – меч со свистом рассек воздух. – Итак, старый жид знает, что мы надули его. Конечно, про­клятый Уорфилд теперь тоже в курсе.
 – Да, – согласился сэр Венсан, – но все это чепуха. Когда Бенжамин обнаружил, что его обманули, то попросил разрешения остаться в Шрусбери. Вы же знаете де Лэнси, этого набожного тугодума – он отказал жиду, поэтому Левески со своим скарбом, товарами, золотом и домочадцами завтра отправится на восток.
 – Ты уверен? – с сарказмом спросил граф. – Твоя уверенность в прошлый раз подвела тебя.
 – На этот раз без сомнения. Он уже не поедет старым маршрутом – юго-западной дорогой. Теперь купец отправится на северо-восток, в Линкольн. По пути Левески должен проехать через лес – это единственная дорога в том направлении.
 Ги задумался, продолжая водить точильным кам­нем по лезвию меча. Пронзительный визг металла взвинчивал и без того расстроенные нервы Венсана.
 – Нам придется вступить на территорию Уорфилда, чтобы схватить его, но это не составит большого труда. Сколько у него рыцарей?
 – Пятнадцать хорошо вооруженных и опытных воинов, чьего мастерства достаточно, чтобы отразить нападение разбойников. Но все их боевое искусство не позволит отразить атаку опытных рыцарей, и я очень сомневаюсь, что они захотят умереть, защищая золото проклятого еврея, – сэр Венсан презрительно скривил губы. – Уорфилд предложил дополнительную охрану, но жид отказался.
 – Ну, тогда он полный болван, – заметил Ги. – Когда и где мы сможем напасть на него?
 – Бенжамин покинет замок завтра на рассвете. Груженые повозки движутся медленно. Мы сможем схватить их на лесной дороге в любом месте. Думаю, это надо сделать ближе к восточному краю леса, по­дальше от Уорфилда.
 – Что ж, вполне разумно, – Бургонь осторожно провел пальцем по лезвию. На заскорузлой, огрубев­шей коже выступила тонкая кровавая полоска. – Все иногда делают ошибки, Венсан, но запомни, что две подряд – непростительная глупость, и я не позволю тебе совершить еще одну.
 – Я запомню, – де Лаон поклонился, в его движе­ниях ощущалась нервозность, и удалился. Он привык к вспышкам гнева и ярости своего хозяина, однако когда тот становился холодным и рассудительным, это означало, что над головой слуги нависла настоя­щая опасность.
 Со смотровой площадки башни Мериэль наблю­дала, как повозки со скарбом Левески отправляются в путь, выехав из внешнего двора и миновав подъем­ный мост. Днем раньше она послала к купцу слугу узнать, не нужно ли тому чего-нибудь, и человек вернулся с вежливым отказом. Пока его охрана ела вместе с рыцарями Уорфилда, Левески и его домо­чадцы предпочли пищу собственного приготовления. Интересно, это деликатный отказ тем, кто отверг их, или еда иудеев разительно отличается от пищи христиан?
 Когда последние повозки проехали по мосту, Ме­риэль задумалась, где эти люди найдут себе пристанище. Адриан, несомненно, прав – у богатых людей всегда есть выбор, но она не находила себе места от того, что муж отказал Бенжамину и его семье. Конечно, во всем виновата травма, от которой пропала память, но девушка никак не могла взять в толк, почему последователи Христа преследуют иудеев, ведь Иисус сам был евреем. Муж абсолютно прав, это настоящая ересь, но после неудачного падения мысли путаются, и она никак не может уловить разницу. Прежде чем спуститься по лестнице, Мериэль взглянула на небо. В воздухе ощущалось какое-то напряжение, сгущающиеся облака говорили о том, что скоро грянет гроза. Возможно, не сейчас, а в конце дня.
 Подумав о несчастном, покинутом всеми Бенжамине и его домочадцах, графиня пожелала ошибиться в своем предчувствии.
 Она провела утро в кухне, помогая слугам делать заготовки на зиму. Адриан предложил поехать прогуляться, и она с радостью согласилась, понимая, что кухарка прекрасно обойдется без нее.
 Молодожены пустили коней галопом, и быстрая скачка несколько ослабила напряжение Мериэль. Наконец натянув поводья, она придержала лошадь, и та медленно трусила по тропинке. Мериэль взглянула на темное небо:
 – Интересно, когда разразится гроза?
 – Думаю, скоро, – Адриан натянул поводья и приноровился к ходу лошади жены. – Лучше бы мне не брать тебя с собой.
 Мериэль рассмеялась:
 – Не сахарная, не растаю, пусть дождь хорошенько промоет мои косточки, – затем, посерьезнев, добавила: – Я не находила себе места, поэтому и согласилась на прогулку, чтобы развеяться.
 – Что-то тревожное витает в воздухе, – согласил­ся Адриан.
 Мериэль изумленно взглянула на мужа.
 – Знаешь, я тоже это чувствую, но думаю, во всем виновата надвигающаяся буря.
 Глаза Адриана потемнели, но в голосе не слыша­лось тревоги:
 – Этим утром мы избежали другой бури. Пом­нишь, Ричард узнал, что Ги Бургонь нанял отряд на­емников?
 Жена кивнула.
 – Я попросил своего французского кузена выяс­нить, кто был нанят, и перекупить их, если возмож­но, – он засмеялся. – Моему родственнику повезло. В крови наемников живет жажда наживы, алчность и порок, поэтому нет ничего удивительного, что они всегда переметнутся на сторону более богатого и менее скупого. Я предложил им гораздо большую сумму, вот они и остались во Франции.
 – Это просто чудесно! Значит, в этом году не бу­дет серьезных сражений?
 – Нет, конечно. Может, и произойдет пара сты­чек, но не таких крупных, на которые рассчитывал Бургонь, – Адриан поморщился. – К сожалению, он скоро узнает об этом и превратится в безумного бо­рова. Последние несколько месяцев Ги выжидал, на­деясь на наемников. Узнав о своем поражении, он обратит свой гнев на моих крестьян. Ему может при­йти в голову напасть на Шрусбери, хотя городские стены задержат его на некоторое время, пока я не пошлю за подкреплением.
 – Ты сможешь остановить его? – быстро спроси­ла жена.
 – Думаю, да. У меня есть люди, наблюдающие за графом. Если они что-то узнают, то дадут знать о готовящемся нападении, послав сообщение в ближай­ший замок.
 Мериэль заинтересованно спросила:
 – Каким образом?
 – Есть разные способы в зависимости от ситуации и времени суток. Например, цветные знамена и дым костра. Ночью они воспользуются способом, о кото­ром я прочел в старинных греческих книгах. Древние греки разжигали костры перед отполированным желе­зом, это давало возможность посылать сигналы на даль­ние расстояния, чтобы предупредить лоцманов о нали­чии мелей и скал. Я воспользовался древним знанием.
 – Значит, вот как ты оберегаешь жизнь своих под­данных! – восхищенно воскликнула Мериэль.
 – Обычно это срабатывает, – Адриан вздохнул. – Но не всегда. Если дозорные проглядят нападение или противник движется очень быстро, то рыцари не могут поспеть вовремя.
 – Может, Ги не будет нападать так, как ты дума­ешь.
 – Лучше было бы наоборот, – с неожиданной зло­бой сказал Адриан. – Я давно мечтаю сразиться с Ги один на один, сразиться в открытом бою, чтобы по­кончить с ним раз и навсегда.
 Испугавшись выражения его лица и глаз, потем­невших от ярости, Мериэль осторожно спросила:
 – Но ведь есть вероятность, что он убьет тебя, дорогой, а я этого не вынесу.
 – Не убьет, – де Лэнси попытался улыбнуться, но взглянув на жену, понял, что ему не удалось разу­бедить ее. Переменив тему разговора, он спросил:
 – Ты помнишь эту тропинку? Раньше мы проез­жали по ней.
 Она покачала головой. Молодожены ехали через лес по поднимающейся вверх дороге и добрались до опушки, где были выложены каменные круги. Адриан краем глаза следил за женой – тогда она пыталась сбежать. Интересно, вспомнит ли об этом сейчас?
 Конечно, Мериэль не помнила, однако испытала такое же восхищение, что и в прошлый раз.
 – Итак, это место поклонения языческим богам.
 Натянув поводья, графиня осматривала круги. Воз­ле камней паслись овцы, и трава напоминала зеле­ный бархат.
 Молодые люди спешились и привязали лошадей к небольшому дереву. Поднявшийся ветер шелестел листьями, издавая таинственный шепот, а над голо­вой проносились темные грозовые тучи.
 – Подходящий день для языческой молитвы, не так ли? – смеясь, Мериэль прошла в круг и подняла руки. – Возможно, старые боги возражают против нашего присутствия.
 С поднятыми к небу руками и развевающимися на ветру волосами она походила на неземное создание, сошедшее с темных грозовых туч. Адриан вспомнил о ее маленьком соколе Чансон и о том, как девушка выбросилась из окна, чтобы не достаться ему. От этих воспоминаний кровь застыла в жилах.
 Постаравшись взять себя в руки, Уорфилд подо­шел к жене.
 – Обычный пасмурный английский день, – небреж­но бросил он, желая развеять мрачные мысли. – Я был здесь много раз и никогда не замечал, чтобы ста­рые боги возражали против моего присутствия.
 – Возможно, они передали свои пожелания вет­ру, – Мериэль, подняв лицо к небу, закрыла глаза. Ее плащ раздувался, создавая впечатление крыльев за спиной. – Все, что нам следует делать, это слу­шать…
 Первые капли упали на ее белую кожу. Разразилась буря. Девушка открыла глаза и отча­янно заморгала от попавшей в них воды. Ее слова заглушил раскат грома, сопровождавший яркую вспышку молнии. Меризль снова рассмеялась.
 – О, да это не старые языческие боги, а Зевс-громовержец собственной персоной.
 – Или Тор-громовержец, – согласился Адриан. Обняв жену, он поспешил в укрытие деревьев. – Да­вай уйдем с открытого места.
 Следующая вспышка молнии почти ослепила их, и очертания камней загорелись бледно-голубым све­том. Молодые люди поспешно нырнули под ветви дерева, рядом с которым были привязаны их лошади. Дрожа, Мериэль плотнее закуталась в плащ. Ад­риан прижал жену спиной к себе, укрыл своей накид­кой и положил подбородок на ее голову. Под плащом он обнял Мериэль, желая согреть ее.
 Засмеявшись, она расслабилась в его объятиях.
 – Как чудесно переждать бурю таким образом!
 Ветер усилился. От его завываний закладывало уши. Он срывал листья с деревьев, и те носились в заряженном электричеством воздухе. Из глубины леса раздался громкий треск, когда большое дерево, не выдержав напора стихии, упало на землю, увлекая за собой соседние. На опушке упало еще одно, вокруг него сразу же образовалась огромная лужа. Вода скап­ливалась у неожиданной преграды, затем перелилась через ствол и хлынула в центр круга.
 Адриан не спускал глаз с лошадей, но те стояли на удивление спокойно, только потряхивали голова­ми и переступали с ноги на ногу.
 Сверкнула молния, раздался оглушительный гро­хот, и мужчина непроизвольно прижал к себе жену, будто его объятия могли уберечь ее от грозы. Она оказалась права – погода была действительно такой, будто разгневались языческие боги, и легко можно представить жрецов и жриц, вызывающих бурю в цен­тре каменного круга.
 Молнии вновь осветили небо, гром грохотал с та­кой силой, что дрожала земля. Повысив голос, чтобы перекричать грозу, Адриан сказал:
 – Если бы я знал, что будет такая буря, никогда бы не позволил тебе выйти из дома.
 – Я нисколько не жалею. Это чудесно! Мы не испытали бы ничего подобного, если бы наблюдали за грозой из окна замка, – Мериэль улыбнулась и, запрокинув голову, взглянула на мужа. В глазах не было страха. Затем улыбка исчезла с лица. – Я не боюсь бури, особенно рядом с тобой. Просто я суе­верна, вот и все. И очень счастлива. Наверное, слиш­ком большое счастье искушает судьбу.
 Адриан смутился – его самого мучили подобные предчувствия. Желая забыть о своем беспокойстве, он наклонился и поцеловал жену. Ее губы пахли све­жестью, дождем, и их жар создавал отличный кон­траст с холодным воздухом.
 Обняв мужа, Мериэль попросила:
 – Займись со мной любовью, душа моя.
 Де Лэнси медлил. Годы аскетизма, проведенные в Фонтевиле, научили его не поддаваться желанию, особенно перед лицом опасности. Но сильнее этого был страх, засевший глубоко в сердце, что когда-ни­будь хрупкие узы, связывающие его с Мериэль, пор­вутся, и она упорхнет от него.
 Уступая желанию и стремясь доказать себе и ей, что Мериэль принадлежит только ему, Уорфилд страс­тно поцеловал ее полуоткрытые губы. Смесь запахов влажного дерева, дождя и свежего воздуха возбужда­ла его, и через мгновение Адриан забыл об опасени­ях, страхе, обо всем на свете, за исключением жен­щины в своих объятиях и о том, что он любит ее и нуждается в ней.
 Его руки скользнули под накидку, отыскав взды­мающуюся грудь. Он ощутил, как под плотным слоем ткани затвердел сосок. Мужчина не обошел вни­манием и вторую грудь, затем спустился ниже, лаская чуть выпуклый живот и бедра. Мериэль застонала и, прижимаясь к нему, забралась рукой под рубаш­ку, чтобы вернуть удовольствие, которое дарил ей муж.
 Адриан судорожно вздохнул, когда ее, уже опыт­ная ручка отыскала вожделенный объект. Не желая укладывать жену на мокрую землю, Уорфилд повер­нул Мериэль так, чтобы она опиралась спиной на ствол дерева. Теплый плащ укрывал их от ветра, мужчина поднял намокшие, тяжелые юбки и обнаружил, что жена уже давно готова принять его. Она вскрикнула, когда Адриан коснулся обнаженной плоти.
 – Я принадлежу своему возлюбленному, как и он мне.
 Когда влюбленные желают одного и того же, ни­что на свете не может им помешать. Слова Мериэль разогнали последние сомнения, исчез окружающий лес, гроза, дождь, ветер, растворилось прошлое и будущее, осталось лишь настоящее. Адриан припод­нял податливое тело и прислонил к дереву, а Мери­эль обхватила его руками и ногами. Мужчина сосре­доточил все свои усилия на том, чтобы не торопиться и не сразу извергнуться в нее.
 Он начал двигаться медленно, но Мериэль не поз­волила. Она горела страстью, впиваясь ногтями в его плечи. Адриан потерял остатки самообладания, и молодые люди неистово занялись любовью, напорис­тостью напоминая бушующую вокруг грозу. Их кри­ки восторга слились с раскатами грома.
 Страсть удовлетворена, дыхание медленно восста­новилось, тела дрожали от напряжения, а супруги все еще оставались в объятиях друг друга, опираясь на ствол дерева. Сумасшествие сменилось приливом нежности и умиротворения.
 Адриан прошептал:
 – Я люблю тебя, радость моя. Обещай, что никог­да не оставишь меня.
 Открыв глаза, Мериэль с удивлением посмотрела на него:
 – Почему ты считаешь, что я когда-нибудь захочу это сделать?
 Страх исчез, сменившись чередой радостных чувств – счастьем, любовью и нежностью, и Уорфилд пожелал, чтобы этот миг длился вечно.
 Затем мир взорвался.
 Сверкнула последняя молния, настолько яркая, что ослепила людей, грянул оглушительный раскат гро­ма. Молния попала в дерево слева от них, и от грохо­та содрогнулась земля.
 От неожиданности молодые люди упали. Мери­эль судорожно вздохнула, и Адриан крепче прижал ее к себе, желая защитить. Он ощутил кислый запах, от которого почему-то стало горько во рту, затем со­знание покинуло его.




 ГЛАВА 16


 Мериэль чувствовала себя так, будто долгое вре­мя блуждала в темноте, и вот внезапно пришло озарение. Она мгновенно поняла, что лежит на влажной земле, на открытом воздухе. Моросил дождь, и она промокла, правда, ее немного закрывало лежащее на ней тело. Ощущения данного момента были абсолютно непривычными, множество вопросов роились в мозгу: где она, как сюда попала? Ничего не понимая, Мериэль открыла глаза.
 Теплое, тяжелое тело, прижимавшее ее к земле, принадлежало лорду Адриану Уорфилду. Де Вер со­дрогнулась, осознав это. Граф лежал на ней, грудь к груди, почти соприкасаясь с ней лицом, его колено находилось между ее бедрами. Его серебристые во­лосы потемнели от влаги, капли дождя стекали по лицу.
 Мужчина лежал неподвижно, и сначала она дума­ла, что тот умер, однако слабое дыхание свидетельствовало – Уорфилд без сознания.
 Странно, но мысль о его смерти потрясла ее даже после всего, что он сделал с ней. Де Вер не понима­ла, почему. Наверное, потому, что никому не желала смерти. Или же уход графа из жизни будет означать исчезновение чего-то важного, прекрасного и удиви­тельного?
 Левая нога была мокрой и холодной. Ужаснув­шись, девушка увидела, что ее юбки подняты почти по талии, а тело занимает такое положение по отношению к мужчине, что не приходится сомневаться в характере отношений между ними. Пресвятая Матерь Божья, неужели он изнасиловал ее?
 Мериэль опустила руку и дотронулась до треу­гольника внизу живота. Прикосновение отозвалось странным, доселе незнакомым ощущением, однако боли не чувствовалось, и, убрав руку, она не обнару­жила на ней крови.
 Де Вер осторожно перевернула графа и высвобо­дила ногу. Когда его плоть коснулась ее бедра, де­вушка содрогнулась. Всей душой желая поскорее убе­жать, она, тем не менее, двигалась с большой осторожностью, опасаясь, что граф очнется и поме­шает ей.
 Мериэль села и огляделась. Она узнала каменный круг и вспомнила, что произошло примерно неделю назад. Однако не могла понять, как получилось, что они опять явились сюда, да еще в такую грозу, когда все добрые христиане сидят дома.
 Неужели граф привез ее сюда и изнасиловал? По­чему она никак не может вспомнить? Наверное, она боролась с ним из последних сил, но ведь Уорфилд мог справиться с ней, не нанося серьезного удара, от которого она потеряла бы сознание. Ни голова, ни другие части тела не болели, не было видно синяков и ушибов, свидетельствующих об ударе.
 Девушка покачала головой – глупо размышлять о том, что уже случилось. Сейчас самое главное – сбе­жать. Мокрый плащ пригибал к земле, подобно железным доспехам, ноги тряслись от напряжения, ког­да она попыталась встать. Острая боль, пронзившая тело, помогла прийти в себя.
 Слева лежало поваленное дерево, желтые языки пламени лизали поврежденный ствол, а падавший дождь никак не мог с ними справиться. Расщеплен­ные стволы деревьев и сучья, разбросанные повсю­ду, говорили о сильной грозе и молниях. Это под­тверждал свежий воздух, от которого даже болели легкие. Теперь понятно, почему они с графом поте­ряли сознание, а очнувшись, Мериэль чувствовала себя такой разбитой. Слава Богу, их не убило. Де­вушка вспомнила, как однажды в Болейне молния ударила в дерево, под которым стояли, испуганно прижавшись друг к другу, несколько овечек. Боль­шинство оказались парализованными, а некоторые погибли на месте.
 Справа были привязаны к дереву две лошади. Налитые кровью глаза и нервное подрагивание ног по­казывали, что животных напугало буйство природы, однако, как показалось Мериэль, у них было время успокоиться. Одну из лошадей девушка помнила – ее для прогулок дал граф, а вторая – молодой жере­бец. Вглядевшись, Мериэль облегченно вздохнула – это не вороной Гедеон, и кобыла, скорее всего, лег­ко его обгонит. Нет нужды, убегая, уводить его за собой.
 Де Вер взглянула на распростертого на земле графа. Его беспомощность и неподвижность не ос­тавили ее равнодушной. Теперь мужчина не казал­ся жестоким и беспощадным, а обычным, красивым юношей, с которым она когда-то весело болтала и смеялась. Наклонившись, девушка коснулась его шеи и почувствовала под пальцами ровный пульс. Цвет лица не изменился, поэтому Мериэль реши­ла, что мужчина не пострадал серьезно и скоро придет в себя.
 Вдали послышались раскаты грома. Гроза минова­ла, самое страшное осталось позади. Такой сильный и здоровый человек, как Адриан Уорфилд, не умрет от того, что ему придется полежать на мокрой земле под дождем еще некоторое время. Однако девушка с удивлением поняла, что, собираясь уходить, заботли­во укутала его плащом и набросила на лицо капю­шон, чтобы на него не падал дождь.
 Поспешно подойдя к лошадям, Мериэль начала отвязывать поводья, но у нее не очень хорошо полу­чалось – те намокли и разбухли. Наконец это уда­лось, и, собираясь вскочить в седло, она услышала за спиной слабый шорох.
 Повернувшись, девушка увидела лорда Адриана, с трудом садившегося на землю. Его лицо закрывал капюшон, однако по некоординированным, неуверен­ным движениям можно было понять, что он, так же, как и Мериэль, потерял ориентацию. Его голос про­звучал хрипло:
 – Мериэль, где ты? С тобой все в порядке?
 Де Вер поспешно начала отвязывать жеребца. Если граф очнулся, то лошадь нельзя оставлять.
 – Слава Богу, ты не пострадала!
 Бросив взгляд на Уорфилда, она увидела, что тот смотрит на нее с облегчением. В заботе о ее здоровье и участливости было что-то очень трогательное, хотя девушке вовсе не хотелось оставаться его пленницей, как бы ни тронули слова.
 С трудом поднявшись на ноги, Уорфилд, шатаясь, направился к Мериэль.
 – Отойдите от меня! – выкрикнула она и несказанно удивилась, когда де Лэнси мгновенно остано­вился.
 – Мериэль, что случилось? – изумленно спросил он.
 – Вы держите меня пленницей в замке уже не­сколько недель и еще осмеливаетесь спрашивать, что случилось? – с горечью произнесла девушка. Наконец ей удалось развязать кожаные поводья жеребца. Держа их в руке, она вскочила на кобылу. – Но это дело поправимое, милорд.
 Невзирая на довольно приличное расстояние, разделяющее их, Мериэль разглядела ужас, застывший в серых глазах графа.
 – Что ты помнишь из последних событий?
 – Я… я… – действительно, что произошло перед тем, как она очнулась? Девушка неуверенно отвела глаза в сторону. – Вы взяли меня с собой на прогул­ку по стенам замка, затем мы отправились в мою комнату, и вы чуть не изнасиловали меня.
 – Мериэль, но это же произошло два месяца на­зад, – потрясенно произнес Уорфилд. – Неужели ты не можешь вспомнить ничего из недавних событий?
 Господи, зачем совершать еще одну ошибку и раз­говаривать с этим дьяволом вместо того, чтобы бе­жать? Но, заинтригованная, Мериэль желала выяс­нить все до конца. Закрыв глаза, она пыталась вспомнить:
 – Вы пригласили меня в свою комнату. Думаю, это было на следующий день после прогулки по сте­нам.
 Открыв глаза, девушка испуганно взглянула на графа, опасаясь, что тот, подойдя ближе, схватит ее, но мужчина не двинулся с места.
 – Нет, это произошло в тот же день, потому что я была очень расстроена, когда пришла к вам. Но по­том… – Нет, не помню, – голос Мериэль прервался. – Но это не могло случиться два месяца назад. Это было вчера.
 – Оглянись, моя дорогая! – в голосе Адриана зву­чала нежность. – Тогда стояла весна, а сейчас лето. Посмотри на деревья и цветы.
 Ужаснувшись, де Вер взглянула на деревья, на поля­ну – да, он прав. Листья радовали глаз своей зеленью, а цветы – буйством красок, характерных для середины лета. Прошли месяцы, а она не имела никакого пред­ставления о том, что случилось за это время. Нахо­дясь на грани срыва, девушка воскликнула:
 – Что вы сделали со мной?
 Граф шагнул вперед, но остановился, когда она схватила поводья.
 – Произошел несчастный случай, Мериэль, – тихо произнес он, словно успокаивая встревоженного со­кола. – Ты чуть не умерла, а когда выздоровела, то ничего не помнила о прошлой жизни.
 Девушка, не веря словам коварного Уорфилда, мол­ча смотрела на него.
 – Ты согласилась выйти за меня замуж. Помнишь нашу свадьбу, клятвы и обещания, которыми мы об­менялись? Как звонили в колокола, помнишь?
 – Нет! – негодующе воскликнула Мериэль. – Я никогда не выйду за вас замуж и никогда не могла этого сделать!
 – Ты даже не помнишь, как на свадьбу приехал твой брат Алан?
 Пораженная девушка хотела что-то сказать, но пов­торила то, на чем упрямо стояла раньше:
 – Моего брата зовут Дэффид, а не Алан, он жи­вет в Гвайнеде.
 – Нет, дорогая, у тебя двое братьев. Я познако­мился с младшим, Аланом, когда тот приехал из Эвонли, разыскивая тебя. Он рассказал мне о вашей семье, о монастыре Ламборн, но ты ничего не помнила, – тут мужчину внезапно осенило: – Заметь, сейчас ты говоришь на нормандском. Раньше ты притворялась, будто не понимаешь его, но после несчастного слу­чая стала им пользоваться.
 На лице Мериэль ясно читалось отчаяние. Она покачала головой.
 – Я не могла столько забыть. Вы каким-то другим образом узнали о моей семье.
 Адриан не сдержался:
 – Мериэль, ты моя жена! Ты говорила, что лю­бишь меня и вышла замуж по доброй воле, а не по принуждению. Между прочим, ты торопила меня, а я сомневался в верности такого шага, я имею в виду, такого поспешного шага – ты еще не совсем оправи­лась после несчастного случая. Посмотри, у тебя на пальце мое кольцо.
 Девушка поднесла к лицу дрожащую руку и пос­мотрела на золотое кольцо:
 – Нет, – прошептала она. – Я никогда не могла этого сделать добровольно. Неужели вы устали ждать и силой взяли меня? Наверное, после этого я потеря­ла остатки разума.
 – Даже находясь в бешенстве, я не смог бы при­чинить тебе зло, дорогая. Неужели ты не помнишь, когда я чуть не сходил с ума от желания, но всегда останавливался? – Адриан провел дрожащей рукой по лбу, размышляя, кто из них потерял остатки разу­ма. – Эти два месяца мы не расставались, были счас­тливы, любили друг друга. Разве ты не помнишь?
 – Вы лжете! – крикнула девушка. – Лжете!
 Мужчина шагнул к ней. Мериэль не могла забыть страсть и нежность, наполнявшую их сердца. Если бы только она позволила прикоснуться к себе…
 – Не подходите! – с отвращением выдохнула де Вер, натянув поводья.
 Лошадь не успела взвиться и ринуться с места, как Уорфилд прыгнул вперед и схватил ее под уздцы.
 – Мериэль, не уходи в таком состоянии, ты рас­строена и растеряна, – взмолился он. – Если хочешь вернуться в Эвонли, пусть так и будет, но позволь, по крайней мере, послать с тобой сопровождающих.
 – Если мне и нужно кого-нибудь опасаться, то, прежде всего, вас! – в ярости воскликнула девушка. – На этот раз, милорд, вы не сможете помешать мне убежать, – она вновь натянула поводья, и лошадь взвилась на дыбы, вырвав узду из рук растерявшего­ся мужчины. Тот отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от тяжелых копыт, а Мериэль пустила кобылу гало­пом, ведя за собой жеребца.
 – Мериэль, остановись! – превозмогая слабость, Уорфилд бросился следом за женой. Господи, ну по­чему он не взял Гедеона! Один свист – и послуш­ный конь вернулся бы к нему. Этот жеребец не от­реагирует на зов, будучи недостаточно тренирован­ным.
 Через мгновение всадница скрылась из виду, но мужчина продолжал бежать по размытой дождем тро­пинке. В боку кололо, легкие требовали притока воз­духа, но Адриан бежал, не останавливаясь, пока не поскользнулся и рухнул в грязь.
 Ослабевший и задыхающийся, де Лэнси перевер­нулся на спину и закрыл лицо руками. Господи, ка­кое право он имел останавливать ее, ведь давал же клятву перед Всевышним уступать и потворствовать любому ее желанию. А девушка пожелала никогда больше не видеть его.
 Адриан опасался, что к Мериэль вернется память, она вспомнит, как он обращался с ней в прошлом и будет презирать за это, но никогда не предполагал что графиня забудет все произошедшее после – лю­бовь, страсть, нежность и клятвы верности, будто и не существовало двух месяцев счастья. Да, для Ме­риэль их больше не существует. Глядя на мужа, она видела в нем только тюремщика и палача. «Нет на свете женщины, более благословенной, чем я, пото­му что ты выбрал меня в жены», – вспомнив слова, произнесенные женой, граф печально улыбнулся. «Почему я должна когда-нибудь пожелать оставить тебя, любимый?»
 Наверное, сам Бог ниспослал им молнию и гром небесный. Адриан попытался отогнать навязчивую мысль. Это обычный несчастный случай – угораздило же их приехать сюда в грозу, но где-то в глубине души не верил в случайность. Это его наказание, кара за грехи. Он знает, раскаяние и примирение с девуш­кой не может отпустить его грехи, преступные дейст­вия против Мериэль. Искупить вину не помогло и сдерживание себя, когда она невинной чувственностью искушала его. Жизнь с виной за содеянное и стра­хом, что когда-нибудь все откроется, – тоже была на­казанием.
 Но такого не пожелаешь и злейшему врагу – знать и любить Мериэль несколько коротких, пролетевших, как сон, недель, потерять и получить взамен нена­висть. Раскаленный кинжал, вонзившийся в сердце, причинил бы меньше страданий и явился бы мило­сердным избавлением.
 Устало и обреченно вздохнув, Уорфилд подумал о том, возможно ли пережить такую боль, не сойдя с ума.
 Де Вер скакала уже много часов без остановки, и превозмогать усталость ей помогала мысль, что скоро она вернется в Эвонли. Из своего первого знакомства с замком Уорфилда и поездкой к каменному кругу де­вушка помнила, что восток находится справа от нее, и, отыскав тропинку, всадница свернула направо. Че­рез милю она отпустила лошадь лорда Адриана.
 Небо немного прояснилось, облака посветлели и стали тоньше, сквозь них даже проглядывало солнце, помогавшее сориентироваться на местности. Продол­жал идти холодный дождь. Несколько раз всадница видела вдалеке крестьян, дважды проезжала через деревни, и никто не посмел ни остановить, ни спро­сить ее о чем-либо.
 Одежда насквозь промокла, и де Вер дрожала от холода. Усталая лошадь, забыв бывшую прыть, едва трусила, увязая в грязи. Сумерки быстро сгущались, солнце почти скрылось, когда Мериэль добралась до кромки темного, густого королевского леса, отделяв­шего владения лорда Адриана от хорошо знакомой ей местности. Невзирая на усталость, девушка и не поду­мала остановиться. Она не будет чувствовать себя в безопасности, пока не доберется до противоположно­го края леса.
 Сильная гроза, ураганный ветер и дождь замедли­ли продвижение Бенжамина Левески и его домочад­цев. Усталые животные надрывались, вытаскивая тя­жело груженые повозки из грязи. Сломанная ось вынудила остановиться небольшой отряд. Наступала ночь, старик сделал знак Эдвину, капитану нанятых рыцарей, остановиться и приказал развести костры. Конечно, осторожному купцу не хотелось оставаться в лесу, таком огромном и темном, но сделать ничего было нельзя. Послав слуг чинить сломанную ось, ста­рик приказал готовиться к ночлегу, дабы рано утром тронуться в путь.
 За короткое время люди развели два костра и ус­троились на ночь. Вокруг одного уселись рыцари, пог­лощавшие еду и питье, вокруг другого расположи­лись пятнадцать домочадцев Левески. Холод пробирал до костей, поэтому огонь как нельзя лучше согревал продрогших людей. Дождь наконец перестал, облака рассеялись, и показались звезды.
 Путешественники устали, но Бенжамин хотел раз­мять затекшие ноги и прогуляться. Сара решила со­провождать его, и супруги медленно пошли вдоль тропинки. Они шли рядом, взявшись за руки, как молодожены. Это говорило о том, что они пронесли нежные чувства друг к другу через всю жизнь, но были слишком горды, чтобы демонстрировать свою любовь при посторонних.
 – Думаешь, нам понравится Линкольн? – спро­сил Бенжамин, когда они отошли от лагеря.
 – Думаю, да, – поддержала разговор жена. – Мо­жет, будет даже лучше, чем в Шрусбери. Пусть там нет больших возможностей для торговли и город мо­жет вновь оказаться в осаде, если начнется граждан­ская война, зато там есть еврейская община.
 – Да, не получилось у меня со Шрусбери, – пе­чально вздохнул старик.
 – Ну и что, зато мы вовремя узнали об обмане и разоблачили подлые намерения сэра Венсана.
 Уже собираясь возвращаться, они услышали при­глушенный стук копыт по размытой дороге. Совер­шенно очевидно, ехал один всадник, причем доволь­но медленно. Осторожный Левески потянул Сару в сторону, чтобы остаться незамеченными.
 Всадник, показавшийся на тропинке, склонился над крупом лошади, словно страдая от боли, затем маленькая фигурка покачнулась и чуть не упала, но смогла удержаться в седле.
 Бенжамин позвал из темноты:
 – Вы не ранены?
 Всадник встрепенулся, застыв от страха и неожи­данности. При тусклом свете супруги увидели лицо юной женщины, видимо, красивое, но сейчас изму­ченное и утомленное, перепачканное грязью, как и одежда.
 – Господи, дитя, что случилось? – воскликнула Сара, шагнув в полосу света.
 Успокоившись, девушка ответила:
 – Ничего не случилось, я просто еду в замок сво­его брата, – ее голос прерывался и дрожал, то ли от холода, то ли от пережитого потрясения.
 Сара шагнула к всаднице.
 – Вам следует поесть горячей похлебки, пока вы окончательно не замерзли. Наш лагерь находится не­подалеку. Отдохните ночь с нами, а утром отправи­тесь в путь.
 – Я не буду останавливаться, – неуверенно воз­разила Мериэль.
 – Если вы этого не сделаете, то потеряетесь или упадете с лошади от усталости, – вмешался Бенжа­мин. – Насколько я знаю, в лесу водятся волки. Пой­демте с нами, мы поможем вам.
 Девушка переводила взгляд с одного собеседника на другого, затем кивнула, слишком усталая, чтобы спорить.
 – Спасибо.
 Левески взял лошадь под уздцы и повел ее к ла­герю, а Сара не спускала глаз с всадницы, опасаясь что та выскользнет из седла. Когда они добрались до костров, Бенжамин помог девушке спуститься. Та непременно упала бы, если бы старик не подхва­тил ее.
 – Простите, – пробормотала она. – Я сейчас при­ду в себя.
 – Конечно, – успокоила ее Сара. Женщина стара­лась говорить тихо, чтобы не разбудить спящих, и посоветовала мужу отвести девушку в фургон, а горничной Рахили приказала подогреть немного супа. Не забыла отдать распоряжение и Арону относительно лошади, такой же усталой и мокрой, как и хозяйка.
 Уложив девушку на подстилку в фургоне, Бенжа­мин вернулся к костру и увидел сына, не спускавшего глаз с фургона.
 – Отец, – прошептал тот, – ты знаешь, кто это? Это графиня Шропширская, жена Уорфилда.
 – Действительно! – ошеломленный купец припом­нил хорошенькую юную женщину и сравнил с изможденным лицом встреченной всадницы, затем оглядел лошадь. Если не принимать во внимание грязь и пену, этому животному не было цены. – Возможно, ты прав.
 – Я знаю, что прав, – сдерживаясь, прошипел юноша. – Уорфилд не позволил нам остаться в Шрусбери. С какой стати мы должны помогать его жене?
 – У него, очевидно, имелись основания так посту­пить, он имеет на это право, – мягко возразил Левески. – Граф мог обойтись с нами гораздо хуже.
 – Что если лорд Адриан пустится в погоню и за­станет жену в нашем лагере? Он обвинит нас в похи­щении и убьет, не разбираясь. Нам надо посадить ее на лошадь и отправить восвояси.
 Бенжамин покачал головой.
 – Ты видишь графиню Шропширскую, а я – утом­ленную и измученную молодую женщину, которая мо­жет не пережить ночь. Женщину, которая, хочу за­метить, хорошо отнеслась к бедным евреям, и благодаря ее милости нам позволили переночевать в замке.
 – Ты будешь помогать ей даже в том случае, если это подвергнет риску твоих родных?
 – Если не станет сострадать еврей, то кто тогда? – Левески похлопал сына по плечу. – Иногда надо пос­тупать по совести, потому что это единственно вер­ный путь, Арон.
 Гнев юноши остыл, он пристыженно опустил глаза.
 – Прости, отец. Мне не следовало так говорить.
 – Человек должен быть осторожным, но не надо обращать гнев на беспомощных. А теперь пойдем и позаботимся о ее лошади.
 Мериэль очень смутно помнила, как ее раздевали чьи-то заботливые руки, переодевали в теплое, сухое платье и заворачивали в одеяло. Миловидная, сред­них лет женщина кормила ее горячим гороховым су­пом. Она напомнила девушке мать.
 Поначалу Мериэль никак не могла согреться, зубы стучали об чашку, но, в конце концов, у нее даже появились силы разглядеть фургон. Ее спасители, очевидно, достаточно богатые люди. Вещи были ук­рыты от дождя и ветра плотной тканью. В основном это была мебель. В дальнем углу оставалось свободное пространство, где располагались в ряд несколько подстилок, на которых, скрестив ноги, сидели две женщины. Тусклая свеча освещала фургон.
 Покончив с супом, Мериэль поблагодарила Сару:
 – Спасибо, госпожа. Не знаю, как бы я обошлась без вашей доброты и сердечности, – помедлив, она добавила: – Меня зовут Мериэль.
 – А меня Сара, – женщина, склонив голову, с любопытством разглядывала собеседницу, поблески­вая живыми темными глазами. – Не сочтите меня дерзкой, если я задам вам вопрос. Что вы делали одна в лесу в такой поздний час?
 Девушка с трудом сглотнула:
 – Все очень запутанно. Я… со мной произошел несчастный случай, и я не очень хорошо помню собы­тия, – мысль о лорде Адриане казалась невыносимой, и сердце мгновенно заныло от тяжелого предчувствия. Обхватив руками колени, она опустила голову, скрывая слезы.
 – Но, конечно, вы помните, что вы – графиня Шропширская?
 Мериэль с отвращением посмотрела на Сару:
 – Вы хотите сказать, что это правда и я действи­тельно жена лорда Адриана?
 – Мы видели вас рядом с владельцем Уорфилда в его замке. Ваша свадьба была совсем недавно, и люди все еще говорят о ней.
 Девушка сжала колени.
 – Какое сегодня число?
 Старая женщина на мгновение задумалась.
 – Седьмое июля.
 – Тогда все верно, – едва слышно прошептала Мериэль. – У меня выпало из памяти два месяца.
 – Не хотите облегчить себе душу рассказом, миледи? – поинтересовалась еврейка. – Иногда беседа с другой женщиной очень помогает молодой жене.
 Ее доброта и сердечность казались целительным бальзамом, изливающимся на душевные раны. Заика­ясь и дрожа, Мериэль поведала обо всем, что помнила, начиная с того, как встретила графа в лесу, и заканчивая пробуждением у каменного круга.
 Сара внимательно слушала, изредка задавая во­просы и уточняя непонятные детали. Когда гостья за­молчала, женщина удивленно покачала головой:
 – Какая странная история – забыть и ничего не помнить о двух таких значительных месяцах в жиз­ни. Конечно, теперь понятно, почему вы испугались, когда очнулись сегодня. Но граф – ваш муж. Вы ка­зались любящей и счастливой парой. Мы это видели сами и слышали от людей. Слуги в Уорфилде про­жужжали все уши, говоря, как вы с лордом Адриа­ном любите друг друга. Разве ваше место не рядом с ним?
 – Никогда! – яростно воскликнула Мериэль. – Церковь говорит, что брак считается недействитель­ным, если одна из сторон не по доброй воле вступила в него, и такой союз проклят Богом. Я никогда не согласилась бы стать его женой, если бы не потеряла память и частично разум, – стиснув пальцы, девушка почувствовала, как в кожу больно впилось обручаль­ное кольцо. Она попыталась снять его, но от дождя пальцы распухли, и у нее ничего не вышло.
 – Не так-то просто разрешить эту задачу, леди Мериэль, – подала голос старая еврейка. – Вы жена­ты уже несколько месяцев и можете носить под сер­дцем ребенка. Может, я ошибаюсь, но если вы бере­менны, граф не позволит вам уйти от него.
 Господи, ребенок! Рука Мериэль потянулась к жи­воту. Память услужливо подсказала сцену на поля­не, когда она очнулась в весьма недвусмысленной позе и мужчина лежал на ней. Казалось, она даже помнит вкус губ Уорфилда и ощущение его внутри себя. Впро­чем, возможно, Мериэль сама способствовала свое­му падению. Мысль об этом вызвала такое отвраще­ние, что ее чуть не стошнило.
 Сара обняла несчастную.
 – Прости, дитя, у тебя и так есть над чем подумать, а я подлила масла в огонь. Тебе следует пое­хать к брату и пожить у него, пока не решишь, что делать дальше. Может, вспомнишь о счастливом вре­мени, и это поможет по-другому взглянуть на вещи. Твой муж – красивый мужчина. К тому же, как гово­рят, он милосерден и добр, способен понять и про­стить, – женщина усмехнулась. – Уорфилд не позво­лил нам остаться в Шрусбери – он набожный человек, добрый христианин.
 – Он не мой муж! – Мериэль прижалась к Саре и сидела так до тех пор, пока не прекратилось голово­кружение. Выпрямившись, девушка задумалась над последней фразой собеседницы.
 – Что вы хотите сказать – Уорфилд не позволил вам остаться в Шрусбери?
 – Да, ведь ты ничего не помнишь. Мы евреи, леди Мериэль. И простите мне мою вольность, что я гово­рила вам «ты». Мы хотели уехать из Лондона и посе­литься в другом месте, – вкратце женщина поведала о коварном замысле Ги Бургоня и как они узнали правду.
 Де Вер с любопытством рассматривала Сару.
 – Теперь я вижу, что не только моя жизнь слож­на и запутанна.
 Собеседница удивленно подняла брови.
 – Вам не следует так смотреть на нас. Евреи не намного отличаются от христиан. Может быть, мы едим другую пищу, но у нас нет рогов.
 Девушка вспыхнула.
 – Простите, я вовсе не хотела казаться грубой. Просто мне не доводилось встречаться с иудеями, и я не знаю, как себя вести, – помолчав, она добавила: – Вы очень добры ко мне. Если я могу что-нибудь сде­лать для вас…
 – Просто протяните руку помощи другой душе, находящейся в беде, – ответила женщина. – Очень поздно, нам обеим пора ложиться. Думаю, мой муж тоже хочет спать.
 Мериэль начала извиняться, что задержала своей болтовней гостеприимных хозяев, но Сара не стала слушать и, пожелав спокойной ночи, укрыла Мери­эль одеялом. Едва коснувшись подушки, девушка мгно­венно уснула и не слышала, как, кряхтя и что-то бор­моча, в фургон взбирался Левески.
 Путники поднялись на рассвете, наспех позавтра­кав хлебом с сыром, как это делали все добрые хрис­тиане в Эвонли. Все домочадцы Левески были еврея­ми – слуги, родные, и это как-то не вязалось со слухами, будто бедных евреев не бывает и все они богатые ростовщики. Домочадцы держались как одна большая семья, во главе которой стоял Бенжамин. Мериэль это напоминало родной замок с хозяином и хозяйкой. По крайней мере, в поведении и манерах супругов было много общего.
 Все слуги относились к девушке сердечно, один только Арон, сын Сары, с подозрением и любопытством бросал на нее косые взгляды. Интересно, сравни­вал ли он ее теперешнее положение со статусом вла­делицы Уорфилда, графини Шропширской? Де Вер содрогнулась от отвращения. Сейчас она не готова думать о времени, которое провела с Адрианом.
 В ходе краткой беседы обе стороны достигли дого­воренности, что Мериэль поедет с евреями до конца леса, и уже готовились подойти к лошадям, как вдруг раздался крик со стороны отряда нанятых охранников.
 Люди Бенжамина немедленно приготовились к от­ражению атаки, но нападавшие удачно выбрали мо­мент – лагерь еще не успел собраться, чтобы дать должный отпор.
 Группы вооруженных рыцарей атаковали их с двух сторон, и воздух огласился бряцанием оружия и воинственными криками. Отряд, двигавшийся с восто­ка, вел огромный рыцарь, на чьих доспехах был изо­бражен кабан на голубом фоне. Мериэль застыла, осознав, что ей уже доводилось видеть этот герб. Память услужливо подсказала схватку недалеко от монастыря Ламборн в тот день, когда она впервые встретила Адриана де Лэнси.
 Скрежет металла, крики сражающихся и пронзи­тельный визг женщин слились в одну симфонию боя. Бенжамин стоял у фургонов, пытаясь успокоить на­пуганных домочадцев. Проталкиваясь сквозь толпу растерянных евреев, Мериэль подошла к нему.
 – Господин Бенжамин, это Ги Бургонь!
 – Да поможет нам Бог, – выдохнул тот. Старик внимательно следил за схваткой. Его охрана отбивала атаку, но противники значительно превосходили их численностью, не подпуская наемников к лошадям. Несколько человек уже лежали бездыханными, и через некоторое время остальные сдались.
 – Нет смысла в том, чтобы они все погибли на­прасно, – проворчал Левески. – Который из них Бур­гонь?
 Мериэль указала на предводителя, чей остро от­точенный окровавленный меч все еще со свистом рас­секал воздух.
 Старик попросил:
 – Дайте мне свою вуаль.
 Девушка поспешно сняла белую воздушную ткань, которую подарила ей Сара. Размахивая ею над голо­вой, еврей бесстрашно пошел вперед.
 – Лорд Ги, мы сдаемся! – выкрикнул он. – Оста­новите бессмысленную бойню, – старик приказал капитану стражников: – Сдавайтесь, Эдвин, их слиш­ком много.
 Когда рыцари услышали его слова, бряцание ору­жия постепенно стихло. Люди Левески были разору­жены и построены в круг.
 Ги немного подождал, пока улягутся страсти, спе­шился и подошел к Бенжамину. Арон стоял рядом с отцом, а Мериэль – с Сарой, чье спокойствие повли­яло на слуг, и те перестали дрожать.
 – Итак, ты Бенжамин Левески, – Бургонь снял шлем. Когда Мериэль увидела его широкое, грубое лицо, то поняла, что перед ней граф Шропширский, который, по словам Алана, способен на все, что угод­но. Даже в бешенстве Адриан Уорфилд не выглядел таким свирепым животным.
 Ги остановился перед евреями и насмешливо про­изнес:
 – Почему ты убегаешь, как крыса, когда я так вежливо пригласил тебя в Шропшир?
 Бенжамин спокойно ответил:
 – Значит, мне что-то не понравилось в вашем приглашении, – кивком он указал на худощавого, темноволосого рыцаря, стоявшего за спиной суверена. – Ваш человек забыл, кто его хозяин. Он уверял, будто служит Адриану Уорфилду.
 – Венсан – умный дьявол. Он привел тебя сюда, вот и все, – граф сделал знак одному из приближен­ных. – Обыщи фургоны и принеси мне все золото и драгоценности. И ради Бога, поосторожнее с мебелью, она очень дорогая.
 Следующие полчаса рыцари Ги рыскали по фургонам. Уважительно относясь к мебели, они довольно бесцеремонно обращались с мешками с едой и други­ми припасами, радуясь, как дети, возможности раз­бросать вещи.
 Один нашел связку книг и вытащил одну. Со сво­его места Мериэль видела, что она написана на странном, незнакомом языке. Радостно засмеявшись, ры­царь воскликнул: «Еретическая книжонка!», бросил ее на землю и помочился на нее.
 За спиной Левески заволновались и зароптали слуги. Даже Мериэль почувствовала отвращение, а Арон, не сдержавшись, шагнул вперед, но его удержал отец.
 – Это всего лишь кусок пергамента, сынок, а свя­тое слово не может быть испачкано, – старик гово­рил спокойно, но его застывшее лицо напоминало каменную маску.
 Ги Бургонь ходил вокруг фургонов, разглядывая добычу и наконец вернулся к жертвам. До того как другие книги испытали печальную участь, он оскалился и ударил рыцаря по голове.
 – Ты, идиот, разве не знаешь, сколько стоит кни­га, пусть даже еврейская?
 Рыцарь, сам не отличавшийся хрупким сложени­ем, покачнулся от удара и благоразумно удалился.
 Обыск подошел к концу, и вся поляна оказалась заваленной пожитками. Наиболее ценные вещи были сложены в кучу у ног графа. Не веря глазам, тот пнул их ногой и повернулся к Левески.
 – Где твои остальные сокровища, грязный ублю­док? – заревел Бургонь. – Ростовщики не бывают бед­ными, а здесь не больше пяти сотен серебряных мо­нет!
 Не пытаясь скрыть иронии, Бенжамин ответил:
 – Мои соболезнования, милорд, но я не ожидал, что меня будут грабить.
 Взбешенный, Ги вложил в удар всю свою огром­ную силу. Старик рухнул наземь, а Арон, рассвире­пев, бросился на обидчика.
 Хрупкий шестнадцатилетний юноша не имел ни­каких шансов. Ему противостоял мощный, опытный рыцарь в полном боевом облачении, поэтому граф легко сбил Арона с ног.
 Сара закричала от ужаса, когда Ги приставил ос­трие меча к горлу юноши. Воцарилась напряженная тишина, нарушаемая хриплым басом графа:
 – Как посмел ты, грязный еретик, напасть на меня? Ты заслужил право умереть первым.
 До того как он успел исполнить приговор, из тол­пы вышла Мериэль.
 – Остановитесь, лорд Ги! Убив сына Бенжамина, вы лишитесь выкупа, который предложит его отец.
 Изумленный Бургонь посмотрел на девушку.
 – Выкупы платят за воинов, взятых в плен в бою, безмозглая курица, а не за евреев.
 Сердце гулко стучало от страха, отдаваясь моло­точками в висках, но де Вер лихорадочно обдумывала доводы, способные спасти Арона и всех остальных.
 – Успокойтесь, милорд, вы же знаете, что обычно купцы не возят с собой свое золото. Большая часть их денег – в товарах и счетах. Если вы пощадите Бенжамина и его домочадцев, он найдет способ хорошо отблагодарить вас за сохранение жизни, – подняв глаза, она поймала взгляд Сары. Женщина посерела от мысли, ЧТО может произойти с мужем и сыном, но согласно кивнула в ответ на слова Мериэль.
 Девушка повернулась к графу, обдумав еще один аргумент.
 – И помните, все евреи находятся под защитой короля, потому что приносят Англии огромный до­ход. Стивен не одобрит массовой резни, даже если ее совершит человек, многие годы прослуживший ему верой и правдой.
 Бургонь убрал меч с шеи Арона. Он прекрасно знал о счетах купцов, но был настолько уверен, что ему посчастливится найти крупную сумму денег и золото, что взбесился от неудачи.
 – Так это сын купца? Ага, ты права, он слишком ценен, чтобы насадить его на вертел, как цыпленка.
 Арон с трудом поднялся и помог встать отцу. По лицу старика текла кровь, но более серьезных пов­реждений не было видно.
 Ги холодно взглянул на него:
 – Сколько ты заплатишь за свою жизнь, старик? Может, тридцать тысяч?
 – За свою жизнь и всех моих людей, слышите, всех, я отдам все, но не тридцать тысяч, – Бенжамин подсчитал что-то в уме. – Я могу быстро найти десять тысяч, еще десять возьму у своих доверенный лиц, когда они продадут мои товары.
 – Хорошо, – ответил Ги. – Когда я получу десять тысяч, отпущу всех слуг. После получения остальных денег, ты сам, твоя жена и сын будут на свободе.
 Когда противники обговорили сделку, Мериэль заметила, что темноволосый рыцарь, стоявший позади суверена, внимательно разглядывает ее. Чувствуя себя неуютно под таким пристальным взглядом, она скрылась в толпе слуг. Если повезет, девушка сойдет за горничную.
 Когда Мериэль подошла, Сара благодарно сжала ей руки.
 – Да храни вас Господь, дитя, – прошептала ев­рейка. – Если бы вы не сообразили так быстро, Аро­на уже не было бы в живых, да и нас, наверное, тоже.
 – Но ваша свобода обойдется вам недешево, – образумила девушка обезумевшую от счастья собе­седницу.
 Сара пожала плечами.
 – Какую пользу может принести золото мертво­му? Наши друзья позаботятся о нас и не дадут уме­реть от голода, – отпустив руку Мериэль, она подо­шла к мужу и концом вуали вытерла кровь с его лица.
 Ги отвернулся от пленников, но к нему обратился темноволосый рыцарь.
 – Милорд, вы захватили более богатую добычу, нежели Бенжамин Левески.
 Рыцарь растолкал слуг и, схватив Мериэль за руку, вытащил из толпы и поставил перед графом. Сияя от триумфа, он торжественно произнес:
 – Эта безмозглая курица – жена Адриана Уорфилда.




 ГЛАВА 17


 – Жена Уорфилда? – недоверчиво переспросил Ги. Схватив девушку за подбородок, он с силой дер­нул его вверх и заглянул ей в лицо. – Что это его женушка будет делать в одной компании с этим чер­товым племенем? Эта курица – одна из горничных Бенжамина.
 – Нет, – упрямо стоял на своем Венсан, качая головой. – Я видел их вместе в Шрусбери незадолго до свадьбы и хорошо ее запомнил, потому что не мог поверить, будто де Лэнси не сумел отыскать себе партию получше, – он махнул рукой в другой конец поляны. – Когда мы обыскивали фургоны, я заметил отличную кобылу и подумал, что она похожа на ту, на которой ехала нареченная Уорфилда. А когда уви­дел девушку, то сразу же узнал. Это леди Мериэль, можете не сомневаться. Спросите у нее сами.
 Ги сильнее сжал подбородок пленницы.
 – Говори, женщина. Ты действительно жена Уор­филда?
 Мериэль хотела отрицать, но затем решила не де­лать этого. Конечно, некоторые считали ее неснос­ной лгуньей, но обмануть сэра Венсана казалось не­возможным. Кроме того, если она начнет изворачиваться и юлить, Бургоню ничего не стоит приказать пытать Сару и ее родных, чтобы добиться правды:
 – Да, – не отводя глаза, призналась Мериэль. – Я жена лорда Адриана.
 – Ага, значит, ты и есть та самая, что вышла замуж, не имея ни приданого, ни семьи. Может, твоему набожному, хлипкому муженьку нравится то, что ты больше походишь на юношу, чем на жен­щину? – Ги поразмыслил немного, затем улыбнул­ся. – Интересно, сколько он заплатит, чтобы вер­нуть тебя?
 – Очень немного, – отрезала Мериэль, намерен­но стараясь снизить себе цену в глазах Бургоня. – Уорфилд остался не очень доволен сделкой. Он от­правил меня назад к родным, требуя расторжения бра­ка. Я заблудилась в лесу и наткнулась на Левески и его семью. Они не имели представления, кто я такая.
 Ее наивная история не имела успеха. Отпустив девушку, граф насмешливо произнес:
 – Даже если Уорфилд презирает тебя, он захочет вернуть жену только потому, что та находится в моих руках, – его сузившиеся глаза не предвещали ничего хорошего. – По сравнению с этим выкуп Левески – милостыня нищему.
 Мериэль разозлилась.
 – Скажите, лорд Ги, вы выбрали дикого кабана в качестве герба потому, что похожи на него или стали походить после того, как выбрали герб?
 Замахнувшись, рыцарь опустил кулак на голову дерзкой пленницы, свалив ее наземь, а потом ударил по ребрам носком сапога.
 – Если Уорфилд захочет заплатить, он может по­лучить тебя обратно, но я не несу никакой ответ­ственности за состояние, в коем ты будешь возвращена. Еще раз скажешь что-нибудь подобное, пожа­леешь, что я не убил тебя!
 Бургонь отвернулся.
 – Собирайте людей, мы возвращаемся в Честен.
 После поспешного бегства Мериэль на Адриана будто упала черная пелена. Единственным приятным событием было то, что он увидел жеребца, шагающего по тропинке, ведущей к замку. Поймав его и вско­чив в седло, граф усмехнулся: пусть он покрыт грязью и потерял жену, но едет на коне, как и подобает ры­царю.
 Вернувшись в замок, Адриан заметил, что ни одна живая душа не осмеливается заговорить с ним. Во­рвавшись в комнату, он заметался по ней, словно загнанный в ловушку зверь, пытаясь упорядочить мысли. Однако де Лэнси не замечал ни стен, ни окна, ни мебели. Перед глазами стояло искаженное грима­сой отвращения лицо Мериэль, когда он сказал ей об их браке. Ее резкие ответы были словно удары хлыс­та по лицу, хотя несколько минут назад ее перепол­няла любовь. Создавалось такое впечатление, что перед ним две разные женщины, одна – любящая и страстная, другая – свободная и непобедимая. Вооб­ще-то ее дух оставался прежним, таким же вольно­любивым и независимым. Де Лэнси отчаянно любил ее, обожал и тогда, когда жена крикнула ему в лицо, что ненавидит его.
 Уорфилд даже не пытался молиться, зная, что это бесполезно. И чего просить? Божественная справедливость уже ниспослана ему, а вот божественного милосердия, пощады ждать не приходится.
 Наступившая ночь не принесла облегчения. Адриан зажег свечу и продолжал мерить шагами ком­нату, не способный усидеть. Обитатели замка давно успокоились, и в тишине мужчина услышал тихий, осторожный шорох. Подняв голову, он без интереса взглянул на дверь – в отверстие вошла Кестрел. Пу­шистая кошечка прыгнула на кровать и с надеждой обнюхала покрывало, затем села и удивленно взгля­нула на графа.
 – Она не вернется, – с трудом выдавил Адриан. Даже для спасения жизни мужчина не смог бы ска­зать большего.
 Кошка внимательно разглядывала его золотисты­ми глазами, затем подняв переднюю лапу, начала умы­ваться.
 Удивительно, но появление животного успокоило графа, и он немного привел в порядок мысли. Скорее всего Мериэль направилась к брату в Эвонли. Госпо­ди, только бы она благополучно добралась туда – в ее состоянии, когда она напугана неожиданными от­крытиями и пребывает в полной растерянности, де­вушка вполне могла заблудиться. Адриану следовало бы отправить следом сопровождающих, чтобы те про­следили за ее безопасностью, однако вовремя эта мысль не пришла в голову, а теперь уже поздно.
 Несомненно, Мериэль захочет взять кошку и со­кола. А что еще? Рухнув в кресло, Адриан сжал вис­ки, пытаясь выработать план дальнейших действий. Человек не умирает от горя и вины, даже если очень этого желает. Жизнь продолжается, следует выпол­нять свой долг.
 Эта мысль привела за собой другую, показавшую­ся достаточно разумной. Конечно, он должен жить, но вот где и как? На некоторое время Уорфилд отло­жил это решение, но мысль осталась.
 В конце концов, совершенно измученный морально и физически, Адриан уснул.
 Следующим утром граф проснулся невыспавшимся и с тяжестью на сердце. Уснул он в кресле, и хотя оно было большим и удобным, все же не шло ни в. какое сравнение с постелью. Зато мысли пришли в относительный порядок.
 Когда в дверь постучали и осторожно приоткры­ли, де Лэнси умывался холодной водой. Вытираясь, он повернулся и увидел Марджери, горничную жены.
 Девушка вопросительно посмотрела на графа.
 – Я сегодня нужна леди Мериэль?
 Скрывать больше было невозможно.
 – Я не убивал ее, если ты это имеешь в виду, – хрипло ответил он. – Графиня решила навестить брата.
 Марджери широко раскрыла глаза, однако боль­ше спрашивать не решилась. Сделав реверанс, она поспешно вышла.
 Обыскав каждый клочок своих владений, граф с дюжиной рыцарей отправился в Эвонли. К счастью, управляющий хорошо знал дорогу и расположение замка и возглавил отряд. Мчась во весь опор, Адриан в середине дня добрался до Эвонли.
 Алан де Вер находился в конюшне и принял зятя с нескрываемой враждебностью.
 – Чего ты хочешь? – рявкнул он, отворачиваясь от лошади, которую чистил, и принимая враждебную позу, словно готовясь к бою.
 Чувствуя предгрозовую атмосферу, рыцари Уорфилда и охрана Эвонли поспешно ретировались, оставив графа и Алана наедине.
 Не теряя времени, Адриан взял быка за рога:
 – Мериэль здесь?
 В голубых глазах де Вера отразилось удивление, но он быстро взял себя в руки.
 – Ты что, не знаешь, где твоя жена, Уорфилд?
 – Нет, – устало ответил де Лэнси. – Через не­сколько секунд я расскажу тебе обо всем подробно, и тогда можешь издеваться, сколько хочешь, но сейчас скажи мне, где она, в безопасности ли, жива и здоро­ва? Клянусь, я не буду насильно заставлять ее вер­нуться.
 – Ее здесь нет, и я ничего не слышал о ней с тех пор, как приезжал в твой замок, – враждебность Алана сменилась тревогой. – Что случилось?
 – Тебя удивило, расстроило и, может, даже напу­гало, что твоя сестра потеряла память и не помнила о прошлом, когда ты разговаривал с ней на свадьбе. Теперь ты обрадуешься до смерти, узнав, что вчера она внезапно вспомнила все события, вплоть до не­счастного случая, и забыла то, что произошло позже, включая свадьбу, – Адриан судорожно сглотнул, ре­шив ничего не утаивать. – Мы ехали верхом, когда Мериэль обрела память. Найдя свое положение гра­фини крайне неудобным и оскорбительным, она про­сто-напросто украла мою лошадь и ускакала. Я ду­мал, она вернется в Эвонли, однако ошибался. Ты знаешь, куда еще она могла отправиться?
 – Господи Иисусе! – растерянно пробормотал Алан, обретя дар речи. – Когда я приехал в Уорфилд, ты старался уйти от ответа о том таинственном не­счастном случае. Что явилось причиной потери памя­ти в первый раз?
 – Я попросил ее выйти за меня замуж, а она отве­тила мне прыжком из окна в Северн, – безучастно проговорил Адриан.
 Видев замок и зная, на какой высоте он находит­ся, Алан застыл от ужаса, не сумев даже выругаться. Наконец, обретя дар речи, он спросил:
 – Как же Мериэль выжила? Думаю, если она не разбилась о скалы или воду, то должна была непре­менно утонуть.
 – Я прыгнул следом за ней. К счастью, я непло­хой пловец.
 Де Вер изумленно взглянул на собеседника, но оказался слишком горд и упрям, чтобы признать за соперником право на мужество.
 – Итак, Мериэль осталась жить, но потеряла па­мять, а ты воспользовался этим и заставил ее выйти за тебя замуж?
 – Здесь неуместно говорить о насилии, так же как о хитрости и уловках, де Вер, – мягко произнес Адриан. – Ты видел ее в день свадьбы. Она была похожа на человека, делающего это не по своей воле?
 Двое мужчин не отрывали друг от друга глаз, слов­но коты перед дракой – холодный взгляд Уорфилда сверлил яростные, горячие, словно расплавленный металл, глаза де Вера. Де Лэнси холодно улыбнулся – они оба любили Мериэль, хотя и по-разному, однако это не мешало им быть врагами.
 – Могу я оставить здесь одного из моих людей, чтобы он сообщил мне о возвращении жены?
 – Что ты намереваешься предпринять? – потре­бовал ответа де Вер.
 – Продолжать поиски, пока не отыщу Мериэль. А когда буду знать, что она в безопасности… – де Лэн­си пожал плечами. – Как я уже сказал, не стану при­нуждать ее жить со мной. Если графиня пожелает вернуться к тебе, отправлю ее в Эвонли с сопровож­дающими.
 – Этого не потребуется! – угрюмо проворчал Алан. – Я отправлюсь с тобой и буду рядом повсюду, как тень. У тебя больше не возникнет возможности причинить ей зло.
 – Как хочешь, – устало согласился Адриан, ни­чуть не удивленный упрямством де Вера. Брат и сес­тра походили друг на друга не только внешне.
 – Тогда пойдем. Пока приедем в Уорфилд, другие рыцари к тому времени могут отыскать ее.
 Прибыв в замок поздней ночью, рыцари были встре­чены плохими известиями, вернее, отсутствием их.
 Разоруженные наемники Бенжамина остались в лесу. Никто из них не принадлежал к знатному богатому роду, поэтому держать их в плену в ожидании выкупа не имело никакого смысла. Ги пришел в такое хорошее расположение духа, что даже не убил их.
 Сгущались сумерки, когда отряд прибыл в Чес­тен, чуть не загнав коней и измотав всадников. За­мок Бургоня, как и Уорфилд, располагался на верши­не высокого утеса, нависшего над рекой. Значительно уступающий по размерам и мощности владению Ад­риана и построенный намного раньше, он все же смот­релся довольно внушительно и казался настолько знакомым, что Мериэль, въезжая в ворота, задрожа­ла от страха, вспомнив свой первый приезд в Уор­филд. Девушка пыталась убедить себя, что, если ей удалось убежать от Адриана, улизнуть из Честена от Бургоня не составит особого труда.
 Измученных пленников повели в башню, затем на­верх по крутой каменной лестнице. Один из рыцарей достал массивный ключ и открыл обитую железом дверь.
 – Сюда.
 Чадящий факел освещал комнату размером не бо­лее двенадцать на двадцать футов [8] , построенную, как чулан, но сейчас пустую. Мериэль вошла вместе с остальными, но сильная рука схватила ее.
 – О нет, миледи, – с насмешливой вежливостью сказал де Лаон. – Для вас у лорда Ги есть особая комната.
 Уводя девушку, рыцарь не преминул заметить ис­пуганный взгляд, который Сара бросила на свою спа­сительницу. Де Вер постаралась улыбнуться, хотя ей, конечно, было не до смеха – она предпочла бы ос­таться с евреями.
 Де Лаон подвел ее к другой лестнице. Факел в его руке отбрасывал на стены длинные тени. Они спуска­лись вниз, в темноту. У подножия лестницы находи­лась небольшая комната, где в пол был вделан люк, а у стены стояла прислоненная к ней лестница.
 – Вот отдельные апартаменты для вас, миледи, – процедил де Лаон, подняв люк. Внизу царила абсо­лютная темнота, непроглядный, дурно пахнущий мрак. Взяв лестницу, он опустил ее в подземную тюрьму.
 Враждебность француза удивила Мериэль. У него было хитрое лицо, бессовестные, бегающие глаза че­ловека, которому нельзя доверять, но что-то челове­ческое все же мелькало во взгляде и облике, не то, что у его господина. Прежде чем начать спускаться, девушка повернулась к рыцарю:
 – За что вы меня так ненавидите?
 Де Лаон настолько растерялся, что ответил:
 – Я вовсе не ненавижу вас, просто вы – прекрасное оружие в борьбе против вашего дерзкого муженька.
 – Что он вам сделал?
 – Однажды я предложил ему свои услуги, но он отказался принять меня на службу, – оскалившись, произнес де Лаон. Похоже, француз не прощал обид.
 – Поэтому вам пришлось служить Ги Бургоню. Да, действительно, вам есть на что сердиться, вашей судьбе не позавидуешь, – едко заметила Мериэль.
 Мужчина грубо подтолкнул ее к лестнице.
 – У вас злой язык, графиня. Теперь я начинаю понимать, почему Уорфилд отправил вас восвояси, утолив страсть. Сейчас он наверняка ищет, к чему придраться, чтобы аннулировать брак.
 – Очень может быть, – сердечно произнесла де­вушка, вложив в слова всю свою учтивость. – Как уже говорила, я – плохое оружие в борьбе с лордом Адрианом.
 Де Лаон угрожающе осклабился.
 – Хм, даже если Уорфилд презирает тебя, он слиш­ком горд, чтобы оставить жену в руках Бургоня. Вот увидишь, мой хозяин еще заставит его плясать под свою дудку. Ваш муж-болван дорого заплатит за вас, будьте уверены, пусть вы и не стоите этого, – муж­чина некоторое время рассматривал пленницу, затем презрительно хмыкнул. – Что касается меня, я не дал бы за вас и ломаного гроша, даже если бы у меня целый год не было женщины.
 Не будучи тщеславной, Мериэль пропустила его слова мимо ушей – ее не так-то легко было оскор­бить. Заглянув в холодную темноту, девушка вздрог­нула.
 – Если вы хотите продержать меня в живых до­статочно долго, чтобы ваша затея не сорвалась, при­несите мне одеяло и немного соломы.
 – Хорошо, – коротко произнес де Лаон – в таких условиях хрупкая пленница действительно долго не протянет.
 Лестница заскрипела под ногами, когда де Вер на­чала осторожно спускаться. Очевидно, высота тем­ницы составляла дюжину футов [9] – оттуда невозможно выбраться без веревки или лестницы. Как только она ступила на пол, де Лаон тут же вытащил лестни­цу и захлопнул люк, оставив пленницу в кромешной тьме.
 Стоя неподвижно, Мериэль боролась со страхом. Святая Матерь Божья, почему все непременно хотят заточить ее в темницу? Еще немного страданий, и ее можно будет причислить к лику святых.
 Двигаясь с превеликой осторожностью, девушка начала осматривать тюрьму. Иногда в темницах име­лись ямы, куда падали узники и ломали себе кости, а тюремщики обливались слезами от смеха. Вскоре Мериэль убедилась, что такого сюрприза здесь не предусмотрено.
 Вытянув руки, она осторожно продвигалась по грязному полу, пока не уперлась в стену. Под пальца­ми оказалась влажная каменная кладка. Перебирая руками, Мериэль ощупью двигалась вдоль стены. В абсолютной темноте можно было лишь предположить, где начались и где закончились поиски, но, в конце концов, девушка пришла к выводу, что ее тюрьма шириной не более восьми футов [10] .
 В углу был водосток, выходящий наружу – такой роскоши она не ожидала. Воздух не казался таким гнилостным, как поначалу, и вскоре узница настоль­ко к нему привыкла, что вообще перестала замечать посторонние запахи. В противоположном углу нахо­дилась подстилка со старой соломой, высохшая и шуршащая, однако это лучшая альтернатива грязно­му полу. Мериэль уселась на нее, подтянула колени к груди и обхватила их руками, пытаясь согреться.
 Ей ничего не оставалось делать, как ждать и ста­раться не поддаваться панике. Подумать только, ког­да-то ее мучила мысль, что она навсегда останется узницей, став монахиней в Ламборне! Даже заключе­ние в замке лорда Адриана показалось теперь чепу­хой, не стоящей внимания. Там, по крайней мере, она была окружена комфортом и заботой, могла ви­деть небо и дышать свежим воздухом. И как бы ни отвратительна была страсть графа, Мериэль считала, что тот необычно, по-своему, но заботился о ней.
 Теперь все совершенно по-другому. Девушку дер­жат здесь только потому, что за ее жизнь можно по­лучить большой выкуп. Интересно, когда Ги решит, что пора развлечься и немного помучить жену врага? Даже если Адриан заплатит выкуп – в этом де Вер согласна с Бургонем и его прислужником: он сделает это не ради любви, а ради спасения чести – сдержит ли владелец Честена слово и освободит ее, или же человек, без зазрения совести вырезавший семью Адриана, стариков и детей, получив выкуп, раздела­ется с ней? Если Ги попытается выкинуть что-либо подобное, Уорфилд заставит его пожалеть о содеян­ном, но ей это вряд ли поможет.
 Сердце пленницы забилось быстрее, в висках за­стучали молоточки, а дыхание стало прерывистым. Закрыв лицо руками, она взмолилась:
 – Святая Матерь Божья, помоги найти силы пе­режить то, что мне предстоит.
 Действуя интуитивно, девушка сумела отыскать источник успокоения, и дыхание мгновенно стало ро­внее, сердце забилось медленнее – святая Дева Ма­рия вновь приняла ее в свои объятия. Даже находясь в темнице у злобного чудовища, Мериэль знала, что не одинока.
 Шло время – час, несколько часов? Что сейчас, день или ночь? Не успела она подумать об этом, как над головой открылся люк и чей-то голос произнес по-английски:
 – Опусти голову, – голос казался усталым, но не злобным.
 Несколько охапок свежей соломы были сброшены прямо ей на голову, следом упало грубое, но теплое одеяло. Когда Мериэль начала подгребать солому в угол, на веревке спустили корзину.
 – Здесь ужин, графиня.
 У пленницы не было аппетита, однако, чтобы вы­жить, нужно есть, особенно, если она на самом деле беременна. В корзине были ломоть хлеба, кусок сыра и кувшин с элем.
 – Сколько времени я здесь? – крикнула она, беря еду из корзины.
 – Несколько часов, – когда по весу стало понят­но, что содержимое вынуто, страж поднял корзину, и крышка люка захлопнулась.
 Только несколько часов. Сколько же будет еще часов? До того как страх липкими пальцами сжал сердце, Мериэль вспомнила слова настоятельницы Ламборна, матери Роуз: «Благословен день без зла». Девушка съела ужин, поморщившись от плохого эля, но пища казалась вполне сносной. Затем, завернувшись в одеяло, она улеглась на подстилку, прислонившись спиной к стене. Запах свежей соломы несколько прибавил уверенности и присутствия духа.
 Успокаивающе действовала и мысль, что конфликт между двумя графами Шропширскими, наверное, раз­решится в течение нескольких дней или недель, ну месяцев, по крайней мере. Может быть, Мериэль не повторит судьбу несчастных узников, вынужденных провести в темнице полжизни. Некоторые распроща­лись с жизнью, так и не увидев ни неба, ни солнца. Для них смерть явилась освобождением.
 Девушка начала размышлять, что может сделать с ней Ги? Убить. Но смерти она не боялась. Гораздо худшим исходом было бы длительное заключение. Если подумать, не такую уж плохую жизнь прожила Мериэль де Вер. Слегка улыбнувшись, узница реши­ла: у нее не имелось возможности для совершения глупостей и еще меньше способностей для этого.
 Усталость взяла свое, и вскоре она задремала. Да, несомненно, смерть предпочтительнее пожизненно­му заключению…
 Внезапно Мериэль села на постели. Уже не впер­вые к ней приходит мысль о кончине, как избавлении от страданий. Перед глазами встала яркая, живая картина – лорд Адриан привел ее в свою комнату. Это случилось в тот день, когда он едва не изнасило­вал ее и девушка мрачно подумывала о смерти как о возможном спасении. Она схватила кинжал… Вздрог­нув, Мериэль явственно увидела вспышку света на лезвии, когда поднесла его к горлу.
 Лорд Адриан остановил ее, предотвратил совер­шение преступления, за которое Мериэль была бы обречена на вечные муки в аду… Неужели из-за это­го у нее пропала память?
 Невзирая на сырость и холод, тело пленницы под теплым шерстяным одеялом покрылось потом. Она взмокла от усилия, пытаясь припомнить прошлые события. Уорфилд отобрал кинжал, затем высказал желание жениться на ней. Господи, сначала граф обещал отпустить ее на волю, а затем попросил стать его женой.
 Однако Мериэль не поверила. Она убедила себя, что мужчина обманывает, несмотря на то, что его лицо, несчастное и виноватое, говорило об обратном. Что же произошло потом?
 Стиснув руки и впиваясь ногтями в ладони, Ме­риэль наконец вспомнила. Не веря ни единому его слову, ошеломленная и доведенная до отчаяния, она пронеслась по комнате и прыгнула в окно. Подняв руки в тщетной попытке предохранить себя от поре­зов, девушка полетела вниз. На этом воспоминания обрывались.
 Интересно, находилась ли она в сознании во вре­мя полета или Бог смилостивился и лишил ее чувств? Господи, как, наверное, жуток был полет – бесконеч­ное падение, вращение в воздухе, подобно птице со сломанным крылом, может, удар о скалу и финал – воды Северна.
 При воспоминании о падении к горлу подступила тошнота, и Мериэль заставила себя думать о другом. Как ей удалось выжить? Наверное, где-то неподалеку находилась лодка рыбака и тот спас ее, а может, тело отнесло течением и выбросило на берег?
 Вообще-то, была еще одна возможность, причем вполне реальная. Высота скалы и башни, разбитое стек­ло, которое уже не влияло на скорость падения – все позволяло прыгнуть из окна и нырнуть в воду, избе­жав столкновения со скалой.
 Неужели лорд Адриан так поступил? Похоже, да, ибо невероятно предположить, будто рыбачья лодка по чистой случайности оказалась именно там или ее тело выбросило на берег. Если ее действительно спас граф, то он сделал все возможное, чтобы искупить свою вину.
 Пока Мериэль размышляла, в голову пришла дру­гая мысль. Да, Уорфилд поймал ее, пытался сломить волю, однако не заставлял совершать самоубийство: это она сделала совершенно добровольно. Если бы была сильнее духом, никто не сумел бы довести ее до сумасшествия. Граф говорил, что освободит ее, а она ответила попыткой самоубийства, причем дважды.
 Теперь, вспоминая прошлое, девушка поняла, что у нее не было причины не верить словам графа. Ко­нечно, Уорфилд показал себя далеко не с лучшей сто­роны, зато никогда не был уличен во лжи. Значит, говоря об освобождении, он действительно хотел от­пустить ее.
 Выходит, де Лэнси спас ей не только жизнь, но и душу, рискуя собственной жизнью.
 Странно, но де Вер считала себя обязанной свое­му тюремщику. Из первого заключения стоит выне­сти урок и набраться мужества, чтобы с честью вы­держать второе.




 ГЛАВА 18


 Когда Ги вернулся из похода в таком хорошем настроении, Сесили немедленно заподозрила нелад­ное – прекрасное настроение мужа обычно вызыва­лось страданиями и жестокими мучениями других лю­дей. Естественно, он не поделился новостями с женой, ему никогда не приходило в голову поступить подо­бным образом. Женщина молча помогла снять доспе­хи и приказала принести еду и вино для мужа и его приспешника, сэра Венсана.
 Затем Сесили уселась на свое обычное место в углу комнаты и принялась за вышивание, хотя туск­лый свет свечи не позволял хорошо видеть стежки. А, все равно, завтра шитье будет распорото, сейчас важнее разузнать, что замышляют эти двое. Женщи­на давно поняла, что знание помогает выжить.
 Вслушиваясь в беседу мужчин, Сесили от отвра­щения вздрогнула и сжала губы. Итак, Ги обманом заманил в ловушку богатого еврейского купца, а ког­да мошенничество раскрылось, силой захватил его. Несчастные, ни в чем не повинные люди, разбогатев­шие волею случая и благодаря собственному уму и ловкости. Слава Богу, ее отца нет в живых и он не знает, что Честен стал воровским притоном. Конечно, будь жив старый владелец замка, все было бы совсем по-другому. Ги никогда не осмелился бы вой­ти в замок, осквернив его своим присутствием, а Сесили достался бы достойный муж.
 Захват евреев – еще полбеды. Венсан и Бургонь тряслись от смеха, обсуждая содержание послания, которое должно быть отправлено незамедлительно. Сначала женщина удивилась, затем поняла, в чем дело, и от ужаса уколола палец, испачкав платье кровью. Они схватили жену Адриана Уорфилда и бросили ее в подземелье, словно преступницу! Знатная нормандс­кая дама сидит в заточении в родовом замке Сесили!
 Уже не в первый раз женщина корила себя за то, что у нее несколько лет назад не хватило мужества убить мужа в супружеской постели. Без него было бы гораздо лучше, да и в Честене дела шли бы совсем по-другому. Поместье так давно находилось во владе­нии родных Сесили, что никто не помнил первых по­селенцев. В их числе были британские земледельцы, саксы, датчане. Когда Вильгельм-завоеватель покорил Англию, один из его рыцарей женился на дочери Честена, и кровь нормандца и сакса смешалась. А сейчас кровь кипит в жилах, требуя возмездия и справедли­вости, упрекая в недостойном поведении человека, забывшего о предках.
 Слеза упала на рукоделие, затем другая. Сесили, закрыв глаза, молилась, чтобы у нее хватило мужес­тва отстоять свою честь, если когда-нибудь предста­вится возможность.
 Ангел держал ее за руки и говорил страстным, нежным голосом: «Я люблю тебя с первых минут зна­комства, моя дорогая». Затем что-то изменилось, и вот он сжимает ее в объятиях, и ей передается его желание: «Ты моя красавица, любовь моя, за твоей красотой кроется любовь, а за любовью – красота».
 Наслаждение волной захлестнуло Мериэль, когда ангел творил чудеса с ее телом, и она отвечала лас­кой на ласку, радуясь наслаждению.
 Они соединились и стали одним существом, воз­радовавшись обоюдно испытываемому удовольствию. В таком состоянии смертные приближались к богам. И в порыве страсти она крикнула: «Я люблю тебя!»
 Мериэль проснулась от собственного крика, испы­тывая сладкую истому. Задыхаясь и дрожа, она не сра­зу смогла понять, где находится и что происходит. Затем, не полагаясь на собственные ощущения и чув­ства, осторожно ощупала пространство вокруг себя – ну конечно, это темница Ги Бургоня.
 А то, что довелось только что испытать – не боль­ше, чем один из самых прекрасных снов в жизни. Дрожь все еще сотрясала ее тело, отдаваясь теплыми, ласко­выми волнами в животе и посылая импульсы в мозг. Проведя рукой по грубому одеялу, девушка ощутила затвердевшие соски. Прикосновение принесло радость и истому. Пресвятая Матерь Божья, что это значит, в какое бесстыдное создание она превратилась?
 Вцепившись в край одеяла, Мериэль пыталась спрятаться от самой себя – она мечтала о лорде Ад­риане. Ей всегда казалось, что мужчина красив, как ангел, гордый, падший Люцифер, предпочевший пра­вить в аду.
 Однако в ее сне Уорфилд был вовсе не опасным, непредсказуемым человеком, причинившим ей так много зла, а нежным и любящим мужем. И де Вер отвечала взаимностью и желала получить его всего без остатка, не только добровольно уступала ему, но и страстно хотела слияния тел и душ. Судя по сну, молодые люди нежно любили друг друга, поэтому, проснувшись, Мериэль почувствовала себя одинокой, словно младенец, вырванный из рук матери. Сейчас от любви остались одни воспоминания.
 Неужели говорят правду про их счастливый брак, или же сон отразил ее бессознательные стремления уйти от действительности и утонуть в море любви хотя бы в мечтах?
 Мериэль до боли закусила губу. Нет, пусть сон считается сном, она не могла любить лорда Адриана. Он такое же чудовище, как Ги Бургонь, даже ужас­нее и опаснее из-за своей красоты. Она никогда не могла бы полюбить такого человека, никогда…
 В отчаянии девушка закрыла глаза. На помощь очень скоро пришло успокоение. Морфей накрыл ее своим крылом, спасая от мрачной правды. Но край одеяла промок от слез – Мериэль оплакивала потерю того, чего никогда не имела.
 Алан без устали мерил шагами огромный зал в Уорфилде.
 – Надо что-то делать, нельзя просто сидеть и ждать.
 Граф откинулся на спинку кресла.
 – Думаю, лучше выслушать отправившихся на по­иски, когда те вернутся, но я понимаю и разделяю твое нетерпение. Можешь взять несколько рыцарей и искать сестру сам.
 – Нет, я останусь и буду следить за тобой, – хо­лодно отрезал де Вер.
 Уорфилд безучастно посмотрел на него и ничего не ответил. Пожалуй, это наилучший способ утихомирить взбешенного родственника. Поначалу тот счи­тал Адриана холодным и расчетливым негодяем, од­нако со временем понял, что холодность обманчива, а спокойствие походит на туго натянутую тетиву. Как бы ни был виноват граф перед сестрой, но все-таки любил ее, и сквозь маску уравновешенности угадыва­лись едва сдерживаемые отчаяние и озабоченность. Сидя в кресле, Алан вспоминал свои безрезультат­ные поиски несколько недель назад. Но поразмыслив, молодой человек признал – де Лэнси поступает мудро, выслушивая донесения от своих людей и направляя поиски в нужное русло. Предыдущей ночью они засиде­лись допоздна, слушая сообщения дозорных, а лорд Адриан отмечал район поисков на большой карте.
 Однако известий было немного, и утро не прине­сло других. Поиски были затруднены пронесшейся бурей, так как следы оказались размытыми. Женщи­ну на лошади видели несколько раз на пути между Уорфилдом и королевским лесом. Затем, где-то в вос­точном направлении, следы терялись.
 Веря в здравый смысл сестры, Алан не очень бес­покоился за ее безопасность. Возможно, лошадь за­хромала и девушка укрылась где-нибудь в сторожке лесничего или решила, что ехать в Эвонли нецелесо­образно, и выбрала другое место. При этой мысли брат поежился, не желая думать об одинокой путнице, скачущей по дороге, полной опасностей.
 Единственное сообщение, вызвавшее интерес, донесение о группе вооруженных рыцарей, прошлым утром пересекших северную часть Уорфилда и днем вернувшихся обратно. Граф нахмурился, услышав это, однако маловероятно, что Мериэль могла забраться так далеко на север. Поэтому сообщение пока отложили в сторону, но не забыли.
 Когда его маленькая сестренка найдется, Алан не­медленно воспользуется правом старшего брата и отшлепает ее не некой части тела, дабы отбить охоту убегать. Однако, поразмыслив, де Вер понял – он никогда не сможет поднять руку на сестру. Но нель­зя забывать, что Мериэль, невзирая на свой мягкий характер и доброту, за короткое время успела причи­нить всем кучу неприятностей.
 Плохие вести прибыли в конце дня. Алан нахо­дился в зале, беседуя с обитателями Уорфилда. Его сестру любили в замке, и это ничуть не удивило ры­царя, но за что почитали графа, было непонятно.
 Появился посланец в перепачканной одежде с гер­бом, изображавшим кабана. Он поклонился и вручил де Лэнси пергамент. Де Вер ощутил опасность, витав­шую в воздухе, напряженную атмосферу, грозящую в любой момент перейти в бурю. Подняв голову, мужчи­на сузившимися глазами рассматривал Уорфилда.
 По мере прочтения послания лицо лорда Адриана каменело, и вскоре он стал походить на мраморную статую. Граф скомкал пергамент, отшвырнул его в сторону и низким, глухим голосом произнес:
 – Скажи своему хозяину, что я приведу своих людей в Честен для обсуждения этого дела. А теперь убирайся, если тебе дорога жизнь!
 Посланец, человек весьма сообразительный, не пре­минул воспользоваться советом.
 Граф повернулся к одному из рыцарей:
 – Пошлите сообщение в Монфор, пусть Ричард немедленно явится с отрядом вооруженных рыцарей.
 Когда тот бросился выполнять приказ, Алан тихо спросил:
 – Что случилось? Это имеет какое-то отношение к Мериэль?
 Бледный, как полотно, Уорфилд указал на перга­мент. Де Вер пробежал его глазами, и бешенство ов­ладело им. В послании говорилось, что Ги Бургонь, называющий себя истинным графом Шропширским, единственным, достойным почестей, захватил Мериэль Уорфилд, и если ее муж не примет его условия и не заплатит выкуп, то леди Мериэль вряд ли вернет­ся домой целой и невредимой.
 Ги трапезничал в зале, когда прибыло послание из Франции, которое Бургонь немедленно вручил сэру Венсану, чтобы тот прочел его вслух.
 – Это, должно быть, от Ульрика. Когда он прибы­вает со своим отрядом?
 Француз поспешно вытер жирные пальцы о кусок хлеба и взял пергамент. Быстро пробежав его глаза­ми, он протяжно свистнул:
 – Ульрик не приедет. Лорд Адриан, обнаружив, что их кое-кто нанял, заплатил гораздо больше, что­бы отряд остался на родине. Он говорит, что вы обя­зательно поймете – дело прежде всего, и Ульрик не хочет оскорблять вас. Деньги, переданные вами, ры­царь отправит в Лондон вашему поверенному. Когда вы получите это послание, его отряд будет на пути в Италию, где их ждет новое назначение.
 – Что?! – взревел Бургонь. – Как посмел этот ублюдок лезть в мои дела? – граф вскочил и стукнул по столу. От удара мощного кулака подпрыгнули блюда с мясом и хлебом, кувшины с вином и упали на пол. Шесть собак мгновенно устроили пиршество. В бе­шенстве граф пинал их ногами, затем схватил первую попавшуюся гончую и поднял ее, держа за реб­ра. Пес взвыл, но мясо не выпустил. Разъяренный Бургонь швырнул гончую на пол, и та помчалась прочь, преследуемая остальными собаками.
 Стараясь не показать страха, сэр Венсан прими­рительно произнес:
 – Но вам сейчас не нужен Ульрик – у вас жена Уорфилда, и есть возможность вытянуть из него все жилы, обобрать до нитки и пустить по миру. Кроме того, не нужно платить наемникам, а это круглень­кая сумма.
 – При чем тут это! – немного успокоившись, ряв­кнул Бургонь. – Этот негодный ублюдок считает себя очень умным и думает, что надул меня. Клянусь все­ми демонами преисподней, он пожалеет об этом, – граф резко повернулся на каблуках. – Приведи его жену в мою спальню. Немедленно, слышишь?!
 Когда Мериэль проснулась, то обнаружила, что в темнице не так уж мрачно и темно. У самого потолка имелось отверстие, ведущее наружу. Оно находилось слишком высоко, а стены были очень массивны, поэ­тому девушка не могла видеть того, что происходит на улице. Однако даже этого маленького отверстия было вполне достаточно, чтобы вдохнуть чуть-чуть свежего воздуха и увидеть немного света. Есть су­щественная разница в том, сидеть ли в кромешной темноте или различать очертания предметов. Мери­эль благодарила Матерь Божью, заступницу рода че­ловеческого, за эту узкую щель над головой.
 Подняли люк, и стражник попросил девушку под­нять пустую кружку из-под эля, затем опустил на веревке хлеб и эль. Поев, Мериэль уселась на под­стилку, скрестив ноги, и расслабилась. Это оказалось не очень простым занятием, но наконец ей удалось уйти в мир грез, и окружающие мрачные стены утратили свое значение. Она не забывала о бренном теле и грозящей опасности, однако дух стал свободным. В таком состоянии время летело быстрее.
 Отрешившись от действительности, Мериэль не сразу заметила, что люк вновь открыли. И очнулась, только когда сверху опустилась лестница. Кто-то на­звал ее по имени, а когда девушка, еще не вполне придя в себя, не ответила, сэр Венсан собственной персоной спустился вниз.
 – Пойдемте со мной, графиня, – он схватил ее за руку и рывком поставил на ноги. – Чем дольше вы заставляете графа ждать, тем злее он будет и, по­верьте, вам расхочется сердить его, потому что он и так в ярости.
 Мериэль послушно поднималась вслед за де Лаоном. Наверху ждали рыцари. Неужели они дума­ют, что двое вооруженных людей смогут удержать ее в темнице, отрезав путь к свободе? Все еще уми­ротворенная, она с удивлением подумала, что все выглядит гораздо опаснее, нежели есть на самом деле.
 Двое мужчин повели Мериэль по бесконечным лес­тницам и переходам, пока не втолкнули в комнату, находящуюся над залом. Де Лаон больно сжал ее руку и, введя в спальню Бургоня, объявил:
 – Она здесь, лорд Ги.
 Когда граф увидел Мериэль, его лицо исказила торжествующая улыбка.
 – Ну, ты можешь идти, Венсан, или хочешь ос­таться и посмотреть, а затем воспользоваться ею сам, когда я закончу?
 Де Лаон сильнее стиснул руку пленницы, затем отпустил.
 – Она не прельщает меня, милорд, – пробормо­тал француз и, поклонившись, поспешно вышел.
 Выйдя в коридор, он остановился, чувствуя себя очень странно и неуютно. Одно дело – изнасиловать крестьянку. Слуги – не более, чем животные, у них нет чувств, для сильных мира сего они ничего не зна­чат, но существуют определенные правила, которые нельзя нарушать. Эти неписанные законы не распрос­траняются на низкорожденных, но жена Уорфилда – знатная дама, и насилие над ней казалось де Лаону, даже с его, весьма расплывчатыми понятиями о мора­ли, святотатством. Мало того, в своем нынешнем со­стоянии Бургонь вообще мог убить ее, как ту просто­людинку в прошлом году. Это явилось бы непростительной ошибкой, ведь жена Уорфилда только живая могла принести пользу, мертвая же никому не нужна.
 Сэр Венсан слишком любил и ценил свою шею, чтобы напоминать Ги о правилах приличия, но есть один человек, способный на это. Если ему, конечно, удастся отыскать ее, и если эта глупая корова найдет в себе мужество вмешаться. Шансов мало, но попы­таться стоит.
 Бургонь неторопливо расстегнул брошь, держав­шую плащ, и швырнул его на кресло.
 – Твой муж влез в мои дела, а ты заплатишь за это. Иди сюда!
 Спокойствие Мериэль улетучилось, когда до нее дошел смысл его слов. Не спуская глаз с мужчины, она начала отступать в глубь комнаты. Пусть ее поло­жение весьма незавидно, можно сказать, безнадеж­но, но без борьбы она не сдастся.
 Выругавшись от нетерпения, Бургонь быстро по­дошел к узнице и схватил ее за руку.
 – Иди сюда, проклятая сучка, и не льсти себе, думая, что я пылаю от страсти. Меня снедает месть!
 Интуитивно де Вер чувствовала – бороться с ним бесполезно, кроме того, возрастает вероятность, что он ее покалечит, однако отвращение пересиливало здравый смысл. Как только Ги начал тащить ее к пос­тели, Мериэль яростно вцепилась ему в лицо ногтя­ми, расцарапав в кровь.
 Сначала насильник только изумленно смотрел на буйную жертву, настолько ошеломленный сопротив­лением, что забыл разозлиться. Затем, опомнившись, побагровел и с размаху ударил ее ладонью по голове. Высокий и широкоплечий мужчина вложил в удар не всю свою силу, однако одного шлепка оказалось впол­не достаточно, чтобы у нее все закружилось перед глазами, а колени подогнулись. И все же узница про­должала хоть слабо, но сопротивляться. Взбешенный ее непокорностью, Ги швырнул Мериэль на пол. Она ударилась с такой силой, что перехватило дыхание. С перекошенным лицом граф расстегнул поясной ремень и снял рубашку.
 – Возможно, я позволю тебе вернуться к мужу живой, но тот никогда не забудет, что не только он, но и я имел тебя, и моя дубина достигла таких глу­бин, каких его гнутая удочка никогда не смогла бы, – заорал рыцарь. – Если ты забеременеешь, Уорфилда всю жизнь будут мучить сомнения, кто отец ребенка. Проклятому ублюдку никогда не знать покоя, его днем и ночью будет изводить мысль, что его милая малень­кая женушка была моей шлюхой.
 Мериэль, собравшись с духом, попыталась оттол­кнуть графа, но Ги, рухнув на колени, схватил ее за ворот платья. Ткань натянулась, едва не задушив пленницу. Он вновь бросил ее на спину, задрал юбки, сел на нее сверху, лишив возможности брыкаться, и рва­нул платье. Ткань с треском разорвалась, повиснув на талии.
 Бургонь злобно улыбнулся, увидев, что под плать­ем находится свободная, недорогая рубашка, которую ей дала Сара, а под ней соблазнительное тело.
 – А ты не похожа на мальчишку, – он похлопал ее по груди, затем принялся расстегивать штаны. – Может, я и получу удовольствие.
 Мериэль продолжала сопротивляться, но мужчи­на прижал ее руки к полу одной ручищей, а второй ущипнул за сосок, и Мериэль всхлипнула от боли.
 «Пресвятая Матерь Божья, помоги выжить!» – взмо­лилась де Вер. Слезы струились по ее лицу, когда Ги с силой развел в стороны ее ноги. Она прекрасно понимала, что спасет ее только чудо.
 Но не успел Бургонь войти в нее, как с силой отворилась дверь и с глухим стуком ударилась о сте­ну. Мериэль взглянула вверх и увидела высокую стат­ную женщину, чья одежда была настолько велико­лепна, что сразу можно было понять – перед ней владелица замка.
 Хотя лицо женщины побледнело от страха, она решительно подошла к мужу.
 – Отпусти ее, я не допущу этого!
 Ги не так бы удивился, если бы одно из кресел поднялось и начало разговаривать. Отпустив руки не­счастной жертвы, он сел и с перекошенным лицом обратился к жене:
 – Ты думаешь, что делаешь, глупая сука? Неуже­ли ты внезапно почувствовала прилив ревности и не позволяешь удовлетворить другую женщину? Значит, ты больше не будешь лежать в моей постели как бревно?
 Графиня остановилась в нескольких шагах от мужа, однако, вне пределов досягаемости.
 – Это значит, что на этот раз ты зашел слишком далеко, – дрожащим, прерывающимся голосом сказа­ла она. – Ты год за годом позорил славное имя Честена, однако я не позволю тебе изнасиловать знатную женщину под моей крышей.
 – Ты не позволишь мне?! – Ги поднялся, на его лице сохранялось выражение недоверия – как же, тихая, послушная женушка вдруг вмешалась в его дела, – а затем ударил ее по лицу. – И как же ты хочешь остановить меня?
 Графиня пошатнулась, но все же была значитель­но крупнее и сильнее Мериэль, и ей удалось удер­жаться на ногах.
 – Я не могу сама остановить тебя, – неуверенно произнесла она. След удара выделялся ярко-красным пятном на бледном лице. – Но помни, этот замок принадлежал мне еще до того, как стал твоим. Для большинства обитателей и рыцарей я, а не ты, владе­лица Честена. Ты можешь бить и оскорблять меня, но убить не посмеешь, испугаешься бунта.
 Взбешенный граф взревел:
 – Ты что, серьезно считаешь, что обладаешь ка­кой-нибудь властью? Я, только я отдаю приказы, и мне всегда подчинялись. Я могу повесить или рас­пять тебя в большой зале, и никто не посмеет остано­вить меня.
 Графиня казалась спокойной, но Мериэль видела, как побелели костяшки крепко сжатых пальцев.
 – Ты желаешь проверить это? – мягко спросила она. – Думаешь, люди настолько любят и уважают тебя, что последуют за тобой, как за пророком куда угодно, несмотря на совершенные тобой преступле­ния? Твоя власть основана на страхе, мой дорогой муженек, а страх – плохой фундамент, еще хуже, чем песок. Возможно, никто не осмелится открыто противостоять тебе, но что ты сможешь возразить против ножа в спине? Или яда в бокале? Убей меня, и больше никогда не сможешь спать спокойно в МОЕМ Честене.
 Взревев, Ги вновь ударил жену, на этот раз в грудь, причем с такой силой, что Сесили попятилась, упер­лась в кровать и упала на нее. Но, к полному изумле­нию пленницы, аргументы хозяйки замка возымели свое действие. Граф подошел к двери и позвал страж­ника. Когда тот подбежал, Бургонь рявкнул:
 – Отведи эту костлявую сучку обратно в темницу.
 Во время перепалки девушка поднялась на ноги и отошла как можно дальше от супругов, молясь, что­бы милосердную и храбрую женщину не убили прямо у нее на глазах. Теперь Мериэль бросилась к двери, пока Ги не передумал. Убегая, она услышала злорад­ный голос Бургоня:
 – А теперь, моя дорогая жена, я дам тебе то, что ты так не хотела отдавать другой женщине.
 Де Вер съежилась, когда леди Сесили глухо вскрик­нула, затем дверь захлопнулась, и она больше ничего не слышала.
 После общения с владельцем замка темница пока­залась настоящим раем. Мериэль завернулась в одея­ло, пытаясь унять дрожь и прикрыть себя, затем помо­лилась за жизнь и безопасность графини. Только через несколько часов девушка смогла успокоиться.
 Странная мысль пришла в голову – лорд Адриан никогда не внушал ей такого отвращения, как Ги Бургонь. Уорфилд был опасен, иногда безжалостен, но Мериэль сомневалась, что его сердце стало таким жестоким, а все чувства заменила ненависть. Лорд Адриан понимал разницу между плохим и хорошим и был способен испытывать угрызения совести. Он сра­жался не с ней, а с самим собой. Ги любил себя, свою злобу и ничем не отличался от дикого зверя.
 Тусклый свет уже начал исчезать, когда люк в потолке открылся. Мериэль думала, что ей принесли ужин, и несказанно удивилась, увидев опускающуюся лестницу. Взглянув вверх, она узнала графиню, дер­жащую под мышкой узел.
 – Господи, миледи! Неужели лорд Ги тоже поса­дил вас в темницу?
 – Нет, – успокоила ее женщина. – Я просто при­шла посмотреть, в каких условиях вас содержат.
 Добравшись до последней ступени, леди Сесили повернулась к узнице. Мериэль вздрогнула от ужаса, увидев огромный синяк на ее лице.
 – Господи! – воскликнула она, голубые глаза на­полнились слезами. – Простите. Он ударил вас пото­му, что вы заступились за меня?
 Графиня горько усмехнулась.
 – Он сделал то, что проделывал сотни раз до это­го. По крайней мере, сегодня мне досталось за дело.
 – Мне кажется, ваш поступок самый мужествен­ный из тех, что мне довелось видеть.
 Женщины смотрели друг другу в глаза, и Мери­эль увидела, что взгляд графини смягчился.
 – Спасибо. Я не всегда вела себя так храбро, – графиня вручила узнице узел. – Меня зовут леди Се­сили, а здесь кое-что из одежды. Переоденьтесь и выбросьте платье, которое разорвал этот зверь. Ко­нечно, платье не такое роскошное, как подобает жен­щине с вашим положением, но должно подойти вам. Я распорядилась, чтобы вам присылали ту же еду, что подают в зале. Вы что-нибудь желаете?
 Мериэль подумала о горячей ванне, но сказала другое.
 – Можно попросить, чтобы мне ежедневно при­носили для умывания ведро воды и дали расческу? – немного помявшись, она добавила: – Вы не знаете, те люди, которых схватили вместе со мной, они в порядке?
 Сесили кивнула.
 – Я уже навещала их. У них немного тесновато, но все остальное в порядке. Супруги Левески поддер­живают присутствие духа своих домочадцев. Я поста­раюсь сделать все от меня зависящее, чтобы их не оскорбляли.
 Женщина, понизив голос, прошептала:
 – Сожалею, но не могу сделать большего. Муж приказал двум своим личным стражникам сопровож­дать меня повсюду. Если бы не они… – Сесили выра­зительно пожала плечами.
 – Вы и так сделали очень много, если учесть, что старались для совершенно незнакомого человека, – Мериэль сунула руку в узел и среди вороха материи нащупала что-то твердое. Подняв лежащее сверху платье, девушка увидела поблескивающее тонкое лез­вие остро отточенного кинжала.
 Подняв голову, де Вер с благодарностью взгляну­ла на графиню. Быстро положив платье на место, Ме­риэль произнесла:
 – Храни вас Бог, леди Сесили.
 – Пусть он хранит нас обеих, – пробормотала графиня. Коснувшись плеча пленницы, она поднялась по лестнице.
 Де Вер задумалась о возрасте леди Сесили. Жен­щина казалась достаточно молодой, несмотря на плотное телосложение, больше подходившее мужчине, но годы отчаяния и горя наложили на нее отпечаток, унеся с собой былую красоту. Но то, что она выжила после стольких лет жизни с Ги, уже само по себе являлось чудом. Возможно, ее спасало чувство от­ветственности за Честен.
 Переодевшись, Мериэль уже твердо верила, что скоро Ги Бургонь предстанет перед Богом, чтобы отве­тить за свои прегрешения, и это будет справедливо.




 ГЛАВА 19


 На то, чтобы собрать войска, у Адриана ушло два дня. Алан де Вер не мог усидеть на месте от нетерпе­ния, однако вынужден был признать, что такая слож­ная задача решена в рекордно короткие сроки. Ри­чард Фитц-Хью привел свой отряд на следующий же день. Утром объединенное войско совершило стреми­тельный марш-бросок к замку Бургоня. Всадники при­были засветло, а пешие – к вечеру.
 Еще в Уорфилде де Вер поинтересовался, что Ад­риан намеревается делать в ответ на требования Ги, и получил ответ – это будет зависить от сложившей­ся ситуации. Граф был холоден, однако выражение егоглаз ясно говорило: в горячке боя безопасность Мериэль забыта не будет.
 Военные действия еще не начались, но обе сторо­ны приняли предупредительные меры. Штурмовать во­рота и взбираться на стены было сродни детским иг­рам, и когда войска Уорфилда прибыли к Честену, то обнаружили, что подъемный мост поднят и замок подготовлен к вооруженной осаде.
 Лорд Адриан приказал жителям деревни покинуть свои дома, дав час на сборы, чтобы крестьяне сумели собрать ценные и необходимые вещи. Стояло лето, и людям не угрожала ни голодная смерть, ни смерть от холода, однако те неохотно покидали свои дома, не надеясь вернуться обратно.
 Алан решил, что Уорфилд немедленно сожжет де­ревню дотла, но граф разместил в ней войска. Если существует вероятность длительной осады, его воины должны хорошо отдыхать и питаться.
 Ричард Фитц-Хью, ближайший помощник брата, в сопровождении вооруженных рыцарей направился к главным воротам. Противную сторону представлял сэр Венсан де Лаон, и вскоре они достигли договореннос­ти о месте и времени встречи двух графов – утром следующе­го дня у подъемного моста Честена и только тогда, когда войско Уорфилда отъедет от замка не менее, чем на полмили.
 Алан наблюдал за переговорами, одобрительно гля­дя на Ричарда, знавшего толк в этом деле, как и во многом другом. Фитц-Хью сумел уладить вспыхнув­ший было конфликт, когда де Вер в бешенстве во­рвался на свадьбу Мериэль, и дальнейшее знакомст­во показало, что молодой человек воистину обладает дипломатическими способностями. Вот и сейчас он демонстрировал свои таланты, хотя невооруженным глазом было видно – Ричард едва сдерживается. Иног­да нечто в его глазах говорило Алану: под маской спокойствия кипят страсти, но Фитц-Хью все же был намного мягче в обращении, нежели его брат, от ко­торого буквально исходили ледяной холод и беше­ная, смертельная ярость.
 До встречи противников мало что можно было предпринять, поэтому де Вер решил заняться осмот­ром деревни и окрестностей – знание обстановки ни­когда не помешает. Он остановился у церкви, постро­енной на холме в дальнем конце поселения, и нашел там священника, ухаживающего за несколькими боль­ными прихожанами, которым Уорфилд разрешил ос­таться – в лесу их ждала неминуемая смерть.
 Остановившись у часовни, чтобы помолиться, Алан взобрался на колокольню. Де Вер находился почти на одном уровне с крепостной стеной замка. Осве­щенная лучами заходящего солнца, картина являла собой идиллию. На башне ветер развевал знамена Ги с изображенным на них кабаном, а в деревне – зна­мена Адриана с серебряным соколом.
 Может, это только игра воображения, но Алану казалось: напряжение буквально повисло над замком. Похоже на шахматы, когда белый и черный король противостоят друг другу, а где-то находится пленен­ная королева. Мужчина не сомневался, что Мериэль жива – она слишком ценная узница, чтобы ее убили. Известно ли ей, что муж и брат здесь, под стенами проклятого гнезда, и готовы бороться за нее до пос­леднего вздоха? Нет, наверное, ее заперли где-нибудь в темнице, и она ничего не знает.
 Во время службы у лорда Теобальда де Веру при­ходилось бывать в схватках и осадах, даже довелось участвовать в настоящих боях, но никогда прежде исход сражения не казался таким жизненно важным. Он мог бы предложить сразиться с владельцем Чес­тена один на один, но знал, что Бургонь – цель Уор­филда. Ни Алан, ни Мериэль не были главными жер­твами в старой кровной вражде, хотя эта вражда могла унести их жизни.
 Де Вер не будет очень переживать, если оба гра­фа погибнут. На заходе солнца Алан поклялся, что сделает все возможное для спасения Мериэль не толь­ко от Бургоня, но и от человека, заставившего ее выйти за себя замуж.
 «Давай приляжем и отдохнем в объятиях друг друга», – предложил Адриан, и она согласилась, чувст­вуя себя умиротворенной и спокойной.
 Когда девушка проснулась, вместе с ней проснулась и страсть. «В моем сердце живет любовь, – про­шептала она. – Я принадлежу возлюбленному моему, а он принадлежит мне». Они страстно и нежно заня­лись любовью, а утром молились вместе, держа друг друга за руки, как невинные дети.
 Наконец Мериэль очнулась. Ее больше не пугали такие сновидения. Появилась привычка – они прихо­дили к ней каждую ночь после того, как ее привезли в Честен. А теперь она видела сны не только ночью, но и днем.
 Взглянув на отверстие под потолком, Мериэль ре­шила, что уже утро. Еду принесут позже, поэтому она решила заняться привычным делом. Спела гимн бенедиктинок, сделала несколько упражнений, чтобы размять мускулы. В таком тесном помещении особо не развернешься, однако де Вер и тому была рада.
 Размявшись, умылась и ополоснула тело, насколь­ко это было возможно в ведре с водой, доставляв­шемся теперь ежедневно. Впервые омывшись – это случилось два дня назад, – графиня обнаружила едва заметные шрамы на руке и ноге, скорее всего, остав­шиеся после неудачной попытки самоубийства. Она плотно сжала губы – не только разум, но и тело ста­ло чужим и незнакомым.
 Еще одно пугало ее – странная чувствительность груди, боль, напряжение и приступы тошноты. Сей­час уже не приходилось сомневаться – у нее под сер­дцем ребенок ее тюремщика, но Мериэль еще не разобралась в своих ощущениях. Она любила детей, но раньше у нее не было возможности выйти замуж и родить собственного ребенка. Теперь она не знала, хорошо или плохо забеременеть в таких обстоятель­ствах.
 Покончив с умыванием, Мериэль расчесала воло­сы и заплела косы. В это время открылся люк, и опус­тили корзину с завтраком.
 Страже, очевидно, приказали хранить молчание, ибо они не обменялись даже несколькими словами. После посещения леди Сесили три дня назад Мери­эль не разговаривала ни с одной живой душой. Она подозревала, что Ги проведал об этом и приказал стра­же не подпускать жену к пленнице. Леди Сесили об­ладала властью, но явно недостаточной.
 Поев, девушка уселась на подстилку, скрестив ноги, и задумалась. Пожалуй, она приняла правиль­ное решение проводить как можно больше времени в молитвах и размышлениях. Витание в облаках – на­илучший способ избавиться от страха, одиночества и скуки.
 Начиная со второго дня заключения, откуда-то из темных уголков подсознания стали приходить стран­ные воспоминания. Перед глазами вставал нежный и любящий Адриан, и она отвечала ему взаимностью. Наблюдая со стороны, Мериэль с удивлением видела себя счастливой – она шутила и смеялась с мужем, в тишине ночи разговаривала с ним, делилась сокро­венными мыслями и занималась любовью, вдохновля­ясь песнями Соломона.
 Забытые ночи любви и дни, полные нежности, пос­тепенно восстанавливались в памяти, складываясь, как кусочки мозаики, и Мериэль уже не отбрасывала их с негодованием, а размышляла. Она успокаивала себя тем, что всегда лучше знать правду, нежели блуж­дать в темноте неведения. Эти сны и мечты наяву не могли быть плодом воображения, уж слишком живы и реальны они были, в них присутствовало много достоверных деталей.
 Мериэль заставила себя принять тот факт, что она влюбилась в лорда Адриана, когда тело победило болезнь, а разум стал чист, как у невинного младен­ца. И того, что ей довелось испытать с ним, у нее никогда раньше не было. Можно подумать, в Уорфилде жило два человека, а в ней – две, совершенно разные женщины.
 Перед лицом этих фактов даже темница Ги стала казаться надежным убежищем. Здесь, как в открытом бою, все ясно – где друг, где враг и чего ожидать в следующее мгновение. Момент освобождения казался более ужасным, ведь она столкнется лицом к лицу с Адрианом. Господи, во имя всех святых, что делать?
 Самой трудноразрешимой проблемой является, не­сомненно, Уорфилд – похититель и враг, муж и любо­вник, отец ее будущего ребенка. В сердце Мериэль любовь и ненависть вели яростную борьбу, а после того, что произошло, она не имела представления, как вести себя дальше.
 В полном боевом облачении, с Ричардом по пра­вую руку и Аланом по левую, со всеми регалиями графского титула, с оруженосцем, ехавшем впереди со знаменем Уорфилда – прекрасный серебряный со­кол, – Адриан подъехал к воротам Честена. Его не удивило, что подъемный мост еще поднят. Он ожи­дал, что Ги воспользуется любой возможностью вы­вести его из себя.
 Доехав до ворот, всадники спешились, оставив ло­шадей на попечение оруженосцев. Рыцари вели себя так, словно находились за сотни миль от Честена и открыто обсуждали его достоинства и недостатки. Раз­говор вел Ричард, потому что Адриан молчал. Алан вел себя так же. Кроме того, Фитц-Хью краем глаза следил за бойницами – зная подлость Бургоня, легко предположить, что тот дал указание убить соперника.
 Через полчаса Ги и несколько рыцарей появились на крепостной стене над воротами. Их силуэты от­четливо вырисовывались на фоне неба. Уорфилд ре­шил, что противник останется там и не опустит подъ­емный мост. Для него, видимо, возвышение над соперником являлось высшим наслаждением.
 Когда Адриан неторопливо направился к воротам, один из сподвижников Бургоня намеренно громко произнес:
 – Уорфилд – самый низкорослый из них, лорд Ги.
 Де Лэнси едва сдержал улыбку: жирный боров любил грубые шутки и грубую игру. Неужели он дей­ствительно считает, что остальные восхищаются его огромным ростом и неимоверной толщиной? Адриан нисколько не завидовал ни Ричарду, ни Алану, кото­рые почти на голову возвышались над ним, поэтому не обиделся и приветливо произнес:
 – Ги, у тебя с годами ухудшается зрение? – его хорошо поставленный, звучный голос, с раннего воз­раста развившийся пением гимнов, достиг ушей со­перника, причем без всякого усилия со стороны де Лэнси. – Или тебя подводит память?
 Бургонь оскалился – все-таки, возраст не то, что рост, он старел, а Адриан намного моложе.
 – Я сомневаюсь в твоей чести, поэтому решил вести переговоры отсюда.
 Другое оскорбление, и снова Уорфилд парировал:
 – Я еще не дошел до того, чтобы заставлять муж­чину показывать мужество и храбрость, когда тот их не имеет.
 Даже с такого расстояния де Лэнси разглядел, как покраснело лицо Бургоня. Конечно, он повинен во многих подлых и злобных поступках, но никак не в трусости.
 Увидев выражение лица противника, Адриан на­помнил себе, что он здесь не для того, чтобы обмени­ваться оскорблениями. Ги, несомненно, тугодум, но в силах отомстить Мериэль, полностью находящейся в его власти, и чем сильнее его гнев, тем больше опас­ность, что враг отыграется на пленнице.
 – Давай не будем терять время, Бургонь. Ты гово­ришь, у тебя моя жена. Докажи! Покажи, что она жива и здорова, или нам не о чем разговаривать.
 Лицо Ги немного прояснилось, когда он понял, что соперник зависит от него.
 – Я так и знал, что ты попросишь об этом, – прогремел он и сделал знак кому-то внизу.
 Через минуту на стене появились еще двое. Один из них, рыцарь в доспехах, вел за руку хрупкую жен­щину с повязкой на глазах и связанными за спиной руками. Несомненно, это Мериэль, ее черные, запле­тенные в косы волосы падали на плечи, а платье, слишком большое для нее, развевалось на ветру. Позади Адриана судорожно вздохнул Алан, но во вздохе слы­шалась не боль, а облегчение.
 Заслонив рукой глаза от солнца, Уорфилд жадно вглядывался в пленницу. Девушка двигалась непри­нужденно и без усилий, похоже, она не ранена и у нее ничего не сломано, однако граф стиснул зубы, видя, что повязка закрывает не только глаза, но и уши, лишив Мериэль зрения и слуха. Намеренная жестокость со стороны Ги, и Адриан отметил это как очередное преступление, за которое противник очень скоро понесет наказание.
 Бургонь что-то сказал, и рыцарь, к ужасу Уорфилда, схватил девушку за талию и поставил в одну избойниц. Лишенная возможности балансировать руками и ничего не видя, она покачнулась и чуть не упала.
 У графа потемнело в глазах, и он непроизвольно шагнул вперед. Ричард остановил брата, схватив за руку.
 – Стой, сейчас ничего нельзя сделать, а Ги убедится, что ты сходишь с ума от беспокойства за нее.
 Рыцарь, поставивший Мериэль в бойницу, не дал ей упасть. Адриан перевел дух, сдерживая гнев. Заще­мило сердце, когда он представил себе мысли жены – ее привели на стену, чтобы сбросить вниз. Однако графиня держалась спокойно и с достоинством, и если чувствовала страх, то не подавала вида. Хрупкая фи­гурка храбро выпрямилась, подбородок гордо поднят, а непомерно большое платье билось и трепетало на ветру вокруг стройного тела.
 Он видел, что Ричард схватил Алана, тоже сде­лавшего шаг вперед. Слава Богу, хоть один из них способен здраво мыслить. Повысив голос, Адриан про­изнес:
 – Итак, ты действительно захватил в плен мою жену. Какого выкупа ты ждешь?
 Ги улыбнулся, возбужденный властью, сосредото­ченной в его руках.
 – Неужели ты так страстно влюблен, что способен заплатить любую цену?
 – Как я могу знать цену, если ты молчишь, Бургонь, – безразличным тоном сказал Уорфилд. Алан беспокойно шевельнулся, но быстро овладел собой – у него хватило ума промолчать: сделка с дьяволом – нелегкое дело.
 Рыцарь снял Мериэль со стены и увел. Бургонь злобно прогремел:
 – Сначала я удивлялся, почему ты женился на ней, но за последние несколько дней понял. Боже мой, она горячая и любвеобильная штучка, Уорфилд, и постоянно умоляла меня о любви. Если я не от­правлю ее домой, скоро твоя женушка высосет из меня все соки, – он хрипло рассмеялся. – Конечно, ей может не понравиться спать с тобой после меня. Ме­риэль призналась, что не испытывала счастья в браке.
 Ричард тихо свистнул, однако его предупрежде­ние было ни к чему. Адриан собрал в кулак всю свою волю и не показал, как глубоко задели его слова вра­га. Такое оскорбление его мужских достоинств не могло не затронуть, так же нелегко было принять мысль, что жирный боров изнасиловал Мериэль и, скорее всего, неоднократно. «Дорогая, пусть Бог про­стит меня за все, что тебе довелось испытать за это время», – взмолился граф. Вслух он сказал:
 – Своими действиями ты снизил ей цену, Бургонь, – в его голосе слышались скука и усталость. – А теперь перестань терять время и скажи, какой хо­чешь выкуп?
 Ги давно ждал этого вопроса и намеренно тянул с ответом.
 – Я хочу Шрусбери.
 Адриан удивленно заморгал, но противник еще не закончил.
 – Также Уорфилд, Монфор и все прилегающие к обоим замкам земли.
 Де Лэнси почти физически ощутил дрожь, пробе­жавшую по телу Ричарда при последних словах Ги. Не обращая внимания ни на что, кроме возвышаю­щейся на стене мощной фигуры, он ответил:
 – Жену всегда можно найти. Неужели ты дума­ешь, что я отдам все, что имею, в обмен на женщину?
 – Ой, я же не прошу все, – весело заметил Бур­гонь. – Это будет неблагородно по отношению к та­кому вельможе. Ты можешь сохранить за собой за­мок и поместье Честон, ну и другие замки в твоих владениях. Это будет даже больше, чем ты имел не­сколько лет назад. Может, через пару лет тебе опять повезет.
 Адриан пожал плечами.
 – Я собираюсь заплатить значительную сумму зо­лотом, такую же, какую заплатил бы за жизнь лорда, но ты сошел с ума, если думаешь, что за женщину я отдам половину Шропшира. Сообщи, когда надума­ешь говорить серьезно, – с этими словами он повер­нулся и направился к лошади.
 Ги гневно закричал ему вслед:
 – Уорфилд! Я говорю серьезно! У тебя есть двад­цать четыре часа на раздумье, затем ты получишь часть тела твоей жены. Возможно, один из пальцев, – Бур­гонь помолчал, затем добавил: – Нет, одна из ее хо­рошеньких грудок будет лучшим подарком. Это убе­дит тебя?
 У де Лэнси потемнело в глазах, как тогда, когда Мериэль стояла на стене, беспомощно раскачиваясь на ветру. Ги это зачтется.
 Но вслух Уорфилд ответил:
 – Я приеду завтра в это же время, чтобы убедить­ся – ты готов запросить приемлемую цену. Могу пред­ложить немалое количество золота, но если моя жена умрет или лишится пальца, для меня она потеряет всякую ценность.
 Стремительно вскочив в седло, Адриан трясущи­мися пальцами – единственным свидетельством сдер­живаемых эмоций – схватил поводья. Если Бургонь узнает, как дорога ему Мериэль, ситуация сразу ос­ложнится.
 С угрюмыми лицами Ричард и Алан сели на лоша­дей и отправились прочь. Де Вер всю дорогу сыпал проклятиями, а двое братьев хранили молчание.
 Дорога до самого большого дома в деревне, где они остановились на постой, заняла несколько минут. Ос­тавив лошадей оруженосцам, трое рыцарей вошли внутрь. Ричард немедленно направился к столу, на котором стояли кувшин и кубки, и налил всем вина.
 – Я знал, что нам потребуется что-нибудь креп­кое после переговоров с Бургонем, – сухо произнес Фитц-Хью. – Выпейте, а то вы похожи на трупы.
 Де Вер машинально сделал большой глоток и чуть не поперхнулся, не ожидая такого крепкого напитка.
 – О черт, – пробормотал он, разглядывая кубок, затем сделал второй глоток. Горячительная жидкость помогла крови бежать быстрее, но не улучшила на­строения.
 Граф отпил немного, затем, как подкошенный, упал в единственное кресло. Положив локоть на подлокот­ник, второй рукой он закрыл лицо. Может, Уорфилд размышлял, а может, предавался черной сатанинс­кой ярости, пугавшей Алана.
 Повернувшись к Ричарду, знавшему цену крепко­му напитку и потому цедившему его медленно, ры­царь с упреком сказал:
 – Тебе легко, для тебя Мериэль ничего не значит. Знаешь, мне кажется, ты даже будешь рад, если жену твоего брата убьют или посадят в темницу до конца жизни, чтобы тот не смог жениться.
 Ричард со стуком поставил кубок на стол, и опас­ные огоньки заиграли в глазах, но до того, как он успел что-либо сказать, вмешался Адриан.
 – Не будь идиотом, Алан. Ты должен быть благо­дарен, что рядом с тобой человек, способный рассуж­дать здраво. Мы этого не можем!
 Внезапно осознав, что оскорбил Фитц-Хью, де Вер пробормотал:
 – Прости, я не должен был так говорить, – Ри­чард расслабился и кивнул, а Алан сделал еще гло­ток, обжегший горло. – Бургонь действительно такой злобный, каким кажется?
 – Еще хуже, – не поднимая головы, бросил Уорфилд.
 – Сколько денег ты намерен заплатить и вообще, что думаешь о выкупе, Уорфилд? – невзирая на лю­бовь или чувство вины, вновь приобретенный родствен­ник не может так легко отказаться от графства из-за жены. Граф не ответил, просто покачал головой, от­решенно глядя куда-то в пустоту.
 Ричард вздохнул и сел на стул.
 – Иметь дело с Бургонем – значит, идти по ост­рию ножа, а вокруг горит огонь, и если ты оступишь­ся, непременно сгоришь. Если брат согласится на его условия, Ги поймет, что Мериэль много значит для него, и Бургоню может прийти в голову, что лучше убить пленницу, чтобы сразить соперника, – допив вино, он поставил кубок на стол. – Я сомневаюсь, что Бургонь ожидает получить то, о чем просит. Во­прос в том, чем это заменить? Что он сделает с Мериэль, если Адриан неправильно рассчитает свои силы и ответит ударом на удар?
 – Святые угодники, – прошептал Алан. Вспомнив угрозы владельца Честена, он содрогнулся, холодный пот выступил на лбу. – Может, он возьмет меня вмес­то Мериэль?
 Заговорил Адриан:
 – Нет. Единственный, кто может его удовлетво­рить – это я. Он получит шанс, который ждал многие годы. Вот это будет лучшим решением.
 – Нет! – воскликнул Ричард. – Ты не отдашь себя в его власть!
 Уорфилд убрал руку с лица и взглянул на брата.
 – Думаешь, сможешь остановить меня?
 Фитц-Хью посмотрел на Адриана, и его, обычно спокойное, лицо исказила ярость. Он беспокоился за Мериэль, но еще больше его волновал собственный брат.
 Алан без малейшего колебания выбрал бы жизнь сестры, если бы ему представилась такая возможность, и совершенно спокойно пожертвовал бы жизнью гра­фа, но сегодня он даже врагу не пожелал бы очутить­ся в руках Бургоня. Если это чудовище способно так поступить с женщиной, можно себе представить, что он сделает с соперником, которого ненавидит.
 – Наверное, есть какое-нибудь другое решение, – предложил де Вер. – Может, король пригрозит Ги и тот отпустит сестру?
 Ричард невесело усмехнулся.
 – Королю Стивену не очень-то удается грозить своим вассалам, и именно поэтому Англия ввергнута в пучину гражданской войны. Неужели ты думаешь, что он использует свое влияние, чтобы спасти жизнь жене сторонника Матильды?
 Де Вер на некоторое время забыл о политичес­ких разногласиях, казавшихся в данный момент пус­тяками.
 – Это не играет никакой роли. Стивен – благо­родный человек, уважаемый даже врагами, и не поз­волит убить невинную женщину. Вы поддерживаете императрицу, а лорд Теобальд – короля. Он и его жена любят Мериэль, как дочь, а у них очень высо­кое положение.
 Адриан возразил:
 – Даже если они могут помочь, используя свое влияние, на это просто нет времени. Бургонь ждет ответа завтра, и мне надо угадать ход его мыслей и попытаться сделать что-нибудь другое, – он посмот­рел на брата. – Ты можешь найти кого-нибудь из жителей окрестных деревень или из слуг Честена, который сумеет нарисовать план замка?
 – Я был в Честене, – сказал Алан. Оба брата, удивленные донельзя, повернулись к нему. Отвечая на незаданный вопрос, он начал оправдываться. – Вы же никогда меня об этом не спрашивали. Несколько лет назад лорд Теобальд провел ночь в Честене, а я был с ним, – Алан поморщился. – Я не видел Бурго­ня, ибо тогда понял бы, с кем имею дело. Однако у меня было время обследовать внутреннее расположе­ние замка. Никто не знает, когда понадобится знание обороны поместья.
 Слабая улыбка, первая за много дней, тронула губы Адриана.
 – Хорошо иметь такого родственника. Ты знаешь, где темница?
 Де Вер хотел сказать, что Бургонь не поместит знатную даму в темницу, словно воровку, но переду­мал. Нет, именно так и поступил Ги.
 – Я не уверен, – неохотно ответил он. – Не могу поручится, но полагаю, темница находится под севе­ро-восточной башней, хотя своими глазами ее не ви­дел.
 Граф кивнул, нисколько не удивившись. Даже лю­бопытнейший из гостей должен быть осторожен, суя нос в укромные уголки чужого замка.
 – В таком случае, Ричард, тебе придется отыс­кать место, где расположились крестьяне. Прости, что посылаю тебя, но мне надо кое-что выяснить.
 Зная, о чем думает брат, Фитц-Хью с отвращени­ем произнес:
 – Ты сошел с ума.
 – Возможно, – в тон ответил Адриан. – А может, и нет. У тебя есть предложение лучше?
 – Я пойду с тобой, – объявил Алан.
 Уорфилд вновь улыбнулся.
 – Знаешь, я оказался прав, предполагая, что ты захочешь пойти со мной. Бери плащ.
 Часом позже де Вер согласился с заявлением Ри­чарда:
 – Ты сошел с ума.
 Солнце сменил моросящий дождик, и мужчины воспользовались плохой видимостью и черными пла­щами, чтобы незаметно пробраться к замку с тыла. Массивная каменная башня нависала над рекой. Кру­тая скала поднималась от самой воды до основания замка, а стена казалась абсолютно неприступным препятствием в виде отвесной поверхности, поднима­ющейся на высоту двадцати футов [11] .
 Не обращая внимания на замечание де Вера, граф, прищурившись, изучал скалу и стену.
 – Во время визита ты обратил внимание, сколь­ких дозорных держит Ги на стороне реки?
 Алан задумался.
 – Кажется, там только несколько человек, и все они располагаются со стороны суши.
 – Он всегда был беспечным, – пробормотал Адри­ан. – Проклятый боров сегодня перестраховался у ворот, но я очень удивлюсь, если со стороны реки будет хорошая охрана.
 – Конечно, ведь никто не рискнет атаковать за­мок отсюда, – разгневанно проговорил де Вер.
 – Скала и стена Уорфилда гораздо круче и выше, а я взбирался по ним, – мягко возразил граф.
 Это заставило собеседника замолчать. Ему при­шло в голову, что Адриану нет равных в поисках и добывании птенцов сокола.
 – Ты что же, взобрался на скалу ночью и в дождь, когда пальцы скользкие, а ветер настолько силен, что в любую секунду грозит сбросить тебя в реку?
 – Ну, не в дождь, – признался Уорфилд, – но здесь подниматься будет легче – подъем не так крут, больше выступов, за которые можно ухватиться.
 Алан недоверчиво посмотрел на него. Если лорд Адриан считает это легким подъемом, то явно сошел с ума.
 – Как может помочь Мериэль твоя глупая затея?
 Граф посерьезнел:
 – Ты считаешь, я смогу жить, если Бургонь убьет ее?
 Опасные огоньки, заплясавшие в серых глазах де Лэнси, заставили Алана замолчать. Впервые он по­нял, что Уорфилд способен отдать все графство за спасение жены. Серьезность сложившейся ситуации состояла в том, что даже этого могло оказаться недо­статочно, чтобы вырвать ее из лап Ги.
 Де Вер перевел взгляд на замок. Он казался не таким дружелюбным, как Уорфилд, не таким внуши­тельным, но все же вызывал благоговейный страх. Волосы на голове встали дыбом, но мужчина старал­ся держать себя в руках.
 – Если ты пойдешь туда, я с тобой.
 Лорд Адриан удивленно поднял брови.
 – Ты достаточно глуп, чтобы попытаться взобрать­ся в темноте по влажной, скользкой скале? Я не ду­мал, что ты зайдешь так далеко.
 – Не уверен, что осилю подъем при свете дня, не говоря уже о темноте, но если ты сумеешь добраться до вершины, то можешь спустить мне веревку. Для спасения Мериэль лучше иметь кого-то, кто прикры­вает тебе спину.
 Глаза лорда опасно засверкали.
 – У тебя не возникнет искушения вонзить туда кинжал?
 Алан почувствовал, что краснеет. Он даже не за­метил, когда исчезла его враждебность к Уорфилду. Скорее всего, решающую роль здесь сыграла любовь де Лэнси к жене. Будучи не готовым признать это, Алан отрезал:
 – Я оставлю это удовольствие на потом, когда моя сестра станет свободной.
 Де Лэнси улыбнулся, воздержавшись от ответа, и продолжал внимательно изучать опасный подъем, который предстояло осилить.




 ГЛАВА 20


 «Жаль, что в это время года ночи так коротки», – думал Адриан. Они отправились поздно, чтобы оби­татели замка успели уснуть. В их распоряжении име­лось всего несколько часов до того, как начнется рас­свет. Подъем по скале займет немало времени, а поиски Мериэль и того больше. Если она находится на верхних этажах главной башни, задача окажется невыполнимой.
 Надвинув на лицо капюшон, граф спрятал свет­лые волосы, которые могут привлечь нежелательное внимание. По той же причине он измазал землей лицо, желая слиться с серой скалой. Взбираться по скале в доспехах будет крайне неудобно, поэтому Адриан облачился в кожаную одежду, которая, конечно, не защитит в бою. Вокруг пояса он обмотал веревку, достаточно прочную, чтобы удержать двоих. Восхож­дение походило на самоубийство, однако выбора не было.
 Ричард пустил в ход свой дар красноречия, убе­див крестьян, что лорд Адриан отличается от лорда Ги и щедро заплатит за помощь. Надеясь, что сотруд­ничество спасет их дома и сохранит жизни, двое со­гласились помочь. Одна – молодая девушка, работавшая в замке. Приехав навестить родственников, она не смогла вернуться обратно – мост был поднят.
 Девушка и Алан трудились несколько часов, ку­сочком угля рисуя план замка. Крестьянка сумела вспомнить, где располагается темница, и указала на другие укромные места, куда могли запереть Мериэль. Служанка хорошо знала местонахождение раз­личных переходов. Адриан предположил, что такие знания она получила, обсуждая с рыцарями кое-ка­кие интимные вопросы. Хвала тебе, Господи, за непо­мерное английское сладострастие.
 Другим помощником был рыбак, согласившийся отвезти их на своей лодке к подножию скалы и подо­ждать, пока они вернутся обратно. У Уорфилда име­лись определенные сомнения на его счет, но их раз­веял Ричард, отозвавший графа в сторону и объяс­нивший, что дочь этого рыбака изнасиловал Бургонь. После этого пояснения де Лэнси стал полностью до­верять рыбаку.
 Фитц-Хью наблюдал за приготовлениями, сжав зубы, но хранил молчание.
 Застегивая пояс с ножнами, Адриан сказал брату:
 – Если со мной что-нибудь случится, Матильда и ее сын согласились считать тебя наследником моего титула и владений. Возможно, тебе придется сразиться с некоторыми сторонниками Стивена, претендующи­ми на него, но ты справишься.
 – Возвращайся и борись за свои права сам, – ряв­кнул Ричард.
 Уорфилд прекрасно понимал его чувства – из всей семьи остались только они вдвоем, поэтому не так-то просто разбрасываться братьями.
 Фитц-Хью не стал отговаривать Адриана от его затеи, зная, что тот делает это не ради забавы. Непомерный риск – единственное, что может спасти Мериэль от издевательств и жестокой, мучительной смерти, и брат скорее добровольно пойдет на смерть, чем оставит ее в руках Бургоня. Однако об этом не стоит говорить вслух.
 Уорфилд спросил:
 – Алан, у тебя есть какие-нибудь последние про­сьбы, которые мог бы исполнить Ричард?
 Де Вер пожал плечами:
 – Пусть Эвонли отдадут лорду Теобальду. Неко­торые мои личные вещи можно отдать брату Вильяму в поместье Болейн в Уилтшире. Больше ничего. Сде­лай все возможное для Мериэль.
 Адриан знал, что последнее было излишним – его брат сделает все для освобождения Мериэль. Если де Лэнси, граф Шропширский, погибнет, Ги может по­терять интерес к девушке и освободит ее за неболь­шой выкуп.
 Когда Уорфилд и Алан выходили из дома, Фитц-Хью крепко обнял брата напоследок:
 – Ради Бога, будь осторожен, глупый ублюдок.
 Адриан похлопал его по плечу.
 – Ну да, я глупый, но ублюдок-то ты, не забывай.
 Де Вер тактично сделал вид, что ничего не рас­слышал – семейные ритуалы часто бывают непонят­ны стороннему наблюдателю.
 Погода стояла отвратительная – моросил мелкий дождик, и мутная белесая пелена покрывала землю. Она подходила для укрытия, но никак не для восхож­дения. Выйдя из деревни, мужчины подошли к замку с тыла, со стороны реки, где их ждал Турбет, рыбак.
 Путешествие не заняло много времени – течение оказалось достаточно сильным, чтобы выбросить их к самому подножию скалы, не поднимая шума. Турбет высадил их у небольшого каменного выступа у осно­вания скалы, а сам проплыл немного дальше и спря­тал лодку за другим выступом.
 Мужчины давно выработали и обговорили дейст­вия, поэтому сейчас у них не было необходимости разговаривать. Адриан снял плащ, сапоги – голые ноги с цепкими пальцами имели неоспоримое пре­имущество перед обувью. Он оставил Алану свой меч, взяв с собой лишь кинжал на случай, если его встретит стража.
 Первая часть восхождения оказалась относитель­но легкой – на скале было много уступов и впадин. Но затем утес резко шел вверх, его поверхность каза­лась абсолютно гладкой – зацепиться было не за что. Для Уорфилда перестал существовать окружаю­щий мир, все внимание сосредоточилось на подъеме. Даже мысль о Мериэль отступила на второй план и потеряла свою значительность. Реальность была в том, чтобы протянуть руку и нащупать трещину в скале. Тело держалось только на плечевых мускулах, снача­ла напрягавшихся, потом дрожавших, затем рвавшихся от напряжения. Лицо прижималось к грубому сколь­зкому камню. Вес тела переходил с одной ноги на другую, а руки готовились подстраховать, если ка­мень предательски скатится вниз.
 Пойдя три четверти пути, Адриан отыскал ряд рас­щелин и стал подниматься выше, как вдруг посыпал­ся дождь мелких камней. Пальцы соскользнули с мок­рой скалы, и де Лэнси стал стремительно падать вниз. Однако ему удалось, показав чудеса ловкости, как искусному акробату, схватиться за одинокий куст, росший в расщелине. Тот вскоре был вырван с кор­нем, но некоторое время держал вес тела, и Уорфилд сумел найти опору.
 Камнепад породил необычайный шум, а де Лэнси, прижавшись лицом к скале, дрожал от пережитого потрясения. Он находился на волосок от гибели, ду­мая, что стража наверху наверняка услышит биение его сердца.
 Было вовсе не жарко, но Адриан покрылся потом, будто час упражнялся в фехтовании.
 Немного передохнув и успокоившись, он продол­жал невероятно трудное восхождение. Дважды при­шлось отступить, когда пальцы не нащупывали рас­щелин, и нужно было искать другой путь. Но в конце концов – Бог знает, сколько на это ушло времени, – он добрался до стены.
 Дойдя до травы у подножия, Уорфилд позволил напряженным мышцам немного расслабиться, зная, что самое худшее впереди. Ощущение времени, поте­рянного напрасно, подняло на ноги. Он изучал учас­ток скалы, тянущийся вдоль реки. Несомненно, оби­татели замка сочли предосторожность необязательной, и именно по этой причине маленькое деревце, кото­рое он заметил еще днем, не было срублено. Какая беспечность со стороны Бургоня!
 Размотав веревку, Адриан обвязал один конец во­круг ствола и попробовал на прочность. Деревце не­много согнулось, но выдержало, и граф решил, что оно не сломается под тяжестью Алана. Он тихо из­дал условный сигнал, и через мгновение услышал от­вет, затем опустил веревку вниз, поморщившись от неприятного скрипа.
 Де Вер привязал узел с мечами, плащами и сапо­гами, дернул за веревку, и Адриан начал медленно поднимать груз, моля Бога, чтобы тот ни за что не зацепился. Отвязав узел, Уорфилд вновь сбросил ве­ревку. На восхождение Алану потребовалось всего несколько минут. Его тянула обвязанная вокруг тела веревка, но руки и ноги, помогавшие подъему, боле­ли от напряжения.
 Когда де Вер достиг вершины, Адриан отвязал ве­ревку, смотал ее и повесил на шею. Не говоря ни слова, Алан оперся руками о стену, а Уорфилд встал ему на плечи, сразу поднявшись на высоту в шесть футов. Затем снова начались мучения. Бог знает, ка­кой из владельцев Честена строил этот замок, но он, земля ему пухом, наверное, мало заплатил каменщи­кам, ибо камень был настолько неотесан и необрабо­тан, что обдирал руки и лицо в кровь. В некоторых местах камни искрошились, что свидетельствовало о плохой и безобразной работе строителей.
 Пальцы рук и ног Адриана скользили по шерша­вому камню, срывались и кровоточили на мокром из­вестняке. Мужчина знал, что это самый опасный и трудный подъем в его жизни. Уже потом он никак не мог поверить, что когда-то одолел его. Скорее всего, вмешались божественные силы.
 Когда же наконец пальцы нащупали край бойни­цы, из груди вырвался облегченный вздох. Не успел де Лэнси собраться с силами и подтянуться, как ус­лышал шаги над головой. Вот теперь боги покинули его, бросили на произвол судьбы.
 Бесконечно долго, как ему казалось, Адриан висел на руках и все это время молился, чтобы дозорный не заметил судорожно вцепившихся в амбразуру пальцев или не выбрал это место, чтобы осмотреть реку. Удача оказалась на стороне Уорфилда – страж ничего не заметил и продолжил вышагивать, радуясь, что ему досталась безопасная сторона стены. Вряд ли найдет­ся сумасшедший, решивший атаковать замок со сторо­ны реки, где скала совершенно неприступна.
 Адриану хотелось выждать некоторое время, что­бы стражник отошел как можно дальше, но пальцы занемели, и он был вынужден подтянуться к бойнице. Согнувшись, подождал немного, вслушиваясь в удаляющиеся шаги, но сигнала тревоги не было. По словам служанки, де Лэнси находился над свинарни­ком. Судя по запаху, так оно и было.
 Уорфилд осторожно ступил на стену. Пригнув­шись, чтобы его силуэт не вырисовывался на фоне неба, он привязал веревку к зубцу стены, и Алан быстро поднялся наверх.
 За это время Адриан успел натянуть сапоги, при­крепить меч, накинуть плащ и тщательно стереть с лица грязь, потому что в башне такая маскировка могла вызвать подозрение. Когда де Вер поднялся и вооружился, молодые люди пробрались к ближайшей лестнице, все еще пригибаясь пониже. Веревка, не­видимая в темноте, осталась привязанной к зубцу. Вероятность, что ее обнаружат, оставалась, однако предпочтительнее оставить ее там на случай поспеш­ного бегства.
 Спрыгнув на землю, мужчины надели капюшоны, спасаясь от дождя, и выпрямились, будто имели пол­ное право разгуливать по замку. Будучи немного зна­комым с внутренним расположением замка, Алан шел впереди.
 Когда они проходили мимо конюшен, открылась дверь, и вышел мужчина. Де Вер поднял руку в при­ветственном жесте. Человек ответил таким же, от­вернулся и справил малую нужду у стены, не про­явив никакого интереса к проходящим.
 Нервы Адриана были напряжены до предела, как всегда в минуту опасности, но все проходило спокой­но – никто не заметил вторжения. К нему постепенно возвращалась уверенность в успехе безнадежного, казалось, предприятия.
 Уорфилд заставил себя успокоиться. Физически самой трудной частью плана был подъем в замок, однако поиски Мериэль казались сейчас практически невыполнимой задачей. Небо на востоке начинало понемногу светлеть.
 Дозорный с тоской взирал на небеса. Дождь пере­стал, и небо значительно прояснилось. Слава Богу, скоро кончится его дежурство, удастся немного пере­кусить и лечь спать. И зачем приказали охранять за­мок с этой стороны? Если бы он сторожил главные ворота, то чувствовал бы себя человеком, делающим нужное дело. Эту ночь лучше бы провести с новой помощницей кухарки.
 Несомненно, лорда Ги беспокоило присутствие вто­рого графа Шропширского, разместившегося в дерев­не. Однако сражение еще предстоит, пока что про­тивники обменялись лишь оскорблениями. Но если Уорфилд не получит обратно свою жену, может раз­разиться настоящая война. Девушка была чертовски привлекательной, жаль, что она оказалась в роли кос­ти, за которую дерутся две собаки. Господи, да одной собаки вполне достаточно, стоит только посмотреть, что Бургонь сделал с их доброй леди Сесили.
 Дозорный облокотился на выступ и глянул вниз. Туман немного рассеялся, и мужчина мог видеть поб­лескивающую водную поверхность, тихую и мирную. Люди на кухне скоро приступят к работе, и ко време­ни окончания караула у них можно разжиться горя­чим хлебом.
 Уже готовясь отдыхать, дозорный выпрямился. Его колено что-то задело. Дотронувшись до больного мес­та, он увидел веревку. От страха кровь застыла в жилах.
 Выглянув за амбразуру, рыцарь увидел, что привязанная к зубцу веревка спускается вниз. Если это побег, догнать беглеца будет не слишком сложно. Но что если внутрь пробрался один из людей лорда Ад­риана и в этот момент открывает ворота, чтобы впус­тить своих людей? Если их план осуществится, до­зорный, просмотревший врага, умрет медленной, жестокой смертью. Его просто разорвут на куски и развесят их по стенам.
 Пустившись во всю прыть, на которую только спо­собен мужчина средних лет, он предупредил страж­ников у обоих ворот о возможной атаке изнутри, за­тем отправился будить капитана стражи, чтобы сообщить о противнике, пробравшемся в замок.
 Дверь в северо-восточную башню открылась с не­приятным скрипом. Более того, войдя внутрь, Алан споткнулся о мужчину, спавшего на полу. Человек пробормотал ругательство, но успокоился, когда раз­будивший его извинился. Служанка не предупреди­ла, что прямо у входа могут находиться люди, устро­ившиеся на ночь где придется.
 Осторожно пробираясь по темному коридору, ры­цари обнаружили лестницу, ведущую вниз. Спустив­шись на несколько пролетов, Алан кресалом высек огонь и зажег свечу. С рассветом их продвижение значительно ускорилось, и через мгновение они оказались перед чуланом, где, по словам служанки, порой содержались узники.
 Комната была заперта. Может ли здесь быть Мериэль? Из-за двери послышался кашель, несомненно, мужской. Девушка тоже могла находиться внутри, но, переглянувшись, рыцари отправились на поиски лестницы, ведущей в темницу.
 Капитан стражи Честена всегда спал со шлемом и доспехами под рукой, чтобы в любой момент надеть их, что он и сделал, когда дозорный разбудил его. Пристегнув пояс с ножнами, капитан приказал под­нять остальных, чтобы те начали обыскивать башню, а сам отправился к лорду Ги. Тот простит напрасно поднятую тревогу гораздо быстрее, чем факт, что стра­жа проворонила незваных гостей.
 Графиня спала на значительном расстоянии от мужа. Капитан, давно служивший в Честене, предпо­чел не думать об этом. Он потряс Бургоня, и тот мгновенно проснулся.
 – Обнаружена веревка, привязанная к стене над рекой. Один или несколько врагов находятся в замке. Стража у ворот предупреждена, рыцари обыскивают замок.
 Ги свесил ноги с кровати.
 – Это лорд Адриан! – возбужденно воскликнул он. – Разбуди сэра Венсана – де Лаон мечтал при­сутствовать при его смерти.
 – Да, это, наверное, кто-то из людей Уорфилда, – согласился капитан.
 – Нет, это Уорфилд собственной персоной. Он пришел за женой, этой безмозглой курицей, я чувст­вую это, – граф ударил леди Сесили по плечу. – По­моги мне надеть доспехи. На этот раз я покончу с ним. Господи, это желание не давало мне покоя уже несколько лет!
 Леди Сесили поднялась и помогла мужу облачиться в доспехи, затем лорд Ги и капитан отправились на поиски визитеров.
 «Я хочу, чтобы весь Шропшир знал о нашей свадь­бе!» – кричал он, дергая за веревки, привязанные к языкам колоколов. Когда Большой Том подал голос, она рассмеялась и ударила в Маленькую Нелли, чье нежное сопрано гармонично вливалось в торжествен­ные звуки церемонии. В сердце девушки поселились радость, любовь и уверенность.
 Мериэль проснулась, а колокольный звон все еще стоял в ушах. Нет, не колокол, а тихий, до боли зна­комый голос звал ее:
 – Мериэль, ты здесь?
 – Алан? – она задохнулась от изумления, уверенная, что все еще спит. Подняв голову, увидела свет­лый квадрат там, где находился люк.
 – Слава Богу, – с облегчением произнес мужчи­на, стараясь говорить как можно тише. – Отойди в сторону, я опущу лестницу.
 Мериэль отошла к стене, и мгновение спустя лес­тница опустилась на пол.
 – Ты можешь сама подняться?
 Не успел Алан закончить предложение, как сест­ра уже одолела половину ступеней. Он вытащил ее, схватив под руки, и сжал в объятиях. Плача и смеясь одновременно, Мериэль тоже обняла его.
 – Как ты нашел меня? И как тебе удалось про­браться сюда?
 – Это долгая история, – уклончиво ответил де Вер. – Расскажу позже, когда будем за стенами за­мка.
 Он отпустил сестру, и та повернулась к двери, но остановилась, не в силах сдержать испуганный воз­глас. Поначалу ей показалось, что темная фигура у двери – не кто иной, как стражник Честена, пытаю­щийся остановить их.
 Но затем, вглядевшись, она узнала его. Даже за­крыв удивительные серебристые волосы капюшоном, Адриан Уорфилд был легко узнаваем. Мерцающее пламя освещало прекрасное, словно выполненное резцом скульптора лицо и огромные холодные серые глаза. Граф Шропширский прибыл заявить права на свою собственность.
 Муж не отрывал глаз от жены.
 – Я не причиню тебе зла, моя дорогая, – прошеп­тал он так тихо, что Мериэль едва расслышала.
 Холодное, прекрасное лицо принадлежало мучи­телю и тюремщику, нежный голос – возлюбленному, и Мериэль стояла, не шевелясь, разрываемая на час­ти страхом, томлением и смущением. Видя ее реак­цию, лицо Уорфилда словно окаменело. Алан положил руку на плечо сестры.
 – Лорд Адриан поднялся на скалу, возвышающу­юся над рекой. Теперь нам надо торопиться, мы пой­дем назад тем же путем, пока не рассвело. Надень это, – он протянул ей мужской плащ с капюшоном. Конечно, брат прав – нечего терять драгоценное время. Мериэль надела плащ и последовала за гра­фом, поднимающимся по лестнице. Брат шел следом. Она не отрывала глаз от спины шедшего впереди муж­чины. Мысль о том, что его гибкое тело, скрытое под длинным, чуть ли не до пола плащом, хорошо ей зна­комо, приводило девушку в радостное смущение. Однако ее печалило, что ничего нельзя было сказать о его душе.
 На следующем лестничном пролете Мериэль за­травленно взглянула на двери чулана. Взломать за­мок, поднять пятнадцать человек и спуститься такой большой группой по веревке – настоящее безумие. Возможно, пожилые люди окажутся не в состоянии убежать таким способом и попытка поставит под уг­розу жизни брата, мужа и ее самой. И все равно, Мериэль чувствовала себя предательницей, покидая Бенжамина и Сару.
 Беглецы миновали второй лестничный пролет. Ад­риан внезапно остановился и прошептал:
 – Возьми меня за руку.
 Мериэль, немного помедлив, послушно выполни­ла приказание. Де Лэнси задул свечу, их мгновенно поглотила темнота. Его рука была сильной и надеж­ной, и Мериэль без колебания пошла за ним. Она запретила себе думать о муже, лучше представить, что это Алан. Сейчас не время гадать, чего лорд Ад­риан ждет от жены в будущем.
 Беглецы осторожно подошли к двери. Мериэль ка­ким-то шестым чувством поняла, что по крайней мере один человек спит здесь, но никто не проснулся и не окликнул их. Уорфилд отпустил ее руку и открыл скрипнувшую дверь.
 Светало, и в кухне уже, наверное, вовсю кипит работа. Скоро весь замок проснется. Адриан повер­нул налево, они прошли вдоль башни, затем заверну­ли за угол, и девушка увидела море адских огней, поджидающих их.




 ГЛАВА 21


 Когда муж ушел, Сесили оделась, абсолютно уве­ренная: кровная вражда между Бургонем и Уорфилдом вот-вот разрешится. Трудно поверить, что лорд Адриан для спасения жены смог взобраться по не­приступному утесу и стене, но, тем не менее, женщи­на считала, что Ги прав. Говорят, де Лэнси безрас­судно храбр, кроме того, вряд ли кто-то из его людей способен рисковать жизнью из-за графини. Сесили с болью подумала о том, как прекрасно было бы иметь такого любящего мужа.
 Леди Честен отбросила эту мысль. За свою лю­бовь Уорфилд умрет ужасной смертью, и ему ничем нельзя помочь. Однако кое-что сделать она все же попытается.
 Сопровождаемая двумя рыцарями с факелами, Се­сили вышла наружу и взобралась по лестнице на сте­ну. Отсюда открывался великолепный вид на внут­ренний двор. Ближайшая лестница вела к домику стражников, охраняющих ворота. Женщина на мгно­вение остановилась, прислушиваясь к стуку копыт под стенами замка.
 Вглядываясь в темноту, она увидела темную мас­су по другую сторону стены. Там стояла группа всадников, очевидно, во главе с Ричардом Фитц-Хью. Не­ужели он ждет, пока Уорфилд откроет ему ворота, чтобы захватить Честен?
 Сесили некоторое время размышляла над этим во­просом, затем покачала головой. Сражение внутри замка подвергнет опасности жизни его обитателей, в том числе и леди Мериэль. Наверное, Уорфилд по­пытается вывести ее наружу другим путем. Нет, ско­рее всего, Фитц-Хью стоит у ворот в надежде помочь брату.
 Но он не в силах ничего предпринять. Возможно, если бы Ричард был наследником, то не сожалел бы о кончине брата. Приказав себе не отвлекаться, леди Сесили быстро обошла башню, ища место, с которого хорошо просматривается сторона, обращенная к реке.
 Возможно, ее вмешательство спасет жизнь жене Уорфилда. Она мало знала леди Мериэль, но ради нее стоило рискнуть. Юная хрупкая женщина стала жизненно важным символом борьбы, и если удастся вызволить ее, может быть, и проблемы Сесили раз­решатся.
 Адриан остановился, как вкопанный, при виде скоп­ления вооруженных рыцарей, столпившихся возле башни, и множества факелов. Каким-то образом их присутствие было обнаружено, и визитеров, словно крыс, поймали в ловушку. Рассвело настолько, что можно было различить некоторые фигуры. Рыцари торжествующе кричали, ликуя при виде жертв.
 Они попались в ловушку, но их все же еще не схватили.
 – Назад! – приказал де Лэнси.
 Беглецы только что миновали место, где башня, стена и какое-то каменное здание соединялись, обра­зуя тупик. Добравшись до него, Адриан и Алан выта­щили мечи и кинжалы и встали плечом к плечу. Уорфилд распорядился.
 – Мериэль, встань позади нас.
 Безмолвно и безропотно она подчинилась. Места для сражения хватало обоим рыцарям, но было явно недостаточно, чтобы долгое время сдерживать атаку­ющих.
 Топая сапогами, звеня доспехами и мечами, пол­дюжины стражников ринулись к тупику, но с еще большим грохотом остановились, обсуждая тактику боя.
 Пока они совещались, прибежала еще одна груп­па рыцарей, которую вел сам Бургонь. В полном бое­вом облачении, с гербом на доспехах, огромный муж­чина, чья мощная фигура из-за доспехов отбрасывала гротескную тень, казался исчадием ада.
 Бургонь остановился, глядя на Адриана:
 – Итак, – выдохнул он, и в его свистящем шепоте послышалось удовлетворение. – Наконец мы встре­тились. Как это похоже на тебя, Уорфилд, распус­тить нюни из-за бабенки. Твоя слабость будет стоить тебе жизни.
 – Она будет стоить еще многих жизней, если ты попытаешься взять нас силой, – убежденно ответил де Лэнси, лихорадочно обдумывая положение. Конеч­но, быстрая смерть в бою предпочтительнее плена, когда его участь будет решать Ги, однако, в любом случае, ему не жить. Подумав, что свобода Мериэль и Алана может быть куплена ценой его жизни, он предложил: – Если ты освободишь мою жену и ее брата, я сдамся.
 – Нет, Уорфилд, я не хочу, чтобы ты сдавался, – возразил Бургонь, вытаскивая меч. – Я не могу ли­шить себя удовольствия убить тебя, – выражение его лица скрывал шлем, но в голосе слышались ликую­щие нотки. – Бой один на один, пока кто-нибудь не умрет. Может, когда я раскромсаю тебя на кусочки, то стану таким добрым, что отпущу пленников.
 – О, да, это будет удивительно честный бой, если учесть, что ты в полном боевом вооружении, а я – нет, – в голосе Адриана прозвучала ирония. Его участь была предрешена независимо от исхода боя. Даже если удастся убить Бургоня, его люди немедленно отомстят за смерть хозяина. Однако жирный боров сказал, что, возможно, освободит Мериэль и Алана, значит, еще есть надежда, что им удастся выжить. Ведь проще и безопаснее освободить Алана, чем убить его.
 – Пусть будет так – поединок один на один. Мой друг не станет вмешиваться, если твои люди посту­пят так же.
 Сэр Венсан де Лаон, стоявший позади владельца Честена, сделал рыцарям знак отойти. Стражники выстроились полукругом у входа в тупик. Мужчины, держащие факелы, встали по бокам, чтобы осветить место поединка.
 Алан отсалютовал Адриану мечом.
 – Странно, но мне приятно было познакомиться с тобой, Уорфилд. Желаю удачи.
 Едва заметно улыбнувшись, тот кивнул, затем пос­мотрел на Мериэль, чувствуя, как сжалось сердце при мысли, что он, возможно, никогда больше не уви­дит ее. Графиня стояла, гордо выпрямившись – хруп­кая, несломленная, храбрая женщина, лицо было скры­то темнотой. Адриан спокойно произнес:
 – Прости, дорогая, что из-за меня ты попала в такое положение. Можешь простить?
 Она пожала плечами.
 – Тебе не пришлось бы стоять здесь, глядя в лицо смерти, если бы не я, так что нет нужды прощать, – в голосе слышались печаль и сожаление. – Все в руках Господа. Пусть он хранит тебя.
 На такой дружественный ответ Адриан даже не рассчитывал. Повернувшись к противнику, он вынул меч и хотел снять плащ. Не успел он дотронуться до застежки, как Алан издал предупредительный возглас.
 Де Лэнси поднял голову – Ги ринулся вперед, высоко подняв меч, презрев законы поединка, по ко­торым сражение не начинается, если одна из сторон не готова. Однако и сам бой трудно назвать нормаль­ным – речь шла не о защите чести или проверке сил, а о смертельной схватке. Адриан отпрыгнул в сторо­ну, но меч Бургоня все же разрезал плащ и кожаный нагрудник.
 Лорд Честен с торжеством взглянул на куски одеж­ды. Сбросив плащ, Уорфилд швырнул его в противни­ка с такой силой, что тот пошатнулся. Земля от про­шедшего ночью дождя была мокрой, и Ги неловко упал на колено. К тому времени как он поднялся, противник уже поджидал его, полностью готовый к бою.
 – Пошли за священником, Ги, – тихим голосом, в котором слышалось обещание смерти, произнес Ад­риан. – Настал час твоей гибели, и даже предатель­ство не спасет тебя.
 Взревев, Бургонь взмахнул своим огромным ме­чом. Де Лэнси понимал, насколько слабы его пози­ции, и испытывал сожаление, что не облачился в до­спехи. К тому же, его силы были истощены утомительным восхождением. Для него любой удар Ги может оказаться смертельным, а самому Адриану потребуются удача и все мастерство, чтобы нанести врагу удар, способный пробить доспехи. И все же, бряцание металла о металл наполнило сердце Уорфилда радостью. Много лет назад он дал клятву ото­мстить и выжидал, тренируясь в искусстве владения мечом, пока не достиг совершенства, строил непри­ступный замок и не срывал зло на невинных кресть­янах, принадлежащих врагу. Но теперь настал час расплаты за все. Пусть Адриан погибнет сам, но сна­чала сведет счеты с человеком, который сжег его дом и уничтожил семью.
 Несколько минут звон мечей эхом раздавался в тишине, отражаясь от каменных стен, пока участни­ки поединка пробовали свои силы. Уорфилд убедился в том, что его противник сильный и опытный боец, обладающий смертельным ударом и, наверное, самый опасный из тех, с кем ему доводилось скрестить мечи. Если он допустит хоть малейшую ошибку, тут же погибнет. У Бургоня, конечно, имелись и свои недо­статки – вкладывая всю силу в удары, Ги быстро ус­тавал. Его техника владения оружием не отличалась разнообразием. Этим непременно надо воспользовать­ся. Чем дольше боров будет биться, чем больше вы­мотается и устанет, и тем скорее возрастут шансы совершить смертельную ошибку.
 Размышляя о тактике ведения боя, Адриан сосре­доточил силы на защите, отражая удары врага. На стороне Уорфилда были его молодость и быстрота ре­акции, к тому же, отсутствие доспехов давало, кроме уязвимости, преимущество в скорости. Ги, несомнен­но, устанет первым, но до этого нужно беречь ярость для финального удара, сосредоточиться на том, что­бы остаться в живых.
 Для большинства зрителей поединок был уроком владения мечом, совершенством боевой техники. Ры­цари начали заключать пари на участников схватки. Большинство считали, что победит их хозяин – возь­мет силой и защищенностью доспехами, но другие, более разумные, ставили на Уорфилда. Хотя молодой человек построил тактику на защите, но передвигал­ся с поразительной скоростью, ловко уворачиваясь от ударов, делая стремительные выпады, удивляя на­блюдателей своим мастерством.
 Ошеломленная и испуганная, Мериэль, затаив ды­хание, наблюдала за сражением. Поначалу она абсо­лютно не разбиралась в достоинствах и недостатках бойцов. Звон мечей оглушал, ей казалось, что любой из ударов Ги будет последним для Адриана, и тот рухнет к его ногам, разрубленный пополам. Уорфилд казался маленьким и беззащитным, но вскоре она убедилась, что рыцари равны по силе и мастерству и ведут себя соответственно избранным гербам. Ги де­монстрировал мощную, грубую силу свирепого боро­ва, а де Лэнси напоминал бесстрашного сокола, стре­мительно атакующего и ловко уходящего от ударов, причем делал это красиво и грациозно.
 Мериэль могла еще сомневаться в своих чувствах к мужу, но в отношении Ги все было ясно. Человек представлял собой злобного, свирепого зверя. О, Дева Мария, прости за сравнение с божьей тварью. Такого дьявола вряд ли любит Бог, принимая во внимание не только его мрачный нрав, но и бесчисленные зло­деяния. Мериэль неистово молилась за победу Адри­ана.
 Много лет назад в Ламборне она уже наблюдала за ним издалека. Теперь, с близкого расстояния, де Вер видела его сосредоточенность, красоту движений и великолепный, полный грации танец со смертью. Уорфилд легко двигался, уворачиваясь от ударов и сам нанося их. Его мускулы напрягались, вырисовы­вались под одеждой, а прекрасное, как у ангела, лицо блестело от пота.
 Мериэль впервые узнала, что поединок до смер­тельного исхода – очень шумное зрелище. Мечи то звенели, как разбитые колокола, то скрежетали друг о друга, издавая душераздирающий визг. Удары и кон­трудары сопровождались тяжелым хриплым дыхани­ем, выкриками и ругательствами сражающихся. Со стороны зрителей доносилось глухое бормотание, словно шелест волн, сменяющееся восклицаниями и вздохами при особенно сильном ударе.
 Первая кровь пролилась из-за одного из воинов. Когда Адриан в очередной раз увернулся от меча Ги, рыцарь, которому надоело, что ни один из участников поединка еще не ранен, шагнул вперед и сунул древко копья под ноги Адриану. Сосредоточив внимание на противнике, тот не заметил подножки и тяжело рухнул, упав на правую руку и придавив телом меч.
 По законам поединка, если один из участников стал жертвой стороннего наблюдателя, соперник до­лжен дать время подняться, но Бургонь, далекий от понятий чести, с торжествующим криком ринулся впе­ред, взмахнув огромным мечом и готовясь нанести смертельный удар. Мериэль вскрикнула, прижав руки ко рту, застыв от страха и будучи абсолютно уверен­ной в исходе боя.
 Однако Адриан отреагировал с быстротой молнии. В последнее мгновение, когда меч Ги, казалось, уже коснулся его шеи, молодой человек взмахнул кинжа­лом, зажатым в левой руке, и отбил удар. Сталь за­звенела от напряжения, и кинжал сломался. Меч, вырвавшийся из руки Бургоня, отлетел в сторону, а Уорфилд метнул рукоятку кинжала в лицо врагу, раз­бив ему нос.
 Ги машинально схватился за лицо, а де Лэнси, резко распрямив согнутые ноги, изо всех сил ударил ими в пах врага. Бургонь взревел и попятился. Все еще лежа на земле, Адриан взмахнул мечом. В таком положении он не мог нанести сильный удар, но ему удалось рассечь ногу Ги от икры до колена.
 – Первая кровь за Уорфилдов! – грудь болела от напряжения, но душу переполняла радость. Де Лэн­си вскочил на ноги. Его белокурые волосы сверкали, как белый огонь. – Этот удар за моего отца, лорда Хью Уорфилда, убитого на Рождество. Есть высшая, божественная справедливость, и ты умрешь от его меча!
 В то время, когда Адриан сражался с Бургонем, Алан подошел к рыцарю, поступившему так нечест­но. Его меч глубоко вошел в руку стражника, и когда стон раненого отразился от стен Честена, Алан крик­нул:
 – Я убью всякого, кто посмеет вмешаться! – вер­нувшись на прежнее место, он время от времени пос­матривал на солдат, стоявших полукругом, чтобы убедиться – у тех отпала охота наносить предательс­кие удары.
 Рассвело, в свете факелов уже не было нужды, и стражники начали гасить их. Ногу Бургоня заливала кровь, но рана была неглубокой. Он опомнился и об­рушил град ударов на Уорфилда. Потеря кинжала ослабила защиту Адриана, он вынужден был отступить.
 Мериэль вспомнила о кинжале, который дала леди Сесили. Она прятала его под платьем. Конечно, он не такой большой, как у Ги, однако это лучше, чем ни­чего.
 Вытащив нож и размотав тряпку, в которую он был завернут для безопасности, Мериэль дождалась подходящего момента, когда Уорфилд, отбив очеред­ную атаку, приблизился к ней.
 – Адриан, возьми! – она бросила кинжал прямо к его ногам. Уорфилд быстро глянул на жену. На мгно­вение их взгляды встретились, и от дикого выраже­ния глаз Адриана по телу Мериэль пробежала дрожь, хотя она знала, что злость направлена не против нее. Уорфилд стиснул зубы и повернулся к Бургоню.
 Наблюдатели вздрогнули и издали дружный вздох, когда Адриан наклонился, чтобы левой рукой поднять кинжал. Мериэль сжала руки, не замечая, что ногти больно впились в ладони, понимая, что в какой-то мере отвлекла его внимание. Она никогда не простит себе, если это повлечет смерть Уорфилда. Мериэль подумала, что тоже скоро умрет – лорд Ги вряд ли освободит ее и брата.
 Воспользовавшись моментом, Бургонь вложил в удар всю силу. Такой удар способен пронзить Уор­филда насквозь, и лорд Честен сначала взревел от восторга, затем от ярости, когда соперник увернулся от разящего меча. Ги ринулся вперед, выставив пра­вую руку, но слишком поздно обнаружил, что со сто­роны противника это было обманным движением, и вместо того, чтобы пригвоздить врага к стене, муж­чина подставил себя.
 Двигаясь с поразительной быстротой, Адриан кос­нулся острием меча правой кисти врага. Кровь хлы­нула из перерезанной вены, а де Лэнси хрипло про­изнес:
 – Это за моего брата Хью, за его жену и сына.
 Противники обменялись серией ударов, но Ги явно потерял преимущество. Ему не устоять против свер­кающего, как молния, меча Адриана. Зрители при­тихли. Бургонь, пожалуй, был единственным, кто не понял, что его участь решена. Уорфилд завладел ини­циативой и играл с противником, как кот с мышью, нанося раны на незащищенные участки тела Ги.
 Тот начал двигаться медленнее – силы таяли – и потерял бдительность. Пытаясь защитить от разяще­го меча ноги, он слишком низко опустил меч и щит. Адриан не преминул воспользоваться шансом и уда­рил в левую сторону лица Ги, выбив глаз и распоров щеку до кости.
 – Это за моих братьев Эмори и Болдуина, земля им пухом!
 Бургонь издал хриплый, протяжный вой. Он не про­сил о передышке, зная, что пощады не будет. Ги про­должал сражаться, ослепнув на один глаз и истекая кровью, хлещущей из трех ран, но все еще представ­лял серьезную опасность. Не в силах двигать правой рукой, он неожиданно отреагировал на насмешливый голос Адриана, ринувшись на него с вытянутыми рука­ми, будто собираясь заключить того в объятия.
 Рукопашная застала Адриана врасплох, и он со­вершил ошибку, пытаясь отбить нападение мечом, а не отпрыгнул в сторону. Лезвие скользнуло по защи­щенной доспехами груди Бургоня, но не остановило нападение.
 Ги подмял противника под себя, прижав к земле своим телом. Двое врагов лежали лицом к лицу, сверля друг друга ненавидящими взглядами, пытаясь вложить в них всю злость, скопившуюся за годы вражды.
 Тяжелые доспехи Ги и его немалый вес нещадно давили на Адриана, а хриплое дыхание и глаз, горящий животной злобой, напоминали дикого кабана. Острие кинжала вот-вот коснется горла де Лэнси.
 – Я попаду в преисподнюю, набожный ублюдок, – рявкнул Бургонь, – но ты отправишься туда раньше меня!
 – Не говори «гоп» пока не перепрыгнешь, – выдохнул Адриан. Он не мог пошевелиться, придавленный к земле весом этого борова, однако не мог позво­лить себе быть зарезанным, словно ягненок. Собрав волю и оставшиеся силы, он освободил левую руку, поднял кинжал Мериэль и с силой вонзил его в спи­ну Бургоня. Узкое лезвие прошло сквозь щель в соединении доспехов, и с противным хрустом вошло в тело. Вытащив окровавленный кинжал, Адриан хрип­ло проговорил:
 – Это за невинных жителей Уорфилда, которые умерли по твоему приказу!
 Смертельно раненый, Ги захлебнулся кровью, вы­ронив меч из внезапно ослабевших пальцев. Адриан сбросил с себя обмякшее тело и, шатаясь, встал на ноги. Бургонь лежал на спине, продолжая сверлить врага ненавидящим взглядом. Легкие выталкивали кровь, и жизнь уходила вместе с ней. Потянувшись за мечом, он бессильно уронил руку.
 Мериэль думала, что поединок завершен, однако Уорфилд так не считал. Его прекрасное лицо падшего ангела горело такой мстительной яростью, что девушка содрогнулась. Не веря глазам, застыв от ужаса, она увидела, как Адриан изо всех сил вонзил меч в ни­жнюю часть живота Бургоня, не защищенного доспе­хами.
 Ги вскрикнул в агонии, но его крик заглушил гром­кий голос Адриана, звонко отразившийся от камен­ных стен:
 – А это за тех, кого ты убил и обесчестил за всю свою Богом проклятую жизнь!
 Но даже после этого Уорфилд не успокоился. Взмахнув окровавленным кинжалом, он оскопил по­верженного врага. Тихо, так что услышали только те, кто стоял рядом, мужчина закончил:
 – За Мериэль и за твои преступления. Чтоб ты горел вечным пламенем в аду!
 Ги дернулся, издал горловой булькающий звук, кровь последний раз выплеснулась на траву, глаза закатились.
 Покрытый бисеринками пота, зажав в руке окро­вавленный меч, Адриан стоял, глядя на мертвого Бургоня. Кровь гулко стучала в висках.
 Правосудие свершилось, ярость начала постепен­но отступать, а вместо нее пришла слабость. Инстин­ктивно он посмотрел на Мериэль, ища поддержки.
 Но вместо этого Уорфилд прочел на ее лице отвра­щение. Жена отошла в дальний конец тупика и скло­нилась, прижав руку к животу, словно ее тошнило. В побелевшем лице не было любви, только ужас, будто перед ней находилось исчадие ада.
 Адриан похолодел, осознав, что ведя жестокий бой с Бургонем и совершив акт возмездия, потерял Ме­риэль. В этот момент он страстно желал, чтобы Ги нанес ему смертельный удар, потому что теперь де Лэнси жаждал смерти как освобождения.
 Хриплое бормотание рыцарей привлекло его вни­мание. Повернувшись, Уорфилд понял, что времени на сожаление не осталось. Опасность по-прежнему окружала их, а он был не совсем готов противостоять ей. Адриан обвел взглядом толпу рыцарей. Они счи­тались закаленными и опытными воинами, а оскор­бление хозяина прибавило им сил.
 Де Лэнси медленно отошел от тела Ги, наблюдая за застывшими лицами рыцарей. Он был настолько измотан поединком физически и морально, что меч дрожал в руке, а дыхание причиняло боль – очевид­но, когда Бургонь упал на него, то сломал ребро, од­нако сейчас на боль не было времени, пока не пропа­ла надежда увести отсюда Мериэль.
 – Он убил вашего хозяина! – рявкнул де Лаон. Придя в себя от бешенства – он потерял своего покро­вителя, – француз со свитом рассек воздух мечом. – Убейте их, убейте их всех!
 Некоторые рыцари колебались, но другие обна­жили оружие и двинулись вперед, словно стая голод­ных волков.
 Сожалея, что Мериэль и ее брат вынуждены рас­плачиваться за его грехи, Уорфилд собрал оставшие­ся силы и сосредоточился на последней отчаянной попытке. Ему и Алану никогда не совладать с целой толпой взбешенных рыцарей, но они дорого отдадут свои жизни.
 Алан встал рядом, держа в руке обнаженный меч.
 Внезапно тишину нарушил напряженный женский голос:
 – Нет, черт возьми! – леди Сесили спускалась по лестнице со стены, а ветер развевал ее вуаль. Женщина растолкала рыцарей. – Все кончено! – Она обратилась к стоящим впереди мужчинам: – Ги мертв, и теперь я хозяйка Честена! Большинство из вас служили еще моему отцу и прекрасно знаете, он не потерпел бы предательства и неуважения к чело­веку, только что выигравшему бой! – Сесили пере­вела дух. – Нет, это нельзя назвать честным боем, ведь Бургонь хотел просто зарезать Уорфилда, но вместо этого нашел свою смерть. Ги убил семью лорда Адриана и похитил его жену. Де Лэнси имел полное право требовать возмездия, и Бог дал ему силы и мастерство для победы!
 Обведя взглядом стоявших кругом мужчин, она обратилась к одному, затем к другому:
 – Рейнолф, Эдрик, Одо, слушайте меня! Вы слу­жили отцу и знаете, что такое честь! – никто не смог бы сейчас узнать тихую, запуганную женщину, какой она была совсем недавно. Высокая и полная, Сесили походила на древнюю британскую богиню войны. Женщина с достоинством приняла наследство. – Хьюго, Жан, Эдвард, вложите мечи в ножны!
 Мужчины стыдливо опустили головы. Воины, ко­торых она назвала по имени, исполнили приказание. Секундой позже их примеру последовали остальные. Только что походившие на стаю голодных, жажду­щих кровавой расправы волков, они стали отрядом воинов, подчиняющихся приказам хозяйки. Сесили обратилась к одному из рыцарей:
 – Хьюго, как капитан стражи ты прекрасно справ­лялся со своими обязанностями в сложных ситуаци­ях. Я хочу, чтобы так же честно служил и мне.
 Кивком головы она указала на другого мужчину:
 – Эдрик, иди к главным воротам и объяви Ричар­ду Фитц-Хью, что его брат жив и здоров, лорд Ги мертв, а он со своими людьми может зайти в ворота, если пришел с миром.
 С каменным лицом Сесили повернулась к сэру Венсану де Лаону:
 – Вы же, сэр Венсан, соберите вещи и выметай­тесь из Честена. Даю на сборы час. Не просите об оплате, я прекрасно знаю, что вы частенько запускали руку в карман господина, – затем женщина обрати­лась к рыцарю, подставившему Адриану подножку. – Ну а ты, Хьюберт? Бесчестному человеку нет места в Честене. Собирайся и тоже уходи. Она вызвала двух стражей:
 – Идите вместе с де Лаоном и проследите, чтобы тот ничего не украл. Если у вас возникнут сомнения, обратитесь ко мне.
 Сесили подняла руку, привлекая внимание:
 – Остальные могут идти завтракать. Жан, пошли за отцом Ансельмом, чтобы тот причастил графа.
 Через несколько минут мужчины разошлись, ос­тавив на поле недавнего сражения четверых живых и одного мертвеца. Когда рыцари скрылись из виду, леди Сесили подошла к изуродованным останкам Ги Бургоня. Она долго смотрела на тело, затем плюнула на него и отвернулась.
 Ослабев от усталости и облегчения, Адриан при­слонился к стене, но затем выпрямился.
 – Леди Сесили, – неуверено начал он. – Я на­деюсь, мы будем друзьями, ибо я не хочу быть вашим врагом.
 Женщина едва заметно улыбнулась, но вера в до­брые отношения сменилась тревогой.
 – Надеюсь, вы не обвините Честен в преступле­ниях мужа? Вы поддержите меня в наведении поряд­ка среди моих вассалов и исправлении зла, причи­ненного Бургонем?
 – Конечно. Я просто обязан вам помочь, – Адри­ан задумался, затем продолжил: – Если пожелаете, я попрошу Ричарда остаться здесь, пока вы упрочите свое положение.
 Подумав над его предложением, женщина кивнула.
 – Да, я слышала много хорошего о вашем бра­те… – ее прервал стук копыт, и перед ними предстал отряд во главе с Фитц-Хью. Спрыгнув с лошади, Ричард подошел к брату и так крепко сжал его в объ­ятиях, что граф почти потерял сознание от боли.
 Затем пришло время объяснений. Адриан старал­ся держаться прямо и, не обращая внимания на боль в боку, слушал внимательно. Он даже был рад этой боли и смущению – это помогало не думать об отвра­щении на лице Мериэль.
 Когда Уорфилд сражался с Бургонем, то знал – у него за спиной стоит жена, но сейчас она ушла. Не видя, когда исчезли Алан и Мериэль, де Лэнси тем не менее был уверен в этом. У него не хватало му­жества разыскать ее, но это не понадобилось – через несколько минут де Вер сама нашла его. Мериэль сидела верхом на гнедой кобыле, а Алан – на со­бственной лошади.
 На бледном лице выделялись лишь огромные го­лубые глаза, когда графиня, подъехав ближе, натяну­ла поводья.
 – Милорд, в замке находится еврейский купец Бенжамин Левески и его домочадцы. Ги держал их в чулане, требуя выкупа. Они помогли мне, когда я за­блудилась в королевском лесу, чувствуя себя боль­ной от горя. Прошу вас проследить, чтобы его отпус­тили.
 – Ваша просьба будет исполнена, – Адриан отдал бы все на свете за одно прикосновение к ее руке, однако не осмелился сделать это. Лицо Мериэль ясно говорило о страхе и отвращении, которые та испытывала.
 – Спасибо, лорд Адриан, – холодно поблагодари­ла графиня, соблюдая правила этикета. Немного по­колебавшись, она повернулась к леди Сесили. – Миле­ди, от всего сердца хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали для меня. Вы храбрая, честная и благородная женщина, и я буду молиться, чтобы будущее при­несло то счастье, которое вы заслуживаете, – взяв поводья, она направилась к главным воротам. Алан кивнул Уорфилду:
 – Мне еще не приходилось видеть более опытно­го, мужественного и достойного рыцаря, чем ты, – к удивлению Адриана де Вер протянул ему руку. После крепкого рукопожатия Алан повернулся и отправил­ся вслед за сестрой.
 Когда Мериэль скрылась из виду, Уорфилду пока­залось, что она унесла с собой его сердце.
 Ошеломленная, леди Сесили переводила взгляд с Адриана на Мериэль, но видя выражение его лица, отвернулась.
 Ричард был менее тактичен.
 – Господи, Адриан, не позволяй ей уехать. Мери­эль – твоя жена! За последние двенадцать часов ты рисковал жизнью дюжину раз, чтобы спасти ее! Поз­воль мне догнать их, и ты сможешь поговорить с ней!
 Уорфилд покачал головой. На его лице была на­писана такая непереносимая боль, что Фитц-Хью не мог смотреть на брата. Адриан чуть слышно произ­нес:
 – Если она действительно моя, то вернется по своей воле.




 ГЛАВА 22


 Главная задача на данный момент – разговор с Левески. Через несколько часов после поединка они встретились в холле, который леди Сесили предоста­вила в распоряжение графа. Адриан встал, когда во­шел старик.
 – Здравствуйте, уважаемый Бенжамин. Надеюсь, никто из ваших домочадцев не пострадал?
 – Нет, нам повезло, – одежда Левески была пор­вана и испачкана, но еврей казался удивительно спо­койным для человека, только что освобожденного из темницы. – Леди Сесили распорядилась, чтобы нам вернули все, включая оружие наших охранников. Моя жена сейчас собирает вещи.
 Поморщившись, граф вновь уселся в кресло и жес­том предложил старику сделать то же самое.
 – Угощайтесь вином, пожалуйста.
 Бенжамин налил себе полный кубок.
 – Вы пострадали в схватке с Бургонем? Я слы­шал, вам удалось уйти без единой царапины.
 – Несколько сломанных ребер, причем уже не в первый раз, – Уорфилд пожал плечами. – После нашего разговора я найду кого-нибудь, кто выпра­вит их.
 – Если пожелаете, я пошлю вам своего личного врача, – Бенжамин замолчал, затем хитро улыбнулся. – Простите, я забыл, что для христианина искать медицинской помощи у еврея означает подвергать опасности душу.
 Граф иронично улыбнулся.
 – В данную минуту я бы приветствовал самого дьявола, если тот хороший костоправ, – отпив глоток вина, он откинулся на спинку кресла. Де Лэнси выглядел усталым и каким-то помятым, серым – серое, поблекшее лицо, серые волосы, серые глаза. – Мы договорились с леди Сесили – в качестве компенса­ции за преступления мужа она желает отдать вам дом в Шрусбери, который уже предлагал сэр Венсан де Лаон.
 Кустистые брови Левески поползли вверх.
 – Это очень щедрый дар. Я могу себе позволить платить ей арендную плату.
 – Если хотите – я пойму, если вы передумали, – можете поселиться в Шрусбери вместе со всей семьей. Если кто-то еще решит последовать вашему примеру, буду только рад. Я предлагаю свою помощь и защиту. Поговорю с градоначальником, но не думаю, что возникнут проблемы.
 Купец чувствовал себя слишком ошеломленным, чтобы помнить о такте.
 – Разве вы уже не считаете, что своим присутствием мы ставим под угрозу души добрых христиан графства?
 Адриан отвел глаза.
 – В одной притче говорится о человеке, на которого напали разбойники, раздели его, избили и оста­вили умирать на дороге. Мимо проходил священник, который затем перешел на другую сторону дороги, притворяясь, что ничего не заметил. Другой божий человек сделал то же самое. Следом за ними шел самаритянин, представитель презираемого всеми на­рода. Он перевязал раны умирающему, помог добрать­ся до постоялого двора и ухаживал за ним. Затем оставил деньги хозяину, чтобы тот кормил раненого до тех пор, пока тот не выздоровеет.
 Уорфилд замолчал. Пауза надолго затянулась, пока он не заговорил вновь.
 – Вы помогли Мериэль, – граф вновь взглянул на Бенжамина. – Жителям Шропшира не могут угро­жать поступки хорошего человека. Я был слишком глуп и самонадеян и забыл о самом главном – о том, что находится в сердце человека.
 – Все люди совершают ошибки, – старый еврей задумчиво улыбнулся. – Вы удивительный человек, лорд Адриан. Нужно иметь немало мужества, чтобы признать свои ошибки или изменить решение, – Левески со страхом подумал, что для представителя его народа такое заявление – непростительная глупость, поэтому поспешно переменил тему. – Я поговорю с женой, но думаю, она согласится, сочтя ваше предло­жение за честь.
 – Надеюсь на это, – граф приветственно поднял кубок. – Мне хотелось бы поговорить с вами на бо­гословские темы. Считаю, такая дискуссия нам обо­им пойдет на пользу.
 Бенжамин рассмеялся и поднял кубок, затем от­пил немного. Иногда ему казалось, что настанут вре­мена, когда люди смогут жить в мире и согласии.
 После того как личный врач Левески осмотрел ребра Адриана и наложил тугую повязку, Уорфилд уснул мертвым сном и не просыпался до следующего утра. В замке царило оживленное веселье, ибо все его обитатели приветствовали смерть злобного хозя­ина, впервые за многие годы вздохнув с облегчением. Леди Сесили и Ричард смотрели за порядком, поэтому Адриану не было нужды оставаться в Честене.
 Но вскоре граф понял, что еще не готов вернуть­ся в Уорфилд, где каждый уголок напоминал о Мериэль. Когда к жене вернулась память и она убежала от него, в сердце де Лэнси все равно оставалась надеж­да: со временем, когда обдумает свое положение, Мериэль вернется к нему, приняв их брак. Сейчас надежда исчезла, как и брак.
 Взяв с собой только двоих рыцарей, Уорфилд от­правился в Фонтевиль. Многие годы он постоянно приезжал туда, но никогда прежде так не нуждался в утешении и покое. Адриан оставался там три дня, проводя время в молитвах и постах, и понял, что су­мел пережить главный удар. Доказательством служи­ла вернувшаяся способность молиться легко и непри­нужденно, словно ребенок. Он никогда не перестанет оплакивать Мериэль, но понял, что отпустив ее, со­вершил правильный поступок.
 Вечером, накануне возвращения в Уорфилд, Ад­риан отправился к аббату Вильяму и попросил отпус­тить ему грехи. Он не делал этого с тех пор, как в его жизнь вошла Мериэль – нельзя же простить челове­ку грехи, которые тот продолжает совершать и не желает останавливаться. Сейчас жена ушла, и наста­ло время признаний и прощений.
 Отпущение грехов несколько снизило напряже­ние, но не облегчило страдание и горе, засевшие глу­боко в сердце. Аббат Вильям был для графа не только священником, но и другом, поэтому Уорфилд откровенно рассказал обо всем, что произошло за последние несколько месяцев, не только рассказал, но и объяснил причину.
 Окончив повествование, граф прошелся по келье, не глядя на аббата, и сказал, словно обращаясь к самому себе:
 – Я никогда бы не оставил Фонтевиль, если бы не резня, учиненная Бургонем в Уорфилде. Вы знаете, что тогда я поклялся отстроить замок и отомстить врагу.
 Адриан остановился перед изящно выполненным распятием, висевшим на стене. Христос смотрел на него глазами мученика, все узнавшего о боли.
 – Эти клятвы я выполнил. Теперь настало время вернуться в Фонтевиль и дать обет верности Богу.
 Позади него послышался шорох – аббат поежился.
 – Ты собираешься оставить поместье? Для слу­жения Богу есть много путей, и ты хорошо ему слу­жишь, являясь владельцем Уорфилда.
 Адриан повернулся.
 – Ричард станет его новым и желанным владель­цем. Он будет править лучше, чем я, и положение графа Шропширского настолько усилится, что никто никогда не посмеет обвинить его в незаконном при­своении замка.
 Аббат слишком хорошо знал де Лэнси.
 – А как же твоя жена? Если леди Мериэль вер­нется к тебе, ты все равно будешь желать стать мона­хом?
 Слова Вильяма вызвали воспоминание о счастли­вой графине в первые дни после свадьбы. Пальцы все еще хранили ощущение шелковистости ее кожи. Тело графа напряглось, он выдавил из себя:
 – Она не вернется, поэтому у меня нет жены.
 – Когда ты был здесь послушником, я считал, что ты просто создан для служения церкви. Может, я был прав, – аббат покачал головой. – Но ты уже не тот юноша. Можешь оставаться в Фонтевиле сколь­ко захочешь, но я не позволю тебе дать обет.
 – Почему? – Уорфилд чувствовал, как почва уходит из-под ног. Как было бы хорошо стать монахом, это казалось единственным выходом. – Значит, вы предпочитаете иметь в моем лице богатого лорда, делающего хорошие подарки, нежели бедного монаха?
 Аббат Вильям искренне удивился.
 – Не очень христианское замечание, Адриан.
 Граф покраснел.
 – Простите меня, святой отец. Я знаю, что это не так. Но мне просто необходима религиозная жизнь, и если вы не примете меня в свой монастырь, я найду другой.
 – Думаю, довольно легко отыскать орден, кото­рый с радостью примет тебя в свои ряды. Но, Адриан, ради нашей дружбы, я прошу тебя, подумай как следует, прежде чем принять такое решение, – аббат вздохнул. – Очень часто монастыри используют как убежище от мира. Это не всегда плохо, однако мне будет больно видеть тебя монахом из-за такого пустяка. Ты можешь, положа руку на сердце, сказать, что вступаешь в наши ряды с легким сердцем, потому что не мыслишь другой жизни? Или делаешь это потому, что хочешь убежать от проблем, которые на данный момент кажутся неразрешимыми? – Вильям улыбнулся. – Думаю, если бы у тебя имелся выбор между Богом и женой, ты бы, несомненно, выбрал второе. Человек, разделяющий подобные убеждения, не имеет права быть монахом, ведь Бог не может быть вторым в его сердце.
 После продолжительной паузы Адриан, криво ус­мехнувшись, признался:
 – Я не думал об этом с такой точки зрения. Но вы правы. Если говорить начистоту, то я пришел в Фонтевиль еще мальчишкой именно потому, что стремил­ся уйти от себя самого и от демона, живущего во мне. Бог заслуживает большего, нежели слуг, при­шедших к нему из страха, а не из любви.
 – Вопрос стоит не о любви к Богу. Ты сделал много хорошего, будучи графом, и можешь сделать еще больше, ведь в Англии очень мало вельмож, та­ких справедливых и почитающих Господа, как ты, – аббат поднялся и протянул руку, которую Адриан по­целовал. Вильям продолжил: – Если наступит тот день, когда ты сможешь сказать, что Бог является твоим первым и единственным выбором, я буду рад приветствовать тебя здесь как брата. А теперь стану молиться, чтобы ты наконец нашел успокоение.
 В отсутствие Мериэль за садом Эвонли никто не ухаживал, и после возвращения она две недели при­водила его в порядок. Однако, обрезая засохшие бу­тоны с розового куста, девушка подумала, что это цветы нужны ей, а не она им – они могут выжить и среди сорняков, просто работа в саду приносит успо­коение.
 Хозяйку замка встретили с любовью и радостью, что пролилось, словно целительный бальзам, на ис­терзанную душу. Иногда Мериэль казалось, будто она и не уезжала никуда, однако такие мысли редко при­ходили в голову. Эвонли нисколько не изменился в отличие от нее самой. За последние месяцы Мериэль довелось многое узнать о страхе и мужестве, о страсти и гневе, о темных и таинственных глубинах человеческой души. Она успела потерять невинность во всех смыслах слова и только после этого поняла, насколько спокойна и безмятежна была ее предыдущая жизнь.
 Днем и ночью ее преследовали видения – в луже собственной крови лежал зарезанный Ги Бургонь, а над ним, дикий и свирепый в своей ярости, стоял Адриан Уорфилд – ее муж, тюремщик и мучитель. Но еще более ужасными были картины, показывающие де Лэнси в роли нежного любовника. Как Мериэль ни старалась, она не могла примириться с двой­ственностью его натуры.
 Де Вер полагала, что больше уже не нравится Адриану. Наваждение закончилось, потому что Уорфилд не сделал ни одной попытки остановить ее, когда они с Аланом уезжали из Честена. В то время она была бесконечно благодарна ему за равнодушие, стараясь как можно скорее убежать из страшного места. Умо­ляя Алана немедленно уехать, Мериэль находилась на грани истерики. Если бы Уорфилд не позволил ей этого сделать, она могла бы сойти с ума.
 Очнувшись от пережитого потрясения, Мериэль поняла, что ее поспешное бегство было ошибкой. Хорошо это или плохо, но лорд Адриан – ее муж, и это нельзя не учитывать. К тому же, она ждет ребенка. Скоро ей придется сообщить графу, что у него будет наследник. Но что может произойти после, Мериэль не имела ни малейшего представления и даже не знала, чего хочет сама.
 Очнувшись, Мериэль поняла, что долгое время сто­ит, опустив руки над розовым кустом, и ничего не делает. Подавляя мрачные мысли, она перешла к сле­дующему кусту и принялась за работу. Не успела закончить, как подошел Алан и хмуро посмотрел на сестру. Та участливо спросила:
 – Что-то случилось?
 – Не совсем, – медленно произнес брат. – Только что получено сообщение от Уорфилда. Он отправил его мне как твоему защитнику и покровителю.
 Мериэль осторожно положила на землю ножни­цы. У нее появилось предчувствие, что новость, со­держащаяся в послании, не сделает ее счастливой.
 – Что пишет лорд Адриан?
 – Суть в том, что брак можно аннулировать, если ты вышла замуж не по доброй воле. Уорфилд запла­тит за все издержки и… взятки, если в том возникнет необходимость, – цинично заявил он. – Дальше речь идет о твоем будущем. Если когда-нибудь ты вновь соберешься выйти замуж, у тебя будет приданое несколько замков в качестве платы за заслуги шести рыцарей. Лорд Адриан вернет все твои личные вещи, включая одежду, драгоценности, Чансон и… – муж­чина вгляделся в строчки, – Кестрел, которая, по его словам, скучает по тебе.
 Алан протянул сестре письмо, чтобы та могла про­честь его сама, и добавил:
 – Уорфилд удивительно щедр.
 Лорд Адриан подумал даже о Кестрел. Да, его на­важдение прошло. Мериэль смотрела на послание, не читая. Почему бы ему и не быть щедрым? Это отличительная черта человека благородного происхож­дения.
 Еще обрезая розы, девушка чувствовала легкое недомогание, которое сейчас перешло в тошноту.
 Мериэль покачнулась, упала на колени, началась рвота. Боже, даже собственное тело предает ее. Алан опустился рядом, и когда в желудке у нее больше ничего не осталось, поднял на руки, положил на бли­жайшую скамью и вытер рот фартуком.
 – Хочешь что-нибудь?
 – Воды, пожалуйста, – хрипло выдавила она. Алан ушел и вернулся с чашей воды, которую Мериэль жадно выпила, и прислонилась к брату, не в силах даже думать.
 – Нам надо поговорить, – Алан обнял сестру. – Ты ждешь ребенка?
 – Да.
 – Уорфилд должен знать об этом.
 – Конечно, – безразлично согласилась она.
 – Не думаю, что граф согласится на аннулирова­ние брака при таких обстоятельствах, – Алан помол­чал, затем спокойно поинтересовался: – А ты?
 Вот где собака зарыта. Мериэль закрыла лицо ру­ками.
 – Не знаю, – она горько вздохнула. – Я не гово­рила тебе, но постепенно ко мне вернулась память, и я вспомнила все события, произошедшие за это вре­мя. Да, Алан, я любила Адриана, считала, что свет сошелся на нем клином, и он – сама доброта, сама нежность и любовь.
 – Ты все еще любишь его?
 – И снова не могу дать ответ. Не знаю. Я помню, как Уорфилд заключил меня в темницу и каким злоб­ным и отвратительным казался во время поединка с Бургонем, – де Вер вздрогнула. – Это не было чест­ным боем, а убийством, и кровь Ги течет теперь меж­ду мной и счастливыми воспоминаниями. Как я могу жить с человеком, способным на такую жестокость?
 – Да, думаю, он жесток, – медленно произнес Алан. – Хотя, как рыцарь, я понимаю, почему. В че­ловеке, сражающемся за свою жизнь, происходят некоторые перемены, в нем пробуждается дикий зверь. В таком состоянии люди способны на чудеса храб­рости либо на отвратительные поступки, – де Вер по­жал плечами. – На то чтобы убить Бургоня, у Уорфилда ушло немного больше времени, чем нужно. Если бы кто-нибудь вырезал мою семью и похитил жену, я бы вел себя точно так же, а может быть, еще хуже.
 – Ты восхищаешься им? – Мериэль отняла руки от лица, хотя, не поднимая головы, продолжала смот­реть в землю, беспокойно теребя пальцами край фар­тука. На левой руке блестело золотое обручальное кольцо. Много раз она пыталась снять его, но что-то останавливало.
 – Да, – признался Алан, – потому что разделен­ная опасность связывает людей. Но более того, мне нравится Уорфилд. Он благородный, честный и вы­держанный человек. Он сдержался, когда я изо всех сил старался вывести его из себя. Вполне возможно, де Лэнси – храбрейший из людей, которых я когда-либо видел, – голос брата смягчился. – Лорд Адриан любит тебя так, как ни один на Земле мужчина не любил женщину. Порой, он действовал, повинуясь инстинктам, но всегда раскаивался и старался замо­лить грехи. Если ты испытываешь к нему хоть какие-нибудь чувства, возвращайся – лучшего мужа нельзя пожелать.
 – Он не любит меня, – с трудом выдавила Мериэль, размышляя, соответствуют ли ее слова действи­тельности, или ей просто захотелось их произнести. – Когда мы впервые встретились, Уорфилд поклялся, что никогда не отпустит меня, однако не сдержал обещания. Я была его временным сумасшествием, наваждением. Теперь Адриан излечился и желает освободиться от меня. Брак разрушился.
 – Он разрушится, если ты этого захочешь.
 Мериэль наклонилась, сорвала маргаритку и на­чала обрывать лепестки: «Любит, не любит…»
 – Я считаю, – произнесла она, наблюдая, как белые лепестки плавно опускаются на землю, – что мне нужно отправиться в Уорфилд и поговорить с лордом Адрианом, – «Любит, не любит…». Мериэль скомкала испорченный, лишенный лепестков и былого очарования цветок.
 – Согласен. Когда ты хочешь поехать?
 Приняв решение, она тут же почувствовала себя лучше, к тому же знала, что поступает правильно. Встреча с мужем является единственным способом избавить себя от сомнений.
 – Может быть, прямо сейчас? – с надеждой спро­сила Мериэль.
 – Хорошо, пойду распоряжусь, чтобы седлали лошадей, – Алан поднялся и направился к конюшне. На сердце у него стало легче, будто камень с души свалился. Мериэль могла и не знать, чего хочет сама, но ему-то это известно наверняка.
 Различные чувства испытывала Мериэль на пути в Уорфилд – страх, ожидание. Прибыв в замок, путе­шественники узнали, что лорд уехал на прогулку. Никто не знал, куда он отправился и когда вернется, хотя предполагали, что поздно.
 От такого известия Мериэль ужасно расстроилась. Нет ничего хуже ожидания. Усталость куда-то исчезла, и сейчас графиня излучала энергию, невзирая на долгую поездку. Как же отыскать Адриана в его обширных владениях?
 Внезапно в голову пришла довольно-таки абсурдная мысль. Она подошла к сокольничей и шагнула внутрь.
 – Леди Мериэль! – радостно воскликнул сокольничий, когда она поздоровалась с ним. – Хорошо, что вы вернулись, миледи. Чансон очень скучала, как и граф. Некоторые тут чесали языками, что вы бросили лорда Адриана, и теперь его светлость собираются стать монахом, но я никогда этому не поверю. Я всег­да говорил, что миледи отправилась навестить брата.
 Монахом! Ошеломленная донельзя, де Вер во все глаза смотрела на сокольничего, прекрасно зная, что Адриан способен на такой поступок. Неужели имен­но по этой причине он хочет расторгнуть брак? Ста­раясь скрыть свои чувства, она натянула кожаную перчатку.
 – Хочу прогуляться с Чансон, а то я совсем ее забросила.
 Как хорошо ощущать вес птицы на руке. Несколь­ко минут они провели, приветствуя друг друга – одна изъяснялась на нормандском языке, другая – на птичь­ем, причем, обе прекрасно поняли друг друга. Когда Алан и Мериэль вышли на улицу, брат поинтересо­вался:
 – Может, все-таки объяснишь, что задумала?
 Та усмехнулась.
 – Вдруг Чансон удастся отыскать лорда Адриана.
 – Ради Бога, Мериэль, – Алан улыбнулся. – Он же не заяц.
 – Почему бы не попытаться? Я сойду с ума, если буду сидеть и ждать, – она вскочила на свежую ло­шадь – Розалии Первой нужно дать отдохнуть. – Тебе вовсе не следует ехать со мной, если ты устал.
 Алан фыркнул и уселся в седло.
 – Жизнь еще не отучила тебя от прогулок в одиночестве? Посмотри, что случилось в последние два раза.
 Мериэль оставила замечание без ответа. Они по­кинули замок и оказались посреди широкого луга. Сняв колпак с головы сокола, графиня погладила шею птицы:
 – Чансон, найди его для меня.
 Она представила себе Адриана, каким часто виде­ла в своих мечтах: прекрасное лицо, теплота, излуча­емая серыми чудесными глазами, когда он смотрел на нее, удивительные серебристые волосы. На мгно­вение мужчина как живой встал перед глазами, и она забыла, что создала его силой своего воображения. Затем, очнувшись и покачав головой, Мериэль под­бросила сокола вверх. Взмыв, как стрела, Чансон рас­правила мощные крылья.
 Продолжая думать об Адриане, де Вер, запроки­нув голову, следила за полетом сокола: «Найди его!»
 Вскоре птица исчезла из виду, превратившись в едва заметную точку. Мериэль постаралась убедить себя, что это глупая и пустая затея – даже если Чан­сон поняла ее, то сможет только увидеть объект, да и то, если тот находится на открытом месте. Однако действие помогало отвлечься от мрачных мыслей и не могло причинить вреда.
 Но, тем не менее, она молилась, чтобы Дева Ма­рия ниспослала ей маленькое чудо. Сокол повернул на юг, и девушка проследила за ним взглядом.
 Проехав две или три мили, молодые люди остано­вились, ибо Чансон ринулась вниз по направлению к вершине холма, затем вновь взмыла ввысь. Подъехав к подножию холма, Мериэль огляделась, узнавая ок­рестности. Ну конечно, очевидно, судьба вновь при­вела их к этому месту. По крайней мере, она поблагодарила Бога за чудо. Спустившись на землю, де­вушка взяла приманку и начала подзывать сокола.
 Когда Чансон вернулась, поела и признательно за­бормотала хозяйке нежности, графиня вновь надела на голову птицы колпак и вручила ее брату.
 – На вершине холма есть древний каменный круг, и Адриан там. Ты можешь возвращаться в Уорфилд. Увидимся позже.
 – Мериэль, – возразил Алан. – Ты никогда не образумишься.
 – Не волнуйся. Я покончила с побегами. Даже если Уорфилд захочет свернуть мне шею, ему при­дется довести меня до места, где он сможет сделать это спокойно.
 – Ты ведь любишь его?
 Подумав о сложной, противоречивой натуре мужа, о демонах, раздиравших его душу на части, она вздох­нула.
 – Может, я люблю только одну сторону его души. Не знаю, достаточно ли этого.
 – Я поеду следом за тобой. Если ты увидишь лор­да Адриана, дай мне знать, и я уеду, но не раньше.
 Мериэль согласно кивнула и начала подниматься по тропинке. В последний раз ей довелось быть здесь после ужасной грозы, когда она вела за собой лошадь Уорфилда, чуть не сойдя с ума от страха и отвраще­ния при мысли, что проснулась в объятиях врага. Сейчас жаркое летнее солнце нещадно палило, а под его лучами женщина добровольно шла к мужчине, который был для нее и любовником, и врагом.
 Мериэль грустно размышляла над тем, что за пос­ледние несколько месяцев ее кружило и бросало, слов­но мячик в опытных руках жонглера. Довелось поз­нать любовь и ненависть, взлеты и падения, страдать от прихотей и капризов других людей. Теперь наста­ло время самой решать свою судьбу. Когда она уви­дит Адриана, все сомнения и тревоги рассеются и станет ясно, что правильно, а что нет.
 Копыта лошади утопали в траве и листьях, поэ­тому Уорфилд не услышал ее приближения. Он си­дел на камне в дальнем конце круга, устремив свой взгляд в пустоту.
 Повернувшись, девушка махнула Алану. Тот кив­нул и повернул коня. Теперь судьба Мериэль нахо­дится только в ее руках.
 Некоторое время она рассматривала мужа, не вы­давая своего присутствия. Трудно представить, что этот спокойный человек был тем, кто безжалостно убил врага. Сейчас перед ней находился аскетическо­го вида благородный мужчина, вполне способный стать ученым или монахом. Темная скромная одежда пре­красно контрастировала с серебристыми волосами и подчеркивала изящную гибкую фигуру. Если он и мо­нах, то, несомненно, воинствующего ордена.
 С трудом сглотнув, Мериэль пришпорила лошадь и подъехала к поляне. Пора решать свою судьбу.
 Для Адриана каменный круг стал символом того, что произошло между ним и женщиной, которая была его женой – принуждение и дружба, страсть и от­чуждение. Сегодня он пришел сюда, чтобы прими­риться с прошлым. Все напоминало Мериэль – гру­бые камни, так восхищавшие жену, дерево, под которым они последний раз занимались любовью, даже сокол, спустившийся с неба подобно стреле.
 Затем до его слуха донесся стук копыт. Подняв голову, Адриан с болью в сердце понял, что о примирении с прошлым не может быть и речи, по крайней мере, сегодня. Прямо к нему ехала Мериэль, такая красивая, такая хрупкая и серьезная, что ее вид ка­зался самым пугающим зрелищем, какое ему дове­лось видеть.
 Бог знает, какое выражение появилось на его лице в первые минуты. Зачем пришла Мериэль? Для него это невыносимо. Однажды он уже дал ей свободу, в этот раз придется найти мужество снова отважиться на подобное здравомыслие.
 Подавив мрачные мысли, Адриан встал.
 – Здравствуй, Мериэль.
 – Здравствуй, – такие пустые, ничего не значащие слова. Их взгляды встретились, но в глубине ог­ромных голубых глаз мужчина не смог ничего рас­смотреть – ни веселья, ни страха.
 Уорфилд напряженно ждал продолжения. Если бы они встретились впервые, разговор было бы завязать намного проще, но между ними произошло слишком много такого, что, вполне возможно, они уже никог­да не заговорят друг с другом нормально.
 Мериэль быстро спрыгнула с лошади, и Адриан понял – она не хочет, чтобы он касался ее. Графиня поступила мудро, но от ее мудрости щемит сердце. Уорфилд должен скрыть и эту боль.
 Привязав лошадь рядом с жеребцом, Мериэль по­вернулась к Адриану.
 – Ваше сообщение прибыло в Эвонли сегодня ут­ром. Похоже, настало время поговорить с глазу на глаз.
 – Мое предложение вас не устраивает? – за то, чтобы обнять ее, Уорфилд отдал бы все на свете, но сумел остановиться в шести футах от нее. – Я не имею права отдать земли, доставшиеся в наследство от отца, но могу подарить поместья, которые приоб­рел сам.
 – В этом нет необходимости, милорд. Ваше пред­ложение и без того чрезвычайно щедро, – Мериэль перевела взгляд на свое золотое обручальное кольцо. Странно, что она не сняла его. – Считаете, аннули­ровать брак возможно?
 Адриан кивнул.
 – Церковь определяет, что брак без обоюдного согласия двух сторон недействителен. Тем более, если вы вышли замуж в состоянии, когда не могли пола­гаться на свои чувства. Расторжение брака займет некоторое время – год или около того, если придется дойти до Рима, но это можно сделать.
 Выдержав значительную паузу, Уорфилд равно­душно добавил:
 – Кроме того, у вас будет возможность вновь вый­ти замуж. Или, как посчитает церковь, в первый раз.
 Перед ней находился спокойный, уравновешенный человек. Невозможно поверить, что именно с ним Мериэль пережила такую бурную драму. Неужели ему действительно все равно, что стало с их браком? Или наоборот – он слишком много думает об этом? Она неуверенно сказала:
 – Вы тоже можете еще раз жениться.
 Адриан отрицательно покачал головой.
 – Вы не давали искренних клятв во время брач­ной церемонии, но я-то давал. Я клялся и верил в свои и ваши чувства и намеревался до конца испол­нить свои обязанности и обещания. Они живут в моем сердце и умрут вместе со мной. Я никогда не полюб­лю другую женщину.
 Мериэль с трудом сглотнула, раздумывая, какой истинный смысл скрывается за его словами.
 – Вы станете монахом?
 – Я думал об этом. Но аббат Вильям убедил меня, что мне недостает святости, нет призвания и убежде­ния. Я просто буду… продолжать жить.
 Где-то под его спокойной, уравновешенной мас­кой бушевал огонь, и чтобы понять мужа, Мериэль должна коснуться этого пламени. Она шагнула впе­ред и положила руку на его плечо.
 С быстротой молнии Адриан сбросил ее руку и отскочил на значительное расстояние.
 – Не надо этого делать, моя дорогая, – спокойно произнес он, но в глазах горел огонь отчаяния. – Я изо всех сил стараюсь контролировать себя, но не могу отвечать за последствия, если ты будешь дотра­гиваться до меня.
 Сейчас Уорфилд показал те чувства, которые так искала жена. Она поняла, что Адриан любит ее и, наверняка, слишком сильно. Достаточно ли у нее мужества и сил, чтобы понять мужа и выдержать его странную любовь?
 Мериэль не могла ответить на этот вопрос и заго­ворила о другой, очень важной проблеме.
 – У меня будет ребенок.
 Уорфилд замер, затем, к ее ужасу, спросил:
 – Мой?
 Мериэль смотрела на него, не в силах отвести глаза.
 – Кем вы меня считаете?! Чей же ребенок может быть, как не моего мужа?
 – Простите, я не хотел вас оскорбить, – Адриан сделал невольное движение, будто пытаясь подойти к ней, но сдержался. – Просто… когда я впервые го­ворил с Бургонем о сумме выкупа, он хвастался, ка­кой страстной любовницей вы были.
 Видя гримасу отвращения на лице жены, Уорфилд с болью продолжал:
 – Я знаю, вы никогда не сделали бы этого добро­вольно, однако ребенок может родиться не только от любви, но и от насилия.
 – Он не изнасиловал меня, но хотел, – день был долгим и утомительным, и внезапно Мериэль почув­ствовала, что ноги больше не держат ее. Она опер­лась на камень. – Ги решил, что насилие надо мной причинит вам боль, но леди Сесили становила его, не позволив совершить задуманное.
 – Слава Богу, – Адриан закрыл глаза, будто не же­лая показывать, насколько ему стало легче. – Этот долг я должен вернуть леди Честен. Я очень рад, счастлив, как дитя, а вы столько всего перенесли из-за меня.
 Мериэль поняла, что Уорфилд даже в минуты гнева и в разгар своего наваждения и пальцем до нее не дотронулся. Только Бургонь научил ее, что такое на­стоящий страх.
 – Не вините себя за все, милорд, – мягко возра­зила она. – Ответственность за насилие лежит толь­ко на том человеке, который совершает его.
 – Да, но если бы не я, вам не пришлось бы нахо­диться в Честене, – де Лэнси вздохнул. – Конечно, это был глупый вопрос с моей стороны. Даже если бы Ги… был бы отцом ребенка, вы еще не могли знать об этом – прошло только две недели. Я признаю ре­бенка своим законным наследником, и его права не будут ущемлены расторжением брака. Вы позволите мне взять его, когда он вырастет?
 – Конечно, – сумела выдавить Мериэль. Сейчас граф вновь превратился в вежливого, но холодного незнакомца. В нем не было ничего от властного лор­да или нежного возлюбленного.
 Адриан отвернулся, глядя на самый высокий ка­мень.
 – Когда вы умирали, я поклялся подчиняться вам во всем, потакать всем прихотям. Скажите, вы хоти­те, чтобы мы расстались друг с другом?
 Глядя на его точеный профиль, Мериэль мягко сказала:
 – Я хочу узнать, кто ты на самом деле, Адриан. Находясь в Честене, я начала понемногу вспоминать, что случилось после несчастного случая.
 Адриан напрягся, но на жену так и не взглянул.
 – Что же ты вспомнила?
 Она густо покраснела от воспоминаний страстных моментов любви или того, как выкрикивала его имя в минуты острого наслаждения.
 – Я помню выздоровление, наши нежные отноше­ния и свадьбу. Думаю, вспомнила почти все. Но, хотя картины, вставшие перед глазами, яркие и живые, не могу поверить, что все это случилось со мной.
 Мериэль задумалась, пытаясь понять, о чем хочет сказать и как это выразить.
 – Кажется, что женщина, которая вышла за тебя замуж, отделена от меня стеклянной перегородкой, похожей на окно в твоей комнате. Я знаю, что люби­ла тебя, но эти чувства кажутся нереальными, как будто это совсем другая женщина, а ты совсем дру­гой мужчина, не тот, кто запер меня в замке, и не тот, кто напугал до смерти, зарезав Ги Бургоня, как ягненка. Ты был таким добрым, таким нежным… – ее голос задрожал. – Никогда не думала, что на свете может жить такая любовь и такая нежность.
 Мериэль зашагала в сторону каменных кругов и прислонилась к одному из камней. Камни простоят здесь века – немое свидетельство человеческой потребности в вере, а она и Адриан умрут, и про них забудут.
 Успокоившись, она повернулась к мужу:
 – Кто ты, Адриан? Мясник, демон из преисподней, посланный на землю, чтобы мучить меня? Или, может, ангел, который любит меня и которого люблю я?
 – Я никто, моя дорогая, – его голос звучал тихо и слабо. Адриан наконец взглянул на жену. – Я просто человек, хотя во мне больше от демона, нежели от ангела.
 Губы Уорфилда искривились в насмешливой улыбке.
 – Я никогда не чувствовал себя свободным. Ду­маю, в этом только моя вина. Всю свою жизнь я за­ставлял себя подавлять дурные наклонности и злобу, старался отстроить замок и исполнить клятвы нена­висти и мести, которые дал, будучи еще совсем юным. Затем встретил тебя.
 Адриан прошел по кругу с грациозной красотой хищника.
 – Я полюбил тебя с первого взгляда и не только потому, что ты красива, а потому, что затронула тай­ные струны моей души. Ты святая, моя дорогая, и такая же свободная, как сокол, которого так любишь.
 Уорфилд остановился.
 – Аббат Вильям говорит, что мы часто убиваем тех, кого больше всего любим, и он прав. Будучи муж­чиной и болваном, я пытался заточить тебя в клетку, привязать к себе, разрушить то, что больше всего любил в тебе. Я не понимал, что убивал твою душу, до тех пор, пока чуть не убил тело.
 Он посмотрел на Мериэль – его лицо походило на посмертную маску.
 – Ты победила, моя дорогая. Твое желание быть свободной сильнее моей способности помешать это­му. Поэтому иди с Богом, я не стану использовать закон, чтобы удержать тебя.
 Мериэль смотрела на мужа, слезы застилали гла­за от его удивительной честности. Она подумала о цитате из Библии, не из песен Соломона, а из Луки: «Его грехи, которых неисчислимое множество, про­щены, ибо он любил много». Только Господь знает о сокровенных тайнах души, но Мериэль почувствова­ла, что наконец поняла Адриана, заглянула ему в душу и увидела истину. Любя ее больше всего на свете, он грешил против нее, заключив в темницу женщину, чья душа не могла выжить без свободы.
 И теперь, любя, Уорфилд освободил ее, чтобы она смогла сама сделать выбор. Будто Мериэль была со­колом, которого хотят освободить и бросить в небо против ветра. Де Лэнси снял путы с ног и колпак с глаз, не принуждая вернуться к нему по закону. Те­перь их ничего не связывает.
 Ничего, кроме любви, самых крепких пут на свете.
 Наконец ответ пришел к ней и оказался доволь­но прост. Хотя у мужа имелись и плохие качества, у нее не было причин бояться их. Да, в прошлом Уор­филд причинил ей немало горя, но жизнь преподала ему горький урок, и теперь Мериэль не сомнева­лась, что такого больше не повторится. Когда не­счастный случай заставил ее забыть о гневе и уп­рямстве, она другими глазами взглянула на графа, увидела только хорошее и влюбилась. Вместе они испытали страсть, узнали доверие, веселье, счастье. Теперь, когда появилось право выбора, Мериэль по­няла, что есть только один мужчина на свете, кото­рого она любит.
 И хотя однажды она поклялась не поддаваться ему, теперь изменила свое решение – некоторые клятвы вообще не следует произносить, тем более выполнять. Дрожа, де Вер подошла к мужу, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Адриан напрягся при ее приближении, лицо выражало отчаяние.
 – Придя сюда, я не знала, чего хочу от тебя, но сейчас поняла, – Мериэль заглянула в его глаза, пы­таясь точнее выразить слова, идущие от сердца, и вспомнила неоднократно выручавшую ее песнь Соло­мона. – «Ночью в своей постели я искала того, кого любит моя душа, но не нашла».
 Лицо Адриана вспыхнуло от затеплившейся на­дежды, но он все же не прикоснулся к жене, только ответил:
 – «Поднимайся, любовь моя, моя красавица, и иди ко мне».
 – «Потому что прошла зима, кончился дождь», – закончила за него Мериэль. Затем обхватила за шею, прижала к себе, чтобы поцеловать. Даже теперь она дрожала от страха, пока ее губы не коснулись его рта.
 Стена сомнений, отделявшая ее от женщины, ко­торая была женой этого мужчины, разбилась, как стек­ло, разлетелась на куски. Мериэль ощутила, что ее переполняет любовь.
 – Бог свидетель, я люблю тебя, Адриан, – про­шептала она, плача и смеясь одновременно. – Не знаю, как смогла забыть это даже на мгновение. Наверное, где-то в глубине души я опасалась, что никогда не буду свободной, если признаюсь в силе любви к тебе.
 Уорфилд сжал ее в объятиях с силой утопающего, хватающегося за соломинку.
 – Не имеет значения, что ты забыла, – его голос дрожал. – Главное, сейчас ты вспомнила.
 Голод, испытываемый Мериэль за долгие недели одиночества, усилил желание. Слов было явно недо­статочно, только страсть могла выразить счастье и потребность друг в друге.
 Эротические мечты Мериэль казались живыми, но все же какими-то нереальными, но теперь она чув­ствовала, что желание, охватившее ее, реально. Каж­дая частичка тела отвечала на ласки Адриана, на по­целуи и жадные, ищущие руки. Запах, прикосновения, вкус опьянили ее. И Мериэль знала, что прекрасна, ибо ее красота отражалась в его глазах.
 Потребность удовлетворить страсть оказалась на­столько сильной, что впоследствии Мериэль не пом­нила такие детали, как раздевание, сооружение им­провизированной постели из плащей. Единственной реальностью была страсть. Она хотела, нет, нужда­лась, чтобы их тела соединились, как уже соедини­лись сердца и души.
 После обоюдного сумасшествия они лежали, не разжимая объятий, насытившись друг другом. Адри­ан погладил теплое плечо жены.
 – Я считал, что потерял тебя навсегда, моя доро­гая. Никогда не думал, что смогу вновь испытать счастье по эту сторону могилы.
 Ресницы Мериэль взметнулись вверх.
 – Бог иногда ведет нас странными и таинственны­ми путями, – с улыбкой ответила она. – Когда я стра­дала и мучилась перед постригом в монахини, то моли­лась Деве Марии, и она послала мне видение: передо мной лежали две дороги. Одна, чистая и светлая, вела к монастырю, а другая, темная, таинственная и дово­льно страшная – неизвестно куда. Но чистую и свет­лую дорогу преградил ангел с горящим мечом. У него были серебристые волосы, и такого прекрасного, но, в то же время, опасного существа мне не доводилось видеть, – улыбнувшись, Мериэль ласково провела ру­кой по волосам мужа. – Он, между прочим, как две капли воды походил на тебя, дорогой. Думаю, нам пред­определено быть вместе. И опять же, я не понимала этого до тех пор, пока ты не дал мне право выбора.
 Адриан расплел роскошные волосы жены и прядя­ми разложил по плечам и груди.
 – Почему ты солгала, когда я впервые встретил тебя?
 – Теперь это кажется смешным и глупым, но тог­да я боялась, что ты можешь причинить зло Эвонли и его обитателям. Я слышала много плохого о графе Шропширском, а ты показался очень опасным.
 – Ричард предполагал подобное. Наверное, мне надо было немного мягче вести себя, – лицо Уорфилда стало серьезным. – Когда мы только поженились, я был на седьмом небе от счастья, хотя мою радость омрачала мысль, что произойдет, если ты вспомнишь прошлое. И только сейчас я ничего не опасаюсь и считаю, что мы наконец по-настоящему женаты.
 – Прости меня, любимый, – прошептала Мери­эль, – за потерянное время и горе, которое причини­ла тебе.
 Уорфилд вытянулся рядом, подперев голову ру­кой.
 – Тебе не за что винить себя. Последние несколь­ко недель были настолько ужасными, что мне каза­лось, будто я выстрадал все свои грехи, – он поцело­вал ее ладонь, затем покрыл поцелуями тонкое запястье.
 Пальцы Мериэль затрепетали от удовольствия.
 – А я думаю, если бы ты стал монахом, весь мир надел бы вдовье покрывало.
 – Аббат Вильям оказался прав, – согласился Ад­риан. – У меня нет настоящего призвания, потому что за твою любовь я отдал бы все на свете и считаю, что это самая божественная награда, которая только возможна, – наклонившись, он поцеловал ее начина­ющий округляться живот. – Ты такая хрупкая! Труд­но поверить, что у тебя там ребенок.
 Мериэль улыбнулась.
 – Ты поверишь в это через некоторое время.
 Рассмеявшись, Адриан вновь обнял жену, и они вновь занялись любовью. На этот раз молодые люди действовали медленнее и нежнее.
 «Я принадлежу своему возлюбленному, и он при­надлежит мне».




 ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА


 В 1153 году старший сын и наследник короля Сти­вена Юстас неожиданно скончался. Младший сын Уильям не имел ни подготовки, ни таланта стать влас­телином Англии, и несчастного отца уговорили объ­явить наследником сына Матильды Генриха. Сам Сти­вен умер в 1154 году. Его считали хорошим человеком, но плохим правителем. Наследник, сын императри­цы, вошел в историю под именем Генриха Второго и по праву назывался лучшим английским королем.
 Матильда и Стивен образовали двадцать семь графств, и ситуация, когда два графа претендовали на одну и ту же область, повторялась неоднократно. В этот период у Шропшира не было властителя, воз­можно, Генрих Первый подарил его своей юной жене Аделизе, и ни его дочь Матильда, ни Стивен не могли оспорить подарок.
 Люди мало обращали внимания на точность имен, фамилий и титулов. Один и тот же человек мог назы­ваться по-разному: Адриан де Лэнси, Адриан Уорфилд, Адриан Шропширский, Адриан Шрусберийский (глав­ный город Шропшира). Фамилии только начинали входить в употребление (в Уэльсе их признали только в XVIII веке), но во избежание путаницы автор дал всем персонажам фамилии.
 Для евреев время от Вильгельма Завоевателя до конца правления Генриха Второго считалось весьма благополучным. Они находились под защитой коро­лей и ценились за большой вклад в развитие эконо­мики страны. К евреям относились с большим почте­нием, чем к ростовщикам любой другой националь­ности (среди представителей этой профессии были и христиане, хотя церковь запрещала своим привержен­цам заниматься этим ремеслом). На купцов налага­лись огромные налоги, но такие же меры применя­лись и к другим торговцам (в настоящее время нало­ги стали намного меньше и демократичнее, хотя, не­сомненно, найдутся люди, не согласные с этим заявлением).
 После кончины Генриха Второго положение пос­ледователей Моисея ухудшилось. Сыновья короля, Ричард и Джон, рассматривали евреев как источник обогащения, который следует высушить. Участились случаи еврейских погромов.
 В 1290 году Эдуард Первый выгнал евреев из Ан­глии, и те не возвращались в страну вплоть до XVII века. Интересен тот факт, что пуритане почитали Библию как святыню и считали ее настольной кни­гой, уважали евреев и, в конечном итоге, именно они разрешили гонимому народу вернуться в Англию.