Аннотация: Душным летом Вашингтон содрогается от ужаса. По городским улицам бродит серийный убийца по кличке Священник, который душит стройных белокурых женщин и оставляет возле трупов письменные отпущения грехов убитых. Следователь Бен Пэрис подключает к поискам безумного маньяка блестящую специалистку по психиатрии Тэсс Курт. Бен страстно влюбляется в Тэсс, но внезапно осознает, что его любимой угрожает опасность — ведь она стройна и белокура, и в любой момент маньяк может обратить на нее свое убийственное внимание. --------------------------------------------- Нора Робертс Святые грехи Глава 1 Пятнадцатое августа. Еще один такой же душный день, когда небо покрыто неясным маревом, когда все застыло на месте: ни кудрявое облачко не проплывет, ни свежий ветерок не подует — только плотная, хоть ножом разрезай, скопившаяся в воздухе влажность. В шести — и одиннадцатичасовых программах новостей скучно, монотонно посоветовали ждать очередных сенсационных сообщений. В эти длинные ленивые дни уходящего лета на город Вашингтон, округ Колумбия, уже вторую неделю надвигалась беспощадная жара. До сентября сенат был на каникулах, поэтому жизнь на Капитолийском холме почти замерла. Президент отдыхал в Кемп-Дэвиде перед шумно разрекламированным турне по странам Европы. Без рутинных политических интриг Вашингтон превратился в город туристов и уличных торговцев. Перед Смитсоновским институтом какой-то бродячий клоун собрал вокруг большую толпу зевак, показывая свое искусство. Впрочем, публика остановилась не столько насладиться представлением, сколько на какое-то время спрятаться от жары. Яркие летние одежды липли к телу, дети хныкали, выпрашивая мороженое. И стар, и млад — все стекались в Рок-Крик-парк, где можно было хоть немного спастись от духоты. Лимонад и кока-кола поглощались галлонами, да и вина с пивом употреблялось не меньше, хотя не так явно. Стоило только появиться патрулировавшим парк полицейским, как бутылки чудесным образом исчезали. Поджаривая на кострах сосиски, люди беспрестанно вытирали пот, не выпуская из виду малышей в ползунках, копошившихся в траве. Матери запрещали детям постарше подходить близко к воде, выбегать на дорогу, поднимать с земли палки и камни. Из портативных радиоприемников доносилась оглушительная музыка — последние новинки, если верить дикторам, время от времени передававшим также сообщения о погоде: под сто градусов по Фаренгейту. То тут, то там собирались небольшие группы студентов; одни, усевшись на каменные плиты, обсуждали судьбы мира, другие, растянувшись на траве, заботились лишь о собственном загаре. Те, у кого было достаточно времени и бензина, отправились на пляж или в горы. У нескольких студентов нашлись силы перебрасываться летающей тарелкой; оставшись в одних шортах, молодые люди демонстрировали свои бронзовые тела. Симпатичная юная художница сидела под деревом и лениво водила карандашом по бумаге. Попытки одного из игроков привлечь внимание девушки к бицепсам, которые молодой человек наращивал в течение шести месяцев, оказались безуспешными. Тогда он избрал более простой путь: тарелка шлепнулась прямо на папку с рисунками. Девушка вздрогнула от неожиданности, вскинула голову, он неторопливо подбежал к ней с извиняющейся улыбкой, которая, по его расчетам, должна была ослепить художницу. — Извините. Просто из рук вырвалась. Откинув с плеча прядь темных волос, художница протянула ему тарелку. — Ничего страшного. — И, не взглянув на собеседника, вернулась к своему занятию. Но, как известно, молодость — это настойчивость. Присев рядом с девушкой на корточках, студент принялся наблюдать за ней. В живописи он совершенно не разбирался, но не отступать же! — Послушайте, а у вас здорово получается. Вы где учитесь? Заход этот девушку не обманул, она собралась было дать ему отпор, но, искоса взглянув на юношу, увидела улыбку и подумала: «Может, слишком прямолинеен, но обаятелен». — В Джорджтаунском университете. — Неужели? Я тоже. На юридическом. Тут с лужайки донесся нетерпеливый голос партнера: — Эй, Род, так мы идем за выпивкой или нет? — Вы часто приходите сюда? — продолжил Род, не обращая внимания на приятеля. Таких огромных карих глаз он прежде не видел. — Случается. — А почему бы нам… — Род, ну пошли же. Пиво греется! Сначала Род посмотрел на своего вспотевшего, чуть полноватого приятеля, затем перевел взгляд на художницу. — Шагай один, Пит, я догоню. — И, не глядя, высоко подбросил тарелку. — Все, игре конец? — поинтересовалась художница, следя за полетом тарелки. — Да как сказать… — усмехнулся Род, прикасаясь к ее волосам. Выругавшись, Пит побежал за планирующим диском, за который он заплатил шесть долларов. Едва не задев разлегшуюся на земле собаку, заскользил по склону, пытаясь поймать тарелку и не угодить в ручей, так как за свои кожаные сандалии он отдал еще больше. Вращаясь на лету, тарелка приближалась к воде под непрекращающиеся крики преследователя, однако, ударившись в конце концов о дерево, спланировала в кусты. Вытирая с лица пот и мечтая о долгожданной бутылке холодного пива, Пит раздвинул ветки и шагнул в заросли. Сердце замерло, кровь бросилась в голову. Он и звука не успел издать, как его вырвало — завтрак оказался на земле. Тарелка приземлилась в двух шагах от ручья, и лежала она на чьей-то холодной белой ладони, которая, казалось, протягивала ее юноше. Девушку звали Карлой Джонсон, ей было двадцать три года, училась она в театральной студии и подрабатывала официанткой. Ее задушили епитрахилью — шарфом священника, белым с золотой каймой. Закончив отчет по делу об убийстве Карлы Джонсон, детектив Бен Пэрис склонился над столом. Отчет он отстучал на машинке двумя пальцами, как из пулемета, перечислив факты, которые начали с ним свою игру: никаких признаков изнасилования или ограбления; кошелек нашли под телом девушки, в нем оказались двадцать три доллара семьдесят шесть центов и кредитная карточка «Мастеркард»; кольцо с опалом, за которое в ломбарде дали бы долларов пятьдесят, так и осталось на пальце. Ни мотивов, ни подозреваемых — ничего. Первую половину дня Бен с напарником опрашивали родственников убитой. «Паршивое занятие, — подумал он. — Но без него, к сожалению, не обойдешься». Ото всех они получали один и тот же ответ: Карла хотела стать актрисой. Занятия в театральной студии заполняли всю ее жизнь. Да, на свидания она ходила, но все это так, ничего серьезного — она была слишком предана своей мечте, которой теперь не осуществиться. Бен снова пробежал глазами отчет и задержался на орудии убийства. Епитрахиль. К ней была приколота записка. Несколько часов назад, когда был обнаружен труп, он сам прочитал ее. «Ныне отпущаеши». «Аминь», — пробормотал Бен, тяжело вздохнув. Был конец первой декады декабря. Около часа ночи Барбара Клейтон пересекала лужайку, на которой находился Вашингтонский собор. Воздух был теплый, сияли звезды, но Барбара, казалось, ничего этого не замечала и только раздраженно ворчала себе под нос. Ничего, пусть только наступит утро, тогда она задаст перцу этому механику с физиономией хорька! Как новая, видите ли, трансмиссия будет работать! Черта с два! Осталось идти всего два квартала. Но утром-то придется ехать на работу автобусом! Ничего, этот мерзкий, грязный сукин сын за все заплатит! Вспыхнула и покатилась по небу, оставляя ослепительную дугу, падающая звезда. Но на нее девушка не обратила внимания. Не увидела она и мужчину, наблюдавшего за ней. Он твердо знал, что она появится. Разве ему не было сказано, чтобы он готовился? Разве и теперь у него голова не раскалывается от оглушительно звучащего внутри него Голоса? Он избран, на него возложено бремя, ему достанется и слава. — Dominus vobiscum [1] , — пробормотал он и сжал ладонью гладкую ткань епитрахили. Когда дело было сделано, он почувствовал накатившуюся на него горячую волну силы и уверенности. Изверглось семя. Запела кровь. Он был чист. А теперь и она очистилась. Бережно и неторопливо осенив крестным знамением ее лоб, губы, сердце, он отпустил ей грехи. Внутренний голос подсказывал ему, что многие не поймут его возвышенного труда. Оставив тело в тени кустов, он пошел прочь. Его залитые счастьем безумные глаза светились. — Из-за этого последнего дела пресса вцепилась в нас, как клещ. — Капитан Харрис ударил кулаком по столу, на котором лежала газета. — Ладно, дай только выяснить, кто проболтался газетчикам насчет священника… Оборвав фразу на полуслове, капитан попытался взять себя в руки. Он редко терял над собой контроль. «Ведь ты полицейский, — убеждал он себя, — первоклассный полицейский, хоть и сидишь в этой дыре. А хорошие полицейские не выходят из себя». Давая себе время остыть, он медленно сложил газету и посмотрел на подчиненных, находившихся здесь же в комнате. Отличные парни. Других он не потерпел бы. Бен Пэрис присел на край стола, вертя в руках пресс-папье. Работают они вместе давно. Харрис знал особенность Бена: когда тот думает, руки должны быть чем-то заняты. Молод, подумал о нем Харрис, но служит уже десять лет. Надежный полицейский, хотя и не всегда соблюдает формальности. Две благодарности заработал честно. Харрис удивлялся, насколько Бен был похож на типичного голливудского полицейского в штатском — с широкими скулами, крепко сбитый, смуглый и жилистый. Волосы у него густые и слишком длинные, чтобы следить за ними, но Бен стригся в одной из небольших модных парикмахерских, каких немало разбросано по Джорджтауну. Глаза у него светло-зеленые, ничего важного не упустят. Далеко вперед вытянув ноги, на стуле развалился напарник Бена Эд Джексон. Ростом в шесть футов пять дюймов и весом в двести пятьдесят фунтов. Обычно одним своим видом он уже устрашал подозреваемого. То ли ленился, то ли сознательно не брил густую бороду, такую же огненно-рыжую, как и его вьющаяся шевелюра. Глаза голубые и приветливые. Из табельного оружия с пятидесяти ярдов проделывал дырку в середине четвертака. Харрис отложил газету, но за стол так и не сел. — Ну, что вы там накопали? Бен перебросил пресс-папье из руки в руку и поставил его на место. — Жертвы похожи друг на друга только внешне: телосложением и цветом волос. Ни общих знакомых, ни общих компаний! Досье на Карду Джонсон уже у вас. Барбара Клейтон работала в швейной мастерской, разведена, детей нет. Семья живет в Мэриленде, отец — рабочий. Был у нее постоянный поклонник, но месяца три назад они расстались. Что-то у него здесь не сложилось, и он уехал в Лос-Анджелес. Мы его проверяли, но, похоже, он чист. Бен потянулся в карман за сигаретой и перехватил взгляд напарника. — Шестая, — заметил Эд. — Бен старается ограничиваться пачкой в день, — пояснил он, пролистывая отчет. — Клейтон провела вечер в баре на Висконсин-авеню с подружкой из той же мастерской. Ничего особенного, просто решили посидеть. Ушла около часа. Ее машину нашли в двух кварталах от бара — похоже, забарахлила трансмиссия. Судя по всему, она решила добираться пешком, благо дом неподалеку, всего в полумиле. — Оба жертвы — женского пола, обе белые и обе — блондинки, — Бен глубоко затянулся, набрал в легкие побольше дыма, затем выдохнул. — Ну а теперь они обе мертвы. «Убиты на моем участке», — подумал Харрис. Он воспринимал это как личный вызов. — Орудие убийства — пояс священника. — Епитрахиль — поправил Бен. — Сначала казалось, что найти убийцу будет нетрудно. Наш «приятель» пользуется самой лучшей, шелковой. — И купил он ее не здесь, — продолжил Эд, — по крайней мере не в этом году. Мы проверили все магазины, торгующие церковными принадлежностями, все церкви. Проверили все три канала, по которым такие вещи поставляются в Новую Англию. — Записки написаны на бумаге, которую можно купить в любой лавке, — добавил Бен, — так что здесь глухо. — Иными словами, у вас ничего нет. — Да, какими словами ни говори; — Бен снова затянулся, — действительно у нас ничего нет. Харрис молча перевел взгляд с одного на другого. «Неплохо, если бы Бен носил галстук, а Эд стриг бороду, но это их личное дело. Они — его лучшие люди. Пэрис с его непринужденностью, обаянием и показной беззаботностью наделен нюхом лисицы и острым, словно стилет, умом. Джексон основателен и энергичен, как старая дева. Сложное дело для него — головоломка, и ему никогда не лень складывать и раскладывать содержащие ее детали, пока все не сойдется. Харрис принюхался к дыму сигареты Бена, однако тут же напомнил себе, что, заботясь о здоровье, бросил курить. — Возвращайтесь, повторно поговорите со всеми. Мне нужны сведения о бывшем приятеле Клейтон и списки покупателей церковных принадлежностей. — Он вновь бросил взгляд на газету. — Этот тип не должен от меня уйти. — «Святой отец», — прочитал Бен, пробегая глазами заголовки. — Любят журналисты давать психам звучные клички. — И массу информации читателям, — добавил Харрис. — Нужно постараться, чтобы с первых полос газет он перекочевал за решетку. Долгие ночные часы бумажной работы утомили доктора Терезу Курт; сейчас она потягивала кофе и лениво листала «Пост». Со времени второго убийства прошла целая неделя, а «святой отец», как обозвали его газетчики, еще на свободе. Чтение газеты — не лучший вариант начинать день, но с профессиональной точки зрения это было интересно. Она не была равнодушной к гибели двух женщин, однако привыкла смотреть фактам в глаза и ставить диагноз. В этом был смысл ее жизни. В профессиональном отношении жизнь ее состояла из проблем, болей и крушений. Для компенсации свой личный мир она организовала четко и просто. Выросшая в богатой и культурной семье, она считала естественным украшать стены дома репродукциями Матисса и пользоваться хрусталем. Она предпочитала четкие линии и пастельные тона, однако временами ее тянуло к диссонансам вроде абстрактной живописи маслом с ее резкими мазками и вызывающими цветами — нечто подобное висело у нее над столом. Она нуждалась и в чем-то жестком, и в чем-то мягком, и была довольна, а довольство считала едва ли не главным в жизни. Тереза отодвинула чашку с остывшим кофе, затем отложила газету. «Неплохо было бы побольше знать об убийце и жертвах, все, до мелочей», — подумала она. Но тут же вспомнила старую пословицу: не желай слишком многого, а то получишь желаемое. Машинально взглянув на часы, она поднялась из-за стола. Раздумывать над газетными материалами не было времени, ее ждали пациенты. Осенью города восточной Америки, как правило, прекрасны. Лето их иссушает, зима лишает индивидуальности и обесцвечивает, но осень заливает морем красок и придает им необычайный колорит. Была прохладная октябрьская ночь. Бен Пэрис проснулся внезапно в два часа. Гадать не приходилось, что нарушило его сладкий сон, если в нем участвовали две блондинки. Он встал и нагишом пошел к туалетному столику за сигаретой. «Двадцать вторая», — сосчитал он про себя. Чиркнул спичкой, подождал, пока небо не ощутит привычный вкус горечи, затем пошел на кухню заварить кофе. Включив одну из матовых ламп над плитой, он огляделся вокруг, не бегают ли тараканы. Нет, не видно. «Похоже, действие последней дезинфекции еще не закончилось», — подумал он, ставя кофейник на огонь. Потянувшись за чашкой, он оттолкнул двухдневную почту, которую до сих пор не разобрал. В приглушенном кухонном свете лицо его казалось угрюмым, даже грозным. Ничего удивительного, он думает только об убийствах. Без одежды он казался еще стройнее и выше, чем на самом деле, и если бы не бугорки мускулов, мог сойти за костлявого. Кофе взбодрит его, голова начнет работать, тело подчинится ей — этот опыт приобретен в результате бесчисленных полицейских дежурств. Тощая, пепельного цвета кошка прыгнула на стол и принялась наблюдать за хозяином, пьющим кофе и курящим сигарету. Заметив его рассеянность, она выпила ночное блюдечко молока и принялась умываться. Со времени обнаружения первого трупа они нисколько не продвинулись к задержанию убийцы. Стоило прикоснуться к тому, что могло стать хотя бы тоненькой ниточкой к раскрытию преступления, как она тут же обрывалась. «Тупик», — подумал Бен. Ноль. Зеро. Да, в течение месяца они получили пять признаний, но все — от придурков, жаждущих привлечь к себе внимание. После второго убийства прошло двадцать шесть дней, а они по-прежнему топчутся на месте. С каждым днем следы все сильнее остывают. Поскольку интерес прессы иссяк, публика начала успокаиваться. Такая ситуация ему не нравилась. «Затишье перед бурей», — подумал Бен, прикуривая новую сигарету. Он выглянул в окно: прохладная ночь залита светом полумесяца. В пяти милях от дома Бена находился ресторанчик «У Дуга». Сейчас здесь было темно, музыканты разошлись, пол вытерт досуха, следов от пролитой выпивки нет. Фрэнси Бауэре натянула свитер и вышла через заднюю дверь. После шестичасовой работы в туфлях на четырехдюймовых шпильках ноги так гудели, что невозможно было пошевелить пальцами даже в спортивной обуви. Но чаевые компенсировали все. Разносить коктейли, конечно, приходится в темпе, но если ноги крепкие, как у нее, чаевые текут рекой. Еще несколько таких вечеров, как сегодняшний, мечтала она, и можно будет сделать первый взнос за маленький «фольксваген», забыть автобусную толчею и наслаждаться райской жизнью. (Таково было ее представление о райской жизни!). Ноги так болели, что казалось, будто в каждом пальце сидит заноза. Поморщившись от боли, Фрэнси посмотрела на уходящую вбок аллею. Эта дорога на четверть мили короче, но сейчас темно… Она двинулась было дальше по освещенной улице, но вдруг остановилась. Ее все-таки прельстил короткий путь. Она ощущала боль в ногах, не хотелось делать лишних шагов. Он ждал ее давно. И уверен был, что не зря. Голос известил, что одна из падших душ уже в пути. Она шла быстро, словно пытаясь спастись. Много дней он молился за нее, молился о спасении ее Души. И вот час прощения почти пробил. Он — всего лишь исполнитель. В голове возник и начал распространяться толчками по всему телу какой-то шум. Он почувствовал приток силы. Находясь в тени, он молился до тех пор, пока она не прошла мимо. Тогда он поспешно пошел за ней, словно само милосердие. Девушка даже вздохнуть не успела, как епитрахиль обвила ее шею. Изо всех сил он потянул за концы. Она вскрикнула, словно пытаясь удержать покидающий легкие воздух. Ужас охватил девушку. Она бросила парусиновую сумку и отчаянно ухватилась обеими руками за петлю. Иногда, чувствуя особый прилив сил, он позволял им расстаться с жизнью быстро. Но в данном случае запасы накопившегося зла оказались слишком велики, что его еще больше раззадорило. Чувствуя сопротивление, он оторвал ее от земли, но девушка не сдавалась. Она задела ногой какую-то жестянку, которая со звоном откатилась в сторону. Этот шум отозвался в его голове, и он едва не вскрикнул. В следующий момент она обмякла. Его слезы на осеннем ветерке постепенно высохли. Он бережно положил девушку на асфальт и прочитал поминальную молитву. Приколов к свитеру записку, размашисто осенил ее крестным знамением. Теперь на нее снизошли мир и покой. Да и на него тоже — по крайней мере сейчас. — Ты что так летишь, шею хочешь сломать? — вскрикнул Эд, когда Бен едва вписался в поворот на скорости пятьдесят миль в час. — Ведь она уже мертва! Бен переключил скорость и вновь повернул направо. — Между прочим, это ты добил последнюю машину, мою последнюю машину, — беззлобно добавил Эд, — а она к тому времени прошла только семьдесят тысяч миль. — Ну, ведь тогда была погоня, — проговорил Бен. «Мустанг» подскочил на ухабе, и Пэрис вспомнил, что давно собирался проверить шаровые подвески. — К тому же тебя-то я не добил. — Ушибы и рваные раны. Проскочив на желтый, Бен включил третью скорость. — Множественные ушибы и рваные раны. — Но ведь в конце концов мы их достигли, — улыбнулся Эд. — Придурки какие-то попались. — Бен резко надавил на педаль тормоза и вытащил ключ из замка зажигания. — А мне из-за них наложили на руку пять швов. Зевнув, Эд отстегнул ремень безопасности и ступил на тротуар. Рассвет только занимался, воздух был такой холодный, что изо рта шел пар. Однако толпа уже начинала собираться. Плотно закутавшись в плащ и мечтая о чашке горячего кофе, Бен пробирался сквозь толпу зевак к переулку, поперек которого была натянута веревка. — Хитрец… — Подав знак полицейскому фотографу, Бен принялся рассматривать жертву номер три. Это была девушка двадцати шести — двадцати восьми лет. Свитер дешевый, синтетический, подошвы спортивных туфель протерты почти до дыр. В ушах поблескивают длинные позолоченные сережки. Лицо основательно подкрашено, что не вязалось с дешевым свитером и вельветовыми брюками. Вертя в руках вторую с утра сигарету, он повернулся к полицейскому в форме. — Обнаружил ее какой-то бродяга, — докладывал тот, — мы посадили его в машину и привели в чувство. Он, видно, рылся в помойке и наткнулся на нее. Страшно испугался, побежал по переулку и налетел на нас. Бен кивнул и стал вглядываться в ровный почерк, которым была написана записка, приколотая к свитеру. На какое-то мгновение его охватила бессильная ярость. Но когда он закончил ее читать, по лицу трудно было что-либо определить. Бен поднял выпавшую из рук девушки большую парусиновую сумку, из которой высыпалась пригоршня автобусных жетонов. День обещал быть длинным. Через шесть часов они вернулись в участок. По сравнению с отделом по борьбе с наркотиками помещение отдела по расследованию убийств выглядело, пожалуй, не столь мрачно, но чистотой и ухоженностью, как участки городских окраин, не отличалось. Два года назад стены покрасили в стандартный бежевый цвет, как его называл Бен. Летом кафельный пол жег ноги, а зимой превращался в холодильник. Как бы усердно ни трудились уборщицы, вычищая ковры и стирая пыль со стен, в комнатах постоянно стоял запах сигаретного дыма, свежевыпитого кофе и пота. Правда, весной сообща купили цветы на подоконник. В общем, жить было можно, но красивой такую жизнь не назовешь. Проходя мимо одного из столов, Бен кивнул Лу Родерику, работающему над отчетом. У этого парня все и всегда было в порядке, как у сборщика налогов. — Тебя ждет Харрис, — сказал Лу, не поднимая головы, выразив товарищу сочувствие интонацией голоса. — Он только что от мэра. Да, и еще, по-моему, у Лоуэнстайн есть для тебя что-то. — Спасибо. — Бен искоса взглянул на плитку шоколада на столе у Родерика. — Слушай, Лу… — Даже не надейся, — перебил его Родерик, продолжая, как пулемет, строчить на машинке. — И это называется друг… — пробормотал Бен и направился к столу, за которым сидела Лоуэнстайн. «Вот уж кто совершенно не похож на Родерика», — решил Бен. Она колотила по клавиатуре судорожно: начнет, остановится, опять продолжит. Вообще на улице она чувствовала себя уютнее, чем за машинкой. Бен с уважением относился к пунктуальности Лу; но в напарники себе он выбрал Лоуэнстайн. Ее безупречные костюмы и элегантные платья не могли скрыть самых красивых ног во всем отделе. Присаживаясь на краешек стола, Бен не удержался и бегло взглянул на них. «Жаль, что она замужем», — подумал он. Медленно перебирая бумаги на ее столе, Бен дожидался конца телефонного разговора. — Как делишки, Лоуэнстайн? — Сломался мусоропровод, и слесарь хочет за ремонт триста долларов. Муж сказал, что починит сам. — Она заправила в машинку новый бланк. — Правда, это будет стоить нам вдвое дороже. А у тебя как? — Заметив, что он потянулся к бутылке пепси, стоявшей на столе, она шлепнула его по ладони. — Как там с нашим священником? — Пока только новый труп. — Если в его голосе и была горечь, то Лоуэнстайн ее не уловила. — Ты когда-нибудь бывала в ресторанчике «У Дуга»? Это на Канал-стрит. — Я веду другой образ жизни, Пэрис. Хмыкнув, он потянулся к большому стакану с карандашами. — Она там разносила коктейли. Ей двадцать семь лет. — Не бери в голову, — пробормотала она и, увидев выражение его лица (ведь он всегда «берет в голову»), протянула ему бутылку пепси. — Харрис ждет вас с Эдом. — Знаю. — Бен сделал большой глоток, ощущая приятный вкус сахара и кофеина. — У тебя вроде есть что-то для меня? — Ах да. — Улыбнувшись, она принялась рыться в бумагах. — Вот. Звонила Банни. — Заметив, что ее придыхание не произвело на Бена никакого впечатления, она косо взглянула на него и протянула листок бумаги. — Она хотела бы знать, когда ты заедешь за ней. Знаешь, Пэрис, у нее очень милый голосок. Бен с ухмылкой сунул бумагу в карман. — Да она и сама чертовски мила, только, знаешь, Лоуэнстайн, если бы тебе вдруг захотелось изменить мужу, я ее тут же послал бы ко всем чертям. С этими словами Бен поспешно вышел, прихватив с собой пепси. Лоуэнстайн рассмеялась ему вслед и вернулась к машинке. — Представляешь, мою квартиру включают в кондоминиум, — повесив трубку, проговорил Эд и вслед за Беном пошел к Харрису. — Пятьдесят тысяч. С ума сойти. — Там скверный водопровод. — Бен допил пепси и выбросил бутылку в мусорную корзину. — Это уж точно. А в твоих краях нет свободных квартир? — Нет, оттуда люди переезжают только на кладбище. Через стеклянную стену было видно, что Харрис разговаривает с кем-то по телефону. Для человека пятидесяти семи лет, проведшего последние десять лет за столом, он был в хорошей форме. Слишком энергичная натура мешала нажить брюшко. Его первый брак распался из-за работы, которой он слишком много уделял времени, второй — из-за пристрастия к бутылке. Харрис бросил пить и развелся. Теперь жену и выпивку заменила ему работа. Не все подчиненные любили его, но все уважали. Подняв голову, он кивком пригласил Эда и Бена войти. — К пяти мне нужен отчет из лаборатории. Если в свитере обнаружатся волокна из линта, желательно знать, где они были изготовлены. Работайте, занимайтесь своим делом и дайте мне возможность заниматься своим. — Повесив трубку, он подошел к столику, стоящему в углу, и налил себе кофе. Прошло уже пять лет, а он продолжает мечтать о виски… — Ладно, что известно о Фрэнси Бауэре? — «У Дуга» она проработала официанткой почти год. Приехала в округ Колумбия из Виргинии в ноябре прошлого года. Жила в северо-западной части города одна. — Эд сменил позу и заглянул в свои записи. — Дважды была замужем, но оба брака длились не более года. Мы проверяем обоих бывших мужей. Работала в вечернее время, а днем спала, поэтому соседи о ней почти ничего не знают. В злополучный день она ушла с работы в час. Видимо, свернула в переулок, срезая путь к автобусной остановке. Машины у нее не было. — Никто ничего не слышал, — добавил Бен, — и не видел. — Так порасспрашивайте еще, — предложил Харрис. — И найдите кого-нибудь, кто слышал или видел что-нибудь. Что нового о первом номере? Бен, не любивший, когда жертв считают по номерам, сжал в карманах кулаки. — Приятель Карлы Джонсон пописывает статейки в Лос-Анджелесе. Он чист. За день до убийства она шумно повздорила со студентом при свидетелях. — Он и не отрицает, — вмешался Эд, — кажется, они пару раз встречались, но она им явно не увлеклась. — Алиби? — Он утверждает, что выпил и подцепил какую-то новенькую. — Пожав плечами, Бен пересел на ручку кресла. — Можно, конечно, вызвать его еще раз, но, судя по всему, он к этому делу никакого отношения не имеет. С Клейтон и Бауэре у него не было ничего общего. Проверка показала, что это стопроцентный американский мальчик из состоятельной семьи. Занимается легкой атлетикой. Скорее Эда можно назвать помешанным, чем этого парнишку-студента. — Спасибо, приятель, — поблагодарил Эд. — Все-таки поработайте с ним еще. Как его зовут? — Роберт Лоуренс Доре. Он ездит на «хонде» и носит шорты. — Бен достал сигарету. — Светлые мокасины, носков не надевает. — Родерик пригласит его сюда. — Минуту, минуту!.. — К этому делу подключаются оперативники, — резко оборвав Бена, сказал Харрис. — С вами будут работать Родерик, Лоуэнстайн и Бигсби. Нужно найти этого малого, пока он не задушил еще одну женщину, прогуливающуюся в одиночестве… — Это было сказано негромко, но твердо и решительно. — Есть возражения? Бен подошел к окну и выглянул наружу. Во всем чувствовалось что-то личное, и он решил не перечить. — Да нет, мы все хотим его поймать. — Вот именно, в том числе и мэр, — с легким раздражением добавил Харрис. — Он должен проинформировать журналистов до конца недели. Мы пригласили психиатра, он обрисует вам этого типа. — Кого-кого? — подавив смешок, Бен обернулся. — Ну, капитан… Харрису и самому такая постановка дела не нравилась, и именно поэтому в голосе его прозвучали металлические нотки: — По просьбе мэра доктор Курт согласна помочь нам. Мы не знаем внешности убийцы, и пора хотя бы выяснить, что он собой представляет. В настоящий момент, — Харрис пристально посмотрел на обоих, — я готов обратиться к кому угодно, лишь бы получить зацепку. Возвращайтесь к четырем. Бен открыл было рот, но вовремя увидел предостерегающий взгляд Эда. Не говоря ни слова, он вышел из кабинета. — Может, нам самим нужно в психушку? — возмутился Бен. — Ты что, серьезно? — А почему бы и нет? — Человеческая психика — настоящая загадка. — Слишком много читаешь книг! — …И те, кто научился ее разгадывать, запросто открывают двери, в которые обычные люди тщетно пытаются попасть. Бен вздохнул и легким щелчком бросил окурок на тротуар. — Дерьмо! — Дерьмо! — пробормотала Тэсс, глядя в окно из своего кабинета. Двумя вещами ей предстояло заняться в ближайшее время. Первая — тащиться в машине под начинающимся холодным моросящим дождем, то и дело застревая в пробках. Вторая — заниматься нахлынувшими на город убийствами. Ни от одного, ни от второго ей не уйти, потому что мэр, а также ее собственный дед, сенатор, настойчиво просили заняться этим делом. У нее и так много дел, поэтому мэру она могла вежливо, даже с извинениями отказать. Но дед — это совсем другое. С ним она никогда не чувствовала себя доктором Терезой Курт. Стоило поговорить с ним хотя бы пять минут, как она превращалась совершенно в другого человека: не было пяти с половиной футов роста, не было женской фигуры, не было диплома в черной рамке. Вместо всего этого — двенадцатилетняя худышка, самозабвенно любящая деда. Да разве не ему она обязана дипломом в черной рамке? Разве не ему, не его вере, безграничной вере в нее, не его поддержке она обязана всем, что имеет? Разве она может сказать «нет», когда дед просит ее применить свои знания? Ее текущая работа, которая ежедневно занимает десять часов, не может быть оправданием для отказа. Видимо, пора перестать упрямиться и взять ассистента. Тэсс оглядела выдержанный в пастельных тонах кабинет, где на стенах висели акварели, а на полках расставлены предметы изысканного антиквариата. «Мое», — подумала она. Все, до последней мелочи. Она посмотрела на огромный, во всю стену, дубовый шкаф, изготовленный примерно в двадцатые годы. В нем хранятся истории болезней. Нет, она не станет приглашать ассистента. Через год ей исполнится тридцать. У нее своя практика, свой кабинет, свои проблемы. Пусть все остается так, как есть. Тэсс достала из гардероба пальто на норковой подкладке и плотно завернулась в него. Может быть, всего лишь может быть, ей удастся помочь полиции разыскать человека, чье имя уже который день не сходит с первых полос газет. В случае удачи она поможет найти и остановить его, а он, в свою очередь, получит помощь, в которой нуждается. Она взяла портмоне и разбухший от бумаг портфель. Вечером она намеревалась разобрать эти бумаги. — Кейт, — выйдя в приемную, Тэсс подняла воротник, — я еду к капитану Харрису. Если что-то срочное… — Вам бы следовало надеть шляпу, — откликнулась секретарша. — Она у меня в машине. До завтра! — Поезжайте помедленнее, не торопитесь. Мысленно углубившись в дальнейшие планы, она машинально пошарила в карманах в поисках ключей от машины и вышла. По пути домой нужно было заскочить в какой-нибудь китайский ресторанчик, где еду дают на вынос, и спокойно поужинать в одиночестве, а потом… — Тэсс! Ей не хватило одного шага дойти до лифта. Выругавшись вполголоса, Тэсс повернулась, заставляя себя улыбаться. Фрэнк. Почти десять дней ей удавалось избегать его. — Такую дамочку, как ты, поймать нелегко… Он шагнул к ней. Само совершенство. Именно это слово всегда вспоминала Тэсс, когда видела доктора Ф.Р. Фуллера. Абсолютное совершенство! Он носил жемчужно-серый костюм от «Братьев Брукс», галстук в полоску того же тона и рубашку нежно-розового, как тельце ребенка, цвета. Волосы зачесаны назад безупречно, по старой моде. Ей стоило больших усилий, чтобы не исчезла улыбка. Разве Фрэнк виноват, что его совершенство абсолютно не привлекает ее? — У меня было много работы. — Тэсс… ты знаешь, как говорят о работе? Она крепко сжала губы, чтобы не сказать: «Нет, не знаю. Как же говорят?» В противном случае он засмеется и выдаст давно избитую фразу: «Никуда работа не денется». Тэсс нажала кнопку в надежде, что лифт скоро подойдет. — Сегодня ты что-то рано. — Дела в городе. — Она озабоченно взглянула на часы. Время еще было. — Я уже немного опаздываю, — беззастенчиво солгала она. — Все это время я пытался разыскать тебя. — Облокотившись на стену, он склонился над ней. Эта привычка ее всегда бесила. — Никто не поверит, что это трудно сделать, если учесть, что наши кабинеты дверь в дверь. Почему, когда нужен лифт, его не дождешься? — Так уж получилось, Фрэнк. Ты же знаешь, как все бывает. — Естественно, знаю, — улыбнулся он во весь рот, а Тэсс подумала: интересно, догадывается ли он, что запах его одеколона тоже раздражает ее? — Но ведь нужно когда-то и расслабляться, доктор, не так ли? — Да, только каждый расслабляется по-своему. — Завтра в Кеннеди-центре дают новую пьесу Ноэла Каварда. У меня есть билеты. Почему бы нам не расслабиться вместе? Единственный раз, когда она согласилась расслабиться вместе с ним, чуть не стал для нее роковым: Тэсс едва удалось унести ноги. Перед атакой в течение трех часов он досаждал ей своими скучнейшими разговорами. — Спасибо, что не забываешь, Фрэнк, но завтрашний вечер у меня уже занят. — Тэсс снова соврала без колебаний. — Тогда почему бы… Подошел лифт. — Мне надо бежать! — Одарив его ослепительной улыбкой, Тэсс вошла в кабину. — Не засиживайся слишком долго, Фрэнк. Ты же знаешь, что говорят о работе. Непрекращающийся дождь и пробки на дорогах съели весь запас времени, и она добралась до участка точно в назначенный час. Странно, но после битвы у лифта у нее поднялось настроение. Возможно, оттого, что ловко ускользнула от Фрэнка. Если бы у нее было сердце, а его у нее не было, она бы просто назвала Фрэнка ничтожеством, и на том все закончилось бы. Но пока он не загонит ее в угол, Тэсс будет по-прежнему прибегать ко всяким уловкам и уверткам. Не поворачиваясь, она пошарила на заднем сиденье, нашла фетровую шляпу и нахлобучила ее. Заглянув в зеркало заднего вида, поморщилась. Приводить волосы в порядок, чтобы потом идти под таким дождем, не имело смысла. Перед появлением в назначенном кабинете нужно зайти в дамскую комнату и, воспользовавшись имеющимися там аксессуарами и косметикой из сумочки, привести себя в порядок и предстать перед капитаном достойной и высокопрофессиональной дамой. Ну а сейчас можно выглядеть и так, как мокрая курица. Распахнув дверцу машины, Тэсс схватила шляпу и побежала к зданию. — Взгляни-ка. — Бен остановил напарника на ступенях, ведущих к главному входу. Позабыв о дожде, они наблюдали за перепрыгивающей через лужи девушкой. — Недурные ножки, — отметил Эд. — Пожалуй, даже получше, чем у Лоуэнстайн. — Возможно. — Эд призадумался. — Впрочем, в такой дождь трудно разглядеть. Не поднимая головы, Тэсс взлетела по ступеням и столкнулась с Беном. Не успев схватить ее за плечи и немного отодвинуть, чтобы как следует рассмотреть, Бен услышал ругательство. Ради такого стоило и помокнуть. Элегантна! Даже под проливным дождем Бен не забыл об элегантности. У нее были высокие, резко очерченные скулы, что сразу напомнило о женщинах викингов. Мягкие и влажные губы заставили задуматься… Кожа бледная, чуть розоватая. Но глаза… именно из-за них Бен воздержался от ехидного замечания, уже готового слететь с его языка: большие, спокойные, но в данный момент слегка раздраженные. Он всегда думал, что такие васильковые глаза лишь у Элизабет Тейлор да у полевых цветов. — Извините, — произнесла, отдышавшись, Тэсс, — я не заметила вас. — Ничего страшного… — Ему хотелось продолжать смотреть на нее, но он взял себя в руки. Среди женщин Бен пользовался почти мифической репутацией. Может, это и преувеличение, но оно основано на фактах. — На такой-то скорости… неудивительно! — Было приятно держать ее, смотреть на блестящие дождевые капли на ресницах. — Пожалуй, вас можно задержать за нападение на офицера полиции. — Дама промокла, — вступился за нее Эд. До этого момента Тэсс видела только одного мужчину, держащего ее за плечи и рассматривающего, словно она внезапно возникла перед ним из облака дыма. Теперь ей пришлось обернуться на голос и поднять голову. Перед ней стоял вымокший насквозь гигант со смеющимися голубыми глазами и копной растрепанных рыжих волос. «Где это я, — подумала она, — в полицейском участке или в сказке?» Все еще придерживая девушку за плечи, Бен толчком распахнул перед ней дверь, пропустил вперед, но не отпустил. Пока рано! Оказавшись в помещении, Тэсс еще раз взглянула на Эда, понимая, что он не из сказки, и повернулась к Бену. Этот тоже не из сказки. Он по-прежнему держал ее за плечи. Усмехнувшись, она вскинула брови. — Предупреждаю вас, офицер, если вы арестуете меня за нападение, я, в свою очередь, обвиню полицию в жестоком обращении. Он улыбнулся, и Тэсс почувствовала внутренний щелчок. Стало быть, не так уж он безобиден, как показалось вначале. — А теперь прошу меня извинить… — Ладно, забудем об обвинении. — Бен прикрыл ладонью ее руку. — Если вы хотите заплатить штраф… — Сержант… — Де-тек-тив, — проговорил он по складам, — Бен. — Детектив, как-нибудь в другой раз… я с удовольствием продолжу этот разговор, но сейчас опаздываю. Если хотите помочь… — Я служу обществу. — Тогда отпустите, пожалуйста, мою руку и скажите, как найти капитана Харриса. — Капитана Харриса? Из отдела по расследованию убийств? Она заметила, как удивление на его лице быстро сменилось недоверчивой улыбкой, и почувствовала, что ее руку отпустили. Не понимая происходящего, она вскинула голову и сняла шляпу. Светлые волосы рассыпались по плечам. — Его самого. Проследив глазами за волной ее волос, Бен снова заглянул в лицо Тэсс. «Не сходится», — подумал он. А Бен с подозрением относился ко всему, что «не сходится» по его разумению. — Доктор Курт? Всегда приходится делать над собой усилие, чтобы с достоинством встретить грубость и цинизм. Но Тэсс и не собиралась предпринимать подобных усилий. — Опять-таки в точку… детектив. — Вы из психушки? Тэсс не отвела взгляда. — А вы легавый? Ни один из них не хотел уступать, но тут со смехом вмешался Эд. — Гонг! Первый раунд закончен, — непринужденно сказал он. — Кабинет Харриса в нейтральной зоне. Он взял Тэсс под руку и повел наверх. Глава 2 Тэсс шла по коридорам в сопровождении детективов. Временами до нее доносились чьи-то грубые голоса, открывались и захлопывались с глухим стуком двери. Не умолкая, трезвонили телефоны: казалось, будто трубки вообще не снимались с рычагов. Неустанно колотивший по окнам дождь создавал унылую атмосферу. Какой-то человек в комбинезоне намывал полы. В коридоре стоял тяжелый запах лизола и сырости. Она и раньше бывала в полицейских участках, но впервые испытала чувство страха. Не обращая внимания на Бена, она обратилась к его напарнику: — Вы работаете вдвоем? Эд добродушно ухмыльнулся. Ему нравился голос Тэсс — низкий и прохладный, как шербет в жаркий воскресный полдень. — Капитан считает, что за ним нужно постоянно следить. — Похоже! Бен круто свернул налево. — Пожалуйста, сюда… доктор. Девушка искоса взглянула на него и пошла в указанном направлении. От него пахло дождем и мылом. В инспекторской Тэсс увидела подростка в наручниках, которого вели двое мужчин. В углу сидела какая-то женщина, сжимавшая в руках стаканчик с кофе. Она беззвучно плакала. Из холла доносились возбужденные голоса. — Добро пожаловать в реальный мир, — проговорил Бен, заглушая чьи-то ругательства. Тэсс долго, оценивающе смотрела на него и про себя решила: вот дурак! Неужели он подумал, будто она ожидала, что ей предложат здесь чай с пирожными? Да по сравнению с тем, с чем она встречается в клинике раз в неделю, здесь вообще отдых на лужайке. — Благодарю вас, детектив… — Пэрис, — представился он. — Интересно, почему у него постоянное ощущение, будто она подсмеивается над ним, — Бен Пэрис, доктор Курт. А это мой напарник Эд Джексон… — Он достал сигарету и изучающе посмотрел на нее. В этой заплеванной инспекторской она смотрелась так же, как роза в куче мусора. Но это ее проблема. — Нам предстоит работать всем вместе. — Вот и чудесно, — с улыбкой, приберегаемой обычно для назойливых продавцов в магазинах, Тэсс, как ветер, пролетела мимо него. Не дав ей постучать, Бен толкнул дверь кабинета Харриса. — Капитан… — Бен подождал, пока Харрис отодвинет бумаги и поднимется со стула, — это доктор Курт. Он не ожидал, что доктором будет женщина, да еще такая молодая. У Харриса в подчинении было много женщин-офицеров и не меньше новичков, поэтому он не позволил обнаружить свое удивление. Мэр не только рекомендовал этого врача, он настаивал, чтобы она подключилась к их работе. А он хоть и был занудой, но не был дураком, и ошибался редко. — Доктор Курт! — Он протянул руку для пожатия, в которой утонула ее небольшая, податливая, но достаточно твердая ладонь. — Спасибо, что согласились помочь нам. Она усомнилась в искренности сказанных слов, но это ей было знакомо — приходилось сталкиваться. — Постараюсь быть полезной. — Присаживайтесь, пожалуйста. Тэсс начала было снимать пальто и тут же ощутила прикосновение посторонних рук. Обернувшись, она увидела Бена. — Славное пальтецо, доктор. — Принимая пальто, он пробежал пальцами по подкладке. — Пятидесятиминутные сеансы дают неплохой доход, верно? — Самые забавные пациенты — писающие в постель, — в тон ему ответила Тэсс и отвернулась. — «Экий надутый индюк», — подумала девушка, садясь на стул. — Доктору Курт, наверное, не повредит чашка кофе, — заметил Эд. Всегда готовый повеселиться, он подмигнул напарнику. — Она изрядно промокла, пока шла от машины. Заметив в глазах Бена веселые искорки, Тэсс невольно улыбнулась в ответ. — Кофе — это замечательно. Черного, пожалуйста. Харрис посмотрел на полупустой кофейник на плите и взял трубку. — Родерик, принеси кофе. Четыре… нет, три стакана, — он посмотрел на Эда. — Если есть кипяток… — Эд достал из кармана пакетик травяного чая. — И стакан кипятка, — добавил Харрис, слегка улыбнувшись, — да, для Джексона. Доктор Курт… — Харрис не знал, отчего ей так висело, но подозревал, что причина такого состояния — его парни. Итак, пора заняться делом. — Мы будем признательны за любую помощь. Можете рассчитывать на полное наше содействие, — произнося эти слова, Харрис многозначительно поглядел на Бена. — Вам уже сообщили, что нас интересует? Тэсс вспомнила двухчасовую встречу с мэром и гору бумаг, которую ей пришлось взять с собой при выходе из его кабинета. «Сообщили», решила она, это не то слово. — Да. Вас интересует психологический портрет убийцы, названного Священником. Вы хотели бы знать мнение специалиста о причине убийства именно таким способом. Вы хотите получить определенные данные на этого человека: его темперамент, мысли, чувства. Опираясь на существующие в моем распоряжении факты и те, которые вы мне еще предоставите, можно высказать определенное мнение… да, мнение, — подчеркнула она, — как, почему и кем является убийца в психологическом плане. Возможно, это в какой-то степени поможет вам найти его. Таким образом, чудес она не обещает. Поэтому Харрис почувствовал некоторое облегчение. Он заметил, что Бен неотрывно смотрит на девушку, машинально теребя при этом краешек ее пальто. — Садитесь, Пэрис, — предложил он. — Значит, мэр уже сообщил вам кое-что? — обратился он опять к Тэсс. — Да так, немного. Вчера вечером я уже начала заниматься этим делом. — Возможно, эти отчеты вам пригодятся, — Харрис пододвинул к ней папку с бумагами. — Спасибо. — Тэсс достала из сумочки очки в роговой оправе и открыла папку. «Так вот какие они там, в психушке», — снова подумал Бен, искоса поглядывая на нее. Она была похожа на дирижера группы болельщиков университетской команды; она могла потягивать коньяк в «Мэйфлауэре». Трудно понять, почему он пришел к такому выводу, но что оба занятия ей подходили, сомнений не было. А вот в образ специалиста по душевным болезням она явно не вписывалась. В его представлении психиатры — люди высокие, тощие и бледные, с бесцветными холодными глазами, низкими холодными голосами и холодными руками. Он вспомнил психиатра, наблюдавшего в течение трех лет его брата после возвращения из Вьетнама. На войну Джош уходил юным розовощеким идеалистом, а вернулся подавленным и агрессивным пессимистом. Психиатр помог ему. Так, во всяком случае, говорили все, даже сам Джош. До тех пор, пока он не воспользовался своим армейским револьвером и не положил всему конец. «Постстрессовый синдром» — так психиатр назвал его состояние. Тогда Бен понял, что ненавидит ярлыки. Родерик принес кофе, стараясь не показывать, что ему неприятна роль мальчика на побегушках. — Вызвал этого парня, как его, Дорса? — спросил Харрис. — Как раз собирался. — Ладно, утром, после летучки, Пэрис и Джек сон введут тебя с Лоуэнстайн и Бигсби в курс дела. Отпустив его кивком, Харрис бросил в чашку три куска сахара. Эд, сидевший в другом конце комнаты, поморщился, словно от боли. Тэсс взяла чашку, не поднимая головы, и пробормотала нечто вроде благодарности. — Судя по всему, физическое развитие убийцы выше среднего, так? Бен достал сигарету и задумчиво посмотрел на нее. — Из чего это следует? Привычным движением, перенятым у своего университетского профессора, Тэсс сдвинула очки на нос. Смысл этого движения — деморализовать оппонента. — Помимо странгуляционной полосы, на телах жертв не было ни кровоподтеков, ни признаков насилия, ни следов борьбы. Одежда на них оставалась целой. Отставив кофе, Бен затянулся. — Все жертвы были миниатюрными. Самая крупная из них — Барбара Клейтон, а ведь в ней было всего пять футов четыре дюйма роста и сто двадцать фунтов веса. — Страх и адреналин прибавляют силы, — добавила она. — Из ваших отчетов следует, что он заставал женщин врасплох, нападая сзади. — Мы решили именно так, имея в виду расположенные на теле синяки и угол натяжения удавки. — Ясно, ясно, — нетерпеливо проговорила Тэсс, водрузив очки на прежнее место. Деморализовать истукана — дело непростое. — Никому из жертв не удалось вцепиться ему в лицо, иначе под ногтями остались бы кожные волокна, верно? — Не давая ему ответить, девушка пристально посмотрела на Эда. — У него достало ума, чтобы избежать весомых улик. Каждое его нападение было заранее тщательно спланировано. В его поведении присутствуют элементы логики. Теперь об одежде жертв, — продолжала она, — была ли она помята, расстегнуты ли пуговицы, порвана ли по швам, сброшены ли туфли? Эда восхитила точность заданных ею вопросов. — Нет, мэм. Все трое были и остались полностью одетыми. — А орудие убийства, то есть епитрахиль? — Обернута вокруг груди. — Псих-аккуратист, — вставил Бен. Тэсс вскинула брови. — Быстро же вы ставите диагноз, детектив Пэрис. Только я назвала бы его иначе: не аккуратист, а благодетель. Харрис поднял палец, упреждая тем самым возражения Бена: — Какое же будет объяснение, доктор? — Чтобы дать законченный портрет, капитан, мне нужно провести дополнительные исследования, но оценить в общем могу: несомненно, убийца человек глубоко религиозный, воспитанный в традиционной вере. — Следовательно, вы считаете, что убийца — лицо духовного звания? Она снова посмотрела на Бена. — Возможно, он и был посвящен, а может, просто глубоко верующий человек или, скажем, богобоязненный. Епитрахиль — это символ и в его собственных глазах, и в наших, и даже в глазах жертв. Но она могла быть использована и как знак бунта против традиции, но утверждать этого нельзя, так как содержание записок исключает высказанное предположение. Поскольку все девушки примерно одного возраста, можно заключить, что они воплощали какой-то женский образ, сыгравший значительную роль в его жизни: мать, жена, возлюбленная, сестра… Словом, личность близкая или некогда близкая ему эмоционально. Видимо, она каким-то образом его предала. Несомненно, все связано с церковью. — Грех? — Бен выпустил струю дыма. «Может, он и истукан, — подумала Тэсс, — но не дурак». — Существуют разные определения греха, — спокойно продолжила Тэсс, — но в его глазах грех, возможно, сексуального характера. Как его раздражает этот холодный, безразличный тон! — То есть он наказывает эту личность, убивая других? Она уловила в его голосе насмешку и захлопнула папку. — Нет, он спасает их. Бен снова открыл было рот, но тут же закрыл. Бред какой-то, дикий бред! — Для меня это абсолютно ясно, — сказала Тэсс, поворачиваясь к Харрису, — именно это следует из всех трех записок. Убийца принял на себя роль спасителя. Причем следов жестокого насилия нет, поэтому, я считаю, наказывать он никого не собирался. Будь то месть, он проявил бы кровожадность, беспощадность, непременно захотел бы, чтобы жертвы узнали, поняли заранее, что их ожидает. А он убивал их настолько быстро, насколько возможно, затем приводил в порядок одежду, опоясывал епитрахилью, словно благословляя, и, наконец, оставлял записку, извещавшую об их спасении. Она сняла очки и повертела ими в руках. — Он не насилует их. Скорее всего он импотент, но что самое важное — в его глазах сексуальное насилие — грех. Возможно, даже вероятно, он испытывает некоторое сексуальное наслаждение от убийства. Но прежде всего это, конечно, акт духовного освобождения. — Религиозный фанатик, — задумчиво проговорил Харрис. — По сути, да, — ответила Тэсс, — хотя в повседневной жизни он скорее всего нормальный человек. Между убийствами проходят недели, из чего следует, что он себя предельно контролирует. Возможно, убийца работает, встречается с людьми, ходит в церковь. — В церковь… — повторил за ней Бен, поднялся и подошел к окну. — Да-да, и не от случая к случаю, а регулярно. Церковь — его пунктик. Если этот человек и не священник, то в акте убийства, как он считает, осуществляются некоторые его функции. В своих собственных глазах он священнодействует. — Отпущение грехов, — пробормотал Бен, вспомнив последние слова записок. Тэсс удивленно прищурилась. — Совершенно верно. Церковные обряды для Эда были малознакомы, поэтому он перевел разговор: — Шизофреник? Тэсс наморщила лоб и отрицательно покачала головой. — Шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, раздвоение личности… Вы слишком легко жонглируете этими ярлыками, общими определениями. Тэсс не заметила, что Бен обернулся и внимательно посмотрел на нее. Она сунула очки в очешник и бросила его сумку. — Любое психическое отклонение сугубо индивидуально. Поэтому личную проблему такого рода можно понять и решить, только зная ее динамические источники. — Я тоже предпочитаю конкретику, — вставил свое слово Харрис, — а в данном случае тем более, принимая во внимание, что за поимку преступника назначена премия. Итак, мы имеем дело с психопатом? Выражение лица Тэсс слегка изменилось. «От нетерпения», — предположил Бен, заметив появившуюся между бровей едва заметную морщинку и слегка искривленные губы. — Ну что ж, если вам необходимо общее определение, «психопатия» подходит. Под этим термином подразумевается умственное расстройство. Эд почесал бороду. — Короче, он сумасшедший. — Сумасшествие — юридический термин, детектив, — поправила его Тэсс почти официальным тоном. Она взяла папку и поднялась со стула. — У этого термина появится значение, когда убийца будет пойман и предстанет перед судом. Его портрет постараюсь представить вам как можно скорее, капитан. Неплохо было бы самой прочитать записки, оставленные на трупах, а также осмотреть орудие убийства. Следом за ней поднялся Харрис. Он был явно недоволен, ожидал большего. Глупо, конечно, но он рассчитывал, что все будет разложено по полочкам и концы сойдутся сами собой. — Детектив Пэрис проследит, чтобы вы получили все необходимое. Благодарю вас, доктор Курт. Она протянула ему руку. — Пока меня благодарить не за что. Детектив Пэрис? — К вашим услугам, — коротко кивнув, он повел ее к выходу. По пути к выходу из здания они расписались в регистрационной книге за полученные на руки вещественные доказательства. В течение этого времени Бен не произнес ни слова. Тэсс тоже молчала, сосредоточенно вчитываясь в записки, вглядываясь в аккуратно, четко напечатанные буквы. Отличий, собственно, никаких, словно сделано под копирку. Когда писались эти записки, размышляла Тэсс, автор не был ни в состоянии гнева, ни в состоянии отчаяния. Он и сам стремился к покою и в соответствии со своими извращенными представлениями хотел дать его другим. — Белый цвет — цвет чистоты, — проговорила она, глядя на епитрахили. «Очевидно, это символ, — подумала Тэсс. — Но символ чего?» Она оторвала взгляд от записок, от чтения которых ей становилось еще больше не по себе, чем от орудия убийства. — Похоже, этот человек чувствует себя миссионером. Бен вспомнил, как его тошнило при одном только виде очередной жертвы, но сейчас голос его прозвучал ровно и беспристрастно: — Вы так уверены в себе, доктор… — В самом деле? Девушка обернулась, глянула на него, задумалась на секунду и неожиданно спросила: — Когда заканчивается ваша смена, детектив? — Десять минут назад, — ответил он, непроизвольно дернув головой. — Прекрасно. — Она надела пальто. — Вы не хотите меня угостить чем-нибудь? Заодно рассказать, что вас не устраивает в моей профессии и во мне лично. Обещаю, никакого психоанализа не будет. Что-то в ней не давало ему покоя: то ли спокойные, изящные манеры, то ли сильный, уверенный голос. А может, все дело в этих больших, добрых глазах? Впрочем, время подумать еще будет. — А как насчет гонорара? Она рассмеялась и сунула шляпу в карман. — Ладно, там будет видно! — Сейчас, только надену пальто. Возвращаясь в инспекторскую, каждый из них думал об одном и том же: почему она собирается провести вечер, или по крайней мере часть вечера, с тем, кому столь очевидно не нравится он (она) сам (сама) и его (ее) дело. В то же время каждый из них хотел взять верх, не откладывая в долгий ящик. Бен схватил пальто и нацарапал что-то в книге, напоминавшей своим видом гроссбух. — Чарли, передай Эду, что нам с доктором Курт нужно кое-что обсудить. — А отчет об изъятии ты составил? Прячась за Тэсс, как за щит, Бен двинулся к двери. — Отчет? — Черт возьми, Бен… — Завтра, в трех экземплярах. — Стараясь не слышать дальнейшего, он поспешил к выходу. — Что, не любите бумажную работу? — спросила Тэсс. Бен толкнул дверь. Ливень перешел в мелкий моросящий дождь. — Да, не самая приятная часть работы. — А какая самая? Ведя Тэсс к машине, он загадочно посмотрел на нее: — Ловить плохих парней. Как ни странно, она ему поверила. Через десять минут они входили в тускло освещенный бар, где оркестр заменяли музыкальные автоматы, а спиртное не разбавляли водой. Не самое роскошное заведение в Вашингтоне, но и не самое противное. Тэсс показалось, что завсегдатаи здесь знают друг друга по именам, а новички осваиваются постепенно. Бен небрежно кивнул бармену, буркнул что-то официантке и повел спутницу к свободному столику в дальнем углу. Музыка сюда почти не доносилась, света было мало. Столик постоянно покачивался, так как одна ножка была короче других. Едва усевшись, Бен сразу почувствовал облегчение — здесь он был на своей территории, чувствовал себя свободно. — Что будете пить? — Он предположил, что будет заказано какое-нибудь изысканное белое вино с французским названием, но услышал: — Виски. Неразбавленное. — Мне «Столичную», — бросил он официантке, продолжая разглядывать Тэсс, — со льдом. Он ждал. Молчание затянулось. Десять, двадцать секунд… Может, выбросить ей спасательный круг? — У вас потрясающие глаза! Она улыбнулась и с удовольствием откинулась на спинку стула. — Честно говоря, я ждала чего-нибудь пооригинальнее. — Эд в восторге от ваших ножек… — Как это ему удалось разглядеть их с высоты своего роста. Он не похож на вас, — отметила она, мне кажется, вы хорошо дополняете друг Друга. Ладно, детектив Пэрис, оставим это. Так что же вам не нравится в моей профессии? — А почему вас это интересует? Принесли напитки. Она отпила немного. По телу потекло тепло, достигая самых отдаленных мест, куда не добрался кофе. — Просто любопытно. Такая уж у меня профессия! В конце концов и мы, и вы ищем ответы, разгадываем загадки. — Вам кажется, у нас похожая работа? — Он невольно усмехнулся. — Легавые и психушники… — Возможно, ваша работа кажется мне такой же противной, как и моя вам, — кротко сказала она, — но они обе необходимы и будут существовать до тех пор, пока в поведении некоторых индивидуумов не исчезнут отклонения от общественных норм. — Я не люблю норм. — Он поболтал водку в бокале. — И не слишком доверяю тем, кто, сидя за столом, залезает людям в мозги, а потом подгоняет их личность под разные рубрики. — Ага… — Она сделала еще один глоток. Заиграла томная музыка, что-то в стиле Лайонела Ричи. — Стало быть, по-вашему, этим занимаются психиатры? — Вот именно. Она согласно кивнула. — Однако и в вашем деле приходится мириться с необходимостью быть слепо приверженным к порядку. В его глазах зажглась и тут же погасла опасная искорка. — Очко в вашу пользу, доктор. Она слегка постучала пальцами по столу, выдав при этом свои чувства. «У него удивительная способность всегда сохранять спокойствие», — отметила Тэсс еще в кабинете у Харриса. Однако она чувствовала, что ему не по себе. Его выдержкой можно было только восхищаться. — Спасибо, детектив Пэрис, но почему бы вам не взять реванш? Повертев в руках бокал, Бен так и не отпил из него. — Ну что ж, попытаюсь. Мне кажется, что вы роетесь в грязном белье нервных домохозяек и скучающих служащих. Все свои наблюдения сводите к сексу или ненависти к собственной матери. Отвечаете вопросом на вопрос, оставаясь при этом равнодушной. Проходит пятьдесят минут — и все заканчивается. Раздается звонок — входит следую щий пациент. И вы не замечаете тех, кому действительно нужна помощь, кому по-настоящему плохо. Просто наклеиваете ярлык. Заносите в историю болезни и продвигаетесь дальше. Чувствуя в его злости какую-то боль, она немного помолчала. — Наверное, вам круто пришлось, — негромко проговорила она, — очень жаль. Он недовольно заерзал. — Мы ведь договорились — никакого психоанализа, — напомнил Пэрис. «Да, круто», — снова подумала она. Но Бен не из тех, кто нуждается в сочувствии. — Хорошо, зайдем с другой стороны. Детектив занимается расследованием убийств. Мне представляется, что вы целыми днями болтаетесь по улицам, поигрывая пистолетом. Утром вы увертываетесь от выстрелов, днем орудуете наручниками, затем объясняете подозреваемому его права и обязанности и тащите на допрос. В общем, похоже? Он невольно улыбнулся. — А вы умница!.. — Да, мне это говорили. Он не судил безоговорочно о людях, которых не знал. Присущее ему чувство справедливости боролось в нем с застарелыми, вросшими в его плоть предрассудками. Он попросил официантку принести еще виски. — Как вас зовут? Мне надоело да и неудобно называть вас «доктор Курт». — Вас зовут Бен, — она улыбнулась, заставив его вновь остановить взгляд на ее губах, — а меня Тереза. — Не пойдет. — Он покачал головой. — Не так вас называют, Тереза — слишком обыденно. Терри? Нет, это вульгарно. Она слегка наклонилась вперед и положила подбородок на согнутые в локтях руки. — Да, видно, вы и правда неплохой детектив. Меня зовут Тэсс. — Тэсс, — медленно, будто пробуя на вкус, он повторил ее имя, — прекрасно. Скажите мне, Тэсс, почему вы выбрали психиатрию? Тэсс посмотрела на него внимательно. Ей нравилась его непринужденная манера сидеть на стуле: не вяло, не развалившись, а спокойно и раскованно. Она даже позавидовала ему. — Из любопытства, — еще раз повторила она. — Сознание человека — кладезь неразрешенных вопросов. И мне захотелось найти ответы на них. Если найдешь — сможешь помочь хотя бы в некоторых случаях: излечить мозг, облегчить страдания сердца. Это задело его. Слишком уж все просто! «Облегчить страдания сердца», — повторил он про себя, вспомнив брата. Страданий сердца Джоша никто облегчить не смог. — Думаете, если удалось излечить, то удастся и облегчить? — Да, одно неотделимо от другого. — Тэсс посмотрела мимо него, на обнимающуюся парочку, которая, весело смеясь, потягивала пиво. — А я думал, вам платят только за то, что вы заглядываете в человеческие мозги. Тэсс взглянула на него: …Она больна не телом, но душою… А ты возьми да вылечи ее. Придумай, как исцелить недужное сознанье, как выполоть из памяти печаль, как письмена тоски стереть в мозгу и снадобьем ей дать забвенье, сняв с ее груди отягощенной тяжесть, налегшую на сердце… Он поднял голову, отставил бокал и прислушался. Она говорила не громче обычного, но он не слышал ни музыкального автомата, ни звона посуды, ни смеха. Он наслаждался музыкой стихов!.. — «Макбет». — Увидев, что Тэсс улыбается, он пожал плечами и проговорил: — Легавые тоже время от времени читают. Тэсс подняла бокал, что можно было истолковать как приглашение к тосту: — Возможно, нам обоим следует по-новому взглянуть друг на друга. Дождь продолжал моросить, когда они возвращались на стоянку возле управления. В такую погоду темнеет особенно быстро. От уличных фонарей на асфальте вымокших тротуаров блестели лужи, вокруг не было ни души — Вашингтон рано ложится спать. Только сейчас Тэсс решилась задать Бену вопрос: — А почему вы пошли в полицию? — Я же говорил, что люблю ловить плохих парней. «В этом есть доля правды, — подумала она, — но это не все». — Вы в детстве играли в сыщиков, после чего решили растянуть эту игру на всю жизнь? — Нет, в детстве я любил играть в доктора. — Он подъехал к ее машине и остановился. — От этого умнеешь. — Не сомневаюсь. Что же заставило вас вы брать государственную службу? Можно было бы что-то придумать, уйти от ответа. Многим женщинам он нравится тем, что умеет делать и то и другое с обезоруживающей улыбкой. Но сейчас ему захотелось рассказать правду. — Теперь, кажется, моя очередь цитировать: «Закон, не подкрепленный рукой человеческой и мечом, — всего лишь слова и бумага». — Слегка улыбнувшись, он повернулся к ней и встретился с ее пристальным взглядом. — «Слова и бумага» — не для меня. — Стало быть, меч? — Вот-вот. — Он наклонился и открыл дверцу. Их тела соприкоснулись, но они словно не обратили на это внимания. — Я верю в справедливость, Тэсс, а справедливость во сто крат важнее, чем слова на бумаге. Какое-то время она молча обдумывала услышанное. «В нем есть какая-то ожесточенность», — подумала Тэсс. Он ее тщательно скрывает и не дает ей вырваться наружу. Может быть, слово «ожесточенность» и затасканное, но именно оно определяет его состояние. Ему, несомненно, приходилось убивать, против чего восставало все ее существо как следствие полученного ею воспитания. Он отнимал жизнь у других, рисковал своей, однако верит в закон, порядок и справедливость, а также — в меч. Не такой уж он простой, каким показался вначале. Немало узнала она за сегодняшний вечер. «Пожалуй, больше, чем достаточно», — решила Тэсс и опустила ногу на тротуар. — Ну что ж, спасибо за угощение, детектив. Бен уже вышел и поддержал ее под локоть. — А что, зонтика у вас нет? Роясь в сумочке в поисках ключей, она слегка улыбнулась ему. — Не имею привычки брать с собой зонт, когда идет дождь. Засунув руки в карманы, Бен пошел за ней. Он не мог назвать причину, но ему не хотелось, чтобы она вот так просто ушла. — Интересно, что может извлечь из всего этого специалист по человеческим мозгам? — А где вы видите такого специалиста? Спокойной ночи, Бек. Ему было ясно, что она вовсе не зануда-профессорша, за какую он ее принял поначалу. Тэсс уже сидела в своей машине, а Бен все еще держал дверцу открытой. — Тэсс, один из моих приятелей работает в Кеннеди-центре. Завтра там дают пьесу Ноэла Каварда. У меня есть билеты на спектакль. Не хотите ли?.. Она уже готова была вежливо, под каким-нибудь предлогом отказаться, поскольку, подумала она, «лед и пламень» так же, как «дело и развлечения», несовместимы. — Хочу, — неожиданно для себя согласилась Тэсс. Не зная, как прореагировать на ее согласие — радоваться или огорчаться, он просто кивнул. — Я заеду за вами в семь. Он захлопнул дверцу. Она немедленно опустила окно. — Вы не хотите узнать мой адрес? Бен лукаво подмигнул, что ей явно не понравилось. — Я же детектив… — Он зашагал к своей машине, а Тэсс в это же время едва сдерживала смех. К десяти дождь прекратился, небо просветлело. Поглощенная составлением портрета преступника, Тэсс не заметила, как на небе появилась луна. Заскочить по пути в китайский ресторанчик она забыла, а ужин, состоящий из сандвича с ростбифом, остался недоеденным. Странно. Она еще раз перечитала отчеты. Странно и страшно… По какому принципу он выбирает свои жертвы? Все блондинки, всем под тридцать, все недотягивают до среднего телосложения. Кого же они символизируют в его глазах и почему? Он выслеживает их, преследует? Или действует наугад? Может, одинаковый цвет волос и телосложение — просто совпадение? Может быть, любая женщина, оказавшись ночью на улице в одиночестве, может окончить свою жизнь таким «спасением»? Нет. Тут налицо система, это точно. Жертвы он выбирает по внешнему виду, затем прослеживает их маршруты. Три убийства — и ни одной промашки. Он, несомненно, психически болен, но в методичности ему не откажешь. Блондинки под тридцать, миниатюрные… Она поймала себя на том, что всматривается в собственное неясное отражение в окне. Уж не о ней ли все это? От стука в дверь она вздрогнула и тут же выругалась, обозвав себя дурой. С тех пор как принялась за работу, она впервые посмотрела на часы. Оказывается, проработала три часа. Еще пару часов, и, возможно, ей будет что сказать капитану Харрису. Кто бы он ни был, но его нужно скорее задержать. Сняв очки, она пошла открывать. — Дедушка! — обрадовалась она, и раздражение мигом улетучилось. Она встала на цыпочки и с удовольствием — он сам учил ее все делать с удовольствием — поцеловала деда. У него была осанка полководца, от него пахло мятной жвачкой, мужским одеколоном. — Что-то ты поздновато. — Поздновато? — переспросил он громовым голосом. Дед всегда и везде так разговаривал: на кухне, где жарил свежую рыбу, на трибуне стадиона, где болел и за ту и за другую команду, в сенате, где заседал уже двадцать пять лет. — Да ведь сейчас только начало одиннадцатого, а до ночного колпака и теплого молочка мне еще далеко, малышка. Дай-ка мне чего-нибудь выпить. Он вошел в прихожую и стягивал пальто со своего могучего торса — торса футболиста. «А ведь ему семьдесят два», — подумала Тэсс, глядя на растрепанную гриву седых волос и гладкое лицо. Семьдесят два, а выглядит значительно моложе, бодрее ее нынешнего поклонника. К тому же с ним намного интереснее. Возможно, оттого она и оставалась одинокой, что слишком высокие требования предъявляла мужчинам. Впрочем, это ее вполне устраивало. Она налила ему виски. Он посмотрел на стол, заваленный бумагами, папками, блокнотами. «Вот она, моя Тэсс, — подумал дед, принимая стакан. — В лепешку разобьется, а дело сделает». Тут же лежал недоеденный сандвич. В этом тоже его Тэсс. — Ну, — он сделал глоток, — что ты скажешь об этом маньяке, который свалился на нашу голову? — Сенатор, — усевшись на ручку кресла, Тэсс заговорила с ним официальным тоном, на какой только была способна, — вы же знаете, что о подобных делах я с вами говорить не могу. — Чушь. Разве не я посодействовал тебе в этой работе? — За которую не могу вас поблагодарить. Он глянул на нее своим знаменитым стальным взглядом, от которого, если верить молве, цепенели видавшие виды политические зубры. — Я все равно все узнаю от мэра… Тэсс, однако, не оцепенела, а, напротив, одарила деда обольстительнейшей улыбкой. — Вот-вот, от него и узнавай. — Чертова этика, — пробормотал он. — Ты ведь сам учил меня этому. Он опять что-то пробурчал, довольный своей внучкой. — А капитан Харрис? Что скажешь о нем? — Дело свое знает, собой хорошо владеет. Он очень расстроен, ужасно сердит, так как на него сильно давят. Но держит себя в руках. Наружу ничего не выпускает. — А как оперативники, которые ведут дело? — Их зовут Пэрис и Джексон. — Она провела по небу кончиком языка. — Необычная команда, показалось мне, но именно команда. Джексон — настоящий человек-гора. Он, правда, задает стандартные вопросы, но умеет хорошо слушать. Похоже, привык все делать размеренно, по порядку. — Пэрис… — Почувствовав некоторую неуверенность, Тэсс запнулась. — Какой-то он дерганый. Думаю, он подвержен быстрой смене настроений. Умен, но больше полагается на интуицию, чем на логику. Или, скажем, на чувство. — Тэсс подумала о «справедливости» и «мече». — А какие они профессионалы? — Мне трудно об этом судить. Я их, можно сказать, не знаю. Если довериться первому впечатлению, оба очень преданы работе. Но это, повторяю, только впечатление. — Мэр по-настоящему верит в них, — он залпом допил виски, — ив тебя тоже. Тэсс пристально посмотрела на деда, но теперь уже жестким взглядом. — Не знаю, может, я и не имею права об этом говорить, но разыскиваемому человеку очень плохо, дедушка. И Он опасен. Может, мне и удастся создать картину его сознания, набросать нечто вроде эмоциональной схемы, но ведь само собой ничего не изменится, этим его не остановишь. Все это запоминает игру в угадайку. — Она встала и сунула руки в карманы. — Всего лишь игру в угадайку. Он подпер рукой подбородок. — Это ведь не твой пациент, Тэсс. — Верно, но теперь это и меня касается. — Увидев сурово сдвинутые брови деда, Тэсс изменила тон: — Да не волнуйся, я не стану принимать все близко к сердцу. — Примерно то же ты мне говорила, когда в доме появился ящик с котятами. В конце концов это стоило мне дороже хорошего костюма. Она снова поцеловала его в щеку и подала пальто. — А разве потом ты их не полюбил? Всех вместе и каждого в отдельности? Ладно, мне нужно работать. — Гонишь? — Просто помогаю надеть пальто, — поправила она деда. — Спокойной ночи, дедушка. — Будь умницей, малышка! «Эти слова он повторяет с тех пор, как мне исполнилось пять лет», — подумала Тэсс, закрывая за ним дверь. В церкви было темно и пусто, но с замком он справился сразу. При этом не почувствовал, будто совершил грех: на дверях храма не должно быть замков. Обитель Господа должна быть всегда открыта для всех: для тех, кто в беде, для тех, кто в Нем нуждается, для тех, кто в Него верит. Он зажег четыре свечи — по одной за каждую из женщин, которых спас, и одну — за ту, которую не смог спасти. Опустившись на колени, он принялся молиться, молиться истово. Размышляя о своей миссии, временами он начинал сомневаться. Жизнь — священный дар. Он взял три человеческие жизни и знал, что мир считает его монстром. Если бы люди, с которыми он сталкивается, знали, что движет им, они наверняка подвергли бы его остракизму, возненавидели, посадили в тюрьму. А может… пожалели бы… Но плоть бренна. А жизнь священна только потому, что существует душа. Вот их-то он и спасает, эти души. И должен спасать их далее, пока не сравняется счет. Сомнение само по себе есть грех. Если бы можно было с кем-нибудь поговорить! Если бы кто-то смог понять его, дать покой его душе… Чувство страшной безысходности сковало его. Достаточно сдаться — и наступит облегчение. Но нет такого человека, кому он смог бы довериться. Не с кем разделить это бремя. Когда Голос безмолвствует, он пребывает в одиночестве. Он потерял Лауру. Она ушла и взяла с собой частицу его самого, лучшую частицу. Порой, когда было темно и тихо, он видел ее. Она больше не смеялась. Лицо его стало бледным и искаженным от боли. Сколько ни зажигай свечей в пустых церквах, — эту боль, или, вернее, грех, не унять. Сейчас она во тьме, ждет. И только когда его миссия будет завершена, будет свободной. Запах поминальных свечей, тишина церкви, тени статуй — все это немного успокоило его. Здесь он может обрести надежду и место, где преклонить колени. Его всегда воодушевляли религиозная символика и ощущение края, границы. Почти пригнувшись головой к скамье, он стал молиться еще истовее. Как его учили, он молился о милосердии Господнем в испытаниях, которые были еще впереди. Свечи отбрасывали колеблющиеся тени на его белый воротник. Он поднялся с колен, задул свечи, и церковь опять погрузилась во мрак. Глава 3 Ездить на машине по Вашингтону можно только с крепкими нервами, особенно когда с неохотой выбираешься из постели, бодришь себя чашкой кофе и после этого отправляешься заниматься наползающими на тебя со всех сторон делами. Тэсс протиснулась к «пинто» с неисправным глушителем и опять проскочила на красный. Рядом с ней мужчина в большом голубом кадиллаке нажал на газ. Он был явно разочарован тем, что она не оглянулась. Тэсс беспокоилась о Джо Хиггинсе. Прошло уже два месяца с начала лечения, а улучшений нет. Она не могла понять причину, задавала себе вопрос, но ответа не находила. У четырнадцатилетнего мальчика не может быть депрессии в медицинском смысле. Сегодня она почувствовала, что он уже готов открыться, но только готов, вздохнула Тэсс. Черту он еще не переступил. Добиться его доверия было не легче, чем возвести пирамиду; шаг за шагом, и каждый из них дается с огромным трудом. Только бы нащупать верную точку, чтобы он поверил до конца!.. Она медленно продвигалась вперед, но мысли ее были далеко отсюда, с замкнутым Джо Хиггинсом, у которого в глазах застыла тоска. Тэсс понимала, что вовсе не обязательно жертвовать обедом и лично везти капитану Харрису подготовленный психологический портрет. До двух она вообще могла этого не делать, да только ситуация требовала быстрого решения. Что-то подстегивало ее: то ли инстинкт, то ли предчувствие, то ли суеверие, трудно сказать. Но в одном она не сомневалась: безликий убийца теперь ей так же близок, как любой из пациентов. Полиции нужна ее помощь, чтобы понять, а затем поймать его. Если его можно поймать, то значит, можно ему помочь. Подъехав к стоянке рядом с полицейским участком, Тэсс огляделась. «Мустанга» не видно. Впрочем, напомнила она себе, выходя из машины, не затем она сюда приехала. Тэсс никак не могла понять, почему она согласилась на встречу с Беном Пэрисом: он ей кажется надутым, угрюмым… У нее и так дел полно плюс эти убийства, которые тоже отнимают массу времени. Достаточно поработать сегодня вечером лишних два часа, и жизнь снова более или менее войдет в нормальную колею, в чем она не сомневалась. В течение дня она несколько раз порывалась позвонить Бену и отказаться от свидания. Тэсс вообще относилась к свиданиям подозрительно. Остаешься с человеком один на один и попадаешь, как правило, в опасную хитроумную ловушку, из которой выбираешься измотанной, с нервами на пределе. Мужчин типа «вот-и-я-смотри-как-тебе-повезло» она отталкивает сразу. К таким относится Фрэнк. Не было у нее никаких иллюзий и относительно демонстративно небрежных мужчин-повес — «давай-не-будем-придавать-этому-никакого-значения». Таков адвокат, с которым она несколько раз встречалась прошлой весной. Нельзя сказать, что мужчины ее вообще не интересовали, просто не встречались ей интересные. Когда многого ожидаешь, жди скорого разочарования. В общем, проще оставаться дома в обществе старого кино и набитого документами портфеля. И все же она решила встретиться с Беном. Тэсс чувствовала неудобство от того, что договорились они о встрече в последний момент. Возможно, они оба просто уступили какому-то импульсу. Нет, она пойдет, обязательно пойдет, с удовольствием посмотрит спектакль. Затем пожелает спутнику доброй ночи. Потерянное время можно наверстать в субботу и воскресенье. Добравшись до отдела по расследованию убийств, Тэсс оглядела комнату: одни сидят за своими столами, другие расхаживают. Кто-то копошится в небольшом стареньком холодильнике… Когда копошившийся поднял голову, выяснилось, что она не знает его. Бена среди них не было. Ей бросилось в глаза, что полицейские одеты по-разному: на одних — пиджак и галстук, на других — джинсы; у одних туфли, у других — спортивная обувь. Всех их объединял пистолет под мышкой. «Но на карающий меч правосудия он не очень-то похож», — подумала она. Достаточно было взглянуть на кабинет Харриса, чтобы понять, что хозяина на месте нет. — Доктор Курт? Она остановилась и повернулась на голос, увидев поднявшегося из-за стола мужчину. — Именно так. — Я детектив Родерик. Если вам нужен капитан Харрис, то он у шефа. — Ясно. — «Так, этот принадлежит к категории галстучников, — отметила она. — Притом галстук чист и прекрасно выглажен. Пиджак перекинут через спинку стула. Бен, наверное, одевается иначе», — решила Тэсс. — А он вернется? — Да. Можете подождать, он скоро будет. — Вспомнив вчерашний день, Родерик предложил ей кофе. — Гм… — Тэсс посмотрела на часы. Через сорок минут у нее встреча с очередным пациентом. До работы ехать не меньше двадцати. — Нет, спасибо. Я тороплюсь. У меня отчет для капитана. — А-а, портрет. Можете оставить мне. — Заметив ее колебания, он добавил: — Я тоже расследую это дело, доктор Курт. — Извините. Я буду вам признательна, если вы передадите его капитану по возвращении. — Расстегнув портфель, Тэсс достала папку. — Если у него возникнут какие-нибудь вопросы, до пяти меня можно застать на работе, а потом до семи дома. Не думаю, что за это время вы продвинулись вперед, а? — К сожалению, нет. Скорее, вернулись назад, в надежде, что, возможно, что-то пропустили, хотя неоднократно все проверяли и перепроверяли. Тэсс посмотрела на папку: интересно, способен ли он по-настоящему понять человека, чей портрет лежит в ней? Да и вообще, по силам ли это кому-нибудь? Она недовольно тряхнула головой и протянула папку Родерику, который сидел с невинным видом. Казалось, что даже невзорвавшаяся бомба ему не страшна. — Спасибо. — Не за что. Что-нибудь еще передать капитану? — Нет. Все здесь, в папке. Еще раз спасибо, детектив. Лоуэнстайн подождала, пока Тэсс отошла на значительное расстояние, и спросила: — Это и есть психиатр? Родерик рассеянно потрогал папку и положил ее на стол. — Да. Принесла психологический портрет убийцы для Харриса. — Выглядит прямо как с обложки «Харперс базар», — пробормотала Лоуэнстайн, — шикарная дама. Я слышала, что вчера вечером она ушла отсюда с Пэрисом. — Хихикнув, она погладила Родерика по руке. — Что, Лу, взыграла кровь? Он смущенно пожал плечами. — По правде говоря, я думал совершенно о другом. Лоуэнстайн поцокала языком. — Ну, конечно, конечно. Надеюсь, что свое дело она знает. Это лучше, чем спиритический сеанс. — Она перекинула сумку через плечо. — Мы с Бигсби идем потолковать с завсегдатаями «У Дуга», а ты остаешься хранить огонь в очаге. — Возвращайтесь хотя бы с чем-нибудь, Мэгги. — Родерик снова плюхнулся на стул. — Иначе нам и впрямь придется устраивать спиритический сеанс. Тэсс уже выходила из второго коридора, когда услышала чьи-то крепкие ругательства. Обернувшись, она увидела Бена, злобно стучащего по автомату с напитками и всякой всячиной. — Вот проклятие! — Бен, — Эд положил руку ему на плечо, — ведь все это для тебя отрава, так что лучше забудь о еде. Твой желудок будет тебе только благодарен. — Да, но я уже бросил полтинник. — Обхватив автомат с обеих сторон, Бен принялся трясти его и снова выругался. — Не говоря уж о том, что драть пятьдесят центов за тоненькую плитку шоколада с парой орехов внутри — это просто грабеж среди бела дня. — Хочешь попробовать изюм, — предложил Эд, — чистый сахар. И полно железа. Бен скрипнул зубами. — Ненавижу изюм, это просто сушеный виноград, и больше ничего. — Детектив Пэрис, — против собственной воли Тэсс вернулась, — как часто вы воюете с неодушевленными предметами? Бен повернул голову, но рук с автомата не убрал. — Только когда они мне досаждают. — Он еще раз тряхнул автомат, одновременно глядя на Тэсс. «Сегодня она не промокла, — отметил он про себя. — Волосы аккуратно зачесаны и собраны сзади в пучок». Ее прическа напомнила Бену красивое пирожное на хрустальном блюдце, отчего у него потекли слюнки. Может, она считает, что именно так должны причесываться женщины ее профессии? — Прекрасно выглядите, доктор. — Спасибо. Здравствуйте, детектив Джексон. — Мэм, — Эд снова положил руку Бену на плечо, — не могу выразить, как мне стыдно за своего напарника. — Ничего страшного. Я привыкла к подобным проблемам в поведении… — Дерьмо! — Бен в последний раз пнул автомат и отвернулся. При первой же возможности нужно будет подобрать ключ к замку. — Вы меня искали? — Нет, я принесла капитану Харрису портрет разыскиваемого человека. — Быстро работаете… — Будь у меня больше материала, ушло бы больше времени. — Она слегка передернула плечами, что означало одновременно и готовность принять комплимент, и недовольство собой. — Не знаю, насколько это вам поможет. Хотелось бы сделать больше… — Ну, это наша работа, — напомнил Бен. — Привет, ребята. — Проходя мимо, Лоуэнстайн сунула в автомат монету. На самом деле ей не столько нужна была конфета, сколько хотелось получше разглядеть психиатра. Она готова была держать пари на недельную зарплату, что розовый костюм доктора сшит из натурального шелка. — Этот паршивец не работает, — проговорил Бен. Но, когда она потянула за рукоятку, выпали, как и положено, два батончика. — Смотри-ка, два за полтинник, — заметила Лоуэнстайн, кладя их в сумку. — Пока! — Минуточку… — Не будешь же ты устраивать сцену на глазах у доктора Курт, — предостерегающе заметил Эд. — Лоуэнстайн присвоила мою собственность! — Тебе же лучше. Сахар убьет тебя. — Как это мило! — сухо произнесла Тэсс, следя за взглядом Бена, направленным на удаляющуюся Лоуэнстайн. — Ну, ладно, у меня нет времени. В отчете, который я оставила капитану, сделано предложение. Бен сунул руку в карманы и повернулся к ней. — Что за предложение? — Вам нужно поговорить со священником. — Этот путь мы уже пробовали, доктор. Мы с Эдом, наверное, уже с десятком священников толковали. — Нужно говорить со священником, знающим психологию, — заключила Тэсс. — Я сделала все, что могла, но моих знаний и опыта недостаточно, чтобы вникнуть в чисто религиозную сторону дела. По-моему, именно в ней ключ к решению проблемы. — Она посмотрела на Эда, хотя понимала, что переубеждать нужно не его. — Можно, конечно, изучить католичество, но для этого нужно много времени, а его нет ни у вас, ни у меня, не так ли? Я знакома с доктором из католического университета. У него превосходная репутация и в церковных, и в научных кругах. Было бы неплохо с ним побеседовать. Может быть, что-нибудь посоветует? — Чем больше советуешься, — заметил Бен, — тем больше угроза распространения нежелательных подробностей, до которых пресса — большой охотник. — Но если не прибегать к новым приемам, вы можете просто застрять на месте. Попросту попадете в тупик. — Бен был явно раздражен, но она предпочла не заметить этого. — Я, конечно, могла бы пойти к мэру и через него надавить, но это не по мне. Хотелось быть в этом деле с вами заодно, Бен. Он покачался на каблуках. «Еще один психушник», — подумал Бен. Да к тому же еще и священник. Как ни противно сознавать, но расследование действительно зашло в тупик. Если доктор хочет достать карту из рукава, что ж, на это можно закрыть глаза. — Хорошо, поговорю с капитаном. После одержанной победы можно и улыбнуться! — Спасибо. — Она достала из кошелька пятидесятицентовик и бросила его в автомат. Немного помедлив, потянула за рукоятку, на поднос выскочил батончик «Хершиз». — Прошу вас. — Она торжественно протянула его Бену. — А то у меня сердце разрывается от жалости. Рада была снова увидеться с вами, детектив Джексон. — Я тоже, мэм. — Он посмотрел ей вслед и ухмыльнулся. — Неплохо держится, а? Бен хмуро перебросил шоколадку из руки в руку. — Это уж точно, — согласился он, — настоящий профи. Тэсс не любила подолгу примерять платья. Гардероб ее был подобран очень тщательно, до последнего кашемирового свитера или льняного блейзера, но она одевалась всегда быстро, поскольку не хватало терпения ежедневно, каждое утро, подбирать туалет. Она предпочитала классические формы и смешанные цвета, которые больше всего ей шли. Утром, когда торопилась, Тэсс могла протянуть руку и достать наугад из шкафа любую вещь. Но сегодня девушка собиралась не на работу. Отложив третье платье, Тэсс напомнила себе, что идет на свидание, но не к Прекрасному принцу. В двадцать девять лет женщина знает, что принцев не бывает, а, будучи дамой рационально мыслящей, она не стремилась в башню из слоновой кости. Ей предстояло свидание просто с привлекательным мужчиной, который ее занимал. А Бен Пэрис, бесспорно, привлек ее внимание. Взглянув на часы, Тэсс подумала, что можно опоздать, если слишком много размышлять… Стоя перед гардеробом в короткой, телесного цвета комбинации, Тэсс достала черное шелковое платье и критически осмотрела его. «Мудрый выбор», — решила она, скользнула в него и стала застегивать пуговицы, которые шли от талии до шеи. Последний внимательный взгляд в зеркало, прикрепленное к внутренней стороне дверцы шкафа, и — удовлетворенный кивок. Так будет лучше, решила она. Бледно-голубой и малиновый цвета ей порядком надоели. В дополнение к туалету она выбрала бриллиантовые запонки, когда-то принадлежавшие ее матери, и тонкий золотой браслет, подаренный дедом в день защиты диплома. «Может, распустить волосы?», — подумала она, но в тот же миг раздался стук в дверь. Она решила оставить все как есть. Тэсс даже не предполагала, что Бен может выглядеть так элегантно! Но открыв дверь и увидев на нем костюм серо-стального цвета и кремовую рубашку, поняла свою ошибку. А вот насчет галстука оказалась права: его узел был ослаблен. Встречая его улыбкой, она заметила у него в руке букетик фиалок. Ее трудно было поразить чем-либо, но сейчас, взглянув на него еще раз, она почувствовала себя девушкой-подростком, которой дарят первые в ее жизни цветы, пусть пожухлые. — Ветвь мира, — сказал Бен, протягивая фиалки. Он чувствовал себя так же неловко, как и Тэсс. «С чего бы это?» — думал он. Разве раньше не приходилось ему встречаться с женщинами по наитию? Это ведь в его характере! «Совсем не глупо разыскивать в октябре фиалки», — убеждал он себя, но только до тех пор, пока не переступил порог ее дома. — Чудесные фиалки. Большое спасибо, — проговорила Тэсс, чуть отступила и пригласила Бена войти. Запах напомнил ей о весне, такой далекой, так как впереди была еще только зима. — Пойду принесу вазу. Пока она ходила на кухню, Бен огляделся: на стене — литография Матисса, на полу — турецкий ковер, на диване — аккуратные подушечки. Мягкие, приятные для глаз цвета и старое добротное дерево. Все это свидетельствует о надежном, из поколения в поколение передающемся достатке. «Что тебя сюда занесло?» — спрашивал он себя. — Ее отец — сенатор, твой — мясник. Ее с детства окружала прислуга, а твоя мать до сих пор сама чистит туалет. Она с отличием окончила Смит, а ты с трудом — два класса колледжа, прежде чем попасть в академию». Ему было свойственно изучать людей быстро. Ее он тоже хорошо изучил и не сомневался в том, что через пятнадцать минут им не о чем будет говорить. Тэсс вернулась с цветами в небольшой фарфоровой вазе. — Сейчас принесу что-нибудь выпить. Только «Столичной» у меня нет. — Ничего страшного. — Он решил не взвешивать все «за» и «против», доверясь своей интуиции. Пока она устанавливала вазу с цветами в центре стола, он подошел к ней сзади и провел рукой по ее волосам. Медленно, не пытаясь отшатнуться, не удивляясь, Тэсс повернулась и ответила ему взглядом. Она пахла Парижем. Бен вспомнил проведенные в Париже пять дней, когда ему было немногим больше двадцати. Он влюбился в этот город: в его облик, в запах, в атмосферу, и был полон самых радужных надежд. Ему казалось, что именно в этом городе он поймет смысл своих стремлений, а потому ежегодно собирался туда вернуться. — Что же мы стоим? — проговорил он наконец, не отнимая руку от ее волос. — Сегодня днем вы выглядели такой замкнутой, такой недоступной… Тэсс внезапно почувствовала напряженность, напряженность зрелой женщины. Она очень давно не испытывала ничего подобного и не хотела испытывать. Не хотела до сегодняшнего вечера. — Это профессиональное, — заметила она и слегка отступила назад. — Так как насчет выпивки? А может, подумал он, сразу попробовать отхватить добрый кусок? Интересно, как это будет выглядеть? Но может выясниться, что дело того не стоило, тогда он окажется в дурацком положении. — Выпьем чего-нибудь в театре. У нас будет уйма свободного времени перед началом. — Сейчас надену пальто и поедем. С завсегдатаями Кеннеди-центра он, казалось, был знаком не менее, чем с публикой в маленьком прокуренном баре, где они были вчера вечером. Тэсс было интересно наблюдать за Беном: с одним он заговаривает, с другим раскланивается — и так легко и непринужденно… Она тотчас поняла, что он вовсе не избегает общества, за исключением моментов, когда хочется побыть одному. Тэсс всегда завидовала тем, кто не выбирает людей для общения, не задумывается над произведенным на окружающих впечатлением. Но для начала нужно быть в ладу с самим собой. Будучи довольной своей жизнью, сама она не смогла этого достичь. Бен поднял бокал, вытянул ноги и посмотрел на нее. — Никак не можете разобраться во мне? — Не до конца. — Она взяла с блюда миндалину и пожевала ее. — Но вы, по-моему, в себе вполне разобрались. Если бы все были такими, думаю, мне пришлось бы искать другую работу. — Вы прекрасно справляетесь со своей. — Он наблюдал, как Тэсс длинными тонкими пальцами берет с блюда очередную миндалину. — Речь от имени класса на выпускном, — начал Бен. Ее рука застыла в воздухе. — Частная практика, быстро возрастающее количество пациентов. Справляться в одиночку становится трудно. Вы только что отказались от работы в психиатрическом отделении военно-морского госпиталя в Бетесде, но раз в не делю бесплатно консультируете в клинике Доннерли. Это монотонное перечисление начало раздражать. Тэсс привыкла знать о людях больше, чем они о ней. — Интересно, детектив, вы всегда перед свиданием собираете досье? — Привычка, — небрежно бросил он. — Вчера вечером вы ведь сами говорили: любопытство. Сенатор Райтмор — ваш дедушка по материнской линии, он занимает позицию чуть левее центра, отличается прямотой, жесткостью и обладает харизмой. — Он был бы в восторге от такой характеристики! — В четырнадцать вы потеряли родителей. Весьма сожалею. — Он поднял бокал. — Терять своих родных всегда тяжело. Сказано это было с таким чувством, что Тэсс сразу поняла: у него тоже были потери. — И тут появился дедушка, — прервала она его, — без которого я никогда не смогла бы оправиться. Как это вам удалось столько разузнать? — Фараоны никогда не раскрывают своих источников. Я прочитал ваши материалы. — Ну и?.. — Она слегка напряглась, ожидая критики. — Стало быть, вы считаете, что этот человек — умный. — Скорее хитрый. Он оставляет ровно столько улик, чтобы невозможно было найти следов. Немного подумав, Бен кивнул. — Написанное вами звучит убедительно. Интересно, как вы до этого дошли? Тэсс сделала небольшой глоток. Ей не нужно было спрашивать себя, отчего так важно, чтобы он понял. Важно, и все! — Беру факты, модель поведения, так ясно очерченную: всякий раз почти одно и то же, никаких отклонений. По-моему, у вас это называется модус операнди. — Совершенно верно, — согласно кивнул он, улыбнувшись. — Модель перерастает в картину, психологический портрет. Вас учили искать улики, свидетельства, мотивы, а затем все взвешивать. А меня учили искать истоки и причины, а затем лечить. Лечить, Бен, — повторила она, заглядывая ему в глаза, — не судить. — Вы думаете, мы судим? — с удивлением спросил Бен. — Но вы разыскиваете его, — сказала она. — Да, разыскиваем. Хотим, чтобы убийца не расхаживал по улицам, а сидел в клетке. — Он медленно, методично выковыривал крошки табака из сигареты. Это успокаивает. — Вы хотите его наказать. Я это понимаю, хотя и не согласна. — Ну да, вы предпочли бы вскрыть мозг и сделать его хорошим и добрым. О Боже. — Он отодвинул бокал. — Зря ваша душа болеет за такого человека. — Сострадание — часть моей профессии, — сдержанно произнесла Тэсс, — он болен, очень болен. Если вы читали написанное мной и усвоили прочитанное, то должны были убедиться в том, что творит он все с болью в сердце. — Он душит женщин. От того, что он затягивает на их шее узел с болью в сердце, живыми они не становятся. Я тоже сочувствую, Тэсс, но сочувствую близким погибших. Я был у них в семьях, и мне приходилось смотреть им в глаза, а что я мог ответить, когда они спрашивали: «За что?» — Извините. — Тэсс машинально потянулась к руке Бена и погладила ее. — Это тяжкая работа. Иногда от нее просыпаешься по ночам. Мне тоже приходится бывать в семьях — семьях самоубийц. Они не могут прийти в себя от горя. — Тэсс почувствовала напряжение в его руке и бессознательно погладила ее. — Просыпаешься среди ночи и видишь застывшие в их глазах вопрос и тоску… — Она наклонилась к нему, мечтая прижаться, да покрепче. — В таких случаях я рассуждаю как врач. Могу назвать медицинские термины — мгновенное помрачение, функциональный психоз, но как ни назови это состояние, речь идет о болезни. Этот человек убивает не из мести или ради выгоды, он убивает от отчаяния. — Ну а я рассуждаю как фараон. И моя цель остановить его. В этом суть. — Он немного помолчал и снова отодвинул бокал. — Мы говорили о вашем монсеньере Логане. Харрис согласен. — Это хорошо, спасибо! — Не за что. Лично я не очень-то верю в успех. Тэсс слегка вздохнула и откинулась на спинку стула. — Почему мы с вами не можем найти общий язык? — Может, мы его просто еще не искали? — проговорил он, вспомнив прикосновение ее маленькой, мягкой ладони. — Что вы обычно делаете днем по субботам? — поинтересовалась Тэсс. — Сижу с кружкой пива и смотрю по телевизору бейсбол. — Не пойдет. — Она наморщила нос. — А как насчет музыки? — Что насчет музыки? — спросил он. — Какая вам нравится? — Трудно сказать. Когда за рулем, предпочитаю рок, когда выпиваю — джаз, а по воскресеньям утром — Моцарта. — Так, уже теплее. А как насчет Джелли Ролла Мортона? — Неплохо. — От неожиданности он усмехнулся. — А Спрингстин? — «Река» понравилась. — Марвин Грей? Бен откинулся назад и пристально посмотрел на девушку. — Кажется, мы начинаем находить общий язык. — Под столом он прижался коленом к ее бедру. — Может, поедем ко мне и послушаем пластинки? — Детектив Пэрис… — Тэсс положила в рот последнюю миндалину, — опытные психиатры на такой крючок не ловятся, их на старой мякине не проведешь. — А на новой? — То есть? — Давайте, хоть и поздно, поужинаем после спектакля и посоревнуемся в знании песен «битлов». Она неожиданно тепло улыбнулась. Но улыбка эта была совсем другой, не похожей на прежние. — Идет, но вы проиграете. — Вы знаете парня с пломбами во рту на две тысячи долларов и в костюме от «Братьев Брукс»? — Это загадка? — Тэсс сдвинула брови. — Слишком поздно, он уже здесь. — Кто?.. О, привет, Фрэнк! — Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь, Тэсс, — проговорил он, поглаживая руку рядом стоявшей миниатюрной, экзотически одетой женщины. — Лорен, это моя коллега, доктор Тереза Курт. Явно изнемогая от тоски и ища сочувствия Тэсс, женщина протянула руку. — Очень приятно познакомиться. — Она вскользь глянула в сторону и остановила взгляд на Бене. — Привет! Он вяло улыбнулся, ни секунды не задерживаясь на лице Лорен, но мгновенно запомнил его до последней черточки. — Привет, меня зовут Бен. — Тэсс, почему ты не сказала, что будешь здесь? После спектакля мы могли бы вместе посидеть, — проговорил Фрэнк. Лорен искоса посмотрела на Бена. «Может, все-таки удастся спасти вечер», — подумала она. — Тут часто собираются компании, — отметила она. — Это уж точно, — поддержал ее Бен. Он почувствовал сильный пинок под столом, но продолжал улыбаться. — К сожалению, нам с Тэсс придется уйти сразу же после спектакля. Дела! — Извини, Фрэнк, как-нибудь в другой раз. — Зная, как трудно от него отделаться, Тэсс решительно поднялась. — Увидимся на работе. Пока, Лорен. — Почему такая спешка? — негромко спросил Бен, идя следом за Тэсс. — Знали бы вы только, от чего я вас спасла! — Ваш, гм… коллега в женщинах понимает куда больше, чем в галстуках. — Вам так показалось? — Она тщательно раз гладила складки на пальто. — Лично мне она показалась довольно заурядной. — Ну да. — Бен обернулся. — Ну да, заурядной. — Некоторым мужчинам, похоже, нравятся вы щипанные брови, шелковистые, словно норковые. — Некоторые мужчины — животные. — Она — дублерша, — неожиданно для себя призналась Тэсс, — сначала Фрэнк пригласил меня, но я отказалась. — Ах вот как? — Бен придержал ее, положив руку на плечо. — Он приглашал вас на пьесу Каварда, а вы отказались? — Вот именно. — Весьма польщен. Она мельком глянула на него. Нет, ему ее помощь не нужна. — С вами я согласилась пойти только потому, что вы в отличие от Фрэнка далеки от совершенства. — И когда же он пригласил вас? — Вчера днем. — Не похоже, чтобы он сильно расстроился вашим отказом и тем, что пришли со мной. Тэсс смущенно взяла его под руку. — Я сказала ему, что у меня свидание. — То есть солгали. Он произнес это с таким удовольствием, что она рассмеялась: — Я тоже далека от совершенства. — Это радует. Дела, о которых говорил Бен, закончились только в два часа ночи, когда они подошли к дверям квартиры Тэсс. — Завтра утром я буду чувствовать себя отвратительно, — зевая, проговорила она. — Да? А ведь я еще не предложил переспать. Зевок тут же оборвался приглушенным смешком. — Я рассчитывала выпить не больше полбутылки вина и поспать часов пять, — сказала она, прислонившись к двери. — Чудесно провели время, не ожидала. Он тоже был доволен проведенным вечером. — Почему бы не повторить? Она думала около трех секунд. — Прекрасно, когда? — Завтра вечером в городе начинается фестиваль музыки Богарта… — «Мальтийский сокол»? — И «Долгий сон». Она улыбнулась, уютно потянувшись. — Договорились! Бен шагнул к ней, и Тэсс решила, что он поцелует ее. Ей так этого хотелось! Это же вполне естественно! Хотелось, чтобы кто-то держал ее в руках чтобы кто-то прикасался к ней — это человеческие желания. Она прищурила глаза, сердце учащенно забилось… — Надо бы заменить этого Микки Мауса. — Что-о? — Ресницы ее затрепетали. — Ваш дверной замок, Тэсс, — не более, чем игрушка. — Он провел пальцем по носу, наслаждаясь ее растерянностью. — Если уж живете в доме без охраны, нужно хотя бы изнутри запираться на засов. — Засов. — Усмехнувшись, Тэсс распрямилась и полезла за ключами. — Не смею спорить с фараоном. — Рад слышать, — проговорил Бен и поцеловал ее в губы. Потом, когда Тэсс мысленно возвращалась к этой минуте, ей приходило в голову, что все подчинено его желанию. Глупо полагать, размышляла она, что такой беглый, невинный поцелуй может хоть сколько-нибудь возбудить: кровь не разогревается, голова не идет кругом… Однако все выглядело иначе: едва он прикоснулся к ее рукам, как все тело словно загорелось. Он умеет целоваться, и целуется удивительно! Губы у него теплые, мягкие… Чтобы возбудить Тэсс посильнее, он легонько прикусил ее губу, после чего она почувствовала его язык. «Уже поздно», — сказала она себе, к тому же выпила столько вина, что с трудом держалась на ногах; но вопреки обыкновению не хотелось ни о чем думать. Нужно сохранять спокойствие, убеждала себя Тэсс, соблюдать некоторую дистанцию. Именно этого он ожидает. Он не ждет трепета, порыва страсти или излияний. Он не ждет мгновенной, как ее давние любовники, близости. Он хорошо знает женщин — или думает, что знает. А Тэсс для него неразгаданная загадка. «Желание — знакомое чувство!» — думал он. Но чтобы оно охватывало вот так сразу, до потери пульса, — такого с ним не бывало. Бен хотел ее сейчас, немедленно, страстно. В любом другом случае он, естественно, поддался бы своему порыву. Но сейчас, не понимая себя, отступил. Какое-то время они молча смотрели друг на друга. — Это далеко может зайти, — проговорил наконец Бен. — Да. — Она судорожно сглотнула, чувствуя холод цепочки от ключей. — Не забудьте накинуть цепочку, ладно? До завтра. — Спокойной ночи, Бен. — Спокойной. Он подождал, пока не услышал щелчок внутреннего замка, позвякивание цепочки, затем повернулся и пошел по коридору. «Далеко, очень далеко могло бы зайти», — вновь подумал он. Он долго бродил по улицам, пока не очутился наконец дома, едва держась на ногах. В последние месяцы он понял, что перед сном ему нужно довести себя до изнеможения, иначе не уснет. Свет можно не зажигать: в квартире знаком каждый выступ. Как ни хотелось сразу лечь, он прошел мимо спальни выполнить последний долг. Комната рядом со спальней была всегда заперта. Он открыл дверь и почувствовал несильный запах цветов, которые он менял каждый день. Рядом с дверцей шкафа висела ряса, поверх нее, словно разрезая на две части, была накинута пронзительно белая епитрахиль. Чиркнув спичкой, он зажег свечу, потом вторую, третью — до тех пор, пока на нетронутой поверхности затянутого материей алтаря не заиграли неровные тени. На алтаре, в серебряной раме, стояла фотография молодой улыбающейся блондинки. Она навсегда останется здесь такой — юной, невинной, счастливой. Алые розы были ее любимыми цветами, и именно их аромат смешивался сейчас с запахом горящих свечей. В рамки поменьше были вставлены тщательно вырезанные из газет фотографии трех других женщин: Карлы Джонсон, Барбары Клейтон, Фрэнси Бауэре. Сложив руки, он опустился на колени. «А ведь их так много, — подумал он. — Так много! Это только начало…» Глава 4 Перед Тэсс сидел мальчик, тихий, замкнутый, молчаливый. Он никогда не вертелся на месте, не смотрел в окно, а сидел на стуле с опущенными глазами, не отводя их от собственных коленей. Руки плотно прижаты к бедрам, пальцы тонкие, но суставы слегка деформированы из-за постоянного нервного постукивания. Ногти обкусаны до основания — признак нервного состояния. (Некоторым здоровым людям свойственно постукивать костяшками пальцев, обкусывать ногти, жевать губы.) Он старался не смотреть на разговаривавшего с ним доктора. Каждый раз, когда удавалось поймать его взгляд, Тэсс чувствовала маленькую победу, но в то же время ей становилось больно, так как почти ничего не могла прочитать в его глазах: он очень рано научился все скрывать и уходить в себя. Но когда все-таки такой редкий случай выпадал, она читала в глазах обиду, не страх, а именно обиду, и еще что-то, похожее на скуку. Жизнь жестоко обошлась с Джозефом Хиггинсом-младшим. Поэтому ему не хотелось рисковать и подставлять себя под новый удар. Когда взрослые предлагали ему поиграть во что-нибудь, он предпочитал одиночество и молчание, несмотря на то, что он был совсем еще мальчик. Тэсс эти симптомы были знакомы. Отсутствие внешних воздействий, отсутствие мотивации, отсутствие интереса к чему-либо — полное отсутствие. В ее задачу входило отыскать каким-нибудь образом ниточку, потянув за которую, можно было бы заставить его думать сначала о себе, а потом — об окружающем мире. Он был не настолько мал, чтобы играть с ним в игры, и слишком юн для общения с ним, как со взрослым. Впрочем, она пробовала и то и другое, но ничего из этого не вышло. Джо Хиггинс твердо занял среднее положение. Отрочество не просто поставило его в затруднительное положение, оно сделало его несчастным. На нем были джинсы, хорошие джинсы из прочной ткани на мягких подтяжках, и серый бумажный свитер с забавной черепашкой на груди. На ногах добротные новые спортивные туфли на толстой подошве. Русые волосы недлинными прядями обрамляли его худощавое лицо. На вид обычный четырнадцатилетний паренек, но это только видимость. Внутри у него — целый лабиринт переживаний, ненависть к самому себе и горечь, к истокам которой она еще не приблизилась. Скверно, что вместо того, чтобы сделаться доверенным лицом, она в его глазах видится еще одним взрослым. Как бы ей хотелось, чтобы он взорвался, закричал или хотя бы заспорил с ней! Тогда она сразу почувствовала бы наступление улучшения. Но в каждой из встреч он всегда был вежливым, замкнутым и не больше. — Ну, как у тебя дела в школе, Джо? Он даже не пошевельнулся, словно боясь выдать свои чувства, которые он упорно скрывал. — Нормально. — Нормально? Мне казалось, что постоянно менять школы — очень неприятно, что перейти из одной школы в другую непросто. — Она была против его перехода и всячески отговаривала его родителей от такого решительного шага на данном этапе лечения. В ответ они только твердили: «плохое окружение». Им хотелось оторвать его от тех, кто приучает сына к алкоголю, балуется наркотика ми и заигрывает со всяким оккультизмом. Добились они одного — мальчик еще больше отдалился от них и стал еще сильнее сомневаться в себе. Дело было не в окружении, которое якобы подталкивало Джо к этому, а в его собственной, все углубляющейся депрессии и желании найти ответ, тот самый ответ, который никто не найдет, кроме него самого. Не находя больше травки в его туалетном столике и не ощущая запаха спиртного, родители решили, что сын выздоравливает. Они не видели — или, может, просто не хотели видеть, — что ему, напротив, становится хуже: он научился скрывать свои переживания в себе. — Вообще-то в новой школе может быть и интересно, — продолжала Тэсс, так и не дождавшись ответа, — но быть новичком всегда трудно. — Подумаешь, великое дело, — пробормотал он не поднимая глаз. — Рада слышать, — сказала она, хотя точно знала, что он врет, — в твоем возрасте мне несколько раз пришлось менять школу и каждый раз было страшно до смерти. Он впервые поднял голову и посмотрел на нее недоверчиво, но с интересом. У него были темно-карие глаза. В его возрасте они должны быть жизнерадостными; на самом деле взгляд его был настороженным и подозрительным. — А чего бояться — школа как школа. — Почему же ты не расскажешь мне о ней? — Я же говорю — школа как школа. — А ребята? Есть интересные? — Сплошные тупицы… — Как это? — Все как один ходят толпой. Никого там знать не хочу! «Никого не знаешь», — мысленно поправила его Тэсс. Ему сейчас, как никогда, нельзя почувствовать себя изгоем, особенно после того, как отошел от сверстников, к которым привык. — Друзьями быстро не становятся, я имею в виду настоящими друзьями. Но быть одному еще труднее, нужно попытаться найти друга. — Я не хотел переходить в другую школу. — Знаю. — Она была на его стороне. (Должен же кто-то быть на его стороне!) — И знаю, как трудно, когда тебя дергают всякий раз, когда людям, которые устанавливают правила, приходит в голову менять их. Но ведь дело не в этом, Джо. Твои родители выбрали новую школу, потому что желают тебе добра. — Да, но вы-то не хотели, чтобы меня забирали из старой. — Он снова взглянул на нее, но так поспешно отвел взгляд, что Тэсс не успела даже разобрать выражения его глаз. — Мне об этом мама говорила. — Как твой доктор, я считала, что тебе будет лучше в старой. Мама любит тебя, Джо. Новая школа это не наказание, просто ей кажется, что тебе там будет лучше. — Нет, не в этом дело, просто она не хотела, чтобы я дружил со своими нынешними друзья ми. — В голосе Джо не было горечи, просто он констатировал факт: мол, выбора не было. — А ты с этим не согласен? — Она боялась, что, если мы по-прежнему будем вместе, я снова начну выпивать. Ну так вот, я не пью. — Ни горечи, ни озлобленности не было в его голосе, только усталость. — Знаю, — сказала Тэсс, положив руку ему на плечо, — ты можешь гордиться собой, что отказался от дурной привычки, сделал правильный выбор, поскольку для этого требуются каждодневные усилия. — Мама всегда и во всем обвиняет других. — В чем «во всем»? — Вообще во всем. — Например, в разводе? — Как и обычно, упоминание о разводе не вызвало никакой реакции. Тэсс переменила тему. — А как ты относишься к тому, что теперь не ездишь на автобусе? — В автобусах воняет. — В школу тебя отвозит мама? — Да. — Ас отцом ты разговаривал? — Он занят. — Джо полувраждебно-полуумоляюще посмотрел на Тэсс. — У него новая работа в компьютерном центре, но, наверное, в следующем месяце мы проведем вместе уик-энд. В День Благодарения. — Тебе хочется этого? — Да, неплохо, наверное, будет. — На мгновение Тэсс увидела маленького мальчика, светящегося надеждой. — Мы пойдем на бейсбол. Он купил билеты на лучшие места. Будет, как раньше. — Как раньше? Он опять опустил голову, но она успела заметить, как брови его сердито сдвинулись. — Джо, тебе нужно понять, что прежнего уже не будет. Однако «новое» вовсе не означает «плохое». Перемены могут быть и к лучшему, даже если к ним трудно привыкнуть. Я знаю, ты любишь отца. Но это вовсе не значит, что ты должен любить его меньше, хотя вы и не живете вместе. — У него теперь нет дома, просто комната. Он мог бы купить дом, если бы не алименты… Ей очень хотелось сказать что-нибудь жесткое в адрес Джозефа Хиггинса-старшего, но она сдержалась и заставила себя говорить по-прежнему уверенно и мягко. — Видишь ли, Джо, у твоего отца есть серьезная проблема — алкоголь. — У нас есть дом, — прошептал мальчик. — А если бы не было, думаешь, отцу стало бы легче? Молчание. Теперь он рассматривал свою обувь. — Я знаю, ты очень скучаешь по отцу, и я рада за тебя, что ты будешь проводить с отцом больше времени. — Все это время он был очень занят. — Да. — Слишком занят, чтобы уделять время сыну, слишком занят, чтобы отвечать на звонки психиатра, который старается помочь его сыну. — Взрослые иногда слишком поглощены своими делами. Теперь ты учишься в новой школе и привыкаешь к новому коллективу. Поэтому ты должен понять, как трудно приходится отцу привыкать к новой работе. — В будущем месяце мы проведем вместе уикэнд. Мама говорит, чтобы я не особенно на это рассчитывал, но я надеюсь. — Просто мама хочет, чтобы ты не был слишком разочарован, если что-нибудь изменится. — Он приедет за мной. — Надеюсь, Джо. Но если нет… Джо… — Она снова коснулась его плеча и внушением заставила его взглянуть на нее, — но если нет, ты должен понять, что причина не в тебе и не в твоей болезни. — Да… Он согласился, понимая, что это самый легкий способ избежать споров. Тэсс знала это и впервые пожалела о том, что убедила родителей мальчика в необходимости более интенсивной терапии. — Сегодня тебя привезла мама? Он по-прежнему глядел в пол, но злость, по крайней мере внешне, прошла. — Нет, отчим. — Ты с ним по-прежнему хорошо ладишь? — Нормально. — Даже если он тебе нравится, ты вовсе не должен отдаляться от отца. — Я же сказал, все нормально. — А в новой школе есть хорошенькие девочки? — Тэсс хотела, чтобы Джо хотя бы слегка улыбнулся. — Наверное. — Наверное? Он почувствовал улыбку в голосе доктора и поднял голову. — А мне-то казалось, у тебя острый глаз. — Может, парочка найдется… — Губы его чуть-чуть изогнулись в улыбке. — Я не слишком-то приглядываюсь. — Ну ладно, все еще впереди. На следующей неделе придешь? — Наверное. — Ты можешь выполнить мою просьбу? Я не зря сказала, что у тебя острый глаз. Приглядись, пожалуйста, повнимательнее к матери и отчиму. — Джо отвернулся, но Тэсс крепко взяла его за руку. — Джо… — Она подождала, пока его темные непроницаемые глаза вновь остановились на ней. — Джо, постарайся понять их: они хотят по мочь тебе. Может, они и делают ошибки, но стараются, потому что любят тебя. И не только они… У тебя есть мой телефон? — По-моему, да. — Ты ведь знаешь, что можешь позвонить в любое время, если тебе вдруг захочется поговорить до нашей следующей встречи. Она проводила Джо до дверей кабинета и чуть задержалась, глядя, как отчим поднимается навстречу мальчику с грубовато-добродушной улыбкой. Он — бизнесмен, удачливый, легкий в общении и хорошо воспитанный. Полная противоположность отцу Джо. — Ну что, закончили? — Он взглянул на Тэсс — его улыбка перешла в напряженное ожидание. — Как мы сегодня, доктор Курт? — Превосходно, мистер Монро! — Рад слышать… — произнес отчим и тут же обратился к мальчику: — Джо, отчего бы нам не заскочить в какой-нибудь китайский ресторан и не прихватить чего-нибудь домой? Сделаем маме сюрприз… — Ладно. — Джо натянул форменную куртку школы, в которую уже не ходил. Не застегнувшись, он обернулся и уставился в какую-то точку позади Тэсс. — До свидания, доктор Курт. — До свидания, Джо, до следующей недели. «Его кормят, — подумала Тэсс, прикрывая за ними дверь кабинета, — а он все равно голодает. Его одевают, а он все равно дрожит от холода». В руках у нее был ключ, но она никак не могла открыть замок. Вздохнув, она села за стол. — Доктор Курт? Тэсс нажала кнопку внутренней связи, одновременно убирая в портфель историю болезни Джо Хиггинса. — Да, Кейт? — За время вашей работы было три звонка: из «Пост», из «Сан», из «Вашингтон тайме». — Это были журналисты? — Тэсс сняла клипсы и легонько потерла мочку уха. — Все они хотели подтверждения вашего участия в деле о Священнике-убийце. — Проклятие! — Тэсс бросила клипсы на пачку бумаг. — Если будут звонить, меня нет. — Слушаюсь, мэм. Не спеша она вновь надела клипсы. Ей же обещали полную конфиденциальность!.. Это было условие, которое она ставила перед мэрией: никаких репортеров, никакой шумихи, никаких комментариев… Мэр лично гарантировал, что пресса не будет досаждать ей в работе. Впрочем, зачем винить мэра? Тэсс встала и подошла к окну. Где-то произошла утечка информации, и ей придется с этим считаться. Здравый смысл подсказывал, что рано или поздно это дело все равно вышло бы наружу, и она принялась за работу. Будь сейчас перед ней пациент, она сказала бы ему, что нужно глядеть в лицо действительности и потихоньку продвигаться вперед. Наступил час пик. Множество гудков слилось в один непрерывный звук, но он приглушался окном и расстоянием. Где-то там, на улице, был Джо Хиггинс. Он ехал с отчимом в китайский ресторан, не позволяя себе доверять ему и любить его. Бары открывали двери перед теми, кто не прочь был по-быстрому выпить до прихода на обед толпы людей. Детские сады постепенно опустели, и множество работающих матерей, разведенных родителей, замотанных папаш подбирали свои чада, засовывали их в «вольво» или «БМВ» и, пробираясь между другими машинами, мечтали поскорее добраться до дому, поскорее скрыться за окнами и дверями и погрузиться в знакомую домашнюю атмосферу. Никому не было дела до того, кто расхаживает по улице с тикающим убийственным механизмом в голове… На мгновение Тэсс захотелось влиться в эту предвечернюю толпу и не думать ни о чем, кроме ужина либо счета от дантиста. Но она не могла позволить себе эту вольность: у нее в портфеле лежали материалы на Священника. Тэсс вернулась к столу и собрала бумаги. Сначала нужно пойти домой, решила она, связаться с бюро обслуживания и предупредить, чтобы регистрировали все звонки. — Где и по чьей вине произошла утечка? — требовательно спросил Бен и выпустил облако дыма. — Выясняем… — Стоя за столом, Харрис внимательно разглядывал своих подчиненных, занятых в расследовании: Эд развалился в кресле, небрежно перебрасывая из руки в руку пакетик с семечками; Бигсби, мужчина с большим багровым лицом и здоровенными ручищами, постукивал ногой по полу; Лоуэнстайн, заложив руки в карманы, стояла рядом с Беном. Родерик, сложив руки на коленях, сидел словно аршин проглотил. А Бен, казалось, готов был оскалиться и зарычать на того, кто заговорит не по делу. — А пока нам нужно использовать ситуацию, — продолжил капитан Харрис. — Поскольку пресса уже знает, что к делу подключена доктор Курт, нужно не избегать репортеров, а использовать их. — Столько нас полоскали в газетах, капитан, — заметила Лоуэнстайн, — лишь в последнее время чуть меньше… — Я читаю газеты, детектив, — одернул ее Харрис, не повышая голоса. Бигсби поерзал, Родерик откашлялся, а Лоуэнстайн поджала губы. — Завтра утром созовем пресс-конференцию. Мэрия свяжется с доктором Курт. А вас, Пэрис, Джексон, — продолжил он, — прошу тоже прийти на встречу с журналистами как руководителей группы. Вам известно, что можно им сообщить. — Но нам нечего добавить к тому, что они и так уже знают, капитан, — заметил Эд. — Ну так подайте материалы по-новому. Впрочем, достаточно того, что на конференции будет доктор Курт. Организуйте встречу с монсеньером Логаном, — добавил он, глядя на Бена, — только по-тихому. — Снова психушники… — Бен затушил сигарету. — От первой мы не услышали ничего нового. — Почему же, в своем заключении доктор Курт говорит о том, что он осуществляет миссию, — спокойно возразила Лоуэнстайн, — а также считает, что он не достиг своей цели, хотя в последнее время все тихо. — Она сообщила нам, что он убивает молодых блондинок, — прервал ее Бен, — а то мы без нее этого не знали… — Уймись, Бен, — негромко проговорил Эд, зная, что именно он станет жертвой буйного темперамента своего приятеля. — Это ты уймись! — Не вынимая рук из карманов, Бен сжал кулаки. — Этот подонок поджидает, очередную жертву, а мы тут, видите ли, сидим и толкуем с психиатрами и попами. Мне лично наплевать на душу или психику этого типа. — А может, и зря… — Родерик посмотрел сначала на капитана, а потом на Бена. — Мне понятны твои чувства, да мы все их разделяем. Нам нужен этот парень! Мы все читали материалы, подготовленные доктором Курт. И знаем, что имеем дело с человеком, который не просто жаждет крови, не просто бьет наугад… И если мы хотим раскрыть убийства, нужно, с моей точки зрения, понять, что он за человек. — Лу, ты видел фотографии, сделанные в морге? Мы знаем, кто на них, вернее, кем были сфотографированные на них женщины. — Ладно, Пэрис. Хочешь выпустить побольше пара, дуй в спортивный зал. — Харрис на минуту умолк, усмиряя присутствующих своим властным видом. Когда-то он был хорошим патрульным. В кабинете у него получалось еще лучше. — Пресс-конференция состоится в восемь утра в помещении мэрии. Завтра утром у меня на столе должен быть отчет о встрече с монсеньером Логаном. Бигсби, за тобой эти чертовы шарфы. Откуда они появились? Родерик, и ты, Лоуэнстайн, займитесь семьями и друзьями убитых. А теперь ступайте перекусите чего-нибудь. Вслед за другими Эд молча расписался в журнале регистрации, прошел по коридору и вышел на стоянку. — Вряд ли тебе стоит обвинять доктора Курт в смерти брата. — Джош не имеет ничего общего с этим делом, — ответил Бен. Но боль не проходила. Он не мог выговорить имя брата, чтобы не запершило в горле. — А доктор Курт, как и все, лишь делает свое дело. — Ну и прекрасно! Только я думаю, что ее работа никак не связана с нашей. — В последнее время криминальная психиатрия становится все более и более… — Эд, ради всего святого, брось ты читать эти журналы. — Брось читать, брось учиться… Что же остается? Надираться? — И это я слышу от человека с семечками в руках!? — Он потерял брата, но появился Эд и почти заполнил пустоту. Но только не сегодня. — Да и вообще, не могу видеть, как ты заливаешь их водкой, смешанной с фруктовым соком. — О своем здоровье нужно заботиться… — Надо думать и о своей репутации. — Бен открыл дверцу машины и стоял, поигрывая ключами. Вечер был тихий, такой тихий, что был виден пар, идущий изо рта. Судя по беззвездному небу, ночью пойдет дождь, и наверняка со снегом. В своих уютных, с высокими потолками коттеджах состоятельные обитатели Джорджтауна будут подкидывать дрова в камины, потягивать кофе со сливками и греться у огня. А тем, кто на улице, предстоит долгая отвратительная ночь. — Она не дает мне покоя, — отрывисто бросил Бен. — Такие женщины никогда не дают покоя мужчинам. — Да нет, дело не только в этом! — Раздраженный тем, что никак не может разобраться в собственных чувствах, Бен сел за руль. — Подхвачу тебя завтра в половине восьмого. — Бен, — Эд нагнулся и придержал дверцу, — передай ей от меня привет. Ничего не ответив, Бен захлопнул дверцу и повернул ключ зажигания. Напарники понимали друг друга без лишних слов. Тэсс повесила трубку и, поставив локти на стол, прижала ладони к глазам. Джо Хиггинс-старший нуждался в лечении не меньше, чем его сын, но, не признаваясь в этом самому себе, он продолжал разрушать свое здоровье бесконечными выпивками. Телефонный звонок оказался бесполезным. Впрочем, беседы с алкоголиками в период запоя редко приводят к положительным результатам. При упоминании о сыне он просто заплакал и пробормотал, что постарается позвонить завтра. «Ни за что не позвонит», — подумала Тэсс. Скорее всего к утру он забудет о разговоре накануне. Лечение Джо в немалой степени зависело от отца, а отец прилип к бутылке, которая разрушила его семейную жизнь, стоила ему потери бесчисленного количества мест работы и привела к тоске и одиночеству. Если бы удалось заманить его хотя бы на предварительную беседу, заставить сделать первый шаг… Тэсс глубоко вздохнула и отняла ладони от глаз. Мать Джо рассказывала ей, сколько сил было потрачено на него, сколько было сделано попыток отвратить Джозефа Хиггинса-старшего от бутылки. Тэсс сочувствовала этой женщине, уважала ее решимость забыть прошлое и начать новую жизнь. Но сын не мог этого понять. Все детские годы мать защищала, оберегала сына от отца с его бесконечными запоями. Она придумывала всякие объяснения, отчего он возвращается домой за полночь и теряет одну работу за другой. Ей казалось, будет лучше, если сын не будет знать правды. Джо с детства много видел, а еще больше слышал, и в конце концов поверил разного рода предлогам, которые так изобретательно придумывала мать. Мысленно он построил вокруг отца защитную стену лжи. Он решил, что ложь — это правда. Если отец пьет, стало быть, так нужно. Кончилось тем, что к четырнадцати годам Джо самого пришлось лечить от пристрастия к алкоголю. Когда отец в очередной раз терял работу, сын считал, что начальник слишком придирчив… В то же время школьные оценки Джо становились все хуже и хуже: таяло его уважение к учителям и к самому себе. Наступил момент, когда мать Джо поняла, что больше не может терпеть пьянство мужа. Произошел разрыв. Ложь, нарушенные обещания, раздражение, которое копилось годами, вылезли наружу. Все это обрушилось на голову сына. В отчаянной попытке мать пыталась заставить сына понять ее и не винить; Джо не винил мать, как, впрочем, и не осуждал отца. Только к самому себе Джо был беспощаден. Семья распалась, у него больше не было дома, в котором он вырос, мать пошла работать. Почва под ногами заколебалась. Когда миссис Хиггинс вторично вышла замуж, отчим настоял на консультации с врачом. Когда Тэсс впервые встретилась с мальчиком, у Джо за спиной было тринадцать с половиной лет тоски, боли и чувства вины. Все это предстояло избыть. В течение двух месяцев ей практически не удалось пробить броню, которой он себя окружил. Ни один из вариантов: один на один; вместе с матерью и отчимом — не принес положительных результатов, хотя с семьей Джона она встречалась раз в две недели. Она просидела неподвижно в течение нескольких минут, чтобы унять вспыхнувшую ярость. Ей не дозволено выходить из себя; она должна слушать, задавать вопросы и помогать советами. Ее удел — сострадание, но не гнев, а она, видите ли, позволила себе распуститься, не смогла сдержаться. С детства она не позволяла себе распускаться, а потом это сделалось профессиональной обязанностью. Она готова была стукнуть кого-нибудь или что-то разбить вдребезги, затопать ногами, лишь бы избавиться от этого отвратительного ощущения безнадежности. Вместо этого Тэсс открыла историю болезни Джо и сделала пометки о сегодняшней встрече. Пошел дождь со снегом. Она надела очки, но в окно не взглянула, а потому не увидела, что на тротуаре напротив дома стоит какой-то мужчина и не сводит глаз с ее освещенного окна. Даже если бы и взглянула и увидела, все равно не придала бы значения. Услышав стук в дверь, она ничего не заподозрила, только рассердилась, что мешают работать. Телефон звонил беспрестанно, но на него она не обращала внимания — в бюро обслуживания все запишут. А для пациентов у нее есть специальное устройство, которое сработает вовремя и даст ей знать о важном звонке. Телефонные звонки, решила Тэсс, связаны со статьей в вечернем выпуске газеты, где говорилось об ее участии в расследовании убийств. Отложив папку, Тэсс подошла к двери: — Кто там? — Пэрис. Только по голосу можно многое понять, даже если произнесено всего лишь одно слово. Открывая дверь, Тэсс почувствовала, что предстоит стычка. — А, это вы, детектив! Не слишком ли поздно для официального визита? — Как раз вовремя, чтобы послушать одиннадцатичасовой выпуск новостей. — Бен вошел в квартиру и включил телевизор. Тэсс продолжала стоять у двери. — Разве у вас дома нет телевизора? — В цирк лучше ходить вдвоем. Она тихо прикрыла дверь, хотя хотелось хлопнуть ею изо всех сил. — Между прочим, я работаю. Отчего бы вам не сказать причину вашего визита, после чего я вернусь к делу. Он искоса посмотрел на стол, на раскрытые папки и брошенные на них очки в толстой оправе. — Это не займет много времени. — Бен даже не присел, продолжал стоять, засунув руки в карманы и не отрывая глаз от экрана, на котором появилась диктор — симпатичная блондинка с лицом в форме сердечка. Она начала перечислять основные темы вечернего выпуска: — Канцелярия мэра сегодня подтвердила, что известный вашингтонский психиатр, доктор Тереза Курт, включена в группу по расследованию убийств, связанных со Священником. С самой доктором Курт, внучкой сенатского долгожителя Джонатана Райтмора, связаться не удалось. В убийстве по меньшей мере трех женщин подозревается мужчина по прозвищу Священник. Его жертвы были удушены с помощью епитрахили — аксессуара облачения католических священников. С помощью доктора Курт полиция продолжает расследование, начатое еще в августе. — Неплохо, — пробормотал Бен, — ваше имя упомянуто три раза. Тэсс подошла к телевизору и с раздражением выключила его. Бен даже не пошевелился. — Еще раз спрашиваю, что вам от меня нужно? Голос ее звучал ровно. Не желая уступать, Бен вытащил сигарету. — Завтра в восемь утра в мэрии пресс-конференция. — Мне сообщили. — Вам следует ограничиться общими замечаниями. По возможности избегайте подробностей. Орудие убийства прессе известно, но, что касается записок и их содержания, нам удалось сохранить в тайне. — Бен, разве я похожа на идиотку? Уж как-нибудь справлюсь с вопросами. — Не сомневаюсь. Ведь речь идет о деле, а не личной популярности. Тэсс открыла было рот, но лишь шумно вздохнула, не стала давать волю чувствам, считая это бессмысленным: дурацкое, хотя и горькое замечание не заслуживает внимания. Она считала, что этого типа, разыгрывающего из себя судью, нужно корректно, хладнокровно выпроводить отсюда. — Ты, мерзкий, безмозглый, бесчувственный осел, — снова зазвонил телефон, но никто на него не обратил внимания, — что ты себе позволяешь?! Врываешься в дом и начинаешь нести всякую чепуху! Он огляделся по сторонам в поисках пепельницы и, не обнаружив ее, воспользовался небольшим, ручной работы блюдом. Рядом с ним стояла ваза со свежими хризантемами. — Да? И что же это за чепуха? Она стояла навытяжку, словно солдат, а он небрежно облокотился о стол, стряхивая время от времени пепел в блюдо. — Давайте все расставим по своим местам. Лично я журналистам не говорила ничего. — Никто этого и не утверждает. — Ах вот как? — Она сунула руки в карманы юбки, которую не снимала в течение четырнадцати часов. Спина у нее ныла, сосало под ложечкой, но больше всего ей сейчас не хватало рассудительности, которую она с таким трудом внушает своим пациентам. — Я несколько иначе оцениваю ситуацию. К вашему сведению, мне обещали не упоминать моего имени в связи с этим расследованием. — Не хотите, чтобы стало известно о ваших связях с полицией? — А вы умник, не так ли? — Да еще какой! — Бен наслаждался тем, что удалось вывести ее из себя. С пылающим лицом она крупными шагами расхаживала по комнате. Внутри все клокотало, но то был холодный гнев, ничего похожего на злобные выкрики, битье посуды и прочее, к чему он давно привык. Что ж, так даже интереснее… — Что бы я ни сказала, у вас на все есть ответ. А не приходило ли вам в голову, детектив, что мне вовсе не хочется, чтобы пациенты, коллеги, друзья расспрашивали меня об этом деле? Вы знаете, что я вообще не хотела за него браться? — Так почему же взялись? Гонорар ведь ничтожный! — Потому, что меня убедили, что я могу быть полезной. И если бы я в этом усомнилась, я просто послала бы вас с вашим расследованием ко всем чертям. Неужели вы думаете, что я получаю удовольствие от споров о нравственности моей профессии с узколобым типом, который возомнил себя судьей? А то у меня без того не хватает проблем! — Проблем, доктор? — Он медленно обвел взглядом комнату: цветы, хрусталь на полках, отметил преобладание пастельных тонов убранства. — На мой взгляд, у вас тут довольно уютно. — Да что вы знаете обо мне, о моей жизни, о моей работе? — Она подошла к столу и оперлась о него обеими руками, пытаясь успокоиться. — Вот эти папки, эти бумаги, эти пленки, видите? В них жизнь четырнадцатилетнего мальчика. Мальчика, который уже пристрастился к спиртному и которому нужен хоть кто-нибудь, кто смог бы открыть ему глаза на самого себя и помочь стать на ноги. — Она резко откинулась назад. В темных глазах застыла пустота. — А вы знаете, детектив, каково это — пытаться спасти чью-то жизнь? Знаете, как это больно, как страшно?! И этой работой я занимаюсь без оружия: винтовку в руки не беру. В течение десяти лет я учусь своему делу. И может быть, со временем, если достанет умения и удачи, я смогу помочь ему. Проклятие! — Тэсс замолчала. С чего это вдруг из-за каких-то двух слов ее так разобрало? — А впрочем, мне не в чем перед вами оправдываться. — Это верно. — Бен ткнул докуренную сигарету в фарфоровое блюдо. — Извините, что-то меня занесло. Она шумно выдохнула, все еще пытаясь взять себя в руки. — Но что я вам такого сделала, что вы так разозлились? Он не был готов к откровенности, не мог обнажить перед ней свою старую, еще не зажившую, рану — он просто устало прикрыл глаза. — Вы здесь ни при чем. Просто работа такая. Чувствуешь себя, словно на тонкой проволоке, натянутой над очень глубоким рвом. — Ладно, будем считать, что это так. — Хотя она не такого ответа ждала, какой хотелось получить: она услышала только полуправду. — Сейчас трудно быть объективным. — Давайте на время заключим перемирие. Я не слишком высокого мнения о вашей работе, а вы — о моей. Она немного помолчала и согласно кивнула: — Договорились. — Вот и хорошо. — Он подошел к ее столу и взял наполовину пустую чашку с кофе. — Горячего не найдется? — Нет. Но могу заварить. — Не беспокойтесь. — Он прижал руку ко лбу, неожиданно почувствовав разламывающую над бровями боль. — Еще раз извините. Работаешь как вол, а получается, что топчешься на месте, единственный полученный результат — так это то, что пресса что-то пронюхала. — Я понимаю. Возможно, вы не поверите, но я в не меньшей степени окунулась в это дело и чувствую такую же ответственность. — Она опять замолчала, но на сей раз между ними словно протянулась невидимая ниточка, какое-то общее чувство объединило их. — В этом-то вся трудность, верно? В том, что чувствуешь ответственность. «Она хорошо знает свое дело», — подумал Бен, по-прежнему не отходя от стола. — Никак не могу отделаться от ощущения, что он готовит новый удар. А мы все так же бродим впотьмах, доктор. Прессу мы завтра убедим, но от этого ничего не изменится. Мы-то знаем, что не продвинулись вперед ни на йоту. И даже если вы выясните причину убийств, очередной жертве от этого легче не станет. — Бен, все, что я могу, — это рассказать о внутренней сути этого человека. — Признаться, мне на это наплевать. — Он повернулся и поглядел на нее. Теперь она уже вполне овладела собой. Об этом говорили ее глаза. — Когда мы поймаем его, а поймаем его обязательно, тогда пригодится ваш психологический портрет. Другие добавят к нему что-нибудь свое. Потом вас или кого-то из ваших коллег призовут на освидетельствование и его… отпустят. — Его поместят в психиатрическую лечебницу. А это не курорт, Бен. — А по прошествии времени врачебный консилиум объявит его здоровым. — Все не так просто. Вы знаете законы лучше, нежели я. — Она покрутила спускающуюся с виска прядь волос. И он был прав, и она тоже. Но от этого все становилось только сложнее. — Вы ведь не сажаете за решетку человека, больного раком, так как он бессилен предотвратить распад своего тела. Разве можно наказывать, не принимая во внимание распад мозга? Только одна шизофрения, Бен, давно уже убивает больше людей, чем рак. Сотни тысяч прикованы к больничным койкам. Не можем же мы повернуться к ним спиной или сжечь их, как ведьм, на костре потому, что в мозгу у них образовался химический дисбаланс. Но его не интересовали ни статистика, ни аргументация — ему нужен был только результат. — Док, вы как-то сказали: безумие — это юридический термин. Безумен он, нет ли, но у него тоже есть гражданские права, он имеет право на адвоката. Его адвокат тоже будет использовать этот юридический термин. Хотелось бы мне услышать, что вы скажете трем обездоленным семьям о химическом дисбалансе, когда все кончится. Интересно, удастся ли вам убедить их, что восторжествовала справедливость? Ей приходилось бывать в семьях убитых, и ей ведомо царящее в них чувство бессилия, ощущение предательства. Такую беспомощность врач понимает инстинктивно, никакие анализы тут не нужны. — В ваших руках, Бен, — меч, мое оружие — слова. — Это верно. — Впрочем, слова были и у него, и он тоже прибегал к ним, но гордиться этим ему не приходилось. — Сейчас я мечтаю о глотке коньяка да о женщине… Завтра у меня встреча с монсеньором Логаном. Вам хотелось бы принять участие? — Да. — Она скрестила руки на груди. Почему, интересно, после таких вспышек она чувствует себя совершенно опустошенной? — Вообще-то у меня весь день расписан, но четырехчасовой сеанс я могу отменить. — Что, не такой уж псих? Поскольку он явно хотел пошутить, она решила подыграть ему и добродушно улыбнулась: — Считайте, что я этого не слышала. — Постараюсь назначить встречу на шестнадцать тридцать. За вами заедут. — Прекрасно! — Вроде и говорить больше не о чем, или, наоборот, слишком много осталось невысказанным, но ни один из них не был к этому готов. — Точно не хотите кофе? Да хотел он, хотел, а еще больше хотел просто посидеть с ней и потолковать, только не о деле, которое свело их сейчас. — Нет, спасибо, нужно идти. На улице и так черт знает что творится. Да? — Она посмотрела в окно и увидела падающую с неба снежную крупу. — Да, доктор, видно, вы и впрямь слишком много работаете, коль не видите происходящего за окном. — Он направился к двери. — А задвижку вы так и не поставили? — Не поставила. Уже взявшись за дверную ручку, он обернулся. Гораздо больше, чем рюмки коньяка и какой-то воображаемой женщины, ему хотелось просто остаться с ней. — Как вам Богарт? — Очень понравился. — Может, как-нибудь еще сходим? — Почему бы и нет? — До встречи, док. Не забудьте накинуть цепочку. Он закрыл за собой дверь и подождал, пока с противоположной стороны повернется ключ в замке. Глава 5 Эд вел машину вниз по Шестнадцатой. Неторопливую езду он любил так же, или почти так же, как визг тормозов на полной скорости. Для простого, более или менее добродушного человека уличные гонки — не такой уж большой грех. Рядом с ним сидел молчаливый Бен, обычно не упускавший случая сделать несколько колких замечаний по поводу езды напарника. В конторе к этому все давно привыкли. А сейчас молчание свидетельствовало о том, что его мысли были далеко, но где именно, Эд не мог сказать. Даже включенную напарником кассету Тани Такер Бен не заметил. Здесь нужен более привычный к рефлексии ум, которым Эд не обладал. — С делом Борелли у меня все. — Он с удовольствием слушал, как Таня жалуется на ложь и предательство. — Что? Ах да, у меня тоже бумаги готовы. Думаю, суду больше двух дней в следующем месяце не понадобится. Окружной прокурор быстро закончит дело. — Хотелось бы! Зря, что ли, мы бегали как очумелые в поисках свидетельских показаний? Молчание опять заполнило машину. Эд мурлыкал что-то вслед за Таней, потом пропел несколько нот вместе с хором, затем снова замурлыкал. — Слышал, что случилось у Лоуэнстайн? — спросил он. — Муж всю кухню залил водой. Опять что-то сломалось в системе стока. — Так всегда бывает, когда с гаечным ключом по квартире расхаживает бухгалтер. Бен зажег сигарету и приоткрыл окно, чтобы выпустить дым наружу. — Пятнадцатая, — заметил Эд. — Вряд ли ты добьешься чего-нибудь, если обкуришь всех на пресс-конференции. — Я никого не собираюсь обкуривать, я просто люблю курить. — И в доказательство он глубоко затянулся, выпуская дым в сторону. — Это одно из самых больших наслаждений, какие изобрело человечество. — Ну да, вместе с попойками, после которых блюешь себе под ноги. — У меня с башмаками все в порядке, Джексон. А вот один мой приятель, помню, свалился, как подпиленное дерево, влив в себя предварительно полгаллона водки, смешанной с морковным соком. — Мне просто захотелось вздремнуть. — Ну да, уткнувшись лицом в пол. Если бы я не подхватил тебя, едва не получив грыжу, то был бы сломан твой большой нос. Что ты, черт возьми, улыбаешься? — Если ругаешься, значит, траур по себе уже не поносишь. Знаешь, Бен, а она на самом деле хорошо держалась. — А кто спорит? — При очередной затяжке Бен буквально вонзил зубы в фильтр. — И кто сказал, что я вообще думаю о ней? — О ком — «о ней»? — О Тэсс. — Разве я назвал это имя? — Увидев желтый свет, Эд прибавил газу и успел проскочить перекресток, пока не загорелся красный. — Перестань валять дурака; кстати, ты проехал на красный. — На желтый. — Это был красный, дальтоник, у тебя давно пора отобрать права. Всякий раз, когда я сажусь с тобой в машину, прощаюсь с жизнью. Мне нужно за это орден дать. — И выглядела здорово, — продолжал Эд, — ноги — просто потрясающие. — То-то ты сразу возбудился. — Даже через узкое отверстие в окне ветер пронизывал до костей, и Бен включил обогреватель. — А мне кажется, что она выглядела так, словно способна была на расстоянии двадцати шагов превратить любого в ледышку. — От нее сквозь одежду идут сигналы: уверенность — нерешительность — уверенность. Казалось, что она искала середину; не успела и рта открыть, как все репортеры были у нее в руках. — Надо бы аннулировать твою подписку на «Ридерз дайджест», — пробормотал Бен. Большие старые деревья, окаймлявшие дорогу, горели осенними красками. Сейчас листья на ощупь мягкие: красные, желтые, оранжевые, — они словно трепещут, достаточно лишь взять их в руки. Не пройдет и недели, как они высохнут, опадут на тротуар, заполнят водосточные канавы, зашуршат под ногами. Бен щелчком отправил окурок в окно и наглухо закрыл его. — Ладно, допустим, держалась она хорошо. К сожалению, газеты будут пережевывать эту «жвачку» бог знает сколько времени! У прессы особый интерес к психам. — Он смотрел на старые надежные дома, скрывавшиеся за старыми раскидистыми деревьями. Тэсс под стать именно такие дома, а он смотрит на них только снаружи. — И, черт возьми, у нее действительно потрясающие ноги. — Да и умом не обделена. А мужчина способен оценить женский ум. — Ты-то что о нем знаешь? У твоей последней девчонки интеллектуальное развитие было на уровне яйца всмятку. Что за бред мы слушаем? Довольный тем, что напарник вошел наконец в колею, Эд улыбнулся: — Таня Такер. — О Боже! — Бен откинулся на спинку и за крыл глаза. — Кажется, сегодня вы гораздо лучше себя чувствуете, миссис Холдермен. — О да. Это правда. — Симпатичная смуглая женщина не легла на кушетку и даже не присела — она почти танцевала по кабинету Тэсс. Швырнув соболью накидку на подлокотник кресла, она приняла позу манекенщицы на подиуме: — Что скажете о моем новом платье? — Оно вам очень идет. — Правда идет? — Миссис Холдермен разгладила тонкую шерсть на шелковой подкладке. — Красное притягивает взгляды, а я обожаю, когда на меня смотрят! — Снова ходили по магазинам, миссис Холдермен? — Да, — ответила она, улыбаясь. Тут же ее кукольное личико исказила недовольная гримаса. — Да не волнуйтесь вы, доктор Курт. Я помню, что вы рекомендовали мне на некоторое время забыть о магазинах. Я последовала вашему совету — почти неделю не была у Наймана. — Я абсолютно спокойна, миссис Холдермен… — Гримаса вновь сменилась широкой улыбкой. — У вас отличный вкус, — и слава Богу. По натуре Эллен Холдермен была женщиной одержимой. Понравившееся ей платье покупалось тотчас, но, надев его один раз, она моментально забывала о нем или выбрасывала. Точно так же миссис Холдермен поступала с мужчинами. — Спасибо, доктор. — Она, как маленькая девочка, сделала пируэт, чтобы показать юбку. — Я так замечательно походила по магазинам! Вы можете мной гордиться: я купила всего два костюма, ах нет, три, — поправила она себя, — белье не в счет, правда? Потом я пошла выпить чашечку кофе в чудесный ресторанчик в Мазза-гэлери, откуда все так хорошо видно: и люди, и магазины… — Да. — Тэсс присела на краешек стола. Миссис Холдермен не сводила с нее глаз. Она закусывала нижнюю губу, не проявляя ни смущения, ни беспокойства, — ее переполняла рвущаяся наружу радость. Она подошла к стулу, села и застыла в неестественной позе. — Я заказала кофе. Хотела взять булочку, но передумала: нужно следить за фигурой, а то неинтересно будет покупать платья. И знаете, доктор Курт, тут я увидела мужчину и сразу поняла: это Он. Сердце у меня бешено забилось. — Она прижала руку к груди, словно оно продолжало так же учащенно биться. — Он такой красивый! Здесь слегка пробивается седина. — Она прикоснулась пальцами к вискам, и тут же в глазах появилось мягкое, мечтательное выражение, которое Тэсс видела так часто, что уже потеряла счет. — Загорелый, словно он катался где-то на лыжах; скорее всего в Сент-Морице, подумала я, для Вермонта еще слишком рано. В руках у него был кожаный портфель с небольшой монограммой. Я пыталась разгадать инициалы: М.У. — Она глубоко вздохнула. Тэсс знала, что в своем воображении она уже меняет монограмму на собственных банных полотенцах. — Вы и представить себе не можете, сколько вариантов я перебрала! — Ну и что же выяснилось? — Максвелл Уизерспун. Чудесное имя, правда? — Весьма аристократическое. — Вот-вот, так я ему и сказала. — Значит, вы разговаривали? — Видите ли, у меня упало портмоне. — Она прижала палец к губам, пытаясь скрыть улыбку. — У девушки всегда должны быть уловки для знакомства с приятным мужчиной. — Так вы нарочно уронили портмоне под стол? — Оно упало прямо у его ног. Вы знаете, это портмоне — такое славное, черно-белое, из змеиной кожи. Максвелл наклонился за ним. Возвращал он его мне с улыбкой. Сердце мое замерло. Все было как во сне. Я не слышала шума за соседними столиками, не видела никого и ничего вокруг. Наши пальцы соприкоснулись, и… Обещайте, доктор Курт, что не будете смеяться. — Разумеется, не буду. — Он будто не пальцев — души моей коснулся. Этого Тэсс и боялась. Она поднялась со стола и села напротив пациентки. — Миссис Холдермен, помните Асанти? — Ах этого! — Миссис Холдермен наморщила нос, не желая говорить о своем четвертом муже. — Встретив его в картинной галерее, у его собственного полотна с видом Венеции, вы тоже почувствовали, что он «тронул вашу душу». — Тогда все было иначе. Асанти — итальянец, а вы знаете, каковы итальянцы с женщинами. Максвелл из Бостона. Тэсс подавила вздох. Да, ей предстоят долгие пятьдесят минут. Приемная Тэсс, куда вошел Бен, полностью соответствовала его воображению. Здесь царили спокойствие и стиль, как и дома. Мягкие цвета — темно-розовый и пепельно-серый — должны успокаивающе действовать на пациентов. В горшках на подоконнике стояли папоротники с влажными листьями, будто их только что обрызгали водой. Свежие цветы и коллекция статуэток в застекленном шкафу напоминали скорее всего домашнюю гостиную, нежели приемную. По экземпляру «Bогa», лежащему открытым на кофейном столике, Бен понял, что в кабинете женщина. Увиденное ни в малейшей степени не напомнило ему кабинет другого врача: там были белые стены и стоял запах кожи. При входе в кабинет у него не было ни дрожи в ногах, ни испарины на затылке. Брата он здесь не мог встретить, потому что Джош умер. Секретарша Тэсс сидела за небольшим полированным столиком и работала на компьютере. При появлении детективов она подняла голову. Вид у нее был такой же невозмутимый и спокойный, как и у самой комнаты. — Чем могу быть полезна? — Детективы Пэрис и Джексон. — О да, конечно. Доктор Курт ждет вас. Но сейчас у нее пациент. Если можете немного подождать, я приготовлю кофе. — Мне просто кипяток, — сказал Эд и достал из кармана пакетик с чаем. Секретарша и глазом не моргнула. — Как прикажете… — Ты вечно заставляешь меня краснеть, — пробормотал Бен, глядя вслед секретарше, выходящей в соседнюю комнату. — Не собираюсь накачиваться кофеином только ради того, чтобы вести себя по правилам. — Не выпуская из рук свой пакетик травяного чая, Эд огляделся. — Ну, как тебе комната? Класс, а? — Да. — Бен еще раз окинул приемную беглым взглядом. — Соответствует ей. — Не понимаю, почему это тебя так задевает, — невозмутимо произнес Эд, разглядывая литографии Моне: восход на реке, приглушенные краски, едва пробивающиеся первые солнечные лучи — такая живопись ему нравилась. Впрочем, он вообще любил живопись и восхищался теми, у кого хватало воображения, терпения и мастерства заниматься ею. На весь род человеческий он смотрел примерно так же. — Привлекательная, стильная женщина с острым умом не должна устрашать мужчину, который знает себе цену. — Боже правый, да тебе только статьи писать! Дверь кабинета Тэсс открылась, и вышла миссис Холдермен с перекинутой через руку собольей накидкой. Увидев мужчин, она остановилась, улыбнулась и облизала верхнюю губу, словно маленькая девочка при виде вазочки с шоколадным мороженым. — Привет! — Привет! — Бен сжал руки в карманах. — Пришли к доктору Курт? — Точно. Она немного постояла, а затем, оглядев с ног до головы Эда, удивленно раскрыла глаза. — Ничего себе… а рост-то у вас ого-го! У Эда запершило в горле. Он откашлялся и произнес: — Не смею спорить, мэм. — От крупных мужчин… я просто без ума. — Она подошла к нему поближе и, хлопая ресницами, принялась буквально пожирать его глазами. — При них чувствуешь себя такой беспомощной, такой слабой… А какой у вас рост, мистер… Ухмыляясь и все еще не разжимая кулаки в кармане, Бен пошел к двери в кабинет, предоставив Эду самостоятельно выпутываться из сложившейся ситуации. Тэсс сидела за столом, закинув голову и прикрыв глаза. Волосы были собраны в пучок, но недоступной она не выглядела. «Устала, — подумал он, — и не только физически». Она потерла висок — начиналась головная боль. — Похоже, вам не помешает таблетка аспирина, доктор. Тэсс открыла глаза и опустила голову — расслабляться она позволяла себе только наедине. Тэсс была небольшого роста, но все в интерьере кабинета ей идеально подходило — и стол, и диплом в черной рамке за спиной. — Не люблю принимать таблетки. — Только прописываете? Она подняла голову еще выше: — Надеюсь, вы недолго ждали. Погодите, сейчас возьму портфель. Она начала было подниматься, но Бен поспешно подошел к столу. — У нас есть немного времени. Тяжелый был день? — Пожалуй. А у вас? — Да вроде никого не прикончил. — Он взял со стола маленький аметист и перебросил его из руки в руку. — Хотел сказать, что утром у вас все отлично получилось. Она взяла карандаш, поиграла им, положила на место. Значит, судя по всему, очередная стычка откладывается. — Спасибо. У вас тоже. Он как-то сразу почувствовал, что в этом кабинете можно чувствовать себя спокойно, несмотря на то, что он психиатрический. — Как насчет того, чтобы сходить в кино в субботу днем? — Открыта для переговоров. Он невольно усмехнулся: — Так я и думал. Дают ретроспективу фильмов Винсента Прайса. — «Дом со свечами»? — И «Муху». Ну как? — Почему бы нет? — Она встала. Головная боль проявлялась лишь слабым жжением в одном виске, на которое можно не обращать внимания. — Если только программа включает пакетик жареной кукурузы. — Она включает даже пиццу после сеанса. — Продано. — Тэсс, — Бен положил руку ей на плечо, хотя ее строгий серый костюм по-прежнему смущал его, — насчет вчерашнего… — Мы ведь вроде уже извинились друг перед другом. — Да. — Теперь она не выглядела ни утомленной, ни доступной. Все в момент исчезло, и она стала недоступной, неприкосновенной. Он отступил, все еще держа аметист, который был как раз под цвет ее глаз. — Занимались здесь когда-нибудь любовью? Тэсс приподняла бровь. Она поняла, что он хочет шокировать или по крайней мере задеть ее. — Информация не для разглашения. — Она подхватила портфель и направилась к двери. — Пошли? На какое-то мгновение у него появилось искушение сунуть аметист в карман. Подавляя раздражение, он аккуратно положил его на стол и пошел вслед за Тэсс. Эд стоял у стола секретарши, потягивая чай. Лицо у него было почти таким же огненно-красным, как и волосы. — Это из-за миссис Холдермен, — пояснила секретарша, сочувственно улыбнувшись Эду. — Мне удалось выпроводить ее, пока она его не съела. — Право, мне очень жаль, Эд. — В глазах у Тэсс плясали смешинки. — Может, присядете ненадолго? — Нет, спасибо. — Он посмотрел на напарника многообещающе. — Можно тебя на минутку, Пэрис? — Не сейчас. — Само воплощенное простодушие, Бен подошел к двери и открыл ее. Пропустив Эда, он пристроился рядом. — Так ты у нас, стало быть, великан, а? — Заткнись! Монсеньор Тимоти Логан совершенно не соответствовал образу священника, какой сложился у Бена в детстве. Вместо рясы на нем был твидовый пиджак, а под пиджаком — бледно-желтый свитер с высоким воротом. Он был похож на широколицего ирландца с сединой в ярко-рыжих волосах. В кабинете его не было почтительной тишины, характерной для дома священника, где о возвышенном свидетельствуют сами запахи и потемневшие от старости деревянные стены. Здесь пахло трубочным табаком и пылью, словно это была обитель обыкновенного человека. На стенах — ни изображений святых, ни самого Спасителя, ни керамических статуэток Девы Марии с печальным, всепонимающим взглядом. Кругом — книги, десятки и сотни книг: по теологии, психиатрии, рыбной ловле… На месте распятия висел серебряный корнет. На возвышении лежала старинная Библия в кожаном переплете, на столе — другая, поновее; ею, видно, пользовались чаще. Рядом были четки с крупными деревянными бусинами. — Рада видеть вас, монсеньор Логан. — Тэсс протянула хозяину руку, как коллега коллеге, и Бену это понравилось. Этот человек, хотя и в твидовом пиджаке, — священник, а священников следует уважать, почитать и даже немного побаиваться. Слуги Господни, так, помнится, называла их мать. Они отправляют обряды, отпускают грехи и провожают человека в последний путь. Бен вспомнил, как после смерти Джоша пришел священник. Семье было выражено сочувствие, произнесены добрые слова. Но отпевания не последовало, поскольку самоубийство считается самым смертным из всех смертных грехов. — Взаимно, доктор Курт. — У Логана был чистый грудной голос: можно с легкостью представить, как он заполняет все пространство собора. Но чувствовалась в нем чуждая нотка, какая-то жесткость, напоминающая, подумалось Бену, жесткость рефери, ведущего счет на ринге. — Я был на вашей лекции по проблемам деменции. К сожалению, не I удалось поговорить с вами сразу по окончании и выразить вам свое восхищение. — Спасибо. Монсеньор, это детективы Пэрис и Джексон. Они возглавляют расследование. — Детективы. Бен ответил на рукопожатие и почувствовал угрызения совести: как можно было усомниться, даже на самое короткое мгновение, что это будет просто рука человека из плоти и крови? — Устраивайтесь поудобнее. — Логан указал на кресла. — Портрет, составленный вами, и отчет у меня на столе, доктор Курт. — Он расхаживал по комнате легкой, свободной походкой игрока в гольф. — Сегодня утром я прочитал их. Тонкая работа. Заставляет задуматься. — Так вы согласны? — Да, опираясь на данные расследования, я нарисовал бы такой же портрет. Религиозные мотивировки в данном случае несомненны. Впрочем, религиозные иллюзии и иллюзии вообще характерны для шизофрении. — Жанна д'Арк слышала голоса, — пробормотал Бен. Логан улыбнулся и скрестил свои большие, сильные руки на груди. — Точно так же, как любой святой или мученик. Впрочем, есть люди, которые говорят, что после сорокадневного поста всякий будет слышать голоса. Другие возражают — только избранные. В данном случае следует признать, что мы имеем дело не со святым, а с человеком с сильно расстроенной психикой. — Никто не спорит, — негромко откликнулся Эд, сжимая в руке записную книжку. Он вспомнил, что после трехдневного поста сам ощущал некоторый духовный подъем. — Как врач и как священник я вижу в акте убийства преступление против Бога, грех, а также выражение крайнего душевного смятения. На последнее нам и следует обратить первоочередное внимание, чтобы не дать повториться греху. Логан открыл папку Тэсс и постучал по ней пальцами. — Похоже, что религиозные мотивы в данном случае католического происхождения. Должен согласиться с вами и в том, что использование епитрахили как орудия убийства можно рассматривать либо как бунт против церкви, либо, напротив, как знак веры. Тэсс наклонилась к нему: — Как вы думаете, он может быть священником? Или, допустим, бывшим священником? Или, хотя бы, несостоявшимся священником? — Вполне вероятно, что он получил соответствующую подготовку. — Логан нахмурился, посередине лба пролегла морщина. — Для удушения можно было бы использовать и иные предметы священнического облачения. Но епитрахиль носят на шее, и поэтому, как ни жестоко это звучит, она подходит лучше всего. — А что скажете насчет белого цвета? — Он символизирует отпущение грехов, спасение. — Логан непроизвольно раскинул руки ладонями вверх, как это веками делалось до него. Тэсс согласно кивнула: — Отпущение грехов согрешившим против Него? — Возможно. Но, возможно также, что результатом греха стала смерть или потеря женщины, которую он продолжает спасать. — Так он ставит себя на место Христа? Считает себя Спасителем? — резко спросил Бен. — При этом первым кидает камень? Будучи человеком, привыкшим сначала думать, а потом говорить, Логан откинулся на спинку и потер лоб. — Нет, Христом себя он не воображает, по крайней мере пока. Знаете, детектив, он, видимо, считает себя работником Бога и знает, что смертен. Поэтому принимает меры предосторожности, защищает себя. Он догадывается, что общество не признает его миссию, но повинуется высшему зову, зову высшей власти. — Снова голоса. — Бен зажег сигарету. — Голоса, видения. Для шизофреника они так же или еще более реальны, чем реальный мир. Это не раздвоение личности, детектив, это болезнь, биологическая дисфункция. Не исключено, что болезнь его продолжается уже много лет. — Первое убийство было совершено в августе, — сказал Бен. — Мы связались с отделами по расследованию убийств по всей стране, но такие убийства нигде не фиксировались, их просто нигде не было. Логана заинтересовали полицейские детали, но не поколебали его мнения. — Возможно, он выздоравливал, а потом произошел какой-то стресс, пробудивший прежние симптомы и разрешившийся насилием. В настоящий момент он разрывается между тем, что есть, и тем, что ему кажется. Он агонизирует — и молится. — И убивает, — резко добавил Бен. — Я и не ожидаю вашего к нему сочувствия. — Человек с темными глазами и сильными руками говорил совершенно спокойно. — Это моя сфера, моя и доктора Курт; а вашей — имея в виду характер вашей работы — она и быть не может. Но ни кому из нас не хочется, чтобы он продолжал убивать, детектив Пэрис. — Значит, вы не думаете, что он воображает себя Иисусом Христом? — прервал его Эд, продолжая делать заметки. — А почему? Только потому, что он принимает меры предосторожности? Но ведь Христа тоже уничтожили физически. — Превосходное замечание. — Чистый голос священника зазвенел. Больше всего монсеньор Логан любил, когда кто-нибудь из студентов начинал сомневаться в его теории. Он поочередно посмотрел на обоих детективов и решил для себя, что они составляют прекрасную пару. — И все-таки мне кажется, что он считает себя всего лишь инструментом, орудием. Религия, со всеми ее структурами, ограничениями, традициями, имеет более определенный характер, чем теология. Он убивает как священник независимо от того, является ли таковым на самом деле. Он дарует прощение и отпускает грехи как посланец Господа, — добавил он и увидел, что Бен вздрогнул, — не как Сын Божий. Я тут развил любопытную теорию, доктор Курт, вы, кажется, кое-что оставили без должного внимания. — В самом деле? — вскинулась Тэсс. Он снова улыбнулся, на сей раз с оттенком профессиональной гордости. — Теория достаточно проста. Вы ведь не католичка, верно? — Нет. Полицейские тоже упустили этот момент. — Я методист, — заметил Бен, не отрываясь от записей. — Я никого не собираюсь обращать в свою веру. — Логан взял трубку и принялся набивать ее. — Пальцы у него были большие и короткие, ногти аккуратно подстрижены. Выпавшие из рук несколько крошек табака прилипли к свитеру. — Первое убийство было совершено пятнадцатого августа, по религиозному календарю это святой день. — Успение, — автоматически пробормотал Бен. — Совершенно верно. — Логан, улыбаясь, продолжал возиться с трубкой. — Раньше я был католиком. — Бен вспомнил, что на уроках Закона Божьего всегда отвечал правильно. — Случай нередкий, — заметил Логан, разжигая трубку. Ни тебе лекций, ни благочестивых нравоучений. Бен почувствовал облегчение, и сразу же заработал его мозг. — Я не сопоставлял дат. Думаете, это может иметь значение… — Возможно. — Логан тщательно стряхнул со свитера крошки табака. — Прошу прощения, монсеньор. — Тэсс подняла руку. — Может, все-таки объясните, что к чему? — Пятнадцатое августа церковь считает днем упокоения души Богородицы. Божья Матерь была смертной женщиной, но она зачала Спасителя. Мы чтим ее как самую благословенную и самую чистую из женщин. — Чистую, — повторила Тэсс. — На любую другую дату я бы, наверное, не обратил внимания, — продолжал Логан, — но эту дату я сверил с церковным календарем. Второе убийство произошло в день Рождества Пресвятой Богородицы. — Значит, он выбирает дни, когда церковь отдает почести Святой Деве Марии? — Ожидая подтверждения, Бен оторвался от записной книжки. — Третье убийство пришлось на день Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Я приложил к вашему отчету, доктор Курт, церковный календарь. Если все три убийства произошли в определенные дни, то вряд ли дело в простом совпадении. — Согласна. — Тэсс встала, ей не терпелось взглянуть на даты. Она открыла календарь и посмотрела на числа, обведенные Логаном в кружок. Смеркалось. Логан зажег лампу, и на бумаги, которые она держала в руках, упал яркий луч света. Следующий день — восьмое декабря. Это день Непорочного зачатия, — проговорил Логан, куря трубку. — Следовательно, пройдет восемь недель, — быстро подсчитал Эд, — а раньше разрыв составлял не больше четырех. — Нельзя быть уверенным, что он окажется способным на такое долгое ожидание чисто эмоционально, — задумчиво сказала Тэсс. — Возможно, он внесет изменения в свою схему. Наверняка есть причина, которая подтолкнет его к этому. Он может выбрать дату, важную для него лично. — Может, день рождения или смерти кого-нибудь из близких. — Бен закурил очередную сигарету. — Женщина. — Тэсс закрыла календарь. — Женщина. — Я согласен, что его эмоциональное напряжение постоянно возрастает. — Логан отложил трубку и наклонился вперед. — И желание сбросить его может оказаться настолько сильным, что он не выдержит и нападет на очередную жертву раньше срока. — Не исключено, что его мучит какая-то физическая боль. — Тэсс положила календарь в свой портфель. — Мигрень, тошнота… И если она окажется невыносимой… — Вот именно. — Логан снова скрестил на груди руки. — Жаль, что больше ничем не могу быть полезен. Доктор Курт, мне бы хотелось еще раз поговорить с вами обо всем этом. — Кое-что сдвинулось — у нас появилось расписание. — Бен встал и затушил сигарету. — Будем думать о восьмом декабря. — Конечно, это крохи, — сказал Бен, выходя на морозный воздух, — но тоже хлеб. — А я и не знала, что вы католик. — Тэсс застегнула пальто на все пуговицы — ветер пронизывал до костей. — Это может пригодиться. — Был католиком. Кстати, о крохах. Вы не голодны? — Умираю от голода. — Отлично. — Он обнял ее за плечи. — В таком случае Эда мы забаллотируем. — Вы ведь не будете настаивать на йогурте и брюссельской капусте? — Э-э… — Ну, Бен будет доволен каким-нибудь паршивым гамбургером. С ума можно сойти, если знать, чем он набивает свой желудок! — Как насчет китайского ресторана? — Не придумав ничего лучшего, Тэсс забралась в машину. — Рядом с моей работой, на углу, есть чудесное местечко. — Говорил же я тебе — стильная женщина, — заметил Эд, садясь за руль. Он пристегнулся и ждал, когда Бен последует его примеру. — Китайцы с уважением относятся к пище. — Ну да, ублажают рисом. — Обернувшись, Бен увидел, что Тэсс, устроившись на заднем сиденье, развернула папку. — Эй, док, отдохните не много. — Просто хочу кое-что проверить. — Вам приходилось когда-нибудь лечить трудоголиков? Она уткнулась было в папку, но тут же подняла голову. — Послушайте, ведь я могу решить, что мне больше всего хочется йогурта. — Только не Таню Такер. — Не успели прозвучать первые такты, как Бен нажал кнопку «стоп». — Хватит с нас дневного сеанса. — Но мне хочется. — Кретин. Давай-ка лучше я поставлю… Эй, смотри-ка, винная лавка. Эд притормозил. — Похоже, чистят. — Что-что? — Тэсс выпрямилась и попыталась разглядеть происходящее. — Ограбление. — Бен уже отстегивал привязной ремень. — Пора браться за работу. — Ограбление? Где? Бен выругался сквозь зубы и включил радиосвязь. — До чего же хочется свинины в кисло-сладком соусе… — Свинина — яд. — Эд тоже расстегнул ремень. — Патруль 6-0, — передал Бен, — на углу Третьей и Дуглас-стрит ограбление. Необходим наряд. — У нас в машине гражданское лицо. Ах ты, черт, выходит! Нужна помощь. Преступник движется в южном направлении. Белый, пять футов десять дюймов, сто восемьдесят фунтов. Черная куртка, джинсы. Радио прохрипело что-то в ответ. — Да-да, следим за ним. Эд немного прибавил скорость и завернул за угол. Тэсс, не отрываясь, наблюдала за происходящим. Он заметила, как из винной лавки вышел рослый мужчина в черной куртке и неторопливо побежал вверх по улице. Повернув голову, он увидел «мустанг» и припустил со всех ног. — Он засек нас. — Бен вытащил небольшой пистолет, — Не двигайтесь, док. — Бежит к переулку, — невозмутимо заметил Эд. Он резко вывернул руль и нажал на тормоз. Не успела Тэсс и рта раскрыть, как оба выскочили и бросились вперед. — Оставайтесь в машине! — крикнул Бен. Ее терпения хватило на десять секунд. С силой хлопнув дверью, она тоже побежала к перекрестку. Эд был крупнее, а Бен проворнее. На глазах Тэсс человек, которого они преследовали, полез в карман. Она увидела пистолет, но даже не успела испугаться: Бен бросился в ноги преступнику, и тот беспомощно распластался у мусорных баков. Раздался выстрел, затем — звон металла. Тэсс добежала до середины переулка, когда Бен рывком поднял этого типа на ноги. Вокруг были пятна крови, отвратительно пахло объедками: мусорные ящики опорожняют регулярно, но чистят редко. Пойманный не пытался сопротивляться — возможно, потому, что увидел Эда с полицейским жетоном в руке. Он сплюнул сгусток крови. «По телевизору все это выглядит иначе», — подумала Тэсс, не сводя глаз с преступника, который мог выстрелить Бену прямо в лицо, стоило тому хоть чуточку замешкаться. И в романах такие сцены описываются иначе, и даже в одиннадцатичасовом выпуске новостей все не так: там подробности тщательно монтируются, и события разворачиваются со скоростью тушения пожара. А в жизни полно вонючих переулков и блевотины. С ее профессией, ее работой она мысленно бывала в таких местах. Тэсс глубоко вздохнула, довольная, что в ней проснулся не страх, а только любопытство. Правда, немного захватило дух. Бен живо скрутил пленнику руки за спиной и надел наручники. — Ты что, совсем спятил — стрелять в полицейского? — У тебя все брюки в каком-то жиру, — заметил Эд, засовывая пистолет в кобуру. Бен посмотрел вниз: действительно, от бедра до колена шла сальная полоса. — Проклятие! Эй ты, ублюдок, я служу в отделе по расследованию убийств, — бросил он пленнику, — и не люблю, когда у меня на штанах появляется грязь, меня тошнит, когда это случается. — Бен раздраженно передал пленника Эду и вытащил жетон. — Ты арестован, малыш. Можешь ничего не говорить, ты имеешь право… черт побери, Тэсс, разве я не говорил, чтобы вы оставались в машине? — У него был пистолет… — Плохие парни всегда носят пистолеты. — Глядя на нее, одетую в кашемировое пальто пепельного цвета, Бен с особой остротой ощутил запах пота, исходивший от несчастного воришки. — Она выглядит так, словно отправляется на велико светский прием. — Возвращайтесь в машину, здесь вам делать нечего. Не обращая внимания на его замечание, Тэсс разглядывала грабителя. У него на лбу на месте удара об асфальт виднелась глубокая царапина. Он, наверное, получил небольшое сотрясение мозга — отсюда несколько затуманенный взгляд. Кожа и зрачки были желтоватого оттенка. На лбу выступили капли пота, куртка раздувалась от ветра. — Похоже, у него желтуха. — Ничего, времени подлечиться у него будет достаточно. — Бен услышал рев сирен и посмотрел за спину. — А вот и кавалерия. Они и объяснят ему его права. Бен взял ее за руку. Тэсс покачала головой: — Вы неслись за ним, а ведь у него было оружие. — Так ведь и у меня оно было, — заметил Бен, направляясь с ней к машине. По дороге он приостановился и показал подъехавшим полицейским в форме свой жетон. — Но он был у вас в кармане. Этот парень мог убить вас. — Так плохие парни всегда и поступают. Они совершают преступление, мы гонимся за ними, а они стараются убежать. — Перестаньте делать вид, что это только игра. — Ну да, игра. — Он собирался убить вас, а вы, видите ли, приходите в ярость оттого, что у вас брюки запачкались. Это заставило Бена снова взглянуть на свои брюки. — Придется выставить счет конторе. Жир не отстираешь. — Вы просто чокнутый! — Это диагноз специалиста? Ей очень захотелось рассмеяться, повод был, но она воздержалась. — Я пытаюсь его сформулировать. — Не торопитесь. — Бен все еще был возбужден. Подойдя к машине, он увидел, что к месту происшествия подъехали три полицейских автомобиля. И все из-за какого-то мерзавца, больного желтухой! Может, вообще все посходили с ума? — Ладно, подождите меня немного в машине, я только объясню ребятам ситуацию. — У вас кровь на губах. — Да ну? — Он провел по рту тыльной стороной ладони. Осталось розовое пятно. — Действительно. Может, мне необходим доктор? Она достала из кармана бумажную салфетку и приложила ее к ранке. — Может быть. Где-то позади них арестованный вдруг начал громко ругаться. Собиралась толпа. Глава 6 Следующие несколько дней дел у Тэсс было невпроворот. Обычные восемь-девять часов превратились в двенадцать — четырнадцать. Она даже отменила традиционный ужин по пятницам с дедом, чего никогда не позволила бы себе ради свидания. Иное дело — пациент. Пресса постоянно ее донимала. Некоторые не слишком деликатные коллеги вроде Фрэнка Фуллера не давали ей покоя. Сотрудничество с полицией прибавило ей таинственности, поэтому Фрэнк постоянно вертелся около ее кабинета часов до пяти вечера. Тэсс стала задерживаться до шести. Нового ничего не было, но нарастало ноющее чувство тревоги: скоро будет очередная жертва. Чем лучше она, как ей казалось, понимала убийцу, тем меньше сомневалась в этом. Субботней ночью, когда улицы были пустынны и темны, а глаза ее слезились от усталости, мысли Тэсс были заняты Джо Хиггинсом. Она сняла очки, откинулась на спинку стула и потерла веки. Почему никак не удается достучаться до него? Почему ни на шаг не продвинулась? Встреча накануне вечером с самим Джо, его матерью и отчимом оказалась сплошным кошмаром. Вроде бы ничего не было — ни вспышек ярости, ни крика, ни взаимных обвинений, но было бы лучше, если бы все это было — хоть что-то живое. Мальчик просто сидел на месте и односложно отвечал на вопросы, в сущности, не отвечая на них. Отец так и не появился. По глазам матери было видно, что она очень встревожена, но во взгляде сына читалось только усталое смирение. Своим тихим, привычно ровным голосом он лишь повторил, что непременно проведет День Благодарения с отцом. «Но его ожидания будут обмануты», — подумала Тэсс, прижимая пальцы к глазам и не отпуская их до тех пор, пока жжение не перешло в тупую боль. Когда рухнет надежда, возможно, она и окажется той самой соломинкой… Джо Хиггинс был кандидатом в пьяницы или наркоманы, его ждало скверное будущее. Если бы только семья это осознала и предоставила ей свободу действий!.. Но при первом же упоминании о больнице Тэсс резко оборвали. Они считали, что нужны только время, домашнее тепло, только… «Помощь», — подумала Тэсс. Он очень нуждается в ней. Она уже сомневалась, что еженедельные сеансы приведут к положительным результатам. Она подумала об отчиме: нужно попробовать открыть ему глаза. Можно попытаться заставить его понять, что Джо нуждается в защите от самого себя. В следующий раз, решила она, нужно поговорить с Монро наедине в кабинете. На сегодня все. Тэсс склонилась к папке, искоса посмотрев в окно. На улице маячила одинокая фигура. В этой аристократической части Джорджтауна, где перед фронтонами старых, покрытой благородной патиной домов аккуратно высажены цветники, праздношатающиеся либо бродяги появляются редко. Судя по виду, этот человек стоял здесь долго. Один, на холоде… Смотрит куда-то вверх. Вверх, на ее окно. Поняв это, Тэсс инстинктивно отпрянула. Глупости, выругала она себя, но все-таки выключила настольную лампу. Кому может прийти в голову торчать на улице в такую погоду и глядеть на ее окно? Тем не менее, убрав свет, Тэсс поднялась, подошла сбоку к окну и слегка отодвинула штору. Он все еще стоял, не шевелился, только глядел. При мысли о том… — глупость, конечно! — что он смотрит ей прямо в глаза, она задрожала, хотя между ними были три этажа и темнота в комнате. «Кто-нибудь из пациентов», — подумала Тэсс. Но ведь она никому не дает своего домашнего адреса. Репортер? При этой мысли ей стало легче. Да, наверное, репортер надеется узнать что-то новое об этом деле. «В два часа ночи?» — Тэсс опустила шторы. Да нет, ерунда, убеждала она себя. Почему она решила, что он заглядывает именно в ее окно? На улице темно, она устала. Просто кто-то ловит такси или… Нет, не в этом районе. Она опять потянулась к шторе, но не смогла заставить себя отдернуть ее. Очередной удар близок… Может быть, именно эта мысль преследует ее, именно поэтому ей так страшно? Он испытывает боль, его постоянно что-то гнетет, у него есть миссия. Объекты его нападения — блондинки под тридцать, от маленького до среднего роста. Она приложила руку к горлу. Довольно! Тэсс взялась за край занавески. «С такого рода паранойей справиться нетрудно», — убеждала она себя. Никто за ней не охотится, кроме помешанного на сексе психоаналитика и стайки голодных репортеров. Она просто устала, заработалась, вот ей и лезет в голову всякая всячина. Пора сказать себе, что уже ночь, налить в стакан немного охлажденного белого вина, включить стереомузы-ку и приготовить горячую пенную ванну. Дрожащими руками она отодвинула штору. На улице никого не было. Опуская штору, Тэсс подумала, что ей легче от этого не стало. Она смотрела на него. Непонятно как, но он почувствовал это, понял в тот самый момент, когда ее глаза остановились на нем. И что же она увидела? Что спасение близко? Слегка постанывая от боли, он вошел в свою квартиру. В коридоре было темно. Никто не видел ни как он уходил, ни как возвращался. Да и лица его она не разглядела — об этом можно не беспокоиться. Было слишком темно и далеко. Но быть может, она почувствовала боль? Зачем он пошел туда? Он снял пальто, оно соскользнуло на пол. Завтра он аккуратно повесит его и уберет, как обычно, квартиру, но сейчас боль слишком сильна, чтобы думать о чем бы то ни было. Господь всегда испытывает праведных! Он отыскал флакон эсфедрина и разжевал две таблетки, с облегчением ощутив их сухой, горьковатый вкус. Подводило живот, к горлу подступала тошнота — теперь так бывает каждый вечер и не проходит до утра. Последнее время он употреблял таблетки, лишь бы не свалиться с ног. Зачем он пошел туда? Может, он сходит с ума? Или все это — чистое безумие? Он вытянул руку и увидел в темноте свои дрожащие пальцы. Ему нужно взять себя в руки, иначе все выйдет наружу. В эмалированной поверхности плиты, которую, как его учили, он всегда держал в идеальной чистоте, отразилось его измученное лицо, под ним белел ворот рясы. Если бы его кто-нибудь увидел сейчас в таком виде, все стало бы ясно. А может, было бы лучше? Тогда можно было бы отдохнуть и забыть обо всем. Он почувствовал резкую боль в затылке. Нет, нельзя отдыхать, нельзя забывать! Ради Лауры он обязан завершить начатую миссию, чтобы перед глазами ее наконец зажегся свет. Разве не его она просила, разве не его умоляла получить У Бога прощение? Суд над Лаурой свершился быстро и безжалостно. Он проклинал Бога, он утратил веру, но ничего не забыл. И вот теперь, много лет спустя, прозвучал Голос и указал дорогу к ее спасению. Возможно, ей придется умирать многократно, умирать в других, но всякий раз это будет происходить быстро, всякий раз будут отпускаться грехи. Скоро все будет кончено — для всех. Он прошел в спальню и зажег свечи. На окантованной фотографии женщины, которую он потерял, и на фотографиях тех, кого он убил, заплясали огоньки. Под черными четками лежала аккуратно вырезанная из газеты фотография доктора Терезы Курт. Он прочитал, как учили, молитву на латыни. Бен принес ей желтовато-красный леденец, который можно сосать целый день. Тэсс взяла его, внимательно рассмотрела и покачала головой: — Да, детектив, надо отдать вам должное: вы умеете поразить женщину. Большинство мужчин принесли бы шоколад. — Слишком тривиально. К тому же я подумал, что вы, возможно, привыкли к швейцарскому, а я… — Он замолчал, сообразив, что начинает говорить ерунду. Тэсс, прижав леденец к губам, насмешливо посматривала на Бена. — Сегодня вы выглядите по-другому. — Да? Как именно? — Волосы у вас распущены. — Бену захотелось потрогать их, но он остановил себя, зная, что еще не пришло время для этой вольности. — И на вас нет костюма. Тэсс мельком посмотрела на свои шерстяные брюки и свободный свитер: — Обычно я не надеваю костюм, когда иду на фильм ужасов, да еще на сдвоенный сеанс. — И вы совсем не похожи на психиатра. — Похожа, просто мой вид не совпадает с вашими представлениями о психиатре. — Он все-таки слегка прикоснулся к ее волосам. Ей это понравилось: прикосновение было дружеским и осторожным. — А вы никогда в него и не вписывались. Постояв минуту и приведя свои мысли в порядок. Тэсс положила леденец на стол, рядом с блюдом дрезденского фарфора, и пошла к шкафу за курткой. — Ну, и каково же оно, это ваше представление? — Некто бледный, худой и лысый… — Гм… Куртка была из мягкой, как шелк, замши. Он помог ей одеться. — И пахнет от вас тоже не как от психиатра. — А чем пахнут психиатры? — Тэсс улыбнулась. — Или мне этого не следует знать? — Мятой или кремом после бритья. — Весьма своеобразный запах. — Тэсс повернулась к нему. — Да. У вас волосы зацепились. Бен сунул руку под воротник ее куртки, высвобождая зацепившуюся прядь. Почти неосознанно он прижал Тэсс к дверце шкафа. Она вскинула голову, и он увидел в ее глазах уже знакомое ему настороженное выражение. Косметики на ней почти не было: добропорядочный, безлично-приветливый вид, обычно свойственный ей, сменился на какой-то мягкий, податливый. Эта перемена, несомненно, должна была бы показаться мужчине многозначительной. Бен знал, что ему нужно, и с удовольствием ощутил острый прилив желания. Насколько острый — иное дело. Когда сильно желание и ждать невтерпеж, лучше положиться на ход событий, развивающихся своим чередом. Губы ее были совсем близко, а рука его лежала на ее волосах. — Кукурузу маслом намазываете? Тэсс не знала — то ли засмеяться, то ли выругаться. Ни того, ни другого она не сделала: ей просто хорошо было с ним. — Да, и побольше. — Прекрасно. Тогда хватит одного пакета. На улице холодно, — добавил он, — так что надевайте перчатки. Открывая дверь, он достал из кармана собственные — из черной кожи, достаточно потрепанные. — Я и забыла, какие страшные эти фильмы. — Было уже темно, когда Тэсс, ублаженная пиццей и дешевым красным вином, снова оказалась в машине. Морозный воздух, первый предвестник наступающей зимы, покалывал щеки. Но ни холод, ни телевизор не могли удержать народ дома. Как обычно в субботу вечером, по улице двигался нескончаемый поток машин — люди отправлялись в клубы, на званые обеды, вечеринки. — Мне всегда нравилось, как фараон достает эту девушку в «Восковом доме». — Единственное, что нужно Винсенту, это хороший психоаналитик, — негромко заметила она, пока Бен настраивал радио. — Ну да, и он утопил бы вас в ватерклозете, предварительно покрыв воском и сделав из вас… — Он повернулся и пристально посмотрел на нее. — Ну прямо Елена Троянская. — Недурно. — Тэсс поджала губы. — Наверное, иные психиатры сказали бы, что таким образом вы подсознательно уподобляетесь Парису. — Как полицейский, я не стал бы романтизировать похищение. — Жаль. — Она прикрыла глаза, не сознавая, насколько ей с ним легко. Обогреватель негромко гудел в тон лирической мелодии, доносящейся из магнитофона. Она вспомнила слова и начала про себя напевать. — Устали? — Нет, все отлично. — Дождавшись конца мелодии, Тэсс выпрямилась. — Боюсь, ночью меня будут преследовать кошмары. Фильмы ужасов — прекрасный вариант для разрядки. Я уверена, что никто из присутствующих в кинотеатре не думал о следующей выплате по страховке или кислотных дождях. Бен улыбнулся и выехал со стоянки. — Знаете, док, для многих это просто развлечение. Да и вы, похоже, ни о чем серьезном не думали, проделывая у меня в ладони дырку при виде бегущей сквозь туман героини. — Наверное, это была женщина, сидевшая от вас по другую сторону. — Мое место было у прохода. — Ей удалось дотянуться. Вы пропустили поворот к моему дому. — Я ничего не пропустил, умышленно не повернул. Вы же сказали, что не устали. — Это верно. — Она действительно никогда не чувствовала такого прилива сил, бодрости. Словно музыка играла у нее внутри, обещая приключения и сладость сердечной боли. Первое, считала она, по-настоящему бывает, только если есть второе. — Мы едем куда-нибудь? — Есть одно местечко, где можно послушать хорошую музыку и выпить не разбавленную водой выпивку. Она незаметно облизнулась. — Звучит заманчиво. — Сейчас она не прочь была послушать музыку, какой-нибудь блюз с тенор-саксом. — Должно быть, по роду занятий вы неплохо изучили местные бары. — Да уж, познакомился. — Бен нажал кнопку прикуривателя. — Но вы не из тех, кто ходит по барам. Тэсс с интересом посмотрела на него. Лицо его было в тени, лишь уличные фонари время от времени освещали его. Интересно, иногда он выглядит надежным, спокойным. В темноте такой мужчина всегда защитит женщину. Неожиданно свет упал на лицо под другим углом — и все изменилось. От такого мужчины женщине лучше бежать без оглядки. Она тут же отбросила эту мысль, вспомнив свое правило: не анализировать мужчин, с которыми встречаешься. Слишком часто узнаешь больше, чем хочется. — А что, есть особый тип женщин, которые ходят? — Есть. — Он это хорошо знал. — Но вы другая. Вестибюль гостиницы. Шампанское в «Мэйф-лауэр» или в отеле «Вашингтон». — Так кто же из нас рисует психологический портрет, детектив? — Знаете, док, в моем деле приходится квалифицировать людей. — Он сбавил скорость и протиснулся между «хондой» и «шевроле». «Может, не стоит», — подумал Бен. — Как это понять? — Да так и понять. — Он вытащил ключи из замка зажигания, но в карман их не положил. — Я здесь живу. — Вот как? — Она выглянула в окно и увидела четырехэтажный дом из красного, слегка выцветшего кирпича, с зелеными карнизами. — Только шампанского у меня нет. Итак, решение за ней. Она его достаточно изучила, чтобы не понять сделанного шага. Но понимала также и другое. В машине было тепло, тихо, спокойно. А в доме могут быть неожиданности. Себя она тоже знала хорошо — не стоит обманываться: рисковать она не любит. Но, может, пора рискнуть? — А виски есть? — Она обернулась и встретила его улыбку. — Есть. — Ну и отлично. Стоило выйти из машины, как со всех сторон ее обдало холодом. «Зима не хочет считаться с календарем», — подумала она и тут же вздрогнула: вспомнился другой календарь, с Мадонной и младенцем на обложке. Присутствующий страх заставил ее оглядеться по сторонам. В квартале от них раздался звук выхлопной трубы проехавшего грузовика. — Пойдемте. — Бен стоял в кругу света от уличного фонаря. — Вы замерзли. — Да. — Ощутив его руки на плечах, Тэсс вновь вздрогнула. Бен повел ее внутрь. На одной из стен были прикреплены почтовые ящики. Бледно-зеленый ковер, чистый, но протертый чуть не до дыр. Вестибюля нет, не видно и консьержа, — только тусклый пролет лестницы. — Тихо здесь, — заметила Тэес, поднимаясь на второй этаж. — Все заняты своими делами. На площадке, где была его квартира, она почувствовала слабый запах кухни. С потолка светила тусклая лампочка. Квартира оказалась уютнее, чем она ожидала. Не таким она представляла жилище холостяка. Аккуратным Бена нельзя было назвать, ему, видимо, не свойственно стирать пыль с мебели, приводить в порядок старые журналы. «Впрочем, это и не обязательно», — подумала Тэсс. Да, конечно, комната чистая, и в ней чувствуется стиль хозяина. Особенно выделялся диван. Низкий, далеко не новый, он казался громоздким из-за бесчисленных подушек-думок. «Диван от Дэгвуда», — отметила про себя Тэсс. На нем так и хочется растянуться, немного вздремнуть. На стенах были развешены скорее плакаты, чем картины: танцовщицы Тулуз-Лотрека; женская ножка, обутая в туфлю на высоком каблуке и перехваченная на бедре белой подвязкой; натюрморт кисти Диффенбакья — цветок в пластиковой баночке из-под маргарина. Больше всего по душе Тэсс пришлись книги. Они занимали целую стену. Она сняла с полки потрепанный том Стейнбека в твердом переплете — «К востоку от рая». Почувствовав на плечах руки Бена, Тэсс открыла книгу. «Бену (четкий, явно женский почерк), Кис-кис. Бэмби». — Бэмби, — усмехнулась Тэсс, закрывая книгу. — У букиниста купил. — Бен снял с нее куртку. — Люблю иногда порыться. Никогда не знаешь, что попадет в руки. — Так вы у букиниста нашли книгу или Бэмби? — Не важно. — Он взял у нее книгу и поставил на место. — А вы знаете, что по некоторым именам можно составить психологический портрет? — Да? Неразбавленный скотч? — Ага. — Мимо метнулся какой-то серый комок и опустился рядом на красную подушку. — Еще один кот? — Тэсс с улыбкой потянулась, чтобы погладить животное. — А как этого зверя зовут? — Это она. Свою половую принадлежность она доказала, окотившись в прошлом году в ванне. — Кошка перевернулась на спину, и Тэсс почесала ей живот. — Я называю ее ОК. — Что это означает — «Округ Колумбия»? — Нет, Обалдуйка-Кошка. — Странно, что у нее не развился комплекс. — Снова запустив пальцы в шерсть на животе, Тэсс подумала, не предупредить ли его, что примерно через месяц его ждет новый «подарок». — Почему же не развился? Она, например, забирается на стены. С определенной целью, полагаю. — Если хотите, могу порекомендовать отличного специалиста по психологии домашних животных. Бен рассмеялся, не уверенный в том, что она просто шутит. — Займусь-ка лучше выпивкой. Он ушел на кухню, а Тэсс подошла к окну, чтобы посмотреть на вид из его квартиры. Улицы здесь были оживленнее, чем в ее районе. Нескончаемым потоком, монотонно гудя, выпуская выхлопные газы, двигались машины. «Вряд ли он выбрал квартиру далеко от работы», — подумала Тэсс и тут же сообразила, что даже не смотрела, в каком направлении они ехали. Бог знает где она очутилась! Вроде бы это должно было ее встревожить, но нет, напротив, она была удивительно спокойна. — Я обещал музыку. Она обернулась и посмотрела на него: на нем были простой серый свитер и потертые джинсы, что явно шли ему. Она снова подумала, что себя он изучил досконально. Глупо отрицать, что ей хотелось бы понять его. — Было дело. Бен протянул ей стакан. Сейчас она выглядит совсем иначе, чем обычно, да и резко отличается от других женщин, которые здесь бывали. Спокойное достоинство Тэсс требовало от мужчины забыть о похоти и подумать о личности. Вот только готов ли он к этому? Бен отставил стакан и принялся перебирать пластинки. Диск завертелся, и Тэсс услышала томные звуки джаза. — Леон Редбоун, — сказала она. Он повернулся и покачал головой: — Вы не перестаете удивлять меня. — Это один из любимых музыкантов дедушки. — Отпив немного, Тэсс пошла посмотреть конверт пластинки. — Похоже, у вас много общего. — С сенатором? — Рассмеявшись, Бен едва не поперхнулся водкой. — Вы шутите. — Ничуть. Вам надо бы встретиться. Встреча с семьей женщины ассоциировалась у Бена с обручальными кольцами и флердоранжем, а этого он всегда избегал. — Почему бы… — Тут зазвонил телефон. Бен выругался и отставил стакан. — Я бы наплевал, но ведь всегда могут вызвать. — Врачу таких вещей объяснять не надо. — Ну да. — Телефон стоял у дивана. Бен снял трубку. — А, да, привет. Не надо быть профессиональным психиатром, чтобы понять, что звонит женщина. Тэсс незаметно улыбнулась и отошла к окну. — Нет, все это время у меня было по горло дел. Слушай, крошка… — Бен замолчал и поморщился. Тэсс стояла к нему спиной. — Я занят расследованием, понимаешь? Нет, ничего я не забыл… помню. Я перезвоню тебе, когда освобожусь. Когда? Не знаю, может, через несколько недель, а может, через несколько месяцев. Почему бы тебе в самом Деле не попытать счастья с этим моряком? Ну да. Ладно, пока. — Он повесил трубку, откашлялся и снова потянулся за стаканом. — Не туда попали. Смех да и только! Она повернулась, оперлась о подоконник и действительно рассмеялась: — Да ну? — Веселитесь? — От души. — Если бы я знал, что это доставляет вам такое удовольствие, непременно пригласил бы его. — Так это, оказывается, был мужчина. Положив руку на плечо, она, все еще давясь от смеха, пригубила виски. И даже когда Бен подошел и взял у нее стакан, Тэсс никак не могла успокоиться. На лице у нее появилась мягкая дразнящая улыбка. Он ощущал ее притягательность, сознавая и опасность, в ней заключенную, но отступить не мог. — Хорошо, что вы здесь. — И мне хорошо. — Знаете, док… — Бен погладил ее волосы. Прикосновение было таким же мягким, как и раньше, но уже не таким осторожным, — есть еще одна вещь, которой мы с вами еще не занимались. Тэсс разом напряглась. Бен почувствовал это, хотя она даже не шевельнулась. По-прежнему поглаживая ее волосы, он притянул Тэсс к себе. Она почувствовала его дыхание на своих губах. — Мы еще не танцевали, — негромко проговорил он, прижимаясь к ней щекой. Она вздохнула — то ли от радости, то ли с облегчением; напряжение почти прошло. — Я заметил одну особенность. — Какую? — С вами рядом мне очень хорошо. — Они покачивались, почти не трогаясь с места, и Бен коснулся губами мочки ее уха. — Действительно хорошо. — Бен… — Расслабьтесь. — Он неторопливо провел пальцами по ее спине: вверх-вниз. — И еще кое-что я заметил: вы очень редко расслабляетесь. Она ощущала его сильное тело и теплые губы у виска. — Ну, в настоящий момент это не так-то просто. — Ладно. — Ему нравился запах ее волос. Была в нем естественная свежесть с легкой примесью пахучего шампуня и геля. Когда она слегка прижалась к нему, он понял, что под свитером на ней ничего нет. Он представил себе ее тело без одежды и стал несколько напористее. — Знаете, док, в последнее время я плохо сплю. Глаза у Тэсс были почти закрыты, но не от расслабления. — Понятно, не дает покоя дело. — Это верно. Но не дает покоя и еще кое-что. — А именно? — Вы… — Он немного отстранил ее и, глядя прямо в глаза, облизнул кончиком языка свои губы. — Не могу выкинуть вас из головы. Боюсь, у меня возникла проблема. — Я… сейчас у меня слишком много пациентов. — Но мне очень нужна ваша помощь. — Наконец-то уступив желанию, преследовавшему его весь вечер, Бен скользнул рукой под свитер и ощутил тепло ее тела. — Начнем прямо сегодня. Бен продолжал гладить ее спину, и Тэсс почувствовала какой-то бугорок — на пальце у него была твердая мозоль. — Не думаю… Но он закрыл ей рот поцелуем; долгим, медленным поцелуем, от которого у него самого зашлось сердце. Она словно не решалась ответить на поцелуй, и от этого желание сделалось еще сильнее. С самого начала Тэсс сама была как бы вызовом. Может быть, и не стоило его принимать. Но он уже ни о чем не думал. — Не уходите, Тэсс. — Бен, — она выскользнула из его рук и отодвинулась. Нужна дистанция, нужен самоконтроль, — мне кажется, мы слишком торопимся. — Я с первой минуты нашей встречи хочу вас. — Обычно он не позволял себе таких признаний, но это была не просто игра. Она запустила руку в волосы — вспомнились надпись в книге, телефонный звонок. — Я не могу к таким вещам относиться легко, просто не могу. — А я и не прошу. — Он снова посмотрел на нее, такую хрупкую, такую изящную, такую элегантную. Это может оказаться не просто легким романчиком — вечером сошлись, утром разошлись. Он упрямо, хотя и не слишком уверенно, шагнул к ней и взял ее лицо в ладони. — Не могу больше ждать. — Он наклонился и поцеловал ее. — Не уходите. Бен зажег свечи в спальне. Пластинка кончилась, и в комнате стало тихо, казалось, что слышно было эхо отзвучавшей музыки. Тэсс дрожала, и сколько ни повторяла себе, что она взрослая и вольна делать все, что хочет, — ничего, ничего не помогало. Нервы разгулялись, а вместе с ними возросло желание. В конечном итоге все слилось воедино. Бен подошел к ней и привлек к себе. — Ты дрожишь. — Чувствую себя школьницей. — Это хорошо. — Он зарылся лицом в ее волосы. — Мне самому страшно до смерти. — Ну да? — высвободив лицо и отстранив его, Тэсс невольно улыбнулась. — Не знаю почему, но чувствую себя подростком, который на заднем сиденье отцовского «шевроле» в первый раз прикасается к застежкам бюстгальтера. — Он на мгновение сжал ей запястья, стараясь удержаться и не обнять. — Таких, как ты, у меня никогда не было. Меня преследует мысль, что меня не туда заносит. Именно эти слова разбудили в ней уверенность. Она притянула его к себе. Губы их встретились: сначала лишь прикосновение, затем легкая проба, чреватая, однако, последствиями. — Хорошо, — пробормотала она, — возьми меня, Бен, мне всегда этого хотелось. Не отводя от нее глаз, Бен потянул ее тяжелый свитер вверх. Волосы рассыпались по обнаженным плечам. На кожу упали лунный свет и отблески свечей, а также тень от его фигуры. В таких ситуациях Тэсс никогда не чувствовала себя уверенной. Она начала неловко стягивать с него свитер. Под ним оказалось плотное и жилистое тело. На груди висел медальон Святого Христофора. Тэсс потрогала его и улыбнулась. — Талисман, — сказал он. Ничего не ответив, она прижалась губами к его плечу. — У тебя тут шрам. — А-а, старая история, — Он расстегнул на ней брюки. Тэсс провела пальцем по шраму. — Пуля. — В голосе ее прозвучал неподдельный страх. — Говорю же, старая история, — повторил он и потянул ее к постели. Тэсс оказалась под ним. Волосы разметались по теплому покрывалу, глаза за туманились, губы приоткрылись. — Как я хотел взять тебя здесь; ты не поверишь, как сильно я этого хотел, как часто об этом думал. Она приподнялась и коснулась пальцами его лица. От висков вниз спускалась борода, но под ней, где сильно билась жилка, кожа была гладкая. — Теперь дело за тобой. Он улыбнулся, и Тэсс поняла, что чувствует себя наконец совершенно раскованно и ждет его. Опыт у него, конечно, был, и немалый, но такого острого желания он еще никогда не испытывал. Она изо всех сил сдерживалась, но теперь, расслабившись, жадно потянулась навстречу, готовая к любовному объятию. Сбросив с себя одежду, обливаясь потом, они метались по кровати, забыв обо всем на свете. Покрывало измялось и, превратившись в комок, оказалось где-то под ногами. Бен выругался, сбросил с постели покрывало и перевернулся на спину. Груди у Тэсс были маленькие и белые. Он обхватил левую обеими руками, как чашку. Услышав ее довольный стон, Бен заглянул ей в глаза. Она крепко прижалась к нему горячими, как в лихорадке, губами. Почувствовав, как оплетают его руки и ноги, Бен забыл о том, что собирался обращаться с ней как с дамой, бережно и мягко. Сейчас перед ним была не хладнокровная и стильная доктор Курт, а страстная и требовательная женщина, о какой мужчина может только мечтать. Кожа у нее была мягкая, бархатистая, увлажнившаяся от желания. Он провел по ней языком, изнемогая от вожделения. Она выгнулась над ним, предоставив страсти, фантазии, желанию делать свое дело. Здесь и сейчас… Все остальное отодвинулось в какую-то необъятную даль. Он был настоящий, живой, — только это важно, остальное может подождать. Пламя задрожало, фитиль зашипел, свеча погасла. Через несколько часов он проснулся от холода. Смятое покрывало валялось на полу. Тэсс, на которой по-прежнему ничего не было, калачиком свернулась рядом с ним. Волосы упали ей на лицо. Он поднялся и прикрыл ее одеялом. Теперь и луны не было. Бен немного постоял у постели, глядя на спящую Тэсс. Потом неслышно вышел. Кошка в это же время проскользнула в комнату. Глава 7 Врачи и полицейские. У тех и других редко выпадают дни, когда их рабочий день продолжается с девяти до пяти. Они понимают, что выбрали профессию, из-за которой часто разрушается семья, пустеют дома. Она требует слишком много, а эмоциональные издержки у этих людей немыслимо высоки. Телефонные звонки портят дружеские вечеринки, любовные свидания, прерывают сон. И это далеко не все. Зазвонил телефон, и Тэсс автоматически потянулась к трубке. Но в руке у нее оказалась свеча. Бен, лежавший на другой половине кровати, выругался, уронил пепельницу и только после этого нащупал трубку. — Да, Пэрис. — Не зажигая света, он провел рукой по лицу, словно прогоняя сон. — Где? — Уже проснувшись, он включил лампу. Кошка, устроившаяся у Тэсс на животе, недовольно заурчала и отпрыгнула в сторону, когда та приподнялась на локтях. — Не отпускай его, еду. — Бен повесил трубку и посмотрел на зеленоватый морозный узор на окнах. — Итак, он не стал дожидаться? Бен повернулся к ней, подставив лицо свету. Тэсс невольно содрогнулась. Взгляд у него был жестким — не усталым, не сожалеющим, а жестким. — Вот именно. — И что, его взяли? — Нет, но, похоже, у нас теперь есть свидетель. — Он соскочил с кровати и начал поспешно натягивать джинсы. — Не знаю, сколько меня не будет, но ты оставайся, поспи еще. Когда вернусь, все расскажу… Эй, куда это ты? Тэсс, стоя под другую сторону кровати, натягивала свитер. — Еду с тобой. — Об этом не может быть и речи. — Он уже натянул штаны, но еще не застегнул пояс и полез в шкаф за свитером. — На месте преступления ты только будешь мешаться у всех под ногами. — В зеркале над туалетным столиком он увидел, как Тэсс вскинула голову. — Еще нет и пяти. Марш назад в постель. — Бен, я тоже занимаюсь этим делом, — спокойно проговорила она. Он обернулся. На Тэсс был только свитер, едва Доходивший ей до бедер. Он вспомнил, как стягивал его — шерсть была толстой и мягкой. Брюки она надеть еще не успела, волосы разметались по плечам, но перед ним уже была не женщина, а врач-психиатр. Он рывком натянул свитер и пошел к Шкафу за кобурой. — Послушай, произошло убийство. И труп там не из тех, что лежат в гробу, напудренные и подкрашенные. — Я врач. — Это мне известно. — Он проверил пистолет и пристегнул кобуру. — Бен, может, мне удастся разглядеть какую-нибудь подробность, которая даст ключ к развязке, вынудит его сознаться. — Плевать мне на его сознание! Ни слова не говоря, Тэсс расправила брюки, натянула их и застегнула. — Поверь, я понимаю твои чувства, но… — Ах вот как? — Он сел и принялся зашнуровывать ботинки, не отводя от нее глаз. — Понимаешь? Ну что ж, тогда позволь мне кое-что тебе сказать. В нескольких милях отсюда лежит тело убитой женщины. Кто-то накинул ей на шею шарф и затянул так, что она задохнулась. Она отбивалась, она старалась оттянуть шарф, но у нее ничего не вышло. Она умерла, но для нас пока эта женщина не просто новая жертва в перечне погибших, это еще человек. Пусть так будет недолго, но она еще человек. Она, наверное, готова была обнять его, если бы была уверена, что это тронет его… Тэсс застегнула пояс и совершенно бесстрастно произнесла: — Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю? — Боюсь, что не до конца. С минуту они изучали друг друга взглядами. Каждому было не по себе, каждый хотел как лучше, но уж больно разные были у них профессии и слишком по-разному смотрели они на вещи. Тэсс первой признала это: — Короче, либо я сейчас еду с тобой, либо звоню мэру и оказываюсь на месте через пять минут после тебя. Рано или поздно, но тебе придется работать со мной. Они провели эту ночь вместе. Он трижды получал наслаждение от их близости. Он чувствовал, как она всем телом отзывалась на его ласки, как содрогалась в экстазе. А теперь они толкуют об убийствах и политике. Женственность, мягкость, даже застенчивость, которые исходили от нее в постели, и сейчас не исчезли, но к ним прибавились твердость и самообладание, знакомые ему с их первой встречи. Он не сводил с нее глаз и понимал: что ни говори, что ни делай, она все равно поступит по-своему. — Ладно, поехали, посмотри на нее как следует. Может, после этого сердце твое перестанет обливаться кровью из-за сотворившего это типа. Она наклонилась, чтобы надеть туфли. Постель, на которой они только что были вместе, теперь разделяла их. — Полагаю, нет нужды напоминать, что я на твоей стороне? Рассовывая по карманам бумажник, полицейский жетон, другие мелочи, Бен даже не откликнулся. Взгляд Тэсс упал на ночной столик — там лежали ее сережки, предмет весьма интимный. Она небрежно взяла их и положила в карман. — Куда отправляемся? — Переулок неподалеку от пересечения Двадцать третьей и М. — Двадцать третья и М?! Но ведь это всего в паре кварталов от меня! — Знаю. — Он даже не нашел нужным обернуться к ней. Улицы были пустынны. Бары, как положено, закрылись еще в час ночи. Вечеринки обычно заканчиваются не позднее трех. Хотя ночная жизнь втягивает в водоворот почти всех — от элиты до самых низов, политизированный Вашингтон лишен бурлящей энергии Нью-Йорка или Чикаго. Торговля наркотиками в районе Четырнадцатой и Ю давно сошла на нет. Ночь наступила даже для проституток. На тротуары с деревьев с шелестом падали листья и тут же улетали, подхваченные сильным порывом ветра. Они проезжали мимо темных магазинов и светящихся неоновых витрин. Бен закурил и почувствовал, как привычный вкус виргинского табака постепенно снимает напряжение. Ему не нравилось, что она едет с ним. Врач — не врач, ему не хотелось, чтобы Тэсс увидела отталкивающую изнанку его работы. Можно вместе корпеть над бумагами, разгадывать профессиональные ребусы, выстраивать шаг за шагом логику расследования, но на месте преступления ей делать нечего. «Мне нужно быть там», — твердила про себя Тэсс. Пора воочию увидеть результат его действий, и может быть, всего лишь может быть, лучше понять, что им движет. Она — врач; по роду профессиональной деятельности ей не приходится ощупывать пациентов, но соответствующая подготовка у нее есть, способности тоже, и что такое смерть, она прекрасно понимает. Заметив мигалку первой полицейской машины, Тэсс принялась делать дыхательную гимнастику — глубокий вдох и медленный, долгий выдох. Хотя прохожих в предрассветной тьме видно не было, полиция перекрыла переулок и начало улицы. Дежурные полицейские машины стояли с невыключенными фарами и работающими рациями. Внутри огороженного пространства уже шла работа. Бен притормозил у обочины. — Держись рядом со мной, — сказал он, по-прежнему не глядя на Тэсс. — У нас не положено шататься на месте убийства. — Болтаться у тебя под ногами не собираюсь. Займусь своим делом, и увидишь, что справлюсь с ним не хуже, чем ты со своим. — Она резко распахнула дверцу и едва не столкнулась с Эдом. — Извините, доктор Курт. — Руки у нее были ледяные, и он машинально потер их, пытаясь согреть. — Вам не помешали бы перчатки. — Свои он сунул в карман и посмотрел на Бена. — Ну, что мы имеем? — спросил он. — Ребята из лаборатории уже здесь. Слай делает снимки. Скоро прибудет коронер. — Изо рта Эда вырывались легкие клубы пара; уши покраснели от мороза, однако пальто было расстегнуто. — Около половины пятого утра на нее наткнулся какой-то парень. Патрульным пока ничего не удалось из него вытянуть. Он почти все это время блевал — наверное, накануне выпил целую бочку пива. — Эд краем глаза взглянул на Тэсс. — Извините. — Лучше не извиняйся, — коротко бросил Бен, — а то она напомнит тебе, что она врач. — Капитан тоже едет сюда. — Потрясающе. — Бен выплюнул окурок на землю. — Ладно, давай работать. По пути к переулку они прошли мимо полицейской машины, где кто-то рыдал на заднем сиденье. Этот звук беды заставил Тэсс оглянуться, но, почувствовав руку Бена, она пошла дальше следом за ним. Навстречу им шагнул невысокий мужчина в очках с фотоаппаратом. Он достал из кармана голубой носовой платок и высморкался. — Все, теперь ваша очередь. Возьмете вы его в конце концов или нет? Сколько можно фотографировать мертвых блондинок? Нужно же хоть какое-то разнообразие. — Да ты у нас шутник, Слай, как я погляжу. — Бен быстро прошел мимо, оставив фотографа заниматься своим носом. Не успели они сделать нескольких шагов по переулку, как запахло смертью. Все они знали этот запах, это тяжелое зловоние, отталкивающее живых, но в то же время необъяснимо притягивающее их. Из мертвого тела словно вышел весь воздух, кровь остановилась. Руки женщины были аккуратно сложены на груди, но миром и покоем от нее не веяло. На подбородке — кровавое пятно. «Это ее кровь», — подумала Тэсс. Отбиваясь от нападающего, она, видимо, прокусила нижнюю губу. На женщине было длинное, удобное оливкового цвета пальто из плотной шерсти. На его фоне резко выделялась белая шелковая епитрахиль, которую сняли с ее шеи и, расправив, положили на грудь. На самой шее начали проступать темные полосы. К епитрахили была приколота записка известного уже содержания: «Ныне отпущаеши грехи ее». Правда, на этот раз почерк был неаккуратным: буквы расползались, бумага была немного смята, словно ее крутили в руках. Слово «грехи» написано покрупнее, чем остальные, и с большим нажимом — бумага едва не прорвалась. Тэсс наклонилась, чтобы получше рассмотреть тело. «Крик о помощи?» — спрашивала она себя. Может быть, это выражение его мольбы с просьбой остановить его, заставить перестать грешить? Неровный почерк — отклонение, пусть небольшое, от обычной модели его поведения. По мнению Тэсс, он начал терять уверенность, может, начал сомневаться в себе, продолжая считать убийства своей миссией. «Да, на этот раз ему явно изменила обычная уверенность», — решила она. Должно быть, мозг начал превращаться в лабиринт путающихся мыслей, воспоминаний, голосов. Вероятно, он напуган и, совершенно очевидно, болен физически. Пальто у мертвой девушки было нараспашку, но не из-за ветра — в переулке он почти не ощущался. Следовательно, в отличие от предыдущих случаев на сей раз он не стал приводить все в порядок. Или не смог? В глаза ей бросилась брошь, прикрепленная к лацкану: золотое сердечко. На оборотной стороне было выгравировано ее имя — Анна. В Тэсс проснулась волна сострадания к Анне и к человеку, которого что-то заставило убить ее. Бен наблюдал, как Тэсс изучала труп: методически, как патологоанатом в морге, бесстрастно, без малейшего отвращения. Ему хотелось защитить ее от реальности смерти и в то же время ткнуть носом, заставить разрыдаться и отвернуться. — Ну что же, доктор Курт, если нагляделись, почему бы вам не оставить нас в покое и дать возможность заняться своим делом. Она поглядела на Бена и медленно распрямилась. — Думаю, дело идет к концу. Вряд ли он на многое способен. — Скажите это покойнице. — Парень заблевал тут все, — заметил Эд и с силой выдохнул через рот, словно пытаясь прогнать зловоние. Острием карандаша он открыл бумажник, выпавший из сумочки женщины. — Анна Ризонер, — прочитал он на ее водительском удостоверении, — двадцать семь лет. Живет в квартале отсюда на улице М. «В квартале отсюда», — эхом отозвалось в сознании Тэсс. Значит, всего в одном квартале от ее дома. Она плотно сжала губы, глядя куда-то вдаль, ожидая, пока схлынет волна страха. — Это ритуал, — относительно спокойно проговорила она. — Ритуалы, обряды, насколько мне известно, играют у католиков большую роль. В данном случае он отправляет свой собственный, индивидуальный ритуал — «спасает» свои жертвы, потом отпускает им грехи и, наконец, оставляет их вот с этим. — Она указала на епитрахиль. — Это символ спасения души и отпущения грехов. Он каждый раз совершенно одинаково складывает епитрахиль на груди жертвы. Тела оставляет в одном положении. Но на сей раз он не оправил на жертве одежду. — Играете в детектива? Тэсс сжала кулаки в карманах, стараясь не замечать сарказма Бена: — Это свидетельствует о слепой набожности и одержимости ритуала. Но почерк на записке доказывает, что он начинает сомневаться и в своих деяниях, и в своей цели. — Великолепно. — Ее тон бог знает почему взбесил Бена. — Отчего бы вам, доктор, не сесть в машину и не изложить все это в письменном виде? А мы непременно доведем ваше профессиональное суждение до семьи убитой. При этих словах Бен даже не обернулся, а поэтому не увидел промелькнувшую в глазах Тэсс боль, тут же перешедшую в холодный гнев. Но ее удаляющиеся шаги он услышал. — Что это ты на нее взъелся? На напарника своего Бен тоже не взглянул. Он не сводил глаз с убитой женщины, которую звали Анной. Она неподвижно смотрела на него, словно призывая: «Всегда будь на страже и всегда защищай». Анну Ризонер никто не защитил. — Она же не той породы, — пробормотал Бен, имея в виду не только Анну, но и Тэсс. Он покачал головой, по-прежнему глядя на мертвую женщину, лежавшую в позе, приличествующей святым. Что же занесло ее в этот переулок посреди ночи? В переулок, который находится так близко, слишком близко от дома Тэсс? А может, не «что», а «кто» ее сюда занес? Нахмурившись, Бен приподнял ногу убитой. На ней были мокасины, купленные еще в студенческие годы, но пережившие и первое замужество, и развод. Туфли сидели на ней идеально и были начищены до блеска, но на заднике виднелась свежая царапина. — Выходит, он убил ее на улице и притащил сюда. — Бен посмотрел сверху вниз на напарника, который, присев на корточки, сосредоточенно изучал другую туфлю жертвы. — Он задушил ее на улице, будь он проклят. Но ведь в этом районе на каждом шагу фонарь и каждые полчаса проезжает патрульная машина, а он расправляется с ней прямо на улице. — Бен взглянул на руки убитой. Ногти у нее были средней длины и красивой формы. Сломались только три. Даже лак кораллового цвета не облез. — Не похоже, чтобы она слишком яростно сопротивлялась. Предутренняя тьма постепенно рассеивалась, сменяясь размытой молочной серостью — предвестницей сплошной облачности и холодного осеннего дождя. Рассвет медленно наступал на мрачный город. Воскресное утро. Люди спят. Для некоторых скоро наступит похмелье. В церквах вот-вот начнется заутреня, на которую соберутся невыспавшиеся, с помутневшими глазами прихожане. Тэсс прислонилась к машине Бена. Замшевая куртка плохо грела в эту промозглую рань, но она была слишком взвинчена, чтобы быть в машине. Обратила внимание на полного мужчину с медицинской сумкой в руках, приближающегося к переулку. Из-под пальто торчали голубые пижамные брюки. Рабочий день сегодня у сотрудников полиции начался рано. Издали донесся металлический скрежет — водитель грузовика переключал скорость. Мимо на полном ходу пронеслась машина. Патрульный принес большую дымящуюся чашку кофе и передал ее сидевшему в полицейской машине. Тэсс вновь посмотрела в сторону переулка. «Надо держать себя в руках», — уговаривала она себя, чувствуя подступающую к горлу тошноту. Она же профессионал и давно дала слово вести себя в любых обстоятельствах профессионально. Но Анну Ризонер она долго не забудет. Когда видишь открытые глаза убитого человека, смерть перестает быть только строкой в статистическом отчете. Она должна была отбиваться, оттягивать от горла душащий ее шарф, кричать, звать на помощь… Тэсс так глубоко втянула в себя морозный воздух, что заболело горло. «Я врач», — повторяла Тэсс снова и снова, пока комок, собравшийся в желудке, не начал понемногу рассасываться. Ее учили, как обращаться с мертвыми, этот момент настал. Тэсс перевела взгляд с переулка на пустынную Улицу. Кого она пытается одурачить? По роду деятельности она сталкивалась с отчаянием, разного рода фобиями, неврозами, даже с жестокостью, но ей ни разу не пришлось вплотную столкнуться с убийством. Жизнь ее была упорядочена, покойна; она приложила немало усилий, чтобы сделать ее такой: стены в пастельных тонах, логические вопросы и ответы… Даже рабочие часы в клинике у нее спокойны по сравнению с повседневным насилием, творящимся на улицах ее города. Она знает, конечно, что существуют разные уродства, извращения, убийства, но ее учили тщательно ограждать себя от подобного. Внучка сенатора, одаренная студентка, хладнокровный профессионал. У нее есть диплом, успешная практика, три опубликованные научные работы. Она лечит беспомощных, утративших надежду, сирых, но ей никогда не приходилось смотреть в глаза насильственной смерти. — Доктор Курт! Тэсс обернулась и увидела Эда. Инстинктивно поглядев за его спину, она заметила и Бена, разговаривающего с коронером. — Я выцыганил для вас немного кофе. — Спасибо. — Тэсс взяла чашку и сделала большой глоток. — Пончик хотите? — Нет, спасибо. — Тэсс прижала руку к животу. — Нет. — Вы вели себя молодцом! Кофе приятно согрел желудок. Подняв глаза от чашки, она встретилась со взглядом Эда. «Вот он все понимает, — подумала она, — не клянет, не жалеет…» — Надеюсь, больше никогда не придется, — призналась она. Из переулка вынесли большой черный пластиковый мешок. Про себя Тэсс отметила, что спокойно смотрит, как его кладут в труповозку. — К такому невозможно привыкнуть, — негромко проговорил Эд, — хотя раньше хотелось привыкнуть и не реагировать. — Что же, каждый раз, как в первый? — Да. Полагаю, если с этим свыкнуться, утратится что-то такое, что заставляет искать и находить ответ на вопросы: кто? за что? Она понимающе кивнула. Здравый смысл и обыкновенное человеческое сочувствие, звучавшие в его голосе, действовали успокаивающе. — Вы давно работаете с Беном? — Пять лет. Нет, почти шесть. — Вы отлично дополняете друг друга. — Удивительно: я как раз то же самое подумал о вас с ним. Она невесело усмехнулась: — Нравиться друг другу и дополнять друг друга — разные вещи. — Может быть. Упрямство и глупость — тоже разные вещи. Подняв голову, она увидела в его взгляде теплоту и доброжелательность. — Я о другом хотел сказать, доктор Курт, — продолжал Эд, не дав ей ответить. — Мне хотелось, чтобы вы немного потолковали с нашим свидетелем. Он страшно напуган, у нас с ним ничего не выходит. — Хорошо. — Она кивнула в сторону патрульной машины. — Он там? — Да, его зовут Гил Нортон. Тэсс подошла к машине и наклонилась к открытой дверце. «Почти мальчик», — подумала она, лет Двадцати, от силы двадцати двух. Он дрожал и Жадно глотал кофе. Лицо бледное, на скулах — яркие пятна лихорадочного румянца. Веки распухли, глаза красные от слез, зубы стучат. Вцепился в чашку так, что пальцы побелели. От него пахло пивом, рвотой и страхом. — Гил? Встрепенувшись, юноша повернул к ней голову. Она не сомневалась, что сейчас он в здравом уме, но зрачки увеличены, а белки вокруг радужной оболочки мучнисто-мутные. — Я доктор Курт. Как твое самочувствие? — Я хочу домой, мне плохо, болит живот, — проговорил он скороговоркой, жалобно, как пьянчужка, которому плеснули в лицо холодной водой. В голосе ясно слышался страх. — Понимаю. Жуткое дело — наткнуться на такое. — Не хочу об этом говорить. — Он стиснул зубы — губы превратились в узкую белую полоску. — Хочу домой. — Если хочешь, я приглашу сюда кого-нибудь из твоих родных. Может быть, маму? Он заплакал еще сильнее, руки задрожали, и кофе выплеснулся из чашки. — Гил, ты хочешь выйти из машины? На свежем воздухе тебе станет лучше. — Хочу сигарету. Мои кончились. — Сейчас раздобудем. — Она протянула ему руку, и, недолго поколебавшись, молодой человек схватился за нее. Пальцы его сомкнулись на запястье Тэсс. — Я не хочу разговаривать с фараонами. — Почему? — Мне нужен адвокат. Разве нет? — Если хочешь, — конечно. Но тебе ведь ничто не угрожает. — Но это же я нашел ее. — Ну да. Ну-ка разреши. — Она взяла у него недопитую чашку, пока остаток кофе не вылился ему на брюки. — Гил, мы хотим знать все, что тебе известно. Это поможет поймать убийцу. Он огляделся — повсюду были полицейские в форме с непроницаемыми лицами. — Они захотят повесить это на меня. — Вовсе нет, — спокойно возразила Тэсс, не давая ему продолжить. Не выпуская его руки, она повела юношу к Бену. — Они не считают, что ты ее убил. — Но у них на меня есть кое-что, — дрожащим голосом прошептал Гил, — конечно, ничего особенного: так, ерунда, просто немного травки… Встретились, покурили, вот и все, но фараоны решат, что раз я у них на учете и я ее нашел, стало быть, убийца — я. — Я понимаю, что ты сейчас напуган, но страх не пройдет до тех пор, пока ты не расскажешь все о случившемся. Гил, постарайся рассуждать здраво: разве тебя арестовали? — Нет. — Разве кто-нибудь спрашивал, не ты ли убил эту женщину? — Нет. Но я там был, — он посмотрел в сторону переулка все еще со страхом, — а она была… — Вот об этом и надо рассказать, Гил. Это детектив Пэрис. — Она остановилась перед Беном, но руки Гила не выпустила. — Он расследует эти убийства и достаточно умен для того, чтобы не заподозрить тебя. Подтекст Бену был ясен: не дави на парня. Свое неудовольствие Бен выразил не менее откровенно: он не нуждается в подсказках, как ему разговаривать со свидетелем. — Бен, Гил хотел бы закурить, — проговорила Тэсс. — Какие проблемы? — Бен достал пачку и щелчком выбил из нее сигарету. — Паршивое утро, — заметил он, зажигая спичку. Все еще дрожащими руками Гил жадно схватил сигарету. — Это уж точно. — При виде приближающегося Эда глаза у парня снова забегали от страха. — А это детектив Джексон, — спокойно, словно хозяйка, представляющая гостей, продолжала Тэсс. — Они хотят знать, что ты видел. — А в участок идти не придется? — Надо будет только прийти подписать показания. — Бен тоже закурил. — Слушайте, я хочу домой. — Мы отвезем тебя, — пообещал Бен, глядя на Тэсс сквозь вьющийся дымок сигареты. — Ты только не волнуйся и расскажи все по порядку. — Я был в гостях, — начал Гил и взглянул на Тэсс. Она ободряюще кивнула ему. — Можете проверить, это на Двадцать шестой, там у моих приятелей квартира. Собрался кое-какой народ: одни приходили, другие уходили, но я могу назвать их имена. — Отлично, — сказал Эд и достал записную книжку. — Запишем, но после. А когда ты ушел? — Точно не могу сказать. Я изрядно принял. Там была моя девушка, которая не любит, когда я накачиваюсь на вечеринках. В общем, она затеяла скандал. — Гил судорожно сглотнул, затянулся сигаретой и шумно выпустил дым. — Она здорово разозлилась и ушла около половины второго, забрала машину, чтобы я не мог сесть за руль. — Молодец, она о тебе заботится, — вставил Эд. — Да? Откровенно говоря, я слишком надрался, чтобы понять именно так. — Начали появляться признаки героического похмелья. Впрочем, это лучше, чем тошнота. — Что было после ее ухода? — спросил Эд. — Да ничего, я просто принялся бродить по квартире. В какой-то момент я вообще вырубился. Когда проснулся, все уже ушли. Ли-Ли Граймс, это его квартира, предложил мне переночевать на диване, но я… Короче, мне нужно было глотнуть свежего воздуха, понимаете? Поэтому я решил идти домой пешком. Меня изрядно тошнило, я остановился вон там, напротив перекрестка. — Он повернулся и показал, где именно. — Голова кружилась, я ждал, что вот-вот вырвет, постоял с минуту — приступ прошел. И тут я увидел, как из переулка выходит этот малый… — Так, значит, ты видел, как он выходил, — уточнил Бен, — а ничего не слышал? И как он входил туда, не видел? — Нет, честное слово, нет. Не знаю, сколько я там простоял, но, наверное, недолго, потому что было чертовски холодно. Тогда я подумал, что пора трогаться, а то можно замерзнуть. В общем, я увидел, как он вышел и прислонился к фонарному столбу, словно ему тоже было плохо. Помню, я даже подумал: вот потеха — двое пьяных выделывают кренделя на улице, прямо как в карикатуре, да еще один из пьяных — священник. — Почему ты так решил? — насторожился Бен и протянул Гилу еще одну сигарету. — На нем была поповская одежда — черная ряса и белый воротник. Я даже рассмеялся про себя. Знаете, я подумал, что он обчистил винный погреб в церкви. Короче, я стоял там довольно долго, боясь описаться или заблевать все вокруг. А он выпрямился и ушел. — Куда? — В сторону М-стрит. Точно, М. Он свернул за угол. — Ты успел рассмотреть его? Как он выглядел? — Я же говорю — священник. — Гил глубоко затянулся. — Что еще? Белый. — Он прижал пальцами веки. — Да, белый хмырек. Волосы, по-моему, темные. Слушайте, я же был не в себе, к тому же свет освещал только его затылок. — Ладно. Ты нам очень помог. — Эд перевернул страницу в записной книжке. — А какого он роста — высокий? Маленький? Гил сосредоточенно поскреб лоб. Хотя затягивался он по-прежнему жадно, Тэсс видела, как он начинает успокаиваться. — По-моему, довольно длинный, во всяком случае, не коротышка. И не толстяк. В общем, средний такой, понимаете? Пожалуй, вроде вас, — обратился он к Бену. — А возраст? — Не скажу. Но не хиляк, стало быть, не старый. Волосы у него черные, — вдруг вспомнил Гил, — да, точно, черные, не седые и не светлые. А руки он держал вот так, — Гил прижал ладони к вискам, — будто у него жутко болит голова. Руки у него были черные, а лицо белое. Может, он был в перчатках? Холодно ведь. Вдруг он замолчал, словно поняв важную для себя вещь: он видел убийцу! Ему снова стало страшно, еще страшнее прежнего: он оказался как бы замешанным. Если видел, значит, причастен. Губы у него задрожали. — Так это он оформил всех этих женщин? Тот самый? Священник? — Не думай об этом, — непринужденно ответил Бен. — А как ты нашел тело? — О Боже! — Юноша прикрыл глаза, и Тэсс шагнула к нему: — Гил, постарайся все хорошенько вспомнить. Все пройдет, как только ты выговоришься. Стоит сказать вслух — и тебе станет легче. — Ладно. — Он взял ее за руку. — После ухода того малого мне стало чуть получше, вроде перестало тошнить. Но я слишком накачался пивом, надо было немного освободиться, понимаете? Не мог же я этого сделать прямо здесь, на улице, ну я и зашел в переулок. И чуть не споткнулся о нее. — Он вытер нос тыльной стороной ладони. — Руки у меня были в карманах, и я едва удержался, чтобы не упасть. Боже! Света с улицы было достаточно, чтобы рассмотреть ее лицо. Я раньше никогда не видел мертвых. И знаете, это вам не кино, совсем не кино. С минуту он молчал, не выпуская изо рта сигарету и сжимая ладонь Тэсс. — У меня дух захватило. Сделал шаг, другой — и меня стошнило. Думал, наизнанку вывернет. Голова снова пошла кругом, но я как-то выбрался на улицу, а там, кажется, упал на тротуар. Тут появились фараоны, двое в машине. Ну я и сказал им… Просто сказал, чтобы зашли в переулок. — И правильно сделал, Гил. — Бен достал пачку сигарет и сунул юноше в карман. — Сейчас кто-нибудь из наших отвезет тебя домой. Вымоешься, поешь, а после ты понадобишься нам в участке. — А девушке своей можно позвонить? — Конечно. — Если бы она не уехала на машине, то пошла бы пешком и, может быть, проходила бы именно здесь. — Звони своей девушке, — сказал Бен, — и облегчись, пива-то вон сколько выдул. Уайтеккер, — Бен подозвал водителя одной из полицейских машин, — отвези Гила домой. Подождешь, пока он приведет себя в порядок, а потом привезешь его в участок. — Ему не мешало бы немного поспать, — негромко проговорила Тэсс. Он собрался было прикрикнуть на нее, но сдержался. Паренек и впрямь едва держался на ногах. — Ладно, — согласился Бен, — просто подбрось его к дому, Уайтеккер, а в полдень мы пришлем за ним другую машину. Идет? — обратился он к Гилу. — Идет. — Гил снова посмотрел на Тэсс. — Спасибо. Мне уже лучше. — Если что-нибудь случится и тебе захочется поговорить со мной, позвони в участок — тебе дадут мой номер. Не успел Гил сесть в машину, как Бен взял Тэсс за локоть и отвел в сторону: — Начальство не любит, когда пациентов обслуживают прямо на месте преступления. Тэсс сбросила его руку: — Ясно, детектив, все ясно. Рада, что мне удалось помочь вам получить от единственного свидетеля связное изложение происшедшего. — Мы сами бы все из него выудили. — Бен прикрыл зажженную спичку и закурил очередную сигарету. Уголком глаза он заметил подъехавшего Харриса. — Вам, кажется, очень не нравится, что я оказалась полезной. Интересно почему? Потому, что я — психиатр или потому, что — женщина? — Только не надо подвергать меня психоанализу, — проворчал Бен и отбросил сигарету, впрочем, тут же пожалев об этом. — Никакого психоанализа не нужно, чтобы увидеть недовольство и злость, вызванные предрассудками. — Она осеклась, поняв, что вот-вот перестанет владеть собой и устроит публичную сцену. — Бен, я знаю, что ты не хотел меня здесь видеть, но я же никому не помешала. — Не помешала? — Он засмеялся, посмотрев ей прямо в глаза. — Да вы настоящий мастер своего дела, леди. — А разве это не так? — Ей хотелось закричать, сесть на землю и завыть или просто повернуться и уйти. Потребовалось собрать остатки самообладания, чтобы не сделать этого. Коль уж взялась за дело, надо довести его до конца. Этому ее тоже учили. — Я пошла с тобой в этот злосчастный переулок и была там столько, сколько потребовалось, при этом не испугалась, не упала в обморок, мне не стало дурно, я не убежала в панике. Не впала в истерику при виде трупа, а ведь ты именно этого боялся. — Врачам присуще хладнокровие, не так ли? — Вот именно, — спокойно ответила Тэсс, хотя именно в этот момент перед ней промелькнуло лицо Анны Ризонер. — Но чтобы полить елеем твои раны, признаюсь, что далось мне это нелегко. — Ей очень хотелось повернуться и уйти. Он ощутил укол совести, но вслух лишь проговорил: — Ладно, вела ты себя нормально. — Но это лишает меня женственности, а возможно, и сексуальности? Признайся, тебе было бы приятнее, если бы пришлось унести меня без сознания. Наплевать на все остальное! Но это тешило бы твое самолюбие. — Что за чушь! — Он достал очередную сигарету и выругался про себя, соглашаясь в глубине души с ее правотой. — Мне столько раз приходилось работать с женщинами-полицейскими… — Но ведь с ними ты не спал, Бен, не так ли? — негромко заметила Тэсс, точно зная, что попала в самую точку. Прищурившись, Бен глубоко затянулся: — Ты думай, что говоришь. — Я думаю. — Тэсс достала из кармана перчатки, почувствовав, как замерзли у нее руки. Солнце уже взошло, но на улице все еще было сумрачно. — Прекрасно. А сейчас кто-нибудь отвезет тебя домой. — Предпочитаю прогуляться. — Нет. — Не дав возразить, он сжал ее руку. — Послушай, ты так часто напоминал мне, что я — лицо гражданское, что должен понимать: приказывать мне ты не можешь. — Подай на меня, если угодно, в суд за приставания, но домой тебя проводят. — Но здесь же всего два квартала, — начала было Тэсс, но он еще крепче сжал ее руку. — Точно, два квартала, но не забудь: твое имя и твоя фотография были в газетах. — Свободной рукой он пригладил ей волосы. Они были почти того же оттенка, что и у Анны Ризонер. Они оба подумали об одном и том же. — Так что пошевели немного мозгами и сообрази, что отсюда следует. — Я никому не позволю запугивать меня! — Прекрасно, но домой тебя проводят. — И, не выпуская ее руки, он повел Тэсс к патрульной машине. Глава 8 В течение недели после убийства Анны Ризонер пятеро детективов, занятых расследованием дела Священника, трудились не покладая рук. Их рабочее расписание включало в себя как бумажную работу, так и беготню по городу, значительно превышая положенные часы. Одному жена грозила разводом, другой работал, невзирая на жестокий грипп, третий был на грани хронической бессонницы… Четвертое в серии убийств стало главной сенсацией шести — и одиннадцатичасовых выпусков новостей, вытеснив даже возвращение президента из Западной Германии. На какое-то время Вашингтон полностью переключился с политики на дело об убийствах. Эн-би-си планировала показать специальный выпуск из четырех частей. Удивительно, но в ведущие издательства потекли сочинения на эту тему: с авторами велись переговоры, их рукописи готовы были покупать. Наибольшим спросом пользовались сценарии мини-сериалов. При жизни Анна Ризонер — как, впрочем, и остальные жертвы, — никогда не привлекала внимания. Жила она одна. По работе была связана с одной из адвокатских фирм города. В ее квартире были расставлены подсвеченные, украшенные эмалью скульптуры весьма причудливых форм и находилась клетка с фламинго, что свидетельствовало о склонности хозяйки к авангардному искусству. Гардероб ее отражал скорее вкус работодателя: от строгих костюмов до элегантных шелковых блуз с рюшами. Она могла позволить себе покупать вещи у Сакса. У нее были обнаружены две пленки с записями уроков аэробики Джейн Фонда, персональный компьютер «Ай-би-эм» и книга по искусству кулинарии. Над кроватью в рамке висела фотография мужчины, в ящике туалетного столика стоял небольшой (четверть унции) флакон духов, а на самом столике — цветы, свежие цинии. Анна была хорошим работником. За время службы она пропустила всего три дня, да и те по болезни. Но о занятиях ее в нерабочее время сослуживцы ничего не знали. Соседи отзывались о ней тепло и говорили, что мужчина, чей портрет висел над кроватью, был у нее частым гостем. Записная книжка, заполненная почти целиком, содержалась в идеальном порядке. Тут были телефоны случайных знакомых и дальних родственников, отоларинголога, страховых агентов, инструктора по аэробике. Обнаружились координаты и некой Сьюзен Хадсон, художника-графика, которая, как выяснилось, была близкой подругой Анны со студенческих лет. Она жила в квартире, расположенной над галантерейным магазином. Бен и Эд застали ее дома. Открыв им дверь, Сьюзен вернулась на диван и уселась, поджав ноги. На ней был купальный халат, а в руках — чашка с кофе. Веки у Сьюзен распухли, глаза покраснели, и под ними залегли глубокие тени. Звук телевизора был приглушен, на экране вертелось «Колесо удачи». Кто-то только что разгадал очередную загадку. — Если хотите, кофе на кухне, — предложила она. — Извините, мне трудно быть сейчас гостеприимной. — Ну что вы, спасибо. — Бен присел на другой конец дивана и пододвинул стул напарнику. — Вы хорошо знали Анну Ризонер? — У вас есть настоящий друг? Не тот, конечно, кого принято так называть, а настоящий? — Ее короткие рыжие волосы торчали во все стороны. Она провела по ним ладонью, пытаясь пригладить их, отчего они еще больше взъерошились. — Я действительно любила ее. Никак не могу смириться с тем, что она… что ее… — Сьюзен закусила губу, — похороны завтра. — Знаю. Мисс Хадсон, неловко беспокоить вас в такой момент, но нам необходимо задать вам несколько вопросов. — Джон Кэррол, — ответила она, не задумываясь. — Извините? — Его зовут Джон Кэррол, — повторила она, а затем, видя, что Эд достает записную книжку, произнесла имя раздельно по буквам. — Вы хотите знать, почему Анна разгуливала по ночам одна, так ведь? Она взяла со стола телефонную книжку. В ее глазах была тоска, смешанная с яростью. Не выпуская из рук чашку с кофе, она принялась ее листать. — Вот его адрес. — Она передала книжку Эду. — Нам известно имя некоего Джона Кэррола, адвоката фирмы, где работала мисс Ризонер. — Эд перевернул страничку в своей записной книжке и сравнил адреса. — Точно, это он и есть. — Уже два дня он не появляется на работе. — Прячется, — взорвалась Сьюзен. — Он струсил, не может высунуть нос наружу и увидеть, что натворил. Если он появится завтра, если осмелится показаться, я плюну ему в лицо. — Она прикрыла глаза рукой и покачала головой. — Да нет, нет, все не то. — Отняв руку от глаз, она словно обмякла. — Анна любила его, любила по-настоящему. Они встречались почти два года, с момента его прихода на фирму. Он настоял, чтобы никто не знал об их романе. — Сьюзен сделала большой глоток и постаралась взять себя в руки. — Ему не хотелось сплетен на работе, и Анна не возражала. Она соглашалась с ним абсолютно во всем. Трудно представить, но она готова была пойти ради него на все. Почему трудно представить? Да потому, что Анна — сама мисс Независимость. Я с удовольствием подражала ей: мне было приятно ни от кого не зависеть — иметь особый стиль жизни. Она не была агрессивной, надеюсь, вы правильно меня понимаете, просто ей нравилось жить по-своему. И так было всегда, до появления Джона. — Между ними были особые отношения? — спросил Бен. — Можно и так выразиться. Но даже ее родители об этом не знали. Анна сказала только мне. — Сьюзен вытерла глаза. Тушь размазалась и растеклась по лицу. — Поначалу она была так счастлива! И я была рада за нее, хотя мне не нравилось, что она… как бы это сказать, во всем ему подчинялась, даже в пустяках: ему нравилась итальянская кухня — и она ее полюбила. То же и с французскими фильмами. Словом, куда он — туда и она. По всему было видно, что Сьюзен с трудом держит себя в руках. Свободной рукой она принялась теребить воротник халата. — Она хотела замуж. Она очень хотела выйти за него замуж. Она мечтала избавиться от тайны их отношений; спала и видела, как он ведет ее в Блумингдейл покупать свадебный наряд. А он все не решался, постоянно говоря либо «нет», либо «еще не время». Еще не время! В общем, на нее напала хандра и в какой-то момент она потребовала определенности, а он послал ее. Взял и послал. У него даже не хватило ума и смелости сказать ей прямо в лицо, а сообщил по телефону. — Когда это было? Ответила Сьюзен не сразу. В течение нескольких минут она тупо смотрела на телеэкран. Какая-то женщина крутила колесо. Стрелка остановилась на секторе «Банкрот». Не повезло. — Вечером, накануне убийства, — наконец заговорила Сьюзен, — после сообщения Джона Анна позвонила мне в страшном отчаянии. Для нее не мыслимо было пережить разрыв. Это действительно было для нее ударом, так как Джон для нее был не просто очередным увлечением, он был для нее всем. Я предложила приехать к ней, но Анна отказалась, мотивируя свой отказ желанием побыть одной. Не знаю, почему я согласилась с ней и не пошла… — Сьюзен снова вытерла глаза. — Достаточно было сесть в машину и приехать. Можно было вместе напиться, или покурить травку, или хотя бы съесть по порции пиццы. Но она отправилась бродить в одиночку. Сьюзен всхлипнула в очередной раз. Бен молчал. Тэсс знала бы, что сказать в подобной ситуации. Эта мысль возникла непроизвольно, и он разозлился на себя. — Мисс Хадсон, — Бен дал ей немного успокоиться и продолжил, — не знаете случайно, ее никто не преследовал? Не замечала ли она рядом с домом или работой подозрительную личность? Не доставлял ли ей кто-либо беспокойства? — Никто, кроме Джона, иначе я бы знала. — Сьюзен тяжело вздохнула и провела тыльной стороной ладони под глазами. — Мы с ней даже пару раз говорили об этом маньяке: пока его не поймают, нужно быть поосторожнее. В тот вечер она забыла о нашем разговоре и вышла на улицу одна. Видимо, голова у нее была не тем занята, а ей нужно было просто встряхнуться. У Анны был твердый характер, но проявить его ей не пришлось. Детективы оставили Сьюзен Хадсон досматривать «Колесо удачи», а сами отправились к Джону Кэрролу. Он жил в двухэтажной квартире в той части города, где селятся в основном молодые служащие. За углом его дома располагался продуктовый рынок, неподалеку, в нескольких минутах ходьбы, — винная лавка, торгующая старинными сортами вин, дальше — магазин спортивной одежды. На подъездной дорожке стоял темно-синий «мерседес». Джон открыл дверь лишь после третьего звонка. Он был в майке и спортивных трусах, в руках он держал початую бутылку виски «Шивас Ригл». Джон мало напоминал молодого удачливого адвоката, у которого впереди блестящая карьера. Подбородок оброс трехдневной щетиной, веки припухли, а кожа на лице собралась в печальные складки. От него пахло, как от бродяги, который зашел в переулок неподалеку от Четырнадцатой улицы, да там и заснул. Он бегло взглянул на полицейские жетоны, вновь приложился к бутылке и пошел в комнату, оставив дверь открытой. Закрыл ее Эд. Пол в квартире был из широкой паркетной плитки, частично покрытый ковровыми дорожками. В гостиной стоял низкий широкий диван. Обивка стульев и покрывало на диване были выдержаны в строгих мужских тонах — сером и голубом. Над диваном по ширине всей стены располагался музыкальный центр. На противоположной стене — предметы увлечения хозяина: коллекция старинных засовов, различная утварь и игрушечные поезда. Кэррол рухнул на диван. На полу стояли две пустые бутылки и пепельница, до краев наполненная окурками. Бен решил, что Джон Кэррол не вставал с этого дивана с тех пор, как ему сообщили о несчастье. — Могу принести пару чистых стаканов, — проговорил он хрипло, но слова выговаривал внятно. — Видимо, алкоголь перестал действовать на него. — Но вы наверняка не пьете на службе. — Он снова отхлебнул прямо из горлышка. — Ну а я не на работе. — Мистер Кэррол, нам хотелось бы задать вам несколько вопросов относительно Анны Ризонер. — Рядом с диваном был стул, но Бен продолжал стоять. — Я знал, что вы появитесь. Я и сам решил, что если не вырублюсь, то приду поговорить с вами. — Он посмотрел на бутылку, уже на четверть опорожненную. — Только вот никак не удается. Эд взял у него бутылку и отставил в сторону. — Что, не помогает? — Но попробовать-то надо. — Кэррол прикрыл одной ладонью глаза, а другой принялся шарить по ночному столику, покрытому матовым стеклом, в поисках сигареты. Бен поднес спичку. — Спасибо. — Джон глубоко затянулся и надолго задержал дым в легких. — Вообще-то я бросил курить два года назад, — сообщил он и затянулся еще раз, — но веса не набрал, поскольку исключил из рациона крахмал. У вас с мисс Ризонер были особые отношения, — начал Бен, — и вы разговаривали с ней одним из последних. — Да. Это было в субботу вечером. Мы должны были пойти в театр, на мюзикл «Воскресенье с Джорджем в парке». Анна любила этот вид искусства. Лично я предпочитаю драматический театр, но… — Так вы ходили в театр? — нетерпеливо перебил Бен. — Не люблю, когда на меня давят, — ответил Кэррол. — В последнее время я стал ощущать давление со стороны Анны. Поэтому позвонил ей и предложил в течение некоторого времени встречаться реже. Да, я сказал именно так. — Кэррол посмотрел на вьющийся сигаретный дымок и встретился взглядом с Беном. — Я считал разумной такую формулировку. — Вы поссорились? — Поссорились? — Он засмеялся и поперхнулся дымом. — Нет, мы никогда не ссорились. Не верю я ни в какие ссоры. Любую проблему можно решить логически и разумно. Поэтому я предложил ей такое решение ради ее же собственного блага. — А вы встречались с Анной в тот вечер, мистер Кэррол? — Нет, я отменил свидание. — Он рассеянно огляделся в поисках бутылки, но Эд отставил ее слишком далеко. — Она гфосила меня прийти объясниться, плакала, но я, знаете ли, не люблю слезливых сцен. — Он откашлялся. — Поэтому предложил ей отложить нашу встречу на некоторое время, чтобы через неделю-другую зайти куда-нибудь после работы, выпить по рюмке и все спокойно обсудить. Через пару недель. — Он уставился в необъятную даль. Пепел с сигареты упал ему на колено. — Позже она мне перезвонила. — Перезвонила? — Эд достал записную книжку. — Когда это было? — Без двадцати пяти четыре. Радио с часами стояло рядом с кроватью. Я разозлился. Не нужно было бы, конечно, но… Я сразу понял — она накурилась. Такие вещи я чувствую даже на расстоянии. Она не была курильщицей, а так, иногда потягивала травку для снятия напряжения, но мне это все равно не нравилось: ребячество какое-то… А на этот раз она, по-моему, сделала нарочно, чтобы позлить меня. Анна говорила о том, что ей нужно на что-то решиться, что меня она ни в чем не винит, что никому не собирается навязывать свои переживания, что мне нечего беспокоиться — сцен на работе она устраивать не собирается. Он откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Каштановые волосы упали на лоб. — Я рад был услышать именно эти слова, потому что, честно говоря, действительно побаивался чего-то в этом роде. Она сказала также, что перед нашей встречей ей нужно многое обдумать и переосмыслить. Я предложил ей увидеться в понедельник. Когда я повесил трубку, на часах было без восемнадцати четыре. Мы разговаривали семь минут. Гил Нортон видел выходящего из переулка убийцу где-то между четырьмя и половиной пятого. Эд отметил это в записной книжке и убрал ее в карман. — Наверное, вам трудно воспринимать советы, мистер Кэррол, но вам лучше сейчас лечь в постель и немного поспать. Кэррол посмотрел на Эда, затем перевел взгляд на пустые бутылки под ногами: — Я любил ее. Ну почему я понял это только сейчас?! Выйдя на улицу, Бен съежился от холода: — Ничего себе ситуация! — Да, не думаю, что Сьюзен Хадсон захотелось бы плюнуть ему в лицо после такого признания. — Так что же мы имеем? — Бен сел за руль. — Самовлюбленного, капризного адвоката, который не соответствует описанию Нортона. Женщину, ко торая хочет покончить с неудачной любовной историей и идет гулять среди ночи для обдумывания деталей. И психопата, который оказывается как раз в месте прогулки Анны. — Психопата в рясе, — уточнил Эд. Бен вставил ключ в замок зажигания, но двигатель не включил. — Как ты думаешь, он в самом деле священник? Не ответив, Эд сел рядом с напарником и посмотрел на небо через боковое стекло. — Как ты думаешь, в городе много темноволосых священников? — вопросом на вопрос ответил Эд, доставая из кармана пластмассовую коробочку с фруктово-ореховой смесью. — Достаточно, чтобы побегать месяцев эдак шесть, которых у нас нет. — Неплохо бы потолковать еще раз с Логаном. — Да. — Бен машинально запустил руку в протянутую Эдом коробку. — А как тебе такой вариант: бывший священник, отказавшийся от сана из-за трагедии, как-то связанной с церковью? Может, Логан назовет нам несколько имен? — Еще одна крошка со стола. В отчете доктор Курт утверждает, что убийце совсем плохо и что теперь в течение двух дней он не сможет встать. — «Сиал», — прочитал Бен на коробке. — Послушай, что это: хина, хворост?.. — Это сушеный изюм, миндаль, цукаты и что-то еще. Тебе надо позвонить ей, Бен. — Знаешь, приятель, со своими делами я сам разберусь. — Он свернул за угол и, проехав с квартал, злобно выругался. — Прошу прощения. — Не важно. Знаешь, Бен, я видел телепередачу, в которой было сказано, что для современного общества характерно, когда женщина является головой в семье, освобождая мужчину от его обязанностей быть опорой для нее и семьи. Женщины теперь, как правило, если и хотят выйти замуж, то не спешат с браком. Современная женщина не ищет красавца принца на белом скакуне. Забавно, что многих мужчин отпугивают сила и независимость в характере женщины. — Эд взял в рот изюмину. — Очень забавно. — Пошел к черту! — отозвался Бен. — Доктор Курт кажется мне женщиной весьма независимой. — Ну и прекрасно. Кому нужна женщина, которая все время снует под ногами? — О Банни нельзя сказать, что она сновала под ногами, — вспомнил Эд, — но любила покрасоваться. — Банни — смешная девчонка, — пробормотал Бен. Это был его последний недолговечный роман в течение трех месяцев: познакомился, пообедал несколько раз, посмеялся, покувыркался в постели — и все, никаких обязательств. Бен вспомнил, как засмеялась Тэсс, прислонившись к подоконнику, во время его разговора по телефону. — Когда ты по уши в работе, нужна женщина, которая не заставляет тебя все время шевелить мозгами, постоянно думать о ней. — Ошибаешься. — Эд откинулся на сиденье. — Надеюсь, у тебя хватит ума понять это. Бен повернул к Католическому университету. — Попробуем поймать Логана перед возвращением в участок. В пять вечера все детективы, занятые в деле Священника-убийцы, кроме Бигсби, собрались в комнате совещаний. Перед Харрисом лежало по экземпляру всех отчетов, и он решил еще раз пункт за пунктом пройтись по ним. Они проследили перемещение Анны Ризонер в последний вечер и ночь ее жизни. В пять часов пять минут она вышла из парикмахерской, которую обычно посещала, где ей сделали прическу и маникюр. У нее было превосходное настроение — она дала мастеру десять долларов чаевых. В пять пятнадцать забрала из химчистки свои вещи: серый костюм с жилетом, две льняные блузы и пару габардиновых брюк. Примерно в пять тридцать вернулась домой. В холле столкнулась с соседкой, которой сказала, что вечером идет в театр. В руках у нее были свежие цветы. В семь пятнадцать позвонил Джон Кэррол, отменил свидание и нарушил их отношения. Они разговаривали около пятнадцати минут. В восемь тридцать Анна Ризонер позвонила Сьюзен Хадсон. Разговором с Джоном она была выбита из колеи, плакала. Они проговорили примерно час. Около полуночи, возвращаясь домой, соседка услышала работающий в квартире Анны телевизор. Она обратила на это внимание потому, что знала о вечернем посещении Анной театра. В три тридцать пять утра Ризонер позвонила Кэрролу. Рядом с телефонным аппаратом найдены две упаковки от марихуаны. Разговор продолжался до трех сорока двух. Никто из соседей не слышал, как Анна вышла из дома. Между четырьмя и половиной пятого Гил Нортон увидел мужчину, судя по одежде, священника, который выходил из переулка в двух кварталах от дома Ризонер. В четыре тридцать шесть Нортон остановил двух полицейских и сообщил о трупе. — Таковы факты, — закончил Харрис. Позади него висела карта города, на которой булавками с синими шляпками были отмечены места убийств. — Из этой карты видно, что он действует на площади не менее семи квадратных миль. Все убийства совершены между часом и пятью утра. Никаких следов насилия или ограбления, кроме полосы на шее. Судя по схеме, составленной монсеньором Логаном, можно ожидать, что очередное покушение будет совершено восьмого декабря. Начиная с сегодняшнего дня и по восьмое декабря удваиваем патруль на улицах. Мы знаем, что убийца — мужчина среднего или выше среднего роста, — продолжал Харрис, — темноволосый, носит рясу. Судя по психологическому портрету, составленному доктором Курт, и по ее отчетам, это психопат, возможно, шизофреник, одержимый религиозными видениями. Он убивает только молодых блондинок, очевидно, воплощающих в его глазах некую реальную личность, которая была или до сих пор с ним связана. Исходя из сбоя в выработанной им временной схеме убийств; а также судя по корявому почерку записки, приколотой к одежде последней жертвы, доктор считает, что в его болезни скоро наступит кризис. Последнее убийство отняло у него слишком много сил. «Оно и у нас отняло немало сил», — подумал Харрис, отодвигая бумаги. — Доктор Курт предполагает, что у него наступило физическое недомогание: головные боли, тошнота — все это должно привести его полному истощению. А если все-таки ему удается удержаться, то только за счет колоссального напряжения. В конце концов наступят упадок сил, потеря аппетита, рассеяние внимания. Харрис немного помолчал, давая возможность собравшимся переварить информацию. Комната для совещаний была отделена от инспекторской стеклянной перегородкой с пожелтевшими от времени жалюзи. Из-за них доносился ровный гул — люди занимались своими делами, звонили телефоны, раздавались чьи-то шаги и голоса. В углу комнаты стоял кофейный автомат с гигантских размеров пластиковой чашкой — для тех полицейских, которым не жалко потратить четвертак на добрый глоток. Харрис подошел к автомату, налил полную чашку и добавил ложку сливок, которых вообще терпеть не мог. Сделав глоток, он посмотрел на собравшихся. Все они были взвинчены, измучены и подавлены. Если не ограничиться восьмичасовым рабочим днем, кто-нибудь наверняка свалится с гриппом. Лоуэнстайн и Родерик уже давно глотают таблетки. Он не должен допустить, чтобы они заболели, но послабления не мог дать. — В этой комнате собрались полицейские с суммарным стажем работы за шестьдесят лет. Пора этот стаж задействовать в полную силу и поймать наконец одного религиозного фанатика, который, может, и позавтракать толком не способен — его тут же рвет. — Мы с Эдом еще раз встречались с Логаном. — Бен отодвинул пластиковый стаканчик с кофе. — Поскольку этот парень надевает рясу, мы считаем его священником. Логан лечит своих собратьев-священников, нуждающихся в помощи психиатра. Соблюдая врачебную этику, список своих пациентов он нам не даст, но посмотрит записи — может, найдется кто-нибудь, чья внешность совпадает с описанием свидетеля. Тогда он предложит ему исповедаться. Вдруг Бен запнулся, вспомнив, что исповедь — часть католического ритуала, которая была для него наиболее трудна. Он сам опускался на колени в темной комнатке с раздвижными шторками и начинал признаваться в содеянном, каяться, просить прощения. «Иди с миром и больше не греши», — слышал он в ответ. Но не грешить он не мог, не получалось. — Священник должен исповедаться, но только священнику. Если доктор Курт права и ему начинает казаться содеянное им грехом, то скорее всего такая исповедь неизбежна. — Итак, приступаем к допросам священников, — заметила Лоуэнстайн. — Я почти не разбираюсь в католических обрядах, но, если не ошибаюсь, существует тайна исповеди. — Да, разумеется, не следует заставлять священника раскрывать имена приходящих на исповедь, — согласился Бен, — но, может, удастся по дойти с другой стороны. Не исключено, что он действует в рамках своего прихода. Тэсс, доктор Курт, считает, что он скорее всего регулярно ходит в церковь. Если он действительно священник или был им, то, возможно, сохранил связь со своей церковью. — Бен поднялся с места и подошел к карте. — На этой территории, — он указал на голубые булавочные головки, — два прихода. Готов держать пари, что он ходит в одну из этих церквей — а возможно, и в обе. Не исключено, что он даже служит в алтаре. — Следовательно, ты считаешь, что в воскресенье он там появится, — вставил Родерик, потирая переносицу большим и указательным пальцами, чтобы не чихнуть, — особенно, если доктор Курт права и он чувствовал себя так скверно, что прошлое воскресенье пришлось пропустить. — Да. Но мессы служат и в субботу вечером. — Да? А я думала, это наш день, — вставила Лоуэнстайн. — Католики иногда отступают от канона. — Бен сунул руки в карманы. — К тому же, как и большинство, они любят поспать по воскресеньям. Но этот парень, бьюсь об заклад, привержен традиции. Воскресное утро — для мессы, ее следует служить на латыни, а по пятницам нельзя есть мясо — таково церковное правило. Доктор Курт утверждает, что этот парень помешан на церковных правилах, и, думаю, в ее словах есть резон. — Итак, в воскресенье отправляемся в эти церкви. А до этого у нас есть пара дней на общение со священниками. — Харрис внимательно оглядел своих людей. — Лоуэнстайн, Родерик, за вами один приход; Джексон, Пэрис — другой. Бигсби отправится… Где он? — Капитан, он просил передать, что напал на след епитрахилей. — Родерик поднялся и налил себе стакан ледяной воды — сегодня он перебрал кофе. — Послушайте, мне не хотелось бы «каркать», но… Допустим, что он появится в воскресенье на мессе. Как мы его узнаем? Этот малый — не калека, вряд ли он подойдет к кому-нибудь из нас и заговорит на диковинном языке, пена изо рта у него тоже не выступает. Доктор Курт пишет, что выглядит он скорее всего совершенно обыкновенно, его облик меняется только в момент приступа. — Ну, это можно сказать о каждом из нас, — заметил Бен, раздраженный тем, что его сомнения высказал кто-то другой, — но идти все равно надо. Все, что нам известно на сегодняшний день, это возможное место его появления. Будем высматривать одиноких мужчин. Доктор Курт считает, что живет он один, так что должен появиться без жены и детей. Логан дает нам еще одну ниточку: ему кажется, что этот человек — истово верующий. Для многих месса нужна, как наркотик, но не для него. — День, проведенный в церкви, открывает нам еще одну возможность. — Эд пометил что-то в записной книжке и пояснил: — Помолиться. — Да, не помешает, — согласилась Лоуэнстайн. В этот момент в комнату ворвался Бигсби. — Кое-что нашел… — В руках у него был блокнот в желтоватой обложке. Выпученные, покрасневшие глаза слезились; без аспирина и грелки он теперь не мог заснуть. — Дюжина белых шелковых епитрахилей была заказана 15 июня фирме «О'Донелли» — поставщику церковной одежды и утвари, Бостон, штат Массачусетс. Доставлена 31 июля преподобному Фрэнсису Муру по адресу одного из почтовых учреждений в Джорджтауне. — Оплата наличными или перечислением? — Харрис говорил спокойно, он уже просчитывал варианты. — Наличными. — Займись этим. Мне нужна копия накладной. — Скоро будет доставлена. — Лоуэнстайн, немедленно отправляйся в это почтовое отделение. — Харрис поглядел на часы и чуть не выругался от злости. — Сегодня уже поздно, будь там завтра к открытию. Может, у него там сохранился персональный ящик. В общем, разузнай все. — Слушаюсь, сэр. — Дальше. Нужно срочно узнать, есть ли в этом городе священник по имени Фрэнсис Мур. — Список священников находится в канцелярии архиепископа. Его можно будет достать. — Вот и займись им, — кивнул Харрис Бену, — а потом выясни все насчет других священников с этим же именем. С основными принципами полицейской службы Бен не собирался спорить, но инстинкт подсказывал ему, что нужно сосредоточиться на местах, где произошли убийства. Он был уверен, что искать нужно именно там. Тем более что теперь, вероятно, им известно имя преступника. Вернувшись в инспекторскую, детективы занялись телефонными звонками. Только через час Бен повесил трубку и посмотрел на Эда через гору бумаг, наваленных на своем столе, — одного отца Фрэнсиса Мура отыскали в канцелярии архиепископа. Появился два с половиной года назад. Тридцать семь лет. — И?.. — Черный. — Бен потянулся за сигаретами и обнаружил, что пачка пуста. — Но все равно мы проверим его. А что у тебя? — Семеро. — Эд взглянул на аккуратно состав ленный список. Кто-то за спиной у него чихнул, и он недовольно поморщился. Грипп прямо-таки свирепствовал у них в участке. — Преподаватель колледжа, адвокат, служащий магазина, безработный, бармен, стюард и рабочий ремонтной мастерской, ранее судимый за попытку изнасилования. Бен посмотрел на часы. Рабочий день продолжался уже больше десяти часов. — Пошли. В доме приходского священника ему было не по себе. Аромат свежих цветов смешивался с запахом полированного дерева. Они ждали в гостиной, где стояли старый удобный диван, два кресла с подголовниками и изваяние Иисуса в голубом хитоне с поднятой в знак благословения рукой. На кофейном столике лежали два номера журнала «Католик дайджест». — Чувствую себя так, будто забыл почистить ботинки, — пробормотал Эд. Они стояли и ощущали под мышкой тяжесть пистолетов. Где-то внизу, в холле, открылась дверь, откуда донеслась музыка — вальс Штрауса. Был слышен стук захлопнувшейся двери, затем послышались приближающиеся шаги. В комнату вошел преподобный Фрэнсис Мур. Это был высокий мужчина, сложением напоминающий футбольного защитника. Глянцевая кожа имела оттенок красного дерева, волосы плотно обрамляли круглый череп. Правая рука священника была в гипсовой повязке, покрытой какими-то таинственными знаками. — Добрый вечер. — Он улыбнулся, явно удивленный, нежели обрадованный подобным визитом. — Извините, что не могу пожать руки. — Вам, похоже, не повезло? — Эд почти физически ощутил разочарование напарника. Даже если Гил Нортон ошибся в своем описании, о гипсе он не мог не сказать. — В футбол играл пару недель назад. Следовало бы быть поосторожнее. Не присядете ли? — Разрешите задать вам несколько вопросов, святой отец. — Бен показал свой полицейский жетон. — Это касается четырех задушенных женщин. — А-а, серия убийств. — Мур на мгновение склонил голову, словно в молитве. — Чем могу быть полезен? — Вы заказывали что-нибудь в Бостоне прошлым летом у О'Донелли, поставщика церковной одежды и утвари? — В Бостоне? — Здоровой рукой Мур принялся перебирать четки на поясе. — Нет. У нас этим занимается отец Джессуп. Но он заказывает все не обходимое здесь, в Вашингтоне. — А в почтовом отделении у вас есть свой ящик, отец? — Нет, а что? Всю нашу корреспонденцию доставляют в приход. Прошу прощения, детектив… — Пэрис. — Детектив Пэрис, к чему все эти вопросы? Бен на мгновение заколебался, но потом решил сыграть в открытую. Надо использовать все возможности. — На ваше имя было заказано орудие убийства. Он увидел, как Мур сжал на четках пальцы. Священник открыл было рот, но тут же сжал губы. Он шагнул вперед и оперся о подголовник кресла. — Я… Вы что, меня подозреваете? — Не исключено, что вы знакомы или общаетесь с убийцей. — Ерунда! — Почему бы вам не присесть, отец Мур. — Эд мягко коснулся его плеча и усадил на стул. — На мое имя… — пробормотал Мур. — Трудно поверить. — Он нервно рассмеялся. — Имя мне было дано в католическом приюте, в Виргинии. При рождении меня назвали иначе, а как — сказать не могу, потому что сам не знаю. — Отец Мур, никто вас ни в чем не подозревает, — сказал Бен. — У нас есть свидетель, который утверждает, что убийца — белый, к тому же без гипса на руке. Мур согнул свои темные пальцы и постучал по гипсу. — Ничего страшного, всегда два или три более или менее удачных перелома. — Он глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. — Буду с вами откровенен, мы не раз толковали у себя об этих убийствах. Пресса почему-то называет убийцу священником. — Полиции предстоит разобраться с этим, — заметил Эд. — Все мы заглядывали к себе в душу и напрягали умы в поисках хоть каких-нибудь ответов, но так ни к чему и не пришли. — Вы близки со своими прихожанами, отец? Мур повернулся к Бену: — Не так, как хотелось бы. Впрочем, кое-какие связи, конечно, есть. Раз в неделю у нас бывает вечеря, есть молодежная группа. Сейчас мы готовим вечерю с танцами на День Благодарения. — Боюсь только, народу соберется немного. — А никто вас особенно не беспокоит? Я имею в виду, никто вам не кажется человеком душевно неустойчивым? — Детектив, мое дело — помогать тем, кто нуждается в душевном покое. У нас есть люди, злоупотребляющие алкоголем и наркотиками, а несколько месяцев назад был случай, когда муж избил жену, но способных пойти на убийство — нет. — Может, ваше имя использовали по чистой случайности, а может, убийца как-то объединил себя с вами — вы ведь тоже священник. — Бен помолчал, понимая, что ступает на неприкосновенную территорию святой веры, но все же сказал: — Отец, среди тех, кто исповедовался вам, не было ли кого-то, кто хоть как-то упоминал об убийствах? — Снова буду с вами откровенен: нет. Детектив, а вы уверены, что это именно мое имя? Эд вытащил записную книжку и прочитал: — Преподобный Фрэнсис Мур. — Не Фрэнсис К. Мур? — Нет. Мур провел ладонью по глазам: — Надеюсь, испытать чувство облегчения — не грех. Когда мне было дано это имя и я учился его писать, всегда вставлял посредине букву «К». Ксавьер. Мне оно казалось экзотическим и неповторимым. И по сей день эта привычка сохранилась. Мое имя именно в такой транскрипции стоит во всех документах. И подписываюсь я так же. Все меня знают под именем преподобного Фрэнсиса К. Мура. Эд отметил это в записной книжке. Если можно было бы просто последовать голосу интуиции, он пожелал бы хозяину всего хорошего и отправился по очередному адресу в списке. Но существует строгая процедура, скучные формальности. Они побеседовали еще с тремя священниками прихода. — Ну что ж, потратили час, а результат нулевой, — проговорил Бен, возвращаясь к машине. — Этим ребятам будет о чем потолковать сегодня вечером. — Отметим: еще один час сверхурочных на этой неделе. Бухгалтерия с ума сойдет. — Это уж точно. — Садясь рядом с водителем, Эд скупо улыбнулся и выругался: — Чертовы ублюдки! — Что будем делать дальше? Позаботимся об их душевном покое или отправимся к бывшему заключенному? Эд задумался и доел остатки миндаля с изюмом. Теперь он продержится до ужина. — У меня есть еще час. В однокомнатной квартире на Саус-Ист свежих цветов не было; и обстановка весьма скудная, без полировки, поскольку приобретена была в местном отделении Армии спасения. Большую часть комнаты занимала неубранная складная кровать с несвежими простынями. В комнате был отвратительный спертый запах пота, спермы и лука. Под копной крашеных волос у блондинки проглядывались темные корни. Открыв дверь, она подозрительно посмотрела на предъявленные полицейские жетоны. Соблазнительный зад плотно облегали джинсы, а вырез на алой майке был таким глубоким, что можно было увидеть начинающие обвисать груди. Бен решил, что ей лет двадцать пять, хотя в уголках рта уже залегли морщинки. Глаза у девушки были карие, под одним красовался синяк, переливающийся лиловым, желтым и серым цветами, полученный ею три-четыре дня назад. — Миссис Мур? — Нет, мы не женаты. — Блондинка доставала пачку «Вирджиния Слимз». Долгий же ты путь прошла, крошка! — Фрэнк вышел за пивом. Будет с минуты на минуту. Он попал в какую-нибудь заварушку? — Просто надо потолковать с ним. — Эд добродушно ухмыльнулся и подумал, что неплохо бы добавить к своей диете побольше протеина. — Ясно. Вообще-то он старается ни во что не вмешиваться. Я слежу за этим. — Она отыскала коробок спичек, зажгла сигарету и придавила коробком пробегавшего таракана. — Правда, попивает немного, но только дома, чтобы не попасть в историю. — Она оглядела бедное убранство комнаты и глубоко затянулась. — Не слишком шикарное жилище, но я, видите ли, откладываю деньги. У Фрэнка сейчас хорошая работа, и на него можно положиться. Можете спросить у его босса. — Да не собираемся мы прижимать Фрэнка. — Бен решил постоять, мало ли что может ползать под подушками дивана. — Похоже, вы за ним строго присматриваете. — И свое тоже получаю. — Она притронулась к синяку. — Это уж точно. А что случилось-то? — В субботу Фрэнк попросил у меня лишнюю пятерку на пиво, а я не дала — веду строгий учет денег. — В субботу? — Бен насторожился. В эту ночь произошло последнее убийство. Женщина, с которой он сейчас разговаривает, блондинка, пусть крашеная. — Наверное, вы прилично поцапались, затем он рванул в ближайший бар пропустить рюмку-другую с приятелями? — Никуда он не рванул. — Девушка улыбнулась и стряхнула пепел в пластиковое блюдечко с надписью: «ГАСИТЬ ОКУРКИ ЗДЕСЬ». — Я ему так врезала, что нижние соседи стали колотить в потолок метлой. Он тоже в долгу не остался. — Она выпустила дым одновременно изо рта и ноздрей. — Фрэнк уважает это в женщине. — Так что мы… договорились. В субботу вечером о пиве он больше не вспоминал. Открылась дверь, на пороге появился Мур. Руки у Фрэнка Мура — словно шлакодробилка, ноги что дерево, рост примерно пять футов пять дюймов. На нем было защитного цвета пальто с погончиками. В руках — упаковка пива из шести банок. — Кто это сюда явился? — проворчал он. Свободная рука непроизвольно согнулась в локте. — Отдел по расследованию убийств. — Бен показал жетон. Рука тотчас разогнулась. Фрэнк наклонился, чтобы поближе взглянуть на жетон, и Бен заметил у него на щеке царапину в добрый дюйм длиной. Она подсохла, но выглядела ничуть не лучше, чем синяк под глазом у блондинки. — Ну и гнусная же у нас система, — проговорил Фрэнк и швырнул упаковку на стол. — Шлюшка пудрит судье мозги, будто ее изнасиловали, в результате чего я получаю три года, а когда выхожу, вокруг начинают болтаться фараоны. Гнусная система, не правда ли? Я об этом не раз говорил Морин. — Это уж точно. — Блондинка занялась пивом. — Говорил. — Скажите-ка лучше, Фрэнк, где вы были в прошлое воскресенье утром, — начал Бен. — Около четырех. — Черт побери, в четыре утра я, как и все, был в постели. И не один. — Он ткнул Морин пальцем в бок в тот момент, когда она открывала банку «Бадвайзера». Появилась пена, и к запахам, наполнявшим комнату, добавился запах пива. — Фрэнк, вы католик? Фрэнк вытер рот тыльной стороной ладони, рыгнул и снова приложился к банке. — А что, я похож на католика? — Папаша Фрэнка был баптистом, — вмешалась Морин. — Заткнись, — рявкнул Фрэнк. — Пошел в задницу. Он поднял руку, но она в ответ только улыбнулась. Эд не успел и шага сделать, как Фрэнк опустил руку. — Ладно, если хочешь, пусть фараоны знают все. Мой старик был баптистом: в карты не играл, не пил, по девчонкам не бегал. Драл он меня как Сидорову козу. Однажды я дал сдачи и слинял из дома. Это было пятнадцать лет назад. Уличная шлюшка отправила меня прямиком в тюрягу, где я просидел три года. Жаль, что больше не встретил ее, а то оформил бы… — Фрэнк достал из кармана пачку «Кэмела» и щелкнул зажигалкой «Зиппо» на батарейках. — Сейчас я уже нашел работу: мою полы и чищу туалеты. Каждый вечер возвращаюсь домой, потому что эта шлюха дает мне только пятерку на пиво. Закона я не нарушал, можете спросить Морин. — И он любовно обнял женщину, которую только что обозвал. — Так оно и есть. — Морин сделала большой глоток. Под описание он не подходил ни физически, ни психически. И все-таки Бен спросил настойчиво: — Так где вы были пятнадцатого августа? — О Господи, да разве теперь вспомнишь? — Фрэнк допил остатки пива и смял банку. — Слушайте, ребята, а ордер у вас есть? — Мы были в Атлантик-сити, — проговорила Морин не моргнув глазом, когда Фрэнк швырнул банку в мусорную корзину и промахнулся. — Помнишь, Фрэнк? Сестра у меня там работает, уборщицей вкалывает. Она устроила нас в гостинице «Оушен Вью инн». Вроде бы и не ночлежка, но близко к тому. Мы приехали четырнадцатого августа и прожили там три дня, что отмечено в моих записях. — Точно, вспоминаю. — Фрэнк отпустил Морин, пристально глядя на нее. — Я играл в карты, а ты спустилась и накинулась на меня. — Ты проиграл двадцать пять долларов. — Если бы ты не приставала, я бы отыграл их и еще удвоил. — Ты вытащил у меня эти деньги из сумки. — Не вытащил, а одолжил. Одолжил, понимаешь? Атмосфера накалялась, и Бен кивнул напарнику на дверь: — Пошли отсюда. Закрыв дверь, они услышали в квартире грохот, перекрываемый женским визгом. — Думаешь, стоит вернуться? Бен оглянулся: — Зачем, испортить им развлечение? Изнутри в дверь ударился и разлетелся на куски какой-то крупный предмет. — Пошли, выпьем чего-нибудь. Глава 9 — Мистер Монро, спасибо, что не отказались прийти. — Тэсс встретила отчима Джо Хиггинса у дверей своего кабинета. — У секретарши отгул, но если желаете, могу сварить кофе. — Если только для меня, то не нужно, спасибо. — В ее присутствии он всегда чувствовал себя неловко и ждал начала разговора. — Как я понимаю, вы сегодня целый день на ногах, — заговорила Тэсс, позабыв о том, что и ее рабочий день официально давно закончился. — Мне никакого времени не жаль, лишь бы это помогло Джо. — Знаю. — Тэсс улыбнулась и кивнула гостю на стул. — У меня не было возможности поговорить с вами с глазу на глаз, мистер Монро, но мне хотелось бы, чтобы вы знали мое мнение: мне кажется, что вы готовы на все ради Джо. — С ним нелегко. — Он сложил пальто на коленях. Тэсс отметила про себя, что этот человек от природы аккуратист: ногти всегда коротко подстрижены, волосы причесаны. Предпочитает темные, традиционного покроя костюмы. «Пути такого мальчика, как Джо, должны ему казаться неисповедимыми», — подумала Тэсс. — Но, конечно, Лоис еще труднее. — Вот как? — Тэсс села на стул, зная, что, если находиться от него на некотором расстоянии, а также делать такие безличные замечания, ему будет проще. — Мистер Монро, когда в семью после развода входит отчим, который старается стать отцом подростку, всегда бывает трудно. А если речь идет о таком душевно неустойчивом мальчике, как Джо, то в тысячу раз труднее. — Я надеялся, что со временем, как бы это сказать… — Он поднял руки и тут же бессильно опустил их. — Я надеялся, что у нас появятся общие интересы, ну хотя бы игра в мяч. Я даже купил палатку, хотя, должен признаться, в туризме ничего не смыслю, но его ничто не увлекает. — Он считает, что не может позволять себе увлекаться, — поправила Тэсс. — У мальчика сложились нездоровые отношения с отцом. Его неудачи и проблемы он воспринимает как свои собственные. — Этот ублюдок даже не… — Монро резко оборвал себя. — Извините. — Не надо извиняться. Я знаю, что все выглядит так, будто отцу Джо все равно, что ему на все наплевать. Объясняется это болезнью. Впрочем, это особая тема, сейчас разговор о другом. Мистер Монро, вы, наверное, заметили, что я давно делаю попытки поговорить об интенсивном лечении. Клиника в Александрии, о которой я говорила не раз, специализируется на терапии душевных аномалий у подростков. — Лоис не желает об этом слышать. — Для Монро слово жены было законом. — Она считает, и я вынужден с ней согласиться, что Джо решит, будто мы хотим от него избавиться. — Согласна, поначалу будет трудно. Нужно всем нам постараться убедить Джо в том, что никто не собирается наказывать его, что никто его не от сылает от себя, а просто дают ему еще одну возможность встать на ноги. Мистер Монро, буду с вами откровенна: пока у нас ничего не выходит. Джо не становится лучше. — Но ведь он не пьет? — Не пьет, — подтвердила она его слова, — но как заставить его понять, что ослабление одного из симптомов не означает его излечения? В течение сеансов, на которые собиралась вся семья, Тэсс замечала, что мистер Монро лучше видит следствия, нежели причины. — Мистер Монро, не стоит забывать, что Джо — алкоголик и будет им всегда, независимо от того, пьет он сейчас или нет. Он — один из двадцати восьми миллионов детей алкоголиков в нашей стране. Треть из них сами становятся алкоголиками, и Джо среди них. — Но ведь Джо не пьет, — продолжал настаивать Монро. — Я согласна с вами. — Тэсс сцепила пальцы, положила руки на ежедневник и продолжила: — Да, он не потребляет алкоголя, но бессознательно ощущает свою зависимость от спиртного. А главное — причины, по которым его тянет к спиртному. Сейчас он не напивается, но совсем недавно алкоголь был отдушиной и способом решения всех его проблем. Поскольку он не пьет, он не может делать вид, будто их нет или справляться с ними, но они никуда не исчезли, просто ушли вглубь. Джо не выказывает признаков озлобления, мистер Монро, не впадает в ярость, даже тоску старается скрыть, но все это сидит в нем, как в запечатанной бутылке. Дети алкоголиков часто ощущают в себе ответственность за болезнь родителей. — Вы уже говорили об этом. — Монро недовольно и нетерпеливо поерзал на стуле. — Говорила. Джо обижен на отца и в большей степени — на мать за то, что они оба оставили его наедине с самим собой. Отец пьет, у матери забота лишь о пьянстве отца, но он любит их и переносит обиду на себя. — Лоис очень старается. — Не сомневаюсь. Она удивительно сильная женщина. К сожалению, Джо не унаследовал этой черты характера матери. Его депрессия достигла опасной, даже критической стадии. Я не имею права рассказывать вам о темах разговоров на последних сеансах, но вынуждена признаться, что меня, как никогда, беспокоит его эмоциональное состояние. Ему очень больно. Каждый сеанс я фактически занята только одним: стараюсь унять эту боль, чтобы Джо смог протянуть неделю до нашей очередной встречи. Он считает свою жизнь никчемной, думает, что он дурной сын, дурной друг, дурной человек… — Развод… — Развод — суровое испытание, особенно для детей. Зависит оно от душевного состояния ребенка в данный момент, от этики самого развода, от эмоциональной устойчивости ребенка. Для многих это страшный удар. После разъезда родителей обычно наступает тоска, появляется ощущение тяжелой утраты, даже отчуждение. Нередко дети винят сами себя. Но, мистер Монро, ваша жена рассталась с отцом Джо три года назад, а мальчика продолжают преследовать это событие и его роль в нем. Это ненормально. Развод оказался для него почвой, на которой появились новые проблемы. Тэсс помолчала и снова сцепила пальцы. — От алкоголизма мальчик страдает, но он хочет, чтобы ему было больно. Джо считает, что это заслуженно, как маленький ребенок считает заслуженным наказание за провинность. Эти ощущения позволяют ему чувствовать себя частью людского сообщества, но в то же время алкоголизм вынуждает пережить комплекс изгойства. Он привык к одиночеству, привык считать себя хуже остальных, особенно хуже вас. — Меня? Не понимаю. — Джо считает себя единым целым с отцом — пьяницей и неудачником как в работе, так и в семейной жизни. А вы — воплощение всего того, чем ни его отец, ни он сам не обладают. В душе мальчик пытается частично избавиться от отца и стать похожим на вас, но только отчасти. Он попросту ощущает себя недостойным и боится, что его снова постигнет неудача. Больше того, Джо стремительно приближается к черте, за которой наступает такая усталость, что о своей жизни он перестанет думать. Монро сжимал и разжимал пальцы. А когда заговорил, то в голосе были слышны интонации председателя некоего правления. — Не совсем понимаю вас. — По статистике самоубийство подростков стоит на третьем месте, мистер Монро. У Джо наблюдаются суицидальные наклонности. Он все чаще и чаще обращается к этой мысли, кружит рядом с ней — недаром возник его интерес к оккультизму. Осталось совсем немного до роковой черты: спор, который может его разозлить; школьный экзамен, который он не сдаст и посчитает себя бездарью; двусмысленное поведение отца… Тэсс говорила, не повышая голоса, но ее внутреннее напряжение невольно передалось отчиму Джо. — Мистер Монро, я хочу, чтобы вы меня поняли: Джо необходимо постоянное интенсивное лечение. Вы привели его сюда, отдали его в мои руки — стало быть, вы мне доверяете. Так поверьте мне сейчас: моих усилий недостаточно. Здесь все сведения о клинике. — Тэсс подтолкнула к нему папку. — Поговорите, пожалуйста, с женой, попытайтесь убедить и попросите ее зайти ко мне. В любое удобное для нее время — я откорректирую свое расписание. Но только, ради Бога, не тяните. Джо это необходимо, нужно немедленно, пока не случилось непоправимое. Монро взял папку, но так и не открыл ее. — Доктор Курт, вы возражали против новой школы, а теперь хотите отправить его в другой город в клинику. — Это верно. — Тэсс захотелось вытащить из волос шпильки и посильнее стиснуть виски, чтобы исчезла боль. — Тогда мне казалось, я надеялась, что смогу достучаться до него. Но с сентября Джо все больше и больше замыкается и отдаляется от меня. — Новую школу он воспринял как знак нового поражения, не так ли? — Да, к сожалению, именно так. — Я знал, что не стоит этого делать. — Монро тяжело вздохнул. — Когда Лоис занималась документами для перевода, Джо так многозначительно взглянул на меня, словно говорил: не надо, пожалуйста, не надо, дайте мне еще один шанс. Я прямо-таки слышал его внутренний голос, но встал на сторону жены. — Не стоит себя винить, мистер Монро. Вы с женой оказались в ситуации, из которой нет простого выхода: нельзя быть ни абсолютно правым, ни абсолютно виноватым. — Я возьму бумаги домой. — Монро начал подниматься так медленно, словно папка была свинцовой. — Доктор Курт, Лоис беременна, но Джо обэтом пока не знает. — Поздравляю. — Тэсс машинально протянула руку, напряженно соображая, как эта новость может повлиять на ее пациента. — Думаю, что вам нужно устроить что-то вроде семейного торжества и сказать ему, вложив в это известие смысл, что вы все трое ожидаете ребенка. Очень важно, чтобы Джо почувствовал, что не замену ему ищут, а, наоборот, вовлекают его в семейную жизнь. Ожидание ребенка, само появление ребенка принесут в семью любовь. — Мы боялись, что ему это не понравится. — Может случиться и такое, необходимо время; эмоциональный подъем часто зависит от времени. — Чем больше вы будете вовлекать его в свои разговоры, в дела, связанные с рождением младенца, тем сильнее он будет чувствовать себя частью единой семьи. Детская у вас есть? — Есть свободная спальня, которую мы собираемся переоборудовать под детскую. — Думаю, Джо вполне справится с малярными работами, если вы позволите ему этим заняться. Подумайте хорошенько насчет клиники. Буду ждать вашего звонка. Мне хотелось бы самой по говорить с мальчиком об этом, может, даже съездить туда с ним, чтобы он увидел все своими глазами. — Хорошо. Спасибо, доктор. Тэсс закрыла за Монро дверь и вытащила из волос шпильки. Ломота в висках прошла, осталась тупая боль. Вряд ли удастся ей по-настоящему расслабиться, пока Джо не отправят в клинику. Но по крайней мере они с отчимом Джо взяли правильный курс, сказала она себе. От ее предложения Монро не прищел в восторг, но на поддержку, подумала Тэсс, можно рассчитывать. Тэсс закрыла папку с историей болезни Джо и отодвинула кассеты с записями, оставив только одну — • запись последнего сеанса. В тот день он дважды заговаривал о смерти, и совершенно спокойно, собственно, не о смерти, а об уходе из жизни. Для него смерть — выбор. Она отложила эту кассету отдельно и решила позвонить утром следующего дня директору клиники. Раздался звонок. Тэсс едва не застонала. Можно и не брать трубку — пусть звонит, на четвертом звонке ответит бюро обслуживания, и если что-то срочное, с ней свяжутся. Но тут же передумала и, не выпуская из рук кассеты, подошла к телефону. — Здравствуйте, доктор Курт. На противоположном конце провода замолчали. Слышны были только тяжелое дыхание и шум проезжающих машин. Тэсс машинально пододвинула блокнот и взяла карандаш. — Да, это доктор Курт. Чем могу быть полезна? — А можете? Это был не голос, а шепот, в котором не было паники, но слышалось скорее отчаяние. — Могу попытаться. Хотите? — Вас там не было. Если бы были, все могло быть иначе. — Но сейчас я здесь. Хотите прийти? — Не могу, — послышалось сдавленное рыдание. — Вы все поймете. — Тогда, может быть, я приду к вам? Как вас зовут и где вас найти? Послышался щелчок. На противоположном конце трубку положили. Меньше чем в квартале от Тэсс мужчина в темном пальто безудержно рыдал, прислонившись к телефонной будке. Ему было больно и страшно. — Проклятие! — Тэсс бегло просмотрела запись разговора. Если это и пациент, то голоса его она не узнала. В течение пятнадцати минут она ждала повторного звонка, но его не последовало. Она собрала бумаги и вышла из кабинета. В холле ее поджидал Фрэнк Фуллер. — Ну, вот и мы. — Он сунул цилиндрик с освежителем дыхания в карман. — А я думал, ты ушла. Тэсс посмотрела на дверь кабинета, к которой была прикреплена табличка с четким обозначением ее имени и профессии. — Как видишь, нет. А ты, я смотрю, заработался сегодня, Фрэнк. — Ну, не тебе объяснять, как это бывает. — На самом-то деле последний час он пытался назначить кому-нибудь свидание, но безуспешно. — Похоже, эти полицейские консультации отнимают у тебя уйму времени. — Похоже. Даже для такого человека, как Тэсс, для которой выслушивать людей вошло в привычку, пустая болтовня после трудного дня была невыносимой. В ожидании лифта она мысленно вернулась к телефонному звонку. — Знаешь, Тэсс… — Она знала, что сейчас он положит руку на стену и постарается оттеснить ее в сторону. — Может, небесполезно с профессиональной точки зрения воспользоваться советом коллеги по этому поводу? Я с удовольствием нашел бы для тебя время. — Спасибо, Фрэнк, но я знаю, как ты занят. — Раздвинулись двери лифта. Тэсс живо нырнула внутрь и, подхватив портфель, нажала кнопку первого этажа. — Ну, для тебя-то у меня всегда найдется минута, Тэсс, — и не только в профессиональном смысле. Почему бы нам не потолковать об этом за рюмкой? — Боюсь, у меня вообще нет права обсуждать эту тему — ни за рюмкой, ни без рюмки. — Ну так о чем-нибудь другом. У меня есть славная бутылочка вина «Цинфандель». Жду под ходящего случая, чтобы распить ее. Отчего бы не пойти ко мне, не открыть бутылку да не залезть с ногами на диван? «Ну да, потом ты начнешь грызть ногти у меня на ногах», — подумала Тэсс и молча вознесла благодарственную молитву остановившемуся лифту. — Спасибо, Фрэнк, но ничего не получится. Она быстро зашагала к двери, но это его не остановило. — Тогда, может, заглянем в «Мэйфлауэр», выпьем немного, послушаем музыку без деловых разговоров? Шампанское в «Мэйфлауэре». «Как раз твой стиль», — так говорил Бен. Видно, пора доказать и ему, а заодно и Фрэнку Фуллеру, что это не так! — Для меня «Мэйфлауэр», пожалуй, слишком шикарное место, Фрэнк. — Они подошли к стоянке. Было темно, дул пронизывающий ветер, и Тэсс, зябко поеживаясь, подняла воротник. — Впрочем, у меня совсем нет времени на развлечения. Отчего бы тебе не заглянуть в новый клуб на углу, «Зиппо», кажется? Как мне говорили, вечером там наверняка можно кого-нибудь подцепить. Она вытащила ключи и вставила их в замок дверцы. — А ты откуда знаешь? — Фрэнк, — Тэсс щелкнула языком и потрепала его по щеке, — когда же ты повзрослеешь? — Довольная собой и его ошеломленным видом, Тэсс скользнула в машину. Разворачиваясь, она обернулась, но не обратила внимания на мужчину в тени, стоявшего рядом со стоянкой. Едва войдя в квартиру и скинув пальто и туфли, она услышала стук в дверь. «Если это Фрэнк, — подумала Тэсс, — то хватит с ним церемониться, надо все поставить на свои места». На пороге, в своем роскошном пальто, стоял сенатор Джонатан Райтмор. В руках у него была красная картонная коробка с цыплятами и небольшой бумажный пакет. — Дедушка, — радостно воскликнула она и почувствовала, что напряжение, в котором она находилась, сразу спало. Она вздохнула и едва удержалась, чтобы сразу не наброситься на лакомства. — Надеюсь, ты никуда не спешишь? — Спешу. Вернее, спешил, — сюда. — Он протянул ей коробку с цыплятами. — Они еще горячие, малышка, со всякими специями. — Ох, молодец! А я собиралась приготовить себе сандвич с сыром. — Как раз в твоем стиле! А ну-ка тащи тарелки, да побольше салфеток. Тэсс поставила цыплят на стол и побежала на кухню. — Следует ли понять, что завтрашнее приглашение поужинать отменяется? — Меня следует понять так, что на этой неделе ты дважды прилично поешь. Не забудь штопор. У меня с собой бутылка вина. — Прекрасно, если только это не «Цинфандель». — Что-что? — Не обращай внимания. — Тэсс вернулась с тарелками, льняными салфетками, штопором и двумя лучшими бокалами для вина. Она накрыла стол, зажгла свечи и, повернувшись к деду, крепко обняла его. — Я так рада тебя видеть! Как ты догадался, что именно сегодня нужно, чтобы кто-нибудь был со мной рядом? — У дедов это врожденное. — Он расцеловал ее в обе щеки, но тут же нахмурился. — Ты слишком много работаешь: у тебя усталый вид. — Но я же врач… Он слегка шлепнул ее пониже спины. — Ладно, малышка, садись. — Убедившись, что она не ослушалась, сенатор взялся за бутылку и начал возиться с пробкой. Тем временем Тэсс подняла крышку. — Дай-ка мне гузку от этой курочки, — услышала она голос деда. Тэсс захихикала, как девчонка, и переложила еду в лучшую фарфоровую посуду, доставшуюся ей от матери. — Интересно, что бы подумали твои избиратели, услышь они от тебя о курочкиных гузках? Себе она выбрала ножку и осталась довольной, что дед не забыл о картошке. — Ну, как там в сенате? — Знаешь, Тэсс, чтобы вырастить цветы, нужно много дерьма. — Он вытащил пробку из бутылки. — Я все еще пробиваю закон о реформе медицинского обслуживания. Не знаю, удастся ли заручиться достаточной поддержкой, прежде чем нас распустят на каникулы. — Это хороший закон, дедушка. Я горжусь тобой. — Ах ты подлиза. — Он налил вина ей, потом себе. — Не вижу кетчупа. А какая же без него картошка? Нет, нет, не вставай, я сам принесу. Когда ты последний раз была в магазине? — спросил он, открывая холодильник. — Не надо, не затягивай эту песню, — просительно сказала Тэсс, откусывая от куриной ножки. — К тому же, разве ты не знаешь, что я специализируюсь на ресторанных обедах — то там поем, то с собой возьму что-нибудь. — Не могу примириться с тем, что моя единственная внучка постоянно ест готовую еду из картонных коробок. — Отыскав кетчуп, Джонатан вернулся к столу. Тем не менее его не смущало, что сейчас они оба были заняты именно такой едой. — Если бы не я, ты сидела бы за письменным столом, копалась в бумагах и жевала сандвич с сыром. — Я уже сказала, что рада видеть тебя? — Тэсс с улыбкой подняла наполненный бокал. — Ты слишком много работаешь. — Возможно. — Слушай, а что, если я куплю билеты в Санта-Крус? Давай перед Рождеством сразу и уедем, погреемся недельку на солнышке. — Сам знаешь, я бы с наслаждением, но у моих пациентов праздники — самое тяжелое время. Поэтому приходится быть с ними. — А я уж начал жалеть… — О чем? — Она полила картофель кетчупом, соображая одновременно, хватит ли места в желудке еще для одного куска курицы. — О том, что втянул тебя в дело с убийствами. На тебе лица нет. — И это еще не все. — А что, проблемы с личной жизнью? — Закрытая информация. — Серьезно, Тэсс, я разговаривал с мэром, и он сказал мне, что ты по уши влезла в полицейское расследование. Я предполагал, что ты лишь подготовишь для следствия психологический портрет. А еще хотелось, чтобы мою умненькую внучку побольше узнали. — Маленькие радости? — После четвертого убийства эти радости уже по-другому воспринимаются. Всего в двух кварталах отсюда! — Дедушка, какая разница, принимаю я участие в расследовании или нет? Это убийство все равно произошло бы. — Она вспомнила Бена, его упреки и недовольство. Подумала она также и о собственной вполне упорядоченной жизни, когда вдруг начинаешь испытывать необъяснимую не удовлетворенность. — Я думаю, в данный период мне необходимо было подобное дело. В последнее время и жизнь, и работа сделались слишком пресными, а участие в расследовании благотворно по действовало на меня: я узнала себя с неожиданной стороны, наша жизнь предстала в новом свете. — Она взяла салфетку и принялась ее мять. — Полиция не интересуется его состоянием, им наплевать на его душевные недомогания, но они готовы принять помощь науки, чтобы поймать его и наказать. А мне не интересно, будут его наказывать или нет. Я готова остановить этот ужас, используя имеющиеся о нем сведения. Кто же из нас прав, дедушка? В чем справедливость — в наказании или в лечении? — Перед тобой юрист старой школы, Тэсс. В нашей стране каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок имеют право на защиту и справедливое судебное разбирательство. Адвокат может не верить в подзащитного, но он обязан верить в закон. По закону этот человек может быть судимым в рамках существующей системы. Как правило, система срабатывает. — Но способны ли система, закон проникнуть в разрушенное сознание? — Покачав головой, Тэсс положила салфетку на место. На самом деле она была нужна ей для того, чтобы успокоить нервы. — Невиновен, ибо безумен. Разве можно в этом случае говорить об ответственности? Дедушка, он виновен в убийстве четырех женщин. Но ответственности за эти убийства не несет. — Тэсс, он не твой пациент. — Да нет же, как раз один из них. И все время был, только поняла я это лишь на прошлой неделе — после четвертого убийства. Пока он еще не обращался ко мне за помощью, но непременно обратится. Ты помнишь свои слова при открытии моего кабинета? Джонатан пристально посмотрел на внучку. Глаза у нее были грустные, но даже в тусклом свете свечей она была красивой. «Родная моя девочка», — подумал сенатор. — Да разве все упомнишь. Я ведь такую долгую жизнь прожил… — Ты сказал, что я избрала профессию, заставляющую проникать в сознание людей, но что при этом нельзя забывать об их сердцах. Я всегда помню эти слова. — В тот день я гордился тобой и теперь горжусь по-прежнему. — У вас на подбородке кетчуп, сенатор, — улыбнулась она и стерла салфеткой красный след. А в трех с половиной милях от ее дома Бен и Эд приканчивали далеко не первый бокал. На стенах бара в виде гирлянд висели винные бутылки. Столики были заняты в основном завсегдатаями. Слепой музыкант наигрывал на пианино какой-то медленный рок. Жестяная кружка, в которую бросали монеты и ассигнации, была заполнена наполовину. Впрочем, вечер только начинался. Столик у них был размером с небольшой коврик, как и другие. Эд уплетал макароны. Бен предпочитал орешки. — Ты слишком налегаешь на эту штуку, — заметил Бен, ткнув пальцем в тарелку с макаронами, стоявшую перед Эдом. — Смотри, превратишься в юппи, как теперь называют юных карьеристов. — Ни за что. Юппи пьют белое вино. — Это точно? — Не сомневайся. Решив поверить ему на слово, Бен подцепил макаронину. — Ну, что сказали в участке, когда ты звонил? Бен поднял бокал и посмотрел на женщину в короткой кожаной юбке, которая в это время проплывала мимо их столика. — Бигсби нашел место, откуда был сделан денежный перевод. А что толку? Кто теперь вспомнит малого, который отправлял деньги три месяца назад? Ты что, вообще без соли ешь? — Шутишь? — Эд сделал знак официанту, чтобы тот принес еще выпить. Пьяными они не были. — В субботу пойдешь на бейсбол? — Нет, еду смотреть новую квартиру. К первому декабря нынешнюю нужно освободить. — Хватит тебе арендовать квартиры и выбрасывать деньги на ветер. Пора подумать о собственном доме, — сказал Бен, приступая к очередному бока лу. — Это действительно вложение! — Ты предлагаешь мне купить дом? — Эд помешал соломинкой напиток. — Конечно. Только дураки тратят на аренду такие деньги! — А сам-то ты подумываешь о приобретении дома? — На мою зарплату? — Бен засмеялся и отодвинулся вместе со стулом на целый дюйм, впрочем, дальше было и некуда. — Насколько я помню, в последний раз мы с тобой получили одинаковую зарплату. — Я знаю, что тебе нужно сделать, напарничек! Тебе следует жениться. — Вместо ответа Эд отпил половину бокала. — Я не шучу, говорю вполне серьезно. Найди себе женщину с хорошей работой или состоятельную, чтобы после замужества ей не захотелось все бросить и сбежать от тебя. Неплохо, конечно, выбрать хорошенькую, чтобы на следующий день не воротить рожу. Чуть позже на обе зарплаты вы купите дом, и ты перестанешь швырять деньги на ветер, оплачивая аренду. — Так… Большой жилой дом превращают в коттедж на несколько семей, поэтому я должен жениться? — Такова жизнь. Давай обратимся к непредвзятому арбитру. — Бен наклонился к женщине за соседним столиком. — Извините, как вы думаете, в нынешней социальной и экономической ситуации двое тратят денег больше, чем один? Или, учитывая покупательную способность современной семьи, в которой работают и муж, и жена, разве двое не тратят меньше, чем один? Женщина отставила свой коктейль и оценивающе посмотрела на Бена: — Кадришь, приятель? — Нет, провожу выборочный опрос. Видите ли, дом, в котором живет мой напарник, перестраивают в коттедж на несколько семей. — Со мной сыграли такую же злую шутку. Теперь приходится добираться с работы на метро двадцать минут. — А вы работаете? — Конечно. Я возглавляю отдел женской одежды у Вуди. — Возглавляете отдел? — Вот именно. — Ну, Эд, — Бен обернулся к приятелю, — вот тебе и невеста. — Выпей-ка лучше еще стаканчик, Бен. — Ты упускаешь отличную возможность. Давай поменяемся местами, чтобы ты… — Увидев приближающегося к их столу мужчину, Бен осекся и инстинктивно выпрямился на стуле. — Добрый вечер, монсеньор. Эд повернулся и обнаружил у себя за спиной Логана, на котором были серый свитер и узкие брюки. — Рад снова видеть вас, монсеньор. Присаживайтесь. В тесноте да не в обиде. — Если не помешаю… — Логан ухитрился придвинуть стул к углу столика. Бен повертел в руке бокал. — Чем-нибудь можем быть вам полезны, монсеньор? — Можете звать меня Тимом. — Он подозвал официантку. — Мне «Санкт-Паули герл», пожалуйста, а коллегам повторить их напиток. — Логан поглядел на музыканта, заигравшего балладу Билли Джоэла. — Знаю, что у вас был тяжелый день. С доктором Курт я в постоянном контакте, а два часа назад состоялся короткий разговор с вашим капитаном. Итак, вы пытаетесь отыскать некоего Фрэнсиса Мура. — Вот именно, пытаемся. — Эд отодвинул пустую тарелку, чтобы официантка могла вытереть стол перед подачей напитков. — Я знавал одного Фрэнсиса Мура. Он когда-то преподавал в здешней семинарии. Священник старой закалки, твердых правил. Из тех, к которым вы, Бен, больше привыкли. — И где же он теперь? — О, не сомневаюсь, что в раю. — Логан набрал целую пригоршню орешков. — Года два назад он умер. — Принесли пиво. — В общем, старина Фрэнк не был безумным фанатиком, он просто строго придерживался канона. Сегодня появилось много молодых священников, которые задаются вопросами, ищут, обсуждают такие бородатые проблемы, как безбрачие и право женщин быть священнослужителями. Фрэнку было проще: мир представлялся ему двухцветным — черно-белым. Человек, надевший сутану, забывает о вине, женщинах и шелковом белье. Ваше здоровье. — Логан поднял бокал и допил свое пиво. — Я это к тому, что мог бы покопаться в его старых связях, поговорить с людьми, которые помнят Фрэнка, и еще с парой-тройкой его бывших учеников. Я и сам вел занятия в этой семинарии, правда, это было десять лет назад. — Нам все пригодится. — Хорошо. Только сначала еще бокал пива. — Он кивнул официантке и с улыбкой повернулся к Бену. — Вы сколько проучились в католической школе? — Двенадцать лет. — Бен полез за сигаретами. — Значит, полный курс. Уверен, что добрые сестры заложили надежную основу. — И закрепили ее множеством увесистых ударов по костяшкам пальцев. — Ну как же без этого, да простит их Бог. Не все из них похожи на Ингрид Бергман. — Это уж точно. — У меня и самого немного общего с Патом О'Брайеном, — Логан поднял бокал, — хотя мы оба ирландцы. Лехайм. — Отец Логан… Тим, — быстро поправился Бен, — можно задать вам вопрос религиозного содержания? — Если угодно. — Допустим, этот парень, да, собственно, любой другой, придет к вам на исповедь и признается в своем преступлении, скажет, что убил человека, вы сдадите его? — Отвечу на этот вопрос и как психиатр, и как священник, а таких немного, — ответил он, глядя на бокал с пивом. Случалось, вышестоящие находили его чрезмерно либеральным, но вера в Бога и в братьев по человечеству оставалась у него неколебимой. — Если преступник-убийца придет ко мне на исповедь или получить врачебную помощь, я сделаю все, чтобы он сам себя, как вы выражаетесь, сдал. — Он сам, но не вы? — Люди, приходящие ко мне как к врачу или как к священнику, идут за отпущением грехов, жаждут помощи. И мой долг помочь им. Психиатрия и религия не всегда идут бок о бок. Эд особенно любил проблемы с множеством решений. — Если они не идут бок о бок, что тогда? Я стараюсь понять душу и разум, рассматривая их как единое целое. Как священник, я могу часами говорить о сотворении мира, могу привести тысячу объяснений, отчего генезис неколебим, как скала. Как ученый я могу точно таким же образом рассуждать об эволюции и доказывать, что генезис — это всего лишь красивая легенда. А как человек, я могу сидеть здесь и настаивать, что все это никакого значения не имеет: главное, что мы здесь. — Так во что же вы верите? — недоуменно спросил Бен. Он предпочитал одно решение, один ответ — правильный. — В какой-то степени это зависит от того, какой в настоящее время на мне костюм… — Логан сделал большой глоток и подумал, что еще один бокал не будет лишним. Наслаждаясь вторым, он уже предвкушал третий. — Вопреки тому, что проповедовал в свое время старина Фрэнсис Мур, вокруг нас не существует только белое и только черное — ни в католицизме, ни в психиатрии и, уж конечно, ни в самой жизни. Бог ли создал нас по своей святости, щедрости или из любопытства? Или мы придумали Бога из отчаянной внутренней потребности в чем-то большем и более значительном, чем мы сами? Я часто рассуждаю об этом наедине с собой. — Он знаком велел официантке принести еще пива. — Из тех священников, которых знаю я, никто не задумывается о порядке вещей. — Бен допил водку. — Существует либо добро, либо зло. Зла больше, и за это приходится расплачиваться. — Грех принимает бесконечное количество обличий. Десять заповедей кристально ясны. Не убий. Но воины появились еще до того, как человек научился говорить. И церковь не проклинает солдата, который защищает свою родину. Бен подумал о Джоше, который сам себя проклял. — Убить человека, встретившись с ним один на один, — грех. Сбросить бомбу, обернутую американским флагом, на деревню — акт патриотизма. Где логика? — Забавные мы все-таки существа, не правда ли? — непринужденно заметил Логан. — Позвольте мне привести очень простой пример. Пару лет назад у меня была студентка, очень способная девушка, которая, вынужден со стыдом признаться, знала Библию так, как я ее никогда не буду знать. И вот однажды она пришла ко мне и спросила о мастурбации. — Логан слегка поерзал, задев случайно локтем официантку. — Извините, милочка. — Он снова повернулся к Бену. — У нее была приготовлена цитата, в точности, конечно, я ее не помню, но смысл постараюсь воспроизвести: лучше, если мужчина исторгнет семя в лоно шлюхи, чем прольет его на землю. Неслабый, скажу я вам, аргумент против… самообслуживания. — Значит, Мария Магдалина была шлюхой… — пробормотал Эд, чувствуя, что начинает пьянеть. — Была, была. — Логан весело улыбнулся ему. — Но смысл-то вопроса студентки заключался в том, что женщине некуда излить свое семя, в том числе и на землю. Поэтому мастурбация — грех только для мужчин. Бен припомнил пару головокружительных моментов из поры полового созревания. — Пришлось, черт побери, целую молитву прочитать, — пробормотал он. — А мне — даже дважды, — откликнулся Логан, и в первый раз за весь вечер Бен почувствовал спад напряжения. — И что же вы ответили ей? — поинтересовался Эд. — Я сказал, что Библия нередко устанавливает лишь общие правила и что ей лучше обратиться к собственной совести. После ее ухода я проверил цитату. — Логан сделал большой глоток. — Конечно, студентка была права. Впрочем, я в этом не сомневался. Глава 10 Хозяином выставочной галереи был человек по прозвищу Шиповник. Она занимала помещение из двух маленьких, вечно переполненных комнат, неподалеку от Потомака. Галерея держалась на плаву только потому, что периодически находились богатые люди, готовые заплатить за всякий выставленный бред, лишь бы цена на бирках была достаточно высокой. Хозяин был еще тот хитрец! Он арендовал за бесценок полуразвалившийся дом и, чтобы еще больше укрепить репутацию чудака, закрасил кирпичный фасад. Носил он длинные, свободные куртки, отливавшие всеми цветами радуги, подбирал туфли под цвет куртки и курил легкие сигареты. У него было странное круглое лицо с бледными глазами. Когда он начинал рассуждать о свободе выражения в искусстве, ресницы его нервно дергались. Прибыль свою он благоразумно вкладывал в городские ценные бумаги. Магда П.Карлайл была художницей, вошедшей в моду после того, как бывшая первая леди купила одну из ее скульптур в качестве свадебного подарка для дочери приятеля. Некоторые художественные критики высказывали предположение, что покупательница, должно быть, не слишком жалует новобрачных, но тем не менее с этого момента карьера Магды круто изменилась в лучшую сторону. Ее выставка в «Шиповнике» пользовалась бешеным успехом. Публика в мехах и модных блузах из грубой ткани, шелках и водолазках так и ломилась. Разносили каппучино в неимоверно маленьких чашечках и жюльены в кокотницах примерно такого же размера. Здоровенный, в семь футов роста, негр, завернутый в алый плащ, так и застыл перед скульптурой, составленной из листового железа и перьев. Тэсс тоже внимательно посмотрела на нее. Она считала, что перед ней капот грузовика, в который врезался несчастный косяк гусей. — Удивительное сочетание, верно? Тэсс потерла подбородок и посмотрела на своего спутника. — Да уж… — Необыкновенно символично. — Настолько необыкновенно, что даже страшно становится, — согласилась Тэсс и, скрывая улыбку, поднесла чашечку к губам. Конечно, она слышала о «Шиповнике», но не было ни времени, ни сил зайти в эту небольшую модную галерею. Тэсс была рада, что сегодня вечером этот вернисаж отвлек ее немного от работы. — Знаете, декан, я просто счастлива, что вам пришла в голову идея пригласить меня сюда. Боюсь, я недооценивала собственный интерес к… популярному искусству. — Ваш дед говорит, что вы слишком много работаете. — Просто он слишком беспокоится обо мне. — Тэсс обернулась и посмотрела на трубу фаллической формы, устремленную вверх, к потолку. — Здесь, конечно, от всего отвлекаешься. — Такое сильное чувство, такое глубокое проникновение! — бубнил мужчина в желтой шелковой блузе, обращаясь к женщине в соболях. — Как видите, негодная электрическая лампочка символизирует распад идей в обществе, стремящемся в пустыню единообразия. Тэсс инстинктивно отпрянула. Мужчина драматически вскинул руку с сигаретой и снова обратился к скульптуре, приведшей его в такой экстаз. Это была семидесятипятисвечовая электрическая лампочка, с дыркой в центре и с заостренными краями, прикрепленная к основе из светлой сосны. Вот и все, разве что еще к ней была приклеена голубая бумажная полоска, уведомляющая о том, что работа продана за 1275 долларов. — Потрясающе, — прошептала Тэсс и была вознаграждена поощрительным взглядом господина Желтая Блуза. — Необычная вещь, а? — Декан, глядя на лам почку, улыбнулся так, словно это было творение его рук. — И отважно пессимистическая. — Нет слов!.. — Понимаю вас. Когда я увидел ее впервые, тоже онемел. Решив воздержаться от напрашивающегося комментария, Тэсс просто улыбнулась и пошла дальше. Можно написать работу, подумала она, о психологических комплексах, о массовой истерии, которая заставляет людей платить, и платить немало, за этот эзотерический бред. Она остановилась у стеклянного ящика, набитого пуговицами различного цвета и величины. Квадратные, круглые, эмалевые, обтянутые тканью, — все они были смешаны в кучу в запечатанной коробке. Автор назвал свое произведение «Наследие, 2010 год». Тэсс подумала, что любая девчонка из скаутского отряда соорудила бы такую штуку за три с половиной часа. На ценнике значилась неправдоподобная цифра: 1750 долларов. Покачав головой, она повернулась было к спутнику, но тут заметила Бена. Заложив руки в задние карманы и не скрывая изумления, он стоял у какого-то экспоната. На нем были куртка и джинсы. Из-под расстегнутой куртки виднелась простая серая рубашка. Женщина с дорогими украшениями — не меньше чем на пять тысяч — подлетела к нему и уставилась на ту же скульптуру. Тэсс показалось, что, не заметив ее, он что-то негромко проговорил. Взгляды их встретились, впрочем, фланирующая публика все время мелькала перед глазами. На мгновение между ними встала женщина в бриллиантах, затем отодвинулась, а они продолжали стоять каждый на своем месте. Тэсс почувствовала, как внутри словно что-то оборвалось, потом собралось в тугой комок. Наконец ей удалось заставить себя улыбнуться и дружески, непринужденно кивнуть ему. — …а вы как думаете? — Что? — Тэсс резко обернулась к декану. — Извините, я задумалась. Человеку, на лекциях которого ежегодно бывают сотни студентов, не привыкать к тому, что на него не обращают внимания. — Вам не кажется, что эта скульптура воплощает подлинный конфликт и вечный круговорот отношений между мужчиной и женщиной? — Гм. — Перед ней был сумбур каких-то медных и оловянных нитей, которые могли сплестись, а могли и не сплестись в железном объятии. — Подумываю, не купить ли ее для моего кабинета. — Ах вот как! — Он был славный и совершенно безобидный профессор английского языка, который время от времени поигрывал в покер с ее дедом. Тэсс почувствовала, что она должна отвести его от скульптуры, как мать отводит ребенка, которому не терпится потратить зажатую в кулачке монетку, от прилавка со слишком дорогими игрушечными машинами. — А может, лучше немного оглядеться, подыскать что-нибудь другое?.. Как это говорят: для начала конфетку? — Знаете, тут все метут, как пирожки с пылу, с жару. Не хотелось бы упустить. — Он оглядел комнату, куда набилась тьма людей, и начал пробирать ся к хозяину. Шиповника было трудно не заметить в его пронзительно-голубом костюме и с лентой такого же цвета на голове. — Извините, я на минуту. — Привет, Тэсс, — услышала она. Она спокойно, исподлобья посмотрела на Бена, но пальцы, в которых была зажата крошечная чашка, сразу вспотели. «Тут слишком много народу», — сказала себе Тэсс, — оттого и жарко». — Привет, Бен, как делишки? — Отлично. — Вот мерзавец, подумал он про себя, всю эту неделю вел себя, как отъявленный мерзавец. Она стояла посреди всего этого нагромождения и казалась ему воплощением спокойствия и невинности. — Любопытное собрание. — Мягко говоря. — Тэсс перевела взгляд на женщину, стоявшую рядом с Беном. — Доктор Курт — Тикси Лоренс, — представил он их друг другу. Тикси была настоящей амазонкой, затянутой в красную кожу. На высоких каблуках она возвышалась над Беном. Завитки пышных, неправдоподобно рыжих волос торчали во все стороны. Достаточно было ей пошевелиться, как на руке начинали звенеть гирлянды браслетов. Жакет с низким вырезом прикрывал бюст весьма условно, и на левой груди виднелась татуировка. — Добрый день. — Тэсс с улыбкой протянула руку. — Привет. Так вы доктор? — Для такого роста голос бы на редкость писклявым. — Я психиатр. — Не заливаете? — Не заливаю, — в тон ей ответила Тэсс. Бен в это время усиленно откашливался. Тикси взяла кокотницу и одним махом отправила содержимое в рот, словно таблетку аспирина. — У меня двоюродный брат работал в психушке. Кен Лаундерман. Может, слышали? — Боюсь, нет. — Н-да, наверное, вам приходится со многими встречаться, у кого мозги набекрень. — Пожалуй, что так, — согласилась Тэсс и посмотрела на Бена. «Ни тени смущения, — отметила она, — просто ухмыляется как дурак». Она поднесла чашку ко рту. — Не ожидала вас здесь встретить. Бен качнулся с пяток на носки. На ногах у него были видавшие виды теннисные туфли. — Неожиданно получилось. Семь лет назад я накрыл Шиповника за небольшую творческую аферу с чеками. Теперь он прислал мне приглашение, и я решил заскочить ненадолго, посмотреть, как у него дела. — Краем глаза он заметил, что хозяин обнимает женщину с бриллиантами. — Вроде процветает. «Интересно, он со всеми своими клиентами поддерживает такие дружеские отношения?», — подумала Тэсс, потягивая остывающий каппучино. — Ну и как вам выставка? Бен посмотрел на ящик с пуговицами. — Такая пошлятина в обществе, где в супермаркетах устраивают вечера знакомств для одиноких мужчин и женщин, просто обречена на колоссальный коммерческий успех. Глядя прямо в слегка поблескивающие глаза Тэсс, у Бена вдруг проснулось желание прикоснуться к ней. Просто прикоснуться, хотя бы на мгновение. — Это-то и делает Америку великой страной. — Потрясающе выглядите, док. — Какая-то истома охватила его тело. Быть может, он впервые понял истинный смысл слова «истома». — Благодарю. — Только в детстве ей хотелось выглядеть так потрясающе. — А я никогда не бывала на таких вечерах в супермаркете, — вставила Тикси, поедая очередной жюльен. — Тебе там понравится. — Улыбка Бена внезапно погасла, когда за спиной Тэсс он увидел мужчину, с которым она недавно разговаривала. — Приятель? Тэсс повернула голову в ожидании, когда декан проберется к ним. Ее удлиненную тонкую шею украшали нити жемчуга, отчего кожа казалась еще более бархатистой. Бен ощутил исходящий от нее и заглушающий все остальные запахи аромат неуловимой сексуальной притягательности. — Декан, познакомьтесь с Беном Пэрисом и Тикси Лоренс. Бен работает в местной полиции. — Ну как же, один из лучших детективов в городе. — Декан сердечно улыбнулся и протянул Бену руку. Этот парень выглядит так, словно сошел с обложки «Джентльмен куортерли» и пахнет от него лучшими сортами шампанского. Бену вдруг неудержимо захотелось применить приемчик и завести ему руку за спину. — Вы с Тэсс вместе работаете? — Нет, я из Американского университета. Ага, университетский профессор. Похож. Бен сжал в карманах кулаки и слегка, но вполне многозначительно отступил от Тэсс. — Ну что ж, мы с Тикси только пришли. Надо бы осмотреться. — Одного вечера будет маловато. — Декан бросил взгляд собственника на переплетение медных нитей. — Я только что купил эту штуку. Немного экстравагантно для моего кабинета, но очень трудно было устоять. — Да? — Бен посмотрел на скульптуру и не вольно усмехнулся. — Действительно, производит впечатление. Ну что ж, пожалуй, поброжу, может, тоже что-нибудь подберу для своей берлоги. — Он обнял Тикси за полную талию. — До встречи, док. — Всего наилучшего, Бен. Не было еще и одиннадцати, когда Тэсс вернулась домой в одиночестве. Она поторопилась закончить ужин, сославшись на головную боль, что было правдой только наполовину. Обычно ей нравилось время от времени встречаться с деканом. Он был нетребовательный, без комплексов человек, мужчина, свиданий с которым она искала сознательно, чтобы и в личной жизни быть столь же нетребовательной и без комплексов. Но сегодня вечером она и думать не могла о продолжительном ужине и беседах об английской литературе. После посещения галереи это представлялось ей совершенно немыслимым. «Дело вовсе не в Бене», — убеждала она себя, снимая туфли в передней. Может, с того утра, когда они виделись в последний раз, Тэсс и удалось немного успокоиться, сбросить напряжение, но сейчас все это исчезло в. никуда, разлетелось вдребезги. Нужно все начинать сначала. Она сняла меховой жакет и повесила его в шкаф, затем налила в чашку дымящегося кофе. В постель она ляжет под звуки музыки Бетховена. Такое сочетание любого заставит забыть о всех проблемах. «Какие проблемы?» — спросила она себя, вслушиваясь в тишину дома, в которую она возвращалась каждый вечер. Подлинных проблем у нее не было — так она сама себе приказала. Симпатичная квартира в хорошем районе, надежная машина, совершенно непринужденная светская жизнь, — именно так она все и рассчитала. Тэсс поднялась на одну ступеньку. Впереди была следующая — и так до тех пор, пока не заберется на вершину, выше которой идти не захочется. Она была довольна всем. Тэсс сняла сережки и бросила их на обеденный стол. Звук камня, ударившегося о дерево, глухим эхом отозвался в пустой комнате. Хризантемы, купленные ею в начале недели, почти завяли. Медно-красные лепестки ссохлись и начали опадать на тщательно отполированную столешницу красного дерева. Тэсс рассеянно собрала их ладошкой. Пряный и острый запах хризантем сопровождал ее до спальни. «Сегодня, — сказала она себе, расстегивая „молнию“ на шерстяном платье цвета слоновой кости, — никаких вечерних занятий». Если и была у нее проблема, так это отсутствие времени для отдыха. Но сегодня она себя побалует, забудет о пациентах, которые придут на прием в понедельник утром, о клинике, где на следующей неделе ей дважды предстоит встретиться с раздраженностью и злобой наркоманов, старающихся избавиться от порока, об убийстве четырех женщин. И забудет Бена. Из зеркальной двери шкафа на нее глянула женщина среднего роста, хорошо сложенная, в дорогом платье старого покроя, шею украшало колье из трех ниток жемчуга, скрепленных большим аметистом. Волосы на висках подобраны гребнями, тоже отделанными жемчугом. Колье когда-то принадлежало матери и отличалось той неброской элегантностью, которая была свойственна всему облику сенаторской дочери. Мать носила колье, будучи невестой. В нижнем ящике ночного столика Тэсс хранила альбом фотографий в кожаном переплете, на одной из которых была ее мать в этом колье. Сенатор подарил его внучке на восемнадцатилетие, и они расплакались. Надевая его, Тэсс всякий раз ощущала и гордость, и боль. Колье символизировало все, что она собой представляла: из какой семьи вышла и, в некотором роде, то, чего от нее ожидали. Но сегодня колье словно душило ее. Она сняла его и ощутила ладонью прохладу жемчуга. Но и без него Тэсс почти не изменилась. Вглядываясь в собственное отражение, она никак не могла понять, почему выбрала такой простой, такой неброский туалет. Ведь в шкафу было все! Она повернулась боком и постаралась представить себя в чем-нибудь более дерзком и соблазнительном, например в красной коже. Но тут же одернула себя. Покачивая головой, Тэсс выскользнула из платья. Взрослая, вполне практичная, разумная, можно сказать, женщина, дипломированный психиатр стоит перед зеркалом и воображает себя в красной коже. Что бы сказал Фрэнк Фуллер, приди она к нему на прием в таком туалете? Тэсс сняла с вешалки теплый, до пят, фланелевый халат, но, повинуясь какому-то импульсу, отбросила его и вынула из шкафа шелковое цветное кимоно. Это подарок, надевает она его редко. Но сегодня решила себя побаловать: пусть кожа почувствует прикосновение шелка, пусть будет классическая музыка и не вечерний чай, как обычно, а вино. Тэсс положила колье на туалетный столик, рядом — гребешки. Опустила складную постель, сладко потянулась, взбила подушки… Опять-таки повинуясь импульсу, Тэсс зажгла ароматизированные свечи, стоявшие в подсвечниках рядом с кроватью. Почуяв запах ванильного мороженого, Тэсс направилась в кухню. Ее остановил телефонный звонок. С укором посмотрев на аппарат, Тэсс тем не менее подошла к столу и на третьем звонке сняла трубку. — Слушаю вас. — Вас не было дома. Я так долго ждал, а вас все не было. Тэсс узнала этот голос. Этот человек звонил ей в четверг на работу. Мысль о приятном домашнем вечере вмиг улетучилась. Тэсс взяла карандаш. — Вы хотели поговорить со мной? В прошлый раз мы не закончили разговор, верно? — Нельзя мне ни о чем говорить. — Тэсс услышала на другом конце провода глубокий вдох. — А так хочется… — Поговорить никогда не вредно, — подбодрила она собеседника. — Я могу попробовать помочь вам. — Вас не было на месте. В тот вечер вы так и не вернулись домой. А ведь я ждал. Я наблюдал за вами. Тэсс непроизвольно вздрогнула, ее взгляд устремился в темное окно позади письменного стола. Наблюдал. Не в силах унять дрожь, она заставила себя подойти к окну и поглядеть на улицу. Никого не видно. — Наблюдали? — Не надо было мне туда идти, не надо. — Голос его сделался едва слышен, словно он разговаривал сам с собой или с кем-то третьим, невидимым. — Но я должен был. Вам следует это понять, — вдруг выкрикнул он, словно в чем-то ее обвиняя. — Попробую. Может, подойдете ко мне в кабинет, там и поговорим? — Только не там. Им все станет известно, а время еще не настало. Я не кончил пока. — Не кончили? Чего именно? В ответ было молчание. Слышалось только прерывистое дыхание. — Мне было бы проще помочь вам при встрече. — Не могу, как вы не хотите понять? Даже звонок вам… О Боже! — Он принялся что-то невнятно бормотать, что — Тэсс не могла разобрать, хотя и напрягла слух. Может, на латыни, подумала она и поставила, взяв его в кружок, вопросительный знак в своем блокноте. — Вам плохо. Я могу помочь вам справиться с болью. — Лауре тоже было больно, немыслимо больно. Она исходила кровью, а я не мог ей помочь. Она умерла во грехе, ей не успели дать отпущения. Карандаш в руке Тэсс задрожал. Она опустилась на стул. Поймав себя на том, что невидяще продолжает смотреть в окно, Тэсс с усилием перевела взгляд на блокнот с заметками. Что-то щелкнуло внутри, врач-профессионал вернулся на место. Тэсс заставила себя дышать глубоко и говорить спокойно. — Кто такая Лаура? — Прекрасная, о, прекрасная Лаура. Я не успел спасти ее. Тогда у меня не было на это права. Теперь мне дана сила и назначена миссия. Воля Бога неколебима, да, неколебима. — Его голос опять понизился почти до шепота, но тут же окреп. — Но Бог справедлив. Приносятся в жертву агнцы, и кровь агнцев смывает грех. Господь требует жертв. Требует! Тэсс облизала губы. — Каких жертв? — Жизней. Он дал нам жизнь, и Он забирает ее. «Сыновья твои и дочери твои ели и вино пили в доме первородного брата своего. И вот большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли. И спасся только я один, чтобы возвестить тебе». Только я один, — повторил он тем же жутковатым, совершенно опустошенным голосом, каким читал выдержку из Библии. — Но после принесения жертв, после свершения суда Бог вознаграждает тех, которые остались невинны. Тэсс следила за своим почерком, стараясь писать ясно и ровно, словно ей предстояло получить отметку за эти записи. Сердце колотилось где-то у самого горла. — И Бог повелел вам приносить в жертву женщин? — Он повелел спасать их и отпускать им грехи. Теперь у меня есть сила. После смерти Лауры я утратил веру, повернулся к Богу спиной. Это было безумное и страшное время эгоизма и невежества. Но потом Он дал мне знак: если я стану сильным и буду приносить жертвы, все мы будем спасены. Моя душа неотделима от ее души, — спокойно продолжал он. — Мы накрепко связаны друг с другом. В тот вечер вы не вернулись домой. — В голове у него, видно, все перепуталось, он перескакивал с одного на другое. Тэсс судила об этом не только по словам, но и по голосу, по тону. — Я ждал, я хотел поговорить с вами, но вы провели ночь во грехе. — Расскажите мне про ту ночь. Когда вы ждали меня. — Я ждал, я смотрел на ваши окна, но свет так и не зажегся. Я ушел. Не помню, где я бродил и сколько времени. Мне показалось, это вы приближаетесь или, может, Лаура. Нет-нет, мне показалось, что это были вы, но, как выяснилось, я ошибся. Тогда… Я знал, что это должна быть… Я увлек ее в переулок, где ветер был не такой сильный. Холодно, было очень холодно. Я увел ее подальше, чтобы никто не видел. — В голосе его вдруг послышалось жуткое шипение. — Чтобы никто не видел, не пришел и не забрал меня. Это невежды, и они попирают Закон Божий. — Теперь он дышал тяжело и прерывисто. — Боль. Тошнота. Боль в голове. Невыносимая боль. — Я могу помочь снять ее. Скажите, где вы находитесь, и я приду. — Можете? — Возглас прозвучал словно голос испуганного ребенка, у постели которого зажигают ночник во время бури. — Нет! — Голос его неожиданно приобрел силу. — Неужели вы думаете, что способны ввергнуть меня в искушение, заставить усомниться в воле Божьей? Я — Его орудие. Душа Лауры ждет оставшихся жертв. Их только две. Потом мы все будем свободны, доктор Курт. Не смерти следует бояться, а проклятия. Я буду наблюдать, за вами, — робко пообещал он, — я буду молиться за вас. В трубке щелкнуло, но Тэсс даже не пошевельнулась. На безоблачном, чистом небе ярко светили звезды. По мостовой негромко шелестели автомобильные шины. От фонарей разливался свет. Сама она никого не видела, но, вероятно, кто-то следил за ней и видел ее. На лбу выступил липкий пот. Тэсс вынула из бокового ящика салфетку и тщательно вытерла лицо. Это было предупреждение! Возможно, он и сам не отдавал себе отчета в смысле звонка; это была не только просьба о помощи, но и предупреждение: следующая на очереди — она. Дрожащими руками Тэсс прикоснулась к колье. В горле у нее образовался комок. Медленно, осторожно она встала, отодвинула стул, отошла от окна, и только потянула за штору, как раздался стук в дверь. В животном страхе, какого раньше никогда не испытывала, Тэсс рванулась обратно к стене. Ощущая охвативший ее с ног до головы ужас, она стала оглядываться по сторонам в поисках орудия защиты и места, где можно было бы спрятаться. Пытаясь взять себя в руки, она потянулась к телефону. 911. Достаточно набрать этот номер и продиктовать имя и адрес. Стук повторился. Взглянув на дверь, Тэсс увидела, что забыла накинуть цепочку. Она вихрем пронеслась через комнату и навалилась всей тяжестью на дверь, лихорадочно дергая за цепочку, которая оказалась вдруг почему-то слишком длинной, неуклюжей и упорно не желающей входить в паз. Чуть не рыдая, Тэсс в конце концов справилась с ней. — Тэсс! — Снова стук, на сей раз более громкий и требовательный. — Тэсс, что происходит? — Бен! О Боже! — Теперь нужно было откинуть цепочку, но пальцы сделались еще более не послушными. Ухватившись за ручку, она рывком открыла дверь и кинулась ему на грудь. — В чем дело? — Он попытался отстранить ее, но Тэсс вцепилась в его пальто. — Ты одна? — Инстинктивно Бен потянулся к оружию, плотно обхватил рукоятку и быстро огляделся, нет ли кого-то или чего-то, что угрожало бы ей. — Да что случилось? — Закрой дверь. Пожалуйста. Обхватив ее за плечи, Бен запер дверь и накинул цепочку. — Готово. Ну-ка присядь, ты вся дрожишь. Сейчас я дам тебе чего-нибудь выпить. — Не надо. Просто не отпускай меня, вот так… Когда ты постучал, я подумала, что… — Ну-ну, немного коньяка тебе не повредит. Руки у тебя ледяные. — Поглаживая Тэсс по волосам, хоть как-то пытаясь успокоить, Бен подвел ее к дивану. — Он позвонил мне. Тэсс почувствовала, как его пальцы сжали ее запястье. Бен повернул ее к себе. Лицо Тэсс было абсолютно белым, с безумно расширенными зрачками. Правой рукой она продолжала цепляться за пальто Бена. — Когда? — О том, кто звонил, спрашивать не требовалось. — Только что. Он и раньше звонил мне на работу, но тогда я не поняла, что это он, еще не поняла. А однажды вечером он стоял снаружи и смотрел на мои окна, я видела его. Он просто стоял на углу. Я подумала, что у меня развивается паранойя. Хороший психиатр знает симптомы. — Она нервно засмеялась и закрыла лицо руками. — О Боже, да что же я так себя распустила? — Присядь, Тэсс. — Бен отпустил ее руку и за ставил себя говорить спокойно, так, как если бы разговаривал со свидетелем, который не может связать двух слов. — Коньяк у тебя найдется? — Что? А, да, конечно, в буфете, справа. Усадив Тэсс на диван, Бен подошел к буфету — мать назвала бы его сервантом — и отыскал бутылку «Реми Мартен». Налив двойную порцию, он протянул ей фужер. — Выпей, а потом поговорим. — Хорошо. — Она и без коньяка начала приходить в себя, но выпить все-таки нужно. От выпитого по всему телу разлилось тепло, и остатки страха исчезли. «Страху в твоей жизни не должно быть места», — напомнила себе Тэсс. Только ясная мысль и тщательный анализ. Когда она заговорила вновь, голос у нее уже был ровным, без малейшего оттенка истерики. Она позволила себе распуститься лишь на минуту, но все равно было стыдно. — В четверг я допоздна засиделась на работе. Когда последний пациент ушел, я начала собирать бумаги. В это время раздался звонок. Голос был какой-то сдавленный. Я сразу поняла, что он не принадлежит ни одному из моих пациентов, однако попыталась что-нибудь из него вытянуть, но ничего не получилось, трубку просто повесили. Я немного подождала, но звонок не повторился. Поэтому я решила, что звонок был ошибочный, и отправилась домой. Сегодня вечером он позвонил опять. — А ты уверена, что это тот же? — Да, никаких сомнений. В первый раз звонил он. И это именно его вы ищете с августа. — Она сделала еще глоток и отставила рюмку. — Он почти на пределе. — И что же он тебе сказал, Тэсс? Расскажи все, что запомнила. — Я все записала. — Ты… — Не договорив, Бен резко поднял голову. — А, ну да, конечно. Давай посмотрим. Уже вполне владея собой, Тэсс встала, подошла к столу, взяла желтый блокнот и передала его Бену. Это уже было нечто реальное, осязаемое. И поскольку речь идет о медицинском случае, она вполне может держать себя в руках. — Может, я и пропустила пару слов, когда он говорил слишком быстро, но в целом — здесь все, что он сказал. — Но это же стенографическая запись. — Ну да. А-а, сейчас расшифрую. — И она начала, следя за интонацией своего голоса, стараясь говорить спокойно. Слова для психиатра — самый верный ключ к происходящему в сознании. Помня об этом, Тэсс отбросила страх, рожденный мыслью о том, что эти слова адресованы ей лично. Прочитав цитату из Библии, она прервала себя: — Вроде бы из Ветхого Завета. Монсеньор Логан скажет, откуда именно. — Книга Иова. — Что-что? — Это из книги Иова. — Бен щелкнул пальцами и посмотрел в дальний конец комнаты. Когда Джош болел, он дважды прочитал Библию на сквозь в поисках ответов на вопросы, которые даже еще не сформулировал для себя. — Знаешь, это обычная история парня, у которого до поры до времени все складывалось наилучшим образом. — И Бог решил испытать его? — Точно. — Бен снова подумал о Джоше и покачал головой. У него до Вьетнама тоже все складывалось наилучшим образом. — Ну что, Иов, все хорошо? Ну так вот тебе чирей на попу, да не один. — Ясно. — Библию Тэсс знала несравнимо хуже его, что было очевидным, но такие ассоциации даже она смогла уловить. — Да, тут что-то есть. Жизнь его, вероятно, складывалась благополучно, он был всем доволен, был добрым католиком… — И вера его никогда не подвергалась испытанию. — Да, а потом на его долю выпало какое-то испытание, с которым он не справился. — И это испытание связано с некой Лаурой. — Бен снова посмотрел в блокнот, досадуя, что не может сам разобрать эти закорючки. — Поехали дальше. Прислушиваясь к ее ровному голосу, Бен пытался заставить себя думать, как положено полицейскому, а не человеку, который разрывается между страстным влечением и профессиональным долгом. Убийца наблюдал за ней. У Бена от страха подвело живот, он физически ощутил кучу маленьких узелков в желудке. В ту ночь, когда была задушена Анна Ризонер, убийца поджидал Тэсс, а она была с ним в постели. Полицейский так же, как и врач, тотчас понял, что телефонный звонок — это предупреждение. — Теперь он нацелился на тебя. — Похоже на то. Тэсс — воплощенное хладнокровие — отложила в сторону блокнот и устроилась на диване, поджав ноги. Она понимала, сколь важно подойти к делу именно с медицинской точки зрения, проанализировать информацию с научной беспристрастностью. — Его тянет ко мне, потому что внешне я напоминаю Лауру, потому что я психиатр; какой-то частью своего сознания он понимает, что нуждается в медицинской помощи. Она вспомнила его голос — вот что было самое страшное. В нем попеременно слышались то отчаяние, то сила, а более всего — спокойная решимость безумия. Она крепко сцепила руки. — Бен, я хочу, чтобы ты понял меня: я разговаривала словно с двумя разными людьми. Один из них был жалок и несчастен, он почти молил о по мощи. Другой… другой — холодный фанатик, исполненный решимости довести начатое дело до конца. — А на самом деле это всего лишь человек, который душит женщин. — Бен поднялся и подошел к телефону. — Звоню своим. Мы подключим к твоим телефонам подслушивающее устройство — и здесь, и на работе. — На работе? Бен, я часто говорю по телефону с пациентами и не могу подвергать риску их право на конфиденциальность. — Слушай, Тэсс, избавь меня хоть от этого. — Ты должен понять… — Нет! — Он круто обернулся и посмотрел ей прямо в лицо. — Это ты должна понять. Он маньяк. — Он убивает женщин. Теперь он подбирается к тебе. В общем, твои телефоны будут прослушиваться — с твоего согласия или по решению суда, но будут. У тех четверых такой возможности не было. Капитан? Это Пэрис. Похоже, что-то сдвинулось с мертвой точки. Вся операция заняла меньше часа. Пришли двое полицейских в штатском, покопались немного в аппарате, вежливо отказавшись от кофе. Один из них набрал несколько цифр и проверил запись. Затем они взяли запасной ключ от рабочего кабинета Тэсс и ушли. — И это все? — спросила она, когда они с Беном снова остались одни. — В наши дни подключить подслушивающее устройство — раз плюнуть. Слушай, я выпью немного кофе? — Разумеется. — Бросив последний взгляд на аппарат, Тэсс пошла на кухню. — Знаешь, у меня такое чувство, будто меня раздели: звонит телефон, ты разговариваешь, а кто-то в наушниках слышит каждое твое слово. — Наоборот, у тебя должно возникнуть чувство защищенности. Когда она вернулась с кофейником, Бен стоял у окна, вглядываясь в противоположную сторону улицы. Она заметила, что, услышав ее шаги, он тут же задвинул штору. — Я не уверена, что он еще позвонит. Я испугалась, и он наверняка это почувствовал, потому что, к сожалению, мне не удалось скрыть свой испуг. — Похоже, ты теряешь свой статус суперпсихиатра. — Бен тронул ее за руку. — А ты не хочешь кофе? — Нет. Я и так вся на нервах. — Ты просто устала. — Он погладил ее руку. Внезапно Тэсс сделалась очень хрупкой, бледной и… очень красивой. — Отчего бы тебе не лечь и не отдохнуть немного? Я устроюсь на диване. — Полицейский пост? — Просто мероприятие в рамках кампании по укреплению связей с населением. — Я рада, что ты здесь. — Я тоже. — Он отпустил ее руку и потрогал шелковое кимоно. — Славная штучка. — Я скучала по тебе. Бен застыл на месте от услышанных слов. Он посмотрел на нее и вспомнил, что чуть раньше, когда они встретились на выставке, на ней были серьги и колье, которые ее так украшали! Ему снова до боли захотелось прикоснуться к ней. И он снова, как раньше, отступил назад. — Лишнее одеяло найдется? — Найдется. Тэсс вышла. Бен выругался про себя и застыл, не в силах справиться с обуревавшими его противоречивыми чувствами. Он хотел ее, но не хотел связываться с такими, как она. Его тянуло к ней, но он отталкивал ее. В ней были свежесть и очарование, как в бело-розовых сладостях в витрине кондитерского магазина. Он уже отведал этих сладостей и знал, что некоторые удовольствия приедаются. Даже если бы ей нашлось место в его жизни — а такого не могло быть, — все равно они не пара. Но он снова вспомнил, как она смеялась, прислонившись к подоконнику. Тэсс принесла одеяло и подушки и принялась стелить ему постель на диване. — Не похоже, чтобы ты ждала извинений. — За что? — За прошлую неделю. Для себя Тэсс решила не заговаривать на эту тему, но ей было интересно, заговорит ли он. — А почему я должна ждать извинений? Он смотрел, как она заправляет края одеяла под матрас. — Ну, мы же изрядно поспорили. Большинство женщин, с которыми я… которых я знаю, в подобных случаях хотят услышать избитое вроде: «Извините, я вел себя как свинья». — А ты вел себя? — Как? — Как свинья? Ему пришлось признать, что она весьма тонко переиграла его. — Нет. — Ну тогда глупо с твоей стороны извиняться только потому, что того требуют приличия. Ну вот, теперь все в порядке, — произнесла она, взбивая подушку. — Ладно, черт побери, в последний раз я действительно вел себя как идиот. — Ты и есть идиот, — Тэсс с улыбкой обернулась к нему, — но в этом нет ничего страшного. — Однако многое я говорил всерьез. — Знаю. Я тоже. «Противоположные стороны, противолежащие углы…» — подумал Бен. — Так к чему же мы пришли? Даже если бы она и знала ответ на вопрос, ему все равно не стоило бы говорить об этом. Она постаралась произнести слова чисто по-дружески: — Почему бы не остановиться на том, что я рада твоему приходу и всему этому… — Она взглядом указала на телефонный аппарат. — Да забудь ты про эту штуковину. Будет лучше, если я перенесу его куда-нибудь. — Ты прав. — Она сплела и тут же расплела пальцы. — Стоит начать усиленно думать о чем-нибудь вроде этого, и.. — Ум за разум заходит? — Если выражаться неточно, то да. — Она подошла к столу и начала убирать чашки, чтобы чем-то занять руки. — Для меня было неожиданностью увидеть тебя сегодня в галерее. Я знаю, Вашингтон — город маленький… — От растерянности и страха все из головы вылетело, но вдруг ее осенило: — А что ты, собственно, здесь делаешь? Ведь у тебя вроде свидание. — Закончилось. Я сослался на срочное дело. А поскольку я был недалеко от тебя… А у тебя как? — Что как? — Я про твое свидание. — А-а, декан… Я сказала, что у меня болит голова. И это почти правда. Но ты так и не назвал причину своего появления. Не отвечая на вопрос, он просто пожал плечами, взял с письменного стола пресс-папье — массивный предмет из хрусталя, переливающийся при вращении всеми цветами радуги. — Выглядит на все сто. Университетский профессор? — Да. — «Внутренняя дрожь исчезла», — с облегчением отметила Тэсс. — А твоя Трикси? Трикси, я правильно называю ее имя? — Нет. — Очаровательная особа. Мне очень понравилась ее татуировка. — Какая именно? Тэсс молча подняла брови: — А как тебе выставка? — Вообще-то говоря, мне нравится любое претенциозное дерьмо. Вроде твоего профессора, например. Потрясающий костюм. Об изящнейшем галстучке с золотой булавкой я уж не говорю — высший класс. — Бен грохнул пресс-папье об стол с такой силой, что стакан с карандашами подпрыгнул. — Так и хотелось врезать ему как следует. — Спасибо. — Тэсс лучезарно улыбнулась. — Не за что. — Допив кофе, он поставил чашку на стол. «Останется след», — подумала Тэсс, но промолчала. — Знаешь, я только о тебе и думал все эти дни. Как тебе это нравится? На его сердитый взгляд Тэсс ответила улыбкой. — Люблю одержимость. Это чудесный плен. — Она подошла ближе. Нервничать повода не было, а притворяться — ни к чему. Бен обнял ее за плечи. — Похоже, тебе кажется все ужасно забавным. — Похоже. Могу сказать, что скучала, очень скучала по тебе. А теперь, может, скажешь, почему ты, собственно, злишься? — Не скажу. — Бен прижал Тэсс к груди и почувствовал ее мягкие, податливые губы, отвечающие на его поцелуй. Зашелестело кимоно. Если бы Бен мог уйти, он ушел бы не оглядываясь. Но, подходя к ее двери, он знал, что этого не сделает — уже поздно. — Я не хочу спать на этом холодном диване и не позволю, чтобы ты спала одна. Она попыталась было открыть глаза, но впервые, сколько она себя помнила, ей вдруг захотелось, чтобы ее просто подхватило и понесло. — Я буду спать с тобой, но при одном условии. — При каком же? — Что ты будешь меня любить. Он крепко прижал ее к себе, ощущая прикосновение и запах ее волос. — Это кабальная сделка, док. Глава 11 Ее разбудил аромат кофе. Тэсс перевернулась на спину, полежала немного с закрытыми глазами, с удовольствием вдыхая привычный домашний запах. Сколько же лет прошло с тех пор, как она последний раз проснулась под запах уже кипящего кофе? Когда Тэсс жила в доме деда с высокими потолками и холлом, где полы были выложены крупной паркетной плиткой, и по утрам спускалась вниз по лестнице под арочными сводами, перед дедом уже стояла огромная тарелка, либо с яичницей, либо с оладьями, дымилась чашка кофе и лежала открытая газета. Домохозяйка мисс Бетт ставила на стол обычные тарелки, с маленькими фиалками по краям. Цветы на столе менялись в зависимости от времени года — то лилии, то хризантемы в голубой фарфоровой вазе, принадлежавшей бабушке Тэсс. Под столом в ожидании какого-нибудь кусочка сидел старый дедов ретривер с золотистой шерстью по кличке Танк, энергично помахивая хвостом. Так, день за днем протекала ее жизнь в доме деда, одно утро было похоже на другое. В центре ее жизненного круга прочно стоял дед. Став взрослой, Тэсс переехала в собственную квартиру. У нее появились свои собственные интересы, в первую очередь — работа. Теперь кофе она варила сама. Тэсс вздохнула и повернулась на другой бок, рассчитывая еще поспать. Но вдруг все вспомнила и сразу же выпрямилась на кровати. Рядом никого не было. Откинув со лба волосы, Тэсс потрогала простыню. Бен провел с ней ночь и выполнил условие. Они метались по кровати, они любили друг друга, а потом, измученные, погрузились в сон. Никаких вопросов, никаких слов; у них была одна-единственная цель: насладиться друг другом и погрузиться в забвение. Он нуждался в этом не меньше ее. Тэсс понимала, что Бену нужно несколько часов полного покоя, чтобы не мучили разные загадки и чтобы можно было забыть об обязанностях. Но сейчас наступило утро, и у каждого были свои дела. Тэсс встала и подняла с пола кимоно. Неплохо бы принять душ, подольше и погорячее, но кофе ей хотелось еще сильнее. Бена Тэсс нашла в закутке столовой, где он разложил на столе карту города и кучу каких-то заметок, в том числе и ее тяжелый блокнот. — Доброе утро. — Привет, — рассеянно ответил Бен, но тут же поднял голову и посмотрел на нее. Он улыбался, но видно было, что мысли его были где-то далеко. — Привет, — повторил он, — а я думал, ты еще спишь. — Уже больше семи. — Но ведь сегодня воскресенье, — напомнил он и поднялся, как бы желая оградить ее от своих занятий. — Голодна? — А ты умеешь готовить? — Ну, если ты не слишком привередлива… — Не слишком. — Тогда, может, сумеешь переварить мой омлет с беконом? — Угу. — Тэсс пошла за Беном на кухню и налила себе кофе. Судя по кофейнику, сам он уже выпил не одну чашку. — Давно встал? — Не особенно. Ты часто ходишь за продуктами? Тэсс заглянула в открытый холодильник у него за спиной. — Когда дома не остается ни крошки. — Ну-ка посмотрим. — Бен вытащил наполовину пустую коробку с яйцами и довольно жалкий кусок сыра. — Ладно, омлет все-таки можно сварганить. Сейчас займемся. — У меня есть специальная кастрюля. Посмотри на второй полке справа. Бен улыбнулся: — Вот как? Вообще-то для омлета нужна сковорода с длинной ручкой. — Слушаюсь! Пока он хлопотал у плиты, Тэсс медленно потягивала кофе. «Производит впечатление», — подумала она: ей далеко до него с этой жалкой кухонной утварью да рецептами, с которыми приходится все время сверяться при готовке. Тэсс с любопытством заглянула через его плечо и получила в ответ укоризненный взгляд. Она нарезала хлеб и положила пару кусочков в тостер. Все остальное — за ним. — Вкусно, — заметила Тэсс, попробовав омлет, — у меня на кухне не слишком складно получается, потому и холодильник почти пустой. Бен принялся за свой омлет с аппетитом мужчины, для которого еда — одно из самых больших удовольствий в жизни. — Одиночество приучает к самообслуживанию. — Но не творит чудес! — Значит, он готовит, убирает квартиру; несомненно, является отличным работником; у него не возникают проблемы с женщинами. Тэсс допила кофе. Отчего, подумала она, сейчас ей как-то не по себе; вчера вроде ничего подобного не было? Оттого, что она не так привыкла к мужчинам, как он к женщинам. И оттого, что она не привыкла к рутинным завтракам после ночи страстной любви. Ей почти тридцать, и в отношениях с мужчинами она всегда осторожна, не переступает опасной черты. От случайных приключений она получает удовольствие, но в ее жизни они не играют особой роли. Не играли. — Ну, ты-то явно знаешь толк в самообслуживании. — Любишь есть — умей готовить. — Бен пожал плечами. — А я люблю есть. — Женат никогда не был? — Что? Нет. — Он чуть не поперхнулся и потянулся за тостом. — Это мешает… — По бабам бегать? — В частности. — Бен ухмыльнулся. — Отличный тост у тебя получился. — Наверное, действительно мешает. Но, смею заметить, есть и другая причина твоей, скажем так, неустроенности: работа, которая у тебя всегда на первом месте. — Тэсс посмотрела на бумаги» которые он сдвинул на край стола. — Работа полицейского тяжела, изнурительна и опасна. — Насчет первого и второго — точно. В отделе по расследованию убийств масса писанины. Ну и шевелить мозгами, конечно, приходится. Сидишь за столом, разгадываешь ребусы. — Писанина, — машинально повторила Тэсс. Вдруг она вспомнила, с какой легкостью однажды Бен выхватил из кобуры пистолет. — Большинство наших ходит в гражданском. — Он почти расправился со своим омлетом и уже на меревался отхватить кусок у Тэсс. — Обычно появляешься, когда дело уже сделано и тебе остается лишь составить из осколков нечто целостное. Говоришь с людьми, звонишь по телефону, мараешь бумагу… — И шрам свой таким образом заработал? — Тэсс рассеянно ковыряла вилкой недоеденный омлет. — Марая бумагу? — Я же тебе говорил, это прошлогодний снег. Но она обладала аналитическим складом ума, и удовлетворить ее такой ответ не мог. — Однако же в тебя стреляли, и скорее всего не раз. — Бывает, появляешься на сцене, когда тебя не ждут. — И все это входит в повседневную работу? Поняв, что разговор обещает быть серьезным, Бен отложил вилку. — Тэсс, моя работа — не кино. — Да, но и не торговля башмаками. — Ладно. Не спорю, иногда приходится жарко, и все-таки основное в такой полицейской работе — писанина: отчеты, стенограммы допросов, идеи и версии. Недели, месяцы, даже годы уходят на утомительную тягомотину, в сравнении с которой настоящая опасность — это всего лишь миг, вспышка. Ребятам в форме, которые патрулируют на улицах, приходится сталкиваться с ней значительно чаще, чем нам. — Понятно. Стало быть, при нормальном развитии событий тебе практически не приходится сталкиваться с ситуациями, когда применяется пистолет? Некоторое время Бен молчал: разговор этот ему нравился все меньше и меньше. — К чему это ты клонишь? — Я просто пытаюсь понять тебя. Мы провели вместе две ночи, и мне хочется знать, с кем я сплю. Вот этого ему и хотелось избежать: любовью лучше заниматься с закрытыми глазами. — Бенджамен Джеймс Мэтью Пэрис, в августе исполнится тридцать пять, холост, рост шесть футов и полдюйма, вес сто семьдесят два фунта. Она уперлась локтями в стол и, опустив подбородок на сплетенные руки, пристально посмотрела на него. — Ты не хочешь говорить о своей работе? — А что говорить? Работа она и есть работа. — Твоя — нет. Работа есть работа, когда с понедельника по пятницу отмечаешься в журнале: пришел-ушел. И когда не носишь с собой пистолет, как другие портфель. — Большинство портфелей не заряжено. — Но тебе же приходится пускать пистолет в ход! Бен допил кофе. Теперь он чувствовал себя вполне свежим. — Не думаю, что найдутся фараоны, которые, дослужив до пенсии, ни разу не пустили в ход оружие. — Это я понимаю. Но, с другой стороны, как врач, я имею дело с последствиями. Семейное горе, потрясение и душевная травма жертвы. — Я никогда не стрелял по жертвам. Что-то в его голосе насторожило Тэсс. Может, ему доставляло удовольствие притворяться — не только перед ней, но и перед самим собой, что жестокость в его работе — вещь случайная, неизбежный побочный продукт? Любой, в кого ему приходилось стрелять по долгу службы — это, выражаясь его словами, плохой парень. В то же время она была убеждена, что какой-то частью своего существа он помнит о милосердии, о том, что существуют плоть и кровь. Именно эта часть не дает ему покоя. — Когда ты стреляешь в кого-нибудь в порядке самозащиты, — медленно проговорила она, — это похоже на войну, в которой враг для тебя — скорее символ, чем личность? — О таких вещах вообще не думаешь. — Не понимаю, как это может быть! — Ну так поверь мне на слово. — Но когда оказываешься в положении, требующем крайних мер самозащиты, ты ведь стремишься поразить противника? — Нет. — Бросив это короткое слово, Бен поднялся и взял тарелку. — Послушай, когда хватаешься за пистолет, вовсе не чувствуешь себя Одиноким Скитальцем. И думаешь не о том, чтобы твоя серебряная пуля поцарапала руку плохого парня, в которой он сжимает пистолет. Тут другие ставки — твоя жизнь, жизнь твоего напарника, жизнь мирных людей. Все ясно — белое или черное. Бен унес тарелки. Она не стала спрашивать, приходилось ли ему убивать, и так все было ясно. Тэсс посмотрела на бумаги, с которыми он работал. Черное или белое. Серые оттенки, которые она видит, он не воспринимает. Для него человек, которого они ищут, убийца. О происходящем у него в мозгу, в чувствах, может быть, в душе Бену нет дела. Похоже, иначе и быть не может. — Эти бумаги… — начала она, когда Бен вернулся, — моя помощь не требуется? — Да нет, рутинная работа. — Ну, в этой области я большой специалист. — Возможно. Поговорим об этом позже. А сейчас мне пора идти — в девять начинается месса. — Месса? Бена позабавило ее удивление. — Нет, нет, под сень святой матери церкви я не возвращаюсь. Просто мы подумали, что разыскиваемый нами может сегодня утром появиться в одной из двух церквей. Вот мы и ходим на каждую мессу в обе церкви, начиная с шести тридцати. Бросили жребий, мне выпали девяти-, десяти — и одиннадцатичасовые службы. — Я иду с тобой. И не возражай, — сказала она, не дав ему и рта раскрыть, — я ведь действительно могу оказаться полезной. Мне известны признаки, симптомы… Не надо говорить ей, что он сам хотел попросить ее об этом. Пусть думает, что это она его уговорила. — Только после не вини меня, если не сможешь разогнуть колени. Вместо поцелуя она просто прикоснулась к его щеке пальцем. — Мне нужно десять минут. В церкви пахло воском и духами. Скамейки, до лоска отполированные здешней паствой, на девятичасовой мессе были заполнены меньше, чем наполовину. Стояла тишина. Лишь изредка кто-то кашлял или сморкался; тогда под сводами глухо раздавалось эхо. Через витражи на восточной стене проникал мягкий небесный свет. В глубине церкви виднелся алтарь под покровом, а вокруг него — свечи. Покров белый — символ чистоты. Над ними висело изображение Сына Божьего, умирающего на кресте. Сидя рядом с Тэсс на задней скамье, Бен внимательно разглядывал прихожан. Впереди сидели несколько пожилых женщин в окружении семейств. По другую сторону прохода, ближе к двери, устроилась молодая пара. По мысли Бена, выбрали они это место потому, что на руках женщины спал ребенок. Футах в двух от семейства, состоящего из шести человек, расположился старик с палкой. Две юные девушки в воскресных платьях сидели отдельно и о чем-то перешептывались, а позади них трехлетний малыш тихо катал по полу пластмассовую машинку. Бен знал, что про себя он точно воспроизводит шум двигателя и визг тормозов. Поодиночке сидели трое мужчин, каждый из которых более или менее соответствовал описанию. Один из них уже опустился на колени. Тонкое темное пальто его было застегнуто на все пуговицы, хотя в церкви было тепло. Другой рассеянно перелистывал требник. Третий расположился в одном из передних рядов и сидел неподвижно. Бен знал, что где-то там сидит Родерик, а за серединой наблюдает сержант Пиломенто — патрульный. Услышав рядом с Тэсс какое-то движение, Бен напрягся. Это оказался Логан. Присев около Тэсс, он погладил ее руку и улыбнулся Бену. — Решил, что стоит прийти, — проговорил он с хрипотцой и, чтобы прочистить горло, негромко откашлялся. — Рада видеть вас, монсеньор, — тихо проговорила Тэсс. — Спасибо, дорогая. На днях я немного простудился, так что не был уверен, удастся ли прийти. Но надеялся, что вы будете. У вас острый взгляд. — Он оглядел полупустую церковь. «Главным образом молодые и старые», — подумал Логан. Людям среднего возраста редко приходит в голову, что неплохо бы уделить Богу часок своего времени. Вытащив из кармана молитвенник, он снова поглядел на Бена. — Надеюсь, вы ничего не имеете против? Если вам повезет, я смогу пригодиться. У меня есть одно преимущество — я, можно сказать, у себя дома. Впервые Бен видел на Логане белый воротник священника. Отметив это про себя, он кивнул ему. Вошел настоятель. Весь приход встал. Началась служба. Церемония Вхождения. Настоятель в зеленой ризе; палантин, стихарь, епитрахиль, такая невинная сейчас на развевающихся одеждах; служка в черном и белом, готовый к началу мессы. «Боже, будь милосерд к нам, грешным». В пяти ярдах от них громко заплакал ребенок. Прихожане в унисон зашептали свои молитвы. «О Боже, будь милосерд к нам, грешным». Старик с палкой перебирал четки. Юные девицы продолжали хихикать и никак не могли остановиться. Мать прикрикнула на малыша с игрушечной машинкой. Мужчина, у которого под одеждой была белая шелковая епитрахиль, почувствовал, как под знакомые слова молитвы, произносимой настоятелем и всем приходом, стихает страшный шум в голове. Ладони его стали влажными от пота, он сжал их и не отнимал от скамьи. — Да пребудет с вами Бог. Да умиротворит Он ваши души. Он слышал латынь, латынь своего детства, латынь годов службы его самого в церкви. Это успокаивало его, мир вокруг переставал качаться. Литургия. Прихожане сидели, тихо переговариваясь, шурша какими-то вещами, поерзывая, так что скрипели скамьи. Бен наблюдал за происходящим, не вслушиваясь в слова священника. Он столько раз слышал их прежде… Одно из самых ранних воспоминаний: он сидит на жесткой скамье, руки сложены на коленях, накрахмаленный воротничок самой лучшей, нарядной рубашки трет ему шею. Ему пять, может, шесть лет. Джош прислуживает за алтарем. Мужчина в тонком темном пальто словно в изнеможении откинулся на спинку. Кто-то шумно высморкался. — За грехи заплатится смертью, — торжественно звучал голос настоятеля, — но Божий дар — вечная жизнь во Христе, нашем Господе. Ощущая прохладную ткань епитрахили на коже, прямо у сердца, он откликнулся: «Слава Христу!» Все встали. «Берегитесь лжепророков…» Евангелие от Матфея. Разве не то же говорил ему Голос? Он сидел неподвижно, но мозг его приобретал силу от этих слов. Его усталое тело дрожало от возбуждения, чистого и безудержного. Да, берегитесь лжепророков! Им не понять его, они хотят остановить его… Доктор Курт только притворяется, будто понимает. На самом деле она хочет поместить его туда, где он не сможет завершить свою миссию. Он знает, что собой представляет это место: белые стены, только белые стены и сестры милосердия в белом с унылыми и настороженными лицами, место, где мать провела последние страшные годы своей жизни. «Смотри за Лаурой. Она вынашивает грех в сердце своем и слушает дьявола», — повторяла неоднократно она. Кожа у нее была дряблая, щеки отвисшие, но темные глаза всегда ярко блестели, горели безумием и знанием: «Вы близнецы. И если ее душа проклята, то и твоя тоже. Следи за Лаурой». Но ведь Лаура мертва. Слова Евангелия: «Не всякий говорящий мне: „Господи! Господи!“ войдет в Царствие Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» отвлекли его от дум. Он молитвенно склонил голову: — Слава Христу. Перед началом проповеди все сели. Бен почувствовал на руке ладонь Тэсс. Он скрестил пальцы, чувствуя, что она знает, как ему не по себе. Во время мессы он сидел погруженный в себя. Проповедь священника — иное дело. Он вдруг вспомнил, как мальчиком ходил в церковь и однажды смущенно обнаружил, что прямо перед ним и его семьей сидит сестра Мэри Анджелина. Монахини не так снисходительны, как матери, когда дети во время мессы забавляются, переплетая пальцы и что-то бубня себе под нос. — Опять ты во время мессы витал где-то в облаках, Бенджамен. — Он вспомнил один фокус сестры Мэри Анджелины: она засовывала свои белые руки в черные рукава рясы и сразу становилась похожей на одну из тех яйцеобразных неваляшек, которых невозможно положить на бок. — Тебе следовало бы брать пример с брата Джошуа. а, Бен? — А? Что? — Посмотри на того человека, — прямо на ухо прошептала Тэсс, — в черном пальто. — Да, я уже обратил на него внимание. — Он плачет. Весь приход поднялся, готовясь услышать окончание молитвы, кроме человека в черном пальто. Он продолжал сидеть и тихо плакать, склонившись на четками. Молитва еще не окончилась, когда он встал и неверными шагами направился к двери. — Оставайся здесь, — бросил Бен и пошел следом за ним. Тэсс пошла было за Беном, но Логан сжал ее руку. — Успокойтесь, Тэсс. Он знает свое дело. Бен не вернулся ни к началу литургии, ни к омовению рук. Вцепившись руками в колени, Тэсс никак не могла унять дрожь от напряжения. Да, Бен знает свое дело, с этим спорить не приходится, но ее дела он не знает. Если они найдут убийцу, ей следует быть рядом, так как этому человеку захочется выговориться. Она сидела неподвижно, впервые искренне признаваясь себе, что ей страшно. Бен вернулся озабоченный, перегнулся через скамью и прикоснулся к плечу Логана. — Можно вас на минуту? Логан молча последовал за ним. Тэсс глубоко вздохнула и тоже двинулась за ними к выходу. — Этот малый там, на ступеньках. На прошлой неделе от лейкемии умерла его жена. Похоже, ему очень плохо. Я, конечно, все проверю, но.. — Да, да, ясно. — Логан посмотрел на закрытые двери церкви. — Я побуду с ним. При необходимости дайте знать. — Он улыбнулся Тэсс и погладил ее руку. — Рад был снова увидеться. — Всего хорошего, монсеньор. Они проводили его взглядом, пока тот не вышел на сухой морозный ноябрьский воздух, и молча вернулись на место. У алтаря происходил обряд причащения. Тэсс завороженно смотрела на хлеб и вино. «Ибо это есть плоть моя». Все склонили головы, приемля символ и дар. Тэсс была в восторге от ритуала. Настоятель, облаченный в ризу и казавшийся оттого еще больше, поднял круглую белую облатку, затем осенил крестом блестящую серебряную чашу и воздел ее к небу, как жертвоприношене. «Как жертву», — подумала Тэсс. Тот человек, помнится, все время говорил о жертве. В его глазах обряд, который показался ей таким прекрасным, может быть, даже чуть напыщенным, есть всего лишь жертвоприношение Богу Ветхого Завета — праведному, гневному и жаждущему крови покорных. Богу Великого Потопа. Богу Содома и Гоморры. Этот красивый ритуал никогда не казался ему символом связи между верующими и Богом, воплощающим добро и милосердие, нет, это жертва Богу требовательному и неумолимому. Тэсс тронула Бена за руку. — Мне кажется… здесь он обретает полноту. — Что? Тэсс покачала головой, не зная, как объяснить значение сказанных ею слов. От алтаря доносились торжественные слова: «…точно так же, как рады вы были принять подношения святого Авеля, и жертву отца нашего Авраама, и первосвященника Мельхиседека, святую жертву, безгрешного агнца». «Безгрешный агнец, — повторила Тэсс, — белоснежный, как сама чистота». — Она с ужасом посмотрела на Бена. Не спасение. Не спасение, не принесение жертвы. Когда он приходит сюда, слова молитвы переворачиваются в его голове так, что только укрепляют в правоте содеянного. Нет, здесь сердце его не смягчается. Только не здесь. Услышанное преломляется в его голове самым диким образом. Священник поднял облатку и проговорил ясным, чистым голосом: «Узрите Агнца Божьего, узрите Его, кто очищает сей мир от грехов. О Боже, я не достоин, чтобы Ты пришел в дом мой. Скажи хоть слово, и душа моя исцелится». Прихожане поднялись со скамей и медленно потянулись по проходу за причастием. — Как ты думаешь, хотел бы он причаститься? — прошептал Бен, глядя на медленно текущий людской поток. — Не знаю. — Внезапно ей стало холодно, очень холодно и смутно на душе. — Во всяком случае, он в этом нуждается, как мне кажется. Ведь после причастия чувствуешь себя обновленным, верно? Тело Христово. Мужчина, перелистывавший требник, встал и пошел к алтарю. Другой, за которым Бен тоже наблюдал, продолжал сидеть, склонив голову то ли в молитве, то ли в легкой дреме. Был еще один, в душе которого неудержимо росло стремление подняться и подойти к причастию. У него даже руки дрожали. Он поистине в этом нуждался. Нужно, чтобы плоть властителя и господина нашего вошла в его плоть и очистила от скверны греха. Он сидел в церкви, по которой плыли голоса прихожан. — Ты рожден во грехе, — говорила ему мать, — ты рожден во грехе. Это наказание, заслуженное наказание. И всю свою жизнь ты будешь погружаться в грех все глубже и глубже. И если умрешь во грехе, душа твоя будет проклята. — Расплата, — говорил ему отец Мур, — ты должен расплатиться за грех еще до того, как он будет прощен и отпущен. Расплата. Бог требует расплаты. Да, да, понятно. И он начал отсчет. Четыре души привел он к Богу. Четыре заблудшие, страждущие души в оплату той, что потеряла Лаура. Голос требует еще двух, и тогда долг будет отдан. — Я не хочу умирать. — Теряя сознание, Лаура уцепилась ему в руку. — Не хочу гореть в аду. Сделай что-нибудь. Ну пожалуйста, ради Бога, сделай хоть что-нибудь… Ему хотелось зажать руками уши, упасть перед алтарем на колени и проглотить облатку. Но он не достоин. И не будет достоин, пока не закончит свою миссию. — Благодать Господа да пребудет со всеми вами, — ясным голосом произнес священник. — И со духом Твоим, — прошептал он. Тэсс подставила лицо свежему ветерку. Проведя более трех часов на службе, необходимо было прийти в себя. Глядя на задержавшихся прихожан, направляющихся к своим машинам, Тэсс опять почувствовала себя опустошенной. Какое-то тревожное чувство не покидало ее. Все это время ей казалось, что он где-то рядом. Она взяла Бена за руку. — Ну и что дальше? — Я еду в участок, нужно сделать несколько звонков. Здесь остается Родерик. Родерик спустился по ступеням, кивнул Тэсс и шумно высморкался. — Прошу прощения. — Паршиво выглядишь, — заметил Бен, закуривая сигарету. — Спасибо. Пиломенто проверяет номера на машинах. Он сказал, что малый, сидевший напротив него, все время что-то бормотал во время службы. — Родерик сунул платок в карман и поежился на ветру. — А я и не знал, что вы здесь, доктор Курт. — Я думала, возможно, понадобится моя помощь. Родерик зашелся в приступе кашля, и Тэсс сочувственно посмотрела на его покрасневшие глаза. — Не нравится мне ваш кашель. К врачу ходили? — Времени не было. — Половина отдела простужена, — заметил Бен. — Эд даже грозился надеть маску. — Вспомнив о напарнике, он оглянулся на церковь. — Может, ребятам повезет больше. — Может быть, — хрипло отозвался Родерик. — Едешь в участок? — Да, надо позвонить кое-кому. У меня к тебе просьба: поезжай домой и прими что-нибудь, а то твой стол рядом с моим и ветер дует в мою сторону. — Мне надо составить отчет. — К черту отчет. — Вспомнив, что он стоит у самой церкви, Бен отступил назад. — Пусть твои бактерии побудут пару дней дома, Лу. — Ладно, может, так действительно лучше. Позвони, если у Эда что-нибудь получится. — Непременно. И ни о чем не думай. — Не забудьте вызвать врача, — добавила Тэсс. Родерик выдавил из себя подобие улыбки и отошел. — У него могут быть хрипы в легких, — негромко проговорила Тэсс и, повернувшись к Бену, увидела, что его мысли уже заняты чем-то другим. — Вижу, что звонки у тебя действительно срочные. Я возьму такси. — Что? — Я сказала, что сейчас поймаю такси и поеду домой. — Почему? Ты устала от меня? — Нет. — В доказательство Тэсс легонько поцеловала его. — Просто знаю, что у тебя полно дел. — Так поехали вместе. — Ему не хотелось отпускать ее и отказываться от маленьких домашних радостей, которые еще, может быть, выпадут на остаток воскресенья. — Я там быстро со всем управлюсь и можно будет поехать к тебе, а там… — Он наклонился и слегка дернул ее за мочку уха. — Бен, нельзя же все время заниматься любовью. — Почему нельзя? Нужно! Вот погоди, я покажу тебе, что такое любовь. — Ничего не получится. Появились еще биологические причины. Говорю это как врач, так что поверь мне. Бен остановился около машины. — Что за биологические причины? — Я умираю от голода. — А-а. — Бен открыл правую дверцу, помог Тэсс сесть и, обойдя машину, сел за руль. — Ладно, по дороге заскочим в супермаркет. Приготовишь обед. — Я? — Я же приготовил завтрак. — Действительно. — Тэсс откинулась на спинку. Идея уютного воскресного обеда вдвоем становилась все привлекательнее. — Ладно, сделаю. На деюсь, ты любишь сандвичи с сыром? Бен склонился так низко, что она ощутила на губах его дыхание. — А потом я тебе покажу, чем люди занимаются в воскресенье днем. Тэсс прикрыла глаза. — И чем же? — Пьют пиво и смотрят по телевизору футбол. — Он крепко поцеловал ее и повернул ключ зажигания. Тэсс рассмеялась. Он видел, как они прижимались друг к другу в машине. Он видел ее в церкви, в его церкви. Разумеется, это знак — она пришла помолиться в его церковь. Поначалу это немного расстроило его, но потом он понял, что она повиновалась его воле. Она станет последней, нет, предпоследней. Последний — он сам. Он видел отъезжающую от церкви машину. В боковом стекле мелькнула прядь ее волос. Рядом с ним на ветку обнаженного дерева уселась птица и посмотрела на него блестящими черными глазами. Ему показалось, что это глаза матери. Он пошел домой, пора отдохнуть. Глава 12 Похоже, я нашел место, — неожиданно проговорил Эд, колотя по клавиатуре машинки двумя пальцами. — Да? — Склонившись над столом, уже в который раз Бен рассматривал карту города. Он терпеливо соединял тонкими линиями точки, где произошли убийства. — Какое место? — Где жить. — Ясно. Кто-то открыл холодильник и, не найдя положенную им колбасу, громко выругался. Никто, однако, не обратил внимания. Каждый был занят собственной простудой и двойным убийством в районе Джорджтаунского университета. Кто-то повесил на окно картонную индейку, но это, пожалуй, было единственным, что отличало выходной день от будней. Бен отметил кружком дом, где живет Тэсс, и повернулся к Эду. — Ну и когда переезжаешь? — Да надо еще кое-что сделать. — Эд мрачно посмотрел на клавиши, остановился было, но затем вновь принялся за дело. — Например, посмотреть контракт. — Что, убили кого-нибудь и ты теперь берешь в аренду квартиру несчастной жертвы? — Контракт на продажу. Черт, машинка сломалась! — На продажу? — Бен бросил карандаш и при стально поглядел на приятеля. — Ты покупаешь дом? Покупаешь? — Точно. — Эд терпеливо замазал опечатку, подул и исправил слово. Под рукой у него всегда был баллончик со спреем. Если мимо проходил кто-нибудь с признаками простуды или гриппа, он тут же обрызгивал все помещение. — Это же была твоя идея. — Да, но я же просто… Покупаешь? — Бен принялся убирать стол, выбрасывая ненужные бумаги в мусорную корзину, кем-то поставленную на ящик из-под кока-колы. — И что же за хибару можно купить на зарплату детектива? — Некоторые умеют копить деньги. Я пускаю в дело свой капитал. — Капитал? — Бен откинул голову назад и, посмотрев вверх, свернул карту. Ничего-то он не добился. — Смотрите-ка, у этого типа есть капитал, — сказал Бен, обращаясь ко всем присутствующим разом. — Чего доброго, выяснится, что ты играешь на бирже. — Я сделал несколько небольших долгосрочных вложений. Главным образом в городские облигации. — Облигации? Да единственные облигации, в которых ты хоть чуточку разбираешься, это счета за газ. — Он недоверчиво посмотрел на Эда. — И где же это место? — Немного времени есть? — Сегодня у меня личная жизнь. Эд вытащил из машинки лист бумаги, внимательно посмотрел на него и отложил в сторону. — Давай съездим вместе! Путешествие оказалось коротким. Они приехали на окраину Джорджтауна, где в отличие от центра пейзаж был бедный и запущенный. Невысокие дома выглядели скорее унылыми, чем респектабельными. За цветами никто не ухаживал, и они стояли поникшими среди опавшей листвы, которую тоже никто не убирал. С привязанного к столбу велосипеда сняли все, что только можно унести. Эд притормозил. — Ну вот, смотри… Бен медленно повернулся, но, к чести своей, не застонал. Дом был трехэтажный, узкий, входная дверь в шаге от обочины. Два окна заколочены, сохранившиеся ставни перекошены. Кирпич выцвел и раскрошился, кроме тех мест, где были замазаны непристойные надписи. Бен вышел из машины и, не веря глазам, облокотился на капот. — Ничего себе, правда? — Вот именно, ничего. Эд, здесь же нет сточных канав. — Знаю. — И половины стекол. — Пару я, пожалуй, заменю на витражи. — Крышу не перекрывали, наверное, со времени Великой депрессии. Какая была, такая и осталась. — Что ж, буду смотреть на звезды. — Да? В таком случае не забудь обзавестись хрустальным шаром. — Бен сунул руки в карманы куртки. — Давай заглянем внутрь?! — У меня еще нет ключей. — О Боже! — Ворча что-то себе под нос, Бен пробрался по сломанным бетонным ступеням, вытащил бумажник, а из него — кредитную карточку. Хилый замок поддался сразу. — Кажется, я должен перенести тебя через порог? — Знаешь что, купи-ка себе дом, а уж потом… В холле было полно паутины и помета, оставленного различными грызунами. Обои выцвели. По ним лениво полз какой-то жирный жук с твердым панцирем. — Когда, интересно, Винсент Прайс спускался по этим ступеням в последний раз? Эд огляделся и увидел покосившийся косяк. — Тут нужно только прибраться хорошенько. — Ага, да еще продезинфицировать все основательно. Крысы есть? — В подвале, наверно, есть, — беззаботно откликнулся Эд и вошел в помещение, бывшее когда-то гостиной. Это была вытянутая в длину комната с высокими потолками и огромными заколоченными окнами. Камин вроде стоял прочно, но изнутри был изрядно выпотрошен. Полы под плотным слоем пыли и сажи, вероятно, были из дуба. — Эд, это место… — В перспективе замечательно. В кухне есть встроенная кирпичная печь. Знаешь, какие тосты в ней получаются? — Но ты же покупаешь дом не для выпечки хлеба. — Бен вернулся в холл, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на какую-нибудь живность. — О Боже, в потолке дыра. Фута четыре в ширину, не меньше. — Я же не перечень своих работ составляю, а говорю о месте, где собираюсь дожить до конца своих дней. В этот момент таракан размером с ноготь большого пальца сорвался со стены и упал прямо к их ногам. Бен брезгливо отшвырнул его. — Не может быть, чтобы ты всерьез затеял этот переезд. — Разумеется, всерьез. Наступает день, когда хочется чего-то прочного, постоянного. — Надеюсь, когда я говорил о женитьбе, ты меня не понял буквально? — Свой дом, — между тем продолжал Эд, — мастерская, может быть, садик. На заднем дворе есть неплохое местечко для огорода. Дом дает ощущение цели в жизни. Буду двигаться шаг за шагом. — И это займет у тебя пятьдесят лет. — Лучшего-то все равно ничего нет. Хочешь подняться наверх? Бен снова посмотрел на дыру в потолке. — Мне еще не надоело жить. Сколько? — резко спросил он. — Семьдесят пять. — Семь десять пять? Семьдесят пять тысяч долларов? — Недвижимость в Джорджтауне — штука дорогая. — В Джорджтауне? Боже милосердный, но это же не Джорджтаун! Какая-то живность размером чуть больше таракана закопошилась в углу. Бен потянулся к пистолету. — Первая же крыса, которая попадется мне на глаза, получит пулю. — Это всего лишь полевая мышь. — Эд похлопал приятеля по плечу. — Крысы предпочитают подвал или чердак. — Так они их внаем взяли? — Оружие Бен на всякий случай оставил наготове. — Послушай, Эд, агенты и строители умышленно отодвигают границу города, у них получается, что Джорджтаун доходит сюда, и тут появляется идиот вроде тебя, готовый выложить семьдесят пять тысяч. — Я предложил только семьдесят. — Ну, так это же совсем другое дело! Всего семьдесят! — Бен принялся было расхаживать по холлу, но тут же попал в огромную паутину. Нещадно ругаясь, он начал счищать ее. — Это семечки, а тебе нужен хороший кусок мяса. — Ага… чувствуешь свою ответственность, — с нескрываемой улыбкой проговорил Эд и отправился на кухню. — Ничего подобного. — Бен сжал кулаки в карманах. — Ну да, да, чувствую. — А вот и двор, мой двор. — Эд пригласил Бена, который поплелся следом за ним полюбоваться на участок. — Думаю посадить базилик, розмарин и немного лаванды — вот здесь, прямо под окном. Бен увидел заросший по колено травой клочок земли, такой крохотный, что газонокосилка не сможет развернуться. — Знаешь, Эд, ты слишком много работаешь, на этом деле мы все слегка свихнулись. Послушай меня, приятель, внимательно и постарайся понять. Здесь все сгнило, повсюду термиты и разные другие твари… — Мне скоро тридцать шесть… — Ну и что? — У меня никогда не было своего дома. — Каждому когда-нибудь исполняется тридцать шесть, но не у каждого есть свой дом. — Да, но у многих никогда и не было своего дома. Мы всегда жили в квартире. Стены и пол кухни были покрыты вековой грязью, но Бен решил больше ничего не говорить. — И еще чердак. Знаешь, там как на выставке — чемоданы, старая мебель, всякие забавные шляпы… Мне нравятся такие штуки! Но прежде всего я займусь кухней. Бен посмотрел на жалкие кустики под окном. — Придется отпаривать, — сказал он, — иначе эти старые обои ни за что не отдерешь. — Отпаривать? — Угу. — Бен вытащил сигарету и ухмыльнулся. — Тебе вообще много чего понадобится. У меня была когда-то знакомая, которая работала в магазине по продаже красителей. Марли… да, вроде ее звали Марли. Может, она и сейчас сделает мне скидку? — А на дровяном складе у тебя нет знакомых? — Надо проверить. Да, чуть не забыл, мне нужно позвонить. Они притормозили у телефонных будок в нескольких милях от дома. Бен отыскал четвертак и набрал рабочий номер Тэсс. Эд тем временем звонил в участок. — Приемная доктора Курт. — Говорит детектив Пэрис. — Сию минуту, детектив, соединяю. Послышался щелчок, потом молчание, потом еще щелчок. — Бен? — Как поживаете, док? — Прекрасно. — Разговаривая, Тэсс собирала со стола бумаги. — Отправляюсь в клинику. — Надолго? — Обычно освобождаюсь в половине шестого — в шесть. Бен посмотрел на часы и внес изменения в свое рабочее расписание. — Отлично. Заеду за тобой. — Но это совершенно не обязательно… — Обязательно. Кто там сегодня? — Не поняла. — Кто из наших сегодня дежурит у тебя? — пояснил Бен, стараясь найти в будке безветренный уголок. — А-а, сержант Биллингс. Бен прикрыл ладонью от ветра спичку, прикурил. Надо же было забыть перчатки. — Пусть Биллингс отвезет тебя в клинику. Тэсс ничего не ответила, но по ее молчанию Бен понял, что она рассердилась, и он с трудом подавил улыбку. — Не вижу причины, почему мне не поехать в клинику самой, как я делаю каждую неделю на протяжении уже стольких лет. — Мало ли что может случиться! Но об этом не стоит думать. Увидимся в шесть. Бен повесил трубку. Она наверняка все еще держит свою, дожидаясь, пока пройдет раздражение и можно будет спокойно ее положить. Швырять по-детски, как делают многие, она себе, разумеется, не позволит. Бен был прав. Тэсс медленно просчитала от пяти до одного и только потом спокойно опустила трубку на рычаг. Буквально в ту же секунду прозвучал зуммер внутренней связи. — Да? — Ей нужно было усилие, чтобы произнести даже это короткое слово. — Вам снова звонят по второму. Называться не хотят. — Ладно, я… — Тэсс сразу поняла, кто звонит. — Соединяйте, Кейт. Тэсс посмотрела на равномерно мигающий сигнал и нажала кнопку одеревеневшим пальцем. — Доктор Курт у телефона. — Я видел вас в церкви. Стало быть, вы пришли. — Да. — Она лихорадочно вспоминала полученные инструкции. Пусть ничего не подозревает, пусть спокойно говорит. — Я надеялась встретиться с вами, поговорить. Как вы? — Вы были там. И теперь все понимаете. — Что я должна понять? — Понимаете величие моего замысла. — Голос звучал спокойно. Решение принято, вера укреплена. — Жертвы, которые вас просят принести, так незначительны в сравнении с воздаянием за преступление. Я рад, что вы там были. Теперь вам все понятно. А то я начал было сомневаться… — В чем? — В своей миссии. — Голос почти пропал, словно говорить даже шепотом о сомнениях — грех. — Но больше не сомневаюсь. Тэсс воспользовалась случаем и спросила: — Где Лаура? — Лаура? — Слышно было, как он заплакал. — Лаура в чистилище, ждет, пока я отмолю ее грехи. Это мой долг. Теперь у нее никого нет, чтобы спасти ее душу, кроме меня и Святой Девы. Итак, Лаура мертва. Сомнений нет. — Должно быть, вы очень любили ее. — Она была лучшей частью меня самого. Мы были связаны еще до рождения. И теперь, прежде чем снова объединиться после смерти, я возмещаю нанесенный ущерб. Теперь вам все понятно. Вы были там. И ваша душа соединится с другими душами. Именем Бога я отпущу вам ваши грехи. — Но ведь нельзя все время убивать! Лауре не нужно, чтобы вы снова убивали. Наступило молчание… три, четыре, пять секунд. — А я думал, вы поняли. Тэсс была знакома эта интонация: обвинение, чувство, что тебя предали. Сейчас он уйдет. — Да нет, думаю, что поняла. А если ошибаюсь, объясните мне. Я хочу понять, хочу, чтобы вы помогли мне понять. Потому нам нужно встретиться. — Ложь. Вся вы — сплошная ложь и грех. Тэсс услышала бормотание — он начал повторять слова молитвы. Связь оборвалась. Вернувшись в инспекторскую, Бен увидел Лоуэнстайн. Она стояла, прислонившись к собственному столу. Прижав плечом трубку к уху, Лоуэнстайн помахала ему свободными руками. — Ни минуты без меня не может прожить, — проговорил Бен, обращаясь к Эду. Он словно бы потянулся обнять ее, но на самом деле нацелился не на талию, а на пакетик изюма в шоколаде, лежавший у нее на столе. — Он снова звонил Курт, — сказала Лоуэнстайн. Бен сразу напрягся. — Когда? — Звонок был в одиннадцать двадцать одну. — Удалось установить место, откуда звонили? — Да. — Лоуэнстайн взяла со стола блокнот и передала Бену. — Звонили из того же района, что и в первый раз. Кварталах в четырех от ее работы. Голдман говорит, она вела себя прекрасно. — О Господи, да мы как раз там были. — Бен швырнул блокнот. — Может, даже проезжали мимо него. — Капитан послал Бигсби, Маллендора и нескольких ребят в форме прочесать район и поискать свидетелей. — Нужно помочь им. — Бен, минуту. Он остановился и нетерпеливо посмотрел на нее. Лоуэнстайн прижала мембрану к плечу. — Как раз сейчас капитану передают расшифровку телефонного разговора. Наверное, тебе надо посмотреть. — Прекрасно, по возвращении прочитаю. — А мне кажется, лучше сейчас. В течение нескольких часов работы в клинике Доннерли Тэсс окончательно успокоилась. Здешними пациентами были и бизнесмены, страдающие маниакальной депрессией, и наркоманы, лишенные спасительной дозы. Раз или два в неделю, если позволяло расписание, Тэсс работала здесь вместе со штатными врачами. С некоторыми больными она встречалась всего лишь раз или два, с другими — из недели в неделю, а с иными — из месяца в месяц. Тэсс занималась по возможности здешними пациентами потому, что это была не элитарная больница, куда обращаются богатые, не способные самостоятельно справиться со своими душевными недугами или дурными пристрастиями. С другой стороны, это и не заштатная клиника, которой руководят идеалисты без гроша в кармане. Это солидное, действующее учреждение, где лечат душевнобольных людей из самых разных слоев общества. Например, на втором этаже лежала женщина с болезнью Альцгеймера. Она шила внучкам куклы, а затем, совершенно забыв об их существовании, сама стала играть в эти куклы. Был тут и мужчина, представляющий себя Джоном Кеннеди: он целыми днями сочинял разнообразные речи. Буйные занимали третий этаж. Здесь охрана была гораздо серьезнее. Массивные застекленные двери заперты, на окнах решетки. Здесь Тэсс и провела большую часть дня. К пяти она совершенно выдохлась. Почти час она проговорила с шизофреником, страдающим тяжелой формой паранойи, который сначала ее непристойно ругал, а затем запустил подносом с завтраком. Не без внутренних колебаний Тэсс ввела ему дозу торазина. Возможно, всю оставшуюся жизнь он будет держаться на лекарствах. Когда пациент успокоился, Тэсс оставила его одного и отправилась в ординаторскую немного отдохнуть. Сегодня ей предстояла еще одна встреча — с тридцатисемилетней Лидией Вудс, матерью троих детей. Она занималась домашним хозяйством, работала брокером на бирже, а также была президентом Ассоциации родителей-учителей. Лидия отменно готовила, посещала все школьные мероприятия. В результате была провозглашена «Деловой женщиной года»: новой женщиной, которой все по плечу и которая со всем справляется. Два месяца назад на одном из школьных представлений с ней случился тяжелый припадок. В конвульсиях она каталась по полу; испуганные родители решили, что у нее эпилепсия. Когда ее доставили в больницу, выяснилось, что ее состояние — реакция, наступившая в результате долгого воздержания от приема наркотиков, причем сильных, вроде героина. Безупречный мир Лидии Вудс держался на валиуме и алкоголе до тех пор, пока муж не пригрозил разводом. В доказательство она полностью отказалась от наркотиков и, не обращая внимания на свое физическое состояние, попыталась сохранить прежний образ жизни. И вот теперь, хотя на ноги ее поставили, с Лидией приходилось вести очень много бесед о причинах и следствиях. Тэсс на лифте спустилась на первый этаж и попросила историю болезни Лидии Вудс. Внимательно просмотрев ее, Тэсс сунула карту под мышку. Палата, где она лежала, находилась в конце коридора. Дверь была открыта, но Тэсс все равно постучала. Шторы задернуты, в комнате — полумрак. Рядом с кроватью — цветы, алые гвоздики с легким и приятным запахом. Больная сидела на постели, подобрав ноги и уставившись в голую стену. Она даже не заметила прихода Тэсс. — Привет, Лидия. — Тэсс положила историю болезни на столик и огляделась. Вчерашняя одежда Лидии кучей валялась на полу в углу. — Темно здесь, — сказала Тэсс и взялась за штору. — Мне так нравится. Тэсс посмотрела на съежившуюся на кровати фигуру. Нужны решительные меры. — Ну а мне нет, — просто сказала она и раздвинула шторы. Свет залил комнату. Лидия перевернулась и посмотрела в окно. Ни причесаться, ни наложить косметику на лицо она не удосужилась. У рта залегли глубокие, тяжелые складки. — Это моя комната! — Ваша. Я слышала, вы слишком много времени проводите в одиночестве. — А вы что здесь делаете? Плетете корзинки под орехи и фрукты? — На вашем месте я бы почаще выходила прогуляться, — сказала Тэсс, не притрагиваясь к карте. — Мне нечего здесь делать. Я не хочу здесь оставаться. — Никто вас и не держит. — Тэсс пристально посмотрела на Лидию. Та выпрямилась на кровати и закурила сигарету. — Это не тюрьма. — Вам легко говорить! — Вы стали пациенткой этого заведения по собственной воле. Когда решите, что вам здесь больше не нужно оставаться, можете выписаться. Лидия ничего не ответила, продолжая курить. Молчание затянулось. — Смотрю, у вас вчера был муж? — Ну и что? — Лидия мельком глянула на цветы и тут же отвела взгляд. — Вы рады? — Просто счастлива! — с ехидством проговорила она. — Счастлива, что предстала перед ним в таком виде. — Она яростно выдрала из головы клок немытых волос. — Приводи, говорю, детей, путь тоже полюбуются, в какую уродливую каргу превратилась их мать. — А вы знали, что муж должен прийти? — Да. — У вас в палате есть душ, шампунь, косметика. — А разве не вы говорили, что я все время стараюсь спрятаться за что-то? — Одно дело костыли в виде порошков, пилюль и выпивки, и совсем другое — привести себя в порядок перед встречей с мужем. Нет, Лидия, я уверена, вы нарочно хотели показаться ему в таком виде. Чтобы он вас пожалел? Почувствовал себя виноватым? Удар пришелся в цель. Как Тэсс и предполагала, Лидия начала заводиться. — Лучше заткнитесь. Это совершенно не ваше дело. — Все-таки муж принес цветы? Чудесные гвоздики. Лидия вновь посмотрела на цветы. Только от одного их вида ей захотелось заплакать, избавиться от чувства горечи, смешанной с самоуничижением, которое сделалось для нее чем-то вроде щита. Лидия схватила вазу с цветами и швырнула ее изо всех сил в стену. Звон разбившегося стекла донесся до коридора, где ждал, как ему было велено, Бен. Он мгновенно вскочил и бросился к раскрытой двери, но путь ему преградила сестра. — Прошу прощения, сэр, но вам туда нельзя. Доктор Курт занята с пациентом. — Не давая Бену пройти, сестра сама направилась к палате. — А, это вы, миссис Райдел, — послышался спокойный, безмятежный голос Тэсс. — Принесите, пожалуйста, совок и веник, миссис Вудс надо немного прибраться. — Даже не подумаю! — закричала Лидия. — Это моя комната, и я не хочу ее подметать. — Тогда глядите под ноги, чтобы не наступить на стекло. — Я ненавижу вас. — Увидев, что Тэсс даже не поморщилась, Лидия крикнула еще громче: — Я вас ненавижу! Слышите? Ненавижу! — Да слышу, прекрасно слышу. Только интересно, на кого вы кричите, Лидия, на меня или на себя? — Кем вы себя вообразили? — Руки у Лидии сильно дрожали, как отбойный молоток; даже пепел с сигареты она стряхнула с трудом. — При ходит, понимаешь, сюда каждую неделю с видом праведницы в таких шикарных костюмах и думает, что я душу наизнанку буду выворачивать. Черта с два. Вы что же думаете, я начну исповедоваться перед ледышкой, перед женщиной, которая всю жизнь только и знает, что работать да работать? Перед мисс Само Совершенство, которая между делом попользует какого-нибудь беднягу-психа, а потом отправится домой и все забудет? — Я ни о чем не забываю, Лидия. В противоположность Лидии Тэсс говорила совершенно спокойно, но все равно в коридоре Бен слышал каждое ее слово. — Меня от вас тошнит. — Впервые за день Лидия с трудом поднялась с кровати. — Просто тошнит от этих ваших итальянских туфель, золотых булавочек-заколочек и вообще от вашего безупречного вида. — Я вовсе не безупречна, Лидия. Но любовь и уважение — вовсе не награда за безупречность. На глазах у Лидии показались слезы, но Тэсс даже не попыталась успокоить ее. Еще не время. — Слушайте, а вы знаете, что такое ошибка? И вообще, что вам известно о моей жизни? Кто бы и что бы ни говорил, у меня дела ладились. Ладились! — А я и не спорю. Но ничто не может ладиться бесконечно, если не признавать свои ошибки. — Я была ничуть не хуже вас, даже лучше. И платья были такие же, и дом… А ненавижу я вас потому, что одним своим видом вы напоминаете мне о прошлом. Убирайтесь! Убирайтесь и оставьте меня в покое! — Хорошо. — Тэсс поднялась и взяла со стола историю болезни. — Приду на следующей неделе. — А если захотите — раньше. — Она пошла к двери, но по дороге обернулась. — У вас по-прежнему есть свой дом, Лидия. На пороге стояла сестра с совком и веником в руках. Тэсс взяла их и поставила на пол у стены. — Я скажу, чтобы принесли новую вазу для цветов. Тэсс вышла в коридор и на секунду прикрыла глаза. Такую откровенную злобу, даже если знать, что идет она от болезни, а не от сердца, выдержать не так-то просто. — Док? Тэсс встряхнулась и открыла глаза. Впереди, в нескольких шагах от нее, стоял Бен. — Ты что-то рано. — Ага. — Он подошел и взял ее за руку. — Что тебе надо в этом заведении? — Как что? Ведь это моя работа. Тебе придется подождать, я должна сделать запись. — Тэсс пошла в сестринскую. Взглянув на часы, она взялась за ручку. Бен наблюдал за ней. Похоже, эта отвратительная сценка, свидетелем которой он стал случайно, никак не повлияла на Тэсс. Делала она свои записи с совершенно непроницаемым видом и наверняка по делу. Но ведь был, был краткий миг, когда, выходя в коридор, Тэсс казалась такой беззащитной! Хоть и владела она собой полностью, давалось ей это явно с большим трудом. Бену это не нравилось, как не нравилось и заведение с его голыми стенами и тупыми несчастными лицами обитателей. Тэсс протянула историю болезни сестре, сказала несколько слов, относившихся, видимо, к женщине, которая только что на нее кричала, и снова посмотрела на часы. — Извини, что заставила ждать, — проговорила Тэсс, подходя к нему. — Сейчас, только пальто возьму. Может, подождешь на улице? Когда она вышла наружу, Бен стоял у края газона, сосредоточенно покуривая сигарету. — Ты так и не дал мне договорить по телефону. А я хотела сказать, что не о чем было беспокоиться, я сюда езжу постоянно, и без всякого сопровождения. Бен докурил сигарету и тщательно загасил окурок. — Почему ты позволила ей нести этот бред? Тэсс глубоко вздохнула и взяла его за руку. — Ты где машину поставил? — Что за дурацкая манера у психиатров — отвечать вопросом на вопрос? — Есть, есть такая манера. Понимаешь, если бы она сегодня не накинулась на меня, ничего не получилось бы. А так, впервые за все время наших встреч, мы хоть немного продвинулись. Ну так все-таки где ты поставил машину? Холодно. — Да тут, недалеко. — Довольный, что дежурство в клинике осталось позади, Бен зашагал рядом с ней. — Он снова звонил тебе. — Да, сразу после тебя. — Тэсс попыталась подойти к этому делу с тем же профессиональным хладнокровием, что и к своим пациентам в клинике. — Удалось засечь откуда? — Из автомата, не дальше, чем в паре кварталов от тебя. Никто ничего не видел. Но мы продолжаем опрашивать людей. — Эта его Лаура… Она умерла. — Ну, это и я вычислил. — Бен потянул было дверцу машины, но снова захлопнул. — Точно так же, как вычислил, что следующая на очереди — ты. У Тэсс и мускул не дрогнул, она даже не побледнела. Впрочем, другого Бен и не ожидал. Она просто кивнула, как бы принимая информацию к сведению, и взяла его за руку. — Можешь сделать мне одолжение, а? — Можно попробовать. — Тогда давай сегодня не говорить на эту тему. — Тэсс… — Ну пожалуйста. Завтра я иду с тобой к капитану Харрису. Разве это так долго, нельзя подождать до завтра? Бен прижал к ее щекам холодные ладони. — Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Чего бы это мне ни стоило. — Стало быть, — улыбнулась Тэсс, — беспокоиться мне не о чем, не так ли? — Ты для меня очень много значишь, — серьезно сказал Бен. Таких слов от него не слышала ни одна женщина. — И я хочу, чтобы ты это знала. — Тогда отвези меня домой, Бен. — Она прикоснулась губами к его ладони. — И докажи на деле. Глава 13 В коридоре перед инспекторской образовалась грязная лужа. Дежурный драил пол. В воздухе стоял отвратительный запах половой тряпки и человеческого пота. Автомат, раздававший черный кофе, кофе со сливками, а в минуты хорошего настроения и горячий шоколад, будто раненый солдат, опирался на плечо собрата — хранителя шоколадок «Херши» и леденцов. Перед ним лежал целый взвод бумажных стаканчиков. Бен нашел место почище и провел Тэсс к двери. — Что, снова бунтует? Мужчина в сером пыльном комбинезоне, с седыми от пыли волосами поднял голову. — Вы бы, парни, перестали молотить кулаками эти штуковины: посмотрите, какая здоровенная вмятина образовалась. — Он показал пальцем в сторону автоматов, при этом на пол вдруг пролилась очередная порция кофе, смешавшаяся с лизолом. — Черт знает что! — Верно. — Бен злобно посмотрел на автомат со сладостями. Последнюю вмятину на нем оставил вчера лично он, потеряв в недрах прожорливого автомата очередной полтинник. — Надо чтобы кто-нибудь занялся ими наконец. Смотрите под ноги, док. — Он повел Тэсс в инспекторскую, где заливались телефоны, хотя было всего восемь утра. — Пэрис, — Лоуэнстайн щелчком отправила бумажный стаканчик в мусорную корзину. Ударившись о край, он благополучно опустился на дно, — дочь капитана родила вчера вечером. — Вчера вечером? — Бен подошел к своему столу и бегло просмотрел листок, на котором были записаны звонки. Один — от матери, она напоминала, что почти месяц он у нее не был. — Без двадцати пяти одиннадцать. «Черт, не могла подождать еще пару дней, тогда у меня был бы пятнадцатый в лузе, впрочем, еще один шанс остается», — подумал он и спросил: — Надеюсь, родился мальчик? — Девочка, семь фунтов семь унций. — Ну конечно, так я и знал! Лоуэнстайн встала, окинув Тэсс быстрым профессиональным взглядом. Тут же по-женски оценила сумочку из змеиной кожи, которая, по ее прикидке, тянет не меньше, чем на сто пятьдесят; ощутила легкий укол зависти. — Доброе утро, доктор Курт. — Доброе утро. — Кофе хотите или еще чего-нибудь? Если подождете, через несколько минут мы все соберемся в зале, пока надо еще кое-что выяснить. — Незаметно принюхиваясь, Лоуэнстайн почувствовала запах настоящих французских духов. — Спасибо, подожду. — Присядьте, капитан сейчас освободится, — предложил Бен, оглядываясь в поисках чистого стула, — мне нужно сделать пару звонков. Неожиданно за дверью послышалась отборная ругань, затем что-то с грохотом упало на пол. Тэсс обернулась, и в то же самое время из щели под дверью потекла грязная вода. А потом началось невообразимое. Длинноногий негр со связанными за спиной руками был уже почти у двери, когда на шее у него сомкнулись железные пальцы полицейского. — Эй, посмотрите, что он натворил! — Почти подпрыгивая от негодования, в проеме двери появился дежурный. Он так тряхнул шваброй, что во все стороны разлетелись грязные брызги. — Я буду жаловаться в профсоюз, будьте уверены! Пытаясь освободиться от железной хватки, арестованный извивался, как выброшенная на берег форель. — Эй, убери-ка щетку. — Тяжело дыша, с покрасневшими от усилий щеками, полицейский попытался уклониться от нового фонтана брызг, а чернокожий завизжал тонким голосом. — Ты что, Маллендор, со своими клиентами справиться не можешь? — Бен неторопливо двинулся на помощь. В этот самый момент арестованный ухитрился вонзить зубы в руку своего стражника. Тот зарычал от ярости и боли, а его пленник, освободившись от железных пальцев на шее, ринулся на Бена. — Да помоги же! Этот малый не человек, а просто лютый зверь. — Маллендор схватил арестованного за воротник, и тот оказался зажатым между ним и Беном. На мгновение показалось, что сейчас они пустятся плясать румбу, но вместо этого все трое заскользили по мокрому полу и. рухнули — образовалась куча мала. Лоуэнстайн, сложив руки, спокойно наблюдала за происходящим. — Может, разнимете их? — не удержалась Тэсс. — У этого малого на запястьях наручники, да и весит он не больше ста фунтов, сами справятся. — Я не хочу в камеру. — Чернокожий катался по полу, визжал, извивался и норовил двинуть Бена коленом, что ему наконец удалось. Угодил он прямо в пах. Бен рефлекторно выставил локоть и попал арестованному в адамово яблоко. Тот обмяк, Бен навалился на него. Рядом тяжело дышал Маллендор. — Спасибо, Пэрис. — Маллендор поднял прокушенную руку и принялся внимательно изучать следы зубов. — Черт, наверное, придется делать уколы. Как только мы добрались до участка, этот придурок словно спятил. Прерывисто дыша от боли в паху, Бен с трудом поднялся на колени, упершись руками в пол. Дышал он прерывисто, в паху у него горело. Со свистом втягивая воздух, он тем не менее проговорил: — Этот сукин сын мне яйца в живот вогнал. — Извини, Бен, мне, право, очень неловко. — Маллендор вынул носовой платок и стер кровь с руки. — Ну ничего, теперь он у меня не пикнет. Оторвав руки от пола, Бен полуприлег, прислонившись к стене. — Ради всего святого, отведи его поскорее в камеру, а то очухается и снова начнет бузить. Пока Маллендор возился со своим пленником, еще не пришедшим в себя, Бен сидел на полу не двигаясь. Холодная кофейная жижа добралась ему до колен, потом до бедер и наконец растеклась по рубашке. Но даже почувствовав вокруг себя мокроту, Бен не встал. Он пытался понять, почему ударившее его колено оказалось таким острым. Прежде чем вернуться в коридор, где стоял бойлер, дежурный в сердцах с грохотом шваркнул шваброй о пустое ведро. — Буду жаловаться начальнику. Пол был уже почти вымыт. — Да, не повезло тебе. — Бен посмотрел ему вслед и почувствовал поднимающуюся от паха к голове боль. — Да ладно, Пэрис, не расстраивайся. — Лоуэнстайн прислонилась к дверному косяку, стараясь не угодить ногой в тонкий кофейный ручеек. — Пока еще есть надежда, что ты по-прежнему жеребец. — Поцелуй меня в задницу. — Ну, милый, ты же знаешь, какой у меня ревнивый муж. Тэсс склонилась над Беном, приговаривая что-то утешительное. Она нежно погладила его по щеке, но в глазах у нее прыгали озорные искорки. — У вас все будет в порядке. — О да, все просто потрясающе! Обожаю принимать кофе через кожу. — Дело привычное, верно? — Верно, верно. — Не хотите ли встать? — Нет. — Бен подавил желание запустить пальцы между ног, чтобы убедиться, что все на месте. Чувствуя приближающийся смех, Тэсс зажала ладонью рот. Она искоса, внимательно посмотрела на Бена, но от этого захотелось еще больше смеяться. В ее голосе булькали смешинки, словно пузырьки в газировке: — Но нельзя же вот так лежать в луже целый день! От вас пахнет, как в кафе с давно не мытыми полами. Бен взял за руку Тэсс, которая все еще пыталась подавить приступ смеха. — Сейчас потяну как следует, и вы окажетесь рядом со мной, док. — Тогда вам придется взять грех на себя, не говоря уж о расходах на химчистку. В комнату быстро, словно он все еще шагал по улице, ворвался Эд. Маневрируя между лужами, он доедал йогурт — свой ежедневный завтрак. Облизав ложку, он остановился перед напарником, полулежащим на полу: — Доброе утро, доктор Курт. — Доброе утро. — Тэсс поднялась, продолжая борьбу со смехом. — Отличный денек! — Да, только немного холодновато. — По радио передали, что к полудню будет почти пятьдесят. — Как я посмотрю, вам двоим очень весело, — заметил Бен, — даже очень. Тэсс откашлялась: — Бен… С Беном произошло небольшое недоразумение. Увидев кофейную жижу, стекавшую по стене, Эд поднял свои кустистые брови, словно удивляясь. — Только воздержись от своих студенческих шуточек, — предупредил его Бен. — Студенческих? — Эд, с удовольствием проговорив это слово, передал Тэсс пустую картонку из-под завтрака и, взяв напарника под мышки, без малейшего усилия поставил его на ноги. — У тебя, пардон, штаны мокрые. — Я тут усмирял арестованного. — Да? Ну что ж, порой и такое случается, особенно когда дел невпроворот. — Пойду переоденусь, — пробормотал Бен. — А ты последи, чтобы доктор от смеха не лопнула. — Бен, слегка расставив ноги, пошел по коридору. Эд взял у Тэсс пустую коробку и пластмассовую ложечку: — Кофе не хотите? — Нет. — Даже это коротенькое словечко далось ей с трудом. — С меня кофе здесь и так хватает. — Подождите буквально одну минуту, и я провожу вас к капитану. Все собрались в комнате для совещаний. Хотя обогреватель многообещающе гудел, пол оставался холодным. Харрис опять проиграл в ежегодной борьбе за ковер. Чтобы сохранить тепло, были опущены шторы, но все — бесполезно. Кто-то прикрепил к ним плакат, призывавший американцев экономить энергию. Тэсс присела к столу. Рядом устроился Эд. Из чашки чая, стоявшей перед ним, доносился легкий аромат жасмина. Лоуэнстайн присела на краешек небольшого письменного стола, медленно покачивая ногой. Бигсби согнулся на стуле, аккуратно положив на колено очередной бумажный носовой платок. От сильного насморка нос его стал красным. Родерика не было — он долечивал свой грипп в постели. Харрис стоял у зеленой доски, на которой столбиками были написаны имена жертв с относящимися к ним данными. На стене висела карта города с воткнутыми в нее четырьмя булавками с голубыми шляпками, рядом — пробковая доска, к которой прикреплены черно-белые фотографии с мест преступлений. — У всех есть распечатки телефонных разговоров доктора Курт? Так холодно, подумала Тэсс, по-деловому сказано: распечатки; боль, таящаяся в этих «распечатках», им недоступна. — Капитан Харрис. — Тэсс перелистала собственные записи. — Последний отчет с комментариями и прогнозами находится у меня. Но может быть, вам и вашим офицерам интересно мое мнение об этих звонках? Харрис согласно кивнул, обхватив руками спинку стула у себя за спиной. Мэр, пресса, начальник полиции — все словно в горло вцепились. Господи, когда же все это кончится и можно будет взять на Руки новорожденную внучку! Стоило увидеть ее в окне родильного дома, как жизнь приобрела новый смысл. — Звонок этого человека ко мне был вызван испугом. Теперь не он сам, а болезнь управляет его поступками. Последняя… — Ее взгляд остановился на фотографии Анны Ризонер. — Последняя жертва в его замысел не входила. — Тэсс облизнула губы и мельком глянула на Бена, который как раз входил в комнату. — Он ждал меня, именно меня. Что касается других, то трудно судить, по какому принципу он их выбирал. Относительно Барбары Клейтон можно с уверенностью сказать, что это просто стечение обстоятельств: у нее сломалась машина, а он оказался рядом. В моем же случае все было заранее продумано. Он знал меня по фотографиям в газетах. Тэсс приостановилась, полагая, что Бен пройдет и сядет рядом с ней, но он продолжал стоять, прислонившись к косяку двери. Их разделял стол. — Рациональная часть сознания, управляющая его повседневной жизнью, все больше и больше уходит из-под его контроля. Но вот появилась надежда на помощь со стороны человека, который, единственный из всех, не проклиная его, как другие, пытается понять происходящее с ним, к тому же чем-то напоминает Лауру, да так сильно, что пробуждает чувство любви и полного отчаяния. Можно с уверенностью утверждать, что в ночь убийства Анны Ризонер он ждал меня, желая поговорить со мной, объяснить причину своих вынужденных злодеяний. Исходя из результатов вашего расследования, можно также утверждать, что раньше у него такой потребности не было. Из распечаток, которые лежат перед вами, видно, что он снова и снова просит меня понятъ. В данном случае я для него вроде дверной петли, а дверь открывается в обе стороны. — Она сложила руки и показала ими, что имеет в виду. — Он взывает о помощи, затем болезнь начинает овладевать им еще сильнее, и тогда он хочет поскорее завершить свою миссию. Должны быть еще две жертвы, — спокойно сказала Тэсс, — или, как это ему самому представляется, еще две «спасенные души»: сначала я, потом он сам. Эд своим четким почерком делал пометки на полях распечатки. — А что может заставить его изменить план? Если ему не удастся добраться до вас, выбрать другую жертву? — Ему нужна я. Он уже трижды говорил со мной. Он видел меня в церкви. Он живет в мире знаков и символов. Я была в церкви. В его церкви. Я напоминаю ему Лауру. Я предлагала ему свою помощь. И чем ближе я становлюсь, тем сильнее становится потребность в завершении своей миссии именно после меня. — Вы по-прежнему полагаете, что он ждет восьмое декабря? — Лоуэнстайн держала распечатку в руках. — Да. Не думаю, что он переменит свой план. Анна Ризонер оказалась для него слишком большой ошибкой: не та женщина, не тот день… — Тут у Тэсс свело желудок, и ей с трудом удалось взять себя в руки. — А не может быть так, — заговорил Эд, — что, коль скоро он нацелился именно на вас, все произойдет раньше? — Не исключено. При душевных заболеваниях всякое бывает. — Круглосуточное наблюдение остается в силе, — заявил Харрис, — ваши телефоны буду прослушиваться, а вас будут охранять, пока мы не поймаем этого типа. Ну а пока хотелось бы попросить вас вести обычный образ жизни. Он ведь наблюдает за вами, знает ваше расписание. Мы быстрее выловим его, если вы будете казаться ему легкой добычей. — Почему бы не сказать ей все начистоту? — проговорил Бен, глядя на Харриса и продолжая стоять у двери с засунутыми в карманы руками. Голос его звучал спокойно, но Тэсс достаточно было взглянуть на Бена, чтобы понять, что творится у него внутри. — Вы ведь хотите использовать ее как наживку. Харрис молча посмотрел на него и заговорил спокойным, ровным голосом: — Доктор Курт оказалась в особом положении. И то, чего хочу я, значительно меньше того, чего хочет убийца. Именно поэтому ее будут охранять везде: и дома, и на работе, и в любом месте, куда бы она ни пошла. — А не лучше ли всего было бы ей недели на две уехать в какое-нибудь тихое и безопасное место? — предложил кто-то из офицеров. — Это вариант изучался и был отвергнут. — Отвергнут? — Бен резко шагнул вперед. — Кем отвергнут? — Мною. — Положив руки на папку с документами, Тэсс сидела неподвижно. Едва взглянув на нее, Бен обрушился на Харриса: — С каких это пор мы стали пользоваться услугами гражданских лиц? Пока она появляется на людях, ей грозит опасность. — Ее охраняют. — Ну да. Но все мы знаем, что всякое бывает. Достаточно одного неверного шага, и ее фотография появится вон там, на доске. — Бен. — Лоуэнстайн протянула к нему руку, но он отбросил ее. — Не можем мы рисковать, зная точно, что он нацелился именно на нее. Ей следует отправиться в безопасное место. — Нет. — Тэсс так сцепила руки, что пальцы побелели. — Своих пациентов я могу лечить только в клинике либо у себя в кабинете. — Своих пациентов вы можете лечить, только оставаясь живой. — Бен резко повернулся к ней и со всей силой нажал ладонями на стол. — Так что берите отпуск и отправляйтесь на Мартинику или в Канкун. Я не хочу, чтобы вы впредь занимались этим делом. — Ничего не получится, Бен. Конечно, пациентов на несколько недель я могу оставить, но от всего остального-то не уйдешь. — Пэрис! Бен, — тут же поправился Харрис, стараясь говорить спокойно. — Доктор Курт знает, на что идет. Здесь она под защитой. Доктор Курт считает, что убийца выслеживает именно ее. И коль скоро она решила действовать совместно с полицией, мы способны обеспечить ей самое надежное прикрытие и пресечь любые поползновения со стороны убийцы. — Нужно заменить ее женщиной-полицейским. — Нет. — Тэсс медленно поднялась. — Я не хочу, чтобы вместо меня мертвой опять оказалась другая женщина. Только не это. — Ну а я не хочу, чтобы вас нашли где-нибудь в переулке с шарфом, затянутым на шее. — Бен развернулся к ней спиной. — Вы не имеете права использовать ее только потому, что следствие топчется на месте, что у нас всего один свидетель, да и тот полоумный, что у нас всего один магазин, торгующий церковной утварью в Бостоне, и куча психиатрических гипотез. — Я сотрудничаю с доктором Курт, потому что «у нас» четыре убитые женщины. — Внезапная резь в желудке не позволила Харрису повысить голос. — И мне нужно, чтобы каждый из моих офицеров показал все, на что он способен. Возьми себя в руки, Бен, иначе будешь отстранен от дела. Тэсс собрала свои бумаги и незаметно выскользнула из комнаты. Эд немедленно последовал за ней. — Не хотите ли немного пройтись? — спросил он, увидев в холле одинокую фигурку. — Спасибо, не откажусь. Он взял ее под локоть, что в обычной ситуации заставило бы ее улыбнуться: Эд толкнул дверь, их обдало морозным ноябрьским ветром. Небо, без единого облачка, отливало пронзительной, холодной голубизной. Они оба вспомнили, что все начиналось в августе, жарким, душным днем. Эд подождал, пока Тэсс застегнет пальто. — Наверное, ко Дню Благодарения выпадет снег, — сказал он, чтобы прервать молчание. — Похоже. — Тэсс сунула руки в карманы, достала перчатки и натянула их. — Мне всегда так жаль индеек! — Что-что? — Индеек, — повторил Эд, — ну, тех, что к столу подают в День Благодарения. Вряд ли им нравится эта традиция. — Вряд ли. — Оказалось, что Тэсс еще способ на улыбаться. — Вполне с вами согласна. — У него никогда не было так с женщинами. Я имею в виду, как сейчас. С вами. Соображая об услышанном, Тэсс глубоко вздохнула. Раньше ответ находился всегда сразу. — Чем дальше, тем все больше запутывается. — Я давно знаю Бена. — Эд достал из кармана орех, расколол его и предложил Тэсс. Она отрицательно покачала головой, и Эд съел его сам. — И понять, о чем он думает, нетрудно, нужно только внимательно присмотреться к нему. Сейчас ему страшно. Он боится вас и за вас. Тэсс глянула в сторону стоянки и заметила, что правое переднее колесо одной из патрульных машин спустило. Кто-то из полицейских вряд ли будет в восторге… — Не знаю, что делать. Отойти в сторону не могу, но где-то внутри вся дрожу от страха. — Из-за телефонных звонков или из-за Бена? — Иногда мне начинает казаться, что вам следовало бы заняться психотерапией, — негромко проговорила она. — Знаете, если работаешь полицейским, понемногу осваиваешь все. — Я влюблена в него, — медленно произнесла Тэсс. Она вздохнула. — И так все было бы непросто, но сейчас… Нет, я не могу выполнить его желание. — Он это знает. Потому и боится. Он хороший полицейский. И пока он не спускает с вас глаз, вам ничто не грозит. — На это я и рассчитываю. У нас с ним вообще все складывается непросто. — Тэсс повернулась к спутнику. — Вам это известно. И причина известна. — Допустим, мне известно достаточно, чтобы ответить вам: да, есть проблема, и есть причина пока умалчивать о ней, но в свое время он сам все расскажет. Тэсс внимательно вгляделась в скуластое обветренное лицо. — Ему очень повезло, что он работает с вами. — Вот и я ему о том же постоянно толкую. — А ну-ка наклонитесь немного. — Эд повиновался, и Тэсс слегка прикоснулась губами к его щеке. — Спасибо вам. — Ну о чем вы… — И без того красное лицо Эда покраснело еще сильнее. Остановившись на секунду в дверях, Бен посмотрел на них сквозь стекло. Почти весь свой пар он израсходовал на Харриса. Осталась только тупая боль в паху. Он слишком хорошо знал, что такое страх, и сразу распознавал его. — Решил меня заменить? — кротко спросил он. — Если у тебя хватит глупости допустить такое… — Эд улыбнулся и вложил в ладонь Тэсс несколько орешков. — Но в общем-то смотри в оба… Тэсс подкинула орешки, поймала их и молча посмотрела в спину уходящему Эду. Бен в куртке нараспашку стоял рядом с ней и глядел в сторону стоянки. Порыв ветра швырнул на дорогу какой-то небольшой коричневый пакет. — За кошкой некоторое время последит сосед. — Тэсс непонимающе посмотрела на него, и Бен пояснил: — Я хочу перебраться к тебе. Она еще раз посмотрела на спустившее колесо. — Дополнительный пост? — Вот именно. — Но не только, далеко не только это. Он хотел быть рядом с ней и днем, и ночью… — Но объяснить не мог, пока не мог, что еще никогда не жил под одной крышей с женщиной, а теперь хочет. Это означало бы подойти на опасно близкое расстояние к чему-то непривычному, постоянному, а к такому повороту событий он еще не был готов. Тэсс сосредоточенно посмотрела на орешки и сунула их в карман. Как и сказал Эд, разобраться в происходящем с Беном нетрудно, нужно только правильно и внимательно приглядеться к нему. — Я дам тебе ключ, но завтрак готовить не буду. — А как насчет ужина? — Время от времени. — Ну что ж, и это неплохо. Тэсс… — Да? — Если бы я попросил тебя отойти от этого Дела, потому что… — он запнулся и положил ей Руки на плечи, — потому что не смогу пережить, если с тобой что-либо случится, ты согласилась бы? — А ты вышел бы из игры вместе со мной? — Нет. Ты же знаешь, что я должен… — Он резко оборвал себя, пытаясь скрыть смятение под ее пристальным взглядом. — Ладно, нет смысла затевать спор с человеком, который играет в пинг-понг, используя вместо мячика мозговые клетки. Однако начиная с этого момента ты будешь вести себя так, как тебе будет приказано. — Да ведь я же думаю только о том, как тебе помочь, Бен. Обязуюсь подчиняться, пока все не закончится. — Договорились. — Он отодвинулся на такое расстояние, чтобы было понятно, что теперь перед ней полицейский, а не просто мужчина. — Двое полицейских в форме проводят тебя до кабинета. Мы договорились, что консьерж, что сидит у вас в вестибюле, уйдет в отпуск, а на его место сядет наш человек. В приемной попеременно будут дежурить трое наших полицейских. Я буду заезжать за тобой и отвозить домой. Когда не смогу, тебя будут сопровождать эти трое или наши в форме. В пустой квартире на третьем этаже будет наблюдательный пункт. Как войдешь к себе, сразу запирайся, если понадобится выйти, дай им знать и жди, пока они все осмотрят вокруг. — Похоже, что вы все предусмотрели. Бен вспомнил четыре фотографии, прикрепленные к пробковой доске. — Стараемся. И последнее: что бы ни случилось — заговорят ли с тобой у светофора, спросят ли на улице, как пройти… я должен обо всем знать. — Бен, никто не виноват, что все так обернулось: ни ты, ни Харрис, ни я. Просто всем нам надо пройти эту дорогу до конца. — Это я и собираюсь сделать. Ладно, вон наши ребята. Пора тебе… — Хорошо. — Тэсс сделала несколько шагов, но тут же остановилась и обернулась. — Наверное, когда ты при исполнении, целоваться не принято? — Не принято. — Бен наклонился, прижал руки к ее щекам, и, как всегда в таких случаях, у Тэсс начали подкашиваться ноги. Посмотрев в глаза, Бен прижался к ее губам: они были холодными, но мягкими, зовущими. Свободной рукой она вцепилась в его пальто — то ли чтобы удержать равновесие, то ли чтобы задержать его. Бен завороженно смотрел на ее трепещущие ресницы, затем медленно наклонился еще раз и незаметно погладил Тэсс по щеке. — За восемь часов дежурства не забудешь?.. — прошептала Тэсс. — Постараюсь. — Бен отодвинулся, но руки Тэсс не выпустил. — Поезжай аккуратно, не давай повод полицейским штрафовать тебя. — А мне только что прикрепили штрафной талон. — Тэсс улыбнулась. — До вечера. Он выпустил ее. — Я люблю бифштекс немного недожаренный. — А я — почти сырой. Бен видел, как она села в машину и аккуратно выехала со стоянки. Следом двинулась охрана. Тэсс знала, что это был сон, знала, что именно для такого сна были веские и вполне рациональные причины. И все равно ей было страшно. Она бежала. Бежала так быстро, что икру правой ноги свело судорогой. Без конца попадались какие-то коридоры, которые сбивали ее с пути. Но тем не менее Тэсс изо всех сил старалась сохранить направление, зная, что где-то должна быть дверь. Надо только найти ее. С каждым шагом она дышала все тяжелее. Теперь стены стали зеркальными, в них мелькали десятки ее отражений… В руке у нее был портфель. Она бессмысленно посмотрела на него, но из руки не выпустила. Когда стало невмоготу держать его одной рукой, она обхватила его обеими руками и побежала дальше. Теряя равновесие, Тэсс вытянула вперед руку и уперлась в зеркало. Задыхаясь, она смотрела на собственное отражение. На нее глянула из зеркала Анна Ризонер. Зеркало тут же исчезло, и впереди она увидела опять коридор. Тэсс помчалась дальше, по-прежнему стараясь не сбиться с пути. Портфель оттягивал руки, но Тэсс упорно не выпускала его. Тело горело и наливалось усталостью. Тут она увидела дверь. Едва не зарыдав от облегчения, Тэсс рванулась к ней. Заперто. Она принялась лихорадочно искать ключ, который всегда был у нее с собой, но ручка медленно повернулась изнутри… — Бен. — Едва держась на ногах, Тэсс протянула руку в ожидании помощи: ей казалось, что достаточно сделать последний шаг — и она окажется в безопасности. Но перед ней стоял некто в черном и белом: черная ряса, белый воротник. Белый шелк епитрахили. Она увидела, как епитрахиль медленно поднимается и, собираясь в узелки, как в жемчужины, начинает обматываться вокруг ее шеи. Она закричала. — Тэсс. Ну же, Тэсс, маленькая, проснись! Она прерывисто дышала и ощупывала горло. — Успокойся. — Голос Бена в темноте звучал спокойно и ласково. — Вдохни поглубже, расслабься. Я здесь, с тобой. Медленно приходя в себя, она изо всех сил прижалась к его плечу. Ощущая нежные, ласковые руки на спине, Тэсс ни о чем другом не думала, кроме этих рук. Наконец она окончательно проснулась. — Извини, — с трудом выговорила она, выравнивая дыхание. — Просто приснился сон. Извини. — Сладкий, должно быть, сон… — Бен убрал с ее лица волосы. Кожа у нее была липкой от холодного пота. Он собрал простыни и закутал ее в них. — Может, расскажешь? — Просто перетрудилась. — Тэсс подтянула колени к животу и поставила на них локти. — Воды? — Спасибо. Прислушиваясь к звуку льющейся воды из крана, она провела ладонями по лицу. Из двери ванной комнаты пробивалась полоса света — Бен оставил его зажженным. — На, держи. У тебя часто бывают кошмары? — Нет. — Она немного отпила, смочила горло. — Бывали раньше, после смерти родителей. Тогда приходила бабушка, садилась подле меня, да так и засыпала в кресле. — Ну что ж, теперь посижу я. — Бен снова лег в кровать и обнял ее. — Теперь лучше? — Намного. Дурацкое какое-то ощущение. — А с научной точки зрения можно сказать, что при определенных обстоятельствах страх — здоровое чувство? — Пожалуй. — Она положила голову ему на плечо. — Спасибо тебе. — Еще что-то не так? Она допила воду и поставила стакан. — Я старалась, чтобы было незаметно. — Тебе это не удалось. Так в чем дело? Тэсс тяжело вздохнула и поведала Бену о своих переживаниях. — Есть у меня один пациент, вернее, был. Со всем мальчик, ему четырнадцать лет. Алкоголик, страдает тяжелой депрессией, манией самоубийства. Я предложила родителям поместить его в клинику в Виргинии… — А они отказались? — Дело не только в этом. Сегодня он пропустил очередной сеанс. Я позвонила, трубку взяла мать. Она ответила, что, с ее точки зрения, Джо быстро поправляется. О клинике даже говорить не пожелала. Кроме того, она собирается на некоторое время прекратить сеансы лечения. Я ничего не могу с этим поделать. Ничего! — Так вот что доконало Тэсс! — Она не хочет слушать о том, что ни какого улучшения у Джо нет. Я понимаю, что она любит сына, но на глазах у нее шоры, она видит только то, что желает видеть. Я каждую неделю накладываю мальчику повязку на душевную рану, но она не заживает. — Но ведь ты не можешь заставить ее привести к тебе ребенка! А может, перерыв и вправду поможет? Пусть рана проветрится на свежем воздухе. — Очень хотелось бы в это верить… Даже не сами слова, а тон, каким они были сказаны, заставили его теснее прижать к себе Тэсс. Когда он проснулся от ее крика, кровь словно застыла в жилах. Теперь она снова начала циркулировать. — Послушайте, док, мы оба занимается таким делом, в котором нередко теряют людей. Порой среди ночи просыпаешься и бессмысленно вглядываешься в стену, в окно… а нужно всего лишь отключиться, повернув выключатель. — Знаю. Правило номер один: профессиональное хладнокровие. Почувствовав прикосновение его волос к щеке, Тэсс повернулась к нему: — Как тебе это лучше всего удается? Даже в полумраке было видно улыбку Бена. — Что, интересно? — Да. — Она провела рукой по его боку, опустилась ниже и остановилась на бедре. — Почему-то именно сейчас мне особенно интересно. — Обычно помогает это. — Одним ловким Движением Бен перевернул ее так, что она оказалась сверху. Он почувствовал упирающиеся в него тугие груди, вдохнул аромат волос, упавших на его лицо. Откинув их, Бен прижался к ее губам. «Как хорошо с ней», — подумал он. Мягкое прикосновение пальцев подобно благословению. В ее нерешительности было что-то такое, что его еще сильнее возбуждало. Когда он провел пальцами по внутренней поверхности ее бедер, Тэсс вздрогнула, и он понял, что она хочет его, но что-то ее еще сдерживает. Бен никак не мог понять, почему от близости с ней не пропадает ощущение новизны. Когда бы он ни обнимал ее: в темноте ли, в тишине ли, — всякий раз было такое чувство, словно это впервые. Было в ней что-то такое, чего ему раньше недоставало, но об этом он не догадывался. Тэсс легонько прикасалась губами к его лицу. Ему отчаянно захотелось перевернуть ее на спину, войти в нее и не выходить, пока оба не насладятся. С другими женщинами именно последняя доля секунды — момент безумия — стирала все остальное. Но с Тэсс его захватывает все — прикосновения, шепот, мягкость губ… Он подавил первый приступ желания, и они словно поплыли в небытие. «Он умеет быть таким деликатным», — подумала Тэсс. Прежде, когда она занималась любовью, все получалось быстро и нетерпеливо. С ним все было по-другому. Когда она меньше всего ожидала, он становился таким нежным и неторопливым, что сердце ее готово было разорваться от сладкой истомы. Вот и сейчас он позволил ей ощупывать все его тело, которое она уже знала не хуже, чем свое. В спальне слышались вздохи и шепот ожидания. Он запустил пальцы в копну ее волос, она теснее прижалась к нему: сначала робко, потом все решительнее и решительнее… Как затвердела, как напряглась его плоть, и радостно было сознавать, что она тому причиной. Бедра у него были длинные и узкие. Почувствовав скользящий по ним ее язык, он весь изогнулся, словно лук. Ее пальцы продолжали гладить его грудь. Она почувствовала, как задрожало его сильное тело. Потом на место пальцев пришли губы, и Тэсс глубоко вздохнула. О кошмарах она и вовсе забыла. К нему прикасались и другие женщины. Их было слишком много, но ни одной из них не удавалось так возбудить его. Теперь он часами готов был лежать, впитывая каждое, даже мимолетное, ощущение. Ему хотелось, чтобы она дрожала и покрывалась испариной, как он. Он сел и крепко сжал ее руки. Довольно долго они смотрели друг на друга, освещенные лишь узкой полоской света. Дыхание Бена становилось все тяжелее и прерывистее. Глаза потемнели и наполнились страстью. В комнате повис терпкий запах желания. Бен начал медленно укладывать ее, пока спина Тэсс наконец не коснулась постели. Не выпуская рук, он начал ласкать ее губами и языком, стараясь довести до экстаза. Мягко, даже немного застенчиво, она ответила на его ласки. Тело ее задрожало и изогнулось, но не от желания освободиться, а от невыразимого наслаждения. Его язык скользнул по ее телу, проник внутрь, и ей почудилось, что легкие у нее вот-вот разорвутся. Бен почувствовал ее напряжение и услышал стон — наступил момент высшего восторга. Запах сделался еще резче. Когда он вошел в нее, она обмякла, будто была без костей. • — Я хочу видеть тебя. Изо всех сил он обхватил ее и, хотя тело его было напряжено, начал двигаться медленно, удивительно медленно. Она застонала и открыла глаза, чувствуя вновь поднявшееся в ней желание. Она попыталась было произнести его имя, но губы ее не слушались, а руки вцепились в смятые простыни. Бен зарылся лицом в ее волосы, затем расслабленно откинулся на спину. Глава 14 — Спасибо, что нашли время встретиться, монсеньор, — проговорила Тэсс, усаживаясь напротив Логана. Должно быть, ее пациенты при первом свидании с ней чувствуют себя так же, как в данный момент она, сидя перед священником. — Всегда рад вас видеть. — Он непринужденно устроился за своим письменным столом. Твидовый пиджак висел на спинке стула, рукава рубашки были закатаны, обнажая крепкие бицепсы, покрытые короткими полуседыми волосами. Не в первый раз Тэсс подумала, что ему сподручнее было бы находиться на теннисном корте или на поле для регби, чем читать проповеди с амвона и вдыхать запах ладана. — Чаю? — Нет, спасибо, монсеньор, ничего не надо. — Поскольку мы коллеги, отчего бы вам не называть меня Тимом? — Да, так будет проще. — Тэсс улыбнулась и заставила себя расслабиться. — Позвонила я вам сегодня случайно, но… — Когда одному священнику плохо, он обращается к другому. Когда проблемы у ученого… — Логан не договорил, а Тэсс почувствовала, что прилагаемые ею усилия способствуют спаду напряжения. — Вот именно. — Пальцы, нервно сжимавшие сумочку, разжались. — Полагаю, ваше замечание говорит о том, что к вам обращаются и те и другие. — Это также означает, что, когда мне самому приходится туго, у меня есть возможность выбирать… Тут есть свои «про» и «контра», но вряд ли вы пришли ко мне обсуждать тяжбу Фрейда с Иисусом Христом. Что же привело вас ко мне? — Да многое. У меня нет ощущения, что я нашла ключ к сознанию… ну, того человека, которого ищет полиция. — А вы считаете, что должны были найти? — Если принять во внимание, как глубоко я увязла в этом деле, можно было ожидать большего. — Она махнула рукой, продемонстрировав этим жестом неуверенность и даже какую-то безысходность. — Я разговаривала с ним трижды. И мне не по себе оттого, что из-за страха, а возможно, и эгоизма я никак не могу задеть в нем нужную струну. — А вы знаете, где эти струны? — Искать их — моя профессия. — Тэсс, нам обоим известно, что шизоидное со стояние — это хаос и дороги, ведущие к главному, могут здесь постоянно меняться. Даже если подвергнуть его интенсивной терапии, притом в идеальных условиях и в течение многих лет, понадобятся годы для поиска правильного ответа. — О, это мне известно. С логической, медицинской, точки зрения, известно. — Да, эмоционально — дело другое. Эмоционально. Она ежедневно имеет дело с человеческими эмоциями. Но, как выяснилось, открывать свою душу другому — куда труднее. — Я знаю, что профессионально это неправильно, и это тревожит меня, боюсь, что не смогу быть объективной. Монсеньор Логан, Тим, на месте женщины, которую убили, должна была быть я. Я видела ее в том переулке и не могу забыть. Глаза у Логана были добрые, но сострадания в его взгляде Тэсс не увидела. — Вини себя — не вини, свершившегося уже не исправишь. — Это мне тоже понятно. — Тэсс встала и подошла к окну. Внизу группа студентов пересекала газон, торопясь к началу очередного занятия. — Можно задать вам вопрос? — Разумеется. Отвечать на вопросы — моя профессия. — Вас не смущает, что этот человек был священником, а возможно, и сейчас им остается? — То есть вы хотите сказать, смущает ли лично меня, потому что я священник? — Логан в раздумье откинулся на спинку стула, сложив на груди руки. В молодости ему приходилось боксировать, в том числе и за пределами ринга, и костяшки пальцев стали у него грубыми и бесформенными. — Да, должен признаться, отчасти это меня задевает. Разумеется, если разыскиваемый человек — священник, а не программист, например, дело приобретает особый драматизм. Но ведь священники — не святые, а такие же земные люди, как, условно говоря, монтеры, сельскохозяйственные рабочие или психиатры. — Когда его поймают, вы возьметесь его лечить? — Если попросят, — после паузы ответил Логан, — и если я сочту, что смогу помочь ему. Но обязанным я себя не считал бы и ответственности не чувствовал в отличие от вас. — Чем страшнее становится, тем больше я начинаю думать о том, что ему помощь просто необходима. — Тэсс опять повернулась к окну. — Вчера мне приснился сон, страшный сон. Я плутала по каким-то коридорам, которые затем превратились в лабиринт, продолжала бежать, хотя знала, что это всего лишь сон. Мне было жутко. Потом стены превратились в зеркала, и я стала наталкиваться на собственное отражение. — Тэсс машинально прижала руку к оконному стеклу, словно это было зеркало из ее сна. — У меня был портфель, но он был таким тяжелым, что мне пришлось тащить его двумя руками. Остановившись перед одним из зеркал, я увидела вдруг не свое отражение, а Анны Ризонер. Потом оно исчезло так же внезапно, как и появилось, а я побежала дальше. Впереди показалась дверь, я ринулась к ней, но, когда добралась до нее, она оказалась запертой. Я металась в поисках ключа, как сумасшедшая, но нигде не могла его найти… Тут дверь открылась… Как только я подумала, что спасена, передо мной появился мужчина в рясе и епитрахили. Тэсс повернулась к Логану, но не смогла заставить себя сесть. — Конечно, я могла бы представить развернутый и детальный анализ этого сна. Боязнь выпустить ситуацию из-под контроля, усталость, отказ отойти от этого дела, чувство вины перед Анной Ризонер, отчаяние от того, что не могу найти ключ к сознанию этого человека, — словом, провал, полнейший провал. О страхе за свою жизнь она не сказала ни слова. Логану это показалось весьма любопытным и красноречивым. Либо она еще не осознала опасности, либо как-то связывает ее со страхом поражения. — Так вы уверены, что у вас ничего не получится? — Да, и меня это страшно угнетает, — призналась она, сопровождая свой ответ самоуничижительной улыбкой. Тэсс погладила мягкую обложку старинной Библии; орнамент на ней оказался глубоким. — Наверное, во мне говорит оскорбленная профессиональная гордость. — Гордость гордости рознь. Вы дали полиции все, что может дать профессиональный психиатр, Тэсс. Вам нечего стыдиться. — Раньше у меня никогда не было такого чувства, честное слово. Во всяком случае, себя я не стыдилась. Я хорошо училась, заботливо ухаживала за дедом, пока врачебная практика не стала у меня отнимать почти все время. Что до мужчин, то после одной истории, случившейся еще в колледже, я всегда старалась быть независимой. И все было нормально, пока… словом, до самого последнего времени. — Тэсс, что касается этого уголовного дела, то вас привлекли к нему лишь в качестве консультанта, а найти этого человека — дело полиции. — Может, мне и следовало ограничиться консультацией, может быть, — прошептала Тэсс, поправляя волосы, — но полной уверенности у меня нет. Да откуда ей взяться? Ведь этот человек с отчаянием и мольбой в голосе обратился ко мне. Могу ли я, как и любой другой врач, остаться глухой и не попытаться откликнуться на зов о помощи? — Одно дело — лечение, если для этого представится возможность, другое — ответственность за последствия болезни этого человека. — Логан сплел пальцы и положил руки на стол. В его хмуром взгляде появилось участие. — Если говорить с ходу, не изучив предварительно ваш отчет, я бы решил, что этого человека тянет к вам, потому что он чувствует в вас сострадание и незащищенность. Поэтому вам надо быть настороже — избыток первого может заставить его воспользоваться вторым. — В такой ситуации мне трудно действовать по правилам. Бен, то есть детектив Пэрис, предложил мне уехать из Вашингтона. В первый момент у меня и впрямь возникло импульсивное желание отправиться куда-нибудь подальше. Сесть в самолет и улететь куда глаза глядят в надежде, что по возвращении все будет позади и жизнь войдет в свое русло — потечет тихо и плавно, как прежде. — Встретив спокойный, терпеливый взгляд Логана, Тэсс умолкла, затем закончила: — Теперь я себя почти презираю за эту слабость. — А не думаете ли вы, что в такой неординарной ситуации это совершенно нормальная реакция? — Будь я пациентом — да. — Тэсс улыбнулась. — Но я врач. — Послушайте, Тэсс, существуют же вещи, которые просто не в нашей власти. — Я не курю, почти не пью. — Тэсс вернулась на место. — Наверное, я склонна к греху. — Я не занимаюсь сексом, — жалобно сказал Логан, — наверное, поэтому я склонен к курению и выпивке. — Он взглянул на нее и с удовлетворением отметил, что Тэсс немного смягчилась. Исповедь, как ему было известно, целительна для души. — Следовательно, вы никуда не уезжаете из Джорджтауна и продолжаете сотрудничать с полицией. Ну и как вы себя при этом чувствуете? — Нервничаю, — не задумываясь призналась Тэсс, — неприятно, знаете ли, ощущать за собой постоянную слежку, и это не просто… — она осеклась и покачала головой, — трудно, потому что знаю, что представляет собой этот человек. — Большинство людей назвали бы его просто убийцей. — Да, но помимо того, он еще и жертва. Нервирует меня не только его слежка, но и постоянная полицейская охрана, что тоже не очень приятно, И тем не менее я довольна, что решила поступить именно так, как поступила, не вышла из игры и не удрала. Хочу помочь этому человеку. Теперь для меня это очень важно. Столкнувшись с ним во сне, я совершенно обезумела, а значит, обманула и его, и себя. В следующий раз этого не допущу. — Не сомневаюсь. — Логан взял старый, немного затупившийся нож для резки бумаги — память о Давнем, юношеском путешествии в Ирландию, и провел ногтем по его рукоятке. Он дорожил им, как, впрочем, и массой других, казалось бы, ненужных вещей. Тэсс он тоже дорожил, хотя она и не была «ненужной вещью». — Надеюсь, вы не обидитесь, если я дам вам совет: когда все закончится, поезжайте ненадолго куда-нибудь отдохнуть, снять напряжение. Даже самым стойким натурам напряжение и переутомление вредны. — Я воспринимаю это не как совет, а как указание врача. — Ну и умница. Как там Бен? — Встретив невинный взгляд, Логан улыбнулся. — Ну-ну, не прикидывайтесь, даже священник способен учуять намечающийся роман. — Наверное, Бен — тоже моя проблема, вдобавок ко всем остальным. — А роман и должен быть проблемой. — Логан отложил нож в сторону. — Вы продолжаете играть в независимость? — Нет. И он, кажется, тоже отказался от этой позиции. Но пока мы, скорее, приглядываемся друг к другу. Он… по-моему, мы очень привязались друг к другу, а вот верить еще не научились. — Ну, вера, настоящая вера, приходит не сразу. Мы с ним пару раз толковали о деле, а однажды даже изрядно выпили в одном маленьком баре. — Правда? Он мне ничего не рассказывал. — Дорогая моя, с чего бы мужчине признаваться в том, что он надрался в компании священника? Ладно, хотите знать мое мнение о детективе Пэрисе? — Пожалуй, хочу. — На мой взгляд, он — очень хороший, надежный человек. Такие регулярно, раз в месяц навещают мать, даже если не хочется. Они не поклоняются слепо правилам, но почти никогда не нарушают их, потому что уважают порядок и понимают суть закона. Чувствуется в нем какая-то тревога, но он не выпускает ее наружу. Бен, правда, отвернулся от церкви, но не из-за лени, а оттого, что во многом у церковников не сходятся концы с концами. Он остался католиком до мозга костей. — Довольный собой, Тим откинулся на спинку стула. — Психологический анализ — мой конек. — Не сомневаюсь. — Тэсс достала из портфеля папку. — Поэтому надеюсь, что и в этом случае вы окажетесь на высоте. Капитану Харрису я все объяснила. Здесь мой последний отчет с записями моих телефонных разговоров с этим человеком. Вот если бы вам удалось совершить чудо! — Посмотрим, что получится. — Спасибо, что уделили мне столько времени. — Всегда в вашем распоряжении. — Логан проводил ее до двери. — Тэсс, если вас будут преследовать кошмары, дайте мне знать. Помощь никогда не помешает. — Где-то я уже слышала эти слова. Тэсс вышла из приемной, и Логан закрыл за ней дверь. Он видел, как она вышла из здания. Следовать за ней опасно, но он считал, что время осторожности прошло. Она остановилась у машины и пошарила по карманам в поисках ключей. Голова у нее склонилась, словно в мольбе. В груди у него что-то сжалось, в голове раздался знакомый звон. Он сунул руку в карман пальто и нащупал белую шелковую ткань. Какая она прохладная, мягкая… Прикосновение успокоило его. Тэсс вставила ключ в замок дверцы. Если не терять времени, то с этим делом наверняка можно покончить в считанные минуты. Он сжимал и разжимал пальцы, сердце колотилось где-то в горле. Под ногами у него зашелестели почти рассыпавшиеся в пыль листья. Скверно она выглядит! Скоро, очень скоро на нее снизойдет покой. На всех снизойдет покой! Он увидел, как она садится в машину, услышал стук дверцы, потом заработавший двигатель. Из выхлопной трубы вырвалось облачко дыма. Машина плавно тронулась со стоянки и выехала на дорогу. Дождавшись, пока полицейский автомобиль тоже скроется за поворотом, он пошел к своей машине. Теперь она едет к себе в кабинет, а он будет продолжать свою вахту. Все-таки момент еще, видимо, не настал. Еще есть время помолиться за нее. И за себя тоже. Тэсс положила трубку на рычаг и откинулась на спинку стула, прикрыв глаза. Если воспользоваться спортивной терминологией, то выбила она приблизительно пятьсот очков. Для спортсмена ее класса результат «так себе». Джо Хиггинс. Как она может лечить его, если даже поговорить с ним нельзя? Мать твердит: Джо больше не пьет, с ним все в порядке и поэтому нечего смущать его психоаналитическими сеанса-ми. Беседа оказалась безрезультатной. В запасе у нее остался один выстрел, и промах недопустим. Слегка наклонившись, Тэсс нажала кнопку вызова секретаря: — Кейт, когда у меня следующий сеанс? — Через десять минут. — Хорошо. Соедините меня, пожалуйста, с До нальдом Монро. — Сию минуту. В ожидании Тэсс принялась листать медицинскую карту Джо. Она отчетливо вспомнила последний с ним разговор. — Смерть не такое уж важное событие, — проговорил мальчик. — Почему ты так говоришь, Джо? — Потому что так оно и есть. Люди умирают. — Так заведено. — Да, смерть неизбежна, но к ней не следует стремиться. Даже старики, больные борются за жизнь, потому что она драгоценна. — Говорят, со смертью приходит покой. — Да, многие верят, что смерть — это еще не конец. Но каждый из нас приходит в этот мир не случайно. Жизнь — это дар, правда, не всегда легкий и, конечно, не совершенный. Чтобы усовершенствовать жизнь — ради себя и других, требуется немало усилий. Какое у тебя любимое блюдо? Он равнодушно посмотрел на нее: — Наверное, спагетти. — С фрикадельками или с соусом? На его лице слегка обозначилась улыбка, но это была все-таки улыбка! — С фрикадельками. — Допустим, ты никогда не ел спагетти с фрикадельками. Цвет неба от этого не изменится, оно останется голубым, Рождество все равно будут праздновать раз в год, однако чего-то специфического тебе не будет хватать. Точно так же, не будь среди людей тебя, ну, скажем, не родился ты и все, у нас все равно существовали бы небо и рождественские праздники, однако чего-то нам все-таки не хватало бы. Включилась внутренняя связь, и Тэсс вернулась к действительности: — Господин Монро на первой линии. — Спасибо, Кейт. Добрый день, господин Монро! — Здравствуйте, доктор Курт. Что-нибудь случилось? — Да, господин Монро. На мой взгляд, это очень серьезно. Я категорически возражаю против прекращения курса лечения Джо. — Прекращения курса? О чем вы? — Господин Монро, вы знаете, что мальчик пропустил последний сеанс? Наступило молчание, после чего был едва слышный усталый вздох: — Нет, видимо, это его собственная инициатива. Я поговорю с Лоис. — Господин Монро, с вашей женой я уже беседовала. Она решила отказаться от лечения. Насколько я понимаю, для вас это новость. — Да. — Очередная пауза и протяжный вздох. — Доктор Курт, Лоис хочет, чтобы Джо вернулся к нормальной жизни, тем более что ему, похоже, гораздо лучше. Мы сообщили ему, что у него будет брат или сестра. Его реакция показалась обнадеживающей. Он собирается помочь мне покрасить детскую. — Рада это слышать, господин Монро. И все-таки, на мой взгляд, прекращать лечение слишком рано. Более того, я по-прежнему считаю, что клиника, о которой мы говорили, окажет на него целительное воздействие. — Лоис категорически против. Прошу прощения, доктор Курт, я ценю ваше внимание, но в данном случае я на стороне жены. Тэсс с трудом подавила вспышку гнева. Неужели он не понимает, что должен быть на стороне мальчика? Что им обоим нужно быть на его стороне? — С вашей точки зрения, вы должны выступать перед Джо единым фронтом. Это понятно. Однако, господин Монро, не знаю, как мне вас убедить, но Джо по-прежнему нужна постоянная врачебная помощь. — А может, вы слишком сгущаете краски, доктор Курт? Джо не пьет и не бывает в компании, к которой привык, когда пил. Даже отца уже две недели не вспоминает. Эти слова насторожили Тэсс. — Этот факт свидетельствует лишь о том, что Джо подавляет свои чувства в себе. Его эмоциональное состояние сейчас крайне неустойчиво. Поймите же, когда чувство собственного достоинства почти утрачено, самоубийство кажется довольно простым поступком. Я боюсь, я просто впадаю в панику при мысли о том, что может случиться непоправимое. — Доктор Курт, мне кажется, что вы преувеличиваете. — Уверяю вас, ничуть. Поймите же наконец, Джо мне не нужен для статистики. Больше всего хочется, чтобы лечение закончилось, но только тогда, когда он будет готов к этому. Однако профессиональный опыт, а также интуиция подсказывают мне, что такой момент пока не настал. — Попробую убедить Лоис снова привести Джо к вам. — По тону чувствовалось, что он хочет побыстрее прекратить разговор. — Это другие перерезают себе вены или глотают таблетки целыми упаковками, другие, но только не он. — Господин Монро, а самого-то Джо вы спрашивали, хочет ли он встречаться со мной? — Доктор Курт, я постараюсь что-нибудь сделать, обещаю вам. — В его голосе явно слышалось нетерпение, скорее раздражение. — Я использую все свое влияние, чтобы Джо встретился с вами хотя бы еще раз. Вы сами убедитесь, насколько ему лучше. Вы очень много сделали для него, доктор Курт, но если мы сочтем, что Джо поправился, сеансов больше не будет. — Перед тем как принять окончательное решение, прошу вас проконсультироваться с кем-нибудь еще из специалистов. Возможно, вы и правы, не веря моим словам. Я могла бы порекомендовать вам превосходных психиатров, практикующих в наших краях. — Поговорю с Лоис. Мы обдумаем ваше предложение. Благодарю вас, доктор Курт, вы оказали Джо неоценимую помощь, — сухо, скороговоркой закончил беседу с врачом Монро. Еще недостаточную, подумала Тэсс, опуская трубку на рычаг. Далеко не достаточную. — Доктор Курт, к вам господин Гроссман. — Хорошо, Кейт, пусть заходит. — Тэсс взяла медицинскую карту Джо, но в стол не убрала, просто отодвинула в сторону, чтобы она была под рукой. Последний пациент ушел около пяти. В кабинет заглянула Кейт: — Доктор Курт, господин Скотт не записался на следующий сеанс. — А мы с ним закончили курс лечения. — Правда? — Кейт с облегчением прислонилась к двери. — Здорово вы с ним управились! — Хотелось бы верить. Можете переложить его медицинскую карту из ящика постоянных пациентов в архив. — С удовольствием. — Не спешите, оставьте до завтра. А теперь, если торопитесь, имеете шанс уйти ровно на минуту раньше. — Следите по часам. Доброй ночи, доктор Курт. Зазвонил телефон, и Тэсс сама сняла трубку. — Не беспокойтесь, Кейт, я уже говорю. Идите Домой. — Не выпуская трубки из рук, Тэсс сделала глубокий вдох. — Доктор Курт, — представилась она. — Привет, док! — Бен, — напряжение немного спало. В трубке был слышен отдаленный перезвон телефонов, гул голосов и треск пишущих машинок, — ты все еще на работе? Он вспомнил прошедший день и почти физически ощутил зловонную грязь, от которой не так-то легко отмыться. — Дел невпроворот. Послушай, может, по пути купить пиццу или что-нибудь еще? Я, наверное, закруглюсь через час-другой. — Идет, Бен, я — послушное создание. — Буду иметь в виду. А сейчас отправляйся домой и запри дверь. — Слушаюсь! — До скорого, умница. Только повесив трубку, Тэсс поняла, как тихо в кабинете. Она всегда была довольна, когда выдавался на работе часок для себя: привести в порядок стол, закончить записи. Но сейчас тишина казалась гнетущей. Обругав себя дурой, она взяла медицинскую карту Скотта. Все, дело закрыто. Успех всегда ободряет. Она заперла в шкаф медицинские карты и кассеты с записями бесед с сегодняшними пациентами. Карта Джо Хиггинса осталась на столе. Понимая, что это, вероятно, пустая трата времени, Тэсс положила ее в портфель. Задание на дом. Трижды Тэсс ловила себя на том, что при взгляде на дверь у нее учащается пульс. Смешно. Снова выругав себя и встряхнувшись, она села просматривать дела на следующий день. В приемной, напомнила она себе, двое полицейских, внизу — один. Но всякий раз, прислушиваясь к гудению лифта, она вздрагивала. Можно пойти домой, но квартира пустая. А сейчас, когда с ней жил Бен, она не хотела оставаться в одиночестве. К чему все это приведет? Вздохнув, она принялась собираться, думая только о Бене Пэрисе. Ну, выдающийся доктор Курт, как вам удается справляться с проблемой влюбленности? Далеко не лучшим образом, призналась она себе, доставая пальто из шкафа. Будь сейчас весна, можно было бы объяснить мечтательную задумчивость и появляющуюся безо всякого повода улыбку. Умные люди, подумала она, влюбляются только в это время года, когда все дышит свежестью и кажется, что так будет всегда. Тэсс подошла к окну. Деревья, выстроившиеся перед фронтонами домов, были черными и голыми. Видневшиеся тут и там кустики травы пожелтели и пожухли. Люди кутались в пальто и поеживались от ветра. Да, это не весна, подумала Тэсс, по-дурацки как-то все получается. Все спешат домой… И тут она увидела его… Одетый в черное пальто, он неподвижно стоял за молодыми деревцами. У Тэсс перехватило дыхание и подогнулись ноги. Выслеживает — ждет и выслеживает. Она инстинктивно бросилась к телефонному аппарату. Надо позвонить в вестибюль, думала она, лихорадочно нажимая кнопки. Или в полицию. Сказать, что он здесь, следит за ней. А потом спуститься вниз. Спуститься! Такую малость она должна сделать. Но когда она снова посмотрела в окно, его не было. Не набрав до конца номер, она продолжала держать трубку и смотреть на улицу. Его там не было. Просто кто-то шел домой, утешала себя Тэсс. Шел домой после рабочего дня — доктор или юрист, или банковский служащий. Она заставила себя вернуться к столу и спокойно поставить аппарат на место. Она гоняется за призраками. Ноги у нее все еще были ватными, и она присела на край стола. Медленно, постепенно она приходила в себя. Диагноз: острая паранойя. Предписание: горячая ванна и спокойный вечер с Беном Пэрисом. Почувствовав себя лучше, Тэсс натянула кашемировое пальто, взяла портфель и перебросила через плечо сумку. Заперев кабинет, она направилась к выходу, но вдруг увидела, как поворачивается ручка двери, ведущей из коридора в приемную. Из похолодевших рук выскользнули ключи. Она шагнула назад к только что запертой двери. Дверь в приемную немного приоткрылась. Тэсс хотела крикнуть, но не могла: от страха сдавило горло. Она, как зачарованная, смотрела на открывающуюся все шире и шире дверь… Здесь не было извилистого коридора, по которому можно убежать, здесь негде было спрятаться. Тэсс глубоко вздохнула и поняла, что полагаться ей остается только на себя. — Есть тут кто-нибудь? — О Боже, Фрэнк, это ты… — Тэсс прислонилась к двери кабинета. Ноги у нее были словно ватные. — Что ты здесь выискиваешь? — Я шел к лифту и увидел у тебя свет. — Он улыбнулся, довольный, что застал ее одну. — Только не говори мне, что ты снова собираешься работать дома. — Фрэнк шагнул в приемную, предусмотрительно прикрыв за собой дверь. — Нет, свое грязное белье я оставляю здесь. — Тэсс подняла ключи. Она так злилась на себя, что ей захотелось врезать ему как следует. — Слушай, Фрэнк, у меня был тяжелый день, и мне не до твоих неуклюжих ухаживаний. — Право, Тэсс… — Фрэнк вытаращил глаза и еще шире улыбнулся от смущения, — я и не знал, что ты можешь быть такой… агрессивной. — Если ты не дашь мне пройти, тебя ждет более близкое знакомство с эти ковром. — Как насчет того, чтобы пропустить по рюмочке? — О Боже! — Она рванулась к нему, схватила за рукав свежевыглаженного пиджака и вытащила в холл. — Или, может, поужинаем у меня дома? Стиснув зубы, Тэсс выключила свет и заперла дверь. — Фрэнк, отчего бы тебе не отказаться от своих сексуальных иллюзий и не написать книгу? Это спасло бы тебя от кучи неприятностей. — Тэсс быстро прошла мимо него и вызвала лифт. — Первая глава была бы о тебе. Она набрала в легкие воздух и принялась считать от десяти до одного. К удивлению, это ничуть не успокоило ее. Подошел лифт, Тэсс шагнула в кабину, обернулась и загородила вход. — Фрэнк, если тебе нравится форма собственного носа, задержись, дай мне спуститься одной. — А то поужинаем, а после — в горячую ванну? — Двери уже закрывались. — Я знаю одно местечко, где подают чудесные котлеты по-киевски. — Подавись ты своими котлетами, — прокричала она, прислонившись к задней стенке кабины лифта. Тэсс уже почти добралась до дома, когда ее начал одолевать смех. Оказывается, если постараться, можно забыть о следующей по пятам полицейской машине и выкинуть из головы, что на третьем этаже твоего дома фараоны пьют кофе и смотрят по телевизору очередной выпуск новостей. Из-за дорожного происшествия на Двадцать третьей улице она ехала лишних пятнадцать минут, но это не испортило настроения. Открывая дверь в квартиру, она что-то напевала… Пожалев мимоходом, что не купила свежих цветов, Тэсс прошла прямо в ванную и разделась. Как и в прошлый раз, она надела шелковое кимоно, пустила воду и добавила двойную порцию мыльной пены. Затем отправилась в гостиную и включила магнитофон. Послышался голос Фила Коллинза. Он радовался жизни и любви. «И я тоже», — подумала Тэсс, погружаясь в горячую, душистую воду. Нынче вечером она не упустит ни минуты этой радости. Открывая дверь, Бен почувствовал, что возвращается домой. Правда, мебель чужая и картины выбраны не им, но все равно он у себя дома. От картонной коробки шло тепло. Бен поставил ее на обеденный стол, покрытый льняной скатертью, которую, представилось ему, чуть ли не целую неделю вышивала какая-нибудь маленькая французская монашенка. Больше всего ему хотелось забраться в постель и заснуть минут эдак на шестьсот. Рядом с картонкой из-под пиццы Бен поставил бумажный пакет, снял пальто и бросил его на спинку стула. Затем отстегнул кобуру и положил на сиденье. Он вдыхал ее запах, который ощущался даже здесь, у самой двери. Мягкий, тонкий, изысканный. Купаясь в этом аромате, он чувствовал, как трудно противостоять желанию, которое ему предстояло обуздать. — Тэсс! — Я сейчас в ванне. Одну минуту. Бен пошел на запах и шум воды. — Привет! Встретившись с ее взглядом, Бен заметил, что она покраснела. Чудная, подумал он, присаживаясь на край ванны. В постели заставляет мужчину дышать, как загнанная лошадь, и краснеет, когда застаешь ее в ванне. — Я не знала, когда ты придешь. — Тэсс пришлось сделать над собой усилие, чтобы не залезть в воду еще глубже. — Просто нужно было подбить кое-какие дела. Смущение исчезло так же быстро, как и пришло. — Тяжко сегодня пришлось? На тебе лица нет. — Скажем, это был один из неприятнейших дней на работе. — А поподробнее не хочешь рассказать? — Он вспомнил кровь. Даже в его профессии так много ее бывает редко. — Может, попозже…. Тэсс села в ванне, протянула руку и погладила его по лицу. — Тут хватит места для двоих, если будешь хорошо себя вести. Что доктор Курт прописывает от переутомления? Почему бы тебе не воспользоваться ее надежными рецептами? — Пицца остынет. — Обожаю холодную пиццу! — Она принялась расстегивать на нем рубашку. — Знаешь, у меня тоже был странный день. Закончился он приглашением на котлеты по-киевски и горячие источники. — Правда? — Бен встал и расстегнул брюки. Какое-то незнакомое, неприятное чувство охватило его — такое испытывают мужчины, которым прежде никогда не приходилось ревновать всерьез. — А разумно ли было отклонять такое предложение ради пиццы и мыльных пузырей? — И уж совсем глупо отказываться от общества привлекательного, преуспевающего и фантастически занудливого доктора Фуллера. — Такие вроде в твоем вкусе, — пробормотал Бен, присаживаясь на стульчак, чтобы снять туфли. — Зануды в моем вкусе? — Тэсс откинулась назад и удивленно подняла брови. — Спасибо большое… — Я про то, что это врач, костюм-тройка и в бумажнике золотая карта «Америкэн Экспресс». — Ясно. — Посмеиваясь, она принялась намыливать ноги. — А у тебя золотой карты нет? — Хорошо еще, что у Сирса мне продают в кредит нижнюю одежду. — Ну что ж, в таком случае, не знаю, стоит ли пускать тебя ко мне в ванну. На нем остались только джинсы, да и те уже висели до колен. — Я серьезно, Тэсс. — Вижу. — Она схватила несколько мыльных пузырей и задумчиво посмотрела на них. — Судя по всему, это должно означать, что меня ты считаешь практичной материалисткой, которой важно только положение мужчины и которая просто время от времени не прочь завести приятную интрижку. — Ничего подобного я не имел в виду. — Бен опять устало присел на край ванны. — Просто у меня такая работа, что каждый день приходится иметь дело со всякой мерзостью. Он почувствовал прикосновение влажной ласковой ладони. — Что, особенно скверный день выдался? — Да не в этом дело. — Он на мгновение задержал ладонь, задумчиво разглядывая ее. Рука у Тэсс была маленькая и узкая, кисть тонкая. — Мой отец продавал подержанные машины. Магазинчик был на самом краю города. У отца были три спортивные куртки, и он водил «Де Сото». Мать поджаривала ему булочки, когда могла позволить себе купить их. О развлечениях в городе они могли только мечтать. Я кое-как окончил школу, пробился в колледж, где проучился два года, потом академия, а всю остальную жизнь только и знаю, что разглядываю трупы. — Ты что, пытаешь доказать, что не подходишь мне из-за разницы в происхождении, а также в культурном и образовательном уровне? — Ради Бога, не затевай снова эту бодягу. — Ладно. Тогда попробуем иначе. — Она потянула его в ванну. — Что ты делаешь? — Мыло попало на губы, и Бен сплюнул. — Я ведь еще не разделся. — Ну что поделаешь, если ты такой неповоротливый. Не успел он восстановить равновесие, как она схватила его под мышки и прижалась к нему губами. Часто, как известно даже психиатрам, значение имеют вовсе не слова, а дела. Он еще и не коснулся ее, а по телу уже побежали горячие волны. — Бен… — М-м-м? — Как ты думаешь, имеет ли сейчас значение, что твой отец продавал автомобили, а мой нет? — Нет. — Прекрасно. — Тэсс откинулась и, смеясь, стерла с подбородка мыльную пену. — Ну а теперь, как бы стащить с тебя брюки? Пицца стала твердой, как булыжник, но все равно от нее не осталось ни кусочка. Бен едва дождался, когда вилка Тэсс упрется во влажное дно коробки. — У меня для тебя подарок. — Вот как? — Тэсс с удивлением и какой-то глуповатой радостью посмотрела на бумажный пакет, который он протягивал ей. — И что же в нем? — Вопросы, вечно вопросы. — Он потянул пакет на себя, не давая ей открыть его. — Тебе действительно интересно? — Да. Бен нагнулся к ней и обнял за талию. От обоих все еще пахло душистой пеной. Непросохшие волосы Тэсс заколола шпильками. — Знаешь, мне кажется, я совершенно теряю голову. Да, теряю голову из-за тебя. Закрыв глаза, она подставила губы для поцелуя. — «Крошка Антоний», — сказала Тэсс и про себя пропела несколько нот. — Когда это было — в 61-м, 62-м? — Я предполагал, что психиатричка вроде тебя так примерно и откликнется. — И не ошибся. — Так ты хочешь посмотреть подарок? — Угу. Но тогда отпусти меня, а то я даже открыть пакет не могу. — Ну, это не проблема. — Бен протянул ей пакет. От него не ускользнуло, как изменилось у Тэсс выражение лица, когда она заглянула внутрь. Целая гамма чувств — сурово сдвинутые брови, изумление, усмешка. — Засов. Да, Бен, тебе не откажешь в умении поразить женщину. — Верно, у меня настоящий талант. Губы Тэсс слегка изогнулись. Она поцеловала Бена. — Он всегда будет мне дорог. Если бы был чуть поменьше, повесила бы на грудь, слева, ближе к сердцу. — Меньше чем через час он будет у тебя на двери. Я на днях оставил инструменты в кухонном шкафу. — Весьма предусмотрительно с твоей стороны. — А ты пока найди себе занятие, чтобы не смотреть, как я его прилаживаю. Пока Бен возился с засовом, Тэсс просматривала текст лекции, которую должна была прочитать в следующем месяце в университете Джорджа Вашингтона. Визг дрели и пронзительный звук от соприкосновения железа с деревом ей не мешали. Сейчас ей было даже странно, как это раньше, до появления Бена, она могла выносить полную тишину. Покончив с лекцией и выписками из медицинских карт, которые прихватила с собой, Тэсс повернулась к Бену. Он тоже почти закончил. На двери был новенький и надежный засов. — Вот так-то лучше. — Мой герой! Он закрыл дверь, подбросил в руке связку ключей и положил ее на стол: — Только не забывай запираться. Пойду отнесу инструменты и умоюсь. А ты можешь подмести пол. — Что ж, это справедливо. — По пути к двери Тэсс остановилась и включила телевизор. Передавали новости. Хотя мусора оказалось больше, чем можно было ожидать — засов ведь такой маленький, Тэсс безропотно смела металлическую стружку и ссыпала ее в ведро. Она разгибалась, все еще держа в руках щетку и ведро, когда с экрана донесся голос диктора: — После звонка в квартире одного из домов в 354 северо-западной части города полиция обнаружила три трупа. Пришлось взламывать дверь. Предварительно связанным жертвам нанесены многочисленные ножевые удары. Установлены имена убитых — Джонас Лири, его жена Кэтрин Лири и их дочь-подросток. Предполагается, что мотивом убийства было ограбление. Репортаж с места события Боба Берроуза. На экране появился рослый, атлетического сложения мужчина. В одной руке у него был микрофон, другой он указывал на кирпичное здание у себя за спиной. Обернувшись, Тэсс увидела, что Бен стоит на пороге кухни. Она сразу догадалась, что он был в этой квартире. — О, Бен, как страшно, должно быть, было. — Они пролежали там десять — двенадцать часов. Девочке не больше шестнадцати. — При воспоминании об увиденном у Бена появилось неприятное ощущение в желудке. — Они буквально разрезали ее на части, словно кусок мяса. — Какой ужас! — Тэсс отложила все в сторону и подошла к нему. — Давай присядем. — Наступает момент, — сказал он, продолжая смотреть на экран, — когда кажется, что ко всему привык. Но потом сталкиваешься с сегодняшней ситуацией. Входишь, и тебя выворачивает наизнанку. О Боже, думаешь, этого просто не может быть, потому что люди не способны на такое по отношению к подобным себе. Но где-то в глубине души знаешь — нет, способны. — Присядь, Бен, — негромко проговорила Тэсс, притягивая его к себе на кушетку. — Хочешь, выключу? — Нет. — Он обхватил голову, потом пригладил волосы и выпрямился. Репортер интервьюировал плачущего соседа. — Полетт нередко сидела с моим малышом. Она была славной девочкой. Просто не могу поверить в случившееся. Не могу, и все тут. — Эти подонки от нас не уйдут, — отчасти Бен разговаривал сам с собой. — В квартире была коллекция монет. Довольно жалкая коллекция, долларов на восемьсот, от силы на тысячу. А если скупщику краденого продавать, то и половины не получишь. Из людей сделали месиво всего лишь за кучу старых монет. Тэсс оглянулась на засов, прочно поставленный на дверь. Понятно, почему он принес его именно сегодня. Она придвинулась к нему и, по-женски утешая, прижала его голову к груди. — Они отнесут монеты в ломбард, тут-то вы их и схватите. — У нас уже есть другие наводки. Мы возьмем их завтра, самое позднее послезавтра. Но эти нечастные, Тэсс… Боже милосердный, сколько я служу в полиции, а все не могу привыкнуть к этому. — Глупо говорить тебе — забудь. Могу только сказать — я с тобой. Бен был ей благодарен за все: она помогла перенести кошмар случившегося. Она рядом, и в ближайшие несколько часов только это и имеет значение. — Ты нужна мне. — Он подвинулся и, посадив Тэсс на колени, почти уперся ей носом в шею. — С тобой не так страшно. — Знаю. — Тэсс… даже не знаю, что тебе сказать. В обществе сенаторов я бываю не на высоте. — Бен бросил свирепый взгляд на ухмылявшуюся Лоуэнстайн, повернулся к ней спиной и прижал трубку плечом к уху. — Но это же мой дед, Бен, и, право, он очень славный человек. — Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь называл сенатора Джонатана Райтмора душкой. Из дальнего конца комнаты Бена окликнул Пиломенто. В ответ он кивнул ему: подожди, мол, минуту, сейчас освобожусь. — Просто я не веду его медицинской карты. Так или иначе, это День Благодарения, и мне не хочется его огорчать. А твои родители все равно далеко — во Флориде, кажется, ты говорил? — Им обоим по шестьдесят пять. А родителям в этом возрасте полагается жить во Флориде. — Короче, у тебя семейного обеда на День Благодарения не предвидится. А дедушка, я уверена, будет рад с тобой пообщаться. — М-да. — Бен потеребил ворот джемпера. — Слушай-ка, у меня есть давнее правило по части семейных обедов. — Ив чем же оно заключается? — Я не хожу на них. — Ах вот как? И почему же? — Снова вопросы… — негромко проговорил Бен. — Когда я был помоложе, мать просила приводить домой моих подружек; они быстро находили общий язык — было о чем поговорить… — Ясно. — По интонации голоса можно было сразу догадаться, что Тэсс улыбается. — Вот тогда-то я и решил: матери не показывать своих женщин, к родителям женщин не ходить. Тогда никто не станет строить воздушных замков. — Признаю, смысл в этом есть. Но обещаю, что, если придешь на праздничный обед, ни я, ни дед воздушных замков строить не будем. Мисс Бетт готовит изумительный пирог из тыквы. — Свежей? — Свежее не бывает. — Умная женщина всегда знает, когда остановиться. — Впрочем, у тебя есть время подумать. Я бы не стала тебе надоедать, но со всеми этими делами сама забыла о праздничном обеде, благо дед только что позвонил и напомнил. — Хорошо, подумаю. — И пусть тебя ничто не смущает. Если даже откажешься, я все равно принесу тебе кусок пирога. Ладно, у меня пациент в приемной. — Тэсс.. — Да? — Нет, ничего. Ничего, — повторил он. — До встречи. — Пэрис… — Извини. — Он повесил трубку и обернулся. — Ну, что там у тебя? Пиломенто протянул ему лист бумаги. — В конце концов мы вышли на след того человека, чье имя назвала нам соседка. — Имеешь в виду парня, который крутился возле дочери Лири? — Зовут его Эмос Ридер. Описание довольно общее — соседка видела его только один раз. — «Мерзкий тип» — вот и все, что она сказала о нем. Ничего дурного не было замечено. — Мы всегда проверяем мерзких типов. — Бен уже натягивал куртку. — У меня есть адрес и досье. Засовывая пачку сигарет в карман, Бен обнаружил, что осталось только две: — За что он сидел? — В семнадцатилетнем возрасте порезал какого-то парнишку и очистил у него карманы. У Ридера нашли пакетик наркотиков, на руке — следы от уколов. Потерпевший парнишка выкарабкался. Ридера судили как несовершеннолетнего, подвергли принудительному лечению. Харрис хочет, чтобы вы с Джексоном потолковали с ним. — Спасибо. — Прихватив бумаги, Бен направился в комнату для совещаний, где Эд с Бигсби трудились над делом убийцы-священника. — Поскакали, — коротко бросил он и пошел к двери. Эд двинулся следом, на ходу натягивая пальто: — Что случилось? — Получил наводку по делу Лири. Нашли одного говнюка — любителя поножовщины, который крутился вокруг девушки. Надо расспросить его кое о чем. — Неплохая мысль. — Эд удобно устроился в машине. — А как насчет Тамми Вайнетта? — Мимо. — Бен включил кассету с записью тяжелого рока. Эд поморщился, предпочитая «Рол-линг Стоунз». — Только что звонила Тэсс. — Что-нибудь случилось? — Нет. А впрочем… да. Она хочет, чтобы мы с ней пошли к ее деду на День Благодарения. — Сила! Индюшка в обществе сенатора Райт-мора. Пожалуй, ему необходимо провести совещание своего комитета, чтобы решить, какой соус приготовить — устричный или ореховый. — Я так и знал, что добром все это не кончится. — Назло Эду Бен достал сигарету, хотя курить ему не хотелось. — Кури-кури, мне-то что. На День Благодарения ты поужинаешь с Тэсс и ее дедом. Ну и что с того? — Сначала День Благодарения, затем воскресный обед. А потом появляется тетушка Мейбл и устраивает тебе настоящий шмон. Эд пошарил в кармане и, решив отложить йогурт с изюмом на потом, взял в рот жевательную резинку без сахара. — А что, у Тэсс есть тетушка Мейбл? — Да не в этом дело, важно понять последовательность. — Бен притормозил и остановился у знака «стоп». — Стоит тебе появиться пару раз, как приглашают на свадьбу кузины Лори, а там дядюшка Джо приятельски похлопывает тебя по плечу и спрашивает, а когда же ты отважишься нырнуть. И все это только потому, что съел пюре с соусом. Эд покачал головой: — Забавно! Да, приходилось мне видеть такое… опасная это штука. Знаешь, Бен, ты лучше бы о чем-нибудь другом подумал. Есть у Тэсс тетушка Мейбл, нет ли — не самая большая твоя забота. Есть и посерьезнее. — Да? И что же именно? — Известно ли тебе, например, как действует непереваренная говядина на кишечник? — О Боже, что за мерзость! — А то! Я хочу сказать, Бен, что тебе лучше подумать о ядерных отходах, кислотных дождях и потреблении холестерина. А к сенатору на ужин можешь смело идти. Если покажется, что он хочет затянуть тебя в лоно семьи, сделай что-нибудь такое, чтобы он перестал думать об этом. — Например? — Например, залезь пальцами в клюквенный соус… Ну вот, приехали. Бен остановил машину и выбросил в окно окурок. — Спасибо, Эд, ты здорово мне помог. — Не за что. Как будем действовать? Не выходя из машины, Бен осмотрел здание. Оно знавало лучшие времена, гораздо лучшие. На паре окон были газеты вместо стекол. Восточная стена сплошь покрыта надписями. Консервных банок и битых бутылок больше, чем травы. — Он живет в триста третьей. Пожарная лестница идет с третьего этажа. Если дверь на засове, мне не хотелось бы гоняться за ним на его территории. — Давай решим, кому идти в дом, а кому прикрывать выход, — предложил Джонсон, доставая из кармана десятицентовик. — Идет. Орел — я иду в дом, решка — влезаю по пожарной лестнице и прикрываю окно. Эд намеревался уже подбросить монетку, когда Бен остановил его. — Нет, нет, не здесь. — И он накрыл ладонь напарника, не давая ему подбросить монету. — Последний раз, когда ты бросал в машине, мне пришлось есть на завтрак гороховые стручки. Лучше выйдем, там места побольше. Они вылезли из машины. Для удобства Эд снял перчатки и сунул их в карман. — Орел, — объявил он, показывая монету. — Не торопись, дай мне занять место. — Пошли. — Бен подбросил носком ботинка горлышко пивной бутылки и пошел к дому. Поднявшись на третий этаж, он расстегнул «молнию» на куртке, внимательно осмотрел площадку и постучал в квартиру номер 303. Подросток с всклокоченными волосами и дыркой вместо переднего зуба чуть приоткрыл дверь. — Эмос Рид ер? — А вы кто будете? Бен показал жетон. — Эмоса нет. Бегает, работу ищет. — Ладно, потолкую с тобой. — А у вас есть ордер или какая другая бумага? — Можем поговорить на площадке, можем у тебя дома, а можем и в центр поехать. Звать-то тебя как? — Я ничего не обязан говорить. Я у себя дома и занимаюсь собственными делами. — Ну конечно, я отсюда чую запах травки, да такой сильный, что и дело можно завести. Хочешь, чтобы я вошел и посмотрел, что у тебя там и к чему? Отдел по борьбе с наркотиками проводит на этой неделе специальную операцию. За каждую сданную унцию порошка я задаром получаю майку. — Кевин Данневилл. — На лбу у малого появились капли пота. — Слушайте, я знаю свои права. Я не обязан разговаривать с фараонами. — Что-то ты нервничаешь, Кевин. — Бен нажал, и дверь приоткрылась пошире. — Тебе сколько лет? — Восемнадцать, но вас это совершенно не касается. — Восемнадцать? А мне кажется, шестнадцать, и ты не в школе. Я могу отправить тебя в отдел по борьбе с малолетними преступниками. Но может, ты расскажешь мне о девочке, отец которой собирал монеты? Кевин скосил глаза, и Бен увидел вмиг изменившееся выражение лица у парня. Он инстинктивно дернулся в сторону, и только это спасло жизнь полицейскому. Брошенный нож, пролетев мимо шеи, глубоко пропорол руку. Бен с силой ударил грудью дверь и с грохотом ввалился в квартиру. — О Боже, Эмос, это же фараон. Ты не можешь убить его. — Кевин отскочил в сторону и наткнулся на стол. На пол упала лампа и рассыпалась на мелкие кусочки. Ридер только ухмыльнулся: — Да я сейчас сердце у этого мудака из груди вырежу. Едва Бен успел отметить, что противник его — мальчишка, наверное, едва школу окончил, как нож снова пролетел совсем рядом. Он увернулся, стараясь одновременно выхватить пистолет левой рукой. Из правой хлестала кровь. Кевин пятился, как краб, не переставая хныкать. За спиной у него с грохотом распахнулось окно. — Полиция! — За окном, расставив ноги и наведя пистолет, стоял Эд. — Бросай нож, иначе стреляю. Ридер, не отрываясь, смотрел на Бена. Из уголка рта у него бежала слюна. Вдруг он захихикал. — Сейчас я тебя немножко порежу, мужичок, на маленькие куски разрежу. — Он прыгнул вперед, подняв нож над головой. Пуля из тупорылого пистолета 38-го калибра попала ему в грудь и отбросила тело назад. На какое-то мгновение он застыл, широко раскрыв глаза. Из груди хлестала кровь. Эд поставил палец на предохранитель. Ридер упал, держа в руке складной стол, который при падении негромко звякнул, ударившись об пол. Ридер умер, не издав и звука. Бен покачнулся и опустился на колени. Пока Эд пролезал в разбитое окно, он вытащил наконец свое оружие. — Стоять, — процедил Бен сквозь зубы, направляя пистолет на Кевина. — Одно движение, и тебя обвинят в сопротивлении полиции. — Это Эмос. Это Эмос всех их кончил, — рыдал Кевин. — Я только смотрел. Клянусь, я был в стороне. — Только пошевелись, сучонок, и я оторву тебе яйца до того, как они тебе понадобятся. Для порядка, хотя в этом не было надобности, Эд обыскал Эмоса и наклонился к Бену. — Как рука? Боль усиливалась, распространяясь с молниеносной быстротой — начала отдаваться в животе, вызывая тошноту. — И надо же мне было выбрать орла! Следующий раз я бросаю. — Идет. Давай-ка посмотрим, что там у тебя. — Позови кого-нибудь убрать все это, а потом отвези меня в больницу. — Главное, артерия не задета, иначе бы вся твоя кровь «А, резус положительный» уже вытекла через такую рану. — Ну, тогда все в порядке. — Он глубоко вздохнул и втянул в себя воздух, когда Эд отдирал от раны рукав рубашки. — Как насчет партии в гольф? — Вот так держи, чтобы кровяное давление не упало. — Эд забрал у Бена револьвер и плотно прижал освободившуюся руку к ране, предварительно замотанной платком. В ноздри Бену ударил запах собственной крови. Ногами он почти касался ног Эмоса. — Спасибо, — сказал Бен. — Все нормально, этот платок уже не раз служил повязкой. — Эд, — Бен искоса посмотрел на Кевина, который, заткнув уши, лежал на полу в позе эмбриона, — у него над кроватью фотография Чарлза Менсона. — Я заметил. Бен сидел на краю стола в кабинете «скорой помощи» и пересчитывал снующих туда-сюда сестер, чтобы не замечать боли от иглы, упорно впивающейся ему в кожу. Доктор, зашивавший рану, весело болтал, прикидывая шансы «Краснокожих» в воскресном матче против «Ковбоев». Рядом за ширмой другой врач с двумя сестрами хлопотали над девятнадцатилетней девушкой, перебравшей кокаина. Бен прислушивался к ее рыданиям, думая о сигарете. — Ненавижу больницы, — пробормотал он. — В этом вы не оригинальны. — Доктор накладывал стежки аккуратно, как старая дева. — Защита у «Краснокожих», как стена! Если будем играть на нижнем этаже, к третьей четверти далласцам придется стоять вокруг и сосать пальцы. — Не самая занимательная картина! — откликнулся Бен. Вокруг было достаточно отвлекающих факторов, чтобы не прислушиваться к тому, как накладывают ему швы, продергивая нитку через проколы. Его внимание было сосредоточено на звуках, доносившихся из-за ширмы. Малышке усиленно продували легкие. Резкий, настойчивый голос требовал, чтобы она дышала в бумажный пакет. — Много у вас таких? С каждым днем все больше и больше… — Доктор сделал очередной стежок. — При удаче мы ставим их на ноги, но только затем, чтобы на ближайшем углу они купили очередную порцию. Так, чудесный шов получился. Что скажете? — Верю вам на слово. Через автоматически открывающиеся стеклянные двери в помещение «Скорой» ворвалась Тэсс. Бегло осмотрев приемный покой, она направилась к смотровым комнатам. Увидев санитара, провозящего мимо нее каталку, на которой под простыней угадывалась человеческая фигура, Тэсс застыла на месте. Кровь прилила к ногам. Из-за ширмы вышла сестра и взяла ее за руку. — Прошу прощения, мисс, посторонним вход воспрещен. — Я ищу детектива Пэриса. У него ножевое ранение. — Как раз сейчас ему зашивают руку. — Сестра по-прежнему крепко держала Тэсс. — Почему бы вам не вернуться в приемный покой и… — Я его врач, — хрипло проговорила Тэсс и вырвала руку. Она достаточно владела собой, чтобы пройти твердым шагом мимо кабинетов, где занимались переломами, ожогами второй степени и относительно легкими сотрясениями мозга. На каталке в холле лежала женщина и, судя по всему, изо всех сил пыталась уснуть. Тэсс прошла почти весь коридор, пока не обнаружила Бена. — Это вы, Тэсс? — Приятно удивленный, доктор поднял голову. — Что вы здесь делаете? — А, Джон, добрый день. — Добрый день. Нечасто меня навещают здесь красивые женщины, — начал было он, но тут же осекся, увидев, как Тэсс глядит на пациента. — А, ясно. — Укол ревности, впрочем, был почти незаметен. — Насколько я понимаю, вы знакомы. Бен заерзал было, и встал бы, если бы доктор не удержал его на месте. — Ты что здесь делаешь? — Эд позвонил мне в клинику. — Напрасно. Теперь, когда жуткие видения истекающего кровью Бена исчезли, у Тэсс неожиданно подогнулись колени. — Он решил, что я должна узнать о случившемся, но не из выпуска новостей. Как он, Джон? — Да ерунда, — ответил за него Бен. — Десять стежков, — сказал доктор, забинтовывая руку. — Мышцы, судя по всему, не задеты, есть незначительная потеря крови. Как сказал бы Герцог, всего лишь царапина. — У этого малого был настоящий мясницкий нож, — явно недовольный столь очевидной недооценкой серьезности ранения, заметил Бен. — К счастью, — продолжал Джон, перекладывая что-то на стоящем рядом подносе, — рукав куртки и великолепные ноги уберегли детектива от более глубокой раны. Иначе пришлось бы зашивать руку с обеих сторон. Сейчас будет немного больно… — Что больно? — Бен автоматически схватил доктора за руку. — Всего лишь небольшой противостолбнячный укол, — успокоительно заметил он. — Откуда нам знать в конце концов, что это за нож. Поэтому лучше немного потерпеть. Бен заворчал было, но Тэсс взяла его за руку. Он почувствовал острую, как от укуса, боль, которая тут же исчезла. — Ну вот, — Джон отодвинул поднос, — теперь окончательно все. В ближайшие две недели воздержитесь от занятий теннисом и борьбой сумо. Следите, чтобы рана не намокла. В конце следующей недели приходите снимать швы. — Большое спасибо. — Благодарите свое здоровье и медицинскую страховку. Рад был повидаться, Тэсс. В следующий раз, когда вам захочется саке и морских ежей, непременно позвоните. — Пока, Джон. — «Джон», — передразнил ее Бен, принимая более удобное положение. — У тебя вообще с кем-нибудь, кроме врачей, свидания бывали? — А зачем кто-то другой? — Такого рода ответ показался Тэсс вполне уместным при виде окровавленных бинтов на подносе. — Вот твоя рубашка. Давай помогу. — Я сам, — воспротивился Бен. Но рука болела и плохо слушалась. Поэтому справился он только с одним рукавом. — Все нормально, после наложения швов ты и должен чувствовать слабость. — Слабость? — Бен закрыл глаза и позволил Тэсс натянуть на себя рубаху. — Слабость чувствуют трехлетние младенцы, если плохо выспятся. — Знаю, знаю. Дай-ка застегну. — Она принялась застегивать рубаху, уговаривая себя не молчать, болтать о чем-нибудь. Но не покончив и со второй пуговицей, она вдруг уронила голову на грудь Бена. — Тэсс? — Бен погладил ее по волосам. — Что с тобой? — Ничего. — Она отстранилась и, не поднимая головы, закончила застегивать рубаху. — Тэсс, — взяв ее за подбородок, он поднял голову. В глазах стояли слезы. Бен смахнул слезинку с ресниц, — не плачь. — Не буду. — Но дыхание у нее пресеклось. Она прижалась к нему щекой. — Сейчас, минуту, и все будет в порядке. Здоровой рукой Бен обнял ее. Только сейчас он почувствовал, насколько здорово, когда о тебе беспокоятся. Иных женщин его работа интриговала, других отталкивала, но никто и никогда о нем так не тревожился. — Я испугалась, — уткнувшись ему в грудь, тихо проговорила Тэсс. — Я тоже. — После расскажешь, ладно? — А стоит ли? Думаешь, приятно признаваться женщине, что оказался таким лопухом? — А разве ты оказался лопухом? — А как же! Я ведь был уверен, что этот сучонок дома. Эд прикрывал окно, а я должен был взять на себя дверь. Вот и все. — Отодвинувшись, он увидел, что Тэсс не спускает глаз с его порванной и перепачканной рубахи. — Это еще что! Посмотрела бы ты на мою куртку! А ведь я купил ее всего два месяца назад. Взяв себя наконец в руки, Тэсс повела его к выходу. — Ну что же, может, Дед Мороз принесет тебе новую на Рождество. Отвезти тебя домой? — Спасибо, не стоит. Мне еще нужно составить отчет. И если второй мальчишка не описался от страха, хотелось бы принять участие в допросе. — Так их было двое? — Сейчас остался только один. Тэсс вспомнила неподвижную фигуру на каталке и, ощущая запах засохшей крови на рубахе Бена, промолчала. — А вот и Эд. Смотри-ка, читает. Эд поднял голову, бегло, но весьма придирчиво оглядел напарника и улыбнулся Тэсс. — Привет, доктор Курт. Наверное, мы разминулись… — Эд не сказал, что в тот момент, когда она пришла, он сдавал кровь, поскольку у них с Беном была одна и та же группа — первая, резус положительный. Отложив журнал, он протянул Бену его кобуру и разорванную куртку. — Жаль пиджачок. У нас в полиции до апреля будут оформлять бумаги на новый. — Это уж точно. — Эд помог Бену пристегнуть кобуру и натянуть куртку. — Знаешь, я тут читал потрясающую статью про почки. — Вырежи ее, — посоветовал Бен и повернулся к Тэсс. — Возвращаешься в клинику? — Да, прервала сеанс посредине. — Только сейчас Тэсс поняла, что пожертвовала пациентом ради Бена. — Как доктор, советую сразу же по окончании дел ехать домой. Я вернусь в половине седьмого и, может, смогу тебя побаловать, если тебе удастся уговорить меня… — Что значит побаловать? Не обращая внимания на его вопрос, Тэсс повернулась к Эду: — Почему бы нам не поужинать вместе, детектив? Эд сначала растерялся, но приглашение его явно обрадовало. — Да, знаете ли… Спасибо. — Эд у нас не больно красноречив с женщина ми. Приходи обязательно, Тэсс попотчует тебя бобами в сгущенном молоке. — Бен шагнул за порог, и его приятно обдало холодным воздухом. Действие укола закончилось, и руку начало дергать, как больной зуб. — Ты где поставила машину? — Он уже обшаривал глазами стоянку в поисках машины сопровождения. — Вон там. — Эд, будь любезен, проводи даму до машины. — Бен слегка потянул Тэсс за отвороты пальто, прижал к себе и крепко поцеловал. — Спасибо, что пришла. — Не за что. Дождавшись, когда он отойдет к своему «мустангу», Тэсс повернулась к Эду: — Присмотрите за ним? — Разумеется. Тэсс пошарила по карманам в поисках ключей: — Тот, кто ранил Бена, мертв? — Да. — Эд взял у нее ключи и весьма элегантно, как ей показалось, открыл дверцу. Тэсс посмотрела ему прямо в лицо: не надо слов, чтобы понять, кто спустил курок. Та система ценностей, в которой она была воспитана, кодекс, по которому жила, вступили на мгновение в конфликт с новым видением. Тэсс положила руку Эду на шею, притянула к себе и поцеловала. — Спасибо, что спасли его. — Она села в машину, улыбнулась ему и захлопнула дверцу. — Увидимся за ужином. Почти влюбленный в Тэсс, Эд присоединился к напарнику: — Если не пойдешь с ней к деду на День Благодарения, будешь последним сукиным сыном. — Что-что? — Звук хлопнувшей дверцы вернул Бена к действительности. — И не страшен тебе никакой дядя Джо, похлопывающий по плечу. Эд повернул ключ зажигания. Двигатель взревел. — Ты что, белены объелся? — А ты, приятель, лучше смотрел бы себе под ноги, а то о пилу споткнешься. — Пилу? Какую пилу? — Фермер пилит бревно, — начал Эд, отъезжая от стоянки. — За ним наблюдает какой-то городской хлыщ. Звонит колокол, сзывая к ужину. Фермер делает шаг, но спотыкается о пилу и падает. Поднимается и продолжает пилить. Хлыщ спрашивает, почему он не идет на ужин. Фермер отвечает, что, поскольку он споткнулся о пилу, идти нет смысла, все равно все съедят. Секунд десять Бен молчал. — Теперь все ясно! Давай-ка разворачивайся, вернемся в больницу, и пусть тебя осмотрят. — Я хочу сказать, что не нужно хлопать ушами, когда удача сама идет в руки, — упустишь. У тебя потрясающая женщина, Бен. — Мне кажется, я и сам это понимаю. — Ну а раз так, смотри не споткнись о пилу. Глава 16 Пошел снег, когда Джо переступил порог черного входа. Зная, что при ветре дверь хлопает, он открыл ее медленно и так же аккуратно закрыл, дождавшись, пока щелкнет замок. Он не забыл о перчатках и даже надел лыжную шапочку. Обувь решил не менять, остался в любимых высоких башмаках. Никто не видел, как он вышел. Мать с отчимом были у себя. Он знал, что они часто ссорятся из-за него. Если говорят приглушенными, нервными голосами, значит, пререкаются точно из-за него. А они и не знали, что ему все известно. Мать запекла индейку со всякими добавками. За столом она весело, даже слишком весело тараторила о том, как замечательно праздновать День Благодарения в семье. Доналд много шутил, говоря о большом количестве приготовленной еды, и хвастал тыквенным пирогом, который испек сам. Помимо всего прочего, на столе были клюквенный соус и настоящее масло, а в печи жарились маленькие пончики в форме полумесяца. Это была самая скверная трапеза в жизни Джо. Мать и слышать не хотела ни о каких проблемах. Ей хотелось, чтобы он был счастлив, хорошо учился и играл в баскетбол. Нормально. До Джо доносилось именно это слово. «Пусть он будет нормальным — больше мне ничего не надо», — настойчиво повторяла она отчиму. Но нормальным он не был. Отчим это понимает, отсюда и частые перепалки. Он ненормален. Он алкоголик, как и отец. Мать говорила, что отец — плохой. Джо знал, что алкоголизм — это болезнь. Он понимал, что такое наркомания — от нее не излечиваются, выздоровление бывает только временным. Он сознавал, что алкоголиков — миллионы и что можно быть алкоголиком, но в то же время вести нормальный образ жизни, чего так жаждет мать. Для этого нужны терпение, усердие и готовность к переменам. Иногда он уставал от собственного усердия. А если говорил матери об этом, она страшно расстраивалась. Джо знал также, что алкоголизм часто бывает наследственным. Он решил, что алкоголизм унаследовал от отца, а поэтому вслед за ним стал плохим. Тихими улицами уходил Джо из своего чистого, уютного района. При свете фонарей снежинки плясали, как в волшебных сказках, которые мать, бывало, читала ему много лет назад. В окнах горел свет, люди сидели за праздничным столом или смотрели телевизор после дневных трудов. Отец не пришел за ним. И не позвонил. Джо казалось, что он понимает, почему отец больше не любит его: ему не нравится, когда что-то напоминает о пьянстве, семейных скандалах и плохих временах. Доктор Курт говорит, что он, Джо, не виноват в болезни отца. Но Джо казалось, что если он заразился от отца, то, возможно, и отец каким-то образом подхватил его болезнь. Он вспомнил, как однажды ночью, лежа в постели, он услышал хриплый, грубый голос отца — он всегда так говорил, когда был пьян. — Ты только о ребенке и думаешь… но не обо мне. Все изменилось после его рождения. Потом он слышал плач отца. До него доносились громкие, безудержные рыдания. Для него это было еще хуже, чем вспышки гнева. — Прости меня, Лоис. Я люблю тебя. Я так люблю тебя! Знаешь, я такой, потому что пристают со всех сторон. Эти ублюдки на работе просто проходу не дают. Завтра же скажу, чтобы убирались ковсем чертям. Но почему, не успеешь оглянуться, как Джо нужна новая пара обуви? Джо подождал, пока мимо прогрохочет трамвай, пересек улицу и направился к парку. Снег стал еще гуще, словно белая стена, которую ветер пытался повалить. На свежем воздухе у Джо появился на щеках здоровый румянец. Однажды он подумал: если ему не потребуются новые башмаки, отец перестанет пить. А потом решил, что всем будет лучше, если он просто исчезнет. В девятилетнем возрасте он и убежал из дома. Было страшно: он потерялся, а вокруг темно и слишком много шума. Полицейские нашли его через несколько часов, но Джо они показались вечностью. Мать плакала, а отец крепко прижимал его к себе. Все давали обещания, собирались сдержать их. В течение какого-то времени стало лучше. Отец записался в общество анонимных алкоголиков, а мать теперь чаще смеялась. На Рождество Джо подарили двухколесный велосипед. Отец бежал рядом и поддерживал за седло, не давая сыну упасть. Но незадолго перед Пасхой отец опять стал возвращаться поздно. Глаза у матери теперь всегда были красными, и она больше не смеялась. Однажды ночью машину отца занесло рядом с домом, а велосипеда он не заметил. Послышались крики, проклятия, ругательства. Джо проснулся. Отец хотел вытащить его из постели, отвести вниз и показать, что случилось из-за его разгильдяйства. Мать преградила ему дорогу. В ту ночь он впервые услышал, как отец ударил мать. Если бы он не оставил велосипед на газоне рядом с подъездной дорожкой, а убрал его, отец спокойно бы проехал. Он не разозлился бы, не ударил мать, не поставил синяк под глазом, который она постаралась скрыть под толстым слоем пудры. В ту ночь Джо сделал свой первый глоток. Вкус спиртного ему не понравился. Обожгло рот, закрутило живот. Но сделав второй глоток, третий, четвертый, он испытал странное ощущение, будто скользит по тонкой пластиковой пленке. Плакать уже не хотелось. В голове тихо и приятно шумело. Он вернулся в кровать и уснул безмятежным сном. Когда родители начинали ругаться, Джо всегда прикладывался к бутылке, начиная с этой ночи. Алкоголь стал для него болеутоляющим средством. Развод был страшной кульминацией ссор, криков в семье. Однажды мать заехала в школу и отвезла его в небольшую квартирку. Там-то она и объяснила деликатно, как только могла, почему им больше нельзя жить с отцом. Ему стало стыдно, невыносимо стыдно от того, что он обрадовался известию. Началась новая жизнь. Мать вернулась на работу. Она постриглась и сняла с пальца обручальное кольцо. Но время от времени Джо замечал оставшуюся на его месте полоску белой кожи, так как мать носила кольцо больше десяти лет. Он до сих пор помнит тревожный, умоляющий взгляд матери, говорящей о разводе. Она страшно боялась, что он посчитает ее виноватой, а потому не умолкала, оправдывая сделанный шаг, заставляющий ее так мучиться и переживать. Он и без того все понимал, но она развеяла его последние сомнения. Джо помнит, как горько мать плакала, когда впервые, придя с работы, нашла его, одиннадцатилетнего, пьяным. В парке было тихо. На дорожки лег первый, тонкий слой снега. Через час никто не сможет различить следы. «Так оно и будет», — подумал Джо. Теперь снег повалил большими хлопьями, пригибая к земле ветви деревьев и оседая на кустах. От тающих на лице снежинок кожа стала мокрой, но ему было безразлично. Интересно, вдруг подумал он, поднялась ли мать к нему в комнату и увидела ли что его нет? В душе он пожалел мать, сознавая, как ей будет тяжело, но он знал, что от сделанного шага всем будет лучше, особенно ему. Ему уже не девять лет. И он ничего не боится. Ходил он с матерью на разные терапевтические сеансы. Но они на него не действовали. Он сам не позволял им подействовать, потому что ему было стыдно походить на отца. Затем появился Доналд Монро. Джо от души порадовался за мать — она снова счастлива, но потом ощутил свою вину в том, что готов согласиться с заменой отцу. Мальчик был рад за мать, потому что любил ее, да как любил! Но отец злился на нее все больше и больше. Джо стал насупленно глядеть на мать, потому что отца любил не меньше. Выйдя замуж, мать сменила фамилию. Теперь у них с сыном были разные фамилии. Они переехали в тихий и богатый район. Окна его комнаты выходили во внутренний дворик. Отец без конца жаловался, что ему приходится платить алименты. Когда начались встречи с Тэсс, Джо напивался каждый день, подумывая о самоубийстве. Поначалу ему не нравились эти встречи. Но доктор не приставала к нему, не давила и не утверждала, что ей все понятно. Она просто разговаривала с ним. Когда он бросил пить, она подарила ему вечный календарь, которым можно пользоваться всегда, когда вздумается. В этот день она сказала: — Тебе есть чем гордиться сегодня, Джо. Теперь каждое утро в момент пробуждения тебе будет чем гордиться. Временами он ей верил. Когда мальчик входил в комнату, Тэсс никогда не бросала на него острых, пронизывающих взглядов, как мать, которая и поныне смотрит на него именно так. Доктор Курт верила в него, а мать постоянно опасается, что он сделает что-нибудь не так. Поэтому она забрала его из школы, не позволяет играть с приятелями. — У тебя появятся новые друзья, Джо. Я ведь только одного хочу — чтобы тебе лучше было, — любила повторять мать. Она хочет только одного — чтобы он не был похож на отца. Но он похож на него. Когда Джо вырастет, у него, возможно, будет сын, и он тоже будет похож на него. И так будет всегда — из поколения в поколение. Какое-то проклятие! Он читал кое-что о проклятиях: порой они передаются из поколения в поколение, иногда бесов можно изгнать. В одной книге — он держал ее под матрасом — описывается изгнание дьявола. Однажды вечером, когда мать с отцом ушли на деловой ужин, он внимательно прочитал ее, но, дойдя до конца, ничего нового не узнал. Ему доказали, что зло, скверна, сидящие внутри него, сильнее добра. Именно с тех пор ему начал сниться мост. Доктор Курт хотела послать его в какое-то место, где разбираются в снах о смерти. Ему попались выброшенные матерью брошюры, которые Тэсс передала ей с Доналдом. Джо припрятал их. Места, о которых в них рассказывается, думал он, лучше ненавистной ему школы. Он уже почти заставил себя поговорить об этом с доктором Курт, когда мать заявила, что доктор ему больше не нужен. Он хотел видеть доктора Курт, но мать в ответ только улыбалась своей веселой, напряженной улыбкой. А теперь они с отчимом препираются из-за него, только из-за него они и спорят. У матери будет еще ребенок. Они уже подбирают цвета для детской и прикидывают, как его назвать. «Неплохо, наверное, — думал Джо, — если в доме появится младенец». Он был рад, когда Доналд попросил ему помочь выкрасить детскую. Потом ему приснилось, что малыш умер. Он хотел рассказать об этом доктору Курт, но мать опять повторила, что врач ему больше не нужен. На мосту было скользко от выпавшего снега. Поэтому следы получались частыми и неровными. Снизу доносился гул проезжающих машин. Мальчик шел по стороне, идущей вдоль ручья, берега которого поросли деревьями. Это было удивительное, захватывающее чувство — идти над верхушками деревьев. Небо было темное, дул пронизывающий ветер, но Джо шел быстро, не чувствуя холода. Он думал об отце. Этот день, этот последний День Благодарения, стал для него испытанием. Если бы отец пришел трезвый и взял Джо на ужин, мальчик сделал бы еще одну попытку. Но он не явился, потому что было уже поздно — поздно для обоих. К тому же он устал от попыток, от пронизывающих, ищущих взглядов матери, да и забот Доналда. Ему надоело, что его все время в чем-то упрекают. Когда его не станет, матери с Доналдом не нужно будет препираться из-за него. А ему не придется беспокоиться, что Доналд бросит мать с младенцем, потому что не сможет больше выносить его присутствия. Отцу некому будет платить алименты. Перила на мосту тоже скользкие, но перчатки у Джо добротные. Все, что ему нужно, — это мир и покой. А смерть и есть покой. Он немало читал о воплощении и возрождении после смерти. И он надеялся на лучшую жизнь. Джо чувствовал, как снег пригоршнями бьет его по лицу. Он видел, как пар от дыхания медленно растворяется во тьме. Внизу стояли покрытые снегом деревья, в Каменном ручье бежала ледяная вода. Он хладнокровно отказался от других способов самоубийства. Если перерезать вены на запястье, пойдет кровь, от одного вида которой можно потерять сознание, и ему просто не удастся довести дело до конца. Из прочитанного было известно, что, если принять слишком много таблеток, может просто вырвать, и все. Джо считал, что выбор моста — правильное решение. На миг, на какой-то один продолжительный миг он осознает чувство полета. Он знал, что Бог не любит людей, выбирающих самоубийство. Бог хочет, чтобы люди дожидались, пока Он будет готов. Но Джо не может ждать. Он надеется, что Бог, да и все остальные поймут это. Он подумал о докторе Курт и пожалел ее — наверное, ей станет грустно. Джо знал, что и мать будет в отчаянии, но у нее есть Доналд и будущий малыш. Она скоро поймет, что все к лучшему. А отец… отец просто в очередной раз напьется. Джо не стал закрывать глаза. Он хотел видеть проносящиеся мимо него верхушки деревьев. Он глубоко вздохнул, задержал дыхание и прыгнул. — Мисс Бетт снова превзошла себя. — Тэсс смаковала кусок баранины, предложенный ей дедом. — Все, как обычно, сверх всяких похвал. — Эту даму хлебом не корми, дай только повозиться на кухне. — Сенатор добавил горячей подливы к россыпи вареной картошки на своей тарелке. — Меня два дня не пускали на собственную кухню… — На сей раз не поймали за пробами образцов кулинарного искусства? — Пригрозила, что заставит чистить картош ку. — С этими словами сенатор взял в рот очередную картофелину и ухмыльнулся. — Мисс Бетт никогда не была согласна с тем, что дом мужчины — это его крепость. Положите себе еще приправы, детектив. Не каждый день нам удается ублажить себя. — Спасибо. — Поскольку сенатор уже наклонил чашу с подливой над тарелкой, Бену ничего не оставалось, как повиноваться. Сенатор уже дважды добавлял в его тарелку, и все равно трудно было противостоять его добродушной настойчивости. Проведя час в обществе сенатора Райтмора, Бен убедился, что этот далеко не молодой человек так и излучает энергию — что в повадках, что в разговоре. Мнение у него было твердое как гранит, но излишним терпением не отличался, а сердце явно принадлежало внучке. В течение проведенного здесь часа Бен не почувствовал вопреки ожиданиям никакой неловкости. Правда, вначале была некоторая скованность. Снаружи дом кажется просто красивым и значительным. Но стоит войти внутрь, как сразу попадаешь словно в каюту первого класса в кругосветном путешествии. Черно-белые квадраты мраморного пола в холле покрыты турецким ковром, выцветшим настолько, чтобы соответствовать собственному возрасту и прочности. У подножия витой лестницы стоит богато инкрустированный слоновой костью шкафчик высотой почти в человеческий рост. В гостиной, куда молчаливый слуга с восточной внешностью принес аперитивы, по обеим сторонам от столика в стиле рококо стояли кресла эпохи Людовика XV. В шкафчике, застекленном узорчатым венецианским стеклом, хранились удивительные драгоценности. Стекло было такое тонкое и прозрачное, что сквозь него можно читать. На шкафчике сидела стеклянная птица, в крыльях которой отражался свет каминного огня. На каминной доске из белого мрамора стоял, как страж, фарфоровый слон величиной с терьера. По этой комнате можно судить о том, кто такой сенатор и каких он кровей, как, впрочем, и Тэсс тоже, добавил про себя Бен. Богатство и сопутствующее ему чувство уверенности, умение разбираться в искусстве, стиль — все это соответствовало им. Тэсс сидела на диване, обитом темно-зеленой парчой. На ней было платье цвета бледной лаванды, особенно оттенявшее ее кожу. Шею украшало жемчужное колье с большим сверкающим камнем посредине. Казалось, переливаться и мерцать его заставляет тепло самого тела. Никогда еще Тэсс не казалась Бену такой красивой. Она была прекрасна! В столовой тоже зажгли камин, в котором шипело, подогреваясь на медленном огне, жарево. Из массивной люстры над столом, дробясь и переливаясь в хрусталиках, лился яркий свет. Слегка отдающие желтизной фарфоровые тарелки, серебро георгианской эпохи, тяжелое и блестящее, хрустальные бокалы, только и ждущие, чтобы в них налили прохладное белое вино или шипящую воду, скатерть из ирландского шелка, такая мягкая, что на ней можно спать, — все было готово к приему гостей. Перед каждым была батарея фужеров и несколько тарелок. Устрицы, зажаренная индейка, спаржа в масле, свежие булочки в форме полумесяца, — чего тут только не было… Запахи блюд смешивались с ароматом цветов и свечей, создавая в результате какой-то удивительный букет ароматов. Глядя на сенатора, занятого индейкой, Бен вспомнил, как отмечался День Благодарения у них дома, когда он был ребенком. Поскольку всегда садились за стол не вечером, а днем, готовить начинали рано, и Бен просыпался от соблазнительных запахов колбасного фарша, поджариваемой дичи, шалфея, корицы, которыми мать обильно сдабривала основное блюдо. Телевизор работал постоянно, показывая то праздничную распродажу у «Мейсиз», то футбол. Это был один из тех немногих дней, когда их с братом не заставляли накрывать на стол. В День Благодарения это была привилегия матери. На столе появлялась лучшая посуда. Ее выставляли только по приезде из Чикаго тети Джо или в присутствии на ужине отцовского начальника. Мать особенно гордилась выложенными ею треугольником салфетками. В назначенный час появлялась сестра отца в сопровождении мужа и троих детей. В доме сразу начинался шум и гам. Комнаты постепенно наполнялись запахом медвяного хлеба, который пекла мать. Читали молитву, при этом Бен старался не обращать внимания на кузину Марсию, которая с каждым годом становилась все невыносимее, но которую мать, непонятно почему, всегда усаживала рядом с ним. Благослови, о Господи, дары Твои, которые мы собираемся вкусить от щедрот Твоих, ниспосланных через сына Твоего, владыки нашего Иисуса Христа, аминь. Последние слова молитвы всегда проглатывались, потому что очень хотелось есть. Едва рука, осеняющая стол крестом, застывала, как все набрасывались на еду, стараясь ухватить, что лежит поближе. И не было слуги с восточной внешностью, следящего, чтобы в бокалах не иссякало французское вино. — Рад, что вам удалось вырваться к нам, детектив. — Райтмор положил себе очередную порцию спаржи. — Я всегда себя чувствую неловко, когда монополизирую Тэсс на праздник. Спасибо за приглашение. В противном случае я скорее всего жевал бы черствый сандвич да смотрел телевизор. — Полагаю, что человеку вашей профессии не часто удается спокойно посидеть за столом. Я слышал о вас много доброго, детектив. Говорят, вы по-настоящему отдаетесь своему делу. — Бен лишь молча поднял брови, а сенатор добродушно улыбнулся ему и поднял бокал с вином. — Видите ли, поскольку в этом деле замешана внучка, мэр более или менее держит меня в курсе происходящего. — Дедушка хочет сказать, что они с мэром сплетничают. — Не без этого, — охотно согласился Райтмор. — Насколько я знаю, вы были против того, чтобы Тэсс консультировала это расследование. «Откровенность за откровенность», — решил Бен: — Я и сейчас против. — Попробуйте булочку с грушевым вареньем. — Сенатор хлебосольно протянул Бену блюдо. — Мисс Бетт сама пекла. А можно спросить, что вам не нравится? Участие в расследовании психиатра или самой Тэсс? — Дедушка, тебе не кажется, что праздничный ужин не самое лучше место для допроса с пристрастием? — Глупости, я вовсе не допрашиваю молодого человека, просто хочу понять его позицию. Выигрывая время, Бен принялся намазывать булочку вареньем. — Я не видел надобности в составлении психологического портрета — уходит слишком много времени и увеличивается объем бумажной работы. Я за обычные полицейские методы — допросы, поиски, умозаключения. — Он посмотрел на Тэсс, сосредоточенно разглядывающую бокал с вином. — А уж коль речь идет о законе, меня не интересует, кто он — психопат или просто злодей. Потрясающе вкусно! — Да, мисс Бетт настоящая мастерица. — Словно в подтверждение сказанного сенатор тоже взял себе очередную булочку. — Что ж, детектив, ваша мысль ясна, хотя я с ней не вполне согласен. В политике это называется дипломатической дребеденью. — В юриспруденции это называется так же. — Значит, мы понимаем друг друга. А я, видите ли, всегда считал и считаю, что необходимо понимать точку зрения оппонента. — Если это помогает оставаться на шаг впереди него. — Бен внимательно посмотрел на Райтмора. На сидевшем во главе стола сенаторе были темный костюм и белая накрахмаленная рубашка. На галстуке строгая бриллиантовая булавка. На фоне столового хрусталя его руки казались большими и грубыми. Удивительно, подумал Бен, у его деда-мясника руки были такие же — натруженные, со сбитыми костяшками на пальцах и широкими ладонями. На левой руке у сенатора было обычное золотое кольцо — знак верности жене, которая умерла больше тридцати лет назад. — Стало быть, вы считаете, что участие Тэсс в этом деле как психиатра не пошло на пользу? Тэсс, словно разговор ее совершенно не касался, продолжала есть. — Вообще-то я сказал бы именно так, — помолчав немного, откликнулся Бен, — потому что в этом случае легче было бы убедить ее или попросить вас убедить ее, что сейчас ей лучше отойти в сторону. Но видите ли, дело в том, что она помогла нам установить систему действий преступника и мотив… — Передай мне, пожалуйста, соль. Бен подвинул тяжелую хрустальную солонку. Тэсс улыбнулась: — Спасибо. — Не за что, — проворчал Бен. — Но отсюда не следует, что мне по душе ее участие. — Тогда, если я не ошибаюсь, вы поняли, на сколько моя внучка предана делу и насколько упряма. — Да, это я понял. — Полагаю, тут все дело в наследственности. — Тэсс накрыла ладонью здоровенную руку сенатора. — Дед такой. Бен увидел, как переплелись их пальцы. — Слава Богу, хоть внешность мою не унаследовала. — И в том же добродушном тоне добавил: — Я слышал, вы перебрались к моей внучке, детектив? — Не могу отрицать. — Готовясь к допросу, которого ждал весь вечер, Бен откинулся на спинку стула и отдал дань грушевому варенью. — Интересно, а счет городу за сверхурочные вы выставляете? Тэсс рассмеялась и тоже откинулась на спинку. — Дедушка хочет выяснить, умеешь ли ты краснеть. Прошу, дорогой, — она положила сенатору еще кусок индейки, — наслаждайся. В следующий раз, когда будешь сплетничать с мэром, скажи ему, что мне обеспечена самая лучшая, какая только может быть, полицейская охрана. — А что еще ему сказать? Чем еще ты обеспечена? — А вот это не его дело, — проговорила ласково Тэсс. Райтмор воткнул вилку в мякоть индейки и потянулся за соусом. — Полагаю, ты скажешь, что это и не мое дело? — А мне и не надо этого говорить, — Тэсс подложила себе клюквенного соуса, — ты сам уже сказал. В комнату вкатился колобок ростом в пять футов и весом в сто сорок фунтов. Мисс Бетт одобрительно оценила ущерб, нанесенный приготовленному ею столу, и, вытерев о фартук маленькие пухленькие ручки, сообщила: — Доктор Курт, вас к телефону. — Спасибо, мисс Бетт. Я возьму трубку в библиотеке. — Она поднялась и, наклонившись, поцеловала сенатора в щеку. — Не приставай к нему, дедушка, и постарайся не съесть весь пирог — мне тоже хочется. Райтмор подождал, пока Тэсс выйдет. — Красивая женщина. — Да, очень. — Знаете, когда она была моложе, люди часто недооценивали ее из-за внешности, роста, пола. Но если проживешь более полстолетия, перестанешь обращать внимание на внешность. Когда мы перебрались сюда, Тэсс мало что представляла собой. Мы просто жили бок о бок. Иные говорят, что я помог ей выдержать тяжелые времена. Но на самом деле, Бен, все было наоборот. Это она помогла мне удержаться на ногах и выжить. Мне скоро семьдесят пять. — Райтмор так улыбнулся, словно приближение этой даты радовало его. — А в таком возрасте каждый день видится в четком фокусе. И начинаешь ценить мелочи. — Вроде твердой почвы под ногами по утрам, — негромко проговорил Бен и, поймав недоуменный взгляд сенатора, неловко заерзал на стуле. — Что-то в этом роде говорил мой дед. — Умный человек. Точно, вроде твердой почвы под ногами по утрам. — Подняв бокал, он откинулся назад и внимательно посмотрел на Бена. Он увидел в собеседнике такое, что его порадовало и сняло тяжесть с души. — Человеческая природа такова, что заставляет ценить мелочи, даже если потеряешь жену и единственного ребенка. Помимо мелочей, Тэсс — это все, что у меня осталось, Бен. Бен почувствовал, что неловкость исчезла, а также убедился в том, что никто не собирается загонять его в угол. — Я не допущу, чтобы с ней что-нибудь случилось. И не потому, что я полицейский и мой долг — охранять, быть щитом. Тэсс мне не безразлична. Райтмор отодвинулся от стола. Булавка на галстуке блеснула при свете люстры. — Футболом увлекаетесь? — Да так, понемногу. — Когда никому из нас не нужно будет беспокоиться о Тэсс, давайте сходим на какой-нибудь матч. У меня сезонные билеты. Выпьем по паре бокалов пива, и вы расскажете мне о себе, а то из копий ваших служебных бумаг всего не узнаешь. — Райтмор ухмыльнулся, обнажив ряд белоснежных зубов — почти все свои. — Мне известно, например, сколько очков вы выбили на последней тренировке. Бен озадаченно повертел ножку бокала: — Ну и как? — Совсем неплохо, — сказал Райтмор, — просто отлично. Оба, словно по команде, повернулись — в комнату вернулась Тэсс. Бену достаточно было мельком взглянуть на нее, чтобы тут же вскочить с места. — Что случилось? — Я должна извиниться. — Голос Тэсс звучал спокойно и ровно, но была она чрезвычайно бледна. Протянув руку, она подошла к деду. — Мне надо идти, дедушка. Срочно вызывают в больницу. Не уверена, что удастся вернуться. Рука у нее оказалась ледяной, и Райтмор бережно взял ее в свои ладони. Лучше, чем кто-нибудь другой, он понимал, какого труда ей стоит это спокойствие. — Что-нибудь с пациентом случилось? — Да. Попытка самоубийства. Его отвезли в Джорджтаун, но дело, кажется, плохо, — сказала она холодно и безразлично, как врач. Бен внимательно посмотрел на нее. Внутреннее волнение выдавала только бледность. — Обо мне не беспокойся. — Сенатор уже поднялся со стула. Обняв за плечи, он проводил внучку до двери. — Позвони завтра, скажи, как дела, ладно? Внутри у нее что-то задрожало и перевернулось, но внешне Тэсс оставалась спокойной. Она прижалась к деду щекой, словно хотела хоть немного набраться у него силы. — Я люблю тебя. — И я люблю тебя, малышка. Выйдя в снежную ночь, Бен подал Тэсс руку, чтобы она не поскользнулась на ступеньках. — Мне-то ты можешь сказать, что случилось? — Четырнадцатилетний мальчик решил, что его жизнь стала очень сложной, и прыгнул с моста на Калверт-стрит. Глава 17 На этаже, где находились операционные, пахло антисептиком и свежей краской. В коридорах почти никого не было — у половины персонала выходной. В сестринской кто-то забыл мясной фарш в яркой упаковке, который смотрелся здесь весело и на редкость неуместно. Когда Тэсс вошла, дежурная сестра заполняла какие-то формуляры. — Я доктор Тереза Курт. К вам только что поступил Джозеф Хиггинс-младший. — Да, доктор, он в операционной. — Как он? — Тяжелое сотрясение, обильное кровотечение. Его доставили сюда в коматозном состоянии. — Родители? — Они в приемном покое, доктор, в конце коридора, налево. — Благодарю вас. — Собираясь с духом, Тэсс повернулась к Бену. — Не знаю, сколько это продлится… Тебе лучше подождать в приемной у врача, я могу с ним договориться. — Я иду с тобой. — Ладно. — Расстегивая на ходу пальто, Тэсс направилась по коридору. Они ступали по каменному полу. Их шаги гулко отдавались в помещении. Приближаясь к приемному покою, Тэсс услышала сдавленные рыдания. Лоис Монро свернулась калачиком рядом с мужем. Хотя в комнате было довольно тепло, оба оставались в пальто. Широко раскрыв глаза и испуганно глядя по сторонам, Лоис беззвучно плакала. По телевизору, вмонтированному в стену почти под потолком, передавали праздничную программу, но звук был выключен. Тэсс кивнула Бену, чтобы он остался подальше. — Господин Монро… При звуке голоса он перевел взгляд со стены на дверь. Какое-то мгновение он смотрел на нее, словно не узнавая, потом почувствовал острую боль, которая тут же отразилась в его взгляде. Тэсс почти слышала его мысли: «Я не верил вам. Я не понимал. Я не знал». Откликаясь скорее на невысказанные мысли, чем на рыдания, Тэсс подошла к ним и села рядом с Лоис Монро. — Она пошла наверх спросить, не хочет ли Джо еще пирога, — начал Монро, — а он… его не было. Лежала записка. Тэсс потянулась и взяла его за руку. Монро так и уцепился в нее и, нервно сглотнув, продолжал: — В ней говорилось, что ему очень жаль, что он… что ему хотелось бы быть другим… И что теперь все будет лучше и он придет к нам в новой жизни. Его кто-то видел… — Он еще сильнее вцепился в руку Тэсс, прикрыв глаза и стараясь прийти в себя. — Кто-то видел, как он прыгал, и вызвал полицию. Полиция приехала… приехала к нам домой сразу, как только мы прочитали записку. Я не знал, что делать, и позвонил вам. — С ним все будет хорошо. — Сложив на коленях руки, Лоис отодвинулась от Тэсс. — Я так заботилась о нем! С ним все будет хорошо, и мы все вместе отправимся домой. — Не придвигаясь, она исподлобья посмотрела на Тэсс. — Говорила же я, вы больше не нужны. Не нужны Джо ни вы, ни клиника, ни лечение. Его просто надо ненадолго оставить в покое, — и все будет хорошо. Он знает, как я люблю его. — Да, он знает, как вы его любите, — негромко проговорила Тэсс, беря ее за руку. Пульс был частый и прерывистый. — Джо видит, как вы стараетесь, чтобы ему было лучше. — Я и впрямь старалась. Я только об этом и думала — оберегала его. Мне больше ничего не надо было, лишь бы он был счастлив. — Знаю. — Тогда почему же? Скажите мне, почему это случилось? — Слезы высохли. Голос перестал дрожать, и в нем послышалась злоба. Лоис вырвалась из рук мужа и схватила Тэсс за плечи. — Вы же должны были вылечить его. Вы должны были поставить его на ноги. Вот и объясните мне теперь, почему он истекает кровью на этом столе? Почему — скажите! — Лоис, Лоис, перестань. — И сам убиваясь, Монро попытался привлечь жену к себе, но та вскочила, таща за собой Тэсс. Бен двинулся было к ним, но под яростным взглядом Тэсс остановился. — Мне нужен ответ! Мне нужен ответ, черт вас возьми! — Ему было больно, миссис Монро. — Тэсс и не пыталась утишить ее гнев, просто приняла его как должное. — И боль засела так глубоко, что я не смогла добраться до нее. — Я делала все, что в моих силах. — Теперь Лоис говорила тихо, почти спокойно, но пальцы все глубже впивались в кожу Тэсс. Завтра будут синяки. — Все делала. Он не пил, — запинаясь, проговорила она. — Ни капли не выпил за последние несколько месяцев. — Да, да, не пил. Вам бы лучше присесть, Лоис. — Тэсс попыталась усадить ее обратно на диван. — Да не хочу я сидеть. — Ярость, эта маска страха, выливалась из нее потоками, и каждое слово выстреливалось, как пуля. — Мне нужен мой сын. Мне нужен мой мальчик. А вы только разговаривали: неделя за неделей — сплошные разговоры. Почему вы ничего не делали? Ведь вы должны были вылечить его, сделать, чтобы ему было хорошо. Так почему же?.. — Я не смогла. — Отчаяние захлестнуло ее. — Я не сумела. — Лоис, сядь. — Чувствуя, как ей скверно, Монро обнял жену за плечи и усадил на прежнее место. Не выпуская ее, он обернулся к Тэсс: — Вы предупреждали нас, что такое может случиться. Мы не поверили. Не хотели поверить. Если не слишком поздно, можно попробовать еще раз. Можно… Тут открылась дверь, и всем стало ясно, что попробовать уже не придется. Доктор Биттермэн даже не снял перчаток. Он стянул маску, и она повисла на штрипках. На лбу еще не просох пот. Хотя в операционной он провел не так уж много времени, вид у него был измученный, под глазами и вокруг рта залегли глубокие морщины. Он не сказал ни слова, даже не повернулся к родителям, а Тэсс уже знала, что все кончено. — Миссис Монро, я глубоко сожалею… Ничего нельзя было сделать. — Джо? — Она тупо перевела взгляд с доктора на мужа, вцепившись ему в плечо. — Джо умер, миссис Монро. — Тот час, что провел он в операционной, изо всех сил стараясь сохранить мальчику жизнь, основательно вымотал его, и, обессиленный, Биттермэн присел на диван рядом с Лоис. — Он так и не пришел в сознание. Череп был поврежден слишком сильно. Ничего нельзя было сделать. — Джо? Джо умер? — Я глубоко сожалею… Она разрыдалась. Комната наполнилась хриплыми, утробными звуками. Лоис плакала, широко открыв рот и откинув назад голову, и такое отчаяние было во всем ее облике, что у Тэсс все внутри заныло. Никому до конца не понять той радости, которую дает женщине рождение ребенка. И никому до конца не измерить горя, которое она испытывает, теряя его. Ошибка в расчетах, желание сохранить семью, полагаясь только на собственные силы, стоили ей сына. Тэсс ничем не могла помочь ей. И Джо — тоже. Сама разрываясь от горя, она повернулась и вышла из комнаты. — Тэсс… — Бен догнал ее в коридоре и схватил за руку. — Ты что, не останешься? — Нет, — не останавливаясь, бросила она твердо и холодно. — От моего присутствия ей будет только хуже, если это, конечно, возможно. — Она нажала кнопку вызова лифта и сунула руки в карманы, нервно сжимая и разжимая пальцы. — Вот как? — Тупое раздражение, копившееся где-то у него в желудке, начало прорываться наружу. — Просто зачеркиваешь строку? — Здесь мне больше нечего делать. — Тэсс вошла в лифт, стараясь дышать как можно спокойнее. По дороге домой снегопад усилился. Тэсс молчала. Чувствуя, как от горечи все больше першит в горле, Бен тоже не произнес ни слова. Хотя печка в машине работала вовсю, Тэсс дрожала. Чувство поражения, тоска, злость — все сошлось воедино, образуя какой-то комок, застрявший в горле. Она физически ощущала его. Самообладание нередко дается с трудом, но сейчас оно ей было нужно, как никогда. К тому времени, как они добрались домой, грудь так сдавило, что Тэсс стоило больших усилий дышать хоть сколько-нибудь ровно. — Жаль, право, что ты оказался втянут в это дело, — осторожно заметила Тэсс. Ей хотелось остаться одной, совсем одной, чтобы никого не было рядом, в том числе и Бена, пока она не возьмет себя в руки. В голове стучало, и стук этот был подобен реву. — Я-то знаю, каково это. — Ты справишься. — Он стянул с себя куртку и швырнул ее на стул. — Тебе нет нужды извиняться передо мной. Я на службе, не забыла? — Помню, разумеется. Слушай, — в горле сделалось так горячо, что пришлось сглотнуть, — мне надо принять ванну. — Конечно, действуй. — Бен подошел к бару и потянулся к бутылке водки. — Ну а я выпью. Тэсс даже не пошла в спальню переодеться. Дверь за ней неслышно закрылась, и Бен услышал шум воды, наполняющей фаянсовую ванну. Ты ведь не знал этого паренька, говорил себе Бен, наливая водку в бокал. Ну так и нечего так переживать и мучиться. Жалко мальчишку, очень жалко… Можно, конечно, стукнуть по столу… Ведь так бездарно оборвалась молодая жизнь! Но для бессильной, умопомрачительной ярости повода нет. Она так хладнокровна. Хладнокровна до отвращения. В точности, как врач, оперировавший Джо. Горечь, годами сидящая глубоко внутри, вырвалась наружу и застряла в горле. Бен поднес было к губам рюмку с водкой — нужно прогнать этот вкус, — но вдруг изо всех сил швырнул ее в стеклянную стенку бара. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Бен прошел по коридору и толкнул дверь в ванную комнату. Тэсс сидела на краю ванны. Вода с грохотом ударялась о стенки и уходила в отверстие слива, которое Тэсс не заткнула пробкой. Ванная комната была заполнена клубами пара. Зеркало запотело. Так и не раздевшись, прислонившись к умывальнику и закрыв лицо руками, Тэсс безудержно рыдала. Не говоря ни слова, Бен на мгновение остановился на пороге, потрясенный увиденным, чтобы войти, и слишком оглушенный, чтобы закрыть дверь и оставить ее одну, чего ей явно хотелось. В таком состоянии он ее никогда не видел — беспомощная жертва собственных эмоций. В постели она целиком отдавалась страсти. Случалось видеть, как она срывалась, не в силах сдержать возмущение. Но всегда тут же брала себя в руки. А сейчас ею владело всепоглощающее горестное чувство. Тэсс не слышала, как он открыл дверь. Она медленно и тяжело раскачивалась, словно оплакивала покойника. Может, от этого полегчает… У Бена перехватило дыхание, горечь во рту исчезла. Он потянулся было к ней, но отступил назад. Трудно, как выясняется, неимоверно трудно утешать дорогого тебе человека. — Тэсс. — Бен прикоснулся к ней, и она затряслась. Бен обнял ее, и она так и застыла. Чувствовалось, что Тэсс борется и с рыданиями, и с ним. — Ну-ну, присядь-ка лучше. — Нет! — Ей и без того было плохо, а тут возникло еще унизительное ощущение: ее застали в самый тяжелый и самый интимный момент совершенно нагой и бессильной прикрыться. Сейчас ей больше всего хотелось остаться одной и постараться взять себя в руки. — Оставь меня, хоть ненадолго. Ее сопротивление, отказ принять руку, которую так хотелось протянуть, глубоко задели и Бен попятился. В этот момент он даже не увидел, а почувствовал, как ее затрясло. Это было страшнее слез. Он молча шагнул вперед и перекрыл кран. Тэсс выпрямилась и села неподвижно, словно приготовилась то ли отразить удар, то ли оттолкнуть руку помощи. Глаза у нее покраснели, на щеках появились потеки от слез. Он не произнес ни единого слова, просто поднял Тэсс на руки и вынес из ванной комнаты. Он думал, она будет отбиваться или хотя бы поднимет шум. Но Тэсс, напротив, обмякла и расплакалась, уткнувшись лицом в его шею. — Он был совсем еще ребенок, — еле проговорила Тэсс. Бен присел на край кровати и покрепче прижал ее к себе. Он чувствовал ее горячие слезы, словно они давно уже перекипели в глазах. — Да, совсем еще мальчик, — согласился с ней Бен. — Я не смогла до него достучаться. А ведь должна была. Образование, практика, самоанализ, книги, лекции, — ничто не помогло! — Но ты же старалась. — А толк-то какой? Злость, ярость, отчаяние выплеснулись наружу, и в этом не было ничего удивительного. Бен готов был к этому. — Я должна лечить. От меня ждут помощи, а не только разговоров о помощи. Я просто не сумела довести до конца курс лечения, не сумела сохранить его. — Разве у психиатров должна быть гордыня богов? Тэсс так и отбросило от него, словно она получила удар в лицо. Она вскочила на ноги. Еще не высохли слезы, не утихла дрожь, но в обморок Тэсс падать явно не собиралась. — Как ты смеешь так говорить со мной! Мальчик мертв. Он никогда не сможет сесть за руль машины, влюбиться, завести семью. Он умер, и я несу за это ответственность, но при чем тут гордыня? — Так-таки ни при чем? — Бен тоже встал и, не давая ей повернуться, взял за плечи. — Считаешь, что должна воплощать само совершенство, всегда сохранять хладнокровие, иметь на все ответы, знать все решения, верно ведь? На сей раз у тебя их нет, не получилось. Но скажи мне ради Бога, разве ты могла предотвратить это путешествие на мост? — Должна была… — Тэсс прижала ладонь ко лбу и снова, но уже без слез, содрогнулась в рыданиях. — Должна. Но не смогла. Бен обнял ее и снова усадил на кровать. Впервые за время их знакомства он почувствовал, что в нем нуждаются, на него хотят опереться. Случись такое раньше, он просто закрыл бы за собой дверь. Но теперь он сидит рядом с Тэсс и держит ее за руку. Она положила голову ему на плечо. Сделан последний шаг. Ощущение было странное и немного опасливое. — Тэсс, ведь это тот мальчик, о котором ты рассказывала мне? Тэсс вспомнила ночь, когда ей приснился страшный сон. Тогда она проснулась, ощутила тепло Бена, его участие — он готов был слушать ее. — Он самый. Несколько последних недель я ужасно беспокоилась за него. — А родителям говорила? — Да, но… — Они и слушать не хотели, не так ли? — От этого ничего не изменилось бы. Я должна была… — Тэсс оборвала себя на полуслове и повернулась к нему. — Да, — помолчав, проговорила она, — они и слушать не хотели. Мать решила больше не посылать его ко мне. И таким образом перерезала все нити. Возможно, это заставило его еще пристальнее вглядеться в себя, но не думаю, что именно это подтолкнуло его к самоубийству. — Тоскливое чувство все еще не проходило, сжав шись в комок где-то в животе, но сознание достаточно прояснилось, чтобы здраво судить о прошлом. — Думаю, сегодня вечером что-то случилось. — И тебе кажется, ты знаешь, что именно? — Возможно. — Тэсс снова поднялась. Сидеть она не могла. — Я неделями пыталась связаться с отцом Джо. Телефон молчал. Несколько дней назад я даже отправилась к нему домой, но оказалось, он съехал, а нового адреса не оставил. Эти праздники он обещал провести с сыном. Тэсс вытерла слезы тыльной стороной руки. — Джо рассчитывал на встречу с отцом, очень рассчитывал. Но отец не появился, и это было сильнейшим ударом для него. Скорее всего переломилась последняя соломинка. Он был чудесным мальчиком, вообще-то уже молодым человеком. — У Тэсс опять потекли слезы, но на этот раз она быстро взяла себя в руки. — Туго ему пришлось, а ведь в душе у него всегда теплилась надежда, и ему так нужна была любовь! Только Джо не верил, что заслужил настоящую заботу о себе. — А ты заботилась? — неожиданно поинтересовался Бен. — Да. Возможно, чрезмерно. Странно, но маленький, твердый комок обиды в тонкой оболочке тоски и горечи, который он постоянно ощущал в себе после смерти брата, начал рассасываться. Он посмотрел на Тэсс, и за маской бесстрастного, объективного врача-психиатра проступило лицо, покрытое настоящими шрамами человеческого страдания, переживания за судьбу не просто пациента, а конкретного мальчика. — Тэсс, его мать говорила в больнице… — Это не имеет значения. — Нет, имеет. Так вот, она была не права. Она отвернулась и при тусклом свете увидела через коридор свое отражение в зеркале над туалетным столиком. — Только отчасти. Видишь ли, теперь трудно судить, как было бы, иди я другим путем, избрав иной способ. — Она была не права, — повторил Бен. — Не сколько лет назад я тоже говорил что-то в этом роде. Может, тоже был не прав. Взгляд Тэсс, отраженный зеркалом, метнулся в сторону и встретился с его взглядом. Бен все еще сидел в полумраке на кровати. Выглядел он одиноким. Странно, ей всегда казалось, что он окружен друзьями, у него всегда хорошее настроение и он всегда уверен в себе. Тэсс обернулась, но к Бену не подошла — может, ему это сейчас совсем не нужно. — Я никогда не рассказывал тебе о своем брате, Джоше. — Ты вообще почти ничего не рассказывал о своей семье. Я и не знала, что у тебя был брат. — Он был почти на четыре года старше меня. — Бен мог бы и не говорить в прошедшем времени — и так ясно, что Джош умер. Она поняла это в ту же минуту, как он назвал его имя. — Он был из тех, у кого все ладилось. За что бы ни взялся, все получалось лучше, чем у других. Когда мы были ребятишками, нам подарили набор деталей конструктора. Я собрал автомобильчик, он — здоровенный трейлер. В школе я мог заработать четверку, если не спал до полуночи. А Джошу, казалось, стоило только открыть книгу, как получал пятерку с плюсом. Он, как губка, все впитывал в себя. Мать любила повторять, что он родился в рубашке; надеялась, что Джош станет священником, потому что, считала она, стоит принять сан, как он наверняка начнет творить чудеса. Говорилось все это среди родственников свободно, раскованно, но, скорее, с оттенком юмора, а иногда и с подлинным восхищением. — Ты, наверное, по-настоящему любил его. — Временами я его ненавидел. — Бен пожал плечами, как человек, понимающий, что ненависть нередко становится огнем, в котором начинает пылать настоящая любовь. — Но вообще-то да, мне казалось, что он — потрясающий парень. Джош никогда не колотил меня, хотя запросто мог, будучи намного здоровее. У брата был совсем другой характер. Он не был святым, а просто хорошим всвоей основе человеком. В детстве мы жили с ним в одной комнате. Однажды мама нашла у меня несколько номеров «Плейбоя». Она уже хотела задать мне хорошую трепку, как Джош сказал, что это его журналы — они, мол, нужны для сочинения, которое он сейчас пишет, о порнографии и ее социальном воздействии на молодежь школьного возраста. — И она поверила? — Тэсс невольно рассмеялась. — Поверила. — Даже теперь, много лет спустя, при воспоминании об этом случае Бен широко улыбнулся. — Джош никогда не врал, чтобы уберечь свой зад, разве что в исключительных случаях. Все девчонки были от него в восторге. Здоровый парень, он, конечно, пользовался этим, но по-настоящему влюблен был в одну. Это было свойственно ему — остановиться на чем-то одном, а не трясти целое дерево, если можно так сказать. Но, скажу тебе, эта была его самая большая ошибка. Роскошная девчонка из очень хорошей семьи. Но при этом совершенная пустышка. Но Джош был влюблен в нее до безумия: накануне окончания школы на скреб нужную сумму и купил ей бриллиантовое кольцо. Не какую-то ничтожную фитюльку, а на стоящий камень. И она повсюду расхаживала в нем, заставляя других девчонок завидовать ей. Однажды они крепко поссорились. Причину Джош не назвал, но это был настоящий разрыв. У него была стипендия в университет Нотр-Дам, но в день окончания школы он записался добровольцем в армию. В то время как ребята протестовали против войны во Вьетнаме, курили травку и размахивали мирными лозунгами, Джо решил послужить своей стране. Бен замолчал, потянулся за пачкой и закурил первую с начала исповеди сигарету. В полутьме периодически загоралось красное пятнышко. — Мать все глаза выплакала, а отец так и раздулся от гордости за сына: не хитрец, всячески уклоняющийся от призыва, не студент — любитель марихуаны, а настоящий американец. Отец — простой человек и рассуждал по простоте своей просто. Что касается меня, то я скорее клонился влево. К тому времени я перешел в десятый класс и считал, что знаю все, что мне нужно знать. Мы проговорили с Джошем всю ночь. Я пытался разубедить его. Правда, все документы были подписаны, что-то менять слишком поздно, и все равно я был уверен, что выход должен быть. Глупо, говорил я, выбрасывать из жизни три года из-за какой-то девчонки. Но дело было уже не в этом. Едва подав заявление, Джош решил, что должен стать лучшим солдатом американской армии. Ему уже предложили учиться в офицерской школе. Джонсон разворачивался во Вьетнаме вовсю, и нам нужны были умные, способные офицеры. Таким Джош себя и видел в будущем. Именно в этот момент Тэсс услышала боль в голосе Бена и, не включая верхнего света, подошла к нему. Нужно ему это было, нет ли — он и сам не знал, но, когда она прикоснулась к нему, Бен удержал ее руку. — Словом, он отправился. — Бен глубоко затянулся и с шумом выдохнул дым. — Джош сел в автобус — молодой, красивый, можно сказать, идеалист и романтик в душе. Судя по письмам, в армии у него все складывалось хорошо. Муштры он не боялся, службу любил, духом товарищества наслаждался. Он всегда легко сходился с людьми, и в армии — также. Меньше чем через год брат получил назначение во Вьетнам. Отбыл он в чине лейтенанта. Я в это время ходил в школу, сражаясь с премудростями алгебры и подыскивая дирижеров для управления футбольными болельщиками. Бен молчал довольно долго. Тэсс сидела рядом, не выпуская его рук и терпеливо ожидая продолжения рассказа. — Пока Джош был там, мать постоянно ходила в церковь. Она зажигала свечку и молила Святую Деву, чтобы ее Сын уберег Джоша. Каждое письмо от него зачитывала до дыр, выучивала наизусть. Письма становились короче, менялся их тон. О друзьях брат больше не писал. Только потом, когда вернулся и у него начались кошмары, мы узнали, что двоих, самых близких, буквально растерзали в джунглях. Джоша не убили, и мать бог знает сколько благодарственных свечей поставила в церкви. Но все равно он умер. В нем умерло то, что делало его именно таким, каким он был. Мне нужно выпить. Тэсс удержала его. — Сейчас принесу. — Она вышла и, не торопясь — пусть побудет один, — налила два бокала живительного напитка — бренди. Когда Тэсс вернулась, Бен закуривал вторую сигарету, сидя по-прежнему на том же месте. — Спасибо. — Он выпил. Образовавшиеся вгруди пустоты влага не заполнила, но обтекать комок боли ей уже не приходилось. — Возвращающихся домой героев никто тогда не приветствовал. Война уже всем обрыдла. Джош пришел домой, увешанный медалями, с отличными аттестациями и миной замедленного действия в голове. Какое-то время казалось, что все в порядке. Он был спокоен, немного замкнут, но мы считали, что, пройдя через такой ад, каждый в какой-то степени изменился. Он снова поселился в родном доме, нашел работу. Об учебе Джош даже говорить не хотел. Мы сочли, что ему просто нужно какое-то время, чтобы прийти в себя. Примерно через год начались кошмары. Он с криком, весь в поту просыпался среди ночи. Джош потерял работу. Нам он сказал, что уволился, но отец узнал, что его выгнали за драку. А еще через год началось что-то невообразимое. Ни на одной работе брата не держали больше нескольких недель. Он стал возвращаться домой пьяным, а иногда вообще не приходил. Кошмары сделались жуткими. Однажды я попытался разбудить его и он так ударил меня, что я отлетел в другой конец комнаты. Он кричал что-то о засадах и снайперах. Когда я очнулся и попытался успокоить его, он вцепился в меня по-настоящему. Когда в комнату вошел отец, Джош душил меня. — О Боже милосердный. — Отцу удалось оттащить его. Когда Джош понял, что натворил, сел прямо на пол и разрыдался. Ничего подобного я раньше никогда не видел. Он никак не мог успокоиться. Потом мы повели его в Ассоциацию ветеранов. Оттуда его направили к психиатру. Бен затушил окурок и потянулся к бренди. В это время я уже учился в колледже, и когда не было занятий, подбрасывал его до клиники. Я ненавидел это заведение, он всегда напоминало мне гробницу. Джош входил внутрь. Иногда я слышал его плач. В другой раз не было слышно ни звука. Через пятьдесят минут заканчивался сеанс, и я ждал, когда он выйдет из этой двери. Мне это так запомнилось! — Порой семье бывает тяжелее, чем самому больному. — Тэсс положила руку рядом с его ладонью: захочет — возьмет. — До безумия хочется помочь, и не можешь… стараешься мыслить ясно, а в голове все путается. — Однажды, это было в воскресенье, мать не выдержала. Она готовила мясо в горшочке и вдруг нечаянно уронила его в раковину. «Если это рак, — сказала она, — пусть изловчатся и вырежут опухоль. Разве не видно, что его что-то гложет изнутри? Неужели так трудно удалить опухоль?» Бен отхлебнул бренди. Ему виделась, словно живая, рыдающая мать, склоненная над раковиной, как будто все случилось только вчера. — Брат проходил курс лечения. На какое-то время ему вроде стало лучше. Найти работу было нелегко, так как у него был неважный гражданский послужной список. С помощью нашего пастора, старого доброго католика, Джош получил место механика на заправочной станции. Пять лет назад у него была университетская стипендия, а теперь он менял свечи. Все-таки хоть что-то. Теперь кошмары мучили не так часто, но никто из нас не знал, что это благодаря барбитуратам. Потом дело дошло до героина. А мы и этого не заметили. Возможно, если бы я больше бывал дома… Но я был студентом и впервые в жизни начал всерьез подумывать о будущем. Врач тоже ничего не замечал. Он был майором, служил в армии, прошел Корею и Вьетнам, но так и не понял, что Джош накачивает себя наркотиками, чтобы уснуть. Бен медленно провел ладонью по волосам и допил бренди. — Не знаю, может, брат перетрудился, а может быть, вообще дошел до такого состояния, когда ни на что не способен. Так или иначе, все кончилось тем, что после двух лет лечения, после бесконечных молитв Святой Деве Джош поднялся к себе в комнату, надел форму, прикрепил все награды и вместо того, чтобы взять шприц, зарядил свой армейский пистолет. Все было кончено… — Бен, я знаю, что любого сочувствия будет мало, слишком мало. Но мне больше ничего не остается. — Ему было всего двадцать четыре. «А тебе было всего двадцать», — подумала Тэсс, но вслух не сказала, а только обняла его. — Мне хотелось обвинять всю армию Соединенных Штатов, а еще больше — всю военную систему. Но, подумав, я решил остановиться на враче, который должен был ему помочь. Сидел, помню, пока полиция была наверху, в комнате, где мы жили вместе, и думал: должен же был этот сукин сын хоть чем-то помочь ему… Даже мелькнула мысль, а не прикончить ли его, но тут вошел священник, отвлек меня. Он отказался отпевать Джоша. — Не понимаю. Это был не наш пастор, а какой-то юнец, только что окончивший семинарию, и при одной только мысли, что нужно подняться наверх, где лежит тело Джоша, он позеленел. Он сказал, что Джош в здравом уме и твердой памяти отнял у себя жизнь, а это смертный грех. Поэтому он не даст ему отпущения грехов. — Но это же неправильно. Более того — жестоко. — Я вышвырнул его из дома. Рядом стояла мать со сжатыми губами и совсем сухими глазами. Она поднялась в комнату, где к стене прилипли разлетевшиеся мозги брата, и сама прочитала молитву: «Ныне отпущаеши…» — Твоя мать — сильная женщина. И, видно, по-настоящему верующая. — А ведь всю жизнь она провела на кухне. — Бен теснее прижал к себе Тэсс, вдыхая ее нежный женский запах. — Не знаю, хватило бы мне сил во второй раз попяться наверх, но она пошла. И, глядя ей вслед, я понял: как бы больно матери ни было, как бы она ни страдала, она верила и всегда будет верить, что Джош погиб по воле Божьей. — Но ты в это не верил. — Нет. Кто-то же должен быть виноват. Джош никому и ничего дурного в своей жизни не делал, по крайней мере до Вьетнама. Дальше. То, что он делал во Вьетнаме, по идее должно быть правильно, потому что сражался за родину. Но оказалось — все неправильно, и жить с сознанием этой неправоты он больше не мог. Я считаю, что психиатр должен был убедить его: что бы во Вьетнаме ни произошло, все равно человек он достойный и имеет право на жизнь. Она должна была убедить Джо Хиггинса, что он имеет право на жизнь. — Ты позже разговаривал с его врачом? — Виделись однажды. По-моему, я тогда еще собирался убить его. Он сидел за столом, сложив руки. — Бен опустил глаза, глядя на медленно сжимающиеся в кулаки ладони. — Он не переживал, сказал, что сожалеет о случившемся, пояснил, что постстрессовый синдром иногда принимает крайние формы. Потом, по-прежнему не отрывая рук от стола и не выказывая ни малейшего участия, добавил, что Джошу так и не удалось пережить свой вьетнамский опыт и что возвращение домой и попытки обрести свое прежнее «я» только постоянно увеличивали внутреннее напряжение. В конце концов пар вырвался наружу. — Мне очень жаль, Бен. Наверное, все или почти все, что он сказал тебе, — правда, хотя вести себя нужно было иначе. — Да наплевать ему было на все. — Бен, я не защищаю его, но большинство врачей, терапевтов ли, психиатров ли, держатся отчужденно, не позволяют себе открыто выражать сочувствие потому, что при потере кого-то, кого спасти не можешь, бывает очень больно. — Вот так, как тебе из-за Джо. — Чувство горя и вины буквально раздирают тебя, и если такое случается слишком часто, наступает опустошенность и ничего не остается — ни для себя, ни для других пациентов. Может, Бен понял это, или, во всяком случае, начал понимать. Но он не видел того военного врача, что лечил Джоша, рыдающим в ванной комнате. — Слушай, а зачем ты вообще занялась этим делом? — Наверное, затем же, зачем и ты своим, — стараюсь найти ответы. — Тэсс повернулась и погладила его по лицу. — И бывает очень больно, когда их не находишь или находишь слишком поздно. — Тэсс вспомнила его лицо, когда он рассказывал ей о трех совершенно незнакомых ему людях, которых убили за кучу каких-то монет. — Мы отличаемся друг от друга не так сильно, как мне когда-то казалось. Бен прижался к Тэсс, поглощая ее тепло. — Может, ты и права. Увидев тебя сегодня, испытал то же ощущение, что и тогда, в переулке, когда ты смотрела на Анну Ризонер. Казалось, ты так хладнокровна, так бесконечно далека от случившейся трагедии… Прямо как тот майор, который, положив руки на стол, объяснял мне, отчего умер брат. — Хладнокровие и равнодушие — не одно и то же. Ты полицейский, и должен понимать разницу. — Мне хотелось понять, переживаешь ты или нет. — Взяв Тэсс за кисть, Бен крепко сдавил ее и посмотрел ей прямо в глаза. — А может, на самом-то деле мне хотелось быть нужным тебе. — Возможно, это было самое трудное признание во всейего жизни. — А потом, когда вошел в ванную комнату и увидел тебя плачущей, понял: да, нужен, и по-настоящему испугался. — Я не хотела показываться тебе в таком виде. — Почему? — Потому что недостаточно доверяла. Бен опустил глаза и поглядел на собственную ладонь, сжимающую ее тонкую, на редкость изящную кисть. Мягко поглаживая ее пальцы, он поднес ладонь к губам. — Ну и что же дальше? — А тебе чего хотелось бы? Смех, даже невеселый, даже сквозь силу, может быть очистительным. — Полицейского-охранника и врача-психиатра больше нет. — Бен принялся задумчиво перебирать жемчужные бусы на шее Тэсс. Затем снял их с благоухающей и шелковистой кожи. — Тэсс, когда все кончится… Если я попрошу тебя взять отпуск на несколько дней, ну, скажем, на неделю, и поехать куда-нибудь со мной, ты согласишься? — Да. — Вот так просто? — Бен был явно доволен, но в то же время изрядно удивлен. — Единственное, о чем я тебя попрошу, так это сказать, когда и куда поедем и, стало быть, что брать с собой — бикини или меховое пальто. — Тэсс взяла у него бусы и положила на ночной столик. — Лучше бы держать их в сейфе. — Ничего, я ведь сплю с полицейским, — небрежно бросила Тэсс, но, увидев нахмурившегося Бена, поняла, о чем он думает. — Бен, скоро все будет позади. — Да. — Но привлекая ее к себе, растворяясь в ней, он почувствовал, что ему становится страшно. Было двадцать восьмое ноября. Глава 18 — Ты и шагу не сделаешь из дома, пока я тебе не разрешу. — Слушаюсь, — откликнулась Тэсс, приводя в порядок волосы. — У меня и дома работы хватит на целый день. — Даже мусор не выноси. — Ни за что, пусть соседи хоть жалобу пишут. — Тэсс, я серьезно. — И я серьезно. — Тэсс выбрала рифленые золотые сережки в форме треугольника и вставила их в уши. — Ни на минуту из дома сегодня не выйду. Пиломенто будет здесь в восемь. Бен посмотрел на нее: серовато-сизые брюки в обтяжку и свитер с высоким воротом. — Это ты ради него так разоделась? — Разумеется. Бен подошел поближе, стал рядом, и она с улыбкой взглянула на сдвоенное отражение. — С недавнего времени я выработала особый тип отношения к полиции. Кажется, он имеет все признаки одержимости. — Да неужели? — Бен нагнулся и поцеловал Тэсс сзади в шею. — Боюсь, что так. Бен положил на ее плечи руки — вот так бы и держать, не отпуская. — Ну и что, боишься? — Нет. — Не переставая улыбаться, Тэсс повернулась к нему. — Ни этого, ни чего другого. — Заметив, что между бровей у Бена залегла складка, Тэсс разгладила ее. — Хорошо бы и ты ни о чем не беспокоился. — Беспокоиться — моя профессия. — На какое-то мгновение он просто прижал ее к себе, предчувствуя, как трудно — а почему, даже толком не объяснишь, — будет нынче утром выйти за дверь, поручив Тэсс заботам другого. — Пиломенто — хороший парень, — сказал он, успокаивая не столько ее, сколько самого себя. — Молодой еще, правда, но всегда играет по правилам. Пока «он здесь, сюда никто не войдет. — Знаю. Пойдем выпьем по чашке кофе, а то тебе пора. — В четыре его сменит Лоуэнстайн. — По пути в кухню Бен еще раз мысленно проверил расписание, хотя и без того им обоим был известен каждый пункт. — Она работает по первому разряду. Выглядит, может, как симпатичная домохозяйка из предместья, но если туго придется, лично я о лучшем прикрытии и не мечтал бы. — Говорю же, ни на минуту одна не останусь. — Тэсс вынула из буфета кружки. — На третьем этаже — пост, телефон прослушивается, напротив дома круглосуточно дежурит наряд. — Знаешь, это тебе не два плюс два. Если он возникнет, постарайся не спугнуть его. На часах Бигсби, Родерик и Маллендор, потом мы с Эдом сменим их. — Бен, лично я совершенно спокойна. — Протянув ему кофе, она повела его в столовую. — Я все продумала. Поверь мне — все. Пока я здесь, мне ничто не грозит. — Он не знает, что тебя охраняют. Я вернусь около полуночи и воспользуюсь черным входом. — Сегодня он должен появиться, я это чувствую. И когда он объявится, ты будешь здесь. — Признателен за доверие, но, право, я бы нервничал чуть меньше, если бы ты волновалась чуть больше. И еще: никаких спектаклей. — Для убедительности Бен сжал ей руку, не давая поднять чашку с кофе. — Как только мы возьмем его, отправим в участок для допроса. Ты там совершенно ни к чему. — Бен, но ты же знаешь, как важно мне поговорить с ним, попробовать достучаться. — И речи быть не может! — И сколько же ты собираешься держать меня на расстоянии? — Столько, сколько потребуется. Тэсс отступила. Пожалуй, стоит попробовать зайти с другой стороны. Еще на рассвете ее разбудила одна мысль и больше не дала заснуть. — Бен, мне кажется, ты понимаешь этого человека лучше, чем сам отдаешь себе отчет в этом. Тебе известно, каково потерять человека, который является неотделимой частью твоей жизни. Ты потерял Джоша, он — Лауру. Нам неизвестно, кто она такая, но ясно, что она заменяла ему целый мир. Не говорил ли ты мне, что после смерти Джоша хотел убить его врача?.. Минуту. — Тэсс не дала себя прервать. — Ты собирался кого-то обвинить, кому-то отомстить. Не будь ты эмоционально устойчивым человеком, так бы оно, возможно, и случилось. Но все равно и боль, и злость до сих пор живут в тебе. От этих слов, правоту которых отрицать было невозможно, Бену сделалось не по себе. — Пусть так, но я же не вышел на улицу и не стал расправляться с людьми. — Нет, ты стал полицейским. И может, не в последнюю очередь из-за Джоша — тебе нужно было найти ответы, исправить ошибки. Ты здоровый, уверенный в себе человек, и тебе хватило сил превратить самую, наверное, большую трагедию твоей жизни в источник созидательной работы. В противном случае, если бы не было у тебя этой внутренней стойкости, ясного ощущения добра и зла, что-то в тебе могло надломиться. После смерти брата ты утратил веру. То же самое, мне кажется, произошло и с ним из-за Лауры. Когда это было — год назад, пять лет, двадцать — неизвестно, но в какой-то момент он снова начал собирать утраченную веру по крупицам. Только крупицы не сходились. Он убивает, приносит жертвы — ради спасения Лауры, вернее, души Лауры. Знаешь, после твоего вчерашнего рассказа я много думала. Может, она умерла во грехе — в том, что церковь считает смертельным грехом, — и ей отказали в отпущении. Всю жизнь его учили тому, что без отпущения грехов душа попадает в ад. Он обезумел, он убивает, он приносит в жертву женщин, напоминающих ему Лауру. И в то же время спасает их души. — Может, все это и так. Но факт остается фактом — он убил четырех женщин, и сейчас на прицеле ты. — Два плюс два, Бен? — Иногда бывает и так. — Бену становилось все больше не по себе оттого, что слова Тэсс проникали уже не только в ум, но и в душу. Он предпочел бы смотреть на это дело прямо, без психологии. — А тебе не кажется, что есть люди, которые так и рождаются со злыми сердцами? Разве муж говорит жене, что собирается на охоту за себе подобными, а потом отправляется в ближайший «Макдоналдс» и начинает палить по детям — и только лишь потому, что мать била его в шестилетнем возрасте? Разве человек превращает университетский кампус в стрельбище только потому, что его отец изменял матери? — Нет, но наш священник не похож на обыкновенного убийцу, о котором ты говоришь. — Тут Тэсс чувствовала твердую почву под ногами и знала каждый следующий шаг. — Он ведь не наугад убивает и не просто так. Малыш, которого тиранили в детстве, может с равным успехом стать и президентом банка, и психопатом. Не верю я и в семена зла. Мы с тобой говорим о заболевании, которое, как считают все больше и больше врачей, вызвано химическими мозговыми процессами, разрушающими способность к рациональному мышлению. Времена, когда толковали о дьявольском наваждении, остались далеко позади, но еще шестьдесят лет назад шизофрению лечили удалением зубов. Потом стали применять сыворотку из лошадиного молока и клизму. И даже сейчас, в последнюю четверть двадцатого века, мы только нащупываем пути. Что бы ни было причиной его душевного заболевания, ему нужна помощь. Как и Джошу, и Джо была нужна. — Но только не в первые двадцать четыре часа, — категорически заявил Бен, — и только после того, как мы покончим со всеми бумажными делами. К тому же он, возможно, просто не захочет с тобой встречаться. — Я думала и об этом. Но, по-моему, захочет. — Ладно, все это будет иметь значение только после того, как мы поймаем его. Раздался стук в дверь, и Бен медленно потянулся к пистолету. Рука двигалась еще не очень уверенно, но все-таки двигалась. Во всяком случае, полицейский «магнум» она держала надежно. Бен подошел к двери и остановился. — Спроси кто. Тэсс поднялась было, но он вскинул руку. — Нет, оставайся на месте, спроси оттуда. К двери не подходи. Вряд ли этот тип перешел с епитрахили на пистолет, но лучше не рисковать. — Кто там? — Это детектив Пиломенто, мэм. Узнав голос, Бен открыл дверь. — А-а, Пэрис. — Пиломенто стряхнул снег с ботинок и переступил через порог. — На дорогах черт знает что творится. Снег выпал в шесть дюймов толщиной. Доброе утро, доктор Курт. — Доброе утро. Давайте повешу пальто. — Спасибо. Продирает до косточек, — сказал он Бену. — Маллендор следит за входом в дом. Надеюсь, он догадался надеть теплое белье. — Ты не слишком тут рассиживайся перед телевизором. — Окинув напоследок комнату взглядом, Бен принялся натягивать пальто. Вход в квартиру только один, и Пиломенто всегда будет не более чем в двадцати пяти футах от Тэсс. И все равно, сражаясь с рукавами, Бен ощущал беспокойство. — Я буду на постоянной связи с наружной охраной. А теперь почему бы тебе не пойти на кухню и не сварить чашечку кофе? — Спасибо. Только что пил в машине по пути сюда. — Ну так выпей еще. — Ага. — Он посмотрел на Бена, потом на Тэсс. — Ясно. — И, посвистывая, вышел из столовой. — Грубо, конечно, но мне наплевать. — Не громко рассмеявшись, Тэсс обняла Бена за талию. — Смотри, поосторожнее. — Я всегда осторожен. Это ты поосторожнее. — Он привлек ее к себе и крепко поцеловал. — Ну что, док, будете ждать меня? — Можете смело на это рассчитывать. Сжав ладонями ее лицо, Бен постоял секунду, затем поцеловал Тэсс в лоб. — Ты такая славная. Она удивленно посмотрела на него, и Бен понял, что далеко еще не исчерпал запас ласковых и хитроумных слов, которые говорил другим женщинам. Ему стало даже как-то не по себе. Чтобы скрыть смущение, Бен накинул ей прядь волос на ухо и отстранился. — Запри дверь. Бен вышел. Ему никак не удавалось избавиться от тревожного предчувствия, казалось, что все пойдет не так гладко, как он рассчитал. Несколько часов спустя, укрывшись в своем «мустанге», Бен встал на вахту напротив дома Тэсс. Две девочки заканчивали лепить огромную снежную бабу. «Интересно, — подумал Бен, — а отец знает, что они стащили его шляпу?» Время тянулось еще медленнее, чем он предполагал. — Дни становятся короче, — констатировал Эд. Развалившись на пассажирском месте, он напоминал медведя, столько на нем было надето: на тельный комбинезон, бриджи, фланелевая рубаха, свитер и, наконец, толстая парка. У Бена же холод давно добрался до пяток. — А вот и Пиломенто. Детектив вышел из здания и, остановившись на секунду на тротуаре, поднял воротник пальто. Это был условный сигнал: Лоуэнстайн на месте и все в порядке. Бен позволил себе расслабиться, но только чуть-чуть. — Ну, на нее-то можно положиться. — Эд слегка потянулся и принялся сгибать и разгибать ноги, чтобы не затекли. — Хватка у Лоуэнстайн такая, что против целой армии устоит. — До темноты он и шага не сделает. — Щеки у Бена изрядно замерзли, словно долго сидел у приоткрытого окна, и он решил заменить сигарету на шоколадку «Милки вэй», хотя хотелось курить. — Ты знаешь, как сахар действует на эмаль зубов? — Эд, привыкший всегда бороться до конца, достал небольшой пластиковый мешочек. В нем было немного домашнего изюма, финики, орешки без соли и пшеничные зерна. Всего этого вполне хватило бы на двоих. — Пора бы тебе всерьез подумать о своем здоровье. В пику ему Бен отломил от батона изрядный кусок. — Когда Родерик сменит нас, заскочим по дороге в «Макдоналдс». Куплю самый большой сандвич. — Подождал бы с этими разговорами, пока я закончу есть. Если бы Родерик, Бигсби и еще добрая половина наших работников питались нормально, никто бы не слег с гриппом. — Но я-то не заболел, — пробормотал Бен, набив шоколадом полный рот. — Тебе просто повезло. К сорока твой желудок взбунтуется. И радости от этого, поверь, будет немного. А это еще что такое? — Заметив, на противоположной стороне улицы мужчину, Эд выпрямился. На нем было застегнутое доверху черное пальто. Шел он медленно. Слишком медленно, слишком осторожно. Оба детектива одновременно потянулись к оружию и схватились за ручки дверей, а мужчина неожиданно рванулся вперед. Бен уже собирался было распахнуть дверцу, как мужчина подхватил одну из девчушек, возившихся со снежной бабой, и высоко подбросил ее. Девочка звонко рассмеялась: — Папа! Вздохнув с облегчением, Бен откинулся на спинку сиденья и смущенно повернулся к Эду: — Ты, я смотрю, шустрый, вроде меня. — Она мне нравится. И я рад, что ты отважился отведать индейку с ее дедом. — Я рассказал ей про Джоша. Эд поднял брови, затем натянул матросскую шапочку так, что лица почти не стало видно. Ему было трудно поверить, что Бен способен на такую откровенность. — Ну, и?.. — Пожалуй, я рад, что сделал это. Тэсс — самое лучшее, что у меня было и есть. О Господи, до чего же сентиментально звучит. — Да. — Довольный Эд сунул в рот финик. — Влюбленные обычно всегда сентиментальны. — А кто сказал, что я влюблен? — Слова эти вырвались у Бена мгновенно — так по наитию уходишь от капкана. — Просто она необыкновенный человек. — Некоторые неохотно признаются в эмоциональной привязанности, потому что боятся, что на весь длинный рейс не хватит силенок. Слово «любовь» становится камнем преткновения: стоит произнести, как оно превращается в ключ, отпирающий замок, за которым хранится их свобода, их дорогое одиночество, — и обязывает воспринимать себя как половину целого. Бен швырнул на пол обертку от шоколада. — «Красная книга»? — Нет, сам придумал. Пожалуй, стоит написать статью на эту тему. — Слушай, если бы я был влюблен в Тэсс, а впрочем, в кого угодно, что мешало бы мне так прямо и сказать? — Ну так как же? Влюблен? — Она мне не безразлична. Далеко не безразлична. — Эвфемизм. — Она много для меня значит. — Увертки. — Ну ладно, я без ума от нее. — Уже теплее, Пэрис, но еще не горячо. На сей раз Бен действительно приоткрыл окно и достал сигарету. — Черт с тобой: да, я влюблен в нее. Теперь доволен? — Съешь-ка финик. Сразу лучше себя почувствуешь. Бен выругался, а потом невольно рассмеялся. Выбросив сигарету, он взял у Эда финик и стал энергично жевать его. — Ты еще хуже моей матери. — А напарники для того и существуют, чтобы быть хуже. В доме Тэсс время текло так же медленно. В семь они с Лоуэнстайн поужинали консервированным супом и сандвичами с ростбифом. Сколько бы она ни твердила себе, что ничуть не волнуется, Тэсс лишь поводила ложкой по тарелке да ткнула вилкой в мясо. Был холодный мрачный вечер, когда хочется поскорее уйти куда-нибудь. Но Тэсс и шага не могла ступить за порог собственной квартиры. Было такое ощущение, будто ее заперли в клетке. — В канасту играете? — спросила Лоуэнстайн. — Во что, извините? — В канасту. — Лоуэнстайн взглянула на часы: муж, наверное, сейчас купает младшего. Родерик должен быть на своем наружном посту. Бен с Эдом перед возвращением в участок прочешут весь район, а ее старшая дочь, наверное, будет, как всегда, недовольна, что ее заставляют мыть посуду. — Боюсь, хозяйка из меня никудышная. Лоуэнстайн положила половину сандвича назад на светло-зеленое стеклянное блюдо, которое ей так понравилось. — Вы совершенно не обязаны развлекать меня, доктор Курт. Тем не менее Тэсс, отодвинув блюдо, попыталась завязать разговор: — Ведь у вас как будто есть семья? — Это слабо сказано — целая куча народа. — Нелегко, наверное, сочетать такую работу, как ваша, и заботиться о семье. — Чем труднее, тем веселее. — Завидую. А вот я всегда избегала всяких осложнений. Можно задать личный вопрос? — Если позволите потом задать такой же вам, — давайте. — Справедливо. — Тэсс уперлась руками в стол и наклонилась к собеседнице. — Скажите, а каково вашему мужу жить с женщиной, чья работа не только отнимает массу времени, но и всегда сопряжена с опасностью? — Наверное, ему приходится нелегко, точно нелегко, — тут же поправилась Лоуэнстайн. Она глотнула пепси-колу, которую Тэсс разлила по тонким резным бокалам. Такие образцы Лоуэнстайн держала бы исключительно как выставочные. — Нам пришлось через многое пройти. Пару лет назад мы даже решили расстаться, чтобы испытать друг друга. Длилось испытание тридцать четыре с половиной часа. Короче, мы попросту до безумия влюблены. А это, как правило, помогает пережить все. — Счастливая вы… — Это правда. Даже когда мне хочется запустить в него чем-нибудь тяжелым, я все равно счастлива. Теперь моя очередь. — Валяйте. Лоуэнстайн долго, испытующе смотрела на Тэсс. — Где вы покупаете одежду? Тэсс настолько поразил вопрос, что она расхохоталась даже не сразу. Впервые за весь день она почувствовала легкость. На улице Родерик и коренастый чернокожий детектив по прозвищу Толстяк по очереди прикладывались к термосу с кофе. У Толстяка разболелась голова. Постоянно ерзая на месте, он раздраженно пробурчал: — Черта с два появится здесь этот тип. В вечер ней смене — Маллендор. Если кто-нибудь поднимает воротник, стало быть, он на месте. А мы здесь только зады отмораживаем. — Все должно случиться сегодня вечером. — Родерик налил Толстяку очередную чашку и посмотрел на окна Тэсс. — Почему это? — Толстяк шумно зевнул и в который уж раз выругал про себя этот чертов антигистамин, из-за которого и нос и мозги отказываются работать. — По расчетам так выходит. — Право, Родерик, тебя хоть дерьмо заставят убирать, ты и тогда бровью не поведешь. — Зевнув еще раз, Толстяк стукнул кулаком по двери. — Из-за этих проклятых лекарств у меня глаза слипаются, едва держусь на ногах. Родерик еще раз внимательно оглядел улицу: никого не видно. — А почему бы тебе немного не соснуть? А я побуду на часах. — Вот спасибо. — Толстяк и так уже дремал. — Всего минут десять, Лу. А через час и Маллендор появится. Под мерное похрапывание напарника Родерик остался на часах в одиночестве. Лоуэнстайн объясняла Тэсс изящные комбинации канасты, когда зазвонил телефон. Приятная дамская болтовня разом оборвалась. — Возьмите трубку. Если это он, говорите спокойно. Подержите его подольше, если получится. Если придется, соглашайтесь на встречу. Хорошо бы узнать, откуда он звонит. — Ладно. — Тэсс подняла трубку и, хоть в горле у нее пересохло, заговорила натуральным голосом: — Доктор Курт. — Доктор, это детектив Родерик. — А-а, это вы, детектив. — Тэсс обмякла и, повернувшись к Лоуэнстайн, отрицательно покачала головой. — Да, слушаю вас. Что-нибудь новое? — Мы взяли его, доктор Курт. Бен изловил его меньше чем в двух кварталах от вашего дома. — Бен? А с ним все в порядке? — Да, да, не беспокойтесь. При задержании Бен немного повредил плечо. Он просил позвонить вам и сказать, что можете спать спокойно. Эд повез его в больницу. — Ах вот как! — Тэсс вспомнила поднос с окровавленными бинтами. — А в какую больницу? Я хочу поехать туда. — Это в Джорджтауне, доктор, но он сказал, чтобы вы не беспокоились. — Ну какое тут беспокойство? Выхожу сию минуту. — Вспомнив о женщине, нависавшей над ее плечом, Тэсс повернулась к Лоуэнстайн. — Наверное, вам стоит поговорить с детективом Лоуэнстайн. Спасибо, что позвонили. — Хорошо, что все позади. — Да. — Тэсс на мгновение закрыла глаза и передала трубку Лоуэнстайн. — Его поймали. — Она бросилась в спальню за сумочкой и ключами от машины. Тэсс в спешке снимала с вешалки пальто, а Лоуэнстайн все еще вытягивала из Родерика подробности. Нетерпеливо перебросив пальто через руку, Тэсс ждала, пока закончится этот бесконечный разговор. — Вроде все чисто сработано, — сказала Лоуэнстайн, вешая трубку. — Бен с Эдом решили еще раз прочесать район и заметили этого типа. Он выходил из переулка и направлялся к вашему дому. На нем была ряса. Его остановили. Он не сопротивлялся, но, когда Бен нашел у него в кармане епитрахиль, начал вырываться и выкрикивать ваше имя. — О Боже. — Тэсс захотелось его увидеть, поговорить с ним. Но Бена везут в больницу, и главное сейчас — он. — Лу сказал, что Бена немного помяли, но как будто ничего серьезного. — Знаете, мне будет спокойнее, если я увижу собственными глазами. — Понимаю, понимаю. Может, отвезти вас в больницу? — Нет, вам наверняка надо поскорее в участок подбить бабки. Да и мне вроде уже не нужна никакая охрана. — Это верно, но все же я провожу вас до машины. Передайте Бену: отлично сработано. Направляясь в участок, Бен пересекал стоянку, когда рядом с ним затормозила машина и из нее выскочил Логан. — Бен. — Простоволосый, без перчаток, облаченный, что нечасто случалось, в рясу, Логан схватил его за локоть. — Я как раз надеялся застать вас здесь. — Не самый лучший вечер для священника разгуливать по улицам, Тим. Сегодня в городе полно нервных полицейских. Запросто могли бы оказаться в наручниках. — У меня была вечерняя месса и не хватило времени переодеться. По-моему, я кое-что раскопал. — Входите. — Бен толкнул дверь. — У вас пальцы того и гляди отвалятся. — Я слишком спешил. — Логан механически принялся сгибать и разгибать пальцы. — Все эти дни я занимался вашим делом. Мне известно, что вы интересуетесь преподобным Фрэнсисом Муром и проводите всякие проверки, но сам я никак не мог мысленно отойти от Фрэнка Мура, которого знавал в семинарии. — Мы и им занимаемся. — Бен нетерпеливо посмотрел на часы. — Знаю, но мы были хорошо знакомы, и я отлично помню, что он постоянно балансировал на грани святости и фанатизма. Потом я вспомнил одного его ученика, которому пришлось оставить семинарию после ссоры с Муром, наделавшей много шума. Я вспомнил его, потому что этот молодой человек стал впоследствии известным писателем. Его зовут Стивен Матиас. — Слышал это имя. — Бен уже не глядел на часы. — Так вы думаете, что Матиас… — Нет, нет. — Злясь на себя, что не может говорить быстро и достаточно связно, Логан глубоко вздохнул. — Я не был знаком с Матиасом лично, потому что пришел в университет уже после этой истории. Но припомнил, что, по слухам, он знал в семинарии всех и вся. Его первые две книги, по сути, основаны на реальных событиях семинарской жизни. И чем больше я думал, тем явственнее все сходилось. Особенно хорошо мне вспомнился один роман, где рассказывалось о юном ученике, пережившем нервный срыв. Он ушел из семинарии после того, как его сестра — близняшка — умерла от криминального аборта. Ясное дело, возник грандиозный скандал. Выяснилось, что мать мальчика находится в психиатрической лечебнице, а сам он прошел курс лечения от шизофрении. — Давайте-ка поищем этого самого Матиаса. — И Бен двинулся по коридору. Но Логан остановил его. — Я уже все выяснил. Достаточно было не скольких звонков, чтобы найти его. Он живет в Коннектикуте и прекрасно помнит эту историю. Семинарист был человеком необыкновенно набожным и преданным церкви и самому Муру. Собственно, он стал его секретарем. Матиас сказал, что имя его — Луи Родерик. Может ли кровь застывать в жилах, а сердце переставать биться, но тело продолжать жить? — Вы уверены? — Да. Матиас и так говорил уверенно, но, когда я переспросил, он заглянул в свои старые записи, еще раз проверил и подтвердил. Он готов подъехать и дать вам описание этого человека. Имея описание и имя, вы без труда разыщете его. — А мне и искать не надо. — Бен круто развернулся, побежал в инспекторскую и схватил трубку первого попавшегося телефона. — Так вы знаете его? — Логан схватил за рукав Эда, пока и тот не сорвался с места. — Он полицейский. Один из нас. И в этот самый момент он ведет вместе с напарником наружное наблюдение за домом Тэсс. — О Боже милосердный. — Комната поплыла перед глазами, и Логан принялся молиться. Наряды были посланы по адресу Родерика, а также к дому Тэсс. Бен поспешил к двери. Логан последовал за ним вслед. — Я с вами. — Это дело полиции. — Может, вид священника успокоит его. — Не путайтесь под ногами. — Оба разом толкнули застекленную дверь и едва не налетели на Лоуэнстайн. — Что здесь происходит? Едва не обезумев от страха, Бен схватил ее за воротник пальто. — А ты почему не с ней? Кто разрешил тебе оставить ее? — Да что с тобой? Позвонил Лу, сказал, что все кончено, так чего же мне было там болтаться? — Когда это было? — Двадцать минут назад. Погоди, он ведь сказал, что ты едешь… — Хоть и невозможно было поверить, но выражение лица Бена сказало ей все. — О Боже, только не это. Ведь он… — Полицейский. Товарищ. Лоуэнстайн заставила себя говорить: — Он позвонил двадцать минут назад и сказал, что этого малого взяли и пост можно снять. Мне и в голову ничего такого не пришло. Я даже не подумала звонить в управление, чтобы перепроверить. Ведь это был Лу. — Надо отыскать его. Не давая Бену выйти, Лоуэнстайн схватила его за локоть: — Джорджтаунская больница. Он сказал ей, что тебя отправили в отделение «Скорой помощи». Услышав это, Бен кубарем скатился с лестницы и прыгнул в машину. После двадцатиминутной сумасшедшей езды Тэсс въехала на стоянку. На дорогах было почти пусто, но любителей упираться прямо в бампер это не смущало. Ладно, говорила она себе, хорошо еще, что Бену уже сделали перевязку и он ждет тебя. И вообще все позади. Захлопнув дверцу, Тэсс опустила ключи в карман. По дороге домой они купят бутылочку шампанского. Нет, лучше, две бутылки, поправила она себя. А потом проведут целый уик-энд в постели, попивая это самое шампанское. Тэсс настолько увлеклась своими мыслями, что не заметила, как из тени выскользнула и появилась на свету какая-то фигура. — Доктор Курт. Ее первой реакцией был страх: Тэсс вскинула руки, защищая шею. Затем со смехом опустила их и сделала шаг вперед. — Детектив Родерик, я и не думала, что вы здесь… Свет упал на высокий белый воротник. Одеяние церковника. Как во сне, подумала она, мгновенно впадая в панику: думаешь, что ты всего лишь в шаге от безопасного места, а оказывается, подтверждаются твои худшие страхи. Можно, конечно, повернуться и попробовать убежать, но он на расстоянии всего лишь вытянутой руки и легко схватит ее. Можно, конечно, закричать, но он, несомненно, заткнет ей рот. Остается только одно: посмотреть ему прямо в лицо. — Вы хотели поговорить со мной? — Нет, так не пойдет, в отчаянии подумала она. Ни за что не пойдет, если голос будет дрожать, если в голове будет гулко отдаваться эхо страха, которым она охвачена. — И мне хотелось с вами пообщаться. Я могу помочь вам. — Сначала и я так думал. У вас были добрые глаза. А читая ваши отчеты, я видел, что вы понимаете, что я не убийца. Потом я понял, что вы мне посланы. Вы должны стать последней, и самой главной. Вы были единственной, кого Голос назвал по имени. — Расскажите мне про голос, Лу. — Ей хотелось податься назад, отступить хоть на шаг, но по глазам его Тэсс видела, что достаточно легкого движения, чтобы он сорвался с тормозов. — Когда вы впервые услышали его? — Еще мальчиком. Говорили, что я сумасшедший, как и мать. Я испугался и приказал себе за быть о Голосе. Позже я понял, что то был зов Божий — мне должно стать священнослужителем. Я был счастлив, что избран. Отец Мур говорил, что только немногие удостаиваются чести исполнять веления Божьи, давать святое причастие. Но даже избранных искушают грехом. Даже избранные слабы, вот нам и приходится приносить жертвы и замаливать грехи. Он учил меня закалять тело, чтобы противостоять соблазну. Бичевание, пост. Так, еще одно недостающее звено в картинке-загадке. Эмоционально неуравновешенный мальчик поступает в семинарию, где наставником его становится эмоционально неуравновешенный мужчина. Он убьет ее… Завершая путь, ему, как он думает, предназначенный, он должен убить ее. На стоянке никого не видно, помещение «Скорой помощи» в двухстах ярдах. — Ну и каково вам было служить в церкви, Лу? — Церковь стала для меня всем. Моя жизнь сложилась, можете вы это понять? Сложилась. Ради этого. — Однако же вы отошли от церкви. — Нет. — Он поднял голову, словно принюхиваясь или прислушиваясь к чему-то такому, что предназначено только для его ушей. — Просто в моей жизни произошел какой-то провал. По сути, я перестал жить. Человек не может жить без веры. А священник не может жить без цели. Тэсс заметила, как его рука потянулась к карману. В руке у него мелькнуло что-то белое. Когда взгляды их вновь встретились, глаза у Тэсс горели почти так же, как у него. — Расскажите мне про Лауру. Он уже сделал было шаг вперед, но имя его остановило. — Лауру? А вы знали Лауру? — Нет. Епитрахиль была у него в руках, но, казалось, он вовсе про нее забыл. «Работай, — приказала она себе, сдерживая готовый сорваться с губ крик. — Работай, говори, слушай». — Расскажите мне про нее. — Она была красавицей, прекрасной в своей хрупкости. За такие сосуды всегда боишься, что они могут разбиться. Мать места себе не находила, потому что Лаура любила вертеться перед зеркалом, придумывать разные прически, носить красивые платья. Мать прямо-таки ощущала, что Дьявол затягивает Лауру в свои сети, толкает к греху, пробуждает дурные мысли. Но Лаура только смеялась и говорила, что вовсе не собирается посыпать голову пеплом. Наплевать ей на все. Она вообще любила смеяться. — А вы ее очень любили? — Мы были близнецами. У нас была общая жизнь еще до рождения. Так говорила мать. Сам Господь связал нас воедино. И это я должен был уберечь Лауру от презрения церкви и всего того, чему нас учили. Это был мой долг, но я не мог его выполнить. — Что вы имеете в виду? — Ей было только восемнадцать. Красавица, умница, но смеха больше не было. — Он заплакал. Слезы оставили на щеках след. — Она так ослабела! Меня не было рядом, и она ослабела. В какой-то конуре ей сделали аборт. Божий суд. Но почему Божий суд должен непременно быть таким суровым? — Дыхание участилось и сделалось болезненно-громким. Он прижал руку ко лбу. — Жизнь за жизнь. Это справедливо и честно. Жизнь за жизнь. Она умоляла меня не дать ей умереть, не дать ей умереть во грехе, который обрекает ее на ад. А у меня не было власти отпустить ей грехи. Не было власти, даже когда она умирала у меня на руках. Власть пришла позднее, после того как я пережил отчаяние и темные, мрачные времена. Я покажу вам. Должен показать. Он сделал шаг вперед, Тэсс инстинктивно отпрянула, но он успел набросить ей шарф на шею. — Лу, вы полицейский. Ваша работа, ваш долг — оберегать. — Оберегать… — Дрожащими пальцами он завязывал шарф. Полицейский. Он вынужден был подмешать Толстяку в кофе снотворное. Это самое большее, что он мог себе позволить! Нельзя нападать на напарника-полицейского. Оберегать… Пастух оберегает свое стадо. — Но я не уберег Лауру. — Увы. И это была страшная утрата. Трагедия. Но потом вы постарались возместить ее, разве не так? Разве не поэтому вы пошли в полицию? Чтобы возместить? Чтобы оберегать других? — Мне приходилось лгать, но после смерти Лауры уже ничто не имело значения. Я рассчитывал найти в полиции то, что хотел обрести в семинарии. Цель. Призвание. Закон. Человеческий — не Божий. — Но ведь вы присягнули охранять закон! — Но спустя много лет снова зазвучал Голос. По-настоящему. — Да, для вас это было по-настоящему. — Он не всегда звучит у меня в голове. Иногда это шепот в соседней комнате, а порой — гром, ниспадающий с потолка над моей кроватью. Голос велел мне спасти Лауру и самого себя. Мы с нею связаны воедино. Мы всегда были связаны воедино. Она стиснула ключи в кармане. Если он начнет затягивать на шее шарф, она проткнет ему глаза. Чтобы не погибнуть. Ей хотелось жить! — Я очищу вас от греха, — негромко проговорил он. — И вы увидите Бога. — Отнять жизнь — это грех. Он заколебался. — Жизнь за жизнь. Святая жертва. — Голос его дрожал от боли. — Отнять жизнь — это грех, — повторила она, чувствуя, как кровь стучит в ушах. — Убить — это значит нарушить закон, и Божий, и человеческий. Вам ведомы и тот и другой — и как полицейскому, и как священнику. Тэсс услышала звук сирены. Она решила, что это карета «скорой помощи». Теперь она не одна. Тэсс не отводила от него взгляда. — Я могу помочь вам. — Помогите мне. — Это был только шепот — наполовину вопрос, наполовину мольба. — Да. — Дрожащей рукой она прикрыла его ладонь. Пальцы ощутили гладкую поверхность шелка. Позади хлопнула дверь, но ни один из них не пошевелился. — Руки прочь, Родерик. Убери руки и сделай шаг в сторону. Не разжимая пальцев, Тэсс обернулась и увидела позади себя футах в десяти Бена. Расставив ноги, он выставил вперед зажатый в руках пистолет. Слева от него в той же позе стоял Эд. Стоянка заполнялась машинами с включенными сиренами и горящими фарами. — Бен, со мной все в порядке. Но он даже не взглянул на нее. Не отрываясь, он сверлил глазами Родерика, и она видела в них горящую, с трудом сдерживаемую ярость. Стоит ей отступить, и она прорвется наружу. — Повторяю, Бен, он ничего мне не сделал. Ему нужна помощь. — С дороги! — Не будь он уверен, что Родерик вооружен, немедленно метнулся бы вперед. Тэсс обернулась и, как щитом, загородила собою Родерика. — Все, Бен, все кончено. Махнув напарнику рукой, Эд сделал шаг вперед. — Я должен обыскать тебя, Лу. Потом я надену на тебя наручники и посажу в машину. — Да. — Почти механически, не сопротивляясь, Родерик поднял руки. — Таков закон. Доктор? — Да, Лу. Никто не собирается сделать вам ни чего дурного. — У тебя есть право не отвечать на вопросы, — начал Эд, доставая у Родерика из кармана пальто полицейский жетон. — Ладно, все понятно. — Пока Эд надевал ему наручники, Родерик повернулся к Логану. — Отец, вы пришли, чтобы выслушать мою исповедь? — Да. Хотите, чтобы я поехал с вами? — Обращаясь к нему, Логан крепко сжал руку Тэсс. — Да. Я так устал! — Скоро вы сможете отдохнуть. Поехали, я буду с вами. Опустив голову, Родерик в сопровождении Эда и Логана двинулся к машине. — Благословите, отец, меня, грешника. Бен подождал, пока они пройдут мимо. Тэсс стояла на месте. Глядя на Бена, она не решалась сделать и шага, боясь, что ноги подкосятся при малейшем движении. Бен сунул пистолет в кобуру и стремительно направился к ней. — Мне ничего не надо, ничего, — повторяла она, тесно прижимаясь к Бену. — Никогда бы он не сделал этого. Он просто не мог бы. Не говоря ни слова, Бен отстранил ее, сорвал шарф с шеи и швырнул его в сугроб. Бегло ощупав шею Тэсс, он убедился, что на ней нет никаких следов. — Я мог потерять тебя. — Нет. — Она сильнее прижалась к нему. — Он знал. По-моему, он верил, что я способна остановить его. — Немного успокоившись, она заплакала и обняла его еще крепче. — Но беда в том, что мне это не удалось. Бен, мне еще никогда не было так страшно. — Ты стояла посредине и загораживала мне дорогу. Всхлипывая, Тэсс слегка отстранилась, но только для того, чтобы найти его губы. — Я оберегала пациента. — Он вовсе не твой пациент. Надо все-таки попробовать — может быть, удастся хоть ненадолго устоять на ногах. Тэсс отступила и посмотрела в глаза Бену. — Мой. И как только вы покончите с формальностями, я примусь за лечение. Он схватил Тэсс за лацканы пальто, но, почувствовав ее руку у себя на щеке, тут же отпустил и прижался к ней лбом. — Проклятие, я весь дрожу. — Я тоже. — Поехали домой. — Да, да, поехали. Крепко обняв друг друга за талию, они направились к машине. Тэсс заметила — но ничего не сказала, — что Бен въехал на тротуар. В машине она снова прижалась к нему. Никогда в жизни Тэсс не ощущала такой теплоты и уверенности! — Он был полицейским. — Он болен. — Пальцы их переплелись. — Он все время был на шаг впереди нас. — Он постоянно страдал. — Тэсс на мгновение прикрыла глаза. Она жива. На сей раз она не промахнулась. — Я сделаю все, чтобы оказаться ему полезной. Бен помолчал. Видимо, с этим ему придется мириться — ей просто необходимо отдавать себя другим. Возможно, наступит день, и он поймет, что не только меч, но и слова способны служить справедливости. — Эй, док? — Да? — Помните, мы говорили, что неплохо бы смотаться куда-нибудь на несколько дней? — Помню. — Тэсс вздохнула, ей представился остров, поросший пальмами и пышными, в цвету, апельсиновыми деревьями. — Еще как помню! — Я вроде скоро освобожусь. — Сколько времени ты даешь мне на сборы? Бен рассмеялся, по-прежнему нервно крутя связку ключей. — Я подумал, может, съездим ненадолго во Флориду? Хочу познакомить тебя с матерью. Медленно, не желая превращать наметившийся шаг в большой прыжок, Тэсс оторвала голову от его плеча и посмотрела ему в глаза. Бен улыбнулся, и в этой улыбке она прочитала все, что ей хотелось знать. — Я с удовольствием познакомлюсь с твоей матерью.