Аннотация: Аннабел Пейтон поклялась, что никогда не уступит домогательствам мужчины, пока на пальце ее не будет сверкать обручальное кольцо. Однако именно она, поддавшись магии лунной ночи и чарам опытного соблазнителя, становится любовницей циника и ловеласа Саймона Ханта, отнюдь не намеренного вступать в брак!
 Конец надеждам и мечтам?
 Аннабел вовсе так не считает.
 Уж она-то точно найдет способ превратить коварного обольстителя в сгорающего от страсти влюбленного!


---------------------------------------------


 Лиза Клейпас
 Тайны летней ночи


 Джулии Мэрфи за то, что заботилась о Гриффине и Линдсей  с такой любовью, бесконечным терпением и умением… За то, что посвятила свои многочисленные таланты деловой стороне моей карьеры… За то, что стала нам родной… И больше всего зато, что ты — это ты.
 Всегда любящая, Л.К.



 ПРОЛОГ


  Лондон, 1841 год 
 Хотя Аннабел Пейтон всю жизнь предупреждали о том, что брать деньги у незнакомых людей ни в коем случае не следует, однажды она все-таки сделала исключение… и почти сразу же поняла, что всего благоразумнее стоило бы последовать совету матери.
 В этот день у ее брата Джереми не было занятий, что случалось крайне редко, и оба, как это было у них заведено, отправились посмотреть новую панораму на Лейстер-сквер. Две недели жесточайшей экономии на хозяйственных расходах — и они смогли накопить достаточно, чтобы заплатить за билеты.
 Как единственные оставшиеся в живых отпрыски семьи Пейтон, Аннабел с братом были необычайно близки, даже несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте. Детские болезни унесли жизни двух малышей, родившихся после Аннабел. Ни один не отпраздновал своего первого дня рождения.
 — Аннабел, — спросил Джереми, отойдя от кассы, — у тебя еще остались деньги?
 Сестра покачала головой и вопросительно вскинула брови.
 — Боюсь, ни пенса. А что?
 Джереми с тяжелым вздохом откинул упавшую на лоб прядь волос цвета светлого меда.
 — Они удвоили цену, очевидно, панорама обошлась дороже, чем все остальные.
 — Но в газете ничего об этом не говорилось, — вознегодовала Аннабел и, понизив голос, добавила: — Ад и проклятие!
 После чего принялась рыться в ридикюле в надежде найти завалявшуюся монету.
 Двенадцатилетний Джереми бросил мрачный взгляд на гигантскую афишу, висевшую над украшенным колоннами входом театра панорамы:
 ПАДЕНИЕ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ
 МАКСИМАЛЬНАЯ ПРИБЛИЖЕННОСТЬ К РЕАЛЬНОСТИ
 ДИОРАМИЧЕСКИЕ ВИДЫ
 Целую неделю с самого открытия новой панорамы театр осаждали зрители, которым не терпелось увидеть чудеса Римской империи и ее трагическое падение.
 — Все равно что путешествие назад во времени! — восторгались они.
 Панорама обычного рода заключалась в простом созерцании холстов, развешанных в круглой комнате и дававших возможность рассмотреть всю историю того или иного события. Иногда, чтобы добавить зрелищу увлекательности, использовались музыка и специальное освещение. Лектор, переходя от одной картины к другой, живописал дальние страны или знаменитые сражения.
 Однако, если верить «Таймс», новая постановка была диорамой, а это означало, что холсты сделаны из прозрачного промасленного ситца и в зале установлена специальная подсветка. Триста пятьдесят зрителей стояли в центре на круге, который очень медленно вращали два человека. Причудливая игра света, посеребренное стекло, фильтры и актеры, нанятые на роли осажденных римлян, создавали так называемый эффект присутствия. Судя по тому, что читала Аннабел, последние трагические моменты искусно сымитированного извержения вулкана оказывались настолько реалистичными, что некоторые женщины в публике впадали в истерику или лишались чувств.
 Взяв ридикюль у расстроенной сестры, Джереми затянул тесемки и отдал сумочку обратно.
 — У нас хватает на один билет, — деловито заметил он, — Иди. Я все равно не слишком-то хотел увидеть эту чушь.
 Хорошо понимая, что брат лжет ради нее, Аннабел покачала головой:
 — Ни за что. Это ты иди. Я могу увидеть панораму в любой день. А вот ты вечно пропадаешь в школе. А спектакль продолжается всего четверть часа, которые я и проведу в ближайшей лавке.
 — Идти за покупками без денег? — скептически усмехнулся Джереми. — Ничего не скажешь, веселая затея.
 — Главное — не покупать, а рассматривать, — пояснила Аннабел.
 — Именно этими словами бедняки утешают себя, гуляя по Бонд-стрит, — фыркнул Джереми. — Кроме того, я не оставлю тебя одну, иначе все мужчины в округе не дадут тебе покоя. И хорошо, если еще будут только глазеть. Непременно найдется такой, который на тебя набросится.
 — Не будь дурачком, — отмахнулась Аннабел.
 Брат вдруг расплылся в улыбке. Его взгляд скользнул по тонко очерченному лицу, синим глазам и массе забранных наверх локонов, переливавшихся коричнево-золотым цветом осенней листвы под узкими полями шляпки.
 — Передо мной хотя бы не разыгрывай чопорную мисс! Твоя притворная скромность меня не обманет. Ты прекрасно сознаешь силу собственного воздействия на мужчин и, насколько мне известно, не стесняешься ею воспользоваться.
 — Ах вот как? — деланно нахмурилась Аннабел. — Насколько тебе известно?! Откуда ты, спрашивается, знаешь о моих отношениях с мужчинами, если целыми днями торчишь в школе?
 Джереми, мгновенно став серьезным, выпрямился. — Теперь все переменится. На этот раз я не вернусь в школу. И поверь, смогу куда больше помочь тебе и маме, найдя работу.
 Аннабел тихо ахнула:
 — Джереми, ты ничего подобного не сделаешь! Это разобьет мамино сердце, и будь папа жив…
 — Аннабел, — упрямо перебил он, — у нас нет денег. Мы даже не можем наскрести лишних пяти шиллингов на билет в панораму…
 — Хорошую же ты работу себе найдешь, — съязвила Аннабел, — ни образования, ни связей, ни влиятельных знакомых. Если не собираешься убирать улицы или стать рассыльным, лучше оставайся в школе, пока не созреешь для более приличных занятий. А я тем временем найду богатого джентльмена, выйду за него, и все будет хорошо.
 — Прекрасного мужа ты найдешь без приданого, ничего не скажешь, — парировал брат.
 Они уставились друг на друга, как два упрямых барана, и стояли так, пока не открылись двери. В круглый зал ринулась толпа зрителей. Осторожно обняв Аннабел за плечи, Джереми увел ее, чтобы не попасть в самую давку.
 — Забудь про панораму, — резко велел он. — Развлечемся кое-чем иным. И деньги тратить не придется.
 — Чем именно?
 Оба задумались. И когда стало ясно, что ни у кого нет свежих идей, оба взорвались смехом.
 — Мистер Джереми, — раздался низкий голос за спиной мальчика.
 Все еще улыбаясь, Джереми обернулся.
 — Мистер Хант! — с искренней сердечностью вскричал он, протягивая руку. — Удивительно, что вы меня еще помните.
 — Я тоже удивлен вашей памятью. С нашей последней встречи вы стали выше на целую голову!
 Мужчина пожал руку Джереми.
 — Отпустили с занятий?
 — Да, сэр.
 Видя смущение Аннабел, Джереми прошептал ей на ухо, пока высокий джентльмен жестом показывал друзьям, чтобы шли в театр без него:
 — Мистер Хант — сын мясника. Я раза два встречал его в лавке, когда мама посылала меня за мясом. Будь с ним вежлива: он замечательный парень.
 Озадаченная, Аннабел невольно подумала, что для сына мясника Хант на удивление хорошо одет: в дорогой черный сюртук и модные, свободно скроенные брюки, которые, однако, не скрывали очертаний мускулистых ног. Как почти все остальные мужчины, входившие в театр, он уже успел снять шляпу, обнажив темные густые слегка волнистые волосы. Интересный мужчина: высокий, ширококостный, лет тридцати, с резко очерченными чертами лица, длинным носом, широким ртом и глазами такими черными, что зрачок сливался с радужкой. Лицо сильного человека. В глазах светился сардонический юмор, не имевший ничего общего с легкомыслием. Губы слегка кривились в насмешливой улыбке. Даже постороннему наблюдателю было ясно, что этот человек редко сидит сложа руки: и тело, и характер выкованы тяжким трудом и честолюбием.
 — Моя сестра, мисс Аннабел Пейтон, — представил Джереми. — А это мистер Саймон Хант.
 — Рад знакомству, — пробормотал Хант с поклоном.
 И хотя его манеры были безупречно учтивы, глаза блеснули так странно, что у Аннабел екнуло сердце. Сама не зная почему, она крепче прижалась к брату, хотя все-таки догадалась кивнуть.
 К собственному смущению, она обнаружила, что не может отвести от него глаз. Они словно узнали друг друга после долгой разлуки, хотя никогда не встречались раньше… но судьба почти сводила эту пару несколько раз, пока, наконец, не вынудила их дороги пересечься. Странный каприз, отмахнуться от которого она, впрочем, не захотела. Ошеломленная, обессиленная, она оставалась беспомощной пленницей его пристального взгляда, пока щеки не налились стыдливым жарким румянцем. Хант, продолжая смотреть на Аннабел, спросил Джереми:
 — Могу я проводить вас в зал?
 После нескольких мгновений неловкого молчания Джереми с деланной небрежностью ответил:
 — Спасибо, но мы решили не идти на спектакль.
 Темная бровь Ханта вопросительно изогнулась.
 — Уверены? Представление обещает быть интересным.
 Он перевел проницательный взгляд с Аннабел на Джереми, верно угадав причину такого внезапного нежелания развлечься. Голос его мгновенно смягчился:
 — Разумеется, существует правило никогда не обсуждать подобные дела в присутствии леди. И все же я не могу не спросить… возможно ли, юный Джереми, что вас застигло врасплох повышение цен на билеты? Если так, я более чем счастлив одолжить вам…
 — Нет, спасибо, — поспешно вмешалась Аннабел, безжалостно вонзая локоть в бок брата.
 Джереми, поморщившись, учтиво склонил голову:
 — Я ценю ваше предложение, мистер Хант, но моя сестра не желает…
 — Не желает идти на представление, — холодно докончила Аннабел. — Я слышала, что некоторые эффекты чересчур грубо поставлены и доводят женщин до обмороков. Предпочитаю мирную прогулку в парке.
 В глубоко посаженных глазах Ханта мелькнуло нечто, напоминавшее издевку.
 — Вы так робки, мисс Пейтон?
 Раздраженная скрытым вызовом, девушка настойчиво дернула брата за руку:
 — Нам пора, Джереми. Не будем задерживать мистера Ханта. Он, конечно, торопится в театр…
 — Боюсь, это не доставит мне никакого удовольствия, — мрачно заверил Хант, — если вас не будет рядом. — И, ободряюще кивнув Джереми, добавил: — Мне невыносима сама мысль о том, что из-за нескольких жалких шиллингов вы с сестрой лишитесь такого зрелища.
 Чувствуя, что брат слабеет, Аннабел злобно прошептала ему на ухо:
 — Посмей только позволить ему заплатить за билеты!
 Но Джереми, игнорируя ее, чистосердечно признался:
 — Сэр, если я приму ваше предложение, не уверен, когда смогу отдать долг.
 Аннабел закрыла глаза и тихо застонала, сгорая от унижения. Она так старалась не выдать их отчаянного положения… а сознавать, что теперь этому человеку известно, как дорог им каждый шиллинг, было просто невыносимо.
 — Никакой спешки, — беспечно заверил Хант. — В следующий приезд из школы зайдете в лавку отца и оставите деньги у него.
 — В таком случае я согласен, — с очевидным облегчением выдохнул Джереми, пожимая руку Ханту. — Огромное вам спасибо.
 — Джереми… — начала Аннабел тихим, но убийственным тоном.
 — Ждите здесь, — бросил Хант, устремляясь к кассе.
 — Джереми, ты прекрасно знаешь, насколько неприлично брать деньги у чужого человека, — прошипела Аннабел, видя, что брат не намерен раскаяться и идти на попятный. — О, как ты мог! Сознание того, что мы в долгу у подобного человека, просто непереносимо!
 — Что значит «подобного»? — с невинным видом возразил брат. — Говорю же, он замечательный парень… о, полагаю, это потому, что он из низов? — Улыбка сожаления скривила его губы. — Знаешь, вряд ли можно поставить это ему в упрек, тем более что он безумно богат. Да и мы, сестрица, не слишком уж высокородны. Титула, во всяком случае, у нас нет. Так, болтаемся на нижних ветвях генеалогического древа, что означает…
 — Как это сын мясника может быть безумно богат? — перебила Аннабел. — Вероятно, население Лондона потребляет куда больше говядины и бекона, чем я до сих пор считала, но на этом состояния не сделаешь.
 — Прости, но я не говорил, что он работает в лавке отца, — снисходительно сообщил Джереми. — Только то, что мы там встречались. Он предприниматель.
 — То есть спекулянт? Или играет на бирже?
 Аннабел нахмурилась. В обществе, где считалось вульгарным думать или говорить о предметах меркантильных, человек, занимавшийся финансовыми инвестициями, считался дурно воспитанным мужланом.
 — Нет, там что-то немного иное, чем спекуляции. Полагаю, совершенно не важно, что он делает и как много на этом зарабатывает, поскольку рожден в семье простолюдина.
 Слыша критические нотки в голосе брата, Аннабел угрожающе прищурилась.
 — Ты положительно становишься демократом, Джереми, — сухо заметила она. — И незачем вести себя так, будто я такая уж жалкая снобка: поверь, я стала бы возражать, даже если бы сам герцог пытался одолжить нам деньги на билеты. Дело не в положении человека, а в принципах.
 — Ну, против герцога ты наверняка возражала бы не так горячо, — хихикнул Джереми, любуясь растерянным лицом Аннабел.
 Возвращение Саймона Ханта положило конец перепалке. Обозревая сестру и брата темными живыми глазами, он слегка улыбнулся:
 — Все в порядке. Пойдем?
 Джереми украдкой подтолкнул Аннабел, и та неловко дернулась.
 — Прошу вас, не считайте себя обязанным сопровождать нас, мистер Хант, — пробормотала она, отчетливо сознавая, какой невежливой должна казаться в глазах этого человека. Но было в нем что-то такое, посылавшее сигналы тревоги по, и без того, натянутым нервам. Он не казался ей достойным доверия… мало того, несмотря на элегантную одежду и приглаженную внешность, он выглядел не слишком цивилизованным человеком. Человеком того типа, с которым хорошо воспитанная женщина никогда не захочет остаться наедине. И ее восприятие Саймона не имело ничего общего с его происхождением или положением: просто инстинктивное осознание его физической силы и мужского темперамента, явно оказавшихся чересчур для нее чуждыми, не давало покоя.
 — Уверена, — смущенно продолжала она, — что вам не терпится присоединиться к своим спутникам.
 Хант лениво пожал широкими плечами:
 — В такой толпе я никогда их не найду.
 Аннабел могла бы возразить, указав, что, как один из самых высоких людей в публике, Хант, возможно, без труда мог бы увидеть своих друзей, но было очевидно, что спорить с ним бесполезно. Выхода нет: придется смотреть представление в компании Ханта.
 Однако при виде неподдельного волнения Джереми настороженная неприязнь несколько померкла, а голос смягчился.
 — Простите, я не хотела показаться грубой. Просто не люблю быть обязанной незнакомым людям.
 Хант бросил на нее проницательный взгляд, отчего Аннабел снова растерялась.
 — Прекрасно вас понимаю, — кивнул он, проводя ее через толпу. — Однако в этом случае вы ничем мне не обязаны. И мы не совсем чужие: ваши родные много лет способствовали процветанию бизнеса моего отца.
 Они вошли в большое здание и ступили на массивный вращающийся круг с поручнями и оградой из кованого железа, отделенный от картин полосой в двенадцать ярдов. По стенам были развешаны сцены из римской жизни. На полосе были размещены сложные механизмы, что вызвало возбужденные замечания зрителей. Как только собрались все, в комнате мгновенно стало темно. Послышались взволнованные охи и ахи, раздалось тихое жужжание механизмов, и обратная сторона холстов озарилась голубым сиянием. Пейзажи тут же обрели объем, производя неожиданное впечатление полной реальности, испугавшее Аннабел. Она почти поверила, что они стоят под жарким небом Италии. Появились несколько актеров в тогах и сандалиях, и лектор стал излагать историю Древнего Рима.
 Диорама оказалась еще более завораживающей, чем рассчитывала Аннабел. И все же она не до конца увлеклась разворачивавшимся перед глазами зрелищем: слишком остро ощущала присутствие стоявшего рядом человека. Мало помогало и то обстоятельство, что время от времени он наклонялся и отпускал ей на ухо очередную неуместную реплику, шутливо упрекая ее за проявление столь неприличного интереса к джентльменам, облаченным в простыни. И как бы Аннабел ни старалась сдержаться, с губ то и дело срывался тихий смех, заслуживший неодобрительные взгляды окружающих. Как следствие Хант пожурил ее за непристойное веселье во время серьезной лекции, что, естественно, вызвало новый взрыв смеха. Джереми, казалось, был слишком поглощен представлением, чтобы замечать проделки Ханта, и то и дело вытягивал шею, пытаясь определить, какие именно механизмы производили столь волшебные эффекты.
 Хант успокоился, когда непредвиденный сбой вращения круга стал причиной внезапного толчка. Несколько человек потеряли равновесие, но соседи помешали им упасть. Застигнутая врасплох, Аннабел покачнулась, но сильные руки мгновенно прижали ее к мужской груди. Правда, Хант немедленно отпустил ее и участливо осведомился, все ли в порядке.
 — О да, — выдохнула девушка. — Прошу извинить меня. Я совершенно…
 Она вдруг осеклась и озадаченно замолчала, осознав, что только сейчас произошло. Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного от близости мужчины. Никогда… до этого момента. Невинность и полное отсутствие опыта помешали понять, что значат эти непонятные ощущения и как их удовлетворить. Одно было ясно: на какое-то мгновение ей отчаянно захотелось прислониться к этому телу, стройному и упругому, казавшемуся абсолютно неуязвимым, обещавшему тихую гавань той, у кого земля шаталась под ногами. Запах… запах чистой мужской кожи, крахмального белья пробуждал в ней приятные ожидания. Он совершенно не походил на благоухающих одеколоном и помадой аристократов, на которых она вела охоту последних два сезона, пытаясь заполучить богатого мужа.
 Крайне встревоженная, Аннабел смотрела на холсты, не замечая и не интересуясь изменениями цвета и освещения, создающими впечатление приближавшегося падения… заката Римской империи. Хант, казалось, тоже был абсолютно безразличен к представлению, поскольку не сводил глаз с девушки. И хотя его дыхание оставалось тихим и размеренным, ей отчего-то, казалось, что его ритм слегка изменился.
 Аннабел поспешно облизнула пересохшие губы.
 — Вы… вы не должны так смотреть на меня, — пролепетала она едва слышно.
 Но он уловил каждый звук.
 — Вы — это единственное, чем здесь стоит любоваться.
 Она не шевельнулась. Не произнесла ни слова. Притворилась, будто не слышала нежного дьявольского шепота, хотя сердце билось сильно и неровно, а колени, казалось, вот-вот подогнутся. Как такое может происходить в театре, полном людей, и в присутствии брата?
 Аннабел на мгновение закрыла глаза. Голова сильно кружилась, но эти симптомы не имели ничего общего с вращением круга.
 — Смотри! — прошипел Джереми, возбужденно толкая ее локтем. — Сейчас покажут вулкан!
 Неожиданно театр погрузился в полную, слепящую тьму, и под кругом зародился и стал нарастать зловещий рокот, встреченный нестройным смехом и громкими криками предвкушения. Аннабел оцепенела, ощутив прикосновение руки к спине. Его рука скользит с намеренной медлительностью вверх, к шее… его запах, свежий и манящий, ударяет в ноздри… и прежде чем она успевает издать хотя бы звук, губы завладевают ее ртом в теплом, влажном, властном поцелуе. Слишком ошеломленная, чтобы отстраниться, она нерешительно взмахнула руками, как белыми вспорхнувшими в воздух бабочками, и снова пошатнулась. Он слегка придержал ее за талию одной рукой, а второй коснулся затылка.
 Аннабел целовали и раньше — дерзкие молодые люди, старавшиеся украсть быстрый поцелуй во время прогулки в саду или в укромном уголке гостиной, где никто их не замечал. Но такой пьянящей, головокружительной ласки, повергшей ее во временное безумие, испытывать до сих пор не доводилось. Ощущения вихрем охватили ее: сильные, неуправляемые, и она лишь беспомощно вздрагивала в его руках. Некий мощный инстинкт заставил ее поднять голову и принять нежные ласки его губ. Постепенно давление этих губ все нарастало, требуя большего, разжигая огонь в крови.
 И когда она уже теряла остатки разума, Хант с пугающей внезапностью отпустил ее, оставив потрясенной и ничего не соображающей. Снова наклонил голову, и сожалеющий шепот обжег ее ухо:
 — Простите. Не смог устоять.
 Он отступил, и когда зловещий красный свет наполнил огромное помещение, его уже не было рядом.
 — Да посмотри же на это! — ликовал Джереми, с энтузиазмом показывая на модель извергающегося вулкана, из кратера которого стекала багровая лава. — Невероятно! — И, заметив отсутствие Ханта, недоуменно нахмурился: — А куда делся мистер Хант? Наверное, увидел своих друзей.
 И, пожав плечами, принялся любоваться вулканом. Его восторженным крикам вторили возгласы потрясенных зрителей.
 Но Аннабел, до сих пор так и не пришедшая в себя, никак не могла понять, что с ней случилось и было ли все это на самом деле. Разумеется, никакой незнакомец не целовал ее в театре во время представления. И вообще разве можно целовать вот так?!
 Вот что бывает, когда позволяешь неизвестному джентльмену платить за тебя: подобные вещи дают мужчинам право считать, будто им все позволено. Да и ее собственное поведение…
 Сгорающая от стыда, униженная, Аннабел никак не могла понять, почему позволила мистеру Ханту целовать себя. Ей следовало бы запротестовать, оттолкнуть его, но вместо этого стояла, как глупая кукла, в каком-то непонятном тумане, пока он… о, при этой мысли она мучительно сморщилась. Не важно, как и почему Саймону Ханту удалось прорвать ее безупречную оборону. Дело в том, что он… опасен и, следовательно, отныне его надо избегать любой ценой.




 Глава 1


  Лондон, 1843 год 
  Конец сезона 
 Твердо нацеленная на брак девушка способна преодолеть практически любое препятствие… любое, кроме полного отсутствия приданого.
 Аннабел нетерпеливо дернула ножкой под воздушной белой массой юбок, сохраняя при этом абсолютно бесстрастное выражение лица. За последние три неудачных сезона она привыкла подпирать стены. Привыкла, но не смирилась. Слишком часто ей приходило в голову, что она заслуживает гораздо лучшего, чем сидеть в дальнем конце комнаты на вычурном стульчике и надеяться, надеяться, надеяться на приглашение, которого так и не последовало. Пытаясь притворяться, что ей все равно. Что она совершенно счастлива и рада просто наблюдать, как танцуют другие. Как за этими другими ухаживают завидные холостяки.
 Тяжело вздохнув, Аннабел потеребила крохотный серебряный футляр бальной карточки, свисавшей с ленты на ее запястье. Крышечка скользнула вбок, открыв книжечку из полупрозрачных листочков слоновой кости, раскладывавшихся в веер. Предполагалось, что она будет записывать имена партнеров на этих изящных лепестках. Но веер, на котором не было ни одной надписи, напоминал Аннабел издевательски щерившиеся зубы.
 Закрыв серебряный футляр, она оглядела сидевших рядом девушек. Все трое делали вид, что так же равнодушны к своей участи.
 Аннабел точно знала, почему их тоже не спешат пригласить на танец. Значительное фамильное состояние мисс Эванджелин Дженнер явилось результатом удачной карточной игры одного из предков, а происхождение было явно невысоким. К сожалению, мисс Дженнер была болезненно застенчива и, кроме того, заикалась, что делало возможность разговора истинной пыткой для обоих участников. Остальные две, мисс Лилиан Боумен и ее младшая сестра Дейзи, пока не освоились в Англии, и, судя по положению вещей, на это уйдет еще много времени. Ходили слухи, что мать привезла их из Нью-Йорка, поскольку там не нашлось подходящих женихов. Наследницы мыльной пены, как их издевательски величали. Впрочем, иногда называли еще и долларовыми принцессами. Несмотря на элегантно очерченные скулы и раскосые темные глаза, вряд ли они здесь найдут свою судьбу, если только не смогут обзавестись благосклонной наставницей-аристократкой, согласной ввести их в общество.
 До Аннабел вдруг дошло, что за последние несколько месяцев этого гнетущего сезона все четыре часто сидели рядом на балах или званых вечерах и всегда у стены или в углу. И все же редко разговаривали друг с другом, погруженные в молчаливое ожидание. Но сейчас она поймала взгляд Лилиан Боумен, в чьих бархатных темных глазах неожиданно блеснули искорки юмора.
 — Могли бы по крайней мере поставить стулья поудобнее, — пробормотала она, — учитывая, что нам придется занимать их весь вечер.
 — Следовало бы сразу выгравировать на них наши имена, — сухо заметила Аннабел. — Думаю, что после того как я столько времени просидела на нем, имею полное право назвать его своим.
 Эванджелин тихо фыркнула и пальцем откинула ярко-рыжий локон, упавший на лоб. Улыбка добавила блеска ее круглым голубым глазам, а щеки под россыпью золотых веснушек вспыхнули румянцем. Похоже, внезапное ощущение единства временно заставило ее забыть о застенчивости.
 — Н-непонятно по-почему у в-вас нет поклонников. В-вы здесь самая красивая, и мужчины д-должны были падать к вашим н-ногам, умоляя потанцевать с ними.
 Аннабел грациозно пожала плечиком:
 — Никто не хочет жениться на бесприданнице.
 Только в сказочном царстве любовных романов герцоги женились на бедных девушках, в реальности же герцоги, виконты и им подобные были обычно обременены огромной финансовой ответственностью по содержанию больших поместий и многочисленных родственников, не говоря уже о помощи арендаторам. Богатый аристократ так же нуждался в состоятельной невесте, как и любой бедняк.
 — Никто не желает жениться на американке из семьи нуворишей, — вторила Лилиан. — Наша единственная надежда обрести корни — выйти замуж за аристократа с английским титулом.
 — Но у нас нет поручительницы, — вставила Дейзи, миниатюрная, похожая на озорного эльфа сестра Лилиан, такая же, как она, белокожая, темноволосая и кареглазая. Лукавая улыбка коснулась ее губ.
 — Если случайно знаете какую-нибудь милую герцогиню, готовую принять нас под свое крылышко, мы вам будем очень обязаны.
 — Н-не поверите, но я вовсе не хочу искать мужа, — призналась Эванджелин. — П-просто пережидаю сезон, потому что мне больше нечего делать. Я слишком стара, чтобы оставаться в школе. А мой отец… — Она тяжело вздохнула. — С-собственно говоря, остался только один сезон, прежде чем мне исполнится двадцать три. Тогда я оф-фициально смогу считаться старой девой. П-поско-рее бы!
 — Значит, двадцать три — это последний предел? — спросила Аннабел с полушутливой тревогой и закатила глаза к небу. — Господи, я понятия не имела, что меня давно пора положить на полку!
 — А сколько вам? — не выдержала Лилиан.
 Аннабел посмотрела по сторонам, опасаясь, что разговор подслушивают.
 — В следующем месяце будет двадцать пять.
 Столь ужасающее откровение не могло не вызвать сожалеющих взглядов.
 — Вам ни за что не дашь больше двадцати одного, — поспешила утешить Лилиан.
 Аннабел с силой сжала футляр карточки, словно стараясь спрятать его от посторонних. Ничего не скажешь, время летит быстро. Это ее четвертый и скорее всего последний сезон. Пятого она не вынесет. Да и как это будет выглядеть? Нелепая дурочка, старающаяся поймать жениха… Нужно как можно скорее что-то предпринять, иначе они просто не смогут платить за обучение Джереми и будут вынуждены переехать из скромного домика куда-нибудь вроде дешевого пансиона. И едва начнется скольжение вниз, обратного пути наверх уже не будет.
 За шесть лет, прошедших после смерти отца Аннабел, скончавшегося от разрыва сердца, финансовое положение семьи катастрофически ухудшилось. Женщины всячески пытались это скрыть, притворяясь, что у них по-прежнему полдюжины слуг вместо одной заморенной кухарки, выполнявшей заодно работу горничной и старого лакея. Перелицовывали полинявшие платья, продавали камни из украшений, заменяя их стразами. Аннабел бесконечно устала от постоянных усилий обмануть весь свет, хотя этот самый свет, похоже, был прекрасно осведомлен о том, что семья балансирует на грани пропасти. В последнее время Аннабел начала получать тайные предложения от женатых мужчин, многозначительно твердивших, что ей стоит только попросить о помощи, как они готовы на все. Не было необходимости уточнять, во что ей обойдется расплата за эту помощь: Аннабел прекрасно сознавала, что обладает всеми задатками первоклассной содержанки.
 — Мисс Пейтон, — поинтересовалась Лилиан, — как вы себе представляете идеального мужа?
 — О, — с неуместной беспечностью отозвалась Аннабел, — любой аристократ подойдет.
 — Любой? — скептически переспросила Лилиан. — Как насчет приятной внешности?
 Аннабел пожала плечами:
 — Неплохо, но не обязательно.
 — А как насчет страсти? — не выдержала Дейзи.
 — Определенно нежелательно.
 — Ума? — подсказала Эванджелин.
 — Как получится. Вполне допустимо.
 — Обаяния? — допытывалась Лилиан.
 — Опять же допустимо.
 — Вижу, вам много не надо, — сухо бросила Лилиан. — Лично я добавила бы несколько условий. Мой аристократ должен быть красивым брюнетом… превосходным танцором… и никогда не спрашивать разрешения меня поцеловать.
 — А я хочу выйти за человека, прочитавшего все сочинения Шекспира, — объявила Дейзи. — Спокойного, романтичного… а еще лучше очкарика. И он должен любить поэзию, природу и не иметь большого опыта по женской части.
 Старшая сестра выразительно подняла глаза:
 — Какое облегчение знать, что мы никогда не станем соперничать из-за одного и того же мужчины!
 Аннабел обратилась к Эванджелин:
 — А вы, мисс Дженнер? Какой муж подошел бы вам лучше всего?
 — Эви, — пробормотала девушка, так отчаянно краснея, что лицо почти слилось с ярко-рыжими волосами. Она явно боролась с собой: болезненная робость и стремление к замкнутости никак не способствовали откровенности с почти незнакомыми людьми. — Полагаю… хотелось бы, чтобы он был д-д-добр и… — Она осеклась и с самоуничижительной улыбкой покачала головой: — Не з-знаю. Просто чтобы л-любил меня. По-настоящему.
 Эта речь неожиданно тронула Аннабел и наполнила странной меланхолией. Для нее любовь была роскошью, на которую она никогда не позволяла себе надеяться. Слишком уж легкомысленно требовать какой-то любви, когда речь идет об элементарном выживании.
 Однако она дружески коснулась затянутой в перчатку руки девушки.
 — Желаю вам найти такого, — искренне шепнула она. — Может, и не придется долго ждать.
 — Похоже, все мы нуждаемся в помощи в той или иной форме, — заметила Лилиан, доброжелательно, но оценивающе оглядывая Аннабел.
 — Хмм… я не возражала бы попробовать на вас…
 — Что именно? — вскинула брови Аннабел, не зная, смеяться или возмущаться.
 — До конца сезона осталось всего несколько недель, — пояснила Лилиан. — А это, полагаю, ваш последний. То есть, говоря без обиняков, мечты выйти за человека вашего же круга испарятся в конце июня.
 Аннабел настороженно кивнула.
 — В таком случае предлагаю…
 Лилиан вдруг замолчала.
 Проследив за направлением ее взгляда, Аннабел тихо застонала при виде высокого темноволосого мужчины.
 Джентльмен, так неожиданно помешавший интересной беседе, оказался Саймоном Хантом — человеком, с которым никто из четверых не желал иметь дела — и по вполне веским причинам.
 — Прошу учесть, — пробормотала Аннабел, — что для меня идеал мужа должен быть полной противоположностью мистеру Ханту.
 — Какой сюрприз, — съязвила Лилиан, поскольку все были совершенно согласны с вышесказанным.
 Можно простить человека за стремление подняться повыше по социальной лестнице, если при этом он обладает манерами и лоском, достойными истинного члена общества. К несчастью, Саймон Хант не мог похвастаться такими качествами. Невозможно вести учтивый разговор с собеседником, который всегда говорит то, что думает, независимо от того, какими нелестными и даже оскорбительными бывали его высказывания.
 Вероятно, мистера Ханта можно назвать красивым. Аннабел предполагала, что некоторые женщины находили его мужественное лицо и мускулистую фигуру достаточно привлекательными. Даже она была вынуждена признать, что есть нечто неотразимое во всей этой едва сдерживаемой мощи, заключенной в строгую черно-белую клетку официального вечернего костюма. Однако грубость и сварливость характера легко затмевали весьма спорные достоинства Саймона Ханта. Его натуре равно были чужды чувствительность, идеализм или тонкое восприятие элегантности и светской грации… сплошные фунты и пенсы, эгоистическая, хваткая расчетливость. Любой человек в его положении совестился бы столь вопиющих недостатков воспитания, но Хант, очевидно, задумал превратить порок в добродетель, поскольку обожал издеваться над обычаями, ритуалами и приличиями аристократов. Холодные черные глаза постоянно искрились весельем, словно он насмехался над всеми и каждым.
 К облегчению Аннабел, Хант ни словом, ни жестом не давал понять, что помнит ту давнюю встречу в панораме и украденный в темноте поцелуй. Но ведь и она, по мере того как шло время, почти убедила себя, что все это было лишь плодом разгоряченного воображения. Теперь случившееся уже не казалось реальным, особенно ее страстный ответ на поцелуй дерзкого незнакомца.
 Многие люди, вне всякого сомнения, разделяли неприязнь Аннабел к Саймону Ханту, но, к досаде высших лондонских кругов, он поднялся так высоко не за тем, чтобы падать вниз. Он явно пришел, чтобы остаться. За последние годы Хант нажил огромное богатство, приобретя контрольные пакеты акций компаний, производивших сельскохозяйственное оборудование, суда и двигатели локомотивов. И несмотря на неотесанность Ханта, его приглашали на все балы и вечеринки, потому что такое состояние стало невозможно игнорировать. Хант олицетворял собой угрозу, которую представляли промышленники многовековой английской аристократии, занимавшейся сельским хозяйством. Поэтому знать с плохо скрытой недоброжелательностью взирала на чужака, хотя и пускала в свой замкнутый кружок. Хуже того, Хант даже не давал себе труда изобразить смирение и искренне наслаждался тем, что нагло врывается туда, где ему вовсе не были рады.
 В тех немногих случаях, когда они встречались, Аннабел вела себя с Хантом крайне холодно, отвергая всякие попытки завести разговор и отказывая в приглашении на танец. Но он почему-то не обижался. Наоборот, его искренне веселило ее презрение. Мало того, ей всегда хотелось съежиться под его откровенно оценивающим взглядом. Аннабел надеялась, что со временем Хант потеряет к ней всякий интерес, но пока что он оставался раздражающе настойчивым.
 Аннабел всей кожей ощутила облегчение остальных кандидаток в старые девы, когда Хант, проигнорировав их, шагнул прямо к ней.
 — Мисс Пейтон, — приветствовала он.
 Его обсидиановые глаза не пропускали ничего: ни тщательно заштопанных рукавов платья, ни россыпи розовых бутонов, призванных скрыть обтрепанный вырез корсажа, ни фальшивых жемчужин, свисавших с ушей.
 Аннабел ответила взглядом, исполненным ледяного вызова. Самый воздух между ними, казалось, был заряжен грозовым электричеством: еще немного, и в тесном пространстве начнут проскакивать молнии. Близость этого человека неприятно действовала на нервы, но что она могла поделать?
 — Добрый вечер, мистер Хант.
 — Не удостоите ли меня чести потанцевать с вами? — без всяких преамбул спросил он.
 — Благодарю вас, нет.
 — Почему?
 — Ноги устали.
 Темная бровь насмешливо выгнулась.
 — С чего бы это вдруг? Вы весь вечер не вставали со стула.
 Аннабел не моргнув глазом выдержала пристальный осмотр.
 — Я не обязана объясняться с вами, мистер Хант.
 — Пожалуй, один вальс вы вполне бы смогли выдержать.
 Несмотря на все усилия оставаться спокойной, она ощутила, как дернулась щека, а губы сами собой сжались.
 — Мистер Хант, — сухо процедила она, — вам никто не объяснял, насколько невежливо пытаться заставить леди сделать что-то против ее воли?
 Хант едва заметно улыбнулся.
 — Мисс Пейтон, если бы я когда-нибудь заботился о мнении других… не говорю уже о так называемой вежливости, то никогда бы не добился того, чего желал. Я всего лишь посчитал, что вам надоело вечно подпирать стены и захочется хотя бы ненадолго ощутить себя равной среди равных. И если этот бал пройдет по обычной программе, то мое приглашение на танец окажется единственным, полученным вами за весь вечер.
 — Ах, ну кто бы мог устоять против такого обаяния, — издевательски протянула Аннабел. — Такой искусной лести! Не пойму, как только я могла вам отказать?
 Глаза Ханта настороженно блеснули.
 — Значит, вы потанцуете со мной?
 — Нет! — резко прошипела она. — А теперь уходите. Пожалуйста.
 Но вместо того чтобы сгореть от стыда после столь унизительного отказа, Хант нагло ухмыльнулся. Белые зубы ярко блеснули на загорелом лице. Сейчас он удивительно походил на пирата.
 — Что такого страшного в одном танце? Я совсем неплохой партнер, и, кто знает, вам даже может понравиться.
 — Мистер Хант! — возмутилась она. — При мысли о вас в качестве партнера в любом предприятии и любом деле у меня кровь застывает в жилах.
 Хант нагнулся ближе и понизил голос так, что слышала только она одна:
 — Прекрасно. Но, уходя, я оставляю вам пищу для размышлений, мисс Пейтон. Для вас могут настать и такие времена, когда вы не сможете позволить себе отклонить честное предложение порядочного человека вроде меня… или… даже бесчестное.
 Аннабел, широко раскрыв глаза, отшатнулась, чувствуя, как гневно вспыхнули щеки, а краска ползет вниз, по шее, под корсаж. Нет, это уж слишком: просидеть у стены весь вечер, а потом подвергнуться оскорблениям презираемого ею человека.
 — Мистер Хант, вы выражаетесь, как злодей в очень плохой пьесе, — бросила она, чем заработала очередную ухмылку и преувеличенно учтивый поклон.
 Негодяй наконец убрался, а расстроенная Аннабел злобно прищурилась, провожая взглядом удаляющуюся спину.
 Остальные дружно и облегченно вздохнули.
 — Очевидно, он не понимает слова «нет», — покачала головой Лилиан.
 — А что он сказал на прощание? — поинтересовалась сгоравшая от любопытства Дейзи. — Недаром ты вся раскраснелась.
 Аннабел рассеянно потеребила серебряный футлярчик, потерла большим пальцем крошечное темное пятнышко в углу.
 — Мистер Хант соизволил намекнуть, что в один прекрасный день мое положение может стать достаточно отчаянным, чтобы согласиться на предложение стать его любовницей.
 Не будь Аннабел так встревожена, наверняка рассмеялась бы при виде абсолютно одинаковых, глуповато-изумленных, лиц. Но вместо того чтобы изобразить девическое возмущение или тактично переменить тему, Лилиан задала единственный вопрос, которого Аннабел никак не могла ожидать:
 — Он прав?
 — Да, относительно моего отчаянного положения, — признала девушка. — Но я не собираюсь становиться его, да и чьей-то еще любовницей. Прежде чем опущусь до такого, скорее уж выйду замуж за последнего грязного фермера и стану сажать свеклу.
 Лилиан улыбнулась, довольная нотками мрачной решимости в голосе Аннабел.
 — Ты мне нравишься! — объявила она, развалясь на стуле и скрещивая ноги, что считалось абсолютно неприличным для дебютантки.
 — Ты мне тоже нравишься, — механически отреагировала Аннабел, поскольку правила этикета требовали подобного ответа, но едва слова сорвались с языка, с удивлением поняла, что это чистая правда.
 — Ужасно не хотелось бы видеть, как ты тащишься за мулом и плугом по свекольному полю, — ты предназначена для более высокой участи.
 — Согласна, — кивнула Аннабел. — И что ты предлагаешь? Хотя вопрос был абсолютно риторическим, Лилиан, похоже, приняла его всерьез.
 — Я как раз к этому подхожу. До того как нас прервали, я собиралась сделать предложение. Нужно заключить договор о помощи друг другу в охоте на мужа. Если холостые джентльмены не гоняются за нами, значит, следует гоняться за ними. Процесс будет куда более эффективным, если мы объединим силы, вместо того чтобы сражаться поодиночке. Начнем с самой старшей — то есть с тебя, Аннабел, а закончим младшей.
 — Вряд ли это выгодно мне, — запротестовала Дейзи.
 — Зато справедливо, — отрезала сестра. — У тебя больше времени, чем у нас.
 — Какую именно помощь ты имеешь в виду? — удивилась Аннабел.
 — Какая понадобится, — буркнула Лилиан, принимаясь энергично царапать что-то в своей бальной карточке. — Будем исправлять слабости и недостатки друг друга и давать необходимые советы и содействие. Будем как одна команда раундерз [1] .
 Аннабел скептически покачала головой:
 — Имеешь в виду игру, в которой джентльмены по очереди колотят кожаный мяч плоской битой?
 — И не только джентльмены, — сообщила Лилиан. — В Нью-Йорке леди тоже могут играть. Самое главное при этом — не забываться.
 — Как в тот раз, когда Лилиан так расстроилась, не попав по мячу, что вытащила из земли столбик для ворот, — хитро ухмыльнулась Дейзи.
 — Он уже шатался, — запротестовала сестра. — И мог представлять опасность для других игроков.
 — Тем более когда ты швырнула столбик прямо в них, — добавила Дейзи, мило улыбаясь нахмуренной сестре.
 Проглотив смешок, Аннабел перевела взгляд на озадаченную Эви. Как легко понять, о чем она думает: американкам придется долго и упорно трудиться, изучая этикет, прежде чем холостые аристократы обратят на них внимание. А вот и сестры Боумен… невозможно не улыбнуться при виде этих выжидающих лиц. Совсем нетрудно представить, как эта парочка с задранными до колен юбками носится по полю, размахивая битами. Интересно, все ли американки такие смелые? Любая из сестер Боумен способна до смерти напугать того порядочного английского джентльмена, который осмелится приблизиться к ним.
 — Почему-то я никогда не рассматривала охоту на мужа как спортивную игру, — с сомнением заметила она.
 — А стоило бы, — решительно заявила Лилиан. — Подумай сама, как мы сильны вместе! Единственная сложность может возникнуть, если двое одновременно заинтересуются одним мужчиной… но это маловероятно, учитывая наши противоречивые вкусы.
 — В таком случае нужно условиться: никогда не соперничать из-за одного мужчины, — вставила Аннабел.
 — И б-более того, — неожиданно добавила Эви, — мы никому не должны причинять зла, потому что так нехорошо.
 — Весьма откровенное заявление, — одобрительно кивнула Лилиан.
 — Думаю, она права, Лилиан, — возразила неверно понявшая сестру Дейзи. — Ради всего святого, не запугивай бедную девочку.
 — Я сказала «нелицеприятное», а не «лицемерное», дурочка ты этакая, — раздраженно прошипела Лилиан.
 Аннабел поспешила вмешаться, прежде чем эти две поссорятся:
 — В таком случае мы все должны выработать план действий: что хорошего, если мы передеремся из-за пустяков!
 — И мы научим друг друга всему, что знаем, — обрадовалась Дейзи.
 — Д-даже интимным деталям? — застенчиво осведомилась Эви.
 — Особенно интимным деталям.
 Лилиан сухо улыбнулась и многозначительно оглядела наряд Аннабел.
 — Твоя одежда ужасна, — без обиняков объявила она. — Я подарю тебе пару-тройку своих платьев. У меня полные сундуки туалетов, которые я ни разу не надевала. Они мне не нужны, а матушка ничего не заметит.
 Аннабел немедленно покачала головой, благодарная за предложение и все же донельзя униженная столь публичным признанием своей бедности.
 — Нет-нет, не могу принять такой подарок, хотя ты так великодушна…
 — Светло-голубое с сиреневой отделкой, — не слушая, пробормотала Лилиан, — помнишь, Дейзи?
 — О, на ней оно будет смотреться божественно! — с энтузиазмом воскликнула сестра. — Оно пойдет ей куда больше, чем тебе.
 — Премного благодарна, — парировала Лилиан с комически оскорбленным видом.
 — Но я… — продолжала отнекиваться Аннабел.
 — И зеленое муслиновое с белым кружевом на корсаже, — продолжала Лилиан.
 — Но не могу же я забрать у тебя платья, — тихо взмолилась Аннабел.
 Девушка подняла голову от своих заметок:
 — Почему нет?
 — Прежде всего мне нечем тебе заплатить, да и ни к чему все это. Пышными перьями не замаскируешь отсутствие приданого.
 — А, деньги, — отмахнулась Лилиан с небрежностью человека, у которого их полно. — Ты отплатишь мне, дав нечто бесконечно более ценное, чем наличные. Научишь меня и Дейзи, как… ну, как больше походить на тебя. Что уместно говорить и делать в тех или иных обстоятельствах, все те негласные правила, которые мы, похоже, нарушаем по сто раз на дню. А вдруг ты даже поможешь нам найти поручительницу! И тогда мы сможем войти во все те двери, которые пока что для нас закрыты. Что же до отсутствия приданого… ты просто поймаешь на крючок какого-нибудь богача. Остальные помогут загнать его в угол.
 Аннабел от удивления едва не раскрыла рот.
 — Ты, смотрю, не шутишь!
 — Еще бы! — оживилась Дейзи. — Какое облегчение для нас! Хоть какое-то занятие, вместо того чтобы, как идиоткам, торчать у стены! Мы с Лилиан просто сходим с ума от тоски!
 — Я т-тоже, — кивнула Эви. — Ну…
 Аннабел переводила взгляд с одного оживленного лица на другое, не в силах сдержать ухмылку.
 — Если все трое согласны, тогда и я за. Но не следует ли нам подписать договор кровью или чем-то в этом роде?
 — Господи, ни за что! — воскликнула Лилиан. — Просто заключим устное соглашение, и на этом все. — Она весело взмахнула бальной карточкой. — Прежде всего нам следует составить список наиболее подходящих кандидатов, оставшихся от прошлого сезона. До чего же жалкая компания! Может, записать их в порядке знатности? Начиная с герцогов?
 — О, герцогов можно оставить в покое, — покачала головой Аннабел. — Лично я не знаю ни одного холостого герцога моложе семидесяти лет, и все они как один лысые и беззубые.
 — Значит, ум и обаяние допустимы, а зубы — обязательны? — ехидно спросила Лилиан.
 — Зубы допустимы, — засмеялась Аннабел, — но крайне предпочтительны.
 — Ладно, — согласилась Лилиан, — пропускаем замшелых старых герцогов и переходим к графам. Скажем, лорд Уэстклиф.
 — Только не он, — поморщилась Аннабел. — Не человек, а абсолютно бесчувственная, холодная рыба. И не обращает на меня внимания. Во время первого сезона я едва не бросалась ему на шею, а он смотрел на меня, как на камешек, случайно застрявший в подошве.
 — В таком случае забудем Уэстклифа.
 Лилиан вопросительно подняла брови:
 — Как насчет лорда Сент-Винсента? Молод, холост, красив, как смертный грех…
 — Не пойдет, — перебила Аннабел. — Какой бы непристойной ни оказалась ситуация, Сент-Винсент никогда не делает предложения. Он скомпрометировал, соблазнил и обесчестил не менее чем с полдюжины женщин. И не знает, что такое благородство и долг…
 — Тогда граф Эглинтон, — нерешительно предложила Эви. — Но он уж-жасно толстый и старый: н-не меньше пятидесяти…
 — Внесите его в список, — настаивала Аннабел. — Я не могу позволить себе быть разборчивой.
 — А еще виконт Роузбери, — вспомнила Лилиан, слегка нахмурясь. — Хотя он какой-то странноватый и… как это сказать… поникший, что ли?
 — Главное, чтобы бумажнику него всегда оставался тугим, а все остальные части тела пусть будут поникшими, — отмахнулась Аннабел, чем вызвала смешки подруг. — Запиши его.
 Игнорируя музыку и кружившиеся по залу пары, все четверо старательно составляли список и время от времени разражались громким смехом, вызывая любопытные взгляды окружающих.
 — Тихо, — приказала Аннабел с деланной суровостью. — Не стоит, чтобы кто-то заподозрил, что мы задумали… и потом жалкие отверженные бедняги не должны вообще смеяться.
 Все постарались принять подобающее случаю серьезное выражение лиц, что вызвало новый приступ смешков.
 — О, посмотрите, — выдохнула Лилиан, разглядывая солидный список кандидатов в мужья. — Наконец-то наши бальные карточки заполнены. — Еще раз пробежав глазами реестр холостяков, она задумчиво поджала губы. — По-моему, кое-кто из джентльменов собирается приехать в Гемпшир, на вечер Уэстклифа в честь окончания сезона. Нас с Дейзи уже пригласили. Как насчет тебя, Аннабел?
 — Я знакома с одной из его сестер. Думаю, что смогу упросить ее добыть приглашение и для меня. Стану умолять, если понадобится.
 — Я замолвлю за тебя словечко, — уверенно пообещала Лилиан и, улыбнувшись Эви, добавила: — И попрошу включить в список гостей и тебя.
 — Вот уж повеселимся! — воскликнула Дейзи. — Главное, наш план уже составлен. Через две недели мы вторгнемся в Гемпшир и найдем мужа для Аннабел.
 Они сцепили руки, чувствуя себя молодыми, счастливыми, глупенькими и полными решимости.
 «Может, и мне наконец повезет», — подумала Аннабел и, закрыв глаза, произнесла короткую молитву надежды.




 Глава 2


 Саймон Хант с малых лет усвоил, что, поскольку судьба не благословила его благородным происхождением, богатством и талантами, придется самому вырвать или завоевать счастье у зачастую немилосердного мира. Он был в десять раз агрессивнее и честолюбивее среднего человека, и поэтому большинство людей считали, что куда легче уступить, чем идти против него. И хотя Саймон был человеком властным, а возможно, безжалостным, его сон никогда не тревожили угрызения совести. Законы природы гласили, что выживает сильнейший, так что слабым лучше было вовремя убраться с дороги.
 Его отец-мясник без особого труда кормил и содержал семью из шестерых человек, и едва Саймон достаточно подрос, чтобы махать тяжелым топором, немедленно отправил его помогать в лавке.. За годы нелегкого труда Саймон вырос в мускулистого, широкоплечего парня. Все, естественно, предполагали, что со временем именно он унаследует отцовское дело, но в двадцать один год Саймон, к жесточайшему разочарованию отца, бросил все и отправился искать новые источники дохода. Впервые вложив скромные сбережения в одно из предприятий, Саймон быстро обнаружил, что его истинный дар кроется в умении делать деньги.
 Саймон любил язык финансов, элементы риска, причудливое взаимодействие торговли, промышленности и политики… и почти сразу понял, что растущая сеть британских железных дорог станет главной возможностью эффективного ведения дел основными банками страны. Переводы наличных денег и ценных бумаг, создание быстро развивающихся средств, вложений будут во многом зависеть от безупречного обслуживания железных дорог. Поэтому Саймон послушался своих инстинктов, вложил все до последнего цента в акции железных дорог и был вознагражден за проницательность такими огромными прибылями, что мгновенно разбогател и обратил свое внимание и на другие предприятия. Теперь, в тридцать три года, он владел контрольными пакетами трех компаний-производителей, фабрикой по сборке локомотивов, занимавшей площадь в девять акров, и судоверфью. Стал гостем, хоть и не слишком желанным, в аристократических домах, бальных залах и заседал плечом к плечу с пэрами в советах директоров шести компаний.
 После многих лет неустанной работы он получил почти все, чего желал. Однако спроси его кто-то, счастлив ли он, Саймон ответил бы насмешливой улыбкой. Счастье, этот неуловимый результат успеха, было верным признаком самодовольства. Но Саймон по своей натуре просто не мог быть всем доволен или удовлетворен, и подобные эмоции были для него чужды.
 И в то же время в самом потаенном, глубоком уголке одинокой души тлело одно желание, которое Саймон никак не мог погасить, как ни старался.
 И сейчас он украдкой бросил взгляд на противоположный конец зала, ощутив, как всегда, резкий укол в сердце при виде Аннабел Пейтон. Десятки женщин были готовы на все ради него, но ни одна не произвела такого впечатления, как эта. Сила ее привлекательности заключалась не только в красоте, хотя небеса благословили ее необычайной внешностью. Таись в душе Саймона хоть малейшая склонность к романтике и поэзии, он нашел бы десятки нежных эпитетов для описания ее чар. Но он, плебей до мозга костей, не мог отыскать ни одного слова для восхваления ее прелестей и сознавал только, что при взгляде на Аннабел, освещенную сиянием хрустальных люстр, у него слабели колени. Он так и не забыл той минуты у театра панорамы, когда увидел девушку, озабоченно рывшуюся в ридикюле. Солнце переливалось отблесками золота и меда в светло-каштановых волосах и придавало ее коже нежно-розоватое свечение. Было нечто такое восхитительное, даже трогательное в этой тоненькой фигурке, сияющих синих глазах и легкой морщинке на лбу, которую так и хотелось разгладить.
 Он был совершенно уверен, что к этому времени Аннабел успеет найти себе мужа. И не важно, что Пейтонов постигли тяжкие времена! Саймон полагал, что любой аристократ в здравом уме и твердой памяти сразу поймет, какое сокровище послала ему судьба, и немедленно предложит ей руку и сердце.
 Но прошло два года, и, поскольку девушка все еще оставалась под материнским кровом, в Саймоне проснулась робкая надежда. Он видел, с какой отчаянной храбростью она посвятила себя поискам мужа, с каким самообладанием носила нищенские платья, с каким достоинством держится, несмотря на отсутствие приданого. Ее упорство воскрешало в памяти образ профессионального игрока, разыгрывавшего последние козыри в заведомо проигрышной игре. Аннабел была умна, осторожна, бескомпромиссна и по-прежнему прекрасна, хотя угроза бедности успела наложить на нее свой отпечаток, заметный в жестком взгляде и плотно сжатых губах. Но Саймону, как настоящему эгоисту, были на руку ее финансовые трудности, создававшие возможности, которых иначе ему бы не видать.
 Проблема заключалась в том, что Саймон так и не придумал, как заинтересовать Аннабел. Мало того, с каждой встречей она, казалось, все больше его ненавидела. Саймон прекрасно сознавал все недостатки своего характера. Более того, стремления стать джентльменом в нем было не больше, чем у тигра — превратиться в домашнего кота. Он был просто очень богатым человеком, страдавшим из-за того, что не мог купить желаемую вещь. Вернее, то, что жаждал больше всего на свете… Пока что он ограничивался терпеливым выжиданием, зная, что рано или поздно отчаяние подтолкнет Аннабел на поступки, ранее ей в голову не приходившие. Нужда и лишения могут представить привычные предметы и принципы в совершенно новом свете. Скоро игра Аннабел будет закончена, и она встанет перед выбором: выйти за бедняка или стать любовницей богача. А в последнем случае именно его постель будет ее прибежищем.
 — Сладенькая потаскушка, верно? — заметил кто-то из стоявших рядом, и Саймон обернулся к Генри Бердик, чей отец, старый виконт, как говорили, лежал на смертном одре. Вынужденный бесконечно ждать, пока отец откинет копыта и наконец распростится с титулом и фамильным состоянием, Бердик почти все время проводил за игорным столом и в борделях. К несчастью, он сумел перехватить взгляд Саймона, направленный на Аннабел, оживленно беседовавшую с такими же кандидатками в старые девы.
 — Понятия не имею, — бросил Саймон, испытывая в этот момент острую антипатию к Бердику и его приспешникам, которым с рождения подносили все привилегии на серебряном блюде и которые пальцем о палец не ударяли, чтобы оправдать неуместную щедрость судьбы.
 Бердик улыбнулся. Он уже был слегка пьян, и красное одутловатое лицо покрылось крупными каплями пота.
 — Зато я намереваюсь в ближайшее время это обнаружить, — сообщил он.
 И не он один. Немало мужчин в этом зале следили за Аннабел с предвкушением волчьей стаи, идущей по следам раненой добычи. Как только она ослабеет достаточно, чтобы лишиться сил к сопротивлению, один из них сделает смертельный прыжок. И, как всегда в природе, победит самый сильный.
 Тень улыбки заиграла на жестких губах Саймона.
 — Вы меня поражаете. Я бы мог предположить, что печальная участь леди потребует от джентльменов вашего сорта галантности и великодушия, а вместо этого вы питаете непристойные надежды, которых скорее следовало бы ожидать от мужланов моего сорта.
 Бердик тихо рассмеялся, не разглядев хищного блеска в глазах собеседника.
 — Леди или нет, но ей придется выбрать одного из нас, когда ее средства окончательно истощатся.
 — Но почему никто из вас не предложит ей руку? — лениво осведомился Саймон.
 — Господи, зачем? — удивился Бердик, плотоядно облизываясь. — Кому нужно жениться на девчонке, которую скоро можно будет купить по вполне разумной цене?
 — Может, она слишком благородна, чтобы согласиться на нечто подобное?
 — Сомневаюсь, — жизнерадостно возразил молодой аристократ. — Такая красивая и бедная женщина не может позволить себе такую роскошь, как благородство. Кроме того, ходят слухи, что она уже ублажает лорда Ходжема.
 — Ходжема?
 Саймон от неожиданности растерялся, но лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.
 — Кто пустил эту сплетню?
 — О, карету Ходжема видели около дома Пейтонов в самые неподходящие часы, и, если верить кредиторам, он иногда оплачивает их счета, — сообщил Бердик, радостно фыркая. — Согласитесь, ночь между этих прелестных ножек стоит таких расходов, как вы считаете?
 В Саймоне огнем вспыхнуло мгновенное убийственное желание отделить голову Бердика от тела. И непонятно, какая часть безумной, почти исступленной ярости подогревалась образом Аннабел Пейтон, ласкающей эту свинью Ходжема, и какая была вызвана нескрываемым наслаждением, с которым Бердик смаковал слухи, бывшие скорее всего наглой ложью.
 — Я сказал бы, что если вам так уж не терпится очернить репутацию дамы, — зловеще учтивым тоном начал Саймон, — не мешало бы иметь при этом неопровержимые доказательства своих слов.
 — Иисусе, но ведь сплетни не требуют доказательств, — возразил Бердик, лукаво подмигнув. — А время вскоре выявит истинную натуру леди. У Ходжема просто не хватит средств на содержание такой красотки: рано или поздно она потребует больше, чем он способен дать. Предсказываю, что в конце сезона она уплывет к парню с карманами потуже.
 — То есть моими, — мягко добавил Саймон.
 Бердик потрясенно мигнул. Улыбка слиняла с физиономии: очевидно, он не верил собственным ушам.
 — Что за…
 — Два года я наблюдал, как вы и орава кретинов, с которыми вы общаетесь, вожделели эту девушку, — процедил Саймон. — Считайте, что отныне вы потеряли свой шанс.
 — Потерял свой… Что вы хотите этим сказать? — негодующе вопросил Бердик.
 — То, что я причиню не только физическую, но и моральную боль, не говоря уже о финансовых потерях, первому же, кто осмелится охотиться на моей территории. А тому, кто следующим повторит слухи, порочащие мисс Пейтон, я заткну их в глотку своим кулаком, — объяснил он, оскалив зубы в тигриной усмешке. — Да, и передайте это каждому, кто так или иначе заинтересован в даме.
 С этими словам он спокойно удалился, оставив напыщенного подонка смотреть ему вслед с открытым ртом.




 Глава 3


 Вернувшись домой с престарелой кузиной, обычно сопровождавшей ее на балы, Аннабел неторопливо вошла в пустой, выложенный каменными плитами холл и замерла при виде цилиндра, стоявшего на полукруглом столе с зубчатыми краями, придвинутом к стене. Дорогой серый цилиндр с лентой из темно-красного атласа, резко отличавшийся от обычных черных шляп, которые, как правило, носили джентльмены. Слишком часто видела Аннабел этот цилиндр, притаившийся на столе, как свернувшаяся кольцами змея.
 Рядом была прислонена модная трость с усаженным бриллиантами набалдашником. Аннабел с трудом сдержала живейшее желание смять тулью цилиндра ударом трости, предпочтительно когда вышеуказанный головной убор будет украшать голову своего хозяина. Но вместо этого с тяжелым вздохом стала подниматься наверх, мрачно сдвинув брови.
 Она как раз добралась до площадки второго этажа, когда из гостиной вышел грузный мужчина и уставился на нее с невыносимо наглой ухмылкой, облизывая губы. Лицо раскраснелось от чрезмерных возлияний, вздыбленная прядь зачесанных поперек лысины волос болталась, как петуший гребень.
 — Лорд Ходжем, — сухо приветствовала Аннабел, проглотив комок унижения и ярости, застрявший в горле. Ходжем был одним из немногих в мире людей, которых она искренне ненавидела. Так называемый друг покойного отца, Ходжем посещал их дом не слишком часто, но никогда днем и в установленные для визитов часы. Он приезжал поздно ночью и вопреки правилам приличия проводил время наедине с Филиппой, матерью Аннабел, в ее комнате, за закрытыми дверями. И Аннабел не могла не заметить, что после его визитов самые неотложные счета каким-то таинственным образом оплачивались, а разгневанные кредиторы успокаивались и переставали донимать семейство Пейтон. Но Филиппа неизменно становилась нервной, раздражительной и молчаливой.
 Аннабел с трудом верила, что мать, слывшая женщиной порядочной и строгих правил, способна продавать свое тело за жалкие подачки, и все же это было единственным разумным объяснением, наполнявшим девушку стыдом и яростью. Но гнев был направлен не на мать, скорее на то положение, в котором они очутились по воле судьбы. И на себя, что до сих пор не смогла заполучить мужа. Слишком много времени ушло на то, чтобы понять: какой бы красивой и очаровательной она ни была, как бы искренне ни интересовались ею мужчины, предложения она не получит. По крайней мере пристойного.
 С самого своего дебюта Аннабел постепенно пришла к выводу, что мечты о красивом, воспитанном поклоннике, который влюбится в нее и решит все проблемы, были всего лишь наивной фантазией. Окончательное разочарование наступило во время третьего сезона. И теперь, к концу четвертого, непривлекательный образ Аннабел — фермерской жены — становился все реальнее.
 Аннабел с каменным лицом попыталась молча пройти мимо Ходжема. Но на плечо легла мясистая рука. Аннабел, дрожа от омерзения, отпрянула так порывисто, что едва не упала.
 — Не касайтесь меня, — прошипела она, злобно глядя в багровую физиономию, на которой ярко выделялись голубые глаза.
 Ходжем с ухмылкой опустил ладонь на перила, не давая ей подняться на площадку.
 — Так негостеприимна, — пропищал он неестественно высоким голосом, которым природа часто награждает высоких мужчин. — После всего, что я сделал для вашей семьи…
 — Вы ничего для нас не сделали, — сухо перебила Аннабел.
 — Да если бы не моя щедрость, вас выкинули бы на улицу еще два года назад.
 — И вы предлагаете, чтобы я кланялась и благодарила, — брезгливо бросила Аннабел. — Грязный стервятник!
 — Я не взял ничего силой. Все было предложено мне добровольно, — хмыкнул Ходжем, сжимая ее подбородок. Влажные толстые пальцы, словно дождевые черви, скользнули по нежной коже, и Аннабел невольно сжалась. — Говоря по правде, все это не очень интересно. Твоя мать, на мой вкус, слишком ручная.
 Он наклонился ближе, и запах застарелого пота, который не мог перебить даже сильный аромат дорогого одеколона, ударил в ноздри Аннабел.
 — Может, в следующий раз я возьмусь за тебя, — пробормотал он, вне всякого сомнения, ожидая, что девушка заплачет, покраснеет или взмолится.
 Но вместо этого она пронзила его ледяным взглядом.
 — Тщеславный старый дурак, — спокойно ответила она. — Пожелай я стать чьей-то любовницей, неужели не нашла бы кого-то получше?
 Ходжему удалось изобразить улыбку, хотя Аннабел с удовольствием заметила, что это потребовало некоторых усилий.
 — Не слишком мудро с твоей стороны наживать врага вроде меня. Не сомневайся, я сумею донести до нужных людей те слова, которые окончательно уничтожат вашу семью, без всякой надежды на будущее, — прошипел он и, беззастенчиво разглядывая потертую ткань ее корсажа, презрительно улыбнулся. — На твоем месте я не был бы так высокомерен, особенно когда одеваешься в обноски и фальшивые драгоценности.
 Аннабел вспыхнула и рассерженно оттолкнула руку, тянувшуюся к ее корсажу. Ходжем, весело хмыкнув, стал спускаться вниз. Аннабел молча выжидала. Услышав стук входной двери, она сбежала в холл, повернула ключ в замке, оперлась ладонями о массивную дубовую панель и прислонилась к ней лбом. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла отдышаться.
 — Ну это уже предел, — пробормотала она, дрожа от ярости.
 Больше никаких Ходжемов, никаких неоплаченных счетов… довольно они все страдали. Необходимо как можно скорее найти мужа, и охота с последующими празднествами, которые устраивает граф в Гемпшире, — самая подходящая для этого возможность. Но если ничего не удастся…
 Она медленно скользнула руками по панели, оставляя влажные следы. Что же, если ничего не удастся, она всегда может стать содержанкой. Хотя никто не хочет бесприданницу в жены, немало джентльменов готовы жить с ней в грехе. Если умно себя повести, можно заработать целое состояние. Но как страшно представить, что ее больше никогда не примут в порядочном обществе… что бывшие подруги ее отринут и перестанут здороваться, что ее будут ценить только за постельные таланты. Конечно, можно жить в добродетельной бедности: шить, стирать белье или стать гувернанткой, что бесконечно более опасно, ибо молодая женщина в этой должности становится легкой добычей любого негодяя. Да и жалованья будет недостаточно, чтобы прокормить мать или Джереми, которому тоже придется идти работать. Похоже, моральные принципы им не по карману. Они живут в карточном домике, и малейшее сотрясение вызовет катастрофу.
 Наутро Аннабел сидела за завтраком, сжимая фарфоровую чашку ледяными пальцами. Хотя чаю больше не осталось, все же стенки еще хранили тепло. В глазури темнела крошечная щербинка, и Аннабел машинально терла ее большим пальцем. Заслышав шаги матери, она не подняла глаз.
 — Чаю? — спросила она глухо и, услышав согласие, наклонила чайник над второй чашкой и добавила небольшой кусочек сахару и побольше молока.
 — Я больше не пью чай с сахаром, — объявила Филиппа. — Предпочитаю несладкий.
 День, когда мать разлюбит сладкое, будет именно тем, когда в аду начнут подавать воду со льдом.
 — Для твоего чая мы еще можем покупать сахар, — возразила Аннабел, размешивая чай ложкой и ставя перед матерью. Как и ожидалось, Филиппа выглядела мрачной и осунувшейся: очевидно, угрызения совести не давали ей покоя. Когда-то Аннабел посчитала бы невероятным, что ее ослепительная красавица мать, всегда веселая и жизнерадостная, может быть такой несчастной и угнетенной.
 Глядя в напряженное лицо матери, Аннабел вдруг сообразила, что и у нее самой такой же измученный вид, а губы сжаты так же плотно.
 — Как прошел бал? — спросила Филиппа, поднося чашку так близко, что пар скрыл ее черты.
 — Как всегда, неудачно, — обронила Аннабел, смягчая откровенность ответа намеренно беспечным смехом. — Единственный человек, пригласивший меня на танец, оказался мистером Хантом.
 — Господи Боже, — пробормотала Филиппа, от неожиданности обжегшись чаем. — И ты согласилась?
 — Конечно, нет. Какой в этом смысл? Когда он смотрит на меня, сразу становится ясно, что на уме у него все, что угодно, кроме женитьбы.
 — Даже такие люди, как он, рано или поздно женятся, — возразила Филиппа, поднимая голову. — И ты была бы идеальной женой для него… возможно, сумела бы благотворно повлиять и облегчить дорогу в высшее общество…
 — Иисусе, мама, похоже, ты поощряешь меня принять его ухаживания?!
 — Нет…
 Филиппа схватила ложку и принялась нервно помешивать чай.
 — Разумеется, нет, если ты находишь мистера Ханта неприемлемым. Однако если бы тебе удалось привести его к алтарю, мы были бы неплохо обеспечены до…
 — Он не из тех, кто женится, мама, и все это знают. Как бы я ни лезла из кожи вон, все равно не получу от него предложения, — пробормотала Аннабел, роясь в сахарнице крошечными, потемневшими от времени серебряными щипчиками в поисках самого маленького кусочка. Вынула крошку коричневого сахара, опустила в чашку и долила свежего чая.
 Филиппа допила свой и, старательно отводя глаза, перешла к теме, которая, к сожалению, имела непосредственное отношение к предыдущей:
 — У нас нет денег, чтобы продержать Джереми в школе следующий семестр. Я два месяца не платила слугам. А счета накапливаются…
 — Да, я все это знаю, — перебила Аннабел, слегка краснея от раздражения. — И найду мужа, мама. Очень скоро.
 Ей даже удалось растянуть губы в улыбке.
 — Как насчет путешествия в Гемпшир? Теперь, когда сезон заканчивается, многие люди уедут из Лондона в поисках новых развлечений. Лорд Уэстклиф устраивает охоту в своем загородном поместье.
 Филиппа встрепенулась и настороженно уставилась на дочь.
 — Я и не знала, что мы получили приглашение от графа.
 — Не получали. Пока. Но получим… и у меня предчувствие, что в Гемпшире нас ждет что-то хорошее.




 Глава 4


 За два дня до отъезда в Гемпшир посыльный привез гору картонок и пакетов. Лакею пришлось трижды спускаться, чтобы перетащить их в комнату Аннабел, и теперь все это добро громоздилось рядом с кроватью. Осторожно открыв и развернув все, что можно, Аннабел обнаружила не менее полудюжины платьев, абсолютно новых и неношеных… шелковая тафта и муслины всех цветов радуги, жакеты в тон, подбитые мягкой, как масло, замшей, и бальное платье из тяжелого шелка цвета слоновой кости с каскадами тонкого бельгийского кружева в вырезе корсажа и на рукавах. Кроме этого, Лилиан позаботилась прислать перчатки, шали, шарфы и шляпы такого качества и такой красоты, что Аннабел едва не заплакала. Все это, должно быть, стоило целого состояния, и хотя для девиц Боумен расходы казались незначительными, для Аннабел дар был бесценным.
 Схватив приложенную к пакетам записку, она сломала восковую печать и прочла несколько строчек, написанных твердым, почти неженским почерком:

 Это от твоих фей-крестных, именуемых иначе Лилиан и Дейзи. За успешную охоту в Гемпшире!
 P.S. Надеюсь, ты не собираешься удрать в кусты?

 Аннабел улыбнулась и набросала ответ:

 Дорогие феи-крестные, храбрость — это единственное, что у меня осталось. Бесконечно благодарна за присланное. Впалав настоящий экстаз при одной мысли о том, что снова смогу носить нарядные платья. Любовь к красивым вещам — один из моих многочисленных недостатков.
 Ваша преданная Аннабел.
 P.S. Однако я возвращаю туфли, поскольку они слишком малы. А я еще слышала, будто у всех американок большие ноги!


 Дорогая Аннабел!
 Любить красивые вещи — разве это недостаток? Должно быть, так считают англичане, но мы уверены, что подобное никому в Манхэттенвилле не пришло бы в голову. Кстати, насчет ног: мы собираемся заставить тебя поиграть с нами враундерз в Гемпшире. Тебе понравится колотить битой по мячу. Поверь, на душе сразу становится легче.


 Дорогие Лилиан и Дейзи! Я согласна на раундерз, если вы уговорите Эви, в чем сильно сомневаюсь. И хотя пока не попробуешь, не узнаешь, думаю, что много чего на свете радует больше, чем удары палкой по мячу. Например, обретение мужа…
 Кстати, а в чем играют в раундерз? В платьях для прогулок?


 Дорогая Аннабел, мы играем в панталонах, разумеется. В юбках бегать невозможно.


 Дорогие Лилиан и Дейзи!
 Я правильно прочитала? Вы имеете в виду нижнее белье? Но не можете же вы серьезно предлагать, чтобы мы бегали по лугу в панталонах, как дети дикарей…


 Дорогая Аннабел! Мы абсолютно серьезны. И только так можно играть в раундерз. Кстати, Эви согласилась.


 Дорогая Эви!
 Я не поверила глазам, когда сестры Боумен сообщили, что ты готова играть в раундерз в одних панталонах! Ты действительно не против?Я надеялась, что хотя бы ты откажешься, поскольку поставила свое участие в зависимость от твоего.


 Дорогая Аннабел!
 Я просто уверена, что дружба с Боуменами поможет мне излечиться от злосчастной застенчивости, а поэтому раундерз-в-панталонах — лучший способ начать лечение. Я шокировала тебя? Я, которая никогда в жизни не шокировала никого, даже себя! Надеюсь, на тебя произвела впечатление моя готовность оказаться в гуще событий.


 Дорогая Эви!
 Не только произвела, но и развеселила, а также навела на размышления о том, в какой еще переплет нам предстоит попасть благодаря милым сестричкам. И где, спрашивается, мы отыщем место, где можно без посторонних глаз играть в панталонах? Да, я ужасно шокирована, бесстыдница ты этакая.


 Дорогая Аннабел, я начинаю верить, что существуют два типа людей: те, которые предпочитают быть хозяевами собственной судьбы, и те, кто сидит на стульях, пока остальные танцуют. Я предпочитаю принадлежать к первым. А насчет того, где и когда состоится игра в раундерз, пусть заботятся Боумены.
 С любовью Эви, ужасная бесстыдница.

 В суматохе переписки Аннабел начала испытывать то, что успела давно забыть: удовольствие иметь друзей. Поскольку прежние подруги давно стали женами и матерями, ведя размеренное существование замужних матрон, она осталась одна. Репутация старой девы, не говоря уже о полном безденежье, создала пропасть, через которую ни одна дружба не способна перекинуть мостик. За последние несколько лет она так привыкла надеяться исключительно на себя, что даже старалась избегать общества девушек, с которыми когда-то вместе хихикала, болтала и делилась секретами.
 Однако теперь она сразу приобрела трех подруг, с которыми имела нечто общее, несмотря на абсолютно различное происхождение и воспитание. Но все они молоды, у каждой свои надежды, мечты и страхи, каждая слишком хорошо знакома с видом начищенных черных туфель очередного джентльмена, шагающего мимо их стульев на поиски более завидной добычи. Вечно сидящим у стенки изгоям нечего терять, если они помогут друг другу. Зато выгода очевидна.
 Аннабел задумчиво принялась укладывать в саквояж коробки с новыми перчатками.
 — Аннабел, — окликнула мать с порога, — я хочу кое о чем спросить тебя, но ты должна ответить честно и откровенно.
 — Я никогда не лгала тебе, мама, — удивилась Аннабел, поднимая голову.
 И, как всегда, сознание вины при виде прелестного озабоченного лица Филиппы больно ударило в сердце. Господи, как же она устала от постоянных угрызений совести, своих и матери! При мысли о том, какую жертву она принесла, отдавшись лорду Ходжему, Аннабел чувствовала отчаяние и жалость. И все же ей невольно приходило на ум, что если уж Филиппа выбрала такую судьбу, почему по крайней мере не могла устроиться, как подобает настоящей содержанке, вместо того чтобы довольствоваться жалкими подачками Ходжема?
 — Откуда взялась эта одежда? — дрожащим голосом спросила Филиппа, глядя в глаза дочери. Аннабел нахмурилась.
 — Я уже говорила, мама. Подарок Лилиан Боумен. Почему ты так на меня смотришь?
 — Подарок Лилиан? Не мужчины? Может, это мистер Хант оказал такую любезность?
 Аннабел даже рот раскрыла от удивления.
 — Ты… так ты спрашиваешь, не могла ли я… с ним?! Иисусе! Даже если бы мне это и пришло в голову, каким образом и когда? Сама подумай, имела ли я такую возможность? И откуда, ради всего святого, ты это взяла?
 Мать продолжала спокойно смотреть на нее, не мигая.
 — Ты слишком часто упоминала мистера Ханта в этом сезоне. Гораздо чаще, чем любого джентльмена. А эти платья, очевидно, очень дороги…
 — Они не от него, — твердо заверила Аннабел.
 Филиппа, казалось, успокоилась, но в глазах по-прежнему светился вопрос. Не привыкшая к тому, что кто-то смотрит на нее с подозрением, Аннабел надела шляпку набекрень и улыбнулась.
 — Платья прислала Лилиан, — повторила она.
 Содержанка Саймона Ханта…
 Аннабел повернулась к зеркалу и увидела свое странно застывшее лицо. Похоже, мать права: в последнее время она только и говорит что о Ханте. Но ведь она и вправду думает о нем после каждой встречи. Ни один ее знакомый джентльмен не обладал коварной притягательностью Ханта. Ни один не проявлял к ней такого неподдельного интереса. И теперь, в самом конце очередного провального сезона, она вдруг обнаружила, что размышляет о вещах, которые ни одна порядочная молодая женщина даже знать не должна. Аннабел понимала, что без особых усилий может пойти на содержание к Ханту и все ее беды будут забыты. Он богат и даст ей все, чего она только не пожелает, заплатит долги ее семьи, осыплет нарядами и драгоценностями, подарит собственный экипаж, дом… а в обмен за это ей придется с ним спать.
 У Аннабел похолодело в животе. Она представила себя в постели с Саймоном Хантом, вообразила все, что он от нее потребует… его руки на ее теле, его губы…
 Залившись краской, она постаралась выбросить из головы крамольные мысли и стала теребить шелковую розу на шляпке. Если она станет содержанкой Ханта, он полностью завладеет ею в постели и жизни, а ей даже подумать противно, что она окажется в его власти.
 Откуда-то послышался издевательский голосок:
 «Неужели твоя честь так тебе дорога? Дороже, чем безопасность и спокойная жизнь семьи? И твое собственное выживание?»
 — Да, — выдохнула Аннабел, глядя в свое бледное решительное лицо. — Сейчас все обстоит именно так.
 Но кто знает, что будет дальше? А до тех пор, пока не умерла последняя надежда, в ней еще осталось уважение к себе… и она будет бороться, чтобы его сохранить.




 Глава 5


 Вполне понятно, почему название «Гемпшир» произошло от староанглийского слова «гемм», означающего заливной луг. В графстве было множество таких лугов, не говоря уже о густых лесах, которые когда-то были королевскими охотничьими угодьями, а также зеленых долинах и реках, полных форели. Гемпшир по праву считается раем для рыболовов и охотников. Поместье графа Уэстклифа, Стоуни-Кросс-Парк, сияло словно драгоценный камень посреди плодородной долины, где через акры и акры рощ и лесов текла широкая река. Казалось, здесь всегда полно гостей, поскольку Уэстклиф был не только гостеприимным хозяином, но и заядлым охотником.
 Судя по мнению окружающих, лорд Уэстклиф вполне заслужил репутацию человека безупречной чести и высоких принципов. Его никогда не касалась и тень скандала. Мало того, он терпеть не мог интриг и развращенности лондонского общества и много времени проводил в поместье, исполняя свой долг и заботясь об арендаторах. Иногда он приезжал в Лондон, если этого требовали интересы, деловые или политические. Именно в один из таких приездов на званом вечере его представили Аннабел. Не обладавший классической красотой, Уэстклиф тем не менее был довольно привлекательным человеком и при своем среднем росте обладал мускулистой фигурой истинного спортсмена и неистощимой энергией. Все это вместе с огромным состоянием и одним из старейших титулов королевства делало его самым завидным женихом Англии. Аннабел, естественно, не теряя времени, немедленно начала флиртовать с ним, но Уэстклиф, давно привыкший к такому вниманию со стороны слабого пола, сразу распознал охотницу за мужьями и сказал это ей в лицо, что больно ранило девушку, хотя и было правдой.
 С тех пор она старалась избегать Уэстклифа, но искренне любила его младшую сестру, леди Оливию, мягкосердечную девицу, ровесницу Аннабел, чье прошлое было запятнано скандалом. Именно благодаря леди Оливии Аннабел и Эви получили приглашения на охоту. Следующие три недели как четвероногую, так и двуногую добычу будут преследовать.
 — Миледи! — воскликнула Аннабел при виде вышедшей навстречу леди Оливии. — Как любезно с вашей стороны пригласить нас! Лондонская атмосфера становится положительно удушливой; свежий воздух Гемпшира — именно то, что необходимо нам.
 Леди Оливия улыбнулась. Миниатюрная, с не слишком выразительным личиком, сегодня она, однако, казалась почти хорошенькой и так и сияла счастьем. По словам Лилиан и Дейзи, она была помолвлена с американским миллионером.
 «Это брак по любви?» — спрашивала Аннабел в своем последнем письме, и Лилиан уверила, что так оно и есть.
 «Однако, — добавила она, — мой отец утверждает, что брак между двумя семьями определенно принесет лорду Уэстклифу финансовые выгоды, и именно поэтому он и дал разрешение».
 Для графа романтика была далеко не так важна, как практические соображения.
 Возвратясь мыслями к настоящему, Аннабел искренне улыбнулась, когда леди Оливия порывисто сжала ее руки.
 — О, вы именно то, что нам необходимо! — со смехом воскликнула она. — Дом просто кишит мужчинами, жаждущими поохотиться, поэтому мне пришлось уведомить графа, что я вынуждена пригласить нескольких женщин во имя сохранения цивилизованной атмосферы. Пойдемте, я покажу вам комнаты.
 Подхватив подол нового муслинового платья цвета сомо, тоже полученного от Лилиан, Аннабел последовала за леди Оливией в холл.
 — Как поживает лорд Уэстклиф? — осведомилась она, поднимаясь по парадной лестнице. — Надеюсь, он в добром здравии?
 — Благодарю вас, мой брат здоров, хотя доводит себя до изнеможения подготовкой к моей свадьбе. Он старается предусмотреть каждую мелочь.
 — О, это лишний раз показывает его любовь к вам, — заметила Филиппа.
 Леди Оливия сухо усмехнулась:
 — Скорее, потребность управлять всем и вся, контролировать каждый мой шаг. Боюсь, ему не так легко будет найти невесту, у которой хватит воли справиться с ним.
 Поймав многозначительный взгляд матери, Аннабел слегка качнула головой. Не стоит поощрять надежды Филиппы на графа. Однако…
 — О, я как раз знаю очаровательную и одновременно сильную духом девушку, которая еще не успела выйти замуж, — сообщила она. — Кстати, она американка.
 — Вы говорите об одной из сестер Боумен? — улыбнулась леди Оливия. — Я еще не знакома с ними, хотя их отец как-то гостил в Стоуни-Кросс.
 — Поверьте, обе сестры восхитительны во всех отношениях, — заверила Аннабел.
 — Превосходно! — воскликнула леди Оливия. — Кто знает, может, мы еще найдем партию для моего братца!
 Поднявшись на второй этаж, женщины остановились посмотреть на людей, столпившихся в холле.
 — Боюсь, здесь соберется не так много холостяков, как хотелось бы, — вздохнула леди Оливия, — но все же кое-кто есть. Взять хотя бы лорда Кендалла. Если хотите, я представлю его при первой же возможности.
 — Спасибо, это было бы совсем неплохо.
 — К сожалению, он человек довольно скрытный и сдержанный, — добавила хозяйка, — и вряд ли способен привлечь внимание такой энергичной девушки, как вы, Аннабел.
 — Напротив, — поспешно возразила Аннабел, — я нахожу сдержанность одним из самых привлекательных качеств в мужчине. Джентльмены, умеющие держаться с достоинством, куда приятнее тех, кто вечно пыжится и хвастает.
 «Вроде Саймона Ханта, — подумала она мрачно. — Уж он-то весьма высокого мнения о себе. Слушать противно!»
 Но прежде чем леди Оливия успела ответить, Аннабел заметила высокого золотоволосого джентльмена, появившегося в холле. Он стоял, спокойно прислонившись к колонне. Аннабел сразу поняла, что он американец. Его выдавали беспечная ухмылка, блеск голубых глаз и небрежная манера носить элегантную одежду. Более того, леди Оливия покраснела и тяжело задышала. Значит, недаром он смотрел на нее так пристально!
 — Прошу извинить меня, — рассеянно пробормотала она. — Я… мой жених… кажется, я ему нужна.
 И она уплыла, успев мечтательно бросить через плечо, что им отведена пятая комната справа. Тут же появилась горничная, чтобы проводить гостий, и Аннабел тяжело вздохнула.
 — Помяни мое слово, за лорда Кендалла начнется жестокое соперничество, — протянула она. — Надеюсь, его еще не успели перехватить.
 — Но не один же он тут холостяк, — возразила Филиппа. — Не надо забывать о лорде Уэстклифе.
 — О, на это надеяться не стоит, — отрезала Аннабел. — При первой встрече я определенно не смогла произвести впечатления на графа.
 — И я до сих пор считаю, что он совершил жестокую ошибку в суждении! — негодующе воскликнула мать.
 Аннабел, улыбаясь, сжала ее руку:
 — Спасибо, мама. Но мне лучше избрать более подходящую цель.
 Гости продолжали прибывать. Некоторые немедленно уходили в отведенные им покои, чтобы в ожидании ужина и последующих танцев поспать днем. Любительницы позлословить собирались в гостиной и карточной комнате, пока джентльмены играли в бильярд или курили в библиотеке.
 Когда горничная закончила развешивать вещи, Филиппа решила немного подремать. Спальня была небольшой, но прелестной, оклеенной французскими обоями с цветочным рисунком и со светло-голубыми шелковыми гардинами на окнах.
 Слишком возбужденная и охваченная нетерпением, чтобы заснуть, Аннабел решила, что сестры Боумен и Эви скорее всего уже успели приехать. Но и они наверняка захотят отдохнуть после поездки.
 Поэтому Аннабел, чтобы переждать несколько часов вынужденного безделья, решила погулять в саду. День выдался теплым и солнечным, а ей так хотелось размять ноги после долгого сидения в экипаже. Переодевшись в голубое муслиновое платье для прогулок с забранной крошечными байтовыми складками юбкой, она вышла из комнаты, спустилась вниз, выскользнула через боковую дверь и оказалась на залитом светом газоне. В атмосфере Стоуни-Кросс-Парк было нечто чудесное. Легко можно было представить себя в волшебном месте, какой-то далекой неведомой стране. Окружающий лес был так густ и огромен, что походил на первобытную рощу, а сад площадью двенадцать акров позади дома казался неправдоподобно живописным, словно нарисованным на холсте. Повсюду виднелись купы деревьев, лужайки, пруды и фонтаны. Сад словно обладал собственным настроением, и безупречный порядок то и дело сменялся многоцветным хаосом. Но с первого взгляда было ясно, какие старательные здесь садовники: каждая травинка подровнена, кусты живой изгороди подстрижены в форме квадратов, клумбы и куртины пышно цветут.
 Аннабел, забывшая надеть перчатки и шляпу, но преисполненная неожиданным оптимизмом, глубоко вдыхала чистый воздух. Обойдя цветочные террасы на задах особняка, она направилась по усыпанной гравием тропинке, вьющейся между бордюрами маков и герани. Голову кружил сильный аромат: тропинка шла параллельно каменной ограде, увитой розовыми и кремовыми розами.
 Аннабел замедлила шаг и неторопливо пересекла фруктовый сад, где росли древние грушевые деревья, принявшие под влиянием времени самые причудливые формы. Чуть дальше серебристые березы привели на опушку леса. Тропинка заканчивалась небольшой площадкой с каменным столом в центре. Приблизившись, Аннабел заметила расплавленные лужицы воска: похоже, свечи догорели прямо на столе. Девушка с легкой завистью улыбнулась, поняв, что уединенность поляны должна была привлечь романтических любовников.
 Безразличная к окружающим красотам стайка из пяти белых жирных уток вперевалочку шла через площадку к пруду на другой стороне сада. Похоже, птицы давно привыкли к многочисленным посетителям Стоуни-Кросс-Парк, поскольку совершенно не обращали внимания на Аннабел и громко крякали в предвкушении вкусной еды. Процессия показалась Аннабел такой комичной, что она невольно рассмеялась.
 Но прежде чем смех утих, она расслышала скрип гравия под тяжелыми шагами. Какой-то мужчина, должно быть, возвращался с. прогулки в лесу и сейчас порывисто вскинул голову, ошеломленно уставившись на девушку. Темные глаза блеснули.
 Аннабел окаменела.
 Саймон Хант!
 От удивления она потеряла дар речи. Как он очутился в Стоуни-Кросс? Аннабел всегда считала его городским жителем, потому что видела его в обществе джентльменов и дам в бальных костюмах. Однако в этом новом окружении он казался совершенно иным человеком. Широкие плечи, вечно распиравшие тонкую материю фрака, сейчас вполне естественно вмещались в охотничью куртку из грубой ткани и рубашку с распахнутым воротом. И никакого галстука! Загоревшая за день кожа выглядела темнее обычного. Солнце отражалось от коротко стриженных волос, оказавшихся не черными, как думала раньше Аннабел, а темно-каштановыми. Залитое солнцем лицо тоже было иным, как будто внезапно смягчилось: густые полумесяцы ресниц, на миг легшие на щеки, чувственный изгиб нижней губы были куда более интригующими, чем обычная суровость.
 Мужчина и женщина в молчаливом оцепенении смотрели друг на друга, словно не в силах ответить на заданный кем-то вопрос.
 Молчание становилось настолько неловким, что Саймону наконец пришлось заговорить.
 — Изумительный звук, — мягко заметил он.
 Аннабел кое-как обрела голос.
 — Какой именно? — пролепетала она.
 — Ваш смех.
 У Аннабел похолодело в животе. На боль это не похоже. Впрочем, и на удовольствие — тоже, Скорее лишающая сил волна непонятного ощущения, подобного которому она до этой минуты не испытывала.
 Сама того не сознавая, она прижала ладонь к месту чуть пониже ребер. Взгляд Ханта устремился к ее руке, прежде чем снова скользнуть к лицу. Он шагнул ближе к каменному столу, перекрыв расстояние между ними.
 — Не ожидал увидеть вас здесь, — заметил он, продолжая ощупывать ее глазами. — Но разумеется, это вполне логично для женщины в вашем положении.
 — В моем положении? — повторила Аннабел, прищурившись.
 — Но вы же пытаетесь поймать мужа, — пояснил он.
 Аннабел надменно усмехнулась:
 — Я никого не пытаюсь поймать, мистер Хант.
 — Насаживаете приманку, забрасываете удочку и вытягиваете на песок ничего не подозревающую жертву.
 Губы Аннабел сжались в тонкую линию.
 — Можете успокоиться, мистер Хант, вас я не собираюсь лишать драгоценной свободы. Вы самый последний в моем списке.
 — Каком списке? — полюбопытствовал Хант, но тут же догадался и весело покачал головой: — Вот как?! Вы на самом деле составили список потенциальных мужей? — В глазах его заплясали лукавые искорки. — Какое облегчение слышать, что я сошел с круга, тем более что давно решил любой ценой избегать ваших ловушек. Но не могу не спросить: а кто все-таки во главе списка?
 Аннабел не потрудилась ответить. И хотя терпеть не могла свою привычку нервно теребить что-то во время неприятных разговоров, все же сейчас, не удержавшись, принялась катать между пальцами кусочек воска.
 — Скорее всего Уэстклиф, — предположил Хант.
 Аннабел презрительно фыркнула и присела на стол. Старый камень оказался теплым и гладким на ощупь.
 — Разумеется, нет. Я не вышла бы за графа, даже если бы он молил меня на коленях.
 Откровенная ложь окончательно привела Ханта в хорошее настроение.
 — Чистокровный лорд и с огромным состоянием? — расхохотался он. — Да вы не остановитесь ни перед чем, чтобы завлечь его!
 Он небрежно уселся на другом конце, и Аннабел едва сдержала порыв отодвинуться. Обычно разговор леди и джентльмена подразумевал, что имеются определенные поступки, на которые джентльмен никогда не решится. Он, например, не оскорбит, не унизит и не смутит даму. Однако Саймон Хант на такое не способен.
 — Почему вы здесь? — спросила она.
 — Я друг Уэстклифа, — беспечно пояснил он.
 Аннабел никак не могла представить, чтобы такой человек, как Хант, мог числиться в друзьях графа!
 — Но почему он с вами общается? И не пытайтесь убедить меня, что у него с вами есть что-то общее. Между вами столько же общего, сколько между сыром и мелом.
 — Как обнаружилось, у нас немало совместных интересов. Мы оба любим охотиться и придерживаемся одинаковых политических убеждений. В отличие от многих пэров Уэстклиф не позволяет себе держаться в жестких рамках этикета высшего общества.
 — Господи, — издевательски протянула Аннабел, — вас послушать, так жизнь аристократов — нечто вроде добровольной тюрьмы.
 — Собственно говоря, так оно и есть.
 — В таком случае мне не терпится запереть себя в камере и выбросить ключи.
 — Возможно, вы будете прекрасной женой какого-нибудь аристократа, — неожиданно согласился Хант.
 Распознав нотки иронии в его тоне, Аннабел нахмурилась.
 — Если вы так уж не терпите аристократов, не пойму, зачем проводить с ними столько времени.
 Его глаза коварно сверкнули.
 — Они тоже на что-нибудь годятся. И я не питаю к ним неприязни, просто не желаю стать одним из них. На случай, если вы еще не заметили: высшая знать, по крайней мере образ жизни, который они вели до сих пор, потихоньку умирает.
 Аннабел, искренне шокированная столь смелым заявлением, широко раскрыла глаза:
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Большинство богатых землевладельцев теряют свои состояния, которые либо делятся между требующими поддержки родственниками, либо попросту ими тратятся. Таковы наступающие изменения в экономике. Впрочем, это трудно вам объяснить. Но власти крупных землевладельцев быстро настает конец. Только люди вроде Уэстклифа, способные воспринимать новые веяния, переживут перемены.
 — С вашей бесценной помощью, разумеется, — съязвила Аннабел.
 — Совершенно верно, — подтвердил Хант так самодовольно, что она, сама не желая того, все же рассмеялась.
 — Вы никогда не пытались хотя бы изобразить смирение, мистер Хант? Просто из вежливости.
 — Не верю в ложную скромность.
 — А ведь в этом случае вы имели бы шанс понравиться окружающим.
 — И вам в том числе?
 Ногти Аннабел впились в мягкий светлый воск. Ничем не выдавая себя, она бросила на Ханта взгляд исподлобья, чтобы измерить всю глубину язвительности в его глазах, но, к ее величайшему смущению, он казался абсолютно серьезным, мало того, явно интересовался ее ответом. Она ощутила, как по щекам ползет предательский румянец. Ей снова стало не по себе. Зря она так неосмотрительно дала вовлечь себя в разговор с Хантом, рассевшимся рядом, подобно ленивому любопытному пирату. Она уставилась на большую, опиравшуюся о край стола руку с длинными, чистыми, загорелыми пальцами и ногтями, остриженными так коротко, что белые полумесяцы были едва видны.
 — Ну… «понравиться» — это слишком сильно сказано, — усмехнулась она, отряхивая ладони от воска. Чем больше она старалась не краснеть, тем сильнее багровело лицо. — Думаю, что смогла бы легче вынести ваше общество, если бы вы постарались вести себя как джентльмен.
 — Например?
 — Ну… хотя бы манера, в которой вы вечно стремитесь уличать людей в лицемерии…
 — Разве честность не добродетель?
 — Да, но вряд ли она способствует оживленной беседе, — вспылила девушка и, игнорируя тихий смех, продолжала: — И постоянные разговоры о деньгах вульгарны, особенно в высших кругах. Приличные люди делают вид, что деньги и способы их зарабатывать или вкладывать не имеют значения, хотя вы обожаете обсуждать подобные темы.
 — Я никогда не понимал, почему энергичная погоня за богатством считается весьма презираемым занятием.
 — Возможно, потому, что спутниками такой погони обычно бывают такие пороки, как жадность, эгоизм, двуличие…
 — О, эти недостатки ко мне не относятся.
 — Вот как? — удивилась Аннабел, вскинув брови.
 Хант, улыбаясь, медленно покачал головой, и солнце снова заиграло в прядях цвета собольего меха.
 — Будь я жадным и эгоистичным, наверняка утаивал бы прибыли, однако все партнеры могут заверить, что их вложения с лихвой окупились, а служащие щедро вознаграждены за труд. Что же до двуличия… думаю, всем очевидно, что моя проблема диаметрально противоположна. Я чересчур правдив, что в цивилизованном обществе считается непростительным грехом.
 По какой-то непонятной причине Аннабел улыбнулась невоспитанному негодяю и, оттолкнувшись от стола, отряхнула юбки.
 — Не собираюсь тратить время, обучая вас правилам вежливости, поскольку совершенно очевидно, что вы не собираетесь ими воспользоваться.
 — Ваше время не было потрачено зря, — заверил он, — Я намереваюсь всерьез задуматься о том, как встать на путь праведный.
 — Не старайтесь, — отмахнулась она. — Вы абсолютно безнадежны. А теперь, прошу извинить, я хочу продолжить прогулку по саду. Желаю вам приятного дня, мистер Хант.
 — Позвольте мне пойти с вами, — тихо попросил он. — Можете читать мне наставления, и я даже обещаю слушать.
 Аннабел озорно наморщила носик.
 — Не будете вы слушать, — отрезала она и быстро пошла по тропинке, чувствуя спиной его взгляд.




 Глава 6


 В первый вечер, перед самым ужином, Аннабел, Лилиан и Дейзи встретились в нижней комнате для приемов, просторном помещении, уставленном множеством стульев и столов, где предпочли собраться большинство гостей.
 — Мне следовало бы знать, что это платье будет выглядеть в сто раз лучше на тебе, чем на мне! — торжествующе объявила Лилиан, обнимая Аннабел и тут же отстраняя, чтобы получше разглядеть. — О, какая это пытка дружить с неотразимой красавицей.
 Аннабел надела еще одно из новых платьев: желтый шелк с пышными юбками, закрепленными с равными интервалами букетиками шелковых фиалок. Волосы были заплетены в косу и заколоты на затылке.
 — Я далеко не совершенна, — сказала она Лилиан.
 — Неужели? И в чем заключаются эти несовершенства?
 — Ну, если ты до сих пор не заметила, не могу же я себя выдавать, — хихикнула девушка.
 — А вот Лилиан сообщает всем и каждому о своих недостатках, — вставила Дейзи. — Мало того, гордится ими.
 — У меня ужасный характер, — довольно ухмыльнулась Лилиан. — И я ругаюсь, как матрос.
 — Кто тебя научил? — оживилась Аннабел.
 — Бабушка. Она была прачкой. А дедушка варил мыло, и именно бабушка была его покупательницей. Поскольку она работала по соседству с портом, большинством клиентов были матросы и докеры, научившие ее таким вульгарным выражениям, что у тебя уши завяли бы, услышь ты хоть одно.
 Смех, притаившийся в груди Аннабел, был готов вырваться наружу. Она была в полном восторге от новых подруг, абсолютно не похожих на тех девушек, которых она знала раньше. К сожалению, было невозможно представить Лилиан и Дейзи в роли жен аристократов. Джентльмены из высшего света в основном предпочитали девушек величавых, спокойных, безмятежных… словом, тех самых, чьей единственной целью было сделать мужа объектом восхищенного внимания. Однако Аннабел так наслаждалась их обществом, что наверняка пожалела бы, если бы сестрам пришлось отказаться от лукавой дерзости, делавшей их столь привлекательными.
 И тут она неожиданно узрела Эви, проскользнувшую в дверь осторожно, как мышка, брошенная в стаю кошек. При виде Аннабел и сестер ее лицо мгновенно расслабилось. Пробормотав что-то своей надутой тетке, она с улыбкой направилась к подругам.
 — Эви! — восторженно взвизгнула Дейзи, рванувшись к девушке.
 Аннабел поймала ее за руку и прошептала:
 — Подожди. Если привлечешь внимание к Эви, она, возможно, упадет в обморок от смущения.
 Дейзи послушно остановилась и расплылась в улыбке:
 — Ты права. Я совершеннейшая дикарка.
 — Я бы этого не сказала, дорогая, — утешила Лилиан.
 — Спасибо, — довольно кивнула Дейзи.
 — До дикарки тебе далеко, — закончила старшая сестра.
 Аннабел, снова хихикнув, обняла тонкую талию Эви.
 — Как чудесно ты сегодня выглядишь, — шепнула она.
 Волосы Эви были сколоты шпильками с жемчужными головками и сияли на макушке короной рыжих локонов. Россыпь янтарных веснушек на переносице только украшала ее, словно природа по какому-то капризу бросила в девушку пригоршню солнечных искр.
 Эви на минуту прислонилась к ней, будто черпала силы у подруги.
 — Тетя Ф-флоренс сказала, что я выгляжу к-как горящий факел, — пожаловалась она.
 Дейзи презрительно фыркнула:
 — Твоей тете Флоренс вряд ли следовало бы делать подобные замечания, если сама она удивительно похожа на пугало.
 — Дейзи, немедленно замолчи, — строго потребовала сестра.
 Аннабел продолжала обнимать подругу, думая, что, судя по замечаниям, которые отпускала тетя Флоренс, почтенной матроне доставляло злобное удовольствие лишать племянницу даже той малой толики уверенности, которая еще оставалась у последней. Мать Эви умерла очень рано, и семейство тетки пригрело сиротку. Правда, под воспитанием там подразумевались постоянные нотации и окрики, и девочка росла робкой, неуверенной в себе, серенькой мышкой.
 Эви с усмешкой покачала головой:
 — Ну уж нет. Не п-пугало. Скорее уж страшный тролль.
 Аннабел радостно рассмеялась:
 — Пожалуй, ты права. Кстати, никто не видел лорда Кендалла? Мне сказали, что он один из немногих холостяков, которые соизволили сюда приехать, и единственный холостяк с титулом, если не считать Уэстклифа.
 — Состязание за такой приз, как Кендалл, будет отчаянным, — предрекла Лилиан. — К счастью, мы с Дейзи успели составить план, как надежнее привести к алтарю ничего не подозревающего джентльмена.
 Она знаком велела подругам подойти ближе.
 — Боюсь даже спрашивать, — выдохнула Аннабел, — но нельзя ли узнать подробности?
 — Главное — завлечь его в компрометирующую ситуацию, а уж мы «нечаянно» окажемся поблизости и поймаем вас обоих. Любой мужчина, считающий себя джентльменом, обязан в подобном случае жениться на леди.
 — Блестящая мысль, не находите? — спросила Дейзи.
 Эви с сомнением взглянула на Аннабел:
 — Довольно н-нечестный ход, верно?
 — «Довольно» — не то слово, — покачала головой Аннабел. — Но ведь мы сами ничего лучше не придумали.
 — He придумали, — подтвердила Эви. — В-вопрос только в том, неужели мы так отчаянно нуждаемся в мужьях, что готовы прибегнуть к любым средствам, независимо от того, насколько они честны?
 — Лично я готова, — не колеблясь ответила Аннабел.
 — Мы тоже, — жизнерадостно вторила Дейзи.
 Эви неуверенно оглядела подруг:
 — А мне вот совесть не позволяет. Хотя м-мне должно быть совершенно б-безразлично, обманываю я ч-че-ловека…
 — Эви, — нетерпеливо перебила Лилиан, — мужчины ожидают обмана в подобных делах. Мало того, счастливы этим. Если будешь с ними откровенна, только отпугнешь. Они боятся всего, что связано с браком, и мало кто пойдет на это по своей воле.
 Аннабел с притворной тревогой уставилась на подругу.
 — Ты безжалостна!
 Лилиан мило улыбнулась:
 — Фамильная черта. Боумены безжалостны по природе. Мало, того, если представится случай, можем быть настоящими злодеями.
 Аннабел, смеясь, обернулась к по-прежнему хмурившейся Эви.
 — Эви, — мягко сказала она, — до этой минуты я всегда старалась поступать как порядочный человек. Но пойми, это ни к чему не привело, а теперь я собираюсь попробовать нечто новое… разве ты против?
 Эви, все еще не слишком убежденная, нерешительно кивнула.
 — Вот и молодец, — ободрила Аннабел.
 Пока они беседовали, по комнате словно прошла волна возбуждения: появился сам хозяин и немедленно принялся выполнять свои обязанности, ловко составляя пары, которым предстояло проследовать в столовую. Хотя граф отнюдь не был самым высоким мужчиной в комнате, его властного присутствия невозможно было не заметить. Он словно магнитом притягивал к себе окружающих. Аннабел невольно задалась вопросом: отчего некоторые люди обладают этим качеством… чем-то, не имеющим названия, но сообщающим значительность каждому слову и каждому жесту? Судя по лицу Лилиан, та тоже это заметила.
 — Вот человек, который всегда остается высокого мнения о себе, — сухо бросила она. — Интересно, способен ли кто-то осадить его, указав истинное место?
 — Представить не могу, — отозвалась Аннабел. — Но хотела бы стать свидетельницей столь великого события.
 Эви подвинулась ближе и легонько дернула ее за рукав:
 — Т-там в углу лорд Кендалл.
 — Откуда тебе известно, что это именно Кендалл?
 — П-потому что он окружен дюжиной незамужних девиц, к-которые курсируют поблизости, как ак-кулы.
 — Хороший довод, — согласилась Аннабел, рассматривая молодого человека и щебечущих соперниц. Уильям, лорд Кендалл, казалось, был озадачен столь навязчивым вниманием дам. Светловолосый хрупкий молодой человек, чей длинноватый нос украшали дорогие очки, растерянно переводил взгляд с одного лица на другое.
 Страстный интерес, проявленный к столь застенчивому человеку, как Кендалл, лишний раз доказывал, что нет афродизиака более действенного, чем отсутствие обручального кольца в конце сезона. Те же девушки, которые не замечали Кендалла в январе, к июню вились вокруг него, как пчелы вокруг цветка.
 — Он выглядит довольно славным, — задумчиво заметила Аннабел.
 — Он выглядит человеком, которого легко запугать. На твоем месте я бы при встрече с ним старалась выглядеть как можно скромнее и беспомощнее.
 Аннабел иронически усмехнулась:
 — Беспомощность никогда не была моей сильной стороной. Постараюсь изобразить скромность, но обещать ничего не могу.
 — Думаю, ты без труда привлечешь внимание Кендалла, и он забудет обо всех этих назойливых особах, — уверенно ответила Лилиан. — После ужина, когда леди и джентльмены вернутся сюда, чтобы спокойно выпить чай, мы найдем способ вас познакомить.
 — Как мне следует… — начала Аннабел, но тут же осеклась, ощутив, как закололо в затылке, словно кто-то провел по коже веткой терновника. Не понимая, чем вызваны столь странные ощущения, она коснулась затылка и неожиданно поняла, что смотрит прямо в глаза Саймона Ханта.
 Хант стоял у противоположной стены в компании трех мужчин, занятых оживленной беседой. Он выглядел обманчиво расслабленным, только в глазах светилась настороженность кота, решавшего, броситься или не броситься на мышь. Ясно было, что он заметил ее интерес к Кендаллу.
 Черт возьми, какое ему дело?
 Она подчеркнуто презрительно повернулась к нему спиной. Такой, как он, вполне способен причинить ей кучу неприятностей.
 — Заметили, что мистер Хант тоже здесь? — тихо спросила она подруг и увидела их удивленные лица.
 — Твой мистер Хант? — ахнула Лилиан, а Дейзи завертела головой во все стороны, пытаясь увидеть Ханта.
 — Он не мой! — возразила Аннабел, состроив смешную гримаску. — Но да, он стоит почти напротив нас. Я сегодня днем с ним говорила. Он похвастался близкой дружбой графа. И поверьте, этот человек сделает все, чтобы разрушить наши планы.
 — Н-неужели он настолько эгоистичен, что помешает тебе выйти замуж? — поразилась Эви. — Из-за того, что сам он намеревается сделать тебя своей… своей…
 — Содержанкой, — докончила за нее Аннабел. — И это не так уж невозможно. Недаром.у мистера Ханта репутация человека, который не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего.
 — Это скорее всего чистая правда, — кивнула Лилиан, решительно поджимая губы, — но, клянусь, тебя он не получит.
 Ужин был совершенно великолепен. Слуги проворно ставили бесчисленные серебряные супницы и блюда на три длинных обеденных стола. Еды было столько, что Аннабел с трудом верила глазам. Неужели такие ужины граф задает каждый вечер? Но сосед слева, приходской священник, заверил, что подобные пиршества — вполне обычное явление в этом доме.
 — Граф и его семья славятся своими балами и ужинами, — сообщил он. — Не знаю другого такого гостеприимного хозяина.
 Аннабел не собиралась спорить. Давно уже она не пробовала столь изысканных блюд! Скудное, успевшее, как правило, остыть угощение, которое подавали на лондонских вечерах и праздниках, не имело с этим ничего общего. Кроме того, последние несколько месяцев Пейтоны не могли позволить себе ничего вкуснее хлеба, бекона и супа и очень редко — жареную камбалу или тушеную баранину. На этот раз Аннабел втайне радовалась, что ее соседи, очевидно, не слишком разговорчивы и она может вдоволь насладиться сытным ужином. И поскольку слуги неутомимо разносили все новые блюда, никто, казалось, не замечал ее не подобающего даме аппетита.
 Для начала она жадно съела суп с шампанским и каламбером, за которым последовали тонкие ломтики телятины в соусе с травами и нежный горошек в сливках… рыба, запеченная в бумажных папильотках, поражавшая необыкновенным ароматом, стоило развернуть папильотку… крошечные картофелинки с маслом на ложе из салата… и восхитительный фруктовый десерт, поданный в половинках апельсиновой кожуры.
 Аннабел была так поглощена едой, что прошло несколько минут, прежде чем она заметила, что Саймон Хант сидит почти рядом с хозяином, во главе стола. Поднося к губам бокал с разбавленным водой вином, она украдкой взглянула на него. Хант, как всегда, был безупречно одет в черный фрак и дорогой жилет оловянного цвета. Шелковая ткань едва заметно поблескивала. Загар резко контрастировал с крахмальной кипенно-белой сорочкой и такого же цвета повязанным идеальным узлом галстуком. Тяжелые пряди волос явно требовали помады: густой локон уже упал на лоб, и это по какой-то причине беспокоило Аннабел. Ей вдруг захотелось откинуть его со лба.
 От нее не ускользнуло, что женщины, сидевшие по бокам Саймона, соревновались за каждый его взгляд, каждый жест. Она не раз замечала, что женщины находят Ханта весьма привлекательным, и точно знала почему: сочетание греховного обаяния, холодного ума и жизненного опыта действительно казалось неотразимым. Хант выглядел человеком, перебывавшим во многих постелях и точно знавшим, чего от него в этих постелях ожидали. Казалось бы, такое качество должно было окончательно отвратить Аннабел. Но девушка постепенно понимала, что иногда бывает огромная разница между тем, что вы считаете для себя правильным, и тем, чего на самом деле хотите. И сейчас она бы и рада была отрицать, что Саймон Хант был единственным мужчиной, к которому ее невероятно влекло.
 Несмотря на строгое воспитание, Аннабел в свои уже не детские годы была знакома с некоторыми зачастую не слишком приглядными сторонами жизни. Ее скудные знания основывались на умении слушать и делать выводы. За последние четыре года ее несколько раз целовали мужчины, проявлявшие к девушке мимолетный интерес. Но ни один из этих поцелуев, в каком бы романтическом окружении это ни происходило, не вызвал чувств, охвативших Аннабел, когда Хант держал ее в своих объятиях.
 И как она ни пыталась, так и не смогла забыть тот давний случай в театре панорамы… нежное, чувственное прикосновение его губ, головокружительное наслаждение его поцелуем. Очень жаль, что она так и не поняла, почему с Хантом все было по-иному, но спросить было некого. Об откровенном разговоре с Филиппом не могло быть и речи, поскольку Аннабел не хотела признаваться, что приняла деньги на билет у незнакомого человека, а тем более не желала исповедаться новым подругам, которые, очевидно, знали о поцелуях и мужчинах не больше, чем она сама.
 И когда их взгляды скрестились, Аннабел вдруг сообразила, что неприлично таращится на него. Таращится и воображает бог знает что. Хотя они сидели далеко друг от друга, девушка остро ощущала невидимую, но очень прочную связь. Лицо Саймона стало чуть растерянным, словно что-то его заворожило. Интересно, что именно?
 Отчаянно краснея, она отвернулась и вонзила вилку в запеканку из лука порея и грибов под слоем тертого белого трюфеля.
 После ужина дамы удалились в салон, где были сервированы чай и кофе, а оставшимся в столовой джентльменам принесли портвейн. Как повелевали традиции, и тем и другим предстояло собраться в гостиной. Пока женщины смеялись и болтали, Аннабел шепталась с подругами.
 — Вы уже узнали что-нибудь о лорде Кендалле? — спросила она, в надежде что кто-то из них успел услышать полезные сплетни из разговора за ужином. — Он интересуется кем-то в особенности?
 — Пока что никем. Можно смело делать первый шаг, — сообщила Лилиан.
 — Я спросила маму, что она знает о Кендалле, — добавила Дейзи, — и она ответила, что у него довольно приличное, не обремененное долгами состояние.
 — Откуда ей знать? — допытывалась Аннабел.
 — По просьбе мамы, — пояснила Дейзи, — наш отец заказал письменные отчеты по каждому холостому пэру в Англии. А она их читала и запомнила, поскольку считает, что идеальной партией для ее дочерей должен быть по меньшей мере обедневший герцог, чей титул гарантирует для Боуменов вход в самые высокие круги. А взамен наши деньги обеспечат ему безбедную жизнь.
 Дейзи сардонически усмехнулась и погладила руку сестры.
 — В Нью-Йорке о Лилиан даже сложили нечто вроде стишка: «Женись на Лилиан, получишь миллион». Стишок приобрел такую популярность, что стал одной из причин, по которым нам пришлось покинуть родину. Наша семейка выглядела сборищем неотесанных, чрезмерно амбициозных идиотов.
 — Но разве мы не таковы? — горько бросила Лилиан.
 Дейзи забавно скосила глаза.
 — А вот мне повезло удрать, прежде чем и про меня стали сочинять стишки.
 — Почему же, я сочинила. «Женишься на Дейзи, потеряешь все надежды», — хмыкнула Лилиан.
 Дейзи ответила красноречивым взглядом, но сестра только улыбнулась.
 — Не волнуйся, — продолжала Лилиан, — мы обязательно проникнем в лондонское общество, выйдя замуж за лордов Пустойкарман и Тощийкошелек и став хозяйками их разоренных поместий.
 Аннабел сочувственно улыбнулась и покачала головой, а Эви, извинившись, покинула компанию, очевидно, в поисках туалета. Аннабел почти жалела сестер Боумен, поскольку становилось яснее ясного, что шансов выйти замуж по любви у них не больше, чем у нее.
 — Ваши родители так хотят видеть вас титулованными дамами, — спросила Аннабел, — или это желание матери? Что говорит по этому поводу ваш отец?
 Лилиан небрежно пожала плечами:
 — Сколько я себя помню, отец никогда не имел своего мнения относительно собственных детей. Он желает одного: чтобы его оставили в покое и позволили делать деньги. Даже когда мы пишем ему, он не обращает внимания на текст письма, если только в нем не содержится просьба прислать еще денег. И тогда он отвечает одной строчкой: «Разрешаю взять в банке».
 — Думаю, отец доволен усилиями матери пристроить нас, поскольку в этом случае она слишком занята, чтобы приставать к нему, — добавила Дейзи с тем же циничным юмором.
 — Господи Боже, — пробормотала Аннабел. — И он никогда не сетует на ваши бесконечные требования денег?
 — О, никогда, — заверила Лилиан, смеясь над явной завистью Аннабел. — Мы безобразно богаты, Аннабел, и у меня еще есть трое старших братьев, все холостяки. Может, кто-то из них тебе подойдет? Если согласишься, я немедленно прикажу любому из них пересечь Атлантику и пасть к твоим ногам.
 — Соблазнительно, но нет, — покачала головой девушка. — Не хотелось бы жить в Нью-Йорке. Предпочитаю стать женой английского аристократа.
 — Разве так уж приятно быть женой аристократа? — задумчиво протянула Дейзи. — Жить в насквозь продуваемых старых домах, с плохой канализацией, всю жизнь следовать бесконечным правилам приличия и этикета… шагу не ступишь свободно!
 — Ты никто, если не получишь титула, — вздохнула Аннабел. — В Англии благородное рождение — это все. Оно определяет отношение окружающих к вам, школы, которые посещают ваши дети, места, куда вас приглашают… любую грань вашей жизни.
 — Ну, не знаю… — начала Дейзи, но поспешное возвращение Эви заставило их забыть обо всем. Голубые глаза девушки возбужденно блестели.
 Присев на край стула, она, заикаясь, прошептала Аннабел:
 — М-мне пришлось повернуть обратно и б-бежать сюда… чтобы сообщить… он один!
 — Кто? — ответила Аннабел тоже шепотом. — Кто один?
 — Лорд Кендалл! Я видела его на задней террасе! Просто сидит за столиком сам по себе и без своего обычного окружения.
 Лилиан нахмурилась:
 — Может, он кого-то ждет? Вряд ли Аннабел стоит врываться на террасу, подобно носорожихе в течке.
 — Нельзя ли подобрать более лестную метафору, дорогая? — мягко спросила Аннабел, но Лилиан только фыркнула.
 — Прости. Но тут нужно действовать со всей осторожностью.
 — Согласна, — кивнула Аннабел с ответной улыбкой и, встав, расправила юбки.
 — Я собираюсь идти на разведку. Хорошая работа, Эви.
 — Удачи, — пожелала Эви, и все, скрестив пальцы на счастье, долго смотрели вслед подруге.
 Аннабел с сильно бьющимся сердцем направилась к боковому выходу. Она прекрасно сознавала, что рискует нарушить целую сложнейшую паутину правил и запретов. Леди никогда не должна намеренно искать общества джентльмена, но если их дорожки случайно пересекутся, вполне позволительно немного побеседовать и обменяться любезностями. Но им нельзя проводить время наедине, если только это не прогулка верхом или в экипаже. А если девушка, собираясь погулять по саду, вдруг встретит джентльмена, следует предпринять всяческие меры, чтобы ситуация не показалась компрометирующей.
 За исключением тех случаев, конечно, когда девушка сама желает создать подобную ситуацию.
 Уже подходя к длинному ряду стеклянных дверей, выходящих на широкую, вымощенную каменными плитами террасу, Аннабел заметила свою добычу. Как и описывала Эви, лорд Кендалл сидел один за круглым столиком, откинувшись на спинку плетеного кресла и беззаботно вытянув ногу. Очевидно, он наслаждался свежим воздухом после духоты помещения.
 Аннабел тихо приблизилась к ближайшей двери и выскользнула наружу. Здесь нежно пахло миртом и вереском, а река, протекавшая за садом, выводила нежную журчащую мелодию.
 Аннабел опустила голову и, поморщившись, потерла пальцами виски, словно мучилась головной болью. В двух шагах от столика Кендалла она подняла глаза и деланно вздрогнула, как будто не ожидала увидеть его здесь.
 — О, простите! — чуть задыхаясь, воскликнула она, немного нервничая. Слишком хорошо она знала, как важно произвести первое впечатление. — Я и не думала, что здесь кто-то есть…
 Кендалл учтиво встал. Линзы очков блеснули в свете фонаря. Только сейчас девушка разглядела, насколько он тощ. Сплошные кости да кожа. Фрак свободно болтается, плечи явно подбиты ватой, и, несмотря на то, что он был дюйма на три выше Аннабел, она не удивилась бы, узнав, что весят они одинаково. И держался он как-то настороженно, неловко, словно олень, готовый в любую минуту нырнуть в чащу, удирая от охотников. Как ни печально, но Аннабел была вынуждена признать, что это не тот человек, который привлек бы ее с первого взгляда. С другой стороны, она и маринованную селедку не любила, но если бы умирала от голода и кто-то протянул бы ей бочку с маринованной сельдью, вряд ли задрала бы нос и гордо отказалась.
 — Здравствуйте, — приветствовал Кендалл мягким, хорошо поставленным, хотя несколько высоковатым голосом. — И не стоит так тревожиться. Даю слово, я совершенно безвреден.
 — О, я пока бы поостереглась выносить приговор, — улыбнулась Аннабел, но тут же поморщилась, словно малейшее движение причиняло новую волну боли. — Простите за то, что нарушила ваше уединение, сэр. Я всего лишь хотела подышать воздухом. — В подтверждение своих слов она глубоко вдохнула, так что грудь завлекательно натянула ткань корсажа. — Атмосфера в доме достаточно угнетающая, не находите?
 Кендалл приблизился к ней, вытянув руки, будто опасался, что она может лишиться чувств.
 — Позволите принести вам что-нибудь? Стакан воды?
 — Нет, спасибо. Думаю, что несколько минут под открытым небом подействуют лучше всякого лекарства, — заверила Аннабел, грациозно опускаясь в ближайшее кресло. — Хотя… — Она помедлила и стыдливо опустила глаза. — Нехорошо, если нас увидят здесь одних, тем более, что мы даже не знакомы.
 Он слегка поклонился:
 — Лорд Кендалл к вашим услугам.
 — Мисс Аннабел Пейтон, — представилась она и показала на соседнее кресло: — Садитесь, пожалуйста. Обещаю, что исчезну, как только станет легче.
 Кендалл осторожно присел рядом.
 — О, в этом нет нужды. Оставайтесь, сколько вам угодно.
 Ободряющее заявление.
 Помня о совете Лилиан, Аннабел хорошенько обдумала следующую фразу. Поскольку Кендалла неустанно преследовали незамужние женщины и их маменьки, нужно как-то выделиться из толпы, притворившись, что она единственная, кто совершенно им не интересуется.
 — Могу понять, почему вы пришли сюда один, — улыбнулась она. — Должно быть, вы в отчаянии от той охоты, которую устроили на вас женщины.
 Кендалл удивленно вскинул брови.
 — Честно говоря, вы правы. Должен сказать, что никогда еще не встречал столь дружелюбных гостей.
 — Подождите до конца месяца, — посоветовала она. — Их дружелюбие станет таким горячим, что вам понадобятся для обороны хлыст и пистолет.
 — Кажется, вы предполагаете, что из меня сделали нечто вроде матримониальной мишени, — сухо заметил он.
 — Разумеется. Не хватает только белых кругов на спине фрака, — согласилась Аннабел.
 Лорд Кендалл усмехнулся и кивнул.
 — Не будет ли слишком смелым спросить, есть ли еще причины для вашего пребывания на террасе, милорд?
 Кендалл продолжал улыбаться. Похоже, он уже освоился с ее обществом.
 — Боюсь, я не умею пить, и портвейн дурно на меня действует. Но приходится сидеть за столом вместе со всеми джентльменами, чтобы не выглядеть белой вороной.
 До этого дня Аннабел еще не встречала мужчины, готового признаться в подобных вещах. Большинство джентльменов были способны поглощать спиртное в количествах, достаточных, чтобы напоить слона.
 — Значит, вам становится плохо от вина? — сочувственно спросила девушка.
 — «Плохо» — это еще слабо сказано. Мне говорили, что с годами можно привыкнуть, но в отношении меня это совершенно бесполезно. И я знаю немало других способов приятно провести время.
 — Таких, как…
 Кендалл долго думал, прежде чем ответить.
 — Прогулки на природе. Книга, питающая разум. — Его глаза вдруг приветливо блеснули. — Беседа с новым другом.
 — Мне все это тоже по душе.
 — Правда?
 Кендалл поколебался, прислушиваясь к плеску воды и шороху листьев.
 — Может, вам захочется совершить со мной прогулку завтра утром? Я знаю немало превосходных мест в здешней округе.
 Аннабел едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от восторга.
 — О, с удовольствием. Но смею ли я спросить: как насчет ваших постоянных спутниц?
 Кендалл улыбнулся, открыв два ряда мелких белоснежных зубов.
 — Вряд ли нас кто-то потревожит, если встать достаточно рано.
 — О, я тоже люблю вставать с первыми лучами солнца, — солгала она. — И обожаю ходить пешком.
 — Значит, в шесть?
 — В шесть, — повторила она, вставая. — А сейчас мне нужно вернуться, иначе мое отсутствие будет замечено и истолковано неподобающим образом. Однако я чувствую себя гораздо лучше. Спасибо за приглашение, милорд. — Она разрешила себе послать ему кокетливую усмешку. — И за то, что позволили посидеть на террасе.
 Войдя в комнату, она на миг прикрыла глаза и облегченно вздохнула. Как гладко все прошло и куда легче, чем она предполагала! Если повезет и друзья помогут, она сумеет поймать титулованного мужа, и тогда все будет хорошо.




 Глава 7


 Вечерние развлечения закончились, и большинство гостей предпочли отправиться на покой. Проходя в гостиную, Аннабел увидела собравшихся в углу подруг, улыбнулась им и повела всех к нише, где можно было обменяться несколькими словами без свидетелей.
 — Ну? — требовательно спросила Лилиан.
 — Завтра утром мы с мамой идем на прогулку с лордом Кендаллом, — объявила Аннабел.
 — Одни?
 — Одни. Мы и встречаемся на рассвете, чтобы избежать нашествия охотниц за мужьями.
 Будь они в более спокойном местечке, наверное, завизжали бы от радости. Но вместо этого пришлось обменяться торжествующими взглядами, и только Дейзи стала притоптывать ножкой в ритме победного танца.
 — Н-ну, какой он? — спросила Эви.
 — Робкий, но очень славный. И похоже, наделен чувством юмора, на что я и надеяться не смела.
 — И зубы у него все свои, — добавила Лилиан.
 — Ты была права, когда сказала, что его легко напугать, — продолжала Аннабел. — Уверена, что Кендалла не привлекают женщины с сильным характером. Он осторожен и мягок в обращении. Я пытаюсь казаться скромной и застенчивой, хотя, возможно, буду терзаться угрызениями совести за свой обман.
 — Все женщины так себя ведут до брака, да и мужчины тоже мастера притворяться, — прозаически заметила Лилиан. — Мы пытаемся скрыть наши недостатки и говорим вещи, которые, как нам кажется, хочет услышать собеседник. Притворяемся, что мы всегда прелестны, милы и послушны и прощаем другим их гнусные привычки. Ну а после свадьбы вновь становимся собой.
 — Вряд ли мужчинам приходится притворяться столько же, сколько женщинам, — вздохнула Аннабел. — Если у мужчины брюшко или гнилые зубы или просто мозгов не хватает, женщины все равно вьются около него при условии, что он богат или титулован. А вот для женщин требования куда строже.
 — П-поэтому мы и сидим у стенки, когда другие танцуют, — пожаловалась Эви.
 — Ничего, недолго осталось — с улыбкой пообещала Аннабел.
 Из бального зала выплыла тетушка Флоренс, похожая на ведьму в своем черном платье, только подчеркивавшем желтоватую кожу. Между высохшей злобной фурией и рыжеволосой голубоглазой веснушчатой Эви почти не было фамильного сходства.
 — Эванджелин! — резко окликнула она, бросив на компанию неодобрительный взгляд. — Я предупреждала, что нельзя исчезать, не предупредив! Я повсюду искала тебя целых десять минут и не помню, чтобы ты спрашивала разрешения встретиться со своими подругами. Что же касается девиц, с которыми ты общаешься…
 Сердито выговаривая девушке, тётя Флоренс устремилась к парадной лестнице и потащила за собой опечаленную Эви. Та едва успела помахать на прощание подругам.
 — Эви говорит, что ее семья очень богата, — сообщила Дейзи. — Но при этом утверждает, что все они очень несчастны. Интересно, почему бы это?
 — Старые деньги, — вздохнула Лилиан. — Отец считает, что долгие годы изобилия способствуют пониманию, что не все можно купить за золото. — И, взяв сестру под руку, велела: — Пойдем, дорогая, прежде чем мама нас хватится. А ты, Аннабел? Может, прогуляемся вместе?
 — Нет, спасибо. Через минуту явится мама. Мы уговорились встретиться у подножия лестницы.
 — В таком случае спокойной ночи. К тому времени как мы проснемся, ты уже успеешь прогуляться с Кендаллом. Я ожидаю полного отчета за завтраком.
 Аннабел шутливо отсалютовала ей и, оставшись одна, медленно побрела к лестнице и притаилась в тени. Похоже, Филиппа никак не наговорится со своими приятельницами! Но Аннабел не раздражало ожидание, тем более что ей было о чем поразмыслить. Следовало бы придумать темы для завтрашнего разговора, составить план, как привлечь его внимание и покрепче подцепить на крючок, несмотря на конкуренцию девиц, которые станут преследовать его следующие несколько недель. Если она окажется достаточно умна, чтобы понравиться лорду Кендаллу, и если подруги сумеют осуществить свой замысел поймать его в компрометирующей ситуации, каково это будет — играть роль жены такого человека? Инстинкт подсказывал, что она никогда не сможет влюбиться в мужчину, подобного Кендаллу, однако девушка поклялась, что сделает все возможное, дабы стать для него идеальной супругой. И разумеется, со временем она привыкнет и даже полюбит его. Брак с Кендаллом будет приятным и необременительным, а жизнь — удобной и благополучной. И ей больше никогда не придется беспокоиться о том, есть ли еда на столе. Но самое главное, Джереми сможет учиться дальше, а матери больше никогда не придется терпеть омерзительные знаки внимания лорда Ходжема.
 На лестнице послышались тяжелые шаги. Стоя у перил, Аннабел с легкой улыбкой подняла голову… и оцепенела, глядя в мясистое лицо, обрамленное жирными седеющими волосами. Ходжем! Но этого быть не может!
 Ходжем тем временем спустился пониже и встал перед ней, удостоив небрежным поклоном. До чего же нестерпимо самодовольная рожа!
 Глядя в холодные голубые глаза врага, Аннабел ощущала, как вся съеденная за ужином еда шипастым комком перекатывается в животе.
 Откуда он взялся? И почему она не видела его сегодня днем?
 При мысли о матери, с которой они уговорились встретиться на этом самом месте, в ней вскипела ярость. Этот наглый тип, считавший себя их благодетелем и подвергший мать неслыханному унижению в обмен на жалкие подачки, теперь явился преследовать их в самое неподходящее время. Страшно подумать, как подействует на Филиппу присутствие Ходжема, тем более что он в любой момент способен выдать истинную природу своих с ней отношений. О, как легко он может уничтожить Пейтонов! А у них нет средств заставить его молчать!
 — Да это мисс Пейтон, — пробормотал Ходжем, раскрасневшись от злорадного удовольствия. — Какое приятное совпадение, что именно вы — первая гостья, которую я встречаю в Стоуни-Кросс-Парк!
 По спине Аннабел пополз холодный озноб, но она вынудила себя не отводить взгляда, и, хотя старалась выглядеть абсолютно бесстрастной, Ходжем ехидно улыбнулся, очевидно, понимая, как девушка боится и ненавидит его.
 — После всех тягот пути, — продолжал он, — я предпочел поужинать у себя в комнате. Жаль, что мы не увиделись раньше. Однако в последующие недели у нас будет немало возможностей для встреч. Полагаю, ваша очаровательная матушка тоже здесь.
 Аннабел отдала бы все за возможность ответить отрицательно. Сердце билось так часто, что воздух никак не попадал в легкие… но она старалась не обращать внимания на настойчивый стук.
 — Не смейте приближаться к ней, — потребовала она, удивленная, что голос звучит спокойно и твердо. — И тем более разговаривать.
 — Ах, мисс Пейтон, вы раните меня, меня, который был единственным другом вашей семьи в те тяжелые времена, когда остальные вас предали!
 Она, не мигая, не шевелясь, смотрела на него, словно осталась лицом к лицу с ядовитой, готовой ужалить змеей.
 — Не правда ли, как приятно, что мы встретились в этом доме? — продолжал Ходжем и тихо рассмеялся. Зачесанная на лысину прядь сальным флажком скользнула на низкий лоб. Он пригладил ее пухлой ладонью. — Фортуна и вправду улыбнулась мне, позволив оказаться рядом с женщиной, которую я так высоко ценю.
 — Между вами и моей матерью не может быть ничего общего, — процедила Аннабел, до боли сжав кулак, чтобы не всадить его в эту нагло ухмыляющуюся физиономию. — Предупреждаю, милорд, если вы хотя бы каким-то образом ее побеспокоите…
 — Дорогая моя, так вы вообразили, будто я имел в виду Филиппу? Вы чересчур скромны! Я говорил о вас, Аннабел. Я так давно восхищался вами и горел желанием продемонстрировать вам истинную природу своих чувств. Теперь, как видно, судьба подарила нам идеальную возможность получше познакомиться друг с другом.
 — Я скорее лягу спать в змеином гнезде, — холодно сообщила Аннабел, но, уловив едва заметную нерешительность в ее голосе, он торжествующе усмехнулся.
 — Ну разумеется, сначала вы будете противиться, как все девушки вашего сорта. Но потом все же поступите разумно, мудро и сами увидите все преимущества нашей дружбы. Запомните, дорогая, я могу стать вам бесценным другом, а если вы мне угодите, награда будет немалой.
 Аннабел отчаянно пыталась придумать, как надежнее всего убедить негодяя не делать ее своей любовницей. Возможно, боязнь посягнуть на собственность другого мужчины — это единственное, что остановит поползновения Ходжема.
 — А что, со стороны кажется, будто я нуждаюсь в вашей так называемой дружбе? — спросила она, теребя ткань нового платья. — Вы ошиблись. У меня уже есть покровитель, и притом куда более щедрый, чем вы. Так что вам лучше оставить меня и мою мать в покое, иначе придется отвечать перед ним.
 Эмоции, обуревавшие Ходжема, сменялись с удивительной быстротой: недоверие, гнев, злоба, подозрительность…
 — Кто он?
 — Не думаю, что вам должно быть до этого дело, — ответила Аннабел, холодно улыбаясь. — Предоставляю вам гадать.
 — Лжешь, ты, хитрая сучка!
 — Хотите — верьте, хотите — нет, — пожала она плечами.
 Ходжем хищно согнул пальцы, словно умирая от желания схватить девушку за горло и вытрясти из нее правду. Одутловатая физиономия, казалось, распухла еще больше.
  — Я еще не покончил с тобой, — прошипел он, брызгая слюной. — Запомни это!
 И, не прощаясь, ушел, слишком взбешенный, чтобы вспомнить о правилах приличия.
 Аннабел еще долго стояла, не шевелясь. Ярость улеглась, оставив неотвязную тревогу. Сумеет ли сказанное ею удержать Ходжема на расстоянии? Нет… вряд ли… это всего лишь временное решение. Отныне он начнет следить за ней, перебирая в памяти каждое слово и каждый поступок, чтобы удостовериться, правду ли она сказала о неведомом покровителе. Конечно, начнутся угрозы, колкости, будут пущены в ход все средства, чтобы довести ее до отчаяния. Но она должна сделать все, чтобы он не проболтался об отношениях с Филиппой. Это убьет ее и, уж разумеется, погубит все шансы Аннабел на удачный брак.
 Мысли лихорадочно клубились в голове, и она продолжала стоять, застывшая и напряженная, пока раздавшийся из темноты тихий голос не вывел ее из ступора. Аннабел от неожиданности едва не подскочила.
 — Интересно, о чем это вы так горячо спорили с лордом Ходжемом?
 Аннабел, побелев как полотно, развернулась и оказалась лицом к лицу с Саймоном Хантом, подкравшимся к ней с кошачьей легкостью. Его широкие плечи заслоняли свет, лившийся из гостиной. В своем каменном самообладании он казался бесконечно более угрожающим, чем Ходжем.
 — Что вы слышали? — выпалила Аннабел и тут же мысленно прокляла себя за глупость и опрометчивость.
 — Ничего, — вкрадчиво заверил он. — Просто увидел ваше лицо и понял, что вы чем-то расстроены.
 — Ошибаетесь, мистер Хант. У меня все в порядке.
 Саймон покачал головой. Аннабел потрясенно наблюдала, как его палец обводит темно-розовый островок на не закрытом перчаткой предплечье.
 — Вы вся идете пятнами, когда сердитесь.
 Он сказал правду. Кожа Аннабел имела несчастную тенденцию реагировать на смену настроений.
 Она зябко передернула плечами и отодвинулась, не желая терпеть его прикосновения.
 — Вы попали в беду, Аннабел? — тихо спросил Хант. Он не имел права сочувствовать, утешать, уговаривать… неужели считает, что стал для нее тем, к кому она может обратиться за помощью?.. Словно Аннабел может позволить себе нечто подобное!
 — А вам бы очень этого хотелось, не так ли? — парировала она. — Любое случившееся со мной несчастье безмерно бы вас обрадовало. Как же, такая возможность предложить помощь и воспользоваться ситуацией!
 Но взгляд прищуренных глаз по-прежнему оставался пристальным.
 — В какой помощи вы нуждаетесь?
 — Мне ничего от вас не надо, — резко бросила она. — И не смейте звать меня по имени. Буду очень благодарна, если станете обращаться ко мне как полагается. А еще лучше, если мы вообще не будем разговаривать.
 И, не в силах больше выносить этого взгляда, она спокойно прошла мимо.
 — А теперь прошу простить, но мне нужно найти матушку.
 Сидевшая перед туалетным столиком Филиппа с ужасом взирала на дочь. Та подождала, пока они не поднимутся к себе, прежде чем сообщить матери гибельные новости. Филиппа была так потрясена, что даже не сразу осознала всю меру грозящего им несчастья. Человек, которого она ненавидела и презирала больше всего на свете, тоже гостит в Стоуни-Кросс-Парк!
 Аннабел почти ожидала, что мать разразится слезами, но, к ее удивлению, Филиппа, только склонила голову набок и уставилась в темный угол со странной, усталой улыбкой. Эту улыбку Аннабел раньше никогда не видела на лице матери. Кажется, Филиппа твердо уверилась, что, как бы они ни пытались выбраться из создавшегося положения, судьба все равно их раздавит.
 — Может, уехать отсюда? — пробормотала Аннабел. — Немедленно вернемся в Лондон и забудем обо всем.
 Вопрос словно повис в воздухе.
 — Если мы это сделаем, — ответила наконец Филиппа глухим, незнакомым голосом, — значит, ты окончательно потеряешь возможность найти достойного мужа. Нет… выход один: дотерпеть до конца. Завтра мы идем на прогулку с лордом Кендаллом, я не позволю Ходжему украсть твой последний шанс.
 — Но он будет постоянным источником неприятностей, — негромко возразила Аннабел. — Если мы не вернемся домой, жизнь превратится в настоящий кошмар.
 Филиппа, все также неприятно улыбаясь, повернулась к дочери.
 — Дорогая, вот если ты не найдешь себе мужа, тогда по возвращении в Лондон и начнется настоящий кошмар.




 Глава 8


 Терзаемая тревогой, Аннабел долго ворочалась, прежде чем уснуть, но проспала не более двух-трех часов. Проснувшись, она подошла к зеркалу и печально покачала головой: бледное, измученное лицо, под глазами круги…
 — Черт побери, — пробормотала она, смочив платок в холодной воде и прижимая к лицу, — так не пойдет. Я выгляжу столетней старухой.
 — Что ты сказала, дорогая? — сонно переспросила подошедшая мать, кутаясь в поношенный халат. Домашние туфли тоже видели лучшие времена.
 — Ничего, мама, это я себе, — вздохнула Аннабел, с силой растирая щеки, чтобы они хоть немного порозовели. — Плохо спала ночью.
 Филиппа подошла ближе.
 — Вид у тебя немного усталый. Сейчас пошлю за чаем.
 — Попроси большой чайник, — бросила Аннабел, но, увидев свои покрасневшие глаза, добавила: — Два чайника.
 Филиппа сочувственно улыбнулась.
 — Что мы наденем на прогулку с лордом Кендаллом?
 Прежде чем ответить, Аннабел выжала платок и повесила на умывальник.
 — Думаю, что-то попроще, во всяком случае, не новые платья, поскольку на лесных тропинках может быть грязно. Зато сверху накинем шелковые шали, подаренные Лилиан и Дейзи.
 Выпив чашку обжигающего чаю и съев несколько кусочков холодного тоста, принесенных горничной, Аннабел закончила одеваться и принялась критически изучать себя в зеркале. Голубая шелковая шаль, завязанная спереди узлом, скрывала поношенный лиф желтоватого платья. А новая шляпка, тоже дар Боуменов, удивительно ей шла: переливающаяся синяя подкладка была в точности того же оттенка что и глаза.
 Широко зевнув, девушка последовала за Филиппой к задней террасе дома. Большинство гостей в этот ранний час еще были в кровати. Только несколько джентльменов, пристрастившихся к ловле форели, потрудились подняться на рассвете. Небольшая компания мужчин завтракала на террасе, пока слуги ждали поблизости с удочками и плетеными корзинками для рыбы. Утренняя тишина, однако, была испорчена громкой болтовней и смехом, совершенно неожиданными для такого времени суток.
 — Господи Боже! — тихо воскликнула мать. Проследив за ее неверящим взглядом, Аннабел узрела на противоположном конце террасы целый рой щебечущих, хихикающих, визжащих ярко одетых девиц. Очевидно, они окружили кого-то таким плотным кругом, что Аннабел никак не могла разглядеть предмета их пристального внимания.
 — Что их привело сюда? — озадаченно спросила Филиппа.
 — Утренняя охота, полагаю, — обреченно вздохнула Аннабел.
 — Не хочешь же ты сказать… неужели их жертвой пал бедный лорд Кендалл?!
 Аннабел кивнула.
 — Судя по тому, как обстоят дела, от него мало что останется, когда они с ним покончат.
 — Но… но он собирался погулять с тобой, — запротестовала Филиппа. — Только с тобой и со мной в качестве твоей компаньонки.
 Стоило девушкам заметить Аннабел, как они еще плотнее сгрудились перед своей добычей, словно чтобы защитить Кендалла от ее взгляда. Аннабел слегка качнула головой. Либо Кендалл по глупости проболтался кому-то о своих планах, либо брачная лихорадка достигла такой степени, что бедняга не мог выглянуть из комнаты без того, чтобы не привлечь толпу стервятников женского пола, даже если последним приходилось подниматься ни свет ни заря.
 — Да не стой ты так, — урезонивала Филиппа. — Иди туда и попытайся привлечь его внимание.
 Аннабел с сомнением посмотрела на мать:
 — Некоторые из этих особ выглядят настоящими хищницами. Не хотелось бы потом лечить укусы.
 Она хотела добавить еще что-то, но осеклась, услышав тихий смех. Что же, этого следовало ожидать. У самых перил сидел Саймон Хант с кофейной чашкой, почти утонувшей в его широкой ладони. Сегодня он оделся так же просто, как и остальные рыбаки, в твидовую куртку, бриджи из грубого твида и поношенную полотняную сорочку с расстегнутым воротом. Издевательский блеск глаз лучше всяких слов выдавал его интерес к происходящему.
 Аннабел, сама того не сознавая, потихоньку продвигалась ближе к нему. Оказавшись в нескольких шагах, она оперлась о перила и устремила взор в окутанный туманом сад. Хант поднялся и прислонился к перилам спиной, но даже не соизволил поздороваться. Раздраженная Аннабел, которой не терпелось сорвать на ком-то злость, пробормотала:
 — Лорд Кендалл и лорд Уэстклиф — не единственные холостяки в Стоуни-Кросс-Парк, мистер Хант. Странно только, почему вас в отличие от них оставляют в покое?
 — Но это же очевидно, — учтиво пояснил он, поднося чашку к губам. — Я не пэр, не аристократ. Да и муж из меня никудышный. — Он бросил на нее проницательный взгляд и покачал головой. — Что же касается вас… несмотря на все мое сочувствие к вашему положению, я бы не советовал ставить на Кендалла.
 — Мое положение? — немедленно оскорбилась Аннабел. — Что вы под этим подразумеваете?
 — Да только то, что вы хотите, Аннабел Пейтон, добра и всего самого лучшего на свете. Но Кендалл не подпадает под эту категорию. Ваш брак был бы сущим несчастьем.
 Аннабел разозлилась до того, что ее глаза превратились в щелки.
 — Это еще почему?
 — Потому что он слишком славный и милый для такой, как вы… о, не обижайтесь, я не в этом смысле. Поверьте, будь вы славной и милой, я бы на вас и не посмотрел. То есть не питал бы к вам и сотой доли тех чувств, которые испытываю сейчас. Поэтому и вы не годитесь Кендаллу, и он очень скоро это поймет. Да вы бы каждый день и каждый час вытирали об него ноги, пока остатки его благородной души не превратились бы в рваные лохмотья.
 Аннабел до смерти хотелось сбить улыбку превосходства с его лица. И это она, которая никогда и никому не причиняла физической боли. И ее мало утешало то, что он во всем прав. Она прекрасно сознавала, что слишком горяча, резка и порывиста для такого скромного, хорошо воспитанного, но кроткого человека, как Кендалл. Но какое дело до этого Ханту? Можно подумать, он или другой мужчина собирается предложить ей более приемлемую альтернативу! Что-то никто не торопится звать ее замуж!
 — Мистер Хант, — пропела она, сверля его взглядом, — почему бы вам не пойти и не…
 — Мисс Пейтон! — воскликнул измученный голос, и Аннабел увидела тощую фигуру лорда Кендалла, выползающую из пестрой массы юбок. — Доброе утро, мисс Пейтон, — окликнул он, проталкиваясь к ней, но остановился, чтобы поправить галстук и сбившиеся на кончик носа очки. — Похоже, не только нам пришло в голову прогуляться сегодня утром, — со вздохом заметил он и, бросив на Аннабел извиняющийся взгляд, спросил: — Может, мы тем не менее попытаемся?
 Аннабел поколебалась. Чего можно достигнуть в обществе не менее двух десятков женщин? Они и подступиться к Кендаллу не дадут. С таким же успехом можно вести разговор в самой гуще стаи вопящих сорок. С другой стороны… не может же она отвергнуть приглашение. Столь робкий человек немедленно отступится и вряд ли попросит ее еще раз.
 Она ответила с сияющей улыбкой:
 — Буду счастлива, милорд.
 — Превосходно. Здесь есть весьма занимательные образцы флоры и фауны, которые я хотел бы вам показать. Будучи ботаником-любителем, я тщательно изучал всю типичную для Гемпшира растительность…
 Последние слова утонули в восторженном визге.
 — Как я обожаю растения! — пропищала одна из девиц. — И нахожу все, до последней травинки, абсолютно очаровательными!
 — Ах, деревня была бы так скучна без них! — вторила другая.
 — О, лорд Кендалл, — умоляюще прошепелявила третья, — вы просто обязаны объяснить разницу между флорой и фауной…
 Толпа унесла беднягу, как морской прилив — щепку. Филиппа поспешила за ними, полная решимости оберегать интересы Аннабел.
 — Моя дочь слишком скромна, чтобы признаться в живейшем интересе к природе… — объявила она Кендаллу.
 Оглянувшись, тот бросил на девушку беспомощный взгляд, но охотницы за мужьями энергично увлекли его за собой.
 — Мисс Пейтон!
 — Иду, — откликнулась Аннабел, приложив ладони рупором к губам. Ответа, если таковой и был, она не услышала.
 Саймон Хант не торопясь поставил чашку на ближайший столик и пробормотал что-то слуге, державшему рыболовное снаряжение. Последний кивнул и удалился. Хант пошел рядом с Аннабел. Та мгновенно сжалась, поняв, что он не отступится.
 — Что это вы задумали?
 Хант сунул руки в карманы твидовой куртки.
 — Иду с вами. Все, что бы ни произошло у полного форели ручья, и вполовину не так интересно, как зрелище разгоряченных девиц, пытающихся вырвать Кендалла друг у друга. Кроме того, как ни прискорбно, я очень плохо разбираюсь в ботанике. А вдруг мне удастся узнать что-то новое?
 Проглотив язвительную реплику, Аннабел решительно последовала за Кендаллом и его окружением. Все спустились с террасы и направились по тропинке, ведущей в лес, где величавые дубы и серебристые березы царили над толстыми покрывалами мха, папоротников и лишайников. Поначалу Аннабел старательно игнорировала присутствие Саймона Ханта, упрямо семеня за поклонницами Кендалла. Тот обливался потом, помогая то одной, то другой перепрыгивать через, казалось бы, абсолютно пустяковые препятствия. Упавшее дерево, ствол которого был не толще руки Аннабел, оказалось столь непреодолимой преградой, что все до одной потребовали помощи несчастного. Одна барышня прямо на глазах становилась беспомощнее другой, так что бедняге пришлось на руках перетаскивать последнюю через бревно, пока та вскрикивала в притворном страхе, обвив руками его шею.
 Аннабел, по-прежнему оставаясь позади, отказалась принять протянутую руку Ханта и спокойно перешагнула через бревно. Тот слегка улыбнулся, глядя на ее плотно сжатые губы.
 — А я ожидал, что к этому времени вы окажетесь во главе отряда, — заметил он.
 Аннабел презрительно фыркнула:
 — Не собираюсь тратить время и усилия на битву с этими дурочками. Подожду более подходящего момента, чтобы заставить Кендалла меня заметить.
 — Он уже заметил. Нужно быть слепым, чтобы не заметить. Вопрос в том, почему вы считаете, что вам удастся получить предложение именно от Кендалла, хотя за два года нашего знакомства ни один мужчина не удосужился пойти с вами к алтарю.
 — У меня есть план, — коротко пояснила она.
 — И какой именно?
 — Можно подумать, я собираюсь вам исповедаться, — презрительно бросила она.
 — Надеюсь, это что-то хитрое и коварное, — торжественно объявил Хант. — Похоже, обычные приемы воспитанных леди до сих пор вам не помогали.
 — Только потому, что у меня нет приданого, — парировала Аннабел. — Будь у меня деньги, я бы вышла замуж много лет назад.
 — Ну, у меня деньги есть. Сколько вам надо? — предложил он.
 Аннабел ответила сардоническим взглядом.
 — Я имею прекрасное представление о том, что вы потребуете взамен, мистер Хант, и можете быть уверены, что мне от вас и шиллинга не нужно.
 — Приятно слышать, что вы так разборчивы в знакомствах, — кивнул Хант, отводя низко нависшую ветку. — Судя по слухам, утверждающим нечто совершенно противоположное, это далеко не так. Но я рад, что сплетни, как всегда, лгут.
 — Слухи? — Аннабел неожиданно остановилась посреди дорожки и, повернувшись, рассерженно уставилась на него. — Насчет меня? Но что можно выдумать обо мне такого?
 Хант промолчал, рассматривая ее встревоженное лицо и предоставив Аннабел сделать выводы.
 — Разборчива… — бормотала она, — в знакомствах.., полагаю, это должно означать, что у меня какие-то неприличные…
 Она мгновенно осеклась едва перед глазами всплыло кирпично-красное злобное лицо Ходжема.
 Хант заметил и внезапную бледность, и сосредоточенно сведенные брови. Окинув его холодным взглядом, Аннабел отвернулась и спокойно пошла дальше. Хант легко догнал ее, вполуха прислушиваясь к долетавшим сюда обрывкам лекции Кендалла, описывавшего своим ревностным слушательницам тот или иной образец флоры. Тирады сопровождались восхищенными охами и вздохами. Семейство орхидей… чистотел… несколько разновидностей плесени…
 — Эти низшие растения, — говорил Кендалл, приостанавливаясь, чтобы показать на слой мхов и лишайников, покрывавших несчастный дуб, — классифицируются как бриофиты и требуют для произрастания влажной среды. Лишенные тени, они погибают…
 — Я ничего дурного не делала, — коротко бросила Аннабел, удивляясь, почему мнение Ханта должно что-то для нее значить. И все же значило, до такой степени, что она принялась гадать, кто передал ему эти слухи и особенно в чем они заключались. Неужели кто-то заметил Ходжема, выходившего ночью из их дома? Это худо. От подобного рода злословия защититься невозможно.
 — И я не питаю никаких сожалений.
 — Печально, — беспечно заметил Хант. — Сожаления — это единственный признак того, что в вашей жизни было нечто интересное.
 — Тогда о чем сожалеете вы?
 — О, у меня тоже нет сожалений, — сообщил он, коварно блеснув глазами. — Но не из-за недостатка стараний. Я продолжаю вытворять немыслимые вещи в надежде пожалеть о них как-нибудь потом. Но пока… ничего.
 Несмотря на охватившее ее смятение, Аннабел невольно хмыкнула и протянула руку, чтобы отвести длинную ветку, нависшую поперек тропинки.
 — Позвольте мне, — попросил Хант.
 — Спасибо.
 Она протиснулась мимо, глядя вслед Кендаллу, но неожиданно охнула, ощутив сильный укол. Остановившись, она приподняла подол, чтобы исследовать причину несчастья.
 — Что случилось? — спросил Хант, мгновенно очутившись рядом и сжав ее локоть, чтобы не дать упасть.
 — В моей туфле что-то острое.
 — Давайте помогу, — сказал он, присаживаясь на корточки, и схватил ее за щиколотку. Впервые мужчина коснулся ее ноги, и Аннабел залилась краской.
 — Не дотрагивайтесь до меня, — яростным шепотом потребовала она и отпрянула, едва не потеряв равновесия. Пришлось опереться о его плечо. — Мистер Хант…
 — Погодите, я вижу, в чем дело. Вы наступили на ветку терновника, и она проткнула чулок.
 Он повозился немного и протянул ей обломок колючей ветки.
 Не знающая, куда деваться от стыда, Аннабел продолжала тем не менее держаться за его плечо. Поразительно надежное плечо. Жесткое. Упругие мышцы и кости, не смягченные слоями ваты. Потрясенный разум до сих пор отказывался сознавать, что это она стоит посреди леса, позволяя Саймону Ханту держать ее за щиколотку.
 Отметив ее убитый вид, Хант неожиданно ухмыльнулся:
 — Тут еще пара колючек. Вынуть?
 — Только побыстрее, — раздраженно бросила она, — пока Кендалл не обернулся и не увидел вашу руку под моей юбкой.
 Хант с приглушенным смехом принялся за дело, ловко вынимая одну колючку за другой. Пока он трудился, Аннабел смотрела на черные пряди волос, слегка завивавшиеся на затылке.
 В завершение Хант торжественно надел ей туфельку.
 — Моя сельская Золушка, — прошептал он, поднимаясь и оглядывая ее раскрасневшееся лицо.
 Аннабел невольно потупилась.
 — Почему нужно надевать такие дурацкие туфли на прогулку в лес? — насмешливо спросил Хант. — Я думал, что у вас хватит здравого смысла надеть ботинки.
 — У меня нет ботинок, — отрезала Аннабел, раздраженная намеком на ее легкомыслие. Можно подумать, она настолько глупа, что не могла выбрать подходящую обувь! — Старые развалились, а новых я не могу себе позволить.
 Как ни удивительно, Хант не воспользовался возможностью поиздеваться над ней. Наоборот, его лицо стало совершенно бесстрастным.
 — Нам следует присоединиться к остальным, — спокойно заметил он. — Они, возможно, успели обнаружить разновидность мха, которую мы еще не видели. Или, Боже, помоги нам, необычный гриб.
 Тугой ком в груди мгновенно рассосался.
 — Лично я надеюсь на лишайники.
 Хант усмехнулся и сломал тонкую ветку, нависшую над головами. Продолжая идти, Аннабел гнала мысль о том, как приятно было бы сейчас сидеть на террасе с блюдом бисквитов и чашкой чаю.
 Они добрались до вершины невысокого холма и остановились, пораженные удивительным зрелищем: поляной колокольчиков, кивавших своими голубыми головками. Аннабел казалось, что она во сне и плывет по сказочному морю, между дубами, березами и ясенями. От нежного аромата кружилась голова.
 Остановившись у тонкого деревца, Аннабел обвила его рукой и с удивлением огляделась.
 — Прелестно, — пробормотала она, освещая своей улыбкой полумрак, создаваемый балдахином сплетающихся древесных ветвей.
 — Да, — кивнул Хант.
 Но смотрел при этом не на колокольчики, а на нее. И от его взгляда кровь в ее жилах побежала быстрее. Она и раньше видела восхищение на мужских лицах, и не только восхищение, но и что-то похожее на желание… но никогда эти взгляды не были так тревожаще интимны, словно он хотел чего-то большего, чем всего лишь воспользоваться ее телом.
 Аннабел неловко оттолкнулась от ствола и направилась к Кендаллу, говорившему с ее матерью. Остальные девицы рассыпались по поляне, собирая колокольчики, безжалостно топча и сминая нежные стебельки.
 Кендалл явно обрадовался при виде Аннабел, особенно еще и потому, что та доброжелательно улыбалась. Похоже, он ожидал, что она обидится, как любая женщина, которую пригласили на прогулку, а потом проигнорировали ради более требовательного общества. Но тут его взгляд упал на высокую фигуру Саймона Ханта, и он неуверенно попятился.
 Мужчины обменялись кивками: Хант — надменным, Кендалл — настороженным.
 — Вижу, у нас прибавилось спутников, — пробормотал он.
 Аннабел одарила его сияющей улыбкой:
 — Ну разумеется. Вы словно Флейтист из поэмы Браунинга влечете за собой людей. Они не в силах устоять против соблазна.
 Кендалл вспыхнул, довольный незатейливым комплиментом.
 — Надеюсь, вам нравится прогулка, мисс Пейтон.
 — Еще бы! — заверила она. — Хотя должна признать, что успела наступить на ветку терна.
 — Господи… ты поранилась, дорогая! — ахнула Филиппа.
 — О нет, пустяки, — поспешно заверила Аннабел. — Пара царапин, только и всего. И я сама виновата: надела не ту обувь.
 Она вытянула ножку, показывая Кендаллу легкую туфельку и при этом незаметно обнажая стройную щиколотку. Кендалл сочувственно прищелкнул языком.
 — Мисс Пейтон, для походов по лесу вам нужно что-то гораздо крепче этих туфелек.
 — Вы, конечно, правы. — Аннабел, продолжая улыбаться, пожала плечами. — Как глупо с моей стороны не сообразить, что здесь такая неровная местность! На обратном пути я постараюсь смотреть на дорогу. Но колокольчики так божественно прекрасны, что думаю, я бы прошла через заросли терновника, чтобы добраться до них.
 Нагнувшись к цветочной россыпи, Кендалл сорвал веточку и засунул за ленту ее шляпки.
 — Они не такие синие, как ваши глаза, — прошептал он, взглянув на подол ее платья. — Вы должны непременно взять меня под руку, чтобы не случилось еще одной неприятности.
 — Спасибо, милорд, — восхищенно выдохнула Аннабел. — Боюсь, я не расслышала вашего рассказа о терновнике. Вы упоминали что-то насчет… асплениума, не так ли? Я просто поражена…
 Кендалл послушно принялся объяснять все, что знал о терновнике, и позже… когда Аннабел случайно взглянула в сторону Саймона Ханта, его уже не было.




 Глава 9


 — Мы действительно собираемся это сделать? — жалобно пробормотала Аннабел, пока будущие старые девы тянулись по лесной тропинке с корзинками для пикника в руках. — Честно говоря, я думала, что все наши разговоры о раундерз-в-панталонах — просто пустая болтовня.
 — Боумены никогда не болтают, особенно если речь идет о раундерз, — объявила Дейзи. — Это было бы настоящим святотатством.
 — Ты любишь игры, Аннабел, — жизнерадостно добавила Лилиан. — А лучшей игры, чем раундерз, не сыщешь на свете.
 — О нет, я люблю настольные игры, — возразила Аннабел, — и предпочтительно в одежде.
 — Одежде придается слишком большое значение, — важно изрекла Дейзи.
 Аннабел быстро усваивала, что ценой дружбы иногда была необходимость соглашаться на желание большинства, даже если это желание шло вразрез с ее собственным. Но тем не менее только сегодня утром попыталась перетянуть Эви на свою сторону, поскольку не могла представить, что эта девушка способна раздеться до панталон и бегать в таком виде за мячом. Но к сожалению, оказалось, что Эви упорствует в своем решении, очевидно, посчитав, что таким способом скорее наберется храбрости и перестанет шарахаться от каждого куста.
 — Х-хочу больше походить на них, — заявила она Аннабел. — Они такие свободные и смелые. Ничего не боятся.
 Глядя в полное энтузиазма лицо девушки, Аннабел с тяжелым вздохом сдалась:
 — Ну так и быть. Наверное, ничего такого не случится. Если, конечно, никто нас не увидит. Хотя не понимаю, зачем все это нужно.
 — М-может, это просто весело? — предположила Эви, но Аннабел ответила красноречивым взглядом, и девушка засмеялась.
 Погода, естественно, оказалась на стороне сестер Боумен: безоблачное синее небо и легкий теплый ветерок. Нагруженные корзинками, все четверо шли по узкой дорожке мимо заливных лугов, усеянных красными шапочками клевера и ярко-фиолетовыми фиалками.
 — Не пропустите колодец желаний, — велела Лилиан. — Потом нам нужно пересечь тот луг, что на противоположной стороне дороги, и пройти прямиком через лес. У вершины холма есть еще один луг. Лакей заверил, что там никогда никого не бывает.
 — Ну разумеется, где же еще, как не на вершине холма, — без особого пыла заметила Аннабел. — Кстати, а как выглядит этот колодец? Обычное, побеленное известкой сооружение с ведром и блоком?
 — Нет, просто большая грязная дыра в земле.
 — Вот он! — воскликнула Дейзи, спеша к огромной яме, переполненной водой, вливавшейся туда из ближайшего ручья. — Скорее всем нужно загадать желание. Я даже захватила булавки, которые следует туда бросить.
 — Как ты догадалась принести булавки? — спросила Лилиан.
 Дейзи лукаво улыбнулась:
 — Ну, вчера днем я сидела с мамой и всеми вдовами. Они шили, а я делала мяч для раундерз.
 Она извлекла из корзинки кожаный мячик и гордо подняла на всеобщее обозрение.
 — Пришлось пожертвовать парой новых лайковых перчаток, и, доложу я вам, это было нелегкой задачей. Все старые леди, затаив дыхание, следили, как я набиваю его обрезками шерсти. Наконец одна, не выдержав, подошла ко мне и спросила, что, во имя Господа, я делаю. Ну не могла же я признаться, что это мячик для раундерз! Мама, конечно, все поняла, но слишком смутилась, чтобы сказать правду. Поэтому я заявила, что шью подушечку для булавок.
 Дедушкидружно захихикали.
 — Должно быть, она посчитала, что уродливее подушечки на свете нет! — воскликнула Лилиан.
 — О, кто бы в этом сомневался, — жизнерадостно согласилась Дейзи. — По-моему, она меня пожалела. Подарила пригоршню булавок, бормоча при этом что-то о бедных невежественных, ничего не умеющих американках.
 С этим словами она поддела ногтем булавки и раздала девушкам.
 Поставив на землю корзинку, Аннабел зажала булавку двумя пальцами и закрыла глаза. Желание у нее всегда одно и неизменное: выйти замуж за аристократа.
 Но, как ни странно, бросая булавку в колодец, она вдруг едва слышно прошептала:
 — Хочу выйти замуж по любви.
 Пораженная собственным неизвестно откуда взявшимся заявлением, Аннабел долго гадала, как получилось, что она потратила драгоценное желание на какую-то глупость.
 Но что теперь поделать!
 Аннабел открыла глаза и увидела, что подруги с величайшей серьезностью смотрят в колодец.
 — Я загадала не то желание, — расстроенно пожаловалась она. — Можно, я придумаю другое?
 — Нет! — отрезала Лилиан. — Невозможно. Как только булавка брошена в колодец, считай, обратной дорога нет.
 — Но я не хотела желать ничего подобного, — запротестовала Аннабел. — Не пойму, что мне взбрело в голову, но я имела в виду вовсе не это.
 — Не спорь, Аннабел, — посоветовала Эви. — Н-не хочешь же ты рассердить духа колодца!
 — Кого-кого? — озадаченно протянула Аннабел.
 Эви улыбнулась:
 — Дух колодца, который живет здесь. Именно к нему ты обращаешься, когда загадываешь желание. Но если обозлить его, он может назначить ужасную цену за исполнение этого желания. Или потащит тебя за собой в колодец. Будешь жить там вечно, как его супруга.
 Аннабел уставилась в коричневую воду, сложила ладони рупором и громко объявила:
 — Тебе не стоит исполнять мое дурацкое желание! Я беру егообратно!
 — Не дразни его, Аннабел! — предупредила Дейзи. — И ради всего святого, отступи от края!
 — Ты, кажется, суеверна? — ухмыльнулась Аннабел.
 Дейзи негодующе фыркнула:
 — Для суеверий есть веские причины, как тебе известно. И время от времени что-то да случается с тем, кто стоит на самом краю колодца совсем, как ты.
 Закрыв глаза, она нахмурилась, подумала и бросила в воду булавку.
 — Ну вот. Я загадала желание за тебя, чтобы тебе не пришлось жаловаться на зря потраченное желание.
 — Но откуда ты узнала, чего я хочу?
 — Оно пойдет тебе на пользу, — заверила Дейзи.
 Аннабел театрально застонала:
 — Ненавижу все, что идет мне на пользу!
 Последовала добродушная перепалка, в которой каждая девушка высказывала предположения, что именно пойдет на пользу остальным. Наконец Лилиан велела им прекратить, поскольку они мешают ей сосредоточиться. Все замолчали, давая Лилиан и Эви время загадать желания, после чего компания пересекла луг и углубилась в лес. Вскоре они добрались до прелестного, поросшего травой и залитого солнцем луга, с одной стороны затененного гигантским дубом. Воздух был душистым и таким свежим, что Аннабел блаженно вздохнула.
 — Что это за воздух! — шутливо пожаловалась она. — Ни угольной гари, ни уличной пыли. Слишком разрежен для жительницы Лондона. Даже в легких не чувствуется!
 — Ну не настолько, — заспорила Лилиан. — Время от времени ветер доносит отчетливый запах овчарни.
 — Неужели? — удивилась Аннабел, потянув носом.
 — Потому что у тебя нет носа, — объяснила Лилиан.
 — Прошу прощения? — притворно нахмурилась Аннабел.
 — О, нос у тебя есть, только самый обычный. А вот у меня нос, так нос. У меня просто неестественное чутье на запахи. Дай мне любые духи, и я могу назвать все составляющие. До того как покинуть Нью-Йорк, я даже помогала составить формулу душистого мыла для отцовской фабрики.
 — Как, по-твоему, духи ты сможешь создать? — заинтересовалась Аннабел.
 — Думаю, да, и превосходные, — уверенно кивнула Лилиан. — Однако всякий знаток при словах «американские духи» презрительно поморщится, не говоря уже о том, что я женщина, а следовательно, превосходство моего носа считается всеми мужчинами весьма сомнительным.
 — Хочешь сказать, что у них носы лучше, чем у женщин?
 — Во всяком случае, они именно так и думают, — мрачно бросила Лилиан и торжественно выхватила из корзинки одеяло для пикников. — Но довольно о мужчинах и их выдающихся частях тела. Может, посидим немного на солнце?
 — Тогда мы уж точно загорим, — предсказала Дейзи, с довольным вздохом плюхнувшись на край одеяла. — И у мамы начнется истерический припадок.
 — Что такое истерический припадок? — удивилась Аннабел, не слышавшая доселе ни о чем подобном, и грациозно опустилась рядом с Дейзи. — Если у нее начнется что-то в этом роде, пошли за мной. Очень интересно посмотреть, как это выглядит.
 — О, у мамы они частенько бывают, — заверила Дейзи. — Не беспокойся, ты все увидишь своими глазами еще до того, как все мы покинем Гемпшир.
 — Не стоит наедаться до игры, — предупредила Лилиан, заметив, что Аннабел приподняла крышку корзинки.
 — Я проголодалась, — жалобно протянула Аннабел, заглядывая в корзинку, где лежали фрукты, сыр, паштет, несколько толстых ломтей хлеба и салаты.
 — Ты всегда голодна, — засмеялась Дейзи. — Подумать только, у такой малышки и просто ненасытный аппетит!
 — Это я малышка? — возмутилась Аннабел. — Да если ты хотя бы на волосок выше пяти дюймов, я готова съесть эту корзинку.
 — В таком случае начинай жевать, — хихикнула Дейзи. — Во мне пять футов один дюйм, и спасибо за внимание.
 — Аннабел, на твоем месте я не спешила бы грызть ручку корзинки, — предупредила Лилиан. — Когда портниха снимает мерки, Дейзи приподнимается на цыпочки. Бедной модистке приходится каждый раз подрезать подол очередного платья, и все из-за совершенно непонятного стремления моей сестрицы отрицать тот факт, что она уродилась коротышкой.
 — И ничего я не коротышка, — пробормотала Дейзи. — В коротышках нет ничего таинственного, элегантного, и красивые мужчины не обращают на них внимания. Кроме того, с ними всегда обращаются как с детьми. Я отказываюсь быть коротышкой.
 — Т-ты совсем не таинственна и не элегантна, — заметила Эви. — Зато очень х-х-хорошенькая.
 — А ты славная и милая, — ответила Дейзи, приподнимаясь, чтобы залезть в корзинку. — Давайте пока что покормим бедняжку Аннабел: я слышу, как у нее урчит в желудке.
 Девушки с энтузиазмом принялись за еду, а потом долго лежали, любуясь облаками и болтая обо всем и ни о чем. А когда на них навалилась дрема, откуда ни возьмись появилась маленькая рыжая белка и стала подбираться ближе, рассматривая девушек блестящими черными глазками.
 — Незваный гость, — объявила Аннабел, деликатно зевнув.
 Эви перекатилась на живот и бросила белке корочку хлеба. Зверек замер, приглядываясь к соблазнительному угощению, но слишком робкий, чтобы схватить хлеб, продолжал оставаться на месте. Эви наклонила голову набок. Волосы сверкали на солнце десятками крошечных рубинов.
 — Бедняжка, — тихо протянула она, бросая белке еще одну корочку. Эта приземлилась на несколько дюймов ближе, и пушистый хвостик нервно дернулся.
 — Ну же, будь храброй, — уговаривала Эви. — Подойди и возьми.
 Терпеливо улыбаясь, она швырнула третью корочку, упавшую всего в нескольких дюймах от носика белки.
 — О, мисс Белочка, — упрекнула она, — вы ужасная трусиха. Неужели не видите, что никто вас не тронет?
 Словно поняв ее слова, белка метнулась вперед, схватила хлеб и удрала. Эви, торжествующе улыбаясь, подняла голову и только сейчас заметила, что остальные, раскрыв рты, потрясенно глазеют на нее.
 — Ч-что т-такое? — смутилась она.
 — Понимаешь, — воскликнула Аннабел, — когда ты говорила с этой белкой, то ни разу не заикнулась!
 — А… это…
 Неожиданно застыдившись, Эви опустила глаза и поморщилась.
 — Сама не знаю почему, но я не заикаюсь, когда говорю с детьми или животными.
 Девушки призадумались, переваривая эту удивительную новость.
 — И когда говоришь со мной, тоже. Если и заикаешься, то гораздо меньше, — сообщила Дейзи.
 — И под какую категорию ты подпадаешь, дорогая? Животных или детей? — не удержалась Лилиан.
 Дейзи ответила жестом, смысла которого Аннабел не поняла. Она уже хотела спросить у Эви, почему та не посоветуется с доктором насчет заикания, но девушка поспешно сменила тему:
 — А г-где мяч, Дейзи? Если немедленно не начнем играть, я усну.
 Поняв, что Эви больше не хочет обсуждать свой недостаток, Аннабел поддержала подругу:
 — Полагаю, что, если мы действительно собираемся играть, нет смысла и дальше тянуть.
 Пока Дейзи рылась в корзинке в поисках мяча, Лилиан торжествующе подняла на всеобщее обозрение нечто, напоминающее палку с плоским концом.
 — Смотрите, что я раздобыла, — довольно объявила она.
 — Настоящая бита! — восторженно завопила Дейзи. — А я думала, придется играть обычной дурацкой палкой. Где ты ее нашла, Лилиан?
 — Позаимствовала у одного из конюхов. Похоже, они при каждом удобном случае удирают, чтобы поиграть в раундерз. Во всяком случае, они весьма увлекаются этой игрой.
 — Да и кто бы на их месте не увлекался? — риторически спросила Дейзи, расстегивая лиф. — Что-то жарковато сегодня. Как приятно сбросить всю эту груду ткани!
 Пока сестры разоблачались с привычными ухватками девушек, привыкших раздеваться под открытым небом, Аннабел и Эви нерешительно переглянулись.
 — Трусишь? — пробормотала Эви.
 — О Господи, — раздраженно бросила Аннабел, принимаясь расстегивать платье. И поняла, что все-таки не лишена скромности, поскольку немедленно и стыдливо зарделась. Но нельзя же идти на попятный, если даже трусиха Эви готова присоединиться к мятежу против всех правил приличия!
 Высвободив руки из рукавов, Аннабел выпрямилась, и платье с шорохом сползло к ее ногам. Оставшись в сорочке, панталонах и корсете, она ощутила приятное дуновение ветерка, охлаждавшего вспотевшее тело, и вздрогнула от удовольствия.
 Остальные девушки последовали ее примеру. И вскоре яркие холмики ткани улеглись на земле подобно гигантским экзотическим цветам.
 — Лови! — крикнула Дейзи, бросив Аннабел мяч. Та непроизвольным движением схватила его. Девушки направились к центру луга, перекидываясь мячом. Эви оказалась самой неловкой, хотя было ясно, что это скорее неопытность, чем неуклюжесть. А вот Аннабел частенько играла с младшим братом, так что управляться с мячом было для нее не внове.
 Как странно было идти налегке, зная, что ноги не скованы тяжелыми юбками!
 — Полагаю, так чувствуют себя мужчины. Они-то имеют право ходить в брюках! Можно почти позавидовать такой свободе! — со вздохом заметила Аннабел.
 — Почти? — усмехнулась Лилиан. — Лично я им ужасно завидую. Ах, как было бы чудесно, если бы женщинам тоже позволяли носить брюки!
 — Ну, мне это совсем не нравится, — покачала головой Эви. — Я просто умерла бы от стыда, если бы мужчины могли видеть форму моих ног и моей… — Она поколебалась, явно подыскивая слова, которыми могла бы описать интимные части женского тела. — Ну, и других вещей, — смущенно докончила она.
 — Твоя сорочка в прискорбном состоянии, Аннабел, — откровенно заметила Лилиан. — Мне в голову не пришло прислать тебе нижнее белье, хотя могла бы и додуматься…
 Аннабел равнодушно пожала плечами:
 — Не важно. Тем более что это единственный раз, когда кто-то увидит меня в сорочке.
 — Лилиан, мы с тобой безобразно близоруки, — упрекнула Дейзи сестру. — Думаю, бедняжка Аннабел вытянула короткую соломинку, когда речь шла о феях-крестных.
 — Ничего, я не жалуюсь, — засмеялась Аннабел. — И насколько мне известно, мы все едем в одной тыкве.
 Немного попрактиковавшись и обсудив правила раун-дерз, они поставили пустые корзинки вместо столбиков ворот, и игра началась. Аннабел покрепче уперлась ногами в землю на месте, обозначенном как «Касл-Рок».
 — Я подам ей мяч, — сообщила Дейзи, — а ты, Лилиан, лови.
 — Но у меня рука сильнее, — проворчала Лилиан, тем не менее вставая за спиной Аннабел. Та, подняв биту, попыталась отбить мяч, но промахнулась, и мяч просвистел в воздухе мимо ее уха. Лилиан ловко поймала добычу.
 — Хороший удар, — похвалила Дейзи. — Только следи за мячом, когда он летит к тебе.
 — Я не привыкла стоять смирно, когда в меня бросают тяжелым предметом, — пошутила Аннабел, размахивая битой. — Сколько у меня попыток?
 — По правилам раундерз бьющий по мячу имеет сколько угодно попыток, — пояснила Лилиан. — Давай еще раз, Аннабел… только вообрази, что мяч — это нос мистера Ханта.
 — Предпочитаю метиться в ту выпуклость, что немного пониже, — фыркнула Аннабел. Дейзи подала мяч, и теперь Аннабел не промахнулась. Послышался сильный шлепок, и Дейзи, восторженно вопя, помчалась за мячом.
 — Беги, Аннабел, — выдавила Лилиан, умирая от смеха. Аннабел послушала подругу и с торжествующим кличем обогнула корзинки, стремясь первой попасть на «Касл-Рок».
 — Оставайся у третьего столбика, Аннабел, — велела Лилиан. — Посмотрим, сможет ли Эви привести тебя назад в «Касл-Рок».
 Явно набравшаяся решимости, Эви взяла биту и заняла прежнее место Аннабел.
 — Представь, что мяч — это твоя тетушка Флоренс, — посоветовала Аннабел, и Эви мгновенно просияла.
 Дейзи бросила мяч, стараясь попасть прямо в биту. Однако Эви промахнулась, и мяч упал в ладони Лилиан. Бросив его сестре, Лилиан подошла к Эви.
 — Чуть расставь ноги и согни их в коленях, — приказала она. — Вот и молодец. А теперь внимательно следи за мячом и никогда не промахнешься.
 К сожалению, Эви то и дело промахивалась. Красная от стыда и раздражения, девушка опустила биту.
 — Эт-то слишком сложно, — призналась она, встревоженно наморщив лоб. — Может, стоит уступить очередь кому-то из вас.
 — Пожалуйста, еще несколько попыток, — заволновалась Аннабел, которой очень хотелось, чтобы подруга хотя бы раз попала по мячу. — Мы никуда не спешим.
 — Не сдавайся! — поддержала Дейзи. — По-моему, ты слишком сильно стараешься. Расслабься и перестань закрывать глаза, когда замахиваешься!
 — Ты все можешь, — вторила Лилиан, откидывая со лба прядь темных шелковистых волос и разминая тонкие, но сильные руки. — Последний ты почти поймала. Только ни на миг не отводи глаз от мяча.
 Обреченно вздохнув, Эви понесла биту к «Касл-Рок» и подняла над головой.
 — Я готова.
 Дейзи бросила мяч, и Эви с мрачной решимостью размахнулась. Облегчение охватило Аннабел при виде мяча, летевшего прямо на биту. Отскочив, мяч улетел в дубовую рощу. Все радостно завизжали, приветствуя столь удачный удар. Потрясенная успехом, Эви запрыгала, как девчонка.
 — Я сделала это! Сделала!
 — Огибай корзинки! — крикнула Аннабел и бросилась к «Касл-Рок», Эви, довольно смеясь, обогнула импровизированное поле. Когда она подбежала к «Касл-Рок», все четверо снова принялись скакать, оглашая окрестности веселыми криками. Просто так. Без причин. Всего лишь потому, что они молоды, здоровы и довольны собой.
 Но тут Аннабел краем глаза заметила темную фигуру, быстро взбиравшуюся на холм. Господи… да это…
 Не один, а два всадника, очевидно, тоже решили отдохнуть на лугу.
 — Кто-то едет! — предупредила она, мигом положив конец празднику. — Скорее! Бежим за одеждой.
 Девушки тревожно переглянулись и в панике отступили к остаткам пикника, где лежали платья. Все, кроме Аннабел. Она было последовала их примеру, но тут же остановилась, сообразив, что спасаться поздно. Кто это? И каких бед еще ждать?
 Холодный ужас охватил ее при виде знакомых лиц. И надо же такому случиться!
 Лорд Уэстклиф. И, что еще хуже, Саймон Хант.




 Глава 10


 Встретив потрясенный взгляд Ханта, Аннабел так и не смогла отвести глаз. Все равно как в тех кошмарах, когда просыпаешься с чувством облегчения, понимая, что в жизни такого никогда не случится. Не будь ее положение столь безвыходным, она, возможно, даже позлорадствовала бы над потерявшим дар речи Хантом. Сначала лицо его было абсолютно растерянным, словно он никак не мог осознать того обстоятельства, что она стоит перед ним в одной сорочке, корсете и панталонах. Его взгляд медленно скользил по ней, остановившись наконец на ее раскрасневшемся лице.
 Прошло еще минуты две напряженного молчания, прежде чем Хант, громко сглотнув, хрипло пробормотал:
 — Возможно, мне не стоило спрашивать, но какого черта вы тут вытворяете.
 Его слова вывели девушку из паралича. Не может же она стоять и мирно беседовать с ним, одетая в нижнее белье!
 Но достоинство, вернее, то, что от него оставалось, требовало, чтобы она не следовала примеру Эви и Дейзи, с идиотскими воплями метнувшимися за одеждой. Ну уж нет, этого от нее не дождутся!
 Решившись на компромисс, она быстрым шагом устремилась к тому месту, где оставила платье, подхватила его, прижала к груди и снова обернулась к Ханту.
 — Мы играли в раундерз, — пояснила она немного более высоким, чем обычно, голосом.
 Хант наспех огляделся.
 — Но почему нужно было…
 — В юбках трудно бегать, — перебила Аннабел. — Я думала, это вполне очевидно.
 Согласно кивнув, Хант поспешно отвел глаза, но она успела увидеть знакомую усмешку.
 — Никогда не пробовал, так что придется поверить вам на слово.
 За спиной Аннабел раздалось негодующее шипение.
 — Лилиан, — негодовала Дейзи, — по-моему, ты утверждала, что на этом лугу никого не бывает!
 — По крайней мере так мне сказали, — оправдывалась Лилиан, безнадежно запутавшаяся в платье.
 Граф, до этой минуты молчавший, пояснил, старательно не спуская глаз с дальнего леса:
 — Ваша информация была абсолютно верной, мисс Боумен. Это место крайне редко посещается здешними жителями.
 — В таком случае почему вы здесь? — возмутилась Лилиан так надменно, словно не Уэстклиф, а она была владелицей поместья.
 Неожиданный вопрос заставил графа обернуться. Не веря собственным ушам он воззрился на девушку, прежде чем вспомнить, что она по-прежнему полураздета.
 — Наше появление было чистой случайностью, — холодно пояснил он, вновь отворачиваясь. — Я собирался осмотреть сегодня северо-западную часть своего поместья. — Он едва уловимо подчеркнул слово «своего» и продолжил: — Проезжая по дорожке, мы услышали ваши крики и подумали, что неплохо бы проверить, в чем дело, и при необходимости помочь. Мне и в голову бы не пришло, что вы решили устроить на этом поле…
 — Раундерз-в-панталонах, — любезно подсказала Лилиан, просовывая руки в рукава.
 Граф, по-видимому, оказавшийся не в силах повторить подобную чушь, развернул коня и бросил через плечо:
 — В следующие несколько минут у меня, по-видимому, разовьется сильнейшая амнезия. Но прежде чем это случится, предлагаю вам воздержаться от любых занятий на открытом воздухе, требующих столь скудных туалетов, поскольку другие любопытные могут оказаться не столь безучастными к такому зрелищу, как я и мистер Хант.
 Несмотря на унижение, Аннабел пришлось сдержать скептическое фырканье. Она ни на секунду не поверила в равнодушие Ханта, а тем более графа. Хант, во всяком случае, так и пожирал ее глазами. И хотя Уэстклиф был более деликатен, от нее не ускользнуло, как он хоть искоса, но тщательно осмотрел Лилиан. Однако, учитывая, в каком виде она стоит перед ними, вряд ли сейчас подходящее время обличать лицемерие графа.
 — Благодарю вас, милорд, — ответила Аннабел со спокойствием, невероятно ее порадовавшим. — А сейчас, когда вы уже дали нам такой прекрасный совет, я бы попросила вас удалиться и позволить нам привести себя в порядок.
 — С удовольствием, — проворчал он.
 Но прежде чем отъехать, Хант не смог не оглянуться на Аннабел, все еще прижимавшую платье к груди. Ей показалось, что на щеках его выступила краска, а угольно-черные глаза как-то странно вспыхнули. Как Аннабел жалела, что у нее не хватает самообладания ответить ему холодным презрением! Вместо этого она остро ощущала себя непристойно растрепанной, потной и полностью потерявшей самообладание. Хант, похоже, собирался что-то сказать, но сдержался и что-то пробормотал себе под нос. Его конь нетерпеливо фыркнул, легко перейдя в галоп, стоило Ханту тронуть его бока каблуками. Уэстклиф уже спускался с холма. Хант последовал его примеру.
 Сгорая со стыда, Аннабел повернулась к Лилиан, которая, хоть и разрумянилась, все же сохраняла удивительное самообладание.
 — Подумать только, что именно они из всех мужчин нас застукали! — сокрушенно вздохнула Аннабел.
 — Такому высокомерию можно только позавидовать, — сухо заметила Лилиан. — Оно культивируется годами.
 — Ты это о ком? О мистере Ханте или лорде Уэстклифе?
 — Оба хороши. Хотя чванство графа может и перевесить спесь мистера Ханта, что я называю поистине впечатляющим свойством.
 Девушки обменялись взглядами, выражавшими искреннее пренебрежение к бежавшим с поля боя противникам. Аннабел вдруг заразительно расхохоталась.
 — Похоже, нам удалось их удивить!
 — Далеко не так, как им — нас, — уверила Лилиан. — Вопрос в том, как нам теперь смотреть им в глаза.
 — Скорее уж как им смотреть в наши, — парировала Аннабел. — Мы занимались своими делами и никуда не лезли. В отличие от них.
 — Как ты права… — начала Лилиан и осеклась, услышав жуткие сдавленные звуки, доносившиеся с места пикника. На одеяле извивалась Эви. Дейзи, подбоченившись, стояла над ней.
 Поспешив к подругам, Аннабел сочувственно спросила Дейзи:
 — Что с ней?
 — Не вынесла унижения. Сгорела со стыда. Теперь у нее припадок.
 Эви каталась по одеялу, прикрывая салфеткой лицо. На виду оставались только уши цвета маринованной свеклы. И чем усерднее она пыталась сдержать смех, тем сильнее он рвался наружу, пока Эви не стала задыхаться.
 — Ч-что за прекрасный способ поз-знакомиться с играми на св-вежем воздухе, — выдавила она и снова закатилась беспомощным смехом.
 Все трое стояли над ней, не зная, что делать. Наконец Дейзи бросила на Аннабел многозначительный взгляд.
 — Вот это, — уведомила она, — и есть истерический припадок.
 Саймон и Уэстклиф бешеным галопом удалялись от луга и придержали коней, только оказавшись на лесной дороге. Прошло добрых пять минут, прежде чем они вновь обрели дар речи. Перед глазами Саймона стоял образ точеной фигурки Аннабел, облаченной в старенькое бельишко, успевшее сесть от бесчисленных стирок. Хорошо еще, что они не оказались один на один в подобных обстоятельствах, ибо Саймон не был уверен, что оставил бы ее, не решившись предварительно на какое-нибудь варварство.
 За всю свою жизнь он ни разу не испытывал столь мощного желания, как в тот момент, когда увидел полуодетую Аннабел. Его едва не одолел страстный порыв спрыгнуть с коня, схватить девушку в объятия и отнести на мягкую травку. Он не мог представить более безбожного искушения, чем вид ее роскошного тела, шелковистой кремово-розовой кожи, выгоревших на солнце золотисто-каштановых волос. Залитая румянцем, она выглядела очаровательно стыдливой. Ему хотелось зубами и пальцами сорвать с нее убогие обноски, расцеловать с головы до пят, попробовать на вкус все сладкие потайные местечки…
 — Нет, — буркнул Саймон, чувствуя, как закипает в жилах кровь. Нельзя позволять себе предаваться подобным мыслям, иначе желание, которое он до сих пор держал в узде, сделает дальнейшую скачку невозможной.
 Смирив собственную похоть, Саймон глянул на Уэстклифа, казалось, погруженного в глубокое раздумье. Странное состояние для человека, не любившего предаваться грустным мыслям.
 Их дружба насчитывала почти пять лет. Они встретились на ужине, устроенном прогрессивным политиком, с которым были оба знакомы. Властный отец Уэстклифа к тому времени умер, и на плечи Маркуса, теперь уже нового графа, легла обязанность заботиться о делах семьи. Разбираясь с финансами, он обнаружил, что, несмотря на внешнее благополучие, положение не слишком блестяще, совсем как у неизлечимо больного пациента, который, однако, на вид кажется совершенно здоровым. Встревоженный постоянными потерями, на которые указывали счетные книги, граф понял, что необходимы перемены. Он решил избежать судьбы других аристократов, тративших жизнь на сбережение остатков постоянно уменьшающегося фамильного состояния. В отличие от любовных романов, описывавших, как растленная знать теряет богатство за игорными столами, современные аристократы были не столько порочными развратниками, сколько плохими финансистами. Неумелые вложения, старомодные взгляды и неудачные предприятия медленно подтачивали их состояния и позволяли новому процветающему классу промышленников подниматься до самых высоких ступеней общества. Любой человек, пренебрегающий влиянием научных открытий на экономику, был обречен на разорение, а Уэстклиф не имел желания оказаться в числе неудачников.
 Когда они только подружились, не было сомнения в том, что оба используют друг друга, чтобы добиться своей цели. Уэстклифу было необходимо финансовое чутье Саймона, а тому хотелось войти в светское общество. Но, познакомившись ближе, они поняли, что имеют больше общего, чем казалось ранее. Оба были заядлыми лошадниками и охотниками. И оба были бескомпромиссно честны, хотя Уэстклиф старался проявить больше деликатности в неприятных ситуациях. У обоих не было времени часами болтать в гостиных о поэзии и сентиментальных материях. Они предпочитали иметь дело с очевидными фактами и проблемами и, разумеется, с удовольствием обсуждали существующие и будущие деловые предприятия.
 Поскольку Саймон был частым гостем в Стоуни-Кросс и постоянным посетителем Марсден-Террейс, лондонского дома Уэстклифов, остальные друзья графа постепенно приняли его в свой круг. Для Саймона оказалось приятным сюрпризом то открытие, что он был не единственным простолюдином, которого Уэстклиф считал близким другом. Граф, похоже, предпочитал общество людей, чье видение мира не было ограничено стенами аристократических поместий. Мало того, Уэстклиф иногда говаривал, что был бы рад отказаться от титула, будь такое возможно, поскольку не поддерживает понятия наследственной аристократии. Саймон не сомневался, что высказывания друга были искренними, но до Уэстклифа никогда не доходило, что все привилегии вместе с принадлежащими ему властью и обязанностями были неотъемлемой частью его существования. Как владелец старейшего и наиболее почитаемого в Англии графства, Маркус был рожден, чтобы служить долгу и традициям. Он жил организованной, подчинявшейся строгому расписанию жизнью и был самым дисциплинированным из всех знакомых Саймона.
 Но сейчас обычно трезвый и хладнокровный граф был взволнован.
 — Черт! — воскликнул он наконец. — Я иногда веду дела с их отцом. Как теперь мне встречаться с Томасом Боуменом без того, чтобы не вспомнить, что я видел его дочь в одном белье!
 — Дочерей, — поправил Хант. — Они обе были там.
 — Я заметил только ту, что повыше.
 — Лилиан?
 — Да, ее.
 Уэстклиф свирепо нахмурился.
 — Господи Боже, неудивительно, что они не замужем. Настоящие дикарки, даже по американским стандартам. И как эта женщина со мной разговаривала! Можно подумать, это я должен стыдиться того, что прервал их языческое веселье…
 — Уэстклиф, вы рассуждаете как ханжа, — перебил Саймон, забавляясь неожиданной горячностью друга. — Несколько невинных девушек, резвящихся на лугу, еще далеко не конец цивилизации, и вы это знаете. Помнится, я видел, какие штуки вы выделываете со своими кошечками на балах и вечеринках…
 — Да, но ведь они не деревенские девицы, верно? Они юные леди… по крайней мере претендуют на это звание. Ну почему компания будущих старых дев ведет себя подобным образом? — раздраженно бросил граф.
 Саймон только ухмыльнулся и покачал головой:
 — У меня создалось впечатление, что они из чистого отчаяния стали союзницами. Большую часть прошлого сезона они даже не разговаривали друг с другом, но, похоже, все-таки успели подружиться.
 — Интересно, с какой целью? — вдруг спросил граф, явно охваченный глубоким подозрением.
 — Может, просто хотят развлечься, — предположил Саймон, удивленный тем, как сильно задет граф поведением девушек. Похоже, особенно его взволновала Лилиан Боумен. А ведь это совершенно необычно для графа, всегда относившегося к прекрасному полу с небрежной беспечностью. Насколько было известно Саймону, несмотря на десятки женщин, вешавшихся ему на шею и иногда умудрявшихся затащить в постель, Уэстклиф никогда не терял самообладания. До сегодняшнего дня.
 — В таком случае им следовало заняться вышиванием, или вязанием, или чем там еще развлекаются порядочные женщины, — проворчал граф. — Или хотя бы найти хобби, не требующее беготни по лугам в голом виде.
 — Они не были голыми, — возразил Саймон. — К моему величайшему сожалению.
 — Это замечание требует ответной реплики, — вздохнул Уэстклиф. — Как вы знаете, я не из тех, кто дает непрошеные советы…
 — Уэстклиф, я ни секунды не сомневаюсь, что в вашей жизни ни единого дня не прошло без раздачи очередных советов очередному неудачнику, — хохотнул Саймон.
 — Я предлагаю советы только тем, кому они действительно необходимы, — с гримасой процедил граф.
 Саймон ответил сардоническим взглядом.
 — В таком случае изрекайте свои мудрые слова, поскольку, похоже, мне все равно придется их услышать, вне зависимости от моего желания.
 — Это относится к мисс Пейтон. Если в вас осталось хоть немного ума, вы забудете обо всех фантазиях относительно этой девушки. Недалекая, тщеславная, поглощенная собой особа. Признаю, фасад прекрасен, но за ним нет никакого содержания. Вы, разумеется, постараетесь сделать ее своей любовницей, если она проиграет ставку на Кендалла. Мой вам совет отказаться от этой затеи. На свете есть женщины, которые могут предложить вам бесконечно больше.
 Саймон не сразу ответил. Его чувства к Аннабел Пейтон были чересчур сложны, и от этого на душе становилось неловко. Он восхищался девушкой. Она ему нравилась. И Господу известно, у него нет права строго судить Аннабел за то, что ей пришлось пойти на содержание к другому мужчине. Но сама мысль о том, что она пустила в свою постель Ходжема, вызывала в нем смесь ревности и гнева, поразительную по своей силе.
 Услышав сплетню, которую распространял лорд Бердик, утверждавший, что Аннабел стала тайной любовницей лорда Ходжема, Саймон не мог удержаться, чтобы не проверить правдивость этой истории. Он спросил отца, чьи счетные книги всегда были в безупречном порядке, платил ли кто-то по счетам Пейтонов. И отец действительно подтвердил, что лорд Хеджем время от времени улаживал возникающие проблемы. И хотя вряд ли это было прямым доказательством, все же делало более вероятным возможность того, что Аннабел действительно любовница Ходжема. И уклончивость Аннабел во время их беседы вчерашним утром только подтверждала слухи.
 Ясно, что положение семьи Пейтон действительно отчаянное, но почему Аннабел обратилась к старику вроде Ходжема, оставалось тайной. С другой стороны, так много решений, верных и неверных, принимается под влиянием момента. Возможно, Ходжему удалось появиться в ту минуту, когда оборона Аннабел совсем ослабела, и она позволила убедить себя отдаться старому ублюдку, и все из-за денег, в которых так отчаянно нуждалась.
 У нее не было ботинок для прогулки. Иисусе! Должно быть, этот Ходжем в самом деле жалкий скряга! Раскошелиться на несколько новых платьев, и только! Нет подходящей обуви, но есть белье, которое расползается от ветхости! Если уж Аннабел согласилась быть чьей-то содержанкой, почему не его, Саймона Ханта? По крайней мере получала бы достойное вознаграждение за свои услуги! Но еще слишком рано подходить к ней с подобными уговорами. Придется терпеливо ждать, пока Аннабел пытается вырвать предложение у Кендалла. Он не собирается мешать ее счастью. Но если она потерпит неудачу с Кендаллом, Саймон откроет перед ней куда более широкие перспективы, чем ее нынешняя жалкая договоренность с Ходжемом.
 Представив обнаженную, распростертую на постели Аннабел, Саймон ощутил новый приступ желания, но постарался поддержать нить разговора.
 — Почему у вас сложилось впечатление, что я интересуюсь мисс Пейтон? — равнодушно спросил он.
 — Просто вы едва не вывалились из седла при виде этой девицы в панталонах.
 Это замечание вызвало на губах Саймона нерешительную улыбку.
 — При таком фасаде мне плевать на содержание.
 — А следовало бы задуматься, — наставительно заметил граф. — Мисс Пейтон — типичная шлюха и закоренелая эгоистка, и я готов в этом поклясться.
 — Уэстклиф, — спокойно осведомился Саймон, — вам никогда не приходило в голову, что и вы иногда способны ошибаться? Хотя бы в чем-то?
 — Н-нет, — недоуменно протянул граф.
 Саймон с сожалением усмехнулся и, пожав плечами, пустил коня рысью.




 Глава 11


 На обратном пути в Стоуни-Кросс-Парк Аннабел обнаружила, что почти не может идти. Должно быть, она подвернула ногу во время игры, хотя не могла припомнить, когда это случилось. Тяжело вздохнув, она поудобнее перехватила корзинку и захромала рядом с непривычно молчаливой Лилиан. Дейзи и Эви держались в нескольких ярдах позади, занятые оживленной беседой.
 — Что тебя беспокоит? — тихо спросила подругу Аннабел.
 — Граф и мистер Хант… как по-твоему, они расскажут о том, что видели сегодня днем. Боюсь, нашей репутации это сильно повредит.
 — За Уэстклифая почти ручаюсь, — ответила Аннабел, немного подумав. — И склонна верить в его «амнезию». И он кажется мне человеком, не склонным сплетничать.
 — А как насчет мистера Ханта?
 Аннабел нахмурилась:
 — Не знаю. Заметь, он не пообещал молчать. Полагаю, он будет держать язык за зубами, если посчитает, что это ему выгодно.
 — В таком случае тебе все карты в руки. Как только увидишь сегодня вечером мистера Ханта, немедленно иди к нему и возьми слово никому не рассказывать о сегодняшнем случае.
 Вспомнив, что сегодня в доме устраиваются танцы, Аннабел тоскливо застонала. Она была почти… нет, абсолютно уверена, что не сможет посмотреть в глаза Ханту после их роковой встречи. С другой стороны, Лилиан права: кто знает, будет ли он молчать?! Аннабел придется потолковать с ним, как бы ни была неприятна такая перспектива.
 — Почему я? — пробормотала она, хотя уже знала ответ.
 — Потому что Хант тебе симпатизирует. Всем это известно. И поэтому он гораздо более склонен прислушаться к тебе, чем, скажем, к кому-то из нас.
 — Он ничего не делает просто так, — заметила Аннабел, морщась от боли в щиколотке. — Что, если он потребует чего-то невозможного?
 Последовала длинная неловкая пауза.
 — Ты могла бросить ему что-то вроде кости, — протянула наконец Лилиан.
 — Какой именно кости? — с подозрением переспросила Аннабел.
 — О, просто позволь ему тебя поцеловать, если именно так можно заткнуть ему рот, — небрежно бросила Лилиан.
 Аннабел, растерявшись от неожиданности, резко остановилась.
 — Господи, Лилиан, я неспособна на такое!
 — Но почему? Ты ведь уже целовалась раньше. Верно?
 — Да, но…
 — Тогда не все ли равно, чьи это губы? Только постарайся, чтобы вас не увидели, и не затягивай удовольствия. Главное — как можно скорее с этим покончить. Тогда и волки будут сыты, и овцы целы, то есть и мистер Хант успокоится, и наш секрет будет в безопасности.
 Аннабел со сдавленным смехом покачала головой, но сердце забилось с почти болезненной силой. В памяти сразу всплыл тот поцелуй в театре панорамы, те секунды чувственного урагана, который оставил ее потрясенной и лишившейся дара речи.
 — Только ясно дай понять, что один поцелуй — это все, на что он может рассчитывать, — предупредила Лилиан, — и что больше этому не бывать.
 — Прости, если я брошу тень на твои планы, но они воняют, как долго пролежавшая на солнце рыба. Существует огромная разница между теми, кому принадлежат губы, и если их хозяин мистер Хант, я не желаю даже думать ни о чем подобном! И он никогда не удовлетворится чем-то тривиальным вроде поцелуя, а кроме этого, я ничего предложить не могу.
 — Ты действительно находишь мистера Ханта столь омерзительным? — лениво осведомилась Лилиан. — Но он не так уж плох. Я бы даже осмелилась назвать его красивым.
 — Он настолько несносен, что я никогда не замечала его внешности. Но должна признать, что он…
 Аннабел смущенно замолчала, рассматривая проблему в новом и совершенно необычном свете.
 Объективно говоря… в тех невероятных обстоятельствах, когда кто-то вообще может быть объективен насчет Саймона Ханта, он действительно неплох собой. Правда, эпитет «красивый» обычно относится к людям с точеными чертами лица и стройными, элегантными фигурами. Но Саймон Хант, с его дерзкой физиономией, горящими черными глазами, носищем, который мог принадлежать исключительно мужчине, и широким ртом, в уголках которого вечно таится неуместная веселость… Даже необычный рост и массивная фигура, казалось, удивительно ему шли. Словно сама природа признавала, что он не из тех созданий, которые довольствуются полумерами.
 С самой первой встречи ей было не по себе в его присутствии. Хотя Аннабел никогда не видела его иначе, чем безупречно одетым и прекрасно владеющим собой, все же остро ощущала, что Хант в лучшем случае был лишь наполовину укрощен. Интуиция предупреждала, что за его издевательской манерой вести себя и лощеным фасадом скрывается человек, способный на тревожащие глубины страсти, а может, и на жестокость. И вряд ли он способен кому-то покориться.
 Она пыталась представить смуглое лицо Ханта, нависшее над ней, жаркое тавро его рта, руки, смыкающиеся на ее талии… все как раньше, если не считать того, что на этот раз она с готовностью отдастся его поцелую.
 Он всего лишь мужчина, нервно напомнила себе Аннабел. А поцелуй действительно ничего такого не значит. Но на тот момент, пока он будет длиться, между ними возникнет особая близость. Кроме того, после этого Саймон Хант при каждой новой встрече станет молчаливо злорадствовать. Вынести такое будет трудно.
 Девушка потерла лоб, который вдруг заныл, словно от удара битой.
 — Не можем мы просто проигнорировать все, что было, и понадеяться, что у него хватит воспитания не болтать на всех углах?
 — О да, как же, — саркастически фыркнула Лилиан. — Мистер Хант и хорошее воспитание, можно сказать, неотъемлемы друг от друга. Но не важно. Давай скрестим пальцы на удачу и станем выжидать… если твои нервы способны такое вынести.
 Аннабел, снова застонав, принялась массировать виски.
 — Ну хорошо. Я поговорю с ним сегодня. И… — она немного поколебалась, — и даже поцелую его, если уж так необходимо. Но посчитаю это более чем достаточной платой за подаренные мне платья.
 Губы Лилиан искривила довольная улыбка.
 — Уверена, что вы с мистером Хантом сумеете прийти к какому-то соглашению.
 Расставшись с подругами в холле, Аннабел поднялась к себе немного подремать, что, как она надеялась, восстановит ее силы перед вечерним балом. Матери нигде не было видно. Она скорее всего предпочла выпить чаю с приятельницами в нижнем салоне. Аннабел радовалась ее отсутствию, позволившему ей переодеться и умыться без необходимости отвечать на нежелательные вопросы. Хотя Филиппа была любящей и снисходительной родительницей, она вряд ли обрадовалась бы известию о столь непростительной проделке.
 Надев свежее белье, Аннабел улеглась на чистые простыни, но, к ее раздражению, боль в ноге мешала заснуть. Чувствуя себя усталой и раздраженной, она позвонила и велела горничной принести тазик с холодной водой. Опустила туда ногу и сидела добрых полчаса. Щиколотка сильно распухла. Нет, сегодня определенно несчастливый день!
 Сыпля проклятиями, она натянула чулок на бледную вспухшую плоть и медленно оделась, после чего снова позвонила горничной и попросила затянуть шнуровку корсета и застегнуть желтое шелковое платье.
 — Мисс, — пробормотала горничная, сочувственно глядя на осунувшееся лицо Аннабел, — вы не слишком хорошо выглядите. Может, вам что-нибудь принести? Экономка держит в чулане снадобье от женских недомоганий…
 — Нет, дело не в этом, — пробормотала Аннабел со слабой улыбкой. — Просто подвернула ногу.
 — В таком случае очень помогает настой из ивовой коры, — предложила девушка, застегивая длинный ряд пуговиц. — Сейчас побегу принесу. Выпьете его, а я тем временем сделаю вам прическу.
 — Да, спасибо.
 Аннабел стояла неподвижно, пока ловкие пальцы управлялись с пуговицами, а потом с облегченным вздохом опустилась на табурет перед туалетным столиком и уставилась на свое отражение в зеркале времен королевы Анны.
 — Понять не могу, как это я ее повредила. Меня трудно назвать неуклюжей.
 Горничная взбила отделку из золотистого тюля на рукавах.
 — Уже иду за чаем мисс. Вот увидите, вам сразу станет легче.
 Не успела она выйти, как в комнате появилась Филиппа и, улыбнувшись дочери, встала за ее спиной.
 — Прелестно выглядишь, дорогая.
 — А чувствую себя ужасно, — сухо сообщила Аннабел. — Сегодня во время прогулки с остальными старыми девами подвернула ногу.
 — Почему ты себя так унижаешь? — недоуменно спросила Филиппа. — Могла бы придумать более лестное наименование для вашей компании…
 — Но оно нам подходит, — усмехнулась Аннабел. — Если тебе будет легче, обещаю произносить его с легким налетом иронии.
 Филиппа вздохнула:
 — Боюсь, мои запасы иронии сильно истощились. Нелегко наблюдать, как ты борешься, хитришь, стараешься, в то время как другим девушкам твоего положения все преподносится на блюде. Видеть тебя в позаимствованных платьях, знать о том, какое бремя ты несешь. Ах, если бы только твой отец не умер и если бы у нас оставалось хотя бы немного денег…
 — Что рассуждать о том, чего нет и быть не может? — пожала плечами Аннабел.
 Филиппа легонько погладила дочь по голове.
 — Почему бы тебе сегодня не отдохнуть? Ляжешь, я положу тебе под ногу подушку, почитаю роман…
 — Не искушай, — с чувством перебила Аннабел. — Я бы ничего другого не желала, но не могу позволить себе такой роскоши. Нельзя пропускать ни единой возможности произвести впечатление на Кендалла.
 «И поторговаться с Саймоном Хантом», — мысленно добавила она, охваченная дурными предчувствиями.
 Выпив большую кружку настоя ивовой коры, Аннабел, почти не морщась, смогла спуститься вниз, хотя опухоль на ноге так и не спала. У нее оставалось время переброситься несколькими словами с Лилиан, прежде чем гости направились в столовую. Солнце разрумянило щеки Лилиан, а карие глаза в сиянии свечей казались коричневым бархатом.
 — Пока что лорд Уэстклиф делает все, чтобы игнорировать нас, — с улыбкой сообщила Лилиан. — Ты была права: отсюда проблем ждать не стоит. Остается мистер Хант.
 — Он не будет проблемой, — мрачно заверила Аннабел. — Я обещала поговорить с ним и сдержу слово.
 Лилиан ответила облегченным вздохом.
 — Ты просто лапочка, Аннабел.
 Когда гости расселись, Аннабел с удивлением обнаружила, что ее соседом оказался лорд Кендалл. В любом другом случае это было бы подарком судьбы, но именно сегодня Аннабел было не по себе. Она решительно не была способна вести умные беседы, когда щиколотка немилосердно ее донимала, а голова раскалывалась от боли. В довершение всех неприятностей Саймон Хант расположился почти напротив и выглядел отвратительно довольным собой. Мало того, ее еще и подташнивало, что мешало отдать должное восхитительным блюдам. Лишенная обычного здорового аппетита, она машинально ковыряла содержимое тарелки. И каждый раз, поднимая голову, натыкалась на пронизывающий взгляд Ханта и сжималась в ожидании очередной издевки. Однако к счастью, оказалось, что его немногочисленные реплики были абсолютно банальны, так что она страдала зря, и ужин прошел без особых инцидентов.
 Лакеи разносили последние блюда, когда из бального зала донеслась музыка, и Аннабел с облегчением поняла, что ее мучения на сегодня заканчиваются. Она была вполне счастлива сидеть в обществе остальных отверженных девиц и поберечь ногу, пока танцуют другие. Пожалуй, сегодня она слишком долго пробыла на солнце, и поэтому ей так нехорошо. А вот Лилиан и Дейзи выглядят на редкость энергичными и оживленными. К сожалению, бедняжке Эви пришлось выслушать резкую отповедь тетки, что не способствовало ее хорошему настроению.
 — Понимаешь, у нее от солнца высыпают веснушки, — с сожалением шепнула Дейзи Аннабел. — Тетя Флоренс сказала Эви, что после нашей прогулки она покроется пятнами, как леопард, и она не должна иметь с нами ничего общего, пока снова не приобретет нормальную внешность.
 Аннабел нахмурилась, ощутив прилив сочувствия к подруге.
 — Подлая тетушка Флоренс, — пробормотала она. — Очевидно, ее единственная в жизни цель — изводить Эви.
 — И она абсолютный талант в таких делах, — согласилась Дейзи и, внезапно уставившись куда-то за плечо Аннабел, охнула. Глаза ее сделались круглыми, как блюдца.
 — Берегись! Сюда идет мистер Хант! Я умираю от жажды, поэтому отправляюсь добыть немного пунша и оставляю вас обоих… э…
 — Лилиан тебе сказала, — мрачно заключила Аннабел.
 — Да, и мы с ней и с Эви безумно благодарны тебе за жертву, которую ты за нас приносишь.
 — Жертву, — повторила Аннабел, которой вовсе не понравилось звучание этого слова. — Немного сильно сказано, не так ли? Как сказала Лилиан, «не все ли равно, чьи это губы?».
 — Это она тебе так говорит, — лукаво шепнула Дейзи. — А нам с Эви призналась, что скорее умрет, чем поцелует мужчину, подобного мистеру Ханту.
 — Что… — начала Аннабел, но Дейзи, весело фыркнув, уже упорхнула.
 Начиная чувствовать себя жертвенной девственницей, которую вот-вот бросят в костер, она тем не менее вздрогнула, услышав низкий голос Саймона, от которого мороз пошел по спине.
 — Добрый вечер, мисс Пейтон, — насмешливо приветствовал он. — Вижу, вы для разнообразия решили одеться.
 Аннабел, сцепив зубы, повернулась к нему.
 — Должна признаться, мистер Хант, что поражена вашей сдержанностью за ужином. Я ожидала потока оскорбительных замечаний, и все же вы умудрились целый час вести себя как джентльмен.
 — О, это было нелегко, — мрачно кивнул он. — Но я решил предоставить честь непристойного поведения вам… — он деликатно помедлил, прежде чем докончить, — поскольку именно вам это так хорошо удается.
 — Мы с подругами не сделали ничего дурного.
 — Разве я сказал, что не одобряю ваших игр в костюмах Евы? — невинно осведомился он. — Наоборот, жалею, что не увидел больше, и думаю, что вам стоит заниматься этим каждый день.
 — О каком костюме Евы идет речь? — прошипела Аннабел. — На мне было белье.
 — Это вы называете бельем? — лениво бросил он.
 Девушка густо покраснела, униженная его бестактным замечанием.
 — Вы кому-то проговорились о том, что видели на лугу? — сухо спросила она.
 Очевидно, именно этого вопроса он ожидал, потому что губы изогнула медленная улыбка.
 — Пока нет.
 — Собираетесь рассказать?
 Хант долго обдумывал ответ, почти не скрывая, как наслаждается ситуацией.
 — Не то чтобы, но… — Он с сожалением пожал плечами. — Иногда в разговоре с посторонними, сам того не желая, проболтаешься…
 Аннабел презрительно прищурилась:
 — Что попросите за молчание?
 Хант притворился, будто шокирован ее прямолинейностью.
 — Мисс Пейтон, не считаете, что подобные дела следует обговаривать более дипломатично? Я предполагал, что столь утонченная леди обладает некоторым тактом и деликатностью…
 — У меня нет времени на дипломатию, — хмуро перебила Аннабел. — Очевидно, ваше молчание можно купить только взяткой.
 — Слово «взятка» имеет весьма негативный оттенок. Я предпочитаю именовать это «поощрение».
 — Ваше дело, — нетерпеливо отмахнулась она. — Давайте закончим с переговорами.
 — Договорились. — Лицо Ханта было совершенно серьезным, хотя в глубине глаз таился смех. — Полагаю, меня можно убедить не расписывать обществу ваше скандальное поведение, мисс Пейтон, при соответствующем поощрении.
 Аннабел замолчала, опустив ресницы и прикидывая, что ему сказать. Как только слова слетят с языка, обратной дороги не будет. Господи, ну почему именно ей выпало купить молчание Саймона Ханта?! И все из-за идиотской игры в раундерз, в которой она даже не хотела участвовать!
 — Будь вы джентльменом, — пробормотала она, — не стали бы ставить условия.
 Голос Ханта казался хриплым и прерывистым из-за едва сдерживаемого смеха.
 — Нет, я не джентльмен. Но хочу напомнить, что это не я бегал полуголым по лугу сегодня днем.
 — Да замолчите ли вы? — рассердилась Аннабел. — Что, если кто-то подслушает?
 Хант заинтересованно наблюдал за собеседницей.
 — Ну же, мисс Пейтон, повышайте ставки.
 Упорно глядя в стену за спиной Ханта, Аннабел, чувствуя, как уши горят так, что волосы едва не тлеют, выдавила:
 — Если пообещаете молчать, я позволю вам поцеловать меня.
 Продолжительное молчание, последовавшее за ее заявлением, было хуже казни. Вынудив себя поднять глаза, Аннабел поняла, насколько поражен Хант. Он таращился на нее, словно слышал незнакомую речь, перевести которую было некому.
 — Один поцелуй, — уточнила Аннабел, дрожа от нервного напряжения. — И не воображайте, что, если я пошла на это один раз, соглашусь и во второй.
 — Я полагал, что вы предложите танец. Вальс или кадриль, — ответил Хант с необычайной сдержанностью, тщательно подбирая слова.
 — Я думала об этом. Но поцелуй более целесообразен, не говоря уже о том, что кончается гораздо быстрее, чем вальс.
 — Только не мой.
 От этих тихих слов у нее подогнулись колени.
 — Не городите чушь, — отрезала она. — Обычный вальс длится не менее трех минут. Не можете.же вы тянуть поцелуй так долго!
 — Конечно, вам лучше знать, — с легкой запинкой ответил Хант. — Прекрасно, я принимаю ваше предложение. Один поцелуй за полное сохранение тайны. И учтите, только я решаю, где и когда это случится.
 — «Когда» и «где» будут определяться взаимным соглашением, — возразила Аннабел. — Главное, чтобы моя репутация не была запятнана: вряд ли я позволю вам скомпрометировать меня, выбрав неподходящее время и место.
 Хант издевательски ухмыльнулся:
 — Да, ничего не скажешь, торговаться вы умеете, мисс Пейтон! Помоги нам всем Боже, если вы когда-нибудь возымеете желание войти в мир бизнеса.
 — Нет, моя единственная мечта стать леди Кендалл, — с ядовитой учтивостью сообщила Аннабел, злорадно наблюдая, как меркнет его улыбка.
 — Это было бы несчастьем. Для вас и для Кендалла.
 — Идите к дьяволу, мистер Хант, — выдохнула она и отошла, игнорируя горячечную пульсацию в щиколотке.
 Пробираясь к задней террасе, она поняла, что с ногой стало хуже и теперь стрелы боли ударяли в колено.
 — Дьявол, — пробормотала она.
 Вряд ли в этом состоянии она далеко продвинется с лордом Кендаллом. Не так-то легко быть соблазнительной, когда хочется визжать и кататься по полу.
 Внезапно ощутив, как устала и измучена, Аннабел решила подняться к себе. Теперь, когда она выполнила просьбу подруг, можно лечь и надеяться, что к утру ей станет лучше.
 Но с каждым шагом боль усиливалась, и холодные струйки пота поползли по спине. Ей еще никогда не было так плохо. И дело было не только в ноге. Голова кружилась, а все тело надсадно ныло. В довершение всего содержимое желудка просилось наружу. Ей нужен воздух… следует как можно быстрее оказаться в прохладном полумраке и посидеть, пока тошнота не уймется. Дверь на заднюю террасу казалась ужасно далекой, и сквозь окутавшую ее мутную пелену пробивалась смутная мысль: она никогда до нее не доберется.
 К счастью, сестры Боумен, заметив, что Хант отошел, поспешили к подруге. Выжидательная улыбка на лице Лилиан мигом исчезла при виде ее искаженного лица.
 — Выглядишь ужасно! — воскликнула Лилиан. — Господи, что сказал тебе мистер Хант?
 — Согласился на поцелуй, — коротко ответила Аннабел, продолжая ковылять по направлению к террасе. Звон в ушах почти заглушал оркестр.
 — Если мысль об этом так тебя пугает… — начала Лилиан.
 — Дело не в поцелуе, — терпеливо объяснила Аннабел. — Моя щиколотка. Я подвернула ее днем и теперь едва хожу.
 — Почему ты ничего не сказала раньше? — немедленно взволновалась Лилиан, тонкой, но необычайно сильной рукой обхватив ее плечи. — Дейзи, беги к ближайшей двери и придержи ее, пока мы не выскользнем наружу.
 Сестры помогли ей выбраться на террасу, и Аннабел облегченно вытерла рукой вспотевший лоб.
 — Мне сейчас станет плохо, — простонала она, борясь с подступившей к горлу желчью. Нога болела так, словно попала под колесо кареты.
 — О Господи, не могу. Мне нельзя.
 — Все в порядке, — отмахнулась Лилиан, неумолимо таща ее к клумбе, украшавшей боковую лестницу террасы. — Никто тебя не увидит, дорогая. Мы с Дейзи тебе поможем.
 — Верно, — поддакнула Дейзи. — Истинные друзья никогда не погнушаются поддержать тебе голову, пока выблевываешь свои внутренности.
 Аннабел рассмеялась бы, не одолей ее рвотный спазм. К счастью, за ужином она почти не ела, так что все быстро закончилось. Желудок взорвался, и у нее не осталось выбора, кроме как сдаться. Отплевываясь и охая, она тихо простонала:
 — Прости. Мне так стыдно, Лилиан.
 — Не мели чушь, — спокойно ответила американка. — Ты бы сделала для меня то же самое, верно?
 — Ну конечно… но ты никогда не сотворишь такой глупости…
 — При чем тут глупость? — мягко спросила Лилиан. — Ты больна. Возьми лучше мой платок.
 Все еще нагнувшаяся над клумбой, Аннабел с благодарностью приняла отороченный кружевами квадратик батиста, но, ощутив запах духов, резко дернулась.
 — Брр… не могу. Запах. У тебя есть не надушенный платок?
 — Черт, — буркнула Лилиан извиняющимся тоном. — Дейзи, где твой платок?
 — Забыла, — призналась сестра.
 — Придется потерпеть, — велела Лилиан. — Это все, что у нас есть.
 — Возьмите этот, — посоветовал мужской голос.




 Глава 12


 Слишком измученная, чтобы заметить, что творится вокруг, Аннабел схватила чистый платок, на этот раз, к счастью, ничем не надушенный и разве что слегка пахнувший крахмалом, и вытерла лицо и рот, после чего выпрямилась и оказалась лицом к лицу с говорившим. Несчастный желудок медленно перевернулся еще раз при виде Саймона Ханта. Похоже, он последовал за ними на террасу, чтобы стать свидетелем ее унизительной рвоты.
 Ей хотелось умереть. Если бы она могла скончаться на месте и навсегда стереть в памяти Ханта отвратительную сцену!
 Но лицо Ханта было бесстрастным, только между бровями залегла тревожная морщинка. Аннабел покачнулась, и он едва успел удержать ее.
 — В свете нашего недавнего соглашения, — пробормотал он, — это крайне неприятно, мисс Пейтон.
 — О, убирайтесь, — простонала Аннабел, но тут же оперлась о его плечо, охваченная новой волной тошноты. Поспешно прижав платок к губам, она стала медленно дышать через нос, и, к счастью, дурнота немного улеглась. Зато ее охватила такая невероятная слабость, что, не будь здесь Ханта, она просто свалилась бы на пол. Господи, да что это с ней?!
 Хант немедленно сжал ее руки, не дав мешком свалиться на пол.
 — Мне показалось, что вы слишком бледны, — заметил он, осторожно отводя с ее мокрого лба прядь волос. — Что случилось, милая? Это только ваш желудок или что-то еще болит?
 Аннабел растерялась, услышав нежное обращение. К тому же джентльмен никогда, никогда в жизни не должен упоминать вслух, а тем более на людях, о таких вещах! Однако сейчас, в ее состоянии, было не до этикета. Сил хватало только на то, чтобы цепляться за лацканы его фрака.
 Сосредоточившись на его вопросе, она попыталась разобраться в хаосе своего несчастного тела.
 — Все болит, — прошептала девушка. — Голова, живот, но больше всего щиколотка.
 Она вдруг осознала, что губы онемели и почти не шевелятся, и облизнула их, встревоженная отсутствием чувствительности. Не будь она в таком состоянии, сразу заметила бы, что Хант уставился на нее с самым странным видом. Позже Дейзи опишет во всех подробностях, как заботливо обнимал ее Хант. Но сейчас Аннабел было так плохо, что она ничего вокруг не видела.
 — Спасибо за платок, сэр, — резко бросила Лилиан, шагнув вперед, чтобы увести подругу. — Но теперь вы можете идти, поскольку мы с сестрой вполне способны позаботиться о мисс Пейтон.
 Но Хант проигнорировал ее уверения и продолжал поддерживать Аннабел, с тревогой глядя в побелевшее лицо.
 — А что с вашей ногой? — спросил он.
 — Думаю, подвернула во время игры.
 — Я видел, что за ужином вы ничего не пили.
 Он приложил ладонь к ее лбу, очевидно, проверяя, нет ли жара. Жест показался ей удивительно фамильярным и интимным.
 — Вы что-то пили до этого?
 — Если вы имеете в виду вино или что-то покрепче, то нет. — Тело Аннабел медленно клонилось к земле, словно разум больше не имел власти над ее конечностями. — Но я пила настой ивовой коры.
 Теплая ладонь Ханта легла на ее щеку, словно утешая. Но ей было ужасно холодно…
 Аннабел трясло в ознобе, несмотря на то, что платье было влажным от пота. Наслаждаясь идущим от Ханта теплом, она едва сдерживалась, чтобы не зарыться в его фрак, как маленький измученный зверек.
 — М-мне холодно, — прошептала она, и он немедленно прижал ее к себе.
 — Держитесь за меня, — велел он, умудрившись, не выпуская Аннабел, сбросить фрак и закутать ее. Девушка неразборчивым шепотом поблагодарила его.
 Раздраженная видом подруги в объятиях их злейшего врага, Лилиан нетерпеливо бросила:
 — Послушайте, мистер Хант, мы с сестрой…
 — Немедленно найдите миссис Пейтон, — перебил Хант негромко, но властно. — И передайте лорду Уэстклифу, что мисс Пейтон срочно необходим доктор. Он знает, за кем послать.
 —А вы что собираетесь делать? — допытывалась Лилиан, явно не привыкшая получать приказы от посторонних. Хант чуть прищурился.
 — Я отнесу мисс Пейтон в ее комнату по лестнице для слуг. Ваша сестра пойдет с нами, чтобы избежать упреков в нарушении приличий.
 — Это показывает, как мало вы знаете о приличиях, — фыркнула Лилиан.
 — Я не собираюсь обсуждать с вами эти вопросы. Попытайтесь быть полезной хоть раз в жизни! Идите!
 После напряженной паузы взбешенная Лилиан повернулась и направилась к дверям зала.
 — Ну и ну! — ахнула потрясенная Дейзи. — По-моему, никто до сих пор не смел говорить с моей сестрой в таком тоне. В жизни не встречала человека храбрее, чем вы, мистер Хант.
 Вместо ответа Хант нагнулся, осторожно подхватил Аннабел под коленки и легко поднял, сжимая в объятиях дрожащее тело. Ощущение было совершенно непривычным: до этой минуты Аннабел еще никогда не лежала на руках у мужчины.
 — Я… наверное, я могу идти, — выдавила она.
 — Вы не в состоянии спуститься с террасы, — коротко объяснил Хант. — Позвольте мне проявить рыцарскую сторону моей натуры. Вы можете обнять меня за шею?
 Аннабел повиновалась, счастливая, что кто-то позаботился о ней. Поддавшись искушению, она положила голову ему на плечо и обвила рукой шею. Когда он нес ее вниз, она ощутила игру мускулов под тонкой тканью сорочки.
 — Я и не думала, что в вашей натуре есть рыцарская сторона, — заметила она, стуча зубами. — С-считала вас абсолютным негодяем.
 — Не понимаю, откуда у людей подобное мнение обо мне, — хмыкнул он. — Я всегда был трагически не понят людьми.
 — Но я по-прежнему считаю вас негодяем.
 Хант снова ухмыльнулся и перехватил ее поудобнее.
 — Очевидно, болезнь не затмила в вас способности ясно мыслить.
 — Почему вы помогаете мне после того, как я послала вас к дьяволу? — прошептала она.
 — У меня эгоистичный интерес в сохранении вашего здоровья. Хочу, чтобы вы были в прекрасной форме, когда я потребую свой долг, — серьезно ответил Хант, продолжая спускаться. Двигался он с поразительной грацией — не танцовщика, а вышедшего на охоту тигра. Теперь, когда его лицо было так близко, Аннабел невольно заметила, что никакое бритье не могло уничтожить темной щетины на лице. Пытаясь держаться покрепче, Аннабел сдвинула руку чуть дальше и коснулась кончиками пальцев завивавшихся на затылке волос.
 «Какая жалость, что мне так плохо, — подумала она. — Если бы не озноб, слабость и боль, я, наверное, могла бы наслаждаться его заботой и силой».
 Добравшись до тропинки, которая вела к дому, Хант подождал, пока Дейзи не обгонит их.
 — Запомните, лестница для слуг, — бросил он, и девушка кивнула:
 — Я знаю, где вход. Только… послушайте, я никогда не слышала, чтобы больная нога вызывала такую рвоту.
 — Подозреваю, что тут дело гораздо хуже, чем просто вывихнутая нога.
 — Думаете, это настой ивовой коры? — спросила Дейзи.
 — Нет, вряд ли ивовая кора вызвала бы такую реакцию. Я примерно представляю, в чем дело, но не могу подтвердить свои подозрения, пока мы не поднимемся в комнату мисс Пейтон.
 — И каким образом вы намереваетесь подтверждать свои подозрения? — настороженно спросила Аннабел.
 — Я всего лишь хочу взглянуть на вашу щиколотку, — улыбнулся Хант. — Не находите, что я заслужил такую привилегию, после того как тащил вас по лестнице?
 Как оказалось, лестница не была для него особенным препятствием. Когда они добрались до верхней площадки, у него даже дыхание не участилось. Аннабел заподозрила, что он мог бы пронести ее через полстраны, не вспотев при этом. Она так ему и сказала, но он преспокойно объяснил:
 — В молодости я работал в лавке отца. Приходилось с утра до вечера таскать на плечах туши коров и свиней. Правда, носить вас куда приятнее.
 — Как мило, — с трудом выговорила девушка, закрыв глаза. — Каждая женщина мечтает, чтобы мужчина предпочел ее дохлой корове.
 Хант затрясся от смеха и повернулся, чтобы не ударить ее ногу о дверную раму. Дейзи открыла дверь и посторонилась, с тревогой наблюдая, как Хант несет Аннабел к кровати.
 — Ну вот, — объявил он, укладывая ее на парчовое покрывало и подкладывая ей под спину еще одну подушку.
 — Спасибо, — прошептала она, глядя в темные, опушенные густыми ресницами глаза.
 — Мне нужно посмотреть вашу ногу, — твердо объявил он.
 Сердце Аннабел, казалось, остановилось, а когда забилось снова, пульс был совсем слабым и чересчур отрывистым.
 — Я лучше подожду, пока не придет доктор.
 — Я не спрашиваю разрешения.
 Игнорируя ее протесты, Хант потянулся к подолу юбки.
 — Мистер Хант! — возмутилась Дейзи, спеша к кровати. — Как вы смеете?! Мисс Пейтон больна, и если вы немедленно не уберете руки…
 — Пригладьте перышки, — иронически усмехнулся Хант. — Я не собираюсь бросить тень на девическую добродетель мисс Пейтон. Во всяком случае, пока. — Он перевел взгляд на бледное лицо Аннабел. — Не двигайтесь. Как ни очаровательны ваши ножки, все же они не смогут зажечь во мне лихорадку…
 Договорить он не успел, потому что как раз в этот момент поднял ее юбку и тихо охнул при виде чудовищно распухшей ноги.
 — Черт! Подумать только, до этого момента я считал вас достаточно разумной женщиной! Почему вы спустились вниз в таком состоянии?
 — О, Аннабел, — вторила Дейзи, — твоя нога просто ужасно выглядит!
 — Но в начале вечера все было не так уж плохо, — оправдывалась Аннабел. — За последние полчаса все изменилось к худшему.
 Но тут Хант приподнял подол еще выше, и она вскрикнула не столько от боли, сколько от тревоги:
 — Что вы делаете? Дейзи, не позволяй ему…
 — Снимаю ваш чулок, — пояснил Хант. — И советовал бы мисс Боумен не вмешиваться.
 Дейзи, нахмурившись, подошла ближе.
 — А я советовала бы вам быть поосторожнее, мистер Хант, — нашлась она. — Я не собираюсь стоять и смотреть, как вы пристаете к моей подруге.
 Хант ответил взглядом, полным нескрываемой иронии, и, поддев подвязку Аннабел, осторожно развязал.
 — Мисс Боумен, через несколько минут здесь будет полно народу, включая миссис Пейтон, лорда Уэстклифа и вашу упрямую сестрицу, не говоря уже о докторе. Даже столь признанному распутнику, каковым я являюсь, требуется больше времени, чтобы овладеть кем-то.
 Выражение его лица внезапно смягчилось, но каким бы нежным ни было прикосновение, Аннабел все равно охнула от боли. Он принялся ловко скатывать ее чулок, едва прикасаясь к ноге кончиками пальцев, но кожа была такой чувствительной, что даже легчайшее касание жгло огнем.
 — Держитесь, милая, — пробормотал он, стягивая полоску шелка с больной ноги.
 Аннабел, кусая губы, наблюдала, как склоняется над щиколоткой темная голова. Он осторожно повернул ногу, стараясь не трогать ее больше, чем необходимо. И замер, не сводя глаз с какой-то точки.
 — Так я и думал.
 Подавшись вперед, Дейзи последовала его примеру.
 — Что это за странные метки?
 — Укус гадюки, — сдержанно пояснил Хант и засучил рукава, обнажив мускулистые, покрытые темной порослью руки.
 Девушки потрясенно уставились на него.
 — Меня укусила змея?! — ошеломленно переспросила Аннабел. — Но как? Когда? Должна же я была что-то почувствовать, верно?
 Хант сунул руку в карман фрака, в который все еще была завернута Аннабел, и стал что-то искать.
 — Иногда люди не замечают, что их укусили. В это время года леса Гемпшира кишат гадюками. Возможно, все случилось во время вашей сегодняшней прогулки.
 Найдя наконец то, что искал, Хант вытащил маленький складной нож и раскрыл. Аннабел съежилась от страха.
 — Что вы делаете?
 Хант схватил чулок и располосовал надвое.
 — Жгут, — коротко бросил он.
 — В-вы всегда носите с собой нож?
 Недаром она находила в нем что-то от пирата! Теперь, с засученными рукавами и с ножом в руках, он казался настоящим разбойником!
 Усевшись рядом, Хант опустил ее юбку до колен и стал затягивать импровизированный жгут.
 — Почти всегда, — сухо сообщил он, сосредоточившись на работе. — Как сын мясника, я обречен на вечную любовь к ножам.
 — Мне в голову не приходило…
 Аннабел осеклась и вскрикнула от боли. Хант мучительно поморщился.
 — Простите, — прошептал он, осторожно захлестывая другую половину чулка чуть ниже места укуса. Теперь он старался говорить громче, чтобы немного отвлечь ее от страданий. — Вот что получается, когда надеваешь на прогулки такую хлипкую обувь. Вы, должно быть, наступили на гадюку, мирно гревшуюся на солнышке… Увидев столь хорошенькую щиколотку, она не смогла устоять перед искушением ее попробовать. — И, немного помолчав, он пробормотал что-то вроде «Не могу сказать, что осуждаю ее».
 Нога пульсировала и горела так, что на глаза выступили слезы. Стараясь не заплакать, Аннабел вцепилась ногтями в покрывало.
 — Но почему нога разболелась сейчас, если укусили меня днем?
 — Яд действует только через несколько часов, — вздохнул Хант. — Мисс Боумен, найдите слугу и скажите, что нам необходим отвар листьев подмаренника. Немедленно.
 — А что такое подмаренник? — с подозрением осведомилась Дейзи.
 — Такое растение. Экономка держит запас сухих листьев в чулане с тех пор, как в прошлом году главного садовника укусила гадюка.
 Дейзи помчалась исполнять приказ, оставив их наедине.
 — А что случилось с садовником? — выдавила Аннабел, выбивая зубами дробь. Озноб был таким сильным, словно ее окунули в ледяную воду. — Он умер?
 Лицо Ханта не изменилось, но она почувствовала, что вопрос его испугал.
 — Нет, — мягко сказал он, придвинувшись еще ближе. — Нет, милая…
 Взяв ее дрожащую руку в свою, он стал греть похолодевшие пальцы.
 — В гемпширских гадюках недостаточно яда, чтобы убить кого-то размером больше кошки или очень маленькой собаки. Не волнуйтесь, все обойдется. Конечно, следующие несколько дней придется помучиться, но потом станет легче.
 Несмотря на боль, Аннабел чувствовала тепло его взгляда.
 — Вы не пытаетесь меня утешить? — встревожено спросила она.
 Хант, наклонившись, погладил ее по влажным волосам. Прикосновение было легким и ласкающим.
 — Я никогда не лгу из сострадания, — поклялся он, улыбаясь. — Один из моих бесчисленных недостатков.
 Дейзи, отдав распоряжения лакею, поспешила назад и, вскинув тонкие черные брови при виде Ханта, наклонившегося над Аннабел, сухо осведомилась:
 — Может, стоит разрезать место укуса, чтобы выпустить яд?
 Аннабел послала ей предостерегающий взгляд, прежде чем прохрипеть:
 — Не подавай ему опасных идей, Дейзи!
 Хант на миг поднял голову.
 — Поздно, — вздохнул он и вновь повернулся к Аннабел, с тревогой замечая, как часто и тяжело она дышит. — Трудно дышать?
 Аннабел кивнула, стараясь втянуть побольше воздуха в легкие, которые, казалось, ссохлись до трети прежнего размера. С каждым вздохом грудь все туже обхватывала невидимая стальная лента, пока она не испугалась, что ребра вот-вот треснут.
 Хант легонько дотронулся до ее лица. Провел пальцем по пересохшим губам.
 — Откройте рот, — велел он и, приглядевшись, объявил: — Язык еще не распух, так что все будет в порядке. Но корсет нужно снять. Повернитесь на живот.
 Прежде чем Аннабел успела ответить, Дейзи негодующе запротестовала:
 — Это я помогу Аннабел снять корсет. Выйдите, пожалуйста!
 — Не поверите, но я и раньше видел женские корсеты, — саркастически сообщил он.
 Дейзи закатила глаза.
 — Не притворяйтесь бестолковее, чем есть на самом деле, — отрезала она. — Я не о вас беспокоюсь! Мужчинам неприлично снимать корсеты с женщин ни при каких обстоятельствах, за исключением угрожающих жизни, чего, как вы сами заверили, нет.
 — Черт возьми, женщина…
 — Ругайтесь сколько хотите, — неумолимо заявила Дейзи. — В этом моя старшая сестра в любое время даст вам сто очков вперед! — И с этими словами она гордо выпрямилась во все свои пять футов и сомнительный дюйм, произведя, к сожалению, весьма незначительное впечатление на Ханта. — Корсет мисс Пейтон останется на месте, пока вы не покинете комнату.
 Хант глянул на Аннабел, которой уже было все равно, кто снимет корсет, лишь бы вдохнуть немного воздуха.
 — Ради Бога! — нетерпеливо обронил он и, направившись к окну, повернулся к ним спиной. — Скорее. Я не смотрю.
 Сообразив, что дальнейших уступок не дождется, Дейзи подбежала к кровати, сбросила фрак и подняла подол юбки Аннабел.
 — Я развяжу шнуровку и стащу его, не снимая платья, — пообещала она, — так что ты останешься прикрытой.
 Язык не слушался Аннабел, иначе она объяснила бы, что все соображения скромности бледнеют по сравнению с необходимостью дышать. Громко кашляя, она с трудом повернулась на бок и почувствовала, как пальцы Дейзи скользят по шелку бального платья. Легкие сводило спазмами, и перед глазами Аннабел все поплыло. Мучительно застонав, она схватилась за горло.
 Дейзи выругалась, как портовый грузчик.
 — Мистер Хант, боюсь, мне придется позаимствовать ваш нож: шнуровка запуталась, и я не могу… ой!
 Не успела она оглянуться, как Хант метнулся к ним, бесцеремонно оттолкнул Дейзи и принялся возиться с корсетом. Несколько взмахов ножом, и немилосердное давление внезапно ослабло.
 Хант сдернул сковавший ее корсет, оставив в качестве преграды между ее наготой и его взглядом всего лишь тонкую сорочку. В нынешнем состоянии Аннабел это мало беспокоило. Однако в глубине души она сознавала, что позже умрет от стыда.
 Повернув Аннабел на спину легко, как тряпичную куклу, Хант нагнулся.
 — Не старайтесь так усердно, милая. — Его ладонь легла на верхнюю часть ее груди. Глядя в ее испуганные глаза, он принялся легонько растирать кожу. — Медленно. Только сначала расслабьтесь.
 Не в силах отвернуться, Аннабел старалась последовать его совету, но горло сжималось при каждой попытке вдохнуть воздух. Значит, ей суждено умереть от удушья.
 Но Хант не собирался сдаваться.
 — Все будет хорошо. Главное — дышать, как можно медленнее. Вот так.
 Тяжесть руки на груди каким-то образом помогала ей выжить, словно он имел силу вернуть легким нормальный ритм работы.
 — Сейчас самый страшный момент. Дальше будет легче, — пообещал он.
 — Я рада, — попробовала съязвить она, но даже это слабое усилие заставило ее задохнуться и икнуть.
 — Не разговаривайте. Просто дышите. Еще один длинный, медленный вздох, молодец.
 Аннабел постепенно отдышалась, и паника улеглась. Он прав: лучше, когда она не прилагает усилий.
 Звук ее неровного дыхания перекрывала завораживающая мягкость его голоса.
 — Вы правы, — пробормотала она.
 Его рука продолжала медленно растирать ее грудь. В его прикосновении не было ничего чувственного: она могла быть ребенком, которого он утешал.
 Аннабел была поражена. Кому придет в голову, что Саймон Хант способен на такую доброту?!
 Изнемогавшая от смущения и благодарности, Аннабел потянулась к его руке. Она была так слаба, что даже этот жест потребовал всех ее сил. Полагая, что она хочет его оттолкнуть, Хант было отнял ладонь, но ощутил, как она сжимает его пальцы, и замер.
 — Спасибо, — прошептала Аннабел.
 Ее прикосновение поразило Ханта, который явно не знал, что делать. Он с видом человека, пытающегося решить сложную головоломку, смотрел не в ее лицо, а на тонкие пальцы, переплетенные с его собственными. Он не смел пошевелиться, стараясь продлить мгновение. Опущенные ресницы скрывали выражение глаз.
 Аннабел облизнула сухие губы, обнаружив, что по-прежнему ничего не чувствует.
 — У меня лицо онемело, — пожаловалась она, выпустив его руку.
 Хант сухо усмехнулся.
 — Подмаренник поможет, — пообещал он, проводя пальцем по ее щеке: жест, который нельзя было назвать иначе, как лаской. — Кстати… — Он оглянулся, словно только сейчас вспомнив о присутствии Дейзи. — Мисс Боумен, этот чертов лакей принесет наконец…
 — Уже принес, — перебила Дейзи, отходя от двери с подносом в руках. Очевидно, эти двое были слишком поглощены друг другом, чтобы услышать стук. — Экономка посылает отвар подмаренника, который, нужно сказать, отвратительно воняет, а также маленькую бутылочку чего-то, что лакей назвал настойкой крапивы. И похоже, доктор уже прибыл и в любую минуту может оказаться здесь, а это означает, что вам нужно уходить, мистер Хант.
 — Рано, — бросил он, упрямо выдвинув подбородок.
 — Сейчас, — настойчиво повторила Дейзи. — По крайней мере подождите за дверью. Ради Аннабел. Она будет навеки опозорена, если вас здесь застанут.
 Губы Ханта дернулись.
 — Аннабел, вы хотите, чтобы я ушел?
 Честно говоря, она не хотела. Мало того, испытывала совершенно идиотское желание просить его остаться. О, какой странный оборот событий! Непонятно, почему вышло так, что она жаждет общества презираемого ею человека. Но за последние несколько минут между ними установилась хрупкая связь, и она, сама не понимая отчего, не могла вымолвить ни «да», ни «нет».
 — Я буду дышать, как вы велели, — прошептала она наконец. — Вам, наверное, в самом деле лучше уйти.
 Хант кивнул.
 — Подожду в коридоре, — проворчал он, вставая и жестом подзывая Дейзи. — Аннабел, пейте отвар, каким бы мерзким на вкус он ни был. Или я вернусь и волью его вам в рот.
 Он подхватил фрак и вышел.
 Дейзи, облегченно вздохнув, поставила поднос на тумбочку у кровати.
 — Слава Богу. Я до последнего боялась, что не смогу заставить его уйти. Ну вот. Давай подниму тебя чуть повыше и подложу под спину еще одну подушку.
 Она ловко приподняла ее, выказав удивительные познания в уходе за больными, взяла большой керамический кувшин, наполненный дымящейся жидкостью, и прижала носик к губам Аннабел.
 — Пей, дорогая.
 Аннабел глотнула горькой коричневой гадости и поперхнулась.
 — Фу!
 — Еще, — неумолимо велела Дейзи.
 Аннабел снова выпила. Ее губы почти не двигались, и она даже не заметила, что часть снадобья вылилась. Хорошо, что Дейзи взяла с подноса салфетку и промокнула ее подбородок! Аннабел осторожно пощупала застывшее, словно замороженное лицо.
 — К-какое противное ощущение, — промямлила она заплетающимся языком. — Во рту словно вата. Дейзи… только не говори, что пока мистер Хант был здесь, у меня текла слюна изо рта!
 — Конечно, нет, — немедленно заверила она, — иначе я бы что-то сделала! Настоящая подруга не должна позволять другой подруге так унижаться в присутствии мужчины, даже такого, которому вовсе не хочешь понравиться.
 Успокоенная, Аннабел заставила себя выпить еще подмаренника, у которого был вкус пережженного кофе. Может, это было игрой воображения, но ей показалось, что стало чуточку легче.
 — Должно быть, Лилиан никак не может найти твою мать, — продолжала Дейзи. — Понять не могу, что их так задержало. — Немного отстранившись, она весело сверкнула глазами и призналась: — Но честно говоря, я даже обрадовалась. Если бы они появились сразу, мне не удалось бы увидеть превращения мистера Ханта из большого злого волка в… ну… в довольно славного волка.
 Аннабел нерешительно рассмеялась.
 — Да, это что-то, верно?
 — И не говори. Надменный… и такой властный! Совсем как персонаж из этих бульварных романов, которые мама вечно вырывает у меня из рук. Какое счастье, что я была здесь, иначе он, возможно, сорвал бы с тебя все, вплоть до панталон!
 Продолжая болтать, она заставила Аннабел выпить еще отвара и снова промокнула подбородок.
 — Знаешь, никогда не думала, что скажу это, но мистер Хант не так ужасен, как казалось.
 Аннабел подвигала губами, обнаружив, что чувствительность понемногу возвращается.
 — Да. И он, как оказалось, на что-то годен. Но не воображай, что преображение продлится вечно.




 Глава 13


 Минуты через две Саймон увидел процессию, состоявшую из доктора, лорда Уэстклифа, миссис Пейтон и Лилиан Боумен. Прислонившись плечом к стене, он окинул их оценивающим взглядом. Втайне его веселила ощутимая неприязнь между Уэстклифом и мисс Боумен, чья очевидная взаимная вражда выдавала недавно случившуюся ссору. Во всяком случае, обмен мнениями произошел, вот только к чему это приведет?
 Доктор, почтенный старик, вот уже около тридцати лет лечивший Уэстклифа и его родственников, Марсденов, с непоколебимым спокойствием осмотрел Саймона глубоко посаженными глазами.
 — Мистер Хант, мне сказали, что вы помогли молодой даме добраться до комнаты.
 Саймон кратко описал состояние Аннабел и симптомы, предпочтя опустить, что именно он, а не Дейзи, обнаружил следы от укуса на ноге девушки. Миссис Пейтон, побелев от страха, молча его слушала. Лорд Уэстклиф, нахмурившись, что-то ей прошептал. Женщина кивнула и рассеянно его поблагодарила. Саймон предположил, что Уэстклиф пообещал сделать все возможное для выздоровления больной.
 — Разумеется, я не могу подтвердить мнение мистера Ханта, пока не осмотрю молодую леди, — объявил доктор, выслушав Ханта. — Однако посоветовал бы немедленно сделать отвар подмаренника на случай, если болезнь действительно была вызвана укусом гадюки…
 — Она уже пьет отвар, — перебил Саймон. — Я послал за ним четверть часа назад.
 Доктор воззрился на него с тем особым раздражением, которое приберегал исключительно для тех, кто осмеливался ставить диагноз, не имея диплома врача.
 — Подмаренник — сильное средство, мистер Хант, и скорее всего может причинить вред, если пациент не подвергся нападению змеи. Вам следовало подождать осмотра доктора, прежде чем применять столь решительные меры.
 — Симптомы отравления змеиным ядом трудно спутать с чем-то, — нетерпеливо отмахнулся Саймон. Вместо того чтобы стоять тут, старому болтуну следовало бы приступить к своим обязанностям! — А я хотел возможно скорее облегчить страдания мисс Пейтон.
 Мохнатые седые брови сошлись на переносице.
 — Вы так уверены в собственных суждениях, — язвительно заметил он.
 — Да, — ответил Саймон не моргнув глазом.
 Граф вдруг тихо хмыкнул и положил руку на плечо доктора.
 — Боюсь, сэр, этот спор может длиться вечно, особенно если попытаетесь убедить моего друга, что он может быть в чем-то не прав. «Упертый» — вот самый мягкий из эпитетов, которым можно охарактеризовать мистера Ханта. Заверяю, что гораздо лучше приложить энергию к излечению мисс Пейтон.
 — Вероятно, вы правы, — сухо отозвался доктор. — Хотя в свете смелых диагнозов мистера Ханта можно посчитать, что мое присутствие вряд ли здесь необходимо.
 И с этой саркастической репликой старик вошел в комнату, сопровождаемый миссис Пейтон и Лилиан.
 Оставшись наедине с Уэстклифом, Саймон выразительно закатил глаза.
 — Желчный старый ублюдок, — пробормотал он. — Неужели вы не могли послать за кем-то, не столь древним? Сомневаюсь, что он способен нормально видеть и слышать, для того чтобы вынести чертов диагноз!
 Граф с веселой снисходительностью изогнул черную бровь.
 — Он лучший в Гемпшире доктор. Пойдем вниз, выпьем по глотку бренди.
 Саймон повернул голову в сторону закрытой двери.
 — Позже.
 — Ах простите, — протянул Уэстклиф беспечным, чересчур любезным тоном. — Ну, разумеется, будете торчать у двери, как бродячая собака, в надежде получить кухонные объедки. Я отправляюсь в кабинет. Будьте пай-мальчиком и поскорее сообщите новости.
 Саймон ответил холодным взглядом и оттолкнулся от стены.
 — Так и быть, — раздраженно буркнул он. — Идем.
 Граф удовлетворенно кивнул:
 — Доктор представит полный отчет после того, как осмотрит мисс Пейтон.
 Спускаясь вслед за Уэстклифом по широкой лестнице, Саймон мрачно размышлял о своем поведении. Странное, очень странное ощущение, когда слушаешься не разума, а эмоций… и это ему не нравилось. Но какая разница? Стоило осознать, что Аннабел больна, и в душе появилась болезненная пустота, словно сердце похитили, чтобы получить выкуп. Он твердо знал, что сделает все возможное ради ее покоя и безопасности. А в те моменты, когда Аннабел начала задыхаться, глядя на него полными ужаса глазами, он был готов на любое безумство. Любое.
 Помоги ему Господи, если Аннабел когда-нибудь поймет, какую власть взяла над ним… власть, представляющую серьезную угрозу его гордости и самообладанию. Он хотел владеть каждой частичкой ее тела и души всеми возможными и воображаемыми способами. Разверзшаяся перед ним пропасть, пропасть, в которую завела его страсть, ужасала Саймона. И никто из его знакомых, а меньше всех Уэстклиф, не поймет. Уэстклиф всегда твердо держал в узде свои эмоции и желания, выказывая искреннее презрение тем, кто выставлял себя глупцом во имя любви.
 Не то чтобы это была любовь… Саймон не собирался заходить так далеко. И все же это, чему не было названия, намного превосходило обычную похоть.
 Заставив себя превратить лицо в бесстрастную маску, Саймон вошел в кабинет Уэстклифа, маленькую, скромно обставленную комнату, отделанную сверкающими дубовыми панелями и украшенную только рядом витражей по одной стене. Это помещение с массивной неудобной мебелью казалось очень неуютным и в то же время было пропитано мужским духом и весьма подходило для того, чтобы курить, пить и вести откровенные разговоры. Устроившись на жестком стуле рядом с письменным столом, Саймон принял у друга рюмку с бренди, опрокинул, не почувствовав вкуса, снова протянул руку и молча кивнул в знак благодарности.
 И прежде чем Уэстклиф пустился в рассуждения о странностях его поведения, Саймон попытался его отвлечь.
 — Похоже, вы никак не поладите с мисс Боумен, — заметил он.
 Упоминание о Лилиан Боумен в качестве отвлекающей тактики великолепно сработало: Уэстклиф ответил раздраженным ворчанием.
 — Это невоспитанное отродье посмело намекнуть, будто в несчастье мисс Пейтон есть моя вина, — объявил он, наливая себе бренди.
 Саймон поднял брови:
 — И каким же это образом?
 — Мисс Боумен, похоже, считает, что, как хозяин дома, я должен был сделать все, чтобы мое поместье, как она выразилась, не подвергалось нашествию «ядовитых рептилий».
 — И что вы ответили?
 — Я указал мисс Боумен, что гостей, которые, выходя на природу, предпочитают оставаться одетыми, змеи обычно не кусают.
 Саймон не сдержал улыбки.
 — Все естественно. Мисс Боумен волнуется за подругу.
 Уэстклиф мрачно кивнул:
 — Она не может позволить себе потерять хотя бы одну, поскольку у нее подруг не так уж много.
 Саймон, продолжая улыбаться, опустил глаза.
 — Но у вас тоже выдался трудный вечер, — ехидно заметил Уэстклиф. — Сначала пришлось нести наверх упругое юное тело мисс Пейтон, потом исследовать больную ногу. До чего же, должно быть, неприятно!
 Саймону сразу стало не до веселья.
 — Я не сказал, что осматривал ее ногу.
 Граф проницательно уставился на него.
 — А это и не обязательно. Я слишком хорошо знаю вас, чтобы вообразить, будто вы упустили такую возможность.
 — Признаю, что взглянул на ее щиколотку, а также разрезал шнуровку корсета, когда стало очевидно, что она задыхается, — вызывающе пояснил Саймон, словно подстрекая графа возразить.
 — Заботливый паренек, — фыркнул Уэстклиф.
 Саймон раздраженно поморщился:
 — Как вам ни сложно поверить, но я не получил чувственного удовольствия при виде страдающей женщины.
 Уэстклиф, развалясь на стуле, продолжал рассматривать собеседника с холодным изумлением, от которого у Саймона, фигурально говоря, шерсть встала дыбом.
 — Надеюсь, вы не настолько глупы, чтобы влюбиться в подобное создание. Вы знаете мое мнение о мисс Пейтон…
 — Да, вы постоянно его выражаете.
 — А кроме того, — продолжал граф, — не хотелось бы видеть, как один из немногих здравомыслящих людей, которых я знаю, превращается в болтливого идиота, засоряющего атмосферу слезливыми нежностями…
 — Я не влюблен.
 — Но все же с вами что-то творится, — настаивал Уэстклиф. — За все годы нашего знакомства я ни разу не видел у вас столь слащаво-сентиментальной физиономии, как сегодня, когда вы стояли у двери ее спальни.
 — Я выказывал обычное сострадание к такому же человеческому существу, как мы все.
 — Ну да, — фыркнул граф, — и в чьи панталоны вам не терпится залезть. По-моему, у вас так руки и чешутся.
 Откровенная точность описания снова вызвала у Саймона нерешительную улыбку.
 — Два года назад чесались, — признался он. — А теперь все это превратилось в настоящую горячку.
 Тяжко застонав, Уэстклиф потер узкую переносицу.
 — Боже, до чего мне противно видеть, как друг слепо шагает в пропасть с крутого обрыва! Ваша слабость, Хант, заключается в неспособности устоять против вызова. Даже если вызов вас не достоин.
 — А мне нравится отвечать на вызов! — воскликнул Саймон, вертя в руках рюмку. — Но это не имеет ничего общего с моим интересом к ней.
 — Сколько можно, — пробормотал граф. — Либо выпейте бренди, либо перестаньте с ним забавляться. Вы испортите несчастное спиртное, крутя его во все стороны.
 Саймон невесело усмехнулся:
 — Что значит, «испортите бренди»? Нет, не объясняйте: мой провинциальный разум не в силах это объять. — Он послушно глотнул и отставил рюмку. — Итак, о чем мы… ах да, о слабостях. Прежде чем продолжать разговор, я хочу, чтобы вы признали существование в своей жизни тех моментов, когда вы отдавали предпочтение желанию над здравым смыслом. Потому что, если такого не было, значит, дальнейшая дискуссия бесполезна.
 — Ну разумеется, такие моменты были. Как у всякого мужчины старше двенадцати лет. Но цель высшего интеллекта — уберечь нас от постоянного повторения подобных ошибок…
 —А вот это моя проблема, — резонно заметил Саймон. — Мне высший интеллект ни к чему. Я вполне обхожусь своим, низшим.
 Граф скрипнул зубами.
 — Поймите, Хант, есть вполне определенная причина, по которой мисс Пейтон и ее подружки-резвушки до сих пор не замужем. Они — ходячее несчастье. Если события этого дня еще вас в этом не убедили, значит, вы безнадежны.
 Как и предсказал Саймон Хант, следующие несколько дней были для Аннабел далеко не самыми приятными. Она хорошо изучила вкус отвара подмаренника, который по предписанию доктора приходилось пить сначала каждые четыре часа, а потом — каждые шесть. Снадобье облегчало страдания от змеиного яда, но желудок ее постоянно бунтовал. Она ужасно устала и все же не могла спать и, хотя умирала от скуки, не могла сосредоточиться ни на одном занятии больше чем на несколько минут. Правда, подруги делали все возможное, чтобы развеселить ее и поддержать, и за это Аннабел была им крайне благодарна. Эви сидела у ее постели и читала вслух бульварный роман, позаимствованный из библиотеки графа. Дейзи и Лилиан прибегали, чтобы поделиться последними сплетнями, и смешили ее забавными пародиями на того или другого гостя. По настоянию Аннабел они старательно докладывали о том, кто вырывается вперед в скачке за руку и сердце Кендалла. Похоже, он всерьез заинтересовался леди Констанс Дарроуби, высокой стройной блондинкой лет восемнадцати.
 — Если хотите знать, мое мнение, она холодна как рыба, — откровенно объявила Дейзи. — А губы будто на шнурок собраны, совсем как ридикюль! Кроме того, она обладает омерзительно раздражающей привычкой хихикать, прикрываясь ладонью, словно так уж неприлично, если тебя застанут смеющейся на людях.
 — Должно быть, у нее плохие зубы, — с надеждой протянула Лилиан.
 — А по-моему, она ужасно скучна, — продолжала Дейзи. — В толк не возьму, что Кендалл находит в ней такого занимательного.
 — Дейзи, — напомнила сестра, — мы говорим о человеке, самым большим развлечением для которого является созерцание растений! Очевидно, наскучить ему практически невозможно.
 — Сегодня на пикнике, после катания на лодках, — сообщила Дейзи, — на какой-то счастливый момент я вообразила, будто вот-вот застану леди Констанс в компрометирующей позе с одним из гостей. Она на несколько минут исчезла с джентльменом, который вовсе не был лордом Кендаллом.
 — Кто это? — полюбопытствовала Аннабел.
 — Мистер Бенджамин Макслоу, местный джентльмен-фермер. Ну, знаешь, соль земли, того сорта, что имеет много земли и кучу слуг, а заодно ищет жену, которая родит ему восемь-девять детей, станет чинить манжеты сорочек и готовить пудинг из свиной крови в сезон забоя…
 — Дейзи, — перебила Лилиан, заметив, что Аннабел неожиданно позеленела, — постарайся без омерзительных подробностей, договорились? — И, извинительно улыбнувшись подруге, добавила: — Прости, дорогая. Но ты должна признать, что вы, англичане, способны есть такие вещи, от которых американцы выбежали бы из-за стола  с воплями ужаса.
 — Так или иначе, — с преувеличенным терпением продолжала Дейзи, — леди Констанс исчезла, предварительно показавшись в обществе мистера Макслоу, и я, естественно, отправилась на поиски, в надежде увидеть нечто такое, что может скомпрометировать даму и, следовательно, навсегда отвратить от нее лорда Кендалла. Можешь представить мою радость, когда я обнаружила парочку под деревом. Они стояли голова к голове, как на картинке…
 — Целовались? — спросила Аннабел.
 — Нет, черт бы все это побрал. Макслоу помогал леди Констанс вернуть в гнездо выпавшего птенца малиновки.
 — А… это… — Плечи Аннабел поникли. — Как мило с ее стороны, — проворчала она, и хотя знала, что причина дурного настроения кроется отчасти в продолжающемся действии яда, не говоря уже об омерзительном вкусе противоядия, легче от этого не становилось.
 Видя, как расстроена подруга, Лилиан взяла серебряную, потемневшую от времени щетку.
 — Забудь о леди Констанс и лорде Кендалле хотя бы на время, — посоветовала она. — Давай я заплету тебе косу: сразу станет легче, когда волосы не будут падать на лицо.
 — Где мое зеркало? — спросила Аннабел, подвигаясь, чтобы дать Лилиан место.
 — Никак не могу его найти, — спокойно ответила та.
 Аннабел не могла не заметить, что зеркало исчезло удивительно вовремя. Ясно, что болезнь никого не красит и сама она, должно быть, побледнела и осунулась, а волосы уныло повисли. Кроме того, она ничего не ела из-за постоянной тошноты, а руки, бессильно лежавшие на покрывале, казались слишком худыми.
 Вечерами снизу через открытое окно доносились звуки музыки и смех. Представляя леди Констанс, вальсирующую в объятиях лорда Кендалла, Аннабел беспокойно ворочалась. Похоже, ее шансы выйти замуж окончательно свелись к нулю.
 — Ненавижу гадюк, — шептала она, наблюдая, как мать наводит порядок на тумбочке: ложки с остатками лекарства, пузырьки, носовые платки, щетка для волос, шпильки… — Ненавижу валяться в постели, ненавижу гулять по лесу, а больше всего ненавижу раундерз-в-панталонах!
 — Что ты сказала, дорогая? — спросила Филиппа, ставя пустые стаканы на поднос.
 Аннабел, охваченная невыразимой тоской, только головой покачала:
 — Ничего, мама. Я тут все думала… когда немного окрепну, нам лучше вернуться в Лондон. Оставаться нет смысла. Леди Констанс почти что стала леди Кендалл, я так подурнела, что вряд ли кого привлеку и, кроме того…
 — Я бы на твоем месте не стала сдаваться. Слишком рано, — возразила Филиппа, вновь ставя поднос. Аннабел хотела что-то сказать, но она, наклонившись, ласково погладила дочь по щеке. — О помолвке никто не объявлял, и лорд Кендалл постоянно справляется о тебе. И не забывай того огромного букета колокольчиков, который он принес тебе и заверил меня, что нарвал его сам.
 Аннабел устало оглядела гигантский сноп колокольчиков, стоявший в углу и наполнявший комнату густым ароматом.
 — Мама… я все хотела просить… не могла бы ты от него избавиться? Цветы прелестны, и я высокоценю любезность лорда Кендалла… но запах…
 — О, я об этом не подумала, — всполошилась Филиппа и, поспешив в угол комнаты, подхватила вазу и понесла к двери.
 — Поставлю их в коридоре и попрошу горничную забрать…
 Голос ее отдалился и затих.
 Аннабел подняла с тумбочки выпавшую из волос шпильку и принялась рассеянно играть кусочком изогнутой проволоки. Букет Кендалла был одним из многих. Известие о ее болезни было воспринято гостями с величайшим сочувствием. Даже лорд Уэстклиф прислал изящный букет из оранжерейных роз от своего имени и всех Марсденов. Обилие цветов придавало комнате вид погребальной часовни. Вот только… от Саймона Ханта не было ничего, даже цветочного стебелька. После его непривычно мягкого обращения с Аннабел она считала себя вправе чего-то ожидать… хотя бы крошечного знака сочувствия. Но может быть, Хант решил, что она нелепое и неудачливое создание, от которого одни неприятности, и поэтому такая дурочка не стоит его внимания? Если это так, надо благодарить Господа за то, что больше он не станет ее преследовать!
 Но в носу защипало, а глаза наполнились глупыми слезами.
 Она не понимала себя. И не могла дать точное определение эмоциям, проклюнувшимся под огромной глыбой безнадежности. Но душа рвалась к чему-то… непонятному… неописуемому… ах, если бы только она точно знала, что это такое. Если бы только…
 — Все это очень странно, — недоуменно пробормотала Филиппа, входя в комнату. — Я нашла это под дверью. Кто-то оставил их, не сказав ни слова, не написав даже записки. И судя по виду, они абсолютно новые. Как по-твоему, это твои подруги прислали? Да, так и есть. Столь необычный подарок способны сделать исключительно американки.
 Аннабел приподнялась и с неподдельным изумлением уставилась на то, что поставила ей на колени мать: пару высоких ботинок, связанных красным бантом в белый горошек. Кожа ботинок модного бронзового цвета была мягкой, как масло, и начищенной до блеска. Низкие каблуки из твердой слоистой кожи и прочно пришитые подошвы придавали им элегантный, но скромный вид. Мыски были украшены выстроченным узором из листьев.
 Аннабел почувствовала неодолимое желание рассмеяться.
 — Должно быть, они действительно от Боуменов, — заверила она, хотя в глубине души точно знала, чей это дар.
 Саймон Хант. Саймон Хант, прекрасно знавший, что джентльмен ни при каких обстоятельствах не должен дарить даме предметы одежды. Не мешало бы немедленно вернуть их!
 Аннабел, сама того не сознавая, прижала ботинки к груди. Только Саймон Хант способен подарить нечто до такой степени практичное и одновременно непристойно интимное!
 Девушка, улыбаясь, развязала бант и подняла ботинки, оказавшиеся на удивление легкими. С первого взгляда было ясно, что они ей как раз. Но откуда Хант знал, какой размер она носит, и где их достал?
 Аннабел медленно провела пальцем по крошечным стежкам, соединявшим подошвы со сверкающим бронзовым верхом, отвела руку, любуясь обувью, словно бесценной скульптурой.
 — Боюсь, с меня хватит прогулок по сельской местности, — усмехнулась она. — Им суждено шагать по усыпанным гравием садовым дорожкам.
 Филиппа, с любовью глядя на дочь, пригладила ее растрепавшиеся волосы.
 — В жизни не подумала бы, что новые ботинки могут так поднять тебе настроение, но я ужасно рада! Может, приказать, чтобы тебе принесли немного супа и тост, дорогая? Ты должна что-то поесть, прежде чем принять очередную дозу подмаренника.
 Аннабел поморщилась.
 — Пожалуй, суп — это неплохо.
 Филиппа, довольно кивнув, потянулась к ботинкам:— Только поставлю это в шкаф…
 — Не сейчас, — пробормотала Аннабел, хватаясь за ботинки.
 Филиппа усмехнулась и дернула за шнур сонетки.
 Аннабел снова погладила тонкую кожу, ощущая, как растворяется тяжесть в груди. Очевидно, последствия отравления постепенно проходят… но ведь не поэтому на нее вдруг снизошли такие облегчение и покой.
 Разумеется, придется поблагодарить Саймона Ханта и сказать, что его подарок неуместен. А если обнаружится, что именно он принес ботинки, нужно их вернуть. Конечно, леди прилично принять книгу, букет цветов или коробку конфет. Но ни один подарок не тронул ее так, как этот.
 Аннабел весь вечер не выпускала ботинки из рук, несмотря на предупреждение матери, что ставить обувь на постель — плохая примета. И только засыпая под звуки музыки, согласилась положить их на тумбочку. Проснувшись утром, она первым делом увидела ботинки и улыбнулась.




 Глава 14


 На третье утро болезни Аннабел наконец оправилась настолько, что встала с постели. К ее радости, оказалось, что большинство гостей отправились на званый обед в соседнее поместье, оставив Стоуни-Кросс почти пустым и в относительной тишине.
 Посоветовавшись с экономкой, Филиппа устроила Аннабел в маленьком верхнем салоне, окна которого выходили в сад. Комната была чудесной, оклеенной голубыми обоями в цветочек и увешанной жизнерадостными портретами детей и животных. По словам экономки, салоном пользовались исключительно Марсданы, но лорд Уэстклиф сам предложил его Аннабел.
 Прикрыв одеялом колени дочери, Филиппа поставила на столик чашку отвара подмаренника.
 — Ты должна выпить это, — твердо велела она в ответ на гримасу Аннабел. — Это для твоей же пользы.
 — Тебе нет нужды оставаться в салоне и присматривать за мной, — заверила Аннабел. — Я рада немного отдохнуть в одиночестве, а ты погуляй или поболтай с приятельницами.
 — Ты уверена? — спросила Филиппа.
 — Абсолютно, — кивнула Аннабел, поднося к губам чашку. — Видишь, я пью свое лекарство. Иди, мама, и не думай обо мне.
 — Ну… ладно, — нехотя согласилась Филиппа. — Я ненадолго. Экономка просила тебя позвонить, если что-то понадобится. И помни, все до последней капли.
 — Обещаю, — кивнула Аннабел, растягивая губы в широкой улыбке. И сохраняла улыбку, пока мать не вышла из комнаты. Стоило ей исчезнуть за дверью, как Аннабел перегнулась через спинку дивана и осторожно вылила содержимое чашки в открытое окно, после чего, довольно вздохнув, свернулась калачиком.
 Время от времени в тишину врывались мирные домашние звуки: звон посуды, бормотание экономки, шорох метелки по ковру. Опершись локтем о подоконник, Аннабел повернула лицо к свету, закрыла глаза и прислушалась к жужжанию пчел, лениво летавших среди огромных шапок темно-розовых гортензий и нежных прядок мышиного горошка, обвивавших плетеные бордюры клумб. Хотя она была еще очень слаба, все же приятно посидеть в уютной летаргии и подремать, как кошка на солнышке.
 Она так задумалась, что не сразу встрепенулась, услышав легкий шум… едва слышный стук, словно посетителю не слишком хотелось нарушать ее покой. Аннабел сонно моргнула и продолжала сидеть, подобрав под себя ноги. Прозрачные мушки, плававшие перёд глазами, постепенно растаяли, и она уставилась на высокую фигуру Саймона Ханта. Он стоял в дверях, прислонившись к косяку, и по его лицу ничего нельзя было разгадать.
 Сердце Аннабел забилось с бешеной силой. Хант, как обычно, был безупречно одет, но костюм джентльмена не мог скрыть бьющую через край энергию и грубую силу. Она вспомнила мощь его рук, твердость плеча, на которое положила голову, когда он нес ее по лестнице… ах, она никогда не сможет смотреть на него, не вспоминая о том дне!
 — Вы похожи на только что прилетевшую из сада бабочку, — тихо обронил он.
 Аннабел посчитала, что он издевается над ней, поскольку прекрасно видит, на что она теперь похожа, и неосознанно поднесла руку к волосам, откидывая со лба растрепавшиеся пряди.
 — Что вы здесь делаете? — спросила она. — Разве вы не уехали вместе со всеми?
 Она не хотела говорить так резко и неприветливо, но обычное красноречие ее покинуло. Аннабел только и думала, что о том, как он растирал ладонью ее грудь. Неуместная мысль вызвала яркий румянец на щеках.
 — У меня дела с одним из управляющих, — мягко, но язвительно пояснил он, — который должен прибыть из Лондонасегодня утром. В отличие от джентльменов в шелковых чулочках, чьими родословными вы так восхищаетесь, у меня дела поважнее, чем вопрос о том, где сегодня расстелитьодеяло для пикника. — Оттолкнувшись от двери, он вошел в комнату, сверля ее неприкрыто оценивающим взглядом. — Слабость все еще осталась? Ничего, скоро пройдет. Как ваша нога? Поднимите юбку: я должен посмотреть сам.
 Аннабел встревожено глянула на него, но тут же расхохоталась, увидев лукавый блеск в глазах. Дерзкое предложение каким-то образом заставило ее забыть о смущении и успокоиться.
 — Очень любезно с вашей стороны, — сухо бросила она, — но не вижу необходимости. Мне уже гораздо легче, благодарю вас.
 Хант, улыбаясь, подошел ближе.
 — Должен признаться, что мною руководил чистейший альтруизм. Поверьте, я бы не получил непристойного наслаждения при виде вашей обнаженной ножки. Ну… честно говоря, может, сердце и дрогнуло бы, но я постарался бы скрыть свои чувства.
 С этими словами он взялся за спинку кресла, придвинул его к дивану и уселся. Аннабел поразилась, как легко он управляется с массивным предметом мебели из резного красного дерева, и украдкой взглянула в сторону двери. Открыта. Значит, ей вполне позволительно оставаться наедине с Хаитом. Да и мать скоро придет проверить, как тут дочь. А пока нужно воспользоваться случаем, чтобы поговорить о ботинках.
 — Мистер Хант, — осторожно начала она, — я должна вас кое о чем спросить.
 — Да?
 Аннабел решила, что глаза — самая привлекательная его черта. Блестящие, полные жизни и такие красивые, что непонятно, почему люди предпочитают голубые глаза темным. Никакой оттенок голубого не передаст острого ума, светившегося в карих глубинах.
 Но Аннабел, как ни старалась, не могла придумать наиболее деликатный способ узнать о подарке. Перебрав в уме несколько фраз, она наконец решила спросить прямо:
 — Ботинки — это ваших рук дело?
 Хант по-прежнему оставался невозмутим.
 — Ботинки? Боюсь, я не совсем понимаю, мисс Пейтон. Вы говорите метафорически или действительно имеете в виду обувь?
 — Ботинки, — повторила Аннабел, взирая на собеседника с нескрываемым подозрением. — Совершенно новая пара, оставленная вчера на пороге моей комнаты.
 — Как я ни счастлив обсуждать любую вещь вашего гардероба, мисс Пейтои, боюсь, что о ботинках мне ничего не известно. Однако я рад, что вам удалось их приобрести. Надеюсь, впредь вам не захочется быть ходячим рестораном для здешней живности.
 Аннабел долго не сводила с него глаз. Несмотря на все отнекивания, за бесстрастной маской маячило что-то… игривая искорка….
 — Значит, вы отрицаете, что подарили мне ботинки?
 — Решительно отрицаю.
 — Но… я все задаюсь вопросом: если кто-то хотел заказать ботинки для леди без ее ведома… откуда он узнает точный размер?
 — О, это сравнительно несложно. Полагаю, заинтересованная сторона просто попросит горничную обвести на бумаге подошвы сброшенных туфелек дамы и отнесет рисунок местному сапожнику, после чего убедит его отложить другую работу ради этой, весьма срочной. Сами понимаете, какими вескими должны быть аргументы.
 — Слишком много возни для постороннего человека, — пробормотала Аннабел.
 Глаза Ханта неожиданно зажглись лукавством.
 — Гораздо меньше, чем тащить по лестнице больную женщину каждый раз, когда ей вздумается прогуляться на природе в легких туфельках.
 Аннабел поняла, что он никогда не признается в столь неприличном поступке, и только это одно позволит ей оставить у себя ботинки. К сожалению, поблагодарить его вряд ли удастся. А ведь она точно знала, что это он!
 — Мистер Хант, — серьезно начала она, — я… я хочу…
 Она осеклась, не в силах найти слова, и только беспомощно смотрела на него. Хант, пожалев девушку, встал и подошел к маленькому круглому игорному столику диаметром всего два фута, снабженному скрытым механизмом, позволявшим превратить столешницу из шахматной доски в шашечную.
 — Вы играете? — небрежно спросил он, ставя перед ней столик.
 — В шашки? Да, время от времени…
 — Нет. В шахматы.
 Аннабел покачала головой и поглубже забилась в уголок дивана.
 — Нет, я никогда не играла в шахматы. И… не хочу показаться нелюбезной, но в нынешнем своем состоянии вряд ли смогу заняться чем-то сложным…
 — Значит, пора учиться, — перебил Хант, направляясь к полкам, где стоял лакированный ящичек из капа. — Говорят, никогда не узнаешь человека, пока не сыграешь с ним в шахматы.
 Аннабел настороженно наблюдала за ним, нервничая при мысли о том, что придется оставаться наедине с этим человеком. И все же его непривычно мягкое поведение смущало и поражало ее. Он словно пытался завоевать ее доверие. Неожиданная предупредительность… почти нежность — все так непохоже на циничного повесу, каким она всегда его знала.
 — И вы в это верите? — вырвалось у нее.
 — Разумеется, нет. — Хант открыл ящичек, в котором лежали искусно вырезанные шахматы из оникса и слоновой кости, и бросил на нее вызывающий взгляд. — На самом деле никогда не узнаешь человека, пока не одолжишь ему денег. И никогда не узнаешь женщины, пока не проведешь ночь в ее постели.
 Он специально сказал это, чтобы шокировать ее! И это ему удалось, хотя Аннабел постаралась не выдать себя.
 — Мистер Хант, — начала она, хмурясь, — если вы станете продолжать в том же духе, я буду вынуждена попросить вас уйти. Не терплю вульгарности.
 — Простите.
 Его поспешное раскаяние ничуть ее не обмануло.
 — Я просто не могу упустить возможности заставить вас в очередной раз покраснеть. Раньше я никогда не видел женщины, которая бы делала это так часто.
 Словно ему в угоду на щеках Аннабел расцвели яркие пятна.
 — Со мной это случается только в вашем при…
 Она осеклась и негодующе поджала губы, чем вызвала громкий смех.
 — Обещаю вести себя прилично. Только не гоните меня, — попросил он.
 Аннабел нерешительно свела брови, провела тонкой рукой по влажному лбу, и этот признак ее физической слабости остановил Ханта, уже готового острить дальше.
 — Честное слово, — пробормотал он. — Только позвольте мне остаться, Аннабел.
 Она едва заметно кивнула и бессильно опустилась на подушки. Хант принялся расставлять фигуры, действуя ловко и быстро, что было удивительным, если принять во внимание ширину его ладони.
 «Какие безжалостные руки, — думала Аннабел, — загорелые и мускулистые, с легкой порослью темных волос…»
 Она вдруг ощутила смесь приятных запахов, исходивших от него: легкий оттенок крахмала и мыла, смешанный с ароматом чистой мужской кожи… и еще что-то неуловимое… какая-то сладкая примесь в его дыхании, словно он недавно ел груши или ананас. И стоит он так, что без всякого усилия может нагнуться и поцеловать ее.
 При этой мысли Аннабел вздрогнула. Потому что на самом деле хотела ощутить прикосновение его губ, вдохнуть эфемерную сладость его дыхания. Хотела, чтобы он ее обнял.
 Это неожиданное озарение потрясло Аннабел.
 Ее странная неподвижность быстро привлекла внимание Ханта. Он перевел взгляд с шахматной доски на ее запрокинутое лицо, и то, что прочел на нем, заставило его задохнуться. Оба не шевелились. Аннабел могла только молча ждать, вцепившись в обивку дивана, гадая, что он сделает дальше.
 Напряжение нарушил громкий вздох Ханта.
 — Н-нет, — прошептал он, слегка запинаясь. — Вы еще недостаточно здоровы.
 Аннабел почти не слышала слов за звоном крови в ушах.
 — Что? — едва слышно переспросила она.
 Хант, словно не в силах сдержаться, отвел крохотную прядку волос с ее виска. Ласкающие пальцы обожгли кожу, оставив горящий след.
 — Я знаю, о чем вы думаете. И поверьте, соблазн велик. Но вы еще слишком слабы, а мое самообладание имеет свои пределы, и эти пределы уже почти исчерпаны.
 — Если намекаете, что я…
 — Я никогда не трачу время на глупые намеки, — пробормотал он, снова принимаясь расставлять шахматы. — Очевидно, вы ждете поцелуя. Я буду более чем счастлив угодить, но только когда придет время. Пока еще рано.
 — Мистер Хант, вы самый…
 — Знаю, — ухмыльнулся он. — Не тратьте усилий, швыряясь в меня ругательствами. Я все это слышал раньше, и не только от вас.
 Усевшись на стул, он сунул ей в руку шахматную фигуру. Резной оникс был холодным и тяжелым. Гладкая поверхность медленно теплела от ее руки.
 — Хотелось бы швырнуть в вас не столько бранными эпитетами, сколько острыми предметами, — огрызнулась Аннабел.
 Хант рассмеялся, легко погладил ее пальцы, прежде чем отнять руку. Она ощутила шершавость мозолей, словно кошка лизнула ее язычком, и смущенно опустила глаза.
 — Вы держите королеву, самую могущественную фигуру на доске. Она может двигаться в любом направлении и так далеко, как пожелает.
 В его манере говорить не было ничего двусмысленного, только едва заметная хрипловатость в голосе заставляла ее сердце сжиматься от предвкушения… чего?
 — Она сильнее короля?
 — Да. Король может передвигаться только на одну клетку. Зато он главный.
 — Но почему, если королева сильнее?
 — Потому что, если его захватят, игра окончена.
 Он взял у нее королеву и протянул пешку. Пальцы снова скользнули по ее руке в короткой, но безошибочной ласке. И хотя Аннабел сознавала, что не должна поощрять столь возмутительную фамильярность, все же зачарованно наблюдала за происходящим, сжимая пешку так крепко, что костяшки пальцев побелели.
 — Это пешка, — продолжал Хант, — которая тоже передвигается всего на одну клетку и не может ходить назад или вбок, если только не берет фигуру. Многие новички любят играть пешками, чтобы занять большую часть доски. Но лучше пользоваться другими фигурами.
 Хант продолжал объяснять значение каждой фигуры, подавая их Аннабел по одной. Она была так заворожена гипнотическими касаниями, что почти не разбирала слов. Обычная настороженность испарилась, как снег под лучами солнца. Что-то происходило с ней или с Хантом, а может, и с ними обоими, что-то, позволяющее им общаться с непривычной легкостью. Она не хотела рушить последние преграды, боясь, что из этого не выйдет ничего хорошего… и все же не могла не наслаждаться его близостью.
 Хант уговорил ее сыграть партию, терпеливо выжидал, пока она обдумывала каждый ход, и охотно давал советы, когда она в них нуждалась. Его манеры были так очаровательны и любезны, что она почти не беспокоилась о том, кто выиграет. Почти. И когда следующим ходом она атаковала сразу две его фигуры, Хант одобрительно улыбнулся:
 — Да, недаромя почувствовал, что у вас природный дар шахматиста.
 — Вам придется отступить, — торжествующе объявила Аннабел.
 — Рано.
 Он сделал хитрый ход, и теперь ее королева оказалась под угрозой. Поразмыслив над ситуацией, Аннабел сообразила, что теперь отступать придется ей.
 — Так несправедливо, — запротестовала она, и он фыркнул.
 Аннабел, сплетя пальцы, оперлась на них подбородком и осмотрела доску. Прошло не меньше минуты, а она так и не смогла придумать, какой фигурой пойти.
 — Не знаю, что делать, — призналась она наконец и, подняв глаза, обнаружила, что он как-то странно смотрит на нее, взглядом, одновременно ласкающим и встревоженным. Этот взгляд будоражил ее. Действовал на нервы. И она с трудом сглотнула, ощущая приторную сладость, словно в горло пролился жидкий мед.
 — Я утомил вас, — пробормотал Хант.
 — О нет, совсем нет…
 — Продолжим партию позже. Вы отдохнете и сумеете обдумать следующий ход.
 — Я не хочу отдыхать, — бросила она, раздраженная его отказом. — Кроме того, мы не сумеем запомнить расположение фигур.
 — Я запомню.
 Игнорируя ее протесты, Хант встал и отодвинул столик.
 — Вам нужно, немного вздремнуть. Помочь вернуться наверх или…
 — Мистер Хант, я не хочу возвращаться в свою комнату, — упрямо ответила она. — Меня уже тошнит от нее. Предпочту спать в коридоре или…
 — Хорошо-хорошо, — поспешно ответил Хант, снова садясь. — Успокойтесь. Я не собираюсь заставлять вас что-то делать против воли.
 Он переплел пальцы и обманчиво небрежно откинулся на спинку стула, пристально разглядывая девушку.
 — Завтра возвращаются гости. Полагаю, вы возобновите вашу погоню за Кендаллом?
 — Возможно, — признала Аннабел, заслоняясь ладонью, чтобы скрыть зевок.
 — Вы не хотите его, — мягко заметил Хант.
 — Еще как хочу…
 Аннабел сонно вздохнула и подложила руку под голову.
 — И… и хотя вы были очень добры ко мне, мистер Хант, боюсь, что не позволю вам изменить мои планы.
 Он смотрел на нее спокойно и сосредоточенно, словно обдумывая продолжение партии.
 — Я тоже не собираюсь менять свои планы, милая.
 Аннабел слишком устала, чтобы возражать на столь неприличные нежности. Но она так хотела спать… Его планы… Какие планы?
 — Которые заключаются в том, чтобы помешать мне поймать лорда Кендалла, — догадалась она.
 — И не только. Они заходят гораздо дальше, — заверил он, едва заметно улыбаясь.
 — Нельзя ли подробнее?
 — О нет, я не собираюсь открывать подробности своей стратегии. Буду рад воспользоваться любым преимуществом. Следующий ход за вами, мисс Пейтон. Только помните, я слежу в оба глаза.
 Аннабел понимала, что столь недвусмысленное предупреждение должно было ее встревожить. Но усталость оказалась сильнее. Руки и ноги отказывались двигаться, и она на несколько секунд закрыла глаза. Хорошо бы отдаться всепоглощающему сну…
 Она с трудом подняла отяжелевшие веки и удивилась тому, что фигура Ханта расплывается… Как плохо, что им выпало быть врагами…
 Аннабел не сознавала, что произнесла последнюю фразу вслух, пока не услышала мягкий голос:
 — Я никогда не был вашим врагом.
 — Значит, вы мой друг? — скептически промямлила она, поддаваясь искушению снова закрыть глаза. На этот раз сон принял ее в приветливые объятия так быстро, что она едва успела ощутить, как Хант накидывает ей на плечи плед.
 — Нет, милая, — прошептал он. — Я не твой друг…
 Она задремала, очнувшись ненадолго, чтобы убедиться, что в комнате больше никого нет. И снова задремала на теплом солнышке. И увидела цветной сон, в котором все чувства обострились, а тело расслабилось, словно погрузившись в теплый океан. Медленно-медленно она входила в сказочный мир…
 Она шла по незнакомому дому, сверкающему роскошью дворцу с высокими окнами, в которые струился солнечный свет. Комнаты были пусты: ни гостей, ни слуг, ни единой души. Неизвестно откуда доносилась музыка: грустная неземная мелодия, наполнявшая ее странными желаниями. Наконец она дошла до просторного помещения с мраморными колоннами и без потолка. Открытого небу, слегка затененному плывущими облаками. Паркет был выложен из огромных черно-белых квадратов, напоминавших шахматную доску. На квадратах стояли фигуры в человеческий рост.
 Аннабел с любопытством разглядывала каждую, обходя их кругом, чтобы рассмотреть блестящие, скульптурно вылепленные лица. Ей вдруг так захотелось поговорить с кем-то… опереться на теплую человеческую руку…
 Она продолжала идти по гигантской шахматной доске, слепо проталкиваясь между неподвижными фигурами… пока не увидела темный силуэт, небрежно прислонившийся к белой мраморной колонне. Сердце забилось сильнее, а шаги, наоборот, замедлились в противовес возбуждению, от которого кровь бросилась в лицо и голова закружилась.
 Это Саймон Хант, идущий навстречу с легкой улыбкой на лице. Он поймал ее, прежде чем она успела ретироваться, и, наклонившись, прошептал на ухо:
 — А сейчас ты потанцуешь со мной?
 — Не могу, — выдохнула она, забившись в его стальных объятиях.
 — Можешь, — нежно возразил он, осыпая ее горячими, нежными поцелуями. — Обними меня…
 Она извивалась, стараясь вырваться, но он только тихо смеялся и продолжал целовать ее, пока она не обмякла, вялая и сломленная…
 — Теперь можно брать королеву, — сообщил он, и в глазах его плясали дьяволята. — Ты в опасности, Аннабел…
 Неожиданно он разжал руки, и она повернулась, чтобы бежать, в спешке спотыкаясь о статуи. Он продолжал преследовать ее. Не спеша. Грациозной, тигриной походкой. Тихий смех отдавался в ушах. Она задрожала от страха, но он намеренно затягивал погоню, пока у нее не осталось сил, чтобы бежать. Наконец он легко поймал ее и снова притянул к себе, на свою клетку. Темная голова заслонила небо, когда он накрыл ее своим телом, и музыка утонула в грохоте ее сердца.
 — Аннабел, — прошептал он. — Аннабел…
 Она проснулась, растерянная и раскрасневшаяся, поняв, что рядом кто-то стоит.
 — Аннабел, — снова услышала она, но это был не хрипловатый ласкающий баритон ее сна.




 Глава 15


 Аннабел подняла глаза и увидела стоявшего над ней лорда Ходжема. Поспешно сев, она постаралась отодвинуться как можно дальше. Так все это наяву! И лорд Хеджем — не воображаемая, а слишком реальная фигура. Онемев от изумления, она сжалась, когда тяжелая рука потеребила кружевную отделку ее корсажа.
 — Я слышал о вашей болезни, — начал Ходжем, оглядывая облокотившуюся на подушки девушку. — Очень жаль, что вам пришлось столько перенести. Но похоже, все обошлось. Вы… — он помедлил и облизнул толстые губы, — изысканны, как всегда, хотя, возможно, несколько бледны…
 — Как… как вы нашли меня, здесь? — спросила Аннабел. — Это личный салон Марсденов. Никто не давал вам разрешения…
 — Я заставил горничную сказать мне, где вы, — самодовольно пояснил Ходжем.
 — Убирайтесь, — отрезала Аннабел. — Или я закричу и позову на помощь!
 Ходжем презрительно фыркнул:
 — Вы не можете позволить себе скандала, дорогая! Ваш интерес к лорду Кендаллу очевиден всем и каждому. И мы оба знаем, что любой намек на бесчестье, связанный с вашим именем, полностью уничтожит все шансы на пристойный брак.
 Девушка молчала. Ходжем широко улыбнулся, обнажив желтые кривые зубы.
 — Вот так лучше. Моя бедная красавица Аннабел… я знаю, что вернет румянец на эти беленькие щечки.
 Сунув руку в карман фрака, он вытащил большую золотую монету и призывно помахал перед ее глазами.
 — Маленький сувенир, чтобы выразить всю меру сочувствия вашим испытаниям.
 Аннабел негодующе зашипела, но Ходжем наклонился совсем близко, пытаясь сунуть монету ей за корсаж. Она отбила его руку скованным, неловким движением, и хотя все еще была слаба, монета все же вылетела из его пальцев и с глухим стуком упала на ковер.
 — Отставьте меня в покое! — сердито крикнула она.
 — Наглая сучка! Нечего делать вид, будто ты лучше своей мамаши!
 — Грязная свинья…
 Проклиная свою немощь, Аннабел принялась безуспешно отбиваться, хотя ее трясло от ужаса.
 — Нет, — повторяла она сквозь стиснутые зубы, закрывая лицо руками. — Нет…
 Но он уже успел сжать ее запястья, окончательно лишив возможности сопротивляться.
 Стук двери заставил его поспешно выпрямиться. Дрожавшая крупной дрожью Аннабел подняла голову и увидела стоявшую на пороге мать с подносом в руках. Филиппа оцепенела от изумления и слегка наклонила поднос. Вилка и нож полетели на пол. Филиппа резко тряхнула головой, словно не в силах поверить, что Ходжем способен на такое.
 — Ты посмел приблизиться к моей дочери… — выдавила она и, побагровев от ярости, почти бросила поднос на ближайший столик, после чего выговорила с леденящей яростью: — Моя дочь больна, милорд. Я не позволю подвергать опасности ее здоровье. Вы немедленно пойдете со мной, и мы все обсудим где-нибудь в другом месте.
 — Обсуждение — вовсе не то, чего я хочу, — заявил Ходжем.
 Аннабел молча наблюдала почти молниеносную смену эмоций на лице матери: омерзение, неприязнь, ненависть, страх и, наконец, обреченность.
 — В таком случае немедленно отойдите от моей дочери, — холодно бросила она.
 — Нет, — хрипло запротестовала Аннабел, сообразив, что Филиппа намерена куда-то уйти с ним. — Мама, останься со мной.
 — Все будет хорошо, — пробормотала Филиппа, глядя не на нее, а на красную физиономию Ходжема. — Я принесла тебе ленч, дорогая. Попытайся поесть…
 — Нет.
 Не веря глазам, впавшая в отчаяние, Аннабел молча наблюдала, как мать спокойно направляется к выходу. Ходжем последовал за ней.
 — Мама, не ходи с ним! — прошептала она.
 Но Филиппа будто не слышала.
 Аннабел так и не узнала, сколько времени тупо смотрела на дверь. О еде не могло быть и речи… От запаха овощного бульона, распространявшегося в воздухе, к горлу снова подступила тошнота. Она гадала и никак не могла сообразить, как началась эта адская связь. Изнасиловал ли Ходжем мать, или все происходило по взаимному согласию? Ах, разве это сейчас важно? Главное, чем все закончится! Ходжем — настоящее чудовище, а бедная Филиппа пыталась не дать ему погубить их семью.
 Измученная и несчастная, пытающаяся не думать о том, что в этот момент происходит между матерью и Ходжемом, Аннабел села, спустила ноги на пол и поморщилась от боли в протестующих мышцах. Голова раскалывалась, комната кружилась перед глазами, и больше всего хотелось оказаться в спальне. Шаркая ногами, как старушка, она добралась до сонетки и потянула за шнур. Прошла, казалось, целая вечность, но никто не появлялся. Должно быть, когда гости разъехались, челяди тоже дали выходной, а у оставшихся горничных было слишком много дел.
 Рассеянно приглаживая обвисшие пряди волос, Аннабел пыталась придумать, что теперь делать. Ноги, хоть и дрожат, все же кое-как двигаются. Утром мать помогла ей пройти два коридора от комнаты до салона Марсденов. Теперь, однако, она была вполне уверена, что сама сможет проделать короткое путешествие.
 Стараясь не обращать внимания на блестящие искры, плясавшие перед глазами цветными светлячками, Аннабел короткими осторожными шажками покинула комнату. Нужно держаться ближе к стене, на случай если понадобится поддержка. Как странно, что даже самое небольшое напряжение заставляет ее пыхтеть и задыхаться, словно она пробежала несколько миль! Взбешенная собственной слабостью, она с сожалением вспомнила о вылитом за окно отваре. Может, не стоило этого делать…
 Главное, ставить одну ногу перед другой. Шаг, еще шаг…
 Она медленно брела по первому коридору, пока не добралась до угла, откуда можно было попасть в восточное крыло поместья, где была расположена ее комната. И остановилась, услышав тихие голоса, доносившиеся с противоположного конца.
 Ад и проклятие!
 Как унизительно предстать перед посторонними в таком состоянии!
 Моля Бога, чтобы голоса принадлежали слугам, Аннабел прислонилась к стене. Волосы мгновенно прилипли к вспотевшему лбу.
 По коридору прошли двое мужчин, так поглощенных разговором, что, похоже, даже ее не заметили. Аннабел обрадовалась, посчитав, что ей удалось избежать разоблачения.
 Но радость оказалась преждевременной. Один из собеседников случайно глянул в ее сторону и, немедленно забыв о своем спутнике, направился к ней.
 Значит, ей вечно суждено сталкиваться с Саймоном Хантом в самые неподходящие моменты!
 Аннабел вздохнула, оттолкнулась от стены и постаралась выглядеть спокойной и сдержанной.
 — Добрый день, мистер Хант.
 — Что вы тут делаете? — перебил Хант, шагнув ближе, и, хотя голос звучал раздраженно, лицо сделалось взволнованным. — Почему стоите одна в коридоре?
 — Хочу добраться до своей комнаты, — пояснила Аннабел. И вздрогнула, когда он одной рукой обхватил ее за плечи, а другой — за талию. — Мистер Хант, совсем ни к чему…
 — Вы слабы, как новорожденный котенок, — резко перебил он. — И отлично понимаете, что в таком состоянии нельзя никуда ходить самостоятельно.
 — Но мне некому было помочь, — раздраженно возразила Аннабел. Голова так кружилась, что она бессознательно прислонилась к нему, ища поддержки… Какая надежная мускулистая грудь… а ткань фрака шелковисто-прохладна под ее щекой…
 — Где ваша мать? — допытывался Хант, слегка дотронувшись до ее щеки. — Скажите, и я…
 — Нет! — встревожилась Аннабел, цепляясь за его рукав.
 Господи, не хватало еще, чтобы Хант отправил кого-нибудь на поиски Филиппы, и тогда позора не избежать!
 — Не стоит ее звать! — поспешно выдохнула она. — Мне… мне никто не нужен. Я сама могу дойти, если только вы меня отпустите. Не желаю…
 — Ладно, — пробормотал Хант, не разжимая рук. — Тише, я не стану ее искать. Тише.
 Он вдруг погладил ее по голове медленно, успокаивающими движениями. Аннабел с тихим вздохом обмякла, стараясь отдышаться.
 — Саймон, — прошептала она, смутно удивленная, что посмела назвать его по имени, ибо даже в мыслях никогда этого не делала. Облизнув сухие губы, она попыталась еще раз и, к своему удивлению, легко повторила: — Саймон…
 — Что, милая?
 Она ощутила, как это надежное сильное тело напряглось, хотя прикосновения его ладони по-прежнему оставались ласкающе легкими.
 — Пожалуйста… отведите меня в мою комнату.
 Хант слегка откинул ее голову, и на губах его заиграла легкая улыбка.
 — Милая, только попроси, и я доставлю тебя даже в Тимбукту.
 Тут к ним подошел собеседник Ханта, оказавшийся, к величайшей досаде Аннабел, не кем иным, как лордом Уэстклифом.
 Граф уставился на нее с холодным неодобрением.
 — Мисс Пейтон, — сухо заметил он, — уверяю, что вам не было необходимости идти так далеко без сопровождения. Если вам некому было помочь, следовало вызвать лакея.
 — Я позвонила, милорд, — оправдывалась Аннабел, безуспешно пытаясь высвободиться. — И ждала не меньше четверти часа. Только никто не пришел.
 — Невозможно, — скептически усмехнулся Уэстклиф. — Мои слуга всегда приходят на вызов.
 — Значит, сегодняшний день оказался исключением, — не сдавалась Аннабел. — А может, шнур где-то лопнул. Или ваши слуги…
 — Легче, — шепнул Хант, прижимая ее голову к груди. И хотя его лица она не видела, все же расслышала нотки спокойного предостережения в его голосе. — Продолжим эту дискуссию позже, милорд. Сейчас необходимо как можно скорее доставить мисс Пейтон в ее комнату.
 — Не слишком мудрая мысль, если хотите знать мое мнение, — объявил граф.
 — Рад, что я этого мнения не спрашивал, — учтиво парировал Саймон.
 Граф раздраженно вздохнул, и до Аннабел донеслись приглушенные шаги. Хант нагнул голову и, обдавая ее щеку теплым дыханием, спросил:
 — Может… может, хотите объяснить, что происходит?
 Сердце Аннабел, казалось, перестало биться. Щекам стало горячо. Близость Ханта наполнила ее восторгом и желанием. Она вдруг вспомнила свой сон и мечты, которые он пробудил в ней. Все это было некрасиво, нехорошо, неприлично, но она не могла не наслаждаться его объятиями, даже зная, что из этого ничего не выйдет, кроме временного удовольствия, сопровождаемого вечным бесчестием. Ей как-то удалось покачать головой в ответ на его вопрос, но она продолжала молчать.
 — Я так не думаю, — сухо заметил Хант, на секунду отпуская ее, очевидно, чтобы посмотреть, что будет. Аннабел тут же покачнулась и едва не упала.
 Оценив положение, Хант немедленно подхватил ее на руки, Аннабел с неразборчивым бормотанием подчинилась и обняла его за шею. Неся ее по коридору, Хант тихо сказал:
 — Я, наверное, сумел бы помочь, если объясните, в чем проблема.
 Аннабел немного поразмыслила. Единственным следствием ее исповеди, иначе говоря, перечисления всех бед, наверняка станет предложение Ханта стать его содержанкой. И она ненавидела себя за то, что почти была готова поддаться соблазну.
 — Почему вы так озабочены моими проблемами? — усмехнулась она.
 — По-вашему, я хочу помочь вам из неких низменных мотивов?
 — Именно, — мрачно подтвердила она, чем вызвала веселый смешок.
 Хант бережно поставил ее на порог комнаты.
 — Можете добраться до постели, или уложить вас?
 Хотя интонации были шутливыми, Аннабел заподозрила, что при малейшем поощрении он сделает именно это, и поспешно покачала головой:
 — Нет, все в порядке, вам не стоит заходить.
 И в подтверждение своих слов предупреждающе положила руку ему на грудь. Каким бы слабым ни было прикосновение, этого оказалось достаточно, чтобы остановить его.
 — Так и быть. — Хант испытующе уставился на нее. — Я немедленно пришлю горничную поухаживать за вами. Хотя подозреваю, что Уэстклиф уже наводит справки среди прислуги.
 — Я действительно звонила, — настаивала Аннабел, смущенная собственным жалобным тоном. — Очевидно, граф мне не верит, но…
 — Я вам верю.
 Хант с величайшей осторожностью снял ее руку со своей груди и слегка задержал в ладони тонкие пальцы.
 — Уэстклиф далеко не такое чудище, каким кажется. Следует получше узнать его.
 — Ну, если вы так говорите, — с сомнением обронила Аннабел, со вздохом возвращаясь в душную, полутемную комнату. — Спасибо, мистер Хант.
 С беспокойством гадая, когда вернется Филиппа, она посмотрела в сторону кровати, прежде чем снова обернуться к Ханту.
 Его пронизывающий взгляд пробудил в ней бурю эмоций, и она скорее почувствовала, чем поняла, сколько вопросов готово сорваться у него с губ. Однако он обронил только три слова:
 — Вам следует отдохнуть.
 — Последние дни я только и делала, что отдыхала. И схожу с ума от безделья… но при мысли о необходимости что-то сделать мгновенно устаю, — призналась Аннабел, упорно глядя в пол, прежде чем нерешительно осведомиться: — Полагаю, вас не интересует продолжение шахматной партии сегодня вечером?
 После короткого молчания Хант издевательски протянул:
 — Как, мисс Пейтон! Я ошеломлен! Неужели вам понравилось мое общество?!
 Аннабел не могла заставить себя взглянуть на него.
 — Я бы водила компанию с самим дьяволом, — пробормотала она, смущенно краснея, — если при этом не придется бесцельно лежать в постели.
 Тихо смеясь, он заправил ей за ухо прядь волос.
 — Посмотрим, — пробормотал он. — Может, позже я к вам загляну.
 И он с коротким поклоном решительно зашагал по коридору.
 Слишком поздно Аннабел вспомнила о музыкальном вечере и ужине а-ля фуршет, которые сегодня планировались для гостей. Саймон Хант, конечно, предпочтет развлекаться с гостями внизу, чем вести скучную игру с больной, неухоженной, раздраженной девушкой.
 Она съежилась от стыда, жалея, что не может взять назад импульсивное предложение. О какой отчаявшейся и несчастной она, должно быть, ему показалась!
 Прижав руку ко лбу, Аннабел поплелась в комнату и рухнула на незастеленную кровать, как подрубленное дерево.
 Но уже через пять минут в дверь постучали, и на пороге с виноватым видом появились две горничные.
 — Мы пришли прибраться, мисс, — промямлила одна. — Хозяин нас прислал и велел выполнить все, что пожелаете.
 — Спасибо, — промолвила Аннабел, надеясь, что лорд Уэстклиф не был слишком суров с девушками. Пришлось перебраться в кресло и оттуда наблюдать вихрь активности, последовавший за приходом девиц. Последние с почти магической скоростью сменили простыни, открыли окно, вытерли пыль и притащили переносную ванну, которую наполнили горячей водой. Одна из горничных помогла Аннабел раздеться, пока вторая доставила стопку полотенец и ведро теплой воды для мытья волос. Аннабел, вздрагивая от удовольствия, ступила в ванну с бортиками из красного дерева.
 — Держитесь за меня, мисс, пожалуйста, — попросила младшая, протягивая Аннабел руку. — Похоже, вы еще плохо стоите на ногах.
 Аннабел повиновалась и, опершись о мускулистую руку девушки, опустилась в воду.
 — Как вас зовут? — спросила она, устраиваясь поудобней.
 — Мегги, мисс.
 — Мегги, по-моему, я уронила золотой соверен в маленьком салоне наверху. Не поищете его? Пожалуйста.
 Девушка озадаченно уставилась на нее, не понимая, с чего это Аннабел вдруг оставила лежать на полу такую драгоценность и что будет, если не удастся ее найти.
 — Д-да, мисс, — прошептала она, неловко приседая, и выбежала из комнаты.
 Аннабел окунула голову в воду, и вторая горничная принялась намыливать ей волосы.
 — Как приятно чувствовать себя чистой, — вздохнула Аннабел, наслаждаясь запахом мыла.
 — Моя мама всегда твердит, что больным людям вредно мыться, — с сомнением заметила горничная.
 — А я рискну, — отмахнулась Аннабел, откидывая голову.
 Горничная обдала чистой водой ее намыленные волосы. Аннабел вытерла глаза и увидела, что Мегги уже успела вернуться.
 — Я нашла ее, мисс! — запыхавшись, объявила она, протягивая монету. Вполне возможно, что она раньше вообще не видела соверенов, поскольку обычная горничная в таком хозяйстве получала около восьми шиллингов в месяц.
 — Куда ее положить?
 — Разделите между собой, — велела Аннабел.
 Горничные дружно раскрыли рты.
 — О, спасибо, мисс! — воскликнули они в один голос, потрясенные такой щедростью.
 Как же она лицемерна! Дарит деньги Ходжема, считая их грязными, хотя сами Пейтоны жили на его счет столько времени! До чего же нечестно!
 Аннабел уныло повесила голову, пристыженная такой искренней благодарностью. Приняв ее смущение за признак слабости, девушки поспешили помочь ей выйти из ванны, вытерли волосы и вздрагивающее тело и надели чистую сорочку.
 Освеженная, но еще больше уставшая, Аннабел легла в постель на мягкие простыни и задремала, пока горничные выносили ванну. Она почти не слышала, как девушки вышли из комнаты. Проснулась она уже в сумерках и прикрыла глаза руками, когда мать зажгла лампу на столике.
 — Мама, — пробормотана она, не в силах сесть, но тут же вспомнила историю с Ходжемом и встрепенулась. — У тебя все хорошо? Он…
 — Я не желаю говорить на эту тему, — мягко перебила Филиппа. Даже в неярком освещении были заметны глубокие морщины на лбу и пустой взгляд в пространство. — Но со мной все в порядке, дорогая.
 Аннабел коротко кивнула, не находя себе места и сгорая от стыда, и снова попробовала сесть. Спина затекла, словно в нее вставили железную палку, но если не считать затекших мышц, Аннабел чувствовала себя гораздо лучше и впервые за эти дни действительно захотела есть. Встав с постели, она подошла к туалетному столику, подняла щетку и провела ею по волосам.
 — Мама, — нерешительно начала она, — мне необходима перемена места. Может, я вернусь в салон, попрошу принести мне ужин и поем там?
 Похоже, Филиппа почти не слушала дочь.
 — Да, — рассеянно обронила она, — неплохая мысль. Мне пойти с тобой?
 — Нет, спасибо, я вполне хорошо себя чувствую, и идти совсем недалеко. Может, тебе тоже хочется побыть одной после… — Аннабел неловко осеклась и отложила щетку. — Я скоро вернусь.
 Филиппа, что-то пробормотав, села у камина, и Аннабел поняла, что матери действительно будет лучше остаться одной. Заплетя волосы в длинную косу, тяжело лежавшую на плече, надев простое платье, девушка вышла и тихо прикрыла за собой дверь.
 Оказавшись в коридоре, она услышала голоса и смех ужинавших гостей, почти заглушённые музыкой: струнный квартет с аккомпанементом пианино. Остановившись послушать, Аннабел с удивлением поняла, что музыканты играли ту же грустную, чудесную мелодию, которую она слышала во сне. Она закрыла глаза и тихо всхлипнула. Горло сжимало сладкой болью. Музыка наполняла ее желанием, которого она не могла позволить себе чувствовать. Господи, да она просто с ума сходит… это все болезнь. Нужно взять себя в руки!
 Открыв глаза, она решительно зашагала по коридору и едва не наткнулась на кого-то.
 Сердце упало и куда-то покатилось, стоило ей увидеть Саймона Ханта, как всегда по вечерам, одетого в черный фрак. Широкий рот растянут в ленивой улыбке. Низкий голос послал по ее спине мурашки озноба: — И куда это вы собрались?
 Значит, он пришел за ней, несмотря на блестящее общество, собравшееся внизу! Сознавая, что внезапная слабость в ногах не имеет ничего общего с болезнью, Аннабел нервно потеребила кончик косы.
 — Поужинать в салоне.
 Хант взял ее под руку и повел по коридору, стараясь идти медленнее.
 — Вы не хотите поужинать в салоне, — сообщил он.
 — Не хочу?
 Он покачал головой.
 — У меня для вас сюрприз. Пойдемте. Это недалеко. И она с готовностью согласилась…
 — Вижу, к вам вернулись силы. Как вы себя чувствуете? — осведомился Хант.
 — Гораздо лучше. И немного голодна, — призналась Аннабел, покраснев, поскольку в желудке громко заурчало.
 Хант ухмыльнулся и распахнул приоткрытую дверь. Они оказались в небольшой прелестной комнатке с панелями розового дерева, увешанной гобеленами и обставленной мебелью с обивкой из бархата цвета янтаря. Однако самой интересной особенностью комнаты было окно на внутренней стене, выходящее на гостиную двумя этажами ниже. Отсюда прекрасно была слышна музыка, зато гости не могли ничего разглядеть. Аннабел широко раскрытыми глазами смотрела на окружающие чудеса. В довершение всего посреди комнаты стоял стол, уставленный блюдами под серебряными крышками.
 — Я целый час ломал голову, пытаясь решить, что вам больше понравится, — вздохнул Хант. — Поэтому попросил повара положить всего понемногу.
 Потрясенная, не в состоянии осознать, что мужчина способен пойти на такие жертвы ради ее удовольствия, Аннабел потеряла дар речи. Ей почему-то было совестно смотреть ему в лицо.
 — Как мило. Я… я не знала про эту комнату.
 — Почти никто не знает. Иногда вдовствующая графиня сидит здесь, когда слишком слаба, чтобы спуститься вниз.
 Хант подвинулся ближе и двумя пальцами приподнял ее подбородок.
 — Вы поужинаете со мной?
 Пульс Аннабел бился так часто, что он наверняка это почувствовал!
 — Я без компаньонки, — прошептала она.
 Хант улыбнулся и опустил руку.
 — Вы в полной безопасности. Вряд ли я смогу соблазнить вас, поскольку вы слишком слабы, чтобы защищаться.
 — Вы настоящий джентльмен.
 — Я соблазню вас, когда окончательно окрепнете.
 Аннабел, стараясь не улыбаться, вскинула брови:
 — Вы очень уверены в себе. Может, следовало сказать «попытаюсь соблазнить»?
 — «Никогда не пророчь себе неудачу» — как говорит мой отец, — парировал Хант и, обняв ее за талию, подвел к стулу. — Выпьете вина?
 — Не стоит, — с сожалением вздохнула Аннабел, опускаясь на мягкое сиденье, — Оно, возможно, сразу ударит мне в голову.
 Хант налил вина в бокал и протянул ей, улыбаясь с коварным очарованием, вероятно, присущим самому Люциферу.
 — Не волнуйтесь. Если захмелеете, я о вас позабочусь.
 Глотнув густого мягкого вина, Аннабел язвительно усмехнулась:
 — Интересно, как часто падение дамы начинается с этого великодушного обещания…
 — Я в жизни еще не был причиной ничьего падения, — заверил Хант, поднимая крышки с блюд и отставляя в сторону. — Я обычно преследую их уже после пресловутого падения.
 — И много таких падших леди у вас в прошлом? — не выдержала Аннабел.
 — Достаточно, — кивнул Хант без особого раскаяния или хвастовства, спокойно встречая ее взгляд, — хотя в последнее время вся моя энергия уходит на другое занятие.
 — А именно?
 — Я строю фабрику по сборке локомотивов, в которую вложил деньги вместе с Уэстклифом.
 — Правда? — оживилась Аннабел. — Я еще никогда не ездила на поезде. Каково это?
 Хант улыбнулся с совершенно мальчишеским энтузиазмом.
 — Быстро. Волнующе. Средняя скорость пассажирского локомотива примерно пятьдесят миль в час, но «Консолидейтид» создала модель экспресс-локомотива на шесть вагонов, который делает до семидесяти.
 — Семьдесят миль в час? — ахнула Аннабел, даже не представлявшая, как это можно мчаться с такой скоростью. — Наверное, это очень неудобно для пассажиров?
 — Как только поезд достигает запроектированной скорости, вы не будете чувствовать толчков.
 — А каковы пассажирские вагоны внутри?
 — Не особенно роскошны, — признался Хант, наливая себе вина. — Я рекомендовал бы путешествовать только в чьем-то личном вагоне, особенно кому-тo вроде вас.
 — Кому-то вроде меня? — повторила Аннабел, с укоризненной улыбкой. — Если намекаете на мою избалованность, уверяю вас, я вовсе не прихотлива.
 — А следовало бы…
 Его теплый взгляд скользнул по ее раскрасневшемуся лицу и груди, прежде чем скреститься с ее собственным.
 — Немного избалованности вам не помешало бы, — сказал он каким-то странным тоном, на миг лишившим ее разума.
 Аннабел глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Господи, хоть бы он не коснулся ее! Хоть бы сдержал обещание не соблазнять… Потому что в противном случае… помоги ей Боже…
 — «Консолидейтид» — это название вашей компании? — дрожащим голосом поинтересовалась она, пытаясь восстановить нить беседы.
 Хант кивнул:
 — Британский партнер «Шоу фаундриз».
 — Которая принадлежит мистеру Шоу, жениху леди Оливии?
 — Совершенно верно. Шоу помогает нам приспособиться к американской системе сборки локомотивов, которая куда эффективнее и продуктивнее английской.
 — А я всегда слышала, что британские машины лучшие в мире, — заметила девушка.
 — Весьма спорное мнение. Но даже если так, они редко соответствуют стандартам. В Британии не найдется двух одинаковых локомотивов, что значительно снижает темпы производства и затрудняет ремонт. Однако если мы последуем примеру американцев и станем изготовлять одинаковые отливки частей с использованием стандартных моделей и шаблонов, можно собрать двигатель за несколько недель, а не месяцев и ремонтировать их гораздо быстрее.
 Аннабел зачарованно слушала. До этой минуты она не встречала мужчину, который так увлеченно рассказывал бы о своей профессии. Она считала, что работа — это не тот предмет, который любит обсуждать сильный пол, словно труд был уделом исключительно низших классов. Если представитель высшего общества был вынужден приобрести профессию, он старался умалчивать об этом позоре и притворяться, что проводит большую часть жизни в безделье. Но Саймон Хант не скрывал увлечения работой, и по каким-то причинам Аннабел находила это странно привлекательным.
 По ее настоянию Хант продолжал делиться подробностями своего бизнеса, рассказав о переговорах по приобретению литейной, находившейся пока в собственности железной дороги. Именно эту литейную предполагалось перевести на новую американскую систему. Два из девяти зданий на участке площадью девять акров уже были переделаны в литейную, производящую болты, поршни, стержни и клапаны. Потом все это вместе с частями, привозимыми из «Шоу фаундриз» в Нью-Йорке, собиралось в локомотивы на четыре и шесть вагонов, которые потом продавались по всей Европе.
 — Как часто вы приезжаете в литейную? — спросила Аннабел, пробуя фазанью котлету под сливочным соусом.
 — Ежедневно, когда живу в городе, — пояснил Хант, слегка нахмурившись. — Я и без того задержался чересчур надолго. Придется скоро ехать в Лондон, посмотреть, как продвигаются дела.
 Известие о том, что он скоро покинет Гемпшир, должно было обрадовать Аннабел. Саймон Хант отвлекает ее от поставленной цели, а этого она себе позволить не может. Теперь, в отсутствие Ханта, ей будет куда легче сосредоточиться на Кендалле.
 Однако в душе воцарилась странная пустота при мысли о том, что она лишится общества Ханта. Каким безжизненным покажется Стоуни-Кросс-Парк без него!
 — Вы вернетесь до того, как закончится праздник? — спросила она, терзая ножом котлету.
 — Как сказать. Это зависит…
 — От чего?
 — От того, будет ли у меня веская причина для возвращения, — очень тихо ответил он.
 Аннабел опустила глаза. И впала в долгое молчание, повернувшись к окну, откуда лилась чудесная мелодия «Розамунды» Шуберта.
 Наконец в дверь едва слышно постучали. Пришел лакей, чтобы убрать тарелки. Аннабел прикусила губу, гадая, как скоро новость о ее ужине с Хантом распространится между слугами. Однако после его ухода Хант, словно прочтя ее мысли, ободряюще сказал:
 — Он никому ничего не скажет. Уэстклйф рекомендовал его именно из-за способности держать рот на замке, особенно если речь идет о делах конфиденциальных.
 — Как… как же это так? — встрепенулась Аннабел. — Значит… граф знает, что вы и я… но он, разумеется, не одобряет…
 — Уэстклйф не одобряет многих моих поступков, — спокойно пояснил Саймон. — А я не всегда одобряю его решения. Однако в интересах сохранения выгодной дружбы мы обычно не противоречим друг другу. — Он встал, опираясь на стол, и подался вперед. — Как насчет партии в шахматы? Я велел принести доску… на всякий случай.
 Аннабел кивнула. Глядя в жаркие темные глаза, она вдруг поняла, что за всю ее взрослую жизнь этот вечер оказался единственным, когда она была по-настоящему счастлива находиться там, где хотела. Рядом с этим человеком. Ей было все в нем интересно. И очень хотелось узнать его мысли и чувства.
 — Где вы научились играть в шахматы? — спросила она, наблюдая за движениями его рук, расставлявших фигуры в нужной позиции.
 — У отца.
 — Вашего отца?
 Уголок его губ дернулся в издевательской полуулыбке.
 — По-вашему, мясник не может играть в шахматы?
 — Конечно, я… — Щеки Аннабел загорелись. Убитая собственной бестактностью, она невнятно пробормотала: — Простите.
 Хант продолжал спокойно наблюдать за ней.
 — Похоже, у вас сложилось ошибочное представление о моей семье. Ханты — это респектабельный средний класс. И я, и мои братья и сестры учились в школе. Теперь братья работают на отца и живут над лавкой. А по вечерам часто играют в шахматы.
 Поняв, что он не собирается ее осуждать, Аннабел немного успокоилась.
 — А почему вы не захотели работать на отца? — допытывалась она, вертя пешку.
 — В юности был озорником и упрямцем, — с улыбкой признался Хант. — И когда отец что-то приказывал мне, я всегда делал наоборот.
 — И каковы были последствия? — лукаво осведомилась Аннабел.
 — Сначала он пытался быть со мной терпеливым, но когда ничего не вышло, решил принять свои меры. — Даже сейчас, через столько лет, Хант поморщился и грустно улыбнулся. — Поверьте мне, не стоит попадаться под руку мяснику: у него руки крепче дубовых поленьев!
 — Могу себе представить, — пробормотала Аннабел, искоса поглядывая на разворот его плеч и вспоминая неподатливость мышц. — Но ваша семья, должно быть, очень гордится вашими успехами.
 — Возможно. — Хант равнодушно пожал плечами. — К сожалению, мои амбиции только вызвали отчуждение между нами. Родители не позволяют мне купить им дом в Вест-Энде и не понимают, почему я предпочитаю там жить. Кроме того, мои финансовые операции не кажутся им настоящей профессией. Они были бы счастливы, занимайся я чем-то более… ощутимым.
 Аннабел во все глаза уставилась на него, внезапно поняв то, что осталось недосказанным. Она всегда знала, что Саймон Хант не принадлежал к высшим кругам, в которых, однако, вращался. Но до этого момента ей в голову не приходило, что он точно так же был чужд и миру, который оставил позади. Неужели он хотя бы иногда не чувствует себя одиноким? Или старается занять себя, чтобы ни о чем не думать?
 — Не могу придумать ничего более ощутимого, чем десятитонный локомотив! — заметила она.
 Хант рассмеялся и потянулся к пешке, все еще зажатой в ее руке. Но Аннабел почему-то не спешила выпустить фигурку из слоновой кости, так что их пальцы переплелись. А взгляды скрестились. Она была потрясена теплом, струившимся из его руки и распространявшимся по всему ее телу. Все равно что дремать на солнышке после нескольких бокалов вина…
 Но удовольствие длилось недолго. Глаза как-то неприятно защипало, возвещая о неожиданно нагрянувших слезах.
 Ошеломленная, Аннабел отдернула руку, и пешка полетела на пол.
 — Простите, — неловко усмехнулась она, неожиданно испугавшись того, что может произойти, если она останется с ним еще на полчаса. Неуклюже поднявшись, она отошла от стола. — Я только сейчас поняла, как устала… похоже, вино все-таки подействовало на меня. Мне, пожалуй, следует вернуться к себе. Думаю, у вас еще есть время побыть среди гостей, так что ваш вечер не пропадет даром. Спасибо за ужин, за музыку и…
 — Аннабел, — перебил Хант, одним грациозным прыжком оказавшись рядом. Сильные руки сжали ее талию. Брови озадаченно сошлись на переносице. — Вы ведь не боитесь меня? — пробормотал он.
 Аннабел молча покачала головой.
 — В таком случае почему столь внезапная спешка?
 Она могла изобрести тысячу предлогов, но в этот момент благоразумие, остроумие и такт покинули ее. И поэтому она могла лишь ответить с прямотой летящего в голову молотка:
 — Я… не хочу этого.
 — Этого?
 — Я не собираюсь становиться вашей содержанкой, — пояснила она и, поколебавшись, добавила шепотом: — Я могу достичь большего.
 Хант долго обдумывал откровенное заявление, не отнимая рук от талии девушки.
 — Это означает, что еще есть шанс найти себе мужа, или вы намереваетесь стать содержанкой аристократа? — спросил он наконец.
 — По-моему, это совершенно не важно, — отмахнулась Аннабел, отстранившись. — Ни в том, ни в другом случае вас это касаться не должно. Действующим лицом в этой драме вам все равно не стать.
 Хотя она отказывалась посмотреть на него, все же ощутила его взгляд на себе.
 — Я отведу вас в вашу комнату, — бесстрастно бросил он и проводил ее до двери.




 Глава 16


 Наутро Аннабел почувствовала себя настолько окрепшей, что спустилась вниз. К ее радости, оказалось, что встреча с гадюкой вызвала общее сочувствие всех собравшихся, включая лорда Кендалла. Проявив приличные случаю сострадание и участие, он сидел рядом с ней за завтраком, накрытым на задней террасе, и даже настоял на том, чтобы держать тарелку, пока она выбирала на буфетном столе лакомые кусочки. Едва ее стакан с водой пустел, Кендалл давал слуге знак его наполнить. Впрочем, то же самое он делал и для леди Констанс Дарроуби, немедленно присоединившейся к ним.
 Вспомнив рассказы подруг о леди Констанс, Аннабел украдкой рассматривала соперницу. Кендалл, похоже, всерьез заинтересовался девушкой, державшейся спокойно и чуточку отчужденно. Она отличалась элегантной худобой и была одета в стиле, недавно вошедшем в моду. И Дейзи была права — рот у нее действительно напоминал ридикюль на шнурке, и с постоянно округлявшихся губ слетали томные охи и вздохи каждый раз, когда Кендалл делился с ней очередными открытиями в ботанике.
 — Сколько вы, должно быть, пережили! — заметила она Аннабел, услышав историю с гадюкой. — Какой ужас! Просто чудо, что вы не погибли!
 Несмотря на ангельскую улыбку, холодный блеск светло-голубых глаз выдавал хищницу, которая вряд ли расстроилась бы, скончайся она на месте.
 — Но я вполне здорова и более чем готова к новой прогулке по лесу, — объявила Аннабел, улыбнувшись Кендаллу.
 — На вашем месте я не стала бы переутомляться так скоро после болезни, — посоветовала леди Констанс. — Судя по вашему виду, вы еще не совсем оправились. Но я уверена, что через несколько дней ваша бледность сменится здоровым румянцем.
 Аннабел продолжала растягивать губы в улыбке, не подавая виду, как больно ранит хитрая тактика соперницы, хотя втайне ее так и подмывало высказаться насчет уродливого родимого пятна на лбу леди Констанс.
 — Прошу простить, — неожиданно пробормотала та вставая, — Принесли свежую землянику. Сейчас вернусь.
 — Не торопитесь, — в тон ей приторным голоском сказала Аннабел. — Мы вряд ли заметим ваше отсутствие.
 Вместе с Кендаллом они наблюдали, как леди Констанс скользит к буфету, где по странной случайности как раз наполнял тарелку мистер Бенджамин Макслоу, Джентльмен-фермер учтиво отступил от огромной чаши с земляникой и подержал тарелку леди Констанс, пока та выбирала лучшие ягоды. Со стороны их отношения казались не более чем сердечной дружбой… но Аннабел вовремя вспомнила историю, рассказанную позавчера Дейзи. И тут ее осенило. Да вот же он — идеальный способ устранить с дороги леди Констанс! И прежде чем дать себе время подумать о последствиях, соображениях морали и тому подобных неуместных сантиментах, она со вздохом подняла глаза на лорда Кендалла.
 — Вижу, эти двое умело скрывают истинное состояние дел, не находите? — пробормотала она, лукаво подмигнув в сторону леди Констанс и Макслоу. — Впрочем, они правы. Вряд ли им на пользу послужит, если все узнают…
 Она осеклась и с деланным смущением взглянула в недоумевающие глаза лорда Кендалла.
 — О, простите, Я полагала, что вы уже слышали…
 Кендалл озадаченно нахмурился.
 — Что именно? — поинтересовался он, настороженно глядя на парочку.
 — Ну… я не из тех, кто любит злословить… и не подумала бы распространять сплетни… но знаю из надежного источника, что во время пикника на берегу реки… леди Дарроуби и мистера Макслоу застали в весьма недвусмысленной ситуации. Оба стояли за деревом и…
 Аннабел снова осеклась и досадливо прикусила губу.
 — Мне не следовало ничего говорить, И возможно, все это чистейшее недоразумение. Разве можно знать наверняка?!
 С этими словами она изящным жестом поднесла ко рту чашку и украдкой стрельнула глазами в Кендалла. Его мысли были написаны на лице яснее, чем в книге. Он не хотел верить, что леди Констанс поймали на чем-то недостойном. Такого просто быть не могло! Но, будучи истинным джентльменом, Кендалл ни за что не станет доискиваться до истины и уж тем более не посмеет спросить у леди Констанс, так ли все было, как утверждает Аннабел. Нет, он, разумеется, будет молчать, попытается игнорировать собственные подозрения, которые станут разъедать ему душу…
 — Аннабел, т-тебе не стоило т-так поступать, — прошептала Эви, когда девушка призналась подругам в содеянном. После завтрака они удалились в спальню Эви, где последней пришлось покрыть лицо толстым слоем белого крема, который, по утверждению тетки, прекрасно выводил веснушки. Неодобрительно глядя на Аннабел, Эви пыталась продолжать обличительную речь, но язык окончательно отказался ей повиноваться.
 — Блестящий ход, — объявила Лилиан, беря с туалетного столика пилку для ногтей. Неясно, была ли она на стороне Аннабел, но верность подруге пересилила все иные соображения. — И ведь Аннабел фактически не солгала! Просто повторила услышанную где-то сплетню и при этом предупредила, что это всего лишь недостоверный слух. Дело Кендалла — верить ему или не верить.
 — Но Аннабел не добавила, что точно знает, правда это или нет, — возразила Эви.
 Лилиан принялась сосредоточенно подпиливать ноготь.
 — И все же не солгала, — подчеркнула она.
 Сгорая от угрызений совести, Аннабел обернулась к Дейзи:
 — А ты что думаешь?
 Младшая сестра Лилиан, все это время рассеянно перекидывавшая мяч из одной руки в другую, проницательно посмотрела на Аннабел.
 — Думаю, что иногда утаивание всей информации — все равно, что ложь. Ты ступила на скользкую тропинку, дорогая. Поосторожнее, не то можешь упасть.
 Лилиан раздраженно фыркнула:
 — О, перестань вещать, как прорицательница-шарлатанка из дешевого шоу! Главное, чтобы Аннабел добилась своего, а средства значения не имеют! Важен результат. И, Эви, при чем тут этическая казуистика?! Ты согласилась помочь нам завлечь лорда Кендалла в компрометирующую ситуацию: это, по-твоему, лучше, чем передавать лживые сплетни?
 — Мы все обещали никому не причинять зла, — с большим достоинством объявила Эви, вытирая полотенцем густые потеки крема.
 — Леди Констанс вовсе не причинили зла, — настаивала Лилиан. — Она не влюблена в лорда Кендалла. Очевидно, что она добивается его только потому, что он один из немногих, оставшихся холостыми в конце сезона, и нужно же этой даме выйти замуж. Как и всем прочим. Господи, Эви, ты обязана взять себя в руки и хоть немного ожесточиться. Неужели положение леди Констанс хуже нашего?! Взгляни на нас: почти старые девы, которым нечем похвастаться, кроме веснушек, укуса гадюки и унизительной сцены с лордом Уэстклифом, мистером Хантом и компанией идиоток в одних панталонах.
 Аннабел, сидевшая на краю кровати, медленно повалилась назад и уставилась в полосатый балдахин. Господи, ну почему она чувствует себя такой виноватой? Почему не может, как Лилиан, верить, что цель оправдывает средства?
 Она пообещала себе, что в будущем станет совершать исключительно благородные поступки.
 И кроме того… как указала Лилиан, лорд Кендалл может либо верить, либо не верить слухам, это его дело. Он взрослый человек, способный самостоятельно принимать решения. Аннабел лишь посеяла семена сомнения, а уж взойдут они или нет — зависит от него.
 Вечером Аннабел переоделась в розовое, с серебристым отливом, платье из бесчисленных летящих слоев прозрачного шелкового газа, перехваченное в талии жестким шелковым поясом, украшенным огромной белой розой. Юбки тихо шелестели на каждом шагу, и Аннабел взбила легкие волны, чувствуя себя настоящей принцессой. Слишком нетерпеливая, чтобы дождаться Филиппы, туалет которой занимал целую вечность, Аннабел вышла из комнаты пораньше в надежде увидеться с подругами. Если повезет, она может даже столкнуться с лордом Кендаллом и найти предлог, чтобы на несколько минут остаться с ним наедине.
 Осторожно ступая на укушенную ногу, Аннабел направилась по коридору, ведущему к парадной лестнице. Какой-то непонятный порыв заставил ее остановиться у маленького салона, дверь которого была чуть приоткрыта. Она прокралась туда. Здесь было темно, но лившегося из коридора света было достаточно, чтобы очертить силуэт шахматного столика. Подступив ближе, она с удовольствием заметила, что фигуры стоят в том же положении, что и в момент прерванной игры. Почему Хант тратил на это время? Неужели ожидал, что она попросит его продолжить партию?
 «Ничего не касайся», — велела она себе… но искушение было слишком велико. Она прищурилась, оценивая ситуацию свежим взглядом. Конь Ханта вот-вот возьмет ее ферзя. Значит, нужно как-то рокироваться, чтобы этого избежать. И неожиданно Аннабел увидела, как лучше защитить находившегося под угрозой ферзя. Она подвинула стоявшую рядом ладью, чтобы взять коня и тем самым вообще удалить его с доски. Довольно улыбнувшись, она отставила фигуру в сторону и вышла из комнаты. Спустилась по парадной лестнице, пересекла холл и направилась к комнатам для гостей. Толстый ковер приглушал шаги… и она неожиданно почувствовала, что кто-то идет сзади. По спине прошел неприятный озноб. Оглянувшись, она увидела лорда Ходжема, двигавшегося с удивительной быстротой для столь грузного человека. Толстые пальцы вцепились в шелковый пояс, вынуждая ее остановиться, иначе тонкая лента, несомненно, лопнула бы.
 Подумать только, как обнаглел Ходжем, если преследует ее там, где их легко могут увидеть!
 Возмущенно ахнув, Аннабел повернулась лицом к нему. В ноздри ударил масляный запах напомаженных волос. При виде толстого брюха, втиснутого в вечерний костюм, ее затошнило.
 — Прелестное создание, — пробормотал Ходжем, дыша на нее густыми парами бренди. — Вижу, вы уже поправились, и поэтому мы можем возобновить нашу вчерашнюю беседу, так не вовремя прерванную вашей матерью.
 — Вы омерзительное… — яростно прошипела Аннабел но он прервал поток слов, бесцеремонно стиснув ее челюсти на удивление цепкими пальцами.
 — Я все расскажу Кендаллу, — пригрозил он, приблизив пухлые губы к ее губам. — И приведу достаточно грязных подробностей, чтобы отныне он смотрел на вас и вашу семейку с искренним отвращением!
 Массивное тело прижало ее к стене, едва не придушив.
 — Если только, — продолжал он, обдавая ее вонючим дыханием, — вы не согласитесь ублажать меня тем же манером, что и ваша матушка…
 — Тогда идите и говорите с Кендаллом, — бросила Аннабел, глаза которой излучали ненависть. — Выложите ему все, и покончим с этим. Я лучше подохну в канаве от голода и холода, чем стану «ублажать» гнусную свинью вроде вас.
 Ходжем не веря ушам уставился на нее в бессильной ярости.
 — Ты еще пожалеешь, — прошипел он, брызгая слюной.
 — Я так не думаю, — с холодным презрением улыбнулась девушка.
 И прежде чем Ходжем отпустил ее, Аннабел краем глаза уловила какое-то движение. Повернув голову, она увидела приближавшегося мужчину… мужчину, который двигался с грацией вышедшей на охоту пантеры. Со стороны, должно быть, казалось, что она и Ходжем застыли любовном объятии.
 — Немедленно отпустите, — вполголоса потребовала она, что было сил отталкивая неповоротливую массу.
 Ходжем наконец отступил, дав ей возможность вдохнуть полной грудью, и послал ей исполненный злобы многообещающий взгляд, затем развернулся и ушел в противоположном от незнакомца направлении.
 Доведенная до отчаяния, Аннабел уставилась в лицо Саймона Ханта. Тот, мгновенно оказавшись рядом, схватил ее за плечи и посмотрел вслед удиравшему Ходжему жестким, почти кровожадным взглядом, от которого Аннабел похолодела. Но когда он перевел глаза на нее… О, только не это!
 У нее перехватило дыхание. До сих пор она не видела, чтобы Хант терял самообладание. Как бы она ни оскорбляла, ни насмехалась, ни язвила, он всегда оставался внешне равнодушным, а иногда и отвечал ударом на удар. Но сейчас, похоже, маска слетела. Она наконец сделала нечто, спровоцировавшее искренний гнев. Он поистине готов был ее удушить.
 — Так вы следили за мной? — спросила она с деланным спокойствием, гадая, как ему удалось появиться именно в этот момент.
 — Я видел, как вы пересекли холл и как Ходжем крался за вами. Вот решил узнать, что между вами происходит.
 — Ну как? Выяснили? — вызывающе бросила она.
 — Пока не знаю, — последовала зловеще тихая реплика. — Признайтесь, Аннабел, утверждая, что можете достичь большего, что именно вы имели в виду? Решили ублажать этот идиотский кусок жира в обмен на жалкие подачки, которые он будет вам кидать? Ни за что не поверил бы, что вы так глупы.
 — Вы, развратный лицемер, — яростно прошептала Аннабел, — злитесь на меня за то, что я его любовница, а не ваша… так скажите, какое имеет значение, кому я продаю свое тело?! Почему это вас так волнует?
 — Потому что вы хотите не его, — процедил Хант сквозь зубы. — И не Кендалла. Вы хотите меня.
 Аннабел никак не могла разобраться в клубке эмоций, бурливших в душе. Не могла понять, отчего схватка наполняла ее странным, почти жутким возбуждением. Она желала дать ему пощечину, броситься на него, провоцировать, пока последние остатки самообладания не испарятся.
 — Позвольте угадать… вы готовы предложить мне более выгодный вариант того соглашения, которое я, по вашему мнению, заключила с Ходжемом? — бросила она и презрительно рассмеялась, прочтя ответ на его лице. — Так не трудитесь. Нет. Ни за что. Поэтому раз и навсегда оставьте меня в покое…
 В холле послышались шаги и голоса. Аннабел осеклась и в отчаянии обернулась, чтобы найти комнату, куда можно проскользнуть незамеченной. Иначе ее застанут наедине с Хантом, и тогда…
 Но в этот момент Хант, поймав ее за руку, втолкнул в ближайшее помещение и быстро закрыл дверь.
 Разобрав очертания пианино и музыкальных пюпитров, Аннабел отскочила от Ханта. Он едва успел поймать пюпитр, который она задела юбкой.
 — Если уж вы способны выносить положение любовницы Ходжема, — пробормотал он, загоняя ее в угол, — Богу известно, что моей содержанкой быть куда легче. Можете сколько угодно твердить, что вас не влечет ко мне, но мы оба знаем, что это ложь. Назовите цену, Аннабел. Любую сумму, которая только придет в голову. Хотите собственный дом? Яхту? Заметано. И давайте покончим с этим: довольно я вас ждал.
 — Ах, как романтично, — пробормотала Аннабел с притворным смехом. — Боже! Но ваше предложение лишено обыкновенной тактичности, мистер Хант. И вы не правы, предполагая, что я способна быть только чьей-то содержанкой. Я могу заставить лорда Кендалла жениться на мне.
 Его глаза были темнее обсидиана.
 — Это замужество превратит вашу жизнь в ад на земле. Он никогда вас не полюбит. Он даже вас не знает.
 Аннабел вскинулась как ужаленная:
 — Мне не нужна любовь! Я всего лишь желаю…
 Внезапная боль, ударившая в сердце, сосредоточилась в груди, превратившись в комок непереносимого холода. Глядя в непроницаемое лицо, она попробовала повторить:
 — Я всего лишь желаю…
 У дверей послышался шум. Ручка повернулась. Растерянная Аннабел поняла, что сейчас в комнату войдут и все надежды на брак с Кендаллом рассеются, как пыль на ветру.
 Аннабел среагировала мгновенно, потащив Ханта в нишу у окна, за шелковые занавески, висевшие на медном карнизе. Из всех предметов обстановки здесь была только крытая бархатом скамья под окном, на которой было небрежно разбросано несколько книг. Задернув занавеску, Аннабел бросилась на Ханта, закрыла ему рот ладонью, как раз в тот момент когда в комнате появились люди. До них донеслись приглушенные голоса и нестройные звуки скрипки. Какой ужас! Это явились музыканты, чтобы настроить инструменты перед началом бала! По всему очевидно, что вот-вот ее застанет на месте преступления целый оркестр!
 Поверх занавесок пробивалось как раз достаточно света, чтобы Аннабел видела коварную усмешку, игравшую на губах Ханта. Одно слово или шорох в этой непристойной ситуации — и с ней покончено! Поэтому она плотнее прижала ладонь к его губам, пронзая его убийственным взглядом.
 Голоса музыкантов смешивались с визгом настраиваемых инструментов. Наконец диссонанс сменился гармонией. Гадая, скоро ли их поймают, Аннабел тупо уставилась на занавески. Только бы никому не пришло в голову их раздвинуть! Она так и не отняла руки от губ Ханта и неожиданно ощутила, как он напряжен. Взглянув на него, она увидела, что злобное веселье во взгляде сменилось куда более опасным выражением.
 Она застыла. Сердце заколотилось с такой силой, что ребрам стало больно. Широко раскрытыми глазами она воззрилась на Ханта, не замечая, что его свободная рука медленно поднимается. Поднимается и начинает осторожно отгибать ее пальцы, все еще прижатые к его рту, начиная с мизинца. Дыхание его все учащалось, вырываясь короткими вздохами поверх ее ладони. Аннабел мотнула головой и попыталась отодвинуться, но он уже обхватил ее талию. Она оказалась в ловушке… беспомощная, отданная на милость Ханта, не в силах помешать ему делать все, что взбредет в голову.
 Последний палец был отогнут, и Хант, оттолкнув ее руку, сжал затылок Аннабел. Она оказалась в тисках. Он не причинял боли, но не давал пошевелиться или вырваться, И когда его голова опустилась, ее губы с безмолвным стоном раздвинулись, а разум померк.
 Его губы завладели ее губами, нежные, но уверенные, требующие ответа. Ее била непонятная лихорадка, жар сжигал тело, жар желания, подобного которому она еще не знала. Воспоминания о том, единственном, поцелуе меркли в сравнении с этим… потому что он больше не был незнакомцем. Она хотела его с пугающим отчаянием. Он касался губами подбородка, щек, лба, оставляя повсюду огненный след, прежде чем снова завладеть ртом. Аннабел ощутила прикосновение кончика его языка к своему, и это было так неожиданно, что она отпрянула бы, не держи он ее так крепко.
 Музыкальный разнобой отдавался в ушах, напоминая об угрозе обнаружения. Она вынудила себя расслабиться, хотя все еще дрожала. Следующие несколько минут придется позволять ему все, что он только пожелает, лишь бы не обнаружить свое присутствие в этой комнате.
 Хант снова припал к ней, лаская языком и губами. Она была шокирована таким интимным обращением и еще больше — невыразимыми ощущениями, терзавшими особенно уязвимые части тела. Восхитительная слабость одолела Аннабел, и она пошатнулась, слепо шаря по его затылку, чувствуя под пальцами шелковистую массу волос. Нерешительные касания ошеломили его до такой степени, что она услышала долгий прерывистый вздох, словно он больше не мог сдерживаться. Он погладил ее щеку, чуть отстранился, игриво прикусил сначала ее верхнюю губу, потом нижнюю, обдавая теплом своего дыхания. Сама не зная почему, она обняла Ханта, притянула его голову к себе, и когда его губы прижались к ее губам в почти исступленном поцелуе, едва не застонала, но вовремя спохватилась и спрятала лицо у него на плече.
 И только сейчас почувствовала, как неровно поднимается и опускается его грудь. Как тяжело бьется его сердце. Он резко, почти грубо, потянул ее за волосы, откидывая голову. Прокладывая поцелуями огненную дорожку от впадинки за правым ухом. Пробуждая к жизни чувствительные нервы. Обводя тонкую вену языком. Его пальцы скользнули по ее плечу, поглаживая ключицу. Он чуть покусывал ее шею… нашел местечко, прикосновение к которому заставило ее вздрогнуть, и продолжал ласкать его, пока еще один стон едва не сорвался с увлажненных поцелуями губ. Отчаянно отбиваясь, она сумела отвлечь его на несколько минут, прежде чем последовал очередной долгий поцелуй. Его ладонь погладила шелк, закрывавший ее грудь… раз… другой, третий… и каждый раз жар его кожи все глубже проникал через слои ткани. И когда ее сосок превратился в тугой бутон, Саймон продолжал нежно гладить его кончиками пальцев, пока он еще больше не затвердел. Она бессильно обмякла, открытая неспешной ласке его языка, искусным поглаживаниям рук. Этого не должно было случиться, но она таяла от наслаждения, поглощенная чувственным пламенем.
 Он заставил ее забыть обо всем в эти безмолвные краткие мгновения. Она потеряла счет времени, не понимала, где они и кто. Знала только, что желает его близости… прикосновений… горячих рук… упругой плоти… твердости губ…
 Аннабел цеплялась за его рубашку, пока она не выскочила из брюк, сгребала в горсти белое накрахмаленное полотно в отчаянной попытке добраться до обнаженной кожи. Он, похоже, понял, что у нее просто нет опыта в обуздании столь буйного желания, поэтому поцелуи стали нежнее, легче, а его руки успокаивающими движениями гладили спину Аннабел. Однако все эти старания имели совершенно противоположный эффект: она сильнее впивалась в него губами, а тело извивалось в каком-то невероятном ритме. Наконец он зарылся ртом в изгиб шеи, держа Аннабел в сокрушительных объятиях. Она была абсурдно благодарна за почти жестокую хватку, помогавшую сдержать безумную дрожь. Так они стояли, казалось, целую вечность, пока до Аннабел сквозь дымку страсти не дошло, что в комнате воцарилась тишина. Музыканты приготовили инструменты к балу и ушли. Хант поднял голову и осторожно отвел занавеску. Удостоверившись, что комната пуста, он обернулся к Аннабел и заправил ей за ухо прядь блестящих волос.
 — Никого, — прошептал он.
 Слишком потрясенная, чтобы мыслить связно, Аннабел молча смотрела на него. Кончиками пальцев он обводил ее горячую щеку, распухшие губы, и она с чем-то вроде отчаяния ощутила мгновенную ответную реакцию своей неудовлетворенной плоти, истерически заколотившийся пульс, волну наслаждения, окатившего тело. Давно пора отодвинуться от него, иначе ее отсутствие скоро заметят. Но к собственному стыду, она оставалась неподвижной, жадно впитывая ощущения от ласк Ханта. Он снова нагнул голову и впился в ее губы, одновременно расстегивая пуговицы, тянувшиеся по спинке платья. На этот раз она не смогла больше сдерживать стоны, тихие крики, вздох облегчения, когда тесный корсаж внезапно ослаб. Покрой платья сделал невозможным носить корсет с чашечками. Пришлось надеть другой, доходивший до линии бюста, так что груди были совершенно свободны.
 Не прерывая поцелуя, Хант увлек ее на скамью и усадил себе на колени. Корсаж сполз еще ниже, обнажая полные холмики. Неожиданно встревоженная такой вольностью, Аннабел слабо попыталась оттолкнуть его, но он прижался губами к тому месту, где испуганной птичкой трепыхалось ее сердце. Обняв ее за спину, он скользнул губами к соску, и при первом же прикосновении она перестала сопротивляться и замерла. Сжатые кулачки легли на его плечи. Он взял сосок в рот, лаская языком, пока нежный бугорок не затвердел, а вены не наполнились жидким медом. Он что-то успокаивающе бормотал, потирая сосок большим пальцем. Что-то неразборчиво бормоча, она обвила руками его упругую шею и ахнула, когда его губы сомкнулись на другом соске и потянули.
 Водоворот желания вновь увлек ее, срывая протяжные стоны с губ и заставляя тело ритмически двигаться. Ханта терзала та же неутолимая потребность: она чувствовала это в бешеном биении его сердца и тяжелом, затрудненном дыхании. Но он, казалось, был способен лучше контролировать свою страсть, чем она: движения его туб и рук оставались осторожными и сдержанными. Она билась в оковах своего платья, хватаясь за рукава его фрака и жилет: слишком много одежды повсюду, и она сходила с ума от желания ощутить его обнаженную плоть в своей…
 — Легче, милая, — шептал он. — Расслабься. Нет, сиди спокойно…
 Но она никакие могла заставить свое тело повиноваться, не могла остановить конвульсивные движения бедер и прерывистые мольбы, слетавшие с измятых поцелуями губ.
 Хант продолжал обнимать ее, что-то неразборчиво шепча, проводя губами по ее лицу, нежно гладя грудь. Она вдруг поняла, что он поправляет ее одежду, переворачивая, как куклу, застегивая пуговицы. В какую-то минуту он даже тихо, потрясенно рассмеялся, словно пораженный собственными действиями. Позже Аннабел вспомнила, что он казался столь же потрясенным, но тогда, в огне неудовлетворенного желания, она не могла размотать клубок спутанных мыслей. Но и желание постепенно покидало ее, оставляя тошнотворный осадок стыда.
 Она решительно встала с его коленей и отвернулась, не желая, чтобы он видел ее дрожащие губы. И смогла вымолвить всего два слова, прервавшие тяжелое молчание.
 По-прежнему не глядя на Саймона, она хрипло обронила:
 — Больше никогда.
 И, откинув занавески, оставила комнату со всей возможной поспешностью и бросилась бежать по коридору.




 Глава 17


 После панического бегства Аннабел Саймон просидел на одном месте еще с полчаса, стараясь потушить бушевавший в нем пожар, охладить кипевшую кровь. За это время он поправил одежду и провел руками по волосам, мрачно размышляя, что теперь делать.
 — Аннабел, — пробормотал он, расстроенный и смущенный, как никогда в жизни.
 То обстоятельство, что женщина сумела довести его до такого состояния, приводило Ханта в бешенство. Он, известный как хитрый, хладнокровный, сметливый, умеющий держать себя в руках человек, сделал ей самое неуклюжее и бестактное предложение и, разумеется, был возмущенно отвергнут. И, нужно сказать, заслуженно. Ему ни за что не следовало требовать, чтобы Аннабел назвала цену, прежде чем хотя бы признала, что желает его. Но подозрение, что она спит с Ходжемом! Из всех знакомых мужчин выбрать, этого… Недаром Саймон, почти обезумев от ревности, потерял голову и наделал глупостей.
 Вспомнив вкус ее губ, сладость поцелуев, упругий шелк ее кожи, Саймон ощутил, как страсть вновь загорается в нем. Обладая немалым опытом в отношениях с женщинами, он самоуверенно полагал, что знаком со всеми ощущениями, которые дает физическое наслаждение, но только сейчас до него дошло, что в постели с Аннабел все будет совершенно по-другому. Это будет не бездумное слияние двух тел. Затронуто его сердце… пробуждены эмоции… настолько тревожащие, что он не мог заставить себя разобраться в них более спокойно.
 Притяжение между ними становится опасным, причем для него не меньше, чем для нее. И понятно, что Саймону, так или иначе, придется оценить ситуацию и что-то предпринять. Но в этот момент он потерял способность мыслить связно.
 С тихим проклятием он вышел из комнаты, на ходу поправляя узел черного шелкового галстука. Напряжение свело мышцы, сковав обычную размашистую походку и действуя на и без того натянутые нервы. Перспектива еще одного потраченного впустую вечера приводила его в ярость. Он терпеть не мог светских развлечений, поскольку был не из тех людей, которые готовы часами болтать ни о чем, предаваясь безделью. Он давно бы уехал, если бы не присутствие Аннабел в Стоуни-Кросс.
 Мрачный как туча он вошел в бальный зал и рассеянно оглядел толпу, сразу же заметив Аннабел, сидевшую в углу рядом с лордом Кендаллом. Последний был явно увлечен ею. Его завороженный взгляд не оставлял в этом ни малейших сомнений. Аннабел, раскрасневшаяся и притихшая, старалась не встречаться с восхищенными глазами Кендалла. Говорила она очень мало. Стиснутые руки лежали на коленях. Саймон зловеще прищурился. Какая жестокая ирония в том, что именно теперь, когда Аннабел чувствует себя неуверенной и униженной, Кендалл по-настоящему обратил на нее внимание! Ничего, позже его ждет неприятный сюрприз. Аннабел непременно возьмет его на поводок, и тогда придется обнаружить, что жена — вовсе не то скромное застенчиво-невинное создание, каким казалась раньше, а страстная, импульсивная, амбициозная женщина, нуждающаяся в столь же сильном партнере. Кендаллу просто не под силу справиться с ней. Он истинный джентльмен — слишком умерен и мягок, слишком образован, слишком занят своей ботаникой. Аннабел никогда не будет уважать мужа, для нее все его добродетели — пустой звук. Рано или поздно она начнет презирать его именно за то, чем следовало бы восхищаться, а Кендаллу будут неприятны в Аннабел исключительно те качества, которые ценил бы Саймон.
 Оторвав взгляд от парочки, он направился на другой конец зала, где стоял Уэстклиф, занятый разговором с друзьями.
 — Веселитесь? — пробормотал граф, обернувшись к нему.
 — Не особенно.
 Саймон сунул руки в карманы и нетерпеливо осмотрелся.
 — Слишком долго я здесь оставался. Нужно срочно возвращаться в Лондон, проверить, что делается в литейной.
 — А мисс Пейтон? — вкрадчиво осведомился граф.
 Саймон на минуту задумался.
 — Думаю, — медленно начал он, — стоит подождать и посмотреть, что выйдет из ее охоты за Кендаллом. — И, вопросительно изогнув бровь, уставился на графа.
 Тот ответил коротким кивком.
 — Когда уезжаете?
 — На рассвете, — пояснил Саймон, не в состоянии сдержать долгого тяжкого вздоха.
 Уэстклиф сухо улыбнулся.
 — Все само собой разрешится, — прозаически заметил он. — Поезжайте в столицу и возвращайтесь, когда в голове прояснится.
 Аннабел никак не могла стряхнуть с себя тоску, окутавшую ее ледяным покрывалом. В последнее время она почти не спала и страдала полным отсутствием аппетита.
 Даже обильный завтрак, сервированный внизу, оставил ее равнодушной. Лорд Кендалл считал ее слабость и неестественное спокойствие последствиями болезни и изливал на Аннабел сочувствие и утешение, пока ей не захотелось раздраженно его оттолкнуть. Подруги тоже досаждали ей предложениями помощи и искренней добротой, но Аннабел впервые не радовала их жизнерадостная болтовня. Она пыталась определить тот момент, когда все пошло наперекосяк, и поняла, что мир померк, едва леди Оливия сообщила, что Саймон Хант покинул Стоуни-Кросс.
 — Уехал в Лондон по делам, — беспечно щебетала леди Оливия. — Он никогда не остается надолго на подобных праздниках, чудо, что он еще задержался так надолго.
 Когда кто-то поинтересовался, почему отъезд был столь внезапным, леди Оливия улыбнулась и покачала головой:
 — О, Хант появляется и исчезает по собственной воле, как бродячий кот. И всегда неожиданно, поскольку не любит прощаний.
 Хант отправился в Лондон, не сказав Аннабел ни единого слова, и поэтому она чувствовала, что брошена, и не находила себе места. И неустанно перебирала в голове события вчерашней ночи… О, кошмарный вечер! После встречи в музыкальной комнате она была так сбита с толку, так занята мыслями о Ханте, что никак не могла сосредоточиться. Постоянно опускала глаза и молилась про себя, чтобы он не подошел к ней. К счастью, он держался на расстоянии, зато лорд Кендалл не отходил от Аннабел. И весь вечер говорил о предметах, которых она не понимала и до которых ей не было дела. Она умудрялась вовремя поддакивать ему, поощряя вымученными улыбками, хотя сознавала, что должна быть на седьмом небе от внимания, что он ей уделяет. Но вместо этого желала одного: чтобы он поскорее убрался.
 Ее подавленность за завтраком, казалось, еще больше привлекла Кендалла. Предположив, что ее необычайная меланхоличность — всего лишь притворство, Лилиан Боумен успела прошептать ей на ухо:
 — Молодец, Аннабел. Он буквально ест у тебя с рук.
 Встав из-за стола под предлогом, что нуждается в отдыхе, Аннабел долго бродила по дому, пока не оказалась у Голубого салона. Ее манил шахматный столик, и она медленно приблизилась к нему, гадая, успела ли горничная убрать фигуры в коробку, или кто-то вмешался в игру. Нет, все было точно так, Как она оставила… если не считать небольшого отличия. Саймон Хант передвинул пешку в оборонительную позицию, позволявшую ей либо организовать собственную оборону, либо решительно преследовать его королеву. Не такого хода она ожидала от Ханта. Судя по его характеру, он вполне мог предпринять нечто более амбициозное. Более радикальное.
 Аннабел стала изучать позицию, пытаясь понять его стратегию. Сделан ли ход из нерешительности или беспечности? Или у него какая-то скрытая цель, которую она не в силах разгадать?
 Аннабел потянулась к одной из фигур, поколебалась и отняла руку.
 «Это всего лишь игра, — сказала она себе. — Не стоит придавать слишком большого значения каждому ходу, словно тебя ждет огромный выигрыш».
 Тем не менее она долго думала, прежде чем снова протянуть руку. Переставила вперед ферзя и взяла пешку, дрожа от удовлетворения, когда фигуры стукнулись друг о друга: слоновая кость об оникс… Сжала пешку и взвесила на ладони, прежде чем осторожно поставить ее рядом с доской.
 Дни шли, и оказалось, что единственным приятным моментом за всю неделю была история с шахматной доской. Раньше она не испытывала ничего подобного: ни счастья, ни грусти, ни даже тревоги о будущем. Она словно оцепенела. Чувства и эмоции угасли, и стало казаться, что она никогда уже не выйдет из этого состояния. Ощущение полной отстраненности было так велико, что иногда ей казалось, будто она смотрит на себя со стороны, как на механическую куклу, скованно выполняющую все необходимые телодвижения.
 Зато лорд Кендалл почти не отходил от Аннабел. Они танцевали, сидели вместе на музыкальном вечере и гуляли по саду в сопровождении Филиппы, следовавшей за ними на почтительном расстоянии. Кендалл был учтив, почтителен и скромно-обаятелен. Мало того, отличался таким терпением, что Аннабел стало казаться, что он, даже попав в ловушку, расставленную ее подругами, не станет очень уж яростно возражать против женитьбы на девушке, которую сам же скомпрометировал. Ничего, рано или поздно он привыкнет и, будучи философом, найдет способ смириться с создавшимся положением.
 Что же до Ходжема… становилось ясно, что Филиппе удалось удерживать его от новых приставаний к Аннабел. Более того, мать каким-то образом убедила его не раскрывать их секрета лорду Кендаллу, хотя в подробности не вдавалась. Какую цену пришлось платить, и как все это отразилось на ней?
 Думая о матери, Аннабел постоянно тревожилась и даже нерешительно предложила уехать из Стоуни-Кросс-Парк. Однако Филиппа ничего не хотела слышать.
 — С Ходжемом я справлюсь, — твердо пообещала она. — Теперь главное за тобой. Всем уже ясно, что Кендалл тобой увлечен.
 Ах, если бы только Аннабел могла стереть из памяти воспоминания о нише в музыкальной комнате, но она только об этом и думала и просыпалась с криками, вся в поту и на сбившихся простынях. Образ Ханта преследовал ее днем и ночью… его запах… тепло… страстные поцелуи… упругость мускулистого тела под элегантным черным костюмом…
 Несмотря на данное подругам обещание рассказывать все о своих романтических приключениях, Аннабел не могла заставить себя исповедаться. То, что произошло между ней и Хантом, было слишком личным и слишком интимным, и не девушкам, знающим о мужчинах не больше ее самой, рассуждать на эту тему. Даже если она попыталась бы объяснить все, что испытала, они все равно не поймут. Да и найдутся ли слова, чтобы описать подобное блаженство и то смятение духа, которое за ним последовало?
 Но почему, во имя Господа, она непрестанно думает о человеке, которого всегда презирала? Два года Аннабел со страхом ждала его появления на балах и вечерах, считая Саймона Ханта чем-то вроде наказания, ниспосланного ей небом. А сейчас…
 Ах, стоит ли предаваться грустным мыслям? В один прекрасный день Аннабел удалилась в Голубой салон в надежде развлечься чтением. Под мышкой она несла тяжелый том с вытесненными золотом буквами: «Королевское ботаническое общество: открытия и отчеты наших уважаемых членов в 1843 году».
 Книга была тяжелее жернова, и Аннабел мрачно задавалась вопросом, как можно найти столько слов для описания растений.
 Положив книгу на маленький столик, она уже хотела сесть на диван у окна, когда что-то на шахматной доске привлекло ее внимание. Игра воображения или?..
 Аннабел едва не подскочила от любопытства и, подбежав к доске, уставилась на расположение фигур. Да, что-то явно изменилось. Она взяла королевой пешку Саймона. Теперь же ее королеву сняли с доски и аккуратно отставили в сторонку.
 «Он вернулся!» — подумала она, словно пронзенная молнией. Откуда только взялся этот водопад эмоций?! Но она была уверена, что Саймон Хант — единственный, если, конечно, не считать ее, кто касался этой доски. Он здесь, в Стоуни-Кросс!
 На побелевшем лице заполыхали красные пятна. Сообразив, что слишком уж разволновалась, девушка постаралась взять себя в руки. Его возвращение ничего не означает — она по-прежнему не хочет Ханта, не может получить и должна избегать его любой ценой.
 Закрыв глаза, Аннабел глубоко вдохнула и сосредоточилась на своем колотящемся сердце, заставляя его вернуться к нормальному ритму.
 Успокоившись, она взглянула на доску. Каким был его последний ход, и почему он ухитрился взять ее королеву? И тут она поняла… он заманил ее своей пешкой, что позволило взять ферзя ладьей. А теперь ее король находится в опасности, и…
 Это шах.
 Он обманул ее своей скромной пешкой, подставив под удар.
 Недоверчиво засмеявшись, Аннабел отвернулась и принялась вышагивать по комнате. Как выстроить защиту? Как придумать ход, которого он не ожидает?
 Повинуясь инстинкту, она вновь вернулась к доске. Интересно, какой будет реакция Ханта, как только он обнаружит, что ей пришло в голову?
 Однако едва рука повисла над фигурами, возбуждение неожиданно улеглось, а лицо девушки превратилось в камень. Что она делает? Продолжать эту игру, поддерживать даже столь хрупкую связь между ними бессмысленно. Нет… опасно! Разве можно выбирать между безопасностью и несчастьем?
 Рука Аннабел немного дрожала, когда одна фигура за другой аккуратно укладывались в ящичек.
 — Я сдаюсь, — выдавила она, хотя горло болезненно сжималось. — Сдаюсь.
 Она не настолько глупа, чтобы позволить себе хотеть что-то… кого-то, совершенно для нее неподходящего.
 Когда ящичек был закрыт, она отошла от столика. На плечи легла свинцовая тяжесть, но решимость ее не покидала.
 Сегодня вечером ее платонический роман с лордом Кендаллом должен подойти к счастливому разрешению. Скоро гости начнут разъезжаться, и теперь, когда Хант вернулся, нельзя рисковать, разрушив все очередной встречей с ним.
 Расправив плечи, она отправилась на поиски Лилиан. Скоро план был составлен. Вечер закончится ее помолвкой с лордом Кендаллом.




 Глава 18


 — Главное — координация и выбор подходящего момента, — объявила Лилиан, восторженно блестя глазами. Наверное, ни один полководец не мог бы вести военную кампанию более решительно, чем Лилиан Боумен.
 Четыре потенциальные старые девы сидели на задней террасе со стаканами холодного лимонада, делая вид, что заняты пустой болтовней, хотя на самом деле тщательно обдумывали постановку вечернего спектакля.
 — Предлагаю славную прогулку по саду до ужина, чтобы нагулять аппетит, — сказала Лилиан. — Дейзи и Эви согласятся, и мы приведем нашу мать, и тетю Флоренс, и всякого, с кем в этот момент говорили. Надеюсь, к тому времени, когда мы доберемся до поляны на другом конце грушевого сада, как раз успеем застать тебя in flagante delicto [2]2 с лордом Кендаллом.
 — А что это такое? Звучит как-то подозрительно, — заметила Дейзи.
 — Сама точно не знаю, — призналась Лилиан. — Читала как-то в романе… но думаю, именно то, что нужно, чтобы скомпрометировать девушку.
 Аннабел ответила притворным смехом, искренне жалея, что в отличие от сестер не может хотя бы чуточку наслаждаться ситуацией, Две недели назад она была бы вне себя от радости. Но сейчас что-то было не так. Никакого приятного предвкушения столь долгожданного события! Ни волнения, ни облегчения! Скорее походило на неприятную обязанность, которую придется выполнить.
 Но она скрывала свои мысли от сестер Боумен, рассчитывавших и замышлявших с искусством опытных конспираторов. Однако Эви, более наблюдательная, чем все они, вместе взятые, похоже, распознала истинные эмоции подруги, скрытые за бесстрастной маской.
 — Т-ты уверена, что хочешь этого? — тихо спросила она, глядя на Аннабел с искренним сочувствием в голубых глазах. — Тебе совсем не обязательно на это идти. Мы найдем для тебя другого поклонника, если Кендалл тебе противен.
 — На это времени нет, — прошептала Аннабел. — Нет… это должен быть Кендалл, и только сегодня, пока…
 — Пока что? — повторила Эви, недоуменно сведя брови. Солнце играло на ее веснушках так, что они золотой пылью блестели на бархатистой коже.
 Аннабел продолжала молчать. Эви опустила голову и провела пальцем по краю стакана, собирая подслащенные частички лимонной мякоти. Сестры оживленно переговаривались, обсуждая, подходит ли грушевый сад для засады на Кендалла. И едва Аннабел подумала, что Эви не собирается продолжать разговор, та едва слышно пробормотала:
 — Ты знаешь, что мистер Хант прошлой ночью вернулся в Стоуни-Кросс?
 — Откуда ты это знаешь?
 — Кто-то сказал тете Флоренс.
 Встретив проницательный взгляд Эви, Аннабел невольно подумала, что горе человеку, который сделает роковую ошибку, недооценив Эванджелин Дженнер.
 — Нет, не слышала, — выдохнула она.
 Слегка наклонив стакан с лимонадом, Эви всмотрелась в мутноватую жидкость.
 — Почему он так и не потребовал обещанного поцелуя, — медленно выговорила она. — После того интереса, к-который он проявлял к тебе в прошлом…
 Аннабел почувствовала, что краснеет, прикусила губу, глазами умоляя Эви не продолжать, и поспешно качнула головой.
 Понимание тенью прошло по лицу Эви.
 — Аннабел, — начала она, — ты не будешь возражать, если я не присоединюсь к остальным, чтобы поймать сегодня лорда Кендалла? Т-там и без меня будет достаточно людей, Лилиан наверняка приведет целую толпу ничего не подозревающих свидетелей. Я б-буду лишней.
 — Разумеется, — заверила Аннабел и с лукавой улыбкой спросила: — Этические соображения, Эви?
 — О нет, я не ханжа и вполне готова признать, что в равной степени виновата во всем, независимо оттого, приду ли сегодня в сад. Я все равно с вами. Только… — Она помедлила, прежде чем едва слышно добавить: — Н-не думаю, что тебе так уж нужен лорд Кендалл. Не как мужчина. Не такой, каким является в действительности. И теперь, узнав тебя получше, могу сказать, что не верю, будто этот брак принесет тебе счастье.
 — Почему же? — резко возразила Аннабел, чем привлекла внимание сестер Боумен. Те перестали трещать и с любопытством уставились на нее. — Никто не стоит ближе к моему идеалу, чем лорд Кендалл.
 — Он прекрасно тебе подходит, — твердо заверила Лилиан. — Надеюсь, Эви, ты не пытаешься посеять в ней семена сомнения? Для этого уже слишком поздно. Неужели мы должны пожертвовать абсолютно надежным планом, когда почти добились победы?
 Эви немедленно покачала головой, словно уменьшившись на глазах:
 — Н-нет. Я н-ничего не пыталась… — Она осеклась и бросила на Аннабел извиняющийся взгляд.
 — Ну конечно, она не пыталась, — бросилась Аннабел на защиту подруги, изобразив беспечную улыбку. — Лилиан, лучше давай еще раз повторим, что будем делать.
 Лорд Кендалл оказался на удивление сговорчивым, когда Аннабел Пейтон предложила ему незаметно ускользнуть на вечернюю прогулку в саду. На землю уже спустились сумерки, а вместе с ними и сырой туман, окутавший землю. Даже легкий ветерок шевелил ветви деревьев. Гости переодевались к ужину или развлекались картами и болтовней, и в саду почти никого не было.
 Ни один мужчина не заподозрит, что задумала девушка, приглашая его на прогулку вдвоем, в подобных обстоятельствах. Очевидно, предвкушая парочку украденных поцелуев, Кендалл позволил Аннабел увлечь его в сад за каменную ограду, поросшую вьющимися розами.
 — И все же нам следовало бы взять с собой кого-то, — заметил он с легкой улыбкой. — Это решительно неприлично, мисс Пейтон.
 Аннабел одарила его улыбкой:
 — Удерем хотя бы на несколько минут. Никто не заметит, — пообещала она.
 Он с готовностью согласился, и угрызения совести стали почти невыносимыми. Аннабел чувствовала себя так, словно ведет агнца на заклание. Кендалл был славным человеком и не заслуживал такой подлости. Если бы только у нее было больше времени, она позволила бы роману развиваться своим чередом и получила бы от него искреннее предложение влюбленного человека. Но это был последний уик-энд, в понедельник праздник закончится, и нужно завершить дело сейчас. Только бы выполнить самую опасную часть плана, а там все станет легче.
 «Аннабел, леди Кендалл», — мрачно напомнила она себе. Аннабел, леди Кендалл, респектабельная молодая матрона, живущая в мирном обществе Гемпшира, время от времени навещающая Лондон, радостно принимающая брата, приехавшего на каникулы. У Аннабел, леди Кендалл, будет с полдюжины светловолосых детишек, парочке из которых придется, подобно отцу, с детства носить очки. И Аннабел, леди Кендалл, будет преданной женой, которая остаток жизни посвятит искуплению своего греха и станет искренне раскаиваться в том, что обманом вынудила мужа жениться на ней.
 Они добрались до поляны за грушевым садом, где стоял каменный столик. Кендалл, остановившись, взглянул на Аннабел, которая в заученной позе оперлась о край стола. Протянул руку и осмелился коснуться спустившегося на плечо локона, восхищаясь золотистыми переливами в светло-каштановых прядях.
 — Мисс Пейтон, должно быть, вы заметили, что я отдаю решительное предпочтение вашему обществу.
 Сердце Аннабел тревожно забилось где-то высоко в горле, грозя ее задушить.
 — Я… тоже нахожу большое удовольствие в наших беседах и прогулках, — выдавила она.
 — Как вы прелестны, — прошептал Кендалл, подступая ближе. — Никогда не видел таких синих глаз…
 Месяц назад Аннабел не знала бы, куда деваться от счастья. Кендалл добр, молод, привлекателен, богат и титулован… О, да что с ней такое, черт возьми? Все ее существо запротестовало, когда он нагнулся над ее раскрасневшимся напряженным лицом. Возбужденная, сбитая с толку, она старалась не шевелиться, но, прежде чем их губы встретились, с приглушенным стоном отвернулась.
 На поляне воцарилось молчание.
 — Я испугал вас? — мягко спросил Кендалл, не делая попытки схватить ее. Как отличаются его манеры от напора Ханта!
 — Нет… вовсе нет. Но я не могу пойти на это…
 Она потерла внезапно занывший лоб. Плечи свело судорогой. И когда она заговорила снова, в голосе звучали горечь поражения и отвращение к себе:
 — Простите, милорд. Вы один из лучших людей, с которыми я имела честь познакомиться. И именно поэтому должна немедленно вас оставить. Нехорошо поощрять ваш интерес, заранее предвидя, что из этого ничего не выйдет.
 — Почему вы так считаете? — удивился он, не скрывая недоумения.
 — Вы меня не знаете, — горько улыбнулась Аннабел. — Поверьте моему слову, мы совсем друг другу не подходим. Как бы я ни старалась, все же не смогу удержаться, чтобы не третировать вас, а вы, как благородный человек, не станете возражать, и оба мы будем несчастны.
 — Мисс Пейтон, — пробормотал он, пытаясь сообразить, в чем причина такого взрыва, — я никак не возьму в толк…
 — Не уверена, что сама понимаю, в чем дело. Но мне ужасно жаль. Я желаю вам добра, милорд. И еще… — тяжело дыша, начала она и неожиданно засмеялась. — Желания — вещь опасная, не так ли?
 С этими словами она покинула поляну, оставив Кендалла в одиночестве.




 Глава 19


 Проклиная себя, Аннабел устремилась по ведущей в дом тропинке. Она до сих пор не могла поверить случившемуся. Минуту назад все, чего она добивалась, было совсем близко, и она сама пустила по ветру будущее своей семьи.
 — Дура, — бормотала она! — Дура, дура, дура…
 Что теперь сказать подругам, которые обнаружат, что поляна пуста? Правда, лорд Кендалл может еще стоять там с видом мерина, у которого из-под носа выдернули торбу с овсом…
 Аннабел поклялась, что не будет просить подруг помочь ей найти другого мужа. Да и вряд ли это возможно после того, как она собственными руками уничтожила все шансы на счастье, и теперь вполне заслуживает всего, что ждет впереди.
 Она так спешила вернуться к себе, что, сама не замечая, все убыстряла шаг и теперь почти бежала. И была настолько погружена в свои мысли, что едва не налетела на человека, медленно шагавшего по дорожке за каменной стеной. Поспешно остановившись, она пробормотала извинения и уже хотела пролететь мимо, но снова замерла при виде высокой фигуры и знакомого загорелого лица. Аннабел, растерявшись, отпрянула.
 Оба с одинаковым недоумением уставились друг на друга. Аннабел не могла не сравнить его с Кендаллом. Не заметить отчетливой разницы между ними. Хант в наступившей полутьме выглядел положительно темнокожим: мужественный великан с глазами пирата и небрежно-безжалостным видом языческого короля. Как и раньше, он казался настоящим дикарем, не знающим, что такое цивилизация. Почему же вдруг стал предметом такого всепоглощающего желания, что Аннабел твердо уверилась в полной потере собственного разума. Воздух между ними словно потрескивал, насыщенный грозовыми зарядами, страстью и конфликтом.
 — Что с вами? — без обиняков спросил Хант, заметив ее смятение.
 К сожалению, задача объяснить свои эмоции несколькими связными предложениями оказалась непосильной. Но Аннабел все же попыталась:
 — Вы оставили Стоуни-Кросс, не сказав мне ни слова.
 Его взгляд оставался холодным и жестким, как черное дерево.
 — Вы убрали шахматы.
 — Я… — Она отвела глаза, жестоко кусая губы. — Я не могла позволить себе отвлекаться.
 — Никто вас сейчас не отвлекает. Хотите Кендалла? Вперед!
 — О, большое спасибо, — саркастически бросила она. — Как мило с вашей стороны великодушно отступить после того, как вы все испортили!
 — Но почему? — мгновенно встрепенулся он.
 Несмотря на духоту, Аннабел стало холодно. Мелкая дрожь, начавшаяся, казалось, в самых костях, дошла до спины.
 — Ботинки, которые я получила в подарок неизвестно от кого, — очертя голову, выпалила она, — те самые, что сейчас на мне, они ведь от вас, не так ли?
 — Это имеет какое-то значение?
 — Признавайтесь, — настаивала она.
 — От меня, — последовал короткий ответ. — И что теперь?
 — Минуту-другую назад я была с лордом Кендаллом. И все шло согласно плану, он как раз собирался… но я не смогла! Не смогла позволить ему поцеловать меня, потому что на мне чертовы ботинки! Он, разумеется, посчитал, что я рехнулась, и немудрено, после всего того, что я ему наговорила! Но вы все-таки были правы… он слишком смирен для меня. И наш брак был бы сплошным несчастьем.
 Она прерывисто вздохнула, не заметив, как в глазах Ханта метнулось черное пламя. Он напрягся, как хищник перед последним прыжком.
 — Итак, — мягко начал он, — теперь, когда вы дали Кендаллу отставку, каковы ваши планы? Вернетесь к Ходжему?
 Задетая издевательской интонацией, Аннабел презрительно скривила губы.
 — Если и так, не ваше дело, — бросила она и, круто развернувшись, пошла прочь.
 Но Хант не дал ей уйти. Двумя широкими шагами он настигнул Аннабел, схватил за плечи и, слегка тряхнув, прошептал:
 — Больше никаких игр. Скажите, чего вы хотите. Немедленно, прежде чем мое терпение окончательно лопнет.
 Знакомый запах мыла, крахмала и мужчины кружил голову. Хотелось броситься ему на шею, таять под его поцелуями, пока сознание ее не покинет. Да, она хотела невыносимого, надменного, завораживающего, дьявольски красивого Саймона Ханта. Но разве от него дождешься пощады?
 Остатки гордости комом стояли в горле.
 — Не могу, — буркнула она.
 Хант, откинув голову, смотрел на нее, а взгляд продолжал полыхать коварным весельем.
 — Вы получите все, что пожелаете, Аннабел… при условии, что заставите себя попросить.
 — Значит, вы намерены окончательно меня унизить? Низвести до положения рабыни? Не позволяете сохранить хотя бы частичку достоинства…
 — Я?! Значит, я унижаю вас?! — удивился Хант, сардонически вскинув брови. — И это после двух лет оскорблений, уколов и язвительных шуток каждый раз, когда я приглашал вас танцевать…
 — О, прекрасно, — злобно прошипела она, содрогаясь от ярости. — Признаю, что хочу вас. Ну что, довольны? Я хочу вас.
 — В каком качестве? Любовника или мужа?
 Аннабел потрясенно воззрилась на него:
 — Ч-что?!
 Его руки обвили ее талию. Он продолжал молчать, пристально наблюдая за Аннабел, пока та пыталась осознать только что им сказанное.
 — Но вы не из тех, кто женится, — пролепетала она наконец.
 Он коснулся ее уха, обводя кончиком пальца изящную раковинку.
 — Недавно я обнаружил, что готов забыть все свои принципы, когда речь идет о вас.
 Легкая ласка зажгла огонь в ее крови, вытеснила из головы все мысли.
 — Мы убьем друг друга еще до конца медового месяца!
 — Возможно, — согласился Хант, с улыбкой припав губами к ее виску.
 Тепло его губ послало по ее телу волну головокружительного наслаждения.
 — Но тем не менее выходите за меня, Аннабел. Насколько я понимаю, это решит все ваши проблемы… и довольно много моих.
 Большая ладонь легко погладила ее по спине, успокаивая озноб.
 — Позволь мне баловать тебя. Позволь позаботиться о тебе. До сих пор тебе не на кого было опереться, верно? У меня сильные плечи, Аннабел. — Из его груди вырвался тихий смех. — И скорее всего я единственный из всех знакомых мужчин, у которого хватит денег на твои прихоти. Но Аннабел была слишком ошеломлена, чтобы достойно ответить на выпад.
 — Но почему? — протянула она, когда его рука легла на ее затылок. — Зачем жениться, когда вы можете сделать меня своей содержанкой?
 Он чуть прикусил зубами крохотную мочку.
 — Потому что за последние несколько дней я понял, что не могу оставлять сомнения относительно того, кому ты принадлежишь. Ни в чьем уме. Особенно в твоем.
 Аннабел закрыла глаза, охваченная неожиданной, почти исступленной радостью, пока его губы медленно скользили к ее пересохшему приоткрытому рту. Его руки вжали ее несопротивлявшуюся плоть в его истосковавшееся тело. Он обнимал ее властно и одновременно почтительно, даже благоговейно, кончики пальцев легко находили самые чувствительные местечки на обнаженной коже и дразнили легкими, как шепот, касаниями. Она застонала, когда их языки соприкоснулись, но он стал осыпать ее нежными поцелуями, утолявшими жажду и заставившими остро ощутить пустоту, которую было необходимо заполнить. Хант, ощутив, как нервно трепещет девушка, успокоил ее долгой лаской губ и, чуть отстранившись, погладил по горячей щеке и провел большим пальцем по атласной мягкости губ.
 — Дай мне ответ, — потребовал он.
 Аннабел зажмурилась и сильнее прижалась щекой к его ладони.
 — Да, — выдохнула она.
 Глаза Ханта торжествующе блеснули. Он отклонил ее голову и снова поцеловал, все глубже проникая языком в ее рот. Она, забыв обо всем, самозабвенно отдавалась его ласкам. Дыхание ее становилось все чаще, а за опущенными веками взрывались цветные петарды. Пальцы отчаянно впивались в его плечи, распиравшие ткань фрака. Не прерывая поцелуя, Хант обвил ее рукой свою шею. Удостоверившись, что она не упадет, он сжал ее талию, притянул к себе еще ближе и стал целовать с такой жадностью, что быстро довел до чувственной горячки.
 Наконец Саймон выпрямился, и она протестующе застонала, но он мгновенно утихомирил ее, шепотом объяснив, что они не одни. Ошеломленная, ничего не понимающая, Аннабел огляделась. Саймон не солгал: их окружила целая компания свидетелей, которые вряд ли могли не заметить парочку, обнимавшуюся посреди дорожки. Лилиан… Дейзи… их мать… леди Оливия и мистер Шоу, ее красавец жених из Америки, и, наконец, не кто иной, как лорд Уэстклиф!
 Аннабел казалось, что земля уходит из-под ног.
 — О Боже! — с чувством воскликнула она, утыкаясь в плечо Ханта, словно это поспешное действие заставит всех окружающих раствориться в воздухе.
 Первой опомнилась Лилиан.
 — Что тут происходит, Аннабел? — строго спросила она.
 Аннабел, сгорая со стыда, вынудила себя встретить взгляд подруги.
 — Я не смогла пройти через это, — смиренно прошептала она. — Прости. План был так хорош, и ты идеально сыграла свою роль…
 — И успех был бы полным, если бы ты целовалась с кем следовало, — процедила Лилиан. — Да что, во имя Господа, тут творится? Почему ты не в грушевом саду с лордом Кендаллом?!
 Подобную тему вряд ли стоит обсуждать в присутствии посторонних… Аннабел, поколебавшись, взглянула на Ханта, наблюдавшего эту сцену с издевательской улыбкой. Похоже, ему тоже не терпелось услышать ее объяснения.
 Молчание продолжалось так долго, что лорд Уэстклиф успел догадаться обо всем и перевел с Лилиан на Аннабел взгляд, исполненный нескрываемого презрения:
 — Так вот почему вы так настаивали на прогулке! Задумали поймать Кендалла?
 — Я тоже в этом участвовала, — вмешалась Дейзи, готовая разделить с подругами бремя позора.
 Но Уэстклиф, казалось, не слышал ее, слишком занятый войной взглядов. На лице Лилиан был написан открытый вызов.
 — Господи Боже, неужели, вы никогда и ни перед чем не остановитесь?
 — Если на свете и есть непосильная задача, я с таковой еще не сталкивалась, — нашлась Лилиан.
 Не будь ее собственное положение таким отчаянным, Аннабел наверняка расхохоталась бы при виде ошеломленной физиономии графа.
 Лилиан, достойно расправившись с соперником, вновь обратилась к подруге.
 — Еще не поздно все спасти, — объявила она. — Мы возьмем с присутствующих слово придержать языки насчет сегодняшнего. Раз нет свидетелей, значит, ничего не было.
 Лорд Уэстклиф угрюмо кивнул.
 — Как бы мне ни было неприятно соглашаться с мисс Боумен, — хмуро буркнул он, — должен сказать, что она права. Самым приемлемым для всех будет проигнорировать этот инцидент. Мисс Пейтон и мистера Ханта никто не видел, и, следовательно, дама не скомпрометирована, и последствий этой неприятной ситуации тоже ждать не стоит.
 — О нет, ничего подобного, — с мрачной решимостью объявил Хант. — Дама была скомпрометирована. И не кем иным, как мной. Я вовсе не желаю избежать последствий, Уэстклиф. Наоборот…
 — Желаете, — властно перебил граф. — Будь я проклят, если позволю вам погубить свою жизнь из-за этого создания!
 — Погубить свою жизнь? — вознегодовала Лилиан. — Да мистеру Ханту невероятно повезло! Жениться на девушке вроде Аннабел — что может быть лучше для такого человека? И как вы смеете намекать, что она недостаточно хороша для него, когда всем ясно, что именно он…
 — Нет! — вскрикнула Аннабел. — Пожалуйста, Лилиан…
 — Прошу извинить, — вмешался мистер Шоу с безупречной учтивостью и, взяв леди Оливию под руку, отвесил грациозный поклон всем присутствующим, — но мы с невестой очень спешим и, к сожалению, не можем ждать окончания этой, прямо скажем, не слишком приятной сцены. Но думаю, что могу смело высказаться от имени нас обоих: мы намереваемся быть глухи, немы и слепы, как китайские обезьянки. — Его голубые глаза сверкали добродушным юмором, но лицо оставалось серьезным. — Предоставляем остальным решить, что именно они видели и слышали сегодня. Пойдем, дорогая. — И он увлек леди Оливию по направлению к дому.
 Граф повернулся к миссис Боумен, высокой женщине с узкой лисьей мордочкой. Она давно уже взирала на происходящее с видом праведного негодования, но воздерживалась от замечаний, боясь пропустить что-нибудь интересное. Как позже объяснила Дейзи, миссис Боумен предпочитала закатывать истерики не в разгар пикантной сцены, а потом, когда все уже было сказано и сделано.
 — Миссис Боумен, — спросил Уэстклиф, — могу я положиться на ваше молчание относительно всей этой истории?
 Попроси граф или любой титулованный аристократ, чтобы амбициозная миссис Боумен ради его развлечения нырнула головой вперед в цветочную клумбу, она еще и сальто бы сделала.
 — Ну разумеется, милорд, я никогда бы не стала распространять столь гнусные сплетни. Мои дочери — такие хорошо воспитанные, невинные девочки. Как печально, что они общались с этой бесстыдной особой, и вот к чему это привело! Уверена, что такой благородный джентльмен, как вы, сразу поймет всю невиновность моих ангелочков, сбитых, с пути расчетливой молодой женщиной, с которой они имели несчастье подружиться.
 Бросив скептический взгляд на «ангелочков», Уэстклиф промолвил:
 — Разумеется.
 Хант, по-хозяйски обнявший за талию Аннабел, холодно обозрел собравшихся.
 — Делайте, что считаете нужным. Мисс Пейтон, так или иначе, будет сегодня скомпрометирована, хотите вы этого или нет. Пойдем, дорогая.
 Он потянул ее за собой, но Аннабел уперлась.
 — Куда это?
 — В дом. Если они не желают быть свидетелями, придется скомпрометировать тебя перед кем-то еще.
 — Подожди! — взвизгнула Аннабел. — Я уже согласилась выйти за тебя! Зачем портить мне репутацию?
 Но Хант, игнорируя совместные протесты Уэстклифа и Боуменов, отчетливо пояснил:
 — На всякий случай. Чтобы пути назад не было.
 Аннабел упрямо покачала головой:
 — Это совершенно ни к чему. Думаешь, я отрекусь от своего обещания?
 — Все бывает. — Хант потащил ее по тропинке. — Итак, куда мы теперь? Думаю, в холл. Там обычно бывает много народу, и в свидетелях нет недостатка. А может, комната для игры в карты…
 — Саймон, — простонала Аннабел, бесцеремонно увлекаемая Хантом в направлении дома, — Саймон…
 Она впервые назвала его по имени, и он от неожиданности остановился и взглянул на нее со странной полуулыбкой.
 — Да, милая?
 — Ради всего святого, — пробормотал Уэстклиф, — давайте прибережем все это для любительского спектакля. Черт возьми, Хант, если вы так уж настаиваете на своем, в таком случае стоило бы пощадить нас и не устраивать омерзительных сцен! Я с радостью извещу всех заинтересованных лиц о запятнанной чести вашей невесты, если вы обещаете дать нам хоть немного покоя. Только не просите быть вашим шафером. Не хочу выглядеть лицемером.
 — Ну да, выглядеть ослом куда приятнее, — хмыкнула Лилиан, впрочем, очень тихо. Но Уэстклиф, к несчастью, обладал тонким слухом. Темная голова резко вскинулась. Лилиан невинно улыбалась, ничуть не испугавшись грозного взгляда.
 — Что же касается вас…
 — Значит, все решено, — перебил Саймон, героически предотвратив очередную ссору, и с чисто мужским удовлетворением кивнул Аннабел: — Ну, на этом все. Ты скомпрометирована. А теперь пойдем к твоей матери.
 Граф покачал головой с тем ледяным пренебрежением, на которое способен исключительно аристократ, чьими советами пренебрегли.
 — Никогда не видел, чтобы человек так рвался исповедаться родительнице девушки, которую только что погубил, — кисло заметил он.




 Глава 20


 Филиппа отреагировала на новости с удивительным спокойствием. Когда все трое уселись в салоне Марсденов и Саймон сообщил о событиях, приведших к помолвке, лицо Филиппы побелело, но с губ не сорвалось ни единого звука.
 За кратким рассказом Саймона последовало столь же недолгое, молчание, и все это время Филиппа, не мигая, взирала на будущего зятя, после чего осторожно заметила:
 — Поскольку Аннабел лишена отца и защитника, мистер Хант, на мою долю выпало задать вам несколько вопросов как ее будущему мужу. Каждая мать желает, чтобы с дочерью обращались уважительно и заботливо, и вы должны признать, что обстоятельства…
 — Понимаю, — кивнул Саймон.
 Пораженная такой серьезностью, Аннабел пристально уставилась на него, но он смотрел только на Филиппу.
 — Даю слово, что у вашей дочери не будет причин жаловаться.
 Филиппа озабоченно нахмурилась, и Аннабел прикусила губу, зная, что сейчас последует.
 — Подозреваю, вам уже известно, мистер Хант, что Аннабел — бесприданница.
 — Разумеется, — невозмутимо кивнул он.
 — И вам это безразлично? — продолжала допытываться Филиппа.
 — Абсолютно. Я счастлив, что могу выбирать жену, не руководствуясь финансовыми соображениями. Мне совершенно все равно, что у Аннабел нет ни единого шиллинга. Более того, я намереваюсь облегчить положение вашей семьи: заплачу долги, позабочусь о счетах и кредиторах, обучении вашего сына и тому подобном. Словом, сделаю все необходимое, чтобы вы больше ни о чем не беспокоились.
 Аннабел увидела, как Филиппа стиснула руки с такой силой, что пальцы побелели. В голосе прозвучала неуловимая дрожь того, что можно было назвать возбуждением, облегчением, стыдом или всем вместе.
 — Спасибо, мистер Хант. Конечно, будь мистер Пейтон все еще с нами, обстоятельства были бы совершенно иными.
 — Естественно.
 — К сожалению, поскольку у Аннабел нет приданого, то и деньги на булавки брать неоткуда…
 — Я открою у Берингса счет на ее имя, — успокоил ее Хант. — Для начала, скажем, пять тысяч фунтов… и время от времени сумма будет пополняться. Кроме того, я беру на себя расходы по содержанию экипажа и лошадей, не говоря уже об одежде, драгоценностях, и Аннабел откроют кредит в любом лондонском магазине.
 Аннабел не расслышала, что ответила Филиппа: слишком сильно кружилась голова. Мысль о том, чтобы иметь в распоряжении пять тысяч фунтов… целое состояние… нет, это почти нереально. Потрясение было велико, но приятное предвкушение заставляло забыть обо всем. После стольких лет почти нищенского существования она сможет поехать к лучшим модисткам, купить лошадь для Джереми и обставить родительский дом роскошной мебелью, не говоря уже о коврах, безделушках, новых обоях…
 Однако этот откровенный разговор о деньгах, последовавший сразу после предложения, вызвал у Аннабел омерзительное ощущение продажности. Она действительно почувствовала себя шлюхой, продающейся за деньги!
 Украдкой оглядывая Саймона, она заметила в его глазах знакомый издевательский блеск. До чего же хорошо он ее понимает!
 Щекам стало неприятно горячо. Но она молчала, пока речь шла об адвокатах, контрактах и распоряжениях. Как оказалось, мать обладала упорством и настойчивостью бультерьера во всем, что касалось переговоров с будущим зятем. Деловая дискуссия вряд ли сочеталась с высокой романтикой. И от Аннабел не ускользнуло, что Филиппа не спросила Ханта, любит ли тот невесту, а сам он не подумал упомянуть об этом.
 После его ухода Аннабел с матерью ушли к себе, где можно было поговорить без помех. Встревоженная неестественным спокойствием Филиппы, Аннабел закрыла дверь, раздумывая, что ей сказать. Может, мать возражает против такого зятя?!
 Но едва они остались одни, Филиппа приблизилась к окну и долго смотрела в вечернее небо, прежде чем прикрыть глаза рукой. Аннабел всполошилась, услышав приглушенный всхлип.
 — Мама, — нерешительно начала она, глядя в напряженную спину матери, — прости меня, я…
 — Слава Богу, — выдохнула Филиппа, словно не слыша ее. — Слава Богу.
 Несмотря на все клятвы лорда Уэстклифа, через две недели он все же приехал в Лондон на свадьбу друга. Мрачный, но неизменно учтивый, он даже предложил себя в качестве посаженого отца, чьей обязанностью было отдавать невесту жениху. Ей хотелось отказать, но предложение так обрадовало Филиппу, что пришлось согласиться. Она даже нашла некое злобное удовольствие в том, чтобы заставить графа принять столь значительное участие в церемонии, против которой тот открыто выступал. Только верность заставила Уэстклифа появиться в Лондоне. Аннабел даже не ожидала, что дружба между ними так сильна.
 Лилиан, Дейзи и их матушка также присутствовали на скромной церковной церемонии, но только благодаря присутствию лорда Уэстклифа. Миссис Боумен никогда не позволила бы дочерям появиться на венчании девушки, которая дурно на них влияла и, кроме того, имела глупость выйти за простолюдина. Однако нельзя было упускать такую золотую возможность оказаться в обществе самого завидного холостяка в Англии. Тот факт, что Уэстклиф был абсолютно равнодушен к ее младшей дочери и откровенно презирал старшую, был для миссис Боумен весьма слабым препятствием, которое она собиралась легко преодолеть, и даже не сомневалась в успехе.
 На беду, тетушка Флоренс и остальные родственники матери запретили Эви приезжать. Последняя, правда, прислала Аннабел длинное прочувствованное письмо и чайный сервиз севрского фарфора, расписанный розовыми и золотыми цветами. Кроме вышеперечисленных лиц, присутствовали родители и родные Ханта, чего и следовало ожидать. Миссис Хант, коренастая особа с грубыми чертами лица, была склонна с радостью принять невестку в семью. К сожалению, дальнейшие события поколебали ее в этом намерении. Отец, высокий угловатый мужчина, ни разу не улыбнулся в продолжение всей церемонии, хотя глубокие морщины в уголках губ свидетельствовали о том, что человек он добродушный. Странно, что эта не слишком красивая пара произвела на свет пятерых поразительно симпатичных детей: высоких и неотразимо обаятельных.
 Ах, если бы только Джереми смог приехать… но он все еще был в школе, и Аннабел с Филиппой решили, что для него будет лучше окончить семестр и отправиться в Лондон, когда Хант и Аннабел вернутся из свадебного путешествия. Кроме того, Аннабел была не вполне уверена, как отнесется Джереми к перспективе получить Саймона Ханта в качестве зятя. Хотя Джереми он всегда нравился, все же мальчик привык быть единственным мужчиной в семье. Вполне возможно, что он будет сопротивляться любым ограничениям, которые Хант наложит на него, но, откровенно говоря, и сама Аннабел вряд ли обрадовалась бы необходимости подчиняться желаниям человека, которого не слишком хорошо знала.
 Но последний факт был насильственно доведен до сведения Аннабел в брачную ночь, когда она ждала мужа в номере отеля «Ратледж». Предполагая, что Хант, как большинство лондонских холостяков, живет в небольшом доме, из тех, что сплошным рядом тянулись вдоль улицы, Аннабел, к своему крайнему удивлению, обнаружила, что он обитает в номере люкс отеля.
 — Но почему нет? — спросил он несколькими днями раньше, забавляясь ее неприкрытым недоумением.
 — Ну… вечно находиться на людях…
 — Прошу прощения, но я вполне могу приходить и уходить, когда хочу, без того, чтобы орда слуг сплетничала о каждом моем жесте и шаге. Судя по тому, что я наблюдал до сих пор, жизнь в отеле намного предпочтительнее обитания в насквозь продуваемом старом особняке.
 — Да, но человек твоего положения должен иметь достаточно слуг, чтобы продемонстрировать свой успех окружающим.
 — До сих пор я всегда считал, что слуг нанимают, если для этого есть необходимость. Люди должны работать. А манера выставлять напоказ слуг, как модные аксессуары, никогда не казалась мне привлекательной.
 — Но, Саймон, я не нахожу их труд рабским!
 — А вот это спорный вопрос, учитывая жалованье, которое получает большинство слуг.
 — Но если мы собираемся жить в доме, как все люди, нам понадобится помощь, — задорно улыбнулась Аннабел, — если ты только не захочешь, чтобы я день и ночь ползала на четвереньках, отскребая полы и чистя камины.
 Аннабел так и не поняла, почему при этом предположении глаза Ханта коварно блеснули.
 — О да, милая. Именно об этом я и мечтаю… правда, не гарантирую, что ты будешь отскребать полы, — сообщил он и, тихо рассмеявшись в ее недоумевающее лицо, притянул к себе и больно прижался к губам. Но она попыталась вырваться.
 — Саймон… отпусти меня… маме не понравится, если она застанет нас в таком виде…
 — Неужели? Но я могу делать с тобой все, что хочу, и она слова не скажет против.
 Аннабел, нахмурившись, уперлась руками ему в грудь.
 — О, ты, надменный… нет, я не шучу, Саймон! Мы должны условиться… как быть дальше: вечно жить в отеле, или ты купишь нам дом?
 Наспех похитив еще один поцелуй, Саймон рассмеялся:
 — Я куплю любой дом, который тебе понравится, милая, а еще лучше — построю новый, поскольку успел привыкнуть к комфорту, хорошему освещению и современному водопроводу.
 Аннабел мгновенно забыла о сопротивлении.
 — Правда? Где?
 — Ну, мы можем приобрести достаточно большой участок рядом с Блумсбери или Найтсбриджем…
 — Как насчет Мейфэра?
 Саймон улыбнулся, словно ожидал такого предложения.
 — Только не говори, что нам придется жить на такой тесно застроенной домами площади, как Гросвенор-сквер или Сент-Джеймс, и смотреть в окна на напыщенных аристократов, вперевалочку гуляющих по своим крошечным дворам, обнесенным железными оградами…
 — О, это было бы идеально! — обрадовалась она, чем ужасно насмешила жениха.
 — Так и быть, купим что-то на Мейфэр, помоги мне Боже! И ты можешь нанять столько слуг, сколько пожелаешь. Заметь, я не говорю «сколько нужно», поскольку это все равно бессмысленно. Ну, а тем временем не могла бы ты потерпеть несколько месяцев в отеле?
 Вспомнив этот разговор, Аннабел прошлась по комнатам. Повсюду бархат, кожа и блестящее красное дерево. Нужно признать, что «Ратледж» изменил ее представление об отелях. Говорили, что его таинственный владелец, мистер Гарри Ратледж, вознамерился создать самый элегантный и современный в Европе отель, сочетающий континентальный стиль с американскими нововведениями. Массивное здание «Ратледжа» находилось в районе театров и занимало пять кварталов между театром «Кэпитол» и набережной. Такие особенности, как использование негорючих материалов, специальные лифты для подачи блюд и ванные в каждом номере, не говоря уже о знаменитом ресторане, сделали «Ратледж» любимым отелем богатых американцев и англичан. К восторгу Аннабел, оказалось, что Боумены занимали пять из ста номеров люкс, а это означало возможность частых встреч с Лилиан и Дейзи после возвращения из свадебного путешествия.
 Никогда не бывавшая за границей, Аннабел пришла в восторг, узнав, что Саймон намеревается повезти ее в Париж на две недели. Снабженная списком модисток, шляпниц и парфюмеров, который составили сестры Боумен, побывавшие в Париже с матерью, Аннабел с энтузиазмом предвкушала свою первую встречу с «Городом света». Но в путешествие они отправятся только завтра утром, а сегодня еще предстоит пережить брачную ночь.
 Аннабел в ночной рубашке, отделанной по вырезу и рукавам водопадами белоснежного кружева, нервно мерила шагами номер. Потом, устав, села у кровати, взяла щетку с прикроватного столика и принялась расчесываться. Интересно, все ли невесты испытывают то же самое, не зная, во что превратятся следующие несколько часов? Что ее ждет? Муки или наслаждение?
 В этот момент в замке повернулся ключ, и на пороге появился Саймон.
 Нервная дрожь била Аннабел, но она вынуждала себя размеренно взмахивать щеткой, хотя слишком сильно сжимала ручку, а пальцы тряслись.
 Взгляд Саймона скользил по кружевным воланам, прикрывавшим ее грудь. Все еще одетый в черный фрак, он медленно приблизился, встал перед ней и, к ее удивлению, опустился на колени, так что их лица оказались на одном уровне. Сильные бедра обхватили ее стройные ноги. Большая рука поднялась к сверкающим прядям волос. Пальцы утонули в густой массе, и Саймон пропустил сквозь них золотисто-каштановые локоны, не отрывая от новобрачной очарованных глаз.
 Несмотря на безупречный костюм, вид у Ханта был немного растрепанный. Волосы спадали на лоб, а узел серого галстука немного ослаб. Уронив щетку на пол, Аннабел нерешительно пригладила его непокорные вихры, пружинившие под ее рукой. Саймон не шевелился, пока она развязывала галстук, напоенный теплом его кожи. Только в глазах было нечто такое, отчего у нее возникло странное ощущение внизу живота.
 — Каждый раз, когда я тебя вижу, думаю, что красивее тебе уже не стать, — пробормотал он, — и каждый раз вижу, как ошибался.
 Оставив галстук висеть у него на шее, Аннабел улыбнулась комплименту, но тут же подскочила от неожиданности: ее рука оказалась в плену.
 — Нервничаешь? — внезапно спросил он, скривив губы в легкой улыбке.
 Аннабел кивнула, не отнимая руки. Маленькая ладошка безвольно лежала в его, широкой и сильной. И тут Саймон заговорил, с необычайной тщательностью выбирая слова:
 — Милая… полагаю, что твой опыт с лордом Ходжемом нельзя назвать приятным. Но надеюсь, ты поверишь, если я скажу, что так бывает далеко не всегда. Какие бы страхи тебя не…
 — Саймон, — перебила она, но голос оказался таким хриплым, что пришлось долго откашливаться, — ты очень добр, и… и я безмерно ценю твое великодушие и готовность понять… Но… боюсь, я не была достаточно откровенна, когда речь шла о моих отношениях с Ходжемом.
 Саймон настороженно замер.
 Глядя в его лишенное всякого выражения лицо, Аннабел глубоко вздохнула и приготовилась сказать правду.
 — Дело в том, что Ходжем действительно приходил в наш дом вечерами и оплачивал счета в обмен на… на…
 Она осеклась, чувствуя, как горло сводит судорогой и проталкивать слова становится все труднее.
 — Но… но он навещал не меня.
 Темные глаза Саймона слегка расширились.
 — Что?!
 — Я никогда не спала с ним. Он приезжал к моей матери, — выдохнула она.
 Саймон потрясенно воззрился на нее.
 — Черт побери, — только и смог пробормотать он.
 — Все началось год назад, — принялась оправдываться она. — Мы были в отчаянном положении. Бесконечные счета, которые нечем оплатить. Доходы от вдовьей доли наследства мамы почти иссякли, потому что деньги с самого начала были неудачно вложены. А лорд Ходжем постоянно вертелся около нее… не знаю точно, когда состоялся первый ночной визит, но видела его шляпу и трость в прихожей в самые неподходящие часы… зато долгов стало меньше. Я понимала, что происходит, но ничего не говорила. А следовало бы.
 Аннабел вздохнула и потерла виски.
 — Потом Ходжем дал понять, что устал от матери и желает, чтобы я заняла ее место. Тогда, в доме Уэстклифа, он пригрозил открыть нашу тайну со всеми неприглядными подробностями и тем самым погубить нас. Я отказала Ходжему, а мать каким-то образом сумела заткнуть ему рот.
 — Но почему ты дала понять, будто спишь с ним?
 Аннабел неловко пожала плечами:
 — Ты сам это предположил… а у меня не было причин поправлять тебя, потому что я никогда не думала, что все так кончится. Но ты все равно сделал предложение, и мне стало ясно, что тебе не особенно важно, девственна я или нет.
 — Совершенно верно, — подтвердил Саймон каким-то странным голосом. — Потому что я все равно хотел тебя. Но теперь я…
 Он осекся и пораженно качнул головой.
 — Аннабел, только для ясности: ты утверждаешь, что никогда раньше не лежала в постели с мужчиной?
 Аннабел попыталась отнять руку, которую он почти раздавил в своей железной ладони.
 — Ну… да.
 — Так да или нет?
 — Я никогда ни с кем не спала, — уточнила Аннабел, вопросительно глядя на мужа. — Ты сердишься, потому что я раньше не сказала? Прости, но это не та тема, о которой можно болтать за столом или на прогулке. Вот ваша шляпа, и, кстати, я невинна…
 — Не сержусь, — тяжело вздохнул Саймон. — Просто никак не возьму в толк, что теперь с тобой делать.
 — То же самое, что намеревался делать раньше, до того, как я все объяснила? — с надеждой предположила она.
 Саймон встал, поднял Аннабел и обнял так осторожно, словно опасался, что она рассыплется. Зарылся лицом в сверкающую гриву волос и глубоко вздохнул.
 — Поверь, я свыкнусь с этим обстоятельством, — протянул он, очевидно, так и не придя в себя до конца, — но сначала должен кое о чем тебя спросить.
 Аннабел просунула руки внутрь его фрака и обняла сильный мускулистый торс. Жар его тела проникал сквозь тонкую ткань сорочки, и по ее телу прошла приятная дрожь. Аннабел с наслаждением вдыхала его запах.
 — Ну? — поторопила она.
 До этого момента она никогда не видела, чтобы Саймон затруднялся в выборе слов, но сейчас у него заплетался язык, словно он никогда не думал, что станет вести разговор на подобные темы.
 — Ты знаешь, чего ожидать? У тебя есть вся… э… необходимая информация?
 — Думаю, да, — улыбнулась Аннабел, только что обнаружившая, что его сердце под ее щекой билось очень часто. Слишком часто. — Мы с мамой недавно говорили об этом… после чего меня целый день одолевал сильнейший соблазн потребовать аннулирования брака.
 Саймон неожиданно засмеялся.
 — В таком случае мне лучше немедленно предъявить свои права мужа, — объявил он и, снова сжав ее руку, поднес к губам. Кожу обожгло горячим дыханием. — Что она сказала тебе? — пробормотал он, не выпуская ее пальцев.
 — Изложив основные факты, она добавила, что мне следует выполнять все твои пожелания и не жаловаться, если что-то не понравится. А уж если все происходящее покажется чересчур неприятным, думать о тех невероятных деньгах, которые ты положил на мой счет, — выпалила Аннабел, но тут же пожалела о сказанном, опасаясь, что мужа может оскорбить такая откровенность. Саймон лишь усмехнулся.
 — Приятная альтернатива. Раньше советовали думать об Англии, — обронил он и, откинув голову, оглядел жену. — Может, стоить улестить тебя нежными тирадами о переводах денег и процентах?
 Аннабел ловко повернув руку, коснулась кончиками пальцев его губ, обвела края и чуть погладила подбородок.
 — В этом нет необходимости. Достаточно и обычных любезностей.
 — О нет, обычные любезности не годятся для тебя, — заверил Саймон, подавшись вперед и приоткрывая ее губы своими. Руки нашли ее тело под снежными сугробами кружев. Теперь, без корсета, она ощущала его жаркие прикосновения под тонкой тканью рубашки, и кончики ее грудей стали восхитительно чувствительными. Его ладонь медленно сползала по лифу и, найдя упругую тяжесть, взвесила, почти благоговейно. У Аннабел перехватило дыхание, когда он стал перекатывать ее сосок между большим и указательным пальцами.
 — Женщина в первый раз обычно испытывает боль, — пробормотал он.
 — Да, я знаю.
 — Не хочу причинять тебе страдания.
 Это признание удивило и тронуло Аннабел.
 — Мама сказала, что долго это не продлится, — утешила она.
 — Что, боль?
 — Нет, все остальное.
 Она так и не поняла, почему он расхохотался.
 — Аннабел…
 Его губы прижались к ее горлу.
 — Я захотел тебя с той минуты, как увидел у театра. Поверь, я не смог оторвать от тебя взгляда. С трудом верилось, что ты настоящая.
 — И ты продолжал смотреть на меня во время представления, — добавила она, слегка охнув, когда он прикусил шелковистую мочку ее уха. — Сомневаюсь, чтобы ты узнал хотя бы какой-то факт о падении Римской империи.
 — Зато узнал, что никогда не целовал губ мягче.
 — Интересный способ знакомства.
 — Я ничего не мог с собой поделать. Стоять рядом с тобой в темноте оказалось самым безбожным искушением, какое только можно вообразить! Я и думать мог только о том, как ты прекрасна и как сильно я тебя желаю. И когда свет погас, я не смог больше сдерживаться, — признался он и с нотками чисто мужского самодовольства прошептал: — И ты не оттолкнула меня.
 — Потому что ты застал меня врасплох.
 — И по этой причине ты не возражала?
 — Нет, — призналась она, прислоняясь к его щеке своей. — Мне понравился твой поцелуй, и ты, кстати, это знал.
 Саймон слегка улыбнулся:
 — Я надеялся, что симпатия будет взаимной.
 Он взглянул в ее глаза. Сейчас их лица были так близко, что носы почти соприкасались.
 — Пойдем в постель, — прошептал он с едва различимой вопросительной интонацией в голосе.
 Аннабел с прерывистым вздохом кивнула и позволила подвести себя к большой постели с балдахином и стеганым покрывалом из тяжелого темно-красного шелка. Откинув его, Саймон уложил Аннабел на свежие простыни, и она подвинулась, чтобы дать ему место. Он встал у постели и, пристально глядя на нее, стал раздеваться. Контраст между дорогой модной одеждой и грубой мужественностью его тела был поразителен. Как и ожидала Аннабел, у него был мускулистый торс, и на плечах и спине перекатывались бугры мышц. Зато живот был плоским, а бедра — узкими. Смуглая кожа в свете ламп казалась янтарно-золотистой, как только что выплавленная бронза. Даже темная поросль, покрывавшая грудь, не могла смягчить мощных выпуклостей. Самый энергичный, самый здоровый, самый сильный человек на свете… Может, он и не соответствует идеалу бледного, хрупкого аристократа… но Аннабел находила его великолепным.
 Стрелы волнующего предчувствия пронзили Аннабел, когда он лег рядом.
 — Саймон, — тяжело дыша, взмолилась она, едва он обнял ее, — мама не сказала… могу ли я что-то сделать для тебя сегодня ночью…
 Он стал играть ее волосами, и каждое движение пальцев посылало новые волны жара по ее спине.
 — Сегодня тебе ничего не придется делать. Только позволь держать тебя… касаться… узнать, какие именно вещи тебе нравятся…
 Он уже успел нащупать ряд пуговок на спине сорочки. Аннабел закрыла глаза, как только пенная масса кружев сползла на плечи.
 — Помнишь ту ночь в музыкальной комнате? — прошептала она, охнув, когда он одним движением обнажил ее груди. — Когда ты целовал меня в нише?
 — Каждую счастливую секунду, — кивнул он, высвобождая ее руки из широких рукавов. — А почему ты об этом упомянула?
 — Я все время об этом думаю, — улыбнулась она, извиваясь, чтобы помочь ему окончательно снять сорочку, и краснея всем телом от приятного смущения.
 — Я тоже, — согласился он, сжимая прохладную округлость ее груди, пока сосок снова не отвердел. — Похоже, мы с тобой — быстро воспламеняемая смесь, даже еще больше, чем я ожидал.
 — Но так бывает не всегда, верно? — спросила она, гладя глубокую канавку его позвоночника и тугие мускулы по обе стороны от нее. Это простое прикосновение, однако, мгновенно нарушило ритм его дыхания.
 — Нет, — пробормотал он, кладя ногу на ее тесно сомкнутые бедра. — Очень редко.
 — Почему… — начала она, но со слабым стоном замолчала, когда он обвел большим пальцем атласную кожу груди и, нагнувшись, взял губами тугой сосок. Аннабел жалобно вскрикнула, но язык продолжал терзать чувствительную плоть, пока она больше не смогла оставаться неподвижной под ним. Ноги сами собой разошлись, и он немедленно заполнил пространство своим поросшим волосами бедром. Он стал покрывать поцелуями ее тело, и она, как часто мечтала, погрузила пальцы в густые, волнистые пряди. Он продолжал целовать ее руки, впадинки между ребрами, мягкий живот. Она позволяла ему все, чуть подрагивая, когда щетина колола нежную кожу, но когда он добрался до пупка и кончик языка нырнул в крошечную ямку, потрясенно охнув, откатилась от него.
 — Нет… Саймон… пожалуйста…
 Он немедленно схватил ее в объятия, улыбаясь в стыдливо побагровевшее лицо.
 — Это уже слишком? — хрипло докончил он. — Прости, я на мгновение забыл, что для тебя все это ново. Полежи тихонько со мной рядом. Ты не боишься, нет?
 И прежде чем она успела ответить, он накрыл ее губы своими, слегка посасывая. Волосы на груди чуть щекотали нежные холмики, как шершавый бархат. Их соски при каждом вздохе терлись друг о друга. В горле Аннабел вибрировали счастливые стоны, знаменуя новую степень наслаждения. Она немного расслабилась, и тут его ладонь снова скользнула по ее животу, а колено втиснулось чуть глубже между ее бедрами. Аннабел закрыла глаза, когда его пальцы запутались в мягких завитках и погладили набухшую плоть. Он раздвинул сомкнутые складки, нашел крохотный пульсирующий бугорок и слегка дразняще погладил.
 Аннабел показалось, что сейчас она растает. Кровь бросилась ей в лицо, окрасив розовыми пятнами белую кожу. Но кончик пальца неумолимо пробирался глубже, в истекающую соками пещерку. Сердце Аннабел гулко колотилось, а ноги словно немели по мере того, как усиливалось наслаждение. Снова отодвинувшись, она непонимающе уставилась на мужа.
 Тот лежал на боку, приподнявшись на локте. Темные волосы растрепаны, глаза горят страстью и потаенным весельем. Он, казалось, прекрасно понимал, что с ней происходит, и был заворожен ее невинным испугом.
 — Не уходи, — попросил он, улыбаясь. — Не хочешь же ты пропустить лучшую часть! — И медленно подмял ее под себя, не переставая ласкать. — Милая, я не причиню тебе боли… позволь мне подарить тебе наслаждение… впусти меня…
 Он перемежал шепот поцелуями и ласками, потихоньку спускаясь все ниже. К тому времени, как его голова оказалась у самого треугольника внизу ее живота, Аннабел уже громко стонала. Его губы нашли ее плоть, пробрались в туго свернутые лепестки, а язык стал обводить набухшую горошинку. Такого Аннабел не ожидала. В глазах все поплыло… казалось, она в океане теней и света и утонченного, изысканного наслаждения. Она ничего не могла от него скрыть. Ничего не могла сделать. Только отдаться требовательным губам, дающим нечестивый восторг ее пробуждающейся плоти. Он сосредоточился на сердцевине ее женственности и продолжал лизать, нежно, настойчиво, пока блаженство не стало невыносимым. Пока бедра не поднялись независимо от ее воли. Пока не загорелась кровь.
 Извиваясь в конвульсиях экстаза, она громко закричала.
 Лизнув ее истомленную плоть в последний раз, Саймон приподнялся и широко развел ее безвольные бедра. Напряженный стержень, подрагивая, ткнулся в заветные врата. Глядя в затуманенное лицо, Саймон осторожно пригладил влажные от пота пряди. Губы ее дрогнули. Аннабел нерешительно улыбнулась.
 — Я совсем забыла о своем банковском счете, — объявила она, и он тихо засмеялся.
 Он провел пальцем по ее лбу в том месте, где тонкая кожа переходила в блестящие волосы.
 — Бедняжка Аннабел…
 Давление между бедрами усиливалось, возвещая о наступлении боли.
 — Боюсь, следующая часть будет не такой приятной. По крайней мере для тебя.
 — Мне все равно… я… я так рада, что это ты.
 Вне всякого сомнения, странное признание для новобрачной в первую ночь, но Саймон счастливо вздохнул и что-то прошептал ей на ухо, прежде чем пробиться через никем не тронутую плоть. Аннабел вынуждала себя лежать неподвижно, несмотря на инстинктивное желание вырваться.
 — Милая…
 Дыхание его стало прерывистым, но он старался не спешить, борясь с нараставшим желанием.
 — Да… так… так… еще немного…
 Он снова подался вперед и снова замер.
 — Еще немного…
 Он постепенно продвигался вперед, заставляя ее тело принять его…
 — Еще…
 — Сколько еще? — охнула она.
 Он был слишком тверд, давление было слишком сильным, а ощущения становились все неприятнее. Саймон стиснул зубы в нечеловеческом усилии.
 — Я уже на полпути, — выдавил он с извиняющимися нотками в голосе.
 — На пол… — начала протестовать Аннабел, но тут же поморщилась при новом вторжении. — О, это невозможно… я не смогу, не смогу…
 Но он продолжал упорствовать, успокаивая боль руками и губами. Постепенно ей стало легче, только между бедрами все еще горело и саднило. Долгий вздох сорвался с губ, когда Аннабел ощутила, как ее девственная плоть поддается, вбирая его, смиряясь перед неизбежностью овладения. Спина Саймона была массой напряженных мышц, живот — тверд, как розовое дерево. Оставаясь в ней, он застонал, дрожа.
 — Ты такая тесная, — прохрипел он.
 — Я… я… мне очень жаль…
 — Нет-нет, — выдавил он. — Не нужно ни о чем жалеть. О Господи…
 Его язык слегка заплетался, словно Саймон был пьян от наслаждения.
 Они изучали друг друга: удовлетворенный взгляд встретился с горящим желанием. Ощущение чуда снизошло на Аннабел, едва она поняла, как беспочвенны были ее ожидания. Она была так уверена, что Саймон воспользуется этой возможностью, чтобы утвердить себя ее хозяином, но он проявил бесконечное терпение. Исполненная благодарности, она обвила его шею, поцеловала, проникнув языком в его рот, и провела ладонями по спине, твердым контурам ягодиц в застенчивом ободрении, словно побуждая войти еще глубже. Эта робкая ласка, похоже, лишила его остатков самообладания. С жадным рычанием он стал вонзаться в нее, трепеща от усилий быть помягче. Сила разрядки почти подбросила его в воздух. Слепящие молнии разорвались перед глазами. Зарывшись лицом в разбросанные по подушке волосы Аннабел, он в последний раз погрузился в медовый сок любви.
 Прошло немало времени, прежде чем безумное напряжение покинуло его. Он осторожно вышел из Аннабел, и та снова поежилась от легкой боли. Поняв, что она сейчас испытывает, он легко погладил ее по бедру, словно утешая.
 — Я готов никогда больше не покидать этой постели, — пробормотал он, укладывая ее голову себе на плечо.
 — Невозможно, — в полудреме пробормотала Аннабел. — Завтра мы едем в Париж. Не позволю лишить себя обещанного медового месяца.
 — О нет, сладкая моя, — улыбнулся он, целуя спутанные локоны, — у тебя будет все на свете.




 Глава 21


 За две недели медового месяца Аннабел успела обнаружить, что она далеко не так хорошо знает жизнь и свет, как считала до этого. Со смесью наивности и чисто британской спеси она всегда думала о Лондоне как о центре культуры и всех знаний мира, но Париж стал для нее откровением. Город был на удивление современным, и в сравнении с ним Лондон казался убогим деревенским кузеном. И все же, несмотря на свое явное интеллектуальное и социальное превосходство, парижские улицы выглядели почти как во времена средневековья: темные, узкие и вьющиеся через целые районы прекрасных зданий. Архитектурный стиль изменялся от готических шпилей древних церквей до тяжеловатого величия Триумфальной арки.
 Их отель «Кер де Пари» располагался на левом берегу Сены, между ослепительной россыпью лавок на Монпарнасе и крытыми рынками Сен-Жермен-де-Пре, где было выставлено ошеломляющее разнообразие экзотических товаров, тканей и кружев.
 «Кер де Пари» был настоящим дворцом, с роскошными номерами, созданными для чувственного наслаждения. Ванная, например, имела полы из розового мрамора, стены, выложенные итальянскими изразцами, и золоченый диванчик в стиле рококо, где можно было отдохнуть после купания. Тут стояли сразу две фарфоровые ванны, каждая с собственным нагревателем и резервуаром для холодной воды. На потолке красовался расписной овальный плафон, призванный развлекать купальщика, пока тот блаженствовал в ванне. Воспитанная в английских понятиях, гласивших, что ванна — всего лишь необходимый предмет гигиены, Аннабел поначалу поражалась тому открытию, что купание может быть столь бесстыдным занятием.
 К восторгу Аннабел, мужчина и женщина могли обедать за одним столиком в ресторане, не требуя отдельного кабинета. Она еще никогда не ела столь восхитительных блюд: нежный петух с крошечными луковками в красном вине, жареная утка с хрустящей масленой корочкой… рыба под густым соусом из трюфелей… а десерты! Большие ломти торта, пропитанного ликером, пудинги с орехами и засахаренными фруктами…
 Наблюдая ежевечерние мучения Аннабел, не знавшей, что заказать, Саймон уверял, что генералы затевали войну, мучаясь проблемами выбора тактики и стратегии куда меньше, чем когда ей предстояло решить, что лучше: грушевое пирожное или ванильное суфле.
 Как-то Саймон повез ее на балет со скандально полуодетыми танцовщиками, а потом — на комедию с непристойными шуточками, не требовавшими перевода. Помимо этого, они посещали балы и званые вечера, которые устраивались знакомыми Саймона. Одни были французскими гражданами, другие — туристами и эмигрантами из Англии, Америки и Италии. Некоторые оказались держателями акций или членами совета директоров тех компаний, совладельцем которых был Саймон, тогда как другие имели отношение к его судоходным и железнодорожным предприятиям.
 — Откуда у тебя столько знакомых? — недоуменно спросила Аннабел, когда на первом же балу его окружила целая толпа.
 Саймон засмеялся и нежно поддразнил жену, утверждая, что она, должно быть, до сих пор не понимала, что, кроме мира британской аристократии, на свете есть еще много чего. И она втайне признавалась себе, что он не так уж недалек от истины. До сих пор ей в голову не приходило выглянуть за границы своего тесного, замкнутого кружка. Эти же люди подобно Саймону были элитой в чисто экономическом смысле и активно создавали свои состояния. Многие, фигурально выражаясь, владели целыми городами, выстроенными рядом с быстро разраставшимися промышленными предприятиями. В их собственности были шахты, рудники, плантации, мельницы, заводы, фабрики, склады и магазины, и, похоже, их интересы редко ограничивались одной страной. Пока жены покупали и заказывали платья у парижских модисток, мужчины сидели в кафе или частных салонах, занятые бесконечными дискуссиями о бизнесе и политике. Многие курили табак, завернутый в маленькие бумажные трубочки, называемые сигаретами: мода, имевшая начало среди египетских солдат и быстро распространившаяся в Европе. За ужином они грворили о вещах, раньше никогда не упоминавшихся при Аннабел, событиях, о которых она не слышала до этой минуты и которые, уж точно, не освещались в газетах.
 Аннабел заметила, что когда говорил ее муж, другие мужчины почтительно прислушивались и просили его совета по различным вопросам. Возможно, с точки зрения британской аристократии, Саймон был лицом незначительным, но было очевидно, что здесь он имеет громадное влияние. Теперь она поняла, почему лорд Уэстклиф так высоко ценит ее мужа. Оказывается, Саймон обладает почти неограниченным могуществом. Замечая, с каким уважением к нему относятся окружающие, а также едва скрываемое волнение, которое он неизменно возбуждал в других женщинах, Аннабел видела мужа в ином свете. В ее сердце даже возникло некое собственническое чувство к нему, к Саймону! Мало того, она сгорала от ревности, когда особа, сидевшая рядом с ним за ужином, пыталась целиком завладеть его вниманием. А что творилось с ней, когда какая-то дама кокетливо объявляла, что он просто обязан протанцевать с ней вальс!
 На первом балу Аннабел окружила компания утонченных молодых дам, одна из которых была женой американского фабриканта оружия, две другие — француженки, супруги торговцев предметами искусства. Скованно отвечая на вопросы о Саймоне и не желая признать, как мало она еще знает о муже, Аннабел облегченно вздохнула, когда предмет их разговора пригласил ее на танец. Как всегда, одетый в прекрасно сшитый черный фрак, Саймон обменялся вежливыми приветствиями со смеющимися, краснеющими женщинами и повернулся к Аннабел. Их взгляды скрестились. Музыканты заиграли прелестную мелодию. Аннабел узнала музыку… популярный в Лондоне вальс, такой трогательный и нежный, что, по мнению всех четырех подруг, было чистым мучением усидеть на стуле, пока его играли.
 Саймон протянул руку, и Аннабел взяла ее, вспомнив, сколько раз отказывала ему в танце. Сообразив, что Саймон все-таки добился своего, Аннабел улыбнулась.
 — Тебе всегда удается получить желаемое? — хмыкнула она.
 — Иногда на это уходит больше времени, чем хотелось бы, — признался он.
 Они вошли в бальный зал, и он, обняв ее за талию, повел к кружившимся парам.
 Аннабел отчего-то стало не по себе, словно они собирались отважиться на что-то куда более важное, чем простой танец.
 — Это мой любимый вальс, — сообщила она, делая первый шаг.
 — Знаю. Потому и пригласил тебя.
 — Но откуда? — удивилась она. — Одна из сестер Боумен сказала?
 Саймон покачал головой:
 — Я часто видел твое лицо, когда его играли. Ты всегда выглядела так, словно вот-вот сорвешься со стула.
 Аннабел уставилась на него с изумленно приоткрытым ртом. Как он сумел заметить нечто столь неуловимое? Она всегда была так резка, почти груба с ним, и все же он заметил и запомнил ее реакцию именно на эту мелодию. Осознание собственной глупости вызвало непрошеные слезы на глазах, и она поспешно отвернулась, пытаясь держать под контролем неожиданный взрыв эмоций.
 Саймон уверенно вел ее среди танцующих пар. Сильные руки предлагали ей поддержку и опору. Как легко следовать за ним, позволить своему телу расслабиться в ритме, предложенном Саймоном, ощущать, как легкие юбки колышутся вокруг ног! Чарующая музыка, казалось, проникала во все поры ее тела, растворяя комок в горле и наполняя ее необузданным восторгом.
 Саймон, однако, испытывал нечто вроде триумфа. Наконец, после двух лет постоянного преследования, он танцует с ней желанный вальс! И более того, даже после этого вальса Аннабел по-прежнему будет с ним, будет принадлежать ему! Он увезет ее в отель, разденет и будет владеть этим желанным телом до самого рассвета.
 А пока она была такой податливой в его объятиях! Затянутая в перчатку ручка легко лежала на плече. Очень немногие женщины были способны плыть по паркету с такой грациозной легкостью, словно она заранее знала, куда поведет ее партнер, еще до того, как он поймет это сам.
 Результатом была полная идеальная гармония, позволявшая им порхать по залу, как птицам.
 Саймона не удивляла реакция знакомых на его молодую жену: поздравления, жадные взгляды украдкой, ехидный шепоток врагов, утверждающих, что они не завидуют бремени, которое он взвалил на себя. Иметь такую красивую жену означает напрашиваться на неприятности.
 В последнее время красота Аннабел расцвела еще больше, возможно, потому, что обычно напряженное выражение лица сменилось спокойным. В постели она охотно принимала его ласки и отвечала на них — вчера, например, оседлала его с грацией игривого тюленя и осыпала поцелуями грудь и плечи. Такого он от нее не ожидал. Обычно красивые женщины лежали неподвижно, ожидая, чтобы мужчины их боготворили. Чтобы им поклонялись. А вот Аннабел дразнила и ласкала его, пока он, не выдержав, не придавил ее к матрацу. Но она, протестуя, шутливо отбивалась и кричала, что еще не покончила с ним.
 — Вот сейчас я с тобой покончу, — пригрозил он и вонзался в нее, пока она не застонала, извиваясь от наслаждения.
 Он не питал никаких иллюзий относительно того, что их отношения будут вечно гармоничными: оба по натуре были слишком независимы и сильны, чтобы избежать случайных ссор. Отказавшись от шанса выйти замуж за аристократа, Аннабел навсегда закрыла дверь в тот мир, о котором мечтала, и будет вынуждена приспособиться к совершенно иному существованию. За исключением Уэстклифа и нескольких титулованных друзей, Саймон почти не общался с членами высшего общества. Его круг состоял в основном из промышленников, людей отнюдь не утонченных и занятых исключительно проблемой, как сделать больше денег. Аннабел среди них совершенно чужая. Бедняжка не привыкла к тому, что они слишком громко говорят, слишком часто встречаются и не уважают традиции и этикет. Саймон не был уверен, сможет ли Аннабел приспособиться, но она, похоже, готова попробовать. А он… он понимал и ценил ее усилия больше, чем она предполагала.
 Он хорошо сознавал, что сцены вроде той, участницей которой она стала два дня назад, довели бы любую хорошо воспитанную женщину до слез стыда и унижения, и все же Аннабел держалась с относительным спокойствием. Они посетили званый вечер, устроенный богатым французским архитектором и его женой: довольно бестолковое событие, на котором было слишком много вина, слишком много гостей, что создало чересчур шумную атмосферу разгула. Оставив Аннабел на несколько минут за столом в обществе знакомых, Саймон вернулся после разговора с хозяином и обнаружил, что растерянную жену осаждают двое мужчин, мечущих жребий, чтобы узнать, кто завоюет честь выпить шампанское из ее туфельки.
 Хотя тон игры был явно шутливым, было ясно, что соперники за благосклонность Аннабел испытывают огромное удовольствие от ее смущения. Для пресыщенных развратников не было большего наслаждения, чем оскорбить чью-то скромность, особенно если жертва была так очевидно невинна! Хотя Аннабел пыталась принять беспечный вид, их откровенные приставания раздражали ее, губы были растянуты в фальшивой улыбке. Встав, она поспешно огляделась в поисках подходящего убежища.
 Саймон с невозмутимой физиономией шагнул к столу и, ободряюще сжав плечо жены, провел большим пальцем по обнаженной спине. И сразу почувствовал, как она слегка расслабилась. Румянец возбуждения немного погас.
 — Они спорят из-за того, кто будет пить розовое шампанское из моей туфли, — выдохнула она. — Я этого не предлагала и не знаю…
 — О, эта проблема легко разрешима, — деловито перебил Саймон, заметив, как вокруг собирается толпа, желающая посмотреть, вспылит ли он из-за наглых приставаний мужчин к его жене. Он нежно, но решительно усадил Аннабел на стул: — Садись, дорогая.
 — Н-но я не х-хочу… — запинаясь начала она и ахнула, когда Саймон присел на корточки перед ней и, протянув руки, снял обе вышитые бисером атласные туфельки. — Саймон! — воскликнула она, воззрившись на него круглыми от изумления глазами.
 Но он быстро встал и с поклоном вручил каждому сопернику по туфельке.
 — Можете хранить эти туфли, господа, главное, что та, кто их носит, принадлежит мне!
 И, подхватив свою босую жену, вынес из комнаты, сопровождаемый смехом и аплодисментами. По пути к выходу они столкнулись с официантом, посланным за бутылкой шампанского.
 — А это мы возьмем с собой, — объявил Саймон сбитому с толку бедняге, которому пришлось вручить Аннабел тяжелую ледяную бутылку.
 Она схватила бутылку одной рукой, а другой обняла мужа за шею. Тот отнес ее к экипажу и усадил.
 — Ты, кажется, будешь мне стоить целого состояния. Бог знает, сколько я уже потратил на твою обувь! — шутливо упрекнул он. В глазах Аннабел вспыхнули смешливые искорки.
 — В отеле у меня еще есть несколько пар, — жизнерадостно сообщила она. — Собираешься пить шампанское из них?
 — Нет, любовь моя. Собираюсь пить его из тебя.
 Она бросила на мужа растерянный взгляд, но, запоздало поняв истинный смысл его слов, уткнулась лицом в его плечо, а уши мгновенно побагровели.
 Вспомнив сейчас этот эпизод и несколько приятных часов, что за ним последовали, Саймон улыбнулся женщине, которую держал в своих объятиях. В ее глазах отражались огоньки люстр, как звезды в синей летней ночи. Она тоже смотрела на него, так пристально, как никогда раньше, словно жаждала нечто такое, чего никогда не получит. Этот взгляд будоражил его, возбуждал сильнейшее желание сделать для нее все на свете. В этот момент он дал бы ей все, о чем бы она ни попросила.
 Теперь они мешали остальным парам, потому что все окружающее внезапно исчезло и Саймон не мог заставить себя сосредоточиться и не понимал, куда идет. Они танцевали вместе до тех пор, пока окружающие не стали перешептываться, что мужу и жене неприлично выказывать столь нежные чувства на балу и, как только медовый месяц кончится, они устанут друг от друга. Саймон, услышавший это, ухмыльнулся и прошептал Аннабел:
 — Теперь ты жалеешь, что раньше не танцевала со мной?
 — Ну уж нет! Если бы я не бросала тебе постоянный вызов, ты скоро потерял бы интерес.
 Тихо рассмеявшись, Саймон обнял ее за талию и увлек в сторонку.
 — Такого никогда не будет. Мне интересно все, что ты делаешь и говоришь.
 — Да неужели? — скептически хмыкнула она. — Но как насчет лорда Уэстклифа? Он утверждает, что я пуста и эгоистична, верно?
 Саймон облокотился рукой на стену и, наклонившись над Аннабел, очень тихо сказал:
 — Он просто не знает тебя.
 — А ты? Ты знаешь.
 — Знаю, — кивнул Саймон, погладив ее по щеке. — Ты всегда держишься настороженно, словно ожидая нападения. Не любишь ни от кого зависеть. Решительная. Обладаешь сильной волей и имеешь собственное мнение. Упрямая. Но отнюдь не эгоистична. И ни одну женщину, обладающую подобным умом, нельзя назвать пустой. — И, коварно блеснув глазами, добавил: — А также тебя восхитительно легко соблазнить.
 Аннабел, возмущенно усмехнувшись, подняла кулак, словно готовясь ударить мужа.
 — Последнее удается исключительно тебе.
 Саймон, смеясь, схватил ее кулачок и поцеловал костяшки пальцев.
 — Теперь, когда ты стала моей женой, Уэстклиф не посмеет сказать ни единого слова осуждения в твой адрес или по поводу нашего брака, иначе я немедленно порву с ним, причем навсегда.
 — О, но я бы ни за что не хотела этого, я… — Она осеклась и потрясенно приоткрыла рот. — И… и ты сделал бы это?!
 Саймон коснулся рукой золотистой пряди, светившейся в мягких каштановых локонах.
 — На свете нет такого, чего бы я для тебя не сделал.
 В его голосе звучала неподдельная искренность. Саймон не из тех, кто способен ограничиться полумерами. Она будет пользоваться его неизменной верностью и поддержкой.
 После этого Аннабел была долго и непривычно молчалива. Саймон посчитал, что причина в усталости. Но, вернувшись к себе в номер этим вечером, она отдавалась ему с новым самозабвением, пытаясь выразить телом то, что не могла сказать словами.




 Глава 22


 Саймон, как и обещал, оказался весьма щедрым мужем и платил огромные деньги за наряды и шляпки, которые французские модистки обещали потом переслать в Лондон. Когда как-то днем он повез Аннабел в лавку ювелира и велел выбрать все, что захочется, она только беспомощно качала головой при виде россыпи бриллиантов, сапфиров и изумрудов, сверкавших на черном бархате. Слишком долго она носила украшения с фальшивыми камнями и трижды перелицованные платья, а после долгих лет бедности привычка экономить умирает далеко не сразу.
 — Тебе ничто не нравится? — удивился он, поднимая колье с цветами из белых и желтых бриллиантов.
 Аннабел беспомощно смотрела на него. Саймон приложил колье к ее шее, восхищаясь игрой камней.
 — Как насчет этого?
 — К нему имеются и такие же серьги, мадам, — старался ювелир, — а также браслет, что все вместе составляет бриллиантовый гарнитур.
 — Он прекрасен, — призналась Аннабел. — Просто… так странно войти в лавку и купить драгоценности так же легко, как коробку конфет.
 Слегка смущенный такой неуверенностью, Саймон пристально смотрел на жену, а ювелир тактично ретировался в глубь лавки. Саймон осторожно положил колье на бархатное ложе и, взяв руку жены, погладил тонкие пальцы.
 — Что с тобой, милая? Если здешние украшения тебе не по вкусу, есть и другие ювелиры…
 — Дело не в этом. Я так привыкла ничего не покупать, что никак не могу привыкнуть к переменам.
 — Я уверен, что эти трудности тебе по плечу, — сухо заверил Саймон. — А пока что мне надоело видеть тебя в дешевых подделках. Если не можешь заставить себя выбрать что-то, тогда позволь мне…
 И он уверенно отложил две пары бриллиантовых серег, колье с цветами, браслет, две длинные нити жемчуга и кольцо с грушевидным бриллиантом в пять, карат. Расстроенная подобным расточительством, Аннабел несмело запротестовала, но Саймон, смеясь, объявил, что чем сильнее она будет возражать, тем больше он собирается купить. Она немедленно закрыла рот и широко раскрытыми глазами наблюдала, как украшения складывают в выложенный бархатом сундучок с маленькой ручкой наверху. Все, кроме кольца, которое оказалось немного велико. Убедившись в этом, Саймон отдал его ювелиру.
 — А мое кольцо?! — немедленно встрепенулась Аннабел, обеими руками держась за сундучок красного дерева. — Мы так и оставим его здесь?
 — Он уменьшит ободок и отошлет кольцо в отель, — пообещал Саймон, весело улыбаясь.
 — Но что, если оно потеряется?
 — А кто пять минут назад отказывался от всего? В лавке ты вела себя так, будто не желаешь никакого кольца.
 — Да, но теперь оно мое, — встревожилась она, чем невероятно рассмешила мужа.
 К ее облегчению, кольцо в маленькой бархатной коробочке благополучно принесли в отель этим же вечером. Едва Саймон отдал монету рассыльному, Аннабел поспешно выбежала из ванной, вытерлась и накинула чистую белую сорочку. Закрыв дверь, Саймон обернулся и обнаружил, что жена стоит за спиной с сияющим, как у малыша в рождественское утро, лицом. Он невольно улыбнулся, видя, что все усилия казаться светской дамой быстро потерпели поражение, вынул из коробочки кольцо со сверкающим камнем и надел на безымянный палец жены, поверх скромного золотого ободка, подаренного им в день свадьбы.
 Вместе они долго любовались игрой камня, пока Аннабел с восторженным криком не бросилась ему на шею, но прежде чем он успел ее поцеловать, отскочила и, как была босая, устроила дикарскую пляску.
 — О, как прекрасно… и как сверкает! Саймон, убирайся! Я вполне сознаю, насколько корыстной должна выглядеть в твоих глазах. А, не важно, я и в самом деле корыстна, и ты должен это знать! О, как я обожаю это кольцо!
 Наслаждаясь ее возбуждением, Саймон прижал к себе хрупкое тело жены.
 — Никуда я не уберусь, — предупредил он, — пока не воспользуюсь возможностью сорвать плоды твоей благодарности.
 Аннабел притянула к себе его голову и страстно припала к губам.
 — Так и будет! — И, целуя мужа, прошептала: — Сейчас.
 Саймон только усмехнулся под градом поцелуев.
 — Я, разумеется, должен сказать, что твоя радость — уже достойная для меня плата. С другой стороны, если ты настаиваешь…
 — Настаиваю, — задорно объявила Аннабел и, театрально бросившись на постель, раскинула руки.
 Саймон последовал за ней. Такой Аннабел он раньше не видел. Очаровательно капризна и раскованна…
 — Я вся твоя, — прошептала она. — Скорее забирай свою награду.
 Саймон сорвал с себя жакет и развязал галстук, более чем готовый угодить всем ее желаниям. Аннабел уселась и стала наблюдать за ним, широко разведя ноги. Волосы разметались по плечам шелковистой волной.
 — Саймон, ты должен знать, что я бы легла с тобой в постель даже без этого кольца.
 — Ты слишком добра, — бросил он, снимая брюки. — Мужу всегда нравится слышать, что его достоинства ценят куда выше, чем финансовое положение.
 — В списке всех твоих достоинств, Саймон, финансовое положение, возможно, занимает самое последнее место, — заверила она, оглядывая его стройную фигуру.
 — Возможно?
 Подойдя к кровати, Саймон наклонился и прижался губами к подъему нежной ножки.
 — Ты имеешь в виду определенно?
 Она снова упала, ахнув от неожиданности, когда подол рубашки поднялся до самых бедер.
 — О да, определенно. Абсолютно определенно…
 Ее тело после ванны было еще влажным и сладким, сохранявшим резковатый запах мыла и пьянящий аромат розового масла. Возбужденный видом ее розовой, душистой кожи, Саймон поцелуями проложил дорожку к щиколотке, а потом к колену. Сначала Аннабел хихикала и извивалась, но когда он перешел к другой ноге, внезапно успокоилась, глубоко и мерно дыша. Он встал на колени между ее расставленными бедрами, целуя каждый кусочек обнажавшейся кожи, пока не добрался до кружева нежных завитков. Слегка коснувшись подбородком упругой мягкости, он продолжал свое путешествие наверх под слабые протесты Аннабел. Охмелев от ее бархатистой кожи, целовал ее талию и ребра и постепенно поднимался к тому месту на груди, где бешено билось сердце.
 Аннабел что-то умоляюще пробормотала и схватила его руку, пытаясь положить ее между бедрами. Но Саймон поднял обе ее руки над головой и завладел ее губами. Он чувствовал ее удивление столь неожиданным жестом, но тут глаза Аннабел закрылись, а дыхание участилось. Он по-прежнему не выпускал ее запястий, свободной рукой обводя вершинки нежных грудей. Его тело было обжигающе горячим, плоть — твердой, а мышцы напряжены. При всем своем опыте он никогда не знал такого лихорадочного желания. Все связи с окружающим миром полностью прервались, и осталась одна Аннабел… ее восторг подогревал его чувства… а нерешительные ласки воспламеняли страсть. Ее дрожащие губы приветственно приоткрылись под его губами, из горла вырывались громкие стоны. Он коснулся расщелины между ее ногами, погрузил палец в шелковистую влагу ее плоти. Она приподняла бедра навстречу его руке, безмолвно требуя обладания. Почти первобытный голод охватил его, но он продолжал ласкать ее, пока розовые складки не набухли. За первым пальцем последовал второй, и она не выдержала, бессвязно умоляя:
 — Саймон… пожалуйста… пожалуйста… ты мне нужен…
 Он отнял руку, заметив, как сильно она дрожит.
 — Нет, Саймон…
 — Шшш… Все хорошо… позволь любить тебя именно так…
 Он повернул ее так, что она легла поперек кровати, а сам встал на пол, между ее ног. Напряженная головка его плоти легко скользнула в гостеприимный грот. Одним длинным толчком Саймон вошел в Аннабел, не остановившись, пока не заполнил до конца. Он весь горел, словно стоял перед открытой печью, а чресла напряглись болезненной похотью, слишком острой, почти невыносимой.
 Теперь уже Саймон тяжело дышал, стараясь сдержаться, боясь, что не устоит и изольется в нее раньше, чем она получит наслаждение. Аннабел лежала неподвижно. Только пальцы нервно сжимались. Испугавшись, что причиняет ей боль, Саймон каким-то образом умудрился укротить безумную страсть и, нагнувшись, хрипло прошептал:
 — Милая… я делаю тебе больно?
 Движение позволило проникнуть в нее еще глубже, и она вскрикнула.
 — Скажи, и я остановлюсь.
 Она будто не услышала. Несколько секунд ушло на то, чтобы понять вопрос.
 — Нет… только не это, — выдохнула она, окончательно теряя голову.
 Он продолжал входить в нее, так резко, что ее внутренние мышцы сжимались вокруг его плоти. Его ладони накрыли ее кулачки, чуть сжали, но он не навязывал ей ритм, скорее отвечал на требования ее тела, вонзаясь в такт пульсирующей хватке ее мышц. Каждый раз, когда они беспомощно сжимались, он проникал дальше, гладя и лаская ее своим телом. Она балансировала на краю ошеломляющей разрядки и все же, не в силах ее достичь, с силой вжималась попкой в его чресла.
 — Саймон…
 Он просунул руку под нее, легко нашел то местечко, где они соединялись, и принялся терзать набухший бутон, обводя, лаская, меняя ритм, пока она, охваченная экстазом, не выгнула спину. Только тогда он дал себе волю и с гортанным криком упал на нее, взорвавшись фонтаном семени.
 Самый неприятный момент медового месяца настал на следующее утро, когда Аннабел жизнерадостно объявила, что, по ее мнению, старое изречение насчет того, что брак — наивысшая степень дружбы, абсолютно правдиво. Саймон отреагировал на ее слова с непонятной неприязнью. Узнав хорошо известную цитату из Сэмюела Ричардсона, он сухо заметил, что впредь надеется на улучшение ее литературных вкусов: может, в этом случае его избавят от необходимости выслушивать дешевую философию, почерпнутую из романов. Уязвленная, Аннабел ответила холодным молчанием, не понимая, почему ее реплика так его задела.
 Все утро и часть дня Саймон отсутствовал, а вернувшись, застал Аннабел за картами в обществе нескольких женщин в одном из салонов отеля. Встав за ее спиной, он дотронулся кончиками пальцев до худенького плечика. Она ощутила его прикосновение сквозь плотный шелк платья и едва слышно вздохнула. Искушение разыграть обиду и стряхнуть его руку было велико, но она сказала себе, что проявить немного терпения ничего не стоит, и, мило улыбнувшись, оглянулась.
 — Добрый день, мистер Хант, — пробормотала она, обращаясь к нему по фамилии, как большинство замужних женщин на людях. — Прогулка была приятной? — Лукаво улыбаясь, она показала ему карты: — Взгляните на то, что мне сдали. Надеюсь, у вас найдется достойный совет?
 Скользнув руками по спинке ее стула, Саймон тихо шепнул ей на ухо:
 — Да. Немедленно заканчивай игру.
 Съежившись под любопытными взглядами соседок, Аннабел старалась не выказать своих чувств, хотя предательский румянец уже полз от шеи к щекам.
 — Но почему? — удивилась она.
 — Потому что я собираюсь взять тебя ровно через пять минут. Где бы мы в этот момент ни были… здесь… в нашем номере… или на лестнице. Так что, если предпочитаешь уединение, предлагаю немедленно встать из-за стола.
 «Он не решится», — подумала Аннабел, хотя сердце тревожно забилось. С другой стороны, зная Саймона, все возможно.
 И только поэтому она дрожащими пальцами положила карты на стол. Сидевшая рядом особа долго думала, прежде чем сделать ход, а следующая обменялась шутливыми репликами с подошедшим мужем. На лбу и груди Аннабел выступил пот. Как же исчезнуть, не теряя лица?
 Голос разума пытался успокоить ее, твердя, что как бы Саймон ни презирал условности, все же вряд ли способен овладеть женой на лестнице!
 Однако голос разума внезапно замолчал, когда Саймон лениво сверился с часами.
 — У тебя три минуты, — мягко предупредил он. И Аннабел, несмотря на все волнение, ощутила постыдную пульсацию между бедрами. Ей вдруг захотелось, чтобы он исполнил обещание…
 Крепко сжав ноги, она с вынужденным спокойствием ждала своей очереди, хотя сердце рвалось из груди. Играющие неспешно перебрасывались репликами, посылали официанта за кувшином охлажденного лимонада…
 Наконец настала очередь Аннабел. Она выкинула карту самого высокого достоинства, взяла другую, с облегчением увидела, что новая карта абсолютно бесполезна, и положила остальные на стол.
 — Боюсь, я пас, — объяснила она, стараясь четко выговаривать слова. — Огромным удовольствием было играть с вами, спасибо, но я должна идти…
 — Оставайтесь на следующую партию, — попросила одна из дам. Остальные поддержали ее.
 — О да!
 — Выпейте хотя бы вина, пока мы доигрываем…
 — Благодарю, но…
 Аннабел встала и тихо ахнула, ощутив легкое давление руки Саймона. Соски мгновенно затвердели.
 — Я просто очень устала после вчерашних танцев, — сымпровизировала она. — Нужно немного отдохнуть перед началом спектакля.
 Сопровождаемая хором прощаний и несколькими понимающими взглядами, Аннабел постаралась с достоинством удалиться из салона. Едва они добрались до широкой лестницы, ведущей на верхние этажи, Аннабел облегченно вздохнула и укоризненно посмотрела на мужа.
 — Если пытаешься смутить меня… считай, это тебе удалось… что ты делаешь?!
 Ее платье вдруг показалось слишком свободным, и Аннабел с потрясенным изумлением поняла, что он успел расстегнуть большинство пуговиц.
 — Саймон, — прошипела она, — только посмей! Немедленно прекрати!
 Она рванулась прочь, но он легко догнал ее.
 — У тебя одна минута.
 — Не глупи, — коротко посоветовала она. — За минуту мы не добежим до номера, и ты не…
 Раздался пронзительный визг, и еще пара пуговиц выскочила из петель. Аннабел попыталась отмахнуться от назойливых рук, но, поймав его взгляд, поняла, что он исполнит свою угрозу.
 — Саймон, нет!
 — Да.
 Сейчас он напоминал тигра, задумавшего поиграть с добычей, а выражение его лица было слишком ей знакомо.
 Аннабел подобрала юбки, готовясь взлететь по ступенькам. Из груди рвался истерический смех.
 — Ты невозможен! Оставь меня в покое! Ты… о, если кто-то увидит нас, я никогда тебе не прощу!
 Саймон последовал за ней без всякой спешки. Впрочем, его не обременяли масса юбок и сковывавший корсет! Она добралась до верхней площадки и завернула за угол. Колени ныли, ноги не слушались, но она продолжала бежать. Юбки, казалось, весили миллион фунтов, а легкие были готовы взорваться. О, будь он проклят за то, что творит с ней… и будь проклята она за дурацкий смех, который никак не унять!
 — Тридцать секунд, — раздалось за спиной, и Аннабел задохнулась. Три длинных коридора, прежде чем она окажется в номере… а времени почти нет.
 Судорожно стягивая оттопырившийся корсаж платья, она огляделась в поисках подходящего укрытия и ринулась к первой же двери, открывавшейся в маленький темный чулан. Ее встретил густой запах крахмала. На полках лежали стопки аккуратно сложенного белья и полотенец.
 — Быстрее, — пробормотал Саймон, вталкивая ее в чулан и закрывая дверь. Аннабел немедленно оказалась в темноте и, продолжая смеяться, безуспешно отбивалась от мужа. Но у того, похоже, внезапно выросло больше рук, чем щупальцев у осьминога. Непонятно, как он умудрялся расстегивать ее одежду и одновременно стаскивать быстрее, чем она успевала обороняться.
 — Что, если ты нас запер здесь? — забеспокоилась она.
 — Сломаю дверь, — пообещал он, дергая за тесемки ее панталон. — Потом.
 — Если сюда вломится горничная, нас немедленно выкинут из отеля.
 — Поверь, здешние горничные видели сцены похуже. Ее платье уже валялось под ногами Саймона, а панталоны сползли к щиколоткам.
 Она снова попыталась протестовать, но Саймон, сунув руку между ее ног, обнаружил убедительное доказательство готовности к любовным играм, после чего дальнейшее сопротивление показалось бесполезным. Оставалось с готовностью отвечать на поцелуи…
 Бархатный грот ее тела легко принял его, и она вскрикнула, когда его пальцы растянули ее, так что при каждом выпаде его плоть легко касалась чувствительного бугорка.
 Они старались прижаться друг к другу ближе, слиться в единое целое. Ее корсет был слишком тесен, но и в этом она находила неожиданное наслаждение, словно все новые ощущения наводняли нижнюю половину тела и оставались в набухших наслаждением тканях. Ее пальцы безуспешно рвали на нем одежду, когда желание превратилось едва ли не в безумие. Саймон наполнял ее мощными толчками, не сбавляя ритма, пока экстаз не завладел обоими, а в легкие не проник аромат чистого, выглаженного белья. Ноги напряглись, словно пытаясь удержать наслаждение.
 — Черт, — пробормотал Саймон несколько минут спустя, когда сумел отдышаться.
 — Что? — прошептала Аннабел, припав головой к лацкану его фрака.
 — Теперь до конца жизни запах крахмала будет возбуждать во мне желание.
 — Это твоя проблема, — хмыкнула она и вздрогнула, когда его плоть, все еще находившаяся в ней, дернулась.
 — И твоя тоже, — объявил он за секунду до того, как нашел в темноте ее губы.




 Глава 23


 Вскоре после возвращения новобрачных из Франции встал неизбежный вопрос о встрече обеих семей, откладывать которую больше было нельзя. Берта, мать Саймона, потребовала, чтобы все пришли на ужин, за которым можно лучше узнать друг друга, поскольку до свадьбы на это не было времени. Хотя Саймон предупредил Аннабел, чего стоит ожидать, а та, в свою очередь, постаралась подготовить мать и брата, все же предвидела, что результаты вряд ли будут блестящими.
 К счастью, Джереми был рад иметь такого зятя, как Саймон. За последние месяцы он сильно вытянулся и теперь был на голову выше Аннабел. Каштаново-золотистые волосы выгорели на солнце, а голубые глаза весело улыбались.
 — Я глазам не верил, когда читал мамино письмо, в котором она сообщала, что ты выходишь за Саймона, — тараторил он. — И это после всего, что ты наговорила о нем за последние два года…
 — Джереми! — пожурила Аннабел. — Посмей только повторить хотя бы слово!
 Джереми, смеясь, обнял сестру и протянул руку Саймону:
 — Поздравляю, сэр. — И, обмениваясь рукопожатием с зятем, лукаво заметил: — Собственно говоря, я ничуть не удивился. Моя сестрица так часто и так долго жаловалась на вас, что я сразу понял: без глубоких чувств тут не обошлось.
 Саймон нежно посмотрел на свирепо хмурившуюся жену.
 — Понять не могу, что она нашла достойным жалоб, — хмыкнул он.
 — Кажется, она сказала… — начал Джереми, усиленно подмигивая сестре, которая не замедлила ткнуть локтем ему под ребра. — Ладно-ладно, молчу, — быстренько выпалил он, поднимая руки и отскакивая. — Я всего лишь вел учтивую салонную беседу с новоиспеченным зятем.
 — Учтивая салонная беседа обычно включает такие темы, как погода и здоровье, — уведомила Аннабел, — а не передачу замечаний, сделанных сестрой строго по секрету.
 Саймон обнял жену за талию и, притянув к груди, прошептал:
 — Я примерно представляю, как все было. В конце концов, ты не стеснялась высказать мне это в лицо.
 Услышав веселые нотки в его голосе, Аннабел немного расслабилась.
 Джереми, никогда раньше не видевший, чтобы сестра так свободно обращалась с мужчиной, и мгновенно заметивший в ней перемены, улыбнулся:
 — Похоже, замужество пошло тебе на пользу, сестричка.
 В этот момент в комнату вошла Филиппа и с радостным криком поспешила к дочери:
 — Дорогая, я так скучала по тебе! — И, обняв Аннабел, с сияющей улыбкой обернулась к Саймону: — Дорогой мистер Хант, добро пожаловать домой! Как вам понравился Париж?
 — Нет слов, — вежливо заверил Хант, наклонился, чтобы поцеловать подставленную щеку, и добавил, не глядя на жену: — А особенно я наслаждался шампанским.
 — Ну разумеется, — кивнула Филиппа, — и я уверена, что каждый, кто… Аннабел, дорогая, что ты делаешь?
 — Всего лишь открываю окно, — сдавленным голосом пояснила Аннабел, покраснев, как свекла, едва вспомнила тот вечер, когда Саймон придумал совершенно новый, можно сказать, творческий способ использования этого напитка. — Здесь ужасно жарко… Ну почему, спрашивается, все окна закрыты в это время года?
 Продолжая прятать лицо, она сражалась с задвижкой, пока Джереми не пришел на помощь.
 Саймон и Филиппа беседовали, а Джереми тем временем успел распахнуть окно и ухмыльнулся, глядя на Аннабел, подставлявшую щеки прохладному ветерку.
 — Должно быть, медовый месяц выдался весьма занимательным, — пробормотал он с ухмылкой.
 — А тебе не полагается знать о подобных вещах, — прошептала Аннабел.
 Джереми весело фыркнул.
 — Мне четырнадцать, Аннабел, не забывай, — напомнил он и, подавшись ближе к сестре, продолжал: — Итак… почему ты вышла за мистера Ханта? Мама говорит, это потому, что он скомпрометировал тебя, но мне-то ясно, что тут есть кое-что еще. Уж я-то знаю: ты не позволишь себя скомпрометировать, если не захочешь.
 Веселый взгляд вдруг стал серьезным.
 — Ты из-за денег? Я видел домашние счета: очевидно, у нас за душой и двух шиллингов нет.
 — Нет, дело не только в деньгах.
 Аннабел всегда была абсолютно откровенна с братом, но очень трудно признать правду.
 — В Стоуни-Кросс я заболела, и мистер Хант был неожиданно добр ко мне. Поэтому я увидела его в ином свете и обнаружила… что между нами возникло нечто вроде… симпатии.
 — Духовной или физической? — Джереми снова улыбнулся, прочтя ответ в ее глазах. — И то и другое. Хорошо. Скажи, ты влю…
 — О чем это вы шепчетесь? — со смехом спросила Филиппа, жестом приказывая им отойти от окна.
 — Я умолял сестру не запугивать своего несчастного мужа, — объяснил Джереми.
 Аннабел закатила глаза к небу.
 — Спасибо, шурин, — торжественно заявил Саймон. — Можешь представить, сколько отваги требуется, чтобы выстоять против подобной жены. Но пока мне это удавалось…
 Он с деланным ужасом осекся при виде угрожающего взгляда Аннабел.
 — Зато теперь понятно, что нам с твоим братом лучше делиться мужскими секретами исключительно на улице, пока ты рассказываешь матушке о Париже. Джереми, не хочешь прокатиться в моем фаэтоне.
 Юноша не заставил просить себя дважды:
 — Сейчас найду шляпу и куртку…
 — Шляпа ни к чему. Все равно через минуту слетит, — лаконично посоветовал Саймон.
 — Мистер Хант! — крикнула вслед Аннабел. — Если искалечите или убьете моего брата, ужина не ждите.
 Саймой ответил что-то неразборчивое, и оба исчезли в прихожей.
 — Фаэтоны слишком легкие и быстрые и часто переворачиваются, — встревожилась Филиппа. — Надеюсь, мистер Хант умеет править.
 — И превосходно, — заверила Аннабел с ободряющей улыбкой. — Он вез нас сюда из отеля так медленно, что можно было подумать, мы тащимся в тяжелом фамильном экипаже. Думаю, Джереми не мог оказаться в более надежных руках.
 Весь следующий час женщины сидели в гостиной за чаем и обсуждали все, что случилось за последние две недели. Как и ожидала Аннабел, Филиппа не задавала вопросов об интимных подробностях медового месяца, явно не собираясь вторгаться в жизнь молодой пары. Зато живо интересовалась рассказами Аннабел о новых знакомых, балах и вечерах, которые они посещали. Имена богатых промышленников были ей неизвестны, и она внимательно слушала истории Аннабел.
 — Теперь все больше и больше таких людей приезжает в Англию, — заметила она. — Чтобы прибавить к богатству еще и титулы.
 — Как Боумены, — кивнула Аннабел.
 — Да. С каждым новым сезоном нас осаждают орды американцев, а ведь Господу известно, как и без того трудно поймать аристократа. Нам конкуренция ни к чему. Я буду рада, когда поток фабрикантов иссякнет и все вернется в свое русло.
 Аннабел грустно улыбнулась, не зная, как объяснить матери, что, судя по тому, что она видела и слышала, это только начало и что к прошлому возврата нет. Она и сама только начинала немного понимать, к каким переменам ведет развитие железных дорог, судоходства и техники, причем не только в Англии, но и во всем мире. Именно эти темы Саймон и его приятели обсуждали за обедом, вместо того чтобы подобно представителям высшего класса распространяться об охоте и сельских развлечениях.
 — Скажи, ты хорошо ладишь с мистером Хантом? — спросила Филиппа. — Мне по крайней мере так показалось.
 — О да. Хотя могу признаться, что он не похож ни на одного из наших знакомых мужчин. Джентльмены, к которым мы привыкли… видишь ли, у него совершенно иное направление ума. Он… он прогрессивен…
 — О Господи, — с легкой брезгливостью бросила Филиппа. — Хочешь сказать, в смысле политики?
 — Нет.
 Аннабел помедлила и скорчила смешную гримаску, сообразив, что даже не знает, к какой партии принадлежит муж.
 — Но, слыша кое-какие его высказывания, я бы не усомнилась, что он виг [3] или даже либерал…
 — О небо! Может, ты сумеешь убедить его переменить политические взгляды…
 Аннабел весело рассмеялась:
 — Сомневаюсь. Но это совершенно не важно, потому что… видишь ли, мама, я действительно начинаю верить, что в один прекрасный день мнение этих фабрикантов и торговцев будет иметь больше веса, чем все высказывания аристократов. Я уже не говорю о финансовом влиянии…
 — Аннабел, — мягко перебила мать, — прекрасно, что ты так горячо защищаешь мужа. Но поверь, простолюдин, пусть и богатый, никогда не будет столь же влиятельным, как аристократ. Во всяком случае, в Англии.
 Разговор прервал растрепанный, взбудораженный Джереми, вихрем ворвавшийся в гостиную.
 — Джереми! — ахнула Аннабел, вскакивая. — Что стряслось?! И где мистер Хант?!
 — Прогуливает лошадей по площади, чтобы остыли, — задыхаясь, тараторил он. — Этот парень — просто псих. Раза три мы едва не перевернулись, чуть не задавили с полдюжины человек, и меня трясло и подкидывало так, что вся нижняя часть покрыта синяками. Будь я способен хотя бы дышать, наверняка помолился бы, поскольку мы точно мчались прямо в могилу. В жизни не видел таких злющих лошадей, как у Ханта, а сам он сыпал такими гнусными проклятиями, что только за одно меня бы вышибли из школы навсегда…
 — Джереми, — извиняющимся тоном начала Аннабел, до глубины души возмущенная тем, что Саймон подверг такой опасности жизнь брата, — мне так…
 — Да это был лучший день во всей моей жизни! — торжествующе продолжал Джереми. — Я едва не на коленях просил Ханта повезти меня и завтра, и он сказал, что попробует, если будет время… О, что он за молодец, Аннабел! Чудесный парень! Пойду добуду водички: у меня в горле скопилось с полдюйма пыли!
 Он с юношеской живостью умчался на поиски воды, пока мать с сестрой раскрыв рты таращились ему вслед.
 Вечером Саймон повез Аннабел, Джереми и Филиппу в квартиру над лавкой мясника, где по-прежнему жили его родители. Жилище состояло из трех комнат и мансарды, куда вела узкая лестница, и было хоть и довольно темным, но уютным. Филиппа почти не давала себе труда скрыть неодобрительное недоумение, ибо не могла взять в толк, почему Ханты не соглашаются переехать в дорогой особняк. И чем старательнее пыталась Аннабел объяснить, что Ханты не стыдятся своей профессии и не желают скрывать «позор» принадлежности к рабочему классу, тем больше удивлялась мать. Наконец раздраженная Аннабел, заподозрив, что Филиппа намеренно отказывается ее понимать, оставила все попытки обсудить с ней родных Саймона и потихоньку попросила, чтобы Джереми удерживал мать от чересчур откровенных высказываний.
 — Постараюсь, — с сомнением протянул Джереми. — Но ты же знаешь: мама никогда не ладила с людьми, которых считает не такими, как мы.
 Аннабел раздраженно вздохнула:
 — Ну да, не дай Бог, чтобы мы провели вечер с теми, кто на нас не похож! А вдруг научимся чему-то новому или, хуже того, нам понравится… какой позор!
 Странная улыбка коснулась губ брата.
 — Не будь слишком строга к ней, Аннабел. Вспомни, совсем недавно ты относилась к низшим классам с точно таким же пренебрежением.
 — Вовсе нет! Я… — запальчиво начала Аннабел, но тут же осеклась и вздохнула. — Ты прав. Так и было. Хотя сейчас в толк не возьму, почему именно. В честной работе нет позора. Верно? И уж конечно, она более почетна, чем безделье.
 Джереми продолжал улыбаться.
 — Ты изменилась, — коротко обронил он, и Аннабел с сожалением кивнула:
 — Может, это не так уж плохо.
 Теперь, поднимаясь по узкой лестнице, которая вела из лавки в квартиру Хантов, Аннабел чувствовала едва заметную сдержанность мужа: единственный признак испытываемой им неуверенности. Он, конечно, тревожился насчет того, как, по выражению Джереми, «поладит» жена с его родными. Аннабел, исполненная решимости сделать все возможное, чтобы вечер прошел мирно, даже не поморщилась, услышав доносившийся из-за двери шум… какофонию голосов, детский визг и глухие удары, словно в комнате переворачивали мебель.
 — Господи милостивый, — ахнула Филиппа, — похоже… похоже…
 — На драку? — услужливо подсказал Саймон. — Все может быть. В моей семье не всегда легко отличить салонную беседу от боксерского матча.
 Они вошли в гостиную, и Аннабел попыталась различить знакомые лица… вот старшая сестра Саймона Салли, замужняя женщина, мать полудюжины ребятишек, подобно памплонским быкам, с топотом носившихся по комнатам… муж Салли… родители Саймона, два младших брата и младшая сестра Мередит, чье безмятежное спокойствие странно контрастировало с общим переполохом. Судя по словам Саймона, он особенно любил скромную, застенчивую, знающую жизнь только по книгам Мередит.
 Дети столпились вокруг Саймона, который на удивление по-свойски с ними обращался: подбрасывал в воздух, щекотал и умудрялся одновременно исследовать только что выпавший зуб и высморкать чей-то сопливый нос. Первые несколько минут царило всеобщее смятение. Присутствующие громогласно обменивались приветствиями, дети скакали взад-вперед, а кот, не стесняясь, выражал свое возмущение бесцеремонными приставаниями любознательного щенка. Аннабел втайне надеялась, что скоро атмосфера станет поспокойнее, но, увы, подобная суматоха продолжалась весь вечер. Изредка она замечала застывшую улыбку матери, неподдельно веселую физиономию Джереми и терпеливые, хотя и безуспешные попытки Саймона навести порядок в бедламе.
 Томас, отец Саймона, огромный, величественный мужчина, однако, не собирался брать бразды правления в свои руки. Иногда его глаза и лицо смягчались улыбкой, не столь обаятельной, как у Саймона, но все же обладающей своеобразной привлекательностью.
 Аннабел успела обменяться с ним приветливыми словами, пока сидела за столом. К сожалению, обе матери никак не могли подружиться. И причиной была не столько взаимная неприязнь, сколько полная неспособность общаться друг с-другом. Само их существование, жизненный опыт, сформировавший воззрения и принципы, были абсолютно противоположны.
 Ужин состоял из толстых ломтей хорошо прожаренного бифштекса с пудингом и крошечных порций овощей в виде гарнира. Подавив тяжелый вздох при мысли об изысканной французской кухне, Аннабел принялась старательно жевать говядину.
 Вскоре к ней робко обратилась Мередит:
 — Аннабел, вы должны побольше рассказать нам о Париже. Мы с мамой скоро впервые отправляемся в Европу.
 — Замечательно! — воскликнула Аннабел. — Когда вы уезжаете?
 — Через неделю. Пробудем там не меньше полутора месяцев. Высадимся в Кале и закончим путешествие в Риме…
 Разговор о поездке продолжался до конца ужина. Потом кухарка, она же и горничная, пришла, чтобы убрать посуду, а семья удалилась в гостиную, где были поданы чай и сладости. К восторгу детей, Джереми уселся вместе с ними на пол у камина поиграть и помочь приструнить щенка. Аннабел устроилась неподалеку, наблюдая за их проделками и беседуя со старшей сестрой, Салли. Неожиданно она заметила, что Саймон куда-то исчез вместе с матерью, которая, по-видимому, хотела расспросить сына о его супружеской жизни.
 — Проклятие! — вдруг воскликнул Джереми, — Щенок сделал лужу прямо на коврике!
 — Пожалуйста, кто-нибудь, найдите горничную и попросите вытереть, — велела Салли под громовой хохот детей, дразнивших плохо воспитанного щенка. И поскольку Аннабел сидела ближе всех к двери, то сразу вскочила и вышла в соседнюю комнату, где девушка все еще убирала остатки ужина. Едва Аннабел сообщила о небольшом происшествии, та поспешно схватила тряпку и метнулась к двери. Аннабел уже хотела пойти за ней, но из кухни донеслись негромкие голоса… Она невольно замерла, услышав тихий неодобрительный вопрос Берты:
 — …и она тебя любит, Саймон?
 Аннабел прижала руку к сердцу. Что ответит Саймон? Как вынести все это напряжение?
 — Люди женятся и выходят замуж не только по любви. Есть и другие причины.
 — Значит, нет, — сухо прокомментировала Берта. — Не могу сказать, что меня это удивляет. Женщины, подобные ей, никогда…
 — Осторожнее, — перебил Саймон. — Ты говоришь о моей жене.
 — Да, красивое украшение гостиной, — не унималась Берта, — и прекрасно выглядит, когда ты под руку с ней появляешься в доме очередной важной шишки. Но согласилась бы она выйти за тебя без твоих денег? Останется с тобой в беде или нужде? Ах, если бы ты только присмотрелся к одной из тех девушек, которых я пыталась за тебя выдать. Взять хотя бы Молли Хейвлок или Пег Ларчер… хорошие, крепкие девочки, которые могли бы в любую минуту стать опорой…
 Больше Аннабел не выдержала. Стараясь не расплакаться, она бесшумно скользнула в гостиную.
 «Вот что бывает, когда подслушиваешь!» — наставительно сказала она себе, гадая, прислушается ли Саймон к матери. Ее осуждение больно ранило… но нужно признать, что ни у Берты, ни у остальных родственников мужа нет причин особенно ее любить. Мало того, до Аннабел только сейчас дошло, что, перебирая все преимущества брака с Саймоном, она не удосужилась спросить себя, что может дать ему взамен.
 Вконец расстроившись, бедняжка долго гадала, стоит ли рассказывать Саймону о том, что она подслушивала, и наконец решила, что не стоит. Он будет утешать ее или извиняться за мать, хотя ни в том, ни в другом нет необходимости. Все равно требуется время, чтобы она доказала, чего стоит… как Саймону… так и себе.
 Гораздо позже, когда супруги вернулись в отель, Саймон сжал ее плечи и, слегка улыбнувшись, прошептал:
 — Спасибо.
 — За что?
 — За то, что честно пыталась примириться с моей семейкой, — пояснил он, чмокнув ее в макушку. — И за то, что сумела не придать значения тому факту, что они так отличаются от тебя.
 Похвала заставила Аннабел покраснеть от удовольствия. На душе вдруг стало куда легче.
 — Вечер прошел очень приятно, — солгала она, но Саймон ухмыльнулся:
 — Так далеко заходить не обязательно.
 — О, может, был момент-другой, когда твой отец обсуждал внутренности животных или когда твоя сестра рассказала, что наделал малыш в ванне… но в целом они были очень, очень, очень…
 — Шумными? — продолжил Саймон, смешливо блестя глазами.
 — Я собиралась сказать «милыми».
 Саймон провел руками по ее спине, массируя напряженные мышцы под лопатками.
 — Ты прекрасно воспринимаешь положение жены простолюдина, особенно учитывая все обстоятельства.
 — Все не так плохо, — заверила Аннабел, легко проводя рукой по его груди и посылая лукавый взгляд. — Я могу на многое закрыть глава в обмен на этот… впечатляющий… внушительный…
 — Банковский счет?
 Аннабел улыбнулась и сунула пальцы за пояс его брюк.
 — О нет, не банковский счет, — прошептала она за мгновение до того, как их губы слились.
 На следующий день Аннабел, к своему восторгу, встретилась с Лилиан и Дейзи, чей номер оказался в том же крыле отеля, что и ее собственный. Визжа и смеясь, они обнялись и наделали столько шума, что миссис Боумен послала горничную с наказом немедленно успокоиться.
 — Хочу видеть Эви, — сказала Аннабел, следуя за Дейзи в гостиную. — Как она поживает?
 — Две недели назад попала в ужасную беду, когда попыталась увидеться с отцом, — вздохнула Дейзи. — Его состояние ухудшилось, и теперь он не встает с постели. Она как раз выскользнула из дома, когда ее поймали и заперли в комнате. Тетя Флоренс и остальная семейка поклялись ее не выпускать.
 — Надолго?
 — Навсегда, — последовала обескураживающая реплика.
 — Ах эти мерзкие людишки, — пробормотала Аннабел. — Как я хочу ее спасти!
 — Правда? И я тоже! — оживилась Дейзи. — Мы могли бы ее похитить. Притащим лестницу, поставим под ее окном и…
 — И тетя Флоренс спустит на нас собак, — мрачно предрекла Лилиан. — По ночам дом охраняют два огромных мастиффа.
 — Мы дадим им мяса со снотворным, — возразила Дейзи. — И пока они будут храпеть…
 — О, чума на твои дурацкие планы! — перебила Лилиан. — Я хочу поскорее узнать о медовом месяце!
 Две пары темно-карих глаз уставились на Аннабел с отнюдь не девическим интересом.
 — Ну? — выпалила Лилиан. — Как это было? Так больно, как утверждают?
 — Выкладывай, Аннабел, — торопила Дейзи. — Помни, мы обещали все рассказывать друг другу!
 Аннабел усмехнулась, наслаждаясь своим новым положением. Наконец-то она знает то, что для них все еще остается тайной!
 — Ну… в какой-то момент это было не слишком приятно, — призналась она. — Но Саймон был очень добр… внимателен… и хотя у меня не имелось опыта, не могу представить, что на свете есть более восхитительный любовник!
 — Что ты имеешь в виду? — вскинулась Лилиан.
 Щеки Аннабел залил горячий румянец. Как трудно подобрать слова, чтобы объяснить необъяснимое! Можно изложить технические детали, но нельзя передать нежность, ласку, радость, слияние…
 — Вы и представить не можете, как все это бывает… сначала хочется умереть от стыда, но потом становится так хорошо, что забываешь о смущении и единственное, что имеет значение, — близость с ним.
 Последовало короткое молчание. Сестры явно пытались переварить ее сообщение.
 — И сколько это занимает? — выпалила наконец Дейзи. Румянец стал еще гуще.
 — Иногда всего несколько минут… иногда несколько часов.
 — Несколько часов? — дружно ахнули они, раскрыв рты от удивления.
 Лилиан брезгливо сморщила носик:
 — Господи, это чистый кошмар!
 Аннабел засмеялась, покачивая головой:
 — Ничего кошмарного. На самом деле это чудесно.
 — Ну уж нет! Придется каким-то образом уговорить мужа не затягивать дела. На свете есть куда более интересные вещи, чем валяться в постели! — решила Лилиан.
 — Кстати, о таинственном джентльмене, который когда-нибудь станет твоим мужем, — хихикнула Аннабел. — Следует выработать стратегию будущей кампании. Сезон начинается не раньше января, так что у нас есть несколько месяцев на подготовку.
 — Нам с Дейзи необходима покровительница-аристократка, — со вздохом напомнила Лилиан. — Не говоря уже об уроках этикета. И к сожалению, Аннабел, поскольку ты вышла за простолюдина, мы ни на шаг не продвинулись вперед. Только не обижайся, дорогая, — поспешно добавила она.
 — О нет, какие тут обиды! Однако у Саймона есть немало друзей среди аристократов, а особенно лорд Уэстклиф.
 — Вот уж нет! — решительно возразила Лилиан. — Не желаю иметь с ним ничего общего.
 — Но почему?
 Лилиан подняла брови, словно удивленная необходимостью объяснять.
 — Потому что он самый несносный человек на свете!
 — Но у него очень высокое положение, — уговаривала Аннабел. — И он лучший друг Саймона. Я сама не слишком ему симпатизирую, но он может быть полезным союзником. Говорят, что его титул древнейший в Англии. Настоящая голубая кровь.
 — И он прекрасно это знает, — кисло заметила Лилиан. — Несмотря на популистские рассуждения, все понимают, что в душе он наслаждается своим происхождением, богатством и возможностью иметь десятки слуг, которыми он помыкает.
 — Интересно, почему он до сих пор не женат? — протянула Дейзи. — Нужно признать, что граф — завидная добыча. Размером с кита, не меньше!
 — Буду счастлива, если его кто-то загарпунит, — буркнула Лилиан, чем насмешила остальных.
 Хотя в летние месяцы высший свет в основном покидал столицу, городская жизнь отнюдь не могла показаться скучной. Парламент разъезжался на каникулы только с двенадцатого августа, что совпадало с началом сезона охоты на дичь, и потому присутствие титулованных джентльменов все еще требовалось на заседаниях. Пока мужчины проводили время в политических спорах или в клубах, жены ездили по магазинам, наносили визиты приятельницам и писали письма. По вечерам все посещали званые ужины, вечера и балы, продолжавшиеся обычно до двух-трех часов ночи. Таков был распорядок дня аристократов и даже обладателей профессий, считавшихся привилегированными: священников, морских офицеров или врачей.
 К досаде Аннабел, скоро выяснилось, что муж, невзирая на богатство и несомненное преуспевание, отнюдь не считался своим в высших кругах, и, следовательно, их звали далеко не во все дома, где она жаждала присутствовать. Только если аристократ находился в финансовой зависимости от Ханта или был одним из близких друзей лорда Уэстклифа, супруги могли рассчитывать на приглашение. Аннабел навещали очень немногие из ее бывших подруг, и хотя лично ей ни разу не отказывали в приеме, ответных визитов она не дождалась, а при расставании никто не высказывал особого желания увидеться снова. Пересечь границы своего класса и социального положения оказалось невозможным. Даже жена виконта, находившаяся в отчаянном положении из-за страсти мужа к игре, пьянству и мотовству и, следовательно, живущая в убогом домишке всего лишь с двумя престарелыми слугами, всячески, выказывала превосходство над Аннабел. В конце концов, ее муж, несмотря на все недостатки, был пэром, а Саймон Хант — всего лишь отвратительно меркантильным финансистом из самых низов.
 Вне себя от гнева после холодного приема, Аннабел отправилась к Лилиан и Дейзи, где долго рвала и метала, проклиная снобов и все полученные уколы и отповеди. Подруги с улыбками и сочувственными восклицаниями выслушали ее страстные жалобы.
 — Видели бы вы ее гостиную! — говорила Аннабел, раздраженно метавшаяся по комнате перед сидевшими на диване сестрами. — Кругом пыль, обивка вытерта до ниток, на ковре пятна от вина, а она спесиво взирает на меня и жалеет за то, что я вышла замуж за неровню. Неровню, подумать только! И это когда всему свету известно, что ее муженек — глупый, вечно пьяный осел, готовый кинуть последний шиллинг на ломберный стол! Пусть он виконт, но недостоин сапоги Саймону лизать, и я едва сдержалась, чтобы все это ей не высказать!
 — А зачем сдерживаться? — лениво осведомилась Лилиан. — Лично я объяснила бы все, что думаю о ее дурацком снобизме.
 — Ах, что толку спорить с подобными людьми? — отмахнулась Аннабел. — Спаси Саймон хоть дюжину утопающих, им все равно бы так не восхищались, как каким-то старым, толстым пэром, сидевшим на берегу и пальцем о палец не ударившим.
 Дейзи чуть заметно подняла брови:
 — Жалеешь, что не вышла замуж за аристократа?
 — Нет! — немедленно выпалила Аннабел и, неожиданно застыдившись, опустила голову. — Просто… бывают моменты, когда так хочется, чтобы Саймон был аристократом!
 Лилиан участливо взглянула на подругу.
 — Послушай, если бы ты могла вернуться назад и все изменить, неужели выбрала бы лорда Кендалла?
 — Господи, ни за что! — Аннабел со вздохом опустилась на вышитое сиденье табурета. Юбки шелкового зеленого с крошечными цветочками платья раскинулись широким шатром. — О прошлом я не жалею. Ничуть. Но так хочется побывать на балу Уаймарков! Или на званом вечере в Джилбрет-Хаус! Или… да мало ли куда я желала бы попасть! Но вместо этого мы посещаем вечеринки, которые дают люди совсем иного круга!
 — Какого именно? — спросила Дейзи.
 Аннабел замялась.
 — Полагаю, что Аннабел имеет в виду выскочек. Нуворишей, — сухо пояснила Лилиан. — Людей с новыми деньгами, ценностями, присущими низшим классам, и вульгарными манерами. Иными словами, нашего сорта.
 — Нет! — немедленно запротестовала Аннабел, и сестры засмеялись.
 — Да, — мягко настаивала Лилиан. — Выйдя замуж, ты вошла в наш мир, дорогая. Но лично мне приглашения от Уаймарков и Джилбретов глубоко безразличны, тем более что все они смертельно скучны и невыносимо эгоцентричны.
 Аннабел, задумчиво нахмурясь, уставилась на подругу, неожиданно увидев ситуацию с совершенно новой точки зрения.
 — А я никогда не замечала, что они скучны, — пробормотала она. — Полагаю, я всегда хотела взлететь на самый верх, даже не задаваясь вопросом, понравится ли мне вид оттуда. Но теперь это, разумеется, уже не важно. И я должна приспособиться к другой жизни. Не такой, как та, которая, по моему мнению, была мне необходима. — Подперев подбородок ладонями, она с сожалением добавила: — Я знаю, что обязательно добьюсь своего и найду собственное место в жизни, когда наглость какой-то злобной дуры, гордящейся титулом виконтессы, больше меня не затронет.
 По странной иронии на той же неделе Хантов пригласили на бал, устроенный лордом Хардкаслом, который считал себя в долгу у Саймона, давшего ему бесценные советы по восстановлению сильно истощенного фамильного состояния. Народу ожидалось много, и, несмотря на решимость Аннабел оставаться равнодушной к подобным событиям, она не могла не чувствовать волнения. Сегодня она была на редкость хороша: лимонно-желтое атласное платье, завитые букли, перетянутые желтым шелковым шнурком, бриллианты и дорогой веер делали ее совершенно неотразимой.
 Чувствуя себя на седьмом небе, она под руку с Саймоном вошла в зал, сиявший в свете восьми хрустальных люстр. Белые мраморные колонны кажутся глыбами льда, в воздухе стоит сильный аромат роз и пионов. Взяв бокал ледяного шампанского, Аннабел подошла к компании знакомых, и скоро завязался оживленный разговор. Это были люди, которых она всегда понимала и которым пыталась подражать: цивилизованные, воспитанные, разбирающиеся в музыке, искусстве и литературе. Джентльменам в голову не придет обсуждать политику или бизнес в присутствии дам, и любой предпочел бы расстрел упоминанию стоимости какой-то вещи.
 Она много танцевала — с Саймоном и другими мужчинами, смеялась, весело болтала и искусно отклоняла комплименты, которыми ее осыпали. В какой-то момент она заметила Саймона, занятого разговором с друзьями, и вдруг ей страшно захотелось подойти к нему. Кое-как отделавшись от пары назойливых поклонников, она быстро пошла по залу мимо колонн, между которыми стояли диваны и мягкие стулья для гостей. Аннабел миновала компанию пожилых вдовушек… группу безутешных девиц, уже не рассчитывавших на приглашение и заслуживших ее сочувственную улыбку… и неожиданно набрела на парочку мирно беседовавших особ, чей громкий разговор заставил ее ретироваться за скопление густых пальм в горшках.
 — …не пойму, зачем их сегодня пригласили, — рассерженно высказывалась одна. Аннабел узнала голос, принадлежавший бывшей подруге, ныне леди Уэллс-Троутон, которая всего несколько минут назад приветствовала ее с холодной учтивостью. — Какое самодовольное создание! Бесстыдно выставляет напоказ этот вульгарный бриллиант и своего дурно воспитанного муженька!
 — Ничего, недолго ей радоваться, — усмехнулась вторая. — Похоже, она еще не поняла, что их приглашают исключительно в дома тех, кто так или иначе обязан Ханту. Ну, и друзей Уэстклифа, разумеется.
 — Уэстклиф — могущественный союзник, — признала леди Уэллс-Троутон, — но и его влияние не беспредельно. Дело в том, что у них самих должно было хватить такта, чтобы не появляться там, где их присутствие неуместно. Раз она вышла замуж за простолюдина, пусть и дружит с людьми, ему подобными. Впрочем, она наверняка считает, будто слишком хороша для них…
 Аннабел затошнило. Шатаясь, она проковыляла мимо и забилась в угол бального зала.
 «Мне действительно нужно отказаться от дурацкой привычки подслушивать, — думала она с иронией, вспоминая тот вечер, когда услышала замечание Берты Хант. — Интересно, что, у людей нет других тем, кроме как обсуждать меня?!»
 Ее не удивило, что о ней и Саймоне сплетничают. Поразила злоба, с которой высказывались женщины. Трудно понять, что вызвало такую антипатию… разве только зависть. Аннабел получила красивого, мужественного и богатого супруга, тогда как леди Уэллс-Троутон вышла за аристократа лет на тридцать старше, чем она сама, и обладавшего обаянием каменного забора. Должно быть, она, как и ее приспешницы, просто обязана яростно защищать свое единственное превосходство: принадлежность к аристократии.
 Аннабел вспомнила, как Филиппа утверждала, что промышленники и фабриканты никогда не будут влиятельнее аристократов. Но теперь ей казалось, что последние боялись растущей мощи Саймона и ему подобных. Очень немногие, обладавшие таким умом, как Уэстклиф, понимали, что нужно не только цепляться за отжившие традиции и древние привилегии, для того чтобы сохранить могущество. Следует еще и уметь делать деньги.
 Остановившись между колоннами, Аннабел обвела взглядом собравшихся. Такие гордые… так поглощены собой и сохранением привычного образа жизни и мыслей, так исполнены решимости игнорировать тот факт, что окружающий мир начинает меняться. Она все еще находила их общество неизмеримо более предпочтительным, чем компанию грубоватых, шумных, дурно воспитанных знакомых Саймона. Однако больше не относилась к ним с благоговением или почтением. Мало того…
 Ее размышления были прерваны появлением джентльмена с двумя бокалами шампанского в руках. Лысеющий, дородный, неуклюжий, он был уже немолод. Шея складками нависала над шелковым галстуком. Аннабел едва не застонала вслух, узнав в непрошеном поклоннике лорда Уэллс-Троутона, мужа той женщины, которая говорила о ней такие гадости. Судя по жадному взгляду, так и сверлившему ее груди под светлым атласом, лорд не разделял мнение жены о неуместном присутствии Аннабел на балу.
 Уэллс-Троутон, чьи пристрастие к разгульной жизни и бесчисленные измены были хорошо известны в обществе, еще год назад подкатывался к Аннабел, недвусмысленно намекая, что готов помочь разрешить все финансовые трудности в обмен на благосклонность. И тот факт, что она ни в коем случае не поощряла наглеца, ничуть не охладил его пыла. Впрочем, как и известие о ее замужестве. Для аристократов вроде него брак вовсе не был помехой романам, скорее поощрением. Негласным девизом аристократов было «Никогда не спи с незамужней», и супружеская неверность была вполне обычным делом. Никто не осуждал романы при условии, что они не становились публичным достоянием. Лишь бы скандала не было! И ничто не может быть столь привлекательным для джентльмена, чем чья-то молодая жена!
 — Миссис Хант! — жизнерадостно воскликнул Уэллс-Троутон, вручая ей бокал шампанского, который она приняла с холодной учтивой улыбкой. — Сегодня вечером вы прекрасны, как летняя роза.
 — Благодарю вас, милорд, — скромно пробормотала Аннабел.
 — Чему приписать ваш изумительный вид, дорогая?
 — Недавнему замужеству, сэр.
 — Ах, как хорошо я помню первые месяцы супружеской жизни, — хмыкнул он. — Наслаждайтесь, срывая цветы удовольствия, ибо оно преходяще.
 — Возможно. Для некоторых. Для других оно длится всю жизнь.
 — Ах, дорогая, как вы восхитительно наивны! — понимающе подмигнул он, снова пожирая глазами ее груди. — Не стану вас разочаровывать, когда-нибудь сами лишитесь иллюзий.
 — Сомневаюсь, — коротко обронила Аннабел.
 — Значит, Хант неплохой муж? — допытывался он.
 — Во всех отношениях, — заверила она.
 — Пойдемте! Я буду вашим исповедником, и мы найдем для разговора уютный уголок. Я знаю несколько таких.
 — Вне всякого сомнения, — беспечно засмеялась она, — но я не нуждаюсь в исповеднике, милорд.
 — Я все же настаиваю! И желаю похитить вас, хотя бы на минуту, — твердил Уэллс-Троутон, кладя мясистую лапищу на ее поясницу. — Надеюсь, вы не так глупы, чтобы поднять скандал?
 Зная, что лучшим способом отделаться от него будет свести все к шутке, Аннабел с улыбкой отвернулась и поднесла к губам бокал.
 — О, милорд, я не посмею никуда идти с вами! Боюсь, мой муж ужасно ревнив! — воскликнула она и слегка подскочила, услышав за спиной голос Саймона:
 — И похоже, у него для этого есть все причины!
 Хотя тон был спокойным, почти неуловимая нотка горечи встревожила Аннабел. Она умоляюще посмотрела на него, безмолвно заклиная не устраивать сцены. Лорд Уэллс-Троутон был назойлив, но безвреден, и Саймон только сделает их объектами всеобщего посмешища, если не сумеет сдержаться.
 — Хант… — пробормотал толстяк, бесстыдно ухмыляясь. — Вы настоящий счастливчик! Не каждому дано обладать столь бесценным призом!
 — Совершенно верно, — согласился Саймон, окидывая его нескрываемо убийственным взглядом. — И если когда-нибудь приблизитесь к ней еще раз…
 — Дорогой, — перебила Аннабел с насмешливой улыбкой, — я обожаю твои примитивные порывы. Но давай прибережем их для более уместных времен.
 Саймон не ответил, продолжая смотреть на Уэллс-Тро-утона с упорством, привлекшим внимание окружающих.
 — Повторяю, держитесь подальше от моей жены, черт побери, — сказал он со зловещей мягкостью. Лорд побелел и отшатнулся.
 — Доброго вам вечера, милорд, — поспешно пожелала Аннабел, осушив бокал и растягивая губы в фальшивой ослепительной улыбке. — Спасибо за шампанское.
 — Был рад угодить, миссис Хант, — расстроенно пробормотал Уэллс-Троутон, поспешно удаляясь.
 Красная от смущения, Аннабел, избегая любопытных взглядов, выплыла из зала в сопровождении Саймона, нашла небольшой балкончик и поставила на перила бокал.
 — Что он сказал тебе? — грубо потребовал Саймон, нависая над ней.
 — Ничего интересного.
 — Он нагло ухаживал за тобой, и все это видели!
 — Для него такие ухаживания ничего не значат… да и для других тоже. Ничего не поделать, таковы они все, ты прекрасно знаешь, что никто не обращает внимания на подобные вещи. Для них верность — всего лишь предрассудки, свойственные низшим классам. А если мужчина, подобно лорду Уэллс-Троутону, попытается совратить чужую жену, никто не придает этому значения…
 — Зато я придаю значение, мою жену совращают едва не на глазах всего зала.
 — Твоя выходка сделает нас предметом издевательств, не говоря уже о том, что ставит под сомнение мою верность!
 — Ты сама утверждала, что верность для тебе подобных — пустой звук!
 — Они не мне подобные, — взвилась Аннабел, потеряв терпение. — Во всяком случае, с тех пор, как я стала твоей женой! Теперь я сама не знаю, где мое место: но уж точно не с тобой и не с этими людьми!
 Выражение его лица не изменилось, но она почувствовала, что ранила его. Немедленно раскаявшись, она вздохнула и потерла лоб.
 — Саймон, я не хотела…
 — Ничего, — проворчал он. — Все в порядке. Пойдем в зал.
 — Но я хочу объяснить.
 — Не стоит.
 — Саймон…
 Она поежилась и прикусила язык, всем сердцем желая взять назад неосторожные слова.




 Глава 24


 Опасения ее сбылись: между ними возникло небольшое, но явное отчуждение. Она жаждала извиниться и уверить, что ни в чем его не винит. Однако все усилия довести до его сведения, что она ни о чем не жалеет, получили спокойный, но решительный отпор. Саймон, всегда готовый обсудить любую тему, не желал объясняться с женой. Сама того не зная, Аннабел ухитрилась с точностью стилета ревнивого испанца ударить в самое больное место, и он чувствовал себя виноватым, поскольку вырвал ее из привычной среды, из того мира, в котором она когда-то мечтала блистать.
 К облегчению Аннабел, их отношения быстро стали прежними: игривыми, легкими и даже нежными. Но временами ее тревожила мысль, что все же что-то не совсем ладно. Были моменты, когда Саймон держался чуть настороженно, ибо теперь они оба знали, что она обладает силой причинять ему боль. Похоже, он специально не подпускает ее слишком близко, защищая себя тем, что сохраняет это установленное им самим определенное расстояние между ними. Но при этом был готов оказать безусловную помощь и поддержку, когда она больше всего нуждалась в нем, и доказал это в ту ночь, когда нагрянула неожиданная беда.
 Саймон пришел домой необычайно поздно, проведя весь день на фабрике «Консолидейтид локомоутив». От него сильно пахло угольным дымом, разогретым металлом и машинным маслом, а одежду можно было смело выбрасывать.
 — Чем это ты занимался? — воскликнула Аннабел, удивленная и встревоженная его видом.
 — Гулял по литейной, — пояснил Саймон, сбрасывая жилет и сорочку прямо на пороге спальни.
 — Ну да, сразу видно, что гулял! А по-моему, работал! Взгляни на эти ужасные пятна! Выглядишь так, словно пытался собрать локомотив в одиночку.
 — В какой-то момент понадобились лишние руки, — вздохнул Саймон, обнажая мускулистую грудь. Похоже, настроение у него было превосходным. Как всякий очень сильный человек, Саймон не возражал против физической работы, особенно когда при этом подвергался некоторому риску.
 Аннабел, хмурясь, вышла, чтобы приготовить мужу ванну, а когда вернулась, застала его в одном белье. На ноге красовался огромный синяк, на запястье краснел след от ожога.
 — Да ты еще и искалечен! — окончательно расстроилась она. — Что случилось?
 Саймон, не ожидавший сочувствия, на секунду растерялся, особенно когда она бросилась к нему.
 — Ничего страшного, — успокоил он, сжав ее запястье.
 Но Аннабел оттолкнула его руку и опустилась на колени, чтобы получше рассмотреть синяк.
 — Это еще отчего? — допытывалась она, обводя пальцем безобразно расплывшееся пятно. — Ушибся в литейной, так? Саймон Хант, я требую, чтобы ты держался подальше от этого места! Все эти печи, бойлеры, краны, резервуары… или что там еще? В следующий раз тебя либо раздавят, либо ошпарят, либо нашпигуют металлом…
 — Аннабел… — пробормотал Саймон и, едва сдерживая смех, нагнулся, подхватил ее под локти и поднял. — Не могу говорить, когда ты стоишь передо мной на коленях. Во всяком случае, никаких связных мыслей в голову не приходит. Просто не в силах выражаться связно, когда… — Он осекся. Темные глаза странно блеснули. — Ты… ты… неужели ты расстроена?
 — Как любая жена, когда ее муж является домой в таком состоянии!
 Саймон слегка сжал ее шею.
 — Ты слишком бурно реагируешь на синяк и легкий ожог, не находишь?
 Аннабел скорчила зверскую гримасу:
 — Сначала расскажи, что случилось, а потому уж я решу, как реагировать!
 — Четыре человека длинными щипцами пытались вытащить металлический слиток из печи и отнести под пресс. Но слиток оказался тяжелее, чем ожидалось, и, когда стало ясно, что они вот-вот уронят чертову штуку, я схватил еще одни щипцы и бросился на помощь.
 — Но почему этого же не мог сделать один из рабочих?
 — Я оказался ближе всех к печи, — беспечно пояснил он, пытаясь свести все случившееся к шутке. — Я обзавелся синяком, когда ударился ногой о станину пресса, прежде чем мы смогли уложить слиток. А обжегся, когда кто-то задел мою руку щипцами. Ничего страшного. На мне все заживает в два счета.
 — О, и только? — деланно удивилась она. — Ты всего-навсего поднял сотни фунтов раскаленного чугуна, будучи при этом в одной сорочке и брюках, так чего тут беспокоиться?
 Саймон нежно коснулся губами ее щеки.
 — Не стоит волноваться из-за меня.
 — Но кто-то же должен позаботиться о тебе, — пробормотала Аннабел, жадно впитывая запах его тела.
 Его близость волновала ее. Природа создала Саймона сильным и мужественным. Но и он не вечен. И неуязвимым его не назовешь. Он всего лишь человек, и внезапное осознание того, насколько важна для нее стала его безопасность, терзало и мучило. Увернувшись, Аннабел отправилась проверить, набралась ли в ванну вода, и на ходу бросила: — Ты пахнешь паровозом!
 — Ну да, с особенно длинной дымовой трубой, — хмыкнул он, идя следом.
 Аннабел презрительно фыркнула:
 — Если пытаешься рассмешить меня, не трудись. Я в бешенстве.
 — Но почему? — пробормотал Саймон, схватив ее за талию и целуя в шею. — Из-за синяков? Поверь, все твои любимые части тела в полном порядке и прекрасно действуют.
 Но Аннабел гордо выпрямилась, не желая смириться.
 — Мне абсолютно все равно, даже нырни ты с головой в ковш с жидким металлом, если ты так глуп, что входишь в литейную без защитного комбинезона и…
 — Адский суп, — бросил Саймон, касаясь губами ее пробора и нежно гладя грудь.
 — Что? — переспросила Аннабел, уверенная, что он изобрел какое-то новое ругательство.
 — Адский суп… так называют жидкий чугун.
 Он продолжал жадно мять ее грудь, стиснутую тугим корсетом.
 — Господи, что это у тебя под платьем?!
 — Новая модель корсета.
 Модный предмет туалета, привезенный из Нью-Йорка, был сильно накрахмален и держался на косточках, что придавало ему еще больше жесткости.
 — Мне он не нравится. Я не могу добраться до твоих грудей, да и не чувствую их вообще.
 — А ты и не должен ничего чувствовать, — с преувеличенным терпением заявила Аннабел, закатывая глаза, когда он чуть сильнее сжат тугие холмики. — Саймон… твоя ванна…
 — Какой только идиот, спрашивается, изобрел проклятые корсеты? — мрачно вопросил он, отпуская ее.
 — Англичанин, разумеется.
 — Вполне возможно, — кивнул он, следя, как она закрывает краны.
 — Модистка рассказывала, что корсеты когда-то были поясами, носимыми в знак покорности.
 — Интересно, с чего это ты вдруг решила носить знак покорности?
 — Потому что все носят, а если я вдруг откажусь, моя талия будет казаться толстой, как у коровы.
 — О женщина, имя тебе — тщеславие, — усмехнулся Саймон, сбрасывая белье на изразцовый пол.
 — Полагаю, мужчины носят галстуки в целях избыточного удобства? — медовым голоском осведомилась Аннабел, наблюдая, как муж садится в ванну.
 — Я ношу галстук, потому что иначе люди посчитают меня еще большим дикарем, чем сейчас.
 Осторожно опустившись в ванну, не рассчитанную на его размеры, Саймон блаженно вздохнул. Аннабел встала сзади, погладила его по голове и пробормотала:
 — Ничего они не понимают. Нет, не бери губку, я помогу тебе.
 Намыливая мужа, она невольно любовалась его сильным телом. Руки медленно скользили по буграм мышц и гладкой коже. Саймон, не скрывая чувственного удовольствия, изучал ее из-под полуприкрытых век. Его сердце забилось сильнее, а плоть дерзко восстала.
 Тишина в комнате прерывалась только шумом воды и их громким дыханием.
 Аннабел медленно провела пальцами по пене, покрывавшей его грудь, вспоминая, как он ласкал ее на широкой постели, накрыв своим телом.
 — Саймон, — прошептала она.
 Темные ресницы медленно поднялись. Темные глаза испытующе смотрели на нее. Большая рука прижала ее ладонь к жесткой мужской груди.
 — Что?
 — Если с тобой что-то случится, я…
 Она не успела договорить. В дверь громко застучали. Все мысли мигом вылетели у нее из головы.
 — Хм… кто бы это мог быть?
 Саймон раздраженно поморщился.
 — Ты за кем-то посылала?
 Аннабел, покачав головой, поднялась и вытерла руки сухим полотенцем.
 — Не обращай внимания, — посоветовал Саймон. Но стук становился более настойчивым.
 — Вряд ли наш посетитель так легко сдастся. Полагаю, лучше посмотреть, кто это.
 Она вышла из ванной, осторожно прикрыв за собой дверь, и пошла к выходу. В номер ворвался брат.
 — Джереми, — обрадовалась она, но при виде его лица ахнула и отступила. Щеки юноши были белее снега, а губы мрачно сжаты. Он был без шляпы и сюртука, а волосы стояли дыбом. — Джереми! Что-то случилось? — выдохнула Аннабел, пропуская его в номер.
 — Можно сказать и так.
 Заметив в его взгляде едва сдерживаемую панику, Аннабел поспешно бросила:
 — Немедленно расскажи, в чем дело!
 Джереми рассеянно пригладил волосы, чем привел их в еще больший беспорядок.
 — Дело в том… — начал он, но тут же закрыл рот и ошеломленно развел руками, словно сам не верил тому, что собирался произнести.
 — Дело в том… — подсказала Аннабел.
 — Мама… ранила человека.
 Аннабел только глазами хлопала. Наконец она пришла в себя и сурово свела брови.
 — Джереми, — строго объявила она, — это самая омерзительная проделка, которую ты…
 — Какая проделка? Хотелось бы мне, черт побери, до такого додуматься!
 Аннабел скептически усмехнулась:
 — И кого же, по-твоему, она ранила?
 — Лорда Ходжема. Одного из старых друзей папы. Ты его помнишь?
 С лица Аннабел мгновенно сбежала краска.
 — Господи, — в ужасе прошептала она. — Конечно, помню.
 — Как выяснилось, он пришел к нам сегодня вечером, когда я был у друзей… хотя вернулся домой рано и, переступив порог, увидел кровь на полу прихожей.
 Аннабел слегка покачала головой, пытаясь осознать смысл его слов.
 — Я дошел по следу до самой гостиной, — продолжал Джереми, — где горничная билась в истерике, а лакей пытался вытереть лужу крови с ковра. Зато мама стояла как статуя, не говоря ни слова. На столе валялись окровавленные ножницы, из тех, которыми пользуются при вышивании. Судя по словам слуг, Ходжем вышел с мамой в гостиную, там они о чем-то поспорили. Потом все стало тихо, и Ходжем вывалился из двери, прижимая руки к груди.
 Мысли Аннабел лихорадочно метались. Что теперь делать? Они с Филиппой, разумеется, скрыли правду от Джереми, который во время визитов Ходжема обычно бывал в школе. Насколько было известно Аннабел, брат вообще понятия не имел о его посещениях. Каким ударом было бы для него известие о том, что несколько счетов за его обучение было оплачено грязными деньгами… нет, он не должен ничего узнать! Следует как можно скорее придумать правдоподобное объяснение. Но сначала сделать все возможное, чтобы защитить Филиппу.
 — А где сейчас Ходжем? — спросила она. — Тяжело он ранен?
 — Не видел. Похоже, он вышел черным ходом, где ждал экипаж, и лакей с кучером унесли его. — Джереми растерянно тряхнул головой. — Не знаю, куда мама ударила его, и сколько раз, и даже почему. Она не говорит: только смотрит на меня, словно не помнит своего имени.
 — Где она сейчас? Только не говори, что оставил ее дома одну.
 — Я велел лакею не отходить от нее и не позволять…
 Джереми осекся и подозрительно глянул в направлении внезапного шума.
 — Добрый вечер, мистер Хант. Извините, что побеспокоил вас, но, видите ли…
 — Да, я слышал. Твой голос доносился в соседнюю комнату, — кивнул Саймон, спокойно заправляя рубашку в брюки и внимательно глядя на Джереми.
 При виде мужа Аннабел похолодела. Временами она забывала, насколько устрашающим может быть Саймон, и в этот момент безжалостный взгляд и лицо, превратившееся в маску, делали его похожим на лишенного всяких признаков человечности наемного убийцу.
 — Но почему Ходжему взбрело в голову явиться в такой час? — удивлялся Джереми, встревоженно хмурясь. — И что на нее нашло? Должно быть, он в чем-то ее обманул. Или оскорбил папу… а может, даже набросился на нее… грязный ублюдок.
 В напряженном молчании, последовавшем за наивными рассуждениями Джереми, Аннабел открыла рот, чтобы что-то сказать, но Саймон слегка качнул головой и, не повышая голоса, приказал:
 — Джереми, беги в конюшню, что с обратной стороны отеля, и прикажи запрячь мой экипаж и оседлать коня. После этого возвращайся домой, собери ковер и окровавленную одежду и отвези на локомотивную фабрику — первое здание на участке. Назови мое имя, и сторож не станет задавать вопросов. Там горит печь…
 — Понял! — немедленно сообразил Джереми. — Я все сожгу.
 Саймон коротко кивнул, и юноша, не тратя слов, устремился к двери.
 После его ухода Аннабел повернулась к мужу:
 — Саймон. Я… я хочу поехать к маме…
 — Садись в карету вместе с Джереми.
 — Не знаю, что делать с лордом Ходжемом…
 — Я его найду, — угрюмо пообещал Саймон. — Молись, чтобы его рана оказалась легкой. Если он умрет, будет чертовски трудно без лишнего шума уладить последствия.
 Аннабел молча кусала губы.
 — Я… я думала, что мы наконец избавились от Ходжема, — выдохнула она. — Мне в голову не приходило, что он посмеет еще раз побеспокоить маму, зная, что я вышла за тебя. Похоже, его ничто не остановит.
 Он сжал ее плечи и с почти пугающей мягкостью заверил:
 — Я его остановлю. В этом можешь быть уверена.
 — Что ты собираешься делать?! — встрепенулась она.
 — Поговорим позже. А сейчас иди за плащом.
 — Да, Саймон, — прошептала она, метнувшись к гардеробу.
 Приехав домой, Аннабел и Джереми нашли Филиппу сидевшей на лестнице со стаканом виски в руке. Она казалась совсем маленькой, словно вдруг превратилась в ребенка, и сердце Аннабел больно сжалось.
 — Мама, — пробормотала она, глядя на склоненную голову матери.
 Филиппа не ответила. Аннабел села рядом и обняла ее за плечи.
 Тем временем Джереми с деловитым видом велел лакею помочь ему свернуть ковер в гостиной и отнести в экипаж. Аннабел, даже в своем нынешнем состоянии, не могла не убедиться, насколько уверенно держится Джереми для четырнадцатилетнего мальчика!
 Филиппа медленно подняла голову и измученными глазами уставилась на Аннабел.
 — Мне так жаль…
 — Нет, мама, не надо!
 — Как раз, когда я думала, что все мы свободны и счастливы, Ходжем явился сюда… и заявил, что желает продолжать наши отношения, а если я не соглашусь, он расскажет всему свету о том, что было между нами. Позор погубит нашу семью и сделает нас объектом всеобщего презрения. Я плакала и умоляла, а он смеялся… и когда облапил меня… внутри что-то словно лопнуло. Я вдруг увидела ножницы, схватила со стола… и… попыталась убить его. Надеюсь, что убила. Мне все равно, что со мной будет!
 — Тише, мама, — уговаривала Аннабел, — никто тебя не осудит. Лорд Ходжем был чудовищем, и…
 — Был? — тупо переспросила Филиппа. — Значит, его больше нет?
 — Не знаю. Но обещаю, что все будет хорошо. Мы с Джереми здесь, а мистер Хант не позволит, чтобы с тобой что-то случилось.
 — Мама, — окликнул Джереми, тащивший вместе с лакеем тяжелый ковер, — а где ножницы?
 Вопрос был задан с самым небрежным видом, словно юноше понадобилось отрезать кусок тесьмы, чтобы перевязать ковер.
 — По-моему, их взяла горничная, пытается отмыть, — пояснила Филипа.
 — Вот и хорошо. Пойду заберу. И кстати, как следует осмотри свою одежду. Все, на что попала хоть капля крови, нужно унеси.
 — Да, дорогой.
 Со стороны можно было подумать, что родственники не совещаются, как избавиться от улик, а ведут мирную вечернюю беседу перед отходом ко сну.
 Аннабел молча пожала плечами. Подумать только, что она с высокомерием относилась к семейству Саймона, уверенная в своем превосходстве! При мысли об этом она съежилась от стыда.
 Два часа спустя, когда Филиппа, допившая свой стакан, уже лежала в постели, один за другим приехали Саймон и Джереми и стали тихо переговариваться в прихожей. Спускаясь по лестнице, Аннабел остановилась, когда увидела, как Саймон крепко обнял ее брата одной рукой и взъерошил и без того растрепанные волосы. Этот отцовский жест, похоже, безмерно ободрил Джереми, и на его губах появилась усталая улыбка. Аннабел, боясь пошевелиться, наблюдала за ними.
 Удивительно, что Джереми так легко принял Саймона, хотя Аннабел ожидала, что брат восстанет против власти зятя. Как странно наблюдать дружбу, неожиданно возникшую между ними, тем более что доверие Джереми не так легко завоевать! До этого дня ей в голову не приходило, какое для Джереми счастье — опереться на сильную руку того, кто способен решить проблемы, которые в его возрасте представляются слишком сложными!
 Словно почувствовав ее присутствие, Саймон вскинул голову. Аннабел пришлось перебороть смешение непонятных эмоций, прежде чем она обрела силы спросить;
 — Ты нашел Ходжема? И что…
 — Нашел.
 Саймон потянулся к плащу, висевшему на перилах лестницы, и накинул его на плечи жены.
 — Пойдем. Я все объясню по пути домой.
 — Джереми, ничего, если мы тебя оставим? — пробормотала Аннабел, повернувшись к брату.
 — О, я вполне владею ситуацией, — заверил тот с видом опытного мужчины.
 Саймон смешливо блеснул глазами, но воздержался от замечаний и обнял жену за талию.
 — Пойдем, — повторил он.
 Едва оказавшись в экипаже, Аннабел продолжала засыпать Саймона вопросами, пока он не зажал ей рот рукой.
 — Я все расскажу, если сможешь помолчать минуту-другую, — пообещал он.
 Аннабел кивнула, и он, улыбаясь, подался вперед, чтобы заменить ладонь своими губами. Украв поцелуй, он, сразу став серьезным, откинулся на спинку сиденья.
 — Я нашел Ходжема дома, под присмотром семейного врача. И хорошо, что я вовремя появился, поскольку он уже послал за констеблем.
 — Но как ты убедил слуг пустить тебя в дом?
 — Убеждения вряд ли помогли бы. Пришлось вломиться силой и потребовать, чтобы меня отвели к хозяину. В доме стояла такая суматоха, что никто не посмел мне отказать. И нашел я комнату просто потому, что шел на вой и вопли.
 — Прекрасно! — с мстительным удовольствием воскликнула Аннабел. — Какие бы страдания ни испытывал Ходжем, по моему мнению, этого недостаточно! Но в каком он был состоянии и что сказал, когда ты появился на пороге?
 Уголок губ Саймона брезгливо дернулся.
 — Рана в плечо… совсем маленькая, почти царапина. И мне лучше не повторять всего, что он наговорил. Я позволил ему беситься сколько угодно, прежде чем попросить доктора подождать в соседней комнате, пока я поговорю с хозяином, после чего расписал, как сожалею о сильнейшем несварении, постигшем высокородного лорда. Он сначала не понял, но я взял на себя труд убедить его, что в его же интересах объяснить недомогание именно таким образом, поскольку истина вряд ли выгодна обеим сторонам.
 — А если бы он не согласился? — с легкой улыбкой поинтересовалась Аннабел.
 — Я дал понять, что разделаю его, как йоркширский окорок. И предупредил, что если до меня дойдет хотя бы тень слуха, порочащего репутацию твоей матери или нашей семьи, я посчитаю виновным именно его и после того, как покончу с ним, класть в гроб будет попросту нечего. Когда я уходил, Ходжем был запуган так, что боялся дышать. Поверь, больше он никогда на пушечный выстрел не подойдет к твоей матери. Что же до врача… я заплатил ему за визит и убедил выбросить из головы все случившееся. Можно бы и уходить, но пришлось дожидаться констебля.
 — А что ты сказал констеблю?
 — Объяснил, что произошла ошибка и он здесь не нужен. Но поскольку его побеспокоили зря, посоветовал после работы зайти в паб «Бурый медведь» и заказать за мой счет столько эля, сколько он сможет выпить.
 — Слава Богу! — облегченно вздохнула Аннабел, прижимаясь к мужу. — Но Джереми! Что мы ему скажем?
 — Ему не стоит знать правду. Она только ранит и смутит беднягу. Насколько я понял, Ходжем попытался поцеловать Филиппу, а та настолько растерялась и возмутилась, что, не помня себя, схватилась за ножницы. — Саймон нежно погладил жену по щеке. — Кстати, у меня есть предложение, которое ты должна хорошенько обдумать.
 Боясь, что предложение окажется слегка замаскированной командой, Аннабел с подозрением уставилась на мужа:
 — И что же?
 — Думаю, для Филиппы будет лучше на время оказаться подальше от Лондона и Ходжема — пока не уляжется пыль.
 — Подальше? Насколько подальше? И куда она поедет?
 — Она может сопровождать мою мать и сестру в Европу. Они уезжают через несколько дней…
 — Но это на редкость неудачная мысль! — воскликнула Аннабел. — Я хочу, чтобы она осталась здесь, где мы с Джереми можем за ней приглядеть. Кроме того, могу гарантировать, что твои родственники вряд ли будут довольны…
 — Мы пошлем с ними и Джереми. У него достаточно времени до начала следующего семестра, и он будет прекрасным спутником для всех троих.
 — Бедный Джереми! — охнула Аннабел, пытаясь представить брата, таскающегося по всей Европе за тремя женщинами. — Я такой судьбы и злейшему врагу не пожелала бы!
 — Ну почему? — ухмыльнулся Саймон. — Он, возможно, сумеет много узнать о женщинах.
 — Много, но ничего приятного, — парировала она. — А почему ты считаешь, что мать нужно как можно скорее увезти из Лондона? Неужели Ходжем все еще представляет для нас опасность?
 — Нет, — нежно прошептал он, приподнимая ее подбородок. — Я же сказал, он никогда не посмеет приблизиться к Филиппе. Однако если все же неприятности начнутся, я предпочел бы улаживать их в ее отсутствие. Кроме того, Джереми сказал, что она не в себе, что, учитывая обстоятельства, вполне естественно. Несколько недель вдали от Англии пойдут ей на пользу.
 Аннабел, поразмыслив, поняла, что в рассуждениях мужа есть определенный смысл. Филиппа давно не отдыхала. А если Джереми поедет с ней, даже общество Хантов скорее всего будет вполне приемлемым. Что же до желаний Филиппы… несчастная не вполне связно мыслит и скорее всего согласится на любой предложенный детьми план.
 — Саймон, — медленно спросила она, — ты хочешь узнать мое мнение или объявляешь свое решение?
 Саймон оценивающе оглядел жену.
 — А что заставит тебя согласиться? — спросил он, в свою очередь, и тут же засмеялся, прочтя ответ в ее взгляде. — Хорошо… я хочу узнать твое мнение.
 Аннабел сухо улыбнулась и положила голову ему на плечо.
 — Если Джереми согласится… тогда и я тоже.




 Глава 25


 Аннабел не спрашивала мужа, как приняли Берта и Мередит известие о том, что компания увеличилась еще на два человека, тем более что вовсе не горела желанием услышать ответ. Главное, что Филиппа уедет из Лондона и постарается забыть о лорде Ходжеме. Аннабел надеялась, что мать вернется успокоенной и посвежевшей, готовой начать новую жизнь. А Джереми, возможно, найдет некоторое удовольствие в поездке и увидит новые места, о которых узнавал из уроков географии.
 До отъезда осталось меньше недели, и Аннабел погрузилась в сборы, пытаясь предусмотреть все необходимое для шестинедельного путешествия. Саймон, забавляясь ее стараниями, утверждал, что, судя по количеству приобретенных вещей, ее родным предстоит путешествовать в джунглях, а не останавливаться в лучших гостиницах и пансионах.
 — Но и в Европе могут встретиться трудности, — оправдывалась Аннабел, деловито складывая жестянки с чаем и печеньем в кожаный саквояж. У кровати громоздились груды коробок и пакетов. Среди других предметов были аптечка с лекарствами, пуховые подушки, белье, книги и корзинка с продуктами. Аннабел подняла стеклянную банку с соленьями и, критически оглядев, объяснила: — В Европе совершенно другая еда…
 — Ну да, — серьезно кивнул Саймон. — Обладающая вкусом. В отличие от нашей.
 — И климат может оказаться капризным.
 — Голубое небо и солнце? О, этого необходимо избегать любой ценой.
 Она ответила на издевки холодным взглядом.
 — Думаю, тебе есть чем заняться вместо того, чтобы любоваться, как я открываю коробки.
 — Я вполне свободен… пока ты делаешь это в нашей спальне.
 Аннабел выпрямилась, сложила руки на груди и с кокетливым вызовом уставилась на мужа.
 — Боюсь, вам придется сдержать свои низменные инстинкты, мистер Хант. Возможно, вы не заметили, что медовый месяц закончился?
 — Медовый месяц не кончится, пока я не скажу, — сообщил Саймон, успев схватить ее, прежде чем она увернулась. Аннабел со смехом отбивалась, но он раздавил ее губы в сокрушительном по силе поцелуе и бросил на постель. — А это означает, что для тебя надежды нет.
 Аннабел, хихикнув, попыталась сбежать, но он ловко придавил ее к матрацу.
 — Мне нужно собирать вещи, — запротестовала она, когда он устроился между ее бедер. — Саймон…
 — Я, случайно, никогда не упоминал, что умею расстегивать пуговицы зубами?
 Аннабел сдавленно засмеялась, когда его голова склонилась к корсажу.
 — Очень полезное умение, не находишь?
 — Особенно в определенных ситуациях. Сейчас покажу…
 Вещи в этот день так и остались несобранными…
 И вот Аннабел стоит на крыльце фамильного дома, провожая взглядом мать и брата, сидящих в карете, которой предстоит добраться до Дувра. Там они встретятся с Хантами и поднимутся на борт судна, чтобы пересечь Ла-Манш и высадиться в Кале.
 Саймон стоял рядом, обнимая жену за плечи. Экипаж завернул за угол и влился в поток уличного движения. Аннабел печально помахала рукой и всхлипнула, гадая, как они обойдутся без нее.
 Саймон увлек ее в дом и закрыл дверь.
 — Это к лучшему, — заверил он.
 — Для них или для нас?
 — Для всех заинтересованных сторон, — пояснил он, слегка улыбаясь. — Предсказываю, что следующие несколько недель пройдут быстро, тем более, миссис Хант, что вы будете очень заняты. Для начала утром мы собираемся встретиться с архитектором по поводу строительства дома. А потом вам придется решить, какой из двух участков на Мейфэр подходит больше. Как видишь, наш агент времени зря не терял.
 Аннабел уронила голову на его грудь.
 — Слава Богу! Я уже начала отчаиваться, боясь, что мы никогда не выберемся из «Ратледжа». Заметь, не то чтобы мне там не нравилось, но каждой женщине хочется иметь свой дом, и…
 Она осеклась, почувствовав, что он играет с ее высоко заколотыми волосами.
 — Саймон! Не вытаскивай шпильки! Потом придется возиться с прической, и…
 Но было поздно. Шпильки уже со звоном сыпались на пол, а волосы разметались по плечам.
 — Ничего не могу с собой поделать, — оправдывался Саймон, зарывшись жадными пальцами в распущенные пряди. — У тебя такие чудесные волосы! — Он поднес горсть скользкого шелка к лицу и потерся о него щекой. — Такие мягкие… и пахнут цветами. Чем ты душишься? Очень приятный аромат.
 — Это не духи. Мыло, — сухо пояснила Аннабел, пряча улыбку у него на груди. — Кстати, мыло фирмы «Боумен». Дейзи подарила мне несколько кусочков. Их отец ящиками шлет мыло из Нью-Йорка.
 — Мм… неудивительно, что он миллионер. Каждая женщина просто обязана так пахнуть. — Он намотал волосы на пальцы и прижался губами к ее шее. — А где еще ты его используешь?
 — Я бы предпочла, чтобы ты обнаружил сам, но мы, кажется, собирались на встречу с архитектором?
 — Он может подождать.
 — И ты тоже, — отрезала Аннабел, хотя в горле уже клокотал смех. — Господи, Саймон, можно подумать, тебе бесконечно отказывают в супружеских утехах! И это после того, как я из кожи вон лезла, стараясь угодить…
 Но он закрыл ей рот поцелуем, таким нежным и одновременно страстным, что она мгновенно забыла, что хотела сказать. Не успела она оглянуться, как он прижал ее к стене и проник в рот языком, неспешно лаская, пока у Аннабел голова не пошла кругом. Она судорожно вцепилась в рукава его сюртука. Он поднял голову, но тут же ласково стал покусывать ее нежную шею, шепча непристойности, которых она до сих пор не слышала, выражаясь не цветистыми фразами джентльмена, а недвусмысленными словами мужчины, чья похоть не знала границ.
 — Там, где речь идет о тебе, я теряю самообладание, — неожиданно вырвалось у него. — А когда я вдали от тебя, каждую секунду только и думаю о том, как хочу тебя. Хочу войти в твое тело. Хочу, чтобы ты меня ласкала. Ненавижу все, что разлучает меня с тобой.
 Он с силой дернул за корсаж, и Аннабел ахнула, почувствовав, как сползло с плеч платье. Пуговицы из резной слоновой кости разлетелись по всей прихожей. Снова закрыв ей рот поцелуем, Саймон стянул корсаж вниз и одновременно наступил на подол. Несчастный шелк, не выдержав такого издевательства, треснул, и платье свалилось на пол. Саймон рывком притянул Аннабел к себе и, схватив ее руку, потянул к своим чреслам. Аннабел, тяжело дыша, сжала отяжелевшую плоть, и глаза сами собой закрылись.
 — Я хочу заставить тебя кричать и терять сознание в моих объятиях, — прошептал он, царапая ее щеки чуть отросшей щетиной. — Хочу повсюду касаться, как изнутри, так и снаружи, куда только смогу дотянуться…
 Недоговорив, он впился в ее губы, неожиданно безрассудный в своем желании, словно вкус поцелуя был экзотическим афродизиаком, доводившим его до безумия.
 Она смутно сознавала, что он роется в кармане сюртука… потом что-то холодное коснулось ребер, и корсет распался. Наверное, он просто перерезал шнуровку, и теперь на талию ничто не давило.
 Сообразив, что ее вот-вот возьмут прямо на полу прихожей, Аннабел с улыбкой отпрянула от него. Даже в моменты наивысшего возбуждения Саймон, казалось, всегда владел собой, стараясь сдерживать страсть. Она никогда не боялась, что он способен забыться настолько, чтобы причинить ей боль… до этого момента. Он словно потерял рассудок, а лицо, искаженное гримасой сладострастия, потемнело, налившись густым румянцем.
 Сердце Аннабел почти болезненно сжалось. Она облизнула внезапно пересохшие губы. Нервный жест заставил его встрепенуться и с пугающей сосредоточенностью уставиться на ее губы.
 — Моя спальня, — выдавила она и, повернувшись к лестнице, стала с трудом подниматься на подгибающихся ногах, но едва одолела несколько ступенек, как за спиной послышались шаги Саймона. Она не успела ничего сказать: он подхватил ее и с почти пугающей легкостью взлетел наверх. Дверь спальни распахнулась. Мощная фигура Саймона резко выделялась на фоне светлых, истончившихся от частых стирок оборок покрывала и забранных в рамки вышитых ее детскими руками картин.
 Саймон грубо сорвал с Аннабел остатки одежды, бросил ее на слегка пахнувшие плесенью от долгого неупотребления простыни и быстро разделся сам. Она отвечала на его порыв с беззаветной готовностью. Руки ласкали и гладили его спину, ноги сами разошлись при легчайшем его касании. Он вошел в нее, наполняя до отказа, а она выгнулась, стараясь вобрать его целиком.
 Войдя в нее, он словно успокоился. Стал мягче, нежнее, словно всем своим существом старался доставить ей наслаждение. Твердая плоть в бархатной перчатке, густая поросль, тершаяся о соски, запах и вкус — все пьянило Аннабел.
 Пораженная столь сокрушительной близостью, Аннабел ощутила, как выступили на глаза слезы, и Саймон бормотал что-то утешительное, вонзаясь все глубже, беря больше, чем, по ее убеждению, она была способна дать. Он вбирал губами каждый ее вздох, и мощные выпады заставляли ее мышцы напрягаться и растягиваться. Она всхлипывала в его губы, безмолвно умоляя дать ей облегчение. Сдавшись, он ускорил темп, доводя ее до пронзительного наслаждения, и сам последовал за ней.
 Такое они испытали впервые. И это пугало.
 Чуть погодя Аннабел бессильно лежала в его объятиях, уткнувшись головой в плечо и пытаясь разобраться в смятенных чувствах. Каждый нерв в ее теле пульсировал блаженством. И все же она ощущала, что в их отношениях что-то изменилось… так и не достигнутые высоты, маячившие совсем близко, нереализованные возможности, чуть превышавшие то, что они только что испытали… Ощущения… желание… искусительное нечто, чему не было названия…
 Аннабел, сомкнув ресницы, наслаждалась близостью их тел, пока неуловимое, вечно ускользающее обещание витало в воздухе, как некий добрый дух.
 Постепенно в ней пробудилось любопытство. Что это за предприятие, так сильно занимающее ее мужа?
 Наконец, не выдержав, Аннабел спросила, нельзя ли ей посетить фабрику, но в ответ посыпались отказы, отговорки и всяческие уловки, призванные отвлечь ее от этой идеи. Сообразив, что муж по какой-то причине не желает брать ее на фабрику, она не отступила. Наоборот, решимость ее удвоилась.
 — Совсем ненадолго, — настаивала она как-то вечером, — единственное, чего я добиваюсь, — взглянуть хотя бы одним глазком. Я ни к чему не прикоснусь. Ради Бога, после того как я часами слушала твои рассуждения о локомотивах, неужели не имею права все увидеть?!
 — Это слишком опасно, — отрезал Саймон. — Женщинам нечего делать в месте, набитом станками, прессами и тысячефунтовыми изложницами с кипящим адским супом…
 — Но ты постоянно твердишь, что все это совершенно безопасно и мне нет никаких причин беспокоиться, когда ты туда уезжаешь, а теперь вдруг оказывается, что все это неправда.
 Слишком поздно поняв свою тактическую ошибку, Саймон угрюмо потупился.
 — То, что безопасно для меня, не всегда может быть безопасно для тебя.
 — Но почему?
 — Потому что ты женщина.
 Кипя, как вышеупомянутые изложницы, в которые только что разлили адский суп, Аннабел зловеще прищурилась.
 — На это я отвечу через минуту, — пробормотала она, — если смогу подавить настоятельный порыв украсить твою голову первым же попавшимся тяжелым предметом.
 Саймон принялся мерить шагами гостиную, всем своим видом выдавая раздражение. Остановившись перед диваном, на котором сидела жена, он навис над ней как грозовая туча.
 — Аннабел, — проворчал он, — посещение литейной — все равно что попытка заглянуть в ворота ада. Разумеется, мы заботимся о безопасности, но, так или иначе, это шумное, грязное и неприветливое место… — Он осекся, запустил пальцы в волосы и нетерпеливо огляделся, словно вдруг побоялся встретиться с ней взглядом. И только потом с очевидным усилием добавил: — Ты слишком много значишь для меня, чтобы подвергать хоть малейшему риску. Мой долг — тебя защищать.
 Глаза Аннабел широко раскрылись.
 Она была тронута и немало удивлена его признанием. И пока они смотрели друг на друга, она ощущала определенное напряжение… не столько неприятное, сколько будоражившее.
 Аннабел подперла голову рукой и тихо вздохнула.
 — Я счастлива, что ты готов меня защищать, но я не собираюсь провести остаток жизни в башне из слоновой кости, — пояснила она и, хотя почувствовала его внутреннее сопротивление, все же рассудительно продолжала: — Мне хочется больше знать о том, чему ты посвящаешь долгие часы вдали от меня. Увидеть место, которое имеет для тебя такое значение. Пожалуйста.
 Саймон долго размышлял, после чего с видимой неохотой кивнул:
 — Ладно. Поскольку иначе мне все равно не видать покоя, завтра поедем в литейную. Но не вини меня, если тебе не понравится. Я обо всем предупреждал.
 — Спасибо, — довольно поблагодарила Аннабел, одаривая его солнечной улыбкой, которая, правда, несколько померкла при следующих словах:
 — К счастью, Уэстклиф тоже там будет. Прекрасная возможность для вас обоих лучше узнать друг друга.
 — Как мило, — пробормотала Аннабел с фальшивой улыбкой, борясь с искушением сжать кулаки. Она все еще не простила графу собственной уничтожающей характеристики и предсказания, что жизнь Саймона будет навеки погублена этим браком. Однако если муж воображал, будто перспектива оказаться в обществе напыщенного осла вроде Уэстклифа отпугнет ее, он сильно ошибается. Гордо вскинув голову, она удалилась и весь остаток вечера думала о том, как жаль, что жена не может выбирать друзей мужа.
 Наутро Саймон, верный слову, повез Аннабел в литейную. Уже издали были видны высокие дымовые трубы, извергающие черные клубы дыма, стелившегося над тротуарами. Литейная оказалась даже больше чем ожидала Аннабел, а масштабы столь огромны, что она лишилась дара речи. Сначала они посетили сборочный цех, где девять двигателей были в различной стадии готовности. Компания собиралась произвести пятнадцать двигателей в первый год и тридцать — на следующий. Узнав, что затраты на фабрику насчитывали в среднем миллион фунтов в неделю, а прибыли — вдвое больше, Аннабел уставилась на мужа с нескрываемым изумлением.
 — Господи, — едва слышно выдохнула она, — как же ты богат?!
 Столь неприличное замечание, очевидно, рассмешило Саймона, потому что его глаза весело заблестели.
 — Достаточно богат, — прошептал он, — чтобы вы больше никогда не нуждались в прогулочных ботинках, мадам.
 Далее они попали в модельную мастерскую, где по чертежам делались деревянные модели деталей. Позже их используют, чтобы делать формы, в которые заливается жидкий чугун. Аннабел живо заинтересовалась процессом и засыпала мужа вопросами, желая знать, как работают штампы, прессы и гидравлические клепальные машины и почему быстро охлажденный в металлической форме чугун прочнее залитого в земляную и потому охлаждающегося медленно.
 Несмотря на все сомнения, Саймону, похоже, нравилось проводить экскурсию по зданиям, он не выпускал руку жены и улыбался, глядя на ее сосредоточенное лицо. Наконец он осторожно ввел ее в литейную, где она обнаружила, что его описание ада на земле вовсе не было преувеличением. И дело было не во внешности рабочих, с которыми, похоже, прекрасно обращались, а скорее в природе самой работы, напоминавшей хорошо организованный бедлам, в котором горячие испарения, громовой шум и красное сияние ревущих пламенем печей создавали драматический фон для одетых в толстые комбинезоны рабочих со щипцами и молотками. Аннабел посчитала, что приспешники дьявола действуют не так слаженно, как эти чумазые привидения. Ловко двигаясь по лабиринту из огня и стали, литейщики пробирались под массивными вращающимися кранами и ковшами с адским супом и то и дело останавливались, пропуская висящие на тросах в воздухе огромные металлические пластины. Аннабел заметила несколько любопытных взглядов, брошенных в ее направлении. Но в основном литейщики были слишком заняты, чтобы глазеть по сторонам.
 По всей литейной были расставлены краны, переносившие вагонетки с чугунными чушками, металлоломом и коксом к шахтам вагранок высотой более двадцати футов. Все это загружалось в шахты, плавилось и разливалось в гигантские ковши, а потом в изложницы. Наблюдая процесс разливки чугуна, Аннабел инстинктивно прижалась к Саймону.
 Со всех сторон осаждаемая шумом, шипением двигавшего механизмы пара, гулким грохотом гигантского молота, которым управляли сразу шестеро, Аннабел обнаружила, что съеживается при каждой новой атаке на уши, но рука Саймона немедленно скользнула по спине, хотя он, казалось, ничего не замечал, занятый дружеской громогласной беседой с начальником цеха, мистером Мауэром.
 — Вы уже видели лорда Уэстклифа? — спрашивал Саймон. — Он собирался приехать в литейную в полдень.
 Мауэр, солидный джентльмен средних лет, промокнул мокрое лицо платком.
 — По-моему, он в сборочном цехе, мистер Хант. Граф сомневается, что размеры нового цилиндра выдержаны правильно, и хочет сам все проверить, прежде чем цилиндр поставят в двигатель.
 Саймон с сомнением оглядел Аннабел.
 — Выйдем наружу, — решил он. — Здесь слишком жарко и шумно, чтобы дожидаться Уэстклифа.
 Обрадованная перспективой покинуть этот филиал ада, Аннабел немедленно согласилась. Теперь, когда она все осмотрела и удовлетворила любопытство, можно и уходить, даже если при этом придется провести некоторое время в обществе лорда Уэстклифа. Пока муж прощался с Мауэром, она наблюдала, как гигантская работающая на пару воздуходувка гонит воздух в большую центральную шахту вагранки. Струя воздуха заставляла горячий металл бежать к расположенным в определенном порядке ковшам, в каждом из которых содержались тысячи фунтов раскаленной жидкости.
 В этот момент в шахту бросили особенно большой кусок металлолома… чересчур большой, поскольку бригадир сердито заорал на рабочего, грузившего вагонетку. Аннабел отчего-то стало тревожно. На верху галереи раздались крики мужчин, предупреждавшие о появлении очередной струи воздуха… и в этот момент разразилась беда. Чугун перелился через край ковша и полился через верх шахты, падая кипящими пузырями на пол и в краны. Саймон, почуяв неладное, прервал разговор, и мужчины дружно задрали головы.
 — Иисусе! — выдохнул Саймон, и Аннабел еще успела увидеть его лицо, прежде чем он толкнул ее на пол и накрыл своим телом. В этот момент два сгустка адского супа размером в тыкву каждый упали в два охлаждающих желоба, вызвав серию немедленных взрывов.
 У Аннабел не хватило дыхания, чтобы закричать. Саймон навис над ней, прикрывая ее голову плечами, как щитом. Молчание.
 Сначала ей показалось, что земля прекратила вращение. На мгновение Аннабел словно ослепла. Пришлось несколько раз моргнуть, но по глазам ударил яркий блеск огня. Силуэты машин и механизмов казались древними чудовищами из книги сказок. Жара была такая, что казалось, кожа вот-вот облезет. В воздухе носились острые металлические осколки и опилки, словно выпущенные из пистолета пули. Ее окружили вихрь и хаос, окутанные ошеломляющей тишиной. Неожиданно что-то хлопнуло, и раздался металлический, тонкий скрежет.
 Аннабел подняли с пола. Саймон дернул ее за руку, и она, потеряв равновесие, ткнулась ему в грудь. Он что-то говорил ей… она почти различала звук его голоса, но все перекрыли новые взрывы и рев огня, жадно пожиравшего здание. Глядя на Саймона, Аннабел пыталась разобрать слова, но в лицо полетели крошки раскаленного металла, жалившие стаей мерзких злобных комаров. Гонимая не столько разумом, сколько инстинктом, она принялась невольно отбиваться.
 Но Саймон упорно толкал и тащил ее сквозь огненный кошмар, стараясь прикрыть собой. Перед ними медленно катился слоноподобный бойлер, сминая все на своем пути. Саймон выругался и оттащил Аннабел в сторону. Повсюду кишели мужчины с белыми от ужаса глазами, крича, толкаясь в своей жажде выжить, спеша достигнуть одного из двух выходов из здания. Новая серия взрывов сотрясла литейную, сопровождаемая хриплыми воплями и мольбами о спасении. Жар стоял такой, что дышать было невозможно, и Аннабел как сквозь сон спросила себя, уж не зажарятся ли они заживо, прежде чем окажутся у дверей литейной.
 — Саймон! — крикнула она, цепляясь за мужа. — Подумав хорошенько, я решила, что ты был прав.
 — Насчет чего? — рассеянно спросил он, не отрывая взгляда от выхода.
 — Это место действительно слишком для меня опасно!
 Саймон нагнулся, взвалил ее на плечи и стал пробираться между поваленных кранов и механизмов, крепко держа за ноги. Беспомощно свисавшая головой вниз, Аннабел все же сумела заметить залитые кровью дыры в сюртуке и поняла, что спина мужа утыкана металлическими осколками, вонзившимися в кожу в тот момент, когда он закрыл ее собой.
 Преодолевая препятствие за препятствием, Саймон наконец дошагал до массивных дверей и поставил Аннабел на землю. Она не успела опомниться, как он сильно толкнул ее к кому-то, приказывая немедленно увести. Аннабел, ничего не понимая, извернулась и обнаружила, что Саймон передает ее с рук на руки мистеру Мауэру.
 — Немедленно выведите ее во двор, — хрипло скомандовал он. — И не останавливайтесь, пока не оттащите подальше от здания.
 — Да, сэр, — кивнул начальник цеха, сжав пальцы Аннабел стальной хваткой.
 Аннабел принялась сопротивляться.
 — Что ты хочешь делать? — вскрикнула она, безумными глазами глядя на мужа.
 — Мне нужно убедиться, что в литейной никого не осталось.
 Аннабел задохнулась.
 — Нет! Саймон, иди со мной…
 — Я буду через пять минут, — коротко бросил он.
 Лицо Аннабел исказилось гримасой ужаса. По щекам градом покатились слезы.
 — Через пять минут здание сгорит до основания!
 — Уведите ее, — велел он Мауэру и отвернулся.
 — Саймон! — пронзительно взвизгнула она, видя, что он исчезает в огненном провале. Потолок полыхал синим пламенем, механизмы со стоном сдавались пожару, коверкавшему их огненными лапами. Из дверей струился дым, черными спиралями устремляясь к небу, странно контрастируя с белоснежными облаками. Аннабел быстро поняла, что сопротивляться Мауэру бесполезно. Оказавшись на улице, она надрывно раскашлялась: раздраженные дымом легкие пытались изгнать отраву из организма. Но Мауэр не останавливался, пока не дотащил ее до усыпанной гравием дорожки.
 — Оставайтесь на месте, — приказал он. — Мистер Хант обязательно выйдет. Стойте здесь и ждите его. Обещайте, что не сдвинетесь с места, миссис Хант. Я отвечаю за своих людей и не желаю лишних неприятностей с вами.
 — Не сдвинусь, — механически проговорила Аннабел, не сводя глаз с дверей литейной. — Идите.
 — Да, мадам.
 Она неподвижно стояла на дорожке, не обращая внимания на бурную деятельность вокруг. Суетились рабочие, кто-то склонялся над ранеными. Несколько человек подобно ей застыли статуями, ошеломленно пялясь в пламя. Огонь бушевал с силой, от которой дрожала земля, находя себе все новую пищу, обретая новую жизнь. Два десятка человек подтащили к зданию ручную помпу — очевидно, ее держали здесь на подобные случаи, когда требовать помощи извне не было времени. Добровольные пожарные лихорадочно пытались присоединить кожаный шланг сифона к подземной цистерне с водой. Наконец им это удалось. Взявшись за длинные боковые ручки, они принялись качать, производя достаточное давление на воздушную камеру двигателя, чтобы послать в воздух струю воды высотой в сотню футов. Но все усилия казались ничтожными по сравнению с масштабами катастрофы.
 Каждая минута ожидания казалась Аннабел годом. Она чувствовала, как шевелятся губы, складываясь в неслышные слова:
 — Саймон… выходи… пожалуйста… выйди…
 Время от времени из дверей появлялись спотыкавшиеся фигуры в лохмотьях, с черными от дыма лицами. Аннабел вглядывалась в каждого, убеждаясь, что среди них нет мужа, и снова переключала внимание на помпу. Теперь мужчины поливали водой соседнее здание, стараясь не дать огню распространиться. Аннабел неверяще покачала головой, поняв, что они поставили крест на литейной. Пожертвовали огню все содержимое… включая и тех, кто, возможно, попал в огненный капкан.
 Словно очнувшись от гипноза, она обежала литейную. Может, Саймон вышел через вторые двери? Она обводила толпу отчаянным взглядом в надежде увидеть мужа.
 Заметив одного из управляющих, поименно считавшего всех спасшихся рабочих, Аннабел поспешила к нему.
 — Где мистер Хант? — резко спросила она.
 Он не сразу обернулся, и ей пришлось повторить вопрос. Мужчина, едва взглянув на нее, раздраженно ответил:
 — В здании обвалилась часть крыши. Мистер Хант помогал вытащить рабочего, которого придавило упавшей балкой. Больше его никто не видел.
 Несмотря на нестерпимый жар, исходивший из горящего здания, Аннабел оцепенела от холода, проникавшего, казалось, в самые кости. Губы задрожали.
 — Если он мог выйти сам, давно показался бы из дверей. Ему нужна помощь. Неужели никто не может пойти туда и найти моего мужа.
 Управляющий взглянул на нее как на сумасшедшую.
 — Туда? Да это все равно что самоубийство! Отвернувшись от нее, он поспешил к рухнувшему на землю человеку и подложил ему под голову свернутый сюртук. А когда улучил минуту и оглянулся туда, где только что стояла Аннабел, ее уже не было.




 Глава 26


 Если кто-то и заметил женщину, вбегавшую в горящее здание, то не пробовал ее остановить. Прикрыв рот и нос платком, Аннабел смело ринулась в сплошную стену едкого дыма, разъедавшего глаза. Огонь, начавшийся на другом конце здания, пожирал потолочные балки, разливаясь широкими бело-желто-голубыми волнами. Но страшнее обжигающего жара был шум: рычание пламени, визг и стоны искореженного металла, звяканье механизмов, лопавшихся, как детские игрушки, раздавленные ногой невидимого великана. Жидкий металл бурлил, кипел, изредка выстреливая раскаленными каплями.
 Неуклюже подобрав юбки, Аннабел почти по колено брела в тлеющем мусоре и то и дело выкрикивала имя Саймона. Но какофония заглушала все звуки. И когда она уже отчаялась его найти, заметила, как в мусоре что-то шевельнулось.
 Аннабел с криком бросилась туда. Это действительно оказался Саймон, живой и в сознании. К сожалению, нога была придавлена стальной стрелой упавшего крана. При виде жены черное от сажи лицо исказилось гримасой ужаса. Он даже сумел приподняться и сесть.
 — Аннабел! — прохрипел он, немилосердно кашляя. — Черт возьми… нет! Немедленно убирайся отсюда!
 Аннабел упрямо покачала головой, не желая тратить силы на бесплодный спор. Сам он не выберется, а она слишком слаба, чтобы поднять стрелу… значит, нужно найти что-то такое, что сойдет за рычаг.
 Вытирая глаза, она пошарила в куче отливок и противовесов, покрытых густыми слоями сажи и масла, на которых скользили ноги. У сотрясающейся стены валялись маховики. Некоторые были больше ее роста. Она пошла туда и обнаружила груду осей, прутов и стальных тяг в ее кулак толщиной. Аннабел схватила конец прута, вытащила и вернулась к Саймону.
 Одного взгляда на мужа было достаточно, чтобы понять: сумей он добраться до нее, убил бы на месте.
 — Аннабел, — заревел он между спазмами раздирающего грудь кашля, — немедленно вон отсюда!
 — Только с тобой, — спокойно ответила она, возясь с деревянной колодой, стоявшей рядом с гидравлическим домкратом.
 Извиваясь и дергаясь, Саймон осыпал ее угрозами и ругательствами, но она упорно толкала колоду к упавшему крану.
 — Она слишком тяжелая, — прорычал он. — У тебя все равно ничего не получится. Уходи, пока еще можно! Черт тебя побери, Аннабел…
 Кряхтя от усилий, она взвалила стержень на колоду, подвела один конец под стрелу и налегла на другой всем телом. Но силы оказались неравны. Однако Аннабел, досадливо бормоча что-то себе под нос, продолжала сражаться, пока прут не затрещал. Но все было зря: стрела даже не дрогнула.
 Послышался громкий треск, и стальные осколки снова прорезали воздух, заставив Аннабел пригнуться и прикрыть руками голову. И тут что-то ударило ее в плечо, так больно, что она повалилась на землю. Руку нестерпимо жгло, и, опустив глаза, она обнаружила торчавший наружу осколок металла, из-под которого сочилась ярко-красная кровь. Аннабел подползла к Саймону, и тот немедленно схватил ее в объятия и держал, пока металлический град не прекратился.
 — Саймон, — пропыхтела она, глядя в его покрасневшие от дыма глаза, — ты всегда носишь с собой нож. Где он?
 Саймон, не сразу догадавшийся об истинном смысле вопроса, замер. Она поняла, что он взвешивает все возможности.
 — Нет, — прохрипел он наконец, покачав головой. — Даже если ты сумеешь отпилить мне ногу, все равно не дотащишь до двери. — И, оттолкнув ее, приказал: — Времени не осталось. Тебе придется убраться из чертовой литейной.
 Аннабел молчала. Прочтя отказ в ее взгляде, он застонал. Черты лица исказились страхом. Не за себя. За нее.
 — Боже, Аннабел, — проскрежетал он, доведенный до необходимости умолять, — не делай этого. Пожалуйста. Если я хоть немного тебе небезразличен… — Новый приступ кашля сотряс его тело. — Уходи. Уходи.
 На какое-то мгновение Аннабел едва не поддалась соблазну подчиниться, тем более что желание поскорее убраться из адского кошмара горящего здания едва не одолело ее. Но, уже поднявшись на ноги, она взглянула на мужа, такого огромного и такого беззащитного, и не смогла заставить себя бросить его. Она молча подтащила прут к колоде, не обращая внимания на резкую боль в раненой руке. В ушах грохотала кровь, заглушая отчаянные призывы Саймона и скрежет погибающего металла, что, впрочем, было к лучшему, поскольку, если судить по выражению лица, муж почти обезумел от ярости.
 Аннабел продолжала налегать на рычаг, хотя измученные легкие устали вдыхать ядовитый воздух и заходиться в спазмах. Перед глазами все расплывалось, но она продолжала растрачивать последние силы в бесплодных попытках освободить мужа. Слишком худенькая и легкая, она почти ничего не весила, и отчаяние все больше овладевало ею.
 Но тут что-то неожиданно вцепилось в юбку и резко дернуло. Аннабел непременно вскрикнула бы, хвати у нее дыхания, но из горла вырвалось только тихое шипение. Смертельно испуганная женщина сжалась. Ее оттолкнули и вырвали из рук прут. Задыхаясь и всхлипывая, она уставилась на неизвестного полуслепыми от дыма глазами. В ушах громом отдался холодный голос:
 — Я подниму стрелу. По моей команде выдерните его ногу.
 Аннабел узнала властный тон еще до того, как сообразила, кто перед ней. Уэстклиф?! Уэстклиф решился на такое?
 Но у нее не было времени изумляться. Граф, в рваной грязной рубашке, с черным от сажи лицом и взъерошенными волосами, тем не менее выглядел спокойным и собранным. Показав ей на Саймона, он легко просунул прут под стрелу крана. Несмотря на невысокий рост, он был очень силен благодаря ежедневным физическим упражнениям и занятиям верховой ездой. И когда Уэстклиф мощным толчком навалился на прут, Аннабел услышала скрежет и визг гнущегося металла, и массивная стрела приподнялась на несколько драгоценных дюймов. Граф пролаял что-то повелительное, и Аннабел принялась лихорадочно дергать за ногу мужа, игнорируя мучительные стоны. Он едва успел выбраться из-под сокрушительной тяжести, как Уэстклиф проворно выпустил прут и, отскочив, помог Саймону подняться, после чего подставил надежное плечо со стороны покалеченной ноги и закинул его руку себе за шею. Аннабел встала с другого бока и поморщилась, когда Саймон безжалостно стиснул ее талию. Дым и жар ошеломили ее, не позволяя ни видеть, ни дышать, ни думать. Тонкую фигурку сотрясал непрерывный кашель. Наверное, предоставленная себе самой, она просто не нашла бы выхода. Но сейчас ее тащили и толкали, а иногда и поднимали в воздух, когда кучи хлама оказывались слишком высокими. Она то и дело ушибалась, но жаловаться в голову не приходило, хотя ноги, наверное, были покрыты синяками.
 Мучительное путешествие, казалось, длилось вечно. Они продвигались вперед с невероятным трудом. Здание содрогалось, огонь ревел, как зверь, пирующий над поверженной добычей. Голова Аннабел шла кругом. Она боялась потерять сознание. Перед глазами взрывались яркие искры, за которыми таилась манящая тьма.
 Она не помнила, как они вывалились во двор. Одежда дымилась, волосы обгорели, а кожа на лице запеклась коркой. В памяти остались только тянувшиеся к ней руки, подхватившие ее как раз в тот момент, когда нестерпимо ноющие ноги наконец подогнулись. Медленно упав в чьи-то объятия, она ощутила, как ее куда-то несут, и стала жадно втягивать чистый воздух. По лицу прошлась тряпка, с которой лилась вода, и кто-то стал проворно распутывать шнуровку корсета. В этот момент Аннабел было абсолютно все равно: соображения скромности значения не имели. Впав в благословенный ступор, она безвольно подчинялась всему, что с ней делали, и покорно проглотила содержимое металлической кружки, поднесенной к губам.
 Немного придя в себя, она часто заморгала. Но глаза почти ничего не видели. И она заволновалась.
 — Саймон?.. Где Саймон? — выдавила она, пытаясь сесть.
 Ее осторожно прижали к земле.
 — Отдохните еще немного, — посоветовал мрачный голос. — С вашим мужем все в порядке. Немного ободран и обуглен, но определенно не окончательно погиб для общества и может быть использован по назначению. Я даже не думаю, что его чертова нога сломана: шел он, во всяком случае, довольно энергично.
 Немного придя в себя, Аннабел с тупым удивлением обнаружила, что полусидит в расстегнутом платье на коленях лорда Уэстклифа, каким-то образом устроившегося на земле. Глядя в словно высеченное из камня лицо графа, она заметила, что в его всклокоченные волосы набилась грязь, а загорелое лицо покрыто сажей. Всегда безупречно одетый, аристократ выглядел таким симпатичным, растрепанным и неожиданно человечным, что она едва его узнала.
 — Саймон, — снова прошептала Аннабел.
 — Его как раз укладывают в мой экипаж. Нечего и говорить, что ему не терпится видеть вас рядом. Я увожу вас обоих в Марсден-Террейс и уже послал за доктором, чтобы сразу же осмотреть мистера Ханта. — Уэстклиф усадил ее чуть поудобнее. — Кстати, почему вы пошли за ним? Вы могли бы стать очень богатой и молодой вдовой.
 Вопрос прозвучал не издевательски, а с неподдельным интересом, который окончательно ее смутил.
 Аннабел, не отвечая, уставилась на кровавую кляксу на его рукаве.
 — Не шевелитесь, — велела она, вцепившись поломанными ногтями в кончик тонкого, как игла, металлического осколка, торчавшего из рукава. Не успел Уэстклиф оглянуться, как она резко дернула и вытащила осколок. Лицо графа исказилось от боли.
 Аннабел рассмотрела свою добычу и поднесла к глазам графа. Тот грустно покачал головой:
 — Господи, а я и не заметил!
 Крепко сжав осколок, Аннабел с подозрением осведомилась:
 — А вот почему вы вошли туда, милорд?
 — Услышав, что вы ринулись в горящее здание, чтобы спасти мужа, я решил предложить свои услуги… возможно, открыть дверь, убрать с дороги тяжелые предметы… нечто подобное…
 — И вы вполне преуспели в своем намерении, — заметила она в тон ему.
 Уэстклиф ухмыльнулся. Зубы ярко блеснули на черном лице. Он чуть отодвинулся и ловко, абсолютно бесстрастно, словно горничная, застегнул ее платье на спине, одновременно вслух оценивая величину причиненного ущерба.
 — Погибло только два человека, и один пропал без вести, — пробормотал он. — Просто чудо, учитывая масштабы несчастья.
 — Означает ли это, что фабрике пришел конец?
 — Нет, думаю, мы довольно быстро отстроим литейную. — Граф участливо взглянул в ее усталое лицо. — Позже вы подробно расскажете, как все случилось. А сейчас позвольте мне унести вас к экипажу.
 Аннабел тихо охнула, когда он встал и поднял ее на руки.
 — О… но в этом нет необходимости…
 — Это самое малое, что я могу сделать для вас. — Уэстклиф улыбнулся одной из своих редких улыбок и почти бегом понес ее к карете. — Мне придется пересмотреть свое мнение в той части, что касается вас.
 — Хотите сказать, что теперь верите в искренность моих чувств к Саймону и не считаете, что я вышла за него из-за денег?
 — Что-то в этом роде. Похоже, я ошибался в оценке вашего характера, миссис Хант. Пожалуйста, примите мои глубочайшие извинения.
 Заподозрив, что граф крайне редко извинялся и еще реже раскаивался, Аннабел обняла его за шею.
 — Полагаю, придется вас простить, — проворчала она, — поскольку вы спасли нас обоих.
 Он перехватил ее чуть поудобнее.
 — Значит, мир?
 — Мир, — согласилась она, заходясь в кашле.
 Пока доктор осматривал Саймона в хозяйской спальне Марсден-Террейс, Уэстклиф увел Аннабел в другую комнату и лично занялся раной на плече. Вытащив щипчиками кусочек металла, засевший в коже, он поливал больное место спиртом, пока Аннабел не завизжала от боли, после чего смазал мазью и умело перевязал. Он даже догадался дать ей рюмку бренди, чтобы облегчить страдания. Неизвестно, подбавил ли он чего-то в бренди, или все дело было в неимоверной усталости, но, проглотив немного темно-янтарной жидкости, она разом обмякла. Голова приятно кружилась. Заплетающимся языком она объявила Уэстклифу, что он определенно осчастливил мир, не выбрав профессию медика, с чем тот искренне и торжественно согласился. Аннабел сочла свою миссию выполненной, встала и, пьяно покачиваясь, отправилась на поиски Саймона. Правда, от этого намерения ее решительно удержали экономка и две горничные, которые упорно настаивали на необходимости принять ванну. И прежде чем Аннабел успела сообразить, что происходит, ее выкупали, переодели в ночную сорочку, позаимствованную из гардероба престарелой матушки Уэстклифа, и уложили на чистую мягкую постель. Едва закрыв глаза, она провалилась в глубокий сон.
 К ее досаде, проснулась она только поздно утром и долго не могла понять, где лежит и что произошло. Вспомнив наконец о Саймоне и не обращая внимания на роскошную обстановку, она соскочила с кровати и босиком вышла в коридор. И немедленно наткнулась на горничную, откровенно растерявшуюся при виде дамы с разметавшимися, спутанными волосами, расцарапанным, покрасневшим лицом и в мешковатой сорочке. Несмотря на вчерашнюю ванну, от нее до сих пор несло дымом.
 — Где он? — выпалила Аннабел, даже не поздоровавшись.
 К чести девушки, она мгновенно поняла, о ком идет речь, и направила Аннабел в хозяйскую спальню, расположенную в самом конце коридора.
 Она подошла к открытой двери и увидела лорда Уэстклифа, стоявшего у огромной кровати, где, прислонившись к подушкам, сидел Саймон. Он был обнажен до пояса. Смуглая кожа казалась почти черной на фоне белоснежного белья. Аннабел сжалась при виде пластырей, усеявших его плечи и торс, живо представив боль, которую пришлось вынести мужу.
 Почувствовав ее присутствие, мужчины сразу замолчали.
 Саймон с пугающей сосредоточенностью впился взглядом в ее лицо. Невидимая буря эмоций пронеслась по комнате, утопив обоих в невероятном напряжении. Глядя в гранитно-жесткое лицо мужа, Аннабел не находила подходящих слов. Все, что она может сказать, будет либо откровенной гиперболой, либо явным преуменьшением. Благодарная Уэстклифу за присутствие, Аннабел прежде всего обратилась к нему в надежде, что тот смягчит натянутую атмосферу.
 — Милорд, — заметила она, изучая порезы и ожоги на его лице, — судя по виду, вы только что потерпели поражение в трактирной драке.
 Уэстклиф шагнул вперед и, отвесив безупречный поклон, к величайшему удивлению Аннабел, рыцарски поднес к губам ее руку.
 — Участвуй я в трактирной драке, мадам, уверяю, что никогда не потерпел бы поражения.
 Аннабел смешливо фыркнула, не в силах представить, что всего двадцать четыре часа назад презирала его высокомерный апломб, который теперь находила поистине трогательным.
 Уэстклиф ободряюще сжал ее пальцы, прежде чем отпустить.
 — С вашего разрешения, миссис Хант, я удаляюсь. Вы, несомненно, желаете многое обсудить со своим мужем.
 — Спасибо, милорд.
 Только после того как за графом закрылась дверь, Аннабел робко приблизилась к кровати. Саймон, хмурясь, отвел взгляд. Солнечный луч высветил четко очерченный профиль.
 — Нога сломана? — гортанно прошептала Аннабел.
 Саймон покачал головой, сосредоточенно рассматривая обои с цветочным рисунком.
 — Все заживет, — хрипло выдохнул он, очевидно, связки сильно повредило дымом.
 Аннабел привычно залюбовалась рельефной мускулатурой рук и груди, длинными пальцами и упавшими на лоб темными локонами.
 — Саймон, — тихо попросила она, — ты так и не посмотришь на меня?
 Саймон резко повернулся, пронзив ее неприязненным взглядом прищуренных глаз.
 — О, я бы хотел больше, чем просто посмотреть. Много бы дал, чтобы задать тебе хорошую трепку.
 Было бы нечестно притворяться, будто она не знала, в чем дело. Пришлось с вынужденным терпением пережидать, пока не пройдет судорога, сжавшая горло Саймона.
 — То, что ты вчера сотворила, по меньшей мере непростительно, — выдавил он наконец.
 — Что? — растерянно охнула Аннабел.
 — Лежа там, в адской яме, я высказал то, что посчитал последней в жизни просьбой. И ты отказалась ее выполнить.
 — Как выяснилось, эта просьба была не последней, — осторожно заметила она. — Ты выжил, и я тоже, а теперь, когда все уладилось…
 — Ничего не уладилось! — рявкнул Саймон. — До конца жизни буду помнить, как ты решилась умереть со мной, а я пальцем не мог шевельнуть, чтобы остановить тебя.
 Тяжело дыша, он снова отвернулся, словно обуреваемый эмоциями.
 Аннабел потянулась было к нему, но тут же сдержалась.
 — Как ты мог требовать, чтобы я оставила тебя там, искалеченного и одинокого? Я не смогла.
 — Нужно было делать, как тебе сказали!
 Аннабел даже не поморщилась, отлично понимая, какой страх таится за его гневом.
 — Но ты ведь не оставил бы меня лежать на полу литейной…
 — Так и знал, что ты это скажешь, — яростно бросил он. — Разумеется, не оставил бы. Я мужчина. Мужчина обязан защитить жену.
 — А женщина обязана быть рядом с мужем, — возразила Аннабел. — И во всем помогать.
 — Ты мне не помогла, — процедил Саймон. — Скорее, подвергла меня немыслимым пыткам! Черт возьми, Аннабел, почему ты не послушалась меня?
 Прежде чем ответить, Аннабел глубоко вздохнула.
 — Потому что я тебя люблю.
 Саймон не обернулся. Только сильно вздрогнул. Большая рука, лежавшая на покрывале, судорожно сжалась в кулак. Все барьеры, которыми он себя окружил, стали рушиться на глазах.
 — Я бы тысячу раз умер, — дрожащим голосом признался он, — лишь бы уберечь тебя от малейшей царапины. И то, что ты была готова бессмысленно пожертвовать собственной жизнью, вынести невозможно. Я не знаю, что делать.
 Аннабел смотрела на него, чувствуя в душе невыразимую нежность и безотчетное счастье.
 — Знаешь, стоя перед литейной, наблюдая, как все рушится, и зная, что ты остался внутри, я кое-что поняла, — медленно протянула она и судорожно сглотнула колючий комок в горле. — Я предпочла бы погибнуть в твоих объятиях, Саймон, чем влачить долгое существование без тебя. Все эти бесконечные годы… зимы… весны… сотни сезонов ожидания, бесплодного ожидания, потому что ты не придешь. Стареть одной, в то время как ты на всю жизнь останешься молодым в моей памяти… — Она прикусила губу и покачала головой. Из глаз снова хлынули слезы. — Я ошибалась, утверждая, будто не знаю, где мое место. Знаю, рядом с тобой, Саймон. Ничто не имеет значения, кроме этого. Теперь ты навеки обременен мной, и я никогда, никогда не послушаюсь, если ты прикажешь мне уйти. — Она нерешительно улыбнулась сквозь прозрачные капли, бегущие по щекам. — Так что хватит жаловаться, и советую тебе смириться.
 Саймон с пугающей быстротой вскочил и, схватив ее в объятия, зарылся лицом в спутанный шелк волос,
 — Боже, — простонал он, — я больше не могу! Не могу отпускать тебя одну, каждую минуту боясь, что с тобой что-то случится. Зная, что мой рассудок висит на волоске, и при мысли, что ты… о, черт! Нельзя так мучиться. Столь сильные чувства опасны… да я попросту превращаюсь в буйнопомешанного и скоро уже ни на что не буду годиться. Если бы я каким-то образом смог меньше… меньше любить тебя… хотя бы наполовину… наверное, с этим было бы легче жить.
 Аннабел прерывисто засмеялась, почти теряя голову от радости.
 — Но мне нужна вся твоя любовь, — объявила она и, когда Саймон откинул голову, чтобы взглянуть на нее, внезапно задохнулась, увидев его лицо. Прошло несколько секунд, прежде чем она немного пришла в себя, — Все твое сердце и душа, — продолжала она с улыбкой и, понизив голос, зазывно добавила: — И тело тоже.
 Саймон снова вздрогнул и уставился на сияющую жену с таким видом, словно был не в состоянии оторвать от нее взгляда.
 — Приятно слышать, тем более что вчера ты была более чем готова отпилить мне ногу ножом.
 Губы Аннабел дрогнули. Она провела кончиками пальцев по его волосатой груди, играя блестящими темными завитками.
 — Моим намерением было сохранить большую часть твоего тела и вытащить тебя из этого места.
 — В какой-то момент я даже был склонен позволить тебе искалечить меня, если бы посчитал, что это сработает. — Саймон поймал ее руку и прижался щекой к исцарапанной ладони. — Ты сильная женщина, Аннабел. Куда сильнее, чем я думал.
 — Вовсе нет. Это моя любовь к тебе сильна, — объяснила Аннабел, бросив на него искрящийся лукавством взгляд из-под ресниц. — Знаешь, я не сумела бы отпилить ногу абы кому.
 — Если когда-нибудь снова рискнешь жизнью по любой причине, я тебя удушу. Иди сюда.
 Саймон, обняв ее за шею, подтянул к себе, и когда их носы почти соприкоснулись, он тихо прошептал:
 — Я люблю тебя, черт побери.
 Она дразняще коснулась губами его губ.
 — И как сильно?..
 Саймон тихо застонал, словно легкий поцелуй лишил его дара речи.
 — Беспредельно. На всю жизнь и дальше.
 — Зато я люблю тебя больше, — засмеялась Аннабел, завладев его губами.
 И наконец-то ощутила утонченное наслаждение, сопровождаемое неуловимым чувством завершенности, осуществления всех желаний, никогда не посещавшим ее раньше. Она была окутана теплом, словно душа ее купалась в свете. Отстранившись, она по ошеломленному лицу Саймона увидела, что он тоже испытывает нечто подобное.
 — Поцелуй меня еще, — попросил он с новыми, потрясенными нотками в голосе.
 — Нет, я сделаю тебе больно. Я и так опираюсь о твою ногу.
 — Это не нога, — признался он с коварной улыбкой, чем немало рассмешил ее.
 — Ты просто извращенец.
 — Ты так прекрасна! — прошептал Саймон. — И лицом, и сердцем. Аннабел, моя жена, моя сладостная любовь… поцелуй меня еще раз. И не останавливайся, пока я тебе не скажу.
 — Да, Саймон, — пробормотала она и с радостью подчинилась.




 Эпилог


 — …Но это еще не самое интересное, — оживленно тараторила Аннабел, взмахивая пачкой листов, в тщетной попытке успокоить сестер Боумен. Все трое отдыхали в номере Аннабел, болтая ногами и попивая сладкое вино.
 — Слушайте дальше: «Когда мы приехали в долину Луары, чтобы осмотреть замок шестнадцатого века, который сейчас реставрируется, мисс Хант познакомилась с неженатым английским джентльменом, мистером Дэвидом Кейром, который сопровождает своих кузин в турне по Европе. Как выяснилось, он занимается историей искусства, пишет научную работу на какую-то непонятную мне тему, зато у мисс Хант оказалось много общего с ним. Они всегда находят о чем поговорить. По словам мамаш — с этих пор я для удобства буду именовать маму и миссис Хант именно так, поскольку они никогда не расстаются и на все имеют одинаковое мнение»…
 — Боже! — со смехом воскликнула Лилиан. — Почему это твоему брату взбрело в голову писать такими длинными периодами?
 — Тише! — урезонила Дейзи сестру. — Джереми как раз переходил к самому важному: что мамаши думают о мистере Кейре! Продолжай, Аннабел.
 — Они в один голос утверждают, что мистер Кейр — скромный и привлекательный джентльмен…
 — «Привлекательный» — означает «красивый»? — уточнила Дейзи.
 — Определенно, — усмехнулась Аннабел. — И Джереми утверждает, что мистер Кейр просил разрешения написать Мередит и намеревается нанести ей визит, когда она вернется в Лондон!
 — Как мило! — воскликнула Дейзи, протягивая бокал сестре. — Налей мне еще, дорогая я хочу выпить за будущее счастье Мередит.
 Все дружно выпили, и Аннабел с довольным вздохом отложила письмо.
 — Как бы я хотела все рассказать Эви!
 — Мне ее не хватает, — с грустью призналась Лилиан. — Может, ее тюремщики… пардон, родственники позволят нам навестить ее.
 — У меня идея! — воскликнула Дейзи. — В следующем месяце из Нью-Йорка приедет отец, и мы все отправимся в Стоуни-Кросс, Разумеется, Аннабел и мистер Хант будут приглашены. Может, мы попросим, чтобы Эви и ее тетю тоже включили в список? Тогда у нас состоится официальное собрание будущих старых дев и одной замужней дамы, не говоря уже об очередной партии в раундерз.
 Аннабел театрально застонала и одним глотком осушила бокал.
 — Помоги мне Боже! — пробормотала она и, поставив бокал на ближайший столик, пошарила в кармане и вытащила крошечный бумажный пакет. — Кстати, я тут вспомнила… Дейзи, не сделаешь мне одолжение?
 — Любое, — пообещала девушка, с любопытством разворачивая пакетик. Внутри оказался длинный, тонкий, похожий на иглу кусочек металла.
 — Что это такое, во имя неба?
 — Я выдернула это из плеча лорда Уэстклифа в день пожара, — пояснила Аннабел и улыбнулась, глядя на возмущенные лица подруг. — Если не возражаешь, возьми это с собой в Стоуни-Кросс и брось в колодец желаний.
 — И чего же мне пожелать?
 Аннабел тихо рассмеялась.
 — Загадай для бедного старины Уэстклифа то же самое желание, которое когда-то загадала для меня.
 — Бедного старины Уэстклифа? — фыркнула Лилиан, с подозрением глядя на собеседниц. — И какое желание ты загадала для Аннабел? — обратилась она к младшей сестре. — Ты мне так и не сказала.
 — Я и Аннабел не сказала, — поклялась Дейзи, удивленно подняв брови. — А ты как догадалась, Аннабел?
 — А вот и догадалась, — лукаво ответила та и, поджав под себя ноги, подалась вперед. — А теперь, насчет мужа для Лилиан. У меня возникла интересная мысль…