Аннотация: Герцог Мэдрескэрт намерен выдать свою прелестную дочь Лоретту за сына своего друга. Не желая вступать в брак без любви, решительная девушка тайно бежит в Париж, где выдает себя за замужнюю даму. В веселом Париже встречает она маркиза Фабиана, рокового покорителя сердец, которому предстоит открыть для нее целый мир страсти… Но старый развратник коварно похищает Лоретту, и Фабиану предстоит, пройдя сквозь бесчисленные опасности, спасти возлюбленную. Трудным будет путь к счастью…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Танцуя на радуге



 Примечание автора


 В последнем десятилетии XIX века Париж стал столицей цивилизованного мира во всем, что касалось изысканного образа жизни, развлечений и артистического гения.
 Построенная в 1889 году в Париже Эйфелева башня, высочайшая металлическая конструкция в мире, символизировала бурное столетие великих достижений.
 Париж становился все более преуспевающим и все более буржуазным. И все более демократичным, несмотря на множество социальных несправедливостей. Военные долги были выплачены Германии-победительнице раньше установленных сроков. Росла французская колониальная империя.
 Кварталы города, пострадавшие от пожаров и артиллерийских обстрелов, были отстроены заново.
 Завершилось строительство здания Оперы, и уже ничто не напоминало, что Париж выдержал осаду и гражданскую войну.
 Для пресыщенных искателей развлечений ни один город мира не мог соперничать с Парижем. К его славе законодателя женских мод, блистательной светской жизни, к соблазнам его кухни и его музыки с 1889 года добавилась еще и притягательность «Мулен-Руж». Огромные красные мельничные крылья начали вращаться над входом в это кабаре, и на целое десятилетие оно стало Меккой для тех, кто не жалел денег на удовольствия.
 Писатели и художники той эпохи обретали в Париже полную свободу. Они могли писать книги, создавать картины и жить, как им хотелось, среди людей, обожавших новизну.
 Свобода печати, свобода выражать любые политические убеждения, свобода творить и свобода заглядывать в будущее.
 Это был новый век со многими бедами и трудностями, но одновременно полный очарования, жизнерадостности и ярких красок, а также всевозможных наслаждений, который впоследствии получил название «La Belle Epoque» [1] 




 Глава 1


  1889 год 
 Леди Лоретта Кэрт похлопала коня по шее и спешилась.
 — Сегодня он был очень хорош, Бен, — сказала она груму, который приготовился увести коня в конюшню.
 — Так ему ж нравится, когда на нем ездите вы, миледи, — ухмыльнулся Бен. Она ответила ему улыбкой, а потом поднялась на крыльцо и вошла в большой холл.
 Она уже поднялась по лестнице, когда навстречу ей из коридора выбежал лакей.
 — Его светлость желает поговорить с вами, миледи, и распорядился, чтобы вы пошли к нему в кабинет сразу как вернетесь.
 Лоретта вздохнула. После двухчасовой прогулки верхом она мечтала, как снимет амазонку и примет ванну.
 Но раз отец пожелал, чтобы она явилась к нему немедленно, ей оставалось только подчиниться.
 Она спустилась с лестницы, отдала лакею перчатки и хлыст, которым никогда не пользовалась, а затем с каким-то вызовом сняла шляпу и тоже вручила ему.
 Приглаживая волосы, она торопливо прошла через холл и по широкому коридору к кабинету отца.
 Что ему от нее нужно? Если причина в том, что она опять отправилась на прогулку без грума, что ему очень не нравилось, он начнет читать ей длиннейшую нотацию, и ускользнуть будет очень трудно.
 Лоретта любила отца, но после смерти ее матери он превратился в настоящего тирана.
 Как большинство пожилых людей, он редко слушал других.
 Как лорд-лейтенант графства, он был постоянно занят делами, но для своей единственной дочери всегда находил свободное время.
 Хотя в молодости он был одним из красивейших камергеров королевы Виктории, его понятия о приличиях отличались строгостью, что не только стесняло Лоретту, но и вызывало у нее нестерпимую скуку.
 Она открыла дверь кабинета и вошла с неприятным предчувствием.
 И в то же время, как всегда, поразилась красоте этой комнаты.
 Она даже больше отца ценила картины на стенах, изображавшие лошадей.
 Сейчас герцог был в превосходном расположении духа, как поняла Лоретта, когда он поднял голову от бумаг на письменном столе и взглянул на нее.
 А бумаги громоздились кипами, ибо девизом герцога было:
 «Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам!»
 В результате, хотя у него имелся секретарь, он тратил время на ненужную писанину.
 Он улыбнулся Лоретте и в который раз подумал, как он счастлив, что у него такая прелестная дочь.
 Хотя так и следовало, ведь ее мать несравненно превосходила красотой всех женщин, каких он когда-либо видел.
 — Вы меня звали, папа?
 — Да, Лоретта. Мне нужно сказать тебе кое-что важное. Вчера вечером я решил промолчать, потому что устал после скачек, да и предпочел, чтобы ты хорошо выспалась.
 В глазах Лоретты мелькнула тревога, и она спросила:
 — Так чего же, папа, вы не могли сказать мне вчера вечером?
 Герцог встал из-за стола, прошелся по комнате и остановился возле украшенного великолепной резьбой камина, над которым висела превосходная картина кисти Сарториуса.
 — Вчера в Эпсоме, — начал он, — я встретил моего старого друга, дюка де Соэрдена.
 Ее отец говорит неторопливо, округлыми фразами — верный признак, что говорить он будет долго, и Лоретта опустилась в кресло.
 Она часто слышала от отца про дюка (он предпочитал французское обозначение его титула) и знала, что оба герцога, несмотря на разные национальности, были близки из-за общей страсти к скаковым лошадям, и на скачках, как во Франции, так и в Англии, их лошади часто оказывались соперницами.
 — И вчера твой жеребец обошел лошадь дюка? — спросила Лоретта.
 — Да, Минотавр обошел лошадку Соэрдена на полкорпуса! — с удовольствием сообщил герцог.
 — Я рада, папа. Представляю, как вам было приятно.
 — После скачек, — продолжал ее отец, словно не услышав, — мы с Соэрденом посидели за рюмочкой, и он высказал мысль, которая мне прежде в голову не приходила, хотя я могу ее только одобрить.
 — Какая же, папа?
 Она подумала, что ее отец никак не перейдет к делу и ей еще не скоро удастся сбежать наверх.
 — Я уже некоторое время раздумывал, Лоретта, — ответил герцог, — за кого тебе выйти замуж, и предложение дюка, чтобы ты стала женой его сына, кажется мне отличнейшим решением этого вопроса.
 Лоретта резко выпрямилась, все ее тело напряглось.
 — Что… что вы сказали… папа? — спросила она. — Не понимаю, о чем вы… говорите!
 — Я говорю, моя дорогая, о твоем замужестве, и мне доставит величайшую радость выдать тебя за маркиза де Соэрдена, который после смерти отца унаследует прекраснейший замок в долине Луары, не говоря уж об огромных поместьях в Нормандии, родины Соэрденов.
 — Но… папа! — вскричала Лоретта. — Вы, конечно, шутите! Как вы можете думать, что я выйду за человека, которого никогда даже… не видела? И вы… обещали, что я… проведу этот сезон в Лондоне… буду выезжать.
 — Знаю, знаю, — с некоторым раздражением сказал герцог, — но, говоря откровенно, моя дорогая, такую партию было бы грешно упустить.
 Лоретта вскочила.
 Она была тоненькой, не очень высокой, но смело встала перед отцом, хотя он казался рядом с ней великаном.
 — Я не намерена, папа, что бы вы ни говорили, выходить замуж за человека, которого не люблю!
 — Не любишь? — проворчал герцог. — Любовь придет после брака. А ты, как моя дочь, обязана сделать блестящую партию, выйти за человека, занимающего достойное положение в обществе, которого выберу для тебя я.
 — Но, папа, ведь замуж за него выйду я, а не вы!
 — Я знаю, — сказал герцог сердито, — но если ты думаешь, что я позволю тебе выскочить за какого-нибудь прохвоста, которого соблазнит твой титул, или же он вообразит, что, раз у меня нет сына, ты унаследуешь большое состояние, если ты так думаешь, то очень ошибаешься.
 — Но, папа, — возразила Лоретта, — я ведь не знакома ни с одним молодым человеком, кроме тех, кто живет по соседству и кого я знаю с детства.
 Она продолжала довольно глухо:
 — Из-за маминой смерти я ни разу не была на званом вечере, или на балу, или еще где-то, где могла бы познакомиться с человеком, который мог бы стать моим мужем.
 — Да танцуй ты хоть на всех балах, — ответил герцог, — ты не нашла бы более достойного жениха, чем маркиз де Соэрден.
 — Возможно, со светской точки зрения, он прекрасная партия, — сказала Лоретта, — но как я могу быть уверена, что буду счастлива с ним, если я с ним даже не знакома?
 — Но познакомишься! Непременно познакомишься! — пообещал герцог. — Я так и сказал Соэрдену: «Привезите своего сына погостить в Мэрдескэрте перед скачками в Аскоте». Он счел это превосходным планом, и, таким образом, о твоей помолвке можно будет объявить до конца сезона!
 — Но, папа, вы уже все решили! И не даете мне возможности самой решить, хочу ли я выйти за маркиза. Ведь он может так мне не понравиться, что я откажусь думать о браке с ним.
 — Откажешься? Как это — откажешься? — спросил герцог. — В жизни не слышал подобного вздора! Во Франции, как тебе прекрасно известно, Лоретта, браки устраиваются родителями. Дюк абсолютно прав и не даст сыну во второй раз повторить ту же ошибку.
 — Во второй раз? — воскликнула Лоретта. — О чем вы говорите?
 — Маркиз женился совсем мальчишкой, — ответил герцог. — По словам Соэрдена, он влюбился в молоденькую девицу, с которой познакомился в Париже.
 Он помолчал, прежде чем продолжать:
 — Она происходила из хорошей семьи, и у дюка не было причин возражать. Брак состоялся и был самым несчастным. Молодожены не ладили между собой, о наследнике и речи не было, но затем маркиза выручил случай: ее карету разбили понесшие лошади, и она скончалась от ушибов.
 Герцог снова замолчал, но тут же заговорил, опередив дочь:
 — На этот раз Соэрден рисковать не намерен. И жену он выбрал сыну с тем же тщанием, с каким выбирает своих лошадей.
 — Лошадей! — ахнула Лоретта, но герцог продолжал невозмутимо:
 — Услышав, как ты очаровательна, зная, что ты моя дочь, он решил, что свадьбу следует назначить незамедлительно, сразу же, как вы познакомитесь и объявите о своей помолвке.
 — Я этого не сделаю, папа. Я прекрасно поняла все, что вы подразумеваете: у меня нет никакого выбора, хочу я или не хочу стать женой маркиза. Он приедет сюда, а вы уже объясните всем нашим знакомым, для чего его пригласили.
 В ее голосе появилось отчаяние:
 — А после того, как вы скажете, что он мой жених, я уже не смогу не принять его предложения, если он сделает его мне сам!
 Герцог пришел в бешенство.
 Как хорошо все в доме знали эти припадки неистового гнева!
 Он выглядел таким грозным, так подавлял ее массивностью фигуры, что Лоретта все больше и больше бледнела, пока он обрушивал на нее упрек за упреком.
 Называл ее неблагодарной, бесчувственной, эгоистичной, бездушной.
 Он сказал, что она нарочно его расстраивает, хотя отлично знает, как он одинок и каким горем была для него смерть ее матери.
 Он обвинял ее в бессердечии.
 Как ни старалась Лоретта принимать его нападки спокойно, на глаза у нее навернулись слезы.
 Она пыталась что-то сказать, но он не желал ничего слушать.
 — Ты выйдешь за Соэрдена, даже если мне придется насильно тащить тебя к алтарю! И забудь этот вздор о любви!
 Он смерил ее суровым взглядом и продолжал:
 — Ты сделаешь, «как я сказал, Лоретта, слышишь? Ты сделаешь, как я сказал, и это мое последнее слово!
 Он кричал, кричал, кричал на нее. И Лоретта не выдержала.
 С подавленным рыданием она выбежала из кабинета.
 Пока она поднималась по лестнице, по ее щекам заструились слезы.
 Она захлопнула за собой дверь спальни, сбросила жакет, села на кровать и спрятала лицо в ладонях.
 — Что мне делать? Боже мой! Что мне делать? — воскликнула она.
 С тех пор как она начала читать истории о любви, начав с «Ромео и Джульетты», и обнаружила, что они заставляют ее сердце биться чаще, в ней жили мечты о том дне, когда она сама познает любовь.
 Уже тогда она не сомневалась, что встретит человека своей мечты.
 С годами он обретал все большую реальность.
 Хотя он оставался безликим, ей казалось, что он всегда рядом.
 Уже их мысли сливались воедино, а затем она встретит его живого, и они будут жить счастливо до конца своих дней.
 Это была детская сказка, но мало-помалу она стала частью жизни Лоретты.
 Не проходило дня или ночи, чтобы она не вспомнила о своей любви, вернее, любовь жила в ней.
 Герой ее грез всегда был с ней — поднимался на гималайские вершины, плавал к истокам Амазонки, жил после кораблекрушения на необитаемом острове, спасался от разбойников, а за ним гнались бедуины.
 Он всегда спасал ее, и она знала, что ей не надо ничего бояться, ведь он с ней!
 Втайне она думала, что вот кончится траур, и она поедет в Лондон, где ее уже ждет герой ее грез.
 Быть может, они встретятся на балу, который даст та или иная из светских львиц, ведь все они знакомы с ее отцом.
 Или же на балу в ее честь в их доме на Парк-Лейн.
 Но романтичнее всего было бы, если бы они встретились в Букингемском дворце в тронном зале, где она склонится в церемониальном реверансе, а ее прическа будет украшена тремя белыми перьями принца Уэльского.
 Реверанс она сделает либо ее величеству королеве Виктории, либо изумительно красивой принцессе Уэльской.
 Уже были отданы распоряжения, чтобы Мэрдескэрт-Хаус на Парк-Лейн был приготовлен к приезду Лоретты и ее отца.
 Ее тетушка, графиня Бредон, обещала ввести ее в высший свет и уже прислала Лоретте на выбор прелестные платья для визитов и балов.
 Все они были сшиты у самых модных и дорогих портных на Бонд-стрит.
 Но Лоретта, признавая, что они вполне отвечают требованиям света, все-таки подумала, что в них нет ничего, что особенно шло бы именно ей.
 Однако ее отец был с ней очень щедр, и она собиралась заказать в Лондоне еще несколько платьев.
 И они воплотят ее вкус, а не вкус тетушки, избегавшей всякой оригинальности.
 Теперь же, хотя ее отец об этом даже не упомянул, ей нет смысла ехать в Лондон.
 Разве что ради приема в Букингемском дворце, когда ее представят королеве вместе с другими юными девицами, которым настало время выезжать в свет.
 Нет, теперь все сосредоточится на дне приезда дюка де Соэрдена и маркиза, его сына, то есть в конце мая или начале июня, решила Лоретта.
 «И я лишусь возможности познакомиться с кем-нибудь еще, — думала Лоретта. — Особенно после того, что я сказала папе».
 Благодаря близости с отцом она хорошо представляла себе ход его мыслей и не сомневалась, что он найдет десятки предлогов не брать ее в Лондон.
 Он будет занят приготовлениями к тому, чтобы принять своего будущего зятя истинно по-королевски.
 — Несправедливо… так… несправедливо! — шептала Лоретта, чувствуя, что попала в капкан, из которого не вырваться.
 Однако она твердо решила не вступать в брак без любви, не сомневаясь, что это обернется трагедией не только для нее, но и для того, кто станет ее мужем.
 Необходимо придумать способ, как избежать этого.
 Но как? Задача была неимоверно трудной. Ведь стоило ее отцу принять решение, и переубедить его уже не мог никто.
 К тому же она понимала, что с родительской точки зрения ее брак с сыном дюка де Соэрдена представлялся очень желательным.
 Бесспорно, маркиз был, что называется, завидным женихом, и в Англии вряд ли нашелся бы молодой человек, способный потягаться с ним знатностью и огромным родовым состоянием.
 Лоретта в прошлом не раз слышала, как велико богатство Соэрденов, да о нем знал чуть ли не весь мир.
 Хотя она пропускала мимо ушей рассказы отца о картинах, принадлежавших Соэрденам, но тем не менее у нее сложилось впечатление, что их коллекция мало чем уступает Лувру или Национальной галерее.
 Зато лошади дюка ее поражали. Его конюшня, несомненно, превосходила конюшню ее отца, да, пожалуй, во всей Англии не нашлось бы равной ей.
 Вот почему победа Минотавра, гордости ее отца, над лошадью дюка привела герцога в такое хорошее расположение духа, что он согласился бы на что угодно.
 Но вот у дюка де Соэрдена, подумала она, наверное, есть особая причина торопиться с женитьбой сына, иначе он сначала бы пригласил ее с отцом к себе во Францию.
 «Так похоже на папу! — думала Лоретта, — скоропалительно принять решение и потребовать, чтобы я вышла за француза, которого никогда не видела, — и все потому, что ему нравится его отец и они разделяют страсть к скачкам».
 Но, с другой стороны, ее отец не уклонился от истины, когда сказал, что во Франции браки устраиваются родителями.
 А в аристократических семьях и в Англии происходило почти то же самое.
 — Пусть все думают, что хотят, а я буду исключением! — сказала Лоретта с вызовом.
 Правда, она отдавала себе отчет, как трудно ей придется и какую находчивость она должна будет проявить.
 Но ведь она способна быть упрямой, как ее отец.
 Переодевшись, она спустилась ко второму завтраку очень бледная и притихшая.
 Она надеялась, что ее отец почувствует себя виноватым, когда по ее молчанию и опущенным глазам поймет, как она расстроена.
 Однако мысль о ее браке так ему нравилась, что, подумала она, он попросту ничего не заметил.
 Завтракали они вдвоем, так как гостившая у них родственница, которая составляла общество Лоретте, особенно когда герцог уезжал на скачки, слегла с простудой.
 Герцог принялся рассказывать Лоретте о скачках и подробно описал, каких еще знаменитых лошадей обошел Минотавр, кроме лошади дюка де Соэрдена.
 — Послезавтра, — объявил он, — я отправляюсь в Ньюмаркет и надеюсь там на успех не меньше вчерашнего.
 Лоретта промолчала, и герцог сказал с досадой:
 — Бога ради, девочка, не дуйся так, словно потеряла полкроны, а нашла пенни! Любая девушка на твоем месте прыгала бы до потолка от радости, что сделала такую великолепную партию в свой первый же сезон.
 — Но у меня же не было сезона, папа, — жалобно заметила Лоретта.
 Герцог задумался, а потом объявил:
 — Ну, если тебя огорчает это, я подумаю, что тут можно сделать. Конечно, нет смысла открывать лондонский дом и давать бал, как мы собирались.
 Он опять задумался и продолжал:
 — Мы дадим бал здесь, когда Соэрдены будут гостить у нас, так что посоветуйся с кузиной Эмили — я хочу, чтобы этот бал превзошел все, какие мы давали раньше.
 Лоретта без труда догадалась, что на этом балу он решил объявить о ее помолвке с маркизом. Однако она сказала только:
 — Это… это очень хорошая мысль, папа.
 — Так ты довольна? — воскликнул герцог. — Умница! И я отвезу тебя в Лондон, чтобы ты была представлена королеве. Этот прием назначен на середину мая, верно?
 — Да, папа.
 — Отлично! Тогда мы сможем побывать на одном-двух балах и побываем на поло в Ранела, но открывать дом, как мы намеревались, смысла не имеет. Вот так и проведем время до скачек в Аскоте.
 — Да, папа, — согласилась Лоретта.
 Однако когда после завтрака граф отправился на заседание совета графства, она вновь переоделась в костюм для верховой езды.
 И вновь вопреки строжайшим наставлениям герцога она ускакала без грума.
 Она знала, что на опушке леса примерно в трех милях от дома ее будет ждать Кристофер Уиллоби.
 С этим молодым человеком ее связывала детская дружба. Его поместье граничило с их поместьем, но было много меньше и в глазах ее отца не заслуживало внимания.
 И с отцом Кристофера он обходился с надменной снисходительностью.
 Да, тот был пятым баронетом, но небогатым, и не мог много жертвовать на благотворительные начинания, которым покровительствовал герцог.
 Знай герцог, как часто Кристофер и его дочь встречались во время ее верховых прогулок, он пришел бы в бешенство.
 Но Кристофер был единственным молодым человеком, с которым Лоретта была знакома близко.
 Хотя Кристофер уже три года был влюблен в нее, она относилась к нему как к брату, которого у нее не было.
 В любом случае ближе друга она не имела, а кататься верхом с ним ей нравилось куда больше, чем с грумом, и она всегда сообщала ему, где им встретиться.
 А тогда они скакали наперегонки по лугам или пускали лошадей шагом в лесу, беседуя о вещах, которые интересовали Лоретту, а потому и Кристофера. Из любви к ней.
 Когда она подъехала к нему на этот раз, он сразу понял, что ее что-то гнетет.
 — Что случилось? — спросил он. Ее не удивило, что он инстинктивно догадался, как она расстроена, и ответила просто:
 — Кристофер, я не знаю, как сказать тебе, что решил папа.
 — Но что же?
 — Выдать… меня… замуж.
 Лоретта произнесла это трагичным тоном, и наступило молчание. Потом Кристофер сказал хрипло:
 — Господи! Я знал, что рано или поздно так и будет.
 Он был красивым двадцатипятилетним юношей, широкоплечим. Хотя лошадь под ним оставляла желать лучшего, так как по карману его отцу были только такие, но искусством верховой езды он владел в совершенстве.
 Некоторое время он служил в привилегированном полку, но расходы оказались слишком большими, и, выйдя в отставку, он вернулся домой, чтобы заняться управлением поместья в надежде сделать его доходным.
 Безумно любя Лоретту, он последнее время запустил дела, стараясь проводить с ней как можно больше времени.
 Он знал, что его любовь безнадежна, он знал, что ничего не может предложить дочери герцога, но был занят только ею одной.
 И теперь он думал, как она красива, хотя глаза у нее были тревожными, а лицо покрывала необычная бледность.
 Нет, никого и ничего красивее он в своей жизни не видел!
 Лоретта рассказала ему, что говорил ее отец и что он задумал, а Кристоферу почудилось, будто мир окутала тьма.
 Все, что составляло смысл его жизни, рассыпалось в прах.
 — Но как ты можешь быть помолвлена с человеком, которого никогда даже не видела! — воскликнул он, когда Лоретта умолкла, задохнувшись.
 — Именно это я и сказала папе, но он ничего не желает слушать, — ответила она. — Кристофер, что мне делать? Я не могу стать женой француза, с которым у меня нет ничего общего, не могу жить во Франции, вдали от всего, что я знаю и люблю с детства!
 Она подумала о лесах, о саде, о раскинувшихся вокруг лугах — обо всем, что до этой минуты составляло ее мир.
 — Это бесчеловечно и совсем не то, что тебе нужно, — твердо заявил Кристофер.
 — Я знала, что ты поймешь меня, — вздохнула Лоретта, — но как мне объяснить папе, что он жесток со мной?
 Ответить на это было нечего. Кристофер, как и все в округе, знал, что стоило герцогу принять решение, и все возражения, все доводы были бессильны переубедить его.
 — Будь жива мама, — продолжала Лоретта, — она, конечно же, сумела бы отговорить его. В конце-то концов, почему бы маркизу не приехать в Англию, чтобы мы могли познакомиться на каком-нибудь званом вечере или балу, а не объявлять сразу о помолвке?
 — А если он будет тебе противен? — спросил Кристофер.
 — Тогда бы у меня была возможность ответить «нет», когда он сделал бы мне предложение, — ответила Лоретта. — Ну а теперь предложение сделал его отец, и папа принял его от моего имени. Остается только, чтобы маркиз надел мне на палец кольцо — и вот я уже его жена!
 — Ты не можешь допустить подобного! — вскричал Кристофер.
 — Но произойдет именно это, — сказала она. — Ты же знаешь, каким бывает папа, когда на него находит упрямство, а дюк де Соэрден — один из тех, к кому он относится с большим уважением.
 Лоретта продолжала после недолгого молчания:
 — Я столько успела наслышаться о нем и о его лошадях, что чувствую себя чуть ли не их владелицей.
 — Вот ты и станешь ею, — сказал Кристофер с горечью.
 — Они мне не нужны! — вскричала Лоретта. — И его сын тоже!
 Кристофер собрался с духом и спросил:
 — Лоретта, ты не согласишься бежать со мной? Лоретта, думавшая только о своей участи, взглянула на него с удивлением.
 Но тут же ее взгляд из сердитого стал ласковым.
 — Милый Кристофер! — сказала она. — Как это на тебя похоже. И будь я в тебя влюблена, то не колебалась ей ни секунды.
 — Ну так позволь, чтобы я увез тебя, — умоляюще сказал Кристофер.
 Лоретта покачала головой.
 — Ты мне так дорог, — ответила она, — я никогда не соглашусь на то, что испортит жизнь тебе, а затем и мне.
 — Но почему, почему? — спросил Кристофер. — Я люблю тебя, Лоретта, и клянусь, сумею добиться твоей любви, если ты станешь моей женой.
 Лоретте было трудно сказать ему, что он совсем не похож на героя ее грез.
 Он был добрым, чутким, участливым, и она очень дорожила его дружбой.
 Но он предложил ей совсем не то, чего она хотела от жизни, и ее любовь к нему не походила на ту, которая рисовалась ей в мечтах — ту, которую она, конечно, сразу узнает, едва почувствует ее.
 Лоретта протянула руку, а когда он ее сжал, сказала:
 — Спасибо, Кристофер, за участие, но бежать с тобой для меня не выход. Я должна найти другой способ избежать брака с человеком, которого никогда не видела.
 Помолчав, она добавила:
 — Ведь что бы ни говорил папа, он может быть мерзким во всех отношениях.
 — Твой отец не имеет права принимать за тебя такие решения, — сказал Кристофер не слишком твердо.
 Он ведь знал, что у аристократов вроде герцога принято выбирать мужа для дочери, не считаясь с ее склонностями и желаниями.
 Пусть его отец был относительно беден, все равно он вырос в обществе, верившем, что для «голубой крови» подходит только «голубая кровь».
 И что человек с титулом по возможности должен позаботиться, чтобы его брак пополнил состояние семьи деньгами или землями.
 Его отец никогда не думал, что у него есть хоть какой-то шанс стать мужем Лоретты, и постоянно внушал сыну, что ему следует искать руки девушки с большим приданым.
 «Когда ты станешь шестым баронетом, мой мальчик, — часто повторял он, — ни ты, ни твой сын не должны быть стеснены в средствах, как мы сейчас».
 Кристофер сделал еще одну отчаянную попытку уговорить Лоретту.
 — Обещай, — сказал он, — что если ты познакомишься с этим человеком и поймешь, что не в силах выйти за него — Господи, как я его ненавижу! — ты откроешься мне и примешь мою помощь!
 — То есть убегу с тобой?
 — Мы могли бы пожениться по специальному разрешению, — сказал Кристофер. — Пусть ты меня не любишь, но тебе все-таки будет легче и спокойнее быть моей женой, чем женой незнакомого человека.
 — Да, конечно, — сказала Лоретта медленно. — И все же, Кристофер, я намерена воспротивиться папе и не допустить, чтобы он объявил о моей помолвке на балу, который он намерен дать на неделе Аскотских скачек, когда герцог Соэрден и его сын будут гостить у нас.
 — Но почему он не может приехать раньше? — осведомился Кристофер. — Мне кажется, он ведет себя крайне странно. Если ты хочешь хотя бы знать, как он выглядит, казалось бы, и у него должно быть такое желание.
 — Я и сама так считаю, — ответила Лоретта. — Но, вероятно, отец держит его в ежовых рукавицах, и он привык во всем ему подчиняться.
 — Значит, он тряпка, — категорично заявил Кристофер. — Какая же нелепость! Ты и он сидите на разных берегах Ла-Манша, и у обоих не хватает духа познакомиться, черт побери!
 Он сказал это с яростью, употребив выражение, которого Лоретта никогда от него не слышала, но ее оно как будто не шокировало.
 — Ты подал мне мысль, Кристофер, — сказала она только.
 — Какую?
 — Ты же сам сказал: если маркиз не едет ко мне, так почему бы мне не поехать к нему?
 — Но как? — осведомился Кристофер с достаточным на то основанием. — Герцог тебя не приглашал, и, как сказал твой отец, у него для этого могут быть веские причины.
 Он знал, что говорит зло, но полагал, что в любви, как и на войне, все способы хороши.
 Огромные глаза Лоретты, казалось, стали еще больше, когда она сказала:
 — Как ты умен, Кристофер! Даже умнее, чем я считала.
 — Я не понимаю, о чем ты говоришь.
 — Мне еще надо подумать, — негромко ответила Лоретта.
 Кристофер встревожился:
 — Послушай, Лоретта, ты не должна допускать никаких отступлений от приличий! Что бы я там ни сказал, ехать во Францию тебе никак нельзя. Разразится страшнейший скандал, если ты поедешь туда без приглашения дюка Соэрдена. Более того, тем самым ты обречешь себя на брак с его гнусным сыном!
 — Я не так глупа, чтобы допустить подобное, — медленно ответила Лоретта.
 — Но тогда, что ты придумала? Скажи же! — умоляюще произнес Кристофер.
 Она засмеялась, прежде чем ответить:
 — Просто мысль, на которую меня навел ты, Кристофер. Мне стало гораздо легче после разговора с тобой, но теперь я должна вернуться домой.
 — Нет! — возразил Кристофер. — Прокатимся по лесу. Ты обязана сделать это для меня, Лоретта, рассказав о том, что теперь не даст мне спать по ночам, — известие, что я тебя потеряю скорее рано, чем поздно.
 Лоретта порывисто протянула ему руку.
 — Совсем ты меня не потеряешь, Кристофер. Никогда! Что бы я ни сделала или ни стала бы делать, для тебя в моем сердце всегда останется место.
 В глазах Кристофера появилось молящее выражение, а Лоретта опустила руку и повернула коня к лесу. Кристоферу оставалось только последовать за ней.
 Тропа, такая узкая, что по ней рядом могли идти только две лошади, вывела их на вырубку. Тут они прежде часто спешивались, располагались на пнях и разговаривали.
 Однако Лоретта догадывалась, что Кристофер расстроен, а потому, возможно, попытается ее поцеловать, и не придержала лошадь на вырубке, а углубилась в лес по ту ее сторону.
 Они почти все время молчали. Кристоферу было довольно видеть ее рядом, как он ни страдал.
 А Лоретта знала, какой удар ему нанесла, сообщив, что отец устраивает ее брак.
 Впрочем, так или иначе, а это было неизбежным, но только онаполагала, что у нее еще есть много времени.
 Кристофер играл в ее жизни очень большую роль. Ведь он был ее единственным наперсником, единственным другом, кому она могла доверять и говорить все, что ей приходило в голову.
 Но влюблена в него она не была и знала, что ее чувство к нему никогда не преобразится в любовь.
 Когда они наконец попрощались на опушке, она понимала, как он несчастен, и подумала, что поступила жестоко, рассказав ему о своей беде.
 Но больше ей не к кому было обратиться, некому довериться.
 — Я буду ждать тебя, Лоретта, завтра днем, — сказал Кристофер. — Но если почему-либо я понадоблюсь тебе раньше, пришли Бена с запиской. На него можно положиться. Он не разболтает.
 — Думаю, и Бен, и все знают, что мы видимся, — ответила Лоретта. — Кроме, конечно, папы, а ему никто не смеет сказать!
 — Надеюсь.
 Кристофер предложил встретиться днем, потому что утром у него было много дел в поместье, и теперь он повторил:
 — Так если я тебе понадоблюсь, пошли Бена, и я приеду сразу же, как смогу.
 — Спасибо, Кристофер. И спасибо, что помог мне. Я уже не в таком отчаянии.
 — Береги себя, Лоретта.
 Любовь в его взгляде тронула ее, но, сказала она себе, каким бы отчаянным ни стало ее положение, представить себя женой Кристофера она все равно не может.
 По дороге домой она вспоминала их разговор и вновь пришла к выводу: «Если маркиз не приедет познакомиться со мной, поехать придется мне».
 Но, конечно, не под своим именем. Это было бы ошибкой.
 Если бы ей только удалось увидеть его, понять, какой он человек, как ведет себя, тогда, если ее опасения оправдаются и он действительно дерзок, она пригрозит отцу, что убежит, если он попробует ее принудить.
 Куда — этого она не знала, но, во всяком случае, если она исчезнет и они не смогут ее найти, то положение у них будет безвыходное.
 И, конечно, если ей удастся спрятаться на несколько месяцев или хотя бы недель, ее отец уступит.
 Пусть с ним было нелегко, и он кричал на нее, когда ему не удавалось сделать все по-своему, она знала, что после смерти матери стала самым главным в его жизни, что он любит ее по-настоящему.
 «Я должна увидеть маркиза, — думала она. — Но как? Как?»
 И тут, словно ее мольба была услышана, она вспомнила свою кузину Ингрид.
 Лоретта всегда любила Ингрид, которая была на шесть лет старше нее и в семнадцать лет сделала, как все говорили, «блестящую партию».
 Граф Уикский был на тридцать лет старше своей юной жены, но имел огромный вес в обществе и обладал несметным состоянием.
 Теперь Лоретта подумала, что Ингрид даже не спросили, согласна ли она.
 Ее толкнули к алтарю честолюбивые родители, пребывавшие в полном восторге, что их дочь, едва-едва расставшись с детской, заняла такое положение в высшем свете.
 Ингрид, ничего не знавшая ни о мужчинах, ни о любви, оказалась замужем за очень скучным человеком с давно сложившимися привычками.
 От нее ему нужен был только наследник его титула и еще — умение принимать его друзей, естественно, тоже много старше нее.
 Год от года Ингрид, взрослея, становилась все красивее.
 И ясно было, что рано или поздно она должна будет влюбиться.
 И тогда она познакомилась на охоте с маркизом Голстонским.
 А граф Уикский все чаще оставлял ее подолгу одну в своем большом загородном доме.
 Он неделями гостил у друзей-охотников и уезжал в Лондон на юбилейные обеды полка, в котором когда-то служил.
 Осенью он предпочитал охотиться на оленей в Шотландии, где ему не докучало женское общество.
 Ингрид чувствовала себя одинокой, маркиз Голстонский был столь же несчастен в браке, как она, и это не могло их не сблизить.
 Маркиз совсем юношей женился на красавице, в которую вообразил себя влюбленным, и лишь потом узнал, каким неуравновешенным и истеричным был ее характер.
 Через два года у нее появились несомненные признаки помешательства.
 В конце концов вопреки всем его возражениям врачи настояли на ее помещении в лечебницу под надзор опытных сиделок.
 Маркиз и Ингрид изливали друг другу душу и влюбились.
 Маркиз никогда не испытывал такого чувства, а Ингрид даже не подозревала, что подобное возможно.
 Убедившись, что жить друг без друга у них нет сил, они бежали вместе, что вызвало страшный скандал, затронувший и семью маркиза, и семью герцога.
 Ингрид с маркизом уехали во Францию, где и остались жить.
 Граф Уикский развелся с ней после крайне долгой процедуры, потребовавшей особого постановления парламента.
 К несчастью, Ингрид, и став свободной, выйти за маркиза не смогла, так как его жена была жива, хотя и страдала неизлечимым безумием.
 Лоретта вспомнила, как в их семье было запрещено упоминать имя Ингрид. Конечно, они иногда говорили о ней, но понижали голос до шепота.
 Если кто-нибудь возвращался из Парижа, где она жила с маркизом, рано или поздно Кэрты будто бы из чистого любопытства осведомлялись:
 «Вы случайно ничего не слышали про Ингрид или про маркиза?»
 Лоретта слышала такие вопросы десятки раз, и — потому что любила старшую кузину, которая всегда была с ней очень ласкова, потому что восхищалась ею, — она всегда страшилась ответа.
 Что, если любовь между Ингрид и маркизом угасла, и они расстались?
 Однако отвечали только, что Ингрид выглядит поразительно красивой, что ее видели в Опере или еще в каких-нибудь местах общественных развлечений.
 Разумеется, порядочные люди вроде дюка де Соэрдена не поддерживают знакомства с ними, в этом Лоретта не сомневалась.
 Они «жили во грехе», и это закрывало для них двери всех, кто слышал об их безнравственном поведении.
 И теперь Лоретте показалось, что мысль об Ингрид словно луч света пронизала тьму, в которую ее ввергнул отец.
 Ингрид поймет! Ингрид ли не знать, что Лоретта не может и не должна выйти за человека, совершенно ей неизвестного!
 Человека, которого она, возможно, возненавидит или будет презирать. За человека, который, возможно, станет пренебрегать ею, как граф Уикский пренебрегал своей женой.
 Когда впереди за деревьями замаячил большой и некрасивый дом ее отца, Лоретте почудилась в здании суровость, почти жестокость, которой она раньше не замечала.
 И тогда она с торжеством сказала себе:
 — Я увижусь с Ингрид и поговорю с ней! Если папа не понимает моих чувств, то Ингрид поймет.
   Глава 2  
 Вечером за ужином герцог предупредил Лоретту, что уедет на неделю.
 — Первые четыре дня я проведу в Ньюмаркете, — сказал он, — а потом погощу у твоего кузена Марка в Саффолке.
 — Я слышала, он держит чудесных лошадей, папа, — заметила Лоретта.
 — Потому-то я к нему и еду, — объяснил герцог.
 Они поговорили еще на разные темы, причем Лоретта остерегалась всяких упоминаний о дюке де Соэрдене, а затем, недолго посидев в гостиной, она рано легла спать.
 Весь вечер, разговаривая с отцом, она мысленно составляла план такого дерзкого приключения, что ей становилось страшно.
 Однако либо она что-то предпримет, либо, несмотря ни на какие ее возражения, ей придется выйти замуж, а тогда будет уже поздно.
 И вот утром Лоретта отправилась верхом не в лес, как обычно, а в деревню.
 Там в одном из коттеджей, принадлежавших герцогу, жила на покое старая швея, служившая в замке, когда была жива мать Лоретты.
 Но после ее смерти она перебралась в коттедж, так как плохо уживалась с остальной прислугой.
 Хотя Лоретта любила Мари, но знала, что характер у нее трудный, а будучи француженкой, она чувствовала себя в Англии как «рыба, вытащенная из воды».
 В Англию она когда-то приехала как горничная супруги французского посла, а когда та вернулась с мужем во Францию, Мари осталась.
 Лоретта полагала, что, во-первых, она отвыкла от родной страны, и, во-вторых, во Франции у нее не было родных, а для французов семья значит очень много.
 Вот тогда она и поступила в замок швеей, так как шила действительно очень искусно.
 Но ее вздорность вызывала к ней неприязнь, и она согласилась поселиться в коттедже.
 Лоретта часто пользовалась ее услугами — ведь английские швеи не могли соперничать с Мари, которая обучалась рукоделию во французском монастыре.
 Лоретта, спешившись у хорошенького домика в конце деревни и привязывая коня к столбу, не могла решить, ответит ли Мари на вопрос, который она намеревалась ей задать, или промолчит.
 Она постучала, и Мари тотчас открыла дверь. Лоретта подумала, что она выглядит много моложе своих пятидесяти пяти лет.
 Хотя она никого не ждала, но была одета с чисто французской элегантностью.
 — Миледи! — воскликнула она при виде Лоретты. — Quelle suprise! [2] 
 — Я приехала к тебе по очень важному делу, — сказала Лоретта, входя в маленький коттедж, где, как она и ожидала, все блистало чистотой.
 Мари, как все хорошие французские хозяйки, каждый день вывешивала проветривать свое постельное белье и считала англичан неряхами, потому что они этого не делали.
 — Сварить вам кофейку, миледи? — спросила Мари.
 — Да, пожалуйста! — ответила Лоретта, зная, что скорее не встретит отказа, если она выскажет свою просьбу за чашкой превосходного кофе, на который Мари тратила заметную часть своей пенсии.
 Пока Мари варила кофе и разливала его в чашки, блестевшие точно хрустальные, Лоретта прикидывала, что ей следует придумать.
 Но затем решила, что лучше будет сказать Мари всю правду.
 А потому, прихлебывая кофе, она рассказала Мари о намерении герцога выдать ее замуж за маркиза де Соэрдена и заметила, как заблестели глаза бывшей горничной.
 — Ле дюк де Соэрден очень знатен! — заметила она.
 — Я знаю, — ответила Лоретта. — Но, Мари, хотя, как француженка, ты, возможно, меня не поймешь, я не соглашусь на брак с человеком, которого никогда не видела, которого могу возненавидеть, и который, может, возненавидит меня!
 Мари молчала, и Лоретта добавила:
 — Поэтому я решила поехать во Францию навестить мою кузину Ингрид, которая живет в Париже. Я уверена, она сумеет устроить так, чтобы я познакомилась с маркизом, но он не знал бы, кто я такая.
 Мари удивленно уставилась на нее, но тотчас ее быстрый ум подсказал ей, что задумала Лоретта.
 — C'est impossible, миледи, — сказала она твердо. — Votre Реrе [3] не поддерживает знакомства с графиней Уикской.
 — Я знаю, Мари, — согласилась Лоретта, — но, кроме нее, у меня в Париже знакомых нет, и мне придется просить о помощи ее. Поэтому, если ты не хочешь, чтобы я уехала во Францию одна, а меня это, честно говоря, немножко пугает, то мы отправимся завтра утром, ты и я.
 Мари посмотрела на нее, как на помешанную. Потом повторила:
 — Завтра? Non, non! Ma petite [4] . Этого вы делать не должны!
 — Но сделаю, — ответила Лоретта. — Я очень огорчусь, Мари, если ты не поедешь со мной, но тогда буду вынуждена уехать одна. Ты знаешь, в доме мне довериться некому. Они обязательно расскажут папе.
 — Да-да, — согласилась Мари. — Эти глупые слуги сразу побегут к милорду, и он очень-очень разгневается.
 — Да, очень, — подхватила Лоретта. — И ведь ты знаешь, Мари, говорить с ним, объяснять мою точку зрения было бы бесполезно. Он принял решение, и конец!
 Мари сделала типичный французский жест, означавший, что это бесспорно так.
 После стольких лет в замке она знала, каким тираном становился герцог, когда настаивал на чем-либо.
 Припадков его бешенства боялись все — от дворецкого до последней судомойки.
 — Мы, — сказала Лоретта, — должны отправиться в путь, как только папа уедет в Ньюмаркет. А он уедет рано, чтобы успеть позавтракать в Лондоне в своем клубе, прежде чем поехать дальше.
 Мари кивнула, и Лоретта продолжала:
 — А мы поспешим на другую станцию, чтобы сесть на поезд в Дувр и не опоздать на дневной пароход в Кале.
 Мари всплеснула руками.
 — Вы все обдумали, миледи! Но подумали вы о том, какой поднимется переполох, когда они сообразят, что вы уехали?
 — Знать, куда я еду, им незачем, — ответила Лоретта. — Но я предупрежу всех в доме, что хочу погостить у подруги, так как кузина Эмили все еще больна.
 Помолчав, она добавила:
 — А Эмили только обрадуется, что избавилась от меня и может ничего не делать до папиного возвращения.
 Вид у Мари был испуганный, и Лоретта погладила ее по руке.
 — Пожалуйста, помоги мне, — сказала она умоляюще. — Ты же знаешь, как трудно мне будет без тебя во Франции. Ты поможешь мне добраться до Парижа и отыскать там кузину Ингрид.
 Мари молча встала и отошла к комоду.
 Она выдвинула ящик и достала пачку листов — газетных вырезок, как увидела Лоретта. Те, что лежали сверху, были о скачках во Франции, на которых побеждали лошади ее отца.
 Но под ними она обнаружила несколько газетных вырезок, касавшихся маркиза Голстонского и графини Уикской.
 — Откуда они у тебя, Мари? — спросила Лоретта.
 — У меня во Франции есть старый друг, которого я не видела двадцать лет, но он пишет мне. А так как он интересуется лошадьми, я посылаю ему заметки о лошадях его светлости, когда они выигрывают скачки, а он присылает мне вырезки из французских газет.
 Лоретта быстро их просмотрела.
 В четырех-пяти говорилось об английской красавице графине Уикской.
 А в последней сообщалось, что маркиз Голстонский купил особняк на Елисейских полях.
 Дальше следовало описание комнат, картин, всяких редкостей, а в заключение следовало: «Хозяйкой на званых вечерах маркиза будет красавица, английская графиня Уикская».
 Прочитав это, Лоретта подумала, как шокировало бы ее родственников подобное бесцеремонное упоминание в газете об отношениях маркиза с Ингрид.
 Но ее это не заботило.
 Важно было, что теперь она знает, куда ей поехать в Париже.
 Вырезки охватывали несколько лет, и, просмотрев также заметки о лошадях своего отца, она сказала:
 — Спасибо, Мари. Я знала, что ты мне поможешь. Ты будешь готова завтра к половине девятого утра, когда я за тобой заеду?
 Мари без колебаний сказала просто:
 — Я поеду с вами, миледи. И буду счастлива снова увидеть la belle France [5] .
 — Ну конечно, — согласилась Лоретта. — И если нам повезет, мы вернемся раньше папы, и он ничего не узнает о том, где я была во время его отсутствия.
 Но, говоря это, она мысленно держалась за дерево.
 А также подумала, как ей повезло, что она могла обратиться за помощью к Мари.
 Никто из горничных в замке не согласился бы ее сопровождать из страха, что герцог может узнать и тогда выгонит их вон.
 — Так в половине девятого, Мари, — напомнила Лоретта. — И большое спасибо за кофе!
 Выходя из коттеджа, она не сомневалась, что Мари немедленно начнет упаковывать вещи, необходимые для такой поездки.
 Как та и сказала, возможность после стольких лет вновь увидеть родную страну переполняла ее радостным волнением.
 Вернувшись домой, Лоретта распорядилась, чтобы ее горничная уложила чемоданы.
 — Вы уезжаете, миледи?
 — Да, погощу у подруги. Но я еще не предупредила его светлость, так что, пожалуйста, пока никому об этом не говорите. Вы знаете, это только отвлечет его внимание, а ему надо отдать распоряжения на время его отсутствия. О своей поездке я сказала только вам, Сара, так что никому из слуг об этом не говорите.
 Лоретта не сомневалась, что Сара, очень ей преданная, выполнит ее просьбу.
 Но она надеялась, что отец не начнет расспрашивать ее о том, чем она думает заняться в его отсутствие.
 К счастью, герцог был слишком занят собственными делами.
 Лоретта больше не упоминала про маркиза, а потому он не сомневался, что она смирилась с мыслью о замужестве, и был в превосходном расположении духа.
 — Побереги себя, пока меня не будет, — сказал он. — Надеюсь, кузина Эмили поправится, иначе тебе придется очень поскучать.
 — Мне вас будет ужасно не хватать, папа, как всегда, — ответила Лоретта. — Но скучать я не буду: займусь лошадьми, а когда простуда кузины Эмили пройдет, мы, наверное, отправимся за покупками.
 Герцог хотел было спросить дочь, за какими покупками, но тут же понял, на что она намекает, и улыбнулся про себя.
 Нет женщины, подумал он, которая могла бы противостоять соблазну заняться своим приданым.
 Он не сомневался, что Лоретта скоро забудет о всех возражениях, покупая новые туалеты и заказывая праздничный наряд.
 А утром герцог укатил па станцию, торопя кучера, чтобы не опоздать на поезд.
 В последний момент он хватился каких-то документов, и слуги забегали по всему дому, выполняя его распоряжения.
 Но уехал он все-таки до восьми часов, и в распоряжении Лоретты оказалось вполне достаточно времени.
 Она распорядилась заложить в карету самых быстрых лошадей, какие остались в конюшне, и отправилась на поиски отцовского паспорта.
 Он лежал в ящике, где хранился всегда, и представлял собой большой лист с многочисленными гербами, подписанный министром иностранных дел.
 Герцог пользовался этим паспортом уже много лет и любил похвастать, сколько раз ему доводилось переплывать Ла-Манш.
 В паспорте все еще значилось имя ее матери, а так как заполнен он был каллиграфическим почерком, Лоретте оказалось нетрудно вписать и свое имя так искусно, что лишь очень наблюдательный чиновник сумел бы обнаружить подделку.
 Тут она вспомнила, что не спросила Мари о ее паспорте.
 Однако у нее не было сомнений, что та все свои годы в Англии, конечно, бережно хранила такой важный документ, как паспорт.
 Ведь он давал ей право вернуться на родину, когда она захочет.
 И Лоретта не ошиблась.
 Когда карета остановилась перед коттеджем Мари, та уже ждала на крыльце с небольшим чемоданом у ног.
 Тихо, чтобы не расслышали кучер и лакей, Лоретта спросила:
 — Ты взяла паспорт, Мари?
 — Да, миледи. О такой важной бумаге я не забыла бы.
 Мари тщательно заперла дверь коттеджа, положила ключи в ридикюль и села в карету.
 Лоретта подумала, что оделась она именно так, как положено горничной знатной дамы: черная мантилья, теплая и практичная на вид, и черная шляпка, завязанная лентами под подбородком.
 Единственным красочным штрихом был краешек голубого шарфа, выглядывавший из-под воротника мантильи.
 Седые волосы были аккуратно причесаны, глаза блестели от возбуждения.
 И вновь Лоретта подумала о том, как удачно, что с ней едет Мари.
 Они успели на местный поезд и прибыли на пересадочную станцию за двадцать пять минут до экспресса Лондон—Дувр.
 Так что Лоретта не ошиблась, и они спокойно сели на дневной пароход в Кале.
 Лоретта, разумеется, знала, что денег ей понадобится много, и без церемоний похитила часть наличности, которую герцог хранил в запертом ящике своего письменного стола на случай непредвиденных расходов.
 Слугам платил секретарь, но ее отец никому н доверял, кроме себя, так что сумма была значительной, и Лоретта смогла взять даже больше, чем собиралась.
 В то же время она благоразумно оставила столько, чтобы секретарь ничего не заподозрил.
 Он был нервным пожилым человеком и выглядел всегда так, словно нес на своих плечах бремя забот всего мира.
 Чтобы предвосхитить его сомнения, она перед отъездом предупредила дворецкого:
 — Передайте мистеру Миллеру, когда он приедет, что его светлость дал мне денег из особого ящика, я их возмещу, когда вернусь.
 — Слушаюсь, миледи, — ответил дворецкий. «Надеюсь, я все предусмотрела», — подумала Лоретта, когда карета покатила к воротам.
 Наконец пароход отчалил, и она сказала себе неизъяснимым волнением, что победа осталась за ней.
 Она уехала без помех, а теперь увидит маркиза, составит о нем мнение, вернется домой, и никто не узнает, что она побывала во Франции.
 Располагая деньгами, Лоретта взяла каюту и для спокойствия Мари тут же распорядилась, чтобы стюард принес им кофе и сухарики.
 — Думаю, что с едой нам лучше подождать до поезда, — сказала Лоретта. — Боюсь, если на море будет волнение, у меня может случиться морская болезнь.
 — Я не боюсь mal de mer [6] , миледи. Когда я плыла из Франции много лет назад, пароход был маленький, пассажирам было очень плохо. Но не мне. Я хорошо переношу море. Так все говорят.
 — Надеюсь, так будет и со мной, — ответила Лоретта. — Я ведь плыву по морю в первый раз в жизни.
 И подумала, что, если она выйдет за маркиза, ей придется пересекать Ла-Манш всякий раз, когда у нее будет желание побывать в Англии. Вот как поступает его отец.
 Странно, что маркиз всегда оставался во Франции, хотя дюк, его отец, редко пропускал важнейшие английские скачки.
 Как и ее отец — французские.
 В Кале они пришли через два часа, так как дул попутный ветер. У пристани стоял поезд на Париж.
 Лоретта предоставила Мари устроить их как можно удобнее, и той удалось взять целое купе. Поскольку вагон был с коридором — такие появились всего за девять лет до этого, кондукторы только и думали, как бы им угодить, и выполняли все их заказы.
 После того как они поели (собственно говоря, это был легкий ранний обед), Лоретта, которая в прошлую ночь почти не сомкнула глаз, перебирая в уме подробности своего плана, мучаясь тревогой, что в последнюю минуту возникнет какая-нибудь помеха и она не сумеет уехать, теперь уснула крепким сном.
 Когда она проснулась, за окном царила темнота, и до Парижа оставалось полчаса.
 — Вы мне не сказали, миледи, — заметила Мари, — поедем ли мы с вокзала прямо в дом маркиза Голстонского или сначала в отель?
 Об этом Лоретта на подумала, но немного поразмыслив, ответила:
 — Пожалуй, поедем к маркизу. Если окажется, что все уже легли, мы поедем в отель, а туда вернемся утром.
 Но Мари засмеялась:
 — В Париже никто рано не ложится! Лоретта спрятала улыбку. Конечно, Мари так считает, но она не была во Франции много лет, и все могло измениться.
 А может быть, маркиза и Ингрид в обществе не принимают, и они ведут тихую жизнь в уединении.
 К перрону парижского вокзала поезд подошел почти в полночь.
 Носильщик нашел им фиакр, и они направились на Елисейские поля.
 — Если в доме окна окажутся темными, — сказала Лоретта больше себе, чем Мари, — мы поедем в отель «Морис». Когда папа приезжает в Париж, он, я знаю, всегда останавливается там.
 Мари промолчала, но Лоретта не сомневалась, что думает она о том, как неприлично девушке, пусть и в сопровождении горничной, останавливаться в отеле.
 Фиакр выехал на Елисейские поля и остановился перед особняком, огороженным красивой чугунной решеткой с позолоченными остриями.
 Лоретта увидела вереницу карет с кучерами и лакеями в ливреях. Факельщики светили тем, кого требовали их господа.
 Лоретта не сомневалась, что извозчик привез их не туда.
 — Вы уверены, что это нужный нам дом? — спросила она по-французски с великолепным парижским выговором. — Особняк маркиза Голстонского?
 — Oui, oui, madame, c'est vrai [7] , — заявил извозчик.
 — Подождите, миледи, — вмешалась Мари. — Я сейчас узнаю.
 Она вышла из фиакра, подошла к парадной двери и заговорила с лакеем в великолепной ливрее с золотыми галунами.
 Он и Мари оживленно жестикулировали, и Лоретта вспомнила, что французы словно не способны разговаривать без жестов.
 Потом Мари вернулась, сияя улыбками.
 — Все правильно, миледи. Это дом monsieur le Marquess [8] , и у него гости.
 Лоретта вдруг смутилась.
 — Может быть… — начала она, но тут лакей, который последовал за Мари, открыл дверцу, и она волей-неволей покинула фиакр.
 — Может быть, Мари, — начала она снова по-французски, — попросить извозчика подождать? На случай, если мы не вовремя.
 Но было уже поздно. Мари распорядилась, чтобы лакей взял чемоданы, и теперь расплачивалась с извозчиком франками, на которые они разменяли английские фунты на пароходе, как подозревала Лоретта, по очень невыгодному курсу.
 Затем ей пришлось последовать за лакеем в дом, в огромный вестибюль, украшенный многочисленными вазами с экзотическими цветами.
 По лестнице как раз спускались несколько человек гостей, видимо, только что покинувших парадную гостиную на втором этаже.
 Лоретта поднялась туда, и наверху лакей спросил ее:
 — Как прикажете доложить о вас?
 И тут через его плечо Лоретта увидела Ингрид, стоявшую неподалеку от двери и удивительно красивую. В ее прическе, на шее и в ушах сверкали драгоценные камни.
 Лоретта смотрела на нее как завороженная, а лакей все ждал, чтобы она назвалась.
 Тут Ингрид обернулась, увидела ее, и, как заметила Лоретта, бросившись к ней, в ее глазах выразилось глубочайшее удивление.
 — Ингрид, ты меня помнишь? — спросила она чуть прервавшимся голосом.
 — Лоретта! Что ты тут делаешь?
 — Я приехала повидаться с тобой. Мне это необходимо!
 Перехватив недоумевающий взгляд Ингрид, Лоретта поспешила добавить:
 — Папа не знает, что я уехала из Англии, но я не могла иначе, потому что только ты можешь мне помочь!
 Ингрид, утратившая от удивления способность мыслить ясно, поцеловала Лоретту со словами:
 — Ну, конечно, любовь моя! Я сделаю все, что в моих силах. Где ты остановилась?
 — У тебя, если ты меня примешь.
 Вновь Ингрид посмотрела на Лоретту, словно не веря своим ушам. Потом сказала быстро:
 — Мы поговорим об этом. Но мои гости собралась уходить, так разреши, я прежде попрощаюсь с ними.
 — Ну, конечно, — ответила Лоретта. — И прости, что я так к тебе ворвалась.
 Но Ингрид уже отошла к мужчине, который явно ждал, когда она обратит на него внимание.
 — Au revoir [9] , мсье, — сказала она.
 — Au revoir, прекрасная дама, — ответил господин по-французски. — Незачем говорить, какой чудесный вечер я провел и какой увлекательной была беседа. Тешу себя надеждой, что вы вновь пригласите меня. И скоро.
 — Ну разумеется! — ответила Ингрид. — Без вас наш вечер не удастся!
 Француз поцеловал ей руку и отошел, а его тут же сменил другой господин, и разговор повторился почти слово в слово.
 И только когда последний гость покинул гостиную и маркиз проводил его до лестницы, Лоретта вдруг осознала, что среди гостей не было дам.
 Одни мужчины, некоторые в годах, но всех отличала аристократичность.
 Ингрид обернулась к ней и сказала:
 — А теперь, Лоретта, любовь моя, объясни, что случилось. Я не могу понять, что ты здесь делаешь. А уж тем более одна, как ты говоришь.
 — Нет, со мной Мари. Ты помнишь Мари, мамину швею?
 — Да, конечно, я помню Мари. И никто больше не знает, что ты поехала ко мне?
 — Никто, — ответила Лоретта с улыбкой. — Папа уехал на неделю в Ньюмаркет на скачки, даже не догадываясь, что я отправилась во Францию.
 Тут к ним подошел маркиз, и Ингрид сказала:
 — Хью, милый, что мне делать? Это моя кузина, Лоретта Кэрт. Она только что приехала в Париж навестить меня, потому что, по ее словам, ей нужна моя помощь.
 — В таком случае ты должна ей помочь, — ответил маркиз.
 Он показался Лоретте удивительно привлекательным, и ей стало ясно, почему Ингрид влюбилась в него.
 Он протянул ей руку и сказал:
 — Здравствуйте, леди Лоретта, и добро пожаловать, хотя вы и приехали без предупреждения!
 Лоретта подняла на него глаза и произнесла умоляюще:
 — Пожалуйста, позвольте мне остаться у вас на несколько дней. Мне грозит страшное, страшное несчастье, и я поняла, что выручить меня может только Ингрид.
 — Но в таком случае вы, конечно, должны быть нашей гостьей, — сказал маркиз.
 При этих словах он посмотрел на Ингрид, и она сказала негромко:
 — Разумно ли будет оставить ее? Ведь…
 — Но никому не нужно знать, что я здесь, — быстро сказала Лоретта. — И так будет лучше по причине, которую я объясню тебе, Ингрид. Я предупредила Мари, чтобы она не говорила, кто я, пока я не объясню тебе, почему я приехала.
 — Да, конечно, это облегчит положение, — сказала Ингрид все так же негромко. — И все-таки мне кажется…
 — Перестань тревожиться, — перебил ее маркиз. — Я знаю, что ты думаешь, моя милая, но важно то, что час очень поздний, а твоя кузина весь день провела в дороге, и, полагаю, нам следует сначала предложить ей поужинать, а уж потом беспокоиться об остальном.
 — Конечно, Хью, ты всегда так практичен! — с благодарностью сказала Ингрид. — Я последую твоему совету.
 Произнесла она это очень нежно, и выражение ее глаз сказало Лоретте, что ее кузина все так же влюблена в того, с кем покинула родину.
 Тут Ингрид взяла ее под руку и предложила:
 — Пойдем сядем поуютнее, и Хью принесет тебе бокал шампанского.
 — Но сначала я распоряжусь, чтобы ее багаж отнесли к ней в комнату, — ответил маркиз. — И позабочусь, чтобы ее горничную устроили получше.
 — Я уверена, Мари уже чувствует себя как дома, — сказала Лоретта, обращаясь к Ингрид. — Она так взволновалась при мысли, что едет во Францию, а я знала, что могу положиться только на нее, что она не побежит сразу же к папе все ему рассказать.
 — Я все еще не могу поверить, что ты и правда здесь, — заметила Ингрид. — Но, моя дорогая, как я ни люблю тебя, тебе следует держаться от меня подальше.
 — Вздор! — объявила Лоретта. — Раз ты счастлива, то, полагаю, ты поступила правильно. И я приехала посоветоваться с тобой именно потому, что у тебя достало смелости убежать.
 — Ты же не хочешь сказать… — начала Ингрид, — ты же еще слишком молода, чтобы… — Она растерянно умолкла, и Лоретта сказала быстро:
 — Нет, я ни с кем не уехала! Я просто убегаю от человека, которого папа выбрал мне в мужья.
 Ингрид как раз открыла дверь небольшой гостиной, очаровательной и очень уютной, где они с маркизом проводили вечера, когда не было гостей.
 Едва они вошли, Ингрид, ничего больше не говоря, помогла Лоретте снять дорожную накидку и шляпку, прятавшую ее золотистые волосы.
 — Садись же, любовь моя, — сказала она затем. — Мне все еще не верится, что это действительно ты. А также, что ты уже в том возрасте, когда можешь выйти замуж.
 — Но так оно и есть! — воскликнула Лоретта. — Мне уже восемнадцать, и в прошлом году я не была представлена королеве только из-за смерти мамы.
 — Но тебя представят в этом году?
 — Нет, я лишусь всех удовольствий лондонского сезона, которые мне были обещаны, только потому, что папа хочет объявить о моей помолвке на неделе Аскотских скачек и уже решил, что свадьба будет почти сразу же после этого.
 — Но почему? Из-за чего такая спешка? — спросила Ингрид.
 — Вот это я и хочу выяснить! — сказала Лоретта. — Ради этого я и приехала к тебе.
 — Мне очень льстит твое доверие, но, боюсь, ты можешь себе повредить. И я не совсем понимаю, как я могу тебе помочь.
 Лоретта немного помолчала и ответила:
 — Муж, которого выбрал для меня папа, сын человека, с которым он разделяет интерес к скачкам и которого очень уважает.
 Она посмотрела на кузину и произнесла медленно:
 — Он француз, дюк де Соэрден! Наступило молчание, показавшееся Лоретте очень многозначительным, а потом Ингрид сказала растерянно:
 — Ты говоришь, что твой отец хочет, чтобы твоим мужем стал Фабиан, маркиз де Соэрден?
 — Да, — ответила Лоретта. — И его решение бесповоротно.
 — Нет! Это невозможна! — вскричала Ингрид. — Абсолютно и совершенно невозможно! Кто угодно, просто кто угодно, но только не Фабиан!
 Ее голос зазвенел, но затем, встретив взгляд Лоретты, она продолжала другим тоном:
 — Я знаю, мне не следовало бы говорить с тобой подобным образом, но ты так юна и так красива! Я всегда любила тебя, Лоретта, и поэтому не хочу, чтобы тебя обрекли на несчастный брак, как меня.
 — Вот почему я и приехала к тебе, — сказала Лоретта просто. — Я знала, ты поймешь. Папа и слушать не пожелал, когда я сказала, что должна прежде хотя бы познакомиться с ним. До того как он приедет в Англию. Иначе, что бы я к нему ни почувствовала, я знаю, что наша помолвка будет объявлена официально.
 — Возмутительно! — воскликнула Ингрид. — Невероятно, что твой отец, человек, которым я всегда восхищалась, обходится с тобой таким образом!
 — Но ты же знаешь, каким бывает папа, приняв решение, — сказала Лоретта. — А дюка де Соэрдена он всегда чрезвычайно ценил, потому что тот держит таких чудесных лошадей!
 — Лошади одно, а брак — совсем другое!
 — Попробуй сказать это папе! Меня он слушать не стал.
 — А меня тем более слушать не будет, — сказала Ингрид с гримаской.
 Горечь в голосе Ингрид напомнила Лоретте о положении ее кузины.
 — Мне так хотелось узнать, счастлива ли ты, — сказала она, — стоило ли это того, что ты сделала.
 — Это был самый разумный поступок в моей жизни, — ответила Ингрид. — Я каждый день благодарю Бога за мое счастье с Хью. Но, моя прелестная кузиночка, для тебя в твоем возрасте такая жизнь не годится.
 Заметив недоумение Лоретты, Ингрид пояснила:
 — Ведь ты была бы женой Фабиана де Соэрдена, а это совсем другое. Тем не менее как муж он невозможен, просто невозможен!
 Лоретта ахнула, но промолчала, и ее кузина продолжала:
 — А потому я бы не сомневалась, что рано или поздно ты поступишь, как я — убежишь с кем-то, кто тебя понимает и будет таким же добрым, нежным, чудесным, как Хью для меня.
 Лоретта вздохнула:
 — Вот такая… любовь мне… и нужна!
 — Разумеется. Такая любовь нужна всякой женщине.
 — И ты полагаешь, что у маркиза я ее не найду?
 — Я считаю, что ни одна женщина с ним счастлива долго не будет, — ответила Ингрид.
 — Но почему?
 — Словами это объяснить трудно, но ты поймешь, когда увидишь его.
 — Ради этого я и приехала!
 Ингрид с удивлением посмотрела на нее, и Лоретта объяснила:
 — Я хочу, чтобы ты устроила мое знакомство с маркизом так, чтобы он не знал, кто я такая. Я хочу познакомиться с ним просто как с человеком, а не как с моим будущим мужем.
 Она глубоко вздохнула:
 — Я хочу получить возможность привести папе доказательства, почему я не выйду за маркиза, а тогда пусть он сердится, пусть даже меня накажет, я все равно откажусь!
 — Теперь я поняла, почему ты здесь, — сказала Ингрид. — Но будет трудно, очень трудно сделать так, чтобы ты познакомилась с маркизом и он проявил бы к тебе такое внимание, что тебе удалось бы узнать его по-настоящему.
 — Я не понимаю, — сказала Лоретта. Ингрид улыбнулась и стала еще очаровательнее.
 — Фабиан де Соэрден — некоронованный король Парижа. Его засыпают приглашениями, рвут нарасхват, окружают поклонением. Все женщины бегают за ним! Падают в его объятия, прежде чем он успевает спросить, как их зовут!
 Лоретта бросила на нее ошеломленный взгляд, а Ингрид продолжала:
 — Когда он их бросает, что неизбежно, так как они ему быстро прискучивают, они невыносимо страдают, угрожают самоубийством.
 — Самоубийством! — воскликнула Лоретта.
 — В Париже, — сказала Ингрид, — его прозвали современным Казановой, покорителем сердец, не хранящим верности ни одной женщине дольше нескольких месяцев.
 Договорив, Ингрид вздохнула, почти всхлипнула:
 — Бедная моя малютка Лоретта! Сможешь ли ты ужиться с таким человеком!
 — Разумеется, не смогу, — ответила Лоретта. — и я приехала как раз для того, чтобы выяснить это. К несчастью, убедить мне надо папу, а он вряд ли будет меня слушать.
 Значит, подумала она, ей остается лишь один выход: бежать с Кристофером.
 Ингрид и маркиза она видела лишь несколько минут, но успела понять, что никогда не испытает к Кристоферу Уиллоби того чувства, которое связывает их.
 — Просто не знаю, что мне с тобой делать, — тихо произнесла Ингрид.
 — Мне необходимо увидеть маркиза самой… это главное! — сказала Лоретта. — И прошу тебя, Ингрид, об одном: одень меня и дай мне новое имя!
 После маленькой паузы она продолжала:
 — Познакомь меня с ним как со своей подругой, но только не дочерью герцога Мэрдескэрта.
 Ингрид внимательно на нее посмотрела, прежде чем сказать:
 — Полагаю, за всем этим стоят твой отец и отец Фабиана.
 — Ну конечно, — ответила Лоретта. — Я убеждена, что брак со мной столь же мало привлекает маркиза, как меня — брак с ним, и наши отцы приняли это решение в ложе на ипподроме.
 Наморщив лоб, она добавила:
 — Я не понимаю только одного: почему дюк так торопится.
 — Пожалуй, я знаю ответ, — сказала Ингрид. — Дюк встревожился, потому что Фабиан сейчас близок с чрезвычайно привлекательной экстравагантной женщиной, на которой может даже жениться.
 — Что значит «даже»? — спросила Лоретта.
 — Будь она demi-mondaine [10] , вопроса о браке встать не могло б, однако эта женщина, хотя заведомо неровня де Соэрденам по родовитости или крови, тем не менее принадлежит к светскому обществу.
 Ингрид усмехнулась и добавила:
 — К тому же она недолго была замужем за человеком безусловно благородного происхождения.
 — А что такое demi-mondaine? — спросила Лоретта.
 Ингрид посмотрела на нее с изумлением и после паузы объяснила:
 — Так называют женщин, в высшем свете не принятых.
 — Так вот почему дюк хочет, чтобы его сын вступил в брак, который ни у кого не вызвал бы нареканий!
 — Разумеется, — ответила Ингрид, — а кто для этого подходит лучше, чем ты?
 Лоретта вскочила:
 — Ни за что! Я должна убедить папу, что это невозможно! Но сначала мне надо убедиться самой. Прошу тебя, Ингрид, дай мне познакомиться с ним!
 Самой увидеть, какой он. Тогда, быть может, я найду доводы убедить папу, что в мире, кроме сына дюка де Соэрдена, есть и другие мужчины.
 Ингрид глубоко вздохнула:
 — Это будет трудно, очень трудно, Лоретта! Но я готова на все, на все, лишь бы помешать тебе погубить свою жизнь, как произошло со мной! Я попытаюсь сделать все, о чем ты просишь.




 Глава 3


 — Но пойми одно, — сказала Ингрид, — Фабиан не обратит на тебя внимания, если будет думать, что ты geune fille [11] .
 Лоретта посмотрела на кузину с удивлением, и Ингрид объяснила:
 — Все светские львы старательно игнорируют молоденьких девиц, так как опасаются, как бы их не принудили жениться, если они хотя бы обменяются парой слов с юной барышней.
 Она засмеялась.
 — Так что ты можешь понять, что более искушенные красавицы по обеим сторонам Ла-Манша всячески поддерживают в них это убеждение, и я не сомневаюсь, что Фабиан никогда не заговорит с geune file, если только она ему не родственница.
 — Так что же мне делать? — беспомощно спросила Лоретта.
 Она лежала, откинувшись на подушки удивительно удобной кровати с пышным пологом — кровати эпохи Людовика XIV, как и вся мебель в ее новой роскошной спальне, стиль которой она вполне оценила.
 Мари, болтая как сорока от радости, что приехала в свою любимую Францию, принесла ей завтрак в восемь утра, как обычно.
 А с завтраком и распоряжение, чтобы она не вставала, пока к ней не зайдет графиня.
 — Очень красивый дом, миледи, — одобрительно сказала Мари. — И все тут очень счастливы.
 Последнее она сказала почти с вызовом.
 Лоретта еле удержалась от смеха. Засмейся она, и Мари принялась бы доказывать, насколько ее земляки во всех отношениях выше англичан.
 Она наслаждалась душистым кофе, который показался ей куда вкуснее того, который она пила дома, а также горячими булочками только что из духовки и такими воздушными, что, казалось, они вот-вот упорхнут.
 Вошла Ингрид в пеньюаре. «Как она обворожительна, — подумала Лоретта. — Неудивительно, что маркиз смотрит на нее с таким обожанием!»
 — Ты хорошо спала, любовь моя? — спросила Ингрид, садясь на край кровати.
 — Как убитая! — ответила Лоретта. — И не только из-за усталости, но потому, что я у тебя, и исчез страх, который мучил меня каждую ночь с тех пор, как папа сказал мне, за кого я должна выйти замуж.
 — Боюсь, успокаиваться еще рано. И я всю ночь не спала, потому что, милая кузиночка, ты поставила передо мной одну из труднейших задач, какие мне доводилось решать в жизни.
 Она лукаво улыбнулась.
 — Если, конечно, исключить время, когда я принимала решение, бежать мне с Хью или нет.
 — И это было очень трудно?
 — Невероятно! Я бесконечно его любила и боялась сделать его несчастным, — ответила Ингрид. — И все еще боюсь, что когда-нибудь он пожалеет о покинутом доме предков, родовом поместье и стольких друзьях.
 — Увидев его, я подумала, что он просто светится счастьем, — сказала Лоретта.
 — Именно к этому я и стремлюсь! И молюсь, чтобы Бог смилостивился и мы могли бы когда-нибудь пожениться, чтобы у нас были дети, которых нам обоим так не хватает!
 Лоретта понимала, что подразумевала ее кузина.
 Если бы жена маркиза умерла, они могли бы пожениться, и их жизнь пошла бы по-другому. Она не удержалась и спросила:
 — Но поженившись, вы могли бы вернуться в Англию?
 — Я часто задаю себе этот вопрос, — ответила Ингрид тихо, — но, боюсь, ответ малоутешителен.
 Она вздохнула и продолжала:
 — Хотя я сразу бы вышла за Хью, окажись он свободен, все равно нам еще много лет было бы трудно вернуться в Англию.
 В ее голосе Лоретта различила страдание.
 Конечно, пока жив граф Уикский, он не захочет, чтобы его разведенная жена жила в одной с ним стране.
 И поэтому, возможно, люди не станут принимать Ингрид.
 И она знала, что Кэрты вряд ли ее простят. Но, с другой стороны, как говаривала ее няня, время лечит все раны.
 Старшее поколение, возможно, сочтет нужным по-прежнему карать Ингрид за ее грехи.
 Но более молодое поколение примет Ингрид как маркизу Голстонскую, хотя бы потому, что ее муж очень богат и знатен.
 Лоретта порывисто наклонилась и взяла руки Ингрид в свои:
 — Я буду от всей души молиться, Ингрид, чтобы к тебе пришла вся полнота счастья, какой ты заслуживаешь.
 — Но я счастлива! — ответила Ингрид с вызовом. — И все-таки я не хочу, чтобы ты допустила ошибку. Мою величайшую ошибку я допустила, когда в семнадцать лет позволила выдать меня замуж за человека втрое меня старше!
 — Ну хотя бы в последнем я не могу обвинить папу, — улыбнулась Лоретта.
 — Это правда, — сказала Ингрид. — И все-таки твое положение было бы почти таким же, как мое.
 — Но почему? — спросила Лоретта.
 — Потому что большинство французских аристократов — и Фабиан не явится исключением — предпочитают оставлять жен в деревне рожать и растить детей, пока сами они развлекаются в Париже с красавицами, которые сделали Париж предметом зависти — или неодобрения, что зависит от точки зрения, — всего цивилизованного мира.
 Лоретта засмеялась:
 — Я знаю, что думают о столице Франции наши родственники. Особенно с тех пор, как тут поселилась ты.
 — Можешь не продолжать! — сказала Ингрид. — Я прекрасно представляю, что они говорят! Но что касается Фабиана, меня тревожат не только парижские соблазны. Она тяжело вздохнула:
 — Я боюсь, любовь моя, что он разобьет твое сердце, как разбил стольким женщинам!
 — Я все понимаю, — ответила Лоретта. — Вот почему я решила, что, раз он, как ты говоришь, современный Казанова, папа не заставит меня выйти за него.
 Она добавила голосом, ставшим более глубоким от нахлынувших на нее чувств:
 — Я ведь была бы невыносимо несчастной, пока не встретила бы кого-нибудь вроде твоего обаятельного маркиза.
 Ингрид вскрикнула от ужаса.
 — Как ты можешь даже думать о подобном, когда еще не вышла замуж? — спросила она. — Мне выпала удача, огромная удача, так как Хью не похож на большинство англичан, и свершилось чудо: он любит меня всем сердцем, всей душой и правда не жалеет ни о чем, что считал нужным и важным до встречи со мной.
 Ее голос смягчился.
 — Я ведь знаю, что на его месте любой другой английский джентльмен тосковал бы по охоте на птиц осенью, по лисьей травле зимой, а главное — по своим клубам, в которых мог бы встречаться с друзьями по школе и университету! Она помолчала.
 — Если Хью и думал о чем-либо подобном, он ничем этого не показал. Но пойми, я все время нахожусь на грани, все время думаю о той минуте, когда он впервые пожалеет, что позволил себе настолько нарушить законы света, связав свою судьбу с замужней женщиной.
 Все это время Ингрид говорила так трогательно, что Лоретта нежно обняла ее и поцеловала, прежде чем сказать:
 — Я люблю тебя еще больше за твою откровенность, и я все-все поняла. А потому ты должна помочь мне, чтобы я не оказалась в твоем положении.
 Ингрид прижала ладонь ко лбу.
 — Я думала, думала, думала, как это сделать, и, хотя это нарушает все приличия, мы с Хью решили, что лучше всего тебе познакомиться с Фабианом в несколько компрометирующей обстановке.
 — О чем ты говоришь? — спросила Лоретта с некоторым страхом.
 — Собственно говоря, он сегодня завтракает у нас.
 — Сегодня?! — вскрикнула Лоретта.
 — Да, — ответила Ингрид. — Хью хотел под каким-нибудь предлогом отклонить его визит, но я подумала, что нет смысла тебя прятать. Сплетни облетают Париж мгновенно, и, если мы не будем крайне осторожны, скоро все узнают, что у нас гостит очень молодая и красивая девушка.
 — Так что же делать? — с тревогой спросила Лоретта.
 И ей представилось, что Ингрид отсылает ее в отель или еще куда-нибудь, где она будет совсем одна. Ей стало страшно.
 — А вот что, — медленно сказала Ингрид. — Нам придется превратить тебя из geune fille в женщину примерно моего возраста и замужнюю.
 Лоретта уставилась на нее широко открытыми глазами, и она продолжала:
 — Ты выглядишь очень юной, но если оденешься, как одеваются дамы-модницы, и чуть подкрасишься, насколько принято в Париже, полагаю, Фабиан не заподозрит, что ты не та, за кого мы тебя выдадим.
 С легким смешком Ингрид добавила:
 — Одно безусловно: он никак не подумает, что может встретить чистую и невинную английскую юную девицу в доме известной графини Уикской.
 — Но если я буду считаться замужней, — спросила Лоретта, — что мне говорить о моем муже?
 — Во всяком случае, как можно меньше, — ответила Ингрид. — Раз он англичанин, то, следовательно, невнимателен и глуп и предпочитает охоту и прочие мужские развлечения тому, чтобы проводить время с женой. Не то бы он не отпустил тебя в Париж одну. Пожалуй, нам следует намекнуть, но очень тактично, что у твоего мужа есть… другие интересы, кроме тебя.
 — Что ты имеешь в виду? — спросила Лоретта. — Какие другие интересы?
 Ингрид поняла, что ее юная кузина слишком наивна, чтобы уловить скрытый смысл ее слов, и сказала поспешно:
 — Ну, во-первых, охота, лошади, во-вторых, и, конечно, он мог бы несколько… увлечься красивой актрисой.
 — А! Вот что! — воскликнула Лоретта. — Прекрасная мысль, и она объясняет, почему я здесь одна.
 — Именно! А теперь, любовь моя, вставай-ка, и мы займемся твоим превращением в ту, чью роль тебе предстоит играть.
 Она встала, а Лоретта подбежала к окну и выглянула наружу.
 — Я в таком волнении, что я в Париже, — сказала она. — И маркиз или не маркиз, а я хочу хоть немножко познакомиться с тем, что делает Париж самой замечательной столицей в мире!
 — Сейчас, когда зацвели каштаны, он очень красив, — заметила Ингрид. — Ну конечно, любовь моя, ты должна его посмотреть. Я хочу, чтобы у тебя остались приятные воспоминания об этой поездке вопреки всем тревогам из-за маркиза.
 Затем, словно решив, что они потратили достаточно времени на разговоры, она принялась энергично командовать Лореттой, будто готовя ее к выходу на театральные подмостки.
 «Но так, собственно, и есть, — подумала та. — Ведь мне надо быть хорошей актрисой, чтобы меня не разоблачили!»
 Пока Лоретта принимала ванну, Ингрид ушла к себе в спальню и оделась.
 Вернулась она со своей горничной, которая несла несколько платьев.
 — Для начала, — сказала Ингрид, — я одолжу тебе свои туалеты. Но если ты решишь снова увидеть Фабиана, тебе придется купить несколько самых новых и оригинальных моделей. Париж всегда настолько опережает в модах весь мир, что ты сможешь носить их в Англии, если не в этом, то в следующем году.
 А Лоретта подумала, что вдруг они составят часть ее приданого?
 Но сразу отогнала эту мысль и стала внимательно слушать указания кузины.
 Сперва Ингрид велела ей надеть маленький корсет из черных кружев, каких она никогда не видела.
 — Фигура у тебя безупречная, — сказала Ингрид, — но мы должны сделать по моде твою талию совсем тонкой, а это значит, что нравится ли тебе или нет, но шнуровку придется затянуть потуже.
 Однако Лоретта обнаружила, что корсет не причинил ей никаких мучений, а только чуть стеснял в движениях. Ну, и ей приходилось держать спину очень прямо.
 Затем Ингрид заставила ее примерять платье за платьем, пока не сделала окончательный выбор.
 Оно было голубым, в цвет глаз Лоретты, и обладало той изысканностью, какую способны придать платью лишь французы, нигде не преступив границы хорошего вкуса.
 Кое-где его отделка была более глубокой синевы, что придавало ему особый шик и делало совсем непохожим на платья, которые до сих пор носила Лоретта.
 И безусловно, оно придавало ей вид светскости.
 Когда вопрос о платье был решен, горничная Ингрид начала ее причесывать по французской моде.
 Она зачесала ей волосы высоко надо лбом с таким искусством, что Мари, присутствовавшая при этом, не удержалась от возгласа:
 — C'est merveilleux! Миледи выглядит совсем не похожей на les jeunes filles Anglaiaes! [12] 
 Лоретта знала, что Мари вспоминает картинки в «Дамском журнале», который покупала, чтобы срисовывать фасоны.
 И она знала, что Мари права.
 И ее прическа, и ее туалет были совсем французскими, и она не только выглядела, но и чувствовала себя по-новому.
 Однако Ингрид еще не кончила.
 Она собственноручно чуть-чуть припудрила безупречную кожу Лоретты, наложила немножко туши на ее ресницы и намек на тень под глазами, так что они стали словно больше.
 Затем soupcon [13] , как выразилась Мари, румян на щеки.
 А когда в заключение Ингрид подкрасила ее губы помадой, Лоретта подумала, что если бы ее увидел сейчас отец, то сразу бы отправил хорошенько умыть лицо.
 Однако Ингрид была очень искусна.
 Люди, никогда прежде ее не видевшие, не могли бы вообразить, насколько иной она выглядела без этого грима и туалета.
 Когда Лоретта встала и посмотрела на себя в трюмо, она подумала, чтодаже Кристофер не сразу бы ее узнал.
 И, конечно, тут же потребовал бы, чтобы она стала такой, как всегда.
 — А теперь, Лоретта, я хочу поговорить с тобой наедине, — сказала Ингрид, и под возгласы горничных, восхищенных переменой в ней, они прошли в будуар Ингрид, примыкавший к спальне.
 Будуар оказался солнечной комнатой, обставленной с особой изысканностью.
 Лоретте почему-то пришло в голову, что все здесь служило чудесным фоном для любви.
 Она опустилась в кресло, отделанное кружевом.
 Без всяких объяснений она поняла, что Ингрид создала для маркиза атмосферу любви, держащую его в сладком плену.
 «Они так счастливы! — с завистью подумала Лоретта. — Как, как могу я выйти замуж без любви, зная, что моя жизнь будет одинокой, тоскливой, чреватой страшными несчастьями?»
 И поэтому она с особым вниманием сосредоточилась на том, что ей говорила Ингрид.
 — А теперь, любовь моя, давай повторим все по очереди. Ты англичанка, замужем за очень скучным и эгоистичным человеком. Ты очень несчастна, хотя гордость не позволяет тебе признаться в этом открыто, и ты приехала в Париж, потому что я единственная твоя подруга, способная понять, как ты страдаешь.
 Ингрид помолчала, а потом спросила с веселыми искорками в глазах:
 — Ну как? Ты находишь это логичным?
 — Мне кажется, только люди с каменным сердцем не растрогаются до слез при описании моих мучений, — засмеялась Лоретта.
 — Отлично! — сказала Ингрид. — А теперь мы перейдем к дальнейшему и очень важному.
 Лоретта была вся внимание, и Ингрид продолжала:
 — То, что тебе пришлось вытерпеть, породило у тебя отвращение ко всем мужчинам. Ты относишься с недоверием к тому, что они говорят, и не желаешь иметь ничего общего с теми из них, кто пытается флиртовать с тобой.
 В глазах Лоретты появилось недоумение, и Ингрид пояснила:
 — Видишь ли, любовь моя, если ты не хочешь показаться экстравагантной и легкомысленной, ты должна очень ясно показать, что не ищешь affaire de coeur [14] , в отличие от большинства женщин, приезжающих в Париж ради такого сорта развлечений.
 — Да, да, разумеется!
 — Вот почему ты должна держаться гордо, притворяться холодной, разочарованной в жизни, не собирающейся отдать сердце человеку, которому ты наскучишь столь же быстро, как и своему мужу. Лоретта рассмеялась:
 — Я прекрасно понимаю, что ты подразумеваешь. Ты полагаешь, что маркиз может затеять со мной флирт, а я должна дать ему ясно понять, что он меня не интересует.
 — Это очень-очень важно, — ответила Ингрид. — Я хочу, чтобы ты познакомилась с ним, чтобы ты поговорила с ним, но ты ни в коем случае не должна заинтересовываться.
 Она улыбнулась и продолжала:
 — Я уверена, что он, несомненно, сочтет тебя красивой и тем не менее не удостоит вниманием женщину, которая останется к нему равнодушной.
 Лоретта весело захлопала в ладоши.
 — Ингрид, ты гений! Я понимаю всю сложность положения и дам ясно понять господину Казанове, что не нахожу его хоть сколько-нибудь привлекательным и вежлива с ним просто как с твоим гостем.
 — Вот именно! — сказала Ингрид. — Но обещай мне, обещай мне твердо, Лоретта, что ты не позволишь Фабиану очаровать тебя! Предупреждаю тебя, для женщин он — как сказочный крысолов, и они бегут за ним, какой бы мотив он ни наигрывал на своей флейте!
 — Не тревожься, — ответила Лоретта. — Я буду все время думать о том, что, если он женится на мне, как хочет папа, моей судьбой будет коротать дни в каком-то унылом французском chateau [15] , где я никого не буду знать, пока мой муж в Париже ухаживает за красавицами.
 — Так и будет, — предрекла Ингрид, — а потому не слушай комплиментов, которыми он начнет тебя осыпать. Не обманывайся его лестью, какой бы чарующей она ни была, и помни, что все это он уже говорил сотням глупых влюбленных женщин, которые теперь выплакивают глаза, потому что он охладел к ним.
 — Омерзительно! — воскликнула Лоретта. — Не беспокойся из-за меня, Ингрид. «Предупредить — значит вооружить», и я думаю, мой ангел-хранитель подсказал мне поехать к тебе, когда папа категорически объявил, что у меня нет выбора и я должна выйти за маркиза.
 — Несомненно, подталкиваемый дюком! — подхватила Ингрид. — И не забудь, что маркиз увлечен мадам Жюли де Сен-Жервез.
 — Дамой, на которой он может жениться?
 — Я сказала, что это не исключено, хотя, по моему мнению, Фабиан твердо решил больше в брак не вступать и будет отчаянно отстаивать свою свободу.
 — Надеюсь, ты права, — сказала Лоретта. — Тогда это облегчит мое положение.
 — Да, бесспорно, — согласилась Ингрид, — но особенно на это не рассчитывай. Тебе придется сыграть эту роль очень искусно и помнить, что, познакомившись с тобой в этом доме, он может вообразить, что ты…
 Она внезапно умолкла, несомненно, спохватилась и сказала совсем другое, а не то, что намеревалась:
 — …не столь респектабельна, как наши… родственницы.
 Лоретта не совсем поняла ее слова, но сказала:
 — Я буду держаться точно, как тетя Эдит, когда ее шокировала какая-нибудь твоя фраза. В те дни, когда ты гостила у нас.
 Ингрид засмеялась:
 — Я помню, как она твердила твоему отцу, что я дурно на тебя влияю. И, разумеется, сыпала предсказаниями, что я плохо кончу. И, я думаю, сейчас повторяет это на Небесах или в каком-нибудь другом месте, где оказалась.
 Это прозвучало так забавно, что Лоретта тоже не удержалась от смеха.
 Они все еще вспоминали своих родственниц, когда маркиз прислал сказать, что Ингрид следует спуститься в гостиную, так как скоро начнут съезжаться гости.
 — А… а гостей будет много? — спросила Лоретта с некоторым страхом.
 — Нет. Всего шесть.
 — И одни мужчины? — осведомилась Лоретта. — Вчера среди гостей я не видела ни одной дамы.
 Ингрид посмотрела на нее со странным выражением.
 — Неужели ты не понимаешь? Лоретта покачала головой.
 — В таком случае, разреши, я объясню. С точки зрения женщин, а вернее сказать, светских дам, я отверженная, падшая женщина, мимо которой они проходят, отвернув лицо, чтобы не запачкаться об меня.
 Она тяжело вздохнула и добавила:
 — Но я не хочу, чтобы Хью скучал, а потому начала устраивать у нас вечера для самых интересных и умных мужчин Парижа и приглашать их на дружеские завтраки, вот как сегодня.
 Она взглянула на Лоретту, проверяя, понимает ли та, и продолжала:
 — Хью — человек чрезвычайно умный и образованный, и, угощая его друзей, кто бы они ни были, самыми изысканными блюдами и винами, а также помогая поддерживать разговор на самые интеллектуальные темы, я добилась, что, как ни покажется это невероятным, мы стали хозяевами того, что французы называют «салоном».
 — Как интересно! — воскликнула Лоретта.
 — Среди наших гостей есть художники и музыканты, — продолжала Ингрид. — А изредка, очень изредка у нас бывают и дамы, которых тоже не принимают в самых чопорных домах, но они талантливы, оригинальны и значат что-то сами по себе.
 Она помолчала, а потом добавила с улыбкой:
 — Но в остальном у нас бывают только мужчины, и меня очень увлекает принимать господ, занимающих важные государственные посты или прославившихся на том или ином поприще благодаря своему уму.
 — По-моему, это чудесно! — сказала Лоретта. — И теперь я понимаю, почему маркиз никогда тебя не покинет, сколько бы лет ни прошло, прежде чем вы сможете пожениться…
 — Вот об этом я и молюсь каждый вечер, — сказала Ингрид негромко. — Я люблю Хью, я готова умереть ради него, и, что гораздо труднее, я стремлюсь сделать его жизнь такой счастливой, чтобы он никогда ни о чем не пожалел.
 — Не сомневаюсь, тебе это отлично удается! — ответила Лоретта, целуя ее.
 Ингрид, быстро оглядев себя в трюмо, поспешила вниз.
 В дверях она обернулась.
 — Выжди ровно десять минут, — предупредила она, — а потом спустись в Серебряный салон, где мы собираемся перед завтраком. Лакеи в вестибюле покажут тебе, где он.
 Лоретта улыбнулась ей.
 — Ты хочешь, чтобы я вышла, как примадонна на сцену!
 — Конечно! — ответила Ингрид. — Я хочу, чтобы ты произвела ошеломляющее впечатление, чтобы все гости были сражены.
 — Ты меня пугаешь!
 — Наслаждайся их комплиментами, но помни, что Фабиан опасен.
 Она уже повернулась, чтобы уйти, когда Лоретта сказала:
 — Благодарю, благодарю тебя, милая Ингрид! И надеюсь, тебе не придется краснеть за меня.
 — Просто вспоминай этих двух светлостей, которые сговорились поженить своих детей, не спрашивая их согласия, и я уверена, ты сыграешь свою роль очень убедительно.
 Еще раз улыбнувшись ей, она ушла, и Лоретта осталась одна.
 Она подошла к каминной полке и погляделась в зеркало, висевшее над ней.
 Несколько секунд она видела только свои глаза — огромные, чуть испуганные.
 Потом увидела новую сложную прическу, которую сделала ей горничная Ингрид. И оценила, как парижское платье подчеркивает округлости груди и осиную тонкость талии.
 И тут она сказала себе строго:
 «Я англичанка, холодная, презрительная, не доверяющая мужчинам, а французам — особенно!»
 Внезапно она вскрикнула от ужаса. Они столько говорили с Ингрид и не условились, каким будет ее вымышленное имя!
 Она в отчаянии старалась придумать, что же ей делать, но тут открылась дверь и вошел лакей с серебряным подносиком, на котором лежала записка.
 Лоретта взяла ее и поняла, что Ингрид, как она сама, вспомнила про их упущение.
 Записка была адресована «Леди Бромптон», а вскрыв ее, она прочла одно слово: «Лора».
 Лакей удалился, и Лоретта облегченно улыбнулась.
 «Очень удачная фамилия, — подумала она. — Очень английская, заурядная, и никто, а тем более иностранец, не свяжет ее с высшей аристократией».
 — Я леди Бромптон, — сообщила она своему отражению.
 Тут ее взгляд упал на стрелки мраморных часов перед ней. Настала минута спуститься к гостям.
 В вестибюле ее ждал лакей, и, когда она попросила проводить ее в Серебряный салон, он поспешил вперед и распахнул перед ней дверь.
 Лоретта вошла, и все в комнате словно закружилось у нее перед глазами.
 Затем она увидела Ингрид, похожую на экзотический цветок среди окружавших ее мужчин в темных костюмах, и пошла к ней, медленно ступая по мягкому пушистому ковру.
 На миг ей почудилось, что Ингрид ее не заметила, но затем ее кузина вскричала:
 — Доброе утро, моя дорогая! Надеюсь, ты хорошо спала!
 — Очень, — ответила Лоретта, — но, боюсь, слишком долго.
 — К завтраку ты спустилась пунктуально, — ответила Ингрид, — все остальное значения не имеет. А теперь я должна познакомить тебя с моими гостями.
 — Думаю, — перебил маркиз, — леди Бромптон следует выпить бокал шампанского, чтобы совсем забыть об утомительном путешествии.
 Его глаза весело заблестели.
 Лоретта догадалась, что Ингрид и с ним отрепетировала, как он должен держаться и за кого ее выдавать.
 — Могу ли я сказать, что ваш дом очарователен! — светским тоном произнесла Лоретта, беря бокал из руки маркиза. — Вчера вечером усталость помешала мне осмотреться по-настоящему, но теперь я вижу столько сокровищ искусства! И сгораю от желания ознакомиться с ними по-настоящему.
 — Вы увидите их все, — обещал маркиз. И тут она услышала голос Ингрид:
 — Разреши представить тебе графа…
 Хотя Лоретте казалось, что она блестяще играет свою роль, в душе она трепетала от страха и не улавливала фамилии, которые называла Ингрид.
 Но наконец Ингрид сказала:
 — Маркиз Соэрден! И позволь мне предостеречь тебя: не верь ни единому его слову!
 — Я никак не ждал от вас подобной жестокости! — произнес глубокий бархатный голос.
 В нем проскользнула легкая усмешка, словно говоривший догадывался, что у Ингрид есть особая причина для таких слов.
 Лоретта подняла глаза на маркиза, когда он с формальной вежливостью чуть прикоснулся губами к ее руке.
 Она не представляла себе, чего, собственно, ожидала.
 Но только не увидеть перед собой мужчину столь необычной наружности, одновременно и победительно красивого, и исполненного благородной мужественности.
 И поняла то, что пыталась объяснить ей Ингрид.
 Даже себе она не могла бы описать, почему он так поразительно отличался от остальных мужчин в комнате.
 В нем чудились что-то романтично-разбойничье и какая-то странная сила, непонятная власть.
 Будто он был бог из иного мира, сошедший на землю, чтобы провести время в обществе людей.
 Он поглядел ей в глаза, и она ощутила силу пальцев, державших ее руку.
 Словно магнетические флюиды связали ее с ним, и она испугалась.
 И секунду могла лишь смотреть на него.
 Затем с нечеловеческим усилием воли отвела глаза. А он сказал:
 — Я в восторге, мадам, и у меня такое чувство, словно эта минута очень важна для моей жизни.
 Лоретта судорожно вздохнула, отняла руку и сумела выговорить, как она надеялась, холодным и высокомерным голосом:
 — Она важна для меня, месье, потому что в Париже я впервые и уверена, что поэтому очень многое останется у меня в памяти.
 Договорив, она хотела было отойти.
 Но Ингрид представила ей маркиза последним, и почему-то у нее возникло ощущение, будто они остались вдвоем, а все остальные отодвинулись куда-то далеко.
 — Вы в первый раз в Париже! — повторил маркиз. — В таком случае вы должны разрешить мне превратить это ваше посещение в памятную веху вашей жизни, в нечто незабываемое.
 Они говорили по-французски.
 Голос его был таким глубоким и звучным, что Лоретте чудилось, будто говорят они под аккомпанемент чудесной музыки.
 Она отвела от него глаза, а он сказал негромко:
 — Вы прекрасны. Я не мог и вообразить, что существует подобная красота.
 На миг Лоретту заворожили его слова, его тон, странный исходивший от него магнетизм, который словно держал ее в плену.
 Потом она заставила себя сказать:
 — Скольким женщинам, месье, вы говорили эти слова, и сколько по наивности сочли их правдой?
 Маркиз засмеялся — таким искренним смехом!
 — Я мог бы догадаться, что Ингрид предостережет вас против меня, — сказал он. — Что же, мне остается только выразить надежду, что вы будете достаточно справедливой и не сочтете меня виновным без доказательств.
 — Насколько я слышала, месье, хотя, разумеется, я могу и ошибаться, доказательств, как вы выразились, существует много, как и очевидцев.
 Говоря это, она подивилась своей смелости. Но ведь говорили они по-французски!
 И звучало это вполовину не так грубо, как прозвучало бы на ее родном языке.
 — Неужели вы правда слушаете сплетни, источником которых чаще всего служат сточные канавы или злоба тех, кто завидует чужим удовольствиям?
 — «Удовольствие» — слово, трудно поддающееся определению, — сказала Лоретта. — Для одних оно означает радость и смех, а для других — мимолетное развлечение, после которого у его участников остаются боль и разочарование!
 — Я понимаю, что вы подразумеваете, леди Бромптон, — сказал маркиз, — и, к сожалению, прекрасно знаю, какого рода историями вас потчевали.
 Он помолчал.
 — Я советую, чтобы вы, впервые оказавшись в Париже, наслаждались настоящим и помнили бы, что прошлое вас не касается.
 Он сказал это словно бы с полной серьезностью.
 Лоретта посмотрела на него с удивлением, ища ответ, который чуть-чуть его уязвил бы.
 И, помня наставления Ингрид, она попыталась придать себе холодный, слегка надменный и, если бы получилось, шокированный вид.
 Но когда их глаза встретились, она онемела.
 Выражение его глаз вызвало у нее трепет, хотя она не понимала, почему. И тут он сказал негромко:
 — Возможно, вы сами этого не заметили, но вы бросили мне вызов, и такой, уклониться от которого я не могу.
 — Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Лоретта.
 — Думаю, это не так, — ответил он. — И потому, что я намерен показать вам Париж и доказать, что вы ошибаетесь, я хотел бы узнать лишь одно: когда вы позволите мне быть вашим проводником?




 Глава 4


 Маркиз заехал за Лореттой в восемь часов.
 Ее не оставляло чувство, что она поступает неразумно, и тем не менее она с необычайным волнением ждала его. Он пригласил ее пообедать с ним.
 Когда Ингрид услышала о его приглашении, она воскликнула:
 — Мне казалось, что он был очень к тебе внимателен во время завтрака, но правильно ли ты поступаешь, продолжая этот маскарад? Ты же познакомилась с ним, убедилась, какой он. Неужели этого недостаточно?
 Лоретта почувствовала по ее тону, что Ингрид очень встревожена.
 Теперь, когда она познакомилась с маркизом, ей стало гораздо яснее, почему Ингрид боится за нее.
 Во время завтрака, как единственная гостья, она сидела по правую руку Хью, хозяина дома.
 А так как Фабиан де Соэрден сидел слева от него, они оказались прямо друг против друга.
 Когда она села, то вдруг заметила, что от других мужчин его отличает еще и особое выражение глаз, будто в них все время прятался смех.
 Казалось, мир представляется ему очень забавным местом.
 Однако иронический изгиб его губ сказал ей, что смех этот язвителен.
 Она обнаружила, что ей нестерпимо хочется смотреть на него, и поспешила заговорить со своим соседом справа.
 Пока завтрак продолжался, она узнала, что он граф Эжен де Марэ.
 Он был уже не первой молодости, лет под сорок, и тотчас начал флиртовать с ней, как она и ожидала.
 В каждое слово он вкладывал намек и осыпал ее такими немыслимыми комплиментами, что они не смущали ее, а только забавляли. Однако она успевала слушать и то, о чем говорилось за столом, и эта общая беседа показалась ей очень интересной.
 И она с удовольствием убедилась, что понимает почти все, что обсуждали гости.
 Ее отец, хотя и редко слушал других, был очень умным человеком и за столом имел обыкновение подвергать подробной критике все, что писали утренние газеты. Поэтому Лоретта неплохо представляла себе политическое положение во Франции. Она знала подробности скандала, который привел к падению премьер-министра и уходу в отставку президента Греви, который сложил с себя полномочия, когда выяснилось, что его зять торговал представлениями к различным наградам и особенно заветному ордену Почетного легиона.
 Таким образом, она могла принять участие в беседе и говорила так уместно и умно, что, как ей показалось, Ингрид смотрела на нее с одобрением.
 Однако она все-таки удивилась, когда маркиз сказал ей через стол:
 — Неужели вы не только красивы, но и умны? Нечестно, когда простому смертному приходится иметь дело с подобным сочетанием!
 Лоретта засмеялась. А потом сказала:
 — Как вы прекрасно знаете, месье, я всего лишь скромная ученица, внимающая великим мудрецам.
 — Я убежден, все присутствующие здесь должны быть весьма польщены таким мнением о себе, — сказал маркиз насмешливо.
 Но Лоретта сказала, следуя ходу своей мысли:
 — Так, вероятно, беседовали между собой древние греки и тем научили мыслить цивилизованный мир.
 Маркиз посмотрел на нее вопросительно, но тут же воскликнул:
 — Ну конечно! Теперь я понял, что мне чудилось с первой минуты, когда я вас увидел! Вы явились к нам из Греции, но только не из Афин, а с Олимпа!
 Лоретте стало смешно. Она не сомневалась, что эту фразу он говорил уже много раз: слишком уж легко и гладко он ее произнес.
 И тем не менее он казался искренним. Но она тут же сказала себе презрительно, что все это входит в роль.
 Вспомнив наставления Ингрид, она снова попыталась бросить на него холодный взгляд и повернулась к Хью, чтобы спросить его о возможности революции, которую горячо обсуждал ее отец.
 — Не думаю, что может произойти подобный взрыв, — ответил Хью. — Франция становится все более преуспевающей, все более буржуазной. Бедности здесь стало заметно меньше, чем в прошлом.
 — Не понимаю, — вмешался маркиз, — почему леди Бромптон так занимают наши проблемы. Если она, разумеется, не принадлежит к тем пылким любителям реформ, которые постоянно вмешиваются в чужие дела и забывают свои собственные.
 Прежде чем Лоретта успела придумать достаточно колкий ответ, граф, ее сосед справа, сказал:
 — Что до меня, я согласен, чтобы леди Бромптон вмешивалась во что угодно, до тех пор пока это связано со мной. Единственное, чего я хотел бы, чтобы она не забывала меня.
 Судя по его тону, он считал, что его забыть невозможно.
 Лоретта, желая показать маркизу, что он ее нисколько не заинтересовал, ответила с обворожительной улыбкой:
 — Уверяю вас, месье, мне было бы очень трудно забыть того, кто сказал мне столько приятного!
 И тут же она подумала, что несколько выбилась из роли ненавистницы мужчин. А потому сжала губы и замолчала. Впрочем, ее вскоре увлек спор, разгоревшийся за столом. Она догадалась, что Ингрид нарочно выбрала узкий стол, чтобы гостям было легко разговаривать не только с соседями, но и с сидящими напротив.
 Мало-помалу она убеждалась — как и подтвердилось в дальнейшем, — что французы, обсуждая политические вопросы, всегда словно произносили речи с трибуны и ждали, что остальные будут их внимательно слушать.
 Как непохоже это было на довольно чопорную атмосферу званых завтраков и обедов, на которых ей довелось присутствовать дома!
 Невольно Лоретта снова оживилась и начала высказывать свое мнение, едва речь касалась знакомых ей тем.
 Когда они покинули столовую, маркиз подошел к ней со словами:
 — Леди Бромптон, вы обещали, что позволите мне показать вам Париж. Предлагаю для начала посмотреть, как он красив вечером.
 Лоретта взглянула на него с удивлением, а он продолжал:
 — Я предлагаю вам отобедать в истинно французском ресторане с лучшей в Париже кухней, а потом мы прокатимся по набережным Сены.
 Он улыбнулся ей.
 — Конечно, их стоит осмотреть и днем, но, думаю, вы согласитесь со мной, что нет ничего красивее и романтичнее Сены в вечерние часы.
 Лоретта заколебалась.
 Обедать наедине с мужчиной? Нет, этого никак нельзя!
 Но тут она вспомнила, что ее считают замужней женщиной, а во Франции в отличие от Англии не считается предосудительным, если дама обедает с кем-то в ресторане.
 А уж тем более раз она бросила вызов всем условностям, поселившись у Ингрид.
 — Я не приму отказа, — продолжал маркиз, не дожидаясь ее ответа. — А потому, леди Бромптон, не заставляйте меня упасть на колени, вымаливая ваше согласие.
 — Вам незачем прибегать к столь эксцентричным театральным позам, — холодно уронила Лоретта. — Я только что приехала в Париж и поэтому пока свободна от других обязательств и буду в восторге принять ваше любезное приглашение, месье.
 — Благодарю вас! И глубоко ценю оказанную мне честь!
 Сказал он это с той же спокойной невозмутимостью, с какой говорила она, но Лоретта заметила веселый блеск в его глазах и поняла, что на самом деле он посмеивается над ней.
 Тут к ним подошла Ингрид и сказала:
 — Я не ослышалась? Вы пригласили мою подругу Лору пообедать с вами нынче вечером, Фабиан?
 — Я пригласил ее, — ответил маркиз, — и она приняла приглашение.
 — В таком случае, прошу вас, постарайтесь ничем ее не расстроить.
 — Но каким образом?
 — Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — сказала Ингрид. — Она приехала ко мне, так как ей нужны моя помощь и поддержка, и могу сказать лишь, что вы не тот человек, чтобы оказать их ей, и были бы последним, к кому я обратилась бы за содействием в данное время.
 — Ну вот, вы опять со мной жестоки! — запротестовал маркиз. — Чем я заслужил подобную немилость?
 — Вы знаете, Фабиан, что Хью и я очень вас любим, — ответила Ингрид. — Такого, каков вы есть. Но мне кажется, я должна защитить от вас мою подругу просто потому, что она вела в Англии очень спокойную жизнь и никогда не встречала людей вроде вас.
 — Если у леди Бромптон появится повод быть мной недовольной, я тотчас извинюсь и искуплю свой проступок, — ответил маркиз, — но пока, право же, не могу покаяться в грехах, еще не совершенных.
 Он наклонился над рукой Ингрид.
 — Au revoir [16] , — сказал он, — и благодарю вас за еще один восхитительный завтрак.
 Затем он взял руку Лоретты, и вновь она ощутила исходящие от него магнетические флюиды, когда он посмотрел ей в глаза и сказал негромко:
 — До вечера, и обещаю, что вы не будете разочарованы.
 Он направился к двери, и Лоретта, глядя на его широкие плечи и узкие бедра, решила, что из присутствующих никто не может сравниться с ним атлетичностью фигуры и одновременно удивительной элегантностью.
 Едва откланялся последний гость, как Ингрид сказала:
 — Ну, если ты сегодня обедаешь с Фабианом, нам нельзя терять времени. Тебе нужно новое платье, и такое, какое придаст тебе уверенности.
 — Ты думаешь, она мне потребуется? — спросила Лоретта.
 — Тебе придется противостоять не только его словам, но и той особой исходящей от него магии, которой, как я тебе уже говорила, не способна воспротивиться ни одна женщина.
 Лоретта вспомнила взволновавшие ее флюиды и поняла, что Ингрид говорит чистую правду.
 Ей оставалось только надеяться, что новый туалет придаст ей сил вернее играть взятую на себя роль.
 Одновременно она получит достаточно доказательств, чтобы убедить отца, насколько невозможен маркиз, как ее будущий муж.
 — Во Франции, как полагаю, тебе известно, есть два главных дома моды, — сказала Ингрид, — Ворта и Лаферье. На мой взгляд, Лаферье тебе больше подойдет, чем более знаменитой и очень избалованный Фредерик Ворт.
 Когда позднее они свернули с Рю де ла Пе на Елисейские поля, Лоретта была склонна согласиться с кузиной.
 Никто, кроме Лаферье, не мог бы придать ей столь светски искушенный, совсем французский вид, дышащий бесподобным парижским шиком.
 Она собиралась купить только одно вечернее платье.
 Ингрид настояла, чтобы она приобрела их три, не считая нескольких очень элегантных дневных туалетов, которые все до того ей шли, что оказалось невозможным остановить выбор на каком-то одном.
 Однако как ни зачаровали Лоретту платья, столь непохожие на все ее прежние, она внимательно выслушивала все, что Ингрид говорила ей про маркиза.
 — Полагаю, в каждом столетии рождалось несколько женщин, неотразимых для мужчин, — говорила она, — и благодаря не только красоте, но и талантам, и качествам характера. И то же самое относится к сильному полу.
 Она внимательно посмотрела на Лоретту и продолжала:
 — Когда мы называем Фабиана «современным Казановой» или «Дон Жуаном», это по-своему комплимент, так как в нем есть что-то, чего другие мужчины лишены.
 — Магнетизм! — прошептала Лоретта, но Ингрид как будто не услышала.
 — Трудно найти более восхитительного, умного и обаятельного собеседника или друга, но мужем он будет совсем другим!
 Положив ладонь на руку Лоретты, она добавила мягко:
 — Я боюсь, любовь моя, что вопреки всем моим словам ты увлечешься Фабианом и позволишь своему отцу убедить тебя выйти за человека, который сделает тебя невообразимо несчастной.
 — Я это прекрасно понимаю, — сказала Лоретта. — И трудность заключается лишь в том, как отыскать веские аргументы, которые убедили бы папу, что я не просто глупенькая мисс, шокированная тем, что у мужчины до брака было много любовниц.
 — Только англичане верят, будто распутник способен исправиться, — сказала Ингрид со жгучим сарказмом. — А французы давно убедились, что леопард пятен не меняет. Поэтому француженка ожидает, что муж будет ей неверен, и, когда это случается, она подготовлена.
 — И, наверное, чувствует себя глубоко несчастной.
 — Да, наверное, — согласилась Ингрид. — Но поскольку брак устраивают, когда оба супруга еще молоды, очень маловероятно, что девушка хотя бы представляет себе, что такое любовь, и чего она лишена, пока не минует много времени.
 Лоретта знала, что и она еще слишком молода, но это не мешало ей мечтать об идеальной любви, какую человек вроде маркиза не мог бы ей дать.
 Какую Ингрид обрела только после брака.
 И она, и Хью решились на огромные жертвы, лишь бы сохранить эту любовь.
 «Вот такая любовь нужна и мне», — подумала Лоретта, как думала постоянно с той минуты, как переступила порог их парижского дома.
 Невозможно было взглянуть на Ингрид с ее маркизом и не ощутить всю силу соединивших их флюидов.
 Она заметила во время завтрака, как глаза Хью искали взгляд Ингрид, сидевшей в другом конце стола.
 И выражение на его лице, подумала Лоретта, совсем не походило на выражение в глазах флиртовавшего с ней графа де Марэ.
 А тот вдруг шепнул ей:
 — Я должен снова увидеть вас, мадам. Мне столько нужно сказать вам. Но наедине!
 В его манере было что-то такое, из-за чего Лоретте инстинктивно захотелось отодвинуться от него. Внезапно он показался ей отталкивающим, и его вкрадчивый тон особенно не понравился ей. А когда они вставали из-за стола и он прикоснулся к ее руке, она вздрогнула, как от прикосновения омерзительной рептилии. На его просьбу увидеться с ним наедине она ничего не ответила и просто отвернулась, будто не расслышала. И услышала его смешок, словно его позабавила ее уловка.
 И вот теперь, когда они с Ингрид, возвращаясь от Лаферье, выехали на площадь Согласия, она сказала Ингрид:
 — Ты нервничаешь, потому что я сегодня обедаю с маркизом, чего мне хочется, но я очень-очень рада, что мне ни к чему принимать приглашения графа!
 — Согласна с тобой. Он довольно неприятный человек, — ответила Ингрид. — Большой волокита и имеет успех у некоторых женщин. Незачем говорить, как он завидует Фабиану. Один раз они даже дрались на дуэли.
 — Дрались на дуэли! — вскричала Лоретта. — Но ведь дуэли давно вышли из моды, и теперь ничего подобного не бывает!
 — Да, в Англии. Но в Париже дуэли не редкость. По традиции противники встречаются в Булонском лесу, как и сто лет назад.
 — Но как нецивилизованно! — заметила Лоретта. — Надеюсь только, что из-за меня никто не будет драться на дуэли.
 — Ни в коем случае этого не допускай! — сказала Ингрид поспешно. — Но предостерегаю тебя: не противопоставляй графа Фабиану, не то они потребуют друг у друга сатисфакции.
 — Надеюсь, я больше не увижу графа.
 Но Лоретта поторопилась. Когда они вернулись домой, лакей доложил Ингрид, что граф Эжен де Марэ ожидает их в Серебряном салоне.
 — Теперь видишь, что ты натворила? — спросила Ингрид. — Я не могу вообразить, что привело его сюда второй раз за один день, если не желание снова увидеть тебя.
 — Тогда скажи ему, что я сразу поднялась к себе отдохнуть, — тотчас ответила Лоретта и, не дожидаясь согласия Ингрид, быстро взбежала по лестнице.
 Нет, она правда прилегла отдохнуть перед обедом, но не надолго.
 Ей хотелось поскорее заняться своим туалетом, чтобы воздать должное своему новому платью. И еще она боялась, что ее кузина не успеет подкрасить ей лицо, чтобы она не выглядела jeune fille.
 — Ты очаровательна, любовь моя, — сказала Ингрид, оглядывая результат своих трудов. — Даже слишком! Обещай, что будешь осторожна!
 — Ты опекаешь меня, словно наседка единственного цыпленка! — поддразнила ее Лоретта. — Обещаю, что сумею позаботиться о себе.
 — Потрогай дерево! — быстро сказала Ингрид. — И помни: оставить между собой и Фабианом Ла-Манш не так уж трудно.
 — Я помню. Но еще я помню, что он переплывет его, едва примет папино приглашение.
 Когда лакей доложил, что маркиз де Соэрден ждет ее, Лоретта медленно спустилась по лестнице.
 Она чувствовала, что струящийся за ней шлейф придает ей зрелое достоинство, не вяжущееся с юной девушкой.
 И волосы у нее снова были уложены в сложную прическу, другую, чем за завтраком. И не в довольно безобразный узел, модный тогда в Англии, а одевали ее головку будто венцом. И придавали ей, решила она, именно тот греческий вид, который маркиз упомянул за завтраком.
 Она не думала, что он обратит на это внимание, но когда карета отъехала, он повернулся к ней и сказал:
 — Само совершенство! Теперь совершенно очевидно, что вы одна из олимпийских богинь и прекрасно это знаете.
 Она подняла брови, словно ожидая объяснений, и он продолжал:
 — Теперь Греции принадлежит не только ваш нос, но и ваши волосы, и поверьте мне, когда я позволю себе сказать, как мало я ожидал, что женщина может выглядеть такой обворожительной!
 И вновь в его голосе прозвучала искренность, которую Лоретта поспешила приписать умелому актерству.
 Но если это было только притворство, то актер он был неподражаемый.
 — Где мы будем обедать? — спросила она, чтобы переменить тему.
 — Я не хотел бы, чтобы нам мешали мои друзья и знакомые, которые сочтут необходимым раскланяться со мной, хотя бы для того, чтобы узнать, кто вы, а потому везу вас к «Лаперузу». Небольшое местечко на набережной Сены, где мы сможем вообразить себя в приятном одиночестве.
 — Я впервые переступлю порог ресторана, — призналась Лоретта.
 — Я так и полагал, — сказал маркиз. — Есть столько других мест, куда я хочу свозить вас, Лора. Невозможно выразить словами, как чудесно это будет.
 Она не поняла, что он подразумевает, и мгновение спустя сказала:
 — Меня зовут леди Бромптон.
 — Для подобных формальностей уже поздно, — ответил маркиз. — Думаю, вы, как и я, когда мы встретились сегодня, почувствовали, что мы узнаем друг друга через пространство и время.
 Лоретта быстро взглянула на него, отвела глаза и только тогда сказала:
 — К… как вы можете… говорить подобные… вещи?
 Но думала она о том, что, как ни странно, в ту минуту ею овладело именно такое чувство.
 Она тогда ощутила всю силу его магнетизма. И теперь, призналась она себе (хотя, конечно, на самом деле этого быть никак не могло), его такое необычное лицо обрело над ней какую-то особую власть и вполне подходило для героя ее грез, который до этого мгновения оставался безликим.
 Тут же она попеняла себе за безумные фантазии — именно так она не должна думать! Ей надо помнить все, о чем предупреждала Ингрид.
 Расстояние до ресторана, где им предстояло обедать, оказалось небольшим. Он помещался в высоком доме, и когда они поднялись по узкой лестнице, их проводили в небольшую комнату, где стояло только три столика с двумя стульями у каждого. В комнате никого не было. Их усадили за лучший столик у окна, за которым виднелась Сена и отраженные в ней огни.
 Но там был и глубокий сумрак, полный, казалось Лоретте, теми же смутными вопросами, которые кружились и кружились в ее мыслях.
 Официант подал ей меню, но, не заглянув в него, Лоретта сказала маркизу:
 — Закажите, пожалуйста, и для меня. Я столько слышала о специальных блюдах во французских ресторанах, но я не знаю, как их выбрать.
 — Я знаю, что вы предпочитаете, — сказал маркиз, — и без того, чтобы вам пришлось мне это объяснять.
 Лоретте его слова показались очень странными.
 Тем не менее она с какой-то боязнью подумала, что он говорит правду, и знает не только какие кушанья она выбрала бы, но и какие напитки.
 «Такие мысли он внушает каждой приглашенной им женщине», — поспешила она напомнить себе.
 Но было невозможно игнорировать исходившую от него жизненную энергию, и так трудно не глядеть прямо на него через маленький столик.
 Он изучал меню очень долго. Затем заказал бутылку шампанского, и, сделав глоточек, Лоретта поняла, что такого прекрасного шампанского она еще никогда не пробовала. Она продолжала смотреть в окно, потому что, как она с ней ни боролась, ею овладела застенчивость.
 Однако маркиз не начал осыпать ее комплиментами, как она ожидала, и не вернулся к тому, о чем говорил в карете, а сказал просто:
 — Полагаю, вы уже поняли, что электричество придало Парижу новый блеск. Его теперь называют «La Ville Lumiere» [17] , и вот почему я хочу показать вам «le fee electricite» [18] , вы сразу поймете, откуда такое прозвище, и я знаю, вы будете восхищены.
 — Париж уже меня заворожил! — сказала Лоретта тоже тоном светской беседы. — Я даже не воображала, что Елисейские поля так зелены и так живописны, и, наверное, из всех столиц только в Париже такие большие особняки, как у маркиза, стоят среди деревьев?
 — Вы правы, — ответил ее собеседник. — Хотя Лондон обладает своей атмосферой и притягательностью, я не верю, что есть город, способный соперничать красотой с Парижем!
 — А вы знаете Лондон?
 Задав этот вопрос, она вдруг поняла, что ни разу не слышала от отца, что он встречался с маркизом в Англии, хотя он постоянно упоминал, как видел дюка то на одних скачках, то на других.
 — Да, я хорошо знаю Лондон, — ответил маркиз. — И конечно, восхищаюсь его женщинами, которых готов признать самыми красивыми в мире.
 Он помолчал, прежде чем сказать:
 — Странно, что я не встретился с вами ни на одном балу там.
 — Я… я веду уединенную жизнь… вдеревне, — объяснила Лоретта.
 — Вы скучаете там?
 — Нет. Я люблю сельскую жизнь. Мне было бы тяжело постоянно жить в городе, даже таком прекрасном, как Париж. Я езжу верхом, и разнообразных занятий так много, что для скуки днем не остается ни единой минуты!
 — А ночью?
 Лоретта изумленно взглянула на него, а когда поняла намек, почувствовала, что ее щеки заливает яркий румянец.
 Она посмотрела в окно на реку.
 — Я вас шокировал? — спросил маркиз.
 — Я… не… шокирована, — сумела выговорить Лоретта. — Просто мне кажется вульгарным говорить о… о чем-то столь личном.
 Ей казалось, что она дала сокрушительный отпор, но маркиз только засмеялся.
 — Моя дорогая, — сказал он, — все в вас настолько обворожительно, настолько непохоже на то, к чему я привык, что вы пленили меня, и для выражения этого нет слов.
 Лоретта выпрямилась, надеясь, что ей удалось изобразить тетушку Эдит, как она обещала Ингрид.
 — Мне кажется, месье, нам лучше говорить о Париже!
 — А я, — возразил маркиз, — предпочту говорить о вас.
 — Мне было бы интереснее, если бы темой вы выбрали себя.
 — Почему бы и нет? — сказал он. — Что вы хотели бы узнать?
 После некоторых колебаний Лоретта спросила:
 — Я полагаю, этот вечер не был у вас свободен? Трудно поверить, что вы, когда приглашали меня, уже не обещали встретиться с кем-то.
 Она помолчала, а затем решилась ошеломить его:
 — С кем-то, кто сейчас страдает, потому что вы захотели провести вечер по-другому.
 — Вернее было бы сказать, в другом месте, — ответил маркиз. — Конечно, я не собирался коротать вечер дома за газетами. Но нет ничего важнее, чем быть с вами, Лора!
 — Звучит правдоподобно, — заметила Лоретта. — И подтверждает вашу репутацию.
 — В чем?
 — В том, что вы жестоки и бессердечны с теми, кто перестал вас интересовать!
 Губы маркиза насмешливо изогнулись — неотразимо, как показалось Лоретте, потом он сказал:
 — Вновь вы заглядываете в прошлое, хотя я просил вас думать только о настоящем и будущем.
 — Завтра прошлым буду я, — ответила Лоретта. — Но я не намерена проливать из-за этого слезы.
 — Мы фехтуем словами, — возразил маркиз. — Вы всегда будете моим настоящим и моим будущим. Наше прошлое — не вчерашний день и не позавчерашний, оно в тысячах и тысячах лет тому назад, когда, как вы сказали за завтраком, мы встретились в Афинах или на Олимпе.
 — Я не говорила, что встречала вас в прошлом!
 — Но вы это подумали, — сказал маркиз. — Как и я. И спорить об этом бессмысленно. Так было! И с тех пор я искал вас.
 Произнес он это с такой спокойной силой, с прежней искренностью в голосе, что Лоретта не нашла ответа и только быстро напомнила:
 — Вы нарушаете свое обещание.
 — Какое обещание?
 — Показать мне Париж.
 — И я его выполню. Но спешить некуда. У нас впереди весь этот вечер и вся наша жизнь, и потому нам легко говорить друг о друге.
 — Мне это вовсе не легко! — возразила Лоретта. — И я не понимаю, о чем вы говорите!
 — Неправда! — возразил маркиз. — Вы вполне меня понимаете, как и я — вас. Мы не нуждаемся в словах. Нам достаточно сидеть здесь, чувствуя, как нас соединяет невидимая сила, которой ни вы, ни я противиться не можем.
 Лоретта с трудом вздохнула.
 Он не сделал ни одного движения, но ей казалось, что он обнял ее и привлекает к себе все ближе.
 И она как будто сливалась с ним, утрачивала часть себя, становилась его частью.
 Они молчали, но она подняла глаза, и он увидел в них мольбу.
 — Я не стану вас пугать, — сказал он нежно. — Ни в коем случае.
 Он улыбнулся ей и продолжал:
 — Если это вас успокоит, я скажу вам то, что вы хотели бы услышать, но, право же, это не имеет ни малейшего значения теперь, когда мы вместе.
 И он начал рассказывать о Париже с удивительным обаянием.
 И не только о Париже барона Османа [19] , но и о замечательных людях, которых знал и с которыми хотел бы познакомить Лоретту.
 Он рассказал ей о старой княгине Меттерних, которая, проведя молодость в наслаждениях и светских развлечениях, обратилась к искусствам и стала горячей поклонницей Вагнера.
 Она была племянницей Наполеона I и держала открытый дом для золотой молодежи, художников и писателей.
 — Именно такой салон, — сказал он, — какой мечтает создать ваша подруга Ингрид. Я думаю, в будущем он станет одной из достопримечательностей Парижа.
 — Вы правда так считаете? — спросила Лоретта. — Мне очень хочется, чтобы Ингрид была счастлива.
 Объяснений не требовалось, и маркиз сказал:
 — Возможно, старые аристократические семьи, живущие в прошлом, не будут ее принимать, но она поможет Хью Голстону быть счастливым, приобщив его к миру, который уже затмевает былой высший свет — к новой аристократии духа и таланта, перед которой не устоит ни один человек.
 — Я так рада это слышать! — воскликнула Лоретта. — Именно подобного счастья я желаю им обоим!
 — И оно у них будет, — ответил маркиз. — Они его заслужили, так как у них достало мужества доказать, что их любовь друг к другу важнее всего остального в мире.
 — Вы правда верите в это?
 — Да, верю. И хочу такой любви. Как и вы ее хотите. И раз мы ее обрели, то должны показать себя не менее мужественными, чем Ингрид и Хью.
 Он произнес эти слова почти торжественно, и, хотя Лоретта знала, что ей следовало бы прервать его, все ее существо отзывалось на них.
 Она почувствовала облегчение, когда к их столику подошел официант с подносом, уставленным блюдами.
 Обед оказался восхитительным, а когда они вышли из ресторана, Лоретта увидела, что кучер маркиза опустил верх экипажа.
 — Теперь я смогу полюбоваться огнями Парижа! — воскликнула она с восторгом.
 Они поехали по набережной Сены.
 Лоретта глядела на освещенные баржи, на украшенные флажками и лентами прогулочные пароходики, явно возвращавшиеся в город с любителями пикников.
 Ей казалось, что не может быть ничего красивее и чудеснее.
 Каштаны вдоль тротуаров стояли в цвету, и воздух был напоен благоуханием, а где-то в отдалении звучала музыка.
 Все вокруг завораживало ее, и тем не менее она ни на секунду не утрачивала ощущения, что маркиз смотрит только на нее, а не на игру огней, как она.
 Но он даже не пытался взять ее за руку.
 Более того, он отодвинулся от нее, насколько позволяло сиденье.
 И все же она чувствовала, что они так близки друг другу, так неразрывно связаны! Никогда еще она не испытывала такого гармоничного единения с другим человеком.
 Видимо, маркиз заранее отдал распоряжения кучеру.
 Внезапно она заметила, что они едут по аллее Булонского леса под сводами древесных ветвей.
 Звезды, просвечивавшие сквозь листву, казались романтичнее парижских огней.
 Потом экипаж остановился, и маркиз сказал:
 — Сойдемте. Я хочу вам кое-что показать. Лоретте стало страшно.
 — Может быть… это было бы… ошибкой, — сказала она тихо.
 — Вам нечего опасаться, — ответил он мягко. — А идти совсем недалеко.
 Потребовать, чтобы они не выходили из экипажа, было невозможно.
 Сойдя на землю, она увидела, что от аллеи ответвляется дорожка, которая ведет между деревьями к каким-то огням.
 Она немного убыстрила шаги: ей казалось, что она вступила на неведомый путь.
 Свет стал ярче, и она поняла, что маркиз привел ее к фонтану, чья мощная струя, озаренная снизу лампочками, скрытыми по краям чаши, взметывалась в темное небо и рассыпалась сотнями сверкающих радуг.
 Зрелище было такое великолепное, что Лоретта замерла от восторга. Глаза ее сияли, губы полураскрылись.
 Потом маркиз прервал молчание:
 — Посмотрите на меня, Лора. Я хочу, чтобы вы посмотрели на меня.
 Лоретта медленно повернула к нему лицо с ощущением, что струя фонтана унесла ее к звездам, а он возвратил ее на землю.
 Она посмотрела на него. Он не сделал никакого движения, но она почувствовала себя его пленницей и не сумела отвести глаз.
 — Я привез вас сюда, — сказал он совсем тихо, — потому что намерен вас поцеловать, о чем думал с той минуты, когда увидел вас утром.
 Лоретта пробормотала что-то невнятное, а он продолжал:
 — Но теперь я не коснусь вас, потому что хочу, чтобы вы думали обо мне, как вы, я убежден, уже думаете — как о ком-то, совсем непохожем на мужчин, которые в прошлом преследовали вас и, естественно, вас любили.
 Глаза Лоретты расширились, но она промолчала, и маркиз продолжал:
 — Вас, сердце мое, окружает аура, которая хранит вас, и мне остается лишь молиться, чтобы хранила она вас не только от меня, но от всякого, кто приблизится к вам.
 Голос его стал глубже, бархатнее:
 — Потому что я хочу, чтобы вы думали только обо мне, потому что я хочу, чтобы вы поняли, какое чудо совершается с нами обоими, я сейчас отвезу вас домой с просьбой грезить обо мне, как я буду грезить о вас.
 Лоретта невольно подумала, что она о нем грезила уже очень давно.
 Затем маркиз взял ее руку, и она ощутила легкое, но настойчивое прикосновение его губ к ее нежной коже.
 Он задержал ее руку в своей и, будто поддавшись необоримому порыву, повернул ее ладонью вверх и вновь припал к ней губами.
 Лоретта не представляла себе, что мужчины так делают.
 Она была не только удивлена, но и ощутила какой-то особый трепет.
 Точно вся красота фонтана одела ее тело, в груди у нее и на губах заиграли радуги.
 Маркиз поднял голову и сказал властно:
 — А теперь я отвезу вас домой!
 Он положил ее руку себе на локоть, и они пошли назад по дорожке туда, где ждал экипаж.
 Он помог ей сесть, а затем прошел к другой дверце, чтобы сесть самому, не потревожив ее.
 Лошади бежали резво, и вскоре по сторонам замелькали дома. Они снова ехали через город.
 Экипаж остановился, маркиз соскочил на мостовую, чтобы помочь Лоретте сойти, а затем подняться на крыльцо.
 Прежде чем лакей успел открыть дверь, маркиз сказал негромко:
 — Bonne nuit [20] , моя красавица! Мы увидимся завтра, но, засыпая, вспомни, что я люблю тебя!
 Тут дверь отрылась, он сбежал по ступенькам, Лоретта вошла в вестибюль, а в ее ушах звучали и звучали его слова.




 Глава 5


 Проснувшись утром, Лоретта не могла поверить, что вчерашний вечер ей не приснился.
 Несмотря на предостережения Ингрид, ей казалось невероятным, что маркиз во всех отношениях оказался совсем иным, чем она ожидала, чем ей про него рассказывали.
 Как мог он говорить с ней так? Как мог он отвести ее к фонтану, а затем проводить домой с бережностью, с какой не стал бы себя вести ни один мужчина — это она понимала, несмотря на всю свою неискушенность и невинность.
 — Не понимаю, — шептала она. — Я не понимаю его, не понимаю, почему он такой, какой он есть. Ей очень хотелось посоветоваться с Ингрид, но она знала, что ее кузина — и никто другой — не сумеет понять чувства, которые пробудил в ней маркиз.
 Да и застенчивость помешала бы повторить то, что он ей говорил.
 Завтрак ей подали в постель, а потом, услышав от Мари, что так принято, она оделась неторопливо и спустилась вниз, когда утро было уже на исходе.
 Ингрид нигде не было.
 Лоретта прошла в малую гостиную, куда ее проводили, когда она только приехала, и села почитать газеты, полные последними парижскими сенсациями.
 Однако она успела только просмотреть заголовки, когда открылась дверь и лакей доложил:
 — Граф де Марэ, мадам!
 Лоретта в отчаянии поглядела по сторонам.
 Она надеялась, что, может быть, заедет маркиз предложить ей прокатиться по Булонскому лесу.
 Графа она не ждала и подумала, что он назойлив — ведь он же заезжал накануне вечером.
 А он уже шел к ней, и ей очень не понравилось выражение его глаз. Он поднес ее руку к губам и поцеловал — не слегка коснулся губами, но поцеловал!
 — Доброе утро, месье, — сказала Лоретта, как она наделась, ледяным тоном. — Моя подруга не предупредила меня, что ожидает вашего визита.
 — Я заезжал к вам вчера вечером, но вы ко мне не вышли, — ответил граф. — И потому сегодня во избежание недоразумений я приглашаю вас, прекрасная дама, на прогулку в экипаже по Булонскому лесу, а затем мы позавтракаем у «Пре Каталан».
 — Это весьма любезно с вашей стороны, но, к сожалению, я уже приглашена.
 — Не верю! — злобно отрезал он. — А если это Фабиан де Соэрден, то я не позволю вам поехать с ним!
 Лоретта выпрямилась.
 — Не думаю, месье, что у вас есть право распоряжаться мной!
 — Тут вы ошибаетесь, — возразил граф. — Мое право в том, что я нахожу вас пленительной, восхитительной и очень-очень соблазнительной, и не намерен уступать вас тому бездушному сердцееду, чьи любовные похождения возмутительны и гнусны.
 Он говорил с такой язвительностью, что Лоретте захотелось встать на защиту маркиза, но она знала, что это было бы большой неосторожностью.
 И она сказала только:
 — Мне кажется, месье, этот разговор излишен. Я могу лишь поблагодарить вас за приглашение и выразить сожаление, что не могу его принять.
 — Я уже сказал вам, что намерен позавтракать с вами сегодня, а вечером пообедать, — ответил граф. — И уверяю вас, моя прелесть, что я всегда умею настоять на своем, когда дело касается красивой женщины.
 Он шагнул к ней.
 — Мне достаточно одного взгляда на вас, и вы можете не объяснять мне, что еще никто не пробудил в вас огня любви, той страсти, которая сделает вас даже еще красивее.
 Лоретта почувствовала отвращение и брезгливость только потому, что он приблизился к ней.
 Отталкивало ее не только что он говорил, но и как говорил.
 Она хотела отступить, но он схватил ее за запястье.
 — Ты сводишь меня с ума! — вскричал он. — Я научу тебя наслаждениям, о которых ты сейчас и не подозреваешь!
 Он притянул бы ее к себе, но Лоретта вскрикнула возмущенно и попыталась вырвать руку.
 — Как вы смеете… прикасаться ко мне! — гневно сказала она.
 Граф усмехнулся, и она поняла, что ее сопротивление только раздразнивает его, и она испугалась выражения в его глазах.
 — Пустите… меня!
 Но он только беспощадно притянул ее к себе, она вскрикнула, и тут дверь открылась.
 С неописуемым чувством облегчения Лоретта увидела Фабиана де Соэрдена и Хью.
 Они вошли в гостиную и застыли на месте, увидев, что происходит. Граф тотчас выпустил запястье Лоретты, и она сказала, запинаясь после такого потрясения:
 — Я как раз… говорила графу… что я завтракаю… с вами, месье.
 — Разумеется, — подтвердил маркиз без малейшей паузы. — Как видите, я не опоздал. Мой экипаж ждет внизу, и перед завтраком мы можем прокатиться по Булонскому лесу.
 Лоретта радостно вздохнула. Маркиз так быстро все понял!
 А маркиз подошел к графу, говоря:
 — Доброе утро, Марэ! Мне не сказали, что вы тут.
 — Я приехал за леди Бромптон, — ответил граф, — так как вчера вечером обещал, что мы позавтракаем вместе.
 Лоретта испуганно прошептала:
 — Это… неправда!
 — Боюсь, вы опоздали, Марэ, — сказал Фабиан де Соэрден. — Мое приглашение было сделано раньше. Мне кажется, с нами это случается довольно часто.
 В его тоне слышалась явная, насмешка, и граф уставился на него в бешенстве.
 — Придет день, и я поквитаюсь с вами, Соэрден! — сказал он. — Не сомневайтесь.
 Маркиз улыбнулся.
 — Неужели вы предлагаете еще одну дуэль? Прошлая обернулась таким фарсом, что весь Париж хохотал.
 Граф настолько потерял власть над собой, что Лоретта испугалась, как бы он не набросился на маркиза с кулаками.
 Затем с восклицанием, больше всего напоминавшим проклятие, он вышел из комнаты, и Лоретта совсем без сил опустилась на кушетку.
 — Марэ становится все более и более невыносимым, — заметил маркиз.
 — Совершенно с вами согласен, — ответил Хью. — Он чрезвычайно неприятный человек, и вам никак не следует, Лора, допускать с ним хоть какую бы то ни было короткость.
 — Разумеется, я не… давала ему никакого повода! — вскричала Лоретта. — Он ужасен, отвратителен и он… внушает мне страх!
 — Я проверю, уехал ли он, — сказал Хью и вышел из комнаты.
 Фабиан де Соэрден сел на кушетку рядом с Лореттой.
 — Больше вам не надо его страшиться, — сказал он. — Я сумею защитить вас и от Марэ, и от всех, ему подобных!
 Он увидел по ее лицу и глазам, как она потрясена, и сказал тихо и ласково без обычной усмешки в голосе:
 — Поднимитесь к себе и наденьте самую нарядную свою шляпку. Я хочу, чтобы в Булонском лесу все мои друзья завидовали мне, что я сопровождаю вас.
 Понимая, что он искренне хочет ее ободрить, Лоретта ответила ему дрожащей улыбкой и послушно встала с кушетки.
 Но уже возле двери она вдруг подумала, что граф, возможно, еще в доме, и, словно читая ее мысли, Фабиан сказал:
 — Я провожу вас до лестницы.
 И взял ее под руку, как накануне в лесу, когда они ушли от фонтана.
 Она почувствовала, что он оберегает ее и что нелепо бояться графа. Какой вред может он ей причинить?
 «Просто я ничего не знаю о мужчинах и о том, как они себя ведут», — подумала Лоретта.
 Она откинула голову и попыталась идти со спокойным достоинством, но чувствовала, что сердце у нее бьется все так же часто.
 В вестибюле, к ее облегчению, не было никого, кроме двух дежурных лакеев.
 — Не мешкайте, — сказал тихо Фабиан. — Мне надо столько вам показать, а солнце сияет так ярко.
 Вновь она трепетно улыбнулась ему и сумела сказать перед тем, как взбежала по лестнице:
 — Спасибо за то, что вы так добры! Надевая очаровательную шляпку, отделанную белыми камелиями и зелеными листьями, которую подарила ей Ингрид, она подумала, что такой человек, как граф, не может не внушать ей ужаса.
 Она даже не была способна вообразить, что мужчины позволяют себе подобное поведение — и после столь недолгого знакомства!
 И ей пришло в голову, что, может быть, для него есть некоторое извинение — ведь она сама поставила себя в уязвимое положение, притворившись замужней женщиной.
 И к тому же остановилась у Ингрид, чего никто из ее близких не допустил бы, узнай они о ее намерении.
 — Мне следует вернуться в Англию! — сказала она вслух.
 Но она знала, что совсем этого не хочет. Ей хотелось видеться с маркизом и — если быть честной с собой — не потому, что надо было искать доказательств его низости, чтобы найти вескую причину отказаться от брака с ним, но потому, что все в нем казалось ей завораживающим и необычным.
 «Меня предостерегали… предостерегали!» — подумала она, спускаясь с лестницы.
 И тем не менее ее охватило необоримое волнение, когда она вернулась в гостиную, где он разговаривал с Хью.
 При виде нее они встали, и Хью спросил:
 — Что мне сказать Ингрид? В котором часу вы вернетесь?
 Лоретта посмотрела на Фабиана, и он сказал:
 — Я привезу ее после завтрака часа в три, а потом заеду еще раз в восемь, потому что мы обедаем в «Гранд Верфур».
 Он говорил с такой уверенностью, что у Лоретты не оставалось возможностей для возражения.
 Однако она подумала, что Хью должен был бы удивиться, но он сказал только:
 — Готовят там превосходно, и я считаю, что это самый романтичный ресторан в Париже.
 — Я тоже, — ответил Фабиан, но смотрел он на Лоретту.
 Они уехали, и Лоретта залюбовалась великолепной вороной парой. Она решила, что никогда еще не видела такого щегольского выезда, хотя ее отец и имел обыкновение говорить, что экипажи и всадники в Булонском лесу это всего лишь выставка мод.
 Она подумала, что он был совершенно прав, едва увидела изысканнейшую элегантность «современных амазонок», как назвал их Фабиан. Молодые аристократы соперничали друг с другом, щеголяя самыми породистыми лошадьми и самыми щегольскими экипажами.
 Лоретта и Фабиан почти не разговаривали, но он показал место, где обычно происходили дуэли, и прибавил:
 — Полагаю, вы догадываетесь, что в Булонском лесу разыгрывается больше любовных интриг, чем где-либо еще в Париже.
 Лоретта согласилась, что лес, бесспорно, чрезвычайно романтичен.
 Когда они остановились у «Пре Каталан», она подумала, что столь восхитительного места для завтрака невозможно вообразить.
 Ресторан выглядел точно окруженная садами вилла, где гости могли сидеть на лужайках за столиками в тени огромных пестрых зонтов.
 Столики были искусно расставлены с таким расчетом, что даже сидевшие за соседними не могли услышать друг друга.
 Лоретта смотрела по сторонам сияющими глазами.
 И тут с какой-то неизбежностью к маркизу одна за другой начали подходить красивые дамы, восклицая с упреком:
 — Фабиан! Вы совсем меня забыли! Когда я вас увижу?
 Они, несомненно, искренне этого хотели, и Лоретта невольно восхищалась тактичностью, с какой он уклонялся от обещания.
 Потом, когда наконец он поздоровался со всеми знакомыми, которые завтракали тут, маркиз сказал:
 — Теперь вы понимаете, почему вчера вечером я пригласил вас туда, где мы могли беседовать без помех. И я повторю это сегодня вечером.
 Лоретта промолчала, и он продолжал:
 — Но я счел, что привезти вас сюда будет только честно, так как «Пре Каталан» — одна из достопримечательностей Парижа, с которой обязательно следует познакомиться в первый же приезд.
 — Вы так добры ко мне, — сказала Лоретта, не подумав.
 — Но как же иначе? — спросил он. — И пожалуй, «добр» тут неподходящее слово, потому что я просто не могу вести себя с вами иначе.
 Он несколько секунд смотрел на нее молча, а потом спросил:
 — Вы думали обо мне вчера ночью?
 — Как я… могла… не думать? — ответила Лоретта.
 И тут же строго себя одернула: она держится с ним слишком уж дружески, когда ей следует быть уклончивой.
 Но она знала, что, попытайся она уклониться от ответа, он ей не поверил бы.
 — Я лежал без сна и благодарил Бога, — сказал он негромко, — за то, что наконец нашел вас, и мое долгое-долгое паломничество наконец-то завершилось.
 Лоретта попыталась сделать вид, будто не поняла, но от необходимости ответить ее спасло появление официанта с меню и уже заказанным шампанским, которым он наполнил их бокалы.
 Кушанья, как и следовало ожидать, были восхитительными.
 Однако Лоретта обнаружила, что ей трудно думать о чем-либо, кроме человека, сидящего напротив, и не замечать, что он не спускает глаз с ее лица.
 — Полагаю, — сказал он, когда завтрак подошел к концу, — что у вас должны быть какие-нибудь несовершенства, как у всех людей, но пока мне не удается их обнаружить.
 Лоретта засмеялась:
 — Пожалуйста, не ищите слишком усердно. Я очень хорошо сознаю свои недостатки.
 — Но где же они? — сказал Фабиан, словно размышляя вслух. — Я нахожу вас настолько безупречной — ив том, как вы выглядите, и в том, как вы говорите, и в ваших мыслях, — что не могу представить себе, чтобы самый придирчивый критик нашел бы, в чем вас упрекнуть.
 — Вы не знакомы с моими родственниками, — ответила Лоретта. — Уверяю вас, они весьма взыскательны ко всем, и я не составляю исключения.
 Она говорила шутливо, но, взглянув на Фабиана, обнаружила, что его выражение очень серьезно.
 — Вы говорите о своих родственниках, но не о своем муже. Расскажите мне о нем.
 Просьба была такой неожиданной, что Лоретта смешалась и, хотя попыталась скрыть это, не могла вымолвить ни слова, а щеки ее залил румянец.
 — Видимо, он очень странный человек, если позволил такой редкой красавице, как его жена, уехать в Париж одной, — продолжал Фабиан. — А также разрешил ей остановиться у Ингрид в ее двусмысленном положении, и в довершение позволяет вам знакомиться с мужчинами вроде меня, когда только каменные истуканы не будут говорить вам о любви.
 — Я не могу… обсуждать это, — кое-как наконец выговорила Лоретта.
 — Почему? Только не говорите, будто из любви к нему, ведь я знаю, моя прекрасная малютка Лора, что вам ничего — или почти ничего — неизвестно о любви, да и о мужчинах тоже, раз уж на то пошло.
 — Не понимаю, почему вы… полагаете, что я такая… невежественная, — ответила Лоретта, чувствуя, что ей каким-то образом следует вступиться за себя.
 Фабиан засмеялся очень нежно.
 — Вы так молоды и так не испорчены, — сказал он. — Я забыл, что в мире есть женщины вроде вас, и тем не менее вы, как ни невероятно это звучит, вы замужем!
 — Да, я замужем, — твердо сказала Лоретта. — И, как я уже предупреждала вас, месье, вы не должны говорить со мной таким образом.
 — Но как я могу удержаться? — спросил Фабиан. — И как вы можете помешать тому, что чувствуете ко мне?
 Лоретта хотела было сказать, что ничего к нему не чувствует, а просто видит в нем интересного знакомого.
 Но тут она снова взглянула на него, и вновь ее глаза оказались в плену его взгляда. У нее не хватило сил их отвести.
 — Мое сокровище, вы открыты душой, — сказал он негромко. — Я знаю о вас все и еще знаю, что волную вас. Пусть вы это отрицаете, но ваше сердечко бьется немного чаще, потому что мы здесь вдвоем, и ваши губы, на которых я еще не запечатлел поцелуя, ждут моих.
 Его слова заставили Лоретту окаменеть.
 С огромным усилием (ей даже почудилось, что она себя ударила) она сказала:
 — По-моему… мне пора… вернуться домой.
 — Я отвезу вас туда, — ответил Фабиан, — а вечером мы продолжим этот разговор с того места, где остановились.
 Лоретта хотела сказать, что не будет его слушать, но она знала, что это ложь.
 Ей хотелось, чтобы он говорил и говорил с ней этим особым голосом, от которого по всему ее телу словно пробегали солнечные лучи.
 Она сознавала, хотя и пыталась отгонять эти мысли, что от его слов и звучащей в них искренности ее охватывает сладкая дрожь.
 «Да, он флейтист из сказки, как сказала мне Ингрид, — думала она, — и подобно всем другим глупеньким женщинам я бегу за ним навстречу гибели!»
 Она пошла впереди него через лужайку туда, где стоял его экипаж в тени деревьев.
 Когда маркиз подсадил ее, она снова подумала, ощутив трепет от прикосновения его руки, что ей надо скорее уехать из Парижа.
 «Не делай глупостей!» — сердито приказала она себе.
 Тут он сел рядом с ней, взял вожжи, и ей почудилось, что это Аполлон правит лошадьми, запряженными в небесную колесницу.
 Никто не мог бы выглядеть столь неотразимым, столь лучезарно-обаятельным, и тем не менее он был достоин презрения, как ее предостерегали.
 Фабиан поехал по лесу кружным путем. Он хотел, чтобы Лоретта насладилась красотой деревьев и цветов, улыбнулась мальчуганам, игравшим на поляне в мяч.
 Но через несколько минут они уже оказались на широком, обсаженном каштанами бульваре.
 По тротуарам неторопливо двигались пешеходы, за столиками сидели люди с неизменными чашками кофе в руке.
 Фабиан остановил лошадей перед домом Хью.
 Когда грум подбежал взять лошадей под уздцы, маркиз спрыгнул на мостовую, помог ей сойти, говоря:
 — Au revoir, моя прекрасная маленькая богиня, до вечера.
 Лоретта остановилась у нижней ступеньки крыльца.
 — Если я… поеду, — произнесла она с усилием, — вы не должны… говорить мне… подобные вещи.
 — По почему?
 — Потому что это… дурно, — начала она.
 — Нет ничего дурного, — сказал Фабиан тихо, — в том, что я чувствую к вам и что вы чувствуете ко мне. Мы можем говорить об этом, пока звезды не осыпятся с небес, но свои сердца мы изменить не в силах, а отрекаться от любви, как вам известно, это кощунство.
 И вновь он говорил с глубокой серьезностью.
 А когда он взял ее руку, Лоретта вновь всем своим существом ощутила, как его магнетизм устремляется к ней, подчиняет своей власти.
 Так ничего и не сказав, Лоретта поднялась по ступенькам.
 — Так до восьми часов! — С этими словами маркиз сел в свой экипаж.
 Ингрид ждала ее в вестибюле.
 Она поцеловала Лоретту, восклицая:
 — Меня удивило, любовь моя, когда Хью рассказал, что ты завтракаешь с Фабианом, и даже еще больше, что граф позволил себе подобное!
 — Омерзительный человек! — воскликнула Лоретта.
 — Согласна. И все же он имеет большой вес в финансовом мире, а я хочу, чтобы Хью был в хороших отношениях с «королями финансов», так же как с политиками, которые правят нами.
 — Я понимаю, — тихо ответила Лоретта, — но мне так трудно быть… вежливой с графом, когда он ведет себя так… неслыханно.
 — Он воображает, что каждая женщина влюблена в него, а не в его деньги, — сказала Ингрид.
 — А почему он так ненавидит маркиза? Ингрид рассмеялась:
 — И ты спрашиваешь? Потому что они уже не раз сталкивались, ухаживая за той или иной новой красавицей, и всякий раз победа оставалась за Фабианом.
 — Я не хочу больше видеть графа! — твердо заявила Лоретта.
 — Я постараюсь, — ответила Ингрид, — но это будет нелегко.
 Лоретта сняла шляпку со словами:
 — Я тебе в тягость, Ингрид? Ты хочешь, чтобы я уехала?
 — Ну что ты! — воскликнула Ингрид. — Я в восторге, что ты здесь, и ты просто не можешь себе представить, как для меня важно, что в своих затруднениях ты обратилась ко мне!
 Ее голос стал низким от волнения, когда она добавила:
 — Могу только уповать, что сумею тебе помочь. Если мне это не удастся, то не по моей вине.
 Лоретта нервно прошлась по комнате и остановилась у окна со словами:
 — Ты мне уже помогла!
 — Если бы я была в этом уверена! — проговорила Ингрид у нее за спиной. — Возможно, я ошибаюсь, но у меня такое чувство, что ты находишь Фабиана гораздо более привлекательным, чем ожидала.
 Это была правда, и Лоретта сумела только кивнуть, а Ингрид сказала:
 — Как ни странно, несмотря на репутацию Фабиана, несмотря на его успех у женщин, мужчины, как правило, за исключением графа, относятся к нему с симпатией и доверием. Хью его вернейший друг.
 Лоретта прекрасно поняла, как много значат такие слова в устах Ингрид.
 Когда ее отец отзывался о ком-либо неодобрительно или с презрением, он никогда не ошибался, и человек этот оказывался во всех отношениях нежелательным.
 И то, как Ингрид отозвалась о дружбе Хью с тем, против кого она с такой настойчивостью ее предостерегала, внесло еще больше смятения в чувства и мысли Лоретты…
 Чтобы переменить тему, она сказала:
 — У нас есть днем какие-нибудь дела?
 — Можно поехать по магазинам, если хочешь, — ответила ее кузина. — Конечно, в Париже есть еще масса достопримечательностей, которых ты не видела, но это я оставлю на Фабиана.
 — Когда он привез меня сюда после завтрака, я надеялась, что он пригласит меня совершить прогулку по городу.
 — Вероятно, — объяснила Ингрид, — он сегодня играет в поло и не хотел подвести свою команду.
 — В поло? — переспросила Лоретта.
 — Я думала, ты знаешь, — ответила Ингрид, — почему Фабиан меньше интересуется скаковыми лошадьми, чем его отец. Он ведь выдающийся игрок в поло. Собственно говоря, он член команды, представляющей Париж.
 — Я ни малейшего понятия об этом не имела, — ответила Лоретта. — Конечно, я заметила, какие у него чудесные лошади, но он никогда не приезжал в Англию на скачки, и я решила, что они интересуют его только, как средство передвижения.
 Ингрид засмеялась.
 — Скажи ты это Фабиану, он бы упал в обморок! У него есть собственные лошади, ничуть не уступающие отцовским, а его конюшня в Нормандии слывет лучшей в стране. И у него есть скаковые лошади, только в отличие от дюка он на них не помешан.
 — Теперь я понимаю, почему папа с ним не знаком, — заметила Лоретта. — Это казалось мне загадочным.
 — Ты еще многое в Фабиане найдешь загадочным, — ответила Ингрид. — Очень жаль, что в мужья он не годится, хотя во всех других отношениях безупречен.
 Они заговорила о другом, но мысли Лоретты все время возвращались к маркизу.
 Притворяться перед собой не имело смысла, и, поднявшись в спальню переодеться к обеду, она почувствовала, как сильно хочет быть с ним, слушать его.
 Да, когда он говорил о их чувствах друг к другу, она смущалась.
 Но в ней пробуждались ощущения, о которых она старалась не думать, в которых не осмеливалась признаться себе.
 «Если я сейчас так мучаюсь, — думала она, строго себя одергивая, — так что же я буду чувствовать, если выйду за него замуж, а он оставит меня для другой женщины?»
 Мысль эта была нестерпимой, и, нежась в душистой воде ванны, она попыталась обрести спокойствие, равнодушие, высокомерие.
 Затем она надела еще одно из красивых платьев, которые выбрала с Ингрид у Лаферье.
 В нем она казалась полураспустившейся розой.
 Однако легкие штрихи бархата на серебре шифона придавали ему интригующую изысканность.
 Нет, оно явно не предназначалось для девушки, только начинающей выезжать в свет!
 Естественно, у нее не было драгоценностей, какие носят замужние женщины, и Ингрид одолжила ей брильянтовое колье с подвеской — большой идеальной формы грушевидной жемчужиной.
 К нему были серьги и браслеты, чтобы надеть поверх длинных перчаток, того же цвета, что и ее платье.
 — Ты обворожительна, как никогда! — воскликнула Ингрид, увидев ее.
 Лоретта зашла к ней в спальню попрощаться до утра, так как Ингрид должна была обедать с маркизом в гораздо более поздний час и пока отдыхала в шезлонге в элегантнейшем неглиже из зеленого газа.
 — Проведи приятно время, любовь моя, — сказала Ингрид, — но помни: не теряй ни головы, ни сердца. Если речь идет о Фабиане, их не вернуть.
 — Буду помнить, — ответила Лоретта с некоторой неуверенностью.
 Затворяя за собой дверь, она не видела, с какой тревогой ее кузина посмотрела ей вслед.
 Перекинув через руку бархатную пелерину, Лоретта медленно спускалась по ступенькам, и в тот момент, когда она сошла в вестибюль, к ней торопливо подошел лакей, дежуривший у парадной двери, и сказал:
 — Господин, который вас ждет, мадам, просит, чтобы вы не мешкали, так как его лошадям не стоится.
 Лоретта не обратила внимания на некоторую странность этого поручения — ведь лошади Фабиана были великолепно вымуштрованы.
 Она почти сбежала с крыльца к карете, и грум тотчас распахнул перед ней дверцу.
 И вот тут она удивилась, что Фабиан не встретил ее снаружи.
 А когда она опустилась на сиденье, то увидела, что в карете никого нет.
 Дверца тотчас захлопнулась, лошади рванулись вперед рысью, и Лоретта, было привставшая, снова села, чтобы ее не швырнуло на пол.
 Карета мчалась по Елисейским полям с совершенно излишней быстротой, и Лоретта подумала, что произошла какая-то ошибка.
 Она хотела окликнуть кучера или грума, но оба окошка были плотно закрыты.
 Может быть, маркиз придумал новый способ заинтриговать ее? Или это все-таки ошибка?
 И тут у нее мелькнуло страшное подозрение, настолько страшное, что она побоялась облечь его в слова.
 Лоретта наклонилась, опять попыталась открыть сначала одно окно, потом другое, но они не поддавались, а карета неслась так быстро, что открыть дверцу она побоялась.
 — Что… происходит? Что… это? — спрашивала она себя.
 И пока она пыталась сообразить, что должна будет сделать, если оправдаются ее худшие подозрения, бульвар остался позади.
 Тут дома отстояли далеко друг от друга, и Лоретта поняла, что они едут вдоль Булонского леса.
 Затем лошади свернули в ворота, по сторонам замелькали клумбы и деревья. Карета остановилась перед портиком большого дома.
 «Да, конечно, произошла ошибка! — с облегчением сказала себе Лоретта. — Кучер должен был заехать за какой-то дамой и, вероятно, ошибся домом. Я сама виновата. Мне следовало быть осмотрительнее и сообразить, что маркиз непременно вошел бы хотя бы в вестибюль».
 Лакей распахнул дверцу, и она спросила по-французски:
 — Чей это дом?
 — Мадам, месье ожидает вас там, — ответил лакей.
 — Но как его зовут? — настойчиво спросила Лоретта.
 — Он ждет, мадам, и просит вас подняться к нему.
 Сделать ничего было нельзя, а продолжать этот разговор не имело смысла, поэтому Лоретта сказала, выходя из кареты:
 — Прикажите кучеру подождать. Произошла ошибка, и ваш хозяин распорядится, чтобы меня отвезли обратно.
 При этих словах она вошла в вестибюль, где другой лакей уже ждал, чтобы проводить ее по широкой лестнице в парадную гостиную, как она подумала.
 Дом выглядел великолепно обставленным и дышал роскошью.
 Лоретта уже не сомневалась, что действительно произошла ошибка и сейчас она окажется в обществе совершенно незнакомых людей.
 «Надо настоять, чтобы меня тотчас отвезли домой, — решила Лоретта. — Ведь маркиз должен вот-вот приехать и будет недоумевать, что со мной случилось».
 На верхней площадке лестницы она увидела часы и сказала себе, что была очень глупа, поверив, будто это мог быть маркиз.
 Накануне он заехал за ней в точно назначенное время, а сейчас стрелки показывали всего две минуты девятого.
 А сюда она ехала от Елисейских полей по меньшей мере десять минут.
 Еще один лакей открыл высокую дверь и молча впустил ее.
 Она сделала шаг-другой и остановилась как вкопанная.
 В большой комнате ее ждало не целое общество незнакомых людей, а всего один человек — граф де Марэ.
 Выглядел он как-то странно.
 Лоретта только через две-три секунды поняла, что на нем надет не фрак, а стеганый парчовый халат.
 Иногда после охоты ее отец облачался в халат, но далеко не такой пышный.
 Лоретта смотрела на графа широко раскрытыми глазами, не зная, что сказать, как выразить свое граничащее с ужасом возмущение, что ее обманом привезли к нему.
 И тут она заметила, что находится вовсе не в гостиной, но в спальне!
 У стены стояла широкая, напоминающая софу кровать с занавесями, а позади графа — большое трюмо, отражавшее и его спину, и кровать.
 Лампы под розовыми абажурами придавали комнате оттенок сладострастия. К Лоретте вернулся голос.
 — Как вы посмели… привезти меня сюда подобным образом! — начала она.
 Тут она услышала, что дверь позади нее захлопнулась, а граф шагнул к ней со словами:
 — Вы приехали! Как я жаждал этого, моя прекрасная дама! И теперь вы уже не сможете отказаться пообедать со мной.
 — Как я говорила вам утром, месье, я уже приняла другое приглашение, — сказала Лоретта, — и поражена вашим неслыханным поведением!
 Он был уже совсем рядом. Она испуганно попятилась к двери и попыталась повернуть ручку.
 Дверь была заперта!
 А когда она снова взглянула на графа, то увидела, что он посмеивается.
 — Спасения нет, моя прелесть! — сказал он. — С тех пор как мы сидели рядом за обеденным столом, вы противились мне самым обворожительным образом, и если вы будете и дальше сопротивляться, поверьте, тем мне будет приятнее и волнующе.
 — Заманив меня сюда хитростью, вы же знали… что я буду… сопротивляться, ведь так? — сказала Лоретта.
 — Я хочу тебя! — произнес граф низким вкрадчивым голосом, который совсем перепугал Лоретту.
 Она беспомощно уставилась на него. Затем, словно бы поняв, что, пожалуй, ее негодующий тон был ошибкой, она сказала:
 — Прошу вас… будем вести себя, как… цивилизованные люди. Вы знаете, я здесь… не по своему желанию… и могу только… умолять вас… как благородного человека… отпустить меня.
 — И как разочарованы вы были бы, если бы я поступил так! — ответил граф. — Однако, как вы сказали, мы будем вести себя цивилизованно и начнем с бокала шампанского. Торопиться некуда, у нас впереди вся ночь.
 Сказал он это таким голосом, что Лоретта чуть не закричала от ужаса.
 Но затем с гордостью и самообладанием, какого она в себе не подозревала, ей удалось выговорить:
 — Да, я выпила бы шампанского. Но вы не можете не понимать, как я потрясена… подобным… похищением.
 — Но я же говорил вам, что всегда добиваюсь своего, — ответил граф. — Ну а теперь, прошу вас, садитесь. Я хочу смотреть на вас и заверить, на случай если вы сомневаетесь в моих словах, что я еще никогда не видел такой совершенной красавицы и притом столь бесконечно и абсолютно желанной.
 Он сделал знак Лоретте последовать за ним к кушетке, за которой находился плотно занавешенный эркер, а рядом стоял столик.
 На столике Лоретта увидела бутылку с шампанским в большом золотом ведерке со льдом на золотом подносе, а рядом — всякие графины и бутылки.
 Она села, чувствуя, что вот-вот не выдержит, кинется к двери, будет бить по ней кулаками и кричать, чтобы ее выпустили.
 Но она не сомневалась, что слуги графа ее не услышат.
 Ее пробрала холодная дрожь при мысли, что дверь эту запер за ней лакей, как ему приказал граф.
 А тот сел, и она заметила, что под халатом на нем были брюки от фрачной пары и тонкая батистовая рубашка.
 И вместо положенного накрахмаленного стоячего воротничка — мягкий галстук, снять который, поняла она, так просто!
 От этой мысли ей стало почти дурно, и она старательно отвела взгляд от кровати напротив, уже успев заметить шелковые, отороченные кружевом простыни и пухлые подушки, украшенные монограммами графа.
 Он же наливал шампанское в бокалы со словами:
 — Золотистое вино, так гармонирующее с золотом ваших волос! И возьмите канапе с паштетом, за которым я специально посылал в Страсбург, или, если предпочитаете, то с икрой.
 Борясь с дурнотой, Лоретта отпила шампанского, а граф продолжал:
 — Потом мы поужинаем в соседней комнате, но сначала, моя прекрасная дама, я намерен научить вас тому, на что не способен ни один англичанин — той страсти, тайны которой были известны древним египтянам и индусам, а они славятся как искуснейшие любовники!
 Он говорил так, будто каждое слово дарило ему наслаждение, возбуждало его непонятно и отвратительно.
 При этом, почувствовала Лоретта, он словно бы раздевал ее мысленно. И невольно она отпрянула от него.
 Он усмехнулся.
 — Еще немного, — сказал он, — и я сделаю тебя моей. И тогда, моя обворожительная неразбуженная англичаночка, ты станешь более женственной, более умудренной и, как ни кажется это невозможным, даже более желанной, чем в эту минуту.
 Прежде чем Лоретта успела отодвинуться, он обнял ее за талию, забрал бокал и притянул ее к себе.
 Она попыталась высвободиться, но почувствовала, что он очень силен.
 — Нет! Нет! — вскрикнула она.
 Но он неумолимо прижал ее к своему телу.
 «Фабиан, помоги мне… помоги мне!» — взмолилась она беззвучно.
 И будто в ответ на этот крик души ее осенило, как вырваться от него.
 Она подняла ладонь, будто защищаясь.
 И смахнула на пол расстегнувшуюся сережку Ингрид.
 Лоретта вскрикнула с притворным испугом:
 — Моя сережка! Не наступите на нее, она очень хрупкая!
 Граф посмотрел на сережку под низким столиком.
 А когда он нагнулся, Лоретта протянула руку у него за плечом, схватила неоткупоренную бутылку минеральной воды с золотого подноса и изо всех сил ударила графа бутылкой по затылку.
 Он со стоном повалился вперед, а она ударила его снова.
 Затем, приподнявшись, чтобы удар получился сильнее, она стукнула его по затылку в третий раз.
 Когда граф растянулся на полу между столиком и кушеткой, Лоретта услышала позади себя какой-то шум.
 Невольно оглянувшись, она увидела, как занавески эркера раздвинулись, и в комнату вошел Фабиан.
 Она вскрикнула с таким облегчением, что стены отозвались эхом.
 Бросив бутылку на кушетку, она обежала столик и кинулась на шею маркиза, восклицая:
 — Я… убила его! Я… убила его! Ах, Фабиан, я убила… его!




 Глава 6


 Фабиан обнял Лоретту и нежно прижал к себе. Спрятав лицо у него на плече, она прошептала еле слышно:
 — Я., я… убила его! М-м-меня заберут в т-тюрьму и… гильотинируют!
 Он почувствовал, как она задрожала, и сказал негромко и спокойно:
 — Все хорошо, мое сокровище, предоставь все мне.
 С этими словами он повел ее в эркер к открытой двери на балкон.
 Она продолжала судорожно за него цепляться, и он, осторожно прислонив ее к каменной балюстраде, сказал:
 — Останься тут и постарайся дышать поглубже. Я пойду и погляжу, что произошло на самом деле.
 — О… он-н-н уб-б-бит!
 Послушно, точно маленький ребенок, она оперлась о балюстраду, и холод камня чуть-чуть привел ее в чувство.
 Фабиан уже вернулся в комнату.
 Лоретта закрыла глаза. Конечно же, ничего этого на самом деле не произошло! Ее просто мучает кошмар!
 Однако дробное биение сердца, пересохшие губы и ужас, по-прежнему ее леденивший, не оставляли у нее сомнений в намерениях графа.
 Ее спасло чудо!
 Ей казалось, что она стоит так вечность и вот-вот упадет в обморок.
 Эта мысль ее испугала: ведь тогда Фабиан будет ее презирать!
 — Я должна взять себя в руки, быть мужественной! — с трудом прошептала она.
 Но только почувствовала себя совсем слабой и беспомощной, и ей все труднее было бороться с нахлынувшими волнами дурноты.
 И тут, когда у нее уже не осталось никаких сил и она решила вернуться в комнату увидеть, что происходит, на балкон вышел Фабиан.
 Услышав его шаги, Лоретта обернулась и кинулась к нему.
 Он крепко ее обнял, и сила его рук подарила ей неизъяснимое облегчение.
 — Все хорошо, сердце мое, — сказал он. — Этот мерзавец жив.
 «Ж-жив!» Она еле выговорила это короткое слово.
 — Да, он жив, но ты обошлась с ним немилосердно, и у него еще долго будет болеть голова. И поделом!
 Голос Фабиана стал жестким, но Лоретта могла думать только о том, что ей ничего не угрожает.
 Ее не бросят в тюрьму, не гильотинируют! Она не убила графа, как ей показалось.
 Фабиан обнял ее еще крепче, и она почувствовала его губы на своих волосах, когда он сказал:
 — А теперь я хочу, чтобы ты была мужественной. Спуститься вниз с балкона тем путем, каким я на него взобрался, ты не можешь, и, значит, нам придется воспользоваться парадной дверью. У подъезда ждет моя карета.
 — Н-но… мы… не сможем выйти, — запинаясь сказала Лоретта. — Д-д-дверь заперта.
 — Знаю, — резко ответил Фабиан, — но, к счастью, есть еще выход из соседней комнаты, где накрыт ужин.
 Лоретта приподняла голову и вопросительно посмотрела на него.
 Увидев мертвенную бледность ее лица, глаза, еще темные от пережитого страха, дрожащие губы, он сказал ласково, точно ребенку:
 — Наберитесь мужества еще ненадолго. Не надо, чтобы слуги догадались, как вас ошеломило случившееся.
 Эти слова заставили ее выпрямиться и вздернуть голову.
 Он почти минуту глядел на нее с неизъяснимой нежностью.
 Потом обнял за плечи и увел с балкона.
 Когда он раздвинул занавески, Лоретта не сразу решилась взглянуть на человека, которого чуть-чуть не убила и оставила лежащим на полу.
 Потом обнаружила, что Фабиан, видимо, уложил графа на кровать.
 Он лежал на атласных подушках, глаза у него были закрыты.
 Парчовый халат и рубашка были распахнуты, словно Фабиан слушал его сердце.
 Но прежде чем она успела о чем-либо спросить, Фабиан подобрал ее бархатную пелерину и взял ее под руку.
 Он решительно повел ее к двери у камина, которая вела в будуар, где стоял стол, накрытый для двоих.
 Лампы были пригашены, и в этом полусумраке было что-то соблазнительное. Фабиан увлек Лоретту к двери, которая открылась, едва он повернул ручку.
 Молча он повел Лоретту по коридору и вниз по той же лестнице, по которой она, приехав, поднялась следом за лакеем.
 В вестибюле она увидела двух-трех лакеев и пожилого человека, видимо, дворецкого.
 Она не сомневалась, что они уставятся на Фабиана в полной растерянности.
 И, конечно, начнут ломать голову, каким образом она внезапно появилась здесь, когда была заперта в спальне их хозяина.
 Фабиан помог Лоретте спуститься с последней ступеньки, прежде чем сказал властно:
 — Вашему господину нездоровится. Помогите ему и немедленно пошлите за врачом.
 Договорив, он не стал дожидаться ответа, а вышел с Лореттой за дверь и подвел ее к своему экипажу.
 Помог ей войти, сел рядом с ней, и, едва грум захлопнул дверцу, лошади тронулись.
 И тут самообладание окончательно покинуло Лоретту, она продержалась, как он ее просил, но теперь разразилась слезами.
 Словно унеслась в вихре собственных страхов.
 И остановить слезы она была не в силах — легче, казалось, было бы заставить Сену течь вспять.
 Она плакала самозабвенно, как ребенок, из ее глаз струились слезы, смачивая плащ Фабиана.
 Она была слепа и глуха ко всему и только чувствовала себя бесконечно несчастной.
 Фабиан нежно обнял ее, а когда она выплакалась, сказал:
 — Все хорошо, мое сокровище, моя невинная маленькая богиня. Вам ничто не угрожало с той минуты, когда я увидел, как его карета отъехала от дома Хью, а затем мне сказали, что вы уже отбыли. Я тотчас понял, что произошло.
 — Вы… знали, что он привезет меня… в свой дом? — с трудом прошептала Лоретта.
 — Мне досконально известны все его приемы! — гневно ответил Фабиан. — Вы чуть не убили его, мое сокровище, но именно это я сделал бы с ним, причини он вам хоть малейший вред.
 — Я… я испугалась, очень испугалась!
 — Ну конечно! Но вы должны были знать, что я вас спасу.
 — Я… м-м-молилась об этом, — сказала Лоретта. — И звала вас… всем сердцем.
 — Я услышал, — ответил Фабиан. — К счастью, мне уже доводилось бывать в доме графа, и я догадался, куда этот скот уведет вас. И потому взобрался на балкон по обвитой плющом решетке, так что это было легко. Но если бы потребовалось взять Бастилию, я все равно добрался бы до вас!
 Лоретта попыталась улыбнуться, но не сумела.
 Плакать она перестала, но по-прежнему прятала лицо на плече Фабиана.
 Внезапно она вскрикнула:
 — Я оставила там… сережку. А она принадлежит Ингрид! Если кто-нибудь найдет ее, то они узнают, что я была там!
 Фабиан разжал руку, и Лоретта увидела у него на ладони сережку из бриллиантов и жемчуга.
 — Вы… нашли ее!
 — Когда я взобрался на балкон, то услышал, как вы сказали: «Я уронила сережку!»
 — Ах… благодарю вас… благодарю! — воскликнула Лоретта.
 И без всякой причины, просто потому что сердце ее было переполнено, по щекам у нее вновь заструились слезы.
 Фабиан нежно утирал их, пока лошади не остановились.
 — Я… нельзя, чтобы кто-нибудь… увидел меня… такой! — прошептала Лоретта.
 — Разумеется, — ответил он. — Вот почему я привез вас к себе домой.
 Лоретта удивленно взглянула на него, и он ответил мягко:
 — Все приличия будут соблюдены, потому что сейчас у меня гостит моя бабушка герцогиня де Меллерно. Но она очень стара и ужинает в постели.
 Тут лакей открыл дверцу, Фабиан вышел и помог выйти Лоретте.
 Она наклонила голову, чтобы слуги — а их как будто было много — не увидели ее лица.
 Фабиан провел ее через широкий вестибюль и сказал лакею, открывшему перед ними дверь комнаты:
 — Скажите повару, чтобы он приготовил легкий ужин для двоих из блюд, которые не требуют много времени. И принесите мне бутылку шампанского.
 И он вошел с Лореттой в комнату, которая, почувствовала она, принадлежала к его личным апартаментам.
 Она была обставлена восхитительной французской мебелью, включавшей удобнейший на вид диван и кресла.
 Хотя комната дышала французской изысканностью, она при этом, несомненно, принадлежала мужчине. Вся атмосфера в ней была сугубо мужской.
 Фабиан усадил Лоретту на диван и вложил ей в руку свой мягкий платок из тончайшего полотна.
 Она вытерла со щек следы слез, но когда подняла на него глаза, длинные пушистые ресницы оставались влажными.
 Хотя она этого не сознавала, выглядела она очень бледной — слезы смыли косметику — и очень трогательной.
 Фабиан молчал, пока в комнату не вошел лакей с бутылкой шампанского в ведерке со льдом и с двумя бокалами.
 Он наполнил один и поставил его на столик перед Лореттой, а второй подал своему хозяину.
 Затем поставил ведерко с бутылкой на стол по ту сторону камина и вышел.
 — Выпейте немножко, — ласково сказал Фабиан. — Это вам необходимо.
 Она была так слаба, что у нее не хватило сил возразить, и она сделала, как он сказал.
 Потом, когда она еще раз вытерла лицо его платком, Фабиан сказал:
 — Вы бесконечно очаровательны, но столь же бесконечно нуждаетесь в защите. Ни в коем случае ничего подобного с вами больше случиться не должно, и вот потому, мое сокровище, я должен кое-что вам сказать.
 — Что… же?
 Ей показалось странным, что он секунду словно не находил слов. Наконец он сказал:
 — Я люблю вас, и я знаю, хотя вы не хотите в этом признаться, что вы любите меня. Мы восполняем друг друга, мы единое существо, а потому должны быть всегда вместе. Вот почему я умоляю вас, мое сокровище, уехать со мной.
 Лоретта не поняла, и, заметив недоумение в ее устремленных на него глазах, Фабиан добавил:
 — Некоторое время, пока ваш муж не разведется с вами, мы будем оставаться в таком же положении, как ваша подруга Ингрид и Хью Голстон, но, мне кажется, наша любовь настолько велика, что суждение света нас не тронет. Хотя не думаю, что свет станет особенно интересоваться вами или мной и теперь, и в будущем.
 — Я не… понимаю, что… вы говорите… не понимаю, — еле выговорила Лоретта.
 — Я уверен, что понимаете, — возразил Фабиан. — Вы так умны, что не можете не понимать неотразимой силы любви, и знаете, что когда мы обретаем истинную любовь, любовь, которую все ищем, отречься от нее невозможно.
 Он умолк, взял ее руку, повернул ладонью вверх и продолжал:
 — Такая маленькая ручка, и все же, мое сокровище, вы держите в ней мое сердце и все мое счастье. Если вы мне откажете, я никогда уже не буду цельным.
 Лоретта на мгновение закрыла глаза, а потом сказала еле слышно:
 — Как вы… с вашим происхождением, вашим… состоянием и вашим положением во Франции можете решиться… на поступок, который… вызовет такой… скандал?
 Фабиан засмеялся удивительно счастливым смехом.
 — Скандал? — повторил он. — Какой скандал? Болтовня завистливых людишек, злобствующих, потому что они не способны чувствовать то, что чувствуем мы? К тому же, мое сокровище, нас ведь тут не будет, чтобы слушать всякий их вздор,
 Лоретта протестующе вздохнула, но ничего не сказала, и он продолжал:
 — Я намерен увезти вас. Сначала в Северную Африку, где я владею обширными землями, в края, которые, я думаю, вы найдете столь же сказочными, как нахожу их я. Потом мы можем поселиться в Нормандии, в поместье, доставшемся мне от матери. Там все настолько непохоже на шато моего отца в долине Луары, что мы окажемся будто в ином мире.
 Он умолк, еще крепче сжал ее руку и добавил:
 — А если во Франции вам не понравится, мир велик, а с вами, я знаю, где  бы мы ни очутились, я буду в той волшебной стране, которую всегда искал.
 Он улыбнулся.
 — В раю, который всегда ускользал от меня, пока вы не вошли в гостиную в тот первый день, и я не понял, что нашел вас, и все остальное утратило всякое значение.
 — Вы… не можете думать того… что… говорите! — прошептала Лоретта.
 Но Фабиан посмотрел ей в глаза, и она поняла, что слышит голос его сердца.
 Каждое сказанное им слово дышало глубочайшей искренностью.
 — Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он негромко, — но знаю также, моя бесценная маленькая богиня, что вы любите меня и между нами нет нужды в объяснениях.
 Его голос стал очень глубоким.
 — Я увезу вас, буду защищать и любить вас до конца ваших дней. А когда мы умрем, будут другие жизни, ибо невозможно, чтобы мы вновь потеряли друг друга.
 Лоретта не могла выговорить ни слова и только смотрела на него.
 И даже не догадывалась, что ее глаза, казалось, заполнили все ее личико.
 Тут отворилась дверь, Фабиан отпустил ее руку и сказал совсем другим голосом, невыразимо счастливым и веселым:
 — Сейчас я вас накормлю, а потом отвезу домой. Вы достаточно много перенесли для одного вечера. Планами мы займемся завтра.
 Пусть потом это казалось невероятным, но они сели за стол, слуги вносили кушанья, одно восхитительнее другого, а Фабиан говорил, не умолкая, так остроумно, так увлекательно, что Лоретта забывала о случившемся и даже смеялась его шуткам.
 Точно танец радуг фонтана в Булонском лесу, думала Лоретта, завороженная его joie de vivre [21] .
 Она забыла страх, перестала чувствовать себя несчастной — ведь они были вместе, и на время все остальное потеряло всякое значение.
 Но когда они кончили есть и слуги убрали со стола, Лоретта встала и отошла к камину, который не топился, а был полон роскошными цветами.
 Она не заметила, что Фабиан подошел к ней сзади, и вздрогнула, когда он сказал:
 — Что вас тревожит? — И, не дожидаясь ее ответа, продолжал: — В будущем тревожиться буду только я, а вы должны улыбаться и выглядеть счастливой, какой только что были, мое сокровище. Предоставьте все мне.
 — Н-н-но… я… не могу это… сделать.
 — Почему же? Ведь я здесь, чтобы оберегать вас.
 — Я знаю… но…
 — Никаких «но»! — перебил Фабиан. — Вы моя, Лора, и я убью всякого, кто посмеет еще раз вас напугать, а потому предоставьте мне заботиться о вас.
 — Я… не… могу… вы не… понимаете, — сказала Лоретта.
 Она подумала, что, может быть, ей следует открыть ему, кто она такая, и объяснить, как все вышло.
 Но прежде чем она могла найти слова или решиться на что-то, Фабиан взял ее лицо за подбородок и повернул к себе.
 — Вы так прелестны, — сказал он, — так немыслимо прелестны. И не только, но и больше, гораздо больше!
 Голос у него стал очень глубоким, почти торжественным.
 Но потому что он прикасался к ней, Лоретта, , как и прежде, ощутила, что ее пронизывают лучи солнечного света.
 — Я боготворю вашу красоту, и я хочу, я желаю вас! Как могло бы быть иначе? — спросил он тихо, словно обращаясь к самому себе. — Но я преклоняюсь и перед вашей сияющей чистотой. Я знаю, что вы хороши душой, а таких женщин мне почти не доводилось встречать.
 Лоретта потупила глаза под его взглядом, но он не отпустил ее, а продолжал:
 — И это не все. Я абсолютно убежден, что вы — вторая половина меня. И наше воссоединение превратит нас в единое целое. Я уже говорил, что обрел вас после долгих поисков и никогда больше не потеряю!
 В его голосе звучала решимость, заставившая Лоретту почувствовать, что он сметет со своего пути любые препятствия и будет неустанно сражаться во имя своей цели.
 — Я люблю вас! Я люблю вас, и вместе мы, пусть даже люди сначала не признают этого, вместе мы — само совершенство любви.
 Он обнял ее, и, прежде чем она могла опомниться, их губы слились. Она прильнула к нему всем телом, чувствуя, что жаждала именно этого. Вот по чему она томилась, не смея сознаться себе в этом.
 Он целовал ее, и ей казалось, что они покинули комнату, унеслись в небеса.
 Теперь солнечный свет в ее теле превратился в перламутровые радуги, и они уносили ее все выше, выше, выше, и ей уже казалось, что Фабиан дарит ей звезды.
 Они засверкали в ее груди, у нее на губах.
 А потом превратились в язычки пламени в ответ на огонь, который, она знала, пылал в нем.
 И тем не менее он полностью держал себя в руках. И когда Лоретта почувствовала, что не в силах выдержать подобного экстаза, который он будил в ней, что она сейчас умрет, Фабиан поднял голову и сказал странно нетвердым голосом:
 — Теперь ты понимаешь?
 — Я… люблю тебя! — прошептала Лоретта, утратив всякую власть над собой.
 — Только это и имеет значение, — сказал он негромко.
 Она была настолько ошеломлена, что не успела понять, что происходит, а он уже накинул ей на плечи бархатную пелерину и увел из гостиной в вестибюль.
 Они направились к дверям, и Лоретта увидела, что экипаж уже ждет.
 Когда лошади тронулись, Фабиан обнял ее, притянул к себе, но не поцеловал. И она поняла, что он заглядывает вперед, в их будущее. И видел он его так ясно, словно читал ей страницы, на которых запечатлел его…
 От дома маркиза до Елисейских полей путь был коротким.
 Когда они доехали, Лоретта сказала торопливо и снова немного бессвязно:
 — Я должна… поговорить с вами… должна объяснить…
 — Сегодня больше никаких разговоров, — ответил Фабиан. — Завтра я выслушаю все, что тебе надо сказать, если это правда так важно. Ведь, мое сокровище, нам уже никакие слова не нужны.
 Он поцеловал ей руку, а потом сказал:
 — Моя обязанность оберегать тебя и помешать совсем измучиться после того, что тебе пришлось перенести, а потому я хочу, чтобы ты сразу же легла спать и помнила бы только то, что чувствовала, когда я тебя целовал.
 Его губы прикоснулись к ее руке, и он помог ей выйти из экипажа.
 Лоретта не успела опомниться, как он проводил ее в вестибюль и оставил там. Ей захотелось окликнуть его, остановить.
 Но она услышала удаляющийся стук колес и поняла, что опоздала, что так и не открыла ему, кто она такая на самом деле.
 Мысли вихрем кружились у нее в голове, но тут дворецкий сказал:
 — Мадам одна в Серебряном салоне.
 «Мне надо увидеть Ингрид!» — подумала Лоретта.
 Лакей прошел вперед и распахнул дверь Серебряного салона.
 Ингрид, выглядевшая необыкновенно красивой, сидела в одном из золоченых кресел, обитых синим бархатом.
 Когда Лоретта вошла в комнату, ее кузина подняла голову и воскликнула:
 — Любовь моя, ты вернулась рано! Я так тревожилась! Мне сказали, что ты уехала в неизвестной карете до того, как Фабиан заехал за тобой.
 Лоретта глубоко вздохнула, но прежде чем она успела начать свой рассказ, в комнату вошел Хью, и Ингрид тотчас повернулась к нему.
 — Ничего не случилось, Хью? — спросила она взволнованно. — Зачем этот человек хотел тебя видеть?
 Маркиз молча подошел к ней и посмотрел на нее с особым выражением в глазах, которое Лоретте показалось очень трогательным.
 — Моя жена умерла три дня назад. И теперь, любимая, я могу просить тебя выйти за меня замуж.
 Ингрид вскрикнула от счастья, и на глаза Лоретты навернулись слезы.
 Они обнялись, и Лоретта поняла, что в эту минуту им хотелось бы остаться одним.
 Они даже не заметили, когда она выскользнула из комнаты.
 Взбежав по лестнице, Лоретта вошла в свою спальню и тут поняла, что ей следует сделать. Немедленно вернуться домой.
 Во-первых, Ингрид и Хью после всего пережитого должны побыть одни. Начинается новая глава их жизни, и все посторонние тут лишние.
 Во-вторых, она сама приняла решение, определяющее ее будущее.
 Лоретта позвонила, а когда вошла Мари, распорядилась, чтобы та упаковала все ее вещи, так как рано утром они уедут.
 — Так скоро, миледи? — простонала Мари. — Я так счастлива в Париже. Я не хочу возвращаться в Англию.
 Лоретта чуть было не сказала, что, возможно, вернуться ей придется на краткое время, но тут же испугалась, как бы не накликать беды, предвосхищая события.
 Ее терзала мысль, что Фабиан, узнав, как она его обманывала, рассердится на нее.
 К тому же он так мало считается с условностями и не терпит никакого принуждения, что, возможно, не согласится жениться на невесте, которую выбрал для него отец.
 Он предпочтет бросить вызов свету, пренебречь всем и бежать с замужней женщиной!
 Лоретта задавала себе миллионы вопросов и ночью, когда не могла сомкнуть глаз, и когда рано утром они с Мари ехали на вокзал, прежде чем Ингрид проснулась.
 Ночью она написала два письма.
 Первое — Ингрид, благодаря ее за доброту и чуткость.
 Она добавила, как она рада, что ее кузина может наконец выйти за любимого человека.
 Письмо она закончила так:
  Ты не поймешь, но, возможно, придет день, когда я смогу объяснить тебе, что хочу стать женой человека, которого люблю. Это не кончится плохо, как ты полагала, а наоборот, будет хорошо, бесконечно хорошо для нас обоих. 
  У тебя с Хью любовь, которая побеждает все, перед которой остальное бледнеет и исчезает, и я обрела такую же… но, прошу НЕ говори Фабиану, кто я такая. Остается еще много трудностей и помех. 
 Фабиану она написала:
  Я люблю вас… я люблю вас всем сердцем… но, быть может, когда вы узнаете, как я обманывала вас, вы перестанете меня любить, и это будет моя вина, наказание мне за то, что я решилась на такой неслыханный поступок и приехала в Париж одна. 
  Я, как и вы, искала кого-то, о ком грезила, кого-то, с кем, мне казалось, я никогда не встречусь. Так, может быть, вы простите меня. 
  Лора. 
 Что он подумает, когда прочтет письмо, спрашивала себя Лоретта. Конечно, он догадается, что она вернулась в Англию, но захочет ли он поехать за ней туда?
 Быть может, он вернется к прежней своей жизни и, главное, к мадам Жюли Сен-Жервез.
 «В его жизни было столько женщин, а я — падучая звезда, которая на секунду привлекла его внимание, чтобы тут же быть забытой», — подумала Лоретта.
 А в поезде, увозившем ее в Кале, мысль о том, что она потеряла Фабиана, раздирала ее сердце, и она была готова кричать от боли.
 Потеряла любовь, которая окутывала ее так, что она не могла ни думать ни о чем, ни чувствовать ничего, кроме любви.
 «Я люблю его, я люблю его!». — твердила она себе без конца.
 Мари, дувшаяся из-за такого внезапного отъезда в Англию, внезапно наклонилась к ней и спросила с тревогой:
 — Вам нездоровится, миледи? Вы такая бледная. Уж не простудились ли вы?
 — Нет, Мари, я чувствую себя прекрасно, — умудрилась ответить Лоретта. Но она-то знала, что это далеко не так.
 С этих пор почувствовать себя прекрасно она сможет, только если рядом будет Фабиан, защищая ее, оберегая, любя.
 В миллионный раз она спрашивала себя, правильно ли она поступила, уехав, не увидевшись с ним.
 Если бы не смерть жены Хью, не ощущение, что ее присутствие будет стеснять Ингрид и Хью в такие важные для них минуты, она могла бы признаться Фабиану во всем, когда он приехал бы утром, как обещал.
 Но она так смертельно боялась увидеть в его глазах разочарование.
 В ее ушах звучали слова Ингрид, которая с такой уверенностью сказала в их первом разговоре.
 «Фабиан не обратит на тебя внимания, если будет думать, что ты — jeune fille».
 А потом еще добавила, что он ни с одной в жизни слова не сказал, кроме родственниц, разумеется.
 Так как же он, познакомившись с ней, якобы замужней дамой, отнесется к правде, когда узнает ее?
 А она не просто jeunt fille, но еще и выбрана ему в невесты его отцом! Ей не нужно было объяснять, что Фабиан, хотя и любил отца, не терпел попыток дюка обходиться с ним, точно с несовершеннолетним.
 «Он такой сильный мужчина, такой яркий характер, — размышляла Лоретта. — Естественно, он хочет быть полностью независимым и самому решать для себя все».
 И чем больше она думала обо всем этом, тем больше угасало ее счастье и тем глубже разверзалась пропасть между ней и Фабианом.
 А поезд мчал и мчал ее все дальше от него, все ближе к Кале.
 Они с Мари успели на дневной пароход до Дувра.
 Потом последовало долгое и утомительное ожидание местного поезда на узловой станции.
 Из Дувра Лоретта послала телеграмму, чтобы ее встретила карета, и почувствовала большое облегчение, когда сошла с поезда и увидела ее.
 Но все равно ей было трудно думать о чем-нибудь, кроме Фабиана.
 Фабиан рассказывает ей о своей любви, Фабиан сжимает ее в объятиях, Фабиан взбирается на балкон графа, чтобы спасти ее.
 Фабиан! Фабиан!
 Она знала, что, если ей не суждено его больше увидеть, воспоминания о нем будут преследовать ее до конца жизни, и умрет она с его именем на устах.
 Наконец она оказалась дома, в своей постели, измученная дорогой, радуясь, что час уже поздний и можно избежать встречи с кузиной Эмили.
 У нее было ощущение, что она отсутствовала сто лет и жила совсем иной жизнью на другой планете.
 И все равно существовал только Фабиан.
 Ее последней мыслью, перед тем, как ею все-таки овладел сон, было воспоминание о его поцелуях.
 Когда она проснулась утром, ей показалось, что дни в Париже были только сном.
 Против обыкновения она не вскочила с постели, чтобы поскорее отправиться на верховую прогулку.
 Даже лошади ее перестали интересовать.
 Правда, у нее мелькнула мысль, что Кристофер будет ждать ее днем на обычном месте, если отправить к нему Бена с запиской.
 И тут в первый момент с ее возвращения домой у нее на глаза навернулись слезы.
 Теперь и она, подобно всем женщинам, любившим Фабиана, оплакивала его потерю.
 Один краткий чудесный миг она удерживала его, и он говорил ей о своей любви.
 А она отшвырнула эту любовь, или, вернее, став самой собой, она его потеряла.
 И потеряла в жизни все, ради чего стоило жить, все, что ей было необходимо и теперь, и в будущем.
 В конце концов она встала с постели на исходе утра и спустилась вниз.
 — Ваша милость не поедет верхом? — спросила Сара, помогая ей одеться.
 — Нет. Сегодня нет, — ответила Лоретта.
 Вместо этого она приказала в конюшне заложить тележку, в которой часто ездила по окрестностям.
 Взяв с собой Бена, она поехала в деревню к Мари.
 Просто потому, что Мари была с ней во Франции и казалась какой-то связью с Фабианом, ей хотелось увидеть ее, поговорить с ней. Только с ней и ни с кем больше.
 Мари, увидев ее, пришла в восторг.
 — Bonjour, milady! — сказала она. — Я рада, что вы приехали! Мне грустно, так грустно снова вернуться в Англию. Мне так не хватает ma belle France [22] .
 — Мне тоже, — ответила Лоретта, зная, что не хватает ей только одного человека.
 Мари сварила ей кофе, а потом сказала тоном, означавшим, что она расчувствовалась:
 — Не надо тревожиться, ma petite. Вы станете женой маркиза, и вы оба будете очень счастливы!
 — Ах, Мари! — вскричала Лоретта. — Наверное, теперь, когда он понял, что я его обманывала, он не захочет жениться на мне.
 Мари засмеялась:
 — Это неправда! Monsieur le marquiss влюблен. Один слуга сказал мне, что он любит вас, как не любил ни одну другую даму!
 — Почему он это сказал? — спросила Лоретта. — И как он может знать?
 Мари снова засмеялась:
 — Французы понимают l'amour. Кучер monsieur le marquis говорил мне, что никогда его хозяин не чувствовал к какой-нибудь даме то, что он чувствует к вам.
 «Но все-таки откуда он мог узнать?» — логично подумала Лоретта.
 Но почему-то логике вопреки слова Мари ее очень подбодрили. И назад она ехала с более легким сердцем. Позавтракала она в одиночестве.
 Потом вышла в сад и быстрым шагом направилась через лужайку к живой изгороди из тисов, укрывавших розовый сад.
 В центре сада был маленький фонтан, совсем не похожий на фонтан в Булонском лесу.
 Но все-таки струи взметались вверх, пусть всего на несколько футов, и солнечные лучи преломлялись в них крохотными радугами. Радуги эти словно бы вспыхивали в ней, как тогда, когда Фабиан ее поцеловал.
 — Никогда ни к одному мужчине я не почувствую ничего подобного! — сказала она себе.
 И на нее нахлынула невыносимая боль при мысли, что он так далеко, не только если считать расстояние в милях, но и потому, что исчезли соединявшие их флюиды.
 Тогда они были как одно целое, думала она.
 И вот теперь, возможно, он отвернулся от нее — и не только физически, но и духовно, а главное — в своем сердце!
 — Ах, Фабиан! Фабиан! — вскричала она.
 Она услышала, как зазвенел ее голос в тиши сада.
 Ей почудились, что струи фонтана возносят ее крик к небесам, как молитву.
 И тут, когда она отвернулась, чтобы уйти, почти ослепленная слезами, застлавшими ей глаза, Лоретта увидела, что между розами к ней идет он.




 Глава 7


 Лоретте показалось, что сердце вот-вот вырвется у нее из груди, так бешено оно забилось.
 И в то же время по ее телу прокатилась могучая волна радости, и ей показалось, что она вернулась к жизни, потому что перед ней был он.
 Фабиан медленно приблизился к ней и только, когда их разделяло лишь несколько шагов, остановился и сказал странным голосом:
 — Должен ли я понять, что леди Бромптон — на самом деле леди Лоретта Кэрт?
 — Вы… не… знали?
 — Не имел ни малейшего представления. Лоретта посмотрела на него в полной растерянности.
 — Тогда… каким образом вы… оказались… здесь? Как вы… нашли меня?
 Говоря это, она видела, каким мрачным стало лицо Фабиана, и он глядел на нее, словно не мог поверить, что перед ним не призрак.
 После паузы он ответил:
 — Когда вы скрылись столь непонятно и жестоко, не попрощавшись со мной, я думал, что сойду с ума.
 — Ингрид… сказала вам, кто я?
 — Нет. Она лгала весьма убедительно.
 — Так как же…
 — Хью Голстон оказался сговорчивее. Он сказал мне, что, по его мнению, мне может помочь некая леди Лоретта Кэрт.
 — И вы приехали… сюда.
 — Спросить, где мне искать леди Бромптон. Наступила пугающая пауза, а потом он спросил:
 — Как могли вы обмануть меня, а потом скрыться?
 — Вы… сердитесь на… меня?
 — Очень! — сказал он. — Я думал, вы мне доверяете, и я поверил, что вы любите меня.
 — Я люблю вас… люблю, — ответила Лоретта очень тихим голосом. — Я люблю вас… но я не смогла… сказать вам, кто я… такая.
 — Почему?
 — Потому что я… приехала в Париж… навести о вас… справки.
 — Справки? Обо мне? — перебил он. — Но с какой стати?
 Лоретта растерянно посмотрела на него. Но он ждал ответа, и она сказала:
 — Я… я думала… что не могу… выйти замуж за человека… которого… не люблю.
 Наступило молчание. Фабиан словно окаменел на секунду. Потом он сказал:
 — Но при чем тут ваше замужество? Вероятно, я тугодум, так как не понимаю, о чем вы говорите.
 Лоретта посмотрела на него и подумала, что этот разговор ей чудится — такой странный оборот он принял.
 Ей казалось, что все будет совсем по-другому, если она и Фабиан когда-нибудь вновь увидятся.
 На нее нахлынула застенчивость, и, отведя глаза, она сказала:
 — Я… я приехала в Париж, потому что… папа объявил мне, что я должна выйти за вас замуж, что он… все устроил с вашим отцом.
 — Это правда?!
 Фабиан почти закричал, потом схватил Лоретту за плечи и повернул к себе.
 — Вы говорите правду? — спросил он с бешенством. — Ваш отец и мой решили нас поженить?
 От его прикосновения по телу Лоретты пробежала сладкая дрожь, хотя его гнев и пугал ее.
 — Они… они договорились на… скачках, — ответила она. — Но ведь… ваш отец… должен был… сказать вам…
 — Он мне ничего не сказал! Уже много лет он приказывал мне, умолял меня, убеждал жениться во второй раз, но я не собирался ему подчиняться!
 Его тон убедил Лоретту, что она действительно потеряла его навсегда, и солнечный свет померк.
 Затем, словно с усилием воли взяв себя в руки, он сказал резко:
 — Мне кажется, вы должны объяснить мне с самого начала, что это все означает. Я в полном недоумении.
 При этих словах он отпустил ее, и Лоретта, вся дрожа, показала на деревянную скамью под деревьями в глубине сада.
 Она чувствовала, что не может управлять своим голосом, что онемела.
 И молча направилась к скамье, зная, что Фабиан идет за ней.
 И с грустью заметила, что он сел как мог дальше от нее.
 Он чуть повернулся к ней и сказал все тем же резким тоном:
 — Прошу вас, начните с самого начала, чтобы я наконец понял.
 — К-к-как могла я подумать… как могла я вообразить… что вы… не знали?
 Фабиан не ответил, и секунду спустя она продолжала с тихой печалью, такой непохожей на ее обычный тон:
 — Папа вернулся со скачек на прошлой неделе и… и сказал мне, что его лошадь… выиграла у лошади… дюка де Соэрдена.
 Она думала, Фабиан что-нибудь скажет, но он молчал, и, взглянув на него, она увидела, что его губы сжаты в узкую линию.
 — Папа был в восторге, — продолжала она. — И не только из-за победы своей лошади, но и потому что… дюк… предложил, чтобы я… вышла за его… сына.
 — И вы согласились?
 — Я… я пыталась убедить папу, что и речи быть не может о том, чтобы я вышла за человека, которого никогда не видела… и не люблю.
 — А что ответил он?
 — Пришел в ярость, как с ним бывает, и сказал, что я выйду за маркиза де Соэрдена, даже если ему придется тащить меня к алтарю силой… потому что это отличная партия… и он ее… одобряет.
 Вновь она взглянула на Фабиана и увидела, что теперь он смотрит куда-то вдаль, и продолжала тоскливо, понимая, как он разгневан.
 — Я знала, что бесполезно… спорить с папой… или умолять его… и тут я подумала, есть только один способ… убедить его, что я не могу… выйти за вас… Поехать в Париж и… узнать, какой вы… так, чтобы вы не знали… кто я.
 — Так вы полагали, что есть что-то такое, о чем можно узнать?
 — Я думала, что да… потому что со всем… так торопились… Вы должны были погостить у нас неделю Аскотских скачек… и сразу же предполагалось объявить о нашей помолвке на балу… который папа намерен дать… здесь по окончании скачек.
 И не глядя на него, она знала, что Фабиан возмущен еще больше.
 Она ощущала его флюиды и сказала себе, что каждое слово все больше губит ее счастье.
 Она убивала все, что составляло смысл ее жизни.
 — Я… вспомнила, — продолжала она после паузы, — что моя кузина Ингрид, о которой не разрешалось даже упоминать, живет в Париже, и я узнала ее адрес у нашей старшей горничной, которая теперь живет в деревне. Она француженка.
 — И вы поехали во Францию одна?
 — Нет, с Мари, и все оказалось легче, чем я ожидала. Когда я рассказала Ингрид, почему я… приехала, она… поняла.
 — Что она поняла?
 Лоретта не ответила, и Фабиан повторил:
 — Что она поняла?
 — Что вы… не тот муж, который подходил бы мне… и вы сделали бы меня… очень несчастной.
 — И что еще она говорила?
 — Сказала, что ей кажется, она… знает, почему дюк, ваш отец… так торопится… женить вас.
 — В чем же заключалась причина? Неохотно, будто каждое слово у нее вырывали клещами, Лоретта ответила:
 — Ингрид… сказала, что вы… увлечены вдовой… на которой… вы могли бы… так как она благородного происхождения… жениться… если бы захотели.
 — Узнаю ход мыслей моего отца, — саркастически сказал Фабиан.
 Лоретта глубоко вздохнула, опустила глаза и вдруг заметила, что у нее дрожат руки.
 — И потому вы с Ингрид, — продолжал Фабиан, — решили обмануть меня, превратив вас в леди Бромптон!
 — Я настаивала на том… чтобы познакомиться с вами так, чтобы вы не знали, кто я… а Ингрид сказала, что вы уклонитесь от знакомства с jeune fille… она даже думает, что вы никогда… ни с одной не разговаривали.
 В первый раз уголки губ Фабиана чуть изогнулись в улыбке.
 — И вы полагали, что ваш маскарад удался, — сказал он, — что я обманулся и поверил, будто вы искушенная замужняя женщина.
 — Но вы же пригласили меня позавтракать с вами и пообедать!
 — А что произошло потом?
 Воцарилось молчание, и Фабиан повторил настойчиво:
 — Что произошло, Лора?
 — Я… я… влюбилась в вас, — ответила Лоретта таким тихим голоском, что он едва расслышал, — как все другие… глупенькие женщины… на которых… вы обращали внимание.
 — Влюбились? — переспросил он негромко. — И все же исчезли без объяснений, не сказав мне правды.
 — Я… я знала, что Ингрид и Хью хотели бы остаться одни, и, кроме того… вы ведь оказались совсем другим, чем я ожидала… и у меня не хватало духа… признаться вам… ведь я знала, вы… рассердитесь на меня.
 — Я оказался другим, чем вы ожидали? Но каким же?
 Лоретта сделала беспомощный жест.
 — Вы прекрасно знаете, о чем я говорю, — сказала она. — Вы говорили со мной, как никто никогда… прежде со мной не говорил… и я не могла не… полюбить вас.
 И словно ей необходимо было как-то оправдаться, она повторила:
 — Как могла я… вообразить даже на минуту, что вы не знали о… планах вашего отца?
 — Да, я вижу, как он хитро все продумал, — сказал Фабиан медленно. — Он попросил меня в этом году сделать ему одолжение и поехать с ним в Аскот, а мне всегда нравилась Англия, и я согласился.
 Он помолчал, словно продумывая эту мысль до конца.
 — Потом он бы настоял, чтобы я поехал погостить здесь у вашего отца, и прежде чем я успел бы возразить, о нашей помолвке было бы уже объявлено.
 — Так… они и собирались… сделать, — сказала Лоретта. — Вот почему я должна была найти способ избежать этого, ведь я не могла… выйти замуж за вас.
 — Почему вы так твердо это решили? Лоретта судорожно вздохнула и ответила без утайки:
 — Я всегда грезила, что… когда-нибудь… встречу человека, которого полюблю… и он… полюбит меня…
 — А когда вы познакомились со мной?
 — Вы и были… человеком моих грез. Я поняла это, едва ощутила ваши… флюиды, и окончательно убедилась, после того как мы побыли… вдвоем.
 Наступило долгое молчание. Лоретте чудилось, что Фабиан удаляется от нее, милю за милей, исчезает за дальним горизонтом, и она уже никогда его не увидит.
 Она знала, что умолять его о любви значило бы вести себя наподобие всех женщин, кого он любил прежде, и решила сохранить гордость.
 Пусть потом он даже не вспомнит о ней, но хотя бы она сохранит достоинство.
 С почти нечеловеческим усилием она встала со скамьи, говоря:
 — Теперь вы знаете правду… Я хорошо понимаю, что… вы чувствуете… и полагаю, будет… разумнее, если вы уедете… немедленно, поскольку нет… смысла… больше говорить об этом.
 Фабиан продолжал сидеть и только смотрел на нее. Он спросил:
 — Вы этого хотите? Лоретта закрыла глаза.
 Она знала, на какую пытку обрекает себя, но нет, она не бросится к его ногам, не станет умолять остаться.
 — Я… думаю о вас, — сказала она. — Если станет известно, что вы были здесь… пока это маловероятно… если, конечно, вы не назвали слугам свое имя… мой отец узнает, когда вернется… и положение станет… еще более трудным, чем… сейчас.
 — Так вы намерены сказать ему, что брак между нами не состоится?
 — Я смогу… сказать это, если вы… не приедете… на скачки в Аскот.
 Фабиан медленно поднялся со скамьи.
 — Так вы полагаете, что я должен вернуться в Париж и оставить мои поиски леди Бромптон?
 — Это… нетрудно, ведь она не… существует.
 — А вы? Вы забудете, что чувствовали, когда я целовал вас? — спросил он. — Что мы оба чувствовали у фонтана в Булонском лесу?..
 Он хотел продолжать, но Лоретта перебила его, не в силах долее терпеть. Она подняла ладони, словно отталкивая его, и сказала:
 — Перестаньте! Вы только… делаете все… еще труднее. Прошу… прошу вас… уходите… сейчас же!
 Она почувствовала, что он стал у нее за спиной. Снова он положил руки ей на плечи и повернул к себе.
 Но не резко, а с бесконечной нежностью.
 — А если я уйду, — спросил он, — вы согласитесь уйти со мной?
 Она посмотрела на него широко открытыми непонимающими глазами, но инстинктивно ощущая, что он больше не сердится.
 Фабиан улыбнулся улыбкой, преобразившей его лицо.
 — Вы так прелестны, — сказал он, — так невероятно, немыслимо красивы! Как бы я мог потерять вас?
 На мгновение Лоретта подумала, что ослышалась.
 Но ее тело пронизал восторг, словно раздвоенная молния.
 Ее глаза, казалось, отражали игру радуг в струях фонтана, когда она спросила, боясь, что ошибается, что поняла неверно:
 — Что… что вы говорите? Что вы… хотите… чтобы я сделала?
 — Мне пришла в голову замечательная мысль, мое сокровище, — сказал Фабиан, — но я боюсь, что вы можете не согласиться на это.
 — Не согласиться… на что?
 Так трудно понять его, если сердце поет в груди!
 Она сознавала только выражение, которое появилось в его глазах, не осмеливаясь поверить, что это… любовь!
 — Неужели ты правда думала, что я способен расстаться с тобой? — спросил он. — Ну хотя бы потому, что будет очень интересно познакомиться хотя бы с одной jeune fille.
 — Так вы… не сердитесь… на меня?
 — Больше не сержусь.
 — И еще любите меня… хоть немножко? Вместо ответа он сжал ее в объятиях.
 Ее губы затрепетали, ожидая прикосновения его губ, а он посмотрел на нее долгим взглядом и сказал:
 — Я люблю тебя! Я обожаю тебя! Я преклоняюсь перед тобой! Этого достаточно?
 — Ах… Фабиан!
 Слезы, подступавшие к ее глазам все время, пока она говорила с ним, объясняя, что произошло, теперь заструились по ее щекам.
 Но его губы прижались к ее губам, покоряя, властвуя, и она почувствовала, что распахнулись врата Небес и их обоих осиял Божественный свет.
 Фабиан целовал ее властно, страстно, требовательно.
 Сад закружился вокруг них, они перестали быть простыми смертными и воссоединились с Богом.
 Когда он наконец поднял голову, Лоретта прошептала:
 — Я люблю тебя… я люблю тебя… Ах… Фабиан… я люблю тебя… и когда думала… что я… потеряла тебя… мне хотелось умереть!
 — Ты не умрешь, моя бесценная маленькая богиня, — сказал он. — Ты будешь жить со мной в вечном счастье.
 Потом он спросил другим тоном:
 — Но ты все еще не ответила на мой вопрос.
 — Какой вопрос?
 — Я спросил, согласна ли ты уйти со мной. Она взглянула на него с недоумением, и он сказал:
 — Я не терплю, чтобы мной распоряжались, и для нас обоих было бы немного унизительным позволить нашим отцам воображать, будто они устроили все, не спрашивая нашего согласия, а потому я предлагаю бежать!
 — Бежать?
 Лоретта с трудом выговорила это слово. Фабиан засмеялся удивительно счастливым смехом.
 — Я уже просил тебя об этом. Я знал, что ты любишь меня, как я люблю тебя, и думал, что ты согласишься.
 Его глаза весело заблестели.
 — Несмотря на таинственного мужа, который, совершенно очевидно, не только не научил тебя ничему о любви, но даже ни разу не поцеловал.
 Лоретта смущенно спрятала лицо у него на плече.
 — И это… вызвало у тебя… подозрения?
 — Нет, я подозревал и раньше, — ответил Фабиан. — Ведь ни одна замужняя женщина не могла бы сохранить такую невинную чистоту и, уж конечно, не могла бы источать такую ауру целомудрия.
 Лоретта совсем смутилась, а он продолжал:
 — Я понял это по твоим флюидам, которые воспринимал особенно сильно, потому что никогда прежде мне не приходилось испытывать ничего подобного.
 — Ты не думаешь… что я… настоящая я… наскучу тебе?
 — Я убежден, что обучать тебя любви будет самым прекрасным, самым захватывающим из всего, что выпало мне в жизни.
 Он поцеловал ее в лоб и продолжал:
 — Но я уверен, если мы разыграем этот фарс, притворимся, что видим друг друга впервые, когда я приеду сюда после скачек, после чего последует объявление о нашей помолвке, а затем пышная, скучная модная свадьба, на которой мои родственники будут пророчить, каким плохим мужем я окажусь, все это омрачит наше счастье.
 — Да… конечно, — согласилась Лоретта. — Ах, Фабиан, я сделаю все… что ты захочешь, чтобы… я сделала.
 Он приподнял пальцем ее подбородок.
 — Это правда?
 Он не поцеловал ее, как она ожидала.
 — Ты уверена, что обойдешься без компании некрасивых подружек невесты, которые будут завистливо брести за тобой, и без огромного неудобоваримого свадебного торта? Что не услышишь, как я произношу дурацкую, неловкую речь?
 Все это он сказал так забавно, что Лоретта засмеялась и ответила:
 — Нет… я не вынесла бы! Увези меня, пожалуйста… увези меня.
 — Отлично! — согласился он. — Мы убежим, и никакие интриги наших отцов нам не помешают.
 — Они… постараются… помешать нам. Лоретта даже вздрогнула, представив, в какое бешенство придет ее отец.
 — Предоставь все мне, — приказал Фабиан. — По правилам я должен бы похитить тебя нынче же вечером, что причинило бы массу неудобств, или же мы можем уехать завтра рано утром, что будет куда приятнее, и еще до вечера окажемся в моем нормандском замке.
 Помолчав, он добавил:
 — Там нас обвенчает мой капеллан, и никто нам не помешает.
 — Ах, это было бы… чудесно!
 — Ты уверена, ты совершенно уверена, что хочешь, чтобы было так?
 — Я хочу только, — ответила Лоретта, — чтобы… ты любил меня и… даже если мне… как будут предсказывать все, узнав о нашем браке… суждено лишь краткое время с тобой… это будет лучше… целой жизни тоски и скуки… с… кем-нибудь другим!
 Она понимала, что поддразнивает его, но глаза Фабиана только весело блеснули, и он ответил:
 — На нашей брильянтовой свадьбе ты сознаешься, как глубоко ошибалась! Я могу сказать лишь одно, мое сокровище: тебе будет крайне трудно избавиться от меня. Ведь лишиться тебя мне столь же невозможно, как потерять половину своего тела и остаться в живых.
 Последние его слова прозвучали так серьезно, что Лоретта прильнула к нему и обвила руками его шею.
 — Увези меня… пожалуйста, увези… меня, — умоляюще сказала она. — Я… так боюсь, что мне… снится… чудесный сон и меня… разбудят.
 — И я правда возлюбленный твоих грез?
 — Ты знаешь сам. Ты… все, о чем я когда-либо… мечтала… но только… бесконечно… бесконечно лучше… у меня нет слов выразить, каким… каким чудесным… ты мне кажешься.
 Фабиан засмеялся, а потом сказал:
 — Я бы хотел, чтобы ты попыталась, но теперь, сокровище мое, я хочу, чтобы ты вернулась в дом, упаковала все, что хочешь взять с собой, и была бы готова завтра к семи утра, когда я заеду за тобой, если это не слишком рано.
 — В семь я обычно уезжаю на верховую прогулку.
 — В Нормандии у нас будет много таких прогулок.
 — Я слышала, что твои лошади великолепны.
 — В твоем распоряжении будут лучшие из них, и надеюсь только, что они тебя не разочаруют.
 — Меня теперь… ничто не может… разочаровать, — сказала Лоретта. — Ах, Фабиан, неужели… правда, что я могу стать твоей женой?
 — Без таинственного мужа, притаившегося где-то за кулисами, это будет совсем просто.
 Он уже вел ее через лужайку, а когда они подошли к арке между тисами, остановился и сказал:
 — Тут я поцелую тебя на прощание.
 — Ты не… хочешь… остановиться здесь… в доме?
 — Мне кажется, это было бы ошибкой, и хотя, пожалуй, будет лучше, если ты сообщишь своему отцу, за кого выходишь замуж… — Он помолчал и докончил с улыбкой: — Моего я оставлю в сомнениях. Я люблю его, но он упрямо отказывается признавать, что я давно уже взрослый и могу распоряжаться своей жизнью, как считаю нужным.
 Лоретта огорченно вскрикнула:
 — Мы не должны начинать нашу… жизнь вместе… с недоброго поступка! Я… счастлива так, что хочу, чтобы весь мир… был счастлив!
 — Ты права, радость моя! И мы будем стараться приносить счастье всем, кому сможем, хотя я совершенно убежден, что никто не способен быть счастливее, чем я сейчас!
 — Ты правда… любишь меня? — спросила Лоретта. — То, что я… убежала… от тебя… не заставило тебя… измениться?
 — Только вынудило меня под пыткой признаться себе в том, что я уже знал, — что я не могу жить без тебя. Ты моя, моя целиком, и все мое счастье зависит от тебя.
 — И моей… любви будет… достаточно?
 — И ты сомневаешься?
 — Я люблю… всем моим… существом, — прошептала она.
 Он нежно поцеловал ее и сказал:
 — Об этом ты расскажешь мне завтра ночью, когда станешь совсем моей.
 И он скрылся за тисами.
 Лоретта знала, что он не хотел бы, чтобы она пошла за ним, и вернулась к фонтану.
 Она остановилась там, глядя на радуги взлетающих и опадающих струй, чувствуя, что они вспыхивают и переливаются в ее сердце.
 Ее счастье было слишком велико, чтобы выразить его словами.
 Впоследствии Лоретта не могла вспомнить, как она провела вечер и ночь в ожидании встречи с Фабианом.
 Ей казалось, что она танцует на радуге среди звезд, и она просто не могла думать ни о чем земном и обыденном.
 Каким-то образом ее чемоданы были упакованы — Сара сердито ворчала, потому что только-только распаковала их.
 Лоретта послала сказать кузине Эмили, что утром опять уедет.
 Сама она к ней не поднялась, так как Эмили, сообщила ее горничная, еще чувствует себя очень плохо.
 Услышала Лоретта об этом, едва приехала. У ее кузины болело горло, ее мучил сильный кашель, и она опасалась заразить Лоретту.
 Граф должен был вернуться еще только через два дня.
 Лоретта оставила ему письмо у него в кабинете, коротко упомянув, что случайно познакомилась с Фабианом де Соэрденом. И они полюбили друг друга.
 Но решили бежать и обвенчаться, так как им обоим претила мысль, что брак для них устроили без их согласия.
 Письмо было коротким, но закончила она его так:
  Пожалуйста, не сердитесь, папа. Я знаю, вы любите меня и старались сделать, как для меня лучше, но теперь я сама делаю то, что хочу, и что, я знаю, самое лучшее для меня. 
  Я очень-очень счастлива. 
  Ваша преданная и любящая дочь 
  Лоретта. 
 Когда в семь часов подъехал Фабиан, Лоретта уже ждала его в вестибюле.
 Он правил щегольским фаэтоном, запряженным парой лошадей.
 Позже она узнала, что ему их одолжил друг, у которого он переночевал.
 За ним следовала повозка шестерней, в которой ехал его камердинер с багажом. Фабиан выпрыгнул из фаэтона. Лоретта подошла к нему, он посмотрел ей в глаза и поднес к губам ее руку.
 Не сказав ни слова, он усадил ее в фаэтон. Они уехали в сопровождении только грума на запятках.
 Лоретта не сомневалась, что слуги в замке изнывают от любопытства, почему она уехала столь рано и кто за ней заехал.
 И только на полпути к воротам она сказала, поддразнивая:
 — А я опасалась, что за ночь… вы… передумаете!
 — Я опасался того же, — ответил Фабиан. — Но потом подумал, моя храбрая малютка, что это — чудесное приключение, и тебе оно доставит столько же радости, сколько и мне.
 Лоретта улыбнулась ему, а он продолжил:
 — Мы помешаем тем, кому захочется упрекнуть нас за то, что мы лишаем их пышной светской свадьбы! Мы обвенчаемся вечером в Нормандии, но через два дня, прежде чем грехи наши настигнут нас в облике наших родственников, я увезу тебя в Северную Африку.
 Лоретта вскрикнула от восторга:
 — Правда? Я думала, это… предназначалось… для леди Бромптон.
 Фабиан засмеялся:
 — Это предназначалось для несравненной красавицы, которая станет моей женой! Мне надо столько тебе показать, и мне надо еще столько узнать не только о пустыне, но и о тебе.
 — Надеюсь… вас не разочарует то… что вы узнаете, — сказала Лоретта скромно.
 — Весьма маловероятно, — ответил Фабиан, переложил вожжи в одну руку, а другой сжал ее пальцы. — Мое сокровище, только у тебя могло хватить смелости вот так уехать со мной, а если ты жалеешь, что осталась без приданого, клянусь, я выберу для тебя самые великолепные и дорогие туалеты, какие только подходят для новобрачной!
 Лоретта вопросительно взглянула на него, и он сказал с усмешкой:
 — Я ведь француз, и хотя ни один англичанин не станет утруждать себя даже мыслью о портнихах, я намерен сам решать, что тебе к лицу, а что нет, и ты будешь выглядеть даже еще более прекрасной, чем в эту минуту!
 — Как чудесно! — сказала Лоретта. — Ах, Фабиан, я так счастлива!
 — И я счастлив, — ответил он. — И клянусь, ты никогда не пожалеешь, что вышла за человека с репутацией «современного Казановы».
 — Вы знали, что вас называют так?
 — Разумеется, знал, — ответил он. — Но предпочитаю думать о себе, как о Дон Кихоте, копьем пронзающем радуги.
 Несколько минут они ехали в молчании, а потом он сказал:
 — Знаешь, большинство мужчин вызывает жалость — такая удача, как мне, выпадает редко!
 — Я не понимаю…
 — Когда я познакомился с тобой, то сказал, что паломничество в поисках тебя было долгим и меня подстерегало много разочарований. Вот что обнаруживает каждый влюбленный, странствуя по жизни и наталкиваясь на одни разочарования.
 Его голос стал более глубоким.
 — И все же он надеется, что следующий сорванный у дороги цветок окажется тем совершенством, которое он ищет, но цветок увядает, и он вынужден бросить его.
 Лоретта ахнула от ужаса.
 — Что, если… это случится… с нами?
 — Неужели ты можешь хоть на миг поверить в это?
 — Но вы… твердо… убеждены… что так… не будет?
 — Совершенно и абсолютно, — ответил Фабиан. — Я знал, едва ты вошла в гостиную в тот вечер, что все мои флюиды устремились к тебе, и тебя окутал ослепительный свет! Ты была та, кого я ждал, кого искал!
 — Вы правда… чувствовали… это? Я почувствовала ваши флюиды, — сказала Лоретта. — Но меня предостерегли, что в вас влюбляются все женщины, и я… боролась с вашей… магией.
 — Так я оказался в крайне невыгодном положении, — сказал Фабиан, — но вопреки всем трудностям и помехам мы победили, любовь моя, и сегодня вечером я расскажу тебе, какой я счастливец, когда буду давать тебе твой первый урок любви.
 — Я… буду ждать… его… с нетерпением, — прошептала Лоретта.
 Ехали они долго. Сначала на поезде до Портсмута, где в порту, к удивлению Лоретты, их ждала яхта Фабиана.
 Новая паровая яхта, которую он приобрел совсем недавно.
 Хотя море было спокойно, он настоял, чтобы она спустилась в парадную каюту и отдохнула, пока они будут пересекать Ла-Манш.
 Каюта была просторная, великолепно отделанная, и Фабиан, проводив ее туда, сказал:
 — Я не собираюсь сейчас показывать тебе яхту, хотя и очень ею горжусь, ведь очень скоро, дня через два-три, не дольше, мы оставим наш дом — твой и мой, мое сокровище, — и уплываем на ней в Северную Африку.
 — Мы отправимся туда на яхте? Как замечательно!
 — Надеюсь, ты хорошо переносишь море.
 — И я надеюсь! — ответила Лоретта. — Как неромантично было бы страдать от морской болезни во время медового месяца!
 Фабиан засмеялся и поцеловал ее.
 Ей хотелось быть послушной, а потому она легла на широкую удобную кровать и тут же уснула, чему потом очень удивилась.
 Но ведь, подумала она, почти всю прошлую ночь ей не удавалось смежить глаз, так свеж был вкус поцелуев Фабиана на ее губах, такой трепет в ее груди вызывало воспоминание о его словах.
 И вот теперь она проснулась, потому что Фабиан, сев рядом, нежно ее поцеловал.
 — Вы… мне… снились, — сказала она сонно.
 — Мы причалили, любимая, — сказал он. — До дома нам ехать около часа, а потому тебе пора вставать.
 — Ну конечно, — отозвалась Лоретта. — Мне так хочется поскорее увидеть ваш замок.
 — Наш замок. Наш дом, — негромко сказал Фабиан. — Он наш общий, как теперь у нас все общее.
 Впереди показался замок, и Лоретте вновь почудилось, что она грезит.
 Они подъехали к нему в открытом фаэтоне, в который была запряжена пара таких великолепных, таких породистых лошадей, каких она еще никогда не видела.
 А замок, встававший за деревьями, казался просто сказочным.
 Его башни, шпили, башенки и окна отражали свет вечернего солнца, а вокруг раскинулись сады, разбитые по французской моде.
 А фонтанов было пять!
 Все они били, и, глядя на игру струй, ниспадавших в изящные каменные чаши, Лоретта подумала, что с ними не сравнится даже фонтан в Булонском лесу, который показал ей Фабиан.
 Когда они переступили порог замка, Лоретта тут же хотела начать его осмотр, но Фабиан отправил ее наверх переодеваться.
 — Мы обвенчаемся сейчас же, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты стала моей женой без минуты промедления.
 Глаза Лоретты широко раскрылись, и она сказала растерянно:
 — Я думала… вы назначите… церемонию… позднее.
 По его глазам она увидела, как желанна ему, но он сказал спокойно:
 — Мой капеллан нас ждет, чтобы совершить обряд, как только ты будешь готова. Это был замок моей матери, и ты наденешь фату, в которой венчалась она. И я пришлю тебе с горничной ее тиару. Мое сокровище, я хочу, чтобы ты выглядела как невеста, которая всегда жила в моих мечтах.
 Она одарила его улыбкой безграничного счастья.
 Лоретта поднялась по лестнице, где на верхней площадке ее ожидала экономка в черном платье, седая почтенная женщина.
 Указывая Лоретте дорогу по коридору, она говорила:
 — Это очень счастливый день для нас всех, мадемуазель. Мы так молились, чтобы господин маркиз женился, и теперь, видя вас, я вижу, что вы именно та невеста, которую выбрала бы для него его покойная матушка, которую мы все любили.
 — Благодарю вас, — сказала Лоретта. Спальня, куда ее проводили — спальня матери Фабиана, решила она, — показалась ей изумительно красивой.
 Плафон изображал Венеру, восстающую из моря, в окружении купидонов.
 Большую кровать венчал поддерживаемый четырьмя столбиками балдахин, на котором позолоченные купидоны держали цветочные гирлянды.
 Лоретта распорядилась, чтобы Сара упаковала среди прочих и платье, которое было сшито в Лондоне для ее представления королеве.
 Оно было из белого шифона с пышными оборками, а рюшки у выреза блестели стразами.
 Ей показалось, что она видит брызги фонтана.
 Белокурые волосы и лицо она укрыла фатой из брюссельских кружев, ниспадавшей до пола.
 А когда одевавшие ее горничные надели ей на голову тиару, сделанную в виде цветочного венка, Лоретта почувствовала, что выглядит не только как невеста, готовая стать у алтаря, но немножко и олимпийской богиней, как называл ее Фабиан.
 Ей сказали, что он ожидает ее внизу.
 В спальню принесли букет из белых роз и ландышей.
 Лоретта поняла, что букет символизирует ее целомудрие, о котором говорил Фабиан, и чуть покраснела при этой мысли.
 А когда она начала спускаться по лестнице и увидела его внизу, она почувствовала, что во всем мире нет человека более красивого и столь неотразимого.
 Он был в парадном костюме по французскому обычаю, как она знала.
 И она впервые увидела его орденские награды, тут же решив непременно узнать, за что он их получил. Конечно, за высокую доблесть, в этом она не сомневалась.
 Он смотрел, как она медленно спускается к нему, и, шагнув ей навстречу, сказал очень тихо и нежно:
 — Никакая женщина не могла бы выглядеть столь совершенно. Сердце моего сердца, я знаю, ты ангел, спустившийся ко мне с Небес!
 Под фатой она улыбнулась ему, а он взял ее под руку и повел по длинному коридору.
 Лоретта догадалась, что часовня расположена в восточном крыле замка.
 Вскоре до них донеслась негромкая органная музыка.
 Но когда они вошли, Лоретта уже видела только капеллана, ожидающего у аналоя.
 По его бокам стояли двое служек.
 Служба была короткой, так как Лоретта не принадлежала к католической церкви.
 Однако, стоя на коленях рядом с Фабианом и принимая благословение, она решила, что перейдет в католицизм, чтобы молиться вместе с Фабианом и их детьми, когда они у них будут.
 Они поднялись с колен, и ей показалось, что маленькая часовня вовсе не пуста. Она ощутила, что тут жива и сильна вера всех тех, кто молился в этих стенах на протяжении многих веков.
 И когда Фабиан повел ее к двери, ей не нужны были поздравления никаких свадебных гостей.
 К удивлению Лоретты, они не направились, как она ожидала, в гостиную, чтобы выпить шампанское за здоровье друг друга.
 Вместо этого Фабиан поднялся с ней по лестнице в другую спальню, смежную, как она догадалась, с ее спальней.
 Эта комната была больше, не менее красивой, но, пожалуй, чуть пышнее, а старинная мебель, видимо, уцелела в кровавые годы революции.
 Огромную кровать с алыми расшитыми гербами Фабиана занавесями увенчивал балдахин, сверкающий позолотой и покрытый столь искусной резьбой, что Лоретте захотелось посмотреть его поближе.
 Однако пока ей довольно было смотреть на своего мужа.
 Он закрыл двери и увлек ее к окну, откуда открывался вид на фонтаны, играющие среди цветников.
 — Это твой дом, мое сокровище, — сказал он, — и я хочу, чтобы ты полюбила его, как люблю я, и превратила в обитель любви для всех, кто живет тут.
 — Этого и я… хочу.
 Тут она прильнула к нему и спросила:
 — Мы правда… поженились? Я правда ваша… жена? Я была так уверена, когда вы… сердились на меня, что… я вам больше… не нужна.
 — Ты моя жена, — сказал Фабиан глубоким голосом, — и я намерен доказать это, моя любовь, так убедительно, что ты уже никогда в этом не усомнишься.
 При этих словах он осторожно снял с ее головы тиару, а потом кружевную фату, положил их на кресло рядом и притянул Лоретту к себе.
 Приподняв пальцем ее подбородок, он начал ее целовать, сначала очень нежно, будто она была чем-то бесценным и хрупким.
 Потом, когда трепет волнения и восторга пронизал все ее тело, его поцелуи обрели нарастающую страстную требовательность.
 И вновь она словно танцевала на радуге высоко в небе, и вдруг ее платье зашуршало и соскользнуло на пол.
 И сразу же, едва она вскрикнула от удивления, Фабиан подхватил ее на руки.
 Он направился с ней к кровати, говоря:
 — Cinq-a-sept [23] во Франции это время отдыха, и, раз я обучаю тебя французским обычаям, моя обожаемая чаровница, то это в деликатной форме означает, что я хочу любить тебя.
 Он положил ее на мягкие, отделанные кружевом подушки, и ей вновь показалось, что она грезит.
 А когда проснется, замок и фонтаны исчезнут, и окажется, что возлюбленный, о ком она грезила всю жизнь, лишь плод ее воображения.
 Но тут Фабиан лег рядом с ней, и, когда он взял ее в объятия, она поняла, что это явь, что она нашла его, что она его жена.
 И любовь, которая весь день словно переполняла ее тело солнечным сиянием, возросла стократно.
 Точно приливная волна это чувство влекло ее к нему, все ближе, ближе, пока она не почувствовала, что его сердце бьется вплотную к ее сердцу, что они стали единым и неделимым целым.
 — Мое сокровище, моя любовь, моя совершенная и обворожительная женушка! — сказал Фабиан глубоким голосом. — Ты моя, и мы спаслись не только от наших отцов, но и от мира, и от всего безобразного и мерзкого.
 Он притянул ее к себе и продолжал:
 — Мы начинаем новую жизнь, ты и я, и наша любовь укажет нам путь к счастью, которое, возможно, покажется невероятным, но которое останется нашим всю вечность.
 — Я… люблю тебя… Я люблю… тебя, Фабиан, — прошептала Лоретта.
 Она ощутила его поцелуи на своих губах, шее, груди.
 Его флюиды подчиняли ее, побеждали, и она растворялась в них.
 Она стала частью его, и радуга уносила ее все выше и выше в небо.
 Пронизывая ее тело, радуга превращалась в огненные язычки страсти, и они сливались с пламенем, бушевавшем в Фабиане.
 Она чувствовала, как жар этого пламени пожирает ее, и утратила способность думать, могла только чувствовать… чувствовать…
 — Это… любовь! Ах… Фабиан… я люблю… тебя!
 — Ты моя, мое сокровище, моя совершенная маленькая богиня, моя жена! Подари мне себя.
 — Я… твоя… вся… твоя!
 И тут, когда радуга коснулась звезд над ними, а восторг превратился в экстаз, почти болезненный в чрезмерности, Фабиан сделал Лоретту своей.