Аннотация: Леди Лоринда Камборн была проказницей, кокеткой, королевой лондонского высшего света. Самые блестящие мужчины падали к ее ногам, потворствовали любым прихотям, молили о ее руке и сердце — и удалялись, отвергнутые. Но однажды из-за границы прибыл поистине некто -таинственный и весьма привлекательный незнакомец, которого трудно было уничтожить язвительной насмешкой или презрительным взглядом и который твердо решил преуспеть в нелегком деле укрощения леди Лоринды…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Укрощение леди Лоринды



 Глава 1


  1794 год 
 Человек в зеленой маске стоял неподвижно, созерцая буйство красок, блеск и шум бала.
 В приглашениях, разосланных накануне, содержалось уведомление, что гости могут приходить в любых нарядах по собственному вкусу, а потому среди танцующих нетрудно было заметить нескольких дам в костюме Клеопатры и множество Паяцев, однако преобладали головные уборы и пышные брыжи елизаветинской эпохи.
 При свете хрустальных люстр кружились в танце пары под музыку оркестра в галерее Менестрелей, и человек в зеленой маске сказал с удивлением стоявшему рядом другу:
 — Я думал, вы привезете меня на бал, где будет весь бомонд.
 — Как раз на нем вы и присутствуете.
 — Разве эти дамы не прелестные жрицы Киприды?
 — Разумеется, нет! Перед вами сливки общества, благородные леди, украшение самых знатных семейств страны.
 — Ну кто бы мог подумать!
 Человек в зеленой маске смотрел не на соблазнительные алые губки, не на глаза, блестевшие в разрезах бархатных полумасок, не на белоснежные шеи, окольцованные всевозможными драгоценностями, а на розовые кончики грудей, изящные изгибы бедер и очертания стройных ног, слишком откровенные под полупрозрачной тканью платьев.
 — Неужели я на самом деле в Англии?! — неожиданно воскликнул он.
 Его друг рассмеялся:
 — Вы слишком долго пробыли за границей. За это время многое переменилось, и, как вы сами скоро убедитесь, далеко не всегда к лучшему.
 — Когда я покинул страну, — продолжал удивляться человек в зеленой маске, — женщины были нежны и кротки, следовали правилам приличия и не перечили мужьям.
 — Эти взгляды безнадежно устарели. Сегодня женщины отнюдь не прежние слабые создания — они посещают скачки и бега, участвуют в охоте, играют в крикет и, как, например, принцессы королевской крови, даже в футбол!
 — Боже праведный!
 — Они считают себя во всем равными мужчинам и стараются это подчеркнуть.
 — Я уже заметил, что пудреные парики исчезли.
 — И у женщин, и у мужчин, слава Богу! Разумеется, нам остается только благодарить принца Уэльского 1 за то, что тот ввел в моду стиль au naturel 2 .
 — Для нас это, безусловно, большое облегчение, — заметил человек в зеленой маске, — но что касается женщин, то тут совсем другое дело.
 — Новый порядок вещей, — засмеялся его друг, — заставляет их носить прическу «a la victim»  3 , что, конечно, объясняется революционным поветрием, долетевшим из Франции. — Подумав, что это сообщение может быть не вполне понятно собеседнику, он добавил: — Высокие, сложные сооружения на голове ушли в прошлое вместе со старым режимом. Теперь в моде легкие, небрежно уложенные локоны, как бы слегка тронутые ветерком, а завершающим штрихом служит тонкая полоска темно-красного бархата вокруг шеи.
 — Если учесть, сколько народу во времена террора прошло через гильотину, я бы назвал это весьма дурным вкусом! — резюмировал человек в зеленой маске.
 — Дорогой мой друг, многое из того, что мы делаем, грешит дурным вкусом, но тем не менее мы продолжаем это делать. — Он лукаво глянул на своего спутника. — Многие дамы в Карлтон-Хаусе 4 носят такое декольте, что грудь почти полностью обнажена или же прикрыта столь прозрачной материей, что домысливать уже нечего.
 Человек в зеленой маске не произнес в ответ ни слова, продолжая наблюдать с небольшого возвышения за танцующими парами, и ему невольно бросилось в глаза, что ритм танца стал более стремительным, а движения танцующих — вульгарными.
 — Вы, конечно, можете подумать, что я отстал от моды… — начал было он, но внезапно умолк.
 Июньский вечер был такой душный, что высокие французские окна, выходившие в сад, пришлось открыть настежь. Совершенно неожиданно, ко всеобщему удивлению, через окно в бальную залу въехала женщина верхом на вороном коне.
 Казалось, на ней отсутствовали какие-либо одежды, лишь длинные золотисто-рыжие волосы, спускавшиеся ниже талии, укрывали ее тело. Открытыми оставались только обнаженные руки и ноги.
 При ближайшем рассмотрении можно было заметить, что мексиканское седло под ней, украшенное серебряным орнаментом, приподнято спереди и сзади.
 Однако она ехала верхом по-мужски, что уже само по себе выглядело чрезвычайно смело. Кроме того, на ней не было маски — видимо, она считала это для себя недостойной уловкой. Ее огромные зеленые глаза в пол-лица сияли от удовольствия.
 Человек в зеленой маске наконец снова обрел дар речи:
 — Боже правый! Кто она?
 — Это леди Лоринда Камборн, — ответил его друг, — самая отъявленная проказница из всех, кого я знаю.
 — Неужели она действительно из уважаемой семьи?
 — Ее отец носит титул графа Камборна и Кардиса.
 — Будь у него хоть капля здравого смысла, он бы задал своей дочери хорошую трепку и немедленно забрал ее домой.
 — Едва ли он вообще ее увидит, поскольку никогда не отрывает глаз от карточного стола.
 — Так, значит, он игрок?
 — Да, и притом неисправимый!
 — И сколько лет этой девушке?
 — Кажется, леди Лоринде уже исполнилось двадцать. По крайней мере, насколько мне известно, в Сент-Джеймсе 5 тосты в ее честь поднимаются вот уже в течение двух лет.
 — Неужели ею на самом деле восторгаются?
 — По-моему, вы слишком строги! Возможно, ее поведение предосудительно, и я не отрицаю, что ее выходки становятся предметом пересудов, но она сногсшибательно красива и успела разбить немало сердец.
 Человек в зеленой маске ничего не ответил. Он не сводил глаз с леди Лоринды, когда она верхом на великолепном вороном жеребце объезжала кругом бальную залу.
 Танцующие остановились, приветствуя ее появление аплодисментами. Мужчины бурно выражали одобрение, что-то выкрикивали и бросали ей цветы.
 — В клубе Уайта 6 было заключено пари, что она не осмелится появиться на публике нагой, — сообщил человеку в зеленой маске его собеседник. — Что ж, она выиграла пари, и кому-то придется распроститься с кругленькой суммой. И нечто подобное происходит всякий раз после ее очередной скандальной выходки.
 Сделав два полных круга, леди Лоринда ответила поклоном на бурные приветствия толпы и, выскочив через окно, исчезла в саду так же неожиданно, как и появилась.
 — Означает ли это, что больше мы ее не увидим? — осведомился человек в зеленой маске.
 — О Господи, конечно, нет! Ее светлость непременно вернется снова, в каком-нибудь причудливом наряде — в зависимости от ее фантазии в данный момент, и готов поручиться, что она даже не попытается скрыть свое лицо! Скорее всего она покинет бал одна из последних.
 — Неужели ей доставляет удовольствие выставлять себя напоказ? — В голосе вопрошающего чувствовалось презрение.
 — Похоже, что да. Так она и проводит свою жизнь — празднества каждый вечер, сумасбродные вояжи в Воксхолл 7 или менее изысканные места ночных развлечений. И везде, где бы она ни появлялась, остаются разбитые сердца. — Немного помолчав, он добавил: — О леди Лоринде ходит множество слухов, самый последний — будто маркиз Куинсбери…
 — Боже правый, неужели этот старый распутник все еще не угомонился? — воскликнул человек в зеленой маске.
 — Этот волокита до самой смерти не угомонится! Итак, он вообразил себя Парисом, который должен решить, кому достанется золотое яблоко с надписью «прекраснейшей».
 — Если мне не изменяет память, в мифе оспаривали друг у друга это звание три богини.
 — Да, вы правы.
 — И все они были обнажены?
 — Вот именно!
 — Не хотите ли вы сказать, что одну из них представляла леди Лоринда?
 — По крайней мере так мне говорили.
 — Неужели мужчины и впрямь способны влюбиться в женщину такого сорта?
 — В том-то и дело, что да! И справедливости ради я не могу умолчать о том, что леди Лоринда обладает удивительной отвагой и сильным характером, чего, как это ни прискорбно, зачастую не хватает ее сверстницам. Ни один мужчина не может пройти мимо нее равнодушно.
 — Или не выделить ее среди прочих! — сухо произнес человек в зеленой маске.
 — Пожалуй, я познакомлю вас с ней, — улыбнулся его друг. — Ее светлости только на пользу встреча с человеком, который не сражен с первого взгляда ее красотой и не жаждет попасть под ее изящный каблучок.
 Немного помолчав, он добавил:
 — Ну а пока я вижу, что прибыл принц Уэльский, пойдемте, я представлю вас. Без сомнения, он будет рад услышать из первых рук известия с другой части света.
 По окончании трапезы человек в зеленой маске покинул парадную столовую, где имел честь сидеть за королевским столом, и вышел в сад, так как в помещении стало очень жарко и душно.
 «Бал в Хэмпстеде, — подумал про себя человек в зеленой маске, — мало чем отличается от любого деревенского праздника».
 От ночного ветерка тихонько шелестела листва огромных деревьев, клумбы источали сладостный аромат левкоев, и звезды ярко сияли на темном бархате неба.
 Он глубоко вдохнул дивный воздух. Как разительно отличается он от удушающего зноя Индии! Неожиданно ночную тишину прорезал мужской голос:
 — Ради всего святого, Лоринда, выслушайте меня. Я люблю вас! Выходите за меня замуж, иначе, клянусь, я покончу с собой!
 Человек в зеленой маске вздрогнул. В голосе незнакомца слышалось неприкрытое страдание.
 — Умоляю вас, станьте моей женой, сделайте меня счастливейшим из смертных!
 — В который раз, Эдвард, я отвечаю вам «нет» — в десятый или одиннадцатый?
 Человек в зеленой маске понял, что этих двоих отделяет от него только высокая живая изгородь.
 В темноте он не мог ничего рассмотреть, однако ясно представил себе, как они сидят рядом на скамье, повернувшись спинами к изгороди, всего лишь в нескольких футах от него.
 — Я уже просил вас об этом раньше и прошу снова — выходите за меня замуж!
 — А я снова, как и всегда, отвечаю вам отказом. В самом деле, Эдвард, вы начинаете казаться мне ужасно докучным! Я хотела бы вернуться в залу.
 — Не уходите, Лоринда. Пожалуйста, останьтесь со мной. Я не буду вам надоедать. Я сделаю все что вам угодно — все! — лишь бы только вы стали ко мне хоть немного благосклоннее.
 — С какой стати? Если бы мне понадобилась комнатная собачка, я бы купила ее себе.
 Голос девушки звенел презрением. Затем до человека в зеленой маске донеслись ее слова:
 — Если вы только посмеете прикоснуться ко мне, клянусь, я больше никогда не стану с вами разговаривать!
 — Лоринда! Лоринда! — раздался отчаянный крик.
 Потом он услышал стук каблучков, удалявшихся по украшенной флагами аллее, и сдавленный стон мужчины, оставшегося на скамье… Человек в зеленой маске сделал из этого вывод, что разговор окончен, и вернулся в бальную залу.
 Отыскать в толпе леди Лоринду было нетрудно: как только человек в зеленой маске проник в залу через французское окно, он услышал ее голос, веселый и беззаботный, как будто ничего не произошло.
 Она была одета с поразительной смелостью: расшитый позументами мундир кавалериста облегал ее гибкий стан; длинные атласные панталоны с подвязками поверх шелковых чулок слишком откровенно подчеркивали стройность ног. Рыжевато-золотистые волосы были завиты и уложены наподобие парика под шляпой с пером. Она надела маску, которая, однако, не могла скрыть ее маленький прямой нос, превосходно очерченные губы и гордо вздернутый подбородок.
 В руке она держала бокал, и человек в зеленой маске увидел, что она и обступившие ее гости пьют за здоровье хозяина дома, смуглого мрачного человека средних лет.
 Он поблагодарил всех, кто поднял за него тост, но взгляд его был прикован к леди Лоринде, и когда гости осушили бокалы, он приблизился к ней.
 — Позвольте проводить вас в сад. Я должен с вами поговорить.
 Они стояли недалеко от человека в зеленой маске, так что он мог слышать их разговор.
 — Я как раз вернулась из сада, — сказала леди Лоринда, надув губки. — Если вы собираетесь снова навязывать мне свои ухаживания, Ульрик, то считаю своим долгом предупредить вас: я совсем не в настроении.
 — Почему вы решили, что мои намерения именно таковы?
 — Потому, что мужчины никогда не говорят ни о чем, кроме любви, — парировала Лоринда. — Неужели у них нет других тем для разговора?
 — Только не в вашем обществе!
 — Эти вечные объяснения в любви уже наскучили! Меня этот предмет нисколько не занимает; если вы действительно хотите доставить мне удовольствие, лучше побеседуем о чем-нибудь другом.
 — Вы все еще притворяетесь бессердечной?
 — Я не притворяюсь! Просто мне несказанно повезло. Давайте пройдем в столовую; я, кажется, проголодалась.
 Они удалились, а человек в зеленой маске остался на месте и смотрел им вслед.
 — Я же говорил вам, что она прекрасна, но совершенно непредсказуема, — раздался рядом голос его друга.
 — Неужели все так и падают к ее ногам и безропотно потворствуют любым ее прихотям? — недоумевал человек в зеленой маске.
 — Никто не осмелится противоречить леди Лоринде.
 — А если бы кто-нибудь все-таки осмелился?
 — Она бы перестала числить его среди своих знакомых. Я слышал от многих: лучше быть отлученным от церкви, чем впасть в немилость леди Лоринды!
 Человек в зеленой маске усмехнулся:
 — У меня создается впечатление, что, пока я был за границей, вы все тут начисто утратили чувство собственного достоинства — или, вернее, чувство юмора.
 Гораздо позднее, когда гости стали расходиться и звезды на небе постепенно гасли в первых робких проблесках рассвета, оба друга покинули гостеприимный дом.
 Они ехали в фаэтоне, увлекаемом парой великолепных лошадей, в сопровождении только одного грума.
 — Вам понравился бал? — спросил человек, правивший лошадьми.
 Его друг, теперь уже снявший маску, рассмеялся:
 — Для меня сегодняшний вечер, безусловно, стал откровением! Я ожидал найти перемены, но не до такой же степени.
 — Вы имеете в виду мужчин или женщин?
 — Коль уж речь зашла об этом, меня особенно удивил принц. Он заметно располнел, да и его слишком развязные спутники произвели на меня не очень приятное впечатление.
 — Как и на всех остальных, — поддержал его человек, правивший лошадьми. — Ну а что вы скажете о женщинах? Вы, похоже, глубоко потрясены…
 Его собеседник снова рассмеялся:
 — Уверяю вас, меня уже ничто не может потрясти. Но, должен сказать, я прихожу в ужас при мысли о том, что этим безответственным, вульгарным созданиям суждено дать жизнь следующему поколению наших граждан.
 — У вас есть какие-нибудь предложения на этот счет?
 — А что вы посоветуете мне сделать?
 — Попытайтесь перевоспитать леди Лоринду! Чем не достойная задача для любого мужчины!
 — Пожалуй, это возможно.
 — Разве кому-нибудь удавалось укротить дикую кошку? Я готов держать пари на любую сумму, какую пожелаете, что это абсолютно безнадежное дело.
 Обладатель зеленой маски, немного подумав, медленно произнес:
 — Предлагаю тысячу гиней!
 — Вы это серьезно?
 В голосе друга проскользнуло недоверие. Затем он расхохотался.
 — Я принимаю пари! Я готов рискнуть суммой в десять раз большей, лишь бы увидеть собственными глазами этот подвиг, достойный самого Геракла.
 Они проехали еще полмили, и он внезапно воскликнул:
 — Кстати, о дикой кошке в облике женщины! Вот и она сама, как раз впереди нас!
 Он указал на черный дорожный экипаж, поднимавшийся вверх по холму в сторону таверны «Испанский дворик», где панели на дверях были украшены родовыми гербами Камборнов.
 Сам экипаж не очень бросался в глаза, чего нельзя было сказать о кучерах в ливреях и лакеях на запятках кареты.
 Вопреки принятым у английской аристократии цветам, таким как синий, зеленый или бордовый, слуги леди Лоринды были одеты в белое с серебряной отделкой.
 Обладатель зеленой маски с изумлением смотрел вслед экипажу, который уже добрался до вершины холма, миновал узкий проезд между постоялым двором и заставой и остановился.
 — Что случилось? — спохватился его спутник, правивший лошадьми, и тут же из его груди вырвалось восклицание: — Боже правый, разбойники! Они схватили ее светлость!
 Он подхлестнул лошадей, но внезапно грянул выстрел, и разбойник, стоявший у открытой дверцы кареты, как подкошенный рухнул лицом вниз. Его напарнику удалось скрыться.
 Прежде чем друзья поравнялись с каретой, леди Лоринда окликнула лакея, застывшего с поднятыми вверх руками; тот поспешил занять свое место, и карета тронулась.
 Фаэтон остановился рядом с распростертым на земле телом. Разбойник лежал в придорожной канаве, широко раскинув руки и все еще сжимая пистолет.
 Он был в маске и являл собой весьма отталкивающее зрелище. Не было никаких сомнений в том, что могла означать темно-красная струйка крови, стекавшая по его груди.
 — Он, безусловно, мертв, милорд, — объявил грум, соскочив с запяток фаэтона и едва взглянув на тело.
 Возница подстегнул лошадей.
 — В любом случае нас это не касается, — отозвался он, и фаэтон двинулся вперед.
 На некоторое время воцарилось молчание, потом обладатель зеленой маски сказал:
 — С этой девушкой кто-то был. Это он застрелил нападавшего или, быть может, она сама это сделала?
 — Ну разумеется, сама! — ответил его спутник. — Причем подобное случается с ней не впервой! — И, развеселившись, продолжал: — Вот вам наглядный пример, как нынешние молодые женщины могут сами позаботиться о себе. Я уже достаточно наслышан о том, как леди Лоринда справляется с разбойниками и грабителями с большой дороги. Теперь же я имел возможность видеть это собственными глазами!
 Он рассмеялся.
 — По-видимому, как только разбойник открыл дверцу кареты, леди Лоринда убила его с одного выстрела. Ее слугам даже не приходится рисковать собой, защищая ее.
 — Должен признаться, я поражен! — заметил его спутник. — В мое время дамы в подобных случаях тут же ударялись в слезы и уповали лишь на то, что сильная мужская рука вызволит их из беды.
 — Если вы предпочитаете именно такой тип женщин, которые при всяком удобном случае льнут к мужчинам, то они еше не перевелись. А поскольку вы богаты, то они будут льнуть к вам еще сильнее!
 Ответа не последовало, и фаэтон направился дальше через Хэмпстед-Хис.
 Леди Лоринда между тем полулежала в своей карете, закрыв глаза и откинувшись на подушки. Впрочем, предосторожности ради она не забыла перезарядить пистолет, покоившийся у нее на коленях, прежде чем позволить себе расслабиться.
 Хэмпстед-Хис был печально знаменит орудовавшими там разбойничьими шайками, к которым она питала не меньшее отвращение, чем к поклонникам, осаждавшим ее своими мольбами и жалобами, хотя она прибегала к самым суровым мерам, чтобы отвадить их.
 Лорд Эдвард Хинтон был лишь одним из многочисленных претендентов на ее руку, не желающих смириться с отказом. Вспомнив, как он докучал ей весь минувший вечер, она твердо решила впредь отказываться от приглашений на модные вечера, если Эдвард тоже там будет. Что бы она ему ни говорила, как бы холодно себя с ним ни вела, он не прекращал своих уговоров выйти за него замуж и превратился, как она выражалась, в «досадную помеху».
 Лорд Вроксфорд, был не менее настойчив, но он по крайней мере, при всей бесчестности его домогательств, хотя бы не предлагал ей брак по той простой причине, что уже был женат. А посему, по мнению Лоринды, с ним было гораздо проще иметь дело. К тому же ее забавляли его остроумие и цинизм.
 Девушка могла уничтожить Ульрика одной презрительной насмешкой, и оба они понимали, что скорее она достанет с неба луну, чем поддастся на его уговоры. Тем не менее Ульрик упорно не желал оставлять свои ухаживания. Однако с Эдвардом все обстояло иначе. Он так часто грозился покончить с собой, если Лоринда не станет его женой, что успел смертельно ей наскучить: едва он раскрывал рот, как она уже знала, что за этим последует.
 Все же Эдвард, бесспорно, мог бы стать для нее вполне подходящим мужем, тем более что, если у его старшего брата по-прежнему будут рождаться только дочери и наследник мужского пола так и не появится, со временем к нему перейдет герцогский титул.
 «Если рассуждать здраво, мне бы следовало принять его предложение, — иногда думала Лоринда. — Но только смогу ли я вытерпеть его вечное нытье до конца своих дней?»
 Примерно те же самые чувства вызывали у нее и многие другие поклонники, а большинство из них были не только людьми состоятельными, но и занимали видное положение в обществе.
 Правда, Лоринда понимала, насколько шаткой была ее власть над переменчивой, жадно ищущей новых удовольствий толпой, способной с одинаковым воодушевлением как возвысить, так и затравить любого, повинуясь минутной прихоти.
 «Что, собственно, нужно мне самой?» — спрашивала себя Лоринда.
 Экипаж между тем спустился с Хэмпстедского холма и теперь был вне опасности.
 Она вдруг представила бесконечную череду балов и приемов и неизменный круг своих беспутных знакомых, с которыми кочевала из Лондона в Брайтон, на скачки в Ньюмаркет, на воды в Бат и обратно в Лондон, чтобы вновь исступленно бросаться в омут светских увеселений.
 Но действительно ли она больше ничего не желала и ни к чему не стремилась в жизни? Она прекрасно понимала, что уже завтра все почтенные матроны, не одобрявшие ее поведения, будут на все лады, как попугаи, обсуждать ее появление на балу в облике леди Годивы 8 . Лорд Бэрримор, член палаты пэров, снискавший репутацию отпетого развратника, заключил пари с друзьями, что у нее не хватит на это смелости, а Лоринде, отличавшейся импульсивным характером, больше ничего и не требовалось, чтобы решиться на самую дерзкую выходку.
 — Я вольна поступать как мне угодно, — произнесла она вслух.
 Лоринда невольно рассмеялась при одной мысли, что слухи о ее поведении, переданные со всеми подробностями, дойдут до короля и королевы в Виндзорском замке. Без сомнения, они припишут эту скандальную историю пагубному и разлагающему влиянию, которое оказывал на высшее общество пример принца Уэльского.
 — Старые ханжи! — воскликнула в сердцах Лоринда.
 С явным облегчением она заметила, что поездка подошла к концу и карета остановилась у парадной двери дома Камборнов на Ганновер-сквер.
 Это был довольно большой, но неудобный и неприглядный особняк, построенный седьмым графом Камборном, который приходился Лоринде дедом. Она сделала все возможное, чтобы придать дому больше блеска, и когда лакей в белой с серебром ливрее, сшитой по ее вкусу, открыл дверь, она отметила, что у дома теперь гораздо менее мрачный вид, чем в годы ее детства.
 — Его светлость дома, Томас? — спросила она.
 — Да, миледи. Его светлость вернулся полчаса назад. Он в библиотеке.
 — Благодарю вас, Томас.
 Лоринда бросила плащ на стул. Словно не замечая, что лакей смотрит на ее мужскую одежду округлившимися от ужаса глазами, она направилась по мраморным плитам к библиотеке.
 Ее отец сидел за столом в центре комнаты и заряжал дуэльный пистолет.
 При появлении дочери граф Камборн изумленно поднял глаза. Он был все еще красивый мужчина с сединой в волосах и нездоровым цветом лица, так как почти все время проводил за карточным столом, а игорные залы, как известно, славились своей духотой.
 Он поспешно опустил пистолет и воскликнул:
 — Я не ожидал тебя так рано, Лоринда!
 — В чем дело, папа? Только не говори мне, что ты собираешься драться на дуэли.
 Отец ничего не ответил, и, подойдя к столу, она посмотрела ему в глаза.
 — Лучше расскажи обо всем, папа.
 Сначала ей показалось, что граф собирается ответить отказом. Но потом он откинулся на спинку кресла и с вызовом в голосе сказал:
 — Я хотел застрелиться!
 — Папа, ты, верно, шутишь!
 — Я проиграл все наше состояние. Какое-то мгновение Лоринда не могла пошевелиться. Затем она опустилась в кресло напротив.
 — Расскажи, что, собственно, случилось.
 — Я играл в карты с Чарлзом Фоксом 9 , — ответил граф.
 Лоринда сжала губы. Она прекрасно знала, что отец не мог бы выбрать себе более опасного противника, чем Чарлз Фокс. Этот выдающийся политический деятель из партии вигов был весьма неопрятным, малопривлекательным на вид человеком, с выступавшим брюшком, двойным подбородком и черными кустистыми бровями, но в то же время он отличался поразительным красноречием и редким обаянием. Поскольку король его не жаловал, он со своей стороны сумел заручиться дружбой принца Уэльского, причем отношение принца к нему порой граничило с идолопоклонством. Будучи сыном довольно богатого человека, Чарлз Фокс еще в Итоне 10 проявлял неуемную страсть к карточной игре, и когда ему было всего шестнадцать, они с братом умудрились проиграть тридцать две тысячи фунтов за один вечер!
 Какая ирония судьбы, подумала Лоринда. Это один из тех крайне редких случаев, когда Чарлзу Фоксу везло в карточной игре, и потерпевшим оказался именно ее отец. Последующие слова графа только подтвердили ее худшие опасения.
 — Я весь вечер выигрывал, Лоринда, — сказал он устало, — и уже выиграл довольно крупную сумму, когда неожиданно удача улыбнулась Фоксу. Я решил, что это долго не продлится, но когда я поднялся из-за стола, мне уже больше нечего было поставить на кон.
 Лоринда была ошеломлена, но спросила с нарочитым спокойствием:
 — И сколько всего ты проиграл?
 — Сто тысяч фунтов!
 Для многих игроков, проводивших вечера в клубе Уайта, такая сумма отнюдь не показалась бы астрономической, но Лоринда понимала не хуже отца, что для них это означает полное разорение. Они имели дом в Лондоне и родовое поместье в Корнуолле, но ежегодный доход был сравнительно невелик, и если они и привыкли жить на широкую ногу и тратить деньги без счета, то лишь потому, что всегда надеялись: что-нибудь обязательно подвернется. Это означало, что в тех случаях, когда графу везло за карточным столом, Лоринда забирала у него выигранные деньги, пока он их снова не проиграл. Но никогда еще сумма проигрыша даже отдаленно не приближалась к сотне тысяч фунтов.
 — Мне остается только одно — покончить с собой, — хрипло произнес граф. — Едва ли Фокс станет требовать долг, если самого меня уже не будет на этом свете.
 — Ты знаешь так же хорошо, как и я, папа, что речь идет о долге чести и так или иначе я обязана буду с ним расплатиться, — заявила Лоринда.
 — Ты на самом деле так считаешь?
 — Разумеется, — подтвердила она, — и должна сказать, что если ты всерьез собирался бросить меня на произвол судьбы, то я считаю такую уловку по меньшей мере недостойной тебя!
 В эти слова она вложила все свое презрение. Затем молча встала, подошла к окну и отдернула тяжелые бархатные портьеры.
 Сумрак ночи рассеялся, и первые рассветные лучи золотили остроконечные крыши домов.
 — Я подумал, — неуверенно пробормотал граф за ее спиной, — что, если меня не будет в живых, Фокс спишет долг, и это был бы самый легкий выход.
 — Для тебя, но не для меня, — тихо сказала Лоринда. — К тому же при всех своих недостатках Камборны никогда не были трусами!
 — Черт побери, я не позволю собственной дочери называть меня трусом! — резко бросил граф.
 — Не могу представить себе более малодушного поступка, — упрекнула его она.
 Граф раздраженно отбросил пистолет.
 — Раз уж ты так к этому относишься, то тебе стоило бы попытаться найти какое-то решение.
 — Разве оно не очевидно? — Она отвернулась от окна и подошла к столу.
 — Я не нахожу ничего очевидного.
 — Хорошо, тогда я скажу тебе. Нам придется продать этот дом вместе со всей обстановкой. За него можно выручить довольно крупную сумму, и потом мы вместе уедем в Корнуолл.
 — В Корнуолл?
 — Почему бы нет? Разве что нам удастся продать Прайори, если, конечно, кто-нибудь пожелает его купить.
 Граф с такой силой ударил по столу кулаком, что чернильница подпрыгнула.
 — Я не продам поместье, в котором мои предки жили со времен норманнского завоевания! — закричал он. — Хотя оно и не считается майоратом 11 , еще ни один из Камборнов не опускался так низко, чтобы продавать родовой замок.
 Лоринда пожала плечами.
 — Но у тебя нет другого выхода, — настаивала она. — Я не уверена, что нам удастся получить за этот дом вместе со всем его содержимым, включая мамины драгоценности, хотя бы пятьдесят тысяч фунтов!
 Граф закрыл руками лицо.
 — О Боже! — воскликнул он. — И почему только я, черт возьми, совершил такую ужасную глупость?
 — Сожаления тут не помогут, — холодно сказала Лоринда. — Нам нужно трезво оценить ситуацию, папа, из чего я делаю вывод, что мне, как всегда, придется самой обо всем позаботиться. Ты должен будешь попросить Чарлза Фокса об отсрочке. Безусловно, тебе не удастся выплатить ему сотню тысяч фунтов в течение двух недель, как этого требуют правила.
 — Значит, мне придется ползти к нему на коленях, не говоря уже о других унижениях, которые я вынужден буду терпеть? — сердито вопрошал граф.
 — Это твой прямой долг, — отрезала Лоринда. Он увидел, с каким выражением дочь смотрит на него, и закричал с возмущением:
 — Боже всемогущий! Ты могла бы проявить хоть немного сочувствия! Неужели у тебя нет ни капли сострадания ко мне или к любому другому, будь он на моем месте?
 — Если хочешь знать правду, — ответила Лоринда, — то я тебя презираю. — Она умолкла, но так как отец не произнес ни слова, добавила: — Я презираю тебя, равно как и всех мужчин. Все вы одинаковы — становитесь мягче воска, когда дело касается ваших капризов. Однако вы почему-то считаете, что женщины должны оплакивать совершенные вами проступки и причитать из-за вашей собственной глупости. Так вот, я заявляю тебе со всей определенностью, что от меня ты не дождешься ни того, ни другого.
 Она подняла со стола пистолет и отрывисто сказала:
 — На всякий случай я возьму его с собой, так как не могу на тебя положиться. Завтра я приступлю к продаже единственного дома, который я когда-либо знала, а там будет видно, удастся ли мне получить приличную сумму за сокровища, собранные нашими предками, и драгоценности, которые когда-то доставляли маме столько удовольствия.
 Она направилась к двери, но обернулась и бросила взгляд на отца. Ее рыжеватые волосы блестели при свете свечей.
 — Если все это слишком тебя расстраивает, — произнесла она осуждающе, — я советую тебе не откладывая отправиться в Корнуолл и привести хоть в какое-то подобие порядка то, что там еще осталось.
 На следующее утро Лоринда пробудилась от крепкого сна и, когда в комнату зашла горничная, чтобы отдернуть портьеры, тут же вспомнила, какую нелегкую задачу ей предстоит решить.
 Будь на ее месте другая молодая девушка, она бы поддалась панике перед лицом ожидавших ее неимоверных трудностей. Но Лоринда ясно отдавала себе отчет, с чем ей придется столкнуться, особенно если принять во внимание абсолютную неспособность отца что-либо предпринять в сложившейся ситуации.
 Когда Лоринде было двенадцать лет, она потеряла мать. Девушка всегда вспоминала о матери с нежностью, но у нее было мало общего с этой мягкой, кроткой женщиной, которая считала отца своей дочери необыкновенным человеком и готова была мириться с его разгульным образом жизни, даже и не пытаясь как-то на него повлиять.
 Лоринда унаследовала многие черты своих предков из рода Камборнов, которые не раз во времена великих сражений находились в рядах корнуоллских повстанцев против бесчисленных врагов.
 Корнуолл был последним районом на юге Англии, попавшим под власть саксонских завоевателей, и первые Камборны выступали против короля Эгберта 12 , отказавшись признать его верховную власть. Девяносто лет спустя они же помогли Ательстану 13 оттеснить валлийцев к западу от Экзетера, таким образом сделав реку Тамар границей графства. В течение многих веков Камборны отличались независимым характером, принимали участие в войне Алой и Белой розы 14 на стороне Ланкастеров и занимали достойное место в армии под командованием сэра Бевила Гренвилля, когда он нанес поражение сторонникам парламента при Брэдоке 15 .
 Казалось, в жилах Лоринды пылал тот неукротимый огонь, которого недоставало ее отцу. Она не признавала чьего-либо превосходства и с самого детства яростно противилась любым попыткам навязать ей чужую волю.
 — Когда тебе что-нибудь говорят, ты начинаешь упираться и изворачиваться, словно корнуоллские ополченцы в битве при Азенкуре 16 , — говорила ей няня, когда Лоринда была совсем крошкой.
 И она по-прежнему готова была упираться и изворачиваться, лишь бы не принимать того, что в данный момент казалось неизбежным и с чем, по-видимому, уже смирился ее отец.
 Лоринда молча позволила горничной переодеть себя и соорудить из волос некое подобие развевающихся на ветру локонов. Эта модная прическа словно была создана для того, чтобы ее личико стало еще более прелестным. Лоринда отнюдь не была миниатюрной женщиной, скорее наоборот — выше среднего роста. Однако она была так стройна и грациозна, что у мужчин инстинктивно возникало желание защитить ее. Но очень скоро они могли воочию убедиться, что за внешней красотой и женственностью скрываются непреклонная воля и дьявольская гордость.
 Никто бы не стал отрицать, что Лоринда по-настоящему прекрасна, однако, любуясь своим отражением в зеркале, она невольно задавалась вопросом, принесла ли ей красота хотя бы немного счастья.
 Конечно, она могла бы обратиться за советом к любой из хозяек светских салонов, так часто сопровождавших ее по просьбе отца, как только Лоринда стала появляться в высшем обществе. Но она не сомневалась, что ответ их был бы одним и тем же: «Тебе надо выйти замуж за богатого человека!»
 Эти слова как бы подсказывали, что ей, пожалуй, стоит принять предложение Эдварда Хинтона, или Энтони Долиша, или Кристофера Конуэя, или любого другого молодого аристократа из числа ее поклонников, положивших свои сердца к ее ногам.
 Без сомнения, подумала она, заканчивая туалет, любой из них сразу же примчится к ним в дом, получив записку с просьбой навестить ее. Однако чувство собственного достоинства, унаследованное от предков, страдало от одной только мысли, что ей придется выйти замуж, руководствуясь соображениями выгоды.
 Она спустилась вниз, гордо вскинув голову, и продолжала строить в уме планы дальнейших действий. В этот момент она больше напоминала полководца, готовящегося к сражению, нежели женщину, которая, как было принято считать, не способна на какие-либо тактические уловки.
 Войдя в библиотеку, она обнаружила, что отец провел ночь не у себя в спальне. Он спал, откинувшись на высокую спинку кресла, стоявшего у камина, а пустой графин говорил сам за себя. Она резко тряхнула его за плечо:
 — Вставай, папа!
 Еще вчера вечером, когда Лоринда беседовала с ним, было очевидно, что он выпил больше обычного, однако после ее ухода он принялся поглощать вино в таком количестве, что глаза его налились кровью и он весь пропах спиртным.
 — Вставай, папа! — повторила она, и только тогда граф приоткрыл глаза.
 — А, это ты, Лоринда! Что тебе нужно?
 — Мне нужно, чтобы ты умылся и сменил костюм, — ответила она. — Уже утро, и завтрак на столе, если ты хочешь есть.
 Граф вздрогнул.
 — Дай мне чего-нибудь выпить!
 Лоринда не стала с ним спорить. Она подошла к подносу, стоявшему на столике в углу библиотеки, и, налив рюмку крепкого бренди, с отвращением протянула ее отцу.
 Тот залпом осушил ее.
 — Который теперь час?
 — Девять утра. Ты сейчас поедешь в Корнуолл или останешься здесь со мной? Предупреждаю, что во втором случае тебе придется мириться с неудобствами. Я собираюсь сразу же после завтрака рассчитать прислугу.
 Рюмка бренди вернула ему силы, и он поднялся на ноги. Очевидно, слуга уже заходил, чтобы раздвинуть портьеры, и теперь яркие лучи солнца беспрепятственно проникали в комнату. Одно из окон выходило на внутренний дворик. Клумбы пестрели распустившимися бутонами, и Лоринда вдруг вспомнила, во сколько им обошлись эти клумбы; за цветами до сей поры ухаживал садовник, приходивший четыре раза в неделю.
 — Я кое о чем не стал говорить тебе вчера вечером, — не сразу отозвался граф.
 — И о чем же?
 — Ты не дала мне сделать то, что сделал бы на моем месте любой, кто дорожит своей честью, так что, пожалуй, тебе стоит узнать всю правду.
 — Какую правду? — резко спросила Лоринда.
 — Я был уличен в плутовстве под конец игры!
 — В плутовстве?! — Это был скорее крик души, нежели восклицание.
 — Я был пьян и в полном отчаянии — неудивительно, что мне не удалось изловчиться и, не теряя ни секунды, довести дело до конца.
 — Кому об этом известно?
 — Фоксу и еще трем членам клуба Уайта, они в тот момент находились за столом. Это мои друзья, и я думаю, они будут молчать о случившемся, но я еще не скоро осмелюсь появиться в клубе снова.
 Такого удара Лоринда никак не ожидала. Она хорошо понимала, что человек, уличенный в плутовстве, становился отверженным, парией среди людей своего круга. Но так как ее отец пользовался всеобщим уважением, оставалась надежда — всего-навсего хоть какая-то надежда, — что свидетели сочтут инцидент просто недоразумением, вызванным лишней порцией горячительных напитков, и не станут предавать это огласке. Но отец, конечно, правильно заметил, что не осмелится снова вернуться в клуб Уайта.
 На какой-то миг Лоринда почти готова была пожалеть о том, что помешала отцу осуществить свое намерение. По сути, это действительно могло быть единственным достойным выходом для человека, уличенного в столь предосудительном поступке. Но вскоре она осознала, что самоубийство было бы с его стороны еще большей трусостью.
 — Тебе ничего другого не остается, папа, — спокойно произнесла Лоринда, — как только немедленно ехать в Корнуолл. Ты волен взять с собой одного грума, которого захочешь оставить при себе, и пару лучших лошадей. Все остальное будет продано. — И добавила равнодушно: — Я прикажу перенести твои личные вещи вниз и уложить в дорожную карету.
 — А как же быть с моим фаэтоном?
 — Его придется оставить здесь. Это новейший из наших экипажей, поэтому за него можно будет выручить больше денег. После завтрака я поговорю с прислугой. Так что если я тебе понадоблюсь, ищи меня в столовой.
 Она была уже у выхода из библиотеки, когда отец произнес чуть слышно:
 — Мне очень жаль, Лоринда.
 Она вышла из комнаты, даже не обернувшись.




 Глава 2


 Состроив болезненную гримасу, Лоринда смотрела на пустой столик в холле. Казалось невероятным, что всего лишь неделю назад он был засыпан визитными карточками и приглашениями. Его украшали бесчисленные букеты цветов, присланные ей пылкими поклонниками.
 овавшее в ней доселе презрение к мужчинам стало поистине безграничным, когда весь Лондон облетело известие: граф Камборн распродает все свое имущество с аукциона.
 И как бы Лоринда ни убеждала себя в неотвратимости удара судьбы, все равно потрясение оказалось слишком сильным.
 На следующий день после приема в Хэмпстед-Хисе она, как обычно, получила море цветов и любовных записок, и молоток у дверей особняка на Ганновер-сквер не замолкал ни на минуту. Отец был не в том состоянии, чтобы предпринять длительное путешествие. Лоринда заставила его написать письмо Чарлзу Фоксу, уведомлявшее о том, что долг будет возвращен сразу же, как только представится возможность, и фирма, которой было доверено проведение аукциона, получила указания передать Фоксу всю вырученную от продажи имущества сумму.
 — Если он когда-нибудь получит остальное, то может считать, что ему крупно повезло! — проворчал граф, заканчивая письмо.
 — Я не позволю тебе уклониться от своих прямых обязательств, папа, — решительно заявила Лоринда. — Так или иначе мы найдем деньги, даже если нам потребуется на это вся жизнь.
 Граф пробормотал какое-то ругательство и налил себе еще бренди.
 Через два дня он отправился в Корнуолл, взяв с собой пару лучших лошадей и самого надежного грума из находившихся у него в услужении.
 Лоринде казалось, что даже такая ничтожная уступка выглядит попыткой провести человека, которому они задолжали столь огромную сумму. Однако она ничего не сказала, лишь подумала, глядя вслед удалявшейся карете, что это весьма характерно для ее отца — уехать, даже не поинтересовавшись, как она сумеет со всем справиться без него.
 Было совершенно очевидно, что он мог бы стать для нее скорее помехой, чем опорой, и приходилось полагаться только на себя. А продать дом и упаковать те немногие вещи, которые они собирались взять с собой, оказалось чрезвычайно трудным делом.
 Двое пожилых слуг, много лет проживших у них, согласились остаться с Лориндой, чтобы помочь ей, пока она тоже не покинет дом.
 Все остальные получили расчет с блестящими рекомендациями, чтобы они без труда могли найти себе другую работу.
 Служащие фирмы, которой Лоринда поручила провести аукцион, заявили, что с полным на то основанием рассчитывают выручить от продажи дома крупную сумму денег.
 Она опасалась, что огромный особняк может оказаться в своем роде «белым слоном»  17 , но почти сразу же после публикации объявления агенты по продаже недвижимости начали присылать своих людей, чтобы его осмотреть.
 Лоринда подозревала, что дом перестанет служить жильем, а превратится в игорный зал, но сейчас было не до возражений.
 Некоторые картины и кое-что из мебели, оказавшееся неподвластным времени и пригодным для продажи, представляли немалую ценность. Однако потертые ковры и обтрепавшиеся портьеры на окнах не могли принести абсолютно никакой выручки.
 Если временами она и испытывала приступы печали или подавленности из-за происходившего вокруг, то ей недосуг было им предаваться.
 Каждый день с утра до вечера слуги обращались к ней с вопросами, что из вещей упаковать, а что оставить, и вдобавок она то и дело наталкивалась на клерков, которые были заняты составлением описи предметов, выставленных на продажу, и опечатыванием мебели.
 Как ни странно, единственным, что по-настоящему глубоко задело Лоринду, было поведение лорда Эдварда Хинтона. Несмотря на то что она всегда была с ним непреклонна, в последние дни она часто вспоминала его признания в любви и надеялась, что он-то уж останется ей верным до конца, даже если все остальные бросят ее в беде. Но через два дня после бала в Хэмпстеде она получила от него записку, в которой говорилось:
  «По причинам, от меня не зависящим, я вынужден покинуть Лондон. Вы прекрасно знаете, какие чувства я питал к Вам в течение года, и хотя Вы ясно дали мне понять, что для Вас я ничего не значу, я не мог уехать, не попрощавшись с Вами. 
  До свидания, моя прекрасная зеленоглазая Лоринда. Я всегда буду помнить о Вас. 
  Эдвард». 
 Она долго всматривалась в написанное на клочке бумаги послание, затем отправилась на поиски отца, который только собирался уехать в Корнуолл.
 — Скажи, папа, — начала она, — кто из твоих друзей был в тот вечер в клубе Уайта, когда ты проиграл так много денег Чарлзу Фоксу и, к большому несчастью для нас, был пойман на обмане?
 На лице графа было написано, что вопрос ему неприятен, но Лоринда не тронулась с места, ожидая ответа. Спустя мгновение он угрюмо произнес:
 — Со мной были Давенпорт и Чарлз Лэмбет.
 — И герцог Дорсет? — спросила Лоринда. Отец кивнул.
 Она удалилась, не сказав больше ни слова. Теперь ей стало понятно, чем объяснялась записка Эдварда. Герцог и герцогиня Дорсет никогда не одобряли ее поведения и меньше всего желали видеть ее женой своего сына. Герцог был человеком строгих правил и, конечно, ни за что на свете не допустил бы, чтоб его имя тем или иным образом связывали с карточным шулером. Эдвард, в свою очередь, был полностью зависим от отца, и герцог, по-видимому, решил немедленно принять соответствующие меры.
 Хотя в письме об этом не упоминалось, Лоринда была уверена, что Эдварда либо отправили за границу, либо вынудили уехать на время в одно из отдаленных поместий герцога, пока не минует опасность.
 «Почему я решила, будто кто-то обязательно должен быть рядом со мной?» — спрашивала себя Лоринда.
 Но как бы то ни было, она никогда еще не чувствовала себя такой одинокой и всеми покинутой.
 Когда у дверей дома не осталось никого, кроме торговцев, девушка процитировала с горькой иронией: «Ибо кто возвышает сам себя, тот унижен будет!»  18 
 Как раз в этот момент она услышала стук молотка у двери и решила, что это, должно быть, один из тех служащих, что готовили дом к предстоящему назавтра аукциону.
 Горничные наверху упаковывали последние вещи, которые она собиралась взять с собой в Корнуолл, поэтому ей пришлось самой открыть дверь. Она увидела лорда Вроксфорда. Его лицо было еще более язвительным, чем обычно.
 — Меня ни для кого нет дома, Ульрик, — сказала Лоринда, глядя ему в глаза.
 — Я хочу поговорить с вами, Лоринда. Вы позволите мне войти?
 Некоторое время она пребывала в нерешительности, потом одним движением распахнула дверь.
 — Вы пришли, чтобы разведать обстановку? Или, может быть, вы хотите оставить за собой какой-нибудь предмет, который заранее присмотрели?
 В ее тоне проскользнула насмешка. Лоринда прекрасно знала, что дом лорда Вроксфорда в Хэмпстеде был битком набит сокровищами со всех концов света и вряд ли что-то из имущества ее отца могло привлечь его внимание.
 — Я хочу с вами поговорить. — Он положил шляпу на стол.
 — Я бы предложила вам сесть, — сказала Лоринда, — но все стулья собраны, чтобы завтра пойти с молотка.
 Она проводила его в библиотеку. Особенно угнетающее впечатление производили пустые полки, откуда были убраны все книги. Ковры свернуты, стулья связаны, картины сняты со стен.
 Но лорд Вроксфорд смотрел только на Лорин-ду, казавшуюся ему еще более прекрасной, чем обычно, с ее ярко-рыжими волосами, оттенявшими белизну кожи.
 Она остановилась посреди комнаты.
 — Итак, что вы хотели сказать? — строго спросила она.
 — Я пришел сюда, чтобы вы позволили мне забрать вас с собой, подальше от всех бед.
 Лоринда бросила на него надменный взгляд, однако ничего не ответила.
 — Мы можем вместе уехать за границу, где вам не придется опасаться злобных сплетников. Я всегда был уверен в том, что мы с вами отлично поладим.
 Лоринда улыбнулась:
 — Благодарю за любезное предложение, Ульрик, но думаю, вы сами знаете, каким будет мой ответ.
 — Что вы теряете? Ничего, кроме неприятностей, в которые вас впутал ваш отец.
 Лоринда чуть склонила голову набок:
 — Интересно, как скоро я успею вам наскучить? Мне всегда казалось, Ульрик, что вы не из тех, кто способен принести свое положение в свете в жертву любви.
 — Если бы вы любили меня, то, уверяю вас, я бы никогда не стал ни о чем сожалеть и не пожелал бы увидеть Англию снова.
 — Вот именно — «если бы»! — воскликнула она. — К этому все сводится. Вы знаете не хуже меня, что успеете прискучить мне чуть ли не с самого начала.
 — Я не могу жить без вас, Лоринда! Я сумею добиться вашей взаимности.
 Она рассмеялась:
 — Неужели вы настолько наивны, чтобы поверить в это? Я вообще не выношу мужчин и никогда никого не полюблю! Я даже представления не имею, что такое любовь, и, честно говоря, меня это нисколько не занимает.
 Он приблизился к ней.
 — Черт возьми, Лоринда! Вы способны вывести из терпения даже святого!
 — Но вы-то далеко не святой!
 Бросив на него лукавый взгляд, она добавила:
 — Я прекрасно понимаю, Ульрик, чего вам стоило явиться сюда с этим предложением, зная, что я его отвергну.
 — Неправда! — возразил он. — Вы вызываете во мне безумную страсть — и это неизменно! Если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы согласитесь уехать со мной и примете мое покровительство.
 — Я никогда не отличалась здравомыслием и понимаю гораздо лучше вас, что мы поссоримся, еще не успев пересечь Ла-Манш. Вы непременно пожелаете прикоснуться ко мне, а я этого не потерплю!
 Страстность, звучавшая в ее голосе, заставила вспыхнуть с новой силой огонек, тлевший в его глазах.
 — Не глупо ли с вашей стороны так упорствовать?
 Она ничего не отвечала, а лорд Вроксфорд между тем произнес, меряя шагами опустевшую комнату:
 — Вы подумали, на что обрекаете себя в будущем? Вы сознаете, что значит навсегда заточить себя в корнуоллском поместье с отцом, потерявшим голову от отчаяния, что он больше не сможет играть в карты?
 По выражению лица Лоринды Он понял, что удар попал в цель.
 — Никаких вечеринок, никаких поклонников, — не отступал он, — если не считать нескольких деревенских олухов. — Он помолчал и затем добавил не без злорадства: — В таких обстоятельствах, Лоринда, едва ли ваша красота сохранится надолго.
 Он уловил в ее взгляде смятение и, приблизившись, положил руки ей на плечи.
 — Давайте вместе уедем отсюда, — сказал он тихо. — Думаю, мы сумеем развлечься в обществе друг друга. Мы даже можем отправиться на Восток, который мне всегда хотелось посетить.
 Лоринда не сделала ни единого движения, но он почувствовал, как от его прикосновения все ее тело напряглось.
 — А когда Восток нам надоест? — спросила она чуть слышно. — Что тогда?
 — Моя жена может умереть. У нее слабое здоровье.
 Лоринда коротко рассмеялась и высвободилась из его объятий.
 — Ах, Ульрик, это такая же банальная отговорка, как и ваши жалобы на то, что она не в состоянии вас понять. Люди никогда не умирают, когда вы сами желаете им смерти.
 Лорд Вроксфорд нерешительно взглянул на нее. Солнечный свет, лившийся в окна, играл золотыми отблесками в ее волосах, как бы образуя золотой ореол.
 — Боже мой, как вы прекрасны! — воскликнул он. — Я хочу, чтобы вы стали моей, Лоринда! Я испытываю к вам такое влечение, какого никогда еще не вызывала во мне ни одна женщина, и твердо намерен добиться своего!
 Лоринда бросила на него взгляд, полный нескрываемого озорства:
 — Моя старая няня часто говорила: «Хотеть — не значит получить», и это мой ответ.
 — Вы не можете говорить так всерьез! — промолвил он. — Вы не настолько глупы, чтобы отвергнуть единственное приемлемое предложение, на какое можно рассчитывать в вашем нынешнем положении.
 Он прищурил глаза и добавил:
 — Я уже слышал, что Эдварда отослали в отдаленное поместье, а другие кавалеры, до сих пор склонявшиеся к вашим ногам, уже подыскивают себе другой предмет обожания. — Он заметил улыбку на ее губах, и это привело его в бешенство. — Я очень богат, Лоринда, и готов потратить все свое состояние до последнего пенни на вас. Неужели вы действительно способны на такую чудовищную глупость, как отказ от моего предложения?
 — Я так и предполагала, что рано или поздно мы доберемся до ваших денег, — съязвила Лоринда. — Если бы завтра на аукцион выставили меня, я уверена — вы стали бы торговаться и, возможно, сумели бы купить меня за бесценок! Но коль скоро решение остается за мной, то меня все это нисколько не занимает.
 — Будь я в здравом уме, — с горечью сказал лорд Вроксфорд, — то покинул бы вас, не сказав больше ни слова. Но, учитывая случившееся, я все же хочу дать вам еще одну, последнюю, возможность. Вы согласны уехать со мной?
 Лоринда развела руками:
 — Дорогой Ульрик, я никогда не забуду, что вы предложили мне помощь, какой бы она ни была, тогда как другие не сделали даже этого.
 — Вы действительно намерены упорствовать в своем отказе?
 — Пока я буду прозябать в корнуоллской глуши, глядя целыми днями на море и предаваясь заботам о хлебе насущном, я, без сомнения, не раз вспомню о вашем состоянии и испытаю ни с чем не сравнимое удовольствие при мысли, что всех ваших денег оказалось недостаточно, чтобы купить меня.
 — Что вы имеете в виду?
 — Если говорить прямо, то я имею в виду, что вам нечего мне предложить. У вас нет ничего, за что я была бы готова продать свою душу.
 — Я вас не понимаю.
 — Что ж, может быть, это и к лучшему. Прощайте, Ульрик.
 — Вы на самом деле этого хотите?
 — Да. Благодарю вас за то, что пришли меня навестить.
 Не в силах больше сдерживать себя, лорд Вроксфорд шагнул вперед и протянул к ней руки, но ей каким-то образом удалось от него увернуться.
 — А теперь вы начинаете мне докучать, — произнесла она резко. — Уходите, Ульрик. У меня сейчас слишком много дел, и я больше не собираюсь тратить попусту время.
 — Проклятие! — выругался он. — Я не шучу. Вы не можете вот так просто взять и прогнать меня!
 — В таком случае вам лучше удалиться самому.
 С этими словами Лоринда открыла дверь библиотеки и вышла. Лорд Вроксфорд слышал, как она взбегала вверх по лестнице.
 Какое-то время он не двигался с места, на его лице было не только разочарование, но и искреннее удивление. Он не сомневался, что Лоринда предпочтет его предложение, напуганная перспективой похоронить себя заживо в корнуоллской глуши.
 Какое-то время он терпеливо ждал, словно втайне надеясь, что она одумается и вернется. Но так как кругом все было тихо, он, тяжело ступая, пересек опустевший холл и вышел через парадную дверь.
 Торги привлекли к себе даже большее внимание, чем рассчитывал аукционист. Хотя они должны были начаться только в одиннадцать часов утра, уже за час до назначенного времени в дом хлынул поток посетителей. Предполагалось, что аукцион состоится в большой гостиной, и все приготовленные заранее стулья оказались занятыми.
 Лоринда не ошиблась, думая, что добрая половина присутствующих явились сюда из чистого любопытства. Она узнала в толпе многих своих недоброжелателей и не могла не заметить их злорадные усмешки, вызванные незавидным положением, в котором она оказалась. Среди них были те, кого она презирала и к кому относилась свысока; те, кто возмущался ее манерой поведения, а также немало тех, кто втайне восхищался такими ее поступками, на которые они сами никогда бы не решились.
 Кроме того, с удовлетворением отметила про себя Лоринда, в зале присутствовало большое количество настоящих покупателей и посредников — они станут поднимать цены, соперничая друг с другом.
 — Вы действительно намерены присутствовать в зале, миледи? — спросил аукционист.
 — Я должна быть там! — решительно заявила Лоринда.
 — Мне казалось, что вы будете чувствовать себя неловко, — заметил он. — В большинстве подобных случаев все передается в наше ведение.
 — Мне не терпится узнать, как проходят торги. Она понимала, что большинство людей сочтут ее присутствие на распродаже собственного имущества чем-то из ряда вон выходящим, однако гордость не позволяла ей скрыться от посторонних глаз, как это недавно сделал отец.
 «Пусть они думают все что угодно, — решила она, — но я не позволю им считать, будто я убита горем или в отчаянии рыдаю, лежа на кровати».
 Она была очень красива и надменна в своем лучшем платье и широкополой шляпе с перьями, сидела рядом с аукционистом и запоминала каждого покупателя. Различные предметы обстановки, выставленные на продажу, оставили ее почти равнодушной, так как с ними не было связано никаких личных воспоминаний. Но вот в зал внесли драгоценности матери, и тут она впервые испытала острый приступ сожаления, вызванного, как она сама пыталась себя убедить, чистой сентиментальностью.
 — Ты вся сверкаешь, словно сказочная фея, мама, — сказала Лоринда как-то раз в детстве своей матери — та зашла пожелать ей спокойной ночи перед тем, как спуститься к обеду.
 — Это ожерелье принадлежало еще одной из моих прабабок. — Мать прикоснулась к изумрудам на шее. — Когда-нибудь, дорогая, оно перейдет к тебе, эти изумруды под цвет твоих глаз!
 Теперь, глядя на изумруды, Лоринда сожалела о том, что ей так и не довелось их надеть. Они слишком бросались в глаза, чтобы их могла носить молодая девушка, а Лоринда всегда гордилась своим непогрешимым вкусом в одежде. Однако она часто вспоминала об изумрудах и не раз, вынимая из сейфа менее массивные украшения, мечтала надеть это ожерелье на свою свадьбу. Оно бы выглядело чрезвычайно эффектно на белоснежной коже, под пару крупным серьгам, сверкавшим у нее в ушах. Теперь же все это пойдет с молотка, и Лоринда окинула взглядом гостиную, невольно задаваясь вопросом, кто из присутствовавших дам сумеет оценить драгоценности по достоинству.
 Конечно, у нее не было необходимости выставлять их на торги. Изумруды принадлежали ей, и после смерти матери она упорно не желала уступать просьбам отца продать или заложить их.
 — Они мои, папа, — отвечала она, стоило ему заговорить с ней об этом. — Они — собственность маминой семьи и, следовательно, не имеют никакого отношения к Камборнам.
 — Позволь мне выручить за них немного денег, Лоринда, — упрашивал ее отец. — Я скоро выкуплю их, даю тебе слово.
 Но Лоринда каждый раз отказывалась, и хотя в конце концов ей пришлось выставить их на торги, она пошла на это ради своего отца — для него, а значит, и для нее, это был долг чести. Когда же наконец изумруды были проданы с торгов, у Лоринды возникло ощущение, что часть ее юности с надеждами и грезами ушла безвозвратно.
 Для нее ожерелье было чем-то совершенно особенным, и она почувствовала облегчение оттого, что оно не досталось никому из ее знакомых великосветских дам. Изумруды приобрел пожилой мужчина, по виду старший клерк в конторе, и она решила, что это ювелир, выступающий в роли посредника.
 «По крайней мере мне не придется наблюдать, как кто-нибудь наденет их себе на шею из желания меня унизить», — подумала Лоринда, с нетерпением дожидаясь конца торгов.
 А когда мучительная процедура завершилась, к ней подошел аукционист.
 — Весьма удовлетворительный результат, если мне будет позволено так выразиться, миледи, — заметил он, когда они остались одни в пустом зале.
 — И какова же общая сумма выручки?
 — Около сорока пяти тысяч фунтов, миледи, и если вы согласитесь принять те двадцать тысяч, которые этим утром были предложены за дом, то в итоге получится шестьдесят пять тысяч фунтов наличными, без вычета наших комиссионных.
 — Я уже распорядилась, чтобы вы передали чек достопочтенному Чарлзу Фоксу.
 — Будет исполнено, миледи.
 Лоринда взяла дорожный плащ и набросила его на плечи.
 — Вы уезжаете, ваша светлость? — спросил аукционист.
 — Да, уезжаю, — ответила Лоринда.
 Она вышла не оборачиваясь. Карета ожидала у порога, на козлах сидел совсем еще молодой грум; она его выбрала потому, что ему платили меньше, чем остальным. Карета была нагружена чемоданами, сундуками, саквояжами, медными кастрюлями и прочей кухонной утварью, которая не заслуживала быть выставленной на торги.
 Лоринда окинула взглядом карету, улыбнувшись, взобралась на козлы и взяла в руки вожжи.
 Почти все, кто пришел на торги, уже разошлись, но когда карета выехала с Ганновер-сквер и проследовала по Пиккадилли, вокруг собралась целая толпа — прохожие останавливались и изумленно таращились на нее. Лоринда была совершенно уверена, что еще до обеда слух о последней скандальной выходке леди Камборн облетит все светские гостиные города. Лондонская публика уже привыкла, что знатные особы не появляются без сопровождения слуг в роскошных ливреях, но кто и когда видел даму из высшего общества в шляпе с перьями, которая бы сама правила каретой, и притом весьма ловко?
 Запряженная парой свежих лошадей, карета продвигалась в уличном потоке, и вот перед ними открытая дорога, здесь Лоринда смогла еще прибавить скорость.
 Когда уже больше никто не мог ее видеть, она передала вожжи груму.
 — Подержи их немного, Бен, — сказала она. — Нам предстоит долгий путь, и мне лучше устроиться поудобнее.
 Он сделал так, как она велела, и Лоринда сняла шляпу с перьями. Засунув ее под сиденье, она накинула на голову шарф и завязала его под подбородком.
 Потом протянула руку, и, передавая ей вожжи, молодой грум улыбнулся.
 — Это немного похоже на приключение, не правда ли, миледи?
 — Для нас это путь в неведомое, — согласилась Лоринда. — А поскольку обратной дороги нет, то нам лучше довольствоваться тем, что дано судьбой.
 Она задумалась. Совершенно очевидно, что все обстоит именно так, как она сказала Бену, и пути назад действительно нет.
 С отъездом из Лондона целая глава в ее жизни подошла к концу.
 Путешествие оказалось долгим, и Лоринда успела утомиться задолго до того, как они добрались до Корнуолла.
 Она избегала менять лошадей на каждой почтовой станции, а потому они не могли ехать с большей скоростью. Они старались прибывать на место пораньше, чтобы дать лошадям более длительный отдых, а уж затем продолжать путь на следующее утро.
 Так как они вынуждены были экономить на всем, Лоринда отдавала предпочтение маленьким гостиницам без привычных удобств, где ее приезд вызывал переполох просто потому, что постояльцы из высшего общества в таких местах редкость.
 Впрочем, она обнаружила, что большинство окрестных землевладельцев были только рады ей угодить, и какой бы неудобной ни была постель, какими бы жесткими ни казались простыни, она умудрялась спать достаточно крепко и на следующее утро просыпаться бодрой и полной сил.
 Лоринда сменила свое самое нарядное платье, в котором была на аукционе, на более скромное и практичное. В сущности, она уже вознамерилась переодеться в мужской костюм — в нем она чувствовала себя гораздо свободнее, — но тут вспомнила, что ее появление в облике подростка может вызвать настоящий скандал среди сельских жителей, с которыми ей придется общаться. Поэтому Лоринда осталась в женском платье, хотя ее отказ носить шляпу, похоже, сильно удивил многих содержателей гостиниц и особенно их жен.
 Отдельные участки дороги были в ужасном состоянии, но погода стояла сухая, и по крайней мере колеса довольно неуклюжей на вид кареты не застревали в непролазной грязи, что обычно являлось одной из самых неприятных сторон путешествия зимой.
 Иногда их застигал в пути проливной дождь, но Лоринда упорно отказывалась от предложения Бена посидеть в карете, пока он будет править лошадьми: она считала, что плащ с капюшоном вполне способен защитить ее от любого разгула стихий.
 Иногда выдавались очень жаркие дни, лошадям досаждали мухи, поэтому Лоринде приходилось делать остановки и давать им часовой отдых после полдника. Она была не слишком разговорчива с Беном, часто сидела в одиночестве, размышляя о новых испытаниях, ожидавших ее с отцом. Ей было трудно не думать о том, где взять недостающие сорок тысяч фунтов, которые они все еще оставались должны Чарлзу Фоксу.
 По-видимому, на какое-то время Фокс оставит их в покое: он был известен своим добродушным нравом, а кроме того, сам не раз имел дело с карточными долгами — ему ли не понять, как нелегко найти крупную сумму наличными в такой короткий срок!
 Но в конце концов, решила Лоринда, ее отец освободится от долговых обязательств. Вся трудность заключалась лишь в том, как этого добиться.
 Когда карета миновала каменистую, сухую, суровую на вид местность вблизи Бодмин-Мура,
 Лоринде показалось, будто она вступила в совершенно новый мир.
 Ей уже много лет не случалось бывать в устье Фала, огороженном со всех сторон скалами, и она успела забыть, как здесь красиво и как захватывает дух от аромата цветов, равных которым не найти ни в каком другом районе страны.
 Теплый климат, временами близкий к субтропическому, позволял только в этом уголке Англии разводить цветы и садовые растения. В это время года они особенно радовали глаз своей пышностью и яркостью красок. Лоринда с восторгом узнавала апельсиновые и лимонные деревья, а где-то углядела даже банан.
 Трава пестрела всеми возможными цветами, какие только она могла назвать, а дикие орхидеи с розовыми и фиолетовыми лепестками вызвали в ее душе детские воспоминания.
 Они с матерью часто жили в Корнуолле, и только после ее смерти граф оставался безвыездно в Лондоне. С тех пор их дом в Прайори был заколочен, однако там проживала пожилая супружеская чета, взявшая на себя обязанности домоправителей за самое мизерное жалованье: старики были благодарны судьбе уже за то, что имели крышу над головой. Конечно, они сейчас не обладали теми физическими возможностями, которые позволяли бы им исправно прислуживать ее отцу. Поэтому Лоринда велела груму, сопровождавшему отца, позаботиться о нем и сделать самое необходимое по дому.
 Лоринду согревала мысль, что отец будет рад ее прибытию хотя бы по той причине, что ее присутствие могло благотворно повлиять на его душевное состояние. Лошади обогнули вершину холма, и девушка окинула взглядом долину, расстилавшуюся внизу.
 — Вот наконец и Прайори! — сказала она Бену, указывая ручкой хлыста.
 В ее голосе слышалась гордость — вид, открывавшийся отсюда, действительно был чудесен.
 Старый дом когда-то служил монастырем, чему и обязан своим названием 19 . Он был пристроен к стене замка, который за столетия успел превратиться в руины. Сияя белизной на фоне окружавших его зеленых деревьев, здание выглядело необыкновенно величественным, словно самим своим существованием бросало вызов времени и изменчивой моде. За ним виднелась ярко-голубая полоска моря.
 — Бог ты мой, миледи, неужели это и есть наш дом? — Бен был преисполнен благоговейного трепета.
 — Да! — ответила Лоринда.
 Она не стала говорить о том, что вблизи Прайори будет выглядеть не столь впечатляюще. Да и зачем говорить, если более красноречивыми окажутся подъездная аллея к дому, вся в выбоинах и рытвинах, и деревья, которыми она была обсажена, — все находилось в плачевном состоянии и сильно нуждалось в уходе.
 Когда карета достигла конца аллеи, на первый взгляд Прайори мог показаться огромным и величественным, но стоило им подъехать поближе, как сразу стало заметно, что большая половина дома основательно разрушена.
 Дворик перед парадной дверью казался зеленым от сорняков, а часть решетчатой ограды, некогда украшенной позолоченными наконечниками, завалилась. Стальные ворота, простоявшие здесь уже много веков, покосились и свисали с петель.
 Лоринда остановила экипаж у парадного подъезда, чувствуя боль в руках после долгого и утомительного пути — хотя она бы ни за что не призналась, — и была бесконечно рада, что им не придется ехать дальше.
 Она вышла из кареты, и в тот же миг появился грум, сопровождавший ее отца, за ним следовали двое стариков, те самые, что, как она догадалась, заботились о Прайори в их отсутствие. Она поздоровалась с ними и вошла в дом.
 Разруха и запустение, царившие вокруг, превзошли самые худшие ожидания. Стены были покрыты мокрыми пятнами, да и потолки выглядели не лучше — на них страшно было смотреть.
 Мебель явно не полировали вот уже много лет, и достаточно было окинуть взглядом первый же зал, в который Лоринда зашла, дабы убедиться в том, что пыль тут вообще ни разу не вытирали.
 Девушка шла дальше через анфиладу комнат, и ей показалось, что отец должен занимать ту, которую когда-то особенно любила мама, — с большими окнами, выходившими в сад, и великолепным мраморным камином.
 Как она и ожидала, отец находился там. Он сидел в кресле перед карточным столом и раскладывал пасьянс.
 — Я здесь, папа.
 Отец не встал с места, а просто поднял на нее глаза, и девушка догадалась, что он уже в сильном подпитии.
 — Как видишь, я добралась благополучно, — сказала Лоринда, — и, если тебе интересно знать, путь был относительно спокойный, без особых приключений!
 — У тебя есть при себе хоть какие-нибудь деньги? — Это была первая фраза, которую удосужился произнести граф.
 — Тебе должно быть известно, что вся сумма, вырученная от торгов, вплоть до последнего пенни, отправлена мистеру Чарлзу Фоксу.
 — Вся без остатка?
 — Разумеется!
 — С нашей стороны это было чертовски глупо, — заметил граф. — Как ты полагаешь, на что мы будем жить?
 — Я действительно пока еще не думала об этом, — холодно ответила Лоринда. — У меня есть при себе несколько фунтов на самые неотложные расходы, и я надеюсь, что в саду найдется что-нибудь съестное.
 — Там полным-полно сорняков, если только они тебе придутся по вкусу.
 Лоринда подошла к окну и бросила взгляд на буйные заросли, поднявшиеся на месте когда-то прекрасного сада.
 Где вы, зеленые лужайки? Где цветы и кустарники, пленявшие дивной красотой и свежестью? Теперь они представляли собой настоящие джунгли; повсюду пробивалась молодая поросль; отсутствовало хоть какое-то подобие формы и порядка. И все же в небе сияло солнце, и у Лоринды невольно возникло ощущение, что она вернулась домой.
 Лоринда вышла из дома навстречу яркому свету, и ей почудилось, что она слышит голос своей покойной матери, зовущий ее. Но потом, не желая вспоминать о прошлом, Лоринда вернулась обратно в комнату, где сидел отец.
 — Я собираюсь осмотреть дом, — сказала она, — и мне бы хотелось пообедать пораньше. Я ничего не ела с самого утра и сильно проголодалась.
 — Еда здесь просто омерзительная! — заявил граф. — В доме нет никого, кто бы умел как следует ; готовить, и я…
 Лоринда не стала дожидаться, пока он закончит свою жалобу. Она принялась осматривать дом и обнаружила, что вид у него еще более ужасный, чем она предполагала.
 — Надеюсь, что хотя бы это съедобно, — брюзжал граф во время обеда. Он положил себе в тарелку порцию с блюда, поданного старой домоправительницей.
 — Большую часть еды приготовила я сама, — призналась Лоринда. — Завтра я преподам миссис Доджман несколько уроков, так что, думаю, нам не придется голодать.
 — Безусловно, это гораздо вкуснее того, чем мне приходилось довольствоваться за последние дни, — проворчал отец.
 — А ты не пробовал подстрелить пару-другую кроликов? — поинтересовалась Лоринда. — Они часто попадались мне на глаза, пока я проезжала по парку.
 — Я пока еще не нашел ружья, — ответил граф.
 — И чем же ты занимался все это время, папа?
 — Ходил в деревню.
 — Без сомнения, затем, чтобы заглянуть в «Герб Пенрина», — заметила Лоринда.
 — Куда еще мне было пойти? В доме даже нечего выпить. — Он немного помолчал и добавил: — По крайней мере у них есть превосходный бренди!
 Лоринда посмотрела на отца удивленно, и он пояснил:
 — Превосходный, потому что из Франции!
 — Ты хочешь сказать, его провезли сюда контрабандой?
 — Конечно — корнуоллцы, как всегда, верны себе.
 Лоринда молчала, и он задумчиво произнес:
 — Пожалуй, мы сами тоже могли бы попытать счастья в контрабанде! Говорят, что те, кто занимается этим промыслом, умудряются сколотить себе состояние, иногда в пять раз превышающее их первоначальный взнос!
 — Неужели правда? — Лоринда вспомнила, что жители деревни были замешаны в контрабанде либо часто связаны с ней. Она понимала, что вознаграждение с лихвой окупало риск, но такая прибыль все же представлялась невероятной.
 — Во всяком случае, контрабанда хоть немного помогла бы скрасить существование в этой дыре, — заметил граф.
 Он говорил с несвойственным ему пылом, и так как у Лоринды не было ни малейшего желания ему противоречить, она спросила:
 — Должно быть, местные жители сильно удивились, увидев тебя в деревне. Многое ли там изменилось со времени нашего последнего посещения?
 — Ничего, что бросалось бы в глаза, если не считать, что немало людей успели уйти на тот свет, а остальные выглядят так, будто вот-вот готовы за ними последовать.
 Лоринда рассмеялась:
 — Держи выше голову, папа. Конечно, тут не Карлтон-Хаус и не клуб Уайта, но это наш дом, и, раз уж нам суждено жить здесь, давай усматривать во всем только хорошее.
 — Лично я не вижу тут ничего хорошего, — проворчал граф.
 — Кажется, в прошлом у нас было несколько знакомых среди соседей, — пыталась вдохнуть в него оптимизм Лоринда, — хотя я помню их не слишком отчетливо.
 — Может, это и так, но я пока с ними не встречался.
 — Вряд ли они знают, что ты здесь. Постарайся вспомнить их имена.
 Отец пожал плечами, словно эта тема его нисколько не занимала, и неохотно сообщил ей:
 — Кое-какая новость у меня все же есть.
 — А именно?
 — Какой-то глупец — иначе его назвать нельзя — решил восстановить Пенрин-Касл!
 — Просто не верится! — воскликнула Лоринда. — И кто же он? Один из Пенринов?
 — Нет. Насколько я помню, его имя Хейл — Дурстан Хейл, и он совсем недавно приехал из Индии.
 — Должно быть, он очень богат, если может позволить себе такие расходы, — предположила Лоринда. — Насколько я помню, Пенрин-Касл был в более запущенном состоянии, чем наш дом.
 — В деревне говорят, что у него денег куры не клюют. Хотелось бы знать, не играет ли он в карты…
 — Папа… ради Бога! — перебила его Лоринда. — Ты же знаешь, что тебе не следует играть, пока ты не освободишься от долга.
 — И как, по-твоему, я сумею это сделать? — распетушился граф. — Азартные игры — единственный способ добыть средства к существованию, который мне известен.
 — Ты не можешь играть, если тебе нечего поставить на кон, — увещевала его Лоринда, словно несмышленого ребенка.
 — Если этот малый из Индии любит карты, я покажу ему, что значит настоящий азарт. Кто знает, возможно, мне удастся вытянуть из него немного денег.
 Лоринда затаила дыхание. «Спорить с ним бесполезно», — подумала она. Ей никогда не удастся убедить отца, что с его стороны недостойно и даже постыдно снова рваться к игорному столу, не вернув долг.
 — Разумеется, я очень хочу взглянуть на Пенрин-Касл, — сказала она. — Что тебе удалось узнать о мистере Хейле?
 — Только то, что он человек весьма щедрый.
 — А почему он проявляет такой интерес к старому замку? Большинство тех, кто сколотил состояние на Востоке, предпочитают селиться в Лондоне или его окрестностях.
 — Полагаю, он хочет обратить на себя внимание, — произнес граф угрюмо. — Помню, когда я был еще подростком, замок считался лучшим местом увеселений в целом графстве! — Он немного помолчал, вспоминая былое. — Зимой там устраивались балы, летом — празднества в саду, а старый лорд Пенрин принимал гостей с таким размахом, какого сейчас уже нигде не встретишь.
 Он явно оживился, и Лоринда обрадовалась такой перемене.
 — Должно быть, ты славно повеселился в то время, папа.
 — Одно могу сказать тебе наверняка — у нас были чертовски великолепные лошади! — с гордостью ответил отец. — И когда Пенрин еще только унаследовал титул, мы с ним часто устраивали скачки с препятствиями. Вот это была забава! Даже несмотря на то, что несколько наездников сломали себе шеи!
 Он раздраженно вздохнул.
 — Не думаю, чтобы этот малый знал, с какого конца подойти к лошади, будь он неладен! Конечно, он больше привык ездить верхом на слоне!
 В голосе графа звучало презрение, и Лоринда догадывалась о причине раздражения: его сильно задевало то обстоятельство, что у мистера Хейла достаточно денег, в то время как они обеднели.
 Иногда отец мог вести себя совсем по-ребячески, и она надеялась ради его же блага, что он не затеет вражду с новым соседом, еще не успев как следует с ним познакомиться.
 Графство не очень изменилось со времен ее детства; соседей у них было немного, и жили они довольно далеко друг от друга. А посему кем бы ни был этот вновь прибывший, Лоринде представлялось самым разумным по возможности извлечь из его присутствия пользу.
 «Вероятно, мистер Хейл ровесник папы, — размышляла она, — но, может быть, он не так сильно пьет. Мы не в состоянии оплачивать баснословные счета за вино!»
 По окончании обеда она вернулась вместе с отцом в гостиную, напряженно обдумывая, как обставить поприличнее хотя бы одну эту комнату.
 Какой смысл открывать большинство помещений, если, кроме двух стариков, здесь просто некому будет убираться. Придется ограничиться малым: начистить до блеска те предметы мебели, которые сохранились лучше других, отобрать наиболее удобные кресла и диваны и все это перетащить в гостиную. Всю же остальную часть дома оставить заколоченной.
 Словно догадавшись, о чем она подумала, отец выкрикнул в ярости:
 — Я не в силах это выдержать, Лоринда! Я не могу торчать здесь, словно в заключении, зная, что мне не с кем поговорить по душам и не с кем выпить, кроме пары-другой деревенских олухов!
 В его голосе Лоринде послышалось столько нескрываемой боли, что впервые в ней зашевелилась жалость к нему.
 — Тут уже ничего нельзя поделать, — ответила она. — Нам придется жить здесь, если только не удастся продать дом и поместье. Я поручила это дело агентам фирмы, прежде чем покинуть Лондон, но стоит ли говорить о том, что они не очень меня обнадежили.
 Отец ничего не ответил, и Лоринда продолжала:
 — Как только у меня выдастся время, я отправлюсь в Фалмут и выясню, есть ли там агент по продаже недвижимости. Вероятно, мы сможем поместить объявление в местной газете.
 Лоринда ожидала, что отец яростно воспротивится уже самой идее и дело закончится очередной вспышкой гнева, как это уже случилось в Лондоне. Но он только обреченно сказал:
 — Поступай как тебе угодно! Я знаю лишь то, что, если мне придется задержаться здесь надолго, я в конце концов действительно пущу себе пулю в висок!
 Он бросился в кресло, перевернув при этом столик, и карты, разложенные им в пасьянсе, разлетелись по разным углам комнаты.
 И тут его как прорвало: граф принялся исторгать неистовые ругательства, оказавшиеся слишком грубыми для женских ушей.
 Лоринда не стала его слушать и вышла через открытое окно в сад. В том месте, где солнце клонилось к закату, небосвод окрасился в золотисто-багровые тона. Услышав тонкий писк летучей мыши, Лоринда подняла глаза и увидела ее резко очерченные крылья на фоне неба. Лоринда шла прочь от дома до тех пор, пока до нее не перестали доноситься крики отца, тогда она остановилась и тяжело вздохнула.
 — Я никогда не сдамся, — вымолвила она, едва сдерживая слезы, но ее голос затерялся в густых ветвях деревьев.




 Глава 3


 В лесу было темно, лишь слабый свет усыпанного звездами неба проникал сквозь ветви деревьев.
 Однако Лоринде казалось, что она могла бы даже с завязанными глазами найти извилистую узкую тропинку, которая вела от усадьбы Прайори через густой лес в сторону моря.
 Оступившись, она услышала звон монет в кармане камзола и подумала при этом, что, может быть, отец действительно сказал правду и сумма возрастет стократ, прежде чем деньги снова перейдут из рук в руки. Она сознавала, что решилась на отчаянное предприятие, но была вынуждена на это пойти, поскольку у них не осталось никаких средств к существованию. Суммы, привезенной ею из Лондона, вряд ли хватило бы надолго, и очень скоро они будут полностью зависеть от того, что им удастся вырастить в саду или подстрелить в своих владениях. И, само собой разумеется, им неоткуда было взять деньги на спиртные напитки, без которых отец не мог обойтись, а она нисколько не сомневалась, что у него уже набежал убийственный счет в трактире «Герб Пенрина».
 Покидая Лондон, Лоринда рассчитывала на доходы от арендной платы. Она предполагала, что за арендаторами, жившими в усадьбе, еще оставались долги, которые удастся с них взыскать, хотя надежды на это было совсем немного.
 Конечно, арендная плата уже давно не вносилась, но, когда Лоринда нанесла визит арендаторам, у нее не хватило духу потребовать от них возмещения долгов. Более того, они представили ей длинный перечень неотложных ремонтных работ, ответственность за которые лежала на землевладельце. О какой плате могла идти речь, если крыши домов и амбаров находились в самом неприглядном виде!
 Значит, на доходы с этой стороны рассчитывать не приходится. На что же им тогда жить?
 Лоринда всегда была склонна к смелым, даже из ряда вон выходящим поступкам, и ее намерение встретиться с контрабандистами, похоже, отвечало этим ее устремлениям.
 Она тщательно прятала деньги от отца, но теперь извлекла из своего таявшего на глазах запаса двадцать золотых гиней; осторожно навела справки, где именно высаживаются контрабандисты после возвращения к берегам Франции из долгого плавания. Название бухты Киверн сразу же перенесло ее во времена детства: здесь, на берегу узкого залива, скрытого от глаз окружавшими его со всех сторон скалами, она часто гуляла с матерью или няней, здесь устраивали семейные пикники.
 Лоринда все еще продолжала свой путь, когда небо заметно посветлело, а звезды начали гаснуть. Вот-вот наступит рассвет. Интуиция подсказывала ей, что контрабандисты приблизятся к бухте под покровом темноты, чтобы избежать встречи с офицерами береговой охраны, и пристанут к берегу с первыми лучами солнца.
 Она шла вперед, невольно задаваясь вопросом, не узнает ли ее кто-нибудь из этих людей. Впрочем, девушка была уверена, что стоит лишь сообщить контрабандистам, кто она такая, и они охотно возьмут у нее деньги, чтобы купить на них бренди, табак, кружева и шелковые ткани, за которые на английских рынках давали баснословные цены.
 Контрабанда была в крови у жителей Корнуолла, и они занимались ею не только с целью наживы, но и ради удовлетворения естественной потребности в риске, а также разнообразия, которое она вносила в их существование.
 Мелкая лесная живность тревожно засуетилась среди подлеска, птицы, хлопая крыльями, срывались с насеста. Вскоре девушка услышала плеск волн. Они разбивались о скалы, но не могли заглушить пение пробудившихся птиц. Она продвигалась вперед уверенно и без особого труда, что оказалось бы невозможным, будь на ней юбка.
 Лоринда всегда предпочитала мужскую одежду, и в сундуках, хранившихся на чердаке Прайори, она обнаружила множество костюмов, которые носил отец, еще будучи подростком. От камзолов с широкими полами пользы было мало, но панталоны идеально ей подходили и оказались как нельзя кстати для подобной авантюры. Поверх тонкой батистовой рубашки она надела найденную там же куртку; старая и порядком поношенная, она сидела на девушке как влитая. Лоринда решила пока не открывать контрабандистам правду, а появиться перед ними одетой как подросток. Она подобрала густые рыжевато-золотистые волосы под черную бархатную треуголку, наподобие тех, что носили слуги, сопровождавшие парадный выезд ее деда.
 Прежде чем покинуть комнату, она взглянула на себя в зеркало: да, она похожа на юношу, но если получше приглядеться, то нежная кожа на лице могла ее выдать.
 Теперь шум морских волн стал более отчетливым, деревья понемногу расступались, и стали заметны очертания остроконечных утесов.
 К бухте вела тропинка вниз по склону, но девушка старалась держаться в тени деревьев, полагая, что, когда контрабандисты прибудут на место, появление на берегу незнакомца наверняка их насторожит. Кроме того, ее могли по ошибке принять за шпиона или офицера береговой охраны, и тогда она получит пулю в лоб, прежде чем ей удастся объяснить им цель своего визита.
 Узкий пролив между скалами, растянувшимися вдоль берега на значительное расстояние, служил идеальным укрытием для судов контрабандистов, так как со стороны моря обнаружить его было невозможно. В то же время у нижней части склона подлесок был более густым, но отсюда очень хорошо просматривалась бухта, и Лоринда могла легко убедиться, что бухта пуста — контрабандисты еще не успели прибыть сюда.
 Она засунула руку в карман, нащупала мешочек с золотыми монетами и, опершись на ствол дерева, стала ждать.
 Звезды почти совсем померкли, первые робкие проблески рассвета окутали все вокруг прозрачным сиянием, и пейзаж приобрел фантасмагорическую красоту.
 Внезапно у Лоринды от волнения забилось сердце: среди морских волн она различила темную точку, подбиравшуюся все ближе и ближе к устью бухты. Незаметно проникнув в него, точка, постепенно увеличиваясь, направилась в противоположную от моря сторону, туда, где стояла, замерев в ожидании, девушка.
 Длинное, узкое судно управлялось двадцатью гребцами. Лоринда могла ясно различить их головы на фоне серого неба, но лица все еще оставались погруженными во мрак. Лоринда поразилась тому, как бесшумно двигаются весла.
 Никто из гребцов не проронил ни слова, и, хотя она видела, как они вынули весла из уключин, все было сделано абсолютно беззвучно. Двое мужчин, стоявших на носу, спрыгнули прямо в воду, чтобы оттащить лодку на каменистый пляж. Палуба на корме была до отказа заполнена товарами.
 Послышался какой-то шорох. Лоринда посмотрела в сторону леса: оттуда направлялась к бухте процессия из множества крошечных пони, ведомых подростками. Между тем контрабандисты уже высадились с лодки на берег, и девушка решила, что сейчас самое время заговорить с ними.
 Она уже сделала шаг вперед, но вдруг чья-то ладонь закрыла ей рот, и крик ужаса, готовый сорваться с ее губ, вышел приглушенным.
 Другая рука стальной хваткой сжала ее стан. Лоринда не слышала ничьих шагов и была так потрясена случившимся, что на какое-то мгновение буквально остолбенела.
 Затем она попыталась оказать сопротивление. Вырывалась, вертелась, извивалась, но тщетно. Рука стискивала ее так крепко, что не давала возможности вздохнуть, и ладонь, зажимавшая ей рот, была неумолима.
 Отчаяние девушки еще усугублялось тем, что она не могла видеть своего противника. Она знала лишь то, что он был рядом, и чувствовала себя совершенно беспомощной в его руках.
 В результате противостояния с ее головы слетела шляпа, и пышные локоны рыжими волнами упали ей на плечи. Только тогда насильник впервые нарушил молчание.
 Он тихо рассмеялся, и этот смех показался ей намного ужаснее, чем самые отборные ругательства.
 Отчаянная борьба и сознание своей беспомощности отняли у нее последние силы.
 У девушки померкло в глазах, тело ее беспомощно повисло, и тогда незнакомец тихо произнес:
 — Такого рода дела не для вас. Лучше возвращайтесь домой!
 Властная нотка, прозвучавшая в его голосе, привела Лоринду в бешенство, и она снова стала вырываться, хотя понимала, что это совершенно бесполезно.
 Незнакомец поднял ее на руки и отнес обратно по той же самой тропинке, по которой она пришла сюда, и едва они оказались в чаще леса, куда не проникал дневной свет, снова поставил ее на землю. — Возвращайтесь домой! — повторил он. — И приберегите ваши деньги для более благородной цели. С этими словами он убрал ладонь, зажимавшую ей рот, и лишь тогда Лоринда осознала, как сильно это ее задело. Хотя кругом было темно, ей хотелось обернуться и взглянуть ему в лицо. Но руки, лежавшие у нее на плечах, подтолкнули ее вперед, и ей больше ничего не оставалось, как только направиться по указанному пути.
 Так Лоринда прошла несколько ярдов. Но вдруг ее буквально сразило нахлынувшее чувство обиды и возмущения от того, что какой-то незнакомец силой заставил ее повиноваться своим приказам. Она резко обернулась.
 В лесу царил полный мрак, так что почти невозможно было рассмотреть даже очертания стволов деревьев. Но она все-таки надеялась обнаружить среди ветвей его фигуру: может быть, он стоит на том месте, где она была отпущена на свободу. Однако нигде не было заметно хотя бы малейших признаков человеческого присутствия и не доносилось никаких звуков.
 Она долго стояла в нерешительности, размышляя, не следовало ли ей пренебречь его приказом и вернуться к контрабандистам.
 Затем у нее промелькнула мысль, что незнакомец принадлежит к их шайке. Как еще он мог догадаться, что она принесла с собой именно деньги — те самые деньги, которые она собиралась вложить со своей стороны в их следующий рейс к берегам Франции?
 От мучительных раздумий ее отвлекло ощущение боли. Ей казалось, что все ее тело в синяках и, может быть, вообще сломаны ребра. Если незнакомец снова прибегнет к силе, у нее не останется ни малейшего шанса и, стало быть, ей придется смириться с неизбежным.
 Лоринда вся кипела, не в состоянии сдержать гнев. Впервые в жизни она потерпела фиаско — ей не дали осуществить намеченное. Но больше всего ее выводило из себя то обстоятельство, что противник был ей неизвестен, она даже понятия не имела, как он выглядит.
 Лоринда покинула конюшню радостная и возбужденная.
 Она только что вернулась в Прайори после того, как все утро объезжала неприрученного жеребенка для одного из арендаторов.
 Фермер рассказал ей, что приобрел жеребенка на конской ярмарке в Фалмуте неделю тому назад и, лишь доставив его домой, обнаружил, что им совершенно невозможно управлять.
 — Он обошелся мне совсем дешево, миледи, — произнес он с сильным местным акцентом, — и теперь мне кажется, что я зря потратил деньги.
 — Я сама попытаюсь его объездить, — пообещала Лоринда, и глаза ее внезапно загорелись.
 — Я вам очень признателен, миледи, но мне не хочется, чтобы вы ненароком сломали себе шею.
 — Этого не случится, — твердо заверила его Лоринда.
 Укрощение заняло по меньшей мере два часа, но в конце концов не осталось никаких сомнений в том, что победа в поединке за Лориндой. И хотя до окончательного триумфа было еще далеко, но жеребенок уже понемногу начинал признавать ее власть над собой.
 Оказавшись перед фасадом дома, она увидела стоявший у входа элегантный фаэтон, управляемый парой гнедых лошадей, один вид которых заставил ее затаить дыхание от восторга. На козлах сидел грум, и Лоринда догадалась, что владелец лошадей в эту минуту, должно быть, находится в доме с ее отцом.
 Она ускорила шаг и поспешно миновала холл, недоумевая, кто мог явиться к ним с визитом. Девушке даже не приходило в голову, что стоило бы сменить бриджи для верховой езды, принадлежавшие отцу, и черные сапоги с серебряными шпорами на более светскую одежду. День выдался жаркий, и на ней не было ничего, кроме рубашки, какие обычно носили подростки, и шелкового шарфа, повязанного вокруг шеи.
 Такой костюм как нельзя лучше подходил для укрощения необъезженной лошади. От нее не ускользнул изумленный взгляд фермера, и она подумала при этом, что чем скорее местные жители привыкнут к ее внешности, тем лучше.
 Вряд ли нынешним утром ей удалось бы справиться со своей задачей, если бы ее движения стесняли амазонка и дамское седло.
 Когда она только начала объезжать жеребенка, волосы ее были зачесаны назад и собраны в тугой пучок, но теперь пряди выбивались наружу и колечками обрамляли ее открытый лоб.
 Однако сейчас Лоринду не особенно заботила ее внешность, и она открыла дверь гостиной.
 Как она и предполагала, отец был не один. Двое мужчин, о чем-то беседуя, стояли у окна.
 При ее появлении они обернулись, и тут Лоринда впервые увидела их гостя. Высокий, широкоплечий, он был совершенно не похож на тех мужчин, которых ей доводилось встречать раньше, хотя она и не сразу поняла почему.
 Его нельзя было назвать красивым, но в его лице было нечто притягательное, а темные глаза под резко очерченными бровями казались умными и проницательными.
 У нее возникло ощущение, что его взгляд, брошенный на нее, скорее можно было назвать дерзким, чем восторженным, и, когда Лоринда приблизилась к нему, в его слабой улыбке ей почудилась некая язвительность, что явно ее задело.
 — А, это ты, Лоринда! — воскликнул отец. — Ты недавно спрашивала меня о мистере Дурстане Хейле, и вот он перед тобой, собственной персоной.
 Лоринда протянула руку:
 — Здравствуйте.
 Его ответное рукопожатие было чересчур крепким, и девушке впервые пришло в голову, что ей следовало бы переодеться в платье — хотя бы по той простой причине, что гость ожидал от нее предписанного этикетом реверанса, а это было едва ли возможно в бриджах для верховой езды.
 — Я только что объезжала жеребенка для фермера Тревина, — сказала Лоринда и тут же почувствовала раздражение, оттого что ей пришлось снизойти до объяснений.
 Она инстинктивно вздернула подбородок и вызывающе посмотрела на мистера Хейла, встретившись с ним глазами. Очевидно, что-то показалось ему забавным, и он обернулся к отцу:
 — А теперь, милорд, я вынужден вас покинуть. Обдумайте хорошенько мое предложение и дайте знать о своем решении сегодня вечером или не позднее завтрашнего утра.
 — Какое предложение? — поинтересовалась Лоринда.
 — Ваш отец расскажет вам обо всем после моего ухода, — изрек мистер Хейл.
 Его ответ привел Лоринду в ярость. А впрочем, откуда ему было знать, что отец не мог бы ничего предпринять, не посоветовавшись заранее с нею?
 — Я хочу знать, что все это значит, — не отступала она.
 Мистер Хейл мельком взглянул на нее с явным неодобрением, и ей снова почудилось нечто дерзкое в выражении его глаз.
 — Я буду с нетерпением ждать вашего решения, милорд. — Он протянул руку графу и вышел из комнаты, даже не обернувшись в сторону Лоринды.
 Девушка изумленно смотрела ему вслед. Обычно мужчины не так вели себя при встрече с ней, но еще больше ее разгневало то, что во всем облике гостя сквозили важность и сознание собственной значимости, чего она никак не ожидала встретить в этом отдаленном уголке графства.
 Его одежда была сшита по самой последней моде, но он носил ее с такой небрежностью, словно был чрезвычайно уверен в себе и его нисколько не заботило, какое впечатление он производит на других.
 Девушка даже не задавалась вопросом, почему она пришла к такому выводу, ибо ее догадки были основаны на чистой интуиции. Как только за мистером Хейлом закрылась дверь и Лоринда осталась наедине с отцом, она спросила с неожиданной резкостью в голосе:
 — Так что это за предложение, папа?
 К ее удивлению, граф ответил не сразу. Он пересек комнату и устроился в кресле; казалось, он не в состоянии найти нужные слова. Лоринда с тревогой посмотрела на отца.
 — Ну? — торопила она его. — Должно быть, нечто из ряда вон выходящее, иначе наш гость не стал бы скрывать это от меня.
 В ее голосе чувствовалось презрение, и какое-то время отец избегал ее взгляда. Тогда она приблизилась к нему и произнесла твердо:
 — Лучше скажи мне, папа. Я все равно узнаю рано или поздно.
 — Хейл выразил желание купить у нас Прайори и поместье!
 Глаза ее вспыхнули.
 — Это могло бы решить все наши проблемы! И сколько же он предлагает?
 — Восемьдесят тысяч фунтов!
 — Ты сказал восемьдесят тысяч? — У нее перехватило дыхание. — Да он, наверное, сошел с ума! Все поместье не стоит и половины этой суммы!
 — По его словам, сорока тысяч будет вполне достаточно, чтобы рассчитаться с моим долгом Чарлзу Фоксу, и у меня еще останется столько же на собственные расходы. Ты должна признать, Лоринда, что это весьма щедрое предложение.
 — Разумеется, даже слишком щедрое! Этот человек либо безумец, либо по какой-то причине склонен сорить деньгами. И ты, конечно, согласился?
 — Я подумал, что мне лучше сначала посоветоваться с тобой.
 — Зная, что я не стану возражать, — подхватила Лоринда. — На такое мы не смели даже и надеяться. Ты освободишься от своего долга, и при умелом ведении хозяйства мы сможем прекрасно жить на капитал в сорок тысяч фунтов.
 — Хейл посоветовал мне отправиться в Ирландию, — заметил граф. — Конечно, я ничего ему не сказал, но он, похоже, знает, что в ближайшее время у меня не будет желания возвращаться в Лондон.
 — Откуда ему это известно? — удивилась Лоринда.
 Отец пожал плечами:
 — Понятия не имею, однако я не стал с ним спорить. В сущности, он прав.
 — Да, теперь ты уже не сможешь вернуться туда, даже если долг будет полностью оплачен, — согласилась Лоринда, — а возможность поехать в Ирландию кажется мне весьма заманчивой. Охота там просто бесподобная! Уверена, что мне это доставит удовольствие.
 И тут воцарилась тишина, которую нарушил граф, сказав:
 — Тебя рядом со мной уже не будет.
 — Меня… не будет рядом с тобой? Что ты имеешь в виду?
 — Есть… одно условие, связанное со сделкой. Тут явно что-то было не так, и Лоринда в недоумении взглянула на отца:
 — И что же это за условие?
 — Ты должна будешь… выйти за него замуж! Лоринда широко раскрыла глаза и на какое-то мгновение полностью лишилась дара речи, но постепенно справилась с собой и с трудом выговорила:
 — Это… наверное, какая-то… шутка, папа?
 — Нет. Предложение Хейла как раз и сводилось к тому, чтобы купить Прайори со всеми угодьями и жениться на тебе. Поскольку у Камборнов нет наследника, чтобы продолжить древнюю традицию, поместье таким образом останется хотя бы частично в твоем владении.
 — Он, наверное, сошел с ума! — воскликнула Лоринда. — Мне в жизни не приходилось слышать ничего более нелепого! — Она ухватилась рукой за полку камина, словно ей была необходима опора. — Полагаю, ты не согласился с ним, папа? Ты сказал ему, что мы охотно продадим дом и поместье за меньшую сумму, если я не буду включена в эту сделку?
 — Он ясно дал понять, что намерен купить Прайори лишь в том случае, если ты станешь его женой, — повторил граф.
 — Он не может говорить это всерьез! Ведь он до сегодняшнего дня никогда не встречался со мной, и, если даже ему случалось видеть меня, о чем я не догадывалась, по его лицу совсем не заметно, чтобы он был мною очарован.
 Да и как он мог быть очарован, подумала Лоринда, увидев ее в мужской одежде!
 Следовало убедить его оставить раз и навсегда эту вздорную идею. Если ему нужны Прайори и поместье, он вполне мог бы заполучить их не более чем за тридцать тысяч фунтов. Честно говоря, Лоринда не рассчитывала даже на такую сумму. Но для нее сама мысль о том, чтобы выйти замуж за незнакомого человека, была слишком нелепой и даже не подлежала обсуждению.
 — Мне надо будет с ним поговорить, — сказала она вслух.
 Отец беспокойно задвигался в кресле.
 — Хейл заявил совершенно недвусмысленно, что в этом вопросе желает иметь дело только со мной. По-видимому, он не слишком высокого мнения о деловых способностях женщин.
 — В таком случае ему придется признать свою ошибку.
 — Он настаивает на том, чтобы получить ответ сегодня вечером или же завтра утром. Кажется, завтра после полудня он собирается покинуть замок.
 — Ах, так, значит, он собирается диктовать нам свои условия! — разочарованно произнесла Лоринда. — Ты же сам понимаешь, папа, для нас они совершенно неприемлемы.
 Отец поднялся с кресла.
 — Черт возьми, Лоринда, ты не можешь так говорить! Тебе прекрасно известно, что нам вряд ли стоит рассчитывать на более выгодное предложение. Кто еще в состоянии уплатить восемьдесят тысяч фунтов за эти жалкие развалины и поместье, на которое придется потратить целое состояние?
 Лоринда понимала, что он прав.
 — А самое главное — это означает, что я смогу уехать отсюда, — продолжал граф. — Я не собираюсь здесь больше оставаться! Клянусь, Лоринда, если ты не примешь его предложение, я покончу с собой, я бы сделал это раньше, если б ты не вмешалась.
 Он подошел к окну.
 — Мне претит жизнь в деревне — без денег, без лошадей, без дома, куда бы мне было не стыдно пригласить друзей, и без доброй охоты! Ирландия может дать мне все это, не говоря уже о возможности поиграть в карты с достойными соперниками.
 — И ты хочешь, чтобы ради этого я принесла в жертву себя? — возмутилась Лоринда.
 — Тебе все равно придется когда-нибудь выйти замуж, — резонно заметил граф. — Ты уже отвергла достаточно поклонников, чтобы совесть не мучила тебя. Дьявольщина, почему бы тебе не заполучить наконец богатого мужа, раз представился случай?
 Лоринда затаила дыхание, не зная, что ответить.
 — Если бы я в свое время исполнил родительский долг, ты была бы уже пристроена, — добавил граф. — Юной леди не подобает самой выбирать для себя мужа, за нее это делают другие. Мне бы следовало заставить тебя принять предложение Долиша, он достаточно богат…
 — Зато начисто лишен ума, — вставила Лоринда.
 — Или Эдварда Хинтона. По крайней мере он из хорошей семьи, — не отступал отец. — На что ты надеешься? Что сам архангел Гавриил спустится к тебе с небес? Или что персидский шах предложит тебе разделить с ним трон? Ты всего лишь женщина, и, как любой женщине, тебе нужен дом и муж, чтобы должным образом опекать тебя.
 — И ты полагаешь, что мистер Хейл как нельзя лучше подходит для такой роли? — Лоринда вся передернулась, вспомнив его беззастенчивый взгляд, брошенный на нее, и язвительную усмешку на губах.
 — Я ни за что не выйду за него замуж! — заявила она. — Я не позволю обречь меня на страдания, чтобы ты мог развлекаться за мой счет!
 Отец молча смотрел на нее, прищурив глаза.
 — Ты станешь его женой, — отрубил он. — На сей раз, Лоринда, тебе не удастся меня обойти, я не намерен больше выслушивать никаких возражений!
 Она хотела ему ответить, но он опередил ее:
 — Я приму предложение Хейла, и брачная церемония состоится, когда ему самому будет угодно. Ты любишь потолковать о семейной чести. Что ж, как только его деньги окажутся у меня в кармане, ты со своей стороны можешь поступать, как тебе заблагорассудится.
 Граф повернулся к ней спиной.
 — Папа… ты не можешь так со мной обойтись! — вскричала Лоринда.
 Он ничего не ответил, просто вышел из комнаты, хлопнув дверью. Лоринда некоторое время сидела без движения, уронив лицо в ладони.
 «Я не выйду за него замуж! Ни за что на свете!» — снова и снова повторяла про себя девушка весь остаток дня. Около пяти часов пополудни, увидев грума, поджидающего у парадной двери, она тотчас догадалась, зачем он явился сюда. Она ворвалась в гостиную и обнаружила там отца, запечатывающего конверт с только что составленным письмом.
 Граф поднял на нее глаза, и Лоринда увидела, что он много выпил.
 — Я уже написал Хейлу, что принимаю его предложение, — промямлил он, — и теперь ты уже ничего не сможешь с этим поделать!
 Едва посмотрев на него, Лоринда поняла, что с ним бесполезно спорить, пока он в таком состоянии. Даже если бы между ними вспыхнула бурная ссора, вряд ли он впоследствии сумеет вспомнить, о чем вообще шла речь. Решение возникло у нее как бы само собой.
 — Отдай мне письмо, — попросила она.
 — Если ты его порвешь, я напишу другое.
 — Я вовсе не собираюсь его рвать, — объяснила Лоринда. — Я сама хочу доставить его мистеру Хейлу.
 Она протянула руку, и отец явно против воли передал ей письмо.
 — Если из-за тебя я не смогу получить те деньги на поездку в Ирландию, — грозился он, — клянусь, я задушу тебя собственными руками! В любом случае именно это мне следовало сделать, когда ты еще только родилась!
 — Ты мечтал о сыне, и я тебя разочаровала, — спокойно сказала Лоринда. — Теперь уже слишком поздно к этому возвращаться, папа, но у меня еще есть время, чтобы высказать прямо мистеру Хейлу все, что я о нем думаю.
 Не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты.
 Перед чаем она сменила костюм для верховой езды на более подходящее к случаю платье с пышными юбками и белым кружевным воротником. Решив, что нет смысла переодеваться снова, она приказала груму оседлать лошадь по-дамски и отказалась от его услуг. Лоринду не особенно заботило, во что одеться, когда предстояло ехать верхом. Вот и теперь, без шляпы и перчаток, взяв с собой лишь тонкий хлыстик, она отправилась в сторону Пенрин-Касл.
 От Прайори до замка было менее двух миль, если ехать прямо через поля, а окольная дорога отнимала намного больше времени. Полуденная жара уже спала, и на покрытые цветами поля легли длинные фиолетовые тени. Не будь Лоринда так взволнована, она бы непременно оценила по достоинству красоту окружающего пейзажа, однако она была охвачена тревогой и смятением, которых не испытывала прежде. Ей казалось, будто, подхваченная приливной волной, она уносится в пугающую даль и нет никакой надежды на спасение.
 Что за ирония судьбы, подумалось ей невольно, именно она, отвергавшая в течение двух лет всех поклонников, которые готовы были без колебаний отдать ей свои сердца, оказалась в конце концов загнанной в ловушку, и над ней нависла угроза быть насильно отведенной к алтарю, тогда как все ее существо яростно противилось этому.
 «И как только ему могла взбрести в голову такая нелепая, невероятная причуда?» — спрашивала она себя. Сначала Лоринда пыталась убедить себя в том, что это всего лишь шутка, но в то же время Дурстан Хейл отнюдь не производил впечатления любителя розыгрышей, и она интуитивно почувствовала, что он говорил совершенно серьезно.
 «Он мне неприятен, — решила она про себя, — и сама мысль выйти за него замуж для меня невыносима».
 Лоринда заметила замок еще издали, задолго до того, как подъехала к нему. Он был выстроен на холме в ту отдаленную эпоху, когда благоразумие требовало постоянно следить за окрестностями, чтобы вовремя заметить приближающихся врагов, и простоял здесь уже не одно столетие. На заре своего существования замок представлял собой относительно небольшую крепость, но со временем к нему добавилось множество пристроек. Хотя главная каменная башня сохранилась в первозданном виде, собственно дом причудливо соединил в себе елизаветинский стиль с более поздними наслоениями эпохи королевы Анны и периода правления первых Георгов.
 Однако с самого рождения Лоринды ни один из представителей рода Пенринов не жил в замке. Огромные пустые залы с облупившимися потолками и извилистыми лестницами, словно созданные для того, чтобы в них обитали привидения, когда-то служили для нее источником неиссякаемого удовольствия и местом детских забав. Она вспомнила, как бегала наперегонки со сверстниками из комнаты в комнату, лазила, подвергая себя риску, по крышам и играла в прятки в опустевшем строении, где каждый звук отдавался гулким эхом.
 Теперь, подъехав ближе, она заметила, что окна застеклены и сады, окружавшие замок, восстановлены в прежней своей красе. Лужайки аккуратно подстрижены, и, хотя было уже довольно поздно, она увидела множество слуг, все еще работавших на клумбах.
 «За деньги можно купить все!» — презрительно подумала девушка и с болью в душе вспомнила заросший, неухоженный сад в Прайори, когда-то бывший предметом гордости ее матери.
 Едва она подъехала к огромной, обитой медью парадной двери, как один из грумов поспешил к ней, чтобы придержать лошадь, а она тем временем спешилась и поднялась по ступенькам.
 Когда дверь открылась, девушка увидела ожидавшего ее дворецкого, окруженного лакеями в ливреях.
 — Я хочу поговорить с мистером Дурстаном Хейлом, — произнесла она повелительно.
 — Разумеется, мадам, — ответил дворецкий. — Не угодно ли вам назвать свое имя?
 — Леди Лоринда Камборн.
 По блеску глаз дворецкого она поняла, что ему известно это имя, — по-видимому, он тоже был родом из Корнуолла.
 Дворецкий церемонно проводил ее через восстановленный холл, выглядевший теперь столь изысканно, что невольно вызывал восхищение. Лоринда любовалась великолепной лепниной, которая не так давно была покрыта грязью и трещинами; ниши заполнились статуями, и извилистая, украшенная затейливой резьбой лестница уже не изобиловала, как прежде, пустыми проемами.
 Дворецкий открыл дверь комнаты, которая выглядела особенно запущенной. Когда-то там располагалась библиотека, но во времена детства Лоринды об этом напоминали только разбитые книжные шкафы. В первое мгновение девушка была так потрясена переменами, что только изумлялась увиденному. Плафон был заново расписан рукой искусного художника, и все стенные шкафы заполнены книгами. Великолепный камин, украшенный резьбой по камню, который она помнила грязным от сажи и почерневшим от времени, теперь сиял белизной, а пустая ранее полка уставлена букетами цветов.
 — Леди Лоринда Камборн, сэр! — объявил дворецкий, и девушка увидела, как мистер Хейл поднялся с кресла и отложил в сторону газету.
 Она приблизилась к нему и, поймав на себе все тот же проницательный взгляд темных глаз, пожалела о том, что не прикрыла свои рыжие волосы шляпой.
 Лоринда сделала реверанс, и он поклонился в ответ.
 — Какая приятная неожиданность, — сказал он, — хотя я предполагал, что вы захотите со мной поговорить.
 — По-моему, это очевидно, не так ли?
 — Не угодно ли вам сесть?
 Она опустилась на указанное ей кресло с непревзойденной грацией, хотя и держалась при этом несколько натянуто.
 — Чем могу служить? — Он вернулся на свое место. — Или мой вопрос кажется вам излишним?
 — Я явилась сюда, чтобы выяснить, действительно ли вы настаиваете на том нелепом предложении, которое сделали моему отцу.
 — Не думаю, что с моей стороны было так уж нелепо предложить за Прайори восемьдесят тысяч фунтов.
 — Я имею в виду не сами деньги, — уточнила Лоринда, — а условие, которое связано с этой сделкой.
 — Я знал, что вам это, возможно, придется не по вкусу. — Он улыбнулся, и эта улыбка привела ее в бешенство.
 — Тогда зачем было делать такое предложение, раз вы с самого начала знали, что я откажусь?
 — Если это и есть ответ вашего отца, леди Лоринда, — холодно сказал Дурстан Хейл, — то нам больше нечего обсуждать.
 Он поднялся с кресла.
 Лоринда смотрела на него круглыми от изумления глазами. Она еще никогда в жизни не встречала, да и не ожидала встретить, мужчину, который обходился бы с ней подобным образом.
 — Мне еще о многом надо с вами поговорить, — вымолвила она.
 — Предложение, которое я сделал вашему отцу, совершенно недвусмысленно, — заявил Дурстан Хейл. — Все — или ничего!
 — Но зачем вам жениться на мне? — спросила Лоринда.
 — Будет жаль, если не останется ни одного из Камборнов хотя бы, скажем так, в частичном владении землями, которые принадлежали им в течение пяти столетий.
 — Так это и есть настоящая причина, побуждающая вас просить моей руки?
 — Более веской, пожалуй, не найти, — ответил он. — История Корнуолла очень много значит для меня.
 Лоринда лишилась дара речи: впервые в жизни мужчина просил ее стать его женой с таким равнодушным и непреклонным видом.
 — Я хотела предложить вам, — наконец очнулась она, — приобрести дом и поместье за гораздо меньшую сумму, если только я не буду включена в соглашение.
 — Я не готов сейчас это обсуждать, — возразил Дурстан Хейл, — и, как я уже говорил вашему отцу, предпочитаю вести дела с мужчинами.
 — Когда сделка касается непосредственно меня, я не хочу оставаться в стороне.
 — Леди Лоринда, полагаю, вы достаточно хорошо понимаете простой английский язык. Мое предложение остается в силе до завтрашнего утра, после чего я беру его обратно.
 — Я только прошу вас о небольшой уступке.
 — А я отвечаю вам отказом. Если вам больше нечего сказать мне по существу дела, то, пожалуйста, позвольте мне проводить вас к вашему экипажу.
 По-видимому, он ожидал, что она тоже поднимется с кресла, однако Лоринда потеряла способность двигаться. Ум ее был охвачен смятением. Ей казалось, что она наткнулась на каменную стену, пробиться сквозь которую было совершенно невозможно, и все же она не собиралась признавать свое поражение, лихорадочно обдумывая, как убедить его изменить решение и пойти на уступку.
 Лоринда чувствовала, что он наблюдает за ней, и снова заметила на губах язвительную улыбку, которая навела ее на мысль, пусть даже совершенно неправдоподобную, что он просто презирает ее.
 Очевидно, он хотел поставить ее на колени, но, с гордостью подумала про себя девушка, этого он от нее никогда не дождется!
 Так или иначе, но он загнал ее в угол, из которого не было выхода. Однако она твердо решила не унижаться перед ним, а, напротив, сопротивляться всеми возможными средствами.
 — Вы хотя бы подумали о последствиях вашего невероятного предложения? — спросила она.
 — Я человек предприимчивый, — ответил Дурстан Хейл, — и, следовательно, привык рассматривать любую заключенную мной сделку со всех сторон.
 Лоринде претило само слово «сделка», когда речь шла о ней. Она посмотрела ему прямо в глаза:
 — Едва ли вы сочтете для себя приемлемым взять в жены женщину, которой уже внушаете глубокую неприязнь. Позвольте мне заявить вам со всей определенностью, что я рассматриваю само ваше предложение как оскорбление, и то, что я уже успела заметить, внушает мне огромную тревогу за будущее.
 — Вы очень откровенны.
 — Какой смысл притворяться? Вы меня не знаете, и, стало быть, вам не известно, что сама мысль о замужестве с кем бы то ни было мне ненавистна. Я презираю мужчин! Хотя за последние два года мне довелось получить немало предложений руки и сердца, у меня не возникало ни малейшего искушения принять хотя бы одно из них.
 — Разве это не облегчает дело? — оживился он. — Если бы вы тайком проливали слезы из-за какого-нибудь молодого щеголя, будучи лишены возможности выйти за него замуж, отношения между нами стали бы просто нестерпимыми.
 — Нет ничего более нестерпимого, чем быть вынужденной выйти замуж за человека, о котором мне ничего не известно, — отрезала Лоринда, — и который к тому же совершенно равнодушен к моим чувствам.
 — Так же как, по-видимому, и вы к моим, — ответил он.
 Не скрывая раздражения, она вздохнула и поднялась с кресла.
 — Неужели вы действительно намерены довести до конца этот фарс? Жениться на мне лишь потому, что я принадлежу к роду Камборнов…
 Она немного помолчала, а потом с грустью и укоризной продолжала свою речь:
 — Так вот в чем причина? Сделав себе состояние, вы хотите получить в придачу жену из высшей знати? Тогда позвольте заметить, мистер Хейл, что на свете есть немало женщин, которые с большим удовольствием примут ваше предложение руки и сердца, не говоря уже о вашем богатстве. Почему бы вам не остановить свой выбор на ком-либо еще?
 — Потому, что ни у одной из них нет владений, которые граничат с моими и в общей сложности дадут мне именно ту площадь в акрах, какая мне требуется, — втолковывал он ей.
 Дурстан Хейл произнес последние слова таким тоном, что у Лоринды возникло неотвратимое желание закричать на него, даже ударить. Как можно быть таким нестерпимо чопорным, самодовольным и уверенным в собственном превосходстве, когда для этой уверенности, по сути, нет никаких оснований?
 — Вы без труда можете заполучить наши земли. — Она старалась говорить как можно спокойнее. — Но почему бы вам не нацелиться на большее? Едва ли вы удовольствуетесь женитьбой на дочери обедневшего графа. Я уверена, что при желании вы найдете себе невесту, отец которой носит герцогскую корону. Тогда все двери высшего света будут для вас открыты.
 — Конечно, идея недурна, — холодно произнес Дурстан Хейл, — но я уже выбрал вас.
 «Он ведет себя как султан, одаряющий своими милостями наложницу», — в гневе подумала Лоринда.
 Ее зеленые глаза пылали неприкрытой яростью, грудь взволнованно вздымалась под белым кружевным воротничком, обрамлявшим плечи.
 — Так да или нет? — тихо спросил Дурстан Хейл.
 У Лоринды возникло жгучее желание швырнуть ему в лицо его предложение, разорвать записку, которую отдал ей отец, и послать его ко всем чертям. Но она вспомнила, как мало у них осталось денег, и если отцу доведется встретиться лицом к лицу с бедностью и одиночеством в стенах Прайори, он может осуществить на деле свою угрозу и покончить с собой. Охваченная ненавистью к человеку, стоявшему перед ней, сама не веря в то, что способна на столь сильное чувство, Лоринда не спеша вынула из кармана юбки записку отца.
 На мгновение у нее мелькнула безумная мысль, что она подписывает свой собственный смертный приговор или обрекает себя на пожизненное заточение в тюрьме. Однако с гордым видом, далеким от ее подлинных чувств, Лоринда протянула ему записку.
 — Вот письменное согласие моего отца на ваше предложение, — молвила она презрительно. — Но не обманывайтесь; мне претит сама мысль об этом, и сознание того, что мне скоро предстоит выйти замуж, вызывает у меня дурноту!
 Дурстан Хейл взял у нее из рук записку и отвесил насмешливый поклон.
 — Очень разумное решение, но, впрочем, у вас, по существу, не было выбора, — только и сказал он.
 Лоринда не удостоила его ответом. Она проследовала через всю комнату к выходу и стала ждать, когда он откроет перед ней дверь. Затем молча покинула комнату. В холле по-прежнему толпились лакеи в ливреях, и Лоринда, не попрощавшись, вышла через парадную дверь, спустилась по лестнице и направилась туда, где ее ожидала лошадь. Она надеялась, что Дурстан Хейл будет поражен, увидев, каким образом она явилась сюда, чтобы нанести ему визит.
 Грум подсадил ее в седло, она вонзила шпоры в бока лошади и пустила ее вскачь, так что из-под копыт градом вылетали мелкие камешки.
 Она не стала оборачиваться, однако у нее возникло неприятное, но совершенно безошибочное ощущение, что Дурстан Хейл наблюдает за ней из окна все с той же язвительной, насмешливой улыбкой на губах.




 Глава 4


 Лоринда стояла у окна.
 День выдался солнечный и ясный, и садовые цветы, коих здесь было в изобилии, пестрели яркими красками на фоне зеленой тисовой изгороди, которую уже давно никто не подстригал, и более тонких кустарников.
 Девушка проснулась утром с ощущением, что вот-вот должно случиться нечто ужасное, и внезапно вспомнила, словно громом пораженная, что именно сегодня должна состояться ее свадьба.
 Накануне ночью Лоринда долго не могла заснуть, все еще втайне надеясь, что каким-то чудом она будет спасена и этот день никогда не настанет. Но теперь оставалось меньше часа до того момента, когда отец должен был отвести ее в маленькую, невзрачную церковь, где ее крестили, чтобы выдать замуж за человека, которого она презирала.
 Она не видела Дурстана Хейла с того самого дня, как отправилась в замок, чтобы встретиться с ним лицом к лицу, но, к великому сожалению, оказалась побежденной.
 Он все это время был в отъезде — где именно, ей не было известно, — но приготовления к свадьбе шли полным ходом, и его поверенный сообщил ей во всех подробностях, как именно должна проходить церемония.
 После традиционного обряда венчания в церкви, который совершит местный викарий, им предстояло отправиться в замок, где состоится свадебный прием, на нем должны присутствовать все знатные люди графства.
 Лоринда понятия не имела, кто эти приглашенные гости, но не снизошла до того, чтобы обратиться за сведениями к поверенному. Однако ей почему-то казалось, что их соберется не слишком много.
 После окончания свадебного приема они должны были встретиться с арендаторами и слугами, для которых готовилось особое празднество в огромном амбаре для сбора десятины, который остался в памяти Лоринды без крыши, но теперь, по-видимому, восстановлен в своем первоначальном виде.
 Потом, когда сгустятся сумерки, в саду на лужайке начнутся танцы, сопровождаемые фейерверком, а артисты в костюмах будут изображать сцены из легенды о Робин Гуде, что станет, бесспорно, главным событием вечера.
 Она уже готова была прямо заявить о своем недовольстве приготовлениями, не скрывая пренебрежительного к ним отношения, если бы отец не восклицал с нескрываемой радостью, что все устроено точно так, как в старые добрые времена, и что подобного рода празднества сохранились у него в памяти еще с детских лет.
 Лоринда не получала никаких личных посланий от своего будущего мужа, но всякий раз, когда она думала о нем, ее неприязнь к нему все возрастала, пока наконец сама она не стала испытывать страх перед силой собственных чувств.
 «Я ненавижу его! Ненавижу!» — повторяла она про себя, сознавая в то же время, что ловушка, которой она так опасалась, захлопнулась и отныне отрезаны все пути к бегству.
 Она уже надела платье, в котором должна было идти к алтарю.
 Рано утром, как только девушка проснулась, почтенная миссис Доджман с трудом поднялась вверх по лестнице с огромной коробкой, только что доставленной в экипаже из замка.
 Лоринда догадалась, что было в коробке, еще до того, как открыла ее, и когда она подняла крышку и заглянула внутрь, то обнаружила, что не ошиблась. Дурстан Хейл прислал ей свадебное платье!
 В жизни ей не доводилось видеть более прекрасного платья, и к тому же оно изумительно шло ей.
 Блоснежный атлас, покрытый тончайшим газом того же цвета, своей чистотой подчеркнет прозрачность ее кожи, и ее рыжие волосы будут особенно ярко выделяться под изящной кружевной фатой, присланной вместе с платьем.
 Однако она вовсе не собиралась позволять Дурстану Хейлу выбирать для нее свадебное платье или приобретать его за собственный счет. Она выберет себе наряд по собственному желанию, у него не может быть никакой власти над ней до тех пор, пока обручальное кольцо не окажется на ее пальце.
 Из-за отсутствия денег она не могла обновить свой гардероб, как бы ей этого ни хотелось, однако в ее шкафу было достаточно элегантных платьев, которые она носила в Лондоне. Они неизменно вызывали всеобщее восхищение, стоило ей появиться в любом из них.
 Она подвергла их придирчивому осмотру, отвергая то одно, то другое, пока наконец не выбрала, лукаво улыбнувшись про себя, не белое платье, хотя белых у нее хватало, а зеленое. Если прежние знакомые, размышляла Лоринда, вправе были ожидать от нее какой-нибудь эксцентричной выходки, то приверженных условностям жителей графства и особенно Дурстана Хейла ее появление на свадьбе в зеленом платье удивит, а возможно, даже возмутит. К платью, которое, в сущности, больше подходило для вечера, она надела широкополую шляпу, заранее отделанную зелеными перьями страуса.
 В этом наряде она выглядела необыкновенно привлекательной и в то же время чувственной. Дурстан Хейл сразу же поймет, что она умышленно бросает ему вызов, подумала Лоринда, глядя в зеркало.
 «Я не намерена подчиняться его прихотям! — решила она. — Уж если он задумал купить меня, я постараюсь сделать его существование настолько унылым и невыносимым, насколько это будет в моих силах».
 Лоринда вздернула подбородок, глаза ее заблестели, как всегда в предчувствии схватки. Она отошла от зеркала, чтобы закончить укладывать свои вещи, и неожиданно услышала голос отца: он звал ее.
 Отправляться в церковь было слишком рано, и Лоринда недоумевала, что могло ему понадобиться. Наверное, ему попались на глаза еще какие-нибудь предметы, которые он пожелал взять с собой в Ирландию.
 За все десять дней, предшествовавших свадьбе, у Лоринды не выдалось ни одной свободной минуты для себя. Отец был так взволнован предстоящей поездкой в другую страну, что напоминал школьника, собиравшегося домой на каникулы. Он пил намного меньше обычного и твердо решил забрать с собой из замка все, что, как он считал, могло понадобиться ему в будущем или украсить собой новый дом, который он надеялся обрести в Ирландии.
 — А если мистер Хейл станет возражать, узнав, что ты взял все эти вещи с собой? — засомневалась Лоринда. — В конце концов, раз уж он купил нас без остатка вместе со всем имуществом, они по праву принадлежат ему.
 — Едва ли ему так необходимы все наши фамильные портреты, да и тебе тоже! — ответил отец. — И я настаиваю на том, чтобы хоть некоторые из моих предков оставались рядом со мной.
 По-видимому, отцу это понадобилось, чтобы произвести должное впечатление. Лоринде нетрудно было об этом догадаться, так как граф уже восстановил в памяти имена многих влиятельных людей в Ирландии, с которыми успел познакомиться за долгие годы. Он же заставил Лоринду отправить некоторым из его прежних друзей письма, извещавшие о его скором прибытии.
 Само собой разумеется, все вещи, которые он пожелал увезти с собой, пришлось упаковать Лоринде при помощи грумов.
 Сборы оказались непомерно сложной задачей, поскольку небольшая кучка личных вещей в холле превратилась в целую груду багажа, все возраставшую с каждым днем.
 — Почему бы тебе не забрать с собой весь дом и скрыться? — как-то раз съязвила Лоринда.
 — Я бы так и сделал, если бы мог, — серьезно сказал граф. — Если бы мы располагали деньгами Хейла, чтобы потратить их на Прайори, как это было бы чудесно!
 — Но тебе так или иначе пришлось бы жить в Корнуолле, папа, а ты сам говорил, что одна мысль об этом наводит на тебя скуку.
 — Это правда, — вынужден был согласиться он. — Мне всегда говорили, что Дублин — очень веселый город, а игорные залы там почти не уступают лондонским.
 Лоринда вздохнула.
 Было совершенно бесполезно предостерегать отца от дальнейшего участия в азартных играх. Она понимала, что это было бы лишь пустой тратой времени, однако сердце ей подсказывало, что, хотя в данном случае ему удалось вернуть свой долг, в следующий раз он может оказаться далеко не таким удачливым.
 «Какой смысл сейчас спорить об этом? — убеждала она себя. — Папа все равно будет играть независимо от последствий, что бы я там ему ни говорила».
 — Лоринда! — донесся до нее громовой голос графа со стороны лестницы, и тогда она открыла дверь спальни.
 — Лоринда! — крикнул он снова.
 — В чем дело, папа?
 — Я хочу, чтобы ты спустилась вниз.
 Она повиновалась, медленно спускаясь по ступенькам и поглядывая краешком глаза на целую гору сундуков, баулов и чемоданов, загромоздивших весь холл.
 Граф находился в гостиной, и не один. Рядом с ним стоял Дурстан Хейл. Он выглядел, как вынуждена была признать Лоринда, в высшей степени импозантно.
 Его элегантный костюм привлек бы к себе внимание в любом обществе, но когда их глаза встретились, его проницательный взгляд показался Лоринде еще более отталкивающим и смутил ее гораздо сильнее, чем в ту памятную встречу.
 — Ты должна подписать брачный контракт, — сказал ей граф. — Твой будущий муж любезно привез сюда все необходимые документы, чтобы нам не пришлось задерживаться в ризнице после завершения свадебного обряда.
 Чувствуя на себе взгляд Дурстана Хейла, Лоринда подошла к письменному столу, на котором лежала целая кипа юридических документов, и будущий муж спросил у нее:
 — Вы получили свадебное платье, которое я отправил вам сегодня утром?
 — Да, его доставили, — кивнула Лоринда.
 — Тогда почему же вы его не надели?
 — Потому, что я предпочитаю венчаться в своем собственном платье.
 — Уж не в том ли, что теперь на вас?
 — Надеюсь, вам оно понравилось, — ответила Лоринда, заранее уверенная в обратном.
 — Я человек суеверный.
 — Неужели вы и впрямь можете верить, будто зеленый цвет приносит несчастье?
 — На свадьбе — да! Пожалуйста, переоденьтесь.
 — Я не собираюсь этого делать. Вы должны принимать меня такой, какая я есть.
 — Я не считаю зеленое платье подходящим для невесты, и, конечно, ваше появление в таком виде потрясло бы всех друзей и знакомых, которые будут ждать нас в церкви.
 — Зато это даст им тему для пересудов!
 — Я считаю это нежелательным, когда дело касается моей жены.
 Лоринда бросила на него взгляд, полный нескрываемого лукавства:
 — А вы все еще хотите жениться на мне! Мое поведение постоянно вызывало в обществе пересуды.
 — Я так и понял и намерен отныне раз и навсегда положить этому конец.
 — Что ж, посмотрим, — загадочно промолвила Лоринда и, взяв белое гусиное перо, опустила его в чернильницу.
 — Где я должна поставить свою подпись? — спросила она.
 Дурстан Хейл протянул руку и положил ее на документы.
 — Сначала вы переоденетесь.
 Подняв на него глаза, она поняла по его резко очерченному подбородку и плотно сжатым губам, что он говорит совершенно серьезно.
 — Я уже сказала вам, что намерена венчаться в зеленом.
 — Женщина, с которой я вступаю в брак, должна быть одета в белое!
 Они стояли лицом к лицу по разные стороны письменного стола. Резким движением Дурстан Хейл убрал документы.
 — Очень жаль, милорд, — обратился он к графу, — но мне все же кажется, что нам лучше подписать документы в ризнице, после окончания брачного обряда.
 Он направился к двери.
 — Я буду венчаться только с женщиной, которая одета как подобает невесте, и не стану ждать в церкви больше трех минут после назначенного часа!
 Он оставил Лоринду и графа в ужасной растерянности и, прежде чем кто-то из них успел что-либо сказать, удалился.
 — Ради всего святого, Лоринда! — воскликнул отец. — Что ты еще затеяла? Разве у тебя не хватает ума понять, что он не тот человек, которым ты можешь вертеть, как тебе угодно?
 Лоринда ничего не ответила, и он закричал:
 — Сейчас же иди наверх и переоденься! Можешь не сомневаться, если мы опоздаем, он ждать не станет. Господи, Боже мой, и почему Ты только дал мне такое безмозглое создание?
 В его голосе слышалась ярость — он опасался, что в конце концов ему так и не удастся уехать в Ирландию.
 Она не смела лишать его этого удовольствия, не говоря уже о том, что для них совершенно немыслимо оставаться в Прайори без пенни в кармане, и покорно поднялась наверх. Ей казалось, будто каждый шаг неотвратимо приближает ее к эшафоту.
 Как она могла попасть в такую незавидную историю? И почему только она не вышла замуж раньше за кого-нибудь из своих лондонских поклонников? Даже участь любовницы Ульрика казалась ей более привлекательной, чем та мучительная процедура, через которую ей предстояло пройти.
 Но время шло, она стянула зеленое платье, и старая миссис Доджман, еле передвигая ноги, поднялась наверх, чтобы застегнуть на ней белый свадебный наряд и помочь закрепить на голове кружевную фату традиционным венком из флердоранжа.
 Когда все было готово, Лоринда убедилась, что сейчас она более прелестна, чем когда бы то ни было. Тонкая фата, прикрывавшая лицо, придавала ей почти неземную красоту, словно она была одной из нимф, обитавших, как гласили корнуоллские предания, в реках и озерах.
 Но, едва спустившись вниз и обнаружив там отца, нервно расхаживавшего из стороны в сторону с часами в руке, Лоринда почувствовала, что ее ненависть к Дурстану Хейлу вспыхнула с новой силой.
 Девушка молила Бога, чтобы рано или поздно ей удалось заставить его горько пожалеть о том, что он силой принудил ее стать его женой.
 «Я нужна ему лишь потому, что принадлежу к роду Камборнов, только и всего, — негодовала она. — Аристократическое имя, чтобы украсить его стол и придать ему значительность в глазах людей, на которую он не может притязать по факту рождения».
 Пока они ехали в церковь в закрытом экипаже, присланном Дурстаном Хейлом из замка, ей пришло
 в голову, что она, по сути, ничего не знает о своем будущем муже, кроме того, что он богат.
 «Наверняка он не лишен ума, если сумел нажить состояние», — подумала Лоринда.
 Но вместе с тем она представляла его столь же безжалостным и малоприятным в общении, каким он показался, когда походя купил Прайори вместе с нею самой.
 «Пожалуй, он к тому же еще и не отличается честностью! — презрительно усмехнулась про себя Лоринда. — Выскочка, плебей, он понятия не имеет, что хорошо, а что дурно!»
 И все-таки ей было трудно убедить себя в том, что Дурстан Хейл действительно выходец из низов. Во всем его облике чувствовалась властность, которая в ее глазах всегда была признаком знатного происхождения. По крайней мере он знал толк в этикете, вплоть до мелочей: у портала церкви ее ожидал свадебный букет под пару платью, искусно составленный из лилий и гардений. Чудесный аромат и прелесть цветов на какой-то миг успокоили бурю, неистово бушевавшую в ее груди.
 Но когда она проследовала по проходу между рядами сидений под руку с отцом и увидела поджидавшего ее Дурстана Хейла, его вид не мог вызвать у нее никаких иных чувств, кроме ненависти.
 Церковь была пышно украшена множеством белых цветов, и все места заняты, но лишь до тех пор, пока они не покинули ризницу. Поэтому Лоринде так и не представилась возможность взглянуть на собравшихся в надежде увидеть среди них знакомые лица.
 Само собой разумеется, им пришлось задержаться в церкви дольше, чем они предполагали с самого начала, потому что брачный контракт и документы на продажу Прайори в конце концов пришлось подписать прямо в ризнице.
 Лоринда также заметила, как отец сунул в карман конверт, без сомнения, содержавший в себе чек на сорок тысяч фунтов.
 «Дурстан Хейл сделал все, чтобы мы его не провели». Она дала себе слово, что непременно найдет какой-нибудь способ насолить ему, хотя он уже считал, что взял над ней верх. Затем они направились в замок в открытой карете, украшенной цветами и запряженной четверкой белых лошадей.
 «Все ради того, чтобы пустить пыль в глаза! — подумала Лоринда с презрением. — Вот зачем ему понадобилось устраивать это представление!»
 Она старалась не смотреть на человека, сидевшего рядом с ней, и вместо этого махала рукой детям, приветствовавшим их, когда они миновали деревню, и пожилому привратнику с семьей, встретившим их поклонами и реверансами при въезде в главную аллею перед домом. Сам замок, с окнами, блестевшими в лучах солнца, производил неизгладимое впечатление.
 Новобрачные вышли из экипажа, и дворецкий обратился к ним с короткой приветственной речью. Лоринда увидела, что и все остальные слуги в доме выстроились в ряд, чтобы поздороваться, прежде чем они направились в парадную столовую.
 К ее удивлению, за свадебным столом собралось не менее пятидесяти человек, причем здесь присутствовали главы почти всех древних аристократических родов графства. Немало гостей были рады встрече с отцом, и ей пришло на ум, что с его стороны было глупо не обратиться к старым друзьям, когда он вернулся домой после проигрыша.
 Теперь было уже слишком поздно об этом думать, однако ей казалось, что если бы отцу снова представилась возможность выбирать, он бы предпочел остаться в своем родном графстве, вместо того чтобы начинать новую жизнь в стране, о которой почти ничего не знал.
 А некоторые дамы говорили ей, что хорошо знали и помнили ее покойную мать, но у Лоринды возникло ощущение, что они также слышали и о ее собственных выходках в Лондоне, и потому в их отношении к ней присутствовала легкая сдержанность.
 Еда оказалась превосходной, так же как и вина, и, похоже, свадебный пир доставил всем удовольствие, однако Лоринда была не в состоянии проглотить ни кусочка.
 Она все время чувствовала обручальное кольцо на среднем пальце левой руки. Дурстан Хейл надел его с такой властностью, что это само по себе могло вызвать смятение в ее душе. А не допускающий возражений тон, с каким он произнес слова брачного обета, наводил на мысль, что он бросает ей вызов, даже стоя рядом с ней перед алтарем.
 Сама Лоринда твердо решила ни в коем случае не выказывать робость и не позволять своему голосу дрогнуть в решающий момент, и теперь, оказавшись в парадной столовой, она столь же твердо вознамерилась держать себя как можно непринужденнее. Никто, и прежде всего ее жених, не должен подумать, будто она встревожена или как-то подавлена обрушившимся на нее событием.
 Так как у нее не было никакого желания говорить с мужем, она решила перенести свое внимание на лорда-лейтенанта 20 графства, сидевшего по другую руку от нее.
 Уже немолодой, почтенный джентльмен охотно готов был обсуждать с ней трудности рыболовства, дороговизну доставки производимых фермерами товаров на городские рынки и другие местные проблемы. Большинство из них служили предметов разговоров, которые ей доводилось слышать еще десять лет назад, когда она в последний раз жила в Корнуолле.
 Казалось, трапеза тянулась бесконечно, но вот лорд-лейтенант графства предложил тост за здоровье жениха и невесты, и Дурстан Хейл встал и произнес ответное слово.
 Он был краток, сдержан, остроумен и, к удивлению Лоринды, выглядел вполне уверенным в себе.
 «Он так самонадеян, — ухмыльнулась она про себя, — что просто удивительно, зачем ему вообще понадобился мой титул, у него и так достаточный вес в обществе».
 Наконец гости стали прощаться, и Лоринда решила, что самое время вернуться к себе в спальню.
 — Пожалуйста, не переодевайтесь, — сказал Дурстан Хейл, когда она уже стояла одной ногой на нижней ступеньке лестницы, положив руку на перила.
 Она взглянула на него, изумленно приподняв брови.
 — Арендаторы, к которым мы вскоре присоединимся, непременно пожелают увидеть вас в наряде невесты, и мне не хотелось бы, чтобы вы их разочаровали.
 — Похоже, у меня нет выбора? — спросила Лоринда.
 Это были первые фразы, которыми они обменялись с момента венчания.
 — Никакого. — Не дожидаясь ответа, он удалился.
 Дрожа от гнева, она поднялась наверх, где ее встретила экономка, немолодая женщина с приятным лицом, проводившая ее в комнату, ранее известную Лоринде как Спальня Королевы. Название было не совсем точным. Дело в том, что в находившейся рядом Спальне Короля, которую обычно занимали владельцы замка, когда-то действительно ночевал Карл Первый во время своей борьбы со сторонниками парламента. Но местные жители, служившие в замке, решили, что раз хозяин занимает Спальню Короля, то, по логике вещей, комната его жены должна именоваться Спальней Королевы.
 Итак, Лоринда оказалась в комнате многих поколений хозяек замка Пенрин. Она помнила эту комнату без мебели, с обивкой, отходившей от стен, и потолком, который грозит вот-вот обрушиться. Девушка остановилась в дверном проеме и затаила дыхание, пораженная разительными переменами. Плафоны приковывали взгляд изображениями античных богов и богинь на фоне лазурно-голубого неба. Высокие окна занавешены синими портьерами, пол устлан ковром такого же цвета. Украшенная резьбой кровать с позолоченными подпорками застелена шелком и бархатом и увенчана балдахином с перьями страуса — такая кровать, по убеждению Лоринды, и должна была находиться в парадной спальне.
 Мебель вся в резьбе и позолоте, на столах и комодах огромные вазы с белыми лилиями, подобными тем, что украшали ее свадебный букет, а также гвоздиками и гардениями, наполнявшими воздух чудным ароматом.
 — Надеюсь, вам понравится здесь, миледи, — почтительно промолвила экономка.
 — Это просто замечательно! — восхитилась Лоринда. — Я вспоминаю, как эта комната выглядела раньше, и просто не верится, что она могла так преобразиться.
 — Замок теперь не узнать, миледи; все, кто здесь останавливается, говорят, что у нашего хозяина превосходный вкус.
 Она облегченно вздохнула.
 — Но я рада, что все уже позади. Здесь у нас трудились рабочие со всего графства. Еще никогда подобные вещи не делались так быстро, но впрочем, если уж хозяин что-либо захочет, он своего добивается!
 «Это правда», — с горечью подумала Лоринда. Она сняла венок и фату и умылась. Затем пришла горничная, чтобы причесать ее и снова закрепить на голове венок.
 Лоринда решила остаться в платье, в котором венчалась. Сегодня утром она уже пыталась воспротивиться чужой воле и проиграла. У нее не было никакого желания еще раз затевать ссору с мужем по тому же поводу.
 Лоринда была уже готова, когда раздался стук в дверь. Горничная открыла, и девушка увидела отца.
 — Я зашел попрощаться, Лоринда. Горничная оставила их наедине.
 — Твой муж оказал мне честь, он дал мне самых быстрых лошадей и сопровождающих, чтобы я мог проделать первую часть пути.
 — Ты намерен отправиться в Бристоль?
 — Там я смогу найти судно, которое доставит меня в Ирландию.
 — Я знаю, как ты ждешь этой поездки, папа, и надеюсь, она тебя не разочарует.
 — Уж по крайней мере как следует позабавлюсь, — сказал граф.
 Он вдруг посерьезнел и, запинаясь, промолвил:
 — Я буду… скучать по тебе, Лоринда.
 — Не сомневаюсь, папа.
 Он мягко положил руки ей на плечи.
 — Хейл позаботится о тебе. Смею заметить, из него выйдет вполне покладистый муж, не смотри, что порой он ведет себя так, будто он сам Господь всемогущий!
 Лоринда рассмеялась:
 — Именно так он и думает о себе, папа! Отец улыбнулся:
 — Ну что ж, думаю, ты быстро поставишь его на место. Все мужчины, которые встречались на твоем пути, в конце концов становились твоими покорными рабами, я уверен, что и Хейл не окажется исключением.
 — Хотелось бы верить, — сказала Лоринда. Однако она не слишком надеялась, что ей удастся покорить Дурстана Хейла. Он казался совершенно невосприимчивым к ее чарам, и, кроме того, в нем чувствовалась непреклонность, какую она еще ни разу не замечала ни в одном мужчине.
 И все же она попыталась убедить себя, что ее тревога совершенно напрасна. Еще ни один из блестящих кавалеров и светских щеголей, домогавшихся ее внимания в Лондоне, не смог подчинить ее себе. Может быть, потому, что она выказывала им равнодушие, всегда оставалась для них недосягаемой, и они рано или поздно оказывались у ее ног, признательные ей за малейшую милость и охотно исполнявшие малейшую ее прихоть.
 Лоринда взглянула на отца и улыбнулась:
 — Не беспокойся за меня, папа. Я прекрасно со всем справлюсь.
 — Надеюсь, что так, — искренне произнес граф и добавил: — Если даже случится самое худшее, ты всегда сможешь скрыться. Я напишу тебе из Ирландии и непременно расскажу, как мне там живется. Вероятно, в конце концов мы снова будем вместе.
 Лоринда знала, что отец говорит неправду, однако воздержалась от замечаний.
 — Я никогда не забуду об этом, папа. — Она поцеловала отца в щеку.
 На мгновение он прижал ее к своей груди, затем отстранился и окинул взглядом спальню.
 — Во всяком случае, тебе не придется беспокоиться о хлебе насущном!
 — Так же, как и тебе! — подхватила Лоринда. — Но будь осторожен, папа. В следующий раз, когда тобой овладеет азарт игрока, рядом может не оказаться состоятельного набоба из Индии, готового поставить на кон!
 Выражение из лексикона игроков рассмешило отца. Когда он вышел из комнаты, Лоринда неожиданно почувствовала себя безмерно одинокой.
 Девушка пыталась убедить себя, что все дело в огромных размерах дома, но в то же время понимала, что у нее только одна причина для тревоги: теперь она в полном смысле слова осталась наедине со своим мужем.
 Веселое пиршество арендаторов в огромном амбаре достигло своего апогея, и шум там стоял просто невообразимый. Когда Лоринда с мужем прибыли к месту празднества, большие бочки с элем и корнуоллским сидром, который особенно ударял в голову, вот уже несколько часов опустошались одна за другой.
 Все собравшиеся поднялись с мест, даже те, что нетвердо держались на ногах, и приветствовали новобрачных радостными возгласами, а распорядитель проводил их к двум креслам в дальнем конце помещения, напоминавшим троны.
 Наиболее уважаемые фермеры обратились к ним со словами поздравления, после чего Дурстан Хейл заговорил снова.
 На этот раз его ответная речь оказалась даже более забавной, так что аудитория прямо-таки покатывалась со смеху. А в заключение по случаю своего бракосочетания он пообещал им освобождение на шесть месяцев от арендной платы. Это известие было воспринято, пожалуй, с еще большим восторгом: в ответ раздались бурные аплодисменты.
 Пока они обходили помещение, обмениваясь рукопожатиями с гостями, Лоринда пришла к выводу, что Дурстан Хейл не только хозяин поместья, но и главное лицо в этом маленьком мирке, а у нее самой, в сущности, ничтожная роль.
 Однако женщины от души желали счастья Ло-ринде, а некоторые застенчиво протягивали ей веточки белого вереска и маленькие раковины, которые, как вспомнила она не без смущения, считались талисманами, дарующими молодоженам плодовитость.
 Потом они все вместе вышли в сад полюбоваться фейерверком. Ракеты стремительно взлетали в потемневшее небо, и целый град золотистых и серебряных искр обрушивался на затененные кустарники.
 К концу вечера Лоринда заметно устала, и когда наконец Дурстан Хейл сказал, что они могут вернуться в дом, она с радостью удалилась в большую гостиную, которую до сих пор еще ни разу не видела.
 Комната оказалась чудесной, однако Лоринда была слишком утомлена, чтобы оценить по достоинству мебель и картины на стенах. Часы показывали половину десятого. По лондонским меркам было еще не слишком поздно, но у нее с самого полудня не выдалось ни одной свободной минуты, чтобы передохнуть.
 — Не желаете чего-нибудь выпить? — предложил Дурстан Хейл.
 — Нет, спасибо.
 — Позвольте заметить, что вы с честью выдержали то, что должно было стать для вас суровым испытанием.
 Его комплимент немало удивил Лоринду.
 Весь день она была во власти неприятного ощущения, что он осуждает все, что бы она ни говорила и ни делала.
 — Завтра я покажу вам свадебные подарки, — продолжал он. — Я счел излишним выставлять их в холле — они заняли бы все помещение, — и мой секретарь перенес все в одну из гостиных.
 — Надо полагать, ни один не предназначен лично для меня?
 Он ничего не ответил, и она спросила:
 — Вы поместили объявление о нашей свадьбе в «Газетт»?
 — Нет.
 Лоринда удивленно вскинула брови:
 — Но почему?
 — Мне казалось, люди сочтут странным то обстоятельство, что вы вышли замуж, едва успев покинуть Лондон. Есть лишь одна видимая причина, чтобы поспешить со свадьбой.
 — Вы имеете в виду ваше состояние?
 — Вот именно!
 — Разумеется, было бы затруднительно объяснять всем и каждому, что вам нужна жена с титулом и землями, непосредственно граничащими с вашими, и это настоящая причина спешки.
 К ее огорчению, муж никак не отреагировал на ее колкость.
 — Пожалуй, вам лучше удалиться к себе, — заметил он.
 Она поднялась с места, невольно почувствовав раздражение от того, что он предложил это первым.
 — Я действительно очень устала, — промолвила она, — и это неудивительно — ведь пришлось пожимать руки стольким людям.
 Они вместе дошли до нижней ступеньки лестницы, где уже стоял наготове лакей.
 Лоринда хотела пожелать Дурстану Хейлу спокойной ночи таким тоном, чтобы ясно дать ему понять: она не ожидает увидеть его снова до завтрашнего утра. Однако она опасалась, что это может побудить его к противодействию, которого она надеялась избежать, и потому медленно поднялась по лестнице, даже не посмотрев в его сторону.
 Ее распирало любопытство, не следит ли он за ней, но она не обернулась.
 Оказавшись у себя в спальне, где ее ждали горничные, она почувствовала необъяснимое сердцебиение.
 Лишь когда ее наконец оставили одну, девушка призналась себе, что она просто была напутана. Сама мысль, что Дурстан Хейл может к ней прикоснуться, а тем более предъявить свои супружеские права, внушала ей ни с чем не сравнимый ужас. Он был ей настолько неприятен, что, казалось, одно его прикосновение принесет ей больше страданий, чем все муки ада, которые столь красочно живописал викарий в своих проповедях.
 «Я его ненавижу!» — повторяла она про себя.
 Как только горничные покинули комнату, она бросилась к двери, чтобы ее запереть, и почти тут же недоверчиво уставилась на замок.
 Ключа в скважине не оказалось!
 Лоринда даже предположить не могла, что в доме, где под рукой было все, в том числе и замки, украшенные рельефными изображениями и позолотой, не найдется ни одного ключа. Она открыла дверь, дабы убедиться, не оставлен ли он снаружи: быть может, комнаты запирают лишь тогда, когда их обитатели отсутствуют. Ничего!
 Девушка осмотрела смежную комнату, которая вела в гостиную, но и там ключа не было, и она на миг остановилась в раздумье, чувствуя, как ею постепенно овладевает паника. Но усилием воли Лоринда подавила в себе страх, зная, что будет сопротивляться до последнего вздоха. Пусть их считают супругами по закону, никогда, будучи в здравом уме и твердой памяти, она не согласится на большее.
 Она бросилась в противоположный угол комнаты и стала торопливо открывать ящики покрытого инкрустацией комода.
 В одном из них среди привезенного из дома багажа, рядом с перчатками и носовыми платками, девушка нашла пистолет, который всегда носила с собой для защиты от разбойников и грабителей с большой дороги.
 Пистолет лежал в особом футляре, где также хранились пули, и Лоринда зарядила его.
 «Если даже мне придется стрелять, вовсе не обязательно доводить дело до смертоубийства, — размышляла она. — Я могу просто ранить его в руку, и тогда на некоторое время он перестанет докучать мне своим присутствием».
 Надо заметить, что Лоринда была довольно метким стрелком. Зная, как огорчен отец, что судьба не дала ему сына, она достигла совершенства во всех видах спорта, которые предпочитала сильная половина человечества.
 Как только Лоринда достаточно подросла, чтобы сесть на лошадь, она стала ездить верхом. Она могла подстрелить дичь не хуже опытного охотника и упражнялась с револьвером, пока не научилась попадать в яблочко. Еще до того как в возрасте десяти лет Лоринда покинула Корнуолл, она побеждала не только своих ровесников, но и подростков с конюшни в скачках с препятствиями. Она ездила на тех же лошадях, что и взрослые, помогала их объезжать и обладала такой великолепной посадкой и умением держаться в седле, что старый грум отца часто говорил:
 — Таким вещам нельзя научить, миледи. Видно, это дано вам от рождения.
 С пистолетом в руке Лоринда уселась в кресло напротив двери.
 Горничные переодели ее в тонкую, отделанную кружевами ночную рубашку, которую она привезла с собой из Лондона, однако Лоринда набросила поверх нее не пеньюар под пару ей, а атласный халат на подкладке, теплый и гораздо менее откровенный.
 Девушка потуже завязала пояс на талии, надеясь, что ее красота не заставит супруга потерять голову, как это часто случалось с другими мужчинами в ее присутствии.
 Каждый раз, когда она оставалась наедине с мужчиной, он рано или поздно пытался привлечь ее к себе и поцеловать.
 Лоринде не раз приходилось давать отпор слишком горячим поклонникам, но еще ни одному из них не удавалось удержать ее дольше чем на несколько секунд и тем более добиться от нее поцелуя.
 Это вызывало у нее гнев и отвращение, и если бы кто-нибудь из них осмелился на большее, она могла пристрелить дерзкого собственными руками.
 «Я сумею справиться с Дурстаном, как и с остальными», — убеждала про себя Лоринда.
 И вдруг непонятно почему она вспомнила человека, удержавшего ее стальной хваткой, когда она разыскивала контрабандистов. За последние две недели на девушку обрушилось столько дел, что она уже почти забыла то неприятное происшествие — ладонь незнакомца, сжимавшую ей рот, и его руку, с легкостью оторвавшую ее от земли.
 «Он напал на меня сзади, — нашла она себе оправдание. — Дурстан и я встретимся лицом к лицу».
 Лоринда сидела и, не отрываясь, смотрела на дверь. Заряженный пистолет лежал рядом, так чтобы она могла дотянуться до него правой рукой.
 Когда ее муж придет, она раз и навсегда покажет ему, кто здесь хозяин.
 Лоринда проснулась внезапно.
 Она не сразу сообразила, где находится. Чуть погодя, она обнаружила, что свечи почти догорели и сама она сидит в кресле с высокой спинкой, вся продрогшая и окоченевшая. Он так и не пришел!
 Пистолет по-прежнему лежал рядом с ней.
 Не в силах справиться с дрожью, она с трудом поднялась на ноги и посмотрела на часы из Дрезденского фарфора, стоявшие на каминной полке. Было три часа ночи.
 Лоринда недоверчиво уставилась на стрелки. По-видимому, она проспала по меньшей мере три часа.
 Теперь не оставалось никаких сомнений: муж не придет к ней сегодня ночью, и она может лечь в постель.
 Лоринда сняла атласный халат, бросив встревоженный взгляд на дверь — а вдруг он вздумает появиться как раз в этот момент.
 Она скользнула под одеяло и все-таки положила пистолет под подушку.
 Кровать была теплой и удобной, однако вопреки ожиданиям Лоринда заснула не сразу. Ее мучил вопрос, почему муж в брачную ночь решил оставить ее одну. Казалось маловероятным, чтобы такой человек, как он, не стал настаивать на своих супружеских правах.
 Затем в голову пришла неожиданная мысль: неужели причина в том, что он не находит ее привлекательной?
 Лоринда отказывалась в это верить и вместе с тем вынуждена была признать, что, с тех пор как она впервые встретила Дурстана Хейла, он никогда не смотрел на нее с выражением, хотя бы отдаленно напоминавшим восхищение. Даже сегодня, несмотря на то что она надела свадебное платье, которое он сам для нее выбрал, вместе с присланной им фатой, в те короткие мгновения, когда она обращала свой взгляд на него, в его глазах было все то же насмешливое выражение, а на губах — слегка язвительная улыбка, приводившая ее в бешенство.
 Неужто и в самом деле из всех мужчин, встреченных ею до сих пор, ей послан судьбой тот единственный, кого она ни в малейшей степени не привлекала как женщина?
 По ее самолюбию был нанесен жестокий удар, и она, желая смягчить его, стала убеждать себя, что ошиблась. Радуясь возможности не прибегать к насилию, чтобы помешать мужу прикоснуться к ней, она в глубине души была глубоко оскорблена его безразличием.
 На ее счету было столько побед, и она была так избалована лестными предложениями и комплиментами мужчин, что случившееся казалось ей из ряда вон выходящим, недоступным ее пониманию.
 Ее охватило такое уныние, что она, не в состоянии справиться с ним, задала себе еще один вопрос: если он не был очарован ею, то как она могла подчинить его себе и диктовать ему свою волю?
 Девушка погрузилась в сон ближе к рассвету, и когда она проснулась, то обнаружила, что этот вопрос все еще занимает ее ум.
 В восемь часов утра, как она и просила, явились горничные, и она велела подать завтрак в постель: у нее не было никакого желания встретиться с мужем раньше, чем этого требовала необходимость.
 Ей принесли изящно сервированный поднос, покрытый кружевной салфеткой, на нем стояли серебряные блюда с фамильным гербом, тарелки и чашки из севрского фарфора.
 Лоринда невольно вспомнила завтраки в Прайо-ри, которые неуклюже ставила на стол старая миссис Доджман, а также фарфоровую посуду с отбитыми краями и потускневшее серебро — всем этим приходилось довольствоваться ей с отцом.
 — Не могли бы вы выяснить, каковы планы на утро? — обратилась она к одной из горничных.
 — Хозяин просил передать вам, миледи, как только вы проснетесь, что в половине одиннадцатого он собирается на прогулку верхом и просит вас его сопровождать.
 — Благодарю, — громко сказала Лоринда. — Будьте так добры, приготовьте мою амазонку.
 Но про себя она решила: это не что иное, как еще одно приказание мужа. Он даже не поинтересовался, хочет ли она присоединиться к нему, просто таково его желание.
 «Рано или поздно мы сумеем прийти к взаимопониманию», — успокаивала она себя, хотя интуиция подсказывала ей, что сделать это будет не так-то легко.
 Когда Лоринда встала с постели, чтобы принять приготовленную для нее ванну, ей вдруг пришло в голову, что, если она хочет настоять на своем и подчинить себе мужа, как многих мужчин до него, то первое, что нужно для этого сделать, — конечно, пустить в ход свои женские чары.
 Это открытие ее ошеломило. Ведь ее изначальным побуждением было продолжать сопротивляться ему, противопоставлять свою волю его воле, противоречить ему при всяком удобном случае, постепенно превращая его жизнь в настоящий ад, так что в конце концов он вынужден будет сдаться.
 Однако девушка все же понимала, к своему огорчению, что такими методами она никогда не добьется желаемого результата и, если дело дойдет до поединка двух воль, он победит. Нет, ей следовало действовать более тонко, проявить все свое искусство обольщения, чтобы он просто не мог противиться ее очарованию. Ей будет нелегко скрыть свою неприязнь, но она так или иначе сумеет с этим справиться. Как и во всем остальном в жизни, она будет стремиться к поставленной цели и добьется своего обычной настойчивостью.
 «Я заставлю его себя полюбить, — решила про себя Лоринда, — и страдать за то, что он так относится ко мне».
 Она совершенно проигнорировала то обстоятельство, что он избавил ее отца от крупных неприятностей, заплатив гораздо больше, чем полагалось, за Прайори и за сомнительную привилегию стать ее мужем.
 Ее ненависть к нему была настолько сильна, что она твердо вознамерилась отомстить ему любыми возможными и невозможными средствами.
 «Он обязательно влюбится в меня, — сказала она сама себе угрюмо, — и вот тогда-то я смогу вволю посмеяться над ним, как над другими своими поклонниками».
 Ей было известно лучше, чем кому бы то ни было, что насмешка может стать оружием гораздо более острым, чем холодная сталь, особенно если это касается чувств мужчины.
 Лоринда невольно вспомнила, как часто она осыпала насмешками Эдварда, как охлаждала его пыл презрением, и тем не менее он всегда возвращался к ней, словно преданный пес, готовый умолять о новых милостях.
 Именно так она покарает Дурстана Хейла за то, что он принудил ее выйти за него замуж. Избрав способ мести, она уже не сомневалась, что возьмет над ним верх, несмотря на то что преимущество было явно не на ее стороне.
 Но прежде всего ей хотелось быть уверенной в одном — что ей не придется сидеть каждую ночь с пистолетом в руке в ожидании мужа, который не питал к ней никаких чувств.
 Лоринда произнесла как бы между прочим, обращаясь к горничной:
 — Я вижу, что в замке нет ключа. Иногда я запираю дверь днем, если хочу, чтобы меня никто не тревожил. Не могли бы вы узнать у экономки, куда он делся?
 — Да, разумеется, миледи, — ответила горничная. — Понятия не имею, почему он исчез.
 Лоринде эта пропажа действительно показалась загадочной, так как у Дурстана Хейла не было никаких видимых причин забирать с собой ключ, если он даже не собирался воспользоваться преимуществом, которое давала ему незапертая дверь в ее спальню.
 Одетая в зеленую амазонку из тонкой ткани, отделанную белой тесьмой, Лоринда выглядела очень привлекательной. На ней была та самая треуголка с зеленым пером, развевавшимся над ухом, которая сразу же произвела настоящий фурор в Гайд-парке. Она уложила волосы с большей тщательностью, чем обычно, а ботинки для верховой езды, под широкой юбкой были начищены так, что блестели, словно зеркала, когда она спускалась вниз по лестнице.
 Со звенящими на ногах серебряными шпорами и шуршащими нижними юбками, Лоринда являла поистине совершенное сочетание женственной мягкости и мужественности. Она постаралась придать своему взгляду нежность, которой вовсе не чувствовала, а когда увидела в холле Дурстана Хейла, ее алые губы соблазнительно приоткрылись и на них появилась обманчивая улыбка.
 — Я с большим удовольствием принимаю ваше предложение вместе отправиться на прогулку верхом, — вежливо произнесла она. — Вы уже выбрали направление?
 — Мне казалось, что вам будет интересно взглянуть на некоторые новшества, которые мне удалось ввести у себя на фермах, теперь я собираюсь их распространить и на Прайори.
 — Буду очень рада, — мягко сказала Лоринда. Если он и был удивлен переменой в ее отношении
 к нему, то ничем этого не показал.
 Вместе они направились к парадной двери, но как только Лоринда взглянула на лошадей, ожидавших снаружи, ей уже не пришлось изображать восторг и воодушевление — эти чувства и в самом деле были искренними.
 Ей никогда прежде не приходилось видеть более великолепных образцов этой породы.
 Кобыла, предназначенная ей, оказалась вороной с белой звездочкой на переносице и белой полоской на груди. Жеребец, принадлежавший Дурстану Хейлу, был того же цвета, но без каких-либо пятен на гладкой, лоснящейся шкуре.
 Лоринда подошла к кобыле, погладила ее морду и заговорила с ней ласково, словно с ребенком.
 — Как ее зовут? — спросила девушка.
 — Айше, — ответил Дурстан Хейл. — Я дал всем своим лошадям индусские имена, и мой жеребец носит кличку Акбар.
 Грум подсадил Лоринду в седло. Она почувствовала, как Айше откликнулась на ее прикосновение к поводьям, и ее охватило то же самое ощущение удовольствия и прилива сил, какое испытывает музыкант, извлекающий звуки из великолепно настроенного инструмента.
 В первый раз за многие недели она забыла обо всем, кроме радости от сознания того, что она едет верхом на животном, равного которому она до сих пор не знала.
 На какое-то мгновение ее ненависть к мужу отступила на второй план. Она была счастлива, и счастье это казалось частицей яркого солнечного света, заливавшего все вокруг.




 Глава 5


 Отдыхая перед обедом, Лоринда думала о том, что день не принес никаких результатов и все ее попытки очаровать мужа оказались бесплодными.
 Внешне он был вежлив и любезен с нею, и манеры его, как всегда, были чрезвычайно изысканными, по всей видимости, данными ему от природы. Но даже когда он обсуждал с ней самые интересные темы, со стороны она вполне могла выглядеть его незамужней тетушкой, судя по тому впечатлению, которое она на него производила. Еще ни разу девушка не заметила восхищенного блеска в его глазах.
 До сих пор мужчины смотрели на нее сперва с изумлением, пораженные ее красотой, затем с нескрываемым желанием назвать ее своей, прикоснуться к ней, так или иначе завладеть ею. И как только они становились жертвами ее чар, для них уже не оставалось пути к отступлению.
 Но когда она находилась рядом с Дурстаном Хейлом, он ни на минуту не смотрел на нее как на привлекательную женщину или, если говорить без обиняков, как на женщину вообще.
 Лоринда испробовала кое-какие типично женские уловки, которые ей часто приходилось наблюдать со стороны. Ей самой не было нужды к ним прибегать, но другие пользовались ими с неизменным успехом.
 Лоринда задавала Дурстану Хейлу вопросы с наигранным простодушием, широко раскрыв глаза, что могло заставить любого мужчину почувствовать свое превосходство. Он отвечал на них охотно и с интересом, но потом внезапно охладевал к теме, так что Лоринде оставалось только подыскивать другой предмет для беседы.
 Он не без воодушевления поведал ей об усовершенствованиях, введенных им в усадьбе, о наиболее передовых методах ведения фермерского хозяйства, о которых она еще не слышала.
 Он распорядился выделить несколько акров для цветов, преимущественно весенних нарциссов и тюльпанов; он полагал, что этот товар должен пользоваться большим спросом на рынках крупных городов, если только его доставлять туда достаточно быстро.
 Он сам придумал особый легкий экипаж на рессорах. Если запрячь его четверкой лошадей, он мог преодолеть расстояние до Плимута, Бата и, вероятно, даже Бристоля за гораздо более короткий срок, чем любое из существующих транспортных средств.
 Все это заинтересовало Лоринду куда больше, чем она предполагала; очень скоро ее вопросы стали более существенными, она совсем забыла о своих попытках предстать перед мужем беспомощной, слабой женщиной.
 Они перекусили на ферме, расположенной у самой границы усадьбы.
 Лишь когда они возвращались домой все так же верхом, Лоринда поняла, что, хотя поездка и доставила ей огромное удовольствие, ее честолюбивое стремление обратить на себя внимание Дурстана Хейла было столь же далеко от реализации, как и утром, когда они отправлялись на прогулку.
 — Я удивлена, что вы не женились раньше, — рискнула заметить она. В этот момент они осадили лошадей на участке неровной земли, где было небезопасно пускать их в галоп.
 — Я долго жил на Востоке, — объяснил он. — Климат там для англичанок не слишком подходящий.
 — Мне все же с трудом верится, что вы обходились без женского общества.
 Он улыбнулся:
 — Это совсем другое дело.
 — Наверное, они очень привлекательны, индийские женщины, привыкшие смотреть на мужчину, как на божество?
 — Да, очень! — коротко ответил он. Лоринда почувствовала, как все ее существо напряглось.
 «Да, именно такие женщины и должны ему нравиться, — подумала она, раздражаясь, — женщины, готовые раболепствовать перед ним и исполнять любые его желания».
 — Но вы рады, что вернулись в Англию? — не отступала она. — Даже несмотря на то, что вам пришлось оставить за морем ваших соблазнительных темноглазых гурий.
 Он ничего не ответил, и Лоринда заподозрила, что он счел ее последнее замечание проявлением дурного тона. Хотя он ни слова об этом не сказал, интуитивно она чувствовала, что он не одобряет разговоры о вещах, которых ни одна леди не должна касаться.
 «Он хочет видеть во мне лишь куклу, начисто лишенную ума! С тем же успехом он мог взять в жены деревянную статую!» — сердито подумала Лоринда.
 Ее неприязнь к нему вспыхнула с новой силой, и потому они провели остаток пути в молчании.
 Когда они добрались до замка, Дурстан Хейл спешился и сообщил:
 — Кое-какие дела задержат меня до обеда. Полагаю, вам лучше использовать это время для отдыха.
 — С вашей стороны очень любезно считаться с моими желаниями, — с сарказмом сказала Лоринда.
 Она вихрем взлетела по лестнице и направилась к себе в спальню, чувствуя, что снова побеждена, а ее муж все так же упрям и непреклонен, словно стальная преграда.
 За ней в комнату последовали два далматинских дога, принадлежавших Дурстану Хейлу. Цезарь и Брут были столь же чистокровными и обладали такой же безупречной родословной, как и лошади их хозяина.
 Неожиданно ощутив потребность в утешении, Лоринда сняла шляпу, бросила ее на стул и, усевшись на пол, привлекла к себе Цезаря.
 Тот несказанно обрадовался вниманию, и девушка долго сидела, гладя его и чувствуя, что привязанность пса хотя бы отчасти возмещает холодность мужа.
 Потом Лоринда встала и разделась, и пес зорко следил за ней умными глазами, что само по себе успокаивало.
 Когда девушка приняла ванну, горничная спросила, какое платье она собирается надеть сегодня вечером.
 Служанка открыла шкаф, и Лоринда в первый раз окинула любопытным взором несметное количество платьев, заказанных Дурстаном Хейлом в Лондоне.
 Будь на его месте любой другой человек, она бы оценила его вкус, проявлявшийся даже в мелочах: по-видимому, он зашел в лавку, где ей однажды случилось купить дорогое платье, и заказал там весь гардероб. Портниха, мадам Рашель из Парижа, хорошо знала размер обуви Лоринды, и под пару каждому платью пошила мягкие комнатные туфли. Кроме того, Лоринда обнаружила там в изобилии нижнее белье из шелка и кружев, о котором раньше могла только мечтать.
 Однако из упрямства она предпочла платье, привезенное в числе других из Прайори: ей было чрезвычайно интересно, как отреагирует Дурстан Хейл, ведь это платье отличалось такой смелостью, что до сей поры у нее не хватило духу его надеть.
 Она приобрела его под действием модного поветрия, когда чуть ли не все ее подруги в стремлении выглядеть как можно соблазнительнее обнажали грудь или же прикрывали ее лишь тонкой газовой материей телесного цвета.
 Платье, на котором остановила выбор Лоринда, было бледно-желтым и таким прозрачным, что девушка казалась совершенно раздетой выше талии. Декольте было до неприличия глубоким как спереди, так и сзади, и полупрозрачные кружева, которыми оно было отделано, едва скрывали нежно-розовые соски.
 Лоринда взглянула на себя в зеркало и не без удовлетворения подумала, что ее увидит только муж.
 Как он это воспримет? Она знала, что своим видом способна свести с ума любого из знакомых ей мужчин. Было нетрудно предугадать, как отнесся бы к этому лорд Вроксфорд, ну а Эдвард Хинтон, безусловно, тотчас потерял бы голову.
 Горничная уложила ярко-рыжие волосы в пышную прическу, придававшую ее овальному личику еще более пикантный вид. Зеленые глаза казались огромными, а искусно подкрашенные губы выделялись на лице сильнее обычного.
 Лоринда спустилась по лестнице.
 Как она и предполагала, Дурстан Хейл ждал ее в гостиной.
 Лоринда старалась придать своему появлению большую эффектность. Она остановилась на мгновение в дверном проеме и стала медленно приближаться к нему, чтобы он мог получить неизгладимое впечатление от ее наряда.
 Зажженные канделябры над их головами должны подчеркнуть каждый изгиб ее изящной фигуры. Она не сводила глаз с мужа в нетерпеливом ожидании его ответа.
 Когда она оказалась рядом с ним, он сказал:
 — Я заказал для вас несколько платьев в Лондоне, но не припомню, чтобы этот чудовищный наряд был среди них.
 — Вам оно не нравится? — изумленно спросила Лоринда. — Я хотела сделать вам приятное.
 — Такое платье в пору носить уличной девке, а никак не моей жене!
 — Не кажется ли вам, что вы слишком старомодны?
 — Я прошу вас немедленно переодеться во что-нибудь более приличное.
 — Уже слишком поздно, и у меня нет никакого желания переодеваться.
 — Я приказываю вам!
 — А я не намерена подчиняться подобным приказам и не считаю, что вы имеете право отдавать их мне.
 Лоринда стояла перед ним в вызывающей позе, глядя ему прямо в глаза. Еще один поединок воль!
 — Очень хорошо, — произнес наконец Дурстан Хейл. — Если вы хотите выглядеть обнаженной, то почему не довести дело до конца?
 С этими словами он протянул руку и, ухватившись за мягкую материю на корсаже, одним резким движением разорвал его до талии.
 От неожиданности она вскрикнула и инстинктивно прикрыла руками грудь, а увидев торжество на его лице, отвернулась и бросилась вон из комнаты.
 Едва она оказалась у двери, как до нее донесся его строгий, не допускавший возражений голос.
 — Я собираюсь обедать вместе с вами, — заявил он, — даю вам ровно пять минут, чтобы переодеться, после чего я приду за вами!
 Она ничего не ответила и не обернулась, бегом миновала холл, придерживая рукой остатки порванного платья, чтобы сохранить хотя бы видимость приличия.
 Когда Лоринда оказалась в безопасности в своей спальне, там как раз прибиралась горничная.
 — В чем дело, миледи? — испуганно спросила она.
 — Так, досадная случайность…
 Горничная помогла ей переодеться. Это было одно из платьев, привезенных из Лондона, и оно действительно очень ей шло. Однако Лоринда даже не посмотрела в зеркало, а послушно, словно кукла, позволила горничной одеть себя.
 Она внимательно прислушивалась к тиканью часов на каминной полке. Если Дурстан Хейл сказал, что придет за ней, можно было не сомневаться, он сдержит свое слово. Она уже и без того достаточно унижена, чтобы сейчас спровоцировать новый конфликт, который неизбежно вызовет толки среди прислуги.
 Наконец процедура переодевания закончилась, и горничная спросила:
 — Не угодно ли, чтобы я заштопала для вас это платье, миледи?
 — Выбросьте его! — ответила Лоринда резко. — Я не желаю больше его видеть!
 Когда она спустилась вниз, Дурстан Хейл вышел из гостиной, и ей стало понятно, что обед подан.
 Он не сделал никаких замечаний по поводу ее внешности, просто предложил руку, и хотя его прикосновение и сама его близость были ей противны, она молча направилась рядом с ним в столовую.
 Как ни странно, Лоринда спала крепко и без сновидений, но, едва проснувшись, снова ощутила свое существование как кошмар, которому не было конца.
 «Как можно продолжать жизнь рядом с таким человеком?» — спрашивала она себя.
 В первый раз мысль о постоянной борьбе с мужем, который ухитрялся выходить победителем из любой схватки, наполнила ее душу тревогой и мрачными предчувствиями.
 У нее хватило честности признать, что накануне вечером она умышленно повела себя столь вызывающе, и тем не менее его реакция застала ее врасплох.
 Конечно, он мог на нее рассердиться, но насилие с его стороны до такой степени лишило ее самообладания, что теперь Лоринда вынуждена была признаться себе в том, что слегка побаивается собственного мужа.
 «Это оттого, что он совершенно непредсказуем, — пыталась она убедить себя. — Любой мужчина на его месте реагировал бы совершенно иначе, но никогда не можешь предвидеть заранее, чего следует ожидать от Дурстана Хейла».
 Когда ей принесли завтрак, Лоринда спросила с едва заметной тревогой в голосе, каковы планы на день.
 — Хозяин сегодня утром намерен снова отправиться на верховую прогулку вместе с вами, миледи, — ответила горничная. — Он распорядился подать для вас ту же самую кобылу, на которой вы ездили вчера.
 Для Лоринды по крайней мере это послужило облегчением. Сидя верхом на Айше, она забывала о своей неприязни к человеку, сопровождавшему ее; одна только радость владела всем ее существом в часы этой прогулки.
 Вместе с тем девушка подозревала, что Айше была также одной из любимых лошадей Дурстана Хейла, и это обстоятельство вносило некую горчинку в ее настроение.
 Она выбрала амазонку золотистого цвета, которая шла ей даже больше, чем вчерашняя.
 — Едва ли он обратит на это внимание, — пробормотала она про себя.
 — Вы что-то сказали, миледи? — спросила горничная.
 — Я просто говорила сама с собой, — ответила Лоринда.
 Шляпа была сделана специально для нее лучшей модисткой Лондона. Сразу вспомнилось, как ахали мужчины при одном ее появлении, по их глазам было видно, что в этой шляпе она выглядела еще привлекательнее.
 Противиться ее очарованию способен лишь человек с каменным сердцем.
 Впрочем, быть может, Дурстана Хейла привлекали женщины другого типа — темноволосые, с томным взглядом и ленивой, чувственной грацией, которой не могла подражать ни одна европейская дама, сколь бы изящной она ни была?
 «Мне нужно благодарить судьбу за то, что он до сих пор не пожелал ко мне прикоснуться», — думала она.
 И все же она не могла без конца притворяться, будто ее вовсе не задевает его равнодушие.
 Лоринда спустилась вниз и обнаружила, что муж не ожидает ее в холле, как она предполагала.
 — Хозяин в библиотеке, миледи, — сообщил дворецкий.
 Лоринда уже направилась туда, но в это время Дурстан Хейл сам вышел из комнаты в сопровождении секретаря и поверенного в делах.
 Он отдал им последние распоряжения и обратился к ней.
 — Прошу прощения, Лоринда, — сказал он, — но боюсь, что я не смогу сопровождать вас сегодня утром. Мне нужно ехать в Фалмут по неотложным делам.
 Лоринда ничего не ответила, но, бросив взгляд в открытую дверь, увидела, что лошади готовы.
 — Однако я не хочу, чтобы вы лишались прогулки, — продолжал Дурстан Хейл. — Вас будет сопровождать грум.
 — В этом нет необходимости, — возразила Ло-ринда. — Я бы предпочла отправиться на прогулку без сопровождающих.
 — С вами поедет грум! — отрезал он.
 Она подняла на него сверкавшие гневом глаза.
 — Я уже сказала вам, что не желаю этого. Я всегда езжу верхом одна.
 Он проследовал через зал и открыл дверь, ведущую в гостиную.
 — Не могли бы вы зайти сюда на минуту? Лоринда повиновалась, не представляя, что он собирается ей сказать. Дурстан Хейл закрыл за собой дверь.
 — Позвольте мне высказаться совершенно определенно, Лоринда, — произнес он тоном, не допускавшим возражений. — Приличия и здравый смысл требуют, чтобы даму во время верховой прогулки сопровождал грум, и я хочу, чтобы моя жена не забывала ни о том, ни о другом.
 — Что за нелепость! — парировала Лоринда. — Кто меня увидит?
 — Это не имеет значения.
 — Я не хочу, чтобы за мной следовал какой-то там слуга, который сразу же станет доносить вам сплетни, стоит мне допустить хотя бы самое ничтожное отклонение от принятых в обществе условностей!
 — Я отдам приказ груму поехать вместе с вами и не намерен больше обсуждать этот вопрос!
 Дурстан Хейл открыл дверь и снова вышел в холл. Лоринда услышала, как он распорядился отвести Акбара обратно в конюшню, после чего груму было велено немедленно вернуться верхом на другой лошади.
 Она стояла, прислушиваясь и прикусив нижнюю губу.
 Ее приводило в бешенство, что ее собственные желания столь высокомерно проигнорировали. Девушка была возмущена, что к ней в качестве сопровождающего приставили слугу.
 Лоринда всегда ездила верхом одна, даже в детстве, и в Лондоне никогда не брала с собой грума, когда отправлялась на прогулку в Гайд-парк. Разумеется, как только она появлялась, вокруг нее собиралась толпа обожателей, и при въезде на Роттенроу ее сопровождала целая кавалькада. Как только они добирались до менее фешенебельной части парка, Лоринда всегда пускала свою лошадь в галоп. Иногда она в полном одиночестве заезжала еще дальше — до Хэмпстед-Хиса или даже до полей, простиравшихся за Челси.
 Но теперь ей навязывали спутника, няньку, словно она была ребенком или одной из тех изнеженных светских дам, которые, по ее презрительному замечанию, умели ездить разве что на деревянной лошадке. Это был удар по ее гордыне.
 Но вполне могло случиться, что, если она будет спорить, муж вообще запретит какие бы то ни было прогулки, поэтому она стала ждать появления грума, нетерпеливо постукивая ногой.
 Тем временем фаэтон, вызвавший у нее немалое восхищение в тот день, когда Дурстан Хейл впервые явился к ее отцу с визитом, подъехал к парадной двери.
 Если муж и помнил о том, что она стоит в гостиной, то не подал вида. Он просто ступил на подножку фаэтона, потом, усевшись на козлы, взял в руки вожжи и отъехал от крыльца. Лоринда пересекла холл, чтобы проследить за ним взглядом. Без сомнения, он чрезвычайно ловко правил экипажем, в широкой линии его плеч и надвинутом слегка набекрень цилиндре чувствовалось изящество и вместе с тем недюжинная энергия.
 «Он просто кажется таким, — подумала она, — но в душе он настоящий стародум и ретроград, отставший от жизни, к тому же еще прикидывается святошей, словно какой-нибудь церковный служка!»
 Ее ненависть к нему вспыхнула с новой силой, когда экипаж исчез в клубах пыли.
 Наконец она увидела грума, спешившего к ней со стороны конюшни верхом на резвой чалой лошади, править которой ему стоило немалого труда.
 С помощью грума она влезла на Айше, перекинула ногу через переднюю луку дамского седла и направилась прочь со двора замка; грум ехал за ней на почтительном расстоянии.
 В ее уме постепенно складывался план, каким образом обвести мужа, нарушив его требования.
 Лоринда намеренно выбрала северное направление. Вскоре они миновали парк и деревню и оказались посреди невозделанного поля, поросшего густой травой и цветами. Здесь она пустила Айше галопом, управляя лошадью с искусством, некогда снискавшим ей славу превосходной наездницы.
 Чалая кобыла, на которой ехал грум, была свежей, и по крайней мере на протяжении мили ему удавалось держаться за спиной Лоринды. Затем, обернувшись через плечо, она заметила, что стала его опережать.
 Девушка прекрасно понимала, что, хотя чалая кобыла превосходное животное, она не обладает силой и выносливостью Айше, да и грум едва ли мог сравняться с самой Лориндой в мастерстве наездника.
 Она снова и снова подгоняла лошадь, но, оборачиваясь, видела позади себя грума: значит, тот решил любой ценой не упускать ее из вида. В эту минуту грум стал для нее олицетворением всего, что так раздражало ее в Дурстане Хейле, — его вечных придирок к ней, его стремления во что бы то ни стало сохранить видимость респектабельности и особенно того, что он упорно отказывался видеть в ней привлекательную женщину. Спастись бегством от грума, находившегося здесь по его распоряжению, означало бы отомстить человеку, которого она ненавидит, своим вызывающим поступком она могла бы дать ему понять, что он напрасно пытается сделать из нее рабыню.
 Тут Лоринда в первый раз ударила Айше хлыстом и вонзила в ее бока шпоры. Кобыла, которую до сих пор никогда не подгоняли таким способом, тут же устремилась вперед. Плотно сжав губы, с горящими гневом глазами, Лоринда снова и снова пришпоривала лошадь.
 Ею двигала слепая ярость, своего рода месть за все, что ей пришлось вынести от собственного мужа с момента их первой встречи.
 Лоринда взяла длинный гибкий хлыст и принялась изо всех сил стегать Айше, от чего лошадь понеслась галопом, а она снова и снова то ударяла ее хлыстом, то пускала в ход шпоры.
 В ее действиях не было ничего осмысленного, они были следствием душевного потрясения, охватившего все ее существо. Она понимала, что ведет себя жестоко, однако власть над любимицей ее мужа, Айше, пока та мчалась вперед, оставляя грума далеко позади, приносила Лоринде странное ощущение какого-то злобного торжества.
 Ей казалось, будто это сам Дурстан преследует ее, пытаясь догнать и схватить, чтобы она не смогла ускользнуть из расставленной им ловушки.
 Она снова и снова вонзала острые шпоры в бока Айше и при помощи хлыста побуждала лошадь все быстрее мчаться вперед. Только скорость могла помочь ей скрыться от ненавистного человека.
 Должно быть, они проскакали так галопом много миль, когда внезапно нога кобылы попала в кроличью нору.
 Лошадь пошатнулась, упала на колени, и Лоринда перелетела через ее голову.
 Почва здесь оказалась не слишком твердой, и, хотя падение причинило девушке боль, она не потеряла сознание, а только была оглушена.
 Какое-то мгновение она лежала неподвижно, чувствуя, как безумная, неудержимая ярость, которая бурлила в ее жилах, подобно пламени, исчезает без следа, и теперь понемногу приходила в себя.
 Она села на землю, поправила шляпу и только тут подняла глаза на лошадь. Сначала она обнаружила, что Айше прихрамывает, потом заметила рубцы от хлыста у нее на крупе и кровь на боку.
 От одного этого зрелища у Лоринды перехватило дыхание. Еще никогда за всю свою жизнь она не пускала в ход шпоры, сидя верхом на объезженном животном — только в тех случаях, когда лошадь еще предстояло укротить. Никогда еще она не опускалась до такой жестокости… Она с трудом поднялась на ноги.
 — О Айше… мне так жаль! — проговорила она. — Прости меня! О моя дорогая… прости меня! Лоринда протянула руки, чтобы успокоить испуганное животное, потрепала кобылу по холке и что-то нежно шептала ей на ухо, пока Айше не потерлась доверчиво носом о лицо девушки, как бы прощая.
 «Неужели я могла так поступить?» — спрашивала себя ошеломленная Лоринда.
 Ей всегда казались отвратительными любые проявления жестокости, однако, горя желанием отомстить мужу за страдания и обиды, она выместила всю свою злобу на его любимице, Айше, хотя та ничем этого не заслужила. Лоринда уткнулась лицом в гриву лошади, чтобы скрыть слезы, душившие ее. Затем развернула кобылу и тотчас увидела, что та едва держится на ногах.
 Это означало, что им придется возвращаться домой не спеша, и Лоринда направила Айше обратно по неровной, каменистой почве, где ни один уважающий себя наездник не стал бы пускать лошадь галопом. Теперь им потребуются долгие часы, чтобы преодолеть мили, отделявшие их от замка, и она поняла, что это само по себе достаточно унизительное наказание за ее проступок.
 Стараясь выбирать для Айше дорогу полегче, Лоринда повторяла снова и снова:
 — Прости меня! О моя дорогая… мне так жаль! И ей почему-то казалось, что лошадь все понимает. Прошло уже более четырех часов, когда Лоринда наконец заметила в отдалении стены замка.
 Она боялась, что по дороге им встретится грум, который наверняка все еще разыскивает ее. Однако, пытаясь ускользнуть от него, девушка сворачивала то в одну сторону, то в другую, и ему легко было потерять из вида направление, в котором она ускакала. Лоринда знала: им потребуется еще по крайней мере час, чтобы добраться до замка. К. этому времени она уже сильно устала, и ей становилось все труднее идти пешком в ботинках для верховой езды.
 Ей не оставалось ничего другого, как только брести вперед, подбадривая хромавшую лошадь и сознавая, что чем скорее Айше окажется снова у себя в стойле, в надежных руках старшего грума, тем лучше.
 Только к полудню они добрались до подъездной аллеи, ведущей к замку. Должно быть, грумы, разыскивавшие их, заметили Лоринду и Айше еще издали, так как бросились навстречу, когда те были еще на полпути к дому. По их глазам Лоринда догадалась, что сопровождавший ее грум уже вернулся в замок с подробным отчетом о ее поведении.
 — Айше не только хромает, — обратилась она к старшему груму, — ей нужно как можно скорее поставить припарки на бок.
 Лоринда не стала ждать ответа, чтобы не видеть выражения ужаса и осуждения в его глазах, а направилась к дому, предоставив кобылу заботам конюхов, и, едва войдя, сразу же поднялась к себе наверх.
 Горничная помогла ей снять амазонку и стянула с нее сапоги для верховой езды с высокими голенищами, грязными от ходьбы, с кровью на шпорах.
 На юбке амазонки также были заметны пятна крови, и Лоринда отвела от них глаза.
 — Оставьте все как есть, — обратилась она к горничной. — Вы можете прибраться позже, а сейчас я хочу немного побыть одна.
 — Как прикажете, миледи.
 Горничная поставила сапоги под туалетный столик, а хлыст, шляпу и перчатки положила на кресло.
 Лоринда надела тонкий пеньюар, опустилась на кушетку рядом с окнами и растянулась на мягких подушках. Горничная накрыла ее легким атласным покрывалом, обшитым кружевами, и вышла из комнаты. Лоринда зажмурила глаза.
 Ей было стыдно за свое поведение и проявленное ею полное отсутствие самообладания.
 Как она могла причинить вред Айше и навлечь на нее такое жестокое наказание, когда единственным существом на свете, которого ей хотелось ранить, был муж?
 Ее терзали угрызения совести, и девушка чувствовала себя крайне подавленной. Как она могла опуститься до такой дикости?
 Должно быть, она пролежала около часа и уже почти совсем было погрузилась в сон, когда дверь внезапно распахнулась и в комнату без стука и без каких-либо предупреждений вошел Дурстан Хейл. Он впервые заглянул к ней в спальню, и Лоринда была так удивлена, увидев его, что села на кушетке. Едва она подняла на него глаза, как ей вдруг показалось, что сердце у нее в груди замерло. Еще никогда в жизни ей не приходилось видеть мужчину таким разгневанным. Его лицо было искажено яростью, и, хотя она всегда считала его человеком холодным и суровым, теперь весь его облик так преобразился, что он казался способным на любое насилие. Это был сам дьявол во плоти! Дурстан Хейл сделал еще несколько шагов в ее сторону и сказал:
 — Я только что видел Айше. Чем вы объясните ваш варварский поступок?
 Хотя он и не повышал голоса, тон его был таким, что Лоринда инстинктивно вскочила на ноги.
 Девушка уже хотела было извиниться перед ним за то, что причинила боль лошади, хотя и полагала, что Дурстан Хейл сам довел ее до этого. Но теперь ее ненависть к нему вспыхнула с прежней силой, и снова, как в тот раз, когда она галопом ускакала от грума, ей казалось, что она должна любой ценой избежать рабского подчинения.
 Он подошел еще ближе. Гнев в глазах придавал его лицу выражение, какого она до сих пор никогда у него не замечала. С трудом верилось, что перед ней тот самый человек, за которого она вышла замуж.
 — Я знал, что вы совершенно равнодушны к чувствам других людей, — промолвил он, — а кроме того, капризны, своенравны и бессердечны, как никакая другая женщина на свете. Но я даже предположить не мог, что вы способны на такую жестокость, какую вы проявили по отношению к одной из моих самых любимых лошадей!
 Он сделал паузу и затем произнес медленно и зловеще:
 — Учитывая все это, простая справедливость требует, чтобы и с вами обошлись точно таким же образом!
 Сначала Лоринда не поняла его. Затем она увидела, что Дурстан Хейл взял со стула ее собственный хлыст для верховой езды, которым она, совершенно обезумев, подгоняла Айше.
 На какой-то миг у нее промелькнула мысль, что такого с ней произойти не может и что все это не более чем игра ее воображения. Стремительным движением, заставившим ее вскрикнуть от ужаса, Дурстан Хейл перевернул ее и швырнул на кушетку.
 Лицо ее опустилось на атласные подушки, и когда она повернула голову, чтобы передохнуть, то почувствовала на спине удар хлыста.
 Острая боль прожгла все ее тело, проникнув до самого мозга. Он три раза ударил ее и, когда ей уже казалось, что она не в силах больше вынести эту муку, отбросил хлыст и схватил ее за руку.
 — До сих пор еще ни одной из моих лошадей не приходилось ставить припарки. — Он говорил тем же суровым тоном, который внушал ей безмерный страх. — Думаю, вам вряд ли известно, что чувствуешь, когда в бок тебе вонзают шпору, так что вам лучше будет испытать это на себе!
 Он поднял ее левый сапог, оставленный горничной рядом с туалетным столиком, и закатал тонкий рукав ее пеньюара. И Лоринда почувствовала, как ее предплечье пронзила острая боль от укола шпорой!
 Девушка, не сдержавшись, вскрикнула. Но потом гордыня взяла верх над болью, и Лоринда без единого звука вынесла еще два укола.
 Она услышала, как он швырнул сапог на ковер рядом с хлыстом, пересек комнату, и дверь с шумом захлопнулась за ним.
 Лоринда некоторое время лежала неподвижно, не в силах пошевелиться, даже вздохнуть. Она просто не могла поверить в то, что все это действительно случилось с ней. Она, признанная первая красавица Лондона, которая никогда не позволяла ни одному влюбленному в нее мужчине даже прикоснуться к ней, была высечена хлыстом и изранена шпорой, словно какая-нибудь лошадь.
 Спина нестерпимо болела, но еще хуже, чем физические страдания, было чувство унижения, охватившее все ее существо.
 Как и большинству женщин, Лоринде никогда не приходилось сталкиваться с насилием, разве что со стороны какого-нибудь поклонника, стремящегося заключить ее в объятия. То насилие, с которым ей пришлось столкнуться теперь, и превосходство человека, против которого она оказалась совершенно беззащитной, потрясли ее до глубины души. Она уже была не в состоянии ненавидеть мужа: в ее сердце не оставалось места ни для каких других чувств, кроме желания умереть, — любой ценой спастись от неизвестного будущего, от чего-то зловещего и непреодолимого, чему она даже не могла дать определения.
 «Что же мне… делать? Как я смогу… вынести такое?» — спрашивала она себя.
 Все еще не двигаясь, Лоринда обдумывала возможность побега. Она решила, что после такой расправы у нее не хватит духу еще раз оказаться с мужем лицом к лицу. Как она сможет взглянуть ему в глаза после всего случившегося? Хватит ли у нее сил снова предстать перед ним и увидеть язвительный блеск в его глазах, скривившиеся в усмешке губы, понимая, что ее собственное унижение и беспомощность приносят ему какое-то злорадное удовлетворение? В этот миг Лоринде показалось, будто она погружается на самое дно адской пропасти, мрачной и глубокой.
 Но гордость, которую Лоринда всегда считала одним из своих достоинств, и отвага, в которой она никогда не испытывала недостатка, пришли ей на помощь. Постепенно девушка оправилась от пережитого и усилием воли заставила свой ум обратиться к более разумным доводам.
 Он унизил ее так глубоко, как, по ее убеждению, еще ни один мужчина не унижал женщину. Он повел себя с ней так жестоко, словно она была обыкновенным животным. Но она не доставит ему удовольствия, показывая, что он взял над ней верх. Она ни за что не признает своего поражения и не уступит ему, как бы он с ней ни поступил!
 Медленно, чувствуя боль во всем теле, Лоринда поднялась с кушетки.
 Ей не нужно было видеть свою спину — она знала, что на ее белой коже под полупрозрачной тканью пеньюара остались три крупных рубца от хлыста. Однако ей нетрудно было заметить на своем предплечье следы от шпоры, причем каждый кровоточил и уже начал опухать.
 Лоринда подошла к туалетному столику и села на стул перед зеркалом. Ей казалось, что после всего пережитого, она должна выглядеть иначе. Но хотя щеки девушки и казались мертвенно-бледными, она по-прежнему была прекрасна.
 На какой-то миг у нее возникло неосознанное желание исполосовать свое лицо ножом, обезобразить себя до неузнаваемости, чтобы Дурстану Хейлу пришлось провести всю свою жизнь рядом с женой настолько уродливой, что люди будут отворачиваться, едва увидев ее.
 Но вскоре внутренний голос подсказал ей, что самым подходящим наказанием для него было бы дать ему понять, что она ни в малейшей степени не задета ее поступком. Он застал ее врасплох — что ж, она, в свою очередь, поразит его.
 — Я не сдамся! — произнесла она вслух. — Я буду сопротивляться до последнего вздоха, даже если это убьет меня!
 Для нее было настоящей мукой принять ванну, чувствуя, как вода словно разъедает рубцы на спине и ранки от шпоры. Казалось, боль возрастает с каждой минутой.
 Переодеваясь к обеду, Лоринда умышленно остановила свой выбор на одном из самых красивых платьев, присланных из Лондона, а горничная уложила ее волосы в новую, еще более причудливую прическу. Девушка сожалела о том, что у нее нет при себе драгоценностей, так как, по ее мнению, они могли бы придать ее внешности больше ослепительности и блеска. Она прикрыла вырез платья на спине шарфом и взяла с собой маленький изящный веер, расписанный рукой искусного художника.
 Лоринда медленно спустилась с лестницы ровно за пять минут до обеда, сердце в груди отчаянно колотилось, хотя внешне ей удавалось сохранять полное самообладание.
 Встретиться лицом к лицу с мужем и держаться при этом как обычно свободно и непринужденно, оказалось куда более трудным делом, чем она предполагала. Всем ее существом овладело жгучее желание накричать на него, высказать ему в лицо все, что она о нем думает, как можно сильнее его уязвить.
 Но что-то подсказывало ей: избранный ею способ мести гораздо тоньше. К настоящему времени муж, без сомнения, уже пришел в себя после вспышки ярости и, вероятно, испытывает стыд за то, что поступил с ней подобным образом. Во всяком случае, любой мужчина, называющий себя джентльменом, не мог бы на его месте чувствовать себя иначе.
 Но действительно ли он джентльмен? Или же его самоуверенность и холеная внешность не более чем внешняя оболочка, а в глубине души он всего-навсего плебей — удачливый торговец, пожелавший взять в жены девушку из высшего аристократического круга? Вопросы, которые задавала себе Лоринда, содержали немалую долю язвительности.
 Охватившее ее презрение только придало горделивости ее осанке, и, несмотря на всю свою решимость, Лоринда испытывала сильнейшее волнение, когда лакей открывал перед ней дверь в гостиную.
 К удивлению и счастью, муж там был не один. Рядом с ним в дальнем конце комнаты стоял викарий местной церкви, сочетавший их браком, с рюмкой мадеры в руках.
 Лоринда не спеша направилась к ним.
 — Боюсь, я забыл предупредить вас, Лоринда, — произнес Дурстан, когда она подошла ближе, — что сегодня вечером у нас в гостях преподобный Августин Треваган.
 — Я так рада видеть вас, викарий! — Лоринда протянула ему руку.
 — Я очень польщен, миледи, тем, что, по словам вашего мужа, я стал вашим первым гостем.
 — Да, верно, и поскольку именно вы обвенчали нас, что может быть более приятным? — ответила Лоринда.
 Усилием воли она заставила себя нежно улыбнуться Дурстану Хейлу, надеясь в глубине души, что он раскаивается в учиненной ей экзекуции.
 Они направились в столовую. За обедом разговор шел главным образом о каких-то ремонтных работах, которые должны быть проведены в местной церкви за счет личных средств Дурстана.
 Трапеза затянулась, и, по мере того как одно блюдо сменялось другим, Лоринду постепенно охватывала сильнейшая усталость. Спина с каждой минутой болела все сильнее, так что невозможно было ее разогнуть.
 А следы от шпоры причиняли ей даже большие страдания, чем рубцы от хлыста, — в общем, боль стала совершенно нестерпимой, и Лоринда была не в состоянии съесть хоть что-нибудь.
 Она рассеянно водила вилкой по тарелке, но стоило ей попытаться проглотить хотя бы маленький кусочек, как ей казалось, что он застревает у нее в горле. Она выпила немного вина, но и это не избавило ее от ощущения, что она не сидит на стуле, а проваливается куда-то вниз, через пол.
 «Мне нужно подняться наверх», — подумала девушка, решив, что после всех предпринятых усилий она не имеет права на приступы слабости.
 Однако она ничего не ела с самого завтрака, и долгий, трудный путь, который ей пришлось проделать, чтобы вернуться домой, ведя под уздцы Айше, истощил ее как физически, так и морально.
 Теперь разговор перешел на цветные витражи. Дурстан, похоже, превосходно разбирался в этом деле, и вместе с викарием они обсуждали различные сорта стекла и какое наиболее подходит в данную эпоху для нужд церкви.
 Все это казалось Лоринде невероятно скучным, да она и не пыталась уследить за ходом беседы между двумя самыми образованными и начитанными людьми графства.
 Наконец было подано заключительное блюдо, перед Дурстаном поставили графин с портвейном, и слуги покинули столовую.
 Лоринда поняла, что ей пора удалиться в гостиную.
 Больше не было необходимости из последних сил держаться прямо, делая вид, будто ей интересно, о чем говорят мужчины, и пытаясь в то же время забыть о боли, которая, казалось, вот-вот окончательно сокрушит ее.
 — Я оставляю вас, джентльмены… за вашим портвейном, — с трудом выговорила она и тут же в приступе внезапного ужаса подумала, что у нее не хватит сил подняться из-за стола.
 Это ей, однако, удалось, хотя спина болела так, что было трудно сосредоточить на чем-либо взгляд. Она шла словно в тумане, все предметы в столовой казались бесконечно далекими. Дурстан опередил ее, чтобы открыть ей дверь. Она едва замечала его, и в висках у нее отчаянно стучало, словно кто-то бил в огромные барабаны.
 «Я не сдамся! Ни за что! — повторяла про себя Лоринда. — Он… только и ждет, чтобы я… упала в обморок. Он хочет… взять надо мной верх, а я… никогда ему этого не позволю!»
 Ноги как будто отяжелели, и все же она с трудом делала шаг за шагом. На мгновение ей показалось, что она снова бредет бок о бок с Айше, и лишь чуть погодя она осознала, что лошади рядом не было, — место последней занял ее собственный муж.
 Лоринда миновала дверь. Ей это удалось! Она победительница!
 Едва услышав, как за ней закрылась дверь, Лоринда позволила тьме полностью поглотить себя и почти с облегчением опустилась без сознания на ковер, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.
 Девушка даже не подозревала, что Дурстан услышал слабый звук, когда она упала на ковер. Он снова открыл дверь столовой; наклонившись, поднял Лоринду на руки и отнес наверх в ее спальню.




 Глава 6


 Проснувшись, Лоринда долго лежала неподвижно, вспоминая, что случилось минувшим вечером.
 Когда ее отнесли наверх, сознание частично вернулось к ней. Она знала, кто держал ее на руках, и, как ни странно, вместо отвращения от объятий мужа испытывала чувство покоя и защищенности.
 Она еще не вполне ясно сознавала, что происходит, и тем не менее, когда он положил ее на кровать, первым побуждением было схватить его за рукав и умолять не покидать ее.
 Но тут Лоринда вспомнила, сколько страданий ей пришлось претерпеть из-за мужа, и не стала открывать глаза.
 Он яростно потянул за шнур звонка, и, как только появилась горничная, до нее донесся его голос:
 — Позаботьтесь о вашей госпоже — она очень устала.
 Он вышел из комнаты, и Лоринда прислушивалась к звуку его шагов, удалявшихся вниз по лестнице.
 Ей казалось, что она вот-вот закричит. Лоринда пыталась убедить себя, что всему виной слабость, вызванная обмороком, и все ее дневные испытания.
 Пока она восстанавливала в памяти происшедшее, в спальню вошла горничная и раздвинула портьеры.
 — Ночь была ужасная, миледи, — заметила она, увидев, что Лоринда не спит. — Вы, наверное, слышали, какой поднялся шторм! Много деревьев в парке повалило ветром, и ходят слухи, что несколько судов пропали в море.
 Лоринда села на кровати, несмотря на боль в спине. За окном можно было разглядеть серое, покрытое тучами небо и ветви деревьев, все еще гнувшиеся под порывами ветра.
 — Я должна предупредить вас, миледи, — продолжала горничная, — хозяин отправился в деревню, чтобы осмотреть повреждения, и не вернется раньше ленча.
 Со вздохом облегчения Лоринда снова откинулась на подушки.
 Это означало, что она может отдохнуть. Несмотря на то что, переутомившись, она крепко проспала всю ночь, девушка по-прежнему ощущала крайнюю усталость.
 Выпив одну-единственную чашку кофе, она снова погрузилась в сон и заставила себя подняться с постели лишь перед самым ленчем.
 Через несколько минут после того как она спустилась вниз, возвратился Дурстан. Он вошел в гостиную, и ожидавшая его Лоринда бросила на мужа встревоженный взгляд. В первый раз они были наедине с тех пор, как он стегал ее хлыстом.
 Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы затевать очередную ссору, и, когда он шел к ней через всю комнату, глаза на ее личике казались огромными.
 — Ущерб от урагана не столь велик, как я опасался, но все же достаточно ощутим, — сообщил он. — На одной ферме ветром снесло два амбара, а солома с крыш разлетелась в разные стороны.
 Он подошел к подносу, чтобы налить себе немного шерри.
 — Могу ли я предложить вам рюмку мадеры? — вежливо спросил он.
 — Нет, благодарю вас, — ответила Лоринда.
 — Самые большие бедствия причинил шторм на море, — продолжал он. — Во многих местах на берегу наблюдаются опасные обвалы, и контрабандистам придется найти другую гавань для разгрузки своих товаров.
 Лоринда внезапно остановилась.
 — Контрабандистам? — повторила она. Дурстан Хейл взглянул на нее с улыбкой на губах:
 — Теперь уже ни одна лодка не сможет проникнуть в бухту Кеверн.
 Она подняла на него глаза и вдруг словно застыла на месте как громом пораженная.
 — Так это были вы! — воскликнула она. — Вы… там, в лесу!
 — Мне было любопытно, когда вы об этом догадаетесь.
 — Но почему? Почему вы тогда вмешались? Какое это имело отношение… к вам?
 Дурстан подошел к ней и остановился на коврике у камина.
 — Я понял, что вы собирались сделать, — сказал он спустя мгновение.
 — Это вас совсем не касалось… ведь вы тогда даже не были со мной знакомы.
 Какое-то время Дурстан молчал.
 — Я знаю некоторых контрабандистов. По сути, они работают на усадьбу. Они храбрые парни, и у меня нет никакого желания вмешиваться в то, что стало традиционным развлечением для жителей Корнуолла, однако они грубы и порой жестоки.
 — Они не причинили бы мне вреда, — гордо заявила Лоринда.
 — Вы не можете быть в этом уверены. — Он говорил, растягивая слова, и не сводил глаз с ее лица.
 — Я хотела только вложить свои деньги в их предприятие… и больше ничего.
 Дурстан улыбнулся:
 — Вы, наверное, редко смотрите на себя в зеркало. Девушка изумленно подняла на него глаза, но, прежде чем она успела что-либо ответить, дворецкий объявил, что ленч подан.
 Лоринде было трудно поверить в то, что муж действительно в первый раз с момента их встречи удостоил ее комплиментом. Они слегка перекусили, беседуя во время еды преимущественно о буре и о разрушительных последствиях шторма для прибрежных скал.
 Лоринда вспомнила, что гранитные в своей основе утесы корнуоллского побережья были покрыты сланцем, разлагавшимся на открытом воздухе. Этим обстоятельством объяснялся странный и непривычный облик древних скал, подобных которым не было во всей Британии, но вместе с тем оно же часто приводило к обвалам, чрезвычайно опасным для любого, кто рискнул бы подойти слишком близко к краю обрыва.
 — Слава Богу, шторм уже прекратился! — произнес Дурстан, заканчивая трапезу. — Но море очень неспокойно, и, судя по обломкам, вынесенным на берег волнами, прошлой ночью разбилось немало судов.
 — Надеюсь, ваши люди уже обыскивают берег, чтобы найти спасшихся после крушения? — спросила Лоринда.
 — Они приступят к этому сразу же, как только море уляжется.
 Они поднялись из-за стола, и Дурстан направился туда, где рядом с парадной дверью его ждал конь.
 Брут последовал за ним, однако Цезарь остался с Лориндой. Пес с самого утра царапал дверь спальни, пока она его не впустила, и лег рядом с ней на кровать. Теперь она наклонилась, чтобы потрепать его по голове, и, когда он поднял на нее глаза, пообещала:
 — Я возьму тебя с собой на прогулку.
 При этих словах пес навострил уши, и Лоринда поспешила наверх, чтобы надеть короткий жакет поверх летнего платья и шляпу с лентами, которые завязывались под подбородком.
 Ветер понемногу стихал, и буря перестала неистовствовать. Лоринда с Цезарем направились по тропе через сад, и она увидела, что штормом сдуло цветы с кустарников, а на лужайках, которые уже принялись расчищать садовники, валялись сломанные ветви деревьев.
 Лоринда брела через заросли кустарников к лесу, пока не услышала шум волн, и сообразила, что от того места, куда она вышла, совсем недалеко до моря.
 Вскарабкавшись на небольшой склон, она впервые увидела его. В лучах солнца море казалось то изумрудным, то лазурным, с белыми гребнями на волнах, поднимавшихся и опускавшихся до самого горизонта. Ветер раздувал юбку девушки, пытался сорвать с головы шляпу, и пришлось придерживать ее рукой. В то же время было довольно тепло, и свежий, бодрящий морской воздух пришелся ей по душе.
 У нее все еще не выходило из ума неожиданное открытие: оказывается, именно Дурстан остановил ее в лесу тогда на рассвете, помешав связаться с контрабандистами. Она сожалела, что не спросила его, как сам он там оказался, а также каким образом ему удалось узнать ее, несмотря на то что на ней был костюм подростка, и почему, едва взглянув на нее, он не дал ей возможности поговорить с контрабандистами.
 Последний вопрос был самым существенным. Неужели, невзирая на равнодушие и презрение, которые она всегда замечала на его лице, он в глубине души хотя бы немного восхищался ею?
 Лоринде с трудом в это верилось. Ни один мужчина, находивший ее привлекательной, не стал бы вести себя так, как это делал ее муж, и тем не менее он наконец удостоил ее комплиментом, хотя и несколько странным.
 «Он так непредсказуем… что порой его бывает трудно понять», — вздохнула она.
 Лоринда шла вперед, пока не поняла, что вплотную приблизилась к краю утеса и дальше заходить не следует.
 Дурстан прав — эти скалы представляют собой угрозу, особенно после шторма. Девушка вспомнила, что, когда она еще была ребенком, ей запрещали подходить слишком близко к отвесным скалам из гранита, расположенным рядом с Прайори.
 Однако море само по себе очаровывало. Она любовалась им, думая о том, что ни один живописец на свете не мог бы передать на холсте всю красоту этих волн.
 Внезапно ее слуха достиг пронзительный лай, и она осмотрелась по сторонам в поисках Цезаря. Лай раздался снова, и Лоринда в ужасе поняла, что он доносится со стороны утесов.
 Она сделала еще несколько шагов вперед и тут же догадалась, что произошло.
 Цезарь, кружа вокруг нее и тыча носом в землю, по неосторожности подошел слишком близко к краю утеса. Пласт земли подался под его тяжестью, и Цезарь скатился на уступ несколькими футами ниже.
 Опустившись на колени, Лоринда подползла по неровной земле к тому месту, откуда можно было отчетливо разглядеть его.
 Там, где находился пес, ему ничто не угрожало, но дальше за уступом, куда он свалился, шел крутой обрыв почти до самого моря.
 Осторожно, дюйм за дюймом, она продвигалась вперед, пока не смогла дотянуться рукой до края утеса, но Цезарь оказался ниже ростом, чем она предполагала, и потому девушке не удалось дотронуться до него.
 — Сидеть! — скомандовала она. Пес послушно сел, глядя на нее доверчивыми глазами, между тем как она лихорадочно обдумывала, как спасти его.
 Девушка не могла ни спуститься вниз, туда, где сидел пес, ни ухватиться за его ошейник и вытянуть его наружу, как поступил бы на ее месте мужчина. Лоринда быстро пришла к решению. — Сидеть, Цезарь! — снова приказала она. — Вот хороший пес! Стеречь!
 Она знала, что Цезарь понял ее, — не раз слышала, как Дурстан отдавал ему те же самые команды, и он оставался на месте, сидя неподвижно до тех пор, пока не получал другой приказ.
 Мысленно молясь про себя, чтобы он сделал все так, как ему сказали, Лоринда осторожно отползла от края обрыва и, когда ей показалось, что почва под ней достаточно тверда, поднялась на ноги.
 Чтобы найти помощника, ей потребуется время, а Цезарь мог устать следовать приказам, когда ее самой не будет рядом.
 По-видимому, до замка отсюда довольно далеко, однако она бросилась бежать обратно той же тропинкой, по которой они пришли. Едва она достигла леса, как заметила внизу фигуру всадника, показавшуюся ей знакомой.
 Лоринда закричала, но ветер уносил ее голос, и она была уверена, что ее не могли расслышать. Затем она сняла шляпу и отчаянно замахала ею, одновременно наблюдая за всадником внизу, ехавшим на огромном вороном коне, в котором она узнала Акбара.
 Она звала его и размахивала руками, не зная, сколько прошло времени, прежде чем ей удалось привлечь к себе внимание. Она заметила, что Дурстан повернул голову, и с облегчением увидела, что он галопом поскакал в ее сторону.
 Прежде чем он успел спросить, в чем дело, Лоринда произнесла быстро и запинаясь:
 — Цезарь! Он упал… с края утеса, и я не могу… добраться до него. Умоляю вас, Дурстан… скорее, идите и спасите его!
 — Разумеется!
 Сказав это, он наклонился к ней, она протянула руки, и он усадил ее на седло перед собой.
 Дурстан крепко прижал ее к себе левой рукой, правой направляя Акбара.
 — Каким путем вы пришли сюда? — спросил он. Она указала ему на тропинку — чуть пошире, чем те, по которым гнали овец, — и Дурстан направился в ту сторону.
 — Не знаю, как это случилось, — вконец расстроилась Лоринда. — Я стояла, любовалась волнами, а Цезарь, наверное, бегал вокруг, повсюду совал свой нос и подбежал слишком близко к краю…
 Она была так встревожена и так взволнована, что едва ли обращала внимание на то, что муж крепко прижимает ее к себе, и, так как она сняла шляпу, ее мягкие локоны беспорядочно развевались на ветру, обрамляя бледные щеки.
 — Я приказала ему сторожить, — продолжала Лоринда с беспокойством. — Я уверена, он будет в безопасности, если не сдвинется с места. Вы думаете, он меня послушается?
 — Обязательно! — ответил Дурстан мягко. Они уже добрались до верхней части склона, и он резко остановил Акбара.
 — Он там… вон за тем утесом! — Лоринда указала рукой.
 Дурстан быстро спешился и опустил ее на землю. Затем привязал Акбара к пню, оставшемуся от погибшего во время прошлого урагана дерева.
 — Оставайтесь здесь! — велел он Лоринде и, положив шляпу на землю, направился к краю утеса. Приблизившись к нему, как это сделала раньше Лоринда, он опустился сначала на колени, а потом лег ничком на влажную землю.
 Она услышала, как он заговорил с Цезарем, и испытала радость от того, что пес не двинулся с места.
 Положив руку на шею Акбара, она наблюдала за тем, как Дурстан продвинулся еще дальше вперед и медленно, но очень ловко перебрался через край утеса.
 — Осторожнее! Осторожнее! — закричала она изо всех сил. Однако он не обратил внимания и исчез, так что виднелась только его макушка.
 Лоринда боялась дышать в ожидании, и мгновение спустя увидела Цезаря, подброшенного невидимой рукой вверх и перебравшегося через край утеса.
 — Цезарь! — воскликнула она.
 Пес бросился к ней. Лоринда обняла его и прижала к себе, не в силах выразить словами свое ликование. Но потом она снова обратила встревоженный взгляд на утесы, ожидая появления Дурстана.
 Она увидела его голову и руки, ухватившиеся за край утеса. И тут до нее донесся его крик, за ним последовал другой звук, ясный и зловещий, — грохот падающих камней, перекрывавший плеск волн.
 Лоринда замерла, не в силах пошевелиться. Затем, с отчаянно бьющимся сердцем и пересохшими губами, она принялась ползти к тому самому месту, где он выручил из беды Цезаря.
 — Стеречь! — бросила она через плечо псу. Голос будто застревал комком у нее в горле.
 Пес подчинился ей, и Лоринда приблизилась к краю утеса. Едва посмотрев вниз, она невольно вскрикнула.
 Было нетрудно понять, что произошло. Уступ, на котором сидел Цезарь и где, судя по всему, стоял Дурстан, спасая его, не выдержал тяжести и рухнул.
 Далеко внизу, у подножия утесов, почти у самой линии воды, она могла видеть его распростертое на камнях тело.
 Он упал на спину, и вызванный его падением обвал камней наполовину скрыл его тело. Лоринда в ужасе смотрела вниз. Ей казалось, будто ход времени остановился. Но, опомнившись, девушка поняла — она обязана спасти его!
 Лоринда отползла прочь от края утеса и бросилась к Акбару. Отвязав его уздечку от пня, она без труда вскочила в седло, благодарная судьбе за то, что широкая юбка позволяла ей ехать верхом по-мужски. Сопровождаемая Цезарем, она что есть силы поскакала по тропинке через лес обратно к замку.
 Дорога заняла не слишком много времени, однако Лоринде казалось, что прошли долгие часы, прежде чем она добралась до конюшни и сообщила груму о случившемся, приказав немедленно послать кого-нибудь за поверенным в делах. Последний тут же бросился навстречу ей из замка.
 — Это правда, миледи, что мистер Хейл упал с утесов? — спросил он.
 — Он пытался спасти Цезаря, — коротко ответила Лоринда. — Сейчас он лежит без сознания у самого подножия утесов. Как вы полагаете, можно добраться до него на лодке?
 — Это совершенно исключено, по крайней мере до тех пор, пока море не успокоится, — ответил поверенный. — Любая лодка в такую погоду разобьется о скалы в считанные секунды.
 — Тогда попробуем пустить в ход веревки, — сказала Лоринда. — Я уже послала за ними грумов.
 Как можно было судить по лицу поверенного, он считал, что это может оказаться еще более трудным делом, однако она только произнесла отрывисто:
 — Мне нужны одеяла, подушка, фляга с бренди — и как можно скорее!
 — Да, конечно, миледи.
 Агент поспешил исполнить ее распоряжения, грумы уже седлали лошадей и выводили их из стойл. Цезаря препроводили в замок.
 Наконец Лоринда, все еще верхом на Акбаре, направилась обратно к утесам в сопровождении шестерых всадников и указывала путь. Один из них вез с собой одеяла.
 Она остановилась на том же месте, что и прежде, но на этот раз двое грумов остались с лошадьми, а Лоринда показала поверенному и остальным, как приблизиться к утесу.
 Осмотревшись, они обнаружили, что Дурстан лежит там же, где Лоринда видела его в последний раз.
 Волны яростно бились о камни; действительно, поверенный прав, утверждая, что в такую погоду ни одна лодка не сможет до него добраться.
 — Закрепите веревки немного левее, — распорядилась она. — Утес с той стороны кажется более прочным.
 — Я сомневаюсь в этом, миледи, — возразил поверенный. — После такого шторма сланец рушится от одного касания, и, как вы сами понимаете, подходить к краю утеса опасно.
 — Я объясню, что от вас требуется, — настаивала Лоринда.
 Она шла впереди, остальные следовали за ней, готовые, как ей казалось, оспаривать все, что бы она ни предложила.
 Остановившись, она сказала твердо:
 — Я хочу, чтобы вы обвязали меня веревками и держали их как можно крепче, стоя здесь. А я тем временем начну спускаться вниз по утесу. Пока вы не услышите мой зов, ни в коем случае не выпускайте веревки из рук.
 — Это невозможно, миледи! — воскликнул поверенный. — Я не могу вам этого позволить. Пусть лучше пойдет кто-нибудь из нас.
 — Я легче всех, — убеждала Лоринда, — и я намерена во что бы то ни стало добраться до мистера Хейла. Прошу вас, делайте все в точности так, как я сказала.
 Она обернулась к грумам и приказала им закрепить прочным узлом веревку у нее на талии.
 — Когда я окажусь внизу, — продолжала она, — вы должны будете сбросить мне одеяла как можно ближе к тому месту, где лежит ваш хозяин. Не подходите слишком близко к краю утеса, иначе камни могут обрушиться. Флягу с бренди я возьму с собой.
 Лоринда положила флягу в карман жакета и начала потихоньку пробираться к краю утеса.
 — Я не могу вам этого позволить, миледи! — вскричал поверенный. — Это безрассудство! Вы можете пострадать, и весьма серьезно!
 — Я лазила по этим скалам, еще когда была ребенком, — успокоила его Лоринда, — и потому мне нечего опасаться. Только сделайте все так, как я вам сказала.
 Она подползла к краю утеса, потом очень осторожно, держась за веревки, перебралась через него.
 Сначала ей было трудно найти точку опоры. Но она начала спускаться вниз, зная, что веревки не дадут ей упасть. В то же время ей приходилось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не вызвать еще один обвал.
 Лоринда медленно продолжала спуск. Иногда ее нога оступалась на мокром, рыхлом сланце, иногда у нее возникало ощущение, будто она повисла между небом и землей, и любая поверхность, которой касались ее пальцы, казалась скользкой. Наконец ее нога ступила на твердый камень у подножия скал, и Лоринда освободилась от веревок.
 Она окликнула людей наверху и, подняв глаза, увидела поверенного, наблюдавшего за ней с утеса в некотором отдалении. У него хватило благоразумия не стоять прямо над ее головой. Девушка помахала ему рукой, и он ответил ей тем же жестом.
 После этого она начала осторожно пробираться через скользкие, влажные от волн камни к тому месту, где лежал Дурстан.
 Это оказалось не таким простым делом, как ей представлялось, поскольку путь преграждали глубокие щели. В один особенно тревожный момент Ло-ринде показалось, что ее вот-вот унесет волнами в море. Брызги, попадавшие на лицо, порой почти ослепляли ее, и приходилось вытирать глаза, чтобы продолжать путь, но вот наконец Лоринда оказалась рядом с Дурстаном.
 Он все еще лежал неподвижно, и девушка в ужасе спрашивала себя, жив ли он.
 На его лбу зияла кровоточащая рана — вне всяких сомнений, при падении он ударился о крупный валун. Лоринда принялась разгребать камни, засыпавшие тело Дурстана, она опасалась, что он мог получить множественные переломы, и подумала, что, быть может, по крайней мере лодыжки остались целы благодаря высоким сапогам для верховой езды.
 Он не промок, но из-за морской пены его одежда с каждой минутой становилась все более влажной.
 Сверху послышался крик, и Лоринда, подняв глаза, увидела, что связка одеял упала на камни лишь в шести с небольшим футах от нее.
 Она развязала шнурок, накрыла Дурстана двумя одеялами и очень осторожно подложила ему под голову подушку.
 Он по-прежнему не приходил в себя. Сначала Лоринда хотела влить ему немного бренди между губами, но потом решила не делать этого.
 Она уже полностью освободила его тело от камней и стала нащупывать рукой под ним, не попал ли он случайно на какой-нибудь валун, причинявший ему лишние неудобства.
 В данной ситуации она ничего больше не могла сделать. Солнце уже клонилось к закату, а это означало, что им придется провести ночь здесь. Даже если бы море улеглось в течение нескольких часов, подойти на лодке к подножию утесов было невозможно: множество наполовину погруженных в воду камней нельзя было обойти иначе как при дневном свете.
 Лоринда не сомневалась, что поверенный сделает все от него зависящее, чтобы к утру обеспечить помощь.
 А пока ей необходимо было не только сохранить Дурстану жизнь, но и самой не простудиться. Она мягко прикоснулась сначала к его рукам, потом к лицу.
 Сейчас, с закрытыми глазами, он казался ей моложе и куда менее грозным, чем в их прежние встречи. Она даже испытывала к нему чувство, близкое к состраданию, так как перед ней был уже не прежний Дурстан, властный, высокомерный, внушавший ей страх своей непредсказуемостью, а просто страдающий человек.
 Мысль, что она виновата в случившемся, причиняла ей почти физическую боль. Да, она виновата, что пошла гулять к скалам вместе с Цезарем. Обладай она хотя бы малейшей долей здравого смысла, то могла бы предвидеть опасность и держала пса на поводке.
 «Все мое поведение с самой свадьбы было одной сплошной ошибкой», — всхлипнула Лоринда.
 Она вспомнила свой вчерашний поступок, вспомнила, как жестоко обошлась с Айше. Ее охватила дрожь — нет, не от холода, а от мучивших ее угрызений совести. Как она могла настолько потерять самообладание, чтобы поддаться приливу злобы?
 «Никогда больше я не стану… даже просто носить шпоры, — поклялась она себе, — никогда в жизни!»
 Чувствуя себя глубоко несчастной, Лоринда инстинктивно придвинулась поближе к Дурстану.
 Она терзалась вопросом, насколько серьезно он ранен, вспомнив с ужасом, что восемь лет назад двое деревенских мальчиков, искавших птичьи гнезда, упали со скал и разбились насмерть.
 «Они были еще совсем юные, — успокаивала она себя, — а Дурстан — взрослый, крепкий мужчина».
 И все же ее терзал страх.
 Постепенно становилось все темнее, и Лоринда сочла наиболее разумным держаться как можно ближе к Дурстану, чтобы их тела по крайней мере согревали друг друга. Самый простой способ состоял в том, чтобы положить руку ему под затылок и прижать его к себе.
 Она накрыла его двумя одеялами и теперь накинула сверху еще третье, прикрыв им свою голову, так что на открытом воздухе оставались только их лица.
 Она все сильнее прижимала его к себе, и когда на землю спустился мрак, она уже не могла видеть его, только ощущала тяжесть его головы, покоившейся у нее на груди.
 — Все… будет в порядке, — прошептала она, словно говорила с ребенком. — Все… заживет… все пройдет без следа.
 Лоринда слышала свой тихий голос сквозь шум волн, и, так как в сгустившемся мраке это почему-то приносило ей успокоение, она продолжала:
 — Ты так силен… сильнее других мужчин… и ты победишь боль.
 Уже совсем стемнело, звезд на небе не было видно, и девушку внезапно охватил страх — страх не перед ночью, а от того, что Дурстан мог умереть в ее объятиях.
 Он все еще лежал неподвижно, и она прижала руку к его холодной щеке, а потом засунула ее под сюртук и, расстегнув рубашку, лихорадочно нащупала сердце. Оно ровно билось, и Лоринда облегченно всхлипнула. Она не видела ничего странного или неприличного в прикосновении к обнаженному телу мужчины и оставила руку на его груди, ощущая ладонью гладкую и теплую кожу.
 — Все будет хорошо, — прошептала она. — Ты жив! Ты… будешь жить!
 Лоринда приблизила к нему свое лицо и почувствовала холод его щеки своей, мягкой и нежной.
 — Ты должен выжить! — твердила она. — Должен! Я… хочу этого!
 Девушка внезапно замерла, пораженная собственными словами. Она вдруг осознала, что сказанное ею — правда. Она хотела, чтобы он выжил! Она хотела быть рядом с ним и больше не испытывала к нему ненависти!
 Ее рука, лежавшая у него под головой, затекла, однако она не пошевелилась.
 Так тянулся час за часом, и ночь близилась к концу. Лоринда за все это время не сомкнула глаз. Ей казалось, что, лишь бодрствуя, она могла защитить и оградить от беды человека, которого держала в объятиях.
 Его близость порождала в ней странное чувство, до сих пор ей не знакомое. Первый раз в жизни тесное соседство мужчины не вызывало в ней отвращения.
 «Он нуждается во мне, — размышляла Лоринда, — ни одно существо на свете не может дать ему в этот момент то, что даю ему я».
 Только однажды девушка почти погрузилась в сон, но тут же очнулась и снова принялась лихорадочно нащупывать его сердце. Ей казалось, что она предаст его, если перестанет отдавать ему жизненную силу, которая словно переливалась из ее тела в его.
 Перед самым рассветом Лоринда молилась про себя:
 «Господи, помоги ему! Пусть не будет тяжелых последствий… ни от его падения, ни от холода, ни от морской влаги, которой пропиталась его одежда. Позаботься о нем, защити, как это пытаюсь сделать я!»
 Эта мольба шла из самых сокровенных глубин ее сердца.
 Она смутно припоминала, как будто кто-то говорил, пытаясь успокоить ее, что морская влага менее опасна для здоровья, чем дождь. Кроме того, ей удалось сохранить его в тепле — она была уверена в этом!
 Небо посветлело, и Лоринда обратила внимание на то, что в течение ночи шум волн, разбивавшихся об утесы, стих, превратившись в тихий шелест.
 А когда бледные проблески рассвета рассеяли мрак, в их свете Лоринда заметила, что море почти успокоилось.
 Исчезли белые гребни волн и огромные тучи брызг, поднимавшихся, как только очередной вал накатывался на прибрежные камни.
 Теперь сюда доносился лишь едва слышный плеск прилива, значит, очень скоро к ним должна подоспеть помощь. Рука девушки все еще лежала на груди Дурстана, и она невольно подумала, что, хотя он никогда не узнает, как прошла эта ночь, сама она никогда не сможет об этом забыть.
 — Я сумела уберечь тебя, — сказала она мягко, обращаясь к нему так, словно он был ее сыном, а не мужем.
 Дурстан нуждался в ней, лежа в ее объятиях, беззащитный, как младенец, и она не подвела его. Лоринда невольно заглянула в будущее: что она будет чувствовать, держа на руках собственного ребенка?
 «Когда у меня появится малыш, — подумалось ей, — он никогда не будет ощущать себя лишним в доме».
 Сама же она всегда чувствовала себя нежеланной. Ей до сих пор больно вспоминать, как отец был раздосадован, что родилась девочка, а не мальчик, и не только не выказывал никакой родительской привязанности, но, напротив, часто даже не скрывал своей антипатии к дочери. Да и мать Лоринды тоже не нуждалась в ее любви. Всецело поглощенная заботами о муже, она всегда ясно давала понять Лоринде, что той следовало бы родиться мальчиком, сыном, которого им так и не суждено было иметь.
 «Рядом со мной еще не было никого, кому я могла бы подарить свою любовь», — размышляла Лоринда.
 Ей вдруг пришло в голову, что именно это обстоятельство побуждало ее стремиться к самоутверждению любыми средствами, дабы показать всему миру свою независимость.
 «У меня есть я сама, и больше мне ничего не требуется!»
 Как часто она повторяла вслух эти слова! Однако они оказались самообманом. В действительности ей не терпелось отдать свою любовь человеку, который бы в ней нуждался. Не плотскую страсть — она внушала ей отвращение и страх, — но глубокую, преданную любовь, которую женщина могла отдать своему ребенку или мужчине, нуждавшемуся не только в физической, но и в духовной близости с ней.
 «Да, именно к этому я всегда стремилась», — решила Лоринда.
 С первыми лучами солнца наконец появилась лодка, направлявшаяся в их сторону. Когда она приблизилась, девушка разглядела в ней шестерых мужчин на веслах. Теперь они смогут вернуться домой!
 Пока гребцы старались подвести лодку к берегу так, чтобы она оказалась как раз напротив них, Лоринда осторожно встала и начала потихоньку вынимать свою онемевшую руку из-под головы Дурстана.
 И в это самое мгновение она вдруг осознала, что желала бы остаться навсегда рядом с ним, потому что любила его!
 Следующие несколько дней, как впоследствии вспоминала Лоринда, были наполнены мучительной тревогой.
 Из Фалмута вызвали доктора, который, по заверению поверенного, был самым опытным специалистом, какого только можно было найти в пределах сотни миль. Однако Лоринде показались неубедительными его объяснения относительно последствий падения для человека с комплекцией Дурстана.
 — Вероятно, у него сломаны два или три ребра — тут я ничего не берусь утверждать с уверенностью, — заявил доктор. — Во всяком случае, на теле не осталось живого места от ушибов, и он серьезно растянул связки на левом запястье.
 — Он так и не пришел в себя, — сказала Лоринда на третий день.
 Доктор в ответ только пожал плечами:
 — Сотрясение мозга — странное явление, миледи, а ваш муж отличается высоким ростом. Если он упал на голову, то не исключены осложнения.
 — Какого рода осложнения? — не отступала Лоринда.
 Ответ доктора был весьма неопределенным. Он что-то сказал насчет кровоизлияния в мозг, установить которое, по его словам, весьма трудно, и затем поведал Лоринде длинную историю пациента, который после несчастного случая три недели пролежал без сознания и на время лишился зрения.
 Эти сведения едва ли можно было назвать утешительными, и в конце концов Лоринда пришла к выводу, что он крайне мало знает обо всем, что не имеет отношения к открытым ранам.
 Когда врач покинул замок, Лоринда поднялась в спальню Дурстана и в отчаянии смотрела на него, все еще лежавшего молча и без движения.
 Камердинер, маленький, жилистый человечек по имени Гриббон, был настоящим оплотом силы духа, оказывал неоценимую поддержку и помощь.
 — С хозяином все будет в порядке, миледи, — сказал он. — Я выхаживал его во время малярии, тифа и разных тропических лихорадок, а им в Индии несть числа, — и едва оправившись, он снова вставал с постели бодрый и веселый как ни в чем не бывало!
 — Он такой бледный, — пробормотала Лоринда, — и к тому же он сильно похудел.
 — После того как он подхватил в Индии какую-то болячку, на него страшно было смотреть — кожа да кости, — подбадривал ее Гриббон, — однако очень скоро он все наверстал, если можно так выразиться! Не волнуйтесь, миледи, мы сумеем поставить его на ноги.
 Лоринда знала, что, если бы даже они захотели нанять сиделку, в здешних краях найти подходящую кандидатуру было невозможно. Ни один уважающий себя человек не взял бы в свой дом спившуюся деревенскую повивальную бабку.
 Следовательно, решила Лоринда, ухаживать за мужем придется самой. Однако у Гриббона были свои убеждения на этот счет, и в конечном итоге ей пришлось уступить ему большую часть того, что он считал своим неотъемлемым правом.
 Гриббон умывал Дурстана и сидел с ним по утрам, пока Лоринда спала после ночи, проведенной у постели мужа. Она возвращалась к «своим обязанностям», как называл это камердинер, к чаепитию, после прогулки в саду вместе с Цезарем и Брутом.
 — Мы не можем позволить вам так изнурять себя, миледи, — часто говорил Гриббон с мягкой настойчивостью няни, пытающейся совладать с упрямым ребенком.
 Именно ему пришла в голову мысль, что, хотя к Дурстану еще не вернулось сознание, музыка могла коснуться его слуха.
 — Почему бы вам не сыграть для него, миледи?
 — Вы имеете в виду на фортепиано?
 — Хозяин всегда любил музыку.
 — Я даже представления об этом не имела, — пробормотала Лоринда.
 — В Индии у него была одна знакомая дама, которую ему нравилось слушать. Она была очень искусной музыкантшей. Кто знает, быть может, мелодия тронет его душу, хотя он и кажется сейчас таким далеким от нас и не может слышать наши голоса.
 Лоринда приказала установить фортепиано в будуаре, расположенном как раз между Спальнями Короля и Королевы. Эта комната как бы предназначалась для женщины: мягкие тона портьер, прекрасная мебель, по стилю и тону напоминавшая ту, что украшала ее собственную комнату.
 Фортепиано стояло в углу, и Лоринда оставила дверь в комнату мужа открытой, чтобы, играя, можно было видеть его.
 Вряд ли, подумала девушка, ее способности превзойдут искусство той дамы, которую Дурстан когда-то слушал в Индии, и ее охватило острое чувство ревности при мысли, кем могла быть та дама. Вряд ли она принадлежала к числу темноглазых гурий, которые скрашивали его одиночество.
 «Я так мало знаю о нем», — вздохнула Лоринда. Ей было известно в основном лишь то, что он с неодобрением относился к ней самой и ко всем ее поступкам.
 Однако он сам захотел жениться на ней, и теперь, когда в ее душе пробудилась любовь к нему, девушка готова была молить Бога, чтобы Дурстаном владело не одно только желание получить в свое распоряжение Прайори или взять себе жену из высшего аристократического круга.
 Глядя на него, лежавшего неподвижно на постели, Лоринда не могла поверить, что он не столь же благородного происхождения, как и она. В его облике не было ничего от плебея или простолюдина.
 Примерно через неделю после несчастного случая Лоринда вернулась в замок со своей обычной прогулки вместе с обоими псами.
 — Сегодня чудесная погода, —обратилась она к дворецкому, едва войдя в зал.
 — Тут один джентльмен прибыл из Лондона, чтобы встретиться с хозяином, миледи. Узнав о болезни хозяина, он сказал, что был бы очень признателен, если бы смог побеседовать с вами.
 — Джентльмен из Лондона? — переспросила изумленная Лоринда.
 — Полагаю, у него есть какое-то дело к хозяину, миледи.
 — Почему бы в таком случае ему не встретиться с мистером Эшвином? — Лоринда решила, что поверенный в делах или секретарь Дурстана смогут разобраться с любым вопросом куда лучше, чем она.
 — Нет, миледи, он настаивал на том, чтобы увидеться либо с хозяином, либо с вами.
 — Хорошо, я приму его.
 Ей не терпелось подняться поскорее наверх, увидеть, как чувствует себя оставленный ею пациент, но надо было идти к посетителю.
 Дворецкий проводил ее в библиотеку, и Лоринда застала там пожилого, седовласого мужчину. Он тотчас встал при ее появлении.
 — Добрый день, — вежливо поздоровалась Лоринда.
 — Если не ошибаюсь, вы — леди Лоринда Хейл?
 — Совершенно верно!
 — Я прибыл из юридической конторы «Хикман, Линкс и Хикман», — пояснил гость. — Кстати, мое имя — мистер Эбенезер Хикман. Мы — адвокаты лорда Пенрина.
 Лоринда была изумлена.
 — Лорда Пенрина? — переспросила она.
 Мистер Хикман улыбнулся:
 — Я полагаю, что он все еще зовет себя Дурстаном Хейлом, как в то время, когда он только покинул Англию, но в действительности он лорд Пенрин и является им вот уже в течение шести лет!
 Лоринда затаила дыхание.
 — Вы хотите сказать, что мой муж — лорд Пенрин? Из той самой семьи, которой принадлежал этот замок?
 — Он унаследовал титул после смерти отца, миледи, но в то время он жил в Индии и, насколько я понял, предпочел не использовать его после своего возвращения.
 — Но почему? — спросила Лоринда. Мистер Хикман ответил ей улыбкой.
 — По моему убеждению, будет лучше, если его светлость сам расскажет вам обо всем подробнее, но мне известно, что у него вышла ссора с отцом из-за решения покинуть Англию и искать счастья где-нибудь в другом месте. — Он немного помолчал. — Старый джентльмен тогда сильно рассердился и, кажется, обвинил сына в том, что он собирается использовать родовое имя в коммерческих целях. — На лице мистера Хикмана снова появилась улыбка. — Зная вашего мужа, миледи, вы можете быть уверены: ничто на свете не могло уязвить его сильнее.
 Он взял имя Дурстана Хейла и сделал себе состояние без помощи родового титула.
 Лоринда лишилась дара речи. Сколько раз она подсмеивалась презрительно над Дурстаном, так как считала, будто он женился на ней лишь потому, что хотел породниться со знатью.
 Камборны были древним корнуоллским родом, однако далеко не таким древним и знатным, невзирая на более высокий титул, чем Пенрины. Пенрины — часть истории графства, и их славные деяния остались в веках.
 Лоринда с трудом произнесла:
 — Зачем вам нужно было видеть меня, мистер Хикман?
 Адвокат вынул из черного портфеля, который держал в руках, какие-то бумаги.
 — Я тут составил некоторые документы согласно распоряжениям его светлости, — сказал он, — которые требуют ваших подписей.
 — И что это за документы? — спросила Лоринда. Мистер Хикман удивился.
 — Они состоят, миледи, из дарственной на сто тысяч фунтов, которые его светлость передает в ваше распоряжение без каких-либо предварительных условий, а также бумаг о передаче в ваше пожизненное пользование особняка в Лондоне.
 Слова адвоката были как удары острого ножа, поражавшие ее в самое сердце.
 Дурстан решил сделать ее независимой! По сути, он готовился к тому, чтобы отделаться от нее!
 Комната закружилась у нее перед глазами, и ей пришлось положить руку на стол, чтобы удержаться на ногах.
 — Мне не нужны… ни деньги, ни… дом. Адвокат взглянул на бумаги.
 — Я знал, что вы так это воспримете, миледи, потому что вы замужем совсем недавно. Вам кажется, будто ничто не встанет между вами, что вы будете жить счастливо, словно в сказке, которая никогда не кончится. — Он остановился и добавил: — Но на основании своего жизненного опыта, накопленного за долгие годы, миледи, я всегда склонялся к мнению, что женщине лучше быть независимой. Что бы ни случилось в будущем, с какими бы трудностями вам ни пришлось столкнуться, вы будете сами себе госпожа и у вас всегда будет крыша над головой.
 Лоринда понимала, что он вовсе не хотел задеть ее. В его тоне присутствовала та добродушная нотка, с которой пожилой человек мог беседовать с юной темпераментной девушкой, даже не подозревающей о трудностях и бедах семейной жизни.
 Вероятно, мистеру Хикману был известен характер ее мужа, не только сложный, но и непредсказуемый.
 Бесспорно, Дурстан не переставал изумлять ее еще с момента их первой встречи, но то, что произошло сегодня, явилось для нее, пожалуй, самой большой неожиданностью. Дурстан, по сути, собирался предоставить ей свободу, отпустить после того, как предпринял столько усилий, чтобы добиться ее руки.
 Да, она бы сочла подобный жест щедрым подарком еще неделю назад. Тогда она без колебаний приняла бы деньги и дом и вернулась в Лондон, позабыв о ненависти, которую испытывала, живя в замке. Но теперь все обстояло иначе! Она не могла покинуть его, да и не собиралась этого делать! Девушка быстро приняла решение.
 — Благодарю вас, мистер Хикман, за то, что вы приехали, — сказала она. — Мне жаль, что миссия, ради которой вам пришлось преодолеть немалое расстояние, оказалась напрасной — мой муж серьезно пострадал в результате несчастного случая. Пока он не поправится и мы вместе с ним не обсудим этот вопрос, я не могу подписывать никакие бумаги.
 — Дворецкий известил меня, что его светлость в слишком тяжелом состоянии, чтобы встретиться со мной, — подтвердил мистер Хикман, — и, конечно, в данных обстоятельствах мне ничего не остается, как только ждать, пока его светлость не выздоровеет.
 — Еще раз примите мою благодарность за приезд, — произнесла Лоринда. — Надеюсь, вы отобедаете, прежде чем уехать, а при желании можете остаться на ночь.
 Выслушав слова признательности, Лоринда стремительно вышла из комнаты и поспешила наверх в Спальню Короля.
 Она испугалась, что дверь окажется запертой для нее и ей больше никогда не удастся увидеть Дурстана Хейла.
 Но едва она вошла туда, как Гриббон, сидевший на стуле у кровати, тут же вскочил на ноги.
 — Он пришел в себя, миледи!
 — Когда?
 — Полчаса назад!
 — К нему вернулось сознание?
 — Да, миледи. Правда, он, похоже, был в легком замешательстве, но говорил вполне отчетливо.
 — И что же он сказал?
 — Он только спросил: «Черт побери, Гриббон, что со мной случилось?» Я дал ему немного выпить, и он снова погрузился в сон.
 — Это означает, что его мозг не поврежден, — сказала Лоринда чуть слышно.
 Она опустилась на колени рядом с кроватью, сердце ее пело от радости.
 — Благодарю тебя, Боже… благодарю тебя! — прошептала она.




 Глава 7


 Лоринда мягко взяла последний аккорд, поднялась из-за фортепиано и направилась в Спальню Короля.
 Дурстан сидел в кресле с высокой спинкой, и, приблизившись к нему, девушка увидела, что он спит.
 Он уже совершил утром прогулку в экипаже, и хотя Лоринда предлагала ему отдохнуть, он с возмущением отказался.
 Доктор, посетивший их на неделе, объявил, что больше нет необходимости в его дальнейших визитах.
 — Ваш муж здоров, как молодой бычок, миледи, — заявил qh, довольный собственной шуткой, однако добавил, что больному следует щадить себя еще пару недель.
 — Как можно больше свежего воздуха, но не слишком увлекайтесь верховой ездой, — таковы были последние предписания доктора перед тем, как он уехал в своей старой двуколке, известной всему графству.
 Однако не так просто убедить Дурстана повиноваться. Пока он лежал без сил в кровати, Лоринда была властна над ним, но теперь, едва вернувшись в седло, он вновь склонен поступать по-своему.
 Глядя на спящего мужа, Лоринда чувствовала, что любит его все сильнее.
 Наверное, это следствие того, что он нуждался в ней, она могла отдавать ему свою нерастраченную любовь и заботу.
 Он пришел в себя через неделю после несчастного случая, и ей удалось уговорить его немного поесть, но его состояние все еще оставалось крайне тяжелым. Иногда Лоринде даже казалось, что он вот-вот ускользнет от нее в небытие во время сна и она, подойдя к нему, обнаружит, что его сердце перестало биться. То же самое чувство она испытала, лежа рядом с ним на камнях и сжимая его в объятиях, — как будто она отдавала ему часть своей силы и бивший из нее поток жизненной энергии не давал ему умереть.
 Но постепенно Дурстан начинал оправляться от болезни. Ребра, по словам доктора, успели срастись, синяки на теле почти исчезли, затянулась и жуткая рана на лбу.
 Он очень мало говорил, и Лоринда чувствовала, что его мучают жесточайшие головные боли.
 Он любил слушать, как она играет, и жадно ловил каждый звук, пока нежная мелодия не заставляла его погрузиться в глубокий сон, — так же, как сейчас.
 Лоринда намеренно скрывала от мужа все, что могло взволновать или расстроить его. Поверенный в делах мистер Эшвин держал ее в курсе всего, что происходило в усадьбе, стараясь принимать лишь те решения и отдавать только такие приказания, которые одобрил бы Дурстан. Но она твердо решила не обсуждать с мужем никаких спорных вопросов, пока он в достаточной мере не окрепнет.
 Она предпочитала делиться с ним новостями о его любимых лошадях и приносила ему из сада огромные букеты цветов. Иногда Дурстан просил ее почитать ему.
 Однажды он поинтересовался:
 — Кто научил вас так хорошо играть на фортепиано?
 — Вы мне льстите! — сказала Лоринда. — Я-то знаю, что это не так. Когда мне было двенадцать лет, я пригласила к себе преподавателя, однако бывали времена, когда отец заявлял мне, что для нас это непозволительная роскошь. Тогда приходилось ждать, пока очередная полоса удачи не позволит мне нанять преподавателя вновь.
 — Значит, вы сами выбирали себе учителей, — медленно произнес Дурстан.
 — Жаль, что я раньше не знала, как важно иметь хорошее образование, — вздохнула Лоринда и поведала ему, как во время болезни, когда он и днем и ночью был погружен в сон, она отправлялась в библиотеку и находила себе книгу для чтения.
 — Я пришла в ужас, когда увидела, сколько их там, и поняла, что о многих вещах просто не имела представления, — призналась она с улыбкой. — Я обнаружила, как мало моя единственная гувернантка, которой платили самое мизерное жалованье, рассказывала мне об окружающем мире.
 — И с чего вы начали ваши изыскания? — поинтересовался Дурстан.
 — Я начала с Индии, поскольку вы… — Лоринда осеклась. То, что она собиралась сказать, выдало бы ее с головой, и потому поспешно добавила: — Гриббон так часто твердил мне об этой стране, что я почувствовала к ней интерес.
 Она не стала ему говорить, что в книге, найденной ею в библиотеке, были превосходные гравюры с изображением раджпутских танцовщиц. Глядя на них, она испытывала мучительные уколы ревности, так как полагала, что это именно тот тип красоты, который вызывал у Дурстана наибольшее восхищение.
 Но независимо от того, был он очарован ею или нет, Лоринда все это время была уверена, что нужна ему, и еще никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой.
 Как раз этого она всегда хотела от жизни — иметь возможность отдавать всю себя дорогому для нее человеку, которого привлекала бы не только ее красота, но и ее внутреннее «я».
 Она тихонько отошла от кресла Дурстана и села рядом. Песчинки в песочных часах неумолимо бегут вниз, думала она, и скоро настанет такой момент, когда ее забота ему уже не потребуется.
 В глубине ее сознания постоянно жил страх, еще с того самого дня, когда мистер Хикман принес ей бумаги, которые должны были означать для нее независимость.
 До сих пор она не упоминала о его посещении в присутствии Дурстана, но скоро он так или иначе обо всем узнает.
 «Я люблю его! — повторяла про себя Лоринда. — О Господи, сделай так, чтобы и он полюбил меня хоть немного или по крайней мере нуждался бы во мне, как весь последний месяц».
 Обед подходил к концу, и повар на этот раз превзошел самого себя: сегодня Дурстан впервые спустился в столовую после случившегося с ним.
 Он выглядел чрезвычайно импозантно в парадном вечернем костюме и, как показалось Лоринде, нисколько не изменился. Только немного похудел, и на лбу все еще был заметен шрам. Но в глазах Лоринды он был более привлекательным, чем любой из ее прежних знакомых.
 И она приложила максимум усилий, чтобы понравиться ему, надела платье, напоминавшее ее свадебный наряд, — белое, с чехлом на юбке, отделанном камелиями. Такие же камелии украшали ее волосы, уложенные в скромную, без излишеств прическу, которая очень шла девушке.
 Когда она вышла из-за стола, чтобы перейти в гостиную, Дурстан последовал за ней. Дворецкий поставил на столик у кресел графины с бренди и портвейном и удалился. Но Дурстан даже не взглянул на них. Какое-то время он пристально смотрел на жену и наконец сказал:
 — Я за многое должен поблагодарить вас! Лоринда была поражена.
 — Меня? — переспросила она.
 — Мне говорили, что после моего падения вы спустились к подножию утеса и не отходили от меня всю ночь.
 Лоринда ничего не ответила, и он спросил:
 — Почему вы решились на такой поступок?
 — Я сама была… во всем виновата. Мне не следовало… подпускать Цезаря… слишком близко к краю утеса.
 — Вы спасли мне жизнь, Лоринда! Вы хотели, чтобы я остался жив?
 — Д-да.
 — Но почему?
 Девушка была не в состоянии ни найти слов для ответа, ни встретиться с ним взглядом, и спустя мгновение он взял какую-то коробочку, лежавшую рядом с ним на кресле.
 — У меня есть для вас подарок в благодарность за вашу заботу обо мне, — произнес он уже совершенно другим тоном.
 — Я не хочу… — начала было Лоринда, но тут же умолкла, потому что Дурстан открыл футляр.
 Там на бархатной подушечке оказалось изумрудное ожерелье, принадлежавшее когда-то матери Лоринды. Это была единственная вещь, о которой она сожалела, когда их лондонский дом был продан с торгов вместе со всем содержимым.
 — Вы… купили его! — воскликнула она, с трудом веря собственным глазам.
 — Для вас.
 С этими словами он протянул ей ожерелье. Лоринда позволила надеть ей на шею украшение и повернулась, чтобы он его застегнул.
 — Но как же вы могли приобрести его… для меня? — спросила она. — Ведь мы тогда… даже не были знакомы.
 — Я видел вас на балу в Хэмпстеде, когда вы появились в облике леди Годивы.
 — Значит, вы… были там? — вырвалось у нее, и она густо покраснела.
 — Именно так. — Он слегка помрачнел.
 — И вы были… потрясены?
 — Лучше сказать, пришел в ужас!
 — Тогда почему же вы захотели… жениться на мне? Я вас не понимаю.
 — Я тогда только вернулся в Англию и даже не предполагал, что общественные нравы так сильно изменились в худшую сторону. Я заключил пари с лордом Чарлтоном, одним из моих друзей.
 На мгновение воцарилось молчание. Лоринда, очнувшись, чуть слышно пробормотала:
 — И на что же… вы с ним поспорили?
 — Что я сумею укротить тигрицу. Он утверждал, что это невозможно.
 Лоринда затаила дыхание.
 Теперь она постепенно начинала понимать, что произошло, и еще никогда за всю свою жизнь не испытывала подобной муки.
 Она отвернулась от Дурстана, пытаясь говорить спокойно и не выдавать своих переживаний, хотя она чувствовала себя как на дыбе; с каждой минутой боль в ее душе все возрастала.
 — Значит, это был всего лишь… опыт!
 — Вот именно — опыт! — согласился он.
 Отдельные обрывки постепенно начинали складываться в целостную картину. Голос девушки показался чужим даже ей самой, когда она сказала:
 — Один человек по имени Хикман приезжал сюда… когда вы были больны.
 — Я так и предполагал.
 — Он сообщил, что в действительности вы… лорд Пенрин.
 — По-видимому, он также объяснил вам, почему я сменил имя, уехав за границу.
 — Вы не собираетесь вернуть себе… свой настоящий титул… и занять принадлежащее вам по рождению место в палате лордов?
 Помолчав немного, Дурстан ответил:
 — Наверное, я так бы и поступил, если бы у меня был сын.
 Лоринде показалось, что вся комната поплыла у нее перед глазами. Такого ответа она никак не ожидала и с усилием выговорила:
 — Мистер Хикман сказал, что вы намереваетесь… передать в мое распоряжение некоторую сумму денег, а также… дом в Лондоне.
 — Документы уже готовы, и нам осталось только их подписать.
 — Зачем вы это делаете? Неужели вы собираетесь… отослать меня прочь?
 Каждое слово давалось ей с великим трудом. Лоринда отошла к столику, на котором стояла огромная ваза с цветами, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.
 Протянув руку, она мягко коснулась пышных бутонов, не осмеливаясь взглянуть в сторону Дурстана, и в то же время нервы ее были напряжены в ожидании его ответа.
 Наступившая в комнате тишина казалась Лорин-де почти пугающей. Чувствуя, что больше не в силах вынести эту неизвестность, она сказала:
 — Я получила вчера письмо… от папы. Он очень счастлив… в Ирландии. Думаю, он уже никогда больше не захочет… вернуться сюда.
 — Но ведь у вас осталось много друзей в Лондоне.
 Лоринда вспомнила тех, кого считала своими друзьями и кто предал ее, стоило ей только попасть в беду. Девушка понимала, что уже никогда больше не пожелает увидеть кого-либо из них снова, тем более возвращаться обратно в Лондон. Проведя столько времени в замке, рядом с Дурстаном, она бы уже никогда не смогла вынести тот образ жизни, который когда-то казался ей таким заманчивым.
 У нее возникло предчувствие, будто он собирается сообщить, что больше в ней не нуждается. Она замерла, словно в ожидании неминуемого удара, и с трепетом ждала его приговора, который окончательно разрушит ее последнюю надежду на счастье.
 — Вы хотите… избавиться от меня? — Девушка больше не могла мириться с неопределенностью своего положения, и, если он не скажет ей немедленно то, что хотел, она не выдержит и закричит.
 — Подойдите сюда, Лоринда!
 В его голосе слышалась хорошо знакомая ей властная нотка, и, стремясь сохранить достоинство, девушка сдержала слезы, готовые выступить на глазах. Он никогда не должен догадаться о ее чувствах к нему. Она не станет смущать его, умоляя о снисхождении!
 — Я же просил вас подойти сюда!
 Голос был тихим, но Лоринда уже привыкла исполнять малейшие его желания и покорно обернулась к мужу.
 Ей было трудно разглядеть его лицо, так как слезы застилали глаза, и она силилась подавить рыдания. Высоко подняв подбородок, она приблизилась к нему и остановилась совсем рядом.
 — Я предлагаю вам свободу, — произнес Дурстан.
 Лоринда в отчаянии подняла на него глаза. В ее груди что-то вдруг словно оборвалось, и сил для защиты уже не осталось.
 — Мне не нужна… такая свобода! Я хочу остаться с вами! Пожалуйста… не отсылайте меня!
 Ее голос дрожал, так что почти невозможно было разобрать слова. И тут последние остатки гордости и самообладания покинули ее, и она, всхлипнув, проговорила:
 — Я… я буду во всем слушаться вас. Я сделаю все… что вы пожелаете, только позвольте мне… остаться. Умоляю вас… позвольте мне остаться!
 Она едва сознавала, что делала, и даже опустилась бы перед ним на колени, если бы Дурстан не обнял ее и не привлек к себе.
 Лоринда спрятала лицо на плече мужа и заплакала беспомощно, как ребенок.
 — Почему вы хотите остаться со мной? — Голос его был таким же тихим и проникновенным.
 — Потому что… я люблю вас! Я люблю вас… до боли в душе!
 Наконец-то эти слова прозвучали, и она испугалась, что вот сейчас Дурстан отомстит ей за всю ее неприязнь, высокомерие и вызывающее поведение с того самого момента, как они впервые встретились.
 Он мог просто осмеять ее, и девушке казалось, что тогда ей ничего не останется, как только умереть!
 А он сжал ее руку своей, приподнял пальцами подбородок, так что ее лицо оказалось обращенным к нему. Ее бледные губы дрожали, и, хотя она не могла видеть его сквозь слезы, сбегавшие по щекам, она ощущала на себе его долгий, пристальный взгляд.
 — Есть лишь один опыт, которого до сих пор мне еще ни разу не доводилось ставить, — поцеловать женщину, которую я люблю!
 Его губы коснулись ее прежде, чем Лоринда успела осознать, что происходит.
 Пока он целовал ее, ей казалось, будто какой-то стремительный, волшебный поток в один миг унес прочь ее страдания и слезы.
 Это было так чудесно, так невыразимо прекрасно — в этом поцелуе нашла совершенное выражение вся любовь, которая жила в ее душе в течение последних недель.
 С этим поцелуем Лоринда отдавала ему не только жизненную силу, которой пыталась поделиться с ним в ту ночь на берегу, но также и некую сокровенную часть своего внутреннего «я», о присутствии которой раньше не подозревала.
 Между тем он прижал ее к себе еще сильнее, губы его становились все более требовательными, и все ее существо затрепетало в ответ.
 То, что происходило между ними сейчас, было не просто любовью — то была сама жизнь, космическая сила, берущая свои истоки от Бога, к которому она обращала свои мольбы в минуты отчаяния.
 Удивление и восторг, охватившие Лоринду, подобно волне, унесли прочь и ее пренебрежительное отношение к другим, и горечь от сознания того, что она всегда чувствовала себя лишней. Ей казалось, словно сам воздух в комнате был наполнен райской музыкой, и взаимное стремление отдать друг другу все лучшее, что есть на свете, превращало их в единое существо.
 Подняв голову, Дурстан взглянул сверху вниз на ее сияющие глаза и дрожащие губы.
 — Я люблю тебя! — прошептала она. — О Дурстан… я так люблю тебя!
 — Неужели ты действительно думала, что я тебя отпущу? — спросил он хрипловатым от волнения голосом.
 И он поцеловал ее снова — горячо, страстно, требовательно, и все вокруг них исчезло.
 Осталась только любовь, объединяющая их сердца, и теперь ничто на свете не в силах их разлучить.
 Лоринда поднялась с постели и потихоньку направилась через погруженную в темноту комнату к окну.
 Она проскользнула за опущенные портьеры и, остановившись у открытой створки, выглянула наружу.
 Звезды уже гасли на небосклоне, высоко над головой, значит, совсем скоро рассветет.
 Лоринда легко вздохнула, чувствуя себя как никогда счастливой оттого, что больше не была одинокой.
 Она ощутила прикосновение рук Дурстана и положила голову на его плечо.
 — Я думала, ты еще спишь…
 — Разве ты могла бы покинуть меня так, чтобы я этого не заметил?
 Прильнув к нему, она сказала:
 — Я хотела полюбоваться рассветом. В нем… начало новой жизни.
 — Для нас обоих, — прибавил он мягко.
 — Ты… любишь меня?
 — Больше, чем я могу выразить словами.
 — И ты действительно восхищаешься мною… хотя бы немного?
 — Мне еще никогда не приходилось видеть более прекрасного лица, чем твое, и более совершенного тела, чем у тебя.
 Лоринда затаила дыхание. От его слов ее невольно охватил трепет.
 — Но в тебе есть и нечто большее, чем просто красота, — продолжал Дурстан. — От тебя как будто исходит какая-то живительная сила, благодаря чему я испытываю ощущение полноты жизни. Этого еще никто на свете не мог мне дать.
 Лоринда обернулась к нему. Она прекрасно понимала, о чем он говорил. Именно этой самой силой она пыталась поделиться с ним в ту ужасную ночь, когда он был на волосок от смерти.
 Она похолодела от мысли, что могла потерять его навсегда.
 — И ты не перестанешь… любить меня?
 — Мы только нашли друг друга в этой жизни, но мы не раз были вместе в прошлых воплощениях.
 — Ты на самом деле веришь в это?
 — Я слишком долго жил на Востоке и потому верю в карму, предопределение и Колесо Сансары 21 .
 Она подняла к нему лицо, хотя в темноте было трудно рассмотреть что-либо, кроме его нечеткого профиля на фоне неба.
 — Ты знал об этом… когда впервые встретил меня?
 — Я знал, что ты всегда принадлежала мне — ты женщина, которую я искал много лет.
 — И даже несмотря на то, что мой поступок… потряс тебя?
 — Как раз поэтому я и был так потрясен — я не мог смириться с тем, что другие мужчины смотрят на твое тело, когда оно было моим, и каждая часть твоего существа во всем его совершенстве уже была моей.
 Страсть в его голосе заставила Лоринду вздрогнуть и прижаться щекой к его шее.
 — На самом деле, — прошептала она, — я не была обнаженной. Я просто… прибегла к хитрости, чтобы заставить людей… так думать.
 — А когда ты позировала перед Парисом в надежде получить золотое яблоко?
 — Это неправда. Кому-то очень хотелось оклеветать меня в глазах света, но в действительности… меня там не было.
 Лоринда почувствовала, как Дурстан облегченно вздохнул, словно освободившись от тягостной мысли.
 — Почему ты… пошел на это пари? — спросила она.
 — Потому, что, несмотря на твое вызывающее поведение, высокомерие и полное пренебрежение всеми условностями, подсознательно я понимал, что за этой внешней оболочкой скрывается та самая женщина, которой я уже отдал навеки свое сердце.
 — Как ты мог… быть уверенным в этом? Милый, мне стыдно, я оказалась настолько слепой, что не смогла понять это с первого взгляда.
 Он крепче сжал ее в объятиях и привлек к себе.
 — У тебя еще хватит времени, чтобы выразить мне свое сожаление на этот счет, — утешил ее Дурстан. — В сущности, у нас впереди целая жизнь!
 — Я буду любить тебя все сильнее с каждым днем, — пообещала Лоринда. — Все, чего я хочу, — это отдать тебе свою любовь… и себя без остатка.
 Ее голос был звонким от нескрываемой страсти, и Дурстан поцеловал ее волосы.
 — Правду говоря, мне так и не удалось выиграть пари. Более того, я первый готов признать, что проиграл его.
 — Проиграл? — изумилась Лоринда.
 — Я понял, что невозможно укротить тигрицу, у которой такие огненно-рыжие волосы и дивные зеленые глаза, сверкающие во мраке.
 Он почувствовал, как все ее тело охватил трепет. Она прошептала:
 — Тебе не кажется шокирующим, что моя любовь к тебе… настолько беспредельна и что меня охватывает такое неудержимое волнение, когда ты… прикасаешься ко мне?
 Дурстан снова поцеловал ее, на этот раз в лоб.
 — Это восхитительно, чудесно, бесподобно, и я надеюсь, что так будет всегда, моя любимая, мое бесценное сокровище. Но должен тебя предупредить… — добавил он, коснувшись пальцами ее нежной шеи, — если я встречу хотя бы одного мужчину, который посмеет взглянуть на тебя без должного уважения, я задушу его — и тебя! Я бываю ревнив до безумия.
 Лоринда счастливо рассмеялась:
 — Меня это не пугает! Если на свете и существуют другие мужчины, я их не замечаю. Есть только ты… и еще раз ты…
 Она подняла к нему губы, и ее последние слова прозвучали нечетко.
 Он притянул ее к себе, поцеловал со страстью, которую не в силах был сдержать, и, когда она ответила на его поцелуй, охватившее их взаимное влечение словно вспыхнуло из искорки ярким огнем.
 Над горизонтом появились первые золотистые проблески рассвета, развеявшие ночной мрак и окутавшие их обоих прозрачным сиянием.
 Лоринда обняла мужа еще крепче и, заметив его взгляд, устремленный на нее, произнесла с легкой дрожью в голосе:
 — Вот и настал наш новый день, мой милый… мой бесподобный муж!
 — Новый день, — эхом отозвался Дурстан и прошептал: — Взгляни на меня — подумай обо мне — ты так нужна мне сейчас!
 Он отвел ее обратно в спальню и, когда портьеры упали, скрывая от них свет восходящего солнца, поднял ее на руки.
 — Теперь ты моя, — произнес он в темноте. — Любовь моя, теперь ты полностью принадлежишь мне, отныне и на веки веков!
 Прочно завладев ее губами и телом, он снова отнес ее на кровать.