Аннотация: Каждый сезон лондонский свет выбирал первую красавицу, и на этот раз ею стала несравненная графиня Сара.
 Все было как в сказке — поклонники, приглашения на балы, предложение руки самого завидного жениха Англии — маркиза Равенторпа Однако разговор Сары с подругой, случайно подслушанный маркизом, открыл ему неприятную истину — девушке нужно его богатство и титул, а не он сам.
 И оскорбленный маркиз решает проучить корыстолюбивую красавицу…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Ускользающий ангел



 Глава 1


 1818 год
 Вид маркиза Равенторпа, управляющего своим фаэтоном, мог произвести впечатление на кого угодно, даже на привычную ко всему лондонскую публику.
 В сдвинутом набок цилиндре и сидящем без единой складочки габардиновом сюртуке, с шейным платком, завязанным на новый манер, еще неизвестным щеголем сент-джеймского двора, маркиз являлся олицетворением элегантности.
 В то же время близко знакомые с ним прекрасно сознавали, что только первоклассный портной вроде Вестона мог скрыть накачанные мышцы маркиза, признанного в академии Джексона боксера. Высокие сверкающие сапоги, в которые можно было смотреться, словно в зеркало, обтягивали стройные, крепкие ноги, развитые долгими преследованиями дичи во время охоты.
 Можно было предположить, что обладающий огромным родовым имением, баснословно богатый и красивый, внимания которого добивались многие женщины высшего света, маркиз должен был выглядеть если не счастливым, то хотя бы удовлетворенным жизнью.
 Напротив, циничные складки, залегшие по краям решительно сжатых губ, и прищуренные глаза придавали маркизу разочарованный вид. Казалось, что он насмехался над всем миром.
 Маркиз Равенторп прекрасно сознавал, что в то время как молодые щеголи стараются подражать ему, старшие члены клубов, которые он посещал, осуждающе покачивали головами, поговаривая, что надменность и высокомерная снисходительность маркиза свидетельствуют о его испорченности.
 Маркиз, однако, не обращал на все это никакого внимания и продолжал жить так, как ему нравилось, побеждая на всех скачках, в которых участвовали его лошади, покоряя женские сердца я поддерживая в своем родовом поместье идеальный порядок, бесивший принца-регента.
 — Не могу понять, Равенторп, — сказал принц маркизу, когда последний раз гостил у него, — почему у вас дома кухня, прислуга и, вне всякого сомнения, вино лучше, чем у меня?
 По его брюзгливому тону маркиз понял, что принца переполняет зависть. В этом не было ничего удивительного, так как тому нравилось не только считаться «первым джентльменом в Европе», но и быть первым среди своих друзей и, подобно маркизу, добиваться успеха во всех начинаниях.
 — Я полагаю, ваше королевское высочество, — ответил маркиз, — что вы ищете во всем совершенство, а найти его, даже с вашими выдающимися способностями и проницательностью, почти невозможно, особенно во всем, имеющем отношение к прекрасному полу.
 Регент рассмеялся, чего и добивался маркиз, но, вернувшись от него, сказал одному из своих друзей:
 — Будь я проклят, если еще хоть раз приеду туда, предварительно не подготовившись. Я предпочитаю быть хотя бы на равных с хозяином дома, а не чувствовать, что он превосходит меня по всем статьям.
 Этот друг, льстиво втершийся в доверие принцу-регенту ради высочайших милостей, с подобострастным негодованием воскликнул, что этого не может быть. И все же такое положение вещей более или менее признавалось высшим светом, причем настолько бесспорно, что лишь немногие удосуживались заговаривать об этом.
 В настоящий момент маркиз Равенторп направлялся с визитом к молодой даме, которая, как он считал, удовлетворяла его идеалу совершенства.
 Вот уже много лет, точнее, с тех самых пор, как маркиз достиг совершеннолетия, его родственники буквально не давали ему проходу, уговаривая его жениться и дать наследника лишь недавно пожалованному титулу маркиза, хотя графский титул насчитывал уже несколько столетий.
 Два ближайших родственника маркиза, сначала родной брат, а затем кузен, следующий, кому должен был бы перейти титул, были убиты во время наполеоновских войн. Поэтому настоятельно требовалось, чтобы маркиз женился, на тот случай, если бы по какой-либо трагической случайности, от которой не застрахован ни один смертный, он был бы убит на дуэли или свернул себе шею на охоте.
 Вдобавок маркиз мог стать жертвой какой-нибудь болезни, эпидемии время от времени посещали Лондон, но об этом уже никто и не думал.
 Маркиз же объявил родственникам, что никогда не женится, если только не найдет женщину, на его взгляд, достойную носить его фамилию, сидеть во главе его стола и стать матерью его детей.
 Это стремление к совершенству было обусловлено тем обстоятельством, что маркиз обожал свою мать, умершую, когда ему не было и семи, но успевшую запечатлеться в памяти сына прекрасной, благородной, ласковой и любящей.
 Каждая женщина, с которой знакомился маркиз — а большая часть лондонских светских красавиц прилагала все силы, чтобы познакомиться с ним, — не отвечала тем или иным его требованиям.
 Но теперь, когда его родные и друзья уже почти отчаялись увидеть его остепенившимся, маркиз познакомился с леди Сарой Чессингтон и пришел к выводу, что это самая красивая и достойная девушка, какую он когда-либо встречал.
 Большинство из тех, кто видел их вместе, говорили маркизу, что они с леди Сарой идеально подходят друг другу и составят прекрасную пару.
 Леди Сара была дочерью пятого графа Чессингтона-Крю, чьи лошади постоянно соперничали с лошадьми маркиза на скаковых дорожках. Его земли на границе Хартфордшира были приобретены всего лишь через пятьдесят лет после того, как отец маркиза Равенторпа купил свое поместье.
 Дом маркиза был полностью перестроен архитекторами братьями Адамсами полстолетия назад, и выдающиеся зодчие постарались не умалить тот факт, что особняк стоял на землях, которые, как упоминалось еще в Книге Судного дня, принадлежали человеку по имени Равен.
 Из всего этого маркиз сделал логичный вывод, что леди Сара — именно та супруга, которую он ищет.
 Поэтому он со свойственной ему сдержанностью дал ей понять, что она привлекла его внимание.
 Леди Сара, едва выйдя в свет, в первый же свой сезон была провозглашена «несравненной», и восхищение маркиза она приняла как должное. Однако она была не только очень красива, но и неглупа и изобразила, что удивлена и польщена вниманием маркиза Равенторпа.
 Когда тот наконец решил, что леди Сара обладает всеми необходимыми качествами его будущей супруги, он известил ее, что нанесет сегодня визит.
 Отобедав пораньше у себя дома на Беркли-сквер, маркиз сел в фаэтон, недавно сделанный по его личному проекту и первым же своим появлением на Сент-Джеймс-стрит вызвавший фурор.
 Красивый, превосходящий мягкостью подвески и легкостью управления все прочие экипажи, он обладал к тому же особым изяществом и полностью соответствовал облику самого маркиза.
 И запряженная в новый экипаж четверка была настолько слаженной, что все знатоки лошадей скрипели зубами, когда фаэтон проносился мимо.
 На запятках на высоком маленьком сиденье, выглядевшем со стороны весьма ненадежно, находился конюх в ливрее с гербом маркиза и в шляпе с кокардой, который всегда сидел, невозмутимо сложив руки, как бы быстро ни гнал фаэтон его хозяин.
 Маркизу потребовалось меньше часа, чтобы доехать до массивных помпезных чугунных ворот, за которыми начиналась обсаженная дубами дорожка к дому графа Чессингтона-Крю.
 Увидев вдалеке сам особняк, маркиз подумал, что с точки зрения архитектуры здание выглядит отвратительно и все более поздние пристройки нарушают гармоничный ансамбль, задуманный великими зодчими.
 В то же время дом, несомненно, выглядел внушительно, и окружающий его парк был прекрасно ухожен.
 Маркизу случайно стало известно, что граф потратил очень крупную сумму на покупку особняка в Лондоне, где могла бы веселиться его дочь Сара, так как родовой дом был слишком тесен для балов и приемов, собиравших по двести-триста человек.
 Маркиз не мог удержаться от мысли, что, если он женится на леди Саре — а именно таковы и были его намерения, — граф сочтет все эти траты ненапрасными.
 Он знал, что внимание каждого мало-мальски стоящего холостяка стараются привлечь к молодым девушкам-дебютанткам, завлекая его словно форель мухой, но за этой приманкой неизменно скрывается крючок брачных уз. И стоит попасться на крючок, никакого спасения нет.
 Маркиз, удачно избежавший за долгое время вращения в свете множества разнообразных и хитрых приманок, не мог избавиться от чувства, что графу необычайно повезло и ему достается самый крупный улов.
 Маркиз без ложной скромности считал, что ему нет равных среди холостяков высшего света и на просторах Англии не нашлось бы отца, с радостью не принявшего бы его в качестве зятя.
 Первый раз леди Сара привлекла внимание маркиза на многолюдном балу, который давали герцог и герцогиня Бедфорд, где она в белом платье дебютантки, по его мнению, была похожа на лилию. Однако в тот вечер маркиз удостоил ее лишь мимолетного взгляда, так как все его внимание было поглощено привлекательной супругой иностранного дипломата, по счастливому стечению обстоятельств много времени проводившего в разъездах.
 Супруга дипломата была одной из многочисленных красивых, умных и благородных женщин, прошедших через руки маркиза до того, как он решил познакомиться поближе с леди Сарой.
 Странно, но маркиз стал замечать ее на всех вечерах, балах и приемах, стоило ему только войти в ярко освещенную залу. И каждый раз он приходил к выводу, что она выглядит еще прекраснее, чем прежде, а качества, которыми она обладает, нечасто встретишь у других молодых девушек, впервые вышедших в свет.
 Движения леди Сары были изящны и неторопливы, ее руки с длинными тонкими пальцами не делали лишних движений и не привлекали к себе ненужного внимания, а голос звучал мягко и нежно.
 Если маркиз и не любил чего, так это резких визгливых женских голосов. Многие его пылкие affaires de coeurs 1 заканчивались так быстро потому, что он считал: какой бы прекрасной ни была женщина, если ее голос его раздражает, он не сможет долго выносить ее общество.
 Его любовницы, слишком многочисленные и, по словам одного остряка, «меняющиеся вместе с погодой», также подвергались строгому отбору.
 С одной очаровательной молодой балериной, которой маркиз Равенторп снял особняк в Челси, он расстался всего через несколько недель лишь потому, что у нее был очень резкий голос, действовавший по утрам на нервы его светлости.
 Дорога на Хартфордшир, важнейшая магистраль на север страны, содержалась в отличие от большинства улиц Лондона в превосходном состоянии Маркиз вел фаэтон очень быстро и прибыл в Чессингтон-холл раньше условленного часа.
 У парадной двери его ждал конюх, который принял лошадей и повел их на конюшню.
 Выйдя из экипажа, маркиз ступил на красную ковровую дорожку, быстро расстеленную перед ним на каменных ступенях, и вошел в не слишком впечатляющую прихожую.
 Дворецкий торжественно прошествовал перед ним, проводив его в помещение, которое, судя по всему, было библиотекой, хотя количеством книг она сильно уступала той, что находилась в Равене.
 — Не могу сказать, милорд, — почтительно произнес дворецкий, — спустилась ли вниз ее милость, но я сейчас же извещу ее о вашем приходе.
 Маркиз ничего не ответил ему, цинично подумав про себя, что леди Сара, с нетерпением ожидающая его визита, вне всякого сомнения, уже караулит его у дверей своей комнаты и выйдет к нему в то же мгновение, как только ей официально доложат о его приезде.
 Медленно пройдясь по комнате, он приблизился к камину, чтобы осмотреть написанную без всякого чувства картину, изображающую пасущихся лошадей. Маркиз поморщился от дыма, от него не укрылось то обстоятельство, что огонь разведен лишь несколько минут назад и камин сильно дымит. А маркиз Равенторп терпеть не мог дымящие камины.
 У себя в поместье и во всех остальных особняках маркиз следил за тем, чтобы трубы прочищали ежемесячно летом и раз в две недели зимой.
 А в мае, решил он, вообще незачем растапливать камин. И просто непростительно, что в библиотеку напустили столько дыма, от которого начали слезиться глаза.
 Маркизу уже несколько раз доводилось бывать в гостях у графа, выводившего молодую дочь в свет, и он был достаточно хорошо знаком с расположением комнат. Поэтому маркиз вышел из библиотеки и направился по коридору к комнате, в которой, как ему было известно, обычно находились граф и графиня, когда были одни.
 Эта комната находилась рядом с Голубым салоном, парадной гостиной, где во время больших приемов ставили столы для любителей игры в карты.
 Карты приходились маркизу больше по душе, чем музыкальные вечера, вошедшие в моду по всей стране, и он не раз выигрывал крупные суммы у гостей графа, не таких сведущих или не таких везучих в игре.
 В этой комнате, отметил маркиз, огня не было, и он с легкой иронией подумал, что леди Сара намерена принять его в Голубом салоне, где особенно подчеркнется ее красота, к тому же это наилучшее место выслушать предложение руки и сердца.
 Поглощенный этими мыслями, маркиз вдруг услышал голоса и понял, что доносятся они из Голубого салона, дверь в который была распахнута.
 — Но Сара, — спрашивал молодой женский голос, — не собираешься же ты и впрямь заставить его светлость ждать?
 — Именно это, Оливия, я и намерена сделать, — ответила леди Сара.
 Маркиз без труда узнал ее голос. Однако он обратил внимание, что сейчас голос был лишен той мягкой нежности, которая присутствовала в нем, когда леди Сара разговаривала с его светлостью.
 — Но почему, Сара, почему?
 Теперь маркиз узнал и вторую говорившую, невзрачную девушку, с которой встречался на приеме, устроенном Чессингтоном-Крю в особняке на Парк-лейн. Он вспомнил, что ее зовут Оливия и она является какой-то дальней родственницей Сары.
 Маркизу она показалась слегка перезрелой, некрасивой и страшной занудой, и с тех пор он старался держаться от нее подальше.
 Леди Сара, отвечая на вопрос Оливии, сказала:
 — Нашему благородному маркизу пойдет на пользу слегка поостыть. Он должен был приехать ко мне по меньшей мере три недели назад, но заставил меня ждать. Теперь я поступлю с ним так же.
 — Но, дорогая Сара, разумно ли это? — возразила Оливия. — В конце концов, он такой важный джентльмен, лично я в его присутствии всегда робею. Как ты можешь быть абсолютно уверена, что он собирается просить твоей руки?
 — Вздор! — самоуверенно бросила Сара. — Маркиз приехал именно ради этого, и я считаю оскорбительным для себя, что он так долго тянул с предложением.
 Помолчав немного, она добавила снисходительно:
 — В конце концов, Оливия, как тебе прекрасно известно, во всем Лондоне никто не может сравниться со мной красотой, и в доказательство тому я могу привести десятки писем со стихами и комплиментами поклонников.
 — Ну конечно, дорогая, — согласилась Оливия. — Это я не стану оспаривать, но, к сожалению, маркиз не писал тебе стихов.
 — Он для этого слишком самовлюбленный, — ответила леди Сара. — Допускаю, что если он и напишет стихи, то посвященные самому себе.
 После некоторого молчания Оливия неуверенно начала:
 — Но, дорогая Сара, неужели ты не любишь его? Ну кто сможет устоять перед таким красивым и богатым мужчиной?
 — В этом-то все дело, — ответила леди Сара. — Такой богатый мужчина, Оливия, и, несомненно, самый заманчивый холостяк высшего света.
 — Значит, ты любишь его! — настойчиво добивалась ответа на свой вопрос Оливия.
 — Мама говорит, любовь — в том смысле, в каком ее понимаешь ты, — удел служанок и крестьян, — высокомерно заметила Сара. — Уверена, мы с его светлостью прекрасно поладим, но я не слепа и прекрасно вижу все его недостатки, и он, несомненно, не будет подобно бедняге Хьюго угрожать свести счеты с жизнью. Думаю, маркиз вообще не способен на сильные чувства.
 — Тебе виднее! — поспешно воскликнула Оливия. — А что ты собираешься предпринять в отношении Хьюго?
 Леди Сара пожала плечами.
 — Ну что я могу сделать с мужчиной, решившим, что он любит меня до умопомрачения и скорее умрет, чем будет жить без меня?
 — Но, Сара, ты же не можешь допустить, чтобы он умер! — испуганно воскликнула доверчивая Оливия.
 — Сомневаюсь, что Хьюго решится на такую глупость. Если же это все же произойдет, я буду крайне раздосадована. Такое событие обязательно вызовет скандал в свете, и все мои недоброжелатели с радостью станут утверждать, что я сама завлекала беднягу, а потом подтолкнула к роковому шагу.
 — Боюсь, в этом есть доля правды.
 — Бедный Хьюго, — вздохнула Сара. — Мне жаль его, но, как тебе хорошо известно, он никогда не сможет предложить мне фамильные драгоценности Равенторпов или то высокое положение в свете, которое я займу, став маркизой.
 — Вне всякого сомнения, ты будешь самой блистательной маркизой! — восторженно заявила Оливия.
 Маркиз решил, что услышал достаточно.
 Быстро пройдя мимо двери в Голубой салон, он вышел в коридор и направился к выходу.
 Два перешептывающихся лакея испуганно вскочили при появлении его светлости. Маркиз прошел мимо них и, сбежав по лестнице, двинулся к конюшие.
 Лакеи были настолько изумлены его неожиданным отъездом, что не смогли вымолвить ни слова.
 Маркиз нашел свой фаэтон на вымощенном гравием дворе возле конюшен. Его конюх и двое слуг графа поили лошадей. Маркиз, нахмурившись, сел в экипаж и взял поводья и, когда его конюх занял место на запятках, тронул.
 Выезжая из ворот, через которые он так недавно въезжал, маркиз испытывал бешеную ярость, подобную которой уже не помнил, когда испытывал в последний раз.
 Как он мог, такой разборчивый и проницательный, — а именно таковым и считал себя маркиз — думать о браке с женщиной, способной рассуждать так эгоистично и просто невоспитанно!
 Маркиз долго тешил себя мыслью, что великолепно разбирается не только в лошадях и картах, но и в женщинах, и теперь находился в полном недоумении, как он мог не заметить, что леди Сару, подобно многим представительницам ее пола, интересовало только общественное положение мужчины. Она хотела получить лишь его богатство и титул, но никак не его самого, и для маркиза Равенторпа это было совершенно неприемлемо.
 Он привык к тому, что многоопытные светские дамы, с которыми он имел affaires de coeurs, неизменно теряли головы, влюбляясь в него до беспамятства, и теперь с трудом мог поверить, что юная дебютантка, пользующаяся его благосклонностью, смотрела на него с такой холодной расчетливостью.
 Маркиз был до глубины души потрясен словами леди Сары, и в то же время его угнетало, что он сразу же не заметил скрывающуюся за красивым, невинным лицом низкую, расчетливую душу.
 Он ругал себя, что его, словно какого-то неопытного молокососа, обвели вокруг пальца, заставив поверить, что за неотразимой красотой кроется золотое сердце. И даже, как бы это ни было смешно, душа.
 Именно этого ждал маркиз от женщины, которую он хотел бы назвать своей женой, которая стала бы матерью его детей.
 — Как я мог оказаться таким глупцом? — в бессильной ярости спрашивал он себя.
 Лишь выработанная за долгие годы выдержка удержала маркиза от того, чтобы не погнать лошадей во весь опор, как можно скорее уносясь прочь из Чессингтон-холла.
 — Я никогда не женюсь — никогда! — твердил он себе.
 Затем маркиз решил, что в какой-то степени может считать себя счастливчиком, и почувствовал себя человеком, побывавшим на волосок от гибели и благополучно спасшимся. Он прекрасно понимал, что его приезд в Чессингтон-холл и последующее внезапное бегство оттуда вызовут гнев графа, и надеялся, что леди Сара также будет сильно расстроена и разочарована.
 Преисполненный презрения ко всем женщинам, готовым продаться тому, кто больше заплатит, маркиз тем не менее больше всего переживал по поводу своей недальновидности. Как мог он оказаться таким слепцом, едва не предложившим свою руку — чего не делал никогда прежде — девушке, холодной и расчетливой, совершенно недостойной носить его имя!
 Сжав губы в тонкую полоску, выставив вперед твердый подбородок, с потемневшим от ярости взором, маркиз гнал лошадей вперед.
 Проехав почти милю по пустынной дороге, он увидел спешащую вдоль проезжей части женскую фигурку. Заслышав стук колес приближающегося экипажа, она остановилась и оглянулась. Затем она выбежала на середину дороги и, решительно остановившись, распростерла руки.
 Маркиз был удивлен, но ему ничего не оставалось, кроме как резко натянуть поводья, остановив лошадей всего в нескольких шагах от тоненькой фигурки с поднятыми руками, Девушка не двигалась с места и не выказывала никакого страха, что ее собьют лошади.
 Когда фаэтон остановился, она подбежала к маркизу и, запыхавшись, проговорила:
 — Не… будете ли вы… так любезны, сэр… подвезти меня?
 Маркиз увидел обращенное к нему небольшое личико, похожее на цветок, на котором сияли огромные серые глаза, обрамленные длинными ресницами. На нежных щеках девушки были заметны явные следы слез.
 Это было очень трогательное личико. От взгляда его светлости не укрылось, что от быстрого бега у девушки сбилась на затылок шляпка, а растрепанные вьющиеся волосы непокорно упали на лоб.
 Он смотрел на нее, гадая, что же ответить на эту просьбу, как вдруг девушка, настолько юная, что она казалась почти ребенком, неожиданно воскликнула:
 — О… это… вы!
 — Вы меня знаете? — спросил маркиз.
 — Ну конечно… Но я полагала, вы сейчас в гостиной вместе с Сарой.
 Маркиз изумленно посмотрел на нее, но прежде чем он успел что-либо вымолвить, девушка взволнованно продолжала:
 — Пожалуйста… пожалуйста… если вы возвращаетесь… в Лондон… подвезите меня… хоть немного, ваша светлость.
 Тут маркиз сообразил, что перед ним не какая-то деревенская девушка, как он решил сначала. Образованная речь и упоминание имени «Сара» дали ему понять, что перед ним скорее всего кто-то из семейства Чессингтонов-Крю.
 — Не хотите ли вы сказать, — удивленно спросил он, — что направляетесь в Лондон одна?
 — Я должна! Я больше… не могу… выносить это, и если вы меня не возьмете… мне придется… ждать кого-нибудь… кто согласится отвезти меня в Лондон!
 В ее голосе сквозило неподдельное отчаяние, и маркиз сказал:
 — Насколько я понимаю, вы сбежали из Чессингтон-холла, и я подвезу вас при условии, что вы объясните, кто вы и куда направляетесь.
 — Благодарю вас… благодарю вас! Казалось, внезапно ее глаза засияли солнечным светом. Обогнув фаэтон, девушка, не дожидаясь помощи конюха, взобралась на сиденье рядом с маркизом.
 — Вы очень добры, — сказала она, — но я меньше всего ожидала встретить именно вас… когда услышала топот копыт.
 Маркиз пустил лошадей медленной рысью.
 — По-моему, вам лучше начать с самого начала, — предложил он, — и назвать себя.
 — Меня зовут Ула Форд.
 — И вы живете в Чессингтон-холле?
 — Живу… точнее, жила! Девушка на мгновение запнулась, затем выпалила:
 — Только не пытайтесь… вернуть меня… назад! Я приняла твердое решение, и что бы… ни случилось со мной… хуже, чем было, быть не может.
 — Полагаю, вам нужно рассказать мне все, — предложил маркиз. — Вы должны понимать, что мне вообще-то полагается отвезти вас назад в Чессингтон-холл.
 — Почему?
 — Потому что вы слишком молоды, чтобы в одиночку отправляться в Лондон. У вас там кто-нибудь есть?
 — Я постараюсь… кого-нибудь найти. Маркиз с сарказмом подумал, что это не составит особого труда, и покровитель для такой девушки найдется сразу, но Вслух произнес:
 — Что такого страшного случилось в Чессингтон-холле, если вы решили бежать оттуда?
 — Я… я больше не могу выносить… побои дяди Лайонела и затрещины, и ругань Сары… Они постоянно попрекают меня всем… только потому… что они ненавидели моего отца.
 Маркиз изумленно посмотрел на нее.
 — Вы хотите сказать, что граф Чессингтон-Крю ваш дядя? Девушка кивнула.
 — Да, ваша светлость.
 — И он вас бьет? — У маркиза Равенторпа подобные вещи не укладывались в голове.
 — Он бьет меня, потому что… его к этому подталкивает Сара… Кроме того, он не может простить моей матери то, что она сбежала с моим отцом…Но они были так счастливы… очень счастливы… и я была счастлива… до тех пор… пока не попала в дом дяди… где почувствовала себя… словно в аду! — сбивчиво и немного бессвязно говорила девушка.
 Сначала маркиз решил, что Ула бредит. Но потом понял, что в ее голосе нет ничего истеричного; наоборот, искренняя и простая речь Улы не позволяла маркизу усомниться в ее словах.
 — А что такое совершил ваш отец, — после недолгого молчания спросил маркиз, — после чего граф так невзлюбил его?
 — Моя мать… сестра графа… бывшая в молодости очень красивой… сбежала весте с папой в ночь перед тем, как ее должны были выдать замуж за герцога Эйвона, — едва слышно призналась Ула.
 — А кем был ваш отец?
 — Он был помощником приходского священника церкви в местечке Чессингтон. Потом стал викарием в одной из деревушек в Вустершире… где я и родилась.
 — Насколько я понимаю, ваша мать, сбежав накануне бракосочетания, вызвала гнев своих родных.
 — Никто из них после случившегося с мамой больше даже не разговаривал… но она была счастлива, и это не имело значения, и хотя мы жили очень бедно и частенько нам даже нечего было есть… мы всегда смеялись и радовались жизни… но в прошлом году родители… п-погибли в дорожном происшествии.
 И снова голос Улы дрогнул. Маркиз услышал в нем боль и понял, как опечалила девушку смерть родителей.
 — И тогда, — продолжала она, — дядя Лайонел пришел на похороны… а потом… он забрал меня с собой… и с тех пор… я так несчастна.
 — Чем вы его рассердили? — спросил маркиз.
 — Он просто ненавидит меня за то… что я дочь своего отца… поэтому я все делаю… не так… Но дело даже не в побоях… и не в том, что Сара постоянно придирается ко мне и старается меня унизить… но, главное, в этом большом доме нет… любви… в то время как наш небольшой домик при церкви всегда был наполнен любовью… словно солнечным светом. Маркиз почувствовал, что девушка говорит искренне и не пытается произвести на него впечатление.
 Какое-то время они ехали молча, затем он спросил:
 — А сегодня произошло что-то из ряда вон выходящее, раз вы решили бежать?
 — Вас ожидали с большим нетерпением, потому что надеялись, что вы наконец сделаете предложение Саре, — сказала девушка, — и в доме царила всеобщая суматоха. Сара несколько раз меняла платье, чтобы произвести на вашу светлость как можно лучшее впечатление… и так как я была очень медлительна и не поспевала за ее капризами, она… ударила меня щеткой для волос… и сказала своей матери, что я нарочно… мешаю ей, потому что… ревную!
 Помолчав, Ула продолжала:
 — Тетя Мери сказала: «Тебя это удивляет, дорогая? На Уле никто никогда не женится, потому что у нее нет ни гроша за душой. Ее отец, простой деревенский священник, оставил после себя одни долги, так как, подозреваю, у него не хватило ума даже на то, чтобы покрыть их из церковной кассы».
 Ула глубоко вздохнула и после паузы завершила свой невеселый рассказ.
 — Наверное, она так хотела пошутить, но я внезапно поняла, что не могу больше… выносить это… и когда Сара снова ударила меня… я выбежала из комнаты и покинула дом… поклявшись, что никогда… никогда… не вернусь назад!
 — И что вы намерены делать? — спросил маркиз.
 — Я собираюсь попасть в Лондон и стать содержанкой!
 Маркиз настолько поразился этим словам, что резко натянул поводья, и лошади дернули головами.
 — Содержанкой! — воскликнул он. — Вы представляете себе, что это значит?
 — Да, представляю. У этих женщин всегда много денег. Кузен Джеральд, брат Сары, на прошлой неделе приезжал домой, и поначалу его встретили жутким скандалом, так как какие-то торговцы известили дядю Лайонела письмом, что его сын отказывается платить по счетам, задолжал им крупные суммы, и они намерены подать на него в суд.
 Взглянув на маркиза и убедившись, что он ее внимательно слушает, Ула продолжала:
 — Дядя Лайонел очень ругался на Джеральда, но тот сказал ему: «Извини, папа, я потратил все деньги, которые ты мне дал в прошлом месяце на содержание, на милую маленькую Элизабет. Она так нежно просила у меня то одно, то другое, что я просто не мог отказать ей. Уверен, ты поймешь меня».
 — И что ответил ваш дядя? — спросил маркиз, от души забавляясь подобным разговором.
 — Он рассмеялся и сказал: «Прекрасно понимаю, мой мальчик, в твои годы я сам был таким же. Ладно, я разберусь с твоими долгами, но впредь ты не должен быть таким расточительным».
 — И поэтому вы решили, что сможете стать содержанкой?
 — Я… я не совсем точно представляю… чем они занимаются, — призналась Ула, — но уверена… кто-нибудь объяснит мне.
 — И у кого вы, интересно, собираетесь спросить об этом? — с любопытством взглянул на нее маркиз.
 Она улыбнулась, и маркиз, глядя на нее, подумал, что девушка похожа на измученного ангела, изгнанного с небес по какой-то нелепой случайности.
 — Теперь, благодаря нашей встрече, — ответила Ула, — я спрошу у вас!
 — А я вам отвечу, — сказал маркиз, — что вы никоим образом не можете стать содержанкой!
 — Но… почему?
 — Потому что вы леди.
 — А есть закон, запрещающий леди становиться содержанками богатых джентльменов? — удивилась девушка.
 — Да! — без колебания ответил маркиз.
 — Тогда я найду какую-нибудь другую работу. Возможно, для меня найдется место на кухне. Я довольно неплохо готовлю, если только у меня под рукой есть все необходимые продукты.
 Прежде чем маркиз успел что-либо сказать, она добавила:
 — Возможно… я выгляжу слишком… молодой, и меня неохотно… возьмут на кухню.
 — Полагаю, именно так и будет, — ответил маркиз. — А чем бы вы сами хотели заниматься?
 Ула невесело рассмеялась, и смех у нее был очень нежный и музыкальный.
 — Моя мечта… совершенно неисполнима.. но я хотела бы стать «несравненной», как Сара… чтобы все красивые молодые мужчины были у моих ног… упрашивали меня выйти за них замуж.
 — И тогда, полагаю, вы выберете из них самого богатого и знатного! — грустно усмехнулся маркиз.
 Ула покачала головой.
 — Нет-нет, что вы! Я бы выбрала человека… которого полюблю и который полюбит меня… но такое никогда не произойдет.
 — Почему вы так уверены в этом?
 — Потому что — как мне без конца твердили об этом тетя Мери и Сара — никто никогда не женится на мне из-за скандала, виновницей которого много лет назад стала моя мама, сбежав вместе с папой… а также потому, что у меня нет денег… ни гроша!
 Она вздохнула.
 — Как было бы прекрасно, хотя мама и считала это вульгарным, быть «звездой сент-джеймского двора», общепризнанной красавицей! Но в действительности это никогда не случится, поэтому мне остаются одни мечты — но их у меня никому не отнять!
 «Несравненная», как Сара!«— задумчиво произнес про себя маркиз.
 И его все еще темные от гнева глаза зажглись огнем, показывая, что в голове у него начинает зреть какой-то замысел.




 Глава 2


 Некоторое время они ехали молча. Затем, дождавшись момента, когда дорога снова стала свободной, Ула, решив, что маркиз сможет уделить ей внимание, сказала:
 — Можно вас… попросить об одной вещи?
 — Разумеется.
 — После того как вы отвезете меня в Лондон… вы ведь не скажете Саре… где я? Могу я на это надеяться?
 — Я больше не увижу Сару, — коротко ответил маркиз, в котором вновь взыграла уязвленная гордость.
 Ула изумленно посмотрела на него.
 — Но… я полагала… я так поняла… сегодня вы должны были сделать ей предложение?
 — Я не встречался с вашей кузиной и не имею ни малейшего желания встречаться с ней впредь, — ответил маркиз. — И я не собираюсь жениться на ней или на ком бы то ни было еще.
 По интонации его голоса Ула безошибочно догадалась, что маркиз разгневан, и она, помолчав, сказала:
 — Дядя Лайонел очень расстроится. И Сара тоже…
 — С этим ничего не поделаешь. Опять наступило молчание, которое нарушил маркиз:
 — Насколько я могу судить, вы удивлены, что я не сделал предложение вашей кузине, как, по всеобщему убеждению, я должен был бы поступить.
 — Все были… уверены… что именно для этого вы… и приедете, — ответила Ула. — Но если вы… и вправду решили… не жениться на Саре, я считаю… что вы поступили мудро.
 — Почему?
 Маркиз понял по затянувшейся паузе, что Ула никак не может найти подходящие слова. Наконец она сказала:
 — Я уверена, что два человека… могут быть по-настоящему счастливы в браке.. только если они любят… друг друга.
 — Значит, вам известно, что леди Сара не любит меня? — спросил маркиз, не слишком обрадованный этим обстоятельством.
 — Д-да.
 — Она любит некоего Хьюго? — продолжал он.
 Ула покачала головой.
 — Не думаю, что она на такое способна, Сара смеется над его стихами, кстати, очень неплохими, почти как у лорда Байрона.
 — Она показывала вам их?
 — Нет, она их сразу же выкидывает. И, наверное, я поступала плохо, но стихи такие хорошие, и я… сохранила все письма.
 — Вы не сказали мне, кто такой Хьюго.
 — Это лорд Доулиш, и мне… очень жаль… его.
 — Почему?
 Резкие односложные вопросы маркиза, похоже, нисколько не смущали Улу.
 — Потому что он… всем сердцем любит Сару, а она… не любит его, и если бы и вышла за Хьюго замуж… то сделала бы его… очень несчастливым.
 После некоторого молчания Ула сказала:
 — О вас говорили много странного, например… что у вас совершенно нет сердца, но я не могу поверить, что человек, обладающий такими прекрасными лошадьми… не любит их.
 Маркиз понял ход ее мыслей и с удивлением подумал, что такого ему еще никто не говорил. Он бы не смог точно сказать, какие чувства в нем вызвало это признание его новой знакомой.
 — Полагаю, нам стоит вернуться к вашим проблемам. Так как вас в Лондоне никто не ждет, никто не встретит и не будет опекать, город покажется вам страшным и весьма неприветливым местом.
 Девушка обеспокоенно посмотрела на него.
 — У меня никто ничего не сможет украсть, так как у меня ничего нет.
 — Я имел в виду не деньги, — ответил маркиз, поражаясь ее наивности.
 — Тогда я не могу представить, какие еще опасности могут мне угрожать, разве только что дядя Лайонел натравит на меня… судебных исполнителей, хотя, по-моему, тетя Мери, поняв, что я сбежала… только обрадуется.
 — А как насчет вашей кузины Сары? — вскинул брови маркиз.
 — Она не могла выносить присутствие в доме еще одной девушки, даже несмотря на то, что со мной обращались как со служанкой, не позволяя спускаться к столу… когда приезжали гости.
 — В это невозможно поверить: ведь вы родная племянница графа!
 — Как он мне неоднократно повторял, я всего лишь сирота без гроша за душой, навеки опозоренная… собственной матерью. По-моему, на самом деле все… боялись, что, если меня увидят в их доме… снова… начнутся пересуды.
 — Пожалуй, это больше похоже на правду, — согласился маркиз и замолчал, углубившись в собственные мысли.
 Проехав еще немного вперед, фаэтон свернул с главной дороги и начал подниматься в гору по обсаженной ровными рядами деревьев аллее. Достигнув вершины холма, маркиз направил экипаж в ворота парка, и Ула удивленно взглянула на него.
 — Куда мы направляемся?
 Маркиз ничего не ответил, пока не остановил фаэтон под сенью развесистого лайма. Усталые лошади замерли на месте, и маркиз, небрежно держа поводья одной рукой, повернулся к Уле, чтобы получше рассмотреть ее.
 Пока они ехали, девушка поправила шляпку и немного пригладила растрепавшиеся волосы, и маркиз увидел, что они золотистые, как и у ее кузины Сары — напоминающие бледное сияние первых лучей рассвета. У Улы было маленькое личико сердечком и неестественно огромные глаза, нежно-серые, как грудка голубя. В ней было что-то детское и невинное. Казалось, Ула прямо-таки источает какую-то чистоту, что еще больше придавало ей сходство с миниатюрным ангелом.
 Словно почувствовав на себе оценивающий взгляд маркиза, девушка повернулась к нему. Хотя она и вскинула гордо подбородок, показывая, что не позволит унизить себя, у нее в глазах мелькнула тень страха.
 — Ула, я собираюсь вам кое-что предложить, — сказал маркиз, — и мне хочется, чтобы вы очень основательно подумали над моими словами.
 — Да… конечно, — ответила девушка и тут же встревоженно поинтересовалась:
 — Но вы ведь не собираетесь… вернуть меня домой?
 — Мне следовало бы сделать это, — ответил маркиз, — но я всегда не любил — больше того, испытывал отвращение к грубости и насилию, хотя мне с трудом верится, что с молодой беззащитной девушкой можно обходиться так, как, по вашим словам, обращался с вами дядя Лайонел.
 Подбородок Улы вздернулся чуточку выше.
 — Может быть… мне не следовало бы… жаловаться незнакомому человеку… но я всегда говорю только правду. Моему отцу было бы… очень больно… если бы я поступала иначе.
 — Разумеется, я вам верю, Ула, — поспешил заверить ее маркиз, — и именно поэтому я не поступаю так, как мне следовало бы поступить. Я не собираюсь отвозить вас назад в Чессингтон-холл.
 — Благодарю вас… благодарю вас! — с заметным облегчением воскликнула Ула. — На какое-то мгновение я испугалась, что вы собираетесь… сделать именно это… и вам было бы так легко догнать меня… если бы я попыталась убежать.
 — Очень легко, — согласился маркиз, — но я не хочу, чтобы вы бежали от меня. Я хочу, чтобы вы помогли мне и в то же время себе самой.
 — Помочь вам? — недоверчиво переспросила Ула, но страх покинул ее засиявшие глаза.
 — Вы очень расстроены тем, что происходило в доме вашего дяди, — начал маркиз. — И я тоже расстроен, хотя и несколько по другому поводу.
 — Что вам сделали в Чессингтон-холле? Что вам… сказали? — порывисто воскликнула Ула. — Весь дом был взбудоражен в ожидании вашего приезда. Все были совершенно уверены, что вы попросите руки Сары. Почему вы не сделали этого?
 — Я не намерен вдаваться в подробности, — надменно произнес маркиз. — Вам достаточно знать следующее: я обнаружил, что ваша кузина совершенно не похожа на тот образ, который я себе сотворил, и, как я уже говорил, я не собираюсь жениться на ней, впрочем, и на ком бы то ни было еще!
 — Жениться нужно только в том случае, если любишь, — тихо заметила Ула.
 Она решила, что маркиз не расслышал ее слов, так как он продолжал:
 — Эту историю следует забыть и больше не вспоминать, но у меня есть одно предложение, от которого, уверен, вы не откажетесь.
 — Какое? — заинтересовалась Ула.
 — Вы должны стать» несравненной «, о чем столько мечтали, и бросить вызов своей кузине, превратившись в пользующуюся самым восторженным поклонением молодую женщину высшего света!
 Ула изумленно уставилась на него, раскрыв глаза так широко, что они, казалось, заполнили все ее лицо. Затем она поспешно отвернулась, вымолвив:
 — Вы издеваетесь надо мной, потому что… с моей стороны было слишком самонадеянно… мечтать о таких вещах… даже в грезах.
 — Я нисколько не издеваюсь над вами, — возразил маркиз. — Больше того, я собираюсь воплотить ваши мечты в жизнь.
 Девушка снова повернулась к нему. Недоверие, любопытство, надежда попеременно отражались на ее лице.
 — Что такое… вы говорите, ваша светлость? Боюсь показаться… очень глупой, но я… не понимаю.
 На какое-то мгновение маркиз сжал губы в тонкую линию. Затем он сказал:
 — Я намереваюсь преподать хороший урок вашей кузине и вашему дяде тоже за совершенно непростительное поведение в отношении вас.
 Он произносил эти слова, думая, что только бесчувственный изверг способен поднять руку на столь хрупкое и нежное создание, как эта юная девушка, слушающая его широко раскрыв глаза.
 Белая кожа Улы обладала прозрачностью перламутра, и маркиз вздрогнул от мысли, что к чему-то столь нежному и прекрасному телу прикасалась тяжелая жестокая рука.
 Понимая, что Ула ждет от него объяснений, он сказал:
 — Мы свернули к дому моей бабушки, вдовствующей герцогини Рэксхем. Она уже достигла весьма преклонного возраста, но до сих пор полна энергии и не знает, чем занять свободное время.
 И маркиз продолжил решительным тоном:
 — Я намереваюсь просить ее ввести вас в светское общество, дав понять тем, кому никогда не хватает тем для сплетен, что я, безусловно, считаю вас самой красивой девушкой!
 — Все решат… вы сошли… с ума! — воскликнула, покраснев от смущения, Ула. — Ну как могу я… сравниться с кем-либо вроде Сары или… тех красавиц, которым вы… поклоняетесь?
 Девушка запнулась перед последним словом, и маркиз резко спросил:
 — Кто это говорил обо мне подобное и что вам известно о женщинах, которым я поклоняюсь?
 Ула не сдержалась и тихонько хихикнула.
 — Вам следует знать, все о вас только и говорят! Когда в доме дяди Лайонела устраивались званые вечера, я тайком пробиралась на галерею для музыкантов и оттуда, никем не видимая, наблюдала за собравшимися. Рано или поздно разговор обязательно заходил о вас: мужчины начинали обсуждать ваших лошадей и выигрыш в карты, женщины — последние любовные похождения.
 Маркиз молчал, и Ула тихо добавила:
 — Простите… простите, если я огорчила вас… но вы сами просили… к тому же это… комплимент, раз вас считают таким.. выдающимся человеком.
 — Без подобного комплимента я бы предпочел обойтись! — резко бросил маркиз. — Поговорим лучше о вас.
 — Но вы… не можете говорить это… серьезно, — сказала Ула. — Ну как я могу… произвести в свете впечатление первой красавицы? Даже если бы вы были так добры и делали вид… что считаете меня красивой, люди… просто посмеялись бы надо мной.
 — Я горжусь тем, — сказал маркиз, — что у меня очень проницательный глаз. Если я увижу неограненный грязный камень, надеюсь, я, будучи экспертом в таких вопросах, определю, что передо мной алмаз, если это будет он.
 Чувствуя, что все внимание Улы приковано к его словам, он продолжал:
 — То же самое можно сказать об испорченной картине, за которой не было надлежащего ухода. Я непременно узнаю кисть Великого Рембрандта или Рубенса, в каком бы запущенном состоянии ни находилось полотно.
 — Но… это совершенно другое дело, — возразила Ула.
 — Ничего подобного, — ответил маркиз. — Я считаю себя знатоком женской красоты. Вам, Ула, необходима достойная оправа, чтобы подчеркнуть и выделить все ваши достоинства, и, как актрисе, собирающейся покорить сцену, вам нужен опытный режиссер.
 Ула, стиснув пальцы, произнесла:
 — Судя по вашим словам, милорд, сделать это так просто… но я… все же не могу поверить вам.
 — Полагаю, вам придется довериться мне, — сказал маркиз. — Как я уже сказал, осуществив свои мечты, вы также поможете мне воплотить в жизнь мои замыслы.
 При воспоминании о том, как отзывалась о нем Сара, его взгляд стал жестким.
 — Если мы с моим положением, моим вниманием, моим богатством не сможем заставить лондонское общество принять вас такой, мне придется согласиться с тем, что я потерпел неудачу, чего со мной никогда прежде не случалось.
 — Вам во всем сопутствовала удача, — подтвердила Ула. — Ваши лошади побеждают во всех крупных скачках, и я слышала, как дядя Лайонел с завистью отзывался о великолепии вашего загородного дома, который даже принц-регент назвал» потрясающим совершенством «.
 Маркиз усмехнулся.
 — Значит, и до вас дошли отголоски этой истории!
 — Как я уже говорила, о вас говорят все, и все вами восхищаются.
 — А вы?
 — Странный вопрос! Как я могу не восхищаться человеком, сумевшим подобрать так идеально подходящих друг другу лошадей, как та четверка, которой вы сейчас управляете?
 Маркиз, едва заметно изогнув губы в улыбке, подумал, что этот комплимент совершенно не похож на те, какие ему приходится обычно выслушивать. Он искоса взглянул на девушку и сказал только:
 — В таком случае мне остается лишь еще раз просить вас довериться мне и в точности выполнить все, что я скажу.
 — А если случится так, что я… подведу вас… вы очень разгневаетесь на меня? — обратилась к нему Ула.
 — Возможно, я рассержусь, — ответил маркиз. — но, обещаю, бить вас не буду. И вообще, если вы провалитесь в свете, это будет и моим поражением, что крайне унизительно для меня.
 — Такое… не должно… произойти, — пылко воскликнула Ула. — Я не могу представить вашего унижения… и вообще для меня вы — небесный правитель, воцарившийся над всем миром… затмевающий всех… кто под вами.
 — Благодарю, — сдержанно сказал маркиз, слегка удивленный ее восторженным тоном, — но помните, что вы обязаны сделать все, чтобы сохранить за мной такое положение и не допустить того, чтобы я, подобно Шалтаю-Болтаю, свалился вниз.
 Ула весело рассмеялась, и маркиз, подобрав поводья, тронул экипаж.
 Лишь когда впереди показался живописный каменный особняк с внушительной колоннадой и высокими окнами, выходящими на пестрящий цветами сад, девушка занервничала.
 Маркиз ничего не сказал ей. Однако он почувствовал, как напряглось ее хрупкое тело, заметил, что сплетенные пальцы судорожно сжались так, что побелели костяшки.
 Маркизу впервые пришло в голову, что Ула убежала, не захватив с собой перчатки, — точнее, вообще ничего не взяв.
 На ней было простенькое клетчатое платьице из хлопчатобумажной ткани, а накинутая на плечи шаль выглядела так, словно ее стирали много раз.
 Но маркиз не мог не увидеть, что лицо Улы лучилось свежестью и красотой, которую нисколько не умаляла простая некрасивая шляпка, перетянутая разлохмаченными на концах атласными лентами.
 Маркиз, помогая девушке спуститься из экипажа, с удовольствием обратил внимание на то, как она, распрямив плечи и вскинув голову, уверенно пошла следом за ним, ничуть не робея и не смущаясь.
 Седовласый старик дворецкий просиял, увидев маркиза.
 — Добрый день, милорд! Какая неожиданная радость видеть вас! Ее светлость будет счастлива, когда я доложу о вашем приезде.
 — Как поживает ее светлость? — спросил маркиз, передавая лакею шляпу и перчатки.
 — Вообще-то неплохо, но, скажу по правде, ваша светлость, она скучает, — покачал головой старый дворецкий.
 — Я как раз приехал затем, чтобы исцелить этот недуг, — сказал маркиз. — Будьте добры, Берроуз, проводите мисс Форд наверх и попросите вашу жену помочь ей привести себя в порядок, пока я переговорю с ее светлостью.
 — Разумеется, милорд, разумеется. Непривычным для себя решительным тоном он обратился к Уле:
 — Будьте любезны, обождите здесь, мисс.
 Затем дворецкий прошел по коридору и открыл дверь в гостиную.
 — Маркиз Равенторп, ваша светлость! — объявил он.
 Ула услышала чье-то радостное восклицание, после чего Берроуз, закрыв дверь, вернулся к ней.
 Маркиз медленно прошел по великолепному обюссонскому ковру к креслу у камина, в котором сидела его бабушка.
 В свое время герцогиня Рэксхем была первой красавицей света, и ее бракосочетание с герцогом явилось самым значительным светским событием года.
 Она была великолепной хозяйкой, и балы и приемы, устраиваемые герцогом и герцогиней Рэксхем в своем особняке, частенько удостаивались присутствия короля с королевой и других членов царствующей фамилии.
 Теперь герцогине было за семьдесят, и она находила тихую деревенскую жизнь скучной после полной ярких событий молодости, когда ей поклонялись и ею восторгались все первые лица не только Англии, но и всей Европы.
 Поседевшая и ссутулившаяся под грузом прожитых лет, герцогиня все же сохранила красоту. Маркиз с удовольствием отметил, что хотя его бабушка и не ждала гостей, она была в изящном платье, с изумительными безупречно подобранными драгоценностями, которыми в свое время из года в год засыпал ее любящий супруг.
 — Дрого! — радостно воскликнула она. — Какая приятная неожиданность! Почему ты заранее не известил меня о своем приезде? Я хотя бы приказала забить откормленного каплуна!
 Рассмеявшись, маркиз нагнулся, целуя бабушку в щеку. Затем, пододвинув стул, он сказал:
 — Бабушка, я приехал обратиться к вам за помощью.
 — Ко мне за помощью? — переспросила удивленная герцогиня. — А я полагала, ты хотел сообщить мне о предстоящей женитьбе на этой Саре Чессингтон, о которой столько все говорят.
 — Нет, я приехал не за этим, — ответил маркиз. — Я хочу узнать, не помните ли вы женщину, носившую ту же фамилию, тетку Сары, которая лет девятнадцать-двадцать назад устроила большой скандал?
 Герцогиня удивленно взглянула на внука.
 — Ты говоришь о леди Луизе Чессингтон, сбежавшей накануне бракосочетания с герцогом Эвоном?
 — Вы помните ее?
 — Конечно, помню, — сказала герцогиня. — Ты даже представить себе не можешь, какой она тогда устроила переполох!
 Усмехнувшись своим воспоминаниям, пожилая леди добавила:
 — С Эвона Луиза Чессингтон сбила спесь. Того просто раздувало от самомнения; он полагал, что любая женщина умрет от счастья, если ей представится возможность стать его женой!
 — Вы были лично знакомы с леди Луизой?
 — Ну разумеется! Ее отец был четвертым графом. Очень образованный человек, он даже, признаюсь тебе, влюбился в меня, вызвав ревность моего бедняги супруга, обожавшего меня! Впрочем, герцог ревновал меня к любому мужчине, лишь взглянувшему в мою сторону.
 — Разве можно было удержаться от этого, ведь вы блистали несравненной красотой! — сказал маркиз.
 — Спасибо, Дрого, но я стала слишком стара для комплиментов, хотя мне до сих пор приятно вспоминать о тех, которые я во множестве выслушивала в молодости.
 В голосе герцогини проскользнула нотка ностальгии по прошлому, и маркиз сказал:
 — Я хочу кое-что вам рассказать, бабушка. Но сначала поведаю всю правду о том, что только что произошло, а это я не собираюсь открывать никому, кроме, разумеется, вас.
 У герцогини зажглись глаза, а в голосе прозвучало любопытство:
 — Что случилось? Мне не терпится знать, почему это тебя так заинтересовала леди Луиза?
 — Именно это я и собираюсь рассказать вам… — начал маркиз, ***
 Герцогиня внимательно выслушала его, ни разу не перебив.
 Голос маркиза, остававшийся в течение всего повествования тихим и бесстрастным, вдруг наполнился гневом:
 — Вот почему, бабушка, я привез это дитя к вам, привез дочь леди Луизы, которую истязали, с которой обращались бесчеловечно, и все это в наказание за давний проступок ее матери. Он уже поведал бабушке, как встретил Улу на дороге, и герцогиня, нисколько не удивленная его словами, просто спросила:
 — И что ты от меня хочешь?
 — Сейчас объясню, — ответил маркиз. — Я собираюсь преподать кузине Саре и дяде Лайонелу урок, который они никогда не забудут.
 Он выдержал многозначительную паузу и затем продолжил более резким голосом:
 — Для этого я хочу, бабушка, чтобы вы применили свой вкус и таланты и превратили Улу в первую красавицу — такую, какой была ее мать. Я хочу, чтобы вы ввели ее в светское общество так, чтобы она не просто стала равной кузине Саре, но и затмила бы ее.
 Герцогиня слушала его, не отрывая взгляда, но в ее глазах появилась задорная искорка.
 — Это очень тонкая месть, Дрого, но сможешь ли ты осуществить ее? — Сомнения владели старой герцогиней.
 — А это уже зависит от вас, бабушка, и я не знаю, сможет ли кто-либо справиться лучше с подобной задачей.
 — Достаточно ли красива эта девочка? — поинтересовалась пожилая леди; — Я ведь не волшебница, Дрого.
 — Одно могу сказать точно: в ней есть нечто необыкновенное, — ответил маркиз, — но она отлита не из того сплава, что ее кузина Сара.
 — Это к лучшему; к тому же я еще не слышала, чтобы ты ставил на темную лошадку и не побеждал.
 — Когда-то такое все-таки может случиться, — сказал маркиз, — но, если на этот раз не я первый пересеку финишную черту, я буду сильно уязвлен.
 — Дай поглядеть на твою ставку, — улыбнулась герцогиня.
 — Надеюсь, вы не будете разочарованы при виде нашей юной гостьи, — сказал маркиз.
 С этими словами он встал и вышел из комнаты.
 Как только маркиз открыл дверь, он увидел Улу, с интересом изучающую одну из картин, украшавших стены особняка, и Берроуза, пространно объясняющего, как та попала в руки предков герцогини.
 При появлении маркиза Ула повернулась к нему, и он прочел у нее на лице искреннюю радость. Однако, прежде чем шагнуть ему навстречу, девушка обратилась к дворецкому:
 — Благодарю вас за интересный и содержательный рассказ. Мне все очень понравилось.
 — Ну что вы, мисс, для меня это было удовольствие, — ответил Берроуз, и Ула поспешила к маркизу.
 — Я подумала, что вы хотите побыть с ее светлостью вдвоем, и не стала мешать.
 — Моя бабушка готова принять вас, — сказал маркиз.
 Увидев, как по телу девушки пробежала нервная дрожь, он добавил:
 — Не бойтесь, как я и думал, она готова помочь вам.
 Он пропустил Улу перед собой в гостиную и отметил, каким проницательным взглядом окинула герцогиня приблизившуюся к ней девушку. Ула сделала реверанс, и пожилая женщина с улыбкой сказала:
 — Я очень рада познакомиться с вами, дорогая. Я знавала вашу мать, и мы все любили ее.
 — Вы были знакомы с мамой? — дрогнувшим голосом воскликнула девушка. — Тогда вы должны знать, ваша светлость, какую сенсацию произвела она, появившись в лондонском свете, как люди часами простаивали под окнами ее дома в надежде хоть мельком увидеть ее.
 — Это правда, — подтвердила герцогиня, — но всех привлекала не только ее красивая внешность, но и ее чистая благородная душа.
 — Благодарю вас за эти слова, — сказала Ула. — Полагаю, вы можете представить себе, как мне не хватает ее… и папы.
 Когда девушка упомянула своего отца, в ее голосе почувствовался вызов, словно она отказывалась от самой мысли разделить своих родителей.
 Но герцогиня, прекрасно понимая ее, сказала:
 — Вы непременно должны рассказать мне о них. Мне всегда хотелось знать, были ли ваши родители по-настоящему счастливы, не жалела ли ваша мать о том, что отказалась от блестящего положения в обществе, которое получила бы, став супругой герцога Эйвона.
 — Однажды мама призналась мне, что она самая счастливая женщина на свете, так как встретила в жизни папу, — ответила Ула. — Даже когда дела становились очень плохи и мы мерзли зимой, потому что не хватало денег на уголь, мама смеялась и приговаривала:» Милая Ула, до тех пор, пока у меня есть любимый муж и ты, все прочее не имеет значения. И пусть дома у нас трещат сибирские морозы, здесь лучше, чем в райских кущах… потому что мы все… вместе «.
 При этих словах голос Улы задрожал, и ей с трудом удалось сдержать навернувшиеся на глаза слезы.
 Герцогиня, протянув руку, сказала:
 — Садитесь, дитя мое. Насколько я понимаю, мой внук хочет, чтобы вы повторили успех своей матери, чего, не сомневаюсь, она желала и для вас. Не думаю, что с этим возникнут какие-то трудности.
 — Вы… в этом… уверены? — спросила Ула. — У его светлости родился фантастический план сделать из меня» несравненную «, но я знаю, что рядом с Сарой я выгляжу совершенно бесцветной!
 Она замялась, затем тихо добавила:
 — Однажды папа сказал, что по-настоящему красивым можно быть только в том случае, если в душе есть божественный свет. Возможно, у меня его нет, а одарить им может… лишь Господь.
 Девушка говорила пылко, с чувством, и маркиз с интересом наблюдал, какова будет реакция его бабушки на эти идущие от самого сердца слова.
 Герцогиня, похоже, не нашла сказанное Улой ни в малейшей степени странным. Она просто сказала:
 — По-моему, нам остается только надеяться, что мы с вами сможем выполнить замысел моего крайне привередливого внука и обеспечить ему победу. Выражаясь его словами, вы, опередив всех соперниц, должны первой пересечь финишную черту.
 Ула рассмеялась, и ее смех звонко разнесся по всей комнате.
 — Значит, вот что я должна сделать? — спросила она маркиза. — В таком случае, надеюсь, я выиграю Золотой Кубок, как вы сделали на скачках в Эскоте в прошлом году.
 — Готов поставить на это крупную сумму!
 — Пожалуйста… не будьте… слишком самоуверенны, — поспешно заметила Ула. — Может так статься, вы лишитесь своих денег.
 — Кстати, о деньгах, — вмешалась герцогиня. — Первым делом Уле необходимо должным образом одеться.
 Девушка огорченно воскликнула:
 — Об этом я совсем забыла! О, миледи, что же мне делать? Уверена, вы поймете, что я не могу позволить его светлости платить за мои наряды, но я убежала в такой спешке, что ничего не взяла с собой.
 Она встревоженно обернулась к маркизу.
 — Я не смею… доставлять хлопоты… вам… или ее светлости.
 Маркиз встал, повернувшись спиной к камину.
 — Давайте-ка с самого начала уясним вот что, — сказал он. — Я не могу допустить, чтобы мои планы по какой-либо причине расстроились. Ула, вы обещали довериться мне, вы также должны слушаться меня.
 Ула, опустив глаза, тихо промолвила:
 — Мама… говорила мне, что истинная леди… может принимать от джентльмена лишь… небольшие подарки, иначе ее поведение сочтут непристойным… Полагаю, она подразумевала веер, быть может, перчатки… ничего дороже.
 — А мне сдается, вы направлялись в Лондон с совершенно иными намерениями! — с иронией заметил маркиз.
 Ула вспыхнула, и ее лицо, зардевшееся от смущения, стало особенно прелестным. Затем она сказала:
 — Я… я считала, что буду… зарабатывать деньги… а не принимать их в качестве… подарка.
 — Вот мы все и решили! — воскликнул маркиз. — Вы будете честно зарабатывать деньги, выполняя мои распоряжения, так что можете считать меня своим работодателем.
 Ула задумалась над его словами. Затем она хитро улыбнулась, и маркиз заметил у нее на щеках две прелестные ямочки.
 — Уверена, эта мысль только что пришла в голову вашей светлости, но поскольку она позволяет мне сохранить лицо… Что ж, я с глубокой признательностью принимаю ваше предложение!
 Герцогиня рассмеялась.
 — Дрого, я всегда говорила, что ты проявляешь чудеса находчивости, добиваясь своего. Ты был таким с самого раннего детства.
 — Его светлость отличается необыкновенным умом, — сказала Ула, — потому что у него всегда на все готов ответ.
 — Полностью согласна с вами, — улыбнулась герцогиня. — Итак, Дрого, какие будут приказания?
 — Очень простые, — ответил маркиз. — Ула остается на ночь у вас, дорогая бабушка. Поскольку, вы, как обычно в деревне, удалитесь на покой рано, я поужинаю с Улой и дам последние наставления. А завтра я жду вас обеих в доме на Беркли-сквер.
 — Завтра? — переспросила герцогиня. — Но как же насчет ее одежды? Неужели она поедет в этом платье?
 — Разумеется, никто не должен видеть Улу до тех пор, пока вы надлежащим образом не оденете ее. Очень важно, чтобы уже через двадцать четыре часа она выглядела подобающе.
 Герцогиня изумленно посмотрела на внука.
 — Это совершенно невозможно!
 — Нет ничего невозможного, — возразил маркиз. — Сегодня воскресенье. Завтра вечером, как только приедете ко мне, вы разошлете приглашения вашим самым близким друзьям на небольшой прием, где представите им дочь леди Луизы.
 Ула замерла от неожиданности, пораженная герцогиня уставилась на внука. Тот, прочтя вопрос в ее глазах, сказал:
 — Вы были знакомы с леди Луизой и очень хорошо относились к ней. Теперь, когда ее нет в живых, вы хотите выразить свое восхищение женщиной, отказавшейся от высшего света ради любимого мужчины, введя в общество ее дочь.
 Герцогиня улыбнулась.
 — Дрого, ты гений! Я поняла твой замысел. Ничто не сможет разжечь любопытство людей больше, чем известие о том, что, во-первых, у Луизы есть дочь, и, во-вторых, я покровительствую ей и она живет в твоем доме.
 — Именно так, — согласился маркиз.
 — А разве… в свете до сих пор помнят тот скандал, который устроила мама… сбежав из-под венца? — запинаясь, спросила Ула. — Я думала, все это в прошлом.
 — Нет, все будут заинтригованы и зачарованы. К тому же, как можно не восхищаться женщиной, осмелившейся совершить такой поступок! — решительно произнесла герцогиня.
 — Дядя Лайонел будет… в ужасе! — пробормотала Ула.
 — Надеюсь! — сказал маркиз. — Должен заметить, что, чем в больший ужас он придет, тем сильнее я обрадуюсь!
 Он остановился, затем, заглянув во встревоженные глаза Улы, добавил:
 — Вам первым делом необходимо забыть, что вам пришлось испытать по вине ваших жестоких родственников. Для вас, Ула, начинается новая жизнь, которая, надеюсь, вам придется по душе.
 — Жаль только… что мама… не может выразить вам благодарность… как пытаюсь сделать… я, — сказала Ула. — Мне кажется… что я сплю… а утром… проснусь снова в Чессингтон-холле.
 Ее слова заставили герцогиню рассмеяться, но девушка снова едва сдерживала навернувшиеся на глаза слезы.
 Ула направилась наверх, чтобы принять перед ужином ванну, а герцогиня стала готовиться ко сну.
 — Мне необходимо хорошенько отдохнуть, дитя мое, — сказала она, — так как скоро мы окунемся в море балов, приемов и обедов, устраиваемых для вас, и я намерена наслаждаться каждым мгновением этих развлечений и принимать все приглашения, которые, уверена, дождем хлынут на вас.
 Ула рассмеялась, а герцогиня, залюбовавшись ее нежным личиком, добавила:
 — Положитесь во всем на Дрого. Он любит бросать вызов и с огромным наслаждением разрабатывает стратегические планы предстоящих кампаний, словно истинный полководец. От нас требуется лишь в точности выполнять его приказания.
 — Вы оба так добры ко мне, — сказала Ула. — Вчера вечером я засыпала вся в слезах, потому что дядя Лайонел снова ударил меня, а Сара таскала за волосы. Я… я хотела умереть… но сейчас я хочу жить, потому что… все так… замечательно!
 — Отныне жизнь вы будете видеть только в таком свете!
 Улыбнувшись, герцогиня удалилась в свою спальню.
 Маркиз перед тем, как спуститься К ужину, заглянул к бабушке.
 Герцогиня, седовласая и величественная, возлежала на кружевных подушках. Пышные волосы ее выбивались из-под изящного кружевного чепца, а тонкие пальцы едва виднелись под кружевами шелковой ночной рубашки.
 Герцогиня с удовлетворением оглядела своего внука.
 В вечернем костюме маркиз выглядел очень элегантным.
 Вместо коротких штанов и шелковых чулок на нем были надеты узкие черные брюки дудочкой, введенные в моду принцем-регентом. Шейный платок был завязан с особой тщательностью, а в сюртуке с длинными шелковыми фалдами чувствовалась рука настоящего мастера.
 С волосами, словно слегка растрепанными ветерком, — эту моду опять же ввел принц-регент — маркиз выглядел таким красивым, что герцогиня подумала, какой же недальновидной надо быть девушке, чтобы оттолкнуть такого жениха, как, судя по всему, поступила леди Сара.
 Старая герцогиня прекрасно видела, что циничные складки на лице ее внука, спускающиеся от носа к краям губ, стали еще глубже обычного. Во взгляде его, критически изучающем всех и вся, сквозила высокомерная надменность.
 — Будь проклята эта девчонка! — Проворчала про себя герцогиня. — Она могла развеять гложущее его разочарование. Что бы он ни говорил, ему потребуется много времени, чтобы простить и забыть!
 Однако громко она свои мысли не высказала и, наоборот, радостно воскликнула:
 — Дрого, как ты великолепно выглядишь! Не удивительно, что принц-регент так завидует тебе: он с каждым годом становится все жирнее и рыхлее, в то время как ты, кажется, делаешься лишь стройнее и изящнее.
 — Я постоянно занимаюсь спортом, — ответил маркиз. — К тому же я не обжираюсь на ежедневных пирушках в Карлтон-хаузе.
 — И все же, твой повар на Беркли-сквер — знаток своего дела, и я жду не дождусь, когда смогу насладиться плодами его искусства.
 — Я буду очень рад принимать вас у себя, дорогая бабушка, — искренне признался маркиз.
 — Ты действительно хотел сказать, что у меня есть лишь двадцать четыре часа на то, чтобы превратить эту девочку из гадкого утенка в лебедя? — спросила герцогиня.
 — Необходимо сделать невозможное, дорогая бабушка, — ответил маркиз. — Вы должны понять, что, как только Ула появится в обществе под вашим покровительством, граф больше не сможет требовать ее возвращения в Чессингтон-холл.
 — Совершенно согласна с тобой, — кивнула герцогиня. — Этого нельзя допустить ни в коем случае.
 Внимательно посмотрев на внука, она добавила:
 — Моя горничная говорит, что, когда она помогала Уле принять ванну, ее ужаснули рубцы на спине девушки, некоторые из которых, полученные вчера вечером, еще кровоточили! Маркиз нахмурился.
 — Значит, она сказала мне правду? — К сожалению, да, — кивнула герцогиня. — Робинсон говорит, это очень болезненные раны. Одежда прилипла к кровоточащим рубцам, и раны причинили ей страдание, когда бедняжка раздевалась.
 Герцогиня с удовлетворением отметила сверкнувший в глазах внука гнев, его плотно стиснутые губы. Она поняла, что он сомневался в правдивости рассказа Улы о перенесенных от руки собственного дяди побоях; у нее самой были те же подозрения.
 Но теперь не оставалось никаких сомнений, что с бедной девочкой обходились хуже, чем поступил бы со своим ребенком забулдыга-работяга, напившийся в пятницу вечером.
 — Я позабочусь о том, чтобы этот негодяй Чессингтон-Крю заплатил за все! — воскликнул маркиз.
 — Возблагодарим же Господа, — тихо промолвила герцогиня, — что ты избежал брака, который сделал бы тебя не только несчастным, но и более циничным и разочарованным, чем сейчас!
 — Кто это говорит про меня такие вещи?
 — Не буду с тобой спорить, — ответила бабушка. — Ты всегда был моим самым любимым внуком, и я желаю тебе найти свое счастье.
 — Я больше не надеюсь, что это осуществимо, — сказал маркиз. — Но я готов довольствоваться определенным комфортом, а это по крайней мере в настоящий момент категорически исключает женитьбу.
 Не желая больше говорить на эту тему, он поцеловал бабушку в щеку, затем прикоснулся губами к ее руке.
 — Спокойной ночи, бабушка! Я очень признателен вам за понимание и готовность, с которыми вы приняли мою игру, и, что бы ни случилось, мы обязательно с радостью увидим, как два омерзительных человека получат по заслугам.
 С этими словами он, улыбнувшись, вышел из комнаты.
 Но герцогиня долго еще печально смотрела на закрывшуюся за внуком дверь.




 Глава 3


 Маркиз достал из нагрудного кармана золотые часы.
 — Пора ужинать, — резким тоном заметил он. — Вы должны научить Улу не опаздывать.
 — Полагаю, — ответила герцогиня, — ее задержало новое платье, которое я купила для нее утром на Бонд-стрит. Мы надеемся, оно тебе понравится.
 Маркиз ничего не сказал, и герцогиня продолжала:
 — Вне всякого сомнения, девочка, как говорят слуги, » стоит того, чтобы ее красиво одевали «. Дрого, пожалуй, твоя уверенность в том, что Ула произведет настоящую сенсацию, появившись у меня на приеме завтра вечером и на твоем балу в пятницу, совершенно обоснована. Девочка поистине очаровательна.
 Маркиз продолжал молчать, но герцогиня видела, что он внимательно слушает ее. Через некоторое время она спросила:
 — Полагаю, ты не получал никаких вестей из Чессингтон-холла?
 — С какой стати? — ответил маркиз. — В конце концов, что им может быть известно? Разумеется, обитатели Чессингтон-холла гадают, почему я приехал к леди Саре и внезапно исчез, но это все.
 — Возможно, они недовольны твоим поведением, — предположила пожилая леди.
 — Очень надеюсь на это! — мрачно ответил маркиз.
 Он снова нетерпеливо взглянул на карманные часы, затем сверился с часами из севрского фарфора, стоящими на каминной полке, словно желая удостовериться, что никакой ошибки нет.
 Но тут дверь распахнулась, и появилась Ула. Герцогиня ждала, что девушка войдет медленно, скованная новым платьем, одним из самых красивых, которые пожилая дама видела в последнее время. День выдался очень насыщенный; женщины устали от поисков нарядов, не только удовлетворяющих требовательному вкусу герцогини, но и нуждающихся лишь в незначительных переделках. По возвращении домой к чаю старая леди поднялась к себе, чтобы отдохнуть, и ей потребовалось собраться с силами, чтобы спуститься на ужин.
 Однако она была преисполнена решимости увидеть выражение лица своего внука, когда тот поймет, что скромная девочка, которую он привез сюда вчера, превратилась в сказочную фею. Герцогиня, несмотря на веру в чудодейственную силу в искусство портных и парикмахеров, с трудом могла поверить, глядя на переодевшуюся к ужину Улу, что это та самая трогательная перепуганная девушка, убого одетая и с растрепанными волосами, которую совсем недавно ввел в дом ее внук.
 Теперь на Уле было безукоризненно сидящее платье, подчеркивающее все достоинства ее фигуры. Тугой лиф был украшен роскошной вышивкой, снова вошедшей в моду после аскетизма военной поры. Низ платья; с такой тщательностью выбранного герцогиней, был из белого газа, усыпанного мелкими серебристыми блестками, отчего, казалось, он светился. Платье было украшено подснежниками, на лепестках которых сверкали бриллиантовые капельки росы.
 Такими же цветами был отделан глубокий вырез, что еще больше придавало Уле сходство с ангелом, только что спустившимся с покрытого мелкими барашками облаков летнего неба.
 Волосы девушки, непокорно падавшие на лоб при первой ее встрече с маркизом, теперь были уложены лучшим парикмахером, услугами которого пользовался столичный бомонд. Мастер, закончив свою работу, с восхищением воскликнул, что его новая клиентка прекрасна, как Диана-охотница.
 Однако, к удивлению герцогини, Ула, входя в гостиную, вовсе не стремилась показать свое платье. Наоборот, она едва ли не с непристойной поспешностью бросилась к маркизу.
 — Простите… меня, ваша светлость, — смущенно вымолвила она. — Я знаю, что опоздала, но с вашим мальчишкой-чистильщиком столового серебра случилось несчастье, он сильно порезал руку. Никто не знал, что делать… и я… смазала рану медом и перевязала ее.
 Маркиз изумленно взглянул на нее.
 — С моим чистильщиком?
 — Да, мальчик порезался на кухне и плакал от боли. Когда мне сказали о случившемся, я сразу же поняла, что делать, и поспешила вниз.
 — Вы были на кухне! — медленно проговорил маркиз, словно был не в силах поверить в это.
 — Вилли — так его зовут — сейчас гораздо лучше, — сказала Ула, — но он очень боится, что вы прогоните его за неловкость. Но вы ведь не сделаете этого… правда?
 Она умоляюще подняла к нему огромные лучистые глаза.
 Наступило неловкое молчание. Маркиз собрался было сказать, что всеми подобными делами занимается его секретарь, а сам он ни во что не вмешивается, лишь отдает распоряжения и ожидает их точного исполнения. Но не в силах устоять перед такой бесхитростной просьбой, он сказал:
 — Нет, конечно же. Такое со всяким может случиться.
 Ула с облегчением улыбнулась.
 — Я знала, что вы именно так и ответите, и мне нужно как можно скорее успокоить Вилли.
 Не дожидаясь ответа, девушка бросилась из комнаты, оставив дверь нараспашку.
 Маркиз, повернувшись к своей бабушке, обнаружил, что та смеется.
 — Светским красавицам, — строго заметил он, — не подобает заходить на кухню и беспокоиться по поводу прислуги.
 — Знаю, — ответила герцогиня, — но Ула слишком отзывчивая девушка. Смею заметить, она совсем не похожа на ту красотку, которой ты был поглощен не так давно, — дай-ка вспомнить, как ее звали? Леди Сэлфорд.
 Недобро усмехнувшись, она продолжала:
 — Если ты помнишь, когда она уволила своего лакея, тот от безысходности пытался покончить с собой. Так вот, леди Сэлфорд хладнокровно заметила, узнав об этом:» Надеюсь, он не испачкал ковер кровью!«
 Уголки губ маркиза помимо его воли дрогнули, но прежде чем он успел что-либо сказать, вернулась Ула.
 Сознавая, что из-за нее задерживается ужин, девушка так торопилась, что ее тщательно уложенные волосы слегка растрепались, и на лбу снова появились непокорные локоны.
 — Он очень… признателен, — запыхавшись, произнесла Ула, подходя к маркизу. — Он даже сказал:» Я знал, что наш маркиз — отличный парень!«
 Герцогиня рассмеялась.
 — Лучшего комплимента и желать не надо, Дрого!
 — Ужин подан, милорд! — объявил появившийся в дверях дворецкий.
 Маркиз помог герцогине подняться из кресла и предложил ей руку.
 Следуя за ними в обеденный зал, Ула не переставала думать, что все обстоит еще прекраснее, чем она смела мечтать.
 Из-за происшествия с мальчишкой-чистильщиком Ула совершенно забыла про новое платье. Теперь, проходя по коридору, девушка увидела свое отражение в зеркале в позолоченной раме. Заметив, что у нее растрепались волосы, Ула подняла руку, стараясь пригладить выбившиеся из прически локоны.
 В обеденном зале она снова забыла про свой внешний вид, пораженная величественной обстановкой и внушительным видом хозяина дома, сидящего во главе стола в кресле с высокой спинкой.
 Кроме того, девушку восхитил сверкающий полировкой стол, не покрытый скатертью, что, как она слышала, было недавно введенной принцем-регентом модой. Его поверхность была украшена золотым орнаментом, на нем стоял массивный канделябр с шестью свечами и свежие орхидеи.
 Повсюду взгляд Улы встречал красоту, такую отличную от больших, но угрюмых и безвкусных комнат Чессингтон-холла.
 Впервые после гибели родителей девушка не чувствовала себя презираемой и отверженной. Ее принимали как желанного гостя, окружили вниманием и заботой.
 Словно прочтя ее мысли, маркиз сказал:
 — Надеюсь, вам здесь нравится.
 — Именно так и должен выглядеть дом, — ответила Ула.
 — Что вы хотели этим сказать?
 — Величественно, потому что у него такой хозяин, и в то же время красиво. В этой комнате, как, впрочем, и во всем доме, есть что-то теплое и доброе, чего я не встречала уже больше года.
 — По-моему, Дрого, это самые милые слова, которые когда-либо говорили о твоем доме, — сказала герцогиня. — И я полностью согласна с ними. Мне всегда хорошо, когда я гощу в одном из твоих домов.
 — Благодарю вас, — сказал маркиз. — Впредь то же самое должна будет чувствовать и Ула.
 — Я бы так хотела снова обрести счастье! — воскликнула девушка.
 Маркиз понял, она вспомнила о той счастливой поре, когда были живы ее родители.
 — А теперь нам пора поговорить о предстоящем бале, — сказала герцогиня.
 Слушая их разговор о том, сколько человек пригласить, как украсить парадный зал, что подать на ужин, какой оркестр в настоящее время считается лучшим, Ула снова ловила себя на мысли, что все это ей снится.
 В действительности такого просто не может быть.
 Где-то в глубине души у Улы оставался холодок страха, что ее в любой момент заберут назад в Чессингтон-холл.
 Маркиз, однако, был поглощен мыслями о том, как сделать бал запоминающимся и ни на что не похожим событием, чтобы леди Сара пришла в бешенство из-за того, что он устроен не в ее честь.
 Он уже поведал герцогине, что намерен пригласить на бал графа и графиню Чессингтон-Крю и леди Сару.
 — Разумно ли это? — спросила его пожилая леди.
 — Я хочу видеть их лица, когда они поймут, что бал устроен в честь Улы, — упрямо сказал маркиз.
 В его глазах сверкнула жестокость, и герцогиня сказала:
 — Дрого, месть никогда не приносит того удовлетворения, какого от нее ждут! — попыталась образумить внука герцогиня.
 — Я, однако, намерен получить удовлетворение сполна, — ответил маркиз. — И вы должны помочь мне в этом, сделав Улу более прекрасной, более изысканной, чем ее кузина.
 — Я сделаю все, что в моих силах, — сказала герцогиня. — Знаешь, по-моему, Ула вдесятеро прекраснее леди Сары, у которой, несмотря на классически совершенную внешность, как это называла моя горничная, » жесткие глаза «.
 — Теперь я тоже вижу это, — мрачно бросил маркиз.
 Больше они не обмолвились об этом ни словом, но герцогиня видела, что ее внук до сих пор взбешен и не понимает, как он мог позволить обмануть себя смазливому личику и вообразить, что леди Сара любит его и станет ему хорошей женой.
 Герцогиня прекрасно сознавала, что немало женщин хотело бы женить на себе ее внука и что великое множество их влюблено в него.
 Она понимала, каким горьким разочарованием явилось для маркиза сознание того, что его чуть было не обвели вокруг пальца. Оставалось лишь надеяться, что случившееся не сделает его отношение к любви и к женщинам еще более циничным.
 Дрого с самого детства был самым любимым внуком герцогини, она всегда надеялась, что он обретет семейное счастье, встретив девушку, которая полюбит его самого, а не его титул и огромное состояние, и женится на ней.
 Герцогиня никак не могла понять, как это леди Сара не влюбилась в ее внука, подобно всем многочисленным представительницам ее пола.
 Разочарованный маркиз стал одержим лишь одной мыслью: отомстить ненавистной обидчице.
 » Ну хорошо, он удовлетворит свою жажду мести, — спрашивала себя герцогиня, — а дальше что?«
 Вне всякого сомнения, случившееся толкнет маркиза в объятия какой-нибудь расчетливой замужней женщины, и подобная связь зачтется ему как очередная любовная победа.
 Однако ничего подобного герцогиня не высказала Уле, когда они на следующий день снова отправились за покупками.
 По дороге домой Ула, которой показалось, что они скупили всю Бонд-стрит, взяла герцогиню под руку и сказала:
 — Как вы полагаете, миледи, могу ли я так много всего принимать от его светлости? Уверена, мама была бы потрясена. Но, поскольку маркиз считает, что я помогаю ему, возможно, ничего плохого в этом и нет, ведь все делается не только для меня.
 — Вам не нужно забивать голову всякими» почему»и «зачем», — решительно ответила герцогиня. — Дрого любит самолично творить правосудие, и если он чего-либо захочет, то обязательно добьется этого.
 Затем она продолжала уже мягче:
 — Дитя мое, вам следует лишь радоваться жизни, не забывая, что вы — отражение своей матери, сиявшей звездой на всех балах, на которых она в свое время присутствовала.
 — Я никогда не буду такой красивой, как мама, — покачала головой Ула. — Но мне почему-то кажется, что она очень обрадовалась бы, узнав о моем бегстве из Чессингтон-холла.
 Помолчав немного, она сказала:
 — Вчера ночью… я проснулась вся в слезах… так как мне приснилось… что дядя Лайонел бьет меня.
 — Забудьте об этом изверге! — строго приказала герцогиня. — Вы больше не должны бояться его, так как он никаким образом не сможет больше влиять на вашу жизнь. После некоторого молчания Ула произнесла едва слышно:
 — Но… что… станет со мной… когда я больше не смогу… быть полезной его светлости?
 — Я уже думала об этом, — ответила герцогиня, — и решила спросить у него, не можете ли вы в будущем переехать жить ко мне. Возможно, жизнь в деревне немного скучна, но я уверена, даже если вы покинете Равенторп-хауз, все ваши воздыхатели будут приезжать ко мне в Хэмпстед не в силах находиться вдали от вас, дорогая.
 Ула радостно вскрикнула.
 — Вы правда предлагаете мне это? Вы… действительно хотите, чтобы я жила у вас? Или это просто… любезность с вашей стороны?
 — Я буду очень рада приютить вас у себя, — сказала герцогиня, — но у меня такое предчувствие, что вы в самое ближайшее время выйдете замуж.
 Ула покачала головой, но герцогиня решительно заметила:
 — Вне всякого сомнения! Больше того, я сочту за личное оскорбление, если после того, как я с помощью внука сотворю новую звезду на светском небосклоне, по крайней мере дюжина достойных молодых людей не явятся к нам и не положат к вашим ногам свое сердце.
 Герцогиня говорила так убежденно, что Ула не выдержала и улыбнулась.
 — Уверена, ничего подобного не произойдет, — сказала она, — но как было бы здорово услышать хотя бы… одно предложение.
 В этот первый вечер на приеме предложений руки и сердца не последовало. Но Ула, одетая в прекрасное новое платье, выслушала множество комплиментов в свой адрес от гостей герцогини.
 Большинство из них было знакомо с матерью девушки, и все без исключения помнили тот переполох, который вызвала леди Луиза, сбежав со своим возлюбленным накануне назначенной свадьбы с герцогом Эйвоном.
 До начала приема Ула опасалась, что некоторые из знакомых герцогини начнут осуждать и критиковать ее мать, и в этом случае ей было бы трудно оставаться учтивой по отношению к ним. Но все гости в один голос говорили девушке, какой красавицей была ее мать и какое мужество она проявила, выйдя за любимого человека, а не за герцога, выбранного ей отцом.
 — Она очень отличалась от всех своих сверстниц, — сказала одна дама, — и вы, моя дорогая, очень похожи на нее.
 — Чем же была мама не похожа на других? — спросила Ула.
 Дама, помолчав немного, ответила:
 — Наверное, главное заключалось в том, что Луиза являлась олицетворением самой доброты, и мы, несмотря на ее превосходство в красоте, нисколько не завидовали ей.
 Улыбнувшись, она пояснила свои слова:
 — Луиза всегда была готова поделиться всем, даже своими поклонниками, с девушками, которым меньше улыбнулась судьба. Просто нельзя было не любить такого отзывчивого и доброжелательного человека.
 После всех тех жестоких и злых слов, которые говорили о ее матери дядя и тетка, Ула, слыша это, почувствовала разливающееся по сердцу тепло.
 Девушка обратилась к даме, первой заговорившей с ней:
 — Огромное спасибо за ваши добрые слова. Жаль только… что мама не слышит вас… Она была бы… очень рада.
 Все задавали Уле один и тот же вопрос: «Была ли ее мать счастлива — по-настоящему счастлива? Не сожалела ли она о своем поступке?»
 — Мама и папа были самые счастливые люди на свете, — ответила Ула. — А по поводу сожалений мама постоянно повторяла, что благодарит Господа, познакомившего ее с папой и давшей ей мужество бежать вместе с ним.
 К концу приема герцогиня получила с десяток предложений на обеды и ужины с непременным требованием привести с собой Улу. И обещания прислать приглашения на намеченные на самое ближайшее время балы.
 — Несомненно, вы имели огромный успех, дитя мое, — сказала герцогиня после того, как ушел последний гость, и они остались с Улой вдвоем в украшенной цветами гостиной, в которой проходил прием.
 — Мне было очень приятно слышать те добрые слова, которые говорили ваши друзья о маме, — сказала девушка.
 Посмотрев на герцогиню, она после некоторого молчания добавила едва слышно:
 — Я… вела себя так… как вы хотели?
 Я нигде не… ошиблась?
 Герцогиня положила руку ей на плечо.
 — Моя дорогая, вы были безукоризненны, — сказала она, — и я очень горжусь вами.
 — Может быть, вы просто хотели успокоить меня, ваша светлость? — продолжала настаивать Ула.
 Пожилая дама поняла, что постоянные побои, ругань и упреки, которые доставались Уле в Чессингтон-холле, лишили ее уверенности в себе.
 — Знаете, милочка, — сказала герцогиня, когда они, покинув гостиную, стали подниматься по лестнице, — вам необходимо позаимствовать у моего внука хоть чуточку его самоуверенности. Дрого всегда убежден, что поступает правильно, а это, на мой взгляд, в наше время является очень ценным качеством. Затем она добавила насмешливо:
 — Особенно в обществе, в котором любой поступок и любое слово кто-нибудь да раскритикует. И в таких случаях крайне неразумно обижаться на это.
 — Я поняла, что вы хотите сказать, — ответила Ула, — но я просто не верю, что могу быть такой красивой… иметь такой успех… как вы говорите. Герцогиня рассмеялась.
 — Это в высшей степени ошибочная точка зрения! Вам следует научиться глядеть на всех свысока и говорить: «Если кому-то я не нравлюсь, вам все равно придется принимать меня такой, какая я есть!»
 Ула рассмеялась вслед за ней.
 — Сомневаюсь, что когда-либо смогу стать такой.
 — Над чем это вы смеетесь? — послышался голос у них за спиной.
 Оглянувшись, женщины увидели появившегося в холле маркиза.
 — Как прошел прием? — поинтересовался он.
 — И ты спрашиваешь? — ответила герцогиня. — Твоя протеже имела огромный успех, но ей с трудом верится, что все услышанные комплименты были искренни.
 Маркиз взглянул в оживленное, раскрасневшееся личико Улы, перевесившейся через перила, и решил, что во всем Лондоне не сыскать такой необыкновенной красоты.
 Он похвалил себя за чрезвычайную проницательность, позволившую ему разглядеть потенциальные возможности девушки, когда он впервые встретил ее на проселочной дороге.
 Направляясь к себе в кабинет, маркиз удовлетворенно размышлял как ему сегодня днем удалось разжечь любопытство членов Уайтс-клуба.
 Войдя в кофейный салон, он сразу же занял по праву перешедшее ему от Красавчика Бруммела знаменитое место под сводом окна, выходящего на Сент-Джеймс-стрит.
 — А я полагал, вас нет в городе, Равенторп! — заметил один из приятелей маркиза.
 — Я уже вернулся, — ответил маркиз.
 Произнося эти слова, он прекрасно понимал, что всем его близким друзьям известно, с какой целью он покидал Лондон. Хотя маркиз прямо не говорил об этом, многие в его окружении догадывались, что он собирается сделать предложение леди Саре Чессингтон.
 Теперь друзья маркиза, не сомневавшиеся в том, что никакая женщина не упустит из своих коготков такого выгодного жениха, ждали, когда же он сообщит им о дате предстоящего бракосочетания.
 Больше того, маркизу было известно, что по случаю его предстоящей женитьбы заключались пари, и на прошлой неделе ставки на то, что он предложит руку и сердце несравненной Саре, были четыре к одному.
 После некоторого молчания кто-то, зная, как редко говорит маркиз о своих личных делах, осторожно спросил:
 — В деревне ничего интересного не произошло?
 — Произошло, — ответил маркиз. — Но, полагаю, было бы ошибкой рассказать вам об этом.
 — К чему такая таинственность?
 — Тайной это будет оставаться недолго, — продолжал маркиз. — Дело в том, что я совершенно неожиданно для себя выступил в роли исследователя, открывающего бесценное никому не известное прежде сокровище!
 Закончив говорить, маркиз, как и ожидал, увидел изумленные лица своих друзей.
 Двое пододвинули поближе свои стулья, а один, набравшись храбрости, спросил:
 — Что вы хотите этим сказать: неизвестное сокровище?
 Маркиз понял, говоривший имел в виду, что даже если «несравненную» леди Сару и можно было назвать сокровищем, то эпитет «неизвестное»к ней вряд ли применим.
 И правда, вот уже полгода, как о ней говорят во всех клубах на Сент-Джеймс-стрит!
 — Сокровище, неизвестное вам, впрочем, как и мне до тех пор, пока я не открыл его. Хотя, полагаю, все мы так или иначе ищем его, — загадочно произнес маркиз. — Именно оно во все времена вдохновляло поэтов сочинять стихи, художников — писать картины, композиторов — творить музыку.
 — Черт возьми, что вы имеете в виду, Равенторп? — наперебой заговорили его друзья.
 — Красоту, — ответил маркиз. — Красоту нетронутую, неиспорченную и, самое главное, одухотворенную.
 Наступило молчание.
 Наконец один из приятелей маркиза, бывший проницательнее остальных, спросил:
 — Вы хотите сказать, что нашли новую «несравненную», которую никто из нас прежде не видел?
 — Ни за что бы не подумал, что вы не способны понимать обыкновенные английские слова, — ответил маркиз. — Но раз вы не верите мне, предлагаю принять приглашения, которые вы получите завтра от моей бабушки, герцогини Рэксхем, на бал, назначенный на вечер в пятницу.
 — Бал, посвященный неизвестной красавице? — воскликнул кто-то. — Равенторп, вы не прекращаете поражать меня!
 Маркиз встал.
 — Рад слышать это, — сказал он, — ибо на меня навевает прямо-таки невыносимую скуку бесконечное повторение очевидного. Новый человек даст вам новую тему для разговоров!
 Сделав этот прощальный выстрел, он покинул салон, оставив за собой все нарастающий гул голосов.
 Маркиз знал, что его слова к вечеру будут разнесены по всем знатным домам Лондона. Удар будет усилен рассказами тех, кто удостоился чести быть приглашенным на прием к герцогине.
 Задолго до пятницы высший свет будет бурлить от любопытства.
 Лишь человек, обладающий организаторскими способностями маркиза, мог устроить все с такой скоростью.
 Используя кое-какие свои связи, маркиз сумел быстро отпечатать приглашения, и уже к обеду на следующий день его слуги разнесли их по всему Лондону.
 К счастью, на вечер в пятницу не было назначено никаких других значительных балов и приемов. Впрочем, сомнительно, чтобы и в этом случае кто-либо отказался от приглашения маркиза, так как любопытство лондонской аристократии росло с каждым часом.
 Как только стала известна личность Улы, история бегства ее матери стала пересказываться снова и снова, обрастая все новыми захватывающими романтическими подробностями.
 В обществе, где важнейшим устремлением каждой молодой девушки, впервые выходящей в свет, было найти как можно более знатного и богатого супруга, поступок леди Луизы не укладывался в голове.
 По прошествии многих лет казалось еще невероятнее, как могла признанная красавица отказаться от брака с герцогом Эйвоном, да еще и сбежать от него в самый последний момент.
 Уже была украшена церковь, торжественную церемонию согласился служить сам архиепископ Кентерберийский, на бракосочетании должны были присутствовать члены королевской семьи.
 Оставить все это и сбежать с настоятелем сельской церкви — это было просто невероятно.
 Однако Дэниел Форд был младшим сыном благородного провинциального дворянина и не имел причин стыдиться своего происхождения.
 Его отец был третий барон, но с деньгами в семье было туго.
 Сэр Мэттью Форд смог обеспечить старшего сына, наследника баронского титула, и устроил среднего служить в не очень дорогой полк, но для младшего не осталось ничего.
 Поэтому Дэниел, по традиции, стал священнослужителем, хотя сам он предпочел бы, будь его воля, пойти служить во флот.
 Он отличался не только необыкновенно красивой внешностью и обаянием; это был человек с добрым сердцем, понимавший беды и горести других людей.
 Поэтому из Дэниела получился превосходный духовный пастырь.
 Он любил людей таких, какими они были, а не таких, за кого они пытались себя выдать. Все заботы и печали его паствы становились его личным делом, за которое он брался, вкладывая свои душу и сердце.
 После того как леди Луиза бежала к нему, Дэниелу Форду стало совершенно невозможно оставаться в деревне Чессингтон.
 Однако его отец, близко знакомый с епископом, переговорил с ним и устроил так, чтобы Дэниела назначили викарием в небольшую деревню в Вустершире. Предполагалось, что там присутствие молодой пары не будет вызывать повышенного интереса, и высший свет со временем забудет о совершенном, с его точки зрения, преступлении.
 В новом приходе почти никакой светской жизни не было, что несказанно радовало леди Луизу, желавшую целиком посвятить себя любимому человеку.
 Семья жила очень счастливо, свет любви, казалось, озарял их скромный домик. Со временем мать стала замечать, какой красивой становится Ула, их единственный ребенок, и гадать, сможет ли она встретить достойного молодого человека, за которого выйдет замуж. Леди Луизе хотелось, чтобы дочь испытала большую любовь, какую посчастливилось изведать ей самой.
 После отказа леди Луизы выйти за герцога Эйвона не оставалось никаких надежд на то, что ее родные простят ее, а отец Дэниела давно умер.
 Старшие его братья бились изо всех сил, пытаясь дать хорошее образование своим сыновьям — а с каждым годом оно становилось все дороже и дороже.
 — Если бы Ула могла провести в Лондоне хотя бы один сезон, — сказала однажды супругу леди Луиза.
 Она тотчас же пожалела о своих словах. Дэниелу Форду до сих пор было больно думать о том, сколького лишилась его жена, предпочтя его богатому и знатному герцогу.
 — Боюсь, дорогая, мы можем позволить себе устроить лишь пикник на траве или пригласить на ужин в наш дом нескольких человек, — ответил он.
 Леди Луиза рассмеялась.
 — Да и кого бы мы смогли пригласить? — спросила она. — Тебе прекрасно известно, что большинство здешней так называемой знати стоят одной ногой в могиле, и все молодые мужчины при первой возможности бегут из провинциальной глуши в Лондон.
 — Но нам ведь хорошо здесь, — сказал Дэниел.
 Обняв жену, он поцеловал ее.
 — Я люблю тебя! Достаточно ли этого?
 — Мне ничего другого и не нужно, — тихо промолвила леди Луиза. — Но я говорю не о себе, дорогой, а об Уле.
 — Будем молиться, чтобы ей улыбнулось счастье! — с оптимизмом воскликнул Дэниел Форд.
 Он поспешил поцеловать свою супругу, не позволяя ей произнести больше ни слова.
 После похорон отца и матери Улу забрал к себе ее дядя. Всю дорогу домой он ворчал, какие расходы ему придется нести из-за нее и как ему будет стыдно глядеть в глаза своим знакомым, представляя им племянницу, оживляя тем самым воспоминания об отвратительном поступке своей сестры.
 — Дядя Лайонел, разве вы не рады тому, что мама была счастлива?
 — Даже если это было так, она не имела на это права, — грубо ответил дядя. — Она совершила мерзкий поступок, и хотя Эвон и женился впоследствии, уверен, он никогда не простил ей такой обиды.
 Все это Уле предстояло в будущем выслушивать не один раз.
 Хотя каждое бранное слово в адрес ее матери доставляло девушке душевную боль, она не могла спорить с дядей. Услышав лишь слово возражения, дядя Лайонел свирепел и набрасывался на нее с побоями.
 Когда он первый раз ударил Улу, та едва смогла поверить, что это происходит наяву. Отец за всю жизнь ни разу не поднял на нее руку и даже в детстве наказывал ее, лишь строго отчитывая.
 Постепенно, по мере того, как дядя продолжал бить при первой возможности, когда находил для этого любой повод, Ула поняла, что он до сих пор взбешен тем, что не стал в свое время зятем герцога Эйвона. Кроме того, он стыдился скандала, устроенного его сестрой.
 С другой стороны, герцогиня невзлюбила Улу потому, что девушка была очень похожа на мать.
 Дав жизнь красавице дочери, сама герцогиня обладала весьма посредственной внешностью.
 Красота в семействе Чессингтон-Крю передавалась от матери леди Луизы, дочери маркиза Халла, не только общепризнанной красавицы своего времени, но и женщины, известной своей добротой и благочестием.
 Саре с детства говорили, что она похожа на свою бабушку, и Ула, увидев портреты герцогини, вынуждена была согласиться, что это соответствует действительности.
 Ее внешность, однако, сильно отличалась от внешности ее кузины. Унаследовавшая от бабушки цвет волос, Ула взяла глаза своего отца и, хотя она и не догадывалась об этом, его характер.
 Дэниел Форд разговаривал со своей дочерью с самого детства так, словно она была взрослая и могла понять, что именно он имеет в виду. Поэтому его мировоззрение, доброта, понимание нужд и забот других людей перешли к Уле.
 Но девушка унаследовала от отца не только это. Впитываемые с младенчества мудрость и житейский опыт позволяли Уле понимать, что все, кого встречаешь на этой земле, такие же люди, как ты сам.
 Поэтому Ула, повзрослев, стала очень тонко разбираться в душах других людей, что было несвойственно девушке ее возраста.
 Она, как никто другой, понимала истинную причину, по которой с ней так грубо и жестоко обращались в Чессингтон-холле. Однако это нисколько не облегчало ее муки и страдания.
 Ночь за ночью Ула, переполненная отчаянием, взывала к своим родителям и жаловалась им, как она несчастна и какой невыносимой стала ее жизнь без них. Подушка ее к утру промокала от слез. Девушке приходилось жить с людьми, осуждавшими и каравшими ее за чужие грехи.
 — Помоги мне… папа… спаси… меня! — плакала Ула ночью накануне того дня, когда маркиз должен был приехать к леди Саре.
 Когда чаша ее терпения переполнилась побоями, полученными от Сары, бранью дяди и несчетными обязанностями, за нерасторопность при выполнении которых ее строго наказывали, Ула решила бежать.
 И тогда отец, наверное, отвечая на ее молитвы, послал ей навстречу спасителя в лице маркиза Равенторпа.
 По приезде в Лондон Ула каждый вечер перед отходом ко сну на коленях благодарила его за это.
 — Как могла я усомниться в том, что папа придет мне на помощь? — спрашивала она себя каждое утро.
 Надевая купленное герцогиней платье, Ула была убеждена, что ее мать одобрительно взирает на нее из другого мира, где они когда-нибудь соединятся вновь.
 — Я так счастлива, так безгранично счастлива! Мне кажется, все это происходит не со мной! — твердила себе Ула в пятницу утром.
 Когда торжественный зал убрали гирляндами цветов и в многочисленных люстрах и канделябрах зажгли не белые, как обычно, а розовые свечи — назавтра об этом будет говорить весь Лондон, — Ула снова начала повторять эти слова.
 Разве может не быть счастлива девушка, у которой нарядов больше, чем она смела мечтать даже в самых дерзких грезах?
 Тут маркизу пришел в голову новый замысел, осуществление которого также должно было породить почву для пересудов.
 В комнате, примыкающей к торжественному залу, по его распоряжению был установлен небольшой фонтан, из которого били струйки не воды, а розовых благовоний.
 — Как ты это здорово придумал, Дрого! — воскликнула герцогиня.
 — Сказать по правде, я видел нечто очень похожее в Париже, когда был там в составе оккупационной армии, — признался маркиз. — Но я внес в идею что-то свое. Из фонтана в Париже струилось шампанское.
 — По-моему, благовония больше подходят для бала в честь дебютантки, — согласилась герцогиня.
 Уле же казалось, что это самое очаровательное зрелище, какое только она когда-либо видела.
 Девушка понимала, что маркиз употребил всю свою изобретательность, стараясь сделать этот бал, даваемый в ее честь, не похожим на все прочие, устроенные в Лондоне в последнее время.
 В тон розовым свечам были подобраны и белые с розовыми цветы, и повара получили распоряжение учитывать это при оформлении подаваемых на стол блюд.
 Вдоль лестницы, поднимающейся к парадному залу, были расставлены огромные корзины с белыми и розовыми цветами.
 Маркиз отдал распоряжение запустить с крыши дома в полночь множество розовых и белых воздушных шаров. Они должны были полететь в сад, освещенный волшебным сиянием развешанных на деревьях и скрытых среди цветов бумажных фонариков.
 Все вокруг было настолько прекрасно, что Улу охватила уверенность: на нее саму никто и не посмотрит.
 Но платье, заказанное для нее герцогиней, было таким же необычным и смелым, как и все вокруг.
 Поскольку дебютантке полагалось быть одетой в белое, платье было белым, но сколько оттенков имел этот цвет!
 Лиф из серебристой ткани, напоминающей первый снег, плотно облегал тело.
 Кружевная оборка, отделанная мелкими жемчужинами и бриллиантами, украшала низ юбки и вырез декольте, открывавшего прелестные формы девушки и подчеркивающего прозрачную белизну кожи Улы.
 При каждом ее движении платье искрилось и переливалось, подобно струям фонтана, и к этому добавлялся блеск бриллиантов, прикрепленных к тончайшей сетке, покрывающей светлые волосы Улы. Так же сияли и носки видневшихся из-под края платья туфелек.
 Девушка походила на нимфу, только что вышедшую из озера и покрытую мерцающей серебристой водой.
 — Вы выглядите прелестно, дитя мое, — сказала герцогиня, встречая Улу в гостиной, где им предстояло ждать прибывающих на бал гостей.
 Девушка повернулась к маркизу, желая узнать его мнение, и увидела, как сверкнули его глаза, когда их взгляд упал на нее.
 Сам маркиз Равенторп выглядел так, как не стыдно было бы выглядеть венценосной особе. Его фрак украшали многочисленные награды, полученные не только по праву высокого положения при дворе, но и заслуженные доблестью на полях сражений. Сверкающий бриллиантами орден Подвязки и вычурно завязанный белоснежный платок очень шли к его статной внешности, темным волосам и широким плечам.
 — Вы выглядите восхитительно! — порывисто воскликнула Ула.
 — Вы должны были сначала дождаться комплиментов от меня, — тоном строгого наставника сказал маркиз, глядя на нее с осуждением. — Именно так подобает вести себя светской даме, к тому же собирающейся оспаривать титул «несравненной».
 Ула, сначала решив, что он говорит совершенно серьезно, смутилась и покраснела. Затем, догадавшись, что маркиз шутит, сказала:
 — Не знаю, светская ли я дама, но я говорю правду. И я уверена, что большинство гостей, особенно женщины, предпочтут смотреть на вас, а не на меня.
 Маркиз ободряюще улыбнулся ей.
 — Сегодня вечером все наши помыслы устремлены к вам. Это вы должны сиять на балу так, чтобы все обратили на вас внимание.
 — Вы пугаете меня, — сказала Ула. — Вдруг я подведу вас: тогда вы на меня рассердитесь.
 — В таком случае я утоплю вас в этом фонтанчике! — шутливо пригрозил маркиз.
 Девушка снова рассмеялась.
 — Это была бы прекрасная смерть и, вне всякого сомнения, очень оригинальная.
 — Не смейте говорить о смерти! — резко оборвала ее герцогиня. — Это приносит несчастье. Сегодня мы живы и радуемся этому. И не забывайте, Ула, Что надо выражать удовольствие, выслушивая комплименты, которые будут вам говорить. Пусть они вас нисколько не смущают.
 — Постараюсь не смущаться, — пообещала Ула, — только подозреваю, что они будут неискренни.
 — Они будут ваши по праву, — решительно заявила герцогиня. — Можете быть уверены в этом!
 Начали съезжаться гости, и сразу же прозвучали первые комплименты в адрес юной дебютантки.
 Похвалы сыпались со всех сторон, но девушка также заметила, что ее разглядывают с нескрываемым любопытством.
 Помимо всего прочего, гости были крайне удивлены тем, что маркиз нарушил свое правило никогда не устраивать балов у себя дома. Считалось, он никогда не пойдет на это, так как ему очень не нравилось, когда посторонние люди трогают его вещи, топчут его ковры, вторгаясь в то, что он считал своей личной жизнью.
 Но, когда ужин закончился и начался бал, Ула могла думать только о том, насколько захватывающе быть частицей всего происходящего.
 Она встречала гостей, стоя рядом с маркизом и герцогиней, таким образом, ни у кого не осталось сомнений, что бал дается в ее честь — естественно, только это и будут обсуждать завсегдатаи клубов с Сент-Джеймс-стрит.
 Когда начали съезжаться гости, приглашенные на бал, Ула, стоящая на лестнице рядом с герцогиней и маркизом, вдруг поняла, кто приближается к ним.
 Никакой ошибки: девушка узнала недовольное лицо своего дяди, хмурые складки на котором свидетельствовали о крайнем раздражении.
 Не могла она не заметить и злости в глазах своей тетки; увидев же Сару, Ула поняла, что та просто взбешена.
 Первой приветствовала гостей герцогиня.
 — Я очень рада видеть вас, — учтиво произнесла она, протягивая руку сначала графине, затем графу.
 — Давно мы не имели счастья видеть вас, — проворчал граф.
 — Нам надо будет непременно поговорить о минувших днях, — любезно продолжала герцогиня.
 Граф подошел к маркизу, а графиня задержалась, разговаривая с герцогиней.
 — Рад встрече с вами, Чессингтон-Крю! — радушно поздоровался с гостем маркиз.
 — Вы куда-то пропали в тот день, когда приехали к нам в гости, — ответил граф. — Что случилось?
 — О, сущий пустяк, — небрежно заметил маркиз. — Поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
 Наконец граф повернулся к Уле.
 Некоторое время он пристально смотрел на нее, и во взгляде его было столько бешенства, что девушка непроизвольно отпрянула назад, словно опасаясь, как бы дядя не ударил ее.
 Затем, не сказав ни слова, граф проследовал в зал.
 Графиня, поздоровавшись с маркизом, также повернулась к Уле.
 Она едва не раскрыла от изумления рот, изучая то, как девушка выглядит: дорогое платье необычного фасона, надетое на ней, изысканность ее прически. И от ее взгляда не ускользнуло ожерелье из редкого по красоте жемчуга, одолженное Уле герцогиней.
 Графиня оглядела девушку с ног до головы, словно перед ней было в высшей степени неприятное создание, затем, как и ее муж, не проронив ни слова, пошла дальше.
 Леди Сара остановилась перед маркизом.
 — Я скучала по вас, — тихо проговорила она.
 Ее лицо, обращенное к нему, было настолько прекрасно, что Ула не могла понять, как можно устоять перед такой красотой.
 — Я очень рад, что вы смогли прийти сегодня ко мне в гости, — ровным голосом ответил маркиз.
 Он уже готов был повернуться к следующему гостю, но леди Сара взяла его за руку.
 — Когда мы сможем поговорить? — спросила она.
 — Надеюсь, сегодня вечером, — небрежно бросил хозяин дома.
 Не такого ответа ждала Сара, но маркиз решительно высвободил руку, готовясь поздороваться со следующим гостем, уже обменявшимся приветствиями со старой герцогиней.
 Леди Саре не оставалось ничего другого, как подняться еще на одну ступеньку, очутившись таким образом прямо перед Улой.
 Ее лицо до неузнаваемости изменилось, красивая маска уступила место отвратительной злой гримасе.
 — Я убью тебя за это! — прошипела леди Сара так, что только Ула услышала ее слова.
 После этого она прошла в зал.




 Глава 4


 Наполненный негромкой мелодичной музыкой, парадный зал в сиянии розовых свечей казался волшебно-чарующим.
 Ула, окруженная со всех сторон кавалерами, жаждущими быть представленными ей и пригласить ее на танец, думала, что все складывается именно так, как она мечтала, и даже еще прекраснее.
 Однако хотя девушка старалась не обращать на это внимание, она остро ощущала исходившую от дяди, тетки и кузины Сары ненависть, словно волнами накатывающуюся на нее через весь зал.
 Ула старалась не смотреть в их сторону, но, когда взгляд ее падал на Сару, она радовалась, что та окружена поклонниками и не имеет причин жаловаться на невнимание со стороны мужчин.
 Все же это несколько портило ей настроение. Но Ула стремилась насладиться каждым танцем, хотя и была немного разочарована тем, что маркиз ее не приглашает.
 Правда, еще до бала он дал понять, что никогда не танцует, если только его не вынуждают к этому.
 — Иногда случается так, что я бываю просто обязан потанцевать с кем-то, — сказал маркиз, — но я предпочитаю карты, и если удастся, весь вечер проведу за карточным столом.
 И все же Ула обратила внимание, каким заботливым и любезным хозяином он был, а уж после приезда на бал принца-регента у маркиза просто не осталось и свободной минуты.
 Когда Ула, представленная принцу, присела в почтительном реверансе, она пожалела лишь о том, что ее мать не видит осуществления своих самых несбыточных мечтаний.
 — Мне сказали, что вы восходящая звезда среди наших красавиц, — произнес принц-регент довольно неприятным голосом, но улыбка его была неотразима.
 — Боюсь, ваше высочество, вас ввели в заблуждение. Ваши осведомители проявили излишний оптимизм, — ответила Ула. Ее слова понравились принцу, и он рассмеялся.
 — Вы и вправду такая скромница? — спросил он. — Вы не должны мне лгать, ибо вы похожи на очаровательного ангела, который всегда говорит только правду.
 — Я сам думаю в точности так же, — заметил маркиз, стоящий рядом.
 — Дрого, если вы снова опередите меня, — сказал принц-регент, — я буду крайне рассержен.
 Решив, что он говорит абсолютно серьезно, Ула поспешно сказала:
 — Уверена, сир, никому не в силах сделать это, ибо всей стране известно ваше первенство во всем, имеющем отношение к миру прекрасного.
 Так как принцу с трудом приходилось убеждать даже своих друзей в ценности приобретаемых им полотен голландских мастеров, еще не вошедших в моду, он остался чрезвычайно доволен.
 — Похоже, мисс Форд, — сказал принц, — вам непременно придется посетить в ближайшее время Карлтон-хауз, чтобы вы смогли лично оценить мои новые приобретения. Смею надеяться, вы найдете, что они если не лучше, то по крайней мере не похожи на то, чем Равенторп набил свой «Дворец сокровищ».
 Ула улыбнулась, понимая, что принц, тепло расположенный к маркизу, тем не менее немного завидует ему.
 — Надеюсь, ваше высочество, — сказала она, — вы не забудете об этом обещании.
 — Торжественно заверяю вас в этом, — галантно ответил принц-регент.
 Он повернулся к кому-то из гостей, а Ула, взглянув на маркиза, поняла по выражению его лица, что он доволен ею.
 Ее захлестнула волна восторга от сознания того, что она выдержала трудный экзамен.
 Но тут Ула заметила злобную ярость в глазах своего дяди, наблюдающего за ней из противоположного конца зала, и радостное чувство, владевшее ею, словно смыло ледяным душем.
 Девушка поспешила найти герцогиню.
 — Вот вы где, дитя мое, — сказала та, когда Ула приблизилась к ней, словно ища защиты. — Я как раз собиралась искать вас, потому что его высочество принц Кумара Хасин горит нетерпением познакомиться с вами.
 Ула сразу поняла, о ком говорит герцогиня, так как маркиз был крайне недоволен просьбой турецкого посла привести с собой на бал принца Хасина.
 — Народу и так будет предостаточно, — сказал маркиз, прочтя письмо посла, — но, похоже, отказать нельзя.
 — Боюсь, в этом случае ты попадешь в очень неприятное положение, — согласилась герцогиня. — Кажется, принц остановился в турецком посольстве, и послу, очень милому человеку, ничего не остается, как доставать для своего гостя приглашения на все развлечения, которые только может предложить сейчас Лондон.
 Поэтому маркиз скрепя сердце вынужден был отправить турецкому послу записку, извещающую, что принц Хасин будет желанным гостем на балу.
 Так как отец Улы очень интересовался Востоком, девушке было хорошо известно, где находится государство Кумар.
 Это было крошечное, так называемое «независимое» государство, приютившееся у восточных окраин Оттоманской империи, рядом с Афганистаном. Ула вспомнила, что горы его полны россыпей самых разнообразных самоцветов.
 Правящий принц, рассказывал ей отец, живет среди роскоши, в то время как большинство его подданных влачат нищенское существование.
 Поэтому Ула с интересом взглянула на принца Хасина, которому представила ее герцогиня.
 Она увидела мужчину лет сорока с небольшим, излишне полного и рыхлого от изнеженной жизни. Лицо принца, скорее всего привлекательное в молодости, теперь несло на себе следы распутства и излишеств.
 У девушки возникло подозрение, что принц, помимо всего прочего, пристрастен к наркотикам, очень распространенным, как говорил ее отец, в той части света.
 Встретившись взглядом с принцем Хасином, Ула почувствовала, что он не только неприятен, но и от него веет необъяснимой опасностью.
 Она убедилась в этом, когда принц взял ее руку, и она, присев в глубоком реверансе, ощутила от этого прикосновения какую-то неприятную дрожь, холодком пробежавшую по ее телу.
 Девушка захотела тотчас же отойти подальше от принца, но сделать это, не проявив грубости, было невозможно, так как он, обхватив Улу рукой за талию, увлек ее на танец.
 Оркестр играл вальс, лишь недавно введенный в Лондоне в моду женой русского посла, остроумной баронессой Ливен. Однако многие пожилые и строгие дамы все еще считали этот танец слишком легкомысленным и непристойным, ведь кавалеры обнимали своих дам за талию и держались к своим партнершам слишком близко.
 Уле ничего не оставалось, как позволить принцу вести ее по залу в такт романтической музыке.
 Она чувствовала себя неуютно, понимая, что принц Хасин прижимает ее к себе гораздо ближе, чем это делали другие партнеры, а голос его был наполнен каким-то страстным чувством, которому девушка никак не могла найти определение.
 — Вы прекрасны, мисс Форд! Ула молчала, и принц продолжал:
 — Вы действительно холодная и сдержанная, какими стараются быть большинство английских женщин, или же за этими искрящимися глазами скрывается огонь, способный опалить мою душу?
 Ула заставила себя сказать:
 — Мне… очень трудно следить за словами вашего высочества… так как я боюсь… сбиться с такта. До этого мне лишь несколько раз… доводилось танцевать вальс.
 — Если я первый, с кем вам суждено танцевать вальс, — снова заговорил принц вкрадчивым голосом, — то мне хотелось бы стать и первым, кто поцелует вас, первым мужчиной, который приобщит вас к прелестям любви.
 Ула, не зная, что ответить на эти слова принца, внутренне напряглась.
 Через какое-то время принц заметил:
 — Мне сказали, граф Чессингтон-Крю ваш дядя. Я как-то встречался с ним на скачках в Эскоте.
 Ула, решив, что это безопасная тема для разговора, поспешно сказала:
 — У вашего высочества есть скаковые лошади?
 — Не в Англии. Но в Кумаре я владею конным заводом.
 — Как интересно! — воскликнула Ула.
 — Я хочу показать вам своих лошадей, — ответил принц, — и еще много чего интересного.
 И снова в его голосе прозвучало что-то двусмысленное, но, к радости Улы, танец закончился, и принц был вынужден проводить ее к патронессе.
 Девушка заторопилась к герцогине, беседовавшей с несколькими пожилыми господами, испытывая невероятное облегчение.
 Сделав реверанс, Ула сказала:
 — Благодарю ваше высочество за танец.
 — Вы должны еще потанцевать со мной.
 Его слова звучали как приказ.
 — Боюсь, это невозможно, — поспешно заметила Ула. — Вы должны понять, ваше высочество, что бал устроен в мою честь, и поэтому все мои танцы уже расписаны.
 В полуприкрытых глазах принца появилось такое странное выражение, что девушка смутилась, проникаясь еще большей неприязнью к нему.
 — Я вас не забуду, мисс Форд, — сказал принц и, взяв руку Улы, поднес ее к губам.
 Тончайшее кружево красивых перчаток не спасло девушку от неприятного чувства, когда она ощутила прикосновение к своей коже толстых горячих влажных губ принца. Она вздрогнула от отвращения, словно дотронулась до скользкого пресмыкающегося.
 Уле показалось, поцелуй продолжался бесконечно долго. Наконец принц выпустил ее руку, и девушка с облегчением увидела рядом с собой маркиза Равенторпа.
 — Зачем вы танцевали с принцем Хасином?
 — Я… я ничего не могла… сделать, — ответила Ула. — Но… пожалуйста, сделайте так… чтобы он больше не… приближался ко мне. В нем есть что-то… отталкивающее… пугающее.
 Она подняла взгляд на маркиза и увидела в его глазах гнев.
 — Эта тварь не имела никакого права приходить сюда, — сказал он. — Вне всякого сомнения, это не тот человек, с которым вам следует встречаться.
 Прежде чем он успел сказать что-либо еще, к Уле подошел офицер гвардейской кавалерии, ее партнер на следующий танец.
 Во время кадрили девушка думала, какое это счастье, когда ее не прижимает к себе человек, не понравившийся ей с первого взгляда.
 До конца вечера Ула не переставала ощущать на себе пристальный взгляд принца. Она чувствовала себя очень неуютно, не в силах скрыться от его пристального бесстыдного взгляда, а также от наполненных злобной яростью взглядов дяди, тетки и Сары.
 — Бал такой восхитительный, как можно прекращать веселье? — обратилась к маркизу одна очаровательная дама, темные волосы которой украшала сверкающая диадема из рубинов.
 — Возможно, вам, Джорджина, и не требуется сон, чтобы сохранять свою красоту, — ответил маркиз, — но бабушка моя больше не молодая девушка, и ей вредно затягивать вечер допоздна.
 Дама, которую звали Джорджина, капризно надула губки, но возразить ей было нечего.
 То, какими глазами она смотрела на маркиза, открыло Уле, что она влюблена в него. Однако Джорджина была лишь одной из многих красивых женщин, которые, как заметила девушка, весь вечер крутились подле хозяина дома, то и дело брали за руку и призывно поднимали к нему свои прекрасные глазки.
 «Но разве странно, что они находят маркиза таким неотразимым, ведь он очень красивый, к тому же добрый и благородный», — подумала Ула.
 — Вечер удался на славу, Дрого! — сказала герцогиня, проводив до дверей последнего гостя и медленно направляясь к лестнице.
 — Вы не слишком устали? — спросил маркиз.
 — Я страшно устала, — ответила герцогиня, — но меня окрыляет громкий успех, заслуженно выпавший на долю Улы. Лишь трое из наших гостей ни слова не сказали о ее красоте, а все твои друзья в один голос утверждали, что девушка затмила всех красавиц, которых они когда-либо видели.
 — Я просто не могу поверить в это, — запротестовала Ула. — Но я очень рада, что не подвела вас: ведь вы вложили в это столько сил.
 Она произнесла эти слова, глядя на маркиза; затем, словно желая убедиться наверняка, добавила:
 — Вы… вы не… разочарованы?
 — Нет, конечно же, нет, — совершенно искренне ответил маркиз. — Вы сделали именно то, чего я от вас ждал.
 Девушка поняла, что он подумал о полном отчаяния выражении лица кузины Сары, когда та прощалась с ним.
 Случилось так, что Ула в этот момент находилась рядом и услышала, как Сара сказала:
 — Мне было очень больно, что вы в тот день покинули Чессингтон-холл, не повидавшись со мной.
 — Мне оказалось достаточно того, что я совершенно случайно услышал, — холодно ответил маркиз.
 Сначала леди Сара не поняла его. Затем, словно постигнув смысл слов маркиза, она как-то напряглась, на ее красивом лице появилось выражение смятения.
 Быстро развернувшись, она поторопилась следом за родителями, покидающими парадный зал.
 Ула легла спать, чувствуя, как у нее в душе Продолжает звучать музыка, а перед глазами все еще мелькают восхитительные сценки минувшего бала.
 Не желая хоть сколько-нибудь омрачать свое настроение, девушка сознательно заставила себя не вспоминать враждебное поведение дяди, тетки и Сары.
 Она всецело сосредоточила свои мысли на тех лестных комплиментах, которые говорили ей кавалеры, но больше всего на одобрительном взгляде маркиза и его похвальных словах.
 Потом, прямо перед тем, как погрузиться в сон, девушка вспомнила отвратительного принца Хасина, и ее охватила дрожь.
 На следующий день герцогиня и Ула спали долго, но маркиз проснулся рано и как обычно отправился в парк на верховую прогулку.
 Ему встретилось несколько знакомых, восторженно отозвавшихся о вчерашнем бале, превзошедшем все виденное ими прежде. Все в один голос твердили, что сравниться с ним, а тем более превзойти этот бал будет невозможно.
 — Вы мне льстите, — отвечал маркиз.
 — Представить не могу, как вам это удалось, Равенторп, — заметил один из джентльменов. — И бесполезно пытаться соперничать с вами. Вы представили вчера нашим восхищенным взорам самого настоящего ангела, который только ради вас готов сойти с небес.
 За этими словами последовал громкий смех. Затем кто-то добавил:
 — Принц-регент всегда попадает в самую точку. Мисс Форд действительно похожа на ангела, и единственное подобающее для нее место — храм в вашем особняке, который вы должны воздвигнуть, чтобы мы поклонялись красоте этой несравненной девушки, зажигая розовые свечи!
 Все снова рассмеялись, но, когда приятели маркиза разъехались, он с удовлетворением подумал, что это ему первому Пришла в голову мысль сравнить Улу с ангелом.
 Как и сама дебютантка, маркиз заметил, что вчера вечером граф и графиня были вне себя от бешенства, наблюдая успех Улы.
 Они с трудом могли поверить, что светящаяся красотой безупречно одетая девушка, привлекающая всеобщее внимание, тот забитый ребенок, с которым они обращались настолько плохо, что она сбежала из дома, будучи больше не в силах выносить их жестокость.
 Маркиз был уверен, они гадают, как случилось, что он встретился с Улой, и с помощью какого волшебства превратил ее в первую красавицу высшего света.
 Маркиз поздравлял себя, считая, что случившееся значительнее, чем победа на скачках в Дерби.
 Он знал, с каким трудом граф Чессингтон-Крю удержался от расспросов относительно того, каким образом маркиз познакомился с Улой. Нескрываемое отчаяние Сары, вызванное тем, что он за весь вечер ни разу не подошел к ней, радовало маркиза так, словно он выиграл в карты крупную сумму денег.
 Одного взгляда на злобное лицо Сары, с которого на мгновение соскользнула вымученная фальшивая улыбка, хватило маркизу, чтобы понять, насколько счастливо он ускользнул из ее сетей. Ни за что на свете он больше не станет рисковать своей свободой и удобным для него образом жизни, женясь на ком бы то ни было.
 Титул маркиза унаследуют дальние родственники, и какое ему будет дело, остался ли после него сын, когда он уже умрет?
 — Я никогда не женюсь, — торжественно поклялся себе маркиз, — и никогда больше не буду настолько глуп, что позволю провести себя женщине!
 Когда он вернулся в свой особняк на Беркли-сквер, циничные складки на его лице стали еще более явными. Как маркиз и ожидал, завтракать ему предстояло одному, так как обе дамы еще не вставали.
 Маркиз был полностью доволен собой, но его удовлетворение усилилось бы еще больше, если бы он стал свидетелем сцены, происшедшей в двух кварталах от его дома. Там находился внушительный особняк, который приобрел граф Чессингтон-Крю, желая обеспечить успех в обществе своей дочери Саре.
 Но вчера вечером ее первенству в свете совершенно неожиданно пришел конец.
 Первым к завтраку в отвратительном настроении спустился граф.
 Вчера вечером он переусердствовал, выпив слишком много великолепного шампанского маркиза и еще больше его восхитительного кларета, и к утру у него из-за подагры, от которой он страдал, разболелась правая нога.
 Граф только принялся за пирог с грибами, как, к его удивлению, к нему присоединилась его дочь Сара.
 — Что-то ты сегодня рано, дорогая! — заметил он.
 — Мне плохо спалось, папа. «Действительно, Сара очень бледна, — подумал граф, — и с неубранными волосами, в некрасивом домашнем халате она никак не производит впечатление» несравненной «.
 — И все же, тебе следовало бы попробовать поспать до обеда, — проворчал он.
 — Разве я смогу заснуть, когда только и думаю о том, как веселилась Ула вчера вечером! И как могла она позволить себе такое роскошное платье, которое дороже всех нарядов, что ты покупал мне?
 Ее голос поднялся до визга, и граф, поморщившись, ответил:
 — Вероятно, все слухи о том, что герцогиня Рэксхем взяла ее под свое покровительство, так как когда-то знала ее мать, — правда. Так или иначе, скоро мы все выясним, дорогая.
 — Как она попала к герцогине после того, как сбежала от нас? — спросила Сара. — Хотя у меня возникло подозрение, что их свел маркиз Равенторп.
 Сев за стол, она продолжала:
 — В таком случае гадкая девчонка скорее всего упросила его забрать ее с собой из Чессингтон-холла, потому он и уехал, даже не встретившись со мной. Что ты на это скажешь, папа?
 — Если ты помнишь, — мрачно возразил граф, — лакеи сказали — а им нет никакой причины лгать, — что он вышел из комнаты, примыкающей к гостиной, где ты в то время находилась, и направился прямо к своему фаэтону.
 При этих словах отца Сара встрепенулась.
 — Ты говоришь, слуги сказали, что он вышел из этой комнаты?
 — Так мне доложил Генри, — ответил граф, — и я не вижу причин, по которым этот мальчишка, каким бы глупым он ни был, не сказал правду.
 — Я же дала Бейтсону четкое распоряжение проводить маркиза в библиотеку и попросить подождать, когда я смогу его принять, — сказала Сара.
 Подумав немного, она продолжала:
 — Мы с Оливией в тот момент беседовали в Голубой гостиной. Как ты думаешь, папа, не мог маркиз, находясь в соседней комнате, услышать наш разговор?
 — А что, ваша беседа могла произвести на него неприятное впечатление?
 — Просто отвратительное! — выдохнула Сара.
 Затем она горестно покачала головой, утвердившись в своих предположениях.
 — Уверена, именно поэтому маркиз и уехал. О Господи, папа, ты должен сделать что-нибудь! Ты должен помешать ему протаскивать в свет эту мерзавку, ведь он делает это только для того, чтобы наказать и унизить меня.
 — Не понимаю, о чем это ты, — заметил отец.
 — А я все прекрасно понимаю! — продолжала Сара. — Я нисколько не верю в то, что герцогиня Рэксхем была когда-то очень привязана к тете Луизе и теперь вдруг захотела помочь ее дочери.
 Следующие слова она уже выкрик вала:
 — За всем этим стоит маркиз Равенторп! Он стремится отомстить мне!
 — Если это правда, — сказал граф, с трудом следящий за ходом мыслей своей дочери, я собственноручно сверну тебе шею за то, что ты упустила самого богатого и знатного зятя, какого только мне хотелось заполучить!
 — Я не допущу, чтобы Ула отняла у меня место первой красавицы Англии! — гневно воскликнула Сара, не обращая внимания на угрозы отца. — Я не допущу, чтобы она одевалась в более красивые наряды, чем те, что есть у меня, чтобы бал, устроенный в ее честь, затмевал то, что делал для меня ты, чтобы все мужчины, прежде восхищавшиеся мной, начинали поклоняться этой выскочке!
 Дальше ее голос перешел на крик:
 — Я не допущу этого, папа! Ты слышишь! Не допущу!
 Отец смотрел на нее, не в силах понять, чем вызвана эта буря чувств.
 Сара уронила голову на руки и залилась слезами.
 Герцогиня и Ула завтракали вдвоем.
 — Полагаю, дитя мое, для нас было бы ошибкой после вчерашнего затянувшегося вечера принять все эти многочисленные приглашения, которыми нас засыпали, — сказала герцогиня.
 — Вы совершенно правы, — согласилась Ула, — и, мэм, наверное, после обеда вам следует отдохнуть.
 — А чем займешься ты?
 — Я почитаю, — ответила Ула. — Едва увидев библиотеку его светлости, я поняла, что в ней по меньшей мере двести-триста книг, которые мне хочется прочесть, и чем раньше я начну, тем лучше.
 Герцогиня рассмеялась.
 — Дорогая, ты слишком прекрасна, чтобы превращаться в» синий чулок»и портить над книгами свои очаровательные глазки.
 — Об этом не может быть и речи, — сказала Ула. — Хотя мой папа говорил, что красивое лицо — это хорошая прелюдия, но мужчине нужно нечто большее, если он хочет наслаждаться обществом женщины до конца жизни.
 — Вот ты и заговорила о браке, — улыбнулась герцогиня. — Сколько тебе вчера было сделано предложений?
 — Вы не поверите, — ответила Ула, — но вчера трое объявили, что у них в отношении меня самые серьезные намерения. Хотя я уверена, к утру эти юноши уже передумали.
 Герцогиня опять рассмеялась.
 — Этого я и ожидала.
 — Я не могу понять, — сказала Ула, — как мужчина способен вообразить, что хочет жениться на женщине, с которой лишь один раз танцевал на балу. Разве этого достаточно для семейной жизни?
 — Большинство женщин, дорогая, смотрит на это по-другому, — ответила герцогиня. — А упомянутые тобой молодые люди, уверена, опасались, как бы их кто-нибудь не опередил.
 Некоторое время Ула молчала. Затем она сказала:
 — Странно… но все начинали с вопроса: «Вы в кого-нибудь влюблены?»
 После того, как я качала отрицательно головой, они продолжали: «Поскольку вы не влюблены в маркиза Равенторпа, у меня есть шанс».
 Герцогиня, улыбнувшись, мягко заметила:
 — Я очень прошу тебя, дорогая, не влюбляйся в Дрого.
 Ула, широко раскрыв глаза от изумления, спросила:
 — Отчего вы решили, что я осмелюсь на подобную дерзость?
 — Потому что женщины неизбежно начинают хотеть то, что не могут получить, — ответила герцогиня. — Так много женщин делали все возможное, пытаясь заставить Дрого сделать им недорогой, с точки зрения денег, но совершенно бесценный подарок — обручальное кольцо.
 Она внимательно посмотрела на Улу, словно желая навсегда запечатлеть свои слова у нее в памяти.
 — Я совершенно уверена, что неприятность, происшедшая между моим внуком и твоей кузиной Сарой, заставит Дрого вернуться к тому, что он исповедовал с юных лет: никогда не жениться.
 — Но он совершенно прав, — сказала Ула. — Жениться можно только в том случае, если любишь. Я сожалею о том, что Сара причинила боль его светлости, возможно, сделав его еще более циничным, но, может быть, к лучшему, что они не соединили свои судьбы — с нею он обязательно был бы несчастлив.
 — Теперь я тоже понимаю это, — сказала герцогиня. — Подобно многим другим, Дрого оказался ослеплен ее красотой.
 Вздохнув, она добавила, словно рассуждая сама с собой:
 — Но леди Сара — и это, к несчастью, единственная девушка, о женитьбе на которой всерьез задумывался мой внук. Вероятно, ему потребуется немало времени, чтобы оправиться от нанесенного удара.
 — Знаю, — тихо проговорила Ула, — но, как часто повторял папа, время лечит многое. Хотя его светлость в настоящее время расстроен и полон горечи, уверена, такой замечательный человек обязательно кого-нибудь полюбит, и любовь в данном случае явится скорейшим исцелением.
 Герцогиня улыбнулась.
 — Только ты могла сказать что-нибудь подобное, дитя мое. Нам обязательно нужно как можно скорее найти для тебя мужа, которого ты полюбишь и который будет любить тебя не только за красивое личико.
 Девушка молчала, и герцогиня поняла, она вспоминает, как горячо любили друг друга ее родители.
 Пожилая дама помолилась про себя, чтобы эта чистая девушка не превратилась бы в такого же разочарованного, лишенного иллюзий человека, каким стал ее внук.
 Знакомая с Улой всего несколько дней, герцогиня успела понять, какая у той чуткая и ранимая душа.
 «Она должна встретить хорошего человека, — подумала герцогиня, — мужчину, который будет оберегать ее, защищать от всего, что может нарушить ее внутреннюю чистоту и доброту».
 И тут же она удивилась, как смогла применить такие слова к молодой девушке, почти ребенку. Хотя, конечно же, Ула очень отличалась от своих сверстниц, так как ее личность, характер были не по годам развиты.
 «Скажем прямо: она необыкновенная», — заметила про себя герцогиня.
 Она твердо решила: как только маркиз закончит использовать Улу в качестве орудия отмщения леди Саре, она возьмет девушку к себе в Хэмпстед и постарается подыскать ей мужа, который сделает Улу счастливой.
 После того как герцогиня удалилась отдохнуть, сказав, что на вечер у них намечен лишь один небольшой визит, и они вернутся домой задолго до полуночи, Ула направилась в библиотеку.
 Как она сказала, там было столько книг, которые ей хотелось бы прочесть, что она не знала, с чего начать.
 Только девушка выбрала одну книгу о лошадях, показавшуюся ей интересной, как дверь библиотеки открылась, и дворецкий доложил:
 — К вам принц Кумара, его высочество Хасин, мисс!
 В комнату вошел принц, еще более напыщенный, чем вчера вечером. Оценивающий взгляд его черных глаз при дневном свете смутил Улу еще больше, чем при пламени свечей.
 — Я рад, что застал вас одну, — сказал принц, как только слуга вышел, закрыв за собой дверь.
 Пройдя через комнату, он приблизился к Уле.
 Девушка сделала реверанс и поспешно сказала:
 — Ее светлость, устав после вчерашнего бала, прилегла отдохнуть, и я боюсь, ваше высочество, что мне не подобает принимать посетителей в ее отсутствие.
 — Меня вы примите, — ответил принц, — во-первых, потому что я уже здесь, и во-вторых, моя прекрасная мисс Форд, я хочу поговорить именно с вами. Ула крепче прижала к груди книгу, которую держала в руках, словно та могла защитить ее, и сказала:
 — Сожалею, ваше высочество… это… невозможно!
 — В моем словаре нет такого слова! — воскликнул принц.
 Приблизившись к девушке еще на шаг, он сказал:
 — Позвольте мне полюбоваться вами. Сегодня вы еще обворожительнее, чем были вчера. Мне посчастливилось найти вас, моя драгоценная жемчужина, и я не собираюсь вас терять.
 — Не хотелось бы… оскорблять… ваше высочество, — произнесла Ула несколько нетвердым голосом, — но, если вы… не уйдете отсюда… тогда должна буду… уйти я.
 С этими словами она попыталась было отойти от принца, но тот, протянув руку, схватил ее за талию.
 — Неужели вы полагаете, я позволю вам вот так уйти? — насмешливо спросил он. — Я нахожу вас очаровательной, даже когда вы сопротивляетесь мне. Вы такая хрупкая и в то же время такая своенравная — я просто восхищен! Но я обязательно научу вас слушаться меня.
 — Пожалуйста… не… прикасайтесь ко мне! — взмолилась Ула, пытаясь высвободиться.
 Но он лишь еще крепче прижал ее к себе. Затем, внезапно выхватив из рук девушки книгу, он швырнул ее на пол.
 Ула поняла, что принц собирается обнять и поцеловать ее.
 Вскрикнув от ужаса, она попыталась бороться с принцем, стараясь высвободиться из его объятий.
 Но принц лишь глухо рассмеялся — этот звук едва сорвался с его уст, и Ула отчетливо поняла, что своими попытками вырваться, своим сопротивлением она только еще больше забавляет и возбуждает его.
 — Пустите… меня… пожалуйста… пустите… меня!
 Ее голос был тихим и испуганным.
 — Вот этого-то я и не собираюсь делать! — ответил принц.
 Не ослабляя беспощадной железной хватки, он все ближе и ближе привлекал девушку к себе.
 Ула вскрикнула, когда принц и второй рукой обхватил ее.
 Затем он склонился к ее лицу, жадно ища губы, она вскрикнула снова, дрожа от отвращения, и тут дверь библиотеки отворилась.
 Первое мгновение девушка не могла поверить, что спасена; но с порога библиотеки на принца гневно взирал маркиз Равенторп.
 Принц злобно пробормотал что-то себе под нос на родном языке и разжал руки. Ула тотчас же высвободилась.
 Подбежав к двери, она бросилась к маркизу и уткнулась лицом ему в плечо.
 Маркиз не дотронулся до нее, но и без этого он ощутил, как девушка вся дрожит.
 К удивлению Улы, он произнес холодным, жестким и в то же время сдержанным голосом:
 — Полагаю, ваше высочество должен понимать, что моя бабушка, женщина весьма преклонного возраста, сегодня не может принимать гостей, так как отдыхает после вчерашнего бала.
 Принц молчал, с вызовом глядя на маркиза.
 — Поэтому вы понимаете, — продолжал тот, — что вас впустили в дом по ошибке, и мне лишь остается просить ваше высочество оказать любезность нанести нам визит в другой раз.
 — Я пришел с визитом к мисс Форд, — наконец ответил принц.
 Уле показалось, он прорычал эти слова, словно хищное животное.
 — Наверное, вашему высочеству неизвестно, — все тем же холодным и надменным тоном продолжал маркиз, — что в Англии молодые женщины благородного происхождения не принимают мужчин наедине.
 Принц понял, что побежден по всем статьям, но ему удалось деланно рассмеяться и воскликнуть:
 — Английские традиции! Английские порядки! Их так трудно понять нам, приехавшим из других стран!
 — Именно так! — подтвердил маркиз. — Я знал, что его высочество все поймет.
 Он отворил дверь, и хотя принц постарался гордо прошествовать мимо, не оставалось сомнения, что он унижен и взбешен.
 Маркиз, оставив Улу одну, вышел следом за принцем в коридор и сказал:
 — Надеюсь, ваше высочество позволит мне проводить вас до экипажа.
 Он закрыл за собой дверь, и обессиленная Ула, упав в кресло, услышала только удаляющиеся по коридору шаги.
 Девушка все еще дрожала, чувствуя себя так, словно только что прошла через ужасное испытание и была спасена от гибели лишь вмешательством маркиза.
 Ула испытывала к принцу Хасину глубочайшую неприязнь и боялась его так, как не боялась прежде никого, в том числе и своего дядю.
 Она не сомневалась, что он олицетворяет собой само зло и порок.
 Принц уже покинул Равенторп-хауз, а Ула все дрожала от одной лишь мысли, что Хасин мог поцеловать ее.
 Маркиз вернулся в библиотеку.
 — Как вы могли быть настолько неосторожны… — начал было он.
 Тут маркиз встретился взглядом с огромными испуганными глазами Улы, и весь его гнев тут же улетучился.
 — Значит, вы не ждали его?
 — Я… понятия не имела… что он придет сюда, — ответила Ула. — Я… я с первого же взгляда… прониклась к нему неприязнью… еще когда вынуждена была… танцевать с ним вчера вечером… и если бы вы не спасли меня… он бы… меня поцеловал!
 Ее голос прерывался и дрожал от ужаса.
 Маркиз остановился спиной к камину.
 — Забудьте о нем, — сказал он. — У меня должно было хватить ума отказать турецкому послу, когда тот просил включить принца в список приглашенных на вчерашний бал. Я сейчас же отдам слугам распоряжение впредь не пускать его. Если этому мерзавцу вздумается снова приехать сюда, ему будут отвечать, что дома никого нет.
 — Благодарю… вас, — прошептала Ула.
 Через какое-то время, словно обдумав случившееся заново, она сказала:
 — С моей стороны… было очень глупо… так… перепугаться, но я не знала… что на свете… есть такие люди.
 — К несчастью, они встречаются достаточно часто, — холодно заметил маркиз, — и вам надлежит научиться стоять за себя.
 — Я… я постараюсь, — робко откликнулась Ула. — Но меня не покидает мысль… что я могла встретить не вас… а кого-то, похожего на него… когда убежала из дома дяди.
 — Принц Хасин, несмотря на его царственное положение, не относится к тем людям, перед которыми распахиваются двери любого приличного дома, — сказал маркиз. — Мне знакома его репутация, и я лишь могу повторить еще раз, что допустил ошибку, позволив ему прийти на бал.
 — Бал был просто восхитительный, — тихим голосом произнесла Ула.
 — Вам он понравился?
 — Даже не могу передать словами. Он навсегда останется у меня в памяти.
 — Надеюсь, вашим дяде и кузине был преподан урок, который они никогда не забудут.
 В голосе маркиза прозвучало нечто такое, что заставило Улу непроизвольно воскликнуть:
 — Нет… пожалуйста… не говорите так!
 — Почему? — спросил маркиз.
 — Потому что… это вам не к лицу. Он пораженно уставился на девушку, и она стала объяснять:
 — Возможно, вы сочтете мои слова… самонадеянными и даже дерзкими… но вы такой хороший… такой добрый и прекрасный… и вам не к лицу… мелочная мстительность… Она недостойна вас.
 Ула говорила неуверенно, запинаясь.
 Затем она быстро добавила:
 — Я… я плохо выразила свою мысль… но я считаю… это правда.
 Маркиз долго смотрел ей в лицо, затем подошел к окну и уставился в сад.
 Там садовники и слуги снимали с деревьев оставшиеся после вчерашнего бала бумажные фонарики и убирали расставленные вдоль дорожек светильники.
 Маркиз не видел их. Его взор был обращен в прошлое, когда, как он прекрасно это сознавал, был совершенно другим человеком, чем теперь.
 Он был молодым идеалистом и верил, как учила его мать, что человек, занимающий высокое положение в обществе, должен быть примером чести и благородства для всех, кто стоит ниже его.
 Маркиз стоял и думал, потерял ли он этот идеал, и вдруг у него за спиной прозвучал робкий голос:
 — В-вы… не сердитесь на… меня?
 Он обернулся.
 Ула жалобно смотрела на него, и маркиз понял, что она испугалась своих неосторожных слов.
 — Нет, не сержусь, — тихо ответил он. — И у меня возникло неприятное чувство, что вы правы.




 Глава 5


 Ула проснулась, переполненная счастьем.
 Она легла спать после ужина в обществе герцогини и маркиза, за которым они много смеялись, вспоминая вчерашний бал.
 На нем было множество забавных происшествий.
 Один из гостей подставил под струю фонтана, из которого лились благовония, свой бокал, заявив:
 — Уверен, это вино окажется восхитительным!
 Сделав большой глоток, он поперхнулся и закашлял, отплевываясь духами!
 Много веселья было в саду, когда гости, пытаясь поймать выпущенные с крыши дома воздушные шары, попадали на клумбы. Не обошлось и без происшествий. У одной дамы от огня волшебного фонаря загорелось платье. Платье было быстро затушено, огонь успел лишь опалить кружевной подол, но дама кричала так, словно ее жгли на костре инквизиции.
 Старую герцогиню и Улу также весьма позабавило чтение благодарственных посланий, полученных маркизом. Герцогиня заметила, что большинство ее знакомых, имеющих молодых дочерей, пытались выразить свое восхищение великолепием бала, но это удавалось им с трудом. После появления новой звезды на светском небосклоне шансы их дочерей еще снизились.
 Сразу же после ужина герцогиня сказала:
 — Дрого, я никогда прежде не наслаждалась в такой степени твоим обществом, и ты сегодня просто в ударе, но, к несчастью, я уже слишком стара, и мне пора спать.
 — Ну конечно же, вы должны как следует отдохнуть, — улыбнулся маркиз. — Насколько мне известно, завтра вечером Ула должна будет укрепить свое положение первой светской красавицы, и вы станете свидетельницей ее успеха.
 — Я совершенно уверена, она тебя не подведет, — ответила герцогиня, ласково потрепав Улу по руке.
 — Вы поедете с нами?
 — Вряд ли, — ответил маркиз, — так как я вернусь в Лондон только поздно вечером.
 — Куда ты уезжаешь? — спросила герцогиня.
 — В Эпсом, — ответил маркиз. — Разве вы забыли, что завтра скачки? В них участвует несколько моих лошадей.
 — Ах да, — сказала герцогиня. — Полагаю, ты, как всегда, выиграешь все главные заезды.
 — Искренне надеюсь на это. — Жаль, что я не могу поехать с вами! — порывисто воскликнула Ула. Маркиз, внимательно посмотрев на нее, сказал:
 — Об этом я не подумал, но, разумеется, в следующий раз я возьму вас на скачки, особенно если буду уверен, что мои лошади выиграют.
 — Это было бы прекрасно! — воскликнула Ула.
 Но, выходя из обеденного зала, она вдруг подумала, что завтра маркиза на скачки наверняка будет сопровождать одна из тех красавиц, что увивались за ним весь вечер.
 Маркиз не обмолвился об этом ни словом, и все же девушка была уверена, что так оно и будет, и внезапно она почувствовала себя всеми покинутой и одинокой, никому не нужной.
 — Значит, завтра ты дома не ужинаешь? — спросила герцогиня, когда они шли по коридору.
 — Да, — ответил маркиз, — я отужинаю у Кавендишей, так что если я не появлюсь на балу, это будет означать, что ужин чересчур затянулся.
 — Понятно, — сказала герцогиня, — и нам с Улой не на что жаловаться, так как ты был крайне великодушен, проведя с нами сегодняшний вечер. Полагаю, в отличие от нас, ты не собираешься ложиться спать рано? — Я обещал его королевскому высочеству заглянуть к нему в Карлтон-хауз, — ответил маркиз, — а после этого меня ждут другие приглашения.
 Последние слова он произнес ироничным тоном, и снова Ула решила, что приглашения эти исходят от прекрасных дам, с нетерпением ожидающих маркиза.
 Женщины поднялись наверх, и герцогиня, остановившись у двери своей спальни, сказала:
 — Спокойной ночи, дитя мое. Мой внук поражен успехом, который сопутствовал тебе вчера вечером. Он считает, ты выглядела просто великолепно.
 — Он… правда… думает так? — рассеянно спросила Ула, погруженная в свои мысли.
 — Сегодня утром он сказал мне, что ты превзошла все его ожидания.
 Герцогиня отметила, как у Улы радостно вспыхнули глаза и вся она словно засияла.
 Девушка ничего не сказала. Поцеловав герцогиню и пожелав ей доброй ночи, она удалилась к себе в спальню.
 — Мне не хотелось бы, чтобы эта девочка разбивала себе сердце, тоскуя по Дрого, — пробормотала вполголоса герцогиня, — но что я могу поделать?
 Она легла в кровать. Горничная погасила свет, но герцогиня долго не засыпала, переживая по поводу двух молодых людей, которыми в настоящий момент была наполнена ее жизнь.
 Ула же легла спать, чувствуя, как звучат у нее в ушах слова герцогини. Она решила: главное — это то, что маркиз доволен ею, а все прочее не имеет значения.
 «Я должна быть очень внимательна, — размышляла девушка, — и точно выполнять все его желания».
 Помолившись, она поблагодарила Господа за то, что маркиз пришел вовремя и успел спасти ее от хищных рук принца Хасина, и добавила пожелание никогда больше не видеть принца.
 Утром Ула решила никуда не спешить и по возможности хорошенько отдохнуть.
 Поэтому она позавтракала в постели и спустилась вниз уже после одиннадцати.
 Девушка упивалась неведомой доселе роскошью: ей прислуживали, а она могла делать все, что заблагорассудится.
 Весь год, проведенный в Чессингтон-холле, Ула должна была вставать вместе со слугами, и каждое утро ее уже ждал с десяток дел, которые она частенько не успевала закончить к вечеру.
 Девушка надела красивое домашнее платье, купленное ей герцогиней. Платье это, в бледно-голубых тонах, напоминающих предрассветное небо, отделанное кружевом и бархатными лентами, очень ей шло.
 Спускаясь вниз, Ула захватила пеструю шаль на тот случай, если ей захочется выйти в сад. Хотя солнце светило очень ярко, на улице могло быть гораздо прохладнее, чем она предполагала.
 И все же девушка сомневалась в том, что шаль ей понадобится, поэтому, сойдя по лестнице, она оставила ее в холле.
 Затем, словно влекомая магнитом, она направилась в библиотеку, надеясь, что сегодня ничто не помешает ей осуществить страстное желание читать.
 Та книга, которую принц Хасин вырвал у нее из рук и швырнул на пол, слишком напоминала о нем, и Ула оставила ее на полке.
 Она выбрала другую: на этот раз томик стихов лорда Байрона.
 Не успела девушка уютно устроиться у окна и раскрыть книгу, чтобы почитать свои любимые стихи, как дверь библиотеки открылась, и дворецкий объявил каким-то странным голосом:
 — Граф Чессингтон-Крю, мисс!
 На мгновение Ула застыла от страха.
 Затем, переведя взгляд на дверь, она увидела вошедшего в библиотеку дядю Лайонела, за которым следовал судебный исполнитель.
 Ей показалось, что зрение обманывает ее, но нет — никакой ошибки: красный форменный сюртук и треуголка с кокардой, которую исполнитель держал в руке.
 Остановившись посреди комнаты, граф произнес повелительным тоном:
 — Подойди сюда, Ула!
 Перепуганная девушка встала и несколько неуверенной походкой приблизилась к нему.
 С нескрываемым злорадством оглядев ее с ног до головы, граф сказал:
 — Я пришел сюда затем, чтобы отвести тебя туда, где тебе полагается находиться. Мы уезжаем немедленно!
 — Но… Дядя Лайонел… я не могу! — воскликнула Ула. — Я нахожусь здесь… как вам известно по приглашению герцогини Рэксхем, которая… покровительствует мне.
 — Я это знаю, — ответил граф, — но ты, видимо, забыла, совершая этот отвратительный поступок и сбегая из дома — за что тебя ждет строгое наказание, — что теперь, после смерти твоих родителей, я являюсь твоим опекуном.
 — Мне… мне это известно, дядя Лайонел, но ведь я… не нужна… вам, — испуганно лепетала Ула.
 — Это уж мне решать, — надменно ответил граф. — Итак, я не собираюсь тратить время на пустые пререкания. Ты сейчас же пойдешь со мной; мой экипаж ждет у подъезда.
 Он говорил таким решительным тоном, что Ула испуганно вскрикнула и попятилась.
 — Я… никуда не поеду! Я… останусь здесь, а если вы хотите… забрать меня… вы должны прежде переговорить об этом… с маркизом… Равенторпом.
 — Как я уже сказал, — неумолимо продолжал граф, — я являюсь твоим опекуном, и, предвидя твое сопротивление, дерзкая девчонка, я, как видишь, захватил с собой судебного исполнителя.
 У него на лице появилась отвратительная ухмылка.
 — Он арестует тебя, и тебе придется. предстать перед мировым судьей. Тот объяснит тебе, что, будучи несовершеннолетней, ты обязана беспрекословно слушаться меня. Таков закон.
 Граф помолчал, словно ожидая ответа Улы.
 Но голос не слушался девушку, и она лишь остолбенело глядела на своего дядю.
 — Если ты предпочитаешь именно это, — презрительно протянул тот, — должен предупредить: в то же самое время, как тебе дадут понять, что ты полностью и всецело находишься в моей власти, я обвиню нашего благороднейшего маркиза Равенторпа в похищении и совращении несовершеннолетней девушки — наказанием за что ему, в лучшем случае, будет высылка из страны.
 Он произнес эти слова со злобной усмешкой, прекрасно понимая, что теперь Уле останется лишь безропотно поехать с ним.
 Затем, желая еще больше унизить девушку, граф резко бросил:
 — Итак — каково твое решение?
 — Я… еду… с вами… дядя Лайонел.
 — Тогда поторопись, — приказал граф.
 Больно схватив Улу за руку, он потащил ее из библиотеки по коридору в холл.
 Столпившиеся там слуги изумленно взирали на них.
 У самой двери Ула, собрав все свое мужество, остановилась и воскликнула:
 — Дядя Лайонел… пожалуйста… позвольте попрощаться с ее светлостью… и взять шляпку и шаль.
 — Придется обойтись без трогательных прощаний, — ответил граф, — а шаль вот, лежит на стуле.
 Он указал на нее, и один из молча пялившихся слуг поспешно схватил шаль и протянул ее Уле.
 Девушка накинула шаль себе на плечи, и для этого графу пришлось на мгновение отпустить ее руку.
 Ула тотчас же сделала попытку вырваться от него и броситься к лестнице.
 Граф, однако, был готов к этому и с силой вцепился в плечо девушки, заставив ее пошатнуться и вскрикнуть от боли. Но ей все же удалось сохранить равновесие и не упасть.
 Дядя Лайонел снова схватил Улу, выволок ее в дверь и стащил вниз по лестнице, буквально втолкнул в дожидающийся экипаж.
 Задержавшись на мгновение, чтобы расплатиться с судебным исполнителем, граф последовал за девушкой и захлопнул дверцу.
 Экипаж сразу же тронулся.
 Ула успела мельком увидеть в окно экипажа высыпавших на крыльцо слуг.
 Забившись в угол сиденья, стараясь казаться как можно незаметнее, она думала о том, что покидает счастливый рай и возвращается, как она уже говорила маркизу, в сущий ад.
 Решив попробовать тронуть каменное сердце дяди мольбами, Ула обратилась к графу:
 — Пожалуйста… дядя Лайонел… выслушайте меня… Я не могу…
 — Заткнись! — рявкнул тот. — Я не намерен разговаривать с тобой до тех пор, пока мы не возвратимся в Чессингтон-холл. Ты будешь наказана за свое отвратительное поведение, после чего я сообщу, какое будущее тебя ждет. А до тех пор молчи!
 Выкрикнув эти слова, граф вытянул ноги на сиденье напротив, откинулся на спинку и закрыл глаза.
 Ула смотрела на него, недоумевая, как такой жестокий и безжалостный человек может быть братом ее матери.
 Она прекрасно понимала, что теперь ей остается лишь молиться о том, чтобы ее спасло какое-нибудь чудо. Спасло не только от побоев, которые, несомненно, намеревается устроить ей дядя, но и от того невыносимого образа жизни, от которого она бежала.
 — Помоги мне… мама… помоги мне!
 Но вместо лица своей матери, которое обычно являлось девушке в молитвах, она увидела лицо маркиза Равенторпа. Один раз он уже спас ее. Сможет ли он снова спасти ее?
 Но тут она вспомнила, что его не будет дома целый день: сначала скачки, затем ужин у знакомых.
 Девушка не сомневалась, на вечере будет присутствовать какая-нибудь красавица, которая будет развлекать маркиза. Он и не вспомнит об Уле, не побеспокоится, что происходит дома в его отсутствие.
 Она вспомнила слова маркиза о том, что он будет ужинать у Кавендишей, и только тут сообразила, что красавица с рубинами в волосах, с которой маркиз разговаривал на балу, называя ее Джорджиной, — это супруга лорда Кавендиша.
 И Ула, охваченная отчаянием от того, что пройдет очень много времени, прежде чем маркиз узнает о случившемся с нею, вдруг подумала, что маркиз занимает слишком большое место в ее сердце и мыслях. Что это значит? Неужели она любит его?
 Это явилось для девушки неожиданным потрясением, но она вспомнила, что с того самого момента, как маркиз словно благородный рыцарь явился к ней на спасение, он целиком заполнил ее думы и сны.
 «Ну конечно же, я люблю его! — думала Ула. — Да и можно ли не любить его, такого красивого… такого прекрасного во всех отношениях… и такого не похожего… на всех остальных мужчин?»
 Боготворя маркиза, своего спасителя, Ула и в мыслях не могла отнести его к категории тех мужчин, которые рассыпали перед ней цветистые комплименты и, невероятно, по собирались предложить ей руку и сердце.
 Теперь она поняла, почему ей просто не приходила в голову мысль, что она полюбит их — или кого бы то ни было еще. Все ее существо тянулось к маркизу, который, подобно солнцу, затмевал все вокруг.
 «Я люблю его! Люблю!»— думала Ула, а лошади, выехавшие на загородную дорогу, все убыстряли свой бег.
 «Я люблю его… хотя он никогда не узнает об этом, и никакой другой мужчина никогда не займет его место в моем сердце, сколько бы я ни жила!»
 Внезапно Уле пришло в голову, что если ей и суждено когда-либо избавиться от невыносимой жизни, ожидающей ее в Чессингтон-холле, — а она, несомненно, станет еще хуже, чем прежде, — это произойдет лишь в том случае, если она умрет.
 — Тогда я соединюсь с мамой и папой! — сказала она себе.
 Но расставание с этим миром будет очень тяжелым, потому что в нем останется маркиз Равенторп.
 Дорога до Чессингтон-холла заняла около двух часов, и все это время Ула заставляла себя думать только о маркизе. Эти мысли придали ей мужества выйти из экипажа следом за дядей с высоко поднятой головой.
 Девушка увидела столпившихся у крыльца слуг, с любопытством разглядывающих ее, такую непохожую на ту скромную, плохо одетую бедную родственницу, какой они ее знали раньше.
 — Добрый день, милорд! — почтительно приветствовал графа Ньюмен, дворецкий.
 Граф, не ответив ни слова, вошел в зал, отдав шляпу лакею. Ньюмен с улыбкой повернулся к Уле.
 — Рад снова видеть вас, мисс! Та бросила на него грустный взгляд, но, прежде чем она успела что-либо сказать, граф рявкнул:
 — Ула, следуй за мной!
 С этими словами он направился в свой кабинет, и у Улы защемило сердце при мысли о том, что дядя Лайонел собирается избить ее длинным тонким хлыстом, словно ножом вспарывающим ее нежную кожу.
 Ей захотелось закричать, бежать, но она знала, что это бесполезно, к тому же она хотела вести себя мужественно и сохранять достоинство. Поэтому Ула молча последовала за своим дядей.
 Тот прошел в свой кабинет, его излюбленное место, куда тяжелые мрачные бархатные шторы, даже раздвинутые, казалось, не пропускали солнечный свет.
 Граф остановился перед камином, а Ула осталась в дверях, дожидаясь его приказаний.
 — Итак, теперь, когда я вернул тебя туда, где тебе надлежит быть, — сказал он, словно обращаясь к многочисленной аудитории, — я скажу, что тебя ждет в будущем после сурового наказания за бегство и те неприятности, которые оно мне доставило.
 — Простите… простите меня… дядя Лайонел, — сказала Ула, — за все, что я сделала… но я была так несчастна… моя жизнь здесь стала просто… невыносимой.
 — Несчастна?, Что ты хочешь этим сказать? — проревел граф. — А с чего это ты должна ждать счастья? Ты, сирота, которую я по доброте душевной взял к себе, бездомная и без гроша за душой, бедная родственница, которой ничего не оставил после смерти неудачник отец!
 Подобные оскорбления Уле приходилось выслушивать целый год, но на этот раз, сделав глубокий вдох, она заставила себя сдержаться и промолчать.
 — И после этого у тебя хватило наглости, — продолжал граф, — разворошить старый скандал, вызванный отвратительным поступком твоей матери, сбежавшей из дома и обесчестившей всю семью! А я-то надеялся, что скандал этот давно забыт.
 Повысив голос, он добавил:
 — И ты ничуть не лучше своей матери, но, все же несмотря на твою неблагодарность, я, хотя ты нисколько этого не заслуживаешь, устроил все для твоего замужества, которое состоится без промедления.
 Ула в полном изумлении уставилась на дядю.
 — Дядя Лайонел… я ничего не понимаю…
 — Одному Богу известно, почему нашелся хоть кто-то, пожелавший взять тебя в жены! — заявил граф. — Но я очень благодарен, просто признателен ему за то, что он избавит меня от забот, и еще больше радует меня мысль, что ты покидаешь Англию, так что я больше никогда не увижу тебя.
 — Я… я не… понимаю вас, — выдавила Ула.
 — Тогда позволь сообщить об улыбнувшемся тебе счастье, — ответил ей дядя. — Его высочество принц Кумара Хасин попросил твоей руки! Для тебя это неслыханная удача!
 Ула вскрикнула, стены кабинета вторили эхом этому звуку.
 — Принц Хасин? — выдохнула она. — Это не правда… и я не выйду за него… ничто на свете не заставит меня выйти… за него… замуж!
 Девушка шагнула к своему дяде, восклицая:
 — Он ужасен… отвратителен… и я скорее умру… чем стану его… женой!
 — Как ты смеешь так говорить со мной! — взревел граф. — Ты должна была пасть на колени и благодарить Господа, если хоть какой-то мужчина, учитывая твое положение, изъявил желание жениться на тебе!
 — Я не сделаю этого… не сделаю! — воскликнула Ула. — Я ненавижу его… вы можете понять это? Он… отвратителен!
 Она думала, дядя закричит на нее еще громче. Но граф, шагнув к ней, изо всей силы ударил ее по лицу.
 Не ожидавшая этого девушка упала, ударившись при этом головой о ножку кресла. Перед глазами у нее разверзлась темнота.
 К Уле медленно возвращалось сознание. Первое, что она услышала, был голос ее кузины Сары, — Что случилось, папа? Я видела; как ты привез Улу назад, но почему она лежит на полу?
 — Полагаю, она упала в обморок, — проворчал ее отец. — Сейчас приведу ее в чувство.
 Ула услышала его шаги и догадалась, что граф направился к столику с напитками, стоящему в углу кабинета.
 — Она очень бледна, — заметила Сара, впрочем, без всякой жалости.
 — Я брызну на нее воды, — сказал граф. — Она быстро придет в себя. Сара вскрикнула.
 — Нет, папа, ни в коем случае! Ты испортишь ее платье, а оно гораздо красивее тех, что есть у меня, и невероятно дорогое. Я хочу забрать его себе. Уверена, потребуется лишь немного удлинить его, я ведь выше ростом.
 Ула не шевелилась. Она ощущала слабость, у нее болела голова, и ей совсем не хотелось видеть своего дядю и Сару.
 Девушка услышала, как граф поставил графин с водой на столик и сказал:
 — Будь проклята эта девчонка! С ней одни хлопоты.
 — Надеюсь, папа, ты примерно выпорешь эту негодницу за ее отвратительный поступок, — злобно заметила Сара.
 — Именно так я и намереваюсь поступить, — ответил отец, — но скоро сюда прибудет принц Хасин со специальным разрешением архиепископа Кентерберийского на брак.
 — По-моему, Ула не заслуживает счастья становиться принцессой, — пожаловалась Сара.
 — Она может именовать себя как угодно до тех пор, пока будет оставаться в Кумаре, — ответил граф. — Не думаю, что жизнь у нее будет особенно сладкой, учитывая, что там у принца есть три жены, которые только и ждут, как бы выцарапать ей глаза!
 Ула затаила дыхание, с ужасом поняв из этих слов, что принц — мусульманин.
 В этом случае ему полагается иметь четырех жен, и она станет всего лишь одной из них, судя по всему, самой младшей.
 Первое время девушка никак не могла поверить, как человек, называющий себя христианином, может уготовить ей такую судьбу.
 Затем она поняла, что граф согласится на все, лишь бы его племянница исчезла из Англии, чтобы он никогда больше не видел ее.
 Ее мысли словно передались Саре, так как та сказала:
 — И правда, когда Ула уедет, нам можно будет больше не беспокоиться о ней. Ты виделся с маркизом, когда забирал ее?
 — Нет, разумеется, — ответил граф. — Я знал, что Равенторп будет в Эпсоме, где несколько его лошадей участвует в заездах.
 — Это ты мудро придумал, папа, а когда завтра утром принц женится на Уле, маркиз уже ничего не сможет предпринять.
 — Ты действительно полагаешь, он способен на это? — спросил ее отец.
 — Он стал возводить ее в ранг первой красавицы только потому, что был зол на меня, — ответила Сара. — Как только Ула исчезнет с моей дороги, я верну маркиза себе.
 — Надеюсь, ты права, — сухо заметил граф. — С таким человеком, как Равенторп, надо действовать быстро.
 Но дочь не слушала его.
 — Я хочу это платье, папа. Ула чувствовала, что Сара рассматривает ее.
 — Пусть Улу отнесут наверх и разденут. После этого можешь забить ее до смерти — мне все равно!
 — Не стоит вызывать недовольство принца Хасина, — возразил граф. — Он хочет отвезти к себе в Кумар английских лошадей, и я собираюсь ему кое-что показать перед тем, как состоится бракосочетание.
 — Что ж, мне нужно только платье Улы, — сказала Сара, — хотя если его высочество подарит мне несколько алмазов, я отказываться не буду.
 — Положись на меня, — ответил граф. Их разговор прервал донесшийся из-за двери голос:
 — Вы звонили, милорд?
 — Да, Ньюмен, — ответил граф. — Распорядитесь, чтобы мисс Форд отнесли наверх, раздели и положили в кровать.
 — Хорошо, милорд.
 — Ее нельзя помещать в прежнюю спальню, — продолжал граф. — Пусть ее отнесут в комнату, в которой нет ее одежды. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они сбежала. Вы понимаете?
 — Да, милорд.
 — Отнесите ее в Дубовую комнату, что в конце коридора на втором этаже, и скажите горничным, чтобы те скорее раздели ее, так как леди Сара хочет получить это платье. Мисс Форд должна быть заперта в этой комнате, ключ от которой пусть принесут мне.
 — Да, милорд.
 — Если она снова убежит, — добавил граф, — каждый, кто поможет ей в этом или не попробует помешать, будет немедленно уволен без рекомендаций! — Понятно, милорд.
 Ньюмен в сопровождении одного из лакеев подошел и склонился над девушкой. Ее взяли за руки и за ноги, вынесли из кабинета и стали поднимать по лестнице.
 Наверное, с безразличием думала Ула, теперь уже всей челяди известно, что произошло нечто чрезвычайное.
 Она слышала, как в коридоре перешептывались служанки.
 — Мисс Форд следует отнести в Дубовую комнату в конце коридора, — распорядился Ньюмен.
 Он приказал раздеть и запереть Улу и повторил слова графа о том, что каждый, кто поспособствует ее бегству, будет немедленно уволен.
 — Она в обмороке, — заметила одна из женщин, когда мужчины уложили девушку на кровать.
 — Похоже, его милость ударил ее, — ответил Ньюмен, — и она, должно быть, падая, ударилась обо что-то головой.
 — Бедняжка! Как жестоко с ней обошлись!
 Ула узнала голос Эми, молодой горничной, очень милой и доброй девушки.
 — Поосторожнее, Эми, — предостерег ее Ньюмен. — Если мисс Уле снова удастся бежать, нам всем придется несладко.
 — А я вот что скажу, мистер Ньюмен: стыдно смотреть, как его милость обращается с нею! Хуже, чем с последней служанкой, а ведь это его племянница.
 — Лучше держи эти мысли при себе, — посоветовал Ньюмен, — или скоро тебя выставят за дверь. Пошли, Джеймс.
 С этими словами мужчины покинули комнату, и Эми вместе с другими служанками раздела Улу.
 Девушка решила как можно дольше притворяться бесчувственной, надеясь выиграть время и найти какой-нибудь выход. Она позволила снять с себя красивое платье, на которое положила глаз Сара.
 Затем Улу одели в принесенную из ее спальни старую ночную рубашку, всю в заплатах.
 Девушка лежала, не шелохнувшись, до тех пор, пока служанки не ушли и в замке не повернулся ключ.
 Только тогда она открыла глаза и окинула комнату полным отчаяния взором, ища путь к спасению.
 Однако Ула сразу же поняла, что бежать из комнаты можно было бы только в том случае, если бы у нее были крылья, и она смогла бы улететь в окно.
 В доме, выстроенном в георгианском стиле, были очень высокие потолки, и уже окна второго этажа находились так далеко от земли, что Ула, выпрыгнув вниз, если и не разбилась бы насмерть, то непременно сломала бы себе руку или ногу.
 Усевшись на кровати, она оглядела массивный шкаф из красного дерева, ночной столик, умывальник с фарфоровым кувшином и тазиком, стулья и прочие предметы обстановки, находящиеся в комнате.
 Комната эта была гораздо лучше той, которую Уле выделили первоначально в крыле для прислуги на третьем этаже.
 В то же время девушка заметила, что шкаф совершенно пуст. Хотя служанки и оставили в комнате ее старое простенькое фланелевое платье и домашние туфли, бежать, если и возникнет такая возможность, было не в чем.
 — Что мне делать? Что делать? — шептала Ула.
 И снова она мысленно послала мольбу маркизу Равенторпу, призывая его прийти на помощь и спасти ее.
 Ула понимала, что это невозможно. Но ведь маркиз уже спас ее, когда она сбежала из Чессингтон-холла без гроша в кармане, собираясь попасть в Лондон.
 Он один раз спас ее от принца Хасина, возможно, каким-либо чудом ему удастся сделать это снова.
 За долгие часы, проведенные в полном одиночестве, Ула решила, что скорее умрет, чем позволит принцу прикоснуться к ней, хотя как лишить себя жизни, она не имела понятия.
 В оружейной есть ружья и пистолеты, на кухне много ножей, но попасть туда нет никакой возможности.
 В полумиле от дома протекает быстрая речка, местами достаточно глубокая, чтобы утопиться в ее водах. Но как до нее добраться? Дверь заперта, и открыть ее невозможно.
 — Господи… помоги мне… помоги мне. Должен же быть… какой-то путь к спасению. Я не могу… выйти замуж за принца!
 Интересуясь восточными религиями, Ула знала, что ислам позволяет мужчине легко развестись с женой, которая ему надоела.
 Если у принца Хасина уже есть несколько жен, что весьма вероятно, так как на Востоке мужчины женятся рано, ему достаточно всего лишь сказать одной из них: «Я развожусь с тобой», и он станет свободен и сможет жениться снова.
 Но Ула испытала отвращение не столько от мысли, что ей придется стать женой мусульманина, сколько от того, что она будет принадлежать принцу Хасину.
 Зло, которое она почувствовала, едва познакомившись с принцем, теперь, казалось, со всех сторон обволакивало ее. Девушке хотелось кричать и кричать, чтобы выплеснуть наружу обуявший ее ужас.
 В пять часов вечера Ула услышала за дверью какой-то шум, и пока кто-то вставлял в замочную скважину ключ, она быстро легла на кровать и закрыла глаза.
 По тяжелым уверенным шагам она сразу же поняла, что в комнату вошел ее дядя. «Наверное, уже приехал принц», — холодея, подумала девушка.
 Подойдя к кровати, граф удивился, обнаружив Улу, как он решил, все еще в бессознательном состоянии.
 Девушка почувствовала на себе его пристальный взгляд, услышала тяжелую одышку, вызванную подъемом по лестнице.
 Она лежала не шелохнувшись. Наконец граф сказал:
 — Ула, очнись! Ты слышишь меня?
 Он произнес это властным требовательным тоном, и Ула едва нашла в себе силы не подчиниться приказанию.
 Потом, озадаченный тем, что девушка, казалось, не замечает происходящего вокруг, граф склонился к ней и, взяв за плечи, встряхнул ее.
 Он долго тряс ее, но Ула, собрав всю силу воли, приумноженную страхом перед побоями, оставалась безвольной и обмякшей в его руках.
 Если она не может убежать, ей не остается ничего другого, как притворяться бесчувственной.
 Выругавшись вполголоса, граф оставил свои попытки и бросил Улу на кровать.
 В этот момент в комнату вошла Сара.
 — Не может быть, чтобы Ула до сих пор не очнулась от обморока, папа!
 — По-моему, она получила сотрясение мозга, — предположил граф, не желая признавать этого факта.
 — Что ж, ей следует поторопиться прийти в себя, ведь завтра ей предстоит выйти замуж.
 Отец молчал, и Сара продолжала:
 — Мама говорит, я должна дать ей одно из своих платьев или вернуть то, в котором ты ее привез. Не может же она идти под венец в этом тряпье! У меня есть какое-то белое платье; мне оно не нужно, а ей, думаю, сойдет.
 — Если что, принц может позволить себе купить любой наряд, какой ей только заблагорассудится, — сказал граф.
 — Как ей повезло! — фыркнула Сара. — Я бы много чего не против получить.
 — Если принц купит у меня лошадей по той высокой цене, которую я намереваюсь запросить, — сказал граф, — ты получишь новое платье, как только мы выедем в Лондон.
 — Тогда сделаем это послезавтра, — воскликнула Сара, — или еще лучше завтра же после обеда. Я хочу как можно скорее повидаться с маркизом, и теперь, когда Ула устранена с моего пути, он скоро будет у меня в кармане — ты сам убедишься в этом, папа.
 — Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь, — ответил ей отец. — А сейчас идем отсюда, нам здесь делать нечего.
 Ула услышала, как ее дядя и кузина вышли из комнаты, и в замке снова повернулся ключ.
 Встав с кровати, девушка опять подошла к окну.
 Интересно, удастся ли ей смастерить веревку, разорвав на полосы простыню?
 Но от этой мысли пришлось сразу же отказаться, до земли веревка все равно не достанет.
 — Помогите мне! Боже, пожалуйста… папа… помогите мне!
 Уле оставалось только молиться, вспоминая, как мудро поступила ее мать, сбежав накануне бракосочетания с нелюбимым человеком.
 06 этом стало известно лишь на следующее утро, когда было слишком поздно что-либо исправить. Леди Луизу и ее возлюбленного обвенчал в церкви небольшой деревушки священник, которого пришлось поднимать с кровати, показывая специальное разрешение на бракосочетание.
 Ула вздрогнула, вспомнив, что и принц Хасин заручился специальным разрешением.
 Она догадывалась, что бракосочетание состоится в местной церкви, старик священник в которую назначен по личному распоряжению графа. Поэтому, даже если она заявит перед алтарем, что не хочет выходить замуж за принца, сомнительно, что священник прислушается к ее словам.
 Ула провела в молитвах все время до тех пор, пока солнце не опустилось за деревья и тени не стали длинными.
 Наконец девушка снова услышала, как в замке поворачивается ключ, и прежде чем она успела вернуться в кровать, дверь отворилась.
 К счастью, это оказался не ее дядя, как она опасалась, а Эми, молоденькая горничная, поступившая в Чессингтон-холл приблизительно тогда же, когда она сама появилась здесь. Служанка вошла в комнату.
 — Вам уже лучше, мисс Ула? — спросила она. — Мы все так переживали за вас.
 — Спасибо за сочувствие, Эми, — ответила Ула.
 — Я слышала, у вас завтра свадьба.
 Вы хорошо себя чувствуете?
 — Дело не в том, хорошо ли я себя чувствую, — ответила Ула. — Принц Хасин — злой, порочный человек, и я просто не могу выйти за него замуж.
 Удивленно посмотрев на нее, Эми сказала:
 — Могу понять, что вам не хочется выходить замуж за иностранца. Но вы ведь станете принцессой!
 Ула села в кровати.
 — Да, Эми, — сказала она, — но наш брак не будет таким, каким его понимаешь ты. Принц Хасин — мусульманин, и его религия позволяет ему иметь нескольких жен.
 — Нескольких жен, мисс? Никогда не слышала ни о чем подобном!
 — Мой отец, священник, ужаснулся бы от одной мысли об этом, но мой дядя граф позволяет принцу жениться на мне, так как очень хочет от меня избавиться.
 — Вы очень красивая, мисс, — вот в чем беда. Во всем виновата леди Сара. Говорят, она ревнует к вам с тех пор, как вы появились здесь.
 — Знаю, Эми, но сейчас мне нет дела до ее ревности. Я должна любым способом бежать отсюда.
 — Это совершенно невозможно, мисс. Если я помогу вам — а мне очень хочется сделать это, — меня сразу же выставят за дверь без рекомендаций, а в наше время найти работу очень непросто.
 — Понимаю, — согласилась Ула. — Знаешь, Эми, я проголодалась.
 — Я как раз подумала об этом, мисс. Хотя его милость распорядился давать вам только хлеб и воду, повару вас очень жалко — как и всем нам — и когда все сядут ужинать, я принесу вам чего-нибудь вкусненького и чашку какао.
 — Буду очень признательна, Эми. Большое спасибо.
 — А сейчас мне лучше уйти, чтобы его милость не застал меня здесь.
 Улыбнувшись, Эми выскользнула за дверь и щелкнула замком.
 Ула посмотрела на запертую дверь.
 И тут ей в голову пришла одна мысль.




 Глава 6


 Эми вернулась с ужином для Улы в половине девятого.
 К этому времени девушка по-настоящему проголодалась, хотя она и боялась, что от волнения еда застрянет у нее в горле.
 Однако она ничего не ела с тех пор, как позавтракала в Лондоне, и ей необходимо было подкрепиться.
 Ула лежала в темноте, думая о маркизе, и когда вошедшая в комнату Эми зажгла свечи и задернула шторы, девушке показалось, это он вдохновил ее найти путь к спасению.
 Принесенная Эми рыба была отменной, и служанка с удовлетворением отметила, что Ула съела почти все.
 Выпив какао, Ула сказала:
 — Эми, я хочу просить тебя о помощи.
 — Вы же знаете, что можете просить меня о чем угодно, мисс, но я не могу выпустить вас отсюда, а комната, где хранится ваша одежда, заперта, и его милость забрал ключ от нее.
 Ула подумала, что ее дядя предусмотрительно принял все меры предосторожности. Она сказала:
 — Сядь, Эми, и выслушай то, что я придумала.
 Служанка настороженно присела на краешек стула, боязливо глядя на Улу.
 — Мне необходимо выбраться отсюда, — сказала девушка. — Если мне не удастся бежать, тогда я покончу с собой, и это не пустая угроза.
 — Вы не сделаете этого, мисс, это же страшный грех!
 — Знаю, Эми, и мой отец очень расстроился бы, узнав об этом. Но я не могу выйти замуж за принца Хасина.
 Одна мысль об этом вызвала у Улы дрожь, но она взяла себя в руки и решительно продолжила:
 — Эми, если ты храбрая девушка, я хочу от тебя вот что: когда все заснут, поднимись сюда, а если кто-нибудь спросит, куда ты направляешься, скажешь, что забыла в комнате поднос.
 Увидев, что Эми внимательно слушает ее, Ула стала излагать свой план дальше:
 — Завтра ты всем скажешь, что я неожиданно напала и связала тебя, прежде чем ты смогла позвать на помощь.
 Посмотрев на служанку, слушавшую ее, широко раскрыв глаза, она продолжала:
 — Одно обещаю точно: если мой дядя все же уволит тебя, хотя если тебе поверят, это маловероятно, ты сможешь обратиться к герцогине Рэксхем или к маркизу Равенторпу, которые, учитывая их доброе ко мне расположение, уверена, дадут тебе такое же место, какое ты имела здесь. А хозяева они не чета дяде Лайонелу.
 — Вы в этом уверены, мисс?
 — Совершенно уверена, — ответила Ула. — Сказать по правде, если ты откажешься, мне останется лишь броситься из окна, но я вряд ли расшибусь насмерть, только искалечу себя.
 Эми в ужасе вскрикнула.
 — Этого я не могу допустить, тогда я буду казниться всю жизнь… Но, мисс, я очень боюсь за вас и за себя.
 — Эми, знаю, что прошу от тебя многого, — ответила Ула, — но ты ведь единственный человек, к кому я могу обратиться за помощью.
 В ее голосе звучала страстная мольба, и тронутая Эми сказала:
 — Я помогу вам, мисс. Его милость не имеет права так дурно обращаться с вами.
 — Спасибо, — искренне поблагодарила ее Ула. — В настоящий момент я ничем не могу выразить свою благодарность, но я уверена, придет время, и тебе сполна воздается за твою храбрость.
 — Если его милость обо всем догадается, такое сможет случиться только на небесах, — невесело пошутила Эми.
 — Если ты будешь действовать с умом, дядя Лайонел решит, что на тебя напали, когда ты меньше всего ждала этого. В конце концов, роста ты невысокого, а граф поверит любой гадости про меня.
 После некоторого молчания Эми сказала:
 — Скажите, мисс, что я должна делать?
 — Я хочу, чтобы ты поднялась сюда до того, как его милость ляжет спать, но тогда, когда остальные слуги уже не смогут заметить твоего исчезновения.
 — Понятно, мисс, — сказала Эми. А теперь мне лучше уйти.
 Служанка нервничала и то и дело оглядывалась через плечо, словно опасаясь, что их подслушивают.
 Подойдя к двери, она осторожно выглянула за нее, затем поспешно выскочила из комнаты, заперев Улу.
 Эми возвратилась только через полтора часа, и когда в замочной скважине повернулся ключ, Ула испуганно оглянулась на дверь, боясь, что это пришел дядя.
 Но служанка, быстро проскользнув в комнату, прикрыла за собой дверь и шепотом сказала:
 — Внизу я всем сказала, что отправляюсь спать, и никто не обратил на меня внимания.
 — Где его милость? — спросила Ула.
 — Он у себя в кабинете, и мистер Ньюмен сказал, он был совершенно пьян уже к концу ужина.
 Ула решила, что это и к лучшему, а Эми продолжала:
 — Мистер Ньюмен говорит, леди Сара приставала к отцу, заставляя его избить вас, как он и обещал, но его милость ответил, что вы завтра утром к прибытию принца должны быть в приличном виде.
 Больше Ула не желала ничего слышать.
 — А теперь слушай, Эми. Ляг на кровать. Завтра тебя должны будут найти в таком виде.
 Служанка выполнила все как было сказано и подняла голову, чтобы Ула смогла завязать ей рот салфеткой.
 Сдвинув салфетку на шею, Ула сказала:
 — Особых неудобств это не причинит, так как салфетку тебе надо будет поправить лишь тогда, когда ты поймешь, что тебя вот-вот обнаружат.
 — Когда это случится, мисс?
 — Постарайся, чтобы это произошло как можно позднее. Чем дольше все сбудут считать, что в комнате нахожусь я, а не ты, тем больше у меня шансов убежать подальше отсюда.
 Судя по всему, Эми поняла это, и Ула показала ей, как связать себе ноги шелковым шнуром, которым были перевязаны тяжелые шторы.
 — Это у тебя получится легко, — сказала она, — а теперь — самое сложное.
 Девушка взяла с рукомойника тонкое льняное полотенце и перекрутила его так, что в нем получились две петли, в которые Эми смогла без труда просунуть руки. Затем, когда служанка развела запястья, узел затянулся, и сложилось впечатление, что она крепко связана и не может пошевелиться.
 — Если ты сведешь руки вместе, — объяснила Ула, — ты легко сможешь освободиться, чтобы связать ноги и заткнуть себе рот.
 Она говорила медленно, чтобы Эми все поняла.
 — А после всего ты просунешь руки в полотенце и ляжешь на кровать. Все решат, что ты провела в таком положении всю ночь.
 Ула не стала высказывать вслух свою мысль о том, что, когда бегство раскроется, все будут настолько озабочены ее исчезновением, что никто не обратит особого внимания на то, как связана горничная.
 Ула заставила Эми повторить несколько раз то, что ей предстоит сделать, и наконец успокоилась. Тогда она сказала:
 — А теперь я пойду, Эми, но я возьму ключ с собой, так что, когда твои крики услышат, придется взламывать дверь.
 — Его милость говорил, что хочет взять ключ на ночь себе, — ответила служанка.
 — Обнаружив, что ключа у него нет, — сказала Ула, — дядя решит, что ты легла спать, оставив его у себя. А если сказанное Ньюменом — правда и он за ужином выпил много кларета и портвейна, до утра он об этом и не вспомнит.
 Уле уже давно было известно, что граф, если злится или чем-то встревожен, имеет привычку изрядно выпить.
 Перед тем как истязать ее, он всегда выпивал несколько бокалов вина или бренди. Его гнев распалялся еще больше, и побои становились жестокими.
 Еще до возвращения Эми Ула переоделась в бледно-голубое шерстяное платье. У него был наглухо застегивающийся воротник, отделанный простеньким кружевом.
 Это платье сшила ей много лет назад ее мать, и теперь оно было Уле коротковато.
 Но никакой другой одежды у нее не было. Оставалось только радоваться, что служанки, принесшие из ее спальни ночную рубашку, захватили и домашние туфли.
 — Ну, я пошла, Эми, — сказала Ула горничной, не отрывавшей от нее испуганного взгляда. — Молись так, как не молилась никогда в жизни, чтобы мне сопутствовала удача. И от всего сердца благодарю тебя за то, что согласилась помочь мне.
 С этими словами она поцеловала Эми. Затем, отворив дверь, вышла в коридор, повернула в замке ключ и поспешила к черной лестнице.
 В этот час все служанки, которым приходилось вставать рано, уже должны были подняться на верхний этаж, где они спали в тесных комнатенках с низкими потолками.
 Слуги-мужчины спали внизу, и Уле надо было быть очень осторожной, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза.
 Но, когда Ула спустилась вниз, из комнаты для слуг не доносилось ни звука. Девушка не собиралась пользоваться черным входом, решив выйти через маленькую дверь прямо в сад.
 Дверь эта была на ночь заперта на засов, и Ула, осторожно отворив ее, вышла на свежий воздух.
 Солнце уже зашло, сгущались сумерки, и на небе зажигались первые звезды, а полумесяц молодой луны только начинал подниматься над деревьями.
 Но и без лунного света Ула, хорошо знающая окрестности, без труда пересекла сад и вошла в парк.
 Ей хотелось мчаться во весь дух, как можно скорее удаляясь от этого места, но, проявляя разумную осторожность, она не бежала, а двигалась медленно, стараясь держаться в тени густых зарослей, так как ее светлое платье было очень заметно.
 Лишь достигнув парка, где ее уже нельзя было увидеть из окон дома, девушка быстро побежала по направлению к небольшой рощице, за которой начинались поля.
 Она понимала, что ей необходимо как можно дальше удалиться от Чессингтон-холла, ибо как только ее исчезновение будет обнаружено, в погоню пустятся верховые.
 Не следовало забывать, что граф, почуяв что-то неладное, может приказать разбудить Эми, чтобы получить ключи от Дубовой комнаты.
 Как только Эми хватятся, у графа обязательно возникнут подозрения, и начнется погоня.
 — Помоги мне, Господи… пожалуйста… помоги! — взывала Ула, торопясь через поля, пробираясь сквозь рощицы.
 Лунный свет становился все ярче, и, хотя дорога теперь была хорошо видна, Ула опасалась быть замеченной.
 Она старалась не выходить из леса, но иглы хвойных деревьев и неровные тропинки очень затрудняли быстрое продвижение, потому что домашние туфли почти развалились и израненные ноги девушки мучительно болели.
 Идти полем было гораздо проще. Наконец, после долгого пути, совсем обессилевшая, Ула увидела впереди свет, который никак не могла объяснить себе.
 Он исходил из лесной чащи, где густые заросли не давали двигаться быстро.
 Девушка решила, что это скорее всего костер, разведенный дровосеками, и в этом случае следует держаться от него подальше. Дровосеки, несомненно, сочтут очень странным, что молодая женщина бродит ночью в лесу одна.
 Но, подойдя поближе, Ула с облегчением обнаружила, что на лесной поляне находятся не дровосеки, а цыгане.
 На краю поляны стояли четыре пестрые кибитки, а вокруг костра сидели темноволосые цыгане и цыганки в ярких красивых платьях.
 Ула решительно направилась к ним.
 Один из мужчин, заметив ее, встревоженно вскрикнул. Тотчас же все цыгане повернулись к девушке, и взгляды их наполнились враждебностью.
 Выйдя к костру, Ула сказала по-цыгански:
 — Добрый вечер, друзья!
 Цыгане изумленно посмотрели на нее, и один мужчина сказал:
 — Кто ты и откуда знаешь наш язык?
 — Я ваша кровная сестра, — ответила Ула и, протянув руку, показала маленький белый шрам на запястье.
 Один цыган, высокий мужчина, поднялся с земли, и девушка решила, что это предводитель табора, или, как его еще называют, отец семейства.
 Мужчина осмотрел ее запястье и обратился к своим соплеменникам. Ула поняла, что он подтверждает ее слова: она действительно обменялась кровью с цыганом и, следовательно, является их сестрой.
 Приход отца Улы находился в краю, знаменитом своими сливами. Из года в год цыгане, прибывавшие в Вустершир на сбор слив, разбивали табор на лугу у дома викария. Ула с самого раннего детства играла и разговаривала с ребятишками-цыганами .
 Было совершенно естественным, что Дэниел Форд сблизился с людьми, гонимыми и отвергаемыми обществом.
 Одни огульно обвиняли всех цыган в воровстве, другие боялись их «сглаза» или считали, что цыгане крадут детей.
 Отец Улы смеялся над этими страхами.
 — Эти люди не имеют земли и крова, но они тем не менее такие же, как мы. На мой взгляд, цыгане честный, добрый, веселый народ, а то, что среди любой нации находятся воры и обманщики, — доказывать не надо.
 Однако очень немногие прислушивались к его словами, и местные землевладельцы не позволяли цыганам разбивать табор в своих владениях, хотя и приглашали их не только для сбора слив, но и вообще во время обильного урожая, когда требовалась дополнительная дешевая рабочая сила.
 Ула немного выучилась говорить по-цыгански. Цыгане были очень признательны ее родителям за доброту.
 Когда Уле было пять лет, у предводителя табора родился сын. Дэниел Форд крестил его, и отец мальчика сказал:
 — Сэр, я мало чем могу отплатить вам за вашу доброту ко мне и моему народу, но, если позволите, я соединю кровь вашей дочери с кровью своего сына. Ваша дочь станет сестрой нашего народа, и повсюду цыгане будут радушно принимать ее и помогать ей, делясь с ней последним.
 Он произнес эти слова от всего сердца, и Дэниел Форд понял, что отказ будет воспринят как обида. Поэтому он разрешил вожаку цыган сделать небольшой надрез на запястье своей дочери и такой же — на руке его сына.
 Затем вожак сжал две детские ручонки, и их кровь смешалась. После этого он произнес слова, восходящие корнями к глубокой древности:
 — Теперь я стала цыганкой, мама! — радостно воскликнула Ула.
 — Если и так, ты на нее нисколько не похожа, дорогая, — рассмеялась леди Луиза. — Но как знать, может так случиться, что однажды тебе понадобится помощь цыган… Хотя более вероятно, что это им понадобится наша помощь.
 Но сейчас Ула знала, цыгане помогут ей. Вне всякого сомнения, это Господь, услышав ее молитвы, послал их.
 Усевшись у костра, девушка объяснила, что ей пришлось бежать, так как ее принуждали к браку с человеком, который ей отвратителен.
 — Мы направляемся в Вустершир, — сказал один из цыган. — Сначала мы будем окучивать картошку, потом собирать хмель, и только после сбора урожая слив мы двинемся дальше.
 — Могу я просить вас взять меня с собой? — спросила Ула. — Только должна сразу же предупредить, что меня будут искать, так что мне придется прятаться.
 — Ты поедешь в одной из кибиток, — сказала цыганка. — Моя Зокка одного с тобой роста, так что одежда тебе найдется.
 — Спасибо… огромное… спасибо! Радость и признательность захлестнули девушку, Ула почувствовала, что у нее дрогнул голос, а на глаза навернулись слезы.
 Маркиз Равенторп возвратился в Лондон очень поздно, так как хотя он и сказал своей бабушке, что будет ужинать у Кавендишей, множественное число употреблять он не имел права.
 Когда маркиз приехал в большой дом, расположенный неподалеку от Эпсома, его ждала там только леди Джорджина Кавендиш. Ее супруг, видный государственный деятель, как и предвидел маркиз, присутствовал на важном заседании палаты лордов.
 После скачек маркиз был в приподнятом настроении. Две его лошади пришли к финишу первыми, а еще одна, заявленная впервые, также бежала очень неплохо и, хотя и не заняла призовых мест, продемонстрировала хороший потенциал на будущее.
 Скачки в Эпсоме не считались главным состязанием сезона, но маркиз Равенторп предпочитал их многим другим.
 Вдобавок ко всему, Эпсом находился недалеко от Лондона, и маркиз знал, что, когда он соберется наконец возвращаться, дороги будут свободны, и в яркую лунную ночь его прекрасные лошади не позволят дороге домой показаться монотонной и утомительной.
 Леди Джорджина выглядела очень привлекательно. Вместо своих знаменитых рубинов она надела изумрудное ожерелье, которое подчеркивало цвет ее глаз.
 Слегка удлиненные, они придавали ее лицу таинственное кошачье выражение, пленившее маркиза с самой первой встречи.
 И все же в этот вечер, расставаясь с Джорджиной, маркиз думал, что, как это ни невероятно, красавица разочаровала его.
 Несомненно, для удовлетворения страсти мужчине большего нечего было и желать. И все же, когда маркиз выходил из будуара леди Джорджины и та прильнула к нему, сливаясь с ним теплотой своего тела, он вдруг понял, что хочет только одного: как можно скорее вернуться в Лондон.
 — Когда я увижусь с тобой снова, мой прекрасный возлюбленный? — нежным вкрадчивым голосом, перед которым не могли устоять многие мужчины, прошептала Джорджина.
 — Я еще не определился с моими планами, — уклончиво ответил маркиз.
 — Я дам тебе знать, когда Джорджа снова не будет дома, — сказала она, — и в любом случае послезавтра я буду в Лондоне на бале в Девоншир-хаузе.
 Джорджина надеялась, что маркиз скажет, с каким нетерпением он будет ждать встречи с ней, но он в этот момент думал лишь о том, как обрадуется Ула балу в одном из самых красивых дворцов Лондона.
 Джорджина еще крепче прижалась к маркизу и, пригнув к себе его голову, прошептала:
 — Я люблю тебя! Я люблю тебя, Дрого! Если я не увижусь с тобой в самое ближайшее время, я умру!
 Подобные мелодраматические фразы маркизу уже приходилось слышать не раз, и он сказал только:
 — Тебе прекрасно известно, что ты слишком молода и красива, дорогая Джорджина, чтобы умирать.
 — Я не могу жить без тебя.
 Голос Джорджины прозвучал еще более страстно, чем прежде, но маркиз, разжав ее руки, коснулся губами гладкого лба.
 — Ложись спать, Джорджина, — сказал он, — и если случится так, что я приснюсь тебе, постарайся не называть меня по имени во сне.
 И прежде чем она успела остановить его, маркиз распахнул дверь и, улыбнувшись на прощание, поспешно спустился по лестнице, словно торопясь убежать от чего-то надоевшего.
 Джорджина Кавендиш вернулась к себе в спальню, бросилась на мягкие шелковые подушки.
 «Вечно одно и то же», — подумала Джорджина: маркиз уходит от нее, когда она еще не готова отпустить его, и остается пугающее чувство, что больше она его никогда не увидит.
 — Я хочу его! О Боже, как я хочу его! — пробормотала молодая женщина.
 Затем, томно закрыв глаза, она стала вспоминать все, что только что произошло.
 Маркиз же, гоня свой фаэтон по пустынной ночной дороге в Лондон, размышлял о том, что Джорджина больше не интересует его, и бесполезно пытаться раздуть угасший огонь.
 Он уже привык, что все его любовные связи рано или поздно заканчиваются, но еще никогда это не происходило так резко и бесповоротно.
 Этого маркиз не мог себе объяснить, так как Джорджина, вне всякого сомнения, была женщина красивая, умная и очень искушенная в искусстве любви.
 Он поймал себя на том, что вспоминает нежное, подобно раскрывшемуся под первыми утренними лучами солнца цветку лицо Улы, ее сияющие глаза, делающие девушку похожей на ангела, — сравнение, совершенно не подходящее пылкой Джорджине Кавендиш. Маркиз с удовлетворением подумал, что, так как в Эпсоме в ближайшее время никаких скачек не намечается, ему не придется объяснять прекрасной Джорджине, почему он не приезжает к ней ужинать, а избегать ее в Лондоне не составит особого труда.
 И снова он вспомнил Улу, ту сенсацию, которую произвела девушка, появившись на устроенном им балу.
 Маркиз был уверен, что в особняке на Беркли-сквер ее уже ждет гора приглашений. Скоро о ней заговорит весь город, и Саре Чессингтон придется отступить на задний план.
 Он ждал, что испытает огромную радость от этой мысли, но тут вспомнил слова Улы, что мстительность портит его.
 — Она права — ну конечно, она права, — вполголоса сказал он себе.
 Но как странно, что такая юная девушка не только подумала об этом, но и имела смелость высказать свои мысли.
 Маркиз пожалел о том, что не уехал от Джорджины Кавендиш сразу же после ужина; тогда он успел бы повидаться с Улой, прежде чем та ляжет спать.
 Но к тому времени, как он доберется до Беркли-сквер, девушка и его бабушка уже давно будут у себя в постелях, и придется ждать утра.
 Маркиз остановил фаэтон прямо у подъезда дома, решив, что преодолел этот путь в рекордно короткое время, и укрепившись в мысли, что его лошадям в Лондоне нет равных.
 У двери ждали наготове два конюха. Они поспешили к лошадям, и маркиз, бросив поводья, соскочил с фаэтона и по красному ковру прошел в ярко освещенный холл особняка.
 Он сразу же заметил, что там толпится необычно много, учитывая позднее время, слуг, а когда навстречу ему поспешил Далтон, дворецкий, маркиз понял:' что-то случилось.
 — Слава Богу, вы вернулись, милорд! — воскликнул дворецкий.
 Маркиз, протянув цилиндр лакею, спросил:
 — В чем дело? Что стряслось?
 — Полагаю, милорд, мне лучше переговорить с вашей светлостью наедине.
 Маркиз заметил озабоченные лица слуг и увидел свешивающихся через перила второго этажа горничных.
 Понимая, что начинать расспросы при слугах не стоило, он быстро прошел в библиотеку, и Далтон проследовал за ним. — Что произошло?
 — Мисс Ула покинула Равенторп-хауз, милорд. Ее забрали!
 При этих словах дворецкого маркиз вдруг подумал, что нечто подобное следовало предположить, и мрачно спросил:
 — Что случилось? Расскажите подробно!
 — Граф Чессингтон-Крю, милорд, прибыл сюда в одиннадцать часов утра в сопровождении судебного исполнителя.
 — Судебного исполнителя? — воскликнул маркиз. — Какого черта ему было надо в моем доме?
 — Полагаю, милорд… — начал было Далтон, но тут же поправился, считая, что дело слишком серьезное, чтобы врать:
 — Так получилось, милорд, что я услышал, о чем его светлость говорил с мисс Улой.
 Маркиз понял, что дворецкий специально подслушивал, но не стал упрекать его за это, и Далтон продолжал:
 — Его милость граф сообщил мисс Уле, что она должна без промедления вернуться с ним в Чессингтон-холл, а если она откажется, судебный исполнитель отведет ее в суд, где ей скажут, что она обязана во всем слушаться своего опекуна.
 Маркиз издал нечленораздельное восклицание, а Далтон продолжал:
 — Далее его милость сообщил мисс Уле, милорд, что в этом случае он также выдвинет обвинение против вашей светлости в совращении несовершеннолетней, наказанием за что, по его словам, будет высылка из страны.
 — Боже милосердный! — в негодовании воскликнул маркиз. — Неужели нет предела низости, до которой способен опуститься этот человек?
 Помявшись немного, Далтон сказал:
 — Это еще не все, милорд.
 — Что еще?
 — Пока граф находился здесь с мисс Улой, милорд, форейтор, прибывший вместе с ним, сказал Генри и Джону, дежурившим при входе, что мисс Улу по специальному разрешению должны выдать замуж за иностранного принца. Имя его они не запомнили, милорд.
 Маркиз на мгновение лишился дара речи. Затем сказал:
 — Значит, вот что он задумал! Не могу поверить в это! Ведь Ула — его единственная племянница!
 — Форейтор графа, милорд, полагает, что бракосочетание должно состояться завтра.
 — Я ни в коем случае не допущу этого!
 — Если позволите, милорд, — сказал Далтон, — мне почему-то кажется, что этот иностранный принц — тот господин, который приезжал к вам на следующий день после бала.
 Помолчав, он продолжал:
 — Поскольку я знаком с дворецким в турецком посольстве — точнее, он мой дальний родственник, — я считаю своим долгом предостеречь вашу светлость, что принца Хасина нельзя считать достойным женихом для любой девушки, особенно такой нежной и доброй, как мисс Ула.
 — Я придерживаюсь того же мнения, — сказал маркиз.
 — Мой родственник рассказал мне о поведении его высочества, — продолжал Далтон, — которое настолько отвратительно и мерзко, что я не стану осквернять свои уста, пересказывая все это вашей светлости.
 Умоляюще посмотрев на маркиза, он добавил:
 — В этом доме еще никогда не появлялась юная леди, милорд, которая была бы так добра и мила по отношению ко всем нам, включая Вилли, чей палец уже почти зажил. Мальчик считает мисс Улу ангелом, посланным с небес ему на помощь.
 Маркиз поразился, насколько одинаково воспринимают девушку все, независимо от положения в обществе. Он сказал:
 — Распорядитесь, чтобы через час Крестоносец был готов и выведен из конюшни. Я хочу выпить, потом приму ванну и переоденусь для верховой езды. Фаэтон отправится следом за мной.
 У Далтона на устах появилась улыбка, словно именно это ему и хотелось услышать, и он поспешил выполнить приказание своего господина.
 Маркиз, сверившись с часами, прикинул, что сможет добраться до Чессингтон-холла к семи часам утра.
 Маловероятно, чтобы бракосочетание Улы свершилось до этого времени. Скача по сельским дорогам, он успеет обдумать, как именно спасет девушку от похотливого принца Хасина.
 Близко знакомые с маркизом знали, что в гневе он сохраняет ледяное спокойствие, а голос его, внешне лишенный каких-либо эмоций, начинает жалить словно бич.
 Он направился к двери, не желая терять драгоценного времени, и Далтон сказал:
 — Прошу прощения, милорд, я забыл сказать, что ее светлость просила вас заглянуть к ней, в какое бы время вы ни возвратились.
 — Непременно зайду, — ответил маркиз.
 Поднимаясь наверх, он размышлял о том, что у него нет никакого желания говорить об Уле и о том, что произошло, он готов пойти на все, чтобы защитить девушку.
 Граф Чессингтон-Крю не мог дождаться, когда же наступит следующий день, поэтому спал плохо и раньше чем обычно вызвал своего лакея.
 Как правило, граф вставал в семь утра, но в этот день он поднялся с постели в половине седьмого и, выходя из спальни, обратился к лакею:
 — Позови мне миссис Ньюмен. Я хочу поговорить с ней.
 Через несколько минут по коридору уже быстро шла, шелестя черными шелками, жена дворецкого.
 — Вы желали меня видеть, милорд?
 — Да, миссис Ньюмен. Проследите, чтобы мисс Улу одели в белое платье, выбранное для нее леди Сарой, и пусть она возьмет нашу фамильную фату, которая хранится у вас. Однако мисс Ула не должна покидать свою комнату до моего особого распоряжения.
 — Все ясно, милорд. К несчастью, возникли некоторые… затруднения.
 — Что вы хотите этим сказать — затруднения? — раздраженно переспросил граф.
 — Мисс Ула плачет, зовет на помощь, но мы, к сожалению, не можем найти ключ от ее комнаты, и, как я слышала, ваша милость не забирали его с собой на ночь.
 Граф, подумав немного, ответил:
 — Верно. Я просил Хикса принести его мне, но он ответил, что в двери ключа нет, и скорее всего его забрала с собой одна из горничных — как там ее зовут? — Эми.
 Миссис Ньюмен нерешительно сказала:
 — Когда горничные вставали в пять утра, Эми не было в ее комнате, и они решили, что она уже внизу, но с тех пор ее никто не видел.
 — Черт возьми, что происходит? — гневно воскликнул граф.
 — Не имею понятия, милорд.
 — Так выясните все! Выясните и немедленно доложите мне! — резко бросил он. — И если ключ не будет найден, позовите того, кто сможет взломать дверь.
 Внезапно сообразив, что произошло нечто непредвиденное, граф быстро прошел по коридору к Дубовой комнате.
 У двери стояли с растерянными лицами две горничные и слуга.
 При приближении графа они испуганно отступили в сторону. Тот заколотил в дверь кулаком, крича:
 — Ула, это ты?
 — Помогите! Помогите мне! Пожалуйста, помогите мне! — донесся из-за двери слабый голос.
 — Что случилось?
 — Помогите! Помогите!
 Приглушенный голос был едва слышен, и граф, обернувшись к застывшим неподалеку слугам, заорал:
 — Немедленно откройте дверь! Яков, ты можешь что-нибудь сделать?
 — Уже послали за столяром, милорд. Это означало, отправились за деревенским столяром и на скорое его появление рассчитывать нечего.
 Граф, распаляясь все больше, гневно крикнул:
 — В доме одни тупицы, неспособные даже открыть дверь! Пусть Ньюмен позовет сюда всех лакеев.
 Прошло около часа, прежде чем кому-то удалось наконец взломать замок. К этому времени граф, выкрикивающий распоряжения и осыпающий руганью всех и вся, завелся настолько, что, когда слуги расступились, давая ему дорогу, он, как разъяренный зверь, ворвался в комнату.
 Увидев на кровати Эми, со связанными руками и стянутыми шелковым шнуром ногами, граф лишился дара речи.
 Затем извергая проклятия, он принялся обвинять служанку в содействии бегству Улы.
 Эми, до смерти перепуганная его искаженным от ярости лицом, залилась слезами, а граф, выскочив из комнаты, приказал Ньюмену немедленно разослать во все стороны верховых на поиски девушки, — Она не могла уйти далеко! — ревел он, врываясь в зал.
 Ньюмен, поджидавший его, произнес тихим голосом, казавшимся едва слышным после воплей графа:
 — Прошу прощения, милорд, к вам прибыл маркиз Равенторп. Я проводил его светлость в кабинет.
 — Маркиз! Как я сразу не догадался!
 Он стоит за всем этим! — воскликнул граф, распахивая дверь в кабинет.
 Маркиз, изящный и элегантный, в высоких сапогах, в которых отражался падающий из окон солнечный свет, стоял перед камином.
 — Что вам угодно?
 — Полагаю, ответ на этот вопрос вам известен, — холодно произнес маркиз.
 — Если вы пришли за моей проклятой племянницей, — сказал граф, — то ее сначала еще нужно найти. Она исчезла, и я подозреваю, это ваших рук дело! Я подам на вас в суд, Равенторп! Не забывайте, что я опекун этой негодной девчонки и ее судьба в моих руках!
 — Можете подавать на меня в суд, если вам будет угодно, — ответил маркиз, — но правильно ли я понял, что вы намереваетесь выдать Улу замуж за принца Кумара Хасина?
 — Черт возьми, я не обязан отчитываться перед вами за свои поступки, — вспылил граф. — Девчонка выйдет за принца, даже если мне для этого придется избить ее до бесчувствия!
 — Полагаю, вы наслышаны о репутации принца?
 — Не собираюсь обсуждать это!
 — Тогда я вам вот что скажу, — произнес маркиз, совершенно не повышая голоса, но тем нее менее его слова разнеслись во все уголки комнаты:
 — Принц Хасин настолько погряз в пороке, что о его пристрастиях невозможно говорить без содрогания.
 Затем он ровным и спокойным тоном поведал о всевозможных плотских утехах, граничащих с извращением, которыми принц Хасин предавался в Лондоне и которые, судя по всему, являлись неотъемлемой частью его жизни у себя на родине.
 Маркиз своими словами словно загипнотизировал графа, и, когда он кончил, тот, пытаясь прийти в себя, побагровел еще больше.
 — Даже если ваши слова — правда, в чем я очень сомневаюсь, — сказал наконец граф, — я не собираюсь отказываться от своего слова. Его высочество просил руки Улы, и каким бы влиятельным вы себя ни считали, Равенторп, против закона вы бессильны. Являясь опекуном Улы, я дал согласие на этот брак, и ничто не сможет остановить меня.
 — Но вы сказали, Ула исчезла, — заметил маркиз.
 — В одной ночной рубашке она далеко не уйдет, — ответил граф. — Я отправил верховых слуг на ее поиски, и когда ее вернут домой, дерзкая девчонка без промедления будет выдана замуж за принца Хасина.
 — Я намерен не допустить этого, — сказал маркиз, — и если понадобится, я без колебания лишу принца физической возможности думать о браке.
 — Я упеку вас за решетку, Равенторп! — заревел взбешенный граф. — Вы низкий распутник, не гнушающийся общением с моей племянницей, имеющей скандальное прошлое, и, несомненно, вы уже воспользовались ее пребыванием под крышей вашего дома!
 Последние слова были произнесены с издевкой, но маркиз по-прежнему держал себя в руках и ответил ледяным тоном:
 — Если бы вы были помоложе, за такое гнусное предположение я вас ударил бы. Однако, полагаю, то, что я собираюсь сделать, окажется более болезненным.
 Я лично прослежу за тем, чтобы вас вышвырнули изо всех лондонских клубов, членом которых вы являетесь, начиная с Уайтса и Жокей-клуба.
 — Вы не посмеете! — возразил граф, но взгляд его наполнился неуверенностью, и в тоне поубавилось спеси.
 — Я считаю вас человеком без принципов и моральных устоев и, следовательно, недостойным именоваться джентльменом! — сказал маркиз. — Я не собираюсь ограничиваться пустыми угрозами и займусь этим сразу же, как только прибуду в Лондон.
 Пройдя через комнату, он остановился у двери и добавил:
 — А сейчас я не желаю ни секунды дольше оставаться в вашем обществе. Я отправляюсь на поиски Улы, а когда найду ее, верну под опеку своей бабушки, где девушка и будет находиться. А вы тем временем можете сколько угодно строить планы о тех действиях, которые предпримете против меня.
 Помолчав немного, он сказал:
 — Но помните, Чессингтон-Крю, я не только подтвержу под присягой ваше зверское обращение с беспомощной сиротой, но и поведаю во всех подробностях о тяге принца Хасина к маленьким девочкам и мальчикам, несмотря на что вы считаете его подходящим женихом для своей племянницы.
 Последние слова маркиза прозвучали, словно щелчок бича:
 — Я найду очень странным, если после этого вы, ваша супруга или ваша дочь осмелитесь показаться в Лондоне.
 Не дожидаясь ответа, маркиз вышел. Оставшись один, граф, не в силах оставаться на ногах, упал в кресло.




 Глава 7


 Маркиз прошел в гостиную, где его дожидалась бабушка.
 При появлении внука герцогиня с нетерпением взглянула на него, но по выражению его лица сразу же поняла, что никаких новостей нет.
 Маркиз устало прошел через комнату и сел рядом с ней.
 — Что мне делать, бабушка? Я искал везде! Разве может человек исчезнуть, пропасть, не оставив ни малейшего следа?
 Если только, конечно, Ула не ангел, вернувшийся туда, откуда спустился к нам. Говоря это, маркиз думал, что есть еще одно объяснение: Ула мертва.
 С тех пор, как девушка исчезла, он каждый день отправлялся верхом к поместью графа Чессингтона-Крю, кружил вокруг него, иногда даже никем не замеченный въезжал в принадлежащие графу леса.
 Маркиз знал, что и слуги графа ищут бесследно пропавшую девушку.
 Он расспросил жителей всех окрестных деревень и пришел в отчаяние, услышав, что никто из них не видел Улу.
 Затем, не в силах дольше выносить неизвестность, маркиз нанял ныряльщиков, обследовавших глубокие омуты протекающей по землям графа речки.
 Он лично наблюдал за работой ныряльщиков, и однажды, когда они нашли что-то под водой, ему показалось, что сердце его пронзили кинжалом.
 Ныряльщики снова отправились под воду, и выяснилось, что это всего лишь полусгнивший остов лодки.
 И тогда, чувствуя захлестнувшую его волну облегчения, маркиз наконец признался себе, что любит Улу и не мыслит без нее жизни.
 Хотя он целую неделю проводил в седле каждый день до наступления темноты, объезжая окрестности Чессингтон-холла в поисках девушки, у него не было никаких догадок относительно того, куда пропала Ула.
 Маркиза охватило отчаяние, подобного которому он не испытывал никогда в жизни, но делиться этими безутешными мыслями со своей бабушкой он не хотел.
 Пожилая дама после исчезновения девушки проплакала два дня, как и большинство служанок и горничных.
 — Должно быть, кто-то помог Уле спрятаться, — предположила герцогиня, — потому что девочка не могла пропасть бесследно.
 Старая леди снова с надеждой повторяла эти слова, и маркиз собрался было произнести какие-нибудь утешительные слова, как дверь отворилась, и вошел Далтон.
 Маркиз вопросительно взглянул на него, и дворецкий сказал:
 — Прошу прощения, милорд, с вашей светлостью хочет поговорить Вилли.
 — Вилли? — удивленно спросил маркиз, стараясь припомнить, кто это такой.
 — Это мальчик, который чистит столовое серебро, милорд, — объяснил Далтон, — мисс Ула перевязала ему палец, когда он поранился.
 — Вы говорите, он хочет видеть меня? — спросил маркиз.
 — Разумеется, с его стороны это дерзость, милорд, но мальчик упорно утверждает, что хочет сообщить вам нечто важное о мисс Уле, но он отказывается открыть мне, что именно.
 От маркиза не укрылась нотка недовольства в голосе дворецкого. Вставая с кресла, он сказал:
 — Пусть Вилли придет в библиотеку.
 Выходя из гостиной, маркиз заметил вспыхнувшие надеждой глаза герцогини, но он сомневался, что мальчишка может сообщить что-нибудь стоящее.
 Маркиз не ждал и минуты, как послышался неуверенный стук в дверь и в библиотеку вошел Вилли.
 Это был худенький паренек лет пятнадцати, смышленый на вид, хотя очень смущенный и робеющий перед господином.
 — Ты хотел видеть меня, Вилли? — ласково спросил маркиз.
 Он сел в кресло, решив, что стоя он слишком смущает мальчишку.
 Вилли некоторое время не мог заговорить и только переминался с ноги на ногу, наконец он собрался с духом и заговорил:
 — Я насчет мисс Улы, милорд.
 — Разумеется, я буду очень признателен, — сказал маркиз, — если ты скажешь мне что-нибудь, способное помочь найти ее.
 — Она была очень добра ко мне, милорд.
 — Знаю. Расскажи мне все, это поможет моим поискам.
 Маркиз говорил мягким тоном, надеясь, что смущение не помешает мальчику сообщить все, что он знает.
 Вилли набрал в легкие побольше воздуха.
 — Так вот, милорд, когда я сказал мисс Уле, что я сирота, она ответила, что тоже сирота и очень горюет по своим папе и маме, как и я по своим родителям.
 Он судорожно вздохнул, словно выпалил все это на одном дыхании, а маркиз сказал:
 — Не торопись, я внимательно слушаю тебя.
 — Мисс Ула сказала, что хотя мы их не видим, родители всегда следят за нами и по-прежнему любят нас. А я говорю: «В это трудно поверить, ведь я совсем один».
 А она мне сказала:
 «Ночью, ложась спать, я представляю, что я у себя дома, где была так счастлива, окруженная любовью родителей, и мне становится спокойно, словно они рядом».
 Вилли снова умолк. Видя, что маркиз слушает его, он продолжал:
 — И тогда она сказала: «Я люблю свой дом, и настанет день, я вернусь туда. Хотя родителей там больше нет, сами стены пропитаны их любовью. И пусть домик маленький и скромный, для меня он прекраснее огромных роскошных особняков».
 Голос Вилли дрогнул.
 — Когда она говорила это, милорд, у нее в глазах блестели слезы, и я подумал, если ей будет плохо, если она станет вдруг несчастна, она отправится именно туда — к себе домой!
 Пораженный маркиз; посмотрел на мальчишку и сказал:
 — Ну конечно! Какой ты молодец, Вилли, что додумался до этого и не побоялся обратиться ко мне. Я сейчас же еду в Вустершир, где она когда-то жила с родителями, и если я найду ее, ты получишь награду.
 — Мне не нужно никакой награды, милорд, — ответил Вилли. — Я только хочу знать, что мисс Ула жива и с ней все в порядке. С тех пор, как умерла моя мама, никто не был так добр ко мне.
 Его голос задрожал; и словно не желая показать маркизу свои слезы, паренек, вытирая кулаком глаза, выбежал из комнаты.
 Уле, медленно продвигавшейся к родным местам с цыганским табором, казалось, что дни тянутся бесконечно долго.
 Она не могла сказать, какой путь преодолели кибитки, сколько ночей провела она у костра в тихом лесу или в поле.
 Ула спала в кибитке вместе с Зоккой и ее маленькой сестренкой. Девочки занимали одну кровать, она — другую.
 Как и во всех кибитках, передвижных цыганских жилищах, в этой было безукоризненно чисто. Такой же, хотя и поношенной, была одежда, одолженная Уле Зоккой.
 Девушки были примерно одного роста, и одежда юной цыганки подошла Уле. Хотя Ула не догадывалась об этом, она выглядела очень привлекательной в пышной красной юбке и белой блузке с бархатным лифом на шнуровке спереди.
 Так как волосы у Улы были светлые, она всегда покрывала голову цветастым платком, даже несмотря на то, что, когда табор переезжал через какую-нибудь деревню, она пряталась в глубине кибитки.
 Правда, светлые глаза и белоснежную кожу спрятать было нельзя.
 Однако Ула настолько боялась быть обнаруженной своим дядей, что была готова в любой момент, завидев всадника или экипаж, юркнуть в кибитку.
 Кроме того, девушка опасалась, что дядя пустит по ее следу полицию.
 И она приходила в ужас от мысли, что еще настойчивее будет вести поиски принц Хасин.
 Но если мысли о принце пугали Улу днем, заставляя вздрагивать при звуках незнакомого голоса, по ночам она думала только о маркизе Равенторпе.
 Когда тишину в кибитке нарушало лишь ровное дыхание спящих девочек, Ула лежала, не в силах заснуть, и перебирала в памяти немногочисленные воспоминания о нем. Она знала, что бы ни случилось с ней, она будет любить маркиза до конца дней своих.
 Ула любила в нем все: его смех, его проницательность и ум, его широкие плечи и сильные руки. Даже понимая, что это всего лишь игра на публику, она любила его ленивый взгляд из-под густых ресниц и ироничную речь.
 — Я люблю его… люблю его! — шептала Ула, уткнувшись лицом в подушку.
 Она гадала, вспоминает ли о ней маркиз с тех пор, как она исчезла. Или же он всецело поглощен леди Джорджиной Кавендиш или какой-то другой светской красавицей, жаждущей завладеть его вниманием.
 Иногда Уле снилось, маркиз крепко сжимает ее в объятиях, и тогда ей не были страшны ни дядя, ни принц Хасин.
 Но тут она вспоминала угрозы дяди подать на маркиза в суд за совращение несовершеннолетней.
 Даже если графу не удастся доказать вину маркиза, судебное разбирательство вызовет страшный скандал в обществе, и маркиз пожалеет о своем великодушном поступке.
 Из всего этого следует, говорила себе Ула, что она должна бежать не только от своего дяди и принца Хасина, но и от маркиза Равенторпа, которого бесконечно любит, чтобы не навлекать на него беду. Если их увидят вместе, это повредит репутации маркиза.
 После таких мыслей Ула заливалась горькими слезами, ибо если ей никогда больше не суждено увидеть маркиза, мир превращался в мрачное и пустынное место, навеки лишенное солнечного света.
 Но утром Ула убеждала себя, что ей нужно быть решительной и думать о своем будущем.
 Она гадала, найдется ли в ее родной деревушке, где она прожила всю жизнь, какая-нибудь добрая душа, которая приютит ее до тех пор, пока она не найдет работу и не получит средства к существованию.
 Ула не сомневалась, что старик Грейвз и его жена, работавшие у ее отца и удалившиеся на покой перед самой его гибелью, помогут ей.
 Это были замечательные душевные люди. Грейвз, даже выйдя на пенсию, продолжал ухаживать за садом.
 Старую миссис Грейвз, однако, так мучил ревматизм, что она уже не могла тереть полы и подниматься по лестнице на второй этаж, чтобы заправлять кровати в спальнях.
 — Они очень любили папу и маму, — убеждала себя Ула. — Уверена, они помогут мне, но мне придется как можно быстрее заработать немного денег, так как старики не смогут долго кормить меня на небольшую пенсию, да и стыдно обременять этих добрых людей.
 Однако ее утешали мысли о том, что многие прихожане отца, подобно Грейвзам, любили ее родителей. Несомненно, они помогут ей спастись от брака с таким отвратительным человеком, как принц Хасин.
 В то же время Ула понимала, что ей придется быть очень осторожной и сделать все, чтобы не навлечь на этих людей неприятности и не дать им пострадать за проявленную к ней доброту от рук ее дяди.
 А пока девушка с благодарностью пользовалась гостеприимством цыган.
 Чтобы как-то отплатить им за еду и кров, Ула помогала женщинам плести ивовые корзины, в которых те разносили в деревнях прищепки и прочие самодельные мелочи, продавая их крестьянкам.
 Умея неплохо шить, Ула смастерила из кусочков ткани пестрые мешочки. Девочки заявили, что наполнят их всякой всячиной.
 Так как Ула была цыганам кровной сестрой, те обращались с ней, как с равной, не стесняясь и не сторонясь, как это было обычно с чужаками.
 Они рассказывали девушке о своих бедах, и она также постигала секреты их колдовства.
 Однажды Зокка и ее сестра ночью в полнолуние удалились от костра, чтобы приворожить себе красивых женихов, Ула отправилась вместе с ними.
 Хотя она и понимала неосуществимость своего желания, все-таки ей не удавалось забыть о маркизе и не молить о каком-нибудь чуде, которое сделает так, чтобы он хоть немного полюбил ее.
 — Самую чуточку… ну хоть столечко… — шептала она, поднимая взор на сияющий полный диск луны.
 Но, возвратившись к костру, Ула сказала себе, что просила невозможного, и маркиз для нее недосягаем, как сама луна.
 Ула не могла определить, сколько времени табору потребовалось, чтобы достичь ее родных мест. Но что-то в ее сердце тотчас же отозвалось при виде рядов фруктовых деревьев на пологих холмах, между которыми серебряной лентой протекал Эйвон.
 Цыгане заверили девушку, что им не составит никакого труда свернуть к небольшой деревушке, где она жила когда-то со своими родителями.
 — Нам все равно по пути, — говорили они, — и мы хотим убедиться, что ты найдешь людей, у которых сможешь остановиться. Если никто тебя не приютит, ты отправишься с нами дальше.
 — Вы и так слишком добры ко мне, — сказала Ула. — Я не должна злоупотреблять вашим гостеприимством.
 — Что ты, — ответили ей. — Мы с тобой одной крови, и ты — одна из нас.
 — Ну конечно! — поцеловала ее Зокка.
 Табор приблизился к тому полю, где обычно располагались цыгане, знакомые Уле с детства. Девушка надеялась, вдруг по какой-нибудь волшебной случайности они окажутся там.
 Но нет, еще слишком рано; они всегда прибывают ближе к осени.
 На лугу еще оставались следы костров. Кибитка остановилась под сенью деревьев, и Ула вышла из нее.
 Пройдя немного по дороге, она увидела остроконечную крышу дома, где прожила семнадцать лет. На какое-то мгновение взгляд ее затуманился пеленой слез. Приблизившись к дому, Ула остановилась, глядя на опустевший дом, где она когда-то была так счастлива.
 Девушка ждала, что после того, как дядя распродал имущество ее родителей, чтобы расплатиться с долгами, на место отца сразу же назначили нового преемника.
 Но за закрытыми окнами дома не было видно занавесок, а в ухоженном прежде садике буйствовали сорные травы.
 — Странно, — сказала про себя Ула.
 Вдруг ее осенила радостная мысль, что если дом заброшен, возможно, ей удастся устроиться там.
 Она осторожно приблизилась к нему, прячась за окружающей сад изгородью. Подойдя к калитке, Ула увидела вдалеке согнутую фигуру, в которой узнала старика Грейвза. Он трудился в огороде за домом.
 Открыв калитку, Ула радостно бросилась к нему по заросшей дорожке, мимо кустов сирени и жасмина.
 Старик мало изменился по сравнению с тем, каким она его помнила, разве только волос на голове у него стало меньше, а те, что остались, поседели.
 Увидев Улу, старик выпрямился и удивленно спросил:
 — Вы ли это, мисс Ула? Девушка сорвала с головы платок.
 — Я, Грейвз. И не смейте говорить, что забыли меня.
 — Конечно, не забыл, — ответил старик. — Но, я слышал, что вы куда-то пропали.
 — Откуда вам это известно? — быстро спросила Ула.
 — О вас справлялись двое верховых. Я решил, это чьи-то слуги.
 — Они еще здесь? — испуганно воскликнула Ула.
 Грейвз покачал головой.
 — Не-ет, уехали — три дня назад это было, и я сказал, что вас тут давно не было видно, тогда они уехали обратно.
 Решив, что это скорее всего были слуги ее дяди, Ула вздохнула:
 — Никто не должен знать, что я здесь. Кто живет в нашем доме?
 — Никто, — ответил Грейвз. — Новый викарий сказал, домик слишком мал для него, и перебрался в старый дом рядом с церковью. Вы его помните, мисс Ула?
 — Да, конечно, — согласилась Ула. Разумеется, дом рядом с церковью был гораздо просторнее и внушительнее того домика, в котором она жила с родителями.
 С того места, где она стояла, девушке было видно старинное здание церкви, в которой ее крестили, и вид этот каким-то образом наполнил душу Улы спокойствием, словно рядом с ней незримо присутствовал ее отец.
 — Грейвз, если в доме никто не живет, мне хотелось бы заглянуть туда.
 — У меня есть ключи, мисс Ула. Я храню там садовый инструмент.
 Ула недоуменно взглянула на него, и он продолжал:
 — Епископ говорил, что я должен приглядывать за этим домом — вдруг он кому-нибудь понадобится. Я посадил в огороде кое-какие овощи, но силы уже не те, что прежде.
 — Это уж точно, — сочувственно проговорила Ула. — Я хочу зайти в дом.
 Пошарив в кармане, старик нашел ключ и протянул его Уле.
 — Я осмотрю дом, — сказала девушка, — а потом мне бы хотелось переговорить с вами.
 — Я буду тут, мисс Ула, не беспокойтесь. На чердаке осталась часть ваших вещей, которые не удалось распродать. Я убрал их туда на всякий случай.
 Одарив старика улыбкой, Ула, не в силах больше ждать, поспешила к черной двери и, отворив ее, вошла в дом.
 Сразу же ее охватило такое чувство, что родители рядом и ей больше нечего бояться.
 Комнаты первого этажа были совершенно пустые, если не считать нескольких вытертых ковров и застиранных занавесок, за которые нельзя было выручить и гроша.
 Перед глазами Улы, однако, стояла картина того уютного, дышащего любовью дома, каким он был при жизни ее родителей.
 Вот ее мать расставляет вазы с цветами в гостиной, а отец в соседней комнате за письменным столом готовит воскресную проповедь.
 Но надо подняться на второй этаж.
 Хотя в спальне родителей больше не было широкой кровати и простой мебели светлого дерева, Уле казалось, сами стены здесь излучали свет, которым была наполнена жизнь двоих людей, беззаветно любивших друг друга.
 То же самое девушка ощутила в соседней комнате, некогда принадлежавшей ей, такой уютной и радостной.
 — Я вернулась домой, — произнесла вслух Ула, проходя по коридору к узкой винтовой лестнице, ведущей наверх.
 Чердак был завален предметами их обихода, кухонной утварью, которые не удалось продать.
 На стене висели платья, принадлежавшие Уле и ее матери, по-видимому, оказавшиеся слишком тесными для деревенских женщин.
 Или, может быть, суеверия не позволяли им носить одежду умершей?
 — По крайней мере мне есть что надеть, — сказала себе Ула.
 Но тут же подумала, что одежда эта вряд ли подходит для девушки, собирающейся зарабатывать на жизнь работой в поле.
 Только такое занятие и можно найти в округе.
 Но Ула, окруженная светлыми воспоминаниями, больше не тревожилась по этому поводу.
 Вот книги ее отца, в большинстве своем, религиозные трактаты, и, самое ценное, его личная библия.
 Взяв эту книгу, Ула с любовью вглядывалась в выведенное на обложке твердой рукой отца его имя. В это время снизу донесся какой-то звук. Сразу же, словно затравленное животное, девушка застыла на месте, напряженно вслушиваясь.
 Донесшиеся шаги были слишком стремительными, чтобы они могли принадлежать Грейвзу.
 Вероятно, старик ошибся. У людей, искавших Улу несколько дней назад, хватило ума предположить, что рано или поздно она вернется в отчий дом. Проявив терпение, они дождались ее, и Ула при этой мысли ощутила, как ее захлестнула паника.
 Оглядевшись вокруг, она увидела, что спрятаться можно только за поставленными посреди чердака ящиками. По всей видимости, они были полны треснувшей посуды и прочей рухляди, подобной той, что был завален пол чердака.
 Словно лисица, скрывающаяся от охотников, Ула стремительно бросилась к этим ящикам и, согнувшись, притаилась за ними. Она постаралась сжаться, стать маленькой и незаметной, и тут на лестнице послышались шаги.
 Дверь отворилась, и кто-то вошел на чердак. Ула почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Ей казалось, оно готово выскочить у нее из груди. Переполненная отчаянием, девушка мысленно обратилась с мольбами к отцу:
 — Спаси меня… папа… спаси меня… Ты привел меня к цыганам, помог добраться до дома… не дай им схватить меня… пожалуйста… папа!
 Каждый ее нерв дрожал от страха. Ула поняла, что человек, выследивший ее, сейчас стоит в дверях и оглядывает чердак, пытаясь найти ее.
 Вдруг он негромко произнес:
 — Ты здесь, Ула?
 Какое-то мгновение девушке казалось, что она грезит наяву, и эти слова ей послышались.
 Вскрикнув, она выскочила из-за ящиков и увидела среди нагромождения старых вещей как всегда элегантного маркиза Равенторпа.
 Некоторое время они лишь молча смотрели друг на друга. Затем маркиз раскрыл объятия, и Ула, забыв обо всем на свете, бросилась в них.
 Она прильнула к нему, а он, обняв ее, завладел ее губами.
 Он целовал ее пылко, страстно, неистово, все крепче прижимая к себе.
 Казалось, только так он мог выразить охватившие его чувства, для которых не находилось слов.
 А для Улы словно раскрылись небеса, и из бездны страха и отчаяния она оказалась поднята к ослепительному свету.
 Все происходящее было прекрасно и восхитительно. Маркиз целовал и целовал ее, и Ула вдруг подумала, что такого просто не может быть, и, значит, она грезит наяву.
 Их учащенное дыхание слилось воедино, сердца бились в унисон. Наконец маркиз отпустил Улу и произнес дрогнувшим голосом:
 — Я нашел тебя! Где ты была? Я сходил с ума от беспокойства!
 Глядя на нее, он думал, какая она прекрасная, излучающая неземной свет. Со светлыми волосами, волнами ниспадающими на плечи, девушка была как никогда похожа на ангела.
 — Ты… нашел меня, — промолвила Ула, — а я думала… что больше никогда… не увижу тебя!
 Ее голос был наполнен такой нежностью, что маркиз, не удержавшись, снова поцеловал ее. Теперь, уже вкусив сладость ее невинных губ, он целовал Улу нежно, сдерживая овладевшую им страсть.
 Обретя наконец дар речи, Ула, запинаясь, спросила:
 — Почему… ты здесь… и почему искал меня?
 — А что еще ты от меня ждала? — спросил маркиз. — Ты поступила очень умно, спрятавшись здесь, но тебе следовало знать, что я обязательно приду на помощь.
 — Я… я думала, что даже если ты захочешь… то все равно… не успеешь. А я скорее… умерла бы, чем вышла бы замуж за принца Хасина.
 — А я убил бы его, только бы он не стал твоим супругом! — воскликнул маркиз.
 Тон, каким он произнес эти слова, заставили Улу изумленно посмотреть на него. Она сказала:
 — Я думала… может быть… ты будешь рад тому, что… избавился от меня. Маркиз еще крепче обнял ее.
 — Как тебе в голову мог прийти такой вздор? — спросил он. — И как у тебя хватило жестокости заставить заливаться слезами всех, кто тебя любит, особенно мою бабушку и Вилли?
 Ула не отрывала от него взгляда, не в силах поверить в его слова, а маркиз продолжал:
 — Я не находил себе места, так сильно переживал, так как нигде не мог найти тебя! — Ты меня искал?
 — Ну конечно! — ответил маркиз. — Я искал повсюду: в лесах, в полях, в деревнях, искал каждый день от рассвета до заката. И наконец Вилли подсказал мне то, до чего я должен был бы додуматься сам: ты вернулась домой.
 — Это… сказал Вилли?
 — Ты как-то говорила ему, что по ночам представляешь себе, будто ты дома, и настанет день, когда ты вернешься туда.
 — И ты нашел меня.
 В ее словах было заметно облегчение. Но тут же Ула испуганно вскрикнула:
 — Дядя Лайонел! Он посылал… людей на поиски… они были здесь… возможно, они снова вернутся. Ты должен спрятать меня… Пожалуйста… пойми, закон не на твоей стороне.
 — Знаю, — сказал маркиз, — и именно поэтому я собираюсь спрятать тебя так надежно, что твой дядя никогда не сможет угрожать тебе, и тебе больше не придется бояться его.
 Непроизвольно прижавшись к нему, Ула сказала:
 — На словах… это прекрасно… но сможешь ли ты… осуществить задуманное?
 — Да, и очень просто, — тихо проговорил маркиз. — Мы с тобой не мешкая поженимся.
 Какое-то мгновение Уле казалось, что она ослышалась. Она посмотрела на маркиза, как никогда счастливого и искреннего, а он сказал:
 — Все устроено. Дело лишь за тобой.
 — Я… я ничего… не понимаю.
 — Сначала скажи, — спросил маркиз, — как ты добралась сюда из Чессингтон-холла без денег, в одном домашнем платье?
 Улыбнувшись, Ула чуть отстранилась от него.
 — Посмотри на меня.
 Взгляд маркиза не отрывался от ее лица.
 — Смотрю, — сказал он. — Я почти забыл, какая ты красивая: такая милая, нежная, чистая! Моя бесценная, как выразить мне всю свою любовь, как сказать тебе, насколько ты не похожа на всех прочих женщин?
 — Ты… говоришь это… серьезно? — прошептала Ула.
 — Я многое хочу сказать тебе, — ответил маркиз, — но время не терпит. Не можем же мы стоять здесь до конца жизни.
 Внезапно до Улы дошел комизм происходящего.
 Маркизу Равенторпу, владеющему множеством роскошных особняков, приходится признаваться в любви, стоя на чердаке под низкой крышей в окружении сломанных стульев и всякого хлама.
 Затем она посмотрела ему в глаза и поняла, что всякое место, где они с ним будут рядом, превратится в храм Красоты.
 Ее любовь к нему не знает границ, и неважно, где звучит его признание — на чердаке ее скромного родного дома или в бальном зале Равенторп-хауза.
 — Я люблю… тебя, — прошептала Ула, и по выражению в глазах маркиза без слов поняла силу ответного чувства.
 — Я не хочу выпускать тебя из объятий, — сказал маркиз, — а все остальное не имеет значения. Но нас ждет много дел, а ты еще не ответила на мой вопрос.
 — Ты не посмотрел на мое платье. Маркиз окинул ее взглядом: бархатный корсаж, белая блузка, пышная красная юбка.
 — Цыгане! — воскликнул он. — Ты была у цыган!
 — Они привезли меня сюда и разбили табор на поле, где всегда останавливались цыгане, когда я еще была маленькой.
 — И они тебе ничего не сделали? — встревожился маркиз. — Ты не боялась?
 — Нет, конечно же! — улыбнулась Ула. — К тому же я им прихожусь кровной сестрой.
 — Когда-нибудь ты обязательно обо всем мне расскажешь, — сказал маркиз, — а сейчас нас ждет викарий, преемник твоего отца.
 Поцеловав девушку в лоб, он добавил:
 — Милая моя, как только ты станешь моей женой, никто не посмеет оскорблять и обижать тебя, а если кто-нибудь попытается отнять тебя у меня, я его убью!
 Ула лишь смотрела на него, и глаза ее, округлившись, казалось, заполнили все лицо. Наконец она едва слышно промолвила:
 — Мне не верится… что ты… действительно хочешь… жениться па мне!
 — Я хочу сделать тебя своей женой, — решительно заявил маркиз. — Только так я смогу быть уверен, что ты никогда не покинешь меня и мне не придется переживать, гадая, где ты, не находя себе места от страха. Хватит с меня последних десяти дней.
 — Неужели прошло уже десять дней? — спросила Ула.
 — Мне показалось — десять столетий, — воскликнул маркиз, — но после того, что сказал мне Вилли, я знал, что ты непременно придешь сюда, и мне оставалось только ждать.
 Он улыбнулся, и Ула вдруг обратила внимание, что циничные складки у него на лице разгладились, а в его голосе, когда он заговорил, зазвенели мальчишеские нотки:
 — Пошли! Поторопись! Мы тут с тобой болтаем, а внизу тебя ждет платье.
 — П-платье?
 Но Равенторп уже тащил ее за руку к узкой лесенке.
 Спустившись вниз, он сказал:
 — Не мог же я допустить, чтобы ты венчалась со мной в старом домашнем платье, какой бы прелестной ни находил тебя в этом одеянии. Поэтому я захватил с собой целый сундук с одеждой, а когда у нас появится время, мы позаботимся о твоем приданом.
 — Это сон… я знаю… это сон! — сказала Ула.
 Маркиз молча увлек ее в комнату, бывшую гостиной в родительском доме, посреди которой на крошечном квадрате ковра стоял кожаный сундук.
 Кто-то уже открыл его и достал белое платье, и Ула сразу поняла, что это подвенечный наряд.
 На кресле была разложена белоснежная фата, похожая на легкое облачко, и венок из цветов.
 — Ты и об этом… подумал? — спросила Ула. — Но почему ты был так… уверен… что найдешь меня… здесь?
 Маркиз на мгновение вспомнил о тех муках, которые пережил, когда ныряльщики исследовали реку. Но все это подождет. Сейчас он хотел только одного, чтобы Ула стала его женой, и тогда их не смогут разлучить ни ее дядя, ни кто-либо еще.
 Кроме того, маркиз, хотя и не говорил об этом с Улой, опасался, что принц Хасин, подобно многим восточным правителям, не остановится перед любыми самыми вероломными средствами, лишь бы удовлетворить свою прихоть.
 Ему было известно, что, помимо слуг графа, в поисках Улы участвовали смуглые люди, скорее всего состоящие на службе у принца.
 Поэтому маркиз спросил;
 — Ты сможешь одеться сама?
 — Разумеется, — улыбнулась Ула, и да ее щеке появилась прелестная ямочка. — Мне к этому не привыкать.
 — Тогда поторопись, — попросил маркиз. — Увидев, как ты входишь в дом, я послал слугу предупредить викария, чтобы тот шел в церковь, и мне не хотелось бы заставлять его ждать.
 Ула рассмеялась, до сих пор не в состоянии поверить в свое счастье.
 Затем, когда маркиз оставил ее одну, она сбросила с себя цыганскую одежду и облачилась в белое подвенечное платье, превосходившее красотой даже наряды, купленные герцогиней.
 О таком платье мечтает каждая девушка.
 К счастью, в одном из оставшихся в комнате шкафов сохранилось зеркало на двери.
 Встав перед ним, Ула смогла кое-как заколоть волосы и прикрепить к прическе фату и венок.
 Затем, наполненная радостным возбуждением, чувствуя себя так, словно весь мир перевернулся, она открыла дверь и начала спускаться вниз по лестнице.
 Маркиз ждал ее в гостиной, и, взгляну в на него, Ула подумала, что это самый красивый и элегантный мужчина в мире. Но теперь к тому же он был наполнен еще какой-то теплотой, исходившей от самого сердца, которой раньше ей так не хватало.
 Теперь он любил, и все скрытые достоинства словно бы проявились под действием этого чувства. Теперь маркиз Равенторп был именно таким, каким хотела его видеть Ула.
 Он был готов совершить великие дела не только ради нее, но и ради других людей, потому что, как сказал бы ее отец, его осенила божественная сила.
 Уле хотелось высказать свою любовь, но, когда их взгляды встретились, она поняла, что никаких слов произносить не нужно.
 Они уже настолько слились, соединились друг с другом, что даже святое таинство брака не могло сблизить их еще больше.
 Взяв Улу за руку, маркиз вывел ее на улицу, где их ждал фаэтон. Подняв девушку на руки, маркиз посадил ее в экипаж.
 На запятки вскочил конюх, кроме того, Ула заметила впереди двух верховых, готовых проводить экипаж до церкви.
 Она поняла, что это не только защита от возможного нападения разбойников.
 Эти люди здесь затем, чтобы ни граф, ни принц Хасин, ни кто-либо еще не смогли помешать исполнению планов маркиза.
 Лишь несколько изумленных местных жителей наблюдали за тем, как фаэтон подкатил к церкви. Маркиз, положив поводья, обежал экипаж и спустил Улу на землю.
 — Я люблю тебя! — с чувством произнес он. — И когда мы с тобой поженимся, я смогу тебе доказать, насколько сильно.
 Он взял Улу под руку, и когда они вошли в церковь, знакомую ей с детства, под ее своды поплыли торжественные звуки органа.
 Уле казалось, ее родители рядом, она чувствовала их присутствие, когда их с маркизом навеки соединили вместе прекрасные слова брачной клятвы.
 Когда маркиз надел ей на палец кольцо, Уле послышались ангельские голоса, воспевающие их любовь.
 Молодые опустились на колени, принимая благословение. Ула сказала себе, что счастливее ее не найдется женщины на свете.
 Она не только встретила человека, которого полюбила, но и этот человек полюбил ее от всей души.
 Ула поклялась, что вся жизнь ее теперь будет наполнена признательностью Господу за этот незабываемый день.
 Новобрачные вышли из церкви, и маркиз снова поднял свою жену в фаэтон. Они поехали, но не назад в ее дом, как ждала Ула.
 — Куда мы направляемся? — спросила она.
 Не в силах сдерживаться, она крепче прижалась к своему супругу и положила руку ему на колено.
 Маркиз с улыбкой взглянул на нее. Ула прочла его мысли и поняла, что он, как и она, счастлив их соединению, которое никто не сможет нарушить.
 — Мы проведем ночь в доме, который уступил мне на время лорд-лейтенант графства, мой друг, — ответил маркиз. — Там нас никто не сможет найти, никто не потревожит.
 Улыбнувшись, он продолжал:
 — А завтра мы направимся в мой особняк в Оксфордшире, который отныне будет твоим, моя бесценная. Потом у нас будет настоящее свадебное путешествие. Мы отправимся в ту страну, которую ты выберешь.
 — В это… нельзя поверить, — прошептала Ула.
 Тут она вскрикнула.
 — Цыгане! Надо дать им знать, что со мной все в порядке.
 — Об этом я уже подумал, и пока ты переодевалась, я послал одного из конюхов сообщить им, что ты выходишь замуж, а также выразить нашу с тобой признательность в практичной форме.
 — Надеюсь, они не оскорбятся, когда им предложат деньги.
 — Я попросил конюха вести себя как можно более тактично, — ответил маркиз, — кроме того, он передаст, что отныне все цыгане желанные гости в моих владениях.
 — Лучшего подарка для них нельзя и придумать! — воскликнула Ула.
 Они приехали в дом, где жил маркиз, дожидаясь Улу.
 Дом был очень красивый и уютный, и позднее Ула узнала, что лорд-лейтенант приготовил его для одного из своих родственников, на время уехавшего за границу.
 Все в доме блистало чистотой и свежестью, и Ула подумала, что это самое подходящее к данному случаю место.
 Их обслуживали прекрасно, и слуги казались совершенно незаметными. Когда молодые пообедали, маркиз повел Улу наверх.
 Они вошли в украшенную цветами спальню, в которой стояла широкая кровать под балдахином с шелковым пологом, нежно-голубым в цвет глазам Улы.
 — Какая прекрасная комната! — воскликнула она.
 — Дорогая, я решил, — сказал маркиз , — что ты захочешь снять подвенечное платье, поэтому распорядился принести сундук и достать вещи.
 Его молодая жена улыбнулась.
 — Ты обо всем подумал!
 — Я думаю о тебе, — ответил он. — Разве могу я думать о чем-либо еще, ведь ты именно такая, какой я всегда желал видеть мою жену.
 Ула вдруг вспомнила о Саре. Маркиз, словно прочтя ее мысли, сказал:
 — Забудь о ней! Всем нам свойственно ошибаться, и отныне твоя задача, моя прелесть, следить за тем, чтобы я совершал ошибки как можно реже.
 С этими словами он снял с головы жены венок, фату и, вытащив шпильки, позволил ее волосам упасть на плечи.
 — Сегодня ты как никогда похожа на ангела, — сказал он, — моего ангела, который до конца дней моих будет оберегать и вдохновлять меня.
 — Неужели… я смогу? — спросила Ула.
 — Да, ты это делаешь с тех пор, как я встретил тебя, — ответил маркиз, — и я уже совсем не тот человек, что был прежде.
 — Я люблю тебя… таким… какой ты есть, — прошептала Ула.
 Не в силах совладать с собой, она прильнула к нему. Маркиз начал целовать ее, и Ула почувствовала, что он расстегивает ей платье. Когда роскошный подвенечный наряд с легкостью вздоха упал на пол, маркиз взял свою жену на руки и отнес ее на кровать. Ула легла на мягкие подушки, которые показались ей воздушным облачком, и снова подумала, что происходящее — это сон. Когда маркиз присоединился к ней, она поняла, что это не сон, но восхитительная действительность, и снова вся душа ее наполнилась благодарственными молитвами.
 Но, когда она ощутила прикосновение губ маркиза, его рук, с нежностью дотронувшихся до нее, в ее мыслях остался только он, он один.
 — Я… тебя люблю… люблю! — шептала она.
 — Я боготворю тебя, — ответил он, — и буду боготворить, моя любимая, до конца своих дней!
 Произнося эти слова, маркиз ощутил, как под его рукой тело Улы затрепетало, впервые пробуждаемое любовью, и решил, что прекраснее этого нет ничего на свете.
 — Ты не боишься? — спросил он.
 — Н-немного!
 — Я буду нежен и ласков.
 — Я не… боюсь… тебя.
 — Тогда чего же, мое сокровище?
 — Вдруг ты… найдешь меня… скучной… разочаруешься… и перестанешь любить… тогда я снова… останусь совсем одна!
 — Ангел мой, это невозможно!
 — Почему?
 — Потому что люблю я тебя не только за твою красивую внешность; я обожаю твое доброе сердце и еще больше то, что зовется душой, поэтому я всегда буду любить тебя.
 — Разве я заслуживаю таких… таких чудесных слов?
 У Улы из глаз брызнули слезы, и она спросила:
 — Ты правда считаешь… что я заслуживаю тех похвал, что ты мне говоришь?
 — Для меня ты сияешь подобно путеводной звезде во мраке — и за этой звездой я буду следовать до конца жизни. — О, милый… милый… я люблю тебя!
 Маркиз поцеловал скатившиеся по щекам Улы слезы.
 Затем он еще крепче прижал ее к себе, и она ощутила, как их тела и души слились воедино.
 Ула поняла, что это божественная сила любви, не мягкая и нежная, как она считала прежде, а опаляющая жаром солнца.
 Она ощущала этот жар, заполняющий ее, разливающийся от груди к губам, готовый слиться с пламенем, охватившим ее мужа.
 Она понимала, что любовь — это могучая непреодолимая сила, которая заставляет людей совершать великие деяния Охвативший ее восторг не поддавался описанию.
 Божественная сила любви унесла их в неведомую даль, где их ожидали только радость и счастье.