Аннотация: Судьба довольно редко улыбалась Луизе О'Доннел Стейси. Она рано лишилась родителей и до двадцати трех лет жила в семье своей сестры. Чувствуя себя лишней, она решает переменить образ жизни и уехать в Австралию.
 Но и здесь, в Сиднее, ей не везет. Отчаявшись, девушка соглашается на непристижную должность гувернантки где-то в глубине континента. Она садится на поезд и уезжает в неизвестность. Что ждет ее впереди?..


---------------------------------------------


 Аманда Дойл


 Верь мне!



 Глава 1


 Широко раскрыв глаза в неровном свете, время от времени озарявшем съежившиеся формы ее попутчиков, Луиза безрадостно думала: будет ли когда-нибудь снова чувствовать радость — и даже будет ли она когда-нибудь вообще снова что-то чувствовать. Она еще не опомнилась после этой сумасшедшей спешки через пихающийся, гуляющий, напористый поток уличного движения Сиднея, после стремительного бега по эстакадам и бесконечным лестницам Центрального вокзала и необратимой просьбы: «Один билет во второй класс до Нандойи, пожалуйста», когда наконец подошла ее очередь к билетной кассе. Она вообще ничего не чувствовала с того ужасного момента, когда мистер Кларк медленно снял свои старомодные роговые очки, посмотрел на нее с обиженным удивлением в добрых голубых глазах и с обиженным же упреком в голосе произнес:
 — Ну, мисс Стейси, я надеюсь, вы понимаете, что у нас нет другого выхода, кроме как немедленно отказаться от ваших услуг. Нашей фирме надо блюсти репутацию глубокой порядочности, а в свете доказательств, которые мисс Пул — к счастью для нас — обнаружила, делая записи, у нас нет выбора. Так что получите ваши документы, а миссис Берджес выдаст вам вашу зарплату, когда вы будете уходить. — Тут он увидел немое огорчение, которое Лу не смогла скрыть, и взорвался, почти закричав от разочарования и раздражения:
 — Право, мисс Стейси, я не могу понять, что на вас нашло подделывать цифры в книге мелких поступлений! Вы же знали, что всегда можете обратиться ко мне, если у вас личные затруднения! Когда мы брали вас на работу, вы сказали, что у вас в Австралии никого нет, и мы бы постарались как-то вам помочь. До сих пор ваша работа была вполне удовлетворительной — мне казалось, что вы искренне заинтересованы в процветании фирмы. Я даже предложил мистеру Уорингу, чтобы он взял вас в свою следующую поездку на место строительства, чтобы вы познакомились с местностью на практике, а не только на бумаге. А теперь…
 Он замолчал, раздосадованно вздохнув, взял в руки ту самую приходную книгу, пробормотал:
 «Пойдемте, мисс Пул» — ив сердцах толкнул вращающуюся дверь, которая вела из приемной во внутренний кабинет. Анжела Пул пошла следом, но Лу успела заметить злобное торжество в красивых глазах девушки.
 Лу и Дик Уоринг остались одни в ужасной, напряженной тишине. Лу нарушила ее первой, сказав глухим умоляющим голосом:
 — Дик, ты ведь не думаешь, что.., что я могла… — Тут она заметила, в какой непреклонной позе он стоит возле зеленой картотеки. — Дик, ты должен был бы знать меня лучше и не верить, что я могу сделать такое! Зачем мне рисковать своей работой и счастьем из-за такой пустяковой суммы, когда мне так тут нравится, и мы с тобой так друг к другу относимся? Ведь еще на прошлой неделе мы планировали, что начнем копить деньги для нашей будущей совместной жизни? Дик, ведь ты не думаешь, что я могла начать копить деньги подобным образом?..
 Распрямляя затекшие ноги, укутанные пледом, автоматически стараясь не задеть вытянутые ноги мужчины, спавшего напротив, она думала, что перестала чувствовать как раз в тот момент. С какой-то болезненно-ошеломленной отстраненностью она вспомнила отвращение, написанное на лице Дика, брезгливость в его голосе, когда он холодно сказал:
 — Не думаю, чтобы был смысл обсуждать это дальше, Луиза!
 Потом он взял со стола кипу чертежей, с непреклонным видом запихнул их в портфель и вышел из комнаты — и из ее жизни.
 Каким-то образом Лу пережила последующие полные отчаяния дни, зная, что ей не удастся долго просуществовать на ту жалкую сумму, которую ей пока удалось скопить. Она понимала, что надежды занять должность, требующую доверия, исчезнут, едва она назовет свое прежнее место работы — фирму «Кларк, Кроссинг и Пул». Они сказали ей, что вычли из ее последнего жалованья недостающую сумму, а у нее не хватило силы духа протестовать и оправдываться, что она не присваивала этих денег — так сковало ее чувство полной безнадежности. В конце концов, кто поверит ее слову, а не слову Анжелы Пул, красивой, хладнокровно-самоуверенной племянницы младшего компаньона фирмы? Она всегда знала, что Анжела ее невзлюбила, но только когда дружба Лу с Диком Уорингом стала укрепляться и перерастать во что-то более глубокое, сдержанная антипатия этой девицы переросла в открытую враждебность. Никто не мог представить, как много значили для Лу его дружелюбие и внимание; ведь она совсем недавно приехала в Австралию, и небрежная симпатия к ней со стороны ее новых знакомых только подчеркивала ее одиночество. Все были поглощены своими делами: бежали на свидания с друзьями, строили планы на следующий уик-энд — и никогда не включали ее в них, хотя всегда находили время улыбнуться и спросить: «Ну, Лулу, как тебе жизнь у антиподов?» или «Есть какие-нибудь новости с той стороны?» — но не задерживались, чтобы услышать ее ответ и не приглашали присоединиться к их увлекательным мероприятиям. Наверное, она казалась сдержанной, тихой и чуть бесцветной на фоне веселых, самодовольных, жизнелюбивых молодых людей, которых повсюду встречала.
 Они не могли знать, что причиной ее сдержанности был страх грозящей бедности, что у нее действительно не было лишних денег, чтобы тратиться на развлечения, и поэтому она подсознательно отталкивала возможные приглашения, с которыми могли быть связаны лишние расходы. Для нее жизнь была серьезным делом: надо было обеспечить себя в чужой стране, укрепить свою пока столь хрупкую стабильность, сохранить независимость, когда так хочется опереться на чье-то плечо, писать сестре в Англию жизнерадостные письма, в которых говорилось, что все в порядке: ей ужасно нравится здешняя жизнь, она нашла прекрасную работу, где ее неопытность не мешает ей быть полезной, она сняла малюсенькую, но уютную квартирку, где расставила свои немногочисленные вещи и устроила «дом», и обрела чудесного друга — Дика.
 Именно Дик провез ее по крутому пролету моста Харбор, с которого открывался потрясающий вид на город, доки, верфи и причалы, на сверкающую синюю воду с сапфировыми заливами, похожими на бессчетные изгибающиеся пальцы на синей ладони моря.
 Они плыли на пароме от Круглого причала до Мэнли и вместе смеялись, облокотясь о поручни, и волосы их растрепал резкий морской ветер. Лица их разгорелись от ударов соленых брызг, а ноги пристукивали в такт веселой мелодии маленького оркестра, игравшего то на том, то на другом конце парома. Они гуляли по эспланаде, хрустя чипсами, и смотрели на белую пену прибоя Тихого океана. Лу никогда в жизни не видела таких изумительных пляжей, сейчас пустых из-за осени, простиравшихся кремово-золотыми дугами, окаймленными пальмами.
 Именно Дик показал ей знаменитый зоопарк в парке Таронга и достал из кармана орешки, чтобы она кормила обезьян, и великолепный олимпийский плавательный бассейн, и снисходительно смеялся, когда ода в страхе визжала на поворотах и горках аттракциона на близлежащей ярмарке. Постепенно она расслабилась и стала чувствовать себя не старше своего возраста — двадцать один год — и почти забыла о том, как больно было расставаться со своими близкими там, в Англии.
 Тогда голос ее грозил сорваться, но она заставила себя твердо сказать Hope:
 — Мне очень хорошо было с тобой и близнецами, когда Джеймс был в Нигерии, но я хочу пожить самостоятельно, моя дорогая — я уверена, что ты меня поймешь. Мне будет вас ужасно не хватать, но теперь, когда Джеймс вернулся, тебе не будет одиноко, да и комната моя тебе нужна для Рики и Питера, ведь они уже не младенцы. Они будут в восторге, потому что их папа вернулся насовсем, и вы наконец-то станете счастливой полной семьей, как тому и следует быть.
 Нора протестовала, да и Джеймс тоже, но Лу заметила, что голос звучит не слишком настойчиво: если он и жалел о ее отъезде, то только потому, что они теряли бесплатную прислугу и няньку — а больше ни о чем. Она любила свою сестру Нору, но Джеймс никогда не упускал случая скрытыми намеками, а зачастую и прямыми упреками напомнить ей, что она лишняя в их тесном семейном кругу. Когда родители так трагически погибли, Луиза доучивалась последний год в пансионе и приезжала на каникулы к Hope и Джеймсу. Они к тому же содержали ее, пока она проходила курс машинописи: намеки Джеймса заставили ее стремиться поскорее начать самостоятельно зарабатывать. Из своих заработков машинистки она смогла вносить свою долю в хозяйственные расходы. К тому же три года тщательной экономии позволили ей без страха уйти из их жизни, когда Джеймс окончательно вернулся из-за границы.
 Путешествие пароходом до Сиднея, пребывание в общежитии для иммигрантов, первая острая тоска по дому и неуверенность — все стало блекнуть и забываться в тепле и радости, которые дарило ей общество Дика. Анжеле это явно не нравилось…
 Теперь, когда она снова осторожно потянулась в сумрачном купе поезда, быстро уносившего ее в ночь через Синие горы, ее снова охватило чувство неуверенности. Замерзшей рукой она протерла окно, и, вглядываясь в залитые лунным светом долины и ущелья, подумала, что сердце ее теперь такое же твердое, холодное и неприступное, как они. «Бога ради, Луиза О'Доннел Стейси, — вдруг сказала она себе, — где же вся твоя недавно обретенная храбрость, которая привела тебя сюда? Возьми себя в руки, дорогая». И еще прибавила: «И смотри в будущее, а не в прошлое».
 И каково же было это будущее? Надо признаться, оно оказалось достаточно сомнительным. Она даже не пыталась его себе представить, поскольку не имела абсолютно никакого понятия о жизни в сельской Австралии — как, впрочем, и в любой сельской местности. Но в объявлении говорилось, что особый опыт не требуется. Там только было лишь сказано, что нужна способная женщина в качестве временной гувернантки. Ну, так она ведь женщина, не так ли — по крайней мере, ей уже двадцать один, а чувствует она себя так, будто ей намного больше. Она не была очень уверена в своих педагогических способностях, но у нее ведь был опыт общения с непослушными близнецами Норы. А последнее требование заключалось в том, что эта способная женщина должна была приехать немедленно, выехав из Сиднея на Западном экспрессе во вторник, шестнадцатого июня. Ей следует обратиться в адвокатскую контору Бейтса и Хьюстона, которые дадут деньги на проезд, и ей следовало сойти на разъезде Нандойя. Ну, Лу конечно же, могла выехать немедленно, и она оказалась единственной претенденткой на это место. Адвокаты встретили ее появление с облегчением, почти не задали вопросов, вручили деньги на проезд и сказали, что оповестят мистера Брайента о ее скором прибытии — мистера Стивена Брайента из Ридли Хиллз. Наверное, бедная миссис Брайент заболела или что-нибудь в этом роде, подумала Лу. Может быть, ждет еще одного ребенка, а может, ей нужна помощь с заочным обучением детей. Хозяйка, у которой Лу снимала квартиру, просветила ее относительно уроков по почте, которые могут получать дети в отдаленных поселениях, добавив, что, вероятно, матери нужна помощница, которая бы следила за выполнением уроков, пока та будет заниматься другими делами.
 Лу бы понравилась такая работа — она уверила себя, что для нее не требуется ничего, кроме здравого смысла, а миссис Брайент может даже оказаться чем-то вроде Норы: немножко сестрой, немножко матерью, немножко другом. И на этой успокаивающей мысли Лу провалилась в сон.
 Ее разбудили внезапный скрежет и стук стеклянных дверей, которые были нетерпеливо распахнуты кем-то, раздраженным неприятной, долгой, полубессонной ночью, проведенной в неудобной позе в неуютной обстановке. Это был мужчина с места напротив — пожилой, коренастый. Он вылез из своего коричневого плаща с поясом и решительно расхаживал взад-вперед по коридору вагона. В тусклом предрассветном свете Лу смогла разглядеть, что на нем габардиновые брюки, спортивная куртка, далеко не новая, и тускло поблескивающие бежевые ботинки. Ну, уж он-то не фермер, решила Лу — хотя их здесь, кажется, не называют фермерами, в этих бескрайних и малолюдных коричневых просторах. Фермеры держат коров и кур на маленьких участках плодородных земель вдоль побережья и орошаемых районах, иногда на долевом участии со смешанным хозяйством: откормленные овцы, пшеница, фрукты и тому подобное. А людей из глубинки называют скотоводами, или овцеводами, или, самое точное, пасторалистами (так сообщила Лу ее хозяйка), и хозяйства их называются не фермами, а станциями. Хозяйка не знала, почему они так называются, но ее брат когда-то работал в мотеле на западе страны, и она могла точно сказать Лу, что он писал ей именно о станциях. Лу ей всегда нравилась, и, глядя на бледное лицо девушки и тревожное напряжение в ее глазах, она догадалась, что-то случилось. Но девушка не откровенничала, да и вообще: главное, чтобы ее жильцы платили вовремя, да не принимали по ночам гостей, а разбираться в их личных проблемах — не ее забота. Хозяйка решила, что все дело в каком-нибудь молодом человеке — все говорило за это, ведь только неделю назад Лу казалась такой счастливой и беззаботной.
 «Скотоводы и станции», послушно повторила про себя Лу. Этот раздраженный тип в коридоре, конечно, не скотовод, размышляла она. Может, владелец бензоколонки или магазина — что-то в этом роде. Рассмотрев с любопытством остальных пассажиров, которые все еще спали, она увидела, что к матери с дочерью и мужчине в ладном твидовом костюме, над головой которого на полке уверенно покоился котелок (коммивояжер, только он больше похож на политического деятеля, с юмором подумала Лу), прибавился еще один попутчик. Она смутно вспомнила, что открывались двери, доносились звуки тележек и голоса, и она еще сонно порадовалась, когда наконец закрывшаяся дверь снова избавила пассажиров от шума и нежеланного холодного воздуха. Теперь она увидела, что на месте у коридора спит смуглый молодой человек: он вытянул длинные ноги, и его брюки чуть поддернулись, показав высокие, на толстой подошве, до щиколоток, ботинки с резинкой по бокам. У парня была коричневатая куртка, коричневое от загара лицо, коричневые волосы, выгоревшие на макушке почти до желтого цвета — и карие глаза, как увидела Лу, потому что они открылись и встретили ее изучающий взгляд неожиданной искрой смеха. Она почувствовала, что краснеет из-за того, что ее застигли врасплох, а потом с благодарностью подумала:
 «Ой, да он ведь хороший!», потому что свежие молодые губы его раздвинулись в откровенно веселой улыбке.
 — Доброе утро! Ну как, хорошо поспали?
 — Да, спасибо, хорошо, — пробормотала Лу, немного смутившись.
 — Похоже, что я тоже, — откликнулся он. — Думал, что не засну, но я так привык к этой дороге, что чувствую себя почти как в собственной постели. — Лу осторожно улыбнулась, и он, не удержавшись, спросил:
 — Вам еще далеко ехать?
 — Я не очень-то знаю. Я до Нандойи. Это еще далеко?
 — Это вторая остановка после моей. Я схожу в Йолу, потом длинный перегон до Брейди Крик, а потом Нандойя. Миль через тринадцать. Вы никогда еще здесь не бывали?
 — Да, — нервничая, подтвердила Лу. Она думала, что вчера ее опасения улеглись, что она победила свои страхи, но какието сомнения, видно, отразились на ее лице, потому что он наклонился к ней, осторожно положил узкую смуглую руку ей на колено, тут же убрал ее снова и сказал ободряюще:
 — Все будет в порядке. Навещаете друзей? Что-то в Лу отозвалось на быстрое сочувствие в его голосе, на добрый открытый взгляд. Внезапно ее охватила тоска по дому, по сестре Hope, неугомонным близнецам, по всему, что осталось там, вдали. Этот парень вполне мог бы быть ей братом, которого у нее никогда не было, — он еще совсем мальчишка, подумала она, примерно моих лет. Не мужчина. С мужчинами я покончила. Сначала козни и намеки Джеймса, мужа Норы, потом предательство Дика. Ей стало ужасно горько при мысли о Дике Уоринге и о том, что он ей не поверил, и чтобы прогнать это воспоминание, она вдруг сказала с неожиданной откровенностью:
 — Нет, я не к друзьям — я работать. Я буду гувернанткой у мистера Стивена Брайента в Ридли Хиллз.
 — У Стива Брайента?!
 В его лице и голосе читалось изумление, и Лу почувствовала, как в ней шевельнулся страх, и с тревогой спросила:
 — Да. Вы его знаете?
 — Все знают Стива Брайента из Ридли Хиллз, — ответил он саркастически. Потом произнес нерешительно:
 — А вы уверены, что должны там быть гувернанткой?
 — Только временно, — сказала Лу, придя к заключению, что там, видимо, есть постоянная гувернантка, настолько ценимая, что даже ее временное отсутствие, похоже, вызывает огорчение соседей мистера Стивена Брайента — если можно назвать соседями людей, живущих на расстоянии ста миль, подумала она.
 Ее новый знакомый на некоторое время погрузился в глубокое раздумье, и она почувствовала, как благодарность теплой волной разливается по ней, когда он вдруг импульсивно наклонился к ней и сказал:
 — Послушайте, меня зовут Аллан, Аллан Йетс. У моего старика земля на Риверине, а я здесь стажер-джакеру у Брауна в Йолу. Мы уже почти приехали, и мне надо выходить, но я надеюсь, что когда-нибудь вновь вас увижу. — Он добавил смущенно:
 — Мне бы очень этого хотелось. — Он озабоченно посмотрел на нее, а потом сказал медленно:
 — Мисс Стейси — нет, не пугайтесь так, я вижу ваше имя на этикетке чемодана. Мисс Стейси, если вам когда-нибудь понадобится друг или какая-нибудь помощь, помните, что я живу здесь недалеко, ладно? Обещаете? — настаивал он, стараясь вернуть Лу из страны раздумий о том, что такое джакеру.
 Его настойчивость наконец пробудила ее: она неожиданно подарила ему свою теплую, милую улыбку и сказала с неосознанно чопорной вежливостью маленькой девочки, благодарящей за неожиданный знак внимания:
 — Вы очень добры, сэр, и я надеюсь, что мы снова увидимся, хотя, наверное, это маловероятно.
 Он заметил ранимую подвижность ее губ, когда она улыбнулась, ускользающее впечатление красоты ее усталого лица, отблеск боли в глубине широко поставленных глаз и подумал огорченно: «Что ждет эту хрупкую девушку?» Он озадаченно взъерошил свои густые волосы, потом, сжавшись, бросился собирать свои немногочисленные вещи с полки. Поезд начал тормозить, и он только успел еще раз посмотреть на нее сверху вниз, по-мальчишески ухмыльнулся и сказал:
 — Ну, пока, Луиза! — И спрыгнул с подножки. — Счастливо! — проговорил он, когда поезд провез ее мимо него, и она сказала вслух:
 — До свидания, Аллан, — хотя знала, что он не услышит ее через стекло.
 Поезд ехал, урча и раскачиваясь в растекающемся свете, а Лу все стояла у окна купе, прижавшись носом к запотевшему стеклу, глядя на мир, который никогда раньше и представить себе не могла. Прежние покрытые багровыми тенями и джунглями горы и ущелья, которые то вздымались ввысь, то проваливались вниз на морозно светлом фоне ночного неба, уступили место более мягкому рельефу, менее гористому и внушительному, но создающему впечатление холмистых просторов. Изумленной Лу казалось, что этим просторам конца не было: самые дальние холмы были окрашены в серосиние тона, ближние были усеяны причудливо-изящными серо-зелеными эвкалиптами, перемежающимися с тем, что казалось огромными лесами белесых зарослей — неловких, фантастических форм мертвых деревьев: некоторые из них протягивали странные руки к небу, как бы в последней мольбе о пощаде, другие неподвижно упали, смирившись с поражением, а зимняя трава неохотно пробивалась меж их обнаженных выбеленных ветвей. Лу не знала, что это человек снял с них кору, осудив на гибель в попытке очистить и культивировать эту холмистую бесконечность, но ей были глубоко неприятны эти потусторонние погибшие формы. Она предпочитала обнаженные склоны холмов с красноземной почвой, похожей на ржавчину, усеянные зеленью деревьев курраджонг, где аккуратные изгороди вносили элемент цивилизации, где овцы паслись на гладких откосах, речные луга поросли густой травой, и ряды пирамидальных тополей глухой стеной стояли вдоль мелких речушек.
 Брейди Крик оказалась маленькой платформой с желтым деревянным станционным строением на дальнем конце, двумя развалюхами-сарайчиками и собачьей конурой. Лу помогла женщине с маленькой девочкой собрать чемоданы и сложить пледы и с интересом и не без зависти увидела, как девочка бросилась туда, где обветренный мужчина в огромной широкополой шляпе высвобождал свои длинные ноги из-за рулевой колонки запыленного джипа. Через секунду женщина и дочка по очереди оказались в грубых жилистых мужских объятиях, а две овчарки выкарабкались из задней части машины и лизали вернувшихся путешественниц и радостно прыгали.
 Лу отвернулась, стараясь ободриться. Конечно, ей не приходится ждать такой встречи, но, по крайней мере, сказала она себе с надеждой, миссис Брайент не может не обрадоваться, что она приехала помочь, пока их чудо-гувернантка отсутствует. Да она и не в том положении, когда можно думать и выбирать, напомнила она себе. У нее даже нет денег, чтобы вернуться обратно в город, но, живя здесь, экономить будет легко, решила она: ни магазинов, ни платы за проезд на трамваях или автобусах, да и жить она будет на всем готовом — и это при весьма щедрой плате! Расчесывая золотистые волосы, она изучала свое отражение в зеркале качающейся туалетной комнаты. Бледное овальное лицо, большие фиалковые глаза, окруженные усталой тенью под изящно выгнутыми бровями, прямой носик — слишком маленький, чтобы быть красивым, признала она, да и рот слишком большой — и общее выражение лица, которое можно опреде-ли1ъ только как усталую решимость. Сжимая в руке сумочку и подняв воротник, спасаясь от пронизывающего холода в коридоре, Лу оставалась там последние несколько миль, а потом вышла на вымощенную гравием платформу с облезшей изгородью, которая и была разъездом Нандойя.
 Лу посмотрела вокруг: в обе стороны на пустынную, покрытую гравием платформу, и за нее, на усеянную колдобинами землю за изгородью, где у раздвоенного эвкалипта стояла машина — длинная, серая, сверкающая быстро тающими искрами изморози. Казалось, кроме Лу на станции никого нет. Но все же кто-то здесь был, поняла она, услышав голоса и движение рычагов на темно-желтом и розоватом блокпосте в конце платформы. Она уже почти дошла до него, когда появился некто в черной кожаной куртке и решительно надвинутой на лоб широкополой шляпе, прикрывающей черные волосы. Он задержался только на долю секунды, и она ощутила на себе критический взгляд серых глаз, а потом решительно прошел мимо к ожидающему его лимузину. Почему-то ей не хватило дыхания, как будто она получила удар реальной физической силы.
 Мне следовало съесть мои бутерброды, сказала она себе, а не только яблоко. Я устала и немного проголодалась, вот почему чувствую внутри какую-то пустоту. Это ощущение не имеет никакого отношения к этому сельскому жителю, а он не имеет никакого отношения ко мне. Она ни на минуту не усомнилась, что перед ней сельский житель: длинные крепкие ноги, обтянутые линялым вельветом, начищенные до блеска сапоги, расстегнутый ворот рубашки, открывавший мощную загорелую колонну шеи — все это складывалось в образ сельского жителя. Явно не фермер. Фермеры не могут быть такими изначальными и сокрушительными, как этот сельский житель.
 — Здрасьте, мисс. Кого-то ищете? — Второй обитатель блокпоста, видимо сигнальщик, запер дверь, опустил ключ в карман выгоревшего защитного комбинезона и услужливо повернулся к ней.
 — Пожалуйста. Я хотела бы узнать, как мне отсюда добраться до Ридли Хиллз. Человек встал как вкопанный.
 — Ридли Хиллз? — эхом повторил он (довольно глупо, подумала Лу).
 — Да, владение мистера Стивена Брайента, Ридли Хиллз, — подробнее объяснила она ему.
 Если бы она так не ужаснулась тому, что случилось потом, Лу, может быть, даже посмеялась бы, увидев, как на лице сигнальщика сменяют друг друга недоверие, изумление и даже некоторая тревога. Он еще секунду постоял, как будто не мог сдвинуться с места, а потом бросился бежать, выскочив за загородку, и проорал:
 — Стив! Стив, остановись! Это она. Она все-таки приехала, она сейчас здесь, это та девушка в плаще.
 — Ox, нет! — вслух простонала Лу. — Ох, нет! Не может быть — только не он, не этот деревенский житель. — Но безрезультатно пытаясь успокоиться, собраться с мыслями и приготовиться к надвигающейся буре, она уже знала, что это он. Когда сигнальщик позвал его, мужчина уже лениво садился за руль. Но вышел обратно он отнюдь не лениво. Он вышел гневно, и гнев звучал в каждом его шаге, отчеканенном по изрытой колдобинами земле у забора. И вот он уже навис над Лу, широко расставив ноги, засунув руки за плетеный кожаный пояс, застегнутый на узких бедрах.
 — Это что, какая-то шутка? — Вот что произнес сельский житель, но по его едкому тону Лу поняла, что он вовсе не шутит. Она вытянулась во весь свой миниатюрный рост в тщетной попытке сравняться с его властной высотой, когда он вот так возвышался над ней, и решила не обращать внимания на сарказм (если это был сарказм) и спросила, как ей показалось, похвально вежливо:
 — Может ли быть, что вы — мистер Стивен Брайент из Ридли Хиллз?
 — Я Стив Брайент, несомненно! — Нетерпеливо мужчина отбросил этот вопрос в сторону. — Но вы-то кто — мисс Стейси?
 — Да, я Луиза Стейси.
 Последовала пауза: казалось, он старался подавить приступ какого-то непонятного ей чувства, так что ему пришлось сжать зубы. Потом он заговорил:
 — Ну что ж, миссис Стейси, если это не шутка, могу ли я узнать, как случилось, что вы прибыли занять место, на которое требовалась женщина? Я совершенно определенно сказал «способная женщина».
 — Ну, так я женщина, и я здесь, — возразила Лу. Ее голос оставался твердым, хотя внутри у нее все дрожало, как фруктовое желе — и не из-за несъеденного завтрака. Она подняла глаза и встретила холодный серый взгляд своего противника с твердым намерением первой глаза не отводить и скрыть от его пронзительного взора свое смятение. Она не могла знать, что в этот момент, когда она смотрела на него снизу вверх с невольной мольбой в фиалковых глазах, под которыми легли усталые тени, она показалась этому суровому мужчине не старше шестнадцати лет. Да, хрупкая, невинная шестнадцатилетняя девочка, решил он, набивая табак в почерневшую трубку смуглым указательным пальцем, и сжал ее в зубах, не зажигая.
 — Мисс Стейси, вам придется уехать. Вы не можете здесь оставаться, я не возьму вас в Ридли Хиллз.
 Право, он был невозможен! Сначала он дал объявление, что надо ехать немедленно, а теперь, когда она это сделала, он пытается отправить ее обратно. Терпение Лу кончилось. С отвагой, рожденной отчаянием и почти пустым кошельком, и упрямством, унаследованным, наверное, от дедушки-ирландца, она отрезала:
 — Мистер Брайент, я не позволю так от меня отмахнуться. Вы дали объявление, я на него ответила, и ваши адвокаты сочли, что я подхожу, хоть вы, очевидно, так не думаете. — (Тут она постаралась подавить укоры совести при воспоминании о том, как мистер Бейтс из адвокатской конторы «Бейтс и Хьюстон» с облегчением улыбнулся, что наконец-то хоть кто-то подвернулся, а выбирать ему, видимо, было не из кого). Она справилась с собой и горячо продолжила:
 — Если вы сейчас меня не примете, это будет нарушением контракта, не больше и не меньше, а поскольку я со своей стороны твердо намерена соблюдать его, то дальнейший спор совершенно бессмыслен. Я настаиваю на том, чтобы сейчас же ехать в Ридли Хиллз.
 Результатом этой атаки явилось долгое задумчивое молчание, которое ничего ей не сказало. В это время Стив Брайент зажег несколько спичек (довольно раздраженно, решила Лу, вновь растерявшая свою решимость), настойчиво раскуривая трубку, пока голубое облачко не сказало ему, что это удалось. Наконец — казалось, уже несколько часов она ждет его ответа, затаив дыхание, стиснув руки на сумочке и вызывающе высоко подняв голову, — он резко сказал:
 — Хорошо, мисс Стейси, раз вы решились, можете ехать. — И добавил что-то почти про себя, поднимая ее чемодан и поворачиваясь, чтобы идти, но Лу разобрала его невнятные слова:
 — Видит Бог, нам-таки нужна была женщина.
 Господи, подумала Лу, которой пришлось почти бежать, чтобы поспевать за длинными шагами своего нового нанимателя, он говорит так, будто оправдывается в том, что берет меня — а должно было бы быть совсем наоборот. Да, уныло размышляла она, худшего начала и придумать нельзя. Бедная мисс Брайент, неудивительно, что она нуждается в обществе хотя бы временной женщины, пока та, другая, в отъезде. Надо бы объединить силы не одного десятка женщин, добавила она не без ехидства, чтобы справиться с этим деспотом, этим грубияном, этим варваром! Да ведь он ни одного вежливого слова не сказал с самой их встречи, даже не спросил, как она доехала, нравится ли ей здесь, не проголодалась ли она.
 Как будто прочитав ее мысли, он остановился, положив руку на дверцу машины, и прорычал ей:
 — Когда вы в последний раз ели?
 — Я.., вчера вечером, в Сиднее. Вообще-то я в поезде съела яблоко, и у меня с собой есть бутерброды. — Она порылась в сумке и достала сверток с бутербродами, которые не смогла себя заставить съесть в поезде — неужели это было только сегодня утром, подумала она.
 Он посмотрел на ее сверток с отвращением.
 — Садитесь. — Шины заскрипели в замерзших колдобинах, и он легко развернул огромную машину…
 Для Лу должно было бы быть большим удовольствием съесть яичницу с беконом и куском поджаренной баранины — но в обществе кого-нибудь , другого. Ее волчий аппетит куда-то испарился под орлиным взором мистера Стивена Брайента из Ридли Хиллз. Тем не менее она заставила себя проглотить все до последнего кусочка и допить до конца горький, крепкий до черноты чай. Они находились в какой-то странной помеси почтового отделения и магазинчика, и седеющая женщина, приготовившая ей завтрак по повелению этого грубого мужлана, обращалась к нему с уважением и услужливостью, совершенно не заслуженными, по мнению Лу. У аккуратного белого штакетника были заправочные колонки и борющийся за выживание сад, где каждый розовый куст чопорно сидел в центре побеленной автомобильной шины. По одну сторону находилась рощица эвкалиптов, а по другую — посадка апельсиновых деревьев. Взгляд Лу скользнул по коричневой почтовой конторке, стоявшей возле одной стены, по полкам с консервами, бутылками и пакетами у другой, по пугающей мешанине из кухонных принадлежностей, бочонков с раствором для уничтожения паразитов у овец и ловушек для кроликов, по заворачивающимся краям прошлогоднего календаря, висящего на кнопках сбоку от нее. Чувствуя явную подавленность, она отодвинулась от стола, расправила плечи… — Я готова, — робко сказала Луиза. В дороге они почти не разговаривали. Лу была ошеломлена чудовищными масштабами все время изменяющегося ландшафта, а водитель управлял мощной машиной с плавным ходом почти лениво, погрузившись в какие-то свои мрачные мысли. Теперь их окружала первобытная гористая местность, и только изредка попадавшиеся посадки люцерны в долинах дарили долгожданное разнообразие после монотонности блекло-зеленых эвкалиптов и самшитов на вздымающихся вверх уступах и жесткой коричневой травы в пустынных оврагах. Иногда дорога, извивавшаяся вокруг пугающих обрывов, становилась такой узкой, что Лу казалось, что колеса наверняка соскользнут с каменистого края. Когда она заглядывала вниз, на красноватый склон, усеянный обломками сланца, ей хотелось в страхе зажмуриться. Она чувствовала себя спокойнее, переводя взгляд на сильные жилистые руки, сжимающие руль, — смуглые твердые руки с темными волосами на тыльной стороне кистей, как раз такие, какие и должны быть у грубого деревенского жителя. Руки Джеймса были совсем не такими — они были почти пухлыми и гладкими, африканский загар быстро исчез на бледном солнце Англии. А руки Дика.., они держали ее руки нежно, успокоительно, обещали так много, а верили ей так мало. А к чему любовь без доверия, смутно думала Лу. Больше того, может ли существовать любовь без доверия? И вообще, что приходит сначала — доверие или любовь? Она, наверное, не узнает ответа, потому что больше уже не сможет полюбить — никогда! Вся любовь исчезла из ее сердца в тот момент, когда Дик сказал: «Не думаю, чтобы был смысл обсуждать наше будущее», и оставил ее одну в конторе Кларка, Кроссинга и Пула. Ее сердце превратилось в пустыню — иссохшую, безжизненную — в нем погибли все чувства, и оно больше не любило, не верило и даже билось не так, как прежде.
 Смутно она услышала голос Брайента — неожиданно добрый, участливый:
 — Вы совсем выдохлись, мисс Стейси. Поспите пока можете.
 Длинная рука протянулась к заднему сиденью, под голову ей положили подушку, а ноги укутали пледом — это были последние действия, которые заметила Лу, а потом она действительно провалилась в забытье. До тех пор, пока она не услышала слова «ворота, мисс Стейси», и звучали они отнюдь не добро и участливо, а строго и настойчиво. И прозвучали три раза.
 Лу открыла глаза, обнаружив, что ее поле зрения закрывает море черной кожи, и сильный запах табака ударил ей в ноздри. Она подняла голову с черной кожаной куртки, на которой, видимо, в конце концов устроилась, и непонимающе уставилась на водителя. Машина стояла, и водитель хладнокровно раскуривал свеженабитую трубку, а дорогу им преграждали ворота в железной раме, затянутые сверху донизу металлической сеткой и запертые ржавой задвижкой. С обеих сторон стояла пьяная изгородь, уходившая вдаль.
 — Ворота, мисс Стейси! — в четвертый раз повторил голос. Потом, поскольку она все еще не до конца проснулась, он просветил ее:
 — В буше такое правило: пассажир открывает ворота, так что, если вы собираетесь здесь жить, пусть недолго, вам следует привыкать к обычаям местных обитателей.
 — Ох! — сказала Лу, поспешно выбираясь из машины и начиная сражение с задвижкой. Она надеялась — о, как она надеялась! — что ее «ох!» выразило все ее женское негодование, все колкие ответы, которые пришли ей в голову при столь явном проявлении неджентльментства. Там, откуда она приехала, к женщинам относились почтительно, с уважением. Мужчины бросались открывать перед ними двери, проходили вперед в полутьме кинотеатра или театрального зала, чтобы они не споткнулись, нежно помогали им вылезти из такси и плечами удерживали двери поезда метро, если они угрожали захлопнуться на хорошеньком пальто. Они никогда, никогда не сидели бы как этот человек, благодушно покуривая почерневшую вонючую трубку и глядя, как женщина в одиночку сражается с ржавыми воротами — хотя, конечно, он ведь и не склонен считать ее женщиной, подумала она довольно кисло.
 За первыми последовало еще несколько ворот, отстоявших друг от друга примерно на две-три мили, потом пара пандусов, которые избавили ее от необходимости карабкаться туда и обратно.
 — Решетки для скота, — коротко объяснил он, когда она в изумлении высунулась в окно, чтобы получше рассмотреть железные пруты, по которым они прогрохотали. — Они расположены так, что скоту неудобно по ним идти, а машины могут проезжать без помех.
 Был уже почти полдень, когда они подъехали к воротам, оказавшимся в лучшем состоянии, чем предыдущие. К середине сетки была прикреплена металлическая пластинка с надписями. Распахивая ворота, она увидела, что на одной их стороне написано «Ридли Хиллз», а на другой — «Закройте ворота, пожалуйста».
 — Нам еще долго ехать? — она не могла спрятать дрожи нетерпеливого ожидания в голосе, закрывая ворота, как она надеялась, в последний раз за этот день.
 — Недалеко. Около двух миль — усадьба сразу вон за тем подъемом.
 — Слава Богу… — Теперь, когда конец поездки был уже так близок, Лу вдруг счастливо откинулась на спинку сиденья. — Мне хочется побыстрее приехать. Я очень надеюсь, что вы сочтете мою работу удовлетворительной. Я буду изо всех сил стараться быть полезной, — уверила она Стивена Брайента, и вернувшийся к ней энтузиазм и решимость забыть о случившемся согрели ее тон.
 — Я так надеюсь, что понравлюсь детям! Я привезла им кое-какие книги, хоть и не знаю, какого они возраста. Видите ли, в объявлении об этом не говорилось. Но ведь все любят «Сказки» Киплинга, а другие…
 Слова Лу резко оборвались: она заметила наконец, что на этот раз машина остановилась, что водитель выключил зажигание и повернул свой обтянутый черной кожей торс, чтобы посмотреть на нее. Одна его рука осталась лежать на руле, вторая небрежно легла на спинку сиденья за ее спиной. Его глаза заворожили ее, как змея птичку, подумала она. Выражения его лица невозможно было понять, когда он заявил решительно:
 — Мисс Стейси, здесь нет никаких детей! Птичка не могла двинуться: змея каким-то образом загипнотизировала ее. Теперь змея совершенно неподвижно ждала, что же предпримет глупенькая птичка, но не очень-то беспокоилась, поскольку знала, что в конце концов не может не победить. Лу сделала глубокий, недоверчивый вдох.
 — Нет детей? — И ее ужасно раздражило то, что этот вопрос прозвучал совершенно как горестный вскрик.
 — Нет, — согласилась змея, вернее, сельский житель. — В Ридли Хиллз нет никаких детей… — повторил он недвусмысленно.
 — Тогда.., тогда почему., как.., почему вы?..
 — Почему я что?..
 — Почему вы привезли меня сюда? Он убрал руку из-за спины, но не отвел своего гипнотического змеиного взгляда. Его глаза не мигали, но и не уходили в сторону. В их серых глубинах затаилась ирония, и со спокойным сарказмом он ответил:
 — Дорогая моя, я вовсе вас сюда не привозил. Вы сами твердо настаивали, чтобы вас сюда взяли, а это совсем другое дело.
 Тут он был прав, она не могла этого не признать. Ох, Луиза, Луиза, укорила она себя, ну, и во что ты теперь вляпалась? Почему, ну почему, ты была так высокомерна и импульсивна там, на платформе, когда он настаивал, чтобы ты дальше не ехала? Тебе пришлось так поступить, ответил холодный рассудок, потому что у тебя не было выбора. У, тебя не было денег, работы, даже комнаты, в которую ты могла бы вернуться, так что — что тебе еще оставалось?..
 Помня о своем упрямстве, Луиза сочла нужным игнорировать этот его выпад. Наоборот, она спросила тоном, столь же холодным, что и его собственный:
 — Не будет ли слишком смелым осведомиться, почему, раз в Ридли Хиллз нет детей, вы сочли возможным дать объявление — а вы несомненно это сделали — о том, что желаете найти кого-то, кто будет присматривать за ними? Временная гувернантка, было сказано, насколько я помню?
 — В Ридли Хиллз, повторяю, нет детей. Но до вчерашнего вечера были — дети моего покойного брата, трое. С момента его смерти о них заботился я, и их мать сочла возможным их бросить. Она никогда не была хорошей матерью, не говоря уже о роли жены.
 — Куда же они делись? — прошептала Луиза. Что-то в его каменном, невыразительном голосе сказало ей больше, чем сами слова его короткого ответа: в нем таились боль и горечь, и даже разочарование. Где-то что-то пошло очень не так, решила она.
 Костяшки его пальцев, сжимавших руль, побелели. Осуждение, презрение слышались теперь очень явственно:
 — Их мать приехала и забрала их вчера вечером: как раз тогда, когда они привыкли, начали забывать смерть отца и неустроенность своей прежней жизни, как раз тогда, когда они начали привязываться к Марни, моей старой няньке, которая вернулась сюда, чтобы присматривать за ними. И хотите знать, почему она их забрала? Потому что нашла другого мужчину. Несомненно, какого-то доверчивого дурака, который был бы о ней плохого мнения, если бы узнал, что она бросила собственных детей. Хочу надеяться, что он Порядочный и надежный человек, который ожидает, что у окружающих те же принципы, что и у него. Боюсь, она взяла их обратно, чтобы играть роль любящей мамочки, безутешной вдовушки — а на самом деле ей на детей совершенно наплевать. Женщины! — В голосе слышалось резкое презрение. — Им нельзя верить, ни единой!
 Лу сидела молча. Да и что она могла сказать? Какой смысл было рассказывать этому обиженному и разочарованному человеку, что может сделать с женщиной отсутствие веры — что это сделало с ней?
 — И куда же тогда делась Марии? Что.., что она скажет, когда узнает?..
 — Она уехала ухаживать за больным братом. Он одинок, у него фруктовая ферма в Мильдуре. Что до того, что она скажет — одному Богу известно. Она тоже к ним привязалась. Мальчик как две капли воды похож на Филиппа, когда тот был в этом же возрасте. Наверное, это напоминало ей о счастливых годах, когда мы были детьми. Она старалась не иметь любимчиков, но, мне кажется, уже отдала свое сердце этому мальчишке. — Он вздохнул. — Я теперь надеюсь, что парень, которого подцепила эта женщина, — солидный, надежный человек — присмотрит за ними. Того, что нет у их матери, им может дать привязанность и дисциплина отчима.
 — Тогда почему, раз они уехали, вам все равно нужна я?
 — Мне не нужна именно вы, мисс Стейси, как я уже вам напомнил. Но мне была нужна, нужна и сейчас, способная домовитая женщина. Видите ли, это не единственный кризис у нас за последние дни. Повар на усадьбе в свой отпуск ушел в загул, да так и не вернулся. В дальнем лагере есть повар, но он нужен там, тут уж ничего не поделаешь. А здесь уже порядочный свинарник. Вы умеете готовить, мисс Стейси?
 Лу с трудом сглотнула слюну: она была в полном отчаянии. Ей в жизни не приходилось готовить. Эта обязанность всегда лежала на Hope. По утрам Лу съедала завтрак, мыла посуду и бежала на автобус — поначалу в колледж, позже
 — на работу. Когда она возвращалась домой вечером, у Норы всегда был готов вкусный обед, который Лу с аппетитом съедала после скудного ленча, состоящего из бутербродов и кофе в ближайшей закусочной. Потом она мыла посуду и укладывала детей, стараясь как можно дольше оставить Нору и Джеймса одних. А теперь?
 Неудивительно теперь, что Аллан Йетс в поезде был озадачен тем, что она собирается стать в Ридли Хиллз гувернанткой. Он должен был знать, что Стивен Брайент холостяк разве он не сказал, что Стивена Брайента знают все? К тому же, живя так далеко, Аллан мог не знать о том, что тому навязали детей умершего брата. Он решил бы, что о них заботится их мать, как ей и следовало бы делать, вместо того, чтобы оставлять их в пустом доме дяди-холостяка.
 Тут на ум Лу неожиданно пришла другая, чрезвычайно неприятная мысль. Как она может остаться? Она и этот мужчина будут одни на усадьбе в буше? И он-то все время это знал! Он скомпрометировал ее уже тем, что привез сюда. Вот негодяй! Хитрый, низкий, лживый мужлан!
 В глазах Лу загорелся праведный гнев, щеки вспыхнули от возмущения, и ее ум, кипя яростью, совершенно потерял контроль над тем, что говорит ее язык. Она повернулась к нему и.., безоглядно выпалила:
 Конечно, я умею готовить! Какая женщина не умеет? Я уже достаточно взрослая и опытная, а не какая-то школьница, как вы подумали. И, будучи взрослой женщиной, я не имею никакого желания занять пост в доме холостяка черт знает где. Я хочу немедленно вернуться на станцию. Поверните машину, пожалуйста, и отвезите меня прямо в Нандойю.
 Змея продолжала удерживать птичку все тем же гипнотическим твердым взглядом. Только теперь птичка отчаянно билась, бросаясь то туда, то сюда, в последней неистовой попытке освободиться. Змея начала раскачиваться от удовольствия.
 Черт бы побрал этого человека! Лу заметила, как гримаска смеха исказила его, надо признать, мужественно-красивое лицо, как будто какая-то мимолетная мысль позабавила его, как будто он нашел что-то забавное во всей этой неприятной ситуации. Он и впрямь нашел!
 — Очень удачно, что вы умеете готовить, мисс Стейси. Блю, Расти, Эндрю, Бант и Джим — Джим у нас садовник и подсобный рабочий — будут счастливы познакомиться с вашим кулинарным искусством. Моим они сыты по горло. Их присутствие, и скорее возвращение Марии, должны умерить ваши глупые опасения по поводу того, что вашей чести что-то угрожает. — Стивен Брайент завел машину, нажал газ и покатил по дороге, добавив с циничным нажимом:
 — Более того, мисс Стейси, не льстите себе, думая, что, если бы их не было, вам грозила бы с моей стороны какая-то опасность. Мой прошлый опыт общения с женщинами не внушает мне желания искать с ними в будущем более близких отношений.
 После чего надолго воцарилось молчание.




 Глава 2


 Их прибытие в Ридли Хиллз было натянутым, но даже и тогда Лу почувствовала удивление, когда показалась усадьба. Господи! Да ведь это же целая деревня, подумала она, когда увидела большой, выстроенный, казалось, без всякого плана, дом с белой крышей, окруженный подсобными строениями. Соседние дома рабочих станции были беспорядочно разбросаны по неожиданно широкой полосе зелени, усеянной деревьями, где буро-зеленая лента реки змеилась между берегами, заросшими плакучей ивой, а неровные коричневые холмы создавали великолепный, чуть мрачный фон сверкающей сцене равнины. Все искрилось, все сияло в чистом зимнем солнечном свете: белые изгороди и ворота вокруг усадьбы и сада, крылья мельницы внизу у реки, серо-стальные крыши из рифленого железа на насосной станции, кузнице и низком прямоугольном шерстехранилище. Дальше шли симметрично расположенные скотные дворы, а рядом с ними гигантский амбар — или сенной сарай, как сообщил Стив Брайент: он объяснял ей название каждого строения — коротко, быстро, тоном «раз и навсегда». Рядом с сенным сараем была пара оцинкованных силосных башен для зерна, а за самим домом возвышались два громадных бака для воды, установленные на высоких железных каркасах. В этих баках, просветил Лу, ее заниматель, хранилась речная вода для домашних нужд и поливки сада, которую качал специальный насос, а несколько баков меньшего размера, установленных на цементных основаниях, служили для сбора дождевой воды. Река, которая в данный момент текла свободно, летом частенько пересыхала, превращаясь в стоячие пруды, и в такое время каждая капля дождевой воды была на вес золота и использовалась только на самое необходимое.
 Они поднялись по ступеням и через дверь с натянутой сеткой от москитов, прошли на веранду, также затянутую марлей, и, наконец, внутрь дома. Здесь было темно и холодно, но комната Лу оказалась большой и удобно обставленной, и на кровати лежало яркое покрывало из цветастого ситца. Чисто-желтые занавески смягчали немного мрачное впечатление от старомодной тяжелой мебели из красного дерева. Здесь не было ничего, что нельзя было бы исправить несколькими женственными деталями и присутствием жилого духа, решила Лу в новом приливе оптимизма.
 Немного позже, разыскивая кухню, куда ей было приказано направиться сразу же, как только она смоет с себя дорожную пыль, она заметила, что некоторое запустение в еще большей степени относится ко всему огромному дому. В каждой из больших, высоких комнат, выходивших в просторный центральный холл, царила спартанская утилитарная атмосфера. Но она по-прежнему не видела кухни. Она обошла вокруг всех веранд, на минуту остановилась, прислушиваясь, и наконец уловила звон посуды, доносящийся из маленькой пристройки, соединявшейся с домом узким крытым переходом.
 Стивен Брайент, подняв глаза от по-мужски больших кусков, которые он отрезал от холодной запеченной бараньей ноги, увидел худенькую фигурку в поношенном твидовом костюме и, встретив взгляд фиалковых глаз точь-в-точь того же цвета, что и полоски на ее воротничке, почувствовал укол совести. В ней была неуверенная, робкая привлекательность, которая вызывала в нем почти раздражение, хотя он и не понимал почему. Он заметил, что указывает на куски мяса и ломти хлеба с маслом и на горячий чайник у края черной плиты, и говорит более резко, чем намеревался:
 — Поешьте тут что-нибудь, прежде чем начинать. Все, что нужно, найдете позже. — Комната, где едят работники, — вон там. Вам надо будет топить этот куб, чтобы постоянно была горячая вода. Он обеспечивает горячей водой жилье рабочих, Джима, Блю и Расти. Джакеру пользуются той ванной, которая в доме. Они все приходят есть в семь утра. Мне принесите поднос в кабинет последняя дверь на западной веранде.
 Через секунду она осталась одна.
 Лу уселась с огромной кружкой переваренной чайной заварки и чудовищных размеров бутербродом и бессильно подумала, что вот, наверное, и пришел конец Луизе О'Доннел Стейси. Она не умела готовить, не умела печь, не имела понятия, что сельские жители предпочитают есть на ужин, и даже (она отчаянно попыталась вспомнить его перечисление мужчин, которые обеспечат ее респектабельность) сколько всего будет этих самых мужчин-работников. Кажется, шесть?..
 Не имела она представления и о том, как управляться с этой огромной кухонной плитой, мрачно подумала она спустя несколько часов, стараясь отчистить с пальцев тесто для лепешек, которое, это было видно даже на ее неопытный взгляд, получилось чересчур клейким и упорно прилипало ко всему, с чем приходило в соприкосновение. На ее глаза навернулись слезы, когда она снова начала искать нужную страницу поваренной книги, которая упрямо закрывалась, стоило повернуться к ней спиной. Она откинула со лба непослушную прядь волос измазанной в муке рукой и досадливо вздохнула.
 Лу находилась на грани истерического смеха к тому моменту, когда задвигала клейкие горки теста в зияющие глубины плиты. Ну что же, никто не скажет, что ты сдалась без боя, устало сказала она себе, поднимаясь с колен и бросаясь в приветливую прохладу свежего воздуха за затянутой сеткой дверью, открывающейся в любую сторону.
 Благодарно глотая воздух, она побрела по дорожке, которая вела мимо ряда перечных деревьев к деревянной калитке в живой изгороди. Лу заглянула поверх нее, увидела человека, согнувшегося над капустной грядкой, повернула задвижку и подошла поближе. Человек медленно выпрямился, рассеянно посмотрел на нее, почесал в затылке, а потом уже посмотрел на нее с явным удовольствием.
 — Здрасьте, мисс. Вы — новая повариха? Босс сказал, что найдет нам повара или сдохнет.
 — Добрый день, — отозвалась Лу. — Вы, наверное, Джим, садовник и подсобный рабочий, — догадалась она, внезапно вспомнив.
 — Можно и так считать, — согласился он. — Дою коров, забиваю скот, слежу за посадками, вот что я делаю, и много чего еще. Стив Брайент лентяев не терпит, да и огород не такой большой. Но овощи родятся прекрасные — это из-за речного ила. Иногда река разливается аж до сих пор. Но дальше — никогда. Вот этот — ничего кочанчик, а? — вопросил он, указывая на большой зеленый шар в юбке из более темных закручивающихся листьев.
 — Чудесный, Джим, — восторженно подтвердила Лу, прежде чем он продолжил обсуждение этой малополезной для нее темы. — Здесь все чудесно, но страшно непривычно для меня. Видите ли, Джим, — сказала она доверительно, — я родилась и выросла в маленьком городке в графстве Суррей, а потом жила в Лондоне, и почти ничего про сельскую жизнь не знаю. Как вы думаете, вы не могли бы иногда мне кое-что подсказать? Например, что прошлый повар готовил вам на ужин — тот, который ушел в.., загул?
 Джим захихикал, услышав, как благовоспитанно звучит это выражение в устах хорошенькой англичанки. Да, она прямо картинка, подумал он, это уж точно — немножко бледненькая и какая-то озабоченная, но уж явно получше Чарли. Не так плохо, что он смылся, раз на его место пришла эта девчушка. Он-таки отбивал аппетит, этот Чарли: вечно лез в рагу с самокруткой в зубах, и жирный белый халат был вечно забрызган кровью от разделки мяса. Джим, конечно, и сам вымазывался в крови, когда резал овцу, но к столу так выходить не годится, брезгливо подумал он. Он снова почесал в затылке…
 — Ну, обычно у нас подают мясо — и на завтрак тоже. В мясном чулане всегда висит часть туши. Я за этим слежу. Вам только и остается его порезать. На кухне в мешке — картошка, а здесь, в огороде, полно овощей для супа. Но, видно, сегодня вам уже не успеть. На вашем месте я бы приготовил пресную лепешку или что-то вроде того — на сегодня сойдет после мяса, но только на сегодня, имейте в виду. Расти и Стив любят пудинги, а Блю обожает пирог с вареньем. А я сам ем все подряд, — охотно сообщил ей Джим.
 Лу подумала над тем, что он ей сказал.
 — А что такое пресная лепешка, Джим? Она быстро готовится? В поваренной книге есть рецепт? Джим был поражен:
 — Не знаете, что такое пресная лепешка? Правда-правда?
 Лу отрицательно покачала головой.
 — Ну, это тесто такое, пресное. Его делают из муки и воды — или молока, если есть, и делают такой кругляш, лепешку…
 Лепешку? Лу вдруг осенило.
 — Мои лепешки! — вскрикнула Лу в ужасе и помчалась назад по дорожке, через сетчатую дверь, и, распахнув дверцу плиты, уставилась на почерневшие горки. Она горестно вздохнула:
 — Ох, мои лепешки!
 Около шести вечера темнота накрыла вечернее небо. Она сгустилась совершенно неожиданно и, выйдя из двери кухни, Лу чуть ли не на ощупь пробралась в главный дом. Поспешно приводя себя в порядок, она услышала тяжелые мужские шаги, шум и плеск воды включенного в ванной душа и насвистываемую мелодию, прорывавшуюся сквозь звуки воды. Лу вздрогнула, в последний раз пригладила волосы, застегнула аккуратный голубой нейлоновый халат, который — кажется, столетие назад — представлялся ей там, в Сиднее, самой подходящей одеждой для работы в детской. Потом она поспешила обратно на кухню.
 В семь часов дверь распахнулась и мужчины шумной гурьбой вошли и уселись за стол. Блю и Расти, два работника станции, оказались пожилыми людьми с худыми лицами, загубленной жарким австралийским солнцем кожей, глазами, исчезавшими в сетке морщинок, когда они улыбались: глазами, которые привыкли смотреть далеко в подернутые жарким маревом пространства. Кстати, очень добрыми. Эндрю и Бант были два джакеру, чьи комнаты, как она обнаружила во время своей первой робкой инспекции, были расположены рядом с ее собственной. Им было не больше девятнадцатидвадцати, и обоим предстояло провести в Ридли Хиллз несколько лет, чтобы приобрести необходимый опыт, прежде чем занять более ответственные посты на других станциях. У них были румяные загорелые, гладкие лица, а влажные волосы были тщательно приглажены над не тронутыми морщинами лбами. Их глаза тоже смотрели доброжелательно, когда они перевели их с жирных кусков мяса самых причудливых размеров и форм, расползшегося картофеля и подгоревших лепешек на испуганное разрумянившееся лицо новой поварихи. Они быстро поели в смущенном молчании, явно проголодавшись: у мальчиков был неутолимый аппетит, свойственный всем юнцам, двое старших обладали философской терпимостью тех, кому случалось видеть еду и похуже этой.
 Лу, осторожно наблюдавшая за ними, унося и подавая тарелки и наконец принеся им чашки, полные дымящегося черного чая, была благодарна им за их тактичность. Она так измучилась в мясном чулане, пытаясь нарезать отбивные с полутуши овцы, которая там висела! Сначала она положила ее на большую деревянную колоду и пыталась разрезать ножом, потом отчаянно ее пилила и, наконец, безоглядно стала рубить большим мясным резаком, удары которого никак не приходились на одно и то же место. Унося истерзанную, полную костей кучу мяса на кухню, она почти отчаялась приготовить ее вовремя, к семи. А вот теперь худшее было почти позади.
 Ее руки дрожали, когда она заканчивала собирать поднос для Стива Брайента. Она выбрала самые приличные отбивные, просмотрела почерневшие лепешки, чтобы выбрать менее пригоревшие. Картофель весь был водянистый, так что тут выбирать было не из чего. О, Боже, думала она. Что он сделает? Что он скажет? По крайней мере поднос, кажется, выглядит красиво! Лу потратила на это немало усилий. Серебро сияло. Салфетка была белоснежной. Она выбрала самую красивую посуду и поставила в углу подноса крошечную вазочку с зимними цветами и апельсиновыми листьями. Лу успокоила руки, подняла поднос и отнесла его по переходу к веранде туда, где из-под двери кабинета вырывалась тоненькая полоска света. Она робко постучала, дождалась приглушенного, рассеянного приглашения войти, уравновесила поднос на поднятом колене и повернула ручку двери.
 Стивен Брайент сидел за большим письменным столом, перед ним лежал раскрытый гроссбух, а кругом были разложены аккуратные стопки бумаг. Настольная лампа над его головой отбрасывала свет на жесткие темные волосы, иссиня-черные там, где их намочил недавно принятый им душ. Лу почувствовала, что сердце ее чуть дрогнуло при виде этого сурового, красивого профиля, упорного подбородка, сильных загорелых рук и спокойной силы крупного мужского тела, небрежно откинувшегося в вертящемся кресле. Он выглядел так, подумала она, как будто ничто и никогда его не испугает и не заставит сдаться. Ему никогда не понять, что значит чувствовать себя испуганной, затравленной ланью, не уверенной в себе, одинокой и лишенной доверия.
 — Поставьте его там на стол.., спасибо, мисс Стейси, — сказал он рассеянно. Он не поднял глаз, не увидел красивой посуды, свежей салфетки, сверкающего прибора, миленького букетика на фоне темных блестящих листьев. Не увидел он и непривлекательного главного блюда! Лу рада была убежать.
 Вымыв посуду после трапезы мужчин и приготовив их стол для завтрака, Лу долго медлила, прежде чем отправиться обратно, чтобы забрать поднос. Когда наконец в кухне не осталось ни одного дела, которое она могла себе придумать, она неохотно вернулась в кабинет. Сейчас начнется! — мрачно думала она. И, правда, началось.
 Стивен Брайент повернул свое кресло.
 — Садитесь, мисс Стейси, — скомандовал он, указывая на коричневое кожаное кресло по другую сторону стола. Лу послушалась, смиренно сложила руки на коленях и уставилась на них, как будто они могли как по волшебству перенести ее за тридевять земель или по крайней мере сделать невидимой для этого холодного серого взгляда.
 — Вы ведь англичанка, да? — начался допрос.
 — Да.
 — Что вы делали в Сиднее?
 — Ну, я.., я… — Почему она должна перед ним в чем-то оправдываться? — внезапно взбунтовалась Лу. Не его это дело, чем я там занималась. Я ему ничем не обязана — наоборот, это меня постоянно подставляли и обманывали, а я никогда не смогу рассказать о Дике и всем этом ужасном деле.
 — Ну, мисс Стейси, — сурово напомнил он ей. — Должны же вы были как-то зарабатывать на жизнь, и явно делали это не в качестве поварихи, — презрительно добавил он.
 Молчание.
 — У вас есть рекомендации от ваших прежних нанимателей?
 Лу отрицательно помотала головой.
 — Тогда, может, вы работали именно в качестве поварихи? — предположил он лениво-насмешливо.
 Ох, это было невыносимо! Бессердечно! Жестоко! Он сидел тут и посмеивался над ней, а она так старалась — так долго мучалась с этими мерзкими отбивными, сражалась с каменными лепешками, сервировала такой красивый поднос! От ярости у нее слезы навернулись на глазах. Она вскочила и безоглядно взорвалась:
 — Вы совершенно невыносимы! Признаю, что готовила как умела, но вспомните-ка: в вашем объявлении ничего не говорилось о готовке! Вы привезли меня сюда под ложным предлогом, а теперь считаете, что можете оправдать свой произвол, оскорбляя меня подозрениями. Не то чтобы я ждала хороших манер от такого, как вы! Уж если на то пошло, вы не упоминали готовку, пока мы не подъехали к последним воротам. Зачем вы привезли меня сюда, если знали, что я не подхожу?
 Он медленно поднялся и стоял, глядя на нее сверху вниз с каким-то непонятным выражением лица. Это не могло быть сочувствием. В уголке его рта дергался мускул. Она продолжала бушевать:
 — Я не останусь здесь ни на секунду дольше, чем это необходимо! Будьте уверены! Я воспользуюсь первой же возможностью, чтобы уехать отсюда: все равно, куда и чем я буду впредь заниматься. Я не собираюсь — я не могу — остаться здесь.
 Лу задохнулась. Ничего не видя перед собой, она повернулась к двери и ушла бы, если бы стальные руки не сжали ее запястья как в тисках. Короткие мгновения она сопротивлялась почти обезумев.
 — Отпустите меня, вы.., вы.., похититель! — Голос ее сорвался.
 Она почувствовала, что ее бесцеремонно поворачивают, руки держали ее теперь чуть выше локтей, и она моргала мокрыми от слез глазами, глядя на белое поле рубашки прямо перед собой.
 — Успокойтесь, мисс Стейси. — Низкий голос звучал ровно, безлично. И он-таки подействовал на мисс Стейси успокаивающе. Она прерывисто, шумно вздохнула. — Все не так уж и плохо, как вам представляется, но вы заставляете меня снова напомнить вам, что вы приехали в Ридли Хиллз благодаря собственному настоянию. Я не думаю, чтобы у вас был большой выбор, а? — Он проницательно посмотрел на ее бледное, расстроенное лицо. — Эта жизнь, это место покажутся вам поначалу странными, но вы скоро привыкнете. Может быть, вам даже тут понравится, и вообще, вы же понимаете, что нам действительно нужна ваша помощь, как бы неохотно вы ее ни оказывали. Но скоро вернется Марни. Если мои манеры не отвечают вашим строгим понятиям, то, возможно, потому, что я простой деревенский житель — хотя эти места и не столь уж удалены от побережья. Если вы когда-нибудь бывали в глубине континента, вы бы это знали. Там равнины, коричневые сожженные пустыни, где только изредка попадаются солончаковые кусты, колючки, да редкие эвкалипты, где дождя не бывает по несколько лет, где «вороны летят хвостом вперед, чтобы им в глаза не попал песок». Это большая, суровая страна, и человек должен быть твердым, чтобы здесь выжить. Здесь не место и не время для капризов и причуд, для нерешительности и слабости. Это жесткая, безжалостная земля, и единственное, что она уважает, это ответную жесткость и безжалостность. — Его неумолимый тон неожиданно сменился на удивительно мягкий:
 — День у вас был очень тяжелый, мисс, правда? Я думаю, вам следует пораньше лечь спать.
 Лу безмолвно повернулась к двери и уже было закрыла ее за собой, когда услышала, как он добавил, немного с озорством:
 — Кстати, мисс Стейси. Вы завариваете прекрасный крепкий чай. Лучшего и местный житель не сделает.
 Только умиротворенно упав на подушку в успокоительной темноте, Лу вспомнила, что так и не унесла поднос с его стола…




 Глава 3


 Лу разбудило теплое прикосновение луча яркого солнца. В первое мгновение, когда она поняла, где находится, и взглянула на часы, она от ужаса не могла даже пошевелиться. Потом ее взгляд привлек блеск термоса на столике у кровати и записка, лежавшая под ним. «Спите», — приказывала она несколько нелогично решительным почерком с резким наклоном, который мог принадлежать только Стивену Брайенту. «Мы все вернемся не раньше шести. Джим вам поможет».
 Право, этот человек был настоящей загадкой. Лу налила чаю из термоса и с удовольствием начала его пить. Это не был «прекрасный крепкий чай», а более тонкий утренний напиток с добавлением молока и щедрой порции сахара. Очевидно было, что на его приготовление были затрачены время и воображение. Может, это искупительная жертва, с надеждой подумала Лу.
 Она вскочила с кровати, поспешно оделась, причесалась и умылась. Утро действительно было необыкновенно хорошим: прохладным, солнечным, бодрящим — и она была полна новой решимости сражаться с обстоятельствами. Теперь все зависит от нее — от Луизы О'Доннел Стейси — и она покажет этому человеку, из какого она теста! Уж она ему покажет! Да уже через неделю она станет неотъемлемой частью дома — умной, умелой и совершенно необходимой. А когда она станет необходимой, она уедет. Это послужит ему хорошим уроком, предвкушала она, пробираясь на кухню.
 Только все сложилось на совсем так, и понадобилось для этого намного больше времени, чем неделя. Понадобилось бы и еще больше, если бы не Джим. Это он помогал скрыть ее первые ужасающие промахи, и облегчал ее работу тысячью всяких мелких дельных мелочей. Каждое утро он растапливал для нее огромную плиту, так что она была уже достаточно горячей, чтобы приготовить еду, когда работники приходили завтракать. И он колол дрова и резал для нее мясо. С того первого вечера в холодном мясном чулане больше не ждали ее полутуши баранины на крюках: там лежали аккуратные горки мяса, нарезанного, как полагается, ряды ровно разрезанных почек, груды очищенных костей для супа. Каждое утро она выходила в огород, чтобы выбрать то, что ей понадобится из овощей для приготовления обеда, и Джим хитро подсказывал ей: «В такой холодный день прекрасно пошел бы пудинг с изюмом», или: «Почему бы вам не попробовать приготовить шарлотку, раз завтра с почтой привезут свежий хлеб» или: «Из сгущенки получается прекрасный рисовый пудинг, Лу, гораздо лучше, чем из свежего молока».
 Теперь они все называли ее Лу, так же как называли своего нанимателя Стивом. Только они говорили «Стив» уважительным тоном, почти с обожанием, а ее имя звучало у них добродушно-снисходительно. Ох, как же они над ней посмеивались, сколько беззаботного веселья доставили им ее первые ошибки «иностранки». Одной из первых были приготовленные ею сандвичи. Пока они завтракали, она должна была приготовить им бутерброды, и каждый брал свой сверток и котелок, в крышке которого лежали заварка и сахар, прикрепляли их вместе с бурдюком воды к седлу, и целый день они проводили в разъездах. В первый же день Лу всю душу вложила в эту работу. И только когда все они гурьбой вошли ужинать, умытые, преодевшиеся и улыбающиеся, она поняла, что стала предметом какой-то уморительной шутки.
 — Когда я сегодня развернул свой сверток, Лу, я уж было решил, что забрел в какой-то шикарный паб в туманном Лондоне, — сказал Расти с добродушной усмешкой.
 — Так жаль, что я на перекус не приготовил чаши для омовения пальцев, Лу,
 — вступил в разговор Блю, — как бывает в этих шикарных кинофильмах. Чувствуешь, что надо сделать что-то подобное, когда жратва такая изысканная…
 Бант и Энди залились хохотом. Они раскачивались взад-вперед и ржали, пока лица их не раскраснелись, а по щекам не потекли слезы. В это время Джим обеспокоенно переводил взгляд с них на Лу, и взъерошивался, как курица, готовая броситься на защиту единственного цыпленка.
 — О Боже, — выдохнул Энди. — Видели бы вы только, как Расти пытался разобрать свои сандвичи! Масло растаяло, и он, наверное, к тому же несколько раз на них уселся задом. И они все насквозь пропитались соусом, такие они были тоненькие — в конце концов он их все съел за один присест и остался голодный.
 Он снова закатился хохотом, и разговор продолжал Бант:
 — Они были бы в самый раз, Лу, для какого-нибудь дамского клуба. Я видел, как моя мать готовила такие фитюльки к чаю, когда собирались одни женщины. Но, честно, если бы вы видели лицо Блю, когда он нашел в своем бутерброде эти стружечки мяса… Мы поспорили, что это вообще не мясо, но мы проспорили, да, Энди?
 Тут до Лу дошло, и она тоже расхохоталась — она ничего не могла с собой поделать — и с этой минуты стала им настоящим другом.
 На следующее утро Джим умело показал ей, как готовить сандвич. Для начала нужны были толстые ломти хлеба, потом щедрый слой желтой маринованной цветной капусты или густой красной острой приправы «Чатни» (несомненно, произведения Марни), и, наконец, хорошо поперченные куски мяса, и сверху еще ломоть хлеба. Утонченному вкусу Лу они казались настоящими ступенями. Но этим вечером она получила похвалу, как это ни было для нее неожиданно, от самого Стива Брайента. Повернувшись к кубу с охапкой аккуратно сложенных поленьев в руках, Лу заметила, что за ней от двери наблюдает высокая молчаливая фигура. Она совершенно не представляла себе, сколько времени он там стоял.
 — Вы быстро осваиваетесь, — одобрил он, прошел вперед и, принимая у нее из рук один за другим поленья, просунул их в отверстие топки и захлопнул дверцу умелым ударом ноги. Он стоял, задумчиво глядя на девушку, которая зарделась от удовольствия из-за этой скромной похвалы. — Было бы хорошо, если бы вы разжигали по вечерам огонь в гостиной. Марии всегда так делает, и вам будет веселее в компании Банта и Эндрю. Мне вы не помешаете — я все равно сижу у себя в кабинете.
 С этого вечера Лу начала нравиться ее жизнь в Ридли Хиллз. Она проветривала комнаты, ставила на подоконники нарядные вазы с цветами, полировала старинную прекрасную мебель, пока та не отплачивала ей теплым мягким сиянием. Каждый вечер она разжигала приветливый огонь в огромном каменном очаге в гостиной, а после чая она, Бант и Энди играли — в шашки, в карты, в шахматы — весело смеясь и беззаботно подшучивая друг над другом. Иногда они просто сидели у радостного огня и разговаривали. Лу рассказывала им о своей прежней жизни в Англии, вспоминая забавные высказывания и проделки племянников-близнецов. И они тоже поведали ей историю своего детства. У обоих отцы имели собственные владения, и мальчиков отправили в пансионы в Сиднее, пока им не исполнилось семнадцать. Они играли в крикет и футбол, обожали плавать и, приезжая домой, играли в поло, когда была возможность. Их карьера шла по порядку, заведенному для юношей из их круга, и оба, кстати, считали, что им сильно повезло, что они стали джакеру у Стива Брайента. Под бдительный взгляд и умелое руководство этого человека надеялись поместить своих сыновей для подготовки к будущей работе многие отцы — и на сей раз этими счастливчиками оказались Бант и Эндрю. Конечно, их двухлетний срок обучения не был усеян розами: он строго следил за дисциплиной и не позволял им разъезжать на машинах, принадлежащих станции, или играть в поло и бегать на танцы каждый выходной, как это делали многие другие наниматели, но он был справедлив, честен, неутомим, не скупился на похвалы, когда они их заслуживали, и, не задумываясь, подвергал критике, когда это было необходимо. И требовал от себя не меньше, чем от своих работников.
 Это действительно было так. Его отчужденность от окружающих втайне беспокоила Лу. Остальные ее подопечные не внушали ей такого беспокойства и она была ими по-матерински довольна, но ей не удавалось пробить брешь в стене одиночества и изоляции, которой окружил себя Стивен Брайент. Каждый вечер, когда они смеялись и болтали у огня, счастье, которое дарила ей веселая дружба юношей, блекло при мысли о полоске света под дверью кабинета и суровом сдержанном человеке за нею. Иногда свет горел и за полночь, и Лу, принося или забирая поднос, готова уже была поддаться огромному искушению отбросить осторожность и, признавшись, что владеет опытом канцелярской работы; предложить ему свою помощь. Но она этого не делала. Она знала, что он откажется от ее помощи, вежливо-равнодушно — как разочаровавшийся человек, который предпочитает, чтобы женщины знали свое место: как можно дальше от него!
 — А тут ты не совсем права, Лу, — сообщил ей однажды вечером Эндрю, когда она поддалась соблазну поговорить об отрицательном отношении их работодателя к женщинам вообще. — Конечно, я не хочу сказать, что поведение жены Филиппа не вызвало у него отвращения. Когда она явилась, чтобы забрать детей, он сказал ей все, что о ней думает, не сомневайся. Но время от времени он позволяет себе расслабиться, а, Бант?
 — Это уж точно, — отозвался Бант, горячо вступившись за своего любимого босса. — Да, Лу, если увидишь его на танцах — после скачек с пикником, ты его не узнаешь: это совсем другой человек. Он великолепно танцует и умеет веселиться от души, и девушки вокруг него так и вьются. Он всех хорошеньких уводит прямо у нас из-под носа. Но, конечно, у них никакой надежды нет. Говорят, его волнует только одна девушка — она живет в Сиднее.
 — Да, так говорят, — согласился Энди. — Питерсон рассказывал мне, что она как-то здесь гостила. Блондинка, прекрасно сложена и вся такая прохладная, так сказал Билл, а уж он-то знаток в этих делах, да. Бант? Она предпочитает приезжать сюда, когда происходят какие-нибудь события или праздники. А так она говорит, что сельская жизнь ей скучна. Но очевидно, сам Стив ей далеко не скучен — да и она ему, судя по тому, что болтают о них.
 Лу не могла понять, почему ее расстроила эта новость. Но это было именно так. Глупая девчонка, сказала она себе, это тебя совершенно не касается. Тебе следовало бы радоваться, что мистер Брайент так равнодушен и нелюбопытен, что он не стал докапываться до этой ужасной истории в конторе архитекторов. Он тебе доверяет, он принял тебя, так что будь за это благодарна. И Лу ободрилась.
 Она чистила, готовила, мыла и полировала. По понедельникам она вставала раньше обычного, чтобы успеть справиться с ожидавшей ее гигантской стиркой. Разжигая огонь под котлом, полным простыней и наволочек, в прачечной с цементным полом, она счастливо насвистывала какую-нибудь мелодию. Оттирая грязные воротнички и манжеты бесчисленных мужских рубашек, она пела. Ощущение счастья не покидало ее, даже когда она переглаживала целые корзины высохшего белья, хотя лоб ее был покрыт капельками пота от жаркой плиты, на которой грелись тяжелые старинные утюги. Она тихонько напевала что-то себе под нос и когда штопала носки у окна, пока было светло, ставила заплаты и шила, греясь у огня по вечерам. Но все же где-то в глубине сознания занозой сидела мысль о том, что Стив Брайент в своем доме ведет себя как чужой. Если он и замечал благие перемены, какой теплой сделала она атмосферу в доме, то не показывал виду. Поэтому однажды она решительно не стала собирать обычный поднос, а накрыла одно место за кедровым обеденным столом, стоявшим в конце длинной гостиной. Обозрев результаты своих усилий, она вознесла молитву, чтобы приветливый огонь очага, играющий на полированном дереве, теплый интим задернутых занавесок, скрывших морозную ночь, простое очарование бронзовой листвы в вазе и грейпфруты, апельсины и лимоны, уложенные в открытое серебрянное блюдо в центре стола, — все это смогло бы хоть чуть-чуть растопить его ледяное сердце. Она робко постучала в дверь кабинета, затем просунула туда голову. Слова ее смешались от смущения и неуверенности:
 — Мистер Брайент, я сегодня собрала вам чай на столе в гостиной. Там гораздо теплее и веселее, вдали от всех этих гроссбухов и тому подобного.
 Там.., я думаю, вам будет удобнее, и.., и.., ну, пожалуйста, не торопитесь. Я хочу сказать, что Энди и Бант тоже хотели бы, чтобы вы пришли туда… В конце концов, ведь это ваша комната и.., ну, пожалуйста, ладно?
 Стив Брайент медленно повернул свой стул и смерил ее долгим внимательным взглядом. О, Господи! В этот раз она зашла слишком далеко. Она обеспокоенно ждала, пытаясь умерить сердцебиение, разгадать непонятное выражение его лица.
 — Благодарю вас, мисс Стейси, — ответил он наконец с серьезной вежливостью. — Я не против того, чтобы есть там. Как вы верно заметили, эта деловая обстановка отнюдь не способствует мирному пищеварению, и здесь, конечно, не очень тепло. — И он одарил ее неожиданно потрясающей улыбкой.
 Ой, подумала Лу, да он же послушный, как ягненочек, если только найти к нему подход.
 Он поднялся на ноги, и добродушная улыбка сменилась презрительной усмешкой. Она залилась яркой краской. Он прочел ее мысли так точно, как будто она высказала их вслух!
 Тем не менее, когда она закончила свои вечерние дела, помогая остальным, и вернулась в гостиную, она увидела, что Эндрю и Бант довольные сидят у камина и разговаривают со своим боссом. Стопка пустых тарелок, аккуратно составленная на столе, сказала ей, что ее готовка имела успех, а когда она вернулась с книгой расходов и штопкой, он по-прежнему находился там, но на сей раз откинулся в кресле и лицо его было спрятано за газетой, чтением которой он был поглощен. Бант и Энди начали играть в домино, и Лу при виде этой мирной сценки почувствовала легкий трепет торжества. После ее прихода он довольно скоро вернулся к своему рабочему столу, но начало было положено
 — по крайней мере так решила Лу, вытащив список покупок и начав его проверять.
 Завтра суббота — день привоза почты. День этот почти всегда характеризовался оттенком возбуждения, которое заметно было во всех. Лу почувствовала его с самого начала и теперь тоже им заразилась, хотя и понимала, что ей нечего волноваться и нечего ожидать. Примерно половина второго дня почтовый грузовик, снаряжавшийся магазинчиком в Наидойе, где Лу когда-то позавтракала, появится на дороге, подпрыгивая на ухабах и гремя, взревет в последний раз мотором, сообщая о своем прибытии, и резко затормозит у ограды позади дома. Тогда все столпятся вокруг, покупая сигареты, папиросную бумагу и табак, отдавая потрепанные банкноты и мелочь, а тем временем сама почта — холщовый мешок с надежно запечатанным кожаным горлом — поспешно уносилась в дом и сортировалась. Как правило, эту церемонию исполнял сам Стивен Брайент. Иногда теперь, если он спешил дописать важное письмо, чтобы успеть его отправить, вместо него это делала Лу.
 На этот раз он принял у нее мешок с почтой и направился в дом, а Лу осталась заказывать хлеб, муку, крахмал, сахар и чай. Джим услужливо взвалил себе на плечо картонный ящик с консервами и пошел с почтальоном в дом. Почтальоном был тот самый человек, которого Лу в день своего приезда видела в здании блокпоста. Только теперь они стали настоящими друзьями, и Лу звала его Фредом, как и все остальные. Она достала тарелку с угощением, которое всегда оставляла для него горячим, и налила обязательную чашку чая.
 Пока она убирала припасы в кладовку, Фред, по обыкновению, развлекал ее рассказами о «делах» в округе, повышая голос, когда она уходила в кладовку, снова понижая его, когда она возвращалась за следующей порцией. Она знала все о малыше миссис Питере, который переболел свинкой, о том, как у пастора спустила шина, когда он ехал крестить младенца Бруксов, о том, как племянник жены Фреда опоздал на своей корабль после бурной ночи в Сингапуре, и, может быть, ему теперь придется уйти из торгового флота. Лу казалось, что она уже со всеми лично знакома: их тревоги были ее тревогами, их радости — ее радостями. Они стали ее невидимыми друзьями в этом уединенном месте и делили с нею трудности и маленькие радости здешней суровой жизни. Теперь, когда они слышали ее голос, звучащий в общем телефонном проводе, то спрашивали, как у нее дела, или не может ли она приготовить ириски для праздника поликлиники и прислать их на следующей неделе через Фреда, у нее теплело на сердце от их дружелюбия и готовности принять ее как свою.
 — Ну, мне, пожалуй, пора. — Фред шумно отодвинулся от стола и надвинул на затылок шляпу. — Счастье, что миссис Питере была раньше медсестрой, правда? До прошлого года, пока не вышла за Рона. Я видел мальца только через сетку, но выглядел он ужасно — эта распухшая шея. С обеих сторон, знаешь ли… Он в своей постели сидел как лягушка на листе кувшинки. Я не стал близко подходить: было бы нечестно, сказал я, ведь мне еще заезжать к остальным. Ну, Лу, я возьму другой мешок и поеду. До следующей недели, а?
 Он вышел, шаркая. Лу услышала, как снова взвыл мотор и грузовик укатил вдаль. В переходе зазвучали шаги: тяжелые решительные шаги. Она узнала бы эту поступь где угодно. Лу выжидающе повернулась к двери.
 В руке у Стивена Брайента было письмо. Теперь он протянул его ей:
 — Это вам, мисс Стейси.
 — Мне?.. — откликнулась Лу, и в голосе ее появилась странная смесь удивления и тревоги. Она приняла протянутый конверт, вскрыла его и, вытащив сложенный листок, взглянула на подпись внизу.
 — Ой, — сказала она, поворачивая к своему нанимателю радостное лицо, — это от Аллана Йетса! Она быстро просмотрела записку.
 «Дорогая Луиза, — было в ней написано, — я много о вас думал со времени нашей встречи в поезде. Я очень надеюсь, что все сложилось удачно и вы счастливы в своей роли гувернантки в Рид ли Хиллз. Оставляет ли вам Стивен Брайент свободное время? Наверное, вы до этой минуты не знали, зачем вам оно. Не хотите ли на следующей неделе побывать на карнавале поло в Йолу? Я мог бы приехать и забрать вас в пятницу утром, и мы бы успели к самому началу матча днем. Этот праздник длится два дня, и оба вечера будут танцы, и Брауны говорят, что будут рады, если вы остановитесь у них. Я привезу вас обратно в воскресенье, если ваш господин и повелитель может отпустить вас так надолго. Надеюсь, что вы к нам выберетесь. Мне очень хочется снова вас увидеть. Ваш Аллан Йетс».
 — Да, это от Аллана Йетса, — изумленно повторила она. — Он приглашает меня на карнавал поло в Йолу в конце следующей недели. Он приедет и заберет меня в пятницу, если можно. Он сегодня будет звонить, чтобы узнать мой ответ.
 Стивен Брайент повернулся от окна.
 — Где вы познакомились с Йетсом?
 — В.., в поезде, — заикаясь, объяснила она, протягивая в качестве свидетельства листок с письмом. Он быстро его просмотрел, отошел к окну и снова устремил взгляд на ряд перечных деревьев, глубоко задумавшись. Наконец вновь повернулся к ней лицом.
 — Можете сказать Йетсу, — проинструктировал он ее, и каждое его слово звучало весомо и подчеркнуто-решительно, — что я сам привезу вас туда.
 — Вы? Вы привезете меня? — от удивления голос Лу превратился в настоящий писк.
 — Я уже сказал, мисс Стейси, — невозмутимо произнес ее наниматель. — По правде говоря, мы все поедем на один день. Финалы будут в субботу. Мы с Эндрю и Бантом захватим с собой все необходимое для пикника и останемся на вечерние танцы. Нам до дома добираться не больше семидесяти миль… В последнее время мальчики прекрасно поработали…
 Она не находила слов. Не то чтобы ей не хотелось снова увидеть Аллана, но перспектива ехать на карнавал поло со Стивеном Брайентом смущала ее — она казалась одновременно пугающей и манящей, Но мысли ее приняли более практичное направление. Она внезапно расстроилась.
 — А что.., что туда надевают — я имею в виду девушек? Мистер Брайент, вы очень добры, что предложили взять меня.., нас.., но я поняла, что это невозможно. Дело в том, что я.., я вообще не смогу поехать. Видите ли, у меня нет подходящего платья: красивого, которое можно было бы надеть на вечер, — горестно призналась она.
 У нее за всю жизнь не было ни одного вечернего платья, но она не видела необходимости настолько открывать свою душу. Ну, что же, подумала она смиренно, этому просто не суждено быть, и у Стивена Брайента, судя по всему, тоже не было на это ответа. Он продолжал стоять перед нею и казался — приходится признаться — несколько приунывшим. Идемтека, — вдруг проворчал он.
 Она проследовала за ним по крытому переходу, вдоль веранд в его кабинет. В молчании он выбрал ключ среди многих, висевших на доске, и мотнул головой в сторону склада, примыкавшего к жилищу рабочих станции. Он повернул ключ в замке, включил свет, разогнав темноту, скрывавшую полки. Лу увидела, что здесь находились всяческие запчасти и инструменты, а также несколько рулонов ткани в одном из углов. Он указал на них:
 — Посмотрите, что здесь найдется, мисс Стейси. Если вы владеете иголкой с ниткой, то сможете что-нибудь придумать. Если нет — не беспокойтесь. Вы все равно можете сегодня вечером сказать Йетсу, что я привезу вас в субботу — уверяю вас, вы не будете единственной девушкой без парадного платья до полу, с которой мне пришлось танцевать, и партнеров у вас от этого меньше не будет. Благодарение Богу, по крайней мере здешние мужчины относятся к таким вещам разумно!
 С этими словами он оставил ее одну среди полок.
 Лу пересмотрела все ткани. Тут был отрез тика цвета хаки, еще один отрез
 — синего джинсового материала, рулон чегото, напоминавшего изолирующую прокладку для куба, и стопка разных материалов, очевидно предназначенных для занавесок. Может, что-то из этого подойдет? Она разложила ткани. Большинство, не считая кремового кружева, были разукрашены большими яркими цветами, но тут оказался один отрез льняного материала в простую бело-синюю клетку. Лу вздохнула. Придется взять этот. О Боже! Похоже, у нее никогда в жизни не будет выбора:» она не может выбрать ни работу, ни материал на платье, ни даже с кем она поедет на карнавал поло.
 Лу почувствовала себя немного виноватой. Была ли она совершенно честной в этой последней мысли? Ей, конечно, очень хотелось повидать Аллана и провести с ним несколько беззаботных дней, но разве она не чувствовала почти болезненного желания казаться красивой, спокойной и модной — достойной спутницей Стива Брайента из Ридли Хиллз? Интересно, его спутница, предмет зависти остальных девушек — какая она, эта девушка из Сиднея, которая сюда приезжала? При мысли об этой блондинке, которой была скучна сельская жизнь, но не Стив — сердце у Лу сжалось. Конечно, если бы эта девушка была здесь, он не пригласил бы Лу, ведь правда? Он не смотрел бы ни на кого, кроме своей девушки из Сиднея, и Лу могла бы ехать на танцы с кем хотела, или не ехать вовсе — ему было бы все равно.
 Но хотя она смиренно призналась себе в этом, она все же упрямо решила, что приложит все силы, чтобы не подвести его. Речь идет только о преданности уважаемому, хотя и немного строгому нанимателю, внушала себе Лу. И она по-прежнему внушала себе то же самое, когда закончила собирать корзинку для пикника, закрутила потуже крышки термосов и выключила свет на кухне в морозной тишине раннего субботнего утра.
 Лу сидела на переднем сиденье большого джипа рядом со Стивеном, а Эндрю и Бант без умолку болтали позади них. Буквально обо всем: о девушках, с которыми они были знакомы, и о тех, с которыми им хотелось познакомиться, о пони для поло, и в какой стране разводят самых подходящих. Все это обсуждали эти любящие поспорить, самоуверенные, зачастую плохо информированные, но добродушные молодые люди. Лу слушала их пререкания с внутренней усмешкой. Ну и пара! Они, конечно, довольно милые ребята, но их ничуть не заботило, что, возможно, босс находит их беззастенчивое переругивание не таким занимательным, каким его считают они сами. Конечно, если он вообще их слушает. Но он не слушал. Его смуглое лицо оставалось непроницаемым, и мысли его явно были где-то далеко, пока он рассеянно, но умело вел машину. Лу вздохнула. Наверное, он не предвкушал этот выходной так, как она.
 Наверное, он все же услышал ее глубокий вздох. На секунду он повернул к ней голову и спросил:
 — Для нашей мисс Стейси время слишком раннее?
 Вопрос прозвучал мягко, ласково, чуть снисходительно.
 — О, нет! — запротестовал Лу. — Ничуточки. Я этой ночью почти не спала, так мне не терпелось ехать. Я проснулась задолго до того, как пора было вставать, — наивно призналась она.
 Стив Брайент не отозвался. Она не догадывалась об этом, но ее искреннее наслаждение от такого незатейливого времяпрепровождения невероятно его тронуло. После этого разговора он, казалось, расслабился, большую часть пути насвистывая какую-то мелодию, и даже обращал ее внимание на фантастические нагромождения камней, ярко оперенного попугая на дереве или особо хорошие виды на урожай окрестных полей.
 Они приехали в Йолу после десяти. Это был беспорядочно раскинувшийся городок на одном берегу извивающейся реки. С другой стороны городка был железнодорожный разъезд, чуть в стороне от основной части города, от которой его отделял ряд силосных башен для зерна и разбросанные повсюду загоны и сараи для скота. Последние клочки утреннего тумана рассеялись, и ярко светило зимнее солнце. Стоял чудесный-чудесный день, и Лу была вне себя от возбуждения. Площадкой для поло служило большое поросшее травой поле, со всех сторон окруженное забором, вокруг которого рядами стояли машины, и солнце блестело у них на капотах.
 Игра только-только началась, когда они вышли из машины и присоединились к толпе, наблюдающей за матчем. Стив Брайент поставил Лу перед собой, чтобы ей было лучше видно, и, поддерживая ее под локоть, объяснил правила игры. После того, как Лу поняла суть дела, игра заинтересовала ее не меньше, чем остальных. Когда подошло время ленча, она уже аплодировала, как и все, забитому голу, хлопая в ладоши и хохоча, и сердце ее замирало, когда лошади с всадниками в шлемах с топотом проносились мимо нее и мужчины опасно свешивались с седла, чтобы расчетливо ударить по мячу.
 — Ох, как бы мне хотелось научиться ездить вот так, — выдохнула она.
 Стив Брайент перевел взгляд на раскрасневшееся лицо с белокурой занавесью шелковистых волос, горевших на солнце золотым огнем. Он поощрительно улыбнулся:
 — Может, когда-то и сможете. Кто знает?.. Лу увлеченно разглядывала обе команды, которые уже выезжали с поля, по четыре наездника в ряд. Он прервал ее размышления:
 — Теперь ленч, мисс Стейси. Вот идут Бант и Эндрю. Держу пари, что они умирают с голоду. Они всегда голодны!
 Юноши расстелили возле машины коврики, как делали это все вокруг них. Лу открыла короб и достала свежевыпеченные рогалики из дрожжевого теста, фрукты, печенье и сыр, а Стив тем временем достал гигантский термос с горячим бульоном и ловко разлил его по кружкам, как будто занимался этим всю жизнь. Лу пила чай, а мужчины закончили трапезу пивом, и она уже начала упаковывать все обратно, когда ее стоящую на коленях фигурку накрыла тень, и жизнерадостный голос Аллана Йетса произнес:
 — Привет, мисс Луиза Стейси, я разыскиваю вас повсюду!
 Потом, вежливо-почтительно приглушив голос, он добавил:
 — Здравствуйте, мистер Брайент, вы очень добры, что привезли Луизу.
 Стив Брайент ответил неопределенным хмыканьем, но, укладывая оставшиеся вещи, Лу слышала, как он спрашивает смуглолицего юношу, как поживает его отец, какая погода стоит на Риверине, и пришли ли сюда сегодня Брауны. Казалось, что присутствие старшего мужчины преисполнило Аллана смущением. Да, он действительно внушает окружающим трепет, этот Стив Брайент из Ридли Хиллз — и в то же время не он ли сейчас старается разговорить Аллана, очень тактично помогая ему успокоиться. Эту сторону его характера она раньше не замечала. Но это действительно был человек, о котором не зря так восторженно говорили Бант и Эндрю, парень, который умеет здорово повеселиться и к которому липнут все девушки, но которого интересует только одна — девушка из Сиднея.
 — Готовы, Луиза? Тогда идемте, найдем моих друзей; я рассказал им о вас и всем не терпится с вами познакомиться. Но имейте в виду, мы сегодня все полуживые, поэтому если они будут нести чушь, не удивляйтесь. Вчера вечером были танцы что надо, но кончились уже после четырех. Сегодняшние кончатся пораньше, но будет еще веселее из-за того, что вы здесь…
 Аллан торопил ее уйти, и едва она успела махнуть остальным рукой, как ее восторженный кавалер потащил ее в толпу, вновь пришедшую в движение.
 Остаток дня они провели с друзьями Аллана: тремя молодыми людьми чуть за двадцать, один из которых вместе с Алланом был джакеру у Браунов, а двое других были сыновьями владельцев соседних станций. Девушки были очень славные, и Лу, которая уже столько недель начисто была лишена общества других женщин, с наслаждением слушала болтовню о помаде и платьях, свиданиях и прическах, кто недавно заключил с кем помолвку, какие танцы вчера были самыми удачными и что они наденут сегодня. Дженни Браун была темноволосая, дружелюбная, склонная к полноте и очень веселая девица, которую остальные бесславно называли «ужасно милой», но не считая соперницей. Но она явно пользовалась успехом у молодых людей, наверное, даже большим, нежели ее кузина Пенелопа, которая тоже была брюнетка, но лицо у нее было высокомерно-красивое, а фигура тонкая и грациозная. Рядом с ними Лу чувствовала себя скромной английской фиалочкой. Казалось, они со всеми знакомы, и весь день смеялись и шутили, но по отношению к ней они были сама доброта и знакомили ее со всеми, кто им встречался. Луиза даже обнаружила, что уже обещает не одному молодому человеку «оставить сегодня вечером танец».
 Было так весело, что день пролетел незаметно. К тому времени, как закончилась последняя игра и команды-победители получили кубки, снова стало холодно, и Лу чуть дрожала, кутаясь в пальто, когда шла обратно к машине. Она не видела мистера Брайента, Энди и Банта с самого ленча, но когда она пришла к машине, они ее уже ждали. Она помахала Аллану в ответ на его веселый окрик: «Увидимся позже, киска» и снова заняла свое место рядом с водителем.
 Брайент казался чем-то на редкость недовольным, и Лу инстинктивно почувствовала, что это было прощальное слово «киска». Слова Аллана ее тоже немного покоробили, и она поняла, что они звучат слишком фамильярно для столь недолгого знакомства. Бедненький Аллан! Он и сделал-то это только для того, чтобы немножко утвердиться в глазах старшего мужчины, она была в этом уверена. Лу прекрасно понимала это юное ощущение собственной неполноценности перед лицом настоящего сельского жителя, землевладельца, уверенно стоящего на ногах. Ну, неважно, вечер должен быть чудесным!
 Лу была по-прежнему полна этого дивного нетерпения, когда стояла перед зеркалом в маленькой гостиничной спальне несколько часов спустя. Стивен Брайент угостил всех роскошным обедом, а потом они поднялись наверх переодеться и, приняв горячую ванну, Лу почувствовала себя отдохнувшей и готовой ко всему.
 Она изгибалась и поворачивалась, самокритично разглядывая свое отражение в зеркале. Впечатление было отнюдь не отталкивающим: да и вообще, это было лучшее, что она могла придумать. Она сшила платье самого простого фасона: пышная юбка, присборенная на талии, самый обыкновенный безрукавный лиф, квадратная горловина, отделанная белым кружевом-ришелье, сквозь которое была продернута узенькая бархотка (эту отделку она с благодарностью позаимствовала из коробки для рукоделья, принадлежавшей Марни). Для другой отделки бархатной ленточки не хватило, но Лу надела черный лакированный пояс от розового шерстяного платья, который подчеркнул ее узенькую талию. И как хорошо, что она купила эти дешевенькие босоножки в уличной лавочке в Коломбо, когда плыла в Австралию. Они только чуть выглядывали из-под пышной длинной юбки, и их высокие каблуки и узенькие ремешки казались довольно изящными и вполне подходящими к моменту. Лу в последний раз одернула юбку. Она готова!
 Пенелопа и Дженни переодевались в комнате чуть дальше по коридору. Они предложили ей прийти и присоединиться к ним, чтобы вместе спуститься вниз. Вот Лу и пришла туда и, постучав, вошла. Ох, ну и великолепно же они выглядят, подумала она, не сдержав восхищенного вздоха при виде воздушного белого платья Пенелопы. И Дженни тоже была такой загорелой и живой в облегающем прямом длинном бледно-золотом платье. Лу знала, что ее собственный наряд выглядит слишком бедным и незамысловатым: свеженакрахмаленный хлопчатобумажный материал в клеточку, простая белая с черным отделка — такое платье могла бы надеть школьница на свои самые первые танцы. Ну и что! — с вызовом подбодрила она себя. Может, ты и не школьница, но это и правда твои первые танцы, а это платье — единственное, что можно было придумать на основе тех отвратительных материй в «сельском» складе Брайента! Чуть огорчившись, она последовала за остальными вниз.
 То, что произошло потом, показалось Лу сном — дивным, чудным сном, память о котором она будет хранить всю жизнь. Какие бы удары ни предназначала ей в дальнейшем судьба, куда бы она ни отправилась, что бы с ней ни случилось, у нее останутся эти незабываемые часы, незамутненную радость которых она сможет переживать вновь и вновь. Если она не уносилась в вихре вальса с Алланом и не танцевала квикстеп с одним из его бойких друзей, то пила сидр у бара, который занимал всю дальнюю стену бального зала, или кружилась среди толпы молодежи, вышедшей «проветриться» на веранду гостиницы. Банту удалось один раз заполучить ее, чтобы протанцевать «Поля Джонса», а с Энди она танцевала «Сейент Бернард» — народный танец, но большую часть вечера она провела с Алланом. Он был прекрасным кавалером: забавным, остроумным, внимательным — и оберегал ее почти по-братски. Так что Лу почувствовала, что боль и обиды последних месяцев уносит куда-то далеко в вихре этой радости, к которой она совсем не привыкла.
 Наконец капельмейстер объявил последний танец, и когда рука Аллана снова потянулась, к ней, за его спиной прозвучал голос — голос, которому нельзя было возражать:
 — Кажется, это танец мой, Йетс.
 Ее взяли под локоть и повели к группе танцующих — и она оказалась в объятиях Стивена Брайента. Все это произошло так быстро и ловко, что она даже не успела ничего сказать. Сейчас, когда она подняла голову и увидела его подбородок прямо у себя над головой, он улыбнулся ей чуть насмешливо.
 — Не разговаривайте, — скомандовал он немного грубовато и притянул ее поближе, нестерпимо красивый сейчас в своем белом смокинге. Лу полностью отдалась танцу. Это была вершина блаженства. Ничего из того, что происходило раньше, не могло сравниться с этим чувством. Теперь она поняла, что до сей минуты вечеру чего-то не хватало. Он танцевал прекрасно: умело, властно, как и все, что он делал. Вместе они составляли как бы единое целое; движения Лу прекрасно сочетались с его, и они кружились, покачивались, скользили. Когда музыка смолкла, она все еще была во власти очарования, все еще тихо напевала эту последнюю мелодию, все еще мечтательно думала о невыразимом блаженстве находиться в его объятиях… Неожиданно чей-то грубый низкий голос разбил вдребезги ее иллюзию.
 — Эй, привет, Стив! — окликнул его неотесанный коренастый мужчина, шутливо пихая огромный кулак ему под ребро, — Танцуешь по-прежнему неплохо! Похоже, что не слишком-то и скучаешь по своей крале из Сиднея, а?
 Стивен Брайент не отозвался. Вместо этого он ответил этому типу тщательно сдержанной улыбкой — скорее гримасой, чем улыбкой — и Лу увидела, что несмотря на загар, он побледнел. Его губы сжались в тонкую полоску, подбородок выдвинулся вперед.
 — Найдем остальных и будем возвращаться, — сказал он яростно, поворачиваясь к двери.
 Лу мало что запомнила на обратном пути в первый утренние часы воскресенья. Свернувшись под пледом на переднем сиденье, она пыталась вздремнуть, но жестокий холод и щемящая боль где-то в самом сердце не давали ей заснуть, хотя она даже не побеспокоилась открыть глаза, чтобы посмотреть, кто именно — Эндрю или Бант — открывал ворота.
 Она должна бы чувствовать себя счастливой, укоряла она себя. Вечер был чудесным, и Аллан оказался добрым, веселым другом. Он хотел снова с ней встретиться, и, прощаясь, обещал, что они скоро увидятся. Дженни тоже была очень дружелюбна и приглашала ее приехать погостить. Когда Пенелопа вернется к себе домой, Дженни снова останется совершенно одна, и будет так приятно, если можно будет время от времени поболтать с ней о том, что обычно занимает девушек их возраста. Почему же Луиза чувствовала себя так, будто ее заледеневшее сердце медленно просыпается для какой-то сверлящей боли невыразимого томления?.. Ответ Лу узнала только на следующий день.




 Глава 4


 Казалось, не успела Лу положить голову на подушку, как уже рассвело. Но было так приятно полежать немного, перебирая в уме волнующие события вчерашнего вечера! По воскресеньям завтрак всегда был немного позже, и к тому времени, как она явилась на кухню, у Джима уже пылали куб и плита, и он наполнял кипятком заварочный чайник для первой утренней чашечки, которую они всегда с удовольствием выпивали вместе.
 — Привет, Лу. Ну, как сегодня поживает наша танцорка? По крайней мере, под глазами у тебя мешков нет. Ну, хорошо повеселилась?
 — Конечно, Джим, — с энтузиазмом ответила она. — Все было просто великолепно, и я никогда не видела таких прекрасных созданий, как эти маленькие лошадки. А какие они умницы, право! Знают, куда скакать, а уклоняются и поворачиваются так быстро, как будто тоже играют — даже больше, чем всадники. Когда матч кончался и игроки были мокрые от пота, эти пони для поло, кажется, хотели играть дальше и совсем не желали уходить с поля. А как твой день прошел, Джим?
 — О'кей, знаешь. Мы с Блю чинили изгороди у источника Динго, где эти бычки вечно вырывались. Потом пришла почта. Я дал Фреду холодного мяса и пирожки с джемом, как ты сказала. Он все подмел. Говорит, младенец Питерсов еще не очень-то поправился, и тот черный с палевым щенок из Форуэйз так и не нашелся. Они боятся, что он подхватил приманку, говорит Фред.
 Лу пробормотала что-то сочувствующее, укладывая ломтики бекона на большую сковородку. К тому моменту, как бифштексы и яичница уже лежали на тарелках, явились Энди и Бант, протирая глаза, зевая и потягиваясь.
 — Боже, как я умираю с голоду! — воскликнул Бант. — Кажется, я уже неделю не ел.
 — Но зато много пил, — уколол его Энди, и Джим присоединился к общему хохоту:
 — Хо-хо! Сегодня голова поди трещит, а? Бант не снизошел до ответа, а сел за стол и жадно принялся есть. Лу позвонила в колокол у заднего крыльца, вызывая Расти и Блю, потом отнесла поднос с завтраком в гостиную. Стив Брайент был уже там: он разбирал у окна вчерашнюю почту. Глядя на него, никто бы не сказал, что он танцевал всю ночь, а потом ранним утром вел машину до дома больше семидесяти миль. Лу подумала, ложился ли он вообще — и решила, что, скорее всего, нет. И несмотря на это был слишком свеж, слишком бодр — и к тому же потрясающе привлекателен, в облегающих бедра габардиновых брюках и в рубашке с галстуком в честь воскресного дня. Когда Лу вошла, он поднял глаза.
 — О, мисс Стейси. Я получил письмо от Марни. Она приезжает в конце недели. Пишет, что теперь ее брату гораздо лучше и его вполне можно оставить, и что она приедет в субботу и попросит Фреда подвезти ее на грузовике. Конечно, я этого не допущу — для женщины ее возраста это слишком утомительная поездка. Я в пятницу отправлю ей телеграмму и сам ее встречу. Что-то случилось, мисс Стейси? Вам нездоровится? В чем дело? — В его голосе появилась озабоченность.
 Лу сделала напрасную попытку унять дрожь в руках и поставила поднос на стол. Задыхаясь, она запротестовала:
 — Это.., это.., право же.., пустяки. Я в полном порядке. Просто недоспала и перевозбудилась вчера, вот и все. Мне уже через секунду станет лучше. — Она пыталась взять себя в руки. — Я просто пойду прилягу ненадолго, пока вы все завтракаете. Я совершенно здорова, право же. — И она бросилась к двери.
 В благословенном одиночестве, в своей комнате она с отчаянием бросилась на кровать, прижавшись щекой к прохладной подушке. Эта томительная боль в сердце, потрясение, которое холодным твердым комком ударило ей в солнечное сплетение при известии о том, что время ее пребывания в Ридди Хиллз почти истекло, — теперь Лу знала, что они означают. Она знала, почему сладость пребывания в объятиях Стивена Брайента вчера ночью растворилась в горечи из-за благодушного намека того грубого человека. Потому что она сама хотела оказаться на месте той самой девушки из Сиднея. Нестерпимо хотела! Теперь со всей горькой честностью своего страдающего сердца она осознала, что произошло. Она полюбила Стивена Брайента, полюбила этого деревенского фермера. Ускользающее чувство, которое она испытывала уже несколько недель, теперь выкристаллизовалось в нечто определенное, сильное и глубокое, в нечто постоянное, чудесное и.., безнадежное!
 Лу села на кровати. Ну что ж, по крайней мере она понимает, как все это безнадежно» к это, конечно же, первый шаг на пути к победе над чувством, которое грозит ее захлестнуть. Ей просто придется его тщательно скрывать — он не должен ни о чем догадаться. И по крайней мере, ей недолго придется это делать, печально подумала она. Ей скоро придется уехать — ведь Марни возвращается. Это была временная работа: так было ясно оговорено с самого начала, и она сама этого хотела. Она угрожала, что уедет, просила и требовала, чтобы ее отвезли обратно на разъезд Нандойя — а теперь мысль об отъезде заставляла ее плакать. Чувство, которое она испытывала к Дику Уорингу, не было любовью. Она поняла это только теперь, обладая новым знанием. Это были благодарность, страх одиночества, постоянное общение — возможно, все это вместе…
 Лу прошла в ванную, сполоснула лицо холодной водой и приготовилась вернуться на кухню. Жизнь сдала ей плохие карты, но, странное дело, она даже не испытывала обиды за то, какую шутку сыграла с ней судьба — только покорность. Никогда ей не было легко в жизни, и, видимо, следовало уже к этому привыкнуть. Ей просто придется смириться со случившимся и продолжать улыбаться, как ни в чем не бывало, а если удастся скрыть свои чувства, то она по крайней мере сохранит свою гордость.
 Огибая веранду, Лу чуть не столкнулась с Джимом.
 — Лу, ты не заболела? Босс ушел к насосам и велел, чтобы я посмотрел и убедился, что ты здорова.
 — Да-да, со мной все в порядке, Джим… Не знаю, что это на меня нашло. Наверное, слишком много танцев и волнений. — Она засмеялась, и Джим облегченно вздохнул.
 С этого момента никто не догадался бы, что у Лу какие-то трудности. Она шутила с парнями за обедом, пела, перемывая посуду, и если голос ее иногда и срывался, то, кажется, никто этого не заметил. Но потом она побрела к реке вдоль узкой овечьей тропинки, которая вела к источнику Динго. Там она уселась на упавший ствол дерева и невидящим взором уставилась в мутные зеленые глубины. Она не знала, сколько времени просидела так, пока хрустнувшая у нее за спиной ветка не вывела ее из этого оцепенения.
 Лу оглянулась, встала. Перед ней стоял Стивен Брайент.
 — Садитесь, — сказал он и, не дожидаясь, пока она послушается, удобно устроился на бревне, так что когда она села, их плечи почти соприкоснулись.
 — Я пришел сюда за вами следом, — признался он без всяких предисловий. — Я увидел от насосной станции, что вы направились к реке. Я подумал, что вы как-то не кажетесь счастливой. Вам плохо, мисс Стейси?
 Плохо! Если бы только этот человек знал, каким преуменьшением это звучит. Лу собрала все свои душевные силы.
 — Нет, я всем довольна, мистер Брайент, — ответила она спокойно. — Естественно, я думаю о своих следующих шагах — теперь, когда возвращается мисс… Марни. Вы бы хотели, чтобы я была готова к отъезду в тот же день, когда она приедет? Так вы сэкономите бензин на поездку в Нандойю — хотя, конечно, мне нетрудно будет поехать в субботу с Фредом и уехать ночным поездом.
 Ну вот, главное было сказано, и ей удалось совсем не выдать своих чувств. Ее голос даже не дрогнул. Лу могла быть собой довольна.
 Однако Стивен Брайент не был ею доволен! Она встревожилась, увидев, что внезапно его черные брови хмуро сдвинулись, а твердо очерченные губы сжались. Некоторое время он молчал: поднял веточку, разломил ее на мелкие части и отбросил их одну за другой нетерпеливым взмахом руки. Когда он наконец повернулся к ней, лицо его было сосредоточенным, голос звучал ровно.
 — Вам вдруг очень захотелось нас покинуть — и это после того, как вы так счастливо тут устроились? Это имеет какое-то отношение к тому, что произошло вчера?
 — Вчера? — Лу была так изумлена, что, не удержавшись, подняла на него робкий взгляд. Его глаза были совсем рядом: серые, спокойные.
 — Да, вчера, — неумолимо повторил он. — Когда мы танцевали вчера с вами, я готов был поклясться… — Он вдруг замолчал, поднялся, засунул руки в карманы и сделал несколько шагов вдоль берега. Когда он вернулся обратно, он говорил уже сухоофициально.
 — Мисс Стейси, мы все были бы страшно рады, если бы вы остались — хоть бы на некоторое время. Давайте будем считать, что вы делаете мне одолжение. Марни немолода, и ей трудно одной справляться с кухней и всеми домашними обязанностями. Вы подумаете над моей просьбой?
 Подумает ли она? О, если бы он только знал, как стихла боль в ее сердце при мысли о том, что отъезд пока откладывается. Конечно, она никогда не будет для него что-либо значить, но по крайней мере он будет рядом с ней, для нее утешением будет видеть его каждый день, выполнять мелкие домашние услуги, жить с ним под одной» крышей, дышать одним воздухом… Это была отсрочка исполнения приговора; какой бы короткой она ни оказалась, Лу не могла устоять перед соблазном и не ухватиться за нее.
 — Когда вы говорите так, было бы нелюбезно с моей стороны, если бы я отказалась, — ответила она. От радости голос ее немного дрожал. Она справилась с собой и продолжила в деловом тоне:
 — Возможно, когда Марни будет делить со мной работу по дому, я смогу найти время немного помочь вам с ведением хозяйственных бумаг. Вы работаете допоздна, и я уверена, что смогла бы избавить вас от рутинной писанины. Я немного училась бухгалтерскому делу, — конечно, если вы мне доверите?.. — Лу закончила немного робко, внезапно вспомнив с резкой горечью, как плачевно закончилась ее работа в конторе.
 — У меня нет причин не доверять вам, мисс Стейси! — Он смотрел на нее очень серьезно, потом взял ее за руку, потянул с бревна и улыбнулся неожиданно по-мальчишески весело:
 — Я с удовольствием воспользуюсь вашим предложением. Примерно раз в году я вылетаю во владения компании в глубине материка, в настоящую «глубинку», о которой я как-то вам рассказывал, насколько помню. На каждой из тех отдаленных станций есть конторский работник, конечно, но здесь, в Ридли Хиллз, я предпочитаю сам вести все бумаги. Их не такое количество, чтобы брать для этого специального человека, но мне жаль тратить на них дневные часы, вот почему какое-то время приходится просиживать над ними по вечерам. Не думайте, что меня не соблазняла уютная картина, которую составляете вы с Бантом и Эндрю у камина…
 Это было неожиданным признанием со стороны сдержанного Стивена Брайента. Он вдруг показался ей почти простым смертным, и Лу была тронута. Кроме того, она очень разволновалась, так как он продолжал держать ее за руку, даже после того как помог подняться по крутому берегу и вывел снова на неровную овечью тропу. Даже когда они снова очутились на тропинке, он не убрал своей руки, и она ощущала ее приятную теплоту в своей ладони. Наверное, мы похожи на влюбленную парочку, вышедшую на воскресную прогулку, с горечью подумала она. Она старалась не шевелить пальцами, и только когда они уже подходили к дому, он разжал свою руку, чтобы открыть калитку. И для Лу волшебство закончилось.
 В течение следующей недели она вкладывала все свои силы в то, чтобы тепло встретить старую няню Стивена Брайента. Лу просто не могла себе представить, что он когда-то был ребенком: столь явно он был истинным мужчиной, властным и уверенным в себе. Ей забавно было воображать его розовощеким младенцем, которого кто-то с любовью подбрасывает на руках. Он всегда отзывался о Марни с такой любовью и снисходительностью, что для Лу стало страшно важно, чтобы они со старой леди тоже подружились. Полируя и отмывая дочиста всю посуду, наполняя вазы самой вкусной выпечкой, на которую только была способна, Лу молилась, чтобы так и случилось.
 Комната Марни располагалась справа от ее собственной, и она открыла ее, отполировала старинный дубовый гардероб и комод так, что видела в них свое отражение, поставила на подоконник большую вазу золотых хризантем. Она даже сшила новые занавески из одного из отрезов пестрых цветастых материй со склада. Для этого ей пришлось попросить у своего нанимателя ключ, но он был настолько доволен ее намерением, что даже не поленился прийти и заглянуть в дверь по дороге в душ. Его «очень мило, мисс Стейси» стало наивысшей похвалой — такой отклик эти скупые слова благодарности нашли в чутком сердце Лу. Теперь она провела руками по занавескам, чтобы выровнять их складки, и отступила назад, чтобы обозреть результат своих трудов. Да, удовлетворенно увидела она, золотые цветы в вазе подчеркнули горчичные оттенки в цветочном узоре ярких занавесок, и результат оказался очень радостным и приятным.
 В этот вечер Бант принес столик и стул из комнаты старой няни, которые Лу перекрасила на веранде на расстеленной по нему газете. Белая эмаль придала комнате оттенок изящной женственности: даже Бант был поражен, хотя он, как правило, не обращал внимания на подобные бытовые, мелочи.
 — Господи, комната стала совсем другая, Лу! Ты и правда здорово постаралась. Надо принести или передвинуть чтонибудь еще?
 — Нет, спасибо, Бант. Кажется, все сделано, — ответила она довольно.
 Они с Бантом стали теперь настоящими друзьями, и она рассчитывала на него и на Эндрю во всех планах, которые строила. Они были добрыми и внимательными ребятами, хотя никогда не могли устоять перед соблазном поддразнить ее при каждом удобном случае или «сделать из нее посмешище», как неизящно выразился Джим. Они рассказывали ей о своих проблемах, читали ей письма от родителей и подружек, а Бант даже как-то негодующе признался ей, что его настоящее имя — Бертран, и взял с нее клятву, что она никому не расскажет!
 В пятницу утром она слышала, как еще до рассвета от дома отъехала большая машина, чтобы встретить в Нандойе поезд — тот же самый поезд, что привез ее сюда. Когда был съеден завтрак, запакованы сандвичи и работники ушли до вечера, Лу навела последний лоск в доме и начала приготовление ленча для приезжающих, накрыв большой кедровый обеденный стол. Когда около полудня у дома остановилась машина, Лу поспешно вытерла руки, сняла передник, пробежала вокруг дома по верандам и робко спустилась по ступеням главного входа.
 Стив помогал выйти из машины маленькой пожилой женщине.
 — Так вы и есть та самая Лу! Я много о вас слышала, моя милая, и я так рада, что вы живете здесь. Я уверена, что мы станем добрыми друзьями! Я слышала, что вы сделали немало чудесных приготовлений к моему приезду. Ох, так приятно вернуться — но так утомительно ехать этим ночным поездом… — Руку Лу сжали теплые полные пальцы, и она посмотрела в морщинистое желтоватое лицо с веселыми карими глазами, которые хитро и проницательно поблескивали. Волосы Марни, пронизанные сединой, были когда-то черными, и она носила их, закрутив в большой пучок на затылке. Она была полная и внешне простоватая, и так и светилась дружелюбием и терпимостью. Настроение Лу сразу поднялось. Неудивительно, что Стивен Брайент говорил о своей няне с такой любовью! Эта прямо-таки материнская теплота и сердечность тронут даже камень.
 Марни опять повторила имя Лу, так непринужденно, как будто знала ее всю жизнь, и Лу поняла, что они действительно будут друзьями.
 — Лу, возьмите, пожалуйста, эту торбочку и плед, а я возьму эти свертки — здесь кое-какие мелочи для парнишек — а Стив принесет мои чемоданы, да, дорогой?
 Поднимаясь следом за Марни по ступенькам.
 Лу безумно хотелось захихикать над тем, как послушно «дорогой» поднял один чемодан, засунул второй, поменьше, под мышку и опередил их, чтобы открыть затянутую марлей дверь перед своей старой нянюшкой. Когда он ввел ее в комнату, Марии резко остановилась, минуту обозревая свои владения в полном молчании.
 — Ой, милая! Как все изменилось! Прямо-таки Версаль! — Она повернулась к Лу и импульсивно обняла ее, со слезами на глазах. Какие-то свертки упали на пол. — Я теперь буду чувствовать себя здесь просто королевой! Такие красивые занавески, и белая мебель.., и эти цветы! — Ее глаза с удовольствием останавливались на каждой детали, не упустив ничего. Лу продолжала стоять: чуть смущенно, с порозовевшими от удовольствия щеками.
 Стивен Брайент подобрал с пола упавшие свертки, небрежно швырнул их на постель и протянул:
 — Когда вы обе закончите ахать, я хотел бы перекусить. Я сказал Расти, что встречусь с ним в загонах около двух. Пойду переоденусь, пока ленч не на столе. — Проходя мимо Лу, он чуть насмешливо поднял бровь и кивнул, указывая на зачарованное лицо Марии, и Лу поняла, что в душе он не меньше ее доволен тем, что ее тщательно продуманная встреча старой леди оценена той по достоинству.
 Наступила очередь ленча. Лу оставила Марни разбирать вещи и отправилась сервировать стол. Она принесла поднос и поставила тарелки и блюда с едой на столе в гостиной, а потом вернулась на кухню, сняла крышку со своей тарелки, которая стояла у плиты, и тоже начала есть. Она изрядно проголодалась, потому что с раннего утра у нее свободной минутки не было. И это тушеное мясо оказалось почти идеальным — слава Богу. Она вдруг остановилась. Шаги? Да. Тяжелые, решительные шаги — шаги, которые заставляли сильнее биться ее сердце и замирать душу.
 Стивен Брайент навис над ней. Ровным, невыразительным голосом он скомандовал:
 — Мисс Стейси, будьте добры принести свой прибор и тарелку и присоединиться к нам с Марни в доме. И в будущем попрошу вас всегда есть с нами.
 Лу была захвачена врасплох. Если бы это было не так, она, возможно, заметила бы, что он чем-то раздражен, и у нее хватило бы ума не спорить так, как она начала было:
 Но, мистер Брайент, я всегда ем здесь, и меня такой порядок вполне устраивает Возвращение Марни вовсе не причина, чтобы я вторгалась к вам…
 На этом разговор был закончен. Две большие руки коснулись ее плеч и, подняв со стола, нетерпеливо встряхнули, так что ее голова, наверное, мотнулась, как у тряпичной куклы. Когда ее глаза снова сфокусировались, она увидела, что на нее устремлен взбешенный взгляд его серых глаз. Его лицо, находившееся так близко от нее, тоже было угрожающим. Он проговорил:
 — Вы сделаете так, как я сказал, слышите? Черт побери, почему вы вечно себя принижаете? Как, по-вашему, мы себя чувствуем, сидя там вдвоем, когда вы забиваетесь сюда? Как, по-вашему, чувствовал себя я? Я бы с радостью пригласил вас и раньше, но я был один, и это показалось бы неприличным И прекратите смотреть на меня так, будто я чудовище какое-то. Я вас не съем, даю вам честное слово. Марни за этим проследит. — Теперь он, кажется, заговорил саркастически. — Принесите свою тарелку — сейчас же! — гаркнул он. Лу взяла ее и послушно пошла за ним.
 Она была все еще совершенно ошарашена и не могла ни о чем думать, только поставила тарелку слева от него, напротив Марни, и начала есть, чисто автоматически. Никакого вкуса пищи она от волнения не ощущала, и с тем же успехом могла бы жевать солому.
 Марни подняла голову и одобрительно улыбнулась:
 — Вот и хорошо, милочка. Гораздо приятнее, когда мы все вместе — как настоящая семья. Очень вкусное мясо, правда?
 Ее тон был абсолютно бесхитростным, улыбка казалась настолько искренней, что Лу тоже ответила на этот комплимент благодарной улыбкой, а потом снова опустила глаза в тарелку. Она не видела торжествующего взгляда, которым обменялись добрая старая леди и Стив Брайент.




 Глава 5


 Следующие месяцы были самыми счастливыми в жизни Лу. Зима сменилась весной. Яблони, сливы и абрикосы утопали в цвету, ивы у реки покрылись дымкой молодого пуха, и бледные, мягкие, ласковые прикосновения солнечных лучей превратились в пульсирующие потоки, предупреждавшие о грядущей обжигающей жаре.
 В усадьбе действительно царила семейная обстановка. Лу и ребята все время весело переругивались и поддразнивали друг друга, и теперь, когда Марни могла следить за хозяйством, Джим перестал по-отечески присматривать за Лу и обратил все свое внимание на фруктовый сад, где провисающие под тяжестью зреющих плодов ветки уже требовали подпорок, и огород, где постоянно надо было бороться с нашествием сорняков на аккуратные ряды овощей.
 Лу всей душой откликнулась на истинную, почти материнскую, заботу, которой окружила ее Марни. Она старалась во всем помогать и угождать старой леди — радостно и старательно — и впервые после смерти родителей почувствовала себя спокойно и надежно. Ее зеркало говорило ей, что она начала приобретать здоровый золотистый загар, который очень подчеркнул красоту ее фиалковых глаз и белокурых волос.
 Что касалось Стивена Брайента, Лу прекрасно владела своими чувствами и прилагала все силы, чтобы избежать тесного контакта с ним. Всякий раз, когда он заходил в свой кабинет, она вскоре находила предлог, пусть даже и не слишком убедительный, чтобы уйти. Но оставаясь там одна, она прилежно писала или печатала целыми часами. Когда Стив хвалил ее и говорил, от какого количества рутинной работы она его избавила, она вспыхивала от удовольствия. Освободившись от обилия писанины, он взял за правило присоединяться к тесному кругу молодых людей по вечерам — теперь, с приближением настоящей жары, они перенесли место встреч на веранду.
 Лу привыкла записывать всю необходимую информацию, начиная от результатов оценки шерсти и рыночных цен на откормленный скот и молодняк, до количества осадков на отдаленных станциях, имеющих отношение к огромному хозяйству Стива.
 Она гордилась тем, с какой точностью могла теперь передавать эти детали по телефону, и в то злополучное утро ответила на настойчивый звонок телефона, не испытывая никаких дурных предчувствий. Она уже подняла карандаш и приготовила блокнот для записей.
 — Говорит Сидней — пожалуйста, не вешайте трубку, — прозвучал равнодушный голос далекой телефонистки.
 Лу терпеливо слушала разнообразные пощелкивания и позвякивания, которые обычно предваряют звонки издалека.
 — Соединяю. Пожалуйста, говорите, Сидней, — еще раз пригласила гнусавая телефонистка.
 — Это Ридли Хиллз? — вопросил голос — такой близкий, такой четкий и столь невыразимо знакомый, что в глазах Лу все поплыло. Она с трудом нащупала позади себя персональное вращающееся кресло Стивена Брайента и тяжело рухнула в него.
 — Станция? Вы меня соединили? Я ничего не слышу! — снова заявил досадливый и капризный женский голос.
 Лу облизала пересохшие губы и уставилась на трубку, как будто опасалась, что та может ее укусить.
 — А… Алло, — с трудом выдавила она из себя. Мысли ее путались, голова кружилась.
 — Это Ридли Холлз? — снова донесся до нее мелодичный голос: в нем уже слышалось явное нетерпение.
 Это наверняка какой-то страшный сон. Этого не может быть наяву.
 — Ридли Хиллз, — механически подтвердила Лу.
 — Скажите, пожалуйста, мистер Брайент здесь?
 — Н-не знаю, — отчаянно пробормотала Лу. Боже правый, ей надо взять себя в руки.
 — Кто со мной говорит? — вопрос звучал властно.
 — Это.., это секретарь мистера Брайента. То есть я хочу сказать, гувернантка.
 — Его секретарь? Вы не очень-то опытный секретарь, правда? Ведь вы должны точно знать, здесь ваш наниматель или нет?
 — Извините. Сейчас его нет. Я могу что-то передать? — спросила Лу, немного овладев собой.
 — Не уверена, что сможете, если вы будете говорить так же невнятно, как сейчас, — последовал саркастический ответ. — Однако постараюсь говорить попроще. Скажите только, что ему звонили из Роуз-Бэй в Сиднее, ладно? Он знает, кто это. Записали?
 — Из Роуз-Бэй. Да, я записала, — еле слышно ответила Лу.
 — Ну так не забудьте ему передать, ладно? А вообще-то я лучше ему сама напишу. По крайней мере, на почту можно положиться, даже в вашем захолустье, по-моему. Вы сказали, что вы секретарь Стива? Что-то в вашем голосе… Вы здесь давно?
 — Нет — не очень. Я передам мистеру Брайенту ваши слова, когда он вернется.
 — Да, пожалуйста, мисс.., как вы сказали, вас зовут?
 — До свидания, — уныло проговорила Лу, не заметив даже, что повесила трубку раньше, чем произнесла последнюю фразу.
 В отчаянии она устремила взгляд на кожаный бювар на столе перед собой, пытаясь успокоиться. От испуга у нее даже ладони вспотели. Анжела Пул! Она не сомневалась, что это была Анжела Пул. Она узнала бы этот голос среди тысячи других.
 Но все же почему Анжела Пул могла звонить Стивену Брайенту? Могло ли быть так, что она пыталась найти Лу и ей это удалось? Нет, не может быть, чтобы она пыталась это сделать, иначе бы она сразу же поставила Лу перед фактом того, что она узнана. Это было бы вполне естественным поступком со стороны этой фурии — но Лу могла поклясться, что Анжела проявила лишь слабое, равнодушное любопытство, когда ей показался знакомым голос Луизы. Он пробудил в ней какие-то воспоминания, но лишь самые смутные, и Лу от всей души надеялась, что они таковыми и останутся. Было бы просто ужасно, если бы Анжела что-то заподозрила. А что, если она сообщит что-то в письме Стивену Брайенту?..
 Мир Лу снова пошатнулся. Прекрати! — твердо приказала она себе. Прекрати паниковать! Может, эта девица вовсе и не Анжела. Может, она вовсе и знать тебя не знает.
 Потрясение понемногу отпустило ее. Она подошла к окну и стала смотреть на затопленный солнцем ландшафт, фруктовый сад уже изнемогал под грузом плодов. Ей слышно было, как стучит и поскрипывает ветряная мельница, крылья которой вращал напоенный летними ароматами жаркий ветерок, и как насвистывает что-то Джим, чья фигура в брезентовых рабочих брюках склонилась над рядами помидорных кустов.
 Все выглядело так повседневно, так успокаивающе, что Лу начала уже думать, что ошиблась. Она вернулась к столу и посмотрела на последнюю запись в блокноте. Как ей хотелось вырвать эту страницу и разорвать в мелкие клочья!
 Роуз-Бэй. Роуз-Бэй…
 И внезапно Лу мысленно вернулась в Сидней, за свое рабочее место в конторе Кларка, Кроссинга и Пула. Она могла видеть оливково-зеленую картотеку у двери, скучно серый палас, дешевенькую репродукцию «Подсолнухов» Ван Гога на стене напротив своего стола. Над нею склонилась высокая фигура Дика: он ладонями опирался на стол перед нею, спрашивая, куда заехать за ней этим вечером. Когда она назвала ему улицу и пригород, в котором был расположен дешевый дом, где она смогла снять себе унылую комнатку, Анжела Пул расхохоталась…
 — Боже праведный, детка, уж не думаешь ли ты, что он туда за тобой поедет! Тебе надо бы встретить его в городе. Придется тебе сменить адрес, если ты хочешь, чтобы твои приятели провожали тебя до дому, дорогуша, — добавила она с небрежной жестокостью. — Или найти себе какого-нибудь безработного. У меня такое чувство, что ты немного слишком самоуверенна…
 Лу и сейчас покраснела, вспомнив это колкое замечание, чувство унижения, которое она испытала, и восхищенный взгляд, которым Анжела одарила Дика Уоринга при этих словах. Нельзя было ошибиться в ее намерениях, читая столь явное приглашение в ее необычных глазах цвета морской волны, когда, хлопая длинными пушистыми ресницами, она кричала об этом через всю комнату. И Дик ничего не мог с собой поделать: в ответ на этот призывный взгляд его плечи бессознательно расправились, подчеркнув их ширину. Он ответил ей взглядом на взгляд.
 Лу услышала свой вопрос, заданный для того, чтобы разорвать нежеланные чары:
 — А где вы живете, мисс Пул? И золотистый голос небрежно ответил, как будто пресытившись этим разговором:
 — В Роуз-Бэй, милочка. Не думаю, чтобы ты знала, где это находится. И если мои друзья не заходят за мной прямо в дом, я встречаюсь с ними в клубе. От моего дома до него рукой подать, знаешь ли.
 Но отвечая на ее вопрос, Анжела смотрела только на Дика, и Лу знала, что он запоминает эти сведения на будущее, как та этого и хотела.
 Да, был назван именно Роуз-Бэй.
 Теперь Лу была почти совсем уверена, что только что Стивену Брайенту звонила Анжела Пул. И это могло означать только одно: Анжела Пул знакома со Стивом, и хорошо знакома. Что она сказала? Просто передайте, что звонили из РоузБэй, и он сразу поймет, кто это. Он должен знать ее очень хорошо, чтобы это было так.
 Стивен и Анжела?..
 Могло ли это быть именно то, чего она так страшилась? Если да, то теперь ей стало в тысячу раз больнее, чем она предполагала. Сколько бессонных часов провела она, мучая себя мыслями о девушке из Сиднея, которую любит Стив, гадая, кто она, как ее зовут, какого она роста, сколько ей лет, насколько она красива? Перед Лу вставали образы, вызванные ярким описанием Банта: образы тысяч хладнокровно-прекрасных, роскошных, соблазнительных ангелов, владеющих собой и изощренных, но при этом все же обворожительных и женственных, и, к тому же, достойных интереса и внимания мужчины, подобного Стивену Брайенту.
 Но ни одна из этих призрачных фантазий ничуть не напоминала Анжелу Пул. Нет, никогда!
 Но почему же? Разве это так уж невозможно?
 Стивен Брайент, несмотря на род своей деятельности, был человеком светским, немного разочарованным, немного циничным — человеком, чье восхищение и страсть не может вызвать какая-нибудь юная наивная простушка. Наверняка его очевидная опытность стремилась к такой же опытности, его собственная физическая гармония искала такую же гармонию и в женщине, которую он, когда придет время, сделает своей женой. Конечно же, ему надоело постоянное обожание со стороны прекрасного пола, не говоря уже о настойчивом внимании расчетливых матушек с дочками на выданье, которые только и мечтают поймать выгодного жениха всеми правдами и не правдами. И разве Анжела Пул не кажется гораздо более волнующей, таинственной и недостижимой?
 Этого Лу не могла за ней не признать. Она не встречала других молодых женщин, которые могли столь убедительно напускать на себя вид утомленного равнодушия, который очень многие мужчины принимают за вызов. Анжела прекрасно знала, как удержать внимание мужчины одним из своих цепко-смелых, вызывающих взглядов. Она прекрасно знала, когда скромно опустить глаза, опушенные длинными черными ресницами, когда поднять голову и открыть огонь своих огромных зеленых глаз, сулящих столько обещаний, что мужчина готов был утонуть в их глубинах. Она прекрасно знала, какую именно интонацию — отчужденности или призыва — придать своим словам, когда казаться знающей, а когда представиться невежественной.
 Кроме того, Анжела Пул обладала прекрасной фигурой и продуманной грацией движений, равных которым Лу больше не встречала ни у кого. Она похожа была на холеную горячую молодую лошадку, которая еще никогда не проигрывала скачки — которая приближается к старту, а на нее восхищенно глядят сотни глаз, и она точно знает, что всегда побеждает.
 Да, скорее всего Анжела и является той самой женщиной в жизни Стива Брайента.
 Лу с чувством безысходности призналась себе, что скорее всего так оно и есть, и заставила себя идти на кухню, чтобы помочь Марни готовить ленч.
 Этим вечером она тайком наблюдала за своим нанимателем, когда сообщала ему о звонках в течение дня, но Стивен Брайент ничем не выдал себя: его взгляд остался твердым, не дрогнул ни один мускул на лице, когда он услышал о звонке из Роуз-Бэй. Он слушал ее с тем же вежливым вниманием, что и всегда, серьезно поблагодарил и перешел к следующему делу — заказу стальной сетки.
 Лу была почти рада его непроницаемости. Ее ужасала возможность получить недвусмысленное подтверждение своим подозрениям, но временами — то днем, то ночью — в один из следующих дней она вдруг начинала думать: не лучше ли было бы знать наверняка? Бесконечные догадки, бесплодные надежды и желания давали себя знать. Она находилась в какой-то эмоциональной бездне, и из-за этого в конце каждого дня чувствовала, что совершенно выдохлась — и в то же время ничего не добилась.
 Мужчины начали уходить на работу с рассветом, чтобы отдохнуть во время полуденной жары и продолжить дела с наступлением вечерней прохлады, так что было уже совсем темно, когда все блаженно расслаблялись в шезлонгах, беспорядочно разбросанных по веранде. Царила атмосфера спокойствия, разговор то замирал, то снова начинался, и что касалось Лу, то она довольна была просто сидеть и слушать других. Белые рубашки мужчин выделялись в темноте, когда они наклонялись вперед, горячо обсуждая свои проблемы, а изредка твердое худощавое лицо человека, которого она любила, освещала спичка, зажженная, чтобы раскурить трубку. Потом он отбрасывал спичку на цветочную клумбу и снова откидывался назад. Лу наслаждалась его присутствием. А днем оно причиняло ей почти столь же сильную боль, как и мысль об окончательном расставании. Поэтому она старалась не встречаться с ним в дневное время.
 Но оказалось, что на сей раз ей не позволят остаться в стороне.
 Стивен Брайент прервал долгое молчание, потом повернулся к ней и сказал:
 — Мисс Стейси, я думаю, мы завтра дадим вам первый урок верховой езды. Как вы к этому отнесетесь?
 О, Господи, нет, сказала себе Лу. Опозориться у него на глазах! Никогда!
 Вслух она ответила дрожащим голосом:
 — Вы очень добры, предлагая мне это, но я, право, не думаю, чтобы из меня вышла наездница. Но я все равно вам благодарна.
 Она надеялась, что на этом разговор закончится.
 Но этого не случилось.
 — Это не из доброты, а из необходимости, — твердо поправил ее он. — Никогда нельзя быть уверенным, что вам не пригодится это умение. Все, кто живет в таких изолированных местах, как наше, должны уметь управляться с лошадью.
 Неожиданно в разговор вмешалась Марии, поддержав его.
 — Конечно, это так, Лу, — сказала она ободряющим тоном. — Да ты и полюбишь верховую езду, как только почувствуешь себя уверенно. Так со всеми бывает. И ты только подумай, Лу, ты сможешь помогать мужчинам собирать скот и тому подобное, и не будешь вечно привязана к дому.
 Ох, Марни, предательница! Лу бросила на нее разгневанный взгляд, который, к счастью, потерялся в темноте, а Марни продолжала:
 — Господи, я помню, когда я сама училась а я-то была постарше, чем ты! И меня учил Джим, а он терпением не отличается. И как раз тогда, когда я уже легкой рысью возвращалась в безопасное прибежище загона, ветер пронес кусок бумаги прямо перед лошадью, и в следующую секунду…
 — Да, дорогая наша Марни, никто из нас этого не забудет, — поспешно прервал ее Стив с той мягко-насмешливой снисходительностью, которую приберегал исключительно для своей старой нянюшки. — Не надо досказывать эту историю, а то ты окончательно отобьешь у мисс Стейси всякое желание учиться. В какое время вам будет удобнее? — настойчиво спросил он у Лу.
 — В любое время, Стив, — когда тебе удобнее, — опять вмешалась Марни. — У меня на завтра для Лу нет особых поручений до самого вечера.
 — Мисс Стейси? Скажем, около четырех? К этому времени уже становится прохладнее.
 — Да, хорошо. В четыре часа, — слабо согласилась Лу, нервно сплетая руки.
 — Но только я не думаю.., я хочу сказать…
 Но все ее надежды на спасение в последнюю минуту были разбиты, когда он подтвердил:
 — Хорошо, значит, в четыре.
 Его тон был таким сурово-уверенным, что она поняла: спорить бесполезно.
 Ох, какой же он властный, невозможный варвар, гневно подумала она, глядя, как он не спеша подходит к лестнице, выбивает трубку о ботинок и, пожелав всем доброй ночи, исчезает в доме.
 Ее страхи отнюдь не уменьшились на следующий день к четырем часам, когда, одевшись в свою единственную пару брюк цвета хаки и накрахмаленную серую рубашку, она увидела громадного гнедого мерина, опустившего свою взнузданную голову у ограды загона для скота. Одну заднюю ногу он лениво подтянул под себя, чтобы она отдохнула; ленивые глаза его почти не моргали на ярком солнце.
 Он, конечно, казался достаточно смирным, но вот только…
 — Он ужасно высокий, — сказала она вслух.
 — Шестнадцать ладоней, — спокойно подтвердил Стив, взяв ее под локоть и подводя поближе. — Зовут его Джинго. Не волнуйтесь, он абсолютно надежен, и вы с него не упадете.
 У Стивена нет оснований для столь оптимистического заявления, едко подумала Лу. Откуда ему знать, кто упадет, а кто нет?
 Она резко повернулась к нему и успела заметить искры в его глазах.
 Ах, так он подтрунивает над ней, вот как? Ну, хорошо же, она покажет ему, из какого теста сделана — и она не намерена быть посмешищем в глазах окружающих!
 Вызывающе сверкнув глазами, она решительно осведомилась:
 — Ну, и чего же мы ждем?
 Он взглянул на худенькую стройную фигурку, стоящую перед ним с гордо поднятой головой. Она смело встретила его взгляд.
 Невольная улыбка осветила его строгое лицо, белоснежные зубы блеснули на смуглом лице, и он ответил:
 — О'кей, мисс Стейси. Приступим! При мысли о длительном контакте с ним, Лу пронизала сладкая дрожь. Каким-то образом ей удалось заставить себя не обращать внимания на волнение, пробежавшее по ее телу, когда он взял ее пальцы в свои и загнул их на уздечке; ей удалось сосредоточить свои мысли на его инструкциях, а не умчаться в волнующий мир фантазий, рожденных его прикосновением. Она пыталась вслушиваться в его слова: он объяснял ей, как надо держать уздечку, когда садишься на лошадь.
 — Так, встаньте поближе к его шее, повернитесь лицом к хвосту и поставьте ногу в стремя. Теперь поднимаясь вверх, развернитесь на сто восемьдесят градусов, и окажетесь прямо в седле. Я вам помогу. Понятно? Ну-ка!
 Лу послушно подпрыгнула, повернулась, как ей было ведено, и неловко плюхнулась в седло. Она потеряла поводья и чуть не свалилась с другой стороны лошади.
 — Хорошо! — терпеливо похвалил ее он. — А теперь попробуйте еще разок.
 К тому времени, когда она повторила эту операцию раз десять, она уже приземлялась точно там, где надо, автоматически просовывала ногу во второе стремя и без труда удерживала поводья в руках. Ура! Она может ездить верхом!
 — Спасибо, — застенчиво сказала она, готовясь спешиться. — Оказывается, это не так уж и страшно.
 — Оставайтесь в седле и ждите меня. Открыв рот, Лу увидела, что он прошел в соседний загон, перекинул поводья через голову своей нетерпеливой лошади, прядущей ушами, и с грациозной легкостью вскочил в седло. Его лошадь, шарахаясь и взбрыкивая, приблизилась к тому месту, где ждала Лу. Он наклонился и прикрепил белый плетеный повод сбоку к уздечке Джинго, а потом распустил его на большую длину, чтобы открыть ворота загона.
 — А теперь, — сказал он, — мы перейдем к настоящей езде.
 Лу похолодела от страха, несмотря на то, что солнце опалило жаром загон, где Джинго, до той поры стоявший в окаменелом трансе полного безразличия, начал направлять свою долговязую тушу вперед, к воротам, куда тянул его напрягшийся белый повод.
 То, что случилось потом, было кошмаром, не больше не меньше. Несколько раз Лу уже готова была просить пощады, умолять Стивена, чтобы он остановился, отпустил ее — но она вспоминала его презрительную усмешку, и гордость брала верх. Она сжимала губы, упрямо стискивала зубы и подпрыгивала и тряслась в рыси, подскакивала и раскачивалась в легком галопе, отчаянно хватаясь за луку седла: ее онемевшие пальцы уже давно отпустили поводья. Снова и снова он останавливался, брал поводья и терпеливо сгибал ее пальцы вокруг них.
 — Ну как? Все в порядке?
 — Конечно!
 Неужели этот хладнокровный, презрительный голос действительно принадлежал Луизе О'Доннел Стейси? Неужели она действительно это сказала? Видимо, да, ужаснувшись, поняла она, так как ее лошадь снова рванулась вперед, повинуясь этому повелительному поводу.
 — Теперь мы опять пойдем на рыси. Не забывайте приподниматься в стременах, почувствуйте ритм лошади под собой.
 — Не-сдам-ся, не-сдам-ся, — отчаянно бормотала она в такт тому, как с размаху шлепалась о седло. Ритм? Ох-х! Не-сдамся!
 Солнце уже опускалось на западе во всем своем багряном великолепии, когда он сказал:
 — Теперь мы шагом вернемся в загон. С Джинго достаточно. Вообще, пора дать коням немного охладиться, прежде чем поить, когда они такие взмыленные.
 Не-сдам-ся, не-сдам-ся, нет, нет, нет! Они поехали шагом. В загоне он одним плавным движением соскользнул с седла, перекинул поводья через перекладину ограды и подошел к Лу. Методично он отстегнул повод, быстро и аккуратно смотал его и повесил на металлический крючок на своем седле. Потом снова вернулся к ней.
 — А теперь слезайте, — скомандовал он. Лицо Лу осунулось и побледнело. Ее ладони покрылись волдырями, и бедра сильно болели в том месте, где их натерли прокладки седла. Она осторожно слезла с лошади и, когда ее ноги коснулись земли, ей показалось, что она распилена на части и лишилась тела, что она превратилась в пигмея ростом в метр, не более. Она покачнулась, и тут же две крепких руки обхватили ее и удержали в вертикальном положении. Секунду он прижимал ее лицо к своей пропитанной потом рубашке цвета хаки. Потом отвел пряди волос, прилипших к ее влажному лбу, и нежно приподнял ее за подбородок. Несколько мгновений Стив смотрел на нее сверху вниз. В этом взгляде читалась нежность и что-то еще, чему не так просто было найти название.
 — Вы оказались на высоте, мисс Стейси, — сказал он мягко.
 Дорога до дома показалась ей страшно длинной. Колени ее подгибались, и шаги ее были неровными и забавно мелкими. И пришлось сделать очень много этих шагов, чтобы преодолеть расстояние от загонов до задней двери дома. Когда Лу вошла в кухню, Марни закручивала край пирога покрытыми мукой пальцами. Она взглянула в их сторону, и лицо ее смягчилось при виде запачканных грязью зеленых брюк, смятой рубашки, мокрого лба и дрожащих губ.
 — Иди и полежи в хорошей горячей ванне, — ласково посоветовала она. — Усталость как рукой снимет. Первый раз всегда самый тяжелый. По крайней мере так было со мной. — Марни улыбнулась, вспоминая что-то, и, вырезав из теста листочек, ловко прикрепила его к пирогу сверху. — Помню, когда ветер принес этот злосчастный листок бумаги и лошадь встала на дыбы… — но Лу ушла, не дослушав, чем дело кончилось.
 За чаем в тот вечер все тактично избегали разговора о верховой езде. Лу искоса поглядела на своего мучителя, когда он вошел и уселся за стол. Она уловила запах лосьона после бритья и табака подле себя и позавидовала небрежной ловкости и непринужденной грации его движений. Она-то была почти уверена, что окружающим слышно, как скрипят ее суставы, когда она осторожно садилась на свое место и сморщилась, осторожно расслабляясь на кожаном сиденье.
 И только когда все они сидели в темноте на веранде, эта тема наконец возникла, и, конечно же, разговор завели именно Бант и Энди.
 — Ты сегодня что-то очень тихая, Лу, — как бы невзначай упрекнул ее Энди.
 — Ты хорошо прокатилась?
 — Ах, да. Как прошел урок? — В голосе Банта слышались озорные нотки. — Сегодня вечером Джинго был какой-то слишком замученный, по-моему. И я заметил, что из зеленой банки в ванной исчезла почти вся мазь от ушибов.
 Им коротко ответил Стивен Брайент:
 — Заткнитесь, вы двое!
 А Лу неожиданно заулыбалась, так что показались симпатичные ямочки на ее щеках:
 — Это, наверное, Энди всю ее истратил на свой старый вывих, полученный на футболе. Мне такие лекарства не нужны. Я чудесно провела день, спасибо, а если Джинго и кажется чуть потрепанным, то это потому, что он совершенно не приспособлен к моим отважным скоростям. — И она любезно добавила, подводя черту:
 — В следующий раз, когда вы поедете собирать скот, я помогу вам сбивать гурты. «Она очень ловко перевела разговор в другое русло. Мгновение все молчали, а потом раздался дружный хохот. Смеялась и Лу. Он тоже басовито засмеялся и захлопал в ладоши:
 — Молодец, малышка!
 Это было так на него непохоже. Лу и впрямь почувствовала себя победительницей.
 День, который казался таким тяжелым, все же закончился на светлой, веселой ноте. По крайней мере этот раунд остался за ней, торжествуя, подумала Лу, погружаясь в глубокий сон усталого человека.
 Она превозмогла и все последующие испытания. Она выслушивала и исполняла все терпеливые рекомендации, повторяла каждый урок с монотонной прилежностью. Она тренировала свой прыжок и поворот для того, чтобы сесть в седло, до тех пор пока не научилась обходиться без помощи своего наставника, и, самостоятельно проезжая рысью на костлявой спине Джинго по загону, совсем забыла о своем «не-сдам-ся» и научилась чувствовать движения лошади. Верховая езда начала доставлять ей удовольствие. И все время Стив Брайент был поблизости, подбадривая ее своим низким голосом:
 — Хорошо, мисс Стейси. Так-так. А теперь еще раз. Нет, смотрите, вот так. Попробуйте снова.
 Лу пробовала снова и снова. И с приближением Рождества она с радостью обнаружила, что может ездить верхом, не думая о своих действиях, с низкими стременами, свободно, так что лошадь и всадница как бы составляли единое целое.
 А Стив Брайент, наблюдая, прищурив глаза, за своей ученицей, сидящей изящно и прямо, думал о том, как на нее приятно смотреть, и был доволен.




 Глава 6


 Однажды днем, когда Лу и Марии чистили овощи в удушающе жаркой кухне, позвонил Аллан. Огромная плита, которая в холодные зимние месяцы была источником приятного тепла, теперь источала такой жар, что они распахивали все окна и двери, чтобы устроить хоть какой-то сквозняк. Но сетки экранов для защиты от мух препятствовали движению воздуха, и они старались находиться как можно ближе к большому электровентилятору, жужжавшему на одной из стен.
 Лу вытерла руки о передник и побежала к телефону.
 Аллан пригласил ее приехать в Йолу в субботу поиграть в теннис. Дженни пригласила несколько молодых людей и хотела бы, чтобы Лу переночевала у нее, а Аллан привез бы ее обратно в воскресенье. Лу была в восторге от этой перспективы. Теннис она любила. Еще там, в Англии, ей говорили, что она неплохой игрок: она была аккуратная и подвижная, и часто удивляла своих противников силой своего бокового удара. Она бросила трубку и помчалась к Марни, которая сказала ей, что, конечно же, она непременно должна ехать, так что все было решено.
 Лу прекрасно провела этот уик-энд.
 Оказалось, что Йолу — это дощатый дом с зеленой крышей п-образной формы, с широкими прохладными верандами, на которых в висячих корзинах, оплетенных корой, росли кусты герани, а на зеленых упругих газонах были высажены канны. Друзья Дженни были веселые и дружелюбные, и теннис оказался прекрасным развлечением. Вечером миссис Браун устроила вкуснейший ужин с холодными цыплятами, ветчиной, салатами и фруктами за длинным раскладным столом на веранде, и молодежь лакомилась аппетитной едой и опустошала огромные кувшины с охлажденными фруктовыми напитками. Счастливая Лу чувствовала себя как дома и помогала матери Дженни подавать и уносить тарелки, а потом уже взяла себе полную тарелку и устроилась вместе с остальными на невысоких ступеньках веранды.
 Аллан не отходил от нее, и когда уехали последние гости и она взяла с шезлонга свою кофту, готовясь идти спать вслед за Дженни, он задержал ее, взяв за руку.
 — Не уходи пока, Лу. Я и минуты с тобой не побыл наедине за весь день. — Он неожиданно обнял ее и привлек к себе. В потоке света, падавшем из приоткрытой двери, она могла видеть нежный изгиб его губ и нескрываемое восхищение в его теплых карих глазах. Но что-то в Лу противилось этой близости. Она вывернулась из его объятий, набросила кофточку на плечи и беззаботно запротестовала:
 — Аллан, мне правда надо идти. День был чудесный, спасибо тебе за него, но после тенниса я с непривычки сильно устала. Не забывай, я не играла уже больше года. Увидимся утром.
 Не дожидаясь, как он отреагирует на ее слова, она поспешила за Дженни. Позже, лежа в темноте, она корила себя за бестактность. Несомненно, она могла быть в этой ситуации добрее. Ей нравился Аллан, но она вынуждена была признаться себе, что чувство это было совершенно платоническим: это было всего лишь непринужденное, спокойное дружеское чувство. Ей хотелось бы надеяться, что он относится к ней так же. Но что-то в его манере заставляло ее инстинктивно опасаться, что его чувства к ней гораздо глубже и серьезнее. Она окончательно убедилась в этом на следующий день, потому что, хотя все утро он был внимателен и жизнерадостен, как и потом, за ленчем, но в его глазах затаилось тревожное ожидание.
 Обратный путь прошел в атмосфере неловкости, и когда они в конце дня приехали в Ридли Хиллз, он отклонил ее приглашение зайти в дом. Вместо этого он порывисто схватил ее за руку и огорченно посмотрел в ее лицо.
 — Лу… — В его голосе звучали нерешительность и тоска.
 Лу стало не по себе. Он был такой милый, он устроил ей настоящий праздник, дважды ехал так далеко для того, чтобы Лу хорошо, провела уик-энд. По крайней мере, она-то провела время превосходно, но он-то глубоко огорчен ее хамской неблагодарностью.
 В раскаянии она подняла к нему лицо.
 — Аллан, прости меня. Я.., я не знаю, почему вчера вечером так себя вела. Ты был ко мне так добр, я готова тебя тысячу раз благодарить.
 Ее фиалковые глаза, были грустны. Когда он наклонил голову и поцеловал ее губы, то почувствовал, что они мягкие и податливые.., но в то же время какие-то бесстрастные. Ох, ну что же, нельзя требовать слишком много после столь недолгого знакомства, сказал он себе. Надо дать ей время, не торопить ее.
 — До свидания, Лу. Я скоро тебе позвоню. Будь умницей, киска.
 Он старался вести себя легко я непринужденно, чтобы скрыть волну поднявшихся в нем чувств, поспешно уселся за руль, бодро помахал рукой и уехал, подняв тучу пыли.
 Лу повернулась, взбежала по ступенькам дома — в резко остановилась.
 Прислонившись к столбу веранды, не нее невозмутимо взирал Стивен Брайент. Его губы раздвинулись в ленивой улыбке, но взгляд был отчужденным.
 — Ну, мисс Стейси, похоже, вы неплохо проводите время, — приветствовал он ее. — Хорошо повеселились?
 — Да, спасибо. Очень, — хладнокровно отозвалась Лу, хотя щеки ее залила горячая краска стыда, и глаза заблестели при мысли о том, что он поймал ее в такой щекотливой ситуации. Какой он, однако, нахал, что подсматривал за ней! Надо полагать, он видел, как Аллан заключил ее в слишком пылкие объятия. Его следующие слова подтвердили это.
 — Так я и подумал! — Он вытащил трубку из нагрудного кармана своей клетчатой рубашки, постучал ею по перилам веранды и издал нарочито глубокий вздох. — Ах-х-х, Боже мой! Жаркий поцелуй — верное средство зажечь звезды в глазах юной девушки.
 — Вам виднее, — язвительно отозвалась Лу. — Надо полагать, вы зажгли их немало. — И она проскользнула мимо него в дом.
 У себя в комнате она прижала ладони к горящим щекам. Ей не следовало этого говорить — и теперь она уже жалела о своих словах. Достоинство требовало, чтобы она просто игнорировала его провокационное замечание, но.., ох, если бы он только знал, как его колючие слова ранили ее сердце! Если бы он только знал, что первые поцелуи необязательно зажигают звезды — иногда они приносят с собой горечь разочарования. По крайней мере, так случилось с поцелуями Дика. И теперь только один человек — его поцелуи, его прикосновения — могли зажечь звезды в глазах Лу. Но она знала, что они не зажгутся никогда, потому что этот человек любит девушку из Сиднея — холодную, красивую, но такую коварную Анжелу Пул.
 Она решительно заставила себя не размышлять об этом: такие домыслы бесполезны и лишь причиняют боль — и вместо этого сосредоточилась на своих тайных приготовлениях к Рождеству.
 До Рождества уже оставалось всего две недели, и Лу уселась на стуле около своей кровати, включила настольную лампу и достала носовые платки, которые подшивала ажурным швом, всякий раз, когда оставалась одна.
 Она не могла потратить на подарки много денег, а то, что предлагал каталог Марни для поставки почтой, было чересчур дорого. Внимательно изучив все его страницы, Лу в конце концов остановилась на отрезе тончайшего батиста. Она сделает носовые платки для своего нанимателя с двойной мережкой, а для Марни на платочках меньшего размера вышьет изящные белые инициалы в углу.
 Расти, Блю и Джим получат от нее по коробке табака: не слишком интересный и полезный подарок, она это чувствовала, но, похоже, им всегда не хватало табака, и, кроме того, она и так потратила больше, чем могла себе позволить, на галстуки для Энди и Банта. Она не устояла перед рекламой мужских галстуков на блестящих страницах журнала и не сомневалась, что ребята оценят, какие они модно узкие и какой на них замечательный рисунок.
 Она считала, что все ее подарки должны по необходимости быть небольшими и достаточно скромными, но получила немало удовольствия, вкладывая все свое умение в аккуратный, изящный шов — самый лучший, на какой только была способна. Только так она могла продемонстрировать свою привязанность и благодарность этим чудесным людям, среди которых теперь жила.
 Лу закончила ряд мережки, аккуратно обработала уголок и отложила работу в сторону. Ей захотелось отыскать Марни и рассказать ей о своем уикэнде в Йолу.
 Старая гувернантка обожала посплетничать и горела желанием разузнать побольше о доме в Йолу.
 — Я помню, как возили туда Стивена и Филиппа, когда они были маленькими. Дженни тогда была совсем крошкой, но у нее был брат, чуть старше, чем Пип. Сейчас он инженер, работает где-то на строительстве — в Малайзии, насколько я знаю. Он нечасто наезжает домой. По-моему, мистер Браун был очень разочарован из-за того, что он не захотел работать на земле, но тут настаивать было нельзя. Из наших двух мальчиков только Стив всегда любил землю.
 Марни на минуту замолчала, чтобы разрезать только что почищенную морковку на четыре аккуратных кусочка.
 — Пил был мечтательным малышом, и никогда не был вполне здоровым. Его преследовали бронхиты, а тогда не было всех этих чудесных лекарств. Он, бывало, все читал и читал: наверное, пристрастился к чтению из-за того, что должен был так много лежать в постели. А Стив все время пропадал где-нибудь. Он терпеть не мог сидеть дома. Ему еще только семь исполнилось, а на станции не было ни одной лошади, с которой он бы не мог справиться. Я видела, как он возвращался домой весь в пыли и крови, тише мышки. Я только на него погляжу
 — и сразу знаю, что лошадь его сбросила, но пройдет совсем немного времени, и он уже снова уходит и садится на нее, и не возвращается, пока не будет чувствовать, что он ей хозяин. Он всегда хотел быть главным — да и сейчас он не изменился, по-моему. Но с Пипом он вел себя чудесно: был ему другом и покровителем, даже когда они были еще совсем детьми. Он, бывало, сидел у него на постели и показывал, как плести кнуты и сращивать поводья. А один раз даже сделал для его комнаты коврик из кроличьих шкурок. По-моему, Стиву тогда было лет двенадцать, и он сам дубил эти шкурки. Это тот самый коврик, который сейчас лежит у Стива в спальне, на полу у комода. Вскоре после этого ему пришлось уехать в школу-пансион, а позже туда же послали и Филиппа, а потом он учился бухгалтерскому учету. У него была своя контора в Сиднее, и Стив часто ездил туда повидаться с ним во время его последней долгой болезни.
 Марни вздохнула — наверняка своим воспоминаниям, — но вскоре спросила нарочито бодро:
 — У них в Йолу по-прежнему сохранилась эта большая беседка, та, которая вся заросла бугенвилией?
 — Ага, есть, — заверила ее Лу, заливая холодной водой большую кастрюльку с только что почищенной картошкой. — Чудесное вьющееся растение, правда? А олеандры!.. Ох, Марни, я никогда таких красивых не видела! Я все думаю, как чудесно они смотрелись бы здесь, если бы их высадить вдоль всего подъездного пути к гаражу.
 — И правда, милочка. Нам с тобой действительно надо подумать, что делать с садом — когда пройдет самая жара. Я подозреваю, что Стив рассматривает цветы как потерю времени, а что до Джима, то он кроме своих драгоценных овощей вообще ничего не признает. Не то чтобы это было плохо… — вынуждена была признать Марни, глядя на молодую морковь, с которой она только что расправилась, — по крайней мере, нам не приходится ломать себе голову над тем, чем кормить мужчин.
 Лу пробормотала в ответ что-то подходящее к моменту. Она радовалась тому, что Марни согласна с ней, когда говорила об обновлении сада. Может, все-таки, жизнь будет и дальше идти так же размеренно и по-семейному, и когда минует самая сильная жара, они с Марни посадят новые цветочные клумбы и устроят бордюры из неприхотливых кустарников. И на следующий год, если погода окажется благоприятной, они будут вознаграждены не только богатыми урожаями овощей, но и порадуют всех роскошными цветами.
 Но на следующее утро Лу уже была не столь уверена в этом. Она ни в чем не была уверена! Угнетающее беспокойство снова захлестнуло ее, когда она неподвижно стояла, глядя на нечто оказавшееся у нее в руках…
 Если бы Марни не попросила ее убрать на место воротнички, которые она накрахмалила для Стива, к Лу не вернулась бы ее неуверенность.
 — Я уже сто лет собираюсь это сделать. Воротнички от его парадных рубашек. Они так и лежали на дне моей рабочей корзинки с тех пор, как я спешно уехала тогда к брату. Ты просто положи их в круглую кожаную коробочку в правом верхнем ящике комода, когда пойдешь заправлять его постель, ладно, Лу?
 Лу так и сделала.
 Только когда она приподняла стопку воротничков, чтобы вложить внутрь свежие, одна из запонок зацепилась и упала внутрь ящика. Лу подняла белье, чтобы вытащить ее, и увидела фотографию.
 На нее смотрела Анжела Пул: почти торжествующе, как будто знала, что Лу сейчас смотрит на нее, полная дурных предчувствий. Глаза Анжелы, прищуренные из-за фотовспышки, насмехались и бросали вызов. Ее голова была чуть откинута назад, на обнаженной шее сияла нитка жемчуга, и она смотрела через изящно приподнятое плечико, маняще улыбаясь прекрасным капризным ртом.
 Под фотографией шла надпись, сделанная кудрявым почерком с обратным наклоном бледными сине-зелеными чернилами.
 «Стиву, — было написано там, — с любовью». И ниже, в завитушках, одно-единственное слово:
 «Анжела».
 Лу прерывисто вздохнула. Ее рука, державшая фотографию, чуть дрожала, так что казалось, будто глаза Анжелы вдруг вспыхнули, а рот на минуту скривился в презрительной усмешке. Лу представилось, что она выглядит почти так же, как в тот день в конторе — как будто она снова победила.
 Ну что же, теперь Лу знала худшее. Ее страхи подтвердились. Действительно, в тот день сюда звонила Анжела Пул. Значит, она и есть та самая девушка из Сиднея, которая занимает в жизни Стивена Брайента особое место и которой скучна сельская жизнь, но не Стив. Да, это прекрасно характеризует Анжелу.
 Лу перевернула фотографию, но там не было даты — не было ничего, что подсказало бы ей, как давно эта девица знакома с ее нанимателем. Бант и Энди говорили, что она гостила в Ридли Хиллз незадолго до того, как они появились здесь в качестве джакеру. Они никогда не встречались с Анжелой, даже не знали ее имени. Может быть, она прислала эту фотографию, когда вернулась в Сидней? Но Стив тоже много раз бывал с тех пор в Сиднее. Скорее всего Анжела подарила ему эту фотографию в один из его визитов — визитов к ней! Эта мысль бесконечно терзала Лу.
 Она осторожно положила фотографию на место, достала упавшую запонку и начала укладывать на место белье.
 То, что фотография оказалась на самом дне ящика, ничего еще не значило. Стив Брайент — сдержанный и серьезный — был не из тех людей, кто открыто демонстрирует свои привязанности. Лу считала, что в отношении того, что ему действительно дорого, он может быть настоящим собственником. Если это изображение для него что-то значит, то гораздо вероятнее, что он вытащит его, когда останется один, и будет изучать его в одиночестве, нежели выставит на всеобщее обозрение.
 — Вы что-то ищете, мисс Стейси?..
 В комнате очутился сам Стив, и выражение его лица было мрачным.
 Лу поспешно задвинула ящик комода и обернулась. Ее щеки залила виноватая краска, на лбу выступил холодный пот, и руки заледенели. Она сжала их перед собой и, прямо глядя ему в глаза, объяснила, какое поручение Марни заставило ее открыть ящик.
 При этом он, казалось, немного успокоился. — или ей только почудилось, что выражение его лица немного смягчилось?.. Она чувствовала, что он по-прежнему начеку. Стив сказал:
 — Понятно. Вы показались мне встревоженной по какой-то причине. Нет, тревога — это неточное слово. Вы не переутомились? Может быть, на вас так плохо действует жара? К Рождеству будет еще жарче, имейте в виду.
 — Бог мой, ничуть, — быстро возразила Лу, чувствуя себя виноватой из-за того, что ей приходится кривить душой. — Мне.., я себя здесь очень хорошо чувствую. Я не люблю сидеть без дела… Вообще-то я пришла, чтобы заправить постель. — Она опустила глаза. — Это тот самый коврик, который вы сделали брату? — услышала она свой неожиданный вопрос, уводивший их от разговора о ней. Она внимательнее присмотрелась к прямоугольнику из прекрасно подобранных кусочков меха, лежавшему у ее ног.
 — Да, я когда-то сделал его для Пипа, — произнес он. В его низком голосе зазвучали нежные ноты, которых Лу прежде никогда у него не слышала.
 — Очень красивый коврик. Мне Марни рассказала. Я не знала, что это вы его сделали, хотя и раньше им любовалась.
 — Похоже, что действительно неплохая работа для двенадцатилетнего паренька. — Его голосу вернулась обычная небрежность. — Я отдам его юному Питеру, сыну Филиппа, как только буду уверен, что дети по-настоящему прижились в своем новом доме. Он любил заходить сюда и гладить его. Такие желтые шкурки большая редкость.
 — Желтые, черные, коричневые и серые! Я никогда не думала, что кролики могут быть таких оттенков. Если не считать крупных белых кроликов с красными глазами, которых я видела в Англии, я думала, что они все просто серые, — изумлялась Лу.
 — Скучаете по Англии, мисс Стейси? Он пристально смотрел на нее.
 — Ни капельки.
 — Когда вы только приехали в Австралию, вы, похоже, очень недолго пробыли в Сиднее. Вам там не понравилось?
 Его расспросы начали беспокоить Лу.
 — Там было неплохо, — ответила она уклончиво и, подойдя к кровати, стала снимать белье. — Я.., просто подумала, что в сельской местности мне будет как-то спокойнее, только и всего.
 — Когда вы сюда приехали, мне показалось, что вы от чего-то убегаете. Вы походили на испуганного кролика, бросающегося наутек.
 Лу вздрогнула. Может, он подозревает? Могло ли случиться так, что в тот день Анжела узнала ее голос и написала ему?
 Теперь Лу понимала, что именно это терзало ее с минуты того телефонного разговора. От страха у нее пересохло во рту.
 — Я не считаю, что кому-то может быть интересна причина, по которой я покинула Сидней, мистер Брайент, — ответила она не без резкости. — Может, мне просто хотелось увидеть в новой стране как можно больше?..
 Стивен Брайент вызывающе ухмыльнулся.
 — Возможно, мисс Стейси, — холодно согласился он, — но я бы поставил более вероятный диагноз: сердечные дела, судя по тому, как вы взъерошились. Когда вы сердитесь, вы просто очаровательны. Скажите, что он сделал, чтобы заставить вас пуститься наутек в нашу глушь?
 Лу лихорадочно думала. Он ничего не узнал от Анжелы, ликовала она, не мог узнать! И если он считает, что причина кроется в мужчине, то пусть так и думает. Что в том плохого? Она переиграет его в предложенной им угадайке, и в дальнейшем это поможет ей оберегать и скрывать свое неуместное чувство к нему. Так он никогда ни о чем не заподозрит ее.
 Лу ловко расправила простыню и лукаво улыбнулась.
 — Может, я положилась на старинную мудрость, — отчаянно сказала она, — знаете, ту, в которой говорится, что в разлуке чувство крепнет…
 Сузив дымчато-серые глаза, Стивен Брайент пристально посмотрел в ее разрумянившееся лицо:
 — Понятно, мисс Стейси, — сказал он медленно, — понятно. Ну что же, желаю вам удачи. Кажется, иногда временная разлука помогает спасти любовь.
 После того, как он ушел, Лу в изнеможении опустилась на его полузастланную постель.
 Ей это только почудилось, или его глаза на самом деле устремились на правый ящик комода с фотографией Анжелы, когда он это говорил?..
 К следующей пятнице Лу закончила свое рукоделие. Теперь они с Марии с удовольствием готовились к Рождеству.
 Надо было приготовить пудинги, покрыть помадкой большой торт, а огромный копченый окорок отказывался влезать в обычные кастрюли, и в конце концов его пришлось варить в баке для белья. Распаковывая полученный в воскресенье заказ бакалеи, Марни считала пачки сочного мускатного изюма и засахаренных ананасов и баночки с орехами, а Лу немало потрудилась над тем, чтобы с помощью марципана и карамели украсить печенье. Потом она взяла мешок с почтой и пошла разбирать письма.
 Несколько минут спустя она все еще продолжала стоять на коленях в кабинете: лицо ее было мертвенно бледным, глаза неотрывно смотрели на письмо, которое она сжимала в руке. В таком положении ее и застал вошедший Бант. Он заглянул в комнату, собираясь забрать «письма своих поклонниц», но шутка замерла у него на губах при виде ее согбенной несчастной фигурки.
 — Лу, что произошло? — спросил он встревоженно, потом обнял ее за плечи и с любопытством взглянул на конверт, который она продолжала держать в дрожащих пальцах. Он был адресован «Стивену Брайенту, эсквайру». Все тот же кудрявый почерк с обратным наклоном, который Лу видела на фотографии из ящика комода, а до того — сотни раз в городской конторе Сиднея. Там были все те же характерно разукрашенные прописные буквы, то же знакомое пристрастие к бледно-бирюзовым чернилам.
 — Лу, что такое?
 Бант настойчиво потянул ее за плечо, и Лу вернулась на землю. Она не имела представления о том, что ждало ее впереди и что ей предстоит вынести, когда Стив вскроет это письмо. Неужели Анжела написала ему специально, чтобы обвинить Лу? Надо как-то попытаться отсрочить тот момент, когда окружающие ее дорогие люди повернутся к ней с тем же выражением обвинения, отвращения и неприязни, которое она увидела тогда на лице Дика.
 — Ни.., ничего. Все в порядке. Бант. Просто на минуту мне показалось.., показалось.., этот почерк напомнил мне о том, что случилось когда-то, о чем я давно не вспоминала… — Она выдавила из себя невеселый смешок.
 — Вот, Бант, эти все — тебе, а Энди сегодня только одно, да для Блю брошюра лотереи. Вот и вся корреспонденция.
 Она встала с колен, автоматически отряхнулась и положила оставшуюся дачку писем на письменный стол Стивена Брайента, стараясь вести себя как можно спокойнее. Кудрявый почерк по-прежнему оставался сверху пачки.
 Они с Бантом вышли вместе, и в дверях он успокаивающе стиснул ее руку и прошептал:
 — Держись, старушка! Все не так плохо, как кажется!
 Да, но в данном случае все было гораздо хуже. Роковое известие пришло тем же вечером, когда они все сидели на веранде в своих шезлонгах. Так оно прозвучало для Лу, когда Стивен Брайент наклонился к своей няне и тихо сказал ей:
 — Ах да, между прочим, Марни, на Рождество приедет Анжела. Я сегодня получил от нее письмо. Она не собиралась приезжать до бегов с пикником, как и в прошлом году, но, похоже, ей надоело встречать Рождество в городе, и она решила посмотреть, что такое сельский праздник.
 Его голос звучал хладнокровно, невыразительно — если не считать обычного отзвука чуть циничной насмешки, с которой он всегда говорил о женщинах. Если он и услышал, как Лу тяжело вздохнула, то не подал вида, а продолжал раскуривать трубку с холодным равнодушием к реакции окружающих.
 А Марни тем временем говорила с нескрываемым осуждением в голосе:
 — Что за время она выбрала для приезда! Не сомневаюсь, она будет в нашей жаре себя чувствовать, как увядающая лилия. Надо полагать, ты хочешь, чтобы я приготовила для нее восточную спальню?
 Было очевидно, что ее предложение высказано крайне неохотно, и в темноте сверкнули белоснежные зубы Стива: его явно позабавила откровенная неприязнь к их будущей гостье со стороны няни.
 — Спасибо, дорогая. Это идеально, — мягко отозвался он и, не удержавшись, насмешливо добавил:
 — А если она и правда растает, то мы знаем по крайней мере одного человека, которого это не огорчит! Вы двое никогда ведь не ладили, правда?
 Марни презрительно хмыкнула, но сжала губы покрепче и не дала втянуть себя в дальнейший неприятный разговор. В конце концов, она свое место знает лучше, чем кто-либо, но Стиву полезно почувствовать, что не все разделяют его мнение по поводу его очаровательной городской подружки. К тому же она далеко не идеальная гостья со своими капризами. Это Марни уже давно узнала — в первый же ее приезд. Она была высокомерна, холодна и равнодушна, ждала, что ее будут усердно обхаживать, и обращалась с пожилой женщиной надменно-снисходительно, что та находила весьма обидным и неприятным.
 Лу слушала этот разговор с чувством глубокого ужаса. Ее бросало то в жар, то в холод, и страх заполнил все ее существо. Она с трудом понимала, о чем говорит Марни.
 — В какой день она приезжает, Стив?
 — Накануне Рождества. Я поеду за ней утром на станцию. Она едет спальным вагоном.
 Канун Рождества! Четверг! Лу осталось ждать только до четверга, а потом.., что потом? Ну уж конечно, не счастливый праздник, который предвкушала Лу, когда по секрету рукодельничала, пока заворачивала подарки в нарядную бумагу, пока готовила и пекла торт и печенье. Когда Анжела приедет в Ридли Хиллз, не будет ни мира, ни тепла близких — в этом можно было не сомневаться.
 Если бы только Лу могла узнать, зачем она приезжает! Только ли для того, чтобы увидеть Стивена Брайента, или, может быть, она знает, что и Лу здесь? А если она этого пока не знает, то что сделает, когда узнает?.. Лу взволнованно провела рукой по волосам, а потом уткнулась лицом в ладони: неожиданный жест отчаяния, который темнота скрыла от окружающих.
 В канун Рождества утренний поезд опоздал. Толпы людей, стремящихся попасть домой на праздник, запрудили платформы Центрального вокзала в Сиднее, и из-за этой толчеи почти все поезда отправлялись с опозданием.
 К тому времени как машина остановилась у дома, Анжела устала от жары, запылилась и разозлилась. Двое сидевших в машине подождали, пока облако пыли наконец-то уляжется, а потом уже вышли из машины. Лу, выглядывая тайком из прибежища своей комнаты, порадовалась, увидев, что белые туфельки Анжелы с открытой пяткой и каблуком-шпилькой практически скрылись под щедрым слоем все той же плотной красной пыли. Видимо, правило относительно того, что «пассажир открывает ворота», распространялось даже на эту надменную красотку, заметила про себя Лу с горьковатой усмешкой, глядя, как Стив помог ей выйти из машины, прежде чем пройти к багажнику и достать два гигантских чемодана из кремовой кожи, чемодан поменьше и шляпную коробку из того же набора.
 Анжела разгладила юбку своего бежевого льняного костюма, повесила на тонкое запястье плоскую белую сумочку и осторожно прошла за Стивом по дорожке.
 Сетчатая дверь открылась, и до Лу донесся ее голос, глуховатый и жалобный:
 — Ты просто оставь чемоданы здесь, милый. Марни их потом мне распакует, но после того, как я отдохну. А, вот и вы, Марни. Как поживаете? Надеюсь, вы ничего мне не готовили. Я, может, только чуть перекушу, а потом мне просто необходимо отдохнуть. Надеюсь, в моей комнате есть вентилятор?
 Лу не расслышала приглушенный ответ Марни. Она расправила плечи, глубоко вздохнула, подняла голову и вышла в холл.
 Наступил момент, которого Лу со страхом ждала уже много дней, но сегодня она шла навстречу судьбе с чувством смирения.
 Ей оставалось только надеяться, что Стивен Брайент, который повернулся в двери спальни при звуке ее легких шагов, не увидит за ее бледным лицом и твердой позой то тихое отчаяние, которое она отважно старалась скрыть.
 Его темные брови поползли вверх, на мгновение удивленно нахмурились.
 Он взял Анжелу под локоть, повернул в сторону двери и сказал ровным голосом:
 — Анжела, ты ведь еще не знакома с Луизой Стейси? Мисс Стейси поначалу приехала, чтобы присматривать за детьми Филиппа, но я, кажется, тебе объяснил, что она в результате осталась помогать Марни. Мисс Стейси — мисс Анжела Пул.
 — Нет, мы еще не встречались, хотя мне кажется, что я про нее все знаю: ты ведь что-то сообщал о ней в паре своих писем, да, дорогой? Очень приятно, мисс Стейси, — визгливым голосом произнесла Анжела. В ее холодных зеленых глазах не было и намека на узнавание.
 Так вот как это будет! Они, оказывается, никогда раньше не встречались.
 Но по тому, как Анжела чуть заметно подчеркнула эти невинные слова — «мне кажется, я все про нее знаю», — Лу поняла, что если она захочет остаться в Ридли Хиллз, ей надо будет принять игру, которую будет диктовать Анжела.
 А в чем это должно заключаться, покажет будущее.




 Глава 7


 Ленч прошел в натянутой обстановке. Выражая свое сочувствие Стиву, Анжела постаралась, чтобы ее звучный голос донесся до Лу и Марни:
 — Бедняжечка, я вижу, ты здесь слишком одинок. Так неприятно, когда приходится есть вместе с прислугой — и так ограничивает возможности поговорить.
 Марни уселась за стол, протестующе поджав губы, а Лу тайком смотрела на хозяина дома, занимающего свое место за столом. Как могла ему нравиться эта злобная фурия, полная сословных предрассудков? Неужели мужчины никогда не заглядывают под красивую оболочку, где скрывается такое моральное уродство?
 Лицо Стива оставалось непроницаемым, голос — вежливым и невыразительным. Он беседовал со своей гостьей о всяких пустяках, но Лу показалось, что он с каким-то дьявольским удовольствием втягивает в разговор ее с Марни, что ни чуточки не нравилось Анжеле. Когда они поели, она встала из-за стола, лениво потянулась и объявила, что теперь будет отдыхать в своей комнате до вечера, добавив от самой двери:
 — В четыре часа я хотела бы выпить чаю. Принесите его мне, хорошо, мисс Стейси? Еды не надо — только чай.
 Марни и Лу вымыли посуду и вдвоем закончили приготовление рождественского угощения: начинили индейку, покрыли глазурью окорок и взбили мороженое, которое на подносах отправили в холодильник. Марни объяснила Лу, что в такую жарищу на рождественский обед можно подавать только холодные блюда, но они всегда стараются придерживаться традиционного меню, только подают все в охлажденном виде, не считая рождественского пудинга, который становится холоднее благодаря щедрым горкам домашнего мороженого. До сих пор Лу получала огромное удовольствие от предпраздничных хлопот и с нетерпением ждала кульминационного момента. Сегодня это удовольствие совершенно испарилось, и она не могла вернуть то чувство, которым так наслаждалась при мысли о Рождестве в кругу семьи в австралийском буше. У нее так давно не было «семьи» — с тех пор, как погибли ее родители, — но она еще не забыла волнение и радость осуществления своих детских желаний. Теперь это ощущение родственности улетучилось из-за высокомерного и недружелюбного появления Анжелы Пул в их мирном спокойном кругу. Лу грустно вздохнула…
 Ровно в четыре она изящно сервировала поднос с тонким фарфором. Она вся сжималась при мысли о предстоящем разговоре, но, наверное, лучше будет поскорее объясниться. По крайней мере она будет знать, что ее ожидает.
 Ей недолго пришлось оставаться в неведении. Анжела уютно устроилась на кровати: под ее золотистой головкой лежали две подушки, ее стройные ножки были скрещены, электровентилятор Марни овевал ее полуобнаженное тело.
 — Поставь поднос на тот столик, Луиза. Лу послушалась, неуверенно улыбнулась ей и, в надежде, что пронесло, направилась обратно к двери.
 — Зачем так торопиться? Закрой дверь и присядь на минутку. Мне кажется, нам обеим не повредит небольшой разговор, так ведь? — неспешно протянула девушка из Сиднея. В ее голосе не было дружелюбия, и за тихо произнесенными словами пряталась угроза. Автоматически повинуясь, Лу закрыла дверь и бессильно опустилась на затянутый ситцем стул.
 — Надо полагать, ты считаешь, что я должна была удивиться, увидев тебя здесь, а? — последовал вопрос.
 — Я.., я.., просто не знаю, что и думать, — откровенно ответила Лу. — Такое совпадение казалось мне слишком странным, чтобы оно оказалось реальностью. Вы.., казалось, вы не узнали меня, когда нас познакомили, но я поняла, что вы, наверное, знали.., вы так и сказали.., из какого-то упоминания обо мне в письме мистера Брайента.
 — Не просто в письме, лапочка — в письмах: множественное число! — Анжела села и лениво-изящно налила себе чаю. — Не буду притворяться, будто меня не удивило известие о том, что ты оказалась здесь, в Ридли Хиллз. В конце концов, Стив отнюдь не глуп, и следовало бы ожидать, что он будет весьма осторожен, нанимая на работу какую-то незнакомку, как потвоему? Я могу только сделать вывод, что ему ничего не известно о твоем некрасивом прошлом, Луиза.
 Румянец смущения на огорченном лице девушки сказал ей все, что она хотела узнать.
 — Значит, ты ему ничего не рассказала? Я так и подумала…
 Анжела рассматривала Лу с насмешливым презрением, так что та, не выдержав, парировала:
 — А почему я должна была ему что-то рассказывать? Мне нечего было рассказывать — нечего! Вы знаете, что я не переправляла те цифры и не брала тех денег, так ведь? Вы знаете это, Анжела! И гораздо лучше меня!
 — Ни о чем подобном я не знаю! — Открытое отрицание звучало ядовито и насмешливо. — Но я знаю нечто иное, Луиза: что ты изо всех сил стараешься втереться в доверие Стива Брайента, и я попрошу тебя с сего момента от этого воздержаться. Право же, это слишком! Сначала Дик Уоринг, а теперь Стив…
 — Но это же не правда, — прошептала Лу. Ей было нестерпимо больно от напрасных подозрений.
 — Правда, милая Луиза! Ты думаешь, я не могла читать между строк письма Стива? Сначала он только вскользь упомянул о новой гувернанточке, но когда твое имя стало встречаться все чаще, я поняла, что ты затеяла. — Она минуту разглядывала чаинки на дне своей чашки, потом, снова наполнив ее, продолжила:
 — Конец наступил — я имею в виду конец для тебя, — когда он дал мне поручение купить тебе к Рождеству кофточкудвойку, и даже оговорил, какой оттенок выбрать. — Она невесело рассмеялась. — Ох уж эти мужчины! Они, бедняжки, так мало о нас знают! Как бы то ни было, я решила, что пора мне самой приехать и посмотреть, что тут происходит. И вот я здесь.
 Лу хранила упрямое молчание. Анжела заговорила еще суровее.
 — Ну, кисонька, игра окончена. Стив мой, слышишь, и моим останется! Не думай, что я считаю тебя соперницей — достаточно только посмотреть на Стива, чтобы убедиться в том, что ты для него ничего не значишь, но ему достаточно неприятно, когда ему все время навязывают эту настырную привязанность. Разве не так? Ты ведь не хочешь поставить его в неловкое положение, демонстрируя свою собачью преданность, которая никогда не получит взаимности? Советую тебе стараться как можно реже попадаться ему на глаза. — Она зевнула и снова откинулась на подушки. — Я уверена, что ты сможешь вдвое сократить эти занудные занятия в его кабинете, — шелковым голосом подсказала она.
 Лу чувствовала, что вот-вот расплачется. Достаточно тяжело любить без всякой надежды на то, что на твое чувство ответят взаимностью — но когда твои сокровенные мысли извлекают на свет Божий, жестоко крутят так и этак, безжалостно осмеивают, это почти невыносимо. Ее вопрос не относился к делу, но ей надо было что-то сказать, и она услышала, что спрашивает:
 — А как же Дик? Что же насчет Дика? Ответ Анжелы был полон презрения:
 — Дик? А что насчет него? О, он все еще крутится подле меня и надоедает бесконечными объяснениями в любви. Не то чтобы он мне противен. Нет! Но Дик
 — мелкая рыбешка. А вот Стив, наоборот, добыча стоящая. Так что, пожалуйста, не забывай, что я не люблю, когда охотятся в моих угодьях, понятно, дорогуша? И, пожалуйста, закрой за собой дверь, когда будешь уходить. Мне все-таки хотелось бы хоть немного поспать после этого жуткого поезда.
 Лу поняла, что ее благосклонно отпускают, и с облегчением вздохнула. Пробираясь в уединение своей комнаты, она вся дрожала.
 Настал день Рождества: жаркий и безоблачный. Солнце встало на сияющем оранжевом небе, и к полудню над выжженной и иссушенной землей стояло горячее марево.
 Даже присутствие Анжелы не омрачило для Лу веселья этого праздничного дня. В тот вечер мужчины, собравшиеся вечером за столом, были в приподнятом настроении. Трапеза была неспешной и необычайно вкусной, и запивали еду ледяным шампанским: этот сюрприз в последний момент преподнес Стивен Брайент. А потом среди смеха и возгласов начали обмениваться подарками и рассматривать их. Разноцветная оберточная бумага смешалась с мусором от хлопушек и бумажных маскарадных шляп, разбросанных по всему столу. Бант и Энди все еще не сняли свои шляпы из гофрированной бумаги, и они лихо сидели на их головах, закрепленные под подбородком резинкой. А Джим, полный чувства собственного достоинства, вообще отказался надеть доставшуюся ему шляпу!
 Лу чуть не заплакала от умиления, обнаружив, что каждый из мужчин приготовил крошечный сверточек: скромные, но полные внимания подарки, врученные ей, как было сказано на аккуратно написанных открытках, с любовью и наилучшими пожеланиями. От Марни она получила хорошенькую нарядную блузку бледно-лимонного цвета — было очевидно, что она прислана по заказу: в здешней глуши было просто невозможно купить такого рода вещь. Лу была в полном восторге от подарка и с благодарностью обняла старую леди. Аллан прислал ей неприлично большой флакон дорогих французских духов, красиво упакованный и демонстрирующий на горлышке бант из широкой шелковой ленты фиолетового цвета.
 Тут ее взгляд упал на последний сверток. Когда она потянула за ленту, чтобы развернуть великолепный гарнитур — жакет и джемпер нежнейшего голубого цвета — пальцы ее немного дрожали. Нельзя было отрицать, что он очень красив, но какимто образом Анжела, которой и была поручена его покупка, лишила этот подарок радости. Вот он лежал перед ней, невольный символ лицемерной натуры этой злобной девицы. Даже сама Лу поняла, как натянуто и неестественно звучит ее собственный голос, когда она повернулась к тому, кто сделал ей этот подарок, чтобы высказать свою благодарность. Она поняла, что Стив явно уловил напряженную отстраненность в ее тоне, потому что он холодно пробормотал:
 — Не стоит благодарности, мисс Стейси, — а сам пристально посмотрел на нее своими проницательными серыми глазами.
 После этого Лу почувствовала себя слишком несчастной, чтобы участвовать во всеобщем веселье. Она была настолько оглушена болью, что едва заметила, когда развернули ее собственные носовые платки, и Анжела снисходительно заметила:
 — Боже! Какая же вы, однако, рукодельница, мисс Стейси! Почти незаметно, что они самодельные.
 Для Лу рождественская любовь к ближнему обернулась едкой горечью, и она была рада, когда наконец пришло время ложиться спать.
 Следующее утро Анжела провела, лежа в постели, и только приняла неспешный душ. Она сообщила Лу, что совершенно изнемогает от этой ужасной жары, и приказала, чтобы ей в комнату подали охлажденный томатный сок и чай. Марии, бросив испытующий взгляд на бледное лицо Лу, взяла поднос и отправилась к Анжеле сама. Вернулась она мрачнее тучи и ледяным голосом высказала пожелание, чтобы «эта девица оставалась в своей комнате целый день — чем дольше, тем лучше!» Хотя Лу полностью разделяла чувства старой нянюшки, она не смогла сдержать улыбки по поводу столь явной неприязни и открытого возмущения, которое Марии не трудилась скрывать.
 Лу весь день провела, избегая встречи со Стивом Брайентом. Под пристальным взглядом Анжелы она не проронила ни слова за столом, а после еды была рада поспешно скрыться. Вечером она придумала какой-то малоубедительный предлог, чтобы вернуться на кухню, когда Стив в официальной манере предложил ей пройти с ним на час в кабинет, чтобы сделать кое-какие хозяйственные подсчеты. Услышав ее отказ, он хладнокровно пожал плечами, но взгляд его стал ледяным. Чувствуя себя бесконечно несчастной, Лу постаралась заполнить вечер всякими бытовыми мелочами, так что ей даже не пришлось присоединиться к ежевечернему собранию на веранде: она прошла прямо к себе в комнату.
 Спала она крепко, без сновидений, но вдруг, среди ночи ее разбудило чье-то настойчивое прикосновение к плечу.
 — Лу, милочка, ты можешь проснуться? Лу не сразу пришла в себя. Наконец она осознала, что рядом с ней стоит Марни и взволнованно ее трясет. В свете ночника Лу сразу же заметила, какое у той бледное лицо. На лбу у Марни блестели капли пота, губы дрожали. Лу резко вскочила с кровати.
 — Марни, милая, что случилось? — встревоженно спросила она. Когда старушка попыталась ответить, ее лицо вдруг исказила гримаса боли, и ей пришлось опуститься на край кровати. С трудом она выговорила:
 — Ох, Лу, мне так плохо. Меня тошнит и — у.., меня.., дикая боль.., вот здесь.
 Палец Марни подтолкнул руку Лу к больному боку. Когда она осторожно на него надавила, старая леди застонала.
 — Я позову мистера Брайента, — поспешно сказала Лу. — Боюсь, это аппендицит.
 — Бога ради, не зови Стива, — взмолилась та. — Ему и так забот хватает сейчас. Может, я вчера съела слишком много жирного. Это.., ведь.., непохоже на аппендикс… Слишком близко к середине живота. Ох-х-х!
 Стон, которым закончилось это высказывание, заставил Лу опрометью кинуться через холл к комнате Стива. Тут она резко остановилась. Донесшееся до нее через приоткрытую дверь ровное дыхание сказало ей, что он еще не проснулся, и она секунду колебалась, — не решаясь войти. Затем сделала решительный шаг в направлении кровати. Его обнаженный торс на фоне белоснежной простыни казался почти черным, темные волосы прилипли к влажному лбу в удушающей ночной жаре. Он был такой близкий и желанный… Лу вытянула руку и коснулась его смуглого мускулистого плеча.
 — Мистер Брайент! — прошептала она. — Мистер Брайент!
 — Лу! — Ее имя он произнес совершенно безотчетно. И тут же сердито спросил:
 — И что вы здесь делаете?..
 Лу сглотнула слюну. Она только теперь осознала, что ее тонкая фигурка в ночной рубашке наводит на предосудительные мысли. Она поспешно начала объяснения, а он внимательно слушал.
 И, как всегда, сразу же овладел ситуацией.
 — Возвращайтесь и будьте с Марни. Я сейчас же подойду!
 Несколько минут спустя, стоя у кровати старой няни, он говорил:
 — Я отвезу тебя в сельскую больницу, моя дорогая. Доктор Паркер тебя быстренько вылечит. — Его мягкий голос звучал успокаивающе. Лу он быстро приказал:
 — Пойдите разбудите Банта. Он будет открывать мне ворота. Вы нужны здесь, мисс Стейси.
 — Да уж, — с трудом выговорила Марни. — От той, второй, мало толку…
 Стив улыбнулся. Выпады Марни против Анжелы его бесконечно забавляли. Лу почувствовала, как он сжал ее руку, а потом направился к гаражу, а сама Лу пошла будить Банта…
 Лу ужасно недоставало жизнерадостного общества Марни. Она готова была растерзать Анжелу, когда утром, услышав о драме, развернувшейся ночью, она язвительно заметила:
 — Господи, надо же, какое несчастье! Но я не сиделка и не член Армии Спасения, я сюда не за этим приехала.
 Подошло уже время ленча, когда наконец зазвонил телефон. Стивен Брайент сразу же сообщил: Марни удалили аппендикс, и он дождался, когда она совершенно пришла в себя после наркоза. Она уже чувствует себя лучше. Лу не следует беспокоиться, они с Бантом уже возвращаются. Лу готова была прыгать от столь хорошей новости.
 Следующие несколько дней были полны хлопот. Она вернулась к тому, с чего начала, когда приехала, только теперь у нее была еще дополнительная обуза — Анжела. Эта вздорная девица предупредила, чтобы Лу не рассчитывала на ее помощь, и сдержала свое слово. Она и близко не подходила к кухне, даже кровать свою по утрам не застилала и целый день валялась на плетеном диване на самой тенистой веранде, лениво полируя свои и без того ухоженные ногти. Лу тем временем металась по дому, пытаясь прибраться. Температура воздуха часто поднималась выше сорока градусов, и в такую убийственную жару невозможно было быть очень уж прилежной, да и к тому же у нее было слишком много дел по кухне. Анжела иногда все же бралась за тряпку — это когда она была уверена, что ее увидит Стив. Тогда она нарочито изящно начинала ходить по комнатам, «наводя блеск» там, где Лу уже побывала, с видом хозяюшки взбивала подушки и, поворачиваясь к Стиву, смущенно спрашивала:
 — Я надеюсь, дорогой, ты не против того, что я хозяйничаю в твоем доме? Я просто не могу смотреть на то, как все здесь запущено. Удивительно, как мало людей в наше время умеют по-настоящему тщательно убираться… Но, наверное, это во многом зависит от воспитания!
 Лу, которая вошла как раз вовремя, чтобы услышать конец ее фразы, в душе кипела. Ей хотелось закричать, но она была слишком усталой для этого. Отрадно было лишь слышать, что милая старушка Марни поправляется — это было самое главное. А пока она без труда доставляла Анжеле удовольствие хотя бы в одном: она в эти дни практически не видела Стивена Брайента и не разговаривала с ним.
 Поэтому она была совершенно ошеломлена, когда однажды вечером шла мимо двери кабинета и та вдруг резко распахнулась, и ее бесцеремонно втащили внутрь. Хозяин дома не отпускал ее запястий, пока решительно не усадил в коричневое кожаное кресло. Тут он наклонился над ней и сказал негромким, но настойчивым голосом:
 — Давайте-ка, мисс Стейси, поговорим начистоту.
 Лу была изумлена, но постаралась не потеряться и, окружив себя убедительной невинностью, ответила:
 — Боюсь, что я просто не понимаю, что вы от меня хотите.
 — Тогда мне придется вам на пальцах все объяснить. Почему вы в последнее время меня избегаете? Да, я сказал именно так: избегаете! Можно подумать, я заразный, так вы от меня шарахаетесь, когда мы встречаемся. Почему? Не так давно нам было хорошо в обществе друг друга. Это не моя фантазия, как не фантазия и то, что вы вдруг изменились. Я не могу понять, что на вас нашло, но я намерен это узнать — немедленно! Почему вы ходите с затравленным, несчастным видом? Вы бледны, у вас лицо осунулось, и вы сейчас еще худее, чем когда только приехали сюда. Это не только из-за Марни — это что-то посерьезнее, правда?
 Он замолчал, чтобы перевести дыхание, ожидая ее ответа.
 Лу застыла на месте, не отводя взгляда от бронзовой чернильницы, сверкающей на письменном столе. Она не могла говорить — да и что можно было сказать? Она моргнула, продолжая смотреть на чернильницу.
 Он понизил голос и заговорил мягко, убеждающе:
 — Ну же, мисс Стейси! Почему бы вам не рассказать мне о причинах вашего поведения. Может быть, я даже смогу вам помочь. Все становится не так страшно, когда поделишься с кем-нибудь. — Ответа по-прежнему не было. Он продолжил:
 — Если это из-за чего-то, что я не так сделал, вы должны мне сказать — дать мне возможность оправдаться. Я знаю, что со мной не всегда легко и просто, и в последнее время…
 Лу прервала его: она ничего не могла с собой поделать. Его голос был таким добрым, таким искренне озабоченным — она не могла допустить, чтобы он винил себя за то, в чем его вины не было, о чем он ничего не знал — и о чем ему не суждено было узнать. Она подняла на него полные слез глаза и дрожащим голосом воскликнула:
 — О, нет, мистер Брайент! Дело совсем не в вас. Пожалуйста, поверьте мне! Вы всегда были очень добры и снисходительны к моему.., моему неумению.., что я не умела готовить, а сделала вид, что могу.., и.., и вообще…
 Он сразу же ухватился за ее слова.
 — Значит, вы и правда чем-то обеспокоены, мисс Стейси! — сказал он с удовлетворением. Он присел на корточки, чтобы ближе видеть ее лицо, взял ее за руку и ласково предложил:
 — А теперь вы расскажете мне о том, что вас тревожит и не будете из-за этого плакать, — добавил он терпеливо, вытащив из кармана большой белоснежный платок, чтобы утереть одинокую слезинку, готовую сорваться из ее глаз.
 И в этот самый момент дверь неожиданно отворилась и в проеме появилась Анжела. Она нарочито вздрогнула от «удивления», но глаза ее злобно прищурились при виде сцены, представшей перед нею. Стивен Брайент не спеша выпрямился во весь свой внушительный рост и решительно засунул платок к себе в карман. Луиза тоже встала, сжав руки в защищающемся жесте. Лицо ее было печальным.
 Анжела нарушила гнетущее молчание:
 — А, ты здесь, Стивен, милый! А я всюду ищу мисс Стейси. Она просила аспирина от головной боли. У нее же весь день голова просто раскалывается. — Она повернулась к Лу. — Пузырек у меня на туалетном столике. Выпей две таблетки перед сном, моя прелесть!
 Голос ее звучал сладко-сочувствующе. Пока Лу выходила из комнаты, она продолжала ворковать:
 — Твою бедненькую мисс Стейси уже несколько дней мучает головная боль. Я, конечно, помогаю ей, чем могу, и все время твержу ей, что Марни поправляется, но, мне кажется, она втайне тревожится…
 Когда Лу наконец вышла из комнаты, чтобы не слышать Анжелу, она почувствовала глубокое облегчение.




 Глава 8


 На следующее утро Лу с удивлением вспомнила, что в этот вечер у нее назначена встреча с Алланом Йетсом.
 Она плохо спала, и перспектива поездки на танцы в шерстехранилище, где соберется компания веселой молодежи, неожиданно представилась ей как нечто, что предстоит вытерпеть, а не ждать с нетерпением.
 Да, конечно, хранилище в Яннапе, где должны были состояться танцы, находилось всего в двадцати милях от Ридли Хиллз, так что, когда вечер закончится, ее не будет ожидать долгая, утомительная поездка домой, как это было после карнавала поло в Йолу. Дженни и Пенелопа Браун привезут с собой целую компанию друзей, так что это им теперь предстоит скучная дорога домой на рассвете. Дженни говорила с Лу по телефону, а потом передала трубку Аллану. Лу согрело откровенное дружелюбие девушки, сказавшей, что им всем будет очень приятно снова ее увидеть.
 Потом разговор вел Аллан. Он уверил Лу, что заедет за ней, а потом благополучно доставит ее обратно, когда вечеринка закончится. В прошлый раз она с радостью приняла его предложение. Тогда рядом с ней была Марни, уговаривавшая ее поехать, да и Анжела еще не появлялась на горизонте.
 Теперь все изменилось. Лу чувствовала себя бесконечно усталой и подавленной. Больше того, в отсутствии Марни вся ответственность за дом лежит на ней, а если она поздно ляжет, это не прибавит ей сил.
 За завтраком она немного смущенно объяснила все это своему нанимателю, попросив разрешения позвонить по телефону Аллану Фетсу и отменить намеченную на вечер встречу.
 Если бы только Лу знала, что Анжела намеревается этим утром «осчастливить» их своим появлением, она бы задала свой вопрос, пока они со Стивеном Брайентом еще были вдвоем.
 Теперь эта возможность была упущена: несколько секунд назад в комнату вошла их гостья, элегантная и спокойная в небесно-голубом шелковом халате до пола. Воспитанно прикрыв зевок ладошкой, она заняла свое место за столом.
 Анжела отказалась от предложенных Лу кукурузных хлопьев, преувеличенно вздрогнула, демонстрируя свое презрение при виде щедрой порции отбивных и яичницы, которую с явным аппетитом продолжал поглощать Стив, вернувшись за стол после того, как воспитанно придвинул ей стул. Она подвинула себе только чашечку чая без молока и сахара.
 Лу ядовито подумала, что ее неожиданное появление в столь ранний час, видимо, проистекало из ее твердого намерения предотвратить возобновление встречи тет-а-тет, которую она прервала накануне вечером в кабинете. Во взгляде, который она бросила в сторону Лу, читалось подозрение. Потом она сразу же обратила свое чарующее внимание на Стива и полностью игнорировала присутствие Лу, пока не был затронут вопрос о намеченной на этот день вечеринке.
 Тут она повернулась к Луизе и горячо запротестовала, прежде чем Стивен успел ответить что-либо.
 — О, ну конечно же, ты должна ехать — правда же, Стив? Одна работа целый век — и будешь скучный человек! Тебе нужно отдохнуть, дорогуша, да к тому же тебе немало повезло, что ты понравилась такому милому человеку, как Аллан Йетс. Насколько мне известно, — тут она лукаво улыбнулась Стивену, — это не без взаимности. Очаровательный юноша! Я помню, несколько раз видела его, когда приезжала сюда в прошлый раз, и, кажется, у его отца обширные землевладения на Риверине. На твоем месте, Луиза, я не рискнула бы оставить его одного на вечеринке — он слишком притягателен для женского пола. Смотри, а то его подхватит какая-нибудь другая девушка, и тогда ты будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Да и к тому же мы со Стивом с удовольствием останемся на страже дома вдвоем, когда ты уедешь, не правда ли, дорогой? — Анжела на секунду положила свою прекрасно ухоженную руку на его мужественную смуглую кисть. — Мне кажется, нам надо настоять на том, чтобы Луиза воспользовалась своим выходным, правда, Стивен? Молодежи так важно бывает вместе поехать куда-нибудь, а Луизе пришлось немного больше работать с тех пор, как Марни приболела.
 Услышав этот скрытый намек на то, что прежде она якобы ленилась, Лу внутренне напряглась.
 Она обратила умоляющий взгляд на человека, который сидел, доедая завтрак, внешне совершенно невозмутимо.
 — Пожалуйста, мистер Брайент — так я могу позвонить? Мне не хотелось бы…
 Анжела снова прервала ее, и голос ее от возмущения зазвучал пронзительнее.
 — Ох, да прекрати, Луиза! Не скромничай, а то Стив поймает тебя на слове. Ведь ты только вчера призналась мне, что тебе не терпится снова увидеться со своим молодым человеком. Ты только беспокоилась о том, что тебе надеть, помнишь?
 У Лу буквально рот раскрылся от столь явной лжи, и она не могла ни протестовать, ни отрицать это откровенное вранье.
 Анжела продолжала, теперь она говорила успокаивающе-ободрительно:
 — И не беспокойся, дорогуша. Я одолжу тебе свою белую кружевную блузку, чтобы надеть с твоей юбкой. На танцы в шерстехранилище никто не надевает парадной одежды, а ты в ней будешь просто очаровательна. У нас примерно один размер, хотя я, конечно же, выше. ТЫ можешь одолжить и мою красную шелковую накидку — она дивно подойдет к алому гибискусу на твоей юбке, и мне ничуть не жаль дать ее тебе. Скажи ей, чтобы она не спорила, Стив, и оставила бы свою глупую гордость — и это из-за одежды-то!
 Стивен Брайент поднялся из-за стола и небрежно скользнул взглядом по Лу.
 — Насколько я помню, я уже один раз говорил вам, что мужчины не приглашают девушек танцевать только из-за того, что на них в данный момент надето, мисс Стейси. Если вы по-прежнему так думаете, то вам следует выправить ваше понимание ценностей жизни.
 Следующие его слова были произнесены с полным равнодушием, и это не могло не причинить ей боли:
 — Конечно же, Лу, отправляйтесь на танцы со своими юными друзьями. Не моя забота советовать вам, как проводить свободное время, но мне кажется, вам следует принять предложение мисс Пул с той же любезностью, с которой оно было сделано. С вашей стороны нехорошо отказываться из гордости, — и он еще раз смерил ее равнодушным, холодным взглядом, — тем более что вы, кажется, очень хотели бы поехать на вечеринку, если бы не отсутствие того, что вы считаете подходящим нарядом.
 Он повернулся на каблуках и зашагал к двери.
 Анжела тоже поспешила сбежать, пробормотав:
 — Да, Стив, кстати… — И она поспешила за ним, как будто хотела поговорить с ним наедине о чем-то еще. Стивен Брайент пропустил ее перед собой, открыв дверь, и она проплыла мимо него, изящно покачивая бедрами. Потом он резко захлопнул дверь.
 Лу осталась стоять за столом, поднявшись со своего места, борясь с накатывавшимися волнами то отчаяния, то возмущения.
 О, Боже! Как она допустила, чтобы ее поставили в такое неловкое положение? Почему она позволяет этой наглой девице издеваться над собой так безжалостно?
 Теперь если она не поедет, создастся впечатление, что дома ее удержала только ложная гордость. Ее мысли путались от огорчения, но все же она не смогла не заметить ноты удивленного презрения в голосе Стива, отчитавшего ее за не правильное представление об истинных ценностях.
 О, как могла Анжела Пул быть такой подлой?!
 Лу должна была признаться себе, что ее чрезвычайно волновало хорошее мнение Стивена Брайента о ней, и для того чтобы сохранить хотя бы какую-то долю его уважения, ей придется сегодня поехать.
 Она торопливо закончила свои утренние дела и успела до ленча вымыть голову. Когда она расчесывала перед зеркалом свои белокурые волосы, ложившиеся блестящей безупречной волной, то ее похорошевшее отражение в зеркале придало ей моральные силы, необходимые для того, чтобы разобраться с этим мстительным созданием, которое не выходило из своей спальни с тех пор, как Стивен уехал из дома с Расти и Бантом после завтрака.
 Лу решительно постучала в дверь и сразу же вошла; не успел еще смолкнуть ленивый голос, пригласивший ее заходить.
 Анжела сидела на круглой табуреточке у туалетного столика из мореного дуба. Перед ней были выстроены целые ряды баночек и бутылочек. Какая-то белая косметическая маска целиком покрывала ее лицо, так что Анжела походила на гипсовую скульптуру. Ее руки, на которых утром был бледно-коралловый лак, теперь лежали на поверхности столика и на овальных заостренных ноготках высыхал серебряный лак.
 Она небрежно помахала Лу, остановившейся у самой двери.
 — Проходи, Луиза, — благодушно повторила она, указывая на плетеный стул с мягким сиденьем. — Пожалуйста, будь добра, сядь. У вентилятора чуть прохладнее.
 Лу сразу же начала обвинять.
 — Почему вы сказали то, что сказали утром — за завтраком? В этом не было и грамма правды, и вы это знали! Вы понимаете, в каком я предстала виде: мелочная, тщеславная, как будто для меня в жизни одежда — самое главное. Ведь это же совсем не так.
 Изящно выгнутые брови Анжелы Пул приподнялись в наигранном удивлении при столь откровенной атаке, отчего по ее матово-белой маске пробежали тонкие трещинки.
 Она мягко ответила:
 — Но, милая моя девочка, я всего лишь хотела тебе помочь. Я говорила правду. Я готова одолжить тебе на сегодняшний вечер все, что тебе хочется. В конце концов, ведь очень важно, чтобы ты как можно лучше выглядела, раз ты собираешься ехать на танцы с этим милым Алланом Йетсом! Право же, Луиза, ты чересчур обидчива, а? Мне жаль, если мое предложение тебя оскорбило. Как сказал Стив, оно было сделано совершенно искренне, но вы, юные создания, иногда такие неловкие, когда вам хотят сделать одолжение, ты согласна?
 Анжела подула на сохнущий лак и продолжила:
 — Мне, право же, совершенно безразлично, поедешь ты сегодня или останешься — уж, пожалуйста, поверь мне. Мне жаль, что я сегодня утром вообще об этом заговорила, раз ты к этому так болезненно относишься. Я подумала, что тебе будет очень приятно выглядеть так же современно и нарядно, как и все эти привлекательные девушки — вот и все.
 Решимость Лу была поколеблена. Было что-то настолько убедительное в ровно произнесенных словах, в тоне искреннего сожаления в голосе ее собеседницы, что Лу невольно почувствовала, что, возможно, поторопилась, была несправедлива и невежлива. Возможно, как и сказала Анжела, она слишком уж обидчива. Но только она знала абсолютно точно, что никогда — никогда не сможет надеть ни одну вещь, принадлежавшую Анжеле Пул. Ее хладнокровное предательство там, в конторе архитекторов, оставалось для Лу по-прежнему кошмарно реальным, как будто все произошло только вчера.
 Могло ли быть так, что Анжела пыталась теперь загладить свою вину? Мог ли это быть запоздалый жест дружелюбия?
 Почему-то Лу в это не верилось. Но она постаралась вернуть своему голосу приветливость и ответила:
 — Я.., не хотела бы казаться неблагодарной. Мне просто не хотелось сегодня ехать. Только и всего.
 Анжела хладнокровно пожала худенькими плечиками:
 — Ну, похоже, что тебе придется — теперь… Ведь если ты откажешься, то покажешься упрямой и невежливой. Не так ли, милочка?
 Поднявшись с табуретки и закупоривая многочисленные бутылочки, она предложила ей уйти.
 Лу проглотила обиду и постаралась держаться как можно достойнее.
 — Я пойду приготовлю какой-нибудь салат на ленч. Наверное, вы правы, глупо поднимать шум. Очень мило с вашей стороны предложить мне ваши вещи, но спасибо — я вполне обойдусь своими собственными, пусть я и не буду в них современной и нарядной.
 Голос Луизы звучал непривычно едко. Горло у нее перехватило, но она не стала ничего говорить.
 Она понимала, что снова потерпела поражение.
 Вечером она застегивала бледно-лимонную блузку, ту самую, что Марни подарила ей на Рождество, когда услышала, как подъехала машина Аллана. Боже! Он что, приехал раньше времени? Или она опаздывает?
 От спешки пальцы Лу стали совсем неловкими. Блузка была на самом деле очень красивая, хоть и не слишком хорошо сочеталась с рисунком на хлопчатой юбке. Она постаралась как можно решительнее отогнать мысли о том, как замечательно смотрелась бы в строгой гипюровой белой блузке Анжелы и красной шелковой накидке. Тут дверь приоткрылась, и в нее заглянула виновница ее теперешнего затруднительного положения.
 — Твой молодой человек уже здесь, Луиза. Не спеши, приготовься как следует. Я предложу ему чего-нибудь выпить и развлеку его, пока он будет тебя дожидаться. Стива, похоже, нет дома.
 — Спасибо. Я скоро.
 Лу не могла благодарить ее искренне, хоть и старалась. В конце концов, если бы Анжела не предоставила ей стирать всю эту гору белья в одиночку, она бы сейчас уже была готова.
 Когда она наконец вошла в гостиную, то увидела, что Аллан Йетс и Анжела стоят совсем рядом около окна и смотрят на сгущающиеся сумерки, поглощенные негромким разговором.
 У каждого из них в руках была рюмка, и когда Лу на секунду остановилась в дверях, Анжела подняла свою, как бы приветствуя их обоих, и мило сказала:
 — За чудесный вечер! Что будешь пить, Лу? Херес? Джин?
 — Спасибо, я сейчас пить не буду. Думаю, я подожду, пока мы прибудем на место. Как поживаешь, Аллан? — спросила она, высвобождая руку из его затянувшегося пожатия.
 — Лучше всех на свете, киска, когда ты со мной! — голос Аллана звучал шутливо, но он не сводил с нее полных обожания глаз.
 — Остальные поехали прямо в Яннап, — сообщил он ей. — Дженни должна сначала собрать стол, так что у нас масса времени. Эти вечеринки никогда не начинаются раньше, чем через час после назначенного времени. Но все равно, нам, наверное, пора ехать, Лу. Ты, должно быть, захочешь помочь подготовить помещение. По-моему, Пенелопа не слишком хорошая помощница, и Дженни сказала мне, что очень надеется на то, что ты приедешь пораньше.
 Он быстро допил рюмку и взял с кресла кофточку Лу, закутав ею ее плечи, а потом передал ей вышитую вечернюю сумочку, которая когда-то принадлежала ее сестре Hope.
 — До скорого свидания, — сказал он Анжеле, которая продолжала стоять у окна и не спеша отпивала херес из рюмки. — И.., спасибо.
 Лу, услышавшая знакомые размеренные шаги в коридоре за дверью, заметила, что Анжела и Аллан обменялись многозначительным взглядом. Но она была вся поглощена тем, что приехал Стивен Брайент, и не обратила на это особого внимания. Она привыкла, что Анжела дарит завлекающие взгляды каждому мало-мальски интересному мужчине, который попадается ей на пути, и была уверена, что на Аллана они не произведут особого впечатления. Анжела слишком высокомерна, чтобы ему понравиться. Больше того, казалось, она внушила ему почти что трепет.
 — Добрый вечер, сэр, — почтительно приветствовал он Стива, когда они встретились в дверях.
 — Добрый вечер, Йетс. — Ответ прозвучал совершенно равнодушно, а серый взгляд, охвативший Лу одним оценивающим движением, был мрачен и не поддавался толкованию.
 — Желаю хорошо провести время, — несколько неохотно сказал он ей, кивнул и направился к столику налить себе немного виски.
 Пробормотав: «До свидания», Лу поспешно вышла вслед за Алланом.
 Мягкий свет, и гул голосов, и звон посуды доносились из шерстехранилища в Яннапе, когда к нему подъехали Аллан и Лу.
 Они оставили машину там, где уже стояло несколько других, у начала загонов, в которых в сезон стрижки собирали овец, и прошли мимо пустых стойл, нескольких джипов и старенького грузовика с массой сорокагаллонных канистр.
 — Запас воды на сегодняшний вечер, — объяснил Аллан. — Дженни и ее помощники уже должны были перенести часть канистр в помещение. Просто удивительно, сколько ее уходит: на приготовление напитков, на мытье рюмок и даже на то, чтобы окатить хорошенько тех, кто в конце вечера будет не в состоянии вести машину.
 Перед ними в темноте возникли очертания длинного низкого склада. Пробираясь вместе с Алланом, Лу думала, что, пожалуй, в его последних словах зазвучал смех, но не знала, шутит он или нет.
 — Значит, тут не будут соблюдать светских условностей? — спросила она чуть встревоженно. Она никогда не бывала на подобных сборищах, но уже знала, что не может угнаться за этими здоровыми, энергичными и, по ее мнению, совершенно неутомимыми австралийцами.
 — Не то чтобы не будут, — поправил ее спутник, — правильнее было бы сказать, что здесь не будет лишних формальностей. Все будут от души веселиться. Социальные барьеры снимаются, и все общаются со всеми: просто хороший старомодный праздник для всех.
 Он провел ее через открытую дверь, и Лу негромко вскрикнула от изумления. Сдержаться было невозможно.
 Огромных размеров помещение было залито разноцветным светом, который, как она увидела, лили сотни китайских фонариков и лампочек, обтянутых гофрированной бумагой, подвешенных к балкам потолка. Стены были украшены ветвями ивы и бумажными гирляндами, а вдали широкая площадка пола блестела, как навощенная.
 — По правде говоря, это овечий жир, — поправил ее Аллан, когда она выразила свое удивление вслух. — Это «доски», на которых идет стрижка. Вон, видишь, подставки, по одной на каждого стригаля, а их машинки на сегодняшний вечер подняли к потолку, от греха подальше. Посмотри на те колеса, разбросанные вдоль оси блока — они приводят в движение гребни.
 Он ткнул пальцем в пол.
 — Ланолин с овечьего руна, много лет трущегося о доски, создает иллюзию отполированного пола. Идеальный под для танцев — лучшего в мире не найти!
 И это объясняло всепроникающий завах шерсти и овец, который нельзя было ничем забить, несмотря на гениальные украшения помещения. Лу, критически сморщив носик, решила, что в результате получилась любопытная смесь, и отправилась на поиски Дженни. Она вскоре нашла ее: та разделывала гигантскую индейку. Скелеты еще нескольких говорили о том, что этим делом она занята уже довольно давно.
 Повернув к Лу озабоченное лицо, она тепло с ней поздоровалась, познакомила ее еще с четырьмя или пятью девушками, которые тоже были заняты последними приготовлениями к вечеру, а потом поручила Луизе срезать корки с целой горы хлеба для сандвичей.
 — Разложи их по тарелкам — а вон в той кипе есть салфетки, чтобы их накрыть. Потом возьми эти скатерти и расстели на столах — да-да, на тех, с деревянными решетками сверху. Обычно за ними работают чистильщики и сортировщики, они убирают обрезки шерсти и сортируют руно, но об этом не догадаешься, когда они накрыты яркими материями и заставлены едой. Мы стараемся, чтобы все присутствующие на этот вечер забыли о том, что это — обычный склад для шерсти.
 Разнося тарелки с сандвичами, ветчиной, индейкой, пирожками, пирожными, желе и огромными посудинами с салатом из фруктов на застеленные цветастыми скатертями столы, Лу не переставала удивляться, насколько хорошо им удалось преобразить шерстехранилище.
 Во всю длину одной из стен склада был устроен буфет, а каждый маленький альков у противоположной стены был занавешен цветастой тканью. Там стояли маленькие круглые столики, по два-три стула и горели уютные неяркие фонарики. Лу застыла в восхищении. Такой ее и нашел Аллан.
 — Совсем как в солидном ночном клубе, правда?
 Лу никогда не была в ночном клубе, но решила, что он, вполне возможно, мог бы выглядеть именно так — не считая, конечно, запаха овец. Аллан сообщил ей еще кое о чем.
 — Это вообще-то бункеры для шерсти разного сорта — сорт обозначен буквами, которые видны над каждым. Когда шерсть рассортирована, ее переносят от сортировочных столов в соответствующие бункеры. В них поместится только малая часть народа, который сегодня соберется, но это Дженни придумала, чтобы создать такую уютную атмосферу.
 — Еще какую уютную, — с восхищением вскричала Лу. — По-моему, все просто замечательно! Хоть бы уж скорее все началось!
 — Уже скоро. На улице уже собралось немало народа, они ждут, когда оркестр начнет. А уж когда зазвучит музыка, то сюда набьется столько людей — ты не поверишь.
 Так и случилось. С того самого момента, как бородатый скрипач издал первую протяжную ноту, к которой стройно присоединились скрипучий аккордеон, настойчивый барабан и решительный кларнет, у Лу уже не было времени думать о сверлящей боли, притаившейся — внутри, о тяжести в области сердца, которая преследовала ее с самого утра, с завтрака.
 Весь вечер она кружилась в танце, переходя от одного кавалера к другому. Некоторые из них, облаченные в смокинги, были изысканно любезны, желая хотя бы в этом придерживаться своего социального статуса. На большинстве были обычные костюмы, а некоторые были одеты по-спортивному. Но в конце вечера стало совершенно неважно, что на них было надето, потому что на складе стало так жарко, что все мужчины остались в одних рубашках — и к тому же закатали рукава! Но все они танцевали с полной энтузиазма самоотдачей, несмотря на жару и тесноту. И ни один из них не смущался, если не слишком хорошо умел танцевать.
 Аллану удалось потанцевать с Лу пару танцев, а во время третьего ее перехватил Фред — их почтальон.
 К часу ночи вечеринка закончилась, и народ стал разъезжаться так же быстро, как и собирался. Усталая до полусмерти Лу, у которой ныли ноги и разболелась голова, пробралась через группки оставшихся туда, где Дженни и Пенелопа складывали вырученные за вечер деньги в коробки пожертвований Красного Креста.
 Обе были в восторге от успеха своей благотворительной акции и обе казались такими же свежими и жизнерадостными, как и в начале вечера. Измученная Лу могла только восхищаться их выносливостью и живостью и решила, что она, наверное, пропустила тот момент, когда Господь раздавал эти качества.
 Но вообще-то она не могла не признаться, что в настоящий момент жизнь в Ридли Хиллз была для нее нелегкой, поскольку она сильно осложнялась присутствием Анжелы и отсутствием Марии. Она постаралась отогнать тревожную мысль, что у нее будет всего три-четыре часа, чтобы поспать, а потом ей надо будет опять готовить мужчинам завтрак, и сумела-таки стойко улыбнуться, прощаясь с Дженни и ее кузиной и поздравляя их с успешным завершением вечера.
 — Бай-бай, Лу. Спасибо» что помогла нам в начале. Очень рада, что тебе понравилось. Мы тебе скоро позвоним. Вези-ка ее домой, Аллан, будь умником. Мы здесь сами все приберем. Бедняжка, похоже, просто умирает от усталости.
 Очень даже похоже на то, весело призналась себе Лу, ковыляя к машине.
 Аллан помог ей усесться и, перегнувшись через нее, достал с заднего сиденья термос с кофе.
 — Я подумал, что в это время ночи кофе придется весьма кстати, — объяснил он. — Там, на складе, была такая толчея, правда? Да и чашек на всех не хватило. Тебе чай достался?
 Лу отрицательно покачала головой.
 — Только апельсиновый напиток: но я танцевала в это время с тем молодым парнем со станции по продаже скота. Он был такой заводной, и мне было так жарко, что я в тот момент и думать не могла о том, чтобы пить что-то горячее. А вот сейчас я бы не отказалась. Она была тронута его заботливостью и сказала ему об этом.
 Аллан взглянул на ее бледное лицо, осунувшееся от усталости. Неестественный свет от приборной доски особенно подчеркнул это. Даже не спрашивая ее, он плеснул ей в кофе щедрую порцию виски, и только потом протянул чашку.
 — Мне кажется, Лу, они заставляют тебя там слишком много работать. Ты можешь подольше поспать утром? Может, мисс Пул приготовит за тебя завтрак? Она мне это почти что обещала.
 — Посмотрю, — уклончиво ответила Лу. Она не могла себе представить, чтобы Анжела это сделала, но надо было признать, что в последнее время та, казалось, была полна добрых намерений. — Знаешь ли, я вовсе не такая хрупкая, как кажется, и мне и правда очень понравился сегодняшний вечер, Аллан. Подумать только, что скажет моя сестра Нора, когда прочтет, как я езжу на танцы в шерстехранилище где-то за тридевять земель. Спасибо за чудесный вечер.
 Она вернула ему чашку.
 — Я могла бы теперь начать весь вечер сначала, — засмеялась она, и наградой ей была радость, осветившая приунывшее было лицо ее спутника. Он убрал термос и фляжку, и они поехали по дороге в Ридли Хиллз, обсуждая самые интересные моменты прошедшего вечера.
 — Какой необычный старик — тот, с бородой, который играл на скрипке!
 — Да, правда? Это Арти Уилсон. Он в этих местах — человек легендарный. Он живет совершенно один в полуразрушенном жестяном домике около старых разработок на речушке и большую часть времени проводит в поисках золота — моет породу. Он все еще убежден, что здесь можно добыть много — если только повезет. Изредка он действительно находит небольшие самородки, но не верит, что это все, что здесь есть — отдельные кусочки, только и всего. О его прошлом почти ничего не известно, но, похоже, он человек весьма образованный. Его домишко полон книг, как говорят — и притом очень серьезных, философских трактатов в дорогих переплетах.
 — Очень любопытно! И лицо у него очень интересное. По-моему, художник был бы в восторге от этих скалисто-резких черт лица и орлиного носа. А как Дженни забавно придумала: угадывать, кто сколько весит и проверять на весах для шерсти, правда, Аллан?
 — Ага, было смешно. Пенни сказала, что эта идея принесла больше всего денег. Они собрали больше пятидесяти долларов — это при десяти центах за взвешивание! И это чистый доход, потому что все призы победителям кто-то пожертвовал.
 — Дженни молодец, что вызвалась первой.
 — Да, она славная, наша Джен. И мне кажется, она явно занижала вес полных девушек, когда пыталась угадать, из такта.
 Лу рассмеялась.
 — Она прелесть! — тепло объявила она. — И совсем не обижается, если над ней смеются. Я считаю, что мне повезло, что я подружилась с Дженни и Пенелопой.
 Аллан на секунду прикоснулся к ее пальцам.
 — Я надеюсь, что я тоже в этом списке, — сказал он небрежно и тут же убрал руку, чтобы снизить скорость: они начали пересекать реку по одному из бродов.
 Благодаря этому Лу могла ему не отвечать: они медленно прыгали, скользили и тряслись по мокрым валунам в русле потока. Последний всплеск, потом колеса секунду пробуксовали по грязи на дальнем берегу, и они снова выехали на небольшой подъем.
 И тут, когда они опять оказались на ровной поверхности, машина начала дергаться. Двигатель замолк — снова заработал.., и заглох окончательно. Пробормотав проклятие, Аллан стал крутить ручку зажигания — но безрезультатно.
 — Минуточку.
 Его голос звучал успокаивающе. Он выскользнул из машины, и Лу увидела, как его русые волосы на мгновение позолотил свет фар, а потом он скрылся за поднятым капотом. Прошло совсем немного времени, и он снова опустил его, захлопнув замок, и вернулся к Лу.
 — Не волнуйся, — сказал он ей с улыбкой. — Распределитель немного намок. Наверное, промоина была глубже, чем я думал. Извини, Лу. Это нисколько не серьезно, но нам придется здесь немного подождать. Ничего?
 — Конечно, ничего, — мягко отозвалась она. Она опустила стекло и высунулась из машины, прислушиваясь.
 — Чудесное впечатление: звук бегущей воды в темноте, правда? — мечтательно заметила она. — И ты только посмотри на эти силуэты эвкалиптов на фоне темного неба!
 — Я предпочитаю смотреть на тебя, Лу… Тут она повернулась, инстинктивно испугавшись его глуховатого настойтавого голоса.
 В следующую секунду она оказалась в его объятиях, и какую-то долю мгновения видела склоненное над нею лицо — а потом он начал целовать ее с отчаянием и решительной властностью, которые так не соответствовали мягкому юноше, с которым, как ей казалось, она уже была хорошо знакома.
 — Аллан, прекрати! Я…
 Ее губы, освободившиеся на минуту, когда она, опомнившись, начала вырываться, постарались высказать протест, но его заглушил еще один крепкий поцелуй. Чем больше она сопротивлялась, тем сильнее сжимал он ее в своих объятиях, пока наконец измученная Лу не сдалась.
 Изумление и испуг заставили ее покрыться холодным потом. Она чувствовала слабость. Наконец его губы ее немного отпустили: теперь она была грубо прижата к его рубашке, и она смогла разобрать ласковые слова, которые он бормотал, зарываясь губами в ее волосы.
 — Лу.., дорогая.., дорогая моя, любимая Лу. Ты же знаешь, что я люблю тебя, Лу? Ты должна выйти за меня замуж, счастье мое. Я жить без тебя не могу… Господи, как я тебя люблю!.. И теперь я знаю, что и ты тоже меня любишь, моя чудесная, робкая, нежная девочка… Скажи мне это, Лу. Скажи, что любишь меня! — молил он ее.
 Лу оттолкнула его дрожащими руками.
 — Аллан, я не люблю тебя… Это совсем другое…
 Пожалуйста…
 — Конечно, ты любишь меня. Я знаю, что любишь. Не стесняйся этого, пожалуйста, дорогая. Я теперь знаю, что ты чувствуешь на самом деле.
 В порыве ликующей радости он снова попытался ее поцеловать. Лу, почувствовав поднимающуюся в нем волну страсти, собрала все силы для сопротивления.
 — Аллан, прекрати! — В ее словах звучало резкое отвращение, смешанное со страхом. — Прекрати! Я не люблю тебя, не люблю, не люблю! Неужели ты не понимаешь? Не люблю!
 Она просто кричала эти слова, уже не думая о том, что причинит ему боль, слишком потрясенная и испуганная, чтобы выбирать слова помягче.
 Аллан, который, казалось, наконец услышал ее, разжал руки и испустил дрожащий стон. Он походил на обиженного, удивленного щенка, которого хозяин наказывает за что-то, а за что — он не понимает.
 — Но, Лу, ты же должна любить меня — должна!
 Мне.., мне очень жаль, Аллан, — прошептала Лу.
 На ее глаза навернулись слезы, но она старалась сдержать их.
 — Лу, не плачь, радость моя. Не надо плакать. Я не хотел тебя пугать. Если ты и не любишь меня сейчас, то полюбишь со временем, дорогая. Пожалуйста, прости меня, сердце мое. Я ведь не хотел тебя обидеть, правда. Я думал, что могу не спешить, но, честно говоря, когда мисс Пул сказала мне, что на самом деле ты…
 Он неожиданно замолчал, увидев, как его слова подействовали на девушку, сидевшую рядом с ним. Он почувствовал, как напряглось ее худенькое тело, и был поражен сдержанно-ледяным голосом, который негромко спросил:
 — Мисс Пул? Анжела? Какое она имеет отношение к нашим с тобой отношениям?
 — Ну же, Лу, не говори так. Я вообще не должен был называть ее имя. Я.., я обещал, что не буду. И.., она хотела как лучше, право же, хотела. Это ради тебя она подсказала мне. Она знает, какая ты робкая и застенчивая, дорогая моя, и она…
 — Что она сказала?!
 — Прервавший его вопрос был полон плохо сдерживаемого отвращения.
 Лу вспомнила теперь, как они стояли вдвоем у окна, когда она вчера вечером вошла в гостиную Стива, и заговорщический взгляд, которым обменялись Анжела и Аллан.
 В голосе Аллана теперь звучала досада.
 — Она сказала, что ты ко мне неравнодушна — очень. Что ты просто стесняешься показать свое чувство. Она сказала, что с молодыми девушками так часто бывает, что они просто боятся посмотреть любви в лицо и признать, что она пришла. Она сказала, что мужчина должен взять инициативу.., что ты ответишь взаимностью, если я буду вести себя властно и… Она посоветовала мне сегодня пойти в наступление и одержать победу.
 Горечь разочарования, прозвучавшая в его последних словах, заставила Лу содрогнуться. Она вся дрожала от гнева — но она сердилась не на Аллана. К нему она испытывала только жалость и неожиданно вновь вернувшуюся дружескую привязанность, которую чувствовала и прежде.
 Вот он сидел рядом с ней, понурившись, немного обиженный, неуверенный в себе, трогая одним пальцем перекладины руля, — и она поняла, какой он еще неопытный и наивный. Незрелый, добрый мягкий — и доверчивый. Бедный Аллан! Он поступил по-доброму — вернее, у него были добрые намерения. Он пригласил ее на танцы в шерстехранилище и даже потом захватил для нее кофе. Неожиданно она почувствовала себя старше его — даже гораздо старше, чем была еще совсем недавно, когда машина переехала через реку, поднимая брызги. Тут она повернулась к нему, утешающе стиснув его руку.
 — Мне очень жаль, Аллан. Прости меня, но ведь я не могу испытывать чувства, которых во мне просто нет. Ты же знаешь, сердцу не прикажешь. Но ты мне очень симпатичен, и я хотела бы, чтобы мы остались друзьями, и.., и забыли про сегодняшнюю ночь. По крайней мере, я собираюсь про нее забыть, и мы должны постараться об этом никогда больше не заговаривать. И… Аллан — если ты больше не захочешь меня никуда приглашать, я пойму. Знаешь, может, так было бы и лучше — тебе надо ходить одному и знакомиться с другими девушками. По-моему, нам лучше сразу же ехать домой, как только машина заведется. Как ты думаешь, долго еще не просохнет этот.., как его?., распределитель?
 — А он вовсе и не намокал, — прозвучало изумившее ее признание. И в доказательство своих слов Аллан повернул ключ в зажигании, а потом уже дал газу, и они поехали по дороге. Каждый был поглощен своими мыслями.
 Лу старалась дышать глубоко и размеренно. От усталости и волнений у нее кружилась голова. Ее бросало в дрожь при мысли о безжалостном вмешательстве Анжелы в ее личную жизнь, она злилась на себя за то, что вообще согласилась поехать сегодня, огорчалась из-за того, что Аллан так легко дал себя провести.
 Ее обуревало так много чувств — и вдруг она вообще перестала что-либо чувствовать. Голова у нее была легкая, как пушинка от одуванчика, абсолютно лишенная воли. Наверное, это из-за виски, подумала она, ведь я к нему не привыкла. Изза виски и из-за шока, вызванного тем, что мне только что пришлось пережить.
 Наверное, она все-таки задремала, совершенно измучившись, потому что когда машина в следующий раз остановилась, она не сразу смогла сообразить, где находится и почему. Потом, выпрямившись на сиденье и разглядев пустынную ленту дороги, залитую мощным светом фар и неподвижные, мрачные очертания деревьев и холмов на фоне бледных небес, усыпанных звездами, она уставилась на водителя со вновь проснувшимся холодком тревоги.
 Аллан громко ругался — на этот раз он прямо-таки сыпал проклятьями.
 — Не смотри на меня так, дурочка, — грубовато сказал он ей, и в его грубости было что-то настолько братское, что она с трудом подавила смех искреннего облегчения.
 — Что случилось? — спросила она.
 — Сломалась, вот что случилось, — горько ответил он. — И на этот раз по-настоящему. Уж не подумала ли ты, что я рискну разыграть поломку во второй раз?
 Лу прикусила губу и ничего не ответила. Бедный Аллан! Можно ли винить его за то, что ему неприятно — и к тому же он, конечно, устал, устал не меньше нее.
 Она вылезла из машины и подошла к капоту.
 — Пожалуйста, разреши мне помочь. Я могу что-то сделать?
 Она чувствовала полную свою беспомощность, но ноты сочувствия в ее голосе, наверное, дошли до него.
 Он усмехнулся.
 — Спасибо, Лу. Да, можешь. Достань, пожалуйста, фонарик из машины и посвети мне вот здесь.
 Лу послушалась, радуясь, что может быть полезной. Она не знала, сколько времени держала фонарик, глядя, как Аллан отчаянно перебирает провода и контакты, зачищая их.
 Постепенно небо окрасилось первым легким румянцем рассвета, розовеющим в обещании нового жаркого дня, но Лу дрожала в своей тонкой вязаной кофточке, поскольку воздух был еще по-ночному прохладным, как это часто бывает в глубине континента. Время от времени она встречалась взглядом с Алланом и старалась, чтобы ее руки, державшие фонарик, не дрожали. Ему и так хватало забот…
 К тому времени, когда они наконец добрались до усадьбы, Лу уже легко могла разглядеть в быстро разгоравшемся свете дня, что часы показывают половину шестого утра. Боже праведный! Осталось всего три четверти часа до завтрака! Ей надо неслышно пробраться в дом, переодеться в рабочий халатик и пройти на кухню. Ложиться в постель, конечно, уже не имеет смысла; ей еще предстоит напечь булочек и пожарить отбивные на завтрак.
 Так думала Лу, легкими шагами направляясь по тропинке к дому. Алдан с твердым намерением по крайней мере закончить свидание по всем правилам приличия, настоял на том, чтобы проводить ее до веранды, и держал ее под локоть. Они оба решили выйти из машины подальше от дома, чтобы не разбудить тех, кто спал в доме.
 Однако оказалось, что эта мера предосторожности была излишней.
 По крайней мере один обитатель дома уже проснулся — или, может быть, и не ложился?
 Взгляд Лу никак не мог оторваться от безупречно начищенных ботинок с резинками по бокам, стоящих на самом верху лестницы — но она заставила себя поднять полные трепета глаза на аккуратно выглаженные брюки и защитного цвета рубашку с расстегнутым воротом и наконец с трепетом взглянула в суровое лицо Стивена Брайента. Она решила, что скорее всего он не ложился. Глубокие складки залегли в уголках его губ, а серые глаза, следившие за Лу и Алланом, нерешительно стоящих на гравии дорожки прямо перед ним, были презрительно-непреклонными и суровыми.
 Лу послала ему робкую улыбку, которая угасла, едва успев родиться в уверенности, что он ее оттолкнет. Не было ни капли ответного тепла на худом, жестком лице Стива, бледном — несмотря на загар — от усталости или от гнева.
 У Лу подогнулись колени, а сердце бешено заколотилось. О небо, ну почему он так на нее смотрит? Она знала, что волосы ее растрепались, с губ давно уже стерлась помада, а глаза наверняка потускнели и запали от усталости. Больше того, она никак не могла успокоить чуть заметную дрожь, которая снова овладела ею, как ни старалась она с ней справиться. Первые слабые лучи бледного утреннего солнца, ласкавшие ее спину, тоже не могли достаточно согреть ее, чтобы прогнать эту предательскую дрожь. Она знала, что он заметил ее состояние, так, как и все остальные детали.
 Все мысли Лу куда-то улетучились, осталось только чувство возмущения от презрительного осмотра, которому он ее подверг. Но сказать ей было нечего.
 В конце концов он сам нарушил молчание:
 — Доброе утро, мисс Стейси. Надеюсь, вы приятно провели ночь вдали от дома?
 Потом он впервые перевел взгляд на Аллана Йетса.
 — Надеюсь, вы приготовили достаточно убедительную причину, по которой вы вернули свою спутницу, — тут он демонстративно взглянул на часы, — почти без двадцати шесть утра?
 Аллан убрал руку, поддерживавшую Лу под локоть, и нерешительно кашлянул.
 — Мне очень жаль, сэр.., искренне жаль. Видите ли, мы.., у нас что-то случилось с машиной по дороге домой.
 — Правда?
 Этот короткий вопрос прозвучал так саркастически-многозначительно, что Лу невольно заговорила, защищая и оправдывая Аллана, хотя вначале твердо решила молчать.
 — Да, — возмутилась она, — правда! Когда мы переезжали через реку, распределитель намок, и… Он не дал ей продолжить.
 — Распределитель намок? Он невесело рассмеялся.
 — Милая моя, придумайте-ка что-нибудь получше. Если бы вы хоть немного разбирались в двигателе, вы бы знали, что сейчас воды в реке не хватит и на то, чтобы утопить цыпленка, а не то чтобы намочить распределитель!
 Бледность Лу сменилась густым румянцем. Ей не потребовалось сдавленного возгласа Аллана, чтобы понять, что она только ухудшила ситуацию. Теперь на лице Стива читалось открытое недоверие. Он злобно взглянул на Аллана:
 — Конечно, я не знаю, где вы пересекали реку. Ясно, что вы возвращались длинным путем, но если вы пользовались обычными местами переезда, распределитель никак не мог намокнуть. А если вы пересекали ее где-то в более глубоком месте, то, надо полагать, вы знаете, что сначала необходимо снять приводной ремень вентилятора? Я не могу поверить, что два года работы джакеру у Брауна не научили вас, Йетс, хотя бы этому!
 Аллан мучительно покраснел и потупился.
 — Это не распределитель, сэр, — смущенно пробормотал он. — А свечи. По крайней мере, она заработала, когда я их все прочистил.
 Стивен Брайент презрительно захохотал.
 — Так, Йетс. Мисс Стейси говорит, что дело в распределителе, вы — что в свечах. Так что же вы выберете? Вам не кажется, что следовало бы сообразить и заранее договориться, что вы будете рассказывать, и уже не отступать от своих слов? Или вы решили, что никто не заметит, как вы возвращаетесь после восхода солнца? Вы не подумали, что о вас могут волноваться, считая, что с вами могло что-то случиться?
 Его голос был полон гнева, и он впервые его повысил. Его слова звучали хлестко, как удары кнута.
 — А что до вас, мисс Стейси, то я думал, вы ответственнее. Я думал…
 — Стив! Дорогой, из-за чего весь этот шум?
 Прохладный медовый голос донесся с дальнего конца холла. Сетчатая дверь открылась, и на пороге появилась Анжела — спокойная, свежая и воздушная в облаке многослойного шифона нежно-малинового цвета, присборенного вокруг кистей и шеи. Даже совершенно ошеломленная Лу не могла не заметить, что ни один волосок не сбился в ее прическе. Губы Анжелы были чуть тронуты нежной розовой помадой, тончайший слой пудры придавал ее и без того безупречной коже лица прозрачную свежесть.
 Уж она-то никогда не поставит себя в неловкое положение, не пропустит момента заговорить, не собьется в словах.
 И сейчас она очаровательно надула губки и положила на руку Стивена тонкие пальчики.
 — Что за манера кричать такую рань! — шутливо укорила она его. — Не сомневаюсь, что тебя слышали чуть ли не в Сиднее — а может, и дальше. Ой, Стив, да ты и правда сердишься! Не будь слишком строг к этим юным голубкам. Я не могла не услышать, о чем вы говорили, и мне кажется, что ты принял все чересчур серьезно.
 — Вот как, Анжела? Интересно узнать, почему ты так считаешь. Стивен говорил непримиримо, и Лу даже в этой критической ситуации не могла не почувствовать удовольствия из-за того, что ласковое прикосновение Анжелы к его руке явно не возымело того эффекта, на который та рассчитывала. Она отдернула руку, изящно пожала плечиком и развела руки в притворном отчаянии.
 — Ну, ми-и-илый, — шутливо спросила она, — разве есть необходимость объяснять тебе это, как маленькому? Разве ты не помнишь, каково быть молодым, Стив? Молодым и влюбленным? Не следует слишком подробно расспрашивать об авариях по пути домой — это нетактично. Пожалуйста, не пугай больше бедного Аллана, будь умником. Я уверена, что он устал, и ему еще долго ехать домой. А что касается Луизы… Нехорошо заставлять ее стоять тут. Несомненно, она прекрасно провела время, но теперь это на ней сказывается, разве не видно. Конечно, мы, девушки, после таких развлечений всегда хуже выглядим, правда?
 Анжела подняла руку с перламутровыми ноготками, чтобы поправить свою и так безупречную прическу и улыбнулась, сначала Лу, а потом Аллану. Тот не мог встретиться с ней взглядом — и не удивительно. Бедный мальчик, подумала Лу. Каким дураком его выставила Анжела — и ведь она прекрасно знала, что может рассчитывать на то, что его врожденная деликатность не позволит ему разоблачить ее гадкий поступок.
 Лу преисполнилась возмущения.
 — У нас действительно сломалась машина — хотите верьте, хотите нет, — запальчиво повторила она, глядя прямо в глаза Анжеле.
 — Ну конечно, милочка, конечно, сломалась, — успокоила ее Анжела. — Иначе и быть не могло, правда?
 — Я уверен, что вечер был чудесным, мисс Стейси, — вмешался Стивен Брайент. — И действительно, мисс Пул права, наверное. Лучше будет не вдаваться в дальнейшие подробности…
 Он холодно смотрел на нее. Она услышала, как Аллан сдавленно пробормотал что-то, робко протестуя, но неожиданно ей стало все равно. Немое огорчение на его славном юном лице зажгло ее огнем теплого участия: такое же чувство она испытывала бы к любому беспомощному животному, оказавшемуся между двумя хищниками.
 Бледная, почти теряющая сознание от усталости и потрясений, она тем не менее расправила свои худенькие плечи и выпрямилась, бесстрашно встречая колючий взгляд стальных глаз. Она с трудом удерживалась на ногах и оперлась на руку Аллана, но гордо вскинула голову и ответила Стивену Брайенту с вызовом, забыв о благоразумии и осторожности:
 — Да, благодарю вас, я действительно прекрасно провела вечер, необыкновенно хорошо! И вы правильно заметили — подробности касаются только нас с Алланом.
 Доброй ночи, — Аллан, — вернее, доброе утро… И спасибо тебе за.., за.., за все!
 Ее голос срывался.
 Она в последний раз отчаянно сжала руку Аллана и, опустив голову, бросилась в свою комнату.
 Оказавшись там, она в изнеможении опустилась на стул. Господь милосердный, что же она наделала? Что подумает Стив? Ну и пусть, ей все равно, что он подумает! И вообще, хуже он о ней уже думать не может, горько сказала она себе. Она больше не могла стоять там, слушая, как эти двое издеваются над Алланом. Да и над ней тоже. Она должна была что-то сделать, как-то остановить все это.
 Лу перестала раскачиваться вперед-назад на стуле и обхватила руками свою кружащуюся голову. Она могла понять поведение Анжелы, но он-то почему так себя вел? Что ему до того, с кем она проводит время — с Алланом Йетсом или с кемто другим?..
 Коснувшаяся ее плеча рука заставила ее вздрогнуть. Рука Стивена Брейента. В другой он держал маленькую рюмку с неразбавленным янтарным напитком.
 — Пожалуйста, выпейте это, мисс Стейси, — проинструктировал он.
 Лу беспомощно махнула рукой.
 — Я.., я не слышала, как вы вошли.
 — Вы не закрыли за собой дверь, когда вошли, — невозмутимо отозвался он.
 — А теперь, пожалуйста, выпейте рюмку виски.
 Лу эта штука была совершенно не нужна, но у нее не было сил спорить.
 Она с трудом осушила рюмку, чуть не задохнулась, вздохнула с отвращением, когда жидкость обожгла ей горло, откинулась на стуле и на мгновение закрыла глаза. Гадкий напиток, но надо признать, он прибавил ей сил.
 Тишина. Открыв глаза, она увидела, что Стив склонился над ней, облокотившись одной рукой ,на спинку стула.
 — Лучше? — мягко спросил он ее.
 — Гораздо лучше, спасибо, — призналась она с бледной, нервной улыбкой. — Вы.., вы очень добры.
 — Добр? — Он выпрямился во весь рост, возвышаясь над ней. — Нисколько, мисс Стейси. Я только озабочен своей служащей, которой предстоит приступить к своим обязанностям ровно через пять минут. Видите ли, столь волнующие события в вашей личной жизни могли выбить вас из колеи, но я все же хочу быть уверен, что мои работники получат приличный завтрак, прежде чем приступят к делам.
 Минуту, которая показалась ей очень долгой, он презрительно удерживал ее взгляд, и губы его раздвинулись в улыбке, как ей показалось, полной пренебрежения. Потом он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.




 Глава 9


 Лу выскользнула из своих нарядных вещей, поспешно натянула нейлоновый халатик и побежала в ванную, где неловко облила свое лицо холодной водой в довольно безнадежной попытке хоть немного взбодриться.
 Господи, как ужасно она себя чувствует!
 Вернувшись в свою комнату, чтобы повесить белую юбку с ярким узором из крупных красных цветов и переплетающихся зеленых листьев, она подумала, что, наверное, навсегда возненавидит этот наряд. Она была уверена, что всякий раз, надевая юбку, будет вспоминать о сегодняшнем скандале. Да, самый вид ее был ей глубоко противен! Она небрежно засунула ее в шкаф и плотно закрыла дверцу, а потом направилась на кухню.
 Если бы, если бы только она могла так же легко закрыть дверь за вчерашней ночью! Если бы только ее никогда не было, если бы она сама была тверже! Ведь интуиция подсказывала ей, что ехать не надо! И опять Анжела подстроила весь этот гадкий вечер, а что касается Стивена, то он сейчас не оставил ей сомнений в своих чувствах. Она с трудом проглотила подступившую к самому горлу горечь при воспоминании о том, каким добрым был его низкий голос тем вечером в кабинете — и с каким откровенным презрением он говорил с ней только что.
 Ведь тут речь шла о доверии.
 Он ей не верит!
 Если бы верил, он не усомнился бы в ее словах, какими бы невероятными они ни казались. А ведь она никогда, никогда не давала ему повода сомневаться в ее правдивости! То есть, если бы Анжела не… Впрочем, Анжела Пул преследовала свою «крупную добычу» (как она соизволила назвать Стива) с почти вызывающей настойчивостью, и для нее все средства хороши!
 И временами казалось, что ее жертве явно нравится, когда ее преследует эта красивая и вызывающая хищница, временами Лу со щемящим сердцем думала, что Стивена Брайента забавляет и увлекает общество Анжелы, что он заинтригован ее зачастую циничными речами, очарован неожиданными приступами приятного любому мужчине женского внимания.
 Он всегда принимал их с ответной галантностью, и Лу часто замечала искры смеха в его глазах, когда он небрежновежливо парировал словесные уколы и выпады Анжелы.
 Она вынуждена была признать, что они составляют прекрасную пару: оба физически совершенные, оба смелые, бесстрашные, даже жестокие в том, что касается исполнения собственных желаний. Она считала вполне естественным, что каждый из них восхищается в другом теми же самыми чертами, которые свойственны и ему самому.
 Лу горестно вздохнула. Сама она не имела ничего общего с ними, решила она. В ее характере, в тех унылых, скучных годах, проведенных в Англии, в этом беспрецедентном предательстве в Сиднее, в тошнотворной неуверенности сегодняшнего дня — во всей ее жизни не было ничего, чем можно было бы восхищаться, чему можно было бы позавидовать. Боже правый, она не только не смелая и не вызывающая, она даже не смогла постоять за себя этим утром!
 Лучше уж не думать об этом. Она прекрасно знала, что, так или иначе, она бессильна изменить ситуацию. Скажи спасибо, что у тебя вообще есть работа и дом, Луиза О'Доннел Стейси, твердо сказала она себе, и перестань мечтать о недостижимом! Работа — лучшее лекарство. Заполни ею каждую минуту, так чтобы не оставалось времени думать.
 Когда она прошла через сетчатую дверь, Джим уже приготовил для нее отбивные. Они скворчали на огромной черной решетке над открытым огнем плиты.
 — Здрасьте вам, Лу. Я решил сегодня начать их жарить вот так. Жир будет капать вниз и поможет огню получше разгореться. Я сегодня с огнем немного задержался. Видишь ли, пришел босс и говорит, что сегодня не будет завтракать. «Обойдусь хлопьями, Джим, — говорит, — я сегодня не голодный». — «Хлопьями, босс?» — спрашиваю я. — Разрази меня гром, в такой день, как сегодня, здоровому парню вроде тебя хлопьев и на десять минут не хватит! Хлопнешься ты там от голода, не успеешь и ахнуть, вот как пить дать! Здесь у нас только Лу ест хлопья на завтрак, и не так уж она последнее время на них цветет, если уж на то пошло», — говорю ему я.
 — Ох, Джим, ты и правда так сказал? — слабым голосом укорила его Лу. Право же, он неисправим! Несмотря на усталость, ее так и подмывало расхохотаться при виде искреннего возмущения на его лице.
 Еле справившись с собой, она тихо спросила:
 — И что же он на это ответил?
 — Он ничего не сказал — только бросил на меня один взгляд — ты такого мрачного в жизни не видела! — вырвал у меня из рук пакет, высыпал гору хлопьев на тарелку и проглотил их с тремя чашками чая. А потом удалился — точно на плаху шел, — со смехом добавил Джим. — Как, по твоему, какая муха его сегодня укусила, Лу? Я не помню, чтобы он хоть раз отказался утром от мяса.
 — Может, он просто был сегодня не голоден, Джим, — предположила Лу, не пускаясь в откровения, хотя ей было прекрасно известно, в чем могла заключаться причина — или, по крайней мере, она догадывалась!
 Она ткнула отбивные длинной вилкой и искусно сменила тему разговора:
 — Ты сегодня едешь на пастбища, Джим, или будешь работать на усадьбе?
 — Считалось, что я встречусь с Расти и Блю у переправы Белпера, Лу, но босс сказал, чтобы я сначала помог тебе по хозяйству…
 — Босс сказал?.. — в ужасе повернулась к нему Лу.
 — Ну-у-у… — Джим протянул с чуть виноватым видом, — может, это я первый предложил. Я точно не знаю, как все было. Мне просто показалось, что ты нынче не в форме, пропрыгав полночи на складе в Яннапе — ты ведь все же англичаночка, знаешь ли, Лу, — извиняясь, объяснил он свой поступок, и поспешил успокоить ее, — в общем, Стив сказал мне, чтобы я сделал все, что ты сегодня не сможешь, а потом уже ехал к Расти.
 Лу сжала зубы. Ах вот как, вот как, мрачно думала она, вспоминая, как совсем недавно он высказал свое сомнение в том, что она сможет приготовить приличный завтрак.
 Сверкая глазами, она кинула Джиму:
 — Я считаю Джим, тебе не надо оставаться из-за меня! — Я не настолько беспомощна, хоть и «англичаночка». Так что можешь ехать сразу же после завтрака, а я сама со всем справлюсь, как обычно.
 Джим с изумлением уставился на вспыхнувшее лицо девушки.
 Луи, внезапно устыдившись своей резкости, пробормотала:
 — Извини, Джим, пожалуйста, извини. Спасибо за твое предложение, но ты не должен оставаться и мне помогать — не сегодня. Это значит просто меня баловать, вот что. Нет, ты уезжай сразу же после завтрака, как и обычно.
 — А завтрака и не будет, если ты не будешь следить за тем, что делаешь! — шутливо заметил Джим, отнимая у нее вилку и изо всех сил дуя на отбивную, у которой вспыхнул огнем краешек.
 — Святители небесные, что сегодня случилось с этим домом? — вопросил он, поднимая глаза к небу в шутливом отчаянии, а потом напомнил ей, что пора бы ставить яичницу, и хорошо бы не забыть вскипятить чаю…
 Отправив мужчин на работу, Лу отнесла поднос с завтраком в комнату Анжелы и снова принялась за работу на кухне. Она будет работать, работать и работать — столько, что у нее в голове не останется места для посторонних мыслей. И постепенно душевная боль отступит, и рано или поздно жизнь снова войдет в привычное русло. Ведь нельзя же все время жить с этой щемящей болью в сердце. Разве не говорят, что время врачует любые раны?
 К полудню жара на кухне стала почти невыносимой.
 Лу была рада, что, энергично стремясь постоянно быть занятой, она оттерла полы, пока солнце было еще довольно низко. Теперь она протерла полки и остановилась, обозревая свои сверкающие чистотой владения минуту-другую, а потом потянулась за потрепанной поваренной книгой Марни. Она заполнит время, оставшееся до ленча, используя рецепты, которых прежде не пробовала. Это позволит ей с интересом сосредоточиться на готовке. Она не посмеет позволить своим мыслям отвлечься, иначе у кексов в середине будет дыра, а печенье подгорит.
 Позже, растирая в миске кулинарный жир с мукой, она увидела в окно, как Анжела в открытой маечке и коротеньких белых шортах не спеша идет по веранде в поисках шезлонга в тени. На ней были темные солнечные очки, а ее волосы до плеч были собраны красным обручем, чтобы было не так жарко. В одной руке она несла книгу, в другой — крошечный транзистор, и веселые мелодии доносились из-за угла до того места, где работала Лу, почти все утро.
 Во время ленча девушки ели вдвоем. Анжела, казалось, в этот день была в чудесном расположении духа. У нее был вид довольной собой кошечки, которая не только слизала все сливки, но и припрятала где-то пару мышек — по крайней мере, так показалось несчастной Лу. Анжела дружелюбно говорила о своих нарядах и о том, как ей надоели некоторые из них, о своих друзьях в Сиднее и о том, какой скучной кажется жизнь здесь по сравнению с городской.
 — Однако, — преувеличенно вздохнула она, откинувшись на спинку стула и попивая черный кофе, — похоже, что приходится мириться с жизнью в этой глуши, если хочешь встретить настоящих мужчин…
 Анжела поставила чашку на стол и начала лениво чертить вилкой узоры на скатерти, задумчиво продолжая:
 — Мужчины вроде Стива — они действительно заслуживают того, чтобы их называли мужчинами. Они как вызов для девушки с моей внешностью — если ты понимаешь, о чем я говорю, Луиза. Так устаешь, когда поклонники падают к твоим ногам и прислушиваются к каждому твоему слову. Вот Стив — он другой. Он долгое время не давал мне угадать, что испытывает по отношению ко мне. Мне нравятся мужчины, которые совершенно открыты и прямы в такого рода романах нет ощущения тайны. Нет, Луиза, я должна признать, что ухаживание Стива всегда было интересным.., и даже сейчас, когда мне не надо больше угадывать, чувство волнения и интерес не исчезли. В чем-то было даже приятно, когда я не была уверена в его намерениях, но теперь, когда я уверена… Да, он будет чудесным мужем, который достоин того, чтобы властвовать мною. Не думаю, что я приняла бы человека, который не был бы боссом — по крайней мере, я не смогла бы прожить с ним всю жизнь. В чем дело, Лу? Ты что-то сказала? Нет? Я отнесу эти тарелки на кухню, если хочешь.
 Не дожидаясь ответа Лу на свое великодушное предложение, Анжела и правда взяла несколько тарелок и унесла их, прежде чем вновь погрузиться в детективный роман.
 Лу собрала оставшуюся посуду и пошла за ней.
 Глупая ты девчонка, укоряла она себя сурово. Неужели ты еще продолжала надеяться, что она ничего для него не значит — пусть даже слабо надеяться? Разве ты давным-давно не призналась себе, что он в упор не видит тебя — по крайней мере когда рядом эта Анжела? И даже когда ее нет рядом, разве он хоть когда-нибудь дал тебе повод думать, что ты можешь значить для него больше, чем достаточно хорошая домоправительница или компетентная помощница-секретарь?
 Нет, ответила она на свои собственные вопросы с унылой откровенностью. Он иногда был добр — но не давал ей повода надеяться на что-то большее.
 Тогда почему же ее захлестнула волна отчаяния, когда Анжела сообщила ей свою новость только что в столовой? Ведь Лу ожидала услышать ее со дня на день.
 Лу с отчаянием выжала посудное полотенце, как будто так она могла бы выжать из своего сердца последние предательские чувства. Повесив его сушиться, она огляделась, ища новых занятий.
 Знаю! — подумала она. — Я закатаю в банки ранние сливы. И приготовлю самый лучший ужин из всех, что мне приходилось делать: все любимые блюда мужчин за один раз. Будет здорово посмотреть на лицо Блю, когда он увидит суппюре из пастернака, а Джим любит, чтобы к супу были содовые булочки, а для Банта и Энди я пожарю картошку. Для Расти главное, чтобы баранина получилась нежная, а в остальном ему все равно, а Стив… Стив обожает яблочный пирог, вспомнила она чуть грустно.
 С новыми силами Лу взялась за дело. Она довольно быстро закончила первые приготовления к ужину, а потом отправилась в свою комнату и надела шорты, закатала рукава белой рубашки, которую надевала, чтобы ездить верхом, и напялила старую джинсовую панаму, которую Марни велела ей всегда носить летом от солнца. Ее выцветшие голубые поля сморщились и сели от стирки, круговая стежка начала распускаться, но тем не менее шляпа ей явно была к лицу, так как ее затененные фиалковые глаза казались глубже, да и шея была защищена от горячего солнца.
 Взяв корзинку, она прошла через огород к плодовым деревьям.
 Ветви, отягощенные плодами, устало гнулись в сверкающем, безоблачном, палящем зное. Сонную тишину жаркого дня нарушало только ошалелое жужжание пчел и ос, любопытно застывающих на месте, оживленно исследующих, разведывающих свои запутанные пути над ветвями, усыпанными спеющими фруктами.
 Лу брела между персиками, абрикосами и грушами, пока не нашла два дерева с ранними сливами, которые и были ей нужны. Да, так она и думала: они уже поспели. Сочные, некрупные, с крепкой лиловой кожицей и ароматной желто-зеленой мякотью. И собирать их уже пора. Вот уже и птицы кое-где пробовали их клевать, а на другие, одурело жужжа, пикировали пчелы.
 Она прислонила корзину к ближайшему стволу, притащила стремянку Джима и вскарабкалась на нее.
 Она срывала сливы, слезала с лестницы, потом — снова взбиралась наверх…
 Корзинки были уже полны, но на верхних ветвях еще оставалось множество слив. Их можно было видеть, но нельзя было достать со ступенек лестницы. Она придет за ними позже, решила Луи, возвращаясь домой, уставшая до изнеможения.
 К пяти часам кухня была полна самых аппетитных ароматов, сладких и пряных. Запах жареного картофеля смешивался с манящим духом распаривающегося пастернака, а от аккуратных рядов консервных банок исходил кружащий голову аромат слив: они стояли и остывали на мраморной доске у плиты.
 Лу посмотрела на часы.
 У нее как раз есть время, чтобы обобрать те верхние ветки, и она сможет обработать их после ужина. Вот удивится Марни, когда вернется!
 Лу взобралась на развилку сливочного дерева, а потом осторожно перелезла на первую из внутренних веток, по пути собирая сливы.
 Она на мгновение остановилась, осматриваясь.
 Сверху она могла видеть всю долину. Вот там извивалась река: несколько мутных зеленых озерец, окаймленных приземистыми ивами, перемежающихся коричневыми каменистыми перемычками в тех местах, где вода еле текла из-за вызванного жарой мелководья. Холмы были мрачно-желтого цвета, там обнажилась выжженная земля, иссушенная и растрескавшаяся в неумолимом зное.
 Трудная земля, думала Лу, трудная, жесткая страна. Тот, кто живет здесь долго, должен выучить уроки, которые эта огромная коричневая страна рано или поздно преподносит своим обитателям. Им надо научиться быть терпеливыми, выносливыми, сильными и упорными. Эти качества впитались в плоть и кровь тех, кто живет здесь ясе время. Лу это уже поняла.
 Да, она могла бы быть счастлива здесь — призналась она себе. Она чувствовала, что здесь она действительно на своем месте — пусть всего лишь как помощница по хозяйству и секретарша по совместительству. Впервые в жизни она была нуждой: Банту и Энди, Расти, Блю и Джиму. Стиву она не была нужна, но по крайней мере она могла быть рядом с ним, видеть его каждый день, слышать его, говорить с ним. Только, наверное, когда.., когда они поженятся, ей придется…
 Оса, прозвеневшая у самого уха Лу, прервала ее размышления. Оно и к лучшему! О чем она думает! Размечталась на дереве в такое время дня! Картофель, наверное, почти готов, и суп надо протереть. Слава Богу, по крайней мере пирог вне опасности на самой холодной полке плиты.
 Она схватила корзинку, слишком быстро повернулась и потеряла равновесие. Отчаянно попыталась удержаться за зеленую ветку, но она обломилась… И Лу стремительно полетела вниз, по дороге разодрав руку о какой-то острый сучок.
 Вокруг нее шел дождь сбитых ее падением слив.
 Лу с трудом поднялась на ноги, достала корзинку, зацепившуюся за нижнюю ветку, и нагнулась, чтобы заново собрать плоды своих трудов. Она не стала приглядываться к своей руке: мимолетный взгляд сказал ей, что нет ничего страшного, просто длинная и довольно болезненная царапина, достаточно глубокая, чтобы вызывать неприятные ощущения, но не опасная. Она завязала ее носовым платком и побежала с корзинкой к дому.
 Оказавшись на кухне, она только обтерла выпачканные в земле коленки и локти, да сполоснула саднящие ладони, а потом принялась за содовые булочки, которые собиралась подать к супу.
 Когда мужчины гурьбой ввалились на кухню, Лу заканчивала последние приготовления к ужину. Пирог получился легким как перышко, корочка аппетитно отливала золотом. Мясо и овощи были совершенно готовы, суп как раз такой густоты, как любит Блю, а булочки поднялись так сильно, что верхушки даже лопнули и на них образовались хрустящие набалдашнички — совсем как шляпки, подумала Лу, с удовлетворением разглядывая их.
 Только одно она не рассчитала: у нее не осталось времени переодеться.
 Она знала, что составляет нелепый контраст дочиста отмытым после работы мужчинам: мятая рубашка, выпачканные в земле шорты, не говоря уже об обгоревшем на солнце кончике носа, который теперь стал яростно-алым.
 Она, наверное, походила на несколько запыленного клоуна… Но ей все равно. Чрезмерная усталость сделала Лу упрямой, и она твердо решила, что мужчины отведают ее обед, пока он в самом лучшем виде — то есть немедленно.
 Она разлила суп, и была вполне вознаграждена тем, как они преувеличенно принюхивались и восклицали:
 — Лу, ну ты даешь! Пастернак! Вот это да! Потом она наполнила серебряную супницу, накрыла ее крышкой и осторожно отнесла в гостиную, надеясь, что успеет заскочить в свою комнату и мгновенно преобразиться, а уже потом позовет Стива и Анжелу.
 Однако этому не суждено было сбыться. Стивен Брайент уже сидел, прячась за газетой, в своем привычном кожаном кресле. Когда она вошла, он отложил газету и вежливо поднялся на ноги, чтобы принять у нее поднос. Сердце Лу сжалось и вздрогнуло от близости его тела: смуглого до черноты, с вьющимися после душа черными волосами… Мускулы на его обнаженных загорелых руках напряглись, когда он взял поднос из ее рук.
 — Куда мне его поставить, мисс Стейси? Сюда? Его голос, казалось, звучал равнодушно-спокойно, в нем не было и следа утреннего раздражения и осуждения, хотя он удивленно приподнял бровь, увидев ее наряд — и состояние этого наряда.
 — Знаю-знаю, — успокоила его Лу, прежде чем он успел что-нибудь добавить.
 — Я немного растрепана. Если вы подождете меня несколько секунд, я побегу и накину что-то более подходящее. Я всего на минутку, чтобы суп в супнице не успел остыть.
 Она старалась говорить так, как будто не было этой ужасной сцены сегодня утром. Но голос ее звучал глуховато, да слова сталкивались друг с другом в смущенной спешке.
 А Стив продолжал стоять, ухмыляясь, как будто его очень позабавил ее внешний вид. Она видела, что он безуспешно пытается спрятать улыбку, задержавшуюся в уголке его строгого рта, и глаза его так и искрились смехом.
 Так она смешна, вот как? Волосы ее влажными прядями прилипли к голове, ее обгоревший нос-кнопочка, наверное, светился, как бакен, и щеки пылали от смущения. А уж ноги ее…
 — Извините, — пробормотала она, отступая от него.
 В ту же секунду молниеносно вытянувшаяся рука обхватила ее запястье, улыбка исчезла из его глаз и губам вернулась их обычная непреклонная складка.
 — Минутку, — отрывисто приказал он. — Что это у вас с рукой?
 — Пустяки — царапина, — равнодушно пробормотала Лу. — Даже не больно.
 — А я все-таки посмотрю на нее, — твердо заявил он.
 Она вынуждена была остаться, и он поднял ее руку и внимательно рассмотрел царапину.
 — Вы хотя бы ее промыли? — мягко спросил он. — Нет? Это очень глубокая царапина. И это опасно. Подождите здесь минутку…
 Лу стояла послушно, ошеломленная его близостью, а он исчез и через несколько секунд вернулся с аптечкой первой помощи из кабинета. Открыв ее, он достал все необходимое и снова поймал ее запястье. Его руки стали неожиданно мягкими, и Лу продолжала стоять, молчаливая и покорная, пока он не залил царапину йодом и не заклеил рану длинной полоской пластыря.
 Закончив наконец, он одной рукой закрыл крышку аптечки, а другой продолжал удерживать ее — рассеянно, как будто просто забыл выпустить ее Руку.
 Она надеялась, что он не заметит, как она дрожит.
 Не заметил. Его внимание привлекло нечто другое.
 Теперь его взгляд был прикован к ее коленкам, которые пострадали сильнее всего, когда она шлепнулась с дерева. Потом он посмотрел прямо ей в глаза. На этот раз он уже не мог скрыть смеха.
 — Мисс Стейси, — спросил он ленивым голосом, в котором странно смешались любопытство и юмор, — что же вы все-таки сегодня сотворили?
 — Я упала со сливового дерева, — безо всяких прикрас сказала Лу.
 При этом в глазах ее горел яростный вызов.
 Тут плечи его затряслись, и он открыто расхохотался.
 И к своему глубокому изумлению, Лу почувствовала, что тоже смеется. Она понимала, что действительно выглядит смешно, но ее это почему-то ничуть не тревожило. Они так и стояли рядом, безудержно хохоча: Стив, надо полагать, над тем, как она выглядит, а Лу — при мысли о том, как она летела с дерева. Ее не обижал смех Стива. Наоборот, ей была приятна эта минута спокойного, незамутненного веселья.
 И Лу потом долго спрашивала себя, почему именно в этот самый момент Анжела сочла нужным ворваться в комнату.
 Она сделала несколько шагов, а потом остановилась, окаменев от изумления. Ее прекрасные глаза вспыхнули злым зеленым огнем при виде открывшейся перед ней сцены. Только одна Лу заметила, как тень гневного удивления промелькнула на ее лице, как побелели недовольно сжатые губы, — и Анжела уже овладела собой.
 Улыбаясь, она подошла к ним, посмотрела то на одного, то на другого как раз с нужной долей недоумения, а потом просительно сказала:
 — Такой шуткой надо поделиться. Пожалуйста, расскажи мне в чем дело, Стив, милый. Я могу к вам присоединиться?
 Стивен Брайент поднял голову, отпустил запястье Лу и приветствовал ее:
 — А, это ты, ангел.
 Потом он попытался объяснить ей, в чем соль. В его глазах все еще горела улыбка.
 — Ты бы тоже посмеялась, Анжела. Хотел бы я, чтобы ты слышала, как агрессивно звучал голос Луизы, когда она сообщила мне, что упала со сливы — как бойцовый петушок, которого спихнули с насеста!
 Лу, остро ощущая леденящее недовольство, скрытое за улыбчивым лицом Анжелы, смущенно пробормотала, что сама виновата, что свалилась с дерева, и поспешно предложила налить им супу.
 — И вы тоже сядете с нами, мисс Стейси. Не трудитесь переодеваться сегодня — в конце концов, мы уже видели вас в этом наряде, знаете ли, так что уже нет смысла.
 Кажется, Стива по-прежнему весьма забавляло ее явное смущение!
 Лу сдалась и принялась разливать суп по тарелкам. А Стив с Анжелой снова принялись за свой обычный словесный поединок.
 Лу не поднимала глаз от тарелки и весь остаток обеда старалась быть как можно менее заметной. Анжела ела неохотно и разборчиво, как и всегда, но Стив отдал должное превосходной еде: он съел две порции супа и взял добавку яблочного пирога.
 — Похоже, вы покинули свое сливовое дерево как раз вовремя, чтобы приготовить нам великолепный обед, мисс Стейси. — Он серьезно поблагодарил ее, когда они встали из-за стола, но в его глазах еще горели насмешливые искорки. К ее глубокому удивлению, он взял тяжелый поднос и сам отнес его на кухню.
 Там он поставил его у мойки и осмотрел внушительные ряды банок со сливовым компотом с молчаливым, но явным восхищением. Лу была довольна. Она гордилась этими банками, до краев наполненными разрезанными пополам синими сливами, плавающими в роскошном желтом сиропе.
 Анжела, появившаяся сзади нее с остатками посуды, тоже их увидела. Она прошла мимо Стива и осторожно провела пальчиком вдоль ближнего ряда.
 — Ну, ты и поработала, Луиза! Все эти банки ты закрутила за один день? Если хочешь, я сегодня вымою за тебя посуду, — любезно предложила она. — Я попрошу Банта и Энди, чтобы они мне помогли — ты не будешь возражать, Стив? Я приду попозже поболтать с тобой в кабинете, ладно, дорогой? Мне кажется, Луизе сегодня надо как можно раньше лечь спать.
 Она кинула в ее сторону мстительный взгляд и сладко прибавила:
 — Она ведь, наверное, отчаянно устала, правда? Нам надо помнить, что этой ночью она вообще не спала — как же, все эти неприятные аварии по дороге домой, помнишь? Наверное, бессонная ночь уже дает себя знать, как, по-твоему, Стив?
 Ох, нет, нет, нет! Все было совсем не так, и вы это знаете, хотелось крикнуть Лу. Но она стояла молча, с безнадежным отчаянием наблюдая за реакцией, которую, она это знала, вызовут слова Анжелы. И действительно, резкие смуглые черты лица Стивена Брайента, только что приятно смягчившиеся при виде ее сегодняшних достижений, на которые он смотрел, о чем-то задумавшись, снова приобрели гранитную суровость. С этим неприятным воспоминанием вернулось холодное подозрение. В его глазах потухли последние веселые искры, и они стали отчужденными. И голос его снова зазвучал равнодушно. Он холодно проговорил:
 — Ну конечно, ты права, Анжела. Я чуть не забыл, что мисс Стейси этой ночью не имела возможности как следует выспаться. Думаю, вам лучше идти, как предлагает мисс Пул, мисс Стейси.
 Он замолчал и открыл перед Лу дверь, явно предлагая ей уйти. Пробормотав пожелание доброй ночи, она поспешно прошмыгнула мимо него: от досады у нее стиснуло горло и на глаза навернулись слезы. Идя по темному переходу, она услышала за собой его низкий голос:
 — Спасибо, Анж, что предложила помочь. И свирельно-чистый голосок Анжелы ясно донесся до спешащей в свою комнату Лу.
 — Дорогой, о чем ты говоришь! Я бы сделала это для кого угодно, а ее милый Аллан взял с меня слово, что я прослежу, чтобы Лу сегодня легла пораньше. И утром я перевяжу ей руку, Стив. Ты даже не знаешь, что я умею оказывать первую медицинскую помощь, лапочка.
 В ее голосе опять звучали обычные интимные нотки.




 Глава 10


 Когда на следующее утро Лу принесла Анжеле поднос с завтраком, та встретила ее презрительным взглядом и тут же отвела глаза в сторону. И уж конечно же не предложила перевязать ей руку! Лу нашла некоторое облегчение в том, что целый день яростно занималась хозяйством. И конечно же, к вечеру она стала выглядеть еще более вялой и бледной, чем обычно. Она и сама заметила это, глядя в зеркало на свое белое осунувшееся лицо.
 Она была как будто в плену собственной неуверенности. Казалось, она стоит на пороге какой-то беды. Наверное, надо было просто смиренно ждать и смотреть, куда ветры судьбы несут тебя, а потом ты или мягко опустишься на благословенную твердь, или окажешься в раздираемом штормами центре циклона!.. Но это бесконечное ожидание ужасно выматывает, безнадежно думала она.
 Но в конце концов оказалось, что развязки ждать ей пришлось совсем недолго.
 В тот же вечер, после чая (Лу к этому времени уже стала настолько австралийкой, что называла эту трапезу «чай», а не «ужин») Стив Брайент достал из кармана свою трубку, тщательно набил ее табаком и объявил:
 — В субботу мы собираем скот у Ручья Попрошайки. В этот день нам нужна каждая пара рук, и я подумал, что вы, девушки, захотите нам помочь. Вы можете заодно соврать для себя интересный пикник. Джим тоже поедет с нами, так что вы оставьте для Фреда еду и приготовьте мешок с почтой. Под ивами будет приятная прохлада, и вы сможете к тому же поплавать в речке — там есть хорошая и глубокая заводь. Для вас это будет приятным разнообразием.
 Со своего полотняного шезлонга Лу бросила взгляд туда, где он сидел. Похоже, Стив считал делом решенным, что они поедут! Анжела охотно согласилась:
 — Прекрасно, дорогой. Если только ты не рассчитываешь, что мы будем уж очень выкладываться. Это будет действительно приятное разнообразие. — Она зевнула, прикрыв ротик маленькой ладошкой. — Надо признаться, я с удовольствием проедусь верхом, если только мы отправимся пораньше, чтобы избежать этой ужасной жары. Стив, мне можно взять Принца — ты знаешь, что мне нравятся горячие лошади?
 — Конечно, — охотно согласился он. — Но не лучше ли будет взять Фею? Принц иногда бывает не очень-то послушным, ангел, хотя мы все охотно признаем, что вы с ним составляете прекрасную пару.
 — Значит, решено, я возьму Принца. В конце концов, мы-то ведь не будем сидеть целый день в седле, не то что вы, мужчины. Фея — чудесная лошадка, но на мой вкус чересчур вялая.
 — Так тому и быть, — снисходительно отозвался Стив. — Тогда мисс Стейси мы дадим Фею. По сравнению со старым добрым Джинго, она будет себя чувствовать как на кадиллаке после грузовика.
 Что скажете, мисс Стейси?
 — Да, спасибо, если вы уверены, что я с ней справлюсь, — с сомнением сказала Лу, стараясь придать своему голосу хоть немного твердости. Если бы рядом с ней не было Анжелы, которая испортит ей все удовольствие, она была бы в полном восторге от поездки. Это было то, что ей уже давным-давно обещали работники, увидевшие, как быстро она осваивает верховую езду, и она с удовольствием думала о том дне, когда сможет поехать с ними на пастбище и увидеть, чем они бывают заняты, когда уезжают на многие часы — с восхода до заката.
 — Конечно, ты справишься с Феей, Лу, — вмешался Бант. — Вот здорово! Мы с Энди наденем плавки и искупаемся с тобой, когда придет время перекусить, а, Энди?
 — Да уж конечно! — Энди был так же рад, что она поедет с ними, как и Вант, и у нее немного отлегло от сердца. Конечно, это и правда будет здорово, и не надо позволять, чтобы Анжела ей все испортила. Она просто постарается об этом не думать — весь этот день.
 Позже, расчесывая волосы перед тем, как выключить свет, она снова вспомнила о Фее. Стивен был очень любезен, предложив ей свою изящную кобылку. Значит, он уверен, что она способна с ней справиться, иначе он бы этого не сделал. У нее потеплело на душе при мысли о том, что она докажет ему, что он не напрасно ей доверяет. В субботу она будет ездить так хорошо, как никогда!
 Шорох шелка заставил ее резко обернуться. При виде Анжелы ее охватило дурное предчувствие. Та стояла совершенно спокойно, в глухо запахнутом воздушном пеньюаре.
 — Теперь, когда все улеглись, я думаю, нам полезно будет немного поболтать, Луиза.
 Тон Анжелы был ледяным, глаза сверкали почти фанатичной решимостью. Лу вздрогнула, застыв на месте, глядя на эту злобную фурию с чувством обреченности.
 — А разве.., разве.., нам есть о чем говорить?..
 — Мне есть о чем, хотя на это не потребуется много времени, — неумолимо ответила Анжела. — Я перейду сразу к делу. ТЫ, моя милая хитрая лисичка, не поедешь на сбор скота в субботу!
 — Не поеду? — повторила потрясенная Лу.
 — Нет, ты будешь собирать свои вещи, готовясь к отъезду. — Она гневно повысила голос. — Я не собираюсь больше наблюдать трогательные сцены вроде той, вчерашней, Луиза. Пока нас целый день не будет, ты соберешь свои вещи и будешь готова уехать с Фредом. Судя по твоему гардеробу, на это уйдет не так много времени. — И она жестоко рассмеялась.
 — Но.., но я не могу.., я не способна так поступить, — в ужасе запротестовала Лу.
 — Можешь — и поступишь, если у тебя голова хоть немного работает и если тебе не все равно, что про тебя думают окружающие. — Анжела хитро улыбнулась. — Можешь предоставить объяснения мне — и почему ты не едешь вместе со всеми, и потом, когда окажется, что ты уехала совсем. Стиву ничего не надо знать заранее, он будет думать, что ты лежишь больная в постели, а ты уже будешь на станции. Когда надо, я умею говорить очень убедительно. Уж ты-то должна это знать. Получилось один раз — получится и во второй. — И при виде несчастного лица Лу она расхохоталась.
 — Вы.., никто вам не поверит!
 — Но ведь прошлый раз поверили, дорогая, помнишь? Уж не думаешь ли ты, что поверят твоему слову, а не моему, а? Да ведь им достаточно только связаться с компанией «Кларк, Кроссинг и Пул», чтобы узнать, почему ты от них ушла! И ты так тщательно скрывала это ото всех здесь, не так ли? Ты начала работать в качестве гувернантки и помощницы по хозяйству, а потом снова пробралась к финансовым документам. Почему? Может быть, ты планировала сделать здесь то же самое — но в более широких масштабах? Если ты осмелишься мне противоречить, то цифры любезно докажут мою правоту и на сей раз. Я обещаю тебе устроить это, если понадобится, Луиза. Стив — мой, и я не допущу, чтобы какое-то ничтожество, которое сбежало из Англии по неизвестным, кстати, причинам, стало между нами. — Видя на лице Лу глубочайший ужас, она продолжала наступать. — Слушай, Луиза, я не хочу тебе вредить. Если ты просто исчезнешь сейчас, то никто не узнает о том, что случилось тогда. Ведь если они узнают, то сразу же от тебя отвернутся, и тебе это прекрасно известно. Так что ты ничего не теряешь — и многое приобретаешь.
 Ты должна уехать — это абсолютно точно. А каким образом ты уедешь, зависит от тебя. Если ты послушаешься меня, я обещаю, что не стану рассказывать Стивену о том другом случае. И я дам тебе пятьдесят долларов и оплачу билет до Сиднея.
 При этом последнем оскорблении лицо Лу исказила гримаса гнева. Ее голос звучал совершенно неузнаваемо, низко и сдавленно, когда она шагнула к Анжеле.
 — Пропади ты пропадом со своими деньгами, — проговорила она. — И убирайся!
 Следующие три дня — последние три дня — превратились в настоящий кошмар. Без сна ворочаясь в постели, Лу осознала, что у нее нет выхода, нет выбора; в субботу она должна будет собраться и уехать на грузовике Фреда, уехать из Ридли Хиллз, от всех этих чудесных людей, навсегда расстаться со Стивом. Горячие слезы хлынули на подушку при этой мысли, но она знала, что ей действительно придется уехать. У нее не хватит сил вынести осуждение и презрение, которые отразятся на его лице после того, как он узнает о том, что случилось в Сиднее. Ей не удастся отстоять правду. У нее нет никаких доказательств, которые подтвердили бы ее правоту, и к тому же она действительно скрыла свое прежнее увольнение. Ох, если бы она сразу рассказала всю правду! А теперь ей никто не поверит!
 Ну что же, решила она, стараясь успокоиться, во всяком случае она попытается сохранить дружбу с Энди и Бантом. Они теперь были ей дороги, как родные братья. Она подождет, пока они не уедут отсюда, и когда-нибудь сможет им написать, встретиться с ними. А бедная старушка Марии.., с ней она не сможет связаться, ее она больше никогда не увидит. Ее должны были выписать из больницы в понедельник, но в понедельник Лу уже будет далеко отсюда. Она снова потеряется в равнодушной, холодной суетливой безликой городской толпе огромного людского муравейника… Лу закрыла лицо руками и тихо плакала, чтобы никого не разбудить…
 Наступила суббота, и в тишине раннего утра Лу услышала энергичные шаги Анжелы, быстро и решительно удалявшиеся по направлению к пристройке с кухней. Лу лежала в постели и горько думала, что Анжеле, вероятно, очень важно добиться своего, раз она готова пойти на такое. Она хладнокровно сообщила Лу, что поручит приготовить завтрак Джиму. Бедная Лу накануне приготовила ленч мужчинам и запаковала продукты для пикника, в котором ей, увы, не суждено принять участия…
 Немного позже она затаила дыхание: через дверь до нее донесся голос Анжелы:
 — Она, наверное, просто перенапрягла зрение, Стив. Она слишком много занимается рукоделием, которое она так любит. Уже больше недели ее мучили головные боли.., это несерьезно, но неприятно… А прошлой ночью у нее голова просто раскалывалась. Я очень долго сидела с ней, пока она наконец заснула.., лучше не будить ее, дорогой, Да, конечно, загляни, если хочешь. Но только не шуми.
 Повернувшись лицом к стене, Лу затаила дыхание, услышав приближение твердых, тяжелых шагов. Она заставила себя дышать ровно, чувствуя его присутствие совсем близко, у самого своего плеча. Стив стоял возле ее кровати долго, неподвижно. Лу обуревало безумное желание повернуться, припасть к его надежной широкой груди и облегчить свою душу, поведав о всех своих тревогах — и пусть он потом думает, что хочет. Но ей все же удалось сдержаться — она сама не знала, как. Она выбрала этот путь, ни на что другое она просто не могла надеяться. Не было смысла пытаться продлить или усугубить ее и без того уже нестерпимую муку. Шаги удалились…
 Потом она уже машинально складывала и паковала свои немногочисленные вещи в потрепанный чемоданчик. Как и предсказывала Анжела, это заняло не много времени.
 Когда очередь дошла до синего клетчатого вечернего платья, Лу на минуту крепко прижала его к себе, погрузившись в сказочный сон, о котором оно ей напомнило.
 — Только сон, — произнесла она вслух и почти было решила оставить его. Но нет, это платье она возьмет с собой, пусть даже оно будет будить в ней болезненные воспоминания.
 Сидя на кровати и пересчитывая свои сбережения, Лу изумилась тому, как много ей удалось отложить. За этот месяц ей еще не заплатили — но это волновало ее сейчас меньше всего. Приятно, однако, сознавать, что первое время деньги не будут проблемой, когда она вновь вернется в Сидней. Она аккуратно сложила купюры и положила их во внутреннее отделение коричневой кожаной сумочки. Потом взяла дорожный плед, которому она так радовалась, когда ехала сюда зимой, прикрепила его ремнями к чемодану. Немного подумав, она решила, что в эту удушающую жару Фреду станет ясно, что она уезжает окончательно, и она снова отстегнула плед.
 Тут она импульсивно раскрыла чемодан снова, вытащила красно-белую хлопчатобумажную юбку и сложила вместе с пледом. Ее она тоже оставит. После сегодняшнего дня она все равно не сможет больше ее носить — для нее она стала символом, воплощающим все дурные воспоминания.
 До появления Фреда оставалось совсем мало времени.
 Лу машинально отправилась на кухню, чтобы начать готовить для него ленч.
 Она потянулась за чайницей на верхней полке и случайно взглянула в окно. И сразу же ее внимание привлекла туча пыли на другой стороне долины. Совсем маленькое облако, недостаточно большое для грузовика Фреда, который не появится здесь раньше, чем через час. Да и вообще оно двигалось не с той стороны. В том направлении утром уехали все мужчины.
 Лу стояла с чайницей в руках, с любопытством глядя на приближающееся облако пыли.
 Вот оно уже превратилось в две движущиеся фигуры. Да, приближались два всадника, один чуть впереди другого.
 Стив и Анжела!
 Сомнений не могло быть, это была знакомая широкоплечая фигура Стива: он небрежно сидел, опустив стремена, составляя одно целое с лошадью. Похоже было, что он ведет лошадь Анжелы. По крайней мере, та не держала поводья.
 Боже правый! Она же одета по-дорожному и ждет приезда Фреда! Что ей делать? Что говорить?
 Мысли ее разбежались, и она стояла в нерешительности, ожидая, когда всадники подъедут ближе. Наконец сработал инстинкт — инстинкт самосохранения. Лу неожиданно бросилась в свою спальню, лихорадочно ища в чемодане свой нейлоновый халатик. Едва она успела накинуть его поверх платья и закрыть чемодан, как на дорожке у дома послышались голоса.
 Лу пробежала по крытому переходу и смогла выйти из дверей кухни им навстречу. Ей не надо было притворяться изумленной и встревоженной, когда она неровным голосом проговорила:
 — Ч.., что-то случилось? Почему вы вернулись так рано?
 — Анжела упала с Принца — он неожиданно встал на дыбы. Похоже, она подвернула ногу, мисс Стейси, — объяснил ей Стив, помогая Анжеле подняться по ступенькам.
 Та действительно шла довольно неуверенно, и ей бы, наверное, хотелось гораздо сильнее опереться на Стива, чем она себе могла это позволить, догадалась Лу.
 Однако на верхней ступеньке Анжела капризно оттолкнула его руку и стала укорять его:
 — Столько шума из-за пустякового растяжения, Стив. Это же сущая безделица
 — сейчас нога уже почти и не болит. Не было никакой необходимости провожать меня до дома — хотя я, конечно, ценю твою галантность, дорогой.
 Стараясь скрыть раздражение и беспокойство, она махнула ему рукой.
 — А теперь отправляйся обратно к своим безмозглым овцам и забудь обо мне, бедненькой, — стала уговаривать она Стива, и одна только Лу, наверное, заметила, какая досада таится за ее мольбой.
 Но ее попытки избавиться от него не произвели на Стива никакого впечатления:
 — Я поеду обратно, когда посмотрю как следует твою ногу, Анжела. Ну-ка, не упрямься. Ты должна бы уже знать, что спорить со мной бесполезно. Советую тебе как можно меньше на нее наступать сегодня. Пожалуйста, принесите тазик с холодной водой, мисс Стейси, а я принесу эластичный бинт Он убежал в комнаты, и Анжела опустилась в кресло, которое он ей подвинул.
 Лу пошла принести воды, как ей было ведено. Мысли ее были в полном беспорядке. Единственное, о чем она подумала: может быть, теперь ей не надо будет уезжать сегодня. Может быть, Стив останется с Анжелой до конца дня. Может быть, даже сама Анжела будет теперь умолять ее остаться. Ведь ей, конечно же, не захочется, чтобы ее оставили здесь одну с больной ногой, когда Марни нет и некому будет взять на себя домашние обязанности.
 — Благодарю вас, мисс Стейси.
 Стив принял у нее из рук тазик с водой, и их глаза встретились. Его взгляд был изучающе-пристальным, и она не сразу смогла отвести глаза.
 — А вы сами-то чувствуете себя лучше? отрывисто спросил он. — Вы все еще бледны.
 — Да, спасибо.., мне.., мне гораздо лучше. Мне снять с вас сапог, мисс Пул? Я постараюсь сделать это осторожно.
 Но Стив уже сам встал на колени и начал стягивать запыленный сапог с ноги Анжелы. За ним последовал и носок.
 Минуту-другую он ощупывал ногу опытными руками, шевелил пальцы. Потом поднялся, облегченно улыбаясь.
 — Да, ты оказалась права, Анжела. Все не так уж и плохо, даже растяжения нет. ТЫ ее просто подвернула. Но ты была такая бледная, когда я тебя поднял, что я подумал, что все гораздо хуже.
 — Ну, дорогой, я же тебе твердила об этом всю дорогу! — В голосе Анжелы звучало торжество. А теперь возвращайся к своим делам, Стив. Я тебе уже и так сильно помешала, и буду чувствовать себя ужасно неловко, если ты потратишь на меня еще больше времени. Ну, пожалуйста, Стив! Луиза мне сделает ножную ванну и забинтует ногу, и я клянусь, что весь день на нее не буду наступать.
 Стивен Брайент колебался. Лу показалось, что это продолжалось довольно долго.
 Он стоял, глядя сверху вниз на девушку из Сиднея, в нерешительности теребя широкополую шляпу.
 — Ну, хорошо, Анж. Но только ты так и сделай. Не нагружай ногу.
 Его белоснежные зубы блеснули в неожиданно озорной улыбке.
 — Я не хотел бы чувствовать себя виноватым за то, что загубил твою чудесную стройную ножку, киска.
 Анжела сморщила носик и состроила очаровательную насмешливую гримаску — и он скрылся за углом веранды.
 Лу осторожно опустила ногу Анжелы в таз и начала старательно поливать ее теплой водой. Обе молчали, пока Лу перевязывала ногу Анжелы широким эластичным бинтом, который принес Стив.
 Потом Анжела встала с шезлонга и осторожно наступила на ножку.
 — Ничего страшного. Ты только помоги мне дойти до моей комнаты, ладно, Луиза? Я смогу натянуть шлепанцы, но постараюсь остаток дня как можно меньше ходить.
 Она оперлась на руку Лу и проковыляла в дом. У двери своей спальни она вырвала свою руку и холодно сказала:
 — А теперь иди заканчивай сборы, Луиза. Можешь по-прежнему рассчитывать на то, что я скажу Стиву все, что нужно. Мне только придется изменить кое-какие детали, только и всего. Лу вся похолодела, но не сдалась.
 — Я не уеду, — сказала она, удивляясь незнакомой твердости своего голоса.
 — Вы ведь не будете требовать моего отъезда в этих обстоятельствах?
 — Конечно, буду. В отношении тебя ничего не изменилось.
 — Я.., я не могу… — Я не уеду. Не брошу мистера Брайента теперь, когда вы нездоровы, а Марии до сих пор в больнице, и надо кормить всех мужчин. — Лу была непреклонна. — Я.., я просто не могу. Он всегда был очень добр ко мне, и я не могу вот так подвести его, когда я нужна больше всего. Я уеду, конечно же, уеду, — поспешно заверила она Анжелу, чувствуя, какой гнев вызывает ее заявление, — но только не сегодня… Чуть позже, когда вернется Марни…
 — Нет, ты уедешь сегодня — сейчас, как мы договорились! — раздраженно отрезала Анжела. В ее прищуренных зеленых глазах металось пламя гнева.
 — Извините, — решительно возразила ей Лу, — но я не могу уехать в данных обстоятельствах. Да и вообще, что вы можете сказать мистеру Брайенту? Он только что видел меня своими собственными глазами. Он.., он рассчитывает на то, что я здесь, вот так!
 Она бросила свой вызов с большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле, и сама удивилась собственной отваге. Потом резко повернулась и ушла в свою комнату.
 Ей наконец удалось отстоять свое мнение в разговоре с Анжелой. Она не даст собой помыкать, не даст! В этот раз она настоит на своем и поступит так, как захочет, точно так же, как Анжела и Стив всегда поступают так, как они хотят. Если ей и надо будет уехать (а, возможно, так будет даже лучше), то она уедет по собственной воле, тогда, когда сочтет нужным — и это-таки не произойдет прежде, чем вернется Марни. Марни нужно время, чтобы набраться сил после болезни, и самое маленькое, что может сделать Лу — это дождаться, пока к старой леди не вернется, хотя бы отчасти, ее прежняя энергия. Она просто обязана это сделать!
 Больше того, Лу считала, что, поразмыслив, Анжела придет к выводу, что ей самой же будет лучше, если Лу останется и будет помогать по хозяйству.
 Луиза присела на краешек постели рядом со своим чемоданом и, открыв замки, решительно подняла крышку.
 Тут в коридоре послышались неровные шаги.
 Это могла быть только Анжела. Однако шаги приближались удивительно быстро, если принять во внимание, что она только что, какой-то час назад, подвернула ногу. Увидев показавшуюся в дверях Анжелу, Лу поняла, что та совершенно забыла о своей больной ноге.
 Ее обычно холеное смазливое личико было настолько искажено ненавистью, что стало почти безобразным. Даже ее голос, стальной, пронзительно-яростный, показался Лу незнакомым. Впервые Лу испугалась за свою жизнь.
 В Анжеле было что-то отчаянное, почти обезумевшее. Она прошипела:
 — А теперь ты уедешь, слышишь? А если нет — ты очень и очень пожалеешь.
 Лу медленно поднялась на ноги.
 — Почему вы так настаиваете, чтобы я уехала сейчас — сегодня? Что я такого сделала, чтобы вам повредило, скажите мне, пожалуйста? Я обещаю уехать, когда Марни вернется домой, когда все хозяйство наладится… Я.., я понимаю, что мне здесь не будет места, когда вы с мистером Брайентом поженитесь. Но пока…
 Анжела засмеялась. Это был на удивление жуткий злобный смех.
 — Да? А до тех пор, ты считаешь, я буду терпеть твое присутствие тут, чтобы ты практиковала на Стиве свои «невинные» уловки? Ты все никак не можешь успокоиться, хотя и видишь, что они на него абсолютно не действуют! Он тебя и в грош не ставит, но разве ты готова красиво уйти? О, нет! Вместо этого ты ставишь в неловкое положение и его и меня: взываешь к его сочувствию, привлекаешь к себе внимание всеми доступными тебе средствами. Готова поспорить, у тебя на руке была чуть заметная царапина, когда ты упала с того дерева. А как тебе удалось заманить его в свою спальню, когда ты вернулась после той ночи? Наверное, сделала вид, что теряешь сознание: у него ведь в руке была рюмка виски, когда он к тебе вошел, не так ли? Но тебе было нужно не только это! — Лу могла только изумленно смотреть на нее, потрясенная столь яростной тирадой. — Так вот, Луиза, после сегодняшнего дня этих милых сценок больше не будет!
 Анжела замолчала, чтобы ее следующие слова произвели еще большее впечатление.
 — Хочешь знать, почему ты уедешь сегодня, Луиза? Я тебе объясню. Ты уедешь сегодня потому, что если ты этого не сделаешь, Стив узнает, что ты воровка. Каким образом? О, на этот раз я не буду полагаться на старую историю, если ты на это надеялась. Видишь ли, только что из ящика стола в кабинете Стива пропали деньги. А в кабинет ведь вхожа только ты, правда? Представляешь, как это будет выглядеть? Особенно когда я расскажу ему о твоих прежних делишках.
 Фигура Анжелы — да и вся комната — поплыли перед глазами Лу. Она старалась глубоко дышать, но вздохи эти, казалось застревали у нее где-то в горле, не проникая глубже.
 — Вы.., вы не посмеете! — с трудом выдавила она из себя.
 Анжела презрительно усмехнулась.
 — Не посмею, Луиза? Я очень многое посмею сделать ради Стива и моего собственного спокойствия.., и я это уже сделала! Деньги уже у меня, и вот что я тебе скажу. Если ты сию же минуту не согласишься уехать с Фредом, как и обещала, я выйду на улицу и позову Стива. Он еще не уехал. Я скажу ему, что, зайдя к тебе, увидела, что вещи твои сложены, а потом расскажу об истории в Сиднее. Когда же он увидит, что его деньги тоже исчезли, то, как по-твоему, в каком положении ты окажешься?.. Деньги Стива сейчас находятся в этой комнате! Обещай мне, прямо сейчас, что уедешь с этим грузовиком и больше никогда не будешь встречаться со Стивом, или писать ему письма или звонить по телефону! Иначе я позову его — клянусь, что позову! Он войдет и увидит твои чемоданы, поймет, что ты готовилась бежать, и я скажу ему…
 — Мне кажется, ты уже сказала больше чем достаточно, Анжела.
 Спокойно произнесенные слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Лу и ее мучительница одновременно повернулась навстречу им.
 В дверях стоял Стивен Брайент, и его высокая фигура заслонила единственно возможный путь к отступлению.
 В руках он держал поднос, на котором стояли две дымящиеся чашки чая, сахарница и маленький кувшинчик молока. Его спокойный взгляд на какую-то долю секунды удержал изумленные глаза Лу, а потом он решительно вошел в комнату, поставил поднос на туалетный столик и закрыл дверь в коридор.
 Ноги Лу подкосились, и она снова опустилась на кровать. Стоять она не могла.
 Анжела осталась там, где стояла, надменно откинув голову. В глазах ее горел вызов. В это мгновение Лу позавидовала ее животной отваге и великолепному умению держаться.
 Стив молча смотрел на обеих девушек, потом сказал обыденным тоном:
 — Я пошел на кухню приготовить чаю перед тем, как снова уехать: я решил, что вам обеим полезно будет выпить по чашечке; тебе, Анжела, как средство от шока из-за падения, вам, мисс Стейси, потому, что когда мы так неожиданно вернулись, вы еле держались на ногах. Теперь я понимаю, почему.
 Он ледяным взором окинул чемодан, стоявший у кровати Лу. Крышка его была откинута и видны были стопки сложенной одежды, лежащие внутри. Потом он прошел дальше в комнату, открыл и снова закрыл дверцы одежного шкафа, окинул взглядом опустевший туалетный столик и комод.
 После этого он открыл дверь и сделал знак Анжеле следовать за ним. Казалось, отвращение вот-вот победит обычную вежливость в его голосе, когда он произнес:
 — Соизвольте собрать свои вещи, мисс Пул. Я лично отвезу вас к вечернему поезду и дам телеграмму вашему отцу, чтобы он встречал вас завтра утром на Центральном вокзале.
 Анжела Пул стояла, окаменев: сначала ее лицо выразило недоверие, потом легкую обиду, потом стало улыбчивовиноватым. Если она и притворялась, то делала это просто великолепно, с завистью решила Лу. Ее собственные мысли путались и разбегались, и ей казалось, что она уже никогда не сможет собрать их снова вместе.
 Она увидела, что Анжела умоляюще протянула руку к Стивену.
 — Дорогой, ты обращаешься не к той девушке. Это ведь Луиза уезжает — как ты видишь по ее чемодану. Какое счастье, что мы вернулись домой вовремя! Знаешь, Стив, я не хотела этого говорить, но она увозит с собой гораздо больше, чем привезла. Когда я только что зашла в ее комнату, догадайся, что она прятала в свой чемодан — вот это!
 Из глубины кармана своих бриджей Анжела извлекла внушительную пачку денег. Лу, слишком испуганная, чтобы защищаться, тем не менее поняла, что в этой пачке, которую Анжела с нескрываемым торжеством протягивала теперь Стиву, было примерно две или три тысячи долларов. Это были деньги, приготовленные Стивом для оплаты труда временных рабочих и на случай каких-нибудь неожиданностей.
 — Она как раз запихивала их в свой чемодан, и я ее на этом поймала. Вот о чем мы спорили, когда ты вошел.
 — Спасибо, Анжела.
 Стив принял у нее деньги с вежливой благодарностью.
 — А теперь все-таки будьте добры собрать вещи, — терпеливо повторил он.
 Впервые Анжела смутилась. Сомнение заставило на мгновение померкнуть ее яркие зеленые глаза.
 Она бросила косой взгляд на поникшую фигуру Ли, нервно облизала губы.
 — Стив, ты только посмотри на нее, — взмолилась она. — Разве по тому, как она сидит, ты не видишь, что она виновна? Дорогой, я не хотела сплетничать, но ты должен кое-что знать. Я бы сказала тебе и раньше, только…
 Стивен Брайент прервал ее, и на этот раз непреклонная решимость в его голосе заставила обеих девушек вздрогнуть.
 — Я не хочу больше ничего слышать, Анжела. Если ты собиралась снова повторить тот гадкий эпизодик, который подстроила в конторе своего дяди, то я уже все знаю.
 — Ты.., ты знаешь? Что ты имеешь в виду?
 — Дорогая моя Анжела, — притворно-ласково ответил он, — уж не думала ли ты, что я нанимаю работников — пусть даже и женщин, — не проверив сначала их рекомендации? Доверенные посты необходимо заполнять людьми, которым можно доверять. Мисс Стейси сообщила адрес архитектурной фирмы, в которой она прежде работала — и где ты тоже работала — моим адвокатом в Сиднее. У них не было времени проверить ее рекомендации, когда они брали ее на работу, но, естественно, я дал им указания впоследствии предоставить мне все сведения.
 — Ну? — вызывающе спросила его Анжела. — Тогда тебе должны были сообщить, что она там натворила, не так ли?
 Впервые в голосе Стива послышались усталые ноты. Возле его сурово сжатых губ залегли жесткие складки, глаза, серьезно устремленные на нее, были полны холодного разочарования.
 — Я знаю, что Луиза Стейси не сделала ничего, чего ей надо было бы стыдиться — и, по-моему, ты это тоже знаешь.
 Когда эти слова прозвучали в тишине комнаты, Лу резко выпрямилась.
 — Не очень-то умно было хвастаться тем, как ты от нее избавилась, перед этим молодым парнем — кажется, Уорингом? — продолжил Стив.
 Анжела открыла рот, собираясь что-то возразить, но он предупреждающе поднял руку и безжалостно продолжил:
 — Да, я все знаю, Анжела. Видишь ли, Уоринг был искренне.., э-э-э.., привязан к нашей мисс Стейси, и когда вы намекнули на то, с какой легкостью добились ее увольнения, он стал разбираться дальше и обнаружил исправления, сделанные в ее записях. Сделанные вами. Тогда, насколько мне дал понять Кларк, его единственной целью было обелить ее имя, хотя он не имел представления, куда она исчезла. И именно из-за этого ты с ним и рассталась, не так ли, Анжела? И поэтому ты теперь даже и не работаешь в фирме, не так ли? Дело было замято, но тебя попросили уволиться по собственному желанию, так, кажется, когда Уоринг рассказал о том, что произошло.
 Белое, как простыня, лицо Анжелы было полно ярости.
 — Ты.., ты животное! — взвизгнула она. — Я тебя ненавижу. Я ухожу, уезжаю, и мне совершенно наплевать на тебя. Да я все равно ни за что не согласилась бы жить в этом отвратительном захолустье, даже если бы ты меня умолял. Здесь смертельно скучно и однообразно — как скучны и однообразны здешние люди. У меня с тобой все кончено, Стив Брайент, слышишь!
 Лицо Стива оставалось совершенно спокойным, но Лу готова была поклясться, что заметила в глубине его глаз искру презрения, когда, вежливо кивнув в сторону двери, он предложил ей уйти.
 Проходя мимо него, Анжела оттолкнула его руку от двери и выскочила в коридор.
 Наступившая вслед за этим тишина, казалось, длилась вечно.
 Лу почувствовала, как потихоньку успокаиваются ее нестерпимо напряженные нервы.
 Слезы облегчения и потрясения, подступившие к ее глазам, готовы были вот-вот пролиться, но она продолжала неподвижно сидеть, сжимая руки между коленями в попытке сохранить власть над собой.
 Стивен Брайент подошел и остановился перед ней.
 — Вам больше не придется видеться с Анжелой, — сказал он почти равнодушно. — Я скоро отвезу ее к поезду. Боюсь, мисс Стейси, что ваш чай совсем остыл. Наверное, вам следует заварить себе свежий, прежде чем вы начнете распаковывать вещи. Я надеюсь, вы знаете, что о расторжении договора о найме одной из сторон следует предупреждать за месяц?
 Его невозмутимые слова подействовали на Лу как холодный душ.
 Предупреждать за месяц, так он сказал? Предупреждение за месяц. Еще один месяц.
 Она больше не могла справиться со своими дрожащими руками. Дрожь охватила ее всю с головы до ног. И, что самое неприятное, горячие слезы хлынули ручьем и потекли по щекам — и все это прямо на его глазах!
 Стив резко опустился на постель рядом с ней. — Ну-ну, мисс Стейси, — стал укорять он ее, — Вы ведь не станете подводить нашу дружную команду и не покинете нас так сразу, а? До сих пор вы держались просто прекрасно. Успокойтесь! Ну вот и умница. Это же всего один месяц. Ровно через месяц вы уже будете снова в Сиднее, снова увидитесь со своим любимым Уорингом. Ведь вы именно этого хотите, правда? Насколько я понял, он для вас немало значил.
 При одном только упоминании о возвращении в Сидней Лу подняла голову и устремила на него умоляющие, залитые слезами глаза.
 — Я н-н-не хочу возвращаться туда! — прорыдала она. — Не хочу! И я не хочу, не хочу снова видеть Дика Уоринга. Он абсолютно ничего для меня не значит.
 Наступила тишина.
 Потом Стив осторожно спросил:
 — Вы имеете в виду, что хотели бы остаться в Ридли Хиллз? Это так?
 Лу вытерла глаза и робко кивнула.
 — Почему? — настаивал он.
 — Просто хочу. Мне здесь нравится — то есть, если вы по-прежнему считаете меня годной.
 — Годной? — Он сардонически изогнул бровь. — Если вы хотите спросить, остается ли ваше присутствие здесь желательным после сегодняшней заварушки, тогда это так. Я всегда поверил бы вашему слову относительно вашей честности, что бы ни говорили другие. Но имейте в виду вот что, мисс Стейси.
 — Его голосу вернулись стальные интонации, и он сжал ее запястья и заставил повернуться и посмотреть на него. — Если вы хотите остаться только для того, чтобы быть рядом с юным Алланом Йетсом, тогда нет — я считаю, что вам лучше будет все-таки подыскать себе другое место.
 Ну и нахальство! Стараясь высвободиться, Лу боролась с поднявшейся в ней волной возмущения. Голос ее дрожал. Ярость овладела ею.
 — Замолчите! — Она прямо-таки швырнула ему в лицо эти слова. — Меня уже тошнит от того, что все меня так и толкают к Аллану! Тошнит, когда все кругом говорят мне, что я должна к нему чувствовать. Вы.., вы ничуть не лучше Анжелы! Вы.., вы ставите под сомнение мои поступки, мои принципы, и не верите, когда вам говорят правду. Вы не способны увидеть правду, даже если она у вас под носом! Вам безразлично, совершенно безразлично, что чувствуют окружающие. Вам безразлично, что мне тогда пришлось причинить Аллану боль, отказавшись от его предложения.
 Стальные пальцы на ее запястьях конвульсивно сжались.
 — Напротив, — возразил Стив странным тоном, — мне очень важно было услышать именно это — важнее всего на свете. Бог мой, Лу, посмотри на меня,
 — строго приказал он. — Посмотри на меня!
 Лу послушалась. В своем смущении она почти не обратила внимание на то, как он ее назвал.
 — Не говори мне, что я не вижу правды, Лу! — сказал он чуть глуховатым голосом, удерживая ее взгляд своими гипнотическими серыми глазами. — Не говори мне, что я сейчас ее не вижу! Я не зеленый юнец, с которым можно играть, а потом прогнать прочь. Ты ведь это понимаешь? Ты играешь с огнем, если не хочешь сказать мне того, что я читаю в твоих глазах, понимаешь? И ты должна быть готова к последствиям.
 — Да, — выдохнула она.
 — Что да? — настаивал он.
 — Да, я готова к последствиям, — смущенно пробормотала Лу.
 И тут он заключил ее в объятия, прижал к своей пропыленной рубашке и поцеловал — властно, безжалостно, жадно — как будто не собирался больше никогда ее отпускать.
 Потом он стал целовать ее щеки, шею, волосы..
 — Лу, любимая, сколько же времени мы потеряли даром! Ты ни разу не подсказала мне, — укоризненно сказал он наконец.
 — О, Стив!
 Ее губы смущенно произнесли его имя. Лу наслаждалась этим непривычным обращением.
 — Стив, я тебя уже давно люблю… — призналась она, подняв на него глаза.
 — Кажется, просто целую вечность. Иногда я просто не знала, как мне это скрыть.
 Он радостно улыбнулся.
 — Боже правый! — сказал он с изумлением. — А я чуть с ума не сходил от ревности, потому что ты, казалось, не видела никого, кроме Аллана Йетса. Этот нахальный юнец! Когда я в тот вечер увидел, как он тебя целует, я ему чуть шею не свернул! Ты даже представить себе не можешь, что я пережил, когда ты той ночью не вернулась домой. Я чуть с ума не сошел от злости, когда ты сказала, что прекрасно провела время. Похоже, ты мной играла, милая моя Лу.
 Когда ее губы приоткрылись, чтобы возразить, он снова поцеловал ее, на этот раз с огромной нежностью.
 — Дорогая, ты должна была бы догадаться о моих чувствах. Я так старался удержать тебя здесь — придумывал глупейшие предлоги: домашние дела, оформление документов, даже преклонный возраст Марни. Неужели ты сегодня ушла бы из моей жизни без всякого предупреждения, даже не попрощавшись?
 Лу чуть отстранилась.
 — Стив? — спросила она, с трудом отводя взгляд от серых глаз, которые в эту минуту обжигали ее всепоглощающей любовью. — Стив, почему ты мне так и не сказал, что знаешь об этой ужасной истории в Сиднее?
 Стив сплел свои пальцы с пальцами Лу и снова заставил ее сесть на кровати рядом с собой.
 — Может быть, это не так просто будет тебе объяснить, — негромко сказал он. — Видишь ли, когда я об этом узнал, я был уже порядком в тебя влюблен. Это объяснило многое из того, что меня в тебе удивляло, и были моменты, когда я понимал, что ты испугана и полна дурных предчувствий. Но, видишь ли, дорогая, я надеялся, что наступит день, когда ты будешь относиться ко мне так же, как я отношусь к тебе. И я надеялся, что когда этот день наступит, ты будешь мне доверять и сама расскажешь мне обо всем, зная, что я тебе поверю. Не могу даже сказать тебе, как часто я молил Бога, чтобы это произошло. Ты понимаешь, что я хочу тебе сказать, Лу?..
 Лу молча кивнула.
 Стив продолжил:
 — Ну вот. Проходили дни и недели, а ты совсем ничего мне не рассказывала. Иногда я готов был поклясться, что ты вотвот доверишься мне — но ты молчала. Мне показалось, что ты настолько увлечена молодым Йетсом, что совсем не замечаешь меня…
 Стив смущенно засмеялся.
 — Я не привык, чтобы девушки совершенно не обращали на меня внимания, — признался он с очаровательно-заносчивой откровенностью. — Их открытое и часто лишенное тонкости преследование мужчины может стать невероятно утомительным. А когда у меня произошло это объяснение с вдовой Пипа и я увидел, какими жесткими и хищными некоторые из женщин могут оказаться, я поклялся, что в будущем не будут больше с ними связываться.
 И тут на сцене появилась ты, и, Господь мне судья, не успел я опомниться, как оказалось, что я влюбился в робкую скрытную малышку, полную стойкости и негромкой отваги, с огромными фиалковыми глазами — а она совершенно не обращает на меня внимания. Признаюсь тебе, я совершенно пал духом. Я просто с ума схожу, как подумаю о тех неделях, когда я терпеливо ждал, надеясь, что ты доверишься мне и расскажешь, что тебя тревожит.
 — Ох, Стив, если бы ты только знал, как часто мне хотелось все тебе рассказать. Иногда мне казалось, что я просто больше не выдержу.
 Стив посмотрел на нее со смехом в глазах.
 — Дорогая, так почему же ты не рассказала?
 — Ну, я.., я.., как же я могла? Ты собирался жениться на Анжеле, а я…
 — Собирался жениться на Анжеле? — Он был ошарашен. — С чего это ты взяла, радость моя? Я никогда не смотрел на Анжелу как на будущую невесту! Да, я признаюсь, она меня забавляла, и ее пикировки помогали коротать время, которое я иначе провел бы, мучительно думая, как мне сделать так, чтобы ты меня полюбила.
 Лу посмотрела на него с подозрением. Так и есть — он ее дразнит!
 Она мягко улыбнулась. Она не собирается выдавать Анжелу. Ему не следует знать, никогда, что Анжела прямо сказала ей, что они собираются пожениться. В своем только что обретенном счастье Лу начала уже искренне жалеть ее.
 Стив встретил ее взгляд и опять привлек к себе. Заглядывая в ее лицо, он тревожно спросил:
 — Лу, ты уверена в своих чувствах ко мне? Этот тип, Уоринг, очень беспокоился о том, чтобы обелить тебя, и явно был расстроен твоим исчезновением. Я не был вполне уверен, что, когда я наконец все тебе расскажу, ты не захочешь снова броситься в его объятия. Наверное поэтому я до последнего откладывал этот момент. Лу серьезно ответила:
 — Я давным-давно остыла к Дику Уорингу, Стив. Наверное, это произошло в тот момент, когда я увидела, что он мне не верит. Если любишь человека, то веришь ему, ведь правда? А Дик не поверил в мою невиновность.
 — И ты решила, что я тоже тебе не верю, когда ты вернулась с юным Алланом в совершенно безбожный час тем утром, — коварно напомнил он ей. — Но ты не подумала о том, что я почти обезумел от ревности. Господи, как только я об этом вспомню… Как много времени он с тобой провел! А я с тобой даже ни разу не был наедине!
 Он резко встал и заставил ее подняться.
 — Давай поскорее поженимся, Лу. Мне кажется, я не смогу долго ждать теперь, когда наконец знаю, что ты тоже меня любишь.
 — А нам ведь и нечего ждать, правда? Я тебя ужасно люблю, дорогой, — смущенно призналась она. — Как только Марни вернется…
 — Да, нам надо дождаться возвращения Марни. Я сильно подозреваю, что наша новость ее ничуть не удивит. — Он посмотрел на часы. — Может быть, я даже сделаю крюк в несколько миль и расскажу ей о нас, когда отвезу Анжелу на поезд.
 Лицо Лу омрачилось.
 — Ох, да. Бедная Анжела. Это было ужасно, правда? Она была в такой ярости. — Она секунду поколебалась, но потом все же сказала:
 — Стив? Объясни мне еще одно, а потом давай больше к этому не возвращаться. Почему ты позволил ей приехать, если ты уже тогда знал, что она из себя представляет?
 Стив пожал плечами.
 — Может быть, я в глубине души надеялся, что ты тоже почувствуешь уколы ревности… А еще я хотел дать ей возможность попросить у тебя прощения и постараться хоть как-то загладить свою вину. Я думал, ей захочется помириться с тобой после всего того, что она сделала тогда… Она временами говорила о тебе так тепло, что я думал — она искренне жалеет о содеянном. Похоже, я ошибся, — не без горечи признался он. — А теперь мне надо отвезти ее на станцию, а то она пропустит поезд. Она уходит из нашей жизни, милая Лу, и мы можем больше никогда не упоминать ее имени. Но я в чем-то даже благодарен ей — ведь это из-за нее мы встретились.
 — Бедная Анжела! Ужасно, что у нее нет даже Дика Уоринга, ей не к кому вернуться — а мне принадлежит тот единственный человек, который был ей так нужен.
 — Не расстраивайся из-за нее, Лу. Она более чем способна позаботиться о себе. И, может быть, происшедшее послужит ей полезным уроком. Перестань думать о ней, малышка. Мне больно видеть грусть в твоих дивных глазах. Иди сюда.
 Еще один, последний, блаженный миг Лу прижималась к нему, а его губы властно приникли к ее губам.
 Потом он мягко отстранил ее и оглядел комнату, напрасно пытаясь отыскать свою широкополую шляпу.
 — Наверное, она осталась на кухне. Да, кстати: на сегодняшний ужин ты можешь испечь нам свой фирменный яблочный пирог. Это поможет тебе скоротать время, пока меня не будет дома. Ты не против, дорогая?
 В дверях он повернулся к ней снова.
 — Да.., и вот еще что, мисс Стейси. Пожалуйста, считайте, что сегодня вы получили предупреждение об увольнении. После этого вас ждет гораздо более важная должность… Работа нелегкая, но, надеюсь, интересная…
 Он озорно улыбнулся и исчез.
 Лу блаженно вздохнула.
 Еще один месяц — и она станет миссис Стивен Брайент. Как Стив предупредил, это не слишком легкая миссия. Он будет неспокойным, требовательным мужем. Но эта работа, которую столько времени жаждало ее сердце! И на этот раз она выбирает ее на всю жизнь.