Аннотация: Граф Хеллингтон по праву снискал славу в наполеоновских войнах… но на любовном поле битвы, похоже, ему везло значительно меньше.
 В самом деле — куда легче поднять солдат в победоносную атаку, чем успешно завершить «осаду» юной, неопытной Тэлии, готовой скорее жить в. нищете, чем покориться обаянию этого молодого аристократа!
 Однако — в любви, как и на войне, хороши АБСОЛЮТНО ВСЕ СРЕДСТВА! И герцог изобретает совершенно невероятный план «завоевания» Тэлии — план, который, в случае успеха, принесет ему ИСТИННОЕ СЧАСТЬЕ…


---------------------------------------------


 Барбара Картленд
 Влюбленный джентльмен



 От автора


 Дуэли в защиту чести были личным сведением счетов за нанесенное или надуманное оскорбление. В конце пятнадцатого века фехтовальные поединки распространились из Италии по всей Европе. Политические дуэли были частым явлением во Франции в девятнадцатом столетии и изредка случались в двадцатом.
 В Англии наиболее известны дуэли между лордом Каслрэем и Джорджем Кэннингом в 1809 году, а также между герцогом Веллингтоном и десятым графом Уинчелсийским в 1829 году. Издание указа, по которому дуэли приравнивались к военным преступлениям, привело к тому, что поединки стали происходить за границей — в Кале или Булони.
 Книжная лавка Хэтчарда до сих пор существует по адресу: Пикадилли, 190.




 Глава 1


 1815
 — Я ничего не замечаю, — сказал достопочтенный Ричард Роулендс, рассматривая со всех сторон только что повязанный новый галстук.
 — Разница есть, сэр, — почтительно произнес камердинер.
 — По мне, так это чепуха, — возразил Ричард Роулендс.
 — Совершенно с тобой согласен, — послышалось от дверей.
 Достопочтенный Ричард с возгласом удивления обернулся.
 — Варгус! Не знал, что ты уже в Лондоне!
 — Я приехал поздно ночью, — ответил граф Хеллингтон, — и сумел побить свой же рекорд, как и намеревался.
 — С новыми лошадьми?
 — С теми гнедыми, что я купил в Таттерзалле, где мы были с тобой.
 — Я знал, что они себя покажут, — сказал Ричард Роулендс. — Садись, Варгус, и выпей бокал шампанского, или ты предпочитаешь бренди?
 — И для того, и для другого еще слишком рано, — ответил граф, — но я бы выпил чашку кофе.
 Его друг скорчил гримасу.
 — Эта гадость годится лишь в тех случаях, когда нельзя уснуть, — Должно быть, для этого у тебя было немало соблазнительных поводов, — посмеиваясь, заметил граф.
 С этими словами он опустился в уютное кресло и положил ногу на ногу. Его начищенные до блеска ботфорты с золотыми кистями вызвали невольное восхищение у камердинера, направившегося за чашкой кофе для графа.
 Ричард Роулендс прервал процесс одевания и, усевшись в одной рубашке напротив своего друга, критически оглядел его с ног до головы.
 — А ты чертовски хорошо выглядишь? — заметил он. — Свежий воздух тебе на пользу.
 — Да, я достаточно побыл на свежем воздухе — и в любую погоду, пока тренировал новую лошадь. Я намерен выиграть все скачки в графстве, — ответил граф.
 — Ты всегда выигрываешь, — сказал Ричард. — Впрочем, в этом нет ничего удивительного — лучшие лошади всегда у тебя, ведь ты сам их и натаскиваешь.
 — Весь секрет в том, мой дорогой Ричард, — заметил граф, — что если не ухлестывать за дамами, а уделять больше внимания лошадям, начинаешь лучше держаться в седле.
 Его друг рассмеялся:
 — В данный момент я могу позволить себе объезжать разве что какого-нибудь никчемного мула.
 — У тебя трудности? — сочувственно спросил граф.
 — Еще какие, — ответил Ричард. — К тому же в данное время я не могу обратиться за помощью к отцу. Когда я пришел к нему шесть месяцев назад, он поклялся, что впредь не Даст мне денег, даже если я в тюрьме буду гнить!
 — Сильно сказано! — заметил граф. — Но я позабочусь, чтобы с тобой этого не произошло.
 — Нет, Варгус, это, конечно, очень любезно с твоей стороны, — запротестовал Ричард, — но ты помнишь, когда мы стали друзьями, я поклялся, что никогда не стану жить за твой счет, как это делают три четверти твоих знакомых, и я намерен сдержать слово.
 — Гордым быть легко, когда можешь себе это позволить, — усмехнулся граф.
 — Что ж, позволить этого я не могу, однако моя гордость все еще при мне.
 — В таком случае, — ответил граф, — остается надеяться, что она окажется съедобной. Я совершенно не испытываю желания вновь ощутить такой голод, как в армии Веллингтона, Помню, в моем животе бывало так пусто, что еще немного, и я бы съел свои сапоги.
 — Я не забыл, — согласился Ричард. — Но если мы начнем говорить о войне, я позабуду обо всем остальном. Зачем ты вернулся в Лондон?
 Граф замялся, и Ричард взглянул на того с удивлением.
 Со времени их совместной службы в одном полку они стали столь близкими друзьями, что Ричард был уверен — у них нет друг от друга никаких секретов.
 Когда закончилась война, оба устремились в Лондон, в поисках развлечений, дабы вознаградить себя за все лишения в Испании и Португалии.
 Всегда приятней вспоминать минуты славы и триумфа.
 Но битва при Ватерлоо не только положила конец войне с Францией, но и возвратила молодых людей к их привычной жизни, когда нечем больше заняться, кроме как поиском развлечений.
 Граф, человек чрезвычайно богатый, мог себе позволить жить в свое удовольствие, но многим его сверстникам, таким как Ричард Роулендс, вместо привычного шампанского приходилось довольствоваться домашним элем, если только им не хотелось влезать в долги.
 Регент ввел моду на экстравагантность, и стопки неоплаченных счетов Ричарда угрожающе росли — он словно старался превзойти в этом своих друзей, с которыми развлекался в Карлтон-Хаусе.
 В другое время их можно было часто видеть в клубах на Сент-Джеймс-стрит.
 Там они играли на те деньги, что смогли раздобыть, и обсуждали достоинства светских красоток, блиставших в театрах и на балах.
 Несмотря на ограничения, вызванные скудостью кошелька, Ричард Роулендс получал удовольствие не только от ночной жизни Лондона, но и от скачек, боксерских состязаний, конных торгов и прочих мероприятий, куда каждый день стекались красотки и щеголи.
 Полагая, что граф, как и он сам, всецело предан новым увлечениям, Ричард был сильно удивлен, когда три недели назад тот без видимых причин неожиданно уехал из Лондона в свое поместье в Кент.
 Отъезд он мотивировал тем, что ему по каким-то причинам необходимо его присутствие в поместье.
 Ричард скучал по графу сильнее, чем сам признавался себе в этом, и тщетно ждал приглашения в Хеллингтон-парк.
 Теперь граф сидел перед ним, и Ричард нетерпеливо воскликнул:
 — Ну полно, Варгус! Таинственность тебе не к лицу. Если между нами встала женщина, клянусь, я готов удушить ее!
 — Речь идет не о конкретной женщине, хотя в какой-то степени ты угадал, правда, у дамы, которую ты стремишься задушить, пока еще нет имени.
 — О чем это, черт возьми, ты толкуешь? — изумился Ричард.
 В это время в комнату вошел его камердинер с подносом в руках, на котором стоял серебряный кофейник, кувшинчик со сливками и солидного размера чашка.
 Он поставил поднос на столик возле графа, и тот поблагодарил его.
 Когда камердинер вышел, граф сказал:
 — Я уезжал из города, Ричард, чтобы подумать.
 — Подумать? — удивился его друг.
 Его голос звучал скептически, как будто бы подобный род деятельности был ему самому крайне чужд.
 — Мне казалось, — продолжил он, — что ты нашел леди Аделаиду весьма скучной дамой. И в то же время та маленькая танцовщица… Как ее звали?.. Фэй! — была просто божественна!
 — Я дал ей расчет, — сказал граф.
 — Ты ее променял? — спросил Ричард. — На кого?
 Герцог немного помолчал и ответил:
 — Пока еще не знаю, но я решил жениться.
 — А кто эта счастливая невеста?
 — Я же сказал — пока еще не знаю!
 Ричард рассмеялся:
 — Это так похоже на тебя, Варгус! Ты задумал совершить нечто и распланировал свои действия, как будто это военная кампания! Ну, полагаю, с твоей стороны, жениться — достаточно мудрое решение. Конечно же, тебе необходим наследник, но, ради Бога, сделай правильный выбор, иначе уже не я, а ты сам задушишь ее!
 — Именно об этом я и думаю, — серьезно ответил граф.
 Он пригубил кофе и продолжил:
 — Я уехал в Хеллингтон, потому что задыхался в Лондоне и мне надоели бесконечные игры, выпивка и необходимость пресмыкаться перед всеми этими толстухами в Карлтон-Хаусе!
 Ричард рассмеялся:
 — Согласен с тобой, леди Хертфорд может разочаровать всякого, кто хотел бы там повеселиться, но я в полном восторге от Принни 1 .
 — И я, — согласился граф. — Но в последнее время он стал чересчур помпезен и раним. Думаю, за это мы можем поблагодарить Красавчика Бруммеля.
 Мужчины помолчали. Им обоим было известно, что после того, как Красавчик Бруммель оскорбил наследника трона, обозвав его жирным, тот постоянно жаждал комплиментов, что частенько приводило в смущение его друзей.
 — Каким бы Принни ни был, — сказал граф, — у него великолепный вкус. Практически уникальный во всем, что не касается его женщин!
 — Мне кажется, дела обстояли многим лучше, когда он был с миссис Фитцхерберт, — ответил Ричард. — Хотя я слишком молод, чтобы знать наверняка.
 — Да и я тоже, — согласился граф.
 — Дай-ка подумать… — начал Ричард. — Ты всего-то на год старше меня, то есть тебе в этом году исполнится двадцать восемь. Тебе и впрямь пора жениться, Варгус. Большинство мужчин твоего положения заводят семью, едва окончив Оксфорд.
 — В том возрасте, — сказал граф, — я полагал, что остановлю свой выбор либо на португальской крестьянке, либо на одной из тех настырных девиц, что таскались за нашей армией. Навряд ли кто-нибудь из них смог бы украсить собой общество за моим столом в Хеллингтоне.
 — Это точно, — улыбнулся Ричард. — Я всегда считал, что жена — это несколько иное, чем те светские дамы, в глазах которых светится приглашение познакомиться ближе, едва тебе их представят.
 — Именно об этом-то я и думаю, — сказал граф, — и, видя, на что ты намекаешь, хочу тебя заверить — я не собираюсь жениться ни на леди Аделаиде, ни на какой другой похожей даме.
 Лицо Ричарда осветила довольная улыбка, когда он подумал о темноволосой темпераментной красотке, что преследовала графа с момента его появления в Лондоне.
 Она была прекрасна и, вне всяких сомнений, коварно соблазнительна, что делало ее центром светской жизни, хотя с ней и соперничала леди Кэролин Лемб, известная своей безрассудной страстью к лорду Байрону, и множество иных красоток, щедро дарящих свое расположение всякому, кто вызвал их интерес.
 Леди Аделаида была вдовой и не скрывала своего намерения выйти замуж за графа.
 Если Ричард был просто удивлен внезапным отъездом Графа в провинцию, то леди Аделаида не скрывала своей безутешности.
 — Поезжайте и верните его, Ричард, — сказала она, когда они встретились на прошлом приеме, и не было нужды уточнять, кого она имела в виду.
 — Варгус вернется, как только посчитает нужным, — вызывающе ответил Ричард.
 Леди Аделаида взяла Ричарда за руки и устремила на него взгляд, который, как она знала, сводил мужчин с ума.
 — Ричард, дорогой, сделайте это для меня, — произнесла она. — Вы знаете, я сумею отблагодарить вас.
 На какой-то момент ей почти удалось внушить ему сделать то, что она хочет. Но Ричард высвободил руки и сказал:
 — Я не больше вашего имею влияние на Варгуса. Если он захочет, то приедет. Если нет, то останется там.
 Граф действительно был сам себе закон.
 Он привык командовать, привык, чтобы ему подчинялись. Веллингтон признал в нем качества лидера по той простой причине, что граф, избрав себе цель, ни на минуту не сомневался, что сможет ее достичь.
 Теперь, глядя на него, Ричард думал, что в то время как графу ничего не стоило заполучить любую понравившуюся женщину, для нее было бы нелегкой задачей стать такой женой, какая нужна ему.
 Там, где дело касалось интересов графа, ничто иное не имело значения — в этом он был убежден.
 Думая об известных ему женщинах, Ричард не мог припомнить ни одной, что отвечала бы запросам графа.
 Словно читая его мысли, тот сказал:
 — Это будет нелегко. Осмотрев Хеллинггон, который за время войны пришел в некоторое запустение, я осознал, что тут необходимо присутствие женщины и кое-что еще, что лишь она одна сможет сотворить.
 — И что же? — поинтересовался Ричард.
 — Дом, — ответил граф, — Такой, каким Хеллинггон был в мои детские годы. А сейчас ему не хватает того, что, полагаю, ты назвал бы «атмосферой».
 — Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил Ричард. — Я чувствовал то же самое, когда умерла моя мать. Казалось, дом опустел.
 — Именно, — сказал граф. — Кроме того, если я не обзаведусь наследником, как ты говорил, следующим претендентом на титул станет дядя, который также холост, а после него — другой дядя, у которого четыре дочки и до которого мне никогда не было дела.
 — Боже правый! — воскликнул Ричард. — Тебе действительно стоит постараться, чтобы не допустить подобной преемственности.
 Граф отпил еще немного кофе и сказал:
 — В Лондоне меня ждала целая кипа приглашений. Часть из них — от женщин, которые, насколько я понял, собираются вывести в свет своих дочерей. Думаю, одно или два нам с тобой следует принять.
 Ричард застонал.
 — Не могу вообразить ничего более скучного, — сказал он. — Ты хоть раз был на балу, где преобладают юные девицы? Это в тысячу раз формальнее и нуднее, чем у Альмаков.
 — Я подозреваю, — сказал граф, — но единственная альтернатива этому — попросить леди Мельбурн представить меня молодым девушкам из хорошего круга. И вспомни, что произошло с Джорджем Байроном.
 Говоря это, он вспоминал, каким трагичным оказался брак лорда Байрона и как леди Байрон, когда ее муж уехал за границу, возбудила дело о разводе, сопровождаемое такими деталями жестокости и неверности, что любители скандалов злорадно потирали руки.
 — Я не собираюсь допустить подобной ситуации, — уверенно продолжал граф. — Я сам найду себе жену и не потерплю никаких вмешательств извне.
 — Она должна иметь наилучшее воспитание, — сказал Ричард. — В конце концов, твоя мать была дочерью графа Дорсета, а никто не держится более высокомерно, чем нынешний граф.
 Он остановился, но затем быстро добавил, опасаясь, что Граф мог принять его слова за критику:
 — И это правильно. Дорсеты никогда не, были частью ветви Карлтон-Хауса. По крайней мере так говорил мне отец.
 — Это так, — ответил граф. — И я не позволю какой-нибудь нищенке занять место матери. Но в то же время, если быть честным, многие из моих родственников со стороны Дорсетов довольно скучны. Они связали себя с королевской четой и проводят большую часть времени, осуждая мораль, манеры и экстравагантности нашего приятеля Принни.
 — Да и многих других, — добавил Ричард. — Однако твоя будущая жена должна быть из этого круга.
 С легким звоном граф поставил свою чашку.
 — В книгах все так просто, — сказал он. — Герой встречает героиню, они влюбляются друг в друга, он оказывается принцем в изгнании, а она оказывается не пастушкой, а дочерью короля.
 Ричард запрокинул голову и рассмеялся:
 — Скажи на милость, где ты набрался таких познаний?
 Граф тоже рассмеялся:
 — Моя первая гувернантка, читавшая мне сказки на ночь, была безнадежным романтиком. Должно быть, из-за излишней детской впечатлительности я помню эти рассказы и сейчас, хотя давно уже успел забыть много более важных вещей.
 — Тебе придется проследить, чтобы твои дети с ранних лет воспитывались на исторических фактах и философии.
 — Бессмысленно говорить о том, что мне делать со своими детьми, пока я еще ими не обзавелся, а в любом случае — сначала я должен обзавестись женой! Ну, Ричард, помоги же мне! Ты не очень-то конструктивен!
 — Сколько я тебя знаю, — ответил Ричард, — ты всегда ставишь мне неразрешимые задачи. Помню, в Итоне ты требовал фруктов не по сезону, к тому же их вообще нельзя было раздобыть в колледже. В армии я был послан раздобыть продовольствие, хотя в радиусе ста миль от нашего лагеря не было ни курицы, ни поросенка. А теперь я еще должен найти тебе жену!
 Он всплеснул руками и воскликнул:
 — Черт возьми, Варгус, куда проще добыть тебе дюжину первоклассных любовниц!
 — Их я и сам могу раздобыть, — ответил граф.
 — Кстати, я вспомнил, — воскликнул Ричард, — что обещал заглянуть сегодня утром к Женевьеве. Если ты еще с ней не знаком, то это большое упущение в твоем образовании.
 — Что за Женевьева? — с большим интересом спросил граф.
 — Последнее пополнение в балете мадам Вестрис при королевском театре.
 — Я встречался с мадам, и хотя у нее потрясающие ножки, на мой вкус она чересчур напыщенна, — заметил граф.
 Он говорил об обворожительной молодой актрисе, про Которую было сказано, что она «поет, словно ангел, танцует, как сильф, и обладает самыми стройными ножками в мире».
 — Согласен, — сказал Ричард, — но Женевьева несколько другая. Она приехала из Франции всего лишь около двух недель назад, фактически сразу после твоего отъезда, и взяла Лондон Приступом.
 — Сдается, я уже слышал эту историю.
 — Понимаю, Варгус, но она воистину исключительна.
 Она не только хороша в танце, но и обладает очарованием, которое не скрывает даже грим. Познакомься с ней и увидишь, что я не преувеличиваю.
 — Хорошо, — ответил граф, — если ты дашь слово, что посетишь со мной хотя бы пару балов из тех, что дают сегодняшним вечером.
 Ричард застонал, и граф добавил:
 — Один обещает быть неплохим, учитывая, что это Эшбернгем-Хаус.
 — Княжна Левина! — воскликнул Ричард. — Она все же пригласила нас на вальс, несмотря на то что у нее самый острый язычок из всех дам, что когда-либо украшали собою посольство.
 Граф рассмеялся:
 — Она слишком умна, чтобы спровоцировать дипломатический инцидент, но я частенько задаюсь вопросом, много ли еще пройдет времени, прежде чем русский посол будет отозван.
 — Не будет до тех пор, пока его жена может это предотвратить. Княжна любит Англию, или вернее — англичан.
 С этими словами Ричард поднялся на ноги и кликнул камердинера:
 — Джарвис!
 Тот поспешно вошел в комнату и помог Ричарду облачиться в изящный длиннополый сюртук, который, судя по отсутствию складок, был пошит в Уэстоне.
 — Увидишь, принцесса будет только рада помочь тебе в твоих поисках, Варгус, — заметил Ричард.
 В его глазах блеснул огонек, словно он сознавал, что поддразнивает друга.
 — Я же сказал, что не потерплю вмешательства никаких женщин, — ответил граф, — и все сказанное» Ричард, разумеется, должно остаться между нами. Если ты предашь меня, клянусь, я пришлю тебе вызов!
 Ричард рассмеялся:
 — Ну, коль скоро ты гораздо лучший стрелок, нежели я, это будет очевидное убийство, и тебе придется бежать из страны. А я подозреваю, что за годы, проведенные на полуострове, ты достаточно насмотрелся на заграницу.
 — Это уж точно! — с жаром отозвался граф. — По правде говоря, Ричард, я рад, что вернулся домой. Но здесь чертовски много необходимо сделать.
 Он вздохнул.
 — Люди, которым я даю работу, постарели, поместье пришло в запустение, а поскольку все были заняты только войной, дома, амбары, заборы и все остальное практически не ремонтировалось.
 — Да, тебе будет, чем заняться, — заметил Ричард. — Но довольно тебе расстраивать меня! Пойдем, Варгус! Нанесем визит Женевьеве.
 — Я не уверен, что в настоящее время могу питать дружеские чувства к француженкам, — ответил граф.
 Его приятель рассмеялся:
 — Уж коли она хорошенькая, какая разница, какой она национальности? И позволь тебя заверить, я нахожу, что французские женщины, как и французские вина, гораздо изысканнее своих английских аналогов.
 Продолжая говорить и улыбаться, Ричард взял трость и шляпу, после чего двинулся вниз по ступеням лестницы. Граф последовал за ним.
 Снаружи, на Хаф-Мун-стрит их поджидал весьма изящный фаэтон, запряженный парой великолепных лошадей.
 Ричард оглядел их с легкой завистью и расположился на сиденье рядом с графом.
 Грум в хеллингтонской ливрее отвязал лошадей, и когда фаэтон тронулся, на бегу запрыгнул на небольшое сиденье позади графа и его друга.
 Граф направил фаэтон на Пикадилли. Он правил лошадьми с искусством, снискавшим ему за недолгое время пребывания в Англии известность «коринфянина» 2 .
 Некоторые прохожие останавливались на тротуарах, чтобы поглазеть на захватывающее зрелище, которое представлял собой его фаэтон, его лошади и, разумеется, он сам.
 Его черноволосую голову венчала высокая шляпа, и граф провожал глазами каждую встречную женщину, словно не подозревая, что их сердца начинают биться чаще при одном только взгляде на него.
 Если он что и не выносил, так это отзывы о своей внешности, и был готов наброситься на всякого, кто мог назвать его «красавчиком».
 — Это просто модное словечко, — успокаивал его Ричард.
 — Мне все равно! Каждому мужчине оскорбительно, когда его называют красавцем, или, что одно и то же, денди! И мне вовсе не улыбаются такие комплименты!
 Конечно, Ричард поддразнивал его, но сам был достаточно мудр, чтобы не использовать данное слово.
 Он хорошо понимал, что хотя граф и умел сдерживать свои чувства, они у него были, и Ричарду абсолютно не хотелось обратить их против себя.
 По Пикадилли они направились в Хэймаркет, где располагался Королевский театр.
 — Если твоя француженка и вправду так очаровательна, как ты говорил, — сказал граф, — то следует признать, что она обитает не в самой здоровой среде.
 Пыльные улицы, ведущие к театру, в зимнее время просто утопали в грязи.
 — Она была достаточна мудра, чтобы не торопиться с выбором покровителя, — быстро ответил Ричард, — поскольку понимала, что будет иметь достаточно предложений на этот счет.
 — Включая меня, надо полагать! — уточнил граф.
 — Это приходило мне в голову, — подтвердил Ричард.
 — Почему же она отказала тебе?
 Ричард покачал головой.
 — И ты думаешь, я мог ей подойти? Если уж я не могу позволить себе купить породистую лошадь, что говорить о содержании прекрасной дамы!
 — Тогда чем же она так тебя интересует?
 — Так получилось, что ее направил ко мне Реймонд Четтерис. Помнишь Реймонда?
 — Конечно!
 — Когда раскрылась его связь с замужней женщиной, у него было два выхода: на рассвете к барьеру или бежать за границу. Так что в апреле он уехал в Париж.
 — И там встретил твою подругу Женевьеву.
 — Именно!
 — Надо сказать, он щедро возвращает старые долги.
 В голосе графа послышалась легкая усмешка.
 — Думаю, когда это произошло, — серьезно продолжал Ричард, — он искренне захотел ей помочь и доверил мне позаботиться о ней в первый месяц ее пребывания в Англии.
 Не думаю, что потребуюсь ей потом.
 — Тебе почти удалось меня заинтриговать, — сказал граф. — А кстати, Ричард, каково ее полное имя?
 — Просто Женевьева.
 Граф озадаченно поглядел на него, и Ричард пояснил:
 — Так она называла себя во Франции, где, как я понял, у нее была скромная роль в Театре варьете. А приехав в Лондон и узнав, что Вестрис именует себя «мадам», а ко всем остальным актерам обращается «месье» или «мадемуазель», она решила выделиться и стать просто Женевьевой. Весьма оригинально, надо признать.
 — Интересно, кто ей это присоветовал? — ехидно поинтересовался граф.
 Они продолжали ехать, и Ричард направил графа к небольшой гостинице, находившейся за театром.
 — Обычно она принимает в то время, пока ей делают прическу, — сообщил Ричард. — Надеюсь, мы не слишком поздно. Ты увидишь, она весьма привлекательна en deshabille 3 .
 Граф саркастически ухмыльнулся, но ничего не ответил.
 Когда они вошли в небольшой вестибюль гостиницы, он подумал, что Ричард уводит его прочь от прежних намерений.
 В настоящий момент ему вовсе не хотелось завоевывать сердце очередной женщины. Своей последней избранницей он обзавелся, как теперь сам понимал, слишком поспешно, в чем и крылась причина неудачи.
 Графа раздражали не деньги, затраченные на нее, а даром потерянное время и тот факт, что, вероятно, впервые в жизни его подвел собственный вкус.
 Фэй казалась необычайно приятной дамой. И лишь когда он узнал свою избранницу ближе, ему стали действовать на нервы ее пустые разговоры и манера хихикать по любому поводу, не говоря уже о том, что в своей жадности она доходила до абсурда.
 Он признавал, что оказался в столь запутанной ситуации только по своей вине, и, поднимаясь следом за Ричардом на второй этаж, граф пообещал себе, что никогда более не будет столь опрометчиво принимать решения.
 Ричард постучал в дверь, и им отворила служанка. На ней был несколько театральный кружевной чепчик.
 — Мамзель ждаль вас, месье, — произнесла она на ломаном английском и, к своему удивлению, заметила, что Ричард не один.
 Граф проследовал за ним в небольшую комнатку.
 В одном из углов была кровать, скрытая шифоновыми занавесями, а возле окна за туалетным столиком сидела молодая женщина, примерявшая модную шляпку.
 За ее спиной стояла модистка с другой шляпкой, и еще несколько лежали в круглых коробках на полу.
 — Месье Роулендс, мамзель! — объявила служанка от дверей. — Et un autre gentilhomme 4 .
 Женщина отвернулась от зеркала.
 — Ричард! Как кстати! Мне необходим ваш совет. Как я выгляжу?
 В том, какой ожидался ответ, сомневаться не приходилось, так как ее пикантное личико с заостренными чертами, яркие глаза в обрамлении темных ресниц и провоцирующе приподнятые уголки алых губ подчеркивала черная шляпка, отороченная кружевами, красными лентами и розами.
 Впечатление производила не только шляпка. Из всей одежды на Женевьеве была лишь тонкая черная ночная рубашка, мало скрывавшая ее стройную фигуру.
 — Доброе утро, Женевьева, — сказал Ричард, поднося ее руку к губам. — Простите, что задержался, но я привез с собой того, с кем хотел бы вас познакомить — граф Хеллингтон.
 Он шагнул в сторону, и Женевьева протянула руку графу.
 — Enchante Monsieur 5 , — сказала она. — Ричард много рассказывал о вас. Надеюсь вас Не разочаровать.
 Граф, как и ожидалось, поцеловал ее руку.
 — Надеюсь, я тоже.
 — Asseyez-vous! Садитесь! — приказала Женевьева, указав на стулья. — Ричард, принесите выпить pourvotre ami 6 , и оба смотрите на меня. Мне нужно купить три или, может быть, четыре шляпки, и я прошу у вас совет. Я хочу tout de suite 7 !
 С этими словами она снова повернулась к зеркалу и, посмотрев на свое отражение, добавила:
 — Я не уверена, что выгляжу в этом tresjolie… э-э очень красиво? Как вы думаль?
 Говоря, она глядела в зеркало на себя, а вовсе не на отражавшихся в нем мужчин, сидевших на довольно неудобных стульях — единственных в комнате, не заваленных грудами театрального реквизита.
 — Лично мне, мадемуазель, больше нравится зеленая.
 Пусть она не так выразительна, зато не скрывает черты лица.
 Мягкий музыкальный голос, произнесший эти слова, настолько отличался от манеры речи Женевьевы и прозвучал так неожиданно, что граф с удивлением повернулся к говорящей.
 На ней было невзрачное серое платье и такого же оттенка шляпка. Граф подумал, что если бы не голос, девушка так и осталась бы незамеченной.
 Поля шляпки скрывали ее лицо, однако был виден прямой носик, миленький подбородок и линия розовых губ, говоривших о том, что их обладательница не склонна к притворству.
 — Peutetre vous avez raison 8 , — сказала Женевьева. — Примерь мне ее снова, и пусть джентльмены скажут, что они думают.
 Модистка достала зеленую шляпку, и в тот момент, когда она увенчала ею темные волосы Женевьевы, граф увидел, насколько права была девушка с музыкальным голосом.
 Как она и полагала, зеленый цвет подходил гораздо больше черного и красного.
 — Как вы думаете, милорд, мне идет? — поинтересовалась Женевьева.
 — Очень! — машинально согласился граф.
 Он ждал, не произнесет ли модистка еще чего-нибудь.
 — Значит, я возьму эту, — сказала Женевьева, — атье две мы уже отобрали. Положьите их на кровать.
 Модистка взяла шляпки и, пройдя в другой угол комнаты, положила их на кровать, убранную покрывалом с оборками и огромными бантами из бархатных лент.
 Глядя на изящество, с которым она передвигалась, граф отметил, что подобную грациозность можно было ожидать скорее от актрисы, нежели от торговки.
 Ее лицо трудно было как следует рассмотреть, но граф был уверен, что она не смотрит на него.
 Модистка вернулась к столику и начала перевязывать коробки с упакованными шляпками.
 — Вы имель чек? — спросила Женевьева.
 — Да, мадемуазель.
 — Vous savez, что с ним делаль. Les Anglais pas diffbrents от тех, кто в Париже.
 Было очевидно, что модистка не поняла, и граф со смехом в голосе весело пояснил:
 — Мадемуазель говорит, что за представление платят зрители, а не актеры. Дайте чек мне.
 В первое мгновение модистка с изумлением воззрилась на него. Женевьева засмеялась.
 — Tiens, Monsieur, vous etes tres gentil! 9 Я не это имела в виду, mais je suis tres… 10 благодарна. Как мне благодариль вас?
 Она спрыгнула с табурета, на котором сидела, и, приблизившись к графу, склонилась и поцеловала его в щеку.
 Он почувствовал экзотический аромат духов и тепло ее едва прикрытого тела, когда на какой-то миг она прижалась к нему.
 В следующую секунду она уже повернулась к Ричарду.
 — А вы забыль, mon cher Ричард, что я тоже хотела пить?
 — Нет, конечно же, нет, — ответил Ричард. — Вот ваш бокал!
 — Merci, mon cher! 11 .
 Он понял, что она благодарит его не только за напиток, но и за знакомство с графом.
 Он улыбнулся ей тайком, стараясь игнорировать графа, отсчитывавшего не одну гинею из своего кошелька.
 Граф не взял из рук модистки чек, аккуратно выписанный плавным женским почерком, и она продолжала держать его.
 Она стояла неподвижно и спокойно, так что, подняв глаза, граф сумел хорошо ее рассмотреть. Он отметил, что лицом девушка не только не похожа на торговку, но даже, напротив, необычайно приятна.
 Его поразили не только большие глаза и нежный овал лица, но и строгие, классические черты.
 — Вы сами изготовляете эти шляпки? — спросил он.
 — Некоторые, милорд.
 — Вы весьма искусны.
 Она не ответила, но приняла комплимент легким кивком головы.
 — Вам нравшся ваша работа?
 Девушка снова кивнула, не произнеся ни слова.
 Граф ощутил, что девушка нарочито держит дистанцию, пресекая попытки заговорить с ней, словно это было бы вторжением в ее личные дела.
 Будучи все же настойчивым в желании снова услышать ее голос, граф сказал:
 — Я задал вам вопрос.
 — Я… вынуждена работать… милорд.
 Ее голос по-прежнему звучал музыкально, однако в интонации слышалось пожелание не лезть не в свое дело.
 Граф наконец отсчитал нужную сумму, однако отдавать деньги не спешил.
 — Должно быть, это невесело, — сказал он, — тратить свою жизнь, наряжая и украшая других.
 Лишь на мгновение уголки ее губ вздрогнули, и ему показалось, в глубине ее глаз вспыхнул огонек, будто бы она без слов дала ему понять, что для многих женщин, кто бы ни старался их приукрасить и как бы много они за это ни платили, подобная задача все равно оставалась непосильной.
 Графу было странно осознавать, что он может читать мысли девушки, хотя она и не произнесла ни слова.
 Модистка стояла в ожидании денег и, давая понять, что граф чересчур медлит с оплатой, протянула руку.
 Ее миниатюрная рука была правильной формы, с длинными тонкими пальцами, и, как отметил граф, на ней не было кольца.
 — Благодарю вас, милорд.
 Она торопила его, едва не требуя денег, и граф, понимая, что от него ждут ответ, сказал:
 — Вот сумма, указанная в чеке, а эта гинея лично для вас.
 Девушка резко подняла глаза, и граф заметил в них вспышку гнева.
 В первую секунду он подумал, что она откажется принять чаевые. Но девушка, словно обдумав собственное положение, просто произнесла тоном, в котором слышалась нарочитая деликатность:
 — Спасибо… милорд. Я… конечно… благодарна…
 Она присела в реверансе, взяла деньги из его руки и развернулась, излишне резко одернув платье.
 Затем она собрала коробки и вышла из комнаты, не сказав никому ни слова, даже своей клиентке.




 Глава 2


 Тэлия вышла из задней двери шляпного магазина миссис Бертон и огляделась. В конце улицы виднелась какая-то фигура.
 Она поспешила к ожидавшей ее пожилой женщине, одетой как служанка из хорошего дома, и та, завидев ее, улыбнулась.
 — Прости, Анна, что заставила тебя ждать, — сказала Тэлия, — но в последний момент потребовалось запаковать уйму коробок. Слава Богу, их хотя бы не потребовалось разносить!
 — Как бы то ни было, такая лакейская работа не для вас! — сварливо произнесла Анна.
 Тэлия рассмеялась:
 — Сама знаешь, нищим выбирать не приходится, и, в конце концов, у меня был замечательный день! Не буду ничего говорить, пока не увижу маму. Как она?
 — Как всегда, — ответила Анна. — Считает дни до возвращения вашего отца и ждет письма, которое никогда не придет!
 Голос Анны снова зазвучал строго, и Тэлия знала отчего.
 Ее мать была единственным человеком, кого Анна боготворила.
 Они шли по улицам, где уже не было столь людно, как по утрам, и вскоре добрались до Хэй-Хилла.
 Там они пересекли улицу и направились к Ленсдаун-лейн.
 Всякий раз, когда Тэлия проходила здесь, она ловила себя на мысли о разбойниках.
 Когда-то принц Уэльский и герцог Йоркский, еще в молодости, ехали в наемном экипаже по Хэй-Хиллу, разбойники их остановили и ограбили.
 Грабителей так и не поймали. Кроме того, был случай, когда разбойник, сбежав с Пикадилли-роуд через Ленсдаунский пассаж, сел на коня в конце Керзон-стрит и ускакал прочь.
 Этот побег всегда казался Тэлии отважным и захватывающим, что она зачастую принималась рассуждать: окажись она в такой ситуации, хватило бы у нее сообразительности?
 Анна не любила разговаривать в дороге, и поэтому Тэлия спокойно продолжала размышлять.
 Джентльмен, подаривший ей утром гинею в комнате мадемуазель Женевьевы, по ее мнению, выглядел настоящим разбойником или, быть может, пиратом.
 Он был как раз из тех мужчин, кого она хотела бы видеть проезжающим по Роу или гуляющим по Бонд-стрит.
 До сих пор ей не представлялось возможности поговорить с кем-нибудь из тех, кого звали франтами, а его циничный и весьма насмешливый голос был как раз таким, каким она себе представляла.
 На Керзон-стрит Анна еще сильнее прибавила шагу, и через несколько минут они свернули налево под арку, ведущую к Шеппердз-Маркет.
 Воображение Тэлии снова нарисовало многолюдную ярмарку, о которой она читала в книгах и слышала от местных стариков.
 Шеппердз-Маркет все еще оставался небольшой деревушкой, живущей своей независимой жизнью, но в прошлом устраиваемая здесь ярмарка на две недели превращала ее в одну из достопримечательностей Лондона.
 Она начиналась как сезонный рынок, но на прилегающих улицах появлялись балаганы с жонглерами и боксерскими площадками, устраивались зверинцы и выступления скоморохов.
 Качели, карусели, фокусники и канатоходцы собирали толпы зрителей, находивших интерес и в лицезрении женщин с поросячьими головами, уродцев и вождей племени каннибалов.
 Но, как помнила Тэлия, весело было не всегда. Иногда случались и трагедии.
 Более ста лет назад здесь выступала танцовщица на канате, известная как Леди Мэри, о которой ходили слухи, будто бы она была дочерью знатного иностранца.
 Она бежала с балаганщиком, обучившим ее танцевать на канате, и ее выступления благодаря грациозности и мастерству пользовались неизменным успехом.
 Даже забеременев, она продолжала выступать и однажды, потеряв равновесие, упала с каната, после чего родила мертвого ребенка и умерла сама.
 Тэлия часто думала о Леди Мэри, так как ее история была не только грустной, но и романтичной.
 Должно быть, думала она, ее чувства к своему возлюбленному были невероятно сильны, раз она променяла свой роскошный дом во Флоренции на столь необычный образ жизни.
 Тем временем Анна остановилась возле небольшого дома на дальней окраине Шеппердз-Маркет и достала из кармана своей широкой черной юбки массивный ключ.
 Она отворила дверь, и Тэлия, войдя следом за ней, поспешила вверх по узкой лестнице.
 — Мама, я пришла! — воскликнула она.
 Открыв дверь, Тэлия вошла в то, что считалось гостиной, хотя едва ли столь крохотный дом мог бы похвастаться подобным названием комнаты.
 Теперь здесь была спальня, и возле окна на кровати лежала женщина. Ее черты все еще не утратили былой красоты, хотя выглядела она слабой и больной.
 Она протянула руки к дочери, и Тэлия, пробежав через комнату, расцеловала ее в обе щеки.
 — Я вернулась, и мне столько хочется тебе рассказать, мама! Ты, наверное, весь день скучала?
 — Со мной все в порядке, — тихонько ответила мать. — Но, надо признаться, я с нетерпением ждала твоего возвращения. Ты будто бы приносишь с собою солнце.
 — Я так бы этого хотела, — сказала Тэлия. — Но вместо этого у меня есть то, что тебя развеселит, а также обеспечит нас сдой, что пока для нас важнее, чем солнечный свет.
 Она вынула из кошелька гинею и протянула ее матери.
 — Мои первые чаевые, — сказала она. — И причем от джентльмена.
 Ее мать застыла в изумлении.
 — Ты хочешь сказать, что приняла деньги от мужчины?
 Тэлия рассмеялась.
 Она сняла шляпку и, бросив ее на стул, поправила золотые волосы, слегка отливавшие медью.
 — Сказать правду, мама, я едва не швырнула их ему в лицо, но вовремя вспомнила, что я — простая модистка!
 Ее мать издала сдавленный стон.
 — О Тэлия! Как мне вынести то, что ты вынуждена работать в таких условиях и с тобой обращаются как со служанкой!..
 — Я служанка и есть, — сказала Тэлия. — Но мама! Сегодня был такой веселый день! Если бы ты видела тех дам, что приходили сегодня покупать шляпки!
 Вспомнив их, она хихикнула и продолжила:
 — Одна выглядела словно пышка, а ее лицо было размером с тыкву. Она все время спрашивала меня: «А это мне идет?» Мне приходилось сдерживаться, чтоб не ответить, что ей уже ничто не поможет!
 — Надеюсь, ты этого не сказала? — неодобрительно поинтересовалась мать. — Это было бы жестоко!
 — Нет, конечно, нет, мама. Я сказала ей, что она обворожительна, и уговорила ее купить три шляпки вместо двух.
 Миссис Бертон осталась мной довольна!
 Она села на стул у изголовья матери и взяла ее руки в свои.
 — Не расстраивайся из-за гинеи, мамочка, — сказала она. — На эти деньги можно купить для тебя вкусной еды — курицу, множество яиц, сливок и всяких лакомств, что присоветовал доктор.
 Мать ничего не ответила, и Тэлия призналась себе, что ничего из того, что прописано врачом, не в силах исцелить больное сердце, готовое разорваться от отчаяния.
 Глядя на ее печальное лицо, Тэлия спрашивала себя, отчего, где бы он ни находился, ей отец так и не написал письма.
 Она отправляла в Америку дюжины писем на адреса, что он оставлял, но спустя шесть месяцев после его отъезда сведения о нем поступать перестали.
 Было очень тяжело видеть страдания матери, наблюдать, как с каждым днем она худеет и становится все бледнее, и не иметь возможности помочь ей.
 Третий год ссылки отца был уже на исходе, и она надеялась, что если он жив, то вернется домой.
 Не мог он быть столь жесток, чтобы оставаться вдали, зная о том, как его ждут здесь.
 Желая отвлечь свою мать от извечных дум об отце, Тэлия подробно рассказала о своем визите к мадемуазель Женевьеве в гостиницу возле Королевского театра и как та, выбрав три шляпки, заставила графа расплатиться за них.
 Она весело пересказала всю эту историю, умолчав о том, что на танцовщице не было ничего, кроме ночной рубашки, и что она расцеловала графа в знак признательности.
 Как она и ожидала, манеры француженки шокировали мать.
 — Как мне вынести мысли о том, что ты, моя дорогая, общаешься с подобными женщинами?
 — Я слышала от папы о таких девушках, — сказала Тэлия, — но никогда не думала, что мне доведется говорить с одной из них. Она весьма привлекательна, мама, и я уверена, что она великолепно танцует.
 — Моя драгоценная, тебе следует подыскать другую работу.
 Улыбка исчезла с лица Тэлии.
 — Мама, ты же знаешь, я счастлива, что вообще нашла работу. И кстати, ты сама хотела, чтобы я стала модисткой.
 — Я?
 — Да, мама. Когда я подшивала свою старую шляпку, ты сказала: «У тебя такие умелые пальцы, дитя мое, что мне не верится, будто бы даже на Бонд-стрит могли изготовить что-то более стильное, чем то, что ты ухитряешься сделать из этих старых ленточек и шелковых цветков, которые я покупала больше пяти лет назад».
 — Я не хотела, чтобы ты продавала свое мастерство, — сказала ее мать, — хотя и говорила, что оно незаурядно.
 — Больше нам продавать нечего, — просто ответила Тэлия. — И даже Анне не по душе идея умереть с голоду.
 Мать ничего не сказала.
 Она думала о том, что когда ее муж был вынужден бежать из страны, ей казалось, будто бы того, что он оставил, им хватит до его возвращения.
 Это было одно из тех драматичных и нежданных событий, которые выпадают на долю людей словно снег на голову, коренным образом меняя их жизни в тот момент, когда об этом никто не подозревает.
 Сэр Дензил Кавершем всегда был красивым, но вспыльчивым мужчиной и часто попадал в переделки.
 Неприятности случались с ним и в школе, и в университете, и даже — однажды — в полку.
 Затем он нашел себе жену, остепенился, и его родственники решили, что время беспокойства прошло.
 Он зажил тихой жизнью сквайра в счастливом браке со своей прекрасной супругой, довольный старинной усадьбой и поместьем, принадлежавшими роду Кавершемов уже пять столетий.
 Но сэр Дензил не мог обходиться без друзей и не видел жизни без своих клубов и развлечений в Лондоне, где его беспутные дружки с нетерпением ждали возвращения старого приятеля.
 Несмотря на то что они не могли себе этого позволить, он со своей женой снял на лондонский Сезон дом в Мэйфейр и продолжал не считаться с затратами до тех пор, пока они снова не оказывались в обществе, именуемом бомонд.
 Женщина необычайной красоты, леди Кавершем не меньше мужа наслаждалась балами, приемами и ассамблеями.
 В провинцию они возвращались все реже, и постепенно стали проводить в Лондоне все больше времени, приезжая в город прежде, чем распускались нарциссы, и возвращаясь многим позже окончания Сезона, когда регент переезжал из Карлтон-Хауса в Брайтон.
 По загородной жизни скучала лишь одна Тэлия, хотя ей и нравились учителя и наставники, приходящие к ней в дом на Брук-стрит.
 Но они не могли понять, чем верховая езда в Гайд-парке отличается от скачек по окрестным полям поместья, и к тому же ей пришлось позабыть о собаках, так как в Лондоне она не имела возможности должным образом заниматься с ними.
 И вот три года тому назад грянула беда.
 Сэр Дензил, известный своей непредсказуемостью, особенно во время пребывания в нетрезвом состоянии, вступил в какой-то пустяковый спор в Уайт-клубе, закончившийся тем, что ему нанесли оскорбление.
 Предмет спора был Тэлии наверняка неизвестен, однако она предполагала, что дело касалось женщины.
 Как бы то ни было, в итоге сэр Дензил вызвал на дуэль высокопоставленного государственного чиновника.
 На рассвете они встретились в Сент-Джеймс-парке, о чем леди Кавершем узнала лишь по окончании дуэли.
 Но ей все равно не удалось бы предотвратить поединок, поскольку объявленный и принятый вызов становился делом чести обоих участников и пути назад уже не было.
 Впервые Тэлия услышала об этом, войдя в комнату матери, чтобы пожелать ей доброго утра.
 — Не понимаю, что происходит, Тэлия, — сказала леди Кавершем. — Когда я проснулась, твоего отца не было в комнате. Не в его правилах уходить, не поставив меня в известность. Для конной прогулки еще слишком рано.
 Никто не ведал о случившемся, покуда через полтора часа на лестнице не послышались шаги.
 — Вот и папа, — сказала Тэлия. — Сейчас он все объяснит.
 Сэр Дензил вошел в комнату, и его жена тихо вскрикнула.
 — Что… случилось? Почему ты так… выглядишь?
 — Я убил его! — сказал сэр Дензил.
 — Убил? Кого? — воскликнула леди Кавершем.
 — Спенсера Телбота, — ответил он. — И теперь мне придется уехать за границу.
 — Уехать… за границу?
 Леди Кавершем с трудом произносила слова.
 — Я уже виделся с лордом-канцлером, — объяснял сэр Дензил. — Это единственное, что можно сделать в таких обстоятельствах. В конце концов, Телбот был членом Кабинета министров, и первое, что я понял, так это то, что нельзя допустить скандала на правительственном уровне.
 — Как ты убил его? Почему ты это сделал?
 — Я только собирался ранить его в руку, — сказал сэр Дензил, — но в последний момент он повернулся. Думаю, он с самого начала собирался убить меня. Его характер известен всем.
 — И вместо этого… убил его ты!
 Тэлия сама не ожидала услышать от себя такие слова и сильно удивилась сказанному.
 — Да, я убил его, — сказал сэр Дензил. — И так как лорд Элдон настаивает на недопущении скандала, дело будет замято и общественность оповестят, что Телбот скончался от сердечного приступа. Но мне придется уехать из страны на три года.
 — Три года!.. — еле слышно повторила леди Кавершем.
 — Могли отослать и на пять лет, и на всю жизнь, — сказал сэр Дензил, — но, зная характер Телбота, лорд-канцлер проявил ко мне снисхождение, о чем недвусмысленно дал понять.
 — Но… три года, милый? Куда тебе придется уехать?
 — В Европу ехать нельзя, это ясно, — ответил сэр Дензил. — И я не собираюсь попадать в плен к Бонапарту. Нет, я уеду в Америку.
 — В Америку!..
 Тэлия была слишком изумлена, и ее голос отразился эхом от стен комнаты.
 Далекая Америка считалась страной непредсказуемых людей, прогнавших прочь британцев. Землей, кишащей, как ей казалось, краснокожими индейцами и неграми, привезенными из Африки.
 Потом была суматоха вокруг сбора необходимых отцу вещей и проводы его в Плимут, откуда, как он уже знал, корабль отправлялся в плавание через Атлантику.
 Его жена просилась ехать с ним, но он и слышать об этом не желал.
 — Бог знает, какие лишения мне придется претерпеть, — сказал сэр Дензил. — Мне будет достаточно тяжело, чтобы еще и волноваться о тебе. Три года быстро пролетят, и я снова буду с тобой.
 В целом идея была весьма здравой, за исключением того, что ее матери предстояла разлука с любимым человеком.
 Как только стало известно об отъезде сэра Дензила — а скрывать это дольше смысла не имело, — рекой потекли счета от кредиторов.
 Видя горе матери, Тэлия, которой в ту пору было всего пятнадцать, попыталась помочь их семейному поверенному, знавшему ее с тех пор, когда она была еще младенцем, разобраться в этих делах.
 Тэлия так и не поняла, откуда пошли слухи, но вскоре все принялись говорить, что сэр Дензил был приговорен к пожизненному изгнанию и никогда не вернется в Англию.
 Было нелегко объяснить реальное положение вещей, и, как это всегда бывает, найти того, кто первым распустил этот слух, им не удалось.
 Торговцы становились все настырнее, и в итоге им пришлось закрыть усадьбу и переехать в Лондон, где за несколько фунтов в месяц они сняли дом в Шеппердз-Маркет.
 Там они жили на средства, вырученные от продажи драгоценностей, принадлежавших леди Кавершем.
 Все имущество сэра Дензила было либо продано, либо заложено, за исключением переходившей по наследству усадьбы и всего, что в ней находилось.
 Поначалу Тэлия думала, что если они будут жить бережливо, без излишеств, им хватит средств дожить до возвращения отца.
 Но когда перестали приходить письма, ее мать заболела.
 А после получения счетов от врачей скоро иссяк весь их скромный денежный запас.
 Из-за войны продукты подорожали, а когда угроза голода стала очевидной, Тэлия поняла, что необходимо что-то предпринять.
 За последний год она начала думать, как увеличить их Доход, но это был секрет, которым она не поделилась даже с матерью, и, к сожалению, надежды на скорую прибыль не было.
 Тогда она решила найти себе какую-нибудь работу, и мама навела ее на мысль заняться отделкой шляпок.
 Год назад война окончилась; в одеждах появилось больше изящества, и отделка шляпок стала едва ли не кричащей, чтобы соответствовать фасонам платьев, которые также украшались кружевами, рюшем, вышивкой и бантами.
 Первым делом она направилась к миссис Бертон, которая сказала, что не имеет вакансий в своем магазине, тем более для человека без опыта.
 Но она была достаточно проницательна, чтобы понять — красота Тэлии, ее грамотная речь и внешний вид являются немаловажными качествами.
 Критично осмотрев ее с ног до головы, она не нашла ничего, к чему можно было бы придраться.
 — Я дам тебе пробную работу в мастерской, — наконец сказала она. — Но если результат окажется негодным, ты будешь уволена без предупреждения и лишнего шума.
 — Я принимаю ваши условия, мадам.
 Миссис Бертон назначила ей смехотворно мизерное жалованье, но Тэлия не стала возмущаться.
 Она сказала себе, что работа сможет поправить их финансовое положение и сделать ее независимой.
 Миссис Бертон, хотя и не собиралась этого признавать, была изумлена не только мастерством Тэлии в отделке шляпок, за что она была переведена в главный зал магазина, но и искусством убеждать клиентов совершать больше покупок, нежели они собирались прежде.
 «Лучше бы и я сама не сумела!»— порою думала она.
 Но она не высказывала вслух своих мыслей, понимая, что, если работника похвалить, тот будет ожидать соответствующего повышения жалованья.
 В апреле, когда все работники магазина сбились с ног в приготовлениях к королевской свадьбе принцессы Шарлотты и принца Леопольда Бельгийского, намеченной на четвертое мая, Тэлия стала, как она и намеревалась, независимой.
 И хотя ее мать до сих пор ужасалась тому, что ее дочь вынуждена работать в лавке, и она сама, и Анна были рады деньгам, которые Тэлия приносила в дом.
 Теперь, обдумывая слова дочери, леди Кавершем сказала:
 — Стоит ли тебе, моя дорогая, общаться с таким джентльменом, как граф Хеллингтон? Не помню, чтобы твой отец упоминал о нем, но уж коли он не обращается с тобой как с леди, то так будет и дальше из-за твоего унизительного положения.
 — Говорю тебе, мама, он обращался со мной как с модисткой, — со смехом сказала Тэлия, — и вознаградил меня за мучения!
 Леди Кавершем содрогнулась.
 — Мне больно думать об этом, — сказала она.
 Затем она тихо воскликнула:
 — Но он не узнал тебя?
 — Нет же, мама, конечно, нет! — ответила Тэлия. — И даже если бы он спросил мое имя, ты же знаешь, миссис Бертон знает меня только как «мисс Карвер».
 Леди Кавершем вздохнула.
 — Слишком простое имя! — возразила она, еще когда Тэлия впервые рассказала ей об этом.
 — Это и требуется, — ответила Тэлия. — «Карвер»— старая добрая английская фамилия, вне всяких сомнений, происходящая от мясников, разделывавших туши.
 Она осознанно выбрала себе фамилию, наиболее созвучную с «Кавершем», чтобы при случае быстрее ее вспомнить и не назваться своим настоящим именем.
 Ее мать эта хитрость ужасала не меньше всего остального, что было связано с работой дочери.
 Но леди Кавершем в неведении своем считала, что дамски» магазин является по крайней мере укрытием от тех мужчин, что любили прохаживаться по Бонд-стрит, пялясь на проходящих красоток.
 Миссис Бертон продавала не только шляпки, хотя с приходом Тэлии они и стали основным товаром.
 Модистки торговали всем необходимым — всем, что могло помочь дамам приукрасить или оттенить их черты и, как сказал один писатель, «утолить их тщеславие либо выставить на посмешище».
 Ни леди Кавершем, ни Тэлия до тех пор, пока она не стала работать в лавке, не догадывались, как много мужчин сопровождают своих возлюбленных, когда те ходят по магазинам, и сколько их присутствует при совершении покупок с тем, чтобы расплатиться за них.
 Миссис Бертон вскоре поняла, что Тэлия слишком привлекательна, чтобы обслуживать светских дам, сопровождаемых богатыми любовниками, и занималась ими сама.
 Тэлии приходилось работать с женщинами, обладавшими столь невзрачной или некрасивой внешностью, что вряд ли какой-нибудь мужчина мог удостоить их вниманием, будь на них хоть самые сногсшибательные шляпки.
 Джентльмены сидели в креслах, наблюдая, как пассии таращатся на свои отражения в зеркалах и поджимают губки, напрашиваясь на одобрительные комплименты.
 «Меня тошнит от них, — думала Тэлия. — Будь я мужчиной, эдакое глупое жеманство вызывало бы у меня только отвращение».
 Тем не менее вскоре она пришла к выводу, что большинство мужчин, появлявшихся в магазине миссис Бертон, столь же пустоголовые создания, как и их спутницы, и Тэлия стала относиться с неодобрением и к тем, и к другим.
 Не желая теперь говорить ни о чем грустном или неприятном, она обратилась к леди Кавершем со словами:
 — Пойду переоденусь, мамочка, а потом, после ужина, я почитаю тебе стихи из новой книжки лорда Байрона. Ее только что опубликовали.
 Увидев оживление в глазах леди Кавершем, она добавила:
 — Утром, по дороге от мадемуазель Женевьевы, я заглянула в лавку Хэтчарда на Пикадилли и купила эту книгу.
 Тебе понравится, я знаю!
 — Несомненно, моя милая! Но ты уверена, что это не очень дорогая покупка?
 — Мы можем себе позволить, — ответила Тэлия.
 Она едва не упомянула, что, имея в кошельке гинею, подаренную графом, чувствовала себя особенно богатой, несмотря на то что из-за обстоятельств, в которых она ее получила, девушке казалось, будто бы монета вот-вот прожжет в кармане дыру.
 Но ей хотелось обеспечить матери должный уход, а помимо того была еще одна причина зайти в лавку Хэтчарда.
 Она склонилась над леди Кавершем и поцеловала ее руку.
 — Не волнуйся, мама. Папа скоро вернется, ведь нам же известно, что из-за зимних штормов половина кораблей, перевозящих почту, не достигла своей цели.
 — А если… он не вернется? — тихо спросила леди Кавершем.
 — Он вернется! Он обязательно вернется! — сказала Тэлия. — Я чувствую это всем сердцем, и как говорила мне Анна, да и ты тоже, вы с папой были так близки друг другу, что если бы он умер, ты бы почувствовала это.
 — Надеюсь, что это так, — согласилась леди Кавершем.
 — Конечно, так! — воскликнула Тэлия. — Ты должна верить папе и доверять ему. Он жив, и если, вернувшись Домой, он увидит тебя такой же бледной, как сейчас, то жутко разозлится и никогда не поверит, что я заботилась о тебе должным образом.
 — О милая, ты делала все, что только могла, и даже больше! — сказала леди Кавершем. — Я постоянно молюсь о нем, но непохоже, чтобы мои мольбы были услышаны. Если бы только пришло письмо!..
 — Тебе нужно не письмо! — уверенным тоном произнесла Тэлия. — Тебе нужен папа! Однажды он войдет сюда в тот момент, когда ты менее всего будешь ждать этого.
 — А если он нас не найдет?
 — Ну вот, мы снова и снова начинаем говорить об одном и том же, — сказала Тэлия. — Любой человек в этой стране расскажет ему, как найти нас. Мистер Джонсон, хозяин «Зеленого человечка», и старый Гибберт, что присматривает за домом, только и ждут его возвращения.
 Она помолчала и добавила:
 — На днях я подходила к нашему дому на Брук-стрит. Он снова пустует, и я приколола к двери записку о том, что все вопросы, касающиеся леди Кавершем, следует направлять по нашему нынешнему адресу.
 — Ты обо всем позаботилась, милая.
 — Стараюсь, — ответила Тэлия. — Но тебе следует помочь мне, мама. Ты должна выздороветь и стать чуть-чуть потолще, чем сейчас!
 Леди Кавершем улыбнулась.
 — Если я растолстею, — сказала она, — тебе придется перешивать все мои платья, а у тебя, сама понимаешь, нет времени.
 — Когда ты так говоришь, мама, мне кажется, что вернулись те добрые времена, когда мы с тобой и папой всегда были веселы, а дом, казалось, был наполнен солнечным светом!
 Она заметила тоску в глазах матери и быстро добавила:
 — И так снова станет к концу лета, помяни мои слова.
 Папа опять будет с нами, и мы вместе будем смеяться над каким-нибудь очередным его нелепым деянием!
 Когда Тэлия направилась к своей комнате, на лице ее матери была улыбка.
 Эта комната была немногим больше буфета, стоявшего у стены.
 Им посчастливилось найти столь дешевое жилище благодаря тому, что у ремесленника, который теперь жил со своей семьей в Шеппердз-Маркет, было много детей, и такой маленький дом попросту не мог их вместить.
 Внизу была кухня, где безраздельно царствовала Анна, и очень маленькая гостиная с окнами на улицу.
 Там Тэлия хранила свои бумаги, и прежде чем пойти на кухню и отнести матери обед, она сделала несколько записей.
 Положив на место свое перо, она с такой тоской перечитала только что написанное, будто бы хотела писать еще.
 Затем она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
 Появление графа в Уайт-клубе вызвало бурю восторга.
 — Силы небесные! Граф Хеллингтон! — воскликнул кто-то. — А мы-то уж думали, что вы заделались крестьянином и более не осчастливите нас своим обществом! Вы хоть отдаете себе отчет в том, что пропадали целых три недели?
 — Да-да, понимаю, — ответил граф, на правах равного усаживаясь в круг «избранных» членов клуба.
 Это была компания близких друзей, к числу которых принадлежали герцог Аргайл, лорд Олвэнли, лорд Уорчестер, Пудель Бинг и сэр Люмли Скеффингтон.
 Они сидели в эркере, любимом месте Красавчика Бруммеля. Здесь он некогда безраздельно царил, а его изречения слушались всеми так, словно говорящий обладал мудростью Соломона.
 Не только граф, но и множество прочих членов клуба соглашались с той, что Уайт перестал быть прежним с тех пор, как долги заставили Бруммеля пересечь Канал и обосноваться в Кале, где он и обитал теперь в меблированных комнатах.
 — Как там, в провинции? — поинтересовался кто-то, словно речь шла о другой стране.
 — Жарко! — ответил граф.
 Не испытывая особого желания говорить о себе, он спросил:
 — Над чем вы тут смеялись, когда я вошел? Вас было слышно с улицы.' — Олвэнли кое-что зачитывал нам из новой книжки, — ответил Пудель Бинг.
 — Книжки? — удивился граф.
 Чтение было не самым популярным занятием среди завсегдатаев Уайт-клуба, но лорд Олвэнли, обладавший репутацией, остряка, в самом деле протянул графу маленький томик.
 Название книги гласило: «Джентльмены с точки зрения компетентной личности».
 — И это забавно? — спросил граф.
 — А вот послушайте сами! — ответил лорд Олвэнли.
 Он перелистнул несколько страниц и пояснил:
 — Этого еще пока никто из вас не слышал: «В списке увлечений джентльмена на первом месте идут лошади, на втором месте его клуб, и на третьем — собаки. Затем следует длинный список красоток, но они редко, составляют конкуренцию».
 Слушающие засмеялись, и граф заметил:
 — Звучит действительно смешно.
 — Прочтите еще! — попросил лорд Уорчестер.
 Лорд Олвэнли перевернул страницу и продолжил:
 — «Джентльмен никогда не станет подслушивать у дверей, поскольку, кроме себя, он и так никого неслушает!»
 — Это ты. Пудель! — заверил герцог Аргайл. — Мистер Компетентная Личность, видно, знаком с тобой.
 — А вот еще! — сказал лорд Олвэнли. — «Джентльмен слишком честен, чтобы позволить себе жульничать на скачках или мошенничать, играя в карты. Но он не испытывает угрызений совести, соблазняя жену своего лучшего друга».
 Граф оглядел круг собравшихся.
 — Ну и кому из вас мы обязаны этим шедевром? — спросил он. — Сомневаюсь, чтобы это были вы, Скеффингтон, но Олвэнли я подозреваю больше всех.
 — Хотел бы я, чтобы это было так, но, клянусь честью, я этого не писал! — запротестовал лорд Олвэнли. — Но теперь мне начинает казаться, что автору было бы непросто сочинить такое, не будь он членом клуба!
 — Да бросьте! — поморщился герцог. — Большая часть членов нашего клуба с трудом способны начертать собственное имя, уж не говоря о книге!
 Все принялись смеяться и подшучивать друг над другом.
 Лорд Олвэнли, включившись в беседу, положил книгу на стол возле графа, и тот взял ее в руки.
 Книга была не особо толстой, но на каждой странице стояло по шесть замечаний, бывших шутливыми и вместе с тем, как заметил граф, довольно беззлобными. На глаза ему попалось следующее:
 «У каждого джентльмена есть два свода правил, касающихся супружеской неверности: один — для себя самого и другой — для жены».
 Ниже было еще одно:
 «Денди все равно что павлин — хвост и немножко мозгов».
 Он подумал, что это относится ко всем денди, каких он знал и одновременно презирал. Однако вслух граф произнес:
 — Интересно, выясним ли мы когда-нибудь настоящее имя автора? Скорее всего он будет весьма острожен, чтобы подтвердить свою причастность К тому, что многими признается суровой правдой.
 — Ты судишь по себе, Хеллингтон! — отреагировал герцог Аргайл. — Лично я отказываюсь признать, что книга говорит правду. Более того, меня возмущает наглость человека, решившего обрисовать нас в печатном виде, которого к тому же мы можем еще считать нашим другом.
 — Согласен с вами, — сказал лорд Уорчестер. — Это нечестно.
 — Если вы спросите меня, — сказал граф, — то я отвечу, что все вы испытываете чувство вины и боитесь услышать то, что вам прочтут дальше. Хотя, в конце концов, как я заметил, автор не называет имен.
 — По крайней мере это единственный плюс, — сказал лорд Уорчестер. — И все же я сделаю все возможное, дабы найти предателя, затесавшегося в наши ряды, и, как вы понимаете, мы сделаем все, чтобы ему было неуютно оставаться членом клуба.
 — Лично мне все равно, что там кто понаписал, — сказал граф, — а что касается намеков, то, как говорится, на воре шапка горит!
 — Звучит весьма высокомерно с твоей стороны, Варгус, — сказал Ричард, до сих пор хранивший молчание. — Ты-то можешь чувствовать себя этаким молодцом, зная, что с твоим именем не связано никаких скандалов. А между тем многие из нас находятся в несколько ином положении.
 Воцарилось молчание. Затем лорд Уорчестер поспешно сказал:
 — Эго так. Недостойно совать нос в дела своих друзей и знакомых для того, чтобы потом трусливо скрывать свое имя.
 Предлагаю выяснить, кто он такой на самом деле, и занести его имя в черный список!
 Граф рассмеялся:
 — Да вы все делаете из мухи слона! По мне, так в этой книжке нет никакой клеветы, одни только безобидные шутки о джентльменах в целом.
 — Если об этом прознают газеты, нас выставят на посмешище! — резко сказал герцог Аргайл.
 — Лично мне до этого нет никакого дела, — ответил граф. — В любом случае подобные сплетни читают одни женщины.
 Граф говорил в том нарочито высокопарном стиле, который обычно вызывал у Ричарда улыбку.
 Он хорошо знал, что граф никогда не сплетничал и оставался равнодушным к самым горячим скандалам.
 Большинство членов клуба были готовы в любой момент посудачить друг о друге, и многие из них с удовольствием шептались по углам о событиях предыдущей ночи и о том, кому ближайший друг накануне наставил рога.
 Поэтому он не удивился, когда немногим позже граф нетерпеливо встал и вышел прочь.
 Он не предложил Ричарду следовать за ним, и тому оставалось лишь с грустью наблюдать в окно, как его друг удаляется в своем фаэтоне по Сент-Джеймс-стрит.
 Раздумывая над тем, куда он направляется, Ричард пожалел, что не спросил его об этом.
 Прошлый вечер был не так уж неприятен. На балу, куда он приехал вместе с графом, они встретили друзей и просидели в кабинете — пили и не делали ни малейших попыток присоединиться к танцующим.
 В Эшбернгем-Хаусе княжна не преминула упрекнуть графа в долгом отсутствии.
 — Без вас в Лондоне было скучно, — сказала она, — но теперь, милорд, мы обязаны отметить ваше возвращение.
 Она представила его нескольким очаровательным дамам, ни одна из которых, по мнению Ричарда, не подходила на роль супруги графа.
 Незадолго до окончания вечера по крайней мере две из них намекнули, что они не прочь сыграть в его жизни несколько иную роль.
 Другая упорно пыталась добиться его помощи в покровительстве некоему молодому человеку, в которого, по ее признанию, она была безнадежно и безрассудно влюблена.
 «В конце концов, вечер был довольно приятным, — подумал Ричард, вернувшись к себе, — но абсолютно бездарным с точки зрения Варгуса».
 Ему потребовалось немало усилий, чтобы не задать вопрос, желает ли Варгус продолжить знакомство с Женевьевой.
 Если его друг что-то не выносил, так это расспросов об отношениях с женщинами.
 Сам Ричард был в таком восторге от Женевьевы, что не мог поверить, будто бы она может произвести на графа меньшее впечатление и тот не предпримет попыток поухаживать за ней, прежде чем обнаружит наличие иных соперников.
 И все же граф был довольно непредсказуемым человеком, убедиться в чем Ричарду довелось бы еще больше, знай он, куда тот тем временем направляется.
 Граф направил свой фаэтон на Бонд-стрит и, не доехав нескольких домов до лавки миссис Бертон, остановил лошадей.
 — Прогуляйся с ними. Генри, — бросил он груму и неторопливо зашагал вдоль по улице.
 Прокручивая в памяти вчерашнюю встречу с французской танцовщицей, он признался себе, что гораздо большее впечатление на него произвела маленькая модистка.
 Варгус поймал себя на том, что не только вспоминает музыку ее голоса, но и вспышку гнева в глазах девушки, когда он протянул ей чаевые.
 Такая реакция была весьма неожиданной, и это заинтриговало его.
 Он припомнил едва заметные ямочки на щеках и огонек, блеснувший в глубоких глазах девушки, когда что-то позабавило ее.
 Быть может, это было ошибкой, быть может, его ждало скорое разочарование, но что-то говорило ему, что он должен снова увидеть ее. Как бы то ни было, сейчас он не был уверен в том, что ему следует делать.
 О том, где она работает, граф узнал, заметив название лавки миссис Бертон на шляпочных коробках, которые девушка собрала в охапку, прежде чем, ни с кем не попрощавшись, выйти из комнаты.
 Граф был уверен, что причиной ее столь поспешного ухода стала врученная ей гинея.
 На Женевьеву он истратил гораздо больше гиней, и то, с каким пылом она принялась благодарить его и Ричарда перед их уходом, так откровенно выдавало ее стратегию, что от интриги не оставалось и следа.
 Более того, вульгарность, с какой она демонстрировала свое тело, срывала с нее покров таинственности, который так привлекал графа в общении с женщинами.
 В общении с представительницами бомонда и светскими дамами он не испытывал ничего, кроме раздражения от того, что те не позволяли ему вести собственную игру.
 Едва ли не до того, как он осознавал свою заинтересованность в них, они уже недвусмысленно давали ему понять, что сами заинтересованы в нем.
 Прошлым вечером он убедился, что, представься время и возможность, ему не составило бы труда разделить ложе с обеими женщинами, которых ему представила княжна, но это лишь оттолкнуло его.
 Он провел больше времени в размышлениях о печалях влюбленной женщины, чем о сравнительной привлекательности тех двух дам.
 Во влюбленной женщине он ценил открытость и прямоту, с какой она взывала к своему возлюбленному.
 Уже давно граф признался себе, что одной из черт, которую он желал бы видеть в своей любимой женщине, была непредсказуемость.
 Так, во время шахматной партии нежданный ход опытного игрока лишь подстегивает соперника и пробуждает в нем интерес к дальнейшей игре.
 К несчастью, все встреченные им женщины были предсказуемы до такой степени, что граф мог предвидеть каждый их шаг и слово.
 Это больше всего настраивало его против женитьбы.
 Как невыносимо скучно было бы знать каждую реплику жены до того, как она ее произнесла. Как можно было бы жить в осознании того, что каждый последующий день не принесет ничего нового?
 Зачастую он говорил себе, что даже наилучшим образом тренированная лошадь порою могла удивить, озадачить, а то и разозлить.
 Подумав об этом, он вспомнил зачитанное лордом Олвэнли высказывание и признался, что в списке его увлечений лошади действительно занимали первое место.
 И все же он решил еще раз взглянуть на модистку.
 Вне всяких сомнений, его ждало разочарование, но по крайней мере было бы забавно снова увидеть ее.
 Лавка миссис Бертон находилась в соседнем доме, и до нее оставалось уже несколько шагов.
 Он застыл на месте, словно производя разведку, как это ему часто приходилось делать во Франции.
 Когда он, не отдавая себе в том отчета, машинально разглядывал витрину аптекаря, из проезжавшего мимо экипажа послышался голос:
 — Варгус! Это вы?
 В том, что голос принадлежал леди Аделаиде, сомневаться не приходилось, и граф снял с головы шляпу, внутренне сожалея, что встретился с ней так скоро.
 По крайней мере ему уже повезло, что леди Аделаида не присутствовала на вчерашнем балу, где она наверняка уцепилась бы за него в той собственнической манере, которая так раздражала графа.
 — Вы вернулись, Варгус! — воскликнула она.
 Она вышла из экипажа и теперь стояла, глядя в его лицо с нескрываемым соблазном в темных раскосых глазах.
 — Как видите, вернулся, — ответил граф.
 — Почему вы не сказали мне об этом?
 — Я приехал только вчера.
 — Вы знали, что я, затаив дыхание, жду вашего приезда!
 Я знаю, Ричард должен был передать вам, в каком смятении я пребывала, пока вы так долго отсутствовали!
 Она замолчала и с подозрением взглянула на графа.
 — Что вас могло так надолго задержать в этой глуши?
 — Ничто меня так не утомляет, как необходимость оправдываться в том, что я делал, а что нет, — сухо ответил граф.
 Но неожиданно его осенила одна идея, и он сказал:
 — Впрочем, дабы загладить все свои проступки, я подарю вам шляпку. Почему бы нам не заглянуть в лавку миссис Бертон и подобрать что-нибудь подходящее для вас?
 — Варгус!
 На мгновение у леди Аделаиды перехватило дыхание.
 Никогда до этого он не дарил ей подарков, за исключением цветов, что, как она знала, выбирал для нее его личный секретарь, да и то, в порядке формальности.
 Затем, сказав себе, что она уже не юная девица, которую можно скомпрометировать подарком, леди Аделаида рассудила, что принять что-нибудь от графа будет шагом в верном направлении.
 — Не могу представить более замечательного способа отпраздновать ваше возвращение. К тому же, как вы заметили, лавка миссис Бертон находится в соседнем доме.
 — Итак, пойдемте, — сказал граф. — Мне кажется, Аделаида, что ни у одной женщины в мире никогда не будет достаточно шляпок.
 — Конечно, красавчик, — ответила леди Аделаида со взглядом, который должен был означать восхищение.
 Она не заметила, как сжались губы графа, и не догадывалась, что он борется со страстным желанием заявить ей, что передумал.
 Затем вместе с весело щебечущей леди Аделаидой он вошел в лавку миссис Бертон и, как ожидал, увидел знакомую фигуру в сером платье.




 Глава 3


 Размышляя о своей хитрости, граф направил фаэтон на некую пыльную улочку, на которую, как он знал, выходили Задние двери магазинов с Бонд-стрит.
 Одного взгляда на юную модистку, впервые встреченную им накануне, было достаточно, чтобы убедиться в том, что она еще более привлекательна, чем ему помнилось, а цвет ее волос был поистине уникален.
 Это был тот оттенок, которого тщетно пытались добиться девушки-хористки с помощью искусственного окрашивания.
 Но в случае с модисткой не оставалось никаких сомнений, что цвет волос девушки был натуральным и как нельзя лучше подчеркивал ее большие глаза.
 Стройность наделяла ее неземной грацией, по сравнению с которой леди Аделаида казалась тяжелой и несколько неуклюжей.
 Граф был достаточно умен, чтобы не слишком пялиться в противоположный угол магазина или проявлять свой интерес к чему-то иному, помимо своей спутницы.
 В ее роли выступала леди Аделаида.
 Она была так поглощена мыслями о подарке, что казалась еще более шумной, чем обычно, и без умолку болтала, заигрывающе стреляя в сторону графа глазами и растягивая губы в зовущей улыбке, которую сама считала неотразимой.
 Миссис Бертон предложила ей примерить несколько шикарных шляпок.
 Всякий раз, когда леди Аделаида поворачивалась к графу за советом, ей казалось, будто бы она видит восхищение в его глазах, и, желая подольше пробыть рядом с ним, продолжала просить шляпки все новых фасонов.
 Она перемерила уже с дюжину, когда граф обратился к миссис Бертон:
 — Вчера мне особенно понравилась одна шляпка. Одна из ваших помощниц показывала ее клиентке в гостинице Флетчера неподалеку от Друри-лейн.
 Леди Аделаида насторожилась.
 Ей срочно захотелось разузнать, кого граф мог навещать в том районе, и она подозревала, что то, должно быть, была актриса из Королевского театра или Ковент-Гарден.
 Ситуация не давала повода для тревоги. Но она не желала, чтобы граф обзавелся новой пассией, она знала от Ричарда, что его интерес к прежней, которую он часто посещал и одаривал драгоценностями, уже угас.
 Если он в будущем собирался оставаться столь же щедрым в отношении драгоценностей, то ей хотелось иметь их самой, хотя самым дорогим подаркам она более предпочла бы золотое обручальное кольцо.
 У нее хватило ума не задавать вопросов, и она продолжала слушать разговор.
 — Могли бы вы, ваша светлость, как-нибудь ее описать? — спросила миссис Бертон.
 — Вроде как, она была черной, — неуверенно сказал граф, — с красной или розовой оторочкой… Я, правда, не помню. Может быть, ваша помощница сумеет подсказать.
 — Должно быть, это Тэлия, то есть мисс Карвер, — пробормотала миссис Бертон. — Я спрошу ее.
 Пройдя через зал, она скрылась во внутреннем помещении лавки, куда незадолго до того ушла Тэлия, и через некоторое время вернулась, держа в руках черную с красным шляпку, которую граф превосходно помнил. Однако своего он добился — теперь ему было известно, что юную модистку зовут Тэлия Карвер!
 Только после того, как ее перевели в главный отдел магазина, к Тэлии стали обращаться по фамилии, предваряя ее словом «мисс».
 Остальных работниц называли по имени, но из-за ее обаяния и несхожести с многими другими помощницами, у которых в отсутствие клиентов проступало высокомерие, все, начиная с миссис Бертон, продолжали обращаться к ней «Тэлия».
 Леди Аделаида пришла в восторг от черно-красной шляпки, и после того, как она велела отправить шляпку к ней домой, а граф распорядился выслать счет на его адрес, они вышли из лавки.
 Он умышленно не бросил ни единого взгляда в сторону Тэлии, но был уверен, что и она ни разу не взглянула в его сторону, что для него было порядком удивительно.
 Остановив лошадей напротив обшарпанной двери, граф не сомневался, что она обратит внимание хотя бы на фаэтон, если уж не на него самого.
 Когда грум направился к лошадям, он спрыгнул на землю и с удивлением отметил, что ожидание встречи вызывает у него нетерпение.
 Уже давно его не заинтересовывала женщина, не успевшая заранее пофлиртовать с ним за ужином или не намекнувшая со всей очевидностью, что не прочь оказаться с ним вдвоем где-нибудь в саду или в музыкальном салоне.
 Прошлым вечером, две красотки, представленные ему принцессой, достаточно ясно дали ему понять, чего они хотят, и уже через пару минут графу они порядком наскучили.
 Со свойственной ему циничностью граф полагал, что ухаживание за юной модисткой вряд ли будет сильно отличаться от всех прочих.
 В то же время, вспоминая ее стремительный уход из комнаты Женевьевы, он признавался, что девушка не выразила желания не только встретиться, но и заговорить с ним еще раз.
 «Несомненно, я был чересчур оптимистичен, ожидая найти в ней что-то новое, — говорил он себе. — И все же цвет волос поразительно оригинальный».
 Дверь лавки отворилась, и граф в нетерпении замер, но вместо Тэлии на улицу вышли другие женщины.
 Большинство из них были среднего возраста или старше, за исключением двух совсем молоденьких девушек, которые, как подозревал граф, были из тех, кого называют «примерщицами»и кто занимает самые нижние и малооплачиваемые должности у миссис Бертон.
 Привычка узнавать в мельчайших подробностях обо всем, что его интересовало, завела графа в книжную лавку, где он рассчитывал найти какие-либо сведения о магазинах и их работниках.
 Его счет был открыт в нескольких местах, но ближайшей к Уайт-клубу была лавка Джона Хэтчарда, на Пикадилли, 190.
 Он был поставщиком королевы Шарлотты, в то время как у Николи с Пэлл-Мэлл покупал книги сам король.
 Как и предполагал граф, в лавке было много женщин и мужчин, как представителей светского общества, так и более простых людей. Многие были поглощены беседой за чашкой кофе.
 Джон Хэтчард заметил графа и немедленно кинулся ему навстречу, кланяясь в знак уважения.
 Несмотря на то что граф регулярно пополнял свою библиотеку, обычно покупки совершались секретарем и позже доставлялись в Хеллингтон-Хаус.
 Граф высказал Хэтчарду свои просьбы.
 — Это несложно, милорд, — ответил мистер Хэтчард. — У меня есть «Мемуары старого мануфактурщика» пера Уильяма Эббота, а в книге миссис Гэскелл под названием «Крэнфорд» имеются упоминания о владельцах самых разных лавок — от бакалейщиков до торговцев сыром.
 Граф пролистал книги и, рассудив, что от них может быть хоть какой-то прок, взял их с собой, отказавшись от настойчивых предложений мистера Хэтчарда доставить покупку на дом.
 Дома он внимательно ознакомился с содержанием книг и теперь, видя выходящих из лавки женщин, которые разглядывали его с удивлением и любопытством, размышлял, что не каждый день возле их задней двери вечером дожидается некто из тех, кого слуги обычно именуют ухажерами.
 Они продолжали оборачиваться до самого конца улицы, но граф терпеливо ждал, предполагая, что Тэлия навряд ли воспользуется главным выходом.
 В этом он был прав, и спустя минут десять после ухода остальных работниц она вышла из двери.
 На ней была все та же, скрывающая лицо, шляпка. К тому же, закрыв за собою дверь, Тэлия низко наклонила голову и не заметила ожидавшего ее мужчину.
 Сначала краем глаза она увидела лошадей, но прежде чем Тэлия подняла на них свой взор, граф уже стоял перед ней.
 — Добрый вечер, миссис Карвер!
 Какое-то мгновение казалось, что от изумления девушка лишилась дара речи. Но, справившись с собой, она ответила тем самым, так запомнившимся ему тихим музыкальным голосом:
 — Добрый вечер, милорд.
 Она попыталась пройти мимо, но граф загородил ей дорогу.
 — Надеюсь, — сказал он, — вы не откажете мне в удовольствии отвезти вас домой. Этот фаэтон дожидается вас!
 — Благодарю, ваша светлость, но меня ждут.
 Такого ответа граф совершенно не ожидал услышать.
 Он обернулся, ища глазами какую-нибудь повозку, но увидел лишь проезжавшего извозчика да нескольких прохожих.
 — Похоже, вы ошиблись, — сказал он. — И мне остается лишь повторить свое предложение. Миссис Карвер, я намерен с шиком прокатить вас до дома!
 — Этого предложения я принять не могу, милорд, — сказала Тэлия, и граф уловил в ее голосе стальные нотки.
 Она шагнула в сторону и, прежде чем граф успел ее остановить, быстро зашагала по улице. Он смотрел ей вслед, не зная, что ему следует предпринять.
 Затем он увидел, как навстречу ей направилась пожилая женщина, одетая во все черное.
 Они остановились, с минуту о чем-то поговорили и скрылись за углом.
 Граф снова запрыгнул в фаэтон. Он проследовал за Тэлией и как раз успел увидеть ее, заворачивающую за второй угол на Хэй-Хилл.
 Снова он последовал за ней, но тут ему преградил дорогу экипаж, запряженный четверкой лошадей, и когда граф двинулся дальше, он заметил лишь край ее платья, растворявшийся в темноте Ленсдаунской аллеи.
 Это по крайней мере дало ему понять в какую сторону направлялась девушка, так как Ленсдаунская аллея была короткой дорогой на Керзон-стрит.
 К тому времени, как граф пересек Беркли-сквер и, проехав мимо Ленсдаун-Хауса, достиг Керзон-стрит, Тэлия и ее старшая спутница были уже далеко впереди.
 Как умело ни правил граф, увидев Тэлию, сворачивавшую под арку, ведущую к Шеппердз-Маркет, ему в голову пришла неприятная мысль о том, что его все же перехитрили.
 Проехать за нею следом на фаэтоне было невозможно, и, повернув обратно на Керзон-стрит, граф утешал себя тем, что по крайней мере он узнал о месте ее обитания.
 Уже почти у начала улицы граф принял решение.
 — Вылезай, Генри, — сказал он груму. — Пойдешь в Шеппердз-Маркет и выяснишь все о миссис Карвер. Не думаю, чтобы в таком крохотном селении не нашлось бы того, кто бы дал тебе ее адрес. Узнай, живет ли она одна или с семьей. Выясни все до мелочей, но расспрашивай осторожно. Я знаю, что тебе можно доверять.
 — Я буду быстр, как только могу, милорд, — ответил грум.
 Это был далеко не первый случай, когда хозяин посылал его выполнить какое-нибудь странное задание, и, поскольку Генри частенько доводилось доставлять цветы, письма и подарки разным дамам, которыми увлекался граф, в обществе прочих слуг он заработал шутливое прозвище — Эрос.
 — Ну тебя, Генри! — отмахивались горничные. — Крыльев у тебя нет, да и вряд ли когда будут!
 — Э! Вы и не представляете, каких делов я могу наворотить со своим луком и стрелами! — важно заявлял Генри. г Со смехом он принимался гоняться за ними по дальним коридорам Хеллингтон-Хауса, пока дворецкому или управляющему не удавалось их утихомирить.
 И вот Генри выпрыгнул из фаэтона и направился обратно, в сторону Шеппердз-Маркет.
 Подобно иным слугам, он восхищался своим хозяином не только из-за его внешности, но и оттого — , что его светлость был порядочным человеком и работать на него означало занимать завидное положение.
 Граф понятия не имел, что каждый его слуга предпочитал работать на холостяка.
 Большинство из них считали, что, если бы их хозяин был женат, жизнь стала бы куда более тяжкой, трудной и менее свободной.
 Граф требовал наилучшего исполнения работы, но при этом никогда не был мелочным или жадным.
 Среди слуг не было такого, кто бы не сетовал на то, что, вздумай хозяин обзавестись семьей, его сварливая или, того хуже, скупая жена положила бы конец их безмятежной жизни.
 В одном Генри был уверен — его хозяину не взбрело бы в голову искать себе жену в Шеппердз-Маркет, а стало быть, он собирался предложить девушке в сером какое-то место среди прислуги.
 Работники конюшен некоторое время назад заключали пари о том, как скоро место очередной дамы сердца графа будет заполнено новой пассией.
 «Пусть у нее будет шанс!»— подумал Генри.
 Было шесть часов вечера, когда покой графа, читавшего газету, нарушил дворецкий, сообщивший, что Генри просит уделить ему время.
 — Проводите его ко мне! — распорядился граф.
 Генри вошел в комнату с такой широкой улыбкой на лице, что графу стало понятно без слов: его миссия удалась на славу.
 Грум был худосочен и невысок ростом, из-за чего казался куда младше своих лет, но, как было известно графу, его опыт обращения с лошадьми был колоссален.
 Кроме того, он был безукоризненно честен, однако не без авантюрной жилки, что было не чуждо и самому графу.
 Он отложил «Морнинг пост»в сторону.
 — Ну, Генри?
 — Я все разузнал о ней, милорд! Она живет в маленьком домишке, номер восемьдесят два.
 — Одна?
 — Нет, милорд. С ней живет ее матушка, которая, как все уверяют, уже давно больна. К ней постоянно ходит доктор. А женщина, что была с ней, — служанка. Зовут ее Анна.
 Говорят, она настоящий лев, когда дело доходит до покупок Всегда ухватит лучшие куски — как бы мало ни брала.
 Граф улыбнулся.
 Он понял, что Генри производил свою разведку по мясницким лавкам, которых в Шеппердз-Маркет было достаточно.
 — Что-нибудь еще, Генри? — поинтересовался он.
 — О молодой леди все отзываются хорошо, милорд. Говорят, пришлось ей тяжкое время пережить, покуда работу на Бонд-стрит не нашла. С тех пор довольствуется своим куском хлеба и, как я слыхал, не ждет иных милостей.
 Граф узнал все, что ему требовалось.
 — Спасибо, Генри.
 — Рад стараться, милорд! — насмешливо откликнулся Генри.
 И с дерзкой улыбкой вышел из комнаты.
 Граф, не терпевший фамильярности в отношениях с прислугой, был куда более снисходителен, когда дело касалось Генри.
 Возможно, дело было в невысоком росте Генри. К тому же он был не только полезен, но и надежен, а это, как убедился граф на полях сражений, было куда более нужным качеством, чем великосветские манеры.
 Стараясь не погонять себя, граф поднялся на ноги и, выйдя в холл, взял из рук слуги шляпу и трость.
 — Запрягать экипаж, милорд? — обратился к нему один из слуг.
 — Нет, я пройдусь пешком, — ответил граф.
 Он вышел из дома. От южного края Беркли-сквер было рукой подать до Шеппердз-Маркет, и граф так или иначе собирался пройти туда пешком.
 Несмотря на поздний час, мелкие лавки были еще открыты в расчете на покупателей, возвращавшихся с работы.
 Их владельцы не думали брать пример с крупных магазинов, работавших в строго определенные часы, и устанавливали свои собственные порядки.
 Хозяева лавок были людьми дружелюбными и большей частью знали друг друга, как это бывает в маленьких деревушках, подобно которым Шеппердз-Маркет и оставался веками.
 Графу не составило труда отыскать среди крохотных домишек нужный ему восемьдесят второй, который, как ему показалось, в основном населял ремесленный люд.
 Подойдя ближе, он с удовлетворением отметил царящую в доме чистоту — опрятные занавески украшали окна с вымытыми стеклами, а старинные ручки, с помощью которых стучали в двери, были отполированы до зеркального блеска.
 Граф взялся за ручку и постучал.
 Вскоре послышались шаги и дверь отворилась.
 Пожилая женщина, одетая, как положено солидной служанке, которая, как уже было известно графу, состояла при Тэлии, воззрилась на него с нескрываемой враждебностью.
 — Я хочу видеть мисс Карвер, — требовательно заявил граф.
 — Мисс Карвер нет дома, милорд.
 По интонации женщины граф догадался, что Тэлия рассказала о нем служанке, видевшей, как он разговаривал с ней на улице.
 — Боюсь, это не правда.
 — Мисс Карвер не принимает, милорд.
 В голосе женщины слышалась уже открытая неприязнь, на тот случай, если до графа еще не дошло, что означают слова «ее нет дома».
 — Думаю, меня она примет, — упрямо произнес граф.
 С этими словами граф шагнул вперед, и, поскольку ростом он не был мал, Анна машинально отступила.
 На какой-то момент она замешкалась. Затем, словно испугавшись своего грубого обращения со столь высокородным гостем, она отворила дверь комнатки, находившейся слева в коридоре, и сказала:
 — Пусть ваша светлость подождет здесь.
 Граф вошел в маленькую гостиную. Комната была обставлена со вкусом, хотя в ней и не находилось ни одной ценной вещи. Однако в глаза бросался заваленный бумагами стол, и граф подумал, что Тэлия, должно быть, привыкла делать эскизы шляпок, прежде чем приступать к их искусной отделке.
 Он стоял спиной к камину и насмешливо улыбался, размышляя о том, какой переполох наверху вызвало его прибытие.
 Неожиданно отворилась дверь, и в комнату вошла Тэлия.
 Граф заметил, что девушка сменила прежнюю одежду на простое муслиновое платье, которое ей было весьма к лицу и выгодно подчеркивало цвет ее волос и белизну кожи.
 Бросив на нее взгляд, граф подумал, что, вне всякого сомнения, она была прелестна и гораздо красивее, чем все женщины, встречавшиеся ему в последние годы, что вызывало в его сердце чувство сродни триумфу. Настойчивость, с которой граф стремился увидеть ее снова, пока что полностью себя оправдывала.
 И совсем не ожидал он того, что Тэлия, войдя в комнату и закрыв за собой дверь, стремительно приблизится к нему и еле слышным голосом произнесет:
 — Вы не должны приходить сюда. Пожалуйста, уходите!
 — Уйти? — изумился граф — Но почему?
 — Потому что моя мать не должна узнать о вашем приходе.
 Граф поднял брови.
 — Неприязнь вашей матери относится только ко мне? — спросил он. — Или ко всем вашим знакомым мужчинам?
 — У меня нет знакомых мужчин, — сказала Тэлия, — но моя мать придет в ужас, если узнает, что вы здесь.
 — Так почему? — снова повторил граф.
 — Потому что… — начала Тэлия, но осеклась. — Я не обязана давать объяснения, милорд. Анна уже говорила вам, что меня нет дома, и я прошу вас уйти.
 — Я бы не хотел, — настойчиво произнес граф. — Мне необходимо поговорить с вами, мисс Карвер.
 — Нам не о чем говорить друг с другом.
 — Это мне решать, и, говоря откровенно, мне много о чем нужно сказать вам.
 Тэлия подняла глаза к потолку, словно боясь, что их услышат наверху. Затем она снова умоляюще обратилась к графу:
 — Прошу вас, уходите! Моя мать больна, и я не могу расстраивать ее. У нее и без того… довольно горя… А если она узнает, что вы… здесь, это… просто убьет ее!
 — Тогда я, конечно же, ухожу, — сказал граф, — но коль уж мы не можем поговорить здесь, как вы понимаете, нам необходимо отыскать иное место.
 — Это невозможно! — быстро ответила Тэлия.
 — В таком случае мне придется остаться.
 Девушка еле слышно вскрикнула:
 — Как вы можете быть столь бессердечным, зная, что моя мать больна?
 — Тогда где же мы можем поговорить? — настаивал граф.
 Сверху послышался какой-то звук, и Тэлия снова бросила взгляд на потолок.
 — Где угодно, только не здесь! — с отчаянием в голосе произнесла она.
 — Отлично, — кивнул граф. — Итак, я заеду за вами в половине девятого, и затем мы поужинаем в каком-нибудь тихом месте, где нас никто не услышит.
 От удивления Тэлия так широко раскрыла глаза, что они, казалось, с трудом умещаются на ее лице.
 — П-поужинать с вами?
 — Я не собирался приглашать кого-то еще!
 — Но я…. конечно же, не могу пойти на это! Это… невозможно!
 — Тогда поговорим здесь. Тут вы под надежной опекой, несмотря на то что ваша матушка на втором этаже.
 — Вы шантажируете меня! — вырвалось у Тэлии.
 — О да! — подтвердил граф. — И имейте в виду, я всегда добиваюсь того, чего хочу, так что лучше сдаться в самом начале и не вставать у меня на пути.
 — Но что… вы вообще… можете сказать мне?
 — Это не дело одной минуты, — ответил граф. — Но, как я уже говорил, ради того, что должно быть сказано, я готов остаться, если только на то будет ваше позволение.
 Он видел, что девушка была взволнована, растерянна и даже немного напугана — не им, но тем, как его присутствие может сказаться на ее матери.
 Тэлия озабоченно размышляла над тем, какой выход возможно отыскать из сложившейся ситуации.
 Затем сверху снова послышался шум, и это придало Тэлии решимости.
 — Хорошо, — произнесла она наконец. — Вы не оставляете мне выбора, и я ненавижу вас за это. Но я, разумеется, должна позаботиться о здоровье мамы и поэтому соглашусь поужинать с вами. Но не раньше девяти, когда она ляжет спать.
 — Я заеду за вами в четверть десятого, — ответил граф.
 — Не стучите в дверь, — сказала она. — Просто подождите меня снаружи.
 Граф с улыбкой кивнул. Затем, давая понять, что она стремится как можно быстрее избавиться от его общества, Тэлия вышла в коридор и распахнула входную дверь.
 — Итак, в четверть десятого, — подытожил граф. — И я готов терпеливо ждать, если вы почему-либо задержитесь.
 Тэлия молча закрыла дверь, и граф подумал, что, если бы не вынужденная необходимость, девушка попросту захлопнула бы ее перед его носом.
 Улыбаясь, он пошел прочь.
 Ему удалось выйти победителем из этой короткой схватки — время решающей битвы еще не пришло, но тем не менее нынешний расклад сил говорил в его пользу.
 После ухода графа Тэлия какое-то время стояла в коридоре, пытаясь справиться с чувствами, прежде чем подняться наверх.
 Визит графа привел девушку в такое негодование, что ей казалось, будто бы она сама просто горит от гнева, и видя ее такой, мать может обо всем догадаться.
 Как он посмел выследить ее? Как мог человек, которого она видела всего лишь раз или два, да и то, когда тот приходил в магазин за шляпками для своих дам, повести себя столь неблагородно!
 И это шантажирующее требование отужинать с ним, в то время как ее мать наверняка хватит удар, если та вдруг узнает об этом!
 «Что же мне делать?»— подумала Тэлия.
 У нее было недоброе предчувствие, что, получив отказ, граф будет стучать в дверь до тех пор, пока она сама или Анна не откроют, а затем устроит здесь бурную сцену.
 «Невероятно! Он ведет себя отнюдь не как джентльмен!»— возмущалась Тэлия.
 Неожиданно она сообразила, что и он относится к ней не как к леди.
 Она подозревала, что примерно так и обращаются со всякой простой торговкой, и, вероятно, впервые за все время, разделила горечь матери за то, что ей приходится вести себя не так, как подобает девушке ее класса.
 Несколько раз глубоко вздохнув для успокоения, Тэлия поднялась наверх.
 Леди Кавершем ждала ее.
 — Кто приходил, дорогая? — спросила она.
 — Анна доложила, что кто-то хотел видеть тебя.
 В ее голосе уже слышалась тревога и опасение.
 В первую секунду Тэлия собиралась сказать всю правду и попросить совета, но, видя состояние матери, девушка подумала, что всякое потрясение такого рода может иметь самые катастрофические последствия.
 Хватало и того, что ночь за ночью она лежала без сна, беспомощно оплакивая своего мужа, чтобы добавлять ко всем безнадежным проблемам еще одну.
 Дальнейшее промедление могло оказаться роковым.
 Тэлии в голову пришла одна мысль.
 — Видишь ли, мама, я долго хранила от тебя один секрет, — сказала она, — но теперь я открою тебе свою тайну!
 — Ты хранила от меня тайну? — растерянно повторила леди Кавершем.
 — Думаю, ты будешь мной гордиться, — заявила Тэлия. — Я… написала книгу!
 — Книгу! — в изумлении произнесла леди Кавершем.
 — Совсем небольшую! — уточнила Тэлия. — Я хотела подождать до твоего дня рождения, то есть до пятницы, и подарить ее тебе. Но раз уж больше с этим тянуть не получается, придется отдать тебе ее прямо сейчас. Подожди, я схожу за ней.
 С этими словами Тэлия поднялась и вышла из комнаты.
 Авторские экземпляры, забранные ею накануне от Хэтчарда, сразу после визита к мадемуазель Женевьеве, лежали стопкой на ее туалетном столике.
 Одна из книг уже была обернута папиросной бумагой и перевязана розовой ленточкой.
 Тэлия собиралась преподнести ее матери на день рождения вместе с несколькими прочими подарками, однако сейчас ей любой ценой требовалось отвести внимание от прихода графа, и лучшего способа найти она не могла.
 Девушка принесла обернутую книгу в спальню и вложила ее в руки матери.
 — Вот литературный дебют твоей дочери, мама, — сказала она, — и нам с тобой остается только молиться, чтобы он имел успех и принес нам кучу денег.
 — Не могу поверить!.. — воскликнула леди Кавершем.
 Дрожащими пальцами она развязала бант и вынула книгу из упаковки.
 — «Джентльмены с точки зрения Компетентной Личности»— прочитала она вслух. — Тэлия, что это ты написала?
 — В нашей домашней библиотеке я видела книгу, которая и натолкнула меня на мысль, — пояснила Тэлия. — Она была на французском и называлась просто «Les Femmes» 12 . В ней были собраны высказывания о женщинах, которые французы накопили с годами.
 — Кажется, я помню ее, — сказала леди Кавершем.
 — Я показала ее папе. Он посмеялся и сказал, что, может быть, и у него когда-нибудь выдастся свободный день, чтобы внести и свою лепту в эту книгу, рассказав обо всех знакомых ему женщинах, ни одна из которых не была так прекрасна, как ты, мама!
 — Милый Дензил, неужто он и впрямь так сказал? — прошептала леди Кавершем.
 — Он всегда так говорил, — сказала Тэлия. — Когда я размышляла над тем, откуда нам взять денег, мне пришла на ум эта книга, «Les Femmes», и идея написать подобную, о Джентльменах, появилась сама собой.
 — И ты все это написала сама?
 — Там не так уж и много, — скромно ответила Тэлия.
 — Как удалось тебе напечатать ее?
 — Я сходила к мистеру Джону Хэтчарду на Пикадилли.
 Знаю, он публиковал Джорджа Крэбба, и хотя моя работа — нечто совсем иное, я спросила, прочтет ли он мою рукопись.
 И он оказался так добр ко мне, мама. А знаешь, что он рассказал мне о себе?
 — И что же? — спросила леди Кавершем.
 — Он сказал, что в день открытия своей лавки он записал в дневнике: «Сегодня с Божьей милостью, помощью друзей и пятью фунтами в кармане я открыл книжную лавку на Пикадилли». Подумать только, мама! Он поставил все на то, чтобы добиться успеха!
 — Действительно, смелый шаг, — согласилась леди Кавершем.
 — Когда я рассказала ему, как важно было бы для меня заработать денег, — продолжала Тэлия, — думаю, он вспомнил, с чего начинал сам, и решил помочь мне.
 — С его стороны было весьма любезно опубликовать книгу неизвестного автора, — сказала леди Кавершем. — Но эта книга так не похожа на твое произведение, и я думала, что ты уж скорее напишешь роман!
 — Я не Джейн Остин, — рассмеялась Тэлия. — А мистер Хэтчард заверял меня, что эта книга произведет фурор в высшем обществе. Я держу пальцы крестиком, мама, надеясь, что она принесет нам денег, и одним прекрасным утром я проснусь знаменитой, как лорд Байрон!
 Леди Кавершем разглядывала книгу.
 — С трудом верю своим глазам, — сказала она. — Кажется, еще вчера я учила тебя алфавиту, а ты сама пыталась читать по складам. А теперь ты уже написала свою собственную книгу, и мне остается только жалеть, что на обложке нет твоего имени.
 — Мне тоже жалко, — ответила Тэлия. — Но мистер Хэтчард сказал, что многим покажется непозволительным для женщины критиковать джентльменов. К тому же, по его мнению, книга может лучше продаваться, если она будет окружена ореолом тайны.
 — Я прочту ее до последнего слова, — заверила леди Кавершем, — и буду думать, что за умница моя дочь!
 Она снова бросила взгляд на книгу и спросила:
 — Откуда ты можешь столько знать о мужчинах?
 — Боюсь, я и вправду знаю немного, но зато я помню папины рассказы и остроумные цитаты из многих других книг.
 А идея пришла мне в голову, когда я слушала; что говорят клиентки о своих мужьях и ухажерах.
 — Ты хочешь сказать, что они при тебе обсуждали подобные темы? — с ужасом в голосе спросила леди Кавершем.
 — Ну конечно, мама, — ответила Тэлия. — Знаешь, многие люди часто ведут себя так, словно у прислуги нет ушей. В конце концов, для покупательниц шляпок я всего лишь служанка.
 Мать снова завела бесконечный разговор о том, как невыносимо осознавать, что ее дочери приходится зарабатывать себе на жизнь, но Тэлия не прислушивалась к словам.
 Вместо этого она задумалась, зачем граф хотел увидеть ее и отчего он был так настойчив в намерении поговорить с ней?
 Когда он вошел к мадемуазель Женевьеве, такой стройный и элегантный, цель его прихода казалась совершенно очевидной, тем более учитывая то, что сама Женевьева незадолго до того упоминала, будто бы ожидает некоего важного посетителя.
 Однако, к ее удивлению, сегодня днем граф заходил в лавку вместе с леди Аделаидой, которая, по словам миссис Бертон, была одной из звезд общества и сама являлась законодательницей моды для остальных завистниц.
 Если он мог привлечь внимание столь одиозных личностей, о чем ему могло понадобится говорить с ней?
 Тэлии пришла было в голову ужасная мысль о том, что граф разоблачил ее, но затем она сказала себе, что это абсурдно.
 Кто мог бы подумать, что между Тэлией Карвер, модисткой с Бонд-стрит, и сэром Дензилом Кавершемом существует какая-то связь?
 Нет — такого быть не могло, и ей оставалось надеяться, что она обо всем узнает, приняв приглашение графа на ужин.
 И хотя, говорила она себе, заставив ее совершить поступок, узнав о котором, мать могла прийти в ужас, граф повел себя возмутительно, собираясь на ужин, Тэлия все же чувствовала себя несколько взволнованной.
 Со времени переезда в Лондон Тэлия, привыкла играть свою роль, не допускавшую и мысли о какой-то светской жизни.
 Она разделяла точку зрения матери, считавшей, что им не стоит встречаться со старыми друзьями, дабы не только избежать расспросов об исчезновении сэра Дензила, но и не напрашиваться на сочувствие и сожаление.
 — Когда вернется папа, — часто говорила леди Кавершем, — мы первым делом поедем за город и будем там жить в тишине и покое, пока не улягутся слухи. А потом уже вернемся к прежней жизни.
 — А на что мы будем жить? — спрашивала Тэлия.
 — «Быть может, отец привезет с собою денег, — неуверенно отвечала леди Кавершем.
 Тэлия в этом не была уверена, зная способности своего отца тратить деньги, а отнюдь не накапливать их.
 Но еще больше расстраивать свою мать ей не хотелось, и она просто отвечала:
 — Я уверена, папа обязательно сумеет все привести в порядок… и финансовые дела тоже…
 Леди Кавершем была так заинтригована книгой, что уделила доставленному ей на подносе ужину больше внимания, чем обычно.
 — Ты хорошо поела сегодня, мама, — довольно сказала Тэлия. — Думаю, ты не забудешь поблагодарить Анну за это ее новое блюдо из курицы!
 — Так это была курица? — рассеянно переспросила леди Кавершем и быстро сказала:
 — Конечно же, я поблагодарю ее. Милая Анна так старается потакать моему аппетиту. Мне даже стыдно за то, что я не испытываю голода.
 — Быть может, книга принесет нам денег, — сказала Тэлия. — Тогда мы сможем позволить себе более изысканную пищу. Скажем, как любили римляне — павлиньи язычки.
 Леди Кавершем вскрикнула от ужаса:
 — Да они просто дикари!
 — Я шучу, мама, — улыбнулась Тэлия. — Тебе сегодня намного лучше, но я все же хочу, чтобы ты постаралась поспать, а не читать мою книгу, что, как я погляжу, тебе не терпится сделать.
 — Мне доставило бы больше удовольствия почитать ее с тобою вместе.
 — Это будет завтра, — пообещала Тэлия. — Но сейчас я хотела бы уложить тебя спать. А потом прочла бы тебе не» сколько отрывков, которые могут тебя развеселить.
 К тому времени, как леди Кавершем лежала, ? постели, улыбаясь услышанным фразам из книги, было уже начало десятого.
 Пожелав маме спокойной ночи, Тэлия вошла к себе в спальню. Она подумала, что если его светлость ожидает ее появления в вечернем платье, ему придется разочароваться.
 У нее не было ни одного.
 Ей было пятнадцать, когда ее отец покинул Англию, и с тех пор единственным новым платьем у нее было то, что они сшили вместе с Анной.
 Помимо того, у Тэлии имелось несколько простеньких, но симпатичных муслиновых платьев, купленных здесь же, на рынке, а также лент — не дорогих атласных, что во время войны контрабандой доставлялись из Франции, зато вполне приятных расцветок, хотя и из легко мнущегося материала.
 Тэлия умылась и переоделась в самое легкое из своих платьев, просто потому, что остальные уже почти превратились в лохмотья.
 Оно было сшито из узорчатого муслина, с двумя рядами оборок по низу юбки и одним — на воротнике, что делало ее сильно моложе.
 — Если он хочет увидеть Что-нибудь поизысканнее, — сказала она своему отражению, — пускай приглашает на ужин леди Аделаиду.
 И тут же она призналась себе, что слишком много думает, будто бы граф пригласил ее на ужин просто как женщину.
 Казалось, тут должна была быть совсем иная причина, и Тэлия снова с неприятным волнением задалась этим вопросом.
 Закончив причесываться, она заметила, что было уже двадцать минут десятого, и граф наверняка ждал ее.
 «Пусть подождет!»— со злостью подумала Тэлия, но тут же испугалась того, что граф мог осуществить свою угрозу и громко постучать в дверь, разбудив ее мать.
 Как и большинство болеющих людей, леди Кавершем засыпала, едва дойдя до постели, но лишь затем, чтобы через два или три часа заново проснуться и подолгу ворочаться без сна.
 Разбудить ее еще раньше было бы жестоко, и после очередной такой бессонной ночи ей стало бы гораздо хуже.
 «Я должна выйти к нему», — подумала она.
 Она вынула из шкафа длинный плащ, который носила ее мать в те дни, когда чаще выходила из дому.
 Бархатный плащ был темно-синего цвета и когда-то был оторочен собольим мехом, но его Тэлии пришлось продать, чтобы обеспечить им какую-то пищу.
 Он был весьма простого покроя и, спадая с ее плеч, составлял оригинальный контраст с волосами девушки, словно она стояла за цветным стеклом.
 Сама Тэлия чувствовала себя почти что раздетой, однако, если графу стыдно находиться в ее Обществе, она ничем не может ему помочь.
 На цыпочках она спустилась по лестнице и вошла в кухню.
 Взглянув на нее, Анна помрачнела.
 — Должно быть, мир катится в пропасть! — проворчала она. — Он не может требовать, чтобы вы одна отправлялись куда-то с ним! И вы знаете это!
 — Я знаю, Анна, — ответила Тэлия. — Но что еще я могу сделать? Я не могу допустить, чтобы мама расстроилась из-за него.
 — Надо было настоять, чтобы я пошла с вами!
 Тэлия представила себе, как бы развеселился граф, услышав подобное требование, но вслух произнесла:
 — Я бы тоже была не против, но вдруг мама проснется ночью и обнаружит, что больше в доме никого нет?
 — Я лишь могу надеяться, что вы не дадите себя в обиду такому мужчине, как его светлость, — мрачно сказала Анна, — но, увы, сомневаюсь.
 Тэлия тоже не была в себе уверена, но и отыскать альтернативу оказывалось невозможным.
 Неожиданно Анна издала тихое восклицание.
 — Что такое? — спросила Тэлия.
 — У меня идея! Идея, мисс Тэлия! Подождите тут!
 И выйдя из кухни, Анна поспешила вниз по ступеням, ведущим в подвал.
 Тэлия смотрела ей вслед с недоумением.
 В подвале не было ничего, кроме сундуков, привезенных ими из провинции, часть из которых принадлежала ее отцу, и в них находились его вещи.
 В маленьком доме не оставалось лишнего места для хранения вещей, и поэтому Анна лишь время от времени открывала сундуки и проверяла, не повреждено ли их содержимое сыростью и молью.
 Тэлия стояла в ожидании, зная, что граф также ждет ее снаружи, с каждой секундой теряя терпение.
 Анна вышла из подвала и принялась тяжело взбираться по ступеням лестницы.
 — Я нашла, что хотела, — сообщила она. — Возьмите его с собой, мисс Тэлия. Он может пригодиться.
 Она протянула руку, и Тэлия вскрикнула от удивления:
 — Пистолет!
 — Это пистолет вашего отца, — и он заряжен. Я смогла отыскать только одну пулю, так что, если вам придется пустить оружие в ход, у вас будет лишь один шанс.
 — Но я не могу! Я не могу взять его! — запротестовала Тэлия. — Ведь все наши беды именно из-за того, что папа убил человека!
 — Знаю, — упрямо сказала Анна. — Но есть вещи и похуже оружия, так что на всякий случай берите его с собой.
 Тэлия понимала, что в ее словах есть здравый смысл.
 В конце концов, пистолет был не таким уж большим, и отец брал его с собой всякий раз, когда отправлялся куда-нибудь в позднее время.
 В любой части страны имелись разбойники и грабители.
 И хотя Тэлия не могла припомнить, чтобы их когда-либо пытались остановить и ограбить, ей были известны истории о других людях, попадавших в неприятные ситуации, когда, не имея с собой оружия для защиты, они были вынуждены смиренно расставаться со своими ценностями.
 Ее бросило в дрожь при мысли, что и она сама может теперь оказаться в подобном положении — если ей будет нечем защищаться, граф может потребовать от нее все что угодно.
 — Возможно, ты и права, Анна, — сказала она. — Всегда нужно быть готовым.
 Она взяла пистолет из рук Анны и положила его в атласную сумочку, которую всегда носила с собой на руке.
 Она сразу стала тяжелой, но Тэлия понадеялась, что сумеет это скрыть, однако ей требовалось соблюдать осторожность, чтобы в случае, если придется залезть в сумочку за платком, граф не заметил ее содержимого.
 — Мне надо идти, — сказала она.
 Вместо ответа Анна молча направилась к двери, так медленно и неохотно, что Тэлия с невольной усмешкой сравнила ее тяжелую поступь с походкой человека, всходящего на эшафот.
 Уже начинало темнеть, но девушка сразу увидела графа, ждущего ее неподалеку от дома.
 Подойдя ближе, Тэлия отметила, что он выглядит весьма привлекательно в накинутом на одно плечо элегантном плаще.
 Граф был одет в полный вечерний костюм, за исключением того, что вместо бриджей на нем были узкие брюки, только начинавшие входить в моду.
 Приблизившись к графу, Тэлия отметила, насколько ничтожно выглядела она по сравнению с ним.
 — Вы опоздали! — без всяких предисловий заявил граф. — Я уже собирался напомнить о себе, постучав в дверь.
 — Этого я больше всего и боялась. Поэтому я здесь.
 — Ваша мать не знает, что вы ушли?
 — Нет.
 Граф уставился на нее, но неожиданно Тэлия сказала:
 — Вы выиграли ваше пари, милорд, или просто испытывали себя. Могу ли я теперь уйти? Смысла приглашать меня на ужин нет, ибо, как вы сами видите, мне даже нечего надеть!
 — Но вы очаровательно выглядите! — произнес граф голосом, в котором угадывалось беспристрастие. — Но если вы опасаетесь быть узнанной, мы поедем в совершенно тихое местечко, где сможем спокойно поговорить, как мне того хочется.
 Тэлия не ответила, и он продолжил:
 — Мой экипаж ждет на Керзон-стрит. Думаю, это кратчайший путь.
 С этими словами он взял ее под локоть и сделал шаг в указанном направлении. Видя, что дальнейшие споры ни к чему не приведут, Тэлия последовала за ним.
 Большинство лавок в Шеппердз-Маркет были еще открыты, но их посетители были заняты тем, что болтали с продавцами, и не спешили совершать покупки.
 Но в целом на улицах было пусто, и Тэлии показалось, что все вокруг происходит во сне, когда они вышли из темноты арки на залитую светом газовых ламп Керзон-стрит.
 Там их ожидал закрытый экипаж, украшенный графским гербом и запряженный двумя лошадьми, а при нем находились кучер и лакей.
 Она вошла внутрь, и когда граф присоединился к ней, Тэлии на миг почудилось, будто бы она снова вернулась в прошлое.
 Будто бы опять она сидела в карете своего отца, словно не было никакой трагедии, долгих лет волнений и трудностей, и не надо было задаваться вопросом о том, будет ли у них завтра свой кусок хлеба.
 Она была так глубоко погружена в свои мысли, что не обращала внимания на графа, который сидел, откинувшись на мягкое сиденье, и с интересом разглядывал ее. Наконец он спросил:
 — О чем вы так серьезно думаете?
 — О себе, — ответила Тэлия. — Простите, что отвлеклась, но мне было о чем подумать.
 Граф с изумлением подумал, что любая другая дама на ее месте ответила бы, что думает о нем.
 — По крайней мере вы честны, мисс Карвер, — сказал он. — Большинство людей всегда думают о себе, но не все достаточно откровенны, чтобы признаться в этом.
 — Я всегда стараюсь говорить правду, когда это возможно, — ответила Тэлия. — И я сгораю со стыда за то, что, находясь с вами, мне приходится обманывать свою мать, которую я искренне люблю.
 — Поскольку она об этом не знает, — сказал граф, — не думаю, что это хоть сколько может ей повредить. А поскольку нас ждет приятный вечер, давайте оставим этот взаимный обмен обвинениями — уж больно это скучно!
 — Вот уж не знала, что в мои обязанности на этот вечер входит развлекать вас, милорд, и заботиться о том, как бы вам не было скучно!
 — О, вы уже делаете это, — сказал граф, — так как вопреки моим ожиданиям не выказываете бурного восторга от пребывания в моей компании.
 — Как я уже сказала, я всегда стараюсь говорить правду, — ответила Тэлия. — Вы и без моих слов знали, что я с гораздо большим удовольствием променяла бы ваше общество на теплую постель и хорошую книгу.
 — Вы каждый вечер так проводите?
 — Да.
 — Это довольно бессмысленная трата времени для вашей молодости и внешности!
 — Но не для ума?
 — Вы находите это самой важной частью ваших достоинств?
 — Да. А также самой долговечной.
 Граф рассмеялся:
 — А вы весьма оригинальны в данном вопросе, если, конечно, все это правда. Но может быть, вы просто стремитесь отличаться от женщин, заботящихся исключительно о своей внешности, которых вам приходится наблюдать изо дня в день?
 — Мне жаль многих из них.
 — Отчего же? — поинтересовался граф.
 — Оттого что их воспитали в непоколебимой вере в то, что главное их предназначение — очаровывать мужчин. Поэтому они и покупают шляпки, поэтому и тратят целые часы, выбирая материал, ленточки, кремы, туфли, чулки, зонтики… Можно бесконечно перечислять наживки, на которые, по их мнению, можно поймать рыбу!
 — Вроде меня? — спросил граф.
 — Ну конечно, — согласилась Тэлия. — Граф Хеллингтонский будет крупным уловом для той, кто сумеет его выудить!
 — Уверяю вас, я буду яростно противиться попыткам заманить себя в сеть.
 — Могу в это поверить, — сказала Тэлия. — Но позволю себе напророчить, что некогда вас все же поймают, и из этой сети выхода уже не будет.
 — Это то, чего я действительно боюсь, — признался граф. — Хотя, возможно, вы и правы. Так уж повелось в природе, что мужчина должен быть схвачен, пойман и одурачен какой-нибудь самоуверенной дамой. Представьте, как настрадался Адам из-за Евы!
 — И, как я могу судить по всему услышанному, до сих пор на это жалуется, — добавила Тэлия.
 Услышав строгость в ее голосе, граф рассмеялся:
 — Когда вы сбрасываете с себя свою серую маску, мисс Карвер, вы начинаете заметно отличаться от застенчивого создания, которое тихим и едва ли не заискивающим голоском разговаривает с клиентами!
 — Я так разговариваю? — удивилась Тэлия. — Это интересно.
 — Чем?
 — Египтяне верили в силу голоса, и я часто думала о том, как много значит голос в современном мире.
 Минуту она размышляла и затем сказала:
 — В армии голос может побудить солдата к действию, поскольку солдат приучен подчиняться команде. Однако возможно, что на обычного человека, не приученного к приказам, голос может оказать более сильное гипнотическое воздействие.
 — Интересная точка зрения, — сказал граф, — и к ней непременно стоит вернуться позднее, поскольку, как вы могли заметить, мы у цели.
 Выглянув в окно, Тэлия увидела, что экипаж остановился возле огромного, освещенного светом газовых фонарей шикарного здания.
 Какое-то время она могла лишь потрясение смотреть на него во все глаза. Затем, когда К ней вернулся дар речи, девушка произнесла чуть слышным и довольно испуганным голосом:
 — Н-нет! Я, ., не могу туда… войти!
 — Все будет в порядке, — мягко произнес граф. — Вас никто не увидит. Мы поужинаем в отдельном кабинете.
 Тэлия с ужасом подумала, что ей отнюдь не стоит посещать подобные места наедине с мужчиной.
 Она читала об отдельных кабинетах. Казакова, маркиз де Сад и прочие хищные авантюристы по всей Европе завлекали женщин, которых стремились соблазнить, в такие кабинеты, но Тэлия никогда не слышала о существовании подобных заведений в Лондоне.
 Но если бы кабинета не было здесь, практично рассудила Тэлия, он нашелся бы где-нибудь еще, и она не смогла бы чувствовать себя в безопасности ни у графа дома, ни в каком-либо ином месте.
 Лакей открыл дверцу, и граф, выйдя из экипажа, протянул Тэлии руку, помогая выйти и ей.
 Мгновение она колебалась, но затем, протянув руку графу, почувствовала тяжесть своей сумочки, и это добавило ей уверенности.




 Глава 4


 Когда официанты вышли, граф откинулся на своем стуле с бокалом бренди в руке.
 Глядя на Тэлию, сидящую напротив, он думал, что время, проведенное за ужином, оказалось на удивление неожиданным и интересным. Граф фактически не мог припомнить, когда в последний раз он оказывался участником столь интеллигентного разговора, не говоря уже о том, чтобы его собеседником оказывалась женщина.
 За время беседы они успели затронуть много тем, и он убедился, что Тэлия была не только хорошо начитана, но и обладала оригинальным складом ума.
 Она выглядела довольно молодо, но графу порою начинало казаться, что он разговаривает с леди Мельбурн или леди Холланд, которые были гораздо старше Тэлии и были известны в обществе своей образованностью.
 Самой Тэлии этот вечер преподнес удивительную возможность пообщаться с человеком, который, как она успела понять, являл полную противоположность пустоголовым «красавчикам», что заходили в магазин миссис Бертон и вели бессодержательные разговоры, пока их спутницы примеряли шляпки.
 Раньше она, бывало, представляла себе, каково это — сидеть за столом наедине с мужчиной и свободно высказывать свои взгляды, накопленные ею за последние три года.
 Учителя, у которых Тэлия обучалась в Лондоне, едва ли не с упреком говорили ей о том, что совершенно не ожидали обнаружить у девушки мужской склад ума.
 Со своим отцом она имела возможность разговаривать о многом, и это учитывая то, что сэр Дензил не был хорошим слушателем и предпочитал сам высказывать свое мнение окружающим.
 Ее мать, напротив, превосходно умела слушать собеседника, но хотя Тэлия и обожала ее, она отдавала себе отчет в том, что мать никогда не интересовалась тем, что непосредственно не касалось ее личной жизни.
 Возможно, одной из причин ее счастливого брака было то, что пока сэр Дензил говорил, мать Тэлии внимательно слушала, восторгаясь каждым его словом.
 Но граф был, несомненно, умнее, хотя Тэлия и признавала, что он отличался упорством в своих убеждениях и искренне изумлялся, когда она с ним не соглашалась.
 Таких оживленных споров у них вышло несколько, но теперь, когда в комнате больше не было слуг, она огляделась по сторонам и начала осознавать окружающую действительность.
 Впервые за время ужина она почувствовала себя крайне неуютно.
 Когда они вошли в дом, звучала музыка, раздавались голоса, а вокруг стояли слуги в одеждах алого цвета с массивными золотыми галунами.
 Затем, к ее облегчению, они сопроводили их на второй этаж и указали комнату, где был накрыт стол на двоих.
 «Если это и есть то, что называется отдельным кабинетом, — подумала Тэлия, — то я совсем не так его представляла».
 В своем воображении ей представлялось нечто безвкусное и даже вульгарное, но этот кабинет был оформлен по французской моде в исключительно хорошем вкусе.
 На стенах висели французские эстампы, диван и кресла были обиты парчой, а одна из стен, где, как поняла Тэлия, находилось окно, была скрыта за бирюзовыми занавесками весьма привлекательного оттенка.
 Она подумала, что именно эти тона присущи картинам Франсуа Буше, и то, как обстановка отличалась от ожидаемой, явно прибавило девушке уверенности.
 Граф помог ей снять плащ, и когда он коснулся ее, Тэлия сильно напряглась. Но в действиях графа не ощущалось ничего, кроме вежливости манер, и присев на диван, она снова сумела расслабиться.
 — Бокал шампанского или вы предпочитаете мадеру? — поинтересовался граф.
 Тэлия замешкалась.
 — Боюсь, и то, и другое я пробовала слишком давно.
 — Тогда, думаю, шампанского, — предложил граф.
 Официант преподнес Тэлии бокал вина, которое та едва пригубила. Последний раз она ела несколько часов назад, а опьянеть стало бы для нее непростительной ошибкой.
 Анна всегда собирала ей немного еды, которую Тэлия брала с собой в магазин миссис Бертон.
 Другие женщины ненадолго покидали магазин, чтобы купить себе еды в ларьках, имевшихся на улице в изобилии, или же просто размять ноги.
 Но Тэлия обещала матери, что никуда не будет выходить одна, да и не имела на это желания. Кроме того, в мастерской всегда имелось достаточно работы.
 Будучи столь искусной в своем деле, Тэлия понимала, что миссис Бертон заставляет ее работать за двоих, и ей приходилось не только отделывать шляпки, но и продавать их.
 Ужин был богат и изыскан, и Тэлия ломала голову над тем, как лучше описать Анне подаваемые им блюда, чтобы та смогла приготовить что-нибудь в этом роде для матери.
 — Желаете что-нибудь еще? — спросил граф.
 — Это было бы невозможно! — ответила Тэлия. — Будь я верблюдом, то после такого ужина могла бы не есть неделю!
 — Вы слишком худенькая, — сказал граф. — Это дань моде или вам просто порою бывает нечего есть?
 — После того, как я получила возможность зарабатывать себе на пропитание, мне вполне хватает.
 — Не думаю, что миссис Бертон является эталоном щедрости!
 Тэлия улыбнулась:
 — Мне приходилось слышать, что она, как и все лавочники с Бонд-стрит, вытягивает из клиентов астрономические суммы, но тем, кто работает на нее, старается платить как можно меньше.
 — Я так и думал, — сказал граф. — И у меня есть для вас несколько иное предложение.
 — Предложение? — переспросила Тэлия.
 Он посмотрел на нее и произнес:
 — Должно быть, вы и сами понимаете, что быть модисткой — не самая лучшая участь для столь прекрасной девушки.
 Глаза Тэлии широко раскрылись, и граф продолжил:
 — Вы же не собираетесь с ложной скромностью утверждать, будто бы понятия не имеете, насколько вы красивы?
 — Конечно, мне хотелось бы так думать, — ответила Тэлия. — Но когда я сравниваю себя с красавицами вроде той, с которой вы заходили сегодня в магазин, или, скажем, с мадемуазель Женевьевой, мои недостатки становятся хорошо видны.
 — Если у вас они и есть, то я их не заметил.
 Типичный для графа голос, с присущим ему оттенком цинизма, не давал принять его замечание за комплимент.
 Тэлия усмехнулась и сказала:
 — Как бы то ни было, дня продавщицы является достижением уже то, что ее посчитали привлекательной. Как вашей светлости известно, меня допускают к обслуживанию только старых и некрасивых клиенток, а не тех светских дам, что несут с собой очарование.
 — И все же вас послали к танцовщице.
 — Это другое, — ответила Тэлия. — Женщина вроде мадемуазель Женевьевы вряд ли заинтересуется столь незначительной персоной, как я. Но вообще-то это был первый случай, когда меня отправили по такому делу, и я надеюсь, последний.
 В ее голосе звучала такая решительность, что граф удивился:
 — Почему вы так говорите?
 — Потому что, хотя танцовщица может меня не заметить, посещающие ее джентльмены наверняка мною заинтересуются, как это сделали вы, милорд, — ответила Тэлия. — Если бы меня не оказалось в гостинице Флетчера, я бы не сидела сейчас здесь.
 — В таком случае я рад, что все произошло именно так, — сказал граф.
 Последовавшая за его словами пауза почему-то привела Тэлию в смущение.
 Возможно, причиной тому было то, с каким выражением граф разглядывал ее, словно картину или коня, будто бы оценивая все ее достоинства.
 — Думаю, милорд, — сказала она, — я должна поблагодарить вас за этот великолепный ужин, но мне пора вернуться домой.
 — Не сейчас, — твердо сказал граф. — Я еще не рассказал вам о своем предложении.
 — Я, разумеется, выслушаю вас, но позвольте напомнить, что час уже поздний.
 — По-моему мнению, не так уж и поздно.
 — Но вам не приходится вставать в такую рань, как мне!
 — Что ж, вы сделали свой выбор, — сказал граф. — Слушайте меня внимательно.
 Тэлия подалась вперед и, поставив локти на стол, подперла голову руками.
 Сумочка стояла у нее на коленях, и Тэлия напомнила себе о том, что ей не следует вставать чересчур резко, чтобы сумочка со стуком не упала на пол.
 — Полагаю, и вам, и мне понятно, что вы нынче занимаете место, недостойное вас, — сказал граф. — Я предлагаю вам переселиться в несколько больший дом в более тихом месте и позволить мне устроить вашу жизнь с большим комфортом, нежели сейчас. Вам не придется больше возиться со шляпками. У вас будет своя карета и пара лошадей. А кроме того, вы обзаведетесь одним или двумя лакеями.
 Его голос был таким же, как и всегда, — тихим и ясным, с едва различимой насмешкой, придававшей характер беспристрастности любому изречению графа.
 Заметив недоверчивый взгляд девушки, он замолчал, и она спросила:
 — Это… все?
 — Все? — удивился граф. — А что вы еще от меня хотите?
 Драгоценностей? Ложу в Ковент-Гарден?
 — Я не об этом говорила, — сказала Тэлия. — Просто трудно поверить в то, что слова вашей светлости не что иное, как странная шутка.
 Граф нахмурился.
 — Шутка? С чего вы это взяли?
 Тэлия стиснула пальцы и, выпрямившись, посмотрела на него.
 — Быть может… я ошибаюсь… Но… поскольку все, сказанное вами, звучит… просто невероятно… Я понимаю, что вы… милорд, хотите сделать меня… своей любовницей!
 — Это входило в мои намерения, — сказал граф.
 — Джентльмены всегда выдвигают подобные предложения в такой деловой форме?
 — Вы ожидали чего-то иного?
 — Разумеется! — ответила Тэлия. — Я считала, что мужчина, сгорающий в пламени своей страсти, обращается к своей возлюбленной с пылкими речами о своем разбитом сердце!
 Граф не ответил, и она продолжила:
 — Или же он может угрожать своей даме тем, что прекратит ее финансировать, или чем там еще принято шантажировать?
 Глядя на Тэлию, граф заметил приподнятые уголки ее губ и понял, что она смеется над ним.
 — Сдается мне, — сказал он, — что вы не принимаете меня всерьез.
 — А как же иначе? — спросила она. — В жизни я не слыхала столь смехотворного предложения! Если это все, зачем вы пригласили меня на ужин, милорд, то я смогу утешить Анну, что она напрасно за меня беспокоилась!
 — Я думал, хотя, возможно, и ошибался, — сказал граф, — что, прежде чем мы придем к соглашению, вы поймете, чего следовало ожидать.
 — Я уже сказала вам, чего ожидала.
 — Пламени страсти? — спросил граф. — Но на это нужно время!
 — Спасибо, что предупредили, милорд, — ответила Тэлия, — но теперь мне и в самом деле очень надо попасть домой.
 — Вы еще не дали мне ответ.
 — А вы все еще его ждете?
 — Ну конечно! Я не привык к тому, чтобы мои вопросы оставались без ответов!
 — Тогда я скажу предельно кратко, милорд, чтобы у вас не было причин понять меня не правильно. Мой ответ — нет!
 — Как вы можете так глупо поступить? — изумился граф. — Неужели вы не видите, сколько преимуществ дает вам мое предложение?
 — Быть может, это удивит вас, милорд, но у меня уже имеется то, чего не оказалось среди всех ваших предложений и что нельзя на них променять.
 — И что же это? — спросил граф.
 — Мое самоуважение, — ответила Тэлия. — И даровать его не в ваших силах, милорд.
 Граф поставил бокал на стол.
 — Могу ли я добиться вас иным способом? — спросил он после недолгого молчания. — Сказать ли, сколь желанной нахожу я вас и как сильно стремлюсь заботиться о вас, чтобы осчастливить каждый миг вашей жизни?
 — Это вы можете сделать прямо сейчас.
 — Как?
 Он подумал, что ответ девушки может оказаться не из тех, что ему хотелось бы услышать.
 — Оставив меня, — сказала Тэлия. — Вы сознательно заманили меня сюда шантажом только благодаря тому, что я не могла огорчить свою мать. Этого больше не будет!
 Увидев изумление на лице графа, она не сумела удержаться и добавила:
 — Что же до вашего дома, кареты, лошадей, украшений и всего остального, можете предложить их мадемуазель Женевьеве, и я уверена — она с радостью примет их от вас!
 — Меня интересуете вы, а не мадемуазель Женевьева!
 — И вы были уверены, что я рассыплюсь в благодарностях. Но не г! Выслушав ваше предложение, милорд, я могу назвать его… оскорбительным!
 — Но я не собирался вас оскорблять!
 Тэлия взмахнула руками.
 — А что же еще вы могли от меня ожидать?
 Граф замешкался с ответом, и она продолжила:
 — Догадываюсь, о чем вы думаете, милорд. Вы спрашиваете себя, как такая ничтожная и никому не нужная модистка может отказывать самому графу Хеллингтону. Но я не просто отказываю вам, но и со всей прямотой заявляю, что, несмотря на всю образованность, вы обладаете возмутительным характером.
 Никакие иные слова не могли сильнее задеть графа.
 Если чем он и гордился, так это умением распознать все стороны человека с первых же его слов.
 Он никогда не требовал наличия рекомендаций у прислуги, но когда к нему приходили наниматься в услужение, граф с первого взгляда определял способности и пригодность претендента.
 А теперь этот укол со стороны необразованной девушки, единственным достоянием которой была ее красота, заявившей, что он оскорбил ее, и обвинившей его в невоспитанности, едва ли не лишил его дара речи.
 — Но выслушайте меня, Тэлия… — начал было он, но Тэлия перебила его:
 — Я уже выслушала вас, милорд, и нам, в самом деле, более не о чем говорить. Если вам угодно знать правду, дальнейшее обсуждение этой темы я нахожу невыносимо скучным.
 С этими словами она взяла свою сумочку и поднялась со стула, не сознавая того, как привлекательно, молодо и невинно выглядит она при свете свечи.
 Уделяя все внимание разговору с графом, Тэлия не придала значения тому, что официанты, выходя из кабинета, потушили весь свет за исключением четырех свечей на столе.
 Тем не менее свет исходил от чего-то еще, и девушка обернулась в сторону его источника.
 Сидя за столом, Тэлия была уверена, что за ее спиной находится занавешенное окно. Теперь, когда занавеси были слегка раздвинуты, она увидела вовсе не окно, а еще одну комнату, в которой находилась кровать.
 За одной из занавесей стоял канделябр с тремя свечами.
 Кружевная подушка лежала на кровати, убранной покрывалом с оборками розового цвета палитры Буше, украшенным бахромой и бирюзовыми лентами.
 На мгновение Тэлия застыла, словно окаменев. Затем она кинулась к плащу, лежавшему на кресле возле дивана.
 Лишь приблизившись к нему, Тэлия осознала, что граф за все это время не пошевелился.
 Он все еще сидел на своем стуле с высокой спинкой, продолжая держать в руке бокал.
 — Я ухожу, милорд.
 — А что, если я не позволю?
 — Думаю, вам будет… нелегко заставить меня… остаться.
 — Неужели?
 — Да. К тому же мне не хотелось бы разочаровываться.
 — Разочаровываться? — переспросил граф.
 — Беседуя с вами за ужином, я нашла вас не просто умным человеком, но и джентльменом в лучшем смысле этого слова. Поэтому мне будет жаль разочароваться в вас.
 — Вы снова откровенны, Тэлия, как я и ожидал, — сказал граф. — Но, коль скоро вы дали понять, что не желаете увидеть меня снова, скажите, что вы думаете обо мне, раз уж этот вечер не может иметь своего практического завершения?
 Пытаясь найти ответ, Тэлия подумала, что их разговор, как и тот, за ужином, вновь обретает черты словесной дуэли.
 Так и не отыскав подходящих слов, она нагнулась за плащом и, взяв его, перекинула себе через плечо.
 — Я намерена уйти, милорд, — сказала она. — Уж не собираетесь ли вы остановить меня грубой силой? Должно быть, вам известно, что это крайний метод, к которому прибегают дикие звери, не наделенные разумом?
 — Нет. Я не собираюсь прибегать к этому методу, — ответил граф. — Но что, если завтра я нанесу вам визит и, если к тому времени вы еще не вернетесь с обожаемой вами работы, попробую обсудить мое предложение с вашей матушкой?
 Тэлия издала тихий вскрик и повернулась к столу, гневно сверкая глазами.
 — Это самый отвратительный, грязный и мерзкий шантаж, до которого человек только может опуститься!
 Свои слова Тэлия буквально выкрикнула в лицо графу, и тот рассмеялся.
 — А в гневе вы просто прекрасны, — сказал он. — И я не могу устоять перед вашим, смею вас заверить, горящим взором, когда вы произносите свои обвинительные речи.
 — Так вы… не угрожали мне?
 — Нет. Я не стал бы опускаться до такого.
 — Тогда зачем было пугать меня? — спросила Тэлия. — Вам известно, как я ранима, когда речь заходит о моей матери.
 — Так же, как бываю раним и я, когда речь заходит о вас.
 — Вряд ли вы можете заставить меня поверить в это, особенно после вашего поступка.
 — Какого поступка? — спросил граф. — Несколько минут назад я всего лишь не удержался от желания вас рассердить и только!
 Тэлия не отвечала, и он добавил:
 — Я просто предложил вам избавиться от необходимости бороться за добывание средств к существованию для себя самой, для вашей матери и, разумеется, вашей горничной, Анны. Вы ответили мне отказом! Хорошо же, начнем сначала. Я должен найти предложение, которое вы примете.
 Заметив, что вид Тэлии выражает недоумение, вызванное неожиданной сменой его настроения, граф продолжил:
 — Предположим, за здоровьем вашей матери будут наблюдать лучшие доктора в Лондоне.
 — Это также нечестно, и вы отлично понимаете это! — воскликнула Тэлия.
 — «В любви и в войне не бывает нечестных методов», — процитировал граф.
 — Любовь! — насмешливо воскликнула девушка. — Впервые вы заговорили о любви! Если, конечно, это слово применимо к вашему… предложению!
 — Так вам хочется этого?
 — Разумеется, мне хочется любви, — сказала Тэлия. — Но именно этого-то вы никогда не сумеете мне предложить, милорд, а значит, нет смысла продолжать эту беседу.
 — Похоже, как вы мне указали, я и вправду поступил весьма глупо, — сказал граф.
 На его губах появилась усмешка, и он произнес:
 — Как я мог забыть, что каждая женщина мечтает сделаться объектом ухаживания!
 — Меньше всего я мечтаю об этом, — сухо сказала Тэлия. — Если, конечно, под ухаживанием вы подразумеваете попытки окольным путем заставить меня принять то… от чего я только что отказалась.
 — Но, получив все это, вы бы были только благодарны, — холодно заметил граф.
 — Всегда помнила о том, что следует бояться данайцев, дары приносящих, — сказала Тэлия. — И о том, что кто предостережен, тот вооружен. Что бы вы ни предложили мне теперь, милорд, я уже буду знать, каковы ваши истинные цели.
 — Тогда мне придется пересмотреть свою кампанию с другой стороны.
 Тэлия рассмеялась:
 — Так вот что это на самом деле — кампания! Битва, которую нужно выиграть любыми средствами, чтобы не потерять воинской чести! Но на этот раз, милорд, вы встретили непримиримого врага, которого нельзя запугать или застать врасплох!
 — Звучит довольно самоуверенно.
 — А вы не так страшны, как мне казалось.
 Граф нахмурился.
 — К чему вы это говорите?
 — Только что вы, быть может, сами того не Сознавая, заново убедили меня в том, что вы настоящий джентльмен, и как бы вы ни обошлись со мной, мою мать вы не обидите.
 Граф не ответил, и Тэлия сделала шаг в его сторону. «
 — Ведь так? — спросила она. — Ведь это правда… так?
 В ее голосе слышалась мольба, и граф с сожалением произнес:
 — Уступаю вам в этом, но ни в чем больше.
 Он увидел облегчение в ее глазах, и это тронуло его.
 В том, как она старалась защитить свою мать, было что-то героическое.
 Он поставил бокал и сказал:
 — Я отвезу вас домой.
 — Благодарю вас, — только и ответила Тэлия.
 По пути вниз ее охватило чувство того, что ей только что удалось избежать какой-то смутной опасности, однако это почему-то уже не вызывало испуга.
 Когда они вошли в зал, музыка и голоса звучали громче, чем прежде.
 На улице их ожидал экипаж графа, и когда они уже сидели внутри, Тэлии неожиданно пришла в голову мысль, что о произошедшем с ней было бы полезно записать.
 Было бы интересно описать истинный вид отдельного кабинета.
 Когда экипаж тронулся с места, граф сказал:
 — Позвольте вашу руку.
 Тэлия подумала, что ее отказ прозвучит по-детски наивно.
 Она протянула руку, и граф взял ее в свои ладони.
 Тепло и сила, с которой граф сжал ее пальцы, вызвало у девушки странные, неведомые ей прежде ощущения.
 — Поверите ли вы мне, — проникновенным голосом произнес граф, — если я скажу вам, что, хотя этот вечер ни на йоту не соответствовал моим ожиданиям, я наслаждался каждой минутой, проведенной с вами, и то, с какой силой хотел бы я снова увидеть вас, невозможно описать словами?
 — Это… будет трудно, милорд, и… этого вообще не стоит делать, — ответила Тэлия.
 — Но так хочу я, а это уже совсем другое, — сказал граф. — Ведь вас, должно быть, разочаровало, если бы книга, которую вы решили почитать перед сном, неожиданно кончилась после первой главы.
 Тэлии пришлось признать рассудительность и правоту его слов. И в то же время это ее напугало.
 Чувствуя прикосновение его рук к своим, чувствуя близость графа, Тэлия уже не могла игнорировать его как мужчину, хотя это и удавалось ей в начале вечера.
 — Мне… нравится беседовать с вами, милорд, когда… вы не пытаетесь… шантажировать меня, — помолчав, еле слышно произнесла Тэлия, — и я бы хотела увидеть вас снова, но… Этого нельзя делать, и это… так нелегко для меня… Так что, пожалуйста… не просите меня об этом больше! Будет гораздо лучше, если вы… исчезните из моей жизни!
 — Именно этого я и не собирался делать, — сказал граф. — Поверьте мне, Тэлия, вы так очаровали меня, что отныне я буду считать часы до встречи с вами!
 Тэлия резко повернула голову, но, не сумев в полумраке различить выражение лица графа, сказала:
 — Я вижу, вы решили сменить тактику и теперь пытаетесь ухаживать за мной. Да, я сказала, что мне нравится разговаривать с вами, но это зависит от темы нашего разговора.
 — Я хочу говорить о вас.
 — Эта тема не подлежит обсуждению.
 — Тогда я буду говорить о себе!
 — Смотря в какой связи!
 Граф тихо рассмеялся:
 — Ну, если вы собираетесь устанавливать свои правила, то и я буду утверждать свои. Прежде всего так будет честно, а помимо того, всякому образованному человеку известно, что правила придумывают для того, чтобы их нарушать!
 С этими словами граф приподнял ее руку, и Тэлия ощутила прикосновение его губ. Затем он поцеловал ее ладонь.
 Не зная, что ей делать и какие слова произнести, девушка застыла, чувствуя, как от прикосновения его горячих губ по ее телу пробежала странная дрожь.
 Чувство необъяснимого восторга и возбуждения пронзило ее, словно молния.
 Она пыталась запротестовать, но ни одного слова не сорвалось с ее губ.
 Когда она попыталась высвободить свою руку, экипаж остановился, и Тэлия обнаружила, что они уже добрались до Шеппердз-Маркет.
 Кругом было тихо. Найти дорогу к дому номер восемьдесят два можно было лишь благодаря мерцающим газовым фонарям да свету звезд. Не доходя до дома, Тэлия остановилась.
 — Не ходите дальше, милорд, — сказала она. — Анна будет высматривать меня в окно, чтобы не будить маму.
 — Тогда пожелаем друг другу спокойной ночи, — сказал граф. — Когда я увижу вас завтра?
 — Говорю вам, это невозможно.
 — Вы знаете, что этого слова нет в моем лексиконе.
 — Умоляю вас!.. Дайте мне обдумать то, что вы сказали о… наших беседах, но… это будет нелегко для меня…
 — Тогда приглашаю вас на ужин завтра!
 — Мне… нельзя соглашаться на это…
 — Но вы согласитесь.
 — Я… не знаю… Я не могу сейчас об этом… думать. Пожалуйста, дайте мне время… Или я совершу неверный шаг.
 Умоляя его, Тэлии пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом — настолько он был выше ее ростом.
 Граф, заглянув ей в глаза, тихо произнес:
 — Больше всего на свете хотелось бы мне поцеловать вас на прощание. Но что бы вы ни говорили, Тэлия, даже если я ухаживаю за вами, то стараюсь делать это как подобает джентльмену и никогда не потребую от вас того, чего вы не пожелаете сами.
 Тэлия затаила дыхание.
 Его голос, в котором больше не звучало ни цинизма, ни насмешки, заставил ее сердце биться чаще.
 — Благодарю вас… — еле слышно прошептала она.
 Затем она повернулась и побежала к дому, словно хотела обрести защиту и убежище под его кровом.
 Она так и не обернулась, и граф, провожая ее взглядом, подумал, знала ли она, что он ждал от нее этого?
 Дверь открылась, и Тэлия исчезла.
 На следующее утро во время конной прогулки, пока все лондонское общества еще нежилось в постели, граф размышлял о самых любопытных двух часах своей жизни, проведенных им накануне.
 Из того, что он ожидал, ничего не осуществилось, и в подобной ситуации граф должен был бы пребывать в самом мрачном настроении, переживая крушение собственных планов.
 Вместо этого он чувствовал себя очарованным тем, что Тэлия оказалась не похожей ни на одну из известных ему женщин.
 Он попытался хладнокровно заверить себя в том, что испытывает подобные чувства лишь из-за отказа девушки принять его предложение, чего еще никогда прежде с ним не случалось.
 Возможно, предлагая Тэлии стать его любовницей, он не принял в расчет того, что она может оказаться женщиной из совсем иного сословия, нежели те, кому он делал подобные предложения раньше.
 » Да она настоящая леди «, — подумал граф, проезжая Роттен-роу.
 Вопрос был в том, как можно употребить слово» леди» по отношению к заурядной торговке, проживавшей в рабочем доме на Шеппердз-Маркет. К девушке, не имеющей, по крайней мере на первый взгляд, ни образования, ни родственников, за исключением больной матери.
 Графу пришло в голову, что она может быть внебрачным .ребенком какого-нибудь представителя знати, бессердечно лишившего свою дочь причитающихся ей благ.
 Большинство таких внебрачных детей обычно были красивы и талантливы.
 Это было бы разумным объяснением.
 Но те из них, которых он встречал раньше, были прекрасно осведомлены о своем положении и не обременяли себя гордостью или самоуважением в отличие от Тэлии.
 Вне всякого сомнения, она была воспитана в благородных кругах. Ее манеры держаться за столом, двигаться и говорить сделали бы честь Карлтон-Хаусу и вызвали бы одобрение самых строгих хозяек лондонских салонов.
 Ее воспитание было настолько замечательным, что граф не сумел найти ни малейшего повода для придирки.
 Беседуя с ней, он признал, что не встречал ни одной дамы, отличавшейся подобным остроумием и строгостью манер, с какой Тэлия сумела дать ему отпор, да так, что графу потребовалось применить всю свою изобретательность, чтобы не признать ее победителем.
 Она не только получила превосходное воспитание благодаря по крайней мере одному из своих родителей, но также была умна и образованна, хотя, если верить Генри, в то же время настолько бедна, что не всегда имела кусок хлеба на обед.
 Эта загадка настолько заняла графа, что он не удостоил даже взглядом встреченных знакомых, которые, сняв было шляпы в знак приветствия, с изумлением смотрели ему вслед.
 Все мысли графа сводились к одной проблеме — как поступать дальше в сложившейся ситуации.
 Установленные Тэлией «правила» не давали графу возможности видеть ее так часто, как это ему хотелось, и в то же время он не собирался исчезать из ее жизни, как она предлагала.
 Граф вдруг понял, что она и есть та, которую он так долго искал, — та, что всегда остается загадкой и превращает попытки ухаживать за ней в увлекательнейшую игру, азартную охоту, к участию в какой он тщетно стремился прежде.
 Но все же не это было причиной возвращения графа в Лондон из Хеллингтон-парк, где ему пришла в голову мысль найти себе жену.
 Однако со свадьбой в отличие от романа с Тэлией можно было повременить, и граф принялся строить планы в отношении дома для нее, который должен был разительно отличаться от того, где жила его прежняя любовница в Челси.
 Он не стал бы оскорблять ее, поселив там же, где содержал иных женщин, но, размышляя о подходящем доме и его окрестностях, граф неожиданно подумал, что в итоге может так и не получить согласие девушки принять его предложение.
 На войне он никогда не допускал мысли о поражении, говоря себе, что скорее погибнет в сражении, если выйти из него победителем окажется невозможным.
 Война с Наполеоном закончилась, но теперь он оказался вовлечен в иную кампанию.
 Граф не привык сдаваться, но сомнение в будущей победе подобно занозе засело в его душе, как сильно он ни пытался прогнать подобные думы.
 Граф признался себе, что нет ничего удивительного в том, что его предложение могло шокировать или смутить девушку, учитывая ее молодость.
 Но то, что она сначала отвергнет предложение стать ее покровителем, а затем и вовсе высмеет эту затею, граф не мог и вообразить.
 И теперь, после того как он был буквально вынужден заявить, что не отступится от своей цели, она станет с подозрением относиться к каждому его шагу.
 Обладая немалым опытом в отношениях с женщинами, граф почувствовал, как Тэлия вздрогнула, когда он взял ее руки в свои, и подумал, что это оказалось единственным его достижением за весь вечер.
 Но когда он сказал, что хотел бы поцеловать ее, она не потянулась к нему, как на месте Тэлии сделала бы любая другая девушка.
 То, как она побежала прочь, говорило о том, что она убегала не только от него, но и от самой себя.
 С досадой граф отметил, что не знает наверняка, ответа ни на один из мучивших его вопросов.
 Что она думала о нем?
 Оставшись наедине, испытывала ли она в самом деле шок и отвращение при мысли о предложении стать его любовницей?
 Будь она действительно благородной леди, это выглядело бы естественно, но должны же были существовать и иные мужчины, которые, учитывая ее красоту, могли бы пытаться если не соблазнить ее, то хотя бы привлечь к себе внимание.
 Судя по ее словам, таких не было, но не стала бы это утверждать и всякая другая девушка на ее месте?
 И все же казалось, она говорит правду. Тэлия не сказала ему ничего о себе, но граф был уверен, что в остальном она не солгала ему ни единым словом.
 Лжеца он мог распознать с первого взгляда, еще до того, как тот открывал рот. Не обделенные силой мужчины начинали трепетать, когда он вызывал их в свою полевую палатку или, что бывало чаще, в неухоженный крестьянский домишко, в каких они квартировались на французской земле.
 Солдаты зачастую пытались отгородиться ложью от обвинений в грабеже или попытке изнасиловать какую-нибудь несчастную женщину. Но граф, слушая их речи, всегда мог инстинктивно отделить правду от лжи.
 Тэлия ему не лгала, за это он мог поручиться жизнью.
 Он повернул обратно к Беркли-сквер и, минуя Шеппердз-Маркет, умышленно направился на Керзон-стрит, испытывая безумное желание вернуться и посмотреть на ее дом, будто бы это могло чем-то помочь ему узнать о ней больше.
 Однако он одернул себя, рассудив, что этим поступком он не только ничего не добьется, но и смутит ее.
 Он собирался Отправить грума, предпочтительно Генри, на которого можно было положиться, в магазин с письмом, в котором указал бы место и время встречи нынешним вечером.
 Но граф уже догадывался о содержании ответного письма, с которым воротился бы Генри. На мгновение он представил себе Тэлию, одетую так, как он желал бы ее видеть — в самых дорогих и великолепных платьях, что только можно было приобрести в Лондоне.
 Он подарил бы ей и украшения, но не те броские и кричащие, которыми осыпали себя светские красотки, а лучшие жемчужины, подобные тем, что имелись в коллекции Хеллингтонов и после смерти матери графа должны были храниться в банке вплоть до его женитьбы.
 «Не один год им там еще лежать, — подумал граф. — Если Тэлия станет моей, мне будет явно не до поисков жены!»
 Как бы хотелось ему привезти ее к себе, в Хеллингтон-парк, бывший его родным домом и любимый им более всего на земле.
 Он хотел многое ей показать, и понаблюдать за ее реакцией.
 Причин не привозить ее туда не было. В конце концов, многие из его друзей устраивали так называемые холостяцкие вечеринки. В число приглашенных на них входили и молоденькие девушки, не нуждавшиеся в сопровождении опекунши, их присутствие добавляло пикантности вечеринкам, после которых обычно устраивалась охота или стрельба.
 Но подобное веселье было не для таких, как Тэлия.
 Граф хотел быть с ней наедине, и не в отдельном кабинете, а за столиком на Беркли-сквер или в большом банкетном зале Хеллингтона.
 «О чем бы мы с ней беседовали?»— с улыбкой подумал граф.
 И тут же решил, что, пригласи он ее посетить Хеллингтон-парк, она непременно ответит отказом. Эта мысль подействовала на графа Так, словно на него опрокинули ушат ледяной воды.
 — Черт бы побрал эту девчонку! Она не стоит таких забот? — со злостью пробормотал граф, добравшись до Беркли-сквер.
 Но даже произнеся шепотом эти слова, он признал, что покривил душой и уже никогда не сможет отступиться до тех пор, пока не одержит победу.




 Глава 5


 Граф вскрыл конверт, принесенный Генри, и уныло прочитал записку.
 Конечно, в глубине души он подозревал, что может получить подобный ответ, но до последнего момента сохранял оптимистическое настроение, ведь никогда прежде женщины не смели ему отказывать.
 Но письмо, которое он держал в руке, было весьма недвусмысленным, и граф снова опустил на него глаза.
 Сожалею, милорд, но встретиться с Вашей Светлостью для меня представляется совершенно невозможным.
 Благодарю Вас за интересный вечер.
 Остаюсь искренне Ваша Тэлия Карвер.
 Как он и предполагал, письмо было написано грамотно, а почерк отличался элегантностью и четко выраженной индивидуальностью.
 Граф заметил, что лакей, которому Генри передал письмо, все еще ждет дальнейших распоряжений.
 — Это все, — сказал граф.
 Когда лакей удалился, граф с письмом в руке подошел к окну и посмотрел на сад в центре Беркли-сквер.
 Однако перед его взором представали не деревья и не цветы, а только лишь очаровательные черты лица Тэлии, ее большие глаза, тронутые улыбкой уголки губ и аккуратный подбородок.
 Граф спрашивал себя, каким еще способом можно было попробовать уговорить ее встретиться с ним.
 Его терзало неприятное предчувствие того, что она решила никогда больше не видеться с ним, и граф мучился над вопросом, как заставить ее переменить свое решение и поступать так, как этого хотелось бы ему.
 Он пересек комнату и снова подошел к окну.
 Могло ли так быть, что после столь многолетнего опыта обретения успеха в общении с женщинами вдруг появилась одна, не выказывавшая ни малейшей заинтересованности в нем как в мужчине?
 Тут же он вспомнил легкую дрожь, охватившую Тэлию, когда он поцеловал ее руку, и подумал, что она хотя бы немного, но все же заинтересовалась им, и это, быть может, и послужило поводом к отказу от встречи с ним.
 «Что же делать?»— спрашивал себя граф.
 Он поймал себя на мысли о том, что старается рассчитать свои последующие действия, как будто бы между ним и Тэлией действительно шла война.
 Открылась дверь, и без объявления о своем приходе в комнату вошел Ричард.
 — Что случилось, Варгус? — спросил он. — Я ждал тебя в клубе!
 — Прости, Ричард, — ответил граф. — Я совсем забыл, что хотел с тобой пообедать.
 Ричард одарил его хмурым взглядом.
 — Забыл? — переспросил он. — Да что с тобой? Забывчивость не в твоем духе!
 Это было правдой. Граф был известен своей пунктуальностью, для подобной забывчивости должна иметься веская причина.
 — Прости меня, Ричард, — поспешно сказал граф, не желая, чтобы его друг принялся искать объяснений. — К тому же я все равно еще ничего не ел, и мы можем прямо сейчас отправиться в клуб или туда, где ты предпочитаешь пообедать.
 — Давай пообедаем здесь, — предложил Ричард, — поскольку у меня есть интересная новость, которая тебя просто изумит! И я хотел обсудить с тобой, стоит ли рассказать об этом остальным или лучше оставить все между нами.
 Граф позвонил в колокольчик. Вошел дворецкий, и граф обратился к нему:
 — Мистер Роулендс и я будем обедать здесь. Передайте повару, чтобы побыстрее все приготовил.
 — Будет исполнено, милорд.
 Когда за дворецким закрылась дверь, Ричард нетерпеливо продолжил:
 — Даю тебе три попытки угадать, что я узнал!
 — Почему бы просто не сказать мне?
 — Кажется, тебе не очень-то интересно!
 — Интересно! Почему же нет? Интересно, — поспешил заверить его граф, стараясь заставить себя слушать.
 — Тогда приготовься услышать мою новость! — произнес Ричард и с триумфом заявил:
 — Я узнал, кто скрывается под именем Компетентной Личности!
 Некоторое время граф пытался вспомнить, о чем идет речь, и лишь потом вспомнил книгу, удивившую и развеселившую членов клуба.
 — Как тебе это удалось? — спросил он, видя, что Ричард ждет его реакции. — И кто же это?
 — Женщина! — ответил Ричард.
 От удивления брови графа поползли вверх.
 — Вот это действительно сюрприз! По крайней мере члены клуба сойдут с ума!
 —  — Одни вздохнут с облегчением, другие придут в ярость.
 Сэфтон еще вчера вопил, найдя отрывок, касавшийся его, а Тоби был оскорблен другим.
 — Они явно слишком высокого мнения о своих персонах, — строго сказал граф, — если, конечно, только автор не знал их лично и умышленно не выразил книгой свою личную неприязнь.
 — Я ее не знаю, — сказал Ричард. — И вообще никогда не слыхал о ней, пока не узнал, что она и есть «Компетентная Личность».
 — Но как у тебя это получилось? — спросил граф, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованным.
 — Эта книга наделала столько шума, что я решил зайти к Хэтчарду и спросить у него. В конце концов, это же он ее опубликовал.
 — Это было бы слишком простым способом раскрыть тайну, — с улыбкой сказал граф.
 — А это и не было просто, — заметил Ричард. — Хэтчард отказался выдать мне автора. И, по правде говоря, он был рад услышать, что люди интересуются настоящим именем Компетентной Личности. «Книга хорошо продается — сказал он мне. — По мне, так чем больше народу будут сгорать от любопытства, тем лучше!»Я пытался поспорить с ним, но он не стал меня слушать, а попросту переключил свое внимание на пару покупателей. И я вернулся на Пикадилли.
 Ричард сделал паузу и, удостоверившись, что завладел вниманием графа, продолжил:
 — Не успел я пройти и нескольких шагов в сторону Сент-Джеймс-стрит, как ко мне приблизился некий человек и сказал: «Я слышал ваш разговор с Хэтчардом, сэр, и вы будто бы пытались разузнать, кто написал книгу под названием» Джентльмен «?» «Не хотите ли вы сказать, что знаете ответ?»— с удивлением спросил я.
 Тут я заметил, что человек этот был в рубашке и фартуке, и подумал, что он, должно быть, упаковщик из лавки или кто-то в этом роде.
 «Так вы скажете, кто написал эту книгу?»— спросил я.
 «Видите ли, сэр, времена нынче тяжелые, а у меня больная жена и трое детишек…»
 — Так он хотел продать тебе информацию, — понял граф.
 — Я колебался, пристыдить ли его за отношение к работодателю или заплатить и выяснить все, что хотел.
 — Не буду спрашивать о том, какой выбор ты сделал.
 — Признаюсь, во мне слишком сильно взыграло любопытство, чтобы я мог устоять перед таким искушением. Пришлось расстаться с парой гиней, но думаю, дело того стоило.
 — И что он сказал? — поинтересовался граф.
 — То, что Компетентная Личность на самом деле — женщина, и он видел ее, когда та приносила рукопись мистеру Хэтчарду.
 «А она хорошенькая! — сказал он. — Одета была во все серое, а хозяин, как я слыхал, называл ее мисс Карвер!»
 Еще когда Ричард только упомянул цвет платья женщины, граф ощутил напряжение. Услышав же ее имя, он в изумлении уставился на друга.
 — Ты уверен, что правильно расслышал? — спросил он.
 — Абсолютно точно! — ответил Ричард. — Я даже попросил его повторить.
 — Не может быть! — еде сумел выговорить граф.
 Он подошел к столику и налил себе грога.
 — Я знал, для тебя окажется сюрпризом то, что автор этой книги — женщина, — сказал Ричард. — Но хотелось бы знать, кто она и откуда знает столько всего о мужчинах. Я готов был биться об заклад на сотню фунтов, что каждое слово в этой книге написано мужчиной, и более того — джентльменом!
 Граф не ответил. Он все еще стоял спиной к Другу, и казалось, был чем-то озадачен.
 Затем он обернулся и сказал:
 — Прежде чем мы вернемся к разговору, Ричард, я вынужден попросить у тебя прощения за то, что ненадолго отвлекусь. Мне нужно отправить одно срочное письмо. Это не займет много времени.
 И граф повернулся к письменному столу.
 Тэлия механически пыталась подшивать шляпку, но при всем ее мастерстве, она не могла думать ни о чем, кроме как о графе.
 Она ложилась с мыслями о нем и долго не могла уснуть, а когда проснулась, продолжала думать о нем снова.
 Она вспоминала и заново переживала их вчерашнюю беседу.
 Ей вспоминалось звучание голоса графа, когда он желал ей спокойной ночи, и странные чувства, охватившие ее, когда граф поцеловал ей руку.
 Даже одного воспоминания об этом было достаточно, чтобы вызвать эхо тех ощущений, и девушка удивлялась, как она могла ни разу до этого дня не испытать ничего подобного и почему те чувства не были похожи ни на одну из известных ей эмоций.
 «Я не должна больше… видеться с ним… Не должна…»— думала она, пока Анна провожала ее на работу.
 Когда чуть позже Генри передал ей письмо, не успев прочитать его, она уже знала, какой напишет ответ.
 Вчера он заставил ее поужинать с ним — точнее, заставил путем шантажа, — но этого больше не должно было произойти, и она, основываясь на каких-то своих инстинктивных чувствах, верила, что он не станет из мести причинять боль ее матери.
 А это было главное.
 В то же время, отсылая Генри с ответом, в спешке набросанным ею на столе, где миссий Бертон обычно выписывала счета, Тэлия с сожалением подумала, что вчерашний разговор с графом был первой и последней интеллектуальной беседой с тех пор, как ее отец покинул Англию.
 В обществе графа она призналась себе, что за последние три года она изголодалась духовно гораздо более, чем физически.
 Сэр Дензил играл столь значимую роль в ее жизни, что лишь после его отъезда Тэлия ощутила пустоту и осознала, насколько сильно ей его не хватает.
 Она любила его как отца, но теперь, оглядываясь назад, она понимала, что он был ей и товарищем, что делало их отношения отца и дочери поистине уникальными.
 Обладая схожим складом ума, они всегда разговаривали на равных, что восполняло для сэра Дензила недостаток в общении со своей женой, которую он обожал.
 Прошлым вечером, думалось Тэлии, она испытала не только новые ощущения, но и интеллектуальное наслаждение, которому не суждено повториться.
 «Это и опасно… И я… не должна больше… обманывать маму», — сказала она себе.
 Одновременно она осознавала, что причины лежали гораздо глубже, и их Тэлия не осмелилась бы описать словами даже для самой себя.
 Утро тянулось медленно. Тэлия обслужила двух клиенток, как обычно, сумев уговорить их купить больше шляпок, чем они собирались, и, возвращаясь в мастерскую, поймала одобряющую улыбку миссис Бертон.
 Она продолжала подшивать шляпку, когда одна из швей окликнула ее:
 — Тэлия! Ты ж все розочки истратила!
 Тэлия глянула на плод своих трудов и только теперь заметила, что в старании приукрасить шляпку она дошла до абсурда.
 Шляпка получилась довольно милой, но одновременно с этим — совершенно театральной. Такая подошла бы разве что Женевьеве или леди Аделаиде.
 — Да, многовато, — согласилась она.
 Работу делали лишь ее пальцы, а мыслями она была совершенно в иных краях.
 — А может, и ничего, — сказала швея. — Может, поместить ее в витрину? Спорю, ее возьмут так быстро, что ты полночи просидишь, делая такую же!
 Тэлия подумала, что, может быть, это и лучше, нежели отправляться домой и размышлять о том, где она могла бы быть сейчас, вместо того чтобы лежать в постели с книгой.
 Она встала, чтобы, как ей и предложили, отнести шляпку в витрину, когда в заднюю дверь постучали, и вошедшая работница объявила:
 — Еще одно письмо для тебя, Тэлия! Ты сегодня пользуешься необыкновенной популярностью!
 Все швеи с любопытством посмотрели на Тэлию.
 Всем было известно, что с первого дня ее работы у миссис Бертон Тэлия никогда не имела видимых связей с внешним миром. Но сегодня она получала уже второе письмо за одно утро, и, когда Тэлия вскрыла конверт, среди работниц послышался шепот.
 Твердой рукой графа на пергаментном листе с его личным гербом было выведено:
 Я разгадал Вашу тайну. Это необходимо обсудить. Таким образом, ожидаю, что Вы все же составите мне компанию за ужином.
 Хеллингтон.
 Словно окаменев, Тэлия застыла на месте.
 Этого не могло быть. Как он мог узнать? И если знает он, то кто еще?
 Подумав о последствиях произошедшего, Тэлия пришла в ужас. Ей придется оставить работу у миссис Бертон и перевезти свою мать куда-нибудь еще.
 Им придется искать новое жилье и, возможно, снова сменить имя, а в этом случае отец, вернувшись домой, не найдет их нового адреса.
 На секунду ей показалось, что весь мир рухнул. Но позже, со свойственным ей практицизмом, она рассудила, что даже если граф и разгадал ее секрет, это еще не обязательно должно означать, что тайна известна многим.
 Она должна убедить, непременно должна убедить его не выдавать ее секрет никому больше.
 Из-за сильного волнения она не могла думать ни о чем, кроме того, что граф был прав. Они должны все обсудить, и она будет умолять его не раскрывать ее тайны, так что, быть может, ей и не придется никуда перевозить свою мать.
 Прочитав письмо, Тэлия почувствовала себя так, словно ее сердце перестало биться, но теперь оно уже снова стучало и даже более спокойно, чем обычно. Стараясь сохранять спокойствие, девушка медленно подошла к задней двери, за которой ее ожидал Генри.
 — Пожалуйста… передайте своему господину… — сказала она, не упоминая имени графа.
 Генри почтительно снял шляпу, и она увидела, что граф предусмотрительно отослал своего грума в обычной одежде, а не в хеллингтонской ливрее.
 — Просто скажите ему… Я согласна, — наконец закончила она.
 — Будет исполнено, мисс.
 Тэлия быстро затворила дверь, надеясь, что работницам не удалось разобрать слов, произнесенных ею еле слышным шепотом. К тому же даже если бы они что-то, и услышали, вряд ли сумели бы понять, о чем идет речь.
 Чувствуя слабость в ногах, Тэлия вернулась на свое рабочее место. Ей казалось, что весь мир вокруг нее вращается и ничто не в силах остановить его.
 Вечером, уложив мать в постель, прибравшись в комнате, задернув шторы и задув свечи, Тэлия подумала, что ни один день во всей ее жизни не был таким длинным.
 Ее терзали сомнения: сохранит ли граф их секрет в тайне или же им придется что-то предпринимать.
 Отец Тэлии, отправляясь в изгнание, не мог предположить, через какие лишения придется им пройти.
 Им не только приходилось держать в тайне все, что произошло, но и придумывать правдивые объяснения отсутствия сэра Дензила.
 Когда до леди Кавершем дошли слухи о том, что ее мужа начали обвинять в бегстве от кредиторов, а позже и в других отвратительных преступлениях, она не только была оскорблена такими заявлениями в адрес любимого мужа, но и испытывала чувство мучительного стыда за то, что им приходится лгать окружающим от его и, разумеется, от своего имени.
 Тогда-то Тэлия и осознала, что единственным спасением для них будет исчезнуть из провинции, где их знал всяк и каждый, и не попадаться на глаза былым лондонским друзьям, погрязшим в богатстве и развлечениях.
 Она допускала мысль о том, что кто-нибудь может заступиться за них, но Тэлия была еще слишком молода, чтобы знать таких людей. К тому же она понимала, что для ее матери будет невыносимо зависеть от тех, с кем прежде предавались развлечениям.
 Когда перспектива перебиваться с хлеба на воду до возвращения отца стала очевидной, Тэлия рассудила, что лучшим местом для того, чтобы скрыться, является Лондон, где соседям не будет до них дела и где можно с легкостью затеряться в толпе.
 С годами она научилась жить сегодняшним днем, ее мать жила лишь днем завтрашним, в ожидании возвращения мужа.
 Бессмысленно сожалеть о прошлом. Она ведь была совсем юной, и Тэлия понемногу начала забывать о тех днях, когда в их распоряжении были роскошные кареты, прислуга и свобода перемещения по стране.
 Единственное, с чем ей приходилось бороться, была болезнь матери и ее страх никогда более не увидеть мужа.
 День за днем Тэлия твердила себе, что должна изо всех сил стараться не дать матери повода для расстройств и огорчения, не дать ей потерять веру.
 И теперь она понимала, что возможность потери их нынешнего пристанища или угроза разоблачения могут окончательно подкосить жизненные силы матери.
 «Он должен меня понять», — продолжала думать Тэлия.
 Пожелав маме спокойной ночи, Тэлия поспешила к себе в спальню, где быстро переоделась в то же платье, что и накануне, и, набросив на плечи бархатный плащ, на цыпочках спустилась по лестнице в кухню.
 — Вы играете с огнем, вот как это называется, — неодобрительно заявила Анна со своей стороны кухонного стола.
 — Мне придется встретиться с его светлостью, — сказала Тэлия. — Я отказалась от его приглашения на ужин, но потом выяснила нечто такое, что… теперь мне необходимо поговорить с ним.
 Заметив отчаяние в ее голосе, Анна строго спросила:
 — Чем он расстроил вас?
 — Я расскажу обо всем завтра, — ответила Тэлия. — Сейчас уже нет времени. О Анна! Когда ты будешь молиться перед сном, помолись о том, чтобы он послушался меня!
 — Если бы мои молитвы были услышаны, он вообще не приходил бы сюда, — сварливо отозвалась Анна.
 — Спокойной ночи, Анна!
 Девушка уже повернулась к двери, когда старая служанка окликнула ее:
 — Пистолет у вас с собой?
 — Я забыла его, но он мне не понадобится, — ответила Тэлия.
 — Почем вы знаете? — спросила Анна.
 — Не могу объяснить, но я уверена в этом.
 Не дожидаясь, пока Анна отопрет входную дверь, она поспешила вперед, понимая, что Анна сумеет тихо закрыть дверь за ней, так чтобы не потревожить мать.
 Граф ждал на том же месте, что и вчера, и, приблизившись к нему, Тэлия ощутила странную уверенность, которую не могла объяснить, в том, что он находится здесь не для развенчания тайны, а для ее зашиты.
 Когда она подошла к нему вплотную, граф взял ее руки в свои.
 — Вам холодно? — спросил он.
 — Я… боюсь.
 — Меня?
 — Нет, того, что вы собираетесь сказать мне. Как… вы узнали?
 — Может быть, поговорим об этом за ужином? — предложил он.
 Тэлия собралась было ответить, что чтобы услышать худшее, не обязательно дожидаться ужина, однако после тревожного ожидания встречи в течение целого дня теперь, когда граф ухе был рядом, необходимости спешить не существовало.
 Они подошли к экипажу графа, и когда карета тронулась с места, он сказал:
 — Позвольте мне взглянуть на вас. Вы еще красивее, чем мне запомнились, и с момента, когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, я постоянно думал о вас.
 Тэлия попыталась изобразить на лице подобие улыбки, но ничего не ответила.
 Он снова взял ее руки в свои, но не поцеловал их, как могла ожидать Тэлия, а просто крепко стиснул ладони, возвращая рукам девушки тепло.
 В то же время ей показалось, что каким-то неведомым способом граф передает ей частичку своей силы.
 Карета остановилась, и она с удивлением выглянула наружу.
 С момента их отъезда с Шеппердз-Маркет прошло лишь несколько минут.
 — Сегодня мы поужинаем у меня, — сказал граф. — Здесь есть на что посмотреть, а кроме того, я подумал, что то место, где мы были вчера, вам не подходит.
 Тэлия вышла из кареты и проследовала за ним в огромный зал, в котором находилась винтовая лестница с литыми перилами, ведущая под расписной купол, и девушке показалось, что она попала в иной мир.
 Дворецкий распахнул двери салона, и Тэлия отметила, что представляла себе жилище графа именно таким.
 Помещение было обставлено с роскошью, и в то же время, поражало великолепное сочетание дизайна и меблировки, вызывавшее ощущение, схожее с наслаждением гениальной музыкой или картиной кисти великого мастера.
 Но в данный момент ее не интересовало ничто, кроме предстоящего разговора с графом, и машинально взяв предложенный ей бокал шампанского, Тэлия дождалась, пока слуги выйдут из комнаты, и сказала:
 — Скажите… Что вы узнали… И как?
 — Я бы хотел, чтобы вы доверили мне свою тайну, — сказал граф.
 — Но как я могу? — ответила Тэлия. — Ведь эта тайна касается не только меня!
 — Хотите сказать, вам кто-то помогал?
 — Помогал?
 — Это мужчина?
 В голосе графа слышалась ирония, и, видя, что Тэлия смотрит на него с удивлением и непониманием, он продолжил:
 — Я должен был догадаться, что подобная работа не под силу одной-единственной женщине. В конце концов, только мужчина мог высказаться намеками в такой манере, что каждый, прочитавший их, думал, будто бы сказанное относится к нему самому.
 — Прочитавший? — сдавленно прошептала Тэлия.
 И вдруг уже совершенно иным голосом, совершенно не похожим на тот, каким она говорила до сих пор, девушка воскликнула:
 — В-вы говорите… о моей… книге!
 — Разумеется, — ответил граф. — А о чем же вы думали я хотел поговорить с вами?
 Он заметил, что на лице девушки отразилось облегчение, кровь снова прилила к ее щекам, а взгляд опять просветлел.
 Затем, издав звук, средний между смехом и всхлипом, она поставила бокал на стол, как будто бы ей стало трудно его держать.
 — Моя книга… Конечно же!.. Вот что вы… узнали обо мне!
 — Не могу претендовать на первенство в этом, — сказал граф. — Мой друг разыскал в лавке Хэтчарда одного малого, который был готов продать истину всего лишь за две гинеи.
 — А почему это было ему интересно?
 Тэлия снова обрела былую уверенность, что не только чувствовалось в ее голосе, но и читалось во взгляде.
 Граф рассмеялся:
 — Вы, вероятно, и не представляете, что вам удалось рассорить друг с другом весь Уайт-клуб. Все подозревают, что книгу эту написал кто-то из них с целью высмеять остальных, и теперь, они исполнены решимости отыскать автора, чтобы лишить его членства клуба!
 — Вы… хотите сказать, что они… обиделись?
 — Большинство из них ощущают себя крайне обиженными.
 — Как вы думаете, много экземпляров они раскупили?
 Было видно, что ей очень хочется узнать ответ, однако от графа не ускользнула перемена, произошедшая в поведении девушки с того момента, когда она узнала, что речь идет о книге, а не о чем-то гораздо более страшном для нее.
 «Что же она скрывает? — подумал граф. — Какое преступление она могла совершить?»
 Тут он вспомнил, что Тэлия упомянула о том, что ее тайна касается нескольких человек.
 Если она говорила не о матери, то дело могло касаться только ее отца.
 Он подумал, как бы завести разговор на эту тему. В то же время ему не хотелось снова увидеть Тэлию столь же напуганной, какой она была в момент их встречи.
 Он словно все еще ощущал холод ее рук и дрожь пальцев в тот момент, когда он прикоснулся к ней.
 — Выпейте еще шампанского, — предложил он. — Мне кажется, вам это нелишне.
 Тэлия подчинилась. Однако она чувствовала такую волну облегчения, что не нуждалась в шампанском, и после целого дня, проведенного в тревоге и страхе, теперь ей казалось, будто бы ее залил солнечный свет.
 — Расскажите мне о своей книге, — попросил граф.
 — Кому еще известно, что… я ее написала? — спросила Тэлия.
 — Только моему другу Ричарду Роулендсу, — ответил граф. — Это тот самый, что раскрыл ваш секрет.
 — Скажите… Возможно ли его… убедить никому больше… не рассказывать об этом?
 — Уверен, что если я попрошу его, он так и сделает. Но можете себе представить, как ему не терпится объявить членам Уайт-клуба, что их одурачила женщина!
 — Я… вовсе не хотела, чтобы… они так это восприняли, — сказала Тэлия. — Просто, когда мне пришла эта идея, я припомнила то, что читала и, как мне кажется, слышала раньше, и… связала все вместе.
 — А также воспользовались своей умной головушкой, дабы насочинять изрядное количество остальных пассажей? — улыбнулся граф.
 — Да… Это правда… Но если книга будет хорошо раскупаться, это принесет мне какие-то деньги, и я… может быть, сподоблюсь написать еще что-нибудь.
 — На ту же тему? — спросил граф. — Откуда вы столько знаете о мужчинах, если, судя по вашим словам, у вас нет среди них знакомых?
 — Мама задала мне тот же вопрос, — ответила Тэлия. — Надеюсь, люди будут достаточно добры, чтобы найти в моих словах большее, чем кажется с первого взгляда.
 — Ну вот, теперь вы начинаете скромничать, — заметил граф. — Вы сами прекрасно знаете, что книга ваша и остроумная, и вызывающая, а для некоторых она подобна хорошей оплеухе.
 — Возможно, для таких, как денди.
 — Если так, то они того стоят, — ответил граф. — Они заслуживают всего, что о них говорят.
 — А вы себя не относите к денди? — с вызовом спросила Тэлия.
 — Я — нет! — сурово ответил граф. — И если вы меня так назовете, я на деле докажу вам, что отношусь к совершенно иному типу!
 Тэлия рассмеялась, и остатки страха и тревоги окончательно исчезли с ее лица.
 — Ну вот, вы бросаете мне вызов, — сказала она. — Будьте осторожны! А вдруг я не откажусь принять его?
 — В наших отношениях и без того хватает проблем, — сказал граф. — И главная из них — что мне дальше делать с вами.
 — Ничего. Ведь именно поэтому я изначально ответила отказом на ваше приглашение.
 — Знаю, — сказал он. — Но судьба в лице Ричарда Роулендса улыбнулась мне, и вот вы здесь.
 Он помолчал, но затем быстро добавил:
 — Ив настоящий момент это — главное!
 Они ужинали в овальном обеденном зале за полированным столом, который по моде, введенной регентом, не был покрыт скатертью. Зато его украшал золотой канделябр и впечатляющее золотое блюдо, что создало у Тэлии впечатление, будто бы она находится на представлении в Ковент-Гардене.
 Лакеи в своих ливреях с гербовыми пуговицами молча подавали к столу экзотические яства на изящных и, как определила Тэлия, невероятно редкостных блюдах из севрского фарфора.
 Подобное очарование существовало для нее лишь на страницах сказочных книг, но центральной фигурой разворачивающегося перед ней действия был сам граф.
 Если прошлым вечером за ужином в отдельном кабинете он выглядел весьма внушительно, то теперь, восседая во главе стола на обитом малиновым бархатом кресле, граф являл собой само величие.
 На нем был галстук, повязанный сложным узлом, который ей не доводилось видеть прежде, а когда его глаза выхватывали ее лицо в свете свечей, она ощущала себя играющей главную роль в спектакле.
 Они не говорили ни о чем конкретно, как это было накануне, перемежая беседу молчанием, но даже в эти минуты казалось, будто бы они продолжают общаться и без слов.
 Тэлия ощущала необычное волнение и смущенность, которой не могла найти объяснения.
 Должно быть, полагала она, причиной тому являлось роскошное окружение или общество мужчины красивой наружности.
 Когда ужин подошел к концу и граф направился с Талией в салон, она попросила его:
 — Можно ли взглянуть на ваши сокровища?
 — Этого я и хотел еще до вашего приезда, — ответил он. — Я мечтал, чтобы они произвели на вас впечатление, но теперь вижу, что все эти сокровища по сравнению с вами — ничто.
 — Вы мне… льстите.
 — Я говорю правду.
 Войдя в салон, Тэлия опустилась на диван, и граф, глядя на нее, произнес:
 — Никак не могу перестать удивляться — что вы со мной сотворили. С первого момента нашей встречи я думаю только о вас. Утром во время прогулки верхом мне все время казалось, будто бы вы скачете рядом со мной, и когда, вернувшись домой, я нашел письмо, в котором вы говорили, что не увидитесь со мной этим вечером, я испытал чувство, неведомое мне прежде. Это было отчаяние.
 Его слова не дали возможности Тэлии ответить шуткой.
 Немного помолчав, она сказала:
 — Думаю, то, что вы чувствуете, это всего лишь раздражение из-за того, что вы выросли избалованным жизнью, а теперь вам никак не удается поступить по-своему.
 — Почему вы решили, что я избалован? — сердито спросил граф.
 — А как могло быть иначе? — ответила она. — Взгляните на этот дом, на то, чем вы владеете, ну и… на себя.
 — Расскажите, что вы думаете обо мне.
 Он походил на ребенка, ожидающего похвалы.
 — Что я могу сказать о графе Хеллингтоне? — спросила она. — Он известный порядочный человек, он занимает высокое положение в обществе, он красив и богат! Есть какая-то загвоздка, но ее я пока не определила.
 — Загвоздка в том, — сказал граф, — что я не могу заставить одну юную, чрезвычайно самоуверенную девушку отдать мне свое сердце.
 — А если я сделаю это, зачем оно вам? Добавить к тем, которые вы уже успели насобирать? У вас должна быть впечатляющая коллекция.
 — Вам не стоит так говорить со мной, — резко заявил граф.
 — Отчего же? Судя по тому, как вы рассердились, я посыпала соль на рану, а стало быть, все сказанное мной — правда.
 — Если и есть в мире молодая девушка, которая больше всех может привести в ярость и разозлить, так это вы! — воскликнул граф. — Перестаньте насмехаться надо мной и поговорите со мной по душам.
 — Если под разговором по душам вы подразумеваете попытки заставить меня делать то, чего я не собираюсь ни теперь, ни потом, вы напрасно тратите время!
 Тэлия встала с дивана и приблизилась к одной из картин.
 — Рубенс! — воскликнула она. — Если б вы только знали, как я мечтала увидеть хотя бы одну его картину! Какие краски! Так я себе и представляла! Однажды я прочитала в книге, что в каждой картине он всегда рисовал свою вторую жену, которую обожал.
 — Я не хочу видеть вас на картине, — сказал граф. — Я хочу видеть вас в своих объятиях.
 Тэлия оторвалась от созерцания картины.
 — Довольно банальное заявление»— сказала она. — Совсем не похоже на вас.
 — Проклятие! — вскричал граф. — Когда-нибудь я потеряю терпение, и вам уже поздно будет жаловаться!
 Тэлия рассмеялась:
 — Вы меня не запугаете, — сказала она. — А теперь, видя ваше истинное лицо, я открою вам еще один секрет. Прошлым вечером, когда я отправлялась на встречу с вами, Анна дала мне с собой пистолет!
 — Пистолет?
 Изумление графа было очевидно.
 — Он был у меня в сумочке. Довольно маленький, но с его помощью тоже можно наделать шуму.
 — Вы поэтому заявили, что не боитесь, если я вдруг решу взять вас силой?
 — Говоря по правде, я с самого начала сомневалась, что вы можете так себя повести. Дело в том, что, как я признала прошлым вечером, вы — джентльмен.
 — Вы действительно заставляете меня поверить в то, что это какое-то преимущество!
 — Я бы предпочла, чтобы вы сочли это качеством души, которым можно по праву гордиться.
 — До тех пор, пока это чувство становится на пути у моих стремлений, гордиться мне им не хочется.
 Граф шагнул навстречу Тэлии и сказал:
 — Давайте прекратим эту словесную баталию. Вы нужны мне, Тэлия, и я не представляю себе своей дальнейшей жизни без вас.
 В его голосе чувствовалась та интонация, перед которой ей оказалось трудно устоять прошлым вечером, и хотя граф не притронулся к ней, Тэлия вскинула руки, словно пытаясь защититься.
 — Прошу вас… Прошу, — сказала она. — Не говорите со мной так. Уж лучше спорить и пререкаться.
 — Я не хочу спорить с вами, — сказал граф. — Все, чего я хочу, — чтобы вы были моей.
 Ему показалось, что Тэлия вздрогнула, и он продолжил:
 — Думаю, вы уже заметили, даже если еще пока не признались себе в этом, что мы нечто значим друг для друга; нечто такое, о чем каждый из нас, отказавшись от этого или утратив, будет сожалеть.
 Тэлия снова принялась рассматривать картину Рубенса, и граф тихо произнес:
 — Посмотрите на меня, Тэлия.
 Она покачала головой.
 — Я должна ехать домой. Вам известно, что я не могу оставаться так долго.
 — А если я попрошу вас об этом?
 — Вы сами знаете ответ.
 — Это не ответ. Вы просто стараетесь следовать выдуманным вами правилам, которые в случае, если это касается нас, теряют свой смысл.
 — И все же вам придется тоже следовать им.
 — Почему?
 — Потому что… — начала Тэлия, но не закончила. — Прошу вас, отвезите меня домой.
 — Я так хочу, чтобы вы остались! Неужели это для вас ничего не значит?
 В его голосе снова слышалась мольба, в которой было трудно отказать.
 — Пожалуйста… — произнесла она.
 Она взглянула на него и замолчала.
 Не двигаясь, они взирали друг на друга, и весь мир для Тэлии исчез, оставшись только лишь в его серых глазах.
 Его взгляд пронзал ее душу и тело и сливался с ее дыханием.
 Впоследствии она не могла вспомнить, кто из них сделал первое движение.
 Она неожиданно осознала, что граф держит ее в своих объятиях.
 Ей не пришло в голову, что она должна сопротивляться.
 Здравый рассудок оставил ее, и больше не существовало ничего, кроме его глаз, губ, у которых она оказалась в плену.
 Их губы соединились, и Тэлия перестала быть собой, чувствуя, будто бы все ее тело сливается с ним воедино, словно от сотворения мира они всегда были одним целым.
 Его руки сомкнулись крепче, а губы становились все более настойчивыми, и она почувствовала, словно ее от губ до груди вдруг пронзило странное сочетание боли и наслаждения, оно достигло сердца и стало его неотделимой частью.
 И чувство это именовалось любовью. Оно было не таким, как Тэлия представляла себе раньше, но куда более острым, восхитительным и величественным.
 И не нужно было бороться, ибо отныне она принадлежала не себе самой, но ему.
 Он словно бы захватил и уничтожил всю сущность ее одиночества.
 Это было тайной любви, чудом, перед которым она не могла устоять теперь и никогда.
 В конце концов, когда она уже стала ощущать себя скорее ангельским, нежели человеческим созданием, граф оторвался от нее.
 — Дорогая моя, милая! Зачем ты противишься этому? — спросил он. — Ты моя! Моя, и ты была моей изначально.
 Тэлия постепенно вернулась к реальности, и это оказалось подобно падению с небес на грубую, жесткую землю.
 — Пожалуйста… — прошептала она.
 Словно разделяя ее чувства, граф сказал:
 — Я отвезу тебя домой. Мы поговорим обо всем завтра.
 Сейчас уже слишком поздно, а ты устала.
 Обнимая ее одной рукой, он провел Тэлию через салон к залу.
 Лакей поспешил подать ей плащ, а когда перед ней открылась входная дверь, Тэлия увидела ожидавшую их снаружи карету.
 Она шагнула внутрь, все еще слишком растерянная, чтобы задумываться о происходящем. Словно разделяя ее чувства, граф обнял девушку за плечи, и она непроизвольно легла щекой на его плечо, но он лишь прикоснулся своими губами к ее лбу.
 В тишине они направились в сторону Шеппердз-Маркет.
 Позже, провожая ее сонными улочками к дому восемьдесят два, граф сказал:
 — Ни о чем не волнуйся. Оставь все заботы мне. Завтра вечером я поведаю тебе о своих планах, которые все разрешат, и тебе не о чем будет больше тревожиться.
 Он остановился там же, где вчера, и посмотрел ей в глаза.
 — Спокойной ночи, моя милая, — нежно произнес он. — Я буду думать о тебе. Просто доверься мне, это все, что от тебя требуется.
 Тэлия взглянула на него.
 Она видела его глаза и все еще ощущала себя их пленницей.
 Слова застряли у нее в горле, и Тэлия, развернувшись, поспешила к дому.
 Лишь в ожидании, пока Анна откроет ей дверь, она обернулась.
 Граф не сдвинулся с места, и ей казалось, что он возносится выше и выше, заполняя собою весь мир и достигая звездного неба.




 Глава 6


 — Тэлия, с тобой все в порядке?
 Голос вывел Тэлию из задумчивости. Обернувшись, она увидела молодую швею, с удивлением глядящую на нее.
 — Прости, — сказала она ей. — Ты что-то говорила?
 — Я три раза спросила у тебя, тот ли это бархат, который ты хотела для шляпки леди Стэндиш?
 Тэлия с трудом сфокусировала взгляд на куске материала в руках швеи.
 — Да, это то, что надо. Спасибо, Эмили.
 Швея вышла, и Тэлия напомнила себе, что на работе не следует думать о посторонних вещах.
 Но это было нелегко, особенно после того, как этим утром Тэлия проснулась и ощутила, что ее сердце поет, словно сама она оказалась в иной стране, где ничто не было реальным, и солнечный свет заливал собою все.
 «Это и есть любовь, — подумалось ей, — и все теперь по-другому. Ничто не так, как прежде».
 Затем какая-то пессимистичная часть рассудка задалась вопросом: а значит ли любовь так же много для графа?
 Заранее боясь возможного ответа, она не хотела задумываться над этим.
 Влюбившись в графа, она встала перед лицом множества новых проблем — проблем, которые рано или поздно все равно предстояло решать, — но в нынешний момент для нее не существовало ничего, кроме ослепительного великолепия любви.
 Она отправлялась спать, чувствуя, словно его поцелуй вознес ее к звездам и оставил там, в вышине над землей, где ничто не могло причинить ей зла.
 «Теперь я должна смотреть в глаза реальности», — горько усмехнулась она.
 Тэлия взяла шляпку, над которой только что трудилась, и попыталась вспомнить, как она намеревалась украсить ее.
 Не успела она вдеть нитку в иголку, как в мастерскую влетела миссис Бертон.
 — Пришел лорд Дервиш, — зашептала она, — и с ним его невыносимая сестра, леди Уэнтмор. Не забудь добавить к его счету десять процентов, чтобы он мог их сторговать.
 Эта инструкция была непонятной для постороннего, но Тэлия прекрасно поняла, что от нее хотела миссис Бертон.
 Существовала определенная категория клиентов, пытавшихся оспорить любую цену и настаивавших на скидках.
 Подобным покупателям миссис Бертон изначально завышала цену, чтобы в итоге получить требуемую сумму.
 Среди таких клиентов был и лорд Дервиш, автоматически вычеркивавший десять процентов со своего счета.
 Таким образом, указанная поправка цены и относилась непосредственно к нему.
 Не спеша, Тэлия вышла в зал магазина, где, как и ожидала, увидела миссис Бертон, обслуживавшую одну из тех капризных нетерпеливых красоток, что перемеривали все имевшиеся в наличии шляпки, прежде чем выбрать одну.
 У второго зеркала ждали лорд Дервиш и его сестра.
 Тэлия почтительно присела в реверансе.
 — Доброе утро, миледи, — приветствовала она леди Уэнтмор, которую ей уже приходилось несколько раз обслуживать.
 Ее светлость не стала тратить время на приличия.
 — Я хочу видеть самые красивые и новые шляпки, причем самые оригинальные, — нетерпеливо произнесла она. — «
 И я буду очень недовольна, если потом увижу на ком-нибудь такую же, как у меня!
 — Будьте спокойны, миледи, — пообещала Тэлия. — Мы гордимся тем, что ни разу не продали двух одинаковых моделей.
 Леди Уэнтмор недоверчиво фыркнула, однако все же уселась перед зеркалом и принялась поправлять искусно уложенные волосы.
 Пятнадцать лет назад она была сногсшибательной красавицей, но теперь, когда ее очарование начало увядать, леди Уэнтмор всеми известными способами старалась сохранить черты молодости.
 Лорд Дервиш, внешностью походивший на денди, был погружен в свои собственные думы и не обращал внимания на Тэлию.
 — И вот, как я говорил, дорогая, — обратился он к сестре, — я заявил министру финансов, что дела требуют безотлагательного вмешательства. Если все будут столь безответственно относиться к уплате налогов, то откуда мы возьмем средства для поддержки армии, флота и прочих необходимых структур?
 — Конечно, ты прав, — кивнула леди Уэнтмор.
 Она вертела головой, пытаясь оценить привлекательность шляпки, которую Тэлия только что помогла ей примерить.
 — Кстати, это напомнило мне об одной неожиданной новости, — продолжал лорд Дервиш. — Я услышал ее вчера вечером.
 Он подождал, пока его сестра проявит интерес, спросив, что же это за новость, и пояснил:
 — Лоусон на днях вернулся из Америки, и как ты думаешь, кто ему там повстречался?
 —  — Понятия не имею, — вздохнула леди Уэнтмор.
 — Кавершем! Дензил Кавершем, важный, словно хозяин жизни!
 — Сэр Дензил? — воскликнула леди Уэнтмор. — Я думала, он давно умер!
 — Живее всех живых, если верить Лоусону, — ответил лорд Дервиш. — И если он вернется сюда, его будет ждать от , меня сюрприз.
 Услышав имя отца, Тэлия словно окаменела. Но услышав, что он жив и по крайней мере здоров, она испытала такое облегчение, что едва сумела удержаться на ногах.
 — Я жду следующую шляпку! — сердито окликнула леди Уэнтмор.
 С трудом отдавая отчет в своих действиях, Тэлия взяла первую попавшуюся шляпку и одела ее на леди Уэнтмор.
 — Говоришь, у тебя есть сюрприз для сэра Дензила, — напомнила леди Уэнтмор, пока Тэлия завязывала ленточки у нее под подбородком. — И что же это?
 — Этот сюрприз не из тех, который обрадует, — ответил лорд Дервиш.
 В его голосе звучала неприязнь, и Тэлия затаила дыхание.
 — Ну скажи же мне, Артур, и прекрати напускать таинственность, — сказала леди Уэнтмор. — Мне всегда нравился сэр Дензил. Он так хорош собой, да и танцевал очень недурно!
 — Когда он приедет в Англию, тебе еще долго не представится возможности потанцевать с ним, — ответил лорд Дервиш.
 — Почему? — удивилась леди Уэнтмор.
 — Потому что, дорогая, он будет в тюрьме!
 — В тюрьме? О чем ты, Артур, и с какой стати он должен там оказаться?
 — Я сам намереваюсь его туда упрятать, — заявил лорд Дервиш. — Ты можешь не поверить, но этот негодяй улизнул из Англии, задолжав мне тысячу фунтов!
 Было видно, что интерес его сестры заметно возрос, так как она отвернулась от зеркала.
 — Тысячу фунтов, Артур? Как получилось, что он занял так много?
 — Долг чести, дорогая! По крайней мере для тех, у кого эта честь имеется.
 — А, ты имеешь в виду карты!
 — Да, я говорю о картах, — подтвердил лорд Дервиш. — Кавершем оставил мне долговую расписку, но цена ей не выше листка бумаги, на котором она написана.
 — Ты хочешь сказать, он поэтому уехал за границу?
 — Он должен не одному мне. Я слышал, он здорово задолжал своим компаньонам и решил исчезнуть. Чертовски непорядочно, если хочешь слышать мое мнение. Ни один джентльмен не мог так поступить!
 — Это совершенно не похоже на сэра Дензила, — сказала леди Уэнтмор, снова поворачиваясь к зеркалу. — Вот увидишь, он обязательно расплатится с тобой, когда вернется.
 — Я собираюсь подстраховаться, добыв ордер на его арест, — заявил лорд Дервиш.
 Леди Уэнтмор тихо вскрикнула:
 — О, Артур, это слишком жестоко! Я не могу представить себе человека со столь изысканными манерами, как у сэра Дензила, в этой ужасной долговой тюрьме! Я слышала, что условия там совершенно несносные!
 — Это будет ему уроком, — удовлетворенно заметил лорд Дервиш. — И, признаться, лично я никогда не был в восторге от этого типа, вокруг которого ты и твои подруги порхали, словно бестолковые мотыльки вокруг свечки.
 Он помолчал и добавил:
 — Но крылья обжег я, а не ты! И теперь я заставлю его пострадать самого, что бы мне это ни стоило!
 В голосе лорда Дервиша слышалось неприкрытое злорадство, заставившее Тэлию с ужасом подумать о том, что все слухи о его скупости правдивы.
 Миссис Бертон всегда говорила, что из всех постоянных клиентов самым ужасным для нее является лорд Дервиш, трясущийся над каждым пенни и неизменно отторговывавший свои десять процентов с каждой покупки.
 » Тысяча фунтов!«
 Для ее отца задолжать тысячу фунтов у такого человека, как лорд Дервиш, было столь же ужасно, как и предстать перед судом или получить счет за развлечения в Карлтон-Хаусе.
 Все, что можно было продать из усадьбы, было уже продано, и живя лишь на деньги, зарабатываемые своим трудом, Тэлия с трудом могла представить, как ей возможно скопить хотя бы тысячу пенсов, не говоря уже о стольких соверенах.
 Лорд Дервиш не простил бы ее отца.
 Но все же тот пока в Америке. С ним все в порядке и, по-видимому, он намерен вернуться домой, поскольку три года его ссылки закончились.
 Два противоречивых чувства боролись в ее душе — радость, что все страхи матери были напрасны, и ужас от того, что не успеет ее отец ступить на английскую землю, как тут же будет арестован и отправлен в тюрьму.
 Не только леди Уэнтмор была наслышана об ужасах тюрьмы, где люди, не сумевшие расплатиться по счетам, влачили жалкое существование среди бандитов, карманников и проституток.
 Как только она могла допустить, чтобы ее отец попал в такое место!
 К тому же ей было понятно, что лорд Дервиш осуществит свою угрозу и, более того, будет наслаждаться унижением человека, который не только задолжал ему в карты, но и, по его мнению, умышленно обманул его.
 За одну минуту было тяжело осознать весь ужас происходящего, но в одном она была уверена наверняка: если лорд Дервиш осуществит арест ее отца, мать будет убита.
 После всего перенесенного пережить еще один шок унижения она уже не сможет.
 » Нужно что-то делать! Что-то делать!«— судорожно думала Тэлия.
 Смутно, словно издалека, до нее донесся голос леди Уэнтмор:
 — Я возьму голубую шляпку. Кажется, в ней я выгляжу лучше всего. Ты не согласен, Артур?
 — Да, голубой цвет тебе восхитительно идет, дорогая.
 — И с твоей стороны было так мило пообещать подарить мне ее, — сказала леди Уэнтмор. — Спасибо тебе!
 — Погоди, погоди! — заторопился лорд Дервиш. — Не торопись! Надо узнать цену, я не дам себя одурачить!
 Леди Уэнтмор звонко рассмеялась:
 — Никто не собирался тебя одурачивать, Артур! Ты так проницателен и умен.
 — Надеюсь, — довольно произнес лорд Дервиш.
 Тэлия бросила взгляд на миссис Бертон, которая, заметив, что леди Уэнтмор сменила прежнюю свою шляпку на новую, извинилась перед своей клиенткой и поспешила к лорду Дервишу.
 — Я вижу, ваша светлость довольна, — сказала она. — И вы, надеюсь, тоже, милорд. Мы всегда стараемся угодить вам, как самому нашему ценному и давнему партнеру.
 — Это зависит от одного и только от одного, — начал лорд Дервиш.
 Держа в руках голубую шляпку, Тэлия скрылась с ней в заднем помещении.
 — Упакуйте ее, — сказала она, обращаясь к одной из работниц. — А миссис Бертон, если она будет меня спрашивать, скажите, что я на минуту вышла подышать воздухом.
 — Подышать воздухом? — переспросила женщина. — Это на тебя не похоже, Тэлия! Ты ж никогда на улицу носа не кажешь, пока не придет пора домой идти!
 Тэлия не стала утруждать себя ответом и, открыв заднюю дверь, вышла наружу.
 Мгновение она стояла в нерешительности, а затем, подобрав юбки, пустилась бежать.
 Если кто-то и удивился, заметив девушку, бегущую к Беркли-сквер по Хэй-Хилл, то Тэлия никого не видела.
 К тому моменту, как она достигла импозантного крыльца Хеллингтон-Хауса, стараясь не попасться на глаза никому, кто мог идти ей навстречу, Тэлия совершенно запыхалась.
 Только тогда она остановилась перевести дух, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.
 В этот момент двери распахнулись, и двое лакеев, одетых в хеллингтонские ливреи, выйдя на крыльцо, принялись расстилать на ступенях крыльца красный ковер.
 Секундой позже Тэлия увидела графский фаэтон на углу здания.
 Она поняла, что успела в нужный момент.
 Взбежав по ступенькам на крыльцо, она увидела в дверях зала дворецкого, прислуживавшего им вчера за ужином.
 — Мне нужно поговорить с его светлостью, — сказала она.
 — Доброе утро, мисс, — вежливо ответил дворецкий. — Я доложу его светлости, что вы здесь.
 Тэлия проследовала за ним через зал, и он провел ее в уютную комнатку, которую, как подумала девушка, могли использовать для подобных нежданных посетителей графа.
 Но она не могла думать ни о чем, кроме своего отца и ловушки, в которую он попадет, ступив на родной берег.
 Казалось, прошла целая вечность, прежде чем дверь отворилась снова и вошедший дворецкий сказал:
 — Не пройдете ли вы за мной, мисс? Его светлость в библиотеке.
 Будучи не в силах облечь в слова то, что она собиралась сказать, но понимая, что вопрос о жизни матери и свободе отца решится в ближайшие минуты, Тэлия проследовала за дворецким в зал.
 Он открыл дверь в помещение, стены которого были уставлены книгами.
 Граф подошел к ней, и, взглянув ему в лицо, Тэлия увидела, что он удивлен.
 Подождав, пока за дворецким закроется дверь, он спросил:
 — Что случилось? Почему ты здесь?
 Она подняла на него взгляд, и увидев ее глаза, граф еще некоторое время смотрел на Тэлию, после чего сказал:
 — Ты в шоке. Присядь и все мне расскажи.
 Первой его мыслью было, что ее мать умерла. По виду девушки было понятно, что произошло нечто страшное, иначе она никогда не пришла бы к нему сама.
 Граф также был сильно изумлен, когда всего лишь за несколько минут до выхода из дома дворецкий вошел в библиотеку и объявил:
 — Вас хочет видеть леди, милорд.
 — Леди? — резко спросил граф, уверенный, что это леди Аделаида. Ему вовсе не хотелось откладывать свой отъезд из-за нее.
 — Та молодая леди, с которой вы ужинали вчера, милорд.
 Некоторое время граф не мог поверить услышанному.
 Затем он поспешно произнес:
 — Позовите ее сюда!
 — Будет исполнено, милорд.
 Когда дворецкий направился за гостьей, граф подумал, что только лишь веская причина могла заставить ее не просто встретиться с ним в дневное время, но и прийти к нему лично.
 Еще утром граф начал волноваться, что Тэлия снова ответит отказом, и ему придется изобретать очередной способ уговорить ее встретиться с ним.
 Прошлым вечером она не высказала прямого отказа выслушать его план или просто увидеться с ним снова, но граф опасался, что после расставания с ним Тэлия вновь найдет какую-нибудь причину не прийти на встречу.
 Лишь из-за боязни того, что граф раскроет ее тайну — и лишь Богу было известно, что это за тайна! — согласилась она поужинать с ним вчера.
 И хотя он надеялся, что волшебный поцелуй все изменил, полной уверенности в этом у него не было.
 Но все же, несмотря на всю не правдоподобность и нереальность происходящего, она была здесь, и явно не из-за желания насладиться его обществом.
 Сейчас, глядя на нее, он видел, как она расстроена, и желал развеять все ее страхи и несчастья, что бы с ней ни произошло.
 — Я… не буду садиться… — еле слышно произнесла Тэлия. — Мне… кое-что нужно… сказать вам, но… это… тяжело выразить словами.
 — Я вижу, ты расстроена, — сказал граф. — И, как мне кажется, сильно торопилась добраться сюда. Я велю подать кофе или, может, тебе лучше выпить бокал вина?
 — Мне ничего… не надо… Только… выслушайте меня.
 — Ты знаешь, я готов, — сказал граф. — Но я не могу видеть тебя такой. Дай мне руку, дорогая.
 — Н-нет! Нет!.. — воскликнула Тэлия. — Не прикасайтесь… ко мне, пока… вы… не выслушали меня…
 Граф удивился, но продолжал стоять в ожидании, понимая, что девушка пытается собраться с мыслями.
 Ему трудно было видеть ее лицо, так как она стояла, низко опустив голову, и серая шляпка почти что полностью скрывала черты Тэлии.
 Граф с любопытством ожидал, понимая, что вопросы могут только усложнить ситуацию.
 В конце концов Тэлия решилась взглянуть графу в глаза.
 — Вы спрашивали, согласна ли я стать вашей… любовницей? — чуть слышно прошептала она.
 — Это грубое слово, — сказал граф, — особенно в том случае, когда дело касается нас обоих. При том, что скоро все должно измениться, и мы оба будем счастливы.
 — Я не могу… согласиться… на то, что вы… предложили мне, — сказала Тэлия, — потому что мама никогда… не должна узнать об этом, но если…
 Она вдруг замолчала, как будто бы сказать дальнейшее представлялось ей невозможным. Словно сделав над собой нечеловеческое усилие, она продолжила:
 — Если я буду… с вами, как я могла бы быть… вчера или позавчера… можете ли вы… дать мне… т-тысячу фунтов?
 Последние слова она просто выпалила, словно никак не могла решиться произнести их, пока они сами не сорвались с ее губ.
 Она не могла больше смотреть на него, и чувствуя, как ее щеки заливает румянец, опустила голову.
 — Тысячу фунтов! — медленно произнес граф.
 — П-прошу вас… — начала Тэлия. — Мне нужно… срочно… сейчас… и я… не могу ждать…
 Снова она подняла взгляд и с отчаянием посмотрела в его глаза, словно вся ее жизнь зависела от ответа графа.
 — Кто шантажирует тебя?
 — Никто… Это не то… Это совсем… другое…
 — Не можешь ли ты объяснить, зачем тебе нужны деньги?
 — Я… не могу… сказать, хотя… и хотела бы, но..: это тайна!
 — Тайна, которую, ты думала, я узнал вчера?
 — Д-да.
 — И которая касается кого-то еще?
 — Д-да.
 Некоторое время граф хранил молчание, и Тэлия в отчаянии сказала:
 — Умоляю… Не спрашивайте меня… Я не могу ответить на ваши вопросы… Это невозможно, но мне… нужны деньги… И если вы мне откажете, я даже… не знаю, к кому… мне обратиться… Куда мне идти…
 Граф взглянул на нее и увидел мольбу в глазах Тэлии, и ужас, скрывавшийся в их глубине, которого прежде там не было, страх того, что он откажет ей.
 — Я дам тебе деньги, — тихо сказал граф.
 Вздох Тэлии поведал ему, как сильно она боялась услышать иной ответ.
 — Полагаю, ты не возьмешь чек, — продолжил он. — Ведь на нем будет мое имя.
 — Нет-нет! Мне нужны… банкноты!
 — Хорошо, — ответил граф. — Просто подожди здесь.
 С этими словами он вышел из комнаты, и Тэлия, словно ноги не могли держать ее, без сил опустилась в кресло и спрятала лицо в ладонях.
 Он поможет ей спасти отца!
 Некоторое время она не думала ни о чем другом и даже о том, что она обещала в обмен на деньги.
 Имело значение лишь то, что ее мать ни о чем не узнает, а отец сможет спокойно вернуться домой.
 Тэлия подумала, как бы ее убило, если бы граф отказался дать ей денег, заявив, что она со временем сама может их заработать.
 Поступи он так, и вся их жизнь повисла бы на волоске ожидания того, что отец в любой момент может прибыть в Англию лишь для того, чтобы тут же быть арестованным.
 » Он спасен! Теперь он спасен!«— повторяла про себя Тэлия, пытаясь не думать ни о чем, кроме счастья матери и того, что они вскоре вновь будут вместе.
 Открылась дверь, и граф опять вошел в комнату.
 В его руках ничего не было, и Тэлию словно кинжалом пронзила мысль о том, что он в последний момент передумал и сейчас скажет ей, что в настоящий момент не может дать ей таких денег.
 Похоже, граф умел читать ее мысли, поскольку сказал:
 — Мой секретарь сейчас приготовит все, что необходимо. К счастью, у нас всегда имеется в сейфе значительная сумма на случай необходимости. Ну а пока мы ждем, я еще раз настоятельно предлагаю тебе выпить вина.
 Не дожидаясь ответа, граф подошел к столику в углу комнаты и налил вина из бутыли, стоявшей в ведерке со льдом.
 Подойдя к Тэлии, граф вложил бокал в ее руку.
 — Я… не хочу, — сказала Тэлия.
 — А ради меня?
 — Да… конечно…
 В ее голосе звучала покорность, и неожиданно девушка осознала, что приговорила себя к исполнению всех его требований, чего бы граф от нее ни пожелал.
 » Я благодарна ему… Я так благодарна «, — подумала Она.
 И в то же время ей казалось, что только что она вынудила себя расстаться с тем, с чем недавно гордилась, беседуя с графом, — со своим самоуважением.
 Отныне ей придется занять место в ряду с такими женщинами, как Женевьева, которые доставляют удовольствие джентльменам видом своего тела в одной лишь ночной рубашке и ожидают от только что представленных им мужчин платы за это удовольствие.
 » Не надо об этом думать «, — сказала себе Тэлия.
 Но мысли никуда не исчезали, а продолжали роиться в ее голове, порождая чувства того, что она более не была самой собой, но стала такой женщиной, подобных которым она презирала, хотя л обслуживала их в лавке как скромная продавщица.
 Граф продолжал хранить молчание, и она также не сказала ни слова.
 Подчинившись его желанию, она пригубила вино, ощущая на себе взгляд графа, хотя сама на него не смотрела.
 Открылась дверь, и в комнату вошел секретарь, держа в руках большой пухлый конверт.
 Граф направился к нему навстречу.
 — Я вложил самые крупные банкноты из тех, что были, милорд, — сказал секретарь.
 — Благодарю, — ответил граф.
 Он взял конверт, и когда секретарь вышел, протянул его Тэлии.
 — Здесь то, что тебе требуется, — сказал он, — но мне не хочется, чтобы ты разгуливала пешком по городу с такой суммой денег, так что я могу доставить ее туда, куда тебе угодно. Или же могу подвезти» тебя на своем фаэтоне?
 — Не могли бы вы… отвезти меня обратно… к лавке миссис Бертон?
 — Как будет угодно, — ответил граф.
 Она поставила свой бокал и, сжимая в руках конверт, поднялась на ноги.
 Ее лицо было бледным. Широко открытыми и немного испуганными глазами она взглянула на графа.
 — Я… хочу поблагодарить вас…
 — Может быть, стоит оставить это до вечера? — спросил граф.
 — Д-да, конечно…
 В ее голосе прозвучали тревожные нотки, не ускользнувшие от его слуха.
 — Перед тем, как мы уедем, — начал он, — мне бы хотелось кое-что сказать.
 Тэлия взглянула на него, и ему показалось, что девушку бьет дрожь.
 — Дело вот в чем, — сказал он. — Эти деньги я отдаю безвозмездно, не связывая тебя никакими обязательствами, и мне не нужны никакие благодарности, кроме тех, какие ты уже выразила.
 — Вы… хотите… сказать… — недоверчиво начала было Тэлия.
 — Я хочу сказать, моя милая, — произнес граф, — что с момента нашего вчерашнего расставания для меня ничего не изменилось. То, о чем ты попросила меня, не касается того, о чем мы говорили прежде или собираемся говорить сегодняшним вечером и когда бы то ни было.
 Когда до нее дошел смысл сказанного, слезы выступили на ее глазах, от чего они словно стали более широкими и очаровательными.
 — Как… вы… могли оказаться совсем не таким, как… я ожидала? — спросила она. — И таким… понимающим…
 Слезы хлынули по ее щекам.
 — На этот вопрос я отвечу вечером, — сказал он, — когда у нас будет побольше времени. А сейчас, мне кажется, тебе стоит вернуться на работу. Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня возникли неприятности.
 Губы девушки задрожали, но она не смогла произнести ни слова, и граф, вынув из нагрудного кармана платок, осторожно вытер слезы с ее лица.
 — Я уверен, все будет в порядке, — сказал он, — и даже еще лучше, если ты сможешь научиться доверять мне. Я лишь хочу, чтобы ты поняла: я помогу тебе, чем только смогу.
 — Я… люблю… вас!
 Слова были едва различимы, но граф услышал их.
 — Мне многое нужно сказать тебе о своей любви, — сказал он, — но это займет много времени. Но сейчас меня ждет регент, а он весьма не любит, когда его заставляют ждать.
 Предлагаю оставить все недосказанное на сегодняшний вечер.
 Увидев выражение его глаз, Тэлия ощутила, будто бы снова находится в его объятиях, и, хотя он даже не прикасался к ней, они понимали друг друга без слов.
 Они были так же близки, как и в момент их первого поцелуя, и ей казалось, что граф чувствует то же самое.
 Бок о бок они вышли из дома, и граф помог ей устроиться в фаэтоне.
 Пока они ехали по направлению к Беркли-сквер, Тэлия думала, что никогда в жизни не видела столь яркого и сияющего солнечного света.
 Когда лошади замедлили шаг, поднимаясь вверх по Хэй-Хилл, граф спросил:
 — Тебя подвезти к задней двери?
 — Да… Пожалуйста… — ответила Тэлия.
 При этих словах она подумала, что граф обращался с ней не как со своей собственностью, но гораздо более нежно.
 Она вспомнила, что так же обращался с матерью ее отец.
 «Люблю! Люблю тебя!»— хотелось повторять ей снова и снова.
 Но она боялась, что грум, сидевший позади них, слышит каждое слово.
 Граф направил фаэтон к задней двери лавки.
 — Я точно не могу больше ничем помочь? — спросил он.
 — Н-нет… Я… в порядке, — ответила Тэлия.
 Она протянула руку, и граф сжал ее в ладони, почувствовав, как девушка вздрогнула от его прикосновения.
 Грум помог ей выйти из фаэтона, и она проскользнула в дверь, надеясь, что никто из работниц не видел ее возвращения.
 К счастью, войдя внутрь, она обнаружила, что миссис Бертон все еще обслуживала клиентку в главном зале.
 Тэлия подошла к столу, на котором выписывались счета, и, раздобыв лист бумаги, написала на нем:
 Доверенное лицо сэра Дензила Кавершема от его имени передает сумму в 1000 фунтов стерлингов лорду Дервишу и выражает глубокое сожаление по поводу того, что выплата указанной суммы не была осуществлена в установленный срок трехлетней давности.
 Конверт с деньгами и записку она вложила в еще один конверт, взятый ею со стола.
 Завернув край конверта, она запечатала его сургучом, который миссис Бертон хранила на случай отправки денег в банк.
 На конверте Тэлия написала:
 Достопочтенному лорду Дервишу, Уайт-клуб, Сент-Джеымс-стрит.
 Закончив писать, она спросила:
 — А Билл здесь?
 — Да, Тэлия, — ответила одна из работниц. — Он собирался отнести эту шляпку той, как ее, леди Уэнтмор. Она сначала сказала, что возьмет ее, а потом передумала.
 — Я отнесу ее Биллу, — сказала Тэлия.
 Она взяла коробку со стола и направилась в подвал, где обыкновенно находился Билл, если не выполнял заказ по доставке купленных товаров.
 Ему не приходилось бездельничать, так как у миссис Бертон всегда имелось, чем занять его.
 Требовалось распаковывать коробки и корзины, прибывшие из Парижа. Постоянно требовалось что-то починить, вычистить и отполировать. Миссис Бертон не видела причин нагружать кого-то еще работой, которую мог сделать и он.
 Это был человек, перешагнувший сорокалетний рубеж, с седыми волосами, ужасавшийся при мысли, что может потерять работу, и когда Тэлия позвала его, он поспешно отозвался:
 — Иду, иду! — как будто бы боялся получить выговор за нерасторопность.
 — Эту коробку нужно доставить леди Уэнтмор на Керзон-стрит, Билл, — сказала Тэлия. — И не будешь ли ты так добр, чтобы отнести для меня это письмо в Уайт-клуб? Это тебе почти по пути.
 — Конечно, я отнесу его, мисс, не сомневайтесь! — заверил ее Билл.
 — Спасибо, Билл, ты очень добр. Но будь осторожен с этим конвертом. Он очень ценный!
 — Разве я когда-либо что-то терял, мисс Тэлия?
 — Всегда что-то происходит впервые, Билл.
 — Только не в том случае, когда мне доверяют вашу собственность, мисс.
 — Спасибо, Билл, я очень признательна тебе.
 Тэлия направилась вверх, размышляя, что лорд Дервиш, при всей его злобе и ненависти к ее отцу будет чрезвычайно изумлен, увидев содержимое конверта.
 Остаток дня тянулся еще медленнее, чем обычно, за исключением тех моментов, когда Тэлия погружалась в мысли о графе, забывая о времени и всем окружающем.
 «Почему он так добр, так заботлив?»— спрашивала она себя.
 Однако думала она и о том, что с ее стороны было непорядочно принять такую потрясающую щедрость, не имея возможности дать ничего взамен.
 Она не была уверена наверняка в том, что именно происходит, когда мужчина и женщина предаются любви. Тэлия просто всегда считала, что это является предосудительным, если происходит до того, как союз влюбленных получает благословение церкви.
 Но теперь Тэлию охватывало чувство, что если граф будет любить ее, это будет так же прекрасно, как и его поцелуй.
 Неожиданно эти мысли потрясли ее.
 Конечно же, будет предосудительным, если она, поклявшись, что никогда не займет положение любовницы, все же станет ею, как бы граф это ни называл.
 В глазах ее матери это выглядело столь низко, столь отвратительно, что нельзя было допустить, чтобы она обо всем узнала.
 Возвращаясь домой с Анной, Тэлия подумала, что если бы она поведала ей о предложении, сделанном графом за их первым совместным ужином, старую служанку это бы не удивило.
 Она ожидала бы такого поступка от джентльмена вроде графа по отношению к девушке более низкого происхождения. Шокировало бы ее лишь то, что предложение, сделанное графом, было адресовано леди от рождения, которая, в глазах Анны, стояла с ним на равных.
 «Он никогда не признает меня таковой», — подумала Тэлия, и внезапно ей показалось, что солнце закатилось и тьма поглотила землю.
 Задумавшись о своем, Тэлия устыдилась того, что лишь возле самого дома спросила Анну:
 — Как мама чувствует себя сегодня?
 — Очень печально, — ответила Анна. — После обеда она расплакалась, когда мы заговорили о твоем отце. Вот уже неделя, как исполнилось три года с его отъезда, и она думает, что он уже никогда не вернется.
 — Разве неделя? — спросила Тэлия. — Я уже потеряла счет времени.
 Затем она вспомнила, что ей есть чем успокоить маму.
 Не стоило упоминать об обстоятельствах, в которых она услышала новости, но по крайней мере можно было заверить мать в том, что ее мужа видели в Америке живым и здоровым.
 — У меня есть новости для мамы, — сказала она бодрым голосом. — Она не будет так печальна, когда услышит то, что я скажу.
 — Новости? — спросила Анна, машинально прибавив шагу.
 — Но я сперва должна преподнести их маме, — сказала Тэлия.
 Анна отворила дверь, и она взбежала вверх по лестнице.
 Леди Кавершем по-прежнему лежала в постели.
 — Вот и ты, моя родная! — воскликнула она. — Я тут лежала, читая твою книгу, и нашла ее весьма забавной. Никогда не знала, что у меня такая умная дочь!
 — Я надеялась, что ты так и скажешь, мама! — ответила Тэлия. — А еще я должна тебе кое-что сказать, нечто такое, что ты будешь очень рада услышать.
 Она заметила настороженный взгляд своей матери и едва успела открыть рот, чтобы сообщить ей новости, как вдруг снизу послышался удивленный вскрик Анны.
 Леди Кавершем испугалась.
 — Что это? — спросила она.
 — Я посмотрю, — ответила Тэлия.
 Едва повернувшись, она услышала мужской голос, отвечавший Анне, и шаги на лестнице.
 В первую секунду она не могла себе поверить, и вдруг она воскликнула так, что по комнате прокатилось эхо:
 — Папа! Я знаю, это папа!
 — Итак, вы меня ждали, — сказал сэр Дензил.
 Он вошел в комнату, и увидев жену, заключил ее в свои объятия.
 — Папа! Ты приехал тогда, когда был больше всего нужен!
 Не отвечая, он обнял сбою дочь одной рукой и, крепко прижав к себе, поцеловал ее в щеку.
 Леди Кавершем рыдала на его плече.
 — Все хорошо, милая! Я вернулся. Теперь все у нас будет хорошо. Никаких тревог, никаких печалей! Как я мог знать?
 Как я мог догадаться, что вам не хватит денег?
 — Это не важно! — всхлипнула леди Кавершем. — Я уж думала, что ты умер!
 — Умер? — воскликнул сэр Дензил. — Да я более чем жив! Послушай меня, родная! Послушай, Тэлия! Я богат!
 Безмерно, невероятно богат!
 Тэлия высвободилась из объятий отца и уставилась на него.
 — Ты богат, папа?
 — У меня несколько миллионов!
 — Но как? Как это может быть?
 — Это долгая история, но вкратце могу сказать, что я владею золотым прииском, и к тому же весьма перспективным!
 — Дензил! Но почему ты мне ничего не писал? — спросила леди Кавершем.
 — Не писал? — воскликнул сэр Дензил. — Я отправлял вам письма в первый месяц.
 — Но я ничего не получала, — прошептала она.
 — А потом, — продолжил сэр Дензил, — я не мог писать письма, поскольку жил на самом краю земли.
 — И у тебя правда есть золотой прииск, папа? — спросила Тэлия.
 — И не только. Я еще и владелец компании на фондовой бирже, которая будет преумножать мои богатства!
 — Поверить не могу! — воскликнула Тэлия.
 — Я все об этом расскажу, — пообещал он. — Но сперва я хочу сказать твоей маме, как сильно я люблю ее и как сожалею, что не мог сообщить раньше, что скоро смогу ей дать все, что ей будет угодно!
 — Все, что мне нужно, это… ты, Дензил! — со слезами в голосе промолвила леди Кавершем.
 Ее муж посмотрел поверх головы жены на свою дочь и хитро ей подмигнул.
 — Это ты уже получила, — сказал он. — И я бы вернулся раньше, если б не предпочел вначале получить разрешение лорда Элдона.
 Тэлия с тревогой посмотрела на него.
 — И все в порядке? Он разрешил тебе вернуться? — тихо спросила она.
 — Лорд-канцлер был невероятно добр, — ответил лорд Дензил. — Он предложил, и я полностью согласен с ним, что нам следует немедленно уехать в провинцию и оставаться там, пока все не узнают о том, что я вернулся и все мои дела в порядке.
 — Мама так себе все это и представляла, — сказала Тэлия.
 — Так мы и поступим, — ответил ее отец. — Думаю, вам не придется долго собираться? Нас ожидают две кареты.
 — Ты хочешь, чтобы мы уехали прямо сейчас?
 — А что нас держит? — спросил сэр Дензил. — Нам больше не потребуется вся эта рухлядь.
 Он пренебрежительно обвел рукой всю мебель в комнате и посмотрел в глаза жены любящим и преданным взором.
 — Я воздам тебе, моя драгоценная, за все страдания, которые выпадали на твою долю, пока меня не было рядом, — пообещал он. — И теперь у тебя будет все, от чего ты отказалась ради меня, — бриллианты, драгоценности, лошади, и мы отремонтируем усадьбу, как и планировали сделать, когда нам наконец улыбнется счастье.
 В его голосе слышались победные нотки.
 — Что ж, счастье нам улыбнулось, и весьма широко.
 «Как будто бы старые времена вернулись», — подумала Тэлия, слушая, как отец с гордостью рассказывает о своих достижениях, воодушевленный каким-то успехом, и восторгаясь каждым произнесенным им словом.
 Наклонившись, чтобы поцеловать свою жену, он продолжил:
 — Возьми пальто и шляпку, любимая. Мы уезжаем прямо сейчас, и если чуть-чуть поторопимся, то к позднему ужину будем уже в поместье.
 — Но Дензил, здесь совсем нет прислуги?
 — Тут-то я тебя и собирался удивить, — сказал ее муж. — Я ехал домой, ожидая найти вас там. Затем я узнал обо всем произошедшем и попросил всех и каждого в деревне помочь нам, когда мы приедем туда. И они помогут нам, можешь быть в этом уверена.
 — О Дензил! Я не могу поверить, что ты снова со мной и все несчастья позади!
 Усталость и утомление исчезли из ее голоса, а вместо них звучало нескрываемое счастье.
 Дорога домой должна была занять немало времени, но Тэлия понимала, что это и вполовину не утомит ее мать, как печаль, в которой она пребывала последние три года.
 Одно лишь возвращение мужа вернуло ей былое жизнелюбие. На ее щеках заиграл румянец, а глаза сияли, словно у молодой девушки.
 — Поехали, — скомандовал сэр Дензил. — Поспешим, Тэлия! Я не намерен провести ночь в этом захолустье.
 Жизненная энергия отца подобно наводнению смывало их прочь, подумала Тэлия.
 Но все же, несмотря на радость от его возвращения, торжество видеть его живым и здоровым, она испытывала смутное чувство того, что для нее приезд отца не так радостен, как для ее матери.
 «Я должна увидеться с графом… Он должен знать, что произошло…»— подумала она.
 Но тут же сказала себе, что сделать это нельзя.
 Узнав, кто она есть на самом деле, после всего, что было между ними, он почувствует себя обязанным предложить ей руку и сердце.
 Это стало бы ловушкой для него, а он сам говорил ей, что изо всех сил стремится не оказаться пойманным.
 Она со всей ясностью вспомнила, как рассказывала ему о том, что женщины, которых она обслуживала в лавке миссис Бертон, выбирали одежду так, словно расставляли сети в надежде поймать рыбу, и со смехом говорили, что граф Хеллингтон был бы отнюдь неплохим уловом, если б им удалось выудить его из воды.
 Ей помнилась интонация, с какой граф произнес:
 — Могу вас заверить, я изо всех сил буду сопротивляться попыткам набросить на меня сеть.
 Она помнила, что пророчески заверила его в том, что в конце концов он будет пойман и, запутавшись в сети, уже не сможет из нее бежать.
 — Именно этого я и боюсь, — сказал тогда граф.
 Было очевидным, что граф не испытывает желания жениться даже на той, кого он полюбит.
 «И значит, — думала Тэлия, надевая плащ, в котором она встречалась с ним вчера, — он никогда не должен узнать, кто я такая».
 Вся ее сущность протестовала при мысли о том, что она должна уехать и он так и не выяснит, что же произошло.
 Неожиданно она вспомнила о событиях сегодняшнего дня.
 Впервые за все время с приезда отца она осознала, что спасла его от ареста, перезаняв деньги, которые он был должен, у графа.
 Приезд отца заставил ее забыть обо всем, кроме любви к графу.
 Она вернулась в гостиную.
 Анна помогала ее матери закутаться в шаль, чтобы не продрогнуть по дороге.
 — Мне нужно поговорить с тобой, папа, — сказала она.
 — Что случилось, дорогая? — спросил он. — Когда я смотрю на тебя, то вижу, что за мое отсутствие ты стала очень привлекательной.
 — Спасибо, папа, но… дело очень важное.
 Она провела его из гостиной в свою спальню.
 — Послушай, папа, я обязательно все объясню тебе позже, но мне срочно нужна тысяча фунтов, и как можно скорее!
 — Тысяча фунтов? — переспросил он. — Но зачем?
 Неожиданно он хлопнул себя по лбу.
 — Боже! Это мой долг Дервишу!
 — Да. И он собирался арестовать тебя в момент твоего возвращения в Англию.
 — Хорошо, я разберусь с этим, — сказал сэр Дензил.
 — Я уже все уладила сама, — ответила Тэлия. — Но мне нужно как можно быстрее вернуть эти деньги, и причем все сразу.
 — Хорошо, — согласился сэр Дензил. — Но кто этот благодетель, спасший меня от тяжелой руки закона?
 Его голос звучал шутливо, и Тэлия ответила:
 — Сейчас не время говорить, и я не хочу, чтобы мама о чем-то прослышала. Это сильно ее расстроит. Так ты можешь дать мне сейчас тысячу фунтов?
 — Скажи ты мне об этом раньше, было бы проще, — сказал сэр Дензил. — Хотя погоди! У меня есть чек на предъявителя!
 — Там нет твоего имени? — поспешно спросила Тэлия.
 — Нет. На нем имеется лишь название места, где находится мой прииск.
 — Тогда все в порядке, — сказала Тэлия. — Не хочу, чтобы человек, кому я их отправлю, знал, кто ты такой.
 Отец посмотрел на нее с выражением озадаченности на лице, но в тот момент, когда он собрался что-то сказать, леди Кавершем окликнула его из гостиной:
 — Я готова, Дензил!
 — Секунду, дорогая! — ответил он. — Мне тут нужно помочь Тэлии.
 Он сбежал вниз со словами:
 — Скажи Анне, чтобы помогла матери устроиться в карете! А ты подожди здесь!
 Прошло несколько минут, и во второй раз за день у Тэлии в руках оказался конверт с тысячью фунтов внутри.
 Тут ей в голову пришла одна мысль.
 Она взяла одну из своих книжек, все еще лежавших на туалетном столике, и написала на ее форзаце:
 Доброму, отзывчивому и замечательному джентльмену, которого я никогда не забуду.
 Тэлия.
 Вместе с чеком она положила книгу в конверт и адресовала его графу Хеллингтону.
 В то время, пока ее отец вместе с Анной помогали матери устроиться в большой и удобной карете, запряженной четверкой лошадей, ожидавшей их на дороге у рынка, Тэлия поспешила к ближайшей мясной лавке.
 — Добрый вечер, мисс Карвер, — приветствовал ее хозяин лавки. — Вы позже, чем обычно!
 — Прошу вас, окажите мне одну услугу, — сказала Тэлия. — Можете ли вы послать вашего сына или кого-то еще, кому можно доверять, отнести это письмо графу Хеллингтону на Беркли-сквер?
 — Конечно, мисс Карвер, — заверил ее мясник. — Никаких проблем! Все будет сделано!
 — Вы уверены, что письмо будет доставлено в целости и сохранности?
 — На этот счет можете не беспокоиться. Дайте его мне, и через десять минут оно уже будет в руках графа.
 — Благодарю вас, — сказала Тэлия. — А кроме того, благодарю вас и за то, что вы всегда были добры ко мне и моей матушке за все время, пока мы жили в Шеппердз-Маркет.
 — Вы уезжаете?
 — Да… мы уезжаем, — ответила Тэлия. — Мы уезжаем… домой!




 Глава 7


 Граф прошел в кофейную комнату Уайт-клуба и упал в кресло возле Ричарда.
 Один взгляд на лицо друга говорил о том, что он потерпел неудачу в своих исканиях.
 — Выпьешь? — предложил Ричард.
 Граф помедлил, словно не сразу сумев сконцентрироваться на вопросе, но затем кивнул.
 — Закажи мне бренди.
 Официант принял заказ; и Ричард тихо спросил:
 — Не повезло?
 — Абсолютно! — ответил граф.
 С этими словами он в отчаянии подумал, что прошло уже десять дней с момента исчезновения Тэлии.
 Получив чек на тысячу фунтов и прочитав надпись на форзаце книги, он убедился в ее намерении никогда больше с ним не встречаться.
 «…которого я никогда не забуду».
 Он осознал, что эти слова глубоко запали в его душу и будут преследовать его всю жизнь.
 — Не может быть, чтобы человек вот так бесследно исчез! — воскликнул Ричард.
 Он повторил это, наверное, уже сотню раз с тех пор, — как на третий день поисков граф, будучи не в силах выносить тревогу и одиночество, посвятил его в свою тайну.
 После того как графу принесли бренди, мужчины принялись обсуждать шаги, предпринятые ими в целях поиска неуловимой юной особы, о которой им было известно так мало, что с самого начала трудности в их предприятий казались непреодолимыми.
 Разведка, произведенная Генри, показала, что тем вечером в Шеппердз-Маркет прибыл джентльмен с двумя дорогими экипажами, каждый из которых был запряжен четверкой лошадей.
 От внимания любопытных соседей не ускользнул тот факт, что джентльмен не задержался в доме номер восемьдесят два, после чего отбыл вместе со всеми жильцами — миссис Карвер, служанкой Анной и Тэлией.
 Они уехали практически без багажа и, вопреки надеждам графа, так и не возвращались за пожитками, оставленными ими в доме.
 Ричарду это казалось еще более странным, чем графу.
 — Почему они ничего с собою не взяли? — спрашивал он.
 — Возможно, потому, что им больше ничего не могло понадобиться, — отвечал граф. — Я знаю, что Тэлия очень бедна. Кареты и лошади стоят денег. Очевидно, человек, приехавший за ними, достаточно обеспечен, чтобы позволить себе такую роскошь.
 Впервые услышав об обстоятельствах их отъезда, он подумал с яростью, в которой позже признал ревность, что Тэлию увез некий страстный любовник.
 Но позже, трезво рассудив обо всем, он решил, что девушка вряд ли отправилась бы в романтическое путешествие в сопровождении матери и служанки.
 Единственным, о чем граф не рассказал Ричарду, было то, что Тэлия взяла у него тысячу фунтов и вернула их уже через несколько часов.
 Это касалось только его и Тэлии, а также заодно подтверждало факт того, что человек, приехавший за ними, был богат.
 По ночам, будучи не в силах уснуть, что стало уже мрачной традицией с тех пор, как его возлюбленная пропала, граф снова и снова прокручивал в памяти их диалоги, слово за словом, пытаясь отыскать какой-нибудь тончайший намек, могущий указать ему ключ к разгадке тайны.
 Как иначе, спрашивал он себя, можно было начинать исследовать Англию вдоль и поперек, пытаясь отыскать девушку, которая с самого начала вела себя с ним таинственно и загадочно.
 Занятый своими проблемами, он не обращал внимания на то, что Ричард поначалу следил за ним с удивлением, а позже — с состраданием.
 Никогда за все годы он не видел, чтобы граф пребывал из-за кого-нибудь в подобном состоянии, и менее всего — из-за женщины.
 В прошлом он всегда относился к ним как к необходимости, созданной для увеселения и развлечения мужчин.
 Ни разу, и это было правдой, он не увлекался женщиной настолько, чтобы воистину страдать из-за ее отсутствия.
 «Да он влюбился!»— признался себе Ричард.
 Но он не произносил этого вслух, чувствуя, что это лишь усугубит печали графа.
 Граф глотнул бренди, и Ричард, стараясь переменить тему разговора, спросил:
 — Как твои лошади?
 — Понятия не имею.
 — Я думал, ты упражняешься с одной из них в Эпсоме.
 — Тренер наверняка интересовался, собираюсь ли я заняться этим, — рассеянно ответил граф.
 Было видно, что мысленно он пребывает в совершенно ином месте, но в этот момент один из членов клуба вошел в комнату.
 — О Хеллингтон! Я ожидал увидеть вас вчера в Эпсоме!
 Граф просто кивнул в знак приветствия, но Ричард, стараясь проявить вежливость, спросил:
 — Вы были в числе победителей?
 — Да, но только по ставкам, — ответил вошедший. — Свою лошадь я снял с участия.
 Эта тема была, очевидно, неприятной для него, и он сел в кресле за графом и Ричардом, явно не желая продолжать разговор.
 Послышалось шуршание бумаг, и чей-то голос произнес:
 — Доброе утро, Дервиш. Давно вас не видел.
 — Я был в Эпсоме, — ответил лорд Дервиш и неожиданно более громким голосом воскликнул:
 — Силы небесные!
 — Что случилось?
 — Вы не поверите, но Кавершем вернул мне долг в тысячу фунтов! Он был должен их в течение трех лет, и я все еще не могу убедить себя, что это не шутка!
 — Сэр Дензил Кавершем? Я думал, он за границей.
 — Да, но вот эта тысяча, которую переслало его доверенное лицо.
 Граф, сидевший до этого в позе, выражавшей, по словам Ричарда, «глубочайшую скорбь», неожиданно выпрямился.
 Затем, к удивлению друга, он вскочил на ноги и направился к сидящему позади них лорду Дервишу.
 — Простите, что вмешиваюсь, Дервиш, — сказал он, — но мне послышалось, речь шла о том, что вы получили от кого-то тысячу фунтов, которые некто был должен вам уже три года.
 — Так и есть, — ответил лорд Дервиш. — Скажу вам, я шокирован. Не думал, что когда-нибудь увижу эти деньги.
 По правде говоря, я собирался выхлопотать ордер на арест Кавершема по его прибытии в Англию.
 — Не позволите ли взглянуть па эти деньги? — спросил граф.
 Лорд Дервиш посмотрел на него с удивлением.
 — Не знаю, чем это может быть интересно для вас, Хеллингтон, разве что он задолжал и вам тоже. Этот доверенный прислал всю тысячу фунтов в банкнотах. Мне передали этот конверт, едва я вошел в клуб, и я понятия не имел, что в нем находится, пока только что не вскрыл его.
 Он протянул графу открытый конверт вместе с запиской Тэлии.
 Одного взгляда на почерк было достаточно.
 — Благодарю, — сказал граф. — А вы, случаем, не знаете адрес Кавершема?
 — Не могу припомнить, — ответил лорд Дервиш. — Но, думаю, портье должен знать. Если нет, то адрес Кавершема наверняка можно найти в «Дебретте».
 — Да, в самом деле, — сказал граф.
 Не сказав больше ни слова, он развернулся и вышел из кофейной комнаты. Лорд Дервиш и Ричард в недоумении посмотрели ему вслед.
 — Держу пари, — произнес лорд Дервиш, складывая конверт с банкнотами, — Кавершем задолжал Хеллингтону целое состояние!
 Тэлия сошла с крыльца веранды, выходящей на лужайку.
 Время клонилось к вечеру, жара уже начала спадать, и можно было обойтись без зонтика от солнца.
 Благодаря работе садовников, нанятых ее отцом для того, чтобы скосить сорняки, запущенная за три года лужайка уже начинала приобретать прежний вид.
 Для нее было настоящим шоком увидеть газоны, на протяжении веков сохранявшие вид зеленых бархатных ковров, превратившиеся в то, что отец назвал «пастбищами». А кустарники и цветочные клумбы разрослись так, что стали напоминать непроходимые джунгли.
 Дом, казалось, пострадал от запустения меньше, а женщины из деревни, следуя данным сэром Дензилом инструкциям, еще до их приезда вымели из углов паутины и протерли пыль.
 Подобно полководцу, разрабатывающему план военных действий, сэр Дензил принялся возвращать внутреннему убранству дома тот вид, по которому он и его жена так истосковались.
 Тэлия сбилась со счета, видя, сколько покупок он заказал у местных торговцев, сбившихся с ног в стремлении помочь им обустроиться.
 Он не только жаждал сделать свое окружение прекрасным и величественным, но, как понимала Тэлия, испытывал почти что детский восторг от возможности тратить деньги направо и налево, чего не мог себе прежде позволить ни разу в жизни.
 Его рассказы об Америке были столь захватывающими, что, слушая рассказчика, увлеченного не менее своих слушателей, Тэлия порой начинала думать, будто бы ей читают детскую книжку об удивительных приключениях, а не рассказывают об упорной борьбе за удачу.
 На борту корабля, увозившего его прочь от Англии, сэр Дензил подружился с человеком, оказавшимся золотоискателем, причем весьма опытным в своем ремесле.
 Сэр Дензил отправился вместе с ним в Аризону, где по совету своего нового друга вложил свой небольшой капитал в новый, еще не разработанный, золотой прииск.
 С неожиданным для своего компаньона упорством сэр Дензил принялся трудиться, работая старательней иного землекопа, промывая песок и вкладывая каждый найденный самородок в расширение прииска.
 Помимо золотоискателей на прииске было немало негодяев, постоянно искавших повод для драки.
 Большинство представителей этого сброда было заинтересовано в своих находках лишь ради того, чтобы обеспечить себе выпивку в компании проституток, которых можно было найти в любом из наспех построенных барах, до того грязных, что они могли привлечь лишь самых невзыскательных посетителей.
 Постепенно сэр Дензил и его партнер приобрели всю ценную площадь, и когда в конце концов они, как и ожидали, наткнулись на золотую жилу, никто не стал оспаривать ее собственность.
 К моменту, когда у него было уже все, что нужно, срок ссылки приблизился к завершению, и сэр Дензил стал готовиться к возвращению в Нью-Йорк, что стало бы для него первым шагом по пути на родину.
 На прииске тем временем работали специалисты, и компаньонам не приходилось самим прикладывать больших усилий, разве что подсчитывать прибыли и убеждаться, что они не собираются иссякнуть.
 Все дела были надлежащим образом оформлены лучшими юристами и финансовыми экспертами в Нью-Йорке.
 Однако компаньон сэра Дензила был застрелен человеком, который считал, что много лет назад тот обманом лишил его участка.
 Обвинение было ложным, однако то, что убийцу отправили в тюрьму, не могло воскресить его жертву.
 Перед смертью друг сэра Дензила успел написать завещание в пользу своего компаньона.
 — Последние три года, что мы вместе, были для меня самыми счастливыми, — сказал он, сэру Дензилу. — Раньше я и не ведал, что такое радость.
 Он судорожно вздохнул и добавил:
 — Трать мои деньги, Дензил, и радуйся за меня. Мне будет приятно слышать твой смех.
 Когда сэр Дензил закончил эту часть своей истории, в его глазах стояли слезы, и жена крепко сжала его руку, показывая свое понимание и стремясь утешить мужа.
 И хотя с этих пор смех сэра Дензила действительно продолжал раздаваться в усадьбе, наполняя каждый день счастьем и новизной красоты, в глубине души у Тэлии был уголок, куда не могла проникнуть радость.
 Каждую ночь, оставаясь одна, она бессильно рыдала, думая о графе, спрашивая себя, успел ли он уже позабыть о ней, уступив ее место в своем сердце какой-нибудь другой женщине, вроде леди Аделаиды или Женевьевы.
 Она не сомневалась, что поступила правильно, уехав прочь, не известив графа о том, куда она едет и кто она такая на самом деле.
 И все же, мучаясь сознанием того, что их разделяет лишь несколько часов быстрой езды, Тэлия понимала — граф не смог бы поступиться честью и предложил бы ей стать его женой.
 Ей хотелось стать не просто женой, но чем-то большим, а поймать его в сети и лишить свободы было бы крайне «непорядочно», с горькой усмешкой подумала Тэлия.
 — Он забудет… Он меня наверняка забудет, — продолжала она твердить себе. — А я… Никогда не смогу забыть его…
 Никогда больше ей не удастся полюбить кого-то другого, а значит, вряд ли она когда-нибудь выйдет замуж.
 Но не это волновало ее более всего. Тэлия не могла вспоминать графа без слез и осознавала, что является de trop 13 в своем собственном доме.
 Раньше у нее были столь близкие отношения с отцом, что Тэлии практически не требовалось присутствие своих ровесниц, и она вполне довольствовалась его обществом.
 Теперь в их отношениях чего-то недоставало, и Тэлия понимала, что это происходит по их общей вине, если слово «вина» подходило к данной ситуации.
 Пребывание в Америке, невероятные усилия, затраченные им на выживание в совершенно чужом мире, превратили сэра Дензила из легкомысленного и даже безответственного человека в повзрослевшего и рассудительного мужчину.
 Он сохранил свой дар весельчака и joie de vivre 14 , но стал гораздо теплее относиться к своему дому, имению и обожавшей его супруге.
 В прошлом он беседовал с Тэлией о своих интересах, лежащих далеко за пределами стен их дома.
 Теперь же, к своему удивлению, она вдруг поняла, что отец ее — человек средних лет, стремящийся остепениться.
 — Элдон был прав, — порою говорил он своей жене и дочери. — Как только люди свыкнутся с моим возвращением, я стану принимать живейшее участие в делах графства.
 Кто знает, может быть, в один прекрасный день король пожалует меня лорд-лейтенантом 15 !
 — Надеюсь, милый, — сказала леди Кавершем, — тебе так пойдет мундир!
 — Мне придется потрудиться, — сказал сэр Дензил. — Кроме того, мне придется посетить несколько собраний благотворительных обществ, а также вступить в союз иоменов, что следовало сделать давным-давно.
 Он помолчал и затем, стараясь порадовать жену, сказал:
 — Мы должны жить в свое удовольствие, дорогая, а кто лучше тебя может смотреться во главе стола? Ну и конечно, быть королевой балов, которые мы будем давать каждый год.
 «А для меня уже и места не остается», — уныло подумала Тэлия.
 На ней было одно из лучших платьев, что заказал для нее отец, прежде чем купить все остальное, и она не могла не думать о том, что сказал бы граф, увидев ее в нем.
 Оно сильно отличалось от того серого, что Тэлия носила в магазине, и муслинового, в котором она ужинала с графом.
 Новое платье подчеркивало изящество ее фигуры, белоснежный цвет кожи и волосы, словно тронутые лучами солнца.
 Однако никакие комплименты, взгляд ничьих глаз уже не смогли бы разжечь в ней былой огонь, с тоской подумала Тэлия.
 Она пересекла лужайку и, вдохнув аромат роз, доносившийся из сада, обнесенного обветшавшими кирпичными стенами еще времен королевы Елизаветы, подумала, что это самое замечательное место, которое она видела в своей жизни.
 «Это место для влюбленных», — подумалось ей.
 Эта мысль пронзила ее, словно кинжалом, и у Тэлии перехватило дыхание.
 Мимо клумб, алых, белых и розовых от цветущих на них роз, она прошла к заросшему лилиями пруду и подумала, что надо будет напомнить отцу поселить в нем золотых рыбок, как это было еще в ее детстве.
 Но тут же подумала, что в этом нет смысла.
 Золотых рыбок любят дети, а у нее никогда не будет детей, пытающихся поймать своими пухлыми ручонками неуловимо ускользающих рыбок. Никто не принесет ей первую весеннюю розу, какие она срывала для своей матери.
 Но больше всего ей хотелось, чтобы ее ребенок напоминал своими чертами графа, поскольку тот должен был бы стать его отцом.
 Слезы, всегда готовые скатиться по ее щекам, уже наполнили глаза Тэлии, и она вдруг ощутила чувство стыда за свою беспомощность.
 «Пойду в дом и найду себе занятие», — твердо сказала себе девушка.
 Повернувшись, она услышала шаги человека, идущего по .розовому саду, и подумала, что это, должно быть, ее отец.
 Понимая, что он расстроится, увидев ее в слезах, она несколько раз моргнула и склонила голову набок, пытаясь достать платок из-за пояса платья.
 Несколько слезинок все же успело скатиться по ее щекам, как вдруг голос, который она совершенно не ждала здесь услышать, спросил:
 — Ты плачешь, Тэлия?
 От изумления она тихо вскрикнула. Ее глаза, казавшиеся еще более широкими и блестящими из-за слез, потрясенно воззрились на графа.
 В первый миг она подумала, что продолжает спать и видит сон, но перед ней были все те же серые глаза, уверенно смотрящие на нее, и Тэлия почувствовала, словно все ее тело оживает просто благодаря тому, что он стоит рядом, чего никогда не должно было произойти вновь.
 — Ты… здесь! — воскликнула она.
 — Я здесь! — повторил он. — Я уже терял надежду снова увидеть тебя. Как ты могла поступить со мной столь жестоко! Чем я заслужил такое наказание?
 Его голос звучал так сурово, что Тэлия прижала руки к груди, словно пытаясь сдержать бешено колотящееся сердце.
 Понимая, что граф ожидает ответа, она неуверенно произнесла:
 — Я… Я думала, так будет… лучше!
 — Для меня? Но я едва не умер от отчаяния того, что никогда тебя больше не увижу!
 — Я не хотела… расстраивать тебя.
 — А что я мог еще чувствовать, — резко спросил граф, — когда ты неожиданно исчезла, а я остался один, пытаясь вообразить, что же произошло!
 — Прости! Прости… меня! — , прошептала Тэлия.
 Ее голос был робким, но в то же время воздух, казалось, был исполнен музыки, а самого графа окружала аура слепящего света.
 Он был здесь! Он стоял рядом с ней, и ему вовсе не было безразлично ее исчезновение.
 И еще она видела, что, продолжая оставаться таким же невероятно красивым, граф заметно похудел, а черты его лица обострились.
 — Ты могла хотя бы, — продолжал граф, — сказать мне свое настоящее имя!
 — Я… не хотела, чтобы… ты знал…
 — Но почему?
 Истинной причины она не могла ему назвать, и пока девушка собиралась с мыслями, граф сказал:
 — Думаю, ты единственная в мире женщина, которой не было бы любопытно узнать, о каких планах я говорил тебе. О чем я хотел рассказать тебе за ужином в тот самый вечер.
 Щеки Тэлии зарделись, и она отвернулась в сторону.
 Граф смотрел на нее, думая, что за всю свою жизнь не видел более прекрасной картины, чем профиль Тэлии, прямая линия носа и изгиб губ, очерчивавшие силуэт ее лица на фоне роз.
 — Ты думала обо мне? — нетерпеливо переспросил он.
 — О… конечно!.. Конечно же, думала…
 — И было ли тебе интересно узнать о том, что же я собирался предложить тебе на том несостоявшемся ужине?
 Она не сумела ответить, и, помолчав, граф пояснил:
 — У меня был подарок для тебя.
 — Я… не смогла бы… принять подарок после того, что… ты уже дал мне…
 — Я уже говорил, что тысяча фунтов, которая, как мне теперь известно, предназначалась для твоего отца, не касалась наших отношений. Я собирался сделать тебе подарок совсем иного рода.
 — Мне жаль, что… пришлось… отказаться от него тогда.«
 — Я подарю его прямо сейчас.
 Она снова повернулась и посмотрела на него.
 Выражение его глаз заставило сердце девушки биться еще чаще, чем прежде.
 — Боюсь, из-за того, что пришлось потратить столько времени на поиски тебя, мой подарок несколько устарел.
 С этими словами граф вынул что-то из своего кармана и протянул Тэлии.
 Это был лист бумаги, и, беря его в руки, она пыталась догадаться, что это такое.
 Ей было трудно заставить себя подумать о чем-то ином, кроме самого графа, но он в ожидании смотрел на нее, и девушка, опустив взгляд на бумагу, застыла в изумлении.
 Это был брачный сертификат на имя Варгуса Александра Марка, пятого графа Хеллингтона, холостяка, и незамужней Тэлии Карвер!
 Какую-то долю секунды она не могла поверить в то, что происходит, но затем чувство восторга объяло ее.
 Он просил ее руки! Он любил ее так сильно, что хотел сделать ее не любовницей, а женой, даже зная, что она всего лишь продавщица в шляпной лавке!
 Бумага дрожала в ее руке, и граф, приблизившись к ней настолько, что их тела почти соприкасались, сказал:
 — Возможно, в своих чувствах мисс Кавершем отличается от мисс Карвер, которая, помнится, говорила, что любит меня.
 — Мне… не хотелось, чтобы… ты думал… будто бы я пытаюсь… заманить тебя в ловушку… — запинаясь произнесла Тэлия.
 — Я уже был пойман, — ответил граф. — И пойман навсегда.
 Он взял из ее рук брачный сертификат и швырнул его на землю. Затем он притянул ее к себе и сжал в объятиях так крепко, что она едва могла дышать.
 — Согласна ли ты выйти за меня замуж, моя родная? Я не могу жить без тебя!
 Не дождавшись ответа, он приник к ее губам своими.
 Его поцелуй снова вознес Тэлию к сияющим звездам, и все проблемы мира остались далеко-далеко внизу.
 Она больше не принадлежала себе, но ему, и они были неразделимы, какими их сделала еще первая их встреча.
 Они принадлежали друг другу, они были единым целым, и она не ведала прежде, что его чувства к ней были такими же, как и ее чувства к нему.
 Теперь она сознавала, как сильно он хотел ее, как нуждался в ней, а тело и разум подсказывали Тэлии, что ничто не в силах разлучить их.
 Их любовь существовала вне времени и пространства и была превыше всех человеческих понятий 6 классах и сословиях.
 — Я люблю… Люблю тебя!.. — прошептала она, когда граф оторвался от ее губ.
 Она дрожала от охватившего ее возбуждения, и ей казалось, что он дрожит тоже.
 — Я люблю тебя и никогда не позволю тебе снова исчезнуть, — ответил он. — Этого я не вынесу.
 И он снова поцеловал ее, страстно, настойчиво, требовательно, так что огонь, разгоревшийся внутри них, казалось, лишил девушку остатков сил, и она легла щекой на его плечо.
 — Когда мы поженимся? — спросил он, и его голос звучал тихо и неровно.
 — Когда ты… только захочешь…
 — Я хочу сейчас! Сию же минуту!
 Она издала тихое восклицание, в котором Слышалось безграничное счастье.
 — Я была уверена, что… ты ни на ком… не желаешь жениться…
 — Я хочу жениться только на тебе! Ни одна женщина еще ни разу не вызывала во мне таких чувств, как ты. Никогда я не встречал женщину, без которой мог бы быть счастлив.
 — Но что, если… уже после нашей свадьбы… я вдруг наскучу тебе, как… все прочие женщины… которых ты знал?
 Граф крепче обнял ее.
 — Другие женщины мне наскучивали, потому что среди них не было тебя, — сказал он. — Ты совсем другое, и чтобы объяснить тебе, насколько другое, потребуется слишком много времени.
 Он взглянул на нее сверху вниз и отстранил Тэлию от себя на длину вытянутых рук.
 — Я никогда не видел тебя прежде в таком роскошном платье.
 — Тебе… нравится?
 — Я люблю тебя вне зависимости от того, что ты носишь, — ответил он. — Но я разочарован.
 — Раз-зочарован? — с испугом спросила Тэлия.
 — Я сам хотел подобрать подходящую оправу для такого бриллианта, как ты, и часто представлял тебя в чем-то ином, помимо того серого платья. Но в этом удовольствии твой отец меня опередил.
 — Это… не расстроило… твоих планов?
 Граф улыбнулся:
 — Ничто не сможет их расстроить. Все, что я хочу, так это чтобы ты принадлежала мне полностью и абсолютно и чтобы в твоей жизни не было никого, кроме меня.
 — В моей жизни и так нет никого, кроме тебя.
 Она увидела, с каким восторгом вспыхнули его глаза при ее словах.
 Желая еще больше убедить ею в этом, она придвинулась ближе.
 — Все еще… трудно поверить, что ты… здесь, — сказала она. — Я так… скучала по тебе… Мне было так плохо… без тебя… И я думала, что… останусь одна… до конца своей жизни.
 Он понимал, что она имела в виду, говоря» одна «, и, прикоснувшись губами к ее мягкой щеке, сказал:
 — Я чувствовал то же самое. Ты словно забрала с собой частичку меня, и я знал, что никогда не стану полностью самим собой, пока не встречу тебя снова.
 Он издал звук, напоминавший усмешку и стон одновременно.
 — Никогда я не ведал, что любовь может приносить такую боль, такую мучительную тоску.
 — А… сейчас?
 — А сейчас любовь — это чудо, которое невозможно описать словами, счастье, которое — я в это верю — будет приумножаться изо дня в день, из года в год до тех пор, пока мы вместе!
 Он прижал ее к себе и сказал:
 — Нашей любви, твоей и моей, нет предела. Этому мы обязаны судьбе, и судьба никогда не разлучит нас снова. Я люблю тебя, моя прекрасная, и буду любить тебя вечно, и даже этой вечности будет мне мало!
 — И я… так же… люблю тебя!
 Тэлия вздохнула и, подняв голову, коснулась его губ своими.
 — Скажи мне, что… это правда! Дай мне понять, что… это не сон! — взмолилась она. — Это так прекрасно… Так прекрасно, как… прекрасен ты сам!
 Больше она ничего сказать не смогла, так как граф приник к ее губам.
 Все чувства, что они пытались облечь в слова, нес в себе его поцелуй, заключавший в себе жар самого солнца, осенявшего их сияющим, ослепительным потоком божественного света любви.