Аннотация: …Прекрасная английская леди, выдающая себя за юношу-жокея, и бесстрашный искатель опасных приключений . Рыжекудрая Ариадна Сент-Обин — и мужественный Колин Лорд. Мужчина и женщина, предназначенные друг для друга самой судьбой.
 …Они встретились врагами, но стали деловыми партнерами, решившись на отчаянный план молниеносного обогащения, — и верными друзьями в час грозной опасности. Однако друзья иногда могут стать и возлюбленными — возлюбленными, которых навсегда связали узы пламенной, чистой, земной и святой страсти…


---------------------------------------------


 Данелла Хармон
 Во власти бури



 Пролог




Англия, Лондон, Уэйбурн-Хаус



1810 год

 Пожар начался с искры, упавшей в стожок сена, приготовленного на корм лошадям. Лишь струйка дыма, тонкая и блеклая, указывала на грозящую беду, пока сквозняк от распахнутых ворот конюшни не раздул пламя. С ревом и треском стожок занялся в считанные секунды.
 Виновник произошедшего с довольным смешком бросил в огонь керосиновую лампу и отшатнулся, когда его опалило жаром, но не спешил покидать место преступления.
 Наоборот, его зачарованный взгляд не отрывался от прихотливой игры языков пламени. Жар усиливался, выжимая влагу из каждой поры, грозя опалить брови и волосы, однако злоумышленник медлил, машинально отирая мокрое побагровевшее лицо.
 «Это послужит тебе уроком, ублюдок, — думал он со злобным торжеством. — Научит держать слово. Твои лошадки не достались мне, но и тебе придется проститься с ними навсегда…»
 Едкий дым сгустился под крышей настолько, что совершенно скрыл балки перекрытий и стекал вниз, словно зловещий темный водопад. Неосторожно вдохнув полной грудью, поджигатель закашлял и вдруг осознал, что промедление может стоить ему жизни. Прикрыв нос и рот платком, он начал отступать к выходу, не отрывая при этом взгляда от разбушевавшегося пламени. Цель достигнута. Никакими силами уже невозможно было отстоять конюшню.
 Словно обезумевший демон, пламя пожирало все, что оказывалось на его пути: сено, соломенную подстилку, переборки стойл. Все они были пусты, за исключением последнего, откуда уже раздавалось пронзительное ржание испуганного животного.
 Жеребец, к стойлу которого подбиралось ненасытное пламя, был самой ценной лошадью во всей Англии… да что там в Англии — во всем мире! Но злоумышленник и пальцем не пошевелил, чтобы прийти ему на помощь. Наоборот, он с жадностью прислушивался к отчаянному ржанию, вновь позабыв о грозящей опасности и не замечая, как обжигает тело разогретая ткань одежды, как волны жара катятся одна за другой, как сохнет кожа, как удушлив насыщенный дымом воздух. Конюшня превратилась в преисподнюю, резко пахло горящей лежалой соломой, деревом, кожей; казалось, сам земляной пол конюшни занялся.
 Наконец инстинкт самосохранения заставил преступника сдвинуться с места. Отвернувшись, он бросился к дверям, но замер, словно пригвожденный к месту. Его настигло уже не ржание, а дикий вопль смертельного ужаса. Воображение живо нарисовало жадные щупальца огня, тянущиеся к бесценному животному, обвивающие его, жгучие и беспощадные. Сожаление на миг коснулось черного сердца.
 «Все могло обернуться по-другому, Уэйбурн. Старый ты болван!»
 Человек пересек порог обреченного строения. Порыв холодного ночного воздуха был так сладок, что он задышал часто и жадно, стремясь избавиться от привкуса дыма во рту. За спиной ревело и бесновалось пламя, трещали балки, обрушиваясь сверху и ломая подточенные огнем переборки стойл.
 «Все кончено», — угрюмо подумал он… и вздохнул, Стук подков стремительно приближался. Человек резко повернулся — раздувая ноздри, дико выкатив белки глаз и высоко подняв опаленный, дымящийся хвост, жеребец вырвался из огня настоящим исчадием ада. Отблески пламени плясали на его крупе и черной как смоль гриве. Он мчался прямо на злоумышленника, словно ангел мести. Со сдавленным криком тот отскочил в сторону и упал, потеряв равновесие. Животное пронеслось мимо. Дрожа от потрясения, человек не без труда поднялся на ноги. Он находился к конюшне слишком близко, и каждый раз, когда очередная балка рушилась, сноп искр вырывался наружу, обжигая его.
 Шум стоял такой, что в нем терялись все остальные звуки, поэтому поджигатель услышал крики лишь тогда, когда спасаться бегством было уже поздно.
 От темной громады особняка бежали люди во главе с самим стариком Уэйбурном. Слуги тщетно старались урезонить хозяина.
 — Шареб! — снова и снова повторял старик. — Шареб!
 Оставив мысли о бегстве, преступник укрылся в тени вяза, листва которого уже начала сворачиваться от невыносимого жара. На лице с правильными породистыми чертами появилось удовлетворенное выражение. С улыбкой он следил за тем, как старый граф, путаясь в халате, размахивает руками. Ночной колпак, по-прежнему завязанный под подбородком, нелепо съехал на спину.
 — Шареб-эр-рех!
 — Стойте, милорд! Опомнитесь! — кричал один из слуг, пытаясь удержать его. — Не делайте этого!
 Крыша частично провалилась. Громадный клуб черного дыма, весь пронизанный искрами, вырвался из отверстия.
 — Шареб!
 — Милорд, умоляю вас! Поздно! Не ходите туда!
 — Шареб-эр-рех!
 В слепом отчаянии старый граф бросился в самое пекло через распахнутые и уже горящие ворота. Приостановившись на пару секунд, слуги двумя группами пустились в обход конюшни, не столько в надежде пробраться через другие двери, сколько не в силах бездействовать.
 Поджигатель вытянул шею, прислушиваясь, и очень скоро услышал крики старика. Пятясь, тот появился в дверях, неуклюже повернулся, хватая ртом воздух и держась за ходившую ходуном грудь. После нескольких неверных шагов ноги его подкосились и он рухнул ничком прямо на занявшиеся полы халата.
 Преступник снова прислушался, потом бесшумно покинул свое укрытие и, обойдя лежащего графа, с холодным любопытством уставился на его дымящуюся одежду. Морщинистые веки старика приоткрылись, он поднял голову, чтобы посмотреть на того, чьи ноги маячили перед ним.
 — Ты… — выдохнул он. — Я так и знал… из мести, конечно. Не надо было связываться… с тобой.
 Наступило молчание, нарушавшееся лишь треском горящего дерева. Где-то позади конюшни слышались крики слуг, звавших хозяина, но двое у дверей оставались как бы отделенными от происходящего: преступник и невольная жертва — лицом к лицу.
 Старый граф уронил голову на утоптанную горячую землю, и поджигатель поспешил присесть, чтобы видеть его лицо.
 — Увы, Уэйбурн! Это молодой Тристан наврал тебе насчет меня, так ведь? Поэтому ты решил расторгнуть договор?
 Вместо ответа Уэйбурн судорожным рывком вытянул руки, пытаясь дотянуться до мучителя, но пальцы лишь заскребли по земле, заставив говорившего пожать плечами и усмехнуться.
 — Что тут сказать? Я весь в долгах. Ты здорово подвел меня, и я был бы не я, если бы не возместил это сторицей.
 А теперь прощай, и да сгинешь ты в аду!
 Он поднялся и какое-то время стоял, равнодушно наблюдая за тем, как морщинистая рука пытается до него дотянуться. Наконец слабое движение прекратилось, глаза графа закрылись, и даже в неверном отсвете пламени было заметно, какой пепельный оттенок приобрело его лицо.
 В отдалении послышался тяжелый стук подков. Это возвращался к пылающей конюшне жеребец Уэйбурна.
 Преступник помедлил, потом решительно направился прочь, во тьму.




 Глава 1



 "Предлагается вознаграждение в полторы тысячи фунтов за любые сведения о местонахождении леди Ариадны Сент-Обин, дочери графа Уэйбурна. Упомянутая леди исчезла в ночь пожара на конюшне Уэйбурн-Хауса, стоившего жизни ее отцу.
 Возраст: 19 лет.
 Приметы: невысокого роста, прекрасно сложена, волосы медно-рыжие.
 При ней должен быть гнедой жеребец с белой полосой на морде и белыми «гетрами» на задних ногах.
 Заинтересованным лицом выступает новый граф Уэйбурн, брат леди Ариадны. Поскольку означенная лошадь по смерти старого графа является его законной собственностью, он намерен приложить все усилия к розыску.
 Со сведениями обращаться в Уэйбурн-Хаус по адресу:
 Бромптон-роуд, Лондон".

 — Думаю, этого достаточно.
 «Новый граф Уэйбурн» склонился над роскошным письменным столом в кабинете, унаследованном вместе с титулом, чтобы в последний раз пробежать взглядом строчки составленного документа. Потом поставил размашистую подпись и протянул бумагу дворецкому, застывшему в ожидании.
 — Прошу лично удостовериться, чтобы это размножили и отправили в каждую гостиницу, на каждый постоялый двор — словом, в любое мало-мальски приличное заведение отсюда до Кинге-Линн. И пусть «Тайме» напечатает это как можно скорее.
 Дворецкий молча вложил в протянутую руку хозяина перчатки, потом головной убор для верховой езды. Тот небрежным жестом нахлобучил шляпу на рыже-каштановые волосы и пошел к двери, бросив уже через плечо:
 — Надеюсь, это сработает! Сестра наверняка уже на полпути к Норфолку.
 Прежде чем дворецкий успел ответить, дверь открылась.
 — Лошадь оседлана, милорд.
 — Надеюсь, она достаточно резва, — проворчал Тристан и намеренно громко хлопнул дверью, выходя.
 Слуги уже выстроились в шеренгу на ступенях особняка, чтобы проводить молодого хозяина. Вид его был так мрачен, а губы поджаты с такой угрозой, что тому, на кого падал его взгляд, хотелось отшатнуться, как бы хорошо он ни был вышколен.
 — Господь не оставит нашу дорогую леди Ариадну, — чуть слышно проговорила одна из горничных и сделала движение, как если бы собиралась заломить руки, но удержалась. — Я буду молиться за нее, Уильям! Пусть она доберется до Норфолка раньше его…
 — У нее несколько часов форы, — откликнулся лакей, почти не шевеля губами, чтобы не привлечь ненароком внимание хозяина (лицо его при этом не утратило выражения подобострастия). — И потом с ней Шареб-эр-рех. Ее не догнать.
 Безмолвно, с хорошо скрытым неодобрением, слуги наблюдали за господином. Тот сердито подергал подпругу, проверяя, на совесть ли она затянута, косясь при этом на ни в чем не повинную лошадь с таким видом, словно не мог простить ей, что она всего лишь одна из верховых кобыл Уэйбурн-Хауса, а не самый быстрый чистокровный жеребец во всей Англии. Воздух, казалось, был пропитан этим неодобрением, словно электричеством перед грозой. Слуги украдкой обменивались угрюмыми взглядами.
 Несчастья просто преследовали леди Ариадну. Сначала от странной, необъяснимой болезни погибли все лошади на племенной ферме, потом произошел пожар на конюшне, столь же загадочный и еще более ужасный, так как стоил жизни старому графу и едва не погубил и самую ценную лошадь. Последним ударом явилось чтение завещания. Без сомнения, намерения графа были самые благородные… однако трудно, почти невозможно было поверить, что он завешал бесценное животное — чистокровного племенного жеребца по кличке Шареб-эр-рех — такому пустоголовому и безответственному моту, как Тристан, пусть даже тот и был ему сыном.
 Разве можно винить леди Ариадну за то, что она украла жеребца и сбежала под покровом ночи?
 Молодой граф ничего не знал как о ходе мыслей своих слуг, так и об их симпатиях и антипатиях — и ничуть этим не интересовался. На его привлекательном лице не отражалось и тени сожаления, когда он проходил мимо обугленных руин конюшни. Единственным чувством, оживлявшим его надменную физиономию, был гнев. От него веяло мрачной решимостью, не предвещавшей ничего доброго. Чувствуя это, лошадь опасливо выкатила белки и начала пританцовывать, стоило Тристану приблизиться к ней. Теперь, уже взявшись за луку седла, он обернулся к дворецкому, чтобы дать последние указания.
 — Если появится кто-нибудь со сведениями, пусть ждет моего возвращения. О деньгах ни слова! Пока расплачиваться нечем, но деньги появятся, как только этот жеребец появится у меня в руках. Помоги мне Бог, чтобы это случилось как можно скорее!
 С этими словами молодой хозяин Уэйбурн-Хауса вскочил в седло, поднял лошадь на дыбы и вскоре уже скакал к воротам поместья.
 — Скорее, сэр! Это рядом, на улице!
 Колину Николасу Лорду достаточно было взглянуть на собаку, чтобы понять, что она умирает. Вокруг собралась небольшая толпа зевак, преисполненных сочувствия, но бессильных помочь. Увидев Колина, женщина с раскрасневшимся, встревоженным лицом бросилась навстречу.
 — Вы ведь ветеринар, сэр, правда? Так мне сказали! Умоляю, сделайте что-нибудь, спасите беднягу Гомера! Я не знаю, что будет с сыном, если собака погибнет! Доктор, прошу вас, прошу!
 Требовательный жест ветеринара заставил зевак отступить. Крупный черный мастиф лежал на боку. Тело его было сведено судорогой, зубы оскалены в гримасе агонии, глаза остекленели. Мальчик лет шести-семи почти лежал рядом, обнимая худенькими руками массивную шею собаки и спрятав лицо в густой мех. Услышав энергичные шаги, он поднял голову. Голубые глаза уставились на Колина с безмолвной мольбой, слезы продолжали катиться по совершенно мокрым щекам.
 — Моя собачка… мой песик… — проговорил он, с трудом сдерживая рыдания.
 — Позволь мне осмотреть его, ладно? — мягко попросил Колин.
 Слезы закапали чаще, но ребенок кивнул и поднялся, укрывшись в объятиях матери. Ветеринар опустился на колени на крупный булыжник мостовой и раскрыл чемоданчик, приговаривая: «Спокойно, дружище, сейчас мы тебе поможем». Рука привычным жестом нашла бедренную артерию собаки. Пульс был, но слишком частый и слабый.
 Отодвинув губу, он осмотрел десны и убедился, что они почти Так же белы, как и зубы. Но не это, а тугое, вспученное брюхо собаки помогло поставить окончательный диагноз.
 — Когда он последний раз ел, мадам?
 — Несколько часов назад, — ответила женщина, тесно прижимая к себе сына. — Сэр, неужели он…
 — Рвота была?
 — Только попытки. Я накормила его тушеным мясом с картофелем, он выпил целую миску воды, играл с Томми, а потом мы взяли его с собой в город. Это, знаете ли, очень добрый пес, дети его любят и наперебой ласкают… Боже мой, неужели он умрет!
 Ее невольный возглас заставил мальчика вывернутся и броситься к собаке. Вскоре он уже снова полулежал на мостовой, обвивая шею мастифа так отчаянно, словно это могло вернуть того к жизни.
 — Гомер, не умирай! Только не умирай, ладно? Прошу тебя, прошу! — Внезапно, не в силах больше сдерживаться, мальчик разрыдался, невнятно умоляя спасти его песика.
 Колин водрузил на нос очки, которыми пользовался только во время работы.
 — Сделаю, что в моих силах, Томми, а ты пока побудь, пожалуйста, с мамой.
 Ребенок подчинился, хотя ему стоило немалых усилий оторваться от собаки. Теперь можно было отдать все свое внимание мохнатому пациенту.
 Поскольку животное упало прямо посреди мостовой, это застопорило движение. Останавливаемые на скаку лошади протестующе ржали, скрипели и взвизгивали колеса экипажей, слышались выкрики, полные недовольства, удивления и любопытства. Колин не обращал внимания на суматоху, полностью отдавшись своему занятию. Жадная до зрелищ толпа подступала ближе. Социальные различия ненадолго были забыты, надушенные дамы толкались локтями наравне с давно немытыми, разящими перегаром бродягами. Ветеринар вдруг ощутил, что задыхается, что ему необходимо пространство и свет.
 — Назад, все назад! — крикнул он.
 — Дайте же доктору выполнить свой долг! — поддержал кто-то в толпе, скорой на сочувствие и жалость (равно как и на расправу), и все подались назад.
 Пес жалобно скулил.
 — Вы уже можете сказать, что с ним? — настороженно спросила мать Томми.
 — Вздутие кишечника.
 — Вздутие… — повторила женщина испуганно.
 Колин смотрел на огромное раздутое брюхо красавца мастифа и прикидывал риск того, что собирался сделать.
 Если у него заворот кишок, это его убьет, думал он. Однако придется попробовать.
 — Видите ли, у него в кишечнике скопилось много газов, по какой-то причине они не выходят. Это случается, и если газы не выпустить, собака непременно погибнет.
 Он обвел взглядом лица вокруг, полные сочувствия и любопытства, и остановил взгляд на приличного вида мужчине, поддержавшем его пару минут назад.
 — Сэр, не могли бы вы мне помочь? Кто-то должен держать собаку, пока я буду с ней заниматься. Да, именно так. Вы все правильно делаете.
 Малыш Томми, до того не сводивший с него полных ужаса глаз, спрятал лицо в материнских юбках, снова залившись слезами. Колин подавил вздох, не желая выдавать свою растерянность. Как и все остальные, мать мальчика неотрывно следила за ним; на ее бледном теперь лице было выражение безмолвной мольбы. Ветеринару нередко приходилось видеть такие лица. В нем видели спасителя, чудотворца. Не каждый, далеко не каждый, человек становится объектом такой слепой, безоглядной любви, как домашнее животное.
 — Делайте, что считаете нужным, доктор, — чуть слышно произнесла женщина.
 Настало время действовать. Колин достал из недр своего чемоданчика чистую тряпку, бутылку крепчайшего рома и короткую полую иглу, в которой был единственный шанс на спасение бедняги Гомера. Лицо ветеринара оставалось совершенно бесстрастным, хотя в душе продолжали гнездиться сомнения. Он испробовал это простое средство на овцах, объевшихся свежей травы, но никогда не применял на собаке. Однако выбора не было.
 Осторожно ощупав брюхо, Колин нашел нужное место.
 Собака почувствовала, что надвигается нечто опасное, и из последних сил попыталась подняться. Ветеринар мягко принудил ее лежать. Он вдруг осознал, что кругом стало очень тихо. Должно быть, кучера экипажей тоже привстали на козлах, чтобы видеть происходящее. Намочив тряпицу ромом, Колин хорошенько протер брюхо, поросшее мягкой темной шерсткой, и придвинулся поближе, прикрыв собаку своим телом от мальчика на случай, если тот найдет в себе храбрость повернуться, потом резким точным движением проткнул вздутие.
 У какой-то леди в толпе вырвался испуганный возглас.
 Там, где игла пробила стенку брюшины, вырвался целый фонтан красной, густой и невероятно вонючей жидкости, забрызгав Колину все лицо. Он заставил себя не реагировать ни на вонь, ни на тревожный ропот толпы, сосредоточив все свое внимание на крови, интенсивно изливавшейся через дренажную иглу. Вместе с ней, свистя, выходили скопившиеся газы.
 Его помощник крепко держал собаку, но явно не потому, что имел способности к ветеринарии. Скорее, он был так потрясен, что потерял способность двигаться. Челюсть у него отвисла, глаза вылезли из орбит, взгляд был прикован к брюху собаки.
 Теперь только оставалось положиться на удачу. При завороте кишок животное ожидал перитонит и мучительная смерть.
 Секунды тащились одна за другой с ужасной медлительностью.
 После пережитого шока толпа снова притихла в ожидании. Немного погодя Колин нащупал бедренную артерию собаки и сосчитал пульс. Помощник вопросительно воззрился на него, но ветеринар промолчал, не желая делать скоропостижных выводов.
 «Ты уж постарайся, здоровяк, — мысленно обратился он к мастифу. — Не подведи меня в последний момент, идет? Сейчас ты можешь сделать своего маленького хозяина очень счастливым».
 Газы продолжали с шипением вырываться через узкую дренажную иглу, и казалось, что это никогда не кончится. В решающий момент, забывшись, мать мальчика опустила руку на плечо ветеринара, и теперь, сама того не сознавая, впивалась в него пальцами до боли. Без труда можно было предположить, что и она не сводит полных ужаса глаз с иглы и залитого красной жижей брюха. Собака дышала, но так слабо, словно могла в любой момент прекратить дышать вовсе.
 Тишина продолжала царствовать на улице, только лошади переступали с ноги на ногу и встревоженно пофыркивали.
 Перед глазами у Колина все подернулось туманом. Он перевел взгляд на мостовую, на ноги в такой разной обуви — от туфелек на каблучке до грубых разбитых башмаков — и вдруг отчетливо увидел муравья, деловито пробиравшегося между двумя булыжниками. Вот он преодолел соломинку, вот перевалил через кучку песка, вот обогнул камешек. Все это казалось ему, должно быть, гигантским…
 Ветеринар с трудом подавил желание потрясти головой.
 Колени начали болеть от долгой неподвижности, и солнце припекало не на шутку.
 И вдруг свистящий звук ослабел! Он все стихал и стихал, пока не смолк совсем. Колин сделал глубокий, жадный вдох и осторожно вынул иглу. Сердце его, оказывается, билось в бешеном ритме, пот заливал глаза.
 Только теперь, когда все могло кончиться благополучно, Колин поднял взгляд и обвел им толпу. Он уже приготовился высказать свое мнение, как вдруг одно лицо привлекло его внимание. Оно принадлежало женщине — вернее, девушке, — сидевшей верхом на жеребце темно-гнедой масти. Животное стояло совершенно неподвижно — должно быть, потому, что морду его прикрывали парусиновый колпак и самые массивные шоры, какие только доводилось видеть Колину. Девушка сидела в седле по-мужски и смотрела на него. Ее даже можно было принять за невысокого хрупкого паренька благодаря жокейской шапочке и бриджам, если бы не оттопыривавшийся на груди жакет.
 Хотя девушка приложила немало усилий, чтобы как можно тщательнее спрятать волосы под шапочку, их цвет угадывался без труда. Только у обладательниц медно-рыжих волос кожа бывает такой безукоризненно чистой и белой, как сливки. Изящные дуги темно-рыжих бровей были слегка приподняты, голова высоко вскинута, темные глаза торжествующе смотрели на Колина, как если бы на ее глазах он спас от неминуемой смерти какую-нибудь важную персону.
 Когда взгляды их встретились, девушка слегка склонила голову. Это было не то чтобы приветствие, скорее дань уважения. На ее лице не было и тени сомнения, что все кончится благополучно.
 Ощутив неловкость, Колин быстро отвел взгляд и вернулся к «пациенту». Очередное прослушивание пульса обнадеживало. Собака задышала ровнее, и хотя была еще очень слаба, жизнь понемногу возвращалась к ней. Ветеринар сразу же забыл о девушке на лошади.
 — Вот так-то лучше! — вырвалось у него, и толпа, словно только и ждала поощрения, придвинулась ближе. — Так как, ты говоришь, твое имя? Гомер? Хорошее имя, славное.
 А теперь давай понемногу приходить в себя, старина! — Он потрепал по мощной шее и выжидательно уставился на полузакрытые глаза животного.
 Мастиф заскулил и поскреб лапами по мостовой. Жалобное поскуливание сменялось глухим завыванием, по мере того как возвращалось сознание и с ним боль. Широкая лапа снова заскребла по булыжнику, и собака перекатилась на живот. Невнятный ропот толпы постепенно распадался для нее на отдельные выкрики, возгласы, восклицания, пока детский плач не выделился из общей какофонии и не завладел вниманием. Карие глаза открылись и замигали, массивная голова мастифа приподнялась, и с минуту он смотрел прямо в синие глаза своего спасителя. Колин мог бы поклясться, что собака понимает, что именно произошло, и что взгляд ее преисполнен благодарности. Ему не единожды приходилось наблюдать такое в своей практике, и каждый раз это было как впервые.
 Он улыбнулся. Хвост мастифа застучал по мостовой.
 Толпа, уже радостно возбужденная, пришла в полное неистовство.
 — Гомер, собака моя хорошая! — восторженно взвизгнул Томми и вырвался из рук матери, чтобы обнять своего любимца.
 У Колина заложило уши от его вопля, да и от приветственных криков заодно. К тому же ноги отказались держать его, и, приподнявшись, он едва не упал. Его хлопали по спине и награждали одобрительными тычками, какой-то бродяга совал ему в лицо бутылку с подозрительного вида жидкостью, но он только развел руками, улыбаясь всем и никому в отдельности. Мать мальчика застыла, не спуская глаз с сына, рыдавшего — теперь от радости — возле мастифа.
 — Гомер, мой маленький песик! — повторял Томми, обнимая громадную собаку, шею которой не мог целиком обхватить.
 Колин удовлетворенно вздохнул, сунул очки в карман и старательно вытер лицо носовым платком. Мать мальчика смотрела на него взглядом, полным обожания.
 — Сэр!
 — Этот «маленький песик», — сказал ей Колин с усмешкой, — сможет съесть еще немало тушеного мяса с картофелем, но, если вас интересует мое мнение, лучше от этого воздержаться.
 — Сэр, как я могу вас отблагодарить?
 Женщина была бедно одета, и Колин отмахнулся. Непроизвольно взгляд его вернулся к тому месту, где недавно красовалась девушка на гнедом жеребце — такая ухоженная, хорошо воспитанная и, несомненно, богатая леди, почему-то заинтересовавшаяся уличным происшествием.
 Разумеется, ее уже не было.
 — Я хочу заполучить этого человека!
 Грумы Дэниел и Симон, со всеми предосторожностями выводившие Шареба из возбужденной толпы, замерли на месте с такой поразительной синхронностью, словно их разом выключили.
 — В каком смысле? — спросили они разом, таращась на хозяйку.
 Леди Ариадна Сент-Обин только поглубже надвинула жокейскую шапочку на лоб и слегка ударила пятками в бока жеребца, понукая его двигаться вперед. Перед ее мысленным взором снова возникла картина, представшая на дороге через город: громадный черный мастиф с оскаленной в агонии пастью и ветеринар на коленях перед ним — русая голова низко склоняется к темной шерсти животного. Леди Ариадна нарочно объехала толпу, чтобы видеть лицо этого человека. Ее поразило выражение решимости, не покинувшее его и тогда, когда больная, смешанная с гноем кровь ударила прямо в стекла очков. Он и не подумал отшатнуться, этот незнакомец, в то время как сама она ощутила дурноту и сильнейшее отвращение. Закатанные по локоть рукава открывали сильные руки, и пальцы его не дрожали…
 — Миледи!
 Каким чудом казалось воскрешение собаки из мертвых!
 Как она смотрела в глаза своему спасителю, сколько благодарности и понимания — да-да, понимания! — читалось в ее взгляде! Леди Ариадна чувствовала, что впрямь оказалась свидетелем чуда, которое останется в памяти на всю жизнь.
 — Повторяю, я хочу заполучить этого человека, — тоном, не терпящим возражения, произнесла она, намеренно гладя вдаль между ушами жеребца, а не на лица грумов.
 — Однако что вы этим хотите сказать?
 Теперь леди Ариадна снизошла до того, чтобы повернуться к своим спутникам.
 — Я имею в виду, что мне нужен надежный эскорт в путешествии в Норфолк. Такой, которому я могла бы доверить жизнь и здоровье бесценной лошади.
 Шареб-эр-рех нуждается в постоянном присмотре, поэтому вы последуете за этим человеком до его кабинета и дождетесь наступления темноты.
 — Зачем?
 — Затем, что в темноте легче похитить человека.
 Грумы смотрели на хозяйку с тревогой, явно подозревая, что рассудок ее помутился.
 — Однако, миледи! — наконец воскликнул один из них. — С тем же успехом мы с Симоном можем сопровождать вас до самого Норфолка! Мы будем заботиться о лошади и защищать вас от опасностей. Ей-богу, мы постараемся, чтобы брат не догнал вас…
 — Да, но ни один из вас не смыслит в ветеринарии, в то время как этот человек — мастер своего дела. Итак, он мне нужен, и покончим с этим.
 Леди Ариадна еще больше выпрямилась в седле, хотя это казалось невозможным, и еще выше вскинула подбородок, всем своим видом демонстрируя, что больше не намерена слушать возражения слуг.
 — Дэниел, пойди и узнай его имя! Симон, зайди в лавку на другой стороне улицы, купи там по полдюжины каждого сорта пирожков, которые так аппетитно выглядят на витрине, и две… нет, три бутылки эля. Я буду ждать вас обоих в Гайд-парке после наступления сумерек — с ветеринаром.
 Шареб-эр-рех спокойно стоял под деревьями, там, где его оставила леди Ариадна. Ночь выдалась свежая, почти холодная, и это ему не нравилось. Противно запищал комар, и пришлось несколько раз энергично пошевелить ушами, чтобы его отогнать. По тропе для верховой езды, проходившей неподалеку, спускались две кобылы, слышался низкий мужской голос и женский смех. Укрытый сумерками, жеребец насторожил уши, прислушиваясь. Белки его глаз блеснули, когда он проследил за движением лошадей.
 При свете дня было бы заметно, что зрачки его отливают синевой.
 Тело у Шареба было удлиненное, с крутыми боками и широкой грудью, с изящными, но крепкими ногами. Он был не особенно высок в холке, но казался удивительно хорош и пропорционально сложен. В его взгляде было что-то удивительно лукавое, как если бы в душе он так и оставался жеребенком, а в жилах текла кровь настолько благородная, насколько это возможно для лошади, и само существование его было результатом многолетних опытов старого лорда Уэйбурна. Он был единственным оставшимся в живых производителем, потомком двух чистокровных генеалогических линий, и это делало его бесценным.
 Однако в данный момент этот бриллиант чистой воды мало сознавал свое исключительное положение. Он был занят парой кобыл, чье присутствие вызывало его живой интерес. Они уже успели уловить его запах и поощрительно пританцовывали на месте. Негромкое приветственное ржание помимо воли вырвалось у жеребца. Шареб-эр-рех двинулся на открытое место… и замер, услышав шаги хозяйки.
 — Назад, Шареб!
 В следующее мгновение одна ладонь легла ему на морду, другая на грудь, и его начали подталкивать назад, в густой сумрак, в заросли.
 — Ты что, хочешь, чтобы тебя заметили?
 Даже упрек в голосе леди Ариадны не заставил его отвести взгляда от кобыл, пока те, понукаемые седоками, не скрылись из виду. Наконец и стук копыт затих в ночи, только запах остался — упоительный запах четвероногих леди голубых кровей. Обманутый в лучших ожиданиях, жеребец глубоко вздохнул, отчего подпруга жалобно заскрипела на могучих боках.
 Оглаживая его крутую шею, леди Ариадна в виде компенсации протянула ему на ладони сладкий пирожок, но жеребец не прикоснулся к лакомству. Тогда она вынула пробку из бутылки с элем и поднесла к широко раздутым ноздрям. Шареб-эр-рех демонстративно отвернулся. Некоторое время девушка в нерешительности смотрела на его недовольную морду, потом со вздохом заткнула бутылку пробкой.
 Сначала отец был вынужден в спешке вывезти его из Норфолка в Лондон, чтобы уберечь от страшной эпидемии, погубившей всех остальных лошадей, а теперь она, наоборот, перегоняет его из Лондона в Норфолк, чтобы уберечь от загребущих рук транжиры-брата. Подумать только, после такого потрясения, как пожар, броситься сломя голову прочь, а теперь еще дожидаться в каких-то зарослях, пока доставят похищенного ветеринара! Бедняга Шареб достоин лучшего, чем вся эта суматоха.
 Девушка спрятала так и не съеденный пирожок и прижалась щекой к морде жеребца, чувствуя, как теплое дыхание бархатных ноздрей шевелит прядку волос, выбившихся из-под шапочки.
 — Я знаю, о чем ты думаешь, — заговорила она негромко, понизив голос и сделав его мягким, ласковым и отчасти почтительным (как, по ее мнению, и полагалось разговаривать с лошадью таких благородных кровей). — Ты думаешь:
 «Ветеринар, этого только не хватало! Зачем мне. Быстрому, Как Ветер, какой-то там ветеринар? Я в добром здравии, разве не так?»
 Шареб-эр-рех снизошел до того, чтобы слегка повернуться в ее сторону. Потом он поднял одну из забинтованных передних ног, как бы предлагая снять повязку, затруднявшую движения.
 — Ну что? Я угадала?
 Жеребец положил голову ей на плечо, пытаясь снять колпак, которым для маскировки была прикрыта большая часть его морды. Он делал это так целеустремленно, что в конце концов поцарапал Ариадне руку и ей пришлось ухватить его за уздечку. Но девушка не переставала напряженно всматриваться в темноту. Ночью каждый звук разносится дальше и кажется значительным. Шорох листвы там и тут в кронах деревьев, где блуждал ветерок, стрекот цикад в траве и более отдаленный звук, очень похожий на стук колес по мостовой, вероятно, где-то на Парк-лейн.
 Ариадна нервно сглотнула, внезапно осознав, что находится в полном одиночестве, без защиты. Она очень надеялась, что Дэниэл и Симон — грумы, которых она в спешке прихватила, — будут на месте с минуты на минуту, и, конечно, не с пустыми руками. Мысли сами собой вернулись к симпатичному ветеринару с его русыми волосами и сильными руками, склонившемуся над умирающей собакой. Вспомнились и испытанные в тот момент чувства: ужас, отвращение, изумление и, наконец, едва ли не благоговение. Она почти лишилась чувств тогда, словно трепетная барышня! А потом были восторг и триумф, которые она разделила с ветеринаром, когда взгляды их встретились. Сейчас самым важным было заполучить его и убраться из Лондона как можно скорее.
 С сильно бьющимся сердцем миниатюрная леди Сент-Обин увлекла своего четвероногого подопечного глубже под сень деревьев. Меньше всего ей хотелось думать о том, сколько народу уже идет по их следу, но не думать не получалось.
 Ночь окутала окрестности, и за окном совсем стемнело.
 Усталый, но довольный прошедшим днем, Колин взял лампу и отправился на конюшню, вплотную примыкавшую к его кабинету. Собственно, с большой натяжкой можно было назвать кабинетом комнату привратника. Это помещение и два стойла ему предоставил владелец конюшни в обмен на уход за лошадьми, а потому ежевечерний обход вошел у ветеринара в привычку.
 В данный момент оба его «личных» стойла были пусты, но он все же заглянул в каждое, помедлив у второго. Сожаление вновь сжало сердце. Бедный старина Нед, верой и правдой служивший ему два года! Он был так стар, что больше походил на мешок с болезнями, чем на лошадь. И все же Колин отчаянно сожалел, что вопреки всем стараниям мерин не протянул хотя бы годом больше.
 — Мне недостает тебя, старина… — тихо произнес он, глядя на пустую кормушку.
 Лошади неожиданно разом перестали хрустеть сеном, и отсутствие привычного звука вывело Колина из задумчивости.
 Оглядевшись, он увидел, что животные поводят ушами, прислушиваясь. Впрочем, скоро они вернулись к привычному занятию. Покидая стойло, ветеринар провел ладонью по краю дверцы, где застряло в зазубрине несколько светлых волосков из гривы.
 — Дьявольски тебя недостает… — пробормотал он, старательно прикрыл дверцу и пошел между стойлами. Ноющая боль в правой ноге немного отвлекла его от переживаний. Судя по всему, следовало ждать дождя.
 Лошади поднимали головы от кормушек, чтобы проводить его преданным, любящим взглядом. Хозяин давно уже ушел домой, оба конюха тоже не задержались, поскольку все вечера просиживали в «Синем петушке», упиваясь в стельку. Каждый раз они звали Колина с собой, и каждый раз он вежливо, но твердо отклонял приглашение. Не то чтобы он любил одиночество — просто был не из тех, кто жить не мог без компании, все равно какой. Он предпочитал интересную беседу, а не бессмысленный обмен расхожими фразами и потому во время морской службы чаще отсиживался у себя за чтением, чем заходил в офицерскую кают-компанию. Его не тяготило пребывание вдали от берега, хотя кое-кто из команды досадовал на это.
 Крепкий серый мерин положил морду на дверцу, и Колин рассеянно погладил его по морде. Мысленно он прикрикнул на себя: что толку вспоминать славные времена морской службы? Они закончились — он навлек на себя позор и бесчестье, и это низвергло его с сияющих вершин во тьму безвестности и довольно унылой, однообразной жизни. С тем же успехом он мог бы попросту исчезнуть с лица земли.
 Однако Колин продолжал если не жить, то существовать и потому вспоминал и сравнивал. Некогда блестящий военный, герой, теперь он был просто ветеринаром и лишь иногда, как сегодня, когда собака вернулась к жизни, когда ребенок и его мать смотрели на него с обожанием, чувствовал нечто отдаленно похожее на то, что навсегда осталось в прошлом.
 Колин двинулся дальше, заметно прихрамывая Размышления привели его к девушке на гнедом жеребце. Настоящая леди, никаких сомнений. Элегантная, красивая, самоуверенная. Как она оказалась в толпе? Зачем смотрела на происходящее? О чем при этом думала?
 Ветеринар усмехнулся. Вот уж чего ему никогда не узнать, так стоит ли забивать этим голову? Для него навсегда останется тайной, кто она и откуда и что означало ее неожиданное внимание. Разумеется, девушка не раз вспоминалась ему в течение дня, и ничего удивительного в этом не было. Ему приходилось иметь дело с животными гораздо чаще, чем с людьми, которые оставались, в сущности, безликой толпой, просто хозяевами своих любимцев. Неудивительно, что лицо, на которое он обратил особое внимание, запало в память. Похоже, так и дичают, подумал Колин и снова усмехнулся. Пожалуй, когда его снова позовут в «Синий петушок», стоит согласиться, хотя бы ради смены обстановки.
 Завершив «врачебный обход», он повернул назад. Пол конюшни был земляной, забросанный соломой и приглушал шаги, и тем явственнее было слышно, как лошади в стойлах сосредоточенно хрустят свежим сеном. Порой они тяжело переступали с ноги на ногу, отфыркивались или шумно пили воду. Все это были привычные звуки, все было, как всегда, в полном порядке. Удовлетворенный осмотром, Колин вернулся в кабинет, чтобы захватить чемоданчик и книгу, которую читал в перерывах между посетителями.
 К его удивлению, в помещении был посетитель. Там переминался с ноги на ногу мужчина средних лет, по виду фермер. Он явно был не в своей тарелке и отчаянно комкал видавшую виды шляпу.
 — Чем могу служить? — вежливо осведомился Колин.
 — Маккарти! — прогудел гость, сунув ему широкую мозолистую руку. — Такое будет мое имя. Зашел я с тем, чтобы, значит, пожать вам руку. Насчет той собачки… она ведь парнишки моего, Томми. Они с женой в городе покупки делали и все такое…
 Колин водрузил лампу на стол и пожал протянутую руку, сделав при этом ничего не значащее замечание о том, каким хорошим пациентом оказался Гомер. Изъявления благодарности смущали его.
 — Вы меня не знаете, — продолжал фермер своим гудящим, как в пустом бочонке, голосом, с уважением и страхом глядя на ряды склянок с лекарствами, — а я-то вас хорошо помню. Я как прослышал, что будет лекция насчет, значит, лошадиной хромоты, так прямиком в город. Скажу вам, мистер Лорд, толковый вы человек, не то что некоторые. Накрутят всякого, ученых слов напихают — простому человеку и не понять.
 Колин кивнул, принимая комплимент, и подавил улыбку. Фермер никак не мог оторваться от созерцания флакона ярко-синего стекла, все время возвращаясь к нему взглядом.
 — Неловко мне, ох как неловко беспокоить хорошего человека, когда ему самое время держать путь домой… ужин и все такое… но вы уж простите, мистер Лорд, я ведь еще вот зачем… кобылка у меня захворала! — Выпалив это, фермер наконец перевел дух и продолжал:
 — Этот плут работник растер ее плохо, вот ветром и прохватило. Теперь с носа у нее течет, как у нашего брата при простуде, и кашляет, бедолага.
 Коновал ей сделал кровопускание, а толку нету. Вот и пришло мне в голову: а не съездить ли к вет… ветеринару?
 — Кобыла с вами?
 — Нету, — окончательно сконфузившись, прошептал Маккарти громовым шепотом. — Побоялся я брать ее, совсем, значит, ей худо.
 Внимание Колина привлек звук мерного постукивания по кровле — начался дождь. Ноющая боль в ноге, казалось, сразу усилилась, и пришлось усесться прямо на край стола.
 Чтобы отвлечься, Колин потер переносицу, расчесал пальцами, как гребнем, густые светлые волосы.
 — Мистер Лорд, вид-то у вас больно усталый. Я уж завтра поутру…
 — Все в порядке, — заверил Колин, думая о том, что утром вряд ли будет чувствовать себя лучше при такой-то сырости, да и ночью скорее всего не сомкнет глаз. — Вернемся к больной кобыле.
 — По-вашему, нужно опять делать кровопускание?
 — Ни в коем случае!
 — А коновал говорил…
 — Можете не повторять, что он говорил. Наверняка то же самое, что говорит каждый, у кого в руках ланцет или банка с пиявками. Послушать их, так другого и средства нет, будь у животного колики или воспаление легких! На мой взгляд, чаще всего это просто ненужная жестокость.
 Вот что, для начала возьмите пару попон и укройте лошади спину. Вместо сена запарьте зерно, растолките с водой и дайте ей горячим. Пусть пару дней побудет в стойле, да подальше от остальных лошадей, чтобы ненароком не перезаразились.
 С полминуты фермер молча смотрел на него, по обыкновению не спеша и основательно обдумывая полученный совет, потом медленно кивнул:
 — Угу. Значит, пара попон, пареное зерно, два дня без работы, — повторил он, загибая пальцы, — Кровопускание не делать.
 — Не делать, — подтвердил ветеринар.
 — Благодарствую, мистер Лорд! — В порыве признательности Маккарти схватил его руку и энергично потряс, едва не вывихнув. — Что с меня возьмете за это?
 — Разве что обещание не пускать своей лошади кровь без нужды. Ну а если совет не поможет, пошлите за мной и я приеду взглянуть, в чем дело.
 — Пошлю, конечно, пошлю! Простите, что обеспокоил!
 Фермер так энергично нахлобучил шляпу, что почти оторвал ветхие поля, потом зашагал к двери.
 — Вы меня нисколько не…
 Колин умолк, заметив, что остался в одиночестве. Жизнерадостно насвистывая, фермер стремительно удалился во тьму, и завеса дождя поглотила его. Дверь медленно качнулась назад и закрылась с мягким стуком. Какое-то время ветеринар оставался в той же позе, прислушиваясь к тому, как шумит мелкий дождь, падая на дранку кровли. В приоткрытое окно веяло прохладой и особенным запахом, свойственным сырой погоде. И другие запахи были там, снаружи, — притягательные, волнующие. Пахло мокрой землей и молодой травой, какими-то цветами из тех, что раскрываются ночью. Пахло промытым, свежим воздухом.
 Колин с удовольствием представил себе дорогу домой.
 Ему была совершенно чужда хандра по причине плохой погоды. Он любил жизнь во всех ее проявлениях, а значит, и любую погоду.
 Ветеринар вложил закладку и закрыл книгу Делабера Блейна «Основы ветеринарии», потом, постояв в раздумье перед этажеркой, выбрал «Некоторые любопытные эксперименты с ногами лошадей» Брейси Кларка. Оба автора были широко известны: первый — своими диагнозами при хромоте, второй — открытиями в области аномалии лошадей. Колин особенно надеялся на книгу Кларка с ее красочными иллюстрациями и подробными объяснениями. Чтение такого рода в отличие от легкого требовало внимания и сосредоточенности. Возможно, удастся отвлечься от болей в ноге.
 Сунув книги под мышку, ветеринар запер дверь на конюшню и подхватил чемоданчик. Выпрямляясь, он заметил тень, скользнувшую мимо окна. Будь оно полностью закрытым, вряд ли удалось бы заметить ее за стеклом, на фоне общего мрака, а так взгляд успел поймать движение.
 Какое-то время Колин озадаченно вглядывался в ночь.
 Стука в дверь не последовало — значит, это был не запоздалый посетитель. Стук дождя показался громче, а ночь темнее, и рука сама собой рванулась к бедру. Потом пришло отрезвление. Кортик, как и форма морского офицера, остался в прошлом.
 Хмурясь, Колин бесшумно опустил книги на стол, взял лампу и осторожно приблизился к двери, не спуская при этом взгляда с окна. Несмотря на мирный образ жизни, он по-прежнему не любил тени, крадущиеся во тьме.
 С минуту он прислушивался. За дверью было тихо. Резким движением распахнув ее, он всмотрелся в ночь.
 Никого. Ничего.
 «Ты смешон, приятель, — обратился он к самому себе. — Все еще бредишь былыми подвигами и опасностями? Брось это! Ты уже не командир восьми сотен матросов, а простой лондонский ветеринар. Пора бы привыкнуть».
 Криво усмехаясь, он задул лампу и снова подхватил книги. Как только наступила темнота, подозрения вернулись.
 Чувствуя себя немного нелепо, Колин все же постоял, прислушиваясь, прежде чем направиться к двери. Помещение было безмолвным, но не чуждым. Два года прошло в его стенах. Два года, когда день за днем он лечил, спасал жизни, выхаживал — короче, делал все для созданий, которые даже не могли высказать, что их мучает. Очень возможно, что и остаток его жизни, как бы он ни был долог, пройдет здесь.
 Наконец он вышел в сырую прохладу. Его лицо тотчас покрылось капельками, словно орошенное из лейки с мелкой сеточкой. Ветерок налетел и умчался снова.
 Улыбаясь, Колин запер дверь и положил ключ в карман.
 В следующее мгновение что-то обрушилось ему на голову.
 Книги со стуком свалились на единственную ступеньку, перед глазами замелькали искры. Колин еще успел услышать собственный возглас удивления и боли, и сознание его померкло.




 Глава 2


 Леди Ариадна ждала, беспокойно прохаживаясь под деревьями. Вокруг не было ни души, только безмолвный и темный Гайд-парк, скрытый пеленой мелкого дождя. С листьев текло, и девушка успела промокнуть; мягкие жокейские сапожки, непригодные для сырой погоды, пропитались влагой насквозь.
 Было уже довольно поздно, часов десять, и лишь редкие запоздалые экипажи проезжали по Парк-лейн. Дэниелу и Симону давным-давно полагалось вернуться с ветеринаром, но их не было и в помине.
 Мало-помалу тревога сменилась страхом, а потом девушку охватило отчаяние.
 Добрая половина личного наследства Ариадны была зашита в край попоны, укрывавшей спину Шареб-эр-реха, но не страх лишиться денег леденил ей кровь.
 Этот ветеринар! Он так пристально посмотрел на нее тогда! Что, если он узнает ее по описанию, разосланному Тристаном? Что, если он уже на пути в Уэйбурн-Хаус за вознаграждением?
 Чутко улавливая настроение хозяйки, Шареб-эр-рех придвинулся ближе и ткнулся головой ей в руку. Он терся, как ластящаяся собака, пока девушка не запустила пальцы в его гриву и не начала ласково почесывать. Какое-то время это действовало на нее успокаивающе, но потом неприятные мысли вернулись.
 Облака начали расходиться, дождь затих; теперь от мокрой травы поднимался туман, сквозь который бледным нереальным пятном проглядывала луна. Серебристая дымка колебалась и плыла, отчего тени деревьев и кустов, казалось, перемещались. Внезапно неподалеку — Ариадна чуть не подпрыгнула — с визгом и воем сцепились коты. Она как будто оказалась в чужом, пугающем мире, полном злых духов, только и ждущих случая напасть.
 Шареб, однако, не был наделен излишним воображением. Он только повел ушами (было в этом движении что-то пренебрежительное) и потянулся к мокрой траве под ногами хозяйки. Стоило ему отщипнуть пучок, как повеяло ароматом свежесрезанной зелени. Он смешался с запахом мокрой кожи лошади и пропитанной дождем земли.
 Шареб пасся, но не терял бдительности. Это было заметно по тому, как время от времени поворачивались его уши, ловя каждый звук. Оглядев его, Ариадна в очередной раз огорчилась, что пришлось прикрыть уникальную красоту ее любимца.
 До пожара грива жеребца была роскошной, угольно-черной, но он так сильно опалил ее, спасаясь от огня, что девушка вынуждена была обкорнать ее, оставив только щетку жесткого волоса. По той же причине был сильно подрезан и некогда пышный хвост. Гордую голову изуродовали шоры с колпаком; попона, прижатая подпругой и седлом, покрывала большую часть туловища, толстые повязки на боках стесняли движения и не позволяли гарцевать и пританцовывать. Трудно, очень трудно было узнать в этом страшилище гордость Англии. Нельзя позволить Тристану выследить их, подумала Ариадна, опуская взгляд на свой жокейский наряд.
 Рваные облака скользили мимо, ненадолго скрывая луну, и казалось, что это бледно-желтый диск плывет по небу от облака к облаку. Стиснув кулачки в неожиданном порыве, Ариадна подняла лицо к небу и поклялась про себя: "Папа!
 Я не позволю, чтобы Шареб-эр-рех попал в жадные руки Тристана! Это наша лошадь, и я сделаю все, чтобы сохранить ее!"
 — Даже если для этого понадобится похитить всех ветеринаров Лондона, — тихо добавила девушка вслух и крепко зажмурилась, пытаясь остановить слезы — роскошь, на которую не имела права до счастливого избавления.
 Потом, позже, она оплачет смерть отца и их общее счастливое прошлое. Потом, но не теперь.
 Жеребец вдруг громко фыркнул и потянул Ариадну за полу куртки. Стоило ей откупорить бутылку эля, как он ухватил горлышко, крепко зажал его зубами и вскинул голову, глотая сладковатую хмельную жидкость. Опустошенную бутылку он отбросил в сторону небрежным жестом завзятого кутилы, потом снова потянул хозяйку за полу.
 — Ну, что теперь? — с напускной строгостью спросила Ариадна, прекрасно зная, чего от нее ждут.
 Шареб-эр-рех ткнулся носом ей в карман. Она отступила. Жеребец последовал за ней. Она сделала шаг в сторону.
 Он повторил маневр. Этого оказалось достаточно, чтобы высушить слезы и вернуть улыбку на уста Ариадны. Чуткий, как все близкие к людям животные, он безошибочно знал, когда хозяйка нуждалась в утешении.
 Уже смеясь, Ариадна попыталась отпихнуть его, хотя и без особого успеха.
 — Не хочешь и минуты подождать? Да ты самая непоседливая лошадь из всех, с какими папа имел дело!
 Девушка извлекла из кармана последний пирожок, развернула его и отломила половину. Услышав шуршание бумаги, жеребец разволновался. Он ткнулся мордой Ариадне в руки, прихватил за пальцы мягкими губами. Положив пирожок на ладонь, она с улыбкой следила за тем, как деликатно ее любимец берет угощение. Только тихий хруст и шорох капель, падающих с ветвей, нарушали безмолвие ночи.
 Но вот послышалось нечто иное.
 Первым насторожился Шареб. Он вскинул голову и напрягся всем телом. С прилипшими крошками на морде жеребец выглядел забавно, и Ариадна засмеялась бы, не будь она так встревожена.
 Послышались мужские шаги, и девушка возблагодарила Бога за то, что грумы наконец вернулись. Она нетерпеливо бросилась навстречу — и замерла, округлив глаза.
 — Что это?! Вы что, с ума сошли? — воскликнула она в негодовании. — Мне нужен ветеринар, а не бесчувственное тело!
 Грумы остановились и уставились на свою ношу с таким видом, словно не понимали, откуда она взялась. Они несли ветеринара боком, так что одна рука волочилась по мокрой траве.
 — А что нам оставалось, миледи? — спросил наконец Симон. — Вежливо попросить, что ли? Вы в бегах в конце концов!
 — Кладите его! — сердито приказала Ариадна.
 — Что, прямо здесь?
 — Кладите же!
 Девушка уже стаскивала с себя куртку. Свернув ее, она опустилась на колени рядом с неподвижным человеком и подложила ее ему под голову. При этом она вынуждена была приподнять его за шею, и ощущение теплой кожи застало Ариадну врасплох. С трудом удержавшись, чтобы не отдернуть руку, она устроила жертву своих не в меру услужливых слуг поудобнее. «К счастью, сейчас темно, — растерянно подумала девушка. — Они не могли заметить, что я дотронулась до него рукой без перчатки».
 — Ну и что вы с ним сделали? — сурово осведомилась она, чтобы скрыть смущение.
 — Так, приложили маленько по затылку, — буркнул Дэниел.
 — Очень хорошо! В таком виде он принесет мне много пользы! — Ариадна сверкнула глазами на сконфуженных грумов.
 — Да очухается он, вот увидите. Удар-то был так себе…
 — Вообще никакого удара не должно было быть! — перебила она, озабоченно вглядываясь в лицо ветеринара. — Это было совершенно ни к чему. А теперь выкладывайте все, что знаете!
 Но она невнимательно слушала собранные Дэниелом и Симоном сведения, поскольку предавалась созерцанию.
 Объект ее интереса никак не мог этому помешать, поскольку упорно не приходил в себя. Волосы у него были светло-русые, почти белокурые. У тому же они и не думали виться по моде, и к густым светлым прядям так и просилось определение «льняные». Умный лоб казался чрезмерно высоким, а нос — длинноватым, зато в чертах не было и намека на слабохарактерность. Было грустно и обидно видеть человека незаурядного в таком состоянии, тем более в день его очевидного триумфа. Влажная прядка волос (должно быть, она упорно падала на лоб вопреки всем усилиям придать прическе достойный вид) прилипла к коже и казалась темнее прочих.
 Отбросив условности, леди Ариадна осторожно отвела ее со лба… и тотчас опомнилась. Что это на нее нашло? А если бы этот человек очнулся в тот самый момент, когда она прикасалась к нему? Что бы он подумал о ней!
 К счастью, он все еще в забытьи, даже ресницы не дрогнули. Ариадна помнила, что в глазах, сейчас закрытых, светится ум и что смотрят они прямо, не избегая взгляда.
 Знает ли он, кто она такая? Вероятно, догадывается… должен догадаться. Может быть, у грумов не было другого выхода, кроме как прибегнуть к насилию, ведь она не оставила им выбора…
 Внезапно ветеринар застонал. Это заставило девушку отшатнуться.
 — Принеси лампу, Симон! Похоже, он приходит в себя.
 Неприлично было сидеть рядом с незнакомцем, но Ариадна не встала, а лишь немного отодвинулась.
 Веки приподнялись, медленно и как бы устало, потом опустились вновь. Ветеринар с усилием повернулся на бок и приподнялся на локте. Довольно долго он оставался в такой позе, поникнув головой, отчего волосы светлой волной свесились ему на лицо. Казалось, он все еще не сознавал, что происходит. Потом он снова лег на спину, бессмысленно моргая на ясное пятно света.
 — Боже мой, Симон, зачем ты тычешь лампу ему в лицо?
 Лучше отойди подальше!
 Несколько секунд Колин Лорд озадаченно вглядывался перед собой, соображая, что же с ним произошло. Он лежал на мокрой после дождя траве, одежда снизу основательно подмокла. Не похоже, чтобы его ограбили. Кто-то поправил то, на чем покоилась его голова, и ветеринар задался вопросом, что все это значит.
 Голова болела, особенно повыше правого уха, глаза так и норовили закрыться снова.
 — Мистер Лорд! Мистер Лорд! Очнитесь, прошу вас!
 Голос был встревоженный и, без сомнения, женский.
 Не без усилия Колин разлепил тяжелые веки. Он смотрел на склонившееся к нему лицо, казалось, целую вечность, прежде чем вспомнил, откуда оно ему знакомо.
 — Вы? Господи Боже! — хрипло пробормотал он.
 — Прошу простить, мистер Лорд. У меня не было намерения вредить вам… это вышло случайно и… и я весьма сожалею. Я хотела всего лишь поговорить.
 Колин попробовал вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так ужасно, — и не смог. Голова кружилась, тело отказывалось подчиняться. Хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть и не слышать, хотелось проснуться в собственной постели и ничего не помнить.
 — Ну и удар у вас, мадам, — высказался он и попытался улыбнуться.
 — Что?! Уж не думаете ли вы, что… Это все мои слуги!
 Должна сказать, они превысили свои полномочия! Вы ведь не слишком пострадали, мистер Лорд? В противном случае я никогда себе этого не прощу!
 Девушка говорила слишком быстро. Колин никак не мог сосредоточиться. Он схватился за гудящую голову и нащупал опухоль над правым ухом. Прикосновение вызвало новый приступ дурноты. Когда туман рассеялся, ветеринар огляделся. Поблизости маячило еще двое, один из них с лампой в руке — их тех, где за стеклом горит толстая восковая свеча. Значит, ему не померещилось. Слуги незнакомки были очень разные: крепкий парень с улыбчивым ртом и широким носом и другой, более хрупкого сложения, с настороженным выражением на узком лице.
 Колин уловил за их спиной какое-то движение. Жеребец! Стараясь не всматриваться слишком пристально, чтобы не растревожить затихающую боль, он все же сумел разглядеть нижнюю часть морды — все, что оставлял для обозрения колпак. Судя по ширине ноздрей, животному требовалось немало воздуха, и это означало, что перед Колином отменный скакун. Словно поняв, о чем думает молодой человек, жеребец подошел ближе и зашевелил ноздрями, принюхиваясь. Трудно сказать, что за выводы были сделаны, но он отвернулся, потеряв интерес.
 — Сегодня я видела, как вы вернули к жизни собаку малыша, — говорила между тем девушка таким тоном, словно похвала должна была пролиться бальзамом не только на душу Колина, но и на его травму. — Это было… так милосердно.
 Ваши знания, должно быть, велики, а опыт огромен. До сих пор мне не приходилось видеть ничего подобного! Вы были на высоте! Выше всяких похвал!
 Ветеринар молча всматривался в ее лицо. Сырость и прохладный ночной ветерок мало-помалу отрезвили его и вернули обычную проницательность. Эти бурные восхваления казались ему странными и неестественными, и никто не похищает человека только для того, чтобы расточать ему комплименты. Он решил подождать, чем все кончится. «Не так уж плохо, что она считает меня „выше всяких похвал“, — подумал он. — Пусть продолжает».
 — Можно узнать, где вы всему этому научились, мистер Лорд? По всему видно, что человек вы образованный.
 — В ветеринарном колледже, в Лондоне, — слабым голосом произнес Колин, для пущего эффекта сопроводив ответ болезненным стоном. — Практику я проходил у самого Делабера Блейна…
 — О, ветеринарный колледж! Мне хорошо знакомо это заведение. Отец, упокой Господь его душу, всячески способствовал развитию ветеринарии и регулярно вносил деньги на счет колледжа, где вы учились. Представьте, он был ужасно раздосадован тем фактом, что такого рода заведение первым открылось во Франции, а потом уже в Англии! Сегодня я наконец поняла, как он был прав. По сравнению с вами любой коновал кажется невежественным дикарем.
 Наступила пауза. Девушка как будто ждала реакции на свои слова, а не дождавшись, с тревогой взглянула в лицо Колина.
 — Может быть, попробуете хотя бы сесть?
 — Право, не знаю, смогу ли я…
 — Минутку!
 Торопливо, рывками натянув перчатку, девушка просунула ладонь под его затылок и помогла приподняться. Мгновение спустя окружающее закружилось и Колин ощутил, что валится на бок. Его подхватили руки девушки, она напряглась, словно не желая прикасаться к нему. Ситуация показалась Колину забавной. Так и есть — благовоспитанная юная леди! Должно быть, в ужасе от того, как далеко она зашла.
 Скрывая улыбку, он навалился на хрупкое плечо девушки. Ее замешательство забавляло его чем дальше, тем сильнее. Переждав пару минут, он застонал и ослабил нажим, как бы приходя в себя после короткого обморока. Ухо его прижималось к плечу девушки, и он слышал, как лихорадочно стучит ее сердце. Он не спешил отстраниться, вдыхая довольно странную смесь запахов: дорогой лавандовый эссенции, мокрой кожи и дождя.
 Наконец, потеряв терпение, девушка попыталась осторожно высвободиться. Слуги немедленно бросились на помощь, но, к удивлению Колина, она резко их остановила, напомнив, что до сих пор их действия приносили больше вреда, чем пользы. Было совершенно ясно, что она не видит ничего смешного в сложившейся ситуации, сам же Колин наслаждался. В последнее время жизнь не баловала его сюрпризами.
 Он отвлекся, но какой-то вопрос привлек его внимание.
 — Что?
 — Я спросила, не лучше ли вам.
 — Немного, — пробормотал ветеринар, наконец отстранился и уперся ладонями в землю. Затем снова осторожно коснулся головы. «Гематома, — мрачно констатировал он. — Опухоль, кровоподтек. Хорошо хоть, не трещина черепной коробки».
 — Итак? — обратился он к девушке. — Очевидно, вам что-то нужно от меня.
 — Верно. И я собираюсь по-королевски расплатиться за услугу.
 — Умоляю, мадам, не томите! Я еще не настолько оправился, любопытство может погубить меня. — И Колин слабо улыбнулся, показывая, что пытается шутить.
 Убедившись, что похищенный больше не собирается падать в обморок, девушка встала и облегченно вздохнула, стянула с головы жокейскую шапочку.
 Волосы тяжелой волной рассыпались по ее плечам. В свете лампы их густая волнистая масса казалась скорее темной, но Колин предположил, что при свете дня они отливают рыжиной, как свеженадраенная корабельная медяшка. Поскольку козырек шапочки больше не затенял лицо, можно было рассмотреть черты: изящный, чуть вздернутый нос, капризную линию рта, щеки, на которых пылал румянец. Особенно поражала белизна кожи. Колину невольно вспомнился драгоценный китайский фарфор, на котором его мать подавала чай. Девушка была, бесспорно, хороша, намного красивее, чем ему показалось при первой встрече, и это было далеко не самое неприятное открытие за день.
 — В чем дело? — осведомилась Ариадна, заметив, что ветеринар пристально ее разглядывает. — Никогда раньше не видели леди?
 Она подчеркнула последнее слово, да и вообще говорила с привычной надменностью, хотя Колин расслышал за строгим тоном поддразнивание.
 — Видел, но не в наряде, который будит воображение.
 Ответ был довольно дерзким, и девушка демонстративно повернулась к Колину спиной, но не раньше, чем бровь ее приподнялась, а краска на щеках стала ярче. Подойдя к жеребцу, она принялась оглаживать его быстрыми нервными движениями.
 — Сегодня вы продемонстрировали мастерство ветеринара по части собак, мистер Лорд, — помолчав, сказала она, и ласкающая рука задвигалась еще быстрее, выдавая волнение. — А как насчет лошадей? Приходилось вам иметь дело с… с беговыми лошадьми?
 — Чистокровными или…
 — В принципе! — последовал резкий ответ.
 «Значит, речь идет о лошади чистейших кровей», — подумал Колин.
 — Ну что я могу сказать? У лошадей, как правило, четыре ноги и хвост, а также грива…
 — Речь идет о вещах серьезных! — перебила девушка, оставив жеребца и повернувшись.
 — Прошу великодушно извинить, мисс, — произнес Колин со вздохом, — но сейчас я не в лучшей форме для того, чтобы прочесть вам лекцию о достоинствах и недостатках различных пород и о болезнях, им свойственных. Что именно вы желаете услышать о беговых лошадях? Разводить их непросто.
 Часто они бывают слабыми, хрупкого телосложения, но это не спасает их от работы на износ на ипподромах. Обычно они умирают рано, потешив горстку привилегированных особ, которым просто нечем больше себя занять.
 Девушка внимала ему довольно бесстрастно. Она прижалась щекой к морде жеребца и внимательно смотрела на ветеринара.
 — Значит, слабые и хрупкого телосложения. Продолжайте.
 — Это экзамен?
 — Если хотите, то да.
 — В Ньюмаркете мне приходилось присматривать за беговыми лошадьми, и я не раз видел животных с запалом. Их легкие были слишком малы, а костная структура слишком слаба, чтобы выносить забег за забегом. Сказать по правде, я жалел бедняг всей душой, но что я мог…
 — Достаточно, мистер Лорд. Вы мне подходите. Дэниел! Подойди и помоги доктору подняться.
 Парнишка приблизился и протянул руку, за которую ветеринар не замедлил ухватиться. Притворяясь ослабленным, он тяжело поднялся и привалился к ближайшему дереву. С минуту Колин стоял с закрытыми глазами, ловя при этом каждый звук.
 Приблизились тихие шаги, без сомнения, принадлежавшие девушке. Померещилось ему тогда или нет, что она отвела с его лба прядь волос?
 — Вам нехорошо, мистер Лорд? — услышал он негромкий, встревоженный голос и ощутил легкое прикосновение к плечу.
 — Постепенно все пройдет… надеюсь.
 — Я тоже надеюсь, потому что в противном случае мне придется подыскать другого ветеринара, которому пригодится тысяча фунтов.
 Колин ошеломленно раскрыл глаза, забыв о намерении и дальше симулировать головокружение и тошноту. Он уставился на девушку, потом переспросил:
 — Тысяча фунтов?
 — Совершенно верно. Именно такую сумму я намерена заплатить за то, что вы сопроводите меня в Норфолк. Я не думаю, чтобы вам было известно местечко Бернем-Торп, но…
 — Напротив, мисс, — рассеянно возразил Колин, пораженный названной суммой, — у меня… я знал кое-кого оттуда.
 Тень прошла по его лицу при воспоминании о Горацио, лорде Нельсоне, вот уже пять лет спящем вечным сном в фамильном склепе.
 — Вот и хорошо. Этот мир поразительно мал, не так ли, мистер Лорд? Бернем-Торп — всего-навсего деревушка на краю Норфолка, у самого океана. Полагаю, мало кто в Англии слышал о ее названии до тех пор, пока Нельсон не прославил ее.
 — Вы правы, — подтвердил Колин, чувствуя стеснение в горле.
 — Итак, мистер Лорд? Вас интересует мое предложение?
 Голова у Колина шла кругом. За целый год напряженной работы он вряд ли мог заработать такую сумму! Тысяча фунтов! На них он мог бы открыть клинику… возможно, даже в богатом квартале! Мог заняться исследованиями.
 — Однако, мисс…
 — Миледи.
 — ..для начала мне нужно знать, с кем имею дело. Тот факт, что вы обо мне все знаете, а я о вас ничего, ставит меня в крайне неловкое положение. Полагаю, вам следует назвать свое имя, а также уточнить, какого рода услуг вы от меня ожидаете. Сумма немалая, и мое любопытство вполне понятно, не так ли?
 Наступила долгая пауза. Девушка медлила, бросая нерешительные взгляды в сторону слуг. Казалось, она страшится назвать свое имя. Когда Колин уже решил, что не услышит его, она вдруг расправила плечи и встретила его взгляд. Очевидно, решение было принято.
 — Перед вами леди Ариадна Сент-Обин, дочь графа Уэйбурна, — отчеканила она.
 — Очень приятно, — любезно откликнулся Колин.
 — То есть как это?.. Вы хотите сказать, что никогда не слышали моего имени?
 — Нет. А что, должен был?
 На этот раз между девушкой и слугами произошел откровенный обмен взглядами, после чего на их лицах отразилось облегчение.
 — Дело в том, мистер Лорд, что я в бегах. По моим следам идут сейчас, должно быть, все ищейки Лондона, а может быть, и всей Восточной Англии.
 — Вот как! — не скрывая иронии, воскликнул Колин. — И что тому причиной? Неужели все дело в том, что вы одеваетесь в мужское и выдаете себя за юношу? Может, вы даже украли все это…
 — Я украла больше. Лошадь, которая принадлежит мне по праву, но может достаться моему брату — моту и транжире.
 — Понимаю. Значит, вы хотите втянуть меня в семейную свару.
 — За тысячу фунтов, мистер Лорд, не все ли вам равно, во что вас втянут?
 — Вы полагаете, что я ухвачусь за эти деньги обеими руками? Интересно, что заставляет вас так думать?
 — То, что вы человек простой, — надменно заметила девушка, — и к тому же небогатый, о чем можно судить по вашей одежде.
 — А если дома я одеваюсь в шелка и бархат? Если я меняю все это на сукно и полотно только в рабочие часы?
 Согласитесь, неудобно во фраке ставить ведерную клизму лошади, у которой колики.
 Шокированная до глубины души, девушка сначала побелела как мел, потом покраснела как маков цвет.
 — Однако, мистер Лорд!
 — Ах, прошу прощения, что смутил вас! Тем не менее может статься, что мне придется заниматься и этим тоже, если вы наймете меня. Насколько я понимаю, услуги будут касаться присмотра за лошадью. Ну и конечно, доставки вас в Норфолк.
 — Это не просто лошадь, а самая…
 — Миледи! — перебили грумы в один голос.
 Девушка бросила на них яростный взгляд, потом вцепилась обеими руками в волосы, растрепанные, но все же прекрасные.
 — Вы правы, мистер Лорд, речь идет о присмотре за лошадью, которая не больна, но заслуживает хорошего ухода, потому что… потому что дорога мне как память. С ней ничего не должно случиться, понимаете? К несчастью, мой гнусный, отвратительный брат Тристан — он только что унаследовал титул лорда Уэйбурна — также желает получить Шареб-эр-реха. Он даже объявил награду за его возвращение. А это моя лошадь, моя!
 Колин выслушал все, и подозрения его только усилились. Во всей этой истории было что-то не так, но на другой чаше весов лежала тысяча фунтов.
 — Вот, значит, за какой лошадью я должен присматривать. За спорным имуществом.
 — Можно сказать и так. Зовут его Шареб-эр-рех, что в переводе с арабского означает «Быстрый, Как Ветер».
 — А можно узнать, что такого ценного в этом животном? За что вы согласны платить тысячу фунтов?
 С этими словами Колин протянул руку, чтобы коснуться жеребца. Тот неистово отпрянул в сторону.
 — Советую вам оставить фамильярности. Это животное, как вы его только что назвали, своенравно и ревниво.
 — В таком случае будем надеяться, что дело не дойдет до медицинской помощи, — сухо заметил Колин.
 — Я тоже очень на это надеюсь. Что касается вашего вопроса… что ж, я готова удовлетворить ваше любопытство, мистер Лорд. Мой отец, шестнадцатый граф Уэйбурн, всю жизнь занимался разведением чистокровных лошадей и…
 — Миледи! — снова воскликнули грумы хором.
 — Я знаю, что делаю! — резко произнесла Ариадна, и глаза ее упрямо сверкнули. — Итак, мистер Лорд, мой отец поставил целью вывести совершенно особую породу лошадей. Исключительно умных и… Шареб-эр-рех — последний представитель этой редчайшей породы…
 — ..о которой мне хотелось бы узнать немного больше, — поощрил Колин.
 — Эта порода… знаменита тем, что в шаге высоко поднимает копыта. Это красиво, понимаете? На параде, например.
 — Понимаю.
 — В недавнем прошлом все лошади на отцовской племенной ферме погибли от загадочной болезни. Все, кроме одной, подаренной им лорду Максвеллу… — Эту фразу девушка закончила совсем тихо, и глаза ее стали печальными. — Сорок лет кропотливой и тяжелой работы пошли прахом…
 — Болезнь, которую вы упомянули, так и не удалось определить?
 — Увы. Могу лишь сказать, что начиналась она буйством, потом лошадь падала в конвульсиях и скоро умирала. К счастью, первый же случай так встревожил отца, что он немедленно забрал Шареб-эр-реха в Лондон, и тот избежал общей участи. Как вы думаете, мистер Лорд, что могло вызвать болезнь?
 — Чтобы дать ответ, мне нужно просмотреть бумаги… ведь есть какие-то бумаги, не так ли? Лошадей осматривали?
 — Да, конечно. Но нет ли у вас каких-либо догадок?
 — Подобные симптомы характерны для многих лошадиных недугов. Зерно, пораженное грибком, например, приводит к сильнейшему отравлению и нередко к смерти.
 — Грибок, вы говорите?
 — И не один.
 — Ах вот как… — подавленным голосом произнесла девушка.
 Колин счел своим долгом подбодрить ее:
 — Но ведь не все пропало, не так ли? Есть племенная кобыла.
 — Это правда. Кобыла Газель. Как я уже сказала, отец подарил ее лорду Максвеллу, который… живет по соседству.
 Именно по этой причине я должна — просто обязана — доставить Шареба в Норфолк. Эти животные — последний шанс восстановить породу. Если мы сумеем получить жеребенка от этой пары, нам удастся отчасти повернуть время вспять и сохранить наследие отца. — Внезапно глаза ее вспыхнули гневом, голос стал резче:
 — Если бы только мне не мешали! Тристану нет никакого дела до коневодства, а наследие отца интересует его только с практической точки зрения. Если его план сработает и Шареб-эр-рех окажется в его руках, он немедленно устроит торги, чтобы расплатиться с долгами!
 — Хм… мало-помалу мне становится понятным ваше горячее желание оказаться в Норфолке, — сказал Колин, словно размышляя вслух.
 — Вот и славно. Значит, вы мне поможете? То есть сопроводите меня в Норфолк, защитите Шареба от посягательств Тристана и заодно присмотрите за его здоровьем?
 — Хм…
 — Вы, может быть, сомневаетесь, что ваш труд будет оплачен? Я богата, мистер Лорд, даю слово.
 — Вы утверждаете, — заметил ветеринар, не слушая, — что главным достоинством этой лошади является особенная походка. Однако, на мой взгляд, он чересчур поджар и длинноног для выступления на парадах.
 — Это потому, что он недоедал.
 — Несварение желудка?
 — Вовсе нет. Переутомление и нервная встряска.
 — И все же я вынужден заявить, что жеребец нисколько не похож на лошадь для парадов, — упорствовал Колин, желая в душе, чтобы животное хоть на минуту явилось его взгляду в естественном виде.
 — Поймите же, это маскировка! — воскликнула девушка, раздражаясь.
 — Разумеется, чтобы его не узнали и не донесли вашему брату.
 — Вот видите, вы все прекрасно понимаете!
 — Не все, но очень многое, — возразил Колин с улыбкой.
 — Я тоже маскируюсь по той же самой причине!
 — Разумеется, чтобы не дать возможности получить за вашу голову награду. Можно узнать, какова сумма?
 Вопрос был задан так быстро и так неожиданно, что Ариадна ответила чисто автоматически.
 — Полторы тысячи фунтов.
 — Ах вот как! Хм… полторы тысячи за то, чтобы передать эту лошадь в руки вашего брата… — Колин небрежным жестом отвел прядь волос со лба и посмотрел вдаль, как бы в глубоком раздумье. — И всего-навсего тысяча фунтов за то, чтобы тащиться с ним аж до самого Норфолка, бросив неплохую ветеринарную практику. Человек с деловой сметкой не затруднится в выборе, не так ли? Заработать сумму в полтора раза больше и при этом не перетрудиться…
 Ариадна уставилась на него во все глаза с выражением ужаса на лице.
 — А что вас так удивляет? Судите сами — за полторы тысячи мне не придется даже покидать пределы Лондона, в то время как сотня миль до Норфолка…
 — Вы негодяй, мерзавец, мошенник! Вы дьявол во плоти!
 — Ничего подобного. Я, может быть, человек простой, зато не простак.
 — Отлично! Вы получите свои полторы тысячи!
 — Две.
 — Тысячу шестьсот!
 — Две.
 — Тысячу восемьсот!
 — Две тысячи, и ни фунта меньше.
 — Ни за что!
 — В таком случае говорить нам больше не о чем. Выбор сделан. Миледи, прошу следовать за мной!
 — Дэниел! Симон! Сделайте что-нибудь!
 Грумы переглянулись и в нерешительности затоптались на месте.
 — Но ведь жеребец стоит намного больше, миледи… — начал один из них.
 — Какая разница, сколько он стоит! — закричала Ариадна, в ярости топая ногой, чтобы прекратить эти ненужные признания. — От вас двоих никакой помощи не дождешься!
 — Виноваты, миледи! — последовал дружный хор.
 Она повернулась к ветеринару, всей душой сожалея, что не может испепелить его взглядом. Он выглядел уверенным в себе и возмутительно безмятежным, понимая, что все козыри у него в руках. Он встретил ее взгляд и слегка улыбнулся, почти заставив девушку заскрежетать зубами от бессилия и злости.
 — Я заплачу вам эти злосчастные две тысячи, мистер шантажист, но знайте, что вы мне отвратительны!
 — Это всего лишь набор слов, миледи. Я проявил мудрость делового человека, и ничего отвратительного в этом нет.
 Она лишь молча сжала кулаки, пытаясь овладеть собой.
 — Так что ж? Договор вступает в силу?
 — Вступает, — процедила Ариадна сквозь зубы.
 — Великолепно! В таком случае не будем терять ни минуты, тем более что мне придется наведаться домой за вещами, необходимыми в дороге, уведомить привратника об отлучке, а самое главное — собрать все необходимое по уходу за лошадьми. Вы, конечно, составите мне компанию? Желаете опереться на мою руку?
 — Лучше поспешите! — отрезала Ариадна и вскочила в седло, сердито отмахнувшись от помощи грумов. — Чем скорее мы покинем Лондон и пустимся в дорогу, тем лучше.
 Если вы замешкаетесь, я уеду без вас!
 — Один вопрос, миледи.
 — Что еще? — сверкая глазами, осведомилась она.
 — Я бы не прочь узнать, где вы намерены укрыться, когда доберетесь до Норфолка.
 — Об этом можете не волноваться, мистер шантажист!
 Отец не стал бы дарить племенную кобылу просто соседу.
 Лорд Максвелл — мой жених!




 Глава 3


 Леди Ариадна ждала ветеринара на узкой, едва освещенной улице в Челси — самом непрезентабельном квартале Лондона. Когда все четверо оказались у обветшалого дома из тех, где квартирки сдаются внаем, она не удержалась от презрительной гримасы. И вот теперь Колин Лорд находился где-то в недрах этой развалюхи, а она… она всей душой жалела, что позволила втянуть себя в подобную авантюру.
 Человек этот неприятно озадачил девушку. Он перехитрил ее так ловко, что это сводило с ума! К тому же ее сбивала с толку повелительная манера держаться, неожиданная и неуместная в простом ветеринаре. Он ее раздражал, сердил и… смущал. Да, смущал, вот именно смущал своей привычкой бесцеремонно разглядывать, своей многозначительной, уверенной улыбкой! На леди так не смотрят, это не принято! Не смотрят таким пристальным, долгим взглядом.
 Внезапно Ариадну кинуло в жар — она решила, что от негодования. Да как он смеет!
 Вообще ветеринар все время совал свой нос туда, куда не следовало. Например, старался выведать побольше насчет Шареб-эр-реха. Дай ему волю, он, наверное, сорвал бы колпак, да и попону заодно! Слава Богу, маскировка помогла, а если она помогла даже с ветеринаром, остальные и подавно не догадаются. Лошадь для парадов — это она здорово придумала.
 Однако ясно, что заблуждение Колина Лорда, долго не продлится…
 Голос одного из грумов вывел Ариадну из раздумий.
 — Миледи, мы с Симоном с тем же успехом можем сопроводить вас в Норфолк, — говорил Дэниел, и девушка подумала, не саднит ли у него горло от бесконечного повторения одной и той же фразы. — Вы ничего не знаете об этом… как его там…
 — Ветеринар, — подсказал другой грум.
 — Вот именно. Вы о нем ничего не знаете и потому не можете доверить ему свою жизнь и имущество. Он может вас ограбить по дороге, может оскорбить вас на словах…
 — И на деле, — вставил Симон.
 — Оскорбить на деле? — озадаченно переспросила Ариадна. — Это как?
 Грумы обменялись взглядами.
 — Ну, не важно, — буркнул Дэниел. — Хватит и того, что молодая леди путешествует наедине с мужчиной…
 — Ах вот что! Значит, намного приличнее, когда молодая леди путешествует с тремя мужчинами?
 — Да, но мы оба…
 — ..знаете меня много лет. Я это уже слышала. Ваша тревога делает вам честь, и все же вернитесь в Уэйбурн-Хаус. Если Тристан еще там, скажите, что я вас отослала, сама же направилась… Постойте-ка, кто из моих друзей живет в противоположном направлении? Ах да, леди Чедвик. Так вот, я направилась к леди Чедвик, чтобы укрыться у нее.
 «Господи Боже, когда наконец явится этот невозможный тип?!»
 — Миледи, я все же хочу…
 — Ни слова больше, Дэниел! Все твои доводы я выслушала и не нашла их заслуживающими внимания. Раз уж вы оба изводитесь от беспокойства, я извещу вас сразу, как только окажусь под покровительством лорда Максвелла.
 — Да, но что подумает этот достойный джентльмен, когда вы постучите в его дверь в мужском наряде и в обществе какого-то постороннего мужчины?! Он будет шокирован!
 Ариадна притворилась, что изучает обшарпанный фасад дома.
 — Если даже он и будет шокирован, воспитание не позволит ему это выказать. Человек он великодушный, терпеливый, понимающий, к тому же мы обручены и подарок, который папа сделал ему в день оглашения помолвки, все равно что печать, скрепляющая наши узы. Чувство наше глубоко и взаимно, поэтому я не жду от лорда Максвелла иной реакции, кроме сердечной заинтересованности в моих делах. А теперь извольте оба удалиться.
 — Миледи, я все же…
 — Убирайтесь! — взорвалась Ариадна.
 Но когда угрюмая пара со вздохами направилась вдоль по улице, она закусила губу, чувствуя, что вот-вот расплачется.
 Все отдаляется от нее — отец, лошади, слуги, знакомые с детства; все это, одно за другим, безжалостно отбирается судьбой.
 Пока шаги грумов не затихли вдали, девушка не нашла в себе мужества повернуться.
 В тишине спящего нищего пригорода Ариадна так и сидела верхом на Шаребе, механически поглаживая его по крутой шее и думала, думала.
 "Неужели нет ничего приятного, о чем я могла бы вспомнить сейчас? Максвелл! Милый, дорогой Максвелл, который разве что не поклоняется земле, по которой я ступаю.
 Он обо всем позаботится. Его покровительство и забота навсегда избавят меня от Тристана. Он сумеет оспорить завещание… должен суметь!"
 Но как все это ужасно! Она потеряла отца, лошадей, дом, похоже, и репутацию тоже. Хорошо хоть, Максвелл еще при ней…
 Ариадна вздрогнула. Что за странный ход мыслей! Она и Максвелл — любящая пара, и никто не в силах этого изменить.
 Скрипнула дверь, и появился Колин Лорд. За ним, как привязанная, бежала беспризорная собачонка. Свой простецкий наряд ветеринар сменил на более приличный, хотя и далекий от элегантности (Ариадна не могла не отметить, однако, что одежда отлично подходит для дальней дороги в отличие от ее «маскировочного костюма»). Он как будто вполне оправился от травмы, нанесенной не в меру услужливыми грумами, и это порадовало девушку. Мягкосердечная по натуре, она мучилась угрызениями совести оттого, что по ее вине пострадал человек, тем более человек физически неполноценный. Запоздало задавшись вопросом, что было причиной хромоты Колина Лорда, Ариадна решила, что его лягнула лошадь.
 Она вдруг рассердилась на себя. Мало того, что ее влекло к какому-то простолюдину, она еще готова охать над тем, что наверняка явилось результатом его собственной небрежности! И это после того, как он так ловко повернул ситуацию в свою пользу! Шантажист! Подло выудил у нее лишнюю тысячу фунтов, как будто у нее денег куры не клюют!
 Теперь уже все в Колине Лорде раздражало ее: и то, как неспешно он двигался, и дворняжка, семенившая по пятам, и какой-то сундучок на плече, который ему взбрело в голову выволочь на улицу. Не собирается же он тащить его с собой! К тому же он, вероятно, пуст, раз уж этот тип несет его с такой легкостью!
 Ветеринар между тем приблизился и опустил свою ношу на землю. Подхватив на руки крепенькую собачку, пятнистую и короткошерстную, он поднял ее к Ариадне — полюбоваться.
 — Знакомьтесь. Это леди Ариадна Сент-Обин, а это Штурвал. Ну что, в путь?
 — Штурвал?!
 — Ну да, Штурвал — есть такая штука на корабле.
 Колин усмехнулся, продолжая держать дворняжку на весу. Песик не сводил с новой знакомой живых карих глаз.
 С минуту Ариадна не находила слов. Ее мучила мысль, что злосчастный удар по голове повредил ветеринару куда серьезнее, чем она предполагала.
 — Вы что, с ума сошли? — наконец вырвалось у нее. — Что все это значит?
 — Это значит, что я уже поступил к вам на временную службу и отрабатываю обещанную плату.
 — Но ваш сундук!..
 — Это не сундук.
 Ветеринар наконец отступил со своим живым грузом, чтобы опустить его на землю, и Ариадна получила возможность лучше рассмотреть багаж, который только человек не в своем уме мог взять с собой, чтобы сопровождать беглянку. Это и впрямь оказался не сундучок, а нечто иное — похожее по форме, но не столь массивное и к тому же с эмблемой судна и выгравированной ниже надписью «Тритон». Ветеринар, тоскующий по морю? Скажите на милость!
 — В таком случае что же это? — осведомилась Ариадна с нарастающим раздражением.
 — Корабельный рундук. Куда бы я ни направлялся, я беру его с собой, так как вещица эта дорога мне как память.
 Однако я не настолько сентиментален, чтобы таскать за собой пустой рундук. В нем упакован хирургический инструмент, лекарства и кое-что из одежды.
 — Очень хорошо, просто великолепно! Хотелось бы знать, что вы намерены делать со своим громоздким багажом. Как-то не верится, что нести его всю дорогу на плече.
 — Этого только не хватало! — хмыкнул Колин Лорд и так посмотрел на девушку, словно из них двоих она была не в своем уме. — Следуйте за мной!
 Не дожидаясь ответа, он снова забросил рундук на плечо и направился прочь. Собачка не отставала от него. Как ни была Ариадна раздосадована такой бесцеремонностью, ничего не оставалось, как направить жеребца следом. Впрочем, она решила немедленно разобраться с положением дел.
 — Вот что, мистер Лорд, я вовсе не намерена мириться с вашими манерами, которые оставляют желать много лучшего! Вам бы не помешало знать свое место! Где вы набрались такой наглости? Хочу напомнить, что приказы отдаю я, а вы всего лишь мне служите!
 Колин проигнорировал то, что про себя назвал «разносом», и только улыбнулся. «За свою жизнь я отдал столько приказов, мисс, сколько вам и не снилось!» — подумал он насмешливо. Однако, поразмыслив, решил, что ни к чему доводить ее милость леди Сент-Обин до белого каления. В отличие от него она была слишком молода, чтобы что-нибудь знать о жизни.
 Стараясь не слишком наваливаться на больную ногу, Колин обошел здание, направляясь на задний двор. Леди Ариадна продолжала свою проповедь о примерном поведении для людей низшего сословия, легкий шаг жеребца был едва слышен за ее голосом. Ветеринар снова подумал о том, как нелепо выдавать арабского скакуна за лошадь для парадов. Его все время приходилось сдерживать — должно быть, мечтал рвануться в галоп, вместо того чтобы идти шагом.
 Что ж, за две тысячи фунтов она имеет право хранить свою тайну, рассудил Колин. У него нет никакого права совать нос в то, что его не касается.
 К тому времени они достигли заднего двора, где стоял в ожидании мелкого ремонта небольшой экипаж, накрытый парусиной.
 — А это еще что такое? — резко спросила леди Ариадна, хмурясь на парусину.
 — Экипаж.
 — Что вы намерены с ним делать?
 — Как что? Запрячь в него ваше спорное имущество. — Заметив краску, опасно разлившуюся по щекам девушки, Колин поспешно добавил:
 — Это будет куда лучшей маскировкой, чем колпак, вам не кажется? Кому придет в голову разглядывать тягловых лошадей?
 — Знаете что, мистер Лорд! — взорвалась леди Ариадна. — Этот жеребец — чистокровный из чистокровных! Его нельзя запрягать, понимаете вы или нет?!
 Внезапно Колин почувствовал, что терпение его истощается.
 — Моя дорогая леди, помимо нас с вами, мы должны взять в дорогу самое необходимое. Собаку я тоже не могу бросить на произвол судьбы. Надеюсь, вы помните, что от Лондона до Норфолка более ста миль пути? Возможно, вам не приходило в голову, что наличие ло-ша-ди… существенно облегчает дело в подобных случаях. Можно, конечно, нанять другую, но разве что днем, а время не терпит. Короче говоря, мне ничуть не интересно, что это за лошадь — самый последний мул или гордость Англии. Это лошадь — и дело с концом. Будь я проклят, если буду топать пешком сто миль с багажом на плече.
 Рот Ариадны сам собой приоткрылся, и она даже слегка отшатнулась от неожиданности. Высказывая все это, ветеринар не повысил голоса. Гнев его был сдержанным, но тем более впечатляющим, поскольку невозможно было предположить его силу. Девушка ощутила, что Шареб-эр-рех напрягся всем телом, словно понял сказанное от слова до слова.
 Стиснув зубы от негодования, Ариадна огляделась — приближался рассвет.
 — Поймите же, — умоляюще заговорила она, — Шареб никогда не опускался так низко, чтобы тянуть экипаж, и попросту не умеет этого делать.
 — Научится.
 — Он заупрямится! Он будет лягаться! Он ни за что не позволит!..
 — В таком случае наше бегство будет затруднено задержкой.
 Беспощадная логика рассуждений Колина Лорда, его авторитетный, какой-то даже командный тон уязвляли Ариадну. Вот и теперь он спокойно ждал ответа.
 — Могу себе представить, что за кошмарное путешествие нас ждет!
 — От вас самой зависит, каким оно станет.
 — Боже мой, как же я сожалею, что с вами связалась!
 — Еще есть время передумать.
 Ветеринар пожал плечами и принялся сворачивать парусину, прикрывавшую экипаж.
 — Что? Передумать? Добираться в одиночку, а вас оставить здесь? Да вы тут же броситесь в Уэйбурн-Хаус, сообщить, что я все еще в городе! Нет уж, увольте! Вы отправитесь со мной, нравится это вам или нет, потому что слишком много знаете!
 — В таком случае вы запряжете эту лошадь в экипаж, нравится вам это или нет, ваша Сварливая Милость!
 — Как вы смеете оскорблять меня! — прошипела Ариадна, кипя от возмущения.
 Колин Лорд не удостоил ее ответа. Он скрестил руки и приготовился ждать столько, сколько понадобится, хоть целую вечность. В его взгляде не было вызова, только уверенность, что у нее нет выхода. Как ни была Ариадна рассержена, она не могла еще раз не заметить, как внимательно смотрят эти синие глаза и какой ум светится в них.
 Вот уж чего ей совершенно не следовало замечать ни сейчас, ни в первую встречу! Сам по себе вульгарный, этот интерес к человеку ниже себя по происхождению не имел будущего, не имел вообще никакого смысла! Конечно, для простолюдина Колин Лорд держался с большим достоинством и обладал некоторым обаянием, а уж командовал с таким видом, словно имел и титул, и благородных предков — одним словом, словно имел на это право.
 Это вызывало уважение, навевало мысли о равном положении, а значит, и интерес. Это было совершенно неуместно… нелепо!
 И потом, как можно даже думать о другом мужчине, будучи невестой Максвелла? Он и красивее, и элегантнее.
 Вот уж у кого на самом деле предки, титул, благородство. А этот, с позволения сказать, ветеринар? У него даже собака беспородная, не говоря уже о нем самом! Было бы на кого обращать внимание!
 И все же… все же…
 Ариадна заставила себя перевести взгляд на заднюю стенку сооружения, еще более уродливую, чем фасад, хотя это казалось невозможным, и махнула рукой в сторону экипажа.
 — Откройте… это! — процедила она сквозь зубы.
 Уголком глаза она заметила, что Колин Лорд сделал странный жест, как бы коснувшись несуществующей фуражки, и снова взялся за парусину. Не ожидая ничего хорошего, Ариадна все же была заинтригована и покосилась через плечо. На случай, если ее любопытство будет замечено, она скривила рот в презрительной гримасе.
 Песик, которому она недавно дала такую пренебрежительную характеристику, вертелся у ног хозяина. Был он по-своему симпатичный, крепкий и ухоженный, с висячими мягкими ушками и быстрыми умными глазками. Короткие лапки не мешали ему быстро бегать, а хвостик приветливо помахивал от избытка чувств. Иногда он потявкивал, как бы говоря: я здесь, хозяин, я с тобой!
 Наконец ветеринар ласково отогнал песика, и тот заинтересовался Шареб-эр-рехом. Привстав на задние лапки, он попробовал дотянуться до морды жеребца, потом припал на передние, неистово виляя коротким хвостом. Шареб прижал уши и потянулся к нему. Ариадна отпустила поводья, и вскоре два принюхивающихся носа соприкоснулись.
 «Штурвал, скажите на милость!» — подумала Ариадна, смягчаясь.
 — Дело за вами, — послышался голос Колина Лорда, о котором она ненадолго забыла.
 Как и о презрительной гримасе. Девушка вздрогнула, повернулась — и экипаж предстал ее взору. Это была двуколка с откидным Верхом и сиденьем настолько узким, что на нем едва могло уместиться два человека. Ей что же, придется всю дорогу до Норфолка прижиматься к постороннему мужчине?
 Колин Лорд нагнулся, чтобы достать из-под сиденья упряжку. Ариадна поймала себя на том, что разглядывает его спину. Это была крепкая спина, и плечи тоже, и… Боже, она ведет себя совершенно неприлично! И по меньшей мере странно. За все время знакомства с Максвеллом ей ни разу не пришло в голову разглядывать его спину и оценивать ширину плеч.
 Колин Лорд выпрямился и повернулся.
 — Итак? — произнес он, многозначительно глядя на Шареб-эр-реха.
 — Наличие экипажа предполагает наличие лошади, — заметила Ариадна, снова ощетиниваясь. — По крайней мере я так думала.
 — И вы совершенно правы.
 — Ага, значит лошадь есть! Вот ее и запрягайте!
 — Не получится. Три дня назад она умерла.
 — Как это мило! У ветеринара умерла лошадь. — Ариадна зло рассмеялась, — Теперь я вижу, как неразумно поступила, наняв вас.
 Колин Лорд, стиравший ветошью влагу с сиденья, застыл, потом медленно повернулся.
 — Моей лошади было двадцать девять лет, — сказал он очень ровным тоном.
 Ариадну снова бросило в жар, на этот раз от стыда. Каков бы ни был ее характер, она не была ни злой, ни бестактной.
 С полминуты она сидела, уставившись на колпак Шареб-эр-реха и не в силах поднять взгляд. Двадцать девять лет для лошади было возрастом долгожителя. В первую очередь это говорило об исключительно хорошем присмотре.
 — Мистер Лорд, мне очень неловко, — наконец выдавила она. — Это была ужасная бестактность.
 — Да уж.
 Закусив губу, девушка подняла быстрый взгляд на ветеринара. Он улыбнулся, но она заметила в улыбке оттенок печали и не сумела улыбнуться в ответ. Очевидно, умершая лошадь была по-настоящему дорога ему.
 — Чем ссориться, давайте лучше подружимся, — предложил он, приподняв неожиданно темную бровь.
 Ариадна с усилием отвела взгляд.
 — Давайте, — согласилась она, все еще чувствуя вину.
 — Отлично. Для начала нужно будет все-таки запрячь ваше драгоценное четвероногое в экипаж. Солнце встает, скоро проснется город. Нужно спешить.
 Девушка кивнула и спешилась. Все вышло именно так, как она и предсказывала. Шаребу достаточно было одного взгляда на упряжь, с которой Колин Лорд к нему приблизился, чтобы шарахнуться в сторону.
 — Сами видите, ничего не выйдет. Он попросту не дастся.
 Не отвечая, ветеринар упрямо подступил к жеребцу вторично. На видимых частях кожи у Шареба выступил пот, он повернулся и вперил в хозяйку умоляющий взгляд.
 — Бедный ты мой, бедный…
 Ариадна взялась за уздечку и потянула жеребца за собой в сторонку. С опаской покосившись на Колина с его упряжью, Шареб сунул голову девушке под мышку, издавая тихие обиженные звуки. Она принялась шептать ему на ухо слова утешения.
 — Мой дорогой, мой хороший, я не Дам тебя в обиду этому живодеру…
 Жеребец затих, но одно остроконечное ухо по-прежнему было повернуто в сторону Колина Лорда.
 — Этот живодер полагает, миледи, что время идет.
 — Говорю вам, ничего не выйдет! Взгляните, он надулся!
 — Лошади не дуются.
 — А как по-вашему, что с ним? Только посмотрите на выражение его морды! Он дуется. Ваша идея была глупой и…
 — Другой у меня нет, но…
 — Тогда давайте покончим с этой сценой и запряжем его. Или, может быть, вас устроит оказаться в Норфолке через месяц?
 — Мистер Лорд, вы так раздражающе практичны, что у меня нет слов!
 — А вы, миледи, так медлительны, словно не пустились в бега, а дали обет не двигаться с места. Попробуем вместе.
 Я буду держать ему голову, а вы наденете упряжь.
 — Я? Надену упряжь? Да я понятия не имею, как это делается! В тех редких случаях, когда я сама правила экипажем, его закладывал грум. Вам, как видно, не понятно, что это занятие ниже достоинства леди! Я буду держать ему голову, а вы делайте что нужно.
 — Нет, мы поступим, как я сказал. Может статься, в пути вам придется делать это, так что учитесь сейчас.
 — Вы что, снова командуете, мистер Лорд?
 — Именно так. Берите упряжь.
 — Я не позволю вам так себя вести! Командую в этом деле я!
 — Нет, вы его только финансируете. А теперь берите упряжь, и покончим с этим.
 Не дав Ариадне времени продолжать препирательства, Колин Лорд бросил ей упряжь. Поскольку девушка недостаточно быстро и ловко подхватила всю эту охапку железяк и кожаных ремней, та свалилась за землю. Оба разом бросились подхватить упряжь, стукнулись лбами и отскочили. Довольно витиеватое проклятие сорвалось с губ ветеринара.
 — Прошу прощения! — пролепетала Ариадна, все-таки поднимая упряжь.
 — Нет, это я прошу прощения. Больно?
 — Нисколько! Я твердолобая, знаете ли. Папа именно так меня и называл…
 — И был более чем прав, — перебил Колин Лорд и продолжал, не обращая внимания на гневный румянец на ее щеках. — К счастью, людям порой свойственно меняться к лучшему. Вы, я вижу, все же решили запрячь свою лошадь.
 Вот и славно. Поверьте, вам же будет лучше, если вы научитесь не только приказывать, но и подчиняться. Избалованная леди — не лучший компаньон в путешествии.
 — Избалованная? — возмутилась Ариадна, выпрямляясь во весь рост. — При чем здесь это? Говорят вам, мне отроду не приходилось закладывать экипаж! Это делали слуги — хорошо вышколенные в отличие от вас! Людей с манерами вроде ваших в обществе называют «боров»! Так вот, вы боров и есть!
 — Я человек, а не боров, и это видно невооруженным глазом по отсутствию клыков.
 — Что?!
 Колин Лорд забрал у Ариадны упряжь, расправил и снова протянул ей.
 — Вы что, издеваетесь? У моржей, кстати, тоже есть клыки, но я не морж.
 — С чего вы взяли?
 — Вы издеваетесь! Немедленно прекратите!
 — Только когда вы перестанете упрямиться и начнете — под моим руководством, разумеется, — закладывать экипаж. Предупреждаю, если не подчинитесь, я пойду завтракать и оставлю вас на произвол судьбы.
 Наступило молчание, сопровождаемое поединком взглядов. Ариадна сверкала глазами и яростно комкала в руках ремни упряжи, на лице Колина Лорда отражалась спокойная уверенность, и лишь самые уголки губ приподнялись в усмешке.
 Вместо того чтобы принять сторону хозяйки, Шареб-эр-рех внезапно прижал уши и с любопытством начал принюхиваться к незнакомым предметам в ее руках.
 Что оставалось делать? Хотя в душе она рвала и метала, леди Ариадна Сент-Обин, дочь шестнадцатого графа Уэйбурна, начала закладывать экипаж.
 — Должен признаться, я ожидал от тебя большего, чем жалкие отговорки.
 Тристан приподнялся, стиснув подлокотники кресла с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
 — Милорд, это не просто отговорки…
 — Сядь.
 — Вы должны мне верить!
 — Сядь.
 Он повиновался, чувствуя, как промокает под мышками одежда от холодного пота.
 Несколько бесконечно долгих минут Клив просто разглядывал его. Взгляд казался совершенно безмятежным, но было в нем что-то от гипнотической власти медиума. Перстень с фамильной печатью тускло поблескивал на ухоженной руке, ни один волосок не выбивался из прически, и только плечи, слишком широкие для аристократа, нарушали гармонию, пусть даже их облекал безукоризненно скроенный костюм.
 — Обычно я бываю более прозорлив, — наконец произнес Клив задумчиво. — Мои должники считают за лучшее платить долги в срок, а не удваивать их.
 Он принял еще более непринужденную позу — казалось, бессознательно, но это был точно рассчитанный эффект, подчеркивающий ужасную власть почти немигающего взгляда.
 — Сэр, мне так везло в тот вечер! Я никак не думал, что…
 — Разумеется, ты не думал. Ты еще слишком молод и глуп, чтобы предвидеть последствия. Вот так люди и попадают в истории. В очень, очень неприятные истории.
 К этому моменту Тристана пронизал такой ужас, что он физически ощутил его в себе. Ужас густым черным туманом клубился, щупальцами обвивал каждый орган и неумолимо подбирался к сердцу, чтобы его остановить.
 — Милорд, клянусь, я расплачусь с долгом!
 — Правда? Очевидно, в этой непутевой голове возник очередной великолепный план. Можно полюбопытствовать, какой?
 — Я… я решил попросить отца отказать мне часть наследства прямо сейчас! — выпалил Тристан, не в силах оторвать взгляда от темных глаз, в которых не было ни жалости, ни понимания.
 — Понятно. Граф, очевидно, пожелает узнать, для какой цели тебе понадобились деньги. Что же ты ответишь?
 Что по уши в долгах? Что одному мне ты должен более десяти тысяч фунтов?
 Тристан не находил в себе мужества даже мысленно назвать сумму самого грандиозного из своих долгов. Молодой человек побледнел и судорожно сглотнул.
 — Ты же не настолько глуп, чтобы тешить себя надеждой, что в этом случае получишь деньги. Ты слабак, Тристан. Будь ты покрепче, ты не просил бы подачек, а просто взял то, что однажды все равно, станет твоим.
 — Вз-зял бы?
 — Почему бы и нет?
 — Как?! Убив отца?
 — Ты сказал это, Тристан, а не я, — лениво заметил Клив, раскуривая сигару. — Разве я предлагал что-нибудь подобное?
 Тот только бессмысленно таращил глаза на своего мучителя.
 — Говорил или нет?
 — Нет, но…
 — Короче, я желаю получить свои деньги назад, — продолжал Клив, с небрежным изяществом стряхивая пепел. — Хотелось бы наконец убедиться, что это так. К твоим услугам несчетное множество интриг, каждая из которых приведет к цели. Но советую поторопиться, потому что я устал ждать. Тебе ведь не хочется, чтобы блестящий лондонский сезон, который начнется для тебя так неудачно, закончился и того хуже.
 Только тут, впервые за все время разговора, Клив улыбнулся. Его улыбка, при всей ее благожелательности, была даже страшнее для Тристана, чем зловещее бесстрастие.
 «И того хуже…» — эхом отдалось не только в сознании молодого человека, но и во всем его существе, как отдавалось с тех самых пор день и ночь, в унисон с биением сердца.
 Ужасный разговор имел место два месяца назад, но был так свеж в памяти, словно произошел вчера. По мере того как миля за милей ложилась за спиной, по мере того как мимо мелькали люди и лошади, росла отчаянная решимость, гнавшая Тристана вперед. Нахлестывая кобылу, он молился в безумии отчаяния: «Боже милосердный, помоги перехватить Ариадну! Помоги заполучить Шареба!»
 Потому что где-то в мире, как безжалостный хищник, таился Клив. Пока он выжидал, но в любой момент мог совершить прыжок и вонзить когти в жертву.
 «Закончится и того хуже».
 О долговой тюрьме не говорят с такой леденящей кровь многозначительностью. Да и что толку запрятать его, Тристана, за решетку? Пять месяцев отделяет его от двадцати пяти лет — по английским законам, возраста совершеннолетия, — и до тех пор ни один суд не может предпринять каких-либо шагов в отношении наследства.
 Тристан судорожно стиснул поводья, не замечая боли.
 И зачем только он тогда рассказал все отцу! Ведь было ясно, совершенно ясно, что граф поступит именно так, как он и поступил. Сколько ошибок! Надо было лучше присматривать за сестрой. По крайней мере оставался бы шанс расплатиться, шанс спасти больше, чем свое доброе имя, — свою жизнь! И очень возможно, жизнь этой наивной девчонки!
 Тристан угрюмо уставился поверх головы лошади, ничего не видя впереди.
 «Если бы только я сидел сейчас верхом на Шаребе, а не на этой кляче. Да, но в таком случае мне было бы вообще ни к чему находиться здесь!»
 Молодой человек почувствовал, что теряет ясность рассудка, и с силой помотал головой.
 «Шареб далеко, — думал он, все глубже погружаясь в пучину отчаяния. — И Ариадна тоже, это уж наверняка. А это значит… это значит…»
 Улыбка Клива в очередной раз явилась ему, леденя кровь и душу, лишая остатков разума.
 «Я должен догнать ее! Должен, чего бы мне это ни стоило!»
 Тристан повторял эти слова снова и снова, чтобы заглушить другие, более страшные, но чем дальше, тем яснее звучало в топоте копыт:
 «И того хуже, и того хуже, и того хуже…»




 Глава 4


 Для леди голубых кровей Ариадна неплохо справилась с поставленной задачей. Трудно сказать, думал Колин, кто из двоих — она сама или ее не менее чистокровная кляча — выглядел при этом более недовольным жизнью. Правда, она надела упряжь поверх хвоста и потом вынуждена была высвобождать его. Шареб-эр-рех возмущенно прядал ушами и всхрапывал, лицо девушки пылало от смущения, зато Колин получил большое удовольствие от этого зрелища и с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.
 Когда экипаж был наконец заложен, леди Ариадна повернулась к нему, надменно вскинув голову.
 — Довольны, мистер Лорд?
 — Отчасти, — холодно буркнул Колин после долгой паузы.
 — То есть как это — отчасти?! Все готово!
 — Нет, не все, — возразил он, протягивая ей вожжи.
 Ему отчетливо послышался скрип зубов. Девушка выхватила вожжи у него из рук и отвернулась. С Шареб-эр-реха было более чем достаточно. Когда хозяйка приблизилась еще с какой-то штуковиной в руках, он попытался подняться на дыбы, но хомут и дышла не позволяли.
 Приблизив лицо к самой его морде, леди Ариадна посмотрела в глаза жеребцу.
 — Мне все это нравится не больше, чем тебе! — проговорила она шепотом, настолько громким, чтобы Колин мог расслышать. — Но нам придется через это пройти, так что смирись!
 Удивительно, но животное тотчас перестало рваться из упряжки и замерло в неподвижности. Правда, вид у него был слишком недовольный для хорошо вышколенной лошади. Леди Ариадна сняла колпак, дав Колину возможность рассмотреть голову «спорного имущества».
 Ветеринар затаил дыхание. Голова была точеной, ошеломляюще прекрасной; вдоль умного широкого лба шла белая отметина, очень заметная на медно-рыжей шкуре. Взгляд карих с синим отливом глаз был так разумен, что казался человеческим.
 — Превосходное животное! — вырвалось у Колина, и он потянулся приласкать жеребца.
 Тот оскалил зубы и чуть не откусил ему пальцы.
 — Он что, не любит комплименты?
 — Он предпочел бы уважение!
 — Очень может быть, но на одном уважении далеко не уедешь, а нам нужно в Норфолк. Продолжайте, сделайте одолжение.
 — Ваше поведение оскорбительно!
 — Зато ваше весьма лестно для меня. Я хочу сказать — мой экипаж еще ни разу не закладывала настоящая леди.
 Девушка испепелила Колина взглядом, потом повернулась к жеребцу. После недолгих уговоров удила все же оказались у него во рту. Шареб-эр-рех тут же принялся их грызть, не спуская взгляда с Колина, и тот мог бы поклясться, что мысленно жеребец пережевывает его откушенные пальцы.
 Однако тот прекратил упрямиться и без дальнейших протестов позволил приспособить вожжи. Леди Ариадна поправила ремень у него на лбу, затянула застежку на шее и установила шоры под правильным углом Потом обошла лошадь и экипаж, как бы для того, чтобы полюбоваться делом рук своих Однако двигалась она слишком медленно, бедра чуть покачивались, к тому же она постоянно отбрасывала изящным движением волосы за спину.
 Это походило на обдуманную попытку обольщения — и надо сказать, успешную. Тело Колина тотчас откликнулось, и он с наслаждением вдыхал восхитительную смесь запахов, исходивших от нее.
 Леди Ариадна вернулась на свое место и торжествующе посмотрела на него.
 — Теперь-то уж точно все в порядке. Знаете, о чем я подумала? Раз уж нам предстоит такое долгое путешествие, не стоит превращать его а ад.
 — Разумная мысль.
 — Для этого потребуется лишь немного должного уважения с вашей стороны.
 — И с вашей также.
 Девушка приподняла бровь. Колин ответил тем же Она снисходительно усмехнулась. Он оценивающе оглядел ее. Она уступила первой, отвернулась и принялась оглаживать жеребца, однако вскоре повернулась снова.
 — Я подумала… путь предстоит долгий , обращение «мистер Лорд» кажется мне слишком официальным. А между тем вы заслуживаете большего, как опытный ветеринар. Если я стану обращаться к вам «доктор», это как раз и будет знаком уважения с моей стороны. И потом так удобнее. «Мистер Лорд» вдвое длиннее, язык отвалится повторять…
 — Язык отвалится? Я бы не возражал, — пробормотал Колин себе под нос, но не так тихо, чтобы девушка не расслышала.
 — Что такое?
 — Я сказал, что ветеринар официально не признается доктором, так что вы погрешите против истины.
 — А мне послышалось что-то оскорбительное.
 — И не думал вас оскорблять.
 — Очень надеюсь. Итак, что скажете? Сойдемся мы на «докторе»?
 — Лестно, но, как я уже сказал, не соответствует истине.
 — Ну и что? Поскольку на данном этапе вы мой личный ветеринар, в моей власти повысить вас в звании. Итак, решено! С этой минуты для нас с Шаребом вы доктор.
 Глаза леди Ариадны радостно засияли, и Колин справедливо предположил, что ее порадовала эта маленькая победа, возможность хоть в чем-то настоять на своем. Вид у нее был более довольный, чем у королевы, только что взошедшей на престол и издавшей первый указ.
 — Должна сказать: когда вы в очках, то очень похожи на доктора. Надеюсь, вы их захватили?
 — Разумеется, — лаконично ответил Колин, не глядя на нее, поскольку в этот момент пристраивал рундук под сиденьем экипажа, вместе с попоной, недавно украшавшей спину лошади.
 Кстати, о лошади, подумал ветеринар, обращая свое внимание на Шареб-эр-реха. Тот вовсе не выглядел озадаченным своим новым положением и, казалось, понимал, что его ждет. Колин вынужден был еще раз признать, что жеребец на редкость разумен.
 — Вот и хорошо, что захватили, — продолжала леди Ариадна светскую беседу. — Прошу вас надевать их как можно чаще, просто чтобы меня порадовать, потому что в очках у вас вид вдвое внушительнее. Это будет утешать меня в предстоящей потере двух тысяч фунтов.
 — Зато вы приобрели опыт при заключении сделок, — заметил Колин с философским видом.
 — Это что же, новая насмешка? — подозрительно осведомилась девушка.
 — Как можно! — воскликнул он подобострастным тоном, заставив ее негодующе вспыхнуть. — Я бы ни за что не осмелился насмехаться над своим работодателем, в особенности если он — женщина. А если он к тому же еще и леди, то во мне, чего доброго, проснется джентльмен!
 — Пусть проснется, и чем скорее, тем лучше! — отчеканила леди Ариадна, но глаза ее на этот раз не были сердитыми. — И не вздумайте прикрываться низким происхождением, доктор! Этим нельзя оправдать отсутствие манер.
 — Я поучусь у вас, миледи.
 Старательно хмурясь, они посмотрели друг на друга. Чувствовалось, что леди Ариадна готова рассмеяться.
 — Так вы будете носить очки или нет? — процедила она, кусая губы.
 — Это очки для чтения, а мне предстоит править.
 — Когда я вас впервые увидела, вы не читали.
 — Я хочу сказать, это очки для дальнозорких. Во время операций мне тоже приходится их надевать, иначе и надрез толком не сделаешь.
 — Надрез? — с преувеличенным ужасом переспросила девушка, зажимая рот рукой. — Вы хотите сказать, что режете… разное!
 — Не разное, а только кожу и мышцы, да и то лишь тогда, когда это необходимо.
 — Боже мой, какой ужас! Какой кошмар! Я буду молить Бога, чтобы никогда больше не увидеть ничего, подобного вчерашнему! Всадить иглу в брюхо ни в чем не повинной собаке!
 — О, вы еще ничего не видели! Однажды мне пришлось делать ректальное обследование. Так вот, оно проводится с помощью резиновых перчаток…
 — Довольно! Оставим подробности! Хорошо хоть, мы еще не завтракали. Кстати, о завтраке. Хотите пирожок с черной смородиной?
 Если она надеялась увидеть на лице Колина такое же отвращение к еде, какое чувствовала сама, то просчиталась: уже давно ничего не могло лишить его аппетита. Он лишь благодарно кивнул, краем глаза заметив, что предложение вызвало живой интерес Шареб-эр-реха. Во всяком случае, тот вытянул шею, чтобы понюхать карман жокейской куртки хозяйки (именно оттуда через пару секунд появился небольшой сверток).
 Колин понятия не имел, насколько он голоден, пока не ощутил во рту слоеное тесто пирожка и кисло-сладкий вкус начинки. Жеребец внимательно следил за ним, так, словно готов был выхватить пирожок у него изо рта, потом снова ткнулся в карман хозяйки, на этот раз слегка фыркнул. Но вопрос так и не сорвался с губ ветеринара, поскольку Штурвал, как и он сам, остался накануне без ужина. Песик встал на задние лапки и неистово вилял хвостиком, выпрашивая кусочек. Несмотря на голод, Колин разломил остаток пирожка и отдал ему большую часть, а когда выпрямился, жеребец тоже что-то с довольным видом пережевывал. Неужели пирожок? Этого только не хватало!
 С улицы уже доносился обычный утренний шум: стучали по булыжникам копыта, грохотали колеса тяжело груженных подвод, везущих на рынок всякую всячину. Птица проснулась где-то в кроне дерева и огласила мир своей простой песенкой. Пора было пускаться в путь, чтобы затеряться в утренней деловой суете бедного пригорода.
 Колин еще раз проверил упряжь, посадил песика в коляску и повернулся как раз в тот момент, когда леди Ариадна что-то скармливала жеребцу.
 — Что это было?
 — Пирожок, что же еще, — рассеянно ответила девушка, любовно наблюдая за тем, как ее подопечный слизывает с ладони крошки сахарной пудры, — с черной смородиной, если вам интересно.
 — Чтобы больше этого не было.
 Улыбка исчезла с лица леди Ариадны, глаза по обыкновению сверкнули, выражая возмущение.
 — Уж не собираетесь ли вы контролировать каждый мой шаг, доктор? Шареб обожает пирожки и эль, так что…
 — Эль?!
 — Да, эль. Вы что, туги на ухо? Может, эль вы тоже запретите?
 — Вне всякого сомнения. Как ветеринар, я не могу допустить, чтобы вы портили лошади желудок. Пирожки и эль, скажите на милость! Очень может быть, что он их обожает. Дети тоже обожают сладости, от которых портятся зубы.
 С этой минуты он будет питаться сеном, овсом, зерном — одним словом, тем, чем положено питаться лошади.
 — Похоже, вы не понимаете. У обычной лошади никто не спрашивает, чего ей хочется, а Шареб — другое дело. Он привык, что с его предпочтениями считаются. К тому же я угощаю его элем и пирожками чуть ли не с самого рождения, и ничего не случилось…
 — До поры до времени, — сказал Колин.
 — Проявите же хоть немного великодушия! Шаребу придется нас везти, его чувство собственного достоинства оскорблено! Оставьте ему по крайней мере его маленькие слабости!
 Считая разговор оконченным, Ариадна достала очередной пирожок, положила на ладонь и протянула жеребцу. Ее тотчас ухватили за запястье.
 — Я уже сказал, что запрещаю это безобразие.
 Хотя ветеринар говорил все тем же ровным, спокойным тоном, слова его звучали как приказ. Девушка опустила взгляд на свою руку, которая казалось такой маленькой, изнеженной и хрупкой в кольце крепких мужских пальцев. Подушечка большого пальцы лежала прямо на ее пульсе, к коже прижимались твердые бугорки мозолей. На ее глазах эта рука спасла жизнь собаке, но и она же бесцеремонно пыталась удержать ее от невинного занятия, словно от преступления!
 — Кто дал вам право прикасаться ко мне?
 Колин Лорд продолжал молча удерживать ее руку.
 — Нет, вы точно туги на ухо! Прошу вас немедленно отпустить меня!
 — Только если вы дадите слово забыть про пирожки и эль.
 — Это абсурд!
 — Дайте слово.
 Разгневанная Ариадна вскинула голову и с вызовом уставилась на ветеринара. И увидела, что глаза у него не синие, как ей поначалу показалось, а скорее серые, очень ясные, чудесного голубого оттенка, отчего зрачки кажутся не столько черными, сколько темно-фиолетовыми. Вся сила воли, весь несгибаемый характер Колина Лорда проступали в его взгляде, в чертах лица, в упрямой линии сжатых губ.
 Ариадна вдруг поняла, что бесполезно взывать к его великодушию. Он принял решение, и никакие доводы не могли его поколебать. Что ж, она тоже упряма! Безумная идея пришла ей в голову. Она опустила взгляд, заставила ресницы затрепетать и улыбнулась.
 — У вас красивые глаза, доктор.
 С этими словами она прикоснулась к подбородку Колина Лорда — там, где на нем намечалась продольная впадинка. Результат был ошеломляющий. Пальцы на ее руке разжались, на лице ветеринара появилось растерянное выражение. Не теряя ни секунды, девушка сунула пирожок ему в ладонь и обеими руками зажала пальцы, стараясь расплющить лакомство, так и не доставшееся бедняге Шаребу.
 — Вот, держите!
 Оправившись от шока, Колин Лорд вырвал руку и потряс ею, чтобы стряхнуть липкое тесто. Когда оно шлепнулось на землю, он наступил на него сапогом и гневно растер.
 — Ну, знаете ли! — с простодушным удивлением воскликнула Ариадна. — Вы перегибаете палку, доктор. Не лучше ли было отдать его собачке?
 — Садитесь в коляску, — процедил ветеринар сквозь зубы.
 Шареб-эр-рех прижал уши и неодобрительно покосился на него. Это еще больше рассердило Колина.
 — В коляску! — грозно повторил он.
 Леди Ариадна пожала плечами и уселась, не скрывая торжествующей улыбки. Она устроила целый спектакль, усаживаясь, оправляя куртку, стряхивая с рукава пушинку. Колин ждал, стиснув зубы. Что ж, первый раунд она выиграла, думал он мрачно, но ей никогда не выиграть весь матч. Для этого у нее маловато и опыта, и силы воли.
 Интересно, это была всего лишь уловка, когда она назвала его глаза красивыми, или она в самом деле так думает?
 Черт бы ее побрал!
 Разумеется, это была уловка, одна из тех женских ужимок, которые испокон веков застают мужчину врасплох! И нечего забивать себе этим голову. Лучше держаться настороже и отвечать выпадом на выпад, чтобы снова не оказаться в дураках.
 Устроившись на узком сиденье, Колин взял вожжи и бросил косой взгляд на свою спутницу. Он полагал, что леди Ариадна будет жаться к самому краю, но она, как видно, решила обратить ситуацию против него.
 — Я все больше прихожу к выводу, что это будет захватывающее приключение, доктор, — сказала она непринужденно, подхватила ластящегося песика и устроила у себя на коленях. — Сами подумайте! Все будут выискивать леди из высшего общества, разодетую по последней моде, в то время как настоящая Ариадна Сент-Обин проскользнет у них под носом в мужском наряде. Это ли не авантюра! Я всегда мечтала о маскараде и благословляю минуту, когда мне в голову пришла эта идея. Как вы думаете, что скажет мой дорогой Максвелл, когда увидит меня?
 — С вашим дорогим Максвеллом я не знаком. Откуда мне знать, что он скажет?
 — Попробуйте хотя бы предположить. Допустим, ваша невеста внезапно постучит к вам в дверь в мужской одежде.
 Что вы о ней подумаете?
 — Что она ошиблась дверью.
 — Я серьезно!
 — Если у нее найдется разумное объяснение для подобных странностей, значит, все в порядке.
 — Хм… а вы любили кого-нибудь, доктор?
 — Что-то не припомню.
 — Но вы, конечно, мечтаете полюбить, как и каждый человек?
 — Мечтаю не больше, чем подхватить скоротечную чахотку, — сухо ответил Колин и поерзал на сиденье.
 — Вы шутите, а речь идет о вещах серьезных, — упорствовала леди Ариадна, памятуя о том, как недавно привела его в смущение. — Мужчина вы интересный… даже очень интересный, на мой взгляд. Если бы не очевидное неравенство нашего положения и не мой дорогой, горячо любимый Максвелл, я вполне могла бы увлечься вами.
 — Вот как? — осведомился Колин, решив, что настало время для ответного выпада. — И как далеко вы могли бы зайти в этом увлечении?
 — Что?!
 — Вы что, туги на ухо? — Он повернулся, приподнял бровь и вперил в девушку многозначительный взгляд:
 — Итак, я с нетерпением жду ответа.
 — Однако, доктор! — запротестовала леди Ариадна.
 Щеки ее зардели. — Это вопрос не из тех, что принято задавать леди! Следите за своими манерами!
 — Довольно странно с вашей стороны делать мне выговор. Ведь именно вы завели разговор на эту тему, а не я, не так ли?
 Малиновый румянец разлился не только по лицу, но и по шее девушки, что чрезвычайно порадовало Колина.
 — Так как же, услышу я ответ на вопрос, логически последующий из разговора?
 — Я не желаю больше обсуждать это! — отрезала леди Ариадна, надменно вскидывая голову.
 — Досадно. Речь шла о таких захватывающих вещах! Леди из высшего общества, богатая наследница — и на тебе, способна упасть в мои объятия! Я чуть не умер от восторга — и вдруг все так неожиданно закончилось. Какой жестокий мир!
 Наступило молчание.
 — Доктор, — наконец мрачно произнесла девушка, глядя прямо перед собой.
 — Да, миледи?
 — Поезжайте!




 Глава 5


 По языку неприятно перекатывался кусок металла, который явно до него жевал кто-то еще. Кожаные ремни натирали кожу в самых неожиданных местах (в особенности тот, что проходил под хвостом). Все это было в высшей степени непривычно и неудобно, и, судя по тому, что напряжение в людях нарастало, готовилось что-то худшее, чего он пока не мог себе вообразить, но уже всей душой желал избежать.
 Шареб-эр-рех сделал над собой усилие, чтобы не выдать всей глубины своих чувств, и бросил косой взгляд на того, кого с первой же минуты окрестил про себя врагом.
 Тот же искоса смотрел на человеческое существо, которое Шареб привык считать своим, и только своим, и восхищался! Ревность и гнев охватили жеребца.
 Если бы враг хоть на секунду утратил бдительность, Шареб ни за что не упустил бы возможности укусить или лягнуть его.
 В этот момент он забрался в то, что теперь неразрывно было связано с Шаребом, взял длинные, свободно висящие ремни в руки, и все мысли о возмездии тотчас вылетели у жеребца из головы.
 Самые худшие его подозрения оправдались! Догадка, которой он не желал верить, была правильна! Люди хотели, чтобы он волок эту штуковину!
 Шареб-эр-рех повернул голову и бросил на хозяйку взгляд, полный укора и справедливого негодования.
 Ариадна прочла все, что было написано в выразительных глазах жеребца.
 — Доктор, я вас предупреждала! Добром это не кончится.
 — Ничего страшного не случится.
 — Нет, случится! Это не тягловая лошадь, у него есть чувство собственного достоинства! Видите, как он рассердился? А когда он сердится, то становится опасен…
 Ветеринар слегка шлепнул вожжами по крутому боку жеребца — можно сказать, едва дотронулся, — тем не менее Шареб резко подался назад и окаменел. Ариадна и не подумала скрывать ехидную усмешку. Колин Лорд произнес «Вперед!», негромко, но повелительно — и жеребец вдруг подчинился, к ее неописуемому удивлению.
 Это нельзя даже было отдаленно назвать рысью, скорее прыжками запряженного кролика, но все же он двигался вперед. С каждым рывком хвост Шареба взлетал то вправо, то влево, экипаж подскакивал и дергался, и Ариадна задалась вопросом, как скоро у нее сместятся все позвонки.
 — Должен признать, шаг у вашей лошади довольно необычный, — иронично заметил ветеринар. — Могу себе представить, каково сидеть на нем верхом во время парада.
 — Очень смешно! — огрызнулась Ариадна, едва не откусив себе при этом кончик языка.
 — Однако вы на нем ездите. Интересно знать, как вам это удается?
 — Годы практики!
 Шареб-эр-рех между тем тянул коляску с усердием отчаяния. Шея его была выгнута под неестественным углом, зубы оскалены, уши прижаты вплотную к голове, и хотя шоры не позволяли увидеть его глаза, можно было без труда предположить, что они дико выкачены. Темно-рыжая шкура кое-где уже покрылась клочьями пены.
 И все же он вез их! Ариадна ощутила угрюмое восхищение ветеринаром. Помимо всего прочего, Шареб никогда в жизни не выступал в такой низкой роли, не имел никакого опыта и даже врожденных способностей к этому. Принудить его было чем-то выше ветеринарного мастерства.
 «Хорошо все-таки, что я встретила этого человека и наняла, — думала девушка, забывая, что еще несколько минут назад была противоположного мнения. — Есть в нем что-то… чему я пока не могу подобрать названия. Что-то помимо упорства, спокойной силы, чувства юмора. Все это неплохие качества, но он… на него можно положиться. За ним — как за каменной стеной. Очень странное чувство…»
 Легкая морщинка пересекла гладкий лоб Ариадны. Положиться — да. А довериться? Можно ли рассказать Колину Лорду, какова истинная ценность Шареба?
 Постепенно жеребец нашел нужный ритм. Толчки и рывки смягчились, а потом и вообще сошли на нет, шея расслабилась, голова перестала задираться. Теперь он шел почти приемлемой рысью.
 — Хм… забавно… и по-своему интересно! — вслух рассуждала Ариадна. — Подумать только, Шареб-эр-рех тянет экипаж с людьми! Вот уж не думала, что доживу до такого дня. Вообще-то его поведение примерным не назовешь, но сегодня… я боялась, что он перевернет коляску вместе с нами и мы сломаем шеи. Передайте мне вожжи, доктор, я сама буду править.
 Такой откровенный восторг был заразителен, тем более что ветерок бил в лицо, здания все быстрее неслись мимо, и наконец Колин поймал себя на том, что улыбается.
 И в самом деле, Шареб справлялся со своей задачей. Оказалось, он был все-таки управляем. А как насчет его хозяйки?
 Почему-то Колин снова вспомнил ее замечание насчет его глаз и снова задался вопросом, была это ловушка или истинное мнение леди Ариадны. Надо признать, она была странным образчиком женского пола. Как и в свою бытность морским офицером, так и ветеринаром Колин не сталкивался ни с чем подобным. Как правило, женщины определенного сорта держались вызывающе, в то время как приличные женщины соблюдали условности.
 Поступки леди Ариадны нельзя было отнести ни к той, ни к другой категории. Они были смелы, но не безнравственны.
 Возможно, она просто точила свои коготки на том, кого считала безобидной жертвой. Возможно, пыталась отплатить за потерю внушительной суммы денег и за то, что вынуждена в чем-то ему подчиняться. В любом случае Колин не собирался становиться мишенью для проказ, которых у прекрасного пола в запасе великое множество. Он дал себе слово отплатить леди Ариадне той же монетой.
 Однако в данный момент девушка была далека от того, чтобы намеренно дразнить его, хотя бедра их соприкасались и лицо ее оставалось очень близко от его лица. Оно дышало сейчас простодушным нетерпением ребенка, увидевшего в магазине красивую игрушку и пожелавшего заполучить ее.
 — Ну же, доктор, передайте мне вожжи! Вы уже правили, теперь моя очередь!
 — Позже.
 — Когда это?
 — Когда выедем из Лондона. Там не такая сутолока, вот и будете править как вам заблагорассудится. Это ведь не то что ездить верхом.
 — Послушайте, это в конце концов моя лошадь, и я прекрасно управляюсь с ней!
 — Ну, раз так… — Колин пожал плечами и передал ей вожжи.
 Восторженное выражение тут же исчезло с лица девушки. Сила ее рук не шла ни в какое сравнение с силой Колина, а опыта не было вовсе. Шареб сразу ощутил слабину и рванулся вперед, так что ей пришлось уцепиться в вожжи изо всех сил. Вместо мягкого тормозящего натяжения жеребец теперь чувствовал сопротивление, на которое инстинктивно ответил тем, что удвоил усилия. Леди Ариадне пришлось упереться ногами, чтобы не вылететь с сиденья. Костяшки пальцев у нее совершенно побелели, грубая кожа вожжей впилась в ладони до боли.
 — Славный сегодня денек, не правда ли? — беззаботным тоном заметил Колин, притворяясь поглощенным сменяющими друг друга видами.
 — Чудесный! — едва выдавила девушка.
 — У вас не осталось пирожков?
 — Мужчины! — процедила она сквозь зубы. — Только о еде и думают!
 Он усмехнулся. Сколько раз в прошлом ему, да и многим другим из тех, кого она заклеймила собирательным понятием «мужчины», приходилось надолго забывать о еде.
 Но что могла знать об этом аристократка? Что она вообще знала о жизни? Своенравная, смелая — и наивная. Должно быть, ей и в голову не приходило, как он реагирует на ее близость.
 Черт возьми, а ведь он и в самом деле… эдак, пожалуй, скоро станет заметно! И как прикажете в таких условиях коротать время до Норфолка?
 Колин покосился на свою спутницу. Та сидела в напряженной позе, с упрямо сжатыми губами, силясь удержать рвущегося вперед жеребца. Шареб-эр-рех отчаянно грыз удила, досадуя, что править взялась хозяйка.
 — Что-нибудь не так? — заботливо осведомился Колин.
 — Все оттого, что он не тягловая лошадь! — отрезала леди Ариадна. — А я не кучер! Я тут правлю, а он расселся, наслаждаясь видами! Было бы на что смотреть! Забирайте вожжи и займитесь делом!
 — Я бы сначала позавтракал, — возразил Колин, бросив взгляд на дорожную сумку, набитую печеностями. — Я ослаб от голода.
 — Берите же! — в отчаянии воскликнула девушка.
 — Как же я буду завтракать с вожжами в руках?
 — А мне какое дело? Может, прикажете кормить вас с рук?
 Колин наконец смилостивился и перехватил вожжи.
 Ощутив опытную руку, Шареб сразу пошел ровнее и заметно успокоился.
 — Эта идея насчет кормления с рук мне нравится, — сказал ветеринар после недолгой паузы.
 С минуту леди Ариадна молча разглядывала его, потом глаза ее подозрительно засверкали. Что бы она ни задумала, ничего хорошего ждать не приходилось.
 — Что ж, доктор… — Открыв сумку, девушка взглянула внутрь. — Так… с какой начинкой желаете? Есть яблочная, сливовая и смородиновая.
 — Сливовая пойдет.
 — Сливовая так сливовая.
 Ариадна достала из недр сумки толстый кусок пирога, с боков истекающего густой желтой начинкой, и с мстительной улыбкой поднесла к губам Колина.
 — Пациент, откройте рот.
 Тому ничего не оставалось делать, как подчиниться. Он разинул рот во всю ширь, на случай, если леди Ариадне вздумается намеренно испачкать ему губы сахарной пудрой.
 Пирог приблизился вплотную…
 Коляску как следует тряхнуло, и Колин ощутил во рту слоеное тесто, начинку и пальцы девушки. Ариадна отдернула руку, он — голову.
 — Ай-яй-яй! — воскликнула она лукаво, вопреки краске смущения на щеках. — Пациент едва не откусил доктору пальцы. Начнем сначала. Скажите «а-а-а».
 «Да уж, это будет захватывающее приключение», — с едкой иронией сказал себе Колин, вспомнив недавнее пророчество леди Ариадны.
 Однако снова открыл рот, борясь при этом с желанием крепко зажмуриться. На этот раз все прошло удачно и он наконец сумел откусить часть предложенного угощения. Жуя, он заметил, что одно ухо Шареба повернуто в их сторону, словно тот старался не упустить ни звука. Более того, он сбавил скорость. Пришлось пошевелить вожжами, чтобы жеребец поторопился.
 — Еще кусочек?
 — Не откажусь, — сказал Колин и добавил:
 — Остальное скормите, пожалуйста. Штурвалу.
 Пирог снова двинулся к открытому рту. Взгляд девушки был прикован к его губам, но трудно было прочесть, что в нем. В такой близости аромат лавандовой эссенции буквально наполнял ноздри, отвлекая и волнуя.
 Внезапно Колин сообразил, что леди Ариадна прекрасно это сознает и намеренно искушает его. Возможно, она не так уж наивна и неопытна, подумал он, и намерение воздать ей по заслугам за эту игру окрепло.
 — Я уже говорила, что у вас обаятельная улыбка, доктор? Ах нет, речь шла только о глазах.
 Колин закашлялся, мысленно проклиная ее.
 — Нет, правда! Ваша улыбка совершенно обезоруживает, и поэтому вам следует улыбаться как можно чаще. Ошеломляющий контраст с мрачной миной у вас на лице. Скажите, у вас есть… нежный друг? Такой красивый, обаятельный мужчина просто не может быть одинок!
 — Эта тема мне не по вкусу.
 — Почему бы?
 — Не по вкусу, и все тут.
 — В чем дело, доктор? Не любите комплименты?
 — Это больше напоминает грубую лесть.
 — Не важно, что это, важно, нравится ли это вам.
 Колин почувствовал, что у него начинает болеть голова.
 — Так как же, доктор? Нравится вам…
 — Ну, нравится! Что дальше? — раздраженно ответил он С этими словами Колин обратил на леди Ариадну дерзкий взгляд и в течение долгой минуты не отрывал его, предоставив Шаребу самому выбирать дорогу.
 Ариадна смутилась, а когда взгляд его скользнул ниже, совершенно потеряла присутствие духа. Только что она владела ситуацией и наслаждалась, играя в кошки-мышки с самонадеянным ветеринаром, но вдруг все изменилось. Под этим откровенным взглядом у нее возникло странное ощущение — что она выставлена на обозрение голой.
 Предательская краска бросилась ей в лицо. Девушка отвернулась, стиснув дрожащие пальцы.
 — Итак? — осведомился ветеринар. — Будут еще комплименты? Или грубая лесть? Не важно что, лишь бы побольше.
 — Смотрите на дорогу.
 В ответ послышался смешок, и Колин Лорд наконец отвел свой вызывающий взгляд. Ариадна воспользовалась этим и отодвинулась в угол сиденья. Теперь ей хотелось, чтобы между ними было миль десять, не меньше. Стоило игре закончиться, как она остро ощутила близость мужского тела! От него исходили жар и чувство мощи!
 Прошло пять минут. Десять.
 Девушка почувствовала, как саднит повлажневшие ладони и потерла их одну о другую.
 Коляска подпрыгнула на выбоине, и бедро ветеринара снова прижалось к ее бедру. Ариадна окаменела, краем глаза заметив, что Колин Лорд поглядывает на нее с усмешкой.
 — Беседа, — начал он назидательным тоном, — служит для того, чтобы скоротать долгие и однообразные часы дороги.
 Ариадна ощетинилась, потом смягчилась. А ведь верно, беседа! Это отвлечет от крамольных мыслей.
 — Что ж, давайте побеседуем. — Она поразмыслила и продолжала:
 — Сколько времени, по-вашему, нам понадобится, чтобы добраться до Норфолка?
 Ветеринар повозился, устраиваясь поудобнее. Показалось ей или нет, что после этого его нога прижалась к ней еще теснее?
 — Это зависит от множества условий. Наше тягловое животное находится в отличной форме и как будто больше не возражает против своей роли. Развитая им скорость внушает надежды. В это время года темнеет еще довольно рано… вероятнее всего, до заката мы проедем миль пятнадцать.
 — Двадцать!
 — Для первого раза ему столько не осилить. Вы же не хотите подорвать его здоровье? Нужно будет обеспечить ему долгий отдых с комфортом.
 — И вознаградить хоть одним пирожком!
 — Ни в коем случае!
 — Доктор! — возмутилась Ариадна. — Я только что скормила громадный кусок вашей собаке, и вы не возражали. В чем, собственно говоря, разница? Они оба — животные.
 — Разные, с различными пищеварительными системами. Собака может есть все что угодно, от фруктов до мяса, а вот лошадь рано или поздно заработает хроническое несварение от ваших сладких пирожков. Замените их морковкой или яблоком, если вам так уж хочется его побаловать.
 — Но Шареб не любит яблоки или морковь! Он любит пирожки!
 — И ни в чем себе не отказывает, я правильно понимаю?
 — А как же иначе? Ведь он королевской крови.
 — Интересное у вас представление о королях. Сидишь себе на троне, целый день лопаешь пирожки, запиваешь элем…
 — Вы невыносимы!
 — А вы с этой лошадью похожи по характеру, — не унимался Колин. — Тоже привыкли потакать себе во всем, требовать исполнения любой прихоти, которая только взбредет вам в голову.
 Ариадна до того возмутилась, что какое-то время могла лишь молча сверкать глазами.
 — Мистер Лорд! Вы забываетесь!
 — Ну вот, я снова «мистер».
 — Наше социальное положение так же различно, как-как… как пищеварительные системы лошади и собаки!
 Подобное сравнение рассмешило Колина. Для человека сдержанного смеялся он заразительно и непринужденно.
 Лицо его при этом светилось. Смеясь, он был не просто привлекателен — он был красив. Ариадне захотелось забыть условности, отбросить настороженность и от души посмеяться вместе с ним. Но он и так слишком стремительно ворвался в ее жизнь, поэтому она не уступит соблазну.
 — Я не виноват в том, что забываюсь снова и снова, — сказал Колин Лорд, успокоившись. — Как я могу обращаться с вами как с леди, если на вас наряд грума?
 — Ага! — вскричала Ариадна, — Я же говорила, что это превосходная маскировка!
 — Прекрасная. Возможно, вы сойдете за парнишку, но никак не за простолюдина… Возможно, вас вообще нетрудно узнать.
 — Вы ошибаетесь, потому что никогда прежде меня не видели. Я имею в виду — в подобающем наряде.
 Ничего страшного, что этот маскарад не одурачил вас, — это и не нужно. Куда важнее одурачить моего брата, сыщиков, охотников за вознаграждением…
 Очевидно, она вполне оправилась после недавнего поражения, потому что наклонилась к нему и спросила тоном флиртующей барышни:
 — Значит, во мне не осталось ничего женского? Вы это имели в виду, когда утверждали, что я сойду за парнишку?
 У Колина уже ломило плечо (править Шаребом было непросто), но он не удержался и посмотрел на девушку. Глаза ее сияли, как звезды. Она желала услышать отрицательный ответ. Щеки леди Ариадны горели от ветра, выбившаяся прядка медно-рыжих волос трепетала на плече. «Нет уж! — подумал он. — Никудышная у вас маскировка, миледи. На самом деле в вас нет ничего мужского».
 — Хотите правду?
 — Ну разумеется!
 — Вы никого не проведете.
 Ариадна отшатнулась, потому что это утверждение прозвучало слишком мрачно. Но серо-голубые глаза смотрели мягко, и она в который раз поразилась, до чего же они ясные. Штурвал завозился на коленях, и очень кстати. Девушка принялась оглаживать песика, думая: почему, ну почему каждый раз, когда она пытается смутить Колина Лорда, все происходит как раз наоборот?
 Однако она не собиралась отступать. Рассеянно глядя на пробегающие мимо деревья, Ариадна принялась разрабатывать новый план.
 Коляска уже покинула город и катилась по проезжей дороге. Вот они миновали пруд с уткой и выводком утят, деловито плывущим к зарослям осоки.
 Девушка забылась, но ее оторвало от созерцания ощущение, что на нее смотрят.
 — Похоже, я расстроил вас, — не без иронии произнес Колин. — Зачем заранее предаваться унынию? В данную минуту ваш маскарад — не самая серьезная проблема.
 — Это вообще не проблема! — воскликнула Ариадна, хватаясь за возможность, которую он намеренно предоставил. — Дело в другом.
 — Если вам нужно облегчить душу, я к вашим услугам.
 — Что вы! Я не осмелюсь!
 — А что такого? Помните, вы хотели, чтобы мы подружились, а ведь друзья делятся секретами.
 — Однако вы что-то не спешите делиться своими.
 — Что же именно вас интересует?
 Ариадна откашлялась, изображая смущение.
 — Когда я спросила, любили вы когда-нибудь или нет, вы ответили, что не помните…
 — Допустим, я дурачился.
 — Значит, вы любили!
 — Секрет секрету рознь, миледи. Этот — слишком личный.
 — Вы сами захотели поделиться секретами, так что отступать поздно. Расскажите мне о вашем прошлом, а я в ответ расскажу о Максвелле. Таким образом мы будем квиты.
 — Да? Ну ладно. Нравилась мне одна ирландка…
 — В самом деле? — Ариадна подвинулась ближе, как бы для того, чтобы их беседа стала доверительной. — Как ее звали?
 — Какая разница? — усмехнулся Колин Лорд.
 — То есть как это какая разница! Оставьте отговорки, доктор. Немедленно признавайтесь, как звали эту вашу ирландку!
 — Орла.
 — Итак, вы ее любили…
 — Скорее восхищался ею с почтительного расстояния.
 — Но вы были не прочь связать с ней жизнь?
 — Для этого я ее недостаточно хорошо знал.
 — Как так?
 — Не имел возможности познакомиться поближе.
 — Почему?
 — Вы всегда так настойчивы в поисках истины?
 — Увы. Папа говорил, что я слишком любопытна и что мне не следует совать нос в личные дела других. Но раз уж я плачу вам такие деньги, то имею право задавать любые вопросы, вы не находите? Итак, расскажите об этой девушке.
 Если она вам нравилась, почему вы не женились на ней?
 — Потому что… — начал Колин, чувствуя, как меркнет улыбка на его лице, — потому что я сменил род занятий.
 — Как интересно! Вы не всегда были ветеринаром?!
 — Не всегда.
 — Чем же вы занимались до этого?
 — Убивал людей за солидное жалованье.
 Он знал, что произнес это с мрачным, суровым выражением лица, но леди Ариадна, разумеется, приняла все за розыгрыш.
 — Перестаньте, доктор! Скажите правду!
 — Это и есть правда, которую я не желаю больше обсуждать.
 — Да, но…
 — Я не желаю обсуждать ее и не стану.
 Пару секунд леди Ариадна смотрела на него, потом надулась и уставилась прямо перед собой. Колин решил, что она всерьез обиделась, и ощутил раскаяние. В конце концов он сам предложил доверительно побеседовать, и она любезно откликнулась. Правда, он не ожидал, что разговор сразу коснется прошлого. Простодушное любопытство леди Ариадны затронуло секрет, который он предпочитал хранить и никогда не вытаскивать на свет Божий. Нельзя сказать, что Колин жил с тяжким бременем стыда по поводу того, как закончилась его блистательная карьера; он принял перемены в своей судьбе и сжился с ними. Но тот (или та), кому случилось бы узнать подробности, вряд ли отнесся бы к ним снисходительно. Только мать Колина единственная поняла и не осудила его, однако он не мог ожидать того же от юной аристократки, впитавшей предрассудки своего класса с молоком матери. Когда-то этот класс осудил его и — что еще хуже — пожалел. Колин не желал возвращаться к прошлому.
 — Доктор! Доктор Лорд! Я с вами разговариваю!
 — Прошу прощения, — смущенно произнес Колин и подумал: «Недолго она дулась, однако». — Я весь внимание, миледи.
 — Я спросила, что с вашей ногой. В чем причина вашей хромоты? На этот раз мое любопытство вполне оправданно, не так ли? Вы не можете отказать мне в ответе.
 Колин едва удержался от проклятия. Не девушка, а мешок с вопросами!
 — Хромота — это физический недостаток, миледи. Мое нежелание обсуждать его вполне оправданно, не так ли? Я имею полное право отказаться отвечать.
 — Физический недостаток? Хм… я об этом как-то не подумала. Хорошо, мы не станем обсуждать его, но причину-то узнать можно?
 — Не думаю.
 — Надеюсь, она не постыдна? В таком случае…
 — Сама по себе нет, но с ней связано кое-что, о чем я предпочел бы умолчать.
 — Разумеется. Так что же с вашей ногой?
 — А почему это вас так интересует?
 — Я выпытываю секреты только для того, чтобы потом рассказать о них первому встречному. Не так давно вы предложили мне облегчить душу, а теперь даже не хотите сказать, почему хромаете! Мне хочется знать, вот и все! Поверьте, я нахожу ваш физический недостаток… как бы это сказать… интригующим. Он вам к лицу.
 — В жизни не слышал подобной нелепости.
 — Тем не менее это так. Расскажите о вашей ноге.
 Колин Лорд надолго умолк. Когда Ариадна уже решила, что ответа ей не дождаться, он заговорил:
 — Моя нога, миледи, состоит из нескольких крупных костей и множества мелких, а также мышц, сухожилий и кожи. Кроме того, в ней есть одна коленная чашечка и, должно быть, некоторое количество жира, но я не уверен…
 Ариадна просто не могла устоять перед искушением и хорошенько стукнула Колина по плечу. Потом они вместе расхохотались, позабыв о разногласиях.
 — Оказывается, вы не способны вести серьезный разговор, доктор! Ваша нога…
 — А вы не способны оставить мою бедную ногу в покое.
 — Я умираю от любопытства! Отчего вы хромаете?
 — Ну ладно, — с неохотой уступил он. — Открытый перелом сросся не совсем так, как следовало.
 — Но что было тому причиной?
 — В меня стреляли.
 — Стреляли?! — Ариадна против воли округлила глаза и приоткрыла рот. — Это конечно, очередная шутка!
 — Вовсе нет. В меня действительно стреляли.
 — Из ружья или из пистолета?
 — Из пушки.
 — Значит ли это, что вы были на войне, доктор?
 — Да, я воевал.
 — Боже мой, как же это раньше не пришло мне в голову!
 Теперь все становится на свои места. Вы, конечно, служили полковым ветеринаром в кавалерии! Но ведь это совершенно меняет дело! Вы должны были приобрести огромный опыт по части лошадей. Более того, теперь мне совершенно ясно, откуда взялась эта раздражающая привычка командовать. Надо было сначала побольше узнать о вас, а потом уже читать вам лекцию насчет манер.
 — Хм… — протянул Колин, решив не вдаваться в подробности.
 Его позабавил ход мыслей леди Ариадны, но оставить ее в неведении показалось несправедливым.
 — Все это очень мило с вашей стороны, но не соответствует истине. Я не только не был полковым ветеринаром, но и вообще не служил в армии.
 — Однако вы воевали! Где же? И в каком звании?
 — В таком, какого уже не ношу. Вот как раз об этом я и хочу умолчать. Поговорим о другом.
 — О чем же?
 — О вашем спорном имуществе. Признайтесь, что это не лошадь для парадов.
 Ариадна не ожидала ответной атаки, и глаза ее забегали.
 — Мне бы не хотелось говорить… на эту скучную тему.
 Поговорим лучше о Максвелле. Да-да, о моем дорогом, чудесном Максвелле. Ах, Максвелл! — Ариадна прикрыла глаза. как бы от избытка нахлынувших чувств, потом снова их открыла и подняла к небесам. — Папа познакомился с ним на скачках в Ньюмаркете и нашел таким симпатичным, что сразу пригласил обедать с нами. Впервые увидев Максвелла, я поняла, что мы созданы друг для друга! Он — сама галантность! Он красив, элегантен, изыскан, благороден! Вообразите себе, он замер на пороге и долго-долго смотрел на меня восхищенным взглядом, который и по сей день живет в моей душе. За обедом он поднимал тост за тостом в мою честь и неустанно повторял, что в жизни не видел подобной красоты!
 С той стороны, где сидел ветеринар, послышался сдавленный смешок.
 — Что это значит? Вы не находите меня привлекательной? — возмутилась Ариадна.
 Колин Лорд не ответил, только снова хмыкнул.
 — Отвечайте! — потребовала девушка, не на шутку обескураженная. — Максвелл называет меня Прекрасный Цветок Бернема, а вы, значит, даже не находите меня хорошенькой?
 Мистер Лорд! Я вас спрашиваю!
 — А куда же подевался «доктор»? Или я разжалован за плохое поведение?
 — Вижу, вам понравилось незаслуженное звание.
 — А с вашей стороны некрасиво пожаловать мне титул и отобрать уже через пару часов.
 — Ну хорошо, хорошо! Пусть будет «доктор»! Прошу вас, отвечайте.
 — На какой вопрос? Простите, я запамятовал.
 — Находите ли вы меня привлекательной?
 Колин Лорд обратил на Ариадну оценивающий взгляд и прошелся им по ней с таким видом, словно и в самом деле решал нелегкую задачу. Это заставило девушку вспыхнуть от негодования.
 — Нет, — наконец произнес он. — Я вовсе не нахожу вас привлекательной, миледи.
 Ариадна поникла, убитая такой беспощадной прямотой.
 — Я нахожу вас на редкость красивой, — невозмутимо продолжал ветеринар.
 Долгое время девушка могла лишь смотреть на него, разрываясь между гневом и удовольствием, потом отвернулась и уставилась невидящим взглядом на бегущие мимо деревья. Как она могла попасться в такую примитивную ловушку?
 «Да он играет со мной, этот негодяй! Ну погоди же, Колин Лорд! За мной не пропадет!»
 — Вы спросили — я ответил, — послышался голос ветеринара.
 — Конечно, конечно. Надо же, а ведь у нас и впрямь доверительная беседа. Возможно, сейчас самое время выдать вам свой маленький секрет.
 — Безусловно.
 Ариадна посмотрела на сладко дремлющего песика, клубочком свернувшегося у нее на коленях, и принялась его почесывать. Она делала это так долго и старательно, что Колин, любопытство которого было задето, наконец не выдержал.
 — Я жду, — напомнил он.
 Вместо ответа девушка поймала выбившийся из-под шапочки локон и начала наматывать его на палец. Колин решил, что скорее откусит себе язык, чем повторит вопрос.
 Ариадна как будто поняла это и заговорила:
 — Речь идет о нынешней ночи, когда вы лежали без сознания после удара этого недотепы Дэниела. Знаете, что было?
 — Вообще-то нет, — усмехнулся он.
 — Я понимаю, что не знаете, я только имела в виду, что вы, может быть, догадываетесь, о чем пойдет речь… — Леди Ариадна смутилась не на шутку, щеки ее запылали. — Когда вы лежали без сознания… видите ли, я подложила куртку вам под голову… Когда я ее подкладывала, я была без перчаток и… словом, так случилось, что я узнала, куда вас ударили… нечаянно прикоснулась!
 Уже который раз за день Колин позабавился от души и не стал этого скрывать. Румянец леди Ариадны стал малиновым, она не выдержала и отвела взгляд. Значит, она и в самом деле прикасалась к нему? Это не была игра воображения? Мысль о том, что вопреки правилам приличия эта леди прикоснулась к нему, заставила дыхание Колина участиться. Странное дело — в тот же миг Шареб-эр-рех забеспокоился и перешел на галоп. Потребовалось немало усилий, чтобы унять его.
 — Ну вот, теперь я в курсе дела. Интересно, зачем вы признались?
 — Я… я не знаю. Конечно, я обручена…
 Шареб громко всхрапнул и прянул головой.
 — ..но я просто не могла не отметить, что прикасаться к вашим волосам, доктор, так же приятно… как к нижнему белью из китайского щелка!
 Жеребец сделал мощный рывок, и Колин поневоле ослабил вожжи. Шареб понесся бешеным галопом, угрожая опрокинуть легкую коляску на первом же повороте.
 — Стой!
 — Господи Боже, да что это с ним?!
 — Стой, тебе говорят!
 Стайка диких голубей, потревоженная Шаребом, вспорхнула из-под копыт. Жеребец шарахнулся, рванулся влево, и лишь чудом экипаж устоял на колесах. Колин изо всех сил пытался притормозить, и наконец ему это удалось. Галоп сменился быстрой рысью, потом рысцой, и после еще нескольких минут борьбы Шареб остановился. Со вздохом облегчения ветеринар намотал и закрепил вожжи на облучке и откинулся на сиденье. Если бы не его опыт, они давно валялись бы в канаве! Ему хотелось сорвать на ком-нибудь гнев за своенравное животное, и потому он резко повернулся к бледной Ариадне:
 — Ну? Может, закончим нашу доверительную беседу, раз уж вышла передышка? Или весь ваш секрет был в том, что вы нечаянно коснулись моих волос и нашли их приятными на ощупь?
 — Нет, — медленно ответила девушка, и краски вернулись на ее лицо.
 — Тогда что же таким тяжким бременем лежит на вашей душе?
 — То, что я хочу коснуться их снова. Только для того, чтобы убедиться, что не ошиблась. Ведь волосы просто не бывают такими… Можно, доктор?
 — Помнится мне, кто-то из нас обручен. Не вы ли?
 — Но я только дотронусь. — Она потянулась к его голове, но рука застыла в нерешительности на полпути. — Что в этом плохого?
 Ив самом деле, подумал Колин, глядя на пылающее лицо, на котором читалась отчаянная решимость, словно леди Ариадна готовилась проделать нечто в высшей степени предосудительное. Что тут такого?
 Маленькая ручка с изящными пальцами начала медленно приближаться. Это завораживало, как и тихий, вкрадчивый голос:
 — Только дотронусь, доктор, только дотронусь…
 Колин позволил внезапно отяжелевшим векам опуститься. Путаные, бессвязные мысли заметались в его сознании.
 Он раскаивался в том, что согласился доставить эту сирену в Норфолк, и в то же время благодарил судьбу за этот странный подарок.
 Он чувствовал, что, связавшись с этой девушкой, подписал себе приговор.




 Глава 6


 Сердце Ариадны сильно билось и пальцы дрожали, когда она коснулась светлых волос ветеринара. Тот сидел с закрытыми глазами с таким видом, словно подвергался бог знает какому насилию. Шареб снова забеспокоился и начал пританцовывать на месте. Однако туго натянутые вожжи, на совесть закрученные вокруг штыря, не позволили ему сорваться.
 — Наверное, мне не следует так поступать, — чуть слышно произнесла девушка.
 Шареб всхрапнул и топнул ногой.
 Однако вопреки голосу рассудка пальцы сами собой зарылись в густую волну светлых волос. Те и впрямь были шелковистыми и как будто льнули к руке. Ариадна осмелилась прикоснуться к мочке уха, скользнуть по шее. Никогда прежде она не только не вела себя так безрассудно, но даже и не мечтала об этом. Она нашла, что не в силах остановиться. С улыбкой девушка следовала взглядом за своими движущимися пальцами. Восхитительно быть такой смелой!
 Какие ощущения это дарило! Какие будило мысли!
 Пальцы ее наткнулись на опухоль над правым ухом. Ветеринар вздрогнул и открыл затуманенные глаза.
 — По-моему, ваше единственное прикосновение затянулось, миледи. В конце концов вы…
 — Что я?
 — вы — Ну что же?
 — Вы обручены…
 — Это верно, но почему вы так долго не могли составить такую простую фразу? Неужели язык заплетается?
 — И мысли тоже, — буркнул Колин Лорд.
 Это заставило Ариадну засмеяться от удовольствия. Наконец-то она положила ветеринара на обе лопатки! Хотелось растянуть эту победу надолго, зайти еще дальше, совершенно обезоружить его.
 — Вам нравится, доктор? — осведомилась Ариадна, блуждая пальцами в светлых волосах.
 — Нравится…
 — Мне тоже. У вас прямо-таки шелковые волосы! Шелковые, как белье, что на мне надето.
 Колин Лорд выпрямился, отстранился, и его затуманенный взгляд стал насмешливым.
 — Надеюсь, вы позволите мне к нему прикоснуться?
 — К чему? — испугалась девушка, поспешно отдергивая руку. — То есть… к моему белью?!
 — А что тут такого? Я только хочу убедиться, что мои волосы и впрямь такие уж шелковые на ощупь. Вы уже вторично сделали это интригующее сравнение, как бы предлагая мне задаться вопросом, насколько оно соответствует истине.
 — Вы ведете себя недопустимо нагло, сэр!
 — Когда вам снова вздумается поиграть с огнем, миледи, вспомните, что можно обжечься, — резонно заметил Колин, поправляя волосы намеренно медленным жестом.
 — Максвелл никогда не отреагировал бы так!
 — Я же не Максвелл.
 — И слава Богу!
 — Возможно, будь этот джентльмен не так безупречно воспитан, ваши руки не тянулись бы к другим мужчинам.
 — Как вы смеете!
 Колин не удостоил ее ответа, развязал вожжи и приказал жеребцу продолжать путь. Потом он бросил на Ариадну взгляд дядюшки, занятого нравоучительной беседой с племянницей не самого безупречного поведения.
 — Я бы вам советовал последить за руками, миледи, не то они натворят такого! Вы можете даже пожалеть, что у вас вообще есть руки.
 Пристыженная Ариадна снова забилась в угол и отвернулась.
 Не играй с огнем — обожжешься.
 Сколько раз в детстве она слышала эти слова, но никогда не думала, что придется услышать нечто подобное, уже будучи взрослой.
 — Полагаю, мне следует извиниться, — буркнула она неохотно.
 — Вот уж совсем не обязательно. Не каждый день меня оглаживает прекрасная дама, да еще и восхищается моими прелестями. В моей жизни такого еще не было.
 — Давайте забудем, что это случилось, — взмолилась Ариадна, мучаясь сожалением.
 — Забывайте, если хотите. Что до меня, я намерен лелеять дивные воспоминания.
 Господи, неужели минуты назад победа была в ее руках? Этот человек снова перевернул все с ног на голову и теперь потешался над ней — должно быть, мстил за временную капитуляцию. Ариадна жаждала как следует отбрить наглеца, но, как назло, ничего путного не приходило в голову. Оставалось только мрачно смотреть в сторону. Ужасный тип еще и начал насвистывать в унисон с перестуком копыт Шареба, словно нарочно для того, чтобы окончательно взбесить ее.
 Титаническим усилием Ариадне удалось обуздать нараставший гнев. Искоса взглянув на ветеринара, она обнаружила, что он тоже наблюдал за ней с добродушной усмешкой.
 — Поверьте, я ненавижу пикироваться. Может, помиримся?
 Девушка пожала плечами и отвернулась. Вероятно, он воспринял это как отказ, потому что оставил ее в покое и возобновил свой раздражающий свист. Однако ей не улыбалось провести таким образом остаток дня. Вспомнив странное поведение жеребца, в то время как она пыталась, немилосердно флиртуя, смутить ветеринара, девушка спросила:
 — Доктор?
 — Да, миледи.
 — Помните, как Шареб чуть не опрокинул нас в канаву? Думаю, он каким-то образом воспринял ваше состояние… Мне пришло в голову, что животные реагируют на вас иначе, чем на других.
 — Вы находите?
 — Во всяком случае, жеребец рванул в галоп ни с того ни с сего. Если вспомнить, когда именно это случилось, вывод напрашивается сам собой.
 — Что значит ни с того ни с сего? Мы могли просто не заметить, что его встревожило.
 — Ничего. И вы это знаете. Хотите еще один пример?
 Когда я его запрягала, вы стояли совсем рядом и у него был хороший шанс вас лягнуть. Но он этого не сделал, хотя, будь на вашем месте кто угодно другой, тот получил бы по заслугам. И потом, смотрите, как примерно он ведет себя.
 Ну, что скажете?
 — Что мой приятель Штурвал попросил его быть умницей.
 — А если серьезно?
 Колин Лорд помолчал. Солнце горело на его светлых волосах, и казалось невозможным отвести взгляд от этой картины.
 — Что я могу сказать? Животные хорошо ко мне относятся.
 Ариадна посмотрела на сильные руки с длинными ловкими пальцами, и ей вдруг пришла в голову недопустимая, постыдная мысль. Каково это — ощутить эти пальцы на своем теле? Сладкий холодок пробежал по ее спине.
 «Как, однако, все странно! И неловко! С чего это вдруг такое приходит мне в голову? Такое, о чем можно думать разве что после венчания, переступая порог супружеской спальни рука об руку с человеком, равным по происхождению!»
 Ариадна посмотрела на лоснящийся круп Шареба, бежавшего теперь ровной рысцой, на его уши, повернутые назад, и подумала, что тот прислушивается. Подслушивает их разговоры.
 — Погода стоит удачная для поездок, — сказала она, пытаясь отвлечься светской беседой.
 — Угу.
 — В дождь нам пришлось бы хуже.
 — Угу.
 — А вам и правда было приятно, доктор, когда я гладила по волосам?
 — Я думал, вы уже все забыли.
 — А вы? Вы забыли?
 — Я и не собирался, если помните.
 — Знаете что? — воскликнула Ариадна, осененная неожиданной идеей. — Вам нужно познакомиться с кем-нибудь! Я имею в виду — с какой-нибудь милой, приятной женщиной, достойной вас. Я этим займусь, доктор, раз мы теперь друзья… ведь мы по-прежнему друзья, не так ли? Только подумайте: пройдет совсем немного времени, и моя жизнь наладится, я выйду замуж за обожаемого Максвелла. А вы, доктор? Вернетесь к своему одиночеству?
 Ей показалось, что по лицу Колина пробежала тень, но он ничего не ответил, глядя вперед, на показавшиеся на горизонте холмы.
 — Вам необходимо изменить свою жизнь, — настаивала Ариадна.
 — А почему вы решили, что я одинок?
 — Как же можно не быть одиноким, если никогда по-настоящему не любил? По-моему, логика проста.
 — Я не совсем одинок, миледи.
 — Вы имеете в виду собаку? По-вашему, этого довольно? Мужчине нужна жена.
 — Отчего же, есть немало холостяков, вполне довольных своей жизнью.
 — Это, если можно так сказать, особая порода людей, а вы не из таких. Вас раздражает этот разговор? Если да, так и скажите, а то вы снова растревожите Шареба.
 — Разговор как разговор. И откуда вам знать, из каких я?
 — Интуиция. Если вы притворяетесь даже перед самим собой, это нелепо. Все равно что пытаться обойтись без очков, когда не видишь дальше носа. Оглянитесь вокруг, загляните себе в душу! Вы поймете, как обделили сами себя. Снимаете убогое жилье в нищем квартале, ваш единственный друг — собака, выхаживаете котят, щенков и жеребят, вместо того чтобы воспитывать собственных детей! И вот так вы готовы прожить всю жизнь? Можете вы, положа руку на сердце, поклясться в этом?
 Чего Колин не мог — так именно этого.
 — Ну же, я жду! — настаивала Ариадна с дразнящей ноткой в голосе. — Положите руку на сердце и клянитесь!
 — Не хочу и не стану! — отрезал Колин, отказываясь встретить ее взгляд, чтобы не рассмеяться — ее пыл его забавлял.
 — Ага! Не можете! Значит, вы одиноки. Как ваш друг, я просто обязана принять участие в вашей судьбе. Ах! Какая мысль только что посетила меня! — Девушка придвинулась поближе, так близко, что он снова уловил аромат ее духов. — По дороге мы остановимся у одной из моих подруг, леди Андреа. Она ни за что не выдаст меня, можете не беспокоиться.
 У Андреа уютный, гостеприимный дом, три верховые лошади, которых вы можете осмотреть, если пожелаете. Но ведь это сущие пустяки, дело не в этом. Среди горничных есть одна прехорошенькая, словно специально созданная для вас, доктор! Ее зовут Кэтлин. Мы вас представим друг другу и дадим возможность пообщаться, чтобы узнать друг друга. Да-да, именно так мы и поступим! — Довольная собой, Ариадна вновь откинулась на сиденье и бросила на Колина торжествующий взгляд. — Ну, что скажете? Из меня выйдет отличная сваха, вот увидите.
 Невозможно было не улыбнуться, видя ее энтузиазм.
 Колин пожал плечами. Сваха была ему ни к чему. Если уж на то пошло, он предпочел бы «пообщаться, чтобы узнать друг друга» с леди Ариадной, а не с горничной, пусть даже прехорошенькой.
 — Насчет свахи не знаю, а вот воду мутить вы умеете.
 Давайте оставим вашу Кэтлин в покое. С женским полом я страшно застенчив, она умрет от скуки в моем обществе.
 — Как можно умереть со скуки рядом с человеком таких удивительных достоинств? Расскажете ей, как спасли собаку, как вас отлично довезла в коляске лошадь, которая никогда этим не занималась, — и успех вам обеспечен. Что касается вашей застенчивости, то она вам к лицу… — Ариадна подумала и добавила:
 — Во всяком случае, мне так кажется.
 Нетрудно было догадаться, что плутовка снова восхищенно на него уставилась. Колин упорно смотрел на дорогу. Прошло некоторое время.
 — Доктор!
 — Что?
 — Хотите излечиться от застенчивости? Я могла бы вам помочь? — проворковала Ариадна.
 — Не советую, — ответил он со смешком.
 — Это почему?
 — Опасная затея.
 — Не опаснее, чем вы сами" а в вас, доктор, нет ни на волос опасного.
 — Опять волосы? При чем здесь они?
 — А что при чем? Какая часть вашего организма?
 Задавая этот вопрос, Ариадна смотрела ему в глаза простодушным, невинным взглядом, но в глубине глаз прыгали веселые бесенята, и Колин снова подумал, что она далеко не так наивна, как кажется.
 Он приподнял бровь и многозначительно усмехнулся.
 Девушка залилась румянцем, и он уверился в правильности своей догадки.
 — Однако, — вскоре заговорила она смущенно, — сама не знаю, что на меня нашло. Должно быть, все дело в моем маскараде! Я чувствую себя как-то иначе, раскованнее… Честное слово, это ново для меня. Мне не хочется, чтобы вы обо мне плохо думали, пусть даже вам, человеку простому, не свойственны деликатные чувства. Примите мои извинения за эту маленькую выходку. Но я не стану извиняться за то, что гладила вас по голове, потому что вам это нравилось.
 Она решительно не желала униматься, снова и снова напоминая Колину сирен, искушающих Одиссея своим сладким пением. Простой человек, которому не свойственны деликатные чувства — скажите на милость! Объект для игры в кошки-мышки. Пора бы снова сделать ответный выпад.
 — В таком случае давайте поменяемся ролями. Я вас поглажу, а вы будете этим наслаждаться.
 — Что? — воскликнула девушка, шокированная до глубины души. — Нет, это совершенно невозможно! Моему дорогому Максвеллу это не понравится.
 Колин почувствовал, что сыт по горло «ее дорогим Максвеллом».
 — Еще бы ему понравилось! — заметил он себе под нос.
 Ариадна прекрасно расслышала замечание.
 — Вот Максвелл, кстати сказать, весьма опасен. Если в его присутствии вы осмелитесь бросить на меня слишком долгий взгляд, он вызовет вас на дуэль, а дуэлянт он завзятый. Меткий стрелок и превосходно владеет шпагой, о чем знает весь Норфолк. Не советую вам его злить, иначе я не дам и пенни за вашу жизнь.
 — Насколько я понимаю, вы давно знакомы с этим типом?
 — Мистер Лорд! Имейте должное уважение к тем, кто стоит выше вас!
 — Давно или нет?
 Ариадна сделала неопределенный жест, потом поймала мягкое висячее ухо Штурвала и начала задумчиво пропускать его между пальцами.
 — У них с папой были какие-то дела, я точно не знаю, — не сразу ответила она. — Мы встречались в обществе довольно долго, чтобы узнать друг друга, потом было объявлено о помолвке. Наш союз был делом решенным еще до папиной смерти. Вскоре мы поженимся, и я уверена, что Максвелл будет мне хорошим мужем.
 — Ну еще бы! У него есть для этого все необходимые качества. Меткий стрелок и отлично владеющий шпагой.
 Что еще нужно для счастья?
 С минуту Ариадна смотрела ему в лицо, на котором не было ни тени насмешки, потом нахмурилась.
 — Странно… вы говорите серьезно, а ощущение такое, что шутите.
 — Как можно!
 — По-моему, вы просто завидуете.
 — Еще бы! Я сроду не держал в руках ни пистолета, ни шпаги, — бессовестно соврал Колин.
 — Оставьте оружие в покое! По-вашему, в Максвелле больше нечем восхищаться?
 — А что, есть чем?
 — Представьте себе, да! — воскликнула Ариадна, пылая праведным гневом. — Он красив, добр и к тому же истинный знаток лошадей. Его Черный Патрик известен на всю Англию, это победитель многих скачек.
 Колин заметил, что взгляд ее метнулся к Шаребу, потом так же быстро ушел в сторону.
 — Максвелл богат, — продолжала она, — но вот это как раз не важно, потому что я тоже не бедна.
 — Давайте подытожим, миледи. Ваш жених убивает на дуэлях, а в промежутках между ними купается в деньгах.
 Лучшего кандидата в мужья просто не сыскать. Желаю всего наилучшего с «вашим дорогим Максвеллом».
 — Ваш сарказм способен убить!
 — Можно узнать, когда состоится это венчание века?
 — Когда закончится траур по моему отцу.
 — О! — вырвалось у Колина, и лицо его омрачилось. — Простите!
 Ариадна не ответила, пристально изучая обивку сиденья. Колин попытался взять ее за руку, она вырвалась и прижала песика к груди, слишком сильно на его взгляд. Но малютка Штурвал не выказал недовольства — наоборот, поднял голову и лизнул девушку в подбородок.
 Колин посмотрел на склоненную голову своей спутницы и предположил, что она сдерживает слезы. Может быть, даже плачет. Однако она не хотела его сочувствия, его утешений, да он и не мог их ей дать. Они жили в слишком разных мирах и оказались рядом лишь по стечению обстоятельств. Жизнь леди Ариадны Сент-Обин была распланирована. Даже ее бегство было захватывающей авантюрой, забавным маскарадом, за которым неминуемо следовало возвращение к прежней жизни. Что ж, это вполне логично, но душа Колина мучилась.
 «Если бы мы встретились раньше, в моей прежней жизни, у нас был бы шанс».
 В прежней жизни, в которой он был блестящим морским офицером. В жизни, к которой нет возврата.
 В его теперешнем существовании он всего лишь скромный ветеринар — слишком жалкая добыча для светской красавицы, чтобы даже думать об этом.
 — Вы что-то совсем притихли, доктор.
 — Я не притих, а погрузился в глубокое раздумье, — ответил Колин, возвращаясь к действительности. — Думаю, как бы до Норфолка научиться владеть пистолетом и шпагой.
 Ариадна нахмурилась, но поняла, что это не насмешка, а шутка, и улыбнулась.
 — Доктор, я подумала и решила, что должна извиниться и за тот трюк с вашими волосами. Я вас вывела из себя, расстроила, огорчила и бог знает что еще. Я чувствую, что должна как-то возместить вам моральный ущерб. Вот, пожалуйста, трогайте. Я не скажу Максвеллу.
 Она поймала на ладонь длинный медно-рыжий локон, которым всю дорогу играл ветер, и протянула Колину.
 — Это излишне.
 — Если вам противно дотронуться до моих волос, так и признайтесь. К чему эти уловки!
 — Противно или нет, речь не об этом. — Колин решил подыгрывать, насколько хватит сил. — Вы обещаны другому, можно сказать, запретны. И потом мне лучше держаться подальше от ваших волос.
 — Вот как? Это запрет из той же оперы, что и насчет пирожков?
 Колин бросил на нее недоумевающий взгляд.
 — В том смысле, что самый вид моих волос может вызвать у вас несварение?
 — Очень смешно!
 — Но мне любопытно! В чем дело? Что не так? Я просто хочу, чтобы мы были квиты. О! Понимаю. Рыжие волосы не в вашем вкусе.
 — Напротив, миледи.
 — Я рада, — степенно заметила Ариадна, но глаза ее вспыхнули. — В таком случае вы не хотите прикоснуться к ним потому, что они растрепаны, взлохмачены и небрежно засунуты под жокейскую шапочку.
 — Снова промах. Просто я вполне нормальный мужчина со всеми присущими нашему полу здоровыми аппетитами. Прикосновение к вам добром не кончится. Ни к чему будить то, что спокойно дремлет.
 — Вы меня совсем сбили с толку, доктор, выражайтесь яснее.
 — Леди Ариадна!
 — Я жду ответа.
 — От вас и у святого голова разболится.
 — Вы страдаете от головной боли? Так бы сразу и сказали. Где именно болит? Я поцелую это место, и все пройдет.
 — В жизни со мной не флиртовали так откровенно!
 Слова эти вырвались у Колина ненамеренно, и он ждал обычной вспышки благородного негодования. К его удивлению, девушка засмеялась и положила кончики затянутых в тонкую перчатку пальцев на его локоть.
 — Не стану отрицать! Однако не пора ли нам сделать привал и пообедать в каком-нибудь приличном месте? Если вдобавок к головной боли у вас еще и начнет бурчать в животе, вам станет совсем худо.
 Бедро ее как бы случайно прижалось к нему. Колин подавил вздох. Пахло сладкими пирожками и лавандой. Самым разумным было бы убраться восвояси, но он знал, что такая возможность представится еще очень и очень нескоро.
 — Идея мне нравится, — откликнулся он сухо и слегка отпустил вожжи, давая Шаребу больше свободы.




 Глава 7


 Через пару миль жеребец захромал. Для начала вожжи в руках Колина дернулись в сторону, потом коляску тряхнуло, но не так, как трясет на выбоинах. Еще не успев сообразить, в чем дело, ветеринар уже натянул вожжи, пытаясь остановить Шареба. Тот, однако, пробежал по инерции еще несколько шагов, прихрамывая на переднюю ногу, а когда наконец остановился, то понурил голову и по его темной шкуре прошла заметная судорога.
 Через мгновение оба пассажира уже бежали к нему.
 — Шареб! — в ужасе кричала Ариадна.
 Жеребец посмотрел на нее с упреком в глазах, держа ногу на весу.
 — Боже мой, Боже мой! Шареб, дорогой мой! Как же это? Доктор, сделайте что-нибудь!
 Девушка едва удерживалась от слез. Шареб снова содрогнулся и прижался широким лбом к ее груди. Колин положил ладонь на горячее и влажное плечо жеребца, ощупал его, потом медленно спустился по ноге до самой повязки.
 — Это придется снять, миледи.
 — Но повязка нужна для маскировки!
 — В данный момент меня мало волнует, для чего она нужна. Я ее снимаю.
 Ариадна приоткрыла рот, собираясь возразить, но потом прикусила губу и промолчала. Колин присел на корточки и принялся торопливо разматывать длинную полоску какой-то ткани, сложенную втрое и чем-то набитую.
 — Это еще что за дьявольщина? — осведомился он с неожиданным гневом в обычно спокойных глазах. — Зачем вы обвешали ему ноги тяжестями?
 Жеребец фыркнул, издал жалобный звук, похожий на стон, и снова приподнял ногу.
 — Я… я хотела изменить ему шаг… — сконфуженно объяснила Ариадна.
 С невыразимым отвращением на лице Колин забросил горячую и мокрую насквозь повязку подальше в кусты. Теперь передняя нога предстала ему в своем естественном виде. Была она сухощавой и крепкой, прекрасной формы — нога четвероногого аристократа. Однако не время было восхищаться статями Шареб-эр-реха, нужно было срочно выяснить, что случилось. Осторожно Колин ощупал кость, сухожилия, коленную чашечку.
 Ничего.
 — Что с ним, доктор? Говорите же! — повторяла Ариадна, время от времени всхлипывая. — Насколько все серьезно?
 Для верности ветеринар повторил осмотр даже более тщательно.
 Ничего.
 — Доктор! Не молчите, я должна знать!
 — В этой части с ногой ничего не случилось. Возможно, ниже.
 Над самым копытом находился венчик светлых волосков. Колин осмотрел бабку, потом повернул копыто подковой вверх.
 — Что вы делаете?
 — Ищу гвоздь, острый камешек или колючку.
 Он нажал в тех местах, где было возможно, каждый раз ожидая, что животное дернется и попытается вырвать ногу, но этого не случилось. Все было в полном порядке.
 Колин выпустил копыто и мягко нажал на колено жеребца, принуждая его опустить ногу. Шареб опустил — прямо ему на ногу — и навалился всей тяжестью.
 — Черт побери!
 Ветеринар как следует пихнул жеребца в плечо. Тот убрал ногу, только чтобы снова поднять ее и держать на весу.
 Морда его при этом так и оставалась в объятиях хозяйки, но ухо было повернуто в сторону Колина. У того возникло чувство, что Шареб нарочно отдавил ему ногу.
 — Доктор, это ужасно! Я с самого начала знала, что ни в коем случае нельзя запрягать его и принуждать тянуть экипаж! Теперь он хромает, бедняжка, и что нам делать? А если он вообще не сможет больше наступать на эту ногу? Его придется пристрелить, чтобы прекратить страдания! Это ужасно, ужасно!
 — С ним все в порядке, — резко перебил Колин и потянул за повод, но жеребец упрямо прятал от него морду.
 — Что значит — с ним все в порядке? Вы просто бесчувственный чурбан! Разве вы не видите, что он изнемогает от боли? С его ногой…
 — ..ничего не случилось.
 — Почему же тогда он захромал? — в негодовании воскликнула Ариадна, отстраняясь.
 Колин воспользовался этим, чтобы посмотреть жеребцу в глаза. Животное явно избегало его взгляда!
 — Вот и мне это очень интересно, — пробормотал ветеринар.
 Однако нужно было что-то делать. Он выпряг Шареба, подхватил оглобли и с мрачным видом повернулся к Ариадне.
 — Ведите его, а я займусь коляской. К счастью, она легкая. Видите тот дом с красной кровлей? Это постоялый двор. Там мы остановимся, пообедаем и заодно дадим Шаребу отдохнуть. Если травма и впрямь была, скоро это место распухнет.
 — Если? Как это — если? Конечно, травма была! Взгляните, как ему больно, бедному!
 Колин не видел смысла продолжать спор. Леди Ариадна готова была своим телом заслонить любимца, но вот сам он отказывался верить, что Шареб покалечился, просто он сыт по горлу ролью тягловой лошади. Похоже, жеребец и впрямь был недюжинного ума, если вытворял подобное.
 Постоялый двор был просторным беленым зданием с черепичной кровлей. Видимо, проезжие останавливались здесь не слишком часто, раз у хозяйки нашлось время разбить под окнами цветник. Здесь даже была шпалера роз до самой кровли, а на каждом подоконнике стоял горшок с геранью. Вокруг простирались луга и рощи, но поблизости виднелась только купа кустов, где пара малиновок обменивалась звонкими трелями. Ветерок лениво покачивал вывеску с дюжим молодцом грустного вида и надписью «Изголодавшийся путник».
 — Отлично! — воскликнула Ариадна, испуская вздох облегчения. — Окна есть.
 Колин не ответил — как ни была легка коляска, тянуть ее за оглобли — занятие не из приятных.
 На ступеньках лежала, подставив брюхо солнцу, седая от старости гончая, в стороне, у коновязи, коротала время единственная кобыла, тоже не первой молодости. Впрочем, при виде Шареб-эр-реха она издала призывное ржание.
 Колину было любопытно, как поведет себя «измученный болью бедняга», упорно хромавший всю дорогу до постоялого двора. Теперь же его хромоту как рукой сняло, он начал пританцовывать, выгнул шею и с явным интересом оглядел престарелую кокетку.
 — Окна! — с иронией повторил Колин, внимательно за ним наблюдая. — А по мне, хоть бы их и не было, лишь бы хорошо кормили.
 — Нет уж, доктор, пусть будут. Потому что как же мы будем следить, чтобы Шареба не украли?
 — Мы его привяжем.
 — Это не остановит вора!
 — Значит, его остановит откушенный палец или расплющенная нога.
 Впервые за последние полчаса девушка засмеялась.
 — Перестаньте! У Шареба чудесный характер, он кроток как ягненок. А на вас он сердится только потому, что ему отказано в эле и пирожках. Идемте! Я умираю с голоду!
 Она направилась к двери.
 — Миледи!
 — Что, доктор? — Если вы хотите, чтобы ваш маскарад увенчался успехом, почему бы вам не ходить по-мужски?
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Во-первых, вы покачиваете бедрами, а во-вторых, слишком изящно держите руки.
 — Правда? Я попробую исправить дело.
 Ариадна выпустила поводья и прошлась перед Колином, свесив руки и слегка ссутулив плечи.
 — Теперь правильно? — осведомилась она.
 — Еще хуже.
 Колин подхватил поводья и повел Шареба к противоположному концу коновязи, подальше от кобылы. Сотня метров с оглоблями в руках не послужила ему к пользе: нога, отдохнувшая во время езды, снова начала побаливать.
 — Ничего у вас не выйдет, — добавил он через плечо.
 — Нет, выйдет! Я научусь ходить по-мужски. Доктор!
 Шареб уже не хромает!
 — Еще бы он хромал на глазах у восхищенной поклонницы!
 Его сарказм остался не замеченным Ариадной, занятой своими мыслями.
 — Вот что, доктор, сейчас мы пообедаем не спеша, а Шареб за это время окончательно оправится.
 Колин только покачал головой. Он привязал жеребца и последовал за Ариадной к двери, но потом обернулся и бросил скептический взгляд. Шареб тотчас с жалобным видом поднял левую переднюю ногу, чтобы показать, что с ним еще далеко не все в порядке. Увы, он ошибся, потому что началось все с правой ноги.
 Колин откровенно усмехнулся. Жеребец, казалось, тотчас понял свою оплошность, потому что опустил ногу и отвернулся.
 — Как вы думаете, доктор, ему лучше?
 «Лучше и быть не может», — подумал ветеринар, созерцая кобылу, которая успела повернуться к Шаребу крупом, недвусмысленно давая понять, что не прочь познакомиться с ним поближе.
 — Не волнуйтесь за него, — только и сказал он все с той же иронией.
 Внутри оказалось вполне прилично. Толстые балки перекрытий немного потемнели от времени, но скатерти на столах были чистые, повсюду стояли горшки с цветами, а на стенах висели неплохие гравюры с изображением сцен охоты или скачек. У камина, где пылал огонь, было людно и весело, однако путники уединились, насколько это было возможно, облюбовав стол у бокового окна, откуда просматривалась коновязь. Принесенный обед оказался превосходным: бифштекс с грибами был сочный, хлеб радовал аппетитной корочкой, сыр сочился свежей «слезой», а местный эль, густой и пенистый, был куда вкуснее лондонского. Впрочем, оценить мясо могла лишь Ариадна, которая и сделала заказ. Колин не прикоснулся к своей порции бифштекса.
 — Что это значит, доктор? — наконец спросила она удивленно. — Неужели вам достался жесткий бифштекс?
 — Просто я не ем мяса, — смущенно ответил Колин.
 — Почему?
 — Потому что это мясо недавно было животным. Я все-таки ветеринар, если помните. Но эго не значит, что я осуждаю едящих мясо.
 — Ах вот как… — медленно произнесла Ариадна.
 К тому времени она уже покончила с обедом, а потом отложила вилку и нож и с минуту внимательно смотрела на Колина.
 — Вы самый странный «доктор для животных», какого только мне приходилось встречать.
 Он не ответил, отдавая должное превосходному сыру, хлебу и свежей зелени с огорода.
 — Я вижу, вы даже не попробовали эль. Плохой из вас англичанин, вот что я скажу.
 — Не плохой, а просто трезвый.
 — Слишком трезвый.
 — Я плохо переношу спиртное, миледи.
 — Зато я переношу его превосходно. Будьте любезны, закажите мне еще этого дивного напитка, — с вызовом сказала Ариадна, а когда это было сделано, подняла свой стакан. — За дружбу!
 Колин хмыкнул и поддержал тост, подняв ломтик сыра и пучок зелени.
 — За дружбу!
 Девушка засмеялась и осушила стакан в три глотка, которым позавидовал бы и закоренелый гуляка. Встретив взгляд Колина, она слегка покраснела.
 — Хоть вы и не пьете и толком не едите, ваше общество мне по душе, доктор Лорд. Беру назад свои слова, что раскаиваюсь в своем выборе. Я рада, что поняла вас, а если вы выясните, отчего Шареб захромал, я и подавно буду в восторге. Знаете что? Вы ведь все равно не станете есть бифштекс. Отдайте его мне.
 Колин приподнял бровь. Ариадна хихикнула.
 — Я ведь маскируюсь под мужчину. В числе прочего мне надо и за столом вести себя подобающе — есть и пить за двоих.
 Тремя милями дальше в сторону Норфолка Тристан, новый лорд Уэйбурн, сидел за столом на очень похожем постоялом дворе. В руке у него был стакан сидра, но он не столько пил, сколько мрачно разглядывал янтарную жидкость. Подобно беглецам, он устроился поближе к окну. Не то чтобы он надеялся высмотреть на дороге гнедого жеребца (он был уверен, что Ариадна намного его опередила), просто не мог оторвать взгляд от проезжей дороги, разглядывая ее с упорством отчаяния.
 Гнедой жеребец.
 Это было то, что стояло между процветанием и полным жизненным крахом, это было то, что неумолимо приближало Ариадну к кошмару, о котором она не имела ни малейшего представления.
 Память унесла Тристана в тот далекий, но незабываемый день, когда отец впервые взял его на скачки. Да и как можно было забыть сладостный ужас и восторг предвкушения, когда лошади раз за разом проносились мимо под дикий рев толпы. Стук подков сотрясал трибуны, отдавался во всем теле и будоражил душу. Должно быть, именно тогда и закралась в кровь Тристана эта лихорадка скачек — неизлечимая болезнь ипподромов, влекущая туда свою жертву против воли. Отец все понял, потому что, бросив случайный взгляд, вдруг замер и долго пристально вглядывался в лицо сына. Потом, как водится, он прочел лекцию на тему великого соблазна скачек и его пагубного действия на личность.
 Тристан, как водится, пропустил все это мимо ушей, тем более что три ставки из четырех принесли ему выигрыш. Он уверовал в свой талант. А отец… что он понимал?!
 Время шло. По мере того как Тристан подрастал, он все чаще бывал в Ньюмаркете, а по утрам наблюдал за лошадьми на отцовских пастбищах, пытаясь оценить их стати и возможности. Тогда он понял, что не должен зарывать свой талант в землю.
 Годы не остудили лихорадку, и она по-прежнему бесчинствовала в его крови. Он подыскал друзей по интересам, все они были старше и опытнее, но не возражали против его юности и незрелости. Чего ради? Он ведь будущий лорд Уэйбурн. К тому же Тристан рано стал разбираться в лошадях. Мало-помалу жизнь Тристана вошла в приятную колею: он ставил на скачках, иногда выигрывал, иногда нет, потом садился за карточный стол и снова испытывал свою удачу. Оглядываясь назад, он теперь не мог припомнить, когда игра начала оборачиваться против него, когда он начал проигрывать гораздо больше, чем мог себе позволить.
 Главное, что однажды он это понял и встревожился.
 Но не перестал играть.
 Чтобы остановиться, нужно было рассчитаться с долгами, а чтобы сделать это, нужно было выиграть много. Другого пути не было — так он думал. К тому же Клив Максвелл не отказывал в кредите. До тех пор, пока Тристан не запутался, как муха в паутине.
 И почему он не послушался отца? Отец! Старый мудрый отец, потративший целую жизнь на то, чтобы вывести лошадь, способную обогнать ветер! Только теперь он понял, что отец знал куда больше о скачках, чем он, Тристан, мог узнать за всю жизнь. Как глупо! Надо было пойти к отцу еще до того, как долги выросли до небес. Возможно, тогда все обернулось бы иначе. Отец был бы жив, Ариадна бы не скрылась с последним жеребцом из новой породы «Норфолк», а над ним самим бы не висел дамоклов меч.
 Тристан спрятал лицо в ладони, вспоминая ужас отца в ответ на его рассказ о Кливе Максвелле. Уж он тогда не пожалел красок, чтобы нарисовать истинное лицо негодяя.
 Но поздно. Сейчас Ариадна двигалась навстречу судьбе так же неотвратимо, как когда-то он сам.
 «Господи, помоги найти ее!» — в отчаянии думал Тристан. Сам он был обречен, но сестру еще можно было спасти.
 Он снова поднял почти пустой стакан и уныло уставился в окно, разглядывая проезжих. Медно-рыжая масть. Не такая уж редкая штука у лошадей, не то что среди людей, пусть даже сам жеребец был уникален. За последние полчаса мимо проехало по меньшей мере пять гнедых лошадей. Один мерин, другой — крепкий шотландский пони, запряженный в тележку фермера, три были верховыми, и вид каждой заставлял Тристана приподниматься на стуле. Но Шареба-эр-реха видно не было Вот и сейчас мимо катилась коляска, влекомая гнедым жеребцом отличных статей. Его задние ноги были перебинтованы — должно быть, нарывы. В коляске сидел какой-то простолюдин с сыном-подростком.
 Тристан, лорд Уэйбурн, скорчил гримасу и выругался.
 С минуту он продолжал смотреть в окно, потом заказал еще сидра.
 — Знаете, доктор, что я думаю? Если уж человек вынужден зарабатывать себе на пропитание, лучше ветеринара работы не найти. Ваша жизнь, должно быть, разнообразна и интересна. А чувство выполненного долга! Повторяю, вы просто кудесник! Стоило вам осмотреть ногу Шареба, и раз! — он уже не хромает. Вы просто чудо!
 — Благодарю.
 — Не только по своим способностям, но и внешне.
 Колин лишь с улыбкой покачал головой.
 К этому моменту они уже были в пути около часа. Надвигался вечер, солнце садилось, и лучи его то били из-за деревьев, то исчезали, так что веселые солнечные зайчики бегали по лоснящемуся крупу Шареба. Отлогие склоны уходили вниз по обе стороны дороги, за ними вставали другие холмы, кое-где испещренные движущимися точками пасущихся овец или коров за тонкими черточками оград. Лишь немногие облачка нарушали чудесное однообразие синевы над головой.
 — Я весьма ценю вашу похвалу, — подумав, сказал Колин, — но моей заслуги нет в том, что ваша лошадь больше не хромает.
 — То есть все дело было в повязке?
 — Все дело в том, что одному не в меру хитрому жеребцу надоело тянуть экипаж.
 — Вы хотите сказать, что он просто разыграл спектакль?!
 — И превосходно, должен сказать. Я почти поверил, но, к счастью, он забыл, какая именно нога охромела.
 — Перестаньте! Шаребу не пришло бы в голову притворяться. Он ангел!
 — Люцифер тоже ангел, только падший.
 — Доктор! Прошу вас выказывать больше уважения к своему пациенту. Это же надо — сравнить достойное, чистое помыслами животное с самим Сатаной! Ужасно, не так ли, Шареб?
 Жеребец вскинул голову и коротко заржал, словно соглашаясь.
 Проехали еще полмили. Мало-помалу нежелание Колина и дальше выслушивать дифирамбы «дорогому Максвеллу», однообразие пейзажа, а также чересчур много эля, выпитого на постоялом дворе, навеяли на Ариадну сонливость, с которой она поначалу попыталась бороться. Интересно все-таки, как ему удалось вылечить Шареба, сонно размышляла она. Конечно, насчет спектакля — это просто шутка, что же еще? Он, должно быть, маг и волшебник. Сначала тот пес, теперь Шареб…
 И каким удобным выглядит это широкое плечо… так и манит склониться.
 — Доктор!
 — Я уже вздрагиваю, когда слышу этот оклик.
 — Мне кажется, я слишком много съела и выпила за обедо-о-ом… — Ариадна прикрыла рукой рот, не сводя взгляда с манящего плеча Колина. — Просто засыпаю, и все тут.
 Может быть, если вы расскажете о своем жеребце, это поможет мне разогнать дремоту. Он много значил для вас, не так ли?
 — Да, — согласился Колин, и лицо его омрачилось.
 Ариадна помолчала, стараясь держать глаза открытыми.
 Ее мучил вопрос: очень ли доктор рассердится, если она немного поспит у него на плече?
 — А как его звали?
 — Нед.
 — Нед! Какое простое и милое имя! — Она снова зевнула. — Полагаю, он был настоящей тягловой лошадью в отличие от Шареба.
 — Да уж. Когда он возил меня, у меня не отваливались руки и плечи!
 — Да, но Шареб все же тянет, не так ли?
 — Вот именно, тянет. Я все больше подозреваю, что эту лошадь вывели для того, чтобы пахать на ней. Он силен, как дьявол.
 Ариадна ненадолго встревожилась. Все эти размышления на тему, для чего был предназначен Шареб, страшно ее нервировали. Рано или поздно Колин все поймет. С тех пор как сняли повязки с передних ног, жеребец шел присущей ему легкой и плавной, «текучей» рысью. Ветеринар не долго останется в неведении.
 Хорошо хоть, Колин мог видеть его в свободном галопе, с всадником на спине!
 — Мне вас ужасно жалко, — сказала девушка. — Хотите, я вас сменю? Обещаю, что буду стараться изо всех сил.
 — Это излишне, я пока еще не умираю от усталости. Наслаждайтесь видами.
 Ариадна сделала честную попытку, но неудачно. Виды по сторонам дороги были куда менее занимательны, чем плечо Колина Лорда, и с этим ничего нельзя было поделать.
 Потом взгляд сам собой переместился на его лицо. Смотреть на мужчину так долго и так откровенно было в высшей степени неприлично, и Ариадна помнила об этом, но после хорошей порции эля условности уже не казались такими обязательными.
 Какой у него аристократический профиль, думала девушка в сладком полузабытье. И как жаль, что он всего лишь простолюдин.
 Коляска катилась, деревья мелькали по обеим сторонам дороги, и все это убаюкивало, убаюкивало…
 — Доктор!
 — Да?
 — Мне и правда не следовало столько пить.
 Колин повернулся. В глазах его была теперь тревога.
 — Вам нехорошо?
 — Я просто засыпаю. Дома я любила вздремнуть после обеда, тем более что все самое интересное в обществе: балы, званые вечера — происходит довольно поздно. К тому же я не спала всю ночь, если помните, а коляска так покачивает… Словом, простите, что я в таком состоянии.
 — Ничего страшного.
 Ариадна протянула руку и легко коснулась ладонью плеча Колина. Оно было твердым, но она решила, что это не помешает ей уснуть.
 — Доктор… если вы не против, я бы поспала немного у вас на плече.
 — Может, остановимся на ближайшем постоялом дворе, чтобы вы могли поспать в постели?
 — Нет-нет, нам все равно придется останавливаться на ночлег, так что не стоит терять время. Я хочу оказаться как можно дальше от Лондона и от моего брата. Однако вы… не ответили на вопрос.
 — Я не возражаю, — коротко ответил Колин.
 Благодарно улыбнувшись, Ариадна покрепче обняла Штурвала, чтобы тот не свалился с коленей, и преклонила голову на плечо ветеринара. День выдался жаркий, Колин был в одной рубашке, пахнувшей чистой одеждой, ветром, солнцем и мужчиной. У девушки вырвался удовлетворенный вздох… и тут же очередная выбоина так стукнула ее о твердое плечо, что клацнули зубы. Она сделала еще одну попытку, на этот раз с большим усилием. От плеча исходило восхитительное тепло, и в нем отдавался стук сердца Колина Лорда. Все это было так… так…
 С этой незавершенной мыслью Ариадна уснула.
 И тотчас проснулась на новой выбоине. Голова соскользнула. Она недовольно замигала, потом раздраженно уставилась на освещенный солнцем пейзаж.
 А еще чуть позже рука Колина обняла ее и притянула, уложив голову в какую-то непостижимо удобную выемку плеча, словно созданную для того, чтобы покоиться на ней во время сна. Теперь тепло и мощь струились отовсюду, обволакивали и баюкали, и ничто уже не могло потревожить сон.
 Стук его сердца был слышен яснее и тоже баюкал. Благородное сердце, подумала Ариадна, уплывая по волнам дремоты.
 Короткий начальный сон заставил ее тело дернуться, потом оно расслабилось и отяжелело.
 Окружающее исчезло, но девушка еще успела подумать, что теперь-то уж все в порядке.
 Чем дальше от Лондона, тем меньше попадалось встречных повозок. Показалась подвода, влекомая парой битюгов, которых Шареб проигнорировал, потом верховая лошадка, которая, напротив, вызвала у него живой интерес, так что Колин вынужден был слегка хлестнуть его вожжами по крупу, чтобы вернуть к действительности. Позже дорогу медленно перевалило стадо коров. Немолодой пастух устало щелкал кнутом, его собака взлаивала без особого пыла, но наконец последнее животное спустилось с обочины и можно было продолжать путь. Когда на небе заалел закат, Колин подумал о ночлеге.
 Ее милость леди Сент-Обин крепко спала у него на плече; ее маленькая рука самым невинным образом покоилась у него на бедре. За прошедший час он сотню раз бросал на нее взгляд, и каждый раз сердце давало крен.
 Он понимал, что это всего лишь сладкое заблуждение, но не мог избавиться от мысли о том, как уютно она устроилась в его объятиях. Девушка пахла так волнующе, и таким волнующим было тепло ее тела! Она спала мирно и спокойно.
 «Кто бы ты ни был. Максвелл, я тебе завидую».
 От Ариадны попросту невозможно было оторвать глаз.
 Как странно! Все поэтические сравнения и метафоры, до сих пор казавшиеся Колину надуманными, вдруг обрели смысл. Он начал понимать, за что воспевали и воспевают прелесть женского пола, и что такое внезапно утратить душевный покой, и что это за болезненный и сладкий голод, который только крепнет, когда надежды нет. Странная тяжесть росла в его груди, и все: изгиб щеки и форма носа — казалось значительным, пока наконец Колин не наклонился и не поцеловал Ариадну в лоб.
 Это было поразительное ощущение, но насладиться им помешало громкое хихиканье. Выпрямившись, он увидел двух девушек верхом на пони, которые перешептывались и показывали на него пальцами. Только тут до него дошло, как все это должно выглядеть со стороны.
 — Это мой сын! — раздраженно бросил Колин непрошеным свидетелям, но покраснел при этом так, что вызвал настоящий взрыв хохота.
 — Глупые гусыни! — процедил он сквозь зубы.
 Шареб-эр-рех фыркнул от души.
 — Что, ты тоже насмехаешься? — рассердился Колин. — Вот получишь вожжей, бестолковое животное!
 Раздражение заставило его передернуться, и Ариадна завозилась. Глаза ее открылись, и он решил, что она сейчас выпрямится. Но девушка осталась в той же позе.
 — Что случилось, доктор?
 — Ничего, — буркнул Колин.
 — Я храпела, да? Или разговаривала? Или пускала слюни во сне? Боже, только не это! Я бы умерла со стыда, если бы так опозорилась на ваших глазах.
 — Ничего такого не было, — заверил Колин, остывая.
 — Хорошо, — пробормотала Ариадна, и глаза ее снова закрылись.
 Только тут он осознал, что во время разговора так и обнимал ее за плечо. Эта мысль заставила его слегка разжать руку.
 — Не нужно… мне так удобно…
 — Но так не пристало.
 — Только если я нахожу, что это неприлично. А это очень даже прилично, потому что удобно. Так что оставьте руку, где она была.
 Колин пожал плечами и покрепче обнял девушку. Она пошевелилась, и вдруг он ощутил сильнейшее желание, болезненное стеснение в паху. Сколько еще часов, дней все это будет продолжаться, сколько ему потребуется времени, чтобы сломаться и однажды совершить что-нибудь опрометчивое? Как далеко она заведет его, прежде чем назад дороги не будет?
 Колин посмотрел на Ариадну, но она уже снова спала.
 — Помоги мне, Боже, — произнес он тихо и прижал ее покрепче.
 Где-то там, в Норфолке, обитал Максвелл, имевший на нее все права.
 Он, Колин Лорд, этих прав не имел, но в этот момент она была его.




 Глава 8


 — Вы уж простите, господа хорошие, но одна только комната и осталась. Мой вам совет: поезжайте к вдове Даунинг. До ее пансиона отсюда пара миль будет, зато там посвободнее и лошадь вашу найдется где пристроить. Кто у вас, кобыла или мерин?
 — Жеребец.
 — Ну, тогда и говорить не о чем! — Хозяин постоялого двора замахал руками. — Миссис Даунинг на дух не переносит жеребцов, потому что один такой пришиб копытом ее мужа.
 Выложив эти неутешительные сведения, старик не без труда распрямился, громко хрустнув суставами. Ариадна бросила взгляд за его спину, в темные недра строения. Там, где они обедали, было куда приветливее. Здесь потолок нависал низко, с кухни тянуло подгорелым жиром, из-за тусклого освещения и обильного табачного дыма помещение казалось унылым и негостеприимным. Однако там сновали служанки с подносами, слышался оживленный гул голосов и смех.
 — Так что же, господа? — неторопливо осведомился хозяин. — Комната одна, других пока не будет — или берете, или скатертью дорога.
 Ариадна обратила взгляд к своему путнику как раз в тот момент, когда он в нерешительности потер лоб и взлохматил волосы. Колин выглядел усталым. Это можно было без труда определить по углубившимся морщинкам в уголках глаз, по бледности лица и легкой гримасе, непроизвольно возникавшей каждый раз, когда доктор наступал на больную ногу, но теперь даже не хромал, а приволакивал ее.
 — Нет уж, мы лучше продолжим путь и поищем что-нибудь еще, — наконец объявил он и повернулся, чтобы выйти.
 Ариадна схватила его за рукав.
 — Глупости! — отрезала девушка, выудила из кармана несколько монет и вложила в руку хозяина. — Третья гостиница за вечер — и только здесь нашлась свободная комната!
 Нельзя же продолжать поиски до бесконечности. Мы берем эту комнату.
 — Однако… — начал ветеринар.
 — Только не вздумай спорить со мной, Колин, потому что на этот раз я прав! Почтенный сэр, не откажите нам в любезности показать конюшню, чтобы мы могли устроить свою лошадь.
 — Погодите, сейчас кликну кого-нибудь из ребят, и он ею займется.
 — В этом нет необходимости. Мы вполне справимся сами.
 Содержатель постоялого двора поскреб в затылке с несколько озадаченным видом, но спорить не стал.
 Сунув деньги в карман, он сложил руки рупором и неожиданно громко завопил в сторону зала:
 — Мэг! Гости! Давай-ка сюда, проводишь их на конюшню! — Потом повернулся к Колину и Ариадне с тем же хрустом суставов. — Раз вы желаете сами поставить лошадь в стойло, тем лучше. Когда вернетесь, идите прямо в зал. Ужин будет готов, только распорядитесь, чтобы подали.
 Из-за угла, откуда доносился запах жира и лука (Ариадна резонно предположила, что там и находится кухня), появилась служанка, вытирая на ходу руки о передник и кому-то улыбаясь через плечо. Это была типичная деревенская красотка с широкими бедрами и налитой грудью, а также с желтыми, как свежесбитое масло, локонами, кокетливо выбивавшимися из-под чепца.
 Нрав у нее, вне всякого сомнения, был живой и веселый, судя по хлесткому ответу, адресованному кому-то на кухне. Потом девушка повернулась и наткнулась смешливым взглядом на Колина Лорда.
 Ариадна опешила при виде метаморфозы, произошедшей с Мэг. У той в голубых глазах появилась поволока, улыбка стала многозначительной, кончик языка скользнул по ярким губам. Ариадна задохнулась от ревности.
 — Джентльмены, следуйте за мной, — тем временем сказала Мэг, беря лампу.
 Даже голос ее изменился, став низким и призывным.
 «Ну и распутное создание!» — подумала Ариадна, дрожа от ярости, и неохотно направилась следом за служанкой. Та не забывала оглядываться и бросать на Колина многообещающие взгляды.
 Ариадна уже готова была взять его под руку и тем самым раз и навсегда положить конец бесстыдному обольщению, но, к счастью, вовремя опомнилась. Подобный жест показался бы служанке более чем странным. В лучшем случае она заподозрила бы их в извращенных наклонностях, а в худшем — разгадала маскарад.
 К тому же не было никакой необходимости хвататься за Колина Лорда, потому что он-то как раз ничего не замечал — может, потому, что был без очков. Потребность сорвать зло заставило Ариадну выхватить их из нагрудного кармана и водрузить ему на нос.
 — Поклонницы на каждом шагу! — прошипела она.
 — В чем дело? — удивился ветеринар.
 Ариадна ткнула пальцем в сторону служанки, бедра которой недвусмысленно покачивались в нескольких шагах от них.
 — Может, скажете, что это в мою честь?
 — Ах, это! Надо же, а я и не заметил.
 — Верю, — сухо сказала Ариадна, остывая. — Порой вы слепы как крот, доктор.
 Чтобы попасть на конюшню, нужно было пересечь двор.
 Оказывается, успел подняться ветер, на небе собрались тучи.
 Однако цикады еще стрекотали в траве, где-то пела птица.
 Полосатая кошка спрыгнула со стрехи к ногам Колина и стала ластиться, глядя круглыми зелеными глазами и громко мурлыча. Ветеринар рассеянно поднял ее и начал поглаживать.
 — Похоже, будет дождь. — Мэг отперла замок и начала дергать застрявшую щеколду, потом заметила кошку на руках у Колина и удивленно округлила глаза. — Вы только гляньте на это! Джемма и своим-то редко дается, не говоря уже о проезжих!
 — Мой брат — ветеринар, — неохотно объяснила Ариадна. — Животные его любят.
 — Это видно, — согласилась служанка и позволила взгляду откровенно странствовать по телу Колина, чего тот, занятый кошкой, опять-таки не заметил. — Бьюсь об заклад, его любят не только животные.
 Это замечание, к досаде Ариадны, не ускользнуло от внимания Колина. Оказывается, он не так уж и устал, раз во весь рот улыбнулся несносной Мэг! Ариадна окончательно рассердилась, потому что внезапно почувствовала себя лишней.
 Дверь наконец была открыта. Колин в последний раз погладил кошку, осторожно опустил ее на пол и пошел за Шаребом. Однако Джемма не спешила отправиться по своим делам. Наоборот, она последовала за ветеринаром, так и норовя проскользнуть между его усталыми ногами. В конце концов он запнулся об нее и чуть было не растянулся.
 — Что случилось с вашим братом? — полюбопытствовала Мэг, пока они ожидали его возвращения. — Так хромает, бедняжка!
 — Это еще с войны.
 — Какая незадача! Такой красивый мужчина, и на тебе — калека!
 Ариадна окаменела, потом глаза ее негодующе засверкали.
 — Мой брат не калека! Он вполне может постоять за себя, еще и здорового за пояс заткнет, если хотите знать! Не смейте называть его калекой!
 — Ладно, паренек, не горячись. Ну, вырвалось ненароком, с кем не бывает? — Голос ее остался низким, почти воркующим, что несказанно раздражало Ариадну. — К тому же твой красивый братец мне по душе даже со своей хромотой. Можешь так и сказать ему об этом.
 — По душе он вам или нет — дело ваше, а только у пето уже есть подружка!
 Господи, зачем она солгала? Тем более что это нимало не обескуражило Мэг.
 — Подумаешь! Где одна, там и другая.
 На это нечего было возразить, во всяком случае в мужской одежде, без риска вызвать подозрение. Но отповедь так и рвалась с языка, так что Ариадне пришлось прикусить его, да и заодно вонзить ногти в ладони. Она ненавидела себя не меньше, чем Мэг, за это странное чувство собственности, которое крепло чем дальше, тем больше. Колин Лорд не принадлежал ей, он был всего лишь наемный ветеринар, а проще сказать. слуга! Если уж на то пошло, Мэг по своему положению была куда ближе ему. Так откуда же эта ревность?
 Внезапно гнев сменился в Ариадне отвращением к себе.
 Отец выбрал для нее достойного мужа, приличного человека. Они обручены, и ей не пристало заглядываться на других. Что сказали бы знакомые, узнай они, что ее упорно влечет к человеку не своего круга? К человеку, вынужденному зарабатывать себе на жизнь таким низменным занятием, как ветеринария? От нее бы все отвернулись!
 Пока Ариадна занималась самобичеванием, вернулся Колин, ведя в поводу Шареб-эр-реха. Едва он успел выпрячь его, как снаружи разверзлись хляби небесные. Дождь сразу пошел вовсю, и Ариадна возблагодарила Бога за то, что они не отправились дальше в поисках ночлега.
 Колин поспешил завести Шареба в распахнутые двери конюшни. Там уже находилось немало лошадей, все они уставились на вновь прибывшего. До этой минуты жеребец выглядел не слишком довольным жизнью, но тут воспрял духом. Он издал приветственное ржание и прошествовал между стойлами, гордо вскинув голову и распустив хвост не хуже павлина.
 Мэг указывала путь, подсвечивая керосиновой лампой.
 Ариадна заметила, что зазывные взгляды и покачивание бедрами продолжаются. Поскольку из осторожности Шареба накрыли попоной, а задние ноги у него так и остались в повязках, служанка несколько раз окинула его озадаченным взглядом. Оставалось надеяться, что маскировка не обернется им во вред.
 От размышлений Ариадну отвлек голос Колина:
 — Иди в дом, братишка, а я приду, как только освобожусь.
 Уйти? И оставить его на растерзание этой распутнице?
 — Нет уж, я лучше останусь и помогу.
 Усмешка Колина говорила, что ему хорошо понятна причина ее отказа. Все это было в высшей степени несносно!
 Служанка достигла единственного свободного стойла и указала на него, высоко подняв лампу. Ветеринар ввел Шареба внутрь, в то время как она бесстыдно разглядывала его с головы до ног. Как ни пыталась Ариадна справиться с собой, ревность победила.
 — На сегодня мы больше не нуждаемся в ваших услугах! — резко произнесла она. — И не забудьте завтра подать завтрак!
 Ее тон был до того надменным, что поначалу Мэг попросту опешила. Потом засмеялась, бросила на Колина призывный взгляд (по счастью, им не замеченный) и насмешливо бросила Ариадне: «Фу-ты ну-ты!»
 Как только ее шаги стихли, девушка поспешила войти в стойло. Колин как раз снимал уздечку.
 При этом он улыбнулся каким-то своим мыслям, что еще больше рассердило Ариадну.
 — Можно узнать, что вас так забавляет?
 — Нельзя.
 Ариадна потянулась поправить попону, в которой было зашито больше денег, чем этот человек видел за всю свою жизнь.
 — Вот как? Большой секрет?
 — Прошу простить, миледи, но у вас вид ревнивицы.
 — Ревность к этой сдобной пышке? Она того не стоит!
 — Сдобная пышка? Звучит аппетитно. К тому же она хорошенькая. — Колин улыбнулся шире. — А волосы, вы заметили? Могу поклясться, что на ощупь они шелковистые… — он повесил уздечку на гвоздь и приподнял бровь, — как белье, что на вас надето.
 — Оставим в покое мое белье! И волосы этой девушки заодно!
 — Как по-вашему, я ей приглянулся? Мне так показалось.
 — Не затрудняйтесь выбором слов, доктор, так и скажите, что вы не прочь залезть к ней в постель! Сделайте одолжение! Она будет вне себя от радости!
 — По-вашему, стоит?
 — Нет!
 Бровь Колина поднялась еще выше, а усмешка сменилась такой многозначительной дразнящей улыбкой, что Ариадна не знала, злиться ей или смеяться. Наконец она почувствовала, что краснеет, и отвернулась.
 — Ну хорошо, хорошо! Я немного приревновала… скорее, просто рассердилась. Эта девица мне с первого взгляда не понравилась. Так и ела вас глазами, хотя не имеет на это права!
 — А кто имеет?
 — Я по крайней мере плачу вам!
 — Да, это совершенно меняет дело. Я принадлежу вам душой и телом.
 — Доктор!
 — Да?
 — Следите за своими манерами!
 Колин только засмеялся и принялся растирать влажную шкуру жеребца.
 — Я поразмыслил над своим поведением, — сказал он немного погодя с глубоким раскаянием в голосе, — и нахожу его совершенно недопустимым. Обещаю в дальнейшем держать себя в подобающих рамках. Какие будут указания?
 Задать овса Шаребу, накормить Штурвала и отужинать с вами? — Тут он не выдержал и улыбнулся, совершенно обезоружив Ариадну. — Это все усталость, миледи. Завтра мы оба будем чувствовать себя гораздо лучше.
 — Боже мой, доктор, как вы только меня выносите!
 — Мое терпение безгранично, — заверил Колин и галантно предложил ей руку.
 Ужин состоял из на удивление аппетитного стейка, пирога с почками, тарелки отменного чеддера, целой миски жареного картофеля и груды зелени и мог бы насытить трех взрослых мужчин. Помня о вкусах своего спутника, Ариадна забрала оба куска пирога в обмен на свою долю картофеля, тем более что эль был подан в изобилии, так что несварение ей не грозило. Правда, на этот раз девушка была осторожнее со спиртным.
 На десерт Мэг подала яблочный пудинг и пирожки.
 Мысли Ариадны сразу вернулись к Шаребу и к тому, как бы контрабандой пронести ему угощение. Ей было страшно даже подумать, что случится, если жеребец не получит своей обычной порции пирожков и эля на ночь.
 В сущности, задача была не такой уж сложной: чего проще — сунуть пирожки в карман куртки, улучив подходящий момент. Колин неторопливо ел. Казалось, он полностью поглощен едой, но, стоило только Ариадне подвинуть пирожок ближе к краю тарелки, поднял голову и усмехнулся.
 — Даже не думайте.
 — О чем?
 — Скормить этот пирожок своей лошади.
 Ариадна постаралась изобразить безмерное удивление.
 — И как, по-вашему, я могла бы пронести его? Сунув в карман? А сливки на нем? Я бы вся перепачкалась!
 Какое-то время Колин с сомнением разглядывал ее, потом отодвинул недоеденный пирожок, третий по счету, и удовлетворенно откинулся на стуле. Ел он, как обычно, в очках, которые теперь снял и протер. Он слишком устал, чтобы препираться.
 — Доктор!
 Он не без труда оторвал взгляд от скатерти и попытался принять бодрый вид.
 — Что, миледи?
 — Обычно вы ложитесь раньше, так ведь? — с сочувствием заметила Ариадна, отпив еще немного эля и промокнув рот салфеткой.
 — Сказывается ночь без сна и слишком длинный день.
 Взгляды их встретились и поспешно разбежались в стороны. Каждый вдруг вспомнил, что наверху ожидает комната, которую им предстоит делить этой ночью. Ни один не решался завести разговор на эту тему, а время между тем шло.
 Когда Ариадна наконец нашла в себе мужество поднять взгляд, Колин клевал носом. Его ресницы (поразительно темные для блондина, как и брови) лежали на щеках, осунувшихся от усталости.
 — Доктор! — негромко окликнула девушка.
 Тот вздрогнул и едва не свалился со стула. Ариадна поднялась.
 — Несмотря на то что нам обоим неловко оказаться в такой ситуации…
 — Да уж, — буркнул Колин.
 — ..нет смысла и дальше откладывать неизбежное. Идемте! Разумеется, мы оба останемся одетыми. Будем по очереди спать на кровати и на стуле, чтобы каждый мог отдохнуть.
 Таким образом условности будут соблюдены.
 Колин не думал об условностях. Он думал о том, как выглядит его спутница, когда спит, и о том, что вид ее в постели, пусть даже она останется одетой, может оказаться чересчур суровым испытанием для его добродетели. Проклятие, ему предстояло провести наедине с ней целую ночь, наедине не просто в комнате, а в спальне! Но он отчаянно нуждался в отдыхе. Шею и плечи ломило после многих часов с натянутыми вожжами в руках.
 Ариадна тем временем направилась к двери. Не оглядываясь, она сделала повелительный жест рукой, уверенная, что за ней последуют, как и пристало тому, кто всю жизнь отдает приказы. И Колин в самом деле подчинился, просто потому, что слишком устал спорить. Он едва мог наступать на больную ногу и неуклюже ковылял следом за своей прекрасной спутницей. К тому времени зал опустел, со столов успели убрать, только хозяйская собака крепко спала у камина, тихонько взлаивая во сне. В тишине был отчетливо слышен каждый звук, в том числе громкий скрип ступенек под ногами.
 Комната, снятая Ариадной, находилась в самом конце коридора. Девушка отперла дверь, не без трепета толкнула ее, вошла — и замерла на пороге. Помещение было таким крохотным, что кровать занимала почти все свободное пространство!
 Нервно сглотнув, она искоса бросила взгляд на ветеринара. Тот не сводил взгляда с кровати, и можно было видеть, как выступает испарина у него на лбу. Внезапно он сунул руки в карманы и решительно повернулся. Ариадна заступила ему дорогу.
 — Вы куда?
 — На конюшню. Посплю там.
 — Останьтесь тут, а я уйду.
 — Это еще что за ерунда? — с усталой иронией спросил Колин. — Дочери графа не годится спать с лошадьми, тогда как ветеринару там самое место.
 — Между прочим. Господь наш тоже спал в стойле, да и вообще был там рожден. Что не зазорно Богу, то не опозорит и графскую дочь. Оставайтесь, доктор, и выспитесь в нормальной постели, хотя бы потому, что устали куда больше моего.
 — Ну конечно! Чтобы потом всю жизнь со стыдом вспоминать, как леди уступила мне место! Как джентльмен, я не могу пойти на это.
 — А я вам приказываю, как ваш наниматель!
 — Ваши приказы касаются только моего ремесла, но никак не моих личных поступков и правил. Короче, я буду спать на конюшне, и довольно об этом. Доброй ночи, миледи. Увидимся за завтраком.
 Он прошагал мимо Ариадны уверенной походкой, которая, должно быть, стоила ему чудовищных усилий. Девушка оглянулась через плечо. Уютная маленькая комната показалась ей холодной, одинокой и такой огромной, что страшно стало в ней затеряться. Шаги Колина, уже далеко не такие уверенные, еще слышались на лестнице.
 Ариадна бросилась следом.
 — Доктор! Наш спор не окончен!
 — Для меня окончен, — бросил тот, не оборачиваясь.
 — Вы глубоко заблуждаетесь! — резко произнесла она. — Я еще не все сказала, и значит, спор продолжается!
 Колин продолжал шагать так быстро, как только был способен, и ей пришлось перейти на бег. Дверь открылась и захлопнулась снова, прямо перед ней. Девушка рванула ее и выбежала в дождливую ночь.
 — Доктор!
 — Идите спать.
 — Я сама знаю, что мне делать.
 — Я тоже, так что оставьте меня в покое.
 Так и не замедлив шага, Колин пересек двор, хлюпая сапогами по размякшей земле. Ариадна не отставала.
 — Ладно, доктор, пусть будет золотая середина. Оба переночуем в конюшне.
 Он молча вошел в конюшню, прошагал по проходу между стойлами к последнему, где находился Шареб. Там лежало сено, приготовленное на корм лошади, там и расположился Колин Лорд. Он уселся на охапку душистой травы, вытянул ноги, привалился к стене и закрыл глаза, всем видом показывая, что готов отойти ко сну.
 — Вы не сможете проспать так всю ночь, — заметила Ариадна, стоя перед ним, уперев руки в бока, — а если проспите, то завтра не сможете распрямиться.
 — Но я не умру, миледи, так что спокойной ночи, — буркнул Колин и отвернулся.
 Девушка присела на корточки и коснулась его носа.
 — Прошу вас, леди Ариадна! Вы начинаете всерьез раздражать меня!
 До сих пор ей не приходилось слышать подобного тона от человека, мягкого в обращении. Это был резкий, суровый окрик, совершенно ошеломивший ее. Дразнящая улыбка застыла на губах девушки, и какое-то время она пребывала в нерешительности — то ли обидеться и немедленно покинуть конюшню, то ли нагрубить в ответ. Но нежелание возвращаться на постоялый двор пересилило.
 Здесь пахло сеном и лошадьми, здесь было уютно, тепло и почти совсем темно. Все эти приятные мелочи отсутствовали в комнате с кроватью.
 Если Ариадна надеялась услышать извинение за резкость, то она обманулась в ожиданиях. Ее отвергали впервые в жизни, и это тоже было больно. Девушка опустилась на сено и тихонько вздохнула. Так они и сидели рядом, плечо к плечу, нога к ноге, в дюйме друг от друга, и было слишком нелепо теперь уходить.
 Ариадна подтянула колени к подбородку, обвила ноги руками и в молчании пыталась справиться с наплывом неприятных эмоций. Наконец это отчасти удалось ей.
 — Доктор, поймите… я не могу… не хочу находиться там одна, когда два близких мне существа, единственные во всем мире, спят бог знает где! То есть я хочу сказать, близких потому, что я отвечаю за них… за Шареба и за вас!
 — Вы отвечаете за меня? — хмыкнул Колин.
 — Да, отвечаю! — с вызовом подтвердила Ариадна.
 — Это же надо такое придумать!
 Теперь, ко всему прочему, она еще и почувствовала себя маленькой и никому не нужной. Слезы навернулись стремительно и, прежде чем девушка сумела что-нибудь сделать, покатились по щекам, капая на колени. Ариадна сжалась в комок, приказывая себе перестать.
 А потом к ней протянулась рука, разжала судорожно сжатые пальцы, и ее маленькая ручка исчезла в широкой ладони.
 Девушка замерла, перестав дышать. Рука ее лежала неподвижно, но она ощущала прикосновение большого пальца, который ласково поглаживал ее по открытой ладони.
 Движение завораживало и успокаивало, но при этом рождало странную доверчивую беспомощность. Наконец Ариадна оказалась на волосок от того, чтобы привалиться к плечу Колина и всласть выплакаться, и это отрезвило ее, потому что было бы совсем уж недопустимо. Вместо слез она просто вцепилась в руку ветеринара и сидела, казалось, целую вечность, ни о чем не думая, просто слушая шум дождя. Где-то раздалось уютное пение сверчка, далеко в ночи ухала сова, а совсем рядом пофыркивали лошади. У самых дверей едва теплилась масляная плошка. Она была бессильна разогнать мрак в углу, где приютились Колин и Ариадна, но все же давала возможность видеть очертания друг друга. Глаза ветеринара были открыты, но смотрел он не на нее, а перед собой.
 — Простите меня, доктор. Я не хотела… не хотела вас раздражать.
 — Этого и не случилось, дорогая моя, — негромко откликнулся Колин и пальцы его слегка сжали ее руку. — Я просто хотел заставить вас уйти.
 «Дорогая моя». Чувство одиночества развеялось, словно его и не было.
 — Спасибо, что назвали меня так, — прошептала девушка с неожиданной застенчивостью.
 — Как?
 — «Дорогая моя».
 — Прошу прощения, — произнес Колин со смешком и закрыл глаза. — Должно быть, я устал сильнее, чем думал.
 Мы оба прекрасно знаем, что «дорогая моя» вам ничуть не идет.
 — Напрасно стараетесь, доктор. Я знаю, что вы просто меня поддразниваете.
 — Хм. — Он улыбнулся, не открывая глаз. — Тем не менее я и в самом деле ужасно устал. Будьте так добры, уходите и дайте мне возможность отдохнуть.
 — А если я просто помолчу?
 — Тогда мир перевернется.
 — Правда? Может, заключим пари?
 — Не интересно, потому что результат известен заранее.
 Впрочем, можем попробовать.
 Колин завозился, поудобнее устраивая больную ногу.
 Ариадна вдруг вспомнила снисходительное замечание служанки. Калека. Острое чувство неприязни вновь охватило ее, и она прокляла свое хорошее воспитание, которым раньше так гордилась. Будь она и впрямь младшим братом, под которого рядилась, непременно дала бы нахалке оплеуху.
 — Больно, доктор? — встревоженно спросила она.
 — Я говорил, что молчание — не ваше сильное место.
 — Ответьте на этот вопрос, и я обещаю впредь молчать.
 Послышался новый смешок. Колин помолчал, сидя с закрытыми глазами.
 — С ногой все в порядке настолько, насколько это возможно в дождливую погоду. Если уж вам так интересно, у меня дьявольски ломит плечи и спину.
 — Это из-за Шареба?
 — Из-за чего же еще?
 Ариадна тоже помолчала, глядя в темноту. Рука ее все еще оставалась в ладони ветеринара. Постепенно мысли ее перекочевали к этой ладони и заметным бугоркам мозолей на ней. О чем думал в этот момент Колин Лорд? Может быть, тоже осмысливал свои ощущения от того, что они вот так держатся за руки…
 — Сочувствую вам, доктор.
 — Это ни к чему.
 — Но ведь вас измучила моя лошадь, так что я отвечаю за последствия. Конечно, хорошо уже и то, что Шареб вообще нас вез все это время. Не надо забывать, как это было неприятно для него. Странно, что он вообще снизошел до того, чтобы тянуть экипаж… Впрочем, я уже говорила, что вы творите с животными настоящие чудеса Ведь это так?
 Ответа не последовало. Ариадна осторожно высвободила руку и повернулась. Колин сидел с закрытыми глазами, и невозможно было сказать, спит он или нет. Она слегка коснулась плеча. Он не шевельнулся.
 — Вы спите, доктор? — едва слышно спросила девушка.
 — Скорее дремлю.
 Она позволила ладони коснуться каменно-твердого плеча, спрашивая себя, где гнездится самая сильная боль.
 — Послушайте… — начала она нерешительно, — вот, к примеру, вы имеете дело с лошадью, измученной тяжелым трудом. Что может облегчить ее состояние?
 — Надо как следует растереть ее мазью и укрыть попоной, — Ах вот как!
 Ариадна уже в который раз порадовалась почти полному мраку, который превосходно скрывал от Колина все, что было написано на ее лице. В данный момент она смутилась так, что покраснела.
 Как следует растереть.
 Нет, на такое она просто не способна! Это неприлично!
 Колин со вздохом сменил позу.
 Нет, это исключается!
 Он снова пошевелился, явно пытаясь устроиться поудобнее, но тщетно.
 Да пропадите вы пропадом, все условности!, — Мази у меня нет, конечно, но… растереть и укрыть вас я могу!
 Колин молчал так долго, что девушка усомнилась, что он вообще слышал ее слова. Наконец он медленно повернулся, сверкнув глазами в темноте.
 — И что же, вы бы это сделали? В самом деле?
 — Ну конечно… если только вы пообещаете не говорить Максвеллу!
 Он снова замолчал, и молчание длилось так долго, что Ариадна уже собиралась извиниться за свое предложение, как вдруг Колин повернулся на живот, вытянулся и положил голову на скрещенные руки.
 — Я бы весьма оценил вашу заботу, — произнес он вполголоса.
 Ариадна уставилась на его широкие плечи, потом на свои маленькие неопытные руки и с сомнением прижала их к груди.
 — Вот только я не знаю, как это делается Послышался знакомый смешок.
 — Полагаю, бесполезно спрашивать вас, месили ли вы тесто хоть раз в жизни Забудем об этом.
 — Нет-нет, почему же! — воскликнула она, снова чувствуя себя глупой маленькой девочкой. — Вы места себе не находите, а я что же? Буду всю ночь не спать из сочувствия к вам?
 С решимостью отчаяния Ариадна повернулась и придвинулась к распростертому телу Колина. Ее правая нога прижалась к нему. Она ощутила жар мужского тела, испугалась, но прикрикнула на себя и не отпрянула.
 — Только, пожалуйста, никогда никому об этом не рассказывайте, ладно? — дрожащим голосом попросила она. — Так не поступают, это неприлично… Если все узнают, на меня будут показывать пальцем!.. Моя репутация…
 — Ах, миледи, — перебил Колин не без иронии, — за последние два дня вы уже успели совершить столько прегрешений против морали, что давным-давно погубили свою репутацию. Но если она в моих руках, можете быть спокойны. Я сохраню все в тайне.
 — Обещаете? — серьезно спросила Ариадна.
 — Клянусь.
 — Ну, тогда ладно.
 Он тихо засмеялся и замер в ожидании.
 Некоторое время она просто сидела, собираясь с силами, потом протянула руки и положила их ладонями на спину ветеринара.
 И поняла, что совершила ошибку.
 Столько раз за этот день она повторяла «мы друзья», что это стало для нее свершившимся фактом. Ради дружбы она собиралась совершить то, о чем не могла и помыслить еще неделю назад. Растирать и массировать постороннего мужчину — это ведь означало прикасаться к нему, трогать его! Это уже выходило за рамки дружбы! И зачем только она обещала ему!
 Но назад дороги не было. Колин нуждался в ее помощи, в ее заботе. Руки двинулись, неумело разминая натруженные мышцы — сначала испуганно, нерешительно, потом все увереннее и, наконец, самозабвенно. Помимо всего прочего, в происходящем было чувство глубокого удовлетворения от сознания своей нужности, своей способности помочь.
 Упрямо оттеснив подальше сомнения, Ариадна полностью отдалась своему занятию. Она и понятия не имела, как месят тесто, но честно старалась себе это представить. «Я помогаю ему, помогаю своему другу», — время от времени повторяла она мысленно.
 И вдруг в памяти всплыло лицо Максвелла.
 Ариадна чуть было не отскочила, но Колин пробормотал: «Уже лучше! Ей-богу, действует!» Внезапный стыд сменился раскаянием, а потом и вовсе все прошло.
 Стыдиться было нечего. Как бы ее ни воспитали, она не неженка, не нытик, не трепетная барышня! Она докажет это если не Колину Лорду, то себе самой!
 Постепенно руки Ариадна двигались все выше по спине Колина, к плечам, пока не коснулись кончиков волос. Прикосновение было щекотным и вызвало в памяти их поразительную шелковистую мягкость. Максвелл выбрал такой момент, чтобы явиться снова, но и на этот раз девушка отмахнулась от него с растущей досадой. «Доктор Лорд» тихонько вздохнул и улегся на скрещенные руки другой щекой.
 У нее получалось! Как тут было не забыть о Максвелле? И не только о нем, но и о разнице в социальном положении?
 Чувство вины больше не тревожило Ариадну — просто потому, что единственно важным стало поставить на ноги Колина.
 Сама того не замечая, она зарылась пальцами в лежащие на шее волосы и на миг замерла, слушая дождь, упорно стучавший по крыше. Потом встрепенулась и продолжила сеанс массажа. Мало-помалу она нашла нужный ритм, направление и силу движений.
 — У вас врожденный талант, миледи, — негромко и дремотно промолвил «пациент» немного погодя. — Похоже, мне все-таки удастся сегодня уснуть.
 — Так и было задумано, — со сдержанной гордостью откликнулась девушка.
 Однако она слишком усердно принялась разминать мощные плечи — они казались твердыми как камень. Ариадна приложила всю свою силу, и Колин дернулся.
 — Больно? — испугалась она, убирая руки.
 — Немного, но ничего страшного, попробуйте еще раз Вы делаете поразительные успехи для новичка Даже странно — Вовсе нет. Я не раз видела, как грумы массируют беговых лошадей после пробега…
 Это вырвалось неожиданно для самой Ариадны. Она готова была откусить себе язык за подобную оплошность. Но Колин никак не отреагировал на эти слова, и девушка бесшумно перевела дух.
 Усталость притупила его внимание, думала она. Значит ли это, что он не замечает вообще ничего? Ни сумасшедшего стука ее сердца, ни влажности ладоней, ни дрожи в голосе? Видел бы он, что за выражение у нее на лице!
 «Но ведь я не делаю ничего плохого!»
 «Разве? — насмешливо осведомилась совесть. — Когда не делают ничего плохого, не кидает в жар. Нет ни нервозности, ни трепета. Человек в ладу с самим собой, когда он не преступает правил, впитанных с молоком матери».
 Ариадна помотала головой и упрямо продолжала свое занятие до тех пор, пока ее не остановил болезненный стон.
 — Вам и в самом деле больно! Я все не правильно делаю!
 Вам только хуже!
 — Ничего подобного, миледи. Мне гораздо лучше.
 Какое-то время Ариадна молчала, сидя в полной неподвижности и глядя на свои руки, лежащие на широких плечах Колина. Потом, повинуясь неожиданному и властному порыву, склонилась так низко, что почти коснулась губами его уха.
 — Ариадна, — прошептала она.
 — Что, простите?
 — Ариадна. Так, если помните, меня зовут. Разрешаю вам впредь обращаться ко мне по имени, а не по титулу. — Короткий нервный смех вырвался у нее против воли. — Конечно, не просто так. Взамен я прошу разрешения обращаться к вам по имени.
 Едва заметная дрожь прошла по телу Колина. Внешне это вряд ли было заметно, но Ариадна уловила ее. Как близко он от нее! Так близко, что можно было бы зарыться лицом в его льняные волосы…
 — Ариадна… — медленно повторил он, словно пробуя на вкус.
 — Колин…
 — Красивое у вас имя, — заметил он, и по тону голоса девушка предположила, что он слегка улыбается.
 Улыбается одними уголками губ, и темные ресницы лежат на загорелой щеке…
 — Немного труднопроизносимое, быть может, — поспешно сказала Ариадна.
 — А-ри-ад-на. Нет, отчего же! Помните Ариадну, нить которой помогла Тесею выбраться из лабиринта?
 — Меня и назвали в ее честь.
 — В таком случае жаль, что я не Тесей.
 Ариадна оставила это замечание без комментариев, хотя что-то сжалось у нее в груди. Судя по всему, Колин не просто привык к ней за этот день, но и увлекся ею. Самое время было пофлиртовать вволю, но теперь она не только не могла, но даже стыдилась того, что дразнила его. Она могла подарить ему только ту нить, что вела в тупик, а он… он этого не заслуживал. Жестоко и несправедливо было бы играть человеком вроде него, мучить, прекрасно зная, что кончится это разочарованием. Самое лучшее было бы держаться от него подальше, перейти на чисто официальный тон.
 И все же…
 — У вас тоже очень хорошее имя… Колин. Правда, я так привыкла обращаться к вам «доктор», что не сразу смогу называть по имени. Но это придет.
 Теперь руки Ариадны двигались медленно, успокаивающе — по спине, по рукам. Руки у Колина были под стать плечам — сильные, бугристые от мышц; в нем чувствовалась естественная грация хорошо сложенного человека.
 Непрошеные мысли и образы явились Ариадне. Она задалась вопросом, каково это — ночь за ночью засыпать в его объятиях, в удобной впадинке на его плече, чтобы его льняные волосы рассыпались по подушке, а серо-голубые ясные глаза смотрели с ласковой усмешкой…
 Ночь за ночью слышать, как с его губ слетает имя Ариадна…
 Неожиданная боль стиснула сердце — сожаление о том, что не только не может сбыться, но о чем не стоит даже мечтать.
 Хорошо, что вокруг темно, думала девушка, во тьме не видно выражения ее лица и слез на глазах.
 Дыхание Колина к тому времени стало размеренным и глубоким. Он погружался в сон, и Ариадна снова представила темные ресницы и то, как они покоятся у него на щеках.
 Однажды он станет чьим-то мужем, хорошим мужем достойной женщины, размышляла она с тоской и завистью. Он может быть и хорошим другом. Особенным другом, каких мало. Такой добрый, мягкий, такой человечный. Животные знают, кому доверять, чувствуя это всем существом. Возможно, и ей следует ему довериться.
 Решено, завтра она скажет Колину всю правду насчет Шареб-эр-реха.
 Или лучше сделать это прямо сейчас?
 — Доктор? — шепотом окликнула девушка.
 Ответа не последовало, он даже не шевельнулся.
 Колин уснул наконец, и это было ее заслугой. Это она заставила уйти боль, она принесла ему облегчение, подарила сладостное забвение крепкого сна.
 Как могла осторожнее Ариадна подтянула к себе дорожную куртку Колина и заботливо укрыла его. Потом, чувствуя комок в горле, склонилась ближе.
 — Спи спокойно, добрый доктор, — с грустной улыбкой произнесла она.
 Наклонилась совсем низко, закрыла глаза и, как мечтала, зарылась лицом в светлый лен волос. Они пахли солнцем, ветром, дождем и сеном. Чудесный запах.
 Не открыв глаз, Ариадна поцеловала Колина в висок.
 — Спи, мой дорогой друг!




 Глава 9


 Первым, что Колин осознал, проснувшись, был приглушенный, размеренный и уютный звук. Звук этот наполнил его радостью, потому что был не чем иным, как стуком капель по доскам корабельной палубы. Он всегда просыпался за пару минут до того, как сменившийся вахтенный приходил доложить координаты и курс корабля, силу и направление ветра. Но пока Колин ждал, он проснулся окончательно. Привычное уныние, близкое к отчаянию, охватило его. Он не был и не мог быть на борту «Тритона», военного корабля ее величества королевы Англии.
 Его списали на берег до конца жизни, и дождь падал на крышу у него над головой.
 Полежав, он задался вопросом: чего же ради проснулся в такую рань, задолго до рассвета? Что разбудило его? Воспоминания, горькие и дорогие? Если так, когда же они оставят его в покое? Когда он изживет тягу к морю?
 Что-то шевельнулось совсем рядом в темноте, и Колин вдруг понял, где он и с кем.
 Ариадна крепко спала (как спят все нормальные люди в четыре часа утра), доверчиво и интимно прислонившись спиной к его груди, улегшись щекой на его предплечье, и другая его рука обнимала ее за талию. Но и это было не все.
 Ее близость возбудила его еще во сне, и теперь напряженная плоть прижималась к ягодицам Ариадны.
 Ужас, охвативший Колина, только подстегнул возбуждение. Казалось, вся кровь бросилась ему в низ живота и вспыхнула пламенем. Тело покрылось такой обильной испариной, что капли заскользили со лба.
 Затаив дыхание, он осторожно отстранился и отполз подальше, на земляной пол. Через полминуты он стоял, тяжело дыша и дрожа всем телом. Желание переливалось в крови тяжелой горячей ртутью, низ живота сводили судороги.
 «Боже милосердный, — взмолился он, борясь с безумием. — Дай мне силы уйти!»
 Сам не зная как, он добрался до двери, вышел под проливной дождь и подставил холодным струйкам горящее, как в лихорадке, лицо.
 — Боже, я этого не выдержу… — бормотал он сквозь стиснутые зубы. — Я не смогу больше сопротивляться. Не каждому святому под силу вынести искушение, а я не святой!
 Дождь продолжал струиться с темного неба, стекая по шее под одежду, постукивая по стиснутым векам, насквозь пропитывая волосы.
 Некоторое время спустя Колин бросил через плечо взгляд на дверь и пошел прочь от конюшни куда глаза глядят. Он все еще был возбужден — настолько, что это мешало двигаться. Шорох за спиной заставил его круто повернуться, но то был всего лишь Штурвал, всегда готовый сопровождать хозяина на прогулке независимо от погоды. Кошка с шипением прянула прочь откуда-то из-за поленицы, и песик тотчас ринулся в погоню.
 «Поброжу немного, и все пройдет. Когда я как следует промокну и замерзну, то стану думать о горячем чае, а не о ней. И правильно, потому что она не для меня. Леди из общества, обручена с другим. Такой ветер не назовешь попутным».
 Колин шел, мало-помалу ускоряя шаг в надежде измотать себя ходьбой настолько, чтобы справиться с безумием.
 Рубашка давно промокла, волосы сосульками прилипли к голове, по лицу текло. На сей раз он и не думал щадить больную ногу, наступая на нее с той же силой, что и на здоровую. Это порождало боль, но боль была благословением, потому что не шла ни в какое сравнение с болью душевной. Он проклинал день, час, минуту, когда отвел взгляд от своего мохнатого пациента, огляделся и увидел Ариадну верхом на ее проклятом жеребце. Без сомнения, то был заговор судьбы. Судьба безжалостно столкнула их на срок, достаточный для того, чтобы свести с ума, и готовилась хладнокровно разлучить в конце пути.
 Сознание неотвратимости потери было мучительным.
 Если бы совсем недавно кто-нибудь сказал Колину, что он будет так страдать, он расхохотался бы тому в лицо. Он никогда не верил во внезапную и роковую страсть.
 В памяти всплыло имя Максвелл. Он сжал кулаки, с наслаждением представляя себе, как разрывает безликого соперника на части.
 Болезненно-белый рассвет приближался. Дождь начал стихать, но Колин не замечал ничего, в том числе боль в ноге, занятый безрадостными размышлениями. Вот уже четверть часа он брел по мокрому лесу в сопровождении Штурвала. Песик обследовал каждый куст и наконец вспугнул зайца. Со счастливым тявканьем он погнался за ним, упустил и вернулся к Колину. Тот даже не взглянул на него. Он не слышал ни неуверенной трели первой проснувшейся птицы, ни свежего запаха ночной фиалки. Все это было в прекрасном подлунном мире, в то время как сам он пребывал в своем личном аду. Он не хотел вспоминать, но ничего не мог с этим поделать.
 Довольным и счастливым уплыл он по волнам сна в ту ночь благодаря не слишком умелой, но своевременной помощи Ариадны, наслаждаясь ее прикосновениями, — только чтобы отблагодарить ее низменным плотским влечением!
 Но сама она! Неужели не понимает, что с ним делает?
 Или ей все равно?
 Безразличный к окружающему, Колин вышел на окутанный туманом луг, куда хозяин уже выгнал пастись коров, и начал пересекать его под блеклым рассветным небом.
 Одна из коров медленно последовала за ним, отделенная только изгородью. Остальные, как то свойственно этим животным, присоединились к товарке, помахивая хвостами и лишь время от времени склоняя голову, чтобы сощипнуть пучок травы.
 Как и все остальное, это ускользнуло от внимания Колина. Он пытался осмыслить свое будущее, представить себе, как станет жить дальше, когда неожиданное приключение закончится и настанет пора возвращаться в Лондон, к своей практике. В этом городе живет множество женщин, думал он; неужели так трудно встретить такую, которая сумеет вызвать страсть сродни той, что вспыхнула в нем к Ариадне? В конце концов, если он способен на такие сильные чувства, значит, только затворничество и слишком напряженная работа мешали устроить свою личную жизнь. Он сам виноват, что пытался заменить одну карьеру другой, что все поставил на эту карту, так что не оставалось сил и времени на остальное. Пять лет он свято верил, что должен, обязан посвятить всего себя без остатка спасению животных, каждое из которых было кому-то дорого. Он как будто пытался тем самым компенсировать урон, который нанес своей репутации. Он был всегда не слишком боек с женским полом и воспользовался этим как отговоркой, чтобы вообще забыть о женщинах. Он наивно думал, что так будет всегда.
 Но судьба решила иначе. В один прекрасный день он встретил леди Ариадну Сент-Обин, чье юное очарование, живой характер и любовь к флирту разбудили его от долгой спячки. Он понял, что страшно, непростительно обделил себя…
 «Забудь о ней, — сказал себе Колин с тем же стоическим благоразумием, которое одно только и спасло его от полного отчаяния после военного трибунала. — Если ты не можешь иметь эту девушку, значит, нечего и страдать из-за нее. Ты только изведешься понапрасну. Это тем более нелепо, что женщин вокруг хватает. Лучше скажи Ариадне спасибо за то, что она приоткрыла для тебя дверь в окружающий мир и позволила взглянуть на все то, от чего добровольно отказался. Теперь ты знаешь, что даже самый выдающийся ветеринар не может жить только работой, что ему нужно любить и быть любимым не меньше, чем любому человеку».
 Но в таком случае нельзя и дальше скрывать свое прошлое. Ведь он сумел принять его и сжиться с ним, так почему было не рассказать о нем той же Ариадне? Хотя бы для того, чтобы посмотреть на ее реакцию. Ведь в конечном счете такова будет реакция любой другой женщины.
 Колину вдруг захотелось поделиться с Ариадной, излить свою боль, заставить ее понять, что он испытал, когда карьера и жизнь его рухнули. Он хотел рассказать, что когда-то был одного с ней круга, что и по сей день равен ей по происхождению, что в прошлом был героем и был ее достоин.
 Но он знал, что это невозможно. Если старшие по званию вынесли ему приговор, а друзья от него отвернулись, чего ради было ждать понимания от Ариадны? Колин живо представил себе, как меркнет улыбка на ее губах, как она бессознательно откашливается, не в силах оставаться рядом с человеком, чья честь запятнана раз и навсегда. Она была слишком молода для мудрости жизни. Она жила условностями. Ей еще предстояло многое повидать, и могло случиться, что наука жизни вовсе не придет к ней, что она так и проживет жизнь в плену иллюзий своего круга. Это ведь не просто: понять, что личность мужает в испытаниях. Он, Колин Лорд, вопреки бесчестью не позволил себе опуститься, нашел в себе силы жить дальше…
 Туман клубился по полю, то разреживаясь, то уплотняясь, влага липла к лицу, и сильно пахло клевером. Стая гусей пролетела низко над землей, издавая гортанные крики.
 Давно пора было возвращаться, но Колин лишь замедлил шаг. Перед его мысленным взором возникла Орла — мягкий овал лица, темные кудри, карие, не по годам мудрые глаза. Но сами черты ускользали, отказываясь складываться в ясный образ. Куда отчетливее представилась Колину красавица шхуна, где весь экипаж, включая капитана, был женским. Этим капитаном была его кузина Мэв, отчаянная авантюристка, которую ветер странствий однажды занес в объятия известного волокиты адмирала Грея. Под ее началом ушла в плавание и Орла. Все это были образы из прошлого, приносившие боль. Особенно мучительно было вспоминать один день в Карибском море… шторм, изменивший всю его жизнь.
 Орла была теперь далеко, за океаном. Путь к ней закрыт, но Колин и не мечтал снова оказаться рядом с ней.
 То, прежнее, чувство было все равно что язычок пламени в сравнении с пожаром, в котором он сгорал теперь.
 Нужно бежать, думал он угрюмо, бежать как можно скорее, пока не случилось ничего непоправимого.
 «У вас красивые глаза, доктор».
 Надо спасаться бегством! И немедленно!
 «У вас обаятельная улыбка, доктор».
 Убраться подальше от нее!
 «Вы красивый мужчина, доктор».
 Колин потер глаза, потом ладонью смахнул остатки влаги с лица.
 Разумеется, не может быть и речи о бегстве. Это значило бы нарушить слово, данное Ариадне, а он привык свое слово держать. В конце концов он не слабак и выдержит несколько дней. Теперь, когда он разобрался со своими чувствами и с тем, что их породило, справиться с безумием будет легче. Это непросто, но никто еще не умирал от страсти к женщине. Он доставит Ариадну в Бернем, вернется в Лондон — и с этой историей будет покончено.
 Иначе и быть не может.
 Оглядевшись, Колин заметил, что идет по какой-то размякшей от дождя тропинке. Вокруг были поля, разделенные изгородями с аккуратными калитками, и кое-где паслись небольшие стада овец и коров. Штурвал к тому времени устал и не спеша трусил за хозяином, весьма довольный столь продолжительной прогулкой.
 Решение было принято. Надо только держаться на почтительном расстоянии от Ариадны и не поддаваться на ее провокации. Надо смотреть на все проще и не мучиться из-за юной сирены.
 Когда Колин вернулся на постоялый двор, его обитатели уже успели проснуться. Дворовая собака залаяла, предупреждая о его приближении задолго до того, как он поднялся на пригорок, откуда была видна крыша. По двору ходили, собираясь в дорогу, проезжие, Мэг доставала воду из колодца, из трубы курился дымок. Он казался темным на фоне однотонно-серого неба. При мысли о завтраке в животе у Колина забурчало, и он вдруг осознал, какой нагулял аппетит вопреки своим горьким размышлениям.
 Ариадны нигде не было видно.
 На место отъезжающих уже прибыли новые гости: у конюшни стоял экипаж, запряженный парой серых рысаков, мокрых от дождя. Кучер как раз накручивал хомут на дышло и неодобрительно покосился на Колина, к которому один из серых потянулся мордой. Ветеринар не обратил на экипаж никакого внимания и прошел прямо внутрь строения.
 Охапка сена, на которой они с Ариадной провели часть ночи, уже была разложена по кормушкам, в проходе между стойлами сновали люди. Кто-то выводил лошадей, кто-то, наоборот, ставил. В помещении, больше похожем сейчас на растревоженный улей, не осталось и следа романтики.
 Колин прошел к стойлу Шареба и сразу заметил, что дверка стойла отворена. Жеребца и след простыл.
 Волна тревоги охватила его. Круто развернувшись, он оказался лицом к лицу с Мэг.
 — А, вот и вы, мистер Лорд! Ваш братец просил передать, что забирает жеребца на утреннюю прогулку. Ему, дескать, надо ноги размять. Обещал вернуться через час.
 — Вот как! — Колин улыбнулся от облегчения. — Спасибо, милая.
 Лицо девушки осветилось при этом обращении, и она легонько коснулась его руки.
 — Оно и к лучшему, что братишка хоть на час оставил вас в покое. Может, и сами разомнемся немного?
 Колин не пришел в восторг от этого предложения, но ему не хотелось обижать Мэг грубым отказом. По правде сказать, утешение с такой красоткой помогло бы остудить его кровь, но он желал другую женщину, поэтому сослался на голод, хотя отказ прозвучал на редкость нелепо.
 — Что ж, верно говорят: путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, — понимающе усмехнулась служанка. — Ручаюсь, что после завтрака вы будете сговорчивее. Идемте, там уже подают.
 Колин последовал за ней к выходу из конюшни, сквозь утреннюю суету (постоялый двор был так выгодно расположен, что большинству ехавших этой дорогой приходилось здесь останавливаться). Пару серых успели выпрячь, и теперь на этом месте стоял верховой мерин гнедой масти, с черной гривой и хвостом. Этим, однако, и ограничивалось его сходство с Шаребом. Был он уже немолод и явно заслуживал лучшего обращения, потому что вид у него был усталый и понурый, а склоненная голова почти касалась земли.
 — Привет, друг! — негромко произнес Колин и положил руку на холку мерина.
 Пожалуй, только Шареб-эр-рех не тянулся к нему с доверчивым видом. Эта лошадь тут же подняла голову и положила ее ему на плечо. Тяжелый вздох приподнял бока, и ветеринар заметил, что шкура под седлом растерта до крови, а углы рта распухли от жестких рывков за удила. Его отзывчивое сердце тотчас переполнилось состраданием, и он начал поглаживать мерина по спине, словно это могло заживить его раны.
 Впрочем, может быть, и могло. Делабер Блейн не раз говорил, что Колину достались руки прирожденного лекаря, одно прикосновение которых снимает боль. Но чудо исцеления бессильно там, где речь идет о человеческой жестокости…
 — Эй, вы там! Что вам надо от моей лошади?
 Колин оглянулся и увидел спешащего к нему толстяка с побитым оспой лицом. Мэг уже была у двери, но остановилась и повернулась. По всему было видно, что она с нетерпением ожидает скандала. Колин, наоборот, терпеть не мог публичных ссор, поэтому убрал руку.
 — Вам не помешало бы помягче обращаться с ним, для вашей же пользы.
 — Я и так обхожусь с ним слишком мягко, хоть это вас и не касается! — отрезал толстяк, с ненавистью глядя на мерина. — Да-да, мягко — этот кусок конины годится только на корм собакам. Купил его не за гроши, а вышло, что это мешок с болезнями. Еле плетется! Послезавтра мне надо быть в Норвиче, и что, по-вашему, мне делать? Еще и коновалу теперь плати. Обещал, что осмотрит эту старую развалину, и если окажется, что его еще и лечить надо, клянусь, Продам его на бойню!
 — Мистер Лорд! — окликнула Мэг, убедившись, что скандала не будет. — Идемте!
 Колин не ответил, не сводя взгляда с мерина. Тот смотрел на него умоляющим взглядом, способным разжалобить камень.
 — Зачем вам ждать, пока явится коновал? — спросил он тем же спокойным тоном, чтобы не провоцировать толстяка на новую вспышку. — Я ветеринар и могу помочь.
 — Не понял.
 — Я ветеринар.
 — А что это, черт возьми, такое?
 — Доктор для животных, — с легкой улыбкой ответил Колин.
 — Скажите! — хмыкнул толстяк. — Доктор он, видите ли!
 Небось в университетах обучались? А коновалы тогда на что?
 Я не настолько богат, чтобы платить за ваш чертов диплом!
 Колин вздохнул и в который раз уже сказал себе, что мир не исправить, как бы того ни хотелось.
 — Что ж, дело ваше, пусть будет коновал, но я вам все же дам бесплатную консультацию, сэр. Седло растерло вашей лошади всю спину, потому она еле плетется, как вы только что успели выразиться. Вам когда-нибудь натирали сапоги? Наверняка такое случалось. Представьте себе, каково это, и просто подложите кусок свежевыделанной овчины под седло шерстью вверх, чтобы ссадины скорее зажили. Уверен, это поможет вам оказаться в Норвиче послезавтра.
 С этими словами он повернулся и пошел прочь, оставив толстяка таращиться вслед. Мерин издал жалобное, просительное ржание, словно умоляя не уходить. Колин сумел удержаться и не обернулся.
 «Мир не исправить, как бы того ни хотелось».
 Мэг, демонстрируя особую симпатию, придержала для Колина дверь. Переступая порог, он бросил рассеянный взгляд на девушку и заметил новое украшение на двери — листок бумаги, с которого так и кричали жирные черные буквы.
 «Предлагается вознаграждение в полторы тысячи за любые сведения о местонахождении леди Ариадны Сент-Обин, дочери графа Уэйбурна. Упомянутая леди исчезла в ночь пожара…» и так далее.
 — Дьявольщина! — вырвалось у него. — Она ничуть не преувеличивала.
 — Что, сэр?
 — Ничего, — поспешно ответил Колин и улыбнулся. — Одна моя знакомая пересказала мне это объявление, но я подумал, что такие деньги не платят даже за знатных леди.
 — Да уж Вся округа только об этом и говорит, если хотите знать. Полторы тысячи фунтов на дороге не валяются. Уж не знаю, чего ради эта дамочка такое сотворила, а только каждый будет рад перехватить ее и вернуть брату.
 От этого простодушного признания Колина бросило в пот, а сердце бешено заколотилось. Ему стоило немалых усилий как ни в чем не бывало последовать за служанкой в обеденный зал. Там уже успели накурить, какие-то джентльмены громко хохотали и толкались локтями за одним из дальних столов. Запах жареной свинины, прямо-таки тошнотворный, по мнению Колина, пропитал все помещение.
 Он поспешил занять стол у самого окна, чтобы можно было сразу заметить возвращение Ариадны, и мрачно уставился на панораму голубовато-зеленых холмов.
 «Возвращайся скорее! Надо срочно убираться отсюда!»
 Подошла Мэг с чайным прибором. Колин сделал отрицательный жест.
 — Уберите чай и принесите зля, да покрепче. Полную кружку.
 — Вы как будто не в себе, сэр.
 — Ничего, все в порядке. Бессонница замучила, пришлось отмахать милю, не меньше — и все без толку. Что это?
 — Яичница с ветчиной.
 — Уберите. Пусть сделают обычную глазунью.
 — Ветчина свежая, даю слово!
 — Я сказал — глазунью!
 Редкий гнев Колина бывал страшен, поэтому Мэг как ветром сдуло. Он остался сидеть в своей промокшей одежде, созерцая горизонт. Минут через пять он успокоился, а потом вернулась Мэг с яичницей-глазуньей и парой ломтей поджаренного хлеба. Колин так навалился на еду, словно у него неделю крошки во рту не было. Эль в кружке тоже быстро убывал.
 Собрав хлебом размазанный по тарелке желток, он уже готов был сунуть все это в рот, но что-то потерлось о ногу. Оказалось, что это Джемма, мурлыча, выпрашивает подачку. Колин без сожаления скормил ей аппетитный кусочек. В благодарность кошка вылизала ему и испачканный палец.
 Как раз когда он выпрямился, появилась Ариадна. Едва дождавшись, пока она приблизится, Колин рывком усадил ее за стол и прошипел:
 — Какого черта? Где вас носило? Нам надо ехать, и поскорее!
 Ариадна округлила глаза, пораженная таким непочтительным тоном. Потом грациозно и небрежно пожала плечами, демонстративно сняла руку Колина со своего локтя и уселась поудобнее. В глазах у нее прыгали смешинки — она явно находила ситуацию в высшей степени забавной.
 — Неужели вы думаете, доктор, что я не в курсе дела?
 Эти люди прибыли сюда ни свет ни заря и подняли страшный шум, приколачивая объявление к двери. Хм, как будто с гвоздей его не сорвать… Одним словом, я видела его раньше вас. Куда запропастились все служанки? Есть хочется и горячего чаю.
 Колин обвел зал отчаянным взглядом, боясь, что кто-нибудь уже с подозрением их разглядывает.
 — Надвиньте хоть шапочку поглубже! И смотрите в тарелку, а не по сторонам. И вообще — держите рот закрытым… да, и не расстегивайте куртку.
 — Чего ради мне ее расстегивать? Мы здесь не одни.
 — Очень подходящий момент для шуток!
 — Момент, конечно, неподходящий, но вы так забавно переживаете!
 Колин возвел глаза к небу. Ариадна налила остывшего чаю в его чашку и сделала глоток, не сводя с него насмешливого взгляда, потом жестом подозвала проходящую мимо служанку и потребовала завтрак.
 — Вы забываете, Колин, что я в бегах уже несколько дней. Объявление, так вас поразившее, расклеено по всему Лондону. Наверняка мы еще не раз увидим его, пока будем добираться до Норфолка.
 Пока служанка расставляла на столе тарелки, Ариадна молчала, потом обратилась к Колину с извиняющейся улыбкой:
 — Похоже, я успела забыть свое потрясение, когда прочла объявление в первый раз. Кстати! — Она достала из кармана очки. — Должно быть, выпали во время сна. Как спалось, доктор?
 Воспоминания вернулись.
 — Так как же, Колин? Какие были сновидения?
 Все начиналось сначала. Встревоженная милая девочка из прошедшей ночи уступила место опасной сирене, которую хлебом не корми, дай только пофлиртовать. Куда ему было угнаться за этими переменами, не говоря уже о том, чтобы под них подстроиться! Колин поставил локти на стол, переплел пальцы и оперся на них подбородком, устало улыбаясь.
 — Знаете, — блестя глазами, сказала Ариадна и подняла чашку чаю, — мне еще никогда не приходилось убаюкивать мужчину. Признаюсь, мне понравилось.
 — Леди Ариадна!
 — Когда вы уснули, я берегла ваш сон, — не унималась девушка.
 Колин нахмурился, но она только хихикнула.
 — Вы так мило выглядите, насколько можно было рассмотреть в темноте! Вы ведь не сердитесь, правда? Видеть спящего мужчину мне тоже пока не приходилось.
 Он оставил попытку взглядом заставить ее умолкнуть и начал намазывать кусок хлеба джемом.
 — Могу себе представить! — буркнул он. — Наверняка я храплю и пускаю слюни во сне.
 — Возможно, но только не у меня на глазах. Честно говоря, если бы такое случилось, я бы это скрыла, чтобы не оконфузить вас.
 — Возьмите.
 — Это мне? Как мило с вашей стороны!
 Приняв ломтик жареного хлеба с джемом, Ариадна с аппетитом захрустела им. Но ее взгляд оставался прикованным к Колину и страшно его нервировал. Эта девушка с такой легкостью выводила его из равновесия, что он только диву давался. Самому адмиралу Нельсону это ни разу не удавалось, в то время как эта дерзкая, кокетливая юная особа превратила его в свою игрушку.
 Он бы дорого дал, чтобы не обращать на ее подначки внимания, но знал, что это не в его силах.
 — Вы такой симпатичный, даже когда взъерошены.
 Колин испепелил ее взглядом.
 — Нет, правда! С вами так приятно иметь дело после замороженных лондонских денди. Вы простодушны и понятия не имеете о том, как привлекательны. Мне, право, жаль, что мы принадлежим к разным социальным слоям.
 Если бы не это и не мое обручение с Максвеллом… мне так нравится находиться в вашем обществе! Я даже готова предложить вам постоянную работу. Когда я выйду замуж и восстановлю породу «Норфолк», мне понадобится хороший ветеринар. Подумайте, Колин. Я стану платить вам щедро.
 Уверена, что Максвелл не будет возражать.
 — Как проехались? — сухо спросил Колин, чтобы сменить тему.
 — Проехалась?
 — Ну да. Мэг сказала, что вы отправились на верховую прогулку.
 Ариадна улыбнулась с совсем иным выражением, вспоминая. Она понятия не имела, каким болезненным эхом отозвались в сознании Колина слова «выйду замуж», так походя брошенные ею. Не знала она и того, как очаровательно выглядит для него в мужском наряде.
 — Это было потрясающе, как всегда. Шареб летел как птица и был совершенно счастлив, потому что я вволю накормила его пир… то есть зерном. Ах, смотрите! Облака разошлись! Солнце! Ну вот, теперь можно сказать, что день будет погожий…
 Ужасный крик насмерть перепуганного животного донесся снаружи. Колин вскочил со стула так живо, словно его подбросило, и ринулся к двери.
 — Господи, что это? — спросила Ариадна, но ответить было уже некому.
 Не только ветеринар покинул свой стол. Многие из тех, кто завтракал в зале, побросали салфетки и спешили к выходу, чтобы удовлетворить свое любопытство.
 — Что случилось? Режут? Крик был жуткий! — слышалось вокруг.
 Колин, однако, выскочил наружу первым. Когда Ариадна, в свою очередь, оказалась у двери, там уже толпились остальные и выход оказался совершенно перекрытым. От нового крика по ее спине прошел холодок. Невозможно было даже определить, что за животное издает эти вопли. Ариадна махнула рукой на приличия и начала толкаться локтями.
 Оказавшись наконец во дворе, она ахнула и схватилась за сердце. Гнедой мерин, похожий на Шареба, приплясывал на месте с безумными от ужаса глазами. Хозяин, неприятного вида толстяк, бил его тростью по голове, а сбоку подступал коновал в фартуке, держа нож и ведро. Было ясно, что он метит во вздутую вену лошади.
 А ветеринар — ее личный ветеринар! — шагал прямо к месту действия. Расправленные плечи и сжатые кулаки не оставляли сомнений в его намерениях.
 — Колин! — окликнула девушка.
 Это не произвело на него никакого впечатления. Тогда Ариадна побежала следом, снова и снова окликая его по имени.
 Еще несколько быстрых, гневных шагов, на которые, как ей казалось, он был попросту не способен из-за хромоты, — и Колин оказался рядом с действующими лицами развернувшейся драмы.
 — Колин, вы не имеете права вмешиваться! — начала Ариадна, хватая его за рукав.
 Он попросту стряхнул ее движением руки.
 — Прошу прощения, — процедил он сквозь зубы, — но я вынужден вмешаться.
 Колин решительно перехватил поводья у тяжело дышащего толстяка, утомленного избиением. Ариадна заметила, что взгляд мерина с надеждой обратился к ветеринару.
 — Кто ты такой, дьявол тебя забери? — взревел коновал, здоровенный мужик с ручищами, как лопаты. — Убирайся подобру-поздорову и не мешай делать дело, а то так накостыляю по шее, что надолго запомнишь!
 — Нет никакой необходимости делать кровопускание лошади, у которой всего-навсего спина растерта седлом, а рот — удилами, — заговорил Колин тихим, вежливым голосом, в котором слышалась подавленная ярость. — После вашего «лечения» она падет по дороге.
 К тому времени вокруг собралась толпа. Никто не вмешивался в спор, но люди переговаривались, обмениваясь мнениями.
 — Тебе-то откуда знать, очкарик? Кто ты такой?
 — Это мой брат, — сказала Ариадна с гордостью. — У него в Лондоне большая ветеринарная практика. Если он говорит, что кровопускание не нужно, значит, так оно и есть.
 — А я говорю, что нужно! Мне ли не знать, я лет двадцать пускаю кровь!
 — Оно и видно! — отрезал Колин, потом повернулся к хозяину мерина, который топтался рядом в нерешительности. — Сэр, прошу вас… позвольте мне заняться вашей лошадью. Обещаю, что не возьму с вас ни пенни.
 Голос его дрожал от сдерживаемого гнева. Коновал, однако, решил, что перед ним городской слабак, нахальный, но трусливый.
 — Этот негодяй ставит под сомнение мой опыт! — обратился он к толпе, бросая ведро в грязную лужу; потом снова повернулся к Колину:
 — По-твоему, я не знаю, что делаю?
 До чего мы дожили, господа! Честный коновал не может шагу ступить, чтобы какой-нибудь слюнтяй не полез со своими советами!
 В предвкушении драки зеваки начали отступать, образуя круг.
 — Сейчас он врежет, — сказал один из них, уже успевший подвыпить. — Я давно знаю Джона Бекета, ему только дай кулаками помахать.
 — Да брось ты! — возразил его приятель. — Никто не станет бить парня в очках.
 — Джон станет, могу поспорить. Может, побьемся об заклад? Ставлю на Джона: он и тяжелее, и кулаки у него не в пример больше.
 — Принимаю! — крикнула Ариадна в неожиданном азарте. — Мой брат побьет его! Колин, не позволяй этому мяснику мучить животное!
 Ее крик довершил дело. И без того разъяренный, коновал ринулся к мерину с занесенным ножом. Странная и неожиданная перемена произошла с лицом Колина Лорда. Только что оно дышало праведным гневом и вдруг стало бесстрастным. Спокойная уверенность появилась в глазах. Ветеринар заступил коновалу дорогу и нанес ему короткий удар в лицо.
 Коновал опрокинулся навзничь и выронил нож, из носа у него хлынула кровь. Колин поправил очки и отвел мерина в сторону.
 — Молодец, Колин! — закричала Ариадна, прыгая от возбуждения. — Вы видите? Это мой брат, Колин Лорд, известный ветеринар! Так он расправляется с теми, кто мучает животных!
 — Он дал мне прямо в нос! — заревел коновал, поднимаясь и прижимая ладонь к лицу. — Этот мерзавец дал мне по носу!
 — И еще раз дам, если вы не оставите свою отвратительную затею, — пригрозил Колин и снова обратился к хозяину мерина:
 — Послушайте, я могу купить эту лошадь, если вы не против. Сколько?
 — Вообще-то я не собирался…
 — Сколько? Двадцать фунтов устроит? На бойне вам не дадут за нее и сотой доли этих денег.
 — Он дал мне по носу! — повторял коновал как заведенный.
 И вдруг бросился в атаку. Колин нанес своему противнику новый удар, на сей раз сбоку в челюсть. Здоровяк свалился вторично, и притом весьма неудачно — прямо в свежую кучу лошадиного навоза.
 Там он и остался.
 Толпа заулюлюкала, по обыкновению отдавая все свои симпатии победителю.
 — Итак? — обратился Колин к хозяину мерина. — Сколько?
 — Двадцать фунтов — и он ваш, — ответил толстяк, на всякий случай отступая.
 — Договорились, — с мягкой улыбкой сказал ветеринар.




 Глава 10


 Шареб-эр-рех совершил великое открытие. Он открыл, что быть привязанным к коляске и трусить за ней, в то время как ее тянет какой-то захудалый старый мерин, — куда хуже, нежели самому тянуть ее. Никто не только не интересовался им, но даже не смотрел на него. Оставалось только подогревать ревность к гнусному ветеринару, вытеснившему его из сердца Ариадны.
 Жеребец не ободрял взгляды, которые враг искоса бросал на его божество. Странное дело — ему не нравилось и внимание, которое тот уделял новой лошади. Короче, его не устраивало буквально все, а в данный момент то, что леди Ариадна засмеялась какой-то шутке врага, вместо того чтобы поставить его на место резкой отповедью. Гнусный, гнусный, гнусный! Зарвался настолько, что украл у него, Шареба, любимую хозяйку! Это было совершенно очевидно теперь, после сцены на постоялом дворе.
 Леди Ариадна все больше восхищалась врагом, враг все больше увлекался ею.
 Надо срочно было что-то предпринимать.
 Шареб-эр-рех ускорил шаг, обогнал коляску со стороны ветеринара, насколько позволяли поводья, и оскалил зубы, намереваясь укусить. В этот момент из-за поворота рысью выбежала пара кобыл, запряженных в экипаж.
 Жеребец немедленно отказался от своего намерения, поскольку все в мире делилось на важное и то, что могло подождать. Отношения полов, например, стояли на первом месте. Шареб выгнул шею и начал пританцовывать, прекрасно зная, что такой спектакль не останется без внимания.
 И в самом деле, прекрасные незнакомки заметили его.
 Они были каурой масти, с очаровательными белыми носочками. Похожие, как близнецы, но только одна куда кокетливее другой. Шареб подумал, что дорого дал бы, чтобы ухватить ее за холку.
 В своем возбуждении он затанцевал активнее, повернулся к ним и издал призывное ржание.
 Старый мерин, глубоко равнодушный к кобылам, выбрал именно этот момент для того, чтобы помочиться, и остановился как вкопанный. Шареб налетел грудью на заднюю часть коляски и взвизгнул от неожиданности. Кобылы расхохотались прямо ему в морду. Унижение было полным и абсолютным.
 — Шареб, дорогой мой! — Встревоженный голос Ариадны бальзамом пролился на уязвленную гордость жеребца. — Тебе больно, бедненький! Иди, я тебя пожалею.
 Дрожа всем телом от обиды и гнева, он поспешил спрятать морду на груди у хозяйки.
 — С ним все в порядке, — сухо заметил враг. — Пострадало только ее самолюбие.
 Шареб возненавидел его еще сильнее, хотя это казалось невозможным.
 — Если бы вы не купили эту клячу, ничего бы не случилось!
 — Если бы я не купил ее, ваш маскарад был бы не таким удачным. Конечно, если использовать Шареба как тягловую лошадь, это несколько снижает риск быть пойманными, но зато сейчас он укрыт колпаком и стати его не так заметны. Ну а наша новая лошадка поможет нам замести следы.
 — Не вижу, каким образом, — проворчала Ариадна, целуя Шареба в лоб.
 — Взгляните, у них не только масть похожа, но и одинаковая белая полоска на морде. Никто не Ищет двух одинаковых лошадей…
 — Что? Одинаковых? Вы всерьез сравниваете эту жалкую клячу с моим великолепным Шаребом? Да в них не больше сходства, чем между небом и землей!
 Единственное неоспоримое достоинство этого мерина состоит в том, что он не возражает против своей новой роли.
 Благодаря этому мы можем больше не мучить Шареба.
 — Так на что же вы жалуетесь?
 — Ни на что!
 — Вы только что причитали над своим любимцем, словно с ним бог знает что случилось.
 — А вы, доктор, слишком задаетесь для простого ветеринара. Строите из себя бог знает кого. Такое поведение недопустимо.
 — Как же мне прикажете себя вести? — осведомился Колин, в душе горько забавляясь мыслью о том, как вытянулось бы лицо его надменной спутницы, узнай она о его безупречной родословной.
 — Должным образом, — отчеканила Ариадна.
 — А что такое «должный образ»?
 — Очень смешно! Вам следует знать свое место.
 — Как скажете, ваше высочество.
 — Не умничайте!
 — Конечно, ваше высочество.
 Ариадна не выдержала, засмеялась и ткнула его кулачком в бок. Потом взяла на колени Штурвала и принялась почесывать за его висящим ушком.
 Проклятие, подумал Колин, снова ощутив на себе упорный взгляд, полный восхищения. Именно так Ариадна смотрела на него с той минуты, как он спас от ножа коновала мерина со звучным именем Гром. Этот взгляд нервировал и отвлекал, и не понятно было, сколько еще придется терпеть эту пытку. Колин смотрел вперед, но краем глаза видел, что она не сводит с него глаз, да и вообще чувствовал этот взгляд.
 Ариадне было скучно, и он знал, что вскоре она примется за него всерьез.
 Вот она вздохнула, сменила позу, начала постукивать ногой по полу. К счастью, пока она молчала.
 — Хотите править? — спросил он в надежде, что это ее развлечет.
 — Нет, не хочу, — с новым вздохом ответила Ариадна. — Если вам интересно, чего я хочу, могу ответить. Поговорить о прошлой ночи.
 — А вот этого не хочу я.
 — Почему? У вас такой вид, словно тогда бог знает что случилось!
 Она опустила песика на пол, повернулась и улеглась головой Колину на колени, поставив согнутые ноги на сиденье.
 — Прошу вас не делать этого, миледи, — сказал он деревянным тоном, сразу утратив всякую веселость.
 — Но почему? Что в этом такого? Вам неприятно?
 — Речь не об этом, а о том…
 — О чем же?
 — Вам не следует так себя вести. Вы обручены.
 — А что я такого делаю? Я устала и хочу прилечь, а места здесь мало. К тому же так я могу видеть ваше лицо… Лицо красивого мужчины… прекрасное зрелище!
 — Чего ради вам смотреть на меня?
 — А почему бы и нет? Пока я еще не замужем и могу смотреть, на кого захочу. В данный момент это вы. Какая жалость, что вам не нравится на меня смотреть!
 — Почему вы так решили?
 — Это видно.
 — Я всего лишь соблюдаю приличия.
 — Да вы просто раб условностей! Как скучно! Скажите хотя бы, нравится вам на меня смотреть или нет?
 — Не скажу.
 — Нравится или нет? Я ведь не отстану.
 — Ну хорошо, нравится!
 — Тогда почему же вы не смотрите?
 — Потому что занят.
 — Но вы могли бы хоть изредка бросать взгляд. Ваше занятие — всего лишь отговорка, а на деле вы меня боитесь.
 Вам страшно встретиться со мной взглядом…
 — Какая нелепость!
 — ..потому что вы увлеклись мной. Признайтесь, это так?
 — Я ни в чем не собираюсь признаваться, — отрезал Колин, но не сумел скрыть улыбку, которая не укрылась от внимания Ариадны.
 — Так да или нет?
 — Что именно?
 — Вы увлеклись мной?
 — Какая разница? Увлечься вами было бы бессмысленно.
 — Но возможно, не так ли? Я хочу знать, Колин.
 Он промолчал.
 — Колин! — Ариадна пощекотала ему подбородок, заросший светлой щетиной.
 — Чего вы от меня хотите?
 — Чтобы вы сказали, что увлеклись мной.
 — Ну да, увлекся. Теперь вы оставите меня в покое?
 — Хотите дотронуться до меня?
 — Ариадна, этот разговор не доведет до добра!
 — Я задала вопрос.
 Не дожидаясь ответа, девушка начала отнимать у Колина вожжи. Ей это отчасти удалось, и когда одна из рук у него оказалась свободной, она потянула ее к своим губам.
 Колин с проклятием вырвал руку. Ариадна засмеялась и снова схватила ее.
 — Хватит! — рассердившись, прикрикнул он.
 — Но, Колин! Доктор! Дорогой, милый, хороший! Это же просто игра!
 — Не для меня!
 — Подумаешь! Это игра — и все тут!
 — Я не собираюсь играть в нее! Сядьте и ведите себя так, как пристало леди!
 Нельзя сказать, что Ариадна не понимала причины его гнева. Колин старался вести себя отстраненно и не поддаваться на подначки именно потому, что всерьез увлекся ею.
 Разумеется, он был не первый из тех, кого она свела с ума своим откровенным кокетством, вот только до сих пор ей не приходилось заходить так далеко. Люди светские сдавались скоро и охотно, готовы были есть у нее с рук и бросались выполнять каждую ее прихоть. Обожателей у Ариадны было пруд пруди. Иное дело Колин. Он как будто поставил себе целью не поддаваться, и как раз это только и разжигало ее интерес. Она должна была добраться до него, сломить его сопротивление. Он должен пасть к ее ногам, отдавшись на милость победителя.
 Ночные страхи и сомнения не мучили девушку средь бела дня, тем более что ночь наедине доказала, что ее спутник вполне безобиден. Если бы он был опасен, это хоть так-то да проявилось бы.
 Ну а раз опасности нет, почему бы не позабавиться?
 Колин уж слишком принимает все всерьез — пусть научится легкой и забавной игре!
 Поэтому вместо того, чтобы внять его совету, Ариадна только устроилась поудобнее.
 — Я не могу вести себя как пристало леди. Вспомните, ведь я в мужской одежде!
 — Тем более странно, что юноша разлегся на коленях у мужчины.
 — Может быть, он плохо себя чувствует. Короче, мне нравится так лежать. Отсюда все лучше видно, чем сбоку.
 — Похоже, вы с детства получали все, что хотели, и это вошло в привычку.
 Она ответила не сразу, не отрывая взгляда от своего нового кумира. Он был привлекателен внешне, силен и уверен в себе вопреки физическому недостатку. Он был спасителем жизней животных и защитником их прав. В его присутствии ей в голову приходили такие мысли! О поцелуях, объятиях, о… словом, обо всем, о чем не следует думать благовоспитанной незамужней леди. Грешные, сладкие мысли!
 «Ты с ума сошла, Ариадна!»
 Да, сошла, ответила она самой себе с бесшабашностью.
 Когда она смотрела на этого мужчину, в ней росло желание, чтобы он коснулся ее. Чтобы поцеловал. Чтобы…
 — Нет, Колин, я не всегда получала, что хотела, — ответила она со вздохом.
 — Вы хотите этого брака?
 Вопрос прозвучал неожиданно, и Ариадна снова впала в молчание. Потом протянула руку и коснулась щетины на подбородке Колина. Их было много, коротких щетинок, таких светлых, что они ловили солнечный свет.
 — Я задал вопрос.
 — Хм… я… конечно, хочу! Разве может быть Иначе?
 — Вы раз десять повторили, что мы друзья. Как друг я считаю своим долгом заметить, что к браку нельзя относиться легко.
 — Я и не думала. Просто этот брак был устроен папой.
 Он счел Максвелла достойным кандидатом в мужья, и я с ним согласилась. Ну а теперь, после его смерти, я просто обязана исполнить дочерний долг.
 — Долг? А сами-то вы что думаете?
 Ясные серо-голубые глаза ненадолго обратились к Ариадне. В них была искренняя заинтересованность, но под ней таилось что-то иное, более интимное. Желание!
 Что она думает? Чего хочет? Ариадна побледнела. Странное чувство, что она поймана в ловушку, охватило ее. Но ведь она никогда не имела ничего против брака с Максвеллом! Более того, она хотела этого! Откуда же это чувство беспомощности и тревоги, этот необъяснимый страх? Откуда такая обреченность?
 — Невестам свойственно бояться свадьбы, — сказала она, не в силах смотреть в глаза Колину. — Это нормально.
 Он снова перевел взгляд на дорогу, и девушка рискнула глянуть из-под ресниц. На скулах его играли желваки. Ариадна всем существом ощутила, что он поставил стену между собой и ею, что он замкнулся в себе точно так же, как поначалу прошлой ночью. Они только что были вместе — и вдруг стали врозь, каждый сам по себе.
 — Колин! Что случилось? Я что-то не то сказала?
 — Нет.
 — Но вы теперь как будто за сто миль отсюда! Когда вы такой, мне ужасно одиноко!
 Он промолчал.
 — Знаете, а ведь даже когда вы сердитесь, глаза у вас просто чудо!
 — Оставьте это.
 — Не оставлю до тех пор, пока вы не улыбнетесь хоть краешком губ.
 — Я сказал — довольно.
 — Я прошу всего лишь кро-о-хотную улыбку! Размером с муравья!
 Даже это не рассмешило Колина. Он продолжал упрямо смотреть вперед, и девушке показалось, что глаза у него тоскливые, как у больного щенка. Она тихонько вздохнула, искренне желая знать, отчего он ушел в себя.
 — Еще минуту назад все было так хорошо! — пожаловалась она.
 — Да, — коротко согласился Колин.
 — Помните, я рассказывала, как вы спали, а я не сводил с вас глаз?
 Он слегка отвернулся, давая понять, что не желает продолжать этот разговор. Девушка приподнялась и коснулась губами его руки с зажатыми вожжами. Она могла бы поклясться, что лицо его еще больше помрачнело, хотя это казалось невозможным.
 — Я могу вас сегодня снова растереть на ночь, если хотите.
 — Не хочу.
 — Почему?
 — Потому что сегодня это не усыпит меня.
 — Правда? Как странно…
 Ариадна подождала объяснений, но их не последовало.
 — Тогда, может быть, вы меня убаюкаете? Заодно и сами уснете.
 — Не думаю.
 — Почему?
 — Потому. Сегодня ночью мы вообще не будем спать поблизости друг от друга.
 — Но нам придется! Как же иначе вы сможете уберечь меня от опасности? У нас просто нет другого выхода.
 — Миледи, — произнес Колин со вздохом, — давайте поговорим об этом, когда придет время.
 — А почему бы не обговорить все сейчас? Неужели вам понравилось препираться на сон грядущий? Что до меня, мне понравилось спать с вами. Такое чудесное чувство защищенности!
 — Что значит «спать со мной»? Мы с вами не спали!
 — Ну, бок о бок с вами…
 — И я не думаю, что вам стоит обольщаться. Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, чтобы уберечь от опасности вас и Шареба, но я не всемогущ.
 — Боже мой, Колин, перестаньте преуменьшать свои способности! Вспомните того ужасного коновала. Вы с ним разделались в два счета и были великолепны, неподражаемы! Кто бы мог подумать, что доктор способен так мастерски драться! Это военный опыт, не так ли?
 — Можно сказать и так.
 — Вы часто дрались?
 — Не раз.
 — Я имею в виду уличные драки.
 — В таком случае не часто.
 — Где же вы дрались?
 — Я бы предпочел в это не углубляться.
 — Почему?
 — Ариадна, довольно.
 — Мне кажется странным делать секрет из…
 — Тем не менее это секрет. Неприятный секрет, который я не собираюсь рассказывать. Вы вольны рассуждать о чем угодно, пока речь не заходит о моем прошлом.
 На этот раз в его голосе не было ни гнева, ни возмущения. Он просто давал понять, что дальнейшие расспросы бесполезны. Но Колин не мог запретить Ариадне размышлять на эту тему. Что за секрет это был? Что с ним случилось в прошлом?
 Девушка не сводила глаз с лица Колина, жадно ловя каждый оттенок выражения. Тень за тенью проходила по этому лицу, и она испытала потребность обнять Колина, прижать к груди и утешить. Разумеется, она не сделала этого.
 — Колин!
 — Что?
 — А вот я готова рассказать вам один секрет из своего прошлого. Хотите?
 Ее заговорщицкий тон вызвал наконец слабую улыбку на губах Колина.
 — Полагаю, вы его раскроете независимо от того, хочу я или нет.
 — Речь идет о совсем недавнем прошлом. Когда я пожелала вам спокойной ночи, я вас поцеловала в лоб.
 Он вздохнул и ничего не ответил, но чуть погодя улыбнулся по-настоящему.
 , — , — Вы знали, вы знали!
 — Как я мог? Я спал.
 — Допустим. И что вы чувствуете, узнав об этом?
 — Я страшно смущен.
 — Не правда!
 — Правда.
 — Вас что же, никто никогда не целовал на сон грядущий? У вас вообще не было женщин?
 Улыбка исчезла с губ Колина.
 — Эта тема не из тех, что можно обсуждать с благовоспитанной леди.
 — Поздно! Мы ее уже обсуждаем! — весело возразила Ариадна. — Говорите, были у вас женщины?
 — Это вас не касается.
 — Но мне страшно любопытно!
 — Мало ли что.
 — Наверняка у вас были женщины. Сколько? Одна? Две?
 — Ариадна!
 — Пять?
 — Нисколько.
 — И у вас с ними было все?
 — Дьявольщина! Что на вас нашло?
 — Нет, правда! Вы спали с ними?
 — Да, черт меня возьми, я с ними спал! С каждой из них! Я не монах, понятно?
 Его реакция только позабавила Ариадну. Она схватила руку Колина, пользуясь его растерянностью, разжала ее и начала щекотать ладонь кончиком пальца. В следующее мгновение что-то толкнуло ее в затылок, еще и еще раз. Что-то твердое. В ответ между ног стало жарко и влажно, еще до того, как она успела сообразить, что происходит.
 Ариадна была испугана. И заинтригована.
 — Колин!
 — Никаких вопросов больше! — воскликнул он хрипло. — Только никаких чертовых вопросов!
 — Один.
 — Ни одного!
 — Ну один!
 — Нет!
 Поскольку руку он так и не отнял, Ариадна снова провела кончиком пальца по ладони и нашла ее горячей и влажной. Это восхитительно, подумала она. Какие сильные, теплые, какие волшебные руки у Колина Лорда! Интересно, что он чувствует сейчас? Так ли бешено несется кровь по его жилам, как у нее?
 — А я все-таки задам свой вопрос. Готовы?
 — Господи!..
 — Итак, Колин, как я уже сказала, прошлой ночью я поцеловала вас в лоб, — начала Ариадна, с жадностью наблюдая за его лицом. — Это уже больше не секрет для вас, но я хочу сделать еще одно признание. Наверное, это началось уже тогда, когда я впервые увидела вас склонившимся над тем мохнатым беднягой. Как бы это назвать… словом, меня потянуло к вам. И чувство это все усиливается — с вами так надежно, так хорошо, так интересно! Я знаю, знаю, что не должна чувствовать ничего подобного, поскольку обручена и собираюсь выйти замуж. Однако брачный обет еще не произнесен, поэтому не будет никакого вреда, если…
 — К чему вы клоните, Ариадна?
 Она улыбнулась, с внезапной нервозностью и сознанием, что отступать поздно.
 — Поцелуйте меня.
 — Поцеловать вас?
 — Именно это я и сказала.
 Напряжение сродни судороге внезапно прошло по телу Колина, и его мужская плоть, уже твердая под ее затылком, окаменела. Ариадна задалась вопросом, как она выглядит, эта чисто мужская часть тела Сама того не замечая, она потерлась затылком о живой каменный стержень и услышала сдавленный стон.
 — Колин!
 Он не стал отворачиваться. Взгляд его был взглядом загнанного животного.
 — Остановите экипаж, Колин.
 Он, напротив, подхлестнул Грома. Шаребу пришлось затрусить быстрее.
 — Остановитесь! Я приказываю!
 Ариадна вцепилась в вожжи и потянула их на себя изо всех сил. Старый мерин и не подумал противиться, он послушно остановился.
 — Дьявольщина!.. — почти шепотом произнес Колин. — Зачем вам это нужно? Зачем нужно мучить меня и издеваться надо мной?
 — Но мне нужен всего лишь поцелуй — ни к чему не обязывающий, невинный поцелуй.
 Последние полминуты Колин не смотрел на Ариадну, но тут обратил к ней взгляд, полный ярости и вожделения. Сила его была такова, что девушке захотелось провалиться и сквозь пол коляски, и сквозь землю.
 Она зашла слишком далеко!
 — Значит, поцелуй? Ни к чему не обязывающий, невинный, безвредный поцелуй? — переспросил он мягко, но в этой мягкости чувствовалась угроза.
 Улыбка флиртующей кокетки застыла на губах Ариадны, сердце готово было выпрыгнуть из груди.
 Лицо Колина склонилось к ней. Девушка широко открыла глаза, не в силах пошевелиться. Рука скользнула ей под голову и приподняла, а другая, которую он без труда высвободил из ее ослабевших пальцев, легла на шею, потом двинулась ниже, одну за другой расстегивая пуговицы куртки и рубашки. Ариадну охватила паника.
 — Колин, ради Бога! Я просто дразнила вас!
 — Мне ли этого не знать, Ариадна! Я сыт по горло вашими играми. Однажды вы зайдете так далеко, что назад дороги не будет. Пора вам узнать, что от «невинных» поцелуев бывает больше вреда, чем от искры, упавшей в бочку с порохом!
 Девушка хотела было протестовать, подняла было руку для пощечины… но тут рот Колина обрушился на ее губы так, что перехватило дыхание. Ее приподняли и с силой прижали к согнутому колену. Горячий язык проник в рот и заполнил его, подавив рвущийся наружу крик. Одна рука, словно живые тиски, не давала ей даже шевельнуться, а другая двинулась вниз по телу под рубашку. Пока не нашла грудь. Ариадна забилась, рванулась, но ее только прижали теснее. Глаза, которые она в ужасе зажмурила, открылись сами собой, заглянули как будто в растревоженную штормом океанскую глубь и зажмурились снова.
 Пальцы Колина — горячие, огрубевшие, ловкие пальцы — поглаживали и сжимали сосок, пока Ариадна не забыла про страх и возмущение. Она забыла вообще обо всем, кроме пронзительной сладости, которая страшным образом отдавалась между ног, где становилось все горячее, все теснее, где было так влажно…
 И вдруг она оказалась свободна. Нога Колина соскользнула с сиденья, и девушка обессиленно опустилась навзничь. Ее затуманенный взгляд был прикован к его лицу, ладонь медленно легла на грудь, которую он только что ласкал.
 — Колин…
 — Надеюсь, это послужит хорошей прививкой против флирта, — сказал он, тяжело дыша. — Никогда больше не играйте мужчинами, Ариадна. Дразнить и мучить не просто некрасиво, но к тому же и опасно. Если вам снова придет в голову пофлиртовать со мной, знайте, что я не отвечаю за последствия. Вы меня поняли? — Колин подхватил вожжи и посмотрел на девушку. — Поняли?
 — Да… — тихо ответила она, не отрывая взгляда от его рта и скользя пальцами вдоль своих припухших губ. — Да, я поняла.
 — Вот и хорошо.
 Колин отвернулся и молча ждал, пока вожделение угомонится.
 — Я только… Колин, я думаю… может быть, прежде чем мы продолжим путь… вы не могли бы поцеловать меня еще раз?
 Ариадна протянула руку и коснулась его губ. Колин отпрянул так резко, словно получил удар под дых. Он понял, что попытка запугать ее не удалась. Она не собиралась оставлять его в покое. В ярости он оттолкнул ее, соскочил на землю и сунул руку под сиденье, за седлом и уздечкой Шареба.
 Он принялся седлать жеребца так грубо, такими гневными движениями, что оскорбленное животное взбунтовалось. Когда Колин болезненным рывком затянул подпругу, жеребец укусил его в плечо.
 Ветеринар ахнул и схватился за укушенное место. До сих пор животное никогда так себя не вело.
 — Боже мой, Колин! — послышался возглас Ариадны, и она спрыгнула на землю.
 — Убирайтесь! — проскрежетал он сквозь зубы, положив руку на борт экипажа и уткнувшись в нее лбом. — Убирайтесь назад в коляску и никогда — слышите? — никогда больше не просите меня вас целовать!




 Глава 11


 Все это время Ариадна находилась в каком-то оцепенении, не сознавая, что происходит, однако, когда Колин неловко закинул ногу на спину Шареба и вскочил в седло, она сразу опомнилась.
 — Нет! Нет!
 Но было поздно.
 С пронзительным, диким воплем, мало похожим на ржание, жеребец подпрыгнул, изогнулся и, наконец, так высоко подбросил круп, что седок пулей вылетел из седла через его голову.
 — Шареб! — закричала Ариадна в ужасе.
 Жеребец прянул с обочины, заметался во все стороны, оскальзываясь задними ногами в мокрой траве.
 — Шареб!
 Что-то случилось — возможно, одна из задних ног попала в кротовью нору. Так или иначе жеребец тяжело рухнул на бок. Если бы Колин не откатился в последний момент, его бы придавило. Бешено молотя в воздухе всеми четырьмя ногами, Шареб пытался подняться, его испуганное ржание эхом отражалось от соседней рощицы. Наконец он поднялся; к облегчению Ариадны, жеребец не бросился прочь, а остался стоять, тяжело дыша и отфыркиваясь.
 Девушка всем сердцем любила свою лошадь, но в первую очередь бросилась к лежащему неподвижно Колину.
 — Вы живы? Колин, скажите что-нибудь!
 Тот шевельнулся, перекатился на спину и вперил взгляд в Шареба Лицо его было мертвенно-белым.
 — Боже мой, Колин!
 Когда Ариадна присела рядом, он приподнялся, потряс головой и хрипло откашлялся.
 — Похоже, идея была не лучшая…
 Слезы брызнули у нее из глаз. Трясущимися пальцами она отвела влажные волосы со лба Колина и виновато заглянула ему в глаза.
 — Мне нужно было предупредить вас, что никто никогда не ездил верхом на Шаребе! Только я.
 — Что ж, лучше выяснить это позже, чем никогда, — заметил Колин с мрачным сарказмом.
 Он начал подниматься. Ариадна пыталась удержать его за плечо. Он сверкнул глазами на ее руку, потом на нее.
 — Я хочу встать!
 — Но ведь вас только что сбросила лошадь! Господи, Колин, он мог убить вас! Позвольте мне хотя бы помочь…
 Не обращая внимания на протянутую руку и не удостоив ее ответом, Колин с трудом поднялся, оправил одежду и пошел к жеребцу. Ариадна осталась сидеть в позе нищего, протянувшего руку за подаянием.
 Шареб отступил при его приближении. Он выглядел одновременно потрясенным и рассерженным.
 — Тихо, приятель, тихо! Успокойся.
 Колин протянул руку. Шареб шарахнулся, но ветеринару удалось поймать поводья. Чувствуя себя плененным, жеребец с негодующим ржанием поднялся на дыбы. Ветеринар с силой рванул поводья вниз. Копыта передних ног глухо стукнули о землю. Шареб снова прянул в сторону, почти сорвав с себя уздечку.
 — Тихо! — повторил Колин негромко, но требовательно и положил ладонь на влажную холку жеребца.
 Словно по волшебству, Шареб перестал рваться и успокоился. Голова его свалилась до земли, словно он намеренно отказывался смотреть на человека. Колин услышал шаги Ариадны, ощутил ее присутствие за спиной, увидел маленькую руку, треплющую жеребца по крупу. Он повернулся.
 Лицо девушки все еще было мокрым от слез, щеки пламенели.
 — Он не нарочно, — тихо произнесла она. — Это случилось помимо его воли. Сейчас ему стыдно. Так ведь, Шареб?
 Жеребец поднял переднюю ногу.
 — Видите?
 — Что именно? — с холодным сарказмом осведомился Колин. — Что он весь раскаяние?
 Теперь, когда потрясение было позади, он ощутил, что его бьет мелкая дрожь.
 — Держите! — скомандовал он резко и ткнул поводья в руку Ариадне. — Мне надо осмотреть его.
 — В первую очередь надо осмотреть вас!
 — Держите поводья.
 Со стеснившимся горлом Ариадна следила за тем, как он придирчиво и медленно осматривает одну за другой ноги жеребца. Теперь стали заметнее последствия падения: Колин приволакивал ногу и держался неестественно, слегка приподняв плечи, словно их свело судорогой и никак не удавалось расслабить. Однако он заботился в первую очередь о своем подопечном — о лошади, чуть было не убившей его.
 Девушка отвела взгляд и стояла с поникшей головой, пиная мелкие камешки. Чувство вины переполняло ее. Нельзя, недопустимо было вести себя так! Ради того, чтобы удовлетворить свои низменные страсти, она бессовестно флиртовала с мужчиной и тем самым толкнула его на опрометчивый поступок. Ее безрассудство дорого обошлось и Колину Лорду, и Шаребу — двум дорогим для нее существам. Сама же она получила горький урок.
 — Вам больно? — робко осведомилась она, поднимая взгляд.
 — Ничего непоправимого со мной не случилось, — ответил Колин, не глядя на нее. — А вот подпруга порвалась.
 — До подпруги мне дела нет. Меня интересует, что с вами! Вы мне дороги!
 В этот момент Колин, присев на корточки, осматривал переднюю ногу Шареба. Он резко вскинул голову, и девушка столкнулась с гневным взглядом.
 — Я вам дорог, вот как? Какого дьявола? У вас есть «ваш дорогой Максвелл», и этого вполне достаточно, во всяком случае для порядочной женщины!
 — Но вы мне дороги как друг… — запротестовала Ариадна, ошеломленная злобной вспышкой.
 — Если я вам дорог, то и ведите себя со мной как с другом!
 — Но я думала, что это все невинно…
 — Ах, вы думали! Должно быть, это забавно, когда мужчина извивается у вас на крючке! Забавно, когда его снедает безнадежное желание, когда его трясет как в лихорадке! Забавно, черт возьми, дергать за удочку, чтобы его зацепило и того сильнее! Я не играю в гнусные маленькие игры вашего круга, миледи! Они хороши для тех, у кого вода вместо крови. Таким нетрудно держать себя в узде, потому что они не способны на настоящее желание!
 — Колин!
 — Убирайтесь в коляску и дайте мне хоть немного покоя!
 — Как вы смеете со мной так разговаривать!
 — В коляску, черт возьми!!!
 Ариадна сделала попытку надменно вздернуть подбородок, но лицо ее пылало от стыда. Совесть говорила, что она заслуживала выговор, что сама навлекла это на себя. Девушка отвернулась и сделала шаг к экипажу, но тут взгляд ее упал на другую сторону дороги. Там выстроились вдоль изгороди больше дюжины овец. Они стояли прямо против того места, где Колин осматривал Шареба, и тянули шеи против жерди, как если бы пытались оказаться как можно ближе к нему.
 — Колин!.. — окликнула Ариадна, в своем изумлении забывая обо всем.
 Одна из овец заблеяла, остальные вразнобой поддержали ее. Колин повернулся посмотреть, в чем дело, и его хмурое лицо прояснилось.
 — Колин… — повторила девушка шепотом, чувствуя нечто вроде благоговения, однажды уже испытанное.
 Звук его имени заставил ветеринара отвернуться. Ариадна отказалась от попыток привлечь его внимание, но была не в силах отвести взгляда. Ей пришло в голову, что именно это ощущают животные вблизи Колина Лорда. Его присутствие было чем-то особенным, привыкнуть к нему не представляло никой сложности. Но что будет, когда все кончится?
 Что, если мир окажется пустым?
 Не сознавая, что делает, Ариадна протянула обе руки и положила на плечи Колина, который теперь осматривал заднюю ногу жеребца.
 — Вам ведь больно, позвольте мне…
 Он вскочил вопреки боли в ноге, схватил ее за оба запястья и отступил так далеко, как мог.
 — Оставьте меня в покое!
 — Но вы ушиблись!
 — Ничего не сломано, остальное пройдет.
 — А укус? Позвольте мне осмотреть ваше плечо!
 — Нет.
 — Колин, ради Бога, будьте же благоразумны! В конце концов я плачу вам.
 — Имущество надо держать в порядке. Понимаю.
 Ариадна не стала огрызаться в надежде, что он смягчится. Колин, однако, продолжал ее удерживать, далеко вытянув руки. Не было никакой возможности ни освободиться от тисков, ни хотя бы подступить поближе. На лице его застыло выражение угрюмой решимости. Со вздохом девушка отказалась от своего намерения. Колин понял это и отпустил ее.
 — Простите, — тихо произнесла она, растирая ноющие запястья. — Вы велели мне оставить вас в покое. Я так и поступлю. Никогда больше к вам не прикоснусь. Поверьте, и в этот раз я не желала ничего плохого. Вы… должно быть, я совсем утратила ваше уважение.
 — Все не так, Ариадна. Молодости свойственно потакать своим слабостям, а вот зрелость… в зрелости такое непростительно.
 Новая волна стыда и раскаяния захлестнула девушку. Колин так добр к ней, так великодушен! А чем она платит ему?
 — Не щадите меня! Как джентльмен, вы чувствуете себя обязанным взять вину на себя, и я вам за это благодарна.
 Но я знаю, кто виноват в случившемся. Я повела себя недостойно, и…
 Она запнулась. Укоренившиеся представления и требования полностью заглушили голос совести, советуя перевернуть ситуацию с ног на голову, обелить себя.
 — Мне не следовало так вести себя в первую очередь потому, — продолжала Ариадна, надменно вскидывая голову, — что мужчины по природе — рабы своих инстинктов.
 Это свойственно даже самым хорошо воспитанным из них, что уж говорить о людях простых! Я сознаю, что низко пала, позволив себе флирт с простолюдином, и вполне заслужила, чтобы меня поставили на место!
 Колин ничего не ответил на это, но взгляд его ясных глаз был достаточно красноречив. Ариадна смешалась. Казалось, этот взгляд осветил ее душу до самых дальних уголков, прочел все ее развратные мысли, все непристойные желания.
 — О, Колин! — воскликнула она беспомощно. — Пусть мне будет хуже, но знайте, что меня отчаянно к вам влечет!
 Я ничего не могу с собой поделать, как лошади, собаки, кошки, как эти овцы! Не знаю, как можно это расценить и как назвать! Животное тяготение, если хотите!
 Ей потребовалось немалое усилие, чтобы остановить этот поток признаний. Долгую минуту она теребила какую-то нитку на рукаве, чувствуя на себе тяжелый и пристальный взгляд ветеринара. Наконец он кашлянул и пошевелился.
 Ужасное напряжение оставило Ариадну, и она решилась поднять взгляд.
 — Ариадна…
 — Что, Колин?
 — Считайте, что все прошло. Я не держу на вас обиды, не держите и вы на меня.
 Девушка судорожно сглотнула. Ей хотелось обвить руками шею Колина, прижаться к нему и целовать его, целовать до бесконечности. Но об этом не было и речи, теперь еще менее, чем прежде. Мучительная тоска на миг навалилась на Ариадну, но она заставила ужасное чувство отступить.
 — Я только хочу, чтобы вы знали… я не шутила, когда сказала, что вы привлекательны. Если вы этого не сознаете, тем хуже для вас… — Она сделала слабую попытку улыбнуться. — Может, отчасти поэтому я сделала то… то, что сделала. Во всяком случае, не потому, что жестока.
 — Вы не жестоки.
 — Откуда вам знать?
 — Вы просто еще очень молоды, но речь не об этом.
 Ничего хорошего не выйдет из игры, которую вы затеяли.
 Постарайтесь не забывать, что мы так же мало похожи, как пищеварительные системы лошади и собаки.
 Он усмехнулся и внезапно показался Ариадне не просто привлекательным, а удивительно красивым. Некстати явившийся образ «дорогого Максвелла» прошел рядом бледной тенью и растаял, и она даже не попыталась его удержать.
 Как бы предлагая заключить союз на условиях чистой дружбы, ветеринар раскрыл Ариадне объятия, и она позволила себя обнять. Но если он чувствовал облегчение, сама она была близка к отчаянию. Слезы навернулись на глаза, пришлось крепко зажмуриться, чтобы их остановить.
 «Мне не нужен Максвелл! Мне вообще никто не нужен, кроме тебя!»
 Что-то изменилось, и Ариадна поняла, что слишком долго оставалась в объятиях, призванных быть дружескими, что это тревожит Колина. Она поспешно отступила.
 — Ваше плечо! Нужно немедленно посмотреть, что с ним.
 — Обычный укус. Не то чтобы со мной такое часто случалось… Ваше глупое животное терпеть меня не может.
 — Мне страшно неловко за него… и за себя. Я хочу сказать, если бы не моя дурацкая затея, ничего бы не случилось.
 — Вы так думаете? А мне кажется, он только и ждал случая меня как следует цапнуть.
 — Осмотреть все равно придется — мало ли что…
 Колин нахмурился, но Ариадна упрямо взялась рукой за верхнюю пуговицу его рубашки. Помедлила.
 — Можно?
 Он пожал плечами, отказываясь сопротивляться. Пальцы ее слегка дрожали, когда она расстегивала ему рубашку.
 Едва прикасаясь, буквально паря над кожей, она сдвинула ткань, открывая край кровоподтека.
 Колин прикрыл глаза, сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Шареб вытянул шею и уставился на след своих зубов.
 — Видите, он просит прощения, — поспешно сказала Ариадна, смущенная тем, сколько внимания привлекло ее занятие.
 — Разве? — скептически осведомился Колин, бросив взгляд на жеребца.
 — В самом деле. Конечно, он не в восторге от того, что вынужден принести вам извинения, но поскольку обошлось без наказания, ему кажется, что нужно ответить любезностью.
 Колин снова посмотрел на Шареба — тот недвусмысленно оскалил зубы.
 — Да уж, оно и видно.
 — Я думаю, что он так думает, — поправилась Ариадна.
 — Вы можете прочесть и мысли Грома?
 — У Грома не может быть мыслей, которые можно прочесть, — пренебрежительно отмахнулась девушка. — Это всего-навсего лошадь.
 — А Шареб кто?
 — Как это кто? Он породистая лошадь! Он мыслит!
 — Миледи, — сказал Колин с оттенком упрека, — способность мыслить не зависит от внешнего вида и чистоты породы.
 Это пристыдило Ариадну. Она вспыхнула, чувствуя себя несправедливой, мелочной и злобной. Потом она почувствовала раздражение. Колин был не прав, он жестоко ошибался. Гром был жалкой старой клячей без родословной, без капли голубой крови, и вся ценность его состояла в том, что он заменил Шареба.
 Но девушка поборола желание высказать все это. Старый мерин имел ценность только для ветеринара, зато ветеринар нужен ей, и не стоило обижать его.
 Взгляд Ариадны невольно обратился к некрасивому запаленному мерину со впалой спиной и отвисшим животом.
 Тот с упреком печально смотрел на нее, словно знал, какой приговор она мысленно вынесла. Девушка поспешно отвела глаза.
 — Возможно, — заметила Ариадна.
 Когда она склонилась над плечом Колина, тот тоже наклонился, чтобы получше рассмотреть травму. Теплое дыхание шевельнуло волосы Ариадны. Она сдвинула рубашку до локтя. За спиной Гром начал переминаться в оглоблях, и ей пришла в голову странная мысль, что он переживает за своего спасителя.
 Снять рубашку только с плеча не получилось. Открылась также и грудь, поросшая светлыми волосами. Случайно коснувшись их, Ариадна узнала, что они даже мягче волос на голове Колина. Грудь была рельефной от мышц, дыхание ритмично вздымало ее. Безобразный кровоподтек украшал плечо.
 — Ой! — непроизвольно вырвалось у девушки, и глаза ее округлились.
 — Ой! — подтвердил Колин не без иронии.
 — Надо что-то делать…
 Взгляды их встретились и какое-то время оставались прикованными друг к другу. Потом Ариадна поцеловала свою ладонь и приложила к больному месту. Колин вздрогнул.
 — Ариадна! Вы обещали не прикасаться ко мне.
 — Я солгала.
 — Но…
 — Я же не прикасалась губами, только рукой, а это совсем другое дело.
 Ладонь ее так и осталась прижатой к плечу.
 — Я чувствую биение вашего сердца, Колин, — тихо произнесла она. — Тук-тук… тук-тук… тук-тук. Вы живы, но могли погибнуть… — Она шевельнула большим пальцем, и кончики светлых волос на груди пощекотали его. — Ваше сердце могло остановиться навсегда. Не знаю, смогла бы я это пережить или нет. Вы стали мне очень дороги, Колин Лорд. Если бы Шареб свалился прямо на вас…
 — То я бы точно этого не пережил!
 — Опять вы смеетесь!
 — Не плакать же мне.
 Ариадна подняла взгляд. Ясные глаза смотрели на нее с ласковой насмешкой. Он желал ее, желал отчаянно, этот красивый мужчина, занявший такое важное место в ее жизни. Потрясенная, девушка отдернула руку, потом упрямо принялась застегивать пуговицы на его рубашке, не попадая в петли. Какая-то часть ее души жаждала броситься ему в объятия и молить о поцелуях. Подавить эту жажду было нелегко.
 Зачем, ну зачем она так тянулась к человеку, который не мог ей принадлежать? Нет на земле справедливости, угрюмо подумала Ариадна.
 — Вот как мы поступим, — сказала она с фальшивым оживлением, чтобы скрыть боль. — Вы останетесь в коляске, а я поеду верхом на Шаребе. Так у нас не будет шанса прикасаться друг к другу и не возникнет даже тени искушения.
 — Это самая разумная мысль, которую я слышу от вас с начала знакомства, — откликнулся Колин с той же неестественной веселостью.
 Несколько минут он смотрел Ариадне в лицо, словно они расставались навсегда и он хотел запечатлеть в памяти ее черты, потом резко отвернулся и поднялся в коляску.
 Девушка мысленно прокляла обстоятельства, которые так безжалостно разделяли их.
 Тристан толкнул тяжелую дверь, вошел на постоялый двор и бесцеремонно протиснулся сквозь толпу. Помещение было тесноватым и прокуренным, с кухни несло жалкой сельской едой. Раздраженно стянув перчатки, молодой граф бросил их на свободный стол. Горло першило от дорожной пыли, пустой желудок сводили спазмы голода, отличный костюм для верховой езды помялся и пропотел. В довершение ко всему вчерашний дешевый сидр наградил его жестоким похмельем.
 Опершись локтями в стол, он схватился за ноющие веки и принялся их растирать.
 — Эй, красавчик!
 Без всякого удовольствия Тристан поднял взгляд на хорошенькую мордашку служанки.
 — Мэг, — представилась та, кокетливо играя желтым, как свежесбитое масло, локоном. — Что прикажете? Пинту доброго эля? Кусок мяса пожирнее, чтобы подольше не переваривался в дороге?
 — Все равно, — буркнул он. — От эля не откажусь.
 Девушка кивнула и начала уверенно пробираться через битком набитый обеденный зал. Вот она ответила хлесткой отповедью на дерзкое замечание, вот, смеясь, отстранила руку, что норовила ущипнуть ее за бок. И пяти минут не прошло, а она уже вернулась с тарелкой в одной руке и кружкой в другой.
 — Жаль, что вы не поспели сюда чуть раньше, — сказала она, водружая все это на стол. — Тут такое было, не поверите!
 Тристан и бровью не повел, зная, что это приглашение к разговору. Разговор на больную голову нимало его не привлекал.
 — Говорю вам, это было что-то! — не унималась служанка. — Один проезжий… он еще называл себя ветераном… нет, веретаном… — тьфу ты, пропасть, слово-то какое дурацкое, и не выговоришь! Короче, был он кем-то вроде коновала, только ученого, как это бывает с настоящими докторами. Они с братом здесь переночевали и как раз сидели за этим самым столом, когда явился Джон Бекет. Такой здоровяк, а этот ветериан… в общем, этот проезжий свалил его одним ударом! И все из-за кровопускания какой-то кляче. Вообразите себе!
 — Не буду и пытаться, — холодно ответил Тристан.
 К тому времени он успел сделать пару хороших глотков из кружки, увенчанной шапкой пены, и наслаждался теплом, разлившимся по жилам. Но в мыслях у него царил беспорядок. Ариадна была далеко, вне пределов досягаемости.
 Вспомнилось лицо Клива, и выпитый эль выступил на теле холодным потом.
 — Куда вам! — воскликнула служанка в ответ на его замечание. — Такое не каждый день увидишь. Тот проезжий на вид был рохля. Кто бы мог подумать, что кулаки у него хорошо подвешены! Так вот посмотришь на мужчину…
 — Послушай, милая, я бы не прочь спокойно съесть все это.
 — А какие совпадения порой случаются, — не слушая, проговорила Мэг с увлечением. — У этого парня уже была одна гнедая лошадь, а когда он выкупил этого мерина, так стало две! Не то чтобы ту клячу можно было поставить в один ряд с его лошадкой. Вот до кого коновал ни разу не добирался, доложу я вам! Жеребчик! Отменный скакун!
 Что-то блеснуло посреди беспросветного отчаяния, окутавшего сознание Тристана. Он торопливо поставил кружку и с большим вниманием взглянул на служанку.
 — Скакун, говоришь?
 — Чтоб мне пропасть! — ответила та, довольная произведенным эффектом. — И отличных статей. Уж не знаю, как ему взбрело в голову запрячь такую скотину в экипаж.
 Да я бы и знать не знала, как его лошадь выглядит, если бы младший братишка не взял ее рано поутру на прогулку. Вечером-то жеребец был в попоне и в колпаке. А задние ноги он ему и утром не размотал, так и остались в каких-то тряпках. Но уж остальное я разглядела, клянусь Богом! А уж какой в галопе! Ни дать ни взять беговая лошадь!
 Мэг стояла, опираясь обеими руками на стол. Тристан накрыл ладонью ее руку.
 — Интересно, — заметил он, притворяясь не слишком заинтересованным. — Чисто гнедой, говоришь?
 — Да нет, не то чтобы чисто гнедой, но так даже лучше, помяните мое слово. На морде у него белая полоса, и вид такой умный, не поверите!
 — Что мне кажется странным — так это коляска. Не может быть, чтобы такую лошадь запрягли. Не припомнишь, какого цвета была у него грива? — выпытывал Тристан. — Сивая? Или, может, каурая?
 — Ну, красавчик, ты многого хочешь! Когда эти двое сюда явились, на дворе ночь стояла, много не разглядишь, а когда уезжали, всем было не до того. Поутру, может, я бы и приметила, а только больше меня занимало, что этот жеребчик летит что твой ветер… Ох ты, чуть не забыла! Самое-то смешное было как раз утром. Парнишка расседлал лошадь, накрыл ее попоной и угостил — чем бы ты думал? Ни за что не догадаетесь! Пирожком, да не одним. А потом еще вынес ему кружку эля. И эта животина все проглотила. А больше я вам ничего сказать не могу…
 Тристану большего и не требовалось. Он вскочил, бросил на стол монету и устремился к дверям, чуть не сбив с ног встречного.
 — Куда они поехали? — крикнул он на бегу.
 — В сторону Норфолка.




 Глава 12


 Восемь миль, проведенные в полном одиночестве в коляске (в то время как Ариадна то ехала чуть позади, то обгоняла его), не были самыми занимательными в жизни Колина. Кроме того, разделявшее их расстояние было слишком ничтожным, чтобы изгнать леди Сент-Обин из его мыслей. На горизонте собрались грозовые тучи, послышался отдаленный гром, и это удивительно совпало с чувствами, бушевавшими в его душе.
 Правда, теперь ему не приходилось выносить пытку ее обществом, прикосновением округлого бедра к его бедру, дерзкими комплиментами, но свято место пусто не бывает, и на смену всему этому пришли мучения другого рода. Время от времени перед ним маячила Ариадна верхом на своей строптивой лошади, и волей-неволей приходилось смотреть на округлости ее ягодиц, ноги, туго обтянутые жокейскими ботинками, и залихватский залом ее шапочки.
 Время от времени она подъезжала перекинуться с ним парой слов, но не углублялась в беседу, а вскоре отъезжала, и было это как крохотный глоток воды в пустыне. Однажды она упомянула ненавистного Колину Максвелла — правда, опустив «мой дорогой», но все равно он испытал вспышку ревности и настроение от этого не улучшилось.
 — Я пропал, — бормотал он, снова и снова заставляя себя отвести взгляд на круп и хвост Грома. — Пропал и еще раз пропал!
 Добряк мерин сочувственно прижимал уши, а Штурвал, слыша в голосе хозяина нотку отчаяния, лизал ему руку. Шареб тоже косился на Колина, и тот мог бы поклясться, что он наслаждался его смятением.
 — Колин! — окликнула Ариадна, ехавшая в этот момент впереди, и придержала жеребца, чтобы коляска могла с ним поравняться. — Нельзя ли как-нибудь добавить живости в рысь этой кляче? Такими темпами мы и за год не доберемся до Норфолка!
 — Эта, с вашего позволения, кляча еще не оправилась от ран.
 — Ну конечно! Давайте лелеять его и холить, а в результате нас схватят и вы лишитесь двух тысяч фунтов!
 Грозовые тучи между тем надвигались, и вечернее солнце озаряло их темные контуры зловещим светом. Порыв ветра промчался сквозь кроны ближайших деревьев. Грохот грома приближался.
 Ариадна ждала ответа, надув губы. Колин с укоризной посмотрел на нее.
 — Простите, ради Бога! Я снова зловредная, не так ли?
 Все это нервы. Такого рода приключения не часто случаются в моей жизни.
 — Понимаю.
 — Ни к чему торопить Грома, раз все равно надвигается гроза. Надо где-то переждать ее и, может быть, там же и переночевать.
 Нога Колина начала ныть еще час назад, предупреждая о грозящем ненастье. Теперь боль усилилась. Он нагнулся и потер больное место.
 — Вы меня слышите?
 — Конечно. Я просто задумался.
 — О чем?
 — О сегодняшней ночи. Надеюсь, комнат на сей раз будет две.
 — Ах, это!
 Щеки Ариадны слегка зарделись, но глаза знакомо и опасно сверкнули. Она легко коснулась хлыстом плеча Колина.
 — Это надо понимать так, что вы не позволите мне играть с вашими чудесными волосами?
 — Мы уже обсуждали это. Никаких вольностей.
 — Не очень-то и хотелось! — хмыкнула девушка и взъерошила ему волосы кончиком хлыста.
 — А это как называть?
 Колин отвел хлыст и нахмурился.
 — Как хотите, но только не вольность. Я держу руки подальше от вас, разве не так?
 Он только покачал головой, разрываясь между досадой и желанием.
 — И это тоже не вольность, — продолжала Ариадна, вынимая ногу из стремени и ставя ему на плечо.
 — Прекратите флиртовать!
 — Я и не думала!
 — Довольно!
 Со вздохом она вновь вдела ногу в стремя, потом обратила к Колину негодующий взгляд.
 — Будь вы истинный джентльмен, вам бы не пришло в голову обвинять леди за то, что она с вами флиртует. Это моя вторая натура, я просто не могу иначе и скорее всего попаду за это в ад.
 Словно в подтверждение, раздался оглушительный раскат грома.
 Ариадна тотчас опомнилась и замолчала, скользя взглядом по зеленым пастбищам вокруг дороги. Между тем ветер совершенно стих, наступило то особенное оцепенение, что предшествует грозе. Некоторое время спустя ветер поднялся снова и посвежел. Сверкнула молния.
 Штурвал заскулил и спрятал морду как можно дальше под бедро хозяина. Он боялся грозы. Колин перекинул вожжи в одну руку, подхватил песика и устроил у себя на коленях, почесывая за ушком, чтобы успокоить.
 — Да, пожалуй, надо где-то укрыться, пока не разразилась буря.
 — Боже мой, я надеюсь, не на очередном постоялом дворе! — воскликнула Ариадна. — Ненавижу их! Там слишком много народу и повсюду висят эти гадкие объявления!
 Рано или поздно кто-нибудь нас опознает, и тогда этот негодяй, этот мот и транжир, этот мой никчемный брат… Господи, Колин, он где-то там… он охотится за мной! — Она сделала жест хлыстом в сторону потемневших холмов, словно молодой лорд Уэйбурн мог рыскать там, как голодный волк. — Он ни перед чем не остановится!
 Новый раскат грома перебил ее.
 — Я много размышлял о том, как бы получше замаскировать Шареба. Попона, повязки и колпак хороши, конечно, но они примелькались на этой дороге и к тому же сами по себе привлекают внимание. Надо придумать что-то новое.
 — Но что?
 — Снять все эти украшения. Белую полоску на морде замазать глиной, замешанной на сале, чтобы дольше держалась…
 — Глина? Сало? Выпачкать это благородное животное?! — В смехе Ариадны послышалась истерическая нотка. — Колин, да когда же настанет конец унижениям Шареба?
 — От унижения еще никто не умер, а ноги ему покрасим.
 — Но…
 Очередной раскат грома был так продолжителен, словно собирался длиться вечно. Резкий порыв холодного ветра забросил гриву жеребца сначала на одну сторону, потом на другую. Шареб издал встревоженное фырканье. Гроза не нравилась и ему.
 — У вас такой вид, словно я предлагаю обрить вашего любимца наголо! — усмехнулся Колин. — Это всего лишь краска, и притом временно. Никто бы не стал без крайней нужды попирать его достоинство, а маскировка нам просто необходима.
 Девушка медленно кивнула, признавая его правоту.
 — Что ж… надо так надо.
 Показались первые дома очередной деревни, к счастью довольно большой. Лавочник нередко печатал объявления о продаже скота, так что у него нашлась типографская краска. Он был настолько любезен, что продал ее Колину вместе с ведерком, в котором разводил. Ариадна в тревоге ожидала снаружи. Ветеринар появился с известием, что в кабачке на другом конце деревни проезжим сдают комнаты на одну ночь, а часть амбара приспособлена под стойло. Девушка немного успокоилась.
 На месте Колин решил приступить к процедуре не откладывая. В загоне за амбаром Ариадна осталась ждать со встревоженным Шаребом, пока не будет оплачен постой.
 — Что ж, самое время покончить с этой проблемой, — оживленно обратился Колин к девушке, хмурое лицо которой говорило, что она отнюдь не в восторге от предстоящего.
 Ему и самому не хотелось портить красоту жеребца. Но что делать?
 — Ну хорошо, мы вымажем его этой гадостью, а что потом? — недовольно спросила девушка. — Нельзя же оставить так насовсем! Как я буду отмывать краску в Норфолке?
 — Проще простого, — ответил Колин и повел жеребца под соломенный навес у самой стены. — Я захватил с собой отличное хозяйственное мыло. По опыту знаю — оно отчищает почти все, снимет и краску с шерсти Шареба.
 — Вместе с шерстью! — хмыкнула Ариадна. — Предупреждаю, если редкий окрас этой лошадки будет испорчен…
 К тому времени Колин успел размотать повязки и разглядывал задние ноги жеребца. На них были белые «гетры», очень заметные на фоне гнедой масти поразительно густого и однородного оттенка. Вместе с венчиками длинных белых шерстинок над передними копытами и белой полосой на морде это была, безусловно, особая примета, от которой следовало срочно избавиться.
 Подавив вздох, Колин обмакнул тряпицу и начал закрашивать одну из белых «гетр».
 — Даю слово, Ариадна, краска смоется без проблем. А пока, прошу вас, подержите его. Мне не нравится, как он прижал уши.
 — Еще бы он их не прижимал! Вы то и дело оскорбляете его!
 — Ужасно, — согласился ветеринар, продолжая свое занятие. — Но ничего не поделаешь, порой приходится страдать.
 Шареб не понимал точного смысла сказанного, но тон не оставлял сомнений. Страдать, вот как? Он не собирается страдать! Хватит и того, что он, как последний битюг, волочил за собой это гнусное сооружение! Довольно с него пренебрежения многих часов, когда он трусил, словно на живодерню, за коляской, в то время как все внимание и ласковые словечки доставались старой кляче! И вот теперь враг снова покушается на его достоинство! Для начала он заляпал ему полморды какой-то зловонной глиной, так что першило в носу, но этот запах был ничто по сравнению с вонью, исходящей теперь от его левой задней ноги!
 Это поистине было страдание, а страдать Шареб не любил. Сказать по правде, он вообще никогда не страдал, до тех пор, пока хозяйка не связалась с врагом. Несколько часов назад он думал, что ненависть к мерзкому типу достигла своего предела, но теперь ненавидел его втрое сильнее. Холодная вонючая жидкость пропитывала «гетры», которыми он так гордился, и как будто самое плоть его! Хозяйка стояла с угрюмым видом, и было совершенно ясно, что ее подло принудили дать согласие на ужасную процедуру.
 Нет, так дальше продолжаться не могло.
 Ветеринар взялся за правую заднюю ногу.
 "Сейчас я лягну его. Прямехонько между глаз.
 Бац — и нет врага! Проще простого…"
 Но не будет ли это слишком? Хозяйка может рассердиться, и не видать тогда пирожков и эля.
 "Пожалуй, лучше я буду целиться ему в колено. Жить он будет, а вот ходить — вряд ли, как минимум полгода.
 Правда, он и сейчас скачет, как кузнечик…"
 Враг поднялся, взял ведерко с вонючей жидкостью, удобно пристроил его на колоде для рубки дров и присел к передним ногам.
 Шареб сделал вид, что покорно принимает свою судьбу.
 Он видел, как скрывается под темной краской белый венчик шерстинок над копытом. Видел, как небрежно леди Ариадна держит поводья. Вот она подавила зевок. Вот враг поправил льняные волосы, которые почему-то приводили хозяйку в восторг.
 Ведерко стояло на колоде в пределах досягаемости.
 «Ах, месть! Сладостная месть! Унизить этого негодяя так же, как он раз за разом унижает меня!»
 Ветеринар оставил в покое ногу и начал приподниматься, чтобы снова обмакнуть ненавистную тряпку в темную жидкость. При этом он нахально улыбнулся леди Ариадне.
 Шареб совершил задуманное.
 За годы употребления эля прямо из бутылки (что всегда приводило хозяйку в восторг) он научился ловко переворачивать емкости. Схватив ведерко зубами за край, он опрокинул его прямо на голову врага, на его прекрасные светлые волосы, предмет восхищения леди Ариадны.
 — Шареб! — в ужасе воскликнула девушка, отскакивая, чтобы брызги не попали на сапожки. — Колин! — вскричала она чуть позже, когда увидела последствия выходки жеребца.
 Ветеринар медленно поднялся. Большая часть краски стекла, но темные капли все еще срывались с волос, которые уже нельзя было назвать льняными. Он достал носовой платок, вытер лицо и только тогда посмотрел на Шареба.
 Тот стоял спокойно, полный достоинства, и выглядел невинным, как новорожденный жеребец. Но он был слишком счастлив, чтобы долго сдерживаться, а потом оскалился Колину в лицо и заржал, словно расхохотался.
 Ариадна хихикнула и поспешно прикрыла рот рукой. По ее мнению, Шареб был совершенно прав, потому что лишь заплатил унижением за унижение, не более того, но ветеринар выглядел так, словно подумывал об убийстве. Шареб заржал снова, с вызовом. Колин пожал плечами и полез в свой сундучок. Достал гребень и начал водить им по волосам. Те немногие участки, что избегли беды, вскоре были закрашены.
 — Зачем это? — удивилась Ариадна.
 — Это легче и проще, чем отмывать испачканное, — со вздохом ответил Колин.
 К тому времени, как путешественники вернулись в кабачок, чтобы поужинать, небо было совершенно черным от туч и висело, казалось, над самой землей. В зале было полно народу: почти каждый проезжий спешил найти кров, прежде чем небеса разверзнутся. В камине весело потрескивал огонь, дым сигар струйками поднимался к потолку. Гости смеялись, играли в карты, в изобилии поглощали пищу и напитки. Поскольку помещение было небольшим, шум стоял такой, что едва можно было расслышать собственные мысли. Однако скрипка была слышна вопреки всему.
 Колин от души пожалел, что услышал ее.
 — Что это? — воскликнула Ариадна с простодушным восторгом. — Скрипка? Прелесть какая!
 Она указала на старика у камина, который наигрывал старинную матросскую песенку и раскачивался в такт мелодии.
 Колин убрал со лба волосы, теперь темно-каштановые, и ощутил, что пальцы дрожат. Музыка затронула глубины его души, пробудила давнюю боль, оживила воспоминания.
 Скрипач играл мастерски и с таким пылом, словно мелодия была ему привычна. Колину не нужно было видеть его, чтобы понять, что это бывший моряк, но все же он посмотрел в указанном направлении. На старике под сюртуком была поношенная тельняшка, а на руке, сжимавшей смычок, виднелась татуировка в виде якоря.
 Пять лет прошло с тех пор, как сам он навеки простился с морем, но боль была свежа. Леди Ариадна с ее детским восторгом ничего не знала об этом и не могла знать. Но старик в тельняшке был членом великого братства людей, обрученных с морем, людей, которые узнают друг друга не по одежде.
 Когда мелодия стихла и толпа разразилась рукоплесканиями, он остановил взгляд на Колине. Лицо его не было знакомо ветеринару, но могло статься, что старик видел его поднимающимся на трап корабля во всем великолепии мундира, с кортиком у пояса, в фуражке офицера. Так или иначе, он слегка склонил голову, отдавая ненавязчивую дань уважения.
 Колин подавил вздох, борясь с отчаянным желанием купить старику скрипачу кружку эля и до ночи разговаривать с ним о море и о кораблях.
 — Приветствую, капитан, — произнес старик негромко, когда они проходили мимо.
 Колин кивнул и улыбнулся в ответ, очень надеясь, что Ариадна не расслышала. Похоже, так оно и было, потому что она вдруг возмутилась:
 — Это заведение… Боже мой, неужели тут некому убрать? А вонь какая! К тому же лица не внушают мне доверия. Мне страшно за Шареба.
 Снаружи послышался раскат грома. Гроза ходила кругами, то надвигаясь, то удаляясь в сторону.
 — Да, конечно… — рассеянно откликнулся Колин, чтобы сказать хоть что-то.
 — Что с вами?
 Девушка ухватила его за рукав и повернула к себе. Он, как мог, изобразил улыбку. И повернулся спиной к скрипачу, словно тем самым мог отвернуться и от своего прошлого.
 — Со мной все в порядке. И прекратите волноваться за эту чертову лошадь!
 — Я не могу!
 — Так чего вы хотите? Чтобы я держал над ним зонтик?
 Не дай Бог на вашу драгоценность упадет пара-тройка капель!
 — Очень смешно! Вы язвите, потому что злитесь на него.
 Если хотите знать, я бы на вашем месте все-таки завела его в амбар.
 — Я бы тоже завел, если бы все стойла не были заняты или если бы хозяин позволил привязать его среди мешков с зерном. Хочу напомнить, что он не под открытым небом, а под навесом, — Вы такой сердитый, Колин! Мне тоже жаль ваши волосы… правда жаль, хотя я и смеялась. Если гроза кончится до вечера и мы покинем это гадкое заведение, давайте разыщем ручей и…
 — Наплевать на волосы!
 — Но вы расстроены! Заметно, хотя вы и стараетесь это скрыть. Если не волосы, то что тому причиной? Я? Я ничего такого не делала. Ни разу до вас не дотронулась!
 Колин наконец посмотрел на Ариадну. Она выглядела всерьез озабоченной.
 — Вы тут ни при чем, как и мои волосы. Просто… — Он умолк.
 — Что просто?
 — Тени прошлого.
 Колин постарался все обратить в шутку. Они обогнули группу фермеров, оживленно споривших, каким навозом лучше удобрять, коровьим или лошадиным, и уселись на скамью у приоткрытого окна. Сверкнула молния, преломившись в шестиугольных стеклышках. Немного позже оглушительно громыхнуло. Подвыпившие посетители захлопали в ладоши и разразились одобрительными криками, от которых заложило уши. Кружки были дружно подняты, потом со стуком опустились на столы, но и этот грохот не мог заглушить печальный голос скрипки.
 Ариадна сидела в такой позе, словно принимала гостей на светском рауте с своем особняке, — выпрямившись и аккуратно сложив руки на коленях. Она не сводила взгляда с Колина. Наконец тот приподнял бровь, молча вопрошая, в чем дело.
 — Вы меня беспокоите, Колин. Порой вы настолько уходите в себя, словно вообще никогда не собираетесь возвращаться! Когда вам грустно, грустно и мне, и тут уж ничего не поделаешь. Простите, если я вас обидела своим замечанием насчет бедняги Грома. Он в своем роде тоже особенный… для вас, и мне следовало об этом помнить.
 — Миледи, перестаньте искать вину в своих словах и действиях. — Колин улыбнулся, снова поддаваясь ее юному очарованию. — И не печальтесь из-за меня.
 — Как я могу? Вы так благородны в своем стремлении спасти каждое страдающее животное! Поверьте, вы заслуживаете мое вечное уважение.
 — Неужто вечное? — с мягкой иронией осведомился Колин.
 — Оно никогда не умрет; — торжественно заверила Ариадна.
 — Миледи…
 — Что, доктор?
 — Вам бы стоило немного ссутулиться и повесить руки.
 Ваша поза настолько выбивается из остальных, что вон тот тип на вас косится.
 — О!
 Ариадна немедленно прониклась игрой. Небрежно нахлобучив шапочку пониже на лоб, она сползла по сиденью, вытянув и скрестив ноги.
 — Так пойдет?
 — Гораздо лучше.
 — Может, мне еще рыгать и почесываться?
 — Я бы не осмелился предложить, но идея неплоха.
 — Доктор! — возмутилась Ариадна, схватила салфетку с ближайшего стола и швырнула в него.
 Колин не выдержал и прыснул, и вскоре они уже дружно смеялись. Но потом взгляды их встретились, и смех умолк.
 Ариадна отвернулась к окну, Колин принялся тщательно вытирать салфеткой влажный след от кружки на столе.
 — Знаете, Колин, такой цвет волос не для вас, он не подходит к глазам.
 — У каждой медали есть две стороны, миледи. По крайней мере я теперь замаскирован не хуже этой проклятой лошади!
 — Кстати, о лошади! Как по-вашему, с ней все будет в порядке?
 Оттуда, где они устроились, в приоткрытое окно были видны зады амбара. Поскольку Гром был всего лишь мерин, его поместили в просторный загон с другими лошадьми, для которых не хватило места на крохотной конюшне заведения. Он был счастлив хрустеть своим сеном и нимало не интересовался кобылами. Шареб, напротив, ни о чем другом и думать не мог. Он не притронулся к овсу и ходил кругами по своему тесному загончику с высоко поднятым хвостом и раздутыми ноздрями. Время от времени он пускался вприпрыжку и порывы ветра раздували его черную гриву — одним словом, он являл собой великолепное зрелище, к которому четвероногий прекрасный пол не оставался равнодушным. Вот он издал долгое ржание, метнулся в угол изгороди, круто повернулся и вскинулся на дыбы.
 Тревога смешалась в Ариадне с восхищением. Она бросилась к окну и растворила его, чтобы лучше видеть своего любимца, не обратив никакого внимания на служанку с чайным прибором.
 — Смотрите, Колин! Он устроил целое представление ради этих кобыл!
 Сверкнула молния, омыв строение и загон фиолетовым сиянием и на миг придав им сказочную красоту. Облака зловеще клубились над головой; было ясно, что гроза все же разразится рано или поздно.
 — Боюсь, миледи, не только для них, — заметил Колин хмуро, — но и ради соперника. Взгляните туда!
 За то недолгое время, которое они провели в кабачке, кто-то успел поставить в соседний загончик другого жеребца. Тот был массивнее Шареба и столь же откровенно досадовал на свое одиночество.
 Колин с подчеркнутым спокойствием понюхал молоко, чтобы определить свежесть, потом налил чаю. В душе он был озабочен ситуацией и благодарил Бога за то, что самый большой загон разделял забияк.
 — Бог с ним, с другим жеребцом! Смотрите на Шареба!
 Разве он не великолепен? Он рвется в бой, а все из-за своей горячей южной крови! Признайтесь, в нем воплотилось все лучшее, что свойственно лошадям!
 «Горячая южная кровь». Колин отметил это про себя.
 Его догадка подтвердилась.
 Очередная молния была ветвистой и ослепительной. Это еще больше возбудило жеребцов. Они носились взад-вперед по своим тесным загонам, вставали на дыбы и бросали друг другу вызов пронзительным ржанием.
 Кобыла в главном загоне начала проявлять беспокойство.
 Один Гром не обращал на суматоху никакого внимания, поглощенный ужином.
 Другой жеребец приостановился и время от времени коротко ржал, словно вскрикивал. Хорошо зная лошадей, Колин понял, что он осыпает соперника оскорблениями. Шареб ответил диким воплем ярости. В этот момент небо располосовала такая молния, что прежние просто в счет не шли.
 Хуже момента для этого было не придумать. Шареб шарахнулся в сторону и налетел боком на дальнюю часть изгороди, всхрапнул и рванулся вперед бешеным галопом. Колин привстал на скамье, уверенный, что он на полной скорости сейчас налетит грудью на высоченную ограду. Однако тот взмыл над ней крылатым Пегасом и очутился по другую сторону, в главном загоне. Там он не промедлил и секунды, несмотря на призывное ржание кобыл. Он рванулся вперед, как демон, одержимый одним желанием — отомстить за оскорбление.
 — Сейчас они будут драться! — послышался возбужденный крик, и все, кто находился в зале, кинулись к дверям.
 Колин выскочил наружу одним из первых, Ариадна за ним. Он спешил изо всех сил, прекрасно зная, что не успеет предотвратить схватку. Он услышал оглушительное ржание Шареба, увидел, как тот буквально протаранил ограду, отделявшую его от противника. Треск ломающихся жердей слился с трескучим ударом грома. Другой жеребец сделал скачок вперед и поднялся на дыбы, грудью встречая атаку.
 Тела их столкнулись с глухим звуком, от которого кровь стыла в жилах. Подковы замолотили в воздухе, раздирая живую плоть. От яростных криков болели уши.
 — Уберите это отродье от моей лошадки! — кричал кто-то. — Иначе, видит Бог, я его застрелю!
 Колин нашел глазами кричавшего. У того и впрямь было в руке охотничье ружье. Он сделал рывок в ту сторону, но его опередил комок пятнистого меха с оскаленными клыками. Штурвал!
 На миг Колин растерялся, готовый броситься в нескольких направлениях сразу: за Ариадной, которая находилась теперь в опасной близости от места схватки, за Штурвалом, который раз за разом бросался на человека, державшего ружье, и хватал его за ноги, или в гущу битвы, чтобы растащить жеребцов. Если кто-то и был на это способен, то только он.
 — Колин, их надо остановить! — послышался крик Ариадны.
 Жеребцы дрались не на жизнь, а на смерть. Более массивный и высокий в холке, противник Шареба явно уступал ему в ловкости и потому проигрывал. Кобылы, не приближаясь к пролому в ограде, выстроились вдоль нее, положив морды на верхнюю жердь, и внимательно следили за тем, как жеребцы борются за право на них. Схватка могла, однако, дорого обойтись одному из противников.
 Колин схватил обломок жерди и, махнув рукой на опасность, вклинился между обезумевшими животными, ненадолго отступившими друг от друга перед новым броском.
 Противник Шареба воспользовался этим, чтобы спастись бегством. Шареб успел хорошо поработать над ним, и теперь кровь струилась из ран на шее и крупе. Колин попытался ухватить Шареба за поводья, но тот был совершенно невменяем. Он увернулся, грудью разбил изгородь с другой стороны и стремительно обогнул амбар… чтобы остановиться как вкопанный при виде прелестной серой кобылки, седок которой только что спешился.
 Секунду спустя жеребец уже снова мчался, на этот раз уже прямо к ней. При виде этой живой молнии хозяин лошади бросился прочь, крича от ужаса.
 Колин издал похожий крик, сообразив, чем кончится дело.
 Такой картины ему не приходилось видеть за всю свою жизнь. Изящная кобылка, застывшая при виде жеребца, летящего к ней как на крыльях, бегущий в страхе человек и Шареб, Шареб Великолепный, с черной как смоль гривой и хвостом!
 Ржание, которое он адресовал предмету своих вожделений, было переливчатым и ласковым. На ходу он игриво куснул кобылку за круп и понесся дальше, даже не оглянувшись, уверенный, что она примет приглашение. И правда, лошадь ответила тонким трогательным возгласом и бросилась следом.
 — Боже мой, Колин! — закричала Ариадна, крепко прижимая к груди Штурвала, которого ей не без труда удалось оторвать от человека с ружьем. — Колин, сделайте что-нибудь!
 Но что тут можно было поделать? Лошади умчались.
 Хозяин пивной проталкивался сквозь толпу, издалека выкрикивая требование немедленно возместить ущерб. Вдобавок упали первые капли дождя. Через минуту он уже хлестал во всю мочь.
 Колин огляделся. Все было хуже некуда. Он был отягощен старым мерином и собакой, а вокруг стояло человек тридцать мужчин, все как один глядя на расстегнутую куртку Ариадны, под которой явственно выделялась грудь. Из всех участников этой сцены только Гром оставался безмятежно-спокойным.
 — Пора убираться, — сказал Колин и бросился к мерину.




 Глава 13


 Длинные изящные ноги. Поразительно широкая грудь.
 Превосходное по всем статьям сложение. И скорость, бешеная скорость.
 Если раньше Колин лишь догадывался, за что лошадь вверена его заботам, то теперь окончательно убедился в этом.
 Шареб-эр-рех не был ни лошадью для парадов, ни любимчиком скучающей светской леди, ни даже обыкновенной беговой лошадью. Он был лошадью исключительной.
 Это был скакун, черт возьми, скакун каких мало!
 После схватки с другим жеребцом и бегства с места событий он так и не объявился, и попытка найти его по следам не увенчалась успехом. Колин и Ариадна пешком двигались по дороге. Он вел в поводу Грома, а девушка шла по другой стороне дороги, перебирая в руках поводья Шареба, словно монахиня четки. Почти все это время они молчали, ежась в сырой одежде. Штурвал трусил следом, мокрый и грязный, поглядывая по очереди на угрюмых людей. Лицо Ариадны обострилось и побледнело. Колин понимал, что лишь безукоризненное воспитание удерживает ее от взрыва отчаяния, и был весьма тому благодарен.
 Он чувствовал себя беспомощным при виде женских слез.
 Именно это не позволило ему подступить к девушке с расспросами.
 Чего ради она скрыла от него важные детали, если поручила ему присматривать за жеребцом? То, что она солгала вначале, не так обижало его, как то, что после всего пережитого она так и не удосужилась сказать правду. Она не доверяла ему. Более того, она, как видно, держала его за дурака, не верила, что он и впрямь разбирается в лошадях.
 Хотелось высказать все это, но огорченное лицо Ариадны заставляло молчать.
 Вот она помедлила, сложила руки рупором и в сотый раз позвала как могла громко: «Шаре-е-еб!»
 Колин приостановился, внимательно вслушиваясь. Ничего. Только эхо прокатилось по холмам.
 — Шаре-е-е-е-е-еб!
 Тишина в ответ.
 — Идем, Ариадна.
 Она не ответила, окликая жеребца снова и снова. Наконец голос ее сорвался, и она отерла глаза тыльной стороной ладони. Колин поспешил возобновить путь. Помедлив, она последовала за ним.
 — Его больше нет, Колин, — произнесла она несчастным голосом. — Кто-нибудь его уже поймал и теперь едет получить вознаграждение. Если бы не это, он бы вернулся, я знаю.
 — Перестаньте, — возразил он, шагая по самому краю дороги, чуть в стороне от наполненных дождевой водой колей и глубоких луж. — До темноты есть еще пара часов, отчаиваться рано. «Колин, Колин! Что бы я без вас делала», — произнес он, передразнивая Ариадну, надеясь шуткой хоть отчасти разогнать ее тягостные думы.
 Она попыталась улыбнуться, но лицо исказила горестная гримаса, и девушка отвернулась, не позволяя ему увидеть ее в таком состоянии.
 Они продолжали двигаться вперед. Красно-черный почтовый дилижанс промчался навстречу, кренясь на выбоинах и разбрызгивая во все стороны фонтаны грязи. Охранник на запятках изо всех сил цеплялся за кольцо, когда его немилосердно подбрасывало. Лошади, почти слепые в громадных шорах, роняли на бегу хлопья пены с морд.
 После этого снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом дождя, который так и не прекратился, только ослабел.
 Некоторое время спустя Колин решился посмотреть на свою спутницу. Теперь поводья жалостно свисали из ее руки, она волочила ноги, словно смертельно усталый путник, в глазах поселилась безнадежность. Пикантной живости и след простыл, исчезла энергия, которой так и бурлило се изящное тело, даже привычная надменная осанка осталась в прошлом. У Ариадны был вид человека, смирившегося с потерей.
 — Сегодня нам его не найти, — вяло заметила она, сделав жест в сторону холмов и дороги впереди.
 Словно чтобы подчеркнуть правоту ее слов, дождь снова перешел в ливень, с жестокой силой обрушиваясь на их головы и плечи. Вода заструилась по щекам Ариадны, как слезы. Может быть, это и были слезы, кто знает?
 Если где-то и были следы Шареба, дождь беспощадно размывал их, лишая последней надежды. Ариадна брела ссутулившись и низко наклонив голову.
 Колин понял, что дольше не выдержит этого зрелища.
 Он как мог отер с лица воду, темную от стекающей с волос краски, от которой щипало глаза. Потом стянул верхнюю одежду, набросил на плечи Ариадны и укутал ее, как ребенка. Одной рукой ведя в поводу Грома, а другой обнимая девушку за плечи, он бросился к ближайшей купе деревьев так быстро, как только позволяла больная нога.
 К счастью, это была дубовая роща. Густая листва раскидистых дубов могла послужить некоторым укрытием от потоков ливня и от грозы, внезапно разразившейся с новой силой. И так они стояли, синхронно вздрагивая от раскатов грома и поеживаясь, когда особенно яростный порыв ветра срывал влагу с листьев и бросал им в лицо. Подавленная буйством стихии, Ариадна бессознательно жалась ближе к Колину.
 В какой-то момент она подняла взгляд на его лицо. Волосы, частично отмытые дождем, приобрели неопределенный оттенок и распластались сосульками. Капли срывались с них, стекали по лбу, висли на бровях и ресницах. Насквозь промокшая рубашка облепила тело.
 Ариадна вдруг поняла, что Колин нравится ей даже теперь, когда от благородной красоты, так ее очаровавшей, не осталось и следа. Ощутив ее взгляд, он, в свою очередь, посмотрел на нее и ободряюще улыбнулся. Девушка робко улыбнулась в ответ и прильнула ближе к его теплому телу.
 Колин не протестовал, просто прижал ее теснее и перевел взгляд на поле и дорогу, едва видимые в потоках ливня.
 Ариадна пожелала, чтобы гроза не кончалась, чтобы они стояли вот так вечно, чтобы действительность никогда больше не коснулась их. Где-то там, за завесой дождевых струй, был Шареб, но теперь, в объятиях Колина, страхи отчасти рассеялись и вернулась надежда, что все обойдется. Тот, кто спасал животных от верной смерти, обязательно поможет.
 Он спасет Шареба, как спас мастифа.
 Постепенно рев ливня перешел в стук капель по листьям, позволив захлебнувшейся земле отдышаться.
 Ариадна открыла глаза. Рука Колина по-прежнему обнимала ее за плечи. Настало время высвободиться и поблагодарить за галантность, в которой не было уже такой острой необходимости, но она не двинулась. Медлил и он, до тех пор, пока дождь не истощился окончательно, сменившись изморосью.
 Птица в ветвях нерешительно чирикнула, издалека ей откликнулась другая.
 Ариадна не шевелилась. Потом, очень осторожно она положила ладонь на грудь Колина и улеглась щекой на свою руку. Было удобно, уютно стоять в этой позе и смотреть на омытые ливнем луга. Под ее ладонью редко и сильно билось мужское сердце.
 — Колин!
 — Что, миледи?
 — С вашей стороны было очень любезно укрыть меня от дождя.
 Колин откинул голову на влажный ствол дуба, к которому прижимался спиной, и улыбнулся неожиданному ощущению счастья.
 — Любой джентльмен на моем месте поступил бы так же.
 — Вовсе нет, и вы это знаете.
 Ариадна смотрела на сплетение нитей его простой рубашки и думала о сильном теле под ней. Ей нравилось слушать биение сердца Колина. Но где-то глубоко таилось чувство, куда менее безобидное. Ей хотелось расстегнуть рубашку и прижаться лицом к светлым колечкам волос на его груди. Хотелось приподняться на цыпочки и губами снять каждую капельку с его лица. Поцеловать впадинку между ключицами. С Максвеллом… Господи, да что ей до Максвелла! Если даже они больше никогда не увидятся, если заботливо спланированный брак пойдет прахом, ей будет все равно, лишь бы Колин Лорд оставался с ней!
 — Колин… как по-вашему, это очень плохо — то, что мы стоим вот так и что я счастлива?
 — Не только вы, Ариадна.
 Она подняла на него доверчивый взгляд.
 — Это плохо, да? Это неприлично?
 , . ;
 — Я не знаю. Проклятие, я просто не знаю! Плохо или нет, но у меня такое чувство, что… что это правильно.
 — И у меня. Я тоже чувствую, что это правильно… — Девушка сделала глубокий вздох, вдохнув при этом не только аромат свежести, но и запах мужчины. — Я знаю, вы не хотите этого слышать, но вы мне дороги, Колин. Если бы только…
 — Если бы только — что?
 Рука чуть сильнее сжала плечи, и Ариадна с готовностью прильнула ближе.
 — Если бы только все было иначе. Чтобы вы могли каким-то образом оказаться на месте Максвелла… Боже, я не знаю, как это объяснить! Звучит глупо, правда?
 Колин ничего не ответил. Она восприняла его молчание как разрешение продолжать.
 Облака разошлись, и сквозь прореху выглянуло заходящее солнце. Бесчисленные капельки росы тотчас вспыхнули, словно кто-то повесил на кончик каждого листа крохотный светильник.
 — Однажды я позволила Максвеллу поцеловать меня, — медленно произнесла Ариадна, заново переживая в памяти эпизод из прошлого. — Это было на званом вечере у леди Андреа, в ее розарии. Мы вышли немного отдышаться, потому что музыканты сыграли вальс дважды. Максвелл наклонился к моим губам, и я не протестовала… но только… — в голосе ее звучала растерянность, — только я ничего при этом не почувствовала, Колин, ничего.
 Тот смотрел хмуро и немного смущенно. Тяжелая прозрачная капля упала сверху прямо ему на ресницы, заставив прикрыть глаза.
 — В тот вечер мне впервые стало не по себе. Я верила, что первый поцелуй принесет необыкновенные, сказочные ощущения. Но ничего не случилось, просто губы прижимались к губам. А ведь тот, кто целовал меня, должен был стать моим мужем. Это плохо, когда поцелуй мужа оставляет равнодушной, так ведь, Колин?
 Во взгляде девушки было что-то лихорадочное, отчаянное. Что можно было ответить на такой вопрос?
 — Да, это не слишком хорошо, — согласился Колин.
 Ариадна со вздохом опустила голову ему на грудь. С минуту она молчала, печально глядя на темнеющие холмы, потом заговорила снова:
 — Все это не тревожило бы меня так сильно, если бы не с чем было сравнивать. Я просто выбросила бы это из головы, приняла как факт. Теперь ничего уже не исправить… теперь, после вашего поцелуя. Это было совсем иначе.
 Ровное биение сердца в груди, к которой она прижималась, участилось. Ариадна вновь отстранилась и с грустной, беспомощной улыбкой встретила взгляд Колина. Он тихонько погладил ее по щеке.
 — Простите меня. Не следует вот так выкладывать все, что думаешь, но почему-то я не могу иначе; Если я вас смутила…
 — Нет, нисколько. Сказать по правде, я польщен.
 — Правда? Честное слово?
 — Ну конечно! Не каждый день юная леди, красавица признается в том, что ей по душе поцелуй старого калеки.
 — Перестаньте! Вы совсем не старый и не калека! Сколько вам? Двадцать пять… восемь?
 — Тридцать три.
 — Ну, вы смотритесь куда моложе, особенно в очках.
 Жаль, что вы редко их надеваете. И потом ваша улыбка… словом, вы совсем не такой, как другие пожилые мужчины.
 Они все толстопузые, с красным носом…
 — Ради Бога, Ариадна! Я пока еще не пожилой!
 — Конечно, нет! — торопливо заверила девушка. — Я просто оговорилась. Все-таки вы невозможны, Колин. Я только что призналась, что ваш поцелуй мне больше по душе, чем поцелуй жениха, а вы пропустили это мимо ушей, зато прицепились к слову «пожилой»!
 — Кстати, о вашем женихе. Полагаю, не миновать дуэли, явись он сейчас перед нами.
 — Ничего подобного! Я бы сделала все, чтобы уладить дело. Некоторым нравится, когда мужчины ссорятся из-за них, но это не по мне. Я не могу допустить, чтобы вас ранили или даже…
 — Ну, спасибо. — Колин выпрямился, как бы в горькой обиде. — Сначала меня обзывают пожилым, а потом и вовсе собираются грудью заслонять от пистолета и шпаги!
 Ариадна засмеялась и немного отступила, не убирая, однако, рук с его груди.
 — Колин, Колин! Вы как будто точно знаете, что сказать, чтобы испортить мне настроение. Смотрите, я смеюсь, хотя еще минуту назад это был самый мрачный день в моей жизни.
 — Очень скоро он станет и того мрачнее, — заметил Колин так беспечно, как только мог, и махнул рукой на холмы, за которыми скрылось солнце. — Давайте сделаем еще одну попытку отыскать это животное, от которого одни неприятности.
 — Нет, сначала вымойте голову.
 — Зачем это? Мне нравится быть героем романа — красивым рослым брюнетом.
 — Они всегда одинаковы и до смерти надоели, поэтому я предпочитаю блондинов! — засмеялась Ариадна.
 — Голова подождет.
 — Не спорьте. Помните, что командую здесь я.
 Колин улыбнулся, сдаваясь, и девушка бездумно взяла его за руку. Ее маленькая ручка так удобно легла в его ладонь! Словно эти две руки были созданы друг для друга.
 Созданы друг для друга!
 Шареб-эр-рех пропал, возможно, навсегда. Но это не меняет дела. Все равно нужно было сказать то, что изначально она была намерена держать в секрете. Теперь то, что она утаила, стояло между ними, как стена, разделяя, мешая полному доверию. Необходимо было сделать этот шаг.
 Ветеринар поймал поводья Грома, который все это время послушно ждал под соседним дубом, и приготовился повести его за собой.
 — Колин!
 Он повернулся, вопросительно глядя на девушку. Она смотрела в ясные глаза, полные удивительного понимания и доброты, и поражалась себе. Как могла она молчать все это время? Как могла не доверять ему?
 — Прежде чем вы уйдете отсюда, — сказала она, — я должна вам кое-что рассказать.
 — Я знаю, — произнес он с улыбкой. — Шареб-эр-рех не лошадь для парадов.
 — Разумеется, нет, — нетерпеливо воскликнула Ариадна, — но…
 — Это беговая лошадь, не так ли? Я с самого начала это предполагал.
 — Вы правы… и ошибаетесь, Колин. Шареб не беговая лошадь, а нечто гораздо большее.
 Он не спросил, о чем речь, просто молча ждал. Девушка вздохнула и наконец сказала правду:
 — Это самая быстрая лошадь в мире, Колин.




 Глава 14


 Самая быстрая лошадь в мире. Словно каждое слово с заглавной буквы.
 Колин улыбнулся, и на лице его непроизвольно возникло выражение, с каким благодушный отец смотрит на ребенка, когда тот утверждает, что ночью ему явилась фея.
 Ариадна повторила сказанное, на этот раз с вызовом.
 — Мне достаточно знать, миледи, что Шареб чистых кровей. Вам не нужно преувеличивать его ценность.
 В этот момент они шли через луг, по колено в мокрой траве. Гром чинно шествовал между ними, а Штурвал то присоединялся к маленькой группе, то убегал в сторону, довольный, что стихийное бедствие позади. Хотя солнце и скрылось за холмами, до заката еще оставалось время, и небо над головой было цвета диких фиалок. Скот, на время дождя укрывшийся, где только возможно, снова высыпал пастись.
 — Вы ошибаетесь, Колин. Ценность Шареба невозможно преувеличить. Если хотите, он чистых кровей, но не в привычном для вас смысле. — Ариадна обвела взглядом окружающее, однако прелесть картины не заставила ее улыбнуться. — Мой отец был очень, очень богат и не стоял за ценой, когда речь шла о новых интересах, чаще всего эксцентричных, но коневодство было главной страстью его жизни. Всю свою энергию, весь свой пыл он посвятил одной цели еще в молодости, еще до встречи с моей матерью и брака с ней. Он мечтал вывести совершенно новую породу беговых лошадей, которой не будет равной в целом мире.
 Впереди показалась проселочная дорога, размякшая после дождя. Она напоминала коричневую ленту на зелени полей.
 — Вы, конечно, помните знаменитую лошадь по кличке Эклипс, которая постоянно брала призы на скачках? Это был еще и уникальный производитель. У папы было две на редкость быстрых кобылы: одну он купил в Аварии, другую получил в дар от племени бедуинов, потому что жил среди них несколько лет и даже подружился с их вожаком — и все ради изучения арабских скакунов. В течение нескольких лет он случал этих кобыл с Эклипсом, потом отобрал самых быстрых кобылок из числа стригунков и снова скрестил с тем же племенным жеребцом. Сорок лет методичной работы понадобилось отцу, чтобы получить желаемый результат. Ему посчастливилось дожить до воплощения своих мечтаний. Пятнадцать лет назад он вывел лошадь совершенно новой породы, которую назвал «Норфолк».
 По своим статям порода эта напоминает «английскую чистокровную», но значительно превосходит ее во всем остальном. Лошади породы «Норфолк» разумны, способны мыслить и глубоко чувствовать, несравненно более сильны и выносливы. Шареб-эр-рех (на арабском это означает Быстрый, Как Ветер) — это последний производитель породы «норфолк».
 Колин выслушал рассказ девушки молча, не перебивая, и только когда она умолкла, посмотрел на нее. Нет, она не преувеличивала. Была это истина или заблуждение? Этого он не знал. Но Колин видел достаточно, чтобы поверить.
 — Значит ли это, что ваш Шареб способен бежать быстрее, чем Черный Патрик? — спросил он, вспомнив о короле скачек в Ньюмаркете.
 — Шареб никогда не участвовал в забегах, но он побьет всех, верьте мне.
 — И вы говорите, что он один уцелел из всей породы?
 — Единственный жеребец. Газель, которую отец подарил Максвеллу, — последняя кобыла. Это был дар в день помолвки и счастливая случайность, потому что эпидемия не коснулась этой лошади. Если что-то случится с ними обоими…
 — ..то порода «Норфолк» исчезнет с лица земли, — закончил Колин.
 — Именно так, — со вздохом подтвердила девушка. — Теперь вы видите, что я должна добраться до Норфолка и до Максвелла раньше, чем мой брат нас перехватит. У Тристана долгов на несколько тысяч, поэтому отцовское наследство его заботит только как средство к их уплате. Он пустит Шареба с торгов.
 — А сколько он может за него получить?
 — Не знаю. Это будет зависеть от предложения. Знаю только, что как-то раз герцог Лейтон предлагал отцу сорок тысяч за одного из племенных жеребцов, а тому было далеко до Шареба.
 К этому времени маленькая группа достигла дороги. Ариадна перебралась через изгородь, вышла на середину, оскальзываясь в глине, и огляделась. Потом, в который уже раз, сложила руки рупором и окликнула жеребца. Ветер унес ее крик вдаль, но никто не откликнулся.
 Девушка уронила руки и повернулась к Колину с выражением бесконечной усталости на лице.
 — Я просто не знаю, что теперь делать, куда идти…
 — Давайте попробуем вот что, — сказал ветеринар и взял у нее из рук поводья Шареба.
 Штурвал упоенно разрывал кротовью нору под изгородью и с неохотой оставил свое занятие, когда Колин подозвал его.
 — Что вы намерены предпринять? — без особого интереса спросила Ариадна.
 Не отвечая, он сунул под нос песику поводья Шареба.
 Штурвал обнюхал их, сначала нерешительно, потом шумно и старательно.
 — Ищи! — скомандовал Колин. — Ищи Шареба!
 Песик перестал нюхать, склонил голову и внимательно посмотрел на хозяина. Потом звонко тявкнул и неистово завилял хвостиком.
 — Умница! — похвалил Колин. — А теперь вперед!
 Штурвал сорвался с места, в мгновение ока пролез под нижней жердью изгороди и вскоре уже мчался через соседнее поле, быстро перебирая короткими лапками. Колин бросил взгляд на мерина. Тот щипал сочную траву, и было совершенно ясно, что он намерен пастись так долго, как только позволят обстоятельства. За него можно было не беспокоиться.
 — За ним! — крикнул Колин, указывая на быстро удаляющегося песика.
 По мере того как Ариадна бежала по лугу рука об руку со своим спутником, в ней росла надежда. Впервые с момента бегства Шареба она по-настоящему поверила, что все обойдется. Шапочка угрожала свалиться, разгоряченные щеки пылали, ветер бил в лицо, ноги сами собой несли вперед.
 — Постойте! — время от времени восклицала девушка. — Не так быстро! Колин, я больше не могу!
 Но он упрямо увлекал ее за собой, и она, смеясь, уступала. Штурвал вдруг повернул к холмам.
 Бег вверх по склону, даже отлогому, постепенно утомлял обоих. По лицам стекали капли пота, одежда липла к телу.
 И вдруг отчаянный марафон закончился. Колин и Ариадна замерли на вершине холма, тяжело, с присвистом дыша, а чуть ниже открывался вид на обветшалый дом из красного кирпича, амбар и еще какие-то постройки. И просторный загон, где стояло несколько кобыл. У них был дремотный, довольный вид, а чуть поодаль, как гордый петушок на страже своих кур, расхаживал гнедой жеребец.
 — Шареб!
 Ариадна бросилась вперед, рванув Колина за руку, — и поскользнулась на полосе мокрой глины. С испуганным возгласом она упала, а за ней рухнул и ветеринар. Словно дети со снежной горки, они понеслись вниз по довольно крутому склону.
 Внизу Ариадна первой уселась в траве. Взгляд ее упал на забрызганное грязью лицо Колина, на стебли травы в его волосах. Она хихикнула, глянула на себя и расхохоталась.
 Ветеринар тоже сел, несколько смущенный.
 — Боже мой, ты его нашел! Колин, ты слышишь? Ты нашел его! — вне себя от счастья повторяла девушка, не слыша своего голоса, то смеясь, то плача. — Никогда больше — слышишь? — никогда больше я не усомнюсь в тебе!
 — Это не я, а Штурвал, — еще больше смутившись, возразил Колин.
 — Но ведь это была твоя идея!
 Слезы высохли, но смеяться Ариадна не перестала до тех пор, пока не заболели бока. Сначала Колин только нерешительно улыбался, но постепенно комизм их внешности взял свое, и он согнулся вдвое от облегченного хохота.
 — Ты похож на поросенка, неделю провалявшегося в луже! — еле произнесла Ариадна между взрывами смеха. — Достойный лондонский ветеринар весь обляпан грязью, как будто лечил своих пациентов прямо в хлеву!
 — А кто это рядом с ним? — вторил ей Колин, изнемогая от хохота. — Похоже, девчонка вывалилась из дилижанса на полном ходу!
 — Колин, меня уже ноги не держат! Я так уже не смеялась с самого детства, с того дня, когда мы с братом вывалили целое ведерко дождевых червей няне в постель!
 Кобылы все как одна повернули головы, прислушиваясь. Шареб помотал головой с таким видом, словно находил подобное легкомыслие странным.
 Внезапно смех разом замер на губах Колина и Ариадны.
 Оба смотрели друг на друга, казалось, целую вечность.
 Девушка видела, как расширяются зрачки в глазах Колина, как эти ясные глаза темнеют, но не могла отвести взгляда. Он протянул руку и коснулся ее щеки, отвел прядь волос со лба. Она подалась навстречу.
 — Поцелуй меня, моя прекрасная леди…
 — Да, Колин… конечно…
 Ариадна запрокинула голову. Веки ее отяжелели и сами собой опустились. Когда губы коснулись губ, у девушки вырвался тихий вздох. На этот раз поцелуй не имел ничего общего с наказанием. Он был неторопливым, и Ариадна могла расчувствовать ласку, оценить тепло и упругость губ, вкус рта и те чудесные ощущения, которые лишь краешком задели ее в прошлый раз. Волна сладкой дрожи прошла по ее телу, в груди родился благодарный стон. Инстинктивно девушка обвила руками шею Колина, чтобы притянуть его ближе. Язык скользнул вдоль линии сжатых губ, еще и еще раз, и в его щекотном прикосновении была невысказанная просьба. Губы Ариадны приоткрылись, впуская его.
 О, несказанная сладость первого настоящего поцелуя — поцелуя, каким он должен быть! О, жар мужского тела и частый тяжелый стук сердца! О, первое смелое, но не наказуемое прикосновение!
 Всем сердцем Ариадна прислушивалась к тому, как ладони скользят по рукам и плечам, сдвигая влажную рубашку.
 Это казалось очень интимным, почти таким же интимным, как ладонь на обнаженной груди. Когда Колин отстранился, девушка не без усилия приподняла веки и бросила взгляд из-под ресниц. Она была одурманена, опьянена.
 — Колин… — произнесла она совсем тихо, касаясь кончиками пальцев его щеки, — не уходи… я знаю, понимаю, что не должна… но пусть все будет как будет…
 Не поднимая взгляда, он положил руку на мокрые бриджи, к которым пристала глина пополам с травой. Ариадна притихла, жадно ощущая прикосновение.
 Ей хотелось сбросить одежду, чтобы узнать, каково это — когда руки ласкают обнаженное тело. Колин наконец посмотрел на нее.
 — Видит Бог, я думаю точно так же. Никогда еще я не хотел женщину так сильно. Но даже если бы нас ожидало общее будущее, я все равно не взял бы тебя прямо в мокрой траве, на виду у всего мира. В особенности потому, что мы оба в мужской одежде. Только представь себе, что подумают люди!
 Он улыбнулся так, как умел, — отчасти насмешливо, отчасти беспомощно. Ариадна лишь чудом удержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях и не зацеловать до полусмерти. Но услышанное заставило ее покраснеть и смутиться. Колин вытянул перышко травы и пощекотал ей подбородок.
 — А мне все равно, что подумают люди!.. — с вызовом начала девушка.
 И умолкла, потому что со стороны дома послышались шум и крики. Оказывается, прикатила телега. Тот, кто на ней приехал (очевидно, владелец фермы), уже бежал к затону, размахивая руками.
 — Чтой-то, чтой-то?! — вопил он рассерженно. — Чей это, к дьяволу, жеребец брюхатит моих кобыл?
 Колин вскочил и поспешил ему навстречу.
 — Заберите его, черт вас побери! Я два дня держу тут течных кобыл для соседского, и на тебе! Чей-то чужой поспел раньше его, а денежки-то уж заплачены!
 Похоже было, что Шареба позабавила ярость фермера, чьи планы он так легко разрушил. Он подождал, пока тот подбежит, размахивая кнутиком, потом просто повернулся к нему крупом и плавно застелился над землей в галопе. Казалось, он не бежит, а летит, не касаясь земли, по широкой дуге огибая изгородь. Ариадна бросилась навстречу с раскрытыми объятиями. Жеребец приветственно заржал и стрелой метнулся к ней.
 Хвост его завертелся, как черный вымпел. Колин в страхе затаил дыхание, поскольку трудно было представить, что такой стремительный бег можно вовремя остановить. Однако в последний момент жеребец затормозил всеми четырьмя ногами.
 Ариадне оставалось только заключить в объятия его точеную шею.
 — Шареб, дорогой, как же я по тебе соскучилась!
 — Ариадна, нам надо поскорее отсюда уходить!
 — Эй, это ваша лошадь? Если он обгулял моих кобыл, я на вас в суд подам! — Пыхтя и отдуваясь, фермер приблизился к ним более коротким путем. — Я здесь хозяин, так что…
 Внезапно глаза его перестали бегать от Колина к Ариадне, перестали даже мигать и уставились на Шареба. С недобрым чувством ветеринар проследил за его взглядом. Какой стойкой ни была глина, замазанная на сале, проливной дождь частично смыл ее с морды жеребца. Белая отметина проглядывала лишь местами, но тем более привлекала внимание.
 Взгляд фермера медленно переместился на Ариадну. Возможно, он вспомнил ее крик и понял, что тембр ее голоса отнюдь не мужской, вопреки одежде. Теперь взгляд скользнул на грудь под все еще расстегнутой курткой.
 — Эй, леди! Будь я проклят, если это не на вас объявлен розыск!
 Дальнейшее заняло не более полминуты. Фермер, крепкий костистый мужик, бросился к Ариадне, вытянув руки.
 Девушка отпрянула к жеребцу, и ей удалось бы вскочить ему на спину, если бы скрюченные пальцы не вцепились в ее куртку. Колин сделал бросок и сбил фермера с ног. Оба покатились по траве. Костистый кулак взметнулся и с силой ударил ветеринара в челюсть.
 — Колин!
 — На лошадь, быстро!
 Фермер снова занес кулак, на этот раз целя Колину в висок. Ариадна в ужасе закричала. Однако она снова недооценила своего защитника. Он увернулся, заслонился локтем и в свою очередь нанес удар — в поджарый живот противника. Должно быть, сила его была недюжинной, потому что фермер согнулся пополам и его стошнило в траву.
 Увы, драгоценный момент был упущен. Люди уже бежали с холма.
 — Скачи прочь! — крикнул Колин, шлепая Шареба по крупу. — Мы в меньшинстве, сейчас придется жарко.
 Жеребец прянул в сторону, но Ариадна изо всех сил рванула его за гриву за неимением удил. Он круто затормозил и поднялся на дыбы, почти сбросив ее.
 — Я не оставлю тебя!
 — Поезжай!
 — Нет!
 Шареб вторично взметнулся на дыбы, а когда его передние копыта коснулись земли, Колин вскочил ему на спину позади Ариадны. Рассерженный жеребец птицей рванулся прочь, стремительно унося своих седоков от толпы. Колин ощутил движение мощных мышц под атласной шкурой животного. В нем была мощь, которую невозможно было даже предположить. Колин отказался от намерения держаться за Ариадну, сообразив, что не усидит верхом. Он потянулся и сграбастал столько гривы, сколько попалось под руку.
 — Бога ради, куда этот дьявол нас несет?!
 Удивительным образом скорость все нарастала, хотя уже казалась сверхъестественной. От топота гудела земля, ветер свистел в ушах. Где-то далеко позади раздавалось возмущенное тявканье отставшего Штурвала.
 — Он несет нас туда, где остался Гром!
 — Откуда ты знаешь?
 — Поверь мне!
 Кричать приходилось в полный голос. Ариадна изо всех сил сжимала ногами бока Шареба, Колин последовал ее примеру. Слететь на землю на такой скорости означало бы верную смерть. Только теперь ветеринар понял, на что способна самая быстрая лошадь в мире. Шареб распластался над землей и так быстро перебирал ногами, что толчки следовали куда чаще, чем у обычной лошади, бегущей полным галопом. Колин не мог поверить в то, что происходит.
 Ариадна верила. Более того, она знала, что жеребец идет не на полной своей скорости из-за двойной тяжести на спине. Далеко не на полной, но и это пугало девушку. Они были не на беговой дорожке ипподрома, а на лугу, где случаются выбоины, кочки и кротовые норы.
 — Тише, Шареб, не так быстро!
 В ответ он прижал уши, вытянул шею и пошел быстрее.
 Эта живая молния неслась с холма на холм, не снижая скорости на подъеме. Вопреки опасениям это было упоительно, а вместе с воспоминаниями о поцелуях Колина будило возбуждение. Бессознательно Ариадна плотнее прижалась к нему.
 Вдалеке показался силуэт Грома. Мерин мирно щипал траву там, где его оставили.
 — Надо что-то делать! — крикнул Колин на ухо Ариадне. — Иначе он разнесет ограду!
 — Стой!
 Жеребец только всхрапнул и продолжал нестись стрелой.
 — Стой, Шареб!
 Свист ветра в ушах Колина стал чуть менее громким, игра мощных мышц стала чуть мягче. Жеребец перешел на рысь, а потом и вовсе остановился, как раз рядом с изгородью. Потом, вспомнив о нежеланном седоке, он поднялся на дыбы и как следует встряхнулся, отчего Колин соскользнул с крупа. От напряжения ноги у него тряслись — пришлось повиснуть на ограде, чтобы устоять.
 Мелодичный смех Ариадны вознаградил Колина за неудобства. Шареб повернулся и оскалился, что поразительно напоминало у него ядовитую ухмылку. Да оно так и было, наверное. Теперь Колин готов был поверить всему. Вдалеке тявкал Штурвал, изо всех сил поспешавший за ними.
 Девушка прыжком спешилась, глаза ее сверкали торжеством.
 — Ну, что я говорила? Разве это не самая быстрая лошадь в мире?




 Глава 15


 Колину так и не удалось дать ответ на этот вопрос, потому что из-за рощи появился Штурвал. Как ни быстро бежал песик, его догоняли трое верховых.
 — Что ж, самое время выяснить, на что способен твой любимец! — воскликнул Колин, буквально забросив девушку на спину жеребца.
 Раскрасневшаяся от волнения Ариадна лишь кивнула.
 — Дальше по дороге на Норфолк есть пруд… Если мне не изменяет память, он в паре миль отсюда. Там и встретимся, когда стемнеет. Ну-ка покажи мне, как эта лошадь умеет обгонять ветер!
 Ариадна ударила Шареба пятками, и тот рванулся, словно только того и ждал. Эхо ее возбужденного смеха несколько мгновений отдавалось в ушах Колина… до тех пор, пока он не сообразил, что жеребец несется прямо на высокую живую изгородь. Впрочем, он перелетел ее одним скачком — легко и гладко, как дельфин перелетает с волны на волну. А потом оба они, и конь, и всадник, исчезли из виду.
 Луна стояла высоко, лишь время от времени скрываясь за длинными облаками, больше похожими на обрывки дыма, курящегося за горизонтом. Из низин быстро натягивало туман. Наконец Ариадна решилась покинуть рощицу, где пряталась все это время, и вернуться на дорогу. После дождя запах трав и ночных цветов был удивительно густым, ветерок почти стих, но спокойствие казалось обманчивым и напряженные нервы вибрировали, как струны. Девушка шарахалась от каждой тени и вздрагивала, услышав отдаленный собачий лай.
 Впервые с той минуты, как началось первое в ее жизни приключение, она осталась одна.
 «Колин, конечно, уже ждет. До пруда не может быть далеко. Он все устроит, он позаботится обо мне…»
 «Но что, если нет? — угрюмо осведомился внутренний голос. — Что, если ты больше не сможешь на него рассчитывать?»
 Ариадна призналась себе, что понятия не имеет, как тогда поступить. Точно так же она не знала, как быть с Максвеллом. Обдумывать данную конкретную проблему не хотелось, но не удавалось и забыть о ней. Она была все время тут, присутствовала постоянно, словно зубная боль, несильная, но навязчивая.
 Шареб, которого никто не подгонял, осторожно ставил копыта, выбирая дорогу среди луж. Задумавшись, Ариадна не обращала на него внимания. Девушка погрузилась в воспоминания, не замечая, что раз за разом касается губ кончиком языка, чтобы заново испытать щекотание, волнующее чувство. От мысли, что так прикасается к ним Колин, сладкая дрожь пробегала у нее по спине.
 Она ни о чем не жалела, но растерялась.
 Ее мудрый отец задумал брак с Максвеллом, и она охотно обручилась. Она доверяла отцу, знала, что ее счастье было не менее важно для него, чем цель его жизни. Что до самой Ариадны, она всей душой желала, чтобы новая порода лошадей — «чистокровный Норфолк» — прославила имя отца. Максвелл, сам одержимый страстью к беговым лошадям, был готов продолжать его дело, о чем неустанно твердил. Лучшего кандидата в мужья было не сыскать. Максвелл был известен в нужных кругах благодаря своей незаурядной внешности и загадочному обаянию, от него веяло силой и могучей волей. С первой же встречи Ариадна подпала под это обаяние. Сейчас она всей душой могла бы рваться к Максвеллу…
 Если бы не встретила Колина Лорда.
 Все изменилось так радикально, что в это с трудом верилось. Как ни пыталась, она не могла вызвать в памяти смуглое лицо своего жениха, не помнила, насколько он высок и как сложен. От его облика в памяти остались только глаза, очень темные, с пронзительным взглядом.
 Глаза человека, которого лучше не иметь в числе врагов.
 Эта мысль заставила Ариадну содрогнуться. И отрезвила.
 Лучше поскорее выбросить из головы Колина Лорда и романтические воспоминания. Не важно, как сильно ее влечет к нему, не важно, какое место он занял в ее мыслях, сердце, душе. Он ей не ровня, а значит, о браке с ним не может быть и речи. И даже если бы… даже если бы она решилась бросить вызов светским условностям, не побоялась остракизма и отказалась от графа ради простолюдина, останется Максвелл и опасность, которую он представляет.
 Максвелл так просто не отступится, он отомстит, подумала Ариадна, вспомнив непроницаемые черные глаза, взгляд которых тем не менее пронизывал насквозь. Неужели когда-то она могла находить эти глаза красивыми?
 Что сделает Максвелл, если она потеряет голову настолько, чтобы разорвать помолвку? Прежде всего никогда не вернет Газель. Это значит, у Шареба не будет пары. Наследие отца пойдет прахом.
 Все очень просто. Она должна, обязана выйти замуж за Максвелла ради папы.
 На глаза навернулись слезы и покатились по щекам.
 Ариадна гневно смахнула их. За невеселыми раздумьями она проехала мимо пруда и только теперь вспомнила, что в какой-то момент взгляд упал на посеребренную луной поверхность воды и стену камыша.
 «Будь благоразумной! Что толку плакать из-за Колина, если у вас нет ни шанса?»
 Девушка вернулась к пруду. Он был безлюден под яркой луной, и только пара гусей, вспугнутых ее приближением, да стайка уток поспешно скользили прочь, чтобы укрыться в зарослях. Присмотревшись, Ариадна поняла, что пруд почти полностью зарос ряской. Это был скорее прудок, углубление по колено воробью, но где-то рядом журчала вода. Ручей?
 Может быть, он ведет к настоящему пруду? Колин никак не мог иметь в виду эту канаву!
 Девушка направила Шареба на звук. Там и впрямь бежал ручей. Она снова предоставила жеребцу полную свободу, и он не спеша двинулся вниз по течению. Скоро впереди показалась обширная водная гладь, в которой отражались луна и скользящие мимо облака. Шареб наклонился, чтобы напиться, Ариадна огляделась. Ветерок перебирал высокую траву, чуть поодаль начинались все те же холмы, местами поросшие лесом. Кроме журчания ручья и треска цикад, не было слышно ни звука.
 Вдалеке замычала корова, оставленная на выпас. Ариадна сильно вздрогнула от неожиданности. Шареб поднял голову от воды и тихонько, успокаивающе фыркнул.
 — Колин! — окликнула девушка громким шепотом.
 Ответа не последовало.
 Может быть, и это не тот пруд? Тогда надо вернуться на дорогу и проехать еще немного — вдруг найдется другой?
 Но Колин ничего не говорил о том, что прудов может быть несколько. Где же он сам? Схвачен преследователями? Остановился по дороге, чтобы вымыть наконец голову? Старая кляча пала под ним во время бегства? Последнее было вполне возможно, поскольку Гром был в годах и к тому же запален. Чем дальше Ариадна размышляла, тем очевиднее казалась причина задержки ветеринара. Все дело в Громе, думала она с кривой усмешкой. Даже если он осилит дорогу, все равно прибудет на место встречи через сутки после назначенного времени.
 Ноги и спину ломило от долгого пребывания верхом без седла. Девушка спешилась и едва удержалась от стона. Господи, чего бы она ни дала сейчас за чашку горячего чая! И за ванну! Грязь засохла на одежде, сделав ее местами корявой, волосы повисли, было омерзительно ощущать их такими грязными. Пруд безмятежно поблескивал под луной и, казалось, манил к себе…
 Закусив губу, девушка посмотрела в сторону дороги, скрытой за взгорком, поросшим некошеной травой. Потом снова на пруд. Нет, невозможно было противиться этому могучему и естественному желанию. Словно влекомая некой силой, она прошла к самой воде, раздвигая заросли кипрея и таволги.
 Все кругом дремало в лунном свете, вода выглядела черной, бездонной, от нее поднималась свежесть. Ариадна сбросила сапожки, прислушалась. Только потревоженная лягушка квакнула на берегу. Коснувшись ногой воды, она тотчас ее отдернула, снова ощутив себя одинокой и беззащитной.
 — Шареб… ты посторожишь?
 Жеребец поднял голову с полупрожеванным пучком травы, свисающим с морды, и вопросительно посмотрел на хозяйку. Потом вернулся к своему занятию. Хорош сторож!
 Но другого, увы, не было.
 «А чего я, собственно говоря, так боюсь? Рано или поздно Колин будет здесь. Никакой опасности нет. Никакой абсолютно».
 Оставив Шареба поглощать его вегетарианский ужин и стараясь не думать о пустоте в собственном желудке, Ариадна разделась и спустилась в воду. Пруд, казалось, был ничуть не обрадован вторжением. Под теплой водой залегали целые пласты ила, жадно всосавшие ноги. Девушка подумала о насекомых, живущих в нем, о пиявках и тому подобной нечисти — и содрогнулась. Но вымыться было просто необходимо, поэтому она подавила чувство брезгливости и присела в воде, погрузившись по шею, не забывая прислушиваться.
 Только бы Колин появился, прямо сейчас… она бы не постеснялась подняться во весь рост хотя бы для того, чтобы увидеть восхищение в его глазах…
 Но кругом раздавались только обычные ночные звуки.
 Что-то одинокое и безотрадное было в них и даже в шорохе листьев под ветерком.
 Ариадна поспешно ополоснулась, вымыла голову, насколько это было возможно без мыла, и поспешно выбралась на берег. Ночь сразу показалась зябкой, а ветер холодным. Не имея возможности высушить волосы и тело, она быстро оделась, передернувшись от прикосновения грязной и помятой одежды. Как хотелось привычного комфорта, общества других людей!
 Теперь оставалось только ждать. Девушка улеглась на траву и заложила руки за голову, глядя в бездонное небо, полное звезд. Громкий шорох в траве заставил ее резко повернуть голову. Что-то подползало к локтю, неразличимое в темноте. С возгласом отвращения Ариадна вскочила и отодвинулась на несколько шагов. Теперь она не решалась лечь и только на пару секунд прижала ухо к земле в надежде услышать отдаленный стук копыт. Ничего. Она уселась, обхватив колени, уговаривая себя быть терпеливой.
 Темная гладь пруда. Лунный свет. Журчание ручья и треск цикад. Одиночество.
 Ариадна подумала о Тристане, павшем настолько низко, чтобы гнать ее, как зверя на охоте. Подумала о Максвелле и удивилась внезапному дурному предчувствию, от которого холодок прошел по спине. Подумала о Колине, занявшем в ее сердце такое место, как никто и никогда. И наконец, она вспомнила о своем отце, дорогом и любимом, и о чудесных лошадках, еще совсем недавно бродивших по пастбищам Бернем-Торпа. И отец, и лошади были прошлым — недавним, но невозвратным.
 Слезы тихой печали покатились по щекам, нисколько не облегчая тяжести на душе.
 «Папа, милый папа, как мне тебя сейчас не хватает! Мне страшно, я не знаю, как быть дальше. Если бы ты мог появиться хоть на пару минут, дать совет, назвать доченькой, погладить по голове. Или хотя бы для того, чтобы я могла… могла… проститься с тобой!»
 Судорожные рыдания заполнили ночную тишину. Когда отчаяние отступило, Ариадна открыла глаза и увидела темный силуэт Шареба, громадный на фоне неба.
 Он как будто пытался безмолвно утешить ее. Последняя лошадь отца…
 Девушка поднялась и обняла жеребца за шею, спрятав лицо в изгибе под самой мордой. Еще какое-то время она тихо выплакивала свою боль, потом просто стояла, радуясь тому, что все-таки не одна.
 Тень улыбки коснулась ее губ при мысли, что за зрелище являют собой они двое — самая быстрая лошадь в мире и зареванная леди в грязной одежде, — затерянные во мраке ночи.
 Ужасающая усталость, следствие долгих слез, навалилась на Ариадну, и она снова опустилась в траву, безразличная к ночной живности. Ей приснились Колин и его объятия, в которых было так уютно, так спокойно, что все остальное не шло в счет.
 Пробуждение было ужасным. Захлебывающийся собачий лай и пронзительное, гневное ржание Шареба, который кругами носился вокруг, так что земля дрожала. Девушка вскочила — и оказалась лицом к лицу с тремя мужчинами.
 В руках у каждого был мушкет. Охотники? Ночью? Ариадна проснулась окончательно и похолодела от ужаса.
 — Ага, кто тут у нас? — неспешно произнес один с ужасным выговором человека из низов. — Парень али девка?
 Гляди-ка, грязный, что твоя свинья!
 Его ухмылка, полная злобного торжества, не оставила сомнений в том, что это и впрямь были охотники — охотники за наградой. Все трое были здоровяки с руками размером с хороший окорок. Нечего было и думать справиться хотя бы с одним из них.
 — Это полторы тысячи фунтов, хоть и в паршивой обертке, — хохотнул другой и выразительно повел дулом мушкета. — Вставай-ка, дружок.
 Шареб подскакал вплотную и круто развернулся в тот момент, когда третий протянул к нему руку. Он как будто пытался отвлечь внимание.
 — Чего он так носится, скажите на милость! — недовольно воскликнул первый. — Еще ногу сломает, на что он тогда будет годен!
 Третий занялся Шаребом, который то приближался, то отскакивал. Поскольку уздечки на нем не было, человек сыпал проклятиями в тщетных попытках поймать жеребца.
 — Не понимаю, о чем идет речь, мистер, — начала Ариадна в надежде выиграть время. — С чего вы решили, что перед вами беглянка?
 Шареб пронесся мимо, едва не сбив двоих оставшихся с ног. Это не улучшило их настроения.
 — Хватит болтать! — рявкнул первый и ткнул Ариадну дулом мушкета под ребра, несильно, но чувствительно.
 Девушка умолкла, поскольку ничего иного не оставалось. Ей пришло в голову, что, если она как следует рассердит троицу, они могут просто пристрелить ее! Деньги деньгами, но в воздухе висел густой перегар и ярость вполне могла затмить им разум. Ариадна дрожала так сильно, что едва держалась на ногах. В отчаянии она обвела взглядом окружающее и заметила скалившую зубы охотничью собаку. Должно быть, она и помогла выследить Шареба. Все пути к спасению были перекрыты.
 — Трясется-то как, — удовлетворенно заметил второй, до сих пор не издавший ни звука. — Что, ножки не держат?
 Эй ты, дурила! — крикнул он через плечо третьему, все еще ловившему Шареба. — Брось это дело! Лошадь сама пойдет за нами. Ну, леди, шагай!
 — Ничего вы за меня не получите, — снова сделала попытку Ариадна. — У брата долгов выше крыши, так что лучше отпустите меня. Он не заплатит.
 — Заплатит, куда денется. Вы, благородные, всегда платите, если вас хорошенько прижать. А ты держи рот закрытым, а то пожалеешь, что на свет родилась.
 — Я уже жалею, что родилась на свет, по которому ходят такие скоты, как вы трое!.. — не выдержала Ариадна.
 И получила увесистую оплеуху, от которой у нее загудело в голове. Она едва устояла на ногах и окончательно удостоверилась, что спасения нет. Едва передвигая ноги, она зашагала в сторону дороги.
 «Господи, надеюсь, с Колином все в порядке…»
 Время от времени дуло мушкета неприятно подталкивало ее в поясницу, сзади раздавалось шумное дыхание негодяев. Холодный пот выступил на лбу Ариадны, пока она лихорадочно обдумывала пути спасения.
 Но и на сей раз нашлось кому о ней позаботиться.
 До этой минуты Шареб оставался в отдалении. Третий бандит отказался от погони за ним и теперь отдувался, вполголоса бормоча проклятия. Когда стало ясно, что хозяйку уводят, жеребец начал действовать. Он взял с места в такой скорый галоп, что за несколько секунд покрыл расстояние до них. Он мчался, как снаряд из пушки, оскалив зубы и вытянув шею.
 Ариадна знала, что он мог остановиться на полном скаку, но бандиты не имели никакого представления об этом. У одного из них нервы сдали настолько, что он отскочил в сторону и с громким плеском свалился в камыш, обрамлявший пруд. Двое других оказались сбоку от Ариадны. Шареб грудью отбросил их в сторону, проскакав так близко, что у нее ветром взметнуло волосы. Мушкет одного грохнул шальным выстрелом, боль обожгла девушке предплечье, но в тот момент не показалась особенно сильной. Жеребец проскочил дальше и сделал крутой поворот. Именно этот момент собака выбрала для прыжка. Одним небрежным ударом копыта он далеко отбросил ее и устремился к Ариадне.
 Вопреки возбуждению ей уже было немножко дурно, и потому прыжок на спину Шареба не удался. Одна нога свесилась ниже другой, но сесть удобнее не хватило времени.
 Шареб быстро набрал скорость, и земля понеслась мимо так стремительно, что Ариадне оставалось только изо всех сил цепляться за гриву.
 За спиной слышались крики и ругательства.
 — Держите ее! Держите! — вопил кто-то из бандитов. — Дурачье, наши денежки улепетывают!
 Девушка висела на лошади боком, почти на шее и в опасной близости от высоко вздымаемых копыт, но не было никакой возможности выровнять посадку. Послышались еще два выстрела и крик: «Вы что, спятили! Хотите в тюрьму?» К счастью, пули пролетели мимо. Она только забрала в горсти больше гривы и теснее прижалась к влажной, пахнущей конским потом шкуре.
 — Беги, Шареб, беги! — крикнула она. — Беги, как никогда в жизни!
 Уши жеребца прилегли, потом выпрямились торчком — и он рванулся вперед отчаянно, дико, на скорости, в которую едва можно было поверить. И все же Ариадна удержалась.
 — Быстрее, милый, еще быстрее!
 Внезапно предплечье и плечо разом онемели. Ужас охватил девушку. Она до крови закусила губу, борясь с дурнотой и отчаянием, от которых потемнело в глазах. Запястью и кисти было горячо, и она знала, что это кровь. С кровью утекали силы и жизнь.
 Если она потеряет сознание, все будет кончено…
 — Скорее… Шареб…
 Это был уже не возглас, а шепот. В ушах стояла негромкая барабанная дробь. Она все нарастала и наконец слилась с пульсирующей, тупой болью в ране и перестуком копыт жеребца, а потом все это начало отдаляться.
 Ариадна решилась осмотреться, но кругом был только мрак. Она еще что-то сознавала, еще чувствовала, что уплывает в ужасный, ненужный покой, который заставит ее руки и ноги разжаться, превратит ее в тряпичную куклу, которая с легкостью сорвется со спины Шареба. Но даже теперь она заново удивилась текучему, струившемуся движению, которое почти не подбрасывало седока, а лишь плавно покачивало его. Это был полет, равного которому до сих пор не бывало.
 Откуда-то из бесконечного далека донеслось тревожное, вопросительное ржание.
 Шареб заржал снова, но ответа не было. Ни даже тихого, полного страдания шепота, которым хозяйка обратилась к нему секунды назад. Все обернулось плохо, очень плохо.
 Жеребец продолжал идти стремительным галопом, но теперь он был весь внимание. Он искал того, кто один мог помочь Ариадне.




 Глава 16


 Выстрел.
 Колин услышал его как резкий звук, похожий на треск ломавшейся ветки. В ночной тишине он прозвучал оглушительно, леденя кровь. Собачий визг раздался много глуше и затих. Еще выстрелы… и тишина, Ветеринар стоял, напрягая слух, довольно долго, но ночь теперь дышала покоем, словно недавний шум был лишь плодом его воображения. А потом послышался и стал ближе стук копыт, Не просто быстро — стремительно.
 Оттуда, где находился Колин, была видна извилистая лента дороги. Что-то мчалось по ней с невероятной скоростью, то появляясь, то исчезая из виду. Казалось, остановить такой бешеный галоп попросту невозможно, и Колин поспешил отвести Грома в сторону, чтобы лошадь не врезалась прямо в них.
 Вот она появилась из-за поворота. Как и предполагалось, это был Шареб-эр-рех, самая быстрая лошадь в мире.
 Его хвост и грива развевались, белки глаз дико блестели в лунном свете.
 — Стой! — крикнул Колин. — Стой, Шареб! Это я!
 Животное тотчас начало замедлять бег и остановилось перед ним. Только тут Колин понял, что жеребец прибыл не один. Ариадна висела боком у него на спине, окаменев в беспамятстве и судорожно стискивая гриву побелевшими кулачками. Не без труда ему удалось разжать ее скрюченные пальцы. Так и не придя в себя, девушка сползла ему на руки.
 Как ни был встревожен Колин, он не забывал прислушиваться и потому уловил стук копыт. Беглянку преследовали. Надо было как-то отвлечь погоню, увести ее за собой.
 Не зная, поймет ли Шареб, он все же шлепнул его по крупу и крикнул: «Беги!» Жеребец, казалось, понял, чего от него хотят, и умчался стрелой. Через пару секунд на одном из видимых отрезков дороги показалось трое верховых.
 Колин поскорее устроил Ариадну на полу коляски, прикрыв попоной, подхватил вожжи и хлестнул Грома.
 Мерин пустился неспешной рысцой. Вскоре верховые поравнялись с ним. Один из них, мокрый настолько, что с него текло, приостановился.
 — Эй, мистер! — сердито окликнул он ветеринара. — Не проезжала тут девчонка верхом?
 Колин не спеша переложил вожжи в одну руку и поскреб по голове.
 — Верхом? А на какой лошадке?
 — На гнедом жеребце! — оживился человек, приподнимая мокрую шляпу рукояткой хлыста. — С белой полосой на морде. Ну что, была такая?
 — С полосой, говорите? — протяжным говорком фермера произнес ветеринар. — Лошадь я видел, это верно, четверть часа назад. Была одна, правда запряженная в телегу, да и вообще это была кобыла, мистер.
 — Чтоб ты пропал, болван! — В гневе крикнул верховой и ударил пятками свою лошадь, поспешая за приятелями.
 Несколько минут Колин продолжал путь по дороге. Недвижное тело Ариадны теплой тяжестью лежало у него на ногах. Штурвал в тревоге, едва слышно поскуливая, жался к боку. Когда вокруг окончательно воцарилась ночная тишь, Колин свернул с дороги в темную луговину.
 — Поспеши, дружище! — скомандовал он и подстегнул мерина.
 Тот поднатужился и перешел с обычной своей рысцы на нечто давно забытое. Коляска покатилась быстрее, подскакивая на неровностях и скрипя рессорами.
 Когда дорогу преградила очередная изгородь, Колин повернул вдоль нее. Она была ветхой, давно не чиненной и обещала не одну брешь. И в самом деле, вскоре показался упавший пролет. За ним тянулся просторный заросший луг с купами кустов и деревцами. Перебравшись на ту сторону, Колин повернул на негромкое журчание и оказался у родника. Место было укромное — кленовая роща, в которой легко укрыться от посторонних глаз.
 Едва затормозив, Колин спрыгнул на землю и осторожно поднял Ариадну на руки вместе с попоной.
 — Что с ней?.. — бормотал он, сам того не сознавая. — Что могло случиться?..
 Уложив девушку на травянистой лужайке поблизости от ручейка, начало которому давал родник, он открыл попону с ее лица. Оно выглядело очень бледным. Колин наклонился и дотронулся губами до лба. Казалось, он прикоснулся к мраморной статуе. Однако этот легчайший из поцелуев заставил Ариадну очнуться.
 — Колин?.. — прошелестел ее голос и угас.
 Короткий миг сознания оказался очень изнурительным, и девушка снова впала в забытье. Было ясно, что обморок объясняется не усталостью или нервным напряжением, — случилось что-то более серьезное. Те выстрелы…
 Штурвал снова заскулил, принюхиваясь. Даже Гром тянул шею и встревоженно пофыркивал. Не без усилия Колин оттеснил страх и заставил себя действовать.
 Когда он сдвинул попону совершенно, лунный свет упал на смеженные веки, приоткрытые губы и растрепанные волосы, ореолом окружившие бледное лицо. Весь левый рукав и плечо куртки были одним темным влажным пятном; к изящным пальцам из-под него тянулись темные дорожки.
 Первое, что испытал Колин, был ужас, но почти сразу он сообразил, что, будь эта рана в грудь или плечо, пятно выглядело бы иначе. Он бросился к коляске, вытащил из-под сиденья свой сундучок, раскрыл его и на миг задумался над тем, что может пригодиться. Его тянуло к Ариадне, тянуло поскорее осмотреть рану и убедиться, что надежда есть, но он сжал зубы и принялся раскладывать на куске полотна все необходимое.
 Никогда еще ему не приходилось врачевать раны на человеческом теле, но для сомнений и колебаний не было времени. Лампа, скальпель, щипцы, бинты, бутылочка рому.
 Спирт был бы сейчас более кстати, но приходилось довольствоваться тем, что есть.
 Покончив с приготовлениями, Колин пощупал у Ариадны пульс, который бился довольно сильно и ровно. Осторожно, но быстро он разрезал рукав куртки до локтя и, не найдя раны, продолжал резать до плеча.
 Девушка шевельнулась и застонала. Этот жалобный звук заставил сердце Колина сжаться. До чего хрупкой была она, до чего бледной!
 «С ней ничего не случится, — упрямо сказал он себе. — Не может случиться, потому что я люблю ее. Она не может умереть, так и не узнав об этом».
 Он позволил себе потерять пару драгоценных секунд на поцелуй во влажный, холодный висок.
 — Колин?.. — произнесла Ариадна чуть более внятно и открыла замутненные, невидящие глаза. — Это ты, Колин?
 Мне страшно…
 — Все будет хорошо, — бодро заговорил он. — Теперь я всем займусь, ясно? Тебе ничего не придется делать, просто лежи и думай о хорошем. О солнечном дне, о пении птиц, о кошке с котятами в ее корзинке в саду…
 При этом он медленно отодвигал разрезанный рукав, приклеенный к ране свернувшейся кровью. К счастью, тот еще не успел присохнуть окончательно. Когда темный валик отошел, рана снова закровоточила. Без сомнения, она была пулевой. Колин испытал такой яростный гнев, что потемнело в глазах. Что за мерзавец посмел выстрелить в женщину? Что за безумец? Ему пришлось крепко зажмуриться и подавить бурю эмоций. То, что предстояло, требовало ясности мышления и полного самообладания.
 Приложив кончики пальцев с обеих сторон раны, он сделал быстрый и сильный нажим. Открытая рана отчасти сошлась, но Ариадна конвульсивно дернулась и захват был потерян. Штурвал, устроившийся на почтительном расстоянии, подобрался ближе и лизнул девушку в лицо. Она судорожно всхлипнула, потом застонала.
 — Держись, моя храбрая девочка, — мягко произнес Колин, всей душой стараясь забрать ее боль себе или хотя бы разделить ее. — Прости, мне придется немного тебя помучить.
 — Будет… очень больно?..
 — Может быть, но я постараюсь сделать все быстро.
 — Я ведь… не умру? — со страхом спросила девушка, приподняв и снова уронив правую руку.
 — Нет, любовь моя, ни в коем случае, — бодро ответил Колин. — Я не могу этого допустить, никак. Кто тогда выплатит мне обещанные две тысячи фунтов?
 Он снова положил пальцы на края раны и приготовился стянуть ее как следует, но что-то привлекло его внимание и заставило отдернуть руки. То, что он принял за выходное отверстие, было всего лишь коркой запекшейся крови и теперь отошло. Выходного отверстия не было вовсе. Тревога вернулась с новой силой. Колин осторожно прошелся пальцами вдоль мышцы и нащупал твердую выпуклость в подкожных тканях.
 Ариадне хотелось забыться и перестать наконец ощущать постоянную боль, но что-то мешало этому. Может быть, взгляд, встревоженный взгляд, который Колин время от времени обращал к ней. И что-то еще.
 «Любовь моя». Он так и сказал, может быть сам того не заметив. Но она заметила вопреки боли и угрозе беспамятства.
 Он говорил еще что-то… о кошке с котятами в солнечном саду, как любой врач, когда он старается отвлечь пациента от неприятных ощущений. Все это было не важно. Он назвал ее «любовь моя».
 Словно сквозь легкий туман Ариадна видела темные пряди волос, упавшие на лоб Колина, очки, поблескивающие в лунном свете, его сосредоточенное лицо. Она старалась не сводить с него взгляда в надежде, что это прогонит боль. Но боль оставалась, а когда скальпель коснулся кожи, усилилась как будто в несколько раз. Против воли девушка вскрикнула. На лице Колина дернулся мускул, но он продолжал свое занятие.
 Он назвал ее «любовь моя»…
 Ариадна позволила векам опуститься, и сразу ее подхватило и понесло невидимое течение… понесло во тьму.
 Она рывком вернулась к действительности и раскрыла глаза как можно шире из страха уплыть во тьму и не вернуться.
 — Колин!
 — Ничего, милая, ничего, — услышала она, и рука мимолетно коснулась щеки. — Это всего лишь рана в мягких тканях, такие заживают быстро. Хуже то, что пуля засела в мышце и ее придется извлечь, но и в этом нет ничего невозможного и ужасного. Потерпи пару минут, ладно?
 — А Шареб?..
 — Он увел погоню за собой. Судя по тому, что я успел понять насчет этой лошадки, им его не догнать. Он скоро вернется, увидишь. Лучше подумай о жеребятах, которые от него родятся.
 — Жеребята…
 Колин увидел металлическое рыльце пули между кровоточащими краями короткого разреза. Он поправил очки и подвел к нему щипцы.
 Когда они вклинились в рассеченную плоть, крепко ухватив пулю, Ариадна содрогнулась и до крови прикусила нижнюю губу, чтобы не кричать. Одно короткое движение — и дело было сделано. Теперь хоть по паре стежков на каждую сторону…
 — Жеребята, — заговорил Колин, не отрывая взгляда от своих рук. — Неуклюжие, забавные жеребята, скачущие вокруг своих матерей, высоко вскидывая голенастые ноги. У них смешные мордашки, а хвост и грива совсем короткие, щеточкой. Но они вырастут и будут все как один красавцы, как их своенравный папаша…
 Только когда швы были наложены, он заметил, что Ариадна в беспамятстве. Должно быть, она потеряла сознание во время извлечения пули. Но все уже было позади. Оставалось забинтовать рану.
 И как раз в этот момент послышался отдаленный стук копыт. Первой мыслью Колина было, что их снова выследили. Но звук приближался так быстро, что это мог быть только Шареб-эр-рех.
 Тот появился на гребне ближайшего холма, на миг обрисовавшись там, как сказочное животное, омытое лунным светом. Потом он исчез из виду за деревьями на склоне, вырвался на луг и рванулся прямо к роще. Шагах в пяти от коленопреклоненного Колина он затормозил всеми четырьмя ногами и издал тихое торжествующее ржание.
 — Надеюсь, дружище, ты увел их достаточно далеко.
 Шареб фыркнул, приблизился и потянулся к неподвижному телу хозяйки. Какое-то время он настороженно принюхивался, пофыркивая от острого запаха крови.
 — Все обойдется, — сказал Колин и сделал жест в сторону. — А теперь будь другом, дай мне доделать дело. Спасибо, что помог, но лучше будет, если ты немного попасешься где-нибудь под деревьями.
 Жеребец прижал уши и с вызовом посмотрел на него.
 — В сторону! — прикрикнул Колин и замахал обеими руками.
 Шареб издал негодующий вопль, отбежал на несколько ярдов и остановился, вытянув шею, чтобы лучше видеть.
 Колин в сердцах махнул рукой и взялся за бутылочку с ромом. За спиной у него послышались осторожные шаги. Потом они затихли, и кто-то горячо задышал ему в затылок.
 — Уходи, Шареб.
 Дыхание переместилось к уху.
 — Черт возьми! Я не сделаю ей ничего плохого!
 Но было ясно, что жеребец намерен увидеть все собственными глазами и нечего мечтать от него избавиться. Стараясь не обращать внимания на сопение над ухом, Колин налил не, много рому на чистую тряпицу и аккуратно обтер обе ранки, довольно близко расположенные друг к другу. Потом, чтобы не терять времени на пробку, ткнул бутылочку в отверстие кротовой норы и потянулся за бинтом. При этом он попал Шаребу плечом по носу, но и тогда тот не убрал морду.
 Когда рана была тщательно перебинтована, Колин наконец смог подняться. Его ноги совершенно онемели. Кое-как их размяв, он расстелил попону и устроил девушку поудобнее. Шареб снова подобрался поближе. Рассудив, что жеребец неплох в качестве сторожа, он не стал отгонять его и отправился к ручью, где вымыл руки, лицо, тело до пояса и даже свои злополучные волосы. Последнее потребовало немалых усилий, но Колин не отступился, пока они снова не обрели натуральный цвет. Это было в конечном счете необходимо — ведь теперь все знали, что беглянку сопровождает какой-то брюнет.
 Когда с мытьем было покончено, кожа головы зудела от едкого хозяйственного мыла. От солидного куска осталась едва половина. Только выпрямившись, Колин осознал, до чего устал. С минуту он был не в состоянии двинуться и стоял, привалившись к дереву, измученный до предела. Ему казалось, что он до утра не сомкнет глаз.
 Когда он наконец вернулся, бутылочка лежала на боку, пустая. Шареб повернулся к нему, честно выкатив глаза.
 Колин только покачал головой — на выговор у него просто не было сил.
 Добряк мерин, хорошо подкрепившийся днем, дремал прямо в оглоблях. Колин подумал, что надо бы его выпрячь, но знал, что не найдет в себе сил на это.
 Штурвал уже устроился на поляне, вытянувшись вдоль правого бока Ариадны. Бодрствовал только Шареб-эр-рех, и Колин мимолетно задался вопросом: из одной вредности он опустошил бутылочку или и впрямь обожает спиртные напитки?
 Потом все мысли о жеребце исчезли, оттесненные усталостью. Он присел рядом с безмолвной девушкой, поразмыслил, передвинул песика в ноги и улегся так, чтобы голова ее покоилась в выемке его плеча. Ощутив настойчивый взгляд, он поднял голову и встретился с темными глазами жеребца. Тот фыркнул и отошел под дерево, где сначала уселся, а потом улегся на бок. Послышался глубокий удовлетворенный вздох, потом он притих и ровно задышал.
 Ночь была в самом разгаре, тихая и наконец мирная.
 Умолкли цикады, луна готовилась укрыться за холмами, бездонное небо в искрах звезд смотрело сверху, и не было ничего, кроме этого, — ни жадных до денег негодяев с мушкетами, ни охотничьих собак.
 Колин обнял Ариадну за талию и осторожно притянул ближе, чтобы согреть. Она потеряла немало крови и могла мерзнуть даже в такую теплую ночь. Еще долго он бодрствовал, уныло глядя во тьму и отчаянно, безнадежно желая женщину, которую держал в объятиях. Потом сон сжалился над ним, и, так же как остальные, он уснул.




 Глава 17


 По мере того как просыпались чувства, Ариадна осознавала происходящее. В предплечье в унисон с биением сердца пульсировала несильная, но упорная боль. К телу неприятно липла одежда, так и не просохшая до конца.
 Пахло догоревшей стеариновой свечой. Голова лежала на чем-то теплом, твердом и дышащем, а над ухом что-то постукивало — ритмичный, уютный, удивительно успокаивающий звук.
 Она была как будто заключена в кокон — спине и плечам было хорошо и удобно.
 Насладившись этим ощущением, девушка открыла глаза. Перед ней была расстегнутая у горла рубашка, а под ней грудь в золотистых завитках волос, насколько то позволял видеть блеклый свет нарождающегося дня.
 Только после этого вспомнился день прошедший. От него остались бессвязные обрывки, которые отказывались складываться в полную картину. Отвратительные мерзавцы с мушкетами и выстрел, болью отозвавшийся в предплечье — там, где сейчас пульсировало; Шареб, уносящий ее от погони с быстротой ветра…
 Девушка не могла поверить, что каким-то чудом и в беспамятстве удержалась у него на спине, но, очевидно, это было именно так.
 Из дальнейшего она помнила только, что очнулась на руках у Колина, а потом на земле и он склонялся над ней с чем-то блестящим в руке и просил потерпеть. Он лишь изредка обращал к ней встревоженный взгляд и при этом старался улыбаться, но улыбка плохо удавалась ему. А потом он снова возвращался к своему занятию, с той же целеустремленностью и мастерством, как в тот день, когда она его впервые увидела.
 Колин.
 Ариадна повела глазами, и ей удалось увидеть впадинку между ключицами, в которой бился пульс. Золотистые колечки волос заканчивались прямо под этой впадинкой. Девушка потянулась и прижалась там губами. Кожа была горячая и пахла травами — клевером, медуницей, ромашкой. Нет, так пахла ночь вокруг них, а кожа просто пахла чистотой. Мужчиной.
 Ариадна поцеловала впадинку еще и еще раз. Колин не шевельнулся, продолжая крепко спать. Она попыталась высвободиться из его объятий, но, как только шевельнулась, руки его сжались теснее. Увы, это было необходимо, потому что существовали естественные потребности. Дюйм за дюймом девушка сползла вниз и таким образом оказалась свободна. Рука Колина тяжело упала на попону.
 Ариадна замерла, но он только пробормотал что-то невнятное.
 С минуту она стояла над спящим ветеринаром, не в силах оторвать взгляда от его лица. Он так и не снял очки, и они забавно сползли на нос. Он устал, доктор для животных, потому что этой ночью врачевал человека. Ее, Ариадну. Бог знает когда он успел вымыть голову, потому что волосы были чистыми и снова белокурыми, восхитительно-льняными.
 — Ты красив как бог, — прошептала девушка. — Ты самый, самый красивый!
 Она осторожно сняла очки, сложила и положила на сиденье коляски. Для этого пришлось потянуться, и боль в руке усилилась. Морщась, Ариадна ощутила бинт. Он был наложен мастерски — не слишком, но достаточно туго, и на нем не было даже пятнышка крови. Значит, рана закрылась, предположила Ариадна и с обожанием посмотрела на своего спасителя, спящего заслуженным сном. Что-то могучее, властное нахлынуло — и вошло в плоть и кровь, словно там было всегда.
 Ариадна была потрясена мощью того, что с ней случилось. Она даже не пыталась себя обманывать.
 Она полюбила Колина Лорда.
 Может быть, это случилось раньше, с первого взгляда, но с тех пор ширилось и крепло, чтобы из романтической влюбленности превратиться в истинную любовь.
 — Милый, милый Колин… — прошептала она и засмеялась беззвучно, чтобы не потревожить его сон. — Будь что будет, но я люблю тебя…
 А потом это самое «будь что будет» темной, зловещей тенью опустилось на нее. Максвелл, помолвка, судьба Шареба и всей породы. Смех умер на губах.
 Странное, почти болезненное оцепенение сковало девушку. Скованной походкой она прошла в глубь леса, потом вернулась к роднику и плеснула полную пригоршню ледяной воды на лицо и шею. Там, где бурлили ключи, образовалось круглое углубление. Белый песок, а над ним, на поверхности воды, искрилось несколько ярких звезд. Ариадна долго сидела, подогнув ноги и не отрывая взгляда от блесток на воде. В сердце гнездилась тупая боль.
 Она перебирала в памяти эпизоды — их, оказывается, накопилось множество. Поцелуи, которые обещали много больше и были полны желания. Рука на груди, на бедре — и горячий след, который долго оставался после.
 Долгие взгляды, случайные прикосновения и нескончаемое, хоть и невысказанное, тяготение друг к другу. Если когда-то и существовал шанс изменить ход событий, он был безвозвратно утерян. Она погибла, пропала! Звук его голоса, вкус губ, улыбка и смущенный смех в ответ на ее слишком смелые замечания… это теперь часть жизни, как же быть без всего этого?!
 Она погибла уже в тот миг, когда впервые взглянула в его глаза, такие ясные, такие бесконечно добрые!
 Стоило только подумать об этих руках, которые умели и успокоить, и взволновать, как приходило желание, чтобы они прикоснулись и тут и там, и желание это казалось естественным, как дыхание.
 Леди Ариадна Сент-Обин поднялась и посмотрела на бесконечную череду холмов, тянувшихся к восходящему солнцу. Лицо ее было решительным, сосредоточенным.
 Ничего не оставалось, как предстать лицом к лицу с истиной, какой бы грубой и приземленной та ни казалась.
 Она всей душой любила Колина Лорда, простого ветеринара, полюбила прекрасной, возвышенной любовью. Она желала его животной страстью, так отчаянно, что хотелось умереть. Она не стыдилась ни того ни другого.
 С высоко поднятой головой девушка направилась назад.
 Он по-прежнему спал, ее герой, ее золотовласый ангел, которому недоставало только крыльев и нимба. В утреннем полусвете его волосы отливали шелком, и с минуту Ариадна не решалась ничего предпринять.
 Потом присела на корточки. Она где-то читала или слышала, что человек обязательно проснется, если смотреть на него достаточно долго. Она уставилась на прикрытые веки Колина и не сводила с них глаз до тех пор, пока от напряжения не выступили слезы. Прошло минут пять, не меньше, но он и не думал просыпаться. Более того, дыхание его стало размереннее.
 Потеряв терпение, девушка легонько погладила его по светлым волосам. Колин пошевелил бровями, но упорно не просыпался.
 Ариадна опустилась на колени и наклонилась к самому его лицу. Ничего. Положила ладонь на щеку, колючую от щетины. Колин со вздохом довольства сменил позу и прилег на нее, как на подушку.
 И вдруг глаза его открылись. Открылись и посмотрели прямо в лицо Ариадне. В них не было ни дремоты, ни короткой растерянности, когда человек вспоминает, где он и что с ним, — ничего из того, что сопровождает переход от глубокого сна к бодрствованию. Колин слегка приподнялся, и Ариадна решила, что за этим последует поцелуй, но он лишь убрал ее руку, осторожно взяв за запястье.
 Все было совсем не так, как она ожидала. Романтический момент не удался.
 — Твоя рана…
 — С ней все в порядке!
 Некоторое время он внимательно изучал ее лицо.
 — Что-то случилось?
 Ариадна медленно покачала головой, но глаза ее наполнились слезами.
 Колин уселся, привалившись к колесу, и приглашающе хлопнул по попоне. Девушка пристроилась рядом, чувствуя себя маленькой, жалкой и неописуемо нелепой со всеми своими романтическими бреднями. Но ведь только что все было так прекрасно, так совершенно! Глаза наполнились слезами, и тяжелые капли покатились по щекам. Добрый доктор был еще и весьма галантным, потому что ничего не сказал, просто достал носовой платок и вытер Ариадне щеки. Потом обнял за плечо, притянул ближе. И так они сидели рядышком, как добрые друзья, хотя больше всего ей хотелось взахлеб рыдать от неразделенной любви.
 И Ариадна не выдержала.
 — Знаешь, я люблю тебя, — сказала она просто, глядя прямо пред собой. Губы ее задрожали, и она прикусила нижнюю зубами. — Люблю с первого взгляда, с того дня в Лондоне… и… и я не знаю, как теперь быть.
 Колин вздохнул и помрачнел, так же как и она, глядя вдаль.
 Солнце еще не появилось над волнистой линией холмов, но их вершины были окрашены в розовый цвет.
 Девушка решилась бросить взгляд вверх и вбок. Брови у Колина были сдвинуты, лоб нахмурился. Он обдумывал ее признание так, словно это была особенно сложная научная проблема.
 — Ты слышал, что я сказала?
 Как только слова вырвались, Ариадна пожалела о них.
 Конечно, он слышал! Она сорвала длинную травинку и начала крутить вокруг пальца.
 — Я просто не знаю, что ответить, милая.
 — Значит, ты мне ничего не посоветуешь?
 — Разве что разлюбить.
 — Очень смешно! Если это тебе не по душе, зачем ты с самого начала вел себя так, чтобы я влюбилась? Ты во всем виноват, ты один!
 — Ну конечно, кто же еще? — Колин усмехнулся. — Надо было вести себя низко и гнусно, а этой ночью бросить тебя у дороги истекать кровью.
 — Не только это! Зачем было спасать Грома от коновала? Зачем было лечить этого мастифа? Зачем было терпеть все мои выходки? Зачем…
 — Миледи!
 Ариадна осеклась, потом медленно подняла взгляд. Глаза ее снова были полны слез, губы дрожали — Что?
 — За этой маленькой ссорой мы пропустим великолепный рассвет.
 Неожиданно для себя и к удивлению Колина, девушка заплакала навзрыд.
 — Колин! Что же мне делать? Я совсем растерялась!
 — Понимаю. Я тоже.
 — Я больше не знаю, что делать, что говорить… что чувствовать!
 — Я тоже.
 Он снова достал платок и принялся терпеливо вытирать ей слезы.
 — Но ты должен мне помочь! Должен что-то придумать!
 Ты такой… такой мудрый!
 Довольно долго Колин молчал, глядя на разгорающийся рассвет. Лицо его потемнело, челюсти были крепко и упрямо сжаты.
 — Нам придется держаться друг от друга подальше. Так будет лучше для нас обоих.
 — Ты этого хочешь?
 — Чего я хочу и что могу получить — вещи разные.
 — А именно?
 — Ты хочешь, чтобы все было высказано до конца? Будь по-твоему.
 Он повернулся и посмотрел девушке в лицо. Рассвет странным образом отразился в его глазах, сделав зрачки очень черными, а радужку розоватой.
 — Я хочу леди из высшего света, помолвленную с другим. А получить могу только разбитое сердце, когда передам свою прекрасную леди с рук на руки жениху.
 Ариадна медленно подтянула колени к подбородку, легла на них щекой и обхватила руками. Колин все еще обнимал ее за плечи; она чувствовала жар его тела и немного странный, химический запах мыла, исходящий от его волос. Травы и деревья кругом издавали летний аромат, от воды тянуло влажной свежестью. Проклятые слезы набежали снова — да будет ли им когда-нибудь конец?!
 — Я больше не хочу выходить за Максвелла…
 — А ты уверена, что вообще этого хотела хоть когда-нибудь?
 Она глотнула несколько раз, но горький комок в горле остался.
 — Может быть… вначале. Но не после того, как мы с тобой встретились.
 — Почему? Мы знакомы всего несколько дней, Ариадна. Ты знаешь Максвелла куда дольше. Несколько дней — слишком короткий срок, чтобы перечеркнуть однажды выбранное будущее.
 — Ты просто слишком благороден.
 — Я реалист, к тому же я старше.
 — То есть мудрее?
 — Надеюсь, — сказал Колин, пожимая плечами.
 Ариадна вздохнула. Взгляд ее, устремленный на него, был печален. Протянув руку, она коснулась его подбородка и вздохнула снова.
 — Кому-то ты станешь прекрасным мужем, Колин, — произнесла она задумчиво. — Ты самый честный, самый благородный, самый добрый из всех, кого я встречала. Боже мой, мне даже не с кем тебя по-настоящему сравнить! Джентльмены из общества кажутся теперь такими жалкими! Ты можешь постоять за себя и за то, во что веришь, ты никогда не сдаешься, ты… ты мужчина!
 Колин выслушал все это и усмехнулся так, как она любила.
 — Вот тут ты права. Я не так давно проверял — и в самом деле, я мужчина.
 — А ты меня любишь?
 Этот прямой вопрос застал его врасплох. Он пожевал травинку и коротко безрадостно рассмеялся:
 — А птицы летают?
 — Это значит «да»?
 — Ты не отступишься, правда?
 Колин отбросил травинку и снова долго молчал, глядя на край солнца, медленно встающего над холмами.
 — Да, люблю, — сказал он наконец, как если бы принял решение. — И пусть мне будет хуже.
 Слова эти повисли в воздухе, настолько неподвижном, что ветер не мог их унести прочь. Ариадна подняла голову, и на губах ее появилась улыбка. Колин, наоборот, нахмурился.
 — И что дальше? — с трепетом спросила девушка.
 — В первую очередь тебе придется подумать, выходить тебе за своего Максвелла или нет. Если решишь, что нет, придется разорвать помолвку.
 — А что насчет тебя?
 — Насчет меня? — переспросил Колин, продолжая хмуриться. — Я, пожалуй, пойду пройдусь.
 Он убрал руки и быстро поднялся, оставив ее в полной растерянности. Все так хорошо шло…
 — Но почему?
 — Мне нужно все обдумать.
 — Зачем?
 — Мне нужно! — повторил он с ноткой отчаяния, глядя на нее сверху вниз. — Если я не начну думать, я натворю такого, что мы оба пожалеем!
 С этим он повернулся и пошел прочь так быстро как мог.
 — Почему мы должны жалеть? — крикнула Ариадна, вскакивая и бросаясь вдогонку. Уже в который раз она чувствовала, что этот человек отвергает, отталкивает ее! — И что, скажи на милость, ты можешь «натворить»? Если заняться со мной любовью, то что в этом ужасного? Ведь нам обоим этого хочется, так почему же…
 Колин повернулся, лицо его было мрачнее тучи.
 — Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты все еще обручена с другим, обещана ему! Надо порвать с прошлым, прежде чем начинать что-то новое. Сейчас и речи не может быть о том, что мы поженимся…
 — А кто тебе сказал, что мы поженимся? Я не говорила о браке.
 — Что?!
 — Не то чтобы я не хотела! — поспешно добавила Ариадна. — Я просто не могу, и ты знаешь причину.
 Колин уставился на нее во все глаза, шокированный до глубины души.
 — Ты хочешь сказать, что готова переспать со мной, а потом как ни в чем не бывало выйти за другого?
 — Потому что я должна! Будущее породы «Норфолк» зависит от моего брака с Максвеллом! Понимаешь?
 — Нет, черт возьми, этого мне не понять!
 Он снова пошел прочь.
 — Колин!
 Он продолжал удаляться, и даже в походке его был гнев, а плечи были вызывающе расправлены.
 Ариадна помедлила, потом бегом догнала его. Звук ее шагов не остановил Колина, тогда она схватила его за руку.
 Он повернулся, в одном из своих редких и пугающих приступов ярости.
 — Будь ты проклята! Оставь наконец меня в покое! Оставь меня!
 Испуганная, она не успела даже отшатнуться. Рука Колина метнулась вперед, зарылась в волосы и больно рванула девушку к нему. Рот его обрушился на ее губы. Это жестокое, болезненное наказание едва ли можно было назвать поцелуем. Язык буквально ворвался в рот, заполнил его резким толчком. Другая рука подхватила за ягодицы и с силой прижала к твердой, подергивающейся выпуклости.
 Бог знает почему Ариадна не сопротивлялась. Наоборот, она обвила руками его разгоряченную шею и запрокинула голову, подставляя лицо под поцелуи, по которым изголодалась. Ей было все равно, насколько они жестоки.
 Она была сама покорность.
 Возможно, это был наилучший ответ. Буря отгремела.
 И поцелуй, и объятия стали бережными и ласковыми, пальцы в волосах разжались и начали размеренно двигаться, щекоча и волнуя.
 Потом Колин оторвался от губ Ариадны и прижался щекой к ее макушке. Он дышал тяжело и хрипло, но объятий не разомкнул. Они так и стояли, неизвестно как долго, просто чувствуя желание друг друга.
 Где-то невдалеке пискнула первая проснувшаяся птица.
 Колин отстранился и приподнял лицо девушки за подбородок, чтобы заглянуть ей в глаза. Руки ее соскользнули ему на грудь и взялись за отвороты рубашки, расстегнутой у горла. Все было забыто: гнев, обида, гордость. Осталось сознание того, что ничего уже нельзя изменить.
 Ариадна лукаво улыбнулась.
 — Ну что ж, доктор, вы можете продолжать…
 Он только беспомощно покачал головой, и она поняла, что все будет так, как она хочет, что она победила. Длинные ресницы, которыми она не уставала любоваться, опустились, голова склонилась, губы приблизились. Ариадна тоже закрыла глаза и ощутила мимолетное горячее дыхание на лице.
 Рука снова легла ей на затылок. А потом все исчезло, кроме движения губ и легких, осторожных толчков языка.
 Не сознавая этого, девушка снова закинула руки за шею Колина и прижалась к нему всем телом. Поцелуй длился и длился, и по мере этого что-то происходило с ней. Она была уже не леди Ариадна Сент-Обин, а просто женщина, которая желала мужчину.
 «Колин, это ты… только ты… ты один! Я люблю тебя, обожаю, хочу тебя, хочу тебя, хочу!..»
 Лишь смутно она осознала, что рубашка выскальзывает из бриджей, но прикосновение руки к обнаженному телу заставило сдавленно вскрикнуть от удовольствия.
 Руки блуждали по телу под рубашкой все более жадно.
 Ариадна забыла обо всем.




 Глава 18


 Тем временем Шареб-эр-рех проснулся на поляне под сенью старого раскидистого клена. Что-то разбудило его, и чтобы понять, что именно, он вскинул на точеной шее свою благородную голову и повел во все стороны ушами.
 Негромкий, ласковый мужской голос. Тихий смех леди Ариадны в ответ.
 Жеребец легко поднялся с травянистого ковра. Он ощутил гнев и ревность — да, ревность к врагу, который подло воспользовался минутами его сна для новых происков. Его переполняла жажда мести. Выходит, опрокинутое на голову ведро с краской ничему не научило негодяя! Он по-прежнему не желал знать свое место!
 Надувшись, Шареб побрел по поляне мимо Грома и Штурвала, каждый из которых смотрел на него настороженно. Жеребец не удостоил эти два ничтожества даже взглядом. Зато при виде открытого сундучка ветеринара его охватила злобная радость. Приблизившись, он повернул ухо в сторону взгорка, за которым хозяйка отдавала свое внимание тому, кто его вовсе не заслуживал, потом заглянул в сундучок. На самом верху лежала еще одна бутылочка рома. После нескольких попыток жеребец ухитрился открыть ее зубами и поглотил содержимое до последней капли. Само собой, после этого грядущая месть показалась еще слаще. Зло оскалившись, он поднял копыто и примерился как следует ударить им по баночкам и склянкам.
 Боль в крупе заставила его резко повернуться. Позади стоял Гром с воинственно прижатыми ушами.
 Пару секунд животные с вызовом смотрели в глаза друг другу. Потом, полагая, что этого вполне достаточно, чтобы старая кляча опомнилась, Шареб снова отвернулся к сундучку и поднял копыто. И ощутил новый укус. На сей раз желтые зубы старого мерина прокусили кожу до крови.
 Такого оскорбления Шаребу еще не наносили. И кто?
 Ничтожество, место которого давно на живодерне! Он нагнул голову, собираясь цапнуть Грома за ногу, сделал рывок… и получил чувствительный удар прямо в лоб. Это Штурвал, рыча, прыгнул так высоко, как только позволили его короткие лапки. С обиженным ржанием Шареб сделал несколько скачков в сторону и остановился, угрюмо озирая своих противников, которые дружно повернулись к нему спиной, неся дозор над сундучком врага. Перед этим оскорблением предыдущее в счет просто не шло, вот только ответить означало бы унизить себя. Его игнорировали, причем намеренно!
 Однако нужно было как-то выплеснуть клокотавшую ярость, и Шареб направил ее на ни в чем не повинный клен, под которым скоротал ночь. Он схватил зубами ветку, рывком содрал с нее листву и веточки помельче, оторвал ее, прижал копытом и начал разрывать на части зубами.
 «Ну и пусть! Ну и пропадите вы все пропадом! Ничего себе друзья! И в ус не дули, пока я спасал хозяйку, а теперь строят из себя неизвестно что! От иных мух больше толку, чем от вас!»
 Другая ветка последовала за изжеванной. Увы, Шареба ждал весьма неприятный сюрприз. Забыв в гневе всякую осторожность, он вогнал себе в горло обломок веточки, который там намертво заклинило.
 Только тот, кому случалось подавиться рыбной костью, знает, как мучительно это ощущение. Избавиться от острого обломка не удавалось, сколько жеребец ни терся мордой о копыта и ни тряс головой. Ветка торчала в горле и причиняла ужасную боль. Шареба бросило в пот, и он отчаянно задвигал челюстями. К несчастью, этим он лишь глубже загнал веточку в чувствительную часть горла.
 Колин лежал навзничь в траве, Ариадна смотрела на него, опершись локтями ему на грудь. Он мог видеть чудесные краски рассвета, они служили достойным фоном ее прелестному лицу. Она казалась такой изящной и хрупкой в его объятиях! Слишком яростное объятие могло сокрушить ее, как статуэтку.
 Господи, как же до этого дошло? Он так старался, так боролся с собой все это время! С самого первого дня он делал все, чтобы не случилось того, к чему они шаг за шагом приближались сейчас! Он не выдержал испытания, а теперь поздно отступать, потому что почти невесомая тяжесть у него на груди уже воспламенила его, поцелуи заставили потерять голову и решение было принято.
 В последней попытке предотвратить неизбежное Колин положил руки на плечи Ариадны. Он намеревался оттолкнуть ее, но вместо этого, наоборот, притянул, жадно ища губами ее губы. Он был бессилен против этого искушения.
 Оставалось только изведать свое счастье медленно, глоток за глотком. Он мог подарить Ариадне свою нежность вместе со страстью, Осторожно, не выпуская ее из объятий, он повернулся на бок. Теперь они лежали лицом друг к другу в густой высокой траве. Ариадна дотронулась до его волос и улыбнулась.
 — Как хорошо, что они снова светлые. Они под стать твоим глазам. Знаешь, я и не думала, что красивые глаза бывают не только у женщин, но и у мужчин. А брови у тебя темнее волос… — говорила девушка, прослеживая каждую кончиком пальца. — Так глаза кажутся еще яснее, еще глубже. В них можно однажды утонуть и остаться навсегда… и я, наверное, утонула. Хочешь пощупать мой пульс? Он наверняка частит вдвое!
 — Мой тоже не мешает проверить, — с ласковой насмешкой предложил Колин, в свою очередь, касаясь пальцем дуги ее брови. — Хочешь?
 — Да, но… я не знаю, как это делается, — с некоторым смущением сказала девушка.
 — Я помогу. — Он приподнялся на локте и с улыбкой протянул руку. — Пульс меряют на запястье, с внутренней стороны. Дотронься вот здесь и поищи биение.
 Ариадна с сосредоточенным видом последовала его указаниям, но никакого биения не обнаружила. У нее было забавное выражение лица — как у неопытной сиделки, которой впервые пришлось считать пульс.
 — Чуть выше… еще… ну что, слышишь? Вот он, мой пульс.
 — О!
 — Немного частый, верно? Как по-твоему, переживу я то, что нас ожидает? Или это будет мой последний подвиг?
 Ариадна засмеялась, но слегка покраснела. Пульс и в самом деле отчаянно частил под ее пальцем.
 — Ах, миледи, — с насмешливым укором произнес Колин, — краснеть не советую. У вас поднимется температура и давление, и как доктор я вынужден буду запретить любую нагрузку.
 — А я не подчинюсь, — возразила девушка шепотом.
 — Тогда… тогда подействует свежий воздух. Его воздействие живительно и в самом деле творит чудеса!
 — Вот как?.. Давайте проверим, мой дорогой добрый доктор!
 Горячие пальцы легли на ее шею, на верхнюю пуговицу старательно застегнутой рубашки. Ариадна почувствовала, что пуговка проскальзывает сквозь петлю, за ней последовала другая. Прохладный утренний ветерок проник под рубашку и коснулся разгоряченной кожи. Потом пальцы двинулись вниз, прикасаясь теперь уже к обнаженной коже. Вот они почти коснулись груди… Ариадна оттолкнула руку, намеренно, в приступе девической застенчивости, неожиданной даже для нее самой. Колин негромко засмеялся. Он не повторил попытки прикоснуться к ней, просто смотрел, опираясь на локоть.
 Потом ласковый, чуть насмешливый взгляд переместился ниже, и темная бровь приподнялась, выражая удивление.
 — Однако! Я говорил, что свежий воздух творит чудеса, но каков эффект!
 Ариадна, в свою очередь, опустила взгляд и увидела округлости грудей под приоткрытой рубашкой. Напряженные соски выделялись под мягкой тканью.
 — О!
 На этот раз рука опустилась на плечо и слегка сжала его, потом скользнула ниже на грудь. Ариадна не шевельнулась, не попыталась уклониться. Не касаясь соска, Колин принялся поглаживать округлость груди через рубашку. Почему-то это казалось неописуемо чувственным, и девушка прикрыла глаза, наслаждаясь ощущением и борясь с желанием податься навстречу и тереться о руку, как кошка.
 — Немного больше холодного воздуха? — услышала она. — Пациентка, похоже, теряет сознание…
 — Именно так!
 — Голова кружится?
 — Да, и лихорадит!
 — Может быть, потому что страшно?
 Ариадна открыла глаза и какое-то время смотрела на Колина. В его взгляде было понимание.
 — Да, мне страшно, — призналась она со смущенной улыбкой.
 Он улыбнулся в ответ и мягким толчком в плечо заставил ее опуститься навзничь. Рубашка щекотно скользнула в стороны, совершенно открывая груди. Ощущение было таким сильным, что Ариадна закусила губу. Глаза ее снова закрылись в странном томлении, она лишь смутно осознавала, что рубашку стягивают с ее плеч. Прохладный, свежий и душистый воздух омыл ее тело, и она непроизвольным движением закинула ногу на плечо Колина, чтобы прижаться к нему. Легкое прикосновение к губам стало жадным поцелуем, горячая ладонь с заметными бугорками мозолей легла на грудь. Пальцы нашли и сжали сосок. Глубоко в горле Ариадны раздался тихий стон довольства, она выгнулась навстречу прикосновению.
 Губы двинулись ниже — на подбородок, горло, вдоль ключиц.
 — Все еще страшно? — совсем тихо, почти беззвучно спросил Колин.
 — Нет, просто отчаянно лихорадит! Мне жарко!
 — Вот и хорошо, моя прекрасная леди, потому что я доктор, а не психиатр. С лихорадкой я справлюсь, а со страхом…
 Язык коснулся впадинки между ключицами, где кожа была уже влажной и очень горячей. Рука ласкала грудь, требовательно и осторожно сжимая сосок, так что тихие стоны сами рвались из горла. Руки Ариадны бродили в светлых волосах Колина.
 Он подвинулся ниже, горячее дыхание свело кожу. Грудь стала необычайно чувствительной, она наливалась, и плоть сладостно, чуть болезненно распирала кожу. Девушка приподняла веки и бросила взгляд на свое тело. Груди казались полнее, чем обычно, бледно-розовые соски выглядели темнее — маленькие твердые бугорки, они как бы тянулись навстречу ласке. Колин поднял глаза, и взгляды их ненадолго встретились. Губы его помедлили, не прикасаясь к груди.
 — И что же дальше? — прошептала девушка. — В общем, я, конечно, представляю… — Она хотела шуткой разрядить напряженность, но голос ее дрогнул, и она поспешила добавить самым небрежным тоном:
 — Надеюсь, Колин Лорд, вы такой же способный учитель, как и доктор!
 — Сделаю, что могу, — сказал он и мягко улыбнулся, показывая, что оценил ее наивное мужество. — Постараюсь дать тебе незабываемый урок.
 Губы втянули напряженный сосок. Это тянущее ощущение было упоительно-сладким, и еще слаще были легкие укусы. Между ног стало горячо и влажно.
 — Это так хорошо…
 Ариадна загорелась. Сама того не замечая, она пыталась притянуть голову Колина еще ближе и выгибалась навстречу его губам.
 — Только не останавливайся!
 Колин не смог бы остановиться, даже если бы хотел. Он упивался ароматом юного тела Ариадны, его дивным вкусом, ему хотелось больше. Сердца стучали как бешеные, дыхание вырывалось хрипловато и часто. Просунув руку под пояс бриджей, Колин провел вниз по животу (и каким же изящным, плоским и горячим был этот живот!) и между ног, нашел влажные лепестки и принялся ласкать их с той же бережной жадностью, с какой предавался поцелуям.
 «Успокойся, не спеши, — твердил он себе. — Сделай этот первый раз прекрасным для нее».
 Палец нашел вход и проник внутрь. Ариадна подалась вперед, словно хотела принять в себя столько, сколько могла. Внутри у нее было очень влажно, огненно-горячо и невыразимо узко.
 Потом, видимо осознав происходящее, она на миг застыла в объятиях Колина и затаила дыхание, но, когда он попробовал убрать палец из страха, что причинит ей боль, инстинктивно сжала ноги, не выпуская его. Тогда он сделал осторожное движение вперед-назад. У девушки вырвался сладкий крик.
 Глаза ее широко раскрылись, но не видели его.
 — Колин, это невыносимо! Это прекрасно! Прошу тебя, прошу, еще… и я люблю тебя!
 Поцелуй и ласка продолжались до тех пор, пока Колин не ощутил начало спазма наслаждения. Он отстранился, оставив Ариадну на пике желания, чтобы позже дать ей вдвое больше, чтобы она не забыла этого ощущения до конца жизни.
 Беззвучно рыдая, она потянулась за его рукой.
 — Просто расслабься, — попросил он, — не спеши, так будет еще лучше, вот увидишь.
 Девушка послушно притихла, едва ли сознавая смысл его слов, просто инстинктивно покорилась. Но когда Колин начал торопливо расстегивать брюки, она вышла из дремотного оцепенения и помогла ему.
 Дочь коневода, она не раз видела возбужденных жеребцов и бывала при случке, но увиденное для нее не имело никакого отношения к мужской анатомии. Лошадь была животным, мужчина — человеком. Он должен быть устроен как-то иначе, хотя и по тому же принципу. Возможно, она ожидала от мужчины изящества и благопристойности.
 В каком-то смысле она оказалась права. Анатомия мужчин была иной… но столь же откровенно бесстыдной и оттого шокирующей. Глазам Ариадны явился тяжелый, твердый стержень плоти, он был перевит венами и горяч, как огонь.
 Эффект был сродни ушату холодной воды на голову. Ариадна отшатнулась и закрыла рот рукой, сдерживая крик. Потом робко покосилась на Колина. — Он дышала тяжело и прерывисто, и только теперь девушка осознала, что он так же захвачен страстью, как и она сама. Тем не менее он легко коснулся ее щеки и улыбнулся с обычным своим пониманием.
 — Пугаться нечего, — произнес он негромко, и потемневшие глаза блеснули. — Это часть меня, только и всего.
 Мало-помалу любопытство возобладало над страхом.
 Ариадна потянулась, не глядя, развела в стороны расстегнутые края брюк и искоса посмотрела. Резко отвернулась.
 Посмотрела еще раз, по-прежнему зажимая рот ладонью.
 — Боже мой! — произнесла она невнятно. — В жизни не видела ничего ужаснее!..
 Колин рассмеялся, и ей стало чуточку легче, но все равно эта часть его тела оставалась пугающей — в самом деле, стержень плоти, толстый и темный, со странным маленьким мешочком в придачу. Ариадна покачала головой. Она отказывалась понимать, как такое красивое, такое достойное существо способно иметь на себе нечто вроде этого.
 Иметь постоянно! Бог знает каким образом ей удалось встретить взгляд Колина.
 Он смотрел с легкой улыбкой, без малейшего смущения.
 — Я ничуть не изменился оттого, что он у меня есть, не стал хуже, Ариадна. Скорее наоборот. А твоя реакция… в общем, ничего странного в ней нет.
 — Я только… понимаешь, он такой громадный!
 — Это слишком сильно сказано!
 — Но как же ты ходишь с такой штуковиной!
 — Дорогая моя, ходить «с такой штуковиной» ужасно неудобно даже иногда, а уж все время было бы просто адом кромешным! Это твоя заслуга, если уж на то пошло.
 — И что мне теперь с ним делать?
 — Все, что придет в голову, — произнес он тихо, и было это Как приглашение к действию.
 Ариадна сжала ноги, чтобы подавить то, что по-прежнему ощущалось между ними. Теперь, когда интимный момент был в прошлом, она стеснялась случившегося, но и ждала продолжения, если не разумом, то всем своим существом. Снова она подняла робкий, вопрошающий взгляд на Колина. Понимание в его глазах заново поразило ее.
 — Мне неловко, Колин, но… понимаешь, я никогда не видела обнаженного мужчину и… и это. Только у жеребцов!
 После этих слов выражение его лица изменилось, понимание уступило место смущению. Девушке вдруг показалось, что сейчас он встанет, натянет брюки, застегнется и уйдет. Что такого она сказала? Глупость, конечно!
 — Мне ужасно жаль, милая, — сказал Колин с виноватым видом. — Конечно, мужчина не идет ни в какое сравнение с жеребцом в этом смысле. Мне всегда хотелось иметь такие же размеры.
 Ариадна опешила, но потом сообразила, что над ней подшучивают, и облегченно засмеялась.
 — Этого только не хватало! — воскликнула она и снова посмотрела вниз.
 Странное дело, этот предмет больше не казался чужеродным. В конечном счете это была часть его тела, так ведь?
 — Дотронься до него, Ариадна.
 — Дотронуться до… этого? — переспросила она, снова пугаясь.
 — Почему бы и нет? Он не укусит.
 Колин откинулся на спину, чтобы стянуть брюки, и девушка молча помогла ему сделать это, хотя руки ее дрожали. Теперь он был совершенно обнажен. И она поняла, что часть его тела, так ужаснувшая ее в первый момент, выглядит вполне естественно на голом теле. Скользнув взглядом вдоль ног, Ариадна увидела путаницу красно-бурых шрамов на одной из них. Местами они вздувались, местами западали в плоть. Страшно было представить, как выглядела нога сразу после ранения. С чувством глубокого сострадания девушка положила ладонь на колено и с минуту осторожно поглаживала его, словно это могло утишить давнюю боль.
 Подняв взгляд, она увидела, что Колин улыбается. Он знал, что она бессознательно ищет отсрочки. Сглотнув, девушка повела взглядом вверх, вдоль линии его сомкнутых ног.
 Потом протянула руку и осторожно коснулась…
 Этого.
 Стержень плоти шевельнулся под ее прикосновением, и она, ахнув, отдернула руку.
 — Я же сказал, он не укусит, — засмеялся Колин и потянулся поцеловать ее.
 — Да, но он движется!
 — Это потому, что ему приятно. Можешь трогать его сколько хочешь.
 Ариадна наконец осмелилась взять в руку стержень, который выглядел каменно-твердым. Он и был таким, но при этом кожа оказалась бархатно-мягкой и свободно двигалась.
 Преисполненная любопытства, Ариадна провела сжатой рукой вверх-вниз, еще и еще раз.
 Она услышала возглас. Пальцы Колина сомкнулись на ее руке, потом он мягко потянул ее прочь.
 — Я сделала тебе больно! — огорчилась девушка.
 — Нисколько, совсем наоборот. Но лучше перестань, иначе…
 — Иначе что?
 Не отвечая, он откинулся на спину и потянул ее на себя.
 Ариадна с готовностью отдалась поцелуям, но потом рука ее как бы по собственной воле высвободилась и снова потянулась вниз. Однажды испробовав это, она уже не могла удержаться.
 — Как же ты любишь играть с огнем, милая!
 В ответ она только засмеялась тихим, горловым смехом.
 С чувством непонятного торжества она сомкнула пальцы на удивительной части его тела, наслаждаясь податливостью кожи и неуступчивостью плоти. Голова Колина откинулась, глаза закрылись, а когда немного позже открылись снова, он как будто был не вполне в сознании — таким затуманенным стал его взгляд.
 — Ты позволишь мне любить тебя? — услышала Ариадна.
 Взгляды их встретились. Она горела как в огне — кожа, плоть и как будто сама кровь ее.
 — Никогда я ничего не хотела так, как этого!
 Он тотчас повернул ее на спину так, что голова оказалась в сгибе согнутой руки, как на подушке. Другая медленно двинулась вниз, лаская ее груди, живот, бедра и, наконец, между ними. И снова Ариадна испытала, как нечто огромное, властное подчиняет ее своей воле, разрастается и поглощает ее.
 — Колин… Колин, что-то происходит…
 Она не знала, как сказать, как объяснить, потому что и сама не понимала, что ей нужно. Она знала только, что ей нужен он, каким-то образом. Ласка была прекрасна, но чего-то не хватало, чего-то очень важного.
 Колин отстранился. Ариадна приподнялась и посмотрела на него. Она увидела, как он направил свое копье ей между ног — туда, где находилось самое средоточие ее потребности в нем. Все в ней сладко содрогнулось в момент проникновения. Она ощутила осторожный, пробный толчок внутрь себя. Это было чудесно, сладко — и все еще недостаточно. Древний инстинкт заставлял девушку жаждать тяжести мужского тела, проникновения настолько глубокого, насколько это возможно, она жаждала, чтобы ею обладали. Казалось, это столь же нужно душе ее, сколь и телу.
 Она попыталась прижаться теснее, но Колин слегка отстранился.
 — Постой! — прошептал он хрипло, сдерживая дыхание. — Нельзя так сразу. Больно будет все равно, но я постараюсь.
 — Я знаю…
 — Еще не поздно передумать, милая. Назад дороги не будет, женщиной становятся раз и навсегда. Ты и в самом деле этого хочешь?
 — Всем сердцем!
 — Тогда обними меня крепче. Боль будет недолгой.
 — Да, конечно…
 Но Ариадна не думала о боли. Ей ненавистна была сама мысль об отсрочке, она все теснее льнула к мужскому телу, покрывая бесчисленными поцелуями лицо, шею и плечи Колина. Наконец она ощутила движение внутри. Чужая плоть заполняла ее, и она поддавалась, растягивалась, впуская ее.
 Это было упоительно! Осторожные, мягкие толчки слали во все стороны волны наслаждения, которым невозможно было, казалось, насытиться.
 Потом движение приостановилось.
 — Сейчас, — произнес Колин.
 — Прошу тебя, прошу тебя! — повторяла девушка, не слыша себя. — Я хочу быть твоей! Сделай меня твоей, Колин!
 Она ощутила поцелуй и тотчас — сильный толчок, с которым он наконец проник в нее по-настоящему.
 Боль была, в самом деле. Но она скорее подчеркнула и усилила наслаждение, чем заглушила его.
 С острым чувством счастья Ариадна ощутила теплую влагу между ног. С ее невинностью было покончено, и взял ее тот мужчина, которого она желала! А потом было только прекрасное ритмичное движение, только он внутри и дорога все выше, выше, пока мир не рассыпался калейдоскопом огней. Но еще долго потом наслаждение не исчезало и наконец сменилось чувством удивления, даже благоговения, перед свершившимся чудом.
 Позже они вымылись в пруду и снова прилегли на траву, в этот густой и мягкий ковер, приготовленный самой природой, и лежали, обнимая другу друга и глядя на встающее солнце.
 — Доктор Колин Лорд, — дремотно произнесла Ариадна, — я вас люблю всем сердцем, всей душой и всем телом и не разлюблю, что бы ни случилось.
 Некоторое время он не отвечал, а когда заговорил, печальный тон его слов заставил ее сердце стесниться.
 — Это не так, Ариадна. Скорее всего ты меня разлюбишь, стоит тебе только узнать… кое-что обо мне.
 — Глупости, Колин! — Она помедлила, подыскивая шутку, которая помогла бы разогнать его неожиданную печаль. — Знаешь, я бы тебя не разлюбила, окажись даже, что ты внук маркиза!
 — Вот и хорошо, — сказал Колин со вздохом. — Потому что, видишь ли…
 — Ну что?
 — Я и в самом деле внук маркиза, Ариадна.




 Глава 19


 — А меня произвели на свет в угольных копях, спеленали тряпьем и вывезли наверх в одной из корзин на спине мула! Очень смешно, Колин. Не нужно так шутить. Во-первых, это тебе не идет, а во-вторых, попросту не требуется. Я же сказала, мне все равно…
 — Я не шучу, Ариадна.
 Он был так забавно серьезен и, конечно, хотел ее рассмешить! Девушка засмеялась и зацеловала лоб, щеки и даже нос своего дорогого, чудесного доктора.
 — Ну хорошо, хорошо, ты внук маркиза. Странно только, что ты так долго таил от меня эту важную новость.
 — На то были причины.
 Колин приподнялся на локте, коснулся кончиками пальцев нежной округлости подбородка Ариадны и мягко приподнял ее лицо, чтобы заглянуть в глаза. Внезапно тревога стеснила ей сердце… нет, не тревога, но какое-то беспокойное чувство. Так или иначе, Ариадна вдруг осознала, что с ней не шутят.
 Он редко бывал по-настоящему серьезным, Колин Лорд, разве что когда сердился, но на этот раз он был абсолютно серьезен.
 — После смерти дедушки титул маркиза Хемдена перешел к моему дяде Элиоту. Если бы у него были дети, титул достался бы одному из них, но дядя так и не женился. Когда он покинул этот мир, маркизом стал мой отец. Я, соответственно, стал именоваться лордом Марденом.
 — Довольно, Колин! Это уже не смешно.
 — Ты мне не веришь, и это вполне понятие, но я хочу, чтобы ты поверила.
 Тень смущенной улыбки исчезла с губ девушки, и она прикусила губу, исподлобья глядя на Колина. На лице ее возникло озадаченное, встревоженное выражение, морщинка пересекла гладкий лоб.
 — Тогда почему ты молчал об этом до сегодняшнего дня? Ведь это важно, правда? Разве можно скрывать по-настоящему важное от того, кого любишь?
 — В том-то и дело, Ариадна. Для тебя это важно, важнее некуда, а для меня нет; именно потому я тебе ничего не рассказывал. — Он медленно убрал руку, поймал длинный медно-рыжий локон и пропустил его между пальцев, еще и еще раз. — Если бы я это сделал и между нами все пришло к тому, к чему пришло сейчас, я не мог бы избавиться от чувства, что любят не меня, а лорда Mapдена, внука маркиза. Что леди Ариадна Сент-Обин ни за что не полюбила бы просто Колина Лорда, ветеринара.
 С минуту девушка просто смотрела на него. Щеки ее разгорелись, глаза засверкали негодованием.
 — С чего ты взял, что моя жизнь, мои мысли и чувства зависят от нелепых предубеждений?
 — Ты не замечаешь, как часто свысока отзываешься о тех, кто ниже тебя по положению. Для тебя они «простонародье».
 Человек без родословной для тебя никто, даже животное должно быть породистым, иначе оно не стоит внимания. Разве на так ты думаешь о Громе или Штурвале?
 — Допустим! Но речь не об этом. С трудом верится, что ты и в самом деле лорд Марден. Чего ради в таком случае ты стал ветеринаром?
 — Чтобы заработать себе на жизнь.
 — Ха-ха-ха! — гневно произнесла девушка. — Аристократ не замарает рук работой, даже если будет умирать с голоду. И уж конечно, он не изберет себе ремесло, на которое смотрят с презрением люди с голубой кровью.
 В душе она изнемогала от стыда, поскольку слова Колина попали в цель и глубоко задели ее. Чтобы скрыть это, она вскочила и начала поспешно одеваться.
 — Вот, значит, как ты на самом деле относишься к моему занятию. А я думал, это благородное ремесло. Ты сама так говорила, и не раз. Должно быть, я ослышался.
 — Говорила! Потому что люблю животных! Это мнение не мое, а большинства людей светских. — Застегнув рубашку, Ариадна рывком высвободила волосы из-под воротника. — И не говори, что не знаешь этого!
 — Теперь знаю. Как мило с вашей стороны просветить меня, миледи.
 — Какой убийственный сарказм! Я хочу слышать ответ на вопрос!
 — На вопрос?
 — Ну да, на вопрос! — закричала Ариадна, распаляя себя. — Как вышло, что из лорда Мардена ты превратился в простого ветеринара?
 Несколько картин, одна другой неприятнее, сменилось в сознании Колина. Кораблекрушение. Трибунал.
 Газетная травля. Он заставил себя улыбнуться.
 — Я бы не назвал это превращением, потому что как был лордом Марденом, так и остался. Одно другому не мешает.
 — А что подумают люди, тебе все равно!
 — Полностью и абсолютно. К тому же мне пришлось зарабатывать на жизнь после…
 — Ну? Говори!
 После кораблекрушения.
 — После чего, Колин?
 После разжалования.
 — Не важно, — коротко ответил он, стараясь придать лицу бесстрастное выражение.
 — Ну вот, ты опять за свое! — угрюмо сказала Ариадна, натягивая бриджи. — Ты и твои тайны! Мне никогда не понять тебя, Колин, никогда не разобраться в тебе. Только что все между нами было как нельзя лучше, мы смеялись, любили друг друга, были по-настоящему близки. И вот между нами стоит стена, за которую мне нет хода. Ну и пусть! Можешь не верить, а только мне и в самом деле все равно, кто ты — лорд Марден или простой ветеринар. Я полюбила тебя как простолюдина, и это значит, что твоя новость ничего не меняет, ясно? Что бы ты ни сказал о себе, я все равно буду любить тебя, Колин Лорд!
 — Ошибаешься. Я могу сказать и такое, что все разом изменится.
 — Ну конечно! Ужасный, кошмарный, убийственный секрет! Что ж, давай проверим, кто прав. Есть шанс исповедаться, доктор, облегчить душу раз и навсегда, посвятить меня в жуткую тайну своего прошлого. Говори же!
 Теперь Колин с минуту смотрел на Ариадну. Губы ее приоткрылись… потом плотно сомкнулись, и он отвел взгляд.
 — Не могу.
 Он поднялся, подхватил с травы рубашку и, в свою очередь, начал одеваться. Ариадна следила за ним, не зная, что делать дальше. Лицо Колина потемнело, он не поднимал глаз, и она ощутила его душевную боль как свою. Когда он натягивал брюки, девушка впервые разглядела шрамы у него на ноге. Их было множество, один глубже другого.
 Страшно было подумать, как выглядела сама рана.
 — Колин…
 Он со вздохом повернулся. Ариадна была почти уверена, что увидит в его глазах смущение, возможно, стыд, но там были лишь тоска, вызов и уязвленная гордость.
 — Колин…
 — Ариадна…
 Оба запнулись, потом хором воскликнули:
 — ..прости!
 Девушка молча бросилась к нему. Он раскрыл ей объятия тоже в молчании. И так они стояли, не произнося ни слова, лишь тесно обвивая друг друга руками. Ариадна ждала, но исповеди так и не последовало. Сочувствие и понимание постепенно переросли в сострадание и сильнейшую потребность выяснить наконец, что так гнетет Колина.
 — Послушай, — начала она.
 Больше ничего сказать не удалось. Раздался шум, стук копыт, и из-под деревьев появился Шареб. На ходу он делал странные скачки в стороны, отчаянно размахивал хвостом и крутил головой. Глаза его буквально вылезали из орбит, белки дико сверкали.
 При виде людей он издал странный полузадушенный крик, даже отдаленно не похожий на ржание, и метнулся в их сторону. Ариадне не нужно было долго приглядываться, чтобы понять, что с лошадью что-то случилось. Холодок прошел у нее по спине. Случилось что-то ужасное!
 — Шареб!
 Она бросилась вперед, по обыкновению протягивая руки.
 Жеребец на полном ходу затормозил, но совсем не так ловко, как делал это всегда. По сути он столкнулся с хозяйкой, так, что у нее клацнули зубы и оба плечевых сустава едва не были вывихнуты. Боль полоснула едва закрывшуюся рану.
 Отброшенная назад, Ариадна свалилась бы ничком к ногам Шареба, если бы ее не поддержала рука Колина. Другой рукой ветеринар сделал рывок, пытаясь вцепиться в гриву, Жеребец издал тот же странный крик и оскалил зубы.
 Колин отдернул руку, боясь укуса.
 — Боже мой, что с ним? — воскликнула Ариадна и тоже замахала руками, ловя гриву.
 — Лучше отойди подальше!
 — Но мне он скорее дастся! Он не причинит мне вреда!
 — Сейчас он не сознает, что делает, поэтому отойди!
 Шареб и впрямь выглядел так, словно потерял рассудок. Он то прыгал из стороны в строну, то вставал на дыбы, молотя копытами с яростью безумия. При этом он издавал не воинственные крики, а жалобные звуки, напоминающие собачье поскуливание. Он был весь взмылен и распространял вокруг острый запах пота и страха, изо рта шла пена, глаза дико вращались. Внезапно он перестал метаться и замер в полной и оттого еще более ужасной неподвижности.
 К счастью, взгляд у него прояснился, и он посмотрел на людей так, словно только что их заметил.
 Ариадна заколебалась, не зная, что предпринять в первую очередь, что вообще лучше сделать в такой ситуации.
 На память ей пришли гибнущие лошади отца. В отчаянии она обратила взгляд к ветеринару. Тот тоже не двигался, но потом медленно протянул руку к жеребцу, которого трясла теперь крупная дрожь.
 Тот снова жалобно захныкал и сделал шаг назад.
 — Спокойно, приятель, — негромко и очень спокойно произнес Колин, не двигаясь и не отводя взгляда, и начал медленно и ритмично пошевеливать пальцами. — Сейчас мы тебя осмотрим и во всем разберемся…
 — Что с ним? — шепотом спросила девушка.
 Тот ответил не сразу. В непрестанном движении пальцев было что-то завораживающее.
 — Принеси недоуздок, — тихо приказал Колин.
 — Но как?
 — Принеси его.
 Вне себя от страха, девушка бросилась выполнять приказ. К горлу подкатила тошнота, дыхание стеснилось, как тогда, когда она впервые услышала о пожаре на конюшне и о смерти отца. Роясь в вещах в поисках недоуздка, девушка пыталась припомнить симптомы болезни, от которой погибли другие лошади. Все сходилось, все было поразительно похоже. Что же теперь делать? Неужели надежды нет?
 Недоуздок наконец нашелся. Судорожно стиснув его, Ариадна бросилась назад.
 Когда она приблизилась, Колин, не поворачиваясь, протянул левую руку. Он ни на минуту не прекращал движений, которые как будто оказывали на жеребца гипнотическое воздействие. Во всяком случае, он уже приблизился на несколько шагов и теперь находился очень близко от ветеринара. Изо рта у него падали крупные хлопья кровавой пены.
 — Ближе, приятель, — повторил Колин так тихо, что Ариадна была вынуждена напрячь слух, чтобы разобрать слова. — Ближе…
 Еще шаг, неуверенный и нестойкий. Еще…
 Жеребец приблизился вплотную и остановился, свесив голову до земли. Он трясся, уши нелепо и трогательно повисли в стороны, с морды текло. Какое-то время он стоял перед Колином — воплощение страдания, потом поднял умоляющий взгляд.
 Ветеринар накинул ему на голову простое приспособление, не требующее удил, и затянул его на шее под мордой.
 Жеребец покорно ждал. Он тяжело дышал, как загнанный.
 Колин окинул его морду оценивающим взглядом. Света все еще не было достаточно, чтобы заглянуть в рот лошади.
 — Принеси лампу.
 — А инструменты?
 — Лампу!
 Ариадна испуганной рысью бросилась в рощу. Лампа валялась на боку рядом с попоной. Девушка подхватила ее и понесла, сопровождаемая Штурвалом. Она не замечала, что плачет, зато песик прекрасно все видел и сочувственно потявкивал, не отставая ни на шаг.
 Все обойдется, говорила она себе. Это не первое животное, с которым Колин имеет дело. Та собака могла умереть, но он ее спас. Спасет и Шареба. Если надо, он совершит чудо!
 Но как было верить в чудеса, когда здесь, на мирном, идиллическом пастбище, понуро стоял ее любимец? Никогда еще Ариадне не приходилось видеть его в таком состоянии. Казалось, он находился при смерти и мог пасть в любую минуту. В отчаянии девушка схватила на руки песика и спрятала лицо между его шелковистыми ушками. Чуткое маленькое животное уловило ее страх, и теплый язычок замелькал, слизывая соленые капли со щек. Это молчаливое сочувствие окончательно лишило Ариадну самообладания, она разразилась слезами, подавляя рыдания, чтобы не отвлекать Колина.
 Когда первая вспышка горя миновала, она рискнула бросить взгляд поверх плюшевой головы песика на лицо ветеринара. Со страхом ожидала она прочесть там приговор, но красивое лицо было бесстрастным, в то время как пальцы правой руки медленно двигались, обследуя нижнюю челюсть жеребца. Теперь вместо пены изо рта Шареба полезли длинные нити слюны, перевитой красным, срывались и падали на траву, зловеще поблескивая там.
 Слезы текли и текли и уже вымочили собачке все левое ухо.
 «Спаси его, спаси Шареба, Колин!»
 Осторожно помассировав мягкие ткани под челюстью, Колин заставил жеребца поднять голову выше, но тот заупрямился и громко заржал, отчего кровавая слюна полетела во все стороны. Сама того не замечая, Ариадна прокусила губу до крови.
 Колин между тем переждал приступ паники у Шареба и снова мягко принудил его поднять голову выше, бормоча что-то утешающее. Неохотно жеребец позволил ему взяться за обе челюсти, раскрыть рот и заглянуть внутрь.
 — Это опасно, Колин? Он… умрет?
 — Что? А… нет, я бы так не сказал, — рассеянно откликнулся ветеринар.
 Он сделал знак Ариадне поднять лампу к самой морде Шареба. Девушка поспешно опустила песика в траву и схватила светильник.
 — Отлично, молодец… из тебя выйдет неплохой ассистент…
 Говоря все это, Колин пытался глубже заглянуть в рот жеребца. Ариадна сочла момент не самым подходящим для шуток. Досада отчасти вытеснила страх. Почему он не проникается серьезностью ситуации? Почему не сознает серьезную ответственность? Ведь она объяснила, что Шареб бесценен!
 — Ну что там? — наконец не выдержала девушка.
 Брови ее были неодобрительно сдвинуты, губы слегка надуты. Досада и тревога боролись в ней, попеременно одерживая верх.
 — Что ты видишь? Говори, я тоже хочу знать!
 — Зубы.
 — Зубы? В каком смысле зубы? — Ариадна не решилась уточнить, тем более что ветеринар как раз сунулся в самый рот Шареба. Девушка поймала отчаянный взгляд жеребца и отвернулась, но смотреть в сторону было выше ее сил. Она снова уставилась на светлые волосы Колина, на его затылок.
 — Зысеблужен… — послышалось невнятное.
 — Что? — в ледяном ужасе переспросила она, решив, что это название болезни, от которой умирает Шареб.
 — Язык весь обложен, — повторил Колин, повернувшись к ней с рассеянной полуулыбкой, потом вытянул изо рта жеребца что-то длинное и осклизлое на вид.
 Шареб дернул головой, пытаясь вырваться.
 — Тихо, болван ты эдакий! — вдруг резко приказал Колин.
 Шареб тотчас повиновался, словно был образчиком кротости.
 — Свети ему прямо в горло, Ариадна, иначе я ничего не увижу!
 Рука онемела от напряжения, и девушке пришлось поддержать ее другой. Колин, казалось, собирался сунуть голову между разверстыми челюстями Шареба, как если бы то была пасть льва.
 — Ага!
 — Что?!
 — Я так и думал.
 — Господи.что?!
 Как-то ухитряясь при этом не выпускать уздечку, Колин сунул руку глубоко в горло жеребца. Тот сделал конвульсивное движение, по шее прошла судорога, и Колин поспешно выдернул руку.
 — Твой ненаглядный ухитрился засадить себе в горло инородный предмет… проще говоря, обломок ветки. Теперь эта штука крепко сидит у него во рту. Послушай Ариадна, разве я не говорил, что надо кормить его подходя шей пищей?
 — Но я никогда… Как ты сказал — обломок ветки? — Ариадна испытала такое облегчение, что у нее подкосились ноги. Она с трудом удержалась на ногах. — Но как у него во рту мог оказаться этот обломок?
 — Не знаю. Знаю только, что он выгнут дугой вдоль неба и крепко застрял. Может, так и оставить? Будешь привязывать к нему кусок веревки и использовать вместо уздечки. Удила не понадобятся.
 — Но, Колин…
 Ветеринар пожал плечами, улыбнулся в знак того, что шутит, и одним быстрым движение извлек изо рта Шареба то, что при ближайшем рассмотрении и впрямь оказалось частью ветки с острыми окровавленными краями. Потом взял из ослабевшей руки Ариадны лампу, поставил на землю и повернулся поощрительно потрепать по шее жеребца.
 — Что ж, дружок, я очень надеюсь, что это послужит тебе уроком. Питаться надо сеном и овсом, а не бог знает чем.
 Колин не возражал — более того, всем сердцем приветствовал любовь дочери старого графа Уэйбурна, но его совсем не порадовали чувства, вспыхнувшие по отношению к нему в ее жеребце. Любовь Шареб-эр-реха оказалась чувством весьма обременительным.
 После триумфального извлечения ветки изо рта он, как привязанный, последовал за своим спасителем в рощу и ждал, пока тот упакует и закроет сундучок — тот самый, насчет которого он еще недавно лелеял злобные намерения.
 Когда ветеринар отправился к ручью умыться и вымыть руки, жеребец потрусил следом и не двинулся с места, пока ритуал не был завершен. Оттуда они, опять-таки вместе, вернулись в лагерь, причем старина Гром выразил свое мнение издевательским ржанием. Но даже это не сбило Шареба с однажды выбранного курса — он собирался и дальше выражать свою бесконечную признательность. Когда бывший недруг подошел к Ариадне и обнял ее, он не только не возмутился, но приблизился вплотную и одобрительно задышал ветеринару в затылок.
 Колин понял, что его терпение на исходе. Повернувшись, он странно посмотрел жеребцу в глаза.
 — Я уже все понял, Шареб. Довольно, ты сказал свое «спасибо».
 — Ты завоевал его дружбу на веки вечные, — не без иронии заметила Ариадна.
 — Сдается мне, лучше иметь эту лошадь в числе врагов, чем друзей, — сухо ответил Колин, но в душе ему льстила откровенная благодарность животного с таким крутым нравом.
 Пожалуй, и в самом деле иногда он чувствовал себя настоящим героем, даже сейчас.
 Ариадна засмеялась шутке и прижалась к его груди. Копии вдохнул запах ее волос — запах свежести, ветра, трав.
 Она казалась пугающе хрупкой, и он обнял ее осторожно, как если бы боялся ее повредить. В ответ девушка стиснула его с силой, неожиданной в столь изящном теле. Со вздохом довольства Колин положил подбородок ей на макушку и закрыл глаза.
 — Ты такой чудесный, такой особенный, — услышал он, — Что бы ты ни сделал, это заставляет меня любить тебя сильнее, хотя порой кажется, что дальше некуда. Ты представить себе не можешь, как я благословляю день, когда решила нанять для Шареба настоящего ветеринара.
 — Я не сделал ничего особенного, — запротестовал Колин смущенно. — Подумаешь, вытащил ветку! В моей карьере доктора бывали случаи посерьезнее.
 — Что ж, я могу предложить тебе серьезную проблему.
 — Какую именно?
 — Придумай, как мне расторгнуть помолвку с Максвеллом и при этом вернуть Газель.
 — Я не Бог, а простой смертный, дорогая, и чудеса не в моей власти.
 — Перестань скромничать, Колин! Я вот думаю, что нам с тобой теперь делать…
 — У меня есть идея. — Он отстранился и многозначительно поднял бровь.
 — Не сомневаюсь. А если точнее? — кокетливо осведомилась Ариадна.
 — Если точнее… — начал Колин, но договорить не успел.
 Да и не нужно было, потому что руки Ариадны соскользнули с его плеч и двинулись вниз — не трудно было предположить куда. Это лишило его способности мыслить связно.




 Глава 20


 Через три дня они оказались в окрестностях Бернем-Торпа.
 Ариадна должна была радоваться: как-никак ей удалось добраться до цели и ускользнуть от преследователей. Однако она ощущала лишь беспричинную тревогу, которая усиливалась по мере того, как местность становилась все более знакомой. Впереди ожидало объяснение с Максвеллом. Стоило подумать об этом, как возникло на редкость неприятное предчувствие.
 Девушка не знала, что делать. Разве не для того затеяла она это безумное предприятие, чтобы попасть в Норфолк?
 Но за время путешествия все изменилось.
 А вокруг простирались поля сахарной свеклы, ботва казалась коричневой на фоне светлых сорных трав, на межах там и тут торчали гранитные валуны, сдвинутые с плодородных земель, валялись обломки кремневых скал, источенных морскими ветрами. Мельницы медленно помахивали крыльями. Пахло вереском, заболоченной землей и морем.
 Море.
 Колин тоже чувствовал близость моря. Когда ветер начал приносить ни с чем не сравнимый соленый, острый и свежий запах, Ариадна тотчас заметила перемены. Глаза его теперь были постоянно тревожны, лоб пересекали морщины.
 Девушка тщетно задавалась вопросом, что служило тому причиной. Ее ветеринар что-то скрывал, и секрет этот мешал Колину сделать ей предложение, о чем она втайне мечтала. Разумеется, Ариадна не раз пыталась выудить из него эту мрачную тайну, но ни одна из ее попыток не увенчалась успехом. Наконец девушка отказалась от борьбы и замкнулась в себе. Отчасти она надеялась, что Колин раскается или хотя бы постарается развлечь ее, но он как будто даже не замечал ее присутствия. Он смотрел прямо перед собой час за часом, погруженный в какие-то невеселые мысли. Их близость перестала быть легкой, игривой и счастливой, словно глухая стена отчуждения оставалась между ними и в моменты страсти.
 Что так его мучило? Что могло быть настолько постыдным, чтобы человек не мог поделиться этим даже с любимой? Что бы то ни было, оно не заставит ее разлюбить!
 Когда-то Ариадна думала, что влюблена в Максвелла. Что она знала в то время о любви? Она путала любовь с удачным союзом, с гарантией будущего, и потому достоин был только человек богатый, влиятельный, знатный. Теперь она лучше знала жизнь. Чувство к Максвеллу ни шло ни в какое сравнение с чувством к Колину Лорду. А ведь она даже не знала, было это его настоящее имя или просто псевдоним.
 Лорд Марден. Подумать только!
 Почему-то даже мысленно Ариадна не могла называть его так и предпочитала то имя, под которым его узнала. Он был и останется для нее Колином. Доктор Лорд. Сильный, красивый, умный, благородный. Мужчина, на которого можно положиться, с которым можно связать жизнь, не опасаясь неприятных сюрпризов. Настоящий мужчина. Но какими бы чудесными и желанными ни были эти качества, важнее всего его доброта, умение чувствовать чужую боль, сострадание. Человек мог лишь догадываться, а вот животные знали наверняка. Животные видят людей насквозь. Даже Шареб — упрямый, своенравный, капризный Шареб — отбросил первоначальное предубеждение и теперь словно пытался искупить свою недавнюю враждебность. Он подпал-таки под чары ветеринара, как почти с первого взгляда пленилась им Ариадна.
 Но расстояние до Норфолка сокращалось, а предложение так и не было сделано. Неопределенность несла с собой страх за будущее, а с ним росли раздражение и гнев.
 До поместья Максвелла оставалась четверть часа пути.
 Ариадна верхом на Шаребе вырвалась вперед и теперь оглянулась на Колина, ехавшего в коляске, запряженной Громом.
 Он, по привычке последних дней, сидел с отсутствующим видом, уронив руки с вожжами на колени. Он смотрел вдаль и, казалось, стремился пронизать взглядом холмы, за которыми дышало море. Соленый ветер ерошил его светлые волосы и подергивал за рукава рубашки, и Ариадна со вздохом подумала, что от него глаз не отвести. Взгляд ее потянулся к рукам с длинными ловкими пальцами, которые умели как воспламенить ее, так и успокоить, потом к губам, поцелуи которых опьяняли, и к длинным темным ресницам, которыми она не уставала любоваться. Боже, она любила, любила его! Она желала завладеть им навеки!
 Но никакого «навеки» быть не могло, потому что в отдалении уже показалась оплетенная плющом восьмифутовая ограда с выбитыми поверху острыми штырями. За поворотом выросла витая решетка ворот. Если Колин собирался что-то предпринять, время для этого наступило.
 "Прошу тебя! Ведь это так просто — сказать «будь моей женой»…
 Молчание было ответом Ариадне. Своей неспешной рысцой Гром повернул за угол, и впереди замаячили ворота.
 — Мы на месте? — спросил Колин.
 — Да.
 — Ариадна, я… — начал он, натягивая вожжи, и умолк.
 — Что? — поощрила девушка, едва осмеливаясь дышать.
 Взгляды их встретились. Колин прочел нетерпеливое ожидание и надежду в глазах Ариадны, понял, что она задержала дыхание, и знал, что она хотела от него услышать.
 Ее маленькие ручки стиснули поводья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. На прекрасном лице появилось умоляющее выражение.
 А он не мог, не имел права. С ним ее ожидала бы участь простого ветеринара, презрение общества, к которому она по-прежнему принадлежала вопреки своей эксцентричной выходке. Общество простит все леди Ариадне Сент-Обин, кроме брака с ветеринаром.
 Она заслуживала лучшего.
 Возможно, поначалу все будет романтично, мило, но идиллия не продлится вечно. Они останутся в одиночестве, а друзей смогут обрести лишь в тех кругах, о которых еще недавно Ариадна отзывалась свысока. Одной из самых богатых невест Англии придется пойти на большие жертвы, а они ему ни к чему.
 Ариадна заслуживает лучшего мужа, чем впадший в немилость морской офицер, который даже не может набраться смелости и рассказать о прошлом, об ужасном дне пятилетней давности, который поставил жирную черную точку на его карьере. Видит Бог, он хотел, он стремился рассказать о том, что лишало его права сделать ей предложение, но боялся увидеть выражение ужаса на ее лице. Лучше еще несколько минут видеть на нем любовь, чем всю жизнь — сострадание. Сострадание — не лучшая основа для семейной жизни. Оно убивает любовь, что бы там ни говорили.
 Колин чувствовал беспокойство добряка мерина, который повернул голову и с сочувствием посмотрел на хозяина.
 Вечернее небо быстро меркло, ветер усилился, а с ним усилился и запах моря.
 Море.
 Колин вдохнул несколько раз подряд полной грудью, жадно раздувая ноздри. Знакомая боль возникла в душе, заполняя ее. Зажмурившись, он дышал и дышал вопреки всему, пока не осталось одно-единственное желание — уронить голову на руки и рыдать от отчаяния и тоски.
 Пять лет! Пять долгих лет! Почему же до сих пор так больно?
 — Колин! Что с тобой?
 Ариадна. Она ждет.
 Цикада завела свою песню в траве у огорода. Море дышало за холмами глубоко и размеренно, и свежий, тревожный запах его дыхания наполнял ночной воздух. Начинался, прилив.
 — Все в порядке, — ответил Колин и поразился, до чего хрипло звучит его голос.
 Он отвернулся, но по-прежнему ощущал на себе ее взгляд. Очевидно, девушка встревожилась. Послышался стук копыт, который становился все ближе, раздался шорох и скрип гравия под ногами. Ариадна спешилась. Колин не шевельнулся и тогда, когда она поднялась в коляску и села рядом с ним. Запах ее волос и кожи смешался с тревожным, притягательным запахом моря, к которому он не осмеливался приблизиться с тех самых пор, как…
 — Колин, что-то не так! У тебя нездоровый вид.
 Он заставил себя отвести взгляд от холмов, скрывавших море, и покачал головой, — Нет, я здоров. Просто я вспомнил кое-что… Нам надо поговорить… Да, я думаю, нам все-таки стоит поговорить, прямо сейчас, пока еще есть время и пока я на это способен…
 Ветер налетел , и встопорщил звездочки листьев плюща, плети которого боролись за жизненное пространство на каменной ограде поместья. Потом он помчался дальше, на поля и луга, неся с собой запах соли, водорослей и рыбьей чешуи.
 Попутно он забросил прядь хвоста Грома на руки Колину и заставил его содрогнуться от непонятного, но тягостного чувства, Шареб поднял голову и раздул ноздри, вдыхая знакомый с детства запах.
 Недалеко за холмами, Колин знал, серебрилась под луной живая, дышащая масса воды, она надвигалась на сушу и поглощала ее, чтобы позже отступить, оставив влажный, остро пахнущий след.
 — Ты знаешь, что я не всегда был ветеринаром… — начал он хрипло и умолк, потому что взглянул на облака и увидел в их очертаниях тугие паруса.
 Шестнадцать лет паруса были частью его жизни, изо дня в день вздымаясь над его головой белоснежными облаками. Но на двадцать восьмом году жизни флот попросту вычеркнул его из своих списков, выбросил на сушу. До этого черного дня были белые паруса, жесткие от пропитавшей их соли, полные ветра, — паруса в дождь, и в снег, и в туман, паруса на поле битвы и в мирный день в бескрайнем просторе, паруса на восходе и на закате…
 Ветер касался лица и волос… нет, не ветер, а морской бриз, он нес с собой неясные голоса, они крепли, близились, они возникали из небытия, из каких-то отдаленных тайников памяти. Голоса младших офицеров, по цепочке передающих приказ, и голоса матросов, рапортующих, что приказ понят и будет выполнен.
 Колину не хотелось слышать эти голоса из прошлого, хотелось зажать уши, но он знал, что они звучат в его сознании, что от них не защититься и не спрятаться. Он словно снова ощутил на лице соленые брызги, а под ногами палубу во время качки, он чувствовал прикосновение холодной меди бинокля к лицу, как тогда, когда наводил его на соседний «Крикет», куда отплыл адмирал Грэм, чтобы поужинать с капитаном…
 Он был готов отдать жизнь за молодого адмирала, за эту восходящую звезду флота ее величества королевы Англии. Он не мог, просто не в состоянии был говорить обо всем этом.
 Почувствовав прикосновение, он услышал встревоженный голос, донесшийся словно сквозь слой ваты.
 — Колин, что происходит?
 Ветер усилился, взревел, заметался и принес с собой шквал…
 — Колин!
 …Шторм начался ливнем. Настоящий водопад обрушился на палубу. Вокруг стоял оглушительный рев, видимость резко упала. Он тогда укрылся в рулевой рубке и с отчаянием высматривал в волнах адмиральскую шлюпку. Но адмирал задерживался. Должно быть, ужин все продолжался, старые приятели пили вино, обменивались рассказами и смеялись, в то время как он боролся с беспричинным страхом. «Поспешите, сэр, — мысленно молил он. — Шторм будет нешуточный. Мне это чертовски не нравится!»
 Он не мог вспомнить, с чего все началось в этом адском месиве, — возможно, это была ослепительная вспышка гигантской разветвленной молнии, сопровождаемая громом, от которого, казалось, раскололись небеса, или вой ветра, в одно мгновение достигший дьявольского крещендо, или это был громадный пенистый вал, возникший как будто ниоткуда и с ревом покатившийся на приближенные скалы. Там, в опасной близости от берега, стоял на якоре «Крикет». Капитан Колин Лорд в страхе вглядывался в контуры корабля, наполовину скрытого за летящими брызгами и пеной. Он сумел рассмотреть на палубе адмирала. С трудом держась за поручни трапа, тот делал знаки в сторону «Тритона», приказывая немедленно увести его от обреченного судна.
 Капитан ослушался приказа своего командира. Он не мог оставить адмирала на произвол судьбы, он обязан был предпринять все возможное для его спасения.
 Едва слыша собственный голос за ревом шквала, он приказал направить «Тритон» в сторону скал. Приказ, стоивший ему карьеры.
 Каким-то чудом команде удалось развернуть судно по ветру. Вскоре, опасно кренясь, оно уже перебиралось с одной водяной горы на другую — туда, где тонущий фрегат, уже без мачт, неумолимо тащило на рифы. В бинокль можно было видеть, как экипаж один за другим исчезает в пенистых водоворотах, захлестывающих палубу. Люди кричали в смертельном страхе, сознавая неминуемую гибель, но крики терялись в реве бури. Адмирал еще держался за поручни.
 — Приготовить буксирный канат! — срывая голос, крикнул Колин в рупор.
 Получив несколько пробоин, «Крикет» нырнул носом во взбаламученную воду, показав киль. Большинство тех, кто сумел удержаться на палубе, толчком швырнуло в море.
 Но адмирал удержался…
 Кто-то потряс Колина за плечо. Он вздрогнул и открыл глаза. Какая-то женщина. С минуту он смотрел на нее, не узнавая.
 Ариадна.
 Она коснулась его лба ледяной ладонью, мертвенная бледность заливала ее лицо.
 — Колин, я не могу докричаться до тебя вот уже несколько минут!
 Судорога прошла по его телу, конечности сковал леденящий холод. В свою очередь, он коснулся своего лица и ощутил там холодную влагу, словно его и впрямь окатили морской водой.
 Нет, так не может продолжаться!
 — Ариадна, прежде чем просить твоей руки, я должен рассказать… признаться…
 В следующую секунду из Темноты за воротами, рычаги подвывая от ярости, выскочили известные на всю округу волкодавы Максвелла. Это были громадные зверюги с массивными холками и широченными лапами, а главное, с зубами, способными перекусить мужское запястье. От удара их тяжелых тел ворота закачались.
 — Кто здесь? — послышался окрик привратника.
 Теперь собаки оглушительно лаяли наперебой. Нечего было и думать продолжать разговор среди этой адской какофонии.
 — Ответь ему, Ариадна.
 — Но ты собирался что-то сказать…
 — Потом.
 — Кто там? — сердито повторил привратник, всматриваясь в темноту.
 Волкодавы продолжали бесноваться, в то время как малыш Штурвал от страха забился за спину Колину. Тот подумал, что судьба, пожалуй, намеренно отняла у него шанс изменить свою жизнь к лучшему. По ее мнению, он этого не заслуживал. Так или иначе, этот вечер был явно не для признаний в любви или исповедей. Как, впрочем, и все последние годы его жизни.
 — Будь ты проклят, — тихо и невыразительно произнесла Ариадна, спрыгнула на землю и вскочила на спину Шареба.
 Очутившись верхом, она сильно, со злостью ударила жеребца пятками в бока, направляя к воротам. Тот заупрямился, словно не желая приближаться как к темной ограде, так и к тому, что ожидало за ней. Потом, с видимой неохотой, пританцовывая на каждом шагу, все же приблизился к витой решетке. За ней привратник с мушкетом с трудом удерживал на сворке волкодавов. Те рвались с такой силой, что уже не рычали, а хрипели.
 — Прошу назвать себя! — громко приказал он.
 — Леди Ариадна Сент-Обин, — высокомерно ответила Ариадна.
 Позади послышался стук копыт. Остро сознавая присутствие Колина за спиной, девушка добавила:
 — Надеюсь, вы в курсе того, что я невеста лорда Максвелла? Немедленно откройте ворота, и пусть доложат его милости, что я здесь.
 Шареб-эр-рех стоял в просторном стойле на конюшне лорда Максвелла. Гром находился в куда менее роскошном, расположенном в самой глубине строения, видимо вполне довольный своей охапкой сена, зато Штурвал непрестанно поскуливал у запертых дверей. Втроем они дожидались исхода встречи леди Ариадны и ветеринара с владельцем поместья.
 Жеребец не мог забыть отчаяния на лице хозяйки, когда та прощалась с ним перед уходом. Прощание было недолгим — всего лишь короткое объятие, но там, где она прижалась лицом, осталось влажное пятно. Потом гостей повели в дом, а он остался вдыхать упоительный запах обожаемой Газели и ревниво коситься на красавца в стойле через проход, который немедленно одарил его злобным взглядом.
 Так вот он какой, Черный Патрик, краса и гордость Ньюмаркета, король ипподромов, подумал Шареб и презрительно фыркнул, чтобы скрыть раздражение.
 До отказа натянув повод, накинутый на крюк, он покосился через плечо на Грома, впервые чувствуя что-то вроде зависти к его спокойствию. К его удивлению, старый мерин и не думал жевать сено. Он встретил взгляд Шареба, и тот прочел в его кротких глазах тревогу.
 Тревога. Беспокойство. Страх, Именно это, выходит, чувствовал каждый из них.
 Пошевелив языком во рту, жеребец ощутил две симметричные, уже почти зажившие ранки. Вспомнились ужасная боль и отчаяние и позже — волна признательности, быстро перешедшая в любовь до гроба. Шестое чувство, свойственное каждому из четвероногих, говорило, что добрый доктор в опасности, но чем ему мог помочь жеребец, запертый в конюшне?
 — Итак… выплатить подателю сего, Колину Лорду… сумму в две тысячи фунтов за оказанные услуги…
 Клив Максвелл поставил на чеке подпись и помахал им, чтобы просохли чернила. При этом он смотрел на Ариадну, с иронией приподняв черную бровь.
 — Однако, милорд, сумма была предложена мной. Я предпочитаю сама расплачиваться со своими долгами! — резко заметила девушка.
 — Ах, моя дорогая, к чему эти счеты! Очень скоро мы повенчаемся и наше имущество станет общим. Кроме того, это и мой долг, поскольку упомянутый Колин Лорд доставил тебя ко мне в целости и сохранности.
 — Но дело в том, что…
 — Пустяки, все пустяки! — отмахнулся Клив.
 На самом деле необходимость расстаться с такой солидной суммой была ему не по душе. Что ж, в недалеком будущем ему предстояло сочетаться с Ариадной браком и с помощью ее приданого рассчитаться со всеми долгами. Можно будет забыть об угрозе долговой тюрьмы на веки вечные.
 В черном с головы до ног, Клив сидел у камина в глубоком кресле и искоса разглядывал пару, явившуюся в его дом на ночь глядя. Оба выглядели как последние оборванцы. Ариадна нервно вертела в руках жокейскую шапочку.
 Она как будто неделю прожила в сточной канаве. Медно-рыжие волосы, когда-то достигавшие поясницы, были подрезаны до лопаток — вероятно, чтобы их можно было затолкать под головной убор, — причем подрезаны небрежно, кое-как.
 Ветеринар, услуги которого обходились довольно дорого, невозмутимо сидел на предложенном ему стуле. Вопреки непрезентабельному виду он был прекрасно сложен и красив. Белокурые волосы, темные брови и ресницы — редкое сочетание. К этому следовало добавить необычайно ясные, светлые глаза. Умные, проницательные глаза, один взгляд которых сквозь очки в тонкой оправе, казалось, измерил и взвесил Максвелла. Это не понравилось графу. Глаза Колина Лорда смотрели как бы сквозь него, смотрели как на пустое место. И в то же время можно было поклясться, что гость настороже. Казалось, он знает… знает все черные секреты Максвелла. Откуда ему знать? Что за нелепая мысль?
 И все же этот человек представлял куда большую угрозу, чем Ариадна, вспыльчивая, но вполне управляемая.
 Колин Лорд… знакомое имя. Он точно слышал его, вот только в связи с чем? Ничего, рано или поздно память подскажет нужные сведения.
 Максвелл поднял каминные щипцы , и поправил горящие поленья, при этом не забывая бросать короткие взгляды в сторону гостя. Без сомнения, он соперник, потому что эти двое бессознательно тянулись друг к другу. Любовники, не иначе. Но это не самая серьезная проблема, которую ему предстоит решить.
 Граф поднялся, удовлетворенно сознавая, что и сам он немалого роста. К тому же он знал, что излучает зловещую, темную, подавляющую силу. Это качество он особенно ценил в себе.
 Ветеринар тоже поднялся, сделал шаг навстречу и протянул руку за чеком. Но одном из его ловких пальцев блеснуло кольцо. Такие были в ходу у морских офицеров — что-то вроде символа принадлежности к морскому братству. В этот момент Максвелла озарило. Теперь он знал, кто его незваный гость.
 Когда Колин принял чек и спрятал в карман, Ариадна ощутила потрясение сродни тому, какое человек испытывает, узнав, что смертельно болен. Ее сковало оцепенение, и когда она попыталась встать, то обнаружила, что не может пошевелиться. Боясь разрыдаться, девушка уставилась на пламя в камине, но веселые искры словно насмехались над ней.
 — Мистер Лорд, я вам сердечно благодарен за хлопоты, благодаря которым ненаглядная нареченная оказалась под моим кровом, в безопасности, — послышался хорошо поставленный голос Максвелла.
 Это вывело Ариадну из транса.
 — Доктор, — зачем-то поправила она. — Я называю его доктором.
 — Конечно, конечно, дорогая, — откликнулся ее жених таким тоном, словно она бредила, и снова повернулся к Колину. — Смею предположить, вы разбираетесь в беговых лошадях. Не желаете ли взглянуть на знаменитого Черного Патрика? В данный момент он находится у меня в конюшне в ожидании случки. Попечительский совет надеется, что от него удастся получить отменное потомство. Как вы знаете, этот жеребец еще ни разу не потерпел поражения на скачках. Поистине достойный преемник легендарного Эклипса.
 Дорогая, ты ведь составишь нам компанию?
 Жестом собственника он взял Ариадну под локоть, помогая ей подняться. Колин понял, что с него довольно. Он откашлялся, привлекая внимание хозяина дома.
 Максвелл повернулся. Лицо его и взгляд были непроницаемы. Двумя пальцами Колин достал из кармана чек и пару секунд держал его, поражаясь неприятному чувству. Бумажка буквально жгла ему пальцы!
 Глядя прямо в глаза Максвеллу, он аккуратно разорвал чек пополам, потом еще пополам — и уронил клочки в камин.
 Граф с холодной усмешкой поднял бровь. Ариадна затаила дыхание. Глаза ее казались громадными на бледном лице.
 Колин подошел к ней, стараясь не хромать, и взял ее ледяную маленькую руку в свои. Не так намеревался он делать предложение любимой женщине. Но ситуация сложилась критическая, и было не до условностей.
 — Леди Ариадна, предлагаю вам руку и сердце и прошу вас стать моей женой.
 Губы ее дрогнули, и на какое-то мгновение Колину показалось, что он сейчас услышит отказ. Взгляд ее метнулся к Максвеллу, который подошел к камину и стоял там, бесстрастно разглядывая их. Потом губы девушки задрожали, она вскочила и бросилась к Колину в объятия. Забыв обо всем, вне себя от счастья, он наклонился и поцеловал ее в губы.
 — Я не мешаю?
 Колин опомнился и повернулся. Граф смотрел теперь только на него. На неподвижном лице пылали ненавистью черные как угли глаза. В тот момент в Кливе Максвелле не осталось ничего человеческого, он был олицетворением дьявольской злобы.
 — Вам известно, мистер Лорд, что за подобные выходки вызывают к барьеру?
 В камине с треском развалилось самое толстое полено.
 Сноп искр вылетел за низкую решетку и достиг мозаики паркета.
 Колин отступил от Ариадны и сделал шаг вперед.
 — Шпага или пистолет? — спросил он негромко.
 — Полагаю, нам обоим все равно, какое выбрать оружие. Вы ведь хорошо знакомы с тем и другим, не так ли, капитан?
 Капитан? Ариадна в растерянности переводила взгляд с одного мужчины на другого.
 — Что это значит? — в негодовании воскликнула, девушка. — Вы что же, намерены драться из-за меня, как олени по весне? Неужели нельзя все уладить мирным путем? Колин, я принимаю твое предложение. Клив, прости, но тому есть причина. По дороге в Норфолк мы с доктором Лордом стали сначала друзьями, а потом любовниками. Но дело даже не в этом, а в том, что я люблю его.
 Крылья аристократического носа графа слегка затрепетали, губы сжались. И это был единственный признак клокотавших в нем эмоций, кроме темного пламени в глазах. Потом он отвернулся к камину и замер с опущенной головой.
 Ариадна была по натуре мягкосердечной. Поза жениха заставила ее устыдиться, ненамеренно она нанесла ему глубокую сердечную рану. Эти объятия, этот поцелуй у него на глазах неминуемо должны были жестоко оскорбить человека самолюбивого и гордого, каким был Максвелл. Что могла она сделать, чтобы унять его сердечную боль? Разве что доверительно объясниться.
 В который уже раз за последние дни чувствуя себя несправедливой и жестокой, Девушка смущенно посмотрела на Колина.
 — Ты мне позволишь провести несколько минут наедине с Максвеллом?
 Она надеялась, что он поймет, почему для нее так важно мирно разойтись с бывшим женихом.
 — Прошу тебя! Это ненадолго, обещаю.
 Все это время граф оставался в той же позе. У его ног лежал обгорелый обрывок чека на две тысячи фунтов. Казалось, он не мог отвести от него взгляда.
 Колин прикусил нижнюю губу. Борьба чувств явственно отражалась на его лице. Наконец он погладил Ариадну по щеке, кивнул и, не говоря ни слова, пошел к двери. Когда за спиной раздался негромкий стук, девушке захотелось вернуть его. Она испугалась, оставшись с Максвеллом наедине. Ладони ее были холодны и влажны, но она заставила себя посмотреть на графа.
 Тот тоже смотрел на нее своими черными как угли глазами.




 Глава 21


 Вскоре после того, как Колина и Ариадну впустили в ворота поместья, перед ними остановился еще один запоздалый гость — измученный, голодный и подавленный. То был Тристан, молодой граф Уэйбурн.
 Вид у него был столь же непрезентабельный, что и у предыдущей пары, но, к счастью, ночной мрак скрыл от привратника его бледность и дрожание рук. Пока тот, удерживая рычащих волкодавов, открывал ворота, молодой человек оставался в надменной неподвижности с маской нетерпеливой скуки на лице. Сердце его при этом колотилось как сумасшедшее в ожидании новостей, поскольку перед воротами виднелись свежие отпечатки копыт и следы колес.
 — Как я полагаю, здесь находится моя сестра — леди Ариадна Сент-Обин?
 — Совершенно верно, милорд. Леди Ариадна прибыла незадолго до вас и сейчас, вероятно, находится в обществе его милости графа.
 — В таком случае я желаю немедленно ее видеть, — заявил Тристан, подавляя трепетную дрожь.
 — Разумеется, милорд. Прошу вас, проезжайте, — сказал привратник бесстрастно, его негромкий равнодушный голос был слышен даже сквозь яростное рычание собак. — Его милость граф упоминал, что ожидает вашего визита.
 Молодого человека бросило в холодный пот. За последние дни он сжился со страхом, но при мысли о скорой встрече с Максвеллом страх перешел в панический ужас.
 «Вспомни об Ариадне, болван!»
 Забывшись, Тристан так подстегнул кобылу, что та пулей пролетела в ворота и галопом понеслась к особняку по длинной аллее, вдоль которой темными стражами высились тополя. Довольно далеко впереди виднелись огни в окнах солидного здания из серого камня. Ариадна была где-то там, в логове Максвелла.
 — Признаюсь, дорогая, ты не устаешь меня удивлять… и даже шокировать Ариадна спросила себя, отчего ей так не по себе. Тон Максвелла был ровным, почти ласковым, в нем слышалась лишь мягкая укоризна. Почему минуту назад она решила, что увидит там боль и обиду, когда бывший жених повернется от камина? Ни следа бури эмоций во взгляде, только усмешка. Отчего же ей так страшно? Может, оттого, что он не выпускает из рук каминные щипцы, ритмично сжимая и разжимая пальцы на чеканном железе?
 После первой фразы наступило долгое молчание. Девушка не находила слов, а Максвелл не спеша прохаживался между камином и окном. Его волосы были черны как вороново крыло, так что на них плясали отблески огня. Он был красив, верно, но какой-то темной, мрачной красотой, и хотя красота эта была по-своему притягательной, она пугала.
 Немного погодя граф дернул шнур звонка и дал какие-то указания дворецкому. Как Ариадна ни напрягала слух, расслышать ничего не удалось. Дворецкий удалился, а Максвелл повернулся к ней.
 — Значит, ты намерена стать женой этого ничтожества, — равнодушно констатировал он. — Что ж, мои поздравления.
 Вот только этим ты поставишь крест на больших надеждах своего отца. И вот еще что, дорогая. Помнится мне, ты одна из самых богатых невест Англии. Неужели ты настолько наивна и веришь, что нищего ветеринара прельстила твоя прекрасная душа? Или твоя очаровательная мордашка?
 Слова эти больно задели девушку.
 — Смею надеяться, милорд, что моя мордашка более привлекательна для него, чем мое богатство. К твоему сведению, деньги не интересуют доктора Лорда!
 — Ну разумеется, нет. А как насчет твоей лошади?
 — Послушай, Максвелл! — рассердилась Ариадна. — Я пытаюсь объяснить тебе, ты же только все усложняешь!
 Не отвечая, он смерил ее насмешливым взглядом. Девушка вдруг вспомнила о своей грязной, мятой одежде и ощутила себя бродяжкой в гостиной аристократа.
 — Я усложняю дело, — вполголоса повторил Максвелл. — Я места себе не находил, пока ты сюда добиралась, изводился от беспокойства при мысли, что тебя могут схватить. И вот ты явилась, чтобы объявить мне об интрижке с первым встречным. Очевидно, я должен целовать тебе руки, рыдая от счастья.
 — Колин Лорд не первый встречный! Благодаря ему я избегла многих опасностей. Я нуждалась в защите и только поэтому наняла его, а вовсе не ради, как ты выразился, интрижки! А все остальное…
 — Все остальное…
 — Случилось как-то само собой.
 Девушка ощутила, что мучительно краснеет. Максвелл при этом смотрел на нее с невыразимым сарказмом. Под этим взглядом все разговоры о высоких чувствах казались детским лепетом. Она поспешила исправить положение:
 — Видишь ли, я думала, что он простолюдин, и вдруг узнала, что это сын маркиза Хемдена, лорд Марден…
 Боже, это было и того хуже! Если в романе с интересным доктором была хоть какая-то романтика, то роман с сыном маркиза ради его титула превратился именно в интрижку!
 Раздался настойчивый стук в дверь. Граф прошествовал к ней, держа каминные щипцы обеими руками за спиной, словно ожидая нападения. За дверью оказался дворецкий с непроницаемым лицом (казалось, даже слуги переняли в этом доме манеру хозяина мастерски скрывать свои чувства и мысли). Он о чем-то объявил, но Ариадна снова не расслышала ни слова. Ответ Максвелла был столь же неразборчив.
 Закрыв дверь, он вернулся к Ариадне. Теперь у него был удовлетворенный вид, губы тронула легкая улыбка.
 — Продолжим нашу увлекательную беседу, дорогая.
 Итак, твой сопровождающий оказался лордом Марденом.
 Чудесный дар судьбы! Увы, нищий лорд порой хуже простолюдина.
 — Что ты хочешь этим сказать?
 — Я передал чек дворецкому на пять тысяч фунтов, чтобы он предложил твоему любовнику отступного. Представь себе, тот с готовностью его принял и покинул поместье.
 Колин стоял в конюшне, привалившись к дверце стойла Грома. На руках у него был Штурвал, которого он поглаживал и почесывал по за ушком, то по спинке.
 Несмотря на ласку, песик не переставал дрожать и все глубже зарывал морду ему под мышку.
 Колин чувствовал его испуг, но куда больше его тревожило отсутствие Ариадны. Он решил, что через пять минут отправится выяснить, в чем дело.
 — Бедняжка мой, — рассеянно обратился он к песику. — Эти чертовы волкодавы любую собаку перепугают до смерти.
 В ответ Штурвал затрясся еще сильнее. Что-то коснулось плеча. Колин повернул голову и увидел морду Грома над дверцей. Старый мерин тихонько фыркал. Он смотрел в направлении дверей, где находились роскошные стойла беговых лошадей, где был Шареб-эр-рех.
 Еще недавно жеребец спокойно стоял, теперь же он переступал с ноги на ногу и громко фыркал. В свете масляной коптилки можно было видеть его точеную голову с настороженными ушами и раздутыми ноздрями. Шареб явно нервничал. Но отчего? Он старался выглянуть в крошечное окошко, за которым виднелся особняк.
 Нехорошее предчувствие овладело Колином, что-то было не так.
 Шареб снова фыркнул и прижал уши, как делал всегда, когда злился или тревожился. Белки его глаз блеснули.
 — В чем дело, приятель?
 Колин опустил Штурвала на пол и отправился к стойлу Шареба. При его приближении жеребец недвусмысленно уставился в окошко. Ветеринар вошел в стойло, успокаивающе огладил круп, крутые бока и грациозную шею, потом выглянул наружу.
 По дороге, что связывала конюшню с особняком, вышагивал, как журавль, дворецкий лорда Максвелла. Это был человек преклонного возраста, с венчиком седых волос на лысой голове. На полпути его встретили двое, подошедшие со стороны конюшни — возможно, конюхи, два плечистых крепыша. Завязалась оживленная беседа.
 Шареб забеспокоился сильнее. Он фыркал, пританцовывал и, наконец, ударил копытом в стену. Негромкое ржание сопроводило удар.
 Колин, нахмурившись, следил за происходящим снаружи. Дворецкий жестикулировал, подчеркивая каждое слово.
 Он указывал то на дом, то на конюшню и, наконец, обвел рукой как бы весь простор норфолкских равнин. О чем шла речь? Колин не мог расслышать ни слова, но слух Шареба был намного острее. Похоже, он понимал сказанное, потому что последовало новое ржание, более громкое и гневное.
 Внезапно жеребец поднялся на дыбы, насколько хватило поводьев. Кожаный шнур натянулся, но выдержал.
 Дворецкий перестал размахивать руками и посмотрел в сторону конюшни, но подходить не стал. Вскоре он повернулся и ушел обратно к дому. Колин следил за ним до тех пор, пока тьма совсем не поглотила его.
 Он чувствовал, что готовится что-то опасное. Снова коснувшись Шареба, он обнаружил, что шкура того взмокла от пота. Жеребец тоже тревожился, и чем дальше, тем сильнее.
 За то время, что Ариадна отсутствовала, можно было объясниться с Максвеллом раз десять. Возможно, она уговаривала его отдать Газель, а он возражал. Удастся ли ей это? Чем скорее они уберутся отсюда, тем лучше.
 Не в силах бездействовать, Колин покинул стойло и зашагал к дверям. Штурвал трусил за ним, не отставая ни на шаг. Шареб сделал еще одну попытку освободиться, но не смог и требовательно, негодующе заржал. Ему вторил Гром.
 Добравшись до особняка, Колин заколотил кулаками в дверь. Она открылась сразу, словно его ждали.
 — Мистер Лорд! Слава Богу, вы нашлись! — воскликнул дворецкий. — Чем могу служить?
 — Мне нужно видеть леди Ариадну.
 — Ее милость поручила мне поставить вас в известность, что она сожалеет о своем временном безрассудстве.
 — Что?
 — Она полагает, что вам больше нечего делать в поместье лорда Максвелла.
 — Да, но…
 — Мне очень жаль, сэр, — со злобным торжеством произнес дворецкий. — Согласитесь, однако, что все к лучшему. Нет ничего постыднее, чем разрыв помолвки.
 — Не может быть! — воскликнул Колин гневно. — Я не верю!
 — И это понятно, сэр. Однако факт остается фактом.
 Милорд и миледи желают вам счастливого пути.
 Дверь захлопнулась, и Колин остался стоять, не сводя с нее потрясенного взгляда.
 Когда Максвелл умолк, потрясенная Ариадна смотрела на графа широко раскрытыми глазами.
 «…и покинул поместье..; покинул поместье… покинул…»
 — Это невозможно! — наконец выкрикнула она.
 Бросившись к ближайшему окну, девушка рванула оливково-зеленую бархатную гардину. Но за стеклом царила непроглядная тьма. Однако Ариадна решила ничему не верить до тех пор, пока не поговорит с Колином, и поспешила к двери.
 Клив удержал ее, она попыталась сбросить его руку со своего плеча.
 — Не удерживай меня, иначе я пойму, что ты солгал!
 — Ариадна, Ариадна… — произнес он, качая головой. — Твоя детская наивность трогательна, но порой чрезвычайно обременительна. Ты не желаешь понять очевидного, потому что это идет вразрез с твоими романтическими представлениями. Пойми же наконец: твой герой искал не любви, а денег.
 Навязываясь ему, ты выставляешь себя на посмешище.
 Рука наконец оставила ее плечо, но лишь для того, чтобы скользнуть вверх по шее Ариадне, под подбородок. Девушка стояла в нерешительности. Гнев сменился чувством горького разочарования.
 — Но мы любим друг друга… мне казалось…
 — Вот именно, казалось.
 Черные глаза приблизились. Под их взглядом Ариадна почувствовала себя мошкой, которую непреодолимая сила увлекает к губительному огню.
 — Леди Ариадна Сент-Обин — слишком дорогой приз для обесчещенного морского офицера, каковым является твой капитан Колин Лорд.
 Капитан? Уже во второй раз за вечер она слышит об этом!
 — Обесчещенный морской офицер? Капитан? О чем идет речь?
 — Ничего удивительного, что ты не знаешь. История не из тех, которыми можно гордиться.
 — Чего я не знаю?!
 Черная бровь Максвелла насмешливо приподнялась.
 Обняв девушку за плечи, он увлек ее назад к камину.
 — В свое время был грандиозный скандал. Видишь ли, твой ненаглядный ветеринар пять лет назад… постой, пять ли? Да-да, вот именно, пять лет назад его отдали под трибунал. Его имя показалось знакомым, но я не сразу вспомнил, откуда оно мне известно. Ты не знала, не так ли?
 Ариадна молча смотрела на него.
 — Ты была тогда слишком молода, чтобы увлекаться тем, что пишут в газетах. В противном случае ты была бы в курсе, ведь шумиху подняли грандиозную. Твоего героя разжаловали.
 — За что? За что его отдали под трибунал?
 — За невыполнение приказа, стоившее ему корабля, — с презрением объяснил Максвелл. — Не помню точно, но, кажется, в шторм фрегат с адмиралом на борту бросило на скалы. Спасти его было невозможно, но капитан Лорд возомнил себя всемогущим.
 К удивлению Ариадны, она испытала великое облегчение.
 Тайна Колина оказалась хоть и печальной, но не постыдной, как он полагал. Ноги вдруг ослабели, и девушка вынуждена была ухватиться за спинку кресла, чтобы устоять.
 — Королевский флот не любит терять корабли, — продолжал Максвелл. — Построить новый стоит огромных денег.
 Ариадна прижала кончики пальцев ко лбу, стараясь отгородиться от его пренебрежительного голоса. Ей наконец все стало ясно. Сундучок, который Колин назвал морским рундуком, тяга к морю и даже имя песика. Вот откуда его выправка и привычка командовать, вот откуда боль в глазах при звуках матросской песни!
 Господи, Колин, Колин! Неудивительно, что он так долго колебался, прежде чем сделать ей предложение. Он стыдился своего прошлого и не желал, чтобы бесчестье пало на нее. Как же он заблуждается! Мгновенный гнев на нелепый поворот судьбы сменился властным желанием объясниться. Если даже Колин покинул ее, это не имело никакого отношения к деньгам, ни малейшего! Господи, да как ему в голову пришло, что попытка спасти адмирала, пусть даже неудачная, может унизить его в ее глазах!
 — Я немедленно должна найти его! — заявила девушка и бросилась к двери.
 Дверь оказалась заперта.
 Несмотря на то что море и корабли остались в прошлом, Колин не утратил ловкости и сметливости моряка. Ему не составило труда отыскать на конюшне моток веревки, и вот он уже стоял в глубокой тени под стеной особняка. Запряженная коляска была укрыта под сенью развесистого дерева, терпеливый работяга Гром готов был хоть всю ночь дожидаться хозяина. На третьем этаже светились два окна, свет пробивался в щель между гардинами.
 Несколько минут назад Колин видел Ариадну, смотревшую в ночь. Потом гардина опустилась. Если бы девушка и впрямь передумала, без сомнения, она находилась бы сейчас в обществе своего жениха, за ужином в столовой или в библиотеке за бокалом шампанского. Если же ее отказ — обман, ее наверняка заперли в спальне.
 Его не пускают в особняк. Что ж, он войдет иначе.
 Колин скользнул оценивающим взглядом по внушительной стене, частично увитой плющом. Налетал ветер, громко шурша листвой дубов, под одним из которых была укрыта коляска. Звук казался тревожным, словно близость дождя не радовала деревья. Штурвал вел себя беспокойно, скулил и жался к ногам хозяина. Колин рассеянно потрепал песика по голове и снова устремил взгляд на стену. Ближайший карниз находился на высоте четырех метров.
 Как же до него добраться?
 Поразмыслив, ветеринар подвел мерина вплотную к стене. Умница Гром сразу понял, что от него требуется, и расставил ноги пошире, уперся в землю так крепко, как только мог. Колин сбросил сапоги и, опираясь на крупный камень стены, забрался ему на спину. Потерять равновесие означало прыжок вниз, в том числе на больную ногу, поэтому он поднялся во весь рост с предельной осторожностью. Гром крякнул, но с честью выдержал его вес.
 — Молодец, приятель, — вполголоса похвалил Колин.
 К несчастью, мерин расценил это как руководство к дальнейшим действиям, и подвинулся к стене вплотную. Этого движения оказалось достаточно для потери равновесия. Колин замахал руками, пытаясь удержаться, сделал рывок и оттолкнулся ногами. Через мгновение он висел на карнизе.
 Бормоча проклятия и скрипя зубами от натуги, он подтянулся. Карниз был достаточно широк, чтобы усесться, осталось только набросить петлю на голову ближайшей химеры (особняк изобиловал архитектурными излишествами). Итак, подъем начался.
 Погруженный в свое занятие, Колин не обращал внимания на окружающее и не видел лакея, следившего за ним из-за бордюра живой изгороди. Не заметил он и того, как тот бросился в сторону дома.




 Глава 22


 Тристану пришлось долго набираться храбрости, прежде чем он решился постучать в дверь особняка, но, когда поднял руку, из конюшни донеслось пронзительное, встревоженное ржание Шареб-эр-реха.
 Это заставило молодого человека отложить встречу с Максвеллом (надо признать, он готов был ухватиться за любую отсрочку).
 Ведя усталую кобылу в поводу, он прокрался к дверям конюшни, а потом и внутрь. В полумраке переступали копытами лошади, встревоженные поведением новичка.
 Большинство из них, положив морду на дверцу, косились в сторону жеребца. Тристан нервно огляделся, боясь встретить кого-нибудь из конюхов, но в конюшне, к его великому облегчению, были только ее четвероногие обитатели. Молодой человек остановился у входа и впился взглядом в Шареба, в его крутую шею, точеную морду с белой полосой и черную, безжалостно подрезанную гриву. Помимо этого, над стенками стойла виднелась лишь верхняя часть спины.
 Взгляд жеребца был прикован к оконцу, но минуту спустя он повернулся и посмотрел на гостя. Оба застыли в неподвижности.
 Широкие ноздри жеребца раздувались. Его негромкое ржание прозвучало радушным приветствием.
 В жизни Тристану не приходилось слышать такого приятного звука! Он ворвался в стойло, обхватил жеребца за шею и стиснул его в объятиях, едва не задушив. Слезы признательности заволокли ему глаза. Шареб принял его как близкого друга! Облегчение придало решимости. Казалось, незримый дух отца парил где-то поблизости и безмолвно призывал быть храбрым и стойким.
 Настало время предстать перед лицом дьявола.
 Тристан разжал руки и покинул стойло, потрепав жеребца по холке и пообещав вскоре вернуться за ним. Потому что ради этого он пошел на все: расклеил объявления по постоялым дворам, измотал себя до предела в отчаянной гонке за Ариадной.
 Шареб принадлежал ему, и только ему. Так хотел отец, а он знал, что делать. Наивная, импульсивная Ариадна совершила огромную ошибку, пустившись в бегство, поскольку бежала она в лапы к негодяю, каких свет не видел. Ни сама она, ни Шареб не должны достаться Максвеллу.
 Собравшись с мыслями, Тристан направился к особняку.
 Ариадна металась по комнате для гостей. Вместо жокейского костюма, грязного и мятого, на ней был теперь роскошный туалет, приготовленный Максвеллом к ее возвращению. Это было декольтированное платье из зеленого шелка с богатой кружевной отделкой. Прежде чем оказаться в спальне, Ариадна приняла ванну, горничная вымыла и расчесала ей волосы, так что их былое великолепие вернулось. Слегка влажные, они были небрежно уложены в подобие прически. Длинные перчатки скрывали руки, которым требовались время и уход, чтобы обрести вид, достойный леди. Несмотря на все это, Ариадна чувствовала себя почти прежней леди Сент-Обин, блиставшей в свете и однажды завладевшей вниманием одного из самых интересных холостяков — лорда Максвелла.
 Почти.
 Мужская одежда была куда удобнее платьев с их тугими корсетами и шуршащими, путающимися в ногах подолами.
 Роскошно обставленная спальня с удобной мебелью…
 Максвелл оставил ее здесь со словами: «Это ненадолго, дорогая, только до тех пор, пока ситуация не прояснится окончательно». Это означало, конечно, пока Колин Лорд не окажется как можно дальше от Норфолка. Она была в плену, хотя и не в темнице.
 Почему? Ариадна была не только рассержена, но и озадачена. Конечно, Максвелл пытался защитить ее от себя самой. Значит, он думал, что она до сих пор не в состоянии принять решение, не умеет разбираться в людях и не знает, чего хочет? Он верил, что одиночное заключение заставит ее забыть недавнее прошлое, словно его и не было? Ничего он таким манером не добьется, разве что восстановит ее против себя! Ни завтра, ни через год — никогда она не станет его женой!
 Колин — вот кто был и будет в ее сердце, особенно теперь, после всего, что она узнала. Максвелл надеялся, конечно, что его рассказ поставит точку на ее «интрижке», оттолкнет ее от «обесчещенного» героя. Но разве это бесчестье — вопреки всему прийти на помощь гибнувшим людям? Впрочем, эта сторона медали вряд ли интересовала как высшее командование, так и светское общество.
 Сейчас девушка уже не верила в то, что Колин принял деньги и сбежал, бросив ее на произвол судьбы. Когда он рвал чек, о более крупной сумме еще речи не шло. Он бежал, потому что боялся быть отвергнутым. Обидно, что он счел ее способной на презрение к нему, а значит, аристократической пустышкой, рабыней условностей.
 «Попадись ты мне только, Колин Лорд, уж я найду, что тебе сказать по этому поводу!..»
 Снаружи послышался какой-то шум, приближающийся снизу. Ариадна на цыпочках приблизилась к окну, слегка отодвинула гардину, заглянула в щель — и с трудом удержалась от крика.
 За окном виднелась человеческая фигура — кто-то сидел на подоконнике. Вот он повернулся. Колин! Девушка поспешила открыть окно.
 Колин перекинул ноги через подоконник и спустился на пол. Ариадна тотчас бросилась ему на шею. Когда он с отчаянной жадностью стиснул ее в объятиях, она не сумела удержаться от счастливых слез.
 — Колин, мне сказали, что ты покинул поместье и…
 — Тише! — прошептал он ей на ухо. — Нам лучше поспешить. Не знаю, смогу ли я спуститься с тобой на руках, но придется попробовать. Это платье сейчас лишнее, костюм пригодился бы больше. Все равно, хватайся за мою шею как можно крепче.
 — Но зачем все это? Мы можем просто…
 Договорить Ариадна не успела. Ключ в замке повернулся, и дверь с треском распахнулась. Люди с пистолетами в руках ворвались в спальню. Ариадна закричала от ужаса.
 Колин оттолкнул ее в сторону, она наступила на подол и чуть не упала, чудом ухватившись за стул. Проклятия и вопли, звуки ударов заставили ее поспешно повернуться. Колин как раз наносил удар в челюсть дюжему молодцу с бычьей шеей, чьи зубы и без того были выбиты в других драках.
 — Беги, Ариадна! Спасайся отсюда, пока не поздно!
 Каким коротким ни было мгновение, на которое он отвлекся, он потерял драгоценные секунды и не заметил занесенного над собой стула. Он еще успел ударить одного из нападавших, а затем без звука повалился ничком и распластался на полу.
 Ариадна ахнула и зажала рот обеими руками. Глаза ее расширились от ужаса. Когда замешательство прошло, она опомнилась и бросилась к своему поверженному герою.
 Приподняв за плечи, Ариадна обвила его руками и прижала к груди.
 В этот момент появился Максвелл. При виде его молодчики притихли и лишь переминались с ноги на ногу в ожидании приказов.
 Окинув взглядом помещение, граф кивком указал на распахнутое окно, за которым внизу заходился лаем Штурвал.
 Один из подручных поспешил закрыть раму. Жестом Максвелл выпроводил всю банду в коридор. Дверь осталась приоткрытой.
 Наконец Клив с откровенным презрением оглядел распростертое тело Колина.
 — Так вот ради чего я был вынужден прервать в высшей степени увлекательную беседу с молодым графом Уэйбурном. Насколько я понимаю, в мой дом проник грабитель, взломщик. Кручли!
 Ариадна вздрогнула; невозмутимый дворецкий возник в дверях.
 — Распорядитесь, чтобы этого человека оттащили за территорию поместья и пристрелили.
 — Что ты говоришь! — опешила Ариадна и крепче прижала к себе неподвижное тело Колина. — Это будет убийством!
 — Это будет справедливым возмездием, — холодно поправил Максвелл. — Английский закон допускает расправу со взломщиками на месте.
 Кровь отхлынула от лица девушки. Она не нашла, что сказать на это, и лишь молча смотрела на графа неверящим, испуганным взглядом. Выходит, она была права в своих худших ожиданиях насчет этого человека? Он способен на все!
 Человеческая жизнь для него ничего не стоит! Господи Боже!
 — А теперь, дорогая, оставь его, — мягко произнес Максвелл.
 — Ни за что! Сначала тебе придется пристрелить меня!
 Бесстрастный взгляд Максвелла прошелся по неподвижному телу ветеринара, по Ариадне, склонившейся к нему, чтобы прикрыть собой.
 — Какая трогательная картина! Еще немного — и я расчувствуюсь. Должен заметить, дорогая, я не позволю и волоску упасть с твоей прелестной головки, но оставить его тебе придется.
 — Нет!
 — Придется, придется! — Максвелл неожиданно улыбнулся, достал из табакерки тонкую сигару и прикурил. — Потому что, если ты не сделаешь этого добровольно, я тебе помогу, и тогда уж твой любовник обязательно простится с жизнью.
 В ответ Ариадна только крепче стиснула руки.
 — Я вижу, ты не понимаешь, — благодушно продолжал Максвелл. — По моему мнению, ты обязана исполнить дочерний долг и стать моей женой. Упорно отказываясь оставить этого человека, ты тем самым отказываешься от данного мне слова. Учти, ты подписываешь смертный приговор своему ветеринару.
 — Это шантаж!
 — Называй как хочешь, но выбирай скорее, иначе я сделаю выбор за тебя.
 Девушка снова почувствовала себя во власти беспощадной силы. Колин все еще был в ее объятиях. Он был близко, но она уже теряла его.
 — Итак?
 — Значит, если я выйду за тебя…
 — Тогда твой любовник уберется отсюда живым и невредимым — его просто вышвырнут за ворота.
 Ариадна перевела взгляд с графа на Колина. Он по-прежнему был без сознания, словно жизнь уже покинула его.
 Стоило представить, что это правда, и холодный страх сковал девушку. Максвелл не оставлял ей выбора, приходилось принимать его условия.
 «Папа! Как же ты мог связать мою судьбу с этим чудовищем? Неужели ты не знал, каков он на самом деле?»
 Девушка коснулась губами лба своего любимого, шепотом умоляя простить ее. Потом осторожно опустила его на толстый ворс ковра и дрожащими руками вытянула из-под его тела подол платья. Она чувствовала себя такой слабой, что едва нашла в себе силы подняться без помощи Максвелла, игнорируя предложенную им руку. С ужасом следила она за тем, как по знаку графа двое людей небрежно подняли бесчувственное тело Колина и понесли к выходу. Ариадна успела только коснуться его руки. Рука была холодной, но он дышал.
 Максвелл с учтивым поклоном попрощался с ней, вышел и запер дверь. Отойдя на почтительное расстояние, он поманил одного из подручных.
 — Убери его подальше от дома и выстрелом в голову прикончи. Потом закопай. Пока дело не будет сделано, не смей появляться мне на глаза. Все ясно?
 — Будет исполнено, милорд.
 Оставшись одна, Ариадна убедилась, что дверь снова заперта, и, разрыдавшись, бросилась ничком на постель. Она не обратила внимания на отдаленный выстрел в ночи. Не знала она и того, что Доил явился к своему господину испачканный землей и отрапортовал, что дело сделано. Граф удовлетворенно кивнул и приказал ему поскорее переодеться. Сам он уселся за утренний кофе и раскрыл газету. Жизнь показалась ему лучше некуда. Соперник уничтожен, а самая быстрая лошадь стоит у него на конюшне.
 Будущее представлялось ему в радужных красках. Никто уже не мог помешать осуществлению его далеко идущих планов: ни отец малышки Ариадны, ни ее бесхребетный братец, ни ее любовник. Никто и ничто не стояло больше между ним и богатством.
 Тристан, молодой граф Уэйбурн, был тоже весьма доволен собой. Он не только разработал великолепный, хоть и авантюрный, план, но и сумел заинтересовать Максвелла настолько, что тот с этим планом согласился. Все это он проделал так, что негодяй ничего не заподозрил. Слегка запоздавшее желание быть достойным отцовской гордости и страх за сестру помогли ему совершить чудо. Это было нелегко, и к концу разговора он был весь на нервах, но тут, на счастье, явился дворецкий с каким-то делом и встреча завершилась раньше, чем нервы Тристана сдали окончательно. Когда он шел к двери, то весь дрожал от облегчения… и страха, потому что любая мелочь, любая оплошность могла оказаться роковой.
 Шареб-эр-рех.
 Спускаясь по ступеням особняка, молодой человек заново переживал в памяти разговор с Максвеллом.
 — О чем речь, милорд? Я не понимаю! Ариадна решила сдержать слово? То есть выйти за вас? Но… тогда, как теперешний граф Уэйбурн, я против! Я прекрасно знаю, что отец желал расторгнуть помолвку, значит, так тому и быть! Я хочу видеть сестру и потребовать ее к ответу!
 — Сядь, Тристан, и успокойся.
 — Не сяду! Желаю видеть сестру — и точка!
 — Ариадна сейчас не может спуститься. Она едва жива после всех треволнений. Я даже не стал просить ее отужинать со мной и распорядился послать еду в комнату. Будь же благоразумен, Тристан. Ваше воссоединение подождет до утра.
 Молодой человек нахмурился и сделал вид, что колеблется. Черные глаза Максвелла, как обычно, были непроницаемы. Наконец Тристан уселся и в два глотка осушил свой стакан с портвейном. Стакан он поставил на стол с таким стуком, что драгоценный хрусталь разлетелся вдребезги.
 — Ах, ах! — холодно произнес Максвелл. — О времена, о нравы! Куда катится мир, если даже светская молодежь не обучена хорошему поведению в гостях?
 — Как остроумно! — фыркнул Тристан, подогревая в себе ярость, в которой черпал силы. — Ты, конечно, стараешься отвлечь меня от сути дела, вывести из себя. Но этот номер не пройдет! Ни сейчас, ни в будущем я не намерен трястись от страха перед тобой! За два часа до смерти отца я говорил с ним и знаю, что он послал тебе письмо, в котором разрывал помолвку. С тех пор как он узнал, что ты за птица, и речи не могло идти о браке!
 — Тристан, Тристан!.. — снисходительно покачал головой граф.
 — И надо же такому случиться, что вскоре после отправки письма на конюшне Уэйбурн-Хауса случился пожар!
 — Действительно, надо же! — с улыбкой согласился Максвелл.
 — Очень похоже на поджог из мести, — храбро продол" жал Тристан, чувствуя, что ступает на тонкий лед.
 — В глазах закона, однако, слово «пожар» имеет мало веса, — возразил Максвелл, разглядывая тлеющий кончик сигары.
 — По крайней мере ты не женишься на моей сестре — и то славно!
 — Отчего же? Женюсь. Не вижу к тому никакого препятствия. Дело в том, дорогой Тристан, что я не получал письма насчет разрыва помолвки и знаю о нем лишь с твоих слов.
 — Я буду повсюду кричать, что письмо было! Ариадна тоже, когда узнает правду. Желаю немедленно видеть ее!
 — Меня заботит, правда, ветеринар, — не слушая его, продолжал Максвелл. — Очень некстати твоя сестра увлеклась белокурым красавчиком, своим случайным попутчиком. Они прибыли сюда в таком виде, будто по ночам валялись в хлеву! Если в обществе станут известны похождения Ариадны по дороге в Норфолк, разразится ужасный скандал. Подумать только — всю дорогу проделала с мужчиной, да еще печально известным тем, что пять лет назад его отдали под трибунал и с позором выгнали с флота!
 Новость застала Тристана врасплох. Он и раньше считал сестру легкомысленной, но не до такой же степени! Увлечься ветеринаром, к тому же зная его неделю!
 — У меня мало времени. Ты все сказал, Тристан?
 Молодой человек сумел-таки собраться с силами для решающего шага. Первоначально он собирался накалить обстановку, потом неожиданно сделать выпад, застать Максвелла врасплох и добиться своего. Однако только распалился сам.
 Оставалось надеяться на азарт противника.
 — Ты игрок по натуре, Клив, — начал он и умолк.
 Выбрав охотничий журнал на столе, он с минуту листал его, а когда решил, что пауза выдержана, продолжал, не поднимая глаз от какой-то гравюры:
 — У меня интересное предложение. Азартный человек ухватится за него без колебаний.
 Уголком глаза он заметил, что черная бровь собеседника слегка приподнялась. Насколько он знал Максвелла, это был, несомненно, признак живого интереса.
 — Черный Патрик непобедим, не так ли? Он выдержал уже тридцать пять забегов и каждый раз приходил к финишу первым.
 — Чего ради ты повторяешь общеизвестные факты?
 — По завещанию Шареб-эр-рех перешел ко мне после смерти отца. Ты вынужден будешь вернуть его.
 На это Максвелл ничего не сказал, не сводя с Тристана бесстрастного взгляда.
 — Так вот, Шареб, по утверждению отца, — самая быстрая лошадь в мире.
 — Это всего лишь бездоказательное утверждение, поскольку Шареб не участвовал ни в одном забеге.
 — О том и речь. Насколько я тебя знаю, женишься ты на Ариадне или нет. Газель ты не вернешь.
 — Разумеется, нет. Я намерен случить ее с Черным Патриком и, быть может, основать новую породу.
 — Вот именно, может быть. Предлагаю вариант получше. Устроим забег между Черным Патриком и Шареб-эр-рехом.
 — Не вижу связи.
 — Если твоя лошадь победит, Шареб твой! Ты сможешь заняться разведением «норфолкских чистокровных»!
 Насмешливая улыбка исчезла с лица графа. Теперь он смотрел на Тристана пристальным, оценивающим взглядом, и с чем-то вроде испуганного торжества молодой человек понял, что его кредитор попался на удочку.
 — Ах, Тристан, Тристан! — Максвелл с благодушной укоризной покачал головой. — Ты так никогда ничему не, научишься. Вспомни, ты и без того по уши в долгах. Половина твоего состояния уйдет на выплаты… в том случае, конечно, если ты доживешь до вступления в наследство. Все, что у тебя есть, — это Шареб, да и того ты готов поставить на карту ради весьма сомнительного шанса на выигрыш.
 — Я… у меня нет выбора! — мрачно пробурчал Тристан.
 Ему вдруг пришло в голову, что это может оказаться вовсе не беспроигрышный вариант, как он полагал вначале, что он и впрямь может потерять Шареба.
 — Ну хорошо, а чего ты хочешь в случае выигрыша?
 — Как чего? — удивился молодой человек. — Если Шареб победит, ты простишь мне долг, разумеется! И публично расторгнешь помолвку.
 Он собрал все свои аристократические способности, чтобы в голосе слышалась глупая юношеская бравада. Слишком уверенный тон мог бы насторожить Максвелла.
 — Так, .. — протянул граф. — А если Черный Патрик оставит твоего хваленного Шареба позади, тогда…
 — Тогда обе последние из оставшихся в живых лошадей породы «Норфолк» — твои! — вскричал Тристан, в душе молясь, чтобы этого не случилось.
 Максвелл долго изучал его, как насекомое, нацепленное на булавку. Глаза его алчно сверкали; под этим взглядом молодого человека прошиб пот.
 «Боже, сделай так, чтобы он попался на приманку, чтобы принял предложение. Я не знаю другого способа вырваться из его лап!»
 — А тебе не приходило в голову, Тристан, что Шареб и без того уже мой? Ведь если в ближайшее время ты не расплатишься с долгом, твое имущество пойдет с молотка. Этой частью вполне может стать Шареб. Если я заявлю на него права, начнется тяжба. Не думай, что его вот так просто придут и отберут у меня, а тяжбу неизвестно еще кто выиграет.
 — Не так просто! — воскликнул молодой человек, на этот раз с подлинным гневом. — Я могу продать его хоть сейчас какому-нибудь влиятельному человеку за один фунт.
 Раз уж на то пошло, просто чтобы он не достался тебе! И вот тогда к тебе точно придут и заберут его. Пусть я пойду в долговую тюрьму, но и ты останешься ни с чем!
 — Скажите, пожалуйста, какой интриган! — Максвелл засмеялся, но видно было, что он обдумывает и взвешивает угрозу. — Если тебе настолько ненавистна идея, что Шареб попадет ко мне в руки, почему ты ставишь на него?
 — Ну… потому что это не совсем одно и то же, — нашелся Тристан. — Если раструбить о подобном забеге Шареба в Ньюмаркете, в Норфолк съедется вся Англия, лишь бы увидеть все собственными глазами. Это будет сенсацией века!
 — Да, но тебе-то что с того?
 — Я не желаю видеть сестру твоей женой и сделаю все, что смогу, чтобы этому воспрепятствовать. Отец, конечно, был мечтатель… но я верю в него! Верю, что Шареб обставит твоего Патрика и тем самым освободит меня от долгов, а сестру — от данного тебе слова!
 Он высказал все это напыщенно, сверкая глазами и жестикулируя, и очень надеялся, что слово «мечтатель» не ускользнуло от внимания Максвелла. Тот еще с минуту смотрел на него, потом насмешливо хмыкнул:
 — Ну и дурак же ты, Тристан! Впрочем, не первый и не последний. Я нажил состояние на дураках, олухах и слишком самоуверенных умниках. Считай, что мы договорились. — Он подвинул к себе календарь и полистал страницы. — Когда?
 Через неделю устроит?
 — Через неделю? — Тристан нахмурился, чтобы скрыть торжество. — Пойдет!
 — Я пошлю письмо своим друзьям в Ньюмаркет, чтобы весть о забеге неофициально разошлась как можно скорее.
 Что касается официального пути, я дам объявления в лондонских газетах и…
 В дверь постучали, и дворецкий, не дожидаясь разрешения, сунул голову в кабинет. Он выглядел обеспокоенным, седой венчик волос слегка растрепался.
 — Осмелюсь побеспокоить, милорд! Маленькая проблема…
 Максвелл немедленно поднялся, простился с Тристаном и вышел.
 Так кончился разговор, стоивший молодому человеку больше нервов, чем вся его предыдущая жизнь, вместе взятая. Оставалось только покинуть этот ад, найти ветеринара (Господи, лучше бы Ариадна завела интрижку с грумом, все-таки такое частенько встречается, да и слово куда легче выговаривать!) и выяснить, что же на самом деле произошло.
 Что касается забега, Шареб должен, обязан победить, иначе на земле нет никакой справедливости!
 Ночь выдалась на редкость неуютная, безлунная и холодная. Надвигалось ненастье. Громада особняка была темной, за исключением окон кабинета, ронявших мягкий свет на газон.
 Тристан направился было к конюшне, когда с задней стороны дома послышались крики и собачий лай. Звуки раздавались как будто сверху, потом резко затихли. Только собака продолжала тявкать.
 В первую очередь Тристан испугался за сестру. Он уже готов был ринуться на помощь через парадные двери, но подчинился голосу рассудка и укрылся среди декоративного кустарника. Оказалось, он поступил весьма разумно. Спустя какое-то время, показавшееся очень долгим, через дверь для прислуги вышли трое. Они несли что-то очень похожее на мертвое тело.
 Молодой человек окаменел от ужаса. Обливаясь холодным потом, он следил, как один из них выпряг из коляски старого мерина с провислым животом. Мертвеца вскинули ему на спину, двое вернулись в дом, а третий, высокий и жилистый, достал пистолет и проверил его. Потом сунул в карман, поднял что-то с земли (лопату — в страхе сообразил Тристан) и под уздцы повел мерина прочь от дома. В этот момент из темноты выскочила, заливаясь лаем, собачонка и принялась кидаться человеку на ноги. После безуспешных попыток отогнать ее криком он бросил поводья и замахал лопатой. Собачонка метнулась в темноту. Человек снова взялся за повод, но мерин выкатил глаза и начал так рваться, что труп почти сполз у него со спины. С проклятиями слуга огрел его черенком лопаты по крупу. Последовало короткое ржание, потом жеребец, казалось, смирился со своей участью и последовал за человеком.
 Только когда звук шагов и стук копыт почти умолкли, Тристан решился покинуть свое укрытие. Несколько мгновений он оставался в нерешительности, переводя взгляд с темноты, где скрылся слуга с его зловещим грузом, на контуры конюшни. Очевидно, опасность сестре не угрожала, а он отчаянно нуждался в пище и отдыхе. Но любопытство пересилило. Кроме того, мрачная тайна Максвелла могла послужить лишним козырем в борьбе с ним. Кто знал, что сулило будущее?
 Молодой человек крадучись последовал за слугой, стараясь держаться в густой тени и не приближаться слишком близко. В какой-то момент он испугался, что потерял след.
 Тристан бросился вперед и чуть было не наткнулся на зловещую троицу — мерин, труп и человек с лопатой. Пришлось затаиться и переждать. Потом его страшно перепугал шорох за спиной. С бешено бьющимся сердцем он круто повернулся — и увидел собачонку, трусившую метрах в пяти от него в том же направлении. Поднявшись на невысокий пригорок, троица обрисовалась на фоне неба. Руки и ноги трупа страшно раскачивались в такт шагам лошади. От этого зрелища Тристана замутило.
 Кто это? Один из кредиторов Максвелла, явившийся получить обещанные деньги и уснувший мертвым сном от рук подручных графа? Или, наоборот, должник, так и не собравший денег для уплаты долга? Лоб молодого человека снова взмок, когда он представил свою собственную участь.
 Могло случиться, что его безымянная могила будет недалеко от последнего пристанища этого бедняги.
 Особняк давно остался позади, человек и лошадь миновали рощицу, другую и вышли на открытую луговину. Обильная ночная роса лежала на густой траве. Чем дальше пробирался Тристан от куста к кусту, тем сильнее намокали его сапоги.
 Бриджи промокли выше колен, ноги замерзли. Сова заухала совсем близко, заставив его отскочить и схватиться за сердце.
 При этом он зацепился за колючий куст и едва сумел выпутаться без излишнего шума. Казалось, эта прогулка никогда не кончится, но наконец в низине, затянутой туманом, слуга остановил лошадь и стащил труп у нее со спины. Тот тяжело шлепнулся в траву и остался лежать с раскинутыми руками, лицом к небу.
 Слуга принялся копать. Он рыл с таким усердием, что это позволило Тристану подобраться поближе незамеченным. Шумное дыхание и звук лопаты, врезающейся в мягкую землю, заглушили его шаги. В стороне уже высилась кучка земли, от нее поднимался тяжелый сырой запах. Да и сам звук навевал мысли о могильщике на кладбище. А если это и есть кладбище Максвелла? Если здесь гниет в земле немало трупов?
 Властное желание видеть лицо жертвы завладело Тристаном. Молодой человек присел на корточки и начал медленно подкрадываться.
 Труп шевельнулся. От неожиданности и ужаса у Тристана чуть не вырвался дикий вопль, но он вовремя зажал рот руками. Этот негодяй собирался похоронить человека заживо!
 Лопата ударила по камню, последовало громкое ругательство. Тристан возобновил движение вперед, до тела оставалось совсем немного.
 Он увидел, как мерин потянулся к лежащему и ткнул его в плечо, словно стараясь привести в чувство. Еще и еще раз. Тот шевельнулся снова, открыл глаза и потянулся к морде лошади.
 В этот момент слуга перестал рыть и повернулся.
 С проклятиями он выхватил пистолет и прицелился в лежащего. Не медля ни секунды, Тристан сделал прыжок.
 Ему удалось попасть по локтю. Выстрел прозвучал, но пуля ушла в сторону.




 Глава 23


 Треск пистолетного выстрела, шорох травы, сминаемой передвигающимися телами, проклятия и удары и, наконец, темная масса, заслонившая свет, — это Гром придвинулся поближе, чтобы прикрыть собой хозяина. Колин смутно сознавал все это, а когда попытался сесть, то опять свалился на траву и, должно быть, снова отключился, потому что кто-то положил ему на лоб руку. Он открыл глаза. Было тихо, только рядом дышали тяжело и часто.
 — Ариадна… — пробормотал Колин, пытаясь приподняться. — Надо бежать, Ариадна…
 Ему удалось сесть, но все тотчас закружилось и начало меркнуть. С минуту он ощущал себя где-то очень далеко, и в этой безмерной дали загадочный некто тряс его за плечи, хлопал по плечам и растирал руки. Сознание неохотно возвращалось. Колин разлепил тяжелые веки и увидел рядом симпатичного юношу. Тот, сжав губы, буравил его пристальным взглядом. Когда взгляды их встретились, юноша широко и облегченно улыбнулся:
 — Ну и кто ты такой? Извини за фамильярность, приятель, но я как-никак спас тебе жизнь. Ты, должно быть, один из кредиторов Максвелла. Или, может, должник?
 — Колин Лорд… ветеринар из Лондона…
 Улыбка сошла с лица юноши, он вскочил и даже отступил немного.
 — Тот негодяй, что доставил мою сестру прямо в волчье логово? Ничего не скажешь, хорошего человека я спас! Дать бы тебе как следует!
 — Погоди минутку, ладно? Я хоть немного приду в себя, а то получается как-то нечестно…
 — Он еще шутит! Если бы не ты, я бы перехватил Ариадну прежде, чем она оказалась в Норфолке, в руках этого… монстра!
 — А ты кто такой?
 — Лорд Тристан Сент-Обин к вашим услугам, — надменно ответил юноша.
 — Ах, ну да, кто же еще… — Колин наклонил голову и, морщась, потер затылок. — Молодой граф Уэйбурн. Слушай, парень, если тебе нужен жеребец, то ты опоздал.
 — Не опоздал и не мог опоздать, сэр! Шареб-эр-рех по завещанию принадлежит мне, а не сестре, но речь не об этом. Я гнался за вами от самого Лондона вовсе не за тем, чтобы отнять жеребца… ну, не только за этим.
 — Ариадна думает, что только ради этого.
 — Чертовски жаль! — Молодой граф, в минуту волнения очень похожий на сестру, начал расхаживать взад-вперед, сжимая кулаки. — Я гнался за вами потому, что ей никак нельзя выходить замуж за Клива Максвелла! Ариадна понятия не имеет, что это за человек, ничего не знает о папином письме… да она вообще ничего не знает, если уж на то пошло!
 — По ее мнению, Шареб нужен тебе, чтобы расплатиться с долгами, — осторожно заметил Колин.
 — С долгами! Что вы все знаете о долгах! А я могу тебе рассказать, что это такое! — Он вдруг понизил голос, словно у каждого куста в низине были уши. — У меня тысячи фунтов долгу, много тысяч, и почти все эти деньги я должен Максвеллу. Карточные долги, то, что я продул на скачках, на петушиных и собачьих боях, просадил на актрис. Стоило оказаться без гроша, и я шел к Максвеллу, а тот любезно ссужал меня деньгами. Я, конечно, продувался опять, и так оно шло, пока однажды я не погряз по уши. Можешь вообразить себе такое? — Тристан воздел руки, потом уронил, и на лице его появилась гримаса отвращения. — А потом Максвелл перестал быть душкой. Он угрожал мне физической расправой и намекнул, что отца, мол, можно спровадить на тот свет раньше, чем пробьет его час. Гнусный субъект! Я, конечно, сразу пошел к отцу и все рассказал. Отец написал Максвеллу, что расторгает помолвку… а больше ничего не успел. Еще до того, как он переговорил с Ариадной и дал объявление в газете, случился пожар…"
 — Спокойно, только спокойно, — мягко произнес Колин тоном, каким, бывало, успокаивал в шторм юнгу.
 — Словом, произошел пожар, отец пытался спасти Шареба. Бросился прямо в огонь, можешь себе представить!
 Нет, он не сгорел… у него случился удар, и я… первым его нашел! Пропади все пропадом! Дьявольщина! А теперь Ариадна уверена, что Шареб нужен мне для уплаты долгов!
 Колин ощутил в себе достаточно сил, чтобы подняться на ноги. Он привалился к Грому и с минуту стоял так, подавляя тошноту. Везет же в последнее время его голове!
 Немного оправившись, он выпрямился и только тут увидел свежевыкопанную яму, отброшенную лопату и неподвижного человека рядом. Не оставалось никакого сомнения, что могила предназначалась ему.
 — Кстати, — сказал он, когда шмыганье за его спиной прекратилось, — спасибо, что спас мне жизнь, парень.
 — Не за что! — пробурчал Тристан. — Я все-таки джентльмен, сэр.
 Он обошел могилу кругом, огляделся; вид у него был на редкость подавленный.
 — Давай поговорим начистоту, — продолжил Колин. — Как ты намерен расплатиться с долгами? В наследство ты когда еще вступишь, так что это отпадает. Остается Шареб.
 Если вспомнить, через что пришлось пройти твоей сестре, чтобы сберечь его, будет свинством пустить его с молотка, тебе не кажется? А другого выхода я не вижу.
 — Я тоже не видел, — уныло произнес Тристан, глядя во тьму. — Вот и пришлось…
 — Что? — резко спросил Колин, подступая к нему и не обращая внимания на головокружение. — Что ты еще натворил, парень?
 Тристан пнул сапогом кусок свежего дерна и не ответил.
 — Передал Максвеллу все права на Шареба? — настаивал Колин.
 — Нет.
 — Собираешься продать его, чтобы расплатиться?
 — Нет.
 — Тогда что же? Говори!
 — Я предложил Максвеллу устроить пробный забег между Шаребом и Черным Патриком при большом скоплении публики, — с вызовом объяснил молодой человек. — Если моя лошадь победит. Максвелл объявит о расторжении помолвки с Ариадной и порвет все мои расписки. Все до единой. И потом, тому, чья лошадь обставила фаворита, полагается денежный приз!
 — А если твоя лошадь отстанет?
 — Этому не бывать!
 — А если? — крикнул Колин и схватил его за плечи. — Если все-таки придет к финишу второй?
 Порыв ветра внезапно пронесся над низиной, и листва кустарника зловеще зашуршала.
 — Если это случится, Шареб и Газель перейдут к Максвеллу, Ариадна достанется ему, а я тогда покойник!
 Так уж случилось, что грум, которого молодой граф Уэйбурн повсюду таскал за собой, в том числе в Норфолк, заметно прихрамывал. Конечно, в поместье были и такие, кто мог заподозрить неладное и повнимательнее присмотреться к этому человеку. Возможно, им бросилось бы в глаза его сходство с тем, кто в данный момент должен был лежать в земле сырой. Но подручные Максвелла для грязной работы не заходили на конюшню, а грум лорда Уэйбурна не спешил совать нос за ее двери. Доил, доложив хозяину об исполнении поручения, скрылся подальше с его глаз и с тех пор держал язык за зубами. Ему совсем не хотелось, чтобы Максвеллу донесли, что он всю ночь провалялся без сознания, а жертва скрылась в неизвестном направлении.
 В особняке обязанности слуг всегда были строго распределены. Каждый знал свое место, каждый умел молчать, никто не смел самовольничать. Например, горничная, хотя она и слышала в ночи жалобный плач Ариадны, и не подумала предложить ей помощь.
 Хозяин был не из тех, кто повторял дважды. Хорошо, если ослушник терял только место. В ярости Максвелл бывал страшен, и никому не хотелось раздражать его. Слуги поглядывали с чем-то вроде уважения на молодого лорда Уэйбурна и шепотом пересказывали друг другу, что тот отказался покинуть особняк, пока не переговорит с сестрой. Было приказано разместить его в одной из комнат для гостей.
 Идею эту подал Колин, так же как и другую — переодеться грумом и снова выкрасить волосы для маскировки, на этот раз черными чернилами. Неудачная попытка спасти Ариадну заставила его удвоить осторожность. Теперь нужно было как-то повидаться с ней. Для этой цели и было задумано, чтобы Тристан оставался в особняке.
 Выждав немного, Колин попросил молодого человека вызвать Ариадну к нему. Когда девушка, бледная и осунувшаяся, через несколько дней спустилась вниз, в гостиной она столкнулась с Тристаном.
 Тот тоже выглядел усталым, хотя и передохнул немного после своей гонки до Норфолка. При виде его все пережитое в те сумасшедшие дни всколыхнулось в Ариадне. Первым ее побуждением было просто повернуться и уйти. Однако она не сделала этого, а просто с молчаливым пренебрежением оглядела брата.
 — Рад видеть тебя, сестричка!
 — А я тебя нет. Нам не о чем разговаривать, Тристан.
 Прощай!
 — Постой!
 Молодой человек оторвался от камина, на полку которого элегантно опирался до сих пор, и бросился следом.
 Догнав девушку у двери, он довольно бесцеремонно потащил ее обратно и заставил опуститься в кресло. Ариадна, вне себя от возмущения, попыталась подняться, но он удержал ее.
 — Немедленно прекрати это, Тристан, или, клянусь Богом, я закричу!
 — Колин Лорд ждет тебя на конюшне, — поспешно зашептал тот.
 Ариадна сразу перестала рваться. От неожиданности и вспыхнувшей отчаянной надежды она обмякла и с минуту сидела неподвижно, сплетя пальцы на коленях. Она пыталась справиться с нервной дрожью и полностью лишилась дара речи.
 — Максвелл приказал застрелить его и закопать на лугу, — продолжал шептать Тристан, оглядываясь на дверь. — Твой ветеринар, должно быть, в рубашке родился, потому что я подоспел как раз вовремя.
 — Я должна сейчас же видеть его! — вскричала Ариадна.
 — Да с ним все в порядке, — нахмурился брат, видя, что она собирается бежать на свидание немедленно. — Сначала тебе стоит кое-что узнать.
 И он рассказал о разговоре с Максвеллом и предстоящем забеге.
 — Ради Бога, Тристан, что на тебя нашло? Как ты мог?
 Ариадна готова была убить его в эту минуту, от ярости на ее бледных щеках расцвели два лихорадочных пятна. Но потом она встретила взгляд, полный отчаяния, и разом поняла сразу несколько вещей: он слишком молод, чтобы знать жизнь, и не может понять, как велик риск, а еще, несмотря ни на что, он был ее братом.
 — Ах, Тристан…
 Она поднялась, качая головой, и протянула руки. Они обнялись, впервые после долгого отчуждения чувствуя себя близкими, впервые разделив друг с другом горечь недавней потери.
 Четверть часа спустя Тристан заглянул в гостиную и поманил Ариадну за собой, уверяя, что путь свободен. Девушке без приключений удалось добраться до дверей конюшни и проскользнуть внутрь.
 До ее появления Шареб-эр-рех упивался видом и запахом своей четвероногой возлюбленной, но когда вошла Ариадна, он повернулся и приветствовал ее нетерпеливым ржанием. Не обращая на него никакого внимания, она пробежала мимо и бросилась на шею ветеринару.
 Жеребец вздохнул, огляделся и встретил насмешливый взгляд Грома, который никогда не выглядел более старым и жалким, чем теперь, в окружении чистокровных лошадей самых лучших статей. Однако старый мерин не унывал, поскольку корма ему хватало.
 — О, Колин! — наконец воскликнула Ариадна, остановившись. — Я и не чаяла снова тебя увидеть. Тристан мне все рассказал, и…
 К ее недоумению, Колин вдруг схватил ее за плечи и отстранил как можно дальше. У него был вид человека, готового потерять сознание.
 — Боже мой, Ариадна!
 — Что случилось? — испугалась девушка.
 Но он молчал, во все глаза глядя на нее. Он коснулся ее волос, уложенных в изящную прическу, узкого корсажа платья, воздушного рукава. Не сразу поднял он взгляд на лицо Ариадны.
 — Никогда… клянусь, никогда в жизни я не видел женщины прекраснее!
 Леди Ариадна Сент-Обин, которую не однажды в жизни осыпали самыми изысканными комплиментами, вдруг залилась краской. Застенчивая улыбка появилась на ее губах, — Очнись, Колин! — тихо произнесла она, чтобы вернуть его к реальности. — Я не видение, я из плоти и крови.
 — Я знаю, знаю! Но вспомни, я ведь никогда не видел тебя в женской одежде, милая… Впрочем, нет. Видел, но в тот момент мне было не до того, так что теперь я просто сражен.
 — Колин, ради Бога! ..
 Не зная, как выразить свое счастье, девушка снова бросилась на шею дорогому доктору и так его стиснула, что он чуть не задохнулся.
 — Тебе нельзя здесь долго оставаться, — сказал Колин, когда она наконец позволила ему отдышаться. — Это опасно, тебя могут хватиться.
 — Что? Уже уйти? Ни за что! Бояться нечего, Тристан караулит у двери. Если кто-нибудь появится, он кашлянет.
 Но что я вижу, Колин! Ты снова покрасил волосы, на этот раз в черный цвет! Какой ужас! А это что за попона там на соломе? Только не говори, что ты на ней спишь.
 — Ариадна, прошу тебя! Сейчас Максвелл опасен как никогда в связи с этим забегом. Кто знает, на что он может решиться.
 — Ты думаешь, он подстроит какую-нибудь гнусность?
 Например, навредит Шаребу?
 — Такие, как он, способны на все. Этот забег тревожит меня, милая. Шареб слишком дорог тебе, а ты слишком дорога мне, и если что-то случится с любым из вас…
 Он не договорил, сжав маленькую руку Ариадны в своей. Потом, бросив взгляд в сторону дверей, взялся за лестницу на сеновал. Ариадна охотно последовала за ним.
 Когда она поднялась, аккуратно придерживая пышные юбки, Колин подхватил ее за талию, приподнял и посадил в душистое сено. На сеновале было тепло, поток солнечного света лился сквозь оконце под самой крышей, и в нем весело танцевали пылинки. Колин увел девушку в самый дальний угол и там поцеловал.
 Она приникла к нему всем телом, счастливая в этот момент, как никогда в жизни. Просто находиться рядом с ним означало забыть обо всех страхах и сожалениях двух прошедших дней. От Колина исходила добрая сила, в которой хотелось нежиться, купаться, которая дарила счастье. Ненадолго он взял ее лицо в ладони, потом отпустил, коснулся плеч, груди, талии, словно желая убедиться, что с ней все в порядке.
 Глядя ему в лицо, Ариадна не могла понять, как еще совсем недавно могла верить в разлуку навеки. А ведь это могло случиться, если бы зловещий замысел Максвелла удался. Колин мог быть подло, предательски убит! Дорогой, милый, добрый Колин, посвятивший жизнь спасению созданий Божьих!
 Слезы заволокли ей глаза.
 — Милый мой, милый!
 Колин прижал ее к груди и начал покачивать, словно баюкал ребенка. Вместо того чтобы успокоиться, девушка разрыдалась. Когда его рубашка промокла от слез, Ариадна вдруг ощутила запах свежего сена. Он весь пропитался этим запахом. Господи, как бы она жила на свете без него!
 И вдруг ни с того ни с сего ей вспомнились откровения Максвелла. Это сразу остановило поток слез. Заметив это, Колин вытянул полу рубашки из брюк и отер Ариадне щеки. Довольно долго она смотрела ему в лицо.
 Оно было красиво, даже в обрамлении черных волос, хотя она, конечно, предпочитала видеть их белокурыми.
 Ариадна судорожно вздохнула.
 — Почему ты не сказал мне?
 Это вырвалось само собой, и Колин удивленно посмотрел на нее, не понимая, о чем идет речь.
 — О том, что ты был капитаном, о другой своей жизни.
 Колин сразу отстранился и даже отступил на шаг. Настороженное выражение появилось на его лице.
 Ариадна схватила безвольно висящую руку и сильно сжала. Колин отвернулся.
 — Так ты знаешь?
 — Максвелл рассказал, но лучше бы это сделал ты.
 — Он сказал тебе все?
 — Думаю, что да.
 — И что же? Я был прав, что ты сразу меня разлюбишь, когда узнаешь правду?
 Не дожидаясь ответа, он с тихим вздохом опустился на сено, вытянул травинку и принялся терзать ее. Ариадна уселась рядом, намеренно разложив юбки так, чтобы они открывали лодыжки.
 — Знаешь что, Колин Лорд? В жизни я не встречала человека такого большого ума… и такого наивного глупца одновременно!
 Колин смотрел на ее лодыжки. Он поднял взгляд и с недоуменным видом уставился на нее.
 — Да-да, ты наивный глупец, если думаешь, что твой прошлый проступок может оттолкнуть женщину!
 — В числе обвинений было и неподчинение приказу, но не это главное. Главное то, что из-за моей глупой бравады погибло вдвое больше людей и оба корабля.
 Ариадна придвинулась и положила руку ему на плечо.
 Она не пыталась подыскать слова утешения. Нужно было не утешать, а разобраться раз и навсегда.
 — Послушай, ты не первый, чьи добрые намерения не увенчались успехом. Что же, выходит, человек должен рассчитывать каждый свой шаг и, если риск хоть немного превышает разумный, просто отступать? Что же тогда будет с миром, Колин? В моих глазах ты был полностью прав, когда бросился на помощь гибнущим людям, и я люблю тебя за это ничуть не меньше!
 — Ветер был слишком силен тогда, — в задумчивости произнес он, разглядывая травинку. — Адмирал Грэм жестами приказывал мне уйти, это видели все младшие офицеры, потому что не один бинокль был направлен на гибнущий фрегат. Адмирал знал, что ничего не выйдет, и думал о людях, которые погибнут в бесплодной попытке спасти своих товарищей. Я должен был подчиниться… но не… не мог! Я слишком уважал его, я им восхищался! После Нельсона это был самый блестящий адмирал королевского флота!
 Девушка молча прилегла щекой на свою руку у него на плече. Что тут можно было сказать?
 — Глубоко в душе я тоже знал, что фрегат обречен. И все же шанс был! Я приказал приготовить буксирный канат… — Воспоминания омрачили лицо Колина, глаза его были полуприкрыты, брови сдвинуты. — Матросам удалось зацепить «кошкой» за поручни, но ветер был слишком, слишком силен…
 Недолгое молчание тяжело повисло между ними.
 — Что я могу еще сказать? Буксирный канат лопнул.
 Просто лопнул, черт его возьми, как обычный трос! От этого корабли разбросало в стороны. Фрегат сразу сел на рифы и пошел ко дну в считанные минуты, мой корабль вскоре последовал за ним, поскольку не удалось сразу справиться с управлением. Части экипажа удалось спастись, но многие погибли. Если бы я подчинился приказу, многие остались бы в живых. — Тяжелый вздох приподнял грудь Колина, и он обратил к Ариадне печальный взгляд, в котором было что-то вроде вызова. — Если бы я мог заново прожить свою жизнь, Ариадна, я поступил бы точно так же.
 Она молча накрыла его руку своей. Колин отвернулся.
 — Я бы ни за что не оставил адмирала на произвол судьбы…
 — Но он потом оставил тебя! — воскликнула девушка, чувствуя внезапную ненависть к человеку, который впоследствии и не подумал ответить добром на добро и спасти карьеру Колина.
 — Ты ошибаешься, Ариадна. Сэру Грэму покровительствовал сам адмирал Нельсон, пока был жив. Это был благородный человек большого ума. Вопреки тому что я нарушил его приказ, он был на моей стороне во время трибунала. Если кто и был способен спасти мою карьеру, так только он. Видит Бог, он сделал все что мог! — Колин наконец отбросил травинку и мрачно обвел взглядом сеновал, словно только теперь вспомнил, где находится. — Но что бы он ни говорил, какие бы доводы ни приводил в мою защиту, это не могло пробить упрямство высшего командования. Факт оставался фактом: капитан нарушил приказ и этим погубил лучший корабль королевского флота. Не просто один из них, а флагман!
 — О, Колин!
 — Одним словом, приговор был вынесен, и впоследствии мне оставалось только круто изменить свою жизнь.
 Надо было на что-то жить, а я из гордости не пожелал просить поддержки у отца. Довольно было и того, что я опозорил его имя. Я перебрался в Лондон, еще не зная того, чем займусь. Однажды я увидел, как кэбмен бьет свою лошадь — старого мерина вроде Грома, — и вмешался, а потом выкупил старика Нэда. В тот день я понял… понял свое предназначение, если можно так сказать.
 Животные и раньше доверяли мне, поэтому показалось естественным сделать для них все, что удастся. Возможно, спасая их жизни, я тем самым пытался возместить те, что прервались на войне с моей помощью.
 — Ты спас многих?
 — Да. И еще больше выздоровело благодаря мне. И я нисколько не стыжусь избранного ремесла, Ариадна. — Он помолчал. — Ну вот, теперь ты и в самом деле все знаешь.
 Знаешь, что я не мог сделать тебе предложение до тех пор, пока все не расскажу. Но я боялся, Ариадна! Боялся, что ты отвергнешь меня и, что еще хуже, пожалеешь!
 — Я люблю тебя, Колин.
 — А как насчет будущего? Ведь брак с ветеринаром навсегда закроет тебе дорогу в высшее общество, не говоря уже о том, что ветеринар этот — и сам изгой. Я никогда не смогу обеспечить тебе роскошную жизнь, такие вот наряды и все остальное…
 — Колин!
 Он запнулся и вопросительно посмотрел на нее.
 — Наряды! Боже мой, о чем ты говоришь! Ты думаешь, что наряды и в самом деле так важны? Что меня волнует мнение людей, которые способны повернуться ко мне спиной только за то, что я связала жизнь с тем, кого люблю?
 Что меня прельщают деньги — хотя, видит Бог, у меня их достаточно, чтобы разодеть в шелка и бархаты половину Англии! Все это кажется таким далеким, таким нестоящим теперь, после единственного и самого важного приключения в моей жизни. Я многому научилась, Колин. Это были самые счастливые дни. Поля, рощи, ветер в лицо, пение птиц по утрам, восход и закат — я знаю теперь, что ценю это больше, чем глупую суету напыщенных и пустоголовых людей из общества. У меня есть ты, я люблю тебя, и мне совершенно все равно, ветеринар ты или маркиз!
 С этими словами Ариадна взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы. Длинные черные ресницы опустились на загорелые щеки, и на миг это зрелище заставило ее забыть обо всем, но потом она вновь отдалась поцелую.
 Колин ответил, сначала нерешительно, потом со все большей жадностью и нетерпением. Постепенно пришло осознание, что ничего не потеряно, что Ариадна по-прежнему с ним, в его объятиях… что, может быть, теперь все будет лучше, гораздо лучше, чем прежде. Рука сама собой скользнула под пышный подол платья, чтобы коснуться горячей кожи ее бедра.
 Ариадна зарылась пальцами в его шелковистые волосы.
 Девушка опустила руку и медленно откинулась на спину.
 Сено тихонько зашуршало, отдавая свой густой аромат — запах лета и солнца.
 — Я хочу, чтобы ты любил меня, Колин…
 — Значит ли это, что я не отвергнут? — улыбнулся он.
 — Наивный глупец! — прошептала Ариадна.
 Колин прилег рядом, и она зарылась лицом в его черные, как полночь, волосы. Улыбка Колина стала шире. Он уже готов был отпустить насмешливое замечание насчет внимания, которым брюнеты пользуются у женщин, но тут от дверей послышался громкий кашель. Оба затихли, прислушиваясь. Пару минут спустя приблизились энергичные шаги.
 — Что будем делать? — спросила Ариадна.
 Колин зажал ей рот поцелуем, и она забыла, о чем спросила, ощущая лишь движение его руки вдоль спины и бедра. Потом подол платья пополз вверх. Сухая травинка уколола колено, и девушка едва удержалась от возгласа.
 — Хороший сегодня день, милорд!
 Ариадна пошевелилась, зашуршав сеном. Колин рывком подвинул ее на себя. Все стихло.
 — Да, неплохой, — последовал ответ Тристана.
 — Его милость граф велел как следует размять Черного Патрика. Да. Вот за этим я здесь. Оно ведь как? Если лошадь застоится, что с нее взять?
 — Да уж нечего, — не без иронии заметил Тристан.
 Ариадна зажала рот ладонью, чтобы не расхохотаться. К тому же она чувствовала, что подол задран уже до самой талии, потому что солнце грело голые ягодицы.
 — Хорошо бы Тристан тоже ушел, — прошептала она на ухо Колину. — Иначе он услышит…
 — Если мы будем вести себя тихо, то не услышит.
 — А разве это возможно?
 — Если постараться. Я-то точно смогу, а вот ты… — Рука скользнула по ягодице вниз, между ног.
 У девушки вырвался тихий стон.
 — Вот-вот, я как раз об этом! — укоризненно произнес Колин.
 Ариадна боком сползла с сена и потянулась к застежке его брюк. Внизу открылись двери, грум вошел в стойло Черного Патрика и начал седлать его. Жеребец заржал, ему ответило воинственное ржание Шареба. Чужое присутствие не только не остудило их пыл, но, наоборот, распалило.
 — Как тут твердо!
 — Даже чересчур. Боюсь, слишком долгое воздержание мне не на пользу.
 — Так за чем же дело стало, доктор? Приступим к лечению!
 Колин беззвучно засмеялся, но умолк, когда рука Ариадны принялась поглаживать его. Интимная ласка была медленной, почти мучительной, он не удержался от стона, и девушка быстро закрыла ему рот губами.
 — Боже мой!
 — Тише, Колин!
 Ласка продолжалась, и наконец, не в силах выносить эту сладкую пытку, Колин прижался лицом к груди Ариадны и начал тихо стонать.
 Внизу на конюшне Черного Патрика вывели из стойла, и копыта зацокали к выходу.
 — Это тебе наказание за то, что долго молчал о своем прошлом, — прошептала Ариадна и хихикнула.
 — Тогда я никогда тебе больше ничего не расскажу, — сквозь зубы произнес Колин, и губы его дрогнули в улыбке, больше похожей на гримасу.
 Девушка наклонилась поцеловать его повлажневший лоб, длинные ресницы и, наконец, губы. Рука легла ей на колено, двинулась вверх, к развилке ног, легла на треугольник волос цвета корицы и зарылась в него.
 — Колин!
 — Мера за меру, моя прекрасная леди… — начал он. — Черт возьми, если ты не перестанешь, это плохо кончится!
 — Я хочу, чтобы ты любил меня, Колин, прямо здесь и сейчас!
 Поскольку слишком велика была возможность, что их застанут, нельзя было терять время. Без дальнейших слов Колин повернул Ариадну на спину и раздвинул ей ноги, не заботясь о юбках, подмятых тяжестью тела. Она смотрела на него снизу вверх, прекрасная в этот миг со своим раскрасневшимся лицом и томлением в глазах, с растрепавшейся прической. Она казалась воплощением страсти, воплощением желания.
 Колин вдруг почувствовал, что не может больше ждать.
 Нетерпеливым толчком он оказался внутри, едва удержав счастливый возглас. Ариадна выгнулась навстречу, обвивая руками его шею. Ее тихие стоны и вздохи, ее прикосновения, ее движения под ним — все это было так знакомо!
 Жажда, что нарастала в нем в эти одинокие дни, теперь владела им беспощадно, и хотя он всеми силами старался отсрочить разрядку, продлить наслаждение как можно дольше, он знал, что не сумеет. Он слишком долго ждал.
 И все же, еще до мгновения величайшего наслаждения, Колин успел услышать счастливый крик Ариадны и уловить ее содрогания…
 Когда он очнулся и сумел приподняться на руках, то первым делом склонился к самому уху Ариадны.
 — Миледи!
 — Да, милорд?
 — Прежде чем мы расстанемся, один вопрос.
 — Я слушаю.
 — Ты выйдешь за меня замуж?




 Глава 24


 Наступила полночь.
 До забега оставались считанные часы. Рано утром солнце поднимется над морской гладью, высушит росу на траве, а чуть позже осияет своим светом толпу вдоль трассы забега. Сколько ставок будет сделано, сколько пари заключено!
 А пока все в Норфолке спали, все, кроме Клива Максвелла. Тот в задумчивости сидел в своей библиотеке с раскрытой книгой на коленях.
 Послышался стук в дверь.
 — Можно, — бросил он.
 Тяжелая дверь с легким скрипом отворилась. На пороге появилась повариха, сжимая в мясистой руке седельную сумку, местами испачканную в муке. Вид у нее был такой сонный, что, казалось, она сейчас уснет стоя.
 — Вот, милорд, все как вы приказали. Все свеженькое! — Толстуха ослабила ремешок, поднесла сумку к носу и громко принюхалась. — Ох и запах! Пирожки с черной смородиной особенно удались, да и яблочный пирог тоже неплох. Здесь столько, что хватит лошадь накормить… Ох ты, проклятый мой язык! Прошу прощения, милорд. Я хотела сказать, что хватит на всех ваших друзей, как вы изволили выразиться.
 — Ха-ха… — холодно рассмеялся Максвелл и сделал знак, что не сердится.
 Если бы она знала только!
 — Отлично, к рождеству получишь прибавку. Давай это сюда.
 Повариха проковыляла к креслу графа и подала ему сумку, старательно отряхнув.
 — Вот, ваша милость.
 Получив разрешение удалиться, она, отчаянно зевая, направилась к двери.
 Максвелл подождал, пока дверь закроется и шаги стихнут в коридоре. В громадном особняке стало тихо и сумрачно. Граф поспешил загасить лампу на столе, ибо то, чем он собирался заняться, требовало полной темноты.
 К счастью, луны снова не было на небосклоне, совсем как в ту ночь, когда простился с жизнью самонадеянный ветеринар. В отдалении зловеще ухала сова, и Максвелл усмехнулся. Самая подходящая ночь для злодеяний, что и говорить!
 Через несколько минут он покинул дом, неся сумку через плечо. На конюшне, в неверном мигающем свете коптилки, он огляделся. Никого, только лошади отдыхали в своих стойлах. Воздух был таким плотным от смеси запахов сена, овса, конского пота и кожаной упряжи, что казалось, его можно было пощупать. В первую очередь Максвелл подошел к стойлу Черного Патрика. Жеребец уже спал, в стойле было темно, только слабо виднелась белая звездочка на широком лбе фаворита. Обычно граф заходил в стойло, чтобы приласкать любимца, но на сей раз на это не было времени.
 Чуть в отдалении находилось стойло Газели. Кобыла была чудо как хороша. Белоснежная от копыт до кончиков ушей, с гривой той же масти, она неизменно вызывала восхищение зевак, когда грум выезжал размять ее. Темно-карие глаза казались особенно глубокими, какими-то женственно-томными на светлом фоне.
 Оглядев свои сокровища. Максвелл вернулся к стойлу Шареба. Жеребец спал, лежа на ворохе соломы, что было некстати. Впрочем, услышав шаги, он поднял голову. В темноте блеснула белая полоса на морде.
 «Вот и славно, что сон твой не слишком крепок сегодня, приятель, — подумал граф. — Должно быть, нервничаешь перед забегом. Вы, лошади, все знаете загодя, будто умеете читать мысли. Вот и проверим, так ли это».
 Максвелл обогнул стойло, чтобы не входить туда и не тревожить жеребца попусту. Пироги можно было кинуть в кормушку и через стенку, а вот если Шареб разволнуется, заржет или начнет метаться от нетерпения… нет, лишний риск ни к чему. Он уже и без того почуял свежеиспеченное тесто и завозился, поднимаясь с соломенной подстилки.
 «Значит, он и впрямь помешан на пирожках», — удовлетворенно подумал граф. Он очень на это рассчитывал.
 Вначале ему казалось, что Ариадна выдумала это пристрастие Шареба, чтобы тот казался еще особеннее.
 Распустив завязки и приподнявшись на цыпочки, чтобы не промахнуться, граф опустил сумку в кормушку и поспешно направился к дверям. Над стойлом уже виднелась темная голова, поглощавшая предложенное лакомство.
 — Удачи завтра поутру, — прошептал Максвелл и выскользнул наружу. Не стоило искушать судьбу.
 Первый утренний свет просочился сквозь окошки. Сначала из темноты (коптилка, как обычно, выгорела к утру) выступили балки перекрытий и стенки стойл, потом вилы и грабли в закутке у стены, пирамида пустых ведер в углу.
 Колин Лорд крепко спал, прижавшись к Шареб-эр-реху, в том стойле, где недавно находился Гром. Накануне ему показалось, что ветер, изменившись, поддувает под двери конюшни. Чтобы не простудить жеребца перед забегом, ветеринар поменял лошадей местами.
 И вот теперь они оба спали крепким сном. Одному снилась девушка с медно-рыжими волосами, другому — белоснежная кобыла. Погруженные в свои мечты, они не слышали стонов из ближайшего стойла.
 Ариадна появилась на конюшне с рассветом, желая лично осмотреть своего любимца. Стоны повергли ее в ужас, который не уменьшился, когда оказалось, то болен не Шареб, а Гром. Одного взгляда на мерина было достаточно, чтобы понять, что он страдает от жестоких колик.
 Надо сказать, Колин Лорд знавал более приятные пробуждения в военное время, перед сражением. Только что он занимался любовью с Ариадной на идиллическом лугу, среди ромашек и медуницы, и вдруг его грубо затрясли. Шареб-эр-рех, тоже разбуженный посреди эротических видений, рывком поднялся на ноги. Ветеринара швырнуло об стенку стойла, и он ударился головой.
 — Господи Боже! Ариадна, что на тебя нашло?
 — Скорее, Колин, скорее!
 — Что случилось. Бога ради? — все еще ничего не понимая, пробормотал тот.
 — У Грома колики!
 Это разбудило если не личность, то ветеринара. Колин бросился следом за девушкой к бывшему стойлу Шареба.
 По пути к ним присоединился Штурвал, выкарабкавшись из уютного гнезда в куче сена. Дверца оставалась распахнутой, мерин катался на спине, взбрыкивая всеми четырьмя ногами, чтобы облегчить боль.
 — Ты спасешь его, Колин, правда? — спросила Ариадна, и в ее голосе послышались истерические нотки. — Скорее сделай что-нибудь! Смотри, как он мучается! Ну же, не стой так!
 Колин схватил ее За плечи и слегка встряхнул. Девушка умолкла.
 — Сейчас не время для истерик, Ариадна, — спокойно произнес он. — Мне, может быть, понадобится твоя помощь, так что успокойся.
 Она кивнула, сдерживая слезы. Колин оставил ее и побежал за своим сундучком. Все лошади поднялись и выглядывали из стойл, положив морды на дверцы. Когда он вернулся, Ариадна шептала Грому что-то утешительное.
 Появление ветеринара придало мерину новых сил. Он напрягся, повернулся сначала на бок, потом на живот и со стоном встал на ноги, скаля желтые зубы в жуткой гримасе.
 С минуту он стоял, весь дрожа и переступая копытами, потом ноги подогнулись и он тяжело рухнул на бок.
 Снаружи тем временем мало-помалу светлело.
 — Не входи пока, — обратился Колин к Ариадне и прошел в стойло.
 Скоро недоуздок был уже на голове Грома, и ветеринар мягко, но настойчиво потянул за него, пытаясь заставить лошадь подняться.
 — Надо встать, старина. Я знаю, знаю, что тебе больно, но встать придется, иначе…
 Понимая, что это и в самом деле важно, Гром перекатился на живот и заерзал ногами, но подняться не сумел, а лежать на животе было невозможно, и он снова завалился на бок.
 — Ариадна, скорее! Помогай!
 Девушка подоспела с другой стороны, подталкивая мерина то в плечо, то в круп, в то время как Колин тянул за недоуздок. Наконец их усилия увенчались успехом. Мерин поднялся, качаясь из стороны в сторону.
 — Что случилось, Колин? — спросила Ариадна, с состраданием глядя на несчастное животное. — Еще вчера с ним было все в порядке…
 Ветеринар уже успел бросить взгляд в кормушку, где лежали крошки и мелкие кусочки пирогов, остатки липкой начинки, над которыми роились мухи.
 , — Загляни в его кормушку, — мрачно посоветовал он и достал из нагрудного кармана часы, чтобы измерить лошади пульс.
 Вместо нормальных сорока он насчитал шестьдесят пять.
 Гром снова издал жалобный стон и начал ложиться, Колин грубо рванул за недоуздок, зная: если мерин ляжет, еще раз поднять его уже никакими силами не удастся, а лежать при коликах означало верную смерть.
 Двери открылись, и появились конюхи, присматривающие за лошадьми на конюшне Максвелла. При виде того, как личный грум лорда Уэйбурна возится с жалкой клячей, лица их вытянулись. Постепенно они подтянулись к стойлу Грома, чтобы предложить помощь и вволю посмотреть на происходящее. Колин поднял голову от бока мерина и оглядел зевак.
 — Где ваш хозяин? — спросил он резко.
 — Он уже полчаса как отправился осматривать трассу забега, — ответил кто-то.
 — Что ты выяснил? — робко спросила Ариадна, разрываясь между желанием знать и страхом помешать Колину делать свое дело.
 — Я прослушал ему брюхо. Ничего не слышно. Это плохо.
 — Он умрет?
 — Нет, если я смогу помочь.
 Однако он видел, что слизистая носа и рта мерина не розовая, а ярко-красная и что пот так и катится с него. Состояние четвероногого пациента вселяло тревогу, но по крайней мере было ясно, что причиной колик на сей раз стал не запор, а чудовищная доза мучного.
 — Ты уже знаешь, что с ним?
 — Он объелся пирогами, — с упреком ответил Колин и, не глядя на нее, принялся рыться в сундучке. — Теперь вся эта масса свежеиспеченного теста бродит у него в желудке.
 Спустя некоторое время начнется страшный понос.
 — А потом?
 Колин не ответил.
 Среди зевак распространилось известие, что лошадь намеренно обкормили мучным Один из младших конюхов, парнишка с простодушным лицом, выступил вперед.
 — Но, сэр! — заявил он с негодованием — Кому такое в голову могло прийти? Ведь коняга совсем безобидная, к тому же гроша ломаного не стоит!
 — Нет, стоит, нет, стоит! — воскликнула Ариадна, вздергивая подбородком. — Для нас он очень дорог, понятно вам всем?
 Колин заметил, что она плачет, и понял отчего Помимо жалости, это был и стыд за прежнее пренебрежение к старому доброму мерину, В толпе грумов и конюхов начался ропот, какое-то время они переговаривались вполголоса, потом тот же парнишка снова обратился к Колину:
 — И все же странно, сэр, не правда ли? Кому на руку было это злое дело? Мы не понимаем…
 Ноги Грома снова подкосились, и парень поспешил поддержать его.
 — Кому-то нужно, чтобы забег не состоялся, — гневно объяснил Колин.
 — При чем тут забег? Он не бежит!
 — А при том, что этот бедный старикан отдаленно напоминает Шареб-эр-реха. В темноте вполне можно ошибиться. Отравить пытались другую лошадь.
 Не вдаваясь в подробности, Колин велел Ариадне водить мерина взад-вперед по проходу, чтобы не дать ему лечь, а сам порылся в сундучке и достал оттуда свернутый кольцом кусок гибкой трубки. Катетеры были новшеством, многие их вообще никогда не видели. Изготовляли их из толстых и упругих кишок, пропитывая специальным составом.
 В толпе снова поднялся ропот. Грумы принялись толкаться локтями, чтобы подступить поближе.
 — Что это? Что за змея такая?
 — Это желудочный катетер, — не оглядываясь, ответил Колин. — Сама лошадь в таком состоянии пить не станет, а влаги потребуется много. Принесите кто-нибудь ведерко!
 День за окошком конюшни разгорался, уже запели первые птицы. Двери были нараспашку, так как добровольные помощники бегали туда-сюда, доставляя ветеринару все необходимое.
 Колину не следовало заглядывать в свои записи, чтобы вспомнить состав микстуры, он знал его наизусть, как и большинство рецептов.
 Две унции скипидара, два желтка куриных яиц… хорошо размешать, до полного растворения… так, немного сердечного из этой склянки и из этой… пинта красного вина… кварта воды, чтобы восполнить потерю жидкости на брожение…
 Ариадна не без страха следила за тем, как он тщательно перемешивает в ведерке отвратительное по цвету пойло. Она решилась положить руки ему на плечи. Колин повернулся, коротко улыбнулся ей и вернулся к своему занятию.
 — Зачем это?
 — Чтобы помочь содержимому желудка проскочить через кишечник. Чем скорее все это произойдет, тем больше шансов спасти его.
 Колин поднялся. Очевидно, конюшие и грумы уже успели обменяться мнениями на его счет, потому что старший конюх неожиданно произнес:
 — Вы ведь не грум, сэр? Вернее, не простой грум?
 — Нет, — рассеянно ответил тот, раскручивая катетер.
 — Он ветеринар, — с гордостью пояснила Ариадна.
 — Кто?
 — Доктор для животных.
 В этот момент на конюшне появился Тристан. Вид у него был заспанный, но при виде толпы у стойла и своего «личного грума» со странным устройством в руках он ускорил шаг. Собравшиеся не замедлили посвятить вновь прибывшего в смысл происходящего. Ариадна тоже добавила кое-какие подробности.
 — Наверняка дело рук Максвелла, — возмутился молодой человек, понизив голос, чтобы слышали только Колин и Ариадна. — Богом клянусь, это его гнусная затея…
 — С ним разберемся потом, — перебил ветеринар. — Пока надо лошадь спасать.
 Старый мерин еще был на ногах благодаря усилиям Ариадны, которая раз за разом водила его по проходу между стойлами. Как ни худо ему было. Гром повернулся и потер лоб о плечо Колина, как бы безмолвно соглашаясь на все, что тот сочтет нужным с ним сделать.
 Ветеринар задался вопросом, сумеет ли на этот раз оправдать доверие животного. Бывали случаи, когда он не мог помочь. Так случилось с Нэдом, который так мучился, что в конце концов пришлось из милосердия оборвать его жизнь.
 Против глубокой старости нет лекарства, думал ветеринар, но эта лошадь еще не настолько стара. Он должен ее спасти!
 Колин сунул катетер в карман, чтобы был наготове, и с мрачной решимостью на лице достал распорку для рта — довольно сложное устройство, которое не позволяло челюстям сомкнуться. Мерин кротко позволил вставить ее себе в рот.
 Это было пугающее зрелище, и над толпой зрителей повисла тревожная тишина. Лошади тоже перестали переминаться с ноги на ногу и сочувственно отфыркиваться.
 — Мне потребуется помощник…
 Колин не успел еще договорить, как понял, что первой вызовется Ариадна. Так и случилось — девушка поспешно шагнула к нему. Он с сомнением оглядел ее. Для предстоящей процедуры требовался человек с сильным характером. Чувствительность Ариадны была сейчас помехой. Понимая, что он колеблется, девушка положила ему руку на локоть.
 — Прошу тебя! Я справлюсь, обещаю!
 — Ты уверена, что не упадешь в обморок в самый ответственный момент?
 — Клянусь!
 — Что ж, будь по-твоему. Держи его вот так…
 Зрители не решались даже переминаться, и под взглядом множества глаз Колин почувствовал себя ведущим актером в ключевой сцене спектакля. Сосредоточившись, он быстро ввел катетер в горло лошади и начал осторожно продвигать его по пищеводу. К тому времени мерин был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Искоса бросив взгляд на Ариадну, Колин заметил, что та сильно побледнела, однако держала Грому голову так, как было сказано.
 Тот сделал глотательное движение, и трубка проскользнула сразу довольно глубоко, но потом пошла тяжелее. Однако она шла, и это уже было удачей.
 — Господи, ну и ну! — не выдержал парнишка-подручный. — И как вы знаете, что суете эту штуку в желудок, а не в легкие?
 — В противном случае он бы закашлялся, — коротко объяснил Колин.
 Он не отводил взгляда от шеи лошади. Для верности даже положил на шею ладонь и перемещал ее все ниже по мере углубления трубки. Мысленно он видел, как она движется по пищеводу, как достигает желудка, как входит в него. Впрочем, это последнее не нуждалось в воображении.
 Как только катетер достиг желудка, скопившиеся там газы вырвались наружу с шумом и треском. Запах гниющей пищи разнесся по конюшне.
 — Боже, меня сейчас стошнит! — прошептала, побледнев, Ариадна.
 — Позже! — прикрикнул Колин.
 Лицо девушки приобрело зеленоватый оттенок. Одной рукой она как-то ухитрялась держать голову мерина, другой зажимать нос. Окрик Колина подействовал на нее, она сделала над собой усилие и слабо улыбнулась.
 Снаружи громко запел петух. Час забега неумолимо приближался.
 — Пусть кто-нибудь подержит ведерко, — попросил Колин.
 Несколько зрителей поспешно приблизились. Установив емкость с укрепляющей микстурой выше уровня катетера, ветеринар ввел кончик гибкой трубки в жидкость.
 — Ты справишься, старина, уж поверь мне, — негромко произнес он, глядя в страдающие глаза Грома. — Будешь у нас как новенький…
 Но он знал, что все не так просто, что до благополучного исхода еще далеко. Когда-то он обещал то же самое Нэду, а спустя некоторое время вынужден был из милосердия нажать на курок. Внезапно, не в силах больше выносить благодарности и безграничного доверия в кротких глазах мерина, Колин отвернулся. Лицо его было суровым и бесстрастным, когда он вынимал катетер и распорку. Молча раздвинув толпу грумов, наперебой восхищавшихся инструментом, он прошел в заднюю часть конюшни, чтобы вернуться оттуда с попоной, на которой спал эти несколько ночей.
 Его встретил любящий, полный обожания взгляд Ариадны. Она вся светилась от гордости за него. Ответная улыбка Колина была далеко не сияющей. Он не мог заверить девушку, что все будет в полном порядке, потому что и сам не знал, чем все кончится.
 Ариадна уже достаточно хорошо знала Колина и не стала задавать вопросов. Иное дело Тристан, на которого происходившее произвело огромное впечатление.
 — Ну что? Коняга будет жить? Какой прогноз? — спрашивал он взволнованно.
 Колин отделался неопределенным замечанием, снова проверил пульс Грома и нашел, что тот не изменился. Что ж, это было все-таки лучше, чем если бы он стал чаше. У мерина явно была горячка. С этим можно было справиться, и вскоре лошадь стояла всеми четырьмя ногами в ведрах с прохладной водой, накрытая при этом теплой попоной. Зрелище было бы забавным, не будь все так встревожены. Ариадна прижала голову мерина к груди и нашептывала ему слова утешения, а малыш Штурвал, стоя на задних лапках, пытался лизнуть своего занемогшего приятеля в нос.
 Колин вышел на двор конюшни, хорошенько потянулся и огляделся. Тревога не оставляла его, но на данный момент все возможное было сделано. Очередную порцию микстуры можно было влить не раньше чем через несколько часов.
 Солнце уже поднялось над лесом. Еще немного — и жеребцов придется готовить к забегу.
 Забег. Как много зависит от его результата! Будущее молодого графа Уэйбурна поставлено на карту. Каков будет исход состязания? Это зависит… это зависит…
 Колин вернулся на конюшню, прошел к дальним стойлам и посмотрел на одно из них. Шареб-эр-рех встретил его взгляд.
 — Все зависит от тебя, приятель, — тихо произнес Колин.




 Глава 25


 Максвелл и его приятели сидели на возвышении, специально сколоченном неподалеку от стартовой линии забега. Вокруг сновали лакеи, разнося напитки и закуски. С возвышения открывался превосходный вид на уходящую вдаль ровную линию песчаного пляжа, которая как бы служила границей между морем и заболоченным участком местности, известным как Бернемские болота. Частично трасса пролегала по песку пляжа, частично — по дюнам на его окрестности. Любой мало-мальски сведущий человек счел бы ее неудачной, но выбирать было особенно не из чего. Максвелл и так сделал все, чтобы забег состоялся и чтобы на него съехалась вся избранная публика, обычно заполняющая ипподром в Ньюмаркете. Даже из Эпсома явилось немало тех, кто жаждал собственными глазами увидеть состязание между всеобщим фаворитом и никому не известным новичком, чей хозяин, молодой лорд Уэйбурн, утверждал, будто это самая быстрая лошадь в мире.
 Весть о забеге широко разнеслась по окрестностям, и простой люд не замедлил собраться, заняв каждую возвышенность вокруг трассы.
 Кое-кто отваживался подходить поближе, и поэтому Максвелл приказал сколотить для узкого круга возвышение и отделить его от толпы канатами. У него не было ни малейшего желания слушать многоголосый говор — обмен новостями о болезнях, смертях и появлениях на свет. Толпа всегда отталкивала его, довольно было видеть, как переходят из рук в руки деньги у спешно сооруженной будки — ставки были высоки. Возбуждение нарастало, всем и каждому не терпелось посмотреть на хваленую лошадь Тристана Сент-Обин.
 Друзья Максвелла не скрывали своей заинтересованности, тем более что старый лорд Уэйбурн не делал секрета из своих честолюбивых устремлений. Настала пора узнать, увенчались ли его труды успехом.
 — Должен заметить, Максвелл, это самая необычная трасса из тех, что мне доводилось видеть, — сказал Рэндолл Тэпворт, энергично шевеля седыми бровями. — Пляж! Дюны!
 Сплошной песок!
 — В самом деле, необычный выбор, — кислым тоном поддержал его лорд Читтик, которому пришлось добираться из самого Лондона. — Надеюсь, скачки будут того стоить Маркиз Санингвелл, воплощение безукоризненной элегантности, несмотря на жаркий день, оглядел пляж и снисходительно усмехнулся:
 — Я бы сказал, наш друг Максвелл открывает новую страницу в истории скачек.
 Маркиз был ближайшим другом молодого лорда Уэйбурна, что объясняло тот факт, что он поставил на Шареб-эр-реха гигантскую сумму. Максвелл прекрасно об этом знал и в душе посмеивался над глупцом, которому предстояло в этот день раскошелиться. Он и сам находил трассу сложной, но был уверен, что Черный Патрик с ней справится шутя.
 Однако оба участника пробега запаздывали, и граф начал тревожиться. Не слишком ли много пирогов скормил он Шаребу? Он не желал полностью выводить его из строя, поскольку тогда пробег не состоится. Достаточно ослабить его силы.
 Внезапно толпа разразилась приветственными криками.
 Это означало, что оба жеребца прибыли. В условиях состязания специально оговаривалось, что и подготовка, и доставка будут проводиться одновременно. Значит, Шареб не слег. Максвелл мысленно вздохнул с облегчением, а потом и улыбнулся при виде Черного Патрика. Толпа расступилась, восхищаясь угольно-черным красавцем с белой звездочкой во лбу. Для таких знатоков, как друзья Максвелла, достаточно было бросить один взгляд на знаменитого жеребца родом из Ирландии, чтобы понять, что тот в отличной форме.
 Ребенок какой-то простолюдинки вырвался из рук матери и подбежал погладить Черного Патрика. К большому облегчению Максвелла, жокей вовремя огрел нахальное отродье хлыстом, иначе тому пришлось бы недосчитаться пальцев. Не хватало еще, чтобы забег начался с неприятного инцидента!
 Граф усмехнулся и потянулся за яблоком. Лакей подскочил придвинуть поднос поближе.
 — Хорош Черный Патрик, хорош! — не удержался сэр Рэндолл Тэпворт, так сильно вытягивая шею, что вены на ней вздулись. — Превосходное животное! А кто жокей, Максвелл?
 — Пит Джордан.
 — Чудесно, просто чудесно! — повторял старик, не сомневаясь в победе того, на кого поставил.
 С моря налетел ветерок, взлохматив безупречные прически господ. Маркиз Санингвелл с недовольным видом поспешил поправить свою. Максвелл улыбнулся, прикрывшись стаканом.
 Пит Джордан был из такой категории жокеев, кто не остановится ни перед чем, лишь бы выиграть забег. Платили ему вдвое больше, чем любому другому, и он оправдывал надежды нанимателей.
 Все шло к тому, что вскоре финансовые проблемы Клива Максвелла будут решены раз и навсегда.
 — Однако где пресловутая кляча молодого Уэйбурна? — спросил кто-то.
 — Максвелл, дружище, ты уверен, что побегут двое?
 — Да бросьте вы! — засмеялся сэр Тэпворт скрипучим смехом. — Мальчуган струсил, вот и все. Понял, что против Черного Патрика у его лошадки нет шансов.
 — Не волнуйтесь, все будет так, как я обещал, — лениво заверил Максвелл. — Другой лошади, должно быть, поправляют упряжь.
 — А кто жокей?
 — Какой-то грум с конюшни Уэйбурн-Хауса.
 При этом граф подумал, что нет никакой разницы, кто будет на спине Шареб-эр-реха — ведь сколько ни подстегивай больную лошадь, скорости ей не набрать.
 Новый взрыв приветственных криков положил конец его самодовольным размышлениям. На сей раз послышались такие вопли, от которых Черный Патрик шарахнулся и как следует отдавил ноги нескольким зевакам. Крики все усиливались, так что друзья Максвелла поневоле привстали на возвышении, чтобы понять, что послужило причиной такого переполоха.
 — Вот ведь раскаркались! — недовольно проворчал Максвелл… и приоткрыл рот, неприятно удивленный.
 Сквозь восторженную толпу гордо вышагивал Шареб-эр-рех. Его точеная голова с белой полосой была надменно вскинута, хвост высоко поднят, шкура отливала на солнце хорошо начищенной медью, мышцы так и перекатывались под ней. Он выглядел воплощением красоты, темперамента и силы. При виде Черного Патрика он издал пронзительное ржание, словно бросая сопернику вызов.
 — Это и есть лошадь Уэйбурна?
 — Боже милостивый! Похоже, я поставил не на ту!
 — Видели вы когда-нибудь такие ноги?
 — Что ноги! Взгляни на его грудную клетку! Вот это ширина!
 Максвелл опустил веки и сжал кулаки, борясь с желанием закрыть уши руками. Впервые за последние годы самообладание изменило ему. Однако минутную слабость вытеснила ярость, заглушила тревогу, — ярость настолько бешеная, что графа бросило в горячий пот.
 «Что пошло не так? Почему проклятой лошади удалось избежать ловушки? Не иначе как, стоило мне закрыть за собой двери, он повернулся к кормушке спиной! Чертов умник! А может, у него луженый желудок? Так или иначе, он выглядит на редкость здоровым!»
 Ничего не оставалось, как открыть глаза и провозгласить тост за здоровье конкурента.
 — Однако, джентльмены, прошу учесть, что жеребец Уэйбурна ни разу не участвовал в забегах.
 — Но с первого взгляда видно, что это прирожденный бегун, — злорадно отпарировал маркиз Санингвелл. — Забег будет нешуточный!
 — Смотри-ка, жокей отлично с ним справляется.
 Это замечание заставило Максвелла посмотреть в направлении ненавистного ему жеребца. Стакан выскользнул у него из рук и свалился на помост.
 Жокеем была Ариадна Сент-Обин. Ее рыжие локоны были убраны под шапочку, но он уже видел ее в этом наряде и не мог ошибиться. Как, впрочем, невозможно было не узнать того, кто вел жеребца под уздцы. Это был высокий статный мужчина с белокурыми волосами, заметно прихрамывавший.
 Колин Лорд!
 Графу показалось, что от гнева у него сейчас сделается удар, красный туман застлал глаза, в висках заколотило от бешеного стука сердца. Каким-то чудом ему удалось процедить сквозь зубы, чтобы немедленно нашли кого-нибудь из его людей. Лакея как ветром сдуло. Через четверть минуты перед Максвеллом стоял, трепеща, незадачливый Доил. При одном взгляде на лицо хозяина у него подкосились ноги.
 — Видишь, кто там вышагивает рядом с Шаребом? — прошипел Клив.
 Доил только судорожно сглотнул.
 — Так вот, если эта лошадь сегодня победит, я сам, лично похороню тебя! Делай что хочешь, но не вздумай снова опростоволоситься!
 Чуть живой от страха. Доил бросился в толпу. Он знал, что выбора нет — если что. Максвелл достанет его где угодно.
 — Итак, джентльмены? — обратился граф к своим приятелям. — О чем мы говорили?
 Шареб-эр-рех высоко вскинул голову. Он прекрасно знал, что предстоит забег, состязание, и нетерпеливо ждал его.
 Когда он мотал головой, прядь черной, как сажа, гривы падала на лоб; сочетание черного с белым и рыжим выглядело на редкость красиво, и он всем своим существом сознавал это.
 Огонь пылал в его крови, жизнь бурлила, распирая каждую клеточку тела, и хотелось бежать, бежать и бежать, оставляя за спиной милю за милей — до самого горизонта.
 Но вот взгляд жеребца упал на Черного Патрика, который самодовольно косился куда-то в сторону. Шареб оглянулся — и остолбенел. Этот негодяй поглядывал на Газель, словно та по праву принадлежит ему! Ревность добавила жеребцу пыла, тем более что он знал: победитель получает все.
 Бежать! Нестись вперед стрелой!
 Он чувствовал, как поддается под ногами песок, и что-то глубокое, древнее будоражило его и манило за собой.
 Жеребец чувствовал себя невероятно легким и быстрым.
 Казалось, если хозяйка отпустит поводья, он взлетит над толпой.
 Не в силах молчать, Шареб закинул голову и издал продолжительное ржание. Черный Патрик тотчас откликнулся, с тем же вызовом в голосе.
 — Тише, малыш! — негромко произнесла Ариадна и потрепала жеребца по шее, пытаясь успокоить.
 От него веяло мощью, он был весь как туго скрученная пружина, готовая распрямиться. У девушки не было и тени сомнения, что исход забега предопределен. Но радости она не испытывала. Ариадна вспомнила страдания Грома… Колина, лежащего на полу без сознания… громадные долги Тристана.
 Все это было дело рук одного человека, Клива Максвелла — того, кто едва не стал ее мужем. Никогда Ариадна не знала подлинной ненависти, но теперь чувствовала это.
 Не желая омрачать сияющую яркость дня, девушка взглянула на небо, на легкие облака, плывущие по бесконечной синеве.
 «Милый папа, этот забег в твою честь!»
 Почувствовав прикосновение, Ариадна опустила глаза и улыбнулась, когда взгляд ее упал на белокурую голову любимого. Но лицо Колина было серьезно, губы сжаты. Вот он бросил косой взгляд на помост с почетными гостями. Во взгляде было столько ярости, что Ариадна пожалела бы графа, если бы не ненавидела его столь же сильно.
 Шареб гарцевал, пританцовывал на месте. Зрители обменивались восторженными замечаниями на его счет, и было видно, что жеребец очень доволен знаками внимания. Хитрец сейчас нисколько не возражал, что его похлопывают по крупу и бокам!
 Впереди показалась стартовая отметка. Соперников вывели к ней, толпу оттеснили за веревочное ограждение. Вся она со своим ропотом и возгласами осталась позади, а впереди была только водная гладь и полоса песка, уходящая вдаль. Волны набегали на нее и отступали снова, оставляя влажный след.
 — Ну что, твоя кляча сможет бежать по песку? — спросил Колин и натянуто улыбнулся, чтобы показать, что шутит.
 — Разумеется! — заверила его Ариадна самым надменным тоном, на какой только была способна. — Его предки не знали ничего, кроме песка. Конечно, он сможет!
 Черный Патрик впереди закапризничал, начал взбрыкивать задними ногами и огрызаться на жокея. Колин подумал: что за злобное создание! Впрочем, когда-то Шареб тоже давал ему жару.
 — Знаешь что, — все же обратился он к Ариадне, — на трассе держись подальше от этого черного дьявола. Мало ли что…
 — Ради Бога, Колин, перестань беспокоиться! — Девушка беспечно улыбнулась. — Неужели ты думаешь, что мы позволим ему приблизиться? Правда, Шареб?
 Жеребец фыркнул Колину в самое ухо, оглушив его, и так ткнул мордой в плечо, что чуть не сшиб с ног.
 — Чтоб тебя, шалун ты эдакий!
 Шареб оскалил зубы в ехидной ухмылке, потом легким шагом, так восхищавшим зрителей, сосредоточенно отправился к стартовой отметке. Теперь он не обращал внимания ни на оставленную толпу, ни на чаек, с громкими криками носившихся над берегом, ни на волны, чередой набегавшие на песок. Единственное, что сейчас занимало его, — это соперник, могучий, угольно-черный жеребец на полголовы выше и к тому же шире в крупе, чем сам Шареб.
 Злобное ржание, больше походившее на пронзительный визг, разнеслось далеко вокруг. Жеребцы смерили друг друга вызывающим взглядом. Потребовалась вся сила Ариадны и Колина, чтобы удержать Шареба от атаки. В это время к стартовой отметке приблизился человек с флажком.
 — Значит, так, — сказал он, убирая со лба прядь редеющих волос. — Трасса вся на виду, миля туда, миля обратно.
 У столба поворот и назад. Кто первым придет к стартовой отметке, тот и победил. Все ясно?
 Пит Джордан оглядел Ариадну, презрительно усмехнулся и сплюнул. На Шареба он и не взглянул, словно заранее списал его со счетов.
 — Готовы? — спросил человек и поднял флажок.
 — Готовы, — ответили жокеи хором.
 Напоследок, как бы желая Ариадне удачи, Колин пожал ей руку, хлопнул Шареба по крупу, потом отступил на несколько шагов и огляделся. Трасса лежала впереди, по большей части это был морской песок, выглаженный приливом.
 С одной стороны сверкало и серебрилось море, с другой — пестрела многочисленная толпа зрителей.
 «Это будет хороший забег», — подумал Колин.
 Шареб занял положение на старте. Странное, очень неприятное чувство вдруг охватило Колина. Что-то, чего он не заметил. Но что, что? — настойчиво стучало в подсознании — На старт!
 Что это могло быть?
 — Внимание!
 Боже! Когда он хлопал Шареба по крупу, глаз отметил какой-то непорядок с подпругой! Что-то было не так!
 — Пошли!
 Флажок резко опустился.
 — Ариадна!!!
 Мощным рывком Шареб-эр-рех рванулся вперед. Его необъятная грудная клетка расширилась, жадно вбирая воздух, бока напряглись, и подпруга лопнула. Толпа взревела в едином вопле изумления и испуга. Ариадну сбросило со спины жеребца, она свалилась на песок и осталась лежать неподвижно. Колин не заметил, как оказался рядом и поднял девушку на руки. Она была в сознании, просто оглушена падением.
 После короткого стремительного броска вперед Шареб вернулся со свободно болтающимися поводьями. Крики в толпе продолжались.
 Ариадна уперлась в грудь Колина и отстранилась. Во время падения шапочка слетела у нее с головы, рыжие волосы рассыпались по плечам.
 — Колин! Приведи Шареба… скорее, тот уходит!
 — Ты не можешь снова сесть в седло после падения!
 — Не я… ты поедешь!
 При этом девушка судорожно стискивала его плечи руками, в глазах было отчаяние. Толпа неистовствовала. Жеребец кругами гарцевал вокруг Колина и Ариадны, его гриву и хвост раздувал ветер с моря. Взгляд его, однако, был прикован не к хозяйке, а к ветеринару.
 — Прошу тебя, милый, сделай это! Ради меня…
 Колин глянул в сторону трассы. Черный Патрик был уже далеко. Он медленно опустил Ариадну на песок… и вдруг, словно увлекаемый силой много сильнее его, одним ловким прыжком взлетел на спину Шареба. Тот как будто того и ждал. Колин не успел еще открыть рот, чтобы скомандовать «вперед», а жеребец уже рванулся с места.
 Даже в тот день, когда он уносил их с Ариадной от погони, Шареб не бежал так быстро. Колину приходилось бывать в сражениях, когда свинец пел у самого уха, когда смерть проходила на волос от него. Он пережил немало штормов и шквалов, гнев двух адмиралов, рану, которая могла стоить ему если не жизни, то ноги, но никогда не случалось ему испытывать такого всепоглощающего страха, как теперь, когда он несся вдоль полосы песка, как Мюнхгаузен на ядре.
 Не только краски толпы слева от него, но даже, кажется, и крики ее сливались в одну пеструю ленту. Ветер свистел в ушах, рвал ворот рубашки, хлестал по лицу черной гривой, так что слезы выступали на глазах.
 Воздух превратился в плотную упругую массу, которая давила на грудь. Махнув рукой на правильную посадку, Колин прильнул к вытянутой шее жеребца. Шареб-эр-рех не бежал, не скакал и даже не мчался — он струился над землей, и только мышцы, так и ходившие под взмыленной: шкурой, говорили о том, что ноги его движутся.
 В конце концов Колин забыл обо всем, в том числе и о том, что он вообще делает на спине жеребца. Ему было уже все равно, кто победит. Он лишь держался изо всех сил и молился.
 Зато Шареб хорошо видел свою цель; как одержимый, он набирал и набирал скорость.
 И все же, когда Колин осмелился приоткрыть глаза, он увидел, как впереди Черный Патрик широкой дугой обогнул верстовой столб и начал обратный путь. Нечего было и надеяться догнать его.
 Когда соперники поравнялись, Шареб внезапно замедлил бег. Колина чуть не выбросило поверх головы со злобно прижатыми ушами и оскаленными зубами. Он понял, что жеребец готов повернуть немедленно, что он горит желанием схватиться с недругом. Колин изо всех сил натянул повод с другой стороны, принуждая Шареба возобновить бег.
 С протестующим ржанием жеребец поднялся на дыбы, но потом покорился и быстро набрал темп. Очень скоро он угрем завился вокруг верстового столба, едва не сбросив седока. Крики толпы слились теперь в сплошной рев, лес рук качался над головами.
 Черный круп приближался, но все еще был далек, слишком далек! Ярость и возбуждение охватили Колина. Он постарался облегчить жеребцу бег, наклонился и закричал:
 — Быстрее, Шареб, быстрее, или пропади пропадом твоя гнедая шкура! Клянусь, парень, если ты победишь этот чертов забег, я сам, лично, накормлю тебя пирожками и напою элем!
 Слышишь, несчастная ты арабская кляча! Эль и пирожки!!!
 Хотя это казалось невозможным, мощное тело под ним встрепенулось. Поводья рвануло из рук Колина, ссадив ему кожу на ладонях, но каким-то чудом он удержался.
 Низко склонившись к шее жеребца, он теперь не сводил глаз с лоснящегося черного крупа, а тот все приближался, приближался…
 — Дьявольщина! У нас получится, Шареб! Давай, малыш, давай!
 Колин дышал с трудом. Казалось, весь воздух проносится мимо, не попадая в легкие. Уже можно было видеть, как взлетают подковы Черного Патрика, высоко подбрасывая песок.
 Пит Джордан оглянулся, на лице его отразилось изумление, и он начал нахлестывать своего жеребца изо всех сил.
 Но расстояние неумолимо сокращалось. Вот морда Шареба поравнялась с крупом соперника… вот она на уровне седла… плеча…
 Жеребец сделал рывок. Бешено скаля зубы, он целился ими в шею Черного Патрика, туда, где тяжело билась вздутая от напряжения яремная вена. Тот уклонился, его жокей хлестнул Шареба хлыстом по морде, еще и еще раз. Но он даже не повел головой, словно не заметил удара. Шареб больше не соревновался — он был одержим жаждой мести. Немного вырвавшись вперед, он тотчас замедлил шаг, готовясь к убийственному укусу. А финиш между тем приближался.
 — Шаре-е-еб!!!
 Жеребец бросил взгляд в сторону толпы. Там стояли Ариадна и Тристан, с двух сторон держа под уздцы наилучшую приманку на свете — белую как снег кобылу с томными карими глазами. Ее призывное ржание сладкой музыкой отдалось в ушах Шареба.
 Победитель получает все!
 Забыв о сопернике, Шареб пулей рванулся вперед… и первым пересек финишную линию.




 Эпилог




Англия, год спустя



На одной из конюшен Норфолка

 В уютном, просторном стойле с ворохом свежей соломы в углу стоял бок о бок с матерью совсем юный жеребенок. Он родился недавно, и длинные неуклюжие ножки держали его с трудом. За окошками стемнело, малыш наелся, ему давно пора было спать, но в этот вечер он выглядел беспокойным, и Колин с Ариадной не спешили покидать стойло. Сплетя руки, они с нежностью смотрели на жеребенка.
 — Он похож на отца, правда ведь, Колин?
 Маленькая изящная мордочка с белой полосой повернулась на голос. Гривка была еще совсем короткой и забавно топорщилась; ее оттенок пока был неопределенным, но можно было сказать, что со временем она потемнеет.
 — И верно, он точь-в-точь как Гром, — пошутил Колин и получил за это от жены тумака.
 При звуке своего имени старый мерин тихонько заржал из дальнего стойла. Колин устало зевнул.
 — Этот малыш и не думает устраиваться на ночь!
 — Может, ему хочется послушать сказку на сон грядущий? — предположила Ариадна. — Все дети любят сказки.
 При этом она бессознательно огладила живот, уже заметный под платьем.
 — Вот и расскажи ему.
 — Ну нет! Из нас двоих ты гораздо лучше рассказываешь сказки.
 — Тогда скажи хоть какую.
 — Сказку про… про… — Ариадна задумалась, потом лицо ее оживилось, глаза заблестели. — Расскажи ему о нас! О том, какая буря увлекла нас за собой и в конце концов соединила.
 Колин рассмеялся:
 — Да, но тогда мне придется говорить всю ночь!
 Жеребенок выжидающе смотрел на людей. Глаза у него были по-детски доверчивые и одновременно любопытные, на мордочке трогательно запеклись капельки молока Он сделал пару неуклюжих шажков и ткнулся носом в руку того, кто помог ему появиться на свет.
 — Ну, что я сказала? Он хочет тебя послушать.
 Колин испустил преувеличенно тяжелый вздох, но не выдержал и улыбнулся. Газели пришлось туго, и когда он трудился над тем, чтобы облегчить ее страдания, он всерьез опасался, что на наследии старого графа Уэйбурна вот-вот будет поставлен двойной крест.
 Однако кобыла не только выжила сама, удалось также спасти жизнь жеребенку. После трудностей первых дней это был теперь крепкий, здоровый малыш. Все с той же улыбкой Колин уселся на ворох соломы, такой пышный, что лицо его пришлось на уровне мордашки жеребенка. Большие глаза, круглые от любопытства, уставились на него.
 — Так что же, будешь ты слушать сказку?
 В ответ жеребенок повернул уши вперед, всем видом выражая внимание. Газель положила морду на плечо Колина, еще одна, гнедая с белой полосой, морда легла на перегородку из соседнего стойла. Под дверцей проскользнул Штурвал и устроился в соломе бок о бок с хозяином. Аудитория, таким образом, расположилась у ног рассказчика.
 Колин потрепал песика за ушком, потом огладил жеребенка. Он вдруг понял, что это не последний раз, когда ему придется рассказывать о прошлом — не только детям Шареба, но и своим.
 Ласково улыбнувшись, он повел рассказ о том, как леди Ариадна Сент-Обин умыкнула его, степенного лондонского ветеринара, как по дороге в Норфолк они полюбили друг друга, как Шареб-эр-рех обставил на скачках самого Черного Патрика, короля ипподромов. Он говорил негромко и напевно, как то и следует, когда рассказываешь прекрасную сказку. Ариадна со счастливой улыбкой слушала его.
 Добрый «доктор для животных» вздохнул и по очереди с нежностью оглядел лошадей.
 — Как и каждая сказка, эта закончилась хорошо. Нам выплатили призовые деньги, а когда мы их получали, прибежал Доил, один из подручных лорда Максвелла, с криком, что теперь хозяин точно его убьет. Он был в таком состоянии, что не сразу удалось понять, что к чему, но постепенно вся картина злодеяний графа выплыла наружу.
 Состоялся суд, и, как водится, шайка негодяев предала своего главаря. Двое признались в поджоге конюшни графа Уэйбурна. Максвелл задумал это потому, что старый граф собирался расторгнуть его помолвку с леди Ариаднои. Вскрылось столько злодейств, что хватило бы не на одного человека, а на десяток. Теперь лорд Максвелл в тюрьме, леди Ариадна стала моей женой, а чтобы мы могли жить долго и счастливо, был куплен дом с этой чудесной конюшней. Ну а потом, малыш, родился ты, и твои мама с папой очень этому рады!
 К тому времени жеребенок едва стоял на ногах от усталости, но глаза его казались вдвое больше. Он повернулся и посмотрел на своего благородного отца так, словно видел его впервые. Колин усмехнулся и пощекотал тонкую шейку.
 — Когда ты вырастешь, то будешь таким же превосходным бегуном, как твой папа.
 Колин поднялся, получше взбил солому, слегка примятую за время рассказа, и сделал жеребенку приглашающий жест.
 — А теперь, малыш, пора спать.
 Тот в ответ расставил дрожащие ножки и с вызовом посмотрел на него.
 — И зачем, скажи на милость, ты упомянул эль и пирожки! — засмеялась Ариадна.
 — Что?! Этого только не хватало! Я не позволю портить еще одну лошадь!
 Жеребенок устроил настоящий спектакль: топал ножками, мотал головой и размахивал хвостом.
 Колин и Ариадна посмотрели друг на друга и расхохотались. Но малыша остановило не это, а строгий взгляд, который бросил на него через перегородку Шареб-эр-рех. Это был суровый отеческий взгляд.
 Пару секунд жеребенок таращил на него свои круглые глазенки, потом со вздохом уронил голову и позволил ножкам подогнуться.
 Колин подоткнул его получше свежей соломой и, улыбаясь во весь рот, вышел из стойла. Еще с минуту они с Ариадной смотрели внутрь поверх дверцы.
 — Как ты думаешь, что означал этот взгляд? — прошептала Ариадна, глядя то на быстро засыпающего малыша, то на Шареба.
 Тот тоже вздохнул, не сводя при этом взгляда с ветеринара.
 — Я думаю… — Колин помедлил. — Я думаю, он наконец признал мою правоту.
 Он обнял жену, и, сопровождаемые Штурвалом, они покинули конюшню.