Аннотация: Красавец Коннор живет во времена викингов, а его суженая, которую он часто видит в мечтах, — американка и живет в Бостоне 1889 года. Любовников разделяет целое тысячелетие, но даже роковое несовпадение во времени можно преодолеть с помощью магии и любви.


---------------------------------------------


 Дебра Дайер
 Возлюбленная колдуна



 Пролог


   Эрин, 889 г.  
  — Не нужно так расстраиваться, Коннор. К счастью, ни одна из других твоих способностей нисколько не ослаблена. Я бы даже сказала — просто чудо, что у тебя вообще есть хоть какие-то способности. — И Эйслинг, изогнув золотистую бровь, перевела взгляд с племянника на сестру. — С твоей-то наследственностью!
 Щеки Сиары вспыхнули под взглядом младшей сестры.
 — В его наследственности нет ничего плохого!
 Коннор скрестил длинные ноги и откинулся на высокую спинку древнего дубового трона, пристально глядя на мать и тетку сквозь пальцы. Они стояли лицом к лицу в потоке золотистого света, льющегося из очага, высокие и стройные, негодующе расправив плечи.
 — Твой брак дал нам до появления Коннора одного посредственного ребенка и пятерых мертворожденных. — И Эйслинг недовольно покачала головой. — Похоже, наша кровь плохо перемешивается с кровью твоего великого викинга. Помнится, еще до вашей свадьбы я говорила, что безрассудно следовать прихотям сердца.
 — Нам в известном смысле повезло, что другие дети не оказались столь же одаренными, как Коннор. Воспитать мальчика с такими способностями так, чтобы его отец ничего не узнал о них, было непростой задачей.
 — Если бы ты вышла замуж за представителя своего рода, тебе бы не пришлось скрывать от смертного свою истинную сущность.
 — Я влюбилась, тут уж ничего не поделаешь.
 — Сколько времени мы еще будем расточать свое наследие, пока могущество нашего рода не исчезнет, как дым?
 — Любовь сильнее, чем все наше могущество!
 — Чепуха!
 В каменном очаге за спинами женщин плясали языки пламени, пылавшие тем ярче, чем сильнее разгорался спор. Казалось, огни свечей танцевали в ритмах их гнева.
 — Мы — народ  Туата-Де-Дананн! Когда-то мы были великими чародеями и правили в Атлантиде, а потом здесь, в Эрин! — Эйслинг сжала в руке медальон, который носила на золотой цепочке вокруг шеи. — А теперь мы вынуждены прятаться, дрожа от страха! Мы вынуждены скрывать свое могущество, опасаясь, что нас уничтожат!
 — Видимо, ты считаешь меня повинной в упадке нашего народа?
 — Если мы и дальше будем идти этим путем, немногих представителей рода  Туата-Де-Дананн будет носить земля, — произнесла Эйслинг, глядя на огонь, будто за языками пламени видела трагические картины грядущего поколения. — Через тысячу лет останется только горстка людей, не забывших древние знания, и их дети не будут даже подозревать, что они обладают «силой Матери-Земли».
 Зимний холодный ветер просачивался сквозь каменную кладку башни и проникал в кровь Коннора, заставляя подрагивать красочные гобелены на стенах. Эйслинг обладала могучим даром предсказания. То, что она предвидела, непременно должно было произойти. И все же он не мог отказаться от женщины своих снов, чтобы жениться на одной из дочерей племени  Сидхе; поступить так означало бы принести в жертву свою душу.
 — Эйслинг, если ты так озабочена судьбами нашего потомства, то почему сама не нашла себе мужа? Не потому ли, что никому из народа  Сидхе не нужны ни ты, ни твой острый язычок?
 Эйслинг нервно вертела в пальцах кулон — древний золотой медальон, в который был вставлен изумрудный птичий глаз, подмигивающий в мерцающем пламени.
 — Поосторожнее, Сиара!
 — Чем ты можешь навредить — заполнить мою постель лягушками, как сделала в мою брачную ночь?
 Эйслинг улыбнулась:
 — Например.
 — Зачем ты…
 Коннор, утомленный спором, зевнул. Один взмах руки — и обе женщины поплыли вверх, к толстым балкам потолка, и их одежды колыхались, подобно алым и эбеновым, изумрудным и золотистым крыльям бабочек, взмывающих от земли.
 — Коннор! — воскликнули они хором. Коннор поднял глаза на женщин, паривших в трех футах над полом. Черные волосы его матери и светлые Эйслинг различались как полночь и ясный день, но все же у обеих женщин было много общего — изящество фигуры, кожа, нежная и гладкая, как кожа ребенка; время почти не имело власти над его народом. Обе женщины парили в центре зала, как два ангела, и их серебристо-голубые глаза блестели гневом.
 — Спусти нас на пол, мальчишка! — кричала Сиара.
 — Кажется, мне снова удалось привлечь ваше внимание, — Коннор прижал друг к другу кончики пальцев, улыбаясь женщинам. — Я понимаю, что моя судьба далеко не так важна, как спор тридцатилетней давности. Но я надеялся, что вы могли бы помочь мне понять то, что меня волнует.
 Женщины переглянулись; чувство вины остудило их гнев. Они собрались сегодня, чтобы разгадать смысл сновидений, преследующих Коннора с самого детства.
 — Он прав! — Сиара процедила эти слова, Как скряга, отсчитывающий монеты.
 — Я никогда не отворачивалась от племянника, когда Коннору была нужна моя помощь, — заявила Эйслинг, перебрасывая через плечо целую прядь своих длинных золотистых волос, и они зашуршали по алому шелку платья. — Я передавала ему древние знания, пока ты развлекалась тем, что играла в жену смертного.
 Сиара скрестила руки на груди. На золотом шитье ее широких изумрудно-зеленых рукавов мерцали отблески огня.
 — Я благодарна за то, что ты тратила время на моего сына, но если ты думаешь, что я стану…
 Коннор взмахнул рукой. Женщины еще выше поднялись над полом.
 — Хорошо, хорошо! — крикнула Сиара.
 — Коннор, хватит!
 — Обещаете примерно себя вести? — спросил Коннор, остановив их в футе от потолочных балок.
 — Да! — воскликнули женщины хором. Коннор щелкнул пальцами, и обе женщины опустились в вихре изумрудного и алого шелка на тростник, покрывающий пол.
 — Этот викинг просто невозможен, — пробормотала Эйслинг, но улыбка, приподнявшая уголки ее рта, не вязалась с суровым тоном голоса. Она оправила широкие алые рукава платья, как будто восстанавливая свое достоинство, после чего достала кусочек янтаря из золотистого шелкового мешочка, который висел на толстой золотой цепочке у ее пояса.
 — Истолкование должна дать я, — заявила Сиара, протянув руку к янтарю. — И я не очень понимаю, зачем он позвал тебя.
 Эйслинг сжала талисман в кулаке.
 — Потому что ты никогда не могла сравниться со мной в искусстве предсказания. Ты подавила в себе свои способности и ослепла.
 Сиара вздернула подбородок.
 — Но я наверняка…
 Коннор взмахнул рукой, и Сиара снова начала подниматься в воздух.
 — Ну хорошо! — Сиара бросила на сына гневный взгляд. — Пусть она попробует первой.
 — Спасибо, — Коннор осторожно опустил мать на пол. Сиара направилась к дальнему концу длинного дубового стола, размахивая подолом изумрудной юбки, и в золотых нитях, вплетенных в переливчатый шелк, сверкало пламя очага. Она села на резной дубовый трон и недовольно нахмурилась.
 С матерью он помирится потом, а сейчас ему нужно получить ответы, скрывающиеся во мраке вне пределов его досягаемости. Коннор наблюдал, как Эйслинг поднесла янтарь к огню, с тревогой ожидая, когда она разгадает его судьбу. Его собственный дар предвидения никогда не был особенно сильным. К тому же, когда речь шла о будущем Кон-нора, он становился таким недальновидным, что разгадку можно было найти лишь в дурной наследственности.
 — Ну как, видишь что-нибудь? — спросил он.
 — Терпение, сын Сетрика, — произнесла Эйслинг, напоминая Коннору о текущей в нем крови викингов. Она всматривалась в глубины драгоценного янтаря, который держала перед огнем, древнего талисмана размером в половину ее ладони,
 Коннор прижал друг к другу кончики пальцев, вызывая в памяти изображение женщины, преследовавшее его столько лет. Почему ему не удается найти ее? В прошлом году он обыскал святилища и поселения по всему миру, но не нашел даже ее следа. Ему начинало казаться, что эта женщина живет только в его воображении.
 — В беде она призовет тебя, — прошептала Эйслинг.
 Дыхание замерло у Коннора в груди — Эйслинг говорила о его судьбе.
 — Значит, женщина, которую я вижу во снах, существует на самом деле!
 — Коннор, ты всегда знал, что эта женщина, — взгляд голубых глаз Эйслинг пронзал его, как будто она смотрела прямо ему в душу. В золотистом янтарном амулете в руке Эйслинг плясал, подобно пламени, свет, выхватывая из полутьмы ее улыбку, такую же таинственную, как подвластные ей силы. — С того дня, когда тебе исполнилось семь лет и она впервые посетила тебя во сне, ты знал, что рано или поздно найдешь ее.
 Это видение не оставляло его уже двадцать лет, с той самой ночи, когда девочка с зелеными глазами и золотистыми, как мед, волосами, явилась перед ним во сне. С тех пор она неизменно приходила к нему раз в месяц, в полнолуние, когда чары светила особенно сильны.
 Детьми они играли вдвоем в какой-то долине, которую Коннор не сумел найти в своем мире. Шли годы, его подруга расцвела и превратилась в женщину, он вырос из мальчика в мужчину, узы между ними все крепли и крепли, пока необходимость найти эту женщину не стала для Коннора столь же естественной, как дыхание. Он должен был найти ее во что бы то ни стало! Она будет принадлежать ему, так, как никогда не принадлежала во снах — полностью и навеки.
 — Она как будто высечена из прекраснейшего мрамора, сияет и блестит, как лед под солнцем, — шептала Эйслинг, и ее глухой голос проникал во все уголки большого зала. — Но глубоко внутри нее тлеют угли, ожидая, когда их раздует поцелуй возлюбленного.
 Коннор с облегчением вздохнул. Они связаны — он и эта женщина, которую он видел только во сне, — связаны, как звенья золотой цепи. Она принадлежит ему. Он принадлежит ей. И он найдет ее, рано или поздно! Ничто не помешает ему найти ее!
 — Предостерегаю тебя, принц Уэксфордский, эта девушка узнает тебя и закроет тебе путь к своему сердцу, — Эйслинг улыбнулась, как будто перед ее глазами был не кусок янтаря, а шаловливый ребенок. — Сейчас ее господин — холодная рука логики. И все же, когда река времени потечет вспять, логика откажется от своих прав, и ты познаешь либо триумф, либо поражение.
 — Скажи мне, великая волшебница, когда я увижу ее?
 Эйслинг подняла глаза от янтаря, и на ее губах появилась улыбка.
 — Подойди сюда, сумрачный воитель. Взгляни на свою судьбу.
 Коннор большими шагами пересек разделявшее их пространство. Под его ногами шуршал тростник, благоухающий запахами сосен и трав, и эти ароматы смешивались с едким запахом, который источали оплавляющиеся свечи.
 — Смотри в янтарь, — прошептала Эйслинг.
 Коннор не притрагивался к камню, чтобы не разрушать связи Эйслинг с видением. Он вглядывался в золотые глубины талисмана, видя в них дрожащие языки пламени, и пытался разглядеть лицо женщины, вплетенной в ткань его судьбы, как золотая нить в роскошный гобелен. Это была его  Эдайна, подруга его души; в этом он был уверен.
 В янтаре плясало пламя, мерцающие языки огня, раскрывающиеся, как золотые лепестки, и превращающиеся в живой образ. Дыхание замерло в груди юноши, когда он увидел прелестное лицо, преследующее его во снах. Белоснежный овал лица обрамляли золотые волны волос. В ее глазах блестели слезы, как роса, выступившая на первых нежных весенних листьях. Коннор чувствовал, что ее боль вгрызается в него острыми когтями хищной птицы.
 — О чем ты плачешь, моя  Эдайна? — прошептал он.
 — Чтобы узнать ответ, ты должен покинуть все, что тебе дорого, и совершить путешествие, более далекое, чем ты можешь представить. — Эйслинг повернула янтарь, и изображение женщины, которую душа Коннора жаждала видеть больше всего на свете, исчезло. — Если ты отправишься к ней, лица твоих родных останутся только в твоей памяти.
 — Что за глупость, Эйслинг?! — раздался голос Сиары. Она незаметно подошла сзади. Сиара скрестила руки на груди.
 — Что это за игру ты затеяла?
 — Я всего лишь говорю правду.
 — Правду? Мой сын никогда меня не покинет.
 Коннор взглянул на мать и улыбнулся.
 — Я должен найти ее, — произнес он решительно.
 Сиара вздернула подбородок.
 — И ради этого ты покинешь нас?!
 — А что сказали твои родители, когда ты объявила им, что выходишь замуж за викинга? — осведомился Коннор.
 — Но это совсем другое дело. Я была… — Сиара замолчала, глядя на сына. Грудь Коннора теснили чувства, когда он встретил взгляд матери и увидел в нем понимание, наполнившее ее глаза слезами. — Я думаю, сын, что ты должен не торопиться и все обдумать.
 Мысленно Коннор представил себе лицо отца, своих братьев и сестер, и его сердце сжалось, когда он подумал, что никогда больше их не увидит. Но тем не менее он знал, каким будет его выбор.
 — Эйслинг, скажи мне, как ее найти? Эйслинг улыбнулась.
 — Она призовет тебя к себе, когда придет срок.
 Взгляд Эйслинг сказал Коннору, что она знает больше, чем говорит. У него появилось
 ощущение, что он оказался пешкой в какой-то неведомой игре. Однако это не имело значения. Сейчас ничего не имело значения, кроме необходимости найти свою  Эдайну. 
  — Когда я буду с ней?
 Эйслинг провела по янтарю кончиком пальца.
 — Скоро.




 Глава 1


   Бостон, 1889 г.  
  — Иди ко мне!
 Лаура Салливен застыла на пороге библиотеки. Она позабыла о суматохе, заставившей ее броситься на поиски тети Софи, едва увидела хрупкую темноволосую женщину, стоявшую в середине комнаты. Интересно, чем это тетя занимается?
 Софи Чандлер неподвижно стояла, закрыв глаза и протянув руки к стене.
 — Иди ко мне! — повторила она неестественно глухим голосом, доносившимся как будто из погреба.
 Лаура взглянула на стену, недоумевая, кого призывает тетя. Хотя стеклянные дверцы одного из книжных шкафов, встроенных в стены, были распахнуты, она не видела за ними никого и ничего, кроме полок с книгами в кожаных переплетах. Софи раскрыла глаза. Странное выражение лица сменила хмурая гримаса.
 — Увы!
 — Я вам помешала? Тетя, что с вами? Софи взглянула на Лауру и улыбнулась.
 — Ничего, дорогая. Я в полном порядке. Софи направилась к креслу-качалке около камина, бормоча что-то насчет книг, которые не желают идти ей навстречу. Ее сапфирово-синяя юбка покачивалась, как колокол в воскресное утро. Она нагнулась к раскрытой книге, лежавшей в кресле, обитом вишневым бархатом, и принялась сосредоточенно изучать ее.
 — Это книга, которую Ридли нашел на прошлой неделе?
 — Да. Книга Рейчел Пакстон, — Софи провела пальцами по верхнему краю алого кожаного переплета. — Замечательная вещь, правда?
 Книгу нашли в винном погребе, под половицей, провалившейся под ногой дворецкого.
 — Я думаю, что бедный Ридли не считает ее такой уж замечательной, — заметила Лаура. — Сколько дней он потом хромал!
 — Бедняга. Но только подумай, что он нашел! Этой книге больше двухсот лет, а выглядит она почти как новенькая.
 Оконные ставни были задернуты вишневыми шторами. Лаура подошла к окну полюбоваться красотой заснеженного пейзажа, и увидела то, что и ожидала увидеть, — полную луну, круглую и сверкающую серебром на фоне черного неба.
 Придет ли он сегодня?
 Разумом, призвавшим на помощь все возможные логические доводы, она понимала, что лучше держаться от него подальше. Но сердце говорило об обратном. Оно желало, чтобы он пришел и унес ее из реальной жизни. И все же Лаура знала, что проблемы этого мира не оставят ее, даже если она постарается не замечать их. Она должна принять решение — причем в очень скором времени.
 — Глядя на эту книгу, я поражаюсь, каким образом она так хорошо сохранилась, пролежав столько лет в погребе.
 — Наверно, все дело в том, что она лежала в железном ящике.
 — Может быть. А может быть, дело в волшебстве.
 Лаура недоуменно взглянула на тетю.
 — Я предпочитаю считать, что дело в железном ящике.
 — «Сила Матери-Земли» будет жить во всех моих потомках, — прочитала Софи. —  Я завещаю своим потомкам эту книгу, книгу заклинаний, ибо только с ее помощью они смогут обрести могущество». 
  — Тетя Софи, но вы же не верите в это шарлатанство!
 — Лаура, ты только подумай! Мы происходим по прямой линии от Рейчел Пакстон. Твоя прабабка была урожденной Пакстон. — Софи смотрела на Лауру широко раскрытыми удивленными глазами. — Я припоминаю, что бабушка видела во снах странные вещи и умела предсказывать будущее. Теперь мне все понятно!
 — Вы в самом деле верите, что она умела предсказывать будущее?
 — Она слишком часто оказывалась права, чтобы считать это простым совпадением, — произнесла Софи, глядя в книгу. — Возможно, мы, как и Рейчел, несем в себе «силу Матери-Земли».
 — Осторожнее, тетя Софи! Рейчел сожгли на костре, потому что она называла себя колдуньей.
 — Белой колдуньей. В книге говорится, что те, кто владеет «силой Матери-Земли», не могут никому повредить своим волшебством. Рейчел всего лишь пыталась вылечить соседа, сломавшего ногу, — Софи покачала головой, поглаживая старую книгу. — Бедняжка! Ей едва исполнилось двадцать лет, когда ее жизнь так жестоко оборвалась. У нее осталось трое маленьких детей.
 — Да, это было настоящее горе, — отозвалась Лаура, глядя сквозь квадратное стекло в сад за домом, где под толстым белоснежным покровом спали цветы, как будто ответы на ее вопросы можно было найти в лунном сиянии, разлитом по белизне сугробов. — Какая жалость, что Рейчел верила в заклинания и подобную чушь!
 — Чушь? — В голосе Софи можно было расслышать ужас перед здравомыслием Лауры. — Лаура, неужели ты никогда не верила в волшебство?
 Зимний холод просачивался сквозь окна и проникал через изумрудный кашемир платья в самую душу Лауры.
 — Я верю только в то, что могу увидеть и потрогать.
 — Но в мире есть многое, к чему нельзя прикоснуться рукой, много тайн, необъяснимых, как само время. В каждом из нас есть чуть-чуть волшебства.
 — Неужели? — возразила Лаура, подумав, что если в мире действительно есть волшебство, ей не пришлось бы мучиться, думая о решении, которое она должна принять.
 — Вспомни то время, когда ты была ребенком, Лаура; вспомни, как ты играла в «верушки» со своими друзьями, когда ты смотрела на дерево и представляла, что это рыцарь в сверкающих доспехах. Это волшебство по-прежнему живет в тебе.
 Лаура прижала ладонь к оконному стеклу, наблюдая, как тепло, исходящее от кожи, растапливает ледяные узоры.
 — Я никогда не играла в «верушки».
 — Никогда?
 — Никогда. — Это была полуправда, но как ей объяснить Софи, что она играла в такие игры в своих снах, с мальчиком, который существовал только в ее воображении? — Маме всегда был нужен покой, а не шумный ребенок, бегающий по всему дому.
 — Но ты же наверняка ходила играть с другими маленькими девочками? Лаура покачала головой.
 — Вы же знаете, какой болезненной была матушка.
 «Веди себя тихо, твоя мать отдыхает», — она слышала эти слова едва ли не каждый день.
 — Да. Я-то знаю, какой она была  болезненной. 
 В голосе Софи проскользнула странная нотка, легкий намек на неприязнь, который потряс Лауру. Она обернулась к тете, но увидела на лице Софи одну лишь нежность и сочувствие.
 — Мама боялась, что я подхвачу какую-нибудь заразу и принесу ее домой.
 — Конечно. Значит, большую часть времени ты была совсем одна.
 Лаура поморщилась, услышав в голосе Софи жалость. Ей не нужна ничья жалость!
 — Мне нужно было почаще навещать тебя, мое милое дитя.
 — Я читала и занималась. Уверяю вас, у меня было замечательное детство.
 — Однако никогда не поздно научиться верить в волшебство.
 Лаура провела пальцем по стеклу, стирая след своей ладони. Капли влаги стекали вниз, как слезы.
 — Тетя Софи, вы неисправимо романтичны.
 — Да, наверное. — Софи разразилась смехом, заглушившим потрескивание огня в камине. — Например, я верю, что каждому из нас может составить пару только один-единственный человек, вторая половина целого, разделенного судьбой еще до нашего рождения. И мы должны найти свою вторую половину и воссоединиться с ней.
 Лаура обернулась и взглянула на тетю. Софи смотрела на племянницу с пониманием. Софи знала Лауру лучше, чем ее мать, но, правда, Элинор никогда и не пыталась понять до конца свою дочь.
 — А что случится, если это не удастся? Софи улыбнулась, но за ее улыбкой скрывалась печаль. Ей исполнилось тридцать девять лет, и замужем она никогда не была.
 — В таком случае, как говорила мне моя тетя Миллисент, мы должны идти дальше и не думать о том, что могло бы произойти, но не произошло.
 — Вы когда-нибудь встречали его, этого единственного человека?
 — О да! — Взгляд Софи на мгновение устремился к портрету над камином, затем снова застыл на раскрытой книге, которую она держала в руках. Это произошло за долю секунды, но перед Лаурой как будто раскрылась целая жизнь. — Но, увы, я была слишком молода, чтобы привлечь его внимание. А к тому времени, как я подросла, он женился.
 Лаура посмотрела на портрет, висящий над камином. Картина была написана пятнадцать лет назад, когда ее отцу был тридцать один год. Он смотрел на нее прекрасными темно-карими глазами, и его густые каштановые волосы обрамляли красивое лицо, которое могло покорить сердца многих романтических девушек. Неужели ему удалось покорить сердце Софи?
 Софи оставила семью, когда ей было восемнадцать лет, и поселилась в Нью-Йорке у своей овдовевшей тетки Миллисент. Лаура всегда считала, что Софи переехала, чтобы составить компанию двоюродной бабушке Миллисент. Но сейчас ей неожиданно пришло в голову — может быть, существовала совсем другая причина, по которой Софи покинула Бостон?
 — Вы по-прежнему любите его? — дыхание замерло в груди Лауры, пока она со страхом, но без любопытства, ждала ответа.
 — Неважно.
 — Вы уверены? Может быть, еще не все потеряно.
 Софи изящным движением руки пресекла дальнейшие расспросы Лауры.
 — Хватит обо мне. Меня гораздо больше беспокоит твое будущее.
 — Зачем обо мне беспокоиться? — Лаура снова повернулась к окну, глядя, как порывы ветра гонят по снегу поземку.
 — Твой отец из тех людей, которые с ног до головы облачены чувством ответственности, как раньше облачались в доспехи. Он до сих пор считает себя обязанным моему отцу, упокой Господи его душу, за то, что тот взял его к себе, когда он осиротел. Твой дед воспитал его, как родного сына, выдал за него замуж свою дочь и вручил бразды правления большой судоходной компанией. И теперь Дэниэл чувствует себя ответственным за все это, хотя я подозреваю, что отец имел собственные причины для такой доброты.
 Софи на секунду замолчала. Лаура видела в стекле, что тетя смотрит на портрет над камином.
 — Я знаю, как сильно Дэниэл хочет иметь наследника, который продолжил бы род Чандлеров, и надеюсь, тебя не заставляют выйти замуж за неподходящего человека.
 — Отец не раз говорил, как ему хочется, чтобы я вышла замуж. Но я уверена, он не собирается заставлять меня делать что-либо против моей воли.
 — Судя по моим наблюдениям, он проводит так мало времени в своем доме, что едва ли у него нашлась возможность разговаривать с тобой.
 Это было правдой, отец был для Лауры почти что незнакомцем.
 — Он слишком занят делами фирмы. Фирма эта принадлежала Лауре и, как надеялся отец, в один прекрасный день перейдет в руки ее мужа и детей.
 — Боюсь, что бизнес заменил ему семейную жизнь.
 В иные мгновения Лауре казалось, не стал ли кабинет для отца святилищем, где можно чувствовать свободу от жены, постепенно превращающейся в призрак, и от дочери, требовавшей внимания. А еще были мгновения, когда она думала, не надеется ли он спастись от тяжкого груза ответственности за фирму. Лаура знала, что спасение от «Чандлер Шиппинг» настанет для отца только тогда, когда она выйдет замуж и делами фирмы займется ее муж.
 — Филипп Гарднер долго сидел с тобой в гостиной после обеда.
 Лаура кивнула, понимая, что рано или поздно ей придется принять решение.
 — Он просил выйти за него замуж.
 — Ничего удивительного.
 — Когда отец завтра вернется из Нью-Йорка, Филипп хочет попросить у него моей руки.
 — Что ты ему ответила?
 — Я сказала, что должна подумать.
 — Хорошо. Это дает мне по крайней мере немного времени, чтобы попытаться отговорить тебя.
 Лаура обернулась к тете.
 — Вам не нравится Филипп?
 — Я считаю, что он не тот, кто тебе нужен.
 — Но он происходит из одного из лучших семейств в Бостоне.
 — Порода в нем чувствуется. Лаура наморщила лоб, пытаясь припомнить отличительные черты Филиппа.
 — Он очень красив.
 — Да, если тебе нравится такая слащавая красота.
 — Он… он очень ответственный человек. Софи наморщила свой тонкий носик.
 — Зануда!
 — Тетя Софи, он — достойный джентльмен, один из самых видных женихов в городе. Любая женщина сочла бы за честь стать его женой. — Лаура обхватила себя руками, внезапно ощутив озноб. — Даже странно, что он заинтересовался мной. В конце концов я, вероятно, самая старая дебютантка за всю историю Бостона.
 — Ты одна из самых красивых дебютанток, которых когда-либо видел Бостон. И не надо качать головой. Тебе достаточно посмотреться в зеркало, чтобы понять, что я говорю правду.
 Лаура бросила взгляд на портрет отца, вспомнив, как беспокоился он, когда она появилась в обществе после того, как закончился траур по матери.
 — Отец боялся, что меня сочтут парией, благодаря его происхождению. Вспомните, как он обрадовался, когда Филипп заинтересовался мной.
 — Лаура, в глазах Бостона ты принадлежишь к роду Чандлеров. Наша семья — одна из самых старинных и самых влиятельных в городе. Никогда не позволяй другим внушать тебе мысль, что стоишь меньше, чем на самом деле.
 Лаура почувствовала, что ей на плечи взваливают ответственность за право носить такую фамилию.
 — Тетя, вы должны знать, что очень сильно облегчили тревоги отца, когда согласились вернуться домой и опекать меня.
 — Боюсь, твой отец слишком хорошо знает, каково жить в Бостоне и не принадлежать к знатному роду, хотя он-то стоит дюжины бостонцев с голубой кровью, — Софи взглянула на портрет Дэниэла, и ее взгляд выразил чаяния, так и не воплотившиеся в жизнь. — Бостонское общество гораздо сильнее интересует, кем был твой прадед, чем твоя собственная персона.
 — Знаю.
 Кроме того, Лаура знала, что значит для отца видеть ее устроившей должным образом свою жизнь, выйдя замуж за бостонца настоящих голубых кровей. И вряд ли у кого-либо из них кровь была более голубая, чем у Филиппа Гарднера.
 — Я уверена, что Филипп вам понравится, когда вы познакомитесь с ним поближе.
 — Я достаточно хорошо знаю его мать, а он точь-в-точь такой же надменный, как она, — ответила Софи.
 Лаура содрогнулась, подумав о матери Филиппа. Тепла в ней было не больше, чем в каменной статуе. Но она была одной из самых влиятельных женщин в бостонском обществе.
 — Прошло всего два месяца с тех пор, как ты появилась в свете. Зачем так торопиться, Лаура?
 — Мне уже двадцать пять лет. Я не могу дожидаться мужчину, которого видела только во снах.
 — Ты видишь во снах какого-то мужчину? — спросила Софи подозрительно вкрадчивым голосом; уж она-то понимает, какое волшебство можно найти во снах!
 Лауре не хотелось говорить о своих снах. Она была уверена, что люди расстаются с воображаемыми друзьями, переступая порог юности. Но мальчик, который в ее снах превратился в великолепного мужчину, по-прежнему приходил к ней. Уже двадцать лет подряд он навещал ее ночью раз в месяц, в полнолуние. И Лаура всегда верила, что они найдут друг друга в мире, лежащем за пределами таинственной долины, в которой проходили их встречи. Но этого так и не произошло.
 Сны… Фантазии… Как глупо!
 Бессмысленно мечтать о человеке, которого не существует. И все же ей знакомо его лицо, его голос, прикосновение его рук. Она знала его так, как никогда не знала никакого другого человека. Неужели он живет только в ее воображении?
 — Я давным-давно поняла, что сны не сбываются.
 — Брак — это до конца жизни. Обдумай все очень тщательно. Тебе придется каждый день видеть своего мужа. Делить с ним постель, растить его детей.
 С каждым словом Лаура ощущала, что узел предчувствий все туже затягивается у нее в груди, стискивая сердце. Все, что говорит ее тетя, — правда, она знала это. Но кроме того, она чувствовала и тяжелый груз ответственности, давящий на ее плечи.
 — Не все браки совершаются по любви.
 — И очень жаль. Любая женщина должна ждать до тех пор, пока не встретит того единственного мужчину, который заполнит все пустоты в ее душе.
 Лаура глубоко вздохнула.
 — Боюсь, что я не верю в сказки.
 — А я верю. И если я что-нибудь в этом понимаю, — произнося эти слова, Софи листала страницы старой книги, — тебя ожидает счастье. Где же я это видела?..
 Лаура нахмурилась, наблюдая, как тетя что-то ищет в книге.
 — Тетя Софи, что вы ищете?
 — Заклинание.
 — Заклинание?!
 Софи кивнула: — Заклинание, которое исполнит твое самое заветное желание.
 Лаура не без испуга взглянула на тетю.
 — Вы шутите!
 — Ничуть. — Софи водила пальцем по строчкам на странице в середине книги и только потом подняла глаза на Лауру. — Я вызову его.
 — Кого?
 — Мужчину, которого ты видишь во сне.
 Лаура выдохнула из груди воздух. — Неужели вы всерьез?
 Софи только махнула рукой.
 — Помолчи, дорогая. — Она смотрела в открытую книгу, ее губы шевелились, как будто ей нужно было не только увидеть слова, написанные на странице, но и почувствовать их произношение.
 Лаура вздрогнула, когда в окно ударил порыв ветра. Она следила за тетей, восхищаясь ее решительностью, хотя и не понимая, как можно прожить до тридцати девяти лет, сохранив невинную веру в сказки.
 Мать Лауры приходилась Софи старшей сестрой. Однако сестры едва походили внешностью, а в отношении темперамента представляли полную противоположность.
 Здоровье Элинор никогда не было крепким, а после рождения Лауры и вовсе расстроилось. Она проводила все дни в своей гостиной, читая, вышивая, глядя в окно, не желая общества и не нуждаясь в нем. И наконец, пятнадцать месяцев назад, она скончалась во сне. Застой крови в легких высосал из нее последние жизненные силы.
 Софи вернулась в Бостон три месяца назад, чтобы помочь ввести Лауру в общество. Кипучая энергия, неутомимая деятельность, несокрушимый оптимизм — вот какой была Софи. Вопрос о том, когда Софи вернется в Нью-Йорк, не обсуждался, и Лаура надеялась, что этого никогда не случится, невзирая даже на странную уверенность тети в том, что она — колдунья.
 Софи подняла темно-синие глаза, пронзив племянницу взглядом, и у Лауры перехватило дыхание. Она никогда не видела свою тетю такой сосредоточенной, как будто на ее хрупких плечах покоились судьбы мира. Софи верила всем своим сердцем и душой каждому слову, написанному в этой книге. Лаура читала это в ее глазах.
 Из Софи так и изливалась вера, та вера, которая помогает людям выстоять, когда жизнь берет их за горло, и ее вере хватило сил, чтобы преодолеть сопротивление Лауры и прикоснуться к мечтам, спрятанным глубоко в ее душе. Лаура, затаив дыхание, смотрела на Софи, ожидая чуда — такой веры хватило бы, чтобы сдвинуть горы.
 Наконец Софи заговорила, и ее голос звенел, как хрусталь, к которому прикоснулся металл.
 —  Услышь меня, «Госпожа Луны»! Твоя власть велика. Ты повелеваешь морскими приливами. Найди возлюбленного Лауры и приведи его к ней! 
 Слова отдавались в ушах Лауры, как далекое эхо. Огонь в камине отбрасывал золотистые отблески на хрупкую темноволосую женщину, которая снова и снова повторяла заклинание, исходящее из самых глубин души Софи. где живет невинность, оберегаемая и лелеемая в течение долгих лет.
 Наконец Софи закрыла глаза и замолчала. Лаура ждала, по ее коже побежали мурашки.
 Тик-так, тик-так. Маятник дедовских часов, стоявших у стены напротив Лауры, отмерял уходящие секунды. Она смотрела на тетю в ожидании… чего? Неужели она действительно ждет, что человек ее мечты материализуется из пустоты?
 Лаура выдохнула из груди воздух, только сейчас поняв, сколько времени задерживала дыхание. Она позволила энтузиазму Софи одержать над ней верх. Эта вера в заклинания очень заразительна, особенно если ты так сильно желаешь, чтобы они стали правдой.
 — Тетя Софи, наверно, нам пора отдыхать. Уже поздно и…
 Софи подняла руку, и Лаура замолчала. Глубоко вздохнув, тетя повторила заклинание. Ее голос эхом разнесся по комнате.
 Лаура мысленно представила изображение человека, которого знала с самого детства. Завороженная ритмом заклинаний, Лаура про себя повторяла слова Софи:  «Услышь меня, „Госпожа Луны“! Твоя власть велика. Ты повелеваешь морскими приливами. Найди моего возлюбленного и приведи его ко мне!» 
 Софи произнесла заклинание три раза. Древнее заклятье кружилось в голове Лауры, слова беззвучно слетали с губ. Даже когда Софи замолчала, они, казалось, все так же парят в воздухе.
 Лаура затаила дыхание, глядя на книгу в красивых руках тети. Алая кожа переплета отражала мерцание огня, и только поэтому, убеждала себя Лаура, кажется, что книга светится сама по себе.
 Порыв ветра ударил в окно, и переплет зашевелился. Лаура вздрогнула. Прижав руку к бьющемуся сердцу, она неуверенными шагами стала медленно приближаться к тете. Огонь камине разгорелся, языки пламени стремились вверх, как будто ветер уговаривал огонь окинуть пределы очага.
 — Что-то происходит, — прошептала Софи. — Чувствуешь?
 Лаура не могла вымолвить ни слова. Теплый воздух ласкал ее, как руки возлюбленного. По комнате разливалось благоухание, запах сосен и трав, едкий запах горящих свечей. Но в библиотеке не было ни одной свечи!
 Лампы в хрустальной люстре замигали; они ослепительно вспыхнули несколько раз и погасли, как будто вся имеющаяся в них энергия растеклась по комнате.
 В окна сверкающей серебристой дорожкой струился лунный свет. Это было так красиво, что Лаура не могла отвести глаз, хотя проснувшийся внутри нее страх умолял девушку бежать. Частицы света встречались, сверкая и переливаясь, словно неведомый небесный скульптор лепил из лунного света сияющую фигуру.
 — О Боже! — прошептала Софи.
 Лаура не могла вымолвить ни слова. Из искрящегося света материализовалась фигура. Мужчина. Высокий. Широкоплечий. Каждый удар сердца Лауры глухо отдавался у нее в горле. Этого не может быть! Логика говорила ей, что это иллюзия, всего лишь иллюзия.
 Лунный свет потускнел. Над головой вновь вспыхнули лампы, заливая комнату золотистым сиянием. Но мужчина продолжал стоять перед ними, и в нем пульсировала жизненная энергия.
 Лаура видела его лицо тысячу раз, она знала на нем каждую морщинку и каждую черточку. Порода чувствовалась во всем его облике, в чертах лица — тонком и прямом носе, чувственном изгибе полных губ. Он весь излучал энергию, как солнце излучает тепло.
 Черные, как сама ночь, волосы спускались на его широкие голые плечи — блестящий эбеновый шелк с сапфировыми отблесками.
 Синие, как летнее небо, глаза смотрели на Лауру с теплотой, вспоминая о днях и ночах, проведенных в ее объятиях. Это был не взгляд незнакомца, а друга, возлюбленного. Тепло этих синих глаз породило в ней ответную реакцию, всплеск чувств, подобно розе, распускающейся под лучами солнца.
 — Смотри на него! — шептала Софи, схватив Лауру за руку.
 — Вы тоже его видите?
 — Он великолепен! — Пальцы Софи стиснули запястье Лауры.
 Как это может быть? Разве она может ощущать во сне пальцы Софи, до боли сжавшие ее руку?
 —  Эдайна! — прошептал гость, шагнув к ней. На длинных ногах, обтянутых черными штанами из тонкой кожи, с каждым шагом приближающим его к ней, вздувались сильные мышцы.
 Это может быть только сном!
 Он остановился в нескольких дюймах от Лауры — так близко, что она ощущала тепло его тела; так близко, что ей пришлось отстранить голову, чтобы взглянуть в его мужественное лицо. Его низкий голос звучал как теплый летний дождь, с его губ срывались слова языка, которого она никогда не слышала. Но слова ничего не значили, только голос, глаза, пальцы, прикоснувшиеся к ее щеке, — сейчас только это имело значение.
 Лаура притронулась к его груди, чуть выше сердца, и ощутила теплую кожу, покрытую нежными волосами, упругие мышцы, сердце, бьющееся сильно и уверенно. Она втянула в себя воздух, и ее ноздри наполнил резкий запах лимона и мускуса. Лауру охватило неудержимое желание прижаться лицом к его шее.
 Все происходящее казалось невероятным, но она не могла не прислушиваться к своим чувствам, а сейчас этот человек захватил над ними полную власть. Лаура отстранилась, глядя в небесную синеву его глаз.
 — Ты настоящий! — смысл этих слов поразил ее, как удар молота. — О Боже милосердный! Ты настоящий!




 Глава 2


 Он хмурился, следя за ее губами, как будто пытался понять смысл сказанных ею слов, надеясь, что они могут открыть ему причину внезапно произошедшего в ней изменения.
 Лаура сделала шаг назад.
 — Тетя Софи, он настоящий! Софи бросила взгляд на книгу, как будто держала в своих руках тайну веков.
 — Я — колдунья! — прошептала она. — Я вправду колдунья!
  — Вы не можете быть колдуньей! Вы — Софи Чандлер.
 Софи взглянула на Лауру, и выражение ее лица стало серьезным.
 — А кроме того, Пакстон.
 — Этого не может быть! — Лаура чувствовала, как кровь отхлынула от ее конечностей. Голова кружилась, в глазах потемнело. Она никогда не падала в обморок, но была уверена, что именно к этому сейчас близка — потеря сил, мрак, сгущающийся вокруг нее. Но, Боже милосердный, ей нельзя падать в обморок!
 Не сейчас, когда в ее библиотеке появился этот мужчина.
 Сильные пальцы схватили ее за руку. Она вдохнула всей грудью и почувствовала резкий запах мускуса, смешанного с лимоном. Когда тьма рассеялась, она взглянула в его глаза, эти прекрасные синие глаза, полные тепла и нежности. Он улыбнулся, и ей показалось, что его улыбка говорит ей, что теперь все будет так, как должно быть, как предназначено самой судьбой.
 Лаура высвободилась из его рук. Он нахмурился, наклонив голову, внимательно разглядывая ее.
 — Тетя Софи, сделайте что-нибудь!
 — Что сделать, дорогая? Лаура, дрожа, произнесла:
 — Отошлите его обратно!
 — Он не тот, кто нужен?
 Лаура посмотрела на тетю, решив, что Софи сошла с ума. Но, скорее всего, лишилась разума именно она сама. Кажется, только ее одну беспокоило происходящее.
 — Что вы имеете в виду?
 Софи взглянула на черноволосого мужчину, который молча стоял и смотрел на женщин, нахмурив лоб.
 — Это тот мужчина, которого ты видела во сне?
 — Какая разница?
 — Это он? — повторила вопрос Софи, как будто от ответа зависела судьба мира.
 — Вы сумели вытащить его из моего ума? Да? Ведь этот человек — не больше, чем плод моего воображения?
 Софи прикоснулась кончиками пальцев к плечу мужчины. Он взглянул на нее и улыбнулся.
 — Но, Лаура, мне он кажется вполне реальным.
 —  «Но, Лаура, мне он кажется вполне реальным», — повторил незнакомец слова Софи с акцентом, похожим на ирландский или валлийский. Он взглянул на Лауру, подняв черные брови, как будто ожидая ответа.
 — Как вы думаете, он понимает? — прошептала Лаура, почему-то не осмеливаясь говорить в полный голос.
 — Не знаю. — Софи улыбнулась пришельцу, как будто в мире нет ничего более естественного, чем обнаружить в своем доме полуголого мужчину. — Ты говоришь по-английски?
 Пришелец переводил взгляд с Лауры на Софи, нахмурив черные брови. Затем он заговорил, тщательно произнося каждое слов, как будто желая проверить, понимает ли его Лаура. Теперь он говорил на другом языке, чем прежде, и на этом языке Лаура могла читать так же бегло, как по-гречески, по-французски или по-немецки.
 — Латынь! — прошептала Лаура. — Он говорит по-латыни!
 — Лаура, я знаю латынь не так хорошо, как должна бы. Что он говорит? Я разобрала слово  Коннор. Это его имя?
 — Да, — ответила Лаура, глядя на мужчину во все глаза. — Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь столь свободно говорил по-латыни.
 — Ну, мой дорогой, — сказала Софи, похлопав пришельца по руке, — раз ты знаешь латынь, будет несложно обучить тебя и английскому.
 — Тетя Софи, он пробудет здесь не больше, чем потребуется, чтобы обучить его слову  прощай. Отошлите его обратно!
 Софи испуганно заморгала, пораженная резким тоном племянницы.
 — Но, дорогая, он только что появился! Похоже, мужчина потерял интерес к их разговору. Он оглядывался, рассматривая ковер с вышитыми на нем красной и белой нитью цветами в вазах. Затем его взгляд застыл на люстре над головой, как будто он был поражен зрелищем сосудов, наполненных немерцающим светом. С цепочки вокруг его шеи свисал золотой медальон. В центре медальона вспыхивал отраженными лучами света квадратный изумруд.
 Лаура наблюдала за ним. Ее забавляло, что он оглядывался, как ребенок, впервые исследующий мир. В пришельце таилось что-то чрезвычайно притягательное. Сочетание силы и нежности, тепло, вызвавшее у нее желание обнять его обеими руками и никогда больше не отпускать. Ему хватило бы одной улыбки, чтобы завладеть ее сердцем. Возможно, это уже произошло.
 Господи, о чем она думает?! Этот человек — всего лишь плод ее воображения. Как она могла влюбиться в галлюцинацию?
 — Тетя Софи, немедленно отошлите его обратно!
 Софи листала свою книгу, как будто это была поваренная книга, в которой ей хотелось найти что-нибудь вкусное на десерт.
 — Где же я видела это заклинание?.. Лаура затаила дыхание, глядя на пришельца и мысленно поторапливая тетю. Гость подошел к открытому книжному шкафу, как будто ряды томов в кожаных переплетах манили его к себе. С черного пояса вокруг его узких бедер свисал меч в ножнах. Меч!
 — Может быть, стоит произнести заклинание, которое обучит его нашему языку? — произнесла Софи, просматривая страницы книги.
 — Произнесите заклинание, которое отправит его обратно.
 Боже милосердный! Она тоже поверила в это шарлатанство? Лаура взглянула на мужчину, снявшего с полки книгу. Но есть ли у нее выбор, или же ничего не останется, как поверить в эту чертовщину с колдовством?
 — Лаура, дорогая, покажи Коннору латинско-английский словарь. Придется обходиться этим, пока я не найду заклинание, обучающее его английскому.
 — Тетя Софи, вы слышите то, что я говорю?
 Софи изумленно взглянула на нее.
 — Ну конечно, дорогая!
 — Если вы слышите меня, то объясните, почему вы не пытаетесь отослать его обратно?
 — Потому что он — твоя вторая половина. — Софи похлопала Лауру по руке. — Та половина, которую ты хотела найти в этом мире.
 — Вторая половина моей души — в облике пришельца?
 На губах Софи заиграла озорная улыбка.
 — Очевидно, да. Лаура простонала.
 — Ну и как же нам объяснить появление этого человека моему отцу и всем остальным? Софи нахмурилась.
 — Придумаем что-нибудь.
 — Я не верю, что это происходит на самом деле! Сейчас я проснусь и пойму, что это всего лишь кошмар.
 — Не знаю, как тебе, Лаура, но мне кажется, что он слишком красив, чтобы привидеться в кошмарном сне, — Софи взглянула на темноволосого гиганта, который тихо стоял, листая страницы книги. — Должна сказать, что тебе снятся неплохие сны.
 Лаура тоже посмотрела на человека, порожденного ее воображением, на этот сон во плоти. Свет люстры скользил золотистыми пальцами по нежному изгибу его плеча. Сколько раз она приклоняла голову к этому крепкому плечу во снах?
 На Лауру нахлынули воспоминания о его сильных руках, обнимающих ее и защищающих от угрозы. В ее душе разгорался огонь, жар желания проникал в кровь, разбегаясь мурашками по коже. Лауре хотелось, чтобы эти руки снова сомкнулись вокруг нее, убедив ее в реальности фантазий.
 Коннор поднял взгляд от книги, как будто почувствовал, что она смотрит на него. Его взгляд скользил по ее лицу, не пропуская на нем ни единой черточки, как будто он провел вечность вдали от нее и видеть ее было для него так же необходимо, как дышать воздухом. Лаура, завороженная его взглядом, не могла пошевелиться; ей передавались чувства ее гостя, зеркально отражающие эмоции, разгорающиеся в ней самой, — он стремился к ней всей душой.
 — Тетя Софи! — Она отвернулась от незнакомца, испуганная силой своего чувства. — Отошлите его обратно! Пожалуйста, сделайте так, чтобы он исчез! Он не настоящий! Он в любой момент может пропасть, раствориться, растаять от света.
 — Он не снеговик, Лаура.
 — Тетя Софи, пожалуйста! Вы должны отослать его обратно!
 Софи вздохнула и остановила взгляд на пришельце, внимательно наблюдающем за ними, как будто он пытался понять смысл произносимых ими слов.
 — Хорошо, я отошлю его обратно. Но мне кажется, что ты совершаешь ошибку.
 — А мне кажется, что я сошла с ума, — ответила Лаура, потирая пальцами гудящие виски.
 — Лаура… — прошептал Коннор, шагнув к ней и улыбаясь, как будто хотел рассеять ее страхи.
 Он потянулся к ней, и Лаура отшатнулась, чтобы избежать его прикосновения. Рука Коннора опустилась. В его глазах не было ни досады, ни удивления, одно лишь терпение и даже что-то очень похожее на усмешку.
 — Тетя Софи, пожалуйста, избавьте меня от его присутствия!
 Софи изучала страницу в книге, затем бросила еще один взгляд на гостя и пробормотала:
 — Услышь меня, «Госпожа Луны»! Твоя власть велика. Ты повелеваешь морскими приливами. Унеси возлюбленного Лауры!
 Лаура затаила дыхание. Порыв ветра бросил в окно пригоршню снега. В камине трещал огонь. Коннор лишь улыбнулся.
 — Попробуйте еще раз!
 Софи прочистила горло и повторила заклинание. Коннор подмигнул Лауре.
 Лаура нетерпеливо взглянула на Софи.
 — Почему ничего не получается?
 — Не знаю! — Софи принялась листать свою книгу. — Может быть, здесь нужно другое заклинание. У меня совсем нет опыта.
 — Тетя Софи, вы помните Сейлем, крохотный городок в нескольких милях от Бостона? Вы можете себе представить, что с нами сделают, если кто-нибудь заподозрит, что мы занимаемся колдовством? — Лаура посмотрела прямо в большие синие глаза тети. — Наверно, нужно попробовать какой-то другой способ.
 — Да, конечно, — отозвалась Софи, листая книгу. — Помнится, где-то я видела, как придумывать собственные заклинания. Сейчас попробуем… — Она прижала палец к подбородку и закрыла глаза.
 Лаура посмотрела на Коннора. Его безмолвный взгляд был более красноречив, чем любые комплименты, которые ей расточали мужчины. Она была уверена, что они разговаривали, встречаясь во снах. Она даже припоминала, как рассказывала ему то, что никогда и никому не говорила.
 — Странно, я почему-то полагала, что он знает английский, — прошептала Лаура.
 — Что ты говоришь, Лаура?
 — Ничего. — Лаура покачала головой, отгоняя свои безумные мысли. — Продолжайте, пожалуйста.
 Софи снова прочистила горло.
 — Ты здесь потаился, но ты нам не нужен.
 Коннор, сложив руки на груди, смотрел на Софи, произносящую заклинание. Лаура следила за ним, на мгновение испытав сожаление, когда поняла, что он сейчас исчезнет. Сжав руки в кулаки, она прижала их к груди, чтобы не поддаться искушению прикоснуться к нему в последний раз! Он должен исчезнуть! Он не может здесь оставаться! Нет, его необходимо отправить назад, и немедленно.
 — И ты должен вернуться назад, — продолжала Софи, — когда пробьют часы. Так исчезай же, как свет дня!
 В нише между книжными шкафами подняли хриплый трезвон дедовские часы, и бронзовые стрелки бешено завертелись по циферблату.
 — Только этого не хватало!
 Лаура бросилась к часам. Стрелки вертелись, как мельничные лопасти в ураган, отщелкивая одну за другой римские цифры.
 — Сделайте что-нибудь! — прокричала Лаура сквозь хриплый трезвон.
 — Сейчас…
 Лаура обернулась к тетке.
 — Остановите их, пока никто не прибежал!
 — Ах, настенные часы… — пробормотала Софи, листая страницы книги.
 — Тетя Софи!
 Софи указала пальцем на часы.
 — Остановитесь! Я приказываю вам остановиться!
 Главная пружина лопнула с ружейным грохотом, ударившись о деревянный корпус. Звон оборвался на полу ноте. Тонкие бронзовые стрелки поникли, как маргаритки на солнце, застыв на изящной цифре VI.
 — Получилось!
 Лаура обернулась к Софи.
 — Эти часы сделаны племянником Натана Хейла.
 — Да, дорогая, знаю. — Софи посмотрела в раскрытую книгу. — Надеюсь, мне удастся их починить.
 — Нет!
 Софи подняла глаза.
 — Но я уверена, что если я…
 — Пожалуйста, не надо! — Лаура представила, как изящные старинные часы превращаются в груду обломков. — Не сейчас.
 — Ну хорошо, дорогая. Займемся другими проблемами. — Софи посмотрела на Коннора. — Что бы мне еще попробовать?
 Лаура тоже взглянула на пришельца. Он следил за ней с улыбкой, играющей на губах, и нескрываемым любопытством. Интересно, что он думает обо всем этом?
 — Тетя Софи, вам не кажется, что ваши заклинания могут повредить ему?
 — О нет, я уверена, что ничего плохого не произойдет. Здесь прямо говорится, что «сила Матери-Земли» не может причинить зло.
 Грохот лопнувшей пружины эхом отдался в ушах Лауры.
 — А косвенно? Софи улыбнулась.
 — Ты хочешь, чтобы он остался?
 — Нет. Конечно, нет. Я просто… — Лаура отвела взгляд от Коннора и посмотрела в окно, залитое лунным светом. — Пожалуйста, поосторожнее.
 — Хорошо, дорогая. Я уверена, что найду нужное заклинание, если потрачу минутку и перечитаю пару страниц.
 Лаура остановилась в центре библиотеки и взглянула на часы, приколотые к корсажу. Уже три часа ночи, а незнакомец не исчезает. Вздохнув, она снова принялась мерить шагами комнату, время от времени приближаясь к окнам, которые сама закрыла ставнями несколько часов назад.
 — Лаура, дорогая, пожалуйста, посиди спокойно минутку.
 — Не могу, — Лаура развернулась на каблуках и взглянула на человека, который листал страницы книги и, похоже, чувствовал себя в библиотеке совсем как дома, чего нельзя было сказать о ней. Кажется, сейчас он поглощал содержимое объемистого тома по истории Массачусетса.
 — Должна сказать, что ты потрясающе умен, Коннор, — Софи опустила книгу на колени, глубоко вздохнула и откинула голову на спинку кресла, обитую вишневым шелком. — Поразительно, как быстро ты выучил наш язык.
 Коннор поднял глаза от книги и улыбнулся Софи.
 — Этот язык, который вы называете английским, состоит из обрывков других языков, уже давно ставших для меня родными.
 Тетя Софи накинула шаль на его голые плечи, боясь, что он может простудиться.
 И так он сидел, прекрасный плод ее воображения, в кресле-качалке рядом с камином. Его густые черные волосы красиво спадали на тонкую кашемировую шаль, покрывавшую плечи. Он сидел величественный, с осанкой принца, скрестив длинные ноги и положив открытую книгу на колени. Он перелистывал страницы, как будто ему достаточно было взглянуть на лист, чтобы знать его содержание. И Лаура понемногу начинала верить, что это происходит на самом деле.
 Коннор поднял глаза от книги, улыбнувшись ей своей нежной, чарующей улыбкой, которая вызвала в ней желание прикоснуться пальцами к изгибу его губ. Да, им с тетей вправду необходимо найти способ отослать его обратно!
 — Мне нужна твоя помощь, — сказал он, произнося слова нараспев.
 Лаура в течение нескольких часов обучила его произношению тысяч слов, которые Коннор показывал ей в книгах. Перед этим он выучил название каждого предмета в комнате. Чтобы успокоиться, она сделала глубокий вдох и подошла к Коннору, приняв твердое решение не давать незнакомцу вскружить ей голову.
 — Ну что теперь? Он указал на слово.
 — Произнеси, пожалуйста.
 Она положила руку на спинку кресла и наклонилась, чтобы разобрать указанное слово. Опьяняющий запах лимона и пряностей, смешивающийся с теплом его кожи, сводил ее с ума.
 Она пыталась не замечать, как огонь камина блестит в его волосах, вспыхивая сапфировыми искрами среди эбеновых прядей. Ее пальцы вцепились в вишневый бархат, противясь желанию пощупать его волосы, чтобы узнать — действительно они такие шелковистые, как кажутся?
 — Лаура! — произнес он, наклонив к ней голову.
 — Что? — прошептала она, глядя в самые синие глаза, которые когда-либо видела в жизни.
 На его губах появилась чарующая улыбка, а в глазах зажегся озорной огонек.
 — Произнеси слово.
 Он все знает! Лаура убрала руку со спинки кресла.
 — Трансцендентализм, — прочитала она слово.
 Коннор нахмурился.
 — Тран…сидента…лизм.
 Лаура сделала глубокий вдох и повторила:
 — Трансцендентализм.
 — Транс-цен-ден-та-лизм. — Он засмеялся, как будто ему нравилось произносить слово по слогам. — И что это значит?
 Лаура оглянулась через плечо, как будто ей была нужна помощь. Софи смотрела на нее с таким видом, словно разгадывала загадку, и на ее губах играла улыбка. Нет, с этой стороны ждать помощи бессмысленно.
 Лаура с любопытством взглянула на Коннора.
 — Какое отношение этот трансцендентализм имеет к истории Массачусетса?
 — В книге говорится о человеке по имени Эмерсон, его поэзии, и этом самом транс-цен-ден-та-лизме.
 — Этот способ видения мира, что-то вроде мистицизма. Люди, называющие себя трансценденталистами, не придерживаются каких-то определенных духовных законов. Они верят в открытость человеческого разума неведомым силам. — Лаура потерла сведенную шею и широко раскрытыми глазами посмотрела на Коннора, впервые в жизни разглядев какое-то зерно в теориях Эмерсона. — Короче говоря, они верят в чудеса.
 Коннор кивнул.
 — Я это понимаю.
 Лаура отвернулась от него и отошла как можно дальше, насколько позволяли размеры комнаты. Она нашла убежище за тяжелым отцовским столом красного дерева, где опустилась в мягкое кресло, обитое коричневой кожей.
 — Тетя Софи, вы нашли в этой книге что-нибудь, что могло бы нам помочь?
  — Дорогая, я совсем засыпаю. — Софи закрыла книгу. — Наверно, нам стоит вернуться к этому позже, после того, как мы немного отдохнем.
 — Но что нам делать с ним?
 — Поскольку Фиона наверняка уже в постели, придется нам самим приготовить для гостя комнату.
 — Но что мы скажем Фионе и другим слугам, когда они узнают, что у нас в гостях мужчина? А отец возвращается завтра вечером.
 Коннор переводил взгляд с Лауры на Софи, будто следя за каждым словом их разговора.
 — Я уже думала об этом. — Софи постучала средним пальцем по подбородку. — Мы скажем, что это мой кузен, который поздно ночью приехал из Англии.
 — Из Англии? — переспросил Коннор.
 — Это страна, лежащая за океаном. — Софи встала и протянула Коннору руку. — Пойдемте, мой друг, я покажу вам вашу комнату.
 — Но разве нам удастся выдать его за англичанина? — спросила Лаура, глядя как Софи ведет Коннора к глобусу на резной деревянной подставке около стола. — Он едва говорит по-английски!
 — Я уверена, что очень скоро он в совершенстве овладеет языком. — Софи повернула глобус кончиками пальцев, рассматривая изображенные на нем страны. — До тех пор мы можем говорить, что он болен, и держать взаперти.
 — Держать взаперти… — Лаура постучала пальцами по зеленой обивке стола. — Еще немного, и взаперти окажусь я, в лечебнице для умалишенных!
 — Лаура, подумай о том, что он должен чувствовать! Оторванный от дома, оказавшийся в незнакомом месте, где люди даже не говорят на его языке!
 Лаура взглянула на Коннора, подумав, живет ли в нем хоть капля страха. Он стоял около Софи, сложив руки на широкой груди, как будто привык командовать — человек, рожденный быть полководцем. А его глаза… Сколько же в них интеллекта, и ни следа боязни.
 — По-моему, он не чувствует ничего, кроме удовольствия. Коннор кивнул:
 — Рядом с тобой я не чувствую ничего иного.
 Лаура старалась не смотреть на него, ощущая, как пылают ее щеки.
 — Он просто приводит меня в ярость!
 — Однако, Лаура, я думаю, мы должны постараться устроить его уютно, пока он наш гость. — Софи постучала пальцем по глобусу. — Вот, Коннор. Вот Англия.
 Коннор взглянул на глобус.
 — Англия, — прошептал он, обведя очертания острова пальцем, затем слегка передвинул руку. — Я прибыл отсюда.
 — Лаура, дорогая… — вымолвила Софи, глядя на племянницу. — Он указывает на Ирландию!
 — Разве он может быть родом из Ирландии? — Лаура встала и, подойдя к Коннору, посмотрела, куда указывает его палец. — Он — всего лишь плод моего воображения!
 — Плод воображения? — Коннор вопросительно поднял брови, взглянув на нее. — Объясни, что это значит.
 Лаура глубоко вздохнула.
 — Это значит, что тебя не существует. Коннор нахмурился, очевидно, не понимая.
 — Ты — создание моего воображения! — Лаура постучала пальцем по виску. — Ты ненастоящий.
 Коннор покачал головой, и прежде чем Лаура поняла, что он замыслил, обхватил ее запястье своими теплыми пальцами и прижал ее ладонь к своему сердцу.
 — Я настоящий!
 Лаура затаила дыхание, чувствуя ладонью его кожу, такую теплую, манящую… принадлежащую мужчине. Ее опалила огненная волна, разошедшаяся от запястья по всему телу, в ушах зазвенело.
 Лаура отдернула руку, сжав ладонь в кулак. Улыбка, появившаяся на губах Коннора, дала ей понять, что он отлично знает какие чувства заставил ее испытать.
 — Боже, ты — невыносимое создание! Неужели мое воображение сумело породить такого… такого невежу!
 Он разразился раскатистым смехом.
 — Знаешь, Лаура, может быть, он все-таки не плод твоего воображения, — заметила Софи.
 — Откуда он еще мог появиться, если не из моего воображения?
 Коннор постучал по глобусу:
 — Отсюда.
 — Из Ирландии, — кивнула Софи. — Но ты же явился не из Ирландии наших дней, верно, Коннор?




 Глава 3


 — Сейчас идет 1889 год. — Коннор смотрел на глобус, шепча про себя слова предсказания.  «Ты должен покинуть все, что тебе дорого, и совершить путешествие, более далекое, чем ты можешь представить», — эти слова Эйслинг произнесла прошлой ночью… тысячу лет назад.
 Он раскрутил глобус легким движением пальцев. Шар бешено завертелся, слегка поскрипывая на бронзовом стержне.
 — Кажется, я проделал путь в тысячу лет.
 — Тысячу лет! — Лаура потрясла головой, как будто хотела убедиться в том, что не спит. — Меня не интересует, откуда он явился. Я хочу только, чтобы он вернулся назад.
 Коннор взглянул на Лауру и улыбнулся. Как странно смотреть на нее, видеть в ней одновременно незнакомку и женщину, которую он любит всю жизнь!
 — Тетя Софи, мы должны избавиться от этого человека.
 — Мы займемся этим потом, дорогая. Мне нужно поспать. — Софи похлопала Лауру по плечу и посмотрела на Коннора. — Поскольку мы решили считать тебя моим кузеном, то боюсь тебе придется стать англичанином. Как тебе нравится имя Коннор Пакстон?
 — Так у вас принято? Давать второе имя?
 — Да, — ответила Софи, улыбнувшись. — Например, мое полное имя Софи Чандлер, а Лауры — Лаура Салливен.
 — Я понимаю. Второе имя означает твой род.
 — Боже, ты умен! — воскликнула Софи. Коннор знал, что ему потребуется масса усилий, чтобы выжить в этом мире.
 — Скажите где мы находимся?
 — Мы живем в Бостоне, в штате Массачусетс. — Софи прикоснулась к крошечной точке Бостона на глобусе. — Массачусетс — один из штатов в Соединенных Штатах Америки.
 — Я бывал в этом месте раньше. — Коннор разглядывал глобус, вращая его вокруг оси. — Никакого Бостона здесь не было. Только мелкие поселения, и люди говорили на другом языке.
 — Ты бывал здесь раньше? — удивилась Лаура.
 — Да, — он посмотрел на нее, чувствуя, что она смутилась и испугалась. — Когда искал тебя.
 — Ты искал меня?
 Он прикоснулся пальцами к ее щеке, обнаружив, что ее кожа нежнее, чем он себе представлял.
 — Я должен был найти тебя.
 — Что за чушь! — Лаура отступила от него на шаг, и кровь отхлынула от ее лица. — Ты всего-навсего иллюзия.
 — Иллюзия? — Коннор усмехнулся, не сводя с нее глаз. — Может быть, и ты иллюзия, моя прекрасная  Эдайна. 
 Лаура процедила сквозь зубы:
 — Тетя Софи, сделайте с ним что-нибудь.
 — Я думаю, нам всем нужно немного поспать.
 — Поспать?! — Лаура смотрела на тетю так, будто Софи лишилась разума.
 — Да, дорогая. — Софи улыбнулась и взяла Коннора под руку. — Мы обучим тебя всему, что изобрел наш век, Коннор. Я думаю, это будет отличное развлечение. Тебе не кажется, Лаура?
 — Развлечение? Это больше похоже на катастрофу!
 Софи покачала головой.
 — В самом деле, Лаура, попытайся найти в происходящем положительные стороны!
 — Я бы попыталась, если бы они существовали.
 Софи посмотрела на Коннора, прежде чем бросить на Лауру многозначительный взгляд.
 — Открой глаза, дорогая!
 Коннору не было нужды прибегать к своим телепатическим способностям. Он без труда мог бы прочесть, что выражал взгляд Лауры. Она боялась его.
 Он боролся с желанием прикоснуться к ней, постараться рассеять ее страхи, зная, что она оттолкнет его. Эйслинг предупреждала его о трудностях и риске, которому он подвергнется, если отправится на поиски Лауры. Но он готов был рисковать всей жизнью, чтобы добраться до этой женщины.
 Выходя вместе с Софи из библиотеки, он смотрел на нее, недоумевая, какую роль эта женщина сыграла в том, что он попал в девятнадцатый век. Софи прижимала книгу к груди, как прижимают ребенка. Книга страшно интересовала Коннора. Кажется, она была нужна ей для заклинаний и, судя по тому, что Коннор видел, Софи явно не хватало опыта. Ее заклинания походили на магию пьяного друида.
 — Откуда у вас эта книга? Софи подняла на Коннора глаза и улыбнулась.
 — Несколько дней назад наш дворецкий нашел ее под половицей в винном погребе.
 — Значит, она попала к вам совсем недавно. — Итак, Софи была новичком в магии, и этим объяснялась ее неуверенность. Но все равно оставалось неясно, как колдовская книга оказалась в винном погребе у смертного человека. Народ Коннора тщательно охранял свой магический источник; только так он мог выжить.
 — Без книги заклинаний я никогда бы не смогла вызвать тебя сюда.
 — И мы бы не попали в эту историю, — пробормотала Лаура, шедшая рядом с Софи, как приговоренный, идущий на казнь.
 — Все кончится отлично, я уверена. — Софи похлопала Лауру по руке. — Только подумай, если бы Ридли не нашел книгу, я бы никогда не узнала, что я — ведьма!
 — Тетя Софи, вы не можете быть ведьмой. Никаких ведьм в мире не существует, — Лаура остановилась у двери и снова обернулась к тете — Мы должны найти логическое объяснение всему происходящему.
 — В жизни есть кое-что, помимо логики, — возразила Софи, похлопывая по книге. — И поскольку мы обе из рода Пакстонов, возможно, ты тоже…
 — Я не ведьма! Софи пожала плечами.
 — Ты не можешь быть уверена, пока сама не попробуешь произнести заклинания.
 — Я совершенно уверена, что я не ведьма.
 — Но ты должна согласиться, Лаура, — сказала Софи, бросив взгляд на Коннора, — что все это очень интересно.
 — Для вас — интересно, а для меня — катастрофа.
 Коннор засмеялся.
 — Не дадите ли мне посмотреть эту книгу? — спросил он, открывая дверь перед дамами.
 — Конечно, — ответила Софи, протягивая ему книгу в кожаном переплете.
 — Тетя Софи! — Лаура вырвала книгу из рук Софи. — Я думаю, что мы не должны ее никому давать.
 — Но только человек из рода Пакстонов может произнести заклинания.
 — Все равно. Я думаю, мы должны спрятать ее в надежном месте.
 — Ну хорошо, дорогая. — Софи послала Коннору извиняющийся взгляд. — Надеюсь, вы не возражаете?
 — Я все понимаю, — ответил Коннор, подумав, что найдет другой способ ознакомиться с книгой, и посмотрел на Лауру. Она стояла с книгой, прижатой к груди, глядя на Коннора : так, как будто он только что сошел с драккара, размахивая мечом. Эта девушка была самым интересным противником, с которым он когда-либо сталкивался.
 — Лаура, дорогая, если ты хочешь, чтобы я сотворила заклинание, чтобы отослать его обратно, то мне понадобится книга.
 Лаура мгновение колебалась, прежде чем отдать книгу Софи.
 — Только, пожалуйста, осторожнее.
 — Я буду осторожна, — и Софи вышла из комнаты.
  «Осторожность ей не помешает», — подумал Коннор. Каждый раз, когда Софи начинала произносить заклинание, у него появлялось неприятное ощущение, что сейчас разверзнется земля или на них упадет небо.
 Лаура старалась держаться от Коннора как можно дальше. Задев спиной о косяк, она тихонько проскользнула мимо него в коридор.
 Но девушка — всего лишь один из многих противников, с которыми ему предстоит сразиться. Чтобы преодолеть ее оборону, он сперва должен освоиться в этом времени.
 Идя вслед за Софи и Лаурой по коридору, Коннор прикасался кончиками пальцев к резным деревянным панелям, закрывающим стены. Стены и пол в доме были тоже из дерева. Он замедлил шаги у трех светильников в медном канделябре на стене. Таких светильников он не видел никогда в жизни. Казалось, что в маленькие стеклянные сосуды, оканчивающиеся снизу металлическими цилиндрами, пойман и заключен свет солнца.
 — Лампы накаливания… — произнес он, повторяя слова, которым учила его Лаура. — Питаются электрической энергией…
 — Идем, — прошептала Лаура. Ее шепот эхом отозвался по длинному коридору.
 Коннор взглянул на ее печальное лицо и улыбнулся. Свет заливал золотистым сиянием ее нежные черты. Она была еще прекраснее, чем во снах.
 Стоя рядом с Лаурой, он ощущал тепло ее кожи, исходящей от нее аромат весенних цветов, согретых солнцем… Он с трудом не поддался искушению сжать ее в объятиях. Он хотел чувствовать, как ее нежное тело прижимается к нему, как ее губы соприкасаются с его губами…
 — Ну что ты встал! — Лаура потянула его за руку. — Идем, пока тебя никто не увидел.
  — Лаура, ты только подумай, как все это для него необычно! — сказала Софи.
 — Он может рассмотреть лампочки потом. Если кто-нибудь увидит его, мы никак не сможем объяснить его появление. Он выглядит как настоящий разбойник-викинг.
 Коннор усмехнулся.
 — Мой отец — викинг.
 — Сейчас три часа ночи, — заметила Софи. — Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь был на ногах, кроме нас.
 — Если кому-то из слуг не спится, мы пропали. — Лаура снова потянула Коннора за руку, и он улыбнулся ей в ответ. — Может быть, тебя это и забавляет, но я не собираюсь сгорать на костре только из-за того, что в тебе разыгралось любопытство.
 — Сейлем… — пробормотал Коннор, вспомнив мрачную главу в одной из прочитанных им книг, и накрыл ее руку своей ладонью. — Я не позволю никому обижать тебя.
 Лаура тотчас высвободила руку.
 — Все, что я от тебя прошу, — не стоять на месте!
 — Как прикажешь, моя  Эдайна, — ответил он, наблюдая, как ее щеки заливает краска.
 — Не зови меня так! — Она резко повернулась и зашагала по коридору.
 — Дай ей привыкнуть к тебе, Коннор, — сказала Софи, положив ладонь ему на руку.
 — Я ждал тысячу лет и буду ждать еще тысячу, если это нужно, чтобы покорить ее сердце.
 Софи улыбнулась.
 — Мне кажется, что это произойдет немного быстрее.
 «Лаура закрылась броней изо льда», — думал Коннор, восхищаясь горделивой ее осанкой. Но даже лед плавится под лучами солнца. И он станет солнцем и растопит лед в ее сердце.
 Коридор вел в просторный холл, в котором находилась широкая лестница с резными перилами. С потолка на толстой цепи свисала бронзовая люстра, и дюжина светильников отбрасывала свет на полированный деревянный пол и стены.
 Коннор огляделся. Стены, обшитые деревянными панелями, были увешаны картинами. Двери по, обеим сторонам холла были распахнуты, за лестницей тянулся еще один темный коридор, в котором тоже виднелись двери, выходившие в темноту. Куда они ведут?
 — Идем! — Лаура потянула Коннора за руку и повела вверх по лестнице.
 Коннор краем глаза успел уловить полную луну, светящую через окно на верхней лестничной площадке. Лаура открыла одну из дверей на втором этаже и прикоснулась к стене около косяка. Тут же из хрустальной люстры под потолком хлынул свет. Коннор вошел за ней в комнату, поражаясь открывшемуся ему великолепию.
 На ковре под его ногами синие и белые цвета образовали причудливый узор из цветов и медальонов. Подлокотники и ножки дивана, стоявшего рядом с камином, и кресел были сделаны из красно-коричневого дерева, покрытого резьбой, а сиденья и спинки обтянуты темно-синим бархатом. Того же цвета были бархатный полог над большой кроватью и шторы на окнах.
 — Твой отец — король Бостона? — спросил Коннор, прикоснувшись к стене около кровати и проведя пальцами по шелковым обоям в белую и синюю полоску.
 — Соединенные Штаты Америки — не монархия, — ответила Лаура.
 — Да, припоминаю. Я читал о том, как выбрасывали в море чай. — Он обернулся к Лауре, улыбнувшись и надеясь получить улыбку в ответ. Но его постигла неудача. Во взгляде ее зеленых, как весенняя трава на лугу, глаз, читалось желание удивить его. — И благодаря этой революции у вас все живут в роскоши?
 Лаура покачала головой.
 — К несчастью, не все могут позволить себе иметь такой дом.
 — Отец Лауры управляет большой судоходной компанией. Он очень богат, — заметила Софи.
 — В мое время было точно так же, — Коннор присел на край кровати и улыбнулся, проваливаясь в мягкую перину. — Хотя такой роскоши не было даже у короля.
 — Мы можем показать тебе много удивительных вещей, Коннор, — сказала Софи. — Завтра же и начнем. А сейчас я принесу чистое белье и мы приготовим тебе постель.
 — Стойте! — окликнула Лаура тетю, направившуюся к двери. — Вы же не оставите меня наедине с этим человеком?
 Софи только махнула рукой.
 — Я сейчас вернусь. Покажи Коннору гостиную и ванную комнату, — сказала она и, шелестя юбками, вышла из комнаты.
 Лаура смотрела на Коннора, прижав одну руку к горлу, а другую сжав в кулак. Казалось, что она разрывается между стремлением убежать и желанием остаться лицом к лицу со своим демоном. Конечно, он — демон, кто же еще?
 — Твои комнаты расположены рядом с моими?
 — Где расположены мои комнаты, тебя не касается!
 «Невеселое начало», — подумал Коннор, поднимаясь с кровати.
 — Не надо меня бояться. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого.
 Лаура вздернула подбородок.
 — Я тебя вовсе не боюсь.
 — Я очень рад, — Коннор, бесшумно ступая по толстому ковру, приближался к ней, как к дикому лебедю, боясь спугнуть.
 — Что ты делаешь? — воскликнула Лаура, отступая от него на шаг.
 — Я хочу только прикоснуться к тебе, — прошептал он, проведя ладонью по ее руке. — Целую вечность я ждал этого мгновения.
 Едва он дотронулся до нее, как ему тут же передались все ее чувства. Это были и страх, и гнев, и сомнение, и желание, одновременно сплетенные в один клубок. Лаура смотрела на него широко раскрытыми зелеными глазами. Когда его ладонь скользила по ее руке, ее рот раскрылся в изумленном вздохе. Но она осталась на месте, дрожа, как дикий лебедь, испуганная его прикосновением.
 Ее великолепные волосы лежали пышной короной на голове. Толстые косы блестели золотом. Коннор знал из снов, что ее волосы, освобожденные от грешней и заколок, густой волной упадут и закроют ее до пояса. Он представил себе, как запускает руки в ее искусно уложенную прическу, и тяжесть волос падает на его голую грудь…
 — Не смотри на меня так. Это нехорошо.
 — Что ты имеешь в виду?
 Лаура облизала губы, показавшийся на мгновение кончик языка оставил на них соблазнительный блеск влаги.
 — Ты смотришь на меня, словно думаешь о том… как джентльмен в нашем веке не должен думать о даме.
 Он не отводил взгляда от дрожащего изгиба ее губ. Наверно, они такие же сладкие, как ему представляется.
 — Может быть, ты научишь меня, как мужчины вашего века ведут себя с дамами?
 — Во всяком случае они не ведут себя, как дикие викинги.
 — А ты поверишь мне, если я скажу, что никогда не ходил в набеги, что никогда не грабил и не насиловал?
 Лаура бросила взгляд на его меч.
 — Мужчина всегда должен быть готов защититься от врагов.
 — Только не в нашем столетии. Сейчас люди цивилизованные.
 — Я рад, что вам не нужно оружие. В наше время даже миролюбивый человек должен был носить меч, чтобы защищать свою страну.
 Лаура недоверчиво взглянула на него, прищурив глаза.
 — Твоя страна — Ирландия?
 — Моя страна— остров Эрин. Сейчас он зовется Ирландией. Но я очень много путешествовал. Мой народ всегда занимался торговлей, доставляя товары в далекие земли.
 — И ты говоришь, что викинги были простыми купцами, возившими на кораблях товары — почти так же, как мой отец?
 Коннор улыбнулся.
 — У нас много общего.
 Лаура покачала головой, словно не могла себе позволить верить ему и должна была сохранить хоть какую-то веру в логику.
 — Этого не может быть!
 Он хотел обнять ее, рассеять ее страхи, убедить ее, что все происходит так, как должно происходить. Он гладил ладонью ее руку, чувствуя, что она не позволит ему ничего большего.
 — Не надо ничего бояться, моя  Эдайна. 
  — Почему ты так зовешь меня?
 — Потому что ты — моя  Эдайна. — Он продолжал гладить ее руку, узнавая на ощупь изгиб ее локтя, изящное предплечье, хрупкое запястье. — Моя  Эдайна, вторая половина моей души.
 Лаура судорожно вдохнула воздух.
 — Кто ты?
 — Ты знаешь меня. — Он обхватил ее холодную ладонь своими горячими пальцами и поднес ее руку к губам. Едва он прижался губами к ее влажной ладони, как почувствовал нежное благоухание, напоминающее ему о цветах в их потайной долине. — Ты знаешь меня давно: мы еще детьми играли в зеленой долине, где всегда цвели дикие цветы.
 — Это какое-то безумие! — Она отступила на шаг, отстраняясь от него.
 — Нет. Это не безумие.
 — Ты ненастоящий!
 — Я настоящий. Я — Коннор, принц Уэксфордский, сын короля Сетрика. Я родился в 862 году на острове Эрин.
 Лаура покачала головой.
 — Разве такое может быть?
 — Я не могу объяснить, каким образом мы с тобой встретились, но знаю, что это произошло. Мы встретились, победив само время.
 Лаура сжала ладони, как будто ей нужно было сдержать чувства, затопившие ее в бешеном водовороте.
 — Для того, что сейчас происходит, должно найтись какое-нибудь логическое объяснение!
 — Ты позвала меня, и поэтому я совершил путешествие длиной в тысячу лет, чтобы быть с тобой.
 — Я не знаю, кто ты такой и что тебе нужно, — Лаура набрала в легкие воздух. — Я знаю только то, что хочу, чтобы ты вернулся туда, откуда явился.
 — Нет, неправда, — Коннор нагнулся и поцеловал ее в коврик носа. Она отскочила, как будто ужаленная пчелой. — И я собираюсь доказать тебе, что ты хочешь, чтобы я остался.
 Губы Лауры раскрылись, и Коннор почувствовал на своей щеке ее разгоряченное дыхание.
 — Ну и наглец же ты… — она заколебалась, несмотря на свой гнев, будто в ее желании было что-то непристойное. — Уверяю тебя, я не хочу, чтобы ты остался.
 Коннор нахмурился.
 — Почему ты не кричишь на меня? Ты же этого хочешь.
 — Настоящая леди никогда не станет кричать.
 Одно мгновение Коннор обдумывал ее слова.
 — Но леди — тоже человек, не так ли? А людьми управляют эмоции.
 — Очевидно, ты понятия не имеешь, что такое настоящая леди.
 — Скажи мне, разве леди — не женщина?
 — Конечно, женщина. Он усмехнулся.
 — Тогда я имею кое-какое понятие о настоящей леди.
 Губы Лауры сжались в тонкую линию.
 — Очевидно, ты водил знакомство не с одной женщиной.
 — Но ни одну из них нельзя сравнить с тобой, — прошептал Коннор, положив руку ей на плечо и проведя пальцами по тонким волоскам на ее шее. — И ни одна из них не была так нужна мне, как нужна ты!
 Лаура, едва не задохнувшись, оттолкнула его руку.
 — Кажется, вы замечательно ладите друг с другом, — заметила Софи, влетая в комнату, нагруженная белыми простынями, увенчанными маленькой горкой сапфирового шелка.
 — Пожалуйста, простите, что не буду помогать вам, тетя Софи. Но я больше ни мгновения не в силах вынести этого человека!




 Глава 4


 Коннор смотрел вслед уходящей Лауре, восхищаясь странным фасоном ее платья, обтягивающим тонкую талию, которое собиралось сзади в комок ткани и плавно покачивалось при каждом шаге.
 — Она похожа на искрящееся пламя, заключенное в кристалл.
 — Да, — кивнула Софи, бросив постельное белье на кресло рядом с кроватью. — К сожалению, Лауру с самого детства учили подавлять свои чувства. Ей никогда не разрешали играть с другими детьми.
 Не потому ли она тянулась к нему, когда они были маленькими? Коннор вспомнил шаловливую девочку, с которой играл в их тайной долине, и мысленно сравнил ее с диким лебедем, несущимся по ветру.
 — Как странно: она — та самая женщина, с которой я встречался во снах, но одновременно совсем другое существо!
 — В своих снах мы пользуемся известной свободой быть теми, кем хотим быть. Боюсь, что Лаура никогда не знала такой свободы в реальной жизни. Ее учили быть тихой и смирной, хотя очевидно, что за безукоризненным холодным фасадом скрывается пламень.
 — Да, я чувствую это, — согласился Коннор. И еще он чувствовал, что за внешней холодностью Лауры скрывается та женщина, которую он знал и любил. Он преодолел тысячу лет, чтобы покорить эту женщину.
 — Меня всю жизнь называли мечтательницей, безнадежно романтичной. Видимо, я всегда верила в чудеса, и вот явился ты. Живое доказательство, — Софи улыбнулась Коннору. — Я верила, что вы с Лаурой должны были найти друг друга, и надеюсь, что ты сможешь вызволить ее из тюрьмы, в которой спрятаны ее чувства.
 — Но вы пытались отправить меня обратно.
 — К сожалению, я дала Лауре слово, — Софи сжала его руку. — Ведь ты понимаешь меня?
 Коннор кивнул.
 — Вы связаны словом.
 — Да, — Софи утешающе улыбнулась. — Но у меня есть подозрение, что мои жалкие попытки не смогут разлучить тебя с Лаурой.
 По правде говоря, Коннор понятия не имел, к чему могут привести ее причудливые заклинания.
 — Я приложу все усилия, чтобы остаться здесь. Ничто не сможет разлучить меня с ней!
 — Я верю в тебя, — Софи похлопала его по руке. — А теперь давай устроим тебя на ночь.
 Коннор помог Софи постелить белые простыни и одеяла, после чего последовал за ней в ванную комнату. Пол и стены ванной были покрыты белыми мраморными плитками. Софи протараторила названия нескольких фарфоровых емкостей разных размеров: ванна, раковина и «удобства».
 — Это нужно для… ну… вот… — Софи дернула за медную цепочку, прикрепленную к белому ящику над сиденьем «удобств». В фарфоровую емкость под дубовым сиденьем маленьким водопадом хлынула вода и с громким журчаньем ушла в слив. Через пару секунд все успокоилось. — Это нужно когда тебе понадобится… ну… естественные потребности…
 Коннор улыбнулся, глядя, как на ее щеках проступают пунцовые пятна.
 — Мне кажется, я знаю, для чего это нужно.
 Софи вздохнула и подняла глаза к потолку.
 — Ну и отлично.
 Коннор вернулся за ней в спальню, не переставая удивляться натуре женщины, которая приходилась Лауре кровной родственницей. Может быть, она тоже принадлежит к его народу, но не подозревает об этом?
 А Лаура?  «Ведьмы только в сказках», — ее слова эхом отдавались в его голове. Магия ужасала ее, как и сам Коннор. Она считает, что он — разбойник-викинг. Как она поступит, если узнает, что он — из народа  Сидхе  ? Коннор протяжно вздохнул, представив себе реакцию Лауры, когда он объявит ей, что в его жилах струится кровь народа его матери,  Туата-Де-  Дананн. 
 Пока лучше помолчать об этом. Сейчас важно заставить ее относиться к нему хотя бы как к нормальному человеку.
 — Я взяла на себя смелость позаимствовать кое-какую одежду у отца Лауры. — Софи взяла со стула около кровати рубашку и штаны из темно-синего шелка. — Это пижама, — объяснила она, передавая ему одежду.
 — Пижама… — Коннор взял у нее одежду, почувствовав холодное прикосновение шелка. — Неужели в вашем веке мужчины настолько опустились, что носят такие женственные одеяния?
 — Только ночью.
 Коннор с облегчением вздохнул.
 — Но зачем одевать что-то на ночь? Софи взглянула на него, покраснев.
 — А ты не одеваешь?
 — Нет.
  — Даже зимой?
 — Никогда.
 — Понятно, — она прочистила горло, и у Коннора сложилось отчетливое впечатление, что она пытается подавить смешок. — Да, надо думать, тебе это совсем не нужно.
 — Да, мне это совсем не нужно, — кивнул он, возвращая ей пижаму.
 — Завтра посмотрим, подойдет ли тебе одежда Дэниэла, — Софи повернулась и направилась к двери, перекинув пижаму через руку. — Если тебе что-нибудь понадобится, постучи мне в дверь. Моя комната через две двери справа от тебя, — она улыбнулась ему на прощание, взявшись за бронзовую дверную ручку. — Надеюсь, ты проведешь приятную ночь.
 — Спасибо, — поблагодарил он, подумав о луне, сияющей на темном небе, и о приятных снах. — Я тоже надеюсь.
 Здесь, в долине, которую Лаура посещала только во сне, никогда не шел дождь. Горы, похожие, на черные алмазы, пронзали вечно голубое небо, и кристаллы, выступающие из скал, сверкали на солнце. Со склона одной из гор бежал ручей, питающий долину; он журчал среди черных камней и, искрясь, хрустальным водопадом падал в озеро.
 — Коннор! — Лаура обернулась, ища его взглядом. Но его нигде не было видно, и ледяной страх просочился в ее кровь. — Коннор!
 Изумрудная трава и синие, белые, желтые, розовые цветы склонялись к ней, когда она бежала к озеру, образующему сверкающий хрустальный водоем у подножия горных склонов. Она стояла на гладком черном утесе на краю озера, надеясь увидеть в воде одинокого пловца, но его не было.
 — Коннор, где ты?!
 — Я здесь, с тобой.
 Лаура обернулась на звук голоса. Коннор стоял в нескольких футах от нее, одетый в одни лишь брюки, черной кожей облегающие его узкие бедра и длинные мускулистые ноги.
 — Я испугалась, что ты не пришел! Он улыбнулся, приближаясь к ней.
 — Ничто не в силах разлучить меня с тобой.
 Она бросилась к нему, и он раскрыл ей навстречу свои объятия.
 — Моя  Эдайна  ! — прошептал он, обнимая ее все крепче, как будто боялся, что она вот-вот исчезнет.
  — Обещай, что всегда будешь приходить сюда ко мне.
 Он прикоснулся губами к ее уху.
 — Всегда!
 Она прижалась губами к его шее, и ее грудь наполнил опьяняющий аромат лимона и мускуса. В этой долине она не носила ни корсета, ни нижних юбок. Ничто, кроме белой шелковой ткани, не защищало ее от прикосновения мускулистого тела, полного неугасимого мужского пыла.
 Жар его груди проникал сквозь платье Лауры, и ее кожа становилась влажной. Его дыхание согревало ее щеку. Коннор подхватил ее рукой под коленями и поднял, прижимая к могучей груди.
 Затем он опустил Лауру на прохладную изумрудную траву и сам лег рядом.
 Она прикоснулась к его щеке, провела пальцем по изгибу улыбающихся губ.
 — Мне всегда так уютно в этой долине! — Здесь ничто не может тебе угрожать. Это место всегда притягивало ее, манило к себе, как будто ее настоящий дом находился здесь, а не в реальном мире. Но очарование долины немного пугало ее.
 — Тебя что-то тревожит. — Коннор запустил руку ей в волосы, поднимая их рассыпающиеся волны к солнцу и пропуская золотистые пряди сквозь пальцы. — Скажи мне, что с тобой?
 Как она могла сказать ему, когда сама не находила ответа? Тепло его тела ласкало ее сквозь белый шелк платья, вызывая в ней смутное желание, которого она прежде не испытывала. Она не могла определить, когда в их отношениях что-то изменилось, когда невинность была поглощена желанием — она сгорела, как сгорает полено в камине, превращаясь в пламя.
 Боже, помоги ей, она сама не знает, чего ей ждать от себя!
 Она не знала, что с ней случится, если она поддастся искушению и дотронется до него. Да, ей хотелось прикоснуться к нему, чувствовать каждый изгиб, каждый мускул его.
 — Иногда я думаю, — произнесла она, положив ладонь на маргаритку, покачивающуюся рядом от ветра, — что будет, если однажды мне придется выбирать между этой долиной и всем остальным миром?
 Он дотронулся до ее щеки своей теплой ладонью.
 — Я люблю тебя, Лаура.
 — И я люблю тебя. — Она глядела в его глаза, читая клятву вечной верности в их бездонных синих глубинах, и чувствовала, как бьется у нее в груди сердце. — Так сильно люблю, что это пугает меня.
 — Я никогда не обижу тебя. — Коннор прижался губами к ее щеке. — Я расстанусь с жизнью, чтобы защитить тебя.
 Лаура попыталась вздохнуть. Чувства сдавливали ей грудь.
 — Никогда не бросай меня, Коннор, — попросила она, дотрагиваясь рукой до нежных волосков на его шее и сжимая в пальцах шелковистые черные пряди. — Обещай, что никогда не бросишь меня.
 Он провел пальцем по ее лбу, разглаживая бархатную кожу.
 — Я никогда не брошу тебя, Лаура.
 — Останься со мной навсегда.
 — Навсегда… — Он опустил голову, прижимая губы к бешено пульсирующей жилке на ее шее.
 Лаура затаила дыхание, зачарованная нежным прикосновением его губ. Он покрывал поцелуями ее шею, задержавшись, когда добрался до чувствительной кожи у нее под ухом. Его дыхание согревало ее. По ее телу бегали мурашки.
 — Будь моей, Лаура. — Коннор положил руку ей на сердце, касаясь длинными пальцами ложбинки между грудью. — Навсегда.
 Страсть, звучащая в его бархатном голосе, пробуждала в ней ответное желание. Но удастся ли им вечно быть вместе?
 — Ты — недостающая половина моей души, — он нежно прикоснулся губами к ее губам еще сильнее разжигая в ней желание.
 Она положила руки ему на плечи, впитывая тепло его кожи.
 — Ты должна быть моей, Лаура, — говорил Коннор, прижимаясь губами к ее шее. Она застонала, чувствуя кожей влажный жар его языка. — Покорись мне, моя прекрасная  Эдайна. 
 Она вздрогнула, понимая, что женщина, которую звали Лаура Салливен, исчезнет, если она отдаст сердце, душу и тело этому человеку. Она изменится и никогда уже не будет такой, как прежде.
 — Воссоединись со мной!
 Его рука медленно скользнула вверх, по изгибу ее груди, обхватывая ее, и ее грудь поднималась навстречу его ладони. Он ласкал ее сосок сквозь шелк платья. Она сгорит в огне, который он разжег в ней. Она чувствовала, как пламя лижет ее кожу.
 — Покорись мне, Лаура!
 Лаура села в постели, тяжело дыша, как будто пробежала много миль. Она огляделась по сторонам, всматриваясь в каждый знакомый предмет в спальне, будто искала спасительную веревку, вытягивающую ее из бездны сна.
 В щель между зеленоватыми парчовыми шторами пробивались солнечные лучи; они падали полосами золотистого света на обюссоновский ковер зеленых, золотых и белых оттенков. Было утро.
 Лаура опустилась на подушку, глядя на темные складки полога над кроватью. Девственно-белая фланель ночной рубашки прилипла к ее мокрой коже. По всему телу бежали мурашки, как будто руки Коннора все еще ласкали ее.
 Что с ней творится? Как она может мечтать о таких нехороших вещах? Или она и вправду о них мечтала?
  Ты знаешь меня давно: мы еще детьми играли в зеленой долине, где всегда цвели дикие цветы. Откуда Коннор знает об этой долине? Этот варвар… — прошептала она, откинув одеяло, и выбравшись из кровати, схватила синее бархатное платье, лежавшее в кресле рядом с кроватью. Она не знала, каким образом этот викинг сумел проникнуть в ее сны! Да, ему это удалось…
 Лаура оделась и направилась к двери. Когда она до него доберется… О, он пожалеет о том дне, когда появился на свет!




 Глава 5


   Эрин, 889 г.  
  — Я хочу знать, что ты сделала с моим сыном! — Сиара шагала взад-вперед перед каменным очагом в комнате Эйслинг. — Его слуга сказал мне, что он исчез вскоре после того, как прошлой ночью пришел домой.
 Эйслинг заерзала в дубовом кресле.
 — Я помогла Коннору отправиться туда, где он хотел оказаться больше всего на свете.
 — Куда же?
 — Сиара, неважно, где он находится. Ты не сможешь попасть к нему, — Эйслинг глубоко вздохнула. — И боюсь, ты уже больше никогда не увидишь его.
 — Что ты натворила?! — Сиара схватила сестру за плечи, навалившись на нее, и ее черные волосы рассыпались по плечам, упав Эйслинг на колени. — Как ты могла отправить его так далеко от семьи?
 — Я сделала это ради его счастья, — Эйслинг пыталась уберечь себя от бушующих в сестре чувств — гнева и страха.
 — Я никогда не отворачивалась от Коннора, когда ему была нужна помощь. И я сделаю все возможное, чтобы помочь ему найти свою  Эдайну. 
 Сиара трясла сестру за плечи.
 — Что ты сделала с моим сыном?!
 — Я помогла отправить его к женщине, предназначенной для него судьбой.
 Сиара выпрямилась, глядя на Эйслинг с подозрением.
  — И кто эта женщина?
 — Ее имя — Лаура, дочь Салливена.
 — Лаура… Какое странное имя, — Сиара, взмахнув ярко-рубиновыми юбками, отошла на несколько футов. Под ее ногами шуршал тростник, распространяя запах сосен и трав. — И ты говоришь, что отправила его к этой женщине, потому что веришь, что судьбой их любви предначертано расцвести?
 —Да.
 Сиара повернулась лицом к сестре, пронзая Эйслинг взглядом своих синих глаз.
 — А мне казалось, что ты не веришь в силу любви!
  Любовь… Эйслинг никогда в жизни не встречала человека, которого могла бы полюбить. Но все же она ощущала внутри себя пустоту, темное место, которое ждало, когда его заполнит свет, одиночество, которое невозможно было отогнать, как бы сильно она ни старалась.
 — Я верю в судьбу.
 — Ты веришь в то, что судьбой можно управлять. Какие у тебя были причины посылать Коннора к этой женщине?
 Эйслинг отвела глаза в сторону, скрывая свои мысли от настойчивых попыток Сиары проникнуть в них. Есть вещи, которых ее сестра не должна знать.
 — Я же сказала — я желала Коннору счастья.
 — Да, сказала. Но я хорошо тебя знаю. И я знаю, что ты не отправила бы его, если бы не преследовала какие-то свои цели. Он слишком много значит для тебя.
 — Да, несмотря на небольшую разницу в возрасте, он стал для меня сыном, — ответила Эйслинг, выразительно взглянув на сестру. — Если бы я была его матерью, я бы желала ему только счастья.
 Сиара с шумом выдохнула из груди воздух.
 — Почему я не могу хотя бы взглянуть на него? Почему он должен был стать изгнанником?
 — Только так он мог найти свое счастье. Я даже теперь не могу быть уверена, что он сумеет добиться руки любимой женщины. Но я знаю, что он должен был отправиться к ней. Пойми же, наконец, что это сделано ради благополучия Коннора.
 — Но очевидно, я никогда не увижу его жену, никогда не смогу полюбоваться его детьми?
 — у тебя остались еще три дочери и три сына. Довольствуйся этим.
 — Как ты можешь так говорить! Как ты можешь думать, что я сумела бы забыть Коннора!
 Взгляд Сиары стал таким же ледяным, как зимний холод, сочившийся в комнату. Эйслинг провела рукой над огнем, приказав пламени в очаге разгореться сильнее, и сухие поленья затрещали, превращаясь в золотистые языки огня.
 — Он оказался там, где должен был быть. Радуйся хотя бы этому, Сиара.
 — Как ты не понимаешь! Коннор — единственный из моих детей, кто знает о моих тайнах, кто унаследовал мой дар.
 Эйслинг бросила на сестру удивленный взгляд.
 — Не ты ли всегда считала дар Коннора источником беспокойства, который надлежит скрывать от других твоих детей и того викинга, которого ты зовешь мужем?
 Сиара только отмахнулась от слов сестры.
 — Коннор — мой сын, и я не позволю тебе похищать его у меня!
 — Ты должна отпустить его. Ты должна позволить ему найти свое счастье. Сиара покачала головой.
 — Эйслинг, где он?! Я хочу видеть своего сына!
 — Сиара, он отправился очень далеко. Ты не сможешь найти его.
 — Ты полагаешь, что не смогу? — отозвалась Сиара. — Может быть, я подавила в себе свои силы, младшая сестренка, но я по-прежнему умею летать. У меня сохранилось не меньше способностей, чем у тебя.
 — Неужели? — Эйслинг крутила в руках кулон, и на лице ее сестры играли отблески пламени, отражающегося в золоте и изумруде. — Как я припоминаю, ты не можешь путешествовать во времени. Тебе никогда не хватало на это храбрости.
 Сиара отступила, прижав правую руку к сердцу.
 — Но ты же не посылала его в такое путешествие!
 — Он сейчас находится в месте под названием Бостон в 1889 году, — Эйслинг улыбнулась, увидев в глазах сестры ужас. — Именно туда звала его судьба.
 —Эйслинг, ты знаешь, что это запрещено Внутренним Кругом!
 — Разве Внутренний Круг Авилона имеет право что-то запрещать мне?
 — Может быть, ты позабыла, сестра, что Авилон создан для того, чтобы защищать наш народ?
 — Мне не нужно об этом напоминать, — ответила Эйслинг. Каждый из  Сидхе знал о колонии, основанной пять тысяч лет назад. Авилон был святилищем на высокой горной вершине в сердце великого западного леса, поселением людей, когда-то живших в Атлантиде В этом убежище наследники тех, кто правил островной нацией, создали совет, который пытался сохранить дар  Туата-Де-Дананн. Но Эйслинг знала, что он может потерпеть поражение.
 — Сиара, Внутренний Круг Авилона не может защитить нас. Придет время, когда даже он откажется владеть могуществом богини, потому что слишком многие люди будут бояться этого могущества.
 — Эйслинг, мы должны подчиняться законам.
 Эйслинг только махнула рукой, чувствуя, как в ней растет гнев и возмущение законами, держащими ее народ в плену.
 — Я не признаю законов, придуманных Внутренним Кругом Авилона. Мы имеем право перемещаться во времени так, как птица летает по воздуху. И я не допущу ущемления своих прав, доставшихся мне от рождения.
 — Ты должна вернуть Коннора! Он не может оставаться в этом Бостоне в 1889 году!
 Эйслинг откинулась на спинку кресла, положив руки на гладкие деревянные подлокотники.
 — Я не могу лишить его права на счастье.
 — Что будет он делать в таком далеком месте? Он пропадет там!
 — Коннор — умный и способный юноша. Он найдет себе место в том веке, он не пропадет.
 — Но он там одинок, лишен общества себе подобных! Если кто-нибудь только заподозрит, на что он способен… — Сиара потерла виски пальцами, — …то его уничтожат. И никто не сможет ему помочь.
 Эйслинг почувствовала, будто крепкая рука стиснула ее сердце, когда она вспомнила про опасности, подстерегающие Коннора в будущем, темные пятна, сквозь которые не могло проникнуть даже ее предвидение.
 — Коннор справится с любыми трудностями. Ты должна верить в него.
 — Он совсем один! — Сиара прижала руки к лицу, как будто хотела разрыдаться. Но когда она взглянули на сестру, ее глаза блеснули решимостью. — Я не позволю тебе оставить его там!
 — У тебя нет выбора.
 — Посмотрим, младшая сестренка, — Сиара скривила губы в улыбке, и кровь застыла в жилах Эйслинг. — Не одна ты обладаешь способностью изменять судьбу.
 «Это всего-навсего пустая бравада», — уверяла себя Эйслинг. Ее сестра не сможет сделать ничего такого, что расстроило бы ее планы. Но она все равно содрогнулась, когда Сиара выбежала из комнаты. Не сделала ли она ошибку, открыв ей местонахождение Коннора?
 Эйслинг откинулась в кресле, глядя на огонь. Ее охватило предчувствие надвигающейся катастрофы. С Сиарой нужно быть осторожной, очень осторожной. Нельзя позволить, чтобы что-нибудь расстроило ее планы. Коннор находился там, где должен находиться, и она сделает все возможное, чтобы он и впредь оставался там.




 Глава 6


 Лаура постучалась в дверь спальни Коннора — никакого ответа. Мгновение поколебавшись, она повернула бронзовую ручку и распахнула дверь. Яркий свет зимнего солнца струился сквозь три больших окна, ложась золотистыми прямоугольниками на бело-голубой ковер.
 Он исчез.
 У Лауры похолодело внутри, когда она поняла, что он пропал с приходом дня. Может быть, его и не существовало вовсе?
 Она оглядела комнату в поисках каких-либо следов, которые убедили бы ее, что ночной гость ей не померещился. Одеяло на кровати было откинуто, открывая взгляду смятые простыни, на которых он спал. Он появился в ее жизни на несколько часов, этот невероятный человек, пришедший из ее снов. Она прикасалась к нему, чувствовала тепло его кожи. И вот он исчез.
 «Это к лучшему», — подумала Лаура, прикасаясь пальцами к вмятине в подушке, на которой покоилась его голова. Лауру охватили чувства, в которых она не хотела себе признаваться. Она отказывалась сожалеть об уходе человека, который не имел никакого места в ее жизни. Он не имел права оставаться здесь. Как она объяснила бы отцу появление в доме ирландского викинга? И все же…
 — Лаура!
 Она подпрыгнула при звуке глухого голоса. Из открытой двери ванной комнаты выходил Коннор.
 Его мокрые волосы были откинуты со лба, открывая красивое благородное лицо. Вода, стекавшая с густых волос, скапливалась на широких плечах, капли скользили по груди, задерживаясь на черных волосах и блестя среди них. Если не считать белого полотенца, обернутого вокруг узких бедер, он был совсем голым. Он казался ожившей статуей, великолепным воплощением мужественности. Лаура от изумления была не в силах вздохнуть.
 — Ох, Боже мой! — Лаура подняла руку, когда он подошел ближе, сама не зная, зачем — чтобы не подпускать его к себе или чтобы дотронуться до него.
 — Доброе утро, — он взял Лауру за вытянутую руку, как будто она протянула ее в знак приветствия, обхватив запястье Лауры крепкими пальцами.
 Она не могла вымолвить ни слова. Привидевшийся ей ночью сон смешался с реальностью, грозя выдать ее чувства. Ей оставалось только тупо смотреть на него. Она пыталась представить себе, что может ощутить, если окажется в его объятиях, чувствовать мощь его тела, прижимающегося к ней, узнать вкус губ, раскрывшихся в широкой, радушной улыбке.
 — Ты хорошо спала?
 — Отлично, — ответила Лаура, почувствовал отвращение к его вкрадчивому голосу. Ей внезапно показалось безрассудным говорить о своем сне. Нет, определенно будет безумием вспоминать ту близость, которую они делили, — сейчас, когда он стоял рядом с ней, почти совершенно обнаженный.
 — Я тоже хорошо спал, — сказал Коннор, и его улыбка превратилась в дьявольскую ухмылку.
 Неужели он все знает?! Возможно ли, чтобы двоим людям приснился один и тот же сон? Прежде чем Лаура успела вымолвить слово протеста, он повернул ее руку и прижался губами к нежной коже на ее запястье. Мягкие губы и колючая щетина — захватывающий контраст. Теплое дыхание опаляло запястье Лауры, разжигая глубоко внутри нее искрящееся пламя. Она вырвала руку, ужасаясь своим чувствам.
 — Интересно, что это ты делаешь?!
 — Здороваюсь с прекрасной женщиной. Лаура старалась не отводить взгляда от его лица. Она отказывалась замечать, как блестит его кожа под лучами солнца. Но все же эти широкие, голые плечи все время находились в поле ее зрения, как и темные кудри, покрывающие его широкую грудь.
 — Ты всегда здороваешься с женщинами, одетый в одно лишь полотенце?
 — Только с теми, которых нахожу в своей спальне, когда выхожу из ванной, — Коннор улыбнулся, и в глубинах его синих глаз зажглись озорные огоньки. — В вашем веке принято приходить в спальню к гостям, чтобы желать им доброго утра?
 — Конечно, нет, — Лаура отвернулась от него, явная неуместность ситуации окрасила ее щеки багрянцем. — Мне бы очень хотелось, сэр, чтобы вы оделись во что-нибудь.
 — Конечно. Если вы протянете мне штаны, которые лежат на стуле.
 Лаура взглянула на кожаные брюки, брошенные на спинку чиппендейловского кресла рядом с кроватью — черная полоса на фоне синего бархата. В ее уме промелькнули воспоминания: черная кожа, обтягивающая длинные, мускулистые ноги, — и у нее в груди вспыхнул огонь.
 — Ты не можешь ходить по Бостону в таком наряде.
 — Это неприлично?
 Лаура прижала руку к горлу, чувствуя, как под пальцами пульсирует жилка.
 — Вовсе нет.
 — Однако боюсь, что мой гардероб следует немного обновить.
 Лаура слышав в его голосе веселые нотки. Улыбка играла на его губах. Она ощущала, как Коннор приближается к ней, чувствовала тепло его тела.
 Неожиданно он поцеловал ее в ухо, и по ее шее и плечу побежали мурашки.
 — Он состоит из кожаных штанов и… — Коннор помахал перед ее лицом полотенцем, — …этого полотенца.
 — О Господи!
 Лаура выскочила из комнаты, и вслед за ней полетел его громогласный хохот. Она захлопнула за собой дверь, но смех Коннора все равно долетал до нее.
 — Это невыносимо, это какое-то безумие… — бормотала она. О, как ей хотелось задушить его!
 Софи остановилась перед комодом в комнате Дэниэла. При обычных обстоятельствах ей бы никогда не пришло в голову делать то, что она собиралась сейчас сделать, но обстоятельства, в которых она находилась, трудно было назвать обычными.
 Софи выдвинула верхний ящик комода, и ее лицо покраснело, когда она увидела его содержимое. Как она и подозревала, в этом ящике лежало аккуратно сложенное нижнее белье: слева белое льняное, справа — желтоватое хлопчатобумажное.
 — Прости меня, Дэниэл, — прошептала она, доставая несколько комплектов белья. — Коннор сам решит, что ему больше нравится. «Если ему вообще что-нибудь понравится», — подумала Софи и улыбнулась, вспомнив случай с пижамой.
 Она уже собиралась закрыть ящик, когда ее внимание привлекли уголки двух фотографий, выглядывающие из-под белой нижней рубашки. Зачем Дэниэл хранит фотографии на дне ящика? Она подняла рубашку и застыла, глядя на собственное изображение.
 На фотографии была изображена девушка, которая стояла в углу бального зала, одетая в белое шелковое платье с кружевами. Она смотрела в объектив глазами, слишком серьезными для ее возраста. Этот снимок был сделан на ее восемнадцатом дне рождения, последнем, которое она праздновала в этом доме. В ту ночь, на праздничном балу, она впервые танцевала в Дэниэлом — мечта, ставшая правдой, реальность, рядом с которой она больше была не в силах находиться.
 Она любила его — глубокой, всепроникающей любовью, которая заполняла каждую клеточку ее тела и достигала самых глубин души.
 Любовь пронзала ее сердце всякий раз, как она видела Дэниэла рядом со своей сестрой. Любовь, которая не могла принести ей покоя, даже сейчас. Ведь она знала, какую холодную и пустую жизнь он вел с Элинор.
 Возможно, Элинор погубила лихорадка, которую она перенесла в детстве. Возможно, дело было в постоянном внимании и заботе со стороны родителей. Ее баловали и опекали с пятилетнего возраста, оберегали, как золотоволосую фарфоровую куколку, завернутую в вату.
 Так или иначе, Элинор не обладала способностью любить кого-либо или что-либо, кроме собственного милого личика и своих эгоистичных капризов. Отец нашел Элинор мужа, связанного с ним узами верности и чести, человека, которым Элинор хотела обладать, но которого никогда не любила… и которого всегда боготворила Софи.
 Софи достала вторую фотографию.
 — Господи! — прошептала она. Здесь были все — мама, папа, Элинор, Дэниэл, собравшиеся в гостиной в день Рождества, за год до того, как она покинула дом, и Софи, стоящая рядом с белокурой Элинор. Ее голова и плечи были вырезаны из фотографии, оставшись внутри ровной овальной дыры.
 Спрашивается, зачем кому-то понадобилось портить семейную фотографию?
 — Тетя Софи!
 Софи подпрыгнула при звуке голоса Лауры. Она резко повернулась и захлопнула ящик, с лицом, покрасневшим от стыда.
 — Я искала одежду для Коннора.
 — Ох уж этот Коннор! — Лаура распахнула дверцу шкафа. — Вы знаете, что он гуляет по дому совсем голый, в одном лишь полотенце, обмотанном вокруг бедер?
 — Правда? — Софи прижала белье к груди, все еще размышляя о семейной фотографии, где кто-то вырезал ее лицо.
 — Я никогда не думала, что способна желать зла другому человеку. Пока не встретила его. — Лаура повернулась с руками, загруженными одеждой. — Я способна его задушить!
 Софи взглянула на племянницу.
 — Как мило, дорогая! Лаура нахмурилась.
 — Тетя Софи, что с вами?
 — Ничего.
 — Вы побледнели.
 — Проголодалась, вот и все, — Софи выдавила улыбку. — Я отнесу эти вещи Коннору и прикажу Фионе накрыть нам завтрак в его гостиной.
 Лаура всегда считала своего отца высоким, но темно-синие полосатые брюки отца оказались коротки, они заканчивались в трех дюймах над лодыжками Коннора. С белой рубашкой дело обстояло не лучше. Она не застегивалась на груди, а рукава не доставали дюйма до запястий.
 — Он выглядит как сирота! Коннор усмехнулся, пытаясь влезть в ботинки, слишком маленькие для ног пришельца.
 — …Которому нужен гостеприимный дом.
 Лаура кивнула.
 — Тот самый, откуда ты явился. Коннор сделал вид, что оскорблен. Лаура с трудом смогла сдержать улыбку. Ну и мошенник!
 — Не удастся ли мне что-нибудь сделать?.. — пробормотала Софи, прикасаясь к запонке рубашки Коннора.
 — Что-нибудь сделать? — переспросила Лаура. Ей все это очень не нравилось.
 — Да, — Софи постучала пальцем по подбородку. — Нужно только немножко растянуть рубашку, и тогда…
 — Вы же не хотите сказать, что собираетесь воспользоваться магией?! — воскликнула Лаура.
 Улыбка Софи была такой же ясной, как солнечный свет, льющийся через окна гостиной.
 — Я могла бы за долю секунды…
 — Нет! — отрезала Лаура.
 — Но, Лаура, если я хочу стать настоящей колдуньей, мне же надо тренироваться!
 Колдовство. Заклинания. Викинги, путешествующие во времени. Лаура прижала пальцы к вискам, чувствуя, как пульсирует кровь.
 — Тетя Софи, вы должны забыть… об этой магической чепухе.
 — Почему? Я только-только начала в ней разбираться.
 — Мы живем в Бостоне! Здесь люди поднимают скандал, если ты всего лишь читаешь неположенные книги. Что они сделают, если узнают, что вы — колдунья?
 — Никто ничего не узнает, если я буду осторожной.
 — Привести человека в дом — и вы это называете осторожностью? — спросила Лаура, показывая на Коннора.
 — Мы с гобой — единственные, кто знает, как Коннор попал сюда.
 — Я до сих пор не понимаю, как он здесь оказался. И знаю только, что хочу, чтобы он вернулся туда, откуда пришел.
 — Осторожно, дорогая, — прошептала Софи. — Ты оскорбляешь его.
 Лаура взглянула на Коннора. Тот смотрел в окно гостиной. Лучи солнца, струившиеся сквозь стекло, запускали золотые пальцы в его густые волосы, обхватывая светящимися руками его широкие плечи. Даже одетый в неподходящие по размеру вещи, Коннор оставался самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо видела.
 Озорные искорки сверкали в его голубых глазах, когда он следил за Лаурой, заставляя ее морщиться от каждого удара сердца в груди. Нет, она не падет жертвой его вульгарного очарования!
 — Этот человек слишком самонадеян, чтобы чувствовать себя оскорбленным.
 — Я уверена, что ты найдешь его совершенно очаровательным, если только дашь ему шанс.
 — Шанс для чего? Чтобы совершенно погубить мою жизнь?
 Софи улыбнулась, блестя синими глазами,
 — Шанс превратить твои мечты в реальность.
 Лаура вздрогнула, вспомнив постыдный спектакль, который сама разыгрывала в своих снах.
 — Я не хочу, чтобы мои мечты становились реальностью.
 — Не хочешь?
 — Нет, — отрезала Лаура. Да поможет ей Бог, если она позволит этим непристойным сценам воплотиться в жизнь!
 — Ясно…
 Какие-то нотки в голосе Софи навели Лауру на мысль, что тетя отлично понимает, почему Лаура хочет исчезновения этого человека. Неужели ее мысли настолько прозрачны?
 — Однако, боюсь, мне придется прибегнуть к магии, чтобы отправить его обратно.
 — Это другое дело.
 — Почему? — спросила Софи.
 — Потому что это необходимо. — Лаура взглянула на Коннора. Он улыбнулся ей широкой, радушной улыбкой, которая пробудила в ней воспоминания… Она снова чувствовала его руки, обнимающие ее, его губы, прижавшиеся к ее шее, его пальцы ласкающие ее сквозь шелк платья. В груди вспыхнул огонь, поднимаясь по шее, щекам, пока у нее не зазвенело в ушах. Чем дольше он пробудет здесь, тем больше опасность, что она выкинет что-нибудь безрассудное. — Да, совершенно необходимо.
 В дверь постучали, и Лаура едва не подпрыгнула.
 — Что такое?!
 — Наверно, одна из служанок с завтраком, — ответила Софи, направляясь к двери, как будто ей не нужно было скрывать пребывание в доме викинга ростом в шесть футов четыре дюйма.
 — Подождите! — хриплый шепот Лауры заставил Софи застыть на месте.
 Софи обернулась.
 — Что такое, дорогая?
 — Туда, — Лаура указала Коннору на дверь в смежную спальню. — Иди туда и жди там, пока я не скажу, что можно выходить.
 Он взглянул на нее, и его черные брови поднялись.
 — Ты хочешь, чтобы я спрятался? В дверь снова постучали.
 — Я хочу, чтобы ты исчез, — Лаура схватила его за руку и потащила к двери, ведущей в спальню, стараясь не замечать тепла его кожи, проникающего сквозь гладкую ткань. — А до тех пор я хочу, чтобы тебя никто не видел.
 Он помедлил на пороге спальни, улыбнувшись ей дьявольской улыбкой, какую никогда не позволит себе джентльмен.
 — Ты не составишь мне компанию?
 — Нет! Пожалуйста, сиди там и не показывайся, — повторила Лаура, толкая его в грудь. С таким же успехом она могла толкать гранитную стену.
 — Как скажешь, — и прежде чем повернуться и покинуть гостиную, он подмигнул ей.
 — Он меня с ума сведет! — воскликнула Лаура, захлопнув дверь.
 — Можно? — спросила Софи, взявшись за дверную ручку.
 Лаура разгладила розовую юбку и глубоко вздохнула, стараясь выглядеть как можно спокойнее.
 —Да.
 Софи открыла дверь. За ней стояла нахмурившаяся Фиона. Лаура глядела на домоправительницу, не понимая, почему она сама решила накрыть завтрак, а не прислать одну из служанок.
 — Я уже решила было, что вы передумали насчет завтрака.
 — Мы были так поглощены беседой, что не расслышали вашего стука, — Софи взглянула на Лауру. — Верно, дорогая?
 — Да, — кивнула Лаура, избегая взгляда проницательных карих глаз Фионы. Фиона оглядела комнату.
 — Значит вы говорите, что мистер Пакстон приехал вчера поздно ночью… — произнесла она, толкая тележку с подносом к круглому столу красного дерева, стоявшему в углу около камина.
 — Конечно, — ответила Софи, присаживаясь на край дивана.
 Лаура затаила дыхание, заметив, что Фиона поглядывает на дверь в соседнюю спальню. Принести завтрак ее заставило любопытство.
 «Не выходи оттуда! — безмолвно умоляла Лаура викинга, ожидающего по ту сторону двери. — Не выходи оттуда, пока не уйдет Фиона».
 Фиона развернула белую скатерть и paсстелила ее на столе.
 — Странно, что он не предупредил вас о приезде.
 — Он хотел сделать нам сюрприз. «И это не совсем ложь», — твердила про себя
 Лаура. Коннор точно сделал им сюрприз своим визитом.
 — И значит он неважно себя чувствует? — продолжала расспрашивать Фиона, ставя в центр стола серебряный поднос.
 — Он простудился, пока плыл из Англии, — ответила Софи.
 — Хорошо, я пришлю ему своего тоника. Лаура наморщила нос, вспомнив вкус специального тоника Фионы Келли. Низенькая пухлая женщина с проницательными карими глазами и курчавыми темными волосами уже четырнадцать лет служила домоправительницей у Салливенов. Она стала работать у них вскоре после смерти ее мужа, и привела с собой пятнадцатилетнюю дочь. Фиона проявила поистине материнскую заботу, которая согревала Лауру, как теплая шаль в холод. Лаура всегда могла доверять свои тайны Фионе… но только не сейчас.
 Лаура вспомнила фландские сказки про фей и волшебников-друидов, которые любила рассказывать Фиона. Фиона верила в злых ведьм, шаловливых эльфов и волшебный народ, который она называла Сияющим Народом. Она даже носила на шее талисман из янтаря, чтобы защитить себя от Темных Существ. Боже милосердный, Фиона тут же станет цитировать Писание, если узнать, что Софи занимается колдовством!
 — И если вы попросите джентльмена выйти, — Фиона сняла крышку с серебряного блюда, впуская в комнату аромат жареной ветчины, — то я бы прислуживала вам, пока завтрак не остыл.
 — Спасибо, Фиона, — ответила Лаура. — Но мы сегодня можем сами поухаживать за собой. Я уверена, у вас найдутся более срочные дела.
 Фиона улыбнулась.
 — Ничего, ничего.
 — Даже и слышать ничего не желаю, — Лаура взяла Фиону за руку и повела ее к двери.
 Фиона взглянула на дверь, ведущую в комнату Коннора.
 — Вы уверены?
 — Абсолютно.
 Фиона бросила на Лауру взгляд, полный любопытства и подозрения.
 — Тогда я пойду.
 После ухода Фионы Лаура прислонилась к двери.
 — Она не оставит нас в покое, пока не увидит его!
 — Я ее прекрасно понимаю, — откликнулась Софи, направляясь к двери, ведущей в комнату Коннора. — Он такой симпатичный человек!
 — Тетя Софи, если бы я не знала вас лучше, я подумала бы, что этот варвар вскружил вам голову.
 Софи улыбнулась, постучав в дверь Коннора.
 — Может быть, может быть…
 — После завтрака этот человек должен исчезнуть!
 — Я сделаю все, что в моих силах, дорогая.
 Но у Лауры осталось неприятное ощущение, что Софи не хочет исчезновения викинга.




 Глава 7


   Авилон, Бразилия, 1889 г.  
  — По-моему, вполне ясно, что нам следует сделать, — заявил Фрейзер Беннетт.
 Райс Синклер поднял глаза от древнего свитка— послания, написанного тысячу лет назад, просьбы о помощи, который материализовался сегодня утром в этом зале — и посмотрел поверх полированной столешницы в голубые глаза Фрейзера Беннетта.
 — И что вы предлагаете сделать, Фрейзер? Фрейзер сложил руки на столе.
 — Нужно найти этого человека. Нужно… — он облизал губы и посмотрел на свои руки. — Нужно уничтожить его.
 Райс сложил ладони, соединив кончики пальцев, и стал рассматривать Фрейзера сквозь щель между пальцами.
 — У нас нет никаких причин считать этого человека опасным.
 — Он — один из представителей древнего рода  Туата-Де-Дананн, — Фрейзер оглядел сидящих за столом. — Вы не хуже меня знаете, что это означает. Они были колдунами, заклинателями, могли принимать любой облик. Мы можем только догадываться, какими силами они обладали.
 Райс потер пальцы друг о друга и, глядя на Фрейзера, попытался найти внутреннее равновесие.
 — Возможно, вы забыли, Фрейзер, что  Туата-Де-Дананн были нашими предками. Фрейзер стукнул кулаком по столу.
 — Он — один из ренегатов, решивших жить за пределами Авилона! Вы знаете, что в древних документах говорится об этих людях. Они отказывались следовать законам, установленным Внутренним Кругом. Из-за отсутствия благоразумия многие из них окончили жизнь на кострах, как колдуны!
 — Неповиновение законам своего народа, конечно, недопустимо для всех, — возразил Райс, снова потерев пальцы. Он знал, что внешне выглядит совершенно спокойным. Никто не мог разглядеть поднимающийся в нем гнев. — Но даже сегодня находятся те, кто предпочитает жить во Внешнем мире, а не здесь, на горе. Неужели мы должны наказывать их за стремление к свободе?
 Фрейзер на мгновение высунул язык изо рта, как встревоженная ящерица.
 — Я считаю, что если они угрожают существованию Авилона, их либо нужно заставить жить здесь, либо уничтожить.
 Райс подумал — помнит ли Фрейзер, что его собственный сын два года назад чуть не погубил Авилон. Во Внутренний Круг допускались лишь те, чья честность не подлежит сомнению, и если только они являются прямыми потомками древних. Но иные люди меняются с годами. Высокомерие может испортить человека, а Фрейзер был одним из самых  высокомерных политиков, каких знал Райс.
 — У нас нет доказательств, что этот Коннор будет угрозой Авилону.
 — Великий Алексис! Этот человек разгуливает на свободе по Бостону, а кто знает, какими силами он обладает! — Фрейзер провел рукой по загорелому лбу. — Может быть, ему захочется полетать над Бикон-Хилл! Что если его поймают! Тогда он может открыть людям Внешнего мира все наши тайны.
 Райс посмотрел на свиток. Мать умоляет вернуть ей сына. Он понимал боль Сиары; много лет назад он тоже потерял сына. Но, кроме того, он знал то, чего не понимает она — ее мольба может привести к гибели сына.
 — Никто из нашего народа, включая отступников, никогда не раскрывал правду об Авилоне людям из Внешнего мира.
 — Мы не можем рисковать, — возразил Фрейзер.
 — Подумайте о той, чему мог бы научить нас этот человек, — Райс оглядел собравшихся. Они представляли правящий совет Внутреннего Круга — пятнадцать человек, происходивших от властителей Атлантиды, пятнадцать душ, которым предстояло решить судьбу одного юноши.
 Кристаллы, украшающие черные каменные стены зала, блестели, как серебристые звезды в ночном небе, повинуясь заклинанию, произнесенному многие века назад, которое не мог повторить ни один из сидевших за круглым столом. Внутренний Круг Авилона последние четыре тысячи лет собирался в этом потайном месте. Но они потеряли искусство магии, которым когда-то обладали.
 — Наши способности ослабели с течением веков, — Райс обвел взглядом людей, которым предстояло вынести приговор. Они тщательно скрывали свои эмоции, натянув на лица маски непроницаемости. — Мы — бледные тени того, чем когда-то были наши предки. Даже самые одаренные из нас могут распоряжаться лишь крошечной долей «силы Матери-Земли».
 — Наши предки не без причины отказались от своего дара, — возразил Фрейзер.
 — Да, причина была, — Райс смотрела в глаза Фрейзера, ясно читая в них эту причину. — Страх.
 Фрейзер отшатнулся, как будто Райс ударил его по лицу.
 — Вы хотите сказать, что наши предки были трусами?
 — Нет. Я говорю только то, что каждый из нас знает сам. В Авилоне, так же, как и в Атлантиде, всегда существовала обособленная группа, секта лиц, которые обладали знаниями и умениями, далеко превосходящими уровень большинства. Эти люди когда-то были правителями, пока страх и предрассудки не привели к почти полному их уничтожению. Они не могли использовать свой дар, чтобы защитить себя. «Силы Матери-Земли» не могут быть использованы во зло, — Райс посмотрел на остальных, наблюдая за выражением их лиц.
 — В Авилоне мы покровительствовали ученым, потому что наука доступна всему нашему народу. Дар, которым обладали наши предки, возводил стену между ними и другими, не способными постичь это искусство. А люди боятся того, чего они не понимают, — Райс посмотрел через стол на Фрейзера. — Они стремятся уничтожить то, чего боятся. Что касается нас, то этот страх означал, что мы постепенно отказывались от своего дара. Мало-помалу мы подавляли свои способности, пока они не угасли окончательно. И в некоторых из нас этот дар, возможно, никогда не проснется снова. Но остается надежда, что мы опять сможем научиться пользоваться им.
 — Но как мы сможем поддерживать порядок, если все, кому не лень, будут творить заклинания и выворачивать все наизнанку? — Фрейзер сжал ладони в отчаянном жесте. — Мы не зря отказались от своих способностей! Мы не можем рисковать, вдруг этот Коннор явится сюда и разрушит естественный порядок вещей.
 Райс сделал глубокий вдох, пытаясь погасить разгорающийся в нем гнев.
 — Убийство этого юноши не будет ничем оправдано!
 Фрейзер подался вперед. Его сгорбившаяся спина безмолвно выражала страх.
 — Что же вы предлагаете?
 — Я предлагаю, чтобы наш эмиссар в Бостоне следил за Коннором, — Райс бросил взгляд на собравшихся за столом. — Когда мы получим больше сведений о природе этого юного отпрыска  Туата-Де-Дананн, мы сможем решить, позволить ли ему остаться во Внешнем мире или доставить его в Авилон. Вопрос об его уничтожении даже обсуждению не подлежит, потому что если мы сделаем это, то станем не лучше тех, кто уничтожал наших предков.
 Фрейзер покачал головой.
 — Поручать это дело нашему эмиссару чересчур опасно. Генри Тэйер — старик, едва ли способный справиться с существом, обладающим такой силой.
 — На помощь Генри вполне может прийти эмиссар в Нью-Йорке, — заметил Райс.
 Фрейзер фыркнул.
 — Насколько я помню, эмиссаром в Нью-Йорке является ваш сын Остин.
 Райс улыбнулся.
 — Я уверен, что Остину не составит особого труда справиться с Коннором, какой бы силой тот ни обладал.
 — Нет, чересчур опасно. Этот человек — отступник, — Фрейзер опустил сжатые руки на стол. — Мы не можем быть уверены, что он не станет использовать свои силы для удовлетворения любых своих капризов.
 — Я полагаю, что наш спор должны решить остальные, — Райс выразительно взглянул на каждого из членов правящего совета Внутреннего Круга. — Я предлагаю следить за Коннором, сыном Сетрика, чтобы решить, представляет ли он угрозу. Кто из нас согласится лишить юношу жизни, если того не требует необходимость?
 Фрейзер поднял руку и осмотрел сидевших за столом в поисках поддержки.
 — Мы должны защитить Авилон от угрозы, — заявил он, пытаясь убедить остальных присоединиться к охоте на ведьм. Но никто его не поддержал.
 — Своим суждением вы убеждаете меня в моей правоте, — улыбнулся Райс, переводя взгляд с одного члена совета на другого.
 Фрейзер опустил руку и бросил на Райса Синклера огненный взгляд.
 — Вы совершаете непоправимую ошибку!
 Райс встретил злобный взгляд Фрейзера, и завеса, скрывающая чувства Беннетта, рассеялась, открыв Раису все — страх, граничащий с паникой; зависть, столь сильную, что она отдавала гнилью. Фрейзер сделает все возможное, чтобы убить юношу.
 Придется приглядывать за другими членами совета. Райс не мог допустить, чтобы Фрейзер убедил кого-нибудь проголосовать за смерть Коннора. Он надеялся только на то, что Коннор не даст Внутреннему Кругу повода к предательству. Безрассудное применение магии в Бостоне может заставить совет переменить свое решение и вынести смертный приговор.




 Глава 8


 — О Боже мой!
 Коннор стряхивал с плеч перья, но все новые и новые прилипали к его рубашке. Сейчас он понимал, что чувствовала Эйслинг, когда он был неофитом, пробующим свои пробуждающиеся силы.
 — Кажется, я ничего не говорила про птиц в заклинании… — пробормотала Софи, снимая перья с раскрытой книги, которую держала в руках.
 — Тетя Софи, пусть они перестанут! — Лаура подняла руки, показывая на сотни маленьких белых перышек, опускающихся откуда-то из-под потолка и покрывающих, как снегом, все предметы в гостиной.
 — Да, конечно, — ответила Софи и чихнула — перо попало ей в нос.
 — Тетя Софи!
 — Да, дорогая. — Софи прочистила горло. — Белые перья, прекратите летать!
 «Вот так лучше», — подумал Коннор, стряхивая перья с волос. Они прилипали, как снежные хлопья, к синему бархату дивана и кресел, оседавших на полированные столешницы и троих людей, находившихся в комнате. Однако буря утихла.
 — Получилось! — воскликнула Софи, подпрыгивая на носках, так что с ее волос и одежды сыпались перья. — Я заставила их остановиться!
 — Наверно, мы должны радоваться таким маленьким удачам, — буркнула Лаура, упав в изнеможении на диван.
 Перья прилипли к золотистым локонам, пышными волнами поднимающимися над головой Лауры, к ее изящным плечам. Она выглядела ребенком, заблудившимся посреди зимней бури, потрясенной всем, что видит вокруг, но решительно настроенной не дать своему логичному миру развалиться на куски.
 — Ты в порядке? — Коннор присел рядом с ней, и перья снова взмыли в воздух. — Ты так побледнела.
 — Я имею право побледнеть. — Лаура взглянула на Софи, которая сидела в чиппендейловском кресле у окна, углубившись в книгу заклинаний. — Ведь моя тетя — ведьма!
 — Теперь нам нужно привести комнату в порядок, — бормотала Софи, не замечая Коннора с Лаурой.
 — Боже, помоги нам, — прошептала Лаура. — Никто не знает, что может произойти из ее попыток навести здесь порядок. Могу себе представить, как исчезает вся мебель!
 Коннор положил руку на спинку дивана, стараясь не спугнуть своего боязливого лебедя. Лаура напряженно сидела на краю подушки, готовая улететь.
 — Твоя тетя обладает великим даром.
 Лаура повернула голову в его сторону, и с ее волос посыпались перья.
 — Скорее, проклятьем!
 — По-моему, Софи не считает свои новые способности проклятьем.
 Лаура смахнула перья с головы.
 — Тетя Софи очень мила, но она слишком наивна, чтобы понять, что мы оказались на грани катастрофы.
 Коннор смахнул перья с ее плеч, впитывая тепло ее кожи сквозь мягкую ткань платья и позволяя ее чувствам затопить себя, как штормовой волне. Лаура глядела на него широко раскрытыми, встревоженными глазами.
 Коннор чувствовал ее страх, скрывающийся под сильной волей, страх перед другими чувствами, таящимися в ней, — влечения к нему, которого она не могла скрыть, и смятения, едва ли известного ей в ее жизни. Она хотела его и ненавидела в одно и то же мгновение.
 — Неужели больше никто не занимается магией в вашем столетии? — спросил Коннор, смахивая перо с мягких волосков у нее над ухом. Сладкий запах весенних цветов смешивался с теплом ее кожи, искушая его прижать губы к плавному изгибу ее шеи. Он решился провести кончиком пальца по изгибу ее уха.
 Лаура отбросила его руки, сжав губы в тонкую линию.
 — А в вашем столетии занимались магией? Коннор покачал головой.
 — Люди боятся того, чего они не понимают. Они боятся тех, кто не похож на них. Иногда этот страх ведет к насилию, как произошло в Сейлеме
 — Тогда ты можешь понять, почему я так тревожусь за тетю.
 — Я понимаю необходимость предосторожности, — Коннор погладил ее плечо кончиками пальцев, желая гораздо большего. Сон предыдущей ночи преследовал его. Воспоминания о том, как он обнимал ее, нежную и теплую, пробуждали в нем ответ. Его мышцы напряглись. — Я не понимаю, зачем ей отказываться от своего нового дара.
 — Она просто-напросто не может быть ведьмой! Должно же быть какое-то другое объяснение, — Лаура повела плечом, отстраняясь от его прикосновений. — Все ведьмы злые. Они поклоняются дьяволу. А в ней нет ничего злого.
 — Христианский дьявол не имеет никакого отношения к дару Софи. Эта сила рождается всем тем, что мы видим вокруг себя, и тем, чего не можем видеть. Это сила природы, «сила самого сердца Матери-Земли». Она так же стара, как само время.
 Лаура недоуменно посмотрела на Коннора.
 — Откуда ты столько знаешь об этом даре?
 Мгновение он размышлял, не открыть ли ей правду. Но глядя в ее глаза, понял, что Лаура не готова принять его тем, кто он есть на самом деле. Ему нужно время, чтобы покорить ее, чтобы доказать ей, что он — не дьявол.
 — В моем веке эти верования были весьма распространенными.
 Лаура глубоко вздохнула.
 — Наверно, в твое время еще существовали друиды.
 — Да. Некоторые из живших тогда исполняли ритуалы друидов.
 …А еще были те, кто занимался черным искусством, но Коннор был не из их числа. «Доверься мне, — произнес он мысленно. — Тебе нечего бояться меня».
 — Я тебя не боюсь, — возразила Лаура, не заметив, что его слова прозвучали у нее в мозгу. — Я просто не верю, что твое место — в нашем веке.
 Коннор улыбнулся, надеясь вызвать у нее ответную улыбку. «Улыбнись мне, Лаура», — тихо произнес он. Но ее губы остались сжатыми в тонкую линию.
 — Мое место — рядом с тобой. Лаура вздохнула.
 — Разве у тебя не осталось семьи в Эрин?
 — Да, у меня есть семья, — ответил он. Он просто не мог находиться так близко
 и не прикоснуться к ней! Коннор провел большим пальцем по ее руке, медленно и осторожно, надеясь приручить своего пугливого лебедя. — Я оставил там родителей, двух сестер, трех братьев и тетку в придачу.
 Лаура смотрела на его руку, наблюдая, как его большой палец медленно скользит по ее коже, и к ее щекам вернулась краска.
 — Они не будут скучать по тебе?
 — Будут, — грудь Коннора сжалась, когда он подумал о родных ему людях, лица которых превратились для него в воспоминания. — Но я знал, что должен был найти тебя, какой бы дальний путь мне ни пришлось совершить.
 Лаура раскрыла рот, но не произнесла ни звука. Опустив глаза, она долго смотрела на свою руку, покоящуюся в его руке. Когда, наконец, она заговорила, ее голос был едва слышным:
 — Мы сделали чудовищную ошибку, призвав тебя, оторвав тебя от родины. Мне очень жаль, но тебе нет места в моей жизни.
 Коннор взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя. Он знал, что каждое слово Лауры искренне, хотя и ощущал внутри нее смятение. Он видел, как сомнение просвечивает сквозь ее логические мысли, как чистый ручей, бегущий под ледяной коркой.
 В ее сомнении скрывалась его надежда.
 — Загляни в свое сердце, моя  Эдайна. Там ты найдешь ответ.
 — Ты должен возвратиться в свое время, — Лаура прижала руку к его груди, когда он наклонился к ней, и ее ладонь оказалась над его сердцем. — Другого выхода нет.
 — Я здесь ради тебя, — он провел пальцами вдоль ее скулы, до нежных волосков у нее за ухом, улыбнулся, когда ее губы раскрылись в изумленном вздохе. — И здесь я останусь.
 Лаура закрыла глаза, как будто не должна была его видеть.
 — Ты не можешь здесь остаться!
 — Я не могу тебя покинуть.
 — Ты должен уйти, — она смотрела на него, прогоняя его своими словами, одновременно призывала к себе взглядом. — Так будет лучше.
 — Разве я в силах покинуть тебя? — он прижался губами к ее виску, чувствуя, как бьется ее пульс, вдыхая запах ее волос. — Мое сердце не допустит этого.
 — Ox! — Лаура уперлась пальцами в его грудь. — Но твоя семья…
 — Моя семья поймет, — его губы оставляли на ее щеке нежные поцелуи. — Твоя кожа мягче, чем пух, теплее, чем лето.
 — О Господи! — прошептала она. Он хотел окутать себя нежным теплом ее кожи, чувствовать ее руки, обхватывающие его шею, ее ноги, сплетающиеся с его ногами. Он положил руку на ее плечо.
 — Ты не должен этого делать, — протестовала Лаура, но он все же чувствовал, как поддается ее тело, сладко изгибаясь и прижимаясь к нему.
 — Я даже не думал, что ты такая чудесная, — он ласкал чувствительную кожу у нее под ухом, вдыхая ее благоухание, пробуя ее вкус кончиком языка. С губ Лауры сорвался тихий звук — то был стон удовольствия, от которого глубоко в его существе разгорелось желание.
 Коннор отстранил голову, чтобы заглянуть в ее прекрасное лицо, чтобы увидеть ответное желание в зеленых глубинах ее глаз, желание, которое пульсировало в ней и давало ему надежду расплавить лед, окружающий ее сердце. Лаура была в забытьи, как ребенок, погрузившийся в сладкий сон. Ее губы раскрылись, и из них к его губам летело ее дыхание, как сладкий, влажный туман.
 — Знаешь ли ты, сколько времени я мечтал поцеловать тебя?
 — Поцеловать меня?! — Она заморгала, неожиданно проснувшись. — О Боже!
 Коннор вздохнул, поняв, что зашел слишком далеко.
 Лаура отстранилась от него на длину руки, хватая ртом воздух, как утопающий поднимает голову над поверхностью воды. Сев прямо, она разгладила юбку и взглянула на свою опекуншу, как будто ждала, что ее сейчас поставят к позорному столбу. Софи читала книгу заклинаний, не замечая ничего на свете.
 Лаура расправила плечи и посмотрела на Коннора.
 — Возможно, в твое время такое варварское поведение было в порядке вещей, но в наши дни джентльмены относятся к дамам с уважением.
 — Похоже, тебе долго придется учить меня обычаям вашего века. — Коннор улыбнулся, прослеживая взглядом изгиб ее туго сжатых губ. — Как мужчина дает знать о своих чувствах женщине, которую он хочет?
 Все тело Лауры напряглось; ее рот раскрылся, затем закрылся и снова раскрылся, когда к ней вернулся голос.
 — Джентльмен не должен испытать этого чувства к леди!
  — Не должен испытывать желания?
 — Разумеется.
 — Что стало с мужчинами в вашем веке?! — Коннор смотрел на нее, запоминая каждую нежную черточку и линию ее лица, изящный изгиб ее шеи. Его взгляд скользил по скату ее плеч, по налитой груди, пытаясь представить белую кожу, скрытую за розовой тканью. — Разве они могут видеть твою красоту и не желать тебя?
 — Ох! — Лаура прижала руку к горлу. — Мне ясно, что ты никогда не сможешь приспособиться к нашему веку.
 — Я сделаю все, что угодно, чтобы ты стала моей.
 — Кажется, ты не понимаешь. Я не хочу, чтобы ты оставался здесь.
 — Ах, моя леди, — Ответил Коннор, поглаживая тыльной стороной пальцев по ее гладкой щеке. — Я с удовольствием докажу тебе, что ты заблуждаешься. А что касается желания — я с особенным удовольствием научу тебя, что на самом деле означает это чувство.
 — Ты что… — Она вскочила на ноги, и с нее во все стороны посыпались перья. Она смахнула перья с лица и посмотрела на Коннора, прищурив глаза, как кошка, готовая к прыжку. Но все же она оборвала свою тираду, прежде чем гнев успел подчинить ее своей власти.
 Она закрыла глаза, шевеля губами, как будто считала про себя. Когда ее густые, темные ресницы поднялись, Коннор увидел в ее глазах ледяное самообладание, которое она так заботливо лелеяла.
 — Твое поведение слишком очевидно показывает невозможность твоего дальнейшего пребывания в этом времени.
 — Я заключу с тобой сделку: ты научишь меня, как быть джентльменом, а я научу тебя, как кричать, когда злишься.
 — Уверяю тебя, я не собираюсь учиться варварским манерам.
 Коннор пожал плечами.
 — Ты боишься, что мои уроки тебе понравятся?
 — Разумеется, нет!
 Он откинулся на спинку дивана, улыбаясь, как будто лучше Лауры знал что у нее на уме.
 Лаура смотрела на его красивое лицо, противясь желанию дать ему пощечину. Она чувствовала, как самообладание вытекает из нее капля за каплей, подобно воде, которую несешь в ладонях. Никогда в жизни она не встречала более несносного человека! Кто-то постучал в дверь, и она сжала руки в кулаки.
 — Кто еще там!?
 — Вероятно, это Фиона с тоником, — отозвалась Софи, поднимая глаза от книги.
 — Чудесно! — Лаура оглядела засыпанную перьями комнату. — Похоже, придется сказать ей, что мы дрались подушками.
 Софи тоже огляделась, широко раскрыв глаза.
 — Не думаю» что ее устроит такое объяснение.
 В дверь снова постучали.
 — Я тоже не думаю. — Лаура повернулась на каблуках и, отшвыривая перья с дороги, направилась к двери.
 — Осторожнее! — прошептала Софи. Лаура глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и счистила перья с платья, прежде чем на несколько дюймов приоткрыла дверь. В коридоре стояла Фиона, глядя на нее своими проницательными глазами, которые, как была уверена Лаура, видели больше, чем ей хотелось бы.
 — Мисс, вас хочет видеть мистер Филипп Гарднер. Он ждет в гостиной. Только Филиппа ей не хватало!
 — Спасибо, Фиона, — ответила Лаура, встав так, чтобы у Фионы не было никакой возможности заглянуть в комнату.
 Фиона нахмурилась.
 — Это я принесла для джентльмена. Лаура просунула руку в щель, забрав из руки Фионы зеленую бутылку.
 — Спасибо, я присмотрю, чтобы он это выпил, — сейчас ей не хотелось ничего другого, как вылить все содержимое бутылки в горло Коннору.
 — Если вы меня впустите, я заберу посуду.
 — Мы еще не закончили завтрак, — ответила Лаура, напирая на дверь, которую Фиона пыталась приоткрыть пошире.
 — Не закончили? — Фиона смотрела на нее, с лицом, нахмуренным от подозрения. — Ну хорошо, тогда я зайду попозже.
 «Что Фиона обо всем этом думает?» — задавала Лаура себе вопрос, глядя, как Фиона удаляется по коридору. Закрыв дверь, Лаура облегченно вздохнула.
 — Кто такой этот Филипп? — спросил Коннор, глядя на нее взглядом льва, охраняющего свою территорию.
 Этот взгляд собственника взбудоражил в ней всю кровь.
 — Тебя это не касается, — она направилась к Коннору и сунула ему в руку бутылку с горьким варевом. — Бери и выпей одним глотком.
 — Спасибо, — ответил он, принимая бутылку. — Но я прекрасно себя чувствую.
 Лаура наморщила нос, затем обратилась к тете.
 — Я пойду к Филиппу.
 — Хорошо, дорогая. А я останусь, составлю Коннору компанию.
 — Я постараюсь побыстрее выпроводить Филиппа, — сказала Лаура, бросив яростный взгляд на улыбающееся лицо Коннора. — А вы постарайтесь избавиться от викинга.
 Лаура помедлила в коридоре, перед дверью гостиной на втором этаже, проверяя, не осталось ли на юбке перьев. «Спокойнее», — твердила она себе. Филипп никак не может знать, что она прячет в доме викинга. Никак не может знать? Она сделала глубокий вдох, пытаясь унять ощущение надвигающейся катастрофы.
 Филипп, стоявший у окна, обернулся, когда она вошла в комнату. Он был высоким и стройным, его короткие темные волосы были аккуратно зачесаны назад с широкого лба, темно-серый пиджак и брюки в полоску безупречно сидели на нем, он выглядел таким красивым, воспитанным, здравомыслящим, что Лауре захотелось обнять его. Но Филипп, конечно, посчитает такое поведение скандальным, поэтому она только протянула руку в знак приветствия.
 — Доброе утро.
 — Доброе утро, Лаура, — ответил Филипп, едва прикоснувшись к ее руке. — Как я рад вас видеть!
 Лаура смотрела в его темные глаза, когда он прикасался сухими губами к ее пальцам, надеясь увидеть в них хотя бы самую маленькую искорку живого чувства. Ей нужно было почувствовать что-нибудь — все равно что, — лишь бы погасить огонь, зажженный прикосновением Коннора. Но она не ощутила ничего, хотя бы крошечной толики тепла.
 — Что-то не в порядке? — спросил Филипп, отпуская ее руку. — Вы хмуритесь.
 — Правда? — она выдавила улыбку. — С чего бы? — Вероятно, это не имело никакого отношения к несносному варвару.
 — Что это у вас в волосах? — Он снял белое перо с ее кудрей, короной поднимающихся над головой, и поднес его к глазам.
 Лаура проглотил комок.
 — Похоже на перо.
 — Перо. — Филипп нахмурился, глядя на нее так, как будто она была очередным камнем в его коллекции минералов. — Хотя я не понимаю, что оно делает у вас в волосах.
 — Наверно, это из подушки. — Лаура
 смотрела на жемчужную булавку в аккуратных белых складках его галстука, — проклиная Коннора за то, что ей приходится лгать. — У меня слегка болела голова, поэтому я немного вздремнула после завтрака.
 — Надеюсь, сейчас вам лучше. Я думал, что мы могли бы сегодня днем прогуляться в Музей естественной истории. Доктор Холшелл выставляет часть своей коллекции минералов. Насколько я помню, у него есть замечательные образцы малахита.
 — О, это чрезвычайно интересно! Но боюсь, сегодня не смогу составить вам компанию. Понимаете… — Она замолчала, увидев, что Филипп смочит мимо нее, и оглянулась через плечо. О Боже милосердный! Она обречена!
 В лучах света, струившихся через окна, к ней шагал Коннор. При его виде дыхание замерло в груди Лауры. Он снова надел свои черные штаны, в которые была заправлена белая рубашка ее отца; рукава были закатаны до локтей, открывая сильные, загорелые руки; верхние пуговицы расстегнуты, обнажая золотистую кожу и черные волосы. Этот человек выглядел настоящим пиратом.
 Она посмотрела на тетю, которая шла рука об руку с Коннором, как будто гулять в компании викинга из девятого века — самая естественная вещь в мире.
 Филипп взял Лауру под руку. Взглянув на него, она обнаружила, что он смотрит на нее, нахмурившись. Затем молодой человек обратил свой мрачный взгляд на Коннора, как будто почуял приближающегося хищника.
 — Филипп, как мило, что вы зашли, — сказала Софи, когда они приблизились. — Я хочу познакомить вас со своим кузеном Коннором Пакстоном.
 На губах Коннора появилась улыбка, когда он протянул руку для приветствия. Но в его глазах блестел свирепый взгляд льва — безмолвное предупреждение сопернику.
 — Добрый день, мистер Гарднер, — поздоровался он, бросив взгляд на руку Филиппа, прикасающуюся к локтю Лауры.
 Филипп еще крепче сжал ее руку, затем отпустил.
 — Добрый день, мистер Пакстон.
 Лаура смотрела, как они обменялись торопливым рукопожатием, и застыли, разглядывая друг друга. Филипп хмурился, Коннор улыбался, если можно было назвать холодный изгиб его полных губ улыбкой.
 Филипп почти не уступал в росте Коннору, но в ширине плеч не мог с ним тягаться. Они оба были красивы, но каждый в своем роде. Филипп — бледный и ухоженный, с тонкими чертами лица, человек, предпочитающий тесноту библиотек широким просторам за пределами четырех стен. Коннора же переполняла энергия, его волосы были черными до синевы, кожа потемнела от поцелуев солнца, лицо — сплошные резкие линии и углы. Такого человека не ограничишь четырьмя стенами.
 Если Филиппу было что-нибудь нужно, он просил.
 Коннор брал без всякого разрешения.
 — Лаура не говорила, что у нее гости, — заметил Филипп.
 — Я приехал сегодня ночью.
 — Понятно. И откуда вы приехали? Лаура почувствовала, как ее кровь превращается в лед, когда Коннор раскрыл рот для ответа. Если он проговорится, они погибли.
 — Я прибыл из…
 — Корнуэлла, — подсказала Софи, похлопав Коннора по руке. — Он удивил всех нас, явившись нынче ночью.
 «Это верно», — подумала Лаура.
 — Из Корнуэлла? — Филипп поднял темные брови, разглядывая своего соперника. — У вас довольно странный акцент. Я бы не догадался, что вы из Корнуэлла.
 — Я еще с детского возраста много путешествовал, — Коннор бросил на Лауру взгляд, в котором поблескивали озорные искорки. — Мой отец был моряком.
 «А кроме того, пиратом и грабителем», — про себя добавила Лаура.
 — Понятно… — произнес Филипп, поглаживая свои тонкие усики. — И эти путешествия внушили вам страх к парикмахерам, мистер Пакстон?
 — Парикмахерам? — Коннор нахмурился и взглянул на Лауру. — Кто такие эти парикмахеры? Кого он имеет в виду?
 Лаура засмеялась, надеясь, что Филипп не расслышит в ее голосе истерических ноток.
 — Ох, Коннор, вы такой шутник! Филипп посмотрел на нее и нахмурился. Веселья в нем не было ни капли.
 — Понимаете, Коннор был в археологической экспедиции. Боюсь, он иногда забывает о настоящем, когда погружается в прошлое, — стала объяснять Софи, и все взгляды обратились к ней. — Он большой специалист по викингам девятого века. Особенно ирландским.
 Лауре оставалось только ошеломленно глядеть на тетю.
 — Специалист по викингам? — Филипп насупился, бросив на Коннора надменный взгляд. — И эта любовь к девятому веку заставляет вас ходить в таком странном костюме?
 Глаза Коннора прищурились.
 — Багаж Коннора задержался, — сказала Софи.
 — Ясно. — Филипп смахнул невидимую пылинку с рукава костюма. — Должен сказать, я не понимаю, как можно интересоваться сворой кровожадных варваров.
 Лаура поморщилась, про себя желая Филиппу поосторожнее обращаться с кровожадными варварами.
 — Викинги — отличные мореходы, — Коннор улыбнулся, но Лаура видела ледяной блеск в его глазах, от которого у нее застыла кровь. Она почти не сомневалась, что он может уложить Филиппа одним ударом. — Едва ли их можно назвать кровожадными варварами.
 Филипп поднял брови.
 — Вы говорите так, как будто они существуют до сих пор.
 — Их дух — жив.
 — Но только не в душе цивилизованных людей, — возразил Филипп. В его голосе послышались раздражающие нотки высокомерия.
 — Не исключено, что человек многое потерял, пока становился цивилизованным.
 — Сильно сомневаюсь, что появление викинга приветствовали бы в бостонском обществе, мистер Пакстон. Мы уже давно оставили обычай решать свои проблемы мечом и боевым топором.
 «Спокойно, Филипп», — подумала Лаура. У Коннора есть меч.
 — Насколько я припоминаю, люди этого столетия всего несколько лет назад пытались решать свои проблемы мечами и пушками, — Коннор сделал паузу, когда его взгляд встретился с сумрачным взглядом Филиппа. — Кажется, это называлось Гражданской войной.
 Филипп громко фыркнул.
 — Вы не можете сравнивать благородную борьбу за избавление нашей нации от позора рабства с той резней, которой прославились викинги.
 — Я всего лишь хотел заметить, что под лакированной поверхностью цивилизации, — Коннор взглянул на Лауру, — человек за тысячу лет мало изменился.
 Лаура была не в силах отвести взгляда от синих глаз Коннора. Ее кожа пылала, как будто она стояла голая под летним солнцем. Что скрывается внутри этого человека? Ее охватило искушение исследовать его слой за слоем, проникать в его душу, чтобы узнать, действительно ли там найдется для нее место. Боже милосердный, она определенно сходит, с ума!
 — Возможно, вы действительно недалеко ушли от ваших возлюбленных варваров-викингов, мистер Пакстон, но уверяю вас, про меня этого сказать нельзя.
 Коннор взглянул на Филиппа, и его губы искривила дьявольская усмешка.
 — В этом я всей душой с вами согласен. Вы, мистер Гарднер, в девятом веке не прожили бы и недели.
 Из-под накрахмаленного белого воротника рубашки Филиппа поползла краска. Вскоре все его лицо стало пунцовым от ярости.
 — Кажется, мне пора раскланяться, — обратился он к Лауре. — Вы не проводите меня?
 — Конечно, — ей не терпелось увести Филиппа из комнаты, подальше от совершенно невыносимого, но сумевшего полностью завладеть ее любопытством викинга.




 Глава 9


 Коннор смотрел из окна гостиной, наблюдая, как Филипп Гарднер шагает по выложенной кирпичом дорожке, ведущей от входной двери на широкую улицу. Кончиком трости Гарднер тыкал в белые сугробы по обе стороны от дорожки, оставляя дырки в сверкающем снегу.
 — Этот Филипп Гарднер — типичный мужчина вашего века?
 — Он — типичный житель Бостона, — ответила Софи.
 Коннор смотрел, как Гарднер миновал узорные железные ворота и забрался в черный экипаж, запряженный парой серых коней. Его походка была такой жесткой, а спина такой негнущейся, как будто в его тело, от макушки до пяток, вставили жесткий стержень. Неужели Лауре нравятся такие мужчины?
 — От него пахнет, как в гареме у султана. Софи засмеялась, и он обернулся и недоуменно взглянул на нее.
 — Коннор, большинство мужчин в нашем веке пользуются духами.
 Коннор мгновение размышлял над этим фактом.
 — Не думаю, что захочу пользоваться такими духами.
 — Конечно, — Софи улыбнулась, и ее темно-синие глаза весело заблестели. — Сомневаюсь, что этот приторный аромат, излюбленный Филиппом, подойдет вам. Но вы можете попробовать лавровишневую воду. Она чрезвычайно нравится… — Софи замолчала — в комнату ворвалась Лаура.
 Она захлопнула за собой дверь, прислонившись у дубовой панели с бешено колотящимся сердцем, переводя взгляд с викинга на тетю — людей, перевернувших всю ее жизнь.
 — Ты выглядишь так, как будто за тобой гналась тысяча разбойников, — сказал Коннор, и улыбка заиграла на его губах.
 — Для меня более чем достаточно одного викинга!
 — Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, — Коннор прижал руку к груди. — Ты — мое сердце.
 Лаура встретила его взгляд, и ей стало трудно дышать. Коннор стоял перед окном, в раме золотистых бархатных штор, окутанный сияющим ореолом солнечного света — воплощение силы и мужества.
 Лаура впитывала в себя это зрелище, как промерзшая земля впитывает первые теплые лучи весеннего солнца. Ее сны могут стать правдой, и эта возможность нашептывалась ей на ухо, манила ее, как песня сирены.
 Она отвела от Коннора взгляд, сжав пальцы в кулаки и прижимая их к твердой дубовой двери за спиной. Она не могла даже себе вообразить жизнь с этим человеком. Это было опасно. Чересчур опасно.
 — Тетя Софи, вы полагаете, что было разумно знакомить Коннора с Филиппом?
 — Он настаивал на знакомстве, — Софи взглянула на Коннора, очевидно, призывая его на помощь. — Не так ли?
 — Я хотел видеть человека, который намеревается похитить мою женщину.
 — Твою женщину? — глаза Лауры метали в наглеца молнии, внутри нее разгорался гнев, враждующий с возбуждением, которое она отказывалась замечать. — Я не твоя женщина!
 — Ты моя, — он опустил глаза, устремив на нее смелый, голодный взгляд, от которого у нее побежали по коже мурашки, как будто он сорвал с нее одежду и ласкал ее голую кожу. — Со временем ты поймешь, что мы принадлежим друг другу.
 — Ну ты, надменный варвар… — она направилась к нему, чтобы взглянуть ему прямо в лицо. — Викинг, пойми же, что я не принадлежу ни тебе, ни кому-либо еще.
 — Этот Филипп Гарднер считает, что ты — его собственность. — Глаза Коннора прищурились. — Я видел это по тому, как он прикасался к тебе.
 — То, как ведет себя Филипп по отношению ко мне, тебя не касается, — отрезала Лаура, сумев сохранить ровный тон.
 — Неужели люди в вашем столетии не защищают то, что им принадлежит?
 — Я — не движимое имущество. Очевидно, ты не имеешь ни малейшего представления о поведении джентльмена в нашем веке.
 — Ты права. Я не знаю, как ведут себя эти джентльмены, — сказал Коннор, подходя ближе. Манящий запах его кожи дразнил ее. — Но я знаю, как мужчина должен обращаться с женщиной, которую он любит.
 — Пусти меня! — выдохнула Лаура, когда он схватил ее за плечи.
 — Я никогда не отпущу тебя, — прошептал Коннор, и его низкий голос обволакивал ее, как теплый бархат.
 — Я требую, чтобы ты… — Но ее слова пропали в неожиданном вздохе, когда он прикоснулся к нежной коже за ее ухом. По телу Лауры пробежала дрожь. — Прекрати!
 — Ты можешь себе представить, насколько ты прекрасна в моих глазах?
 В его объятиях Лаура чувствовала себя прекрасной и любимой. Он заставлял ее испытывать чувство, как будто она была единственной женщиной, до которой он хотел дотронуться, единственной женщиной, которую он хотел целовать, единственной женщиной, которой он хотел обладать. Она старалась вырваться из его чересчур искушающих объятий, сражаясь с пробуждающимся в ней опасным желанием.
 — Пусти меня!
 — Ты, — дыхание, дающее мне жизнь. —
 Он все крепче прижимал ее к себе, левой рукой обхватив ее талию, правую руку положив ей на спину. Тепло его тела стремилось  к ней, окутывало ее, обволакивая манящим к себе жаром.
 — Это неприлично, — пробормотала Лаура голосом, превратившимся в шепот.
 — Может быть, но показать женщине, насколько она желанна, всегда прилично. — Коннор прижал раскрытые губы к шее Лауры, кончиком языка касаясь ее кожи. Огонь, разжигаемый им, спускался спиралями, как горящая стрела, по ее телу до кончиков ног. — Я хочу тебя, что бы это слово ни означало.
 — Ox! — Лаура проглотила комок, пытаясь укрепить свою оборону, гибнущую в огне, который он разжег в ней. — Ты должен…
 — Попробовать вкус твоих губ.
 — О нет! — Она подняла глаза, но его пылкий взгляд лишал ее воли. — Как ты смеешь!
 — Конечно, смею. — Он смотрел на нее, и на его чувственных губах играла улыбка, не давая ей вздохнуть.
 Лаура глядела в его глаза, не только видя, но и чувствуя, что таится в бездонных синих глубинах — желание и нечто гораздо более пугающее, тепло, которое шептало о вечности:
 — Ты должен отпустить меня!
 — Неужели? — Он запустил пальцы в волосы у нее на затылке, взяв ее голову в чашу своей большой руки и привлекая ее к себе. — Вот так мужчина должен показывать своей? возлюбленной, как сильно он хочет ее.
 Лаура уперлась сжатыми кулаками в его плечи.
 — Ты не должен…
 — Я ждал всю жизнь, чтобы поцеловать тебя!
 Лаура ошеломленно глядела, как он опускает голову, и его улыбающиеся губы все приближаются, приближаются… Нежное и сладкое дыхание опаляло ее щеку.
 — Ты не…
 Коннор заглушил слова протеста, готовые вырваться у нее изо рта. При первом прикосновении его губ Лаура почувствовала, как у нее остановилось сердце, затем снова забилось с бешеной силой. Его поцелуй был таким нежным и мягким, как теплый мед, сладко растекающийся по ее губам. Сколько раз она представляла себе это? Сколько раз просыпалась по утрам, прижимая подушку к груди, в огне и нетерпении, полная желания к этому человеку?
 Нежное прикосновение его губ, его сильные руки, держащие ее, как будто она была самым драгоценным камнем в мире, его тепло, отгоняющее зимний холод, — то, что раньше было фантазией, превратилось в реальность.
 В его поцелуе таились обещания — обещания, ожидающие, когда она потребует их, если найдет в себе храбрость признать их своей собственностью.
 «Берегись! — кричал ее разум. — Этот поцелуй опасен! Этот человек опасен!» Он грозил украсть ее из мира, который она понимала. Он угрожал незаметно изменить ее, сделать другой личностью.
 Но… она всю жизнь ждала объятий этого, человека. И вот он здесь, в ее мире, обнимает ее и того, что происходило с ней сейчас, Лаура не могла себе вообразить ни в каком сне.
 Она разжала пальцы, прижавшись ладонями к его плечам, чувствуя крепкие мышцы, напрягшиеся под белой тканью, стремясь дотронуться до его кожи. Его губы скользили по ее губам, его щетина колола ей подбородок в восхитительной пытке. По ее спине побежали мурашки, когда Коннор прикоснулся кончиком языка к ее губам, заставляя их открыться.
 Чародей, оплетающий ее магией, окутывающий золотым заклинанием, очаровывающий ее, — вот кем был Коннор, мужчина, который знал ее лучше чем кто-либо другой. Из ее рта вырвался стон, когда она поддалась его чарам, впитывая свет и тепло с его губ.
 Его пальцы забирались ей в волосы, освобождая их от заколок и гребней, чтобы те мягкими потоками окутывали его руки. Лаура вздохнула, когда тяжелая масса волос упала ей на спину.
 — Прекрасная… — пробормотал Коннор, прикасаясь ртом к ее дубам. Он еще крепче обнял ее, и ее мягкие груди прижались к его крепкому телу. Лаура никогда не подозревала, какое удовольствие можно получить от физического общения.
 Его язык проник ей в рот, пробуя ее на вкус, и позволяя ей отведать свой пряный аромат. Скользкое и теплое, влажное и твердое прикасалось к ее зубам, языку, дразня ее, искушая присоединиться к нему в этой чувственной игре.
 Ее руки заскользили вверх, по гладкой ткани, покрывающей его широкие плечи. Она запустила пальцы в его длинные волосы; черные шелковистые пряди оказались на ощупь мягче чем она себе представляла.
 Запах его кожи — острый и интригующе-пряный, принадлежавший только ему, — соблазнял ее. Она глубоко вбирала в себя его запах. Ее губы скользили по его губам, она прижималась к его сильному телу, желая, чтобы он еще крепче обнял ее.
 — Скажи мне, что чувствуешь то же самое, когда тебя целует Гарднер, — прошептал Коннор, сжимая руками ее талию. — Скажи мне о страсти, пылающей между вами.
 — Ох! — Она отступила на шаг, вырываясь из его теплых объятий. Его слова хлестнули ее, как пощечина. — Как ты осмелился думать, что я позволю Филиппу или кому-либо другому такие вольности?
 Коннор лениво улыбнулся, как будто она уже принадлежала ему.
 — Однако же ты целовала меня так, как будто высасывала из меня воздух.
 — Ну ты… — Лаура прижала ладонь к губам, оборвав свои язвительные слова до того, как они были произнесены. Этот человек обладал совершенно сверхъестественной способностью внушать ей желание закричать, как базарная торговка. — Я никогда не встречала более наглого человека!
 — А я никогда не встречал более соблазнительной женщины!
 Лаура обернулась к Софи.
 — Тетя Софи, вы видели, что позволял себе это человек?
 — Да, дорогая. — Софи стояла в нескольких футах от них и с улыбкой следила за их перебранкой. — Видимо, в его время мужчины куда решительнее выражали свои чувства.
 Лаура провела рукой по волосам, вытащив из них несколько оставшихся заколок.
 — Вы должны что-то сделать с этим викингом!
 — Я думаю, что следует послать за парикмахером твоего отца.
 Лаура удивленно выпучила глаза.
 — За парикмахером?
 — Опять вы пугаете меня своим парикмахером!
 Софи отмахнулась от слов Коннора.
 — Боюсь, что Филипп всего лишь пытался пошутить. Парикмахер — это человек, который причешет и побреет тебя. И ничего больше.
 Коннор провел рукой по волосам, оставляя борозды в их густых волнах.
 — И тогда я буду больше походить на современного человека?
 — Да. — Уголки рта Софи уныло поползли вниз. — Но должна признать, мне очень не хочется видеть, как эти чудесные волосы обкорнают. А тебе, Лаура?
 Лаура бросила на Коннора презрительный взгляд и нагнулась в поисках заколок, рассыпавшихся по сложному узору из листьев и цветов, покрывавшему ковер.
 — Стричь ему волосы не придется, если вы отправите этого негодяя назад в его время.
 — Да. — Софи постучала пальцем по подбородку. — Но, боюсь, у меня ничего не выйдет.
 Коннор опустился рядом с сидевшей на корточках Лаурой.
 — Тебе к лицу распущенные волосы, — сказал он, поднимая пригоршню растрепанных локонов. — Они слишком красивые, чтобы заплетать их в тугие косы.
 Лаура вырвала волосы из его руки.
 — Леди никогда не станет ходить растрепанной!
 Коннор усмехнулся, и в его глазах зажегся озорной огонек.
 — Даже ночью?
 Лаура с яростью глядела на него, пытаясь не замечать огня, который разжигал в ней его взгляд.
 — Это тебя не касается! Он встал и подмигнул ей. — Пока не касается.
 — Ах ты… — Она обернулась к Софи, и волосы рассыпались по ее плечам. — Филипп напомнил мне о дне рождения его матери, на который мы на следующей неделе приглашены. Кроме того, он передал приглашение и этому викингу.
 Софи кивнула.
 — Конечно, Филипп — надутый зануда, но в хороших манерах ему не откажешь.
 Лаура напряглась, внезапно ощутив желание защитить Филиппа от этого разбойника-викинга.
 — Филипп — вовсе не надутый зануда. Глаза Софи округлились.
 — По его мнению, самое лучшее времяпрепровождение — разглядывать собрание камней.
 — Камней? — Коннор взглянул на Лауру. — Этот человек собирает камни? Лаура вздернула подбородок.
 — Его очень интересует геология.
 — Собирает камни! — Коннор только усмехнулся.
 Лаура заплела волосы в тугую косу.
 — А я нахожу его коллекцию камней очень интересной.
 — Да, — кивнул Коннор, сложив губы в широкую, насмешливую улыбку. — Конечно, это очень интересно.
 Лаура отвернулась от него и принялась разглядывать большие золотые снежинки, стройными колоннами марширующие по шелковым обоям цвета слоновой кости. Может быть, Филипп скучен, но он по крайней мере джентльмен. Ему даже в голову не придет поцеловать ее. От ее поясницы поднялась новая волна жара, опаляя ей грудь, шею и щеки.
 Кто-то постучался в дверь, и Лаура стиснула зубы. Хватит c нее одного гостя. По приглашению Софи дверь отворилась, и вошла Фиона.
 — Я подумала, что, может быть, вам хочется чаю, — сказала Фиона, переводя пристальный взгляд с Лауры на Коннора.
 — Не сейчас, Фиона, — нетерпеливо отказалась Лаура. Нужно, наконец, найти способ избавиться от этого викинга! — Я позвоню, когда нам будет что-нибудь нужно.
 Фиона кивнула, продолжая смотреть на Коннора.
 — А вы, должно быть, мистер Пакстон?
 Коннор улыбнулся.
 — А вы — та милосердная леди, которая прислала мне тоник?
 — Ну да, это я, Фиона Келли. Рада видеть, что мой тоник поставил вас на ноги. Вы с виду совершенно здоровы, честное слово!
 — Да, я чувствую себя гораздо лучше, спасибо.
 — Не за что, не за что, — Фиона стояла, улыбаясь Коннору, как будто собиралась глазеть на него весь день.
 — Фиона, у вас нет никаких дел на кухне? — осведомилась Лаура.
 — Да, да, конечно, есть, — откликнулась Фиона, но не сдвинулась с места. Глядя на Коннора, она сияла от удовольствия. — Что бы вы хотели на обед, сэр?
 — Я уверен, что все, приготовленное вами, будет восхитительно. Фиона захихикала.
 — Да, надеюсь, что вы будете довольны. Думаю, что на обед приготовлю жареного барашка с капелькой малинового соуса, — Фиона направилась в коридор, в дверях обернувшись и еще раз улыбнувшись Коннору. — И еще я испеку шоколадный пирог. Пальчики оближете!
 — Буду ждать обеда с нетерпением. Когда Фиона вышла из комнаты, Лаура бросила на Коннора яростный взгляд. Неужели он способен очаровать любую женщину? Впрочем, конечно, да. Какая женщина смогла бы спокойно смотреть в эти озорные синие глаза и не чувствовать сердцебиения? Без сомнения, этот человек давно потерял счет своим победам.
 — Тетя Софи, как вы полагаете, удастся ли вам отправить нашего дорогого гостя обратно в его время, пока он не выставил нас на посмешище?
 Софи глубоко вздохнула.
 — Боюсь, мы должны быть готовы к тому, что мне не удастся отправить его назад.
 Лауре захотелось закричать. Она закрыла глаза и медленно досчитала до десяти, потом до двадцати. Это не помогло, и она продолжала считать, добравшись до сотни в надежде подавить огромное желание сорваться на крик.
 — Лаура, еще ничего не известно наверняка, — успокоила ее Софи, прикоснувшись к ее руке. — Я много над этим размышляла. Возможно, заклинание действует только в полнолуние. Коннор явился в полнолуние; возможно, в следующее полнолуние он покинет нас.
 Лаура подумала о снах, о ночах, когда Коннор приходил к ней. Это всегда случалось в полнолуние.
 — А если я не смогу отправить его назад, придется ему стать моим кузеном.
 Лаура посмотрела на улыбающееся лицо тети, пытаясь отыскать надежду в ее темно-синих глазах, оптимизм, на который она сама была не способна.
 — Неужели вы надеетесь, что удастся выдать этого викинга за джентльмена? Он даже ест пальцами!
 — Это нехорошо? — спросил Коннор. Лаура взглянула на него. Он стоял, облокотившись на ручку кресла-качалки, скрестив руки на широкой груди, и его черные кожаные штаны резко выделялись на фоне светло-зеленой бархатной обивки. Ни один современный человек не сможет выглядеть столь привлекательно. По ее коже побежали мурашки при воспоминании о прикосновении к его телу.
 — Да, нехорошо, как и все твое поведение. Коннор кивнул, смиренно соглашаясь с ее словами.
 — Я научусь есть так, как принято.
 — Ты должен научиться еще тысяче других вещей.
 Он усмехнулся.
 — И научусь.
 — Дорогая, все, чего ему не хватает, — немножко тренировки, — сказала Софи, встав рядом с Коннором. — Если его правильно одеть, подстричь и обучить этикету, он великолепно приживется в нашем столетии.
 — Обучение займет многие годы, а отец вернется сегодня вечером.
 — Лаура, твой отец проводит в этом доме так мало времени, что даже не заметит Коннора. — Софи старалась произнести это помягче, но ее слова пронзили Лауру, точно раскаленным железом. — Я не удивлюсь, если прямо с вокзала он отправится к себе в контору.
 — Отец — занятой человек, но это не значит, что он не заметит викинга в доме, — возразила Лаура. «Отец любит меня. Правда любит, — уверяла себя Лаура. — У него есть более важные дела, только и всего. Бизнес есть бизнес. Постоянно приходится решать неожиданно возникающие проблемы». — И даже если отец не заметит его, все равно остается бал у Гарднеров. Всего через неделю мы должны будем представить Коннора высшему свету. Это же бал. Боже милосердный, бал миссис Гарднер!
 — Почему ты боишься этой женщины? — спросил Коннор.
 Лаура выпрямилась, пораженная его догадливостью.
 — Кто боится?
 — Ты говоришь о ней так, будто она — королева, которая может отсечь голову взмахом руки.
 — Ничего подобного! — Лаура отвернулась от него, поглядев на Софи в поисках поддержки. — Правда, тетя?
 — Коннор прав, дорогая. Ты говоришь об Эстер Гарднер так, как будто она королева. Лаура вздохнула.
 — Что ж, возможно.
 — А я думал, что Бостон не входит ни в какое королевство, — сказал Коннор.
 — Ты не понимаешь. — Лаура, подойдя к окну, принялась смотреть на Общинный Луг. — Мой отец — ирландец, а это значит, что находятся люди, которые смотрят на него как на мужлана.
 — Эти люди просто невежды. — Коннор обернулся к ней. — Они не понимают, что ирландцы — гордый народ. Им была знакома любовь к искусству и истории, у них были великие писатели и поэты, когда почти весь остальной мир пребывал во тьме.
 — А им все равно. Для них история началась тогда, когда первые поселенцы высадились на Плимут-Рок. — Лаура прижала ладонь к стеклу, впитывая кожей ледяной холод. — И да поможет Бог твоим предкам, если они не смогут проследить свои корни в нашей стране по крайней мере до начала этого века.
 — Почему тебя заботит, что думают эти глупцы? — спросил Коннор.
 — По линии матери моя семья — одна из самых старых и самых уважаемых в Бостоне. Мы с тетей Софи — последние из Чандлеров. Мой отец хочет, чтобы я заняла должное место в обществе. — Лаура повернулась к нему лицом. — А бостонское общество — это миссис Гарднер. Если она примет тебя, ты будешь достойно вознагражден. Если она отвергнет тебя, ты навсегда станешь изгоем.
 Коннор покачал головой:
 — Судя по тому, что ты рассказываешь про бостонское общество, я предпочитаю быть изгоем.
 Лаура вздернула подбородок.
 — Я так и знала, что ты не поймешь.
 — Но я все понял. — Коннор разглядывал ее так, как будто читал ее мысли.
 «Царственный» — Лаура только сейчас до конца поняла значение этого слова. Этот человек излучал власть, абсолютную власть, которая решает судьбы наций.
 — Я — сын короля и ирландской принцессы. И все же меня считали бы не более чем мужланом с сомнительной родословной, если бы Софи не назвала меня именем ее английских родственников.
 — Только не в моих глазах, — возразила Софи.
 Коннор улыбнулся:
 — Спасибо.
 Лаура почувствовала себя отвратительной грубиянкой.
 — Я не говорила, что это правильно.
 — Конечно. — Коннор пристально смотрел на нее. — Но ты сказала, что хочешь быть частью этого общества.
 — Ты не понимаешь. — Лаура снова посмотрела в окно. На Общинный Луг ложился снег, деревья умоляюще поднимали ветви к солнцу. — Моему отцу очень важно, чтобы я была принята в обществе. Он считает своей главной обязанностью найти мне мужа из хорошей семьи.
 — В мое время тоже многие браки заключались не по любви. Но они редко бывали счастливыми.
 — Сейчас не твое время, Коннор. — Лаура обхватила себя руками, почувствовав, как при мыслях о будущем в ее кровь проникает холодок тревоги. — Я не собираюсь разочаровывать отца.
 Коннор мгновение молчал. Когда он заговорил, его глухой голос ничем не выдавал его чувств.
 — Я с нетерпением жду встречи с твоим отцом.
 — Дэниэл должен вернуться вечером. — Софи посмотрела на Коннора и улыбнулась. — У меня есть предчувствие, что вы с ним отлично поладите.
 — Коннор, ты не должен идти с нами на бал к Гарднерам. Мы можем сказать, что ты заболел.
 — Но я себя отлично чувствую. — Коннор ухмыльнулся. — И мне очень хочется познакомиться с королевой Бостона. Лаура застонала от отчаяния.
 — Тетя Софи, расскажите ему о людях, которые будут там. Обо всех подругах миссис Гарднер. Вы знаете, что собой представляют эти женщины! — Она потерла ладони, пытаясь справиться с мурашками, побежавшими по коже, когда она представила, как миссис Гарднер и ее приятельницы будут разбирать Коннора по косточкам. Пусть ей не нравится этот человек, но у нее не было никакого желания видеть, как его унижают. — Ему нельзя там показываться!
 — Я научусь всему, чему нужно научиться, — упрямо заявил Коннор, — и пойду с тобой на этот бал.
 — Мы сможем удержать его от появления на балу, только связав и заперев в доме. — Софи взглянула на Коннора и улыбнулась. — Я думаю, будет проще научить его хорошим манерам.
 Лаура вздохнула, понимая, что у них нет выбора. Коннор появится на балу, чего бы это ему ни стоило.
 — Я пошлю Ридли за портным твоего отца, а пока что отправим кого-нибудь из слуг в магазин готового платья. — Софи похлопала Коннора по руке. — Я уверена, что все будет отлично.
 Коннор улыбнулся.
 — Я постараюсь им соответствовать. Лаура нахмурилась, опасаясь, что отныне двери дома Гарднеров для них будут навсегда закрыты. Ведь ей никогда не сделать джентльмена из дикаря.
 — Невероятно! — Генри Тэйер сжал рукоятку распылителя, окатив водяной пылью одну из дюжин орхидей, растущих в горшках в его теплице. —  Туата-Де-Дананн в Бостоне! Ум заходит за разум!
 Остин Синклер стоял у одной из прозрачных стен, глядя сквозь влагу, оседающую на стеклах, на Общинный Луг, и размышляя о юном чародее, оказавшемся по соседству.
 — Согласно сообщению, полученному мной утром, он остановился у Салливенов, — сказал Генри.
 — Очевидно, он прибыл сюда ради Лауры Салливен.
 — Не понимаю, как такое могло случиться! — У Остина была своя теория о том, как это произошло, но он не собирался делиться ею с Тэйером. Он провел ладонью по лбу, вытирая влагу и откидывая назад мокрые черные пряди.
 — Просто невероятно… — еще раз пробормотал Генри.
 Краем глаза Остин видел, как Генри движется вдоль узорной железной решетки, которая вилась среди пальм и банановых деревьев, теснившихся в оранжерее, упираясь зелеными листьями в стеклянные стены и потолок. Генри наклонялся над орхидеями в горшках, выстроившимися вдоль решетки, как солдаты перед генералом.
 — Откуда он вообще узнал про Лауру Салливен.
 — Это мы и должны выяснить, — пожал плечами Остин. Возможно, Коннор прибыл сюда, чтобы найти свою  Эдайну? Могут ли быть связаны две души, разделенные временем? Остин подумал о Саре, своей жене. Хотя ему не пришлось путешествовать сквозь время, чтобы найти ее, он нарушил все законы своего народа, добиваясь ее руки.
 Генри нажал на рукоятку, и из металлического наконечника вырвалось облако тумана, добавив влаги в душном помещении.
 — Вы думаете, что он может представлять опасность?
 По шее Остина стекали струйки пота.
 — Так некоторые считают.
 — Да, знаю. Несколько часов назад я разговаривал с Фрейзером Беннеттом. — Распылитель опять зашипел в руках Тэйера. — А что думаете лично вы?
 — Я думаю, что узнаю более точно, когда встречусь с этим юношей.
 — Вы знаете, что правящий совет предоставил мне полномочия предпринимать любые шаги, какие я сочту необходимыми в создавшейся ситуации?
 Остин стиснул зубы. Он не слишком доверял суждениям Тэйера.
 — Да.
 — Если я сочту, что этот человек опасен, то уничтожу угрозу.
 Остин повернулся лицом к эмиссару. Генри стоял рядом с банановым деревом, следя за его реакцией. Его карие глаза не потускнели от времени, седые брови хмуро сдвинуты.
 — Я не думаю, что нам понадобится уничтожить его, — сказал Остин.
 — Уверяю вас, я уничтожу его только в том случае, если не останется иного выхода. Но не забывайте, я — по-прежнему эмиссар в этом городе, — Генри сорвал розовую орхидею с увядшими краями лепестков. Хмуро посмотрев на погибший цветок, он бросил его на серые плиты, которыми был выложен пол. — Я знаю, есть люди, считающие, что я слишком стар, чтобы справиться с этой проблемой, но они заблуждаются. Пусть вы — английский маркиз и эмиссар в Нью-Йорке, но не забывайте, здесь вы всего лишь мой помощник. Операцию провожу я.
 — Конечно. И я уверен, что вы примете самое разумное решение, — сказал Остин. Он намеревался приложить все усилия, чтобы его слова оказались правдой.




 Глава 10


 Коннор видел, что Лаура расстроилась из-за отца, хотя она очень умело скрывала свои чувства. Это читалось в ее глазах всякий раз, когда она бросала взгляд на пустое место во главе стола. Что он за человек, если отправляется в свою контору, даже не навестив дочь?
 — Я уверена, что у Дэниэла возникли неотложные дела, — сказала Софи, как будто тоже видела скрытое разочарование Лауры.
 — Конечно! — Лаура посмотрела через стол на Коннора, пряча обиду и разочарование за ледяной маской. — Бизнес есть бизнес.
 — И этот бизнес мешает ему проводить с тобой время? — спросил Коннор, оттягивая пальцем белый накрахмаленный воротничок рубашки, натиравший ему шею.
 — Оставь в покое воротничок, — сказала Лаура, не замечая его вопроса.
 Он решил смириться с тем, что разговор сменил направление, чувствуя ее нежелание говорить о своем отце.
 — В этом воротничке я чувствую себя с петлей на шее, — пожаловался он. Лаура нахмурилась.
 — Ты не можешь ходить с расстегнутым воротом. Это неприлично.
 — Кажется, в вашем веке общество требует от человека, чтобы он был застегнут на все пуговицы. — Коннор развязал белый галстук и расстегнул несколько верхних запонок на рубашке, затем вздохнул, потирая шею.
 — Джентльмен не станет ходить, выставляя себя напоказ. — Лаура прикоснулась пальцами к коже под ключицей. — Уверяю тебя, что ни одна леди не захочет любоваться голой мужской грудью.
 — Хотя мне безразличен покрой мужской одежды в вашем столетии, — Коннор усмехнулся, глядя на гладкую белую кожу над корсажем ее платья из бордового шелка, — мне нравится, как твое платье открывает изгиб твоих плеч и намекает на прочие прелести.
 Мерцающие свечи в серебряном канделябре осветили грудь Лауры, которая залилась краской, поднявшейся по ее шее к щекам. Она обернулась к Софи, сидевшей слева от нее, во главе стола.
 — Это невозможно! Этот человек никогда не научится соблюдать приличия! Софи погладила ее по руке.
 — Дай ему время, чтобы привыкнуть ко всему. Мы весь день забивали ему голову разными правилами.
 — У нас нет времени! — Лаура резко вздохнула и с яростью посмотрела на Коннора. — Мистер Пакстон, если вы не научитесь вести себя в обществе, то выставите меня и тетю Софи на посмешище. Вы именно этого добиваетесь?
 Коннор поморщился при мысли о жестком белом воротничке. Но он знал, что должен приспособиться к привычкам и манерам того общества, в котором живет Лаура, если хочет добиться ее расположения. Он медленно застегнул рубашку.
 — Спасибо, — чопорно произнесла Лаура. Коннор вертел в руках шелковый галстук, пытаясь завязать его аккуратным узлом, таким же, какой завязала Софи перед обедом.
 — Я не сделаю ничего, что унизило бы вас, миледи.
 — Сознательно — нет. — Лаура нахмурилась, глядя, как он возится с галстуком. Через несколько секунд она отложила салфетку и встала из-за стола. — Дай сюда, — приказала она, забирая галстук из его рук.
 — С удовольствием. — Аромат весенних цветов окутал его теплым туманом, когда она наклонилась над ним, опаляя его щеки теплом своей кожи.
 Нахмурив брови, Лаура перекрестила концы галстука и принялась исправлять те безобразия, которые он сотворил с куском шелка.
 — Ты должен научиться завязывать галстуки. Мужчины в Бостоне стараются не прибегать к помощи лакеев, как делают в Англии.
 Коннор усмехнулся, глядя в ее нахмурившееся лицо.
 — Но считается, что я англичанин. Лаура сжала губы в тонкую линию.
 — Похоже, что на пути сюда ты потерял своего лакея.
 Он смотрел на ее мягкие округлые груди, поднимающиеся над корсажем, туго облегающем ее формы, когда она наклонилась над ним, на соблазнительную долинку всего в нескольких дюймах от его губ.
 — Отсюда я вижу, как мне повезло, что я потерял лакея, каким бы замечательным он ни был.
 Лаура выпрямилась, прикрыв грудь рукой.
 — Джентльмен никогда не воспользуется такой гнусной возможностью! Коннор подмигнул ей.
 — И будет дураком.
 — А ты — грубиян.  — Она рассерженно удалилась. Бордовый шелк платья развевался в такт негодующе покачивающимся бедрам.
 Коннор улыбнулся ей, когда она вернулась на свое место напротив него.
 — Может быть, продолжим, учитель? Она глубоко вздохнула. Коннор видел, каких трудов ей стоит держать себя в руках. В известном смысле ему хотелось, чтобы она проиграла этот бой, взорвавшись в великолепной вспышке ярости. Но когда Лаура заговорила, он понял, что она снова спрятала свои чувства в глубине души.
 — Ты должен держать вилку вот так, — показала она, поднимая одну из лежавших около ее тарелки вилок, поблескивавших серебром в пламени свечей. — Убери локти со стола и не обращайся с вилкой, как с лопатой. Кроме того, не ешь такими большими кусками. Мы не хотим, чтобы люди считали тебя вульгарным.
 — Конечно, нет. — Он с тоской смотрел на груды фарфора, серебра и хрусталя, разложенного перед ним на белой скатерти, покрывавшей стол: полдюжины бокалов для воды и вина, маленький нож и вилка для рыбы, маленькая вилка для устриц, три большие вилки, три ножа, две ложки. — Зачем люди в вашем веке выдумали столько приспособлений для еды?
 — Потому что… — Лаура замешкалась, глядя на собственные столовые приборы. — Не знаю.
 — Возможно, все законы общества были придуманы богатыми и могущественными людьми, как барьер, разделяющий классы.
 Лаура недоуменно взглянула на него.
 — Это же нелепость!
 Коннор поднял вилку и крутил ее в пальцах, пока не превратился в олицетворение этикета.
 — Неужели?
 Лаура взглянула на Софи, но ее тетя придерживалась собственного мнения.
 — Бостонское общества известно своим радушием.
 — Да, пока мужлан помнит свое место, — кивнул Коннор.
 Лаура бросила на него яростный взгляд.
 — А в твое время было по-другому?
 — Только законы были другими. Но люди мало изменились за тысячу лет. — Он подцепил устрицу той, какой нужно, вилкой. — Я выучу ваши законы и стану своим человеком в бостонском обществе.
 Лаура проглотила комок. Глаза выдавали ее мысли — неуверенность, страх и желание.
 «Ты — моя», — беззвучно прошептал Коннор.
 Она откинулась на спинку стула, не спуская с него взгляда. Ее губы раскрылись, как будто он крепко поцеловал ее, но слишком быстро отпустил.
 — Ты что-то сказал?
 Коннор покачал головой и улыбнулся.
 Она нахмурилась, постукивая пальцем по ножке бокала для воды. В ее взгляде смешались желание и ярость, заставившие Коннора представить, что случится, если все накопившиеся в ней чувства вырвутся наружу.
 Ничто не помешает ему добиться этой женщины, даже идиотские причуды бостонского общества!
 Лаура подняла глаза от книги к палисандровым часам, стоявшим на камине в ее спальне. Полночь. А спать не хочется. Неужели она боится снова встретить в своих снах этого викинга? Или гораздо больше ее пугает то, что она сделает сама, если увидит его во сне?
 Ох, уж этот Коннор! У него нет никакого права внушать ей чувство, будто каждое правило этикета, которому ее учили, лишено смысла. Несносный викинг!
 Она бросила книгу на кровать и встала, потеряв надежду прочесть роман Беллами. Ее мысли поглощал Коннор.
 Нет, этот человек не имеет права внушать ей такое беспокойство. Она подходила к окнам, задевая за шторы, и зеленая парча развевалась у нее за спиной. Он все разбередил в ней, пробудив чувства, о существовании которых она не подозревала, пока он не ворвался в ее жизнь — чувства, испытывать которые не позволит себе ни одна настоящая леди.
 Эти чувства были не чем иным, как низменными инстинктами. Примитивными. Провоцирующими. Но она не могла выбросить их из головы.
 Краем глаза она заметила свое отражение в высоком зеркале, стоявшем в углу комнаты. Из хрустальной люстры над головой струился золотистый свет, бросая лучи на ее распущенные волосы. Она подумала о руках Коннора, забирающихся в ее волосы, поднимающих их, пропускающих пряди сквозь пальцы, как тончайших шелк.
 Лучше забыть поскорее об этом постыдном сне. Но она не могла изгнать свои сны из памяти. Она переступила с ноги на ногу, глядя, как ее фланелевое платье покачивается в такт движениям. Мягкая ткань гладила ее кожу, возбуждая нервные окончания. Неужели ее кожа всегда была такой чувствительной?
 Шелковое платье, которое она носила во сне, было тончайшим облачением, едва чувствовавшимся на теле. Как она могла вообразить себе такой наряд?
 Лаура смотрела на свое отражение в зеркале. Крохотные жемчужные пуговицы, начинаясь от шеи, спускались прямой линией по белой фланели до пояса. Это было приличное платье, строгое и пристойное. Коннор, конечно, считает его ханжеским. Но он, в конце концов, викинг. Человек, который добивается всего, чего хочет. А он хочет ее. У нее перехватило дыхание при этом молчаливом предложении.
  «Ты моя!» — в ее уме звучали его слова, мрачные, решительные, пробуждающие что-то, скрытое глубоко внутри ее души.
 Она прижала пальцы к губам, закрыв глаза, когда ее пронзило воспоминание об его поцелуе. Где-то в глубине ее души вспыхнул огонь, восхитительное пламя, расходящееся по ее телу и достигшее кончиков грудей.
 Какие непристойные чувства! Нехорошие. Манящие.
 Хотя огонь в камине угас, в комнате было душно. Кожа Лауры покраснела, пылала, как будто она стояла под лучами жаркого солнца. Она расстегнула три верхние пуговицы платья, представляя руки Коннора, его длинные тонкие пальцы, скользящие по белой фланели.
 Леди не должна допускать, чтобы такие картины, как запретные цветы, появлялись в ее мыслях. Леди не должна думать о широких голых плечах, золотистой коже, влажной после душа. Нет, леди определенно не должна представлять себе голую мужскую грудь, его голые длинные мускулистые ноги.
 Лаура распахнула платье, обнажая белоснежную грудь, повлажневшую под мягкой фланелью кожу. Она смотрела на свое отражение, видя, как живот подрагивает в такт пульсу, и воображала немыслимое. Что она почувствует, когда руки Коннора прикоснутся к ее коже? Что она почувствует, когда он дотронется до нее?
 Женщина в зеркале выглядела совершенно непристойно, ее растрепанные волосы падали на плечи, платье было расстегнуто, рот раскрыт, как будто она ждала любовника.
 — О Господи! — воскликнула Лаура, запахнув платье. Ее щеки вспыхнули, как будто ее только что уличили в том, что она голая гуляет по Бикон-стрит.
 Этот человек привел ее на грань полной моральной деградации! Она отвернулась от зеркала. Нет, она не уступит. Она никогда не подпадет под власть колдовства викинга.
 Лунный свет струился сквозь окна спальни Коннора, серебристые лучи падали на раскрытую книгу в его руках. Он смотрел на слова, запечатленные черными чернилами на желтоватом пергаменте, где каждая буква была аккуратно выписана, как будто писцу было особенно важно запечатлеть все малейшие нюансы.
 Книга заклинаний Рейчел Пакстон представляла собой учебник для  Сидхе, шаг за шагом объясняющий, как пользоваться простейшими заклинаниями. Если силу, которой обладали люди его народа, представить в образе реки, то с помощью этой книги можно было скользить по ее поверхности. Но все же, хотя здесь были только простейшие заклинания, Коннор подозревал, что воспользоваться ими может только представитель его рода.
 — Интересно… — прошептал он, читая глазами заклинание. — Дает тебе то, что ты хочешь больше всего на свете.
 Услышь меня, Госпожа Луны!
 Твоя власть велика.
 Ты повелеваешь морскими приливами.
 Найди моего возлюбленного и приведи его ко мне.
 Это заклинание отличалось от прочих, содержавшихся в книге. Хотя его ритм был очень простым, Коннор подозревал, что оно дает возможность погрузиться в воды искрящейся реки — силы, протекающей через его народ. Он чувствовал, что если его произнесет кто-нибудь из племени Сидхе, оно способно построить мост между двумя людьми, мост через само время.
 Может быть, именно благодаря ему он нашел Лауру? Его медальон открывал ворота времени, но без моста ему бы пришлось искать ее целые столетия.
 Коннор закрыл книгу и уставился на красный кожаный переплет, пытаясь найти ответ на многие загадки. Каким образом такая книга появилась на свет? И как она попала в руки Софи Чандлер? Тайна манила его к себе.
 Он щелкнул пальцами, и книга исчезла. Коннор знал, что она опять лежит в ящике бюро Софи. Софи никогда не узнает, что книга побывала в его руках.
 Прислонившись плечом к оконной раме, Коннор смотрел на расположенный внизу сад, следя, как ветер гонит по снегу поземку. Он думал о Лауре. Коннор закрыл глаза, представляя ее лицо, красоту ее глаз, изгиб губ, каждую черту, запечатлевшуюся в его памяти. Существующую между ними связь даже он не мог до конца понять. Или она настолько неуловима? Возможно, ответ на загадку очень прост.
 «Лаура, любовь моя, — прошептал он. — Возможно, найдется еще один факт, который ты будешь изо всех сил отрицать, как ты отрицаешь свою любовь ко мне».
 Дымка, поднимающаяся над водопадом, таяла от теплого ветра, превращая солнечный свет в золотистую пелену, окутывающую лицо Лауры. Она не ожидала, что так скоро вернется сюда. Полнолуние миновало, но она все равно нашла путь в тайную долину своих снов.
 — Я ждал тебя!
 Лаура обернулась при звуке голоса Кон-нора и увидела его посреди водоема, под водопадом. Викинг стоял около блестящих черных скал, окружавших бассейн со сверкающей кристально-чистой водой. На мгновение Лаура замерла, как смертная женщина, встретившая языческого Бога в самом сердце его державы.
 Его густые волосы были откинуты со лба, черные вьющиеся пряди падали на спину. На его широких голых плечах поблескивали солнечные лучи, и капли воды на его широкой груди казались золотой россыпью. Когда Коннор взглянул на Лауру, она почувствовала, как тепло солнечных лучей пробудило в ней ощущение, мурашками разбегающееся по коже.
 — Иди ко мне! — произнес Коннор, улыбаясь.
 Лаура колебалась только мгновение, стараясь отделаться от надоевшего голоса разума, твердящего о приличиях. Приличиям нет места в этом тайном царстве! Она помедлила на берегу пруда, чувствуя босыми ногами холод гладкого черного камня, который не могло согреть даже солнце, заливающее все вокруг своим светом.
 Лаура улыбнулась, заметив, что Коннор наблюдает за ней. От его пристального взгляда у нее перехватило дыхание. Он стоял по пояс в воде, совсем голый, закрытый только сверкающей гладью воды.
 Лаура сделала глубокий вздох, ощутив сладкий аромат диких цветов и луговой травы, перемешивающийся с водяными брызгами водопада. Она смотрела, как завороженная, не в силах отвести глаз от сильного мужского тела.
 — Иди ко мне. — Мокрая рука Коннора прикоснулась к ее лодыжке.
 По ее телу разливался жар, лишая ее способности к сопротивлению, делая ее слабой и сильной одновременно. Лауре казалось, что она стояла так целую вечность, раздираемая страхом перед неведомым желанием, которое поднималось внутри нее.
 — Иди! — Его рука скользила по ее ноге, длинные пальцы обхватили ее икру. — Я хочу, чтобы ты была рядом со мной.
 — Коннор, мы не должны…
 — Иди, иди сюда!
 Она не находила в себе сил, чтобы отказать ему. Ведь перед ней был Коннор, человек, которого она любила всю жизнь. Она положила руки ему на плечи, почувствовав пальцами его гладкую и мокрую кожу. Он схватил ее за талию, поднял и опустил в пруд. Она скользила вдоль его тела, медленно погружаясь в воду.
 Дыхание застыло в груди Лауры при первом прикосновении к его телу. Он был воплощением силы и могущества. Влажный жар его кожи опалял ее. Холодная вода обнимала ее ноги, лизала икры, ляжки, бедра и, наконец, заплескалась у ее пояса, когда ее ноги коснулись гладкого каменистого дна. Лаура покачнулась, и он крепко обхватил ее своими сильными руками.
 Водопад гнал в их сторону журчащий поток. Вода обнимала ее, окутывая своим теплом.
 — Красавица, — произнес он бархатным баритоном.
 — Для тебя. — Ее ладони скользили по его рукам, обхватывая пальцами упругие мышцы. — Я хочу быть красивой для тебя, только для тебя.
 — Мне никто в мире не нужен, кроме тебя. Лаура подняла на него сверкающий желанием взгляд.
 Он прикоснулся к ее груди сквозь тонкий шелк, зажав сосок между большим и указательным пальцем.
 У Лауры перехватило дыхание, она откинула голову. По всему ее телу пробежала сладкая дрожь.
 — Я целую вечность ждал, чтобы прикоснуться к тебе.
 Где-то глубоко в ее груди зародился стон. Он околдовал ее. Это было все, о чем она могла думать.
 Она опустила голову и увидела под поверхностью воды, как из гнезда черных курчавых волос поднимается его плоть, стремясь к ней. Это зрелище пугало ее и захватывало. Можно ли прикоснуться к нему, хотя бы на мгновение?
 — Прикоснись ко мне, — прошептал он, обхватив пальцами ее запястье. — Почувствуй, как ты повелеваешь моим телом.
 Он прижал ее ладонь к своей поднимающейся плоти, и ее пальцы опалило жаром. Она отдернула руку.
 — Прикоснись ко мне, Лаура, — прошептал он, лаская ее щеку. — Познай меня. Пойми, что тебе нечего бояться.
 Лаура подняла взгляд и увидела страсть в его синих глазах и озорную улыбку, изогнувшую его губы.
 — Я никогда не чувствовала ничего подобного, — прошептала она, обхватывая его плоть рукой.
 Коннор стиснул зубы, как будто от сильной боли. Но Лаура понимала, что это наслаждение— наслаждение, проникающее до таких глубин, что его почти невозможно терпеть.
 — Я хочу тебя. — Он расстегивал пуговицы ее платья, прикасаясь загорелой рукой к тончайшему шелку. — Всю, от кончиков волос до ступней.
 Он хочет ее сердце. Тело. Душу. Она никогда не станет такой, как прежде, если отдастся ему.
 Лаура безмолвно смотрела, как он отлепляет шелк от ее кожи, не в силах отвести глаз от его загорелой руки. Солнечные лучи блестели на розовых бутонах, которые распускались и молили его о прикосновении.
 Она выгнула спину дугой.
 Он опустил голову. Сперва его губы прикоснулись к соску, затем он взял ее грудь в рот. В глубинах ее груди зародился тихий стон, когда он касался кончиком языка чувствительного бугорка.
 Она запустила руки в его волосы, черные, как полночь. Мокрые пряди обвивались вокруг ее пальцев. Между ее ног скользила вода, охлаждая ее плоть, которая едва не истекала горючими слезами от желания к нему.
 Он отпустил ее грудь, но только для того, чтобы подвергнуть другую той же восхитительной пытке. Лаура прижалась к нему, и его твердая поднимающаяся плоть скользила по ее животу.
 Он всегда приходил сюда к ней. Он всегда понимал ее, знал ее лучше, чем любой другой человек. И она хотела познать его так, как женщина только может познать мужчину. Но, однако, ей все же хотелось знать, какую цену придется заплатить за такое восхитительное удовольствие.
 — Скажи мне… — Он гладил руками ее волосы, не отводя взгляда от ее глаз. — Скажи мне, что ты — моя, сейчас и навсегда. Навечно.
 Глубоко внутри нее проснулся страх. Страх, что он унесет ее из ее мира, от всего, что ей знакомо.
 — Пожалуйста… — прошептала она, неожиданно потеряв уверенность в себе.
 — Ты боишься. — Он обхватил руками ее за талию, удерживая в своих теплых объятиях. — Скажи мне, что случилось?
 — Не знаю… — Она смотрела в его глаза и видела в них обещание вечности. Но это обещание и манило и ужасало ее в одно и то же время.
 Он вздохнул и медленно выпустил воздух из легких, окатывая ее влажное лицо жаром. Если он будет настаивать, то она уступит ему и отдаст все, что у нее есть. Она знала это. И он тоже — она читала это в его глазах.
 Коннор отступил, освобождая ее из одурманивающих объятий.
 — Давай поплаваем. Холодная вода способна творить чудеса.




 Глава 11


 Коннор был уверен, что Лаура не одобрит его вылазки, но не такой он человек, чтобы добровольно согласиться на заточение в комнате, особенно после того сна, который посетил их обоих в предыдущую ночь. Он проснулся, чувствуя напряжение мышц. Комок желания, сжавшийся в его чреслах, отдавался глухими толчками во всем теле, когда он представлял себе, как Лаура лежит одна в постели — так близко от него, что он ощущал ее дыхание.
 Он сделал глубокий вдох и отправился в сторону, противоположную ее комнате. Та Лаура которая приходила во сне, была нежной и податливой, но эта бостонская Лаура могла заморозить человека своим взглядом. Все, что ему нужно, — немного времени. Так он уверял себя. Немного времени, чтобы растопить лед.
 Пока он спускался по черной лестнице, с первого этажа долетал запах свежеиспеченных рулетов с корицей и сваренного кофе, дразня его обоняние. Коннор шел на восхитительный аромат и, оказался в кухне.
 Лучи яркого зимнего солнца проникали сквозь окна, отражаясь в медных чайниках, подвешенных на фигурных железных крючьях над столом, заливая помещение золотистым светом. Рядом с большим дубовым столом, занимавшим центр кухни, стояла Фиона. Она заправляла салфетку за воротник темноволосой девочки лет шести-семи, сидевшей за столом.
 — Доброе утро, — произнес Коннор, улыбнувшись Фионе.
 — И вам доброе утро, сэр. Ох, а вы сегодня выглядите прекрасно!
 — Вы тоже выглядите прекрасно, Фиона. Фиона хихикнула, и ее щеки залил румянец.
 — Кто это, бабушка? — спросила девочка, дернув Фиону за рукав светло-серого платья.
 — Меган, это мистер Коннор Пакстон. Кузен мисс Лауры и мисс Софи из Англии.
 Меган повернула голову к двери, где стоял Коннор, но взгляд ее больших голубых глаз был отсутствующим, как будто она смотрела мимо него.
 — Вы очень высокий.
 У Коннора в горле появился комок, когда он присмотрелся к этой хрупкой малышке и понял причину ее отсутствующего взгляда.
 — Да, он высокий, Меган. — Фиона погладила девочку по крохотному плечику. — И очень красивый.
 Меган улыбнулась Коннору.
 — Вы не позавтракаете со мной?
 — Меган, помолчи. Мистер Коннор будет завтракать в столовой.
 — Но мисс Лаура много раз завтракала со мной. Почему бы ему тоже не поесть здесь?
 — Меган, тебе нельзя быть…
 — Я сочту за честь позавтракать с прелестной юной леди.
 — Он еще очень милый, — сказала Меган, и ее маленькое лицо осветилось улыбкой.
 Фиона взглянула на Коннора, и в ее темных глазах отразилась благодарность.
 — Садитесь сюда, сэр, — пригласила она, выдвигая стул во главе стола, слева от Меган. — Я приготовлю вам такой завтрак, какого вы никогда в жизни не пробовали.
 Лаура смотрела на ранний утренний свет, проникавший в ее спальню, размышляя о прекрасном сне. Обрывки сновидений продолжали преследовать ее — Коннор, обнимающий и прикасающийся к ней так, как она не воображала возможным. «О Господи!» — прошептала она.
 Лаура закрыла глаза, прижав подушку к ноющей от стыда груди, пытаясь забыть его прикосновения. Ей нужно избавиться от сновидений любым путем. Она не должна позволить дурным мыслям поселиться в своем мозгу.
 Лаура отбросила одеяло. Нужно вернуть свою жизнь на старые рельсы. Обычно она поднималась с рассветом, и сегодня решила не изменять привычкам своей нормальной жизни, жизни, которую она вела до того, как в ее мир ворвался этот чудовищный викинг.
 Одевшись в светло-зеленое платье, она отправилась на кухню. По утрам она съедала рулет или кусок хлеба с джемом, после чего совершала долгую прогулку. И сейчас она чувствовала необходимость придерживаться этого распорядка, чтобы напомнить себе, что ее мир не превратился в хаос.
 Аромат жареного бекона и опьяняющее благоухание свежих рулетов с корицей дразнил обоняние Лауры, когда она спускалась по черной лестнице. На пороге кухни Лаура остановилась, ошеломленная представшим перед ней зрелищем. Во главе большого дубового стола рядом с Меган восседал Коннор, Фиона готовила завтрак.
 — Никогда бы не приняла вас за англичанина, — говорила Фиона.
 — Я довольно долго жил в Ирландии, — Коннор улыбнулся, заметив Лауру, стоявшую в дверях. Его улыбка была полна такого неподдельного тепла, такой искренней симпатии, что у Лауры перехватило дыхание.
 Он был одет в рубашку и брюки, которые купили для него вчера в магазине готового платья. Как ему удается так царственно выглядеть с расстегнутыми верхними пуговицами накрахмаленной белой рубашки и с рукавами, закатанными до локтей? — удивилась Лаура.
 Разве она не говорила ему, что джентльмен не должен так выставлять себя напоказ? А он расселся, открыв взору впадину под шеей, где его гладкую кожу оттеняют эти манящие мужские волосы. Она вздрогнула, вспомнив, как эти же черные волосы терлись об ее грудь сквозь тончайший мокрый шелк.
 «Это был только сон», — твердила она себе. Непристойный сон, который нужно поскорее забыть.
 — Мне казалось, что в вашем выговоре есть что-то ирландское, — Фиона перекладывала яичницу с чугунной сковородки на тарелку, уже доверху наполненную ломтями бекона. — Наверное, именно Ирландия привила вам любовь к прошлому и к ирландским викингам.
 — Наверное.
 Лаура вздрогнула, хотя на кухне было тепло. Они вели разговор об его мнимой жизни, которая была придумана только вчера и которую так же легко разоблачить, как разломать на куски теплые рулеты с корицей, грудой лежащие на тарелке.
 — Доброе утро, — сказал он, вставая со стула, когда Лаура вошла на кухню. — Ты хорошо спала?
 Внутри у Лауры все сжалось. Неужели он знает, какой сон посетил ее нынче ночью?
 — Что ты здесь делаешь? — спросила она резким тоном. Фиона недоуменно взглянула на нее.
 — Завтракаю с очаровательной леди, — ответил Коннор, поглаживая Меган по длинным темным кудрям.
 — Мисс Лаура! — воскликнула Меган, вскакивая со стула.
 Меган бежала по дубовым половицам так уверенно, как будто видела каждый свой шаг. Лаура наклонилась ей навстречу, и девочка оказалась прямо в ее объятиях.
 — Доброе утро, солнышко, — сказала Лаура, крепко прижимая к себе девочку и вдыхая сладкий запах лаванды, пропитывавший ее густые темные кудри.
 Меган чуть отстранилась от Лауры и подняла к ней маленькое серьезное личико.
 — Вы сердитесь на меня, потому что я попросила Коннора позавтракать со мной? — прошептала она.
 — Конечно, нет, — ответила Лаура таким же шепотом.
  — Но у вас был такой недовольный голос.
 — Нет, солнышко, я не сержусь на тебя, — Лаура поцеловала Меган в лоб. — Я просто удивилась, увидев здесь Коннора.
 Меган улыбнулась.
 — Он сказал, что сочтет за честь позавтракать со мной.
 — И я тоже.
 — Как вы думаете, он позволит мне узнать, как он выглядит? Бабушка говорит, что он очень красивый.
 — Почему бы тебе не попросить его?
 Меган наморщила нос.
 — А вы не попросите за меня? Лаура взглянула на Коннора. Каждый удар сердца глухо отдавался у нее в горле.
 — Меган хочет посмотреть, как ты выглядишь. Ты не возражаешь, если она прикоснется к твоему лицу?
 Лаура увидела в глазах Коннора нежность, когда он взглянул на слепую девочку. Обойдя вокруг стола, он встал на колени рядом с Меган и Лаурой, и осторожно взял маленькие ручонки Меган, положил ее пальцы себе на подбородок. Лаура смотрела на них, следуя взглядом за маленькими бледными ладонями Меган, которые двигались вверх по опаленной солнцем коже.
 — Вы любите улыбаться, — сказала Меган, прослеживая пальцами изгиб его губ.
 — Ты тоже, — ответил он, улыбаясь еще шире.
 Он продолжал улыбаться, пока Меган исследовала его тонкий нос, изгибы скул, густые черные брови. У Лауры появилось чувство, будто она тоже прикасается к гладкой золотистой коже, узнавая каждый изгиб, каждую морщинку, каждую шелковистую ресницу вокруг глаз. Она смотрела, затаив дыхание, как Коннор стоит перед девочкой на коленях, спокойный и послушный, подобно сильному дикому жеребцу, позволяющему бабочке дотронуться до него.
 — Бабушка права, — сказала Меган, улыбнувшись и поглаживая его по широким плечам. — Вы красивый.
 Коннор поцеловал ее в кончик носа.
 — Спасибо, милая леди.
 Лаура стиснула зубы, пытаясь сдержать слезы, выступившие у нее на глазах.
 Фиона, глаза которой тоже увлажнились, прочистила горло.
 — А теперь садитесь и ешьте, сэр. А то ваш завтрак остынет.
 Коннор поднял Меган на руки и посадил развеселившуюся девочку на стул слева от себя. Фиона поставила перед ним тарелку с яичницей и беконом.
 —Мой отец уже завтракал, Фиона? — спросила Лаура.
 — Уже давно. Он поднялся до рассвета и выскочил из дома с рулетом в руке.
 — Ясно. — Лаура сделала глубокий вдох, пытаясь ослабить внезапное стеснение груди. Ее отец должен заниматься делами. Нечего надеяться, что он будет сидеть и ждать, пока проснется дочь, чтобы позавтракать с ней.
 — Мисс Лаура, съешьте что-нибудь. Что-то вы больно отощали. Ни одному мужчине не нужна жена, у которой только и есть, что кожа да кости.
 — Фиона, в самом деле! — Лаура взглянула на Коннора, чувствуя, как ее щеки заливает краска.
 — Не знаю, не знаю, Фиона. — Коннор потягивал кофе, глядя на Лауру, усевшуюся справа от него. — Я, пожалуй, знаю одного-двух мужчин, которым она понравится такая, какая есть.
 Лаура видела в его глазах симпатию, и что-то большее, что-то горячее, затрагивающее самые глубины ее души, как дымящийся уголь, брошенный в ледяную воду. Под его пылающим взглядом Лауре стало трудно дышать.
 — Даже не одного-двух, а побольше. — Фиона подхватила щипцами рулет и бросила его на тарелку, которую поставила перед Лаурой.
 — Наша мисс Лаура вскружила голову всему Бостону, правда-правда. Да вы, должно быть, встречались с молодыми джентльменами, заходящими ее проведать.
  — Мисс Лаура очень красивая, — сказала Меган, повернувшись к Коннору. — Как сказочная принцесса.
 — Да, это верно, — согласился Коннор, улыбаясь Лауре.
 — Умный человек не станет терять времени. Он ухватит ее и будь здоров, — заявила Фиона.
 Лаура бросила на Фиону ледяной взгляд. Фиона усмехнулась, и от ее карих глаз разбежались лучики морщин.
 — Но сперва он должен покорить сердце леди, — возразил Коннор. — Он должен доказать ей, что достоин ее любви. Он должен доказать, что ничто никогда не заставит его покинуть ее.
 Зачем он так на нее смотрит, как будто она — самая красивая женщина на земле? Лауре было так трудно дышать, так трудно сопротивляться человеку, который даже не принадлежал ее миру.
 — Он напоминает мне принца из одной сказки, которую вы читали мне, мисс Лаура, — сказала Меган, улыбаясь Лауре через стол. — Помните — прекрасный принц, который разбудил принцессу, спавшую сто лет?
 Прекрасный принц, преодолевший тысячу лет на пути к ней, подумала Лаура, Такой долгий путь, и только для того, чтобы сводить ее с ума!
 Парикмахер привел в порядок его волосы, и теперь аккуратные локоны едва касались воротничка его рубашки. Один только непослушный локон черной волной спадал на лоб, искушая Лауру пригладить его и вернуть на место. Она вспомнила его шелковистые волосы, скользящие меж ее пальцев. Все, что нужно сделать, — наклониться вперед всего на несколько дюймов, и она сможет дотронуться пальцами до его волос.
 Боже милосердный, о чем она думает!?
 Лаура рвала пальцами мягкое тесто рулета, пропитанное маслом и корицей. Нет, она не подпадет под чары варвара!
 — Я рад, что законы вашего века иногда можно нарушать, — сказал Коннор, осторожно поднимая рулет с тарелки. Поймав взгляд Лауры, он подмигнул ей.
 Лаура посмотрела на свои липкие пальцы. Этот человек — самое несносное существо, которое она когда-либо знала. Он намекает; что она не знает хороших манер!
 — Странно, мистер Пакстон, вы говорите так, будто сами не из нашего века, — заметила Фиона, подливая ему кофе.
 Лаура бросила на него огненный взгляд. Пусть следит за языком!
 — Я столько времени изучал прошлое, что иногда мне кажется, будто я действительно из другого века. — Он улыбнулся Лауре. — Иногда трудно вспомнить все правила поведения в обществе.
 — Ага! — Фиона кивнула. — Уж больно много этих правил.
 — Я думаю, что некоторые из них можно нарушать. Я чувствую себя свободнее, когда вижу, что не все вокруг упорядочено, — сказал он глухим и мягким голосом.
 Чувствует ли он себя здесь неуютно? Лаура взглянула на Коннора, видя уязвимость в синих глазах человека, лишившегося всего, что он знал, и брошенного в безумный мир. Но страха в его глазах не было. Она видела только решимость, железную волю и желание, которое узнала, потому что слишком часто видела его и в собственных глазах.
  Эдайна, вторая половина души — эхом отдавались в ее ушах слова. Неужели это возможно? Неужели они действительно соединились таким невообразимым способом? Как соблазнительно верить, что их любовь может преодолеть время. Это волшебная сказка. Фантазия. Мечта, ставшая реальностью.
 Нет, кошмар.
 Она посмотрела в свою тарелку. Нельзя позволить опутать себя этой паутиной! Лаура была уверена, что он рано или поздно исчезнет, с помощью Софи или без нее. В следующее полнолуние он вернется в свое время. Она не может себе позволить любить его; это чувство не принесет ей ничего, кроме несчастья.
 — Мне очень жаль, если вы здесь неуютно себя чувствуете. — Лаура не поднимала глаз, опасаясь выдать этому человеку слишком многое.
 — С каждым днем Бостон нравится мне все больше и больше. — Коннор прикоснулся пальцами к подбородку Лауры, заставив ее поднять глаза. — В вашем мире можно приобрести очень многое, все, к чему я стремился в жизни.
 Дыхание замерло у нее в груди. Прикасаясь к ней, он заставлял ее забывать, где она находится и кто она такая и почему ей нельзя влюбиться в него. Когда он прикасался к ней, все казалось возможным.
 Лаура смотрела в его глаза, такие же глубокие, как синева неба в тайной долине ее снов, чувствуя нежное прикосновение его пальцев к своей коже. Он не может здесь оставаться! Их разделяют миры. Но ей все равно хотелось, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, пока весь мир не исчезнет и все, что от него останется, — этот человек и обещание вечности, которое она читала в его глазах.
 — Пойдем погуляем, — предложил Коннор, очерчивая большим пальцем пухлый изгиб ее нижней губы. — Я хочу посмотреть на ваш Бостон.
 Бостон.
 Реальность.
 Лаура отстранилась от него.
 — Не думаю, чтобы это была разумная идея.
 — Ты не любишь гулять?
 — Почему же, наша красавица ходит гулять почти каждое утро, верно, мисс Лаура?
 Лаура взглянула на толстенькую маленькую экономку, стоявшую у раковины. На мгновение она забыла, что Меган и Фиона рядом с ними. У нее появилось чувство, что Коннор может заставить ее забыть, почти все, включая ее собственное имя.
 — Я не думаю, что Коннор вполне поправился, чтобы гулять по Бостону. Коннор ухмыльнулся.
 — Я более чем здоров для прогулки. Именно этого она боялась.
 — Я так не думаю. Коннор пожал плечами.
 — Тогда пойду один.
 — Нет! — Мысль о том, как викинг будет бродить по ничего не подозревающему Бостону, ужаснула ее. И у нас сегодня много дел.
 Коннор нахмурился.
 — Новые правила?
 — Да. Кроме того, ты до сих пор не умеешь танцевать.
 — Я уйду только на пару часов.
 — Но ты можешь… заблудиться. Его улыбка превратилась в дьявольскую гримасу.
 — Я умею находить дорогу.
 Упрямый варвар так или иначе пойдет в город— с ней или без нее. Она нахмурилась, подумав о переполохе, который дикарь может натворить в городе.
 — Хорошо, только ненадолго.
 — Мне не терпится посмотреть Бостон в сопровождении такого прелестного гида.
 Лаура отвернулась. Глубоко вздохнув, она попыталась справиться с участившимся сердцебиением.




 Глава 12


 — А где родители Меган? — спросил Коннор, когда они выходили из дома.
 — Мать Меган умерла в родах. — Лаура огляделась и с облегчением убедилась, что мисс Гарднер нигде не видно. Она не раз сталкивалась с матерью Филиппа во время утренних прогулок. Миссис Гарднер любила ходить по Бикон-стрит, как королева, обозревающая свои владения, или сплетница в поисках свежей информации. — Вскоре после этого отец Меган бросил девочку. Он не хотел брать на себя лишние хлопоты по воспитанию ребенка.
 — Мать Меган была дочерью Фионы? Лаура кивнула, вспоминая застенчивую молодую женщину, которая была ее подругой несколько недолгих лет.
 — Ее звали Эрлин.
 Коннор оглядывался, как будто пораженный высокими каменными домами, выстроившимися вдоль улицы.
 — Меган родилась слепой?
 — Нет. — Лаура остановилась на усыпанном снегом тротуаре, ожидая, когда проедет экипаж, прежде чем перейти Бикон-стрит. — Четыре года назад, когда ей было три года, она перенесла лихорадку и ослепла. Она видит смутные очертания, но не больше.
 — И врачи оставили надежду вернуть ей зрение?
 Лаура прищурила глаза, ослепленная солнечным блеском, отражающимся от снега, который усыпал Общинный Луг сверкающими белыми бриллиантами.
 — Они говорили, что, может быть, зрение вернется к ней со временем, но едва ли. Но с тех пор прошло столько лет, и я сомневаюсь, чтобы это когда-нибудь произошло.
 — Она счастлива, хотя и лишена зрения.
 — Да. — Коннор улыбнулся, взглянув на Лауру. — Ее тепло тронуло меня.
  «Как его тепло тронуло мою душу», — подумала Лаура и вздрогнула, поняв это.
 Она шла рядом с Коннором, и снег скрипел у нее под ногами. Вязы поднимали изогнутые ветви, образующие серебристый полог над их головами. Они были единственными людьми в парке, единственными людьми в этом сверкающем мире ceрeбpa и белизны. И почему-то — хотя она не хотела понимать, почему — ей казалось правильным, что она здесь, с ним. В сущности он провел с ней большую часть ее жизни.
 — Когда я был ребенком, мы с братьями строили снежные крепости. Мы разделялись на армии и проводили великие сражения.
 Холодный ветерок взъерошил его черные волосы.
 — Наверно, маленькие викинги должны учиться воевать.
 — Нет, просто все дети любят играть в снегу.
 — Неужели? — Лаура отвернулась от Коннора, чувствуя, как в ней зашевелились воспоминания, принося с собой холодок, как будто с какого-то мрачного, пустого места у нее в душе сбросили покрывало.
 — Разве ты не любила играть в снегу? — удивился Коннор.
  «Как ты можешь играть в снегу!» — эхом отдавались в ее памяти слова, произнесенные в такое же утро, после сильного снегопада, когда Лауре было шесть лет. Сад позади ее дома был таким красивым, как будто солнце разбросало бриллианты по снегу. Надев пальто, перчатки и ботинки, она выскользнула из дома, чтобы поиграть на поле сверкающих алмазов.
 Лаура вспомнила колючий холодок на щеках, когда она бросала пригоршни снега к солнцу, глядя, как он осыпается на нее дождем бриллиантов. Затем за ней пришел Ридли. Она вспоминала печаль его темных глаз, когда он вел ее в комнату матери.
  «О чем ты думаешь, глупый ребенок? — отчитывала ее мать. —  Ты хочешь заболеть? Ты хочешь притащить в дом заразу? Ты когда-нибудь убьешь меня своим безрассудством». 
 Лаура глубоко вздохнула, втянув в себя едкий запах горящего дерева и угля, который дымом поднимался из сотен труб, почувствовав такой же острый укол вины, как и в то далекое утро. Она обещала матери, что больше никогда не будет играть в снегу. И она сдержала обещание.
 — Лаура! — Коннор дотронулся до ее руки.
 Она повернулась к нему.
 — Что?
 Коннор улыбнулся, слегка изогнув губы, как будто он мог прочесть каждую ее мысль.
 — Ты любила ребенком играть в снегу? Она отвела взгляд.
 — Нет, играть в снегу для меня не представляло никакого интереса.
 — Ясно…
 Этому человеку с его красивыми синими глазами было ясно слишком многое. Лаура шагала по снегу толщиной в несколько дюймов там, где вчера расчистили тропинку, и в три или четыре фута там, где он скапливался неделями.
 — Пора возвращаться. Тебе нужно научиться танцевать и…
 Что-то ударило ее в спину. Лаура обернулась и увидела, что Коннор стоит, улыбаясь, в нескольких ярдах позади нее.
 — Что это было?
 — Я бросил в тебя снежный шарик.
 — Ты бросил в меня снежком?
 — Вот именно, — Коннор наклонился и набрал пригоршню снега из сугроба, достававшего ему до колен.
 Лаура смотрела, как он медленно скатывает снежок.
 — Немедленно выбрось!
 — Хорошо, — он бросил снежок, едва взмахнув рукой.
 У Лауры перехватило дыхание, кода мягкий снежок ударил ее в грудь, плеснув снегом в лицо.
 — Что ты делаешь, ты… ты…
 — Варвар?
 — Да! — крикнула она, стряхивая снег, прилипший к изумрудно-зеленой шерсти пальто.
 — Я предлагаю тебе защищаться. — Он набрал в горсть снега. — Сейчас я кину еще один!
 — Джентльмен никогда не…
 — Я предупреждал тебя! — И Коннор подбросил снежок. Блестящий серебристый шарик по дуге опустился на ее зеленую бархатную шапочку, преломив черные страусовые перья и осыпав снегом ее плечи.
 Лаура взвизгнула.
 — Как ты смеешь!
 — Я смею, я варвар! — И он нагнулся за новым снежком.
 Она откинула с глаз сломанное страусовое перо.
 — Сейчас же прекрати!
 — Он не такой мокрый, как мне бы хотелось, — заметил Коннор, лепя снежок. — Самые лучшие снежки получаются из тяжелого, влажного снега.
 Лаура огляделась, надеясь, что никто не видит этот спектакль. Парк был пуст.
 — Но и этот снег сойдет! — Коннор бросил снежок, попав ей в бедро. Что-то хрустнуло внутри нее: лед, защищавший ее самообладание, дал трещину.
 — Немедленно прекрати!
 — Слепи снежок и брось в меня.
 — Я сейчас тебя задушу! Коннор разразился густым, раскатистым смехом, как человек, который любит смеяться.
 — Попробуй — вот я! — крикнул он, вытягивая в стороны руки.
 — 0-о-х! — Она схватила пригоршню снега и швырнула в него. Снежные крупинки взметнулись облаком алмазной пыли.
 — Слепи снежок! — посоветовал он, скатывая аккуратный снежный шарик.
 — Я не собираюсь вступать в… — Снежок ударил Лауру в плечо, раскалывая лед внутри нее. — Ах ты… — Она схватила горсть снега, слепила снежок и швырнула прямо ему в лицо.
 — Неплохая попытка! — усмехнулся Коннор.
 «Сейчас я покажу этому наглецу!» — думала Лаура, вылепив отличный большой снежок. Когда она обернулась, Коннор попал ей в руку точно нацеленным броском.
 — Негодяй! — крикнула она, запуская в него свой снаряд. Снежок ударил его в грудь, окатив фонтаном снежных хлопьев.
 — Отличный выстрел! — похвалил Коннор, вытирая снег с подбородка.
 Лаура рассмеялась и затанцевала на цыпочках.
 — Получилось!
 Очередной снежок попал ей в грудь, осыпав ее лицо холодными хлопьями.
 — Ах ты… подлец! — Она слепила снежок и побежала за ним, чтобы прицелиться поточнее.
 Коннор отступал от нее, сотрясая морозный воздух своим смехом, пока ее снежок не угодил ему точно в лицо. Он заморгал, счищая снег, попавший на густые ресницы.
 Лаура засмеялась чистым, звенящим смехом, который поднимался из родника, скрытого где-то глубоко внутри нее. Прошло много-много времени с тех пор, как она в последний раз чувствовала такую свободу.
 Воздух сотрясло глухое рычание. Она успела только взвизгнуть, когда Коннор бросился на нее. Он обхватил ее руками вокруг пояса и повалился вместе с ней в сугроб. Снег, взлетевший в воздух серебристыми тучами, оседал им на головы.
 — Викинг! — смеялась она, упираясь ему в плечи и отталкивая его от себя.
 — Чаровница, — отвечал он, улыбаясь ей. Над ними плыли снежинки, сверкая на солнце и осыпая его волосы алмазами, серебря его черные брови, целуя его улыбающиеся губы. Лаура неподвижно лежала под ним, внезапно ощутив тепло его тела, прижимавшегося к ней.
 Едва слышный внутренний голос кричал ей: так нельзя! Нельзя быть так близко к нему! Это неприлично. Нет, это опасно. Чересчур опасно. И все же она не могла найти слов, чтобы приказать ему оставить ее в покое. Она столько времени провела одна, и с ней был Коннор, только Коннор.
 — У тебя такой чудесный смех, — сказал он и смахнул снег с ее щеки, прикасаясь холодной и гладкой черной перчаткой к ее коже, и ей ужасно захотелось ощутить тепло его пальцев. — Ты должна чаще дарить его другим людям.
 Снежинки таяли на его смеющихся губах, и прозрачные капли падали на ее губы, теплые от его поцелуя. Она помнила, каким было прикосновение его губ: крепким, нежным и бесконечно соблазнительным. Неужели он целовал ее только вчера? Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как его губы прижались к ней.
 Она высунула язык изо рта, ловя и пробуя снег на вкус. Коннор шумно вдохнул воздух.
 Густые черные ресницы опустились — он посмотрел на ее губы. Лаура знала, о чем он думает. Он хотел поцеловать ее. И он поцелует ее, если его не остановить. Она должна остановить его, думала Лаура, глядя, как его губы приближаются к ней. О Боже, да, она должна остановить его!
 — Лаура! — прошептал он, прикасаясь к ней губами. — Моя прекрасная Лаура!
 Его дыхание согревало ее окоченевшую щеку. Он целовал ее, медленно прижимаясь своими губами к ее губам. «Нужно остановить его! Нельзя позволять ему такие вольности!» Но когда Лаура попыталась оттолкнуть его, ее пальцы ухватились за его широкие плечи, пытаясь крепче прижиматься к нему.
 Он был как лето, пришедшее в мир вечной зимы. Он был как все улыбки, какие она видела в жизни, смех, который она когда-либо слышала, все надежды и все мечты. И она хотела его тепла, его улыбки, его смеха.
 Вдруг из его груди вырвалось рычание. Кончик его язычка проник в щель между ее губами. Лаура вспомнила восхитительный вкус его языка, проникающего ей в рот и сражающегося с ее языком. Она знала, что хочет снова почувствовать это, и сильнее, гораздо сильнее, чем прежде.
 Она раскрыла рот, уступая натиску его скользкого языка. У него был вкус корицы, кофе и тех пряностей, которые всегда заставят ее вспоминать о Конноре, только о Конноре.
 Руками она обхватила его за шею, чтобы быть ближе к нему. Но как бы крепко она ни прижималась к нему, этого было недостаточно, явно недостаточно. Их разделяла плотная одежда.
 В ее мозгу вспыхнули видения из запретного сна. Каждая клеточка тела хранила воспоминания о том, как его Кожа скользила по ее коже, как его плоть прикасается к ней, стремясь к таинственному месту, спрятанному глубоко внутри нее.
 Она извивалась под ним, пытаясь подобраться ближе к его телу. Неожиданно она почувствовала, как он застыл, услышала болезненный стон. Затем Коннор поднялся, освобождая ее.
 Он смотрел на нее, выдыхая на ее губы теплые облачка пара. Лаура устремила взгляд в невероятную синеву его глаз, желая его поцелуя и недоумевая, почему он остановился.
 Он проглотил комок в горле.
 — Ты простудишься, если будешь лежать.
 «Слишком поздно», — подумала Лаура, когда реальность ледяной водой проникла ей в жилы. Она закрыла глаза, чтобы не видеть неотразимой красоты его лица. Нужно прекратить эти глупости! Нельзя путать сны с реальностью. Господи, помоги ей, она должна уберечь себя от гибельного увлечения этим викингом.
 Лаура чувствовала, как Коннор отстраняется от нее. Ей с трудом удалось удержаться от того, чтобы потянуться к нему. Если она не справится со своими причудливыми фантазиями… Лаура содрогнулась, подумав о последствиях. Однако она не знала толком, была ли это дрожь страха или дрожь предчувствий.
 Она встала, не замечая его руки, которую Коннор протянул, чтобы помочь ей.
 — Ты должен прекратить это.
 — Что именно?
 — Такое неприличное поведение, — объяснила она, стряхивая снег с пальто. — Джентльмен никогда не застанет леди врасплох, как ты.
 Он взял ее рукой за подбородок и заставил взглянуть на него. На его губах и в его глазах играла теплая, нежная улыбка, говорившая обо всем, что Лаура желала и боялась услышать.
 — А что, я сейчас застал тебя врасплох?
 — Да! — Она оттолкнула его руку. — Как еще это назвать?
 — Мне казалось, что я просто-напросто поцеловал тебя.
 — Это и называется  застать врасплох. — Лаура вдохнула полную грудь холодного воздуха. — Джентльмен никогда не позволит себе поцеловать леди с таким… с таким пылом.
 Он засмеялся, и в его глазах зажегся озорной огонек.
 — Пожалуйста, покажи мне, как джентльмен должен целовать леди.
 — Он не станет ее целовать!
 — Никогда?
 — Только если они помолвлены. — Лаура откинула с глаз сломанное страусовое перо. — И то только в щеку.
 Коннор нахмурился.
 — Ты уверена?
 — Конечно, уверена.
 Уголки его губ поднялись вверх.
 — Даже если леди захочет, чтобы ее поцеловали?
 Лаура со свистом выпустила воздух между зубами.
 — Если ты на мгновение подумал, что я жду от тебя поцелуя, то ты очень сильно ошибался!
 — Может быть, кто-то другой только что обнимал меня руками за шею?
 Лаура повернулась и зашагала к дому. Она не позволит этому человеку унижать себя и дальше!
 — Подожди! — Коннор схватил ее за руку и заставил остановиться.
 Лаура застыла под его прикосновением.
 — Будь любезен, убери руку!
 — Ты злишься на меня? — спросил он, не отпуская ее. — Или злишься на себя, потому что тебе нравилось целовать меня?
 — Мне не нравилось целовать тебя!
 — А я думаю, что нравилось, — он схватил ее за плечи и не выпускал, когда она попыталась вырваться. — Я думаю, что впервые в жизни ты не справилась со своими чувствами, и это испугало тебя до полусмерти.
 Она закрыла глаза.
 — Может быть, хватит?
 — Лаура, разве ты не понимаешь? Ты не можешь запирать свои чувства внутри себя.
 — Женщина высокого происхождения не станет выставлять свои чувства напоказ, как прачка.
 — В вашем веке женщина высокого происхождения должна хоронить все свои чувства в мрачной могиле в глубине себя — так что ли?
 Она смотрела на него, пытаясь сохранить достоинство и не замечать сломанного пера, лезущего в глаза.
 — Человек высокого происхождения, разумеется, не станет выставлять все свои чувства напоказ.
 — И, видно, ему не подобает злиться?
 — Конечно, злоба— это низменное чувство.
 — А смеяться от души тоже неприлично?  «Твой смех никогда не должен становиться вульгарным, — звенели в ее ушах слова матери. —  Он всегда должен быть сдержанным». 
  — И уж наверняка чудовищное неприличие — чувствовать что-либо, отдаленно напоминающее желание.
 Лаура вздернула подбородок, и черное перо запрыгало перед ее глазами.
 — Ты становишься очень вульгарным.
 — Неужели? — Коннор еще крепче схватил ее и привлек к себе. — И это тоже вульгарно? — спросил он, перед тем, как прижаться к ней губами.
 Этот поцелуй был совсем не похож на два других, уже полученных ей от Коннора. Он поцеловал ее с грубой страстью, которая вырвалась из него и поразила ее, как молния. Он прижимался к ней губами, как будто хотел впитать ее в себя, съесть, поглотить.
 Лаура старалась вырваться из его объятий, испугавшись, что этот поцелуй освободит туго сжатую внутри нее пружину желания, и зная, что погибнет, если ее чувства ответят на его страсть.
 Он еще крепче обнял ее своими сильными руками, прижимая к крепкой груди. Его язык проник ей в рот, затем отступил, но лишь для того, чтобы тут же проникнуть снова, танцуя в ритме, глухо отдававшемся в ее теле, дразня ее самым таинственным образом, который не мог воспринять ее разум, но прекрасно понимало тело.
 Ее разум вел битву с инстинктом. Несмотря на предупреждающий внутренний голос, Лаура чувствовала, что ее тело уступает и поддается. Она пыталась сдержать стон удовольствия и проиграла — тихий звук вырвался из ее рта.
 — Лаура, в этом нет ничего плохого, — прошептал Коннор, лаская ее своими губами. — То влечение, которое привело тебя ко мне, — наш взаимный дар. Не отказывайся от него. Не отказывайся, от меня.
 — Отпусти меня, — произнесла она хриплым шепотом.
 — Мы принадлежим друг другу, — сказал он, снимая руки с ее плеч. — И всегда принадлежали.
 Она отшатнулась, прижав руки к губам. Холодная черная кожа перчатки остудила оставшееся на губах тепло его поцелуя.
 — Ты должен прекратить это!
 Ветер теребил черную прядь его волос. Коннор смотрел на нее, и взгляд его синих глаз проникал ей в душу.
 — Как я могу перестать любить тебя, когда ты — часть меня?
 — Ничего подобного!
 — Нет, ты — часть меня. А я — часть тебя. Его слова несли в себе правду— правду, скрывавшуюся внутри нее, слишком пугающую, чтобы признать ее существование. Она не может жить с этим человеком.
 Лаура знала, чего ждет от нее отец. И она прекрасно знает, что такое ответственность. Сколь бы ни привлекал ее этот человек, для Коннора в ее жизни нет места, даже если каким-то чудом он останется еще на какое-то время.
 — Ты должен прекратить говорить такие слова, — и она заторопилась к дому.
 — Ты бежишь от меня, как испуганный кролик.
 — Кролик? — Она повернулась лицом к нему. — Я не боюсь тебя!
 Он удерживал ее своим взглядом. Его губы, так привыкшие улыбаться, сейчас были сжаты в узкую линию.
 — Ты отчаянно боишься меня и тех чувств, которые я вызываю в тебе.
 Лаура фыркнула. Облачко пара вырвалось на морозный воздух.
 — Не говори чепухи!
 — Отлично. Раз ты меня не боишься, то нет никакой причины, мешающей тебе показать мне город.
 — Я знаю одну причину: я не собираюсь тратить на тебя время.
 Он глубоко вздохнул, расправив свои широкие плечи.
 — Хорошо.
 Лаура нахмурилась, когда он повернулся и пошел прочь от нее, в противоположную от дома сторону.
 — Куда ты отправился?
 — Смотреть Бостон, — Ответил он, не оборачиваясь.
 — Один?
 — Кажется, да.
 — Ты можешь заблудиться.
 — Могу, — он засунул руки в карманы, удаляясь от нее большими шагами.
 — В этом городе есть опасные районы! — крикнула Лаура.
 Коннор не ответил, продолжая удаляться — высокий, широкоплечий человек, совершенно одинокий в этом мире.
 Он не знает здесь никого. Он понятия не имеет о трамваях и железных дорогах. Что если его задавит поезд? В каком-то смысле он был ребенком, блуждающим в незнакомом и враждебном мире.
 — Подожди!
 Коннор продолжал идти, как будто не слышал ее.
 Она направилась вдогонку, сперва шагом, затем все быстрее и быстрее, пока не пустилась бегом.
 — Стой!
 Он остановился на узкой тропинке и обернулся к ней. Лаура резко остановилась, и чтобы не натолкнуться на него, уперлась руками ему в грудь.
 — Прости, — пробормотала она, отступая назад.
 — Чего ты хочешь?
 — Как человек в здравом рассудке, — сказала она, смахивая с глаз надоевшее страусовое перо, — я не могу позволить викингу бродить без присмотра по улицам Бостона.
 Он поднял брови.
 — Ты полагаешь, что сможешь защитить Бостон от разбойника-викинга? Перо хлопало ее по носу.
 — Я полагаю, что всегда смогу поразить его в спину снежком, если он будет себя плохо вести.
 — И я думаю, что на него это подействует, — Коннор улыбнулся и сорвал сломанное перо с ее шляпки.
 Лаура смотрела на улыбающееся лицо Кон-нора и поняла, что ей гораздо приятнее его улыбка, чем его нахмуренное лицо.
 — Ты читал книги по истории Бостона. Тебе хочется увидеть что-то определенное?
 — Мне бы хотелось заглянуть в библиотеку.
 — Библиотеку?
 Его губы сложились в дьявольскую ухмылку.
 — Каждый порядочный викинг начинает грабеж города с библиотеки.




 Глава 13


 Сквозь арочные окна Бейтс-Холл, главного читального зала публичной библиотеки, сияющими золотистыми колоннами струился солнечный свет. Лаура грохнула стопку книг на стол перед Коннором, и эхо удара гулко разнеслось по просторному помещению.
 Коннор просмотрел все до единой газеты, вышедшие в Бостоне за последние десять лет, после чего покинул зал периодики и произвел не меньшие опустошения в штабелях справочной, исторической и художественной литературы. Библиотекари не справлялись с его темпами, поэтому Лаура сама принялась таскать стопки книг с полок Коннору, как кочегар, подбрасывающий в топку локомотива дрова.
 Но сейчас он не читал. Он смотрел на закрытую обложку только что прочитанной книги, как будто темно-зеленый кожаный переплет мог сказать ему больше, чем напечатанные слова.
 — Весь пар вышел?
 — Пар? — Он посмотрел на Лауру, недоуменно подняв брови.
 — Это такой оборот речи. Ты поглощал книги со скоростью паровоза, мчавшегося по рельсам, а теперь сидишь так, как будто топливо кончилось.
 — Подобные обороты — самое удивительное, что я нахожу в вашем языке. — Коннор опустил глаза к книге в зеленом переплете, и его широкие плечи печально поникли.
 — Что с тобой? — спросила Лаура. — Ты болен?
  — Нет, я здоров. — Он поднял глаза и выдавил из себя улыбку. Но печаль, скрывающаяся в синих глубинах его глаз, не уменьшилась. — Я надеялся, что на страницах этих книг мог найти историю моей семьи.
 Лаура взглянула на заголовок, выдавленный золотыми буквами на зеленой коже:  История Ирландии. 
  — И ты выяснил, что случилось с твоими родными?
 — Нет. История моего времени тут дается очень бегло. Но здесь говорится, что власть скандинавов в Ирландии закончилась в первые годы одиннадцатого века, — Коннор водил пальцем по заглавию, прослеживая контуры букв. — Норманны либо ассимилировались, либо были уничтожены.
 Лаура подумала, что бы случилось с Коннором, если бы он остался в своем столетии. Пережил бы он резню? В ней неожиданно проснулось сострадание, когда она подумала о судьбе, которая ждала бы Коннора в его родном веке.
 — Ты думаешь, осталась ли в живых твоя семья?
 — Моя семья могущественна, и у нее есть сильные союзники. Моя мать — ирландская принцесса. Я должен надеяться, что они не погибли. Возможно, ее потомки дожили до нынешних дней. — Он раскрыл ладонь, положив ее на переплет книги. — Но трудно смириться с мыслью, что я никогда снова не увижу своих родителей, братьев и сестер. Они живут только как воспоминания во мне.
 Лаура ощутила боль, как свою, и почувствовала ответственность за то, что он оказался здесь, за то, что его жизнь разорвана на клочки. Она положила руку на его широкое плечо, надеясь хоть как-то растопить холод.
 Он поднял на нее взгляд. В его синих глазах светилось понимание, как будто он ощущал все враждующие между собой чувства, проснувшиеся в ней, как будто он знал ее лучше, чем она сама, как будто он был единственным, кто хотел дать ей утешение.
 — Прости, — прошептала она.  Прости, что верила в мечту, которая никогда не станет правдой. 
  — Не жалей ни о чем. Человек может жить одними воспоминаниями о своей семье, — на его губах появилась улыбка, когда он снял ее руку со своего плеча и приложил к своему сердцу, — Но без своего сердца он жить не может. Я попал туда, где хотел быть больше всего на свете.
 — Ox! — прошептала она, глядя в его сверкающие синие глаза. Тепло его кожи проникало сквозь ткань рубашки, пульсируя вместе с сердцем, к которому прижималась ее ладонь. Он был теплым и настоящим — здесь, в ее времени.
  «Будь моей. Навечно, любовь моя», — эти пленительные слова проникли в ее разум, как песня сирены, зовущая к гибели. Нечего даже думать о совместной жизни с человеком, которому нет места в этом веке.
 Она убрала свою руку, и ее коже, согретой теплом его груди, внезапно стало холодно.
 — Я не думала, что услышу от тебя такие слова.
 Улыбка Коннора превратилась в дьявольскую ухмылку.
 — Ты всегда боишься правды?
 — Не говори чепухи. Разумеется, я не боюсь правды.
 — И все же ты хочешь убежать и спрятаться всякий раз, как я признаюсь, сколь много ты значишь для меня.
 — Пожалуйста, потише! — Лаура оглядела большой зал, испугавшись, что среди немногих людей, которые сидели за столами и просматривали стопки книг, могут найтись знакомые. Она никого не узнала.
 — Все в порядке? Или какой-нибудь знакомый видел тебя в обществе ужасного варвара?
 Лаура бросила на Коннора взгляд, который мог кого угодно превратить в кусок льда. Он засмеялся, и смех громом пронесся по всему залу. Люди, сидевшие за столами, оборачивались и бросали на них неодобрительные взгляды.
 — Тихо! — прошептала Лаура, опускаясь на стул рядом с Коннором и прячась за штабелем книг.
 Лицо Коннора стало непроницаемым.
 — Я забыл, что в Бостоне нельзя смеяться.
 Лаура со свистом выдохнула из груди воздух.
 — Теперь, когда ты разграбил библиотеку, я предлагаю вернуться домой.
  — И учить новые правила?
 Лаура уперла руки в бока и принялась смотреть на него так, как ее учитель, мистер Биксби, смотрел на нее, когда ей случалось забыться в мечтах.
 — Я знаю, что ты не одобряешь многих правил приличия нашего времени. Но все же, поскольку нам совсем неизвестно, сколько времени ты проведешь в нашем веке, ты должен соблюдать принятые у нас нормы поведения.
 Коннор кивнул.
 — Покажи мне ваш город. Это самый лучший способ познакомиться с образом жизни в вашем веке.
 Никто никогда не смотрел на нее так, как он, будто она была ключом, который открывает все сокровища мира. Она была учителем, а он — учеником, стремящимся познать жизнь, и его глаза горели восхищением. Как это искушало и как было опасно!
 — На одном из планов Бостона я заметил, что поблизости есть железнодорожная станция. Мне бы очень хотелось взглянуть на паровоз.
 — Я думаю, будет разумнее вернуться домой.
 — Хорошо. — Он откинулся на спинку стула. — Я вернусь к обеду.
 — Не думаю, что тебе стоит ходить по городу одному. Он ухмыльнулся.
 — Я рад, что ты передумала. Я всегда очень рад твоему обществу.
 — Ох, ты самый несносный…
 — Потише, пожалуйста, — прошептал он, бросив на нее неодобрительный взгляд, который очень напоминал мистера Биксби, если не считать озорных искорок в его синих глазах.
 Лаура постучала пальцами по столу, про себя перебирая варианты и поняв, что он оставляет ей только одну возможность.
 — Я позвоню тете Софи и скажу, что мы не вернемся к ленчу.
 Паровозное депо, находившееся за вокзалом, выглядело гигантской рукотворной пещерой с железными балками, поддерживающими сводчатую кровлю, и железными столбами, спускающимися от крыши к земле. Холодный ветер прилетал из дальнего конца паровозного логова, раздувая штанины на ногах Коннора, когда он шел вдоль высокой железной изгороди, за которой скрывался огромный железный зверь.
 — Насмотрелся на поезд? Я думаю, пора идти. — Лаура оглянулась через плечо, на широкий наклонный пандус, ведущий к главному зданию вокзала. — Пока нас никто здесь не увидел.
 — Что плохого в том, что мы здесь стоим? Лаура прикусила губу.
 — По расписанию поезд отходит только через два часа.
 — И ваши правила запрещают стоять и любоваться им?
 Лаура уперлась руками в бедра и пронзила его одним из твоих ледяных взглядов, которыми так гордилась.
 — Никто в Бостоне не станет стоять на платформе и глазеть на поезд. Он усмехнулся.
 — Я стану.
 Она с шипением выпустила воздух меж зубов.
 — Да, конечно.
 Как объяснить ей, что заставляет его пожирать глазами этот механизм? Паровая машина принесла с собой индустриальную революцию, навсегда изменила лицо того мира, который знал Коннор, превратив его в нечто новое, что он должен был исследовать.
 — Посмотри на поезд, Лаура! Он великолепен. — Коннор положил руку на холодные железные ворота в надежде отворить их. Но ворота были заперты.
 Лаура нахмурилась, глядя сквозь решетку.
 — Tы должен понимать, что поезда — обычное явление. Больше никто не смотрит на поезд с изумлением.
 Поезд стоял на железных рельсах, как отдыхающее чудовище. Другие пути, которые вели от деревянной платформы к противоположному концу огромной железной пещеры, были пусты, стальные звери спаслись отсюда бегством.
 — Какая жалость, что люди больше не видят в этом изобретении чуда!
 — Почему?
 — Когда мы перестаем видеть чудо в чем-нибудь, столь же великолепном, как это механическое совершенство, мы перестаем замечать чудеса вокруг себя.
 — Чушь! — Лаура отвернулась от него и взглянула на поезд, нахмурив брови. — Взрослые люди не должны смотреть на обыкновенные предметы и видеть в них чудеса.
 — И все же вокруг нас каждый день творятся чудеса.
 Лаура взглянула на него, подняв тонкие брови.
 — Да, я видела одно чудо, без которого вполне могла бы обойтись.
 — Если ты не хочешь, чтобы я был здесь, зачем же звала меня? — Коннор провел рукой над решеткой, ощупывая затвор.
 Лаура выпрямилась, вздернув подбородок.
 — Я не звала тебя!
 — Но меня призывал именно твой голос.
 — Такого не может быть! — Лаура отступила назад, как будто правда вырастала между ними перекрученным терновником и она боялась запутаться в нем. — Тебя вызвала тетя Софи.
 — Ты уверена?
 — Конечно! — Лаура схватилась за один из железных прутьев изгороди, и черная перчатка туго натянулась на ее руке. — Я не могла бы вызвать тебя.
 — Потому что это означало бы, что ты хочешь моего присутствия?
 — Естественно.
 — И именно это тебя пугает? Или же вероятность того, что ты обладаешь магическими способностями?
 — Глупо даже думать о такой возможности. — Она понизила голос до шепота, как будто боялась, что ее услышит кто-нибудь на далеком вокзале. — Разумеется, у меня нет никаких магических способностей.
 Коннор вздохнул, поняв, что ему не скоро удастся поведать ей правду о себе.
 — А теперь, пожалуйста, пойдем.
 — Сейчас. — Он открыл ворота. Заскрежетало железо.
 —Странно… — Лаура смотрела на ворота так, как будто они внезапно заговорили. — Они должны быть заперты.
 — Может быть, сторожа узнали о моем приходе?
 — Поверь мне, Коннор, никто не имеет понятия о том, что ты в Бостоне.
 — Да, но мне здесь очень нравится. — И он прошел в ворота и ступил на широкую деревянную платформу.
 — Тебе туда нельзя! Я уверена, что пассажирам вход на платформу без сопровождения служащего вокзала запрещен.
 — Я нигде не видел запрета. — И Коннор направился к поезду, зачарованный огромным механизмом.
 — Коннор, вернись немедленно! Он обернулся. Лицо Лауры пылало от ярости.
 — Говорил ли тебе кто-нибудь, что из тебя выйдет хороший генерал? Она нахмурилась.
 — Почему?
 — Ты любишь приказывать. — Он повернулся и зашагал по платформе к локомотиву.
 — Коннор! — крикнула Лаура. — Этого нельзя делать! У тебя будут неприятности.
 Он оглянулся через плечо туда, где она стояла за воротами, как будто ей по-прежнему преграждала проход запертая решетка. Лаура смотрела ему вслед — генерал, разъяренный непослушанием подчиненного.
 — Я на минутку!
 — Упрямый варвар!
 Он улыбнулся ее гневу, догадываясь, какие цепи сковывают ее. Когда-нибудь он разорвет эти цепи.
 Проходя мимо пассажирских вагонов, он заглядывал в их окна. В первых двух вагонах вдоль центрального прохода стояли деревянные скамьи, но в остальных вагонах все было совсем по-другому. Красный бархат покрывал узкие диваны, стоявшие рядами по обе стороны узкого прохода, в других стояли лицом друг к другу плетеные кресла, а в последнем вагоне он увидел обеденные столы и стулья. Очевидно, эти вагоны предназначались для представителей разных сословий.
 Он остановился около огромного локомотива и прижал ладонь к холодному черному железу— коже этого рукотворного тяглового животного. В его теле отдавалась мощь машины, примитивной, но сильной. Он читал о железнодорожных катастрофах, о животных, убитых паровозами, о людях, погибших при крушении. Вот она какая, современная магия.
 — Эй, вам нельзя здесь находиться, сэр! Коннор оглянулся через плечо. От ворот к нему бежал высокий, крепкий человек, одетый в темно-синие брюки и темно-синюю шинель с блестящими медными пуговицами. Коннор бросил взгляд мимо служащего на Лауру, крепко вцепившуюся в железные прутья ворот. Выражение ее лица говорило, что все ее страхи оправдались.
 Служитель остановился около Коннора, задыхаясь, как упряжная лошадь, которую заставили бежать в дерби.
 — Сэр… я должен… попросить вас… вернуться, на вокзал.
 — Возможно, вы простите мне мое любопытство, — улыбнулся Коннор. — Я никогда раньше не видел поезда.
 Человек насупился, оглядывая Коннора с подозрением.
 — Никогда не видели поезда?
 — Никогда.
 — Однако, к сожалению, вы не имеете права находиться на платформе без билета. И даже с билетом — только перед отправлением поезда. — Он указал на здание вокзала: — Если вы будете так добры…
 Коннор смотрел прямо в темные глаза служителя, посылая ему в мозг простые слова:
 «Не хотите ли осмотреть поподробнее, сэр?»
 Служитель колебался, в его глазах появилось удивление.
 — Не хотите ли осмотреть поподробнее, сэр? — пробормотал он.
 — Да, с удовольствием. Спасибо. Лаура вздохнула полную грудь морозного воздуха, когда они покинули станцию.
 — Не понимаю… — Она шла рядом с Коннором, удаляясь от внушительного каменного сооружения, и под ее ногами скрипел снег. — Почему тот человек устроил тебе экскурсию по поезду?
 — Я сказал ему, что никогда раньше не видел поезда.
 — И только? — Лаура смотрела на Коннора, все еще не веря своим глазам. Похоже было на то, что он управлял волей служителя. — Значит, ты просто сказал ему, что никогда раньше не видел поезда, и он решил показать его тебе?
 — Исключительно любезный джентльмен.
 — Невероятно! — Из ее рта вырвалось облачко пара. — Нам повезло, что он оказался таким сговорчивым.
 — Да. — Коннор обернулся через плечо и нахмурился.
 — В чем дело?
 — Мне показалось, что за нами следят. Лаура тоже обернулась, не увидев никого, кроме нескольких людей, двигавшихся по усыпанному снегом тротуару.
 — Вероятно, это служитель хотел убедиться, что ты нашел дорогу.
 Коннор улыбнулся, и в его глазах зажглось тепло, которое согревало Лауру, как сильные руки.
 — Я всегда знаю дорогу, когда ты рядом.
 — Оставь свою лесть для тех, кому она нужна.
 — А я думал, что все женщины любят лесть.
 — Возможно, ты мог покорить любую леди девятого века своими ужимками, но ты сам скоро  убедишься, что я не поддамся твоим сомнительным чарам.
 На его губах заиграла дьявольская усмешка, от которой ее сердце забилось быстрее, и он подмигнул.
 — Когда-нибудь, любовь моя, ты станешь моей.
 — Как бы ни так! — Она отвела от него взгляд, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Этот человек— негодяй, искушенный жизнью, хотя жизнь в девятнадцатом веке значительно отличается от жизни в его времени. Она не станет жертвой его чар. Она наверняка не поддастся обманчивым обещаниям, которые видела в его глазах, какими бы заманчивыми они ни были.
 Лаура заглянула в витрину лавки, мимо которой они проходили, и ее внимание привлекли ряды шоколада за стеклом, вперемежку с пакетиками мятных лепешек и квадратиками карамели.
 — Что это за магазин? — спросил Коннор, останавливаясь рядом с ней на тротуаре.
 — Это кондитерская мистера Халлорана. — Лаура смотрела сквозь витрину на большой плакат, висевший на стене за прилавком, где сообщалось об имеющихся в продаже сортах мороженого. Она едва не ощущала густое, вязкое лакомство, тающее на языке. — Он делает самое вкусное шоколадное мороженое во всем Бостоне.
 — Мне бы тоже хотелось его попробовать, — и Коннор направился к входу в лавку.
 Лаура смотрела в витрину, и у нее текли слюнки. Но им нельзя есть мороженое сейчас, перед ленчем.
 Коннор открыл дверь, зазвенел колокольчик. Отступив с прохода, Коннор жестом пригласил Лауру войти в лавку первой.
 Лаура колебалась, думая о мороженом и тех условностях, которые мешали ей полакомиться им. Однако почему бы им не купить лимонных леденцов для Меган, верно?
 Вооружившись таким достойным мотивом, она вошла в лавку. Теплый воздух кондитерской был полон сладких запахов шоколада, мяты и кленовых ирисок.
 — Добрый день, мисс Салливен, и вам, сэр. — Мистер Халлоран положил свои пухлые руки на деревянный прилавок. Его седая голова едва ли на фут поднималась над полированной поверхностью. — Вам ваше обычное, мисс?
 — Обычное — это какое? — спросил Коннор, взглянув на Лауру и улыбнувшись. Лаура облизала губы.
 — Обычное — это шоколадное. Очень вкусное шоколадное мороженое.
 — Что такое мороженое? — спросил Коннор у маленького человека за прилавком.
 — Это сметана, сахар и яйца, смешанные с разными добавками, — Халлоран открыл крышку за прилавком и наклонился, чтобы зачерпнуть из серебристого ведерка. — Затем смесь замораживают и получается вот такое.
 Коннор взял предложенную ему ложку, глядя на наполняющую ее темную субстанцию.
 — Это — с шоколадом.
 — Самым лучшим в мире, — прошептала Лаура.
 Коннор засунул ложку в рот и улыбнулся, распробовав сладкое лакомство.
 — Я хочу попробовать все сорта. Лаура потянула его за рукав.
 — А как же ленч?
 — Устроим его здесь. — Коннор указал на три белых столика около витрины. — Съедим на ленч мороженое.
 Лаура покачала головой.
 — Мороженое на ленч не едят.
 — Тогда съедим мороженое, а ленч — потом.
 — Нельзя есть мороженое перед ленчем! — Лаура уперла руки в бедра. — Мороженое едят на десерт.
 Коннор нахмурился.
 — Еще одно правило?
 Лаура наморщила лоб.
 — Нет, просто десерт едят после главного блюда.
 — Почему? — спросил Коннор.
 — Потому что… — Лаура бросила взгляд на мистера Халлорана, который смотрел на них улыбаясь. — У тебя в животе не останется места для нормальной еды.
 — Но если я съем нормальную еду, у меня в животе может не остаться места для мороженого, — Коннор взглянул на пустую ложку, как будто это было самое печальное зрелище, какое он когда-либо видел. — Я думаю, что сперва съем мороженое, а затем попытаю счастья с ленчем.
 С этим человеком просто невозможно спорить!
 — Ладно. Но только не шесть порций, — Лаура подняла руку, когда Коннор попытался возразить. — Тебе станет плохо, если ты съешь шесть порций мороженого на пустой желудок.
 — Против этого ничего не возразишь, — он улыбнулся ей. — Как ты считаешь, с чего мне начать?
 — С шоколадного, ванильного и… — Лаура взглянула на вывеску за прилавком, — и попробуй персиковое.
 — Ты должен понять, что это ребячество! — Лаура сидела с Коннором за одним из круглых столиков около окна кондитерской, запуская ложку в пухлый шарик шоколадного мороженого. — Ни один разумный человек не станет есть мороженое перед ленчем.
 — Я никогда не пробовал ничего подобного! — Коннор взял ложкой персиковое мороженое. — Это чудесно!
 Лаура не могла не улыбнуться, глядя, как его лицо просияло.
 — Многие люди любят есть мороженое только летом.
 Коннор указал ложкой на ее блюдечко.
 — Ты не входишь в их число.
 — Должна признаться, что могла бы есть мороженое круглый год.
 — Ну и ешь, если хочешь. — Коннор поднес к губам ложку ванильного мороженого, отправил ее в рот, улыбнувшись от удовольствия.
 — Мы не всегда можем делать то, что нам хочется. — Она опустила глаза к своей вазочке, почувствовав укол вины за неподобающий поступок. — Моя мать подумала бы, что я сошла с ума, если бы сейчас увидела меня.
 — Я согласен, что есть правила, которые нельзя нарушать. — Коннор простым, но изящным движением промокнул губы салфеткой. — А иные правила предназначены только для того, чтобы лишить нас свободы. Эти правила не стоит соблюдать.
 — Но если все будут так считать, то в мире воцарится хаос.
 — От того, что мы едим мороженое перед ленчем?
 — Конечно, нет. — Лаура погрузила ложку в мороженое. Правила, по которым она жила всю свою жизнь, казались ему глупыми. — Я так и знала, что ты не поймешь.
 — Потому что я — викинг и разбойник? Лаура взглянула прямо в его бездонные синие глаза, которые снова и снова поражали ее своей красотой. Она глубоко вздохнула, пытаясь успокоить колотящееся сердце, но сдавленное горло не пропускало воздуха.
 Если не замечать взъерошенной черной гривы, Коннор выглядел настоящим викторианским джентльменом в белой рубашке, галстуке и светло-сером пальто. Но все же за изысканной внешностью скрывалась могущественная сила, которую он излучал и которая окутывала Лауру, как солнечное тепло, грозя сжечь ее, если она окажется слишком близко. Но какая-то часть ее существа, глупая девочка, продолжавшая жить в глубине ее души, пыталась представить, что будет, если дать этому пламени лизать свою кожу. Она содрогнулась, испуганная мыслями, возникающими в ее мозгу.
 — Ты боишься чего-нибудь? Он нахмурился, явно удивленный внезапным поворотом ее мыслей.
 — Я не был бы человеком, если бы не испытывал страха.
 — Но похоже, ты не боишься ничего. Ты ко всему подходишь так, как будто это чудесное новое открытие, которое ты собираешься объявить своей собственностью.
 — Ваш век полон для меня новых открытий.
 — Да, конечно. Но большинство людей испугалось бы таких огромных перемен за такое короткое время.
 Коннор выглянул в окно. Солнечные лучи били ему в лицо, золотя кончики густых черных ресниц.
 — Ты когда-нибудь видела единорога?
 — Конечно, нет. Никаких единорогов не бывает.
 — Их теперь не осталось. — Он улыбнулся и взглянул на нее глазами, полными озорных искорок. — Но когда-то единороги населяли холмы великой островной страны. Они были любимыми животными  Туата-Де-Дананн, людей, которые правили Атлантидой.
 — Атлантидой? — Лаура засунула в рот ложку мороженого, чувствуя, как шоколадная смесь тает на языке. Но в ее памяти стоял запах экзотических пряностей, преследуя и согревая ее изнутри; она всегда будет помнить этот вкус. Лаура проглотила комок. — Я чуть-чуть старовата, чтобы верить в сказки.
 — Если вспомнить все, что случилось за последние несколько дней, тебе действительно трудно поверить, что Атлантида и единороги существовали. — Он проглотил ложку мороженого, и на его губах осталась липкая белая полоска.
 — Хорошо. — Взгляд Лауры был устремлен на его язык, слизывающий мороженое с губ, и у нее во рту пересохло, когда она вспомнила, как этот скользкий язык прикасался к ее губам. — Так что же случилось с единорогами в Атлантиде?
 — Королевский колдун предвещал катастрофу, которая уничтожит остров. Были сделаны приготовления, чтобы по возможности спасти людей и животных. Были построены огромные корабли, и начался исход. Но когда настала очередь единорогов подняться на суда, они отказались. Никто не смог убедить животных покинуть остров, который был их родиной.
 — Неужели их нельзя было увезти насильно?
 — Так и сделали. Но единороги, которых силой увезли с острова, умерли еще до того, как корабли достигли новой земли. Страх перед переменами лишил их силы духа и мужества.
 Лаура поймала себя на том, что смотрит на его губы, наблюдая, как он отправляет в рот мороженое, и думая, что получится, если смешать мороженое и пряный вкус его рта.
 — Надо думать, мораль твоего рассказа такова: те, кто не в силах измениться и приспособиться к новым условиям, погибают.
 Коннор кивнул.
 — Мы должны обладать силой, чтобы гнуться, мужеством, чтобы встречать перемены, и мудростью, чтобы знать, как приспособиться к новой жизни.
 Лаура отвела от него взгляд, пораженная мудростью, которой светились его глаза; эта мудрость порождала в ней чувство, как будто все правила, которые она соблюдала всю свою жизнь, были не чем иным, как железными прутьями, превращающими ее в узницу приличий.
 Но этот человек — викинг, Боже милосердный! От него нельзя ожидать, что он станет подчиняться законам общества. И, разумеется, не ей нарушать эти законы. Лаура погрузила ложку в тающее мороженое. Это его вина. Если бы он не поцеловал ее, она бы не сидела здесь, думая о скандальных вещах. У него нет никакого права заставлять ее мысли двигаться по путям, запретным для настоящей леди. Ни малейшего права.




 Глава 14


 — Моя мать была просто шокирована, когда увидела, как Лаура и мистер Пакстон сегодня утром выходили из парка. — Филипп Гарднер отхлебнул чая и поморщился, будто напиток был горьким. — Должен сказать, мисс Чандлер, я удивлен, что вы позволяете Лауре гулять с мистером Пакстоном.
 Теплый солнечный свет, струившийся сквозь окна гостиной за спиной Софи, превращался в лед в мрачных глазах Филиппа. Он сидел рядом с ней на краю дивана, как каменная статуя, установленная на зеленом бархате с золотистыми полосами.
 — Я уверена, что Коннор в состоянии уберечь Лауру от любых неприятностей! — Софи подняла с чайного столика тарелку с ломтиками кекса. — Возьмите кекс.
 — Нет, спасибо! — Филипп облизал губы. — Кажется, вы меня не поняли, мисс Чандлер.
 Конечно, не поняла.
 — Еще сахара?
 Он покачал головой.
 — Ваш кузен — довольно странный человек.
 — Да, — кивнула Софи, размешивая сахар. — Вы весьма проницательно заметили его исключительность. Он великий человек, гений — честное слово!
 — Кажется, я читал где-то, что гениальность находится в опасном соседстве с безумием.
 — Неужели?
 Филипп мрачно кивнул.
 — Вы, конечно, согласитесь, что благовоспитанный джентльмен не станет отпускать волосы до плеч и ходить в кожаных штанах?
 — Вы хотите сказать, что мой кузен дурно воспитан, мистер Гарднер?
 — Я думаю, что об этом вы должны судить сами. Но как бы мне ни хотелось это говорить, я обязан. — Он устремил на Софи ледяной взгляд. — Я считаю, что вы поставили репутацию Лауры под удар, позволив этому человеку бывать наедине с ней.
 — Ясно! — Софи с трудом выдавила улыбку. — Не только мой кузен дурно воспитан, но еще и я плохо присматриваю за племянницей.
 Филипп вздохнул.
 — Я говорю это только потому, что принимаю некоторое участие в судьбе Лауры. Надо думать, вы понимаете, что я намереваюсь жениться на ней.
 У Софи все сжалось внутри, когда она представила, что Лаура станет женой этого человека.
 — Да, она говорила, что обдумывает ваше предложение.
 — Я попрошу вас в дальнейшем не позволять Лауре бывать наедине с джентльменом, с которым она не обручена. Люди могут неверно понять, и ее репутации может быть нанесен урон;
 — А вам, разумеется, не нужна невеста с испорченной репутацией.
 — Я сомневаюсь, чтобы какой-либо уважающий себя человек захотел жениться на девушке с испорченной репутацией. — Филипп насупился, глядя на Софи. — И едва ли мистер Салливен будет доволен, если репутация Лауры окажется запятнанной.
 Софи сумела сохранить на лице улыбку, размышляя о том, как Дэниэл отнесется к ее вмешательству в судьбу его дочери.
 — Как мне повезло, что вы указали мне на мои промахи!
 Филипп самодовольно улыбнулся.
 — Я считаю, что это мой долг, мисс Чандлер. Вы же, в конце концов, плохо знаете мужчин.
 У Софи от его холодного взгляда по коже побежали мурашки.
 — Потому что я — старая дева?
 Он прочистил горло.
 — Это состояние подразумевает известный недостаток опыта.
 Привыкнет ли она когда-нибудь к ярлыку, который общество прилепило ей на лоб? Хотя в юности Софи получала немало предложений, она выбрала жизнь без брака. Но все же она читала во взгляде Филиппа, так же, как во взглядах многих других людей, предположение, что она была недостаточно хорошей партией, чтобы перейти мост свадьбы и превратиться из девушки в замужнюю женщину.
 — Я очень надеюсь, что вы понимаете, как важно сохранить репутацию Лауры незапятнанной. — Губы Филиппа искривила самодовольная улыбка. — Нам бы не хотелось видеть ее в том же положении, в каком находитесь вы.
 — Я хочу, чтобы Лаура удачно вышла замуж. За достойного человека.
 — И я тоже.
 Самодовольный осел! О, как бы ей хотелось сбить с него эту спесь! Софи пристально смотрела на фарфоровую чашку, которую Филипп поднимал к своему ухмыляющемуся рту.  Слушай меня, белый фарфор, наклонись чуть-чуть, когда он сделает глоток. 
 Филипп отхлебнул из чашки; в это же мгновение чайник на чайном столике рядом с Софи опрокинулся, разливая чай во все стороны.
 — О Господи! — Она подхватила чайник и поставила его прямо.
 — Странно. — Филипп смотрел на чайник, как будто это был только что обнаруженный им редкий образец малахита. — Не понимаю, почему он опрокинулся.
 — Действительно, странно. — Софи вытирала лужу салфеткой, чувствуя себя гораздо большей неудачницей, чем ей бы хотелось признать.
 Коннор сложил руки на груди, глядя на бронзовую статую Лейфа, сына Эрика, которую жители Бостона воздвигли на одном из бульваров.
 — Ну, разве не интересно?!
 — Не делай такое самодовольное лицо, — сказала Лаура.
 — Но я действительно доволен! — Коннор взглянул в ее нахмурившееся лицо. — Здесь, в сердце Бостона, я вижу статую норманна! Похоже, что в вашем городе все же найдется место для викингов.
 — Да, найдется. — Лаура улыбнулась. Ее зеленые глаза блестели от гнева. — Для сделанных из бронзы и стоящих на пьедестале!
 — Именно это ты бы хотела сделать со мной, Лаура? Превратить меня в кусок гранита?
 — Я бы хотела вернуть тебя назад, в твое время.
 — Это только слова.
 — Нет, истинная правда! — возразила она, но в ее голосе не прозвучала уверенность.
 Она направилась прочь от статуи, ступая по скрипящему снегу, и Коннор пошел вслед за ней. Они шли по широкой аллее, делившей бульвар на две части, по которым в ту и другую сторону проезжали экипажи.
 Коннор разглядывал ее нежное лицо, изящную линию носа, недовольно выпяченную нижнюю губу.
 — Скажи мне, что бы ты сейчас делала, если бы меня не было здесь?
 — Я бы… — Лаура помолчала, нахмурив лоб и глядя прямо вперед, как будто ответ был написан на снегу, который намело между деревьями, растущими вдоль бульвара. — Обычно во второй половине дня я читаю.
 Он подозревал, что она всю свою жизнь провела за чтением книг.
 — И ты злишься из-за того, что я оторвал тебя от твоего любимого занятия?
 — Я не злюсь. — Лаура остановилась на дорожке, бросив на Коннора такой испепеляющий взгляд, словно собиралась придушить его. Однако ее голос оставался сдержанным. — И не надо намекать, что я вела унылую жизнь.
 — Неужели я на это намекал?
 — Как ни странно, я люблю читать. Чтение расширяет кругозор.
 — Конечно. Книги в вашем столетии просто потрясающие.
 — И тот факт, что я провела большую часть жизни дома, за чтением, вовсе не означает, что я совсем не знаю окружающего мира, — она отвела от него взгляд и обиженно вздернула подбородок. — С помощью книг я побывала в разных странах.
 Он хотел для нее гораздо больше, чем жизнь, которую она проживала вместе с героями любимых книг. Холодный ветер шумел в голых ветвях вязов, теребя локоны, выбивающиеся у нее из-под шапочки и искушая его. Он снял с руки перчатку и прикоснулся к шелковистым кудрям Лауры. Она бросила на него быстрый взгляд.
 — Если бы в такой великолепный день тебе предложили исполнить любое твое желание, что бы ты загадала?
 Лаура отстранила его руку.
 — Что ты нашел великолепного в этом дне?
 — Посмотри вокруг, — сказал Коннор. — Посмотри на окружающую нас аллею, засыпанную снегом. Разве не красиво?
 Она отвела от него взгляд, устремив его поверх нетронутых сугробов, где экипажи прокладывали грязные колеи на занесенной снегом мостовой.
 — Я вижу снег. Холодный, неуютный снег. Коннор вздохнул, пытаясь отыскать путь к сердцу женщины из его снов, женщины, скрывающейся в глубине души Лауры под толстым слоем льда.
 — Посмотри, какие сугробы ветер намел среди деревьев! Смотри — вон гребень набегающей волны, а там — силуэт чайки, взлетающей в небо.
 — Я вижу только сугробы, и не нахожу в них ничего особенного.
 Коннор вдохнул полные легкие холодного воздуха.
 — Смотри, как солнце блестит на снегу, превращая его в россыпь алмазов.
 Она нахмурилась, как будто он прикоснулся к открытой ране, и крепко стиснула челюсти.
 — Только дети могут принять снег за россыпь алмазов.
 — Не только дети, но и взрослые, которые не забыли очарование детства.
 — Ты хочешь сказать — взрослые, которые так и не стали уважаемыми и почтенными людьми.
 — Неужели такой тяжкий грех — видеть красоту окружающего мира?
 Лаура взглянула на него, и сквозь изумрудно-зеленые глаза он увидел в ее душе глубокие шрамы, оставленные родительской холодностью.
 — Тяжкий грех — слоняться по улицам, когда нас ждут важные дела.
 Он хотел обнять ее, крепко прижать к себе и согреть теплом и светом, пока она не улыбнется. Но он знал, что она не станет улыбаться ему — пока.
 — Какие еще важные дела, Лаура?
 — Ты должен выучиться тысяче вещей, прежде чем появиться на балу у Гарднеров.
 Коннор натянул перчатку, чтобы защитить руку от мороза.
 — Ты права.
 Лаура нахмурилась, с подозрением прищурив глаза.
 — Права?
 — Мне нужно учиться. Мне нужно многое увидеть. — Коннор показал рукой на здания, возвышающиеся по обе стороны бульвара. — Мне не хватит одних только книг, чтобы понять ваш век.
 Изо рта Лауры вырвалось облачко пара. Она взглянула на Коннора.
 — Это верно, тебе нужно было подойти к паровозу и дотронуться до него, хотя я говорила тебе, что так делать нельзя.
 — У нас же не произошло никаких неприятностей?
 — Могли произойти.
 — Но не произошли.
 — На этот раз — нет. — Она обхватила себя руками за талию, как будто замерзла. — Но в следующий раз нам может не столь повезти.
 — Я не хочу ничем огорчать тебя. — Он положил руки ей на плечи, чувствуя, как напряглось ее тело, охваченное вихрем чувств — злобы, страха, желания, борющихся между собой и сбивающих ее с толка. — Но ты не можешь запереть меня в доме.
 — Даже не знаю, что с тобой делать. — Она отстранилась от него, как будто прикосновение его рук могло обжечь ее сквозь одежду. — Ты ворвался в мою жизнь и перевернул ее вверх ногами.
 — Неужели ты так боишься перемен?
 — Нет, просто мне хорошо жилось. — Лаура отступала от него, как будто он приближался с обнаженным мечом. — И мне не нужно, чтобы ты менял мою жизнь.
 Он смотрел в ее зеленые глаза, видя в них неуверенность, неохотно уступающую место убежденности, которой Лауре явно не хватало.
 — Ты уверена?
 — Да, разумеется.
 Она отвернулась от него, расправив спину и плечи, как генерал перед сражением. Он шел за ней следом и размышлял — удастся ли ему когда-нибудь найти дорогу к сердцу любимой женщины?
 Лаура набрала полные легкие холодного воздуха, пытаясь ослабить напряжение, сдавливающее ей грудь. Этот человек способен усложнить все на свете. Ей казалось, что он продолжает нападать на нее, прорываясь сквозь ее оборону и оставляя ее беззащитной перед его натиском. Она не могла взглянуть на него, не вспомнив его рук, прижимающих ее к своему теплому телу. А его губы! Боже милосердный, она снова хотела почувствовать их прикосновение. Что с ней творится?!
 Краем глаза она заметила справа от себя какое-то движение. Остановившись, она повернула голову — у ствола дерева стоял огромный зверь, уставившийся на нее бледными глазами.
 — Это волк! — У нее по спине побежали мурашки. Она потянулась к Коннору, инстинктивно ища защиту в его силе. — Откуда в Бостоне мог оказаться волк?
 — Не волк, а собака! — Коннор обхватил ее рукой за плечи, прижав к себе. — Не пугайся.
 Она вцепилась рукой в лацкан его пальто. Собака наклонила голову, глядя на Лауру бледно-голубыми глазами.
 — Кажется, она голодна.
 — Да, похоже, она уже давно ничего не ела. — Коннор протянул руку к собаке. — Иди сюда.
 — Что ты делаешь? — воскликнула Лаура, едва не оторвав ему лацкан, когда собака приблизилась к ним.
 — Она не собирается нападать. Лаура удержалась от вопроса, почему он так уверен в этом, когда собака опустила голову, глядя на Коннора и Лауру так, как будто боялась, что ее могут ударить.
 — Кажется, она нас боится. Коннор осторожно убрал руку Лауры со своего лацкана.
 — Трудно сказать, когда ее в последний раз приласкали.
 Когда собака оказалась рядом, Лаура увидела, что от нее остались только шерсть, кости и большие бледные глаза. Она смотрела в эти большие умные глаза и чувствовала, как тает в ней страх.
 — Все в порядке, милая, — прошептал Коннор, опускаясь на одно колено. Собака нерешительно сделала шаг вперед, и Коннор смог дотронуться до ее головы.  — Никто тебя не обидит.
 Когда ее собственный страх исчез, Лаура почувствовали, как под ласковой рукой Коннора исчезает и боязнь животного.
 — Ошейник на ней есть? Коннор погладил шею собаки, погрузив руку в ее густую белую шерсть.
 — Нет.
 Собака подняла голову и лизнула Коннора в щеку длинным розовым языком.
 — Похоже, ты нашел себе друга.
 — Нам всем нужны друзья. — Коннор улыбнулся Лауре. Его щеки покраснели от мороза. — А ей нужен дом.
 — О нет! — Лаура сделала шаг в сторону. — Мы не можем взять ее с собой. — Но ей некуда идти.
 — Собаки приносят в дом блох, грязь и заразу, — сказала Лаура, вспомнив спор с матерью, когда она просила купить щенка. Коннор нахмурился.
 — У тебя же никогда не было собаки, верно?
 Лаура приготовилась к обороне.
 — Какое это имеет значение?
 — Если бы у тебя когда-нибудь была собака, ты бы знала, что они способны на преданность и верность, весьма редкие среди людей качества.
 Собака недружелюбно посмотрела на нее. Лаура могла бы поклясться, что пес понял все, о чем они только что говорили.
 — У нее должны быть хозяева.
 — Посмотри, Лаура. — Коннор погладил собаку по шее. — От нее остались только кожа да кости.
 — Я не думаю, что мы… — Лаура заколебалась, глядя в умные глаза собаки. — Мы не можем взять ее с собой.
 — Сомневаюсь, что она долго протянет, если оставить ее на произвол судьбы. — Коннор смотрел на Лауру умоляюще.
 Лаура содрогнулась, представив себя на месте этой собаки — холод, голод, попытки выжить в мире, где ты предоставлен сам себе.
 — Не уверена, что мой отец одобрит наш поступок.
 — Твой отец — из тех людей, которые не захотят облегчить страдания живой твари?
 — Конечно, нет. — Лаура обхватила себя руками, пытаясь представить, что на самом деле скажет отец обо всем этом. — Думаю, что она может пожить у нас, но только до тех пор, пока мы не найдем ее хозяев.
 Коннор улыбнулся, как будто она только что вручила ему чудесный подарок — его вера в нее оправдалась. Лаура прижала пальцы к губам, пряча невольную улыбку. Она не могла не улыбнуться, видя счастье в глазах Коннора.
 — Пошли, милая, — сказал Коннор, поднимаясь на ноги. — Моя леди разрешила взять тебя с собой.
 Лаура пыталась не замечать тепло, медленно разливающееся по всему телу, когда она взглянула в лицо Коннора.
 — Я не твоя леди!
 Коннор подмигнул ей, широко улыбаясь.
 — Это только вопрос времени.




 Глава 15


 По шее Коннора побежали мурашки; кожу опалило, точно огнем. Он оглянулся через плечо. За его спиной, спускаясь по склону, тянулась Бикон-стрит, с домами изящной архитектуры по одной стороне улицы, и Общинным Лугом по другой. Улица была пустынна. На занесенных снегом тротуарах не было ни одного человека. Но Коннор не мог избавиться от ощущения, что за ним следят.
 — Странно, что она идет за нами. — Лаура взглянула на собаку, которая шла рядом с Коннором. — Я считала, что пса может удержать только повод.
 — Я никогда не надевал поводок ни на одну из своих собак. — Коннор погладил собаку по голове, подумав, сколько пройдет времени, прежде чем Лаура осмелится прикоснуться к ней. — И еще ни одна от меня не сбежала.
 Лаура глядела на пса так, как будто это было редкое существо, никогда не встречавшееся ей раньше.
 — Наверно, она чувствует, что ты любишь животных.
 — Она чувствует, что я ее друг. — Коннор взъерошил густую шерсть на шее пса, улыбнувшись, когда собака посмотрела на него с обожанием. — Я очень люблю собак за то, что с ними легко подружиться.
 — Правда? — Лаура остановилась — они дошли до ворот дома. Она смотрела на трехэтажное здание, как будто боялась, что гранитные стены обрушатся ей на голову, если она посмеет войти.
 — Тебя тревожит, что твоему отцу не понравится гость?
 Лаура взглянула на Коннора и усмехнулась.
 — Какой именно?
 — Четвероногий, — сказал Коннор. Собака сидела на дорожке около Коннора, прислонившись к его ноге. Ее белая голова доставала ему до колена.
 — По правде говоря, понятия не имею, что скажет отец. Я знаю, что мать даже не подпустила бы собаку к дому. — Лаура вздохнула, и ее теплое дыхание вырвалось на холодный воздух облачком пара. — У меня такое чувство, будто я поступаю против ее желания.
 «Это должно быть оттого, что в детстве Лаура испытала мало радости», — подумал Коннор с горечью.
 — Лаура, твоей матери больше нет на свете. Решение принимать должна ты. — Он опустил руку на голову пса, почесывая его за ухом. — Ты можешь либо выгнать собаку, либо предложить ей убежище.
 Лаура смотрела на пса, нахмурившись. Собака подняла голову, встретившись взглядом с Лаурой, молча предлагая ей свое общество.
 — Ты действительно очень милая. — Лаура подняла руку, и Коннору показалось, что сейчас она прикоснется к собаке. Но вместо этого она сжала ладонь в кулак и уперла его в бедро, как будто внезапно вспомнила правило, запрещающее прикасаться к бродячим животным. — Ты можешь оставаться. Но я надеюсь, что ты станешь вести себя прилично.
 — Ты можешь обучить ее хорошим манерам. — Коннор усмехнулся, когда Лаура взглянула на него. — Если ты способна научить варвара быть джентльменом, то подумай, что тебе удастся сделать с ней!
 Лаура улыбнулась, и в ее изумрудных глазах зажглись озорные искорки.
 — Если мне удастся научить тебя быть джентльменом, то ее я смогу заставить прочесть Геттисбергскую речь.
 — Итак, похоже, вы, наконец, решили вернуться домой.
 Лаура подпрыгнула при звуке голоса Филиппа Гарднера. Обернувшись, она увидела, что он стоит на крыльце перед входной дверью. Филипп смотрел на Коннора так, как будто викинг был змеей, которую нужно убить.
 — Филипп! — Лаура схватилась за шляпку, надеясь, что она сидит прямо. — Я не знала, что вы сегодня собирались зайти.
 — Надеюсь, что действительно не знали. — Филипп спустился с крыльца, холодно улыбаясь. — Моя гордость ужасно пострадала бы, если бы оказалось, что вы пошли гулять, зная, что я приду.
 — Коннор хотел посмотреть город. — Лаура взглянула на Коннора, безмолвно прося его удалиться. Чем меньше времени этот человек попадается на глаза Филиппу, тем лучше. — И я решила быть его провожатым.
 Коннор прислонился к железным воротам, улыбаясь ей. Нет, он вовсе не собирался незамедлительно удалиться.
 Филипп остановился около Лауры, бросая на Коннора огненные взгляды.
 — Кажется, вы преодолели свой страх перед парикмахерами.
 Коннор провел рукой по волосам, оставляя глубокие борозды в густой черной шевелюре.
 — Лаура оказывает на меня положительное влияние:
 — Похоже на то. — Филипп нахмурился, заметив пса, сидящего рядом с Коннором. — Боже мой, что эта тварь здесь делает?
 — Мы подобрали ее, — объяснил Коннор, гладя собаку по голове.
 — И вы собираетесь навязать эту тварь вашим хозяевам, злоупотребляя их гостеприимством? — Филипп смотрел на бедного зверя так, как будто тот был болен проказой.
 — Она замерзла и голодна. — сказала Лаура, чувствуя, что ей нужно защитить бродячего пса и свои собственные поступки. — Ей нужен дом.
 — Самое подходящее место для этой твари — пруд. — Гарднер дотронулся до плеча Лауры. — Не беспокойтесь, я пришлю одного из своих слуг, и он все сделает.
 — Не беспокойтесь. Я уже пообещала ей, что она может остаться.
 Филипп, подняв черные брови, смотрел на Лауру, и ее окоченевшие щеки начали наливаться краской.
 — Вы сказали собаке, что она может остаться?
 Лаура переступила с ноги на ногу, понимая, как глупо все это звучит.
 — Да.
 — Вы собираетесь пригреть эту дворнягу?
 — Я хочу, чтобы Ридли дал объявления во все газеты. Я уверена, что мы найдем ее хозяина.
 Филипп покачал головой.
 — Вы действительно полагаете, что кто-нибудь захочет взять себе это животное?
 Лаура посмотрела на собаку, в ее умные глаза, полные доверия.
 — Да, вполне могу себе представить, что кто-нибудь захочет ее взять.
 — У вас доброе сердце, Лаура, — сказал Филипп, взяв ее за руку. — Даже когда его доброта направляется не туда, куда следовало бы.
 У Лауры возникло тревожное чувство, что Гарднер собирается направить ее на путь истинный, если она согласится выйти за него замуж.
 — Мы с мисс Лаурой приготовили тебе сюрприз. — Коннор взял Меган за руку и повел ее к собаке, устроившейся в углу кухни. Он остановился рядом с собакой и поднес к ней руку Меган. У него сжалось сердце, когда он почувствовал полное доверие девочки к нему.
 — Что это? — спросила Меган, погружая маленькую ладошку в мягкий мех.
 — Собака.
 — Собака! — Меган обняла руками пса за шею и прижала лицо к густой белой шерсти. Животное перенесло прилив нежности со стоическим спокойствием. — Я никогда в жизни не дотрагивалась до собаки. Она такая мягкая и теплая!
 Лаура стояла в тени дверного проема, как будто сторонилась дневного света, лившегося сквозь окна в комнату.
 — Меган, может быть, эта собака не останется у нас.
 — Почему? — спросила Меган, поворачивая встревоженное личико к Лауре.
 — Возможно, она принадлежит кому-нибудь. — Лаура обхватила себя руками. — И нам придется вернуть ее хозяевам.
 — Но до тех пор мне можно играть с ней?
 — Конечно. — Лаура взглянула на Коннора, и он увидел сомнение и страх в ее глазах, — но ты должна помнить, солнышко, что, возможно, она не останется у нас.
 — Хорошо. — Меган повернулась к собаке. Выражение ее лица было слишком серьезным для семилетней девочки. — Мы с тобой будем играть, пока тебя не заберут.
 — Сейчас нам не удастся поиграть с ней, Меган, — сказал Коннор, поднимая девочку на руки. — Она хочет есть.
 — Бедная тварь, похоже, не ела много дней, — произнесла Софи, стоявшая в дверном проеме рядом с Лаурой и смотревшая на Меган и их мохнатого гостя.
 — Как вы думаете, я правильно поступила? — спросила Лаура, не отводя взгляда от пса.
 — Конечно, правильно. — Софи похлопала Лауру по руке. — Я уверена, что Дэниэл найдет ее очаровательной.
 — Если только она не станет есть мясо, предназначенное для стола хозяина, — заметила Фиона, поставив перед зверем миску с нарезанным кусками мясом. — Я пошлю кого-нибудь из мальчиков на рынок, чтобы купили ей нормальную еду. Кроме того, я думаю, что нашу маленькую леди нужно помыть, прежде чем она станет у нас жить.
 Собака подняла глаза от миски, доверху наполненной кусками мяса, глядя на Фиону так, как будто она понимала каждое слово экономки, и ей вовсе не улыбалась мысль о предстоящем купании.
 — Я вымою ее, — сказал Коннор, сидевший у стола с Меган на коленях.
 — Что вы, сэр, зачем вам заботиться! — Фиона открыла духовку, и кухню наполнил аромат свежеиспеченного имбирного пряника.
 Коннор улыбнулся пожилой женщине.
 — Я могу отведать пряника, а затем искупать ее.
 — Как вы думаете, собака сможет остаться у нас? — спросила Меган, подняв на него большие голубые глаза, которые видели только очертания предметов. Такие красивые глаза, и такие бесполезные!
 — Не знаю. — Коннор погрузил руку в темные мягкие волны волос девочки, дотронувшись пальцами до кожи на ее шее. — Но даже если она здесь ненадолго, вы можете стать друзьями.
 Меган радостно улыбнулась.
 — Да, конечно, мы можем подружиться, правда?
 — Да, можете. — пальцы Коннора двигались вверх, ощупывая ее головку и определяя больное место — след, нанесенный лихорадкой. Все обстояло так, как он подозревал.
 — У меня есть кое-что для тебя, Меган. — Коннор опустил руку в карман и достал пакетик с леденцами. — Мисс Лаура говорит, что ты очень любишь лимонные леденцы.
 — Люблю! — девочка прижала пакетик к груди. — Спасибо!
 Коннор чувствовал доверие Меган, такое же светлое и теплое, как солнечные лучи, проникающие сквозь оконные стекла и ласкающие ему спину. Глядя, как она открывает пакетик с леденцами, он затаил дыхание, поняв, какое решение должен принять: он сможет исцелить Меган, он сможет вернуть Меган зрение.
 Коннор поднял глаза, встретившись взглядом с Лаурой. Она следила за ним, улыбаясь, и никакой злобы не осталось в зеленых глубинах глаз, смотревших на него теплым взглядом, ради которого он преодолел тысячу лет.
 Будет ли она смотреть на него с таким же радушием, когда узнает, кто он такой? Если он прибегнет к своему дару и сотворит то, что эти люди сочтут чудом, не станет ли Лаура бояться его еще больше, чем боится сейчас?
 — Я не уверена, что мы должны были это сделать. — Лаура стояла в дверях ванной Кон-нора, наблюдая, как он втирает мыло в густую белую шерсть собаки, наполняя воздух острым ароматом сосен и трав.
 — Ты думаешь, что ей не нужна ванна? — Коннор с закатанными до локтей рукавами рубашки стоял на коленях рядом с ванной в луче света, струившегося через окно комнаты. Его черные волосы курчавились во влажных волнах пара, поднимающегося над ванной.
 — Я не думаю, что собак стоит купать в тех же ваннах, которыми пользуются люди.
 Коннор взглянул на нее, и его губы искривились в дьявольской усмешке.
 — Ничего нет в этом страшного. Собака спокойно сидела в ванной, глядя на Лауру своими добрыми глазами.
 — Откуда ты знаешь, какая зараза может скрываться под этой густой шерстью?
 — Фиона уверяла меня, что это мыло убьет всех блох, которые могут на ней быть. — Коннор тер руками спину и бока собаки, взбивая густую пену. — и пахнуть она будет, как «Лесное дыхание».
 Собака была настолько худой, что выглядела скелетом, обтянутым кожей, с брюхом, отвисшим под тяжестью съеденного мяса.
 — Почему ты не захотел, чтобы ее помыл кто-нибудь из слуг?
 — Я решил, что она будет чувствовать себя спокойнее, если в первый раз это сделаю я, — ответил Коннор, продираясь пальцами сквозь густую шерсть собаки. — И вообще мне это нравится.
 Лаура положила руки на поясницу. Слова матери эхом отдавались в ее мозгу:  «Собаки — грязные животные, Лаура. В нашем доме никогда не будет собаки». 
  — Я думала, что собаки не любят мыться. А ей, похоже, это нравится.
 — Теплая вода, массаж спины. — Коннор поднял глаза на Лауру и улыбнулся. — Конечно, ей это нравится.
 Лаура наблюдала за движениями его рук. Такие большие руки, но их прикосновение такое нежное. Ее терзали непрошеные воспоминания — как эти сильные пальцы расстегивают мокрый шелк ее платья, ласкают голую кожу…
 Лаура прислонилась к дверному косяку. Горячий пар ванной проникал сквозь зеленую ткань платья, согревая ей грудь. Она представила, как пальцы Коннора скользят по ее коже, ласкают шею, плечо, изгиб ее…
 — Как ты хочешь ее назвать? Лаура нахмурилась, встретив взгляд синих глаз Коннора.
 — Что?
 Он усмехнулся, и у Лауры появилось чувство неловкости, словно он прочел ее тайные мечты.
 — Собаке нужна кличка. Как ты хочешь ее назвать?
 — Она же не нам принадлежит. Коннор зачерпнул ковшом воды и вылил ее на спину собаки, смывая белую пену.
 — Но мы не можем звать ее просто Собакой.
 — Я попросила Ридли дать объявления во все газеты. Ее хозяин наверняка скоро найдется.
 — Возможно. — Коннор отвернул кран, подставил под струю ковш. — А возможно, мы никогда не найдем ее владельца.
 Лаура смотрела на несчастное, изнуренное существо, которому Коннор лил воду на спину; ребра собаки выступали из-под кожи, позвоночник шел вдоль спины горным хребтом, и ее глаза говорили о доверии и лишениях.
  Собаки — грязные животные, Лаура. В нашем доме никогда… Лаура не замечала далекого голоса, эхом отдающегося в ее мозгу. Собаке нужен дом. Ей нужен кто-то, кто любил бы ее.
 — Цыган. Мы назовем ее Цыган.
 — Цыган? — Коннор поднял глаза на Лауру.
 — Потому что она бродила по улицам. — Лаура обхватила себя руками за талию. — Тебе не нравится?
 — Нравится. — Он улыбнулся. — Это имя ей идет.
 — Да. — Лаура позволила его теплой улыбке проникнув, глубоко в свою душу, но собственную улыбку скрывала. — Ей идет, верно?
 Цыган выбрал этот момент, чтобы выскочить из ванны, и принялся отряхиваться, подняв вокруг себя тучи брызг. Коннор закрыл лицо руками, защищаясь от неожиданного ливня. Лаура отскочила, чтобы не попасть под потоп. Когда собака, наконец, остановилась, вода стекала по мраморным стенам, с потолка, и с Коннора, прижавшегося к ванне.
 — Очень мило, — произнес Коннор, отлепляя промокшую рубашку от груди. — Ты считаешь, что так годится поступать с друзьями?
 Собака прошествовала в солнечный угол ванной, где разлеглась, как королева, на холодном белом мраморе. Лаура рассмеялась. Коннор сумел разбудить в ней смех, журчащий и струящийся, как весенний ручей.
 Коннор повернулся к ней, насупившись.
 — Ты считаешь, что это смешно?
 Лаура кивнула. Ей нравилось, как мокрая ткань облегает его широкие плечи. Повинуясь импульсу, она сорвала мокрое полотенце с решетки рядом с ванной и набросила его Коннору на голову.
 — Кажется, Цыган решил, что тебе тоже не помешает ванна.
 Коннор стащил мокрое полотенце с головы и откинул с лица черные пряди волос. Он встал лицом к Лауре, прищурив глаза, и улыбнулся.
 — Знаешь, что я думаю?
 — Нет. — Лаура отступила назад, не в силах отвести глаз от мокрой ткани, прилипшей к его груди, — белому покрову, привлекающему внимание к скрытым за ним черным курчавым волосам. Какими будут на ощупь эти заросли, воплощающие мужскую суть?
 — Я думаю, что ты должна присоединиться к нам. — Он медленно приближался к Лауре с грацией тигра, готового броситься на жертву.
 — Стой, где стоишь! — приказала Лаура, отступая от него. Она повернулась, чтобы убежать, и тут же взвизгнула — он схватил ее за руки и прижал к своей гуди. — Ты меня всю промочишь!
 — Хм-м-м, — произнес он, обхватывая ее рукой за талию. — Надеюсь.
 — Хватит! — Она пыталась подавить в себе смех, отталкиваясь руками от его груди и стараясь освободиться. Коннор ласкал пальцами у нее за ухом, и она чувствовала, как по ее телу бегут мурашки. Внутри нее разгорелось пламя, в воображении возникали видения, как его руки скользят по ее голой коже. — Отпусти меня, пока я не вымокла!
 Он ущипнул ее за мочку уха.
 — Я могу придумать тысячу способов намочить тебя с ног до головы, — заявил он, скользя ладонью по гладкой ткани платья, закрывающего ей спину, и поглаживая ее длинными пальцами. — Хочешь попробовать?
 — Нет! — Игривые нотки в его голосе заставили Лауру задуматься, не скрывается ли в его словах значение, которое ей вовсе не хотелось понимать.
 Ее грудь касалась его влажного и теплого тела, и она чувствовала, как под его кожей ходят желваки мышц, опаляя ее искрами бенгальского огня. Она не нашла сил отстраниться, а, наоборот, прижималась к нему все крепче и крепче. Неожиданно ей захотелось узнать, что она почувствует, если он прикоснется к ее голой коже.
 — Убери руки! — Она оттолкнулась от его плеч, понимая, что этот человек может сломить ее волю, если она не поостережется.
 — Ты испугалась. — Коннор отстранился, глядя на нее сверху вниз. Мучительные ласки кончились, она чувствовала только нежное прикосновение его пальцев к своей талии. — Что случилось?
 Лаура отступила.
 — Я не хочу погибнуть от рук викинга, только и всего.
 — Но ты должна понимать, что твой викинг никогда не сделает ничего против твоей воли.
 — Однако ты изо всех сил стараешься сломить ее.
 — Неужели? — Он улыбнулся, и его губы сложились в дьявольскую ухмылку, заставившую Лауру подумать, что она почувствует, если сейчас он поцелует ее. — Как интересно!
 — Не надо выглядеть так самодовольно. Он поднял черную бровь, как пират, который разглядывает свою добычу.
 — Скажи мне, долго ли еще продержится твоя воля?
 — Очень долго. — Лаура облизала пересохшие губы, понимая, что в ее словах надежды гораздо больше, чем убежденности. — Тысячу лет.
 Он потупил взгляд, созерцая ее фигуру, как будто расстегивал пуговицы ее платья, распахивал его, давал ему соскользнуть с ее плеч.
 — Я и так преодолел тысячу лет, чтобы прийти к тебе, моя любимая.
 Его глухой голос, обволакивающий ее, был таким же теплым, как и солнце, струящееся сквозь окно и окутывающее его золотым сиянием, блестя на черных мокрых локонах, вьющихся вокруг его прекрасного лица.
 — Ты не должен так меня называть..
 — Моей любимой?
 Она кивнула, у нее сел голос — ее горло сдавили чувства.
 — Но ты действительно моя любимая, — Сказал он, посмотрев в ее изумрудные глаза. — Неужели тебе так неприятны мои слова?
 Наоборот, приятны, слишком приятны! Дыхание замерло в груди Лауры, сердце поднималось, пока каждый его удар не стал отдаваться в горле. Она смотрела в его глаза, видя вечность в бездонных синих глубинах, вечность, которую он хотел разделить с ней.
  Будь моей, Лаура! 
 Он стоял, глядя на нее, окруженный золотистой дымкой света, как будто сам излучал свет, маня ее теплом своего тела. В его глазах мерцали огоньки желания, того же желания, которое разгоралось внутри нее.
 — Лаура, — прошептал он. — Поделись со мной своим теплом.
 Никто никогда не смотрел на нее так, как он, как будто она была самой яркой звездой, сияющей на небе!
 Но у нее есть обязательства.
 Он принадлежит другому миру.
 Ее отец обещал ее в жены Филиппу Гарднеру.
 Но все же, один поцелуй — какой вред может быть от одного сорванного поцелуя? Лаура устремилась в его объятия, побуждаемая порывом, которого сама не понимала. Их губы соприкоснулись, и дыхание вырвалось из ее груди со стоном, зародившимся в самых глубинах ее существа.
 Свобода — ее вкус Лаура ощущала на его губах, благословенная свобода делать именно то, что она стремилась сделать с того самого мгновения, как увидела его в своей библиотеке. Нет, это началось еще раньше, гораздо раньше той секунды, когда он материализовался из яркого серебристого света.
 Она столько лет хотела его! Она задыхалась без этого чувства, незаметного пробуждения тела и разума, которые спали в судорожных мечтах до того самого дня, когда он поцеловал ее.
 Но куда это заведет? Боже, помоги ей, куда приведет эта ужасная буря в сердце и душе? Прямо к катастрофе.
 Лаура отступила, разрывая кольцо его объятий, чувствуя, как борется с невидимой цепью, связывающей ее с этим человеком.
 — Что такое, любовь моя? — Коннор потянулся к ней, поглаживая ладонью ее руку.
 — Пожалуйста, не надо, — прошептала она, отстраняясь.
 — В чем дело?
 — В том, что нельзя, чтобы это повторялось.
 Он удерживал ее взгляд, и в его синих глазах читалась мольба.
 — Разве может то чувство, которое мы с тобой разделяем, быть плохим?
 — Между нами никогда ничего не будет, — произнесла Лаура сдавленным голосом.
 — Между нами уже установились отношения. — Хотя Коннор стоял неподвижно, ей казалось будто его руки обнимают ее, привлекая к себе. — И было с той самой ночи, когда ты впервые пришла ко мне во сне.
 Лаура проглотила комок, безмолвно отрицая правду его слов.
 — То, что было раньше, не имеет никакого значения. Мы живем в реальном мире, Коннор, а не во сне. И в этом мире нам не всегда удается делать то, что нам хочется.
 Он втянул в себя воздух.
 — Скажи мне, Лаура, чего ты хочешь? Она смотрела на его густые черные волосы, вьющиеся у висков, на тонкие морщинки, разбегающиеся от его синих глаз, на полные губы, изогнутые в улыбке, которые одним-единственным поцелуем могли заставить ее забыть все на свете. Она больше не могла отрицать правды: глядя на Коннора, она видела все, что когда-либо хотела… все то, чего у нее никогда не будет.
 — Какая разница, чего я хочу? — Она резко повернулась и направилась к двери, оставив его стоять в солнечном свете.




 Глава 16


 — Не пойму, что случилось с часами. — Дэниэл постучал карандашом по столешнице, обтянутой зеленой кожей, глядя на часы деда в библиотеке. — Еще два дня назад они прекрасно ходили.
 Софи отвела взгляд от часов, чувствуя, как они обвиняют ее своим молчанием, и сложила руки на коленях. «Сегодня, когда все будут спать, нужно исправить повреждения», — подумала она.
 — Я уверена, что их можно починить.
 — Да, конечно.
 Софи следила, как поднимается и опускается карандаш в руках Дэниэла, постукивая кончиком по столешнице. Тук, тук, тук — Дэниэл стучал карандашом, как будто вел счет секундам, проходившим в молчании. Кажется, за три месяца они не сказали друг другу и десятка слов. Потому ли, что им не о чем говорить? Или мешала тяжесть того, что нужно было сказать давным-давно?
 — Кажется, до сих пор я не выразил вам благодарности за то, что вы согласились опекать Лауру.
 — Очень рада, что смогла чем-то помочь. — Софи подняла глаза, и у нее замерло дыхание в груди, когда она поняла, что Дэниэл внимательно смотрит на нее, о чем-то размышляя. Сколько раз по ночам ей снилось, что она сидит вот так, и ей доступно маленькое удовольствие смотреть в его красивые темные глаза… — Лаура — такая прелестная юная леди. Она заменяет мне дочь, которой у меня никогда не было.
 Дэниэл нахмурился, перевел взгляд на карандаш, и его лоб прорезали глубокие морщины.
 — Странно, что вы так и не вышли замуж.
 — Вам это кажется странным?
 Неужели он знает? Есть ли у него хоть какое-то понятие, как сильно она его любила? И как сильно любит его до сих пор?
 — Весь Бостон лежал у ваших ног. — Дэниэл еле слышно вздохнул и пожал плечами. — Нескончаемый поток претендентов на вашу руку… Я разглядывал их и пытался угадать, кого из них вы выберете.
 Несмотря на несколько серебристых прядей в его густых темных волосах и морщинки, разбегающиеся от глаз — следы прожитых лет, — ей казалось, что он выглядел точно так же, как в тот день, когда она впервые поняла, что он навсегда останется в ее сердце. Тогда ей было тринадцать лет — ребенок, влюбившийся в двадцатилетнего красавца, обрученного с ее сестрой.
 — И меня всегда поражало, почему вы не остановили выбор ни на одном из ваших юных поклонников. — Дэниэл поднял глаза, все так же постукивая карандашом по столу, взглядом задавая безмолвный вопрос, стоявший между ними все эти годы.
 — Отец говорил, что я безнадежно романтична. — Софи отвела взгляд, опасаясь открыть слишком многое. Даже у старой девы есть своя гордость. — Понимаете, я всегда верила, что брак можно заключить только по любви.
 — А вы так и не встретили истинную любовь?
 Софи теребила пальцами золотые кружева на манжете синего шелкового платья. Что он скажет, если она во всем признается? Будет ли он ошеломлен? Ужаснется? Смутится? Или услышит ее признание с радостью?
 — Впрочем, полагаю, что это не мое дело. — Дэниэл вздохнул. — Кажется, я удалился от темы, которую хотел обсудить с вами.
 Софи смяла кружевную манжетку пальцами. Момент для признания миновал. «И, возможно, к лучшему», — подумала она. Признание могло уничтожить последние остатки достоинства, еще сохранившиеся в ней.
 — Ко мне сегодня приходил Филипп Гарднер.
 Софи подняла взгляд от изуродованных кружев. Дэниэл смотрел на нее, и в его глазах читалось неодобрение.
 — Боже, да он сегодня был сильно занят! Должно быть, он приходил к вам в контору сразу же после разговора со мной.
 —Да.
 Софи немилосердно терзала манжетку. Когда Ридли сообщил ей, что хозяин придет домой к обеду, она немедленно занялась своей внешностью, надев одно из лучших шелковых платьев. Сейчас она поняла, что ей нужно было одеться во власяницу.
 — Филиппа взволновало, что Лаура гуляет по Бостону без провожатых.
 — Я знаю, что волнует Филиппа. Вам тоже не нравится, как я выполняю обязанности опекунши Лауры?
 Дэниэл вертел карандаш в руках.
 — Я не думаю, что разумно позволять Лауре оставаться наедине с молодым человеком. Особенно с таким безрассудным человеком, как ваш кузен.
 — Поскольку вы еще не видели Коннора, я не вполне понимаю, почему вы считаете его безрассудным.
 Дэниэл взглянул на нее поверх карандаша, который он зажал горизонтально между пальцами.
 — Филипп постарался описать мне его.
 Софи разглаживала пальцами испорченные кружева.
 — Я всегда считала вас человеком, полагающимся только на собственное суждение.
 — Софи, я не собираюсь вас в чем-то обвинять. Я понимаю, что вам никогда раньше не приходилось выступать в роли опекуна. — Он глубоко вздохнул, продолжая вертеть карандаш. — Возможно, в данном случае вы приняли неверное решение.
 — Дэниэл, скажите мне, если бы Лаура отправилась на прогулку с Филиппом Гарднером, вы бы тоже подвергали сомнению мои действия?
 — Но Филипп Гарднер хочет жениться на Лауре.
 Софи сжала руки, положив их на колени.
 — Мне не нужно спрашивать, получил ли он ваше благословение. Дэниэл нахмурился.
 — Конечно, получил. Я собираюсь поговорить с Лаурой о том, когда назначить день свадьбы.
 — А что, если Лаура не хочет выходить за него?
 Дэниэл откинулся в кресле, глядя на Софи так, как будто она только что заявила, что умеет колдовать.
 — Ради Бога, скажите мне, почему Лаура может не захотеть выйти замуж за Филиппа Гарднера?
 — Например, потому что не любит его.
 — Он происходит из одной из лучших семей в городе. Он будет ей прекрасным мужем.
 — Не будет, если она не любит его. Дэниэл постучал кончиком карандаша по столу. Эта торопливая дробь эхом повторяла его сердцебиение.
 — Софи, по любви заключается очень мало браков.
 Софи крепко стиснула руки, глядя на человека, который выглядел точно так же, как Дэниэл Салливен, которого она любила всю жизнь. Она подумала: а знала ли она его когда-нибудь на самом деле?
 — Вы именно этого хотите для Лауры — брака без любви?
 Дэниэл поджал губы, все так же продолжая смотреть на карандаш, как будто боялся, что она сможет прочесть слишком многое в его глазах.
 — Я знаю, что для нее лучше.
 — Вы считаете, что для нее лучше — жить во лжи до конца жизни?
 — Лаура заслуживает брака с представителем лучшей в городе семьи.
 — Лаура заслуживает брака с человеком, с которым она сама хочет провести всю жизнь! Дэниэл сжал карандаш в кулаке.
 — Она уважает Филиппа.
 — Но не любит его.
 Дэниэл смотрел на кончик карандаша, прижатый к столешнице; свинцовый грифель погрузился в ярко-зеленую кожу.
 — Она любит кого-то другого?
 — Не знаю точно. Но вполне возможно.
 Дэниэл посмотрел на нее. Его темные брови почти сошлись над тонкой переносицей.
 — Вы не хотите сказать, что она влюбилась в вашего кузена?
 Софи подумала о Конноре, о том, как наполнялись светом глаза Лауры, когда она смотрела на него.
 — Да, я думаю, что дело идет к этому.
 — Но она только что с ним познакомилась!
 Софи затаила дыхание, подумав, что скажет Дэниэл, если узнает правду. Конечно, он ей не поверит. В такое невозможно поверить. Вероятно, он отправит ее прямо в лечебницу для душевнобольных.
 — Иногда достаточно одного взгляда.
 Дэниэл с шумом выдохнул воздух.
 — Вы действительно неисправимо романтичны.
 — Да, и не отрицаю этого. Я всегда полагала, что брак — это нечто большее, чем взаимные обязательства или союз двух влиятельных семей.
 Дэниэл отвернулся от нее, глядя на застывшие часы.
 — Капризы чувств могут привести к катастрофе.
 Софи разглядывала его лицо. Бедный Дэниэл. Ему так и не дали шанс найти свою настоящую любовь.
 — А не будет ли катастрофой, если она выйдет замуж за одного, зная, что любит другого?
 Дэниэл сжал руки в кулаки, едва не сломав карандаш.
 — Я должен думать не только о будущем Лауры, но и о «Чандлер Шиппинг». Она должна выйти за человека, способного возглавить фирму.
 — Я не подозревала, как много значит для вас бизнес!
 — Он для меня почти ничего не значил, — Дэниэл смотрел на нее глазами, полными ярости, которая накапливалась годами, — до тех пор, пока я не понял, что весь город ждет, когда я развалю компанию.
 — И поэтому вы проводите все время в конторе?
 — Я удвоил оборот фирмы. Дела «Чандлер Шиппинг» никогда не шли так блестяще. «Но слишком дорогой ценой достался успех, — подумала Софи. — Если бы только нашлось заклинание, чтобы вернуть зря потраченные годы!»
 — Вы доказали, что они были не правы. Вы доказали, что ничем не хуже их.
 — Неужели? — Он улыбнулся. — Вы представляете, что значит жить в этом городе, где люди смотрят на тебя так, как будто ты недостоин сидеть за их обеденным столом?
 — Эти люди не стоят того, чтобы на них обращать внимания.
 — Эти люди стоят во главе городского общества. И моя дочь должна доказать им, что она ничуть не хуже любого из них. Когда она выйдет замуж за Филиппа Гарднера, никто не осмелится смотреть на нее сверху вниз.
 — Но какой ценой, Дэниэл?
 — Черт побери, Софи! — Дэниэл швырнул половинки сломанного карандаша на стол. — Вы говорите так, как будто я продаю ее в рабство!
 Софи молчала, глядя на Дэниэла сквозь слезы, затуманившие ее взгляд.
 — Я-то думала, что вы, как никто другой, понимаете, что человек — кузнец своего счастья!
 — Кто-нибудь из нас был кузнецом своего счастья?
 — Во всяком случае, нам всегда приходится делать выбор, меняющий нашу судьбу. Большая часть того, что мы делаем, продиктована долгом или ответственностью. — Софи боролась с чувствами, сжимающими ее сердце ледяными когтями. Она не собиралась оплакивать горькими слезами то, во что годы превратили этого человека. Нет, ей надо найти способ исцелить глубокие раны, кровоточащие в его душе. — Если вы прикажете Лауре выйти замуж за Филиппа Гарднера, она послушается, но не потому, что любит его. И не потому, что ей нужно положение в обществе, которого вы добиваетесь для нее. А только потому, что она вас любит. Потому что она не захочет огорчать вас. Потому что она хочет заслужить вашу любовь.
 — Что вы имеете в виду — «она хочет заслужить мою любовь»? — Дэниэл положил локти на стол. — Она моя дочь, и я, конечно, люблю ее.
 — Вы могли любить ее, потому что она ваша дочь. Но я не уверена, что вы сколько-нибудь хорошо ее знаете.
 — Что вы хотите этим сказать?
 — Сколько времени вы провели с Лаурой за все эти двадцать пять лет?
 — Я уверен, что провел со своей дочерью достаточно времени.
 Софи неотрывно смотрела на него.
 — Вы так думаете?
 Дэниэл сжал руки в кулаки.
 — Я должен заниматься бизнесом. Она обязана понимать, что я не могу уделять ей все свое время.
 — Лаура считает, что солнце восходит и заходит вместе с вами.
 Дэниэл посмотрел на половинки сломанного карандаша.
 — Я желаю ей только добра.
 — Тогда дайте ей шанс найти свое счастье.
 — Она найдет счастье с человеком, который носит волосы до плеч и ходит в кожаных штанах?
 Софи улыбнулась, подумав о необыкновенном юноше, с которым Дэниэлу еще предстоит познакомиться.
 — Возможно, вам стоит полагаться на свое суждение, а не на предубежденные наблюдения человека, который смотрит на людей свысока.
 Дэниэл стиснул челюсти, и на его щеках заходили желваки.
 — Хорошо. Я не стану говорить с Лаурой о свадьбе, по крайне мере до тех пор, пока у меня не сложится свое мнение об этом Конноре Пакстоне.
 «Что подумает отец о викинге, живущем под его крышей? — думала Лаура. — Спокойно!» — твердила она себе.
 Она пройдет через грядущее испытание, если только сохранит спокойствие, — заверяла себя Лаура. Глубоко вздохнув, она постучала в дверь спальни Коннора. Он не отозвался, и она направилась к окну в конце коридора.
 В окно лился лунный свет, скользя серебристыми лучами по узорам, 'оставленным морозом на стеклах. Сила полной луны привела Коннора к ней. Не заберет ли следующее полнолуние его обратно? Лаура потерла ладони, ее руки покрылись гусиной кожей. Этот человек может исчезнуть в любой момент, как дым на ветру. Она никогда не должна забывать об этом.
 — Лаура!
 Она резко обернулась на звук его голоса, и подол шелкового платья обвился вокруг ее ног. Коннор стоял у двери комнаты, с взъерошенными и мокрыми после ванны волосами. Верхние запонки рубашки были расстегнуты, вокруг шеи болтался черный галстук.
 Куда девался викинг? Куда пропал несносный варвар, перевернувший ее жизнь? В нескольких футах перед ней стоял принц, человек, который мог бы украсить собой страницы детской сказки. Мечта, ставшая реальностью.
 Но будущее с ним невозможно.
 Хватит мечтать о том, чего никогда не будет.
 — Я помогу тебe справиться с галстуком. Коннор схватил за концы шелкового галстука, болтавшегося вокруг накрахмаленного белого воротничка, и улыбнулся ей. Сердце Лауры бешено забилось, ей стало трудно дышать, словно кто-то выпустил из нее весь воздух.
 — Мне иногда кажется, что нужно быть волшебником, чтобы уметь завязывать ваши галстуки.
 — Нет, только немного практики. — Но будет ли у них время для практики? — Давай помогу.
 Коннор отступил, пропуская ее в комнату. Она прошла так близко от него, что ощутила запах свежести, исходящий от его кожи, запах, вызвавший у нее желание прижаться лицом к теплому изгибу его шеи. Какие неподобающие мысли!
 — Пожалуйста, оставь дверь открытой. …
 — Ради приличия?
 Она кивнула, зная, что приличия не позволяют ей даже входить в его комнату, и открытая дверь не имеет никакого значения. Лаура отвернулась, опасаясь, что он прочтет слишком многое в ее глазах.
 — Где Цыган?
 — С ним хотела играть Меган. В последний раз я видел их в детской наверху.
 — Надеюсь, она не будет в отчаянии, если Цыгана придется отдать. — Лаура скорее чувствовала, чем слышала, как он приближается к ней, ощущала еле заметную перемену в атмосфере, тепло, обволакивающее ее, когда он встал рядом с ней. Чтобы руки не дрожали, она сжала их в кулаки.
 — Ей будет трудно, но по крайней мере пока они могут развлекаться.
 «Даже если это только на несколько недель, — подумала Лаура. — Сколько еще часов им осталось до следующего полнолуния?»
 — Хочешь, я сяду, чтобы ты смогла завязать эту штуковину?
 — Нет. — Она помедлила мгновение, набирая воздух в легкие и пытаясь как-нибудь защититься от чувств, которые он пробудил в ней, найти средство не поддаваться его чарам. — Я и так справлюсь.
 Она повернулась, исполнившись решимости не отрывать взгляда от галстука, который ей предстоит завязать. Из-под расстегнутой рубашки виднелись темные волосы, дразня ее. Она застегнула перламутровые запонки на его рубашке, почувствовав, как нагрелась ткань от его кожи. Ее пальцы замерли, не решаясь застегнуть последнюю запонку, и она смотрела на ямку в его шее, зная, что должна выбросить из головы все мысли, проносящиеся в ее воспаленном мозгу. Эти мысли были чересчур опасными, чересчур искушающими.
 Однако Лаура не могла не думать о том, как прижмется губами к его коже, глубоко вдыхая его запах, и как его руки сомкнутся вокруг нее и не отпустят уже никогда. Застегнув рубашку, она принялась за черный шелковый галстук, завязывая узел дрожащими пальцами.
 Коннор накрыл ладонь Лауры своей рукой, прижимая ее согнутые пальцы к своей теплой шее.
 — Ты боишься, что я подведу тебя? Она мгновение колебалась, прежде чем поднять на него глаза.
 — Ты должен помнить сотню разных вещей и можешь совершить столько ошибок!
 — Да. Ваши правила похожи на змей, свернувшихся кольцами у меня в мозгу и готовых ужалить, если я сделаю неверный ход.
 В это мгновение он казался таким уязвимым, таким открытым и таким привлекательным!
 — Если забудешь, какую вилку брать, смотри на меня. Я постараюсь, чтобы ты все время мог видеть, что у меня в руках.
 Коннор улыбнулся.
 — Буду не сводить глаз со своего учителя.
 — Возможно, отец станет расспрашивать тебя. Ты должен помнить, что твой отец был кузеном моей прабабки с материнской стороны. Ты закончил Кембридж. В Бостоне раньше никогда не был. Ты…
 Он прикоснулся кончиком пальца к ее губам, и ее слова оборвались изумленным вздохом.
 — Ты не думала о том, чтобы сказать ему правду?
 Она нахмурилась.
 — Он подумает, что мы сошли с ума.
 — Во лжи очень легко запутаться, Лаура.
 — Как я могу ему сказать, что ты явился из другого мира, из другого времени? Я сама себя не могу в этом убедить. Я даже не вполне уверена, что ты существуешь на самом деле.
 Он сжал ее руку.
 — Я настоящий. Такой же настоящий, как любой человек в вашем веке.
 Она смотрела на тыльную сторону его ладони. Ладонь была длинной и изящной, золотистую кожу слегка оттеняли темные волоски. Было невозможно отрицать реальность его существования, когда он держал ее так, и она чувствовала тепло и силу его тела, с каждым вдохом вбирала в себя благоухание его кожи.
 — Ты можешь исчезнуть, пропасть без предупреждения.
 — Только с тобой. — Он поднял ее руку и прижался губами к ее ладони. — Я люблю тебя так сильно, что кроме тебя мне больше ничего не нужно от жизни.
 Она смотрела в его глаза, впитывая жадно тепло, поднимающееся из синих глубин. Ее губы раскрылись. Она чувствовала внутри себя перемену, почти неощутимую, но все же произошедшую. Что-то незаметно поддалось, угрожая самому ее существу.
 Боже, помоги ей! Когда он улыбается, зима сменяется теплыми летними днями. Когда он прикасался к ней, она верила в волшебство. И несмотря на самые лучшие намерения, в ней проснулась мысль — если все, что она когда-то считала невозможным, в каком-то смысле возможно?
 — Пора идти. — Она высвободила свою руку и сжала пальцы в кулак, надеясь сохранить тепло, оставшееся от его прикосновения. — Отец ждет нас.




 Глава 17


 Коннор привык к веселым обедам. В кругу его семьи застольная беседа лилась с такой же легкостью, как весеннее вино из бочонка. За столом Салливенов все было по-другому. Он обмакнул кусок омара в соус из масла и белого вина, внимательно глядя на женщину, сидевшую напротив. Пламя свечей освещало лицо Лауры, удлиняя ее черные ресницы.
 Хотя обед был превосходным, Лаура едва прикасалась к устрицам, и сейчас водила маленьким кусочком омара в соусе по своей тарелке. Она сохраняла молчание, сидя, как прекрасная статуя, пока Коннор парировал каждый выпад ее отца, сочиняя детали своего выдуманного существования.
 Лаура подняла темные брови, бросив на Коннора взгляд, как будто смотреть на него было запретным удовольствием. Выражение ее лица смягчилось единственный раз, когда их взгляды встретились. Коннор увидел в ее глазах тепло, любопытство и желание, которые давали ему надежду и силу.
 — Вы даже не представляете, как мы с Лаурой были удивлены, когда Коннор явился посреди ночи. — Софи отпила воды из бокала. — Я даже не могу припомнить, когда в последний раз его видела.
 — Странно, — произнес Дэниэл, рассматривая Коннора, с любопытством и подозрением. — Не припоминаю, чтобы кто-нибудь из вашей семьи когда-нибудь бывал в Бостоне.
 — Конечно, вы не можете помнить, — вмешалась Софи, прежде чем Коннор успел раскрыть рот. — Я навещала их в Англии. Пакстоны — мои родные со стороны бабушки по линии матери. Коннор — мой кузен, сын Блейка. Вы помните Блейка?
 Дэниэл нахмурился, глядя через стол на Софи.
 — Нет, боюсь, что не помню.
 Лаура тоже смотрела на тетю, затаив дыхание.
 — Бедняга умер несколько лет назад. Кажется, от тифа. Вся семья умерла, кроме Коннора. В то время он занимался исследованиями в Ирландии. — Софи взглянула на Коннора, улыбка маскировала ее беспокойство. — Он — последний из Пакстонов.
 Дэниэл вертел бокал с вином, и хрусталь отражал свет свечей в канделябрах.
 — И что же привело вас в Бостон, мистер Пакстон?
 — Ну, он приехал… — начала было Софи.
 — Я приехал, чтобы познакомиться с вашей дочерью.
 Лаура шумно выдохнула, как будто Коннор дал ей пощечину.
 Дэниэл перевел взгляд с Софи на Лауру, затем его глаза остановились на Конноре.
 — Долгий путь вы проделали, чтобы познакомиться с юной леди.
 — Неужели? — Коннор взглянул на Лауру, улыбнувшись, видя, как ее щеки заливает румянец, — ради иных женщин мужчина может проделать путь в тысячу лет и все же думать, что путешествие было не напрасным.
 — Я понимаю любого человека, желающего познакомиться с моей дочерью. — Дэниэл смотрел на Коннора так, как будто стремился проникнуть в его мысли. — И я уверен, что вы поймете, почему я не всякого мужчину подпущу к ней.
 — Ваша дочь — сокровище, которое нужно беречь. — Коннор не сводил глаз с Дэниэла. — Было бы глупо позволить кому-нибудь недостойному похитить его.
 — Да, глупо. — Дэниэл отвел взгляд от Коннора, стиснул зубы, и на его щеке заиграл желвак. Он посмотрел на Софи, сидевшую на противоположном конце длинного стола, как будто искал ответы на загадки.
 — Эй, ты куда?! Назад! — раздался крик Фионы откуда-то из-за двустворчатой двери, ведущей в буфетную.
 — Фиона, лови пса! — прокричал Ридли. Дверь распахнулась, с такой силой ударившись о стену, что задребезжал хрустальный абажур настенного светильника. Все, сидевшие за столом, обернулись. В открытую дверь ворвался Цыган — белая молния, за которой мчалась серым облаком Фиона, схватившись пухлым руками за подол темно-серой юбки.
 — Что за черт! — вымолвил Дэниэл.
 Цыган устремился к столу. Он зацепил за скатерть костью, которую держал в зубах, и исчез под столом, утащив скатерть за собой.
 Софи вскрикнула.
 У Лауры перехватило дыхание.
 Тарелки заскользили по столу. Бокалы опрокинулись. Канделябры зашатались.
 — О Боже! — Лаура бросилась за своей тарелкой и успела поймать ее в воздухе. Куски омара полетели во все стороны. Ее стул накренился, и она с шумом свалилась на пол.
 Коннор схватил канделябр. Вокруг него на пол сыпались тарелки. По скатерти катились бокалы и падали, не разбиваясь, на красные и белые розы, вышитые на ковре. Коннор встал и поднял свечи, ожидая следующего удара. Но он не последовал. Ураган окончился так же быстро, как налетел.
 — Святые угодники, спасите нас, — прошептала Фиона, но ее голос прозвучал как удар грома во внезапной тишине.
 Опустив тяжелый серебряный канделябр на опустевший стол, Коннор взглянул на Лауру. Она посмотрела на него ошеломленным взглядом, как будто только что побывала в объятиях торнадо, швырнувшего ее на землю.
 Она сидела на полу с тарелкой в одной руке и пустым бокалом — в другой. С ее подбородка стекал соус. Кусочки омара застряли в золотистых локонах, выбившихся из-под черепаховых гребней и каскадом спадавших ей на плечи.
 — Это неописуемо! — воскликнул Ридли, стоявший рядом с Фионой, — маленький человечек с белым полотенцем, повешенным на руку, и широко раскрытыми темными глазами, обозревающими катастрофу, постигшую безукоризненно накрытый стол.
 — Кто-нибудь объяснит мне, что все это значит? — спросил Дэниэл, все так же сидя во главе стола, ничем не запачканный, с бокалом вина в руке. Перед ним простиралась обширная равнина полированного красного дерева.
 — Это моя вина, и только моя! — сказала Фиона, схватив бокал, застывший на самом краю стола. — Следить за собакой было моим делом. Можно было догадаться, что она почует кость от окорока.
 Софи прочистила горло, пытаясь скрыть то, что вряд ли походило на смех.
 — Давненько ей не приходилось видеть вокруг себя столько пищи.
 Дэниэл нахмурился, глядя на Лауру.
 — Ты не ушиблась?
 Лаура покачала головой, снимая с себя кусок омара. Пока Коннор смотрел на ее испуганное лицо, все происходящее показалось ему абсурдом. Он стиснул зубы, едва сдерживая смех, и направился ей на помощь.
 — Это совсем не смешно, — произнесла Лаура хриплым шепотом, когда Коннор забрал из ее рук тарелку с бокалом.
 — Тебе нужно было посмотреть моими глазами, — прошептал он ей на ухо.
 Она бросила на него яростный взгляд.
 Он подмигнул.
 Дэниэл, наклонившись, заглянул под стол, затем устремил на Софи мрачный взгляд.
 — Надо полагать, это похожее на волка существо, обгладывающее кость, — та самая милая собачка, которую Лаура сегодня привела домой.
 — Бедняжка замерзла и хотела есть, и ей некуда было идти, — объяснила Софи, разглаживая скатерть рукой. — Я заверила Лауру, что такой благородный человек, как вы, никогда не бросит животное на верную гибель.
 Дэниэл поставил бокал на стол.
 — Вы так ей сказали?
 Софи кивнула, и на ее губах появилась улыбка, когда она взглянула на него.
 — Вы — слишком добрый человек, чтобы прогнать несчастное беззащитное животное.
 Дэниэл поднял темные брови, глядя на Софи, как человек, до конца осознавший, что его загнали в угол.
 — Вам стоило посмотреть, как наша маленькая Меган привязалась к псу. — Софи сложила на коленях руки. — Просто прелесть! Вы буквально осчастливили девочку, позволив Цыгану остаться у нас.
 Дэниэл шумно вздохнул. Он поджал губы и обратил свой мрачный взгляд на Лауру — воплощение человека, собирающегося принять решение.
 Коннор почувствовал, как Лаура, стоявшая рядом с ним, напряглась, ожидая услышать вердикт отца.
 — Поскольку ты привела это животное в дом, то тебе и отвечать за него, — уголок рта Дэниэла искривился, как будто он старался подавить улыбку. — Надеюсь, ты позаботишься, чтобы собака получала достаточно пищи и не приходила в столовую во время обеда. Лаура выдохнула из груди воздух. — Хорошо. Можешь положиться на меня.
 — Несносность этого человека превосходит все границы. — Лаура провела щеткой по вымытым волосам. — Смеяться надо мной, как будто я играю в спектакле!
 На ее губах появилась улыбка, когда она мысленно восстанавливала подробности происшествия. Глубоко внутри зародившись, нарастал смех и, наконец, она была не в состоянии его сдержать. Боже милосердный, можно себе представить, как нелепо она выглядела!
 Лаура смотрела на свое отражение, видя в зеркале улыбающееся лицо с пунцовыми щеками. Но оно казалось ей лицом незнакомки. Когда в женщине, которую она знала как Лауру Салливен, начали совершаться изменения? Когда разум и ответственность стали казаться ей петлей вокруг шеи?
 Она положила щетку с серебряной ручкой на вышитую салфетку, постеленную на туалетном столике розового дерева. Лаура сама вышила на салфетке изящные розовые бутоны с изумрудными листьями и сложную кружевную бахрому. Вышивание помогало ей убить время, заполнить пустые часы. Сейчас ей казалось, что она всю жизнь убивала время. Все ее дни были пустыми до того мгновения, как в ее жизнь ворвался Коннор.
 — Коннор… — прошептала она, и ее пульс участился при звуках его имени.
 Она скрестила руки, обхватив себя за плечи. Ей хотелось почувствовать жар его объятий. Она закрыла глаза, представляя нежное прикосновение его губ, тепло, обвевающее ее кожу, как летний ветерок.
 — Глупая женщина! — сказала она незнакомке в зеркале, со щеками, залитыми краской. — То, о чем ты мечтаешь, — невозможно. С Коннором у тебя нет будущего.
 Она медленно сделала глубокий вдох. Ее грудь поднялась, нежные соски прикоснулись к мягкой голубой фланели платья, и по всему ее телу пробежала дрожь. Коннор разбудил в ней страсть, угрожавшую поглотить ее.
 — Ты должна быть осторожна, — предостерегла она незнакомку в зеркале. — Очень, очень осторожна.
 За спиной она заметила какое-то движение — белая тень, промелькнувшая в углу зеркала. Обернувшись, Лаура увидела около кровати Цыгана, глядевшего на нее так, как будто собака читала все ее мысли.
 — Что ты тут делаешь? Странно, что ты осмеливаешься показываться мне на глаза после того погрома, который ты учинил.
 Цыган пересек комнату и уселся перед ней, глядя на нее своими умными глазами.
 — Ты должен понимать, как тебе повезло, что отец не вышвырнул тебя на улицу.
 Цыган ткнулся своим холодным носом в ладонь Лауры.
 — Вижу, ты хочешь извиниться. — Лаура, мгновение поколебавшись, прикоснулись к голове собаки, погрузив пальцы в мягкую шерсть. — Впредь ты должен вести себя лучше, если хочешь жить у нас.
 Собака жалобно завыла, как бы прося прощения.
 — Хорошо. Я тебя прощаю, — вздохнула Лаура, почесывая у пса за ушами. — Мы все иногда совершаем ошибки.
 Лаура могла только надеяться, что она исправит свою ошибку, очень серьезную ошибку, которую совершила, позволив себе влюбиться в неподходящего человека, прежде чем она приведет к катастрофе. Нужно держаться подальше от этого человека. Ей придется как-то справиться с опасным влечением, которое она чувствует к Коннору.
 — Пожалуйста, делайте, как я говорю! — Софи передернула стрелки часов в библиотеке, ставя их на текущее время: полночь. Полночь казалась ей самым подходящим временем, чтобы чуть-чуть попрактиковаться в магии.
 Она заглянула в раскрытую книгу.
 — Часы стоят, идти не хотят. Слушайте меня, вот просьба моя. Как прежде, ходите, и стрелки вертите.
 Софи затаила дыхание. Ничего не произошло.
 — Медный маятник, выполняй приказ. Не стой на месте, качайся, как прежде.
 Маятник покачнулся сначала в одну сторону, затем в другую, лениво, как старый человек, потягивающийся после долгого сна. Наконец, он нашел нужный ритм и бойко закачался, отмеряя уходящие секунды.
 — Ура! Получилось! У меня получилось!
 — Что получилось? — спросил Дэниэл, входя в комнату.
 — Ох! — Софи поспешно обернулась лицом к нему, прижимая книгу к груди.
 — Прошу прощения, я не хотел вас напугать.
 — Я думала, что все уже спят.
 — Я не могу заснуть. — Он подошел к ней, и она заметила торчащие из-под темно-синего бархатного халата штанины пижамы.
 Щеки Софи залились краской, когда она вспомнила, что держала эти штанины в руках. Настоящая леди на ее месте поспешила бы удалиться. Настоящая леди никогда не останется в обществе джентльмена, одетого для сна, в то время как она сама одета в одну лишь ночную рубашку и халат. Однако, когда он подходил к ней с улыбкой, играющей на губах, Софи поняла, что ей вовсе не хочется быть настоящей леди.
 Он остановился в футе от нее — так близко, что ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть в его темные глаза.
 — Вам не дает спать сознание своей вины? — спросил он.
 Софи еще крепче прижала книгу к груди. Неужели он все видел и слышал?
 — Вины?
 — Вины за то, как ловко вы провели меня с этим волком. Вы знаете, что не оставили мне выбора?
 В библиотеке было холодно, камин давно погас, но Софи не чувствовала озноба. Дэниэл
 стоял совсем рядом с ней, и тепло его тела согревало ее, как огонь.
 — А вам хотелось выбирать?
 — Нет. — Дэниэл покачал головой, улыбнувшись, как будто обнаружил что-то новое и забавное в мире, в котором не осталось загадок. — Хочется думать, что вы были правы; едва ли я мог бы выгнать беззащитное животное на мороз.
 — Конечно, не могли.
 «Странно, как лицо человека может измениться всего за несколько часов», — подумала Софи. Тень щетины покрывала его щеки, скапливалась в глубокой ямке подбородка. Ей захотелось узнать, что можно почувствовать, если прикоснуться к его щетине кончиками пальцев.
 — Тот Дэниэл, которого я знала, слишком хорошо понимал, что такое честь и ответственность, чтобы совершать что-либо немилосердное.
 — Тот Дэниэл, которого вы знали? — Он нахмурился, и меж его темных бровей залегла глубокая морщина. — Вы говорите так, будто я умер.
 — Неужели? — Софи смотрела в его темные глаза, чувствуя, как время отступает, вспоминая тот единственный раз, когда он обнимал ее. Двадцать один год прошел с тех пор. Целая вечность с того вечера, как он танцевал с ней тот единственный вальс, то единственное мгновение, которое она хранила между страниц памяти, как засохшую розу. Помнит ли он тот бал?
 — Прошло столько времени с тех пор, как мы были друзьями, — продолжала она. — Тогда мы были еще детьми. Наверно, в каком-то смысле мы действительно умерли. Те люди, которыми мы были тогда, больше не существуют.
 Он рассматривал ее лицо, стиснув зубы, и в его взгляде появилось что-то свирепое, как будто он боролся с мрачным демоном, преследовавшим его целую вечность.
 Он глубоко вздохнул.
 Софи затаила дыхание.
 — Софи, я…
 Прижав книгу к груди, она застыла в ожидании, надеясь услышать слова, которые унесут прожитые годы, — слова, которые могут воплотить в жизнь ее вечную мечту.
 Но Дэниэл отвернулся.
 Софи почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Глупая старая дева, размечталась попусту!
 Дэниэл подошел к окну и раздвинул темно-красные бархатные шторы. Заскрипели кольца, скользящие по медному стержню. Он распахнул ставни, как будто был пленником, спасающимся бегством. Сквозь обмерзшие стекла струился лунный свет, освещая лицо страдающего человека.
 — Я думал о том, что вы сказали сегодня. О Лауре. Вы были правы — я не знаю свою родную дочь.
 Софи стояла рядом с часами, маятник которых отмечал уходящие секунды.
 — Еще не поздно познакомиться с ней.
 — Она относится ко мне с уважением, но без любви — как к незнакомцу.
 Проводите с ней побольше времени. Завтра мы идем в театр. Присоединяйтесь к нам
 — В театр… — Он смотрел на часы за спиной Софи, как будто глядел в прошлое, и на его губах появилась печальная улыбка. — Я не был в театре двадцать пять лет.
 — Завтра дают оперетту «Пираты Пензанса». — Софи затаила дыхание, сердце безумно колотилось при мысли о том, что он целый вечер будет рядом с ней. — Я уверена, что вам понравится.
 — Сомневаюсь, что завтра смогу выбраться.
 Софи смотрела на него, чувствуя, как сердце сжимается от боли и разочарования.
 Дэниэл нахмурился и стиснул зубы, на его щеке заиграл желвак.
 — Я должен заниматься делами компании.
 Софи глубоко вздохнула.
 — Конечно.
 Засунув руки в кармана халата, он отвернулся к окну.
 — Коннор вскружил Лауре голову. Это заметно по тому, как она смотрит на него.
 — Коннор любит ее и хочет жениться на ней.
 — Что вы знаете об этом молодом человеке? — Дэниэл сжал засунутые в карманы руки в кулаки. — Откуда вы знаете, что он не охотник за приданым? Откуда вы знаете, что он не пустит по ветру все, что я с таким трудом создал?
 — Коннор — человек чести.
 — Вы сами говорили, что не видели его много лет! — Дэниэл обернулся к ней. — Откуда вам известно, из какого материала он скроен?
 Софи улыбнулась.
 — Он из хорошей семьи.
 — В каждое семье может быть своя паршивая овца.
 — Он — порядочный человек. — Софи приложила руку к груди. — Я чувствую сердцем. Дэниэл глубоко вздохнул.
 — Должен признаться, он оказался вовсе не таким, как я ожидал.
 Софи прижала книгу к груди.
 — Он особенный.
 — Похоже, он привык брать быка за рога.
 — Это только одна из его особенностей. Возможно, вам стоит познакомиться с ним поближе.
 — Филипп Гарднер не станет вечно ждать Лауру.
 — Если Филипп любит ее, действительно любит, то он может ждать ее всю жизнь. — Софи смотрела на Дэниэла, видя тревогу и сомнения в его темных глазах и желая ослабить их своей любовью, которая жила в ее душе вечность. — Ведь если он любит ее, никакая другая женщина не сможет заполнить пустоту в его душе.
 Хотя Дэниэл смотрел на нее с другого конца комнаты, Софи все равно чувствовала напряженность его взгляда, как будто он схватил ее и тряс, допытываясь до правды, скрытой глубоко внутри ее. Знает ли он? Подозревает ли он о ее чувствах к нему?
 — Должно быть, вы очень сильно его любили.
 — Кого? — переспросила Софи, внезапно лишаясь голоса.
 — Человека, из-за которого вы так и не вышли замуж.
 — А! — Она смотрела на бронзовый маятник, следя, как он неторопливо раскачивается. — Да, я очень сильно его любила.
 — И до сих пор любите?
 Уголком глаза она видела, как он стоит в задумчивости, глядя на нее. Она все так же смотрела на маятник, не в силах встретиться с ним взглядом — она чувствовала, как будто стоит на краю пропасти — слишком близко к краю, слишком близко к тому, чтобы открыть свою душу этому человеку, который может убить ее одним только словом.
 — Прошу прощения. Кажется, я требую ответа на слишком личные вопросы, которые не имею права задавать.
 Софи крепко прижала книгу к груди. Что он скажет, если она поведает ему тайну своего сердца?
 — Лучше пойду лягу и постараюсь немножко поспать, чтобы завтра вечером не заснуть в театре.
 Сердце подпрыгнуло в груди Софи.
 — Так вы идете с нами?
 — Думаю, что мне нужно поближе познакомиться с молодым человеком, похитившим сердце моей дочери. — Дэниэл улыбнулся, и на его правой щеке появилась ямочка. Уже давным-давно она не видела эту ямочку.  — И еще я думаю… Не пора ли нам с вами возобновить старую дружбу?
 Софи затаила дыхание.
 — Спокойной ночи.
 Она смотрела, как он пересекает комнату, гордо подняв голову.
 У двери он обернулся и застыл, глядя на нее. Маятник отмерял секунды, и она боролась с желанием броситься в его объятия.
 — Приятных сновидений.
 — Вам тоже.
 Он собрался было уходить, но вдруг нахмурился, взглянув на часы.
 — Странно, они опять ходят!
 — Я поставила их, и они пошли.
 — Понятно. Но, видимо, вы ошиблись, когда ставили их — они отстают.
 Софи взглянула на часы: 11.45. Мгновение она смотрела на них, затем сообразила, что часы идут в обратном направлении, уничтожая минуты прошедшего дня.
 — Ох, Боже мой! Мне казалось, что они ходят нормально.
 — Не волнуйтесь. Я вызову часовщика. — Дэниэл улыбнулся, снова показывая ей ямочку на щеке. — До завтра.
 — До завтра. — Она прижала книгу к груди, почувствовав, как холодно стало в комнате. Он хочет возобновить с ней знакомство! Может быть, мечты действительно иногда сбываются, сколько бы времени ни пришлось ждать.
 Когда Коннор вошел в комнату Меган, его окутал сладкий запах талька и лаванды. Лунный свет струился в единственное окно, выхватывая клин из темноты и падая на спящую девочку, которую не мог потревожить.
 Когда Коннор обдумал все последствия того, что собирался сделать, у него похолодело в груди. Если Лаура узнает, кто он такой, он может потерять ее — как раз в этот момент, когда она проявила благосклонность к нему.
 Однако выбора у него нет. Он должен исцелить ребенка, даже если придется идти на риск. Он должен оправдать доверие Меган.
 Мягкий темно-красный ковер с вышитыми на нем весенними цветами заглушил его шаги, когда он подходил к узкой кроватке девочки. Меган, свернувшаяся калачиком под толстым одеялом, казалась спящим Херувимом. Ее маленькие пухлые щечки были гладкими и белыми, как свежие сливки, каштановые локоны обрамляли хорошенькое личико.
 Утром она сможет увидеть золотоволосую куклу, которую прижимала к себе во сне. При этой мысли на губах Коннора появилась улыбка и беспокойство в сердце утихло. Он глубоко вздохнул, набрав в легкие холодного ночного воздуха и сел рядом с кроватью Меган, стараясь не потревожить ее сон.
 Он чувствовал в себе силу, похожую на ослепительный свет — теплый, чистый и целительный. Коннор прикоснулся к волосам Меган и, закрыв глаза, отдался на волю нарастающей в нем силы. Он осторожно дотронулся до виска ребенка, медленно скользя по ним пальцами, ощупывая невидимые шрамы, залечивая их, разглаживая своими прикосновениями.
 — Ты — ангел?
 Коннор поднял тяжелые веки, глядя прямо в широко раскрытые голубые глаза Меган. У него перехватило дыхание, когда он понял, что его приход не остался незамеченным.
 — Ты светишься, как ангел.
 — Я не ангел, я твой друг.
 — Коннор? — Она прикоснулась к его щеке маленькой мягкой ладошкой. — Это ты. Я вижу тебя.
 — Тени ушли, Меган. — Он широко улыбнулся. — Теперь ты сможешь видеть все.
 — Правда-правда?
 Он погладил девочку по головке.
 — Правда-правда.
 — Я чувствую внутри головы что-то такое. Это так приятно, как будто в лицо светит солнце. — Она улыбнулась, глядя мимо Коннора на подоконник, где на подушке сидел плюшевый заяц с длинными ушами и две темноволосые куклы. — Я вижу Питера, Молли и Энни!
 На глаза навернулись слезы радости, которую он мог разделить маленькой девочкой. Но сердце сжимал страх — страх перед тем, что случится, если Лаура откроет правду до того, как поймет, что любит его.
 Он приложил пальцы к виску Меган, жалея, что не может стереть из ее памяти эту ночь.
 — Меган, ты умеешь хранить секреты? Она кивнула, глядя на него своими большими голубыми глазами.
 — Никто не должен знать, что я приходил к тебе. Это будет наш секрет.
 — Но почему? Ты вылечил мои глаза.
 — Потому что люди не поймут, как мне удалось тебя вылечить, и могут меня испугаться. Они могут даже прогнать меня.
 — Но ты же не страшный. Ты очень милый.
 — Обещай мне. — Он прижался губами к ее лбу, вдыхая сладкий лавандовый аромат ее волос. — Обещай мне, что это будет наш секрет.
 Она перекрестилась.
 — Обещаю.
 — Спасибо. — Он провел рукой над ее глазами, закрывая ей веки. — Теперь спи.
 — Ты обещаешь, что утром я буду видеть?
 — Обещаю.
 Он поглаживал ее волосы, тихо напевая, пока ее спокойное, ровное дыхание не сказало ему, что Меган спит. Тогда он ушел, надеясь, что она не выдаст его.
 Вернувшись в свою комнату, он прислонился к оконной раме и стал смотреть на яркую луну. Каждый удар сердца болезненно отдавался в груди. Его будущее зависело от маленькой девочки и ее умения хранить тайну.
 — Лаура, любовь моя. — Он закрыл глаза, прислонившись лбом к холодному стеклу. — Не бойся меня. Пожалуйста, не отвергай меня!




 Глава 18


 Лаура рукой разглаживала вышитый угол наволочки, глядя на яркие солнечные лучи, проникающие в щель между шторами. Она проснулась задолго до рассвета и лежала в кровати, прячась от мира, лежавшего за пределами ее комнаты. Вне этих четырех стен обитала реальность — реальность, от которой она не могла спастись. Воздух с трудом проникал в ее сдавленное горло. Отец вернулся домой, и она понимала, что отсрочка истекает, скоро ей предстоит выбор, решающий ее судьбу.
 Кто-то постучал в дверь.
 — Мисс Лаура! — прокричала Фиона через дубовую дверь. — Мне нужно с вами поговорить!
 Лаура отбросила в сторону одеяло, и белоснежные кружева упали на ковер. Вскочив с постели, она бросилась к двери, недоумевая, какая катастрофа приключилась ночью. В коридоре стояла Фиона, держа перед собой Меган.
 — В чем дело? — Лаура переводила взгляд с бледного лица Фионы на Меган. — Что произошло?
 — С Меган что-то случилось! — Фиона положила руки на плечи девочки. — Посмотрите!
 Сердце едва не выпрыгнуло из груди Лауры. Она опустилась нa колени перед девочкой, пытаясь разглядеть признаки какого-то несчастья. В окно в конце коридора светило солнце, заливая маленькое личико Меган своим светом. Никакой крови. Никаких признаков боли. — Я так и знала, что вы очень красивая, мисс Лаура. — Меган прикоснулась к ее лицу. — Вы — настоящая принцесса.
 Лаура внимательно смотрела на девочку.
 — Ты можешь видеть, правда? Меган кивнула, тряхнув пышными каштановыми кудрями.
 — Ничего не понимаю! — Лаура взяла лицо Меган в ладони, заглянув в ее большие голубые глаза. — Как такое могло случиться?
 — Это чудо, вот что это такое, — прошептала Фиона.
 — Чудо! — Лаура почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. — Когда это случилось? Как?
 — Ночью. Ко мне прикоснулся ангел, и я стала видеть.
 Лаура нахмурилась.
 — Ангел? Меган кивнула.
 — Боже, но это же чудо! Настоящее чудо! — Фиона обняла Меган и прижала ее к себе. — Если вы не возражаете, мисс, мне бы хотелось показать Меган моей сестре, поделиться с ней радостью.
 Лаура глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями.
 — Конечно.
 — Спасибо, мисс. Вы очень добры! Лаура застыла на месте, глядя, как Фиона уводит Меган по коридору. Она все еще смотрела им вслед, когда они уже исчезли за поворотом, ведущим к главной лестнице.
 — Ангел… — прошептала она. Неужели Софи сумела найти способ вылечить Меган? От этой мысли ее передернуло. Какие силы подвластны Софи?
 — Как досадно, что большинство мужчин в Бостоне либо танцуют плохо, либо вовсе не танцуют, — Софи сжала в горсти алую парчу с золотыми-полосками и раздвинула шторы на окне музыкального зала, отчего на медном стержне заскрипели кольца. В продолговатое окно хлынул свет, падая на лакированный дубовый паркет.
 Лаура стояла у двери, глядя на тетю и пытаясь побороть подозрение, преследовавшее ее все утро.
 Коннор раздвинул шторы на следующем окне. Лучи света заиграли на его лице, как будто им не терпелось прикоснуться к нему.
 — Неужели умение танцевать имеет такое значение?
 — Разумеется. Я всегда восхищаюсь при виде человека, который изящно ведет свою партнершу по переполненному танцевальному залу. Сразу видно, что он хорошо воспитан. — Софи раздвинула шторы на следующем окне. — И всегда ужасно видеть, как множество юных леди томятся у стен зала. Они сразу начинают чувствовать себя ужасно непривлекательными.
 Коннор подмигнул ей.
 — Мне кажется, что вы-то никогда не томились.
 — Почти никогда. — Софи медленно повернулась на танцевальном полу, взмахнув подолом зеленой плиссированной юбки. — Я очень любила танцевать.
 Лаура обхватила себя руками за пояс. Было трудно поверить, что эта очаровательная леди с прелестным лицом и светлой улыбкой могла быть колдуньей, излечившей слепоту маленькой девочки. Почему-то ей казалось, что для этого чуда нужно обладать гораздо большим могуществом, чем для того, чтобы перенести викинга через тысячелетие, или заставить часы крутиться в обратную сторону, или делать перья из пустоты. И это пугало ее гораздо больше.
 — Кажется, в этом зале не проводилось балов со дня моего восемнадцатилетия. — Софи обернулась к Лауре. — Верно, Лаура?
 Лаура покачала головой.
 Софи нахмурилась, подходя к своей племяннице.
 — Лаура, ты едва притронулась к завтраку. Ты больна?
 — Нет. — Лаура глубоко вздохнула. — Немножко озадачена, вот и все.
 — В чем дело, дорогая?
 Лаура взглянула мимо Софи на Коннора. Он стоял в солнечном свете, льющемся в окна, и смотрел на нее. Однако она знала, что нет смысла держать свои подозрения в тайне от этого человека.
 — Тетя Софи, это вы сделали? Вы вернули Меган зрение?
 — Я? — Софи изумленно посмотрела на Лауру. — Лаура, милая, хотелось бы, чтобы это была я. Но я даже не могу починить часы. Как я могла бы излечить маленькую девочку?
 — Я и не думала, что это вы. — Лаура выдохнула из груди воздух. — Но Меган говорила, что прошлой ночью к ней приходил ангел.
 — Да. — Софи потерла ладони. — У меня мурашки по коже побежали, когда Фиона мне рассказывала.
 — Как это могло случиться?
 — Не знаю. — Софи прижала палец к губам. — Врачи говорили, что зрение может вернуться к Меган.
 — После стольких лет?
 — Это чудо. — Софи положила руки на плечи Лауры. — А чудо никак не объяснишь.
 — Наверно, вы правы. Врачи действительно говорили, что к Меган может вернуться зрение.
 — По-прежнему цепляешься за логику, дорогая?
 — Самыми кончиками пальцев. Софи кивнула, и на ее губах появилась улыбка.
 — Ну ладно, дорогая. Я буду играть, а ты научи Коннора танцевать.
 Лаура бросила взгляд на Коннора. Солнечный свет скользил по его черным, как смоль, волосам.
 Языческий бог, повелевающий светом. Принц, сошедший со страниц волшебной сказки. Человек, который мог затронуть своим теплом самые глубины ее существа. Вот кем был Коннор. Если бы только она могла броситься в его жаркие объятия… Но это невозможно. Для них обоих лучше, если она будет держаться от него на расстоянии.
 — Играть буду я, а вы учите его.
 — Но, Лаура…
 — Пожалуйста! — Лаура смотрела в нахмурившееся лицо тетушки, надеясь, что она все поймет. — Вы гораздо лучше меня танцуете.
 Софи вздохнула.
 — Ну хорошо, дорогая.
 * * *
 — Прыжок, три скользящих шага и короткая пауза, — объясняла Софи, улыбаясь Кон-нору, пока он шаг за шагом разучивал с ней мазурку. — Прыжок, три скользящих шага и короткая пауза. Этот веселый танец, с его быстрыми движениями, доставлял гораздо больше удовольствия, чем любой танец его времени.
 — Отлично, Коннор! Вы прекрасный ученик.
 — Спасибо моему учителю.
 Софи усмехнулась, двигаясь вместе с Коннором по полу музыкального зала, и ее каблуки стучали о лакированный дубовый паркет.
 Такая прелесть — эти танцы и эта музыка. Он никогда не слышал инструмента с таким чудесным звуком, как пианино. Коннор бросил взгляд на Лауру, игравшую на большом, блестящем черном инструменте. Солнца запускало золотые пальцы ей в волосы, лаская ее щеки мягким светом. Как ему сейчас хотелось, чтобы Лаура была в его объятиях.
 Она сидела на мягкой скамеечке за пианино, холодная, как статуя, и ее лицо было точно высечено из гладкого белого мрамора. Но ее чувства изливались из ее души вместе с живой музыкой, позволяя Коннору видеть ту женщину, которую она пыталась скрыть внутри себя.
 Лаура была полна контрастов: в одно мгновение она пылала огнем в его объятиях, опаляющих кожу, в следующее — была прекрасной ледяной статуей, замораживающей одним взглядом. Однако Коннор чувствовал, что в глубине ее существа таится пламя, которое может испепелить его. И он был готов сгореть в нем.
 — Я совсем лишилась сил! — Софи опустилась, на скамью рядом с Лаурой, не забирая руки у Коннора. — Коннор, вы измотали меня до полусмерти.
 Коннор учтиво поклонился, прикоснувшись губами к руке Софи.
 — Вы — совершенно очаровательный партнер.
 Софи вспыхнула, как школьница.
 — Лаура, дорогая, может быть, ты обучишь Коннора вальсу?
 — Я?
 — Да, дорогая. Я чересчур устала. Лаура взглянула на Коннора, как пугливая лань, глядящая в глаза льва.
 — Вы выучили с ним немецкий танец, галоп, кадриль и польку. Зачем ему еще учить вальс?
 — Лаура, на балах чаще всего танцуют вальс.
 — Но я сама обучилась вальсу всего несколько месяцев назад. — Лаура теребила белый кружевной воротник своего бледно-голубого платья. — Вряд ли из меня выйдет хороший учитель.
 — Чепуха, дорогая, — сказала Софи, похлопывая Лауру по руке. — Ты справишься прекрасно. Верно, Коннор?
 — Возможно. — Коннор улыбнулся, вызывая Лауру на бой. — Но, может быть, она действительно плохо танцует?
 У Лауры дернулся уголок рта.
 — И еще, возможно, она просто боится находиться рядом со мной, боится, что может пасть жертвой моего очарования.
 В зеленых глазах Лауры вспыхнул огонь.
 — Я паду жертвой твоих сомнительных чар тогда, когда у лошадей вырастут крылья и они станут летать, как Пегас!
 Лошади с крыльями? Коннор попытался представить, что она скажет, если он сообщит ей, что это вполне в пределах его возможностей.
 — Ну что, Лаура? — Коннор положил руки на пианино и нагнулся, пока его лицо не оказалось на одном уровне с ее лицом. — Боишься, что я могу растоптать твою ледяную броню?
 Она сложила руки на коленях, как будто пыталась сдержать закипающие в ней чувства.
 — Я тебя не боюсь!
 Он усмехнулся.
 — Докажи.
 — Отлично.
 Она вышла на середину зала, и Коннор последовал за ней. Лаура повернулась лицом к нему, в ее глазах блестел изумрудный огонь.
 — Положи руки мне на талию, — скомандовала она, взявшись рукой за его предплечье и поднимая его правую руку. — Возьми меня за руку.
 Коннор почувствовал, как все ее тело напряглось, едва он прикоснулся к ней. Он ощущал, как она изо всех сил намеревалась противиться естественному влечению, которое чувствовала к нему. Но как раз этого он не намеревался позволять ей делать.
 — Это танец в темпе три четверти. — Она стояла на расстоянии вытянутой руки от него, как марионетка на натянутых ниточках. — Ты должен изящно вести свою партнершу, стараясь не сталкиваться с другими танцующими. Сумеешь?
 Коннор бросил взгляд на пустой танцевальный зал.
 — Думаю, что сумею.
 — В переполненном зале это будет трудно. Ты должен быть уверен, что не поднимаешь свою партнершу в воздух, иначе ей придется танцевать на цыпочках. С твоим ростом это будет нелегко.
 — Если только женщина не подходит так прекрасно, как ты, к моим объятиям. Она облизала губы.
 — Поскольку мы с тобой будем танцевать не все время, ты должен приспосабливаться к женщинам, которые ниже меня ростом. Я, разумеется, не смогу танцевать с тобой больше двух раз.
 — Так мало?
 — Нам с тобой было бы чрезвычайно неприлично танцевать больше двух раз. — Она обхватила пальцами его руку, уставившись на его подбородок, как будто боялась взглянуть ему в глаза. — Ты не должен просить ни одну женщину танцевать с тобой больше двух раз.
 — На свете есть только одна женщина, которую я хочу держать в своих объятиях.
 Она закрыла глаза, и длинные ресницы коснулись ее щек.
 — Ты должен приглашать на танец и других женщин.
 — Если ты хочешь, чтобы я танцевал с другими женщинами, я буду это делать.
 — Конечно, хочу. — Она сжала ему руку, почувствовав ядовитый укол ревности. — Так требуют приличия.
 — А мы должны их соблюдать. Она взглянула на него, вызывающе задрав подбородок.
 — Каждый твой шаг должен быть плавным и изящным.
 — А ты не веришь, что викинг способен на то и другое.
 Лаура пожала плечами.
 — Кажется, с другими танцами ты вполне справлялся.
 — Я уверен, что под твоим руководством так пойдет и дальше. Она нахмурилась.
 — Тетя Софи, мы готовы.
 — Да, дорогая. — Софи начала играть, и прекрасные звуки вальса наполнили комнату солнечным светом.
 Лаура смотрела Коннору в лицо, сжав губы в узкую линию. — Следи за мной, пока не уловишь ритм.
 — Веди меня, мой прекрасный учитель. Она повела его шаг за шагом, стараясь держаться от своего партнера на расстоянии вытянутой руки. Коннор был уверен, что вальс нужно танцевать совсем не так. Подобная музыка требовала тесного союза между мужчиной и женщиной, изящных поворотов, летящих движений.
 Коннор раскрыл свою душу музыке, вливающейся в него сверкающим потоком. Он смотрел в изумрудную зелень глаз Лауры, читая в них неуверенность, беспокойство и желание, искрящееся, как ручей под весенним солнцем.
  «Забудь свои страхи, Лаура. Тебе ничего не причинит вреда». 
 Она нахмурилась, глядя на него. Но Коннор все же чувствовал, как ее покидает напряжение. Он привлекал ее к себе все ближе, постепенно улавливая ритм, и каждый его шаг был таким же естественным и непринужденным, как его дыхание.
 Лаура, потупив взор, смотрела на его губы. Коннор чувствовал, как ее томят воспоминания о поцелуях, которые они делили, как мягко соприкасались их губы, перемешивалось дыхание. И еще сны. Преследовавшие его видения о чудесных мгновениях, проведенных вместе.
 Он опустил глаза, глядя на нее, на ее стройную шею, красивую грудь, скрытую под бледно-голубой тканью. Мысленно он видел ее такой, как тогда, на озере, с головой, откинутой назад, солнечным светом, пылающим на ее мокрой коже. Он вспомнил вкус ее кожи. У него в животе напряглись мышцы, желание к этой женщине пульсировало во всем теле.
 Он прижал ладонь к ее талии, недовольный тем, что ткань не дает ему возможности дотронуться до ее кожи. Лаура вцепилась пальцами в его руку и чуть приоткрыла рот, глядя на него.
 —  Я хочу тебя! — беззвучно произнес он.
 Лаура сделала глубокий вдох. Желание струилось в ней сверкающим золотистым потоком. Он чувствовал, как оно поглощает его вместе с музыкой. Ее платье на каждом шагу прикасалось к его ногам нежной, дразнящей лаской.
 Он смотрел на нее, едва удерживаясь от поцелуя.
 Музыка взмывала к небесам, мелодия становилась все громче и громче, пока не взорвалась в финальном крещендо. Последние ноты эхом отразились от стен залы. Вальс закончился, но Коннор все еще держал в руках свою прекрасную партнершу. Она смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.
 — Коннор, вы просто чудо.
 При звуке голоса Софи Лаура выскользнула из объятий Коннора и отступила от него на шаг, нахмурившись, как будто внезапно вспомнила, где они находятся.
 — Коннор, можно поверить, что вы рождены для вальса, — сказала Софи.
 Коннор усмехнулся, глядя в широко раскрытые глаза Лауры.
 — Может быть, я просто нашел партнера, с которым был рожден танцевать.
 Сомнение, которое поблескивало в прекрасных глазах Лауры, сменилось уверенностью.
 — Тогда скажи мне, почему ты был рожден на тысячу лет раньше, чем нужно?
 Коннор пожал плечами. — Это неважно. Я здесь, и здесь я останусь. — Как ты можешь быть столь уверен? — Лаура смотрела на него, и глаза ее наполнились слезами. — Откуда ты знаешь, что в следующее полнолуние тебя не унесет назад, в твое родное время?
 — Ты из-за этого сторонишься меня? — Коннор провел пальцами по гладкому изгибу ее щеки. — Ты боишься, что я исчезну?
 Она отступила на шаг, прижимая руку к щеке.
 — Ты не сможешь жить в этом времени!
 — Я смогу жить там, где есть ты.
 — Пожалуйста, не надо, — прошептала Лаура. — Пожалуйста, не говори мне таких слов!
 Коннор боролся с желанием броситься вслед за ней, когда она выскочила из комнаты, взметнув синими юбками и шурша какими-то таинственными женскими одеяниями, скрытыми под верхним слоем ткани. Он закрыл глаза, вдыхая запах весенних цветов, оставшийся после ее ухода. Он чувствовал, как поддается броня.
 «Скоро, любовь моя, — мысленно прошептал он, обращаясь к ней. — Скоро ты будешь моей».
 Нервы у Лауры были взвинчены до предела. Софи видела напряжение племянницы, вслед за которой она вошла в холл театра. И у нее были причины для волнения. С обоих боков от бедняжки шествовали Коннор и… Филипп Гарднер. Спасибо Дэниэлу!
 Софи замечала любопытные взгляды, бросаемые в ее сторону, когда они с Дэниэлом пробирались по переполненному залу. Она не могла позволить себе выказать свои чувства, сколь бы сильно ей ни хотелось повернуться и дать человеку, идущему рядом с ней, пощечину.
 Она оказалась глупой, романтичной старой девой, подумав, что Дэниэл действительно решил пойти с ними в театр, чтобы провести время с ней. Софи взглянула на высокого, темноволосого человека, рядом с которым она шла. Электрический свет отражался от стеклянного потолка, бросая золотые лучи на улыбающееся лицо Дэниэла. Ох, он выглядел таким самодовольным!
 Она замедлила шаги, отстав от молодых людей на несколько футов.
 — Вы не сказали, что пригласили Филиппа присоединиться к нам. — Она говорила так тихо, что Дэниэлу пришлось нагнуться, чтобы расслышать ее, и ей в нос ударил резкий запах лавровишневой воды.
 — Я решил, что он заслуживает равных шансов завоевать расположение Лауры.
 — А если она предпочтет Коннора?
 — Она всего лишь увлечена Коннором. — Дэниэл нахмурился, взглянув на Коннора. — Посмотрите на него! Он красив как черт, очарователен, как змей, соблазнивший Еву! Им увлечется любая девушка.
 Софи задержалась в холле, когда Лаура и два ее кавалера проскользнули за золотые бархатные портьеры в ложу.
 — А если это больше, чем просто увлечение?
 — Не может быть.
 — Но все-таки? Что вы тогда будете делать?
 Дэниэл сжал губы в тонкую линию.
 — Я уверен, что в конце концов Лаура сделает верный выбор.
 — То есть станет женой Филиппа Гарднера.
 Он кивнул.
 — Я уверен, сравнив обоих, она увидит все преимущества Филиппа.
 Софи покачала головой. Дэниэл становился слеп, когда речь заходила об этом самодовольном снобе.
 — Вы должны понимать, что ставите ее в весьма неловкое положение.
 Дэниэл улыбнулся, взяв ее за руку, чтобы отвести в ложу.
 — В конце концов она поблагодарит меня за мои старания.




 Глава 19


 «Отец выжил из ума», — думала Лаура. Только этим можно было объяснить то, что она попала в такое положение. Она бросила взгляд на Филиппа, сидевшего слева от нее. Филипп смотрел на Коннора так, как будто обдумывал способы расчленить его на мелкие кусочки.
 Коннор, сидевший справа от нее, делал вид, что не замечает Филиппа. Его гораздо больше интересовали шесть люстр, висевшие гроздьями сверкающих льдинок под высоким потолком; люди, заполняющие кресла из золотого бархата в партере; сцена — причудливые узоры, украшающие арку просцениума, и занавес из золотой парчи, закрывающий помост.
 Когда музыканты начали настраивать инструменты, и по залу полетели звуки, перемешиваясь с разговорами и смехом бурлящего людского потока, все его внимание оказалось приковано к оркестру, как будто он никогда не видел ничего более поразительного.
 Лаура улыбнулась, глядя на Коннора, заметив радость в его глазах. Рядом с ним все обыкновенные вещи начинали видеться в другом свете. Обыденное становилось чудесным.
 — Что вы такого интересного здесь нашли, мистер Пакстон? — спросил Филипп, наклонив голову и посмотрев на Коннора. — Вы оглядываетесь с таким видом, как будто никогда раньше не бывали в театре.
 Коннор встретил ледяной взгляд Филиппа с улыбкой.
 — Возможно, потому, что никогда раньше не бывал в театре.
 Лаура сжала руки на коленях, молясь, чтобы Коннору не пришло в голову открыть правду. В поисках помощи она оглянулась на Софи, сидевшую позади нее. Софи улыбалась, не имея ничего против того, чтобы Коннор погубил их обеих.
 — Вы никогда не были в театре? — Филипп поднял брови, глядя на Коннора так, будто был уверен, что его заманивают в ловушку. — Как странно!
 — Неужели? — Коннор спокойно встретил взгляд Филиппа, молчаливо бросая ему вызов. Повинуясь силе воли Коннора, Филипп поступил взгляд, как мужлан перед принцем. «Даже в этом столетии люди склоняются перед могущественной волей, — подумала Лаура. — А женщина расстанется со всем, чем обладает, лишь бы быть рядом с властелином». Она сделала глубокий вдох, понимая, что ей самой недолго до этого осталось.
 — Смотрите, Лаура! — Филипп дотронулся до ее руки, показывая на мужчину и женщину, входивших в ложу, находящуюся точно напротив них. — Там лорд Остин Синклер и леди Сара Синклер.
 Лорд Синклер был высоким, широкоплечим и таким же черноволосым, как Коннор, человеком, и черты его лица были достаточно красивыми, чтобы заставить женщин, сидевших внизу, повернуться и смотреть на него. Прелестная женщина, которую он сопровождал, едва доставала ему до плеча, и ее золотисто-каштановые волосы густыми локонами были красиво уложены на голове.
 — Какая чудесная пара, — сказала Софи.
 — Потрясающе! — Лаура смотрела, как рука лорда Синклера задержалась на плече жены, когда он помогал ей сесть. Леди Синклер улыбнулась ему, и в этот момент Лаура поняла, что для них двоих в мире больше никого не существует; их любовь была даже на расстоянии настолько сильной и настолько очевидной.
 Лаура сжала руки на коленях. Глубоко внутри нее заныла боль желания — настолько сильного, что казалась открытой раной. Она понимала, что такое настоящая любовь, и сама стремилась к ней. Но доступно ли ей это?
 Она взглянула на Коннора и обнаружила, что он смотрит на нее, улыбаясь, как будто способен прочесть каждую ее мысль. Боже, помоги ей, но ей хотелось наклониться и прикоснуться своими губами к его губам!
 «Он может исчезнуть в любое мгновение», — напомнила она себе. Есть тысячи причин, по которым она не могла подарить свою любовь этому человеку. И все же она пыталась представить, что почувствует, когда его руки будут обнимать ее, когда она поддастся магии, которую чувствовала, когда прикасалась к нему.
 — Лорд Остин Синклер — представитель одной из самых уважаемых семей в Англии. Он обладает титулом маркиза Сомерсетского. Его отец— герцог Давентри. — Филипп смотрел на супругов так, как будто они могли встать и благословить собрание. Он взглянул на Лауру, и на его губах заиграла самодовольная улыбка. — И завтра вечером они посетят бал у моей матери.
 — Правда? — Лаура бросила взгляд на лорда и леди Синклер, и ее охватил озноб, когда она подумала, что они захотят побеседовать со своим соотечественником-англичанином.
 Выходя из театра вместе с Лаурой, Коннор напевал одну из множества мелодий, которые услышал сегодня вечером. Ах, что за музыка! Скрипки, флейты, барабаны и прочие — пели дивными голосами, проникая в его душу, как солнечные лучи в воду.
 И рядом с ним была Лаура, разделяя каждое мгновение радости, улыбаясь ему так, что зима превращалась в самое жаркое лето. Это был вечер, который следовало запомнить, заложить между страницами памяти и хранить до самой смерти.
 Когда они спускались по широкой каменной лестнице главного входа, из темноты в круг желтого света от зажженного фонаря вступила старая женщина. Даже в нелепой соломенной шляпе с ярко-красными вишнями на полях, она достигала Коннору всего лишь до середины груди.
 Она улыбнулась ему, и вокруг ее светло-серых глаз разбежались морщинки.
 — Не хотите ли купить пирожков, сэр? — спросила она, поднимая корзину, покрытую выцветшим полотенцем в красно-белую полоску. — Всего по пенни за штучку.
 — Убирайся. — Филипп отмахнулся от старухи, как от надоедливой мухи. — Как ты смеешь докучать господам!
 — Ну вот! — Старуха расправила плечи, глядя на Филиппа и сжимая обеими руками ручку корзины, как будто боялась, что ее могут отобрать. — Я только хочу продать вам пирожков.
 Филипп свысока посмотрел на нее.
 — Продавай их где-нибудь в другом месте.
 Лаура нахмурилась и бросила взгляд на отца, как будто надеялась, что он вмешается. Дэниэл стоял с Софи на нижней ступеньке, недовольно глядя на старуху.
 Коннор посмотрел на маленькую женщину, на ее рваные серые перчатки, из которых вылезали тощие пальцы. Ее пальто, висевшее мешком на худой фигуре, было залатано в нескольких местах, и на темно-серой шерсти выделялись белые, зеленые и красные пятна. Даже в век железных дорог, экипажей и театров нищета все так же побирается по улицам. Коннор полез в карман, вытащив одну из золотых монеток, которые дала ему Софи.
 — Я возьму пять штук.
 Старуха смотрела на монету, блестевшую в свете фонаря, и выдохнув на морозный воздух облачко пара, облизала губы.
 — Ох, но у меня не будет сдачи, сэр.
 — Поскольку мне очень хочется попробовать ваших пирожков, а других денег у меня нет, — Коннор взял ее за руку и положил золотую монету ей на ладонь, согнув костлявые пальцы старухи вокруг монетки, — придется вам взять эту.
 — Спасибо, сэр. — Старуха улыбнулась ему, показывая гнилые зубы. — Вы просто святой! Берите все, сэр. Забирайте всю корзину.
 Коннор улыбнулся, понимая, что оскорбит женщину, если не примет ее предложение.
 — Я уверен, что они мне очень понравятся.
 — У них райский вкус, вот вам крест. — Старушка подмигнула ему. — Хотя, может,
 мне не стоит это говорить.
 Коннор улыбнулся, глядя вслед торговке в потрепанной соломенной шляпе. Дэниэл взглянул на Коннора, проходя мимо него с Софи под руку, и направился к ожидавшему их экипажу. В его темных глазах был любопытный взгляд, как будто он увидел в Конноре нечто, чего никак не ожидал увидеть.
 — Вам не следовало бы поощрять таких, как она, — заметил Филипп, когда они шли к экипажу. Он смотрел на Коннора с таким видом, как будто отчитывал слугу. — Весь Бостон полон этих грязных ирландцев-иммигрантов. Скоро на улице нельзя будет пройти, не наткнувшись на них.
 Коннор почувствовал, как нахмурилась рядом с ним Лаура. Дэниэл Салливен оглянулся через плечо на Филиппа с ошеломленным выражением лица. Но Гарднер ничего не заметил. Филипп Гарднер был человеком, привыкшим, что все его распоряжения молниеносно выполняются.
 — Но бедная женщина всего лишь старается заработать на жизнь. — Коннор приостановился на засыпанном снегом тротуаре, глядя, как Дэниэл помогает Софи подняться в экипаж, и заметив, что отец Лауры держит одетую в перчатку руку Софи так, как будто та сделана из бесценного фарфора.
 — Старая карга должна была оставаться в Ирландии. — Лицо Филиппа скривилось от отвращения, как будто ему попалось гнилое яблоко. — Непостижимо, на что надеются эти люди, покидая свое ирландское болото.
 Дэниэл сделал глубокий вздох. Мгновение он смотрел на Филиппа, как будто собирался что-то сказать, затем обернулся к Лауре, помог ей подняться в экипаж, и залез сам. Он уселся на черном кожаном сиденье между Софи и Лаурой, стиснув зубы. Лаура опустила взгляд на свои сложенные на коленях руки. Ее щеки густо покраснели.
 «Имел ли Гарднер представление, насколько оскорбительны его слова были для Лауры и ее отца?» — думал Коннор. Он боролся с желанием схватить Гарднера за уши и швырнуть его в канаву, где ему было самое подходящее место.
 Филипп стукнулся о плечо Коннора, когда они оба попытались одновременно усесться в экипаж. Коннор отступил на шаг, улыбнувшись этому чопорному господину. Весьма вероятно, что мистер Гарднер сам готовит себе погибель.
 — После вас! — вежливо предложил Коннор.
 Экипаж покачнулся, когда Филипп взобрался в него. Он сел напротив Лауры, и Коннору пришлось переступить через его ноги. Коннор разместился на сиденье, думая, что ему приходилось встречать среди варваров гораздо лучшие манеры, чем у Филиппа Гарднера.
 Коннор посмотрел на Лауру. Фонарь, висевший над ней с внешней стороны экипажа, прикасался к ее черной фетровой шляпке, золотя кончики черных страусовых перьев. Ее густые темные ресницы бросали тени на щеки. Она сидела, опустив глаза на свои крепко стиснутые руки.
 Коннор откинулся на спинку сиденья, борясь с желанием заключить Лауру в свои объятия. Экипаж, покачивавшийся под ним, был полон оскорбленной гордости, горькой, как зола.
 Гарднер бросил взгляд на корзинку, стоявшую рядом с Коннором на сиденье.
 — Выкиньте ее. Могу поспорить, у старухи водились блохи.
 Коннор холодно улыбнулся Гарднеру, и любой чуть более проницательный человек фазу бы прикусил язык. Но оказалось, что у Гарднера надменности было куда больше, чем проницательности.
 — Вы всех нас заразите этой гадостью, — продолжал Филипп, показывая пальцами на корзину. — Мы все будем в блохах.
 «Не все, — подумал Коннор, — а только один надутый осел». Едва заметным движением руки он смахнул полотенце с корзины, стоявшей рядом с ним на сиденье, и в то же самое мгновение перенес блох с ближайшей собаки на этого джентльмена. Он надеялся, что собака будет благодарна, но был уверен, что блохи вовсе не рады перемене.
 Гарднер поморщился, и его чопорное лицо исказилось от удивления. Он прижался к спинке сиденья, поводя плечами.
 Коннор улыбнулся, глядя на корзину, где на полинявшем полотенце высилась горка золотисто-коричневых пирожков.
 — Сударыни, — сказал он, предлагая пирожки сперва Софи, затем Лауре.
 — Спасибо. — Софи достала из корзинки пухлый пирожок.
 Лаура, не поднимая головы, взглянула на пирожки.
 — Они выглядят просто чудесно, — сказала она и тоже запустила руку в корзинку.
 Дэниэл отмахнулся, когда Коннор протянул ему корзину. «Очевидно, у него слишком крепко стиснуты зубы», — подумал Коннор, предлагая выбрать пирожок Филиппу Гарднеру.
 — Вы что, серьезно!? — Филипп заглянул в корзинку, почесывая шею. — Мы не знаем, какую гадость эта ирландская карга засунула в начинку.
 Софи поперхнулась.
 Дэниэл сжал в кулаки руки, лежащие на коленях.
 Лаура потрясенно смотрела на Филиппа, полураскрыв рот.
 — Эту дрянь есть нельзя, — Филипп откинулся на кожаную спинку, как судья, уверенный, что все будут исполнять принятый им закон. Его царственную позу нарушала только рука, которую он засунул под пальто, чтобы почесать грудь. — Я не удивлюсь, если внутри окажется гнилая картошка.
 Коннор поднес пирожок ко рту и откусил, хрустя корочкой.
 — Вишни. В этот пирожок она положила вишни.
 Лаура взглянула на Коннора и благодарно улыбнулась. Она откусила от своего пирожка, ловя крошки рукой в перчатке.
 — А этот — с яблоками. Кажется, никогда в жизни я не ела более вкусных пирожков.
 Филипп стиснул челюсти, щелкнув зубами. Он ерзал, почесываясь о кожаную спинку сиденья.
 Коннор откинулся на спинку, улыбаясь, — ему нравились и пирожки, и отчаянное положение Филиппа.
 Остин Синклер расположился в кожаном кресле-качалке, стоявшем в библиотеке Генри Тэйера, глядя поверх бокала с бренди на человека, которого меньше всего хотел видеть в Бостоне. Фрейзер Беннетт все так же расхаживал взад и вперед перед камином, как и пятнадцать минут назад, когда Остин вошел в библиотеку.
 — У вас нет никаких оснований считать, что я не имею права приехать сюда. Нет такого закона, который бы запрещал мне самому провести расследование. — Беннетт обернулся к Генри Тэйеру. — Генри, прав я или нет?
 — Правы до тех пор, пока помните об одном. — Генри поднял глаза от трубки, которую набивал табаком. — Ответственный за операцию — я.
 Фрейзер кивнул.
 — Конечно.
 Остин покачивал бокал, вдыхая опьяняющий букет и стараясь не выходить из себя. У него имелась не одна причина не доверять Фрейзеру Беннетту. Этот человек и его политические амбиции два года назад едва не привели к изгнанию Остина из Авилона.
 — Скажите мне, Фрейзер, чего вы надеетесь достичь в Бостоне?
 — Я хочу видеть этого юного  Сидхе. — Фрейзер положил руку на резную каминную полку, не отрывая взгляда от огня в камине. — Я хочу лично узнать, какую угрозу он для нас представляет.
 — Ясно. — Остин разглядывал Фрейзера, чувствуя, что за его внешней неприступностью скрывается страх. — А если вы решите, что он опасен, — что будете делать тогда?
 Фрейзер выпрямил спину, его рука сжалась в кулак.
 — Конечно, ничего. Если только Генри не захочет получить мою помощь, чтобы распутать этот узел.
 Генри постучал черешком трубки по зубам, глядя на Фрейзера.
 — Я сам решу, какие шаги нужно будет предпринять.
 — Естественно. — Фрейзер обернулся к Генри Тэйеру, встретив спокойный взгляд этого джентльмена с улыбкой, предназначенной завоевать доверие. — Я прибыл, чтобы помочь всем, что в моих силах.
 «Он прибыл сюда, чтобы повлиять на Генри и заставить его сделать ровно то, что ему нужно», — подумал Остин.
 — Судя по всему, мой агент оказался прав. — Генри покусывал черешок своей незажженной трубки. — Софи Чандлер заказала на сегодня ложу, чтобы сводить нашего молодца в театр.
 Остин кивнул.
 — Коннор сидел точно напротив меня.
 — Как он выглядит? — спросил Беннетт.
 — Высокий брюнет. Сара считает его весьма красивым. — Остин улыбнулся Беннетту поверх бокала. — Не считая рогов, торчащих у него из головы.
 Беннетт нахмурился.
 — Очень забавно, Синклер!
 — Нет. — Остин отхлебнул бренди, и янтарное тепло ослабило тревогу, сжимавшую его грудь. — Он выглядел настоящим джентльменом, наслаждающимся обществом красивой женщины.
 — Он что-то замышляет, — Фрейзер развернулся и направился к окну. — Ни один человек не станет преодолевать тысячу лет, чтобы насладиться обществом красивой женщины.
 Остин помешивал бренди в бокале, глядя, как поблескивают огоньки в янтарной жидкости, и вспоминая взгляд, которым Коннор смотрел на Лауру Салливен. Остину был знаком этот взгляд. Коннор был влюблен.
 — Мне кажется вполне возможным, что он прибыл сюда только для того, чтобы завоевать руку Лауры Салливен.
 — Это просто смехотворно! — Фрейзер хлопнул ладонью по шторе. — Он наверняка знает, что источник силы закрыт для нас. Вероятно, он собирается захватить Авилон.
 Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат бренди.
 — Тогда почему он здесь, а не в Авилоне?
 — Не знаю. — Фрейзер повернулся лицом к нему. — Но я знаю, что этот человек опасен. Мы должны обращаться с ним с крайней осторожностью.
 — Согласен. — Генри чиркнул спичкой, и по воздуху разнесет запах серы. — Этот человек слишком могуществен, чтобы относиться к нему не всерьез. Мы должны быть готовы защитить себя в любой ситуации.
 — Вы правы. Не исключено, что он способен пользоваться магической силой. — Фрейзер стукнул кулаком по открытой ладони. — Но его можно остановить пулей.
 Остин сжал бокал в руке.
 — Не думаю, что нам понадобится прибегать к насилию.
 — Синклер, мне казалось, что главный здесь — Генри.
 — А я уверен, что Генри найдет лучший выход, как уничтожить этого молодого человека, если у нас не будет выбора.
 Фрейзер смотрел на Остина, и в его глазах светились страх и ненависть.
 Генри прочистил горло.
 — Мы должны досконально изучить этого человека.
 — Конечно. — Фрейзер улыбнулся Генри. — Я бы не мог предложить ничего другого.
 Остин отхлебнул бренди, думая, насколько сильно Беннетт может повлиять на эмиссара. Он принял решение не допустить, чтобы этого влияния хватило для убийства молодого человека только за то, что он влюбился в женщину из другого мира и времени.
 Ей нужно только немного поупражняться, вот и все, уверяла себя Софи. Она отказывалась верить, что в колдовстве ее всегда будут преследовать неудачи.
 Она устремила взгляд на фарфоровый кувшин, стоявший перед ней на кухонном столе. Лунный свет лился в окна, отражаясь в стеклах буфета. Электричество она не включала, ей казалось, что лунный свет больше подходит для занятий магией.
 Она подняла руку и указала пальцем на кувшин.
 — Лей, — велела она, желая, чтобы он наклонился к чашке, стоявшей перед ним. Кувшин покачнулся.
 — Лей из носика. — Софи глубоко вздохнула, ее сердце глухо стучало. — Наполни чашку.
 Кувшин наклонился, и в чашку полилось молоко.
 Софи хлопнула в ладоши.
 — Получилось!
 — Софи?!
 Софи резко обернулась, закрывая кувшин и чашку от человека, стоявшего на пороге кухни.
 — Дэниэл! Что вы здесь делаете?
 — Не могу заснуть, — он стоял в полосе лунного света, который протянулся по полу от окна. Его темные волосы были растрепаны, синий халат не застегнут, как будто он накинул его и тут же вышел из комнаты. — И решил выпить теплого молока.
 — Теплого молока? — переспросила Софи. За ее спиной молоко все так же лилось из кувшина, хотя чашка была полна до краев. — Я как раз хотела сварить горячий шоколад. Может быть, вы подождете в библиотеке, а я вам принесу?
 — Что это за шум?
 — Какой шум?
 Молоко лилось по столу и капало на дубовый паркет. Софи протянула руку, схватившись за ручку заколдованного кувшина и пытаясь поставить его прямо. Но он оставался заколдованным и молоко продолжало литься в чашку.
 Дэниэл нахмурился.
 — Что с вами, Софи?
 Софи дернула за ручку кувшина:
 — Ничего.
 Дэниэл покачал головой.
 — Нужно включить свет, — и он повернулся к выключателю около двери.
 Софи обернулась к кувшину.
 — Стой! — прошептала она, вцепившись обеими руками в заколдованную ручку. Над головой вспыхнул свет.
 — Простите, не расслышал вас, — сказал Дэниэл, направляясь к ней.
 — Я приказываю тебе остановиться! — прошептала Софи. Заклятье разрушилось, и Софи, не успев отпустить руки, вместе с кувшином покачнулась и повалилась на Дэниэла.
 Дэниэл поймал ее, не дав ей упасть, и отступил, оказавшись прямо в луже молока.
 — Что за… — Он поскользнулся и упал. Воздух с шумом вырвался из его груди.
 — О Господи! — Она повернулась в объятиях Дэниела, ударив его по плечу все еще зажатым в руке кувшином. — Простите!
 Он слабо улыбнулся.
 — Ничего.
 — Вы ушиблись? — Она подняла руку, чтобы прикоснуться к его щеке, и кувшин врезался ему в подбородок. — О Боже! Еще раз прошу прощения.
 — Мне почему-то кажется, что я буду чувствовать себя лучше, если вы отставите этот кувшин в сторону, — сказал он, забирая кувшин из ее дрожащей руки.
 — Да, конечно.
 Он поставил кувшин на пол рядом с собой и опустил голову на паркет.
 — Вы целы?
 — Ушибся. — Он улыбнулся, и на его правой щеке появилась ямочка. — Но в полном порядке.
 Ее сердце глухо и медленно стучало в груди, когда она взглянула на его красивое лицо. Она неожиданно поняла, что прикасается к нему всем телом, чувствовала его тепло, проникающее сквозь разделяющую их одежду. Софи поднималась и опускалась в ритме его дыхания, ее грудь касалась твердых мышц его груди, их ноги переплелись.
 Он был так близко от нее, что она могла видеть каждую морщинку на его лице. Так близко, что чувствовала его мягкое дыхание на своей щеке. Так близко, что могла чуть-чуть наклонить голову и поцеловать его так, как всегда мечтала. Так близко, что невозможно было устоять.
 Она прикоснулась к ямке на его щеке, ощупывая ее кончиком пальца и чувствуя, как его щетина колет ей кожу.
 — Софи, — прошептал он. Его улыбка поблекла, и ямочка на щеке исчезла.
 Она увидела, как в его красивых темных глазах растет понимание, и подумала, что за одно неосторожное мгновение раскрыла слишком многое.
  — Простите, — пробормотала она, попытавшись отстраниться.
 Он обхватил ее руками, удерживая рядом, когда она попыталась сбежать от него и от правды, которую было уже невозможно скрыть.
 — Пожалуйста! — Она смотрела на его плечо, не в силах встретиться с ним взглядом. — Пустите меня.
 — Знаете ли вы, сколько времени я ждал, чтобы снова обнять вас?
 Она посмотрела прямо ему в глаза, они излучали тепло, которое Софи видела только во снах.
 — Сколько?
 — С той ночи, когда мы танцевали на вашем дне рождения. — Его ладони скользили вверх по ее спине, и тепло его рук проникало сквозь розовый кашемир ее халата и белую фланель ночной рубашки. — Помните?
 Она кивнула, лишившись голоса.
 — Мне казалось, что вы — самое прекрасное существо, какое я видел в жизни. Вся в белых кружевах и шелке. — Он поднял ее косу, прижавшись губами к тугим темным прядям. — Вы по-прежнему благоухаете розами.
 — Вы и это помните?
 — Боже, как я могу забыть запах ваших духов! В ту ночь, когда я держал вас в своих объятиях и ваша юбка касалась моих ног, мне с трудом удавалось держаться от вас на подобающем расстоянии. Я хотел прижаться губами к вашей шее, узнать вкус вашей кожи, пахнущей розами.
 Софи вздохнула, но воздух не проходил в ее сдавленное горло.
 — Правда?
 — Правда. — Он дернул за белую сатиновую ленту, и тяжелые темные волосы упали ей на плечи. — Но я не тогда полюбил вас.
 — Не тогда? — это было все, что она смогла вымолвить, когда его руки погрузились в ее волосы.
 — Я полюбил вас задолго до того вечера. — Он дал ее волосам рассыпаться над собой темным шелковым пологом, укрывшим их от внешнего мира. — Не помню, когда именно. Но я так любил вас, что у меня болело сердце, когда я смотрел на вас.
 — А я всякий раз думала, что умру. — Она сделала глубокий вдох, и ее легкие наполнил запах лавровишневой воды.
 — Я надеялся, что любовь покинет меня вместе с вами. — Он погладил ее щеку пальцами. — Но она осталась.
 — Я не могла здесь жить. Я не могла каждый день видеть вас и знать, что вы недоступны мне.
 — Каждый день мне хотелось знать, что вы делаете. С кем вы. Я ненавидел себя за то, что стал эгоистичным. Потому что я молился, чтобы вы никогда не позволили ни одному мужчине дотронуться до вас.
 Софи улыбнулась, ее взор затуманили слезы.
 — Я бы никогда не позволила никому другому дотронуться до себя.
 — Софи, — прошептал он, гладя ее рукой по волосам. — Я все время любил вас.
 — Я никогда никого не любила, кроме вас.
 — Моя прекрасная Софи. — Он взял в ладони ее голову, привлекая ее к себе, и наконец впервые сумел прикоснуться к ее губам.




 Глава 20


 Лаура вышла из прозрачного, как хрусталь, озера. Вода стекала поблескивающими струйками по ее коже, скапливаясь на черных камнях, окружающих озеро, по которым ей пришлось пройти несколько футов до того места, где изумрудная трава и яркие цветы танцевали на легком ветерке.
 Она опустилась на благоухающее ложе луговой травы и цветов и легла на спину, широко раскинув руки и подставляя тело теплым лучам солнца и нежным прикосновениям ветра. Ветер ласкал ее грудь, пощипывал живот, бедра, раздувая внутри ее искры желания, зароненные прекрасным ирландским викингом.
 — Коннор, — прошептала она, закрывая глаза. Она шевелила руками траву, и изумрудные стебельки касались ее кожи. — Где ты?
 — Здесь. — На лицо Лауры упала тень. — С тобой, любовь моя.
 Она открыла глаза и увидела, что он стоит рядом — величественная фигура, окутанная одним лишь солнечным светом. Она смотрела на него, впитывая силу и мощь, которые излучал каждый изгиб его великолепного тела. Это был человек, который мог вдохновить скульпторов на борьбу с мрамором и долотом в стремлении запечатлеть его красоту. Но их постигла бы неудача.
 Ни один смертный не мог бы передать на холсте или в камне красоту этого человека, потому что она заключалась не в одном лишь великолепном телосложении. Она таилась внутри него. Она сияла в синеве его глаз, горела в тепле его улыбки, в благородстве, излучаемом его душой.
 Лаура протянула навстречу ему руки, приветствуя его, когда он окутал ее тело своим теплом.
 — Я ждала тебя, Коннор!
 — Я пришел, моя любовь. — Он улыбнулся ей.
 Она запустила руку в густые волосы, поглощая пальцами тепло его кожи.
 — Поцелуй меня, — прошептала она. Он наклонил голову, и она почувствовала на своих губах теплый пульс его дыхания. Его губы прикоснулись к ней сперва нежно, как ветерок, колышащий дикие цветы, затем крепко прижались к ней.
 Мелодия воды, журчащей по поблескивающим камням, пела в унисон с кровью, гулко стучащей у нее в ушах. Все ночи, когда ее влекло в это место, были только звеньями в цепочке, золотыми оковами, связывающими ее с этим человеком.
 — Лаура, — прошептал Коннор, отстраняясь от нее. Он присел на корточки, глядя на нее, в его синих глазах горело желание. — Знаешь, сколько времени я ждал, когда мы будем любить друг друга?
 — Слишком долго, — ответила она, признание в своем развратном желании освободило ее от остатков сдержанности. — Люби меня. Сейчас.
 — Я ждал целую вечность. — Он сорвал белую маргаритку. — Я хочу, чтобы ни одно мгновение не пропало даром.
 Пальцы Лауры скользили по его груди, поглощая тепло кожи под шелковистыми черными волосами. Он водил цветком по ее шее, и нежные лепестки целовали ее кожу.
 — Я хочу, чтобы ты прижался ко мне, — прошептала она.
 — Я хочу погладить тебя всю. — И он продолжал водить маргариткой, опуская цветок все ниже и ощупывая лепестками ее влажную кожу.
 Она задержала дыхание, зачарованная видом белых лепестков, прижимающихся к ее бледной коже, приближаясь к розовому бутону ее груди. Лепестки щекотали ее сосок, и она шумно вздохнула.
 — Так, как ты отдаешься мне, — произнес он, водя цветком по ее животу, — оказалось гораздо красивее, чем я мог себе представить.
 Лаура подняла бедра, и стон сорвался с ее губ, когда лепестки дотронулась до внутренней стороны ее бедер. Желание нарастало, напрягая все ее тело.
 — Пожалуйста, — прошептала она, не вполне понимая, что произойдет между ними, но зная, что ей нужно это, нужно завершить то, что началось давным-давно, еще до того, как она появилась на свет.
 — Все, что угодно для моей любимой. — Он положил цветок между ее бедер, и мягкие белые лепестки замерли на треугольнике блестящих волос. Он нагнулся к ней, запустив руки в траву по обе стороны от ее головы, и стал опускаться все ниже и ниже, пока их тела не соприкоснулись.
 Лаура выгнула спину и вздохнула.
 — Прекрасная очаровательница, — прошептал он, прижимаясь губами к ее шее. — Ты заколдовала меня.
 Ей показалось, что она попала под власть какого-то запретного заклятья, которое позволяло ей чувствовать то, что она никогда не чувствовала раньше. Каждый нерв звенел и пел от наслаждения, когда Коннор следовал по пути, который проложил нежными лепестками маргаритки, целуя ее и лаская языком, как будто она была сделана из глазури и взбитых сливок.
 Она застонала, выгнувшись под ним дугой, когда он поднес ее грудь к своему рту. Здесь он помедлил, ощупывая кончиком языка сосок, пока его руки блуждали по ее трепещущему телу, заставляя колдовские силы искриться и протекать сквозь нее, пока она не засветилась изнутри, ярко и ослепительно, как солнце над головой.
 Он покрывал ее живот поцелуями, подбираясь губами и языком к нежным лепесткам маргаритки, и отбросил цветок ртом, стремясь к влажным лепесткам под ним.
 Лаура сжала руки, когда он прикоснулся к ней кончиком языка. Никогда раньше она не могла даже мечтать о таком интимном поцелуе. Жар его языка, мягкое прикосновение губ, пробующих и помирающих ее, — все это лежало за пределами воображения. С каждым запретным прикосновением магия вскипала и разгоралась внутри нее, пока Лаура не почувствовала, что растворяется, расщепляется на мельчайшие частицы.
 Когда она поняла, что наслаждение достигло кульминации, то почувствовала давление на свой влажный порог, и его восхитительный жар впервые проник в нее. Она выгнула бедра, отдаваясь ему в ритме, которому он подчинил себе все ее тело.
 Две половины, когда-то разделенные, теперь снова воссоединились в единое целое. Она устремилась навстречу ему, когда он проникал в нее постепенно, вырастая все быстрее и быстрее, поднимаясь, как солнце встает на рассвете, взбираясь на горы, все выше и выше, пока не вырвется из тьмы, затопив светом долину.
 Софи никогда в жизни не спала без ночной рубашки, и вот она лежит, накрытая одной лишь простыней, одеялом и теплом обнаженного мужского тела. О Боже, неужели это действительно произошло? Неужели она лежит в объятиях Дэниэла? Или это только сон, похожий на многие другие? Волшебное мгновение, которое исчезнет с утренним светом?
 Сквозь окна струился лунный свет, отбрасывая мужскую и женскую тени на стену напротив кровати. Софи согнула руку, лежавшую на груди Дэниэла, глядя, как тень шевелится вместе с ее движениями, и проверяя реальность крепкого тела под ее ладонью.
 — Все в порядке? — Дэниэл пошевелился рядом с ней и, поднявшись на локте, заглянул ей в лицо. — Я не хотел сделать тебе больно.
 — И не сделал. — Она прикоснулась к его щеке, которую освещал лунный свет, вспоминая потрясающее ощущение, когда его щетина терлась об ее голую грудь. — Я никогда в жизни не чувствовала себя лучше.
 Он потерся губами о ее губы, дыша ей на щеку.
 — Я не хотел, чтобы у нас все зашло так далеко.
 — Не хотел? — Она посмотрела на него, и дыхание замерло у нее в груди. — Значит ты жалеешь о том, что произошло?
 — Я жалею только об одном. — Он пропустил шелковистые пряди ее темных волос между пальцами. — Я жалею, что мы столько времени ждали.
 — Не оглядывайся на прошлое, Дэниэл. — Она провела рукой по изгибу его плеча, чувствуя ладонью гладкую и теплую кожу. — Нам предстоит долгая жизнь.
 — И я хочу прожить остаток моих дней с тобой, Софи. — Он приложил к ее щеке свою большую ладонь. — Я хочу каждое утро просыпаться и видеть твое прекрасное лицо. Я хочу каждую ночь ложиться в постель и сжимать тебя в своих объятиях.
 Хотя она улыбалась, у нее на глазах выступили слезы, когда она взглянула в лицо человека, которого всегда любила.
 — Стань моей женой. — Он прижался губами к ее губам. — Пусть наши жизни соединятся в одну.
 — Да. — Она обхватила руками его за плечи, прижимая к себе. — Я хочу только одного — жить с тобой до конца дней.
 — Софи, — прошептал он, прижимаясь к ней. — Ты — мечта, ставшая правдой.
 — Реальность гораздо лучше, чем мечты, любимый, — прошептала она, открывая ему свои объятия.
 Лаура стояла у окна, глядя на лунный свет, нарисовавший сверкающие кружевные узоры на стеклах. Она обхватила себя за талию, чувствуя озноб там, где во сне ощущала тепло кожи Коннора. Сон казался ей более реальным, чем сама реальность, в которой она пробудилась.
 Как странно — быть в одно и то же мгновение девственницей-недотрогой и законченной распутницей. Она закрыла глаза, вдыхая в легкие холодный воздух, пытаясь охладить желание, разгорающееся в ней голодным огнем.
  «Приди ко мне, любовь моя!» — Она слышала звучащий в ее мозгу голос Коннора.
 — Коннор! — прошептала она.
 Ее влекло к нему. Она не могла без него. И он был здесь, рядом с ней, по крайней мере в те несколько мгновений. Как она могла истратить попусту эти драгоценные мгновения? Как она могла позволить условностям света сковать себя? Да поможет ей небо, но она чувствовала, что ее сковывают куда более крепкие цепи.
 Софи затягивала пояс на платье, ускользая от мужчины, который преследовал ее по всей спальне.
 — Дэниэл, мне надо идти!
 — Еще рано!
 — Пора! — Софи ударила каблуком о стену. — Я не могу больше оставаться.
 — Еще рано, — Дэниэл уперся руками в стену по обеим стороны от ее головы и наклонился, пока их носы не соприкоснулись. — Куда ты торопишься?
 Она отвернула лицо, когда он попытался поцеловать ее. Его поцелуи могли лишить ее тех остатков воли, которыми она еще обладала.
 — Уже почти рассвет.
 — А что, если я запру тебя здесь и мы будем любить друг друга целый день?
 Она вздрогнула, услышав манящее обещание в его голосе.
 — Как можно?
 Он поглаживал нежную кожу у нее под ухом.
 — Что, если мы пошлем весь остальной мир к черту?
 — Дэниэл, мы должны подумать о Лауре. — Софи прислонилась к стене, упершись руками ему в грудь и пытаясь уберечь остатки своей тающей воли. — Что она подумает, если узнает, что я провела ночь с тобой?
 — Она подумает, что я отъявленный распутник. — Он отступил на шаг, улыбаясь ей в лицо. — Прости меня, любовь моя. Я никогда не подозревал, что счастье может заставить забыть человека обо всем, кроме любимой женщины.
  — Так и должно быть, Дэниэл. — Она прикоснулась к его щеке, чувствуя кончиками пальцев ямочку. — Ведь этого я ждала всю свою жизнь.
 Он поцеловал ее в лоб.
 — Я никогда не подозревал, какой замечательной может быть жизнь.
 Софи глубоко вздохнула.
 — А Лаура — неужели она не заслужила настоящего счастья?
 — Конечно, заслужила, — ответил он, и между его черных бровей пролегла глубокая морщина. — Ты думаешь, что она может найти счастье с Коннором?
 Софи кивнула.
 — Мы даже не знаем, как этот человек собирается зарабатывать на жизнь. — Дэниэл подошел к окнам, вступив в полосу лунного света. — Он — археолог. Что он знает о торговом судоходстве?
 Софи улыбнулась, подумав, что скажет Дэниэл, если узнает, что человек, за будущее которого он беспокоится, — викинг.
 — Я бы не стала недооценивать Коннора во всем, что он попытается совершить. Он — весьма выдающаяся личность.
 — Возможно, он хочет жениться на Лауре и увезти ее в Англию.
 — Я уверена, что он собирается остаться в Бостоне.
 Дэниэл засунул руки в карманы халата и, задумавшись, долго смотрел в окно.
 — Твой отец хотел, чтобы Лаура вышла замуж за человека из высшего общества. И я обещал ему, что так и будет.
 — Ты человек долга. Но мне кажется, перед Лаурой ты в большем долгу, чем перед моим отцом.
 — Я обязан твоему отцу жизнью. Если бы он не взял меня к себе, я бы умер с голоду.
 — А чем ты обязан Лауре?
 — Я должен дать ей шанс ходить в этом городе с высоко поднятой головой. Я должен дать ей шанс доказать, что она ничуть не хуже любой женщины голубых кровей в Бостоне.
 — Итак, то, что хочет сама Лаура, для тебя ничего не значит.
 — Черт побери, Софи! — Он повернулся к ней с лицом, искаженным от боли. — Ты ничего не понимаешь!
 — Я-то понимаю. — Она хотела броситься к нему, заключить его в свои объятия. Но между ними разверзлась пропасть, темное ущелье, которое ей уже никогда не удастся перейти. — Я понимаю, что приличия тебя волнуют гораздо больше, чем счастье дочери.
 — Это неправда.
 — Неправда? — Софи пыталась подавить слезы, наворачивающиеся на глаза. — Как ты даже можешь думать, чтобы Лаура вышла замуж за Филиппа Гарднера? Ты видел его вчера; ты слышал, что он думает об ирландцах. Этот человек плохо воспитан.
 — Да, он плохо воспитан. Но он не хуже большинства молодых людей Бостона.
 — Так пусть бостонское общество катится к чертям.
 — Софи, тебе легко так говорить. Ты была рождена в этом обществе. На тебя никто никогда не смотрел так как будто ты выползла из болота.
 — Да, это верно. — Она почувствовала, как из ее глаз катятся слезы, но не могла ничего поделать. — Но зато люди смотрели на меня так, как будто мне чего-то не хватает, чтобы заслужить мужскую симпатию и выйти замуж.
 — Софи, — прошептал он, приближаясь к ней. — Пожалуйста, попытайся понять.
 — Я понимаю. — Она подняла руку, остановив его, когда он попытался обнять ее. — Я понимаю, что ты не такой человек, каким я тебя считала.
 — Софи, не надо! — Он сжал руки в кулаки. — Пожалуйста, не надо.
 — Я думаю, нам обоим лучше забыть то, что произошло между нами. — Она смотрела на него сквозь слезы, видя, как ее боль отражается в его темных глазах, и сражаясь с непреодолимым желанием броситься в его объятия. — Я останусь здесь до тех пор, пока буду нужна Лауре. Затем вернусь в Нью-Йорк.
 Коннор помедлил на пороге кухни, вдыхая запахи свежеиспеченного хлеба и кофе. Даже пища в этом столетии куда аппетитнее.
 Фиона смотрела в ледник, качая головой.
 — Могла бы поклясться, что вчера здесь был кувшин с молоком, — бормотала она себе под нос.
 — Доброе утро, Фиона.
 Фиона нахмурилась при звуке его голоса и повернулась к нему лицом с широко раскрытыми глазами и разинутым ртом, как будто оказалась наедине с демоном.
 — Это вы!
 Коннор продолжал улыбаться, хотя его охватили подозрения. Может быть, Меган не умеет хранить тайны?
 — Кажется, вы удивлены, увидев меня?
 — Удивлена? — Фиона схватилась за янтарный талисман, который носила на серебряной цепочке вокруг шеи. — А с какой стати мне удивляться? Вы всегда любите рано завтракать, сэр.
 Он подошел к столу, пряча свою тревогу. Когда он проходил мимо Фионы, экономка прижалась к плите, как будто его прикосновение могло обжечь ее. Сомнения оставили его — Фиона все знала. Он видел это в ее глазах и в том, как она сжимала талисман, как будто тот мог оградить ее от неизвестной ей опасности. Но оставался вопрос: что теперь делать?
 — А где Меган? — спросил Коннор, усаживаясь за стол.
 — Она еще не встала. — Фиона закрыла дверцу ледника, не сводя с Коннора взгляда. Солнечный свет лился в окна, отражаясь огнем в золотистом янтаре, который она держала перед собой, как щит. — Она поздно легла вчера, все смотрела на звезды.
 — Могу себе представить, что она испытывает теперь, когда может видеть. — Коннор подумал о Меган, вспомнив удивленный взгляд ее больших голубых глаз, когда она посмотрела на него и поняла, что может видеть. Он принял верное решение, какую бы цену ему ни пришлось за него заплатить. — И вы, должно быть, разделяете эту радость с ней. Когда вы смотрите, как она открывает для себя мир, вы тоже видите мир ее невинными глазами. Надеюсь, что вы получаете радость от каждого мгновения.
 Фиона смотрела на него, сжимая талисман, и ледяной страх, который он видел в глубинах ее карих глаз, понемногу начал отступать.
 — Вы провели много времени в Ирландии. Вы слышали когда-нибудь легенды про Сияющий Народ? Они еще известны под именем  Сидхе, то есть «благородные». Еще их называют Людьми Богини,  Туата-Де-Дананн. 
 Коннор улыбнулся, чувствуя, как ее страх превращается во что-то еще, теплое, приятное и гораздо менее угрожающее.
 — Расскажите мне об этих людях, — попросил он.
 — Они прибыли в Ирландию на огромных блестящих кораблях из металла и драгоценных камней после того, как их родина была затоплена водами, когда Земля была еще юной и волшебство и тайны наполняли мир и всех живущих в нем. — Фиона опустила глаза к талисману, который держала на открытой ладони. — В то время Земля еще не до конца застыла, по ней бродили существа, о которых сегодня мы можем только мечтать.
 Коннор заметил, что в дверях стоит Лаура. Она улыбнулась, когда он взглянул на нее, и в ее глазах зажглось тепло, которое он видел во сне. Он надеялся, что всегда будет видеть это тепло и это радушие, потому что женщина, сжимавшая янтарный талисман, чтобы защитить себя от зла, могла погубить его.
 — Хотя Сияющие поклонялись Богине всего живого, они сами были богами, — Фиона глядела на свой талисман, явно не подозревая о том, что за ее спиной стоит Лаура. — Многие годы, поколение за поколением, они правили в Эрин благодаря своей магии и силе, побеждая врагов и изгоняя зло.
 — И что случилось с этим волшебным народом? — спросила Лаура.
 Фиона резко обернулась, прижимая свой талисман к груди.
 — Ох, мисс Лаура, простите, я не слышала, как вы вошли.
 — Вижу, вы забиваете мистеру Пакстону голову древнеирландскими сказками.
 — Да-да, вот именно. — Фиона взглянула на Коннора, и он увидел в ее проницательных карих глазах заговорщический блеск. — Но я не удивлюсь, если он уже сам хорошо знает эти истории.
 — Вы их знаете?
 Коннор глубоко вздохнул, чувствуя сердцем тяжесть правды.
 — Да, я слышал эти легенды. Лаура смотрела на Коннора с любопытством.
 — Тогда скажите мне, мистер Пакстон, что же случилось с Сияющими?
 Коннор колебался, не зная, как много истины о себе он раскроет в истории своего народа. Но, может быть, рассказав, он сможет подготовить свою  Эдайну к той правде, которую должен рано или поздно ей сообщить.
 — Пожалуйста! — Фиона сжала свой талисман в кулаке. — Расскажите нам, что, по вашему мнению, случилась с ними.
 — Они распространили свою власть за пределы Эрин, пересекая моря и процветая всюду, где селились, — сказал Коннор, вспоминая уроки юности. — Они веками правили этой землей. Но был враг, которого они не могли победить — время. Прошло время, и их власть над страной исчезла, как туман под жарким солнцем.
 Лаура нахмурилась.
 — Разве время может быть врагом?
 — Понимаете, хотя дети смертных поклонялись Сияющим как богам, они не были божествами. Они были не простыми смертными, но все же не богами. — Коннор оперся локтями о стол и положил подбородок на переплетенные пальцы. — Прошло время, дети смертных возмужали и, познав единственного Бога, отвернулись от Сияющих. С тех пор простые люди стали бояться тех сил, которыми обладали  Сидхе. 
 Лаура внимательно смотрела на Коннора, слушая его рассказ. Считала ли она историю его народа не более чем волшебной сказкой? Сумеет ли она понять его и принять таким, какой он есть?
 — Затравленные и испуганные,  Туата-Де-Дананн удалились в святилища — на отдаленные горы, тайные долины, укрепленные острова. Но многие  Сидхе остались среди простых смертных, и они доныне живут среди нас. — Коннор, не отрываясь, смотрел на Фиону, внушая ей, чтобы она поняла и хранила его секрет. — Но их не надо бояться. Они никому не желают вреда. Они желают только жить в мире с людьми.
 Фиона сняла серебряную цепочку со своей шеи и подошла к Коннору. На ее губах появилась улыбка, неуверенная, немного застенчивая.
 — Не знаю, может быть, вам интересно взглянуть на мой кулон.
 Коннор протянул руку ладонью вверх. Полированный янтарь свисал с серебряной цепочки, как золотой орех, сверкающий на солнце. Фиона положила янтарь на его ладонь, не отпуская цепочки.
 Он смотрел на янтарь, читая древние руны, вырезанные на камне, улыбаясь простым словам, которые должны были отгонять зло. С другой стороны на янтаре было выгравировано распятие.
 — Прекрасный кулон!
 Услышав слова одобрения, Фиона вздохнула.
 — Он передавался в моей семье от поколения к поколению. Я слышала легенду, что его подарил одному из моих предков принц  Сидхе. 
 Люди его племени часто раздаривали подобные безделушки, чтобы уменьшить страхи смертных.
 — Носите его на здоровье, Фиона.
 — Ox! — Фиона на мгновение закрыла глаза, как будто читая молитву. — Спасибо, сэр. Да благословит вас Бог.
 Коннор перевел взгляд на Лауру, стоявшую в дверях, увидел задумчивый взгляд ее изумрудно-зеленых глаз. Оставалось надеяться, что он не выдал себя. Он боялся, что она еще не готова принять его.
 После завтрака Коннор отправился с Лаурой по засыпанной снегом тропинке, вьющейся через Общинный Луг. Он смотрел на замерзший пруд, глядя, как солнечный свет отражается ото льда и снега, укрывших воду. Ему хотелось увидеть это место летом, когда лебеди скользят по блестящей поверхности воды.
 — Фиона сегодня утром была какая-то странная, — произнесла Лаура.
 — Я ничего не заметил.
 — Не заметил?
 Коннор улыбнулся, поймав ее вопросительный взгляд.
 — Нет.
 Лаура нахмурилась.
 — Она унижалась перед тобой. Я все ждала, когда она упадет перед тобой на колени.
 — Она просто была любезной.
 — Чересчур любезной. — Лаура вздохнула, и из ее рта вырвалось облачко пара. — Та легенда, которую она рассказывала тебе, сказка про  Туата-Де-Дананн — очень интересная, правда?
 — Интереснее всего узнать, что оказывается, эти люди не забыты.
 — Ты веришь, что эти люди когда-то существовали?
 Воробей пролетел над дорожкой и опустился на спинку каменной скамейки, которая стояла в снегу в нескольких футах от них. Кон-нору очень хотелось раскрыть Лауре правду, которая жила в нем, избавиться от ее тяжести, но он знал, что пока что должен хранить тайну.
 — Именно о них я тебе рассказывал. Помнишь про правителей Атлантиды?
 — Помню. — Она остановилась и посмотрела на него. — Но ты в самом деле веришь в эти легенды?
 — Эти легенды были древними уже в мое время. И как во всех легендах, в них содержатся зерна правды. — Коннор смотрел, как маленькая птичка взмахнула крыльями и взлетела к солнцу, лучи которого струились сквозь голые ветви деревьев. — Я верю, что  Туата-Де-Дананн были связаны с землей и небом, с самой сутью природы, связаны так, как большинство людей не в состоянии себе представить. Это давало им могущество, благодаря которому простые люди за пределами Атлантиды принимали их за богов.
 — Много лет назад, когда Фиона рассказывала мне ирландские сказки, я думала, что все это выдумки. Одна лишь голая фантазия.
 — А сейчас?
 — А сейчас… — Она вздохнула, покачав головой. — А сейчас я столкнулась с невозможным и узнала, что это не только возможно, но и существует на самом деле. Я гляжу на свою тетю Софи и сомневаюсь во всем, что я знала о мире, который меня окружает. В нем действительно есть место волшебству.
 Он снял перчатку с руки и прикоснулся к ее холодной щеке.
 — Неужели узнать, что в мире есть волшебство, было так уж ужасно?
 — Это пугает. Тревожит. Это порождает у меня неуверенность &себе. — Она обхватила себя руками за талию. — Я чувствую, как будто все, окружающее меня, на самом деле не то, чем оно кажется, не такое прочное, как было когда-то.
 — Бояться тебе нечего. — Он провел пальцами у нее под подбородком, прикоснувшись большим пальцем к уголку ее рта. — В волшебстве нет тьмы, нет ничего, что повредило бы тебе.
 Она раскрыла губы, и ее вздох согрел его руку. Ее страсть передалась Коннору, разжигая в нем огонь.
 — Думаю, пора возвращаться. — Она отступила от него, как будто ее тянула невидимая цепочка. — Сегодня бал у Гарднеров, а тебе нужно еще многое выучить.
 «А возможно, кое-что нужно выучить и моей прекрасной  Эдайне», — подумал Коннор.




 Глава 21


 — Тетя Софи, вы понимаете, что это было бы катастрофой? — Лаура нахмурилась, глядя на свое отражение в зеркале, поправляя белые шелковые розы, вышитые на плече ее светло-зеленого бального платья. — Нас может погубить любая из тысячи мелочей.
 Она разгладила тугой корсаж на бледно-зеленой парче, драпирующей белую шелковую юбку. Ей казалось, что платье плохо сидит на ней, возможно потому, что чувствовала во всем теле напряжение. Сон предыдущей ночи преследовал ее непрестанно. Каждый раз, взглянув на Коннора, она вспоминала прикосновение его губ к своей коже.
 — Я думаю, что не стоит подпускать Коннора к лорду и леди Синклер. — Лаура натянула перчатку, разгладив белую лайку на локте. — Они могут задавать слишком много вопросов.
 Софи уселась за туалетный столик. Лаура в зеркале видела, что ее тетя разглядывает изящный веер, лежавший раскрытым на ее коленях, как будто не слышала ни единого слова Лауры. Лаура сегодня уже не раз замечала, что тетя думает о чем-то своем, как будто неприятные воспоминания заставляют ее забыть об окружающем мире. Лаура обернулась.
 — Тетя Софи, что с вами?
 Софи не ответила. Она все так же смотрела на раскрытый веер, как будто на нем были написаны какие-то древние тайны.
 — Тетя Софи, — позвала Лаура, дотронувшись до ее плеча.
 Софи вопросительно посмотрела на племянницу.
 — Прости меня, ты что-то сказала?
 — Вы такая рассеянная весь день. Вы плохо себя чувствуете?
 Софи улыбнулась, но ее глазам недоставало их обычного блеска.
 — Я в полном порядке. Так, немножко устала. — Она снова принялась рассматривать веер — мужчина в придворном платье стоит на коленях перед дамой. — Просто я плохо спала ночью.
 — Вам не кажется, что сегодня нас ждет катастрофа? — Лаура стиснула перчатку в руке. — Миссис Гарднер и ее друзья разорвут Коннора на кусочки.
 — Я уверена, что все пройдет отлично.
 — Сомневаюсь. У него было слишком мало времени, чтобы выучить все, что он должен знать.
 — Не волнуйся, дорогая. — Софи погладила Лауру по руке. — Коннор их всех очарует, вот увидишь.
 — По крайней мере, я позабочусь, чтобы никто не оскорбил его. — Лаура натянула перчатку, решившись защищать Коннора.
  *  * *
 О, как ей хотелось задушить этого человека! Лаура взглянула поверх плеча партнера на Коннора, который танцевал с Джулиет Марсдейл. Хорошенькая хрупкая блондинка мило улыбалась Коннору.
 — Кажется, вашему кузену здесь очень нравится.
 Лаура сумела улыбнуться, подняв глаза на лорда Синклера.
 — По-моему, да.
 Коннор не пропустил ни одного танца за вечер, приглашая то одну леди, то другую. Лаура понимала, что должна радоваться его успехам. Ни одна из женщин, танцевавших с ним, не жаловалась на его манеры, хотя некоторые замечали, что у ее кузена странное чувство юмора.
 — Он великолепный танцор. Лаура кивнула.
 — Это удивительно, поскольку ему почти не приходилось бывать в свете. Сомневаюсь, что за всю свою жизнь он был больше, чем на одном или двух балах.
 — В самом деле! — Лорд Синклер взглянул на Коннора и Джулиет, танцевавших в нескольких футах от них. Сквозь звуки скрипок раздавался смех Джулиет. — Кажется, он чувствует себя вполне уверенно.
 — Да, вы правы. — О, как ей хотелось придушить этого варвара! А вместо этого приходится защищать его. — Это просто потрясающе, если учесть, что его отец никогда не
 бывал в свете. Неудивительно, что Коннор так плохо знаком с английским обществом.
 Остин, улыбнувшись, взглянул на нее, и его серебристо-голубые глаза были полны тепла, от которого у Лауры появилось чувство, что она знает этого человека всю свою жизнь.
 — Наверно, именно поэтому мы никогда не встречались. Лаура кивнула.
 — Он всю свою жизнь провел в деревне. Остин нахмурился.
 — Кажется, ваш отец упоминал, что мистер Пакстон учился в Кембридже.
 — А! — Боже, помоги ей, она совершенно забыла о Кембридже. — Ну да, конечно.
 — Тогда у нас с мистером Пакстоном есть нечто общее. Я тоже учился в Кембридже.
 — Вы учились в Кембридже? — Лаура оступилась, отдавив ногу лорду Синклеру. Он, сжав ее руку, мягко вернул ее в плавный ритм танца. — Простите, пожалуйста!
 — Джентльмен никогда не обижается на красивую даму, отдавившую ему ногу.
 Она сумела улыбнуться, подняв на него глаза. Было трудно не улыбнуться, глядя на это красивое лицо. Лицо, излучающее тепло, которое располагало к доверию.
 Лорд Синклер напоминал чем-то тех рыцарей, которые в давние времена в далеких странах спасали прекрасных девушек от свирепых драконов. И по какой-то странной причине, когда она танцевала в его теплых объятиях и смотрела в его серебристо-голубые глаза, у нее появилась почти неудержимая потребность признаться ему во всем. Лорд Синклер никогда в своей жизни не лгал женщинам. Без сомнения, он не знал, как можно в одно мгновение признаваться в любви, а в следующее забывать о ней.
 Она взглянула на Коннора. Тот улыбался своей хорошенькой партнерше, сказав что-то, что заставило Джулиет рассмеяться.
 О, как ей хотелось задушить этого человека!
 Такая роскошь, этот зал, танец и музыка! Чудесная музыка! Коннор взглянул на оркестр, расположившийся на галерее для менестрелей в конце зала. Голоса инструментов наполняли комнату звуками вальса, и музыка проникала ему в самую душу. А держать Лауру в своих руках — ах, это было лучшее из наслаждений.
 — У тебя очень довольный вид, — сказала Лаура.
 — Мне здесь нравится.
 Она сощурила в щелки изумрудные глаза.
 — Я заметила.
 — Настоящий праздник. — Он нахмурился, смущенный злостью, закипающей в ней. — Разве возможно не наслаждаться всем этим?
 Высоко над головой в хрустальных люстрах сияли сотни ламп, заливая золотым дождем гостей, собравшихся в большом зале. В позолоченных зеркалах, висевших на стенах, отражались всеми цветами радуги платья дам, кружившихся в объятиях кавалеров. Запах дорогих духов смешивался с ароматом свежесрезанных белых лилий и желтых роз, стоящих в высоких вазах на столах с прохладительными напитками.
 Но Лауру не радовало окружающее ее великолепие.
 — Ты пойдешь на ужин со мной? — спросил Коннор. Когда она замешкалась с ответом, добавил: — Вдруг я стану есть салат вилкой для устриц? Подумай только, какой скандал поднимется!
 Уголок ее рта дернулся.
 — Наверно, будет лучше, если я пойду с тобой.
 Он смотрел на ее крепко сжатые губы, вспоминая ее теплое и нежное дыхание на его щеке, ее губы, прижимающиеся к его губам, желание, сиреной поющее в его крови. Но сейчас все, что он чувствовал — гнев, бурлящий в ней.
 — Я чем-то обидел тебя?
 — Обидел? — Она выпятила подбородок. — Нет, ничем.
 — Ты злишься на меня. Правила запрещают сказать тебе, почему?
 — Я не злюсь.
 — Злишься.
 — Нет.
 — У тебя подергивается уголок рта, когда ты злишься.
 Она нахмурилась.
 — Неправда.
 — Если ты не скажешь мне, чем я разозлил тебя, то откуда мне знать, чего мне впредь не следует делать?
 — Я не злюсь, просто… — Она смотрела на свою руку в перчатке, лежащую на его плече. — Просто ужасно думать, как похотливый викинг ухаживает сразу за всеми женщинами Бостона.
 Он все крепче и крепче прижимал ее к себе.
 — Этот похотливый викинг мечтает об одной-единственной женщине.
 Она бросила на него взгляд, сверкающий гневом.
 — А что, все викинги с такой же легкостью лгут?
 — Не кто иной, как ты, сказала мне, что я должен приглашать других женщин. Я очень хорошо помню, как ты говорила, что я не должен танцевать с тобой больше двух раз, чтобы не пошли пересуды. И я не собираюсь истратить свой шанс впустую и приглашать тебя на какой-либо другой танец, кроме вальса.
 Она вздернула голову.
 — Меня совершенно не волнует, со сколькими женщинами ты танцевал.
 — Я уверен, что в твоем лице нашел партнера, с которым рожден танцевать.
 — Какие красивые слова!
 — Ты не представляешь насколько прекрасна ты для меня.
 Лаура только фыркнула.
 — Тебе так идет твое светло-зеленое платье.
 Она облизала губы.
 — Побереги свои комплименты для других женщин.
 — Все другие женщины — ничто по сравнению с тобой.
 У нее округлились глаза.
 — Неужели твои другие партнерши поддаются на такую напыщенную лесть? Он вздохнул.
 — Скажи мне, что я должен сделать, чтобы покорить тебя, моя любовь? Скажи мне, как мне убедить тебя, что мне нужна только ты?
 Она раскрыла рот, желая отделаться от его настойчивости. Но у нее пропал голос, когда она посмотрела в его глаза и увидела в них любовь — к ней и только к ней.
 Лаура ощущала то же самое чувство, оно наполняло их обоих, связывало золотыми цепями. Но она сопротивлялась, как будто течение, которое несло их навстречу друг другу, могло завлечь ее в смертельный водоворот.
 Юбка Лауры светло-зеленого шелка задевала ноги Коннора, искушая его сорвать с нее одежды и воспламеняя в нем страсть к длинным, изящным ногам, скрытым под тканью. Губы Лауры раскрылись, и из них вырвалось теплое, нежное дыхание. Она крепко вцепилась пальцами в его плечи, опустила взгляд на его губы, и Коннор почувствовал, что ее оборона слабеет.
  Поцелуй меня, Коннор. 
 Он услышал ее голос, беззвучно произносивший слова в его мозгу. На короткое мгновение ему захотелось подчиниться, привлечь ее к себе и поцеловать. Но он знал, что тем самым вызовет в переполненном зале скандал, и за один неосторожный момент ей придется расплачиваться вечным унижением.
 Он сделал глубокий вдох и попытался думать о чем-либо другом.
 Музыка обрушилась на зал финальным крещендо. Замерли последние звуки. Танец кончился, а он все еще держал ее в своих объятьях. Лаура смотрела на него, и в ее глазах светилось желание.
 — Как правило, джентльмен в конце танца отпускает свою партнершу, мистер Пакстон.
 При звуках голоса Филиппа Гарднера Лаура выскользнула из объятий Коннора и, отступив от него, нахмурилась, неожиданно вспомнив, что они не одни. Напротив, они находились в самой середине танцевального зала, окруженные тремя сотнями других гостей. А ей захотелось, чтобы Коннор поцеловал ее! Боже правый, этот человек обладает просто чудовищной способностью заставить ее забыть обо всем на свете!
 — Насколько я понимаю, этот танец вы обещали мне, — сказал Филипп, схватив Лауру за руку, как будто собирался оттащить ее от Коннора.
 Лаура смотрела на напряженное лицо Филиппа, потрясенная яростью, которую увидела в его глазах.
 Коннор взял Лауру под другую руку.
 — А мы как раз собирались идти ужинать.
 — Боюсь, вы ошиблись, — заявил Филипп. Лауре казалось, что ее сейчас разорвут пополам. — Она ужинает в полночь со мной.
 На губах Коннора заиграла ледяная улыбка.
 — А вам не пришло в голову спросить у леди, хочет ли она ужинать с вами?
 — Мы с мисс Салливен обо всем договорились, мистер Пакстон.
 — Правда?
 — Истинная правда, — ответил Филипп, больно сжимая руку Лауры своими длинными пальцами.
 У Лауры по спине побежали мурашки. Филипп вел себя так, как будто она была его собственностью.
 — Прошу вас, отпустите руку леди, — сказал Коннор тихим спокойным тоном, от которого Лауру бросило в озноб.
 Филипп отдернул руку, как будто в него попала молния. Смесь страха и негодования превратила его лицо в неподвижную маску.
 — Филипп, я обещала Коннору, что пойду ужинать с ним. Но, может быть, вы захотите к нам присоединиться?
 — Присоединиться?! — Филипп посмотрел на нее так, как будто она лишилась разума. Лаура нахмурилась.
 — Вот именно.
 Филипп поправил на себе черный шелковый жилет.
 — Я предпочитаю ужинать позже.
 Лаура почувствовала укол, хотя понимала, что шпилька предназначалась Коннору.
 — Надеюсь, мы с вами потанцуем после того, как вы поужинаете. — И Филипп, не дожидаясь ответа, направился прочь.
 Она никогда не видела его таким. «Нет, он сегодня определенно груб», — подумала Лаура, потирая руку в том месте, где крепкие пальцы Филиппа оставили красные пятна на коже под белыми кружевами рукава.
 Коннор посмотрел на ее руку, затем взглянул на Филиппа, сощурив синие глаза. Казалось, он взглядом способен заморозить воду.
 — Мне не нравится, как он прикасался к тебе.
 Едва эти слова сорвались с губ Коннора, как из-под полы фрака Филиппа показались концы подтяжек, и с него начали сваливаться штаны. Но Филипп, задравший нос, ничего не заметил.
 — Филипп! — окликнула Лаура, чтобы предупредить его.
 Филипп повернулся, сложив губы в надменную ухмылку.
 — Уж не передумали ли вы, Лаура? Иными словами, не вернулся ли к ней здравый смысл?
 Лаура вздернула подбородок.
 — Нет. Но мне хотелось бы заметить…
 Филипп махнул рукой, обрывая ее.
 — Потом поговорим.
 — Надменный ублюдок, — прошептал Коннор, нацелив ледяной взгляд на Гарднера.
 Филипп повернулся, и его штаны сползли до лодыжек, открывая взорам публики мешковатые белые кальсоны. Все головы обернулись к нему, леди охнули, мужчины усмехнулись.
 — Что за… — Филипп сделал шаг, споткнулся и повалился на пол, ударившись руками и коленями о полированный дубовый паркет. Его упрятанный в кальсоны зад выпячивался вперед, как стойка палатки.
 Раздавшиеся кое-где смешки быстро переросли в волну оглушительного хохота, прокатившуюся по залу.
 — Господи помилуй! — прошептала Лаура, пытаясь подавить нарастающий в ней смех, но ее постигла неудача.
 Филипп поднялся на ноги, натягивая штаны. Он обратил к Лауре пунцовое от ярости лицо.
 Лаура прижала ладонь к губам, пытаясь остановить смех.
 — Простите, — выдавила она между приступами хохота.
 Филипп подтянул штаны к поясу. Жилы на его шее вздулись канатами.
 — Это вовсе не смешно, Лаура!
 — Конечно. — Она прикусила губу. — Конечно, не смешно.
 Филипп пробрался сквозь толпу и исчез.
 — Какой ужас, — промолвила Лаура, но смех лишил ее слова всякой серьезности. — Это для него такое унижение!
 — Да. И вряд ли кто-нибудь заслуживал его больше, чем он. — Коннор улыбнулся, обратив взор к Лауре. — Не пора ли идти на ужин, миледи?
 Лаура взглянула на своего викинга. Она могла бы поклясться, что причиной унижения Филиппа был Коннор, если бы не была уверена в обратном. Но каким образом?
 Она взяла его под руку, заметив, что в нескольких футах от них стоит Софи. Тетя смотрела на них с ехидной улыбкой.
 — Странно, что у Филиппа расстегнулись помочи как раз в этот момент.
 — Неужели? — спросил Коннор с самым невинным видом.
 — Да. И странно, что у него свалились штаны до коленей, как будто одновременно с подтяжками расстегнулись пуговицы. — Лаура нахмурилась, глядя на тетю. Может быть, кто-то приказал пуговицам расстегнуться? Придется поговорить с Софи.
 Коннор вышел на террасу, спасаясь от духоты и шума бального зала, чтобы на мгновение отдохнуть от роли мистера Коннора Пакстона. Ночь была великолепной — морозной и ясной, и звезды усеяли небо своим хрустальным блеском.
 Коннор стоял у каменного парапета, подняв лицо к луне и глубоко вдыхал холодный ночной воздух. Испытание подходило к концу, и Лаура была довольна мистером Коннором Пакстоном. Он нахмурился, представив, что она подумает, если узнает, что именно он расстегнул помочи Филиппа. У него появилось неприятное чувство, что тогда его победа превратится в поражение.
 Музыка, доносящаяся из зала, стала громче, как будто кто-то открыл за его спиной дверь. Коннор повернулся и увидел около распахнутой двери лорда Остина Синклера.
 — В доме стало немного душновато, не правда ли? — Остин прикрыл дверь, и музыка превратилась в приглушенную звуковую мозаику.
 — Да, вы правы. — Хотя Лаура предупреждала Коннора, чтобы он держался подальше от лорда Синклера, единственным способом уклониться от разговора было трусливое бегство. А трусом Коннор никогда не был. Остин улыбнулся, подходя к Коннору поближе.
 — Я с нетерпением ждал встречи с вами, мистер Пакстон.
 — Неужели?
 — Да. Я уверен, что у нас много общего.
 — Много общего?
 «Как странно», — подумал Коннор, пожимая руку лорда Синклера. Он не мог прочесть ни одного чувства в глазах этого человека, как будто Синклер выставил перед собой черный занавес щита. Неужели такое возможно?
 — В конце концов, мы же соотечественники, и у нас с вами, так сказать, общие предки.
 Коннор нахмурился. Инстинкт говорил ему, что в словах Синклера скрывается второй смысл. И еще он догадывался, что Синклер своими расспросами преследует какую-то цель.
 Лорд Синклер смотрел в заснеженный сад, где ветерок гнал по снегу серебристую поземку.
 — Насколько я знаю, вы в Бостоне совсем недавно.
 — Да. — Коннор рассматривал профиль Синклера, испытывая странное чувство, будто они давно знакомы. Было легко поверить, что они действительно родственники. — Я живу здесь всего несколько дней.
 Синклер бросил на Коннора взгляд. Его серебристо-голубые глаза пылали огнем, как будто он пытался увидеть человека, скрывшего свое лицо под маской.
 — Вас сюда привело какое-нибудь дело или простое любопытство?
 Коннор разглядывал Синклера, и внутри него росло подозрение, побуждающее сорвать темную завесу, скрывающую этого человека, и узнать правду.
 — Я приехал, чтобы поближе познакомиться с мисс Салливен. Синклер улыбнулся.
 — Прелестная девушка.
 — Она просто несравненна. — Коннор оперся локтем о холодный камень балюстрады. — Может быть, вы поймете меня, если я скажу, что она — моя  Эдайна. 
 Синклер несколько секунд пристально смотрел в глаза Коннору.
 — Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Она — вторая половина вашей души.
 У Коннора дыхание замерло в груди, когда он посмотрел на Синклера, поняв, что это за человек.
 — А вас, лорд Синклер, вас что привело в Бостон? Мне кажется, что вам гораздо приятнее жить в теплом климате. В Бразилии, например.
 Остин тихо усмехнулся.
 — Вы знаете про Авилон?
 — Я однажды посещал святилище, но обнаружил, что оно слишком похоже на тюрьму. Остин кивнул.
 — Многие предпочитают жить во Внешнем Мире.
  — Откуда вы про меня узнали?
 — Ваша мать отправила нам послание, — Остин оглянулся через плечо, глядя в темноту на дальнем конце террасы. — Она хотела, чтобы Внутренний Круг отправил вас обратно, в ваше родное время. Коннор нахмурился.
 — И в этом состоит цель вашей миссии? Остин покачал головой.
 — Моя миссия — наблюдать за вами и определить, не представляете ли вы какой-либо угрозы для безопасности Авилона.
 Коннор мгновение разглядывал собеседника, пытаясь оценить силу, с которой придется столкнуться, если лорд Синклер окажется врагом. Но ни в бесстрастном лице, ни в серебристо-голубых глазах лорда Синклера он не увидел ничего, что выдавало бы его намерения. Этот человек мог быть опасен.
 — И если вы сочтете меня опасным? Остин посмотрел прямо ему в глаза.
 — Тогда я должен уничтожить угрозу. Коннор нахмурил черные брови, не отводя взгляда в сторону.
 — У меня была одна-единственная причина попасть в это время. И она не имеет никакого отношения к Авилону.
 — Я верю вам. — Остин глубоко вздохнул. — Однако мне кажется, что вам стоит отправиться со мной в Авилон. Не все его обитатели позволят себя убедить с такой же легкостью.
 — Со временем, возможно, я вновь посещу святилище. — Коннор смотрел сквозь стекла французских дверей, ища в переполненном зале Лауру. Она вместе с Софи стояла около одного из столиков с прохладительными напитками. — Но в данный момент у меня нет времени, чтобы рассеивать опасения Внутреннего Круга Авилона.
 Дыхание вырвалось изо рта Остина облачком пара.
 — Если вам что-нибудь понадобится, если вам потребуется какая-либо помощь, пожалуйста, не стесняйтесь и обращайтесь ко мне.
 Коннор встретил спокойный взгляд серебристо-голубых глаз Синклера, чувствуя, как слабеет непроницаемая завеса, ограждающая его чувства. В глазах Остина он увидел честность.
 — Возможно со временем мы станем друзьями.
 — Я бы счел это за честь. — Остин улыбнулся. — Пойдемте, я хочу познакомить вас с моей  Эдайной. 
  — Лаура, я клянусь, что не имею никакого отношения к падению Филиппа со своего трона! — Софи взяла бокал лимонада с серебряного подноса на столике. — Но не могу сказать, что жалею о случившемся.
 — Все это крайне странно. — Лаура большим пальцем стирала влагу со своего бокала. — Не могу себе представить, каким образом помочи так подвели его.
 — Наверно, он настолько сильно выпячивал грудь, что подтяжки лопнули.
 — Тетя Софи, вы чудовище. — Лаура не могла сдержать улыбки. — Бедняга испытал такое унижение!
 — Не говори!
 Лаура огляделась в поисках белых перьев или бешено крутящихся часов.
 — Вы случайно не произнесли какого-нибудь заклинания? — прошептала она.
 — Я бы не осмелилась здесь ни на что подобное. — Софи смотрела мимо Лауры, крепко сжав губы. — Но меня так и подмывает… Если бы я не боялась, что посреди зала появится что-нибудь вроде перепуганного пингвина, я бы зашвырнула человека, приближающегося к нам, прямо на Северный полюс.
 Лаура поморщилась.
 — Филиппа? Софи кивнула.
 — Похоже, что он сумел сохранить свое достоинство, а вместе с ним и изрядную дозу своей обычной надменности.
 Лаура не стала оборачиваться к Филиппу, когда он подошел ближе. Эти драгоценные секунды ушли у нее на то, чтобы придать лицу невозмутимое выражение.
 — Лаура, мне нужно с вами поговорить. Лаура поставила бокал на столик и повернулась к нему. Филипп был таким же невозмутимым, как всегда.
 — О чем?
 — Нам нужно поговорить наедине. — Филипп бросил взгляд на Софи. — Прошу у вас прощения.
 У Лауры онемела спина и странный холодок проник в кровь, когда она попыталась представить, что именно он хочет обсуждать с ней. Пока Филипп вел ее к креслам, расположенным вдоль стен зала, она оглядывалась по сторонам в поисках Коннора. Коннор танцевал, грациозно кружа изящную Сару Синклер в вихре вальса.
 Лаура обещала Коннору следующий вальс, последний, который ей позволительно разделить с ним сегодня.
 Лаура следила за каждым его шагом, желая быть партнером Коннора в этом и во всех следующих танцах. Когда он держал ее в своих объятьях, весь остальной мир…
 Филипп нарушил ее размышления:
 — Я думаю, настал подходящий момент, чтобы огласить нашу помолвку.




 Глава 22


 Лаура отпрянула, больно ударившись о пальму в горшке. Растение закачалось. Она ухватилась за пальму, ударившись тыльной стороной руки о подбородок Филиппа, когда он рванулся вперед, чтобы подхватить падающее растение.
 Филипп отступил назад, одной рукой выпрямляя пальму, а другой потирая челюсть.
 — Простите, — прошептала Лаура.
 — Все в порядке.
 — Кажется, сегодня вечер происшествий.
 Филипп поправил на себе жилет.
 — Я считаю, что нет никакой необходимости вспоминать о том печальном инциденте.
 Лаура пыталась придумать способ сбежать от него, уклониться от обсуждения предложенной им темы.
 — О Господи, кажется, я порвала оборку. Простите меня, пожалуйста, мне нужно…
 — Это подождет, — сказал Филипп, схватив ее за руку, когда она направилась было прочь.
 — Но я действительно должна зашить, пока не расползлось дальше.
 Филипп посмотрел на ее платье.
 — Не вижу, где порвано.
 — Порвалась моя… нижняя юбка, — прошептала Лаура.
 Он нахмурился.
 — Это подождет пару минут.
 — Но я…
 Он поднял руку, заставив ее замолчать.
 — Я считаю, что мы должны сегодня объявить о нашей помолвке.
 — Но отец…
 — Он уже дал согласие. — Филипп улыбнулся, но его застывшая улыбка выдавала человека, которому вовсе невесело. — Должен сказать, что он весьма рад видеть нас супругами.
 — Понятно, — прошептала Лаура. Ее сердце пронзил укол боли. Она давно знала, что отец хочет выдать ее замуж за Филиппа, и все же только сейчас поняла, что от судьбы не уйдешь, и эта боль понимания угрожала лишить ее последних сил.
 — Я прикажу музыкантам протрубить в фанфары, и затем мы объявим о своих планах.
 — Нет!
 Филипп нахмурил черные брови, взглянув на нее.
 — Нет?
 — Я еще не готова. — Она прикоснулась к его руке. — Филипп, вы должны дать мне время.
 — Время для чего, Лаура?
 — Мы едва знаем друг друга.
 — У нас впереди много лет, чтобы получше познакомиться.
 Лаура смотрела на его ладонь, лежащую на ее руке, попытавшись представить, каким будет прикосновение к его голой коже, и отдернула руку, чувствуя, что желудок сжался в тугой узел.
 — Я понимаю, Лаура, вас тревожит, достойны ли вы породниться с семейством Гарднеров — ведь происхождение вашего отца…
 Лаура подняла на него глаза.
 — Происхождение моего отца?
 Филипп кивнул.
 — Но уверяю вас, я решил, что из вас выйдет превосходная жена. В сущности, в вас почти нет ничего ирландского. Вы — как прекрасная мраморная статуя древней богини. Холодная. Равнодушная. Неприкосновенная.
 Лаура удивленно посмотрела на него.
 — Вы можете влюбиться в того, кто кажется вам холодным и равнодушным?
 — Влюбиться? — Филипп нахмурился. — Я считал вас выше этих глупых женщин, которые настаивают на существовании какой-то таинственной страсти. Любой человек хорошего происхождения должен понимать, что подобных чувств следует избегать.
 — Понятно. Итак, вы меня не любите.
 Филипп лихорадочно задышал.
 — Я восхищаюсь вами. Я уважаю вас. Я собираюсь до конца жизни окружить вас всевозможной роскошью. Как мне кажется, это все, чего может ожидать женщина от брака.
 — Понятно…
 Боже милосердный, и это все, что уготовано для нее в будущем? Неужели из ее жизни уйдут все времена года, кроме одного? Неужели для нее навсегда наступит вечная зима, а мечта о весеннем тепле так и останется мечтой?
 — Ладно, Лаура, давайте кончать с этими детскими играми. Сегодня мы объявим о нашей помолвке.
 — Нет!
 Филипп глубоко вздохнул, и его темные брови сошлись над тонкой переносицей.
 — Имеет ли ваше нежелание какое-либо отношение к Коннору Пакстону?
 Ее щеки запылали, когда она встретила его злобный взгляд. Коннор! Как ей хотелось, чтобы он был рядом, чтобы его сила поддерживала ее.
 — Очевидно, этот человек имеет на вас какое-то влияние. Должен сказать, что мне это вовсе не нравится, Лаура. И я уверен, что ваш отец будет сильно разочарован.
 Лаура чувствовала, как силы покидают ее, подобно воде, утекающей через решето.
 — Филипп, прошу вас! Мне нужно время, чтобы привыкнуть к мысли выйти за вас замуж.
 Он нахмурился, глядя на нее так, как будто был судьей, готовым вынести вердикт.
 — Похоже, вы наконец-то приходите в чувство.
 Она выдавила из себя улыбку.
 — Это так неожиданно, вот и все.
 — Да, конечно. — Он самодовольно ухмыльнулся, и Лауре захотелось ударить его кулаком. — Я уверен, вы не могли даже представить, что вам так повезет и вы станете миссис Гарднер.
 — Конечно, не могла.
 — Ну хорошо. Но только не тяните время, Лаура. Я никогда не отличался особым терпением. — Он одернул полы жилета. — Простите меня, я обещал следующий танец Джулиет Марсдейл.
 Лаура наблюдала, как он удаляется. Ей хотелось убежать и спрятаться, но прятаться было негде. От долга и ответственности не убежишь. Она должна выполнять желания отца, даже если эти желания уничтожат ее душу.
 Она взглянула на Коннора, следя за каждым его движением, наблюдая, как свет отливает сапфиром в его густых черных волосах, скользя взглядом по изгибу его улыбающихся губ и желая прикоснуться к ним. Ей был нужен он, и только он. Но сейчас он был так же далёко от нее, как тогда, когда жил, отделенный от нее тысячей лет.
 Остин стоял около одной из трех французских дверей, выходивших на террасу, глядя, как его жена танцует вальс с Коннором. Было время, когда Сара чувствовала себя неуверенно на танцевальном полу, и вот теперь она, ослепительная и прекрасная, кружится в руках человека из другого мира и времени.
 В его душе ярче солнца горела гордость — гордость за прекрасную леди, подарившую ему сына и больше счастья, чем он считал бы возможным. И восхищение молодым человеком, воплотившим в себе все, чем когда-либо обладал его народ. Они с Коннором действительно были родственниками — в самом прямом смысле.
 Коннор был просто потрясающим человеком. Он прожил в этой стране меньше недели, а уже воспринял ее язык и культуру. Более того, Коннор покорил этот век. Он в гораздо большей степени казался в этом мире своим, чем большинство гостей на балу.
 — Разве ваша жена не ждет ребенка?
 У Остина напряглось все тело, когда к нему подошел Фрейзер Беннетт.
 — Правильно. Ребенок должен родиться в августе.
 Фрейзер неотрывно смотрел на Сару и Кон-нора.
 — И вы думаете, что было разумно позволить вашей жене танцевать с этим дьяволом?
 — Если бы я думал, что ей что-то грозит, я бы не подпустил Сару и на милю к этому человеку.
 — Тех, кто занимается магией, всегда тянет к юным матерям. — Фрейзер взглянул на Остина и улыбнулся. — Будьте осторожны, Остин. Этот человек может околдовать вашу драгоценную супругу.
 Остин искал внутреннего равновесия, чтобы утихомирить закипающий в нем гнев.
 — Фрейзер, Коннор мечтает околдовать одну-единственную женщину. Фрейзер выкатил глаза.
 — Вы по-прежнему верите, что он проделал весь этот путь ради женщины?
 — У меня нет причин думать по-иному. — Остин спокойно встретил ледяной взгляд Фрейзера. — Послание, полученное от его матери, его поведение-все подтверждает гипотезу, что Коннор прибыл сюда, чтобы добиться руки Лауры Салливен.
 — Если это верно, а я в это не верю, — Фрейзер отвел глаза, и его руки сжались в кулаки, когда он посмотрел на Коннора, — как вы полагаете, что сделает юный чародей, когда обнаружит, что желанная ему женщина обещана другому? До вас дошли слухи о ее помолвке с Филиппом Гарднером?
 Остин кивнул.
 — Я бы не рискнул быть рядом с ним, когда он разозлится. Он может совершить что-нибудь ужасное.
 — Я не верю, что он опасен.
 — А я не собираюсь допускать, чтобы ваше попустительство стало причиной катастрофы.
 — Вы находитесь здесь как наблюдатель, Фрейзер. — Остин улыбнулся, посмотрев прямо в глаза Фрейзеру. — И я не потерплю никакого вмешательства.
 Фрейзер облизал языком пересохшие губы.
 — Синклер, вам меня не запугать. Я намереваюсь сделать все, что в моих силах, чтобы устранить эту угрозу.
 Остин смотрел, как Беннетт шагает к столику с прохладительными напитками, за которым стоял в одиночестве Генри Тэйер. Карие глаза эмиссара следили за каждым шагом Кон-нора. Остину не нужно было слышать разговор, чтобы знать, какие злобные подозрения Беннетт нашептывает Генри на ухо. Если он сумеет настроить Генри против Коннора, будет трудно убедить правящий совет в противоположном.
 Остин взглянул на Коннора, размышляя, каким образом защитить ирландского чародея от зла.
 Коннор почувствовал, что Лаура призывает его — отчаянная мольба тянула его к ней. Он ощутил ее боль на расстоянии, как будто глубокая, пульсирующая рана образовалась в его сердце. Он застыл в середине зала, оглядывая помещение в поисках Лауры.
 — Что-то случилось, мистер Пакстон? Коннор посмотрел на милое лицо своей партнерши. Леди Сара Синклер смотрела на него, и в ее миндалевидных глазах блестела тревога.
 — Прошу прощения. Пожалуйста, извините меня, но я должен найти мисс Салливен.
 — Что-то случилось? — переспросила леди Синклер.
 — Не знаю точно. Но знаю, что я нужен ей. — Он покинул леди Сару посреди зала, в вихре разноцветных платьев, не подозревая, как этот поступок выдал его чувства. Он знал только то, что нужен Лауре, и должен найти ее.
 Лаура стояла у стены в углу зала, прячась за листьями пальмы, которая росла в бронзовой кадке, стоявшей на полу рядом с ней. Она стояла молча и неподвижно, как мраморная статуя, и ее лицо было белее белых роз, вышитых на плече ее платья. Когда она заметила приближающегося Коннора, ее губы раскрылись, но ни одного слова не вырвалось из них, только тихий звук, подобно приглушенному крику раненого лебедя.
 — Лаура, — прошептал Коннор, прикасаясь к ее руке. Энергия ее чувств хлынула в него, как река, прорвавшая плотину, и от ее боли у него перехватило дыхание. — Что такое, любовь моя? Что с тобой?
 — Пожалуйста… — прошептала она. — Не здесь. Подальше от этих людей…
 Он взял ее под руку и повел прочь из зала.
 Ноги Лауры дрожали, когда она с Коннором шла по коридору. Музыка, смех и разговоры затихли вдали, как будто их отрезал темный занавес. Коннор открыл дверь и провел Лауру в гостиную, в которой она бывала несколько раз. Лаура стояла в полосе света, проникающего сквозь открытую дверь, вдыхая запахи воска и лимонного масла, пропитавшие холодный воздух.
 Это была гостиная для тех, кто заслужил привилегию получить место в царстве Эстер Гарднер. В один прекрасный день Лауре придется сесть рядом с королевой на ее ампирном диване, как несчастной принцессе, которой невозможно уклониться от такой милости. Она вздрогнула, представив себе эту сцену.
 Над головой вспыхнули лампочки, осветив золотые ирисы, вышитые на ковре благородного синего цвета у нее под ногами. Дверь закрылась. Она почувствовала, как сильная рука прикоснулась к ее плечу и тепло Коннора затопило ее благословенным солнечным светом посреди зимнего холода.
 — Скажи мне, что тебя печалит, любовь моя. Скажи мне, как мне развеселить тебя.
 Она повернулась лицом к нему, глядя в его синие глаза. Если бы только судьба была более милосердна! Если бы она могла смотреть в его красивые глаза каждый день своей жизни! Но судьба жестока к ней. И им осталось так мало времени, чтобы побыть вместе…
 Она протянула к нему руку, дотронувшись до его щеки, видя, как проступают под гладкой кожей темные точки тетины.
 — Обними меня. Пожалуйста, обними меня.
 — С превеликим удовольствием, — прошептал он, обнимая руками ее за талию.
 Она обхватила руками его за шею, прижимаясь к нему, впитывая его тепло и силу, как умирающая женщина, пытающаяся вернуться к жизни. Она прижалась лицом к его шее, вдыхая теплый запах мускуса и лимона.
 — Я люблю тебя, — прошептала она. — Я хочу, чтобы ты знал: что бы ни разделяло нас, я всегда буду любить тебя.
 — Я не брошу тебя, любовь моя. — Он еще крепче обнял ее, а затем слегка отстранился, чтобы посмотреть ей в лицо. — Сколько бы полнолуний ни приходило и уходило. Сколько бы заклинаний ни творила Софи, ничто не сможет разлучить меня с тобой.
 Если не считать ответственности, которая обхватила ее шею, как удавка… Лаура прикоснулась ладонями к его подбородку, глядя на него, пытаясь сохранить в памяти черты его лица. Но только смотреть на него ей было мало.
 Она провела пальцами по гладкой дуге его черных бровей, по густым черным ресницам, которые затрепетали под ее прикосновением. Коннор стоял тихо и спокойно, как языческий Бог, радующийся любопытному прикосновению смертной женщины. Она помедлила у изгиба его улыбающихся губ, поглаживая его кожу кончиками пальцев, глядя на него, чтобы сохранить черты его лица между страниц памяти. Никто не сможет лишить ее воспоминаний о Конноре.
 — Ты такой красивый, — прошептала она. — Мечта, воплощенная в жизнь.
 Он нагнул голову, и она встала на цыпочки навстречу его поцелую, встретив его губы со всей любовью и страстью, которая копилась в ней с того момента, когда она впервые увидела его. Она обхватила руками его за шею.
 Такой и должна быть жизнь — радостное соединение мужчины и женщины, два сердца, бьющиеся в унисон, две жизни, освещенные одним да тем же ослепительным сиянием. Она обнимала Коннора, пытаясь быть к нему ближе, прижимаясь своим ноющим сердцем к его крепкой груди.
 В его горле зародился стон. Его руки скользили по ее спине, распространяя тепло, которое проникало через шелк платья и вызывало у нее желание почувствовать прикосновение его рук к своей голой коже.
 — Лаура, — прошептал он, водя губами по ее щеке. — Позволь мне любить тебя, как я должен тебя любить — всем моим сердцем, душой и телом.
 Она запустила руки в его густые волосы, ухватившись за шелковистые пряди, когда он ласкал нежную кожу у нее за ухом. Мечты, смешавшиеся с реальностью, вызывали в ней желание, такое сильное, какого она не могла вообразить. Именно этого она искала всю свою жизнь — любви и ответного чувства, страсти, грозившей поглотить ее.
 А как же ответственность?
 Она обещана другому.
 Она не может принять его восхитительное обещание.
 Она потянула его за волосы, отводя его губы от своей щеки, и посмотрела в бездонную синеву его глаз, видя, что в них горит любовь и желание. Ее ожидала зима до конца жизни, а лето было рядом — только руку протянуть.
 Он крепко обнимал ее за талию, его лицо исказилось гримасой боли, в глазах светилось нескрываемое желание.
 — Лаура, я хочу тебя! Здесь! Сейчас!
 Она раскрыла рот, но слова протеста, не успев раздаться, были сметены желанием. Разве в жизни существует справедливость, если им с Коннором навсегда будет отказано в радости разделять сердца, тела и души?
 Его руки скользили по ее спине, распространяя тепло.
 — Любовь моя, будь моей!
 Один восхитительный момент тепла и света — вот все, что было ей доступно. Одно мгновение, чтобы дать ей силу прожить всю оставшуюся жизнь. Она прижалась к Коннору, раскрывая губы под его поцелуем и пробуя на вкус вечность.
 В это мгновение ничто не имело значения. Ничто, кроме вкуса его губ, прижимающихся к ней, тепла его тела, проникающего в нее, обещая бесконечное лето.
 Он провел руками по ее спине, и крючки расстегивались под его пальцами, как по волшебству. Зеленый шелк соскользнул с плеч Лауры, когда он поднял ее на руки и опустил на мягкий ковер, украшенный золотыми символами королевской власти. Он лег поверх нее, целуя ее губы, щеки, глаза, расстегивая на себе одежду, срывая с себя фрак, галстук, жилет…
 Лаура вцепилась в запонки на его рубашке, отрывая их от белой ткани, стремясь к теплу его кожи. Ее пальцы скользили по шелковистым черным волосам. Она чувствовала себя свободной, не связанной правилами и ответственностью, которая сковывала ее железными обручами. Эти узы были крепче. Цепь, привязывающая ее к этому человеку, была гораздо сильнее, чем те, что выкованы из железа и стали.
 Лаура тяжело дышала, откинув назад голову, пока он снимал с нее лиф, обнажая белую грудь, поднятую тугим корсетом навстречу огню его губ. Медальон, который он носил, прикоснулся к ее лифу, когда он опустил голову.
 — О Господи! — прошептала она. Это оказалось сильнее, чем любой сон, это нежное прикосновение его рта к коже, словно горевшей в огне.
 — Такая красивая… — пробормотал Коннор, глядя на нее. Он обхватил ее грудь ладонями, потирая большими пальцами туго натянутые, звенящие соски, пока Лаура не начала задыхаться от почти невыносимого удовольствия, волнами расходящегося по телу.
 Он приподнял ее юбки, и шелк и лен поднялись горами у нее на поясе и рассыпались по сине-золотому ковру.
 — Зачем столько одеяний? — сказал Коннор…
 Лаура подняла бедра, глядя на него, зачарованная зрелищем его загорелых рук на своих белых панталонах.
 — Но эти кажутся мне очень милыми. — Он расстегнул три жемчужные пуговицы и начал снимать с нее панталоны. В его глазах блестело желание. — Все эти женские облачения очень возбуждают.
 Лаура прикусила губу, когда он стянул панталоны с ее бедер, ляжек, сорвав их совсем. Но она не чувствовала стыда. Ей казалось, что она зачарована, как будто он завладел ее волей — полностью и безвозвратно.
 — Я как будто достаю на свет сверкающий драгоценный камень. — Он мягко прикоснулся пальцами к внутренней стороне ее бедер.
 Лаура затаила дыхание, вспомнив, как он прикасался к ней во сне. Неужели все происходит за пределами сказочного царства их тайной долины? Но не успел этот вопрос возникнуть в ее уме, как он ответил на него нежным поцелуем.
 — О, мой… — Она с шумом втянула в себя воздух и запустила руки в теплые черные волны его волос, прижимая его к себе, упиваясь каждой минутой запретного удовольствия.
 Восхитительные чувства переполняли ее, но она хотела познать истинную радость их соединения.
 — Мы принадлежим друг другу, — шептал он, прижимаясь к ней. — Всегда принадлежали и всегда будем принадлежать.
 Она содрогнулась от правоты его слов. Внутри нее замерцало и разгорелось пламя, подобное тысяче крошечных огоньков, когда его плоть прикоснулась к ее влажной плоти. Она подняла бедра ему навстречу, и он погрузился в нее.
 За всю ее жизнь ни один мужчина не сможет обладать ею так, как обладал сейчас Коннор.
 В будущем ее ожидали тяжкие узы супружеского долга с нелюбимым человеком. Но это мгновение навсегда останется с ней. Она будет хранить это воспоминание все последующие годы.
 — Я люблю тебя, — прошептала она.
 — Ты — моя жизнь, — ответил он, глядя на нее, как будто ему нужно было смотреть в ее глаза с того момента, как она пересекла порог, за которым не было возврата.
 Она почувствовала резкую боль, когда он достиг ее девственного барьера. Он закрыл глаза, всасывая в себя воздух, как будто чувствовал ее боль. А затем боль исчезла, растворившись в тепле, волнами исходящем от Коннора.
 Потом не осталось ничего, кроме удовольствия. Из спящей девушки она превращалась в страстную женщину.
 — Коннор! Коннор! — шептала она от радости.
 Он поцеловал ее, прижимаясь к ней губами и засунув язык ей в рот, его плоть наполнила ее до самых глубин и, казалось, что сейчас они расплавятся от жара и энергии, возникающей между ними. Древний золотой медальон, нагревшийся от его кожи, терся об ее грудь, лаская ее теплом.
 Она обнимала его руками и ногами, двигаясь в ритме, который все возрастал и расходился волнами, пока во всем мире не осталось ничего, кроме этого ритма, этого поединка между мужчиной и женщиной. Всем своим существом Лаура подчинилась судьбе, которая предназначалась ей от начала времен, сотрясаясь в объятиях Коннора и шепча его имя, чувствуя, как его тело напрягается и изливается в нее, слыша, как с его губ срываются звуки ее имени.
 Она вздохнула, когда он расслабился и его теплое дыхание всколыхнуло влажные локоны у нее за ухом. Если бы только она могла быть с ним до конца жизни! Лаура вздрогнула, когда подумала, что ее ожидает вместо того счастья, которое она нашла в объятиях Коннора.
 Он отстранился от нее и, приподнявшись на локте, заглянул в ее лицо.
 — Что такое, любовь моя? Чего ты испугалась?
 Она дотронулась до его шеи, почувствовав пальцами теплую и влажную кожу. Правда Таилась между ними, как демон, угрожая уничтожить счастье. Она не могла сказать ему, что обещана другому — не сейчас, когда она все еще чувствовала внутри себя его теплую плоть.
 — Кто-нибудь может сюда зайти.
 Он улыбнулся.
 — Мы неприлично ведем себя на балу? Она провела пальцами по изгибу его губ.
 — Боюсь, что поднимется страшный скандал, если кто-нибудь хотя бы заподозрит, чем мы тут занимались.
 — Иногда приличия могут ужасно раздражать. Она улыбнулась, глядя в его красивые глаза.
 — Да.
 Мгновение он, казалось, боролся с желанием успокоить ее страхи, оставшись здесь и снова и снова доказывая ей свою любовь.
 Мысль о том, чтобы опять заниматься с ним любовью, рискуя быть застигнутой врасплох, была очень соблазнительной. Такой скандал расстроит все сватовство Филиппа. Но одновременно погубит ее отца.
 — Коннор, прошу тебя, мы должны вернуться на бал.
 Громкий вздох, вылетевший из его груди, согрел ей кончики пальцев.
 — Сейчас посмотрим, сумею ли я надеть на тебя обратно все эти вещи.
 Она застонала, когда он отстранился от нее, лишая ее нежного тепла.
 — Хватит. — Он поцеловал ее, нежно обласкав губами. — Иначе я забуду про все свои наилучшие намерения.
 С помощью Коннора она привела в порядок свой наряд и поправила прическу. Покончив с этим, она осмотрела тронный зал Эстер Гарднер, задержав взгляд на голубом бархатном диване, где ей в один прекрасный день предстоит сесть, изображая из себя идеальную супругу человека, которого она никогда не полюбит.
 — Не смотри так уныло, любовь моя. — Коннор погладил ее щеку кончиками пальцев. — Это только начало. У нас впереди целая жизнь.
 Она взглянула в его прекрасные глаза, видя в них любовь, которая могла бы длиться вечность. Любовь, которую она не могла ему подарить.




 Глава 23


 — О Боже! — прошептала Софи, увидев, как к ней направляется Дэниэл, огибая людей, толпившихся у столика с прохладительными напитками. Она почувствовала, что в комнате стало жарко, слишком жарко, так жарко, что она едва могла дышать. Хотя ей удавалось избегать его весь день, бегать от него всю жизнь ей не удастся. Рано или поздно ей придется встретиться с ним. Но не сегодня. Думая о спасении, она повернулась к двери, ведущей в соседнюю гостиную, когда он подошел ближе.
 — Только трусы бегут от опасности, — произнес Дэниэл так тихо, что его могла услышать лишь Софи, отделенная от него тремя футами душного воздуха.
 Софи застыла при звуках его глухого голоса. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, она повернулась лицом к нему. Это оказалось ошибкой — смотреть на него, видеть боль в его глазах так же ясно, как она чувствовала боль в своем сердце. Ей хотелось забыть обо всем, кроме воспоминания о его руках, обнимающих ее.
 — От опасности? Надо полагать, что опасность исходит от вас.
 Он вздохнул, и уголки его рта поднялись в улыбке.
 — Нам нужно поговорить.
 Софи покачала головой.
 — Нам не о чем говорить.
 — Вы ошибаетесь.
 Он подошел так близко, что она ощущала запах лавровишневой воды, испаряющийся вместе с теплом с его кожи.
 — Софи, я не позволю вам бегать от меня.
 Она закрыла глаза, пытаясь побороть соблазн, чтобы не видеть желание в его темных глазах.
 — Дэниэл, я…
 — Мистер Салливен, мне нужно переговорить с вами.
 Софи открыла глаза, рядом с Дэниэлом обнаружив Эстер Гарднер. Она стояла и, задрав голову, смотрела на него свысока, хотя он все равно был на фут выше нее.
 Дэниэл нахмурился.
 — Боюсь, что вам придется подождать. Мы с мисс Чандлер…
 — Нет, это дело неотложное. — Эстер уперлась руками в бедра, глядя на Дэниэла, как королева на простолюдина. — Мне нужно поговорить с вами о деле чрезвычайной важности.
 Софи увидела шанс на спасение и схватилась за него.
 — Все в порядке. Мы уже обо всем договорились.
 Дэниэл взглянул на нее, крепко сжав губы.
 — Отнюдь нет, мисс Чандлер.
 Софи облегченно вздохнула, глядя, как Дэниэл следует за Эстер Гарднер по переполненному залу. О чем им разговаривать, как не о свадебных планах? Софи содрогнулась и задумалась о том, как ужасно поступает Дэниэл, собираясь продать свою дочь Филиппу Гарднеру. Только так она могла удержать себя от того, чтобы упасть в его объятия.
 — Тетя Софи!
 Софи обернулась и нахмурилась, увидев племянницу. Щеки Лауры покраснели, глаза были широко раскрыты.
 — Лаура, тебе нездоровится?
 Лаура покачала головой.
 — Просто я хочу поехать домой.
 Софи обняла Лауру за хрупкие плечи.
 — Я прикажу, чтобы подали экипаж.
 «Этот разговор неизбежен», — решил Дэниэл, следуя за Эстер Гарднер в библиотеку. Однако ему не нравилось, что его призывают к королеве, как провинившегося подданного. Подойдя к камину, он принялся рассматривать образцы минералов и камней, выставленных на полках над калином. Он пытался найти в себе самообладание, которое служило ему верой и правдой столько лет, но обнаружил, что в самый нужный момент оно куда-то исчезло.
 Дверь библиотеки затворилась со щелчком.
 — Мне кажется, мы должны, наконец, обсудить возникшую ситуацию, — заявила Эстер. Дэниэл повернулся лицом к ней.
 — Я полагаю, под ситуацией вы имеете в виду желание вашего сына жениться на моей дочери?
 Рот Эстер мрачно искривился.
 — Вот именно.
 Он смотрел, как качаются страусовые перья в ее темных волосах, когда она приближалась к нему с важностью жирной курицы, собирающейся отстаивать свое господство в курятнике. Всю жизнь эта женщина смотрела на него так, как будто он недостоин чистить ее туфли, и теперь оказалась в весьма неделикатной позиции, собираясь породниться с ним.
 Он должен был радоваться, но не находил в себе ни радости, ни удовлетворения, которое должно было прийти к нему с этой победой. Вся радость покинула его за одну ночь жаркой страсти.
 Эстер остановилась в двух футах от него, вздернув длинный нос и высокомерно глядя на него.
 — Должна сказать, меня весьма изумляет тот не вполне достойный оборот, который принимает это дело.
 Дэниэл вдохнул воздух, в котором смешались приторно-сладкий аромат духов Эстер и запах дыма, доносящийся из камина.
 — Вы имеете в виду, что моя дочь не торопится воспользоваться возможностью стать членом вашей семьи?
 Она нахмурилась.
 — Само собой, я полагаю, что ваша дочь должна быть счастлива от перспективы стать женой моего сына.
 — Естественно.
 — Не сомневаюсь, что большинство незамужних молодых девушек города продали бы душу ради возможности выйти замуж за моего сына. — Она ударила веером по ладони, затянутой в перчатку, и перья на ее голове вздрогнули. — Но, похоже, вашей дочери не хватает сообразительности, чтобы понять, что такого супруга ей больше нигде не найти.
 Дэниэл взглянул в ее холодные, темные глаза, и по его спине побежали мурашки при мысли о том, что Лаура каждое утро будет видеть эту женщину за завтраком.
 — Не могу себе представить, чтобы Лаура не понимала, какая жизнь ожидает ее в браке с Филиппом.
 Она улыбнулась — королева, довольная своим подданным.
 — Буду с вами откровенна. Я была не слишком рада, узнав о планах сына. Однако он не такой человек, чтобы его можно было легко отклонить от выбранного пути.
 — Похоже, он настроен в отношении Лауры весьма решительно.
 — Да. — Эстер покачала головой, как будто не могла до конца постичь поведение сына. — Возможно, частично это произошло благодаря ее холодности. Большинство женщин пресмыкаются перед ним.
 Дэниэл смотрел на стоявшие по обе стороны от камина застекленные книжные шкафы с полками, заставленными разноцветными камнями. У него появилось чувство, что Филипп не любит Лауру, только видит в ней трофей, добычу, которую он принесет домой, как очередной редкий минерал в его коллекции.
 — Мы можем объявить о помолвке сегодня вечером.
 — Сегодня вечером?
 Она кивнула, и перья закачались у нее в волосах.
 — Мне кажется, трех месяцев вполне достаточно, чтобы приготовиться к свадьбе. Хотя я бы предпочла общепринятую годовую отсрочку, Филипп хочет, чтобы свадьба состоялась весной.
 Желания Лауры, очевидно, не имеют никакого значения. Чувства до боли сдавили его сердце при мысли о том, какая жизнь ожидает Лауру: бесконечный ад под ногтем у этой женщины, и ночи в объятиях человека, которого она не любит. Он хорошо знал такую жизнь. Он сам ее прожил.
 — Мы проведем церемонию в музыкальном зале дома Чандлеров.
 Непрошеные видения терзали Дэниэла: Софи и ее слова, эхом отдающиеся в его мозгу:
 «А Лаура — неужели она не заслужила того же, что и мы?»
 — Я думаю, что мы…
 — Я думаю, что мы подождем решения Лауры.
 Эстер вытаращила глаза.
 — Вы хотите сказать, что позволите девушке самой решать, как будет проходить ее свадьба?
 — Я хочу сказать, что позволю своей дочери самой решать, с каким человеком ей жить до конца жизни.
 Эстер прищурилась, ноздри раздулись, и она устремила на него пылающий взгляд.
 — Ее симпатии принадлежат этому кузену из Англии, не так ли?
 Дэниэл улыбнулся, чувствуя, как будто с его груди сняли тяжелый груз.
 — Похоже, что так.
 — Но она не найдет себе лучшего мужа, чем мой сын.
 — Пусть Лаура сама примет решение.
 — Послушайте-ка меня, Салливен! — Эстер схватила его за руку, когда он собрался уходить. — Весь город считает, что ваша дочь выйдет замуж за моего сына. И я не позволю вам делать из него посмешище.
 — На будущее я бы посоветовал вашему сыну воздержаться от похвальбы своими победами до того, как они свершились. — Он сбросил ее руку со своего предплечья.
 — Предупреждаю вас, Салливен! — крикнула Эстер ему в спину. — Я не позволю, чтобы ваша глупая дочь водила нас за нос!
 Дэниэл помедлил у двери, обернувшись к ней, и был потрясен, увидев в ее глазах ядовитую злобу:
 — Миссис Гарднер, не вам решать, как поступать моей дочери.
 — Посмотрим. — Она холодно улыбнулась. — Еще никто не перебегал мне дорогу.
 — Что касается меня, можете убираться к дьяволу, миссис Гарднер, — произнес Дэниэл, направляясь к двери.
 Он улыбнулся, услышав за спиной приглушенное проклятье.
 — Софи. — Дэниэл тихонько постучался в дверь ее спальни. — Открой мне.
 Софи натянула одеяло до подбородка, глядя сквозь лунный свет на запертую дверь и надеясь, что Дэниэл оставит ее в покое.
 — Софи, — позвал он, дергая дверную ручку. — Мне нужно поговорить с тобой.
 — Уходи!
 — Не уйду, пока ты не выслушаешь меня. — Он неистово тряс дверную ручку. — Ты либо впустишь меня, либо я вышибу дверь, перебудив всех в доме.
 Она прижала руку к горлу, чувствуя пальцами, как бешено пульсирует кровь.
 — Ты не посмеешь!
 — Считаю до пяти, а затем вышибаю дверь.
 Он такой упрямый, что, пожалуй, выполнит угрозу.
 — Раз!
 — Ты поранишься!
 — Открой дверь!
 — Нет!
 — Два!
 Софи скинула одеяло, и голубое шелковое покрывало упало на пол.
 — Ты ведешь себя, как ребенок!
 — Три!
 — Уходи! — Она поспешила к двери, дрожа от холода.
 — Четыре!
 Софи положила руку на дверную ручку.
 — Уходи!
 — Пять!
 — Не дури!
 — Софи, отойди от двери.
 — Ах ты упрямый… — Она щелкнула замком и распахнула дверь, столкнувшись с Дэниэлом как раз в то мгновение, когда он бросился вперед, выставив вперед одну ногу. — О Боже!
 Она отпрыгнула в сторону. Дэниэл ударился о пустоту с силой, которой хватило бы, чтобы сорвать дверь с петель. Он пролетел мимо нее, все еще одетый в вечерний костюм, хлопая руками, как птенец, выпавший из гнезда, и с грохотом повалился на ковер.
 — О Господи! — Софи подбежала к нему и опустилась рядом с ним на колени. — Дэниэл!
 Он лежал на боку, скорчившись, в потоке света, льющегося через открытую дверь.
 — О мой милый, — произнесла она, отводя волосы с его лба. — Ты ушибся?
 Он простонал, его густые ресницы задрожали.
 — Дэниэл, скажи что-нибудь! Пожалуйста, милый, не молчи!
 Он открыл глаза и нахмурился.
 — Итак, теперь ты хочешь со мной говорить.
 Она села на корточки, прижимая пальцы к губам, чтобы заглушить поднимающийся в ней истерический смех.
 Дэниэл поднял темные брови.
 — Ты думаешь, что это смешно?
 — Нет. — Она прижала руку ко рту, пытаясь подавить смех. — Конечно, нет, — пробормотала она.
 Дэниэл приподнялся, подпирая щеку рукой. На его губах появилась улыбка.
 — Ты обладаешь странным даром постоянно сбивать меня с ног.
 Он прикоснулся к ней, погладив ее щеку пальцами, и это прикосновение отдалось у нее внутри. На нее нахлынула теплая волна желания, заглушив ее смех, поднимая на поверхность стремление к нему, которое она так отчаянно пыталась похоронить.
 — Не надо, — прошептала она, отстраняясь от него.
 — Софи, я не позволю тебе уйти из моей жизни. Только не сейчас, когда я, наконец, нашел то, что искал всю свою жизнь.
 Она поднялась на ноги и отстранилась от него, держась подальше от желания, светившегося в его глазах. Но она не могла избавиться от желания, которое таилось в ней самой.
 — Я же сказала тебе, что все кончено. Он встал, потирая бедро.
 — Ты многое мне говорила. Только я еще не был готов слушать.
 — Я думаю, тебе лучше уйти.
 — Еще нет, — сказала он, приближаясь к ней, глядя на ее стройную фигуру.
 — Я начинаю кое-что понимать. — Он остановился так близко от нее, что ей казалось, что она чувствует, как исходящий от него жар согревает холодную комнату. — То, что происходит между нами, — редкое и драгоценное явление.
 Софи покачала головой.
 — Дэниэл, слова на меня не действуют. Я никогда не смогу жить с тобой, зная, что ты принудил Лауру к браку без любви.
 — А если бы я сказал Эстер Гарднер, чтобы она убиралась к черту, ты бы смогла жить со мной?
 Софи уставилась на него.
 — Но ты же ей этого не сказал?
 — Сказал. — Он улыбнулся, и на его правой щеке появилась ямочка. — Сказал, чтобы;
 она со своим драгоценным, напыщенным сынком катилась куда подальше.
 — Ox, — прошептала она. — И Лаура…
 — Она может выйти замуж за твоего красивого кузена, если хочет.
 — Дэниэл! — Она обхватила его руками за плечи. — Ты — чудо!
 — Если я сейчас чудо, то что ты скажешь, когда я сниму с тебя ночную рубашку? — он прижался губами к ее шее. — Я покажу тебе настоящее чудо, любимая.
 Коннор приподнялся на кровати, услышав звук открывающейся двери. Он понял, кто пришел к нему, еще до того, как увидел Лауру, входящую в полосу лунного света, струившегося через окна. Он чувствовал ее, ощущал ее переживания так же ясно, как чувствовал ненасытную страсть к ней, звеневшую у него в чреслах.
 Закрыв дверь, Лаура прислонилась к ней спиной. Она тяжело дышала, и ее грудь поднималась под белой фланелью ночной рубашки. Она стояла, прижавшись спиной к двери, с горлом, сведенным судорогой, устремив на Коннора свои прекрасные глаза, раздираемая желанием и всеми правилами приличий, которые определяли каждый день ее жизни.
 Коннор без единого слова откинул теплое одеяло и мягкую белую простыню, открывая рядом с собой пустое место. Лаура закрыла глаза, как будто сопротивляясь искушению. С ее губ сорвался тихий стон. А затем она бросилась к нему, тихо ступая босыми ногами по толстому ковру.
 — Лаура, — сказал он, обнимая ее, когда она легла в постель рядом с ним.
 — Обними меня, — прошептала она, обхватывая его шею руками. — Согрей меня.
 Он встал на колени, прижимая ее к своему обнаженному телу, зарывшись лицом в ее прекрасные волосы, вдыхая запах весенних цветов. Она дрожала от зимнего холода в его руках, и он гладил ее спину через мягкую белую фланель ночной рубашки, проводя рукой между волнами распущенных волос, спадавших ей до пояса, впитывая в себя ее дрожь.
 Скоро она согрелась, перестала дрожать и, отпустив его шею, отодвинулась и села на корточки.
 — Я не должна была приходить. — Она положила руки на его плечи, и легкое прикосновение холодных ладоней пронеслось ветерком над огнем, пылающим внутри него. — Не знаю, зачем я пришла.
 Он прикоснулся к ее губам, впитывая кончиком пальца тепло ее дыхания. — Не знаешь?
 Она улыбнулась. Ее улыбка говорила о жестокой внутренней битве и о победе, которую можно найти только в поражении.
 — Наверное, знаю.
 Он провел пальцами по ее щеке. Она казалась статуей в лунном свете, который превращал ее кожу в гладкий белый мрамор, но она была теплой и живой.
 — Я думала, что одной встречи с тобой мне будет достаточно. — Ее руки скользили по его груди.
 Он вздохнул, когда она легонько провела ногтями по его соскам, и его мышцы напряглись от удовольствия.
 — Но теперь мне стало ясно, что я еще сильнее хочу тебя. — Она глубоко вздохнула. — Ты — как волшебное снадобье. Один глоток — и я оживаю. Один глоток — и я снова жажду тебя и боюсь, что умру, если лишусь тебя.
 Он улыбнулся, гладя рукой ее мягкие волосы.
 — Я не исчезну. Я всегда буду с тобой. Она закрыла глаза, и ее лицо исказилось от боли.
 — Лаура, — прошептал он, прижимая ладонь к ее щеке, и проводя большим пальцем по уголку ее рта. — Что с тобой, любовь моя?
 — Ничего. — Она нагнулась вперед, дразня его теплом своего тела, проникающего сквозь мягкую белую фланель, пока он не почувствовал опьяняющее прикосновение ее груди. Она поцеловала его в плечо. — Кроме того, что я страдаю без тебя.
 — Так утоли свои страдания, любовь моя. Бери от меня все, что хочешь.
 Она прикоснулась к его плечу губами. Волосы спадали ей на плечи, щекоча его грудь.
 — Я хочу тебя. Сейчас и навсегда. Коннор откинул голову, и из его груди вырвалось разгоряченное дыхание, когда она скользила руками по его бедрам, покрывая поцелуями его тело.
 Она облизывала языком его сосок, пощипывая зубами чувствительный кончик, пока ее руки двигались по его животу.
 — Я хочу тебя всего, до последнего дюйма.
 Глухой звук вырвался из его горла, слившись со стоном ветра за окном.
 Коннор следил взглядом за ее дрожащими пальцами, расстегивавшими ночную рубашку. Белая фланель распахнулась, обнажив впадинку на шее и белый изгиб груди. Она опустила руки на колени. Ее грудь поднималась с каждым вдохом, дразня его. Она смотрела на него, как завороженная.
 Он сделал жест рукой, сопротивляясь искушению сорвать рубашку с Лауры.
 — Сними ее.
 Она облизала губы и одним изящным движением ухватилась за полу рубашки и потянула ее вверх, через голову. Ее волосы беспорядочно рассыпались по плечам, закрывая ее грудь, и розовые бутоны проглядывали из-под блестящего золотистого шелка.
 — Только тебя, Коннор, — прошептала она, потянув за медальон, висевший у него на шее. — Я хочу только тебя.
 Ее слова привели его на грань возбуждения.
 — Поцелуй меня, — попросила она, играя медальоном.
 Он обхватил ее руками, встретив ее губы, устремленные к нему. Она прижалась к нему открытым ртом, как будто умирала и он был живительным источником. Ее чувства передавались ему, наполняя его желанием, бурным, как река в половодье. Но он ощущал нечто иное — поток страха и боли, которые пронзали ее с каждым вздохом.
 — Все хорошо, — шептал он, прижимаясь к ее губам.  — Не бойся ничего. Я никогда тебя не покину. Никогда.
 Лаура застонала. Она обняла его за шею, запустив руки ему в волосы, прижимая его к себе и целуя.
 Они упали на кровать. Ее соблазнительное тело обжигало его, как бледное пламя в лунном свете. Он дарил ей обещания вечного наслаждения, стараясь заглушить страх, который чувствовал внутри нее.
 Он покрывал поцелуями ее ключицы, опускаясь все ниже, нащупывая кончиком языка мягкий холм ее груди и обхватывая ртом розовый сосок. Она только тихо стонала и, запустив руки в его волосы, прижимала его ближе к себе. Лунный свет заливал ее обнаженное тело.
 Опьяняющий аромат возбуждения поднимался вместе с теплом ее кожи, дразня его чувства. Лаура лежала неподвижно, выжидающе, и мышцы ее бедер были напряжены, когда она ждала первого прикосновения его затвердевшей плоти.
 Он прикоснулся к ней. Она вцепилась руками в белые простыни, подняв вверх бедра в молчаливой мольбе, которую он не мог не исполнить. Ее кожи касался его древний золотой медальон — ключ, открывший ворота времени и доставивший его к ней.
 — Моя прекрасная  Эдайна, — прошептал он, поднимая ее волосы и пропуская меж пальцев золотистые пряди, щекочущие его грудь холодным шелком.
 Она открывала для себя радость обладания его телом.
 Улыбка заиграла на ее губах, когда она пошевелилась, перемещая свое соблазнительное тело. Он вздохнул, когда влажный пушок прикоснулся к его поднявшейся плоти. Она медленно опустилась, погружая его затвердевшую плоть в свое скользкое ущелье.
 — О Боже милосердный! — прошептала она, глядя туда, где лунный свет выхватывал из мрака их тела — тела мужчины и женщины, соединившихся по велению судьбы.
 Его кожу целовал солнечный свет, и от длинных летних дней остался золотистый загар; ее кожа была белая, как залитый лунным светом снег.
 И они поняли, что наступило время союза их сердец. Он погружался в нее все глубже, поднимая ее, срывая с ее губ тихие стоны удовольствия.
 Они отдавались друг другу медленными, глубокими рывками и долгим нежным прикосновением друг к другу. Наконец Коннор почувствовал, как внутри нее разгорается пожар, и ответил на него, дав ей то, чего она желала.




 Глава 24


 Лаура закрыла глаза, она не могла не заметить серый свет, сочившийся в окна. Светало. Они любили друг друга в течение всей ночи, пока на небе царила луна. Но уже наступал рассвет, и ее ночь с Коннором подошла к концу.
 — Мне нужно уходить. — Но она не могла покинуть тепло его тела. Она не могла оторваться от сильной руки, лежавшей у нее на талии.
 — Снова приличия? — Он погладил рукой ее по груди. — Когда же приличия будут на нашей стороне?
 «Никогда», — мысленно ответила она, и в груди зародилась боль.
 — Лаура, — прошептал он с неприкрытой тревогой в глухом голосе. — Откуда эта боль, любовь моя?
 — Я не хочу уходить от тебя. — Она повернулась к нему, зарывшись лицом в теплый изгиб его шеи, обняв его, сжав руку в кулак и прижимая его к телу Коннора. — Я хочу всегда быть с тобой.
 — Мы поженимся сегодня. — Он прижался к ней, окутывая теплом своего тела. — И никогда больше не расстанемся.
 Ее пронзила боль, боль в самое сердце. Она прижалась к нему.
 — Если бы мы могли…
 — Мы найдем священника, который обвенчает нас. — Он погладил ее рукой по голому плечу. — А приличия пошлем ко всем чертям.
 Она прижалась губами к его шее, вдыхая его мускусный запах и чувствуя языком соль на его коже. Время снов и мечтаний прошло, наступала реальность.
 — Коннор, я не могу стать твоей женой. Никогда.
 Она почувствовала, как напрягаются его мышцы и дыхание замирает в груди. Коннор схватил ее за подбородок, заставив взглянуть на него. Он хмурился, и в его красивых глазах было много вопросов.
 — Неужели в вашем веке все так сильно изменилось? Неужели влюбленные больше не могут жениться и заводить детей?
 — Могут, — еле слышно произнесла она. — Но для нас этот путь закрыт.
 Его пальцы крепко сжали ее подбородок.
 — Почему?
 Слова, которые навеки разделят их, должны быть рано или поздно произнесены.
 — Я должна выйти замуж за Филиппа.
 — Что за чушь?!
 — Так хочет отец. Он дал обещание Филиппу.
 Коннор прищурил глаза.
 — Ты принадлежишь мне.
 — Да. — Она притронулась дрожащими пальцами к его щеке. Густые черные волосы, обрамляющие его лицо, лежали непокорными волнами. Благодаря темной щетине на его худых щеках он казался диким, необузданным и таким уязвимым, что у нее заныло сердце. — Душой я всегда принадлежу тебе. Но я не в силах ослушаться отца.
 Он сжал ее плечо.
 — Я не допущу этого!
 — Любимый. — Она погладила щеку, колющую ей пальцы, и ее охватила дрожь, когда она вспомнила, как эти грубые щеки терлись об ее грудь. — Какой будет наша жизнь, если она начнется с невыполненных обещаний?
 — У твоего отца нет права выдавать тебя замуж против твоей воли.
 — Но все же он — мой отец. Он больно сжимал ее плечо, и его пальцы врезались ей в кожу.
 — Я не позволю тебе сделать это!
 — Прошу тебя. — Сквозь слезы Лаура видела боль в его глазах, и точно такое же отчаяние сдавливало стальным кольцом ее сердце. — Попытайся понять, что этот брак значит для моего отца.
 — Я понимаю. — Он отпустил ее, сжав руку в кулак. — Твой отец хочет купить место в обществе, и ради этого готов продать тебя этому напыщенному господину.
 Лаура покачала головой.
 — Он думает, что так лучше для меня. Коннор стиснул зубы.
 — Брак с Филиппом Гарднером — это для тебя лучше? Что, ты тоже, как и его мамочка, хочешь стать королевой бостонского общества?
 — Конечно, нет.
 — Тогда стань моей женой, — произнес Коннор, побуждая ее повиноваться.
 Она покачала головой. По ресницам Лауры текли слезы, обжигая ей щеки.
 — Не могу.
 — Ясно… — Он смотрел на нее, и тепло в его глазах превращалось в лед. — Я гожусь для постели, но слишком плох для брака.
 — Коннор, все совсем не так. — Она потянулась к нему, но он отстранился. — Пожалуйста, пойми меня. Я не могу причинить отцу боль.
 —Убирайся.
 Хотя слово было сказано тихим голосом, оно ударило Лауру с силой сжатого кулака.
 — Коннор…
 — Убирайся. — Он сорвал с нее одеяло. — Ты не та женщина, которую я хотел любить.
 Она задохнулась от острой опаляющей боли, которую он причинил ее душе. Лаура встала с постели. Ноги ее не слушались, дрожащими руками она подняла с пола ночную рубашку и прикрылась ею, чтобы найти убежище от гнева, горящего в его глазах.
 «Нет, все так просто не кончится», — подумала она, нетвердыми шагами направляясь к двери. Надо каким-то образом дать ему понять, что он разрывает ее на части. Она остановилась у двери, положив руку на холодную бронзовую ручку.
 — Коннор, прошу тебя, попытайся…
 — Убирайся!
 Его непримиримый тон резанул ее острым ножом. Она открыла дверь и спаслась бегством. Но от боли, которая горела пылающими углями в ее сердце, спасения не было.
 Снег скрипел у него под ногами; резкий холод обжигал щеки. Коннор бродил по тропинкам Общинного Луга, пытаясь потушить пламя в груди. Он не мог позволить Лауре сделать это. Он не мог позволить ей отдаться другому мужчине.
 «Пожалуйста, пойми». — Ее слова эхом отдавались в его мозгу.
 Он сжал руки в кулаки, сопротивляясь желанию откинуть голову и завыть от ярости. Он все понимал. Понимал, что такое узы чести, которые вынуждали Лауру подчиниться желаниям отца, но все равно боролся с неизбежным. Он не мог позволить, чтобы это случилось.
 Коннор положил руки на железную изгородь, глядя на расположенное за ней кладбище, прищурив глаза, чтобы защитить их от блеска раннего утреннего солнца, отражающегося от снега. Из белых сугробов торчали гранитные надгробия; зимние цветы отмечали места, где покоились мертвые. Ему не нужен был дар предвидения Эйслинг, чтобы видеть будущее без Лауры — холодное, лишенное огня, который питает своим теплом жизнь.
 Он вцепился голыми руками в холодное железо. Он мог, щелкнув пальцами, похитить Лауру отсюда. Но как заставить ее порвать родственные узы?
 Он закрыл глаза. Под одеждой, прижатый к груди, пылал медальон, и от него по всему телу растекалось тепло. Пошевелив рукой и прошептав пару слов, он может покинуть этот город и вернуться в лоно своей семьи. Но его сердце останется здесь.
 — Черт! — прошептал он, и из его рта на мороз вырвалось облачко пара. Он не признает себя побежденным. Он…
 За его спиной раздался громкий треск. Он почувствовал, как что-то вонзилось ему в спину и обожгло плоть, бросив его на колени. Он упал в снег. Боль расходилась жидким огнем по жилам, лишая его сил.
 * * *
 Лаура смотрела на человека, неподвижно лежавшего на кровати. Его красивые черные волосы разметались по подушке. Это был Коннор, и все же он казался незнакомцем, прекрасным незнакомцем, которого покидала жизнь.
 — Буду с вами откровенен, мистер Салливен. — Шепот доктора Хастинга громом разнесся по тихой комнате. — Сомневаюсь, что молодой человек проживет до конца дня.
 — Нет! — Лаура повернулась лицом к доктору, который стоял у двери, рядом с отцом. Хастинг смотрел на нее через маленькие круглые линзы очков, сдвинув кустистые седые брови над толстой переносицей. — Он поправится!
 — Ну, мисс Салливен. — Хастинг вертел в руках цепочку карманных часов, и золотые звенья постукивали о зеленый жилет, растянувшийся на пухлом брюшке. — Не думаю, что было бы разумно вселять в вас надежду.
 Лаура почувствовала внутреннюю дрожь.
 — Он поправится!
 Хастинг вздохнул.
 — Прошу прощения, мисс Салливен, но…
 — Благодарю вас, доктор, — сказал Дэниэл, открывая дверь спальни. — Пожалуйста, подождите в гостиной. Я сейчас приду к вам.
 Хастинг кивнул. Перед тем, как выйти из комнаты, он бросил на Лауру сочувственный взгляд.
 — Он оставил надежду помочь Коннору, — Лаура повернулась к кровати, глядя на Коннора, лицо которого было неподвижно и бледно, как слоновая кость. — Нужно послать за другим врачом.
 Дэниэл подошел к ней с тревогой на лице.
 — Хастинг — один из лучших врачей в городе.
 — Но его опыта мало. Коннору нужен врач, который не оставил бы надежду. Ему нужен… — Ее голос задрожал, и звук жалости, который она не смогла сдержать, сорвался с ее губ. — Боже мой!
 — Лаура… — Дэниэл обнял ее за плечи.
 — Он должен поправиться. — Лаура не могла сдержать дрожи, которая зарождалась глубоко внутри нее, отдаваясь в каждом нерве. — Должен!
  — Я пошлю за другим врачом. — Дэниэл гладил ее рукой по плечу. — Мы сделаем все, что в наших силах.
 — Кто это сделал?! — Она посмотрела на отца глазами, затуманенными слезами. — Кто выстрелил в него?!
 Дэниэл покачал головой.
 — Полиция считает, что это могла быть попытка ограбления.
 —Надеюсь, что преступника найдут. — Лаура опустилась у кровати Коннора, подняла его руку и прижалась к ней губами. — Надеюсь, что этого негодяя повесят.
 — Тебе что-нибудь нужно?
 — Мне нужно чудо.
 Дэниэл сжал ее плечо.
 — Мне нужно поговорить с доктором. — Он повернулся и оставил ее наедине с Коннором.
 Лаура прижала пальцы к шее Коннора, задержав дыхание и впитывая в себя каждый удар пульса. Она смотрела, как поднимается и опускается его грудь, следила за каждым вздохом — медленным, неглубоким, едва поднимающим белую простыню. Любой из этих вздохов мог стать последним.
 — Коннор, — прошептала она, откидывая волосы с его лба. — Я не хотела тебя обидеть.
 Он лежал неподвижный, равнодушный к ее ласкам. Лаура почувствовала себя несчастной, когда она поняла, что он может исчезнуть навсегда.
 — Я люблю тебя! — Она наклонилась над ним, целуя его закрытые глаза, его щеки, уголки губ, и слезы падали из ее глаз, блестя сверкающими каплями на его коже. — Прости меня, любимый.
 Что-то толкнуло ее в руку. Она оглянулась и увидела, что рядом с кроватью сидит Цыган.
 — Что ты тут делаешь?
 Цыган положил лапу на колено Лауре. Собака смотрела на Лауру своими умными глазами, как будто понижала все, что она сейчас чувствует, и хотела как-то утешить ее.
 Лаура гладила собаку по голове, погружая пальцы в мягкую белую шерсть.
 — Ты тоже тревожишься за него, правда? Цыган наклонил голову. Лаура зарыдала.
 — Он поправится. Он должен поправиться!
 Генри Тэйер постучал серебряной ложкой по чашке с кофе, и звон разнесся по библиотеке.
 — Итак, вы говорите, что когда сегодня утром направились с визитом к Салливенам, то узнали, что в юного  Сидхе стреляли?
 — Верно. — Остин стоял перед столом Генри и глядел на эмиссара, пытаясь найти в нем признаки вины, но почувствовал только непроницаемую защиту. — Очевидно, кто-то выстрелил ему в спину.
 Генри подергал себя за седой ус.
 — Он выживет?
 — По словам Дэниэла Салливена, доктор считает, что он не доживет до следующего утра.
 Генри покачал головой.
 — Какой ужас!
 — Я послал за нашим врачом.
 — Остин, нельзя, чтобы этого человека лечили наши доктора; наши способности на столетия обогнали возможности врачей Внешнего мира. Явное чудо вызовет слишком много вопросов.
 — Я не могу допустить, чтобы молодой человек умер.
 — Но мы…
 — Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы сохранить ему жизнь. — Остин положил руки на стол, нагнувшись к Генри. Генри откинулся на спинку кресла, и под тяжестью его веса заскрипели пружины. — Он — один из нашего народа, лучший из тех, какими мы когда-то были.
 Генри посмотрел на свою чашку с кофе.
 — Конечно.
 Остин, стараясь держать себя в руках, отошел от стола.
 — Где Беннетт?
 — Я сегодня его не видел.
 — Я очень надеюсь, что, когда найду его, он сможет доказать, что не стрелял в спину молодому человеку.
 Генри поднял на него взгляд.
  — Вы подозреваете Фрейзера? Остин посмотрел на эмиссара.
 — В данный момент он — один из нескольких людей, которых я подозреваю. Генри кивнул.
 — Фрейзер считал, что наш юноша опасен.
 — Он не опасен никому, за исключением, может быть, Филиппа Гарднера. — Остин пытался найти внутреннее равновесие, чтобы сдержать закипающий в нем гнев. — И я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы Коннор остался в живых.
 — Коннор!
 Тепло медленно разливалось по его телу.
 — Открой глаза!
 Женский голос, глухой, повелительный. Мягкие руки прикоснулись к его щекам, и его окутал запах вереска и пряностей.
 — Проснись, сумрачный воитель. Коннор открыл глаза и увидел свет, нежное сияние, как первые лучи солнца, касающиеся утреннего неба. Он заморгал и сделал вдох. Чуть-чуть пониже правой лопатки вспыхнула боль.
 — Боюсь, что тебе придется немного потерпеть.
 Над ним склонилась женщина со светло-голубыми глазами, ее серебристые волосы падали на плечи блестящим водопадом.
 — Эйслинг, ты? Она улыбнулась.
 — Удивился?
 Он сел в кровати. Глаза застлала кровавая пелена.
 — Полегче. — Эйслинг прикоснулась к его плечу, заставляя его опуститься на подушку. — Я не смогу исцелить рану полностью; у этих смертных возникнет слишком много вопросов, если рана исчезнет без следа.
 Тяжело дыша, Коннор устроился на мягкой подушке.
 — Что со мной случилось?
 — В тебя стреляли.
 — Стреляли?
 — Да. — Она потрепала его по щеке. — Насколько я понимаю, в тебя выстрелили маленьким кусочком металла из устройства под названием  пистолет. Рана могла оказаться смертельной. И едва не оказалась.
 — Кто это сделал?
 — К сожалению, не знаю. Ты лежал на пороге двери с раной в спине.
 — Откуда ты узнала, что я попал в беду?
 — Видишь ли, я присматривала за тобой. — Она, улыбаясь, села рядом с ним, и у него появилась мысль, что она владеет каким-то секретом и не собирается его раскрывать. — На случай, если бы тебе понадобилась помощь. Можно благодарить звезды за то, что я оказалась неподалеку.
 — Ты все это время была здесь?
 — Здесь, либо поблизости. — Она разгладила широкие рукава белого шелкового платья, и на ткани заискрились маленькие золотые звездочки, отражая солнечный свет, заполнявший комнату. — Достаточно близко, чтобы следить за твоими успехами. И должна сказать, ты был просто великолепен. Похоже, ты вскружил Лауре голову, как говорят в этом столетии.
 — Неужели? — Коннор отвел взгляд от тети, не желая, чтобы она заметила боль в его глазах… и увидел Лауру. Она спала в мягком кресле около кровати, склонив голову набок.
 — Не волнуйся; она не проснется, пока я не уйду.
 — Надеюсь, больше никто нам не помешает?
 — Мы в полной безопасности. — Эйслинг встала и подошла к Лауре. Мгновение она рассматривала спящую.
 — Какая прелестная девушка. Хотя немножко своевольная. — Она улыбнулась Коннору. — Однако, я думаю, что вы отлично поладите.
 — Конечно. — Коннор глубоко вздохнул, снова почувствовав боль. — Но, к сожалению, она считает, что должна выполнять все желания отца.
 Эйслинг подняла золотистые брови.
 — А он по-прежнему хочет, чтобы она вышла замуж за этого противного Филиппа Гарднера?
 Коннор кивнул.
 — Я могла бы повлиять на него. — Эйолинг нахмурилась. — Странно, что ты сам этого не сделал.
 — Это заманчиво. Но я хочу выиграть битву без всякой магии.
 — Без магии? — Эйслинг подошла к нему, и между ее золотистыми бровями пролегла тонкая морщинка. — Коннор, я посылала тебя сюда не для того, чтобы ты забывал свой дар.
 — Зачем же ты посылала меня сюда, Эйслинг?
 — Ах! — Эйслинг опустила ресницы. — У меня были свои причины.
 — Какие же?
 — Это мое дело. — Она взмахнула подолом, и вокруг нее засияли золотые звездочки. — Ты все узнаешь, когда настанет время.
 — Эйслинг, я…
 — Мне нужно уходить. — Она прижала пальцы к его лбу, затем послала ему поцелуй. — Не волнуйся, сумрачный воитель. Я буду неподалеку.
 — Подожди! — Коннор попытался сесть. — Я…
 — Потом, дорогой. — Эйслинг подняла руки и, щелкнув пальцами, исчезла в вихре белого шелка и сверкающих золотых звезд.
 Коннор упал на подушку, застонав, когда тупая боль пронзила ему спину. Он взглянул на Лауру, наблюдая, как она просыпается. Ее густые ресницы затрепетали, она глубоко вздохнула и, открыв глаза, заморгала.
 — Коннор! — Лаура выпрямилась в кресле, глядя на него так, как будто он вышел из могилы. — Ты проснулся!
 Он улыбнулся.
 — Я чувствую себя гораздо лучше.
 — Боже мой! — Она поднялась с кресла, как марионетка, которую дернули за ниточки, опустилась на кровать рядом с ним, прикоснувшись к его щекам дрожащими руками. — Ты правда жив? И ты поправишься, правда?
 — Я буду в полном порядке. — Он накрыл ее руки своими ладонями, прижимая пальцы к своей щеке. — Не волнуйся ни о чем.
 Лаура закрыла глаза, и дыхание вырвалось из ее уст долгим вздохом, согревшим его щеку.
 — Врач говорил, что ты не доживешь до следующего дня.
 Коннор покачал головой, прижавшись губами к ее мягкой ладони.
 — Врач ошибался.
 Она посмотрела на него глазами, полными слез.
 — Кажется, мне дарован второй шанс. Коннор лежал неподвижно, позволяя ее чувствам вливаться в него, унося боль разрыва, ибо то, что наполняло его, было чистой, незапятнанной любовью, которую она питала к нему.
 — Коннор, я хочу стать твоей женой, если это тебя еще интересует.
 Коннор убрал непослушный локон с ее щеки и погладил шелковистые пряди.
 — А что скажет твой отец? На ее густых темных ресницах дрожали слезы.
 — Я постараюсь, чтобы он понял меня.
 — А если он не поймет? Тогда тебе придется выбирать.
 — Знаю. — Она проглотила комок. — Но кроме того, я знаю, что не могу жить без тебя.




 Глава 25


 — Поразительно, как быстро молодой человек поправился. — Дэниэл стоял у окна в гостиной на втором этаже, подняв лицо к солнечным лучам, которые струились сквозь стекла золотыми стрелами. — Я очень рад, что лорд Синклер привел к Коннору своего врача, но похоже, ему тут особенно нечего делать.
 — Пожалуй, доктор Хастинг рановато отказался от своего пациента. — Лаура присела на край ампирной софы, водя пальцем по зеленой полоске на тугой подушке. — Слава Богу, он ошибался, и рана была не столь опасна.
 Дэниэл кивнул. Мгновение он стоял, глядя в окно, пока Лаура пыталась придумать, с чего начать разговор о своем будущем замужестве.
 — Лаура, я думаю, что нам нужно…
 — Папа, мне нужно сказать тебе… — начала она, перебивая отца.
 — Извини, — сказали они оба разом. Лаура взглянула на отца, благодарная за секунду отсрочки.
 — Папа, ты хотел что-то сказать? Дэниэл потер шею.
 — Я как-то подумал, что мы уже давно проводим очень мало времени друг с другом.
 — Понимаю. — Лаура перевела взгляд на свою ладонь, лежавшую на полосках золотистого и зеленого бархата, чтобы он не видел боль в ее глазах, боль старых ран, которые невозможно исцелить. — Ты занят своим бизнесом.
 — Но, кроме бизнеса, у меня есть дочь, которой я нужен. — Дэниэл прочистил горло. — И, по правде говоря, моя контора была для меня убежищем. Этот дом никогда не был моим домом.
 — Даже после того, как ты женился на маме?
 — Да. Особенно после того, как я женился на Элинор.
 Лаура переплела пальцы, обхватив колено.
 — Твой брак был браком не по любви, верно?
 — Твой дед надеялся, что я женюсь на его старшей дочери и возьму в свои руки его бизнес.
 И теперь точно так же ее отец ждет, что она выйдет замуж за Филиппа Гарднера. Боже, помоги ей, как сказать ему, что она собирается замуж за Коннора?
 — И ты никогда не сожалел о том, что сделал то, чего от тебя ждали?
 — Я обязан твоему деду жизнью. Он женил меня на своей дочери, вручил мне рычаги правления большой судоходной компанией. И я чувствовал себя предателем, потому что хотел от всего этого отказаться. Я хотел сам устроить свою жизнь. — Дэниэл на мгновение замолчал. Лаура чувствовала, что он наблюдает, возможно, взвешивая, какой будет ее реакция на правду. — Я хотел жениться на женщине, которую судьба отняла у меня.
 Лаура прикусила губу.
 — Ты имеешь в виду тетю Софи?
 — Я не подозревал, что это настолько очевидно.
 Лаура бросила на него взгляд. Он стоял, склонив голову, засунув руки в карманы темно-серых брюк, и постукивал носком ботинка о ножку кресла-качалки. В это мгновение он выглядел маленьким мальчиком, пойманным в чужом саду.
 — Мне кажется, ты ей тоже небезразличен.
 — Вполне возможно. — Он не поднимал головы, но Лаура заметила улыбку, появившуюся у него на губах, улыбку человека, владеющего каким-то радостным секретом. — Но поверь мне, я не изменял твоей матери.
 — Я верю тебе. — Лаура улыбнулась, подумав, что ее отцу еще не поздно найти счастье в супружеском союзе с ее любимой тетей.
 Дэниэл подошел к ней. Лаура смотрела на маленькое пятнышко на носке его блестящего черного ботинка, испытывая желание броситься к отцу и крепко обнять его, но не знала, как он отнесется к этому.
 — Лаура, я хочу, чтобы ты знала, как мне жаль, что я не был рядом с тобой, когда был нужен тебе.
 Он мгновение молчал, глядя на нее, и у Лауры появилось чувство, что он ждет какого-то знака. Она еще крепче сжала руки, пытаясь разобраться в своих чувствах. Всю жизнь ее учили не выказывать своих эмоций— каких бы то ни было. В этом доме никогда не было принято проявлять внешние признаки привязанности. И теперь она сама не знала толком, что ей делать.
 — Ты можешь меня простить?
 — Ну конечно, — сказала Лаура, по-прежнему глядя на его ботинок. — Я все понимаю.
 — Я зря потратил двадцать пять лет. — Он прикоснулся к ее подбородку, заставляя ее поднять взгляд. Он улыбался, и его темные глаза были полны тепла, которое она не надеялась никогда увидеть. — Я люблю тебя, дочка.
 Горло Лауры сдавили чувства, и ее голос превратился в глухой шепот.
  — Я тоже люблю тебя, папа.
 Он сел рядом с ней и обнял ее за плечи — неуверенно, с надеждой и грустью. Она хотела повернуться к нему, прижать его к себе, сказать, что все хорошо, — но все равно сидела, замерев, боясь того, что еще не наступило.
 — Что ты хотела мне сказать?
 Лаура попыталась проглотить комок, но не могла. Она смотрела на свои стиснутые руки, не в силах поднять глаза на отца.
 — Насчет Филиппа Гарднера.
 Он взял ее руку в свою.
 — Что именно?
 — Я знаю, что ты очень хочешь, чтобы я вышла за него замуж, но… я совершенно уверена… — Она замолчала, пытаясь подыскать слова, вспоминая то, что Софи говорила сто лет назад. — Я уверена, что у каждого человека в мире есть своя пара. Две половины, разделенные до рождения. И если нам каким-то образом повезет найти вторую половину, то мы должны вцепиться в нее обеими руками и никогда не отпускать.
 — И ты нашла эту свою вторую половину?
 — Да. — Лаура подняла глаза на отца, и у нее замерло дыхание, едва она увидела улыбку на его губах. — Я люблю Коннора. И он любит меня.
 Дэниэл кивнул.
 — Тогда, я полагаю, нам остается только одно?
 — Что именно?
 — Объявить день свадьбы.
 Лаура затаила дыхание.
 — Ты имеешь в виду нашу свадьбу с Коннором?
 Он тихо усмехнулся.
 — Ты же за него хочешь выйти, верно?
 — А ты не возражаешь?
 — Как я могу возражать? — Он прижал ее к себе. — Все, что я хочу для тебя, — это счастья.
 — О! — Она обхватила его руками за шею. Он обнял ее своими сильными руками, затем отпустил, улыбаясь, глядя в ее глаза, полные слез.
 — Софи говорила, что все именно так и будет.
 Лаура улыбнулась, несмотря на слезы, теплыми ручейками стекающие по ее щекам.
 — Софи — потрясающая женщина!
 — Я рад, что ты так думаешь. — Дэниэл погладил большим пальцем щеку Лауры, вытирая ее слезы. — Потому что я попросил Софи стать моей женой.
 — Ох! Я так рада за вас! — воскликнула Лаура, обхватив его руками за шею и крепко обняла его, так, как мечтала об этом уже давно. Когда она откинулась назад, ее слезы уже высохли, сменившись радостью, бурлящей в ее жилах. — Как ты думаешь, может быть, нам устроить двойную свадьбу?
 Дэниэл улыбнулся, и его взгляд затуманился, когда он посмотрел ей в глаза.
 — С большим удовольствием.
 Когда врач из Авилона покинул комнату, Коннор откинулся на подушки, подложенные ему под спину, и посмотрел на высокого, темноволосого человека, стоявшего рядом с кроватью.
 — Лекарство, которое дал мне ваш врач, уже ослабило боль.
 — Я рад, что он смог вам помочь. — Остин Синклер улыбнулся. — Я ожидал найти вас на смертном ложе.
 — Рана вполне могла оказаться смертельной.
 — Для человека, не имеющего доступа к Силе?
 Коннор кивнул, решив что об Эйслинг упоминать не стоит. Очевидно, этот Лорд Внутреннего Круга не знал об ограничениях целительных способностей Коннора, об этом изъяне, присущем всем  Сидхе. 
  — До тех пор, пока вы не пришли, я размышлял, не имеете ли вы какого-либо отношения к покушению.
 Остин нахмурился, и в его глазах вспыхнул гнев, который, как чувствовал Коннор, был направлен не на него.
 — Я не такой человек, чтобы стрелять в спину!
 — Нет. Я чувствую, что вы честный человек.
 — Однако я боюсь, что выстрел мог быть произведен одним из наших людей. — Остин сжал руки в кулаки. — Кем-нибудь, кого пугают ваши способности.
 — Потому что он сам не обладает этими способностями?
 — Вот именно. — Остин повернулся в сторону окон, и на его лицо упали солнечные лучи, освещая отпечатавшуюся в его чертах решимость. — И я намереваюсь им заняться.
 Коннор почувствовал родство с этим человеком. Хотя Остин Синклер родился через тысячу лет после Коннора, они были в каком-то смысле братьями; в их жилах текла кровь  Туата-Де-Дананн. Но все же Коннор понял, что за тысячу лет его народ изменился.
 — Я заметил, что ваш врач полагается на медицину, а не на естественные целительные способности нашего народа.
 Остин нахмурился.
 — Он не владеет способностью исцеления.
 — Итак, все произошло так, как когда-то предсказала мудрая волшебница. — Коннор разгладил темно-синее одеяло, лежавшее у него на коленях. Синий кашемировый халат, в который он был одет, защищал его кожу от прохладного воздуха комнаты, но он не мог разогнать холодок, проникший в кровь Коннора, когда он понял, сколь многое потерял его народ. — Внутреннему Кругу ныне закрыт доступ к источнику силы.
 — Мы лишились большинства наших способностей.
  «Через тысячу лет останется только горстка людей, не забывших древнее знание, и их дети не будут даже подозревать, что они обладают „силой Матери-Земли“, — слова Эйслинг эхом звучали в его памяти.
 — Хотел бы я знать, навсегда вы лишились своих способностей, или же они только спят. — Коннор посмотрел на Остина, протягивая ему руку. — Не бойтесь меня, ослабьте свою защиту.
 Остин посмотрел на Коннора с мгновенным подозрением, даже следами страха — страха перед тем, что Коннор может найти у него внутри.
 — Вам так не хочется взглянуть на правду, скрытую внутри вас?
 Остин глубоко вздохнул и схватил руку Коннора.
 — Хорошо.
 Коннор закрыл глаза, собирая силу, которая обитала у него внутри, чувствуя, как она пробуждается и блестит, протекая через него.
 — Чувствуете?
 — Да, — прошептал Остин.
 — Поищите эту силу внутри себя. Откройтесь пульсу Земли, отдайтесь ему, чтобы он наполнил вас, пока ваше сердце не забьется в унисон с ним.
 Остин еще крепче сжал его руку.
 — Подставьте себя свету солнца, луны, звезд, чтобы он залил вас и наполнил вас. Пусть он пройдет через каждую клеточку вашего тела. Пусть он насытит вашу душу.
 Остин втянул в себя воздух со звуком, показавшимся чутким ушам Коннора таким же громким, как ветер, свистящий в трубе.
 — Не препятствуйте ему. Впустите в себя тепло. Ведь это ваше наследство. Остин ослабил хватку.
 — Откройтесь свету. — Коннор чувствовал, как расслабляется тело Остина, в которое проникает свет. — Пусть свет проходит сквозь вас. Вот так, отлично.
 — Прекрасно! — Остин шумно дышал. — Как прекрасно!
 Коннор открыл глаза, взглянув на Остина, который стоял, откинув голову и закрыв глаза, с кожей, пылающей в солнечном свете и с таким видом, будто получил благословение. Он отпустил его руку, улыбнувшись, когда Остин посмотрел на него с детским изумлением в глазах.
 — Кажется, сила только спала в тебе, брат мой.
 — Ты вернешься со мной в Авилон? Чтобы учить нас, помочь нам обрести утраченное?
 — Это соблазнительно, но ты должен знать, что я скоро женюсь. А моя невеста еще не знает, кто я такой.
 — Ты собираешься сказать ей?
 — Видимо, я должен это сделать. — Коннор прочувствовал, как сжалась его грудь при мысли о том, как Лаура может отозваться на его признание. — И, тем не менее, боюсь того, что может случиться, если я открою правду.
 Остин положил руку на плечо Коннора.
 — Поверь мне, брат мой, между мужчиной и женщиной, которую он любит, не должно быть никаких тайн.
 — Да, я тоже так считаю. Остается надеяться, что если она любит меня, то примет меня такого, какой я есть.
 Лаура остановилась, положив руку на бронзовую ручку двери в гостиную, и улыбнулась, увидев, как ее отец обнимает тетю Софи. Она тихонько выскользнула из комнаты, закрыв за собой дверь. Через две недели две пары встанут рядом и произнесут слова клятвы, которая свяжет их навсегда. Теперь все, что ей оставалось, — лишь поставить об этом в известность своего прекрасного будущего супруга.
 — Мисс Лаура! — остановила ее Меган. Лаура, повернувшись, увидела, что Меган стоит в нескольких футах от нее, крепко вцепившись крохотными ручонками в светло-синюю ткань ее платья. Она выглядела, как маленькая девочка, нашедшая на улице обломки своей любимой куклы.
 — Что такое, солнышко?
 Меган посмотрела на нее. В ее больших голубых глазах стояли слезы.
 — Бабушка сказала мне, что мистер Коннор ранен.
 — Не волнуйся. — Лаура опустилась на колени перед девочкой, положив руку на плечо Меган. — Он скоро поправится.
 — Правда-правда?
 Лаура поцеловала Меган в щеку, вдыхая сладкий запах лаванды.
 — Правда-правда.
 Меган захлопала в ладоши, улыбаясь так, как будто Лаура вручила ей самый лучший в мире подарок.
 — Я так и знала, что он выздоровеет!
 Лаура улыбнулась.
 — Ты была уверена?
 Меган кивнула, и густые темные кудри запрыгали по ее крошечным плечам.
 — Я знала, что он поправится, потому что ангелы не умирают!
 Лаура теребила пышные темные локоны Меган.
 — Ты думаешь, что мистер Коннор — ангел?
 Меган кивнула с самым серьезным видом.
 — Я не думаю, я знаю.
 Лаура подумала о любимом человеке с глазами цвета яркого неба, который ждал ее в соседней комнате.
 — Я тоже знаю.
 — Значит, он рассказал вам о том, что вылечил мне глаза?
 У Лауры дыхание замерло в груди.
 — Твои глаза?
 Меган кивнула.
 — Он прикоснулся к моей голове, и его руки были теплыми-теплыми. Я открыла глаза и увидела его. И я поняла, что он — ангел.
 Не может быть! Просто не может быть!
 — И он вылечил тебе глаза?
 — Он сказал мне, чтобы я никому не говорила. — Меган нахмурилась. — Но я подумала, что вы тоже знаете.
 У Лауры появилось ощущение, будто она грохнулась на землю. На коже под платьем выступил холодный пот.
 — Я плохо поступила, что открыла секрет?
 — Нет. — Лаура глотала ртом воздух, как тонущий человек, который борется за жизнь. — Нет, ты все сделала правильно, Меган.
 Меган своей теплой ручкой дотронулась до холодной щеки Лауры.
 — Вы чем-то расстроены?
 Лаура выдавила улыбку.
 — Ничего. — Она поднялась. Ноги ее дрожали. — Мне нужно идти. Я должна поговорить с мистером Коннором.
 Лаура шла к комнате Коннора, как будто брела в густом тумане. В ее мозгу вертелись вопросы вместе с ответами, которые слишком пугали, чтобы признать их. Но от правды не убежишь. Если ее подозрения перейдут в уверенность, тогда все, что случилось после прибытия Коннора, в том числе ее собственное скандальное поведение, имеет смысл, за всем лежит жуткая, искаженная логика, с которой ей предстоит ужасная встреча.
 Когда она вошла в спальню Коннора, он стоял у окна, а на полу у его ног лежал Цыган. Коннор обернулся в столбе света, лившегося через окно, улыбнувшись при виде Лауры.
 — Ты так давно не приходила, любимая. — Лаура прижалась спиной к закрытой двери, глядя на него, на его безупречные черты, освещенные лучами солнца, на его сильную высокую фигуру, прикрытую мягким голубым кашемиром. Он был мечтой во плоти. Принцем, сошедшим со страниц волшебной сказки. Викингом, проделавшим путь в тысячу лет, чтобы добиться ее руки. Но был ли он человеком?
 — Лаура, в чем дело, любовь моя? — Он подошел к ней, и на его лбу появились морщины. — Что случилось?
 Как мог человек остаться в живых после такой раны? Вот он направляется к ней большими, легкими шагами, как лев, рана которого оказалась всего лишь царапиной.
 Она подняла руку, когда он подошел совсем близко.
 — Прошу тебя, не прикасайся ко мне.
 Она не могла ни о чем думать, когда он дотрагивался до нее.
 Коннор остановился в нескольких футах от нее.
 — Что с тобой?
 Она облизала сухие губы.
 — Мне нужно знать…
 Боже, помоги! Это не может быть правдой!
 — Что именно?
 — Меган сказала мне, что ты вылечил ее глаза.
 Он устремил на нее неподвижный взгляд, не мигая, как человек, которому вынесли давно ожидаемый приговор.
 — Это правда?
  Умоляю тебя, скажи, что это неправда! Пожалуйста, скажи, что между нами ничего  не изменилось! 
  — Правда.
 У Лауры все сжалось внутри, как от удара.
 — Кто ты?
 — Я — человек, Лаура. Человек, который любит тебя всей душой и сердцем.
 Лаура покачала головой.
 — Ты же не человек, верно? Он набрал в грудь воздуха и выпустил его долгим вздохом.
 — Я — человек, но не такой, как ты.
 — Ты — ведьмак. — Она еще крепче прижалась плечами к крепкой дубовой двери. — Или чародей, или как там называют людей, занимающихся магией.
 — Я — один из  Сидхе. Мой народ —  Туата-Де-Дананн. 
  — Боже мой! — Лаура прижала ладонь к губам, пытаясь удержать болезненный стон, который родился в ее груди и поднялся к горлу.
 — Лаура, во мне нет ничего ужасного.
 Она поморщилась, когда его пальцы осторожно прикоснулись к ее руке.
 — Не прикасайся ко мне!
 Черты его лица исказились от боли. Он отступил на шаг, как будто это могло уменьшить ее страхи.
 — Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, — прошептал он глухим, напряженными голосом. — Ты — мое сердце.
 — Ты управлял моим сознанием, не так ли?
 — Никогда.
 — Ты влиял на мои мысли, околдовал меня.
 Он улыбнулся, но его улыбка была полна боли, которую Лаура ощутила так же ясно, как боль в своей груди.
  — Любовь моя, я никогда не пытался околдовать тебя.
 — Я чувствовала что-то странное с того мгновения, как ты появился в нашем доме, какое-то необъяснимое влечение, вот здесь. — Она постучала кулаком по сердцу. — Как будто меня тянуло к тебе против моей воли. И теперь я знаю, почему.
 — То, что ты чувствуешь, — то же самое влечение, которое привело меня к тебе. Это заклятье старо, как время. И гораздо более прекрасно, чем любые заклинания моего народа. Это заклятье любви.
 — Заклятье чудовища.
 — Взгляни на меня, Лаура. — Коннор вытянул руки в стороны, широко расставив пальцы. — Я похож на чудовище?
 Его черные волосы окаймляли лицо, локон падал на гладкий лоб, шелковистые пряди беспорядочно вились у шеи. Он смотрел на нее живыми синими глазами — такой красивый, слишком красивый для смертного человека.
 — Убирайся из этого дома! И из моей жизни!
 — Лаура, не надо так говорить.
 — Убирайся туда, откуда ты пришел! И покинь мои сны!
 Она распахнула дверь и убежала, захлопнув дверь за собой. Но бежать ей было некуда — боль осталась с ней, глубоко внутри ее существа, как будто ее разбили на множество осколков, которые невозможно собрать снова. Лаура бежала по коридору, чтобы найти убежище в своей спальне, где она упала на мягкое одеяло, покрывающее кровать, и разрыдалась.
 Коннор смотрел на дверь, не в силах пошевелиться. Ему казалось, что все силы покинули его и жизненная энергия убывает сквозь трещину, расколовшую сердце. Тихо прошелестел ветерок, как листья, трепещущие в теплый летний день. На него нахлынул запах пряностей и вереска, и он понял, что в комнате есть кто-то, кроме него.
 — Я не думала, что она отвергнет тебя, — прошептала Эйслинг, кладя руку ему на плечо. — Я ошибалась.
 — Мне нужно время, вот и все.
 — Пойдем, сумрачный воин, пора домой.
 — Нет. — Он взглянул на нее, увидев сочувствие в ее голубых глазах, и понял, как сквозь него протекает ее любовь. — Я не могу уйти.
 Эйслинг покачала головой.
 — Ты ничего не добьешься, если останешься.
 — Я не признаю поражения. — Коннор стиснул зубы. — Нет, Эйслинг, только не это. Ведь я сражаюсь за свое будущее.
 — Ты жил зачарованной жизнью, мой прекрасный воин. — Эйслинг печально улыбнулась, ее глаза были полны тревоги за него. — К тебе никогда не прикасалась холодная рука поражения. И я знаю, что ты останешься, чтобы продолжать борьбу. Но знаю я и то, что ты должен уйти, чтобы победить.
 — Уйти? Ты просишь, чтобы я сбежал, как трус. Каким образом это принесет мне победу?
 — Забудь о своих привычках викинга и доверься мне, — прошептала она.
 — Я не уйду отсюда. Не проси меня об этом.
 — Я — не полукровка. Ты должен понимать, что твоя сила не сравнится с моей.
 — Я должен остаться. Я должен доказать ей, что я — не чудовище. Я должен доказать ей, как сильно я люблю ее.
 — О, мой милый! — Эйслинг прижала ладони к его щекам. — Ты подарил ей свое сердце, свою душу, самую лучшую, какая только может быть. А она все равно отворачивается от тебя. Она не стоит тебя.
 — Я знаю, что она любит меня; я чувствую это здесь, — сказал он, прижимая руку к сердцу. — Я провел с ней слишком мало времени. Еще немного — и я научу ее не только любить, но и доверять.
 — Она только сильнее разозлится, если ты останешься.
 — Я не могу ее покинуть.
 — К победе не всегда ведет прямой путь. — Эйслинг взяла его под руку. — Идем.
 Медальон на его груди, около того места, где находилось разбитое сердце, нагрелся.
 — Нет!
 Эйслинг щелкнула пальцами, и они исчезли. Залитая солнечным светом комната опустела.




 Глава 26


 Остин Синклер стоял на каменных плитах в оранжерее Генри Тэйера и любовался нежной белой орхидеей, внимательно рассматривая, как бледные розовые прожилки бегут по изогнутым лепесткам, и не пропуская ни одной точечки пыльцы на изящном желтом пестике, как будто до этой минуты никогда в жизни не видел орхидею.
 Аромат цветка долетал до него по воздуху, который прилипал к коже, как мокрый шелк. Все его чувства были более обострены, чем когда-либо в жизни, благодаря силе, текущей в нем, хотя от бурного потока тепла и света, который он ощущал, когда Коннор взял его за руку, остались только бледные воспоминания.
 — Вы говорите, что кто-то стрелял в  Сидхе?- Фрейзер Беннетт пошевелился в плетеном кресле, заскрипевшем под его тяжестью. — Он выживет?
 — Да, выживет. — Остин взглянул на Фрейзера, который вместе с Генри сидел за круглым плетеным столом в нескольких футах от него. — И я уверен, ему будет очень интересно узнать, кто в него стрелял.
 Фрейзер отхлебнул чай из чашки.
 — Вы думаете, он начнет розыски? Остин гладил пальцами нежные лепестки орхидеи.
 — Фрейзер, если бы вас пытались убить, вам не было бы интересно узнать, кто на вас покушался?
 — Конечно. — По щеке Фрейзера сбегала струйка пота. — У вас есть какие-нибудь догадки, кто мог это сделать?
 — Есть. — Остин улыбнулся, глядя на Фрейзера и пытаясь проникнуть за его защиту. — А у вас?
 — Это мог быть грабитель. — Фрейзер опустил глаза. — А может быть, Филипп Гарднер захотел избавиться от соперника.
 — А может быть, некто захотел «уничтожить угрозу», — добавил Остин тихим и ровным голосом.
 Фрейзер вскинул голову и посмотрел на Остина расширенными глазами.
 — Неужели вы полагаете, что это сделал я? Остин беззвучно подошел к столу.
 — Фрейзер, где вы были сегодня утром? Фрейзер взглянул на Генри, который сидел, оперевшись подбородком на руки, и безразлично смотрел на них.
 — Спал в своей кровати.
 — Экономка сказала мне, что видела, как вы выходили из дома на рассвете, — сообщил Остин.
 — Правда? — Фрейзер ослабил узел белого галстука. — Я понятия не имел, что было так рано. Я плохо сплю и часто выхожу гулять, когда меня что-нибудь беспокоит.
 Остин положил руки на спинку плетеного кресла, не сводя с Фрейзера ледяного взгляда.
 — А беспокоило вас присутствие  Туата-Де-Дананн в Бостоне.
 — Да, совершенно верно. — Фрейзер достал носовой платок и вытер пот с губ. — Но я не пытался убить его.
 Остин обхватил пальцами спинку кресла.
 — Куда вы ходили утром?
 — Гулял.
 — По Общинному Лугу?
 — Нет. — Фрейзер вытер пот со лба. — Я ходил к реке.
 — Вы видели Коннора? Фрейзер отрицательно покачал головой. Остин мгновение разглядывал его, не в силах прочесть чувства, скрытые за темной стеной в душе Фрейзера.
 — Коннор обладает потрясающей способностью читать мысли людей. Я уверен, что он захочет встретиться с вами, когда окончательно поправится.
 Фрейзер поцокал языком.
 — А я не хочу с ним встречаться.
 — Если он решит с вами встретиться, Фрейзер, — Остин улыбнулся, — у вас вряд ли будет выбор.
 — Генри, а мне казалось, что операцию возглавляете вы. — Фрейзер переместился на самый край кресла, как будто хотел сбежать. — Вы так и собираетесь сидеть и позволять этому человеку угрожать мне?
 — Фрейзер, если вы невиновны, то вам нечего бояться. — Генри склонил голову, прижав губы к пальцам. — Если же вина лежит на вас, то сомневаюсь, что на земле отыщется место, где вы сможете спрятаться от чародея.
 — Я не собираюсь быть принесенным в жертву этому чудовищу. — Фрейзер встал, ударившись о стол, отчего задребезжали чашки на блюдцах. — Я возвращаюсь в Авилон.
 — Уверен, что правящий совет задаст вам несколько вопросов, — сказал Остин. — Особенно после того, как там получат мой доклад.
 — Совет мне не страшен. — Фрейзер повернулся и направился к двери, ведущей в библиотеку Генри, нырнув в густые заросли. Банановые и пальмовые листья закачались за его спиной.
 Генри откинулся в кресле.
 — Вы действительно полагаете, что в Коннора стрелял Фрейзер?
 — Я не уверен. — Остин улыбнулся. — Но я знаю, что правящий совет сумеет выяснить правду. И я намереваюсь приложить к этому все усилия.
 —Я не понимаю… — Софи недоуменно смотрела на Лауру. — Почему ты передумала?
 — Я поняла… — Лаура отвернулась от тетки, пытаясь найти слова, чтобы объяснить необъяснимое. Как она объяснит, что полюбила человека, который вовсе не человек? Она опустилась в кресло-качалку около камина в библиотеке и уставилась на огонь, пылающий в камине. — Я поняла, что сделала ошибку.
 — Ошибку? Сегодня утром ты с нетерпением ждала свадьбы с Коннором. А вечером мы узнаем, что свадьба отменяется.
 Поленья трещали, пожираемые огнем. Красные, оранжевые и желтые языки лизали обуглившееся дерево. Лаура протянула руки к камину, пытаясь растопить мороз в своей душе, обжигающий лед, в который превратились обломки разбитых надежд, безжизненно давящие на сердце.
 — Я просто поняла, что нам с Коннором нельзя быть мужем и женой.
 Софи взяла своими теплыми руками холодные руки Лауры.
 — Посмотри на меня, дорогая.
 Лаура мгновение колебалась, но потом взглянула на Софи. Пламя мерцало на лице тетки, высвечивая каждую морщинку беспокойства, прорезавшую ее лоб.
 — Пожалуйста, не смотри на меня так озабоченно. Я в полном порядке.
 Софи крепко стиснула руки Лауры.
 — Что заставило тебя передумать?
 Лаура смотрела на камею из слоновой кости, прикрепленную к малиновому платью на груди Софи.
 — Я поняла, что Коннору нет места в этом веке и в моей жизни.
 Софи нахмурилась.
 — Ты чего-то не договариваешь.
 Лаура вырвала руки из теплых ладоней Софи.
 — Я не хочу об этом говорить.
 — Понятно. — Софи отвела взгляд от Лауры, посмотрев на старинные часы на стене, и ее губы задрожали. — Ты мне не доверяешь.
 — Не в этом дело.
 — А я думала, что мы стали близкими друзьями.
 Лаура потерла пальцами виски, чувствуя, как стучит в венах кровь.
 — Я не могу выйти замуж за Коннора, потому что… он не человек, — произнесла она шепотом.
 — Как ты можешь говорить такие слова?!
 — Он сам признался. Он колдун или что-то в этом роде.
 — Колдун? …
 Лаура кивнула:
 — Это он вылечил глаза Меган.
 — Господи помилуй! — Софи прижала пальцы к губам, ее глаза широко раскрылись, как у ребенка утром в Рождество. — Он обладает удивительным даром. Подумать только, он сумел вернуть маленькой девочке зрение!
 Порыв ветра ударил в окно, швырнув в стекла снегом. Лаура потерла ладони.
 — Он влиял на мой разум.
 — Не верю.
 — Но это так. Он наложил на меня какое-то заклятье, и я превратилась в совершенно другую личность. Он вторгается в мои сны, внушает мне самые распутные мысли и фантазии. — Лаура обхватила себя руками, сгорбив плечи от боли, которую доставляли ей воспоминания. — Ты не представляешь себе, какими постыдными вещами я занималась.
 Софи откинула прядь волос с лица Лауры, окутывая ее запахом летних роз, испарявшимся вместе с теплом с ее кожи.
 — Пожалуй, представляю.
 Лаура смотрела на огонь, стыдясь поднять глаза на Софи, стыдясь показать правду, таящуюся в них, — эти мгновения с Коннором были самыми счастливыми в ее жизни. Она пыталась отыскать в себе стыд, но находила только боль, мучительное вожделение к Коннору — доказательство того, как сильно она подпала под чары колдуна.
 — Я позволяла ему то, что не позволит себе ни одна приличная женщина. Я больше не… девственница.
 Софи положила руку на плечо Лауры.
 — В том, что происходило между тобой и Коннором, нет ничего стыдного, если вы любите друг друга и собираетесь провести вместе всю оставшуюся жизнь.
 — Разве вы не видите? — Лаура старалась справиться с горькими слезами, щиплющими ей глаза. — Он околдовал меня. Только так я могу объяснить мое поведение в последние дни. И только так я могу объяснить свои нынешние чувства. Меня как будто разрывают на части.
 — Я могу назвать другую причину. — Софи погладила тыльной стороной ладони холодную щеку Лауры.
 — Какую?
 — Любовь.
  «То, что ты чувствуешь, — то же самое влечение, которое привело меня к тебе… заклятье любви», — эхом звучали в ее памяти слова Коннора. Лаура закрыла глаза, пытаясь отогнать видение его лица с прекрасными, синими глазами, в которых сверкала причиненная ей боль. Но это видение обжигало ей память.
 — Это не может быть любовью.
 — Почему? Потому что тебе больно? Лаура кивнула.
 — Такова любовь, мое милое дитя. Ничто иное не может так сильно жечь душу, как боль любви, не находящей ответа.
 — Это самое настоящее колдовство. Он околдовал меня каким-то темным заклинанием. — Лаура вздрогнула от мрачного завывания ветра за окном. — Он не человек. Он — чудовище. Он — какое-то неизвестное существо.
 — Чудовище? Неизвестное существо? — Софи с удивлением смотрела на Лауру. — Как ты можешь говорить такие слова об этом милом молодом человеке? Ты видела его сегодня утром. Ты обнимала его, чувствовала рукой тепло его крови, рыдала, думая, что он может умереть. Как ты могла сидеть у его постели, а теперь говорить, что он не человек?
 — Человек умер бы от такой раны.
 — Я согласна, Коннор иной, чем мы, и способности у него иные. Но неужели это делает его чудовищем?
 Как чудовище могло прикасаться к ней с такой нежностью? Как чудовище могло смотреть на нее небесно-синими глазами? Лаура покачала головой, отвергая все, кроме того, что он заставил ее чувствовать сейчас, — что она умрет, если расстанется с ним.
 — Да, у него есть способность околдовать меня.
 — А я? Я тоже чудовище?
 — Вы? — Лаура недоуменно взглянула на тетю. — Конечно, нет.
 — Но я тоже умею колдовать. — Софи пожала плечами, и на ее губах появилась застенчивая улыбка. — Может быть, очень неважно, но я тренируюсь.
 — Это другое дело.
 — Почему? Не знаю, может быть, нужно поведать твоему отцу о моей истинной природе, чтобы ему потом не пришлось сожалеть, что он женился на ведьме.
 — Тетя Софи, нет! — Лаура схватила Софи за руку. — Вам нельзя говорить ему правду!
 — Ну и ну. — Софи вздернула подбородок. — Ты думаешь, что он может отказаться от меня?
 — Трудно сказать, как он поступит.
 — Если он любит меня, он примет меня такой, какая я есть. — Софи глубоко вздохнула, расправив стройные плечи. — Не думаю, что у супругов могут быть какие-то тайны друг от друга. Наверно, пора сказать ему правду.
 — Пожалуйста! — Лаура схватила Софи за руку. — Не делайте этого!
 — Подожди здесь, — Софи похлопала Лауру по руке. — Я хочу, чтобы ты осталась и оказала мне моральную поддержку.
 — Дэниэл, садись и послушай, что я тебе скажу, — пригласила Софи, указывая на кресло напротив Лауры.
 Его лоб прорезали хмурые морщины.
 — В чем дело, Софи?
 — Пожалуйста, сядь.
 — Ну хорошо. — Он устроился в кресле, обтянутом шелком в белую и бордовую полоску, с видом человека, вызванного свидетельствовать в суде. — Судя по всему, дело серьезное.
 Софи прижимала книгу заклинаний к груди, про себя молясь, чтобы Дэниэл все понял. Боже мой, он обязан понять! Она не могла потерять его — только не сейчас, после стольких лет ожидания!
 — Да, серьезное.
 Дэниэл почесал шею, взглянул на Лауру и снова на Софи.
 — Может быть, ты передумала, любимая?
 — Никогда!
 Тогда он улыбнулся, и на правой щеке у него появилась ямочка.
 — Значит, в чем бы ни было дело, все не так ужасно.
 — Надеюсь, что ты прав. — Софи взглянула на Лауру, которая качала головой, безмолвно умоляя тетю молчать. — Не волнуйся, дорогая.
 Дэниэл взглянул на дочь. Лаура опустила глаза на свои стиснутые руки, избегая взгляда отца.
 — Боюсь, что начать будет нелегко. — Софи подошла к столу, напротив которого сидел Дэниэл, и подняла стоявший на столе пресс для бумаг в форме клипера, который принадлежал ее, отцу. Она хорошо помнила, как смотрела на этот пресс в то утро, когда заявила отцу, что уезжает — в тщетной попытке спастись. Она так и не смогла сбежать из тюрьмы, которую любовь к Дэниэлу воздвигла вокруг ее сердца.
 — Софи, — сказал Дэниэл, и его глухой голос заставил ее забыть о былом. — В чем бы ни было дело, мы сможем преодолеть все трудности.
 Софи надеялась, что он окажется прав. Она могла всего лишиться; следующие несколько минут все ее будущее будет висеть на волоске. Однако она не могла выйти замуж за Дэниэла, не сказав ему правды. Она повернулась лицом к нему, хватаясь за свою книгу, как за спасательный круг.
 — Дэниэл, как ты знаешь, моя бабушка со стороны матери была урожденная Пакстон.
 — Я ее помню. — Дэниэл откинулся в кресле и скрестил длинные ноги, как человек, не подозревающий о торнадо, угрожающем его жизни. — Ты унаследовала ее глаза.
 — Да. — Софи схватилась за книгу. — И кое-что еще.
 — Софи, милая, у тебя такой вид, будто тебя собираются сжечь на костре.
 Лаура застонала. Дэниэл взглянул на дочь, подняв брови в безмолвном вопросе.
 — Тетя Софи, умоляю, не надо!
 — Я обязана сказать, дорогая. Дэниэл перевел взгляд на Софи. Его темно-синие глаза были полны смущения.
 — Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?
 — Мне кажется, лучше всего сразу все сказать. — Софи облизала пересохшие губы. — Я — ведьма.
 Дэниэл улыбнулся.
 — Нам всем время от времени случается выходить из себя.
 — Нет. Я настоящая ведьма.
 — Ведьма?
 — Вот именно.
 Он нахмурился, мгновение разглядывая ее.
 — Софи, в какую игру ты со мной играешь?
 — Это не игра. Я — ведьма.
 — Ты — ведьма?
 Софи кивнула.
 — Это бывало в моей семье.
 — В твоей семье? — Дэниэл подался вперед, уперев обе ноги в пол. — Софи, ты пытаешься расстроить нашу свадьбу?
 — Нет. Конечно, нет. Я всего лишь хочу сказать тебе правду. Я ведьма, настоящая всамделишная ведьма, и умею творить чудеса.
 Он мгновение смотрел на нее, сжав губы в узкую линию, затем взглянул на Лауру.
 — Что все это значит?
 — Это правда, — произнесла Лаура голосом, едва слышным за треском огня в камине. — Она — ведьма.
 — Ну хорошо. — Дэниэл поднял руки вверх. — Не знаю, что это за игра и для чего все это нужно, но почему бы не поиграть? Ты — ведьма. А какую роль вы отвели мне? Колдуна?
 — Колдун считается у ведьм предателем, — ответила Софи, прижимая книгу заклинаний к груди. — Бывают ведьмы-женщины и мужчины-ведьмаки.
 Дэниэл нахмурился.
 — Ты провела целое исследование?
 — Это все написано здесь. — Софи протянула ему книгу. — История клана Пакстонов. Здесь объясняется, как творить чудеса.
 — Ну хорошо. — Дэниэл улыбнулся, протягивая руку. — Дай мне взглянуть на волшебную книгу, — сказал он неестественно глухим голосом, как будто играл роль чародея на сцене.
 Софи вздохнула.
 — Да. Наверно, тебе пора увидеть своими глазами. — Она перевела взгляд на книгу, изо всех сил сосредоточившись. — Иди!
 Книга задрожала в ее руках.
 — Ты хочешь, чтобы я ушел? — спросил Дэниэл.
 — Нет, — ответила Софи, не отрывая взгляда от книги. — Делай то, что я скажу. Лети в его руки.
 Книга вздрогнула, вырвалась из ее рук и поплыла по комнате прямо к Дэниэлу.
 — Что за… — Книга ударила его в грудь, и с его губ сорвался стон.
 — Получилось! — воскликнула Софи. — Ты по-прежнему думаешь, что это просто игра?
 Дэниэл удивленно смотрел на книгу, лежавшую у него на коленях.
 — Как ты это сделала?
 Софи улыбнулась.
 — Магия.
 — Нет, я хочу знать, как ты сделала это на самом деле.
 — Дэниэл, я могу колдовать. Хотя пока еще не слишком хорошо. Но я уверена, что немного практики — и все будет получаться. Ну, разве это не удивительный сюрприз?!
 Дэниэл тупо посмотрел на нее.
 — Сюрприз?
 Софи кивнула.
 — Это потрясающий дар, если подумать. Кто знает, что я смогу совершить, когда действительно научусь пользоваться магией!
 Дэниэл отвернулся от нее.
 — Лаура, как твоей тетке удалось заставить книгу полететь?
 Лаура прикусила губу.
 — Она знает заклинания.
 — Заклинания? — Дэниэл встал на ноги, и книга свалилась с его коленей, ударив его по пальцам ног. — Черт! — выругался он, потирая ушибленную ногу.
 — Дэниэл, ты ушибся?
 — С меня хватит вашей чепухи! Когда вы решите объяснить мне, что все это значит, я буду в кабинете.
 — Ты всегда был таким упрямцем, — прошептала Софи, когда он шел через комнату.
 Дэниэл открыл дверь.
 Софи захлопнула ее, пошевелив пальцами.
 Дэниэл обернулся, бросил на нее бешеный взгляд, и его губы сжались в узкую линию.
 Софи улыбнулась.
 — У меня получается все лучше и лучше!
 Дэниэл дернул за дверную ручку.
 — Черт побери, как ты заперла ее?
 — Еще не веришь?
 Он с шумом втянул воздух в легкие.
 — Софи, если ты думаешь, что это забавно…
 — Вижу, что ты еще не убежден. Тогда смотри. — Софи обернулась к окну. — Ставни, слушайте, что я скажу: закройтесь!
 Ставни с грохотом захлопнулись сперва на одном окне, затем на другом и на третьем, лишая комнату солнечного света.
 — Нет, нам нужен свет. — Софи взглянула на люстру и щелкнула пальцами. Лампочки мигнули и зажглись.
 — Боже! — прошептал Дэниэл.
 Софи повернулась к нему, улыбаясь.
 — Оказывается, заклинания лучше работают, если их не усложнять.
 — Значит, ты ведьма? — Он смотрел на нее с побледневшим лицом. — Ты действительно ведьма!
 Софи кивнула.
 — Опыта маловато, но это дело наживное.
 Дэниэл прислонился к двери, как будто его ноги внезапно лишились сил.
 — Этого не может быть!
 — Дэниэл, дорогой мой, прости, что я так потрясла тебя. — Софи поспешила к нему. — Но я действительно…
 Он поднял руку, когда она приблизилась к нему.
 — Не трогай меня!
 Софи отступила, съежившись, как будто он ударил ее.
 — Дэниэл, ты ведь не боишься меня, правда?
 — Боже мой! Ты — ведьма!
 — Я точно такая же, какой была всегда. Я просто обнаружила, что у меня есть… талант.
 — Талант? — Он смотрел на нее, стискивая зубы и размыкая их, и на его щеке перекатывался желвак. — Талант — это когда играют на пианино. Талант— это когда рисуют пейзажи. А заставлять книги летать по воздуху — это безумие.
 У Софи перехватило дыхание.
 — Ты считаешь, что я — безумная?
 — Нет. — Дэниэл хрипло рассмеялся. — Я считаю, что ты — ведьма. Ведьма!
 Слезы жгли ей горло, медленно выступали на глазах расплавленным металлом.
 — А я думала, что ты поймешь!
 — Пойму? — Он почесал шею. — Пойму? Ты требуешь, чтобы я понял, что женщина, на которой я собирался жениться, — настоящая, взаправдашняя ведьма!
 Софи кивнула.
 Дэниэл застонал и дернул дверную ручку.
 — Черт побери!
 Софи всхлипнула.
 Дэниэл уперся пятками и рванул ручку.
 — Откройся, — прошептала Софи. Дверь распахнулась. Дэниэл не удержался на ногах и грохнулся об пол, растянувшись среди вышитых на ковре ваз с белыми и красными цветками.
 — О Боже! — Софи бросилась к нему и упала на колени. — Дэниэл, я не хотела сделать тебе больно, — прошептала она, положив ладонь на его твердую щеку. Он оттолкнул ее руку.
 — Дэниэл, прошу тебя…
 Он отшатнулся от нее, глядя как на кобру, готовую ужалить.
 — Дэниэл, пожалуйста, попытайся понять…
 Он поднялся на ноги.
 — Не приближайся ко мне!
 Софи села на корточки. Когда она подняла на него глаза, из них скатились первые слезы. Его красивое лицо превратилось в маску ярости и отвращения.
 — Дэниэл, я та же самая женщина, какой была всегда!
 — Ты — дьявол!
 — Я люблю тебя, — прошептала она, хотя слезы душили ее.
 — Боже мой! — Мгновение он стоял, глядя на нее и качая головой. Затем повернулся к ней спиной и выскочил из комнаты.
 Софи смотрела ему вслед. Каждый его шаг был ударом молотка, загоняющего гвоздь ей в сердце. Она сидела на ковре, и по ее щекам катились горячие слезы. Разбита. Побеждена.




 Глава 27


 В первое мгновение Лаура не могла пошевелиться. Она сидела, как человек, только что выбравшийся из-под обломков сошедшего с рельс поезда, потрясенная и парализованная.
 Софи пыталась подняться с пола, как птица со сломанным крылом, пробующая взлететь.
 — Тетя Софи! — Лаура бросилась ей на помощь.
 — Спасибо, дорогая, — сказала Софи, когда Лаура взяла ее за руку. — Кажется, меня ноги не слушаются.
 Лаура довела Софи до кресла, пытаясь как-нибудь исцелить раны, которые ей так небрежно нанес ее отец, но ей на ум приходили одни банальности.
 — Ему нужно время, чтобы ко всему привыкнуть.
 Софи сложила дрожащие руки на коленях. Ей удалось выдавить из себя улыбку.
 — По крайней мере заклинания мне удались.
 — Все будет в порядке, — прошептала Лаура, сама не веря в свои слова.
 Софи подняла полные слез глаза, в которых отражался огонь камина.
 — Он думает, что я — чудовище.
 — Он потрясен, вот и все.
 — Да, потрясен. И напуган. — Софи провела пальцами по щекам, вытирая слезы. — По крайней мере ты не бросаешь меня, мое прекрасное дитя.
 — И никогда не брошу. Я поговорю с ним. — Лаура опустилась на колени рядом с Софи, чувствуя, как горло ее сдавливают слезы. — Я уверена, он в конце концов поймет, что вы ничуть не изменились. Вы просто обнаружили в себе… скрытые таланты.
 — Лаура, тебе нужно поговорить еще кое с кем. — Софи прижала свою мягкую ладонь к ее щеке. — Теперь ты понимаешь, что должен испытывать Коннор?
 — Это совсем другое дело.
 — Почему?
 Лаура смотрела на Софи и видела боль, которую причинил ей отец. Его страх. Нетерпимость. Неужели она так же виновата, как ее отец? В ее памяти вспыхнул образ Коннора; она видела боль в его синих глазах, слышала отчаяние в его глухом голосе:  «Я —  человек, Лаура. Человек, который любит тебя всей душой и сердцем». Замешано ли здесь какое-то колдовство? Или это настоящая любовь?
 — Тетя Софи, вы не понимаете. Коннор — не такой, как мы. Он принадлежит к  Туата-Де-Дананн, древнему народу. Я не могу даже представить, на что он способен.
 — Ты действительно боишься его? Лаура смотрела в огонь, видя, как огонь пожирает поленья.
 — Я боюсь того, что он может влиять на мой разум.
  — Иди к нему. Поговори с ним. Попытайся понять его. — Софи погладила Лауру по щеке. — Вы с Коннором делите нечто особенное и совершенно непостижимое. Не отказывайся от этого дара.
 Лаура поднялась на ноги, опираясь о ручку кресла в котором сидела.
 — Я хочу, чтобы моя жизнь стала такой, как прежде, когда не было всей этой магии, заклинаний и викингов, путешествующих во времени.
 — Понятно. Тогда, надо думать, ведьму в своей жизни ты тоже не потерпишь.
 — Тетя Софи, я вовсе не… Софи подняла руку.
 — Я на первом же поезде возвращаюсь в Нью-Йорк.
 — Как вы можете!
 — Я не могу изменить себя, Лаура. — Софи поднялась с кресла с достоинством королевы, встающей с трона. — И я не могу оставаться там, где нетерпимы к тем, кто чуть-чуть отличается от большинства.
 Лаура стояла около камина, глядя, как Софи направляется к двери. Она чувствовала, как внутри нее шевелится, пробуждаясь, одиночество, которое, как ей казалось, ушло навсегда.
 — Тетя Софи, пожалуйста, не уезжайте!
 Софи остановилась у двери.
 — Прости меня, Лаура. Я не могу здесь оставаться. — Она оглянулась через плечо, и на ее губах появилась печальная улыбка. — Надеюсь, ты поймешь, как драгоценен дар любви. Я надеюсь, что ты поймешь это, пока не слишком поздно.
 Лаура обхватила себя руками, пытаясь растопить лед одиночества, холод отчаяния, проникавший в ее кровь. Слезы жгли ей глаза, пока она смотрела, как ее тетя выходит из комнаты. «Вы не понимаете, — прошептала она пустой комнате. — Как я могу быть уверена, что то, что я чувствую, — действительно любовь?»
 — Папа. — Лаура постучала в дверь кабинета на втором этаже.
 Ответа не было.
 Мгновение она стояла в коридоре, раздираемая противоречивыми чувствами, не зная, как отец примет ее. Цепи, выкованные сегодня утром, были такими непрочными! И то, что она собиралась сделать, могло разорвать их. Она повернула ручку и отворила дверь.
 Дэниэл сидел за столом в бордовом кожаном кресле. Одна его рука, сжатая в кулак, лежала на полированной столешнице розового дерева рядом с пустым бокалом из-под бренди. В другой руке он держал карманные часы.
 — Папа!
 Он не замечал ее присутствия, по-прежнему глядя на циферблат.
 В его густых волосах виднелись глубокие борозды, как будто он водил руками сквозь густые, темные волны. Галстук съехал набок, первые несколько пуговиц рубашки были расстегнуты. До этого мгновения Лаура ни разу не видела своего отца растрепанным. Он всегда был безупречен… И непроницаем. Он полностью владел своими чувствами и своим миром. И вот этот человек исчез, стоило Софи щелкнуть пальцами.
 Лаура прислонилась к двери, закрывшейся с тихим щелчком.
 — По-моему, нам нужно поговорить обо всем, что случилось.
 Дэниэл сидел как окаменевший, его лоб прорезали глубокие морщины. Солнечный свет проникал сквозь высокие окна за его спиной, окружая его заревом, боровшимся с тьмой, исходившей из него, с тьмой, которая поразила его душу.
 Лаура была знакома с этой тьмой; ее саму наполнял тот же мрак боли и сомнений.
 Она подошла к нему, чувствуя, как каждый удар сердца отдается в горле.
 — Папа, я понимаю, какое потрясение ты испытал.
 Он не ответил, все так же глядя на часы, как человек, застывший во времени.
 Она подняла с пола его темно-серое пальто и набросила его на спинку чиппендейловского кресла, стоявшего около окна.
 — Ты должен понять, что тетя Софи осталась точно такой же женщиной, какой она всегда была.
 Он стиснул зубы, и на его щеке заиграл желвак. Лаура остановилась около отца, глядя на его склоненную голову, на руку, лежавшую на столе, на часы на его ладони с золотой цепочкой, свисающей с края стола. Стекло часов отражало солнечные лучи, затемняя стрелки. Но внимание ее отца было приковано к фотографии, вставленной в крышку часов. К золотой крышке был прикреплен овал, вырезанный из большого фото — портрет Софи, какой она была больше двадцати лет назад.
 — Тетя Софи мало изменилась с тех пор, как был сделан этот снимок.
 Дэниэл захлопнул крышку, сжав часы в руке.
 — Ты давно знала о ее… — Он заколебался, постучав ребром ладони по столу. — Ты давно знала о ее… талантах?
 — Около недели. До тех пор она сама о них не подозревала.
 Он поднял на нее темные глаза, полные боли.
 — Она не знала, что она… она… — Он прочистил горло. — Она узнала только несколько дней назад?
 — Она открыла в себе эти способности, когда Ридли нашел эту книгу в винном погребе.
 Дэниэл нахмурился.
 — Как я припоминаю, Ридли в тот день едва не сломал лодыжку. Какое совпадение!
 — Папа, мне кажется, тетя Софи собирается уехать.
 Дэниэл постучал кулаком по лакированной столешнице.
 — И ты позволишь ей уйти из твоей жизни? — продолжала Лаура, не получив ответа.
 — Подозреваю, что она едет на метле.
 Лаура смотрела на него и видела, что его боль слишком напоминает ее собственную.
 — Ты знал тетю Софи с трехлетнего возраста. Ты когда-нибудь видел, чтобы она причинила кому-нибудь зло?
 — Нет. — Он смотрел на стиснутый кулак, из которого высовывалась цепочка часов. — Но это не меняет того факта, что она… ведьма, — сказал он едва слышным голосом.
 — Да, она ведьма. Но что это меняет?
 — Ты сама видела, на что она способна, — он махнул рукой, и золотая цепочка сверкнула в солнечных лучах. — Она — ведьма! Настоящая, взаправдашняя ведьма!
 — Однако я не вижу, чем она отличается от нас. — Лаура смотрела на сжатый кулак отца, но внутренним зрением видела Коннора и боль в его красивых синих глазах. Действительно ли он великий обманщик? Или просто человек со способностями, которых она не понимает?
 Она ощутила внутри себя дрожь, вызванную сомнением, которая грозила уничтожить ее, если она слишком глубоко проникнет в правду.
 — Ты — ирландец. Это делает тебя иным в глазах таких людей, как Эстер Гарднер. Но делает ли это тебя хуже их?
 — Это не одно и то же. Я не могу заставить книгу летать по комнате, — пробормотал он.
 — Ты считаешь, что тетя Софи сможет повредить тебе одним из своих заклинаний?
 — Нет. — Он не сводил взгляда со своего сжатого кулака. — По крайней мере не целенаправленно.
 — И я тоже не верю. — Непрошеный голос Коннора шептал в ее памяти: «Я никогда не сделаю тебе ничего плохого… Ты — мое сердце». И ей почему-то было очевидно, что эти слова искренние. Коннор никогда не причинит ей никакого вреда по своей воле. — Папа, ты не должен допустить, чтобы тетя Софи уезжала. Ты любишь ее, а она любит тебя.
 Дэниэл покачал головой.
 — Мне нужно время, чтобы подумать.
 — Надеюсь, ты будешь думать не слишком долго, папа. Ты можешь все потерять. — Но в то время, как она произносила эти слова, на нее навалилось ледяной глыбой чувство надвигающейся катастрофы.
 Она повернулась и покинула кабинет отца. Ей было необходимо побыть одной и разобраться в противоречивых чувствах души и сердца, нужно время, чтобы распутать свои спутанные мысли. Что она сделала — спаслась от чудовища или сама лишила себя счастья?
 В коридоре за дверью ее ждала Фиона. Лаура застыла на месте, глядя на Фиону и с ужасом ожидая слов экономки.
 — Он ушел, мисс Лаура.
 Лаура почувствовала, как будто что-то ударило ее в грудь. У нее подкосились колени. Она прижала руку к стене, чтобы удержаться на ногах.
 Фиона схватила Лауру за руку.
 — Вы в порядке, мисс?
 Лаура кивнула, лишившись голоса. — Ее горло сдавила внезапная боль. Боже мой, неужели она обречена жить до конца своих дней, околдованная могущественными чарами Коннора?
 — Я только что зашла к нему с супом, хлебом и чаем. А его не было. — Фиона сжала в руке свой янтарный талисман. — И я решила найти вас и сказать вам.
 Неужели он действительно ушел? Лаура направилась к его комнате, как марионетка на ниточке. Она мгновение колебалась на пороге, прежде чем нырнуть из тьмы в свет, который лился сквозь высокие окна в комнату Коннора.
 Одеяла были откинуты в сторону, открывая белые простыни, на которых она лежала с Коннором предыдущей ночью. Она прикоснулась к подушке, почувствовав пальцами прохладу белой ткани.
 По всему ее телу пробежала дрожь. Сомнения, смешиваясь с воспоминаниями, грозили погубить ее.  Вот он я, всегда к твоим услугам. Она слышала его голос, чувствовала жар, вспыхнувший в ее животе и груди, вспоминала прикосновение его рук к своей коже, его теплые губы, язык…
 — Коннор, — прошептала она, ухватившись за подушку рукой.
 — Его здесь нет, мисс, — тихо произнесла Фиона, стоя у двери.
 Лаура бросилась через комнату к открытой двери в ванную.
 — Коннор! — крикнула она, заглядывая в ванную.
 — Я искала его, мисс, — сказала Фиона, подходя к Лауре. — Но он пропал.
 Лаура обшаривала взглядом пустую комнату, не замечая солнца, бьющего ей в глаза.
 — Может быть, он внизу. Он мог… Например… — Она замолчала, не желая признавать правду. — Неужели он мог покинуть нас, не сказав ни слова!
 — Так бывает.  Сидхе редко остаются со смертными. Им трудно хранить свои таланты в секрете.
 Лаура посмотрела на Фиону.
 — Вы знали?
 — Ну да. — Фиона смотрела в окно, улыбаясь, как будто видела Коннора, стоявшего в солнечном свете. — Меган рассказала об ангеле, исцелившем ее глаза прикосновением руки. И когда я расспросила ее об этом ангеле, то поняла„что она описывает мистера Коннора.
 — И вы не испугались его?
 — Сперва испугалась. Но потом мне пришло в голову, что никто из Темного Народа не стал бы лечить маленькую девочку. И тогда я поняла, что он не из Темного Народа. Нет, не может быть — с его-то улыбкой и нежными руками. — Фиона покачала головой, и ее улыбка стала печальной. — Ну да, он был одним из Сияющих, это точно. И мы должны быть благодарны, что он одарил нас своим визитом.
 Лаура опустилась на диван около камина, внезапно лишившись сил.
 — Вы хорошо знаете легенды про  Туата-Де-Дананн, да?
 — Ну да. Эти рассказы передавались от поколения к поколению, чтобы память о  Сидхе жила среди нас.
 Лаура переплела дрожащие пальцы, положив их на колени. Она смотрела на искривленные остатки полена в камине — дерево, обезображенное огнем, который умер, не успев проглотить его полностью, оставив обугленные головешки, разбросанные на кирпичах.
 Она хотела знать правду, но в то же время боялась, что правда разрушит ее последние укрепления, не оставит ей никакой защиты против боли потери Коннора.
 — Могло ли быть такое, чтобы принц  Сидхе взял себе в жены смертную женщину?
 — Ну да.  Сидхе то и дело влюблялись в каких-нибудь смертных красоток.
 — Значит, принц  Сидхе мог своими заклинаниями завоевать женское сердце?
 — Никогда!
 Лаура удивленно взглянула на Фиону.
 — Никогда?
 Фиона постучала пальцем по губе, нахмурившись, как будто пыталась припомнить старинные рассказы.
 — Я слышала сказку про лорда  Сидхе, который похитил невесту; Эйлин звали ее. Он унес ее в свое царство и околдовал ее, так что жизнь в мире смертных казалась ей всего лишь сном.
 — Он заставил ее забыть, кто она такая? — Лаура опустила взгляд на свои стиснутые руки, чувствуя тугой комок в груди. Часть ее существа хотела вверить, что чувство, которое делили они с Коннором, было настоящим. — Он околдовал ее, так что она не могла узнать себя.
 — Ну да, и она ходила как во сне. Но ее муж — Ньялль его звали — победил чародея и освободил ее.
 — Как смертный мог победить такое могущественное существо?
 — Есть силы, которые сильнее, чем магия  Сидхе. И одна из таких сил — любовь.
 Слова Коннора звучали в памяти Лауры, расшатывая ее оборону: —  «Это заклятье старо, как время. И гораздо более прекрасно, чем любые заклинания моего народа. Это заклятье любви». 
  — После этого лорд  Сидхе понял, что его заклинание может только ненадолго зачаровать Эйлин, но ему не удастся покорить ее по-настоящему, потому что она уже отдала сердце другому. Он понял, что любовь Эйлин и Ньялля будет питать их силы до конца их жизней.
 — Почему же лорд  Сидхе не заставил Эйлин влюбиться в него?
 Фиона покачала головой.
 — Таких заклинаний не бывает. Лаура стиснула руки, пытаясь унять нарастающую в ней дрожь.
 — Значит вы никогда не слышали о заклинании, заставляющем женщину полюбить одного из  Сидхе? 
  — Нет. Всем известно, что любовь должна рождаться сама. К любви нельзя принудить.
 Перед мысленным взором Лауры появилось видение Коннора; она видела боль в его синих глазах, слышала отчаяние в его глухом голосе: «Я — человек, Лаура. Человек, который любит тебя всей душой и сердцем». Все страшные слова, которые она сказала ему, вся боль, которую она причинила, резануло ее острым клинком, вонзившимся в сердце.
 — А еще все знают, что  Сидхе почти никогда не пользуются приворотным зельем или любовными заклинаниями. Они обладают красотой — не только внешней. Они светятся изнутри.
 — Это свет благородной души — прошептала Лаура.
 — Счастлив тот смертный, кто покорит сердце  Сидхе. Даже если ему придется оставить тот мир, который ему знаком.
 Лаура подняла глаза на Фиону.
 — Что вы хотите этим сказать — «если ему придется оставить тот мир, который ему знаком»?
 —  Сидхе живут в Тир-На-Ног, Земле Вечно Молодых. Тот, кто пересечет границу их царства, навечно остается таким, каким был в тот день, когда покинул мир смертных людей. Но он должен оставаться там, чтобы не чувствовать холодной руки времени.
 Она знала, что Фиона говорит правду, благодаря своим снам, где они с Коннором столько лет встречались в зачарованной долине. Самая сущность этого места манила ее к себе, обещая защищать ее, лелеять ее целую вечность, если только она оставит тот мир, который знала.
 — Правда. — Фиона подняла свой талисман и стала всматриваться в золотистый янтарь, пылающий огнем в солнечном свете. — Я не думаю, что в легендах говорится все, что нужно знать о Сияющих.
 — Как вы думаете, он вернется? — прошептала Лаура.
 — Вряд ли, мисс.  Сидхе предпочитают жить среди своего народа, где они свободно могут использовать свой дар, не опасаясь угроз смертных, которые из страха могут убить их.
 Холодная рука сжала сердце Лауры, когда она поняла, что больше никогда не увидит лицо Коннора. Он ушел. И винить ей оставалось только себя.
 Она сама заперла себя в клетку, прутья которой выкованы из приличий и скреплены предрассудками. Она держала в руках счастье и сама уничтожила его, расколов, как кристалл, брошенный о камень.
 Но она все еще сомневалась, что нашла бы в себе смелость войти в царство Коннора, покинуть мир, который был ей известен, даже если бы она не уничтожила возможность жить вместе с ним. Она закрыла глаза, поглощенная воспоминаниями о Конноре. Воспоминания — вот что у нее осталось, вот чего она заслуживала.




 Глава 28


 Волны бились о грубые скалы утесов Мохера, поднимая в воздух тучи брызг. Коннор стоял на краю утеса, как узник перед прутьями своей клетки. Когда он три недели назад вернулся в Эрин, Эйслинг особым заклинанием ограничила свободу его передвижения островом, лишив его возможности пользоваться своим медальоном; он больше не мог открыть врата времени.
 Влажный ветер свистел в его волосах, омывая лицо соленым запахом моря; холод проникал сквозь изумрудную ткань туники. Его лицо и руки зудели от холода, когда он стоял в семистах футах над катящимися серыми волнами, вперясь взглядом в туман, падающий серебряным занавесом с серого неба к еще более серым океанским водам.
 За этим серым пространством была Лаура. По крайней мере будет через тысячу лет. Странно — любить женщину, которая еще не родилась. Коннор застыл, почувствовав, что он не один на утесе, и зная, кто нарушил его одиночество еще до того, как были произнесены первые слова.
 — Ты ушел далеко от дома, сумрачный воин, — сказала Эйслинг. Ее голос звенел, как колокол, перекрывая грохот прибоя.
 Коннор глубоко вздохнул, чувствуя, как соленый воздух щиплет язык.
 — Примерно на тысячу лет.
 — Тебе нельзя находиться на холодном воздухе, ведь ты только что поправился. — Она дотронулась до него, положив руку ему на плечо. Ее теплая ладонь согревала его сквозь мягкую ткань туники. — Взгляни на себя — ты даже плаща не надел.
 Коннор обернулся к ней. Ветер надувал темно-бордовый капюшон, обрамляющий ее красивое лицо. Она улыбалась, но он видел в ее бледно-голубых глазах отблески беспокойства.
 — Если ты так заботишься о моем здоровье, то выпусти меня из этой тюрьмы.
 — Коннор, я не могу позволить тебе вернуться в Бостон.
 — Черт побери, Эйслинг! Почему ты не позволяешь мне сражаться за свое достояние?
 — Что ты собираешься сделать? Похитить Лауру?
 — Она любит меня. Я наверняка сумею объяснить ей, что мы должны быть вместе.
 Эйслинг покачала головой.
 — Если ты оставишь свои замашки викинга, то поймешь, почему должен быть вдалеке от нее.
 — Хорошо. — Он поднял руки. — Объясни все несчастному, заблуждающемуся викингу.
 — Во-первых, ты должен знать: Лаура жалеет, что прогнала тебя.
 — Ты видела ее?
 — Да.
 — Если она жалеет, то почему мне нельзя отправиться к ней?
 Эйслинг нахмурилась, мгновение разглядывая его, прежде чем ответить.
 — Лаура согласилась выйти замуж за Филиппа Гарднера.
 — Нет! — Коннор схватился за рукоятку меча. — Я не допущу, чтобы это произошло!
 Эйслинг положила руку ему на плечо, и он тут же почувствовал целительное тепло, разливающееся по его жилам, как лечебный бальзам, наложенный на открытую рану.
 — Помни, что ты принц  Сидхе, а не викинг.
 — Эйслинг, от этого зависит моя жизнь. Мое будущее! А ты играешь со мной в какие-то игры!
 — Уверяю тебя, это не игра. — Эйслинг отвернулась в сторону моря, и ветер сорвал капюшон с ее головы. — Если вам с Лаурой суждено соединиться, то она должна разглядеть узы, связывающие ее с тобой. Она должна понять, что эти узы сильнее, чем любые цепи, связывающие ее с жизнью в Бостоне.
 — Ты хочешь, чтобы она выбирала: меня или жизнь в Бостоне?
 — Она должна сделать выбор. — Ветер окутал ее вихрем, пытаясь сорвать с нее накидку, кайма которой блеснула, как хвост разъяренного кота, над обдуваемой ветром вершиной утеса. — Другой возможности остаться с ней у тебя нет.
 Коннор смотрел на волны, разбивавшиеся об утес, на бурлящую белую пену, исчезающую под новыми волнами, едва успевшими нахлынуть на скалы.
 — Ты пока что не сумела убедить меня, что я должен оставаться здесь и ждать, пока этот ублюдок не похитит мою женщину.
 — Если Лаура любит тебя, действительно любит всем сердцем и душой. — Эйслинг положила руку на его плечо. — Она найдет способ соединиться с тобой. Ты должен доверять силе любви.
 Коннор следил за белой чайкой, мчащейся по ветру, скользящей, расправив крылья, над безбрежными серыми просторами.
 — А что, если она откроет в себе любовь ко мне после свадьбы с Гарднером?
 Эйслинг набросила капюшон на свои светлые волосы и повернулась лицом к Коннору. Ее глаза, полные железной решимости, были холодными, как море.
 — Значит, ей не суждено быть с тобой. Коннор устремил взгляд в туман, подумав, увидит ли он когда-нибудь снова лицо Лауры.
  Будь моей, Лаура. Сейчас и навеки. 
  — Это просто непостижимо! — Остин стоял на каменной террасе, протянувшейся по утесам позади дома его родителей, глядя на лежащую внизу долину. Из долины поднимался город, построенный его предками шесть тысяч лет назад. Храм и здания древнего Авилона были сложены из черных камней, в лучах солнца вспыхивали кристаллы, украшающие рельефные стены. — Как, черт побери, Фрейзер Беннетт сумел убедить правящий совет, что нет никакой нужды исследовать его память, чтобы узнать правду?
 — Остин, у нас не было достаточных доказательств, чтобы оправдать такое вторжение в его разум. Ты должен понимать это не хуже меня. — Райс прислонился бедром к каменной балюстраде и посмотрел на сына. — Может быть, ты просто разочарован, что он не подвергся унижению?
 — Возможно. — Остин улыбнулся, взглянув на высокого, широкоплечего человека, стоявшего рядом с ним. Хотя Райс Синклер был на тридцать лет его старше, он выглядел таким же молодым, как тридцатипятилетний Остин, его черные волосы не были тронуты сединой, кожа была гладкой и без морщин. Это была отличительная черта их народа, наследие прошлого, дар, который они сумели сохранить.
 — Меня одолевают нехорошие предчувствия. — Остин прижал ладони к гладкому каменному парапету. — Хоть я очень не люблю Беннетта, но все же не уверен, что в Коннора стрелял именно он. Он чересчур боится силы Коннора, чтобы пытаться уничтожить его собственноручно, потому что он оказался бы в большой опасности, если бы потерпел неудачу.
 — У тебя есть какие-нибудь предположения, кто покушался на Коннора?
 — Я подозреваю нескольких людей — особенно одного. Но я не уверен, что могу что-нибудь сделать без доказательств, тем более теперь, когда Коннор ушел.
 — Жалко. Прослушав твой отчет, совет выпустил открытое приглашение Коннору. Значит мы его уже не увидим. — Райс отвернулся, глядя через долину на руины древнего Авилова. — Очень жаль, что мне так и не довелось встретиться с этим юношей.
 — Отец, он обладает способностью пробуждать в нас Силу. — Остин глубоко вздохнул, вдыхая аромат роз, плывущий из сада матери. Через несколько часов ему предстоит возвращение в холодный климат Бостона, но эти несколько мгновений он еще может наслаждаться теплом горного святилища. — Коннор мог бы научить нас стать такими, какими мы были когда-то.
 — Как ты думаешь, почему он ушел?
 — Когда я в последний раз говорил с ним, он не собирался покидать нас. — Остин прикоснулся пальцем к вставленному в черный камень парапета голубому аквамарину, сверкающему в лучах солнца. — Он сказал мне, что они с Лаурой Салливен поженятся.
 — Ты не знаешь, что произошло между ними?'
 — Подозреваю, что правда проложила между ними пропасть. — Из дверей балкона детской на втором этаже дома до них долетал детский смех — там сын Остина играл с близнецами, сыновьями его брата Делвина, под бдительным присмотром няньки. В последний раз, когда он заглядывал к ним, мальчики играли в кубики. — Коннор собирался рассказать ей о себе, сознаться в своем необыкновенном наследии.
 — И похоже, правда пришлась ей не по душе.
 — Похоже на то. — Остин повернулся к саду, протянувшемуся от дома до самого края утеса. Он смотрел на свою жену, гуляющую по саду с его матерью.
 Зеленая шелковая туника Сары была подпоясана лентой, расшитой золотом и серебром; ветерок раздувал ее белые шелковые шаровары, когда она наклонилась, чтобы понюхать розовый цветок. Он вспомнил, в каком смятении находилась его жена, когда он впервые привез ее в Авилон. Как трудно ей было ужиться в этом далеком городе, так отличающемся от мира, который она знала. Но их любовь перебросила мост через пропасть. Их любовь исцелила раны, нанесенные обманами, которые оплели ее. Остин считал, что если любовь сильна, то она может перебросить мост даже через время.
 — В тот день, когда Лаура Салливен сказала мне, что Коннор покинул Бостон, я ощутил в ней печаль, острую боль потери. Я уверен, что она любит его.
 — Ты все еще собираешься присутствовать на их свадьбе? Остин кивнул.
 — Может быть, Коннор вернется. Я не теряю надежды, что он найдет какой-нибудь способ заставить Лауру передумать.
 — Я очень много думал о Конноре и его путешествии во времени. — Холодный ветерок взъерошил густые черные волосы Раиса, смотрящего на древний Авилон. — Я могу придумать единственное объяснение, как он узнал о Лауре Салливен.
 — Какое же?
 — Подумай сам, Остин. — Райс взглянул на сына, и в его сине-зеленых глазах вспыхнули озорные искорки. — Каким образом смертная женщина в Бостоне 1889 года может быть связана с чародеем из Ирландии 889 года?
 Софи стояла у окна в своей гостиной, раздвинув шторы и вглядываясь в ночную тьму. Снег падал густыми белыми хлопьями, сверкающими золотом в свете фонаря, опускаясь на тротуар и мостовую рядом с ее домом на Пятой-авеню. Идет ли снег в Бостоне? Смотрит ли Дэниэл в окно своего кабинета, наблюдая за снегопадом?
 Она отвернулась от окна, опустив штору, и тяжелая сине-голубая парча упала с шелестом, закрывая стекла. Склеить куски разбитой жизни оказалось труднее, чем она думала. Дом казался ей гораздо больше, чем раньше, — столько коридоров, столько комнат, и все пустые. Жить одной всегда было нелегко. Но сейчас, после того, как едва не сбылись ее мечты, дом казался ей тюрьмой.
 Она опустилась на шератонский диван около камина, чтобы согреться у огня. Ее платье коричного цвета легло поверх белых роз на синей парчовой обивке. Улыбка появилась на ее губах, когда она взглянула на фотографию, стоявшую на круглом столике рядом с диваном, с которой на нее смотрела ее покойная тетя Миллисент.
 — Хотелось бы мне, чтобы ты была здесь, — произнесла Софи, проведя пальцем по завиткам бронзовой рамки. Миллисент ушла из жизни три года назад, но Софи все равно скучала по этой женщине, которая стала для нее второй матерью.
 — Выше голову, Софи, — прошептала она самой себе, подражая хриплому голосу Миллисент. — Радуйся тому, что у тебя есть. Забудь о том, чего ты лишилась.
 Миллисент было отказано в счастье иметь детей. Приехав жить к старшей сестре своей матери, Софи стала для Миллисент дочерью, о которой та всегда мечтала. Миллисент была единственным человеком, которому Софи доверила свой секрет, ужасный секрет любви к мужу сестры.
 — Забавно, не правда ли? — сказала она портрету. — Я считала Лауру дочерью, которая могла бы у меня быть. А теперь я даже не буду на ее свадьбе.
 — Почему?
 Софи вздрогнула при звуке глухого мужского голоса, тыльной стороной ладони сбив фотографию со столика. Портрет упал лицом на ковер. Она повернулась на подушке, глядя на человека, стоявшего в дверном проеме, — призрак из мечты, которая умерла в ее душе.
 Зачем он пришел?
 Перед ней стоял Дэниэл, высокий и живой, вовсе не плод ее необузданного воображения. Его темные волосы были взъерошены, как будто он пользовался пальцами вместо гребешка. На коже под его красивыми глазами выступили багровые круги, как будто он не спал несколько недель. Он похудел, его щеки ввалились, темно-серый пиджак и брюки мешком висели на его высокой фигуре.
 Дэниэл взглянул на дворецкого, который стоял рядом с ним, как жирный серый терьер, защищающий свою кость, с пальто Дэниэла, переброшенном через руку и шляпой, свисающей с кончиков пальцев.
 — Можете идти.
 Линдли склонил голову и мгновение смотрел на Дэниэла, прежде чем обратить свой сумрачный взор на Софи.
 — Этот джентльмен уверял меня, что вы примете его, мисс, — сказал он, поднимая густые седые брови.
 Софи пришлось проглотить комок, прежде чем она смогла заговорить. Ее горло сдавили чувства.
 — Спасибо, Линдли. Можете идти.
 — Я буду неподалеку, если вам что-нибудь понадобится, мисс. — Линдли бросил на Дэниэла мрачный взгляд и вышел из комнаты, оставив дверь открытой.
 Дэниэл ударил по дубовой двери, и она захлопнулась.
 — Кажется, он полагает, что я собираюсь украсть серебро.
 Софи прикоснулась пальцем к камее, приколотой чуть ниже кружевного воротника ее платья.
 — Что ты здесь делаешь?
 Дэниэл посмотрел мимо нее на огонь в камине, как будто замерз и хотел согреться. Но он не стронулся с места.
 — Лаура расстроена, что тебя не будет завтра на свадьбе.
 Софи выдохнула долго сдерживаемый в груди воздух, чувствуя, как ее покидает надежда. Чего она, собственно, ожидала? Что его сердце смягчится? Что он упадет на колени, прося ее руки? В ее возрасте пора уже понимать, что сказки не сбываются.
 — Надо полагать, что она по-прежнему собирается замуж за Филиппа Гарднера?
 Дэниэл кивнул, крепко сжав губы.
 — Сегодня утром она рассказала мне про Коннора. Наверно, она устала уклоняться от моих расспросов о нем.
 — Тогда ты должен испытывать облегчение, зная, что она хочет стать женой Филиппа. — Софи разгладила белое кружево манжетки тыльной стороной ладони. — Какая была бы катастрофа, если бы она вышла замуж за Коннора! Подумать только, какой скандал бы поднялся, если бы кто-нибудь узнал, что он викинг и чародей!
 — Софи, я…
 — А «Чандлер Шиппинг»? Боже мой, только вообрази викинга, возглавляющего твою драгоценную судоходную компанию!
 — Софи, я…
 — Трудно даже сказать, что за…
 — Я пытался отговорить ее от свадьбы.
 Софи взглянула на него.
 — Что ты сказал?
 — Я сказал, что пытался отговорить ее от свадьбы с Филиппом Гарднером.
 — Правда?
 Дэниэл кивнул.
 — Вряд ли она понимает, что это значит — до конца своих дней жить с человеком, который не может дать ей то, что ей нужно. — Он смотрел через всю комнату на огонь, как будто рассматривал свое прошлое. — Я не хочу для нее такой жизни. Холодной. Пустой. Это не жизнь. Это существование.
 Софи схватилась за подлокотник дивана, и ее пальцы заскользили по гладкой ореховой резьбе. Она не могла броситься к нему, заключить в свои объятия и утешить — как бы сильно она ни желала прикоснуться к нему.
 — Она боится, что будет скандал.
 — Что касается меня, то все бостонское общество может катиться к дьяволу.
 — Ох! — прошептала она. — Ты ей так и сказал?
 — Да, так и сказал. Но у нее какое-то извращенное чувство долга. Она полагает, что должна родить мне наследника и продолжить традиции Чандлеров. — Дэниэл глубоко вздохнул. — Но я думаю, что дело не только в этом.
 — В чем же еще?
 — Не могу сказать точно. Но с ней в последней время что-то творится. Она стала рассеянной, замкнутой, как будто почти все время погружена в полусон. Как будто часть ее души умерла. — Дэниэл взглянул на Софи с неуверенностью в темных глазах. В этих темно-карих глубинах скрывались сотни вопросов и что-то еще, что разбудило в ней чувство одиночества и ту страсть, которую она питала к нему. — Я догадываюсь, что она чувствует.
 Жалеет ли он вообще о том, что отвергнул ее?
 — Если Лаура выйдет замуж за Филиппа, она лишится возможности жить с тем единственным человеком, который может исцелить ее душу, — сказала Софи.
 — Я знаю. Но я не сумел заставить Лауру увидеть правду.
 Он не пошевелился, и все же у нее появилось ощущение, что он тянется к ней. Внутри нее затрепетала надежда, как птица со сломанным крылом, отчаянно пытающаяся взлететь.
 — И ты думаешь, что у меня больше шансов убедить ее не выходить замуж за Филиппа?
 — Я сомневаюсь, чтобы кому-нибудь удалось отговорить ее от свадьбы… может быть, за исключением Коннора.
 — Но он покинул нас.
 — Да, покинул. — Дэниэл переступил с ноги на ногу, как преступник перед судьей. — Но Лаура сказала, что в Бостон его призвала ты. Я подумал, что может быть, тебе удастся вернуть его.
 — Вернуть его? — Софи смотрела на него и мысли путались в ее мозгу, мысли, пробужденные его словами. — Ты хочешь, чтобы я с помощью магии вернула колдуна, чтобы твоя дочь могла стать его женой? Ты этого от меня хочешь?
 Он медленно выдохнул воздух из груди.
 — Да, кажется, именно это я прошу тебя сделать.
 Софи вертела в пальцах камею, приколотую на груди, — подарок Дэниэла на ее восемнадцатилетие. Она смотрела на него, не веря своим ушам, чувствуя, как надежда расправляет нежные крылья. Если он согласен допустить колдуна в свою жизнь, то может быть, согласится и на ведьму?
 Дэниэл подошел к ней медленными, широкими шагами. Мгновение он стоял, глядя на нее, и в его глазах таилась неуверенность. Софи ждала, чувствуя, как каждый удар сердца отдается в ее горле.
 Он наклонился и поднял фотографию тети Миллисент.
 — Не разбилась.
 — Какое счастье, — прошептала она.
 Он поставил рамку на вышитую узорную салфетку, покрывавшую столик, мгновение смотрел на фотографию, затем перевел взгляд на Софи.
 — Я скучал по тебе.
 — Я тоже скучала.
 Тогда он улыбнулся, и напряжение покинуло его. Ямочка на его щеке подмигнула ей.
 — Я думаю, мы сможем найти лекарство от наших страданий.
 Софи ухватилась рукой за подлокотник кресла.
 — Какое?
 — Софи, давай будем жить вместе. — Он встал на одно колено перед ней и поднял ее дрожащую руку с подлокотника. — Давай делить друг с другом все радости. Давай станем мужем и женой.
 Софи смотрела в его темные глаза, видя в них тепло, которое манило ее, как уютный камин манит к себе замерзшего путника.
 — Но я по-прежнему ведьма.
 — Знаю. — Он прикоснулся губами к ее руке. — И еще я знаю, что мне в жизни нужно твое волшебство. Сейчас и навсегда. Я люблю тебя, Софи.
 Она прижала ладонь к его щеке, впитывая тепло его кожи.
 — Прости меня. — Он посмотрел на нее с болью и нескрываемым желанием в глазах. — Пожалуйста, вернись ко мне.
 Слезы выступили на ее глазах, сладкие очищающие слезы радости.
 — Поедем домой, любимый? Мне нужно сказать одно заклинание.
 Он улыбнулся.
 — Остается только надеяться, что оно не менее могущественно, чем то, которым ты околдовала меня.
 Софи подумала о Лауре, отчаянно надеясь, что ей удастся вовремя вернуть Коннора, чтобы спасти Лауру от ее извращенного чувства долга.
 Было полнолуние, но светило скрывалось за снеговыми тучами. Лаура провела пальцем по стеклу, следуя за стекающей по нему каплей от растаявшей снежинки. Свет из библиотеки струился в окна, падая золотыми прямоугольниками в покрытый снегом сад. Сквозь эти прямоугольники скользили крупные хлопья снега, тяжелые, влажные, идеальные для того, чтобы лепить из них снежки.
 — Какая противная погода, — сказал Филипп, подходя к Лауре. Уголки его рта опустились вниз с презрением к снегопаду; — Через сутки мы уже будем на пути в Италию, где нет никакого снега.
 Филипп планировал провести медовый месяц в Европе. Он уже решил, что вместо ленивых катаний на гондолах по каналам Венеции или прогулок по улицам Парижа их маршрут включит в себя все самые лучшие музеи. Насколько ему было известно, в Римском музее собрана одна из лучших коллекций малахита в мире. Чрезвычайно занимательно, но только для Филиппа.
 Лаура пристыдила себя, зная, что перебирать в памяти сожаления бессмысленно. «Лучше уж так, — подумала она. — Лучше не думать о романтике, страстях и любви — все это ей недоступно». Она приняла практичное решение, когда согласилась стать женой Филиппа. Но воспоминания преследовали ее.
 Слыша смех, она вспоминала улыбку Кон-нора. Глядя на ясное утреннее небо, она видела живую синеву его глаз. А ложась ночью в постель, она вспоминала тепло его тела, прижимающегося к ней. Она никогда не забудет его — воспоминания были ее спасением и ее проклятьем.
 Она вздохнула, и от ее дыхания запотело стекло. Возможно, в человеке, за которого она собиралась замуж, отыщется еще что-нибудь хорошее. Возможно, внутри него скрывается тепло. Все, что ей нужно сделать, это пробудить его.
  — Ты когда-нибудь играл в снежки?
 — В снежки?
 Лаура кивнула.
 — Ты никогда не сражался снежками с приятелями?
 Филипп пожал плечами.
 — Наверное, в детстве.
 — Пойдем на улицу, Филипп, — сказала она, прикоснувшись к его руке. — Поиграем в снежки.
 Он взглянул на нее так, как будто она предложила ему ограбить банк.
 — Ты хочешь выйти на мороз и играть в снежки?
 — Ну да. — Она стиснула его руку, надеясь, что он хоть чуть-чуть расшевелится. Возможно, тогда она с меньшим ужасом сможет произнести слова клятвы, привязывающей ее к нему навсегда. — Пожалуйста, выйдем в сад.
 Филипп мгновение разглядывал ее. Она почувствовала неприязнь в его темных глазах.
 — Ни одному здравомыслящему человеку такие глупости даже в голову не придут.
 — Конечно. — Она выпустила его руку. Ей не удастся найти за ледяной внешностью Филиппа нежности и тепла, потому что внутри у него ничего нет — ничего, кроме льда.
 — Лаура, я не понимаю, что с тобой творится в последнее время. — Филипп покачал головой, вздохнув с очевиднейшим неодобрением. — На прошлой неделе ты целый час стояла и смотрела на поезд, как будто это самая потрясающая вещь на свете. Вчера ты захотела есть мороженое перед ленчем. Перед ленчем! Сегодня тебе хочется играть в снежки.
 Лаура обхватила себя руками, содрогнувшись от внутреннего холода.
 — Я думала, что это было бы забавно.
 — Забавно? — Филипп покачал головой, как будто мысль о забавах была для него недоступна. — Я знаю, что с тобой происходит.
 Она взглянула на него, подумав, не подозревает ли он, чем они занимались с Коннором. Она смотрела прямо в его холодные, темные глаза, отказываясь чувствовать хотя бы малейший стыд за те немногие украденные часы удовольствия.
 — Что же?
 — У тебя просто нервы разыгрались перед свадьбой. — Он похлопал ее по плечу. — Не надо волноваться. Я позабочусь, чтобы ты вела себя так, как должно. Я помогу тебе. Со временем ты привыкнешь к тому, что носишь имя Гарднеров.
 Ее сердце охватил страх.
 — Ты так считаешь?
 — Конечно. — Губы Филиппа застыли в неподвижной улыбке. — Я уверен, что, когда мы поженимся, ты без всяких проблем станешь такой, какой была прежде.
 — Мраморной статуей? Холодной? Равнодушной? Неприкосновенной?
 — Ну, не совсем неприкосновенной. — Филипп неуклюже усмехнулся, как человек, не привыкший смеяться. — В конце концов, мы же будем супругами. Я хочу иметь детей, если ты понимаешь, что я имею в виду.
 — Да. — По ее горлу поднялась горечь при мысли о том, что этот человек будет прикасаться к ней. — Кажется, я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду.
 — Ну, тогда я пойду. Тебе нужно выспаться. — Он погладил ее по подбородку. — Завтра нам предстоит тяжелый день.
 Она смотрела, как он пересекает комнату, чувствуя оцепенение от разрастающегося внутри льда. Она сама выбрала этого человека. Она сообщила всему Бостону, что выйдет замуж за Филиппа. И теперь ничего не оставалось, как следовать судьбе, которую она сама себе выбрала.
 Филипп у двери помедлил, глядя на часы, стоявшие у дальней стены.
 — Странно. — Он достал свои карманные часы, посмотрел на циферблат и бросил недоумевающий взгляд на старинные часы. — Стрелки крутятся в обратном направлении.
 «Если бы только я могла заставить время идти вспять! — подумала Лаура. — Если бы только я могла исправить тот урон, который сама причинила. Если бы только я могла вернуться в мгновение, предшествовавшее исчезновению Коннора». Однако даже если бы она могла вернуться в то время, она сомневалась, что ей хватило бы храбрости, чтобы добиться желаемого. Как бы сильно она ни любила Коннора, она не была уверена, что осмелилась бы жить с хитроумным ирландским чародеем.
 — Я оставлю вас вместе. — Дэниэл помедлил на пороге библиотеки, улыбаясь Софи, как будто ее присутствие доставляло ему удовольствие. — Уверен, что вам нужно о многом поговорить, — с этими словами он закрыл дверь, оставив Лауру и Софи в библиотеке.
 — Я не оставляла надежды, что он образумится, — сказала Лаура, еще раз обнимая Софи и вдыхая аромат летних роз. Затем она отступила, улыбаясь при виде милого лица Софи. — Он был таким потерянным после вашего отъезда.
 Софи улыбнулась, и в ее глазах зажглись озорные искорки.
 — Очень приятно это слышать.
 — И он примирился с этим? — спросила Лаура, постучав по книге в руках тетки.
 — Я сказала ему, что он должен принимать меня такой, какая я есть. — Софи погладила красный кожаный переплет кончиками пальцев. — И он согласился, что у него нет выбора.
 — Вы уверены, что не хотите сыграть завтра свадьбу вместе со мной?
 — Уверена. Мне нужно время, чтобы перешить свадебное платье матери. А еще… — Она медленно вздохнула, глядя на Лауру, и ее глаза перестали улыбаться. — Честно говоря, не могу сказать, что я прихожу в восторг от твоего брака и Филиппом Гарднером.
 — О! — Лаура отступила на шаг, и все тепло, которое она чувствовала, встретившись с тетей, превратилось в холод при напоминании о том, что ждет ее завтра утром. — Понимаю…
 — Лаура, у тебя не хватит сил пройти через это.
 — Я понимаю, что Филипп — не тот супруг, которого вы бы хотели для меня. — Лаура отвернулась от тети. Медленно она пересекла комнату, приблизившись к камину, около которого лежал Цыган. — Но большинство браков заключаются не по любви. Я уверена, что со временем вы увидите все положительные стороны моего решения.
 — Положительные стороны? Лаура, но тебе же предстоит жить с этим человеком до конца жизни!
 Лаура потерла ладони, пытаясь согреть их и разогнать ледяной холод, поднимающийся из глубин ее существа.
 — Сомневаюсь, чтобы жизнь с Филиппом была в чем-то хуже, чем жизнь с любым другим известным мне молодым человеком.
 — Если ты согласилась на этот брак из-за страха перед скандалом, то должна знать, что твой отец не хочет, чтобы ты страдала из-за ошибки, сделанной в минуту смущения и расстройства.
 — Знаю. — Лаура присела на край кресла-качалки около камина. — Но возможность скандала меня вовсе не волновала. Понимаете, мне все равно, за кого выходить замуж — за Филиппа или кого-нибудь другого. Я должна родить отцу наследника, дать продолжение роду Чандлеров. Это самое меньшее, что я могу сделать. И еще, как ни странно, но Филипп в некотором роде идеальный человек. Понимаете, он не ждет от меня любви к нему.
 — Лаура, но ты же не можешь провести всю жизнь с человеком, которого не любишь.
 — Это неважно. — Лаура наклонилась к Цыгану и стала гладить мягкую шерсть между его ушами. Пес поднял голову и ткнулся в ладонь Лауры своим носом. — Ведь Коннор ушел.
 — А если бы он был здесь?
 — Даже представить не могу, чтобы тогда случилось, — ответила Лаура, гладя голову собаки. — Я всего лишь пытаюсь найти наилучший выход из затруднительной ситуации.
 — Ну что ж, я могу предложить тебе еще один вариант.
 Лаура посмотрела на Софи, листающую страницы книги.
 — Что вы собираетесь сделать?
 Софи улыбнулась.
 — Я собираюсь вызвать его сюда.
 — Коннора?
 Софи кивнула.
 — Воспользуемся тем же заклинанием, которое привело его сюда в первый раз.
 Биение сердца отдавалось у Лауры в шее, закрытой высоким воротником кашемирового платья аметистового цвета. Возбуждение смешивалось со страхом. Что она сделает, если перед ней внезапно появится Коннор?
 Софи прочистила горло.
 —  Услышь меня, Госпожа Луны! 
  Твоя власть велика. 
  Ты повелительница морских приливов. 
  Найди… 
  — Тетя Софи! — Лаура вскочила на ноги. — Что я скажу ему, если он вернется?
 — Скажи, что любишь его.
 — Но Филипп…
 — Ни слова больше о Филиппе! Что с ним делать , мы решим утром.
  — Вы не понимаете. Даже если вы вернете Коннора, я не уверена, что мы сможем жить с ним.
 Софи подняла глаза от своей книги.
 — Почему?
 — Его народ живет в мире, ином, чем смертные люди. Что если Коннор захочет забрать меня из Бостона? Что если он захочет, чтобы я вернулась с ним в его время, в страну его народа?
 — Ты действительно веришь, что он захочет унести тебя туда, в это варварское время?
 Лаура кивнула.
 — Я всегда подозревала, что Коннор заберет меня из мира, который я знаю.
 — Ты не можешь знать наверняка.
 — Так говорят легенды. Те, кто хотят жить с одним из  Сидхе, должны покинуть мир смертных. — Лаура посмотрела на огонь. — Коннору всегда будет здесь неуютно, он должен будет скрывать свои способности. Разве я могу просить его остаться? И разве я могу покинуть этот мир?
  — Если ваша любовь действительно сильна, то вы что-нибудь придумаете. Когда Коннор вернется, я уверена, что все отлично устроится.
 — Хотелось бы мне верить в это.
 — Посмотрим.
 Лаура, сжав руки в кулаки, смотрела на Софи, чувствуя, как в сердце борются страх и желание. В ее голове было столько сомнений, сотни доводов, почему Коннор не должен возвращаться в это время, и только один довод, почему он должен вернуться.
 — Услышь меня, Госпожа Луны! — снова сказала Софи громким и уверенным голосом. — Твоя власть велика. Ты повелеваешь морскими приливами. Найди возлюбленного Лауры и приведи его к ней.
 Дыхание замерло в груди у Лауры. За окнами свистел ветер. Она повернулась к окну, но не увидела за стеклом ничего, кроме темноты.
 Софи снова и снова произносила заклинание. Каждый раз ее слова заставляли кровь биться в висках Лауры. И каждый раз Лаура замирала в ожидании.
 Тик-так, тик-так. Маятник старинных часов отмечал уходящие секунды, и всякий раз нервы Лауры натягивались все сильнее. Она смотрела на окно, ожидая, когда из пустоты возникнет человек ее мечты.
 Ничего. Никакого лунного сияния, как в тот раз.
 Софи пробовала снова и снова, повторяя заклинание, выдыхая слова из глубин груди. Она делала новые и новые попытки, как будто могла призвать Коннора одной лишь своей воли.
 Ничего не получалось.
 Лаура подошла к окну.
 — Он не придет.
 — Может быть, дело в том, что луна закрыта тучами. Может быть, нужно попробовать завтра вечером.
 Лаура покачала головой. Она невидящими глазами смотрела на лежащие на снегу золотые прямоугольники света, вглядываясь во тьму. Полная луна сияла где-то за темными тучами. Но Коннор не придет к ней сегодня; она всей душой чувствовала уверенность в этом. Не имея храбрости отказаться от той жизни, которую знала, она никогда больше не увидит Коннора. Даже во сне.
 — Все только к лучшему, тетя Софи, — сказала Лаура, уверяя себя, что приняла разумное решение, согласившись выйти за Филиппа. Но ее душа бунтовала против практичного решения разума; она чувствовала, как сжимается сердце в груди, пронзая ее болью. — Мы с Коннором принадлежим двум разным мирам. Если бы я никогда не встретилась с ним, я бы стала женой Филиппа. И сейчас, когда Коннора нет рядом, я не вижу причин, чтобы откладывать свадьбу.




 Глава 29


 Лаура смотрела из окон спальни на свежевыпавший снег, который лучи света превращали в поле алмазов. Это было так прекрасно! Отличный ясный день, подходящий для свадьбы — ее свадьбы. Странно, но она ничего не чувствовала, стоя у окна в подвенечном платье и ожидая, когда пройдут последние мгновения ее свободы. Она как будто оцепенела, замерзла изнутри.
 — Лаура, милая, я хочу…
 — Тетя Софи, пожалуйста, пусть все остается как есть. Больше говорить не о чем.
 — Лаура, ты не сделаешь этого!
 — Дом полон гостей. — Лаура оглянулась через плечо на тетю, выполнявшую роль подружки невесты, свою единственную наперсницу. Платье из льдисто-голубого сатина подчеркивало темную синеву глаз Софи, гладкую белую кожу ее лица. Она выглядела такой красивой и такой печальной, как мать на похоронах дочери. — Я не могу отменить свадьбу. Нет, не могу.
 — Можешь.
 Лаура пересекла комнату, волоча фату из сатина цвета слоновой кости по роскошному ковру, расшитому золотыми, зелеными и белыми нитями.
 — Не беспокойтесь за меня, — сказала она, крепко обнимая Софи. — Все будет в полном порядке.
 Софи дотронулась до ее щеки.
 — Надеюсь, что ты найдешь свое счастье, мое прекрасное дитя.
 «Она дала мне шанс найти счастье», — подумала Лаура. Но теперь, когда Коннор ушел, ничто не имело значения.
 — Спускайтесь вниз. — Лаура взяла Софи под руку и повела ее к двери. — Я хочу немного побыть наедине.
 — Лаура, подумай о том, что ждет тебя впереди. И помни, что ты еще можешь спастись.
 После ухода Софи Лаура долго смотрела на дверь, и правда только что сказанных слов звенела в ее мозгу. Из ледяной тюрьмы, которой она окружила свои чувства, сочилась боль, 9бжигающая боль, которая угрожала разрушить ее тщательно возведенный фасад спокойствия.
 — Другого выхода нет. — Она глубоко вздохнула, пытаясь укрепить в своем решении. — Я не могу изменить себя. Это верное решение. Да.
 Ей в ладонь уткнулся холодный нос. Лаура опустила глаза и увидела рядом с собой Цыгана.
 — Не смотри на меня так. Я делаю то, что обязана сделать.
 Цыган наклонил голову, глядя на Лауру так, как будто понимал все, что должно было скоро произойти.
 — Тебе понравится жить с моим отцом и тетей Софи. — Лаура села перед псом на корточки, не беспокоясь, что помнутся брюссельские кружева, которыми был обшит весь перед платья. — А я как можно чаще буду приходить к тебе в гости.
 Цыган положил большую лапу на кружева, покрывающие колени Лауры, глядя на нее угрюмыми глазами. Лаура чувствовала привязанность собаки, верную дружбу, которую та предлагала ей с того момента, как Лаура увидела ее.
 — Я тоже буду скучать по тебе. — Лаура погладила Цыгана по голове, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Но ты не сможешь жить со мной. Филипп не любит собак.
 Из горла Цыгана вырвался тихий глухой вой. Собака повернула голову, уткнувшись в ладонь Лауры.
 — Я знаю. Я тоже не хочу уходить. — Лаура чувствовала, как трещат внутри нее ледяные стены, угрожая обвалиться. Но она не может позволить своим чувствам управлять ею — только не сегодня.
 Лаура сняла лапу Цыгана с колена и встала, разглаживая помятое платье.
 — Ты должен понять, — прошептала она, глядя в печальные глаза Цыгана. — Я делаю только то, что должна сделать.
 Из музыкальной залы доносилась мелодия Мендельсона, свадебный марш из «Сна в летнюю ночь». Звуки, издаваемые струнным квартетом, звенели в ушах Лауры, застывшей на пороге. Солнечный свет лился через шесть высоких окон, отбрасывая на все золотистый отблеск, и придавая комнате странную нереальность. Лаура чувствовала оцепенение, бесчувственность, как будто перед ее глазами проходил чужой сон.
 Люди повернули к ней головы, когда она переступила порог под руку с отцом, и шепот восхищения пробежал по толпе из двухсот человек, грохоча, как барабанная дробь, вместе с ревом крови в ее ушах. Ряд за рядом благороднейших людей Бостона вставал при ее приближении.
 Сквозь белый тюль вуали она заметила лорда Остина Синклера, стоявшего в боковом проходе. Его лицо было таким же угрюмым, как в тот день, когда она сказала ему об исчезновении Коннора. И, кроме того, она чувствовала его неодобрение. Она отвела взгляд от правды, которую читала в его серебристо-голубых глазах, глядя на арку из белой сирени, возвышающуся в конце прохода, по которой смутным пятном маячил Филипп.
 — Еще не поздно, — прошептал Дэниэл, сжимая ей руку. — Ты можешь все отменить.
 Может ли? Боже милосердный, неужели она может обратиться ко всем этим людям и сказать им, что она совершает чудовищную ошибку?
 Обернись!
 Обернись!
 Обернись!
 Эти слова звенели в ее мозгу, как молитва. Но она все равно шла вперед, как механическая кукла, передвигая ноги и ступая по полу, не чувствуя его.
 Аромат белой сирени окутал ее, когда она подошла к алтарю. Она чувствовала сладкий запах на языке, впитывала его с каждым вдохом. Приторная сладость. Ее пустой желудок сжался в кулак, к горлу поднялась обжигающе едкая желчь. Филипп Дотронулся до ее руки, и она едва справилась с желанием закричать.
 Голос священника жужжал в ее ушах, как надоедливая муха, едва ощутимый за грохотом крови. Мысленно она слышала далекие звуки пианино, вальс Штрауса, наполняющий этот самый зал, где Коннор вел ее в танце.
 Коннор!
 Неожиданно она поняла, что ее окружает тишина, что все смотрят на нее. Сквозь вуаль она видела темный силуэт священника на фоне яркого окна. В ушах стучала кровь.
 Они ждали — все собравшиеся, чтобы присутствовать на бракосочетании. Она должна сказать слова, связать себя клятвой.
 Сквозь темные пятна, туманившие ей взор, она увидела, как нахмурился Филипп. Она раскрыла рот, но из него не вырвалось ни звука. И тогда она стала медленно погружаться, тонуть в благословенном мраке бесчувствия.
 Теплый ветерок пролетал по долине, покачивая цветы на длинных изумрудных стебельках. Лаура подняла лицо к солнцу, упиваясь теплом и светом, и произнося безмолвную молитву благодарности. Она боялась, что никогда больше не найдет сюда путь.
 Она обернулась, и маргаритки и лютики закачались, задетые подолом ее белого шелкового платья. Вокруг, как всегда в этом тайном раю, поднимались горы, как грубые черные алмазы, пронзающие небо. По отвесному утесу струилась вода, каскадом падая в блестящий кристально-чистый пруд. Ничего не изменилась. Только сейчас она была одна.
 — Коннор! — Лаура подбежала к краю пруда.
 Солнечные лучи плясали на воде, такой чистой, что Лаура отчетливо видела разноцветные кристаллы, вкрапленные в черный камень на дне естественного водоема — синие, зеленые, розовые, желтые, сверкающие как звезды в ночном небе.
 Но его здесь не было.
 — Коннор, прошу тебя, приди ко мне! — Она обернулась, осматривая долину взглядом, но никого не увидела. Он должен прийти. Должен!
 — Коннор, прости меня! — Она закрыла глаза, и первые слезы покатились из-под ее ресниц, горячей струёй стекая по щеке. — Пожалуйста, Коннор! — шептала она. — Я люблю тебя! Я не могу без тебя!
 — Скажи мне, Лаура, до конца ли ты осознаешь свою любовь к Коннору?
 Лаура вздрогнула при звуках женского голоса. Открыв глаза, она увидела перед собой высокую стройную женщину.
 — Кто ты?
 — Меня зовут Эйслинг. Я — сестра матери Коннора.
 — Ты знаешь, где он? Знаешь, как мне попасть к нему?
 Эйслинг улыбнулась, и в ее бледно-голубых глазах зажглись огоньки радости.
 — Я отвечу на оба твоих вопроса — да.
 — Пожалуйста, скажи мне! Ты должна сказать, как мне найти его.
 — Ты готова принять его таким, какой он есть?
 — Да! — Лаура схватила Эйслинг за руку, чувствуя ладонью тепло ее рубиново-шелкового платья. — Прошу тебя, скажи, как мне найти его!
 — Мое милое дитя, ты обладаешь силой призвать Коннора к себе.
 Лаура смотрела в глаза Эйслинг, читая в них ответы на свои вопросы, правду о том, что таилось глубоко в ее душе.
 — Нет!
 — Ты действительно можешь отказаться от своего дара? Ты не чувствуешь правду о том, что лежит в глубине твоей души?
 Лаура покачала головой.
 — Я — не такая, как вы. Я не ведьма.
 — Ведьма — это только одно из множества имен, которыми называли нас, хотя мы не занимаемся Виккой. — Она перекинула волосы через плечо, и светло-серебристые локоны упали ей до колен, сверкая в солнечном свете. — Смертные придумали для нас множество имен, но я всегда предпочитала, чтобы меня звали волшебницей.
 — Неважно, как вас зовут. — Лаура отступила от женщины, стремясь убежать от правды. — Я — не из вашего числа.
 — Ты даже теперь отказываешься от своего наследства? — Эйслинг покачала головой, оглядывая Лауру с немалым разочарованием. — Оставляя тебе книгу, я надеялась, что ты станешь тем, кем должна стать.
 — Это ты оставила ее?
 — Да. Когда Коннор был ребенком, он рассказал мне о маленькой девочке, с которой виделся во снах. Я заинтересовалась тобой. Видишь ли, я слышала о случаях, когда двое людей соединялись таким же образом. Но я никогда не слышала, чтобы подобное воссоединение могло преодолеть такой огромный промежуток времени. Поэтому я провела расследование. Оно заняло немало времени, но, в конце концов, я нашла тебя. Затем я проследила твою родословную. — Она улыбнулась, и ее глаза наполнились гордостью. — Ты, мое милое дитя, потомок великого Алексиса, который когда-то был царем Атлантиды.
 — Нет! — Лаура прижала пальцы к губам, чтобы не закричать. — Невозможно, чтобы я была одной из вас!
 — Успокойся, — прошептала Эйслинг, дотрагиваясь до ее руки, и широкий рукав платья упал с ее изящного запястья. — Тебе нечего бояться.
 Лаура чувствовала, как ее окутывает утешающее тепло, отгоняя страх, от которого у нее подгибались колени.
 Эйслинг улыбнулась, как будто понимала, что ей удалось справиться с паникой.
 — Вот так-то лучше.
 Лаура смотрела на Эйслинг, на безупречные черты ее лица, которые подчеркивались светом, как будто исходившим у нее изнутри. Со своими блестящими светлыми волосами она казалась ангелом.
 — После моего первого ознакомления с генеалогией я стала настоящим экспертом по нашим потомкам, — продолжала Эйслинг, как будто Лаура не смотрела на нее потерявшейся маленькой девочкой. — Разрастание нашего родословного древа во времени просто поразительно. Ты удивишься, если я назову тебе число людей, обитающих в твоем мире, в которых найдется капля нашей крови. Некоторым из них дарована повышенная интуиция и зачатки предвидения. Конечно, большинству из них никогда не откроется доступ к источнику силы. Но на тебя я возлагаю большие надежды.
 Лаура отвернулась от Эйслинг и взглянула в сверкающий пруд, увидев незнакомку в своем отражении.
 — Мне это не нужно.
 — То, чем ты обладаешь, — великий дар. Лаура покачала головой.
 — Я боюсь.
 — Бояться тебе нечего. — Эйслинг подошла к ней, и рядом с бледным отражением Лауры золотом и рубином заблестело ее отражение. — В силе, которой обладают  Туата-Де-Дананн, нет никакой тьмы, только свет и тепло.
 В глубине своей души Лаура чувствовала правду слов Эйслинг.
 — Откройся силе. Почувствуй пульс Земли, бьющийся в одном ритме с твоим пульсом, — прошептала Эйслинг, положив руку на плечо Лауры. — Дай течь сквозь себя теплу и свету — свету Солнца, Луны и звезд.
 Глубоко внутри себя Лаура ощутила какое-то движение и проблески света. Она отстранилась от руки Эйслинг.
 — Нет!
 — Я так надеялась на тебя. — Эйслинг вздохнула, и на ее прелестном лице отразилось разочарование. — В твоем столетии так мало людей, способных пользоваться силой! Боюсь, что со временем наш народ полностью исчезнет с лица земли.
 — Пожалуйста, — прошептала Лаура, не желая говорить о магии, чародействе и исчезновении народа, который был непостижим для нее. Она знала только одну истину, которую не могла отрицать. — Я хочу увидеть Коннора. Мне нужно его видеть!
 Эйслинг мгновение смотрела на Лауру, подняв золотистые брови.
 — Хотелось бы мне знать, понимаешь ли ты до конца, что Коннор принес в жертву, чтобы быть с тобой? Он оставил свой дом, свою семью, все, что было ему дорого, ради возможности оказаться рядом с тобой. Он прибыл в ваше столетие и старался стать таким, каким ты хотела его видеть, — настолько сильно он любил тебя.
 Лауре пришло на память каждое резкое слово, которое она сказала Коннору, пронзая ее острыми иглами.
 — Нужно ли мне сделать то же самое? Должна ли я тоже оставить свой дом, свою семью, все, что мне дорого, ради того, чтобы быть рядом с ним?
 — Твоя любовь к нему должна быть достаточно сильной для этого. Ты должна быть готова принести в жертву все ради него. И ты должна открыть глаза на правду, сокрытую в глубине твоей души.
 — Именно этого Коннор ждет от меня?
 Эйслинг улыбнулась.
 — Нет. Коннор пришел бы к тебе хоть сейчас, если бы я позволила ему. Но я не могу. Его сила велика. Я должна позаботиться, чтобы он женился на женщине из его рода, на женщине, которая не боится наследия  Сидхе. 
 Лаура прижала руку к сердцу, почувствовав внезапно пронзившую ее боль.
 — Он женится на другой?
 — Со временем.
 Лаура закрыла глаза, внутри нее бушевали чувства — боль, желание и страх, которого она не могла подавить.
 — Ты думаешь, что он сможет прожить без женского тепла? — Эйслинг наполнила грудь воздухом и выпустила его долгим выдохом. — Ты вправду желаешь для него одиночества?
 Лаура покачала головой.
 — Прошу тебя, позволь мне увидеть его!
 — Когда у тебя найдется храбрость, чтобы открыться силе, таящейся в тебе, только тогда ты увидишь Коннора, — сказала Эйслинг и направилась к горам. Ее рубиновое шелковое платье трепетало на ветерке.
 — Нет, пожалуйста, не уходи!
 Эйслинг обернулась и улыбнулась, взглянув на Лауру.
 — Ищи ответ в своем сердце.
 — Подожди!
 Эйслинг продолжала идти, и солнечный ореол сиял вокруг нее, как будто исходил из нее, и ее силуэт становился все светлее и светлее, пока от него не осталось ничего, кроме света.
 — Нет! Прошу тебя, позволь мне видеть его! — Лаура упала на колени на толстый ковер луговой травы и цветов, и все ее сомнения и страхи слились в один неопровержимый факт — она не может жить без Коннора. — Любимый мой, ты нужен мне!




 Глава 30


 — Очнись, родная. — И Лаура почувствовала прикосновение ко лбу холодной и влажной ткани.
 — Коннор! — прошептала Лаура.
 — Очнись! — приказал тихий мужской голос, и сильные пальцы провели влажной тканью по ее щеке.
 Лаура открыла глаза, сквозь слезы разглядывая человека, наклонившегося над ней. За его спиной пылал солнечный свет, заливая золотом густые волосы. Он хмурился, его лоб прорезали глубокие морщины, темные глаза были полны тревоги. Это было дорогое лицо, любимое лицо, но не то лицо, которое она жаждала увидеть.
 — Отец!
 Дэниэл облегченно вздохнул,
 — Ты напугала нас, родная.
 Она лежала на диване в библиотеке, с пухлой подушкой под головой, и отец сидел рядом с ней на краю дивана. Она вернулась в свой надежный, крохотный мир. Но часть ее души, самая ее сущность, осталась в другое месте и времени.
 — Лаура, милая, — сказала Софи, появляясь рядом с Дэниэлом, с хрустальным бокалом в дрожащей руке. — Выпей воды. Сразу почувствуешь себя лучше.
 Лаура попыталась сесть. Дэниэл обнял ее за плечи, поддерживая ее, когда она потянулась за бокалом.
 — Ну и напугала же ты нас , — сказала Софи, положив руку на плечо Дэниэла. — Нам никак не удавалось привести тебя в чувство.
 Лаура перевела взгляд с Софи на отца, видя в них любовь к ней, чувствуя, как ее обнимает эта любовь, такая же крепкая и надежная, как рука отца. Они были всем, что у нее есть дорогого в мире. Но почему-то в ней родилась уверенность, что она должна найти в себе смелость покинуть их.
 — Я должна сказать, Лаура. — Голос Эстер Гарднер прогремел громом в притихшей комнате. — Вы сумели устроить неплохой спектакль.
 Лаура взглянула на Эстер, которая сидела в бордовом кресле-качалке около камина, как королева на троне, глядя с явным неодобрением на невежду, осмелившегося учинить беспорядки в ее королевстве.
 — Спасибо за заботу о моем самочувствии.
 Миссис Гарднер вздернула подбородок, бросив на Лауру неприязненный взгляд.
 Рядом со своей матерью стоял Филипп и смотрел на Лауру, сжав губы в тонкую линию. Он казался статуей, скульптурой надменности, изваянной из холодного белого мрамора.
 — Нервное расстройство — не то, что я хотел бы видеть у своей будущей жены.
 Лаура крепко сжала тяжелый бокал в руке. У нее появилось безумное желание швырнуть бокал в его нахмурившееся лицо.
 — Гости ждут. — Филипп одернул край своего жилета в серую полоску. — Думаю, мы и так потеряли слишком много времени из-за этого ребячества.
 Дэниэл крепче прижал Лауру к себе.
 — Я только что…
 — Папа, прошу тебя. — Лаура положила руку ему на грудь, глядя в его негодующие глаза. — Я все это начала, дай мне и закончить.
 Дэниэл смотрел на нее, и ярость покидала его, уступая место пониманию. Он взял бокал из ее руки.
 — С удовольствием предоставляю тебе это право.
 С помощью сильной руки отца Лаура поднялась на ноги. Она пересекла комнату, высоко держа голову, с растрепанной прической и в платье, превратившемся в бесформенное смешение белоснежного сатина, брюссельских кружев и измятых шелковых оранжевых цветов. Она застыла в футе от Филиппа, глядя на его красивое лицо, в котором не видела ничего, кроме льда. В это мгновение она отчетливо представила свое будущее, которое ждало бы ее с этим человеком, если бы она не нашла храбрости повернуться навстречу своей истинной судьбе.
 — Думаю, теперь стало очевидно, что я никогда не смогу достичь уровня ледяного совершенства, которое вы ждете от своей жены, — произнесла Лаура, сжав руки в кулаки. — Вы наверняка рады, что обнаружили это до того, как совершили трагическую ошибку, женившись на мне.
 Рот Филиппа раскрылся. Он мгновение смотрел на Лауру, как будто она говорила на неизвестном ему языке.
 — Что вы говорите?
 Лаура улыбнулась.
 — Я говорю, что вы свободны искать свою безупречную ледяную богиню, Филипп.
 — Чушь какая! — Филипп схватился за края жилета. — Я не имею никакого намерения отменять свадьбу.
 — Вам и не придется это делать. — Лаура похлопала его по груди чуть ниже того места, где жемчужная булавка торчала из складок безупречного белого галстука. — Это сделаю я.
 — Сударыня, я не допущу этого! — Миссис Гарднер негодующе поднялась со своего трона, шурша зеленым сатиновым платьем. — Нас ждет зал, полный гостей.
 Лаура повернулась к Эстер Гарднер, охваченная яростью. И непонятно почему ей захотелось рассмеяться. Боже милосердный, ей хотелось распахнуть окна и запеть!
 — Я, разумеется, распоряжусь, чтобы всем им вручили по куску пирога.
 Ноздри миссис Гарднер яростно раздувались, она едва не выдыхала пламя.
 — Хотя я очень сильно не одобряю этого, вы должны выйти замуж за моего сына!
 Лаура улыбнулась.
 — Только не в этой жизни.
 — Никто не имеет права унижать моего сына! — Миссис Гарднер повернулась к Дэниэлу. — Скажите своей дочери, чтобы она выполнила то, что обещала при помолвке.
 Дэниэл улыбнулся в ответ.
  — Моя дочь вольна поступать так, как она считает нужным. Все, чего я хочу для нее — счастья.
 Миссис Гарднер затряслась от гнева, и на ее темной шляпе запрыгали зеленые и желтые страусовые перья.
 — Я позабочусь, чтобы в этом городе она не увидела счастья!
 — Этот город состоит не только из вашего маленького общества. — Дэниэл обнял Софи за плечи. — Нам не нужны ни вы, ни те ограниченные невежды, которых вы называете друзьями.
 Миссис Гарднер едва не задохнулась. Она так поспешно стиснула челюсти, что щелкнула зубами.
 — Теперь я вижу, как мне повезло, что я не связал себя узами родства с этой гнусной семейкой. — Филипп взял мать за руку. — Пойдем, мама, оставим их мерзкую компанию.
 — Вы об этом пожалеете! — Эстер Гарднер направилась к двери, идя в ногу с сыном.
 Филипп открыл дверь перед матерью, затем обернулся к Лауре:
 — Сейчас вы улыбаетесь, но когда обнаружите, что для вас закрыты двери всех лучших домов Бостона, то вспомните этот день и зарыдаете! — Он захлопнул за собой дверь с такой силой, что задребезжал хрустальный абажур настенного светильника.
 Софи скрестила руки на груди и прищурила глаза, как кошка, готовая прыгнуть на жертву.
 — Я едва удержалась, чтобы не превратить этого юнца в жабу.
 Дэниэл нахмурился, посмотрев Софи в лицо.
 — Ты могла превратить его в жабу?
 — Могу попробовать. — Софи улыбнулась, и в ее глазах зажглись озорные искорки. — Но, вероятно, дело кончится несколькими бородавками у него на носу.
 Дэниэл покачал головой, как будто до сих пор с трудом понимал все тонкости женитьбы на ведьме. Он взглянул на дочь, и на его губах появилась улыбка.
 — Я сообщу нашим гостям о том, что твои планы переменились.
 — Спасибо, папа. — Лаура глубоко вздохнула, пытаясь ослабить напряжение в груди. — Но я это сделаю сама.
 — Я горжусь тобой. — Он улыбнулся, и в его глазах светилось тепло любви. — Сегодня ты показала себя очень храбрым человеком.
 Лаура подумала о храбрости, которую она должна найти в себе, чтобы получить то, что было ей абсолютно необходимо, — Коннора.
 Остин помешивал бренди в бокале, глядя, как янтарную жидкость пронзают золотистые лучи света. Его предки пользовались янтарем, чтобы пронзать туманы времен и вглядываться в будущее. Но он знал не хуже древних, что будущее остается бесформенным, каждое видение — такое же хрупкое и изменчивое, как отражение на воде, и каждая перемена в прошлом — рябь, искажающая это отражение. Однако он все равно мечтал о даре предвидения, даре видеть то, что могло произойти. Ему нужно было верить, что Коннор может вернуться и принести с собой знание, давно забытое его народом.
 — Я не думал, что мисс Салливен вступит в брак, — сказал Генри. — Узы, связывающие ее с Коннором, слишком сильны.
 Остин поднял глаза от бокала. Генри Тэйер стоял у окна библиотеки, глядя на Общинный Луг. Они были одни в комнате и могли свободно говорить о любых тайнах.
 — Я даже не знал, что вы верите в существование связи между Коннором и Лаурой Салливен.
 — Вы полагаете, что вы единственный заметили эту связь? — Генри обернулся к нему, лунный свет омывал нежным серебром половину его лица. — Вы полагаете, что вы один сумели раскрыть тайну мисс Салливен? Совершенно очевидно, что она — одна из  Сидхе. 
 Остин не отвел глаз под взглядом Генри, тщательно стараясь не выдавать своих мыслей и чувств.
 — А вы так считаете?
 — Не шутите со мной, молодой человек. Вы знаете не хуже меня, что означает связь между Лаурой Салливен и Коннором — она его родственница. И я могу поспорить, что она не станет терять времени и вернет его сюда.
 — Весьма надеюсь. Он может многому научить нас.
 — Да, разумеется. — На губах Генри появилась улыбка, и он поднял бокал. — Давайте выпьем за Коннора и за его скорейшее возвращение!
 По спине у Остина побежали мурашки, когда он поглядел в совершенно бесчувственные глаза Генри.
 — За Коннора, и за все, чему он может научить нас!
 — Ты уверена, что не пойдешь с нами, дорогая? — спросила Софи.
 — Идите вдвоем и проводите приятный вечер. — Лаура заключила тетю в крепкие и долгие объятия, вдыхая аромат роз. — Не беспокойтесь за меня. Я хочу побыть одна.
 Дэниэл дотронулся рукой до подбородка дочери и, нахмурившись, взглянул ей в лицо.
 — Нам вовсе не обязательно сегодня идти в театр. Мы можем остаться с тобой.
 — Не волнуйтесь за меня. Я в полном порядке. — Лаура обняла его руками за шею. — Что бы ни случилось, всегда помните, что я люблю вас, — прошептала она. — Вас обоих.
 Дэниэл сжал ее в своих объятиях, затем отпустил.
 — Ты уверена, что у тебя все в порядке? Лаура кивнула, но в ее глазах заблестели слезы, когда она взглянула на отца. Неужели у нее найдется храбрость покинуть его?
 — Просто я очень сильно люблю вас обоих, вот и все. А теперь идите, иначе опоздаете к началу спектакля.
 Софи неуверенно взглянула на Дэниэла. Дэниэл нахмурился.
 — Лаура, мне кажется, что нам лучше сегодня остаться с тобой.
 — Зачем? — Лаура прикоснулась к щеке отца. — Идите и развлекайтесь. Софи сжала руку Лауры.
 — Завтра устроим поездку на природу.
 — Завтра… — Она проводила их до двери и стояла, глядя, как они идут по коридору, оставив ее наедине со своими сомнениями.
 В ладонь Лауры уткнулся холодным носом Цыган. Пес сидел рядом с ней и смотрел на нее так, как будто хотел утешить ее. Лаура погладила собаку по голове и улыбнулась, взглянув в умные глаза Цыгана. Были мгновения, когда ей казалось, что животное знает обо всех ее чувствах.
 — Коннор был прав, — сказала она, поглаживая пса по голове. — Любовь и преданность — вот что ты принес мне.
 Цыган наклонил голову, навострив уши, как будто внимательно слушал каждое слово Лауры.
 — Я впервые в своей жизни чувствую этот дом родным. Но мне так больно! Именно теперь, окончательно уверившись в любви отца, тети Софи, твоей, я должна все это покинуть. — Лаура взглянула на окна, сквозь которые сочился лунный свет. — Но разве я могу жить без Коннора? Мне кажется, что моя душа разрывается на части.
 На бархатной подушке кресла-качалки около камина лежала раскрытая книга тети Софи и отблески огня плясали на красном кожаном переплете. Лауре показалось, что книга пылает, призывая ее, маня ее к правде и к человеку, который будет с ней, только если она найдет мужество признать эту правду.
 И словно бессознательно подчиняясь чужой воле, она пересекла комнату, влекомая огнем и своей судьбой. Книга на ощупь была теплой, кожа — мягкой под пальцами.
 — Я должна знать правду, — прошептала Лаура, взглянув на пса, который свернулся в клубок на полу рядом с креслом. Она опустилась в кресло, открыла книгу и начала читать историю ее народа, умеющего пользоваться волшебством.
 Через три часа Лаура закрыла книгу. Она смотрела на огонь в камине, заново вспоминая прочитанное. Как бы сильно она ни желала отрицать это, легенда о древней цивилизации, слова, написанные в книге заклинаний, оставленной ей Эйслинг, — все вело к правде, скрытой в глубине ее души. Все это было знакомо и незнакомо ей в одно и то же мгновение, как будто какая-то часть ее существа помнила о стародавней жизни, о прошлом, слишком далеком, чтобы от него сохранились воспоминания.
 — Во все это так трудно поверить. — Она встала, и пройдя мимо Цыгана, подошла к камину, стремясь к теплу огня. — И все же я не могу справиться с чувством, что все, прочитанное мной, — правда.
 Она смотрела, как пламя лижет поленья, и оранжевые и красные языки огня пожирают беззащитное дерево, так же, как пламя правды поглощает ее возражения.
 — Я — одна из  Сидхе. Да, я чувствую это.
 — Я так и подозревал.
 Лаура вздрогнула при звуках мужского голоса. Она обернулась, увидев человека, стоявшего около двери.
 — Мистер Тэйер, что вы здесь делаете?
 Генри отошел от закрытой двери и направился к ней, улыбаясь.
 — Я подозревал это с того мгновения, как узнал, что Коннор преодолел тысячу лет времени, чтобы быть с вами.
 Она смотрела на него, чувствуя полное замешательство.
 — Откуда вы узнали про Коннора?
 — Это очень длинная история. — Он опустил руку в карман и достал маленький пистолет. — Боюсь, что рассказывать ее нет времени.
 Лаура отступила на шаг, глядя на пистолет, на стальное дуло, отражавшее красные отблески огня.
 — Что вы делаете?!
 — Я принимаю меры, чтобы Коннор не смог вернуться в это время. — Генри нахмурился, посмотрев на нее. — Мне ужасно не хочется отнимать у вас жизнь, но выхода нет. Я не могу позволить вам привести его сюда.
 Лаура смотрела на пистолет, и ее разум отказывался признавать реальность стали, блестящей в свете огня.
 — Не понимаю!
 — Коннор нарушит баланс событий в нашем времени. Снова появятся люди, обладающие силой, и те, кто ею не обладает. Он даже может создать новую династию  Сидхе и все разрушить. Боюсь, что не могу этого допустить. — Он поднял пистолет, прицелившись ей в сердце. — Мне ужасно жаль.
 Лаура пыталась закричать, но звук замер у нее в горле. Глухое рычание сотрясло тишину. Уголком глаза она увидела белую полоску, устремившуюся к Тэйеру.
 Генри тоже заметил движение. Он развернулся с юношеской живостью, наводя пистолет на врага. Лаура зажмурилась от грохота выстрела, но он был нацелен не в нее, а в собаку.
 Цыган взвизгнул, пошатнулся и упал на ковер. Белая шерсть на его груди была залита кровью.
 — Цыган! — Лаура бросилась к псу, опустившись рядом с ним на колени. Собака тихо заскулила, когда Лаура погладила ее по голове.
 — Мне очень жаль. Вы, очевидно, понимаете, что я не привык к насилию.
 Лаура посмотрела на него сквозь слезы, наполнившие ее глаза.
 — Чудовище!
 — Вы не понимаете. — Тэйер вытер вспотевший лоб рукой. — Я должен это сделать. Я родом из Авилона. Мы очень давно отказались от применения силы. Коннор все изменит. Он разрушит тот мир, в котором мы жили. Он опасен. И вы тоже опасны.
 — Вы безумец!
 — Нет. — Генри поднял пистолет обеими руками. — Я делаю это ради всеобщей пользы.  «Пробуди силу, скрывающуюся в тебе», — прошептал в уме Лауры голос Эйслинг. Лаура обернулась, надеясь увидеть светловолосую волшебницу. Но в комнате не было никого, кроме Тэйера.
 Генри тоже огляделся.
 — Что вы делаете?
  «Загляни в глубины своей души. Прислушайся к пульсу своего сердца, к пульсу, который исходит из самой Земли», — шептал голос Эйслинг.
 Лаура закрыла глаза.
 — Отвечайте! — приказал Генри.
 Лаура не замечала его, прислушиваясь к голосу, шептавшему в ее мозгу:  «Ощути свет, протекающий сквозь тебя, свет солнца, луны и звезд». 
 Лаура глубоко вздохнула, затем выпустила воздух из груди медленным, долгим выдохом, раскрываясь навстречу свету, обнимая его, чувствуя, как он наполняет ее, насыщая ее душу.
  «Призови Коннора. Верни его к себе». 
  — Я буду стрелять! Я не шучу! Скажите мне, что здесь происходит!
 Лаура вспомнила слова, которые привели к ней Коннора целую вечность назад.
  «Услышь меня, Госпожа Луны! 
  Твоя власть велика. Ты повелеваешь морскими приливами. 
  Найди моего возлюбленного и приведи его ко мне». 
 Лаура мысленно повторяла слова снова и снова, чувствуя свет, сияющий в ее душе.
 — Что происходит? — снова спросил Тэйер голосом, дрожащим от страха.
 Порыв ветра ударил в окно, и стекла задребезжали. Лаура открыла глаза, глядя на окна.
 — Что вы делаете?! — Генри отскочил от огня, вспыхнувшего в камине за его спиной. — Скажите мне, что происходит?
 Воздух ударил в грудь Лауры. Она с наслаждением отдалась его объятиям, похожим на объятия Коннора. Знакомый аромат наполнил воздух — запах сосен и трав, едкий запах горящих свечей. Врата времени отворились, соединяя ее мир с миром Коннора.
 — Он сейчас придет, — прошептала Лаура.
 — Нет! — закричал Генри, когда над его головой в хрустальной люстре вспыхнули электрические лампочки. Комнату на мгновение залило ослепительное сияние, но тут же она снова погрузилась во тьму. — Остановите его!
 Лаура встала на ноги и смотрела, затаив дыхание, как в окна льется лунный свет. Частицы света стремились друг к другу, сверкая, мерцая, соединялись, лепя фигуру человека.
 За ее спиной стонал Генри.
 Лунный свет потускнел. Лампочки над головой снова загорелись, залив комнату золотым сиянием. Перед ней стоял Коннор, полный жизни. Увидев ее, он улыбнулся, и его глаза, преследовавшие ее в сновидениях, были наполнены теплом. Его плечи обнимала сапфирово-синяя ткань рубашки, заправленной в черные кожаные штаны, облегавшие его стройные бедра и длинные мускулистые ноги. Ей казалось, что прошла вечность с тех пор, как она в последний раз смотрела на это воплощение мужества и красоты.
 — Коннор, — прошептала она и сделала шаг навстречу ему, чтобы почувствовать, как его тепло окутывает ее.
 Генри схватил ее за руку и, оторвав ее от груди Коннора, выставил перед собой, как щит.
 — Не двигаться!
 — Пустите меня! — Лаура пыталась вырваться из рук Генри, пока холодная сталь пистолета не прижалась к ее щеке.




 Глава 31


 Коннор сжал руки в кулаки, и его глаза прищурились.
 — Руки прочь от нее! — приказал он.
 — Я пристрелю ее, если вы попробуете приблизиться! — крикнул Генри. — У меня в руках пистолет, если вы не знаете, что это такое. Тот же самый, из которого я выстрелил в вас. Если вы не хотите, чтобы она подохла, как этот пес, делайте то, что я скажу!
 Коннор взглянул на собаку, лежащую у ног Лауры, белая шерсть Цыгана была залита кровью. Он так мало знал про оружие этой эпохи! Насколько быстро Тэйер сможет воспользоваться пистолетом?
 — Я могу застрелить ее быстрее, чем вы пошевельнетесь, — сказал Генри, прижав пистолет к щеке Лауры.
 Коннор взглянул в глаза Лауры, увидел в них страх и почувствовал, как его сердце сжимает стальная рука, когда понял, что может потерять ее.
 — Чего вы хотите?
 — Я хочу, чтобы вы покинули этот век и обещали, что никогда не вернетесь сюда.
 — И тогда вы отпустите ее?
 Генри улыбнулся.
 — Да.
 — Коннор, не верь ему! — крикнула Лаура. — Он хочет убить нас об…
 — Тихо! — крикнул Тэйер, прижимая дуло пистолета к ее щеке.
 Тихий стон Лауры полоснул Коннора, как ножом по сердцу. Он взглянул на Тэйера и понял, что не может ему доверять. Придется призвать все свои способности, чтобы противостоять этому современному чародейству. Он устремил свой взгляд на смертоносный металлический предмет в руке Генри.
 Тэйер закричал, и пистолет, внезапно раскалившийся, выпал из его руки. Он отшатнулся от Лауры. Когда оружие упало на пол, Коннор взмахнул рукой.
 Тэйер едва не задохнулся, оторвавшись от пола. Взмыв вверх, он ударился о лепной потолок.
 — Спустите меня отсюда!
 Коннор, не обращая внимания на его крики, раскрыл свои объятия навстречу Лауре.
 — Коннор! — Она обхватила его руками за плечи, и он подхватил ее, прижимая к себе. Она дрожала в его объятиях.
 Он прижался лицом к нежному изгибу ее шеи и плеча, вдыхая аромат весенних цветов. Ее любовь к нему перетекала в него, наполняя его, насыщая ослепительным светом.
 — Я так боялась, что ты не придешь! — Она откинулась в его руках, и он увидел слезы, блестевшие в зеленых глубинах ее глаз. — Ты простишь меня?
 — Ты — часть меня. — Он прикоснулся к ней губами. — Как я могу отвернуться от своего сердца?
 — Спустите меня! — кричал Тэйер. Коннор опустил Лауру, крепко прижав ее к себе. Когда ее ноги коснулись пола, он взглянул на человека, распластанного по потолку, с руками и ногами, растянутыми по лепным завиткам, как серый мотылек, приколотый к доске.
 — Вы останетесь там, пока я не решу, что с вами делать.
 — Вы не понимаете! Я боюсь высоты! Пожалуйста, спустите меня…
 Коннор взмахнул рукой, и носовой платок Генри вылетел из его нагрудного кармана, заткнув ему рот.
 — Так-то лучше.
 — Я очень рада видеть тебя, сумрачный воин, — раздался искаженный болью голос Эйслинг.
 Коннор оглянулся туда, где лежал Цыган. Но вместо пса на ковре лежала Эйслинг, и кровь окрашивала ее белое платье ниже правого плеча.
 — Коннор, дорогой мой, — сказала Эйслинг. — Я понимаю, что напугала тебя, но я смогла вам помочь.
 Ее слова вырвали Коннора из оцепенения. Он бросился к ней и опустился рядом с ней на колени.
 — Эйслинг, что случилось?
 — У меня не было времени, чтобы изменить свой облик. Я пыталась остановить его в единственной доступной мне форме, в образе Цыгана. — Она застонала, когда он поднял ее и положил ее голову и плечи себе на колени. — Боюсь, что находиться в чужом облике не всегда безопасно.
 Коннор посмотрел на нее и покачал головой.
 — Так-то ты присматриваешь за мной?
 Эйслинг улыбнулась.
 — В свое время это казалось мне хорошей идеей.
 — Эйслинг? — Лаура опустилась на пол рядом с ними. — Это действительно вы?
 Коннор взглянул на Лауру.
 — Откуда ты знаешь мою тетю?
 Лаура улыбнулась.
 — Она спасла мне жизнь.
 — А теперь ты можешь спасти мою, милое дитя.
 — Я? — Лаура смотрела на Эйслинг так, как будто та лишилась разума. — Разве я могу?
 — Конечно, можешь.
 — Tы потеряла много крови. — Коннор положил ладонь на бледную щеку Эйслинг. — Позволь мне помочь тебе.
 — Нет. — Эйслинг оттолкнула его руку и посмотрела на него серебристо-голубыми глазами, в которых отразилась не только боль, но и решительность. — Дай Лауре возможность почувствовать свою силу.
 Коннор посмотрел Лауре в глаза, видя в них отблески страха.
 — Ты готова занять надлежащее место рядом с Коннором? — спросила Эйслинг еле слышным голосом.
 Лаура мгновение колебалась, затем прикоснулась к руке Эйслинг.
 — Скажите мне, что я должна сделать.
 Эйслинг улыбнулась.
 — Загляни в себя, прикоснись к внутреннему свету, откройся силе, находящейся в тебе.
 Коннор смотрел на Лауру. Он чувствовал, как в ней пробуждается сила. Он ощущал, как ее страх сгорает в очистительном огне, который проходит сквозь нее, видел, как ее щеки и руки наливаются нежным сиянием, когда она прикоснулась к Эйслинг, положив ладонь на ее рану.
 Коннор обернулся на звук открывающейся двери. На пороге стояли потрясенные Дэниэл Салливен и Софи, глядя на представшее перед ними зрелище.
 «Молчите, — послал им Коннор мысленный приказ. — Не шевелитесь».
 Дэниэл и Софи замерли на месте, как будто загипнотизированные. Коннор наблюдал за Лаурой, понимая, что она отбросила все свои страхи и сомнения. Он ощущал в себе сияние силы Лауры, золотой ореол ее любви к нему. Связь, которая соединяла их с того времени, когда он был ребенком, достигла в это мгновение наивысшей прочности. Долой тайны и страхи! Осталась одна любовь.
 — Прекрасно, моя милая, — сказала Эйслинг, положив обе ладони на руку Лауры, по-прежнему прижатую к ее плечу.
 Лаура открыла глаза и посмотрела на Эйслинг. К ее щекам вернулась краска, боль отступила.
 — Вы считаете, что все будет в порядке?
 — Взгляни сама. — Эйслинг улыбнулась, снимая руку Лауры со своего плеча.
 Через окровавленную дыру в белом шелке ее платья Лаура видела гладкую, белую кожу — на ней не осталось даже шрама.
 — О Господи! — прошептала она, приседая. — Неужели я… действительно это сделала?
 — Конечно. — Эйслинг села и, нахмурившись, взглянула на свое окровавленное платье. — Но я выгляжу ужасно. — Она щелкнула пальцами, и белое платье моментально исчезло, сменившись шелковым платьем рубинового цвета, прошитого золотыми нитями. — Вот так-то лучше.
 — Лаура, эта дама тоже, — спросила Софи, — ведьма?
 Лаура оглянулась через плечо и, увидев отца с Софи, улыбнулась.
 — Это Эйслинг, тетя Коннора. Она предпочитает, чтобы ее называли волшебницей.
 Эйслинг поднялась с пола в вихре красного шелка.
 — Очень рада с вами познакомиться. Коннор протянул Лауре руку и улыбнулся широкой, радушной улыбкой, которая говорила ей, что теперь все будет так, как должно быть, как предначертано с начала времен. Его сильные пальцы сомкнулись вокруг ее запястья, и он помог ей встать на ноги.
 Дэниэл выпустил воздух из груди долгим выдохом.
 — Судя по всему, я в этой комнате единственный, чьи предки не владели магией.
 — Вы и мистер Тэйер, — ответила Эйслинг, указывая на потолок.
 Дэниэл поднял глаза и на мгновение потерял дар речи.
 — Лаура, может быть, ты скажешь мне, почему Генри Тэйер распластан по потолку?
 — Сама толком не знаю. — Лаура взглянула на Коннора, чтобы удостовериться, что он никуда не делся. Даже прожив тысячу лет, она никогда не устанет смотреть на него. — Он сказал, что родом из места под названием Авилон, и собирался не позволить мне соединить свою судьбу с Коннором.
 — Понятно. — Дэниэл почесал шею. — Значит Генри Тэйер вовсе не тот, за кого он себя выдает.
 — Думаю, что нужно послать за лордом Остином Синклером, — сказал Коннор, обнимая Лауру за плечи. — Он придумает, что нам делать с мистером Тэйером.
 — За лордом Синклером? — Дэниэл покачал головой. — Не знаю, чему сильнее удивляться.
 Лаура обхватила Коннора за талию, прижимаясь к его теплому телу, как будто боялась, что кто-нибудь может похитить его.
 — Мне почему-то кажется, что лорд Синклер знает о тебе.
 Коннор усмехнулся.
 — А мне почему-то кажется, что он мой родственник.
 — Совершенно верно, — кивнула Эйслинг. — Его отец Райс смог проследить свою родословную вплоть до великого Алексиса, как и вы с Лаурой.
 Коннор улыбнулся Лауре.
 — Ты — потомок Алексиса?
 — Видимо, — прошептала Лаура, все еще не веря всему, что она узнала сегодня.
 — Но самое интересное в Остине Синклере то, что его мать, Брианна, — прямой потомок Брендана, брата Коннора. — Эйслинг перебросила волосы через плечо, самодовольно улыбнувшись. — Хотя твой брат, будучи викингом, не проявил никаких талантов, похоже, что он оказался в состоянии продолжить свой род. Хотя сомневаюсь, что Брианна подозревает о таких предках. Райс, ее муж, чувствовал влечение к ней, сам не зная его причины.
 — У меня складывается впечатление, что ты шпионила за этими людьми, — сказал Коннор.
 Эйслинг пожала плечами.
 — Скажем так, последние несколько столетий я приглядывала за нашим народом.
 — Всего лишь приглядывала? — спросил Коннор.
 — В результате своих изысканий я узнала, что нередко двоих людей из одного и того же рода притягивает друг к другу, хотя они не подозревают о своем родстве. — Эйслинг улыбнулась, и Лаура подумала, каким еще сватовством занималась прекрасная волшебница. — Именно твоя связь с Лаурой пробудила во мне интерес к этой сфере. И я очень рада видеть, что вы сумели преодолеть ваши разногласия.
 — Спасибо тебе. — Лаура положила руку на грудь Коннора, чувствуя тепло его кожи, проникающее сквозь ткань рубашки, ощущая каждый удар его сердца. — За все. Эйслинг склонила голову.
 — Пожалуйста.
 — Боюсь, что забыл поздравить вас с возвращением, Коннор. — Дэниэл протянул Коннору руку. — Я рад, что вы хотите стать членом нашего семейства.
 Глаза Лауры наполнились слезами, когда она смотрела, как ее отец и Коннор пожимают друг другу руки. Как ей сказать отцу, что они не останутся в этом мире?
 — Сейчас я позову Остина Синклера, а потом мне хотелось бы поговорить кое о чем с вами, моя милая Софи. — Эйслинг взяла Софи под руку и повела ее к двери.
 — Вы считаете, что сможете научить меня, как следует пользоваться магией? — спросила Софи, глядя на Эйслинг с надеждой.
 — Возможно. — Пройдя всего несколько футов, Эйслинг остановилась и взглянула на Дэниэла. — Дэниэл, вы с Софи собирались вскоре пожениться, верно?
 — Мы думали обвенчаться через три дня. — Дэниэл нахмурился, глядя на Эйслинг с опаской и подозрением. — Почему вы спрашиваете?
 — Потому что через восемь лунных месяцев у вас родятся сын и дочь.
 Дэниэл изумился.
 — Сын и дочь?!
 Эйслинг самодовольно улыбнулась.
 —Да.
 Софи смотрела на Эйслинг глазами, круглыми от изумления.
 — У меня будет ребенок?
 — Двойня. — Эйслинг похлопала Софи по руке. — Близнецы — обычное явление у нашего народа.
 — О Боже… — Софи взглянула на Лауру. — У тебя будут братик и сестричка.
 — Это чудесно! — Лаура еще теснее прижалась к Коннору, подумав, доведется ли ей когда-нибудь взглянуть на них.
 — Дэниэл, ты только подумай! — сказала Софи, покидая комнату вместе с Эйслинг. — Сын и дочь!
 Дэниэл остановился в дверях, глядя на Лауру с любовью.
 — Похоже, что мы оба несем благословение волшебства.
 — Да. — Лаура закрыла глаза, когда отец вышел из комнаты. Она спрятала лицо у Коннора на груди, вдыхая запах лимона и мускуса, впитывая тепло его тела, чтобы оно растопило лед, скопившийся внутри нее.
 — Что с тобой, любовь моя? — Коннор погладил ее по спине. — Почему ты так печальна?
 — Прости меня, я не хотела окрашивать печалью радость встречи с тобой, но… я буду скучать по ним.
 — Скучать?
 — По отцу и тете Софи. — Лаура прижалась к нему теснее, обхватив его руками за талию. — Я знаю, что я должна сделать. Эйслинг сказала, что я должна покинуть свой дом и семью, если я хочу быть с тобой. И я так сделаю. — Она старалась говорить ровным голосом. — Обещаю, что пойду с тобой, куда бы ты ни повел меня.
 Он потерся щекой об ее волосы.
 — Ты всюду пойдешь за мной?
 Она кивнула, вытирая слезы об мягкую ткань его рубашки.
 — Повсюду.
 Он положил ладонь на изгиб ее шеи.
 — Даже в мой век?
 Она вздрогнула от страха вернуться в эти жестокие времена.
 — Да.
 Медленными, нежными движениями он гладил шею Лауры, и ее кожа впитывала тепло его прикосновений.
 — Ты знаешь, что тебе придется научиться есть руками?
 Она фыркнула.
 — Справлюсь.
 Он сделал медленный и глубокий вдох, и его грудь поднялась, прикасаясь к ее щеке. Он взял пальцами ее за подбородок и с улыбкой посмотрел ей в лицо.
 — В мое время не было шоколадного мороженого.
 Она глядела сквозь слезы на его улыбающееся лицо, видя шаловливые искорки в его синих глазах.
 — Ты дразнишь меня?
 — Боюсь, что да. — Он провел пальцем по ее щеке, вытирая слезы. — Я не собираюсь забирать тебя в свое время.
 Его слова поразили ее.
 — Ты хочешь оставить меня здесь?
 — Лаура, — прошептал он, взяв ее лицо в свои руки. — Ты — мое сердце; как я могу думать о том, чтобы покинуть тебя?
 — Но…
 Он поцелуем заставил ее замолчать. Ее губы, мягкие и нежные, прижались к его губам. Она обхватила руками его за шею, прижимаясь к нему, впитывая тепло его тела, как первые весенние цветы впитывают солнечное тепло. Все ее страхи рассеялись в одно мгновение. Вся печаль растворилась в бурлящем котле желания.
 — Мне предназначено судьбой прийти к тебе, — прошептал он, прижимаясь к ее губам. — Мне предназначено жить в этом времени.
 Она провела пальцами по его щеке, чувствуя его гладкую и теплую кожу.
 — Ты останешься здесь?
 Он повернул голову, прижимаясь губами к кончикам ее пальцев.
 — Навсегда, любовь моя.
 Коннор поднял глаза и улыбнулся, увидев на пороге библиотеки лорда Остина Синклера.
 — Входите.
 — Прошу прощения, что помешал. — Остин улыбнулся, переводя взгляд с Лауры на Коннора. — Но Эйслинг сообщила мне, что я могу найти здесь Генри Тэйера.
 Коннор показал на потолок.
 — Не думаю, что в данный момент он может чем-нибудь навредить.
 Остин поднял голову, и его глаза расширились, едва он увидел Генри, распластанного по потолку.
 — Генри, вас интересовало, какой силой может обладать Коннор. Сейчас, похоже, вы почувствовали ее на своей шкуре.
 Генри простонал что-то сквозь платок, заткнувший ему рот.
 — Я подозревал, что именно он стрелял в вас, но ничего не мог сделать без доказательств. — Остин потер висок. — Сегодня вечером я потерял бдительность, и он подложил мне в бренди наркотик. Если бы Эйслинг не пришла ко мне на помощь, я бы до сих пор спал в библиотеке глубоким сном. Мне жаль, что я не смог этого предотвратить.
 — Я понимаю. — Коннор обнял Лауру за плечи, не желая отпускать ее от себя. — Что вы с ним сделаете?
 — Отвезу в Авилон. Мы умеем исцелять людей. — Остин мгновение разглядывал Коннора. — Я надеялся, что вы тоже поедете со мной. Вы можете многому научить нас.
 Коннор почувствовал, как Лаура застыла рядом с ним. Он молча погладил ее руку, как бы успокаивая, хотя он очень хотел воспользоваться этой возможностью, чтобы вывести свой народ из мрака.
 — Я не уверен, что это возможно.
 — Я считаю, что вас привела в это время единственная причина. — Остин взглянул на Лауру, затем снова на Коннора, и в его глазах читалось полное понимание причины отказа Коннора. — Мы — дети одного и того же источника, вы и я. Но с течением столетий наша сила, загнанная внутрь нас, убывала, как река, текущая глубоко под землей. С вашей помощью, мы научимся снова пользоваться ею. Без вашей помощи, боюсь, способности, которыми мы когда-то обладали, будут утеряны безвозвратно.
 Коннор еще крепче сжал руку Лауры.
 — Моя жизнь — здесь, с Лаурой.
 Лаура дотронулась до его щеки, и он почувствовал кожей ее нежную руку. Ее глаза светились любовью к нему.
 — Думаю, что мы должны поехать в Авилон, — сказала она. — Мне тоже нужно многому научиться у моих предков.
 Коннор прижал ее руку к своей щеке.
 — Ты поедешь в Авилон со мной?
 — Я буду с тобой всегда и везде до конца времен. Я целую вечность ждала тебя. — И она поцеловала его. — Ты — моя любовь, мое сердце, человек, превративший мои мечты в реальность.
 Коннор повернул голову, прижимая губы к ее ладони, поняв, наконец, что он нашел свое место в мире.
 Лаура стояла на носу яхты лорда Остина Синклера. Всего несколько часов назад они покинули Бостон, и мощное судно уже несло их в теплые края. Волны разбивались об изящный стальной нос, поднимая брызги в теплый воздух. Она смотрела, как солнце окрашивает золотыми и розовыми полосами облака, опускаясь за горизонт, и вспомнила события этого дня — дня ее свадьбы.
 Утро расцвело солнечным светом, и золотой ореол окружал Лауру, стоявшую рядом с Коннором под аркой из живых белых роз в музыкальной зале, и ее ясный голос звенел, произнося клятвы, подтверждающие их союз. Софи стояла между Лаурой и Дэниэлом в подвенечном платье своей матери, связывая себя клятвами со своей первой и единственной любовью. Множество народа наполняло комнату, приветствуя новобрачных.
 — Мы будем часто возвращаться. — Коннор обнял Лауру за талию и положил щеку на ее волосы. — И твою семью будут всегда рады видеть в Авилоне.
 Лаура повернулась в объятиях мужа, глядя в его красивое лицо. Заходящее солнце окрасило золотом его высокие скулы, позолотило кончики густых черных ресниц.
 — Научи меня магии.
 Он прижался губами к ее лбу, и она почувствовала его улыбку.
 — Ты околдовала меня, моя прекрасная чаровница.
 Она провела руками по его широким плечам, чувствуя тепло сильных мышц под белой тканью рубашки.
 — Я хочу знать все твои секреты. Он весело посмотрел на нее. Теплый ветер развевал его густые черные волосы.
 — А что ты дашь мне в ответ, моя дорогая?
 Она провела по его губам пальцем, чувствуя кожей его влажное дыхание.
 — Мне казалось, что викинги всегда сами берут то, что хотят.
 Он подмигнул ей.
 — Нет, если он может заслужить то, о чем так сильно мечтает.
 Она обхватила руками его за шею.
 — А у меня есть то, чего ты хочешь?
 Он привлек ее к себе, прижимаясь к ней всем телом.
 — Ты — вот все, что я всегда хотел.
 — Тогда возьми то, что хочешь, любимый. — Она смотрела в его глаза, видя вечность в их бездонных синих глубинах. — Мое сердце, мою душу, все, что есть и будет во мне.
 — Моя  Эдайна! — Их губы встретились. — Навсегда, любовь моя.




 Эпилог


   Авилон, Бразилия. 1895 г.  
  — Учить детей летать буду я, — сказала Сиара, и, выпятив подбородок, поглядела на сестру. — В конце концов, я — их бабушка.
 Эйслинг уперла руки в бедра.
 — Если мне не изменяет память, Сиара, ты даже не хотела, чтобы Коннор отправился в этот век, а теперь проводишь здесь почти столько же времени, сколько в Эрин. Ты не боишься, что твой викинг станет скучать по тебе?
 Коннор сидел в кресле-качалке, обитом бордовой кожей, в библиотеке своего дома в Авилоне, наблюдая за спором матери и тетки. Они стояли лицом друг к другу в круге света, льющегося сквозь открытую французскую дверь, не замечая нежного ветерка, который приносил из сада запах роз.
 Его дети сидели рядом на ковре — пятилетний сын Куинн и Гленна, трехлетняя дочь. Между ними на зелено-золотом ковре возвышался замок из кубиков, но Куинн и Гленна сидели, задрав свои темные головки, и смотрели на препирающихся женщин.
 — Мне кажется, тебе пора найти супруга, Эйслинг, — заявила Сиара, разглаживая широкий рукав сапфирового шелкового платья. — Если бы у тебя были собственные дети, ты оставила бы моих внуков в покое.
 Эйслинг повертела в пальцах кулон — изумрудный птичий глаз, оправленный в старинный золотой медальон, замерцал в солнечном свете.
 — Во-первых, если бы не я, Коннор никогда бы не нашел Лауру, и ты бы никогда не увидела этих прелестных деток.
 — Как ты можешь… — Не договорив фразы, Сиара взмыла в воздух.
 — Великий Алексис! — Эйслинг последовала за ней.
 Куинн захлопал в ладоши. Гленна засмеялась.
 — Коннор! — закричали обе женщины. Коннор пожал плечами, улыбнувшись женщинам, которые парили в пяти футах над полом.
 — Я тут ни при чем.
 — Но если это не ты, — сказала Эйслинг, глядя на детей, то…
 — Это означает… — Сиара улыбнулась, взглянув на внуков. — Какие вы талантливые, мои дорогие. А теперь спустите вашу бабушку вниз.
 Гленна, хихикая, помотала головой.
 — Куинн, Куинн! Я горжусь тобой, но ты должен спустить меня, — сказала Эйслинг.
 Куинн поднял кубик и поставил его на замок.
 — Когда вы пообещаете не ссориться.
 — Но мы вовсе не ссорились, мой дорогой, — возразила Эйслинг. — Мы просто немного разошлись во мнениях. Куинн покачал головой.
 — А мне кажется, что ссорились.
 — Коннор, сделай что-нибудь со своими детьми! — потребовала Сиара.
 Коннор опустился на одно колено рядом с детьми. Куинн взглянул на отца, и его глаза темно-зеленого цвета внезапно наполнились сомнением. Гленна посмотрела на Коннора глазами цвета летнего неба, невинная, как ангел. Оба затаили дыхание, ожидая услышать, что скажет отец.
 — Какой красивый замок, — сказал Коннор, приставляя кубик к крылу, начатому Куинном. — Я очень горжусь вами обоими.
 Гленна сплела пальцы и улыбнулась. Куинн подмигнул отцу. Коннор едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
 — Коннор, прикажи им спустить нас! — закричала Эйслинг, когда Коннор направился к открытым французским дверям.
 — Я не имею ни малейшего намерения мешать вашим урокам. — Коннор обернулся, дойдя до двери, ведущей в сад, и улыбнулся тетке и матери. — Подумать только, сколько они уже знают! — Он вышел из комнаты, тихо улыбаясь при звуках долетающих в сад голосов.
 — Куинн, Гленна, спустите меня, мои милые ангелы, — умоляла Эйслинг.
 — Я дам вам большой кусок имбирного пряника, если вы спустите вашу бабушку вниз, — вторила ей Сиара.
 Коннор нашел Лауру в саду. Она сидела на каменной скамье посреди клумбы с разноцветными розами и держала чашу с мороженым, глядя на руины древнего Авилона.
 Хотя его ноги, обутые в сапоги, бесшумно ступали по черным камням, из которых были выложены дорожки в саду, Лаура обернулась, когда он подошел к ней, как будто ощутила его присутствие. Она улыбнулась, маня его к себе теплым взглядом.
 — Мороженое перед ленчем? — спросил Коннор, подходя к ней. Красные, белые и розовые цветы склонялись ему навстречу.
 — Наверно, я ужасно испорченная. — Лаура улыбнулась ему, и в ее изумрудных глазах заплясали веселые искорки. — Хочешь?
 — С удовольствием, — он опустился рядом с ней, примостившись между ее колен, и зелень ее брюк протянулась вдоль его черных штанин. Лаура давно оставила жесткие корсеты и платья, предпочитая им мягкие, ниспадающие туники и штаны, популярные у женщин Авилона. Только во время частых визитов в Бостон она облачалась в одежду, приличествующую викторианской леди.
 Она взяла ложечку мороженого и поднесла к его губам.
 — Попробуй.
 Он раскрыл рот, и сладкий шоколад растаял у него на языке.
 — Я знаю более интересный способ попробовать мороженое, — сказал он, забирая ложку из ее пальцев.
 Наполненный ароматом роз ветерок взъерошил его волосы.
 — Правда?
 — Сейчас увидишь. — Он положил серебряную ложку на скамейку рядом с ней и окунул кончик пальца в шоколадное мороженое.
 — До сих пор ешь пальцами?
 — Некоторые блюда лучше есть твоими пальцами. — Он прикоснулся пальцем к ее губам, оставляя на них след мороженого. — И твоим языком.
 — Грубый варвар! — Она улыбнулась, когда он запустил руку в ее золотые волосы, обнимая за шею и привлекая к себе.
 — Сладкая леди, — прошептал он, прижимаясь к ней губами.
 — Можно придумать еще более интересные способы есть мороженое, — отозвалась она. — Пойдем наверх, в нашу комнату.
 Он ущипнул ее за подбородок.
 — У тебя же нет ничего нехорошего на уме, верно?
 — Только то, что когда-то один разбойник-викинг научил меня делать с медом. Он улыбнулся.
 — Я твой раб, моя леди. Делай со мной все, что пожелаешь.
 Лаура засмеялась и щелкнула пальцами. Они исчезли в тихом шепоте ветра, оставив лишь серебряную ложку, блестевшую на солнце. И в спальне, выходящей окнами в сад с розами и на древний город, выстроенный их предками, чародей и его возлюбленная нашли свой зачарованный рай.