Аннотация: Любовь – привилегия юных, считает Мейбл Доуэлл и в свои тридцать шесть лет ведет монашеский образ жизни, шарахаясь от мужчин, словно от чумы. Конечно, этот страх возник не на пустом месте. В юности, поддавшись минутному влечению, она совершила необдуманный поступок и все последующие годы расплачивалась за свое легкомыслие. Однажды дочь-студентка приезжает к матери на уик-энд со своим другом, и Мейбл вдруг понимает, что, когда Купидон выпускает свои стрелы, он меньше всего думает о возрасте своих жертв…


---------------------------------------------


 Инга Берристер
 Время надежд



 1


 Мейбл с тревогой посмотрела на часы. Еще каких-нибудь полчаса, и они будут здесь.
 Хорошенькая темноволосая женщина тридцати шести лет от роду, она всякий раз испытывала раздражение, когда кто-нибудь из самых добрых побуждений называл ее миниатюрной или восклицал, что Мейбл слишком молодо выглядит для своего возраста и уж тем более для того, чтобы быть матерью почти девятнадцатилетней дочери.
 Но дела обстояли именно так, и красивая, умная и пользующаяся успехом у противоположного пола девушка, которая вот-вот должна приехать домой, действительно ее дочь. С тех пор как Одри в конце лета уехала на учебу в университет, она впервые смогла выбраться домой на несколько дней, и Мейбл с волнением готовилась к этому событию.
 Три дня назад, когда Одри позвонила и жизнерадостно сообщила, что в ближайший уик-энд приедет домой не одна, а с другом, у Мейбл ненадолго перехватило дыхание. Однако она быстро взяла себя в руки и как можно спокойнее ответила, что не возражает. Чему удивляться? В конце концов, за девятнадцать лет она успела привыкнуть к тому, что дочь будто магнитом притягивает к себе людей. Но чего Мейбл никак не ожидала, так это того, что Одри, не скрывая радостного возбуждения, добавит:
 – Уверена, мама, Ричард тебе понравится. Он необыкновенный человек, я жду не дождусь, когда вы познакомитесь.
 Едва Одри договорила, у Мейбл защемило сердце. Она испытала острый приступ безотчетного страха, хотя ей успешно удалось скрыть свои чувства от дочери.
 Разумеется, у Одри уже бывали поклонники, как правило, долговязые молодые люди, порой еще не избавившиеся от юношеских прыщей, некоторые заикались и краснели от волнения, другие напускали на себя суровость умудренных жизнью мужчин, которая не вязалась с их мальчишечьим обликом и невольно придавала им нечто трогательное. Но на этот раз все было по-другому. На этот раз Мейбл испытывала тревогу матери, подсознательно чувствующей, что ее ребенку угрожает опасность.
 Уже по тому, как Одри произнесла имя друга, Мейбл почувствовала, что этот Ричард важен для дочери. Даже более чем… Она поежилась и окинула рассеянным взглядом свою маленькую гостиную.
 Мейбл никогда по-настоящему не понимала женщин, заявлявших, что дочери-подростки – их лучшие друзья, поскольку слишком отчетливо представляла себе опасности, подстерегающие ее ребенка в жестоком мире, и слишком остро ощущала свою материнскую ответственность, чтобы сказать подобное о себе.
 Мейбл надеялась, что из нее получилась не слишком властная мать. Пока Одри росла, она старалась, чтобы девочка не чувствовала себя изолированной от ровесников, чтобы ей не пришлось познать одиночество, от которого страдала в детские годы ее мать.
 Одри весьма туманно высказывалась по поводу этого Ричарда Барраклоу, а самой Мейбл не хотелось расспрашивать, и в результате она почти ничего о нем не узнала, кроме того, что Одри познакомилась с ним в университете и почему-то решила, что ее мать отлично с ним поладит. Все это казалось каким-то зловещим. Материнское чутье подсказывало Мейбл, что за радостной беззаботной болтовней Одри что-то кроется.
 Прикусив губу, женщина снова оглядела критическим взглядом гостиную. В камине весело горел огонь, рядом в корзине лежал запас дров. Дровами ее обеспечивал Нолан Такер с соседней фермы, которого Одри, поддразнивая мать, называла не иначе, как ее воздыхателем.
 Они с Ноланом и вправду время от времени встречались, ходили в ресторан или в театр. Он был вдовцом с двумя взрослыми детьми, она же… Чего уж там, она была немолодой матерью почти взрослой дочери, и вполне естественно, что у них с Ноланом было немало общего. Но их отношения этим и ограничивались. К счастью, Нолан был слишком хорошо воспитан, чтобы решиться на сексуальные притязания, которых Мейбл терпеть не могла и боялась как огня.
 Однажды, года три назад, Одри вдруг невозмутимо заявила матери, что ей давно пора перестать вести себя так, будто она заслуживает вечного презрения только за то, что когда-то родила внебрачного ребенка, и наоборот, ей следует гордиться тем, как много она сделала для этого самого ребенка.
 – Мама, ты буквально шарахаешься в сторону всякий раз, когда на тебя взглянет мужчина, нельзя же так. Ты весьма привлекательная женщина, это все говорят, и я не буду возражать, если у меня появится отчим – конечно, при условии, что он мне понравится, – сказала тогда Одри.
 Мейбл была потрясена и довольно резко ответила:
 – К твоему сведению, я не собираюсь делать ничего подобного.
 – Но почему? По-моему, тебе следует об этом подумать, – дерзко заявила Одри и с типично подростковым высокомерием прочла матери целую лекцию. – Сколько я себя помню, ты всегда жила только со мной и дедушкой. Я понимаю, тебе было очень тяжело, когда сначала мой отец погиб в той ужасной аварии, а потом ты узнала, что беременна. Но нельзя же из-за этого до конца жизни прятаться от мужчин! Знаешь ли, оттого, что ты просто улыбнешься кому-то, ничего страшного не произойдет. Не можешь же ты провести в одиночестве всю жизнь. Теперь, когда дедушка умер…
 Мейбл перебила дочь:
 – Все в порядке, – сухо заверила она, хотя ее голос чуть заметно дрожал. – Если ты волнуешься, что престарелая родительница станет для тебя обузой, то твои опасения напрасны.
 Одри расхохоталась, и они сменили тему, но по мере того, как близилось время отъезда в университет, Одри снова и снова возвращалась к этому вопросу, приводя Мейбл в замешательство.
 – Мама, ты еще молода, ты нравишься мужчинам. Я видела, какие взгляды они на тебя бросают, но ты ведешь себя, как… как перепуганная девственница.
 Мейбл покраснела и попыталась что-то возразить, но дочь поморщилась.
 – Посмотри на себя сейчас в зеркало, и ты поймешь, что я имею в виду. Глядя со стороны, можно подумать, будто ты выросла в монастыре и ничего не знаешь о сексе.
 Тогда Мейбл, что случалось с ней не часто, строго велела своему не в меру увлекшемуся отпрыску замолчать, но позже, оставшись наедине с собой и глядя из окна спальни на живописный сельский пейзаж, в котором она черпала вдохновение, она была вынуждена признать, что в словах Одри есть доля истины. Она действительно шарахалась от мужчин. В отличие от Одри, которая, слава Богу, выросла гораздо более уверенной в себе, Мейбл была застенчивой и довольно замкнутой.
 Что же касается сексуального опыта… Вспоминая разговор с дочерью, Мейбл машинально взбила одну из красивых подушек, собственноручно связанных прошлой зимой, затем снова положила ее на старомодное кресло, обитое парчовой тканью. В этом кресле любил сидеть отец Мейбл, и даже сейчас, спустя пять лет после его смерти, казалось странным видеть кресло пустующим.
 Через четыре года после того, как они переехали из Лондона на север, у отца случился удар, частично парализовавший его, поэтому в последние годы жизни он нуждался в почти постоянном присутствии Мейбл. Ей казалось, что, заботясь об отце, она может хотя бы отчасти вознаградить его за то, что он сделал для нее и Одри.
 В сорок два года он остался один с четырехдневной дочерью на руках, и, конечно, ему было нелегко растить ребенка в одиночку. Мать Мейбл умерла от послеродовых осложнений. Как однажды с неловкостью признался отец, ни он, ни его жена не помышляли о ребенке – они поженились, когда обоим было под сорок, и рождение дочери стало для них своего рода потрясением.
 Тем не менее отец любил Мейбл и делал для нее все, что мог. Адвокатская практика отнимала много времени, но все выходные он обязательно проводил с дочерью и экономкой. Экономка эта, миссис Бигли, которую наняли, чтобы ухаживать за викторианским особняком, где выросла Мейбл, и за ней самой, была очень добросовестной, но излишне опекала девочку.
 Мейбл росла в каком-то смысле изолированной от жизни и очень одинокой. Она училась в частной привилегированной школе, откуда ее каждый день забирала миссис Бигли, поэтому у нее не было возможности проводить много времени с другими девочками и завести подруг, которые помогли бы ей избавиться от замкнутости.
 А когда Мейбл было шестнадцать, она познакомилась с Ларри Холфордом. Однажды, катаясь на велосипеде, он чуть не задавил Мейбл, они познакомились, и с этого началась их дружба. Насколько Мейбл была застенчивой и погруженной в себя, настолько Ларри был живым и открытым. К счастью, Одри унаследовала от отца жизнерадостную натуру.
 Мейбл восхищалась Ларри, преклонялась перед ним, и готова была слепо следовать за ним во всех его проделках. Ларри не был жестоким или недобрым, нет, но в нем была некая твердость, которой не хватало Мейбл, и, к сожалению, он оказался слишком молод, чтобы предвидеть опасности, которые их подстерегали. Ему просто не хватало для этого жизненного опыта.
 Оглядываясь назад, Мейбл удивлялась, как в свои шестнадцать могла всерьез поверить, что влюбилась. Сейчас, с высоты прожитых лет, она понимала, что нашла в Ларри спасение от одиночества, он стал для нее не только другом, но и братом, чуть ли не матерью, которой Мейбл не знала.
 Ларри знал все и всех. Ларри открыл ей глаза на многие стороны жизни, именно он поощрял ее воспользоваться вечной занятостью отца и тайком встречаться с ним по вечерам. Для чего? Чтобы проводить с Ларри долгие часы в его спальне.
 Ларри жил с родителями, братьями и сестрой. В большой семье Холфорд царил дух свободы. Фиона Холфорд была певицей, ее муж Эдвин – дирижером, оба редко бывали дома, и пятерых их детей воспитывали сменяющие друг друга родственники и няни-иностранки.
 Встречая в своем доме Мейбл, Фиона Холфорд всякий раз улыбалась, но было видно, что в этот момент мысли певицы занимало совсем другое. Мейбл сомневалась, что мать Ларри помнила ее имя, и, уж конечно, Фиона Холфорд была не из тех женщин, которые докучают детям дотошными расспросами по поводу их друзей и подруг. Мейбл приняли, с ней смирились, вот и все.
 Однако было бы бессмысленно перекладывать ответственность за случившееся на плечи Фионы Холфорд. Возможно, Мейбл была наивной и даже глупой, но знала, что делает, и понимала, чем рискует.
 Впервые, когда Ларри стал ее ласкать и поцеловал, Мейбл была шокирована. Девочка не привыкла к физическому контакту с другими людьми, тем более к ласкам. Отец Мейбл был человеком другого склада, а миссис Бигли никогда не поощряла то, что презрительно называла «телячьими нежностями».
 Она отпрянула, и Ларри отпустил ее, поглядывая с интересом и чуть насмешливо. Он был лишь на год старше Мейбл, но по жизненному опыту превосходил лет на двадцать.
 – В чем дело, тебе не нравится, когда я тебя целую? – добродушно спросил Ларри.
 Мейбл вспыхнула и покачала головой.
 – Это потому, что ты не умеешь целоваться, – заявил он с авторитетностью взрослого мужчины. – Подожди, скоро ты научишься, и тебе понравится.
 Так оно и вышло. Мейбл понравились не только поцелуи, ей понравилось находиться в объятиях Ларри, понравилось ощущение его близости. Он принадлежал только ей, принадлежал в том смысле, в котором ни отец, ни миссис Бигли никогда не могли бы принадлежать, и это было неимоверно приятно.
 Ларри занял в ее жизни главенствующее место, рядом с ним у Мейбл появлялось новое для нее ощущение собственной значимости; опьяненная этим чувством, она не могла даже помыслить о том, чтобы в чем-то отказать юноше. Даже когда это «что-то» было единственным, в чем, как знала Мейбл, отказать она просто обязана.
 Ларри был очень нежен и очень убедителен. Хотя впоследствии Мейбл пришлось признаться себе, что первый сексуальный опыт вызвал у нее скорее смущение и неловкость, чем какие-то иные ощущения, ей согревала душу мысль, что она доставила наслаждение Ларри. Он сам сказал об этом, когда помогал одеваться, целуя с такой нежностью, что Мейбл было почти неловко. Потом Ларри с гордостью посадил подружку на новенький мотоцикл, который купил на подаренные ко дню рождения деньги, и повез домой.
 Родители не смогли присутствовать на дне его рождения, поскольку концертировали где-то в Японии, но прислали сыну поздравительную открытку, а на банковский счет Ларри поступила внушительная сумма. На эти деньги и был куплен мотоцикл, которым юноша страшно гордился. Огромная мощная машина не вызвала у Мейбл симпатии, но она слишком хорошо относилась к Ларри, чтобы позволить себе критиковать его новую игрушку. Ларри любил мотоцикл, она любила Ларри, значит, должна полюбить и мотоцикл.
 В тот субботний день Ларри высадил ее у дома и, прежде чем Мейбл успела оглянуться на дом, быстро поцеловал в губы. Девушку ужасала мысль, что отец может увидеть их вместе, но Ларри ее страхи только забавляли.
 – Ну и что, если нас увидят? – спросил он, искренне недоумевая. – Какая разница? Разве мистер Доуэлл запретил тебе со мной встречаться?
 Мейбл покачала головой. Вопрос о том, может она или не может встречаться с мальчиками, просто-напросто в разговорах с отцом никогда не затрагивался. Мейбл содрогалась даже от одной мысли об этом, хотя отец не был ни чересчур строгим, ни злым. Напротив, он был нежным, но каким-то отстраненным. Так почему же она считала совершенно невозможным рассказать ему о Ларри? Мейбл и сама не знала почему, видимо, инстинкт подсказывал ей, что для отца она по-прежнему всего лишь маленькая девочка, и он хочет, чтобы такой дочь и оставалась.
 Ларри обещал позвонить, но в тот вечер Мейбл так и не дождалась его звонка, и на следующий день тоже. Только в понедельник, придя в школу, Мейбл услышала страшную новость.
 Ларри погиб – не справился с управлением новым мотоциклом, которым так гордился, и разбился насмерть.
 Мейбл не помнила, как досидела до конца занятий. Вернувшись домой, она заперлась в ванной, ей было очень плохо. Разум отказывался принять случившееся, она не могла поверить, что никогда больше не увидит Ларри. Не уверенная, что имеет право разделить скорбь с семьей Ларри, Мейбл не пошла на похороны, однако на следующий день отправилась на кладбище, положила на могилу цветы и помолилась за его душу.
 О своей беременности Мейбл узнала только через четыре месяца после смерти Ларри, да и то только потому, что одна из учительниц начала деликатно расспрашивать ее и докопалась до истины. К чести обеих семей, известие было воспринято с сочувствием, и, когда Мейбл заявила, что хочет сохранить ребенка, никто не пытался ее отговорить.
 Хотя отец проявил доброту и участие, она инстинктивно догадывалась, что шокировала его своим поступком. По-видимому, он ожидал от своей дочери совсем другого поведения, и Мейбл стала чувствовать себя виноватой, что не оправдала родительских надежд. Чувство вины еще более усилилось, когда примерно через месяц после рождения Одри отец объявил, что продал свою адвокатскую практику, ушел на пенсию и что они уезжают из Лондона.
 Отец ни разу ни словом не упрекнул Мейбл, более того – твердо заявил, что она по-прежнему остается его дочерью, и Одри будет жить в его доме. Однако интуиция подсказывала Мейбл, что он стыдился быть дедом незаконнорожденного ребенка, и именно это вынудило его отойти от дел и покинуть Лондон.
 Мейбл едва минуло семнадцать, и даже для своего возраста она была слишком юной и неопытной, поэтому ей и в голову не приходило начать самостоятельную жизнь, даже будь у нее на то средства. О том, чтобы продолжать посещать школу, не могло быть и речи, а когда родилась Одри, у Мейбл пропало и желание учиться. Малышка стала для нее центром вселенной.
 Узнав о беременности своей подопечной, возмущенная миссис Бигли сразу же подала заявление об уходе. Мейбл пришлось взять ведение хозяйства на себя, и только тогда она с удивлением обнаружила, как многому успела научиться у экономки, которая не гнушалась требовать от нее помощи по дому. Перед тем как окончательно оставить семью Доуэлл, миссис Бигли без обиняков выложила Мейбл все, что думает о ее распущенности. В прощальном монологе закоснелой пуританки то и дело звучали фразы типа «будь ты моей дочерью» или «не знаю, как несчастный мистер Доуэлл перенесет этот позор». Когда за пылающей праведным гневом женщиной закрылась дверь, Мейбл дала себе клятву, что отныне будет делать все, что в ее силах, чтобы искупить свою вину перед отцом.
 Отец так и не объяснил ей, почему они переехали именно в Чешир, но Мейбл было все равно, куда ехать. Она сразу полюбила тихую чеширскую деревушку с ее ухоженными полями, за которыми темнели вдали холмы Уэльса.
 Когда отец, несколько смущаясь, предложил говорить новым соседям, что она и Ларри были женаты, Мейбл покачала головой – не хотела жить во лжи даже ради того, чтобы доставить удовольствие отцу. Она уже знала, что всегда найдутся люди, которые будут презирать ее и поливать грязью за рождение внебрачного ребенка; так же как найдутся и такие, кто отнесется к молодой матери с пониманием и сочувствием, великодушно признавая, что зачатие Одри было досадной случайностью, а не результатом распутного образа жизни.
 Только когда Одри исполнилось пять лет, Мейбл впервые в полной мере осознала, насколько болезненно отец воспринимает то, что она не замужем. Хотя беременность – далеко не самое лучшее, что может случиться с шестнадцатилетней школьницей, рождение Одри, ставшей для Мейбл самым дорогим существом на свете, более чем вознаграждало за все тяготы, сопряженные с положением матери-одиночки. Так думала Мейбл, полагая, что отец разделяет ее мнение.
 Однажды, забирая Одри из школы, молодая женщина разговорилась с человеком, тоже приехавшим за ребенком. Грег Пауэр, приятный мужчина на несколько лет старше Мейбл, как выяснилось, был разведен и после развода получил опеку над двумя сыновьями. Мейбл и в голову не приходило, что их короткий ни к чему не обязывающий разговор у школьных ворот может быть истолкован превратно, и уж тем более, что Пауэр поспешит с выводами и решит: раз уж она родила ребенка вне брака, то всегда рада завести нового любовника. Однако когда новый знакомый как-то зашел к ним и пригласил Мейбл на свидание, отец был крайне недоволен. Мейбл не собиралась принимать приглашение, но, видя, как расстроился отец, не могла не спросить, почему он так резко возражает против ее встреч с Пауэром.
 Поначалу отец отвечал уклончиво, намекая, что одинокой молодой женщине следует проявлять осмотрительность и не давать пищу для сплетен.
 – Сплетен… о чем? – искренне изумилась Мейбл.
 Это был первый случай на ее памяти, когда отец вышел из себя. Сколько же он тогда ей наговорил!
 «Неужели ты забыла, что твой ребенок незаконнорожденный? Забыла, что нам пришлось покинуть Лондон, спасаясь от позора? Но такой позор никогда не смоешь, люди все знают, они перешептываются у нас за спиной… Если мужчины начнут ходить к тебе домой…» 
 Только тогда Мейбл все поняла. Она тихо, но решительно закрыла в своем сердце дверцу, которая могла бы открыть путь нормальным взаимоотношениям с мужчиной. Отношениям, которые могли бы принести ей подлинное сексуальное и эмоциональное удовлетворение, в которых она могла бы реализоваться как женщина. Мейбл страстно мечтала о любви, но после нелицеприятного разговора с отцом ей стало ясно, что настоящие, полноценные отношения с противоположным полом – не для нее.
 Если, по мнению собственного отца, Мейбл, родив вне брака, навсегда заклеймила себя позором, кто знает, сколько мужчин будет придерживаться таких же взглядов, считая ее легкодоступной женщиной? Став матерью незаконнорожденного ребенка, она приобрела определенную репутацию, и, значит, мужчинам нужен от нее только секс. Даже если это и не всегда справедливо, Мейбл не хотела рисковать и снова расстраивать отца поведением, которое, по его мнению, могло дать повод для сплетен.
 Мейбл напомнила себе, что ей очень повезло с отцом, без его помощи она никогда не смогла бы обеспечить Одри достойный уровень жизни. Собственный дом, любящее окружение, уверенность в завтрашнем дне, зиждущаяся на деньгах отца. Без его финансовой поддержки их жизнь сложилась бы совсем по-другому. Уважать взгляды отца – это самое малое, чем Мейбл могла отблагодарить его. В конце концов, неужели так трудно жить по его правилам? Конечно, у нее нет любви, нет мужа, но зато есть самый дорогой человечек – Одри. И есть отец, красивый дом, мало-помалу появляются новые друзья – разве этого мало?
 И если в сексуальном отношении она осталась такой же неопытной, как в те дни, когда была зачата Одри, какое это имеет значение? Мейбл почти не помнила, что чувствовала, когда Ларри занимался с ней любовью. Видимо, первый сексуальный опыт оказался не слишком удачным, и поэтому не возникало потребности его повторить. Да, тогда она наслаждалась ощущением близости, возникшей между нею и Ларри, нежностью, с какой он целовал ее, когда все закончилось. Но и эти приятные воспоминания с годами притупились, то были воспоминания не женщины, а девочки, и если ради безопасности Одри и спокойствия отца она должна вести монашескую жизнь – что ж, значит, так тому и быть.
 Родители Ларри признали Одри своей внучкой, и Мейбл с годами не потеряла с ними связь. Несколько раз они с Одри проводили каникулы с миссис Холфорд, которая почти сразу после смерти сына развелась с мужем. По мере того как братья и сестра Ларри росли и обзаводились собственными семьями, Мейбл старалась, чтобы Одри знала всех своих кузин и кузенов, а также их родителей.
 Мейбл не хотела, чтобы Одри страдала от одиночества и чрезмерной опеки взрослых, как когда-то страдала сама. Будучи ребенком, Мейбл так остро тосковала по общению со сверстниками, так жаждала любви, что по ошибке приняла естественное проявление сексуальности мальчика-подростка за любовь и откликнулась на нее со всем пылом сердца. Теперь она не желала, чтобы дочь повторяла ее ошибки, тем более со столь же катастрофическими последствиями.
 Но Одри – совсем другая. Когда девушка начала ходить на свидания, ее деда уже не было в живых, и он не мог наложить на нее те же эмоциональные запреты, которые были наложены на Мейбл. В каком-то смысле Мейбл даже радовалась этому, ведь несправедливо наказывать дочь за грехи матери. Мейбл оставалось только надеяться, что Одри достаточно зрелая личность и вполне счастлива и потому не будет спешить раньше времени завязать серьезные отношения с мужчиной. Ей хотелось, чтобы дочь успела повзрослеть и умела справиться с превратностями судьбы.
 Надо признаться, до сих пор моей девочке везло, подумала Мейбл, безо всякой необходимости поправляя очередную подушку. У Одри пока не было сколько-нибудь серьезного романа. Но Мейбл патологически боялась, как бы дочь не повторила ее ошибки, не хотела, чтобы Одри лишилась своей свободы, радостей жизни, как когда-то лишилась ее мать. Мейбл мечтала, чтобы Одри досталось все хорошее, что не досталось ей. Она желала дочери всего только самого лучшего: университетского образования, силы и уверенности в себе, которую дает женщине сознание, что она в состоянии обеспечивать себя.
 На лице Мейбл появилась печальная улыбка. В школе она лучше всего успевала по искусству и когда-то надеялась продолжить образование в колледже, но рождение Одри положило конец этим мечтам. И все-таки она нашла способ реализовать свой талант, хотя и гораздо позже.
 После смерти отца, когда дом казался опустевшим и Мейбл чувствовала себя очень неуютно, она записалась на образовательные курсы для взрослых. Ее мастерство произвело такое впечатление на учителя рисования, что он посоветовал ей обратиться в агентство, специализирующееся на посредничестве между писателями и художниками-иллюстраторами. Мейбл так и сделала и последние два года оформляла популярные книги для малышей.
 Кто знает, как сложилась бы ее судьба, открой она свой талант раньше. Она могла бы стать финансово независимой, а значит, свободной, быть может, даже встретила бы подходящего мужчину… Но что бы тогда стало с отцом? Он в последние годы жизни так же нуждался в помощи Мейбл, как она нуждалась в нем после рождения Одри. Мейбл благодарила судьбу за то, что ей представилась возможность выразить отцу свою любовь и благодарность.
 Сейчас она стала независимой и материально, и морально. Но ей уже тридцать шесть – слишком поздно думать о романтических отношениях, о любви. Кроме того, когда Мейбл повнимательнее приглядывалась к окружающим мужчинам, то с неприязнью замечала, как они зачастую флиртуют с женщинами, нимало не заботясь, что тем самым причиняют боль своим женам или подругам. Многие представители так называемого сильного пола при ближайшем рассмотрении оказывались слабохарактерными и тщеславными, другие вели себя как иждивенцы, с жадностью хватая все, что только могли предложить им женщины, и постыдно мало давая в ответ. На каждую счастливую пару среди знакомых Мейбл приходилось три несчастливых, и она пришла к выводу, что, возможно, судьба не так уж жестоко наказала ее, не дав возможности удовлетворить все заложенные природой сексуальные и эмоциональные потребности.
 Когда-то Мейбл старалась держать мужчин на расстоянии для того, чтобы угодить отцу, но со временем это превратилось в защитный механизм и вошло в привычку. Одри даже укоряла мать, что та ведет себя как семидесятилетняя старуха, хотя на самом деле ей вдвое меньше.
 – Мама, ты же привлекательная женщина, – с нежностью говорила Одри, – слишком привлекательная, чтобы пропадать одной.
 – А тебе не приходило в голову, что мне может нравиться жить одной? – парировала Мейбл. – Многие женщины не состоят в браке, взять хотя бы Анну Болт.
 Анна Болт, энергичная рыжеволосая дама лет сорока, жила в собственном коттедже на окраине деревушки и работала внештатным корреспондентом на местном телевидении. На редкость общительная, она пользовалась огромной популярностью у мужчин, однако их женам была не столь симпатична.
 Одри фыркнула.
 – Может, Анна и живет одна, но спит не одна! – Испугавшись непреднамеренной жестокости своих слов, Одри поспешила уже мягче добавить: – Пойми, мама, это неестественно. Я же знаю, что у тебя нигде не припрятан тайный любовник. Ты вообще знала кого-нибудь, кроме папы?
 Больше всего Мейбл хотелось заявить Одри, что это не ее дело, но вместо этого услышала собственный голос, тихо признавший, что больше действительно никого не было. По-видимому, Одри не понимала, что появилась на свет в результате единственного и не слишком запоминающегося сексуального эксперимента матери, и Мейбл не собиралась просвещать ее по этому поводу. Как ни прискорбно сознавать, но Одри в свои почти девятнадцать лет, вероятно, была более зрелой в житейском плане, чем ее мать в тридцать шесть.
 Мейбл тщательно следила за тем, чтобы дочь не выросла невежественной в вопросах секса. Однако с сожалением сознавала, что не в состоянии внушить Одри мысль: каким бы восхитительным и возбуждающим ни был секс в подростковом возрасте, настоящее наслаждение и удовлетворение приходит только со зрелостью.
 Она считала себя вправе посоветовать дочери лишь одно: чтобы та всегда делала только то, что считает для себя правильным. Ей хотелось донести до сознания Одри, что сохранить самоуважение несравненно важнее, чем уступить моральному давлению ровесников или назойливым приставаниям какого-нибудь неоперившегося юнца.
 Но как она могла вести с дочерью беседы о сексе, о чувствах взрослой женщины, о женских потребностях, если сама почти ничего об этом не знала?
 С тех пор как Одри в начале лета окончила школу, у Мейбл стало иногда возникать ощущение, будто из них двоих ребенок – она, а Одри – мать. Ей казалось, что дочь взрослая, зрелая, что она гораздо лучше способна справиться со всеми проблемами.
 Мужчины из их окружения вдруг стали замечать, что Одри выросла и становится очень-очень привлекательной, и Мейбл с тайной гордостью наблюдала, как Одри ловко парировала неумеренные комплименты в свой адрес. Девушка любезно, но твердо давала понять желающим поухаживать, что рассматривает их внимание лишь как отеческую заботу, и вполне недвусмысленно показывала, что их неуклюжее заигрывание ее не интересует. Так же ловко она держала в узде и сверстников.
 Мейбл с тяжелым сердцем провожала дочь в университет. Пришлось признать, что девочки больше нет, ее место заняла взрослая женщина. Испытывая гордость от того, кем стала ее дочь и кем ей еще предстояло стать, Мейбл вместе с тем молилась, чтобы Одри благополучно закончила учебу и начала работать на избранном поприще, прежде чем всерьез полюбит кого-нибудь.
 Но, похоже, своими молитвами она накликала дочери как раз ту судьбу, которой страстно желала ей избежать.
 Ричард… Какое все же странное, несмотря на распространенность, имя: чересчур театральное и слишком… мужское. Сразу вспоминаются герцог Глостер, впоследствии король Ричард III, увековеченный Шекспиром в одноименной хронике, и Ричард Львиное Сердце. Строго говоря, Одри ни словом не упомянула, что влюблена в этого Ричарда. Но манера произносить его имя, чуть заметное придыхание в голосе, и то, что она, Мейбл, остро почувствовала все эти нюансы, заставляли ее с нетерпением ждать встречи с мужчиной, ставшим, по-видимому, очень дорогим для ее дочери. Мейбл ждала этой встречи и одновременно страшилась, словно познакомиться с Ричардом означало бы признать его значимость для Одри. Не то чтобы Мейбл испытывала материнскую ревность или негодовала по поводу самого факта, что кто-то может занять в жизни дочери главенствующее место…
 Она виновато прикусила нижнюю губу, устыдившись своих мыслей.
 К приезду гостей Мейбл приготовила на втором этаже две удобные безупречно чистые спальни. Две. Одри, естественно, будет спать в своей комнате, а Ричард – в своей. Комната, приготовленная для Ричарда, была самой маленькой из всех, но, возможно, и самой симпатичной. Особую прелесть помещению придавали натертый до блеска дощатый пол и небольшое мансардное окно. Доминировала же роскошная двуспальная кровать.
 Мейбл обвела уютную гостиную невидящим взглядом, не замечая открытых балок низкого потолка и глубоких ниш окон, придававших комнате своеобразное очарование добротной старины.
 Дом был очень старым, и Мейбл влюбилась в него с первого взгляда. Она подозревала, что, не будь такой спешки с переездом из Лондона, отец охотно бы подождал, пока на продажу выставят нечто более современное. Мейбл с присущим ей мастерством и вкусом возродила к жизни дышавшую на ладан деревянно-кирпичную развалюху, и теперь дом нес на себе отпечаток ее личности. У всякого, кто впервые попадал в эти уютные комнаты, захватывало дух от восторга и удивительного ощущения покоя.
 Возможно, следовало набраться храбрости и напрямую спросить Одри, рассчитывает ли она жить в одной комнате с Ричардом? – терзалась сомнениями Мейбл. Правда, в спальне Одри по-прежнему стоит узкая девичья кровать, но что делать, если дочь выкажет желание поселиться в одной из свободных комнат вместе с гостем? Как быть, если Ричард потребует, чтобы Одри спала с ним и таким образом продемонстрировала матери, насколько серьезны их отношения?
 От знакомых, столкнувшихся с подобной проблемой, Мейбл наслушалась немало ужасных историй, которые не прибавляли оптимизма. Не то чтобы она не желала признать, что дочь стала взрослой женщиной, конечно, нет, она это знала и смирилась с этим, но одно дело соглашаться, что Одри достаточно взрослая, чтобы иметь с кем-то интимные отношения, и совсем другое – оказаться в ситуации, когда эти отношения развиваются буквально у тебя под носом, оживляя все страхи и тревоги.
 Поскорее бы уж они приехали. А еще лучше, позвонили и сообщили, что у них изменились планы. Господи, как я боюсь этой встречи… Но ради Одри придется притвориться, что Ричард мне нравится и что я рада за дочь.
 Стоп, так не годится, мысленно оборвала себя Мейбл. Вероятно, этот Ричард очень милый мальчик и так же влюблен в Одри, как она в него. Он наверняка так же раним и чувствителен, и где-то у него есть мать, которая с таким же ужасом ждет встречи с Одри, как я – с ним. Но почему же на душе так тревожно?..




 2


 Почему же они опаздывают? Часы показывали почти пять, а Одри обещала приехать около четырех. От волнения у Мейбл заныло под ложечкой. Вдруг они попали в аварию? История повторяется – Одри погибает в автокатастрофе, как погиб ее отец… Мейбл усилием воли приструнила свое не в меру разыгравшееся воображение.
 К ужину она приготовила любимые блюда Одри, включая пирог с яблоками из собственного сада, которые научилась хранить так, что они могли долежать до Рождества, а некоторые сорта даже до Пасхи. Мейбл с нетерпением ждала Рождества, когда дочь должна была приехать домой, лелеяла эту мысль, как ребенок тайком копит запретные сладости, потому что понимала: в университете Одри заведет новых друзей, и вполне естественно, что следующие праздники ей захочется проводить уже с ними, а не с матерью. В глубине души Мейбл подозревала, что это будет последнее Рождество, которое они с Одри проведут вдвоем. Но теперь, чувствуя неприятный холодок от этой мысли, Мейбл невольно задавала себе вопрос, не придется ли ей встречать Рождество в обществе Ричарда? Или хуже того, вдруг он увезет Одри куда-нибудь…
 Со двора послышался гул мотора подъезжающего автомобиля. Мейбл застыла, мышцы живота болезненно сжались, но, взяв себя в руки, она как можно спокойнее направилась к парадной двери.
 Проходя мимо висевшего над камином зеркала, она мельком бросила взгляд на свое отражение. Что-то он увидит, этот Ричард, угрожающий сломать весь привычный уклад моей жизни? Интересно, заметит ли он, что Одри унаследовала от матери овал лица и слегка миндалевидный разрез глаз? Правда, если глаза Мейбл были какого-то неопределенного зеленовато-карего цвета, то глаза Одри сияли яркой голубизной; если волосы Мейбл можно было назвать просто темными, то волосы Одри были блестящими и черными как вороново крыло.
 Цвет волос и глаз Одри унаследовала от отца, но от матери ей достались тонкая кость и изящные кисти и щиколотки. Чему Мейбл действительно завидовала, так это росту дочери. Она терпеть не могла свои жалкие пять футов и два дюйма. В довершение всего при своей миниатюрности Мейбл была такой стройной, что порой ее принимали за ребенка, особенно со спины или когда она работала в саду, одетая в джинсы и футболку. Может быть, ей удалось бы придать себе больше солидности, если бы она носила другую прическу, но вьющиеся волосы были такими непокорными, что с ними мало что можно было сделать, кроме как оставить в естественном беспорядке.
 Парадная дверь была сделана из сплошного деревянного полотна, и, открывая ее, Мейбл не могла видеть, что происходит снаружи, но мысленно уже представляла, как Одри весело взбегает по ступенькам и в своей обычной манере бросается ей на шею, едва не сбивая с ног. Но, открыв дверь, она не увидела Одри.
 Из машины, остановившейся на подъездной аллее, неспешно выбирался мужчина. Заметив Мейбл, он улыбнулся.
 Мейбл испытала разочарование, смешанное с облегчением. Кем бы ни оказался этот мужчина, он явно не мог быть приятелем Одри, хотя бы потому, что несколько староват для этого. По возрасту незнакомец был ближе к сорока пяти, нежели к двадцати пяти.
 Вероятно, этот человек сбился с пути. Мейбл точно знала, что никогда не встречала его прежде, иначе бы непременно запомнила. Мужчина был так привлекателен, что ни одна дочь Евы в возрасте от семи лет до семидесяти не могла бы остаться равнодушной. Сердце Мейбл подпрыгнуло в груди, откликаясь на то, что уже отметил рассудок: незнакомец, не спеша направляющийся к ее дому, был не просто привлекателен, он буквально распространял вокруг себя флюиды ярко выраженной мужественности. Потертые джинсы и модного покроя джинсовая рубашка облегали сильное мускулистое тело.
 При виде этого мужчины у Мейбл в животе словно запорхали бабочки. Ей захотелось плотно обхватить себя руками, как будто это помогло бы справиться с непривычными, волнующими ощущениями.
 – Вы мисс Доуэлл? – осведомился незнакомец, приближаясь.
 У него оказался приятный глубокий голос. Услышав свое имя, Мейбл почувствовала легкое головокружение. Вдруг ее осенило: откуда оно известно этому человеку?
 – Да. Простите, я не…
 Мужчина протянул руку, которую Мейбл машинально пожала, и от короткого физического контакта ее словно пронзило током. Боже правый, что со мной творится, потрясение подумала Мейбл, можно подумать, я никогда не здоровалась с мужчиной за руку!
 Совершенно растерявшись, Мейбл смущенно подняла глаза.
 – Прошу прощения, я не представился. – Мужчина улыбнулся. – Меня зовут Ричард Барраклоу. Одри понадобилось кое-что купить, и я высадил ее у магазина. Она велела мне не ждать, а поехать вперед и представиться. Кажется, она хочет узнать последние сплетни. Очень любезно с вашей стороны пригласить меня.
 Но Мейбл больше не слушала его, потрясенно взирая на гостя и отказываясь верить своим глазам.
 Не может быть! Это тот самый Ричард?! Этот красавец не может быть мальчиком Одри. Он вообще не мальчик, он мужчина! В душе Мейбл удивление боролось с негодованием. Да как он смеет стоять тут и вести непринужденную беседу! Разве он не понимает, что я потрясена, ошеломлена, шокирована, что не в силах поверить… во что? Что он любит мою дочь? И почему у меня возникло жутковатое ощущение, будто в сердце вонзили холодный острый кинжал? Не проявление же это материнского инстинкта? Или это…
 Это ничего не значит, решительно сказала себе Мейбл, абсолютно ничего. И уж, конечно, совершенно немыслимо, чтобы внезапную острую боль вызвало что-то, похожее на ревность.
 Потрясение слишком явно отразилось на ее лице, улыбка исчезла без следа, Мейбл нахмурилась. Она почти чувствовала, как Ричард Барраклоу внутренне подобрался, с холодной сдержанностью установил между ними дистанцию. Ее охватила паника, Мейбл не знала, не представляла, как вести себя в подобной ситуации. Думая о друге Одри, она представляла себе юношу, который недавно узнал, что такое бритва. Этот же человек слишком стар для Одри.
 Внезапно на нее накатила ужасная слабость, к глазам подступили слезы, и Мейбл, быстро сморгнув их, стиснула зубы.
 – Прошу прощения, кажется, я чем-то вас шокировал.
 Он слишком проницателен, слишком много замечает. Мейбл вдруг испугалась. А что, если он почувствует ее неприязнь, ее гнев, ее отвращение и вздумает отомстить, настроив Одри против матери? Раньше она бы сказала, что последнее невозможно, но теперь ни в чем не была уверена, поскольку даже не заподозрила у Одри способность влюбиться в мужчину, по возрасту годящегося ей в отцы.
 – Послушайте, может, нам лучше войти в дом? Одри предупреждала меня, что вы не любите, когда вас называют хрупкой, но…
 Значит, Одри рассказала ему даже это! Интересно, что еще? Силясь справиться с потрясением, она попятилась в прихожую. Гость вошел следом. Я его ненавижу, тут же решила для себя Мейбл. Да и как его не ненавидеть, если, глядя на него, я вижу на его лице отпечаток прожитых лет и невольно сравниваю эту зрелость с юностью Одри?
 О, Мейбл прекрасно знала мужчин подобного типа – стареющих жизнелюбов, которым недостаток уверенности в себе мешал завязывать отношения с женщинами, равными им по возрасту и жизненному опыту. Тщеславие заставляло их пиявками присасываться к юности и питаться ее соками. Да, она хорошо знала таких мужчин и презирала их, но ей и в кошмарных снах не снилось, что Одри может стать жертвой подобного субъекта, как бы он ни был красив. А данный экземпляр действительно хорош собой, ничего не скажешь, призналась себе Мейбл, стараясь не обращать внимания на предательскую дрожь, охватившую ее, когда она подняла голову и обнаружила, что проницательные серо-стальные глаза изучают ее с задумчивым интересом.
 – Вы уверены, что с вами все в порядке? – тихо спросил он. – Одри…
 Что он собирался сказать, осталось неизвестным, потому что в этот момент распахнулась дверь, и Мейбл услышала веселый голос дочери.
 – Мама! Мама… где ты?
 – Молодежь бывает порой довольно шумной, не правда ли? – небрежно заметил Ричард Барраклоу.
 Мейбл, уже спешившая к двери, на миг замерла на месте. Интересно, что он имеет в виду, приравнивая себя ко мне? Неужели всерьез вообразил, что я настолько глупа, что клюну на его удочку? Или таким нелепым способом он пытается заслужить мою благосклонность, чтобы я легче приняла его в роли любовника дочери?
 При этой мысли ее охватило отвращение, а еще почему-то презрение к себе, и Мейбл быстро отвернулась от гостя, пока выражение лица не выдало ее. Она с нарастающим страхом сознавала, что при желании этот мужчина вполне способен навсегда вбить клин между нею и ее единственной дочерью.
 Оставалось только уповать, что со временем у Одри откроются глаза, и она увидит в Ричарде то, что он в действительности собой представляет, а именно: мужчину сорока с чем-то лет, который использует энергию ее юности для подпитки своего самолюбия и тщеславия самца. Тогда ему больше не будет места в ее жизни, но только Мейбл опасалась, как бы к тому времени не стало слишком поздно заделывать трещину между нею и дочерью, возникшую из-за скороспелого, нелепого романа.
 Придется быть очень осторожной, чтобы не выдать своего потрясения и растерянности, подумала Мейбл, спеша навстречу дочери. Через мгновение она почувствовала, как ее обнимают и приподнимают над полом.
 – Ты похудела, – укоризненно заметила Одри, отпустив мать и придирчиво оглядев ее. Обернувшись к Ричарду, тоже вышедшему в прихожую, она радостно воскликнула: – Ну, разве она не такая, как я говорила? – Не дожидаясь ответа, Одри снова повернулась к матери и усмехнулась. – Когда я рассказала, что моя мать похожа на подростка, причем не из самых зрелых, он мне не поверил.
 Мейбл, к собственному ужасу и унижению, вдруг почувствовала, что краснеет, хотя полагала, что избавилась от этой слабости много лет назад.
 Одри рассмеялась и взъерошила кудри матери, потом торжествующе подняла над головой бутылку шампанского.
 – Вот, купила по дороге. Разумеется, у меня есть и подарок, но мы разопьем эту бутылку сегодня вечером по случаю праздника. – Мейбл ничего не ответила, и Одри уже тише добавила: – Мам, неужели ты думаешь, что я забыла? Надеюсь, я не поставлю тебя в неловкое положение перед Ричардом, если напомню, что сегодня тебе исполнилось тридцать шесть.
 – Одри! – мягко упрекнула Мейбл. Честно говоря, за всеми треволнениями она почти забыла, что сегодня день ее рождения, но теперь, когда Одри напомнила, ей стало неловко. Не потому, что она стала на год старше и осознание этого было неприятно, нет, она почувствовала себя неуютно из-за того, что Ричард Барраклоу продолжал молча оценивающе рассматривать ее.
 Его губы чуть заметно дрогнули, когда она взяла у Одри бутылку и как можно строже проговорила:
 – Одри, ты прекрасно знаешь, что я много лет назад перестала праздновать дни рождения.
 – Может быть, ты и перестала, но это не означает, что все остальные должны следовать твоему примеру, – парировала Одри. – Кстати, во сколько у нас ужин? Я умираю с голоду! Хотела перекусить по дороге, но Ричард сказал, что не собирается травить организм всякой гадостью, что подают в придорожных забегаловках. Знаешь, он даже привередливее тебя, – добавила она ворчливо.
 Мейбл с сомнением покосилась на Ричарда. Интересно, как он воспримет критику? К ее удивлению, Ричарда это скорее позабавило, чем рассердило, при этом он держался с Одри как снисходительный дядюшка, а не как страстный любовник, что было еще более странно, потому что любовником этот мужчина, несомненно, был страстным. Мейбл вдруг ощутила легкое покалывание вдоль позвоночника и, поймав себя на том, что мысли приняли слишком интимное направление, зябко поежилась. Так не годится, это абсолютно недопустимо. Ричард Барраклоу – любовник моей дочери, а вовсе не…
 Не что? – потрясение спросила себя Мейбл. Не некий абстрактный мужчина, обладающий такой исключительной, вопиющей мужественностью, что одного его присутствия достаточно, чтобы я разволновалась, как неопытный подросток?
 Во всем виноват только он! Если бы мистер Барраклоу появился вместе с Одри, как того требуют элементарные правила приличия, я бы никогда… он бы… Мейбл прикусила губу, не решаясь додумать мысль до конца.
 Да что же со мной такое? Ричард Барраклоу – не первый привлекательный мужчина, которого мне довелось встретить на своем веку, прежде я как ни в чем не бывало общалась с ему подобными и не шалела от одного их присутствия. А сейчас будто обезумела. Стоит мне лишь взглянуть на Ричарда Барраклоу, как мой бедный рассудок буквально распадается на части.
 Это просто нелепо, твердо сказала себе Мейбл, нужно собраться, взять себя в руки. Что со мной творится? Не собираюсь же я пополнить ряды тех ужасных женщин – Мейбл захлестнула жаркая волна отвращения к себе при одной мысли об этом, – у которых на старости лет развивается патологическая потребность самоутверждаться, напропалую заигрывая с приятелями собственных дочерей?
 Мейбл отчаянно попыталась сосредоточиться на разговоре с Одри и с несколько преувеличенным воодушевлением ответила:
 – О, я приготовила то, что ты любишь: ростбиф и яблочный пирог. – Не найдя в себе сил взглянуть на Ричарда, она обращалась только к Одри. – Наверное, мне следовало узнать у тебя, возможно, твой друг мистер Барраклоу не одобряет такую незатейливую еду…
 «Друг» Одри в ее представлении был гораздо моложе и обладал не столь утонченными вкусами, как этот явно немало повидавший мужчина.
 – Прошу вас, зовите меня Ричардом, – ровным голосом вмешался тот, о ком шла речь. – И, должен признаться, домашняя еда будет для меня лучшим угощением.
 Одри быстро бросила на него насмешливый взгляд.
 – Не слушай его, мама, женщины выстраиваются в очередь, чтобы только предложить ему все виды домашних удобств.
 Это уж как пить дать, кисло подумала Мейбл, причем очень сомневаюсь, что предложения упомянутых женщин ограничивается только стряпней. Однако на месте Одри я бы не воспринимала это обстоятельство с таким спокойствием.
 Должно быть, Одри непоколебимо уверена в его чувствах, коль может легко шутить на эту тему, хотя внешне поведение этих двоих ничем не напоминает поведение любовников. Мейбл задумчиво посмотрела на дочь. На месте Одри я вряд ли могла бы похвастаться такой уверенностью в себе.
 Несомненно, мистеру Барраклоу очень повезло быть любимым такой удивительной девушкой, как Одри, но ведь ей нет еще и двадцати, тогда как ему… Странно, но он не производит впечатления человека, которому для самоутверждения необходимо демонстрировать виснущую на руке девушку намного моложе себя самого. Впрочем, и Одри не из тех, кто станет искать серьезных отношений с мужчиной, по возрасту годящимся скорее в отцы, чем в любовники.
 Мейбл задумалась, нет ли в этом ее вины. Не потому ли Одри совершила опасную ошибку, влюбившись в Ричарда, что мать не смогла обеспечить ее отцом?
 – Так когда будет ужин, мам? – настойчиво повторила Одри.
 – Скоро, не позже чем через час.
 – Здорово! Я провожу Ричарда наверх и покажу ему его апартаменты, а потом вернусь и помогу тебе. Заодно и поболтаем. Кстати, какую комнату ты ему выделила?
 Потрясенная открытием, что любовник Одри намного старше нее, Мейбл совсем забыла о переживаниях по поводу комнат. И вот теперь снова забеспокоилась. Чувствуя, что по-прежнему не в состоянии смотреть на Ричарда, она неуверенно сказала, глядя на Одри:
 – Мистер… Ричард, я отвела вам комнату для гостей по соседству с моей.
 Почему, ну почему я покраснела, произнося последние слова? И почему мое воображение вдруг нарисовало волнующую и очень четкую картину: мускулистое тело Ричарда на кровати в соседней комнате, его гладкая кожа, смуглая от загара, тускло поблескивает…
 Мейбл откашлялась, пытаясь прогнать совершенно неуместные эротические видения.
 Господи, может, он вовсе и не загорелый, не говоря уж о том…
 – Мама, ты хочешь, чтобы наш гость пожил в моей бывшей детской? – Одри улыбнулась. – Ричард, если будешь страдать от бессонницы, разрешаю почитать мои старые книжки. Идем, я тебя провожу.
 Мейбл чуть было не пошла с ними, она уже сделала несколько шагов к лестнице, но вовремя вспомнила, что влюбленным, вероятно, хочется побыть наедине и что даже самая заботливая и любящая мать иногда может оказаться третьей лишней.
 Что ж, по крайней мере, Одри спокойно отнеслась к тому, что спать они будут в разных комнатах. Мейбл невольно задавалась вопросом, как отнесся к этому Ричард, так же ли легко он смирился? Он зрелый мужчина, давно вышедший из возраста, когда в порядке вещей прятаться по углам и тайком целоваться за спиной всевидящего родителя.
 Ричард шагнул к ней, Мейбл застыла на месте, потом сообразила, что стоит между ним и лестницей, густо покраснела и поспешно отступила в сторону. Взгляд Ричарда волновал женщину, казалось, этот человек видит ее насквозь и отлично понимает, насколько противоречивые чувства она к нему испытывает.
 Одри взяла друга под руку, и они стали подниматься по лестнице, а Мейбл ушла в кухню. О, она ушла бы куда угодно, лишь бы не стоять и не смотреть им вслед. Могла ли она подумать, с волнением ожидая приезда дочери, что ее тело будет реагировать на любовника Одри, да еще с такой остротой, словно кожа вдруг исчезла, обнажив нервные окончания, болезненно реагирующие не то что на прикосновение, даже на взгляды!
 Было неприятно сознавать, что она так пронзительно реагирует на Ричарда, но еще хуже, что в каком-то извращенном смысле почти ревнует его к собственной дочери. Откуда у нее такие чувства? Да, не часто, но бывали моменты, когда ее естество тосковало по мужской ласке и нежности, более того, жаждало изведать любовь эмоционально и физически, но Мейбл довольно быстро научилась выбрасывать из головы пустые мечты и сосредоточиваться на действительности. Герои ее грез были лишь неясными вымышленными образами, у нее никогда не было реального мужчины, к которому она испытывала бы столь острое и опасное желание, какое испытала только что. Возможно, она наивно полагала, что мужчина ее мечты просто не существует в реальности. Мейбл всегда верила, что физическое желание может вырасти только из глубокой эмоциональной связи, но поскольку никогда не подпускала к себе мужчин достаточно близко, чтобы такая связь могла возникнуть, то по наивности считала, что ей не грозит испытать тот острый голод, который теперь запустил в нее свои когти.
 Она стояла, уставившись невидящим взглядом на ждущее своего часа тесто для йоркширского пудинга, когда в кухню влетела Одри.
 – Ма, ну скажи, разве он не самый потрясающий мужчина, какого тебе доводилось видеть?!
 – Да, кажется, весьма приятный, – бесцветным голосом прошелестела Мейбл.
 – Приятный?! Да ну, мама, скажешь тоже! Он чертовски сексуален и…
 – Одри, пора ставить в духовку пудинг, – перебила Мейбл. Меньше всего на свете ей хотелось выслушивать описание сексуальных подвигов Ричарда, и не только потому, что она считала его крайне неподходящим для дочери. Мейбл не желала об этом слышать потому… да, нужно признаться честно, потому что боялась не вынести подробностей.
 – Мама, что случилось? – Одри нахмурилась, в голосе больше не было радости. Она подошла к Мейбл, решительно взяла у нее из рук форму с пудингом и поставила на стол, потом развернула мать лицом к себе. – Он тебе не понравился, так ведь? – обвиняющим тоном спросила она.
 – Нет… то есть, да… Ох, Одри, я же только что с ним познакомилась, и…
 – Ну, мама, пожалуйста, – настойчиво попросила Одри, – хотя бы дай ему шанс. Я уверена, ты его полюбишь.
 Слово было выбрано, мягко говоря, неудачно, и какая-то часть ее души, незнакомая, ненужная часть – Мейбл прежде не подозревала о ее существовании – безмолвно возмутилась: почему я должна его полюбить? Потому что ты любишь? Неужели ты не видишь, что он тебе не подходит?
 Поскольку вслух Мейбл ничего не сказала, Одри спросила:
 – Скажи, что именно тебе в нем не нравится?
 Что на это ответить? Мейбл жалко промямлила:
 – Ну, дорогая, не то чтобы он мне не нравился… просто он старше, чем я ожидала.
 – Старше?! – Одри еще больше нахмурилась и почти агрессивно воскликнула. – Скажи на милость, при чем тут возраст? К тому же, я считаю, ему как раз столько лет, сколько нужно.
 Мейбл закусила губу и поморщилась: губа вспухла и болела. Ну вот, начинается: из-за этого мужчины мы уже отдаляемся друг от друга. Естественно, Одри со свойственным юности легкомыслием считает солидную разницу в возрасте пустяком, не заслуживающим внимания, и с моей стороны было просто глупо вылезать с этим сварливым замечанием. Мейбл охватило отчаяние.
 Она попыталась перевести разговор на более безопасную тему и как можно непринужденнее поинтересовалась:
 – Ты не говорила, надолго ли вы пожаловали.
 – О, я-то могу задержаться всего на пару дней, но Ричард пробудет до Рождества, если ты, конечно, не возражаешь.
 – До Рождества? – Мейбл растерянно воззрилась на дочь. – Но, Одри, это невозможно. Я хочу сказать…
 – Ерунда, – упрямо возразила девушка. – Не понимаю, почему он не может остаться? Когда Ричард сказал, что в его новой книге действие будет происходить в Чешире и он хотел бы уточнить кое-что на месте, я сразу поняла: ему лучше всего поселиться у нас.
 Правда, он сначала сомневался, и мне понадобилось некоторое время, чтобы его убедить. Мейбл снова уставилась на дочь.
 – Неужели? – тупо пробормотала она, только чтобы не молчать.
 Бросив на нее испытующий взгляд, Одри неохотно признала:
 – Ладно, ты права, наверное, мне следовало сначала спросить тебя. Но я боялась, что, если расскажу тебе все как есть, ты выдвинешь массу доводов против. Представь себе, один из твоих любимых писателей читал нам лекции, и я узнала, что ему понадобилось собрать материал для новой книги здесь, в наших краях, и он ищет у кого остановиться. Я подумала, что это самый подходящий повод пригласить его к нам. Каюсь, мама, я виновата, но ты не можешь меня теперь подвести! Честное слово, Ричард не причинит тебе хлопот, ты даже не заметишь его присутствия, – добавила она, совершенно не обращая внимания на выражение лица матери. – Можешь поселить его в комнаты дедушки. Там есть ванная, а главное – кабинет. В любом случае его наверняка большую часть времени не будет дома. Ричард говорил, что хочет съездить в Госворт. Мама, ты только подумай, когда выйдет его новая книга, как будет приятно сознавать, что она написана здесь. Ты сможешь повесить у двери мемориальную табличку с надписью: «Здесь работал Брайан Чедуик».
 – Брайан Чедуик? – Мейбл ничего не понимала. – Но его же зовут Ричард Барраклоу?
 – Да, это его настоящее имя, но пишет он под псевдонимом Брайан Чедуик. Кажется, Чедуик – девичья фамилия его матери, а Брайан – второе имя.
 Мейбл в растерянности невольно схватилась за голову. Значит, Ричард – это не кто иной, как Брайан Чедуик, один из моих любимых писателей, и Одри пригласила его погостить, пока он собирает материал для новой книги. Брайан Чедуик – любовник моей дочери… Мейбл вспомнились амурные сцены из его романов, написанные мастерски, с тонкой ненавязчивой чувственностью, и сердце кольнула постыдная зависть, к которой примешивалось не менее постыдное негодование, что это мастерство и утонченность растрачиваются впустую на совсем юную, живую и задорную девушку.
 Господи, как я могла подумать такое! Усилием воли Мейбл прогнала вредные, пагубные мысли, на которые просто не имела права. За ее спиной послышался изумленный голос Одри.
 – Что с тобой случилось? Я-то думала, ты будешь в восторге…
 Услышав в голосе дочери любовь и искреннюю заботу, Мейбл постаралась забыть о недостойных чувствах и лукаво прищурилась.
 – Помнится, когда ты принесла из сада улиток и выпустила их на кухне, ты тоже думала, что я приду в восторг!
 – Но ты же сама жаловалась, что они объедают твои цветы, а убивать их тебе было жалко. Хотя, кажется, ты тогда пригрозила убить вместо улиток меня.
 Мать и дочь рассмеялись, напряжение спало, у Мейбл от смеха даже выступили слезы на глазах.
 – Ах, Одри, – слабо запротестовала она, смахивая слезы, – я не могу…
 Мейбл собиралась сказать, что не может жить в одном доме с ее любовником, но в этот момент в кухню вошел Ричард. Он пристально посмотрел сначала на хозяйку дома, потом так же пристально – на Одри.
 Мейбл вдруг осознала, что лицо ее раскраснелось, на глазах выступили слезы, и поскорее отвернулась к плите, тем более что пудинг давно пора было ставить в духовку.
 Одри, стараясь отвлечь внимание гостя от замешательства матери, воскликнула с наигранной бодростью:
 – Ричард, я только что раскрыла маме твою тайну. Знаешь, она в восторге от того, что ты у нас остановишься, только ей не хватает смелости сказать об этом самой, она онемела от благоговения. Ей не терпится похвастаться новостью перед всеми подругами, правда, мам?
 Мейбл вспыхнула. Возможно, отец все-таки был прав, когда пенял ей за чрезмерную снисходительность по отношению к дочери. Она закрыла духовку и с укором взглянула на Одри.
 Но тут вмешался Ричард:
 – Я вам очень благодарен, Мейбл. Честно говоря, поначалу, когда Одри предложила мне остановиться у вас, пока я буду работать над новой книгой, у меня были кое-какие сомнения. Конечно, с вашей стороны весьма великодушно предложить мне приют, но я побаивался, что Одри могла невольно приукрасить картину. На самом деле писатели – не слишком приятная компания, особенно когда они работают. Должен признаться, как только я вас увидел, то сразу же понял, насколько необоснованными были мои опасения. Мне стало ясно, что, вопреки довольно спорным высказываниям вашей дочери, вы – в высшей степени разумная женщина.
 Слушая речь Ричарда, Мейбл едва не раскрыла рот от удивления.
 – Здорово! – радостно захлопала в ладоши Одри. – Я рада, что вопрос решен, вот только, Ричард, тебе придется перебраться в другую спальню. Мы с мамой решили, что там тебе будет гораздо удобнее. Во всяком случае, кровать там больше, чем в той комнате, которую я тебе только что показала.
 От Ричарда не укрылось замешательство Мейбл, которая стала просто пунцовой. Женщину захлестнула волна стыда и отвращения к себе. Господи, только бы он не догадался, о чем я подумала! Одри слишком молода, неопытность и типично юношеский эгоизм мешают ей понять чувства матери. Она не догадывается, какую жгучую, горькую зависть испытываю я к ней. Одри ни на миг не придет в голову, что меня охватывает самое настоящее отчаяние, когда я представляю ее и Ричарда на старинной двуспальной кровати, словно специально созданной для пылких любовников.
 Но отчаяние Мейбл было вызвано не только тревогой за безопасность дочери, как ей поначалу казалось. Нет, истинная причина куда менее благородна. Ее отчаяние было рождено ревностью. Черной, мучительной, смешной в своем безумии.
 Дело сделано. Наконец Мейбл заставила себя взглянуть правде в глаза. Представляя Одри и Ричарда на этой огромной кровати, она завидовала собственной дочери, завидовала тому, что Ричард желает ее. Что со мной происходит? – недоумевала Мейбл. Неужели я всерьез хотела бы поменяться местами с дочерью? Неужели мне могло даже на секунду прийти в голову, что Ричард сочтет меня привлекательной, желанной? Это абсолютно невозможно, достаточно хотя бы сравнить нас с Одри.
 Одри – девятнадцать, мне тридцать шесть. Я рожала и кормила грудью – между прочим, того самого ребенка, что стоит сейчас передо мной. Теперь этот ребенок превратился в настоящую женщину, притом прекрасную, вступающую в пору своей наивысшей привлекательности и власти, тогда как я… Да, для меня это упоительное время позади. Правда, моя фигура по-прежнему стройна на зависть подругам, но все же это не девичья фигура. Моей коже недостает того прозрачного сияния молодости, которое отличает кожу Одри, черты моего лица лишены юношеской мягкости, которая все еще присуща Одри. Ни один мужчина в здравом уме не предпочтет меня Одри, тем более – мужчина, который своим выбором уже ясно дал понять, что предпочитает прелесть молодой плоти.
 Как жаль, что Ричард и есть тот писатель, чьи книги мне очень нравились, сокрушенно подумала Мейбл. Читая, она часто задумывалась об авторе, и вот теперь, когда он предстал перед ней во плоти, Мейбл постигло разочарование. Пожалуй, физически тот, кто скрывался под именем Брайана Чедуика, оказался одним из самых привлекательных мужчин, каких ей доводилось видеть, но духовно… Несмотря на растерянность, вызванную неуместным, вздорным плотским влечением, Мейбл не могла избавиться от ощущения, что ее предали. Сила, зрелость, сострадание, которые явственно читались между строк его произведений, оказались на поверку иллюзией чистой воды. Реальный Брайан Чедуик был малодушным и тщеславным мужчиной, напрочь лишенным тех качеств, которыми Мейбл мысленно наделила автора полюбившихся книг.
 – Видишь, Ричард, я была права, – радостно продолжала Одри. – Как только ты сказал, что ищешь пристанище в Чешире, я сразу поняла, мамин коттедж как раз то, что тебе нужно. По виду не скажешь, но, если потребуется, мама может быть настоящим драконом. Не сомневайся, уж она обеспечит, чтобы тебе никто не мешал.
 Мейбл внимательно посмотрела на дочь. Одри выглядела юной и невинной, но от этого не переставала быть женщиной. И как истинная женщина, она, вероятно, желала быть уверенной, что в ее отсутствие никто не вторгнется без спросу в жизнь ее любовника, для чего и приставила охранником собственную мать. Но кто будет сторожить самого стража?
 Мейбл заранее знала ответ. Ей придется самой об этом позаботиться, она должна так крепко держать себя в узде, чтобы никто, и в первую очередь сам Ричард, не догадался бы, как остро она на него реагирует.
 Одно утешение: вряд ли Ричарду придет в голову к ней приставать. Может, она и моложе его на несколько лет, но все равно почти вдвое старше дочери.
 Мейбл мысленно приказала себе остановиться. Что на нее нашло? Обычно она никогда не задумывалась о том, что времена, когда она могла представлять интерес для мужчин, по всей вероятности, прошли, не говоря уже о том, чтобы переживать из-за этого. Более того, после смерти отца Мейбл поймала себя на почти радостной мысли, что достигла возраста, когда мужчины больше не считают своим долгом флиртовать с ней, следовательно, ей больше не нужен опекун.
 Одри легко говорить, ей-то еще не приходилось сталкиваться с тем особым мужским любопытством, с которым не раз сталкивалась Мейбл. Когда мужчины узнавали о ее прошлом, о ее незаконнорожденной дочери, многие спешили сделать весьма нелестные выводы, и Мейбл надеялась, что Одри никогда не придется испытать на себе неприязнь окружающих.
 При том что Мейбл никогда ни на минуту не пожалела о рождении Одри, все же для своей дочери она желала лучшей участи. Она любила Одри, восхищалась ею и надеялась, что когда-нибудь та познает счастье материнства, но не раньше, чем достаточно повзрослеет, чтобы нести на себе бремя забот, сопряженных с этим счастьем. Не раньше, чем она сможет разделить и счастье, и заботы с мужчиной, любящим ее так, как она того заслуживает.
 – Кстати, мама, совсем забыла, на прошлой неделе ко мне заезжала бабушка.
 – И как поживает Фиона?
 – Как всегда, цветет, – снисходительно улыбнулась Одри. – Представь себе, у нее потрясающий парень! То есть, наверное, правильнее сказать не парень, а мужчина. Он моложе нее по меньшей мере лет на десять, но без ума от нашей Фионы, и она совершенно счастлива. Ты бы видела, как они трогательно держатся за руки и смотрят в глаза друг другу… Я чувствовала себя третьей лишней.
 Мейбл подавленно молчала. Фиона… Кто бы мог подумать? А Одри продолжала как ни чем не бывало:
 – Они решили провести Рождество и Новый год в Швейцарии, кстати, приглашали нас с тобой на Новый год. Фиона передавала тебе привет и обещала позвонить. – Выражение лица Одри внезапно изменилось, и она тихо добавила: – Знаешь, бабушка сказала, что я стала очень походить на отца и что, когда она смотрит на меня, Ларри словно снова с ней. Мама, а ты его помнишь, я имею в виду физически?
 Физически. Мейбл покраснела как маков цвет, и только потом сообразила, что Одри вовсе не вкладывала в свой вопрос сексуальный смысл, а всего лишь хотела узнать, помнит ли она, как выглядел Ларри.
 – И да, и нет, – быстро ответила Мейбл, чувствуя, что Ричард с интересом наблюдает за ней.
 Наверное, он находит забавным, что Одри была зачата в результате шалости двух наивных подростков, игравших в секс так же, как другие дети играют со спичками? – пронеслось в голове женщины. Если он знаком с Одри, то наверняка в курсе всех деталей. Когда дело касалось семейной истории, Одри отличалась наивной откровенностью, и в этом можно было винить только саму Мейбл, потому что она сразу решила все бремя вины за незаконное рождение Одри взять на себя. Она никогда не притворялась перед дочерью, будто ее и Ларри связывала безумная любовь, как Ромео и Джульетту. Одри с детства знала, что ее отец погиб, и как только достаточно повзрослела, чтобы понять правду, Мейбл деликатно рассказала дочери, как та была зачата.
 Фиона Холфорд никогда не кривила душой, и Мейбл могла только благодарить мать Ларри за то, что та не пыталась создать у девочки идеализированное представление об отце. Впрочем, Одри относилась к нему скорее как к брату, чем как к родителю.
 Ларри запомнился Мейбл подростком, почти ребенком, и сама мысль о том, что она его любила, казалась нелепой. Да, она оплакивала Ларри, когда он так глупо и безвременно погиб в автокатастрофе, но Мейбл понимала, что, останься Ларри жив, сейчас у них не было бы ничего общего, кроме ребенка.
 – Как ты думаешь, если бы он остался жив, вы бы поженились? – спросила Одри, невольно вторя ее мыслям.
 Как всегда в моменты эмоционального напряжения, Мейбл неосознанно прикусила губу. Иногда ей хотелось, чтобы Одри была бы чуть менее прямолинейной и чуть более тактичной. Не совсем подходящая тема, чтобы обсуждать ее в присутствии постороннего. Впрочем, уныло подумала Мейбл, у Одри, вероятно, нет от Ричарда секретов, и потому она считает, что у матери их тоже не должно быть. Просто удивительно, до чего порой молодые люди бывают эгоистичны.
 – Честно говоря, не знаю, – сказала она как можно безразличнее. Мейбл всегда старалась быть честной с Одри, но раскрывать свою подноготную в присутствии Ричарда вовсе не хотелось. Одновременно женщина боролась с острейшим желанием бросить на него взгляд, чтобы увидеть его реакцию. – Вероятно, родители заставили бы нас пожениться, но мы были слишком молоды, чтобы думать о семейной жизни. Боюсь, брак стал бы для нас обоих катастрофой. Ларри было всего семнадцать.
 – А тебе шестнадцать. Ты могла бы отдать меня какой-нибудь бездетной супружеской паре.
 – Нет, я никогда не пошла бы на это, – твердо возразила Мейбл. – Мне посчастливилось, что папа не отказался поддержать меня, хотя, я знаю, для него мой поступок стал ужасным потрясением.
 – А для тебя? Я имею в виду, ты же не собиралась беременеть… Но тогда, наверное, противозачаточные таблетки были не так доступны, как сейчас…
 – Одри, я уверена, что Ричарду не интересно все это выслушивать, – перебила ее Мейбл. Она никак не могла понять, с чего вдруг дочь решила именно сейчас затронуть столь пикантную тему.
 В те времена, когда Одри вступала в пору женственности, Мейбл провела немало долгих часов, обсуждая с дочерью малейшие нюансы своей короткой связи с Ларри, с болезненной честностью обнажая душу. Тогда она призналась, что была слишком наивна и не давала себе труд хоть немного задуматься о последствиях, что она даже не особенно желала Ларри, а отдалась ему только потому, что он этого хотел. Да, она его любила, но такую же детскую любовь могла бы питать к лучшему другу или близкому родственнику. Я была слишком молода и не созрела для взрослых чувств, в моей любви не было ничего сексуального, пыталась втолковать дочери Мейбл.
 – О, Ричард все знает о твоем бурном прошлом, – небрежно заметила Одри, не замечая, что глаза матери потемнели от боли. – Когда я сказала, сколько тебе лет, он сначала не поверил. Кажется, он решил, что ты подделала свое свидетельство о рождении. Ну вот, Ричард, теперь сам видишь, что я тебя не обманула.
 – Да, вижу.
 Странное напряжение в голосе Ричарда заставило Мейбл тревожно покоситься на гостя. Похоже, его что-то внезапно расстроило или оскорбило. На лице застыла хмурая гримаса, придавшая лицу довольно угрожающий вид, и Мейбл внутренне содрогнулась от страха за дочь. Только бы он не выместил свое раздражение на Одри! В этом и заключается проблема: Одри никогда не сможет стать ему по-настоящему равной, в их паре соотношение сил всегда будет в пользу Ричарда, а Одри отводится роль восхищенной поклонницы у его ног.
 Однако Одри, видимо, тоже обратила внимание на резкость тона своего избранника, ибо в усмешке, которой она одарила Ричарда, не было ни малейшего намека на поклонение.
 – Мама, тебе придется держать ушки на макушке, – шутливо предостерегла она, – у мистера Барраклоу ужасный характер, на занятиях он иногда пугает нас до полусмерти.
 Тут уже настал черед Мейбл хмурить брови. Ей было не по душе, что Одри связалась с мужчиной, склонным к агрессии, хотя, похоже, саму Одри это ничуть не волновало. Будучи до конца с собой откровенной, Мейбл вынужденно призналась себе: мне не нравится, что Одри вообще связалась с этим человеком.
 За ужином Одри оживленно болтала, расписывая прелести новой для нее студенческой жизни. Мейбл почти все время молчала. Она так ждала первого приезда дочери из университета, но никогда не думала, что Одри приедет не одна.
 Мейбл отложила вилку и нож. Заметив, что мать почти не притронулась к еде, Одри упрекнула:
 – Ты очень мало ешь. Мужчины не любят костлявых женщин, правда, Ричард?
 Мейбл с тайной завистью окинула взглядом спортивную фигуру дочери. Одри была стройной и гибкой, как породистая скаковая лошадка, рядом с ней Мейбл чувствовала себя гномом.
 – Ни одному разумному мужчине не нравится, когда женщина морит себя голодом в угоду моде. Конечно, вкусы меняются, но, должен признаться, в нежной хрупкости, которая отличает твою мать, есть нечто необычайно привлекательное для мужского глаза. Можете называть меня шовинистом или старомодным, не знаю, может, я и впрямь старомоден, но рядом с такой женщиной в нашем брате пробуждаются древние инстинкты защитника и покровителя.
 – Но в ваших книгах героини почти всегда похожи на валькирий, – возразила Мейбл. При этом она посмотрела ему в глаза, и, только когда обнаружила, что Ричард тоже смотрит ей в глаза – с пытливым интересом, – поняла свою ошибку и густо покраснела, страстно желая лишь одного: спрятаться от его проницательного взгляда.
 – Не всегда, – уточнил Ричард. – Вероятно, я слишком старался не выдать собственных предпочтений. Вы не против, если я сразу после ужина поднимусь наверх? В последние несколько часов у меня появились кое-какие мысли, и я хотел бы изложить их на бумаге. Уверен, вам с Одри есть о чем поговорить. Мы еще не обсудили вопрос о деньгах. Разумеется, я не рассчитываю жить здесь за ваш счет. Обычно, когда у меня зреет замысел новой книги, я арендую какой-нибудь коттедж и закрываюсь там примерно на полгода, пока не будет готов первый черновой вариант. Должен признаться, я поначалу сомневался, принимать ли мне ваше любезное приглашение, переданное Одри, выйдет ли из этого что-то путное. Но вы развеяли все мои сомнения.
 Мейбл не представляла, что на это ответить. Пришлось удовольствоваться укоризненным взглядом на дочь, который та, впрочем, проигнорировала.
 А когда Ричард ушел наверх, оставив их с Одри наедине, Мейбл с ужасом почувствовала, что делает над собой усилие, чтобы не прислушиваться к звуку его шагов на лестнице. Однако ей было что обсудить с дочерью, и, как только они остались вдвоем, Мейбл строго заметила:
 – Одри, я знаю, что старею, но в старческий маразм, кажется, пока еще не впала. Я совершенно не помню, чтобы передавала через тебя Ричарду приглашение, которое он соизволил принять.
 Одри усмехнулась. Похоже, она не испытывала ни малейших угрызений совести.
 – Каюсь, мне пришлось слегка погрешить против правды, – добродушно призналась девушка, потом состроила милую гримаску и добавила: – Иногда Ричард бывает чересчур щепетилен, наверное, это у него возрастное.
 Мейбл отметила, что последнее замечание отнюдь не похоже на слова любящей женщины, и попыталась как-то осмыслить свое наблюдение, а Одри продолжала:
 – Как только он рассказал, что действие его новой книги будет происходить в Чешире и что ему требуется временное пристанище в наших краях, я сразу поняла: Ричарду лучше всего остановиться у нас. Но я же тебя знаю. – Она снова состроила гримасу. – Ты бы ни за что не пригласила его сама…
 Заметив, наконец, мрачное выражение лица Мейбл, Одри замолчала, удивленно уставившись на мать.
 – Ты права, я бы точно этого не сделала, – подтвердила та.
 – Я так и знала, – беспечно продолжала Одри, не обращая внимания на негодующий взгляд матери, – но я знала и то, что Ричард никогда бы не согласился приехать без официального приглашения, поэтому я…
 – Солгала ему? – подсказала Мейбл. Одри округлила глаза с видом оскорбленной невинности.
 – Ну, нет, не совсем, ты сгущаешь краски. Я знаю, он тебе понравится, и мне будет гораздо спокойнее, если у тебя будет компания. Ты же понимаешь, наш дом стоит на отшибе, и после моего отъезда ты осталась в нем совсем одна.
 – Ах, так, значит, все это было задумано ради меня? – не без сарказма уточнила Мейбл. – Какой похвальный альтруизм! – Она могла бы еще добавить, что, пока Ричард живет в ее доме, он относительно защищен от других женщин, но она вовсе не намерена выступать в роли сторожевой собаки при любовнике дочери, однако Мейбл не хватило духу произнести это вслух. К тому же, следовало отдать должное Одри, она действительно была обеспокоена тем, что мать живет одна.
 – Что ж, каковы бы ни были твои мотивы, но мне не нравится, как ты манипулируешь жизнью других людей. Пойми, девочка, это нехорошо. А если бы я возразила, что не передавала никакого приглашения?
 – Ах, мама, я знала, что ты этого не сделаешь, у тебя слишком доброе сердце. Но тебе понравится с ним жить, вот увидишь, тебе будет гораздо веселее, чем в одиночестве.
 Мейбл в упор посмотрела на дочь.
 – Благодарю покорно.
 В душе она сомневалась, что будет часто видеть Ричарда. Когда работаешь, то меньше всего нуждаешься в общении с кем-то, тем более с посторонними. Во всяком случае, Мейбл не нуждалась. Кстати она вспомнила, что еще не обсудила со своим как снег на голову свалившимся постояльцем бытовые детали, например, во сколько подавать еду. Она едва успела смириться с новой ситуацией и вовсе не собиралась потакать капризам творческой натуры, подавая гостю еду и напитки по первому требованию. Ричарду придется выбирать: или приспосабливаться к ее режиму, или заботиться о себе самостоятельно.
 – Только представь, какой фурор ты произведешь в своем издательстве, – поддразнила Одри. – Чего доброго, тебя еще попросят поделиться впечатлениями, каково жить в одном доме со знаменитым писателем.
 – Вряд ли, – сухо возразила Мейбл, – у нас есть более важные и интересные темы для разговора. – Она строго взглянула на дочь. – По-хорошему мне следовало бы отправить тебя наверх и заставить объяснить своему… Ричарду, как обстоят дела на самом деле.
 – Будет тебе, мама, ты же этого не сделаешь, правда? Он придет в ярость…
 Придет в ярость? В глазах Мейбл мелькнула тревога. Что же это за любовник такой? Воображение живо нарисовало ей ужасные картины насилия.
 – Одри, надеюсь, он… не обращается с тобой жестоко? – осторожно спросила она. Все-таки, ее дочь – взрослая женщина, по крайней мере, считает себя таковой, и не следует совать нос в их отношения с Ричардом. Кроме того, Мейбл побаивалась вникать в слишком интимные подробности их взаимоотношений.
 – Жестоко? – Казалось, Одри несколько мгновений пробовала вопрос на вкус, потом задумчиво ответила: – Нет, нисколько. Конечно, не считая того, что он слишком придирался к моему последнему сочинению и, критикуя, не стеснялся в выражениях.
 Мейбл оставалось только гадать: то ли ее страхи беспочвенны, то ли Одри поняла ее совершенно неправильно, и от всей души надеяться, что верно первое. Она принялась убирать со стола.
 – Мам, давай я помою посуду, – предложила Одри.
 Ричард спустился вскоре после того, как часы пробили восемь. Одри тут же предложила отправиться втроем в местный паб и выпить по стаканчику, но Мейбл поспешно отказалась, сославшись на дела. Интуиция подсказывала ей, что Одри, возможно, и рада пригласить мать, но вряд ли Ричард разделяет чувства своей возлюбленной. Правда, он ничем не выдавал недовольства перспективой присутствия третьего лица, но это свидетельствует лишь о том, что мистер Барраклоу хорошо умеет скрывать свои мысли. Даже слишком хорошо, с тревогой думала Мейбл, продолжая отбиваться от уговоров дочери.
 Настойчивости Одри Мейбл нашла два объяснения, но не знала, какое ближе к истине. Или этой парочке недостает остроты чувств, которая, в представлении Мейбл, должна быть свойственна влюбленным, или же их отношения настолько устоялись, что Одри и Ричард больше не испытывают потребности как можно чаще оставаться наедине. Кроме того, Одри восприняла проживание в отдельных комнатах как должное. У Мейбл неожиданно разболелась голова, и женщина потерла виски.
 – Вам нехорошо?
 Мейбл оглянулась и встретила сочувственный взгляд Ричарда.
 – Ничего страшного, просто легкое недомогание.
 – Тогда вам следует пойти с нами. Свежий воздух будет вам на пользу.
 – Спасибо, я… я устала. Пожалуй, лучше пораньше лягу спать.
 Одри побежала наверх за пальто. По какой-то необъяснимой причине к глазам Мейбл подступили слезы. Наверное, все дело в шоке и эмоциональном напряжении, решила она.
 А еще я не привыкла чувствовать себя хрупкой и ранимой, слышать участие в голосе мужчины. Как бы то ни было, наверняка мне все это просто почудилось. Действительно, с какой стати Ричарду Барраклоу обо мне заботиться? Похоже, я превращаюсь в одну из тех дурочек, которые, боясь приближающейся старости, тешат себя фантазиями и начинают видеть в каждом встречном чуть ли не поклонника. Какая гадость! – мысленно содрогнулась Мейбл.
 К тому времени, когда Одри и Ричард вернулись, Мейбл уже больше часа как легла. Она слышала, как они поднимаются по лестнице, как остановились в нескольких футах от ее двери. Ричард негромко сказал:
 – Может быть, тебе следует заглянуть к матери? Она…
 Мейбл затаилась под одеялом. Но, к ее величайшему облегчению, Одри, не дав другу договорить, возразила:
 – Господи, зачем? Мама терпеть не может, когда вокруг нее суетятся, особенно если она неважно себя чувствует. К тому же она наверняка уже спит. Спокойной ночи, Ричард.
 Последовала пауза, в течение которой Мейбл старалась мысленно не представлять себе, как ее дочь и Ричард сплетаются в страстном объятии, целуя друг друга. Страстное или нет, но объятие оказалось очень недолгим. Едва Мейбл успела зажмуриться, чтобы прогнать непрошеное видение – сильные руки Ричарда обвивают гибкую девичью фигурку, великолепно очерченные чувственные мужские губы впиваются в губы Одри, – как хлопнула дверь в комнату Ричарда, и звук легких шагов Одри стих в конце коридора.
 Теперь Мейбл могла спать, но сон не шел. Почти всю ночь она проворочалась в постели. Едва сомкнув веки, Мейбл тут же начинала напряженно вслушиваться в тишину, пытаясь различить предательский скрип половицы или дверных петель.
 Господи, что я делаю? – со слезами на глазах спрашивала себя Мейбл. Разумеется, она хотела бы уберечь дочь от страданий, но при чем тут образы, лихорадочно проносящиеся перед ее мысленным взором? Она, которая никогда не жаждала иметь любовника, вдруг к собственному стыду поймала себя на том, что томится по ласкам мужчины, и не какого-то абстрактного мужчины, а любовника собственной дочери!




 3


 Мейбл, совершенно измученная, заснула лишь перед рассветом и, как и следовало ожидать, проспала. Ее разбудил стук в дверь – по-видимому, Одри пришла узнать, почему мать до сих пор не появилась. Мейбл нехотя открыла глаза и сонно буркнула:
 – Входи.
 Дверь открылась, но на пороге стояла не Одри, а Ричард.
 – Надеюсь, я вас не разбудил, – извиняющимся тоном проговорил он, – вот, принес вам чай.
 В первый момент Мейбл от неожиданности потеряла дар речи. Ричард был одет в джинсы и свежую рубашку, несколько верхних пуговиц которой были расстегнуты. Волосы его влажно поблескивали. Когда он подошел ближе, Мейбл уловила слабый аромат мыла.
 Ричард поставил чашку с чаем на столик возле кровати и озабоченно спросил:
 – Как ваша голова?
 Мейбл недоуменно заморгала. При чем тут голова? Ни одна мигрень не сравнится с тем, что вытворяет сейчас ее сердце. Оно билось так громко и суматошно, что Мейбл машинально положила руку на грудь поверх ночной рубашки, словно это могло успокоить сердцебиение.
 – П-прошла.
 Боже правый, что происходит? Она не привыкла, чтобы мужчина являлся по утрам к ней в спальню, приносил чай, интересовался здоровьем… Тем более такой интересный мужчина.
 Мейбл вдруг устыдилась своей простенькой ночной рубашки, которая когда-то принадлежала Одри, и спутанных волос. К тому же солнечный свет, льющийся в окно, словно нарочно освещал и то, и другое с беспощадностью софита.
 Интересно, отнес ли Ричард чашку чаю Одри? Если да, то теперь он, вероятно, сравнивает свежесть молодой девушки с утренней бледностью ее матери. В чью пользу и думать не надо.
 Ричард не спешил уходить. Более того – непринужденно уселся на кровать.
 – Одри сказала, что вы художник-иллюстратор.
 Нашел время для светской беседы! – чертыхнулась про себя Мейбл, но вслух вежливо ответила:
 – Гм… да, я иллюстрирую детские книжки.
 – Вы сейчас над чем-нибудь работаете?
 – Да, я только что получила новый заказ, но еще не приступала.
 Ричард нахмурился.
 – Вам не помешает мое присутствие?
 Несколько мгновений в душе Мейбл преданность дочери боролась с честностью. В конце концов, победила преданность.
 – Вовсе нет, – солгала Мейбл. – Я очень рада. В издательстве наверняка начнут расспрашивать меня о вас.
 Боже правый, да что со мной стряслось? Что я несу? Ну совершенная идиотка!
 – Мама?
 Мейбл с облегчением увидела в дверном проеме Одри.
 – Надеюсь, я не помешала? – многозначительно спросила девушка, входя в спальню.
 Мейбл покраснела.
 – Честное слово, Одри, я…
 – Мама, я просто пошутила. Ого, чай в постель! Везет же некоторым. А вот обо мне никто не позаботился. Почему, интересно?
 – Вероятно, потому что ты этого не заслужила, – сухо заметил Ричард.
 Мейбл удивилась его тону. Чего он добивается? Пытается спровоцировать ревность Одри? К собственной матери? Но это же нелепо. Не может быть.
 – Я… Пожалуй, пора вставать, – неловко пробормотала Мейбл.
 – Хорошая мысль, – согласилась Одри. – Мам, чем мы сегодня займемся? Наверное, Ричард с удовольствием осмотрел бы окрестности. Как считаешь, может, свозить его в Госворт?
 – По-моему, неплохо придумано, – одобрила Мейбл. – Вы уедете на весь день или вернетесь к ланчу?
 Одри выглядела озадаченной.
 – По-моему, об этом нужно спросить у тебя. Имелось в виду, что в Госворт с Ричардом поедешь ты, а не я. История скорее твой конек. Кроме того, вчера в магазине я столкнулась с Дебби и пообещала, что сегодня загляну к ней обсудить последние новости. Мам, ты ведь не против, правда? Тебе же нравится ездить в Госворт? Помню, ты всегда говорила, что черпаешь там вдохновение, и он тебе никогда не надоедает.
 Мейбл растерялась. Одри смотрела почти умоляюще, взглядом заклиная: согласись. Но почему? По логике вещей ей бы следовало стремиться самой поехать с Ричардом. Или у них что-то неладно, может, поссорились? Не из-за того ли, что я поселила их в разных комнатах? Возможно, Ричард пытался настаивать, чтобы Одри провела с ним ночь, а Одри, щадя мои материнские чувства, посчитала своим долгом отказаться. Если это так, то я просто обязана сделать то, что хочет дочь.
 Поэтому, проглотив возражения, Мейбл неуверенно начала:
 – Ну, если мистер… если Ричард не возражает, чтобы его гидом была я, то я с удовольствием побываю в Госворте еще раз.
 Мейбл как раз недавно подумывала о том, чтобы наведаться в это поместье. Она любила нарядный черно-белый фасад старинного здания, его уютные комнаты, знала его историю и не раз черпала в Госворте вдохновение. Но Мейбл была уверена, что Ричарда отнюдь не прельщает перспектива посетить Госворт в ее обществе, и поэтому немного помолчала, ожидая возражений гостя. Однако, к немалому изумлению Мейбл, Ричард повернулся к ней и сказал вполне искренне:
 – Буду очень рад, если вы сможете уделить мне время. Одри отрекомендовала вас большим знатоком местной истории. Я подозреваю, что в ближайшие месяцы мне не раз пригодятся ваши знания. Смею надеяться, я не надоем вам и вы не пожалеете, что сдали мне комнату.
 – Вот и славно, вопрос решен, – радостно воскликнула Одри. – Поскольку чай мне не предлагают, я пошла одеваться.
 С этими словами девушка направилась к двери. Ричард поднялся с кровати, при этом одеяло съехало, и, к ужасу Мейбл, взору мужчины открылась совершенно непрезентабельная ночная рубашка в веселенькую бело-розовую полоску, украшенная большой яркой аппликацией, изображающей кота. Вряд ли сие одеяние можно считать подходящим для женщины элегантного возраста. К тому же, хотя Мейбл осталась по-девичьи стройной, ей все же далеко не восемнадцать, и облегающая рубашка слишком откровенно обрисовывала ее пышную грудь.
 Мейбл потянулась за одеялом, чтобы прикрыться, и одновременно Ричард наклонился сделать то же самое. На миг их пальцы случайно соприкоснулись, Мейбл поспешно отдернула руку. Кожа горела, как от ожога, щеки залились алым румянцем, и, как назло, Ричард именно в этот момент посмотрел на нее.
 Быть может, он всего лишь собирался извиниться, а может, и вовсе ничего не думал говорить, но каковы бы ни были его намерения, он тут же забыл о них. Внезапное и необъяснимое напряжение так явственно читалось в его глазах, что Мейбл инстинктивно проследила направление его взгляда, чтобы выяснить, что же привлекло внимание гостя.
 Лучше бы она этого не делала и тогда бы не обнаружила, что его взгляд прикован к ее груди, отчетливо выступающей под детской рубашкой. Хуже того, Мейбл с ужасом заметила, что соски – этот безошибочный индикатор женского возбуждения – предательски напряглись и самым распутным образом выступают из-под тонкой хлопчатобумажной ткани, словно умоляя прикоснуться к ним, поцеловать…
 Мейбл ничего не могла поделать. Содрогнувшись от стыда и отвращения к себе, она закрыла глаза, перевернулась на живот и, уткнувшись лицом в подушку, глухо пробормотала:
 – Уходите, прошу вас.
 Еще долго после ухода Ричарда ее била дрожь.
 О небо, как же я теперь смогу одеться, спуститься в гостиную и вести себя так, словно ничего не произошло? А что, если Ричард расскажет об этом Одри? От отчаяния и презрения к себе Мейбл тихонько застонала. Больше всего ей хотелось закрыть глаза, с головой укрыться одеялом и никогда не выходить из спальни, но она понимала, что не может себе этого позволить. В конце концов, она не подросток, а взрослая женщина и должна вести себя соответствующим образом.
 Мейбл встала, приняла душ и оделась. Надев поверх простой черной юбки и кремовой блузки кардиган, связанный из толстой пряжи, она застегнула его на все пуговицы, так что теперь, если тело снова предаст ее, об этом никто не узнает.
 Подняв с пола злополучную ночную рубашку, Мейбл дала себе обещание, что в понедельник первым делом съездит в магазин и купит что-нибудь более чопорное, соответствующее возрасту, да чтобы ткань была поплотнее. И тогда Ричард, как бы близко ни оказался, не сможет догадаться о неприличной реакции ее тела на его близость.
 Впрочем, это тоже глупо, одернула себя Мейбл, потому что сегодняшняя утренняя неловкая сцена наверняка навсегда отобьет у Ричарда охоту приносить мне чай в постель. Да мне этого и не хочется, и вообще, в происшедшем виноват только он один. Он не имел права врываться в мою спальню. То, что мистер Барраклоу любовник Одри, еще не дает ему права заходить ко мне в комнату и усаживаться на кровать.
 И все же… Все же, как ни трудно в этом признаться, оказалось очень приятно хотя бы ненадолго почувствовать себя женщиной, которую холят и лелеют и которой приносят чай в постель. Возможно, все дело в том, что никогда еще ни один мужчина не заботился обо мне таким образом, с затаенной болью подумала Мейбл. Так же, как ни один мужчина не касался рукой моих грудей, не ласкал их, не целовал, дразня губами чувствительные соски, пока они не напрягутся от возбуждения… Пока от возбуждения не затрепещет все мое тело.
 Мейбл ужаснулась и мысленно приказала себе прекратить. Она не имеет права на подобные мысли, абсолютно никакого права.
 Спустившись на кухню, хозяйка дома обнаружила, что стол уже накрыт к завтраку, более того, в кухне витает восхитительный запах свежесваренного кофе. Больше всего ее обрадовал тот факт, что Ричарда здесь нет, только Одри. Мейбл с удовольствием вдохнула бодрящий аромат.
 – Ты молодец, милая, спасибо, что приготовила завтрак. Не знаю, что со мной случилось, но я здорово проспала.
 Она надеялась, что дочь, которая в это время доставала что-то из буфета, не оглянется и не заметит выражения ее глаз. Ричард принадлежит Одри, и Мейбл чувствовала себя виноватой, словно своей реакцией на него предавала дочь.
 – Не благодари меня, – улыбнулась Одри, доставая пачку своих любимых бисквитов. – Это была идея Ричарда. Ты не представляешь, какой он деспот. Заявил, что меня, видите ли, слишком долго баловали, и пришло время кому-нибудь немного позаботиться и о тебе.
 У Мейбл буквально отвисла челюсть, она густо покраснела. Что за игру затеял этот Ричард? Он не похож на неуверенного в себе мужчину, прибегающего к разного рода уловкам, чтобы завоевать внимание женщины. Хотя, с другой стороны, коль скоро он в таком возрасте связался с молоденькой девушкой, у него определенно есть серьезные психологические проблемы.
 И все же мистер Барраклоу производит впечатление вполне зрелого человека, способного прекрасно справляться и с окружающими, и с самим собой.
 Возможно, так оно и есть, и Ричард – из тех мужчин, которые любят контролировать чувства других, а кто может для этого быть более удобным объектом, чем только что вышедшая из-под родительской опеки девушка? К примеру, зрелой женщиной управлять гораздо труднее, а некоторыми так и вовсе невозможно, потому что у них за плечами немалый жизненный опыт.
 – Кстати, где наш гость? – спросила Мейбл, пытаясь привести в порядок мысли.
 – Отправился в магазин купить писчей бумаги. Скоро должен вернуться.
 Мейбл достала хлеб и положила на доску.
 – Мам, ты собираешься поджарить тосты? – спросила Одри. – Я бы не отказалась и от яичницы-болтуньи.
 – В таком случае вставай к плите, – произнес от дверей мужской голос. – Знаете, вы слишком избаловали дочь, – обратился Ричард к Мейбл, входя в кухню. Не дав женщине возможности возразить, он взял у нее из рук кухонный нож. – Пусть Одри готовит завтрак, а вы садитесь.
 Мейбл машинально повиновалась. Она ничего не понимала. Ричард обращался с Одри не как с любовницей, а как с ребенком. Да, она знала, что была склонна баловать Одри, но зато дед был чересчур требователен к девочке. Отец Мейбл придерживался старомодных взглядов, считал, что женщина должна ходить перед мужчиной на задних лапках. Как-то само собой вышло, что, уступая отцу, Мейбл стала так же вести себя и с Одри, хотя, конечно, позаботилась, чтобы дочь усвоила хотя бы азы домоводства и умела себя обслужить.
 – Прости, мама. Ричард прав. Ты действительно меня избаловала, – сказала Одри. Взяв ломоть хлеба, только что отрезанный Ричардом, она с восхищением воскликнула: – О, домашний хлеб! Здорово! Знаешь, в университете я очень тосковала по твоей стряпне. – Обратившись к Ричарду, она пояснила: – Мама отлично готовит. Честно говоря, она все делает отлично. – Девушка порывисто обняла мать и чмокнула в лоб. – Кстати, мам, можно позаимствовать твою машину? Если ты поедешь с Ричардом, она тебе не понадобится, а мне, наоборот, очень пригодится, раз я собираюсь навестить Дебби. Мейбл нехотя кивнула.
 – Бери, но только обращайся с ней бережно и не вздумай истратить весь бензин и вернуть мне машину с пустым баком, а также…
 – Верни сиденье в прежнее положение, – закончила Одри. – Разве я виновата, что мои ноги длиннее твоих? Ну хорошо, хорошо, я все поняла.
 – Поняла – да, но вот восприняла ли? – лукаво поинтересовалась Мейбл.
 – Если Одри – типичный представитель своей возрастной группы, то на последний вопрос ответ отрицательный, – подсказал Ричард. Он поставил на стол тарелку с аппетитно подрумянившимися тостами и пояснил: – У меня четверо племянников-подростков: у одной сестры двое девятнадцатилетних близнецов, у другой – одному ребенку девятнадцать, второму – пятнадцать. Вероятно, в отрочестве и юности все мы без исключения бываем эгоистами, но когда становимся старше, об этом забываешь.
 – Вы только послушайте этого дедулю, – поддразнила Одри. – Я и не знала, Ричард, что у тебя есть племянники. А много у тебя еще родни? – Она намазала тост толстым слоем масла и облизала пальцы. Иногда Одри вела себя как маленькая.
 – Не очень. Родители умерли, у меня есть обычный набор кузенов и кузин, пара дядюшек и все.
 – Странно, что ты до сих пор не женат, – заметила Одри.
 Мейбл невольно ахнула и всплеснула руками, но дочь и бровью не повела. По-видимому, в современных взаимоотношениях тактичность не считается важным элементом.
 Странно, подумала Мейбл, мне бы следовало радоваться, что самолюбию Ричарда нанесен удар, пусть и непреднамеренный, так почему же я испытываю потребность щадить чувства Ричарда? Ведь поначалу, узнав о большой разнице в возрасте между Ричардом и Одри, я очень волновалась за дочь и стремилась оградить ее от страданий. Чтобы удержаться и не одернуть Одри вслух за бестактность, Мейбл снова прикусила губу, болевшую еще со вчерашнего дня.
 – Ты находишь это странным? Наверное, я просто не встретил подходящую женщину в подходящее время. По молодости я не стремился остепениться, слишком много всего хотелось сделать, прежде чем связывать себя женой и детьми, а потом… Что ж, вероятно, правду говорят, будто с возрастом человек становится все более разборчивым и уже не согласен довольствоваться абы чем.
 Что это: простая констатация факта или скрытое предостережение для Одри, чтобы она не рассчитывала на прочные отношения, на брак?
 Слова Ричарда принесли Мейбл странное облегчение, и, пытаясь оправдаться перед собственной совестью, она сказала себе, что печется исключительно об интересах Одри, а все остальное ее вовсе не интересует.
 Когда они, наконец, были готовы отправиться в дорогу, время уже близилось к полудню. Одри для визита к подруге выбрала непритязательный наряд: джемпер из меланжевой пряжи, старенькие джинсы, ладно сидевшие на ее стройных длинных ножках, и шерстяные гетры – и при всем при том ухитрилась выглядеть сногсшибательно.
 Мейбл с завистью проводила дочь взглядом. Когда ей было столько лет, сколько сейчас Одри, у нее не было и десятой доли этой уверенности в себе. Да что вспоминать юность, у нее и сейчас нет и десятой доли уверенности в себе, которой обладает Одри. Она мысленно сравнила одежду Одри с собственным скромным, но практичным нарядом. Что греха таить, рядом с дочерью она выглядит уныло и скучно, как серый воробышек рядом с яркой тропической птицей.
 Интересно, Ричард тоже сейчас сравнивает нас, мысленно негодуя, что Одри бросила его на мать? От этой мысли Мейбл внутренне поежилась, ее так и подмывало встать и сказать, что никуда она с ним не поедет, однако хорошие манеры, настойчиво привитые отцом и миссис Бигли, взяли свое, и женщина сдержалась.
 Надо признать, если Ричарда и раздражало, что Одри решила оставить его в обществе матери, то внешне он никак этого не выказал.
 По всем приметам зима в этом году обещала быть ранней. Конечно, резкое похолодание и пронизывающий ветер казались особенно неприятными после сухого жаркого лета, но только поначалу. Мейбл любила осень, любила бодрящий воздух морозного утра, неброские, пастельные тона бледно-голубого неба, по-осеннему поблекшие краски, неяркое солнце. Скоро облетят листья, и на фоне отдаленных холмов, покрытых первым снегом, будут с графической четкостью вырисовываться силуэты голых деревьев.
 – Брр, какой холод! – Одри поежилась, выйдя из дома. – Это вам не лето!
 Ричард проводил девушку насмешливым взглядом и подождал, пока она заберется в маленькую машину Мейбл.
 – Лето им, видите ли, подавай! – заметил он. – Почему молодежь не умеет ценить самое удивительное? Лично я предпочитаю как раз это время года, когда пейзаж предстает во всей своей неприкрытой обнаженной сущности. В голых деревьях и полях есть какая-то гордая строгость, чего никогда не увидишь летом.
 Его слова настолько точно вторили ее собственным мыслям, что Мейбл невольно улыбнулась Ричарду, не сознавая, как преобразилось при этом ее лицо. Стоило ей чуть ослабить жесткий самоконтроль, как маска скованности исчезла, открыв лицо хрупкой, уязвимой женщины, во многих отношениях казавшейся едва ли не моложе и невиннее собственной дочери.
 Наблюдая за ее преображением, Ричард задавался вопросом: намеренно эта женщина старается держаться в тени и возводит вокруг себя множество барьеров или делает это инстинктивно, по неосознанной укоренившейся привычке. Когда Одри в своей безыскусной манере впервые рассказала ему о матери, у Ричарда были серьезные сомнения, стоит ли принимать приглашение. Но теперь…
 Когда Одри отъехала от дома, Ричард повернулся к Мейбл. Та провожала дочь взглядом, в котором сквозила чуть ли не тоска. Он открыл дверь своего «бентли».
 – Боюсь, вам придется побыть штурманом. Далеко отсюда до Госворта?
 – Нет, всего десять-двенадцать миль.
 Устраиваясь на обитом кожей сиденье дорогого автомобиля, Мейбл тихонько вздохнула с оттенком легкой зависти. Интересно, каково быть владельцем такой роскошной игрушки?
 – Отличная машина, – заметила она, когда Ричард сел за руль и завел мотор.
 – Да, я очень ею доволен, хотя, признаться, цена немилосердно вздута. Однако, когда я занимаюсь исследовательской работой, мне нужен надежный автомобиль, на который всегда можно положиться и в котором можно путешествовать с относительным комфортом. Вот и пришлось выбрать дорогую марку.
 Возле развилки, откуда отходила дорога на Госворт, Мейбл показала Ричарду, куда сворачивать.
 – Почему вы решили, что действие новой книги должно разворачиваться именно в Чешире? – неуверенно спросила Мейбл, не зная, как он отнесется к расспросам о работе.
 Она слышала, что, когда дело касается их труда, писатели порой бывают капризны, хотя по отношению к Ричарду само это понятие казалось ей не применимым. Мистер Барраклоу производит впечатление человека уравновешенного, уверенного в себе и своих целях, хотя, с другой стороны, будь он такой зрелой личностью, каковой кажется, разве стал бы для самоутверждения выбирать в любовницы молоденькую девушку вроде ее дочери?
 – Все началось с рыцаря Хьюго. Это вымышленный персонаж из моей последней книги, родственник графа Честера…
 – Да, я помню, – радостно перебила Мейбл. – Он получился у вас как живой! Читая книгу, я поймала себя на мысли, что мне хочется узнать об этом человеке побольше. И ваша новая книга будет о нем же? Это замечательно… – Почувствовав на себе любопытный взгляд, женщина внезапно замолчала и густо покраснела.
 – Одри говорила, что вы восторгаетесь моими книгами, однако я расценил эти слова как попытку польстить моему писательскому самолюбию. Но теперь вижу, что она сказала правду. Да, я с вами согласен. Я обнаружил, что Хьюго развился в более сложный образ, чем я задумывал, он как бы требовал к себе внимания. Честно говоря, я уже пообещал прочесть в университете курс лекций и не собирался пока начинать новую книгу, но Хьюго не давал мне покоя. Вот и пришлось срочно искать, где поселиться, пока собирается материал для новой книги. Я уже кое-что прочел о здешних краях, вероятно, дом Хьюго будет похож на Госворт.
 Они еще некоторое время разговаривали, пока Мейбл не указала на очередной поворот, после чего оба замолчали, словно по обоюдному согласию. Мейбл откинулась на спинку сиденья и стала молча наслаждаться комфортом роскошной машины и живописными окрестностями.
 В Госворте оказалось немноголюдно, летний наплыв посетителей схлынул, и дом с обширным парком оказались почти в полном распоряжении Мейбл и Ричарда.
 Они молча переходили из комнаты в комнату, Ричард – впервые открывая для себя Госворт, Мейбл – в который раз с удовольствием рассматривая знакомые интерьеры и как всегда погружаясь в неповторимую атмосферу старинного дома. Когда они все так же в полном молчании закончили осмотр второго этажа, Мейбл неуверенно заметила:
 – Дом не так уж велик, возможно, вы представляли его иначе.
 – Он прекрасен, – тихо откликнулся Ричард. – И вы – идеальный спутник. Немногие способны молчать, позволяя дому, предметам говорить самим за себя.
 – Боюсь, со мной может быть скучно, – призналась Мейбл. Неожиданная похвала так тронула ее, что было трудно скрыть свои чувства. – Я никогда не знаю, что полагается говорить. Одри считает, потому, что я слишком много времени провожу одна. Да, я кое-что знаю о…
 – С вами вовсе не скучно, – решительно прервал ее Ричард. – Знаете, с кем скучно? С теми, кто болтает без умолку о пустяках, пока у собеседника не зазвенит в ушах.
 Они остановились в последней на этаже комнате. Между ними вполне могло бы поместиться еще два человека, но Мейбл вдруг показалось, что она стоит слишком близко к Ричарду. Ее охватило опасное, пугающее ощущение, сковавшее незнакомым напряжением все тело: непонятное возбуждение и одновременно ожидание чего-то неведомого.
 – Наверное, нам пора спускаться. – Голос ее прозвучал глухо. – Мы еще не осмотрели первый этаж и парк.
 – Да, вы правы.
 Ей только показалось, или голос Ричарда тоже обрел непривычную хрипотцу? Наверное, во всем виноват старый дом, решила Мейбл. Бывая в Госворте, она всякий раз отчетливо осознавала, как много поколений жило в этом доме, как много слез и улыбок видели эти старые стены, как много разыгралось здесь драм и трагедий. В Госворте Мейбл всегда с особой остротой чувствовала собственное одиночество в большом мире, лишний раз вспоминала, что ей не с кем разделить жизнь. И почему-то рядом с Ричардом она особенно резко ощутила, чего именно недоставало ее жизни и в эмоциональном, и в физическом смысле.
 Однако она выбрала свою судьбу не только под давлением необходимости, но и по собственной воле. Жизнь не раз давала ей возможность завязать близкие отношения с мужчинами, пусть даже это были бы случайные связи, но Мейбл отказывалась ими воспользоваться. Ее тело, никогда не знавшее подлинного сексуального наслаждения, не жаждало того, чего не знало. Сама мысль о сексе ради секса вызывала у нее какой-то внутренний протест, возможно, потому, что так уж Мейбл была устроена, а может, сказывались обстоятельства, при которых была зачата Одри.
 И вот теперь Мейбл совершенно неожиданно и с почти болезненной остротой почувствовала, что она – женщина, что она способна испытывать желание, что у ее тела есть свои потребности и оно может причинять ей боль и муку. Оказывается, она способна смотреть на мужчину, на его губы, на его руки и при этом страстно, до судорог мечтать почувствовать их прикосновение к своей коже.
 Это само по себе ужасно, подумала Мейбл, а если учесть, что упомянутый мужчина любовник моей дочери… Мне нет оправдания, я не имею права испытывать подобные чувства, и нечего потворствовать своим слабостям, проводя время в его обществе. Начать с того, что, будь у меня достаточно здравого смысла, порядочности и преданности дочери, я бы отказалась ехать с Ричардом в Госворт.
 Но ведь я по-настоящему люблю дочь. Что же касается поездки с Ричардом… Разве не сама Одри настояла на этом? Да и разве я, мать, представляю хоть какую-то угрозу счастью Одри? Маловероятно, чтобы Ричард мог испытывать ко мне какое-то иное чувство, кроме, быть может, уважения. Как бы настойчиво он ни утверждал, что ему приятно находиться в моем обществе, вероятнее всего, джентльмен просто проявляет элементарную вежливость к матери своей любовницы, не более того.
 Да, так и есть, он просто старается быть любезным со мной ради Одри.




 4


 – Спасибо, что устроили мне экскурсию по Госворту.
 Они дошли до границы парка и остановились на вершине холма, любуясь домом, уютно расположившимся в простирающейся перед ними долине.
 – Мне нравится бывать здесь, – честно ответила Мейбл. – Летом они проводят под открытым небом певческие праздники, а также играют спектакли, используя фасад дома как задник. Люди приходят пораньше и устраивают пикники на траве, атмосфера на таких вечерах бывает просто удивительная.
 – Представляю.
 Мейбл покосилась на Ричарда с некоторым сомнением. Уж не смеется ли он над ней? Вполне возможно, если он сравнивает ее стиль жизни со своим. Вероятно, считает ее занудной дамочкой средних лет, жизнь которой так скучна и однообразна, что даже какой-то пикник приобретает для нее гипертрофированное значение. Однако, посмотрев в глаза Ричарду, Мейбл прочла в них только искреннюю заинтересованность.
 – Одри мои восторги не разделяет. Когда мы в прошлый раз ходили вместе на концерт, для нее самым ярким впечатлением стали комары.
 – О, это мне знакомо. Я испытал то же самое, когда по глупости поддался на уговоры племянников и пошел с ними на концерт какой-то поп-группы.
 – Одри любит современную музыку, – с вызовом сказала Мейбл.
 – Что ж, этого следовало ожидать. В ее возрасте я тоже любил, она еще вырастет из этого увлечения, как все мы.
 Что он имеет в виду? Что значит, «следовало ожидать»? Разве он не знает вкусов и пристрастий Одри? Довольно трудно не заметить, что она следит за всеми музыкальными новинками, тем более когда магнитофон или проигрыватель включаются на полную мощность, так что чуть барабанные перепонки не лопаются. Или Ричард – из тех мужчин, которых женщины интересуют только в постели?
 Все чувства Мейбл немедленно восстали против такого предположения. Почему? Да только потому, что мне невыносима даже мысль о том, что моя дорогая доченька, умница и красавица, могла связаться с мужчиной, который потребительски к ней относится. Никакой другой причины нет, сказала себе Мейбл.
 Это было бы скорее в моем духе, это меня недостаток жизненного опыта и не слишком высокая самооценка вполне могли бы привести к низменным взаимоотношениям с мужчиной. Не то чтобы я собиралась вступать в связь с кем бы то ни было и уж тем более с человеком, который…
 Мейбл невольно поежилась. Ее мысли приняли опасное направление, и чувства быстро выходили из-под контроля.
 – Вам холодно? Простите, это моя вина. Я слишком долго задержал вас на улице.
 Она с улыбкой покачала головой. Но глупое сердце шептало, что даже если она и замерзла, тепло улыбки Ричарда растопило бы холод. Они стояли так близко, что стоило только кому-то одному сделать небольшой шаг вперед, как их тела бы соприкоснулись. Если бы Ричард поднял руку, то мог бы обнять Мейбл за плечи. Ах, если бы он обнял меня и привлек к себе…
 Сдавленный вздох Мейбл привлек внимание спутника. Он повернул голову и нахмурился. На какое-то ужасное мгновение Мейбл показалось, что Ричард сумел прочесть ее мысли и понял то, что она так отчаянно пыталась скрыть. Она в который раз напомнила себе, что этот мужчина принадлежит ее дочери. Она мысленно молилась, чтобы кто-то или что-то помогло ей выдержать отчаянную битву с самой собой. Мейбл попыталась сосредоточиться на мысли о том, как расстроится Одри, и какое унижение ждет ее саму, если Ричард догадается, что творится у нее в ее сердце, и поделится своей догадкой с Одри. Дочь будет иметь полное право ужаснуться и презирать мать, во всяком случае, сама Мейбл в полной мере испытывала к себе оба эти чувства.
 Она не понимала, что с ней происходит. После смерти Ларри прошло много лет, на протяжении которых Мейбл ни разу не испытала ничего похожего на сексуальное влечение. Более того, порой она робко мечтала об эмоциональной близости с мужчиной, который любил бы ее и заботился о ней, но при этом никогда не возникало этих неуправляемых, мощных, до боли острых ощущений. Так почему же они вдруг охватили ее именно сейчас и почему из всех мужчин их суждено было вызвать именно любовнику Одри?
 А может, причина именно в том, что он принадлежит Одри? Может, где-то в темных глубинах подсознания, о которых Мейбл даже не подозревала, живет ревность к собственной дочери? Женщина мысленно содрогнулась от этой мысли. Интуиция подсказывала ей, что это неправда. Но вдруг объяснение все-таки в этом?
 Или все дело в возрасте? Или гормоны разыгрались? В голове Мейбл громоздились теории одна другой безумнее. Она когда-то читала в журнале, что женщины, готовящиеся разменять пятый десяток, порой начинают вести себя сумасбродно. Может, это все объясняет? Как-никак, ей тридцать шесть, до сорока рукой подать.
 – Вы достаточно хорошо знаете здешние места, чтобы посоветовать, где мы можем перекусить?
 Ричарду пришлось повторить вопрос, прежде чем Мейбл услышала. Она испуганно воззрилась на него расширенными глазами.
 Ричард нахмурился и мягко спросил:
 – В чем дело? Что-то не так?
 Мейбл всегда считала, что интимность между мужчиной и женщиной начинается с физического контакта, но, похоже, ошибалась, потому что сейчас каждая клеточка ее тела ожила и затрепетала всего лишь от одного звука его голоса, словно сама интонация, хрипловатые модуляции, бархатная теплота накинули на обоих невидимую сеть.
 – Я… мы… Одри, наверное, уже нас заждалась.
 Это было единственное, что она смогла пролепетать. Внутри у нее все дрожало, в горле пересохло, Мейбл никогда еще не испытывала подобного смятения чувств – даже когда узнала о своей беременности, и уж тем более, когда они с Ларри…
 – Не думаю. Мне показалось, она собиралась провести большую часть дня со своей подругой. Возможно, я не очень хорошо знаю девушек ее возраста, но, по-моему, как только они встретятся, разговоров хватит на весь день.
 – Э-э-э… я… – Господи, ну почему я не могу четко и ясно сказать ему, что не буду с ним обедать? Почему я не напоминаю ему об Одри? Веду себя как последняя дурочка. Одно то, что Ричард пригласил меня на ланч, еще не означает, что он хочет…
 На этом месте мысли Мейбл споткнулись. Чего хочет? Лечь с тобой в постель? Разумеется, у него этого и в мыслях нет, он всего лишь вежлив с тобой. В конце концов, ты все-таки мать Одри, и если он пока не догадался, до какого состояния тебя довел, то, когда ты откажется с ним пообедать и вообще будешь вести себя, как шестнадцатилетняя девчонка, он довольно скоро узнает правду.
 – Да, я бы с удовольствием перекусила.
 Мейбл, словно со стороны, услышала свой осипший голос. И что бы она ни твердила себе о хороших манерах и поведении, приличествующем ее возрасту, сердце, отказываясь внимать любым доводам рассудка, прыгало в груди, как мячик, а пульс бешено бился от возбуждения.
 В конце концов, они остановили выбор на весьма миленьком деревенском трактире в нескольких милях от Госворта. Их усадили за столик возле огромного камина, еда оказалась простой, но вкусной и очень сытной.
 Когда Ричард посмотрел на часы и с сожалением заметил, что пора трогаться в путь, Мейбл не могла поверить: неужели прошло больше двух часов. Время пролетело незаметно. Ричарду каким-то чудом удалось заставить Мейбл забыть о своей обычной сдержанности, и она разговорилась. Рассказав о себе, услышала ответную исповедь Ричарда. Только теперь она поняла, как, оказывается, ей недоставало именно такого собеседника – умного, привлекательного, который, как ни странно, в свою очередь тоже находил ее интересной и привлекательной.
 Но этого не может быть, я все придумала, сказала себе Мейбл, когда они выходили из трактира. Ричард всего лишь вежлив со мной, не более того, а я уже нафантазировала себе невесть что. Беда в том, что я так давно не бывала в обществе мужчины.
 – Вы не против, если мы немного пройдемся, прежде чем ехать обратно? Лично мне, чтобы переварить этот обильный ланч, нужен свежий воздух и небольшая прогулка.
 Мейбл молча кивнула.
 Начинавшаяся за трактиром дорожка привела их на узкую аллею, с обеих сторон окаймленную живой изгородью, за которой простирались поля.
 Преодолеть преграду, как выяснилось, оказалось не так-то просто. Рослая Одри с легкостью перемахнула бы через изгородь, Мейбл же пришлось попотеть. Она ненавидела себя за неуклюжесть, проклинала свой маленький рост. Ричард понял ее затруднения.
 – Разрешите, я помогу.
 Прежде чем Мейбл успела возразить, он наклонился, подхватил ее под мышки и легко, словно ребенка, перенес через живую изгородь. Мейбл пришлось признать, что, несмотря на возраст, он явно находится в отличной физической форме.
 В жесте Ричарда не было ничего возбуждающего, однако Мейбл даже через одежду с необычайной остротой почувствовала прикосновение к своей груди. Но еще больше ее поразила собственная реакция. К счастью, предусмотрительно выбранный костюм не позволял Ричарду видеть, что произошло с ее телом: грудь отяжелела, соски затвердели, напряглись и бесстыдно растягивали ткань, словно желая привлечь к себе внимание.
 Мейбл не знала, куда деваться от стыда. Как только Ричард поставил ее на землю, она поспешно отошла от него, надеясь, что он припишет ее внезапно вспыхнувший румянец холодному ветру.
 Чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей о своем постыдном физическом отклике и одновременно пытаясь скрыть смущение, она принялась дотошно расспрашивать Ричарда о работе.
 Он рассказал, что всегда мечтал писать, но, будучи лектором университета, прекрасно понимал, насколько трудно писателю добиться успеха. Он уже решил, что сочинительство навсегда останется только хобби, когда случай свел его с издателем, которому Ричард и решился представить на суд свою первую рукопись.
 – Мне просто повезло, – заключил Ричард.
 Мейбл тут же возразила и, преодолев робость, принялась с жаром уверять, что его исторические романы на редкость хорошо читаются и что он один из ее любимых писателей. Ричард улыбнулся. Тут она вдруг спохватилась, смутилась собственной горячности и неловко закончила:
 – Наверное, вам уже надоело выслушивать восторги читателей.
 – Ну что вы, нисколько, если говорят искренне, – тепло заверил Ричард. – Хотя, признаться, меня несколько смущают незаслуженные похвалы.
 Мейбл остановилась и серьезно посмотрела на Ричарда.
 – Похвалы вовсе не незаслуженные. Одри, наверное, уже рассказывала, как мне нравятся ваши книги.
 – Да, упоминала, – так же серьезно ответил он. – Но я не придал ее словам значения, потому что воспринял их как всего лишь дополнительную морковку перед моим носом.
 Мейбл не ответила, поскольку не знала, как понимать последнюю фразу.
 – Я очень признателен, что вы разрешили остановиться у вас, – продолжал Ричард. – Писатели и в лучшие времена не самые приятные в общении люди, а когда работают – тем более. Наша братия грешит эгоизмом и порой забывает обо всем и всех. Я, например, иногда засиживаюсь за работой далеко за полночь. Надеюсь, стук моей пишущей машинки вам не помешает…
 – Конечно, не помешает.
 Уж не пытается ли Ричард в мягкой форме предупредить, чтобы я оставила его в покое? Что ж, его можно понять. Труд художника-иллюстратора отнимает много сил, и для успешной работы мне тоже требуется уединение. Надо сразу же внести ясность и заверить его, что я не собираюсь то и дело заглядывать к нему, предлагая то чашку чая, то какое-нибудь угощение.
 – Полагаю, вы хотите, чтобы во время работы вам никто не мешал, – сказала Мейбл. – Если вы захотите приготовить себе чай или что-то перекусить, пожалуйста, не стесняйтесь. Я обычно не завтракаю, а когда работаю, перехватываю между делом бутерброд или яблоко, а уж вечером мы… – И спохватилась: – Наверное, по вечерам у вас будут свои планы.
 – То есть, вы предпочитаете, чтобы я ужинал вне дома?
 Слишком прямой вопрос. Мейбл замялась. Интересно, какой ответ от меня хотят получить? – с недоумением и даже негодованием подумала она. Ричард выжидающе молчал.
 – Э-э-э… я…
 – Как бы мне ни было приятно вечерком расслабиться в вашем обществе, ваша насыщенная светская жизнь не даст нам возможности ужинать вместе. Это вы хотите сказать?
 Издевается он надо мной, что ли?
 – Нет, я имела в виду, что вы не должны чувствовать себя обязанным ужинать вместе со мной, – натянуто улыбнулась Мейбл.
 Решив поскорее прекратить разговор, который становился опасным, Мейбл отвернулась и вдруг услышала тихий голос Ричарда:
 – Кто говорит об обязанности? Я думал, это было бы скорее удовольствием…
 Мейбл вздрогнула. Если бы она не знала, как обстоят дела, то могла бы, пожалуй, принять эти слова всерьез. Чего доброго, она решила бы: Ричард с ней флиртует и дает понять, что считает привлекательной женщиной. Разумеется, этого просто не может быть! У этого мужчины роман с ее дочерью, и в данной ситуации то, что она прямо-таки тает от его прикосновений, просто отвратительно.
 Мейбл надеялась, что дочь не слишком сильно влюблена в Ричарда, потому что в противном случае, и Мейбл почти не сомневалась в этом, он не может ответить Одри взаимностью. Меньше всего на свете она желала бы своей девочке страдать от безответной любви. А мистер Барраклоу, без сомнения, рано или поздно заставит ее страдать, рано или поздно на его пути попадется другая женщина, которая в отличие от Мейбл не станет долго раздумывать, стоит ли ответить на ухаживания известного писателя.
 Заметив, что она вздрогнула, Ричард нахмурился.
 – Вы замерзли. Пожалуй, нам пора возвращаться.
 Возвращаться… Если бы она могла вернуться к тому моменту, когда не подозревала о его существовании. Мейбл знала Ричарда меньше двадцати четырех часов, но эти часы непоправимо изменили ее жизнь. Они изменили ее саму, обнажили грани ее натуры и сокровенные чувства, о существовании которых она даже не догадывалась. Если бы Мейбл чуть больше знала о Ричарде Барраклоу до встречи, у нее была бы возможность как-то подготовиться… но, увы, ничто не защитило бы ее от себя самой.
 Нет, подумала Мейбл, все-таки отец был прав, когда потребовал от меня соблюдать строгое безбрачие. Может, он сумел разглядеть во мне то, чего я сама о себе не знала?
 Но если эта внутренняя уязвимость, эта непреодолимая потребность… – надо называть вещи своими именами! – потребность в физической близости с мужчиной, существовала во мне все эти годы, то почему не проявилась раньше? Почему только Ричард пробудил во мне эти чувства?
 Мейбл была слишком растеряна, чтобы найти ответ на прямо поставленный вопрос. Ричард повернул обратно, и она двинулась следом. Он первым подошел к живой изгороди, но вместо того, чтобы перелезть через нее, повернулся к Мейбл и протянул руки. Мейбл медлила. Она понимала, что рискует выглядеть смешной, но боялась, что если Ричард снова поднимет ее, то предательское тело непременно откликнется. Даже сейчас, глядя на него снизу вверх, она ощущала, как внутри разливается странное тепло, слышала, как сердце забилось чаще, и уже предчувствовала, как ее тело тает в его руках, словно призывая мужчину откликнуться на безмолвный призыв.
 В ужасе сознавая, что если сделает хотя бы шаг к Ричарду, то поставит себя в унизительное положение и предаст Одри, Мейбл пробормотала:
 – Я сама справлюсь. – Она даже нашла в себе силы улыбнуться. – Я, знаете ли, не ребенок, а взрослая женщина.
 Зря она это сказала. Ответный взгляд, которым Ричард медленно обвел ее фигуру, вызвал у Мейбл ощущение, будто внутри у нее все плавится.
 – Да, я знаю, – мрачно ответил он прежде чем отвернуться. Когда Ричард уже стоял по другую сторону живой изгороди, Мейбл услышала, как он негромко добавил, словно разговаривая сам с собой: – В конце концов, я тоже не мальчик, а мужчина.
 Она тут же сказала себе, что ослышалась. Наверное, воображение сыграло с ней злую шутку, вложив в уста Ричарда слова, которые он, вероятнее всего, и не думал произносить.
 Мейбл относительно легко преодолела преграду, но, как только снова оказалась на земле, тут же ухитрилась споткнуться о несуществующую кочку. Позже она могла объяснить себе происшедшее только тем, что слишком сосредоточилась на проклятом препятствии и перестала смотреть под ноги.
 Споткнувшись, она невольно вскрикнула. Ричард отреагировал молниеносно: быстро развернулся, обхватил Мейбл и притянул к себе. В результате она оказалась в гораздо более тесном контакте с его телом, чем если бы Ричард просто помог ей перебраться на другую сторону.
 Мейбл вдохнула теплый мужской аромат его тела, и сердце ее забилось вдвое быстрее. Порыв ветра взлохматил ее кудри, одна прядка упала на щеку, и Ричард осторожно отодвинул волосы с ее лица и заправил за ухо. Вероятно, поначалу он действовал чисто инстинктивно, но потом замер и внимательно всмотрелся в глаза Мейбл, словно пытаясь что-то прочесть в них.
 Позже, задним числом, Мейбл говорила себе, что именно в этот момент ей следовало оттолкнуть Ричарда или каким-то иным способом дать понять, что его близость ей неприятна; именно тогда следовало вспомнить об Одри, но вместо этого Мейбл просто стояла и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ей вдруг стало не хватать воздуха, и губы сами собой приоткрылись, женщина попыталась дышать глубже, но от этого грудная клетка расширилась и ее груди оказались прижатыми к торсу Ричарда. Совершенно немыслимо предположить, что Ричард мог почувствовать их податливость и уж тем более заметить, как набухли и затвердели соски, ведь их тела разделяло несколько слоев теплой одежды. Но все-таки, как догадалась Мейбл, он что-то почувствовал, прочел молчаливое приглашение если не в реакции ее тела, то во взгляде, потому что движения рук, поправлявших ее волосы, внезапно стали ласковыми, большой палец нежно погладил чувствительную зону за ухом. Гладит меня, словно кошку, подумала Мейбл, тщетно пытаясь справиться с волной сладостных ощущений, порожденных этими прикосновениями.
 Мейбл понимала, что дышит слишком часто, что своим поведением выдает сокровенную тайну, но ничего не могла с собой поделать. Другая, более опытная, женщина никогда бы не отреагировала так бурно на обыкновенную, ни к чему не обязывающую ласку, да даже и не ласку в полном смысле слова, а так, полувопрос-полуприглашение, после которого обоим следовало отстраниться друг от друга и сделать вид, будто ничего не произошло: подумаешь, он всего лишь коснулся пальцем ее щеки.
 Но она отреагировала чересчур остро, глаза расширились, тело затрепетало, дыхание превратилось в короткие прерывистые вздохи, и Ричард, конечно, расценил это как приглашение столь же откровенное, как если бы Мейбл произнесла его вслух по слогам.
 По-видимому, ему не составило труда правильно расшифровать ее послание, потому что прежде, чем Мейбл успела разобраться в своих чувствах и хотя бы помыслить о сопротивлении, рука Ричарда взяла ее за подбородок и приподняла ее голову. Как-то само собой получилось, что он придвинулся еще ближе, и Мейбл получила возможность отчетливо почувствовать его силу и… слабость. Мейбл не желала замечать очевидного и отчаянно пыталась убедить себя, что твердая плоть, упиравшаяся ей в бедро, всего лишь плод ее разыгравшегося воображения.
 Возможно, если бы она не бросила все силы на борьбу с самой собой, то смогла бы предвидеть, что последует дальше, и избежать этого. Однако, поглощенная внутренней борьбой, она только и могла, что беспомощно, как очарованный подросток, смотреть в глаза Ричарду, понимая, что он собирается ее поцеловать и что она должна каким-то образом остановить его, но в то же время сознавая, что не сделает этого.
 Все поцелуи, которые Мейбл знала за последние двадцать лет, – это сдержанные поцелуи скупого на ласку отца, пылкие – любящей дочери, дружеские поцелуи знакомых, скорее напоминающие клевок в щеку, и очень-очень редко, когда не удавалось этого избежать, – нежеланные и ничуть не возбуждавшие ее поцелуи некоторых мужчин. Поцелуи Ларри помнились очень смутно, как нечто почти нереальное. Мейбл, правда, не забыла, что однажды он больно прикусил ее губу, и еще помнила, как он смеялся над ее нежеланием целоваться по-французски. То, что Ларри называл «французским поцелуем», тогда казалось ей неприятным и совершенно непривлекательным занятием.
 Однако, несмотря на отсутствие опыта и долгие годы безбрачия, очевидно, где-то в глубине ее существа жило некое тайное инстинктивное знание, потому что едва губы Ричарда приблизились, губы Мейбл нетерпеливо раскрылись ему навстречу, веки сами собой сомкнулись. Когда Ричард почти сразу же оторвался от ее рта, Мейбл открыла глаза, и он прочел в их темной глубине томление и жажду. Ричард снова припал к ее губам, и у Мейбл промелькнула мысль, что он сделал это только потому, что ее губы были все еще приоткрыты и без слов молили о продолжении.
 Еще трижды, а может, четырежды повторялась эта легкая нежная ласка, и каждый раз, когда Мейбл с сожалением открывала глаза, уверенная, что все кончилось, что вот сейчас Ричард оттолкнет ее от себя, она снова и снова растерянно читала в его глазах какой-то неясный вопрос, на который не могла ответить.
 Казалось, Ричард чего-то ждал от нее, но чего?
 Губы Мейбл припухли и стали очень чувствительными. Она ощупала их кончиком языка и вздрогнула, услышав, как при этом Ричард резко втянул воздух. Его пальцы, все еще державшие Мейбл за подбородок, скользнули по щеке и погрузились в волосы. Ричард пробормотал под нос какое-то слово, возможно, ее имя, но Мейбл не была в этом уверена. Она нерешительно посмотрела на него, и в следующее мгновение Ричард накрыл ее рот своим.
 На этот раз поцелуй не был ни коротким, ни нежным. На этот раз… Мейбл казалось, что сердце перевернулось в груди. Кровь словно превратилась в жидкий огонь, каждая косточка размякла, она чувствовала себя, как… Мейбл даже не могла подобрать сравнения. Она никогда не испытывала ничего подобного и не знала, что вообще способна испытывать. Если бы Ричард захотел снять с нее и с себя всю одежду, уложить ее на землю и овладеть ею прямо здесь, среди пожухлой осенней травы и опавших листьев, она не только не стала бы его останавливать, но с готовностью помогла бы осуществить намерение.
 К счастью, Ричард не собирался делать ничего подобного. Вместо этого он оторвался от ее губ и осыпал короткими быстрыми благодарными поцелуями ее лицо и шею. Когда его губы оказались рядом с ухом Мейбл, он хрипло прошептал:
 – Мы не должны этого делать.
 Вот именно, не должны! Презирая саму себя за отвратительное, недопустимое поведение, Мейбл на миг замерла, а потом быстро и решительно вырвалась из объятий Ричарда.
 – Да, не должны, – с горечью подтвердила она.
 Мейбл трясло так, что это невозможно было не заметить. Как я могла? Как допустила, чтобы это произошло? Почему все это вообще началось? По-видимому, Ричард Барраклоу – не просто сексуален, а наделен поистине неукротимой, не поддающейся контролю эротической энергией, иначе он никогда бы даже не попытался прикоснуться ко мне. В конце концов, я же мать Одри.
 И все же… Все же ничто не давало повода заключить, что ему недостает выдержки и самообладания…
 Впрочем, это еще ничего не значит, ведь совсем недавно ничто также не давало повода заподозрить в нем человека, чья незрелость и ущербное самолюбие побуждают его укладывать в постель молоденьких девушек. Возможно, в этом все дело, и тщеславную натуру мистера Барраклоу приятно согревает мысль, что он сумел очаровать сразу и мать, и дочь. А может…
 От этих мыслей, следовавших одна за другой, как гончие за лисой, Мейбл отнюдь не становилось легче. Она попыталась взять себя в руки, унять бешеное биение сердца, но куда там. Тело по-прежнему страстно стремилось к Ричарду каждой своей клеточкой, и Мейбл с трудом верилось, что это ее тело. Женщина чувствовала, что вот-вот расплачется. Она не плакала уже много лет. Давным-давно поняв, что барахтаться в жалости к себе – занятие совершенно бесплодное, Мейбл просто не позволяла себе распускать нюни.
 Никогда еще она не чувствовала себя такой уязвимой, и все из-за Ричарда, все из-за мужчины, который не имел никакого права заставлять ее испытывать эти чувства. Из-за мужчины, у которого, как считается, роман с ее дочерью. Из-за мужчины, который только что предал и саму Одри, и ее любовь.
 Бремя вины становилось невыносимым. Мейбл хотелось спросить Ричарда: понимал ли он, что делает, вспоминал ли в этот момент об Одри и испытывает ли теперь хотя бы малейшие угрызения совести. Но язык не поворачивался произнести имя дочери. Только не сейчас, уговаривала она себя, когда я только что побывала в его объятиях. Я откликнулась на его ласки с готовностью, я самозабвенно участвовала в этом предательстве наравне с Ричардом, и произнести сейчас имя Одри означало бы предать ее во второй раз. В результате Мейбл ограничилась тем, что тихо спросила:
 – Как вы могли вести себя так… низко? Ричард нахмурился и резко бросил:
 – По-моему, вы сгущаете краски.
 У Мейбл перехватило дыхание. Она чувствовала горечь и презрение к себе. Еще немного, и он сказал бы: «Не обращайте внимания, это ведь всего лишь поцелуй». Что ж, может, она и неопытна, но все же способна понять, что это был не «всего лишь поцелуй». И в такой оценке вовсе нет преувеличения. Бросив на Ричарда осуждающий взгляд, Мейбл сердито сказала:
 – Сгущаю краски, говорите? Не думаю. Не в нашем случае.
 Хмурая складка на лбу Ричарда стала еще глубже.
 – Понятно. Кажется, я совершенно неверно оценил ситуацию.
 Инстинкт самосохранения призывал промолчать, но боль и чувство вины помешали Мейбл внять предостережению, и она холодно спросила:
 – Что вы имеете в виду?
 Спокойный задумчивый взгляд Ричарда совсем не походил на взгляд человека, терзаемого угрызениями совести или неутоленными амбициями.
 – Думаю, вы сами знаете, – ответил он мягко, почти нежно, тоном, каким уговаривают непослушного ребенка.
 – Нет, не знаю. – Голос Мейбл прозвучал чересчур резко, почти визгливо. Однако Ричард продолжал рассматривать ее все тем же серьезным вопрошающим взглядом, который начинал ее тревожить.
 – Ладно, – медленно произнес он, – я думал… Мне казалось, вы, скажем так, не возражали против того, что произошло между нами.
 Как только до Мейбл дошел смысл его слов, она пришла в ярость.
 – Вы хотите сказать, что это я во всем виновата?! – вскричала она. – Я ввела вас в искушение? Похоже, вы один из тех мужчин, которые сначала изнасилуют женщину, а потом заявляют, что она сама этого хотела!
 В пылу гнева Мейбл не вполне осознавала, насколько оскорбительны ее слова, пока Ричард не перебил:
 – Минуточку… – Он несколько раз глубоко вздохнул, словно пытаясь обуздать свои чувства. Наконец овладел собой и уже спокойнее продолжил: – Я ни на миг не предполагал, что вы виноваты. Более того, я вообще не думаю, что здесь может идти речь о такой категории, как вина. При чем тут вина? Я всего лишь пытался сказать, что, по-моему, у вас не вызывало отвращения случившееся между нами… Или вернее, то, что, как мне казалось, происходило между нами. – Голос его стал жестче. Тоном, не допускающим возражений, Ричард сказал: – Что касается вашего замечания насчет изнасилования, уверяю вас, сама мысль о том, чтобы принудить к сексу женщину – любую женщину, – кажется мне варварской и отвратительной. Я не понимаю, что движет мужчиной, когда он навязывает себя. Если у вас сложилось обо мне превратное впечатление – что ж, прошу прощения.
 В его напряженном голосе было столько отвращения, что Мейбл стала сама себе противна. Она попыталась взвалить на Ричарда вину за то, в чем, по меньшей мере наполовину, была повинна сама. Ей хотелось закричать: да, я веду себя так глупо, так по-детски только потому, что в ужасе от происшедшего и чувствую себя виноватой, что я, конечно, знаю… Что знаю? Что Ричард прав и я его хочу? Не в этом ли заключается простая правда? Правда – да, но не простая, в их ситуации нет ничего простого.
 – Если вам станет от этого легче, позвольте заверить, что я не повторю свою ошибку. Даю слово: пока я живу под вашей крышей, вам больше не грозят подобные… недоразумения.
 Иными словами, он обещает больше не прикасаться ко мне, «перевела» про себя Мейбл. Мне бы радоваться, но почему же я чувствую себя так, словно на меня опустилась темная туча? И что Ричард имел в виду, говоря «пока я живу под вашей крышей»? После того, что произошло, он наверняка передумал селиться в моем доме на время своего пребывания в Чешире, а как же иначе?
 Но, по-видимому, Ричард не передумал, а Мейбл была слишком обессилена, чтобы потребовать от него поискать другое жилье. Кто знает, что он ответит, если она поднимет эту тему? Может, он обвинит ее в том, что она не столько доверяет его слову, сколько не доверяет самой себе?
 Когда они почти дошли до машины, Мейбл с трудом выдавила из себя:
 – Вы… вы же не собираетесь рассказывать об этом Одри?
 Было ужасно неловко задавать Ричарду такой вопрос, но если весть о ее глупости дойдет до ушей Одри, если собственная дочь отвернется от нее, она этого не переживет.
 Во взгляде, которым наградил ее Ричард, смешалось изумление и еще что-то – как решила Мейбл, презрение.
 – С какой стати я стану ей рассказывать? На это нечего ответить. Действительно, с какой стати? Ответ Ричарда поставил ее на место. Он почти открытым текстом признал, что поцелуй, столь ошеломляюще подействовавший на Мейбл, для него ровным счетом ничего не значил.
 Странное дело, убедившись, что Одри ничего не узнает, Мейбл должна была успокоиться, но вместо этого почувствовала сосущую болезненную пустоту внутри, ей стало горько и одиноко – так одиноко, как никогда в жизни.




 5


 От напряжения и боли у Мейбл раскалывалась голова, лицо стало неестественно бледным, и она не представляла, как продержится остаток вечера. Одри не глупа, она не может не заметить тягостного молчания, повисшего между матерью и Ричардом, даже если – Мейбл от всей души на это надеялась – и не поймет его причину.
 Молчание воцарилось еще в машине на обратном пути и продолжалось даже тогда, когда довольная Одри вернулась домой и стала весело рассказывать, как прошел день. Ричард и Мейбл не разговаривали и за ужином, и после.
 Не то чтобы у Мейбл было дурное настроение или она пыталась каким-то образом наказать за случившееся себя или Ричарда, хотя оба они, несомненно, заслуживали наказания. Мейбл просто не смела заговорить с гостем, она немела при одной мысли, что может невольно выдать себя. По той же причине Мейбл не решалась приблизиться к нему, боясь, что глупое тело предаст ее. В результате она старалась держаться на безопасном расстоянии от Ричарда и на его редкие реплики отвечала односложно.
 После ужина Мейбл предупредила, что собирается лечь пораньше. Одри стала ныть, что они почти не виделись, а утром она уезжает, но мать не поддалась на уговоры. Мейбл считала, что уйти сейчас – самое малое, что она может сделать для дочери. Оказалось, ей стало еще труднее мириться с тем, что Одри и Ричард – любовники, и не удивительно, уныло думала Мейбл, разбирая постель.
 Что же я за мать такая? Я, которая всегда гордилась, что ставлю на первое место интересы дочери?! Если бы я прежде всего думала об Одри, разве позволила бы Ричарду… Что? Целовать меня?
 Мейбл передернула плечами. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой растерянной и несчастной. Ну почему я так реагирую на Ричарда? Почему именно после знакомства с ним вдруг выяснилось, что я способна на физическое влечение, способна жаждать и желать, мое тело способно бурно откликаться на близость мужчины? Даже сейчас одного воспоминания о поцелуе Ричарда оказалось достаточно, чтобы все ощущения, которые я испытала в его объятиях, вспыхнули вновь с прежней остротой. Можно подумать, что я все еще молоденькая девушка, а то и подросток, но это же не так, я… Кто? Пусть не молодая, но по-прежнему женщина, – подсказал внутренний голос.
 Ну хорошо, я все еще женщина, и очень глупая при этом, устало согласилась Мейбл, но почему из всех мужчин я возжелала именно любовника дочери? Я ведь общалась со многими, но ни на одного не реагировала так, как на Ричарда Барраклоу.
 Понимая, что все равно не уснет, даже если ляжет в кровать, Мейбл беспокойно расхаживала по комнате. Вдруг в дверь тихо постучали. Мейбл напряглась, пульс забился учащенно, в ушах зашумело.
 Неужели Ричард? Но он не может, не должен…
 Когда дверь приоткрылась, и в спальню заглянула Одри, Мейбл не знала, рада она или разочарована.
 – Мам, с тобой все в порядке? – участливо спросила девушка. – Ты бледная как смерть.
 – Я просто устала.
 Все еще поглядывая на мать, Одри села на кровать, сладко потянулась и с усмешкой спросила:
 – Ну, разве я была не права? Ричард – потрясающий мужчина, правда?
 У Мейбл возникло жуткое ощущение, будто ей вскрыли все вены разом и горячая кровь хлынула вон из тела. Женщина поспешно отвернулась, чтобы Одри не видела ее лица.
 – Он… Кажется, довольно приятный. – Вот и все, что она сумела из себя выдавить.
 – Приятный? – Одри расхохоталась. – Скажешь тоже, мама! Лично я считаю его самым сексуальным мужчиной из всех, кого мне только доводилось встречать. Для его возраста, конечно. Разумеется, он не для меня. Во-первых, слишком стар, а во-вторых, он вежливо, но вполне ясно дал понять, что незрелые студенточки его не интересуют. Ты бы видела, как здорово мистер Барраклоу управляется со слишком восторженными девицами из университета! На это стоит посмотреть… Мама, что с тобой? – испуганно воскликнула Одри, когда Мейбл издала какой-то странный звук и повернулась к ней. – Ты белее мела.
 – Одри, ты понимаешь, что говоришь? – с горячностью воскликнула Мейбл. – Ты же знаешь, передо мной не нужно притворяться. Как только ты сказала, что Ричард особенный, я сразу поняла, о чем речь, хотя, должна признаться, ожидала увидеть мужчину помоложе. Ему, наверное, лет сорок…
 – Сорок один, – уточнила дочь. – Ради Бога, мама, о чем ты? Уж не вообразила ли ты, что мы с Ричардом, что я… – Одри расхохоталась. – Господи, но это же нелепо! Не представляю, как такое могло прийти тебе в голову. О, теперь мне, наконец, ясно, почему вдруг стало так важно, кто в какой комнате будет спать! Ах, мама… – Она бросилась к Мейбл и порывисто обняла ее. – Но ведь ты сразу должна была все понять, как только его увидела? Ведь он мне в отцы годится… – Одри отстранилась и внимательно всмотрелась в лицо матери. – Значит, ты как раз об этом и подумала? Что я ищу мужа-отца? – Одри покачала головой. – Ах, мама, у меня нет потребности искать замену отцу, потому что ты обеспечила мне очень спокойное, счастливое детство, я никогда не чувствовала себя ущербной. Когда мне действительно будет нужен мужчина, я выберу человека, с которым мы можем быть на равных, с которым я смогу разделить жизнь, а не того, который на двадцать лет меня старше и на столько же опытнее. Мне не нужен мужчина, который станет обращаться со мной как с ребенком. – Одри снова засмеялась. – Ой, мама, когда Ричард узнает…
 Реакция Мейбл была мгновенной. Схватив дочь за руку, женщина прошептала севшим голосом.
 – Прошу тебя, Одри, пообещай, что ты ничего ему не расскажешь! – Видя изумление дочери, она поспешила добавить. – Я буду выглядеть настоящей дурой, мне будет так стыдно…
 – Да, я только что сама сообразила. К тому же, насколько я знаю Ричарда, вряд ли ему понравится, что его приняли за мужчину, который тешит свое самолюбие, соблазняя девочек-подростков.
 Мейбл уныло кивнула.
 – Я все еще не понимаю, как тебе вообще могло прийти в голову, что мы с ним любовники.
 – Но ты сама сказала, что Ричард особенный, – оправдываясь, возразила Мейбл.
 – Да, сказала, но только потому… – Одри вдруг замолчала.
 – Почему? – переспросила Мейбл. На этот раз смутилась уже Одри.
 – Э-э-э… потому что он не такой, как все… И потому что я знала, как тебе нравятся его книги…
 – Но ты же не сказала, что он и есть тот самый Брайан Чедуик, – возразила Мейбл.
 – Я хотела сделать тебе сюрприз.
 – Это тебе неплохо удалось, – мрачно согласилась мать. Вдруг ее осенило, и она добавила: – Но, Одри, ты же знаешь, я никогда бы не согласилась, чтобы он остановился в нашем доме, если бы не думала, что это важно для тебя.
 – Мама, если он не мой любовник, что это меняет?
 Все! Все меняет! – хотелось закричать Мейбл, но она не посмела. Мейбл содрогнулась, подумав, насколько по-другому все могло бы сложиться днем, знай она правду. Могло, но сложилось бы? Даже к лучшему, что развитие событий остановилось именно там, где остановилось. Я же не дурочка, хотя, может, и вела себя глупо.
 Женщина вроде меня не представляет интереса для такого многоопытного мужчины, как Ричард. Да, он мог целовать меня, флиртовать со мной, даже заниматься сексом, если бы решил, что я не против, но адюльтер не для меня. Я и без того слишком уязвима. Теперь, когда прошло первое потрясение от открытия, что Одри и Ричард – не любовники, избавившего ее от невыносимого напряжения и презрения к себе, Мейбл одолели новые страхи и сомнения.
 В самые мрачные минуты жизни Мейбл обычно утешала себя тем, что ничто не происходит просто так. Возможно, и в этот раз она не случайно ошиблась, приняв Одри и Ричарда за любовников. Вероятно, таким образом она подсознательно стремилась застраховать себя от потенциально опасного и даже губительного притяжения к этому мужчине.
 В конце концов, что могло надежнее отдалить их друг от друга, чем уверенность, что Ричард принадлежит ее дочери? Теперь, когда такого барьера больше нет, игнорировать предостережения собственного здравого смысла – непростительная глупость.
 Можно не сомневаться, что мужчина возраста Ричарда, при его внешности, жизненном опыте и положении, привлекал многих женщин. То, что он до сих пор не женился, говорит о многом. Да, Ричард зрелая личность, умный и образованный человек, приятный собеседник, но, несмотря на это, в нем, по-видимому, таится какой-то изъян: этот мужчина не может или не хочет связать себя прочными отношениями с женщиной.
 Но, возможно, он просто разборчив, как ты сама, возразил упрямый внутренний голос, и Ричарду не удалось найти женщины, с которой хотелось бы прожить всю жизнь. Что ж, даже если и так, глупо надеяться, что именно я окажусь такой женщиной. Я же не обладаю какими-то особыми качествами, из-за которых он… Что? Влюбился бы в меня? Какая глупость лезет в голову! Более того, я и веду себя по-дурацки. Ощущения, которые я испытала днем в объятиях Ричарда, – не более чем банальная, общеизвестная похоть. Человек, тем более если ему тридцать шесть, просто не может влюбиться в кого-то за несколько минут. Люди сначала знакомятся, узнают друг друга получше, начинают доверять друг другу, а потом… Как знать, потом между ними может возникнуть и любовь, но все это не происходит с быстротой молнии.
 – Мама, ты действительно хорошо себя чувствуешь? – встревожилась Одри.
 – Что?.. Да, я в порядке.
 – Как-то не похоже, – скептически заметила дочь. – Да, кстати, раз ты взяла с меня обещание не рассказывать Ричарду о твоей ошибке, я хочу, чтобы ты тоже мне кое-что пообещала.
 – Что именно?
 – Ты не попросишь Ричарда подыскать другое жилье, как только за мной закроется дверь.
 Мейбл ошеломленно уставилась на дочь. Как Одри удалось прочесть ее мысли?
 – Именно это ты и собиралась сделать, я угадала? – спросила Одри прокурорским тоном. – Честное слово, мама, ты хотя бы подумала, как я после этого буду выглядеть? Я заверила Ричарда, что моя мать нисколько не возражает, что она рада предоставить ему кров, да и вообще это была ее идея, и вдруг появляешься ты и требуешь, чтобы он убрался.
 – Но, Одри…
 – Нет. Пока ты считала, что мы с ним… что я и он… словом, пока ты думала то, что думала, тебя вполне устраивало его намерение пожить у нас.
 – Но я полагала, ты хочешь, чтобы я за ним присматривала в твое отсутствие, – беспомощно призналась Мейбл.
 В ответ Одри искренне расхохоталась, и Мейбл покраснела.
 – Господи, неужели?! Знаешь, что я тебе скажу, дорогая моя невинная мамочка? Если бы я и вправду хотела, чтобы у мужика не разбегались глаза, я бы ни за что не стала знакомить его с тобой. – Увидев выражение лица матери, Одри снова расхохоталась. – Послушай, неужели ты не замечала, что все ребята, которых я приводила к нам в дом, буквально шалели от тебя?
 – Одри, какие ужасные вещи ты говоришь! – слабо возразила Мейбл. – Они же мальчишки, дети…
 – А Ричард – мужчина? – мягко подсказала Одри. – Ты сама знаешь, что рядом с ним тебе ничто не угрожает. Если бы я в этом сомневалась… Но если тебя волнуют сплетни…
 – Сплетни? – Мейбл бросила на дочь негодующий взгляд. – Не говори глупостей. Кому интересно обо мне сплетничать? Одри, мне уже тридцать шесть!
 – Хотя ты не выглядишь даже на двадцать шесть, – поддразнила Одри, – и половина мужчин в радиусе ста миль смотрят на тебя, как собаки на сахарную косточку.
 – Одри, это неправда! – Мейбл не на шутку встревожилась.
 – Конечно, правда! Ты просто этого не видишь или не хочешь видеть, – добродушно возразила девушка. – Ладно, мама, я хочу услышать от тебя обещание, иначе прямо сейчас спущусь и расскажу Ричарду…
 – Хорошо, хорошо, я обещаю.
 Быть может, Ричард и сам решит уехать. После того, как я недвусмысленно заявила, что… Вспомнив, что она ему наговорила, Мейбл прикусила губу. Не удивительно, что он так рассердился. Хорошо еще, что я ни разу не сослалась на его якобы нежные отношения с Одри. Если бы я упомянула… Мейбл нервно сглотнула слюну.
 То, что произошло днем, было совершенно не в ее духе. Ей здорово повезло, что она верила в его связь с Одри. Не хватало еще завести роман с мужчиной, который использует тебя, а потом бросит, как только ты ему надоешь, с мужчиной, который…
 Который – что? – снова пропищал противный внутренний голос. Который с легкостью возбудил тебя? С мужчиной, чьи прикосновения и поцелуи обещали наслаждение, о котором ты могла только мечтать?
 Если его чувства недолговечны, если он испытывает ко мне всего лишь физическое влечение и, как только работа над книгой будет закончена, уйдет, даже не оглянувшись, что из этого? По крайней мере, я хотя бы недолго поживу полноценной жизнью, узнаю, что значит быть женщиной.
 Презирая себя за распутные мысли, Мейбл попыталась сосредоточиться на словах Одри и нехотя пообещала то, чего требовала дочь.
 Днем Ричард тоже кое-что пообещал, он пообещал больше не прикасаться ко мне. Интересно, сдержит он свое слово?
 Разумеется, сдержит. И, конечно, я хочу, чтобы он сдержал обещание, разве нет?
 На следующее утро Мейбл встала в шесть часов, чтобы отвезти дочь на станцию, хотя Одри и сопротивлялась.
 – Серьезно, мам, тебе незачем было меня провожать. Не знаю, смогу ли я выбраться домой до Рождества.
 – Все нормально, – заверила Мейбл и сухо добавила: – Я, знаешь ли, уже большая девочка. Тебе не обязательно приезжать каждое воскресенье, чтобы проследить за мной.
 Одри рассмеялась.
 – Неужели?
 Перед тем, как отъехать, Мейбл бросила вороватый взгляд на дом. В комнате, где спал Ричард, свет еще не горел. Довезя дочь до станции, она поцеловала ее на прощание и вернулась.
 Мейбл решила посвятить часть дня уборке в кабинете отца и в его спальне и выбросить, наконец, хлам, который скопился там после его смерти. Также нужно было пройтись по магазинам. С тех пор, как Одри уехала на учебу, Мейбл привыкла покупать провизию в гораздо меньших количествах, но теперь, когда в доме живет Ричард…
 Правильно, так и надо, сказала себе женщина, пусть мысли будут заняты обыденными, повседневными заботами, тогда не останется времени задумываться о Ричарде и о том, что между нами произошло.
 Мейбл сварила себе крепкий кофе и села за кухонный стол, держа чашку обеими руками. Оно и к лучшему, что я еще не взяла новый заказ, будет время не спеша прибраться и пройтись по магазинам. К тому же нужно кое-что сделать в саду, а учитывая, что Рождество не за горами, наверное, пора подумать и о покупках к празднику. Все что угодно, лишь бы только голова и руки были заняты.
 Полтора часа спустя Мейбл стояла посреди застланного ковром кабинета и потирала спину, болевшую от попыток сдвинуть с места тяжеленный письменный стол. В это время в душе зашумела вода.
 Как только они переехали в этот дом, отец Мейбл оборудовал две новые ванные комнаты, одну – в бывшем чулане, примыкавшем к его спальне, другую – между спальней Мейбл и комнатой, в которой тогда была детская Одри. Ричард все еще спал в бывшей детской, где Мейбл ему постелила, значит, он пользовался второй ванной.
 От мысли, что Ричард стоит под душем совсем рядом с ее спальней, у Мейбл странно засосало под ложечкой. Она невольно представила себе мужское тело, поблескивающее от воды, мокрые волосы, облепившие голову. Мейбл никогда особенно не привлекали слишком волосатые мужчины, но сейчас ее воображение почему-то живо нарисовало очень четкую и эротичную картину: узкая полоска волос сбегает по груди Ричарда к плоскому мускулистому животу и ниже…
 Стоп, так не годится, прекрати сейчас же! – приказала себе Мейбл. Самый лучший способ избавиться от опасных и неуправляемых мыслей – загрузить себя работой, чтобы на глупости просто не осталось времени. Придя к этому заключению, Мейбл с удвоенной энергией принялась толкать громоздкий стол. Она хотела выдвинуть его на середину комнаты, чтобы Ричард мог работать, используя преимущества естественного освещения и наслаждаясь видом из окна, и одновременно сидеть поближе к камину.
 После смерти отца Мейбл просмотрела бумаги, скрупулезно отбирая те, что следовало сохранить, и выбрасывая ненужные. При этом она аккуратно рассортировала по папкам и подписала личные письма отца и старые фотографии, чтобы сохранить их для детей Одри. После этого отцовский стол придвинули к стене, и со временем комната заполнилась всякой всячиной, включая вышедшие из употребления предметы меблировки, например, любимый стул отца и его скамеечку для ног.
 Мейбл решила, что стул и скамеечку можно оставить. Книжные полки, занимавшие одну стену, битком набиты, в них больше ничего не возможно впихнуть, но шкафы стоят пустыми, так что Ричард вполне может воспользоваться ими при необходимости. Продолжая борьбу с тяжелым столом, женщина раздумывала, хватит ли на нем места для пишущей машинки.
 Очень кстати, что занавески она еще весной сняла и отдала в чистку. Теперь нужно будет достать их с антресолей и снова повесить.
 Ей почти удалось поставить стол на нужное место, оставалось еще чуть-чуть, но, как назло, чертова громадина не поддавалась. Мейбл предприняла решительное наступление, навалившись на стол всем своим цыплячьим весом, но лишь больно ушибла бедро. Вскрикнув от боли и досады, женщина в сердцах стукнула кулаком по крышке. Она уже обратила внимание, что шум воды в душе прекратился, но не подозревала, что Ричард спустился вниз, пока с порога не раздался его встревоженный голос:
 – Мейбл, что случилось? Я слышал, как вы вскрикнули.
 Мейбл покраснела и смутилась. Ну и видок у меня, наверное: волосы разлохмачены, джинсы в пыли, на лице и следа косметики нет! Она повернулась к Ричарду.
 – Со мной все в порядке. Я не слышала, как вы спустились. Подождите немного, я только умоюсь и приготовлю вам завтрак.
 – Я же не ребенок, вам нет необходимости меня обслуживать, – холодно возразил он. – Я вполне способен самостоятельно приготовить чашку кофе. Что вы здесь делаете?
 – А что, разве не понятно? – раздраженно спросила Мейбл. У нее уже побаливали руки, напоминая, что она взялась за работу не по силам. – Я хотела привести эту комнату в порядок, чтобы вы могли здесь работать, но чертов стол…
 Ричард нахмурился и вошел в комнату.
 – И вы пытались в одиночку сдвинуть этого монстра? – сурово спросил он и, не дожидаясь ответа, взорвался: – Бог мой, женщина, никак вы сошли с ума! Вы что, не понимаете, что могли надорваться? Почему вы не подождали, пока я…
 Пока он ее отчитывал, Мейбл медленно вскипала изнутри. Видимо, сказались эмоциональное напряжение и переживания последних дней, и она, обычно сдержанная и уравновешенная, вдруг взорвалась.
 – Пока что? – сердито перебила она. – Пока вы, мистер Мужское Превосходство, сможете передвинуть его для меня? Так вот что я вам скажу: я не нуждаюсь в вашей помощи. Мне ничего от вас не нужно. Я прекрасно сама управлюсь со своими делами!
 Внезапно Мейбл умолкла. Она вдруг сообразила, что говорит, и с ужасом поняла: опять переборщила, ее возмущение не соразмерно замечанию Ричарда. Ей хотелось одновременно закричать и расплакаться. В последнее время она вообще себя не узнавала. Раздираемая внутренними противоречиями, Мейбл не догадывалась, что глаза ее выражают растерянность и отчаяние.
 – Да, конечно, – сухо согласился Ричард. Так сухо, что пыл Мейбл мигом угас, и она оторопело посмотрела в глаза мужчине. Если бы она не знала, что это невозможно, ей могло бы показаться, будто в голосе Ричарда сквозила насмешка над самим собой. Словно… словно он и впрямь признавал, что ее стремление к независимости и самостоятельности столкнулись с наклонностями защитника и покровителя, которых он в себе прежде не подозревал.
 Как такая нелепость пришла мне в голову? Вот уж действительно, разыгралось воображение, одернула себя Мейбл.
 – На самом деле я собирался сказать, что, если бы мы передвигали этот стол вместе, у нас обоих было бы меньше шансов пострадать, чем поодиночке.
 Мейбл слегка покраснела, но так и не смогла выжать из себя ни слова извинений. Вчерашнее событие было еще слишком свежо в памяти, и она еще чувствовала себя незащищенной. Она боялась представить, что могло бы случиться, если бы она вслух обвинила Ричарда в измене Одри. Рассмеялся бы он или пришел в ярость? Последнее более вероятно. Ричард слишком умен, чтобы не догадаться, какое мнение должно было сложиться о нем у Мейбл, если она считала его любовником Одри. Вряд ли он был бы польщен.
 – Не знаю, подойдет ли вам эта комната… – неуверенно начала Мейбл.
 Ричард смерил ее откровенно скептическим взглядом.
 – В свое время я успешно работал в каморке размером не более четверти этого кабинета. Кстати, я продал свою лондонскую квартиру и решил перебраться в пригород отчасти потому, что мне не хватало места. В моей квартире при университете комнаты просторнее, но не намного. К счастью, я не страдаю вещизмом, во всяком случае, до сей поры не страдал. Когда только начинал делать карьеру, то и жил, и спал, и работал в единственной комнате, которую моя сестра и ее муж щедро предоставили мне совершенно бесплатно. И знаете, когда я въезжал в свою первую квартиру, то думал, что буду наслаждаться покоем и уединением, но оказалось, что первые несколько месяцев мне не хватало детских голосов, топота ног на лестнице.
 Мейбл нахмурилась. С какой стати он делает ей такие признания? Что хочет сказать? Что он – человек без корней? Но наверняка Ричард намеренно выбрал такую жизнь.
 Заправив за ухо прядь волос, она несмело спросила:
 – В таком случае, почему вы…
 – Не женился? – закончил за нее Ричард. В глазах Мейбл отразилось потрясение. Ей и в голову не приходило задавать глубоко личный вопрос. Она собиралась спросить совсем другое: почему он не переехал поближе к семье, но Ричард почему-то понял ее превратно.
 – Сначала я был слишком занят и слишком беден, а потом… Наверное, правду говорят, что чем старше становишься, тем разборчивее. Одного физического влечения, сексуальной химии… назовите это как угодно, уже недостаточно, хочется большего. Хочется встретить человека, который может стать настоящим партнером во всех смыслах. Обе мои сестры очень любят своих мужей и очень счастливы. Я им завидую и хочу, чтобы у меня был такой же брак, на меньшее я не согласен. Им, конечно, повезло, но они ко всему прочему немало потрудились над своим счастьем. А вы? Молоденькой женщине нелегко одной вырастить ребенка, наверняка бывали моменты, когда вам хотелось выйти замуж хотя бы для того, чтобы дать Одри отца.
 Мейбл не могла солгать в ответ на его откровенность.
 – Да, бывали, – честно призналась она. – Но я не растила ее совсем одна, мне помогал мой отец. Он был замечательным человеком, но очень старомодным. После того, что произошло с отцом Одри… – Мейбл осеклась, вдруг испугавшись собственной откровенности.
 – Ну? – мягко подтолкнул Ричард, внимательно наблюдая за ней.
 Мейбл молчала, лихорадочно ища способ избежать расспросов, и вдруг подумала: в конце концов, почему бы не рассказать правду? Как только Ричард поймет, что по жизненному опыту она бесконечно отстает от него, он оставит ее в покое, даже если у него и было искушение нарушить вчерашнее обещание.
 – Думаю, отец боялся, как бы история не повторилась, хотя никогда не говорил об этом вслух.
 Ричард хмурился, не понимая. Тогда Мейбл собралась с духом и попыталась объяснить:
 – Отец смирился с тем, что рождение Одри было… своего рода несчастным случаем, но он придерживался викторианских взглядов и был глубоко потрясен моим… поступком. Отец боялся, что все может повториться, что я могу… – Она опять замялась.
 – Что можете?
 – Снова забеременеть, – хрипло прошептала Мейбл. – Что я повторю свою ошибку и рожу еще одного ребенка, не будучи замужем.
 Повисла долгая пауза. Наконец Ричард озадаченно произнес:
 – Но насколько я понял, когда была зачата Одри, вам едва исполнилось шестнадцать и ее отец был немногим старше. Вы оба были детьми, и то, что вы успешно справились с ситуацией, делает вам честь.
 – Мне помог отец. Он был удивительным человеком, вопреки своим принципам и воспитанию он не выгнал нас с Одри на улицу и поддерживал материально.
 – И вынудил вас вести жизнь монашки? – мрачно уточнил Ричард.
 Мейбл прикусила губу.
 – Он верил, что это во благо. Я могу понять его точку зрения…
 – И вам никогда не хотелось разорвать смирительную рубашку? Вам ни разу не захотелось…
 В голосе Ричарда появились гневные нотки, и это задело Мейбл.
 – Что? – с вызовом спросила она. – Пуститься в сексуальный загул? Нет, этого мне никогда не хотелось. – Она резко сменила тему. – Пожалуй, я лучше пойду готовить завтрак. Как только уберусь в этой комнате, поеду за покупками.
 – Да, но вы можете располагать мною. Я умею вытирать пыль и знаю, как обращаться с пылесосом.
 Когда Мейбл направилась к двери, ей показалось, что Ричард собирается задержать ее, однако, когда она остановилась и вопросительно взглянула на него, он не шелохнулся, а только сказал:
 – Знаете, вам не обязательно ради меня утруждаться.
 – Вы правы, – отрывисто согласилась Мейбл. – Я и не собираюсь.
 Она злилась на Ричарда и неосознанно пыталась его наказать. Он каким-то образом заставил ее разговориться, и она рассказала совершенно постороннему человеку то, о чем никому никогда не рассказывала. Однако Мейбл пришлось признать, что по справедливости наказывать следовало не его, а ее саму – за глупость. Ричард не виноват, что ей оказалось неожиданно легко говорить с ним и признаваться в самом сокровенном.
 Какой стыд! Зачем я сказала, что вела монашеский образ жизни с того самого дня, когда была зачата Одри? Вероятно, Ричард заключит, что я лишена какой бы то ни было сексуальности, и станет меня жалеть. Он, наверное, уже радуется, что вовремя узнал правду. Теперь-то он точно сдержит свое обещание.
 Мейбл подумала, что того и гляди расплачется.




 6


 – Ого, ну вы и нагрузились! – Дженни Раис с любопытством уставилась на забитую до отказа тележку, которую Мейбл катила к кассе супермаркета.
 Мейбл стиснула зубы и растянула губы в фальшивой улыбке. Вот уж кого она меньше всего хотела бы сегодня встретить! Дженни Раис, худощавая угловатая женщина сорока с лишним лет, железной рукой правившая своей семьей и мужем, была уверена, что достигла совершенства во всех областях, и не скрывала пренебрежения к тем, кто не соответствовал ее взыскательным требованиям. Но самое главное – Дженни была ходячим собранием всех местных сплетен.
 Мейбл всегда чувствовала, что Дженни относится к ней с подозрением. Видимо, сыграло свою роль то, что Мейбл не замужем, да и выглядела она слишком молодо, чтобы иметь взрослую дочь.
 – Ждете гостей? – с фальшивым дружелюбием поинтересовалась сплетница. Бегающий взгляд с любопытством изучал содержимое тележки Мейбл.
 – Не совсем, – холодно ответила Мейбл.
 – А, значит, заранее покупаете продукты к Рождеству? – не унималась Дженни. – Судя по запасам, Одри, конечно, приедет домой на праздники?
 Не удостоив Дженни ответом, Мейбл решительно толкнула вперед тележку. Нелепо, конечно, что она чувствует себя виноватой – как же, утаила правду от сплетницы! – но еще нелепее, что становилось неуютно от мысли, как разыгралось бы любопытство Дженни, узнай та подробности.
 В конце концов, я же свободная женщина, мне тридцать шесть лет, и кому какое дело, если мне вздумается пригласить мужчину пожить в моем доме?
 Впрочем, нетрудно представить, как преподнесла бы новость Дженни. Щедро приукрашивая действительность и немало добавляя от себя, она бы стала фальшивым голосом уверять, что не имеет в виду ничего дурного, и отношения Мейбл и ее жильца совершенно невинны, в то же время опровергая свои слова плохо завуалированными намеками и сальным подтекстом.
 Мейбл уже доводилось видеть Дженни в действии, и была возможность убедиться: эта женщина – мастерица раздувать истории и создавать проблемы.
 Впрочем, если даже обо мне пойдут сплетни, какая разница? Почему меня это волнует? – спрашивала себя Мейбл по дороге домой. Отца нет в живых, его уже ничто не ранит, а Одри – современная девушка, она смотрит на вещи по-другому. Слухи, что у ее матери с кем-то связь, вызовут у Одри только смех.
 Что касается самой Мейбл, то ей было, конечно, небезразлично мнение друзей, но настоящие друзья слишком хорошо ее знают, чтобы прислушиваться к сплетням Дженни. Кроме того, они сами не раз уговаривали ее перестать, наконец, прятаться от жизни. Самые откровенные так и говорили: «Найди себе подходящего мужчину и пользуйся тем, чем тебя щедро одарила природа, пока еще не поздно».
 Как знать, может, они были правы, а Мейбл ошибалась. Возможно, она слишком долго прожила с отцом и, сама того не замечая, переняла его принципы.
 Иногда одинокие или разведенные подруги по секрету рассказывали Мейбл о своих коротких интрижках, а то и связях на одну ночь, и при этом ни одна не испытывала ни малейшего смущения или угрызений совести. Так почему же я должна стыдиться? – уговаривала себя Мейбл. Я ни перед кем не обязана отчитываться. Кроме того, для здоровой женщины мой образ жизни можно считать даже вредным. Возможно, будь я тогда постарше, и будь мой первый сексуальный опыт с Ларри более удачным, я бы не так легко уступила воле отца, подавляя собственные желания едва ли не раньше, чем они успели возникнуть.
 После долгих лет неустанного подавления любых проявлений собственной сексуальности, это стало второй натурой Мейбл, вошло в плоть и кровь, вроде как привычка не горбиться и втягивать живот, и теперь она делала это автоматически, не задумываясь.
 Точнее, раньше делала. Вероятно, за годы, прошедшие после смерти отца, ее самоконтроль немного ослаб, потому что она самонадеянно вообразила, будто в свои годы уже не может страдать от тоски и одиночества, как бывало лет в двадцать. А, может, просто утратила бдительность. Трудно сказать, какое из предположений верно, но результат налицо – ее реакция на Ричарда.
 Когда Мейбл вернулась домой, место, где прежде стоял «бентли», пустовало. У женщины упало сердце. Неужели Ричард передумал и уехал, не предупредив ее? Может, он вернулся в Лондон?
 Отпирая дверь черного хода, Мейбл все время повторяла себе, что это к лучшему. Уехать было бы самым разумным шагом с его стороны, и она ничуть не расстроится, но… Но все же, когда Мейбл открыла дверь и увидела на кухонном столе записку от Ричарда, у нее пересохло в горле и засосало под ложечкой. Она дрожащими руками взяла листок и быстро пробежала его глазами.
 «Поехал в Честер выяснить, нельзя ли в тамошней библиотеке позаимствовать кое-какой материал для книги».
 Мейбл подвинула стул и села. Она почувствовала легкое головокружение и странную слабость в ногах и тут же сказала себе, что это вовсе не от облегчения. Но почему, распаковывая привезенное из супермаркета и раскладывая все по местам, она все время прислушивалась, не подъезжает ли машина, не слышны ли шаги на дорожке?
 Мейбл давно покончила с покупками, а Ричард все не возвращался. Она не смогла заставить себя заняться каким-нибудь делом и беспокойно мерила шагами кухню. Злясь на себя, раздраженно пробормотала вслух:
 – Это никуда не годится, тебе тридцать шесть, а ведешь себя, как шестнадцатилетняя девчонка! Можно подумать, ты в него влюбилась.
 Вдруг она остановилась как вкопанная и зябко поежилась.
 Придет же в голову такая нелепость! Конечно, я не влюбилась, для этого я слишком стара и слишком рассудительна. Женщины моего возраста не влюбляются, как девчонки. Да и вообще мы с Ричардом едва знакомы.
 Это верно, и все же я рассказала ему о себе гораздо больше, чем рассказывала даже самым близким друзьям.
 Напрасно Мейбл пыталась отвлечься от этого волнующего вопроса, забыть о нем было так же невозможно, как, например, о больном зубе.
 – Знаешь, чем ты занимаешься? – вслух отчитала она сама себя. – Самовнушением. Ты внушаешь себе мысль, что влюблена в него!
 Лучший способ выкинуть из головы ненужные мысли – это заняться делом, рассудила Мейбл и решительно направилась в кабинет. Но, открыв дверь, она изумленно застыла на пороге. Комната сияла чистотой, вымытые окна блестели, на ковре ни пылинки. Вещи, которые она откладывала в сторону, чтобы вынести, аккуратно сложены в углу, каминная решетка установлена на место, а старое латунное ведерко для угля сияло как солнце. На письменном столе зачехленная пишущая машинка. Для завершения картины не хватало только занавесок.
 Да, заявив, что вполне способен управиться с тряпкой и пылесосом, Ричард нисколько не преувеличил. Но вопреки всякой логике Мейбл не испытала облегчения оттого, что ей не нужно заниматься уборкой. Наоборот, она чувствовала огорчение, почти негодование, словно, наведя порядок самостоятельно, Ричард тонко намекал, что не нуждается в помощи Мейбл и ей нет места в его жизни.
 Но она вовсе не стремилась занять в его жизни какое-то место. Она не желала связываться с мужчиной, который, хотя и мог доставить ей недолгое наслаждение в постели, никогда бы не смог удовлетворить более важные глубинные потребности. Ричард не мог дать ей любви и эмоциональной стабильности – того, о чем Мейбл всегда мечтала в глубине души, хотя и не признавалась в этом даже самой себе.
 Стоп. Мои мысли опять приняли опасное направление. Если продолжать в том же духе, меня не ждет ничего хорошего, только душевная боль и бесполезные копания в собственном сердце. Я довольна своей жизнью, разве нет? Довольна… насколько может быть довольна разумная женщина моего возраста.
 Многие из ее подруг вступали в брак, думая, что это дорога, ведущая к счастью. Ну и что, многие ли из них по-настоящему счастливы, счастливы так, как они мечтали? Единицы. И хотя Мейбл порой завидовала, что у них есть мужья, гораздо чаще ей приходилось выслушивать жалобы подруг на неудовлетворенность жизнью. Так что она не раз подумывала, что ей повезло больше, чем им.
 Отношения между мужчиной и женщиной, о которых она когда-то страстно мечтала, на деле оказались фикцией, такие отношения не существуют в реальности. Идеальных партнеров, безупречно подходящих друг другу во всех отношениях, просто не бывает, и глупо было бы думать иначе.
 Однако следовало признать, что среди подруг Мейбл были и по-настоящему счастливые женщины – те, чей брак развился в совершенно иные отношения по сравнению с теми, о каких они когда-то мечтали. Мужья этих женщин стали для них не только любимыми, но и настоящими друзьями, несмотря на неизбежные различия и разочарования.
 Мейбл отвернулась к окну, глядя перед собой невидящим взором. Устраивает ли ее перспектива провести остаток жизни в одиночестве? У Одри своя жизнь, и Мейбл не хотела привязывать дочь к себе, даже если бы это было возможно. Какой же у нее выбор? Ровные, устойчивые отношения с одним из мужчин, которых она уже знает? Среди ее знакомых были два-три человека, которые ясно дали понять, что хотят от нее большего, чем дружба, и которые, будучи свободными, готовы связать с ней жизнь.
 Женщина снова заметалась по комнате. Беда в том, что как бы эти мужчины ей ни нравились, ни одного из них она не желала, ни с одним не стремилась разделить ту близость, которая возникает в браке.
 В таком случае что ей еще остается? Роман? Серия скоротечных связей? Нет, это ее никогда не привлекало. Хотя Мейбл не раз с любопытством, а порой и с недоверием слушала рассказы более искушенных подруг об их отношениях с мужчинами. Чем больше она слышала, тем больше ее подавляло сознание собственной неопытности. Может, по годам она и зрелая женщина, в смысле жизненного опыта она осталась невежественной, как шестнадцатилетняя девочка. Сколько ни слушай чужих рассказов, собственного опыта они не прибавят.
 Если мужчина захочет лечь с ней в постель, он, естественно, предполагает, что партнерше хватит знаний и мастерства позаботиться о собственном удовольствии и в немалой степени – о его. Мейбл слышала, что мужчины, особенно в возрасте, довольно эгоистичные любовники. Как беззлобно заметила одна из самых откровенных ее подруг: «Они рассчитывают, что ты возьмешь на себя самую трудную часть, а им останется только наслаждаться результатами. Нет уж, мне подавай мужчин помоложе! Пусть у них меньше опыта, зато они с лихвой компенсируют этот недостаток энтузиазмом!» 
 Но Мейбл почему-то не тянуло завязывать отношения с мужчинами моложе себя, возможно, для этого ей просто не хватало уверенности.
 Нет, она хочет другого. Ей нужен…
 Ей нужен Ричард.
 Мысль змеей закралась в сознание, заставив Мейбл вздрогнуть и крепко обхватить себя руками. Это не любовь, это заурядная похоть, упрямо твердила себе Мейбл, и, вероятно, лучший выход – просто лечь с этим мужчиной в постель, а потом навсегда выбросить его из головы.
 Лечь в постель с Ричардом. При одной этой мысли ее охватил трепет. Мейбл попыталась убедить себя, что на самом деле не хочет и не собирается делать ничего подобного. Случайные связи – не для нее, в это она твердо верила. Кроме того, Ричард, наверное, ее уже не хочет. Если даже его не оттолкнуло ее вчерашнее поведение, то сегодняшние глупые признания в сексуальной неопытности оттолкнут наверняка. Да, смело можно считать себя в безопасности от любых посягательств с его стороны.
 Но не следует ли ей опасаться самой себя? Что, если ее самообладание даст трещину?
 Мейбл глубоко вздохнула. Что ж, если это случится, нужно только постараться держаться от Ричарда как можно дальше, причем лучше начать прямо сейчас.
 В кабинете делать больше нечего, но ей еще нужно прибраться в спальне, постелить там постель, повесить чистые полотенца в ванную. Ричард сможет переселиться уже сегодня вечером, отведенные ему апартаменты находятся в противоположной части дома от спальни Мейбл, и там гостю гарантировано уединение. У Ричарда будет отдельная ванная, и Мейбл, умываясь по утрам, не будет всякий раз ощущать в ванной запах его одеколона… Ее не будут мучить эротические видения, она не будет представлять себе его обнаженное тело, мускулистое, гибкое и очень притягательное…
 Нужно немедленно прекратить об этом думать, иначе она сойдет с ума! Мейбл стремительно развернулась и направилась к лестнице.
 В половине седьмого, когда женщина уже решила, что Ричард воспринял ее нежелание находиться в его обществе чересчур серьезно и поэтому не появится до позднего вечера, на подъездной аллее, наконец, послышался шум мотора приближающегося автомобиля.
 Мейбл так и не переоделась, она была в тех же джинсах и свитере, в которых ходила днем. С какой стати ей наряжаться для Ричарда? Совершенно незачем. И все же, перед тем как спуститься вниз, Мейбл придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале и удрученно заключила, что может считать себя в полной безопасности. Ей явно не грозят ухаживания Ричарда. Какой мужчина, будучи в здравом уме, найдет что-нибудь привлекательное в одетой в старые джинсы и мешковатый свитер тощей коротышке, у которой к тому же волосы торчат во все стороны непослушными кудряшками?
 Мейбл не догадывалась, что стороннему наблюдателю сразу бросалось в глаза другое: естественная чистота кожи, точеные черты лица, нежная шелковистость волос и, конечно, удивительная соблазнительность гибкой фигурки, облаченной в обтягивающие джинсы и подстегивающий воображение широкий свитер. Но Мейбл этого не замечала. Заключив, что ее внешность не даст Ричарду повода думать, будто она переменила решение, женщина решительно направилась вниз.
 Когда Мейбл спустилась, Ричард уже был в кухне. Он бросил на нее странный взгляд, значение которого Мейбл не смогла расшифровать. Вероятно, мистер Барраклоу в душе посмеивается надо мной, решила она и опешила, когда Ричард негромко заметил:
 – Знаете, я совсем забыл, как приятно, когда есть к кому возвращаться. Впрочем, вам наверняка это и без меня известно. – После короткого молчания, когда Мейбл еще не успела ничего придумать в ответ, он задумчиво добавил: – Наверное, вы скучаете по отцу и Одри.
 Уж не жалеет ли он меня, одинокую самостоятельную женщину? Мейбл с вызовом вскинула голову, но, не увидев в глазах Ричарда ни жалости, ни насмешки, тихо призналась:
 – Да, по правде сказать, скучаю.
 – Вы еще достаточно молоды, чтобы выйти замуж, завести еще детей…
 – Мне тридцать шесть лет, – оторопело пробормотала Мейбл, не в силах скрыть изумления.
 – Ну и что? Женщины, случается, рожают первого ребенка и в сорок два. Многие в двадцать и тридцать лет заняты только карьерой, и только позже начинают понимать, что для счастья одной карьеры недостаточно, нужна и семья. Или вы просто не хотите больше иметь детей? Я еще могу понять, почему вы не стремитесь завести мужа, но детей… – добавил он, вконец озадачив Мейбл.
 Дети… Она никогда даже не задумывалась об этом. Ну, может быть, совсем давно, когда Одри была еще маленькой, Мейбл посещала мысль, что было бы хорошо, если бы Одри не была единственным ребенком, но когда дочь достигла подросткового возраста, а тем более сейчас… Мейбл скорее подумывала не о собственных детях, а о внуках, которых в один прекрасный день подарит ей Одри. И все же, как верно заметил мистер Барраклоу, женщины заводят детей и в более позднем возрасте.
 – Я как-то об этом не думала, – солгала она, отворачиваясь от Ричарда. – Я определенно не испытываю потребности заводить еще одного ребенка без отца. С Одри мне повезло, она ни разу не упрекнула меня, что ей пришлось расти, не зная отца.
 – Вы его очень любили?
 Ричард снова удивил ее. Мейбл не привыкла к такому вопросу. Ларри остался так далеко в прошлом, что иногда ей было даже трудно вспомнить, что она к нему чувствовала, но она знала, что это не была любовь женщины к мужчине. Они же были детьми, как можно говорить о настоящей любви?
 – Он был моим другом, – честно призналась Мейбл. – Подростком я воспринимала все слишком серьезно, может, оттого, что была очень одинока. Ларри… он казался мне особенным, но я не любила его как мужчину.
 Ну вот, снова наговорила больше, чем собиралась. Мейбл посмотрела Ричарду прямо в глаза. И, к немалой досаде, увидела в них сочувствие.
 – Все это было так давно, что теперь не имеет никакого значения. Я подготовила вам отцовскую спальню. Там есть своя ванная. Ужин еще не готов. Я не знала, вернетесь ли вы.
 Все время, пока она говорила, точнее, тараторила, Мейбл чувствовала на себе изучающий взгляд Ричарда. Должно быть, он изучает меня с интересом, уныло подумала Мейбл. Еще бы, я наверняка кажусь ему диковинным экземпляром. Недалекая особа, которая ухитрилась зачать ребенка в результате единственной близости с мужчиной и никогда не жила полноценной жизнью. Да, конечно, ему есть на что смотреть внимательным, задумчивым взглядом, под которым я чувствую себя ужасно неуютно и почему-то становлюсь особенно уязвимой.
 – А что, если нам поужинать в каком-нибудь ресторанчике? У меня возникла проблема: исследования дали такой богатейший материал, что я в раздумье, не ограничиться ли в этой книге лишь коротким отрезком жизни Хьюго, а продолжить в следующей? Мне нужно с кем-то посоветоваться. Понимаю, с моей стороны, это чистейший эгоизм, но я подумал, не согласитесь ли вы в обмен на ужин побыть моим слушателем?
 – Я? Но какой из меня советчик? Я же ничего не понимаю в писательской кухне. Может быть, ваши издатели?..
 – Всегда полезно выслушать мнение другого человека, даже если оно лишь поможет прояснить собственные мысли. Вы ведь уже знакомы с моим персонажем, так что ваше мнение будет для меня особенно ценно. По-моему, у вас вообще склонность принижать себя, – строго добавил он. – Если вы не желаете ценить себя по заслугам, то, по крайней мере, не лишайте других этой возможности.
 Мейбл от изумления не нашлась, что сказать.
 – Я еще не заказал столик, – продолжал Ричард, – потому что не знал, свободны ли вы вечером и согласитесь ли мне помочь.
 Он повернул дело так, что Мейбл стало неловко отказаться или притвориться, будто у нее уже есть планы на вечер.
 – Мне нужно переодеться, – неуверенно сказала она.
 – Хорошо, мне тоже. У вас есть какие-то пожелания, куда нам пойти?
 – Как вы относитесь к французской кухне? Здесь неподалеку есть французский ресторанчик.
 – Отлично. Как он называется? Я позвоню и закажу столик.
 Мейбл ответила и ушла переодеваться. У нее вдруг возникло ощущение, будто она отныне не управляет своей жизнью.
 Через полчаса Мейбл стояла перед зеркалом в красном платье из джерси. Платье это, купленное прошлой зимой по настоянию Одри, было одной из немногих нарядных вещей в ее гардеробе. Мейбл нахмурилась. Что я делаю? Ричард вполне доходчиво объяснил, зачем ему нужна моя компания, но я-то, почему я согласилась? Разве у меня есть полная уверенность, что удалось окончательно выкинуть из головы вредные и в высшей степени опасные мысли, которые терзают меня с тех самых пор, как я впервые увидела Ричарда?
 Конечно, есть!
 Ресторанчик, принадлежавший дружной французской семье, был небольшим и очень уютным. Как только Мейбл и Ричард вошли, хозяева сразу узнали гостью, хотя она бывала у них всего несколько раз. Владелец ресторана – колоритная личность, жизнерадостный и словоохотливый, типичный француз – поспешил им навстречу и радостно воскликнул:
 – О, наконец-то мы имеем счастье лицезреть мужа прекрасной леди, которая всегда обедает только с подругами. Я давно говорил своей благоверной, что такая женщина не может быть не замужем. Когда мадам появляется, все посетители-мужчины забывают о еде.
 Щеки Мейбл стали пунцовыми, но не успела она открыть рот, чтобы исправить ошибку, как Ричард легонько тронул ее за руку. Мейбл вопросительно взглянула на спутника, который тихо, чтобы слышала только она, прошептал:
 – На вашем месте я бы не стал обращать внимания на маленькое недоразумение, иначе ситуация станет еще более неловкой. Разумеется, если вы не собираетесь заявить, что в наше время женщине для полного счастья не обязательно нужен мужчина.
 Она покачала головой и последовала за улыбающимся французом. Хозяин усадил их за столик в уютном алькове, приглушенное освещение и зажженные свечи на столе создавали романтическую атмосферу.
 – Не представляю, с чего он решил, будто мы муж и жена, – сказала Мейбл, как только они сделали заказ и остались одни. Ей было очень неловко. – Я даже не ношу обручальное кольцо.
 – Не думайте об этом, – откликнулся Ричард. Взглянув на проходившую мимо них пару, он вдруг нахмурился.
 Мейбл оглянулась посмотреть, что привлекло его внимание. Она увидела, как в нескольких футах от них официант усаживал за столик мужчину лет пятидесяти пяти и девушку немногим старше Одри, причем с первого взгляда было ясно, что эту пару связывают отнюдь не семейные отношения.
 – Вот то, что меня всегда раздражает, – тихо сказал Ричард. – Спросите любого из них, и они наверняка ответят, что любят друг друга и разница в возрасте не имеет значения. Однако почему-то их доводы не слишком убедительны, и создается впечатление, будто он купил ее молодость, чтобы демонстрировать всем и каждому как трофей. А она продала себя, потому что гораздо легче быть любимой игрушкой снисходительного старика, чем трудиться над созданием отношений с ровесником, который к тому же наверняка беднее.
 Неприязнь, сквозившая в голосе Ричарда, настолько точно отвечала ее собственным мыслям, что Мейбл удивилась. Ричард расценил ее удивление по-своему.
 – Вы не согласны?
 – Согласна, но… просто непривычно слышать это из уст мужчины. От женщины – да, но такое впечатление, что мужчины слепнут и глохнут, когда дело касается их тщеславия. Спросите любого джентльмена за сорок, верит ли он всерьез, что девушка восемнадцати-двадцати лет может полюбить пятидесятилетнего – полюбить его самого, а не его банковский счет, и он тут же ответит «да», и бесполезно убеждать его в обратном.
 Официант принес первую перемену блюд, и за столом на время установилось молчание. Когда они снова остались одни, Ричард наклонился над столом и тихо спросил:
 – Похоже, Мейбл, вы не слишком высокого мнения о сильном поле? Мы, знаете ли, не все слепы. И далеко не всех ранимое самолюбие побуждает покупать хорошенькую куколку, чтобы хвастаться ею перед приятелями.
 – Да, я знаю, – согласилась Мейбл, – именно поэтому я так расстроилась, когда решила, что вы и Одри…
 Она резко замолчала. Господи, что я говорю! Но было поздно. Бросив на нее проницательный взгляд, Ричард ровным голосом поинтересовался:
 – Продолжайте, Мейбл, что вы решили?
 Женщина лихорадочно пыталась придумать какое-нибудь безопасное замечание, но как назло ничего не приходило в голову, и она буквально слышала, как иссякают секунды, а вместе с ними – терпение Ричарда. Он требовал ответа, и она почти чувствовала молчаливое давление с его стороны. Выхода не было. Даже если бы ей удалось придумать подходящую отговорку, Мейбл знала, что ей не хватит уверенности солгать достаточно убедительно.
 – Мне казалось… Я считала… Понимаете, Одри не…
 – Вы решили, что мы с Одри – любовники, – безжалостно закончил Ричард, прервав ее жалкие попытки объясниться.
 – Да, я так думала, но только потому…
 Мейбл собиралась сказать, что истолковала восторженные отзывы Одри о Ричарде как результат влюбленности, а не как попытку подготовить мать к встрече с потенциальным постояльцем. Но Мейбл вовремя вспомнила, что Ричард считает, будто она сама пригласила его, и если сейчас рассказать правду, то тем самым можно выдать Одри.
 – Почему, Мейбл? – поторопил Ричард. – Потому что я с ходу показался вам мужчиной, который способен связаться с молоденькой девушкой вроде вашей Одри? С девушкой, которой я гожусь в отцы?
 – Но…
 Мейбл совсем растерялась. Ясно, что Ричард взбешен, и в этом нет ничего удивительного.
 – Ладно, я еще могу понять, почему вы решили, что меня соблазнили красота и молодость Одри. Но чего я абсолютно не понимаю, так это как вам могло прийти в голову, что Одри заинтересуется мной?
 – Я считала… Я думала, что вы моложе.
 – Моложе?! – Ричард нахмурился. – Конечно, фотографии на суперобложках несколько устарели, но…
 – Хотя Одри – разумная девушка, она могла… Я беспокоилась… Кажется, некоторые ее ровесницы ищут любовника-отца…
 – Некоторые – да, но не Одри.
 – Простите, если я вас оскорбила, – жалко пролепетала Мейбл. Ошеломленная неожиданным замечанием Ричарда по поводу странной парочки, она напрочь забыла о необходимости держать язык за зубами и стала говорить, что думала.
 – Я тоже прошу прощения, – холодно сказал Ричард, отодвигая тарелку с недоеденными закусками.
 Мейбл обнаружила, что у нее совершенно пропал аппетит. Когда подошел официант, чтобы унести закуски, и озабочено нахмурился – еда осталась почти нетронутой, – Мейбл почувствовала себя еще более виноватой.
 – Я не догадывался, что вы подумаете… Да, Одри милая, красивая, умная, живая. С эстетической точки зрения мне всегда приятно смотреть на таких девушек, но в смысле секса… Она все еще девочка, но я-то не мальчик.
 Ричард замолчал, дожидаясь, пока официант расставит тарелки с горячим.
 С каждым его словом Мейбл все острее чувствовала стыд и угрызения совести за то, что недооценила его. Уж лучше бы Ричард взорвался, вышел из себя, однако он оставался внешне спокоен, но Мейбл почти физически ощущала исходящую от него неприязнь, смешанную с недоверием, и от этого становилось еще тяжелее.
 Как только официант удалился, Ричард продолжил.
 – Как я уже говорил, в смысле секса Одри меня абсолютно не интересует. Фактически… Мейбл не могла заставить себя посмотреть на собеседника. К своему ужасу, она почувствовала, что на глазах выступили слезы и вот-вот прольются. Мейбл опустила голову и уставилась в тарелку, отчаянно моргая глазами. Вечер и без того не удался, не хватало еще, чтобы она в довершение всего разревелась.
 Но остановить слезы было уже невозможно, они медленно покатились по щекам. От стыда и смущения лицо ее так пылало, что Мейбл могла только удивляться, как слезы не обратились в пар. Она попыталась еще ниже опустить голову, но эта мера запоздала.
 Мейбл услышала, как Ричард тихо выругался. Через мгновение он встал и решительно сказал:
 – Пойдемте. Этот вопрос нам лучше обсудить без свидетелей.
 Мейбл попыталась возразить, но как-то вдруг оказалось, что Ричард уже ведет ее к выходу, обнимая за талию, чуть ли не утешая и явно заслоняя от любопытных взглядов других посетителей. Мейбл слышала, как, расплачиваясь по счету, он что-то говорил хозяину насчет плохого самочувствия жены. Ей хотелось только одного: как можно скорее убраться из этого ресторана, а заодно избавиться от общества Ричарда.
 Она поставила себя в неловкое положение, и, можно не сомневаться, его тоже. Мало того, что она ему наговорила, так еще и расплакалась в общественном месте…
 Ночной воздух оказался холодным, и Мейбл вздрогнула. Ричард тут же – почти автоматически, словно они и вправду были женаты и он проделывал это уже сотни раз, – обнял ее, привлекая к себе.
 – Вы замерзли, – констатировал он. – Пошли скорее в машину.
 До места, где он оставил автомобиль, было минут пять ходьбы, и, хотя Мейбл тактично попыталась отстраниться, Ричард не собирался ее отпускать.
 – Простите, что я вела себя так глупо, – пробормотала Мейбл, когда Ричард галантно открыл перед ней дверцу машины.
 – Не извиняйтесь, я сам во всем виноват, это я вас расстроил.
 Он обошел капот и сел за руль.
 – Вы имели все основания на меня сердиться.
 – Сердиться? – Пристегивая ремень безопасности, Ричард повернулся к Мейбл и нахмурился. – Я не сержусь. Разочарован – да, задет – возможно, потому что вы меня недооценили, но не сержусь.
 – Мне не следовало ничего говорить, я…
 – Я рад, что вы рассказали, – перебил Ричард. Помолчав, он мягко спросил. – Одри знает, что вы приняли нас за любовников?
 – Да, – тихо призналась Мейбл. – Я все не могла понять, почему вы не стремитесь остаться наедине. Одри это показалось забавным, она хотела сразу же рассказать вам, но я попросила ее не делать этого.
 Мейбл вдруг зевнула. Эмоциональное напряжение и усталость брали свое, и она внезапно поняла, что совсем обессилела.
 – Вы устали, – заметил Ричард. – И не удивительно, после того, как пытались передвинуть этот чертов стол, а потом еще готовили для меня спальню.
 – Мне, между прочим, не семьдесят шесть, а всего тридцать шесть, – сухо парировала Мейбл.
 Ричард задумчиво посмотрел на нее.
 – А знаете, сейчас в первый раз вы сказали что-то хорошее о своем возрасте. Вы выглядите моложе многих тридцатилетних и при этом изо всех сил пытаетесь создать впечатление, будто вам лет на двадцать больше, чем на самом деле. Вы держитесь с людьми не как молодая привлекательная женщина, а как женщина, чьи лучшие годы уже позади. Большинство ваших ровесниц были бы просто оскорблены, если бы кто-то предположил, что они сексуально, так сказать, выдохлись.
 – Я не из большинства, – натянуто возразила Мейбл. – Мой отец…
 – Знаю, ваш отец как будто надел на вас пояс целомудрия, – перебил Ричард. – Когда родилась Одри, вы были шестнадцатилетней девчонкой, и я догадываюсь, что за прошедшие годы вы остались такой же неопытной в сексуальном отношении, как до ее рождения.
 Разум Мейбл забил тревогу: не следует беседовать с Ричардом на тему, в которой слишком много скрытых ловушек.
 – Если вы собираетесь спросить, почему я никогда не пыталась расширить свой сексуальный опыт, отвечаю: по-видимому, я просто от природы лишена чувственности, – выпалила она на одном дыхании. – И прошу вас, нельзя ли сменить тему? Кажется, вы пригласили меня на ужин, чтобы обсудить вашу новую книгу.
 – Лишена чувственности… – задумчиво повторил Ричард, пропустив мимо ушей вторую половину ее речи. – Могу предложить другое объяснение: отец заставил вас чувствовать себя виноватой и стыдиться своей сексуальности, так что вам пришлось подавлять ее в себе.
 – Как бы то ни было, теперь это не имеет значения! – перебила Мейбл. – В конце концов, маловероятно, чтобы я в тридцать шесть лет…
 – Снова вы о своем возрасте. Что маловероятно? Что вы влюбитесь? А почему бы и нет, собственно? Каждый день на свете влюбляются тысячи людей.
 – Подростков или двадцатилетних…
 – Не только, – безжалостно перебил Ричард. – Влюбляются не только те, кому меньше тридцати. Мой дядя, например, никогда не был женат и не хотел жениться, и вдруг, когда ему минуло шестьдесят пять, он отправился в кругосветное путешествие, познакомился на корабле с весьма симпатичной леди, влюбился и женился. Они недавно отпраздновали десятилетнюю годовщину свадьбы, и, представьте себе, любят друг друга не меньше, чем в первый год. Предваряя ваш вопрос, отвечаю: жена старше дяди на три года. До встречи с ним ей жилось не сладко, муж обращался с ней жестоко, а потом и вовсе бросил одну с пятью детьми. Пережитые трудности наложили свой отпечаток на ее лицо, но именно ее ранимость и одновременно сила как раз и привлекли моего дядю. Поймите, Мейбл, любовь – вовсе не привилегия юных, да и как может быть иначе? В конце концов, разве не справедливо считают, что молодежь часто принимает любовь как должное и не умеет ее ценить? Люди постарше тоже способны любить.
 – Даже тридцатишестилетние? – пролепетала Мейбл.
 – Да, даже такие старики, как тридцатишестилетние, – с усмешкой подтвердил Ричард.
 Растерявшись, Мейбл посмотрела ему в глаза. Это было ошибкой. Ее сердце сбилось с ритма и почему-то вдруг стало трудно дышать.
 Собирается ли Ричард поцеловать меня? Если да, то как себя вести? – в панике думала Мейбл. Смогу ли я держать себя в узде? Охваченная паникой, Мейбл напряженно застыла на сиденье. Ричард улыбнулся и повернул ключ зажигания.
 Мейбл поняла, что он не собирается ее целовать. Тем лучше, сказала себе женщина. Я рада, да, именно рада, что мистер Барраклоу наконец завел мотор и положил конец опасному разговору, а острое разочарование, охватившее меня, – ерунда, просто игра воображения.
 Они выехали на шоссе. За окном было темно, и Мейбл снова зевнула. На нее навалилась усталость – следствие бессонных ночей и эмоционального напряжения. Мейбл положила голову на спинку сиденья. Я не буду спать, только на несколько минут закрою глаза, чтобы расслабиться…
 Ричард посмотрел на спящую спутницу и отметил про себя, что Мейбл отвернулась от него даже во сне.
 Новость, что она считала его любовником Одри, ошеломила Ричарда. Впрочем, каким бы нелестным для него ни было ее заблуждение, оно многое объясняло.
 Ричард все смотрел на спящую женщину и не мог отвести глаз. Может, я рехнулся? Мейбл явно не собирается впускать меня в свою жизнь, но не похоже, чтобы она была ко мне совсем равнодушна. Неужели отец так сильно подавил ее женскую природу, что последствия необратимы? Мейбл считает себя женщиной, лишенной чувственности, однако ее тело говорит совсем другое.
 Но сможет ли она когда-нибудь признать… Что признать? Что я почти влюбился в нее, еще не видя, по одному лишь описанию Одри, и первого взгляда оказалось достаточно, чтобы подтвердить то, что я инстинктивно чувствовал? Даже если Мейбл это признает, то как отнесется? Не будет ли ей безразлично? Она отвечала на мои поцелуи, но сексуальный отклик – еще не любовь. Это и к лучшему, что ее отца уже нет в живых, думал Ричард, мы никогда не смогли бы стать друзьями. Этот человек нанес слишком большой вред Мейбл, разрушил ее самооценку, больно ранил ее, пусть даже руководствовался исключительно добрыми целями. Благими намерениями, известно, куда выстлана дорога. В ад.
 Когда «бентли» остановился у дома, Мейбл все еще спала. Ричард вышел из машины и, достав ключи, которые накануне вручила ему Мейбл, отпер дверь черного хода. Потом вернулся, открыл дверцу и тихо окликнул Мейбл по имени. Женщина что-то пробурчала, чуть нахмурилась, но не проснулась.
 Здравый смысл подсказывал Ричарду окликнуть ее погромче и слегка встряхнуть, но где это видано, чтобы влюбленный мужчина, будь ему даже сорок один год от роду, подчинялся здравому смыслу? Ричард наклонился, отстегнул ремень безопасности и осторожно поднял Мейбл на руки.
 Она оказалась легче его крестницы-подростка, что, впрочем, не удивительно, потому что Мейбл и ростом была на полголовы ниже. Сестрам Мейбл должна понравиться. Они вечно наседают на меня, чтобы я женился, корят за разборчивость и пугают, что я медленно, но верно превращаюсь в капризного старого холостяка.
 Пока Ричард нес Мейбл к дому, она во сне сладко вздохнула и спрятала лицо у него на груди. Ощутив на шее ее теплое дыхание, Ричард почувствовал, как его окатила горячая волна желания, лишний раз напомнив, что Купидон охотится не только за юными, а посылает свои стрелы и в солидных мужчин. Но, к сожалению, Ричард не мог себе позволить отнести Мейбл в постель и заняться с ней любовью, уступив настоятельным требованием своего тела.
 Он не мог себе позволить даже снова поцеловать ее – прежде необходимо завоевать ее доверие, восстановить ее уверенность в себе. Нужно сначала установить между ними чисто человеческое взаимопонимание, и только потом показать Мейбл, как ему хочется, чтобы она полюбила его как женщина мужчину.
 Вот почему, едва войдя в дом, Ричард довольно резко поставил Мейбл на ноги, отчего она проснулась и непонимающе захлопала глазами.
 Что происходит? Последнее, что помнила Мейбл, это как она села в машину. Что я делаю в столь поздний час на кухне и почему стою так близко к Ричарду, что слышу биение его сердца?
 Мейбл оглянулась и посмотрела на все еще раскрытую дверь черного хода. Неужели я вошла в дом и сама этого не помню?
 – Я вас принес, – ответил Ричард на невысказанный вопрос. – Я пытался вас разбудить, но вы слишком крепко спали.
 Он нес меня на руках! Мейбл снова подняла глаза на Ричарда. Она еще не до конца проснулась, а тело все еще хранило тепло его тела. Как ей не хотелось отодвигаться от Ричарда, как было бы хорошо стоять так и стоять…
 Мейбл посмотрела на рот Ричарда, и ее губы невольно приоткрылись, словно моля о поцелуе. Ричард посмотрел в лицо женщине. Он понял, что если прикоснется к ней, то не сможет остановиться.
 Он внезапно отступил, и Мейбл так же внезапно осознала, что делает, на что напрашивается, и ужаснулась. Господи, я же чуть не умоляла поцеловать меня! Не удивительно, что Ричард так угрюм. Что он обо мне подумает?
 Мейбл инстинктивно попятилась, не в силах поднять на него глаза и бормоча:
 – Я устала. Если не возражаете, я лягу спать.
 Только позже, уже лежа в кровати и почти засыпая, Мейбл вспомнила, что никто из них так толком и не поел. Она-то меньше всего думала о еде, но Ричард…
 Ничего страшного, он взрослый человек, успокоила она себя. Если проголодается, может спуститься на кухню и приготовить себе что-нибудь. Засыпая, Мейбл печально улыбнулась, вспоминая отца. Тот был бы просто шокирован, если бы ему предложили собственноручно приготовить себе поесть. Но отец и Ричард – два совершенно разных представителя мужского пола.




 7


 Прошла неделя, потом еще одна. И Ричард, и Мейбл были так поглощены работой, что виделись только вечером. Иногда ужин готовила хозяйка дома, иногда гость, иногда они вместе. Совместные ужины вошли в привычку, и Мейбл каждый день с нетерпением ждала вечерней встречи. Поначалу ее удивляло, что человек с ярко выраженным мужским началом может выглядеть по-домашнему и не казаться неуместным на кухне. Однажды, когда Мейбл приготовила любимую запеканку Одри, очень понравившуюся Ричарду, он даже попросил рецепт.
 Иногда за ужином Ричард рассказывал о своей книге, давая Мейбл возможность заглянуть на писательскую кухню и увидеть, как на твердом фундаменте реальных фактов возводится воздушный волшебный замок вымышленного повествования. Бывали вечера, когда они почти не разговаривали, но дружеское молчание не вызывало неловкости.
 Однажды вечером Ричард позвонил из Честера и предупредил, что ему нужно поработать с книгами, которые не выдают на дом, и он задержится в библиотеке. Положив трубку, Мейбл испытала укол разочарования и вдруг поняла, что прошло совсем немного времени, а она уже успела сильно привязаться к Ричарду.
 Ужиная в одиночестве, Мейбл обнаружила, что есть совсем не хочется. Она чувствовала себя одинокой, дом без Ричарда казался пустым. Даже когда Одри уехала в университет, она не скучала по дочери так сильно, как теперь – по Ричарду. Этот мужчина стал для меня слишком важен, поняла Мейбл, чувствуя неприятный холодок от своего открытия.
 Проснувшись утром, Мейбл увидела, что моросивший несколько дней холодный дождь наконец-то кончился, на небе засияло солнце и беспощадно осветило запущенный сад во всей его неприглядности. Она почувствовала укол совести: нужно срочно навести порядок.
 За завтраком Ричард сказал, что собирается потратить день на поездку по окрестностям, чтобы собрать кое-какие материалы.
 – Как продвигается работа? – спросил он, когда Мейбл разливала кофе.
 – Неплохо. Предварительные наброски закончены, вчера я их отослала и теперь нужно ждать отзыва автора.
 – Гм… В таком случае отчего бы вам не устроить себе выходной и не поехать со мной? Мне бы очень пригодилась ваша помощь.
 Заманчивое предложение. Провести день в обществе Ричарда – что может быть лучше? Разве что провести с ним ночь… Мейбл постоянно приходилось бороться с подобными мыслями, все сильнее хотелось, чтобы дружеские отношения перешли в иную степень близости, в близость любовников. Однако с того дня, когда Ричард впервые поцеловал ее, он тщательно выдерживал дистанцию, ничто в его поведении не давало повода заключить, что Мейбл ему желанна. Что ж, именно этого она и хотела или, по крайней мере, пыталась уверить себя, что хотела.
 Мейбл сомневалась, сможет ли выдержать несколько часов наедине с Ричардом в тесном пространстве машины, создающем определенную интимность. Прошлой ночью ей не давали покоя эротические сны, главным героем которых был Ричард…
 – Мне бы очень хотелось, – честно призналась она, – но я дала себе слово, что до наступления зимы приведу в порядок сад.
 Ричард посмотрел в окно.
 – Прогноз обещает хорошую погоду на ближайшие несколько дней. Может, отложите ваши дела до выходных? Тогда и я смогу сделать перерыв, и мы займемся садом вместе.
 Вместе… Какое чудесное слово. Мейбл испытывала сильнейшее искушение согласиться, не обращая внимания на настойчивые предостережения внутреннего голоса. В конце концов, даже если Ричард поймет, что я его желаю, какое это имеет значение? И сама себе ответила: о-о-о, очень большое. Ему станет неловко, и дружбе, которая успела возникнуть между ними, придет конец.
 Мейбл с сожалением покачала головой.
 – Нет. Мне действительно нужно начать сегодня.
 Она замолчала, уже почти жалея об отказе. Если он начнет ее уговаривать… Но Ричард допил кофе и небрежно заметил:
 – Что ж, раз вы не хотите составить мне компанию, тогда мне, пожалуй, пора.
 Через полчаса, уходя из дома, он еще раз сердечно улыбнулся ей, и Мейбл было невдомек, что он звал ее с собой по единственной причине, не имеющей никакой связи с работой над книгой: Ричард надеялся, что, оставшись наедине с Мейбл вне дома, сумеет поднять их отношения на новую ступеньку.
 Вне привычного домашнего окружения у него было бы гораздо больше возможностей постепенно, исподволь устанавливать с Мейбл физический контакт. Не мог же он обнимать ее за талию, чтобы проводить до кухонной двери… во всяком случае, при нынешнем характере их отношений не мог.
 В результате Ричард обрек себя на целый день вдали от Мейбл. Зря он тайком заказал столик в ресторане. Пошли прахом все тщательно продуманные планы. Не проще ли было напрямик рассказать Мейбл о своих чувствах, как поступают нормальные взрослые люди, и предоставить ей решать, принять их или отвергнуть?
 Может, и проще, но беда в том, что Ричард сомневался, сможет ли Мейбл отнестись к его признанию всерьез. Да, к счастью, она перестала то и дело упоминать о своем возрасте, якобы мешающем ей испытывать или вызывать желание, но Ричард все еще не знал, как Мейбл отреагирует, если узнает… Узнает, что он считает ее самой привлекательной в мире женщиной и порой ему требуется мобилизовать всю выдержку, чтобы не броситься к ней и не заключить в объятия.
 Мейбл безо всякого энтузиазма побрела наверх и переоделась в старые джинсы и толстый свитер. Отыскала в чулане резиновые сапоги и безрукавку, взяла садовые перчатки и вышла во двор. Несмотря на яркое солнце, было холодно, дул пронизывающий ветер. Впрочем, вряд ли я замерзну, перекапывая грядку, подумала женщина. – Спустя три часа у Мейбл немилосердно болела спина, силы были на исходе, и она решила, что на сегодня достаточно. Была только середина дня, а Ричард уехал до вечера. Возвращаться в пустой дом не хотелось, но и копаться в саду она больше не в силах. Горячая ванна, вот что мне сейчас нужно, решила Мейбл, а потом можно почитать, свернувшись клубочком в кресле у камина.
 Коря себя за потворство слабостям, она счистила налипшую грязь с садовых инструментов и отнесла их в сарай, потом устало побрела к дому. Сапоги она оставила за дверью и прошла в кухню босиком. Здесь же, не сходя с места, Мейбл сняла грязные джинсы и свитер и отправила их в стиральную машину.
 Открыв краны, Мейбл плеснула в воду ароматическую жидкость, которую Одри подарила ей на день рождения, и с наслаждением вдохнула густой запах. Волосы, чтобы не намочить, она собрала на макушке и завязала эластичной шелковой лентой. Наконец все было готово, и Мейбл с наслаждением погрузилась в душистую теплую воду.
 В это время в пяти милях от нее Ричард угрюмо смотрел в зеркало заднего вида и думал: какого дьявола я бесцельно мотаюсь по дорогам, когда единственное место, где мне хочется находиться, это дом Мейбл?
 Он резко затормозил, оглядевшись, убедился, что дорога пуста, и развернул машину. Может, Мейбл и не жаждет быть с ним, но он – хочет, более того, ему необходимо быть рядом с ней.
 Внизу зазвонил телефон. Сначала Мейбл решила не обращать внимания, но звонки не смолкали, и в ней заговорил материнский инстинкт. Вдруг это Одри? Вдруг у нее что-то случилось? Мысленно коря себя, что напрасно поднимает панику, Мейбл тем не менее выбралась из ванной, потянулась за полотенцем… и в сердцах чертыхнулась: чистые полотенца остались лежать аккуратной стопочкой на кухне.
 То, что она сделала дальше, во времена, когда был жив отец, было бы просто немыслимо. Как была, обнаженная и мокрая, она побежала вниз к телефону, думая по дороге: в том, чтобы жить одной, все-таки есть некоторые преимущества. Хорошо еще, что в доме центральное отопление, и в комнатах довольно тепло.
 Мейбл сняла трубку.
 – Мама?
 – Одри, что случилось?
 – Ничего не случилось. Господи, да ты, похоже, разволновалась. У меня все в порядке, просто выдалась свободная минутка, вот я и решила позвонить узнать, как ты. Надеюсь, я не оторвала тебя от какого-нибудь важного занятия?
 – Я принимала ванну, – ответила Мейбл, – и в данный момент стою в коридоре в чем мать родила.
 – Хм, насколько я понимаю, Ричарда нет поблизости, и он не может оценить зрелище по достоинству, – поддразнила Одри.
 – Он уехал на весь день. Одри, с тобой все в порядке?
 – Все отлично. Честно говоря, я звоню потому, что беспокоилась за тебя. У вас с Ричардом все нормально? Я имею в виду, вы уживаетесь?
 – Да, да, уживаемся.
 Услышав с улицы шум подъезжающего автомобиля, Мейбл нахмурилась.
 – Одри, мне нужно идти. Кажется, кто-то приехал…
 Прервав ее, Одри торопливо затараторила:
 – Мама, подожди минутку! Я собираюсь приехать на Рождество, вероятно, вырвусь в двадцатых числах.
 Скрипнула задняя дверь. Мейбл похолодела. Она точно знала, что, войдя, заперла ее, к тому же она не представляла, кто мог войти в дом без стука. Разве что Ричард, но он…
 Дверь кухни открылась, и на пороге появился Ричард.
 Несколько мгновений мужчина и женщина в оцепенении взирали друг на друга. Никогда в жизни Мейбл не попадала в столь глупое положение. И, что было еще унизительнее, Ричард, казалось, нарочно не смотрел в ее сторону. Чему удивляться? Было бы на что смотреть, с иронией подумала Мейбл. Дрожащим голосом она быстро сказала в трубку:
 – Конечно, детка, приезжай. А сейчас мне пора бежать…
 Слава Богу, Ричард догадался уйти в кухню. Ну почему я не зашла туда сама и не закуталась в полотенце, прежде чем бежать к телефону? Почему не догадалась, что он может вернуться раньше намеченного срока?
 Она повесила трубку и уже собиралась бежать наверх, когда дверь кухни снова отворилась. Мейбл замерла как вкопанная.
 – Вот, возьмите, – тихо сказал Ричард, протягивая ей большое махровое полотенце из тех, которые она, погладив, сложила на кухне и забыла отнести наверх.
 – Спасибо, – поблагодарила Мейбл деревянным голосом, не смея поднять глаза. Но полотенце, как нарочно, выскользнуло из рук. Когда оба нагнулись за ним, пальцы Ричарда соприкоснулись с ее пальцами, и Мейбл словно ударило током. Она резко выпрямилась и тут же сморщилась от боли: что-то дернуло ее за волосы.
 – Подождите, – глухо произнес Ричард, – кажется, вы попали в ловушку.
 Мейбл попыталась отстраниться и поняла, что прядь ее волос каким-то чудом обмоталась вокруг пуговицы Ричарда.
 – Вам придется подойти ко мне поближе. У женщины не оставалось иного выбора, кроме как стоять и ждать, пока ее освободят. Каждый дюйм кожи пылал от смущения и унижения. Казалось, Ричарду понадобилась целая вечность, и хотя Мейбл знала, что он смотрит только на свою пуговицу, она мучительно переживала свою наготу.
 Как ей вообще пришло в голову спуститься вниз в таком виде? Это не в ее характере. Более того, Одри нередко в шутку упрекала мать в излишней скромности и с жаром заявляла: «Серьезно, мам, ты должна гордиться своим телом, а не прятать его. У тебя потрясающая фигура. Знаешь, как говорят: если есть чем похвастаться, хвастайся!»
 Что ж, сегодня она явно последовала совету дочери. Что Ричард о ней подумает? Не решит ли он, что она намеренно пытается его соблазнить?.. Мейбл содрогнулась от этой мысли. В тот же миг Ричард хрипло сказал:
 – Прошу прощения. Вы замерзли. Потерпите еще чуть-чуть, я уже почти освободил вас.
 Он просит прощения! В том, что они попали в идиотское положение, виновата я одна, а не Ричард. Интересно, как бы он отреагировал, если бы я призналась, что вздрогнула вовсе не от холода, а потому, что поняла: за мучительно неловкую ситуацию, в которой мы оба оказались, следует винить порочную, распутную часть моей натуры, подсознательно толкнувшую меня на этот шаг.
 Мейбл снова вздрогнула. Смущение постепенно уступало место чувственному напряжению. Хотя Ричард был в верхней одежде, Мейбл обостренно чувствовала тепло его сильного тела, и ее охватывал трепет. Ричард тихо выругался, а в следующее мгновение она вдруг поняла, что свободна.
 Он наклонился за злополучным полотенцем, и Мейбл заметила, что у него слегка дрожат руки.
 – Мне очень жаль, – хрипло прошептала она.
 Протягивая ей полотенце, Ричард замешкался, их взгляды встретились. Его глаза полыхнули непривычным огнем, от которого сердце Мейбл забилось быстрее.
 – О чем вы жалеете? – так же хрипло спросил он. – О том, что позволили застать вас в таком виде?
 Взгляд, которым он на нее посмотрел, заставил Мейбл вспомнить, что она женщина. Никогда еще она не осознавала свою женственность с такой остротой, при этом Мейбл почему-то не испытывала смущения, не стыдилась своего тела. Более того, впервые в жизни она гордилась, ее женственная фигура будит в мужчине желание.
 В ту же секунду на Мейбл обрушилась лавина ощущений, будто не было всех этих лет, в течение которых она подавляла свою природу. Мейбл так внезапно и остро ощутила свое тело и его потребности, что испытала почти физическую боль.
 Ей невольно захотелось разделить с Ричардом удивительные, новые для нее ощущения, и она шагнула к нему, не обращая внимания на полотенце. Но Ричард пресек ее порыв, вдруг с нажимом добавив:
 – Да, Мейбл, мне тоже жаль.
 Она застыла на месте. Все ее страхи и сомнения вернулись, и к ним добавились унижение и стыд. Конечно, он меня не хочет, конечно, он не имел в виду…
 Она задрожала всем телом, в горле запершило от слез.
 – Мейбл, в чем дело? Что с вами? Переполнявшие Мейбл эмоции мешали ей говорить. Ричард все еще держал полотенце и вдруг неожиданно развернул его.
 – Идите сюда, давайте-ка завернем вас, пока я окончательно не утратил выдержку. Вы хотя бы представляете, что со мной делаете? – хрипло спросил он, заворачивая Мейбл в полотенце.
 При этом как-то само собой получилось, что Ричард привлек ее к себе, потом поднял на руки и прижал к груди. Мейбл ничего не оставалось, как покориться, и когда он понес ее вверх по лестнице, она инстинктивно обняла его за шею.
 – Нам нужно поговорить, – едва слышно сказал Ричард. – Прошу прощения, если смутил вас своим неожиданным появлением, но я просто не мог…
 Мейбл догадывалась, что он имел в виду. Разумеется, он не рассчитывал, войдя в дом, застать хозяйку в костюме Евы.
 Поднявшись на второй этаж, Ричард направился к спальне Мейбл.
 – Я хочу с вами поговорить, но не когда на вас ничего нет, кроме этого чертова полотенца.
 Мейбл покраснела. Неужели он думает, что я подстроила все это нарочно? Как он может! Я же не знала, что он вернется!
 Ричард собрался опустить ее на кровать, когда Мейбл почувствовала, что его руки внезапно напряглись.
 – Мейбл, – хрипло выдохнул он, обдав ее теплом своего дыхания.
 Мейбл показалось, что она плавится. Ричард бережно развернул полотенце и поцеловал женщину в ложбинку между грудей. Мейбл затрепетала от восторга. Руки, обвивавшие его шею, сами собой разомкнулись и легли на широкие плечи, поглаживая твердые мускулы, из груди вырвался тихий полувздох-полустон удовольствия.
 Словно услышав в этом звуке некую тайную мольбу, Ричард, все еще не выпуская Мейбл из рук, присел на край кровати. Припав губами к одной груди, он нежно обхватил ладонью другую.
 Учащенному дыханию Мейбл, нарушавшему тишину, теперь вторило столь же учащенное дыхание Ричарда. Слух ее внезапно обострился до невероятной степени, и женщина почти услышала, как его губы скользят по ее коже. В недрах ее тела нарастала чувственная дрожь, Мейбл непреодолимо захотелось прижать Ричарда к себе, выгнуть спину и самым распутным образом подставить ему все тело, чтобы он мог ласкать его с той же восхитительной нежностью, с какой ласкал сейчас ее грудь.
 Никогда в жизни она еще не испытывала столь острых, столь эротичных и вместе с тем пугающих ощущений, и Мейбл самозабвенно отдалась власти захлестнувшего ее потока.
 Когда Ричард отбросил полотенце и стал ласкать ее кожу своими теплыми нежными губами, Мейбл показалось, что ее сон сбылся, что самые смелые из тайных фантазий вдруг воплотились в реальность.
 Казалось, он только и ждал этих тихих звуков, выражавших радостное изумление, и воспринял их как долгожданное одобрение. Губы Ричарда наконец нежно завладели набухшим от возбуждения соском, и, когда Мейбл тихонько охнула от восторга, Ричард втянул тугой чувствительный бутон в рот и стал легонько его посасывать. Мейбл пронзило острое желание, и, не в силах сдерживаться, она громко вскрикнула.
 Едва этот высокий звук сорвался с ее губ, как руки Ричарда, которые поглаживали бедра Мейбл так возбуждающе, что все тело ее трепетало в ответ, замерли.
 Ричард медленно поднял голову и отстранился. Глядя куда-то поверх плеча Мейбл, он молча прикрыл женщину полотенцем и хрипло пробормотал:
 – Простите. Мне не следовало… – Он встал и отошел от кровати.
 Мейбл охватили смешанные чувства: изумление, недоверие, гнев, но преобладающим в этой сложной гамме было болезненное унижение. Чувствуя себя несчастной и отвергнутой, она застыла на кровати. Оставалось только гадать, каким словом или действием она спровоцировала столь внезапное отчуждение.
 – Я должен уехать, – пряча глаза, сообщил Ричард. – Когда вернусь, не знаю.
 Не в силах ни пошевелиться, ни произнести хотя бы слово, Мейбл только кивнула. Ричард ушел.
 Даже услышав звук отъезжающего автомобиля, она все еще не смела перевести дыхание. Где-то внутри нарастала невыносимая боль, еще более усугубляя тяжесть навалившегося на Мейбл бремени унижения и презрения к себе.
 Боже правый, как я могла повести себя будто последняя распутница? И это после заявления, что не желаю его. Что ж, теперь Ричард знает правду. Не удивительно, что он отшатнулся от меня с таким отвращением.
 Мейбл кое-как встала с постели. На нее вдруг навалилась страшная усталость, руки, когда она одевалась, дрожали.
 Что, если бы Ричард не остановился? Что, если бы он, как она, был так же одержим желанием? Желанием? С ее стороны это было не просто желание, это была любовь.
 Осознание правды ослепило ее как вспышка молнии. Мейбл села на кровать и закрыла лицо руками, тело ее затряслось от беззвучных рыданий. Я люблю Ричарда. Дело вовсе не в запоздало проснувшейся чувственности, мое желание – не просто реакция на близость привлекательного мужчины. Я его полюбила.
 Мейбл живо вспомнилась их первая встреча, вспомнились чувства, которые она тогда испытала и попыталась подавить, потому что считала его любовником Одри. Лучше бы ей никогда не видеть Ричарда, не познать мук, которые она теперь испытывала, но тут уж ничего не поделаешь. Поздно сожалеть о случившемся.
 Мейбл чувствовала себя раздавленной и несчастной. Никакие физические страдания не могли бы сравниться с болью, которая ее терзала. Прошло немало времени, прежде чем она нашла в себе силы спуститься вниз. Во всем теле ощущалась какая-то странная слабость, и вместе с тем оно все еще ныло от неутоленного желания.
 К ужину Ричард не вернулся. Мейбл поняла, что он намерен держаться от нее подальше. Решив вести себя так же, она рано поднялась к себе и легла спать. Однако заснуть не удавалось. Когда на лестнице послышались шаги Ричарда, Мейбл посмотрела на часы. Стрелки показывали за полночь. Где он был столько времени? С кем?
 Болезненный укол ревности продемонстрировал женщине еще одну доселе дремавшую сторону ее натуры. Еще очень, очень нескоро ей удалось уснуть.
 Последующие три дня они избегали друг друга, лишь ненадолго встречаясь за завтраком, но и тогда Мейбл старалась не смотреть на Ричарда и отделываться односложными ответами на любые его высказывания. Конечно, если Ричард узнал о ее влечении к нему, а это наверняка так, было поздно что-либо предпринимать, но Мейбл, по крайней мере, могла тешить свою гордость тем, что он не знает всей правды. Поэтому она держалась отчужденно, стараясь таким образом показать, что способна держать в узде свои слабости, какими бы они ни были. И все же одного его вида, звука его низкого голоса, даже просто того, что Ричард находится с ней в одном доме, было достаточно, чтобы Мейбл почувствовала глупую, бессмысленную слабость и, что еще хуже, страстное, почти пугающее своей неукротимостью желание.
 Если такова любовь, я предпочла бы никогда не знать ее, с горечью решила Мейбл.
 Однажды утром, оставив машину на стоянке и направляясь в супермаркет, она неожиданно наткнулась на Дженни Раис. У Мейбл упало сердце. Эта женщина – последний человек, которого бы она хотела сейчас встретить. Если уж на то пошло, она бы предпочла вовсе никого не видеть. Чтобы купаться в собственном горе и жалости к себе? – невесело улыбнулась Мейбл своим мыслям.
 – А вы, оказывается, темная лошадка! – многозначительно улыбаясь, воскликнула Дженни. – Когда я спрашивала, не ждете ли вы гостей, то не представляла… Мне и в голову не приходило…
 Мейбл холодно посмотрела на женщину и резковато спросила:
 – На что вы намекаете, миссис Раис? Еще недавно в подобной ситуации она бы страшно смутилась и ни за что бы не решилась потребовать от Дженни объяснений, но сейчас вся скованность вдруг исчезла. В конце концов, разозлилась Мейбл, я взрослая самостоятельная женщина, я не отвечаю за свои поступки ни перед кем, кроме самой себя. Что бы кто ни говорил, моего отца уже нет в живых и сплетни его не расстроят, а остальное не важно.
 Дженни выглядела недовольной и слегка озадаченной.
 – Так, ни на что. Но если живешь с мужчиной, следует быть готовой к тому, что люди заподозрят…
 – Что? – холодно прервала ее Мейбл. – Что он мой любовник?
 Дженни покраснела. Казалось, закоренелая сплетница испытывает неловкость.
 – В общем, да. Разумеется, я отметаю все эти пересуды, но вы знаете, каковы люди…
 – Я знаю, каковы некоторые из них, – многозначительно уточнила Мейбл. Затем она обошла Дженни и сухо добавила. – А теперь, миссис Раис, если вы не возражаете, я займусь покупками.
 Только гораздо позже, уже обойдя полмагазина, Мейбл заметила, что все еще дрожит. Она попыталась успокоиться, говоря себе, что не стоит принимать слова Дженни слишком близко к сердцу, но это не помогло. Мейбл не привыкла быть объектом нездорового любопытства и даже не предполагала, что может оказаться в этой роли.
 Она не раз слышала, как люди безжалостно и цинично обсуждают какую-то пару, и мысль, что точно так же будут перемывать кости ей и Ричарду, была ей невыносима. От этого Мейбл почувствовала себя грязной, оплеванной… Женщина встряхнула головой, пытаясь прогнать ненужные мысли, но все равно не могла избавиться от обиды и злости, порожденных словами Дженни. Эти чувства не отпускали Мейбл и вечером, когда она готовила ужин.
 Стряпня шла полным ходом, когда в кухню вдруг вошел Ричард. Мейбл настолько привыкла к тому, что его большей частью не бывает дома, что вздрогнула от неожиданности.
 Заметив ее реакцию, Ричард нахмурился и спросил:
 – Что-нибудь не так?
 – Все в порядке, я просто не ожидала вас увидеть.
 – Я это понял, – хмуро согласился Ричард.
 В тоне Ричарда слышались горькие, чуть ли не презрительные нотки, разительно не похожие на его обычную манеру общения, и они царапали израненные нервы Мейбл, будто наждачная бумага.
 – Я вернулся раньше, потому что мне нужно вам кое-что сказать.
 Мейбл отложила свои дела и приготовилась слушать. Ричард еще не начал говорить, а ее сердце уже учащенно забилось. Женщину охватили мрачные предчувствия. Она инстинктивно чувствовала: что бы он ни собирался сказать, ей это не понравится. Так и вышло.
 – Я нашел себе другое пристанище. Мейбл потряс не только сам смысл его слов, но и то, как резко, почти вызывающе они были сказаны. На миг она оцепенела, будучи не в состоянии не только ответить, но и вообще как-то отреагировать, и только смотрела на него расширенными глазами.
 – Мне показалось, что в сложившихся обстоятельствах это лучший выход, – добавил Ричард. – Сегодня вечером я перевезу свои вещи.
 Мейбл знала, что должна как-то выразить свое отношение, но не могла. Она боялась, что если попытается заговорить, то просто сорвется. Но все-таки следовало дать Ричарду понять, что она не против, сделать вид, будто это ее не волнует, будто ее сердце не разрывается на части. Мейбл взяла себя в руки и словно со стороны услышала собственный голос – какой-то чужой, незнакомый, с несвойственными ему металлическими нотками.
 – Что ж, в таком случае я готовлю ужин только на себя.
 Какая банальность! Мейбл хотелось завизжать, забиться в истерике, но каким-то чудом удалось сдержаться.
 Ричард уезжает. Это моя вина и только моя. Если бы я не вела себя как дурочка, если – бы сумела скрыть свои чувства, не показала их так явно… Но сделанного не воротишь. Что толку корить себя? Где моя гордость, самостоятельность, выдержка, наконец?




 8


 На протяжении следующих двадцати четырех часов Мейбл еще не раз приходилось взывать к своей выдержке. Пока Ричард грузил в машину вещи, она молча наблюдала из окна. Потом он отыскал ее, чтобы сдержанно поблагодарить за все, что для него сделала хозяйка этого дома.
 Уже на пороге Ричард вдруг обернулся, и Мейбл на миг показалось, что он собирается заключить ее в объятия, но он сразу же, словно спохватившись, резко развернулся и ушел, не сказав даже «до свидания».
 Мейбл дождалась, пока «бентли» скроется из виду, и только после этого предалась своему горю. Нет, она не изливала его в потоках слез. Мейбл страдала молча, но боль, терзавшая ее, была столь невыносимой, что женщина не находила себе места.
 Перед отъездом Ричард сообщил ей свой новый адрес – на всякий случай, если ей понадобится с ним связаться. По адресу Мейбл догадалась, что он снял пустой коттедж в небольшом поселке в нескольких милях от ее дома.
 Понадобилось три дня, чтобы она более или менее пришла в себя и оказалась в состоянии вернуться к работе. Мейбл принялась за новые эскизы без всякого энтузиазма, но это было все же лучше, чем полдня валяться в постели, не имея ни малейшего желания даже открыть глаза навстречу новому дню, а потом бодрствовать чуть не до первых петухов, потому что эмоциональное напряжение не дает уснуть.
 Трудотерапия, вот что мне нужно, решила Мейбл. Следует занять себя каким-нибудь простым понятным делом, каким занимают больных, выздоравливающих после тяжелой болезни. Кажется, я вполне подхожу под такую категорию, правда с одним уточнением: само выздоровление пока кажется несбыточной мечтой, и лучшее, на что я могу рассчитывать, это просто выжить.
 Мейбл была даже рада, что Одри не звонила. Вряд ли ей удалось бы скрыть от дочери свое состояние, а расстраивать или беспокоить Одри ей совсем не хотелось.
 Через три дня после отъезда Ричарда, как раз в тот вечер, когда Мейбл, выполняя данное самой себе обещание, решила нормально поужинать, поработать над последним заказом и лечь спать вовремя, за окном послышался гул автомобильного мотора.
 Мейбл замерла на месте. «Бентли» Ричарда она бы, наверное, узнала по звуку из сотни других машин. Не может быть, он не мог вернуться, пронеслось у нее в голове. Застыв от напряжения, женщина смотрела на дверь черного хода.
 Когда за окном кухни промелькнул знакомый силуэт, Мейбл вдруг запаниковала. У нее возникло желание сбежать наверх и сделать вид, будто дома никого нет, но Ричард уже увидел ее в окно, значит, отступать некуда.
 Ричард постучался. Мейбл медленно подошла к двери, открыла ее и осталась стоять на пороге, не в силах издать ни звука. Боль, любовь, все чувства, которые она испытала впервые лишь недавно, в зрелом возрасте, и слишком поздно, чтобы иметь время прийти в себя после пережитого, – все вместе лишило ее дара речи. Ее первой мыслью было, что Ричард забыл что-то из вещей. Мейбл посторонилась, давая ему дорогу. Ричард прошел в кухню. Мейбл отметила про себя, что его лицо осунулось, кожа казалась бледнее обычного. А может, ей это только почудилось в полумраке осенних сумерек?
 – Я надеялся застать вас дома, – нерешительно начал Ричард.
 Он не смотрел на Мейбл, и, будь на его месте другой мужчина, она бы объяснила такое поведение волнением. Но Ричард никогда прежде не нервничал в ее присутствии, поэтому оставалось только одно объяснение: он не хотел ехать, его вынудила необходимость, поэтому он чувствует себя неловко и хочет завершить визит как можно быстрее. Чего он боится? Что она совершенно утратит власть над собой и бросится ему на шею, умоляя ответить на ее любовь?
 Тошнотворное чувство, которое она так часто испытывала в эти дни, – презрение к себе – вновь охватило ее. Теперь Мейбл хорошо понимала смысл выражения «чахнуть от любви». Раньше она считала, что этот недуг поражает только подростков, но теперь убедилась, к сожалению, на собственном опыте, как сильно ошибалась.
 – У вас есть планы на сегодняшний вечер? – спросил вдруг Ричард.
 Мейбл от неожиданности ляпнула, не подумав:
 – Да нет, я собиралась немного поработать, но…
 – Вот и отлично, тогда вы можете поужинать со мной.
 И снова он удивил Мейбл, прервав ее неуверенный лепет на полуслове. Это было так же нехарактерно для Ричарда, как и почти осязаемое напряжение, исходившее от него.
 – Мне необходимо кое-что обсудить с вами, – лаконично пояснил он.
 Сердце Мейбл тревожно зачастило. Что ему нужно обсудить? Неужели недостаточно того, что он переехал из моего дома? Он считает своим долгом доходчиво объяснить, что я ему не нужна? Он что, принимает меня за полную идиотку?
 – Прошу вас, Мейбл, я бы не стал упорствовать, но поверьте, это очень важно. – В голосе гостя появились умоляющие нотки.
 Что она могла ответить?
 – Ну… если вы настаиваете, – наконец неуверенно согласилась Мейбл.
 – Вот и хорошо. Идите собирайтесь, а я пока подожду здесь.
 Мейбл изумилась. Он собирается ждать? Но ведь только что пробило шесть. Чтобы умыться и переодеться ей потребуется самое большее полчаса. Мейбл не имела понятия, куда Ричард собирается ее повести, но для ужина в ресторане явно рановато. Разве что предстоящий разговор Ричарду неприятен, и он хочет поскорее покончить с этим делом?
 – Ждите, если вам так удобнее.
 Мейбл бросила на него неуверенный вопросительный взгляд, и вдруг в ответ Ричард улыбнулся такой теплой, почти нежной улыбкой, что ее охватил трепет. Двигаясь механически, точно робот, Мейбл молча направилась к двери. Только выйдя из кухни и уже будучи на полпути к своей комнате, она вдруг вспомнила, что даже не спросила Ричарда, куда именно они поедут.
 Ладно, если уж придется сидеть лицом к лицу с Ричардом и выслушивать, что он разгадал ее тайну и для их общего блага не может ответить на ее любовь, так нужно постараться выглядеть как можно лучше. Она должна выглядеть как женщина, способная возбудить у мужчины желание, а вовсе не как несчастная особа, уже решившая про себя, что ее отверг единственный мужчина, которого она когда-либо любила.
 Задавшись этой целью, Мейбл быстро приняла душ и решительно достала из шкафа шелковую комбинацию, отделанную кружевом ручной работы. Комбинацию эту еще в прошлом году перед Рождеством ей купила Одри, заявив, что каждая уважающая себя женщина должна иметь в своем гардеробе нечто подобное.
 Мейбл тогда попыталась возразить:
 – Слишком шикарно для меня.
 Но едва она это сказала, на лице дочери появилось такое странное выражение, смесь гнева и сострадания, что Мейбл в тот же миг обожгло от стыда за себя, от сознания, что она не принадлежит к числу привлекательных и желанных женщин.
 – Когда ты ее наденешь, – строго предупредила Одри, – а ты ее обязательно наденешь, то не забудь, что носить ее нужно на голое тело, чтобы между тканью и кожей – ничего.
 Тогда Мейбл была шокирована и возмущенно отвергла предположение дочери, продемонстрировав благородное негодование чопорной леди, которое, несомненно, одобрил бы ее отец. Но сейчас, стоя перед разложенной на кровати соблазнительной вещицей, она решительно пресекла мелькнувшую было трусливую мысль о бюстгальтере и – была не была! – надела комбинацию прямо на голое тело. Прохладный шелк плавно заскользил по коже, напоминая нежное прикосновение рук Ричарда. Прекрати немедленно! – приказала себе Мейбл.
 Надев шелковые чулки подходящего цвета, она криво усмехнулась: сколько стараний, а ради чего? Ради того, чтобы произвести впечатление на мужчину, который собирается дать мне от ворот поворот, которому не нужна моя запоздало пробудившаяся чувственность. Казалось, судьба сыграла с Мейбл жестокую шутку, показав женщине, какого счастья она была лишена, но сделала это слишком поздно.
 После недолгих колебаний Мейбл выбрала красное трикотажное платье. Она купила его несколько лет назад, но так ни разу и не надела, решив, что оно слишком броское и в ее возрасте носить такое уже не подобает. Платье было вполне скромной длины – до середины икры, с длинными рукавами и неглубоким вырезом, но при всем том каким-то образом производило впечатление, которое Одри определила как «сногсшибательное». Вероятно, из-за длинного ряда крошечных пуговичек от горловины до талии, причем пуговичкам отводилась роль отнюдь не декоративная.
 Мейбл не поняла, почему платье показалось Одри таким соблазнительным, и честно призналась в этом дочери. В ответ Одри не смогла сказать ничего вразумительного. «Это все пуговицы, в них есть нечто такое, против чего не устоит ни один нормальный мужчина», – вот и все объяснение.
 Застегивая пуговички и вспоминая разговор с дочерью, Мейбл покраснела. До конца ли я честна с собой? Действительно ли окончательно смирилась с фактом, что не представляю интереса для Ричарда? Красивое платье, соблазнительное белье – разве это не еще одна глупая попытка привлечь его внимание, возбудить в нем желание?
 Мейбл заколебалась. У нее возникло искушение сорвать с себя все и переодеться во что-то более привычное, непритязательное. Но в эту минуту из кухни донеслось покашливание Ричарда, и вопрос решился сам собой. Выбирать другую одежду и переодеваться уже некогда, по-видимому, Ричарду не терпится поскорее покончить с этим делом раз и навсегда. Но разве можно его винить?
 Прежде чем спуститься к гостю, Мейбл достала длинный шерстяной жакет, в меру консервативный и безликий. Надев его поверх платья, она почувствовала себя немного увереннее.
 Когда она входила в кухню, Ричард посмотрел на нее долгим взглядом, но ничто в выражении его глаз не давало повода предположить, что его хоть сколько-нибудь интересует ее наряд. У Ричарда был вид человека, обремененного тяжкой ношей, настолько поглощающей все его мысли и чувства, что на что-то еще их просто не хватает.
 Они вышли из дома. Ричард был как всегда безупречно вежлив. Он открыл перед женщиной дверцу машины, помог сесть, но Мейбл с удивлением заметила, что любое прикосновение к ней, казалось, стоило ему огромных усилий. Боится он меня, что ли?
 Впрочем, удивляться нечему, с горечью сказала себе Мейбл. Ее до сих пор бросало в краску при одном воспоминании о том, с каким бесстыдством она реагировала на его поцелуи. Она не только не возражала, не только поощряла его… Куда там, как заправская блудница буквально умоляла Ричарда продолжать ласки, чтобы они становились все более интимными.
 Погруженная в эти воспоминания, от которых ей делалось неловко, Мейбл напряженно застыла на сиденье, стараясь смотреть только прямо перед собой, хотя на дворе уже стемнело и рассматривать особенно было нечего.
 Ричард сел за руль, завел мотор, но Мейбл решила не поддаваться искушению повернуть голову и смотреть, смотреть во все глаза, чтобы сохранить побольше дорогих воспоминаний об этом мужчине, которые будут согревать ей душу в часы одиночества. Что толку понапрасну травить себя?
 Мейбл продолжала сидеть, уставившись в темноту, за окном проносились миля за милей, а она не имела представления, куда они едут. Поэтому когда «бентли» свернул в маленькую деревушку, замедлил ход и, наконец, остановился на улице, состоящей всего лишь из нескольких коттеджей, это стало для нее полнейшей неожиданностью. Она обернулась к Ричарду, он прочел в ее глазах вопрос и объяснил:
 – Предстоящий разговор будет для меня нелегким, вот я и решил, что лучше нам поговорить наедине. Возможно, это несколько эгоистично с моей стороны.
 Мейбл почувствовала обиду и раздражение. За кого он меня принимает? Он что, боится, что я устрою сцену в общественном месте, стану рыдать, требуя от него ответной любви?
 Она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться истерическим смехом. Не лучше ли прямо сказать Ричарду, что нет нужды продлевать состояние взаимной неловкости, что она уже знает, что он собирается сказать, и ему нечего бояться? Может, ей и трудно справиться с собственными чувствами, возможно, ей не удастся вырвать с корнем и уничтожить непрошеную любовь, которая расцвела в душе и никак не желает угасать, но Ричард может этого не бояться. Ему ничто не угрожает, она не собирается смущать его покой или ставить его в неловкое положение.
 Но Мейбл не успела ничего сказать, потому что Ричард уже открывал перед ней дверцу. Женщина молча вылезла, так же молча пошла вслед за ним к парадной двери коттеджа.
 Внутри коттедж оказался таким маленьким, что Ричарду пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Обшарпанная гостиная была заставлена безликой разнокалиберной мебелью, но в комнате было тепло. Горел камин, и отблески пламени несколько смягчали неприветливость голых стен, создавая даже некое подобие уюта.
 Ричард, казалось, прочел ее мысли.
 – У меня еще не было времени заняться домом, – пояснил он, словно оправдываясь в ответ на ее молчаливое неодобрение. – Коттедж не в лучшем состоянии, но мне еще повезло, что удалось найти хотя бы такое жилье. Прежний владелец умер в прошлом году, а новый еще не решил, продать ли домик или сдавать в аренду, чтобы получать доход. Ужинать придется в кухне, боюсь, она не идет ни в какое сравнение с вашей, и заранее прошу прощения. Там есть только самое необходимое. Если бы вы знали, как мне не хватает тепла и уюта вашего дома, наверное, когда придет настоящая зима, будет не хватать еще больше.
 Мейбл так и подмывало сказать, что, если уж ему так этого не хватает, почему бы не вернуться обратно, но ей помешала гордость. Предлагать Ричарду вернуться было бы глупо и совершенно бесполезно. Вместо этого она честно призналась:
 – Простите, но я совсем не хочу есть. Вы собирались мне что-то сказать, нельзя ли перейти прямо к делу?
 Сообразив, что получилось резковато, она замолчала и поспешно отвернулась. Ричард неприязненно пожал плечами.
 – Что ж, если вам так удобнее… Проходите, садитесь.
 Возле камина стояли два кресла. Предположив, что Ричард сядет в то, которое помассивнее, Мейбл быстро направилась ко второму и тут же налетела на Ричарда. Он инстинктивно протянул руки, чтобы отстранить ее от себя – вернее, так думала Мейбл, пока руки Ричарда неожиданно не сомкнулись вокруг нее с такой силой, что чуть не задушили. Женщина удивленно подняла на него глаза.
 – Простите, Мейбл, – простонал он, – но меня это просто убивает, это выше моих сил. Думать о вас днем и ночью, мечтать о вас, желать вас с такой силой, что, кажется, сойдешь с ума, и в тоже время быть связанным этим проклятым обещанием! Я обещал, что не прикоснусь к вам, пока живу под вашей крышей, но я больше там не живу, значит, могу считать себя свободным от обещания. Если вы хотите, чтобы я остановился, так и скажите. Вы можете сказать, что не желаете меня, не хотите находиться в моих объятиях… – Он замолчал и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь совладать с собой.
 Он дрожал от напряжения, и Мейбл пронзила ответная дрожь. Она обнаружила, что обнимает Ричарда с такой же силой, с какой он ее. Женщина подняла голову, инстинктивно чувствуя, что сейчас последует поцелуй, и Ричард действительно припал к ее губам. Мейбл ответила с такой страстью, что он глухо застонал от удовольствия. Ричард целовал ее снова и снова, словно никак не мог насытиться.
 Когда Ричард снял с нее жакет, Мейбл еще сильнее прижалась к мужчине и ощутила горячую твердость его возбужденной плоти. Руки Ричарда нетерпеливо скользнули вниз по ее спине и обхватили ягодицы. Объятие стало еще более интимным, когда Ричард прижал бедра Мейбл к своим и задвигался в невероятно возбуждающем ритме.
 Она сдавленно застонала, затрепетав от желания, тело ее стало мягким и податливым как воск.
 – Я люблю вас, но вы и сами это знаете, правда? – прошептал Ричард. – Наверное, я полюбил вас еще до того, как встретил, еще тогда, когда Одри впервые рассказала о вас. Помню, она меня даже дразнила: «Если уж ты так очарован моей матерью, так поезжай и познакомься с ней». Она говорила, что вы одна из самых горячих поклонниц моего таланта и будете рады со мной познакомиться. Я поддался на уговоры, хотя и твердил себе, будто вы тут ни при чем, просто мне нужно где-то остановиться, чтобы собрать материал для новой книги. Я почти убедил себя, что женщина, которая по пристрастному описанию дочери выглядит такой удивительной, такой… не похожей на других, просто не может не разочаровать при личной встрече. Но стоило мне вас увидеть, как я понял, что Одри ничуть не преувеличивала. В жизни вы оказались… Вы само совершенство.
 Почувствовав, что Мейбл задрожала, он обхватил ее лицо ладонями и заглянул в глаза.
 – Не смейте надо мной смеяться! – сказал Ричард с какой-то даже яростью. – Знаю, я выгляжу полным идиотом. Конечно, смешно, что мужчина в моем возрасте вдруг влюбился как подросток и ни о чем, кроме своей любви, думать не способен, но мне от этого ничуть не легче. Только потому, что мои чувства нелепы, они не становятся менее…
 Мейбл заставила его замолчать, приложив палец к губам Ричарда.
 – Я и не думала смеяться, – прошептала она севшим голосом. – Вы не понимаете…
 Она застенчиво умолкла. Несмотря на его признание, Мейбл все еще чувствовала себя неуверенно, и ей не хватило смелости продолжать, поэтому она просто посмотрела ему в глаза, постаравшись выразить все обуревавшие ее чувства взглядом.
 На миг у Ричарда захватило дух, а потом он снова припал к ее губам. На этот раз в его поцелуях не было ярости обреченного – медленная, нежная ласка губ выражала не только желание, но восхищение, любовь. Да, любовь, поняла Мейбл, с готовностью отвечая на поцелуй. Она постаралась вложить в свой ответ всю силу любви, без слов показать Ричарду, как много он для нее значит.
 – Неужели все это происходит наяву? – хрипло прошептал Ричард, с неохотой оторвавшись от ее губ. Он снова прижал Мейбл к себе. – Мне кажется, что я вижу прекрасный сон, который вдруг стал явью. Привозя вас сюда, я собирался поговорить с вами, добиться вашего расположения. Я хотел убедить вас, что между нами все-таки может возникнуть что-то серьезное, заверить, что я способен контролировать свою страсть, свое желание. Я не собирался вас торопить, хотел дать вам время постепенно привыкнуть ко мне и надеялся, что когда-нибудь вы сможете ответить на мои чувства. В тот день, когда я увидел вас обнаженной и вы случайно оказались в моих объятиях, я почувствовал ваш отклик и не смог совладать с собой. Я боялся, что непоправимо все испортил. – Глаза Ричарда внезапно потемнели. – Вы хотя бы отдаленно представляете, что со мной делаете?
 – Да, наверное, – стыдливо призналась Мейбл, – если это похоже на то, что вы делаете со мной…
 Ричард так внезапно выпустил ее из объятий, что женщина чуть не упала.
 – Вы меня хотите? – грубо спросил он.
 – А разве не заметно?
 Ричард улыбнулся. В его улыбке было столько любви и страсти, что Мейбл покраснела.
 – Нет, не заметно. Конечно, я знал, что вы откликаетесь на мои ласки, но ведь не секрет, что у вас никогда не было возможности проявить свою чувственность, оценить, что это такое…
 – Вы хотите сказать, что я могла бы точно так же реагировать на прикосновения любого другого мужчины, окажись он на вашем месте? – подсказала Мейбл.
 Ей стало обидно, и Ричард, почувствовав это, негромко рассмеялся.
 – Не совсем так. Но вы дали понять, что не хотите никакой близости между нами, и тогда я сдуру дал чертово обещание, что не прикоснусь к вам, пока живу в вашем доме. С того дня подыскать другое жилье стало моей первоочередной задачей. Я знал, что, живя с вами, не смогу сдержать обещание, и боялся, что это будет означать конец всему хорошему между нами. Мне хотелось, чтобы вы увидели во мне человека, отчаянно влюбленного в вас, а не мужчину, которому нужен от вас только секс, и я боялся все испортить. – В его голосе чувствовалась глубокая боль.
 – Простите меня, – прошептала Мейбл, – но мне просто не хватило жизненного опыта, чтобы почувствовать разницу.
 – Я знаю, любимая.
 Ричард снова привлек ее к себе, нежно поглаживая. Мысли Мейбл путались. Ричард ее любит… Казалось бы, невозможно, но это правда. Однако она все еще не избавилась от неуверенности, ее все еще снедала тревога.
 – Так вы не возражаете? То есть, я хочу сказать… – Она замялась и, набравшись решимости, наконец закончила: – У меня ведь совсем нет того опыта, который полагается иметь женщине моего возраста.
 Наступила долгая пауза. Затем Ричард приподнял ее голову, заставляя Мейбл посмотреть ему в глаза.
 – Я люблю вас, – твердо сказал он, – а это значит, что я люблю в вас все, все мельчайшие черточки, которые составляют вашу личность. Я могу осуждать вашего отца за то, что он не позволил вам реализоваться как женщине, да еще заставил жить с грузом вины, но я люблю вас именно такой, какая вы есть, и ваш сексуальный опыт или его отсутствие тут ни при чем. Ни одна опытнейшая соблазнительница со всеми ее ухищрениями не могла бы мгновенно зажечь меня так, как вы зажигаете одним своим присутствием. Сейчас я покажу вам, что имел в виду.
 С этими словами Ричард еще теснее прижал ее к себе, и Мейбл задрожала, но не от страха и даже не от предчувствия неизбежного. Он стал снова целовать ее, и она с радостью отдалась во власть сладкой магии его поцелуев. Когда Ричард принялся расстегивать крошечные пуговички платья, Мейбл почувствовала, что у него дрожат руки. Наконец он расстегнул платье до половины, распахнул его и, издав низкий стон, прижался губами к ложбинке между грудей.
 – Ты даже не представляешь, как сильно я мечтал повторить все это, – хрипло пробормотал он.
 Мейбл охватила неудержимая дрожь, было трудно вымолвить даже слово.
 – Я знаю, как сильно мечтала об этом, – прошептала она прерывающимся голосом.
 Ее слова словно нажали на какую-то тайную пружину и выпустили на свободу некую мощную колдовскую силу, таившуюся в них обоих. Мейбл вмиг забыла о своей неопытности, о долгих годах безбрачия, все ее чувства ожили и запели в унисон с его чувствами, тело стало неимоверно восприимчивым. Каждое прикосновение рук Ричарда, каждый поцелуй, каждое произнесенное хриплым шепотом слово усиливали ее возбуждение и одновременно сознание своей женской силы. Она вдруг поняла, что руками, губами, всем своим телом, даже голосом, страстно шепчущим слова любви, может подарить любимому мужчине такое же наслаждение, какое он даровал ей. Ричард положил Мейбл на ковер перед камином и несколько мгновений молча с благоговением рассматривал ее. Затем его руки коснулись обнаженной кожи, на которой играли отблески пламени, и под его ласками все тело Мейбл превратилось в жидкий огонь. Она извивалась и выгибалась навстречу его ласкам, сгорая от страстного нетерпения. Когда Ричард наконец вошел в нее, ее неуправляемый отклик был настолько бурным, что ошеломил саму Мейбл. Все жарче разгорающееся внутри нее пламя превратилось в тугой огненный шар, взорвавшийся с такой силой, что из груди женщины вырвался громкий стон.
 Ричард нежно обнял ее и ободряюще прошептал, что у него еще будет время достичь таких же высот экстаза. У них впереди вся жизнь, чтобы разделить наслаждение и познать все грани физического влечения друг к другу. Он прошептал, что Мейбл нужна ему навсегда, а не только на одну ночь, и он надеется, что она разделяет его чувства.
 В ответ Мейбл прошептала, что любит его.
 – Достаточно, чтобы выйти за меня замуж? – серьезно спросил Ричард.
 Удивленная его тоном, Мейбл посмотрела ему в глаза. Только прочтя в них неуверенность, она по-настоящему поняла, что в своей любви к ней Ричард столь же уязвим, как и она.
 – Да, – ответила она так же серьезно. – Достаточно, чтобы выйти за тебя замуж.
 Они поженились после Рождества. Скромная свадебная церемония в местной церкви сама собой переросла в большое семейное торжество. На свадьбу собралась вся семья Ричарда, и, повинуясь необъяснимому внутреннему порыву, Мейбл пригласила мать Ларри, его братьев и сестер, а также их детей.
 Одри с радостью сообщала всем и каждому, что свадьба состоялась только благодаря ей. Когда Мейбл поделилась с дочерью новостью, что собирается замуж, Одри с нежностью сказала:
 – Мама, ты достойна только самого лучшего, а Ричард и есть лучший.
 С этим Мейбл не могла не согласиться. Ей до сих пор с трудом верилось, что судьба наградила ее такой любовью и таким счастьем.
 Молодожены обменялись взглядами, и Мейбл вспыхнула, прочтя в глазах мужа откровенное обещание. Мейбл теперь было достаточно лишь взглянуть на любимого, и ее тело буквально начинало петь от радостного предвкушения. Прежние страхи исчезли без следа. Когда Ричард смотрел на нее, Мейбл помнила только о том, что она любит и любима.
 – По-моему, нам пора уезжать, – прошептал Ричард и еще тише добавил: – Я уже говорил тебе, как мне не терпится остаться наедине с моей молодой женой?
 – За последний час – ни разу, – лукаво улыбнулась Мейбл.
 – Ну, погоди, – шутливо пригрозил он. – Как только наступит вечер…
 Молодожены были настолько поглощены друг другом, что Мейбл даже не слышала, как подошла Одри, пока дочь не прошептала ей на ухо:
 – Вы так смотрите друг на друга, что вгоняете меня в краску.
 Ричард усмехнулся.
 – Мы как раз собрались уезжать, – сказал он, затем, с нежностью глядя на Мейбл, добавил: – Конечно, если ты не против, любовь моя.
 – Я согласна.
 Одри снова рассмеялась и, заявив, что теперь-то они совсем ее смутили, подтолкнула счастливых молодоженов к машине.